- Неужели в развалинах? - воскликнула мать, хватаясь за скалку. - Всыплю негоднице!
Мы побежали спасать Маленькую Лилию.
По рассказам Серой Сойки вход в провал вычислить было просто.
Четыре деревянных тотема с метелками из малиновых женских волос четко обозначали таинственный квадрат, по центру которого развернулся лаз в нижний мир.
Если найти вершины квадрата, то вход в царство богов, тот нужник, куда бесследно провалилась Маленькая Лилия, мы найдем.
Мы с матерью не бежали, а летели, едва касаясь земли. Племя охотников Солнечной Долины должно гордиться нашими ногами. Чемпионскому призу "Крылатый бегун" самое место над нашим очагом.
От солнца на небе осталась жидкая полоска зари. Она таяла на глазах. А две гигантские тени, как души, бегущие впереди нас, становились все уже, ноги длиннее, а головы меньше и меньше.
Два тотема с ободранными волосами Серой Сойки мы отыскали очень быстро. У первого осталась мать, я ринулась ко второму. Нам нужно было вычислить середину квадрата, где находился оползень.
Сколько раз мы бродили здесь, собирая то улиток, то стручки ванили. Разве кто-нибудь подозревал о гнездовье таинственных богов? Никто не знал, что камни могут рухнуть в пропасть - и костей не соберешь.
Боги или не боги плодились под развалинами, но сестренку дарить им на ужин не хотелось.
Мать осталась у первого тотема. Я добежала до второго, и мы рванули широким шагом навстречу друг другу. После каждого десятка шагов мы кричали в небо сквозь ладони "Улюлю!!!" и отсчитывали дальше. Наконец, встретились и, не сговариваясь, разбежались в разные стороны: она - направо, я - налево, так чтобы последний луч заката оставался всегда у края век.
Через каждый десяток шагов мы снова кричали, и эхо разносило голоса по сонному царству.
Говорят, что с последним лучом Солнечная Долина погружается в сон. На самом деле она лишь по ночам и пробуждается. Из теней вылезают остроклювые совы, шуршат в листве ночные лакомки-ленивцы, а летучие мыши режут лезвиями крыльев лепешку луны. А сколько ненасытных пиявок и слизней-кровососов зависает на ветках, поджидая неразумную добычу!
По ночам возвращается мир, который царствовал на земле задолго до появления людей. Он временно отступил в тень, остерегаясь огня и шумных танцев. Но мир зла затаился и ждет часа, когда человек вновь превратится в добычу. Это рано или поздно случится. Растолстевшие люди растеряют злость, которая нужна каждому охотнику, и мир тьмы восстанет, а в нем каждая тварь - либо кровавый завтрак, либо жестокий палач.
Последний проблеск зари давно растаял, тени растворились в черном небе, на дне души окоченел страх. Я бежала, перепрыгивая через громоздкие развалины, и камни древних стен перекатывались под ногами. Змеи вытягивали головы из-под обломков и шипели. Они обманывались лунными контурами и бросались на тень, вонзая зубы в пустоту. Воздух пропах горечью смерти. Но я зорко вглядываясь в каждый камень и куст под ногами, пока голос матери вдруг не оборвался, угаснув эхом в темноте.
Она провалилась в бездонную западню!
Я помчалась в сторону оползня. Разум скашивал бег, но я привязала тень пути к Утренней звезде и вовремя нашла мать.
Принцесса висела над бездонной пропастью. На краю монолита белели хрупкие косточки пальцев. Мерцали звезды глаз.
Она молчала. Да. Она такая. Не звала на помощь.
- Уходи, - прошептала она, - Обвал. Спасайся.
- Нет, я тебя не оставлю.
- Прочь! Осыпается почва, отойди, как можно дальше, иначе вместе полетим вниз.
- Постарайся не кричать, чтобы не рухнул оползень,- я молча размахнулась и бросила веревку.
- Уйди, прошу тебя! Не беспокойся обо мне. Если правду сказала Серая Сойка, то я упаду в подземный поток, и меня вынесет с другой стороны развалин. Встречай меня там.
- А если подземная река пересохла? Ты разобьешься насмерть. Держись за веревку, ну!
Я снова закинула лассо, и петля плавно скользнула через голову на шею и дальше до подмышек. Веревка надежно обхватила ребра. Я медленно потянула. Но когда принцесса, дорогая моя, уже коленом зацепилась за край трещины и почти вскарабкалась наверх, почва дрогнула, корни затрещали, монолит накренился в сторону обвала.
Я почувствовала головокружительное ощущение полета.
Сердце провалилось в пустоту.
Мы полетели вниз!
Я бросилась к матери, на лету обхватив ее кольцом рук, и насмерть сцепила пальцы.
Пусть провалимся в проклятую дыру, зато не потеряемся ни в том, ни в этом мире.
---------
Подземная река сильно обмелела, и мы плюхнулись в густую болотную жижу. По лицам расползлись ошметки грязи, но из-под жутких масок сверкали счастливые глаза.
Я огляделась по сторонам.
Все было точно так, как описала Серая Сойка. Но где же чистая ледяная река? Вязкое мерзкое тесто из песка, серой глины и крошева льда медленно растекалось по руслу.
- Эй! - крикнула я.
От эха вздрогнули стены. Они разбили мой крик на множество голосов, умножили и вернули ушам. Казалось, кто-то сильный и властный заговорил на непонятном языке.
- Какое долгое эхо. Эти стены умеют играть словами.
Слова превратились в поток невнятной речи.
- Хватит кричать, - сказала мать. - Лучше помоги выбраться из дерьма.
Грязь плотно облепила ее живот, он колыхался от ударов невидимого бегуна, она согревала его руками, силясь выдернуть ноги из болотного плена. Она завязла по пояс, и грязь медленно засасывала ее. Но ухватившись за мою руку, подтянулась, и водоворот, громко чавкая, нехотя, выплюнул тело на скользкую плиту.
Помогая друг другу, мы вскарабкались на уступ, круто переходящий в гнездовье. Здесь было теплее, хотя густой туман, крупными каплями оседал на коже, и, стекая по ногам, не позволял просохнуть.
- Где мы? Загадочное место. Столько тайн! Это колыбель богов?
- Здесь клоака богов, и ничего кроме дерьма!
- Какие гладкие зеркальные стены! На них странные незнакомые узоры и знаки.
- Мы в разрушенной пирамиде, в нижней половине, опрокинутой вершиной к центру земли.
- Никогда не думала, что пирамиды складываются, как устрицы.
- Не как устрицы - а как кристаллы. Помнишь тот ограненный алмаз из моего сундучка? Ну, тот, с которым ты так любила играть в колыбели. Он и есть подобие пирамиды.
- Я люблю смотреть на луну сквозь этот кристалл. На ней что-то написано, похоже на знаки наших книг, но разобрать не могу.
- Боги строили пирамиды вершинами не только в небо, но почитали невидимый мир малых величин. Центр Земли и таинства кристаллов бесконечны, как бескрайний космос.
- Древние мастера были великанами? Разве хрупкие кости людей смогли бы сложить кладку из гигантских плит? Строителям пирамид было по силам перемещать горы и дробить скалы в песок
- Боги были огненными мастерами. Они умели обуздывать силу вулканов, управлять взрывами и жаром. Подземные силы в мгновение ока вздымали в небо тяжелые плиты и складывали из них гигантские города. Эта пирамида - умерший город.
- Здесь ничего не разрушено. Все сохранилось в первоначальном виде.
- Когда верхняя часть старинных городов разрушается, на нижних ярусах долгие годы продолжается привычная жизнь. Люди думают, что хозяева пирамид погибли, а они продолжали властвовать и управлять природой, будучи давно похороненными в человеческих сердцах. Так древние божества обманывали врагов.
- Откуда ты это знаешь?
- Из книг. В библиотеках хранятся десятки томов.
- Ты все прочитала?
- Да. Но этого мало. Древние знания людям пока недоступны. В тайниках спрятаны бесценные каменные книги. Им не страшны огонь вселенной и новый всемирный потоп. А в других местах тебя удивили бы книги, написанные на человеческих черепах и даже начертанные невидимым острием на гранях больших алмазов.
Свет фосфорной гнили окрасил монолитные стены. Сверху сквозь разлом пробился лунный луч и прорисовал млечные ниши, из которых вздымались вверх беломраморные чаши, заполненные шершавыми шарами. Они напоминали крупные мохнатые белые кокосы...
Я заметила три яйца внутри мраморной чаши, нависшей над нами. Но дотянуться не смогла.
- Вот они, яйца богов! Так близко. Стоит лишь вскарабкаться и протянуть руку.
- Не надо их проверять. Это плохо в любом случае. Если яйца высохли - значит, родители погибли от неизвестной смерти, которая и нам грозит.
- А если кладка свежая?
- Тогда сама догадайся. В любом случае нужно уносить ноги.
Гнилая коряга, не выдержав моего веса, треснула, и я потеряла возможность удовлетворить любопытство.
- Мама, подставь-ка плечи - я по ним вскарабкаюсь в гнездо.
- Пора уходить. Посмотри: вокруг ни букашки, ни гнили на стенах, ни плесени. Боги убивали все живое вокруг гнезд. Возможно, воздух ядовит. В подземных реках не водится ни рыбы, ни устриц, даже пиявкам появляться в таких местах - смерть. Подземные реки ядовиты своей чистотой.*
- Десять лет назад Серая Сойка здесь наглоталась воды. И ничего с ней не случилось.
- Ей повезло. Бурный поток быстро вынес ее на поверхность. Но ты же видишь - сейчас вместо чистой воды протекает грязный сель. Нам не удастся выбраться тем же способом. Из-за плотного тумана тяжело дышать. Нужно торопиться.
- Река обмелела и превратилась в вязкую жижу. Далеко не уйдем.
- Не уйдем, так уплывем! Смотри, какая лодка к нам направляется! - она указала рукой в темноту.
Что-что, а зрение у мамы было превосходным. Она даже в темноте видела.
Я пригляделась. Поток втекал в русло с нижних ярусов и вздымался из расщелины гигантским пузырем, который то и дело со звоном взрывался, разбрызгивая жижу по сторонам. А по каналу в нашу сторону кверху брюхом медленно плыл гигантский дохлый кайман. Он раздулся, как пузырь, который вот-вот разорвут газы.
Фу-фу-фу! От него разило тухлятиной. Жуткая ухмылка обнажила кинжалы зубов. Даже к мертвому страшно подойти.
- Это не лодка.
- Прыгай на него! Живее! - скомандовала мать и, лихо скатилась с плиты на вздутое желтое брюхо.
Это была неудачная затея. Упругий живот крокодила отбросил хрупкое тело вверх, и она, крутанувшись, как мяч, снова очутилась в воде.
- Держись! - я поспешила вниз.
Но мать, даром, что из принцесс, не хуже лихого охотника, успела вцепиться в хвост чудовища, подтянулась, вскарабкалась, доползла на четвереньках до брюха и уселась верхом, крепко обхватив ногами вздутые бока и весело крича:
- Торопись, иначе мы уплывем без тебя!
Я приземлилась рядом с крокодилом и заглянула в оскаленное рыло.
Кайман улыбался. Эти хитрые твари улыбаются даже в смерти.
Зубы щелкнули.
А?
- Глупая, он отрыгнул газы, гниет наша лодка изнутри! Залезай, не тяни время!
По бокам чудовища безжизненно распластались когтистые лапы. Они выглядывали из воды, как белые лилии с острыми сверкающими лепестками. Таких жутких кинжалов я никогда раньше не видела. Мелькнула мысль об амулете. Крученая Губа сдохла бы от зависти.
Всего три охотника носили на шее ожерелья из когтей каймана. Храбрый Лис позволял иногда прикоснуться к острым, как иглы, кончикам.
Он в одиночку одолел гигантского каймана. Зверь вцепился в ногу, притворившись гнилым бревном. А надо знать, что зубы кайманов дробят даже панцири гигантских черепах. Но Храбрый Лис вовремя вставил в пасть корягу. Кайман заглотнул ее наполовину, только не ожидал, проклятый, что выплюнуть не сможет. Острый сук проколол щеку и застрял в челюсти, другой вылез из глаза.
Храброму Лису повезло. Пока крокодил крутился и прыгал на брюхе, охотник накинул на пасть лассо и выбил все зубы. Так он отомстил за прокушенную ногу. За смекалку охотники прозвали его Хитрым Лисом.
Кто ж не знает о глупости кайманов! Но и об их подлости не стоит забывать.
- Залезай! - торопила мать
Я уперлась коленом в разлапистую ладонь крокодила. На желтых перепонках между пальцами бугрились присоски. Если такой капкан схватит...
- Лезь!
Лапа качнулась, и когти щекотнули кожу.
- Не крутись, перевернешь! - кричала мать.
Я переводила взгляд то на когти, то на мутный громадный оранжевый глаз с неподвижным продолговатым зрачком.
Крокодилы могут часами притворяться гнилушками, а потом вдруг ударом хвоста раздробить хребет жертвы. После такого удара никто не вправит кости глупцу, доверяющему лишь глазам, а не уму и сердцу.
- Поспеши, дочь, торопись, иначе туша развернется поперек канала, и мы снова наглотаемся гнили!
Я лихо вскарабкалась на брюхо, обхватила ногами скользкое туловище, в самые нежные места вонзилась острая костяная чешуя.
Эх, мама, прощай моя девственность, так? Мое счастье, что пришлось сидеть на мягком брюхе крокодила, а не на зазубренном хвосте.
Вдруг шея крокодила дрогнула, и он дернул курносой мордой. Туловище мелко задрожало, и раздался оглушительный взрыв. Казалось, что стены захлопнулись друг об друга, эхо разорвало душу на части.
Ледяной ливень обрушился с потолка и окатил с ног до головы.
Это повторилось еще несколько раз. Кому-нибудь приходилось плавать на пукающем гигантском каймане?
Я с тоской оглянулась на уплывающие в темноту гнезда. Белые чаши загадочно светились вдали, пока резкий крутой поворот надолго не отсек их от моей судьбы.
Зато мы благополучно выплыли из клоаки. И верилось, что спасение совсем близко, возможно, за следующим поворотом, лишь бы туша крокодила не расползлась под нами, как старая падаль.
Моя задница то и дело ощущала движение внутри вздутого брюха. Там что-то булькало и кипело, даже урчало... Газы газами, но порой доносились и другие звуки.
Да...
И еще...
Снова...
Неужели?!
Ленивый гулкий барабан внутри туши медленно оживал и с каждым ударом набирал силу...
Мать, положив голову на мое плечо, согрелась и безмятежно заснула. Маленький вождь в ее животе вытянул последние силы. Ему было тепло и надежно между двух спин.
А я пристально смотрела в мутный глаз чудовища. Если щель зрачка распахнется - пасть мгновенно захлопнется и порадует голодного зверя добычей.
Между тем гнезда с яйцами богов давно скрылись за поворотом. А мы все ползли куда-то вниз, хотя казалось, что жижа поднимается вверх к дневному свету.
В этой части пирамиды любопытная луна больше не сопровождала наш путь. Но света вполне хватало из-за фосфорного мерцания стен. Такую краску можно добыть лишь возле старинных захоронений после кровопролитных войн.
Монолиты сверкали, отражая друг друга и до бесконечности раздвигая пространство. Пар дыхания тоже светился и мерцал на весу.
А кайман, на брюхе которого мы разместились, медленно оживал.
Да. Его взгляд пронзал до костей. В удлиненном зрачке отразилось мое перекошенное от страха лицо.
Иногда казалось, что крокодил сглатывал слюну, и хищное сердце под моими ягодицами билось все громче и громче.
Очевидно, ледяная жижа подземной реки охладила кровь каймана. Он окоченел, отдав тело на волю потока. Холод сковал мышцы и дополз до сердца. Но крокодилам достаточно слабого солнечного блика, чтобы разогреть замороженную кровь.
Наши горячие задницы оживили хищника.
Мать безмятежно дремала, склонив голову на плечо и сцепив замком руки на моем животе. Я бесполезно пихала ее то локтем в бок, то поддавала пятками, но храп не прекращался.
А для чего будить? Пусть спит.
Неизвестно, оживет под нами крокодил или нет. Если воскреснет - мы вмиг погибнем. Защититься нечем. Мой обсидиановый нож сорвали с шеи корни, когда мы летели в пустоту. Если крокодил проснется - нечем будет вспороть железное брюхо. Нежные девичьи ногти не смогут защитить беременную мать. Пальцы бессильно скользили по стеклянной чешуе. Ни пятками, ни локтями не пробить костяной панцирь, об который даже копья ломаются.
Я ощупала мокрый пояс. Пальцы бесполезно перебирали раскисшие мешочки с травами. Трубка... моя драгоценная трубка была на месте, но маккоо совершенно испортился и превратился в тягучую бурую слизь, она медленно растеклась по рукам.
И тут меня осенило.
Вот в чем спасение! Нужно усыпить пробуждающегося крокодила, чтобы не смог шевельнуть ни хвостом, ни закорючкой мозга. Пусть спит и видит солнечные сны.
Я осторожно переползла с брюха на шею. Зрачок животного следил за каждым движением. Пальцы на лапах шевельнулись. Я протянула руку над жутким оскалом, перевернула мешочек, и выжала горькие струйки в пасть. Горло каймана было забито грязью, но язык под струей отчистился от жижи и удивил нежным розовым цветом...
Кадык шевельнулся.
Зрачки начали медленно расширяться...
Я выжала содержимое в глотку до последней капли, туда же отправила драгоценный мешочек любовно расшитый перламутром по кайме.
"Жри, гад, - думала я. - Чем больше плата - тем дороже товар. Остатки маккоо погрузят тебя в мир грез".
Последнее, что я увидела, был мешочек, медленно ползущий внутри горла крокодила
...В то же мгновение чудовище очнулось, резко перекатилось на бок, и, шлепнув по грязи лапой, сверкнуло дугой хвоста. Высоко под потолком разрезали воздух гребни упругой спины. Крокодил перерубил хвостом русло до дна, и жижа канала веером плеснула на стены.
Мы полетели в грязь. Мать скатилась позади хвоста, а я приземлилась прямо перед оскаленным рылом.
Крокодил в упор глядел на меня. Я зарычала. Душераздирающее мычание твари оживило своды. Кайман бросился вперед - я увернулась, курносая морда боднула то место, где только что плескалась легкая добыча. Но челюсть схватила пустоту, и зубы ударились друг об друга с такой силой, что раскрошились, испортив товар.
Оранжевые глаза в недоумении замерли. В них мутно отразилась грязь потока. Боковым зрением кайман заметил мать. Она увязла по грудь, и глина волнами наползала на нее, обволакивая и топя.
Крокодил приготовился к броску. Ну, уж нет, мамочку мою он не получит! Я громко забарабанила ладонями по грязи:
- Иди, сволочь, сюда, ко мне, иди - не бойся! Хватай!
Он ударил хвостом. Подвоха я не ожидала, хотя знала: крокодилы кожей хвоста чувствуют добычу лучше, чем видят слепыми глазами. Сбитая с ног, я перехитрила зверя, вцепилась за надломленные гребни летящего хвоста и в три прыжка оказалась на раздутой шее.
В мгновение ока моя веревка спеленала рыло хитрым узлом. Теперь любое усилие каймана еще сильнее стягивало пасть. Мой кулак посинел, но клянусь, не выпустила бы веревку из рук, даже после смерти!
Крокодил не ожидал такой развязки. Начал поспешно зарываться лапами на дно, забрасывая грязь на спину. Ага, испугался! Но на этот раз раздутое брюхо не позволило кайману спрятаться на глубине.
Этот прием знают все крокодилы. Стоит охотнику вцепиться в загривок, как животное тут же спешит на дно. Крокодилы уверены, что человек на глубине захлебнется, пустит пузыри и слепо рванет вверх, - тогда одно удовольствие пощекотать смельчака за пятки.
Я сжала ногами шею, теперь кайман мог сколь угодно прыгать, крутиться и бить хвостом. Чего только он не проделывал: мычал, хрюкал, стонал, бесновался, кувыркался, сворачивался кольцом, тряс загривком, таранил стены, крошил их когтями, взбивал фонтаны до потолка!
Но чувствовалось: людоед проиграл схватку.
Движения замедлились, лапы безжизненно повисли вдоль боков, когти судорожно скорчились, и он закатил глаза. Крокодил снова замерз.
Все? Я оглянулась.
А мама?
Раскрученное лассо зацепило пустоту. Там, где она только что воевала с грязью - остались одни пузыри.
Я потеряла ее!
- Держись!
Я нырнула в поток!
Но река вдруг с шумом обрушилась вниз.
Лететь в хрустальной чистоте водопада - совсем не то, что падать, закатанным в комок дерьма.
Глина плотно облепила тело, ни пальцем двинуть, ни ногой шевельнуть.
Я приклеилась к гигантской капле, нависшей над бездонным обрывом, и тупо смотрела вниз. Туда гигантскими ошметками глиняного теста обрывался и падал селевой поток.
Внизу среди валунов я разглядела свою смерть. Как только капля набрякнет, я полечу вниз, приземлюсь, должно быть, мягко, но выбраться на поверхность не успею. Сверху придавят и раскатают в лепешку другие комья жижи. Так я размышляла, уверенная, со стороны эта картина показалась бы очень забавной
Лучи прогрели глину. Подо мной что-то шевельнулось и царапнуло бок.
Это дернулась лапа каймана.
Мой враг радостно крутанул хвостом.
Ком грязи, мелко задрожав, сорвался вниз.
Мы с крокодилом летели, глядя друг на друга, как влюбленная пара перед смертью. Он широко улыбался и даже хрюкать прекратил.
Нас, как букашек, протащило сквозь валуны, но жижа смягчила падение.
Внизу крокодил сильным размахом хвоста раскидал налипшую грязь. На этот раз удар был точен. Я взлетела, описав дугу, и врезалась в раскаленный речной песок. Следом за мной из жижи вылетел еще один глиняный кокон, пропахав за собой в песке глубокую борозду.
Контурами кокон напоминал человека. Сквозь глину ослепительно сверкнули изумруды, шевельнулись пальцы.
Мама была жива. Я соскребла глину с лица. Она улыбнулась:
- Все время летим вниз, падаем и падаем... А никак до могилы не долетим.
Мы были живы. Да... Но и враг не пострадал.
Крокодил следил за нами, притворившись бревном.
Я порывалась напинать опасной деревяшке по бокам.
- Подожди, тварь, встретимся! Отучу охотиться на людей! - пообещала на прощанье.
Зверюга улыбался кривой крокодильей улыбкой, подставляя под лучи холодные бока. Он урчал и похрюкивал от удовольствия.