|
|
||
|
Три часа ночи. Не спится. Тупо смотрю на серый потолок, и думаю: зачем ты меня, мама, родила? От жизни не получаю удовольствия. И главная моя беда, что не могу себя определить. Ну, совершенно безликий. Бывало, спорят о чем-нибудь, а я только слушаю, но рот не разеваю. Вот хоть убейте: нет у меня своего мнения! Так только вертятся в голове абсолютные истины. Типа: снег белый, сахар сладкий, Волга впадает в Каспийское море. А почему я безликий? Надо разобраться. Сколько себя помню, я всегда был застенчивым. В семье все друг к дружке относились уважительно. Дедушка и бабушка - тихие, как мыши. Мама с папой никогда не ссорились. По крайней мере, не слышал. Так и рос - послушным, исполнительным. Телевизор мало смотрел, разрешали не больше 50 минут в день. И смотрел то, что мама с папой определяли. Но вот книг перечитал много. Ведь чтение - занятие индивидуальное, почти интимное. Попробуй, проконтролируй. Можно, даже в туалете читать. Или в ванной, пока моешься. Никто не мешает. А уж классику даже и за обеденным столом мне позволялось. Мама не очень журила. Только осведомлялась: - А что ты, сынок, читаешь? И если, допустим, сказки Пушкина или байки Гоголя, то не бранила, если даже одновременно ложку ко рту подносил. На память я не обижаюсь. Многое из того, что читал, помню. Не только фабулу, но и отдельные фразы, изречения, даже монологи главных героев. Я на всю жизнь остался книжным человеком. Когда вырос и выучился, то пустился в самостоятельное плавание. Никто и ничто уже не мешало. Но домашнее воспитание каждый раз ставило барьеры. Через многое не мог переступить. Например, порнографию до сих пор считаю чем-то нечистоплотным, преступным. И если другие с удовольствием, прямо на работе, посматривают - при условии, что никто не заметит, - то я и наедине с собой не соблазняюсь. Да, я много знаю. Но знания не делают нас личностью. И, таким образом, я продолжал оставаться безликим. У меня по-прежнему нет ни друзей, ни подруг. Вот уж поистине, я телом в прахе истлеваю, я раб - я червь... Попал на вечеринку. Меня затащил бывший сокурсник, ставший человеком известным, публичным. Там собрались люди, которые являли мне полную противоположность. Они не стеснялись себя показывать. Даже, я бы сказал, выставляются. Один красивые тосты говорил, другой анекдотами сыпал, третий дамам ручки целовал и бархатным голосом комплименты отвешивал. Молодой хиппи, в свитере до колен, хриплым голосом, под гитару, исполнял песни с сомнительным содержанием. Я, конечно, сразу понял, что он молотит под Высоцкого. Опять бессонная ночь и серый потолок. Раздумываю: почему все-таки я безликий? Не потому ли, что во мне сидит страх быть отличным от других - страх, появившийся с детских лет и засевший на глубинном уровне сознания. Но ведь опыт моей последующей жизни показывает, что буквально все жаждут выделиться, выпятиться, стать оригиналами. Но ведь и я кое-чего могу! Только, не петь. Не знаю, может, и петь горазд, но остерегаюсь проверить свои певческие таланты. Это ж какую раскрепощенность надо иметь, чтобы взять и прилюдно запеть! Или стихи декламировать. А что если попробовать прозой? Долго не решался и рта не раскрывал, но вот однажды, на корпоративной вечеринке, когда вокруг не осталось ни одного трезвого человека, и сам я слегка запьянел, преодолел себя и подошел к двум симпатичным девушкам. - Я смешной человек, - сказал им. Они посмотрели на меня с недоумением. То есть не безразлично. Это уже успех! Раньше вообще никто и никак не реагировал на мое присутствие. - Только не считайте меня сумасшедшим, - из-за всех сил крепясь, продолжил я. - Понимаю, это было бы повышением в статусе , если б я не оставался смешным. Ну и далее, почти слово в слово вторя первоисточнику и чуток подправляя под современные реалии. Если б девушки были осведомлены, откуда заимствую, то наверняка обвинили меня в плагиате и презрительно отвернулись бы. Не моден нынче писатель, которого я цитировал, писал длинно и нудно. Но я и не сообщал откуда ноги растут. Они приняли мой монолог за чистую монету, то есть подумали, что я о себе. Одна оказалась впечатлительной. - Боже, какой кошмар в вашей голове! Как вы с этим живете? Мы стали с ней встречаться. Кончилось тем, что она оказалась в моём будуаре. В первый раз у меня вышло, что не за плату. Ну, не считая обычных в таких случаях расходов на кино, шампанское и мороженое. До этого, не скрою, обезумев от требований физиологии, я имел половой контакт только за деньги. И в двух случаях получилось неудачно. Наслушавшись жалоб о неудавшейся жизни девушек, я предлагал им остаться у меня. Одна - расхохоталась в лицо. Вторая - пожила с неделю, потом за ней пришли. Двое, молчаливые и деловые. Теперь же перемены ощутимы. Меня мой разум уверяет, ты есть - и я уж вовсе не ничто! Наши встречи продолжались с месяц. Потом моя пассия впечатлилась другим, более ярким типом. Однако я уже вошел во вкус, понял, как следует себя вести. "Так держать!" И вот, в компании вполне отвязных молодых людей, я стал рассказывать о своей привязанности к малолеткам. Короче, пересказал содержание Набоковской Лолиты, опять же выставляя себя героем и подправляя историю под нашу действительность. Успех был ошеломляющий. Они не спускали с меня глаз, засыпали вопросами. А один из них, кажется, сын помощника прокурора, сказал, что по мне тюрьма плачет. Но интерес ко мне не остывал. И я в самооценке возвысился. Умом громам повелеваю, я царь - я бог... Пожалуй, уже и вслух стихами смогу заговорить. Вот так, будучи никем, то есть по-прежнему безликим, я стал личностью. И вошел во вкус. Под кого только не молотил. Даже французским экзистенциалистом себя воображал. - Знаете, мне думается, что главная задача каждого индивида - это определить: стоит ли жизнь того, чтобы её прожить, - заправлял я. - Вот поразмыслю на эту тему основательней и user manual напишу. И что же? Все внимали, принимая за чистую монету, даже спрашивали, когда я приступлю к работе. Лишь один мрачный господин понял, о чем и о ком я, но не стал разоблачать, только пробурчал, включаясь в игру: - Уже написано. Позднее я слышал, что он застрелился из охотничьего ружья. Передавали подробности: разувшись, ствол в глотку, а на спусковой крючок - большим пальцем ноги. Я прикинул, что в прошлом, когда в ходу были трехлинейки Мосина, такой номер вряд ли у него пролез. Ну, да современные стволы не более метра. И, в конце концов, не обязательно иметь огнестрельное оружие, чтобы осуществить намеченное. Начал давать представления повсюду, даже в кафе, куда заходил обедать. Однажды, ни с того ни с сего, припомнились парадоксальные рассуждения русского помещика из "Крейцеровой сонаты". На сей раз мне внимала слегка нервная дама, бальзаковского возраста. Я знал её и раньше, она работала в соседнем отделе и носила странное имя: Лампада Ефремовна. Короче, я объявил, что если и есть какой смысл в нашей жизни, то он в самоусовершенствовании. Фу, какое длинное и неприятное слово! Как болтающаяся с виселицы веревка. У внимавшей мне одинокой Лампады Ефремовны не было детей, и она в последнее время этим озаботилась. - А я пришла к мысли, что главное в жизни - дети, наше продолжение. И ведь возможность родить себе ребенка имеет каждый... то есть любая женщина. - Она посмотрела так просяще, что я подумал: уж не меня ли Лампада хочет призвать на помощь для осуществления своей идеи. - Вот только боюсь, время я упустила, праздно прожигая жизнь. И вздохнула. Я же не отступал от тезисов литературного помещика. - Вы в плену неверной установки, сударыня. Если каждый из нас достигнет совершенства, то цель цивилизации будет достигнута. Будущее тогда не станет нужно и детей рожать вовсе не обязательно. Проживем мы, совершенные, сколько сможем, и ладно. Пусть потом на земле останутся несмышленые твари, не способные задумываться, для чего они. Нет, не вняла она, не приняла философии дворянина, и, заторопившись, ушла. Наверно, поспешила на консультацию в гинекологию. Да и бог с ней. Но зато ко мне подсели две молодые девушки, сидевшие за соседним столиком и слышавшие наш разговор. - А нам детей не надо, угостите нас шампанским. В моей квартире зазвонил телефон. Приятный женский голос: - Добрый день, Кирилл. С вами Римма говорит. Бог ты мой! Вон какие чудесные колокольцы до меня стали дозваниваться! Но кто бы это мог быть? Попытался сориентироваться. Вообще-то я не Кирилл. За кого себя выдал на сей раз? За одного из первопечатников? Каким текстом в ответ шпарить? Древнеславянским? Так и не смог сообразить. Прокол. На будущее: нужно условно называть себя по имени того, кем пользуюсь. Хотя бы в общении с неосведомленными. Таких большинство. Скажем, потревожу тень Шекспира - Биллом буду себя номинировать. Всё пошло как по маслу. Звонок, женский голос: - Привет, Ильич! Да-да, припоминаю. Это я образ Ленина, Владимира Ильича, потревожил. Одно время присяжный поверенный из Поволжья занимал мой ум. В бога он не веровал, стало быть, бессмертной души не имел, ибо "каждому воздается по вере его". А после себя, чем и утешаются неверующие, оставил свои дела. Что и говорить, наворотил он много. Меня поразила его посмертная судьба. Вначале безбожника возвысили, чуть ли не богом сделали. А потом так опустили! Даже и в вульгарном зэковском смысле. Равной метаморфозы ни с кем в истории не случалось. Хотя, возможно, я недостаточно осведомлен. Попробовал картавить и, на моё удивление, получилось. Настроение у меня поднялось! Я вновь, перестав быть безликим, приобрел полновесный облик. - Здравствуйте, матушка, - оживленно ответил. - Я так скучал без вас. Архискверно себя чувствовал! Томился, бездельничал, книжку взялся редактировать. - Какую книжку? - с недоумением спросили меня. - Философское сочинение. Автор капризен, как барышня, - пояснил я и добавил картавости: - Бога выставил за двегь, но впустил в фогточку. Вовсе не уверен, что все эти личности, которые примерял на себя, именно такими и были, какими я изображал. Но так представлялось, исходя из моих знаний и ощущений, может, односторонних и неполных. Иногда спохватывался. Я же безликий! Что себе позволяю! Между прочим, слышал несколько отзывов о своей персоне. Стали называть чокнутым. Вот! Был безликим, стал чокнутым. Впрочем, это мы уже проходили. Только такую оценку теперь получил от других, а не придумал сам. А может, во всех эскападах я продолжаю быть "безликим", фальшиво примеряя на себя литературные маски? Подумав так, я решил сделать перерыв. Но, увы. Пока ни за кого не прятался, опять почувствовал себя никчемным. Я раб - я червь? Отколе происшел? - безвестен. А сам собой я быть не смог. В нашем департаменте наметилась командировка, и я сам напросился. Надоело сидеть на месте. Появилась возможность расслабиться, познакомиться с незнакомыми людьми и представить себя в иной ипостаси. В купе уже сидел пассажир, ехавший из Москвы. Я гадал, кто он. Отметил внимательный взгляд, спортивное телосложение. Мы проехали вместе несколько молчаливых часов. Иногда он морщился и прикладывал руку к груди. На небольшой станции, где поезд на недолго остановился, он поднялся и нашел нужным сообщить: - Изжога замучила. Сбегаю в аптечный киоск. Поезд стоял всего пять минут, и вот уже вокзальчик проплыл мимо. А моего попутчика всё нет. Может, заскочил в последний вагон и теперь бредёт через весь состав? Прошло еще с четверть часа. Нет, не появился. Я доложил проводнику. Тот прошел со мной в купе, забрал сумку отставшего пассажира и объяснил, что так бывает. - Сдам вещи диспетчеру на той станции, докуда он ехал, - пояснил. А ехал отставший товарищ туда же, куда и я. Прибыв на место, я поселился в гостинице. Не успел устроиться, как в номер постучали. Вошел мужчина, пухлый, с залысинами на крутом лбу, в сером костюме. Не надо быть следователем, с первого взгляда можно понять: испуган и растерян. На меня посмотрел внимательно и спросил почему-то шепотом: - Вы из Москвы, да? Я не ответил ни да, ни нет. Вспомнил, что я безликий, и прикидывал, кем прикинуться. А мужчина моё молчание принял за положительный ответ. - Наконец-то! - обрадовался он. - Мы вас ждем не дождемся. У нас тут такое творится! Черт возьми, он принял меня, то ли за ревизора, то ли за следователя из столицы. Ситуация была необычная. Впервые, так получилось, что мне не пришлось соображать за кого себя выдать. "Назначили" следователем прежде моей инициативы. Я сопоставил факты и понял, что приняли за отставшего господина. Конечно, спокойствия ради следовало сразу отказаться от предоставленной чести. Однако меня разобрало. За живого, здравствующего, а не литературного героя, я еще не выдавал себя. Справлюсь ли? Я царь - я бог? Умом громам повелеваю? Однако ж я не забывал, что сам по себе я безликий, и надо было сориентироваться и подыскать в помощь конкретный образ. Встал и в раздумье прошелся по номеру. В кого же воплотиться? В анекдотического майора Пронина, в сельского детектива Аниськина, в Штирлица? Или в Джеймса Бонда?.. Да нет, лучше уж молотить под незаурядного английского сыщика, он более всего мне запомнился по литературе. Шляпа у меня есть, темный плащ - тоже (захватил на случай непогоды). Эх, еще б трость и трубку раздобыть, да начать курить. Ладно, не обязательно. Главное, дух персонажа соблюсти. Какой он там был? Проницательный, бесстрашный, невозмутимый. Что ж, я удачно выбрал образ. Пожалуй, по психофизическим качествам я более всего близок к хладнокровному флегматизму лондонского сыщика. Сангвиника Ленина мне было исполнять труднее. Я остановился возле незнакомца. - Вы, надо полагать, бухгалтер? - спросил, окончательно входя в роль. - Да, главбух. А как вы догадались? - Элементарно, - ответил и чуть не добавил: Ватсон. - У вас и сейчас такой вид, будто вы озабочены тем, почему кредит и дебет не совпадают. - Так никогда не совпадают! - воскликнул он. - Начальство ворует, а я подбиваю бабки. Меня, честного человека, принуждают сводить концы с концами. Вот, о чем я и сообщил в заказном письме: смету увеличили в сто раз. Я сделал задумчивую паузу. - А что ж вы сами тут мышей не ловите? Небось, прокуратура и полиция у вас функционируют? - Все заодно: оборотни в погонах, - прошептал он, будто боялся что услышат или запишут. - Вы так вовремя явились. Он посмотрел на часы. Через три часа ему назначили встречу в малолюдном месте, в запущенном городском парке. - Должен передать очередной взнос кураторам. У меня сын и дочь, малолетние ещё... - похоже, он готов был расплакаться. - Деньги приготовили? - оттягивая время и решая, как быть, спросил я. - Да-да, - заверил он. - А чтобы вы делали, если б к примеру, я сегодня не приехал? - осторожно спросил я. - Ясно что. Пошел бы на встречу. Я заколебался. Вот вляпался-то! - Через три часа, говорите? - раздумывая, переспросил. Может, к тому времени приедет настоящий следак? Тогда я "дело" передам ему. - Вот что, - сказал я, - Действуйте так, как если б вы меня не встретили. - А, понятно! Вы купюры пометите, да? Мне принести? - Нет, в этом пока нет необходимости (чем я буду помечать?) Задал еще несколько вопросов, вполне конкретных, чтобы уточнить место назначенной встречи и кое-что с озабоченным видом занес в записную книжку. "Орехов Глеб Николаевич, главбух". "Адрес: Партизанская 14, кв. 23". "Телефон: 2-15-34". "Городской парк, сквер. У пьедестала без памятника". - Кому памятник-то был? - уточнил я. - Дзержинскому. И парк имени его, - пояснил Орехов. - Феликс Эдмундович бывал в нашем городке на открытии воспитательной колонии для малолетних преступников. Понятно, подумал я. Малолетние преступники подросли и стали великовозрастными бандитами. Но памятник-то зачем было сносить?.. Я еще кое-что уточнил, все сведения записал и, окончательно войдя в роль детектива, деловито посоветовал: - При встрече сохраняйте спокойствие. Всё будет под контролем. Выпроводив Орехова, я подумал: вот зачем я в это ввязался? Отыграл роль, обнадёжил человека и - за кулисы? Нет, я не смешной человек, зря так представлялся; что слегка чокнутый - это да. Но в большей степени, в определяющей, - я скверный человек. Ладно, надо хоть на вокзал съездить, встретить следака из Москвы, да поскорей и в подробностях передать всё, что выведал от Орехова. И я отправился на вокзал. Увы, следующий поезд останавливался только поздно вечером. Вариант с оперативной передачей информации московскому следователю отпадал. Что ж, надо продолжать игру. Все-таки купить трубку и трость? Да нет, не поможет. Шерлоком Холмсом стану только внешне похожим. Меня стала пробирать дрожь. Игра закончилась, началось серьезное представление. Я вернулся в гостиницу и сел сделать очередные записи. При этом решал, как же мне поступать дальше. Можно ведь издали понаблюдать, не выказывая себя. Вообще-то память у меня фотографическая, можно всё запомнить и передать. Да и мобильник с камерой, правда, разрешение не очень. Или не являться в парк им. Дзержинского?.. Я же случайный человек! У меня и свои дела есть. Меня ждут в местном отделе образования. В томительном ожидании текло время. В конце концов, я не выдержал и пошел в этот самый парк. На час раньше встречи. Чтобы осмотреться, сориентироваться. А в итоге даже спешить пришлось! Никто здесь парка им. Дзержинского не знал. Наконец, какой-то дедок подсказал, что теперь это дикий лесок на окраине города. Пришлось на такси ехать. Место мрачное. К памятнику, точнее, к бетонной глыбе вела аллея, давно ставшая тропинкой. Вокруг ни души. Небольшой сквер заросший сорной травой, в окружении неухоженных кустарников и дерев. Что ж, это хорошо. Можно спрятаться поодаль и подглядывать. Конечно, ничего не услышу, но зрительно запомню. Можно и на мобильник сфоткать. Я выбрал самый дремучий участок. Замаскировался и затих. Какие-то мерзкие твари, может, муравьи, воспользовавшись моей неподвижностью, залезли под брючины. Вдали заурчал автомобиль. Первым у пьедестала появился главбух с кейсом. Как подъехали остальные участники, я не слышал. Зато увидел, как с другой стороны, совсем рядом, прошли двое молодцов в темных костюмах, стриженных под новобранцев. Орехов заметно нервничал, озирался, будто отыскивал меня взглядом. Когда все разошлись, я переждал некоторое время и выбрался из зарослей. А вернувшись в гостиницу, записал всё, что видел. NB: снимки на мобильнике. В количестве пять штук. С нетерпением ждал полуночи. Забоявшись, что разминусь со столичным гостем, поехал на вокзал. Увы, очередной поезд прибыл без следака. Или я пропустил. Утром встал рано, опять намереваясь ехать на вокзал. Дежурная, в фойе, протянула мне газету: - Велели передать вам. - Кто и зачем? - беспокойно спросил я. Она пожала плечами. Местная газетенка. Свернутая в трубку. Я зашел в буфет, взял кофе, гамбургер и, прихлебывая напиток, просмотрел газету. На развороте - недельная телепрограмма. Сразу бросилась в глаза очерченная фломастером рамочка. Утренний показ по местному ТВ не увядающего в популярности фильма: МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ. Начало в десять утра (по местному же времени). Меня пробрала дрожь. Черт побери! Как они узнали обо мне? Выдал Орехов? Я вернулся в номер, открыл свои записки, отыскал телефонный номер бухгалтера и позвонил по мобильнику. "В настоящее время абонент не может ответить". Что с ним? Его пытали? Так идти или нет? На часах - половина десятого. Как раз добраться до парка. Я сделал последнюю запись. За окном начал моросить дождь. Надел плащ, шляпу. Направляюсь к... лобному месту. * * * Всё это я вычитал в записной книжке, которую нашел в гостинице во время одной из своих журналистских поездок. Я попытался открыть ящик в тумбочке, но его заклинило. Тогда я вырвал силой. Под ящиком лежала свернутая вчетверо газетка, а внутри - блокнот, размером чуть меньше школьной тетрадки. Я почему-то сразу подумал, что эти вещи здесь лежат давно и бесхозные. Ознакомился с неразборчивыми записями в блокноте, некоторые слова вставил по догадке, другие вовсе не разобрал, но вполне понял, что их обладатель в номер не вернулся. Обратил внимание и на обведенный черным цветом анонс известного фильма. Ко мне в номер заглянула дежурная - женщина в предпенсионных годах, но довольно миловидная, что называется, "держащая марку молодости". На мои осторожные расспросы ответила, что пять лет назад в городе произошла зловещая история с серией убийств, и одной из жертв стал их постоялец. - Он как раз в вашем номере останавливался, - сообщила она и сконфузилась, наверно, полагая, что этим сообщением делает плохую рекламу. Желая реабилитировать промашку, добавила: - Но это все позади. Следователь из Москвы разобрался. - Ну, так! - оптимистически откликнулся я. - Им, столичным Пинкертонам, и карты в руки. Она юмора не поняла, но, видя, что факт о "зловещей истории" меня нисколько не смутил, продолжила: - Ой, что было, что было! Целая шайка действовала. Это ж не люди, а изверги! Они нашего бухгалтера Орехова, лично мне знакомого, добрейшего и честного человека, пытали. Потом его тело нашли обезображенным. А вот жильца из вашего номера так и не сыскали. Ни живым, ни мертвым. Да им особо никто и не интересовался, ну, кроме следователя. Вполне словоохотливая и сердобольная женщина. Я внимательно слушал, а она, разохотившись, прибавила, что, правда, через год к ним приезжала женщина со странным именем. - Как её, как её... - она пощелкала ухоженными пальцами. - Кажется, Олимпия Григорьевна. Сказала, что она мать его ребенка и спрашивала место захоронения. Какое там! Я спросила: он ваш муж? Она ответила, что нет, но очень близкий, дорогой ей человек. Дескать, в споре с ним она пришла к истине. И потом он, единственный, кто хорошо её понял и откликнулся на просьбу. Она родила уже в позднем возрасте, в сорок лет. И сейчас так рада. У неё такой чудесный ребенок! Дежурная добавляла всё новые подробности, а я безропотно, да и не без охоты, слушал. Эвон что! Наверно, "безликий" взялся примерить на себе еще одну роль, вполне в духе времени, - стал донором. По крайней мере, один раз у него получилось. Однако об этом в дневнике не оставил ни слова. Либо посчитал незначительным эпизодом своей жизни, либо был такой скрытный, что даже дневнику не поведал. А вот в последнее представление он вляпался с роковым для себя исходом. Проявил таки неравнодушие и конкретно взялся за гуж. Остался бы безучастным, прожил бы сто лет. Хотя... он же долго находился в состоянии безликости. Дальше, по-видимому, уже не смог. И потом, потом... он не успел изложить свой user manual, но в дилемме эксцентричного француза, кажется, избрал для себя отрицательный ответ. Потому, наверно, и сунулся в парк.
|