Дорога домой - долгая, безрадостная. Поезд мчит дальше, освещая путь гнусной улыбкой Луны. Я не ощущаю ничего, кроме усталости. Снаружи каша из темноты деревьев и грязного снега. Посапывают соседи по плацкарту, изредка слышатся голоса. Но самому не спится, несмотря на опустошенность. Я думаю о прошлом и его цепкие руки уже схватили за горло. Мысли плутают и виляют вслед за кривящимися железнодорожными путями. Я возвращаюсь в родное гнездо, которое покинул много лет тому назад. Но зачем?
Монотонный стук рельсов поднимает с верхней сидушки и безжалостно уносит туда, откуда я сбегаю.
Вот, он - я, сегодня с утра, на работе. Сижу в столовой вместе с Катей и Ленкой, безумно уставший. Предыдущие несколько ночей дались нелегко, и тело мое, словно из ваты. Катя просит сделать ей с подругой два фреша. На мягких ногах я ковыляю навстречу блендеру. Мало что получается. Апельсины валятся из неловких рук, но кое-как я набираю пару стаканов. Самому пить не хочется. И вообще, не хочется ничего, в особенности в очередной раз связываться с кухонной техникой. Когда я прихожу, Ленка уже травит Кате анекдот, и звучный смех той прыгает из угла в угол. Девушки радуются, а я падаю на диванчик, как обычно, под Катину правую руку. Она разглаживает мою густую непослушную гриву, массирует виски и чешет за ушком. В какой-то момент я отключаюсь.
Резкий крик вырывает из магического оцепенения.
- Куда это ты, кобелина, смотришь? - слышу я Катин голос.
И прежде, чем в лицо мое плещется сок, я понимаю, что произошло. Впереди, прямо за Ленкой, сидит Олеся Мелехова, наша новенькая, и о чем-то весело щебечет с Марком Зеленским. Мой безжизненный взор точно пронизывает ее, вернее ее маленькое упругое тельце, и до того, как я успеваю промычать, тельце это уже несется на меня, ведомое мощной Катиной рукой.
- И чем же тебе эта курица сухопарая приглянулась, а? Может, скажешь?
- Эй, отпусти! Что ты делаешь?
- Кать, может не надо? - робеет Зеленский.
- А, ну, вон отсюда, собака!
- Марк, ты куда? Вернись! Ты же говорил, что хочешь со мной быть! Эй! Спасите кто-нибудь от этой дуры неадекватной...
И то ошибка. Ошибка незнающего и нового человека. Олесино лицо с размаху бьется о наш маленький столик. Слышится хруст, и все заливается кровью вперемешку с апельсиновым соком. Ленка вскрикивает, а кто-то уже спешит на помощь.
- И чтоб у меня на коленях прощения вымаливал! Понял?! - бросает Катя и удаляется, покачивая широкими бедрами.
Собравшиеся как призраки шепчут за спиной. Что случилось? Да как она могла? У нее опять месячные? А в этот момент я ощущаю отвращение. В голове что-то щелкает, и я понимаю, что уеду.
Монотонный ход успокаивает, а произошедшее кажется малозначимым, ненастоящим. С этими мыслями я погружаюсь в забытье, но дремлю немного. Мы подъезжаем.
Грязный свет фонарей брезжит во тьме вокзала. Сквозь плотную завесу сигаретного дыма я пробираюсь на улицу. Ночь, тишина. Слышно лишь нас, приехавших. Вокруг снуют бомбилы и предлагают свои услуги. Стервятники. Все жаждут слупить цену с московских, когда маршрутки не ходят. Но я - местный. Я следую к дороге и выглядываю шашечки такси на припаркованных машинах. Эти ребята уж не такие наглые. Звонить и заказывать я не хочу. Слишком много знакомых там работают, а лишние вопросы сейчас не к чему. Я подхожу к одному старичку в старой "копейке". Мы недолго торгуемся, и скоро я еду домой.
Тихо в квартире. Мать спит - ей завтра на работу. Я аккуратно проскальзываю к себе в комнату и вижу привычные вещи на своих местах. Диван мой расстелен, на нем новый комплект спального белья с легким запахом стирального порошка. Я чувствую нервную дрожь к этому сакральному месту и уют. Теперь я словно за каменной стеной, вдали от нервотрепки и унижений.
Сплю я где-то до обеда, пока меня не будит лопоухий курьер. Я думаю, что это маме, но с удивлением обнаруживаю свое имя на конверте. Срочная доставка из Москвы. Я расписываюсь о получении, открываю и нахожу там "Прошение об увольнении". Как же однозначно они оценили мой побег! Все логично изложено и отступные - замечательные, но только нет подписи моей. Меня злит и коробит, что кто-то уже всем распорядился, и со злостью я зашвыриваю злосчастный договор в дальний конец комнаты.
Мама сейчас в больнице, и я решаю скоротать вечер с Лёхой. Узнав о моем прибытии, он отпрашивается у начальника, и немного погодя мы сидим в "Леще" как в старые добрые времена.
Круглые столики, разливное пиво, широкий телевизор над головой, группа ребят, скандирующих кричалки - как давно я не бывал в таких местах. Крайний раз - год или два назад. И это ещё до того, как я уехал в Москву. Время летит быстро!
А Лёха практически не изменился: добавилось лишь несколько рубцов. Последствия работы в местной полиции. Он снимает шапку и на меня глазеет обезображенная мочка уха. Это при взятии борделя пару лет назад одна обдолбанная проститутка вцепилась в него зубами. Вон он берет стакан и поперек тыльной стороны ладони розовеет огромный шрам - подарок разгоряченного джигита. Когда-то я смотрел на них и на его службу как на нечто ужасное и непредсказуемое, но теперь мои травмы кажутся не такими далекими. Вот на голове проплешина - это под Новый Год Катя огнетушителем заехала. И пятое ребро справа также ломалось по причине ее сильной женской любви. Сейчас и у меня есть свои душераздирающие истории.
- Ты как? Надолго ли? - спрашивает Лёха, отхлёбывая пива.
- Пока еще не знаю. Посмотрим. Как-никак, а надо передохнуть.
- Мне рассказывали, у тебя там нелегко бывает. Говорят, там одна бестия из московских тебя облюбовала.
- Да, так и есть. Хожу в любимчиках, но и получаю тумаков больше. Зато это и на зарплате сказывается...
- Не хорошо это, когда баба мужика мутузит, хоть и за деньги. А что же говорит ваша... как там ее?
- Начальница?
- Да, она самая.
- Ну что тут сказать? Начальница-начальницей, а сделать Кате она ничего не может. Негласно, правда, но Катя строго находится под их протекцией... Ну сам знаешь, о ком я... И если кто-то что-то надумает, то он уже никуда никогда не попадет.
- Да уж, а я полагал это у меня на работе беспредел.
- Все познается в сравнении. Ладно, давай не будем о грустном. Как там дела у наших одноклассников? Как Сёма с Машкой? Что с Наташкой? А с Мишаней?
- У Сёмы с Машкой все так себе. Ждут второго ребенка. Сёма никак устроиться не может. Пока они на шеях родителей. Вероятно, что-то и наклюнет в будущем. Сами еще не знают. Мишаня только что освободился. Мыкается туда-сюда. У нас и так с работой в городе не очень. А тут еще с зоны. Боюсь, скоро он туда вернется. Видел недавно Рыжего. Важный такой ходит. В такси, видите ли, работает. Ему как обычно больше всех повезло.
- Да, Рыжему плуту всегда фортило. Уж точно под счастливой звездой родился, гаденыш. А про Наташку, что? Совсем не знаешь, как она?
- Ну как тебе сказать... - неуверенно отвечает Лёха.
- Ладно, говори, как есть.
- В общем мы недавно притон накрыли. А там - десяток "под кайфом" и одна с передозом. Может и не узнал бы, если б не родинка на шее. Я приглянулся: девица-то очень на Наташку походит, только высохшая как скелет и какая-то грязная, немытая. Не понравилось мне это, хоть и трудно было представить ее в таком месте. Потом, когда личность стали устанавливать, выяснилось, что она.
Он молчит, а перед взором моим проплывают худенькое тельце, выразительные голубые глаза, русые волосы до плеч, и крупная родинка у ключицы, куда я ее когда-то целовал.
- Не хотел тебе про это говорить. Да и самому в таких случаях тяжело. А это хуже, чем тогда, когда Ваську пришлось пристрелить. Васька, он - вор, хулиган, задира. Каким был в школе, таким и вырос. А она... Да, впрочем, ты сам лучше знаешь.
Большие надежды, серебряная медаль. Милая девушка, любящая животных. В душе я боялся услышать, что она удачно вышла замуж, выбралась в люди, уехала за границу. А теперь не знаю.
Кое-как мы выходим на новый разговор, но он не клеится. Кажется, что нам уже не о чем сказать. С трудом досидев еще пару часов, мы расходимся. У Лёхи появляется много работы, у меня - какие-то дела. И хоть он ни капли не виноват, я ощущаю его неловкость.
- Давай, береги себя! Будь осторожен! - и это произносит Лёха, у которого было четыре огнестрельных ранения.
И я надеюсь, что буду. С Катей ведь сложно спорить, и, если она хочет, чтоб я пил с ней несколько дней кряду после Дня Рождения Ленки, я подчиняюсь. Даже несмотря на то, что потом я зависаю и смотрю в одну точку как баран, а им двоим хоть бы хны. Все происходит как она пожелает. Ей всегда было плевать на Бога, на чёрта, на какие-то правила. Может быть поэтому среди нас всех она самая значимая. Ее боятся, ее уважают. Даже в такой дыре, как эта, и даже Лёха.
Я иду домой навстречу пустоте. Темные улицы вместе с февральской слякотью пачкают ботинки. Все обдумываю произошедшее. Наташка тогда говорила, что не сможет жить без меня, а я утверждал, что она - сильная. Вспоминаются ее красное от слез лицо, покосившаяся скамейка у подъезда, тусклые огни фонарей, и миг последней встречи. Действительно последней. Я не решаюсь расспрашивать о ее судьбе у наших общих знакомых, хоть это мне безумно интересно. Сейчас у меня другая, новая жизнь, которую не поймут, потому из-за нее я пожертвовал Наташей.
А зачем? Ради той осени, когда мы с Катей и Ленкой пытаемся улизнуть с объекта. Проходит какое-то собрание, и Катя принципиально не желает там участвовать. Охранникам на КПП велено никого не выпускать, а ее это сильно задевает:
- Да ты знаешь, кто - я, ты - охранос тупой?! Ты знаешь, что тебе будет, если не откроешь?! Да тебе - крышка! Нет, ты понял! Крышка!
- Девушка, вернитесь, пожалуйста, обратно. Сходите на мероприятие, возьмите пропуск, и можете идти, куда захочете.
- Я может сейчас хочу! Не видишь, что ль, мне надо! А за пропуском своим сам ишачь!
- Да куда, вам, девушка? Вон у вас там еще половина недопита. Допейте сначала, может успокоитесь.
- Да ты что охренел что ли? Ты мне указывать будешь?! - с этими словами она влепляет ему с ноги в живот.
Тотчас с КПП к нам устремляется другой охранник. Как верный пёс я бросаюсь на него. Оба мы сцепляемся, падаем на землю, в грязь. Кувыркаясь из стороны в сторону, мы собираем все окрестные лужи. Девчонки вопят, требуют наддать ему жару. А противник - сильный. Изначально он выше и мощнее в плечах. Вон он уже завалил меня и пытается сделать болевой. Из последних сил я вырываюсь вперед, скидываю его с себя, а в этот самый момент будто бы камень обрушивается на голову. Слышится звон, сверху слетают осколки, резкий запах водки ударят в нос. Я поднимаю взгляд и натыкаюсь на Катино озадаченное лицо и ее окровавленную руку. Громкий смех Ленки носится по всей округе. Тьма накрывает меня.
Я лежу в больнице примерно неделю, прежде, чем возвращаюсь к нормальной жизни. Больше всего пугает вероятность быть выкинутым с позором, и возможное возбуждение уголовного дела, но ничего не случается. Напротив, история с разбитой бутылкой добирается до верхов и зацепляется там. Как выясняется, происходящее снималось на камеру наблюдения у КПП, а потом оказалось у начальников на столе. Ну как уж оно им понравилось! Они смаковали каждую секунду записи, а кто-то из подхалимов наложил на нее забавную звуковую дорожку, и новая шутка стала сенсационной. Над ней смеялись, её транслировали в кабинете босса, пока на меня накладывали швы. В итоге, всем нам, включая охранников и Ленку, выписали премии и отпустили ради смеха. Так для клоунады перед высокими чинами я предал Наташу.
Я захожу в магазин, покупаю продукты. Цены сбивают с толка. Да они практически те же, что в Москве! Как мама вообще тут живет на зарплату медсестры?! Я набираю побольше и еле передвигаю корзинку. Глаза кассирши округляются, когда она видит сколько там всего.
Грязный подъезд улыбается граффити. Сквозь тонкие стены доносятся визги соседских детей. Под окнами нашего первого этажа грохочет затонированная девятка.
Я готовлю для мамы, как много лет назад. Надеюсь, ей будет приятно. Бифштекс покрывается аппетитной корочкой, когда звонит телефон.
- Алло
- Здравствуй, Егор. Это Лидия Ивановна.
Я вспоминаю эту маленькую добрую женщину и на душе становится спокойнее.
- Приветствую! Да я вас узнал.
- Как дела у тебя? Ты сейчас дома?
- Да, дома. Все хорошо.
- Очень рада! Хотела только спросить, как там насчет договора? Ты его подписал?
Потолок смотрит на меня облупившейся краской. Покосившаяся дверца от кухонного гарнитура словно бы притаилась, ждет моего ответа. Интересно, сколько денег нужно, чтобы все поменять?
- Нет. Я остаюсь на проекте.
- Правда? - голос выдает удивление - Ты с Катей уже месяц, тогда как другие участники не выдерживали двух недель. Ты точно уверен? Катя не самый простой человек.
Не самый простой? Я усмехаюсь.
- Я боюсь, что мое решение твердо.
- Смотри, сейчас возможен шанс, уйти с чем-то. Может быть, это шанс на свободу. Ты ещё молодой.
Ее желание помочь умиляло. Я вспомнил ее еще на кастинге. Миниатюрная женщина лет сорока с добрыми глазами среди волков шоу-бизнеса. Наверное, именно благодаря ей я и попал в проект.
- Нет, все в порядке. Я знаю, что делаю. Завтра я уже вернусь. Не переживайте так. Это мой выбор.
- Хорошо, ладно. Тогда до встречи.
Я кладу трубку, оглядывая крошечную кухню и понимаю, назад пути нет.
Вечером возвращается мама.
- Егорушка, как я рада тебя увидеть! Давай, скорее за стол, я тебе сейчас картошечки с курочкой приготовлю.
- Да, неа, мама, спасибо. Я и так все тебе уже сделал.
Она глядит на меня, высохшая как щепка. Глаза ввалены внутрь, худые тонкие руки, кожа отливает нездоровой желтизной.
- Зачем? Егорушка, не надо было
Она подходит к холодильнику, открывает его и видит, сколько там продуктов. У неё наворачиваются слёзы.
- Ну зачем? Зачем? Мы же здесь одни. Как же все съедим? Все пропадет. Ой, не надо было. Я и так справляюсь.
- Мам, не волнуйся. Это тебе. Я скоро уеду.
- То есть как уедешь? Я думала ты тут на недельку.
Я смотрю на грязную скатерть. Как долго она здесь? С моего рождения, наверное?
- Нет, мам. В Москве у меня много дел. Просто решил сделать небольшую передышку, прежде, чем снова появиться на работе.
- Но ты ведь потом останешься, погостишь?
- Да. Потом приеду, и мы будем долго-долго вместе. А когда я поднакоплю денег, перевезу тебя в Москву. Там здорово.
Она глядит на меня мечтательно и улыбается.
- Да уж не надо. Мне и здесь хорошо. Ты лучше о себе подумай. Квартирку купи попросторнее и невесту подбери, что надо. А я уж сама буду к вам приезжать время от времени. Главное, хорошенькую найди. И чтоб добродетельная была, по хозяйству помогала. Я надеюсь, что доживу до этого момента. А то у тебя: все работа и работа.
- Нет, мам, доживешь. И все сама увидишь.
Она вскидывает взгляд, а я вздыхаю с облегчением и благодарю Господа, что в крошечном городке не показывают наш скандальный канал.
Мама не умолкает. Все талдычит про своих подружек из нашего двора, имена которых для меня ничего не значат. Рассказывает про дела больницы, замучившего её главврача, хамоватых пациентов и молоденьких глупых девок-медсестер, не умеющих и "укола правильно поставить". Она вся красная и обильно дышит. Ей хочется многое поведать, но слишком она волнуется. Я предлагаю ей лечь спать. Нехотя, она соглашается, встает с потугой и, кряхтя, ковыляет к себе в комнату. Каждый шаг её, словно бы, тяжелый. На миг она останавливается, желает спокойной ночи, доброго пути, а затем также с трудом следует дальше, к себе. Мама, какой же ты стала старой!
А ехать надо...
Скрепя сердце, я собираю вещи. Больно покидать это место. А душа требует, как в далеком детстве, зарыться под теплое одеяло с головой, позабыв обо всех проблемах. Жаждет она подышать хотя бы недельку духом нашего провинциального городишки, встретить старых друзей, пусть даже и далеких, побывать в закоулках, растворившись в рутинной повседневности. Но что дальше?
Погода - отвратительная. Морозит, зябко. Позднее такси едет, освещая путь галогенными фарами, и с каждым километром от дома становится все тяжелее. Не изменившиеся за два года улицы провожают меня понурым взглядом. Как много с Лёхой мы там исследовали, вон гаражи, что вдвоём все излазили, а тут стадион, где на "стрелку" с пацанами из второй школы ходили. Но дорога ведет к вокзалу. Там прошлое и обрывается.
Поезд - холодный. Все - холодное: седушка, ночь, глаза соседей по плацкарту. Оно практически как в Москве, как в те первые полгода, пока я искал работу. Я сижу у окошка, впитывая в себя волшебную атмосферу родного мне места. Как скоро я здесь окажусь? Поезд трогается, а я все смотрю и записываю на ленту памяти этот миг, эту россыпь света ночного городка. Мы ускоряемся, и вскоре он расплывается мутным пятном вдали. Я залезаю к себе наверх. Тяжело на душе, и не спится. Воспоминания наползают как пауки. Когда-то и я так ехал за мечтой в неведомые места. А что из этого вышло?
Мой первый день в проекте. Наступает ночь после основной части, и я выхожу на прогулку. Чувствуется приятный аромат цветов, запах хвои и свежей зелени, стрекочут кузнечики. А настроение - чудесное! Сегодня я произвел впечатление. Девушкам ведь нравятся такие! Как вечером у костра на меня смотрели Зинка с Юлей! Хоть они лучшие подруги, увы, нет, пускай поборются! А Викуся чудесный коктейль приготовила! И это несмотря на то, что она встречается с придурком Филатовым!
Я иду вдоль гостевых домиков, веселый и радостный. Хочется изучить это прекрасное место, насладиться живыми видами, вдохнуть полной грудью чистый воздух. Неожиданно две тёмные фигуры заслоняют свет от фонарей и прежде, чем я успеваю пискнуть, меня уволакивают в старый квартал, который реконструируют и где сейчас никто не живет.
- Что, попался, засранец? - слышу я Зеленского.
- Почему это попался? Я ведь нигде не прятался! Ребят, да что вы?!
- Ребят?! Слышишь, он нас ребятам назвал!
Неприятный смех хрипит во тьме. Это Рикардо.
- Что, сладкорожий, думаешь, пришёл сюда и звезда? Думаешь, что здесь так все просто? Рик, а он еще не посвящен.
Зеленский отстраняется и берёт у темнокожего спутника какой-то предмет. Я напрягаю все зрение, но в ночи не могу различить, что это. Нож? Дубинка? Меня сотрясает, потому что не ведаю, что меня ждет. Изо всех сил я пытаюсь вырваться, но их сильные руки приковывают к месту. Тогда я кричу и мигом получаю по морде.
- Смотри, а наш красавчик распаниковался. Сейчас ещё больше погундосишь.
- Сегодня вы ничего не сделаете! - слышу я властный женский голос.
Мои мучители замирают.
- Кто здесь?
- Сам знаешь. Давайте, валите отсюда.
Рикардо хочет что-то возразить, но Зеленский обрывает его на полуслове. Они подчиняются. Железная хватка ослабевает, и я падаю ниц. Мне больно и стыдно, и я не знаю, как быть.
- Пойдем - обращается ко мне спасительница и легко, словно перышко, поднимает меня на ноги.
Тусклый свет выводит лицо, и я узнаю Катю. Ту самую Катю, о которой говорят.
Она ведет меня к своему домику, и через некоторое время мы сидим голые друг напротив друга. Я гляжу на ее огромные, размером с поспевшие дыни, груди. Раньше я никогда не видел таких. Она улыбается, кладёт мои руки на них и произносит:
- Давай, смелее, мой мальчик.
Но мальчику не по себе. Я прекрасно понимаю, кто она такая, какая ее роль и значение в проекте. Поначалу я неуверенно касаюсь ее, но животный инстинкт пробуждается и направляет. Я становлюсь более умелым и опытным с каждой минутой. Стоны подсказывают, что я делаю все правильно. Они увеличиваются, нарастают, и я вдруг четко осознаю, то, зачем я приехал в Москву, находится в руках, достаточно лишь крепко это держать. Домик будто бы поднимается - это трещат стены и крошится штукатурка. Резкие женские крики пронизывают ночную тишину и кажется даже проникают вглубь объекта, в старый квартал...
Поезд мчит меня дальше и дальше. На небе словно алмазы рассыпаются звёзды, приятная усталость валит с ног. Я закрываю глаза, и вижу перед собой знакомые до боли улицы, лица дорогих мне людей и прежнюю жизнь, которую больше никогда не верну.