Куроголовые отличались медлительностью. Двигались, как сомнамбулы, пробираясь сквозь серый кисель повседневности. Они отражались в зеркалах, витринах, в стеклах проезжавших машин. Страшно. Мерзко. Но я привык. Привык видеть исполинские куриные туши вместо глаз и улыбок.
Раньше разглядеть такую тварь в толпе было непросто: мелькнёт и исчезнет. Думаешь: "показалось". Теперь же на шесть человек приходилось трое куроголовых.
Неповоротливые. Безликие. Бледно-розовые, с едва проступающей под тонкой пупырчатой кожицей синевой. Они не издавали звуков. Не отбрасывали тени.
Твари понимали, что я их вижу. Я стал помехой. Мишенью. Меня караулили у подъезда, провожали до станции метро, сопровождали в офис и обратно. Они приходили в бар, где я проводил субботние вечера. Садились за столик в тёмном углу и, пока грудастая брюнетка ласкала микрофон томным контральто, наблюдали...
Куроголовые следили за мной, но не трогали. Боялись? Маловероятно.
Ждали? Возможно. Но...
Бездействие врага - это всегда шанс. И я его не упущу.
Сегодня за мной увязались двое. Как всегда, одеты с иголочки: чёрные костюмы, белые рубашки, галстуки. Остроносые туфли, начищенные до зеркального блеска... и растопырившие крылья куриные туши на месте голов.
Твари умны: держатся на почтительном расстоянии. Бредут, глубоко засунув руки в карманы. Делают вид, будто я им неинтересен. Хитро. Но... не на того напали!
Я ускорил шаг. До места оставалось два квартала. Куроголовые отстали, а впереди показался нужный проулок. Из тех, что приличные люди обходят стороной: зловонный, тёмный и узкий, как кишка. На окнах первых этажей - решётки. Фонари разбиты. Мусорные баки опрокинуты. Смердит мочой, рвотой и страхом. Моим страхом. Я боюсь. Боюсь, что ничего не выйдет. Но уже поздно что-то менять: решение принято.
Сумерки почти скрыли выцветшие буквы на ветхой двери: "Видеопрокат". Сюда мне и надо. Я задержался на пороге: наспех выкурил сигарету и втоптал малодушие в грязь вместе с окурком.
Пора.
Внутри царил полумрак. Не уютный, но давящий. Заплесневелый, затхлый полумрак сырого подвала. Коробки с дисками громоздились на единственном столе. Хозяин проката - лысеющий бугай с косматыми баками - навис над прилавком, уперев в столешницу пудовые кулаки. Пару секунд здоровяк сверлил меня взглядом, холодным и цепким, как репей, а потом указал на диски кивком головы.
Он понял...
Я кивнул в ответ и шагнул к столу. Первым в руки попал фильм Линча "Шоссе в никуда". Не пойдёт. "Из ада" с Джонни Деппом - неплохой вариант, но калибр мелковат. "Дьяволицы"... Тот самый, пятьдесят четвертого. Возможно. Надо подумать. "Посылка" с Камерон Диас - вообще мимо: нужно нечто совсем другое. Совсем... Вот оно! Хичкоковский "Психо". В самый раз. На обложке Мэрион Крейн хмурила брови, вцепившись в руль. "Решайся", - говорил её взгляд. И я решился.
Коробка оказалась пуста. Так и должно быть. Так задумано. Я сунул туда деньги: шесть хрустящих фиолетовых бумажек. Планы на отпуск, машину, ипотеку и Бог весть на что ещё отправились в пустую коробку из-под диска. Но рука не дрогнула. Разве можно сомневаться? Разве можно жалеть, когда кругом - куроголовые?
Хозяин проката принял "Психо" из моих рук и хмыкнул:
Здесь бьётся сердце города. Прогнившего города, из недр которого вышли куроголовые. Вышли, чтобы сожрать добродетель. Растоптать справедливость, выпотрошить милосердие и начинить целомудрие куриным помётом. Но я не позволю. Не позволю. В моих руках последний аргумент. Ultima ratio, против которого бессильны энтимемы. Мой сверкающий клинок... Мой крупнокалиберный дробовик.
Я занял позицию. Фонари обрызгали меня золотым светом. Наверное, сейчас я похож на ангела. Точнее на воинственного архангела, восставшего против древнего зла.
Настал момент, ради которого я жил. Осознание собственной силы пьянило, душа жаждала битвы, а сердце рвалось прочь из грудной клетки.
Мир скажет мне спасибо.
Угольно-чёрное небо вздрогнуло от выстрела. Упал первый куроголовый. Визг и крики заглушили второй залп. Я с наслаждением дёрнул цевьё, выбросив гильзу, и выбрал новую цель. Куроголовые в полицейской форме кинулись ко мне, но мой новый друг плюнул в них свинцом. Полночь окрасилась кровью. Грешной кровью полубезумных тварей. Они разбегались, прятались. Но я настигал их. Настигал и карал. Ведь в этом моё предназначение. Мой катарсис.
Никто не уйдёт живым.
Истерично взвыли сирены. Они отвлекли меня. Сбили с толку. Я повернулся на звук и невольно скользнул взглядом по витрине ювелирного. В стекле отражался кошмар: вооруженный дробовиком психопат расстреливал мужчин, женщин, стариков и детей...
Сотую долю секунды я любовался отражением, а потом разнёс витрину вдребезги. Зеркала всегда лгут.