Уур - пещерный человек, которого спустя тысячелетия назовут "homo erectus", "человек прямоходящий". Он верит, некоторые животные, к примеру, лисица, воплощают в себе божественные качества. Уур не любит "первым ходить на охоту", но все же гордится оказанной ему честью водрузить череп зверька на шест. Его всем племенем выстругали каменными орудиями, а Вч бахвалился, наверняка он водрузит трофей на острие. Такой символический акт принесет благополучие и мир всему племени, а Уур получит желанную самку. Конечно, речи у первобытных людей не было, зато ее с лихвой восполняли нечленораздельные звуки. Жжз на короткий срок стала куртизанкой, как иногда и все женщины племени - у нее открылась "органичная нимфомания". Она спаривалась со всеми подряд и в отличие от последующих эпох без осуждения окружающих.
Уур в нетерпении взобрался по склону в пещеру с веткой ягод, дабы вручить ее даме сердца. В логове племени Уур увидел вакхическую пляску теней и пятен света от костра, на нем жарилась добыча. У входа в пещеру сидел враг и довольно отдувался после визита к Жжз вглубь пещеры, а к Жжз отправился другой соплеменник.
"Вч, когда, наконец, наступит моя очередь?" - взвизгнул Уур, "Я не раз отличался на охоте и все равно должен плестись в хвосте!". "Ты еще слишком молод, пройдет еще немало лун, прежде чем ты сможешь вкусить сладость юности", самодовольно урчал Вч. " Жжз зла на тебя, она не хочет спариваться с юнцом, и ягоды ее никогда не обрадуют".
Уура охватила ярость, он бросился в закуток, там он разворошил кучку пожухлой листвы для костра, схватил каменный скребок. Вопли радости Жжз и ее партнера прервал прощальный взвизг, поглощенный первозданной тишиной. Все члены племени онемели от ужаса, а наутро пра-люди вынесли из пещеры два трупа. У самки был пробит висок, а самца в ярости разорвали. Уур так и не стал мужчиной.
***
Ра беспощадно жег каленым железом спину Хета, пот с него катился в три ручья, тек со лба и застилал глаза, набедренная повязка пропиталась потом насквозь. Лучше бы Хет остался в родной Элладе и лепил горшки, будьте прокляты этот ном и Нил! Хет в свое время послушал друга-переселенца, он говорил труд строителя пирамид легче остальных в Египте. Добыча камня в Аравийских горах, перемещение глыб по земле и воде, строительство дороги были почти непосильны. Зато работа по возведению усыпальницы фараону - прямой путь в западную страну, верили местные жители, или на греческий Олимп. В Элладе философы воображали божество светящимся шаром, а простые люди перестали верить в олимпийских богов.
Хет, как первобытный дикарь не мог и представить всю пирамиду, она исчислялась сотнями оргий в высоту. Хет подвизался в работники к фараону, но рабом не являлся.
Надсмотрщик сложил руки крестом - перерыв, и Хет с другом уселись в стороне от остальных съесть обед, египетского языка они не знали.
- А я тебе, брат рассказывал - это не в каменоломнях зубилом да долотом орудовать! - бахвалился друг. - Это честь для каждого строителя! На века запомнится людям, и о нас будут думать. Мы невоспетые герои! А при жизни девчонки обнимать будут, и воины руки жать тому, кто самое острие достроит! Там высота, не каждый осмелится!
- По мне - так строим ступень, ставим мостки и новую строим, чтобы фараона положили, а не людям запомниться, - отвечал Хет, ломая лепешку. - И фараон больше лежанием запомнится, чем реформами и походами. А потом и люди верить в его мудрость перестанут.
Мысли юноши были далеки от конечного вида сооружения, ему бы заработать денег и с посыльным передать семье. На родине у Хета остались все - куча детей, старики и жена.
- Эй, фараона-то не трожь своим языком! Я хочу приближенным стать, и ты давай! А не то неровен час, для другого дела сгодится зубило да долото!
- Ах ты, стукач! - осенило Хета. - Ты перед вельможами языком треплешь!!!
Два мощных тела сплелись в рычащий клубок, и через пару мгновений Хет с противником покатились кубарем по крутым ступеням пирамиды и распластались двумя изломанными телами у ее подножия.
***
Жан проснулся с петухами, с нежностью взглянул на жену на сносях, встал, дошел до ветра и вернулся в избу, зябко передернув плечами. Ранняя весна, до посевных далеко, все орудия у хозяина в сарае, замки заржавели еще с обильных осенних дождей. Скоро пойдет арника - мальчишки перестанут совать любопытные носики в щели сарая и бабы собирают ее, чтобы облегчить боль в мускулах у парней и мужчин на посевной. Жан надел красивые котту и сюрко, он не рыбак, в его обязанности входит лишь сбор хвороста, и то сегодня крестьяне были освобождены от обязанностей. Жан любил свой край, но ненавидел короля Франции и Папу. А в этой проклятой стране, если ты не поднялся в свое время и не стал богатым крестьянином - ты попадешь в услужение своему вчерашнему собрату по несчастью. Крестьяне здесь либо занимались земледелием, либо, как и дети рыбачили - из-за изрезанной береговой линии.
Местный капиталистый крестьянин жил как раньше феодал в замке, что доминировал над прилепившейся к его подножию деревенькой как пирамиды над поселениями из древних сказаний. Этот выскочка разительно отличался от канонического образа поющего "А шистр лопар" рыцаря, который сам собой представлял оружие в руках королей. Этот "шевалье"" вряд ли бы втиснул жирные телеса в дорогой доспех, да и на лошадь ему не взобраться. Столетняя война отгремела, клячу капиталист сдавал крестьянам в аренду, такого же горе-воина изображал Сервантес, а дорогой доспех стал предметом роскошного интерьера замка, на манер повешенных на стену оленьих рогов, добытых в обширных охотничьих угодьях.
У крестьян была целая осведомительная сеть, Жан знал, в Германии зреет переворот из-за оскотинившегося Папы. Ничего, Жан сам устроит "переворот", а заодно пройдет головная боль. Вчера вся община гуляла и выпивала с заезжими гистрионами, что давали представление. Веселье ушло, но осталась головная боль. Ничего, Жан похмелится и в замке, пойти туда его снарядила вся община.
Он подошел к воротам и дал охраннику с алебардой прощупать одежду.
- Хе, больно у тебя пояс тяжелый! - заржал охранник.
- Там свинец! Нет! Нет! - воскликнул Жан. - Я пожалуюсь доброму господину!
Но охранник беспечно приставил алебарду к стене и достал нож, которым и вспорол пояс крестьянина. На землю посыпались золотые. Жан заплакал.
- Теперь иди, - хрюкнул охранник, - о тебе доложат.
Простак-привратник ничего не понял, а во внутреннем дворе замка никто за Жаном не следил, разве что хозяин мог увидеть из донжона гостя. Но удача была на стороне Жана, он незамеченный прошел в каморку ключницы, она приглашала юношей из деревни, а Жан к своим двадцати пяти неплохо сохранился. Он сделал любовь с ключницей в считанные минуты и на правах любовника выпросил у нее бурдюк с вином, который та обещала вынести к нему после визита к феодалу. Жан поднялся по лестнице в комнатку хозяина. Он выпросил у хозяина железный лемех для плуга пояснив, что кузнец в деревне сделает такой же, чтобы у крестьян в случае порчи старого острия для бороны была замена, и так благодарит хозяина от лица всей деревни за беспошлинный пропуск гистрионов. Хозяин поворчал, будто если у крестьян появятся такие же орудия, не сносить Жану головы. Слуга выдал Жану лемех и крестьянин убил слугу орудием. Жан поднялся в донжон и под видом благодарности подкрался и ударил хозяина в висок. Затем он отправился к ключнице за бурдюком, а от нее к очередному слуге, к которому моментально втерся в доверие и, выпив с ним бурдюк, вложил в его руку окровавленный лемех и заодно похмелился. Даже монеты в поясе оказались фальшивыми. Крестьянин вернулся в деревню и узнал, что жена умерла при родах. Так Жан и прославился в среде крестьян, устроив свое маленькое восстание, и дожил до седин в благополучии и уважении, а следующий хозяин был осторожен и полюбился крестьянам.
***
Вован Коряга закрыл книжку "Дьявол: вчера с сегодня", положил ее на тумбочку "Чиппендель" и размял пальцы-сосиски, увитые золотыми перстнями.
- Ну нихрена себе детективы! - усмехнулся он.
Даже до его заплывших жиром мозгов дошла мораль первобытно-древне-средневековых притч. "Пути Господни неисповедимы" - невпопад вспомнил Вован. Его сынок в спецшколе зазубрил для экзамена: "В представлении средневекового человека Дьявол подчинялся Богу".
Он обосновался словно дикарь в пещере - номер люкс "семизвездочного" отеля в Майами. Атавистически устроенная психика рисовала мимические морщины на морде криминального авторитета. Майами - город с бесконечными развлечениями, красивыми окрестностями, электрификацией ночной жизни, захватывающими торговыми центрами, бутиками и многочисленными ресторанами, где подаются восхитительные блюда со всего мира, рай для толстосумов.
В чтении таких книг Вован видел подобие индульгенции, хотя слабо понимал суть литературы в принципе. Его стимулами к жизни являлись ядовитые кристаллы крэка и героин, джакузи и регулярный секс с дорогостоящими девочками. Сколько чертей уместится на кончике иглы шприца? Единственное пятно света в его черном не-бытии - это платоническое восхищение Джиной Филипс. Только к двум женщинам на свете авторитет испытывал платонические чувства - к своей матери и к актрисе. Вован мечтал взять у Джи Фи автограф.
Миллионы гламурных парней со всего света мечтали стать Вованом, бандит четко это осознавал и считал, что жизнь удалась. В оправдание он вспоминал нелегкий путь к комфорту, деньгам и власти, а на поверку оказалось, что это не самоцель. Власть и деньги нужны для достижения безграничной нирваны в форме наркотиков и секса, и последних у Коряги имелось в избытке.
Вован ностальгировал по российским "шальным девяностым", ведь в каждом маргинале живет испорченный мальчишка, мечтающий стать "романтиком с большой дороги". Только на безобидных Питеров Пэнов бандиты совсем не походили.
Нелепый малиновый пиджак со временем заменили стильные "Prada" и "Гуччи", "стрелки" с конкурентами по наркобизнесу и сходки воров в законе сменил беспечный отдых в подобных отелях.
Вован давно задумал приобрести дом в Майами, уютное логово, точно древние пирамиды или замки, будоражить и подавлять психику простых смертных, завистников и ФСБ, которая "посадит" скрытые камеры по всем углам особняка.
С ментами у Коряги все было схвачено - фараоны прикрывают его, а Вован живет по понятиям и не "косячит". В свое время авторитет грохнул массу ментов, как двенадцатилетний игрок в "GTA2 Беспредел". Вовану нравилась некрофилия - зрелище разлагающегося трупа, как Гитлеру.
Вовану не требовалось оружие - он сам являлся опасным оружием, оружием Бога, в свое время он овладел сразу несколькими видами единоборств. Поэтому отсидка в тюрьме никак на нем не сказалась - за решеткой он с первых дней стал "паханом".
После тюрьмы Вован стал очень набожным, и не раз отстаивал службу в православных храмах в разных городах - на то время он переезжал из дома в дом. Бандит ходил и на исповедь, но даже священнослужитель не знал, как объяснить Вовану противоречие про нищих духом и богатых у Матфея.
Лицемерие преступника, возведенное в ранг закона, словно Римский Папа, заключивший пакт с одушевленным пучком розог - facio, с фашистами.
Попадать на бал к Сатане Вовану "не улыбалось", а если Рая и нет, он проживет свою жизнь заново.
Авторитет часто пытался думать о загробной жизни, конечно, ведь покушения на него совершались чуть не каждый месяц, Фидель Кастро на его фоне выглядел сосунком. Однажды Коряге прислали посылку с "сюрпризом", бомбой, которая детонировала едва получатель откроет коробку. После взрыва он лишился своего помощника, которому поручил распечатать посылку из ада. Оружие - подарок Дьявола людям.
В дверь номера постучали, и вошел друг и коллега Вована, Петр Глыба, хозяин апартаментов сделал приглашающий жест. Гость уселся в огромное кресло, без спроса налил себе Мартини с водкой, любимый напиток Джеймса Бонда и залпом выпил бокал.
- Ну и дешевая же сивуха! - поморщился Петр. - В девяностые и то лучше пили!
- Ну как там наше предприятие? - спросил Коряга про наркоимперию.
- Все буги-вуги, ровно, - сказал Глыба, перестал кривиться и подставил лицо под прохладный ветерок кондиционера, что остужал нагретую за ночь комнату с панорамными окнами.
Спросить еще что-либо Вован не успел - Глыба воспользовался дурной реакцией друга, и внезапно достав пушку с глушителем, убил его.
Когда жестокие люди перебьют всех врагов, они обращают острие своего орудия против себя. А оружие в руках противников "спектакля" - тоже часть спектакля.