Удача - это скользкая, неудержимая пальцами рыба. Она имеет равнодушный взгляд и неукротимую силу вырваться, хлестнув мокрым хвостом по лицу. Уплыть, поражая растерянное восприятие радужным всплеском мутной воды. Удрать, сильными нервными гребками переместив себя на неразличимую уже глубину и там погаснуть, утраченной серебряной пулей.
Муторный звон в ушах сменился привычным шумом работы кулера системного блока. Тело ломило от удара о пол. Он пробовал подняться и некоторое время бесполезно провозился, будто перевернутый жук. Вскоре все же ему удалось привстать, и, одолев, наконец, тяжесть организма, опереться на локти. Он ощутил полутьму текущего момента, в которой присутствовали пока отдельной от него жизнью - опрокинутое офисное кресло, рабочий стол и бледное пятно монитора. На краешке стола удивительно счастливо застыл, готовый вот-вот рухнуть на пол, стакан.
В отключке он пробыл недолго, но привидевшаяся ускользающая рыбка - дурной знак. Дван приладил отвалившуюся спинку кресла и сел, подхватив стакан, в котором оставалось на полглотка. Влажной от пережитого рукой нащупал на липком полу выпавший из кресла болт со смятой от долгого служения железной резьбой и вставил его на прежнее место. Поерзал телом, проверяя крепость соединения конструкции, и, удовлетворенный результатом, утвердился прочнее. Пора работать.
Он вгляделся в экран. На нём, в мертвенно-бледном мерцании недовольно ворочались полновесные слова. Они как бы готовились к схватке. Одни рыли окопы, пряча до времени свой смысл, другие гневно вспыхивали, угрожая рвануть, третьи выворачивались наизнанку, пугая содержанием своих потрохов. Но всё это было вяло. Неубедительно. А ведь несколько минут назад медийное пространство готово было взорваться. Не хватило, казалось, самой малой малости. Искорки. Но за то время пока он валялся на полу, красные пики стремительно пошли вниз. Здесь, где ненависть стала обыденностью, а плевок в лицо - жалким актерством, требовались постоянный подогрев и постоянный грёбаный пиар. "Держи руку на пульте", как говорится. Ники, жирные ники, ленивые ники, уже расползались. Они ещё шипели и плевались, и вроде были готовы в бой, но уже без задора, без огонька. Все грозило закончиться бесполезным пшиком. Но Двану был необходим Большой Срач, взрыв - выхлопом в двести и более мегатонн.
Он спустил сразу шестерых. Правда, первые три были придуманными на ходу однодневками, зато остальные - вполне раскрученные персонажи со своими фанами. Был ещё "Старикан" - это уже супертяж, скандальный профессор скорее всего истории, с рейтингом звезды, участник ток-шоу, мрачный прорицатель и мизантроп. Жемчужина коллекции Двана. Он оцифровал "Старикана" ещё в далекие студенческие годы и с тех пор старательно прокачивал, двигая в топ говорящих голов. Этого Дван пока держал в тени, лишь слегка обозначив его присутствие и заинтересованность в самом начале дискуссии.
Для чёрных ников - чёрная работа. Его первая тройка пошла в бой. Они не делили на своих и чужих. Ворвались на площадку с громкими воплями, топча и пиная всё что попадалось на пути. Оправившаяся от неожиданности публика, возопила от такой наглости. В негодяев полетели объедки, ошметки, разрывные пули, снаряды и бомбы, на них нацелились злобно пылающие струи огнеметов, но первая тройка - искалеченная и изорванная, с горящими прорехами на телах, продолжала напирать. С диким хохотом, улюлюкая и подвывая они набрасывались на врагов. Им всё было по барабану. Они - пустышки, пушечное мясо, а лучше сказать, дрожжи, брошенные в портал отхожего места.
Общественность забурлила и заклокотала. Дван усмехнулся: "Сработало. Это всегда работает." Привлеченные запахом крови, подтягивались новые ники. Слова пустились в безумную пляску. Наступил момент, когда всё готово пойти вразнос. Очень удобный, надо сказать, момент для того, кто сумеет сохранить рассудок и холодный расчёт. Именно сейчас легче всего пробиться в топ.
В ход пошла вторая тройка. Эти действовали более тонко: один был как бы за, другой как бы против, а третий - самый циничный и обаятельный ник "Люциферчик", как-бы старался их примирить. Они быстро обратили на себя внимание толпы и навели какое-то подобие порядка: выстрелы стали прицельными, выкрики более осмысленными, толчки и тычки направленными. У каждого появились сторонники и, главное - обозначился враг. Ники по большому счёту ничем не отличались от человеков: они так же сбивались в стаи и так же примыкали к тому, кто казался сильней.
Дван откинулся на спинку кресла: "Да, у них там настоящая война началась. И из-за чего! Когда б вы знали, из какого сора... И это даже Старикан не поучаствовал. Отсиделся в песочнице. Надо бы его тоже применить. Пусть, например, пооконцовке, толкнет с броневика что-то типа: "Господа! Контрреволюция, о необходимости которой так долго постили все порядочный люди - свершилась! Виват, господа!" или нет, лучше...а чёрт!" Его прервал вызов по скайпу. Общаться хотел ник "платит бабки1". На экране появилось его недовольное лицо.
- Я доволен, - мрачно произнёс он. - Есть резонанс... Ты на высоте, как всегда.
- Спасибо, Сергей Валерьевич....
- Мои яйцеголовые уже копытом землю роют - новые иски строчат. Говорят, с такой бешеной общественной поддержкой... так что, пока продолжай, Алексей. Бюджет прежний... Что это у тебя пищит?
На экране тревожно мигает, испуская нетерпеливые гудки, ник "платит бабки2".
- Да, Сергей Валерьевич, это по... как раз по нашей с вами работе.
- А... ну, работай, работай... Эксперт.
- До свидания, Сергей Валерьевич.
- Алексей!
- Да, Юрий! Слушаю Вас!
- Алексей, что они творят! Это же ни в какие ворота... Сколько грязи. И ложь! Наглая, бессовестная, беспросветная ложь!
- Вы же знаете, Юра, эти люди... Они ничем не гнушаются. А у нас... У нас руки связаны.
- Да, я считаю, что мы не можем опускаться... Насколько возможно мы должны...
- Вот поэтому мы и проигрываем. А я думаю - с волками жить...
"Платит бабки2" морщится. Играет лицом, изображая мучительные раздумья.
- ...знаете, Алексей, может вы и правы... Скажите, сколько будет стоить... э?
Опустошенный напряжением сегодняшнего дня, Дван на отсиженных негнущихся ногах, с почти ощутимым усилием пробившись через застывший тяжёлый воздух наглухо зашторенной комнаты, прошаркал на кухню. Белое нутро холодильника резануло по глазам ярким и безжалостным, как в операционной, светом. Отодвинув пакет молока, он осторожно прикоснулся к холодной трехлитровой банке. Там в полупрозрачном с неясным желтоватым оттенком растворе плавал кусок белой плоти похожей на мозг, пропущенный через отжимные валики. Приветствуя его, Дван легким движением провел пальцами по запотевшему боку банки, оставляя змеящиеся следы.
Существо безмятежно властвовало в своём ограниченном стеклянными сводами мрачном мирке. Таинственная жизнь его была посвящена заторможенному перевариванию собственного тела и бесконечной, но однообразной метаморфозе, когда вместо одних медленно исчезающих слоев, так же медленно нарастают другие. В прошлой жизни это действо показалось бы Двану преисполненным великим смыслом, отражением его собственного существования в скине журналиста. Точно так же нарастали и исчезали информационные блоки, в которых он так ловко скользил тогда вместе с другими человеками. Существо самоинсталлировалось в период глухого отторжения окружающей действительности. В то время Дван находился в каком-то своем сумеречном пространстве - его сознание тогда словно превратилось в некий островок, который то полностью исчезал, то вновь всплывал на поверхность в океане алкоголя.
Первую встречу можно было бы назвать тривиальной. Так случалось со многими. Однажды Дван просто обнаружил комочек невзрачной слизи, образовавшийся на дне забытой на подоконнике чашки. Он залил чашку водой, чтобы легче было отмыть, и забыл о ней на несколько недель. За это время, потребив почти всю жидкость, неприятный белесый комочек уплотнился и значительно увеличился в размерах. Теперь он лежал на дне чашки, едва прикрытый остатками воды. Приплюснутый у основания, комочек был опоясан снизу бледно-жёлтой бахромой из невесомых стрельчатых отростков. Они, зловеще покачиваясь, жадно тянулись к стенкам чашки, к которым жались серые от страха пятна плесени. И хотя Дван некоторое время не без интереса рассматривал это безобразие, всё же единственным его побуждением на тот момент было: взять моющее средство и выскрести чашку под краном. Он уже включил воду. Но в этот миг, в миг, страшно сказать, - просветления, Дван отчего-то постиг, что существо умеет мыслить. Возможно к таким выводам подталкивало внешнее сходство комочка с уменьшенным многократно мозгом человеков, или он ощутил некий ментальный посыл - просьбу о защите и покровительстве, или что-то вроде того, но сомнений у Двана не осталось. Он снова долил в чашку воды и стал наблюдать.
Потом он много раз пересаживал существо в посудину побольше. Расширял его жизненное пространство. Оно всё росло и росло. Пока Дван не догадался поместить его в холодильник. Здесь существо наконец перестало увеличиваться в размерах. Обрело свою особенную гармонию. Оно перестало нуждаться в заботе и покровительстве, и, даже наоборот, с каждым днём усиливало собственное влияние на Двана.
В раскаленную сковороду, где в масле уже шипела, экстрагируя в окружающий мир свои аромат и жизненную влагу растительная клетчатка из пакета с маркером "замороженные овощи", плюхнулись, освобожденные ударом кухонного ножа от своей защитной скорлупы, куриные яйца. На краткий период времени они снизили общий накал своими охлаждёнными телами. Еще прозрачные растеклись, каждое вокруг своего желтка, остудили кипящие масло, и тем спасли готовые уже почернеть кубики овощей. Шипение перестало быть угрожающим. Но то был лишь миг передышки. Уже через доли секунды обожжённый белок свернулся и побелел, навсегда утрачивая прозрачность. Снова, пробившись на поверхность, вздулись пузыри кипящего масла. Безжалостный жар стал подбираться к уже затвердевшим и покорно застывшим желткам, постепенно уступающим неистовому напору его жгучего нетерпения, его бессмысленной божественной жажде иссушить, сжечь, обратить в пепел. Это был страшный момент: нечто древнее и непостижимое обволакивало со всех сторон горячей первобытной тьмой, а шипение раскалённого масла стало больше походить на яростный шепот, брызжущий хтоническими проклятьями. Время, казалось, почти остановилось. Потом, через пару минут, а, может быть, целую вечность, сверху медленно просыпались сверкающие кристаллики соли. Они с алмазной твердостью таранили верхнюю нежную плёнку желтков, до которой ещё не успел добраться жар. Окунувшись во влажную разогретую плоть кристаллики соли с мазохистским удовольствием неспешно в ней растворились, обжигая не хуже огня. Апофеозом этой драмы послужила закаленного стекла крышка, которой Дван накрыл сковороду. Место действия тут же заволокло белыми клубами. Стихло, стало почти неразличимым, грозное шипение.
Дван выключил газ и налил первые полста. Вообще-то он не любил готовку. Лучше конечно заказывать еду в ресторанах, но встречаться каждый день с кем-нибудь из человеков - это было выше сил Двана. Он давно сократил все эти неприятные контакты до необходимого минимума. Курьер, нагруженный пакетами с выпивкой, жратвой и разной полезной мелочью, купленной на сайте супермаркета, приходил к нему раз в месяц, а если все складывалось удачно и удавалось перейти в режим экономии, - то и раз в два месяца. Дван во всяком случае, как мог оттягивал этот момент.
Он шёл по серым плохо прорисованным улицам. Плоские дома, разбитые машины, опрокинутые мусорные баки. Грязный газетный ком, сорванный ветром, покатился по дороге куда-то в темноту. Стал накрапывать дождь - мелкий, противный и кажется на всю ночь. "Все как ты любишь", - усмехнулся Дван и поднял воротник плаща. Свернув в подворотню, через полсотни шагов, он оказался у бледной, словно не в фокусе, неоновой вывески: "Заведеньице Бормана". Вывеска предлагала ступить на темную лестницу, ведущую в подвал. Он спустился как всегда чертыхаясь на хозяина, которого, по всей вероятности, вовсе не беспокоило сколько костей переломают посетители, прежде чем доберутся до выпивки.
Общего освещения нет. Над столиками приглушенно горят жёлтые светильники, дающие какой-то липкий леденцовый свет. Он настолько тусклый, что почти невозможно разобрать лиц. От этого кажется, что за столиками сидят тени. Они озабоченно перешептываются, наклоняясь друг к другу, что-то обсуждая. Явно - тёмные делишки, что же ещё...
Дван направился к стойке - единственному по-настоящему светлому пятну в этой норе. Над ней возвышается краснолицый жирный боров, со своими фирменными наглой ухмылкой и рентгеновским взглядом маленьких заплывших глазок.
- Хай, дружище! - улыбнулся во всю ширь жирдяй и даже оторвал руки от стойки, излишне театрально изображая попытку сердечно обнять дорого гостя. - Я рад тебе, Дван. Давненько ты не выбирался из своей клетки.
- Привет Борман, - Дван уклонился от объятий толстяка и взгромоздился на высокий трехногий табурет. Порывшись в кармане, он высыпал на стойку горсть юнитов.
- Сегодня у нас чудная рулька и свежее баварское!
- Виски! Блять, Борман, ты же знаешь - только виски.
Жирдяй разочаровано пожал плечами. Стукнул стаканом о стойку и ловко наполнил его Джек Дэниэлсом. Дван выпил.
- Мне нужна инфа по ip.
- Ну вот сразу о делах. А поболтать со старым другом?
Игнорируя заброс толстого тролля, Дван, на стойке, во влажном кружочке от донышка своего стакана, одну поверх другой, изобразил пальцем одиннадцать цифр. Борман, внимательно следивший за его движениями, на миг задумался. Потом рассмеялся.
- Она малолетка, Дван! Что ты хочешь о ней знать?
- Всё...
- Не боишься, что в реале она окажется старой шлюхой или ещё хуже...
- Послушай, жирная свинья! Я ничего не боюсь. Особенно здесь, в твоей вонючей забегаловке. Просто сделай, что нужно. И постарайся не портить мне настроение своими жалкими потугами на остроумие.
Борман осклабился. Одна из теней встала из-за стола и, подойдя к бару, положила тяжёлую руку на плечо Двана.
- Ты чего такой борзый? Тут серьёзные люди отдыхают. А ты шумишь.
Дван развернулся. Перед ним нарисовался квадратный бычара, словно напиленный из перекачанных пикселей.
- Ты кто такой? Что-то я тебя вообще не помню... - сощурился Дван.
Вместо ответа квадратный резко и почти без замаха ткнул его кулаком в под дых. Удар практически вышиб из тела дух. Дван опрокинулся со своего табурета и упал спиной на стойку, с которой, ударившись затылком о её краешек, медленно съехал на пол.
Он тонул. Погружался в мутной зеленоватой воде, не ощущая болезненных судорог тела дугой выгибающегося на полу, жутких хрипов и борьбы за глоток, хотя бы глоток... дышать. Дай дышать... Осколки его квартиры тонули вместе с ним. Они на глазах разворачивались в двухмерные детские пазлы, на которых он узнавал знакомую обстановку: обшарпанный пол кухни; холодильник с распахнутой дверцей; странно вытянутый в стороны и приплюснутый сверху платяной шкаф; старый, почти забытый ковёр со стены; ставший вдруг огромным, больше комода, на котором стоял, антикварный телефонный аппарат из прихожей. Последним перед глазами проплыл пазл, на котором был виден монитор компьютера. Статичная сцена, застывшая на экране, вспышкой ударила в мозг. Гаснущее сознание встрепенулось, по нему прошла горячая волна ужаса. Оно в миг дорисовало подробности, превратив картинку в серый рваный мульт.
В просторном помещении высокий седой человек в чёрном мундире склонился над своей жертвой. Под колесом медицинской каталки скомканное серебряное платьице Рыбки. Ее глаза полны ужаса. Скальпель скользит по животу, оставляя глубокий надрез. Рыбка беззвучно кричит... Дван кричит вместе с ней. Он стучит кулаками в прозрачную преграду. Но вода мешает ему, гасит его удары. Он бессилен. Мутная зелёная вода наполняет желудок. Что-то медленно тащит Двана на глубину. Где-то вверху остается светлое пятно, в котором мучают его Рыбку. Оно всё выше и выше. Оно тает, превращаясь в едва различимый блик.
Мяукнула аська. Дван открыл глаза. Тарелка с недоеденной яичницей. Почти пустая бутылка. Стакана нет. На этот раз он всё-таки упал со стола. Дван сощурился на монитор. На нём мигает иконка с ухмыляющейся харей Бормана и начало сообщения: Рыбка. жен. 17 лет. род занятий: учеба муз., вокал, доп: бэк-вокал, ночной клуб "Баттерфляй" ...
У входа в ночной клуб в позе лотоса сидел черно-белый пластмассовый Гуфи. Фрак, небольшой цилиндр, съехавший набекрень, в зубах толстая сигара, на морде - снисходительная ухмылка, как бы говорящая посетителям: "так и знал, что припрётесь..."
Дван включил внешний обзор. Теперь он видел себя со спины. Короткостриженый затылок, мощные плечи, серое широкое пальто, под которым при желании можно спрятать небольшой убойный арсенал. Впереди ощерилась мрачной позолотой арочная пасть входа, за которой клубится багровая тьма. Несколько теней, осторожно огибая Двана, проскользнули мимо и канули внутрь. Дван достал и просто так, на счастье, бросил пару юнитов в блюдце стоящее у скрещенных лап Гуфи. Радостно мигнула красная лампочка, спрятанная в кончик сигары. Пластмассовый болван неожиданно и очень громко дал три протяжных бравурных паровозных гудка и пустил дым из ушей.
- Твою же... придурок пустоголовый, - прошипел Дван и поспешно нырнул в клуб.
Лучшие столики были уже заняты. Его с извинениями усадили чуть сбоку сцены. Как раз там, где он без помех мог наблюдать за Рыбкой. Сегодня она в том же серебряном платье, которое так нравится Двану. Принесли виски и вазочку со льдом. Дван с трудом смог оторвать взгляд от Рыбки. С раздражением отодвинул было вазочку, но та вдруг привлекла его внимание: лёд в ней был заморожен не обычными кубиками, а в виде маленьких черепов. "... миленько..." - желчно усмехнулся Дван. Подцепив щипцами одну из ледышек бросил в стакан и поднёс его к глазам. Увиденное напомнило Двану его последнее общение с существом. Речь шла как раз о Рыбке. Он вспомнил, как думая о ней, забылся, прислонился спиной к кухонному шкафчику, да так и остался сидеть перед открытой дверцей холодильника.
- Кто это? - наконец вмешалось в его мысли существо.
- Она... Рыбка. Она...
- Что дорого тебе... будет дорого мне, - неуверенно подумало существо.
Трудно передать подобные диалоги словами человеков. Теряются целые пласты смыслов. В пересказе получается что-то вроде первого разговора конкистадора с аборигеном: "твоя... моя..."
Дван выпил и краешком глаза заметил, как в зал вошла опасная троица. Несколько секунд они потоптались на месте, а затем стремительно направились к сцене. Шли, особо не разбирая дороги - раскидывая столики и расталкивая гостей. Один из троицы вдруг отделился от товарищей и направился в сторону Двана. Ба! Да это же старый квадратный знакомый из "Заведеньица Бормана." В этот раз лицо его было перекошено от ярости, а глаза пылали безумием. Бандит явно находился под воздействием каких-то сильнодействующих веществ.
Приблизившись, он потянулся через стол и, схватив Двана за лацканы, потащил на себя. На пол полетели стакан и вазочка со льдом. Блестящие черепушки разлетелись в разные стороны. Глядя в упор в глаза Двана, здоровяк силился что-то сказать, но гнев душил его и из поганого рта вырывался лишь нечленораздельный рык. Глухой выстрел воткнутого ему в пузо глока прервал поток красноречия - рык превратился в мычание, а затем перешёл в глухой обиженный хрип. Дван оттолкнул отходящую в мир иной тушу и развернувшись к сцене не целясь выстрелил ещё раз.
Приятели квадратного уже волокли Рыбку за кулисы. Пуля, выпущенная Дваном, угодила одному из них в лодыжку. Тот взвизгнул и выпустив Рыбку упал, закружился волчком, оставляя на полу кровавые мазки. Его напарник замешкался лишь на миг. Но этого хватило. Лоб обернувшегося бандита украсило входное отверстие от пули, уже прицельно стрелявшего Двана.
Дван вскочил на сцену и бросился к Рыбке, упавшей на колени рядом с поверженным бандитом. Походя он успокоил всё ещё скулящего и пытающегося дотянуться до собственной лодыжки раненого и, спрятав пистолет, присел рядом с Рыбкой. Громко всхлипывая, она пыталась вырвать свою руку из руки мертвеца. Дван помог ей освободиться и бережно обняв повел к выходу.
Гуфи проводил их равнодушной пластмассовой ухмылкой до машины. Укутав Рыбку в своё пальто, Дван усадил её на заднее сиденье. Рыбку била сильная дрожь, она с трудом сдерживала рыдания. Порывшись в бардачке Дван достал виски. Отхлебнув, передал Рыбке. Та отрицательно замотала головой, но Дван настойчиво вложил бутылку ей в руки. Она выпила, закашлялась и протянула бутылку Двану. Он не взял.
- Кто это...? - тихо спросила Рыбка.
Послышался отдаленный вой полицейских сирен.
- Выясним, - коротко бросил Дван и повернул ключ в замке зажигания.
Они долго колесили по городу. Наконец Дван остановился у здания, где со двора пряталось в подвале "Заведеньице Бормана." С фасада же здесь располагалась небольшая, но вполне приличная гостиница. Как бывает в дурных фильмах, все номера были заняты. Ночной портье лишь развёл руками и смог предложить только номер для новобрачных. Дван вернулся к машине и на руках отнёс уснувшую Рыбку на третий этаж. Он не стал включать свет в их первой с Рыбкой комнате. Тусклого освещения из коридора хватило чтобы рассмотреть стоящую в центре огромную красного цвета кровать в виде сердца.
Дван бережно уложил Рыбку. Снял с неё серебряные туфельки и заботливо укрыл своим пальто. Несколько минут он смотрел на неё, а затем вышел и, заперев дверь, решительно зашагал вниз по лестнице.
В "Заведеньице" было пусто. Толстяк Борман увлеченно пересчитывал медяки из кассового аппарата. Услышав шаги, он ссыпал мелочь обратно в лоток и приветливо раскинул руки навстречу гостю. Только в последний момент, когда лицо Двана оказалось достаточно освещено и Борман разглядел его нехорошую кривую улыбку, в глазах толстяка появилась настоящая паника. Дван подскочил к жирному борову и с остервенением впечатал кулак в эти заплывшие хитрые глазки. Грузный Борман пошатнулся, попытался удержаться, ухватившись за стойку, и все же не устоял, завалился на спину, обрушивая позади себя полки с бутылками.
Хрипящего и упирающегося, Дван за шиворот выволок его из-за стойки и принялся охаживать ногами. Когда толстяк затих, Дван отыскал уцелевшую бутылку виски. Сделав хороший глоток, вылил остатки на разбитое в кровавую лепешку лицо. Бормана застонал, закрутил головой.
Что же, кто-то просто не понимает намеков. Дван с двойным усердием повторил воспитательную процедуру. Затем сунул ствол пистолета под разбитый в хлам нос Бормана.
-Кто их послал? Говори, сука!
-Ты... сам...
Дван вдавил курок. Выстрел снес Борману полголовы, заодно оборвав все ниточки ведущие к заказчику нападения на Рыбку. Ну и к черту эти поиски. Просто взять Рыбку и валить из города...
Мощный удар в спину свалил Двана с ног. Он упал прямо на обезображенный труп Бормана. Кто-то, наступив одной ногой на руку Двана, пинком другой вышиб из неё пистолет. Затем, ухватив за воротник, его, почти без чувств, протащили по полу, и, приподняв, усадили на стул. Послышался треск отматываемого скотча.
Дван с трудом разлепил глаза. Перед ним склонился квадратный. Его самодовольная рожа просто лучилась нездоровым оптимизмом.
- Ну что наигрался? - спросил он, как разговаривают с малыми детьми, нараспев. - Теперь мы поиграем.
- Я же тебя грохнул, - закричал Дван. - Грохнул!
- А я сохранился! Как видишь, сохранился, - заржал квадратный.
- Зачем вы Рыбку... Кто вас послал...
Вместо ответа, квадратный стал ему за спину и развернул стул, к которому Дван был примотан скотчем, в сторону лежащего на полу тела Бормана.
На глазах Двана с трупом стали происходить странные метаморфозы: он стал сжиматься в шар. Натёкшая кровь, ошметки кожи, осколки черепа, разбрызганные мозги устремились и облепили его. Постепенно шар стал вытягиваться вверх, превращаясь в человеческую фигуру. Ещё было далеко до завершения этого превращения, но услышав такой знакомый смешок и характерное покашливание, Дван уже знал кого увидит.
- Ты действительно заигрался Алексей, - произнёс своим великолепно поставленным голосом Старикан. - Совсем перестал различать что реальность, а что твои... Кто вас послал...? - завопил он вдруг, очень убедительно передразнивая Двана. - До сих пор не догадываешься, Алексей? Это же твоя игра... ты их сам нарисовал... и Бормана, и этот бар, и бандитов и даже пластмассового Гуфи у входа в ночной клуб.
- И Рыбку...
-Нет, дорогой мой Создатель, Рыбку нарисовал я. Ну, и этого - квадратного, - усмехнулся Старикан. Он уже принял свой окончательный облик - высокого седовласого старца в чёрном мундире со скальпелем в руке. - надо же было тебя как-то зацепить.
- Зачем? - взвыл Дван и дёрнулся, пытаясь освободится.
- Зачем? Глупый вопрос, Дван. С начала времён люди хотели схватить бога за бороду. Зачем строили вавилонскую башню, карабкались на Олимп, расщепляли атом? Схватить за бороду, сбросить с неба на землю и отомстить... Вот для тебя я придумал отличную месть... мой дорогой, обрюзгший, смертный создатель...
-Что ты можешь... ты всего лишь одна из моих аватарок, говорящая голова... пустое место.
- Ну-ну, Алексей не надо скромничать, вспомни сколько ты вложил в моё развитие, как радовался моей самостоятельности. По сути я был делом всей твоей жизни.
- Ты просто говорящая голова - инструмент для работы. Что ты можешь...
- Да по большому счету мне и не пришлось ничего делать. Я просто свел вместе двух твоих хороших знакомых. Между ними были какие-то недоразумения. Глупая заочная ссора, переросшая в ненужный публичный срач. Оба теряли деньги. Осталось только открыть им глаза.
Старикан подошёл ближе. Присел и заглянул в лицо Двану.
- Они убьют тебя, Алексей. И я очень надеюсь, нет, Алексей, я знаю, что последним твоим воспоминанием станет ускользающая в мутной воде рыбка. Ты вспомнишь обо мне, и пусть этот последний импульс, последний блик в твоей мёртвой голове растянется на целую вечность и станет твоим персональным адом.
Он кивнул квадратному и тот стальными пальцами сжал голову Двану. Старикан медленно провел скальпелем у его лица.
- Сейчас, Алексей, я открою тебе глаза.
Ему в лицо приветливо заглядывал Сергей Валерьевич. Только смотрел не как обычно с экрана монитора, а находился здесь, в квартире Двана. Из-за его плеча выглядывала тревожная физиономия Юры.
- О, смотри-ка, очухался! Ну что эксперт, доигрался?
На голову Двана один из подручных Сергея Валерьевича прилаживал странную конструкцию из металлических пластинок.
- Сергей Валерьевич, зачем все эти сложности. Мы уже во всём убедились. Идёмте, тут и без нас подчистят.
- Подчистят... Какой вы всё-таки кровожадный, Юрий. Нет, сейчас другое время, - Сергей Валерьевич шутливо поднял палец вверх. - Технологии! Мы действительно ему кое-что почистим. Не переживайте вы так, Юрий, он нас не вспомнит. Он вообще мало что вспомнит. Видел я уже таких - чисто зомби.
- Нет! Я не буду на это смотреть, - дёрнулся к выходу Юра.
Сергей Валерьевич схватил его за руку.
- Да стой ты, интересно же... давай, доктор, врубай свою овощную фабрику!
Жаркая тьма окутала Двана. Он услышал её стоны и шёпот, скрежещущее бормотание на таком древнем языке, что любое слово звучало проклятием. Дван чувствовал, как плавится, тает, становясь частью чего-то совершенно чужого, непостижимого. Последним отблеском во всеобъемлющей иссушающей тьме было маленькое белое пятно... там высокий седой человек в чёрном мундире мучает его Рыбку. Он знал, что сейчас она кричит. Кричит его имя. Зовёт его на помощь. Этот слабый едва различимый крик пробивался через монотонное бормотание тьмы. И он цеплялся за него, цеплялся за своё имя, цеплялся за эти муки, потому что больше у него ничего не оставалось. А потом, через пару минут, а, может быть, целую вечность, разрывая тёмное пространство гигантскими сверкающими трещинами к Двану устремились стрельчатые отростки.
Вспыхнул свет. Из-под стеклянного свода Дван увидел себя, сидящим, прислонясь спиной к кухонному шкафчику, перед холодильником. Вместо лица - безвольная маска, пустые тусклые глаза, слюна, стекающая с кончиков губ. Двану приходилось заново учиться управлять своим телом. Правда теперь он делал это дистанционно. Многое уже получалось. Он даже мог, пока ещё не очень долго, работать на компьютере. С того дня как существо пришло ему на помощь, каким-то удивительным образом перенеся его сознание в своё странное тело, Дван успел о многом подумать, многое переосмыслить, но главное - теперь у него появилась настоящая цель и обозначился враг.