Я вижу его. Сквозь толщу бетона, металла, стекла и пластика. Вижу. На нем домашний халат. Розовый. Этот ванильный, детский, какой-то педофильский халат делает его еще отвратительнее. Каплеобразный живот. Лицо - пучеглазое, круглое, ничего не выражающее. Волосатые ноги в шлепанцах. И этот пушистый халатик.
Продираюсь сквозь город. Улочки. Темные. Влажные. Холодные. Протискиваюсь, словно червь-мутант сквозь отравленную почву. В наушниках - лекция французского социолога:
"Испокон века человечество приносило большую часть материальных благ в жертву богам. Впоследствии эта традиция никуда не делась. Церковная десятина - по сути, то же самое жертвоприношение. Та часть, которую необходимо отдать высшим силам, является Проклятой"
Когда я оказываюсь перед его домом, с неба начинает лить дождь. Как символично. Среди этих коробок, населенных человекоподобными существами, дождь - единственное напоминание о том, что мы живем в реальном мире. Что есть такая штука, как природа. Я задираю голову и смотрю вверх. Его окно долго искать не приходится. Он живет на последнем этаже. На самом верху. Пентхауз. Все сильные мира сего сейчас живут в пентхаузах. Потому что места для коттеджей не осталось. Земля покрыта бетонно-металлической коростой, превратившись в один мегаполис. Говорят, коттеджи есть на Луне.
Социолог рассказывает о том, что Проклятая часть в наши дни накопилась. Мы задолжали Богам. И чтобы все снова стало хорошо, необходимо глобальное жертвоприношение.
Звоню в цифрофон. Когда отвечают, говорю, что из службы доставки.
Я общался с ним по сети. Знаю о его хобби. То, что ему необходимо, по почте не доставляют. Товар передается только из рук в руки.
Щелчок. Дверь отъезжает в сторону с приятным шелестом. Иду к лифту. Поднимаюсь на сорок седьмой.
Он уже ждет меня. Стоит в дверном проеме. Даже из лифта чувствую возбуждение, исходящего от него. Оглядываюсь по сторонам. В коридоре никого. Время действовать.
Прыгаю на него, заставляя упасть назад. Нажимаю кнопку. Входная дверь закрывается. Халат на нем распахнулся. Теперь видно, что под ним у толстяка ничего нет.
Для подстраховки бью его ногой в лицо. Но этого, в принципе, и не требовалось. Толстяк трясется от страха. Открываю рюкзак. Внутри, конечно же, не то, чего он ожидал. Нет, внутри - не трусики, снятые в морге с мертвых детей. Там нож. Рукоятка привычно ложится в ладонь. Лезвие смотрит вниз. Двенадцать сантиметров равнодушной, стерильной стали. Антибликовое покрытие. Нож напоминает мне о том, кто я такой. Кровь приливает к вискам. Удары сердца вязкой пульсацией отдаются в ушах.
Я - Жрец.
Я мог бы объяснить трясущемуся существу на полу, что Проклятая часть в наше время - это сами люди. Ведь разве не стали мы товаром? Разве в течение последних десятилетий не занимались тем, что активно пытались раскручивать и продавать самих себя? Мы позабыли о скромности. Позабыли о жертвенности. Позабыли о Богах.
Мы - товар. Мы - Проклятая часть. Нас и надобно приносить в жертву.
Но даже если бы я попытался объяснить что-то, существо на полу не поняло бы меня. Вместо этого я поднимаю существо на колени и связываю ему руки за спиной. Существо плачет. Халат сполз на плечи, его полы разлетелись в стороны, как крылья.
Вот он - момент истины.
Я смотрю на него сверху вниз, и вижу его сущность. Он - мертвоголовый. Тот, кто мертв душой и телом. Тот, в чьей голове - лишь мысли о безжизненной бумаге.
Он и подобные ему населяют планету. Они - Проклятая часть. И сегодня одним станет меньше.
Я достаю из кармана пачку долларов и заталкиваю мертвоголовому в рот. Глубже и глубже.
Хрип. Сопли. Конвульсии.
Дело сделано. Остался последний штрих. Достаю из кармана черный маркер. Рисую на внутренней стороне двери череп.
Пусть все Мертвоголовые знают - здесь побывал Жрец.