Со стороны ближней делянки тявкнул старый кобель, заворчал что-то грустное и тихонько завыл на половинку луны. Барыня быстро перекрестилась, плотнее закуталась в шаль от влажной прохлады. Наконец мелькнул белым пятном сарафан, в тишине отчетливо скрипнула дверь в конюшню.
Прихрамывая на левую ногу, намедни случился подагрический приступ, барыня пошла к конюшне. Отворила ворота, разбавляя темноту лунным светом. Пахнуло теплом, свежим сеном и вонью давно не чищеного навоза. Татьяна стояла около столба с упряжью, кутаясь в платок.
- Хозяйка, мне Гаврила Иванович нынче сказал прийти сюда и ...- прачка запнулась.
- И молодец, что пришла. Потому что я хозяйка, что скажу, то и надо делать, - сказала барыня, подходя вплотную к ней. - А теперь раздевайся.
- Кто это? - крикнула барыня, повернувшись за звук. - Герасим?
Одетый в темную, с истертыми рукавами, рубаху, Герасим неслышно шагнул и встал рядом с Татьяной. Он что-то с натугой замычал, глаза его бешено сверкнули. Потом он без замаха сильно ударил ее в голову и шагнул назад в темноту, к испуганным лошадям. Барыня услышала свист от его пудового кулака и отшатнулась в сторону, запутавшись в упряжи.
Бездыханное тело Татьяны кулем осело на дощатый пол. Из промятого виска вытекала струйка темной крови.
- Хороша была прачка, хотя и не великого ума, - вздохнула барыня, стирая рукой капельку крови с лица и слизывая ее. - А каков этот немой! В один удар прихлопнул! Он ведь любил ее, души не чаял! Петушки дарил сахарные, да.. Нет, все-таки эта прошивка намного лучше!
Лицо барыни застыло, превратившись в маску. Тот, кто был внутри старухи, диагностировал Герасима. Тот лежал у себя в каморе под лестницей и содрогался всем телом. Внутри Герасима душили слезы, злость и непонятная тоска.
- Плачет, - сказала барыня, обращаясь к золотистому столбу чистого сияния. Этот золотистый свет присутствовал с самого начала этой безобразной сцены, окончившейся еще более безобразной смертью прачки. Собственно, оно всегда и везде присутствовал, и тот, кто был внутри старухи, прекрасно знал это. Внутри этого сияния угадывался силуэт человека, сгорбленного мыслями и возрастом.
- Ну как, норм? - просила барыня, сгибаясь в символическом полупоклоне.
Сияние начало затухать, как сломанная люминесцентная лампа, и пропало, оставив после себя запах озона и разочарования.
- Да, это не свобода воли, - согласилась барыня, укутываясь в шаль. - Это ревность пополам с мужским шовинизмом. Доработать надо прошивочку, ты прав, Создатель.
В конюшню вбежал Гаврила, дворецкий и распорядитель воли барыни. Бакенбарды у него были всклочены, в дрожащих руках он нес фонарь. Увидев тело, он совсем затрясся, и начал без конца повторять козлиным голосом: - Бяда, ой, бяда...
- Несчастный случай на производстве, разыгрались кони, вишь ты, - сказала барыня. - Удар копытом. Ты, братец, того, распорядись... А Герасиму выдай рупь на выпивку. Заслужил.
Барыня похромала в сторону усадьбы. Старый кобель тявкнул для порядка, и лег под старой яблоней. Ему было скучно, страшно и бродила в животе тухлая похлебка.
--
Компиляция и фиксы багов.
Незаметно все вокруг накрыл сентябрь, зарядили бесконечные дожди. Татьяну давно уж положили в землю, могилка ее просела и заросла лебедой. Дороги окончательно развезло от грязи, а в усадьбе стало сыро и тягостно.
То ли от общей промозглости, а может и вследствие изношенности организма, барыня слегла с неизвестной хворью. Ломило тело, одышка, слабость в ногах, и путанное ее сознание омрачало бытие окружающей прислуги разными причудами.
Местные травницы, которых среди крепостных предостаточно, бормотали про сглаз, болотную немочь и о собаках, которые разносят китайскую заразу. Приезжал даже некий именитый доктор, с бородкой и в пенсне, со странным именем #АнтонПалыч. Он долго щупал дряблое тело, мял бока и слушал хозяйское нутро. Потом что-то долго шептал на ухе барыне. Уж на что Гаврила тянул лошадиное лицо, но так и не смог услышать заветные целебные слова.
Доктор вскорости отбыл на Сахалин, оставив больную на попечение Гаврилы. Барыня же призвала к себе крепостных, и держала перед ними речь:
- Врач открыл мне причину немочи. Вот не любите вы меня, свою хозяйку! От этого внутри меня скапливается эта нелюбовь и другие нехорошие вещества. Посему приказываю вам возлюбить меня, а в знак этого принять назад накопленное. Нельзя держать внутри плохое.
Народ заплакал и заголосил. Мол, сил нет, как любим вы вас, хозяйка. Да и в самом деле, в глубине души барыню все любили. Чувство это было иррациональное, заложенное известно кем и даже известно зачем.
- Ну, раз любите, тогда и лечите меня, - промолвила барыня.
После этих слов Гаврила вынес большой горшок, внутри которого смердела большая куча merde.
- Герасим здесь? - спросила барыня.
С задних рядов вытолкали угрюмого дворника, который хлопал глазами и мял в руках шапку. Гаврила вручил тому ложку и сунул под нос горшок.
- Ты больше всего барыню не любил, тебе и лечить, - пожал плечам Гаврила. - Давай, брат, лекарство горькое, но тем больше его целебная сила.
Народ стал одобрительно гудеть в том смысле, что пусть Герасим и отдувается. И не важно, что немой, это не оправдание. Которые посмелее, движимые человеколюбием, даже постукивали его по плечам, чтобы поторопить лечебную процедуру.
Герасим взял ложку темного содержимого и засунул в рот. Закрыл глаза, прокатил по нёбу и проглотил. Потом еще и еще... Все содержимое темного нутра одолел!
Барыня тут же встала с кровати и приблизилась к Герасиму.
- Ну как оно на вкус-то? Сладкое? - спросила она, заглядывая в бездонные глаза простого русского мужика. - Значит, любишь барыню? Говно за ней есть готов? Правильно, почитай хозяйку свою. Ибо что ниспослано, то и надо принять.
Все вокруг замерли. И Герасим, с вонючими потеками на бороде, и Гаврила, и окружающее пространство с народом. Только пульсировал рядом столб золотого огня.
- Не получилось, mon general, - пожала плечами старуха. - Какой-то баг с этой прошивкой. Почему он не надел мне этот горшок на голову? Возмутительно и непостижимо. Опять у него какой-то приступ повиновения и радости. Надо глубже код менять, в самой операционке.
Столб вспыхнул и пропал, только на паркете остался выгоревший отпечаток ступни. Чтобы понятно было - явление имело место.
Барыня открыла окна, впуская свежий воздух. Захотелось побежать по луговым травам и с разбегу нырнуть в стылую реку. Постепенно все вокруг вышло из стазиса. Народ загомонил, заволновался. Гаврила крутил головой и пыхтел, плохо соображая, что произошло.
Только Герасим плакал, крестился и гукал от счастья. Барыня выздоровела, вот радость-то!
За окном снова завыл старый кобель. И ему тотчас же ответила молодая сука, которую недавно нашел Герасим.
- Все в сад, господа! - крикнула барыня и завалилась в кровать. - Гаврила, прикажи подать кофей и крутонов!
Финальная версия 2.0
В лодке сидело трое, включая собаку. Герасим ворочал веслами, что-то мыча себе в бороду. Барыня расположилась на задней скамейке, чтобы наблюдать за сильными и уверенными движениями дворника. Под скамьей у Герасима свернулась колечком Муму. Она пряталась от барского взгляда и тыкалась носом в сапог хозяина, успокаивая себя.
С неба сыпал мелкий и злой снег, предвестник скорой зимы. Вода за низким бортом была черна и непроглядна, как душа барыни. По берегам реки торчали скрученные деревья и высохшая трава.
Барыня протянула руку, чтобы ласково трепануть лобастую голову, но сучка зарычала и быстро цапнула морщинистый палец с перстнем. Потому что собаки иногда видят суть вещей.
- Укусила, - довольно сказала барыня, показывая окружающей вселенной капельку темной материи.
Герасим что-то промычал и перестал грести. Муму спряталась с глаз долой, наступила неловкая пауза.
- Вот, тебе, Герасим, приказ, - сказала барыня. - Принеси ты мне искупительную жертву, убей эту суку. Ведь я хозяйка твоя и повелитель, и #богъ.
Что-то закоротило внутри Герасима. Куски программного кода, моральные императивы и звезды над головой... Все смешалось в голове несчастного немого мужика.
Возложил он собаку на жертвенную скамью, промычал молитву и ударил рукой в голову несчастному животному. Взял неживое тельце и опустил в бездонную реку.
Потом схватил барыню за шею, словно это глупая гусыня, ударил о скамейку и швырнул в воду. Беззвучно приняла река еще одно мертвое тело.
Столб золотого света висел около берега и ждал, пока из воды не выползет изломанное и синее тело барыни. Труп выполз на траву, выблевал из нутра жидкость с кровью и начал говорить:
- Эта прошивка однозначно удалась, мой excellence. Вот она, свобода воли! Поднял руку на хозяина! Хотя и жертву принес. Фиксируем?
Свет утвердительно полыхнул, выжигая траву вокруг себя. Он был доволен, потому что стало хорошо.
- Вы куда теперь? Какие указания на мой счет? - спросил труп. - И что делать с этим Герасимом?
Свет разросся до небес, потом сжался в точку сингулярности и с хлопком пропал.
- Ясно. Gott ist tot. - сказала мертвая барыня. - А мне значит, присматривать за прошивками.
Барыня посмотрела мутными глазами вдаль, где едва различимой точкой виднелась лодка. Река несла мятежного Герасима в бесконечность. По левую руку подле Герасима сидела воскресшая Муму, и лизала ему руку. Мертвая барыня утерла слезы радости и окончательно умерла. Тот, кто был внутри нее, стал царствовать в этом мире.