Шаги снаружи стихли. Леденящие душу крики тоже. По залам и коридорам полярной станции "Дэйнборг" теперь разливался только мягкий баритон Элвиса, исполняющий одну и ту же рождественскую песню снова и снова.
Кажется, Тварь ушла. Роджерс схватил ртом воздух, словно выброшенная на поверхность рыба, и нашарил в кармане зажигалку. Тяжелая, добротная и дорогая, с гравировкой "Навстречу находкам, которые перевернут твою жизнь!" на рифленом стальном боку - подарок от коллег-генетиков, с полгода назад устроивших ему прощальную вечеринку перед отбытием в экспедицию.
Роджерс бы усмехнулся, но сейчас он был не в том положении, чтобы оценить всю глубину иронии - последний час он был занят тем, что прятался от Твари в стальном шкафчике для одежды. Настолько тесном, что приходилось подпирать коленями собственный подбородок и настолько темном, что даже осточертевшая полярная ночь казалась ему сейчас самым ярким из дней.
Не в силах больше этого выносить, Роджерс чиркнул колесиком зажигалки и жадно уставился на неуверенный, трепещущий от сквозняка огонек, пытаясь понять, что же и когда так катастрофически пошло не так.
...Поначалу Роджерс думал, что это просто очередная бактерия из вечной мерзлоты, заставшая еще динозавров. Интересного в ней было только одно - бактерия всё ещё была жива. Жива, не имея возможности делиться. Жива, получая лишь крохотные толики необходимых для жизни ресурсов. Жива, запертая на тысячелетия в вечной мерзлоте без возможности избавляться от продуктов своей жизнедеятельности. Жива лишь по одной причине - она обладала чудесным даром восстанавливать себя даже в таких абсолютно невыносимых условиях. Роджерс был в восторге! Всего-то и нужно было, что изучить процесс регенерации поближе и найти, какой именно участок генома этого удивительного микроорганизма отвечает за самую вожделенную мечту человечества - бессмертие...
Огонек колыхнулся и потух, задутый легким сквозняком. Роджерс с силой чиркнул колесиком - ему была невыносима мысль снова остаться в темноте.
...Когда началась полярная ночь, Роджерс уже работал сутками напролет. Он даже не заметил, что за окном что-то изменилось. Когда он наконец добился некоторых, пусть и скромных результатов, то решил поделиться своей идеей с Дроздовски, вполне, как ему казалось, квалифицированным биологом. Тот только посмеялся. "Очередной идиот, который будет вкалывать себе гены бактерий из вечной мерзлоты в отчаянной надежде продлить свою жалкую жизнь" - наверное, подумал он. И донес Аткинсону - начальнику экспедиции - заявив, что странные эксперименты коллеги над неизвестными микроорганизмами являются нарушением всех мыслимых протоколов безопасности. Никчемные болваны! Все они - Аткинсон, Мак-Ларен, Дроздовски, даже Агнес - приехали сюда, на край мира, только с целью набрать материала на очередную ничего не меняющую докторскую и не в силах были увидеть ничего дальше своего носа! Чтобы не провоцировать Аткинсона еще больше, Роджерсу пришлось сделать вид, что он свернул все исследования. Чертов гений итак уже подозревал, что Роджерс подделал свою медкарту, изменив результаты некоторых тестов, чтобы попасть в эту экспедицию...
Роджерс хрипло вдохнул и чиркнул колесиком, хотя огонь еще горел.
...Сегодня должен был быть прекрасный день. Настолько, насколько это возможно полярной ночью. Роджерс любил Рождество еще с детства. Это ни с чем не сравнимое чувство приближающегося чуда, дара, который вот-вот (стоит только дождаться полуночи), преподнесет тебе судьба. А может, и кто-нибудь другой. Роджерс всегда любил дарить подарки гораздо больше, чем их получать. Как, скажите на милость, в такой день можно устоять и не порадовать своих близких?...
Роджерс со злостью захлопнул крышку зажигалки и приоткрыл дверцу шкафчика. Единственным звуком, доносившимся снаружи, всё ещё была мелодия чертовой рождественской песни. На полу коридора виднелись зеленые светящиеся разводы, кое где разбавленные бордовыми потеками. Тварь проходила здесь, прямо рядом с ним. От осознания этого факта сердце у Роджерса забилось еще сильнее. Он открыл было крышку зажигалки и потянулся к колесику, но вовремя себя одернул - пусть он и подделал результаты своей психологической оценки, он вовсе не был сумасшедшим. Это всего лишь небольшие проблемы с навязчивыми идеями, как любил говорить доктор Марблз, его психотерапевт.
Роджерс вылез из шкафчика и направился в сторону вестибюля. Часть следов на полу вела туда же. Осторожно перешагнув через огромную лужу слизи, Роджерс переступил порог банкетного зала. Не то, чтобы кто-то формально назначил его банкетным - просто это был самый большой и удобный зал на станции, с большим круглым столом прямо по центру. Роджерс осмотрелся вокруг и сглотнул.
Во главе стола всё еще стояла недоеденная праздничная индейка, но большая часть тарелок и бокалов, в которых недавно было шампанское, осколками валялись по всему полу. Вместе с телами его коллег, скрюченными и изломанными, застывшими в абсолютно неестественных позах и обвитыми зелеными ростками. У кого-то они пробивались через глазницы, уши и рот, у кого-то проступали прямо через кожу. Они переплетались и образовывали вокруг тел подобие коконов, словно плющ, высушивающий в своих цепких объятиях ствол облюбованного дерева.
Роджерс почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Темнота сгущалась. Он не выдержал и снова чиркнул зажигалкой.
...Сначала все решили, что это просто глупая шутка. Дроздовски даже посмеялся, сказав, что только полный идиот мог подмешать геном древней бактерии в рождественскую индейку в надежде, что перенос ДНК возможен через пищеварительный тракт и всё это каким-то образом вдруг сделает их бессмертными, а не просто обеспечит острый приступ диареи. Это разозлило Роджерса - за кого Дроздовски его принимает? За недалекого обывателя, верящего, что поедание генно-модифицированного редиса превратит его в редис? Конечно же, он встроил геном бактерии в вирус, терпеливо пояснил им Роджерс, всё еще надеясь, что они оценят его подарок по достоинству. И да, он заразил им всех заранее, еще с утра. Дроздовски переменился в лице, но, кажется, всё ещё не верил. До тех пор, пока Агнес не начала кашлять кровью. Тогда ему поверил Аткинсон. Он вскочил со своего места и бросился на Роджерса с явным желанием его разорвать...
Раз, два, три, четыре, пять. Роджерс обошел все тела. Не хватало только Аткинсона. Роджерс осмотрелся. След из крови и зеленой светящейся слизи уходил за вторую дверь и обрывался возле комнаты связи. Тело Аткинсона, спеленатое и переломанное зелеными ростками, лежало здесь же, возле включенного радио. Роджерс прослушал последние записи. Ничего. Очевидно, последнее, что пытался сделать Аткинсон перед смертью - это связаться с большой землей, но не преуспел. "Эта Тварь чуть всё не испортила", - чертыхнулся Роджерс и со злостью пнул тело.
Он сел за стол перед радио и начал крутить в руках зажигалку. Та больше не горела - последние капли бензина подошли к концу. Элвис всё еще протяжно жаловался на жизнь, а часы давно пробили полночь. Самая длинная и темная часть полярной ночи успешно миновала, а это значило только одно - скоро неминуемо должен был наступить рассвет. А всё это, за исключением смерти Аткинсона, о которой он не очень-то и жалел, всего лишь маленькая неудача. Самая темная ночь перед рассветом, верно? Теперь нужно только доработать формулу и избавиться от трупов. Скоро смена закончится и на станцию прибудет новая группа.
Роджерс улыбнулся при мысли об этом. Больше всего в жизни он любил дарить подарки.