Аннотация: Дружинник туровского князя повстречал девушку из языческого селения... Рассказ основан на исторической повести М. Горностаевой "Молния Перуна"
В Турове было скучно.
Потомственный киевлянин, Ростислав с тоской вспоминал родной град и родительское подворье. Там остались родичи, друзья и развлечения. Он тихо роптал, что оказался в младшей дружине княжича Изяслава — на старом месте было бы меньше чести, да больше радости. Тем более, что в здешних дремучих местах не ожидалось ни войны, ни походов.
— Изяслав — наследник, старший сын князя Ярослава, — посмеивались опытные дружинники, — слава и почет нас не минуют.
Но пока единственными утехами стали охота и медовуха. Нравы в Турове были строгие, гулящих девок не сыскать, и дружинники наведывались к двум вдовушкам в пригороде.
А Ростислав блуждал по окрестным лесам, мечтая невесть о чем.
Он сам не знал, чего хотел — то ли воинской славы, то ли византийскую принцессу в жены. Любовная тоска переполняла его сердце, как чашу, выплескиваясь через край. Приятели посмеивались над его унылым видом и советовали заглянуть к веселой вдове. Ростислав кивал, соглашался и шел своей дорогой.
Вечерами он выбирался на берег лесного озера, сидел и грезил или плавал в прохладной воде.
И однажды, наплававшись вволю, увидел на берегу девицу не из туровских.
Она сидела возле сброшенной им одежды и внимательно разглядывала меч.
— Эй, не трогай ничего, — забеспокоился Ростислав, — а то как выйду...
— И что? — засмеялась незнакомка, — страшно-то как...
— Отвернись!
Она поднялась и отошла, вежливо отвернувшись. Ростислав оделся так быстро, словно его за кустами ожидал враг. Больше всего он боялся спугнуть красавицу — то, что незнакомка очень красива, он разглядеть успел.
— Ты чья? — спросил он.
— Боричей, — ответила девица. — Мы мед привозим на торжище.
Ростислав про них слышал. Боричева весь стояла в лесной чащобе. Туровцы сказывали, глава рода некогда был дружинником князя Владимира, но отказался идти со всеми к Почайне-реке креститься, вырвался из Киева с боем и дедовский стяг Гневного Солнца унес. Борич тот стяг в бою для дружины хранил, а крестивший киевлян отец Анастасий из Корсуня хотел его сжечь яко ложный бесовский знак. Теперь Боричи схоронились в пуще, выбрав места добрые, медоносные.
Мед и воск старый Гатило, сын Борича-знаменосца, продавал недорого, но под обещание, что ни один бочонок меда, ни один восковой кругляш не попадут в здешний монастырь. Мнихи жаловались на обиду княжичу Изяславу, но внук Крестителя был не таким рьяным, как дед, и не внял.
— Боги мои все знают, все слышат, — предупреждал покупателей Гатило, — не видать больше обманщикам ни моих медов, ни счастья-удачи.
Одному недоверчивому и жадному туровскому купчине сломало ногу покатившейся бочкой с медом, и после рисковать никто уже не хотел.
Все это молнией пронеслось в голове Ростислава, пока он разглядывал дочь или внучку бортника-язычника. В отличие от туровских красавиц, она нисколько не смущалась, улыбаясь чужаку смело и снисходительно.
— Я уже думала, ты — рыба, — хихикнула. — Или водяной. Старики говорят, здесь змей живет. Стра-ашный. Голову подымет — выше дерева. На лапы встанет — пройти по нему можно на тот берег, как по мосту.
— И где он здесь помещается? — Ростислав посмотрел на озеро искоса, — неглубоко же.
— А в нашем озере, возле веси, — продолжала бортница серьезно, — его жена проживает. Раз в сто лет они выходят и милуются.
Теперь хихикнул Ростислав. Крещеная дева уже потупилась бы и залилась румянцем, а эта язычница... Или она ему намекает? Протянул руки — обнять, но девица ускользнула.
— Ишь быстрый! — бросила укоризненно, — как зовут не спросил, а руки тянешь. Обойдешься!
— Как зовут тебя? — он растерялся. Но строптивица, смеясь, исчезла в лесу.
Поход на Боричей объявили две седмицы спустя. Отец Нифонт, настоятель монастыря, уговорил князя окрестить Боричей и брать с них обычную десятину медом и воском.
— Видать, княжичу шибко медов захотелось или спешно помощь от святых требуется, — ворчали старые дружинники.
— Быстро управимся, — говорили молодые. — Бортная весь — не крепость, проучим язычников. Позор нам, что у монастырских земель целое их гнездо и они свои порядки наводят.
Старики не были такими самоуверенными. Род Боричей славился ратниками с дедовских времен, наверняка без боя не обойдется.
А князь Изяслав полагался на единственного Борича-христианина, который служил ему. Про молодого, мрачного и злого на весь мир воина говорили, что в лесу остались его жена и сын, отрекшиеся от него после крещения. Жизнь всяко дороже меда и упрямства: князь, не любивший проливать кровь, был уверен, что молодой Косняч из Боричей уговорит отца и деда покориться.
Ростислав прежде не был в сражениях, но грядущий бой казался ему неправым. Он тревожился не на шутку, позабыл про Киев и тоску. А все потому, что девица-язычница снилась ему каждую ночь. Если ее обидят... Он поделился сомнениями с исповедником — отцом Варсонофием. Сей мних, в прошлом раскаявшийся разбойник, ныне считался в монастыре едва не святым.
— Дурень ты, — прогудел мних, — окрестишь язычницу и женишься на ней по правде.
— А как она не захочет? — растерялся Ростислав.
— Девки всегда хотят, — улыбка на лице чернеца сейчас была совсем не монашеская, — спасти ее душу сам Бог велел.
Бог велел, но Боричи ворота не открыли. Защищались отчаянно.
Высокий тын из дубовых свай в два человеческих роста ломали тараном. Сверху летели стрелы и — к ярости осаждавших — лилась горячая смола, под тыном полегли мертвые, кричали раненные.
Ростислав вспоминал с ужасом, что киевляне в свой час тоже не мирно шли к берегу Почайны. Неужто вот так?
Когда обозленные дружинники прорвались в ворота — бешенство взяло свое.
Весь запылала: кто-то из воинов мстительно ткнул факелом под крышу хаты, и ветер швырял огонь с одной соломенной крыши на другую.
Ростислав увидел убитых женщин, увидел и худшее. Видел, как дева бросилась в огонь, вырвавшись из рук Чудина, княжьего стража. Уповая на Бога, он искал, выбежал на высокий берег озера — и там…
— Стой! Стой, не бойся!
Кричал он. Она не кричала, не плакала. Обернулась, вгляделась и ровным измученным голосом пожелала:
— Чтоб вас змей пожрал.
И шагнула с обрыва, вниз.
Когда он подбежал, озеро уже успокоилось. Оцепенев от ужаса и отчаяния, он долго глядел на неподвижную воду, а потом побрел назад.
Мимо капища, где отец Варсонофий по-разбойничьи ловко рубил топором идолов. Там сидел одуревший Косняч и укачивал, как ребенка, молодую женщину в окровавленной рубашке, а рядом на земле скорчился маленький мальчик — не разобрать, живой ли.
Весь догорала.
Разом навалилась странная, удушливая тишина.
И только билось, стучало в висках: "Как тебя звали? Как?"