Аннотация: Маэдрос выбирает Химринг как место для крепости.
Уже который день мы едем по равнине, открытой всем ветрам.
Холодный ветер колышет травы с горьковатым запахом - таких трав не было в Валиноре. Я наклоняюсь с коня, и срываю верхушку. Растираю меж пальцами. Откусываю стебелек.
Наверное на этой равнине и должны жить такие травы с горьковатым вкусом отчаяния.
Я не отчаялся, нет. Я счастлив, что выжил. Я сказал об этом всем - и в первую очередь своему спасителю. Я счастлив, эльдар. Я - как эта горькая трава, которая стала такой под ударами холодного ветра.
Ветер из Аглонова прохода. Там я оставил Турко и Атаринке. Оставил строить крепость, которая должна стать замком между Химладом и предполагаемым ударом с Севера.
Остальные едут со мной. Разведывать земли на востоке.
Младшие братья горячат коней, пускают их вскачь. Они так быстро возмужали - для этого оказалось достаточно одной битвы и двух смертей.
Или, если быть совсем уж точным, одной смерти и одного перерождения.
Они ведь чувствуют, что я уже не тот Майтимо, который сошел в Лосгаре с корабля, добытого страшной ценой. Морьо и средние предпочитают этого не замечать, а вот Макалаурэ и младшенькие понимают.
На Макалаурэ тяжело смотреть - он слишком долго выбирал меж долгом и любовью. Долго меж долгом... Слова на этой равнине тоже становятся горькими, как эта трава.
Певец считает, что мои чувства к нему изменились. Он неправ - изменился я сам.
Поправляю плащ движением плеча. Макалаурэ догоняет меня и показывает мне место для очередного привала. Меж двумя холмами. Разведчики говорят, что впереди местность холмистая, более подходящая для постройки крепости. Не знаю - подходящего места нам до сих пор не попадалось.
Разбиваем лагерь. В который раз удивляюсь ловкости моих оруженосцев, которые ухитряются делать вид, что они мне совсем не помогают. Но всегда, как только я не могу что-нибудь сделать одной рукой, кто-то из них возникает рядом неслышно, как привидение.
Ночью лагерем гуляет ветер. Я лежу в палатке, закутанный в плащ и слушаю его голос. Здесь этот голос похож на зловещий посвист, говорящий о далекой опасности, которой все же не следует пренебрегать.
Утром я выезжаю из лагеря с десятком разведчиков, и мы углубляемся в холмы.
Застывшее зеленое море во время штиля превратилось в такие же оцепеневшие зеленые волны.
- Смотрите, мой лорд!
Этот холм возвышается над другими как одинокая гора. Странный обломок, занесенный непонятно откуда. Гранитные уступы похожи на ступени.
Мы обьезжаем холм вокруг. Южная сторона более пологая и поросла травой. Странный холм очень похож на сторожевую башню без верхушки. Его вершина плоска как стол, и ей очень не хватает зубчатой короны.
Мы поднялись по южному склону, ведя коней в поводу. Отсюда хорошо виден дымок костров над нашим лагерем, холмистые волны Химлада. А ветер... Ветер тут еще сильнее.
- Это здесь.
Я вижу, как просияло улыбкой лицо оруженосца. Неужели ему так понравился холм? И воины-эльдар, когда я обернулся к ним, задвигались, заговорили.
Все согласились с тем, что лучше этого места не найти.
У подножия холма меня ожидает одинокий всадник. Это Макалаурэ, и я даже не выругал его за то, что он оставил лагерь на попечение Амбаруссар. В конце концов - близнецы уже достаточно опытны в военном деле, чтобы справиться с любыми неожиданностями.
- Скажи, Кано, чего не хватает этому холму? - спрашиваю я у брата, и Певец отвечает без запинки:
- Короны, милый брат. Короны из камня.
- Как ты думаешь, сможет ли заменить корону твердыня нолдор?
Макалаурэ улыбается. Совсем как мой оруженосец. Ну что я такого сказал...
- Твердыня нолдор, - отвечает он, - будет прекрасным навершием для этого холма. Проводник-авари сказал, что он зовется Химринг.
Наш временный лагерь с южной стороны Химринга. Тут почти не слышно ветра. Вечером, при свете феаноровой лампы мы с Макалаурэ чертим на форзацах книг по фортификации план будущей крепости. Я смотрю на свой рисунок, сделанный левой рукой, и с удовольствием отмечаю, что он ничуть не хуже плана Макалаурэ.
Я улыбаюсь. Привкус горечи не исчез, но что-то во мне изменилось снова. Меня, кажется, стали узнавать близкие - до того они смотрели на меня с внутренней дрожью, и я это чувствовал.
Макалаурэ протягивает мне свою книгу. Над чертежом крепости я вижу набросок пером собственного лица с тенью давно забытой светлой улыбки.