Когда-то давно Лилиан брала уроки пения у моей матери - и тогда мы просто не могли не видеться. Сталкивались в холле, коридорах, гостиной. Я видел ее почти каждый день. Но на расстоянии - мы ни разу не заговорили. Впрочем, для нее меня будто бы и не существовало. Она приходила в дом моей матери не как гостья, а как ученица - так кто я был для нее? К тому же, она была маленькой девочкой, что она знала о говорящих взглядах!
Она лишь улыбалась и, сбросив свою накидку, бежала наверх по ступеням, укрытым мягким ковром и заглушавшим топот ее ножек. Я провожал ее взглядом и раздраженно косился на слугу, который все еще маячил в холле. А иногда я незаметно следовал за ней и останавливался у закрытой уже двери, за которой раздавались звуки сотни раз повторявшейся в этом доме мелодии, а затем еще одной и еще. Я недвижимо стоял, стараясь уловить каждую ноту и каждый звук ее голоса, стоял до тех пор, пока крышка фортепиано не захлопывалась, а Лили не замолкала. Тогда я исчезал.
Как-то мать пригласила ее семью на ужин - тогда она была одета в зеленое платье, которое так шло ей... Она сидела, чинно сложа ручки в совершенно ненужных для ее возраста колечках из золота, и не двигалась, застывая, будто кукла. Оживала Лили только когда ей задавали какой-то вопрос; она отвечала кратко и лаконично, словно боясь надоесть своими словами. Ела мало, как и полагается благовоспитанной леди. Она не выглядела грустной, и нельзя было сказать, что ей скучно, хотя наверняка так и было, когда взрослые говорили о чем-то своем, позабыв о ней. Мне страстно хотелось обратить на себя ее внимание, но я не смел заговорить с ней, хотя посадили нас рядом. И она лишь улыбалась. Улыбалась, замечая, что я устремил свой взгляд на нее. Улыбалась, когда я пригласил ее на танец. Просто, тепло, по-доброму, но не так. Совершенно равнодушно. Будто бы ей было все равно, кто ее пригласил: я или пальма, что стояла в углу обеденной залы. Меня мучило ее абсолютное безразличие. Все, все видели, какя на нее смотрю, и мать даже отпустила пару шуточек в мой адрес во время ужина. Но она, она ничего не замечала.
С тех пор прошло пять лет - ее отправили учиться в какой-то пансион, и занятия пением у моей матери для нее закончились. Как и должны были закончиться мои почти ежедневные мучения. Но тут-то я и понял, что значили для меня эти встречи, пусть совершенно безмолвные. Я так привык к ним, жил ими, подсознательно желая увидеть Лили на следующий день, что теперь чувствовал себя рыбой на земле, выпущенной на волю ручной канарейкой. Мать снова шутила, видя мое подавленное состояние, а вечером приглашала очередных гостей. И говорить не нужно, что среди гостей обязательно должна была быть девушка - маман задумала меня женить. Более того, она не раз говорила со мной об очередной девице, которая буквально пожирала меня взглядом во время ужина.
- Послушай, милый, - она брала меня за руку. - Чем дочь Ларсонов плоха? Или хотя бы эта Мариетт, племянница моей двоюродной сестры. Они такие красавицы! Тебе уже двадцать три, пора остепениться.
- Джулия весь вечер глупо хихикала, теребя волосы. Она кокетничала со мной, - почти возмущенно говорил я ей. - Она вела себя как дешевка, как весной ведет себя самка животного. И к тому же, она слишком много болтает.
- Зато с ней есть о чем поговорить.
- Не думаю, что мне будет интересно, какой фасон платья сейчас в моде. Или какие ленты и где нужно покупать.
- Ну а Мариетт?
- Она не улыбается, а скалится. И потом: она как-никак моя родственница.
- Очень далекая, милый, очень.
- У нас будут дети-уроды.
- Ты сначала женись!
- И не подумаю.
Мать тяжело вздыхала, качая головой, но своих попыток не оставляла. Как оказалось, у нее просто тонны знакомых. И, кажется, теперь все они побывали у нас.
Но в тот вечер я снова увидел Лилиан - и обмер, заметив ее, медленно вплывающую в холл. Она буквально ослепила меня, хоть из украшений на ней было лишь скромное ожерелье, да серьги. Ее темно-зеленое платье (наверное, это был ее любимый цвет), прикрывавшее плечи будто бы пушистой полупрозрачной газовой тканью, обхватывало талию и струилось до пола мягкими складками. Все ее движения были отточенными, неторопливыми, и она все так же чуть заметно улыбалась.
- Лили! - по лестнице спешила мать. - Я уже и не надеялась увидеть тебя, моя девочка! Как ты выросла... а как ты похорошела!
Ее щеки слегка зарумянились.
Я не слышал, что она говорила матери: Лили стояла ко мне спиной, а я все не решался выйти из своего укрытия - я следил за ней исподтишка, будто бы по старой привычке.
- Джеймс! - раздался призыв моей матери, и я весь сжался. - Где ты?
Сердце билось так, что мне было почти больно, голова немного кружилась, но я совладал с собой, вздохнув пару раз и для твердости подержавшись о стену.
- Вот и ты, милый! Смотри, кто к нам вернулся! Лилиан!
Я и так знал, что это она, потому не слушал мать совершенно. Боже, как она была прекрасна... Она протянула мне свою руку, обтянутую белоснежной перчаткой, и я слегка коснулся ее губами, борясь с желанием немедленно и тут же притянуть девушку к себе.
- А вы нисколько не изменились, - проговорила она сквозь свою обычную, ничего не выражающую улыбку.
Я отдал бы все за то, чтобы она не улыбалась так - это сводило меня с ума. Я все еще держал ее руку в своей, но Лили была так же далека, как и звезды.
- А вы - очень, - промямлил я в ответ.
- Я, пожалуй, пойду, - вставила мать и испарилась здороваться с прибывающими гостями.
- Можете отпустить меня, я не исчезну, - тут уголки ее губ на еле заметно двинулись, разбивая ту стеклянную улыбку, которую я так хорошо знал.
Я тряхнул головой и разжал пальцы.
- Прошу сюда, - я указал на двери парадной залы.
- И дом совершенно не изменился, - проронила она.
Я, замирая, пошел за ней.
- Джеймс, - раздался голос матери сзади. - На минутку.
Я извинился и предоставил Лили дойти до парадной залы самой.
- Это Грейс, познакомься. Ее семья недавно поселилась по соседству, потому я пригласила их тоже.
- Маман скоро будет, - Грейс расплылась в улыбке. - Кажется, она отчитывает кучера. Наша карета чуть было не потеряла колесо в дороге! Такой неаккуратный тип...
Я почувствовал отвращение. Ненавижу инфантильных дурочек, которые и имеют только что жаловаться.
Но раздражения я не показал и лишь понимающе кивнул.
- Прошу сюда, - я указал путь к парадной зале.
- Ах, как у вас здесь хорошо! - защебетала девушка, неожиданно обвивая мою руку своими и буквально повисая на мне. - А эти перила! А ковер! Сто раз говорила маман, что красный гораздо лучше сиреневого. Что вы скажете на это?
- На вкус и цвет... - проронил я, но она не дала мне закончить.
- Вот и говорю: сиреневый - это признак дурного вкуса. Что подумают о нас люди? Но маман говорит, что тогда придется менять гардины. Ах, какие сложности!
Я промолчал.
- Как же мне нравится эта музыка! Где вы раздобыли таких музыкантов? - я не успел вымолвить и словечка. - Хотя не думаю, что виолончель - хорошая идея для домашнего оркестра.
- Почему это? - подобная идея сразила меня наповал.
- Слишком грубый звук, - объяснила девушка. - То ли дело скрипка. Я бы составляла оркестры из одних скрипок.
Я хмыкнул.
- Прошу, располагайтесь, - проговорил я, когда мы вошли в зал. - Ужин будет подан через два часа. А пока - берите закуски, шампанское... Если есть желание - бальная зала в той стороне.
- Ах, не бросайте меня, - она насупила губки.
"Она превзошла всех. Самая полная коллекция того, что можно ненавидеть", - пронеслось у меня в сознании.
- Прошу прощения, но меня ждут, - непреклонно ответил я.
- Вы не можете так со мной поступить, - она чуть было не расплакалась. Причем это выглядело настолько театрально, что я чуть было просто не развернулся к ней спиной.
- Прошу меня извинить, - тоном, не терпящим возражений, ответил я и поклонился ей.
Наверное, она смотрела мне вслед негодующе, готова была грызть локти, расцарапать обивку диванов или разбить все зеркала в зале, но я не обернулся ни разу. Я искал взглядом Лили и нашел ее довольно быстро. Она болтала с каким-то джентльменом, седины которого сразу успокоили меня.
Она тоже заметила меня и улыбнулась. Я вздрогнул: это была настоящая улыбка, не ее обычное кукольное выражение лица, которое сохранялось до того момента, пока она не замечала меня. Она извинилась и покинула общество пожилого господина.
- Что ж, вы быстро справились, - сказала она.
Я не нашелся, что ответить; оставалось надеяться, что она не видела меня с этой Грейс.
- Не хотите ли потанцевать? - выговорил я, борясь с накатившим смущением.
- С удовольствием.
Снова эта теплая, живая, настоящая улыбка. Снова кружилась голова, и я млел от счастья, которое так неожиданно свалилось мне на голову. Я снова видел ее, снова касался ее и, самое главное, мог больше не прятаться.
Пока еще прибыли не все гости, и в бальной зале было немноголюдно. Открытие вечера должно было состояться только через полчаса.
Впрочем, тем лучше.
Я аккуратно обхватил ее за талию - и словно бы ухнул в другой мир. Пьянил аромат ее духов, ее близость, легкий румянец на щеках, который так и не сошел с того момента, когда мать сделала ей комплимент. Я держал ее будто бы сокровище, и мы кружились, кружились, кружились... Огни взмывали в воздух, мечась, исчезая и снова загораясь; пары, окружавшие нас, превращались в бледные тени и прозрачные клочки реальности; а за окном ночь опускалась на землю, сковывая воздух своими чарами.
Я не верил: она была здесь, рядом, после пяти лет разлуки - и она улыбалась.Это было похоже на чудную мечту, которую я лелеял эти пять лет и которая бесповоротно в моем сознании превратилась в полупрозрачный всплеск счастья, не предназначенного мне. Но Лили была здесь - рядом, она отводила взгляд и чуть жмурилась. А при каждом новом шаге, когда наглый сводник-вальс толкал нас друг к другу, я ощущал на мгновение, как стучит ее сердце.
- Послушайте, - прошептала она неожиданно, и ее дыхание обожгло мою щеку, - давайте отдохнем немного. Выйдем на воздух? - и стыдливо опустила взгляд.
Я не хотел выпускать ее из объятий, но не мог держать ее вечно.
На террасе было немного прохладно, особенно после душного зала. Полумрак царил здесь и в саду, черневшем за балюстрадой, а из распахнутых стеклянных дверей неслась музыка и сочился пятнами свет, расплывавшийся на каменном полу.
Лили прильнула к перилам, закрыв глаза и жадно вдыхая душистый воздух. Я любовался ей, пользуясь тем, что она не видит меня, и млел все больше. От страха, восхищения и безумного счастья.
- Я слышал, что эти годы вы провели в пансионате? - немного дрожащим голосом заметил я, чтобы хоть попытаться разбить молчание.
- Да, папа хотел отправить меня туда раньше, но мама была против. Потому я пробыла там всего пять лет.
"Всего", - чуть не задохнулся я.
- Наверное, многому вас там научили...
- Да, учителя не отставали от нас ни на минуту, - рассмеялась она. - И строгий распорядок... Как приятно вдохнуть воздух свободы теперь, после всего этого.
- Должно быть, вам не понравилось в пансионате?
- Почему же, - уклончиво ответила она.
- Значит, понравилось?
Она остановила на мне взгляд и неожиданно серьезно проговорила:
- Зачем все эти слова? Вы думаете, я ничего не вижу?
Кто-то невидимый будто бы ударил меня, и в глазах потемнело.
- Все эти годы, до пансионата, - продолжила она. - Вы думаете, я не замечала, что вы с меня глаз не сводите?
Я промычал нечто нечленораздельное, с трудом борясь с желанием исчезнуть, немедленно. Она подошла чуть ближе, и я впервые увидел ее глаза - темно-зеленые глаза.
- Так вот, - прошептала она, подступая ко мне еще ближе. - С того самого момента, как я в первый раз увидела вас, я потеряла покой. Первые ночи я не спала, думая только о вас. А в пансионате я чуть было не... - она запнулась, опуская взгляд. - Чуть было не сошла с ума от тоски, - наконец призналась она, с трудом выговаривая слова.
- Не нужно, - вымолвил я. - Значит, мы оба знаем...
Я остановился, не находя слов, а потом, заметил как она двинулась. Она уже теряла храбрость, которой, видимо, набралась, когда мы с ней танцевали.
- Я безумно люблю вас, - эта фраза едва слетела с моих губ, как она скользнула ко мне.
Я уже не думал ни о чем. С каким-то безрассудным облегчением я прижимал ее к себе и целовал, целовал, целовал. Наверное, это длилось целую вечность, если вечность можно было измерить, и весь мир как-то безропотно сузился до нее одной. Исчез сад, терраса, огни, смех из зала, звуки виолончели, даже особый аромат ночи. Мир будто бы услужливо отвернулся, не желая мешать нам. Все кружилась голова, но мне не было до этого дела, я ощущал только вкус неземного счастья.
Наконец Лили уперлась руками в мою грудь, отстраняясь, чтобы отдышаться. Я все держал ее в объятиях, ловя ее немного смущенный взгляд, который ускользал от меня как куница от охотника.
Неожиданно она прижалась ко мне, проговорив:
- Только в самых смелых мечтах я могла себе представить... что моя любовь небезответна.
Все это было похоже на абсурдный сон, но это было реальностью, определенно. Я понял это, когда позади раздался голос матери:
- Мне не хотелось бы вас прерывать, но обед уже подан. Гости рассаживаются.
Она понимающе улыбнулась, глядя, как мы отстраняемся друг от друга, и подмигнула мне. В тот момент я был готов обрушиться на нее и всех гостей с бранью, но Лили безропотно двинулась к дверям, оглядываясь.
Шутка судьбы или скорее матери - в любом случае, отвратительная - посадила меня рядом с бессмысленной болтушкой Грейс, а Лили - куда-то далеко, так, что я даже не видел ее. Я ерзал на месте, придумывая способ побыстрее исчезнуть из-за стола, а впоследствии очень серьезно поговорить с матерью. Похоже, она почему-то не хотела видеть нас с Лили вместе. Хотя, возможно, карточки с именами расставили раньше, чем она прибыла - а ведь она прибыла без приглашения.
- Как вам нравится эта чудесная курочка? - поинтересовалась Грейс, одаряя меня своей лучезарной и такой приторной улыбкой.
- Чудесная, - проронил я, не то отвечая на вопрос, не то передразнивая ее.
- Ах, как я рада, что наши места оказались рядом. Это просто подарок судьбы какой-то! - и она рассмеялась.
Я был бы готов провалиться сквозь землю, если бы вокруг не стоял такой шум. Оставалось надеяться, что ближайшие соседи не слышали возгласов этой пустоголовой кокетки.
Я молча поглощал пищу и угрюмо косился на мать, а моя соседка продолжала заваливать меня комментариями и замечаниями по поводу окружающих. Я не слушал ее, изредка кивая чисто автоматически.
Наконец блюда перестали появляться на столе; гости уже справились с желе и потихоньку вставали с мест, чтобы продолжить веселую болтовню в гостиной.
Я улучил момент, когда джентльмен справа от Грейс задел ее и рассыпался в извинениях, и ускользнул. Я довольно долго искал глазами Лили, но так и не нашел ее; после этого я подумал, что она должна быть на террасе или в саду, и устремился туда. Наверняка она вышла подышать свежим воздухом.
Но на террасе было пусто, за исключением какой-то парочки, еле слышно воркующей нежные слова.
Тогда я направился в сад. Взошла луна, и теперь деревья отбрасывали тени почти как днем, делая землю совсем полосатой. Звезды призрачно мерцали над моей головой; они точно знали, где Лили, но предательски молчали. Меня начал охватывать страх того, что все события этого вечера просто пригрезились мне, но я упорно двигался вперед, не оставляя надежды найти Лили именно здесь, в саду. Клочками тьмы мелькали кусты, их сменяли обширные лужайки, совсем серебряные под сиянием луны, посверкивал чуть волнующейся поверхностью пруд.
Неожиданно я услышал шорох и бросился на звук.
- Лили?
Я оглядывался по сторонам, крутился на месте, не веря, что источником звука могла быть птица или глупая полевка.
Но нет, это была не глупая полевка. Все было гораздо хуже: это была не менее глупая Грейс. Она выскользнула из-под покрова тьмы, выросла прямо передо мной. Я отшатнулся.
- Что вы здесь...
- Тихо, - она прижала палец к моим губам, вцепившись свободной рукой в мой локоть. - Просто молчи.
И тут же буквально впилась в мои губы, настолько решительно и стремительно, что я оторопел, совершенно потеряв понимание происходящего. Ее цепкие коготки уже добрались до пуговиц на моем фраке и выдирали их из петель. Она судорожно дышала, и в этот момент я осознавал, как она горит от страсти. Она вся почти дрожала от безудержного желания, прижималась ко мне все сильнее и, наконец, - во всем виновато было только мое замешательство, сделавшее меня в это мгновение безвольной тряпкой - оказалась на земле, потянув меня за собой.
- Давай же, здесь никого нет, - прошипела она, зажмуриваясь и выгибаясь подо мной.
Я тряхнул головой и уставился на нее в совершенном непонимании. Еще мгновение назад рядом не было никого, а теперь... Что она делает, что делает эта... эта... И тут я с ужасом понял, что животное начало и не думало спать во мне вечно. А она была так близко, вся в моей власти, совершенно беззащитная... Я схватился за голову и вскочил на ноги.
И тут произошло то, что потом я еще сотни раз прокручивал в сознании, каждый раз содрогаясь от стыда и одновременно возмущения.
Лили. Она стояла у вяза неподалеку и замерев непонимающе смотрела на меня. В ее взгляде не было страха или негодования - просто непонимание. Она так и смотрела на меня с минуту - а я смотрел на нее - без единой мысли в голове.
А потом она развернулась и исчезла, мелькнув светлым пятнышком между деревьями.
Я стоял минуту, никак не осознавая, что же произошло, а когда страшная мысль наконец достигла моего мозга, я бросился за ней. Я звал ее и искал везде, где только возможно, но она как сквозь землю провалилась. Да, она вернулась домой - я знал это, но продолжал как-то обреченно и бездумно искать ее по всему саду и дому, заглядывать каждую комнату, обшаривать каждую аллею. Ведь ни я, ни мать не знали ее адреса - она приходила в наш дом лишь на занятия - излишним любопытством мать никогда не грешила.
В лунную ночь, которая стала для меня одновременно самой счастливой и самой страшной, Лили исчезла навсегда.
Навсегда.
А ведь мои мечты стали реальностью. Только судьба решила посмеяться надо мной, вырвав счастье прямо из моих рук.