Аннотация: Антоша Ч. робко свежующий Виктора Мари Г.
День в ореховой скорлупе
Тёмная ночь - это день в ореховой скорлупе.
...и Антоша Ч. робко свежующий Виктора Мари Гюго.
Варкалось. Мы шли вверх по заросшей тропе. Молчание наше - было гробовое. Дождь и снег, эти мокрые братья, страшно били в наши физиономии. Высоко над обрывом рогатился бледный месяц. Своей кривой ухмылкой двунаправленной трещины небесной пустоты он смеялся над нашими слепыми потугами реализовать непередаваемый в своём мрачном великолепии торжества естества план: наслаждение красотами родной местности.
Да-да. Варкалось. Но наш предводитель, Иван Сусальный, забыл перевести часы. Он забыл и не вспомнил об этом. Он забыл, и этот его склероз стал первым загадочным знаком, поданным нам неизведанными глубинами мироздания, в целях оградить наши храбрые, но, всё-таки, такие человеческие сердца от затаённых метаний подавленных звериных инстинктов. Не забыл он только свой любимый стартовый пистолет.
Мы думали, что была ночь.
Хотя был день.
Варкалось. Из зарослей рододендронов топорщились любопытные хорчачьи носы, словно чувствовали ту непередаваемую ауру гениальности человеческих искушений. Время от времени душераздирающий хорячий визг ознаменовывал процесс подавления представителя этого славного вида звериного царства жестокой и обутой в тяжелый сапог ногой одного из нас, и обезумевшее в подавленности животное стремительно забивалось в хорьковую норку. Хорьковая норка - глубина самосозерцания!
Жуткие и уродливые зелёные кабаны следили за нами с высоты горных круч; тяжело свисающие, как у гиббонов, пятачки загадочно светились в темноте, словно глаза, носы и пасти неведомых чудовищ, вырванных из глубин подсознания тяжелыми низкотембровыми переборами громовой бас-гитары.
Они хотели нас съесть, мы хотели съесть их. Нос гиббона - печать превосходства.
Мы дошли до самого края. Впереди была только бездна. Бездна безумной бесприданницей безрадостно, безрассудно и безропотно беседовала с буйными ветрами высоты. А со спины, как чёрный обелиск нашей чёрной участи, нависала грязно-белая, полуразмытая хлещущими потоками тающих вершин кривая гора. Её склон, искаженный жадной ухмылкою огромной трещины и жалкими беззубыми дырками выпавшего известняка, сквозь которые черным трухлявым глазом смотрели чахлые полугнилые мшистые заросли или белым слепым взором просматривались ледяные панели бездушного ледника... склон смеялся над нами... если бы он мог смеяться...
И тогда засмеялся Иван Сусальный.
- Ха-ха-ха, безумцы... Вы пришли себе на погибель. Десять отъявленных подлецов и предателей, грешников и злодеев. Я окажу вам услугу. Вы больше не будете топтать мою жизнь, как хорьков своими сапожищами. Вы, наверно, и не подозревали, что, отправляясь на прогулку в два часа ночи, сквозь дождь и снег, на самый опасный участок горной тропы, вы сами выдаёте, насколько черна ваша душа и ваши помыслы. Молчите же, грешники. Я оказываю вам последнюю услугу!!! Это ваш последний час, но прежде, я зачитаю обвинения, чтобы вы все почувствовали неловкость ситуации и покраснели.
... крайний справа - ты задавил мою любимую болонку!
Следующий идущий по часовой: ты брал у меня 'Отверженных' и отверг долг о возвращении книги!
А ты... думаешь, я не знаю, кто из пятиклашек вынул из моего рюкзака булочку и съел?! О, жестокосердная наивность ещё явственнее разоблачает насквозь прогнившую совесть.
Ты... не вспомнил день субботний, когда у меня были именины.
Ты... мой попугай сквернословил до последнего. Лови... Он весь твой, вновь наученный вечному молчанию.
Ты фальшивишь на караоке. Только Всемилостивый Господь сжалится над растоптанным ухом и потерянной душой.
Ты до сих пор не знаешь моего имени. Я же, как безымянный мститель, принесу справедливость.
Ты наследил в коридоре. О, это были непарнокопытные следы рогатого беса.
Ты не вернул заём. Я прощу тебя... Права на деньги уже вручены дьяволу!
Затуманенные глаза горели и пульсировали: он обратил взор на меня.
Взор сумасшедшего - колодец тысячи истин.
- Ты... ты совершил так много изуверств, что оправдание невозможно. Остальные - младенцы пред лицом твоих преступлений. Твоя поступь несёт нечеловеческие мучения и психоделический страх повсюду, где пройдешь. Твой глас - смерть, твои руки - кровавые алтари тёмной мощи. Ты - маньяк и больше всех собравшихся достоин печальной участи! Так пусть всё произойдёт сейчас!!! Уа-ха-ха.
Стартовый пистолет выстрелил. Не снеся дальнейшего молчания напуганного в кошмаре ниспровержения осознанием греха, склон задрожал и сошёл безудержной лавиной снега и камней: смертельной смесью состояний вещества...
Лишь одинокая рука со смятой торопливо написанной кровью по чистоте носового платка запиской осталась торчать из-под толстого слоя хляби, погребшего нас - почти безымянных героев.
Когда же случайный путник в праздном любопытстве и лёгкости своего бытия склонится над нашей могилой, чтобы прочесть эту ноту всечеловеческого протеста, и покрытые мшистым мраком тайны неведомого овладеют его беспечным времяпрепровождением, то одинокая капелька пота скатится с перекошенного в кошмарном испуге лба, чтобы пролететь расстояние до сырой земли и слиться в ней в непередаваемом экстазе абсорбции.
Но что же так смутит этого бесконечного в своей беспечности неподготовленного читателя расписанных кровью невинных записных платков?! Будет ли это история убийцы, хладнокровно задушившего десятки монашек, и притворявшегося настоятельницей монастыря или история маленькой японской школьницы-'мстительницы-за-все-обиды' с пулеметом вместо руки. А может это будет история миллиона альтернативных японских девочек, коих число - легион. Но, может, мы сами откроем записку, и - наше лицо исказится в измывающем душу страхе, когда мы, как жуткую фантазию разгоряченного до тысяч фаренгейтов воображения, увидели и услышали пенопластового плющенко на зеркальном льду...
Нет! Да не исказится в нас ничто и да пребудет с нами светлая сторона силы при чтении этого леденящего сердце платка, который мог бы быть папирусом, происходи это свирепствующее действо в Древнем Египте. Но он - не папирус.
Непапирус - опровержение контекстуальной релевантности древнеегипетского субъекта. И в нём - знаки:
'Прочь! Я совершил ЭТО. Сердце в мучительной борьбе с остатками совести не позволило простить ни себя, ни других, ни ЕГО. Да! Никому не догадаться, кто, что, как и когда сделал. Не найдут растерзанного ручными летучими муравьями-архангелами мертвеца, при жизни не преклонного в упрямом таланте к совершению дел, вопиющих своею жестокостью по истязанию хромого невежества. Никто не вспомнит всех злодеяний поверженного в наказание за палачество над незыблемостью человеческой морали, за апологетику испорченности и грызожелезобетонности аксиоматических постулатов повседневности в бурях модернового сознания. Никогда не вспомнят услышанного в поглотивших пригород сумерках пронзительного крика. А всё потому, что ничего этого никогда не было. Спокойной ночи.'