Единственная польза от пожара, подумала я. Он упростил сборы. В настоящее время у меня имелось одно платье, одна сорочка, три нижних юбки (одна шерстяная, две муслиновые), две пары чулок (одна пара была на мне, когда сгорел дом, другая сушилась на кустах несколько недель до пожара и была обнаружен после, потрепанная, но еще годная для носки), шаль и пара ботинок. Джейми где-то раздобыл для меня ужасный плащ; я не знала – где, да и не хотела спрашивать. Сделанный из толстой шерсти цвета проказы, он пах так, словно в нем кто-то умер и пролежал пару дней. Я прокипятила его с щелочным мылом, но призрак предыдущего обитателя остался.
Но хотя бы я не замерзну.
Собрать аптечку было также просто. Со вздохом сожаления о потере моего прекрасного медицинского сундучка с элегантными инструментами и многочисленными пузырьками я перебирала уцелевшие остатки хирургических принадлежностей. Помятый ствол микроскопа. Три обгоревших керамических сосуда, один без крышки, второй треснул. Большая банка гусиного жира, смешанного с камфарой, сейчас почти пустая после зимних простуд и кашлей. Пачка обгоревших листов, вырванных из журнала, который начал Дэниел Роулингс, и продолжала я. Мой дух немного поднялся, когда я обнаружила среди уцелевших листов специальный рецепт доктора Роулингса от запора.
Это был единственный рецепт, который я нашла полезным, и хотя за долгое время использования я выучила его наизусть, его наличие давало мне ощущение, что доктор все еще жив. Я никогда не встречала Дэниела Роулингса в жизни, но он стал моим другом с тех пор, как Джейми вручил мне его медицинский сундучок и журнал. Я аккуратно сложила лист и положила его в карман.
Большая часть моих трав и лекарств сгорела в огне вместе с глиняными бутылями, стеклянными пузырьками, большими мисками, в которых я выращивала пенициллин, и хирургическими пилами. У меня все еще оставался один скальпель и потемневшее лезвие маленькой пилы для ампутации; ручка была обуглена, но Джейми может сделать новую.
Жители Риджа были щедры, настолько насколько могли быть щедры люди, у которых ничего не оставалось в конце зимы. У нас была еда для путешествия, и многие женщины принесли мне хозяйственные мелочи. У меня были маленькие баночки с лавандой, розмарином, окопником и семенами горчицы, две драгоценные стальные иглы, небольшой моток шелковой нити для наложения швов и для использования в качестве зубной нити (хотя о последнем использовании я не упоминала дамам, которые были бы глубоко оскорблены такой идеей), и очень небольшой запас бинтов и марли для перевязок.
Одно у меня имелось в изобилии. Алкоголь. Амбар с кукурузой и перегонный аппарат не пострадали от огня, а так как зерна с избытком хватало и для скота и для людей, Джейми рачительно превратил его остатки в сырой, но крепкий, алкоголь, который мы возьмем с собой в дорогу, чтобы обменивать на нужные вещи. Один небольшой бочонок предназначался для моего использования, и я тщательно подписала на его боку «Квашеная капуста», чтобы не привлекать к нему воров в дороге.
- А что если мы натолкнемся на неграмотных бандитов? – спросил Джейми, позабавленный моей надписью.
- Я подумала об этом, - проинформировала я его и показала небольшую закупоренную бутылку с мутноватой жидкостью. – Капустный рассол. Я полью им бочонок при первых подозрительных признаках.
- Полагаю, нам нужно надеяться, что это будут не немецкие бандиты.
- Ты когда-нибудь встречал немецких бандитов? – спросила я. За исключением редких пьяниц или мужланов, бьющих свою жену, почти все немцы, которых мы знали, были честны, трудолюбивы и до поры до времени добродетельны. Ничего удивительного, учитывая, что многие из них переехали в колонию из-за религиозных убеждений.
- Не то что бы, - согласился он. – Но ведь ты помнишь Мюллеров? И что они сделали с твоими друзьями? Они не называли себя бандитами, но для тускарора это не имело никакой разницы.
Это было так, и я ощутила холодок на затылке. У Мюллеров, наших немецких соседей, умерли от кори любимая дочь и ее новорожденный ребенок, и они обвинили в заражении местных индейцев. Обезумевший от горя старый герр Мюллер повел группу своих сыновей и зятьев, чтобы отомстить … и снять скальпы. Мои внутренности все еще помнили шок, когда я увидела, как седые волосы моей подруги Найавенне выпали из свертка мне на колени.
- Мои волосы сильно поседели? – неожиданно спросила я. Он приподнял брови, но наклонился и стал всматриваться, ласково перебирая мои волосы на макушке.
- Может быть, один из пятидесяти волосков белый, а один из двадцати пяти серебряный. Почему?
- Полагаю, тогда у меня мало времени. Найавенне … - я не произносила это имя несколько лет, и сейчас его звучание принесло мне неожиданное облегчение. – Она сказала мне, что я достигну полной силы, когда мои волосы станут белыми.
- Ужасная мысль, - сказал он, ухмыляясь.
- Без сомнения. Но поскольку этого еще не произошло, при встрече с ворами квашеной капусты, мне придется защищать бочонок с помощью скальпеля, - сказала я.
Он посмотрел на меня несколько странно, но потом рассмеялся и покачал головой.
Его собственная подготовка к поездке была немного сложнее. Он и Молодой Иэн вытащили золото из фундамента дома в ночь после похорон миссис Баг. Сложный процесс, которому предшествовало то, что я выставила тазик с черствым хлебом, пропитанным кукурузным алкоголем, в начало тропинки, ведущей к огороду, а затем призывала свинью во всю силу моих легких.
Тишина некоторое время, а затем белая свинья выскочила из своей берлоги; бледное пятно на фоне закопченных камней фундамента. Я точно знала, что это она, но вид белой, быстро движущейся фигуры заставил волосы на моем затылке встать дыбом. Снег продолжал идти – одна из причин, по которой Джейми решил действовать немедленно – и фигура пронеслась сквозь вихрь больших мягких хлопьев с такой скоростью, что казалась духом самой бури, ведущей за собой ветер.
На мгновение я подумала, что свинья собирается броситься на меня. Я увидела, как она повернула голову ко мне и услышала громкое фырканье, когда она почувствовала мой запах, но она также учуяла запах еды и свернула в ее сторону. Мгновение спустя сквозь снежную тишину донеслись экстатические звуки свиньи, дорвавшейся до еды, и Джейми с Иэном поспешили выбраться из-за деревьев, чтобы начать свою работу.
Перепрятать золото заняло более двух недель. Они работали только по ночам и только тогда, как снег падал или собирался идти, чтобы скрыть следы. В промежутках они по очереди сторожили руины большого дома, выискивая следы Арча Бага.
- Ты думаешь, его все-то интересует золото? – спросила я Джейми в разгаре данного процесса, растирая его занемевшие от холода руки, чтобы он мог держать ложку. Он пришел на завтрак, замерзший и усталый, после ночи беспрерывного хождения вокруг сгоревшего дома, чтобы согреться.
- Ему мало чем осталось интересоваться, - сказал он тихо, стараясь не разбудить семью Хиггинсов. – Кроме Иэна.
Я задрожала, как от мысли об Арче, бродящем, словно призрак, по лесу и выживающем только благодаря костру ненависти, так и от холода, который принес с собой Джейми. Он отпустил бороду для теплоты – все мужчины так делали зимой в горах – и в ней блестели льдинки.
- Ты сам выглядишь, как Дед Мороз, - прошептала я, подавая миску с горячей кашей.
- И чувствую себя также, - ответил он хрипло и провел миской под свои носом, вдыхая запах и блаженно прикрыв глаза. – Передай, пожалуйста, виски.
- Ты хочешь налить его в кашу? Там уже есть соль и масло.
Тем не менее, я передела ему бутылку, достав ее с полки над очагом.
- Не, я собираюсь разморозить брюхо, чтобы съесть ее. Я весь заледенел от горла и вниз.
Никаких признаков Арчи Бага не было, ни следа с тех пор как он появился на похоронах миссис Баг. Он мог залечь в какое-либо убежище на зиму или уйти в одно из индейских поселений. Он мог быть мертвым, и я даже надеялась на это, как бы ни была жестокой эта мысль.
Я упомянула об этом Джейми, но он покачал головой. Льдинки в его волосах сейчас растаяли, и от пламени очага капельки воды в его бороде мерцали, как бриллианты.
- Если он мертв, и мы никогда об этом не узнаем, Иэну не будет покоя … никогда. Ты же не хочешь, чтобы он оглядывался через плечо на своей свадьбе, боясь, что пуля пробьет грудь его жены, когда она произносит клятву? Или он заведет семью и каждый день будет бояться оставить дом и детей, страшась того, что обнаружит при возвращении?
- Я впечатлена размахом и живостью твоего воображения, но ты прав. Хорошо, я не стану надеяться, что он мертв … если, конечно, мы не обнаружим его тело.
Но тело его так и не было найдено, а золото помаленьку было перепрятано в новое место.
Новое место вызвало немало размышлений и обсуждений между Иэном и Джейми. Не пещера с виски. Очень мало людей знали о ней, но некоторые знали. Джозеф Вемисс, его дочь Лиззи и ее два мужа – я удивилась, что достигла такого состояния, что могла думать о Лиззи и близнецах Бердсли, не заморачиваясь – знали. Кроме того нужно будет показать ее Бобби и Эми Хиггинсам перед отъездом, так как в наше отсутствие заниматься виски будут они. Арчу Багу о пещере не говорили, но скорее всего он о ней знал.
Джейми был тверд, никто в Ридже не должен знать о золоте, не говоря уже о месте его схоронения.
- Стоит лишь просочиться слуху, и все здесь окажутся в опасности, - сказал он. – Ты знаешь, что случилось, когда твой Доннер сказал людям, что у нас есть драгоценные камни.
Я знала. Я все еще просыпалась от ночных кошмаров, услышав приглушенный звук взрывающихся эфирных паров, слыша звон стекла и треск дерева, когда налетчики разрушали дом.
В некоторых из этих снов я бесполезно бегала взад и вперед, пытаясь спасти кого-то – кого? – но всегда сталкивалась с запертыми дверями, глухими стенами или закрытыми комнатами, охваченными огнем. В других я стояла, как вкопанная, не в силах пошевелить ни одним мускулом, когда огонь полз по стенам, пожирал одежду на телах у моих ног, прорывался сквозь волосы трупов, цеплялся за мои юбки и полз вверх, обвивая мои ноги пылающей паутиной.
Я все еще чувствовала непреодолимую печаль и глубокую ярость, когда смотрела на чернеющее пятно на поляне, которое когда-то было моим домом, но я должна была выходить утром после таких снов и смотреть на него, обходить холодные руины и вдыхать запах мертвого пепла, чтобы погасить пламя, полыхающее в моих глазах.
- Хорошо, - сказала я и плотнее завернулась в шаль. Мы стояли возле сарайчика над ручьем, глядя на руины и разговаривали. – Тогда … где?
- Пещера испанца, - ответил он, и я моргнула.
- Что?
- Я покажу тебе, a nighean[1], - сказал он, ухмыляясь. – Когда снег растает.
Весна наступила резко, и вода в ручье поднялась. Набухший от тающего снега и питаемый сотнями крошечных водопадов, которые бежали вниз по склону горы, он с ревом и обильными брызгами несся у меня под ногами. Я чувствовала холод на лице и знала, что через несколько минут промокну до колен, но это не имело значения. Свежая зелень стрелолиста и кипрея окаймляла берега. Некоторые растения были вырваны из почвы поднявшейся водой и, кружась, неслись вниз по течению, другие цеплялись корнями изо всех сил, и их листья стелились в мчащейся воде. Темные ковры кресс-салата колебались под водой рядом с берегом. Свежая зелень вот, что я хотела.
Моя корзинка была наполовину заполнена папоротником и побегами дикого лука. Хорошая порция нежного молодого кресс-салата, хрустящего и холодного из ручья, прекрасно восполнит зимний дефицит витамина С. Я сняла туфли и чулки, после минутного колебания сняла платье и шаль и повесила их на ветку дерева. В тени серебристых берез, которые нависали над ручьем, воздух был прохладным, и я немного задрожала, но проигнорировав холод, подоткнула подол сорочки, прежде чем войти в ручей.
Игнорировать холод воды было труднее. Я задохнулась и едва не уронила корзину, но нашла опору среди скользких камней и направилась к ближайшему заманчивому ковру темно-зеленого цвета. Через несколько секунд мои ноги онемели, и я потеряла всякое чувство холода в безумном энтузиазме собирателя и в жажде свежего салата.
Большая часть наших запасов еды избежала огня, так как хранилась в хозяйственных постройках: колодце, зерновом амбаре и коптильне. Однако погреб был уничтожен, а вместе с ним не только морковь, лук, чеснок и картофель, но и большая часть моего тщательно собранного запаса сушеных яблок и дикого ямса, а также большие свисающие гроздья изюма – все, что предназначалось для предотвращения цинги. Травы, конечно же, сгорели вместе с моей хирургической. Правда, большое количество тыкв и кабачков сохранилось, так как хранились в амбаре, но тыквенные пироги и саккоташ[2] надоедают через два месяца, ну, или через два дня, если судить по мне.
Не в первый раз я жалела о способностях миссис Баг к готовке пищи, хотя, конечно, мне не хватало ее самой. Эми МакКоллум, выросшая в хижине батрака в горах Шотландии, по ее словам, не плохо готовила простую еду. Это означало, что она могла печь лепешки, варить кашу и жарить рыбу одновременно, чтобы ничего из этого не подгорело. Довольно полезная способность, но несколько однообразная в плане диеты.
Моим pièce de résistance[3] было рагу, которое из-за отсутствия лука, чеснока, моркови и картофеля превратилось в своего рода похлебку, состоящую из оленины или индейки, тушенных с дробленой кукурузой, ячменем и, возможно, кусками черствого хлеба. Иэн, как ни странно, оказался неплохим поваром; саккоташ и тыквенный пирог были его вкладом в общее меню. Мне было интересно, кто научил его их готовить, но решила, что будет разумнее не спрашивать.
Так что никто не голодал и не потерял зубы, но к середине марта я была готова по горло войти в студеную воду, чтобы собрать что-либо зеленое и съедобное.
Иэн, слава богу, отправился подышать. Он после недели шокового состояния постепенно возвращал себе прежнюю манеру поведения. Но я заметила, что иногда глаза Джейми следили за ним, а Ролло взял новую привычку спать с головой на его груди. Интересно, он действительно чувствует боль в груди Иэна, или это произошло из-за нехватки спальных мест в хижине?
Я потянулась, слушая тихий треск между позвонками. Сейчас, когда снег растаял, я с нетерпением ждала отъезда. Я буду скучать по Риджу и его жителям … ну, почти по всем. Вероятно, не очень сильно по Хираму Кромби или Чизхолмам, или … Я прервала это перечисление, пока список не стал неприлично длинным.
- Лучше, - твердо сказала я себя, - думай о постели.
Конечно, нам предстояло провести немало ночей в дороге и спать на земле, но, в конце концов, мы достигнем цивилизации. Гостиницы. С едой. И кроватью. Я на мгновение закрыла глаза, представляя себе абсолютное блаженство матраса. Я даже не мечтала о перине; все, что обещало более чем дюйм прокладки между мной и полом, было бы раем. И еще лучше, если бы это было с капелькой конфиденциальности.
Джейми и я соблюдали полный целибат с декабря. Не говоря уже о похоти, мы нуждались в утешение и тепле наших тел. Но тихие обжимания под одеялом под взглядом желтых глаз Ролло в паре футов от нас были далеки от идеала, даже предполагая, что молодой Иэн крепко спит, в чем я сильно сомневалась; скорее он тактично притворялся.
Раздался ужасный вопль, и я дернулась, выронив корзину. Бросилась за ней, едва успев схватить за ручку, пока ее не унесло потоком, и замерла, мокрая и дрожащая, с бьющимся сердцем, ожидая повторения крика.
Он повторился, за ним вскоре последовал такой же пронзительный визг, но более глубокий по тембру и узнаваемый моим хорошо натренированным слухом как звук, издаваемый шотландским горцем, внезапно погрузившимся в ледяную воду. Более слабые, пронзительные крики и задыхающееся «Ф-у-у-х!» с дорсетским акцентом, означали, что джентльмены принимали весеннюю ванну.
Я опустила подол сорочки, схватила шаль с ветки, надела башмаки и отправилась в сторону воплей.
Мало что может быть приятнее, чем сидеть в относительном тепле и комфорте, наблюдая, как другие люди окунаются в холодную воду. А если упомянутые человеческие существа представят полный обзор обнаженного мужского тела, еще лучше. Я пробралась сквозь небольшие заросли расцветших ив, нашла удобный камень на солнце и уселась, расправив влажный подол своей сорочки и наслаждаясь теплом на плечах, острым ароматом пушистых сережек и видом передо мной.
Джейми стоял в запруде по плечи в воде; его мокрые волосы прилипли к голове, напоминая красновато-коричневый мех тюленя. Бобби стоял на берегу. Он, крякнув, подхватил Эйдана и бросил его в Джейми в вертушке из размахивающих конечностей и восторженного визга.
- Меня, меня! – Орри прыгал вокруг ног отчима; его пухлые ягодички подпрыгивали вверх и вниз, как маленькие розовые шары.
Бобби рассмеялся, наклонился и поднял его вверх, подержав мгновение над головой, пока тот визжал, как резаная свинья, затем по дуге бросил в воду.
Он упал в воду с громким плюхом; Джейми схватил его, смеясь, и вытащил на поверхность. Тот вынырнул из воды с открытым ртом и отупелым видом, от чего все расхохотались, как гиббоны. Эйдан и Ролло кружились вокруг них, плавая по-собачьи, крича и лая.
Я взглянула на противоположный берег и увидела голого Иэна, который несся с небольшого пригорка. С самым свирепым военным кличем могавков он рыбкой нырнул в запруду и замолчал, стремительно уйдя под воду практически без брызг.
Я ждала, как и другие, когда он вынырнет, но его не было. Джейми подозрительно оглянулся на случай внезапной атаки, но через мгновение Иэн с душераздирающим воплем выскочил из воды прямо перед Бобби, схватил его за ногу и сдернул в воду.
После этого все превратилось в сплошной хаос с обилием беспорядочных брызг, криков, улюлюканья и прыжков со скалы, что дало мне возможность задуматься о том, насколько восхитительны обнаженные мужчины. Не то чтобы я не повидала таковых, но, за исключением Фрэнка и Джейми, большинство мужчин, которых я видел раздетыми, обычно были либо больны, либо ранены, и встречались при таких обстоятельствах, что было не до оценки их лучших атрибутов.
От пухлости Орри и по-зимнему белых ног Эйдана до бледного торса Бобби с небольшой аккуратной задницей. За МакКоллум-Хиггинсами было интересно наблюдать, как за мартышками в клетке.
Иэн и Джейми несколько отличались, бабуины или, вероятно, мандрилы. В действительности они мало походили друг на друга, кроме роста, но все же было видно, что они слеплены из одного теста. Глядя на Джейми, присевшего на скале и напрягшего бедра для прыжка, я могла легко представить, что он готовится к нападению на леопарда, в то время как Иэн потягивался, блестя на солнце, грея болтающиеся части тела и бдительно наблюдая за незваными гостями. Все, что им было нужно, это красные задницы, и они без вопросов могли отправляться прямо в африканский вельд.
Все они были прекрасны по-своему, но мой взгляд снова и снова возвращался к Джейми. Он был потрепан и покрыт шрамами, его мускулы стали неровными, завязываясь узлами, а возраст проделал между ними впадины. Толстый и безобразный рубец штыкового шрама извивался на бедре, а более тонкая белая линия шрама, оставленного укусом гремучей змеи, была почти невидима, прикрытая густым пухом его волос, которые теперь начали сохнуть и покрывали его кожу красновато-золотистым облаком. Шрам в форме ятагана на его ребрах тоже хорошо зажил; от него осталась только белая полоса толщиной с волос.
Он повернулся и наклонился, чтобы взять мыло, и в животе у меня сжалось. Его задница не была красной, но во всем другом была совершенна, выпуклая, округлая, припорошенная красно-золотистой пыльцой с изящными углублениями мускулов по бокам. Его яйца, как раз видимые сзади, полиловели от холода и породили во мне сильнейшее желание подкрасться и сжать их своими теплыми руками.
Фактически я не видела его голым, или даже достаточно раздетым уже несколько месяцев.
Но сейчас … я откинула назад голову, прикрывая глаза от слепящего весеннего солнца и наслаждаясь тем, как вымытые волосы щекочут мне спину. Снег сошел, погода была прекрасная, и окружающая природа манила наружу, соблазняя местами, где можно остаться только вдвоем, если не считать случайных скунсов.
Оставив мужчин мокрыми и загорающими на камнях, я пошла за своей одеждой, но не надела ее. Вместо этого я пошла в сарайчик над ручьем, где окунула корзину с зеленью в прохладную воду – если я отнесу ее в хижину, Эми сварит траву – и оставила платье, корсет и чулки свернутыми на полке, где были сложены сыры. Потом я вернулась к ручью.
Всплески и крики прекратились. Вместо этого я услышала на тропе негромкое пение. Это Бобби нес на руках заснувшего Орри. Сонный от чистоты и тепла Эйдан медленно плелся за отчимом, покачивая головой в такт песне.
Это была прекрасная гэльская колыбельная. Должно быть, Эми научила ей Бобби. Интересно, она рассказала ему, что означают ее слова?
S’iomadh oidhche fhliuch is thioram
Sìde nan seachd sian
Gheibheadh Griogal dhomhsa creagan
(Многие ночи, дождливые или нет,
и даже в худшую погоду
Грегор найдет для меня скалу,
За которой укроюсь я.)
Òbhan, òbhan òbhan ìri
Òbhan ìri ò!
Òbhan, òbhan òbhan ìri
’S mòr mo mhulad’s mòr.
(Горе мне, горе,
Увы, велико мое горе.)
Я улыбнулась, глядя на них, хотя горло мое сжалось. Я вспомнила, как Джейми нес Джема с купания прошлым летом, а Роджер пел Мэнди своим хриплым голосом, почти шепотом эту же песню.
Я кивнула Бобби, который улыбнулся и кивнул в ответ, не прекращая петь. Он приподнял брови и махнул пальцем назад и вверх, вероятно, указывая, куда ушел Джейми. Он не выказал удивления, увидев меня в сорочке и шали, без сомнения, полагая, что я, вдохновленная теплым днем, отправилась к ручью помыться.
Я коротко махнула в ответ и повернула на тропу, ведущую к верхней поляне. Новый дом, как все называли ее, хотя на то, что здесь когда-нибудь может быть дом, указывали лишь куча бревен и несколько воткнутых в землю колышков, между которыми были натянуты веревочки. Они указывали размещение и размеры будущего дома, который Джейми собирался построить вместо Большого дома, когда мы вернемся.
Я увидела, что он передвинул колышки. Широкая передняя комната стала еще шире; задняя комната, предназначенная для моей хирургической тоже увеличилась, по-видимому, к ней добавилась кладовая.
Архитектор сидел на бревне, совершенно голый, и обозревал свое королевство.
- Ждешь меня, да? – я сняла шаль и повесила ее на подходящую ветку.
- Да, - он улыбнулся и почесал грудь. – Подумал, что моя голая задница возбудит тебя. Или может быть зад Бобби?
- У Бобби задницы почти нет. Ты знаешь, ниже шеи у тебя нет ни одного седого волоска? Интересно, почему?
Он взглянул вниз, проверяя, но это было так. Только несколько волосков серебрились среди пышной гривы на голове. Хотя борода, зимняя поросль которой была с трудом удалена несколько дней назад, была обильно припорошена белым. Но волосы на груди все еще были золотисто-каштановыми, а ниже ярко рыжими.
Он задумчиво провел пальцами по пышной растительности, глядя вниз.
- Я думаю, его просто не видно, - заметил он и взглянул на меня, приподняв бровь. – Хочешь помочь мне поискать?
Я обошла и послушно встала на колени перед ним. Искомый объект был хорошо виден, хотя и выглядел несколько шокированным после недавнего купания и к тому же интересного голубого оттенка.
- Ну, - сказала я после секундного размышления. – Как говорятся, большие дубы вырастают из маленьких желудей.
Дрожь пробежала по нему от тепла моего рта, и я подняла руку, обхватив его яйца.
- Боже святый, - выдохнул он, и его руки легли мне на голову в благословении.
- Что ты сказала? - спросил он мгновение спустя.
- Я сказала, - сказала я, оторвавшись на мгновение, чтобы вдохнуть воздух, - что нахожу мурашки на коже довольно эротичными.
- Их еще больше там, откуда они вылазят, - заверил он меня. – Сними сорочку, сассенах. Я не видел тебя голой несколько месяцев.
- Ну … да, - согласилась я, сомневаясь. – И я не уверена, что хочу, чтобы ты видел.
Одна бровь приподнялась.
- Почему?
- Потому что я провела несколько месяцев в помещении без солнца и физических упражнений. Вероятно, я выгляжу, как одна из личинок, которых находят под камнями, толстая, белая и пухлая.
- Пухлая? – переспросил он, ухмыляясь.
- Пухлая, - повторила я с достоинством, сложив руки на груди.
Он вытянул губы и медленно выдохнул, склонив голову набок и рассматривая меня.
- Я люблю, когда ты пухленькая, но хорошо знаю, что это не так, - сказал он. – Я чувствовал твои ребра с января, когда каждую ночь обнимал тебя. Что касается белой … ты всегда была белой, сколько я тебя знаю, так что для меня это не станет потрясением. А что касается самой пухлой части, - он поманил меня ладонью, - думаю, я буду наслаждаться ею.
- Хм-м, - хмыкнула я, все еще сомневаясь. Он вздохнул.
- Сассенах, - сказал он, - я сказал, что не видел тебя голой месяцы. Это значит, что если ты снимаешь сорочку, ты будешь самым прекрасным существом, которого я видел за четыре месяца. И в моем возрасте я вряд ли вспомню, что было раньше.
Я рассмеялась и без дальнейших возражений встала и потянула завязки на горловине сорочки. Поведя плечами, я позволила ей упасть лужицей у моих ног.
Он закрыл глаза, глубоко вздохнул и открыл их снова.
- Я ослеплен, - произнес он и протянул мне руку.
- Ослеп, как от солнца, отраженного от бескрайнего снега? - с сомнением спросила я. — Или как при столкновении лицом к лицу с горгоной?
- Взгляд на горгону превращает в камень, а не ослепляет, - сообщил он мне. - Хотя если подумать, - он потрогал себя указательным пальцем, - я еще могу превратиться в камень. Ты идешь ко мне, ради бога?
Я подошла.
Я заснула, завернувшись в тепло тела Джейми, и через некоторое время проснулась, плотно закутанная в его плед. Я потянулась, встревожив белку над головой, которая выбежала на ветку, чтобы лучше видеть. Очевидно, ей не понравилось увиденное, и она начала браниться.
- О, замолчи, - сказала я, зевнула и села. Белка возмутилась и устроила настоящую истерику, но я ее проигнорировала. К моему удивлению, Джейми уже не было.
Я подумала, что он, вероятно, пошел в лес облегчиться, но быстрый взгляд вокруг не обнаружил его, а когда я вскочила на ноги, прижимая к себе плед, я не увидела его нигде.
Никто не приходил. Конечно, если бы кто-то пришел, я бы проснулась, или Джейми разбудил бы меня. Я внимательно прислушалась – белка умчалась по своим делам – но ничего не услышала, кроме обычных звуков леса, пробуждающегося к весне: шорох и порывы ветра в молодой листве, перемежаемые случайным треском падающей ветки, или стука прошлогодних сосновых шишек и каштанов на раскачивающихся ветках, крик далекой сойки, разговор стайки поползней в высокой траве неподалеку, шорох голодной полевки в опавших зимних листьях.
Сойка продолжала звать, к ней присоединилась другая, пронзительно и тревожно. Вероятно, в ту сторону ушел Джейми.
Я сняла плед и надела сорочку и обувь. Время шло к вечеру, мы – или, по крайней мере, я – спали довольно долго. На солнце все еще было тепло, но в тени под деревьями становилось прохладно. Я накинула на плечи шаль и, свернув плед, сунула его подмышку. Вряд ли он понадобится Джейми.
Я последовала за криком соек вверх прочь от поляны. Пара этих птиц гнездилась возле Белого ручья. Я видела, как они строили гнездо два дня назад.
Ручей располагался совсем недалеко от дома, хотя всегда казался удаленным от всего. Он располагался в центре небольшой рощицы из белого ясеня и тсуги и с востока был защищен зубчатым выступом покрытой лишайником скалы. Во всякой воде есть ощущение жизни, а горный источник несет в себе особое чувство тихой радости, поднимаясь чистым из сердца земли. У Белого ручья, названного так из-за большого бледного валуна, охранявшего его заводь, было нечто большее – ощущение нерушимого покоя.
Чем ближе я подходила к нему, тем больше уверялась, что найду Джейми здесь.
- Здесь нечто, что может слышать, - сказал он как-то Брианне. – Такие источники есть в Хайленде. Люди называют их святыми и говорят, что в них живут святые и слушают их молитвы.
- А какой святой живет в Белом ручье? – спросила она цинично. – Святой Киллиан?
- Почему он?
- Святой покровитель подагры, ревматизма и отбеливания.
На это он рассмеялся и покачал головой.
- Что бы ни жило в этой воде, оно древнее святых, - уверил он ее. – Но оно слушает.
Я не торопясь подходила к ручью. Сойки теперь замолчали.
Он был здесь; сидел на камне только в одной рубашке. Я поняла, почему сойки вернулись к своим делам – он был неподвижен, как этот белый камень, глаза закрыты, руки лежали на коленях с повернутыми вверх слегка согнутыми ладонями, призывая милость.
Я тут же остановилась, как только увидела его. Я видела, как он молился здесь раньше, когда призывал Дугала МакКензи помочь в битве. Я не знала, кому он молится сейчас, но не хотела мешать.
Полагаю, я должна была уйти, но, несмотря на опасение, что могу нарушить его концентрацию, уходить мне не хотелось. Почти весь ручей лежал в тени, и только пальцы света, проникая между деревьями, гладили его тело. Воздух, густой от пыльцы, был словно наполнен золотыми пылинками. Золотистый свет отражался от его макушки, от гладкого подъема стопы, прямого носа, выступающих скул. Он, казалось, вырос из этой земли, являясь частью камня и воды, самим духом источника.
Я не чувствовала отторжения. Спокойствие этого места мягко коснулась меня, заставляя сердце биться медленнее.
Этого ли он искал здесь, спросила я себя? Впитывал ли он спокойствие этих гор, запоминая, чтобы насытиться им на месяцы, может быть, годы изгнания?
Я бы запомнила.
Свет стал меркнуть, сияние воздуха затухало. Он, наконец, пошевелился и приподнял голову.
- Мне достаточно, - произнес он негромко.
Я вздрогнула от звука его голоса, но он говорил не мне.
Он открыл глаза и поднялся, так же спокойно как сидел. Затем пошел вдоль ручья, бесшумно ступая длинными голыми ногами по прошлогодним листьям. Проходя мимо выступающей скалы, он увидел меня, улыбнулся и без слов протянул руку взять плед, который я ему подала. Затем взял мою холодную руку в свою горячую ладонь, и мы пошли к дому, наполненные умиротворением.
Несколько дней спустя он нашел меня, когда я ходила в ручье, собирая пиявок, которые просыпались после зимней спячки, голодные до крови. Ловить их было не трудно, я просто бродила в воде близ берега.
Поначалу мысль служить живой приманкой для пиявок вызывала у меня отвращение, но, в конце концов, именно так я обычно их получала. Позволяла Джейми, Иэну, Бобби или любому из дюжины молодых парней побродить в ручье и нацеплять их на себя. И стоит только привыкнуть к виду существ, медленно наливающихся вашей кровью, все кажется не так уж и плохо.
- Мне нужно, чтобы они достаточно напились крови, - пояснила я, с гримасой подталкивая большой палец под присоски, чтобы отцепить пиявку, - но не сильно, чтобы они не впали в спячку. Тогда от них не будут толку.
- Правильно, - согласился Джейми. – Когда закончишь кормить своих питомцев, идем, я покажу тебе пещеру испанца.
Пещера находилась довольно далеко. Примерно в четырех милях от Риджа через холодные грязные ручьи, сквозь расщелину в гранитной скале, от чего я чувствовала себя заживо погребенной, по пустырю с нагромождением валунов, увитых сетью дикого винограда.
- Мы нашли его, Джем и я, во время охоты, - пояснил Джейми, приподнимая завесу из листьев, чтобы я смогла пройти. Побеги лозы, приникшие к камням и узловатые от старости, были толщиной с мужскую руку; ржаво-зеленые весенние листья еще не полностью покрывали их. – Это стало нашим секретом. Мы решили, что не скажем о нем никому, даже его родителям.
- Даже мне? – спросила я, но не обиделась. Я услышала тоску в его голосе при упоминании Джема.
Вход в пещеру представлял собой трещину в земле, которую Джейми прикрыл большим плоским камнем. Он с некоторым трудом сдвинул его, и я осторожно наклонилась, почувствовав, как сжались мои внутренности от слабого звука движущегося воздуха. Однако воздух у поверхности был теплый; пещера втягивала его в себя, а не выдувала.
Я слишком хорошо помнила пещеру Абандаве, которая, казалось, дышала вокруг нас, и мне пришлось преодолеть себя, чтобы последовать за Джейми, когда он исчез в земле. Вниз вела грубая деревянная лестница, новая, как я увидела, но которая заменила старую рассыпавшуюся от времени. Трухлявые куски дерева все еще виднелись местами, прибитые к скале ржавыми гвоздями.
До дна было не более десяти или двенадцати футов, но лаз был узким, и спуск казался бесконечным. Наконец, достигнув дна, я увидела, что пещера расширяется, как дно фляжки. Джейми сидел на корточках возле стены. Я увидела, что он вытащил маленькую бутылку, и сразу же остро запахло дегтем.
Он принес факел, корявый сосновый сук, комель которого был обмазан смолой и завернут в тряпку. Он намочил тряпку дегтем и достал зажигалку, которую сделала для него Бри. Фонтан искр осветил его сосредоточенное лицо. Еще два удара, и пропитанная дегтем тряпка и смола под ней воспламенились.
Он поднял факел и указал рукой на пол за моей спиной. Я повернулась и едва не выпрыгнула из своей кожи.
Скелет сидел, прислонившись к стене, костяные ноги вытянуты, череп склонился вперед, словно он дремал. Клочки красноватых выцветших волос еще виднелись тут и там, но кожа полностью сгнила. Кисти его рук и стопы ног исчезли, по-видимому, маленькие кости были унесены грызунами. Большие животные не могли проникнуть в пещеру, и хотя ребра и длинные кости носили следы зубов, в основном, они оставались целыми. На туловище виднелись остатки одежды, настолько истлевшей, что невозможно было определить его первоначальный цвет.
Он был испанцем. Рядом с ним лежал металлический шлем с гребнем, красный от ржавчины, железный нагрудник и нож.
- Иисус Рузвельт Христос, - прошептала я. Джейми перекрестился и встал на колени возле скелета.
- Понятия не имею, как долго он здесь, - сказал он тоже шепотом. - Мы не нашли у него ничего, кроме доспехов и этого - Он указал на пол прямо перед тазом скелета. Я наклонился ближе; маленькое распятие, вероятно, серебряное, теперь почерневшее, а в нескольких дюймах от него крошечный треугольник, тоже черный.
- Четки? — спросил я, и Джейми кивнул.
- Полагаю, он носил их на шее. Должно быть, они были сделаны из дерева и веревки, и когда они сгнили, металлические части упали. Здесь, - его палец мягко коснулся маленького треугольника, написано «Nr. Sra. Ang.» Думаю это сокращение от «Nuestra Señora de los Angeles», то есть «Богоматерь ангелов». С другой стороны крошечное изображение Пресвятой Богородицы.
Я невольно перекрестилась.
- Джемми испугался? – спросила я после момента почтительного молчания.
- Я испугался, - сказал Джейми. – Было темно, когда я спустился вниз, и я почти наступил на него. Мне показалось, что он живой, у меня сердце едва не остановилось.
Он вскрикнул от испуга, и Джемми, которого он оставил вверху со строгим наказом не двигаться с места, тут же полез в дыру. На половине пути руки его сорвались с прогнившей перекладины, и он полетел вниз ногами вперед.
- Я услышал, как он лез, и поднял голову, и в этот момент он упал на меня, врезавшись в грудь, как пушечное ядро. – Джейми потер грудь слева с грустной усмешкой. – Если бы я не посмотрел вверх, он сломал бы мне шею … и никогда бы не смог выбраться отсюда один.
И мы бы никогда не узнали, что с вами случилось, я сглотнула высохшим ртом от этой мысли. И все же … в какой-то день что-такое может случиться. С любым.
- Удивительно, что никто из вас ничего не сломал, - сказала я, отгоняя эти мысли. – Как думаешь, что произошло с этим джентльменом? – А его люди так ничего и не узнали.
Джейми покачал головой.
- Не знаю. Он не ожидал нападения, поскольку был без оружия.
- Может быть, он упал сюда и не смог выбраться? - я присела возле скелета, проведя пальцем по голени левой ноги. Кость была высохшей и треснувшей, обгрызенной на конце маленькими острыми зубами, но было видно, что нога была сломана. Или, быть может, она просто треснула со временем.
Джейми пожал плечами и взглянул вверх.
- Не думаю. Он гораздо ниже меня, но думаю, лестница тогда была целой. Потому что если ее сделали позже, почему тогда оставили его здесь? И даже со сломанной ногой он смог бы подняться вверх.
- Хм-м. Он мог умереть от лихорадки. Это объясняет, почему он снял шлем и нагрудник.
Лично я сняла бы их при первой возможности. В зависимости от погоды он, наполовину закованный в металл, сварился бы заживо или покрылся бы плесенью.
- Ммфм.
Я взглянула на него при этом звуке, выражающем сомнение с моим заключением.
- Ты думаешь, его убили?
Он пожал плечами.
- У него были доспехи, но не было оружия, кроме маленького ножа. И как ты видишь, он был правшой, а нож лежал слева.
Действительно, кости правой руки были значительно толще, даже в неверном свете факела. Наверное, мечник, подумала я.
- Я видел немало испанских солдат в Вест-Индии, сассенах. Все они были увешаны мечами, копьями и пистолетами. Если бы этот человек умер от лихорадки, товарищи могли взять его оружие, но они также взяли бы доспехи и нож. Зачем оставлять?
- Но в таком случае, - возразила я, - почему тот, кто его убил, если он был убит, оставил доспехи и нож?
- Что касается доспехов … им они были не нужны. Они практически бесполезны для всех, кроме воинов. Что ж до ножа … вероятно, он был воткнут в него? – предположил Джейми. – И к тому же это не очень хороший нож.
- Весьма логично, - сказала я, снова сглатывая. – Отбрасывая вопрос, как он умер, что, ради бога, он делала в горах Северной Каролины?
- Пятьдесят-шестьдесят лет назад испанцы отправляли разведывательные отряды вплоть до Вирджинии, - проинформировал он меня. – Хотя болота остудили их пыл.
- Я понимаю, почему. Но почему… здесь? - я встала и махнула рукой, охватив пещеру и лестницу. Он не ответил, но взял меня за руку и поднял факел, повернув меня в сторону напротив лестницы. Высоко над головой я увидел еще одну маленькую трещину в скале, черную в свете факела, в которую едва мог пролезть человек.
- Там наверху есть еще одна небольшая пещера, - сказал он, указывая вверх. - Когда я поднял Джема, чтобы посмотреть, он сказал, что там в пыли были квадратные следы, как будто там стояли тяжелые ящики.
Вот почему, когда пришла необходимость спрятать сокровище, он подумал о пещере испанца.
- Сегодня вечером мы перенесем последнее золото, - сказал он, - и отверстие наверху завалим камнями. А сеньора оставим здесь отдыхать.
Я была вынуждена признать, что пещера является подходящим укрытием, а наличие испанского солдата отобьет у любого охоту исследовать ее дальше. И индейцы, и поселенцы боялись призраков. Также как и горцы. Я повернулась к Джейми.
- Ты и Джем, вы не боялись, что он станет преследовать вас?
- Нет, мы помолились должным образом об упокоении его души, когда я закрыл пещеру и рассыпал вокруг нее соль.
Это заставило меня улыбнуться.
- Ты знаешь молитвы для любого случая, не так ли?
Он слабо улыбнулся в ответ и сунул факел в мокрый гравий, чтобы потушить его. Слабый столп света, падающего сверху, замерцал короной на его голове.
- Всегда найдется молитва, даже если это только «A Dhia, cuidich mi»[5].
Боже, спаси меня.
Примечания
1
Девочка (гэльск.)
2
Амер. блюдо из молодой кукурузы и бобов
3
Главное болюдо (фр.)
4
Griogal Cridhe, традиционный гэльский плач или колыбельная. Автор Марион Кэмпбелл, вдова Griogair Ruadh Mac Griogair (1541-1570), казненного в 1570 году.