Глава 73. ОДИН ЯГНЕНОК ВОЗВРАЩЕТСЯ В ЗАГОН^[1]

     Ноябрь 24, 1777

     Филадельфия

     Лорд Джон Грей отчаянно нуждался в лакее. Он нанял мужчину, подвизающегося на этом поприще, но нашел его не только бесполезным, но к тому же еще и вором. Он обнаружил, что лакей сунул чайные ложки себе в штаны, и после того, как ложки были насильно вытащены, уволил его. Он подумал, что ему следовало арестовать этого человека, но не был уверен, как поступит местный констебль, если его вызовет британский офицер.

     Большинство британских военнопленных были вывезены из города по мере продвижения армии Хау, американцы хотели оставить их себе для обмена. Генри оставили.

     Грей в мрачном раздумье чистил свою офицерскую форму. Теперь он носил ее ежедневно, чтобы защитить Дотти и Генри. Он не находился на действительной военной службе уже много лет, но, в отличие от большинства людей в таком положении, не подал в отставку, получив звание подполковника. Он не был уверен, как отнесся бы Хэл, если бы он попытался уйти в отставку, но поскольку это была комиссия в собственном полку брата, и Грею не нужно было ее продавать, вопрос был спорным.

     Одна из пуговиц болталась на нитке. Он достал игольник из своего комплекта, вдел нитку, не щурясь, и плотно пришил пуговицу к мундиру. Это действие принесло ему небольшое чувство удовлетворения, хотя заставило его признать, как мало он может контролировать в эти дни – настолько мало, что пришивание пуговицы могло стать поводом для удовлетворения.

     Он хмурился, глядя на себя в зеркало, и раздраженно теребил золотой местами потускневший шнурок на мундире. Он знал, что с этим делать, но будь он проклят, если будет сидеть и полировать его куском пропитанного мочой хлеба. Зная сэра Уильяма Хау, он сомневался, что его внешность повлияет на прием у генерала, даже если он приедет в его штаб в паланкине и с турецким тюрбаном на голове. Зачастую Хау не мылся и не менял белье по месяцу или более, и не только в поле.

     Однако Грею был нужен армейский хирург. Он поморщился от этой мысли. Он знал слишком много армейских хирургов, и некоторых довольно близко, неприятно близко. Армия Хау вошла в город в конце сентября. Сейчас была середина ноября, оккупация уже устоялась, а вместе с ней и всеобщая враждебность среди граждан.

     Все мятежные врачи либо покинули город, либо не хотели иметь ничего общего с британским офицером. Симпатизировавшие британцам были рады оказать ему услугу – его приглашали на многие приемы, устраиваемые богатыми лоялистами города, и он был представлен там двум или трем врачам – но он не нашел ни одного с репутацией хирурга. Один занимался преимущественно венерическими заболеваниями, другой был акушером, а третий явно был шарлатаном.

     Итак, он направлялся в штаб-квартиру Хау просить помощи. Он не мог больше ждать; Генри выстоял, и даже казалось, что с похолоданием у него прибавилось немного сил. Лучше сделать это сейчас, чтобы дать ему шанс немного поправиться, прежде чем наступит зима с ее холодом и зловонной убогостью закрытых домов.

     Он пристегнул меч и вышел на улицу. Солдат, согнувшийся под тяжелым ранцем, медленно шел по улице навстречу ему, глядя на дома. Он едва взглянул на мужчину, спускаясь по ступенькам, но одного взгляда было достаточно. Он снова посмотрел с недоверием, а затем побежал, не обращая внимания ни на шляпу, ни на золотые кружева, ни на меч, ни на достоинство, и обнял высокого молодого солдата.

     - Вилли!

     - Папа!

     Сердце его было переполнено; он редко чувствовал себя настолько счастливым, но сдерживался изо всех сил, не желая смущать Вилли таким немужским взрывом эмоций. Он не выпустил сына из объятий, но немного отстранился, оглядывая его с головы до ног.

     - Ты … грязный, - наконец, произнес он, не способный подавить широкую дурацкую улыбку. – Действительно, очень грязный. – Грязный, и в оборванный поношенной одежде. Он все еще носил офицерский горжет, но стока не было, и отсутствовало несколько пуговиц, а один обшлаг мундира был оторван.

     - Еще у меня вши, - сказал Вилли, почесываясь. – Есть что-нибудь поесть?

     - Конечно. Входи, входи, - он стащил ранец с плеч сына и показал следовать за ним. – Дотти! – крикнул он вверх по лестнице, открыв дверь. – Дотти! Спускайся!

     - Я внизу, - сказала племянница сзади него, выходя из гостиной, где она имела привычку завтракать. Она держала в руках тост с маслом. – Что вы … Ох, Вилли!

     Не смотря на проблемы с чистотой и вшами, Уильям обнял ее, и она, уронив тост на ковер, обхватила его туловище руками, смеясь и плача, пока он не запротестовал, говоря, что она так сжала его ребра, что он никогда больше не сможет легко дышать.

     Грей стоял и наблюдал за этим с величайшей благожелательностью, хотя они совершенно растоптали тост с маслом на арендованном ковре. Кажется, они действительно любят друг друга, подумал он, и, возможно, он ошибался. Он вежливо кашлянул, что не оторвало их друг от друга, но, по крайней мере, заставило Дотти посмотреть на него через плечо.

     - Я пойду за завтраком для Уильяма, хорошо? – сказал он. – А ты, моя дорогая, отведи его в гостиную и напои чаем.

     - Чай, - выдохнул Вилли, и его лицо приняло блаженное выражение лица человека, наблюдающего – или которому рассказывают – какое-то потрясающие чудо. - Я не пил чая несколько недель. Месяцев!

     Грей пошел на кухню, которая находилась на небольшом расстоянии позади дома, чтобы дом не пострадал, когда – а не если – кухня загорится. Из этого ветхого строения доносился аппетитный запах жареного мяса, компота и свежего хлеба.

     Он нанял в качестве повара миссис Фигг, шарообразную чернокожую женщину, полагая, что она не могла бы иметь такой фигуры, не умея ценить хорошую еду и уметь ее готовить. В этом предположении он оказался прав, и даже изменчивый темперамент этой дамы и склонность к нецензурной лексике не заставили его сожалеть о своем решении, хотя и вынудили обращаться с ней с осторожностью. Однако, услышав его новость, она с готовностью отложила в сторону пирог с дичью, который готовила, чтобы собрать поднос с чаем.

     Он ждал, чтобы забрать поднос самому, давая Уильяму и Дотти немного времени наедине. Он хотел услышать все. Конечно же, в Филадельфии все знали о катастрофическом разгроме Бергойна в Саратоге, но особенно ему хотелось узнать от Уильяма, что Джон Бергойн знал и как понимал ситуацию до этого. По словам некоторых его военных знакомых, сэр Джордж Джермейн заверил Бергойна, что его план был принят, и что Хау пойдет на север, чтобы встретить его, разделив американские колонии пополам. По словам других, в том числе нескольких сотрудников Хау, сам Хау вообще не был проинформирован об этом плане, не говоря уже о том, чтобы согласиться с ним.

     Было ли это высокомерием и самонадеянностью со стороны Бергойна, упрямством и гордостью со стороны Хау, идиотизмом и некомпетентностью со стороны Джермейна или некой комбинацией всех трех? Он бы сделал ставку на последнее, но ему было любопытно узнать, насколько серьезно может быть замешан в этом офис Джермейна. Поскольку Перси Бошан без следа исчез из Филадельфии, за его дальнейшими передвижениями должен был наблюдать кто-то другой, и Артур Норрингтон, скорее всего, передаст результаты слежки Джермейну, а не Грею.

     Он осторожно отнес нагруженный поднос назад и обнаружил Уильяма, который в рубашке с распущенными волосами сидел на диване и пил чай.

     Дотти сидела в кресле перед камином, держа на коленях серебряную расческу, и ее лицо выглядело так, что Грей едва не уронил поднос. Когда он вошел, она повернула к нему испуганное лицо, такое пустое, что было ясно, что она его почти не видит. Затем ее лицо изменилось, как будто она в мгновение ока вернулась откуда-то издалека.

     - Давайте, - сказал она, вставая и протягивая руки к подносу. – Я возьму его.

     Он передал поднос и украдкой перевел взгляд между молодыми людьми. Вилли тоже выглядел странно. Почему, задался он вопросом. Некоторое время назад они были взволнованы и полны нежности друг к другу. Теперь она была бледна, но дрожала от внутреннего волнения, от которого дребезжали чашки на блюдцах, когда она разливала чай. Вилли в отличие от нее раскраснелся, но не от сексуального возбуждения. Грэй был почти уверен. У него был вид человека, который … Однако нет. Это все-таки сексуальное возбуждение, подумал он, заинтригованный – в конце концов, он часто наблюдал его у мужчин – но оно не было направлено на Дотти. Ни в коей мере.

     Какого черта здесь произошло, подумал он. Однако он сделал вид, что ничего не заметил, и сел пить чай и слушать о пережитом Вилли.

     Рассказ немного успокоил Уильяма. Грей видел, как менялось его лицо, пока он говорил – иногда сбивчиво - и чувствовал глубокую боль. Гордость, да, большую гордость; Уильям теперь был мужчиной, солдатом, и солдатом хорошим. Но Грей также испытывал невольное сожаление из-за исчезновения у Вилли налета невиновности. Один взгляд в глаза юноши показал, что невинность безвозвратно утеряна.

     Он также видел, что рассказы о битвах, политике, индейцах оказали на Дотти противоположный эффект. Она с каждым моментом становилась все более заметно взволнованной.

     - Я собирался навестить сэра Уильяма, но думаю, сначала зайду к Генри, - сказал, наконец, Грей, вставая и стряхивая крошки тостов с полы своего мундира. - Хочешь пойти со мной, Вилли? Или оба, если уж на то пошло? Или ты хочешь отдохнуть?

     Молодые люди обменялись взглядами, в которых так явно ощущался сговор, что он моргнул. Вилли кашлянул и тоже встал.

     - Да, папа, я хочу увидеть Генри, но Дотти только что рассказала мне, какое серьезное у него положение … и о том, что вы намереваетесь привлечь армейского хирурга. Я думаю … Я знаю одного хирурга. Прекрасный парень. Весьма сведущий в своем деле и имеет прекрасные манеры, но быстрый, как змея, со своим мечом, - торопливо добавил он. Он покраснел еще сильнее, говоря это, и Грей завороженно уставился на него.

     - Правда? – медленно произнес он. – Звучит так, словно он ответ на наши молитвы. Как его имя? Я могу попросить сэра Уильяма.

     - О, он не у сэра Уильяма, - прервал его Вилли.

     - Ах, он из людей Бергойна? – солдаты побежденной армии Бергойна – за редким исключением, как Вилли – ушли в Бостон, чтобы отплыть в Англию. – Я, конечно, был бы рад заиметь его, но, сомневаюсь, что могу отправить за ним в Бостон, и что он сможет вовремя прибыть сюда, учитывая время года и вероятность …

     - Нет, он не в Бостоне, - Вилли обменялся с Дотти еще одним таким взглядом. На этот раз она заметила, что он наблюдает за ними, и покраснела, как розы на чайных чашках, старательно глядя на носки туфель. Вилли прочистил горло.

     - На самом деле он хирург в континентальной армии. Но армия Вашингтона на зимних квартирах в Велли-Фордж. Это не более одного пути на лошади. Он приедет, если я лично приеду с просьбой. Я уверен.

     - Понятно, - сказал Грей, быстро прокручивая в голове мысли. Он был уверен, что не видит и половины всего, что бы это ни было, но в данных обстоятельствах это был ответ на их мольбы. Будет очень просто попросить у Хау эскорт и флаг посланника для Вилли, также как и гарантию свободного проезда для хирурга.

     - Хорошо, - сказал он, приняв быстрое решение. – Я поговорю с сэром Уильямом.

     Дотти и Вилли издали одновременный вздох – облегчения? Что за черт, подумал он снова.

     - Тогда решено, - сказал он коротко. – Думаю, ты хочешь помыться и переодеться, Вилли. Сейчас я пойду в штаб Хау, а после обеда мы навестим Генри. Как имя знаменитого хирурга континентальной армии, чтобы я попросил сэра Уильяма выписать ему пропуск?

     - Хантер, - ответил Вилли, и его загорелое лицо, казалось, засветилось. – Дензель Хантер. Пусть сэр Уильям выпишет пропуск для двоих; сестра доктора Хантера – его ассистент. Ему будет нужна ее помощь.