Глава 75. SIC TRANSIT GLORIA MUNDI^[1]

     Шотландское Нагорье

     От фермерского дома в Бальнейне идти пришлось долго. Кроме того в начале января в Шотландии было сыро и холодно. Очень мокро и очень холодно. Снега не было – и лучше бы он был, это могло бы пресечь безумную идею Хью Фрейзера – но уже в течение нескольких дней шел дождь, да такой, от которого дымят очаги, и даже одежда в доме становится сырой, а холод пронизывает до костей, и кажется, что никогда больше не согреешься.

     Я пришла к этому убеждению несколько часов назад, но единственная альтернатива тому, чтобы продолжать брести по грязи под дождем – это лечь и умереть, а я еще не дошла до такой крайности. Пока.

     Скрип колес резко прекратился, и появился хлюпающий звук, который свидетельствовал о том, что они снова увязли в грязи. Джейми сказал себе под нос что-то совершенно неуместное для похорон, а Иэн подавил смех кашлем, который вскоре стал настоящим и продолжался, напоминая лай большой усталой собаки.

     Я достала из-под плаща фляжку с виски – не думаю, что алкоголь в ней мог замерзнуть, но рисковать не стала - и протянула ее Иэну. Он сглотнул, захрипел, как будто его сбил грузовик, еще немного покашлял, а затем, тяжело дыша, отдал фляжку обратно и кивнул в знак благодарности. Нос у него был красный и тек.

     Как и у всех вокруг. У некоторых, возможно, от горя, хотя я подозревала, что у большинства от холода и простуды. Мужчины без разговоров собрались вокруг повозки с гробом и с кряхтением вытащили ее на твердый участок дороги, покрытый, в основном, камнями.

     - Как ты думаешь, как давно Саймон Фрейзер в последний раз приезжал домой? – прошептала я Джейми, когда он вернулся ко мне в хвосте процессии. Он пожал плечами и вытер нос мокрым платком.

     - Много лет назад. У него просто не было возможности.

     Полагаю, что так. В результате ночного бдения, проведенного в фермерском доме – немного меньше Лаллиброха, но построенного по тому же принципу – я теперь знала гораздо больше о военной карьера и подвигах генерала. Однако панегирики не включали временную шкалу. Если он воевал во всех тех местах, как они говорили, то у него не было времени поменять носки между кампаниями, а не то что бы приезжать в Шотландию. И имение к тому же ему не принадлежало, он был вторым с конца из девяти детей. Его жена, маленькая bainisq^[2], шедшая в голове процессии под руку со своим зятем, как я поняла, не имела собственного хозяйства и жила с семьей Хью. У нее не было живых детей или, по крайней мере, живших поблизости, чтобы заботиться о ней.

     Мне было интересно, обрадовалась ли она, что мы привезли его домой. Не лучше ли было просто знать, что он умер за границей, исполняя свой долг, чем оказаться рядом с жалкими останками мужа, независимо от того, насколько хорошо они упакованы?

     Но она, казалось, была если не счастлива, то, по крайней мере, довольна тем, что оказалась в центре всей этой суеты. Ее морщинистое лицо раскраснелось и, казалось, немного разгладилось за время ночного бдения, и теперь она шла, твердо ступая по колее, оставленной повозкой с гробом ее мужа.

     Это все Хью. Старший брат Саймона и владелец Бальнейна, тощий старичок ростом едва ли выше своей овдовевшей невестки, имел весьма романтические взгляды. Это он настоял на том, чтобы, вместо достойного захоронения Саймона на семейном кладбище, самого доблестного воина семьи следует похоронить в месте, более соответствующем его чести.

     Если Bainisq, произносится как «бан-ишг» означает маленькую пожилую леди, задумалась я, то маленький пожилой мужчина будет просто «ишг»? Думаю, мне не представиться возможность спросить, пока мы не окажемся дома при условии, что это произойдет до наступления темноты.

     Наконец Корримони появился в поле зрения. По словам Джейми, это имя означало «лощина в болоте», и так оно и было. Внутри чашеобразной впадины среди травы и вереска возвышался невысокий купол. Когда мы подошли ближе, я увидела, что он сделан из тысяч и тысяч маленьких речных камней, большинство из которых размером с кулак, некоторые с человеческую голову. А вокруг этой темно-серой, скользкой от дождя пирамиды находился круг из стоячих камней.

     Я рефлекторно схватила Джейми за руку. Он удивленно взглянул на меня, затем нахмурился.

     - Ты слышишь что-нибудь, сассенах?

     - Только ветер.

     Ветер стонал вместе с похоронной процессией, почти заглушая старика, причитающего перед гробом, но когда мы вышли на открытую пустошь, он набрал скорость, и его звук поднялся на несколько тонов, а плащи и юбки захлопали, как крылья ворона.

     Я внимательно наблюдала за камнями, но ничего не почувствовала, когда мы остановились перед пирамидой. Это была коридорная гробница^[3]. Я понятия не имела, что это означает, но у дяди Лэмба были фотографии многих таких мест. Проход, ведущий внутрь, должен был ориентирован по какому-то астрономическому объекту на какую-то знаменательную дату. Я взглянула на свинцовое плачущее небо и решила, что сегодня, скорее всего, не тот день.

     - Мы не знаем, кто там похоронен, - пояснил нам Хью вчера, - но ясно, что какой-то великий вождь. Должно быть, построить такую гробницу совсем непросто!

     - Да, конечно, великий вождь - согласился Джейми и деликатно спросил. – Его там больше нет?

     - Ах, нет, - вздохнул Хью. – Земля давно забрала его. Осталось только немного костей. И вам не стоит беспокоиться о проклятии этого места.

     - Хорошо, - пробормотала я, но он не обратил внимания.

     - Какой-то любопытный вскрыл гробницу лет сто назад, так что, если и на гробнице было проклятие, оно привязалось к нему.

     И на самом деле никого из людей, стоявших сейчас возле каменной пирамиды, казалось, ничуть не смущала и не беспокоила ее близость. Хотя, возможно, для них она стала не более чем частью ландшафта.

     Возникло обсуждение: мужчины смотрели на пирамиду и с сомнением качали головами, указывая то на открытый проход, ведущий в погребальную камеру, то на вершину пирамиды, где камни либо были убраны, либо просто упали и внизу были убраны. Женщины прижались друг к другу, ожидая. Накануне мы прибыли окутанные туманом усталости, и хотя меня всем представили, мне было трудно сопоставить имя с соответствующем лицом. По правде говоря, их лица выглядели одинаково – худые, измученные и бледные, с ощущением хронической усталости, гораздо более глубокой, чем можно было бы объяснить ночным бдением возле мертвеца.

     Я внезапно вспомнил похороны миссис Баг – импровизированные и поспешные, но проведенные с достоинством и искренней грустью со стороны скорбящих – и подумала, что эти люди едва ли знали Саймона Фрейзера.

     «Насколько было бы лучше учесть его последнее желание и оставить его на поле битвы с павшими товарищами», - подумала я. Но тот, кто сказал, что похороны предназначены для живых, был прав.

     Чувство неудачи и беспомощности, последовавшее за поражением при Саратоге, побудило его офицеров решиться на этот жест в отношении человека, которого они любили, и воина, которого они чтили. Возможно, они хотели отправить его домой, потому что сами скучали по дому.

     То же самое чувство неудачи плюс изрядная доля романтизма заставили генерала Бергойна настоять на этом жесте. Думаю, он полагал, что этого требует его собственная честь. А затем Хью Фрейзер, который после Каллодена вынужден был влачить существование впроголодь, столкнувшийся с неожиданным возвращением домой своего младшего брата и неспособный организовать достойные похороны, но глубоко романтичный ... И вот в результате эта странная процессия, приведшая Саймона Фрейзера в дом, который ему больше не принадлежал, к жене, которая была ему чужой.

     «И место его не будет уже знать его»^[4]. Эта фраза пришла мне на ум, когда мужчины приняли решение и начали снимать гроб с повозки. Я подошла ближе вместе с другими женщинами и обнаружила, что стою в футе или двух от одного из стоячих камней, окружавших пирамиду. Они были меньше, чем камни на Крейг-на-Дун, не более двух-трех футов высотой. Поддавшись какому-то порыву, я протянула руку и коснулась его.

     Я не ожидала, что что-нибудь произойдет, и, похоже, так оно и было. Хотя если бы я внезапно исчезла, это оживило бы церемонию.

     Ни жужжания, ни пронзительных криков, вообще никаких ощущений. Это просто камень. В конце концов, подумала я, нет причин считать, что все стоячие камни отмечают порталы времени. Вероятно, древние строители использовали стоячие камни для обозначения любого важного места, и, конечно же, эта пирамида должна была иметь большое значение. Я задавалась вопросом, что за мужчина – или, возможно, женщина? – лежал здесь, оставив лишь остатки своих костей, гораздо более хрупкие, чем прочные камни, которые их укрывали.

     Гроб опустили на землю и с громким кряхтением и пыхтением протолкнули через проход в погребальную камеру в центре гробницы. Возле пирамиды лежала большая каменная плита со странными чашеобразными отметками, предположительно оставленными первоначальными строителями. Четверо самых сильных мужчин взяли ее, медленно подняли на вершину пирамиды и опустили на отверстие над камерой.

     Она упала с приглушенным стуком, и несколько небольших камней скатились по бокам пирамиды. Затем мужчины спустились, и мы все довольно неловко стояли вокруг, размышляя, что делать дальше.

     Священника не было. Похоронная месса по Саймону была отслужена раньше в маленькой пустой церкви перед походом к этому совершенно языческому захоронению. Судя по всему, исследования Хью не нашли ничего относительно обрядов для подобных похорон.

     И в тот момент, когда, казалось, мы должны просто развернуться и уйти, Иэн громко откашлялся и выступил вперед.

     Похоронная процессия выглядела крайне скучно, в ней не было ярких тартанов, которые украшали шотландские церемонии в прошлом. Даже внешность Джейми, закутанного в плащ, была приглушенной, а его яркие волосы были покрыты черной шляпой с напуском. Единственным исключением из общей мрачности был Иэн.

     Когда сегодня утром он спустился вниз, то вызвал пристальное внимание, которое не ослабевало. И не удивительно. Он выбрил большую часть головы, а оставшуюся прядь волос посередине черепа собрал в жесткий гребень, к которому прикрепил свисающее украшение из индюшачьих перьев и продырявленного серебряного шестипенсовика. На нем был плащ, но под ним были поношенные брюки из оленьей шкуры и на руке бело-голубой вампум, который сделала для него его жена Эмили.

     Тогда утром Джейми медленно окинул его взглядом с головы до ног и кивнул, приподняв один уголок рта.

     - Это ничего не изменит, – тихо сказал он Иэну, когда мы двинулись к двери. – Они все равно будут знать, кто ты есть.

     - Да? – сказал Иэн и, не дожидаясь ответа, нырнул в дождь.

     Джейми, без сомнения, был прав. Индейское убранство было репетицией перед возвращением в Лаллиброх, поскольку мы собирались отправиться туда, как только тело Саймона будет должным образом пристроено и прощальное виски выпито.

     Однако теперь это принесло свою пользу. Иэн медленно снял плащ и протянул его Джейми, затем подошел к входу в коридор и повернулся лицом к скорбящим, которые наблюдали за этим действием с выпученными глазами. Он раскинул руки ладонями вверх, закрыл глаза, откинул голову назад, чтобы дождь стекал по лицу, и начал что-то напевать на могавке. Он не был певцом, и его голос был настолько хриплым от простуды, что многие слова ломались или исчезали, но я уловила имя Саймона в начале. Погребальная песня для генерала. Это продолжалось недолго, но когда он опустил руки, прихожане издали глубокий коллективный вздох.

     Иэн пошел прочь, не оглядываясь, и без слов все последовали за ним. Похороны были завершены.