Маленький Генри-Кристиан казался совершенно здоровым; он просто был карликом. Присутствовала небольшая желтушность, и от слабого золотистого оттенка казалось, что его круглые щечки сияли, как лепестки нарцисса. С густым волосяным покровом черного цвета на голове он мог бы казаться крошечным китайчонком, если бы не большие голубые глаза.
В какой-то степени я должна была испытывать к нему благодарность. Ничто, кроме рождения карлика, не смогло бы отвлечь внимание Риджа от меня и событий последнего месяца. А теперь люди уже не глазели на мое подживающее лицо и не заикались, пытаясь найти слова в разговоре со мной. У них много чего было сказать: мне, друг другу и, зачастую, самой Марсали, если я или Бри не могли их вовремя остановить.
Полагаю, у них нашлось бы что-нибудь сказать и Фергюсу, если бы они увидели его. Он вернулся три дня спустя после рождения ребенка, молчаливый с мрачным лицом. Остался лишь на то время, чтобы узнать имя мальчика, которое дала Марсали. Коротко переговорил с ней наедине и снова исчез.
Если она знала, где он, она не говорила. Некоторое время она и дети оставались в большом доме. Она улыбалась и уделяла внимание детям, как любая мать, но все время словно к чему-то прислушивалась. К шагам Фергюса?
Одно хорошо: Генри-Кристиан всегда был рядом с ней; она или носила его на слинге, или держала в корзинке возле себя. Я видела родителей, у которых рождались дети с дефектами; часто они отдалялись от них, неспособные справиться с ситуацией. Марсали же наоборот защищала его изо всех сил.
Посетители якобы приходили за советом к Джейми, за настойками или мазями ко мне, но в действительности хотели поглазеть на Генри-Кристиана. Поэтому неудивительно, что Марсали напряглась и прижала его к груди, когда задняя дверь открылась, и на порог упала тень.
Но потом она расслабилась, когда увидела, что посетителем был молодой Иэн.
- Привет, кузина, - сказал он, улыбаясь. – Как ты, как ребенок?
- Очень хорошо, - твердо произнесла она. – Пришел навестить своего нового племянника? – Она пристально поглядела на него.
- Да, и принес ему небольшой подарок, - он прикоснулся широкой ладонью к выпуклости на своей рубашке. – Надеюсь, вы тоже в порядке, тетушка Клэр?
- Привет, Иэн, - сказала я и поднялась, отложив в сторону рубашку, которую подшивала. – Да, в порядке. Хочешь пива? – Я была рада видеть его. Я составляла компанию Марсали или точнее стояла на страже, отгоняя наиболее неприятных посетителей, пока миссис Баг кормила цыплят. Но в хирургической кипел отвар из крапивы, и мне нужно было его проверить.
Оставив их с закусками, я сбежала в свой кабинет и провела приятные четверть часа среди резковатого запаха и уюта трав, процедив настой и перебрав кучку розмарина для сушки. Уединение в эти дни было очень редким событием, особенно, когда дети выскакивали из-под ног, словно грибы. Я знала, что Марсали стремилась вернуться домой, но я не хотела отпускать ее без Фергюса, который должен был помогать ей.
- Проклятый мужлан, - пробормотала я. – Эгоистичная тварь.
Очевидно, не одна я так думала. Когда я, пропитавшаяся запахами розмарина и корня женьшеня, возвращалась назад, я услышала подобные высказывания от Марсали, которая разговаривала с Иэном.
- Я знаю, что он расстроен, кто бы не расстроился? – говорила она голосом, полным боли. – Но почему он убежал и оставил нас одних? Ты с ним разговаривал, Иэн? Он что-нибудь сказал?
Вот в чем дело. Очевидно, Иэн в одном из своих таинственных путешествий натолкнулся на Фергюса и рассказал об этом Марсали.
- Да, - ответил он после секундного колебания. - Немного. – Я отступила назад, не желая прерывать их, но могла видеть его лицо со свирепой татуировкой, противоречившей сочувствию в его глазах. Он перегнулся через стол и протянул руки. – Могу я подержать его, кузина? Пожалуйста.
Марсали застыла от удивления, но потом протянула ребенка, который заворочался в пеленках, но быстро успокоился, прижавшись к плечу Иэна и чмокая ротиком. Иэн с улыбкой наклонил голову и поцеловал большую круглую голову Генри-Кристиана.
Он что-то ласково произнес ребенку; на языке могавков, подумала я.
- Что ты сказал? – полюбопытствовала Марсали.
- Что-то вроде благословения, - он мягко погладил спинку ребенка. – Призвал ветер ему в помощь, небо, чтобы дать укрытие, землю, чтобы приносить ему пищу.
- О, - растрогано произнесла Марсали, - это так мило, Иэн. – Но потом снова вскинула голову, не желая отвлекаться от интересующей ее темы. – Ты сказал, что говорил с Фергюсом?
Иэн кивнул, не открывая глаз, прижавшись щекой к голове ребенка. Он некоторое время молчал, но я видела, как дернулось адамово яблоко, когда он сглотнул.
- У меня был ребенок, - прошептал он так тихо, что я едва услышала его.
Марсали замерла; иголка, которую она взяла, блеснула в ее руке. Потом двигаясь очень медленно, она положила ее назад.
- Да? – произнесла она также тихо, как и он. Потом встала, обошла стол, шурша юбками, и села на скамью рядом с ним, положив свою маленькую руку на его локоть.
Он не открыл глаза, но потянул воздух и, прижав ребенка к сердцу, начал говорить голосом, едва ли более громким, чем треск огня в очаге.
Он проснулся с ощущением, что происходит нечто очень плохое. Он перекатился по платформе к краю, где лежало его оружие, но прежде чем смог схватить нож или копье, снова услышал звук, который его и разбудил. Звук слышался позади него, похожий на тихое резко прерывающееся дыхание, но он услышал в нем боль и страх.
Огонь почти прогорел; он мог видеть только силуэт головы Вако’тегехнонши, очерченный красноватым мерцанием очага, и две выпуклости под мехом: плечо и бедро. Она не двигалась и больше не задыхалась, но что-то в этих темных изгибах ударило его прямо в сердце, как томагавк в центр мишени.
Он с силой схватил ее за плечо, желая убедиться, что с ней все в порядке. Ее маленькие кости были жесткими под слоем плоти. Он не мог найти подходящие слова на кахиен-кехака, они вылетели у него из головы, и он сказал первое, что смог:
- Девочка … любимая … что с тобой? Святой Михаил защити нас, ты в порядке?
Она не повернулась; что-то, словно рябь от брошенного в воду камня, прошло по ее телу, и она снова сухо всхлипнула.
Он, как был обнаженный, выскочил из-под шкур и позвал на помощь. В дымном свете длинного дома к нему с вопросами подбежали люди. Он не мог говорить, но в этом не было нужды. Через несколько мгновений здесь была Тевактеньон с суровым выражением в резких чертах старого лица. Несколько женщин оттолкнули его, унося Эмили, завернутую в оленью шкуру.
Он вышел с ними наружу, но они проигнорировали его, скрывшись в женском доме в конце деревни. Двое или трое мужчин тоже вышли на улицу, посмотрели вслед женщинам, пожали плечами и зашли внутрь. Было очень холодно и темно, и совершенно ясно, что дело касалось только женщин.
Спустя короткое время он тоже вошел внутрь, но только для того, чтобы одеться. Он не мог оставаться в доме, не рядом с пустой постелью, пахнущей кровью. На нем тоже была кровь, но он не остановился, чтобы смыть ее.
Звезды уже померкли, но небо все еще было черным. Было очень холодно и очень тихо.
Шкура, висевшая на дверном проеме, шевельнулась, и из дома серой тенью, словно призрак, выскользнул Ролло. Большой пес потянулся, поскуливая от холода, потом потряс мохнатым загривком и, выпустив облако белого пара, потрусил к своему хозяину. Он со смиренным видом уселся рядом с Иэном и привалился к его ноге.
Иэн постоял, вглядываясь в дом, куда унесли Эмили. Его лицо горело от беспокойства, все его тело горело, словно раскаленный уголь, но он чувствовал, как тепло постепенно изливалось из него в холодное небо, а сердце медленно леденело. Наконец, он хлопнул себя по бедрам и быстрыми шагами направился в лес; большой пес беззвучно бежал рядом.
- Пресвятая дева, милосердная … - он не обращал внимания куда идет, молясь вслух, чтобы найти утешение в звуках собственного голоса в этой темноте.
Может ему стоит помолиться одному из духов могавков, подумал он. Рассердятся ли они, что он молится своему богу и его матери? Не отомстят ли они за такое пренебрежение его жене и ребенку?
Ребенок уже мертв. Он понятия не имел, откуда пришло к нему это знание, но он точно знал, что это так, словно кто-то сказал ему. Это знание было отстраненным и пока не несло горя, просто факт, который со временем должен потрясти его.
Он шел дальше и дальше в лес, шагом, потом бегом, останавливаясь, чтобы отдышаться. Холодный неподвижный воздух, пахнущий гнилушками и скипидаром, резал кожу, деревья что-то тихо шептали, когда он проходил мимо. Эмили могла слышать их; она знала их тайные голоса.
- Да, и что толку? – пробормотал он, поднимая лицо к беззвездной пропасти между ветвями. – Вы не скажите ничего, что нужно знать. Вы не знаете, что с ней сейчас, не так ли?
Временами он мог слышать шуршание собачьих лап по мертвым листьям прямо за своей спиной и глухое постукивание когтей на участках голой земли. Иногда он запинался, не видя в темноте дорогу, один раз упал, поранившись, неуклюже встал на ноги и снова побежал. Он перестал молиться; его мозг уже не мог формировать предложения из обрывков слов на языках, которые он знал, и он, задыхаясь, продолжал бежать.
Он мог чувствовать ее тело, прижавшееся к нему, ее полные груди в своих ладонях, ее маленькие круглые ягодицы, неистово бьющиеся об него, когда он с силой в нее вколачивался. О, Боже, он знал, что не должен был это делать, он знал! И все же он делал это, ночь за ночью, безумно желая ее влажную тесную глубину, хотя день, когда он должен был остановиться, давно прошел. Эгоистичный, ни о чем не думающий, сумасшедший и свирепый от похоти …
Он бежал, и ее деревья обвиняли его, когда он пробегал под ними.
Ему нужно остановиться, чтобы отдышаться. Небо утратило черноту, приобретя цвет, который бывает перед рассветом. Пес ткнулся в него носом, тихо поскуливая.
Пот струился по его телу под кожаной рубашкой, увлажняя брюки между ног. Его интимные места замерзли и сморщились, прижимаясь к телу, он мог чувствовать свой запах, едкий и острый запах страха и потери.
Ролло поднял уши, взвыл и сделал шаг назад и еще назад, и еще, нервно виляя хвостом. Идем, говорил он также ясно, как и словами. Идем.
Самому же Иэну хотелось улечься на сухие листья, зарыться в них лицом и больше не вставать. Но привычка обращать внимание на пса взяла свое.
- Что? – пробормотал он, утирая рукавом мокрое лицо. – В чем дело?
Ролло рыкнул глубоко в горле и застыл, шерсть на загривке поднялась. Иэн увидел его позу, и это помогло ему вынырнуть из тумана отчаяния. Его рука потянулась к поясу и не нашла там ничего. Христос, у него нет даже ножа!
Ролло зарычал громче, предупреждая. Иэн осмотрелся, но увидел лишь темные стволы кедров и сосен, тени у их подножий и туман между ними.
Торговец-француз, который посетил их, называл такой час и такой свет l’heure du loup[1] - час волка. И очень обоснованно; это было время охоты, когда ночь тускнеет, поднимается легкий ветерок, как всегда бывает перед рассветом, и приносит запах добычи.
Его рука потянулась к другому боку на поясе; здесь должен был висеть мешочек с мазью: гусиный жир, смешанный с листьями мяты, предназначенный для сокрытия запаха охотящегося мужчины … или мужчины, за которым охотятся. Но и здесь было пусто; его сердце забилось сильно и часто, когда холодный ветер высушил пот на его теле.
Пасть Ролло была оскалена, а рычание напоминало перекаты грома. Иэн наклонился и поднял с земли сосновый сук. Он был достаточно длинен, но не так крепок, как хотелось бы, и громоздкий, расщепляющийся на две ветви.
- Домой, - прошептал он псу. Он понятия не имел, где находится, и в какой стороне деревня, но Ролло знал.
Пес попятился, не спуская глаз с темных теней. Они движутся, эти тени?
Он пятился, чувствуя подъем почвы под подошвами мокасин, ощущая присутствие Ролло по шуршанию, которые производили его лапы, и тихому подвыванию, издаваемому им время от времени. Вот. Тени двигались! Серый силуэт, слишком далеко и быстро, чтобы распознать, но, тем не менее, узнаваемый лишь от одного своего присутствия.
Где одна тень, там и другие. Они не охотятся поодиночке. Он повернулся и почти побежал. Не паникуя, несмотря на страх, сжимающий желудок. Быстрая ровная трусца, пробежка горцев, которой научил его дядя, и которая позволяет поглощать бесконечные мили крутых шотландских гор без истощения. Он должен поберечь силы для драки.
Он криво усмехнулся этой мысли, отламывая ветки со своей дубинки. Некоторое время назад ему хотелось умереть и, вероятно, еще захочется, если Эмили … Но не сейчас. Если Эмили … Кроме того, еще есть пес. Ролло не оставит его, они должны защитить друг друга.
Где-то поблизости была вода, он мог слышать ее булькающие под ветром звуки. Но ветер донес и другой звук, длинный сверхъестественный вой, от которого на его лице снова выступил холодный пот. Ему ответил второй, с запада. Все еще далеко, но они охотились, а на нем была ее кровь.
Он развернулся в поисках воды. Это был небольшой ручеек не более чем несколько футов в ширину. Он бросился в него, не раздумывая, разбив лед у берега. Холод куснул его ноги и ступни, когда ледяная вода намочила брючины и налилась в мокасины. Он на мгновение остановился, чтобы снять их, боясь, что их может унести течением. Мокасины из лосиной шкуры сшила для него Эмили.
Ролло преодолел поток в два гигантских прыжка и остановился на другом берегу, отряхиваясь от воды. Иэн остался по колено в воде. Волки улавливают запах в воздухе и на земле, не стоит облегчать им задачу.
Он засунул мокасины за пазуху, ледяные капельки побежали вниз по груди и животу, намокая брюки. Ноги онемели от холода; круглые камни под ступнями были скользкими от водорослей, и время от времени он поскальзывался и раскачивался, чтобы сохранить равновесие.
Он мог слышать волков уже ясно, и это было плохо. Ветер поменялся и дул в его сторону, принося их голоса. Или сейчас они просто стали ближе?
Ближе. Ролло бешено метался по берегу, воя и рыча, торопя его короткими взвизгами. Дрожа и задыхаясь, Иэн выбрался из воды на оленью тропу, спускающуюся к ручью. Потребовалось несколько попыток, чтобы надеть мокасины. Промокшая кожа задубела, а его руки и ноги отказывались работать. Ему пришлось положить дубинку на землю, чтобы задействовать обе руки.
Он как раз надел второй мокасин, когда Ролло бросился вдоль берега, угрожающе рыча. Он развернулся на подмерзшей грязи и схватил дубинку, как раз вовремя, чтобы увидеть серую фигуру размером с Ролло на противоположном берегу. Он вскрикнул и рефлекторно метнул дубинку; она перелетела через ручей и ударилась о землю рядом с волком, и в то же мгновение существо исчезло. На некоторое время он потрясенно застыл. Он же не вообразил себе его?
Нет. Ролло бесновался и рычал, оскалив клыки, клочья пены срывались из его пасти. На берегу были камни; Иэн схватил один, другой, набрал горсть, больно ударяя пальцы о камни и замерзшую почву, поднял подол рубашки, делая своеобразный мешок для них.
Вдалеке завыл волк, ему ответил другой так близко, что волосы на его затылке поднялись. Он запустил камнем в сторону этого воя, повернулся и побежал; камни в подоле ударяли его по животу.
Небо осветилось зарей. Сердце и легкие разрывались от нужды в крови и воздухе, и все же ему казалось, что он бежит медленно, плывя над лесной подстилкой, словно облако. Он мог видеть каждое дерево, каждую иголку на ели, короткую и толстую, серебристо-зеленую в зарождающемся свете.
Он дышал с трудом, его зрение туманилось и прояснялось, когда он смаргивал слезы, появляющиеся в его глазах от усилий. Ветка ударила его по лицу, на мгновение ослепив.
- Можжевельник, спаси меня! – выдохнул он на кахниен’кехака, словно никогда не говорил на английском и не молился Христу и его матери.
Сзади. Это был тихий голос, наверное, голос его инстинкта, он мгновенно развернулся и запустил камнем, потом другим и еще другим изо всех своих сил. Прозвучал звук удара и взвизг, Ролло бешено перебирал ногами, пытаясь развернуться и атаковать.
- Идем, идем, идем! – он схватил пса за загривок, развернул и потянул за собой.
Сейчас он мог слышать их или думал, что слышит. Ветер, пришедший с рассветом, шелестел среди деревьев, и они шептали над его головой, указывая путь, когда он бежал. Он не видел ничего, только сливающиеся цвета, но ощущал их присутствие в своей голове, колючее прикосновение елей и пихт, касание коры белой осины гладкой, как скользкая от крови кожа женщины.
Беги туда, теперь сюда, казалось, слышал он и следовал за свистом ветра.
Вой раздался у него за спиной, за которым следовали короткие взвизги. Близко, так близко! Он швырял камни назад, когда бежал, не глядя, не имея возможности развернуться и прицелиться.
Потом камни закончились, он бросил пустой подол рубахи; в ушах гулким эхом отдавалось то ли его дыхание, то ли собаки … то ли тварей позади него.
Сколько их? Сколько еще бежать? Он начинал пошатываться, красно-черные полосы мелькали перед глазами. Если до деревни далеко, ему конец.
Он пошатнулся, заваливаясь набок, натолкнулся на упругую ветку дерева, которая согнулась под его весом, потом распрямилась, сильно толкнув его, и он смог удержаться на ногах. Однако он потерял импульс и направление.
- Где? – вопросил он у деревьев, задыхаясь, - Куда?
Если ответ и был, он его не услышал. Сзади него раздалось рычание и глухие звуки ударов, безумная драка, сопровождаемая рычанием и взвизгами дерущихся зверей.
- Ролло! – он развернулся, бросился назад, продираясь сквозь заросли, и обнаружил сцепившихся в драке пса и волка.
Он с криком рванулся вперед, дико колотя и пиная, испытывая радость от того, что, наконец, нашлось кого бить, даже если это будет его последняя битва. Зубы рванули брюки на ноге, но он почувствовал только сотрясение от удара, когда впечатал коленом в бок волка. Тот взвизгнул и откатился в сторону, но тут же вскочил, развернувшись к нему.
Потом волк прыгнул, ударив его лапами в грудь. Иэн упал на спину, ударился обо что-то вскользь головой и на мгновение потерял дыхание, очнувшись, обнаружил, что удерживает руками слюнявую пасть, чтобы челюсти не сомкнулись на его горле.
Ролло прыгнул волку на спину; руки Иэна подогнулись, и его похоронило под вонючим мехом и оскаленными зубами. Он вытянул руку, слепо ища что-нибудь, что можно использовать в качестве оружия, или точку опоры, за которую можно ухватиться и вылезти из-под тел, и схватил что-то твердое. Он вытащил это изо мха и ударил волка по голове. Осколки выбитых зубов полетели в воздух и ударили его в лицо. Он с рыданием ударял снова и снова.
Ролло подвывал, издавая высокие ноющие звуки … нет, это он сам. Он еще раз ударил камнем по разбитой голове волка, но тот уже прекратил драться. Хищник лежал поперек его ног, суча ногами, и его глаза стекленели, прощаясь с жизнью. С яростным отвращением он столкнул тело со своих ног. Ролло, вцепившийся в горло волка, разорвал его; брызги теплой крови и плоти разлетелись во все стороны.
Иэн закрыл глаза и сидел неподвижно. Казалось невозможным двинуться или начать думать.
Через некоторое время он смог открыть глаза и начать дышать. За его спиной было большое дерево, он упал на него, когда волк напал, а теперь оно служило ему опорой. Среди искривленных корней была видна ямка, откуда он выцарапал камень.
Он все еще держал его, казалось, тот прирос к его коже, и невозможно было разжать руку. Когда он пригляделся, то увидел, что камень раздробился; острые края порезали его ладонь, и высыхающая кровь приклеила к ней осколки. Используя другую руку, он распрямил согнутые пальцы и сбросил остатки камня с ладони. Наскребя с корней мох, он сделал из него комок, положил его на ладонь и сжал пальцы.
Невдалеке раздался волчий вой. Ролло, лежащий рядом с ним на земле, поднял голову и негромко тявкнул. Вой повторился, казалось, в нем слышались вопросительные беспокойные ноты.
Впервые он посмотрел на тушу волка. На мгновение ему показалось, что тело двигается, он потряс головой и снова взглянул.
Оно шевелилось. Набухший живот слегка приподнялся, и в утреннем свете он увидел среди меха небольшие розовые соски. Не стая, пара. Хотя уже не пара. Волк в отдалении снова завыл; Иэн наклонился вбок, и его вырвало.
Немного времени спустя его нашел Черепаха. Иэн сидел возле мертвого волка, прислонившись спиной к стволу кедра, рядом лежал Ролло. Черепаха присел на корточки неподалеку и, покачиваясь на пятках, стал ждать.
- Хорошая охота, брат волка, - наконец, произнес он, приветствуя. Иэн почувствовал, что узел внутри его ослабевает. В спокойном тоне голоса Черепахи не было грусти. Значит, она жива.
- Та, с кем я делю очаг, - начал Иэн, тщательно избегая называть ее по имени, чтобы не привлечь к ней злых духов, - она в порядке?
Мужчина закрыл глаза и приподнял брови и плечи. Он жива и вне опасности. Но не дело мужчины рассказывать об этом. Иэн не упомянул о ребенке, Черепаха тоже.
Черепаха принес ружье, лук и, конечно, его нож, который он вынул из-за пояса и протянул Иэну.
- Тебе будут нужны шкуры, - сказал он, - завернуть сына, когда он родится.
Дрожь прошла по телу Иэну, словно шквал холодного дождя по обнаженной коже. Мужчина увидел выражение на его лице и отвернулся, избегая его взгляда.
- Дитя была девочкой, - сказал он спокойно. – Тевактенионх сказала моей жене, когда пришла за кроличьей шкуркой, чтобы завернуть тело.
Мускулы его живота напряглись и задрожали, на мгновение Иэну показалась, что его кожа сейчас лопнет. Он сглотнул пересохшим горлом, выбросил кусочек мха и, взяв нож пораненной рукой, наклонился над волком.
Черепаха заинтересованно потыкал осколки окровавленного камня, но раздавшийся вой заставил его настороженно вскочить.
Вой, полный потери и одиночества, эхом метался среди деревьев, и кроны деревьев над ним беспокойно шумели. Нож быстро прошелся по бледному животу, разделяя два ряда розовых сосков.
- Ее муж рядом, - не поднимая головы, произнес брат волка. – Иди и убей его.
Марсали смотрела на него, широко открыв глаза и едва дыша. Грусть в ее глазах все еще оставалась, но померкла, перекрытая состраданием. Гнев покинул ее; она взяла Генри-Кристиана на руки и, прижав сверток обеими руками к груди, уткнулась щекой в круглую головку ребенка.
- О, Иэн, - тихо произнесла она. - Mo charaid, mo chridhe.[2]
Он сидел, уставившись на тесно сжатые руки, лежащие на его коленях, и, кажется, не слышал ее. Наконец, он шевельнулся, словно пробуждаясь от сна. Не поднимая головы, он вытащил из-под рубашки круглый сверток, перевязанный украшенной ракушками косичкой из волос.
Он развязал косичку и, подавшись вперед, накинул на плечи малыша выделанную шкурку нарожденного волчонка. Его большие костистые ладони разгладили бледный мех, на мгновение пожав руку Марсали там, где она держала ребенка.
- Поверь мне, кузина, - сказал он. – Твой муж горюет, но он вернется. – Потом он встал и вышел молчаливый, как индеец.