Джейми проводил МакДональда до Куперсвилля, где направил его по дороге в Солсбери, снабдив едой, шляпой с печально свесившимися полями и маленькой бутылкой виски для поддержки его пораненного духа. Потом с внутренним вздохом повернул к дому МакДжилливреев.
Робин работал в кузнице, окруженный запахами горячего металла, древесной стружки и ружейного масла. Долговязый молодой человек с грубоватыми чертами лица раздувал кожаные меха; мечтательное выражение на его лице свидетельствовало об отсутствии рвения в работе.
Уловив тень вошедшего Джейми, Робин поднял голову, коротко кивнул и продолжил свое занятие.
Он бил молотком по металлическим полоскам. Железный цилиндр, вокруг которого он собирался их оборачивать, чтобы формировать ружейные дула, ждал, зажатый между двух блоков. Джейми, двигаясь вне досягаемости летящих искр, уселся на корзину и стал ждать.
Меха раздувал жених Сенги … Хайнрих. Хайнрих Штрассе. Он безошибочно вытащил имя из сотни имен, находящихся в его памяти, а вместе с ним автоматически все, что знал о его семье и связях. В его воображение эти социальные связи представлялись, как некое созвездие вокруг длинного лица молодого человека, упорядоченные и сложные, как узор снежинки.
Он всегда видел людей подобным образом, хотя редко задумывался об этом. Но было что-то в чертах лица Штрассе, что подстегнуло его воображение; удлиненные лоб, нос и подбородок, подчеркнутые лошадиной верхней губой, горизонтальные размеры короче, но не менее выразительно подчеркнутые длинными узкими глазами и широкими темными бровями.
Он мог видеть всю информацию о парне – средний из девяти детей, но старший из сыновей, сын властолюбивого отца и матери, противостоящей ему хитростью и тихой злобой. Тонкая поросль волос на довольно остроконечной макушке, религия лютеранская, но не усердствует в ней, отношения с Робином дружественные, но не панибратские, как полагается зятю, являющемуся в то же время учеником, смесь страха и полной растерянности по отношению к Уте.
Последнее наблюдение сильно позабавило Джейми, и он был вынужден перевести взгляд на работу Робина, чтобы не глазеть на парня и не смущать его.
Кузнечное дело не предполагает чистоты; куски дерева и металла валялись среди нагромождения гвоздей, обрывков бумаг, молотков, грязных тряпок и кусочков угля. Несколько бумаг были придавлены оружейными прикладами, испорченными в процессе производства. Он не обратил бы на них внимания, если бы не распознал стиль рисунка, эти твердые четкие линии он узнал бы повсюду.
Нахмурившись, он поднялся и достал бумаги. Чертежи ружья, выполненные под разными углами; внутренность ствола с нарезкой, но очень необычной. На одном рисунке ружье целиком, почти знакомое, за исключением странного выроста наподобие рога на стволе. Но на следующем … ружье выглядело так, словно его переломили пополам о колено; приклад и дуло, направленные вниз и соединенные только … что это за шарнир такой? Он прищурил один глаз, рассматривая.
Прекращение грохота и громкое шипение горячего металла в поддоне заставило его отвлечься от рисунка.
- Твоя дочь показывала их тебе? – с усмешкой спросил Робин, кивая головой на бумаги. Вытянув подол рубахи из-под кожаного фартука, он вытер пот с лица.
- Нет. Что она хотела? Чтобы ты сделал ей ружье? – он передал листы оружейнику, который с интересом стал их перебирать.
- О, у нее нет денег для этого, Мак Дубх, если Роджер Мак не нашел горшок с золотом на прошлой неделе. Нет, она лишь поделилась своими идеями в искусстве оружейного дела и спрашивала, сколько будет стоить, чтобы сделать такое ружье, - скептическая улыбка Робина стала шире, и он сунул бумаги Джейми. – Могу только сказать, что она дочь своего отца, Мак Дубх. Какая еще девушка будет тратить время на ружье, а не на платья и детишек?
В этом замечании прозвучала не малая доля критики – Брианна, действительно, была независима более, чем подобало – но он пропустил ее мимо. Робин был ему нужен.
- У каждой женщины свои причуды, - заметил он спокойно. – Даже у маленькой Лиззи. Манфред, я уверен, с ними еще столкнется. Он сейчас в Солсбери или в Хиллсборо?
Робин МакДжилливрей ни в коем случае не был глупым. Внезапный поворот разговора заставил его выгнуть одну бровь, но он ничего не сказал. Вместо этого он отправил Хайнриха принести пива и, дождавшись, когда парень выйдет, повернулся к Джейми с вопросительным видом.
- Мне нужно тридцать мушкетов, Робин, - заявил тот без предисловий. – И быстро, в течение трех месяцев.
На мгновение на лице оружейника появилось комично глупое удивление, потом он моргнул и захлопнул рот, приняв свой обычный вид ироничной доброжелательности.
- Формируешь свою армию, а, Мак Дубх?
Джейми просто улыбнулся, не отвечая. Если разнесется слух, что он вооружает арендаторов и создает свой Комитет безопасности в противовес бандитам Ричарда Брауна, это не повредит ему и даже сыграет на руку. А если появятся слухи о том, что губернатор вооружает дикарей, чтобы подавить брожение в колонии, и что он, Джейми Фрейзер, замешан в этом деле, то он будет приговорен к смерти, а его дом сожжен, не говоря уже о возникновении множества иных проблемах.
- Сколько ты сможешь достать, Робин? И как скоро?
Оружейник в задумчивости прищурился, потом искоса взглянул на него.
- Деньги?
Джейми кивнул головой, и Робин сложил губы в беззвучном удивленном свисте. Он, как и все, хорошо знал, что у Джейми нет денег, особенно, в размере небольшого состояния, требуемого для покупки такого количества оружия.
Джейми видел, как в глазах Робина мелькали размышления о том, где он планирует раздобыть деньги, но оружейник ничего не сказал, только прикусил нижнюю губу зубами, потом расслабился.
- Могу найти шесть, может быть, семь между Солсбери и Салемом. Брюгге, - имя моравского оружейника, - достанет один или два, если узнает, что для тебя … - увидев едва заметное покачивание головы Джейми, кивнул. – Ладно, может быть, семь. Манфред и я можем сделать еще три, если тебе нужны простые мушкеты, а не фантазии, - он с усмешкой кивнул на рисунки Брианны.
- Никаких фантазий, - с улыбкой ответил Джейми. – Значит, десять. – Он выжидающе замолчал. Робин вздохнул.
- Я поспрашиваю, - произнес он. – Но это нелегкое дело. Особенно, если ты не хочешь, чтобы звучало твое имя, а я так понимаю, что не хочешь.
- Ты человек редкого ума и осмотрительности, - подтвердил его предположение Джейми, заставив Робина рассмеяться. Это было правдой; Робин МакДжилливрей сражался рядом с ним в Каллодене и три года был заточен вместе с ним в Ардсмуире. Джейми мог доверить ему свою жизнь и доверял. Он начинал жалеть, что свинья все-таки не съела МакДональда, но отбросил недостойные мысли и потягивал пиво, болтая о всяких мелочах, пока не представилось вежливым уйти.
Он провожал МакДональда на Гидеоне, но собирался оставить жеребца на конюшне Дая Джонса. В соответствии с рядом договоров Гидеон должен был покрыть пятнистую кобылу Джона Вулама, которую тот должен был привести с Медвежьего ручья, а после уборки урожая Джейми даст Даю центнер ячменя и бутылку виски за услугу.
Поговорив немного с Даем – он никогда не мог понять, то ли мужчина действительно был немногословным человеком, то ли он отчаялся, что шотландцы когда-либо смогут понять его неразборчивый уэльский говор – Джейми похлопал Гидеона по шее и оставил питаться зерном и нагуливать бока до появления пятнистой кобылы.
Дай предложил ему поесть, но он отказался. Хотя он и был голодным, но предвкушал пятимильную прогулку до дома. День был прекрасен, небо бледно-голубое, весенние листья шептались над головой, и немного уединения – это то, что ему было нужно.
Он приняла это решение, когда просил Робина достать ружья. Ситуация требовала осмысления.
Насчитывалось шестьдесят четыре деревни чероки, каждая со своим вождем и своим главнокомандующим. Лишь пять из этих деревень находились в зоне его влияния – три деревни с людьми дрозда и две с оверхилл-чероки. И последние, подумал он, будут следовать за своими главарями, не считаясь с его словами.
Роджер Мак знал не очень много о чероки и об их роли в надвигающейся битве. Он лишь мог сказать, что чероки не действуют en masse[1]; некоторые деревни выбирают битву, некоторые нет, одни сражаются на одной стороне, другие – на противоположной.
Итак. Похоже, что все, что он скажет или сделает, не повлияет на наступление войны, и это давало утешение. Но он не мог не понимать, что его время крутиться, как уж на сковородке, наступает. Сейчас он известен, как человек, лояльный королю, тори, действующий в интересах Джорди[2], вооружающий дикарей и подстрекающий их к подавлению волнений регуляторов, вигов и будущих республиканцев.
В какой-то момент этот фасад с неизбежностью рухнет и раскроет его как закоренелого мятежника и предателя. Но в какой? Он лениво поразмышлял, назначат ли за его голову плату и насколько большую.
Не так трудно будет с шотландцами, какими бы упрямыми и трудно управляемыми они не были. Он один из них, и личная привязанность уменьшит их негодование, когда в нужный момент он превратится в мятежника.
Нет, его беспокоили индейцы, так как он пришел к ним как агент короля. Как объяснить им внезапные изменения своих намерений? И более того, сделать так, чтобы они поняли его? Они, конечно же, сочтут это предательством в худшем случае и очень подозрительным поведением – в лучшем. Нет, они не убьют его, но как, во имя бога, убедить их присоединиться к восстанию, когда их отношения с королевской властью стабильны и успешны?
О, Боже, есть еще Джон. Что он скажет своему другу, когда настанет время? Убедить его логикой и красноречием сменить цвет мундира? Он прошипел сквозь зубы и покачал головой, попытавшись – и полностью провалившись в этом – представить Джона Грея, давнего солдата и бывшего королевского губернатора, само воплощение верности и чести, внезапно объявившим себя мятежником и республиканцем.
Он шел, некоторое время раздраженно обдумывая мысль, но постепенно осознал, что ходьба успокоила его ум, и мирный день облегчил тяжесть на сердце. Перед ужином будет время взять малыша Джема на рыбалку, подумал он. Солнце светило ярко, но под деревьями в воздухе ощущалась влажность, что обещало первый вылет мух над водой. Он кожей чувствовал, что на закате форель поднимется к поверхности.
В таком более приятном расположении духа он встретил дочь на некотором расстоянии от Риджа. Его сердце наполнилось радостью при виде волос, стекающих по ее спине сияющим кудрявым потоком.
- Ciamar a tha thu, a nighean?[3] – поприветствовал он ее, поцеловав в щеку.
- Tha mi gu math, mo athair,[4] - сказала она и улыбнулась, но он заметил небольшую морщинку на ее гладком лбу, как след от поденки на водной поверхности.
- Я ждала тебя, - продолжила она, беря его за руку. – Хотела поговорить с тобой перед твоей поездкой к индейцам. – И в ее голосе было что-то такое, что тут же заставило его забыть все мысли о рыбалке.
- Да?
Она кивнула, но, казалось, не могла подобрать слова, и это еще больше обеспокоило его. Но он не мог помочь ей, пока не поймет в чем дело, и потому просто шел рядом, даря молчаливую поддержку. Поблизости пересмешник практиковался в своем репертуаре. Этот пересмешник жил на красной ели возле их дома; он знал это потому, что птица, замолкая на некоторое время, между своим щебетанием и трелями вставляла превосходную имитацию полночного воя Адсо.
- Когда ты разговаривал с Роджером об индейцах, - наконец, начала Брианна и поглядела на него, - он не упоминал тебе о Дороге слез?
- Нет, - ответил он. – Что это?
Она покривилась, передернув плечами каким-то обескураживающе знакомым жестом.
- Я так и думала. Он рассказал тебе все, что знал об индейцах и революции – он не слишком много об этом знает, это не его специальность – но это случилось … то есть случится после революции. Так что, наверное, он решил, что это не важно. Может быть, так оно и есть.
Она заколебалась, словно хотела, чтобы он сказал ей, что это не важно, но он выжидающе молчал, и она вздохнула, глядя вниз. На ногах у нее были сандалии без носков, и ее длинные пальцы были покрыты мягкой дорожной пылью. Вид ее ног всегда наполнял его странной смесью гордости от их элегантной формы и легкого чувства стыда за их размеры, но поскольку он был ответственен и за то, и за другое, то решил, что у него нет оснований для жалоб.
- Через шестьдесят лет, - сказала она, не поднимая глаз, - американское правительство сгонит чероки с их земли и переселит в Оклахому. Это в тысяче миль отсюда, и сотни и сотни индейцев умрут от голода во время этого переселения. Поэтому они назвали этот путь … назовут его Дорогой слез.
На него произвело впечатление, что появится правительство, способное совершить такое, и он сказал ей об этом. Она стрельнула в него сердитым взглядом.
- Они обманут их. Они уговорят некоторых вождей чероки заключить с ними соглашение, пообещав многое, но не выполнят его.
Он пожал плечами.
- Так действуют все правительства, - заметил он добродушно. – Зачем ты рассказал мне об этом, дочка? Я, слава Богу, к этому времени буду благополучно мертвым.
Он увидел, как дрожь прошла по ее лицу, и пожалел, что своим легкомыслием вызвал у нее боль. Но прежде чем он смог извиниться, она расправила плечи и продолжила.
- Я сказала тебе, потому что думаю, ты должен знать. Не все чероки были угнаны; часть из них ушли дальше в горы, где их не нашли.
- Да?
Она взглянула на него его собственными глазами, трогательными в своей искренности.
- Ты не понимаешь? Мама рассказала тебе, что произойдет при Каллодене. Ты не смог предотвратить его, но спас Лаллиброх, своих людей и арендаторов. Потому что ты знал.
- О, Христос, - с шоком произнес он, осознав, что она имела в виду. Воспоминания нахлынули на него, наполнив ужасом и отчаянием того времени … отупляющая безнадежность, которая сопровождала его в тот роковой день. – Ты хочешь, чтобы я рассказал об этом Птице.
Она потерла лицо и покачала головой.
- Я не знаю. Я не знаю, нужно ли тебе говорить ему, не знаю, послушает ли он тебя. Но Роджер и я говорили об этом, когда ты спросил его про индейцев. И я думала об этом все время … и мне кажется неправильным знать и ничего не делать. Так что я решила рассказать тебя.
- Да, я понимаю, - сказал он безрадостно.
Ему пришла в голову мысль, что люди с чувствительной совестью возлагают необходимость принятия решения на кого-нибудь другого, чтобы избежать душевного дискомфорта, но воздержался от ее озвучивания. Вряд ли она сама может поговорить с Птицей.
Как будто ситуация с чероки для него не была достаточно сложной, подумал он сухо. И теперь ему еще нужно озаботиться спасением будущих поколений дикарей. Внезапно почти возле его уха с кудахтаньем наседки взлетел пересмешник, заставив его нервно дернуться.
Это было так нелепо, что он рассмеялся и неожиданно понял, что делать нечего. Не сейчас.
Брианна с любопытством взглянула на него.
- Что ты собираешься делать?
Он медленно с наслаждением потянулся, чувствуя, как натягиваются мускулы спины, ощущая их все, налитые жизнью и силой. Солнце спускалось к горизонту, ужин начал готовиться, и сейчас на одну единственную ночь ему не нужно ничего делать. Еще нет.
- Я иду на рыбалку, - ответил он и улыбнулся своей прекрасной, невероятной дочери. – Приведи малыша, хорошо? Я возьму удочки.
«Джеймс Фрейзер, эсквайр, из Фрейзерс-Риджа
Милорду Джону Грею, Плантация Маунт-Джосайя
Милорд,
Завтра утром я отправляюсь с визитом к чероки и оставляю это письмо своей жене с тем, чтобы она переслала его Вам. А сверток, приложенный к нему, отправлю с мистером Хиггинсом в его следующий приезд.
Я полагаюсь на Вашу доброту и Ваше доброе отношение к моей семье и прошу Вашей помощи в продаже того, что я Вам отправил. Думаю, что Ваши связи могут помочь Вам получить за него лучшую цену, чем могу получить я, и произвести продажу тайно.
Я надеюсь, что после моего возвращения смогу поведать Вам причины моего решения также как и некоторые философские размышления, который Вы можете счесть интересными. А пока прошу вас верить мне.