К его чрезвычайному удивлению следующие несколько лет были самыми счастливыми в жизни Джейми Фрейзера, если не считать нескольких лет его брака.
Свободный от ответственности за своих арендаторов, своих сторонниках, или вообще от кого-либо кроме себя самого, он нашел жизнь достаточно терпимой. В то время как в поле зрения коронерского суда Джейми вообще не попал, в Хелуотере Джеффрис поведал достаточно о его роли в смерти Элсмира, и потому остальные слуги обращались с ним с опасливым уважением, не пытаясь, однако, заводить с ним дружеские отношения.
У него было достаточно еды, была одежда, чтобы согреться и прилично выглядеть, редкие тайные письма из Горной Шотландии, подтверждающие, что там также дела шли неплохо.
Одним из неожиданных последствий спокойной жизни в Хелуотере стало возобновление полу-дружеских отношений с лордом Грэем. Майор, как и обещал, появлялся в усадьбе каждый квартал года и оставался в гостях у Дансейни в течение нескольких дней. Он не делал никаких попыток позлорадствовать над положением Джейми, и даже почти не разговаривал с ним, за исключением немногих формальных вопросов.
Очень медленно Джейми начал понимать, на что намекала леди Дансейни, делая ему предложение. "Джон ... лорд Грэй, то есть ... происходит из семьи, имеющей значительное влияние. Его отчим ... ну, это не имеет значения", - сказала она. Однако это имело значение. Вовсе не по воле Его величества он оказался здесь, а не пересек опасный океан и не попал в Америку в положении раба. Это было влияние Джона Грэя.
И он сделал это не из-за мести или каких-нибудь недостойных мотивов, поскольку он никогда не злорадствовал и не делал никаких предложений, не проявлял ничего кроме обычной вежливости. Нет, он поместил Джейми сюда, потому что это было лучшее из того, что он был в состоянии сделать. Не имея в то время возможности просто освободить его, Грэй приложил все усилия, чтобы сделать терпимыми для него условия заключения, дав ему свежий воздух, солнце и лошадей.
Потребовались определенные усилия, но он сделал это.
Когда Грэй в следующий визит появился в конюшне, Джейми подождал, пока майор, любовавшийся статью большого гнедого мерина, не останется один, подошел к нему и стал рядом, прислонившись к ограде. Несколько минут они, молча, наблюдали за лошадью.
- Королевская пешка на "e4", - наконец, спокойно произнес Джейми, не глядя не мужчину рядом с собой.
Он почувствовал, как тот удивленно дернулся и взглянул на него, но даже не повернул головы. Потом он услышал скрип дерева и сотрясение перекладины под его руками, когда Грэй снова оперся на забор.
- Ферзевый конь на "ц3", - ответил Грэй голосом, более хриплым, чем обычно.
С тех пор в свой каждый приезд Грэй посещал конюшню, где, взгромоздясь на грубый табурет, проводил в разговорах с Джейми весь вечер. У них не было шахматной доски, и они редко играли по памяти, но беседы продолжались до поздней ночи, являясь единственной связью Джейми с миром вне Хелуотера и маленьким удовольствием, которого они с равным нетерпением ожидали каждый квартал.
Но самое главное, у него был Вилли. В Хелуотере разводили лошадей; и даже прежде, чем мальчик стал твердо стоять на ногах, дедушка посадил его на пони, которого водили по загону. К тому времени, когда Вилли исполнилось три года, он уже ездил один под наблюдением конюха МакКензи.
Вилли был сильным, красивым и храбрым мальчиком. Он обладал ослепительной улыбкой и мог очаровать при желании кого угодно. Он был также очень сильно испорчен. Будучи графом Элсмиром и единственным наследником Элсмира и Хелуотера, не имея ни отца, ни матери, которые могли бы приструнить его, он деспотично управлял безумно любящими его бабушкой, дедушкой и молодой тетей, а также всеми слугами, за исключением МакКензи.
Противостоять Вилли было очень трудно. Пока хватало только угроз - не разрешить Вили, помогать ему в уходе за лошадьми - чтобы усмирить его дикие выходки в конюшне, но рано или поздно одних угроз будет не достаточно, и конюх МакКензи задавался вопросом, что случится, если он потеряет контроль и даст затрещину маленькому извергу.
В детстве Джейми Фрейзера избивал до бесчувствия любой родственник мужского пола, находящийся поблизости, если он осмеливался разговаривать с женщинами так, как разговаривал Вилли со своей тетей и служанками, и желание затащить Вилли в пустое стойло и попытаться исправить его манеры становилось все сильнее.
Но по большому счету Вилли доставлял ему только радость. Мальчик обожал МакКензи, и когда он подрос, он проводил с ним много времени, катаясь на огромных лошадях, тянущих тяжелый роллер на пашнях, или возвышаясь на наполненных сеном телегах, спускающихся с верхних пастбищ.
Однако мирное существование было под угрозой, и угроза эта росла с каждым месяцем. Как ни странно, она исходила от самого Вилли, и этому ничем нельзя было помочь.
- Какой красивый мальчик! И такой прекрасный наездник! - говорила леди Грозьер, стоя на веранде с леди Дансейни и восхищаясь Вилли, который ездил на своем пони вокруг лужайки.
Бабушка смялась, нежно глядя на мальчика.
- О, да. Он очень любит своего пони. Ужасно трудно затащить его в дом, даже для того, чтобы покормить. Еще больше он любит своего конюха. Мы иногда шутим, что он так много проводит времени с МакКензи, что даже начинает походить на него!
Леди Грозьер, которая до этого не обращала внимания на конюха, поглядела в его сторону.
- Да ведь вы правы! - воскликнула она удивленно. - Только посмотрите, у Вилли точно такой же вихор на голове и такая же осанка! Как забавно!
Джейми вежливо поклонился леди, но почувствовал, что холодный пот выступил на его лице.
Он видел это растущее сходство, но надеялся, что оно не настолько явно, чтобы его замечал кто-нибудь кроме него. Вилли, будучи младенцем, был пухлым и круглолицым и не походил ни на кого. По мере того, как он взрослел, пухлость исчезла с его лица, и хотя нос был еще по-детски бесформенный, уже был очевиден намек на широкие высокие скулы; а серо-голубые младенческие глаза стали ярко-синими с длинными густыми ресницами и слегка косым разрезом.
Как только леди удалились в дом, и Джейми убедился, что за ним никто не наблюдает, он украдкой провел рукой по своему лицу. Неужели сходство так заметно? Волосы Вилли были мягкие и коричневые с каштановым отливом волос его матери. И эти большие просвечивающие уши - неужели его уши также торчат?
Проблема заключалась в том, что Джейми Фрейзер практически не видел себя в зеркале на протяжении нескольких лет. У конюхов не было зеркал, а общества девиц, у которых их можно было найти, он избегал.
Подойдя к корыту с питьевой водой, он с небрежным видом наклонился над ним, как если бы наблюдал за бегающими по воде водомерками. Со сверкающей поверхности, где плавали соломинки, и оставляли рябь бегающие жучки, на него взглянуло его собственное лицо.
Он глотнул и увидел движение своего горла в отражении. Сходство не было полное, однако оно, несомненно, присутствовало. Скорее всего, оно было в посадке и форме головы и плеч, как заметила леди Грозьер, но более всего в глазах. Глазах Фрейзеров, у его отца Бриана были такие же и у его сестры Дженни. Как только детская припухлость окончательно спадет с лица, кости проступят сквозь кожу, и детский курносый нос станет прямым и длинным, а скулы еще шире - их сходство станет видно любому.
Отражение в корыте исчезло, когда он выпрямился и остался стоять, слепо уставившись на конюшню, которая было его домом на протяжении нескольких лет. Был июль, и солнце грело во всю, но не смогло прогнать холод, который заледенил его пальцы и спину.
Настало время поговорить с леди Дансейни.
К середине сентября все было устроено. Королевское прощение было получено, и лорд Джон Грэй доставил его вчера вечером. Джейми накопил немного денег, достаточно для путешествия, и леди Дансейни выделила ему хорошую лошадь. Ему осталось только попрощаться с обитателями Хелуотера - и с Вилли.
- Завтра я уеду, - сказал Джейми обыденным голосом, не отводя взгляда от щетки над копытом гнедой кобылы. С роговых наростов на копыте, которые он спиливал, падали хлопья и ложились на пол черными опилками.
- Куда? В Дервенуотер? Я могу поехать с тобой?
Уильям, виконт Дансейни, девятый граф Элсмир, спрыгнул с загородки стойла с глухим звуком, заставившим кобылу дернуться и зафыркать.
- Не делайте так, - сказал Джейми машинально. - Я же говорил вам не делать резких движений возле Милли? Она очень пугливая.
- Почему?
- Вы тоже дернетесь, если я ущипну вас.
Большая рука протянулась и ущипнула мальчика выше колена. Вилли с писком дернулся и захихикал.
- Я могу покататься на Миллифлауэр, когда ты закончишь, Мак?
- Нет, - терпеливо ответил Джейми двенадцатый раз за этот день. - Я говорил вам тысячу раз, она пока слишком велика для вас.
- Но я хочу прокатиться на ней!
Джейми вздохнул, но ничего не ответил, переместившись на другую сторону Миллифлауэр и поднимая левое копыто.
- Я сказал, я хочу прокатиться на Милли!
- Я слышал.
- Тогда оседлай ее мне. Сейчас же!
Девятый граф Элсмир выпятил подбородок так далеко, как только смог, но в его дерзком взгляде промелькнуло что-то вроде сомнения, когда он перехватил пристальный взгляд холодных синих глаз Джейми. Джейми медленно опустил копыто лошади и так же медленно встал, вытянувшись во все свои шесть футов четыре дюйма(*). Уперев руки в бока, он посмотрел вниз на графа, три фута шесть дюймов(**), и ровным голосом сказал: "Нет".
- Да! - Вилли топнул ногой по усыпанному сеном полу. - Ты должен делать то, что я приказываю!
- Нет.
- Да!
- Нет, я ... - сильно тряхнув головой, так что красные волосы упали ему на уши, он тесно сжал губы и присел на корточки перед мальчиком.
- Послушайте, - сказал он. - Я не должен делать то, что вы приказали, поскольку я больше не ваш конюх. Я сказал, что я завтра уезжаю.
Лицо Вилли побледнело от потрясения, и на носу выступили темные веснушки.
- Ты не можешь! - сказал он. - Ты не можешь уехать.
- Я должен.
- Нет! - маленький граф сжал челюсти, что сделало его потрясающе похожим на своего прадеда со стороны отца. Джейми возблагодарил звезды за то, что, скорее всего, никто в Хелуотере не видел Саймона Фрейзера, лорда Ловата. - Я не позволю тебе уехать!
- На этот раз вы ничего не сможете поделать, милорд, - твердо ответил Джейми, его боль от расставания несколько уменьшилась от возможности, наконец, сказать мальчику все, что было у него на душе.
- Если ты уедешь ..., - Вилли беспомощно огляделся вокруг в поисках достаточной угрозы и быстро нашел ее. - Если ты уедешь, - повторил он более уверенно, - я буду плакать и кричать и испугаю всех лошадей!
- Только пикните, маленький дьяволенок, и я вас хорошенько отшлепаю!
Свободный от обычных ограничений и встревоженный от того, что этот испорченный ребенок испугает чувствительных ценных лошадей, он сердито посмотрел на мальчика.
Глаза графа выпучились от гнева, а лицо пошло красными пятнами. Он глубоко вздохнул, потом повернулся и бросился бежать по конюшне, размахивая руками и крича.
Миллифлауэр, итак взвинченная подрезанием копыт, взбрыкнула и встала на дыбы, громко заржав. Ее испугу последовали лошади из соседних стойл, которые лягались и ржали, когда Вилли вопил все ругательства, которые он знал - довольно не мало - и бешено пинал двери стойл.
Джейми изловчился и схватил кобылу за недоуздок; с большим усилием он вывел Милли в загон и привязал ее там к забору. Потом вернулся в конюшню разобраться с Вилли.
Без слов Джейми схватил мальчика за воротник, поднял его над землей и понес его, вырывающегося и пинающегося, к стулу, который он использовал для подковки лошадей. Здесь он сел, перегнул мальчика через колено и пять-шесть раз сильно шлепнул по попе, потом вздернул мальчика на ноги.
- Я ненавижу тебя!
Перепачканное слезами лицо виконта было ярко-красное, а сжатые в кулаки руки дрожали от злости.
- Я тоже не особенно люблю тебя, маленький ублюдок! - рявкнул Джейми.
- Вилли вытянулся, сжав кулаки, багровый от гнева.
- Я не ублюдок! - закричал он. - Нет! Нет! Извинись сейчас же! Извинись, я сказал!
Джейми испуганно уставился на мальчика. Значит, Вилли слышал эти разговоры. Он слишком долго откладывал свой отъезд.
Он глубоко вздохнул раз-другой, надеясь, что голос его не будет дрожать.
- Я извиняюсь, - сказал он тихо. - Мне не следовало так говорить, милорд.
Ему хотелось стать на колени и обнять мальчика, или поднять его и прижать к своей груди, но этого конюх не мог себе позволить по отношению к графу, даже такому юному, как Вилли. Ладонь его левой руки горела, и он крепко сжал пальцы - единственная нежность, которую он мог проявить к своему сыну.
Вилли знал, как должен вести себя граф, и делал героические усилия, чтобы унять слезы, шмыгая носом и утирая лицо рукавом.
- Позвольте мне, милорд, - Джейми стал на колени и начал вытирать зареванное лицо мальчика своим грубым носовым платком. Покрасневшие горестные глаза Вилли смотрели на него из-за сгиба платка.
- Тебе действительно нужно уехать, Мак? - спросил он тоненьким голосом.
- Да, нужно.
Он поглядел в яркие синие глаза, так похожие на его собственные, и внезапно ему стало все равно, правильно ли он поступает, или может ли кто-нибудь увидеть их. Он резко притянул Вилли к себе и крепко прижал его голову к своему плечу, чтобы тот не увидел слез, которые падали на пышные мягкие волосы мальчика.
Вилли обвил его шею руками и тесно прижался к нему. Он мог чувствовать, как крепкое маленькое тело сотрясалось от сдерживаемых рыданий. Он гладил спину мальчика, его волосы и бормотал по-гэльски, надеясь, что мальчик не поймет его.
Наконец, он снял его руки со своей шеи и нежно отстранил.
- Пойдем в мою комнату, Вилли, я дам тебе кое-что на память.
Он давно перебрался с сеновала в уютную комнату Хьюиса возле сбруйной, сразу же, как главный конюх вышел в отставку. Это была маленькая комната, очень бедно обставленная, но у нее было два достоинства: тепло и уединение.
Помимо кровати и табурета в ней был маленький стол, на котором стояли немногое принадлежащие ему книги, большая свеча в глиняном подсвечнике и маленькая свечка, широкая и низкая, перед статуей Девы Марии. Эта была дешевая деревянная статуэтка, которую ему прислала Дженни, но она была сделана во Франции и не без некоторого мастерства.
- Для чего эта маленькая свеча? - спросил Вилли. - Бабушка говорит, только подлые паписты жгут свечи перед языческими изображениями, да?
- Ну, я тот самый подлый папист, - ответил Джейми с кривой усмешкой. - И это не языческое изображение, а статуя Пресвятой богородицы.
- Ты? - было совершенно ясно, что это открытие только добавило привлекательности Джейми в глазах мальчика. - А зачем паписты жгут свечи перед статуями?
Джейми провел рукой по своим волосам.
- Ну, наверное, это такой способ молиться ... и помнить. Вы зажигаете свечу, молитесь и думаете о людях, которых вы любите. И пока она горит, пламя напоминает вам о них.
- А кого ты помнишь?
Вилли поглядел на него, волосы его торчали в разные стороны, растрепанные от прошедшей выходки, но ясные синие глаза были полны интереса.
- О, об очень многих людях. Моей семье в Горной Шотландии - сестре и ее семье. Друзьях. Моей жене.
А иногда свеча горела в память о юной безрассудной девушке по имени Женева, но об этом он промолчал.
Вилли нахмурился.
- У тебя нет жены.
- Да, больше нет, но я всегда помню о ней.
Вилли вытянул маленький указательный палец и осторожно коснулся статуэтки. Руки женщины были раскинуты в приветственном жесте, на прекрасном лице запечатлено выражение нежного материнства.
- Я тоже хочу быть подлым папистом, - сказал Вилли твердо.
- Вы не можете! - воскликнул Джейми немного удивленный, немного растроганный этим заявлением. - Ваша бабушка и ваша тетя будут в бешенстве.
- И у них изо рта пойдет пена, как у бешеной лисы, которую ты убил? - обрадовался Вилли.
- Я бы не удивился, - ответил Джейми сухо.
- Я хочу это! - его маленькое лицо было полно решимости. - Я ничего не скажу бабушке и тете Изабель, я никому не скажу. Пожалуйста, Мак! Пожалуйста, разреши мне. Я хочу быть, как ты!
Джейми колебался, тронутый страстной просьбой мальчика, и желая оставить на память сыну нечто большее, чем деревянная лошадка, которые он для него вырезал в качестве прощального подарка. Он попытался вспомнить, что отец МакМюррей рассказывал им в школе о крещении. Наверное, можно провести крещение мирянину, решил он, учитывая чрезвычайные обстоятельства и отсутствие под рукой священника.
Вряд ли существующую ситуацию можно назвать чрезвычайной, но ... повинуясь внезапному импульсу, он взял с подоконника кувшин с водой.
Широко раскрытые глаза, похожие на его собственные, серьезно смотрели на него, когда он аккуратно убрал мягкие каштановые волосы с высокого лба. Он опустил три пальца в воду и тщательно нарисовал на этом лбу крест.
- Я нарекаю вас Уильямом Джеймсом, - мягко произнес он, - во имя Отца и Сына и Святого духа. Аминь.
Вилли моргнул, скосив глаза, когда капелька побежала по его носу. Он высунул язык и слизнул ее, заставив Джейми невольно рассмеяться.
- Почему ты назвал меня Уильямом Джеймсом? - с любопытством спросил Вилли. - Мои другие имена - Кларенс Генри Джордж.
Он скривился, "Кларенс" не казался ему подходящим именем.
Джеймс спрятал улыбку.
- Вы получаете новое имя при крещении. Джеймс - это ваше специальное папистское имя. Это также и мое имя.
- Да? - обрадовался Вилли. - Я теперь подлый папист, как ты?
- Да, насколько я мог это сделать.
Он улыбнулся Вилли, потом осененный внезапной мыслью, полез за ворот рубашки.
- Вот. Держи это, чтобы помнить меня.
Он осторожно надел буковые четки на Вилли.
- И ради Бога, не говори никому, что ты папист.
- Я не скажу, - пообещал Вилли, - ни одной душе.
Он затолкал четки под рубашку, похлопав себя по груди, чтобы убедиться, что они надежно спрятаны.
- Хорошо, - Джейми протянул руку и взъерошил волосы Вилли, отпуская его. - Время для вашего чая, вам лучше пойти домой.
Вилли направился к двери, но на полпути остановился, прижав руки к груди, внезапно обеспокоенный какой-то мыслью,.
- Ты сказал, чтобы я хранил это в память о тебе. Но мне нечего тебе дать, чтобы ты помнил обо мне.
Джейми с трудом улыбнулся. Его сердце так сильно сжалось, что он не мог дышать, не то чтобы говорить, но он справился.
- Не волнуйся, - сказал он. - Я всегда буду помнить тебя.