Как и предполагалось, обязанности Джейми, как суперкарго, были не обременительными. Кроме сверки содержимого трюмов с накладными, чтобы удостоверится в наличии груза, ему нечего было делать, пока "Артемида" находилась в море. Его обязанности начнутся, когда мы придем на Ямайку, там груз должен быть выгружен, заново проверен и продан, соответствующие налоги уплачены, комиссии выплачены, и все бумаги оформлены.
Тем временем для него - и для меня - мало что оставалось делать. И хотя боцман Пикард жадно рассматривал мощную фигуру Джейми с явным желанием нагрузить его работой, из него никогда не получилось бы моряка. Быстрый и проворный, как любой из команды, он совершенно не знал такелажа и парусов, что делало его совершенно бесполезным, за исключением редких случаев, когда требовалась только физическая сила. Неудивительно, ведь он был солдатом, а не моряком.
Он с энтузиазмом принимал участие в артиллерийских учениях, которые проводились через день, помогая выкатывать и вкатывать четыре огромные пушки на лафетах, производящих ужасный грохот, проводил часы, увлеченно обсуждая тайны орудия с Томом Стергисом, пушкарем. Во время этих оглушительных упражнений Марсали, мистер Уилоуби и я благоразумно сидели в стороне под присмотром Фергюса, который был освобожден от огневой подготовки по причине отсутствия руки.
К некоторому моему удивлению, команда приняла меня в качестве корабельного хирурга без всяких вопросов. Фергюс пояснил мне, что на маленьких торговых судах даже, цирюльника, исполняющего обязанности хирурга, редко можно было встретить. И обычно жена пушкаря, если таковая имелась, занималась мелкими ранами и болезнями команды.
Я имела дело с обычным набором раздавленных пальцев, обожженных рук, кожной инфекции, нарвавших десен и пищеварительных расстройств, но в небольшой команде из тридцати двух человек было не так уж много работы, чтобы я уделяла ей внимания больше, чем один час в день.
Как следствие у Джейми и у меня было много свободного времени. И пока "Артемида" постепенно продвигалась на юг к большому атлантическому течению(1), мы все больше проводили времени друг с другом.
Впервые с моего появления в Эдинбурге у нас появилось время поговорить, вспомнить полузабытые вещи, которые мы знали друг о друге, выявить новые грани наших жизней, вытесанные временем и испытаниями, и просто получить удовольствие от общения друг с другом, не отвлекаясь на опасности и повседневную рутину.
Мы прогуливались по палубе, отмеряя мили, разговаривали обо всем и ни о чем, обращали внимание друг друга на морские явления - захватывающие закаты и восходы, косяки странных зеленых и серебристых рыб, огромные острова плавающих водорослей, укрывающие тысячи крошечных рачков и медуз, ловких дельфинов, которые появлялись несколько дней подряд, двигаясь параллельно нашему курсу, и время от времени выпрыгивали из воды, словно хотели рассмотреть странных существ над водой.
Луна взошла огромная и золотая, больший сияющий диск, взлетевший из вод на небо, словно возрожденный феникс. Вода потемнела, и дельфинов не было видно, но я была уверена, что они все еще были здесь, двигаясь рядом с судном в его полете сквозь темноту.
Это был вид, захватывающий дух даже у бывалых моряков, которые хотя и наблюдали его тысячи раз, тем не менее, на мгновение останавливались и вздыхали от удовольствия, когда огромный шар висел над самым краем мира, такой близкий, что, казалось, до него можно было дотронуться рукой.
Джейми и я стояли рядышком возле перил и восхищались этой картиной. Луна была видна так ясно, что мы с легкостью могли видеть темные пятна и тени на ее поверхности.
- Она кажется такой близкой, что можно поговорить с Человеком на луне, - сказал он, улыбаясь, и приветственно помахал рукой фантастическому золотому лицу вверху.
- Слезинки Плеяд на запад, луна утонула в морях(2), - процитировала я. - Смотри, она также здесь внизу.
Я указала за перила, где лунный след на морской воде пылал так, как если бы двойник луны находился под ней.
- Когда я уезжала, - сказала я, - люди собирались полететь на луну. Интересно, они уже слетали туда или нет?
- Летающие машины поднимаются так высоко? - спросил Джейми, прищурившись на луну. - Должен сказать, это довольно далеко, какой бы близкой она не казалась. Я читал книгу одного астронома, он написал, что от земли до луны более трехсот лиг. Он ошибался, или эти - аэропланы, не так ли? - летают так далеко?
- Для этого требуется особый вид летающих машин, их называют ракетами, - сказала я. - И до луны гораздо дальше, чем триста лиг. Кроме того далеко от земли нет воздуха для дыхания, и людям нужно брать воздух, воду и пищу с собой.
- Действительно? - он уставился вверх с сияющим лицом, полным удивления. - Интересно, как она выглядит вблизи.
- Я видела снимки ее поверхности. Она скалистая и пустынная, там нет никакой жизни, но она красивая с горами, долинами и кратерами. Ты даже отсюда можешь видеть кратеры, как черные точки.
Я кивнула на улыбающийся лик луны, и сама улыбнулась Джейми.
- В общем, она похожа на Шотландию, только не зеленая.
Он рассмеялся, потом - очевидно, слово "снимки" ему напомнили о фотографиях Брианны - он полез в карман пальто и достал пакет. Он был очень осторожен и никому не показывал эти фотографии, даже Фергюсу, но сейчас мы были одни, и вряд ли кто-нибудь мог помешать нам.
Луна была достаточно яркая, чтобы видеть лицо Брианны, сияющее и изменяющееся по мере того, как он перебирал снимки. Я увидела, что их края уже истрепались.
- Как ты думаешь, она побывает на луне? - нежно спросил он, остановившись на фотографии Брианны, где она, задумавшись, глядела в окно, не зная, что ее фотографируют. Он снова взглянул на шар над головой, и я поняла, что для него путешествие на луну казалось не намного более трудным или фантастичным, чем наше предприятие. Луна, в конце концов, была еще одним далеким и неизвестным местом.
- Не знаю, - сказала я, слегка улыбнувшись.
Он медленно перебирал снимки, позабыв обо всем на свете, как всегда, когда он рассматривал лицо своей дочери, так похожее на его собственное. Я, молча, наблюдала за ним, разделяя его тихую радость от этого обещания нашего бессмертия.
Я вскользь подумала о камне в Шотландии с выгравированным на нем именем Джейми и почувствовала облегчение от того, что он остался далеко позади нас. Когда бы нам не пришлось расстаться, есть надежда, что это будет не скоро. И даже тогда, останется Брианна.
Еще строчки Хаусмана(3) возникли в моей голове.
"Постой у надгробного камня
Того, чьё сердце здесь спит.
Скажи - сдержавший слово
Под этим камнем лежит".(4)
Я придвинулась к нему ближе, чувствуя тепло его тела сквозь пальто, и прислонилась головой к его руке.
- Она красавица, - пробормотал он, как говорил всегда, когда смотрел ее фотографии. - И умница к тому же, правда же?
- Совсем как ее отец, - сказала я, и он тихо рассмеялся.
Я почувствовала, как он немного напрягся, взяв один из снимков, и подняла голову, чтобы посмотреть, какую фотографию он рассматривает. Это был снимок на пляже, когда Брианне было шестнадцать лет. Она стояла по бедра в прибое с распущенными волосами, брызгая водой на своего друга Родни, который отворачивался, смеясь и выставив руки от брызг.
Джейми немного нахмурился, сжав губы.
- Это ..., - начал он. - Они ..., - он сделал паузу и откашлялся. - Я не хочу критиковать тебя, Клэр, - произнес он осторожно, - но разве тебе не кажется, что это немного неприлично?
Я подавила желание рассмеяться.
- Нет, - сказала я сдержанно. - Это довольно скромный купальный костюм ... для того времени.
В то время как рассматриваемый купальник являл собой бикини, он ни коей мере не был откровенным, обнажая живот Брианны только на дюйм ниже пупка.
- Я выбрала эту фотографию, потому что подумала, что ты захочешь ... э ... увидеть ее полностью.
Он выглядел немного шокированным этой мыслью, но вновь обратил взгляд на снимок, словно притянутый непреодолимой силой. Его лицо смягчилось, когда он глядел на нее.
- Да, в общем, - сказал он. - Она очень красивая, и я рад, что увидел это, - он поднял снимок, внимательно рассматривая его. - Но я имел в виду не одежду, которую она носит. Большинство женщин купаются вообще голыми, и тут нет ничего позорного. Вот только ... этот парень. Она не должна стоять почти голая перед мужчиной.
Он нахмурился, глядя на несчастного Родни, и я закусила губу, чтобы не рассмеяться, представив худенького невысокого мальчика, как угрозу девичьей чести.
- Ну, - сказала я, глубоко вздохнув. Мы сейчас касались деликатных вещей. - Мальчики и девочки играют вместе. Я говорила, что люди там одеваются иначе. И никто сильно не прикрывает тело, если, конечно, не холодно.
- Ммфм, - произнес он - Да, ты говорила.
Ему удалось ясно выразить этими несколькими словами, что его вовсе не впечатляли моральные условия, в которых выросла его дочь.
Он снова нахмурился, глядя на фотографию, и я порадовалась, что ни Бри, ни Родни здесь не было. Я знала Джейми, как любовника, брата, дядю, лэрда и воина, но никогда как свирепого шотландского отца. Он был весьма грозен в этом качестве.
Впервые я подумала, что, возможно, это неплохо, что он не мог контролировать ее жизнь лично. Он бы напугал до смерти любого парня, вздумавшего ухаживать за ней.
Джейми моргнул несколько раз, глядя на снимок, потом глубоко вздохнул, и я почувствовала, что он собирается что-то спросить.
- Ты думаешь, она девственница?
Заминка в его голосе была еле заметна, но я уловила ее.
- Конечно, - сказала я твердо. На самом деле, я просто полагала, что так оно и есть на самом деле, но данная ситуация не допускала никакой возможности сомнения. Понятие сексуальной свободы не входило в круг тех идей моего времени, которые я могла объяснить Джейми.
- О, - облегчение в его голосе было так невыразимо, что я снова закусила губу, чтобы не рассмеяться. - Да, ну, в общем, я был уверен в этом, только я ... то есть ...
Он остановился и сглотнул.
- Бри - очень хорошая девочка, - сказала я, слегка сжимая его руку. - Фрэнк и я, возможно, не совсем ладили, но мы оба были хорошими родителями для нее.
- Да, я знаю. Я не хочу сказать, что это не так.
Он имел приличие выглядеть смущенным и аккуратно уложил снимки назад в карман, похлопав по нему, чтобы убедиться, что они хорошо улеглись.
Он стоял, глядя на луну, потом его брови слегка нахмурились. Морской ветер растрепал его волосы, выдернув пряди из ленты, которой они были перевязаны, и он рассеяно убрал их со лба. Ясно, что на уме у него было что-то еще.
- Ты не думаешь ..., - начал он медленно, не глядя на меня. - Ты считаешь, что тебе стоило возвращаться ко мне сейчас, Клэр? Не потому, что я не хочу тебя, - добавил он торопливо, чувствуя, как я напряглась. Он поймал мою руку, не позволив мне отвернуться от него.
- Нет, я совсем не это имел в виду! Христос, я хочу тебя больше всего на свете! - он притянул меня ближе, прижав мою руку к своей груди. - Я хочу быть с тобой так сильно, что иногда мне кажется, что мое сердце разорвется от радости, что ты со мной, - добавил он более мягко. - Только ... Брианна теперь одна. Фрэнка нет, и тебя тоже. У нее нет мужа, чтобы защитить ее, никакой мужской родни, чтобы благополучно выдать ее замуж. Не нужна ли ты ей еще некоторое время? Может быть тебе стоило еще немного подождать?
Я помолчала прежде, чем ответить, пытаясь совладать с моими чувствами.
- Я не знаю, - сказала я, наконец. Мой голос дрожал, несмотря на отчаянные попытки овладеть им. - Видишь ли, там другие порядки.
- Я знаю это!
- Нет, не знаешь! - я потянула свою руку, пытаясь освободить ее, и впилась в него взглядом. - Ты не знаешь, Джейми, и мне бесполезно говорить тебе об этом, потому что ты не поверишь. Но Бри взрослая женщина, и она выйдет замуж, когда захочет и за кого захочет, и не тогда, когда кто-то устроит ее брак. Она вообще может не выходить замуж. У нее хорошее образование, она может сама заработать себе на жизнь - там женщины делают это. Ей не нужен мужчина, чтобы защищать ее ...
- И если там нет необходимости, чтобы мужчина защищал женщину и заботился о ней, то я думаю, что это очень плохое время!
Он яростно сверкнул на меня глазами.
Я глубоко вдохнула воздух, пытаясь успокоиться.
- Я не говорила, что в этом нет необходимости, - я положила руку на его плечо и заговорила более мягким тоном. - Я сказала, что она может выбирать. Она не должна выходить замуж по необходимости, она может выйти замуж по любви.
Его лицо стало понемногу расслабляться.
- Ты вышла замуж за меня по необходимости, - сказал он.
- И вернулась к тебе по любви, - сказала я. - Ты думаешь, я меньше нуждаюсь в твоей любви только потому, что могу прокормить себя?
Черты его лица расслабились также, как и плечо под моей рукой, и он взглянул мне в глаза.
- Нет, - сказал он мягко. - Я так не думаю.
Он обнял меня и притянул к себе. Я руками обхватила его за талию и прижалась к его груди, чувствуя щекой маленький плоский пакет с фотографиями Брианны в кармане его пальто.
- Я действительно боялась оставлять ее, - прошептала я немного погодя. - Она заставила меня уйти, мы боялись, что я не смогу найти тебя, если мы будем медлить. Но я действительно беспокоилась.
- Я знаю. Мне не следовали ничего говорить.
Он убрал мои кудри от своего подбородка, пригладив их.
- Я оставила ей письмо, - сказала я. - Это все, что я смогла придумать ... зная, что я могу ... могу никогда не увидеть ее снова.
Я крепко сжала губы, тяжело сглотнув.
Он очень нежно погладил мою спину кончиками пальцев.
- Да? Это хорошо, сассенах. Что ты написала ей?
Я рассмеялась немного нервно.
- Все, что я могла придумать. Материнские советы и мудрость, какая у меня была. Все нужные вещи - где лежат документы на дом и другие семейные бумаги. И все, что я знала или думала, что знаю, о том, как ей жить. Я думаю, она проигнорирует все это, и у нее будет прекрасная жизнь, но, по крайней мере, она будет знать, что я думала о ней.
Мне потребовалась почти неделя, чтобы перерыть все комоды и ящики столов, чтобы найти все деловые бумаги, банковские книжки, ипотечные и семейные бумаги. Было много бумаг о семье Фрэнка, огромные альбомы с вырезками из газет, множество генеалогических диаграмм, альбомы с фотографиями и коробки писем. Собрать бумаги о моей семье было гораздо проще.
Я достала маленькую коробку с антресоли встроенного шкафа. Дядя Лэмб был собирателем, как все ученые, но в данном случае мало что можно было собрать. Несколько важных документов небольшой семьи - свидетельства о рождении, мое и моих родителей, их свидетельство о браке, регистрационная карта автомобиля, в котором они погибли - по какой ироничной прихоти дядя Лэмб сохранил ее? Скорее всего, он даже не открывал коробку, а просто хранил ее в слепой вере ученого, что информация не должна пропадать - кто знает, кому и для чего она сможет понадобиться?
Я, конечно же, видела ее содержимое прежде. Когда я была подростком, у меня бы период, когда я открывала ее каждую ночь, чтобы рассматривать те немногое фотографии, которые в ней хранились. Я чувствовала глубокую тоску по матери, которую я не помнила, и прилагала тщетные усилия вообразить ее живой, глядя на потускневшие снимки.
Лучшей была фотография, где ее лицо, повернутое к камере, было снято крупным планом, у нее было теплые глаза и деликатный рот, улыбающиеся из-под полей фетровой колоколом шляпки. Фотография была раскрашена, щеки и губы неестественно розовые, глаза коричневые. Дядя Лэмб уверял, что это неправда, ее глаза были золотыми, как у меня.
Я думала, что быть может, потребность Брианны в матери уже прошла, но не была уверена. Я положила свой портрет, который специально сделала в студии, поверх бумаг в коробке, которую оставила на моем столе, чтобы она нашла ее. Потом я села писать.
"Моя дорогая Бри", - написала я и остановилась. Я не могла. Не могла оставить моего ребенка. Эти три слова, записанные на бумаге, вдруг сделали беспощадно ясным то, что я собиралась сделать.
Моя рука дрожала, и кончик ручки описывал маленькие круги над бумагой. Я положила ее и зажала руки между колен, закрыв глаза.
- Возьми себя в руки, Бьючемп, - пробормотала я, - напиши это проклятое письмо и покончи с этим. Если оно не нужно ей, от него не будет вреда, но если ей будет нужно, оно будет здесь.
Я взяла ручку и начала писать.
"Я не знаю, будешь ли ты читать это письмо, но возможно оно пригодится. Это то, что я знаю о твоих бабушке и дедушке (твоих настоящих бабушке и дедушке), твоих прабабушке и прадедушке и о твоих болезнях, которыми ты болела в детстве ..."
Я писала и писала, покрывая страницу за страницей. Мое волнение улеглось, подавленное силой воли и необходимостью четко записать информацию. Потом я остановилась и задумалась.
Что я могла сказать ей, кроме этих голых фактов? Как передать ей всю мудрость, которую я накопила за сорок восемь лет довольно богатой событиями жизни? Я скривила губы, думая об этом. Прислушается ли к моему опыту моя дочь? Прислушалась бы я, если бы моя мать поделилась со мной своей мудростью?
Хотя это не имело значения, я должна все написать на случай, если вдруг ей это понадобится.
Но что будет истинным, и что будет длиться всегда, несмотря на время и расстояния, что может пригодиться ей? И как я могу выразить, как сильно я ее люблю?
Чудовищность того, что я собиралась сделать, угнетала меня, и мои пальцы с силой сжимали ручку. Я не могла думать ... сделать это. Я могла только опустить перо на бумагу и надеяться.
"Доченька моя", - написала я и остановилась. Тяжело глотнув, я продолжила.
"Ты мой ребенок, и всегда будешь им. Ты не поймешь этого, пока у тебя не появится собственный ребенок, но я все равно говорю тебе, что ты всегда будешь частью меня, как тогда, когда ты была в моем животе, и я чувствовала твои движения внутри. Всегда.
Я могу смотреть на тебя и вспоминать бесчисленные ночи, когда я приходила к тебе в темноте, чтобы подоткнуть одеяло, послушать твое дыхание, почувствовать, как поднимается и опускается твоя грудь при дыхании, зная, что независимо от того, что происходит в мире, с ним все в порядке, пока ты жива.
Все имена, которыми я называла тебя все годы - мой птенчик, моя тыквочка, голубушка, милая, любимая, малышка, грязнулька ... я понимаю, почему евреи и мусульмане имеют девятьсот имен для бога, одного слова недостаточно для выражения любви".
Я моргнула, чтобы очистить мой взор, и продолжила быстро писать, я не могла себе позволить выбирать слова, иначе я никогда не напишу письмо.
"Я помню о тебе все от золотистого пушка на твоем лобике, когда тебе было всего несколько часов, до ногтя на большом пальце ноги, который ты сломала в прошлом году, когда, разругавшись с Джереми, пнула дверцу его пикапа.
Боже, мое сердце разрывается, когда я думаю, что теперь не смогу быть рядом, видеть все эти небольшие изменения, которые происходят с тобой - я не узнаю, когда ты прекратишь грызть ногти, если вообще прекратишь, как увидела, что ты внезапно стала выше меня, и твое лицо утратило детскую неопределенность. Я всегда буду помнить все, Бри, всегда.
Наверное, на земле больше нет никого, кто знает, какие у тебя были уши, когда тебе было три года. Я обыкновенно сидела рядом с тобой, читая стихи "Одна рыбка, две рыбки, красная рыбка, синяя рыбка"(5) или сказку о трех храбрых козлах, и видела, как твои ушки розовели от удовольствия. Твоя кожа была такая чистая и нежная, что я думала, что простое прикосновение оставит на ней след.
Ты похожа на Джейми, сказала я тебе. Но у тебя есть кое-что и от меня - посмотри на фотографии моей матери и бабушки в коробке. У тебя такой же широкий чистый лоб, как у них, и как у меня. Я видела многих Фрейзеров, и я думаю, что ты не скоро состаришься, если будешь заботиться о своей коже.
Будь осмотрительна, Бри - о, как бы мне хотелось заботиться о тебе и защищать тебя всю жизнь, но я не могу, останусь я или нет. Позаботься о себе, хотя бы ради меня".
Слезы упали на бумагу, и я была вынуждена остановиться, чтобы промокнуть их, иначе чернила могли расплыться. Я вытерла глаза и возобновила письмо, теперь медленнее.
"Ты должна знать, Бри - я не жалею ни о чем. Несмотря ни что, я не жалею. Ты знаешь, как долго я была одинокой без Джейми. Но это не имеет значения, так как ценой нашего расставания была твоя жизнь, ни Джейми, ни я не могут сожалеть об этом. Я знаю, он будет согласен в этом со мной.
Бри ... Ты моя радость. Ты прекрасна и удивительна. Я слышу, как ты говоришь с раздражением, "Но конечно, ты говоришь так, потому что ты моя мама!" Да, я так думаю.
Бри ты достойна всего. Я сделала многое в жизни, но самым главным в ней была любовь к твоему отцу и тебе".
Я высморкалась и взяла другой лист бумаги. Я не могла выразить все, что я чувствовала, но это было лучшее, что я могла сделать. Что еще добавить, что помогло бы ей в жизни? Что из моих знаний, следует передать ей?
"Выбери мужчину, похожего на твоего отца", - написала я. На любого из двух Я покачала головой - найдутся ли еще двое более разных мужчин? - но оставила эту мысль и подумала о Роджере Уэйкфилде.
"Выбрав мужчину, не пытайся изменить его, - написала я уверенно. - Это невозможно. Но что более важно - не позволяй ему изменять себя. Он тоже не сможет сделать этого, но мужчины все равно будут пытаться".
Я прикусила перо ручки, почувствовав горький сильный вкус чернил. И, наконец, я изложила последний и лучший свой совет.
"Держись прямо и старайся не располнеть.
Всегда с любовью, мама".
Плечи Джейми тряслись, когда он склонился над перилами, то ли от смеха, то ли от других эмоций, я не знала. Его рубашка сияла белым светом под луной, а голова чернела на фоне лунного диска. Наконец, он повернулся и притянул меня к себе.
- Я думаю, с ней все будет в порядке, - прошептал он. - Неважно, какой бедный олух звался ее отцом, ни у одной девушки не было лучшей матери. Поцелуй меня, сассенах, и поверь, я не стану пытаться изменить тебя ни за что на свете.
(1)Гольфстрим.
(2)Стихотворение X из сборника "Ещё стихи" А.Э.Хаусмана
(3)Альфред Эдуард Хаусман (1859-1936), известный английский поэт.
(4)Стихотворение XXXI из сборника "Ещё стихи" А.Э.Хаусмана.
(5)Книжка детских стихов доктора Сьюз, Теодор Сьюз Гейзель (4 марта 1904 -- 24 сентября 1991).