События последнего месяца совершенно изменили Лёшкино представление о мире. Открывшаяся ему вторая составляющая мироздания выбила парня из привычной колеи. Он в буквальном смысле начал терять ориентиры. Всё перемешалось в его сознании. Порой ему надо было время, чтобы понять, где он: то ли он спит на ходу, то ли бодрствует во сне. Рубен, слушая Лёшкин рассказ о визите к Графу, время от времени посматривал на него с беспокойством. Видно, нагрузки сказались так сильно, что это уже видно было со стороны.
- Вот что, Лёш, - сказал Рубен, - ты пока снохождения прекрати. Тебе отдохнуть надо. Такое бывает в самом начале. Потом организм освоится, привыкнет к двойной жизни, и станет легче. Я поначалу в Яви автобусы пытался останавливать взглядом, когда мне надо было перейти улицу. Хорошо вовремя спохватывался, а то перешёл бы туда, откуда не возвращаются. Давай дождёмся Иру с югов и, не спеша, всё обсудим. А пока отдыхай. И здесь, и там.
- Здесь не получится, - сказал Лёшка. - Редактор меня ещё и писать обязал. - Вроде бы и пожаловался, но на самом деле похвалился. А чтобы не выглядело, как похвальба, добавил, - народ в отпусках и в отгулах. А газету делать надо! И ещё дача.
- Ну, дача - это святое, - засмеялся Рубен. - Мы со Светой зайдём к тебе сегодня в сомус. Она ауру твою посмотрит.
- А пока, - сказала Светлана, протягивая ему коробочку, - вот по одной таблетке на ночь. Это снимает напряжение.
Таблетки Лёшка пить не стал. Ну её эту химию! А прикрепил цепочку на пайдзе к другому углу. Почему? Он и сам не знал. Ему показалось, что так надо. И на самом деле, почувствовал себя уверенней. Может быть, самовнушение, конечно. А, может быть... Хотелось верить во второе "может быть".
В редакции Лёшка уже совсем обжился. Когда он пожаловался Рубену на редактора, который заставляет его составлять подписи под фотографии, то натурально сплутовал. Было ему это совсем не в тягость, а наоборот приятно. А однажды ему даже доверили обработать парочку рабкоровских заметок. И похвалили, сказав, что у него хороший литературный язык. Рассчитались за работу с Лёшкой щедро, кроме зарплаты получил он небольшую премию от редакции, а директор завода выписал ему вдобавок и материальную помощь. Так что заработок у него получился приличный - раза в полтора больше, чем у мамы со всеми её подработками. Она только руками всплеснула, увидев такие деньги.
Казалось бы, позади трудовая повинность и связанные с этим ранние подъёмы, давка в троллейбусе, а порой тягостное вынужденное безделье, когда все заняты работой, а курьеру, пока они эту работу не закончат, и делать нечего. Свобода! Знай себе "гуляй, Лёшка, ешь опилки!" А нет... Исчезли заботы и навалилась скука. Обычная летняя скука, которая знакома всем, кто остался на каникулах в городе, когда друзья разъехались по лагерям и деревням. Дача, и одиночные купания... Только радостное ожидание приезда Иринки как-то сглаживало серость будней. Во сне они с ней теперь почти не виделись. У Иринки не оставалось времени на общение: она всё время пребывала в Приюте, куда Граф определил её воспитателем. Но её педагогическая карьера складывалась не очень-то удачно, как становилось ясно из уклончивых ответов во время непродолжительных теперь встреч в Лёшкином сомносе. Видно, были там какие-то проблемы, о которых она не хотела говорить. Да и некогда было разговаривать забегала она совсем ненадолго. Лёшке даже казалось, что не к нему, а покататься верхом.
Да и приезд, радовал только возможностью встреч в Яви. Однако, чем больше он думал об этом, тем больше задавался вопросом, где и как они смогут встречаться? Отпуск у Иринки вот-вот закончится, значит, днями она будет занята, он же в редакции больше не работает. А вечерами... Ну ясно же, что нет ни повода для этих встреч, ни условий. Иринка - взрослая девушка. И ей ухажёр, конечно, нужен посолидней. Лёшка уже думал над этим и твёрдо решил, что больше не станет навязываться. Можно ведь просто остаться друзьями. Надо только приучить себя к этой мысли. И когда Иринка влюбится в какого-нибудь парня - своего сверстника, ему будет не так от этого тоскливо. А это обязательно произойдёт. Тем более, что осенью она уедет в Москву, а в университете такие ферты! Все умные и взрослые. Не ему чета. Да видеться после этого они смогут ещё реже: всего несколько раз в год.
Ситуация с Иринкой его, конечно, волновала. Но была ещё одна проблема, которая мучала Лёшку. Её обсудить можно было только с Рубеном. Графу он о ней говорить не стал даже тогда, когда тот во время чаепития предложил спрашивать, о чём угодно. И связана была эта проблема напрямую с той скорбной процессией, которая тянулась бесконечной вереницей через площадь у ратуши. Мелькнувшая в толпе фигура показалась Лёшке настолько знакомой, что стрельнуло сердце! Конечно, рассмотреть как следует он её не успел... И ругал себя сейчас за то, что тогда специально не смотрел на шествие: тоскливое это зрелище - шествие призраков. Но разве он мог предвидеть? А если бы смотрел, то увидел бы не только спину, но и лицо. И тогда бы сомнений не возникло. Но Рубена он сразу не спросил, постеснялся, а потом тот укатил по делам в Москву.
Рубен в Москву, а он в Карадище! Вновь без напряжения преодолел подъём: сегодня от города до дачи доехал на пять минут быстрей, чем в прошлый раз! Когда открыл калитку, удивился, что собака не бросилась ему навстречу. И не сразу сообразил, что это не та дача, что во сне, а та, что в Яви. А здесь-то у него никакой собаки нет. Да, осторожней надо. Внимательней. В Яви, если наскочить на велосипеде на самосвал уже и не проснёшься, пожалуй. Домой возвращался уже около десяти вечера. Мама накинулась с упрёками, мол, что так поздно? Понятно - волнуется. Но дел накопилось много. Полив, прополка, забор в одном месте пришлось подладить. Отчитался по полной программе. Видно было, что она довольна: всё сделал, как надо. Летом она им всегда довольна, а вот в другие сезоны... Из-за учёбы, конечно... А зачем ему стараться, если всё равно после восьмого класса на завод? Там знание математики или биологии не понадобятся.
В сомнусе, Лёшка едва успел оглядеться, как прямо перед ним из ничего образовался Митрич. Будто ждал в межсонье, когда появится хозяин. Деловито огляделся, словно хотел проверить не возникло ли в его отсутствие чего-нибудь новенького, и, ничего не обнаружив, без объяснений велел собираться. И даже объяснять, куда собираться, не утрудился. А Лёшка и спрашивать не стал, куда. Ясно, в межсонье - на полевые учения. Как и было решено во время чаепития у Графа. Флинт увязался за ними. Лёшка оглянулся на старика: возьмём? Тот махнул рукой, мол, пускай. Митрич, не утруждая себя дальними переходами, прямо тут, возле дома, повёл рукой, словно сдвинул занавеску, открыв проход в межсонье. Флинт чёрной громадой ринулся туда и растворился в чёрном. Лёшка, мысленно вздохнув, послушно шагнул под "занавес". Привыкнет ли он к этому когда-нибудь? Непроглядная темень вокруг и только где-то высоко над головой нервные всполохи света, не бросающие отблесков на землю. Или что там под ногами?
Митрич, словно прочитав его мысли, сказал:
А нет ничего вокруг. Ничего, что ты сам не создашь своим воображением. Вернее, что само не примет формы, доступные твоему воображению. Межсонье и не пространство вовсе. Это сущность. С которой надо уметь ладить. Ты ведь ничего сейчас не видишь вокруг, правильно я понимаю?
- Почему это, ничего? - огрызнулся Лёшка. Тьму непроглядную вижу и всполохи вверху.
- Ну вот... А мы, сноходцы, видим в межсонье пути: дороги, дорожки, тропинки. Что там ещё бывает, куда может ступить нога человеческая?
- Стёжки.
- Ну да... Криэйтеры вроде бы ориентируются в межсонье по запаху.
- Как собаки?
- Собаки реагируют на реальный запах, а они на воображаемый.
- Это как?
- Чувствую, что начинать надо с азов. Вот в Яви ты как мир воспринимаешь? Ладно, помолчи, начнёшь сейчас глупости из школьного курса физики пересказывать, а то, ещё хуже, свои выдумывать. Мир, даже в Яви, вообще нельзя воспринять адекватно. Мы видим и слышим только то, что нам дозволено увидеть и услышать. Если издаются звуки, которые за границей нашего слухового восприятия, то мы их просто не слышим. Их как бы нет. А они есть. Летучие мыши и дельфины их во всю используют. То же самое и со зрением. Есть даже мнение, что мир вообще не существует в привычных для нас формах. Он существует только в наших ощущениях.
- Ну раз я могу потрогать, значит, есть?
- Ты представляешь себе, что такое атом? Как он устроен?
- Ну ядро и электрон вокруг бегает.
- Бегает, значит? Ну и где этот электрон бегает? Представим ядро в размере футбольного мяча. Как далеко от него орбита электрона?
Лёшка задумался. Если судить по подтексту вопроса, то далеко. И увеличив предполагаемое расстояние в десять раз, изрёк:
- В десяти метрах.
- Если бы, - хмыкнул Митрич, - а в десяти километрах не хочешь? Хотя, дальше, конечно, но так к слову лучше пришлось. А что между ними? Пустота... Какое-то поле, конечно, присутствует, но при этом полное отсутствие материальных объектов. Так что садись на табурет с осторожностью - не ровён час провалишься! - хохотнул он.
- Ну ладно, - не стал спорить Лёшка, - старик, наверняка, знает, о чём говорит. - А во сне как?
- А в снопространстве взаимодействие ментала - ну того, что остаётся от нашего Я, когда мы выходим из Яви, и всей этой физики более тесное. Взаимное влияние только усиливается. Мир един. Здесь он не меняется. Мы меняемся. Освобождаемся от материального обременения. Правда, у каждого индивидуума направленность своя. И взаимодействие у нас с тобой, например, со всемирным полем различная. Ну это уже теория. Об этом ты лучше у своего дорогого Рубенчика спроси, он про это целую диссертацию сочинил и степень заработал. Мы же сугубые практики. Потому он свои учения другим таким же теоретикам представляет в аспекте "обосновать и поговорить", а мы учим реальных инсомнов реальным действиям.
- Слово какое-то не очень, инсомны...
- Привыкай. Поскольку ты теперь инсом и никуда от этого не деться. Чем тебе не нравится? Умное, научное слово. Латинское. По мне, правда, "неспящие" звучит лучше. И понятней, и родней. Но наши теоретики любят что-нибудь такое ввернуть, чтобы выделиться.
- Нет, - возразил Лёшка. Незаметно для себя он втянулся в дискуссию, - "неспящие" определение не точное. Неспящих и в Яви полно. Тогда надо говорить "не спящие во сне". А это никто говорите не будет.
- Ладно, умник. С Рубеном своим всякие там аспекты обсуждать будешь. Наше дело - навыки прививать. Осмотрись. Что видишь?
- Ничего. Чувствую только, что Флинт где-то рядом. Справа. Не очень далеко.
- А сейчас?
И тут же в темноте слабо засветилась узкая полоска. Ошейник на шее у Флинта? Ну да. Именно так он и должен был бы выглядеть, если бы был покрыт флуоресцентной краской - полуприкрытый сверху шерстью, ровный внизу, там, где сам прикрывает собачью шерсть на шее.
- Ну вот тебе и первый ориентир, - объявил Митрич с такой интонацией будто открывал счёт. - Остальное пробуй сам.
Чего пробовать, Лёшка не знал. Он продолжил тщетно пялиться в темноту, но ничего такого, за что можно было зацепиться взглядом, не обнаруживал.
- Ладно, - прервал его потуги Митрич, - фонарь-то у тебя есть?
Лёшка хотел было ответить: "Откуда ему взяться?", но сообразил, о чём Митрич, и "приснил" фонарь - плоскую коробочку с чуть выступающим усиленным отражателем. Такой, марки "Дайман" он видел у их участкового, который разбирался с таинственными делами на даче. Сдвинул вниз переключатель и с запозданием засомневался, будет ли работать? И какое-то мгновение, пока сомневался, фонарь бездействовал, но потом вдруг резко дал сильный, ясный луч, который упёрся в землю, высветив под ногами мелкую каменную россыпь.
- Ага, - отозвался из темноты Митрич, - вот ты как видишь свою стезю. Кремнистый путь блестит. А ну поводи лучом-то.
Лёшка поводил. Луч на расстоянии не ослабевал, но и не расширялся. Приходилось довольствоваться мелким фрагментом изображения. Дорога уходила вдаль, и терялась среди нависших над ней валунов. Кое-где между глыбами образовывались узкие проходы, ветвящиеся как лабиринты. В один из них Митрич завёл Лёшку. Пропустил вперёд, заставил осветить щель в скале и велел присмотреться. Лёшка присмотрелся. В щели что-то скрывалось. Сначала это был неясный тёмный клубок, но постепенно он оформился в нечто странное и страшноватое. Ракообразное. Флинт, с трудом протиснувшийся вслед за ними, вспрыгнул на валун, соскочил с него перед ними и грозно зарычал на тварь. В ответ ему послышалось злое шипение и из щели высунулась клешня размером с человеческую ладонь. Она замерла на мгновенье, а потом вдруг метнулась к собачьей морде. Флинт отбил её ударом лапы и, как кошка, вскочил на валун, с которого только что спрыгнул. Невидимый обладатель клешни сразу же потерял к собаке интерес и повернул своё оружие в сторону Лёшки, который мгновенно понял, что длинны того, на чём эта клешня крепится, вполне хватит, чтобы достать до него. И растерялся. Митрич же молчал, не вмешиваясь. А, может быть, его уже и не было?
Клешня меж тем напряглась, словно прицеливалась. Флинт реально воспринял это как угрозу нападения на хозяина и вновь бросился в атаку, но получил быстрый хлёсткий удар по морде. Ещё и ещё. Клешня, совершая быстрые атакующие движения, каждый раз звонко щёлкала. Пёс тщетно пытался ухватить длинную извивающуюся конечность, но в лучшем случае ему удавалось лишь отбить одну из атак. В тесном пространстве у твари были несомненные преимущества, она полностью контролировала ситуацию и, осадив Флинта, действовала теперь более рационально и жестоко.
![[]](/img/n/nowikow_w/025/bezymjannyj44.jpg)