Сначала Лёшка удивился, а потом ужаснулся. Перед ним, как живая, стояла баба Вера. И не было в ней ничего заупокойного. Тот же пронзительный, почти сердитый взгляд, плотно сжатые губы, та же неяркая, заношенная, но опрятная старушеская одежда. Лёшка невольно отступил на шаг, и контуры старухи потеряли свою чёткость, словно размазались в границах окружающей его сферы.
- Не прыгай, - проворчала баба Вера, - забота мне тебя выискивать. Ишь запрятался в своём шаре.
Она вновь приблизилась на шаг.
- Зря ты сюда пришёл, ох зря, - буркнула она, не отвечая на Лёшкино "здрасти", - как выбираться-то будешь? Говорила я, не дело это, пустое. Да что уж теперь. Иди в дом. Там отца подожди. - Сказала и вышла за пределы шара.
Лёшка потоптался и направился к избушке. Другого дома он в свою смотровую щель не высмотрел. Избушка, оказывается, опиралась не на курьи ноги, как ему представилось поначалу, а на четыре толстые жерди, вкопанные в землю. Карабкаться по высоким ступеням ему показалось не то, чтобы трудным, а недостойным. Хотя, кто его в сфере увидит? Это правда. Но сам-то вынужден будет пройти через это и испытать все физические и моральные неудобства, связанные с карабканьем. Потому торопиться не стал: взглядом очистил верх сферы - приноровился уже к этой несложной процедуре - и не спеша осмотрелся. Там, откуда он пришёл, расстилалась усыпанная камнями пустыня. Или точнее - пустошь. Серая и унылая. За избушкой плотной стеной стоял, словно нарисованный, лес. Угрюмый, какой-то насупленный. Почти чёрный на фоне яркого голубого неба. Ну в избушку, так в избушку. Он попробовал перенести себя на крылечко, и получилось. За спиной одобрительно крякнула старуха. А через мгновенье он увидел её уже перед собой в проёме двери. Подумалось ему вдруг, что на вид она - вылитая баба Яга.
- Не по сроку ты пожаловал! - буркнула баба Вера-Яга. Но не зло буркнула, хоть и недовольно, ворчливо. Василёк был тут же: прижимался к ней, обхватил за ноги, и она ласково поглаживала его по белокурым волосам.
- Он вам кто? - не удержался от вопроса Лёшка.
- Внучок, - ответила баба Вера с мягкой, неожиданной для неё интонацией, и, помолчав, добавила, - утопший.
Может быть, от каких-то мрачных воспоминаний, а может быть из-за того, что сказала то, что можно было и не говорить посторонним, снова посуровела и не столько пригласила, сколько велела:
- Заходи уж, раз пришёл - и вошла в домик, утаскивая за собой прилипшего к ней Василька.
Внутри "хата" была чем-то вроде сказочной киношной стилизации. Размер комнаты, куда они вошли, даже на первый взгляд, значительно превышал внешние размеры избушки. А дверь слева от входа, в которую тут же юркнул Василёк, говорила о наличии ещё одной комнаты. А может быть и не одной.
Напротив входа - у глухой стены - громоздилась огромная печь с пылающим в зеве огнём. Лёшка хмыкнул при виде этой нелепицы. Под такой печью, если бы эта избушка стояла в реальном мире, сваи, наверняка, подломились. Или избушка перекосилась бы и завалилась набок. Но избушка стояла спокойно, а в печке даже что-то варилось. Что и зачем? Баба Вера перехватила его взгляд, поджала губы и словно ответила на незаданный вопрос:
- Здесь всё не так, как тебе видится.
Лёшка вспомнил, что в сномире каждый воспринимает окружающее в виде привычных образов. Поэтому избушка здесь, вполне возможно, и не избушка совсем, а нечто непостижимое живому человеческому разуму, а потому нуждающееся в переводе на язык устоявшихся представлений. Скорей всего и он воспринимает окружающее так, чтобы хоть как-то освоиться и приспособиться к нереальным реалиям. А как тут всё на самом деле - он никогда не узнает. А скорей всего, это и не возможно узнать. Ведь даже реальный мир, как говорил их физик, "только суть форма волнового воздействия на органы наших чувств". Нет в мире ничего конкретного, твёрдого на ощупь. Атомы это взаимодействие полей. А то, что даётся нам в ощущениях, принимает конкретные формы уже в голове. Хотя, где эта голова? Явно не здесь. Лежит себе на подушке далеко-далеко отсюда. Или не далеко? Интересно, а можно отсюда проснуться? Надо будет потом, при случае, попробовать.
- Баба Вера, - спросил он, опускаясь на широкую, сделанную из разрезанного вдоль ствола дерева скамью, - а ты мне тоже только видишься?
- Ты о чём, милок?
- Ну, умерла ты или не умерла?
- Ушла, да не дошла, - ответила она непонятно, однако таким тоном, словно всё объяснила. Но, помолчав, всё-таки добавила, - а здесь только ты не отделённый. Надолго ли?
- От чего неотделённый?
- От тела своего. От чего ж ещё? Зря ты сюда влез.
- Я ведь не сам. Внучок ваш, утопший, меня затащил.
- Да он-то что? Так, провожатый... Тут другие командуют. Чую, отец твой близко. Встречай.
В дверном проёме, почти упираясь головой в притолку, чернел мужской силуэт - знакомый и родной. Лёшка подскочил и бросился к отцу. Отец так же, как год назад, прощаясь, порывисто обнял его и притянул к себе.
- Сынку... - прошептал он, - какой ты стал! Совсем взрослый.
Он отодвинул Лёшку на расстояние вытянутых рук, всмотрелся в него, а потом снова притиснул. Подержал в объятиях, сказал, обращаясь к бабе Вере:
- Покойся с миром, страж. Спасибо тебе за всё. И Васильку твоему спасибо.
- Не за что тут благодарить, - буркнула она. - Не одобряю я, что ты задумал.
- Не я, не я... - отвечал отец. - Но я воспользуюсь. Как таким шансом не воспользоваться? Есть ведь шанс, а, старая?
- Все мы здесь без возраста, - ответила старуха, уходя от ответа.
- Ну не молодись, не молодись, - засмеялся отец. - Тут это ни к чему...
Он приобнял Лёшку за плечи, провёл к лавке, усадил на неё и сел рядом.
- Рад я, что тебя увидел. Очень хотел. Я ведь здесь болтаюсь, как говорится, между небом и землёй. Ни там, ни там для меня места нет. Вот баба Вера, - кивнул в сторону хозяйки избушки, вперёд не пускает. А назад у нас только Василёк проходить способен. Да и то, лишь в сны ваши. Я много раз пытался, но дальше площади с ратушей не получается. Ну никак!
- А тебе зачем? - спросил Лёшка осторожно. Боялся вопросом своим обидеть отца.
Тот помолчал некоторое время. Потом ответил.
- Жену хочу повидать. И попросить её кое о чём...
- Ты что! - Лёшка поднатужился и вырвался из отцовских рук. - Как это?
- Ну во сне, конечно. Во сне. Что ты так испугался?
- Ты разве сноходец?
- Нет. Но я попробую. Василёк меня проведёт. И пайдза мне поможет. Ты ведь надел её.
Лёшка нащупал под рубахой металлическую пластинку. Кивнул.
- Ну вот... С ней я выйду. В сны живых. А там... Ну посмотрим...
- А как же я? - Лёшке стало страшно.
- Я вернусь... Обещаю.
- А тот я? Который в жизни. Он же будет лежать как мёртвый. - Лёшка хотел было добавить, что, может быть, тот, который спит сейчас в его кровати, уже не проснётся, но отец прервал его:
- Я обернусь за ночь... Туда и обратно. Только приснюсь твоей маме. Попрощаюсь и... Скажу где искать моё, - он запнулся и с усилием закончил, - моё тело. Захоронить чтобы. Иначе мне здесь век торчать.
- Здесь очень плохо?
- Не плохо... Здесь никак. И много у местных обитателей человеческого. Злобы, хитрости. Не зря, мне кажется, многих дальше не пускают. Не хватает в нас определённости, чтобы решить, куда нас дальше. Потому и стремимся вырваться. Определённости хотим... Но мне проще... Меня, то есть тело моё, надо просто в землю уложить, как предписано обычаем.
- Ладно, баба Вера, пойдём мы. Пора.
Старуха ничего не ответила, будто и не слышала. Отец встал, сказал, обращаясь к Лёшке:
- Давай, сын, пайдзу. Вот ведь, когда нашёл её на берегу, не думал даже, что это пропуск с Того света на Этот и с Этого на Тот. - Вздохнул, - а где для меня теперь какой, и не разобрать.
Лёшка стянул цепочку через голову. Протянул отцу. Тот повернулся к бабе Вере:
- Посмотри, колдунья, к правильному ли углу цепочка пристёгнута?
- К правильному, - кивнула та, мельком взглянув на пайдзу.
Откуда-то появился Василёк. Взглянул вопрошающе на отца, спросил деловито:
- Пойдём что ли?
- Пойдём.
- Ну тогда догоняй, - крикнул и вприпрыжку бросился к выходу, как второклассник, услышавший долгожданный звонок с урока.
Отец ещё раз обнял Лёшку. Шепнул:
- Жди, я скоро. И слушайся бабу Веру. Остерегайся: тут не всё так просто...
Договорить он то ли не успел, то ли не захотел. В дверной проём всунулась голова Василька и крикнула сердито: