Лёшка ещё немного постоял, прислушиваясь к себе, но ничего путного так и не услышал. Не уловив из глубин душевных никакого указания или хотя бы намёка на указание, повторил про себя, как мантру: "иди туда - не знаю куда" и отпустил тело в свободное движение. Его почему-о потянуло направо. И он не стал сопротивляться, пошёл вдоль стены острожным шагом, вглядываясь в низко расположенные, темные окна. Ни зги! Парадная дверь вслед ему протяжно и обиженно заскрипела, словно пытаясь привлечь внимание. А, может быть, и в самом деле кто-то вышел на крыльцо и смотрел ему вслед. Он даже почувствовал на спине тяжёлый, изучающий взгляд, от которого стало не по себе, но заставил себя не оборачиваться, утешаясь мыслью, что это пустые страхи, что в защите его никто не может увидеть. Во всяком случае, так говорил Филин. А Филину хотелось верить. Ибо другого не дано!
Завернув за угол, огляделся. От посыпанной песком дорожки, на которой отчётливо отпечатались теперь и его следы, ответвлялась узкая тропинка. Он прошёл по ней, всматриваясь в стену, будто что-то хотел увидеть, кроме плотной старинной кладки. Поначалу стена представилась ему глухой. Но вот на уровне второго этажа стали проступать едва уловимые контуры рам, а когда он остановился, прямо напротив него, раздвигая кладку, образовался дверной проём с широкой дощатой дверью - через такую удобно заносить мебель, таскать вёдра с водой, дрова. К ней вела лесенка из трёх ступенек-досточек. Немного поколебавшись и не уловив никаких внутренних возражений, осторожно ступил на первую. Она приняла ногу надёжно, без скрипа и шатания. Лёшка подумал, что и дверь эта, и лестница никогда раньше не существовали, а возникли только сейчас, специально для него. Это было немного досадно: получалось, что парадного входа он не достоин, а по достоинству ему вход для прислуги. Но успокоил себя тем, что здесь, у этой двери он не испытывал ощущения опасности. В то время, как у парадного подъезда это ощущение было острым и зловещим. Но со стороны неведомых сил такое могло быть и хитростью. Вот и думай: то ли его так заманивали в этот мрачный дом, то ли пространство подстраивалось под него, подчиняясь его воле, чтобы уберечь от неведомой опасности.
Лёшка, на всякий случай - если заманивают, то не мешало соблюдать осторожность и не выдавать себя - не стал подниматься по ступенькам и открывать дверь, а, миновав эти промежуточные фазы, сразу оказался внутри полутёмного длинного коридора. Дом не отреагировал на это его своеволие, принял его, но словно бы насторожился, желая понять и оценить, что от него можно ожидать. Лёшка не утруждал себя размышлениями, куда идти. Потянуло направо, и он пошёл направо, доверившись едва различимому влечению. Винтовая лестница с узорчатым витым ограждением, на котором удавом изогнулись перила, привела его на второй этаж. Здесь было не так мрачно, как на первом этаже, но и не так светло, как ожидалось. Если вне дома был, скорее, ранний вечер, то в доме царил "предзакатный час", и по стенам, словно предвестники надвигающейся тьмы, растекались мрачноватые разливы багряных полутонов - микс наливавшихся силой теней и меркнувших отблесков закатного солнца. Так это выглядело. Но Лёшка чувствовал, вернее, откуда-то точно знал, что ни ночи, ни солнца здесь нет. Он подошёл к высокой резной двери, ведущий в неведомое, и задумался. Было о чём подумать. За дверью явно кто-то был. Он чувствовал это. Вопрос заключался не в том, входить или нет. Здесь сомнений не было. А в том - как войти. Движение двери не скрыть. И то, что он невидим, проблемы не решит - очень уж характерно произойдёт открывание. На сквозняк не спишешь. Да и откуда здесь сквозняки?
Стук каблуков заставил обернуться. По коридору, звеня шпорами, вышагивал бравый офицер в форме времён Наполеоновских войн. Лёшка отпрянул от двери, угадав, что именно к ней он и направляется. Улан или драгун действительно остановился у двери, быстро и насторожённо оглядел коридор, повертев головой слева направо и справа налево. И никого не обнаружив, вытянулся, будто готовясь войти на доклад к начальству. Затем толкнул правую створку. Лёшка одновременно с ним толкнул левую и проскользнул вовнутрь. Войди военный партикулярно, то они с Лёшкой, возможно, и задели бы друг друга, но тот проделал с дверью манипуляции, словно выполнял ружейный приём на плацу - то есть совершил это с военной чёткостью и расстановкой.
- Привели, прапорщик? - раздался из глубин просторной комнаты женский голос - властный, хрипловатый и немолодой.
- Никак нет, Ваша светлость, - начал было прапорщик, но тот же голос перекрыл неуверенные возражения прапорщика, явно их игнорируя.
- А вот и вы, наконец, князь! - сидящая в широком кресле с высокой спинкой пожилая дама в глухом чёрном платье смотрела на Лёшку в сверкнувший золотым ободком лорнет. - Не рано ли в наши края? Ваш цикл, если судить по вашему виду, начался лет осемнадцать тому?
Стоявший рядом с креслом Бобчинский-Добчинский завертел головой, то обращая удивлённое лицо к даме, то поворачивая его в ту сторону, где стоял Лёшка. Прапорщик также усердно таращился, пытаясь определить в пространстве точку, на которую был устремлён взгляд старухи. И по реакции их нетрудно было понять, что Лёшку они не видят.
- Покажитесь же вы им, князь. - Усмехнулась старуха. - Пусть полюбуется на самого знаменитого сноходца всех времён и народов. Да и мне через стекло рассматривать вас затруднительно.
Лёшка поражённо смотрел на говорившую. Издевается, что ли? Потом, машинально оглянулся, посчитав, что слова эти обращены не к нему - ну действительно, какой из него князь? - а к кому-то, стоящему у него за спиной. Дама, казалось, наслаждалась его замешательством. Однако в голосе её не чувствовалось ни высокомерия, ни насмешки. Обращение было, скорее, добродушно-ироническим, чем высокомерным. Так подтрунивают над приятелем, с которым связан давним знакомством и которого уважают за силу или влияние.
- К вам, к вам, князюшко, обращаюсь. - Продолжала она в той же манере. - Не признали? Ну не мудрено, вы ведь в земном обличии, стало быть, вне памяти.
Странный этот разговор Лёшку поначалу озадачил, но лишь поначалу. И не только потому, что здесь удивляться нельзя было ничему, но и потому, что ему вдруг показалось, что помнит эту даму, и если не её саму, то её манеру изъясняться и характерную хрипотцу. И это подсказывало, что старуха не дурит и не разыгрывает его, а знает что-то общее из их прошлого, ему пока или уже недоступное.
Лёшка убрал маскировку, после чего господин к цилиндре сразу же перестал крутить головой и уставился на него с интересом, а прапорщик отступил на шаг и встал во фрунт.
- Я вижу, вы удивлены, друг мой, столь неизысканным обществом, в котором мне приходится пребывать? Что делать, князь? Недаром говорят, что смерть уравнивает всех. Да, они из беспоместных. Но какие здесь имения? Сюда с собой ничего земного не унести. И довольно об этом. А вот интересно было бы узнать, какое это у вас по счёту перерождение, после нашего с вами совпадения в явной жизни? Впрочем, откуда же вам знать? Вы же не помните своих прежних жизней. Вот потому я и не хочу перерождений, - вдруг рассердилась она. - Я хочу быть в своей памяти, но в молодом теле. Без перерождений...
- Это как? - спросил Лёшка первое, что пришло в голову, потому что надо ведь было что-то спросить.
- А вот так, сударь мой, вот так. Конечно, лучше бы в женском, но и мужское, в конце концов подойдёт. - Тут она отпустила какую-то фразу по-французски. Добчинский-Бобчинский напрягся, вникая в сказанное: видно, не очень силён был в языке аристократического общения - но, разобрав, заулыбался сконфуженно.
- Не переводи, - велела Княгиня, - нечего юношество смущать. Ну так, чем обязаны визиту, князь?
Почему он князь, и как ведут себя князья в подобных ситуациях, Лёшка не знал. Но, решив, что сейчас не время выяснять отношений и разбираться в подтекстах, тем не менее стан выпрямил, плечи расправил, лицу придал выражение, которое в его понимании соответствовало княжескому достоинству, и ответил твёрдо и уверенно:
- Я ищу своего товарища. Он пропал в ваших владениях. Ушёл вместе с этим... - тут Лёшка на мгновение задумался, но добавил, - господином.
'Этот господин' шаркнул ножкой, подтверждая, что именно так всё и произошло, и тут же представился. К удивлению Лёшки фамилия у него была не Добчинский и не Бобчинский, а какая-то другая, и сразу улетучившаяся из памяти. Но звали его именно Пётр Иванович!
- Товарищ ваш у меня, - отвечала Княгиня. - Да что тебе, милый князь, - вдруг перешла она на "ты", что, означало, как понял Лёшка, окончание светского трёпа и начало разговора серьёзного, - что за дело до него? Я посмотрела его родословную, так себе родословная, что во сне, что наяву. Вольноотпущенник в Древнем Риме, подмастерье в кожевенной мастерской в Лионе, канцелярский служитель и одновременно лакей в те времена, когда мы с тобой блистали при дворе Елизаветы Петровны. Не дворянин, кстати, ни разу. То из разночинцев, то из крестьян.
В этом месте господин, похожий сразу на Добчинского и Бобчинского и представившийся как Пётр Иванович презрительно скривился.
Последнее место службы, - продолжала меж тем княгиня, - кассир в промысловой кооперации. Из раскулаченных. Но, согласно моим данным: 'нет, нет, не был, не участвовал'. При всех правителях был тише воды, ниже травы... Не тебе чета, князюшко. Каков ты был, Алексей при матушке Елизавете! Орёл! За что и поплатился. Ну да ладно, ни к чему это вспоминать.
- А что же по линии сноходчества, ваше сиятельство? - вмешался Добчинский-Бобчинский.
- С этим интересней, - отвечала Княгиня задумчиво. - Но всё равно. Выше серебряного уровня нигде не поднимался. Да и осеребрился-то всего два раза. Не по достоинству, а по усердию. Так что тебе, Алексей, он вряд ли пригодится, а мне очень даже.
- Чем пригодится? - спросил Лёшка, поражённый совпадением имён - его и какого-то неведомого ему князя из середины восемнадцатого века, с которым его старуха явно сводила воедино.
- Сам что ли не понимаешь? Тело твоего компаньона в яви осталось. Незанятое тело. Ты думаешь, что мы здесь застряли по случайности? Нет. Мы здесь, в бегах. И влачим существование в ожидании удобного случая. И вот он, этот случай! Неужели ты думаешь, я его упущу? - Она криво усмехнулась. - Там, куда нам предначертано, ответ держать придётся. Пред судом предстать. Но не это страшно. Ты весь этот путь прошёл и не один раз. И возрождён был. А тоже ведь не безгрешен... Накопленного жаль. Себя... Сущности своей. Она ведь сотрётся. Вот это и есть настоящая смерть. Князь Алексей Петрович Бестужев умер. И то, что ты здесь передо мной, не опровержение того факта, а скорее подтверждение оного. Меня и то не вспомнил. Меня! А ведь... - она махнула рукой. - Про иное и не спрашиваю. В пятый раз, почитай, в жизнь вернулся, а помнить ничего о себе не помнишь...
- Где Димка? - прервал её Лёшка. - Разговор этот начал его тяготить.
- Зачем он тебе? - нахмурилась дама. - Иди себе с миром. На твоё тело я не претендую. Тем более, что оно уже занято, - тут старуха зло осклабилась. - Ну и потому, что, - она вгляделась в его лицо через лорнет, - ты, хоть силы своей и не ведаешь, а, значит, и пользоваться ею не умеешь, опасен. Ох, опасен, батюшка. Разойдёмся миром. А приятеля твоего, уж не взыщи, я для себя оставлю. Что ж, мужчиной Там даже удобней. И мне это больше по характеру. А за него не переживай. Здесь устроится. В прислуге. У нас тут по-старинке всё. По заведённому в старину. Делать-то ничего и не надо ему будет. Только кланяться и не забывать "с" к нужным словам подставлять. Пиров мы не устраиваем, по причине того, что в еде не нуждаемся. Помещения уборки и ремонта не требуют. А ему и хорошо. Дальше его старуха всё равно не пропустит, раз плоть жива, и назад не выпустит. Куда же ему возвращаться, если место будет занято?
Упоминание о старухе Лёшку смутило. Речь явно шла о бабе Вере. И что-то не складывалось между личным опытом общения с бабой Верой и словами княгини.
И он закинул пробный камень:
- А не боишься, что она сама сюда нагрянет?
- Нет, - ответила Княгиня, - не боюсь. Сюда ей хода нет. Она в межмирье хозяйничает. А это лес... Ладно, пусть поляна, но в лесу. Выморочный участок. Одним боком в Аите, другим в Аиде.
- Я хочу увидеть своего товарища, - сказал Лёшка твёрдо.
- Э нет, - ответила Княгиня. Знаю я тебя. Этих ты, конечно, осилишь, - она кивнула на помещика и прапорщика, может, и со мной справишься, а с теми, что будешь делать?
И тотчас распахнулись портьеры, открывая ниши, в которых стояли вооружённые шпагами, саблями, тесаками люди большей частью в богатом облачении, относящемся к разным эпохам и народам.