Новиков Владимир Александрович : другие произведения.

Кориолан

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
   КОРИОЛАН
  
  По мотивам пьесы В. Шекспира
  CORIOLANUS
  
  ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
  
  КАЙ МАРЦИЙ, в последующем Кай Марций Кориолан.
  ТИТ ЛАРЦИЙ, КОМИНИЙ, римские полководцы, выступающие против вольсков.
  МЕНЕНИЙ АГРИППА, друг Кориолана.
  СИЦИНИЙ ВЕЛУТ, ЮНИЙ БРУТ, народные трибуны.
  Маленький МАРЦИЙ, сын Кориолана.
  Римский вестник.
  ТУЛЛ АВФИДИЙ, полководец вольсков.
  Подчинённый Авфидия.
  Заговорщики, единомышленники Авфидия.
  Горожанин из Анциума.
  Два вольских часовых.
  ВОЛУМНИЯ, мать Кориолана.
  ВИРГИЛИЯ, жена Кориолана.
  ВАЛЕРИЯ, подруга Виргилии.
  Прислужница Виргилии.
  Римские и вольские сенаторы, патриции, эдилы, ликторы, воины, горожане, гонцы, слуги Авфидия и другие служащие.
  
  Место действие: Рим и его окрестности; частью во владениях вольсков и анциатов.
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ПЕРВАЯ,
  
  Рим. Улица.
  
  Входит компания повстанцев с кольями, дубинами и другим оружием.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Но прежде, чем погромы продолжать,
  Хочу, ребята, кое-что сказать.
  
  ВСЕ:
  Ты душу не дери, а говори.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Решили вы пожертвовать собой,
  Чем бегать по миру с дырявою сумой?
  
  ВСЕ:
  Уж лучше бы убили,
  Чем голодом морили.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Заявите ль бесстрашно вы и гордо:
  Кай Марций - лютый враг всего народа?
  ВСЕ:
  Заявим и преступником объявим.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  А коли так, убьем его и вор
  Свой обретёт смертельный приговор.
  Тогда и совершатся перемены:
  На хлеб свои мы установим цены.
  
  ВСЕ:
  Что тратить попусту слова,
  Пора вершить уже дела!
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Одно лишь слово, доблестные други...
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  У нас в чести патриции. Мы - слуги.
  Что им не лезет в глотку иногда,
  Для бедных - повседневная еда.
  Мы б согласились даже на объедки,
  Но милости такие очень редки,
  Когда же вдруг случается такое,
  Не мы, а гуманизм их беспокоит.
  И это обожравшееся племя
  Считает, что мы - тягостное бремя.
  День ото дня плебеи-то худеют,
  Патриции час от часу жиреют.
  Чем хуже нам становится и горше,
  Тем им вольготней и доходы больше.
  Пока мы окончательно - не палки,
  Лупите их! Патрициев не жалко!
  Не злоба восстает, а аппетит,
  Не месть во мне, а голод говорит.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  По-вашему Кай Марций виноват?
  
  ВСЕ:
  Он как собака зол и бесноват.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  А разве нет заслуг перед страною?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Не в меру ими он брюзжит порою.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Оставь обиды, парень. Не завидуй.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Не Родина - им гордость управляла,
  А мать на путь триумфа наставляла.
  Тщеславие стояло во главе,
  Оно давало силу булаве.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Тщеславен он, конечно, ну и что ж?
  В корысти же его не упрекнёшь.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Быть может, он на деле и не жаден,
  В пороках же - в ряду известных гадин.
  (Шум за сценой.)
  Оглохли мы, беседуя здесь что ли?
  Народ шумит!
  Пора нам в Капитолий!
  
  ВСЕ:
  Народ шумит!
  Народ зовёт!
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Молчите! Кто-то к нам идёт.
  
  (Входит Менений Агриппа.)
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  То уважаемый Агриппа к нам явился,
  Он доброй славою средь прочих отличился.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Когда б к добру иные были склонны,
  Тогда б работали на общество законы.
  
  МЕНЕНИЙ:
  О, римляне, сограждане мужчины,
  Вы для кого готовите дубины?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  В сенате недовольство наше знают,
  Что мы задумали, они предполагают.
  Патриции сегодня убедятся,
  На что дубины наши пригодятся.
  Там говорят, что беднота криклива,
  Вот и погоним знать мы в хвост, и в гриву.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Мои благонадёжные соседи,
  Похерьте смуту в спорах и беседе.
  Ужели вы хотите, чтоб беда
  Кровавой потекла рекой сюда?
  
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Беды уже нас топит половодье,
  Ушли под воду жалкие угодья.
  
  МЕНЕНИЙ:
  О ваших бедах весь сенат печётся,
  На просьбы мудрость Рима отзовётся.
  Но против власти, братья, восставать,
  Что Господу дубиной угрожать.
  Сильнее государство всех невзгод,
  В узде удержит взбалмошный народ,
  Дубины ваши в щепки разлетятся,
  Ведь глупо с Римом силою тягаться.
  Неурожай диктуют небеса,
  А не патрициев в сенате голоса.
  Поклоны бейте небесам без лени.
  Помогут вам не руки, а колени.
  Умерьте свой бунтарский аппетит,
  Беда беду великую родит.
  Вы не врагов, плебеи, поразите,
  А кормчим государства навредите.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Куда нас эти кормчие ведут?
  Изведанный плебеями маршрут:
  Подальше от ломящихся амбаров,
  От роскоши, диковинных товаров.
  Мы пухнем с голода,
  Они - плывут от жира,
  Такие вот: и юмор, и сатира.
  Законы пишут левою рукою,
  Для собственного блага и покоя.
  А те законы, что для нас творят,
  С поборами в один ложатся ряд.
  Законы эти хуже всякой брани,
  Как на войне и губят нас, и ранят.
  Такая вот отеческая блажь,
  Не хочешь, а всего себя отдашь!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Полны вы слабоумием иль злобой.
  На этот случай есть пример особый.
  Хоть знаете, а всё же расскажу,
  Быть может, тем беду я упрежу.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Послушать басню мы всегда готовы,
  Святому делу - не помеха слово.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Случилось так, что члены человека
  Сочли желудок во плоти калекой:
  Не трудится ленивец, не потеет,
  А только круглым пузом богатеет.
  Конечности устали от движений,
  Страдает стан от поз и положений,
  Глаза - от света, уши - от шумов,
  Мозги - от дел пустых и глупых слов.
  На что живот им мудро отвечал...
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
   Каков ответ желудка,
  Ленивца и ублюдка?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Живот ответил, громко рассмеясь,
  Округлым пузом в хохоте трясясь:
  "Я первый должен всё переварить,
  Чтоб членам благоденствовать и жить".
  Так и сенат себе всё забирает,
  А вам по нормам права отпускает.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Ни голова - желудок!
  Вот те раз!
  Ни сердце, что снабжает кровью нас,
  Ни руки, что работают и просят,
  Ни ноги, что по свету тело носят.
  И даже не уста, что возражают,
  Когда нас до скотины унижают...
  
  МЕНЕНИЙ:
  К чему ты это, парень, говоришь?
  Ты и себе и прочим навредишь.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Я рассуждать об этом не желаю,
  Живот отхожим местом называю.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Что из того?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Хотел бы мнение услышать от него.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Я за живот, конечно же, отвечу,
  А ты терпи - терпенье хвори лечит.
  Пока не светишь - снадобье в тени.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Давай же, говори и не тяни.
  
  
  МЕНЕНИЙ:
  Живот нетороплив в сужденьях был,
  С достоинством и честью говорил:
  "К еде я преимущество имею,
  И пробую на вкус я, и говею.
  Даровано мне право выбирать,
  Чем члены тела правильно питать.
  Я - лавка организма и амбар,
  Для клеточек - питание и дар.
  Несу по жилам жизни вещества:
  И суть, и плоть любого существа".
  При этом вам хочу, друзья, заметить,
  Не я, а чрево так смогло ответить.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Полны реченья пафоса и фальши.
  Ну, что, Агриппа, скажете вы дальше?
  
  МЕНЕНИЙ:
  "Хоть каждому неведомо, чем дорог,
  И безразлично: друг я или ворог,
  Я соки жизни плоти направляю,
  А требуху - в желудке оставляю".
  Как вам такое, други, заключенье?
  Ужель не посетило вас сомненье?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Как голубь над голубкою воркуешь,
  Как эту басню в жизни ты толкуешь?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Сенаторы из Рима - ваш желудок,
  Так приложите к этому рассудок.
  Конечно же, они не голодают,
  Но римлян соком права насыщают.
  Как можете сенаторов судить,
  Когда неможно без законов жить?
  Вот ты, кто поднимает палец вверх,
  Что скажешь, призывая к бунту всех?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  И чем же неугоден мой вам палец?
  Лишь крикну я, и встанет лес из палиц!
  
  МЕНЕНИЙ:
  А тем, что палец этот бунтаря,
  Глаза которого о смуте говорят.
  Не ты ли, пес, оскалился на благо,
  Обрушить Рим желающий отвагой?
  Ты поднимаешь вилы и дубины
  На Рим священный и на господина.
  Поднялись крысы против горожан,
  Отпор достойный крысам будет дан.
  А ты пока дубинами побряцай.
  (Входит Кай Марций.)
  Виват! Достопочтенный Марций!
  
  МАРЦИЙ:
  Благодарю!
  Толпу хочу спросить:
  Зачем чесотки струпья теребить?
  Какого чёрта вы скопились тут?
  Ужели бунта беспокоит зуд?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Слов ласковых властям не занимать:
  Готовы и убить, и обобрать.
  
  МАРЦИЙ:
  Кто словом негодяя приласкает,
  Сам - негодяй! И он об этом знает.
  Вы, псы, ни кем, ни чем не дорожите.
  Идёт война - вы от неё бежите.
  Наступит мир, вы рушите его,
  И с этим не поделать ничего.
  Нет на руках, ногах в достатке пальцев,
  Чтоб видеть львов, что превратились в зайцев.
  И можно ли сегодня удивиться,
  Увидев гуся там, где мнят лисицу.
  Как град на солнце, уголья - на льду,
  Вы ненадёжны в горе и в беду.
  На верность присягнув теперь бандитам,
  За славу ненавидите элиту.
  Вы, как больной, кому бальзам - диета,
  Подряд всё жрёте, уходя со света.
  Вы тоните, и нет на вас лица,
  Спасательная шлюпка - из свинца.
  Кумир сегодня тот, кто враг подчас,
  А враг - кто не жалел себя за вас.
  Вы оскверняете на площади сенат,
  Во всех грехах он ныне виноват.
  Когда бы ни сенат и воля неба,
  Никто б живым на этом свете не был.
  Покуда, шавки, это не поймут,
  Друг друга, озверевши, загрызут.
  Они уже с дубинами стоят.
  Что эти твари наглые хотят?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Цена на хлеб рождает беспорядки.
  Считают - в закромах его в достатке.
  
  МАРЦИЙ:
  Скучает перекладина по шеям,
  Верёвка приготовлена злодеям.
  Они, у печки сидя, рассуждают,
  Что в Капитолии и, как решают.
  Панируют, кого изъять из власти,
  Кого любить, кому набить мордасти.
  Кто в брак вступил, кто в браке изменил,
  Ни сплетен не жалея, и ни сил.
  Друзей они, конечно же, возносят,
  А недругов бичуют и поносят.
  И ныне утверждают будто хлеба
  Скопилось в закромах уже до неба.
  Когда б сенат мне только разрешил,
  Я б штабелями всех их уложил,
  Не хлеба горы, а бунтарских тел,
  Таков для бунтарей сейчас удел.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Довольно слов, ведь судя по толпе,
  Она рассыпалась - остатки на тропе.
  На поле боя часто так бывает,
  Что трусость даже наглость побеждает.
  Им ничего иного не осталось.
  А что с другой толпою сталось?
  
  МАРЦИЙ:
  "Мы голодны!" - толпа кричала,
  И воздух бранью потрясала.
  Устал пословицы их слушать,
  Что голод - смерч, он стены рушит.
  Когда неважные дела,
  То и собаке кость мила.
  Что рот от века и до века
  Хлебами кормит человека.
  Что к бедным и богатым Бог
  И справедлив в еде и строг.
  Когда обетом накормили,
  Обиды враз они забыли,
  И, запрокинув кверху лапки,
  Бросали от восторга шапки.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Какую сделали уступку,
  Чтоб прекратить в народе рубку?
  
  МАРЦИЙ:
  Чтоб их в сенате защищали,
  Им пять трибунов обещали:
  Сициний Велут, Юний Брут,
  И трое прочих. Нрав их крут.
  Хоть громовержец мя тряси,
  Таких уступок не проси!
  Из этих самых вот уступок
  Бардак кругом, порядок хрупок.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Кто принял акт, что за осёл?
  Ведь это очень странно всё.
  
  МАРЦИЙ:
  Зеваки, по домам идите!
  (Поспешно вбегает гонец.)
  Ко мне гонец. Его впустите!
  
  ГОНЕЦ:
  От гнева вздыбилась река:
  Восстали вольские войска.
  
  МАРЦИЙ:
  О, небо, ниспошли прощенье!
  Война - от мрази очищенье.
  Коня готовьте и попону!
  А вот уж и столпы закона!
  
  (Входят Коминий, Тит Ларций, другие сенаторы, Юний Брут, Сициний Велут.)
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Вы, Марций, верно предсказали:
  Оружье вольски в руки взяли.
  
  МАРЦИЙ:
  В любом они свирепы виде,
  А во главе их - Тулл Авфидий.
  Ему завидую теперь,
  Он в ратном деле - сущий зверь.
  
  КОМИНИЙ:
  Ты ранее с противником встречался?
  
  МАРЦИЙ:
  Когда бы мир на пару стран распался,
  И оказались мы в одной упряжке,
  Нам выносить друг друга было б тяжко.
  Он - самый грозный лев в звериной сотне,
  А я - на зверя этого охотник.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  И карты в руки, воин-Марций!
  Иди оружием побряцай.
  Решил сенат тебя, ей богу,
  Отдать Коминию в подмогу.
  
  КОМИНИЙ:
  Ты мне об этом говорил.
  
  МАРЦИЙ:
  Всё так и есть. Я не забыл.
  И будь свидетель, Ларций Тит,
  Как Марций Тулла победит.
  Ах, я забыл - ведь ты больной,
  И будешь обойдён войной.
  
  ТИТ:
  На костылях своих двоих
  Я не отстану от других.
  Мне вовсе не до граций,
  Когда бросаюсь драться.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Готов ты в бой хоть с палкой.
  Вот римская закалка!
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Не занимать нам сил и воли!
  Идёмте, други, в Капитолий.
  
  ТИТ (обращаясь к Коминию):
  Вы - во главе по сей причине.
  (Обращаясь к Марцию):
  Вы - за Коминием по чину.
  
  КОМИНИЙ:
  Прошу вас, благородный Марций!
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР (обращаясь толпе):
  Вам по домам пора всем убираться!
  
  МАРЦИЙ:
  Позвольте им последовать за нами,
  Укажем им на вольских с закромами,
  Пусть эти крысы их амбары крушат,
  И ворога побьют и есть, что кушать.
  (Горожане разбегаются. Сенаторы уходят. Остаются Сициний и Брут.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Надменней Марция не знаю никого.
  
  БРУТ:
  Добавить не могу я ничего.
  
  СИНИЦИЙ:
  Когда трибунами Сенат нас утверждал...
  
  БРУТ:
  Он морщился и взглядом всех сражал.
  
  
  СИНИЦИЙ:
  Не видел взгляда. Слышал, как бранился.
  
  БРУТ:
  В правах наглец на небо покусился.
  
  СИНИЦИЙ:
  Готов, похоже, наложить вину
  На скромную и тихую Луну.
  
  БРУТ:
  Да внемлет умный мудростям молвы:
  Война лишает наглых головы.
  
  СИНИЦИЙ:
  Свою готов он в полдень тень топтать,
  Лишь прошлые б успехи восхвалять.
  Нам остаётся только подвиться,
  Как он Коминию решился подчиниться.
  
  БРУТ:
  Былую славу сохранить надёжней,
  Когда спиной чужой прикрыться можно.
  Ведь даже если промах и случится,
  Не на него - он на вождя ложится.
  И здесь здоровым мыслям вопреки
  Вопящие нашлись бы дураки:
  "Мы победили б непременно, братцы,
  Когда бы во главе был гений Марций!"
  
  СИНИЦИЙ:
  Случись победа, то и в этом разе,
  Не избежать завистников заразы.
  Стянув с победы потную рубаху,
  Отдали б Марцию её терзать на плахе.
  
  БРУТ:
  И как орёл, орёл теперь двуглавый,
  С Коминием разделит Марций славу,
  А коль сраженье принесёт потери,
  Вождя накажут, Марцию поверят.
  
  СИНИЦИЙ:
  Пойдём, узнаем планы на войну,
  Про Марция, пройдоху-сатану,
  Как ныне он намерен воевать,
  Как славу будет наглостью стяжать.
  
  БРУТ:
  Согласен.
  Конец легенды ясен.
  (Уходят.)
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ВТОРАЯ,
  
  Кориолы. Сенат.
  
  (Входят Авфидий и сенаторы.)
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Вы полагаете, что поздно или рано
  Известно будет римлянам о планах?
  
  АВФИДИЙ:
  Пока мы здесь болтаем о походах,
  Не перейдя порога или брода,
  Все наши планы римляне узнали.
  С внезапностью, похоже, опоздали.
  Четыре дня, как на глазу бельмо,
  Вот это одиозное письмо.
  (Читает):
  "Дружина в сборе, но никто не знает,
  Когда же и куда рать выступает.
  Хлеб дорожает, а народ лютует,
  По поводу, без повода бастует.
  По слухам же, коль излагать их вкратце,
  Коминий и ваш вечный недруг Марций,
  Которого и в Риме ненавидят,
  Покончить с вами, ныне спит и видит.
  В команде этой числится Тит Ларций
  И ветеран, и баловень оваций.
  Быть может, вас от дел я отвлеку,
  Прошу лишь быть всё время начеку".
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Войска прошли ученье и отбор,
  Получит Рим достойнейший отпор.
  
  АВФИДИЙ:
  И вы скрывали план священной мести,
  Пока не стал он римлянам известен?
  А ведь они его уже узнали,
  Когда в сенате тайно заседали.
  Исход уже нельзя предвосхитить,
  И горда врасплох не захватить.
  
  ВТОРОЙ СЕНАТОР:
  Спеши Авфидий к вверенным войскам,
  Доверь охрану Кориолы нам.
  Походами военными займись,
  А дрогнем, к нам с дружиной объявись.
  Но не уверен я, что римляне решатся,
  Под Кориолой ратью размещаться.
  
  АВФИДИЙ:
  Удавом Рим уже ползёт сюда,
  Смердит могилой чёрная беда.
  И я, и Марций небу поклялись
  Что за мечи не зря свои взялись,
  На поле боя победит один,
  И доживёт до славы и седин.
  
  ВСЕ:
  Прощай, солдат! Храни себя в дороге.
  В бою удач!
  Да и помогут боги!
  
  АВФИДИЙ:
  И вас хранят пущай.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Прощай!
  
  ВТОРОЙ СЕНАТОР:
  Прощай!
  
  ВСЕ:
  Прощай!
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ТРЕТЬЯ,
  
  Рим. Комната в доме Марция.
  
  (Входят Волумния, Виргилия. Садятся на стулья и занимаются шитьём.)
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Ты, дочка, что-нибудь напой,
  Взбодрись, побудь сама собой.
  Когда бы Марций был мне мужем
  И, зная, что он с честью дружен,
  Оставил ради славы ложе,
  Супругом я б гордилась всё же.
  Он был единственным ребёнком,
  Восторг, укутанный в пеленки,
  Его от сердца отрывала,
  И Славе в руки отдавала,
  Чтоб любоваться не портретом,
  А полководцем и атлетом.
  Надежды сын мой оправдал,
  И лавры он не раз снискал.
  Мне боги сына ниспослали,
  Но рада столь была едва ли,
  Сколь при известии, что сын -
  Герой войны, кумир мужчин.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  А если б он погиб в бою,
  Как драму вынесла б свою?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Мне б сына заменила память,
  Его бессмертной славы знамя.
  Имей я дюжину, как Марций,
  По ним не с тала б убиваться,
  Когда бы за отчизну пали,
  Но муку вынесла б едва ли,
  Когда б в живых один остался,
  И трусом по миру скитался.
  
  (Входит прислужница.)
  
  ПРИСЛУЖНИЦА:
  Валерия изволили явиться.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Позволь мне удалиться.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Останься!
  Нет милей досуга,
  Чем барабанный гром супруга.
  Он взял Авфидия за холку,
  Урок свой преподал он волку,
  И вольски, наглые соседи,
  Бегут от Марция-медведя.
  Он, вижу, по полю идёт
  И за собою рать ведёт:
   "Вперёд, боец!
  Вперёд, солдат!
  Не трус, кто в Риме был зачат!"
  Кровь по броне его струится,
  Не волен жнец остановиться,
  И ратник отдыха не просит,
  Пока врага вконец не скосит.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Кровь на броне его ужасна.
  О, Боги, это же опасно!
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Кровь на броне - за славу плата,
  Она в бою - дороже злата.
  Ведь груди матери Гекубы,
  Где Гектора касались губы,
  Не так важны, как крови реки,
  Где утонули горе-греки.
  Их Гектор выкупал в крови,
  Теперь Валерию зови.
  
  (Прислужница уходит.)
  
  ВИРГИЛИЯ:
  О, пожалей, Авфидий, мужа!
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Ты не сажай супруга в лужу!
  Побьёт Авфидия в бою,
  Растопчет сапогом змею.
  
  (Входит Валерия с прислужницей и привратником.)
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Всем добрый час и добрый день!
  Да сгинет с лиц печали тень!
  
  ВОЛУМНИЯ:
  И к месту вы всегда и к слову.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Приятно вас увидеть снова.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Приветь вам, дамы-домоседы,
  Ведёте, как всегда, беседы.
  Шитье изящно и стежок!
  Как поживает ваш сынок?
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Спасибо. Он здоров и весел.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Он меч бы на себя повесил,
  И в школу б вовсе не ходил,
  А только б в барабаны бил.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Характер крут у молодца,
  Не в мать пошёл он, а в отца.
  За ним я в среду наблюдала,
  Где мини-драма назревала:
  Он в поле бабочку словил,
  И, поиграв, её казнил.
  В пылу совсем не детской страсти
  Он красоту порвал на части.
  ВОЛУМНИЯ:
  В отца - горяч, но не палач.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Таких недостаёт парней!
  В нем слава от былых корней.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Шалун и непоседа.
  От этого и беды.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Оставь шитье. Другим займёмся:
  Давай по улице пройдёмся.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Нет! Выходить я не хочу.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Выходит - зря я хлопочу?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Пойдёт, пойдёт. Не усидит
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Никто меня не убедит.
  Пока мой муж на поле боя,
  Из дома не шагну ногою.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Быть неразумно взаперти.
  Кто может даме запретить
  К соседке хворой заглянуть.
  Пойдём, пойдём - недолог путь.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Нет, извини, я остаюсь,
  А за соседку помолюсь.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Но почему же, почему?
  
  ВИРГИЛИЯ:
  По разуменью, по уму.
  Забот, труда я не боюсь,
  Я вся печали отдаюсь.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Себя в дому ты заключила,
  И Пенелопой стать решила.
  Как та несчастная прядёшь,
  И столько ж моли разведёшь.
  Жаль, что игла, чем колешь ткань,
  Твою в ответ не ранит длань.
  Иначе б ты ей сострадала,
  Когда бы эту боль узнала.
  Идём, оставь своё шитье,
  И сердобольное нытьё.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Нет, не пойду.
  Обет блюду.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Идём, узнаешь весть о муже,
  Но прежде променаж нам нужен.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Вестям не наступило время,
  Не проросло надежды семя.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Вечор те вести прилетели.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  На самом деле?
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Тебе я правду излагаю,
  Её послушать предлагаю:
  Сенатор некий рассказал,
  Что вольсков в поле он видал,
  А супротив - Коминий, Ларций,
  И воин славный - муж твой Марций.
  Они у стен уж Кориолы,
  Конец - войне, конец - крамоле.
  Теперь нам нечего бояться,
  И есть причина прогуляться.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Довольна я твоим рассказом,
  Но обождём другого раза.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Оставь, Валерия, оставь,
  Неколебим её устав.
  Она расстроена настолько,
  Что гробит нашу радость только.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  Тогда, Волумния идём,
  Оставим этот грустный дом.
  Ужели столь обет твой строг?
  Быть может, ступишь за порог?
  ВИРГИЛИЯ:
  Мне ни до смеха, ни до зелья,
  Желаю от души веселья.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  И всё ж воспрянуть обещай.
  Прощай!
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ,
  
  Перед стенами Кориолы.
  
  (С барабанами и знамёнами входят Марций, Тит Ларций, военачальники и солдаты. Перед ними появляется гонец.)
  
  МАРЦИЙ:
  А вот и новости идут.
  О столкновении известие несут.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Да нет же! Ставлю жеребца на спор.
  
  МАРЦИЙ:
  Я принимаю уговор.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Хоть для меня исход и ясен,
  Но я с условием согласен.
  
  МАРЦИЙ:
  Скажи, уже вожди схлестнулись?
  
  ГОНЕЦ:
  Лоб в лоб стоят, друг другу хмурясь.
  
  ЛАРЦИЙ:
  И спору нашему конец:
  Мой жеребец.
  
  МАРЦИЙ:
  Себя удачей ты не мучай.
  И мой наступит случай.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Считай, что случай наступил:
  Его навек я уступил.
  Благодарить, прошу, не надо.
  Итак, вперёд! Начнём осаду.
  
  МАРЦИЙ:
  Скажи, гонец, войска далече?
  
  ГОНЕЦ:
  Прищурив взгляд, увидишь плечи.
  
  МАРЦИЙ:
  Но коли так, наш бранный клич
  Врага повергнет в паралич!
  Способствуй, Марс, победе нашей!
  Мечами путь себе пропашем
  Сквозь неприятельский заслон,
  Друзьям - рука, врагу - урон.
  Настал момент священной драки.
  Трубите, трубачи, атаку!
  (Трубачи трубят. На стенах появляются два сенатора, сопровождаемые свитой.)
  Рази чума вас, паранойя!
  Авфидий скрылся за стеною?
  
  ПЕВЫЙ СЕНАТОР:
  Его здесь нет! Мы, стены эти
  Достойно вас сегодня встретим.
  (Слышен шум барабанов.)
  Весь город всполошился сплошь,
  В кулак сгрудилась молодежь.
  Скорей мы стены разнесём,
  Чем в них пленённые умрём.
  Ворота мы не запирали,
  У вольсков грудь - прочнее стали.
  (Слышен шум сражения.)
  Не там ли во поле Авфидий
  Из Рима воинство обидел?
  
  МАРЦИЙ:
  То - шум войны обыкновенной.
  
  ЛАРЦИЙ:
  А ну-ка, лестницы на стену!
  
  (Появляется армия вольсков.)
  
  МАРЦИЙ:
  Они нас вовсе не боятся,
  Покинув град, навстречу мчатся.
  Сердца загородив щитами,
  Бронёю становитесь сами.
  Вперёд! Вперёд!
  Бесстрашный Тит,
  Твой образ ворога сразит.
  Я весь от ярости пылаю,
  Кто трусит, бью и презираю.
  Любого, кто уйдёт в бега,
  Я посчитаю за врага.
  (Слышаться трубные звуки атаки. Римлян теснят.)
  Ужель о чести забывает,
  Та рать, что римлян представляет?
  Пади, пади на вас недуги,
  Все скверны севера и юга,
  Чтоб враг шарахался от вас,
  И умирал от них тот час.
  Да будет недруг наш убит
  Той вонью, что от вас смердит.
  Ведь те, кто, убегая, трусит,
  Не люди - а стадные гуси.
  Вы, накопившие изъяны,
  Боитесь вольсков, обезьяны.
  Кто ранен сзади - трус с лица:
  Таков удел у подлеца.
  Коль вы отступите за ров,
  Я порублю вас как врагов.
  А ну, стоять, бизоны!
  Гоните вольсков к жёнам.
  (Снова звучат позывные атаки. Теперь вольски бегут к воротам, преследуемые Марцием.)
  Ворота - настежь перед нами,
  Враг отступил, расправьте знамя!
  Забудем промахи, солдаты,
  Ворота вражеские взяты.
  (Входят в ворота.)
  
  ПЕРВЫЙ ВОИН:
  Я - не дурной. Я не полезу.
  
  ВТОРОЙ ВОИН:
  Там - враг. Он может нас зарезать.
  
  (Марций входит. Ворота затворяются за ним.)
  
  ПЕРВЫЙ ВОИН:
  Ведь я его предупреждал.
  
  ВСЕ:
  Конец ему. В капкан попал.
  
  (Слышится шум битвы.)
  
  (Появляется Тит Ларций.)
  
  ЛАРЦИЙ:
  Куда же Марций подевался?
  
  ВСЕ:
  Он за воротами остался.
  ПЕРВЫЙ ВОИН:
  Герой противников теснил
  И за ворота угодил.
  Теперь он там противу всех,
  И нет надежды на успех.
  
  ЛАРЦИЙ:
  О, благородный римский воин,
  Ты поклонения достоин!
  Мечи твои всегда блистали
  Но даже их в бою ломали,
  Лишь ты на поле несгибаем,
  Мы это видели и знаем.
  Потеря, брат, непоправима:
  Утрачен символ чести Рима.
  И тем значительней утрата,
  Что мнил Катон таким солдата.
  Не только страшен твой удар,
  Сколь Марса боевого дар:
  Страшат и голос твой, и вид
  Противник в ужасе бежит.
  
  (Появляется окровавленный Марций, преследуемый противниками.)
  
  ПЕРВЫЙ ВОИН:
  Смотрите, братцы!
  
  ЛАРЦИЙ:
  Это - Марций!
  Спасём его!
  Один - за всех! И все - за одного!
  
  (Сражаясь, входят в город.)
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ПЯТАЯ,
  
  Кориолы. Улица.
  
  (Входят римские воины с добычей.)
  
  ПЕРВЫЙ РИМЛЯНИН:
  В Рим отвезу трофей я свой.
  
  ВТОРОЙ РИМЛЯНИН:
  И я всё заберу домой.
  
  ТРЕТИЙ РИМЛЯНИН:
  Чёрт подери, кулак в ребро!
  То бишь - дерьмо, не серебро!
  (За сценой слышен шум битвы.)
  
  (Под звук трубы входят Марций и Тит Ларций.)
  
  МАРЦИЙ:
  Ты посмотри на мародёров,
  То не солдаты - просто воры.
  Ещё труба звучит в ушах,
  Они ж - с трофеями спешат:
  Один с подушкой,
  Кто-то с ложкой,
  Здесь грабанул,
  Там взял немножко.
  Палач последний, да и тот
  Дань с павшей жертвы не берёт.
  Нам до мерзавцев дела нет!
  Идём туда, где арбалет
  Вождя метает стрелы,
  Где Рим, где рати смелость
  Чинят Авфидию урон,
  Где скрежет лат и стали звон.
  Ты, Ларций, город осаждай,
  А я отправлюсь в жаркий край,
  Где римлянин Коминий
  Противу вражьих линий.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Ты много крови потерял,
  И славу должную снискал.
  Прошу тебя, остановись,
  За меч сегодня не берись.
  
  МАРЦИЙ:
  Мне самый раз не поберечься,
  А новой битвою увлечься,
  Ведь кровь, которую пустил
  Мне придаёт немало сил.
  Узрев меня в кровавом виде,
  Да содрогнётся враг Авфидий.
  
  ЛАРЦИЙ:
  И пусть фортуна, дщерь удачи,
  Тебя героем дня назначит,
  Авфидий первенство уступит,
  А случай меч его затупит.
  
  МАРЦИЙ:
  Прощай же, и тебе - удачи,
  Не может быть у нас иначе.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Иди, иди, воитель Марций!
  Достоин ты вполне оваций!
  (Марций уходит.)
  А ты, трубач, иди на площадь,
  Уж больно град осадный ропщет,
  Труби - гроза неотвратима,
  Я объявлю им волю Рима.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ШЕСТАЯ,
  
  Близ лагеря Коминия.
  
  (Входит отступающий с солдатами Коминий.)
  
  КОМИНИЙ:
  Друзья, передохните. Бились вы,
  Как римляне, как истинные львы.
  Не трусили в бою, не унижались,
  Но лаврами труды не увенчались.
  Я понимаю, что душа болит,
  Но натиск вражий снова предстоит.
  К нам ветер доносил обрывки фраз,
  Что римляне в беде не бросят нас.
  О, боги Рима, дайте силы нам
  Отпор достойный выказать врагам,
  Чтоб в день победы доблестная рать
  Могла вам, боги, почести воздать.
  (Входит гонец.)
  Какие новости вещают балаболы?
  
  ГОНЕЦ:
  На вылазку решились кориолы,
  На Марция и Ларция напали,
  К траншеям, видел, римляне бежали.
  
  КОМИНИЙ:
  Быть может, ты и правду говоришь,
  Но больно этим душу теребишь.
  Скажи мне, а давно ли это было?
  
  ГОНЕЦ:
  Не более чем час с того пробило.
  
  КОМИНИЙ:
  По бою барабанов - недалече:
  И трубы слышим их и даже речи,
  Так почему же долго добирался,
  Где ты, гонец, без дела проболтался?
  
  ГОНЕЦ:
  Лазутчики меня не пропускали,
  Иначе б ранее вы новости узнали.
  
  КОМИНИЙ:
  Там кто-то окровавленный явился.
  Ему любой бы ныне удивился:
  Не человек - а жалкие останки,
  И вывернут как будто наизнанку.
  И всё же - узнаю его я, братцы,
  Ведь это и герой, и воин Марций.
  
  МАРЦИЙ (за сценой):
  Ужели я на помощь опоздал?
  
  КОМИНИЙ:
  Я голос Марция узнал.
  Подобно пастуху, который знает,
  Где барабан, где небо громыхает.
  
  (Входит Марций.)
  
  МАРЦИЙ:
  Ужели я на помощь опоздал?
  
  КОМИНИЙ:
  Нет, коли кровь чужую проливал.
  
  МАРЦИЙ:
  Позволь обнять, как некогда невесту,
  Чтоб задрожал от чувств высоких весь ты.
  Я брачной ночью так не волновался,
  Как ныне, что с тобою повстречался.
  
  КОМИНИЙ:
  Цвет нашей славы, где воюет Ларций?
  
  МАРЦИЙ:
  Он ныне с ворогом намерен разбираться:
  Одних казнит, другим - назначил штраф,
  А третьих - милует и, как всегда, он прав.
  Рим Кориолы взял на поводок,
  Пёс распластался, лижет пальцы ног.
  
  КОМИНИЙ:
  Где раб, который клеветал,
  Что вас бежавшими видал?
  Немедля позовите,
  К позору пригвоздите!
  
  МАРЦИЙ:
  Оставь его, мой генерал.
  Гонец нисколько не солгал.
  Сражалась насмерть только знать,
  Плебеи ж - бросились бежать,
  Как мыши от голодной кошки,
  Во рвы запрыгнув, словно, блошки.
  
  КОМИНИЙ:
  Как удалось сдержать атаку?
  
  МАРЦИЙ:
  В ответную пустились драку.
  Но не до слов, товарищ мой,
  И враг силён, и будет бой.
  Пошто, Коминий, не дерёшься,
  Ужель без боя ты сдаёшься?
  
  КОМИНИЙ:
  Мы отошли, неся потери,
  Но, отдохнув, врага похерим.
  
  МАРЦИЙ:
  Где слышен топот сапога,
  Где силы главные врага?
  
  КОМИНИЙ:
  Их сила и опора - анциаты.
  Авфидий - всех побед инициатор.
  
  МАРЦИЙ:
  Молю тебя той кровью, что пролили,
  Где мы плечо к плечу врага громили,
  Поставь меня противу анциатов,
  Авфидия и прочих супостатов.
  А блеск мечей и копий острых лес,
  Сразят врага, прославят до небес.
  
  КОМИНИЙ:
  Тебе бы - отдых и бальзам на раны,
  Но списывать бойца, похоже, рано.
  А потому - команду набирай,
  И против ворога немедля выступай.
  
  МАРЦИЙ:
  Со мной пойдёт любой, кто пожелает,
  Ведь по-иному просто не бывает.
  Я знаю, что найдутся храбрецы:
  Все римляне - отменные бойцы.
  Вас кровь на латах ныне не пугает,
  Под гнётом вражьем жизни не бывает.
  Прошу поднять мечи свои и руки,
  Кому милее честь, чем рабства муки.
  (Раздаются возгласы одобрения, вверх летят шапки и мечи, Марция подбрасывают на руках.)
  Я вам - не меч, меня бросать не надо!
  Один за четырёх - вот суть бравады.
  Авфидий будет Римом укрощён,
  Когда мы вместе, нам не страшен он.
  На первый бой я выберу не всех,
  Черёд другим - когда придёт успех.
  
  КОМИНИЙ:
  Вперёд, друзья, и Риму докажите,
  Что за ценою вы не постоите.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА СЕДЬМАЯ,
  
  У ворот Кориолы.
  
  (Тит Ларций, оставив охрану в городе Кориолы, в сопровождении солдат под барабаны и трубы отправляется на помощь Коминию и Марцию.)
  
  ЛАРЦИЙ:
  Надёжную охрану обеспечь,
  Над ворогом держи свой острый меч.
  А коли враг отрежет нам дорогу,
  Центурии пришли мне на подмогу.
  Но если проиграем битву всё же,
  То город удержать уже не сможем.
  
  КОМЕНДАНТ:
  Стоим плечо к плечу и брат за брата,
  Ты можешь положиться на солдата.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Ворота запирайте на засов.
  Веди же, проводник, довольно слов.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ВОСЬМАЯ,
  
  Поле битвы.
  
  (Шум сражения. С разных сторон выходят Марций и Авфидий.)
  
  МАРЦИЙ:
  Убью тебя, и выпотрошу душу,
  Ты хуже тех, кто свой обет нарушил.
  
  АВФИДИЙ:
  На дух не выношу тебя и я,
  Шипишь, как африканская змея.
  Завистливость твоя, дурная слава
  Оскалились на всех, как гад двуглавый.
  Не я, а смерть перед тобою.
  Готовься к бою!
  
  МАРЦИЙ:
  Кто первый дрогнет, тот рабом предстанет,
  А небо в том свидетелем нам станет.
  
  АВФИДИЙ:
  Коль ноги я со страха унесу,
  Гони меня, как гонит пёс лису.
  
  МАРЦИЙ:
  Не далее, как три часа назад,
  Громил я Кориолы славный град,
  Кровь вольсков на моих застыла латах,
  Пусть будет месть твоя за это платой.
  
  АВФИДИЙ:
  Будь Гектором с десятком тысяч жал,
  И то бы от меня не убежал.
  (Сражаются. Несколько вольсков бросаются на помощь Авфидию, но Марций их теснит.)
  Какой позор! -
  Мне помощь подоспела,
  Похерив и меня, и наше дело.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ДЕВЯТАЯ,
  
  Лагерь римлян.
  
  (Зазвучат фанфары. Трубы извещают отбой военным действиям. С одной стороны входит Коминий с римлянами, с другой - Марций, рука на подвязке.)
  
  КОМИНИЙ:
  Когда бы я о подвигах вещал,
  Ты, Марций, говорить бы запрещал.
  Позволят небеса мне быть поэтом,
  Чтоб рассказать сенаторам об этом.
  Они сквозь слёзы будут улыбаться,
  И подвигам героя удивляться,
  А жёны нобилей, от страха замирая,
  Замрут от трепета, истории внимая.
  А жалкие завистники трибуны,
  Плебеям вторя, оборвут все струны,
  Когда по римским улицам гуляя,
  Пройдут, тебя, герой наш, прославляя.
  
  (Входит Тит Ларций с войском, преследовавшим неприятеля.)
  
  ЛАРЦИЙ:
  Вот тот скакун, что до победы мчал,
  А мы - лишь этой пристани причал.
  
  МАРЦИЙ:
  Ни слова боле. Мне претит хвала,
  Ведь даже мать, что эту жизнь дала,
  На то имея исинное право,
  Была бы мне, поверьте, не по нраву.
  Любой из вас, кто служит, от души.
  Отчизны ради подвиг совершит.
  А я - не исключение, поверьте,
  Солдат в бою всегда на грани смерти.
  
  КОМИНИЙ:
  Твои заслуги схоронить нельзя,
  И Рим о них узнает, и друзья.
  А кто намерен это скрыть от Рима,
  И клеветник, и вор - неоспоримо.
  Хвосты прищемим всем трусливым крысам,
  И славу до небес твою возвысим.
  Перед лицом отряда боевого
  Скажу во славу подвига я слово.
  То не хвала тебе - достойная награда,
  О ней молчать, поверьте мне, не надо.
  
  МАРЦИЙ:
  Эмоции свои позвольте, скрою,
  Лишь раны помнят подвиги героя.
  
  КОМИНИЙ:
  На раны разве можно полагаться,
  Без слова - эликсира загноятся.
  Тогда их смерть-паскуда перевяжет,
  Забвением в могилу подвиг ляжет.
  Богатый град, трофеев много в нём,
  Мы часть десятую герою отдаём.
  Имеешь ты перед делёжкой право
  Набрать всего, чего достойна слава.
  
  МАРЦИЙ:
  Не я, а меч работал здесь на славу,
  Не мне - ему, мой полководец, браво!
  А я - солдат, возьму, как все солдаты,
  Мы одинаково победою богаты.
  (Продолжительно звучат фанфары. Все кричат: "Марций! Марций!"; подбрасывают головные уборы и оружие, Коминий и Ларций стоят с обнажёнными головами.)
  Когда труба на поле боя льстит,
  Пусть лучше с барабаном помолчит,
  Иначе лицемерие размножим,
  И честь свою в зачатке уничтожим.
  Где вместо стали на груди шелка,
  И честь поругана и миссия мелка.
  Ужель за то, что неприятель бит,
  Мне дифирамбы слушать предстоит?
  Вы не меня, а эгоизм мой чтите,
  Прошу, друзья, немедля прекратите!
  
  КОМИНИЙ:
  Ты к славе собственной жесток,
  Но убедить нас в том не смог.
  Гневясь на правду, нас смущаешь,
  Коль подвиг славить запрещаешь.
  Ты навредить себе решил,
  Но скажем честно - поспешил,
  Ведь можем заковать цепями,
  Чтоб говорил без брани с нами.
  Пусть знают Запад и Восток:
  Кай Марций заслужил венок.
  А славный конь, что подо мной,
  С попоной, терзанной войной,
  И солнцем сбруей золочёной,
  Тебе дарю. Ты стал иконой.
  Ты в стенах града Кориолы
  Поверг врага, убил крамолу.
  А за чертою стен и стран
  Теперь ты - князь Кориолан.
  Достойно воевал и жил,
  Ты имя это заслужил.
  
  (Звучат фанфары. Бьют барабаны. Раздаются восторженные возгласы.)
  
  ВСЕ:
  Кай Марций, князь Кориолан!
  Герой и гордый наш орлан!
  
  КОРИОЛАН:
  Пойду, друзья, лицо умою,
  Но вряд ли цвет смущенья смою.
  От скакуна не откажусь,
  И всем торжественно клянусь:
  Я имя, что взвалил на плечи,
  Своим трудом увековечу.
  
  КОМИНИЙ:
  Нам перерыв необходим.
  Напишем об успехах в Рим.
  Пусть Ларций в Кориолы скачет,
  Решать великие задачи:
  Чтоб Рим и вольски-горожане
  Друг другу вновь не угрожали.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Спешу, спешу.
  Я всё решу.
  
  КОРИОЛАН:
  Кориолану боги мстят:
  Я отказался от наград.
  Однако, вынужден просить
  Вождя мне милость отпустить.
  
  КОМИНИЙ:
  Напрасно к милости взываешь,
  Исполню всё, что пожелаешь.
  
  КОРИОЛАН:
  Когда-то, будучи во граде,
  Ночлег нашёл я за оградой.
  Меня лелеял и любил
  Бедняк, который рядом жил.
  Когда мы Кориолы брали
  Его в бою узнал едва ли,
  А он кричал: "Спаси, спаси!
  Не я ль тебе еду носил?"
  Его я слышал, но не видел,
  Передо мною был Авфидий.
  Теперь хочу тебя просить,
  Того раба освободить.
  
  КОМИНИЙ:
  Я благородней просьбы не знавал,
  Здесь не нужны излишние слова.
  Будь он убийцей сына моего!
  И то б не возразил я ничего.
  Как не помочь, Кориолану, братцы.
  Прошу исполнить эту просьбу, Ларций.
  Велю событию немедленно случиться!
  Вольнее ветра пусть по миру мчится.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Лишь пленника мне имя назовите,
  И в голову заботы не берите.
  
  КОРИОЛАН:
  Забыл, забыл! Сморила, брат, усталость,
  Вина ли нет? Напиться лишь осталось.
  
  КОМИНИЙ:
  Не о вине мечтай! О перевязках.
  Конец кровавой были, место - сказке.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ПЕРВЫЙ,
  СЦЕНА ДЕСЯТАЯ,
  
  Лагерь вольсков.
  
  (Под звуки труб выходит с парой солдат окровавленный Тулл Авфидий.)
  
  АВФИДИЙ:
  Наш город римлянами взят.
  
  ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
  На выгодных условиях его нам возвратят.
  
  АВФИДИЙ:
  Когда бы был я римлянин - не вольском,
  Моим условием всегда б служило войско:
  Попробуй, возрази-ка ты мечу,
  И оглашу, и сотворю, что захочу.
  Пять раз с тобою, Марций я встречался,
  И все пять раз я битым оставался,
  Не знаю, сколько встретимся ещё,
  Но будто панцирь под твоим плащом.
  Коль с глазу на глаз встретимся опять,
  Ни одному из нас не сдобровать.
  Былое благородство умирает,
  Во мне коварство ныне побеждает.
  Пора настала поменяться планам:
  Не силой одолею, так обманом.
  ПЕРВЫЙ ВОИН:
  Да он же - дьявол.
  
  АВФИДИЙ:
  Но хитрости ему недоставало.
  Во мне он благородство истребил,
  И под позором доблесть схоронил.
  Нет более Авфидия святоши,
  Пусть черти аплодируют в ладоши!
  Будь он в нужде, болезни или храме,
  Будь он за верой, правдой, за горами,
  Его настигнет ненависти меч,
  И скатится глава героя с плеч.
  Когда бы в гости брат его позвал,
  И то бы на куски врага порвал.
  Идите в Кориолы, чтоб узнать,
  Кого рабами в Рим хотят угнать.
  
  ПЕРВЫЙ СОЛДАТ:
  Пора идти.
  В былом все компромиссы.
  
  АВФИДИЙ:
  А я - под тень зелёных кипарисов.
  Там буду ждать известия от вас,
  Обдумывая свой последний шанс.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  АКТ ВТОРОЙ,
  СЦЕНА ПЕРВАЯ,
  
  Рим. Площадь.
  
  (Входят Менений, народные трибуны Сициний и Брут.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Авгур сказал, что к ночи новость будет.
  
  БРУТ:
  Хорошая ль, плохая? Кто рассудит?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Плебеям, может быть, она не лестна.
  Они ж не любят Марция - известно.
  
  СИЦИНИЙ:
  В том не вина забитого народа,
  И пёс не любит зверского подхода.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Трибуны, не возьму я в толк,
  Кого, скажите, любит волк?
  
  СИЦИНИЙ:
  Подметил очень тонко.
  Конечно же - ягнёнка.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Вот также и плебей голодный
  Сожрал бы Марция свободно.
  
  БРУТ:
  Он - зверь с овечьею одёжкой:
  Хватает львом, мурлычет кошкой.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Он лев в натуре, но овца в быту.
  А вас хочу спросить начистоту.
  
  ОБА:
  Начистоту готовы.
  Молви слово.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Какие лишки Марцию достались,
  А вы б от оных сразу отказались?
  
  БРУТ:
  Греховны слишком
  Все его излишки.
  
  СИЦИНИЙ:
  Засыпаны до неба закрома,
  Где гордость полонила дух ума.
  
  БРУТ:
  В избытке: и бахвальство, и нахальство.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Хотите знать, как чтит трибунов знать?
  
  ОБА:
  Конечно же, не чтит,
  А лишь змеёй шипит.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Вы давеча про гордость толковали.
  Открою суть, вы стерпите едва ли.
  
  ОБА:
  Лишь в правде суть.
  Не обессудь.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Всю вашу правду вычистил воришка,
  Не мудрено - она у вас в излишке.
  Вам нечем крыть, трибуны, не сердитесь,
  Придётся ждать. Терпенья наберитесь.
  Вы Марция за гордость порицали?
  
  БРУТ:
  Не мы одни. И все об этом знали.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Одни вы - ноль. Помощников - навалом,
  Иначе б стая псов нас не кусала.
  Изволите вы гордость обвинять,
  Которой вам вовеки не видать.
  Вы посмотрите, что у вас в мешках?
  Над тем смеются все исподтишка.
  
  БРУТ:
  И что же обнаружено в котомках?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Вы выражаетесь и образно, и ёмко!
  Набор для двух отживших стариков,
  И атрибуты римских дураков.
  
  СИЦИНИЙ:
  И на тебя, Менений,
  У нас в достатке мнений.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Патриций я и весельчак,
  Кто юмор дарит всем за так.
  Не осквернит вино бурдой,
  Из Тибра разведя водой.
  Когда же жалобщик вопит,
  Теряю вес и аппетит,
  Готов за каждую слезу
  Простить обиды и бузу.
  От искры малой возгорюсь,
  Спалив врага, без меры каюсь.
  Мне ягодицы Ночи впору,
  А не лицо зари-Авроры.
  Что мыслю, то на языке,
  А потому-то налегке,
  Я благодарен Богу,
  Что нет ножа под тогой.
  Вы - вовсе не ликурги,
  Как равно - не хирурги.
  Не вам лечить,
  Не вам поить,
  Вином, которым травятся,
  Кому же пойло нравится?
  Не люди вы - скотины,
  Нет речи - рёв ослиный.
  Не осуждаю тех людей,
  Кто вас считает за друзей,
  Они - безмерные лгуны,
  Поскольку - дети сатаны.
  Не знаю, знаете ль меня,
  Коль нет, пусть боги извинят.
  
  БРУТ:
  Вы нам не пудрите мозги.
  Лишь вы - не видите ни зги.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Что по лбу дураку, что в лоб!
  Он был, и будет остолоп.
  Ведь все заслуги ваши
  Средь тех, кто землю пашет.
  Они, идя за плугом,
  В трибуне видят друга,
  Ведь вы для них в Сенате,
  Как на базаре сватьи,
  Забыв про важные дела,
  Готовы встать из- за стола,
  Чтоб интересы защитить,
  Того, кто в долг намерен жить.
  Когда же вам невмоготу,
  Вам наплевать на бедноту,
  Одолевает нервный шок,
  Спешите на ночной горшок.
  А все дела в Сенате
  Решают слуги знати.
  Победа в Риме иль беда
  Вы - в оппозиции всегда.
  Всё против вашей воли
  Решает Капитолий.
  
  БРУТ:
  Ты за столом - большая шишка,
  А в Капитолии - пустышка.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Жрецы и те бы улыбнулись,
  Когда бы с вами в лоб столкнулись.
  Трясёте умной бородой,
  А речь - как ржачка у гнедой.
  Из бороды той лучше б было
  Седло создать для той кобылы.
  Вам Марций гордостью негож,
  С Девкалионом он не схож,
  Хотя и за плечами,
  Род связан с палачами.
  Я удалиться поспешу,
  Иначе с вами согрешу,
  Не вовремя простившись,
  И дурью заразившись.
  (Брут и Сициний отходят в глубину сцены.)
  (На середину сцены выходят Волумния, Вергилия и Валерия.)
  Сама Луна в короне звёздной
  Спустилась наземь грациозно.
  Но, несмотря на томный вид,
  Вас нетерпение томит.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Мой мальчик возвращается домой.
  Юноне слава! - не распят войной.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ушами слышу ли своими?
  Ужели Марций снова в Риме?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Благодарю тебя я, боже правый,
  Не обошла Фортуна сына славой.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Юпитеру бросаю в небо шапку!
  Рим, заключай воителя в охапку!
  
  ВИРГИЛИЯ и ВАЛЕРИЯ:
  Молитвам Небо вторило само.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Смотрите: вот от Марция письмо.
  В Сенат ушло такое же, жене,
  Да и тебе пришло, уверена вполне.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Письмо и мне?
  Весь дом мой возликует!
  Фортуна ныне и меня балует!
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Бывают чудеса на белом свете.
  Письмо пришло. Я этому свидетель.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Сие письмо - здоровье на века,
  Даст фору Галену оно, наверняка.
  Его рецепты по сравненью с этим -
  Как травы старикам и малым детям.
  Не ранен ли он сам на поле боя?
  Случается с героями такое.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Надеюсь, целы голова и ноги.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Конечно, ранен. Жив он, слава Богу.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Герою раны, как в бою награды, -
  Торжественней победные парады.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Венок дубовый в третий раз вручат,
  Торжественно фанфары прозвучат.
  
  МЕНЕНИЙ:
  С Авфидием достойно он схватился!
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Тит Ларций пишет: враг в бега пустился.
  
  МЕНЕНИЙ:
  А кто бы в этом ныне сомневался?
  Он златом Кориолы б не сквитался.
  Настолько враг убог и трусоват.
  Известен ли Сенату результат?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Уже пора нам, женщины, идти.
  Сенат наш полководец известил.
  Героем сына он в письме назвал,
  Побед подобных ране не знавал.
  
  ВАЛЕРИЯ:
  О нём уже гуляют небылицы.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Рекой плывут по праздничной столице.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Позволь же, Небо, чуду ныне статься.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Не вижу в том причины сомневаться.
  
  МЕНЕНИЙ:
  И я не вижу повода для хмури.
  Насколько он задет военной бурей?
  (Обращается к трибунам):
  Бог в помощь, славные мужи,
  Вы слышали? - герой-то жив!
  И гордость Марция цела.
  Такие в Риме, брат, дела!
  Я вас спросил, мамаша, ране,
  Куда же был герой наш ранен?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Он в руку ранен и предплечье,
  Как документ - его увечье
  На занимаемый им пост,
  Сей аргумент - велик и прост.
  Семь ран его живы поныне,
  Которые нанёс Тарквиний.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Его все раны не измерить,
  По крайней мере - было девять.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Я вам не стану возражать.
  Мать насчитала - двадцать пять.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Со счёта сбился я совсем,
  Выходит - стало двадцать семь.
  За рану - недругу могила.
  Вот и считай, сколь трупов было.
  (Слышатся звуки фанфар.)
  Труба восторгом зазвучала,
  Оповестив торжеств начало.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Уже я слышу всплеск оваций,
  Его достоин сын мой Марций.
  Где воин сей с мечом проходит,
  Там недруг смерть свою находит.
  
  (Трубный сигнал, возвещающий торжественное шествие. Под звуки фанфар выходят командующий Коминий, Тит Ларций, между ними - коронованный дубовым венком Кориолан, офицеры, солдаты и глашатай.)
  
  ГЛАШАТАЙ:
  Пусть знает Рим, что Кориолы врата
  Героем нашим в одиночку взяты.
  Вопят: "Виват!" и молодёжь, и старцы:
  Кориоланом наречён Кай Марций.
  Обласканный победою и богом,
  Тебя встречает гордый Рим восторгом.
  
  (Звучат фанфары.)
  
  ВСЕ:
  Достойнее восторга нет наград!
  Кориолан, добро пожаловать во град!.
  
  КОРИОЛАН:
  Негоже величать так при народе.
  
  КОМИНИЙ:
  А вот и мать твоя подходит.
  
  КОРИОЛАН:
  Я потому обрёл и мужество, и силы,
  Что матушка моя богов молила.
  (Становится на колени.)
  
  ВОЛУМНИЯ:
  С колен, солдат мой, поднимись,
  И новым именем гордись,
  Мой Кай теперь - Кориолан,
  Достойный сыну титул дан.
  А вот - прелестна и скромна
  Твоя любимая жена.
  
  КОРИОЛАН:
  Что не горит звезда во лбу,
  Как будто прибыл я в гробу?
  Ужель предположить осталось:
  Вернись в гробу, ты б рассмеялась?
  Вой должен быть, где горы павших,
  Землей сырою ныне ставших.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Так рассуждают только боги,
  Отсюда и сужденья строги.
  
  КОРИОЛАН:
  Друг древний мой, ты всё живой?
  (Обращаясь к Валерии):
  Смущенья оторопь свежа,
  Прошу прощенья, госпожа.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  С кого начать, не разберусь,
  Уж лучше всем я поклонюсь:
  И генералу и солдатам,
  Добро пожаловать, ребята!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Не счесть числа моим приветам.
  И плачу, и смеюсь при этом.
  А сердце ноет и поёт,
  Когда про подвиг узнает.
  Пусть разразится гром над ними,
  Кому не по душе ты в Риме.
  Три полководца, три столпа,
  Боготворит вас вся толпа,
  Хотя найдутся средь толпы,
  Кто по природе столь глупы,
  Что их исправить невозможно.
  Ничтожное - во всём ничтожно.
  
  КОМИНИЙ:
  Ума - палата.
  Скромен нрав.
  И точен, как всегда, и прав.
  
  КОРИОЛАН:
  Менений - кладезь мнений
  
  ГЛАШАТАЙ:
  Дорогу нам освободите!
  Прошу, герои, проходите.
  
  КОРИОЛАН (обращаясь к Волумнии и Виргилии):
  Свои мне протяните руки,
  Забудем про войну и муки,
  Но есть Сенат - наш Бог - патриций,
  Ему обязан поклониться
  За веру в Кая и почёт,
  Что силы рати придаёт.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Судьба дала мне шанс постичь,
  Всего, чего могла достичь.
  Один порог неодолим,
  Но и его подарит Рим.
  
  КОРИОЛАН:
  Уж лучше Риму мне служить,
  Чем по законам черни жить.
  
  КОМИНИЙ:
  Глагольствовать не будем боле.
  Идёмте, ждёт нас Капитолий.
  
  (Под звуки труб и фанфар процессия удаляется со сцены. Вперёд выходят Брут и Сициний.)
  
  БРУТ:
  Все об одном теперь толкуют,
  Одев очки, слепцы смакуют.
  Застыла нянька с полотенцем,
  Забыв ревущего младенца.
  В окошко пялится стряпуха,
  Глухой ладошку ладит к уху,
  А любознательный народ
  Скопился прямо у ворот.
  Полезли люди на заборы,
  Гуляют по карманам воры.
  Весь Рим, ощерившись, глядит:
  Стяжает лавры фаворит.
  Жрецы и те, как на таран,
  Прут, позабыв про долг и сан.
  И, подставляя Фебу лик,
  Матроны правят свой парик,
  Но их искусные румяна
  Дам на свету состарят рано.
  Кориолан преобразился,
  Он будто в бога обратился,
  И Рим, как улей загудел,
  Похоже, Кай его задел.
  
  СИЦИНИЙ:
  Хоть утверждать и не берусь,
  Он метит в консулы, боюсь.
  
  БРУТ:
  Коль власть внесёт такую правку,
  Придётся нам уйти в отставку.
  
  СИЦИНИЙ:
  Такому консулу у власти быть чревато:
  Всё потеряет, что снискал когда-то.
  
  БРУТ:
  Да сбудутся твои слова!
  От дум распухла голова.
  
  СИЦИНИЙ:
  Народ, которому с тобою служим,
  К заслугам Кая будет вновь остужен,
  Гордыня Марция повергнет славу в прах,
  Останется герой наш на бобах.
  
  БРУТ:
  Традициям и нравам вопреки,
  На площади, где бродят бедняки,
  Он консульство за раны не попросит,
  Поскольку вонь плебеев не выносит.
  
  СИЦИНИЙ:
  Для нас хороший знак.
  Да будет так!
  
  БРУТ:
  Свой стяг, сказал, взовьёт над головами,
  Когда патриции о том попросят сами.
  
  СИЦИНИЙ:
  Созревши, упадёт к ногам и груша.
  Желаю, чтобы слова не нарушил.
  
  БРУТ:
  Кориолан, сказав, не позабудет.
  Предполагаю, так оно и будет.
  
  СИЦИНИЙ:
  Когда бы всё, как говорит, и было,
  Ему уж уготована могила.
  
  БРУТ:
  Иль мы его, иль сами мы падём,
  Коль правого решенья не найдём.
  Плебеев надо в мысли утвердить:
  При тирании невозможно жить.
  В народе Марций видит лишь ослов,
  Лишённых харча, прав и даже слов.
  Он рот заткнул защитникам народа,
  Тюрьма - его союзник, ни свобода.
  Народ ему, как войсковой верблюд,
  Навьючат, а потом нещадно бьют.
  
  СИЦИНИЙ:
  Внушить плебеям надо эти мысли,
  Чтоб в атмосфере лозунгом зависли.
  Любая спесь бузу в народе встретит,
  Дворняг натравим на скотину эту.
  А недовольство, полыхнув соломой,
  Колоссов обратит в ничтожных гномов.
  
  (Входит гонец.)
  
  СИЦИНИЙ:
  О чём оповестить ты нас намерен?
  Захлопнешь, иль откроешь двери?
  
  ГОНЕЦ:
  Вам в Капитолий следует явиться.
  Там новый консул должен объявиться.
  Сгрудились слепенькие новости услышать,
  Глухие очи распахнули и не дышат.
  Перчатки жаловали Марцию матроны,
  Платки бросали девушки и жёны,
  Патриции в смирении склонились,
  Как будто бы на господа молились.
  Не видел ранее я столько шапок в небе,
  То не действительность, а сказочная небыль.
  
  БРУТ:
  Идём, идём, товарищ, в Капитолий,
  Привыкли к униженью мы и боли.
  Глаза и уши выдержат напор,
  Лишь сердце ранит совести укор.
  
  СИЦИНИЙ:
  Идём товарищ,
  В ад больших пожарищ.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ВТОРОЙ,
  СЦЕНА ВТОРАЯ.
  
  Там же. Капитолий.
  
  (Входят два служители разложить подушки.)
  
  ПЕРВЫЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  Давай быстрей, иначе не успеем.
  Кто метит в консулы, из тех, что лицезреем?
  
  ВТОРОЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  Их трое, как молва твердит.
  Кориолан, похоже, победит.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  Хотя и смел, но чересчур уж горд,
  Презрением свой потчует народ.
  
  ВТОРОЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  В истории немало тех великих,
  Кто льстил народу, а плебеи в пику
  Великих, ненавидя, изгоняли,
  Других - ни за понюшку уважали.
  Коль в Риме чернь кого-то ненавидит,
  Любого без причин она обидит.
  Сие Кориолану, брат, не ново,
  Любовь народа гранду - не основа.
  Презрение своё он не скрывает,
  Об этом громогласно заявляет.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  Когда бы был к народу безразличен,
  В желаниях он был бы ограничен.
  А он к народу ненавистью пышет:
  Плебей угрозы в каждом слове слышит.
  И льстить толпе, и злить её негоже,
  Ведь результат всегда - один и тот же.
  
  ВТОРОЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  Достойно он отечеству служил,
  И воевал, и должность не просил
  В отличие от римлян очень многих,
  Кто сана ждал, склонившись на пороге.
  Он в подвигах себя запечатлел,
  Молва худая ныне не у дел,
  Сегодня слава - благостней народу,
  Она для римлян делает погоду.
  А кто героя ныне порицает,
  Противу совести и Рима поступает.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУЖИТЕЛЬ:
  Худого здесь и доброго, брат много.
  Идут сенаторы, освободим дорогу.
  
  (Под звуки фанфар в сопровождении ликторов входят консул Коминий, Менений, Кориолан, сенаторы, Сициний и Брут. Сенаторы и трибуны занимают свои места, Кориолан стоит.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Когда победы знак уже осознан,
  И Ларций с поля боя в Рим отозван,
  Осталось дань воздать теперь герою,
  Кто жертвовал за римлян головою.
  Вы, старцы, что в почётной седине,
  Вы, консул, генерал наш на войне,
  Поведайте о том, как Марций славный,
  Нам подарил сегодня праздник главный,
  Помог осуществиться нашим планам,
  За что и наречён Кориоланом.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Начни, Коминий, подвиг освещать,
  И речь свою не думай сокращать,
  А мысли лишь о том, что нет награды,
  Достойный патриота Святограда.
  (Обращаясь к трибунам):
  А вас прошу, избранники народа,
  Вести себя в Сенате благородно,
  Плебеям доложить, как Капитолий
  От нашей содрогался доброй воли.
  
  СИЦИНИЙ:
  Мы общего согласья не нарушим,
  Овации на Марция обрушим.
  
  БРУТ:
  При этом нам хотелось бы заметить:
  И он обязан демос наш приветить.
  МЕНЕНИЙ:
  Тебе я, Брут, советую молчать,
  Коминию позволь повествовать.
  
  БРУТ:
  Моя заметка высказана к месту,
  И потому я выступил с протестом.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Я уверяю: твой народ он любит,
  Но с ним в одной постели спать не будет.
  Прошу, не возражай!
  Коминий, продолжай.
  (Кориолан порывается уйти.)
  Ах, погоди, не уходи!
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Присядь, присядь. Таких героев мало.
  За подвиги стыдиться не пристало.
  
  КОРИОЛАН:
  Не лучше ль, мудрецы, мне удалиться,
  Чем сыну Марса шрамами гордиться?
  Разумней раны дома залечить,
  А не о них прилюдно говорить.
  
  БРУТ:
  Я, Марций, не сторонник брани,
  Надеюсь, словом я тебя не ранил.
  
  КОРИОЛАН:
  Острей кинжала слово иногда,
  От слова убегал, но не всегда.
  Но ты - не льстишь, поэтому не ранишь,
  А, значит, и соперником не станешь.
  И совесть пусть тебя не беспокоит,
  Люблю народ, сколь он сегодня стоит.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Присядь, герой, присядь, тебя прошу.
  
  КОРИОЛАН:
  Уж лучше я на волю поспешу.
  Под звуки барабанов и тревоги,
  Без дел пеньком присяду на дороге,
  И буду лени праздной предаваться,
  Чем нагишом в овациях купаться.
  
  (Уходит.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Смотрите же, служители народа,
  Вы множите болванов год от года.
  Герой же наш, пожертвовав собою,
  Не хочет быть униженным толпою.
  Трибунов не устану я корить!
  Коминий, продолжайте говорить.
  
  КОМИНИЙ:
  На почести герой имеет право,
  Мой голос слаб для прогремевшей славы.
  Коль доблесть есть достойная причина,
  Нет равных в мире этому мужчине.
  Ему шестнадцать минуло тогда,
  Когда Тарквиний шёл войной сюда.
  Среди отьявленных военных молодцов
  Таких не находилось храбрецов.
  Диктатора, кто сам не промах был,
  Отвагою Кай Марций поразил.
  Бородачей из вражеских траншей
  Мальчишка безбородый гнал взашей.
  За друга он потребовал ответа,
  И положил троих врагов за это.
  Он коршуном за несколько мгновений
  Тарквиния поставил на колени.
  На сцене мог бы женщину сыграть,
  А он в бою являл собою рать,
  Где не актёров жалуют цветами,
  А мужиков - дубовыми венками.
  Победами нахлынул, как прилив,
  Семнадцать раз соперников сразив.
  Им головы мечом своим снимал,
  А сам - гирлянды славы нанизал.
  И Кориолы вспомним, где примером
  Заставил в чудо римлян всех поверить.
  Летел он будто чёлн под парусами,
  И волнами валились люди сами,
  Ничто не может ворога сберечь
  Везде его карает Рима меч.
  Один он за вратами Кориолы,
  Как в океане против валов молы.
  Но, кровью обливаясь, устоял,
  И рать свою на ворога погнал.
  Кометою над градом пролетел,
  И знамя водрузил над грудой тел.
  Не суждено герою отдохнуть:
  И снова бой, и снова тяжкий путь,
  Ни устали не знает, ни досады,
  Чтоб выручить сограждан из засады.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Достойный гражданин и славный воин!
  
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Он будет почестей Сената удостоен.
  
  КОМИНИЙ:
  Он от трофеев сразу отказался,
  Как будто замараться побоялся,
  А то, что взял, и стыдно говорить:
  За это глупо нищего корить.
  Ему награда - подвиги в бою,
  Так оценил заслугу он свою.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Вот благородства эталон!
  Зовите же его! Где он?
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Распорядитесь, чтоб явился в Капитолий.
  
  СЛУЖИТЕЛЬ:
  Уже идёт, сенатской подчинившись воле.
  
  (Снова входит Кориолан.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Сенат итог сегодняшний подводит:
  Кориолана в консулы возводит.
  
  КОРИОЛАН:
  Вот - жизнь моя.
  Вот - острый меч.
  Клянусь и честь, и сан сберечь!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Как и положено в Сенате и от роду:
  Осталось слово высказать народу.
  
  КОРИОЛАН:
  От пытки этой я порошу избавить,
  Не склонен я народ собой забавить,
  Чтоб раны из-под рубища казать,
  С главою непокрытой лобызать
  Протянутые от плебеев руки.
  Ни сана не хочу, ни эти муки.
  
  СИЦИНИЙ:
  Народной воли вам не избежать,
  Иначе сана вовсе не видать.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Прошу тебя, обычай не ломай,
  Как римлянину должно поступай.
  Все консулы с народом говорили,
  Нисколько этим сан свой не срамили.
  
  КОРИОЛАН:
  Да эта роль меня повергнет в краску,
  Мне не к лицу носить такую маску.
  
  БРУТ:
  Вы слышали коков?
  Закрылся от плевков.
  
  КОРИОЛАН:
  Закрылся от плевков толпы,
  Где все ничтожны и глупы.
  Не для того я вынес раны,
  Чтоб обсуждали их бараны,
  А я о голосах радел,
  Которых в жизни не хотел.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Кориолан, упрямиться не к месту,
  Забудь, герой, про гнев и про протесты.
  Трибуны, известите демос Рима:
  Назначен консул. Всё неоспоримо.
  Да будет счастлив консул благородный!
  Да будет и мандат ему народный!
  
  СЕНАТОРЫ:
  Кориолан да здравствует, ура!
  Отпраздновать событие пора.
  
  (Под звуки фанфар все расходятся. Остаются Сициний и Брут.)
  
  БРУТ:
  Ты слышал, как он судит о народе?
  
  СИЦИНИЙ:
  Всё воедино сплетено в природе:
  Когда народ попросит об услуге,
  Узнает, кто враги ему, кто други.
  
  БРУТ:
  Пойдём на площадь, римлянам расскажем,
  Какими консул красками их мажет.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  
  АКТ ВТОРОЙ,
  СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
  
  Там же. Форум.
  
  (Входят семь или восемь горожан.)
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Давайте же мы прямо так и скажем,
  Коль голос он попросит, не откажем.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Да как сказать!
  А захотим, то можем отказать.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  На то мы право полное имеем,
  Однако, применить его не смеем,
  Ведь покажи он нам на теле раны,
  Противиться герою было б странно.
  Забыв сейчас про слово "отказать",
  Мы будем раны воина лизать.
  А коли он о подвигах расскажет,
  То римлянина каждого уважит.
  И дикостью была б неблагодарность,
  Чудовищем - плебейская бездарность.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  А разве нас чудовищем не чтят,
  На то уже у Кая твёрдый взгляд.
  Когда мы из-за хлеба восставали,
  Не нас ли дикарями обзывали?
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Не потому мы звери, что лохматы,
  Усаты, бородаты, лысоваты,
  А потому что дикие все мы,
  Бунтами взбудоражены умы.
  Мозги настолько серые у нас,
  Что ум не знает выхода подчас.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Что скажешь о моём уме?
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Он затерялся, как сухарь в суме.
  А если б, ненароком, отыскался,
  То, вырвавшись, на юг бы он подался.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  И почему ж? Я не пойму никак.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Для дурней - юг.
  В умах сложилось так.
  Когда надумаешь жениться
  Уму придётся возвратиться.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  В суть рассуждений я не вник,
  Но ты, по-моему, шутник.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Так каково решенье будет?
  Кто изберет? А кто осудит?
  А, впрочем, пусть решает люд,
  Коль будут "за", то изберут.
  Будь он к народу сердцем ближе,
  Его достойнее не вижу.
  (Входит Кориолан, облачённый в рубище смирения и Менений.)
  А вот наш доблестный военный,
  На нём уже наряд смиренный.
  Заметен зверь в любом наряде
  Чего одел его он ради?
  Толпиться нам здесь ни к чему,
  По два, по три пойдём к нему.
  Пусть каждый спросит, что желает,
  А консул чётко отвечает,
  И, подытожив результаты,
  Узнаем "против" или "за" ты.
  Я покажу пример беседы,
  А вы за мной идите следом.
  
  ВСЕ:
  Твоим советам, брат, уступим
  Пожалуй, так мы и поступим.
  
  (Горожане уходят.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Давай об этом спорить мы не будем,
  Так поступали знатнейшие люди.
  
  КОРИОЛАН:
  Не знаю даже, как мне быть.
  Язык мой не настроен льстить.
  Под шум военных барабанов,
  А не толпы лечились раны.
  Плебеям на войне невмочь,
  Они бежали с фронта прочь.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Тверди не о позоре. О заслугах,
  Которых без числа у друга.
  КОРИОЛАН:
  Да не позволит мне родная мать
  О подвигах моих им рассуждать.
  Пусть думают несчастные о том,
  Что были и останутся скотом.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Боюсь, твоё упрямство всё загубит,
  Нет доброты к тому, кого не любят.
  Прощай, прощай. Тебя я покидаю.
  Приветливее будь, я умоляю.
  
  (Уходит.)
  
  КОРИОЛАН:
  Я знаю, что звучит довольно грубо:
  Пусть рожи сполоснут, почистят зубы.
  Так что же?
  (Входят два горожанина.)
  Вот уже две рожи.
  (Входит третий горожанин.)
  Вы знаете, зачем я здесь стою?
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Хотим услышать версию твою.
  
  КОРИОЛАН:
  Стою не я - мои заслуги.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Они - твои, не наши слуги.
  
  КОРИОЛАН:
  Я им и подчинился,
  Когда сюда я вился.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Выходит: это воля не твоя?
  
  КОРИОЛАН:
  У бедняков просить, не волен я.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Когда кому-то что-то обещаем,
  То и в ответ чего-то ожидаем.
  
  КОРИОЛАН:
  Как цените вы консульство, скажи?
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Ценой радушия его нам докажи.
  
  КОРИОЛАН:
  В обмен на голос, молодец,
  Я кровоточащий рубец
  Тебе приватно покажу,
  И тем я право докажу
  На этот благородный пост,
  Не правда ли, ответ мой прост?
  И ты, неназванный мой друг,
  Порадуй голосом мой слух.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Я вижу, убедить умеешь,
  И голос мой уже имеешь.
  
  КОРИОЛАН:
  Вот я и выклянчил поддержку.
  И нет цены моим издержкам.
  За подаяние мерси,
  Мне больше нечего просить.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Всё это так нелепо вышло.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  И ни в оглоблю, и ни в дышло.
  
  (Уходят.)
  (Входят ещё два горожанина.)
  
  КОРИОЛАН:
  Коль вашим мыслям не перечу,
  Пойдите консулу навстречу,
  Одел смиренную дерюжку
  Просить ваш голос за полушку.
  
  ЧЕТВЕРТЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Служил отечеству ты честно,
  А для народа - враг известный.
  
  КОРИОЛАН:
  Как понимать прикажешь это?
  
  ЧТВЁРТЫЙ ГОРОЖАНИН:
  То не потребует ответа:
  Ты грудью ворога встречал,
  А к людям - задницею встал.
  
  КОРИОЛАН:
  Я с кем попало не общался,
  Тем уваженья добивался.
  А на поверку - для народа
  Важней не личность, а угода.
  Теперь же буду только льстить,
  И слёзно голоса просить.
  Я в три погибели согнусь,
  И черни сладко улыбнусь.
  Прошу простить за зло и спесь,
  Я с головы до пят ваш весь.
  И обзывайте, и корите,
  Лишь к трону консула пустите.
  
  ПЯТЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Теперь дружны, надеюсь, будем,
  И голоса тебе мы ссудим.
  
  ЧЕТВЁРТЫЙ ГОРОЖАНИН:
  И раны свежей полоса
  Твои поддержит голоса.
  
  КОРИОЛАН:
  Но коли ты о ранах знаешь,
  В рубахе быть мне позволяешь.
  Печати рваные войны
  Для доказательств не важны.
  На том теперь и согласимся,
  И обоюдно распростимся.
  
  ОБА:
  Пошли господь тебе удачу.
  Не может консул жить иначе.
  
  (Уходят.)
  
  КОРИОЛАН:
  Ах, сколько яда в этой сласти!
  Уж лучше беды и ненастья,
  Чем, заслужив, просить на длань
  От черни оборзевшей дань.
  Все говорят: таков обычай!
  Но он за рамками приличий.
  Коль жить и вечно заблуждаться,
  Пред бездной можно оказаться.
  Ведь за горами заблуждений,
  Плутает скорби черный гений.
  Не лучше ль сан отдать тому,
  Кто безразличен ко всему,
  Кто заодно с толпой бродяг,
  Кому не честь - бесчестье стяг?
  За сердце самое задели.
  Но, чу! Ведь я уже у цели,
  Путь вполовину я прошёл,
  И отступать нехорошо.
  (Входят ещё три горожанина.)
  Вот голоса ещё в придачу,
  Сейчас я граждан озадачу.
  Не я ль страдал за голоса?
  Мечами враг полосовал
  Меня и вдоль и поперёк,
  Себя я еле уберёг.
  Забыв о ранах и войне,
  Хочу быть консулом в стране.
  
  ШЕСТОЙ ГОРОЖАНИН:
  Он храбро на войне сражался,
  Перед врагом не унижался.
  Как можно голос не отдать,
  Тому, кто может воевать?
  
  СЕДЬМОЙ ГОРОЖАНИН:
  Пусть будет консул наш герой,
  Народ за консула - горой.
  С делами консул разберётся,
  Лицом к народу развернётся.
  
  ВСЕ ГОРОЖАНЕ:
  На этом мы поставим точку,
  Бери свой сан без проволочки.
  Будь нерушимым, как гранит.
  Пусть Небо консула хранит.
  
  (Уходят.)
  
  
  КОРИОЛАН:
  Благодаренье небесам!
  Я - консул. Слава голосам!
  
  (Входят Менений, Брут и Сициний.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Для кандидата кончились напасти,
  Народной облачат трибуны властью,
  Накинь на плечи консульский кафтан,
  В Сенате - консул ты, Кориолан.
  
  КОРИОЛАН:
  На этом эпопея завершилась?
  
  СИЦИНИЙ:
  Обряд свершён, событие случилось.
  Но чтобы процедуру завершить,
  Нам консула придётся утвердить.
  
  КОРИОЛАН:
  А где произойдёт всё это, кстати?
  
  СИЦИНИЙ:
  В Сенате утвердим тебя, в Сенате.
  
  КОРИОЛАН:
  Мне надо сбросить рубище сначала.
  
  СИЦИНИЙ:
  Снимай, оно значение сыграло.
  
  КОРИОЛАН:
  Долой же рубище, долой!
  В Сенат пойду самим собой.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Идём же, нечего нам ждать.
  Позволь тебя сопровождать.
  Трибуны, вы намерены остаться?
  
  БРУТ:
  Хотим с народом нашим пообщаться.
  
  СИЦИНИЙ:
  До встречи.
  (Кориолан и Менений уходят.)
  Взвалил он непомерный долг на плечи.
  И будто наперёд о Риме знает,
  А взгляд восторг победы исторгает.
  
  БРУТ:
  Гордыню и в хламиде не смирить!
  Ты горожан намерен распустить?
  
  (Входят горожане.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Ну, что, друзья, избрали властелина?
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Мы голоса отдали господину.
  
  БРУТ:
  Иди теперь усердно помолись,
  Чтоб все надежды горожан сбылись.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Аминь! И всё же, может, показалось,
  Что в сердце недосказанность осталось.
  В какие б тряпки он не облачался,
  Но клянча голоса, он издевался.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Он откровенным с нами вовсе не был.
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Да искренним он был. Клянусь вам небом.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Ты среди нас один не в счёт,
  Кто угождал, разинув рот,
  И не с твоей ли он подачи,
  Нам ран своих не обозначил?
  Не подтвердив геройский дух,
  Перед отчеством заслуг.
  
  СИЦИНИЙ:
  Перед народом честно каюсь,
  Что раны есть, не сомневаюсь.
  Когда б ни так, его обидел
  
  ВСЁ:
  Клянёмся, их никто не видел.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Сказал он, что имеет раны,
  Но демонстрировать их рано,
  Когда-нибудь наедине,
  Для нас откроются оне.
  Теперь же, как велит обычай,
  И в рамках принятых приличий,
  Чтоб в Риме консула избрать,
  Народ идёт голосовать.
  Мы голоса ему отдали,
  Он жест наш оценил едва ли.
  Похоже, просто посмеялся,
  Махнул рукой и распрощался.
  
  СИЦИНИЙ:
  А что ж не навострили ухо?
  За что такая оплеуха?
  Вы повели себя, как дети,
  Кто за безумие ответит?
  Ответов нет. Одни вопросы.
  Вы ныне стали безголосы.
  
  БРУТ:
  Что ж не ответили, как должно?
  Стерпеть такое невозможно.
  Ещё он саном не владел,
  А учредил уж беспредел,
  Лишив плебеев прав и льгот,
  Стонал и восставал народ.
  Теперь же, властью завладев,
  Вас растерзает в клочья лев.
  А в пользу зверя голоса -
  Путёвка вам на небеса.
  Когда подачку он просил,
  Был вкрадчив и не в меру мил,
  Тогда-то надо было снять
  С мандата лживую печать,
  И настоять, чтоб изменился,
  Плебеям в дружбе побожился.
  
  СИЦИНИЙ:
  Когда б советам нашим вняли,
  Права бы вы отвевали.
  Он обнажил бы в спорах душу,
  И ваши чаянья послушал.
  А уж при случае потом,
  Ему б напомни о том.
  Могли бы спесь его взорвать,
  Чтоб начал рвать он и метать.
  Когда б могло такое статься,
  От сана мог бы отказаться.
  
  БРУТ:
  Ужель того никто не угадал:
  Нуждаясь в вас, он вас же презирал?
  Когда же наделён он будет властью,
  Начнётся настоящее ненастье.
  И бессердечны вы и бессловесны,
  Коль судьбы вам свои не интересны.
  
  СИЦИНИЙ:
  Кто просит, тот пустым уходит скоро,
  А кто хамит, тому даёте фору.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  Не консул он,
  Пока не утверждён.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Мы кандидата призовём к ответу.
  Пятьсот сограждан соберу для вето.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Клянусь вам Небом, потому не вру.
  Я тысячу с друзьями соберу.
  
  БРУТ:
  Идите же народу объясните,
  Кого вы в Риме консулом хотите,
  Плебеев ненавидит он, как псов,
  И кости их лишит и голосов.
  Брехучий пёс - хозяину невмочь,
  Молчащего - из дома выпрет прочь.
  
  
  СИЦИНИЙ:
  Идите перед демосом покайтесь,
  В ошибке опрометчивой сознайтесь,
  Вы дьявола - не консула избрали,
  На обещанье совесть обменяли.
  Он улыбался, а в душе вас крыл,
  Издёвку под смирением сокрыл.
  И, обманувшись подвигом героя,
  Тирану уступили вы без боя.
  
  БРУТ:
  Вину свалите на трибунов ваших,
  Мол, не могли ослушаться вы старших.
  
  СИЦИНИЙ:
  Скажите: не на шутку растерялись,
  Долг с истиной местами поменялись.
  Был консул по ошибке избран вами,
  Не головой вы думали - сердцами.
  Трибунам вы всецело доверяли:
  Мы - сеяли, вы - урожай собрали.
  
  БРУТ:
  Вы впечатлялись нашими речами,
  Где славою героя обличали,
  Когда мальчишка Родине служил,
  И, не щадя себя, врага разил.
  Что род его величествен и редок:
  Царь Марций Анк - его известный предок.
  А Публий с Квинтом из того же рода,
  Мир удивили первым водоводом.
  И Цензорин, кто дважды избирался,
  Ему же в предки славные достался.
  
  СИЦИНИЙ:
  Скажите им, мол, мы вас убеждали,
  Что вы найдёте равного едва ли.
  Но взвесив неприязнь его к плебеям,
  Вы отнеслись к избранию мудрее:
  Решили в консулы его не избирать
  И голоса немедля отозвать.
  
  БРУТ:
  При этом говорите, что трибуны
  Гражданские в душе задели струны,
  А римляне простые - патриоты,
  Избрали консула, но предали заботы.
  Собрав в кулак плебеев возмущенье,
  Спешите в Капитолий для отмщенья.
  
  ВСЕ:
  В избрании раскаявшись уже,
  Мы на другой находимся меже.
  
  (Уходят.)
  
  БРУТ:
  Уж лучше бунт, чем действия тирана,
  Что разорят нас поздно или рано.
  Сейчас отказ озлобит кандидата,
  Народного лишится он мандата.
  Мы гнев его используем во благо,
  А демос соберём под нашим флагом.
  
  СИЦИНИЙ:
  Чтоб дело в нашу пользу разрешить,
  Нам в Капитолий надо поспешить.
  Народ на бунт не зря мы подстрекали,
  Но не хотелось, чтоб о том узнали.
  А если правду-матку говорить:
  Без бунта Риму ныне не прожить.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  АКТ ТРЕТИЙ,
  СЦЕНА ПЕРВАЯ.
  
  Рим. Улица.
  
  (Под звуки фанфар входят Кориолан, Менений, все патриции, Коминий, Тит Ларций и другие сенаторы.)
  
  КОРИОЛАН:
  Недавно из источников узнал:
  Авфидий снова голову поднял.
  
  ЛАРЦИЙ:
  Поднял, но мы войны не допустили,
  Поскольку мир недавно заключили.
  
  КОРИОЛАН:
  Они, выходит, поджидают случай,
  Когда затеять против римлян бучу.
  
  КОМИНИЙ:
  Их силы, консул, так истощены:
  Ни до знамён врагам, ни до войны.
  Расслабиться мы можем до поры,
  Не высунутся крысы из норы.
  
  КОРИОЛАН:
  Перед тобой Авфидий объявлялся?
  
  ЛАРЦИЙ:
  За грамотой охранною являлся.
  Был недоволен он, негодовал,
  Сограждан, город сдавших проклинал.
  Но, поворчав, по-моему, смирился,
  А ныне в Анциум, похоже, удалился.
  
  КОРИОЛАН:
  Моё он имя называл?
  
  ЛАРЦИЙ:
  Упоминал.
  
  КОРИОЛАН:
  И как же?
  
  ЛАРЦИЙ:
  Дуэли жаждал.
  Не раз вы с ним уже встречались,
  Мечи, скрестившись, раскалялись,
  Мечтал Авфидий о победе,
  Как ни старался, ни изведал.
  Чтоб одолеть тебя в бою,
  Отдаст он всё и честь свою.
  
  КОРИОЛАН:
  Он в Анциум подался?
  
  ЛАРЦИЙ:
  Да, там обосновался.
  
  КОРИОЛАН:
  Хотел бы там его найти,
  И в прах немедля обратить.
  Тебе от римлян гул оваций,
  Добро пожаловать, друг Ларций!
  
  (Входят Сициний и Брут.)
  А вот трибуны - глас народа,
  Не выношу такой породы,
  Они народу дороги,
  А нам, патрициям, - враги.
  
  СИЦИНИЙ:
  Прошу на месте оставаться.
  
  КОРИОЛАН:
  Я не намерен подчиняться.
  
  БРУТ:
  Опасность ожидает вас.
  
  КОРИОЛАН:
  Кто мне пророчит смертный час?
  
  МЕНЕНИЙ:
  В чём дело?
  
  КОМИНИЙ:
  Идти он может всюду смело.
  Его избрали граждане и знать,
  Кто может консулу сегодня угрожать?
  
  БРУТ:
  Народ.
  
  КОРИОЛАН:
  Довольно интересный поворот:
  То не дела, выходит, а делишки,
  Голосовал не демос, а мальчишки.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Пустите, он идёт на площадь.
  Ему с народом будет проще.
  
  БРУТ:
  Его народ отвергнет там.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ждут кандидата стыд и срам.
  
  КОРИОЛАН:
  Вот вам пример типичный стада.
  Кричат "ура!" и ждут награды,
  Как только право обретут,
  Забудут всё и продадут.
  А вы, народные уста,
  Оскал их чтите неспроста,
  Быть может, это ваши зубы
  Торчат у них из пасти грубой.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ах, успокойтесь! Успокойтесь!
  На мирный лад уже настройтесь.
  
  КОРИОЛАН:
  Имеет место явный сговор,
  Трибун на кухне - главный повар.
  Хотят всем волю навязать
  Те, кто не может управлять.
  А цель народного протеста:
  Патриций - враг! Ему нет места!
  
  БРУТ:
  Ни сговор здесь, а недовольство,
  И ваше, консул, своевольство.
  Вы унижаете народ,
  Власть людям хлеба не даёт.
  Плебеи - дряни и льстецы.
  Вы - при делах и молодцы.
  
  КОРИОЛАН:
  Ты не открыл секрета.
  Так есть и было это.
  
  БРУТ:
  Не все об этом знали.
  
  КОРИОЛАН:
  Трибуны разболтали.
  
  БРУТ:
  Как можно правду разболтать?
  
  КОМИНИЙ:
  Не прочь её вы искажать.
  
  БРУТ:
  Не правду любите - увёртку,
  Как ложь - правдивую обёртку.
  
  КОРИОЛАН:
  Зачем мне небо, облака?
  Так жизнь без консульства легка!
  Кругом - дерьмо, и я - Иуда.
  Пожалуй, я трибуном буду.
  
  СИЦИНИЙ:
  Вот ты народ и оскорбил,
  Каким ты есть, таким и был.
  Любой бы, кто с дороги сбился,
  Перед народом повинился,
  А ты упёрся, как баран,
  Где главный аргумент - таран.
  И консулом тебе не стать,
  Да и трибуном - не бывать.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Прошу, прошу вас, успокойтесь.
  
  КОМИНИЙ:
  Не ложью, правдою умойтесь.
  Негоже Риму жить во лжи.
  Трибуны-недруги не правы,
  Кориолан достоин славы.
  
  КОРИОЛАН:
  Они напомнили о хлебе,
  И повторю, клянусь вам небом...
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ах, успокойся! Не теперь!
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Ни час!
  Ни место!
  Мне поверь!
  
  КОРИОЛАН
  Простите, именитые друзья,
  Плебеям льстить, клянусь, не буду я.
  Они ко мне звериной злобой дышат,
  И от меня проклятия услышат.
  Однако, повторюсь, их ублажая,
  Пожнёте вы крамолы урожаи.
  Дозволив им в Сенате молвить слово,
  Лишитесь власти, статуса былого.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ну, полно, полно.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Тебя гордыни захлестнули волны.
  
  КОРИОЛАН:
  Как не гордиться кровью, что пролил,
  Я Родину собою защитил,
  И не позволю, чтоб теперь проказа
  Смертельною сразила нас заразой.
  
  БРУТ:
  Ни человек, похоже, ты, а бог,
  Коль посягнуть на жизнь народа смог.
  
  СИЦИНИЙ:
  От этакого жаркого запала
  Любая б чернь, не мешкая, восстала.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Он - вне себя, и говорит не то,
  Не потчуйте плебеев клеветой.
  
  КОРИОЛАН:
  Нет уж, извольте! - я в себе самом,
  И здравым руководствуюсь умом.
  СИЦИНИЙ:
  Пусть эта речь тебе послужит ядом,
  Алкай его! Народ травить не надо!
  
  КОРИОЛАН:
  Вы слышали плебейскую браваду,
  Что он вложил в значение "не надо"?
  
  КОМИНИЙ:
  Уж, полно вам
  Обиду придавать словам.
  
  КОРИОЛАН:
  "Не надо"!
  Не надо вам, патриции, не надо
  Участвовать в народной клоунаде.
  Сенаторы без дел и без забот,
  Вас одурачил собственный народ.
  Вы стоголовой гидре дали глас,
  Она кричит: "Не надо трогать нас!"
  Доверчивость и лень вас обманули,
  Вы в собственном болоте утонули.
  Коль упустили власть, скажите прямо,
  А если нет, идите в бой упрямо.
  Ужели мудрость глупость не поборет?
  Ужель плебей в Сенате будет спорить?
  Когда их голоса в Сенате грянут,
  Все нормы римлян разом в Лету канут.
  В Сенат трибунов не они ль внедрили?
  И те "не надо!" сразу завопили.
  От мала до велика чернь восстала,
  Такого даже Греция не знала.
  С позиции вас сдвинули плечом,
  Им даже консул ныне нипочём.
  Где власть на власть идёт уже нахрапом,
  Нет места ни сенату, ни сатрапу.
  
  КОМИНИЙ:
  Да будь ты проще,
  Идём на площадь.
  
  КОРИОЛАН:
  Кто б ни советовал, что хлеб раздать пристало,
  Как в древней Греции, как говорят, бывало...
  
  МЕНЕНИЙ:
  Довольно.
  Слышать больно.
  
  КОРИОЛАН:
  Ведь греки, что молились богу-праву,
  Бесплатным хлебом загубили нравы,
  А дело приняло серьёзный оборот:
  Великую державу съел народ.
  
  БРУТ:
  Ужель народ ослеп и не увидит,
  Что этот консул римлян ненавидит?
  
  КОРИОЛАН:
  Всех голосов мои слова важнее,
  Они правдивей - римлянам нужнее.
  Бесплатный хлеб плебею назначался,
  Но, съев его, плебей за ум не взялся.
  Когда у врат был ворог на подходе,
  Не всколыхнул он ярости в народе.
  Бил не врага, а знати половину
  Народ своей бунтарскою дубиной.
  Он угрожал и праву, и Сенату,
  И требовал за это хлебом плату.
  И как же чернь за это отплатила?
  Сенат ответом дерзким возмутила:
  "Нас - большинство, а потому и знайте,
  Что пожелаем, то нам и отдайте"!
  Унизив власть, мы черни право дали
  Нас за добро казнить булатной сталью.
  Час недалёк, когда замки Сената
  Сорвут, зарвавшись, подлые ребята,
  Под гомон воплей и похабных слов
  Там вороньё всех заклюёт орлов.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Уж это слишком.
  
  БРУТ:
  Здесь злобы необузданной излишки.
  
  КОРИОЛАН:
  Нет, уж позвольте речь мне завершить,
  Готов я жизнь за римлян положить.
  Власть и народ полезли на рожон,
  Донельзя нерв сегодня обнажён.
  Схлестнулись в битве обе стороны:
  Им ни до Рима, и ни до страны,
  Где цели нет, там миру не бывать.
  Одна задача - бить и убивать.
  Помеха власти ныне - осторожность,
  Ни право перемен, а их возможность,
  Кто ни собою - честью дорожит,
  Перед дилеммой грозною стоит:
  Быть власти или хаосу в умах?
  Рим защитить иль обратить во прах?
  Настал черёд Сенату торопиться,
  Не дать толпе свободою упиться.
  Свободы яд и вожделен, и сладок,
  Испив его, народ до власти падок.
  Чтоб победить в борьбе наверняка,
  Толпу лишить нам надо языка.
  
  БРУТ:
  Он перед нами весь, как на ладони.
  
  СИЦИНИЙ:
  И корчится уже в чаду агоний.
  На нём измены чёрная печать.
  Изменнику придётся отвечать.
  
  КОРИОЛАН:
  Быстрее, сволочь, лопнешь ты от злости,
  Чем на суде мне перемоешь кости.
  Почто трибуны лысые народу?
  Чтоб заражать крамолой и свободой?
  Их выбирали в смутные года,
  Не право - сила правила тогда.
  Сенат сегодня - на народ управа.
  Долой трибунов! А Сенату - слава!
  
  БРУТ:
  Измена! Нам грозит беда!
  
  СИЦИНИЙ:
  И это консул? Никогда!
  
  БРУТ:
  Эдилы, примените силу!
  
  (Входит эдил.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Иди и созывай народ на суд.
  (Эдил уходит.)
  Тебя же за измену привлекут.
  Народной воли враг, ты арестован,
  Вердикт тебе суровый уготован.
  
  КОРИОЛАН:
  Козёл безрогий,
  Прочь с моей дроги!
  
  СНАТОРЫ СО СВИТОЙ:
  Уймись, седой папаша!
  Он - под защитой нашей.
  
  КОМИНИЙ:
  Не смей его касаться!
  
  КОРИОЛАН:
  Коль ты продолжишь издеваться,
  Сверну башку на шейке тонкой,
  А кости - вон из одежонки.
  
  СИЦИНИЙ:
  Прочь руки от трибуна, прочь!
  Прошу сограждан мне помочь!
  
  (Входят толпа горожан (плебеи) и эдилы.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Уж слишком вы возбуждены.
  Уймитесь обе стороны.
  
  СИЦИНИЙ:
  Вот тот, кто власти вас намерился лишить.
  
  БРУТ:
  Схватить его! Немедленно схватить!
  
  ГРАЖДАНЕ:
  Пусть сдохнет негодяй!
  Кончай его, кончай!
  
  СЕНАТОРЫ И СВИТА:
  Чтоб править нам, сенаторы, и жить,
  Оружие придётся обнажить!
  
  (Кричащая толпа вокруг Кориолана):
  "Патриции!
  Трибуны!
  Горожане!
  Достаточно и крови нам, и брани!
  Сициний!
  Брут!
  Герой Кориолан!
  Нам впору не война, - а мирный план!"
  
  МЕНЕНИЙ:
  Дух захватило!
  Что здесь происходит?
  А поведенье смысла не находит.
  Трибуны, успокойте буйный люд!
  Ни место и ни время спорить тут,
  Кориолан, свой норов придержи,
  А ты, Сициний, римлян ублажи.
  
  СИЦИНИЙ:
  Вы знаете, народ, я - не болтун.
  
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Ну, говори же, излагай, трибун.
  
  СИЦИНИЙ:
  Вот консул Марций, избранный народом.
  На честь он посягнул и на свободу.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Да что же ты, трибун, здесь вытворяешь?
  Не тушишь бунт, а пуще разжигаешь!
  
  ПЕВЫЙ СЕНАТОР:
  Очисти от крамолы ум и душу.
  Ужели Рим осмелишься разрушить?
  
  СИЦИНИЙ:
  Народ наш - Рим,
  О нём и говорим.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Элита наша не поймёт:
  Народ - есть Рим,
  А Рим - народ.
  
  БРУТ:
  Мы Римом в сан возведены,
  Судить и обличать вольны.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Стеною встанем брат за брата.
  Никто вас не лишил мандата.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Трибунам тот мандат достался,
  И в том никто не сомневался.
  
  КОМИНИЙ:
  Я сомневаюсь. Ведь мандат
  Бедой великою чреват:
  Обрушит государства нравы,
  Схоронит Рим, похерит право.
  
  СИЦИНИЙ:
  Кто оскорбляет так народ,
  Предатель, потому умрёт.
  
  БРУТ:
  Удержим власть мы, либо потеряем.
  Народ нас учредил и мы решаем,
  Что Марций, оскорбивший римлян словом,
  Казнён прилюдно будет и сурово.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ведите на Тарпейскую скалу,
  Пусть жизнью отвечает за хулу.
  
  БРУТ:
  Хватайте Марция, эдилы.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Ничто ты против нашей силы.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Попробуйте меня услышать.
  
  ЭДИЛЫ:
  Тише! Тише!
  
  МЕНЕНИЙ (обращаясь к Бруту):
  Вы, кто Отчизну так лелеет,
  Понять добро всегда сумеет.
  Не гневу - разуму отдайтесь,
  И разобраться попытайтесь.
  
  БРУТ:
  Медлительность больному - яд,
  А Марцию больница - ад.
  Хватайте, на скалу тащите!
  Защитники, не верещите!
  
  КОРИОЛАН:
  Не на скале умру, а в Риме
  (Обнажает меч.)
  С мечом и ранами своими.
  Кто не познал, каков я воин,
  Сразись со мной и будь доволен.
  
  МЕНЕНИЙ:
  От бед хочу тебя сберечь.
  Верни-ка в ножны острый меч.
  
  БРУТ:
  Хватайте же его, хватайте!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Спасайте, Марция, спасайте!
  На помощь, стар и млад, бегите,
  Героя грудью заслоните.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Бей, не жалей его, ребята,
  За унижение - расплата.
  
  (Трибуны, эдилы и горожане оттеснены.)
  МЕНЕНИЙ:
  С народом не окончен бой.
  Ты от беды иди домой.
  
  ВТОРОЙ СЕНАТОР:
  Иди, конечно же, иди.
  
  КОМИНИЙ:
  А, впрочем, воин, погоди.
  Нам не резон играться в прятки.
  На недругов - друзей в достатке.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ужель столкнуться вновь придётся?
  Ужели снова кровь прольётся?
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Избавь от этого нас Бог,
  Иди домой. Ты занемог.
  Уйми свои и зло, и спесь,
  Мы сами разберёмся здесь.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Нам рана всем нанесена,
  Тебе не по плечу она.
  Ступай, прошу тебя, ступай.
  
  КОМИНИЙ:
  Ты - с нами!
  И не отступай!
  
  КОРИОЛАН:
  Ужели варвар в римлян обрядился,
  И на земле священной объявился?
  Хотя не сомневаюсь, что ребята
  В пределах Капитолия зачаты.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Уйми свой гнев и уходи,
  Возмездье ждёт их впереди.
  
  КОРИОЛАН:
  Когда б в бою мне повстречались,
  Они б в ногах моих валялись.
  
  МЕНЕНИЙ:
  И я б угробил двух трибунов,
  Им в глотки языки засунув.
  
  КОМИНИЙ:
  Не мудро дожидаться грома,
  Не покидая дом до слома.
  Пока толпа не возвратилась
  И буря вновь не разразилась,
  Ты отпусти судьбы поводья,
  Беги от горя-половодья.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Беги, беги же без оглядки,
  Мой старый ум найдёт заплатку.
  Когда дыру заштопать надо,
  Любой заплатке люди рады.
  
  КОМИНИЙ:
  Уходим же, уходим.
  
  (Кориолан, Коминий и другие уходят.)
  
  ПЕРВЫЙ ПАРИЦИЙ:
  Сам навредил себе, как говорят в народе.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Он слишком прям для мира извращений.
  Нептун, Юпитер не изменят мнений:
  Ни грома, ни пучины не страшится,
  Всё что задумал, то и совершится.
  Что ум и сердце Марция родят,
  То речи напрямую всем твердят.
  Ни страха, ни усталости не знает
  Про слово "смерть" он, словно, забывает.
  (Шум за сценой.)
  Ах, что-то, видно, здесь не задалось.
  Похоже, недовольство началось.
  
  ВТОРОЙ ПАТРИЦИЙ:
  Что им не спится?
  
  МЕНЕНИЙ:
  По мне - им в Тибре лучше утопиться.
  Будь с горожанами поласковей боец,
  Иной бы был у повести конец.
  
  (Входят Брут, Сициний и толпа.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Где идиот,
  Решивший загубить народ?
  Возвысивший себя над Римом,
  Под флагом, выступая, мнимым.
  
  МЕНЕНИЙ:
  О, вы, мудрейшие трибуны...
  
  
  СИЦИНИЙ:
  Терпенья оборвались струны!
  Он беззаконие творил,
  И сам себя приговорил.
  Согласно мудрости житейской,
  С вершины рухнет он Тарпейской.
  Там, где народ за быдло чтут,
  Решает дело самосуд.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Трибуны наши - глас народный,
  А мы - их руки, коль угодно.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Ему от нас не убежать,
  Мы силой будем убеждать.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Надеюсь, вы - не палачи.
  
  СИЦИНИЙ:
  Молчи!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Крик на охоте лишь вредит,
  Он будит в звере аппетит.
  
  СИЦИНИЙ:
  Тебе народ не верит.
  Куда запрятал зверя?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Прошу меня внимательно послушать,
  Вам консула открою суть и душу:
  И плюсы есть и минусы, увы,
  Но, в сущности, все люди таковы.
  
  СИЦИНИЙ:
  Кого за консула народу выдаёте?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Кориолана, что бессовестно клянёте.
  
  БРУТ:
  Не консул он, а кладезь бед!
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Ему мы заявляем: "нет"!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Позвольте мне, трибуны и народ,
  Свой растворить во благо римлян рот.
  Такая просьба ничего не стоит,
  Надеюсь, слово душу успокоит.
  
  СИЦИНИЙ:
  Что ж, говори, коль хочешь говорить,
  Змее-предателю недолго в Риме жить.
  Пока он здесь - над нами меч завис,
  Мы сбросим гада головою вниз.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Героев Рима, что Юпитер славил,
  Народ уже заочно обезглавил.
  Как долго будем жить в плену затей,
  Где поедают собственных детей?
  
  СИЦИНИЙ:
  Коль язва человека беспокоить,
  Отсечь её!
  Жалеть о ней не стоит.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Но, язву отсекая,
  На смерть мы обрекаем.
  Не лучше ль язву исцелить,
  Позволив организму жить?
  В чём осуждён он Римом,
  Почто на казнь гоним он?
  Отчизну, пестуя свою,
  Герой прославился в бою,
  И кровью землю орошал,
  Как клялся нам и обещал.
  Теперь оставшуюся кровь
  Ему пустить хотите вновь?
  И не позор ли это
  Для Рима и для света?
  
  СИЦИНИЙ:
  Витиевато говоришь.
  
  БРУТ:
  А проще - негодяю льстишь.
  Когда он Риму угождал,
  Никто его не осуждал.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Кто ногу потерял в бою,
  Прославил биографию свою.
  
  БРУТ:
  Одни пустые разговоры.
  Чужой кафтан не красит вора.
  Идите в дом, хватайте сразу,
  Чтоб изолировать заразу.
  
  МЕНЕНИЙ:
  О, дайте вымолвить словечко!
  Ваш гнев, как тигр, а он - овечка.
  Когда задушит, будет поздно
  Лить слёзы под покровом звёздным.
  Назначьте суд, друзья найдутся,
  Иначе стороны сойдутся,
  Где Рим на Рим пойдёт атакой,
  Бой завершится смертной дракой.
  
  БРУТ:
  Ну, коли так...
  
  СИЦИНИЙ:
  Ему ты веришь?
  Вот чудак!
  Ведь это - слёзы крокодила.
  Не он ли разгромил эдилов?
  Трибунам он не подчинился,
  Перечил и не извинился.
  Нет снисхожденья!
  Не просите!
  Идите же за ним, идите.
  
  МЕНЕНИЙ:
  С мечом в руке герой родился,
  Он красноречью не учился,
  Разит словами, как стрелой,
  Вам - диалог, солдату - бой.
  Позвольте вызову на суд,
  Заслуги Марция спасут.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Трибуны, вот, что Риму ныне надо.
  Долой войну, раздоры и осаду!
  Иначе - кровь, обида - без ответа,
  Когда бы знать, чем кончится всё это.
  
  СИЦИНИЙ:
  Доверили тебе, Менений, знай.
  От имени народа выступай.
  Вы, римляне, пока что отдохните,
  Оружие в сторонку отложите.
  
  БРУТ:
  Не расходитесь по домам, народ.
  
  СИЦИНИЙ:
  На площади базарной будет сход.
  А если Марций не придёт туда,
  Бунтами вспыхнет Рим, как никогда.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Придёт. Я постараюсь убедить.
  (Обращаясь к сенаторам):
  Сенаторы, прошу сопроводить,
  А коли не придём, то всем беда!
  
  ПЕРВЫЙ СЕНТАОР:
  Идём, идём. Показывай, куда.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ТРЕТИЙ,
  СЦЕНА ВТОРАЯ.
  
  Комната в доме Кориолана.
  
  (Входит Кориолан и патриции.)
  
  КОРИОЛАН:
  Пусть колесуют, топчут рысаками,
  Бросают со скалы за облаками,
  Остался я таким, каким родился:
  Плебеям потакать не обучился.
  
  ПЕРВЫЙ ПАТРИЦИЙ:
  Как благородно это всё и мило.
  
  КОРИОЛАН:
  Лишь матушку свою понять не в силах.
  В моих поступках смысла мать не видит,
  Хотя, как я, паршивцев ненавидит,
  Кому базар не ад, а сущий рай,
  Где властвует девиз "купи-продай",
  Кто нам, разинув рот, всегда внимает,
  И шапки в небо потные бросает.
  Войну ль затеем, иль объявим мир,
  Для них важней всего халявный пир,
  Где напивается до чёртиков плебей,
  Ему ни до проблем, ни до идей.
  (Входит Волумния.)
  Я о тебе, мамаша, говорю,
  Зачем, скажи, быть тёплым Январю?
  Уж лучше быть таким, каким рождён,
  Я в этом твёрдо, мама, убеждён.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Во власть сначала облачись,
  А уж потом собой гордись.
  КОРИОЛАН:
  Она меня уже достала!
  Носить лохмотья - не пристало.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Когда бы неприязнь скрывал,
  Во всём бы, сын, преуспевал.
  Лишился бы противник силы,
  Убрав дубины в хлев и вилы.
  А ты бы властвовал спокойно.
  
  КОРИОЛАН:
  Мерзавцы все петли достойны!
  
  ПАТРИЦИЙ:
  Сгореть пора им в пламени костра.
  
  (Входит Менений и сенатора.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Признайся, что покипятился,
  Припадок ярости случился.
  Идём на площадь дело править,
  Нельзя плебеям власть оставить.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Иди, иди, иначе Рим
  Мы в лапы смуте отдадим.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Как ты, я сердцем горяча,
  Но не всегда рублю сплеча,
  Порой я гнев умом смиряю,
  Тебя к тому же призываю.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Слова прекрасные озвучила нам мать.
  Как можно им сегодня возражать?
  Когда б ни возраст, нацепил бы латы,
  Чтоб стадо обуздать чертей рогатых,
  Уврачевать недуг отчизны милой
  Не уговорами, а воинскою силой.
  Поскольку время смутою больное,
  Лекарство здесь прописано иное.
  
  КОРИОЛАН:
  Чему, по-вашему, я должен подчиниться?
  
  МЕНЕНИЙ:
  К трибунам и плебеям возвратиться.
  
  
  КОРИОЛАН:
  Зачем им шут, который их дразнил?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Сказать, что неудачно пошутил.
  
  КОРИОЛАН:
  Пред господом и то б не извинился,
  А повинись - весь Рим бы удивился.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Уж слишком ты, сынок, прямолинеен,
  Порою надо выплеснуть елея.
  Ведь ты мне говорил, что на войне
  И хитрость - допустима и в цене.
  Так почему же в данную минуту
  Не запустить бесценную валюту?
  
  КОРИОЛАН:
  Что, матушка, такое говоришь?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Так в Риме будут благодать и тишь.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Коль на войне такое допустимо,
  Нам хитрость в Риме, сын, необходима,
  Мы хитростью излечим бунт-недуг,
  Она - не враг для умного, а друг.
  
  КОРИОЛАН:
  Зациклилась на этом почему?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Чтоб ты воззвал к народу своему
  Не гневной речью, что тебя сжигает,
  А хитростью - она глупцов смиряет.
  Порою города берут не кровью,
  А лестью и притворною любовью.
  Наперекор натуре я сама
  Врага сражаю хитростью ума,
  Чтоб ради пользы, выгоды своей
  Встать на защиту власти и друзей.
  Жена, твой сын, патриции и мать
  Тебя готовы в этом поддержать.
  Не хмурь чело своё перед народом,
  Улыбкой положи конец разбродам.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Умна и благородна ваша мать.
  Идем же ласкою с народом воевать.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  На площадь городскую, сын, ступай,
  Плебеям в просьбах ныне уступай.
  Коснись коленом камня мостовой,
  Кивая непокрытой головой.
  Красноречивей это всяких слов,
  "Не уху - глазу верь"! - закон ослов.
  Ты в кокон шелковицы сердце спрячь,
  Не тронь его, а про себя поплачь.
  Скажи, что огрубел на поле битвы,
  Где матерился, а не пел молитвы.
  Теперь готов народу покориться,
  Не господу, а римлянам молиться.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Исполни всё, что мать тебе сказала.
  Сокрыто в том великое начало.
  Коль сердце черни сможешь успокоить,
  Не будет без причины пустословить.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Молю тебя, послушайся совета,
  Сторицею воздастся, сын, за это.
  Хотя предпочитаешь ты войну,
  Чем ублажить и холить сатану.
  Вот и Коминий с площади спешит,
  Он разом наши споры разрешит.
  
  (Входит Коминий.)
  
  КОМИНИЙ:
  Базар пчелиным ульем загудел,
  Пора смирить иль будешь не у дел.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Нужна не плётка - ласковое слово.
  
  КОМИНИЙ:
  Для черни это радостно и ново.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Последовать совету ты обязан,
  Иначе путь во власть тебе заказан.
  На компромисс жестокий я иду,
  И от тебя ответа, сын мой, жду.
  
  КОРИОЛАН:
  Ужели непокрытый я предстану?
  Ужели лгать во славу черни стану?
  Скорее Марций обратится в прах,
  Чем слово "да" родится на устах.
  И всё-таки идём на площадь к рынку,
  С плебейским ядом я пригублю крынку.
  
  КОМИНИЙ:
  Тебя мы любим,
  Вместе и пригубим.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Ты говорил, что похвалы мои,
  Победами венчали все бои.
  Сыграй же роль, где ложь под маской слова,
  И похвалы заслужишь Марций снова.
  
  КОРИОЛАН:
  Коль надо, проститутке уподоблюсь,
  Упрятав гордость, к черни приспособлюсь.
  Тот глас, что барабаны заглушал,
  Писклявей евнуха - он ныне оплошал.
  Для колыбельной голос только гож,
  На оклик рыцаря совсем он не похож.
  Улыбка плутовская на устах,
  И слёзы шалуна блестят в глазах,
  Прогнулся я, и на колени пал,
  Перед толпою попрошайкой стал.
  Здесь "Я" моё во лжи глубокой тонет,
  Ужели, мать, душа твоя не стонет?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Прося тебя, я больше унижалась,
  В тебе ко мне не зародилась жалость.
  Ты гордостью не их - меня сразил,
  Родную мать унизил и убил.
  Я, как и ты, кончины не страшусь,
  Ни о себе, а о тебе пекусь.
  Не грудью я - отвагою кормила,
  Но гордость сына всё же загубила.
  
  КОРИОЛАН:
  Достаточно бранить.
  Иду на площадь.
  Унижусь и солгу, коль так вам проще.
  Вернусь любимцем уличной толпы,
  Под крики оголтелой шантрапы.
  Пока же поклонись моей жене,
  Я консулом вернусь и на коне.
  А если нет, то лесть моя слаба,
  Натура Марция - у гордости раба.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Тебе видней.
  Не увлекайся ей.
  
  (Уходит.)
  КОМИНИЙ:
  Трибуны ждут.
  Пора нам отправляться.
  Придётся, Марций, очень постараться:
  Они готовят новые нападки,
  Своей гордыни исключи припадки.
  
  КОРИОЛАН:
  Исключу.
  Себя в покорность облачу.
  
  МЕНЕНИЙ:
  И говори поменьше слов.
  
  КОРИОЛАН:
  Тому и быть, коль уговор таков.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  АКТ ТРЕТИЙ,
  СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
  
  Там же. Форум.
  
  (Входит Сициний и Брут.)
  
  БРУТ:
  Доказывай: он метит на тиранство,
  А если он найдёт на то лекарство,
  Напомни горожанам ненароком,
  Как он обходится с плебеями жестоко.
  И как он на манер морских пиратов
  Присвоил всё богатство анциатов.
  (Входит эдил.)
  Ну, где же горе-патриот?
  
  ЭДИЛ:
  Уже идёт.
  
  БРУТ:
  А кто его сопровождает?
  
  ЭДИЛ:
  Старик Мнений вслед шагает.
  За ним же - горстка из сената,
  Как он нагла и бесновата.
  
  
  СИЦИНИЙ:
  А при тебе ли список недовольных,
  Кому он навредил и сделал больно?
  
  ЭДИЛ:
  Отмечен знаком каждый.
  
  СИЦИНИЙ:
  По трибам отбирал ты граждан?
  
  ЭДИЛ:
  Трибутные комиции знакомы:
  По Туллию сработал и законам.
  
  СИЦИНИЙ:
  Иди же собирай сюда людей,
  Готовых встать за торжество идей.
  Чтоб вторили плебеи все за мной,
  Собравшись здесь огромною толпой
  При недовольных жизнью и голодных:
  "Да будет так во имя прав народных!"
  А наказание должны предусмотреть:
  Взыскание,
  Изгнание
  Иль смерть.
  
  ЭДИЛ:
  Я пожелания трибуна передам,
  И поведение на сходе преподам.
  
  БРУТ:
  Начав шуметь, пусть люд не умолкает,
  Пока нарсуд свой приговор решает.
  
  ЭДИЛ:
  Так и поступим.
  Тирану не уступим.
  
  СИЦИНИЙ:
  Не время увлекаться сумасбродством,
  Пусть действуют под нашим руководством.
  
  БРУТ:
  Иди же, выполняй.
  (Эдил уходит.)
  Нам надо, будто это невзначай,
  Его не в меру чем-то разозлить,
  Привык он первым и главнейшим быть.
  А разозлившись, бросится в атаку,
  Раскрыв себя, затеяв с нами драку.
  А груз, который на душе лежит,
  Его раздавит, в слякоть обратит.
  СИЦИНИЙ:
  А вот и он со сборищем ворон.
  
  (Входят Кориолан, Менений, Коминий, сенаторы и патриции.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Прошу тебя, не кипятись.
  В своих желаниях уймись.
  
  КОРИОЛАН:
  Я, словно, конюх брань перенесу,
  И промолчу, как зверь в глухом лесу.
  Возьмите, боги, под защиту Рим,
  Ни кары - справедливости хотим.
  Да будет храм любовью освящён,
  И не война, а мир провозглашён.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Аминь.
  Сердцам желание угодно.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ко времени оно и благородно.
  
  (Входит Эдил и горожане.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Сограждане, поближе подойдите.
  
  ЭДИЛ:
  Послушайте трибунов. Не шумите!
  
  КОРИОЛАН:
  Позвольте мне вначале вам сказать.
  
  ОБА ТРИУНА:
  Не будем возражать.
  Прошу потише!
  Чтоб всё услышать.
  
  КОРИОЛАН:
  Вы здесь меня намерены судить,
  И обвинения прилюдно огласить?
  
  СИЦИНИЙ:
  Готов ли ты народной воле сдаться,
  Прилюдно перед Римом отчитаться
  За все антизаконные проступки,
  И от суда не требуя уступки?
  
  КОРИОЛАН:
  Готов, коль суд таков.
  МЕНЕНИЙ:
  Народ!
  Ты слышал?
  Он согласен!
  Суд над героем здесь напрасен.
  Ведь у него не меньше шрамов,
  Чем плит надгробных подле храмов.
  
  КОРИОЛАН:
  Я этим не горжусь нисколько.
  Одни царапины - и только.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Быть может, он в речах и груб,
  За что, порою, и не люб,
  Но на защиту Рима встав,
  Умрёт, но выполнит устав.
  Он, защищаясь, матерится,
  А, значит, брань ему простится.
  
  КОМИНИЙ:
  Ну, хватит, хватит!
  Ему народ добром отплатит.
  
  КОРИОЛАН:
  Чем объяснить народный гнев,
  Когда избрать меня успев,
  Все раком пятятся назад?
  Не почитать - казнить хотят!
  
  СИЦИНИЙ:
  Ты здесь ответчик, а не мы,
  А козыри твои немы.
  
  КОРИОЛАН:
  Что ж, начинай, трибун, допрос.
  И формулируй свой вопрос.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ты право римское попрал,
  Свободу у людей украл,
  И тирании смотришь в рот,
  А, значит, предал свой народ.
  
  КОРИОЛАН:
  Ты, если здраво ныне мыслю,
  Меня к изменникам причислил?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ты обещал не раздражаться,
  Изволь от гнева воздержаться.
  
  КОРИОЛАН:
  Да пусть сгорит народ в аду,
  Который, видимо, в бреду
  Иуды мне ярлык нашил,
  И в уважения лишил.
  Когда б в глазах твоих, трибун,
  Заржал моих смертей табун,
  То и тогда б тебе сказал,
  Что ты бессовестно солгал.
  
  СИЦИНИЙ:
  А, как горазд он на хулу!
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Тащить паршивца на скалу!
  
  СИЦИНИЙ:
  Всех призываю к тишине!
  Грехов достаточно вполне,
  Чтоб осудить его на смерть.
  Как можно далее терпеть,
  То, что тиран творил с народом,
  И, стервенея год от года,
  Законы попирал и власть.
  Народ морил, сам лопал всласть.
  Теперь же, суд наш презирая,
  Он вызов римлянам бросает.
  
  БРУТ:
  Поскольку Риму верен был...
  
  КОРИОЛАН:
  Я Риму - ни тебе служил.
  
  БРУТ:
  Я говорю лишь то, что знаю.
  
  КОРИОЛАН:
  Я это слушать не желаю.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ты слово матери давал.
  Так почему же не сдержал?
  
  КОМИНИЙ:
  Прошу тебя, остановись...
  Угомонись! Угомонись!
  
  КОРИОЛАН:
  Терпенья нет мне совесть мучать.
  Уж лучше вниз - с Тарпейской кручи.
  Пусть рвут израненную шкуру,
  Пусть из Отчизны гонят сдуру,
  Пусть на воде в темнице держат,
  Пусть на куски палач разрежет,
  Но перед чернью не унижусь,
  К ней ни на шаг я не приближусь.
  
  СИЦИНИЙ:
  За то, что римлян оскорблял,
  И прав, и хлеба их лишал,
  Судом народным пренебрёг,
  Трибунам повелел сам Бог
  Закрыть ему дорогу в Рим.
  Таков вердикт суда над ним.
  Уж мне, сограждане, поверьте:
  В град не войдёт под страхом смерти.
  Трибунов поддержите, люди.
  Как я сказал, всё так и будет!
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Судьба неотвратима!
  Изгнать его из Рима!
  
  КОМИНИЙ:
  Послушайте меня, друзья,
  Сурово так судить нельзя...
  
  СИЦИНИЙ:
  Здесь не уместен разговор,
  Мы огласили приговор.
  
  КОМИНИЙ:
  Позвольте всё же мне сказать,
  Я - бывший консул, мне ль не знать,
  Как на войне невыносимо,
  Когда оставлен дом любимый,
  Жена и маленькие дети,
  И ты - один за всё в ответе.
  Коль говорить о том короче...
  
  СИЦИНИЙ:
  И чем же удивить нас хочешь?
  
  БРУТ:
  Что скажешь, знаем наперёд.
  Изгнанник в город не войдёт!
  Для нас - изменник он и враг.
  Да будет так!
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Да будет так!
  
  
  КОРИОЛАН:
  Затявкали, щенки, завыли.
  Вы, псы, всегда такими были.
  Не форум здесь, а двор отхожий,
  Вы с трупом провонявшим схожи.
  Как можно это всё любить?
  Ведь невозможно рядом быть!
  Я сам себя изгнал из Рима,
  Жить подле вас невыносимо.
  Пусть обращает вас в бега
  Перо на шляпе у врага.
  Своих защитников гоните,
  Себя под ворогом гноите.
  Он души ваши полонил,
  И вас в пигмеев обратил.
  Сразил без стрел и без меча,
  Пустые лозунги крича.
  Я спину Риму покажу,
  И вам, плебеи докажу:
  Душа моя несокрушима,
  Мир не разрушится без Рима.
  
  (Кориолан, Коминий, Менений, сенаторы и патриции уходят.)
  
  ЭДИЛ:
  Победой бой наш завершился.
  Враг побеждённый удалился.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Он пеной гнева изошёл,
  И, свесив голову, ушёл.
  (Кричат. Бросают в небо шапки.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Вы вслед за изгнанным идите,
  Орите, топайте, свистите,
  Как он вас некогда травил,
  И бил, и голодом морил.
  Сопроводи-ка нас, охрана,
  Без вас торжествовать нам рано.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Травить врага имеем право!
  Трибунам нашим честь и слава!
  Идём, идём скорей к воротам,
  Казнить презреньем обормота.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА ПЕРВАЯ.
  
  Рим. Перед воротами города.
  
  (Входят Кориолан, Волумния, Виргилия, Менений, Коминий и молодая римская знать.)
  
  КОРИОЛАН:
  Нет повода для плача и стенаний,
  И времени для тягостных прощаний.
  Меня тысячеглавая скотина
  Из Рима изгоняет без причины.
  Где ваша твёрдость, матушка моя?
  Я опирался на неё в боях.
  Вы прежде говорили, что беда -
  Для сильного крещение всегда.
  Лишь мелкая душа её не сносит,
  И у судьбы защиты слёзно просит.
  Когда на море тихо и спокойно,
  Суда плывут красиво и достойно,
  Но стоит океану забурлить,
  Не все стихию могут выносить.
  И потому за жизнь в борьбе дальнейшей,
  Не сильный выживает, а мудрейший.
  Ты мне сама внушила мудрость эту,
  С ней, не сгибаясь, я бреду по свету.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  О, небо! О, Всевышний!
  
  КОРИОЛАН:
  Молчи, жена! Стенать излишне.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Пади же, мор, на всех мастеровых,
  На их дела, домашних и родных.
  
  КОРИОЛАН:
  Когда уйду, они меня оценят.
  Бодритесь!
  Гнев неверно ваш нацелен.
  Твою мне, мама, фразу не забыть:
  "Случись супругой Геркулеса быть,
  Я б наравне с ним подвиги вершила,
  И ратный труд супруга облегчила".
  Прощай, жена,
  Прощай, родная мать,
  Прошу, Коминий, впредь не унывать,
  Ведь я пока что жив и не в аду,
  На этом свете, верь - не пропаду.
  Сдержи слезу, седеющий Менений,
  Она, как яд, для ваших поколений.
  Мой полководец, ты окреп в боях,
  Скажи особам, тонущим в слезах,
  Что истины суровы и просты,
  А смех и слёзы при беде пусты.
  Ценила мать всегда мою отвагу,
  Вот и теперь, в жестокой передряге,
  Я, как дракон, над миром вознесусь.
  Разинув пасть, на Землю опущусь,
  И проглочу соперников-плебеев,
  Коль хитростью меня не одолеют.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Куда же ты, мой первенец, пойдёшь,
  Где свой покой, изгнанник, обретешь?
  Коминий добрый, сына проводи,
  От бед-случайностей его освободи.
  
  КОРИОЛАН:
  О, Боги!
  За что ко мне так строги?
  
  КОМИНИЙ:
  Во избежание молвы и околесиц
  С тобою я останусь ровно месяц,
  На будущее требуется знать,
  Как нам общаться и куда тебе писать.
  Когда тебе амнистия случится,
  То медлить с этим делом не годится.
  
  КОРИОЛАН:
  Ты, воин, стар, поэтому прощай,
  Лишь в помыслах быть верным обещай.
  Я у ворот с родными распрощаюсь,
  Они меня проводят улыбаясь.
  Пока я жив, мои желанья живы,
  Иного не дано - надежды лживы.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Подобное не слышал никогда,
  Когда бы сбросить лишне года,
  Презрев стихий любую непогоду,
  Пошёл бы за тобой в огонь и воду.
  
  КОРИОЛАН:
  Давай же руку.
  Вытерпим разлуку.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА ВТОРАЯ.
  
  Там же. Улица у ворот Рима.
  
  (Входят Сициний, Брут и Эдил.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Пусть люди разбредутся по домам.
  Наказан он. Притихнуть надо нам.
  Патриции рассержены не в меру,
  В их власть низы поколебали веру.
  
  БРУТ:
  Противнику мы силу показали.
  Шуметь теперь имеет смысл едва ли.
  
  СИЦИНИЙ:
  Хоть в кои веки отдохнёт народ,
  Иное время для него грядёт.
  Противник изгнан, с ним ушла беда.
  Плебеев власть крепка как никогда.
  
  БРУТ:
  Пусть разойдутся. Дело завершилось.
  (Эдил уходит.)
  А вот и мать его сюда явилась.
  
  СИЦИНИЙ:
  Встречаться с нею нам совсем не стоит.
  
  БРУТ:
  А что тебя так это беспокоит?
  
  СИЦИНИЙ:
  Мать не в себе. Безумна может статься.
  
  БРУТ:
  Она нас видит. Некуда деваться.
  
  (Водят Волумния, Виргилия и Менений.)
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Как кстати ныне встретить эту пару.
  Да ниспошлёт Господь вам с неба кару!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Порошу вас, тише!
  Люди слышат.
  
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Когда б ни слёзы, и ни то б сказала...
  А, впрочем, я ещё не опоздала.
  (Обращаясь к Бруту):
  Похоже, ты собрался уходить?
  
  ВИРГИЛИЯ (Обращаясь к Сицинию):
  Да и тебе не следует спешить.
  О, боже,
  Когда б ему могла сказать я то же.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ты походить желаешь на мужчину?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  А разве нет, дурак, на то причины?
  Пошла в отца родного, посему
  Я нравами обязана ему.
  Ты ж - сын лисы. Иначе и не быть,
  Коль римлян смел на сына натравить.
  Он столько раз мечом врага разил, -
  Ты меньше слов за жизнь наговорил.
  
  СИЦИНИЙ:
  О, небо, защити.
  И неразумных просвети!
  
  ВОЛУМНИЯ:
  И как бы речь была неотразима -
  Не ровня подвигам она во славу Рима.
  А, впрочем, уходи.
  Нет, погоди!
  Я пару слов ещё хочу сказать
  Как любящая мать:
  В Аравии он встретится с тобою,
  Меч занесёт над бранной головою,
  И будет всё отродье палача
  На расстоянии разящего меча.
  
  СИЦИНИЙ:
  И что же?
  
  ВИРГИЛИЯ:
  В могилу зло навеки он уложит.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Есть божие веление на то:
  От выродков очистить Рим святой!
  Он за него бесчисленно страдал,
  В награду только раны получал.
  
  
  МЕНЕНИЙ:
  Прошу себя сдержать.
  Не надо души бранью омрачать.
  
  СИЦИНИЙ:
  И я не против тех великих уз,
  Где у героя с Родиной союз.
  
  БРУТ:
  И я бы никогда не возражал,
  И искренне ему добра желал.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Смотрите-ка! А он "добра желал"!
  А кто ж его из Рима изгонял?
  Вы, два кота облезлых, так орали,
  Что римлян страсти гнева обуяли.
  Напялив же Небесную сутану,
  Себя Всевышним возомнили спьяну.
  
  БРУТ:
  Идём. Похоже, мы здесь задержались.
  
  ВОЛУМНИЯ
  Теперь и я хочу, чтоб вы убрались.
  Вы дело завершили, но сначала
  Я на прощанье вот бы что сказала:
  Насколько Капитолий выше хижин,
  Настолько Марций выше вас и с вами иже.
  
  БРУТ:
  Идём, идём. Пора нам уходить.
  
  СИЦИНИЙ:
  Кто слаб умом, того не убедить.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Мои молитвы пусть уходят с вами.
  (Трибуны уходят.)
  Я на колени встану пред богами,
  Чтоб кары все, которые в их власти,
  Трибунов растерзали бы на части.
  А каждый раз, когда их снова встречу,
  Унижу гадов площадною речью.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ты отчитала стервецов по делу.
  Уж скоро ужин. Ты давно не ела.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Я только гневом ныне голодна,
  Но вряд ли утолю его сполна.
  Довольно, дорогая, здесь стенать.
  Юноне обозлённой мы под стать.
  От слёз твоих и горестно и солно.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ну, упокоитесь.
  Полно, полно, полно.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА ТРЕТЬЯ.
  
  На дороге между Римом и Анциумом.
  
  (Встречаются римлянин и вольск.)
  
  РИМЛЯНИН:
  А мы, похоже, ранее встречались,
  На имя Адриан вы отзывались.
  
  ВОЛЬСК:
  Ты прав, однако я тебя не знаю.
  
  РИМЛЯНИН:
  Так слушай, я тебе напоминаю:
  Я римлянин, который Риму враг.
  Ужель меня не вспомнишь ты никак?
  
  ВОЛЬСК:
  Ты - Никанор.
  Клянусь родною мамой!
  
  РИМЛЯНИН:
  Он самый.
  
  ВОЛЬСК:
  Был бородат, зачем же ты побрился?
  Но голос у тебя не изменился.
  Что в Риме нового?
  Какой сейчас расклад?
  Меня к тебе направил наш Сенат.
  Удачею такою я польщён:
  Путь к цели вполовину сокращён.
  
  РИМЛЯНИН:
  Рим взбудоражен, возмущён народ,
  Он против знати ныне восстаёт.
  Пока улажены трибунами дела,
  Но буча грандиозная была.
  
  ВОЛЬСК:
  Дела улажены, и это, друг, некстати,
  Настроены все вольски воевати.
  Где каждому приказано полку,
  Готовиться к войне, быть начеку.
  
  РИМЛЯНИН:
  Пожар утих, но искры не угасли.
  Голодный конь грызёт пустые ясли:
  Кориолан-наездник упразднён.
  Сенат народом крайне возмущён.
  Патриции трибунов уничтожат,
  И пламя разгореться снова может.
  
  ВОЛЬСК:
  Ужели Рим изгнал Кориолана?
  
  РИМЛЯНИН:
  Изгнал!
  Хоть и звучит довольно странно.
  
  ВОЛЬСК:
  За эту весть, любезный Никанор,
  Как Бог, ты вознесёшься выше гор.
  
  РИМЛЯНИН:
  Когда в семье разлад, крадут жену.
  Удобный случай объявить войну:
  В отсутствии у римлян полководца,
  Авфидий за оружие возьмётся.
  Не будет предаваться воин грусти,
  На этот раз победу не упустит.
  
  ВОЛЬСК:
  Нисколько в этом я не сомневаюсь.
  С удачей, как с любимой, обнимаюсь.
  Она мне несказанно подфартила,
  Героями домой нас воротила.
  
  РИМЛЯНИН:
  За ужином о Риме расскажу,
  И любопытство вольсков разбужу.
  Так вы готовы выступить уже?
  
  ВОЛЬСК:
  Рать собрана и ныне на меже.
  Центурионы выстроены в ряд,
  Деньгами обеспечили солдат.
  Лишь прозвучит труба и в поле снова
  Солдаты за Отчизну пасть готовы.
  
  РИМЛЯНИН:
  Услышать рад: оружие на взводе,
  Не зря с тобою потрудились, вроде,
  И помыслы совпали, и дела,
  Судьба одним узлом нас заплела.
  
  ВОЛЬСК:
  Я этой встрече рад.
  
  РИМЛЯНИН:
  Тогда вперёд, солдат.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ.
  
  Анциум. Перед домом Авфидия.
  
  (Входит Кориолан в одежде простолюдина, маскируясь плащом.)
  
  КОРИОЛАН:
  Величественен Анциум, прекрасен!
  Как никогда обидчику опасен.
  Он орошён слезами сотен вдов,
  Завален пеплом выжженных домов.
  Когда бы лиходея опознали,
  Его б камнями насмерть забросали.
  (Входит горожанин.)
  Пошли Господь вам благодать.
  
  ГОРОЖАНИН:
  И вам, любезный, не хворать.
  
  КОРИОЛАН:
  Авфидий, славный воин, здесь живёт,
  Свободных вольсков истый патриот?
  
  ГОРОЖАНИН:
  Он здесь и в боевом настрое.
  Сегодня пир сановникам устроил.
  
  КОРИОЛАН:
  Ты, гражданин, меня уважишь,
  Коль дом Авфидия покажешь.
  
  
  ГОРОЖАНИН:
  А дом его искать не надо.
  Вы - аккурат перед фасадом.
  
  КОРИОЛАН:
  Ну, что ж, тогда бывайте.
  Спасибо и прощайте.
  (Горожанин уходит)
  Как непонятен мир порою!
  Где дружбу на доверье строят,
  Где делишь и постель, и хлеб,
  Поверив лжи, к измене слеп.
  Когжа ж внезапно прозреваешь,
  Всё в одночасье вдруг теряешь.
  А враг, который тянет жилы,
  Пока твои надежды живы,
  Терзает душу, тело ранит,
  Тебе товарищем вдруг станет.
  И это странное знакомство
  Роднит детей, плодит потомство.
  Сегодня Рим я ненавижу,
  Дороже Анциум и ближе.
  Быть может, так суров Авфидий,
  Что в жертву принесёт обиде
  И честь, и подвиги, и славу,
  Кориолана обезглавив.
  Но если с вольском подружу,
  Ему на благо послужу.
  
  (Уходит.)
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА ПЯТАЯ.
  
  Там же. Зала в доме Авфидия.
  
  (Слышна музыка. Входит слуга.)
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Вина! Вина!
  Ужели слуги спят?
  Ужели их вина?
  
  (Уходит.)
  
  (Входи второй слуга.)
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Куда же Котус подевался?
  Наш господин разволновался.
  (Уходит.)
  
  (Входит Кориолан.)
  
  КОРИОЛАН:
  Прекрасный дом, где пир - горой,
  Однако праздник здесь не мой
  
  (Возвращается первый слуга.)
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Похоже, ты чужой, приятель,
  Не к месту в доме и некстати.
  Коль хочешь избежать ареста,
  Беги!
  Твоё - за дверью место.
  
  (Уходит.)
  
  КОРИОЛАН:
  Кориолан здесь не в чести,
  Его здесь просят прочь уйти.
  
  (Возвращается второй слуга.)
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Ужели и привратник пьян,
  Коль в дом проник такой мужлан?
  А ну-ка убирайся!
  Молчи!
  Не препирайся!
  
  КОРИОЛАН:
  Меня ты гонишь прочь?
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Хочу тебе втолочь:
  Бессмысленны протесты.
  Здесь для тебя - не место.
  
  КОРИОЛАН:
  Меня ты утомил.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Незваный гость - не мил.
  Такого храбреца -
  Вниз головой с крыльца!
  
  (Входит третий слуга, сталкиваясь первым.)
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  А это что за тип?
  
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Как банный лист прилип.
  Ни гость, похоже, и ни вор,
  Спровадить бы от бед во двор.
  Пока артачится детина,
  Поди-ка, кликни господина.
  
  (Отходит в сторону.)
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  На нас, приятель, не сердись,
  А сделай милость: уберись!
  
  КОРИОЛАН:
  Позволь остаться.
  Причины нет меня пугаться.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  А что ты есть?
  
  КЛОРИОЛАН:
  Снаружи - хлам, а в недрах - честь.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  За хламом честь-то не видна.
  Ужели так она бедна?
  
  КОРИОЛАН:
  Там у меня заплаты,
  Где у богатых - злато.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Но коли ты, приятель нищ,
  Негож ты для таких жилищ.
  Не отвлекай от пира нас,
  Здесь - Боги.
  Это их Парнас.
  
  КОРИОЛАН:
  В бою я уступаю редко.
  Иди-ка ты к своим объедкам!
  
  (Отталкивает слугу.)
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  На самозванца посмотрите!
  Авфидия сюда зовите!
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Иду, иду! Как не пойдёшь!
  
  (Уходит.)
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Где ты живёшь?
  
  КОРИОЛАН:
  С небес я, благороден родом.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Ты - Бог, коль дом под небосводом.
  
  КОРИОЛАН:
  Неоднозначен мой ответ:
  И "да" прочтёте в нём и "нет".
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Как это можно понимать?
  Извольте, сударь, отвечать.
  
  КОРИОЛАН:
  Я - полубог и полуптица,
  И здесь изволил приземлиться.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  От дел твоих не вижу прока.
  Туп, как осёл, трещишь сорокой.
  
  КОРИОЛАН:
  Я о других так не сужу,
  И господину не служу.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Пришёл гостить без приглашенья
  В чужой дворец на угощенье.
  
  КОРИОЛАН:
  Не надо бучу поднимать!
  Я не к хозяйке влез в кровать.
  Ты чересчур болтлив, осёл!
  А ну, прислуживать пошёл!
  
  (Бьёт и гонит третьего слугу прочь.)
  
  (Входит Авфидий со вторым слугой.)
  
  АВФИДИЙ:
  И где же этот наглый малый?
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Да вот он!
  От него устал я.
  Давно б осла сумел стреножить,
  Гостей боялся потревожить.
  (Отходит в сторону.)
  
  АВФИДИЙ:
  Откуда ты?
  Чего ты хочешь?
  Пошто молчишь и нос воротишь?
  
  КОРИОЛАН:
  Смотри же спереди и сзади,
  И, если ты, в лицо мне глядя,
   (Открывает лицо.)
  Не сладишь с чувствами своими,
  Ты от меня услышишь имя.
  
  АВФИДИЙ:
  Так, как тебя зовут, скажи.
  
  КОРИОЛАН:
  Не будем пребывать во лжи.
  Для вольсков имя - непотребно.
  А для тебя оно - враждебно.
  
  АВФИДИЙ:
  Так говори же, не тяни.
  Хоть лик твой в скорби и тени,
  Он величав и громы мечет.
  Под ветхим платьем - грозный кречет.
  Задачу эту не решу,
  Ты всё же назовись, прошу.
  
  КОРИОЛАН:
  Когда узнаешь, помрачнеешь.
  
  АВФИДИЙ:
  Я вижу: ты уже наглеешь.
  
  КОРИОЛАН:
  Кай Марций собственной персоной,
  Без шлема, без коня с попоной.
  Я вольсков бил и разорял,
  С родных поместий выдворял.
  За эту боль, за эту прозу
  В миру Кориоланом прозван.
  За Рим я крови не жалел:
  Лилась рекой из вражьих тел.
  Но Рим заслуги не учёл,
  Изгнать героя предпочёл.
  "Кориолан" - одна награда
  За раны и за муки ада.
  Всё остальное съела злоба,
  Её бездонная утроба
  Сенат умяла и друзей,
  Но, видно, мало было ей,
  Она плебеев натравила,
  И в ход пошли ножи и вилы.
  Судьба безжалостно сурова,
  Вот почему ищу я крова
  Не у друзей, а у врага,
  Пустившись в тяжкие бега.
  Но по натуре я - не трус,
  Иной довлеет ныне груз,
  Коль сможешь ты меня простить,
  Хочу я Риму отомстить.
  Отравлен я отмщенья ядом,
  Мой бывший враг, теперь мы рядом.
  Во славу ваших поколений
  Мы Рим поставим на колени.
  Но если ты устал от брани,
  И меч твои не держат длани,
  То прикажи меня убить,
  Нет смысла мне на свете жить.
  Припомни ненависть ко мне,
  Как вольсков я сжигал в огне,
  Как кровью заливал страну,
  Как бил вас, будучи в плену.
  Окинь историю всю взором,
  Чтоб заклеймить себя позором.
  
  АВФИДИЙ:
  Вся злоба, что во мне кипела,
  В огне речей твоих сгорела.
  Заговори Юпитер с неба,
  И то бы удивлён так не был.
  Теперь позволь тебя обнять,
  В уста бойца облобызать,
  Твоей груди коснуться грудью,
  Да смолкнут грозные орудья!
  Нас ядра брани не поранят.
  Бронёй меж нами дружба станет.
  А грудь, в которую я метил,
  Дороже мне иных на свете.
  Тот, кто на смерть со мною бился
  Мне ныне - друг и полюбился.
  Была на свете молодица
  Неможно было не влюбиться,
  Она моей женою стала,
  Но так меня не волновала.
  Готово сердце разорваться,
  И в плен твоих идей отдаться.
  Ну, что же, Марс, готова рать
  Во имя вольсков умирать
  На этом поприще святом -
  Иль на щите, иль под щитом.
  Двенадцать раз меня ты бил,
  И столько ж раз тебе я мстил
  Не наяву, а в страшном сне,
  Где победить случалось мне.
  Но просыпался я в поту,
  И прыть моя - под хвост коту.
  Когда б меж вольсками и Римом
  Всё было мирно и терпимо,
  Мы б за изгнание героя
  На Рим набросились всем роем.
  Иди же в дом. Там мой Сенат
  Тебя признает. Ты - нам брат.
  Меня на битву провожают,
  Пока не Рим нам угрожает,
  Но я начну с его владений,
  Так помоги мне, брани гений.
  
  КОРИОЛАН:
  О, небо, ты со мною. Знаю.
  И я согласьем отвечаю.
  
  АВФИДИЙ:
  Коль мстить самостоятельно решил,
  Даю полвойска. Марций, поспеши.
  Я затеваю это неспроста:
  Ты знаешь римлян слабые места.
  Вот и реши: идти на Рим нахрапом,
  Или разбить задачу по этапам,
  Чтоб обуял страну сначала страх,
  А уж потом и Рим повергнуть в прах.
  Пора тебя мужам страны представить,
  Их убедить и право предоставить
  Вести войска сегодня против Рима,
  Желание в сердцах неодолимо.
  Мой бывший враг, тебе даю я руку,
  Пусть дружба будет крепкою порукой.
  
  (Кориолан и Авфидий уходят. Двое слуг выходят вперёд.)
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Вот уж дела!
  
  ВТОРОЙ! СЛУГА:
  Меня смекалка, брат не подвела,
  В тряпье вельможу сразу заприметил,
  Иначе бы дубиною отметил.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Его ручищи, как у великана.
  Крутил меня он, словно, таракана.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Когда взглянул в лицо, то испугался.
  Он - не простак! Я сразу догадался.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Поверь ты мне! Клянусь петлёю лично!
  Был в рубище, а выглядел прилично.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Силён, как бык, и выражался метко.
  Такого господина встретишь редко.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  А разве ты не заешь господина,
  Сильнее и умнее исполина?
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Хозяин и силён, и деловит,
  Он гостя многократно победит.
  
  ПЕВЫЙ СЛУГА:
  Об этого он поломает пики.
  Но полководец всё же он великий.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Его никто корить из нас не смеет.
  Он города отстаивать умеет.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Как ратный разглагольствует народ:
  И приступом немало их берёт.
  
  (Возвращается третий слуга.)
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Нахлынули к нам новости рекою!
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Что, говори, случилось там такое?
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Да!
  Гибнет Рим с богатствами своими.
  Уж лучше быть в петле, чем в Риме.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Ты, словно, братец, причитаешь?
  Так говори! Чего ты знаешь?
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Кай Марций, кто хозяина увечил,
  За стол сегодня приглашён на вечер.
  
  ПЕВЫЙ СЛУГА:
  От новостей таких, друзья, тревожно.
  Подобное представить невозможно.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Я б не сказал, что он его увечил,
  Но оплеух ему в достатке обеспечил.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Мы здесь свои, таиться нам не стоит,
  Престиж хозяина, однако, беспокоит.
  Что Марций был ему не по зубам,
  Он лично мне рассказывал и сам.
  
  ПЕВЫЙ СЛУГА:
  Не по зубам - по голове долбил,
  Хотел бы и в котлету превратил,
  Когда под Кориолами встречались,
  Одни б воспоминания остались.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Когда бы слыл противник людоедом,
  Умял бы отбивную он к обеду.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  О чём ещё вельможи рассуждают?
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Как сына Марса гостя принимают.
  Усажен во главу стола,
  Где не Сенат, а он глава.
  Когда сенатор говорит,
  Встаёт, поклон ему творит.
  Наш полководец просто млеет,
  Как деву он его лелеет,
  Как божеству целует руку.
  Смотреть на это - просто мука.
  Но новость главная не в том!
  Наш полководец стал хвостом,
  А головою - Марций.
  Такая новость, братцы.
  Грозится Марций Рим разрушить,
  Привратнику отрезать уши.
  Не станет римлян, Рима боле,
  Там будет только чисто поле.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  На это он способен.
  Момент и день удобен.
  
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Он это сделает, поскольку
  Друзья запрятались под койку,
  Пока народ бунтуем в Риме,
  Рискуют жопами своими.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Звучит и пошло всё, и скверно.
  
  ТРЕТИЙ" СЛУГА:
  Зато, поверь мне, очень верно.
  Когда ж вождя увидят трусы,
  Забудут крысы про укусы,
  И, зализав былые раны,
  Придут под стяг Кориолана.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Когда же времечко настанет?
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  А поутру, как солнце встанет.
  От пира не обсохнут губы,
  Как завопят тревогу трубы,
  Загромыхают барабаны,
  И в бой отправятся гурманы.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Война - и горе, и веселье,
  Она, как в миг расстройства, зелье,
  Где жён насилуют и грабят,
  Где хороша любая баба,
  Где ржавый меч на солнце блещет,
  Где над героем стяг трепещет.
  Когда же мир и блажь настанет,
  Жена тебе рога наставит.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  По мне война - как день и ночь,
  Понаблюдать её не прочь.
  И слухом полнится, и страхом,
  И слёзам место есть и ахам,
  А мир похож, порой, на спячку,
  Ни возбуждения, ни драчки,
  Лишь незаконные детишки
  У баб родятся, как мартышки.
  Их ныне народилось боле,
  Чем павших воинов на поле.
  
  ВТОРОЙ СЛУГА:
  Мы на войне дубасили врага,
  Мир наступил, наставили рога.
  
  ПЕРВЫЙ СЛУГА:
  Конец войне. Враги нас не обидят.
  Но люди вновь друг друга ненавидят.
  
  ТРЕТИЙ СЛУГА:
  Низки их нравы, цели недалёки,
  В миру они по пустякам жестоки.
  А потому, да здравствует война!
  Залечит неурядицы она.
  Пир завершён.
  Достойно гость наш встречен.
  
  ВСЕ ВМЕСТЕ:
  Идём, идём хозяину навстречу.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА ШЕСТАЯ.
  
  Рим. Площадь.
  
  (Входят Сициний и Брут.)
  
  СИЦИНИЙ:
  О нём не слышно. Некого бояться.
  Народ притих. Пора за дело браться.
  Спокойствию патриции не внемлют,
  К народовластью в них протесты дремлют.
  Приятней им, когда нам мнут бока,
  А не внимать рабам у верстака.
  
  БРУТ:
  Свершилось!
  Нет у римлян сожалений
  (Входит Мнений.)
  Похоже, к нам торопится Менений.
  
  СИЦИНИЙ:
  Да, он и есть. И более любезный.
  
  БРУТ:
  Извлёк урок полезный.
  
  ОБА ТРИБУНА:
  Привет, вельможа!
  
  МЕНЕНИЙ:
  И вам того же.
  СИЦИНИЙ:
  Рим не печалится, похоже, о диктате,
  Уход Кориолана - ныне кстати,
  Хотя друзьям диктатора неймётся,
  Рим вечным был и вечным остаётся.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Прекрасно всё, но было бы прекрасней,
  Когда бы с плеч стряхнул он хлам напраслин.
  
  СИЦИНИЙ:
  А где скиталец ныне обитает?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ни мать, и ни жена о том не знают.
  
  (Входят несколько горожан.)
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Храни вас, боже.
  
  СИЦИНИЙ:
  Соседи, вам того же.
  
  БРУТ:
  Вам добрый вечер, други горожане.
  Да полнятся натруженные длани.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  И мы, и дети и, конечно, жёны
  За вас готовы богу бить поклоны.
  
  СИЦИНИЙ:
  В молитвах Богу славу воздавайте!
  
  БРУТ:
  Прощайте!
  Когда б, как мы, вас Марций обожал,
  Рим процветал, гордец бы не сбежал.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Бог с вами!
  Нас не забывайте!
  
  ОБА ТРИБУНА:
  Прощайте же, прощайте.
  
  (Горожане уходят.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Дни чёрные в предании остались,
  Кода по улицам голодные метались.
  БРУТ:
  Кай Марций - воин, в этом спора нет,
  Но он амбициям своим апологет.
  
  СИЦИНИЙ:
  Он безраздельной власти добивался.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Я б заблуждениям таким не отдавался.
  
  СИЦИНИЙ:
  Когда бы консулом Сенат его назначил,
  Повёл бы так себя, а не иначе.
  
  БРУТ:
  На град священный пала благодать,
  Не дали боги Риму пострадать.
  
  (Водит Эдил.)
  
  ЭДИЛ:
  Какой-то раб над нами стал глумиться,
  Мы бросили зачинщика в темницу,
  Он утверждает, что как будто вольски,
  Разбившись на огромные два войска,
  Всех истребляют на своём пути,
  Готовы Рим с лица Земли смести.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Герой ушёл, Авфидий осмелел,
  Иначе он напасть бы не посмел.
  Из раковины выставив рога,
  Ползёт улитка к стойбищу врага.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ужели боле нечего сказать?
  Смутьяна розгами велите наказать!
  Несчастный, полагаю, просто бредит,
  Не смели же нарушить мир соседи.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Не будем углубляться далеко мы,
  Я трижды был свидетелем такому.
  А чтобы справедливым оставаться,
  С гонцом придётся ныне разобраться,
  Быть может, это всё - не наважденье.
  Не розг достоин раб, а награжденья.
  Заранее о бедах упредить,
  Равно - не проиграть, а победить.
  
  СИЦИНИЙ:
  Как говорить такое можно!
  БРУТ:
  Да это невозможно!
  
  (Входит гонец.)
  
  ГОНЕЦ:
  Спешат патриции.
  Сенат засуетился.
  С лица мужей румянец испарился.
  
  СИЦИНИЙ:
  Всему виною пришлый разгильдяй,
  (Обращается к Эдилу):
  Прилюдно негодяя отстегай.
  Пусть прекратятся сплетни все и слухи,
  Разносят их безмозглые старухи.
  
  ГОНЕЦ:
  Что раб сказал - всего лишь половина,
  Ужаснее рисуется картина.
  
  СИЦИНИЙ:
  Как это понимать?
  
  ГОНЕЦ:
  Похоже, Марций жаждет воевать.
  С Авфидием он движется на Рим,
  Возмездием, обидою гоним.
  
  СИЦИНИЙ:
  Возможно ли такое, в самом деле?
  
  БРУТ:
  Да это всё сороки нагалдели,
  В сторонников желают жизнь вдохнуть,
  И Марцию ворота распахнуть.
  
  СИЦИНИЙ:
  Всё так и есть.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Клянусь главою, что любая месть
  Не может Марция с Авфидием свести,
  Такое Рим и богу не простит.
  
  (Входит второй гонец.)
  
  ВТОРОЙ ГОНЕЦ:
  Сенат трибунов срочно вызывает,
  Над Римом Марций с ворогом витают,
  Сметая всё живое на пути,
  Война нам промедленья не простит.
  (Входит Коминий.)
  
  КОМИНИЙ:
  Дождались за безумие расплаты?
  Последствия изгнания чреваты.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Скажи, что происходит?
  
  КОМИНИЙ:
  Безумие по миру ныне бродит.
  Прольётся дождь свинцовый с римских крыш,
  Ужели, Рим, в пожаре ты сгоришь?
  Ужель насиловать здесь будут дочерей,
  И лапать жён у собственных дверей?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Да что случилось?
  Будто время помутилось.
  
  КОМИНИЙ:
  И рухнут храмы, под набат кончины,
  Сотлеют привилегии - лучины.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Да что же ты загадками томишь,
  И правду нам совсем не говоришь?
  Уж если Марций вольсков возглавляет...
  
  КОМИНИЙ:
  Его, как бога, рать там почитает.
  Ведь этот воин соткан из брони.
  Как перед Марсом падают они.
  Как будто не солдаты рвутся в бой,
  А мальчики бегут за стрекозой,
  Порой, такую вмажут оплеуху,
  Подобно мяснику, что плющит муху.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Спасли чесночный дух мастеровых!
  Останется ли кто из них в живых?
  
  КОМИНИЙ:
  И рухнет Рим, и погребёт народ.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Как Геркулес, сбивая спелый плод.
  Предупреждали вас мы и корили.
  Хоть поняли, чего вы натворили?
  
  БРУТ:
  А можно ли известиям поверить?
  КОМИНИЙ:
  Быстрее умереть, чем факт проверить.
  Все области идут в полон с охотой,
  Восставших усмиряют доброхоты.
  У Марция отваги не отнять.
  Ни друг, ни враг не смеют осуждать.
  
  МЕНЕНИЙ:
  На гибель в Риме все обречены,
  С могильною плитой обручены.
  
  КОМИНИЙ:
  Кому же Марций может здесь простить?
  Трибунам стыдно милости просить.
  Народ, как стадо, волку не поверит,
  Ведь не бывает жалости у зверя.
  Друзья пощады тоже не попросят,
  Им дорог Рим, он римлян не выносит.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Лишился воли я и даже дара речи,
  Зажги мой дом он, я бы не перечил.
  Вот до чего вы дело довели,
  Куда народ свой бедный завели?
  
  КОМИНИЙ:
  Судьба вам Рима, видно, нипочём.
  
  ОБА ТРИБУНА:
  А мы-то здесь причём?
  
  МЕНЕНИЙ:
  И вы, и мы, кто обожал его,
  Не сделали буквально ничего,
  Чтоб не сдержать орущую толпу,
  Толкнувшую на мщения тропу.
  
  КОМИНИЙ:
  Иные у толпы сегодня крики.
  От страха перекошенные лики.
  На шум Авфидий явится и Марций
  С толпою ошалевшей разобраться.
  Вот так и будет карта Рима бита.
  Отчаянье - теперь одна защита.
  
  (Входит ватага горожан.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Вот и зачинщики явились.
  Они Авфидию сгодились .
  Вы атмосферу Рима отравили:
  Вонючие по городу бродили,
  Изгнав Кориолана за ворота,
  Не мыслили такого оборота,
  Что Марций за расплатою придёт
  И головы виновникам снесёт.
  Кто шапки в небо синее бросал?
  Кто за изгнание тогда голосовал?
  А ныне голосую только я,
  Чтоб сжёг он вас как в печке уголья.
  
  ГОРОЖАНЕ:
  Худые вести город будоражат.
  
  ПЕРВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Сказав, "изгнать", я разрыдался даже.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  И я слезу пустил.
  
  ТРЕТИЙ ГОРОЖАНИН:
  А я лишился сил.
  Сказать по правде: хоть и изгоняли,
  Но, изгоняя, искренне страдали.
  
  КОМИНИЙ:
  Как любите вы, чернь, голосовать!
  
  МЕНЕНИЙ:
  И галдежом свой разум заглушать.
  Послушать - так решили против воли!
  Идём, идём скорее в Капитолий.
  
  КОМИНИЙ:
  Пора идти,
  Не мудрено с ума сойти.
  
  (Коминий и Менений уходят.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Идите по домам, мастеровые,
  Корят они плебеев не впервые,
  Уж очень нас желают напугать,
  Не в Риме - в голове у знати рать.
  
  ПЕВЫЙ ГОРОЖАНИН:
  Пойдёмте же, соседи, по домам,
  "Изгнали зря!" - всегда твердил я вам.
  
  ВТОРОЙ ГОРОЖАНИН:
  Все одинаково об этом говорили.
  Чего ж жалеть о том, что натворили.
  
  (Горожане уходят.)
  БРУТ:
  Не радуют меня все эти вести.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ужели наступил конец фиесте?
  
  БРУТ:
  Идём же в Капитолий, чтоб узнать,
  Что это - ложь, что нас пугает знать.
  
  СИЦИНИЙ:
  Идём, идём,
  Надежду Риму в светлый день вернём.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  АКТ ЧЕТВЁРТЫЙ,
  СЦЕНА СЕДЬМАЯ.
  
  Лагерь в окрестностях Рима.
  
  (Входят Авфидий с ординарцем.)
  
  АВФИДИЙ:
  Ужель к нему безудержно стремятся?
  
  ОРДИНАРЕЦ:
  Не знаю, что за чары в нём таятся,
  Но воину дороже пищи слово,
  Оно ему, как месса богослова,
  Забыв про вас, они идут за ним,
  И этот дух ничем не укротим.
  
  АВФИДИЙ:
  Не вижу смысла Марцию мешать,
  Иначе может дело пострадать.
  Я вынужден надменность извинить.
  Таков он есть - его не изменить.
  
  ОРДИНАРЕЦ:
  Желал бы я, чтоб ты мой полководец,
  Не рухнул с дуба головой в колодец.
  Ни войском не делись и ни мундиром,
  Ты, либо он, быть должен командиром.
  
  АВФИДИЙ:
  Тебя отлично, воин, понимаю,
  Но будет так, как я предполагаю.
  Расплата неминуемо придёт,
  Она его в конце похода ждёт.
  Он твёрдо верит и другим внушает,
  Что Рим под пеплом мести закопает,
  Один исход противнику возможен,
  Когда он вынимает меч из ножен.
  Однако, Завтра - главное скрывает,
  Вот и посмотрим, кто хребет сломает.
  
  ОРДИНАРЕЦ:
  Ты думаешь, откроет Рим ворота?
  
  АВФИДИЙ:
  То - не моя, а Марция забота.
  Врата любовь сенаторов откроет,
  Ведь их не Рим, а шкура беспокоит.
  Трибуны - не вожди,
  Народ же - дышло,
  Куда повёл его, туда и вышло.
  Он, как скопа, захватит Рим-рыбёшку,
  И, обглодав, оставит кости кошке.
  Героем слыл, толпа им восхищалась,
  Но от заслуг спина его сломалась.
  Похоже, гордость, вспыльчивость сгубили,
  Всё то, за что его всегда любили.
  Он и в Сенате шлем свой не снимал,
  Не словом убеждал, а воевал.
  И римляне, устав от передряг,
  Изгнали Марция, оставив на бобах.
  Он сам свои заслуги промотал,
  Когда о них на улицах кричал.
  Народ дарует славу, а не мы.
  Великие сильны, пока немы.
  Как только нас с трибуны восхваляют,
  В гроб славы гвоздь последний забивают.
  Где сила полагается на силу,
  Там роет человек себе могилу.
  Иди же, Кай, иди скорей на Рим.
  Мы в логове твоём тебя съедим!
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ,
  СЦЕНА ПЕРВАЯ.
  
  Рим. Площадь.
  
  (Входят Менений, Коминий, Сициний, Брут и другие.)
  МЕНЕНИЙ:
  После того, что он вождю сказал,
  К нему идти бы я не пожелал.
  Его любил он прежде, как отца,
  Те6перь почёл почти за подлеца.
  А ведь и я у Кая был в друзьях,
  Мосты сгорели и развеян прах.
  Идите вы, кто изгонял из Рима,
  Вздымайте пыль коленями своими,
  Пока к шатру за милю доползёте,
  И море горьких слёз в пути прольёте.
  Уж если он Коминию не внял,
  Меня бы и подавно не признал.
  
  КОМИНИЙ:
  Меня он не признал. Вы правильно сказали.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Трибуны, осознали?
  
  КОМИНИЙ:
  Лишь раз меня по имени назвал,
  Не он, а я ему напоминал,
  Как кровь на поле боя проливали.
  Моим рассказам Марций внял едва ли.
  На прозвище своё "Кориолан"
  Не откликался, словно, истукан.
  И намекнул, что подвигом своим
  Он имя обретёт, когда разрушит Рим.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Запомнят римляне, трибуны, этот дар,
  Вы в Риме разожгли большой пожар.
  Народ вас оценить теперь сумеет,
  Намного уголь здесь подешевеет.
  
  КОМИНИЙ:
  Я убеждал, молил его прощенья
  Тому, кто не умён был от рожденья.
  Он отвечал, что Риму нет пощады,
  Ведь он изгнал, не выразив досады.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Не впору быть изгнаннику любезным.
  Иного ждать ответа бесполезно.
  
  КОМИНИЙ:
  Хотел к друзьям я жалость пробудить,
  Но он иначе взялся рассудить:
  Коль в мусоре найдутся три зерна,
  Они сгорят, хоть в том не их вина.
  
  МЕНЕНИЙ:
  И мать его, и отпрыск, и жена -
  Те зёрна. В чём же их вина?
  Уверить вас, сограждане, спешу:
  Я и себя к тем зёрнам отношу.
  А вы - труха, что горечью смердит,
  Она в костре возмездия сгорит.
  
  СИЦИНИЙ:
  А ты беду в костре не раздувай,
  А соберись и словом помогай.
  Ведь твой язык острей меча порою,
  Пусть от беды он Рим теперь прикроет.
  Пока мы армию по горстке соберём,
  Ты красноречием спасёшь и нас, и дом.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Я вмешиваться в это не хочу.
  
  СИЦИНИЙ:
  Тебе, Менений, это по плечу.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Трибунам не желаю я служить.
  
  БРУТ:
  Ты Риму свою верность докажи.
  В минуту трудную для Родины теперь
  Ты Марция привязанность проверь.
  
  МЕНЕНИЙ:
  А если, как Коминий, буду изгнан,
  Обруган бывшим другом и не признан,
  И приползу униженный сюда,
  Что обо мне подумают тогда?
  
  СИЦИНИЙ:
  Тебе Отчизна рвение зачтёт,
  В число почётных римлян занесёт.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Попробую.
  Быть может, и услышит.
  Ужели под своей обидит крышей,
  И на порог товарищу укажет,
  Не выслушав, не дав надежды даже?
  Коминий не ко времени примчался,
  Хозяин в тот момент проголодался.
  Гость важный тезис, видно, не учёл:
  Когда желудок пуст, хозяин зол.
  Кровь холодна и холодны мотивы,
  А потому голодные крикливы.
  Когда же кровеносные сосуды
  Полны вином,
  Желудок - сытным блюдом,
  Хозяин не планирует поститься,
  Тогда причины нет на гостя злиться.
  Чтоб за порогом мне не оказаться,
  До трапезы не буду обращаться.
  
  БРУТ:
  К душе его тебе известен путь,
  А сердце невозможно обмануть.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Чему уж быть, того не миновать.
  Хочу я на удачу уповать.
  
  (Уходит.)
  
  КОМИНИЙ:
  Его услышать вряд ли он намерен.
  
  СИЦИНИЙ:
  Ты уверен?
  
  КОМИНИЙ:
  Он в золотой оправе восседает,
  Под пламенем очей уж Рим пылает.
  Обида сострадание убила,
  Отмщенье Риму - козырная сила.
  Когда я преклонил пред ним колена,
  Он холодно сказал: "Какого хрена!"
  И указал рукою на порог.
  За дверью мне вручили пару строк,
  Где он клянётся с Римом воевать.
  На нас ведёт он вольсков вражью рать.
  На мать надежда и его жену,
  Они способны отвратить войну.
  Уговорить Отчизну не губить,
  Народ многострадальный пощадить.
  Идём, попросим их поторопиться,
  Иначе с жизнью надо распроститься.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ,
  СЦЕНА ВТОРАЯ
  Перед лагерем вольсков под Римом.
  
  (Подходит Менений.)
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Куда идёшь? Остановись!
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Назад! Назад! Поберегись!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Несёте службу вы исправно,
  И это, командиры, славно.
  Сановник я, позвольте, рать,
  Кориолана повидать.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Откуда занесло, родимый?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Явился к вам из града Рима.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Идите прочь!
  Не можем вам ничем помочь.
  Наш полководец ныне отдыхает.
  Вестей из Рима слышать не желает.
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Быстрей Рим рухнет под огнём,
  Чем ты увидишься с вождём.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Когда ваш вождь о Риме толковал,
  Не раз моё он имя называл,
  Факт этот существует вне сомнений,
  Ведь я не кто иной, а сам Менений.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  И как бы ни было, а только всё равно:
  Такому имени здесь хода не дано.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Послушай, парень, вождь поклонник мой,
  Ведь летопись побед велась рукой,
  Которую протягиваю вам,
  Поверьте мне и праведным словам.
  Не скрою я, конечно же, не скрою,
  Что приукрашивал я подвиги, порою,
  Но это дань, которую мы платим,
  Она для дружбы во время и кстати.
  Бывает, что и ложь во благо служит,
  Известно это всем, кто долго дружит.
  Не стой, приятель, на моём пути,
  Позволь же к полководцу мне пройти.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Уж коли ложью ты окутывал его,
  Нет у тебя святого ничего,
  Будь эта ложь во благо и святою,
  И то - гроша, по-моему, не стоит.
  Увы, я не могу тебе помочь,
  Иди-ка, парень, ты отсюда прочь!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ведь я сказал, что я - Менений,
  Веди к нему без всяких прений.
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Ты сам сказал, что лжец отчасти,
  Храни господь нас от напасти.
  Мы служим правде на работе,
  И ложь твоя нас не заботит.
  Иди-ка поскорей отсюда,
  Ты надоел уже, зануда.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Хотя бы малость мне поведай:
  Скажи, уже он отобедал?
  У нас не сложится беседа,
  Коль встречусь с ним я до обеда.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  А не из Рима ль ты бежал?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Я - римлянин, как генерал.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Как он, обязан Рим ты ненавидеть.
  Изгнанника всегда легко обидеть.
  Вы по наитию взбесившейся толпы
  Остались к Родине и разуму слепы,
  Свой славный щит доверили врагу.
  Как вы додумались? Понять я не могу.
  Ужели вы надеетесь на то,
  Что стон старух в обители святой,
  Плач матерей, поруганных девиц,
  Тебе подобных старцев, павших ниц,
  Заставят месть его угомониться,
  Помиловать безумную столицу?
  Ужели ты, кому недолго жить,
  Способен словом пламя затушить?
  Ты, седовласый старец, прогадал,
  Для римлян час отмщения настал,
  Жестоко полководец всех осудит,
  Пощады никому теперь не будет.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ты, парень, слишком треплешь языком,
  Когда бы знал он - я недалеко!
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Начальник мой тебя и знать не знает,
  А потому и видеть не желает.
  
  МЕНЕНИЙ:
  О полководце, не начальнике твоём,
  Мы, верный страж, сегодня речь ведём.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Не до тебя сегодня генералу,
  Иди, иди отсюда, путник шалый.
  В свой адрес я обиды не прощу,
  Иначе кровь последнюю пущу.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Похоже, парень, не дурак ты, вроде...
  
  (Входят Кориолан и Авфидий.)
  
  КОРИОЛАН:
  В чём дело?
  Что здесь происходит?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Теперь меня, приятель, берегись!
  Мои надежды всё-таки сбылись.
  Никто не остановит мой кураж.
  Тем более - какой-то жалкий страж.
  Как сын, Кориолан передо мною,
  Не развести и не разлить водою.
  За оскорбления жестоко будешь бит,
  Сын за отца, поверь мне, не простит.
  Смотри и падай в обморок от страха,
  Я - на щите, а пред тобою - плаха.
  ( Кориолану).
  О здравии твоём пекутся боги,
  Как твой отец, и дряхлый, и убогий.
  Уже пожар над Римом небо красит,
  Но влага этих глаз его погасит.
  К тебе пойти меня уговорили,
  Ведь мы друг друга искренне любили,
  И люди полагают, дай-то, боже,
  Что Марций меч раздора в ножны вложит.
  Так воздыхал расстроенный народ,
  Что вздохами я выдут из ворот.
  Помилуй всех и не суди так строго,
  Сограждан пожалей ты ради бога.
  Остатки гнева выплесни на стража,
  Кто выслушать меня не хочет даже.
  
  КОРИОЛАН:
  Иди-ка прочь! Чего ты причитаешь?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Меня ты выгоняешь?
  
  КОРИОЛАН:
  Я отдан ныне правилам войны,
  Ни матери не знаю, ни жены,
  Ни сына, ни товарищей - лишь вольсков,
  Ищите снисхождения у войска.
  Единственное, что на сердце есть -
  Так это только ненависть и месть.
  Мне легче дружбу ядом отравить,
  Чем из забвения её восстановить.
  Закрыты уши всем мольбам твоим,
  Как ворогу замкнул ворота Рим.
  Поскольку ты любим когда-то был,
  Я для тебя бумагу сочинил.
  (Подаёт бумагу.)
  Хотел отправить, ты же сам явился,
  Посыльный в этот раз не пригодился.
  Тебя я более не ведаю, не знаю,
  А потому и слушать не желаю.
  Иной, Авфидий, некогда он был,
  Когда-то в Риме я его любил...
  
  АВФИДИЙ:
  В тебе я ныне полностью уверен.
  Себе ты остаёшься, Марций, верен.
  
  (Кориолан и Авфидий уходят.)
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Тебя Менений, кажется, зовут.
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Иди домой. Ты оказался плут.
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  И полководец мнения такого.
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Иначе б с нами обошлись сурово.
  МЕНЕНИЙ:
  Меня не беспокоит полководец,
  Ни вы, войной униженный народец.
  Кто от стыда намерен умереть,
  Того не напугает даже смерть.
  Пусть черный полководишка лютует,
  Он римлян разорит, а вас разует.
  Вы голыми по свету побредёте,
  От нищеты и голода умрёте.
  Теперь и я скажу: "Идите прочь!"
  Ни видеть вас, ни слышать мне невмочь.
  
  (Уходит.)
  
  ПЕРВЫЙ СТРАЖ:
  Что, брат, не говори, он - человек достойный,
  Могу его понять: ему за римлян больно.
  
  ВТОРОЙ СТРАЖ:
  Достойнее наш вождь, хотя бывает груб,
  Незыблем, как утёс и величав, как дуб.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ,
  СЦЕНА ТРЕТЬЯ
  Шатёр Кориолана.
  
  (Входят Кориолан, Авфидий и другие.)
  
  КОРИОЛАН:
  Мы завтра к стенам Рима подойдём,
  И град без промедления возьмём.
  Ты доложи сенаторам, партнёр:
  Кориолан исполнил договор.
  
  АВФИДИЙ:
  Ты просьбам Рима и друзей не внял,
  И, как врагов, просителей изгнал.
  Друзья в тебе сочувствия искали,
  Мосты огни очей твоих сжигали.
  
  КОРИОЛАН:
  Старик Менений, что отправлен в Рим,
  Был, как отец, мне дорог и любим,
  Последним старика сюда прислали,
  Ведь на него надежду возлагали.
  Со старцем я повёл себя сурово,
  А Риму выслал ультиматум снова,
  Они его однажды отвергали,
  Да и сейчас повинятся едва ли.
  Смягчил условия, жалея старика,
  Но Рим отвергнет всё, наверняка.
  Коль оборвётся эта нить надежды,
  Я облачусь в военные одежды,
  Не стану слушать ни друзей, ни Рим,
  Мы флаг войны над миром водрузим.
  (Шум за сценой.)
  Опять шумят,
  Опять проситель рвётся,
  Покончить с этим навсегда придётся.
  (Облачённые в траурные одежды входят Виргилия, Волумния, ведущая за руку сына Марция, Валерия и свита.)
  А вот жена и бабушка с внучком,
  Уже отцу грозящим кулачком,
  Просительница мать, как это мило!
  Та, что меня на божий свет явила.
  Разрушен храм природного союза:
  Любовь, родство - для Марция обуза.
  О, боги, боги! Ведь и вы б едва ли,
  Перед моей богиней устояли.
  А я - не бог, и перед взглядом таю,
  Хоть плотью жив, а сердцем умираю.
  Склонилась мать, желает рук коснуться,
  Высок Олимп, и ей не дотянуться.
  Просящим взглядом мальчик вопрошает,
  Ответить сыну в горле ком мешает.
  Кричит нутро: "Я с жалостью не дружен!".
  А Рим войной распаханный мне нужен.
  Сам по себе теперь я - без родни,
  На все оставшиеся в этой жизни дни.
  В бою не пожалею сил и стали я,
  Чтоб пала милая когда-то мне Италия.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Супруг и господин, вы нас забыли.
  
  КОРИОЛАН:
  Мои глаза не те, что в Риме были.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  Ты в этот скорбный для Отчизны час
  Сквозь пелену невзгод не видишь нас.
  
  КОРИОЛАН:
  Не помню роль я, лицедей дрянной,
  Позор, как тень, крадётся вслед за мной.
  Ты - Марция бесценная частица,
  Я за жестокость должен извиниться.
  Но Риму я обиды не прощу,
  Борзую месть на горожан спущу.
  А поцелуй твой будет слаще мести,
  И долгим, как изгнание в бесчестье.
  Клянусь небес царицею ревнивой,
  Хранят уста и пламенно, и живо
  Прощальный пред разлукой поцелуй,
  Ты вновь его, как девственность даруй.
  О, боги, за пустою болтовнёй
  Чуть мать не обошёл я стороной,
  Нет равной ей на этом белом свете,
  Её поклоном низким должен встретить.
  (Преклоняет перед нею колени.)
  Колени, на земле оставьте след!
  Достойнее печати в мире нет.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Вставай с колен, такое не годится.
  Мне следует, сыночек мой, склониться.
  Паду не на подушку, а на камень,
  Колени мне сожжёт признанья пламень,
  Здесь не дитя приходится прощать,
  А сгорбленную горестями мать.
  
  (Становится на колени.)
  
  КОРИОЛАН:
  Ты на колени перед сыном встала,
  Которого в ошибках упрекала.
  Тогда и впору звёздам опуститься,
  Чтоб в полных водах Тибра порезвиться,
  До солнца стройным кедрам дотянуться,
  Поцеловав его, счастливыми вернуться.
  Берусь предположить я осторожно:
  Бывает невозможное возможно.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Как проторила путь, так и идёшь.
  А эту ты особу узнаёшь?
  
  КОРИОЛАН:
  То Публиколы мудрого сестра,
  Как лунный свет, как юные ветра,
  То в небесах Дианою витает,
  То льдинкою прозрачной растает.
  Привет тебе, Валерия, привет.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  А вот тебе, мой сын, на всё ответ.
  Младенец этот вырастет в бойца,
  Затмив, возможно, доблестью отца.
  
  КОРИОЛАН:
  Бог воинства, Юпитер громовержец,
  Даруют мощь, какой не знали прежде,
  И пусть бесславие тебя не опозорит,
  Минуют дом твой и беда, и горе.
  Живи на этом свете, мальчик, так,
  Чтоб сердце всем светило, как маяк.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Встань, мальчик, на колени!
  
  КОРИОЛАН:
  Мой юный гений!
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Не ноги нас, а ужасы несли
  К тебе, мой сын, о помощи просить.
  
  КОРИОЛАН:
  Не пробуй охладить меня печалью,
  Я клятву дал и долгу отвечаю.
  Пред Римом не заплачу, не покаюсь,
  Мастеровым в угоду не сломаюсь.
  И в чём бы вы меня не обвиняли,
  С пути меня свернёте вы едва ли.
  Я жажду мести, выбора не вижу,
  И Рим, и римлян яро ненавижу.
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Довольно слов, и так уже понятно,
  Утеряна надежда безвозвратно.
  Мы просим то, чему решил не внять,
  Бессмысленно о чём-то толковать.
  Отказом репутацию пятнаешь,
  И никогда себя не оправдаешь.
  И всё же распахни, сыночек душу,
  Не местью, сердцем мать свою послушай.
  
  КОРИОЛАН:
  Идите ближе, вольски и Авфидий.
  Я с Римом строг!
  Должны все это видеть.
  Так в чём же просьба, жажду тотчас знать я?
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Взгляни на лица, траурные платья.
  Ужели надо что-то говорить,
  Чтоб нашу просьбу в слово обрядить?
  Был горек и суров момент разлуки,
  Тяжёлым бременем на плечи пали муки.
  И вот свидание!
  Но где же радость встречи?
  Всё тяжелее бремя ранит плечи.
  Ты нас - супругу, сына, мать свою
  Встречаешь горше, чем врага в бою,
  Ужели ты совсем не понимаешь,
  Что Родину на клочья раздираешь?
  Твоя враждебность нам больней всего,
  Молиться нам прикажешь за кого?
  Ведь наши просьбы небо отвергает,
  Оно таким, как мы, не помогает.
  Мы за врага народа не попросим,
  И за тебя, кто нас позорно бросил.
  Мы, равно ненавидя, и любя,
  Лишимся и Отчизны, и тебя,
  В цепях ли ты по Риму прошагаешь,
  А, может, Рим с землею разравняешь,
  И увенчают лаврами героя,
  За то, что мы в крови утонем трое.
  Я не намерена конца сраженья ждать,
  Коль не способен матери ты внять,
  То, да простит меня Святая дева,
  Тебя родившее я проклинаю чрево.
  
  ВИРГИЛИЯ:
  И я своё, где Завтра ты зачал,
  На продолженье рода уповал.
  
  ЮНЫЙ МАРЦИЙ:
  Меня он не раздавит, я сбегу,
  И, возмужав, воздам урок врагу.
  
  КОРИОЛАН:
  Чтоб половою тряпкою не стать,
  Не надо женщинам и мальчикам внимать.
  
  (Встаёт.)
  
  ВОЛУМНИЯ:
  Ты нас оставить в горечи не можешь,
  И сердце матери апатией тревожишь.
  Когда б для римлян клянчили пощады,
  Жизнь вольсков обращая в муки ада,
  А мы же просим не войны, а дружбы,
  Ты можешь это, ты у них на службе.
  Пусть вольски скажут: "Дарим Риму мир!"
  А римляне в ответ: " Да будет пир!"
  Тебя возлюбят оба государства.
  И будет прочным перемирья царство.
  Обманчивы победы на войне,
  На чьей окажешься в итоге стороне?
  Коль по тропе за местью ты пойдёшь,
  Разрушив Рим, проклятье обретёшь.
  И занесут в историю скрижали
  Не славу, что вам подвиги снискали,
  А римлян проклинающих слова,
  Которыми клеймит людей молва.
  Ответь мне, сын, не ты ль богам служил
  И божьим милосердьем дорожил?
  Хоть небеса всем молнией грозят,
  Но боги избирательно разят.
  Что ты молчишь? Не стыдно ли бойцу?
  Обиды помнить грандам не к лицу.
  Не слёзы лей, сноха, а молви слово,
  Слеза слепому сердцем - не основа.
  Малютка, что-нибудь пролепечи!
  Быть может, жалости отыщутся ключи.
  Нет более обязанных друг другу,
  Чем мать и сын. Так окажи услугу!
  Но к матери сынок остался глух.
  Ужель почёл глупейшей из старух?
  Ты был неласков, я ж всегда любила,
  И господа за жизнь твою молила.
  Защитника готовила Отчизне,
  За что же подергаюсь укоризне?
  Коль ты не ценишь горечи моей,
  Гони меня, гони меня взашей.
  Но если в слове матери есть суть,
  Накажут боги, ты не обессудь.
  Он кажет спину, боле ничего.
  Все на колени! Пристыдим его.
  Кориолан и гордость неприступны,
  Похоже, жалость сердцу недоступна,
  Падём же на колени ещё раз,
  Коль не одарит милостью он нас,
  Мы в лапы смерти возвратимся в Рим,
  Нас погребут с соседями под ним.
  Нет довода сильнее, чем ручонки,
  Протянутые к папе от мальчонки,
  Любые оправдательные речи
  Вам алиби, мой сын, не обеспечат.
  Идём!
  От вольсков выродок родился,
  На иностранке, видимо, женился.
  Как ни прискорбно это и печально,
  А внук мой на него похож случайно.
  Теперь гони!
  Я боль отговорила,
  Коль Рим горящий не отнимет силы,
  То, может быть, решусь ещё на речь,
  Пока в могилу не успела лечь.
  
  (Берёт мать её за руку. Молчит.)
  
  КОРИОЛАН:
  Что, матерь, ты со мною сотворила!
  Разверзлось небо, Землю опалило
  И пламенем, и громом всех богов,
  Смеётся Небо, не находят слов.
  Для Рима одержала ты победу,
  Для сына - жалкий выбор: смерть иль беды.
  Но кто же, кто же мать свою осудит?
  А потому пусть будет то, что будет.
  Авфидий, мне сейчас не до войны,
  Мир заключают ныне две страны.
  А как бы ты, Авфидий, поступил,
  Ты б матушке родимой уступил?
  
  АВФИДИЙ:
  Клянусь я богом,
  Что растроган.
  
  КОРИОЛАН
  Надеюсь, что ты искренне сказал.
  Ведь и мои сухи от слёз глаза.
  Сними с души Кориолана гири,
  И намекни условия о мире.
  Я в Рим не буду ныне возвращаться,
  С тобой, Авфидий, я решил остаться.
  Так выручи, прошу тебя как друга.
  О, мать моя!
  О, милая супруга!
  
  АВФИДИЙ (в сторону):
  Вот и столкнулись честь, и состраданье,
  Они его сожрут, сцепившись в брани.
  Недолго ждать мне завершенье спора,
  Былую славу возвращу я скоро.
  
  (Женщины подают знаки Кориолану о своём отбытии.)
  
  КОРИОЛАН:
  Прошу не торопиться.
  (Обращаясь к Волумнии, Виргилии другим):
  Глотком вина пусть договор скрепится.
  Тогда и отнесёте в Рим вердикт,
  Который никому не навредит.
  Святые женщины, иконы с вас писать!
  Когда бы всю Италию собрать,
  И то бы мощь такую не скопить,
  Чтоб без меча войну остановить.
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ,
  СЦЕНА ЧЕТВЁРТАЯ
  
  Рим. Площадь.
  
  (Входят Менений и Сициний.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Ты видишь выступ, Капитолия брусок?
  
  СИЦИНИЙ:
  Конечно, вижу. И какой в том прок?
  
  МЕНЕНИЙ:
  Когда б его мизинцем мог ты сдвинуть,
  Поверил бы, что можно не преминуть
  Воспользоваться твёрдым словом мамы,
  Сломив характер Марция упрямый.
  Но чуда не случится, уж поверь.
  Разинул пасть оголодавший зверь.
  Тоска смертельная сдавила Риму грудь.
  Петля наброшена, осталось затянуть.
  
  СИЦИНИЙ:
  Как быстро время губит человека,
  Вчера - здоров, а ныне - он калека.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Чему же здесь приходиться дивиться?
  Из гусеницы бабочка родится.
  Из Марция проклюнулся дракон,
  Теперь - крылатый, не ползучий он.
  
  СИЦИНИЙ:
  Он мать любил, мудрейшую из женщин.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Он и меня любил, по-моему, не меньше.
  Сынок о матери, как жеребец, забыл:
  Удел конюшен царских и кобыл.
  Он ликом хмур, над миром тучей виснет,
  И даже виноград от взгляда киснет.
  Земля дрожит, когда по ней ступает,
  Как башня, на пути он всё сметает.
  Пронзает взглядом панцири любые,
  А глас его - набаты громовые.
  Когда же он на ворога кричит,
  То будто ядрами соперника разит.
  Ни войско не щадит он, и ни сил,
  Себя он Македонским возомнил.
  Что не прикажет, рать его исполнит,
  От счастия себя уже не помнит.
  Когда бы стать бессмертным Марций смог,
  Готовый бы сидел на троне бог.
  
  СИЦИНИЙ:
  Достойно описал, да только вот:
  Лишь милосердия ему недостаёт.
  
  МЕНЕНИЙ:
  Каков он есть, таким изобразил.
  Мать принесёт лишь то, что он ссудил.
  Пора забыть про милосердья игры,
  Не может подоить мамаша тигра.
  Таков игры затеянной итог.
  
  СИЦИНИЙ:
  Да сжалиться над ним всевластный Бог!
  
  МЕНЕНИЙ:
  Когда из Рима Марция изгнали,
  Мы к судьям неба, помню, не взывали.
  Теперь, когда он двинулся на Рим,
  "Спаси нас, боже!" - небу говорим.
  Но будут боги к просьбам безучастны,
  Свернут нам шеи, и молить напрасно.
  
  (Входит гонец.)
  
  ГОНЕЦ:
  Беги, домой, беги же! А иначе,
  Как твой товарищ, будешь чернью схвачен.
  Его по Риму смерды волокут,
  И обещали: в клочья разорвут,
  Коль не придёт известие о том,
  Что мир войдёт сегодня в каждый дом.
  
  (Входит второй гонец.)
  
  СИЦИНИЙ:
  А ты, какие новости принёс?
  
  ВТОРОЙ ГОНЕЦ:
  Хорошие!
  Не будет больше слёз.
  Во славу женщин Рим молиться должен!
  Уговорила мать сыночка всё же.
  Уводит Марций ворога от Рима,
  Победа разума теперь неоспорима.
  В ту пору, как Тарквиний изгнан был,
  Никто так душу нам не веселил.
  
  СИЦИНИЙ:
  Чисты ли, достоверны вести эти?
  ВТОРОЙ ГОНЕЦ:
  Как ясный день, как солнце, что нам светит.
  Ужель не видишь ты водоворота,
  Как люди устремляются к воротам,
  Чтоб выплеснуть наружу нетерпенье,
  Предав войну проклятью и забвенью?
  (За сценой звуки труб, бой барабанов, радостные крики.)
  Под эти звуки солнце заплясало,
  Ему уже на небе места мало,
  Оно у римлян светится в глазах,
  Змеёю в щели уползает страх.
  
  (Шум за сценой.)
  
  МЕНЕНИЙ:
  Триумф нам всем обещан.
  Пойду-ка встречу женщин.
  Волумния - бесценна,
  Её сегодня сцена!
  Она Сенат наставит,
  И в дураках оставит.
  Ах, консулы, патриции,
  Не устаю дивиться я,
  Как вы в своих делах
  Остались на бобах?
  Когда же в кучу сбились
  Усердно помолились.
  Смотрите, как ликует Рим!
  С утра бы не поверил им,
  И ни гроша бы я не дал
  За тех, кто в тряпочку молчал.
  
  (Слышится музыка и радостные возгласы.)
  
  СИЦИНИЙ:
  Благая новость от Творца
  Родилась на устах гонца.
  Благодарю тебя, гонец,
  Настал мучениям конец.
  
  ВТОРОЙ ГОНЕЦ:
  Да будут славны боги!
  Да сгинут все тревоги!
  
  СИЦИНИЙ:
  Посольство далеко ль от града?
  
  ВТОРОЙ ГОНЕЦ:
  Да рядом. Обождать лишь надо.
  
  СИЦИНИЙ:
  Идём же, радость встретим!
  Нет равной ей на свете!
  
  (Уходят.)
  
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ,
  СЦЕНА ПЯТАЯ
  
  Там же. Улица близ городских ворот.
  
  (Входят Волумния, Виргилия, Валерия и другие в сопровождении патрициев и народа. Располагаются на сцене.)
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Спасительницу Рима созерцайте!
  В цветах и музыке заступницу купайте.
  Поклоны бейте небу за спасенье,
  Да здравствует Надежды воскресенье!
  Пусть глас, который Марция изгнал,
  Звучит теперь, как радости сигнал,
  Пусть он известие о празднике несёт,
  Кориолана матери вернёт.
  Кричите же, вопите же о важном!
  Воздайте славу женщинам отважным!
  
  ВСЕ:
  Свалилась с плеч войны гора.
  Отважным женщинам: "Ура!"
  
  (Все уходят под бой барабанов и звуки фанфар.)
  
  
  
  
  
  АКТ ПЯТЫЙ,
  СЦЕНА ШЕСТАЯ
  
  Анциум. Площадь.
  
  (Входят Тулл Авфидий со свитой.)
  
  АВФИДИЙ:
  Пока я здесь, приказываю вам
  Нести посланье городским властям.
  Когда же ознакомятся с предметом,
  Пусть явятся они на площадь эту.
  На суд виновника событий приглашу,
  И обвинение прилюдно оглашу.
  Теперь умрёт абориген из Рима,
  Вина его сейчас неоспорима.
  Не сможет пред народом повиниться.
  Идите же. Прошу поторопиться.
  (Свита уходит.)
   (Входят три или четыре заговорщика, выступающих на стороне Авфидия.)
  Ах! Как я рад вас лицезреть!
  
  ПЕРВЫЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Верны мы ныне вам и впредь.
  Как поживаете, Авфидий?
  
  АВФИДИЙ:
  Я на судьбу свою в обиде:
  Одной рукою подаю,
  Другой же - попрошайку бью.
  
  ВТОРОЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Коль ты не изменил, хозяин, планы,
  Тебе переживать за дело рано,
  От дум тяжёлых мы тебя избавим,
  И в русло нужное события направим.
  
  АВФИДИЙ:
  Заранее никто нам не подскажет,
  Пойдём туда, куда народ укажет.
  
  ТРЕТИЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Коль выбор есть, он подождёт,
  Кто первым наземь упадёт.
  Как павший жалобно не вой,
  Народ - за мощь всегда стеной.
  
  АВФИДИЙ:
  Я это знаю, потому
  Теперь не уступлю ему.
  За честь его я поручился,
  Он лестью, видимо, упился,
  И ловко потакая ей,
  Моих завербовал друзей.
  И даже обуздал гордыню,
  Чтоб стать таким, каков он ныне.
  
  ТРЕТИЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Ведь он и консульства лишился
  Лишь потому, что кипятился.
  
  АВФИДИЙ:
  А я об этом самом и толкую,
  И не его ль зачёл в своём полку я,
  Когда из Рима он бежал с позором,
  Косясь на мой кинжал потухшим взором.
  Его, помиловав, я властью наградил,
  На место полководца усадил,
  Отдал бразды правления над ратью,
  И недруги когда-то - стали братья.
  Я вместе с ним хотел добиться славы,
  Но на него свалилась эта лава,
  Сметя меня, как недостойный сор,
  Кориолан повёл себя, как вор.
  Я, жертвуя сбою, обольщался,
  А он, как видно, просто издевался,
  Приняв меня за верного слугу,
  С которым всё решают на бегу.
  
  ПЕРВЫЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Дивилось войско пред вратами Рима,
  Солдатам было ждать невыносимо,
  Когда ж трофеями и славой наградят,
  У римских стен сгрудившихся солдат.
  
  АВФИДИЙ:
  Не оценил воителей он душу,
  Священный гнев я на него обрушу.
  Не стоят капли крови бабьи слёзы,
  Тех вольсков, что почили ныне в бозе.
  За это он умрёт, а я воскресну,
  Чтоб властвовать всегда и повсеместно.
  Воистину священное желанье.
  Послушайте, какое ликованье!
  
  (Слышны барабаны, трубы, возгласы ликующей толпы.)
  
  ПЕРВЫЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Его толпа приветствует, не вас,
  Не наступил пока ваш звёздный час.
  
  ВТОРОЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Дурной народ!
  Как можно чтить того,
  Кто унижал и убивал его?
  
  ТРЕТИЙ ЗАГОВОРЩИК:
  Пока народ он не успел увлечь,
  Из ножен вынимай-ка острый меч.
  Убьём врага, нет лучшего момента,
  Чем схоронить его и аргументы.
  
  АВФИДИЙ:
  Пора закончить этот пересуд.
  Сюда уже сановники идут.
  
  (Входят сановники города.)
  
  
  САНОВНИКИ:
  Добро пожаловать, рубака, на порог.
  
  АВФИДИЙ:
  Увы! Добра я заслужить не смог.
  Моё послание, надеюсь, получили?
  
  САНОВНИКИ:
  Отчёт твой мы подробно изучили.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Прочли и огорчились не на шутку,
  Предав забвению военные проступки,
  Мы Марция не можем оправдать:
  Он кончил там, где надо начинать.
  Он пренебрёг надеждою народа,
  Затратами на ратные расходы,
  И там, где точку надобно поставить,
  Решил он миром воинство ославить.
  Противника поверженного спас,
  Унизил незаслуженно всех нас.
  
  АВФИДИЙ:
  Какой кошмар! Не верится мне даже.
  А вот и он. Послушаем, что скажет.
  
  (В сопровождении толпы горожан под знаменами, под бой барабанов входит Кориолан.)
  
  КОРИОЛАН:
  Привет вам, мудрецы! Солдат вернулся.
  С любовью к Риму воин разминулся,
  Чтоб перед вами голову склонить,
  И преданно до гроба вам служить.
  Ни кровь я, ни сограждан не щадил,
  К воротам Рима вас сопроводил.
  Доподлинно и я, и вольски знаем:
  Добыча над издержками тройная.
  Постыдный мир для Рима заключён,
  Для анциатов выигрышный он.
  Вот договор. Сургучная печать.
  Сенат одобрил - время исполнять.
  
  АВФИДИЙ:
  О, мудрецы, читать трактат не стоит,
  Изменник наказания достоин.
  Он вашим уваженьем пренебрёг,
  Предательство сокрыто между строк.
  
  КОРИОЛАН:
  Предателем меня ты обзываешь?
  
  
  АВФИДИЙ:
  Ты будто, Марций, этого не знаешь!
  
  КОРИОЛАН:
  Запомни впредь, что для реляций
  Кориолан я, а не Марций.
  
  АВФИДИЙ:
  За счёт погромов, крови, боли
  Обрёл ты титул в Кориоли.
  С тобою, подлый Марций,
  Придётся разобраться.
  Он предал вас, отцы народа,
  В Рим не пустил, застряв у входа,
  Был град на блюдечке у нас,
  Но Марций Рим от вольсков спас.
  И, не созвав совет военный,
  Освободил сограждан пленных,
  Героев павших генерал
  На слезы женщин обменял.
  Как нить трухлявую обет
  Порвал. Его теперь уж нет.
  В слезах победа утонула,
  До Рима, знать, не дотянула.
  Юнцы краснели от стыда,
  Тряслась у старцев борода.
  
  КОРИОЛАН:
  Ты слышишь, Марс,
  Как унижают ныне нас?
  
  АВФИДИЙ:
  Тебе ли обращаться к богу,
  Пацан плаксивый и убогий!
  
  КОРИОЛАН:
  Какую чушь ты здесь несёшь!
  
  АВФИДИЙ:
  Цена тебе - паршивый грош!
  
  КОРИОЛАН:
  Паршивый лжец, уж это слишком,
  Сравнил меня, бойца, с мальчишкой.
  Прошу прощения за брань,
  Переступил он чести грань.
  Ваш суд на место пса поставит,
  Мой меч замолкнуть ложь заставит.
  А зарубцует все, что было,
  Глухой погост, сыра-могила.
  
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Подобно монстрам вы рычите.
  Прошу вас, оба замолчите.
  
  КОРИОЛАН:
  Рубите на куски, ломайте,
  Но ложь за ним не повторяйте.
  Меня мальчишкой обзывают!
  Но те, кто летопись читают,
  Узнают всё про Кориолы,
  Где я срамил рукою голой
  Богатырей хвалёных вольсков.
  Вот этот мальчик бился с войском.
  
  АВФИДИЙ:
  Непозволительно терпеть,
  Он эту ложь намерен петь,
  Себя хваля, вас унижая,
  То каясь вдруг, то угрожая.
  
  ЗАГОВОРЩИКИ:
  Ничем его не оправдать!
  
  ГОРОЖАНЕ:
  На клочья гада разорвать!
  Он сына моего убил.
  И девочку мою сгубил.
  Отца и брата уничтожил.
  За что ж его жалеть, за что же?
  
  ВТОРОЙ СЕНАТОР:
  Прошу сограждан помолчать.
  Вам не резон сейчас кричать.
  Нельзя плевать в лицо кумиру,
  О нём молва идёт по миру.
  Его последнюю вину
  Объявим мы на всю страну.
  Останови скандал, Авфидий,
  Суду доверься - не обиде.
  
  КОРИОЛАН:
  Сталь справедливая моя
  Непобедимая в боях,
  Я меч свой славный обнажу,
  И всех Авфидиев сражу.
  
  АВФИДИЙ:
  Такому наглецу не жить!
  
  ЗАГОВОРЩИКИ:
  Убить, убить, убить, убить!
  
  (Заговорщики обнажают мечи и убивают Кориолана. Авфидий ставит ногу на труп Кориолана.)
  
  СЕНАТОРЫ:
  Как это не достойно!
  Остановите бойню!
  
  АВФИДИЙ:
  Теперь позвольте мне сказать.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  Как можно это оправдать?
  
  ВТОРОЙ СЕНАТОР:
  Сие убийство правом не простить.
  Готова доблесть здесь слезу пустить.
  
  ТРЕТИЙ СЕНАТОР:
  Не попирай его ногой.
  Он пред тобой уже нагой.
  Так унижать неможно.
  Мечи вложите в ножны.
  
  АВФИДИЙ:
  Когда узнаете о том,
  Что было скрыто за бортом,
  Пока челнок он правил в море
  К брегам, где вольсков ждало горе,
  Вы осознаете причину,
  И оправдаете кончину.
  Теперь меня в Сенат ведите,
  И там с пристрастием судите.
  
  ПЕРВЫЙ СЕНАТОР:
  С почётом тело схороните,
  При этом людям объявите
  И горожанам, и сторонним,
  Что благородство мы хороним.
  
  ВТОРОЙ СЕНАТОР:
  Строптивость Марция - Авфидию в зачёт,
  А потому любой настрой его поймёт.
  В грехе Авфидия дворянство усомнилось.
  Быть может, это к лучшему случилось.
  
  АВФИДИЙ:
  Утихла ярость и печаль гнетёт.
  Мы в траурный становимся эскорт.
  Под скорбный бой военных барабанов,
  Забудем нанесённые нам раны.
  Берите тело славного вождя,
  Обиды крышку гроба пригвоздят.
  
  (Под звуки траурного марша все уходят, унося тело Кориолана.)
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"