(Входят Герцог Солин, Эгеон, Тюремщик, стражники и свита.)
ЭГЕОН:
Твой приговор меня на смерть осудит,
Пусть мой конец концом мучений будет.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
К пощаде не взывай, купец из Сиракуз, законам доверяю более, чем чувствам. Последних лет вражда и разногласья - плод произвола вашего монарха, который наших земляков-купцов за неимением достаточных на выкуп средств, лишил голов, их кровью окропив свои жестокие законы и вытравив из наших душ к народу вашему любое сожаленье. С тех самых пор смертельного раздора запрет синодом учреждён на все купеческие сделки меж Сиракузами и нами. Меж городами более общению не быть! К тому ж - любой, рождённый в Сиракузах, в Эфесе появившись со своим товаром, придаётся смерти. Товары конфискуют в пользу государства, а жизнь - оценивают в тысячу монет. Товар же твой и ста монет не стоит - закон такая плата не устроит, а потому ты и умрёшь.
ЭГЕОН:
Утешен я. Мне ясен ваш указ:
Смотрю на солнце я в последний раз.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Скажи мне кратко, житель Сиракуз, чем вызван сей визит в Эфес?
ЭГЕОН:
Не знаю тяжелее я задачи, чем горечь высказать, что слову не под силу. И всё же должен мир узнать: я смертию плачу не за грехи, а за природу. Коль силы хватит - всё поведаю, как было. Родился в Сиракузах я и там же, полюбив, женился. И мы, счастливые супруги, души не чаяли друг в друге. Дарила жизнь нам радость и богатство. В те времена я выгодно торговлю с Эпидамном вёл, пока агент мой не скончался. И вот тогда, своё имущество спасая, пришлось мне вырваться из сладостного плена ласковой супруги. Не выдержав шесть месяцев отсутствия супруга, томимая любовию и страстью, она ко мне благополучно прибыла. Немного времени прошло, как стала матерью счастливейшей она: двух славных сыновей на свет произвела. И так они похожи друг на друга были, что только именами отличались. И в тот же час и в том же месте другая разрешилась мать прекрасной парой славных близнецов похожих очень друг на друга. Решил у этих бедняков купить я двух малюток, чтоб воспитать из них в дальнейшем слуг для сыновей своих. Жена, гордясь своим сыновьями, меня терзала просьбами вернуться в Сиракузы. Обузы той не снёс я и с неохотою, но вскоре уступил. Корабль отплыл от Эпидамна только милю, как ветер взбунтовал пучину моря , готовую нас разом поглотить. Сверкало небо, чёрных помыслов неистовая буря ломала всякую надежду на спасенье. Меня бы это всё не убивало, но плачь жены, картину гибели себе нарисовавшей, и крик младенцев, рвущих душу, заставили меня искать отсрочки гибели семейства. Иного не найдя спасенья, матросы загрузились в лодку, а нас и судно - отдали стихии. Моя жена, схватив малышку и приёмное дитя, их к мачте привязала запасной, что моряки на случай шторма берегут, пока с двумя другими я возился. Детей на мачте закрепив и ухвативших за концы, мы, глаз от сыновей не отрывая, неслись влекомые стихией, как нам казалось, в сторону Коринфа. И вот уж солнце над землёю поднялось и, солнцу внемля, в неге разленилось море, вселив в сердца надежды на спесенье. И будто в сказке - видим в море корабли: один был из Коринфа, а другой - из Эпидавра. Но не успели к нам они подплыть, как... А дальше я, пожалуй, промолчу! Попробуйте рассказ додумать сами.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Да нет, старик, ты продолжай. Рассказа ты не прерывай. Тебя помиловать не можно, но посочувствовать - вполне.
ЭГЕОН:
Когда бы боги так не поступили, безжалостными их бы не назвал! Те корабли уж были на подходе, когда волною о подводный камень спасительную мачту нашу разломило пополам и разбросало нас по сторонам. Разводом этим столь несправедливым фортуна нам обоим подарила - и жизни сладкий дар и горькую печаль. О, бедная жена! Обременённая не столь тяжёлым грузом, сколь тяжкою печалью, неслась она по воле волн с попутным ветром. И видел я, как их троих, я полагаю, спасло рыбачье судно из Коринфа. А нас подобрало другое судно. Узнав о том, кого они спасли, на судне нас почли достойными гостями, с посудины рыбацкой снять готовы были даже мать и малышей, но скорость корабля была не велика и не было возможности рыбацкую посудину догнать. Так, не меняя курса, судно двинулось домой. Я рассказал вам, как я невезуч, как неудачами судьба меня терзала, а жизнь теплилась только для того, чтоб вам поведать все мои печали.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
А что же те, которых ради ты печалиться изволишь, что сталось с ними до сегодняшнего дня, скажи мне.
ЭГЕОН:
Мой сын второй, а по заботам - первый, достигнув восемнадцати годов, стал спрашивать меня о брате, как и слуга его, оторванный от брата, чья участь с ним похожею была. И братьев сговорившись отыскать, они меня просили им помочь. Я должен был , конечно, рисковать - увидеть столь желанного, потерянного мною много лет и столь любимого сегодня потерять. Пять лет по Греции бродил, дошёл до Азии великой, изведал побережье вдоль Эфеса, Отчаявшись найти, решил и искать везде, где существует жизнь. И здесь должна окончиться история моя, но как бы радостно я жизнь свою окончил, когда бы вдруг узнал , что живы сыновья.
ГЕРЦОГ СОЛИН:
Несчастный Эгеон, ты все превратности своей судьбы изведал! Коль было б то не супротив закона, короны, принятой присяги, сана моего, чем государя долг монарший обличён, душа моя бы встала на твою защиту. На смерть ты приговором обречён и отменить его никто не в праве, но всё же я , не нанеся заметного урона нашей чести, по мере сил тебе попробую помочь. Дарую день тебе на то, чтоб ты, купец, спасая жизнь свою, благотворение нашёл на стороне. Друзей в Эфесе опроси. Возьми назначенную сумму в долг ли в дар и выкупи себя. Отдать ты должен либо деньги, либо жизнь. Тебе его, тюремщик, поручаю.
ТЮРЕМЩИК:
Да. государь.
ЭГЕОН:
Беспомощен я безнадежен,
Конец грядёт, он - неизбежен.
(Уходят.)
АКТ ПЕРВЫЙ
СЦЕНА ВТОРАЯ
Ярмарка.
(Входят Антифол Сиракузский, Дромио Сиракузский и Первый Купец.)
ПЕРВЫЙ КУПЕЦ:
Вам следует сказать, что вы из Эпидамна, иначе все товары конфискуют. Сегодня арестован был купец, прибывший только что из Сиракуз. И, не имея денег выкупить себя, согласно местному закону он должен до заката быть казнён. Вот ваши деньги, что я сохранил.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Неси в "Кентавр", где мы остановились и жди меня, пока я не приду ко времени обеда. Пока же к быту городскому присмотрюсь, торговли местной изучу характер, домами града полюбуюсь, а после уж вернусь соснуть в гостинице с дороги дальней. Беги же.
ДРОМИО СИРАКУЗСКИЙ:
Поймать на слове, сударь, вас легко: ведь, в самом деле, с ношей этою сбежать могу я далеко.
(Уходит.)
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Он, сударь, нагловат, но очень уж правдив. Его весёлые остроты меня не редко веселят в моменты трудные и грустные минуты. Давайте-ка по городу пройдёмся, затем вас приглашаю на обед.
ПЕРВЫЙ КУПЕЦ:
Я, сударь, вас прошу меня простить, но приглашён уже купцами, где должен с ними сделку совершить. А в пять часов - я весь к услугам вашим. На рынке встретимся, а там уж - хоть до ночи готов я с вами время провести. Сейчас же неотложные дела меня торопят.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
До встречи я прощаюсь с вами. Пойду по улочкам извилистым скитаться, на город незнакомый любоваться.
ПЕРВЫЙ КУПЕЦ:
Пусть в равновесие придут твои душа и тело.
(Уходит.)
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Желает он того, чего достичь мне в этом мире невозможно. Как капелька в безбрежном океане пытается найти другую, в него упавшую когда-то, так и я пытаюсь брата с матерью найти и в поисках теряюсь в той пучине сам.
(Входит Дромио Эфесский.)
А вот и счётчик бега дней моих. Что быстро так тебя заставило вернуться?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Не быстро, а скорее - поздно. Сгорел уже цыплёнок, свалился с вертела готовый поросёнок. Двенадцать раз ударили часы, один единственный ударила хозяйка, но так, что до сих пор щека моя горит. Чем мясо холоднее становилось, тем яростней хозяйка горячилась. Остыло мясо и случились эти беды по той причине, что хозяин не торопится к обеду. Вы не торопитесь - видать не голодны. Не голодны, поскольку разговелись, а нас заставили поститься и молиться , за что вам грех, должно быть, и проститься.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Останови словесный вздор. Скажи-ка лучше, где оставил деньги , которые тебе я передал?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Спросить хотите вы про деньги, которые в уплату за подховстник для хозяйки в среду прошлую я шорнику отдал? Он получил их, сударь, у меня их нет.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Мне не до юмора сейчас. Скажи немедленно, где деньги? Мы здесь с тобою чужестранцы. Как ты посмел такую сумму на хранение доверить?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Как сядете за стол, тогда уж и шутите, а я остолбенел от бранных слов хозяйки и, возвратившись, буду истинным столбом назначен, который жёнушка украсит в адрес ваш хорошей парой крепких выражений. Хотелось бы мне очень, чтоб желудок ваш - часами был и бил вас в час обеда по мозгам, как мой, чтоб торопить к обеду без посыльных.
АНИТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Ну, полно, Дромио. Не к месту эти шутки. Для более весёлых дней прибереги. Где золото, которое тебе доверил?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Вы, сударь, золота мне никогда не доверяли.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Довольно глупостей, негодник. Как ты исполнил поручение моё?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Мне велено вас разыскать на рынке и привести домой, в ваш милый "Феникс", а там хозяюшка моя с сестрою ожидают вас к обеду.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
В каком укромном месте схоронил ты деньги, говори; а то твой череп проломлю, в котором кроме шуток ничего, похоже, не осталось. Где тысяча моих отменных?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Не знаю, как отменных, а отметин вдоволь: физиономия моя отметин ваших обрела не мало, отметины хозяйкины - все на моих плечах. Но вряд ли тысячу на мне их наберётся. И если этот долг я вынужден отдать, то, сударь, вам несдобровать.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Отметины хозяйки говоришь? Какую, раб, имеешь ты хозяйку?
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Супругу вашу, сударь, - "Феникса" хозяйку. Она постится в ожидании обеда и просит вас к обеду поспешить.
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Осмелился ты мне в глаза смеяться? Так вот тебе за это, получай!
ДРОМИО ЭФЕССКИЙ:
Вы очумели что ли? Рукам вы, ради бога, не давайте воли. Да нет же, сударь, нет. Ведь я могу сбежать.
(Уходит.)
АНТИФОЛ СИРАКУЗСКИЙ:
Похоже, деньги у болвана отобрали. Сей город славен проходимцами своими. Обманщики, как фокусники прытки, и глазом не моргнёшь, как оберут до нитки. А ведьмы ворожат нечистые дела, корёжа души и тела. Где вызревает грех, там нет надежды на успех. А потому могу предполагать, что денег мне своих уж не видать. И всё же: поспешу в "Кентавр".
(Уходит.)
АКТ ВТОРОЙ
СЦЕНА ПЕРВАЯ
Дом Антифола Эфесского.
(Входят Адриана и Люциана.)
АДРИАНА:
Уж два часа, пожалуй, Люциана. Ни муж, ни раб домой не появились, хотя рабу велела быстро отыскать супруга.
ЛЮЦИАНА:
Купцы, возможно, мужа пригласили, и он, приняв их приглашенье, отправился обедать с ними. Напрасны хлопоты, давай, сестра, обедать. Мужчина сам своей свободой правит, лишь время мужа слушаться заставит: куда, когда и с кем явиться. А коли так - терпи, сестрица.
АДРИАНА:
В квадрате стен свобода женская мала.
ЛЮЦИАНА:
Лишь у мужчин - вне дома и свобода и дела.
АДРИАНА:
Чем больше предана, тем меньше уважают.
ЛЮЦИАНА:
На поводки своих каприз сажают.
АДРИАНА:
Для поводка я повода не дам.
ЛЮЦИАНА:
Ты - подневольна. Он же - твой Адам.
Ведь кто бы под покровом бога не был
На море, на земле и в небе:
Зверьё ли, рыбы, стаи ли пернатых,
Мужские особи у них всегда в вожатых.
Мужчина на земле и водах - господин,
Всего земного мира властелин.
Средь тварей равных нет ему
Он выше всех по делу и уму.
Муж над женою - истинный хозяин,
Она - раба, а он над нею - барин.
АДРИАНА:
Из-за того ты замуж не спешишь, похоже.
ЛЮЦИАНА:
Страшит меня супружеское ложе.
АДРИАНА:
А, выйдя замуж, ты желал б власти?
ЛЮЦИАНА:
Я б всё стерпела ради страсти.
АДРИАНА:
А если б он гулял, как оказалось?
ЛЮЦИАНА:
Ждала бы, но корить остерегалась.
АДРИАНА:
Легко терпение, когда заботы нет,
Не меркнет без причины свет.
Душе, вопящей в горе, мы не внемлем,
Велим молчать, а воплей не приемлем.
Когда бы горе с нами приключилось,
Лишь богу ведомо, что б с душами творилось.
Печали не изведав, ты такое говоришь,
Мужчины не познав ещё, уже его белишь.
Когда же и к тебе придёт сия беда,
Терпение твой дом оставит навсегда.
ЛЮЦИАНА:
Ну, что мы попусту гадаем,
Вот выйду замуж и узнаем.
Гляди-ка: твой слуга идёт. И муж твой не замедлит появиться.