- Значит, это вы шли за мной? - спросила Анна, подкладывая в тарелки детей макароны.
Они чинно сидели за столом, припирающим двери. Дети жадно уплетали всё, что давала им Анна. Ей самой есть от волнения не хотелось совершенно. Она старалась не обращать внимания на явные уродства детишек. Если у Лёши изменения коснулись только волос и зубов, то у Тани пальчики на руках больше походили на крабьи клешни. Тем не менее, девочка виртуозно пользовалась ими, игнорируя предложенную ложку. Ещё от детей пахло потом и грязью. "Ну, с этим мы справимся, - думала Анна. - Только воды побольше нагреть".
- Ага, шли, - кивнул Лёша.
- Почему же не позвали?
- А вдруг ты злая? Вон ты как крыс лупишь, - с набитым ртом ответила Таня.
Анна уже знала, что эти двое брат и сестра. Но пока ещё не могла добиться чёткого рассказа, как они оказались одни в пустом городе - дети были слишком голодны. Пока грелась еда, они рассматривали друг друга и жались к огню, все трое продрогли до костей.
- Так, а теперь, рассказывайте всё по порядку, - распорядилась Анна, когда дети наконец отставили тарелки.
- Ну, это, пусть Танька рассказывает, - почесал бугристую голову Лёша.
Несмотря на возраст, девочка была гораздо разговорчивей брата. У неё действительно получалось рассказывать лучше.
- Мы ж сюда, к тебе в город, приехали с мамкой, - начала Таня, сложив страшненькие ручонки на ставшем круглом животе. - И с другими. На крузовике.
- Грузовике, - поправила Анна.
- А ты на крузовике каталась? Вот там здорово! И страшно, когда снаружу выглядываешь!
- Я к самому край подползал! - похвастался Лёшка.
- А где все остальные? Где ваша мама? - прервала детские восторги Анна.
Анна подумала, что дети сейчас расплачутся, вспомнив о погибшей матери, но Таня тоже только печально вздохнула. Девочка почесала нос и продолжила:
- Там пока взрослые искали еду, мы с Лёшкой у крузовика стояли. А потом смотрим, эти бегут - крысы. Они такие большие! У нас таких нету никогда. Ну и они на нас. А тут мамка подбежала, нас защищать. Только крысы её зажрали почти. Потом дядька Ванька прибежал и крыс отстрелил от мамки, только она уже почти мёртвая была. А я испугалась. И Лёшка тоже испугался. Нас без мамки-то в крузовик брать не стали. Тут у тебя бросили.
Анна с трудом могла себе представить, как мать кидается на защиту своих детей. Уж она-то прекрасно знала, какой это ужас, когда атакует крысиная стая. И вот эта стая устремляется вперёд, готовая разорвать человека. И рвёт его, стараясь свалить на землю, чтобы быстрее добраться до глотки. А рядом жмутся друг к другу и кричат испуганные до полусмерти дети. Тот отпечаток ладони на стене дома - это ведь мать Тани и Лёши оставила. Да и останки крысы теперь стали понятны. Там была настоящая бойня. И ещё неизвестно, сколько брошенные дети провели в одиночестве.
- Почему же вас не взяли с собой? Кто этот дядька Ванька?
- А чё мы кому нужны? - Лёшка почесался и подпёр голову рукой. - Мамка без нас просто ехать не хотела. А дядька Ванька с мамкой спал.
Анну поразила прямота и серьёзность детей, которые так спокойно рассказывали ей о всей подноготной. "Прав, тысячу раз прав был Артём Михайлович, - думала девушка, - я выросла в тепличных условиях. А этим детям, видимо пришлось в жизни совсем несладко".
- Откуда вы вообще взялись?
- Да мы в метре жили. Ну, знаешь, такое под землёй, длинное, - пояснила Таня. - Там хорошо, только темно завсегда. У нас даже свой полвагона был! Там я, мамка и Лёшка жили. Там даже можно было ещё трём человекам приходить - всё равно не тесно. Но у тебя тут вообще хорошо. А ты тут одна живёшь?
- Одна, - кивнула Анна. - А сколько тебе лет? И Лёше?
- Ей восемь, она в метре родилася, - ответил Лёшка и с гордостью добавил - А мне двенадцать, я до войны родился. Мы с мамкой в метре были, когда война началася.
***
В этот час в метро было мало народу. Час пик уже кончился, рабочие и студенты давно вернулись домой. Но и до закрытия оставалось ещё полтора часа. Как раз чтобы успеть доехать до нужной станции. Молодая женщина прижимала к себе тепло одетого мальчика лет двух. Малыш мирно посапывал, уткнувшись в меховой воротник материнского пальто. Лиза была взволнована, покрасневшие глаза выдавали недавние слёзы.
Сегодня чаща терпения лопнула. Муж снова пришёл домой пьяным в стельку и с порога накинулся на неё с кулаками. Наверное, он сломал ей ребро, потому что дышать было трудно, каждый вдох отдавался резкой болью. Слава Богу, что эта сволочь была настолько пьяна, что быстро отключилась. Маленький Лёшка тихонько скулил от страха, спрятавшись в самом укромном месте - под своей кроваткой. Больше Елизавета не намерена была оставаться в этом доме. Пусть катится ко всем чертям! Созвонившись с подругой Зоськой, женщина, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мужа-буяна, собрала ребёнка, оделась, прихватила документы, деньги и ушла в ночь.
Когда в вагоне погас свет, всем немногочисленным пассажирам показалось, будто они ослепли. Потом поезд остановился так резко, что не слететь с сидения было практически невозможно. Проснулся Лёшка и громко заревел. Со всех сторон слышались возгласы:
- Что происходит?
- Почему мы остановились?
- Кто-нибудь, пожалуйста, посветите, я потерял очки!
- Свяжитесь с машинистом!
- Это теракт! Мы все умрём!
Паника нарастала, потому что проходили минуты, а никто даже не постарался объяснить людям происходящее. Кто-то рискнул пойти в другой вагон, кто-то безуспешно пытался дозвониться до родных по мобильному телефону. А молодая женщина успокаивала сына, напевая ему колыбельную, и кроме этого у неё не осталось ничего.
И вот, спустя какое-то количество времени, достаточно большое, чтобы паника переросла в массовую истерию и люди метались по тёмному вагону, натыкаясь друг на друга и сидения, снаружи показались идущие с фонарями работники метрополитена. Они не принесли хороших новостей.
- Началась война, - охрипшим голосом сообщил мужчина, перекрикивая шум и гам в вагоне. - Нас бомбят. Половина города разрушена. Выйти из метро мы не можем. Там наверху ядерный гриб на горизонте.
Затихшие было люди вновь подняли ор. Одни орали, что им немедленно нужно домой к своим семьям. Другие требовали немедленно выдать им защитную одежду. Третьи ударились в истерику со слезами, неясными угрозами и всхлипами. Кто-то начал кричать о наступлении конца света, призывая всех покаяться пока не поздно в своих грехах и готовиться ко встречи с Господом.
Особенно тяжело было первую неделю. Никакого порядка - каждый сам за себя. Станции были разграблены в первые же часы. От ларьков и вонючих забегаловок, которыми нормальные люди брезговали, не осталось практически ничего. Хватали всё, что имело хоть какую-то ценность, да и вообще всё, не гнушаясь даже поддельными документами и контрафактной косметикой. Посреди этого ужаса оказалась мать с ребёнком, которому не объяснишь, что еды нет.
То и дело вспыхивали стычки и драки. Оставшиеся запертыми на станциях полицейские кое-как старались навести порядок, но и их втягивали в разборки. Немногие рисковали уходить в город, ещё меньше возвращалось. Начался мор и болезни. Приходилось сжимать кулаки и отчаянно работать локтями, чтобы урвать свой кусок.
Длинные туннели метрополитена превратились в стихийное совершенно неприспособленное к жизни человеческое поселение. Грунтовые воды, которые старательно отводили от веток многие годы, стали единственным поставщиком жидкости в подземелье.
Деньги, украшения, кредитные карточки перестали представлять собой нечто полезное. Разве что купюрами можно было разжечь огонь из плохо горящих скамеек и сидений поездов. Здесь перестало значить то, кем ты был до войны, там, на поверхности. Не имело значения и то, с кем ты знаком и какую должность занимают твои родственники. Только то, что ты можешь делать здесь и сейчас, чтобы выжить, - и стало истинной ценностью.
Что прикажете делать слабой женщине с ребёнком на руках? Выходить в город Лиза не могла, ведь Алёшу не с кем оставить, и это очень страшно - выходить на поверхность. Те, кто выходил в город, жили недолго, пусть они и получали всё самое лучшее. Но ведь умирали они в страшных муках. В городе было опасно. Охотиться в туннелях на крыс или собирать насекомых? Но Алёшка слишком маленький, чтобы брать его с собой, а крысы начали нападать. Нет, выхода не было: либо смерть от голода (никто не собирался их кормить, отрывая от себя), либо торговать тем, что у неё было - молодое привлекательное тело. Да, даже за гранью нормальной жизни человеку не чужды плотские утехи. И здесь, в этом тёмном аду, в сексе отчаянно нуждались. Только он помогал поверить хоть на несколько минут в собственную живость. И пускай любовь была покупной, пусть любить приходилось в перегороженном на клетушки вагоне. И занавески, слаженные из чего попало, ничего не скрывали. Можно и потерпеть, лишь бы прожить день.
Танька была нежеланным ребёнком. Тут вообще не было желанных детей. А ведь они всё равно рождались. Случалось, что сразу после родов женщина убивала только что рождённое ею дитя. Но кто осудит? Это, конечно, жутко и, возможно, бесчеловечно. Однако не бесчеловечнее ли обрекать на верную смерть? И всё чаще в метро стали рождаться уродцы. Таньке, можно сказать, повезло - всего-то ручки неправильные да зубки реденькие.
И Танька росла, чаще всего предоставленная самой себе. Лёшка с пяти лет промышлял добычей слизней, которые вырастали до двадцати сантиметров. Старик-профессор, живший в том же вагоне, который с самого начала сидел с детьми тех, кто уходил на промысел, взялся учительствовать. Над ним откровенно смеялись, мол, толку учить, когда жрать нечего. Он-то и выучил детишек мало-мальски складывать буквы в слова.
- Вы как хотите, а я мотаю отсюда, - заявил однажды бывший машинист Иван Шанешкин. - Я в городе присмотрел грузовик и бензовоз целый. Так что, завтра-послезавтра меня здесь не будет. Надо на юга рвать. Если у нас здесь светать начало и теплее вроде, то там, верняк, скоро яблоки зацветут, - он отрывисто захохотал удачной по его мнению шутке.
Пара приятелей Шанешкина охотно согласились ехать с ним. На поверхность они ходили вместе и сами видели улучшения. Иван, бригадир их маленькой банды, был прав - надо было выходить из туннеля. На поверхности всяко жратвы больше.
- Меня возьмёшь с собой? - спросила Елизавета, лёжа рядом с Шанешкиным, в ту же ночь, которую в метро просто объявляли ударом по рельсе.
- Тебя? Возьму, прям хоть сейчас, - Шанешкин навалился на неё тяжёлым телом.
- Только детей тоже.
- На что они мне, твои уродцы?
- Без них не поеду.
- И чёрт с тобой, - Шанешкин грубо спихнул женщину с узкой кровати.
Но брать пришлось, женщины наотрез отказались выходить из обжитого метро и ехать неизвестно куда в слишком изменившийся мир. Таким образом, маленькая группка людей, разместившись в кузове грузовика, набитого канистрами с бензином и кое-какой провизией, отправилась в южном направлении.
***
- Они уехали, а мы с мамкой остались. Только она всё равно умерла сразу. Лёшка сказал, что её надо зарыть. Знаешь, как мы долго копались?
- Целый день! - подтвердил слова сестры мальчик, почти засыпающий от сытости и тепла.
- Копали-копали, а потом ушли в дом. Там интересно было. Всякое мебель стоит. Я даж такого не знаю, как называется, - Таня тоже едва держалась, чтобы не заснуть, таращила на Анну голубые глазёнки.
- Как же вы жили? Сколько?
- Ну, Лёшка нашёл дохлую крысу. Мы её пожарили. Она почти вкусная была. А потом ты пришла. Я не знаю, сколько это.
- Постой-ка, а вы на самом верху жили? И там костёр жгли? Так вот откуда эта звезда была! - наконец-то у Анны появилось вполне логичное объяснение и рычанию чудовища, и вспыхивающему огоньку в ночи.
Бояться стало нечего, всё стало предельно ясно. Ту дамскую машинку действительно передвинули в сторону, чтобы по дороге мог проехать грузовик. Ничего сверхъестественного, простая необходимость, простые решения. И за рычание Анна, отвыкшая от звука моторов, приняла шум грузовика, у которого возможно отлетел в пути глушитель. Да и эхо пустых улиц, ставших каньонами, сыграло плохую шутку, искажая истинное звучание. И чудовища, бродящие под окнами, пытающие вломиться и сожрать её, всего лишь маленькие дети. Напуганные, брошенные умирать - в этом сомнений нет - немного страшные и с кошмарной речью дети.
Пока Анна убирала посуду со стола и стелила постели, Лёша и Таня уснули. На их чумазых личиках блуждали улыбки. "Наверное, - подумала девушка, разглядывая найдёнышей, - они первый раз в жизни нормально поели". Когда Анна попробовала перенести мальчика на постель, Лёшка сейчас же проснулся. Сон у него был чутким, в том их мире всегда приходилось быть начеку.
- Ничего-ничего, всё хорошо. Ложись тут, - Анна уложила его к свернувшейся калачиком сестре.
Дети прижались друг к другу, как делали это всегда, чтобы сохранить тепло. Анна укрыла их ещё одним одеялом из настоящей верблюжьей шерсти. Её тоже клонило в сон. День был слишком насыщен событиями и информацией.
"Надо же, - думала девушка, слушая в темноте ровное дыхание малышей, - и здесь прав Ташев был. Есть ещё спасшиеся. И я едва не столкнулась с ними. И пусть они гадкие настолько, что бросили детей, пусть живут, как первобытные, но ведь иначе нельзя. Значит, могут быть и другие. Много других". С этими мыслями она уснула. И ей снился город, каким он был до войны.
***
- А зачем тебе такой тазик большой? - Таня проснулась раньше брата и заглянула в ванную.
- Привет, - Анна растерялась и от появления девочки, подошедшей совсем бесшумно и от её вопроса. - Это ванна, в ней моются.
Таня подошла ближе и с интересом потрогала чугунную конструкцию, назначение которой так и осталось для неё загадкой. Ванна была уже наполовину заполнена снегом. Девочка встала на цыпочки и заглянула внутрь.
- А моются как? А зачем тут дрова? А вот это чё такое? - внимание девочки привлекли баночки с шампунями и кремами.
- Сейчас снег растает, вода нагреется, и ты всё поймёшь, - Анна помогла ребёнку открутить колпачок.
- У! Какой нюх!
- Запах, - поправила девушка. - Ты, это, пока ничего больше не трогай. Я сейчас вернусь.
Но когда Анна вернулась с двумя вёдрами плотно утрамбованного снега, Таня сидела на холодном полу и ревела. Изо рта девочки шли пузыри. Лёшка, видимо разбуженный плачем сестры, бегал вокруг неё, не зная чем помочь.
- Аня, она помирает! У ней пена со рта! - мальчик схватил девушку за руку и потянул.
- Сейчас. Ты это пила? - Анна на ходу скидывала бушлат и показывала на лежащий на боку флакон из-под шампуня.
- Да-а! Я помру, как мамка! - Таня размазывала по щекам слёзы.
Никогда прежде ей не приходилось сталкиваться с такой проблемой. Единственное, что придумала Анна, заставить Таню полоскать рот. Лёшка внимательно следил, чтобы пузыри больше не шли, и бегал в комнату за водой.
- И чё нам туда лезть?
- Да, вас надо вымыть.
- Я не полезу. Ты нас зажаришь и съешь! - Таня спряталась за брата, после выпитого шампуня, она стала опасаться подходить к ванне.
- Не съем. Но если не помоетесь, мне придётся вас выгнать, - Анна устала уговаривать замарашек залезть в ванну, наполненную тёплой водой, и решила перейти к угрозам.
Дети поверили. Они разделись, ничуть не стесняясь ни Анны, ни друг друга. Девушка помогла им залезть в воду.
- Это чё воды так много? - усевшемуся Лёшке вода едва прикрывала грудь.
- Ну да.
- Ого. Ты крутая! Дядька Ванька меня один раз поударял, когда я стакан нечаянно уронила. В нём ещё половина была, - сообщила Таня, с уважением глядя на Анну.
- Я вас за такое ругать не стану, честное слово, - девушка старательно намыливала мочалку, понимая, что эти дети не приучены следить за собой.
Купание им понравилось настолько, что они вылезли из ванной, только когда вода стала совсем холодной. Анна укутала их в большие махровые простыни, не так давно принесённые ею из богатой квартиры, и по очереди перенесла в основную комнату.
- Нет, это я стирать не буду, - заключила она, просмотрев детскую одежду, вряд ли когда знавшую стирку.
Проверив карманы и убедившись, что там пусто, Анна выволокла скомканную кучу во двор и сожгла, чтобы не возможные паразиты не переползли жить к ней.
- А в чё мы наденемся? - спросила Таня, которая в окно усмотрела конец их обносков.
- Оденемся, - терпеливо поправила Анна. - Я вам достану другую одежду, хорошую, новую. Ещё столько всего нужно сделать.
- Потом чего, тоже на юг поедем? - спросил Лёшка.
- Юг - это такая другая метра, да?
Дети уселись у костра, одетые в слишком большие для них халаты. Но после помывки они стали больше походить на человеческих детёнышей, чем раньше. Похоже, отметила Анна, им самим нравится. Анна понятия не имела, что с ними делать дальше. В том, что выходить сегодня в город уже поздно, сомнений нет. День клонился ко второй половине и скоро станет темно.
- Вот что, сейчас я принесу книжку, и мы с вами почитаем, что же такое юг.
- Как профессор? - Таня захлопала в ладошки. - Только у него книжки скучные. Мне от них спать хочется.
- А у меня голова болится.
***
Анна проснулась посреди ночи от громкого шёпота детей.
- Она умная, даж умней дядьки Ваньки, - шептала Таня. -Вон у ней сколько всего и она нам даёт.
- Ага, даж сказки читает и не бьётся, - согласился Лёшка.
- Знаш чё?
- А?
- Я вот хочу, чтоб она нашей мамкой стала, - призналась девочка. - Она красивая. Таких ж у нас в метре нету.
- Ага. Только ты ей про мамку-то не говори, а то вдруг она заругается, - предупредил Лёшка.
- Ладно, не скажу, - пообещала Таня.
- Тута тихо, я уснуть боюся.
- А я не боюся, Аня нас отобьёт. Я вот ещё мыться хочу.
- Ага. Только про это тож не говори.
Голоса детей становились тише и паузы между словами длиннее. Вскоре Анна услышала, как они оба засопели во сне. У неё же сон отшибло напрочь.
Какой же кошмарной должна была быть жизнь в метро с родной матерью, если дети готовы на всё, чтобы остаться с ней, с человеком, которого знали всего ничего? А что она сделала для них необычного? Всего-то накормила, вымыла и пригрела. И теперь дети видят в ней сверхчеловека. "А ведь это большая ответственность. Я за себя-то не могу ответить - вон как перепугалась", - размышляла Анна, закинув руки за голову.
В жаровне уютно потрескивали дрова. За окном снова подвывал ветер, швыряя пригоршни сухого снега в стёкла. Над всей Землёй простиралась холодная мгла.
"Нет, не везде! На юге должно быть тепло. Даже Корзинин что-то такое предполагал, мол, ближе к экватору температура всё равно выше. И ещё что-то про океан говорил? - Анна крепко задумалась, - Вот, что в океане есть свои течения, что он не промёрз, а следовательно, рядом с ним теплее. Надо придумать, как туда добраться. Как туда добраться быстро и безопасно. Эх, хорошо бы самолёт".