Аннотация: Это история о торуке, о фениксе, сгоревшем в пламени своей потерянной жизни - но все равно возродившемся из пепла прошлого...
Я вспоминал ее каждую ночь. Всякий раз, как только закрывал глаза. Иногда мне даже казалось, что я схожу с ума, но... по крайней мере, пока что я еще мог заставить себя просыпаться...
Я летел прямо на солнце. Мои мышцы работали мощно и ровно, и воздух проносился сквозь легкие слитной, непрерывающейся волной, питая мое тело и придавая дополнительные силы. Я слышал за своей спиной хриплый, яростный рев и оглушительный грохот широких крыльев, но, как ни старался мой противник, ему было не так-то просто меня догнать! Мои зрачки сузились до тончайших щелок, поэтому солнечный свет не ослеплял меня - но летевшему за мной самцу он определенно мешал меня как следует разглядеть... и в этом было мое главное преимущество. Ибо я-то точно представлял, где находится он - и, едва почувствовав, что забрался уже достаточно высоко, резко развернулся и, прижав крылья к телу, камнем начал падать вниз. Я вытянул лапы и шею, придав своему туловищу совершенно обтекаемую форму, и яростный ветер трепал кончики моих крыльев, понукая меня раскрыть их, остановив это безудержное падение - но я сопротивлялся ему, и, не сбавляя скорости, несся вперед, разрезая головными гребнями тугие воздушные потоки. Мои дыхала были плотно сжаты, уберегая чувствительные легкие от этого сокрушительного ветра, грозящего разорвать их в клочья, и в моих ушах оглушительно громко стучала кипящая кровь... Я в буквальном смысле играл с огнем - но я знал, какова цена у этого риска, и готов был идти на него, чтобы одержать верх в этой схватке! Ибо мой противник не знал, что я предпринял. Он по-прежнему приближался, щурясь против солнца, задыхаясь, пытаясь догнать меня... Он даже не подозревал, что я сам мчусь ему навстречу, и когда же он все-таки меня заметил - было уже поздно.
Мы столкнулись на полной скорости, умудрившись почти тут же сцепиться задними лапами. Огромный загнутый коготь на сгибе исполинского крыла ударил меня в бровь, располосовав кожу, и тяжелый, набрякший от крови лоскут повис на моем черепе, едва не ослепив - но, даже если бы мой противник сумел бы вырвать мне все четыре глаза, я бы все равно не промахнулся. Ярость затопила мой разум, подобно кровавому морю, могучие мускулы задних лап звенели от напряжения, удерживая меня на извивающемся, ревущем от боли враге, пока, беспорядочно хлопая крыльями, мы безудержно падали вниз с чудовищной высоты, не в силах ни прекратить, ни хотя бы замедлить этот невероятный полет. Ветер закрутил нас спиралью, но мы и не пытались ему противостоять, вместо этого продолжая свирепо колошматить друг друга, с какой-то дикой, невероятно мощной злобой стараясь растерзать противника на кусочки. Земля приближалась с каждым мгновением, и пролетавшие над лесом пестрокрылы с испуганными воплями бросались в разные стороны... вот глупые. Мы ведь даже не смотрели на них! Все, что мы видели - это лишь раскрытые челюсти, оскаленные зубы, лишь пламя, полыхающее в чужих глазах - то же самое пламя, что сжигало самого тебя, испепеляя до костей, до самого сердца! И... я знал, что выдержу. Просто, вот так просто - знал. Мой противник был старше, сильнее, тяжелее меня - но то, что на земле могло показаться неоспоримым преимуществом, в воздухе всегда превращалось в палку о двух концах - и на этот раз я явно ухватился именно за тот конец, за который было нужно... В глазах моего соперника появились зловещие красные жилки, и на его шее, точно древесные лианы, вздулись толстенные вены... Своими когтями я чувствовал, как яростно бьются сосуды под его кожей, как напряжены его, казалось бы, каменные мускулы, как в уголках его губ пузырится желтоватая пена... Мы оба были на грани, и вот-вот готовы были разбиться о землю, но - я пока еще держался... я еще мог себя показать... И в то же мгновение, как зрачки моего соперника, внезапно помутнев, закатились - я наконец-то расправил крылья.
Воздух ударил в туго натянутые перепонки, едва не вырвав мне крылья из суставов, но, пересиливая боль, я яростно забил ими, удерживая и себя, и обмякшего, но не разжавшего когтей противника. Боль была адская, но, не сделай я этого, мы бы погибли оба, с чудовищной скоростью врезавшись в землю - а так я даже сумел замедлить падение, и, по крайней мере, мы не рухнули камнем на землю. Ветки встретили нас крайне "радостно", и острые сучья окончательно содрали кусок кожи с моей головы, заставив меня взвыть от боли - но практически тут же последовала крайне жесткая посадка, и мне уже было не до пустяков. В полете я нарочно оказался сверху, и без малейшего зазрения совести воспользовался своим соперником в качестве мягкой подушки, однако сила удара даже мои кости заставила загудеть от напряжения, и, сорвавшись с кривых когтей, я кувырком отлетел прочь, роняя тяжелые капли крови. К счастью, я успел вовремя сложить крылья, чтобы не переломать их, но, тем не менее, удар спиной о ствол дерева оказался не из приятных. В глазах заплясали звезды, и, задыхаясь от боли, я тихо сполз на землю, чувствуя себя так, как будто по мне протопталось целое стадо двурогов. Каждую косточку ломило от боли, и, откинув голову назад, некоторое время я просто лежал неподвижно, глотая пастью воздух и невидящими глазами глядя в небо, просвечивающее между сломанных ветвей. Сердце колотилось так отчаянно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди, и я невольно обхватил себя крыльями, чтобы этого не случилось. Постой, сердце... Постой. Все кончено... кончено! Кончено...
Внезапно моей головы коснулся легкий ветерок, и, с трудом приподняв голову, я увидел, как на землю, широко расправив крылья, изящно опускается... она. Она была так красива... Прекрасна. Совершенна. Солнечные лучи пронизывали тонкие перепонки ее крыльев, подчеркивая изящество красно-желтого рисунка, с небрежными вкраплениями черного цвета, небольшая головка с двумя нежно-голубыми гребнями была чуть опущена, продолжая плавные линии шеи, а большие золотистые глаза смотрели мягко, без намека на свирепость или жестокость, так свойственные нашему племени. Я заметил, как в них на мгновение словно бы мелькнула солнечная искра - и, элегантно выгнув крылья, она, подлетев ближе, буквально зависла надо мной, едва не касаясь меня кончиками когтей, словно призрак, невесомая душа, на которую не действуют, не могут подействовать никакие силы земного притяжения ... а в следующее мгновение уже отпрянула, после чего бесшумно приземлилась, глядя на меня с чем-то, похожим на... смех? Она что... смеялась надо мной? Признаться, меня это несколько сбило с толку, но, как ни странно, я не обиделся. Ну да, да... я бы, наверное, тоже смеялся, если бы сам себя увидел - грязного, измученного, покрытого множеством царапин, да еще и лежащего кверху брюхом! Не слишком-то мужественный вид... Смутившись, я тут же подобрал под себя лапы и кое-как перевернулся... правда, тут же едва не взвыв от боли в... м-м-м... крупе - кажется, там обещал вскочить здоро-вущий синяк. Только этого мне не хватало! Теперь я точно буду выглядеть глупо... Чувствуя, как у меня аж в глазах защипало от стыда, я едва нашел в себе силы искоса разглядывать кончики ее когтей, глубоко зарывшиеся в изумрудно-зеленый мох. Некоторое время она стояла неподвижно, но потом я услышал едва различимый шорох - она начала приближаться... Я стоял, точно вкопанный, про себя мечтая провалиться под землю, но - она, противная, оставалась по-прежнему твердой, и мои мечты оставались всего лишь мечтами. Внезапно меня что-то коснулось, и я, невольно вздрогнув, поднял голову.
Какие у нее были глаза... Каким бы паршивым ни было мое состояние, я все равно невольно залюбовался ими, даже не заметив, что одно из ее щупалец мягко поглаживает мою рассеченную бровь, и я совсем не чувствую боли... Тонкие белесые отростки провели вдоль одного из моих щупалец, и я невольно напрягся - я еще не был готов! - но тут она, словно играя, отскочила в сторону, с хитринкой оглянувшись на меня через плечо - и, внезапно оттолкнувшись от земли всеми шестью конечностями, резко бросилась вверх, буквально через пару мгновений уже вырвавшись из лесного полога, и ее чистый, ликующий вопль огласил широкие небеса, подобно песне... я и сам не заметил, что кричу в ответ. Все мои ушибы, порезы, ссадины - все забылось, как забывается прошедший сон, и ветер громко загудел в моих перьях, когда, проломившись сквозь густую листву, я изо всех сил замолотил крыльями по воздуху, стараясь как можно быстрее набрать скорость. Она уже парила высоко в облаках, и, как бы я ни пыхтел, никак не мог ее настичь - легче было поймать бесплотного призрака! Она грациозно скользила на воздушных потоках, широко расправив крылья, и была похожа... на золотисто-красный цветок, тихо плывущий по лесной реке, по голубой-голубой воде, не гасящей, а лишь подчеркивающей живое пламя его лепестков... Я увидел, как она зажмурилась, подставляя лицо потокам ветра, как ее губы изогнула мягкая, счастливая улыбка... Чему она улыбалась? Я не знал, но невольно почувствовал, что сам готов улыбаться в ответ... тоже - просто так! И когда она, внезапно перевернувшись в воздухе, принялась выписывать в нем сложнейшие петли, казалось, не доставлявшие ей ничего, кроме удовольствия - я тут же начал повторять за ней, безо всякого труда подхватив ритм этого волшебного танца. Ну же, быстрее! Вниз, переворот, петля, а потом, спиралью - вверх, после чего двойная петля, и кувырок, и снова вниз! Мы даже не смотрели друг на друга - мы просто чувствовали, мы оба слушали одну и ту же музыку, что вела нас вперед, и мы танцевали среди облаков - дикие и свободные, как сам ветер, что подпевал нам на все свои голоса, пока, тугой спиралью взвившись на невероятную высоту, мы, на мгновение застыв там - на одно долгое, чудовищно долгое мгновение! - не начали падать вниз.
Когти на наших лапах сцепились, и я с какой-то невероятной нежностью стиснул эти тонкие пальцы, кажущиеся такими хрупкими в моих мощных лапах, пока, дико вращаясь вокруг собственной оси, мы неслись вниз, со свистом рассекая ветер... Я плотно обнял ее своими крыльями, прижав ее к своей груди и слыша, как, разделенные тончайшей корочкой плоти и кости, в одном бешеном ритме стучат наши сердца... о, как они стучали! Казалось, они, как и мы сами, стремятся друг навстречу другу! Ее голова прижалась к моей шее, и гибкие плети щупалец крепко перевились между собой... прежде, чем, наконец, соединились. В тот же миг... меня с-словно м-молния ударила! Конечно, я и до этого не раз сливался с чужим сознанием - с мамой и с отцом - но еще никогда до этого контакт не был настолько плотным и настолько... настолько... Нет, я не смогу это объяснить. Это... это выше меня! Это такое чувство, как будто... как будто ты и она - это не просто единое целое, это нечто... нечто большее, нечто настолько неделимое, что и представить нельзя порознь! Я чувствовал, как она жарко, оглушительно громко дышит, и сам не замечал, что дышу с ней вместе, я чувствовал, как напрягаются мышцы ее тела, сопротивляясь встречным порывам ветра - и сам, того не осознавая, в точности повторял ее движения. Наши души слились воедино, все границы между нашими телами стерлись окончательно, и, видя под собой бешено вращающийся зеленый круг неотвратимо приближающегося леса - не испытывали и капли страха. Как мы могли разбиться - если каждый из нас мыслил точно так же, как и второй, если наши объединенные сердца гнали кровь по одним и тем же жилам, и каждую мышцу мы ощущали, как свою собственную?! Как можно было нам разбиться, когда наши объединенные души так ликовали, наслаждаясь этим свободным падением сквозь облака?.. До земли оставалось совсем чуть-чуть, и в воздухе уже разносился терпкий, прелый аромат лесной почвы, когда наконец мы почувствовали, что готовы разойтись - и, с оглушительным ревом расцепив свои щупальца, выписали крутую петлю - от поднятого нами ветра по древесным ветвям словно бы прошелся ураган! - после чего, выправив полет, начали кругами подниматься в небо. Я видел, как она радостно кричит, я видел слезы, стоящие в ее глазах - и сам кричал в ответ, потому что знал, что это - навсегда. Больше... мы уже не будем одиноки. И пускай мы будем жить порознь, встречаясь лишь раз в несколько лет... мы больше никогда не будем одиноки!
Никогда... В глазах что-то защипало, и, тяжело сморгнув, я ощутил, как по моей щеке медленно сползла соленая капля. Ее звали Вечерняя Звезда... Звезда. Звездочка... После того, первого дня - мы пробыли вместе еще целых восемь рассветов. Восемь упоительных дней, восемь восхитительных ночей... Как я мог забыть?! Ведь это были те немногие счастливые моменты, которые я все еще помнил... почти десять лет спустя...
В тот вечер мне было очень стыдно возвращаться домой, ведь за целый день охоты я не сумел добыть ничего на ужин, и, разумеется, теперь чувствовал себя несколько... неловко. Вот уже третий день мы со Звездочкой сооружали колоссальное гнездо на склоне парящей горы, и, разумеется, очень устали, хотя и не думали останавливаться - ведь вскоре в нашем доме должны были появиться малыши - а какой родитель позволит, чтобы его детки мерзли на голом камне?! Звезда была чрезвычайно взволнована, и постоянно хлопотала дома, обустраивая место для будущей кладки, так что я, по праву самца, полностью взял на себя все обязанности по добыванию дичи. И, как водится, оплошал в первый же день! Я был на крыле с рассвета, но, то ли дичь внезапно куда-то разбежалась, то ли я стал чрезмерно неуклюж, то ли еще что - а только за весь день мне попался лишь один молоденький пестрокрыл, что, едва увидев в небе мою тень, тут же заорал, как резаный, и поспешил спрятаться среди деревьев - только я его и видел. Я понимал, что Звезда, скорее всего, не станет меня ругать, а только пожалеет, но от этого мне было не легче - и, чтобы хоть как-то заглушить отвратительное чувство пустоты в задних лапах, я волок домой огромную ветку с приглянувшейся мне вилочкой на конце - пригодится, чтобы подправить левый угол гнезда, который так неудобно нависал прямо на пропастью. Ну, а завтра, как только рассветет, я тут же снова отправлюсь на охоту, и уж тогда в лепешку расшибусь, но отыщу хоть самого завалявшегося шестинога... да хоть самого черного демона, если только он мне попадется! - но моя подруга ни за что не будет голодать, пока я рядом! А пока... Пока великому охотнику придется затолкать свою гордость куда подальше - и, глубоко вздохнув, я обогнул знакомый склон, тут же увидев внизу и утес, и гнездо... но оно почему-то оказалось пустым. Меня, впрочем, сперва это не особо обеспокоило - Звезда вполне могла отлучиться по своим делам - и, втайне даже порадовавшись тому, что ее нет дома, я тяжело плюхнулся на скалу, принявшись аккуратно засовывать свою ветку в прореху между плотно сплетенными сучьями, составляющими каркас нашего гнездышка. Дело было довольно утомительное, потому что мне вовсе не хотелось, вместо поправления гнезда, случайно развалить его на кусочки или, еще лучше, сбросить в пропасть, так что, когда наконец ветка была прилажена, куда надо, солнце уже почти скрылось за плотной пеленой нависших над горизонтом туч... и вот тут-то я впервые почувствовал беспокойство. Самое далекое, куда могла полететь Звезда - это на водопой к ближайшему озеру, но тогда она уже должна была раз пять, как вернуться! Может, что-то случилось?.. Стоило бросить один-единственный взгляд на небо, чтобы понять: собирается гроза - а летать ночью, да еще и в грозу...
"Она у меня точно получит!" - проворчал я про себя, после чего, отряхнувшись от пыли, резко снялся с места, стараясь не замечать предательскую ломоту в измученных крыльях. Ветер крепчал, но, к счастью, пока что он дул в нужном мне направлении, и с его помощью я быстро понесся к озеру, по пути внимательно разглядывая землю внизу - вдруг моя беспокойная подруга решила поохотиться?.. Если она это сделала... да если еще и с успехом... я, наверное, просто от стыда сгорю! Кормилец, называется... Собственную подругу вынудил тебя кормить! Да будь Звездочка не так добра ко мне, она бы, наверное, давно бы уже меня бросила, и нашла бы себе другого самца... получше. Я даже невольно представил себе этого "идеального" самца, сравнивая его с собой - и сравнение получилось не в мою пользу. Этот огнекрылый ее мечты ни за что не вернулся бы домой с пустыми лапами, и хоть что-нибудь, но принес бы на ужин, да не к закату, когда весь день просидевшая без кусочка мяса во рту самка должна уже помирать от голода, а гораздо раньше, чтобы не только накормить, но и помочь ей с домашними хлопотами, успев при этом еще и три раза по три сказать ей, как же он сильно ее любит... Я почувствовал, как слегка сморщились, приподнимаясь, мои губы, и тихий, но от того не менее угрожающий рык вырвался из моего горла. Идеальный или там не идеальный... а я любому глотку порву, кто посмеет приблизиться к моей Звездочке! И, едва высмотрев впереди сверкающую гладь озера, я тут же, полусложив крылья, ринулся туда... но через несколько мгновений уже с улыбкой парил над водой, разглядывая свою подругу, что тихо, словно ребенок, спала на берегу. Устала, бедняжка... А я-то, дурак, уже начал... впрочем, неважно. Главное, что она в безопасности.
Солнце садилось за горы, а, как ни остры мои глаза при свете дня, ночь - не мое время, и я начал мягко спускаться вниз, описывая в воздухе широкие круги. Мог бы, конечно, и просто спикировать, затормозив у самой земли, но тогда я бы поднял слишком много шума - а мне не хотелось беспокоить Звезду и - я невольно улыбнулся - своих еще не родившихся птенцов. Вот же угораздило - я стану отцом! Ну надо же... До сих поверить не могу! Папа! Мне скоро вот такой вот желторотик скажет: "Папа!" А я буду стоять перед ним с той же самой глуповатой улыбкой, с которой смотрел на меня мой собственный отец... много, много лет назад... Про себя вздохнув - да, было время! - я осторожно сел на берегу, постаравшись как можно мягче сложить крылья, так, чтобы лишь легкий ветерок пробежал по поверхности озера, порождая мелкую рябь. Мои когти глубоко зарылись в песок, и, осторожно ступая по земле, я направился к Звездочке. Она лежала, свернувшись клубочком, подвернув под себя правое крыло и несколько неловко выгнув левое... бедная, это же надо было так устать, чтобы заснуть в настолько неудобной позе! Улыбнувшись про себя, я, ступая тише лесного демона, подошел к ней.
"Звездочка, - мысленно прошептал я, - Маленькая моя... мое солнышко... Ну и заставила же ты меня поволно..."
Но - мысль моя так и осталась незаконченной, ибо, как только я прикоснулся к ней... самым кончиком когтя дотронулся до ее плеча... я... она... Ведь столько лет прошло... Но скажите, а есть ли в вашей жизни кошмары, от которых вы постоянно просыпаетесь в холодном поту, раз за разом, всю жизнь?!
У меня есть такой кошмар.
И всякий раз, когда я засыпаю... Я все вижу точно так же, как и в тот дале-кий вечер. Я вижу Звездочку, свою маленькую Звездочку, что мирно спит на золотистом песке, и этот же песок отражает солнечные лучи на ее плече, точно застывшая навеки россыпь водяных брызг. Я тянусь вперед, чтобы смахнуть его - но, едва я касаюсь ее тела, как тонкая кожа с треском рвется, и мне навстречу, в клочьях разорванного мяса, вырывается уродливая голова червя-падальщика... На этом месте я обычно просыпаюсь, но в тот раз - я не мог сбросить оковы кошмара, что обернулся самой страшной явью, которую только можно представить. Червь угрожающе щелкал мощными челюстями, не желая делиться добычей, а я молча смотрел на него, словно не понимая, что это такое... Я просто... не понимал... как такое могло случиться. Мой разум заволокла густая белесая пелена, поглотившая все запахи, все звуки, все образы... оставив после себя лишь плотную, бесчувственную пустоту, лишенную всякого смысла... никчемную и беспросветную, как сама моя жизнь, в которой, посреди ясного солнечного утра, внезапно наступила глубокая полночь, лишенная наималейшего проблеска света...
Что было дальше - я плохо помню, хотя, признаться честно, и не особо хочу вспоминать. Помню только холод, ужасный холод, пронизывающий до костей... секущие плети дождя... молнии, разрывающие небо от горизонта до горизонта... а еще - оглушительный рев бури... и мой собственный крик, возносящийся к безучастным звездам, но лишь бессильно тонущий в угрюмых серых тучах... и мои избитые, измученные крылья, чей живой огонь постепенно исчезал во мраке, гас, поглощаемый тьмой, которую уже не в силах был развеять... Ветер крепчал, и я уже не мог управлять своим полетом, даже если бы очень захотел, но... мне было все равно. Я полностью отдался на волю стихии, добровольно превратив себя в ее игрушку, и меня крутило, переворачивало, кидало то вправо, то влево, в какой-то дикой, сумасшедшей пляске... я даже не заметил, как, наконец, потерял сознание, и, абсолютно беспомощного, меня поволокло все дальше и дальше, сквозь тьму, ветер и дождь... навстречу благословенной черноте забвения.
Когда я очнулся, то моей первой мыслью было: больно. Жутко больно... Затылок, скула, шея, плечо, ребра... Попробовал пошевелить крылом, но тут же понял, что не надо было этого делать - взорвавшееся дикой резью предплечье тут же сообщило о своем состоянии, заставив меня, не выдержав, тихо заскулить от боли, скребя когтями по камню. Тухлые яйца, только бы кость не была сломана! Я же застряну здесь на целую луну! Кстати... а "здесь" - это где?.. Просыпающееся сознание явно требовало дополнительных сведений, и, кривясь от боли, я кое-как разодрал большой правый глаз... тут же зажмурившись от ослепительно яркого солнечного света, в буквальном смысле прожегшего мне зрачок до самого дна. Оказалось, что ласковое дневное светило порой умеет жалить не хуже, чем целый рой разъяренных ос, так что мне потребовалось еще несколько мгновений, чтобы хоть как-то приспособить зрение к столь малоприятному освещению и вновь открыть глаза. М-да... Судя по тому, что над моей головой медленно проплывали кажущиеся удивительно близкими облака - я был отнюдь не на земле. Отнюдь! Шея отчаянно сопротивлялась всяким попыткам поворочать головой, так что все, что я увидел - это какой-то каменистый склон, заросший толстыми корнями деревьев, шумящий поток небольшого водопада - и вполне себе уютный зев маленькой темной пещерки, у входа в которую я, собственно, и валялся. И, скорее всего, мне суждено было пролежать здесь еще, по меньшей мере, день, ибо первая попытка встать на лапы обернулась сокрушительным провалом, поскольку, как я ни старался, никак не мог заставить мои задние лапы шевелиться. Впрочем, и все остальное, что располагалось ниже передних крыльев, а, кое-как вывернув голову, я понял и причину случившегося - огромную нашлепку засохшей крови на спине. Возможно, ночью ветер ударил меня спиной об острый скальный выступ, перебив позвоночник, так что теперь... ну, а что теперь - я представлял прекрасно.
Парализован. Вот так просто и понятно - парализован. Что такое паралич - я знал с раннего детства, потому что у моего отца были парализованы два когтя на правой задней лапе... два коготочка! Если б мне не было так паршиво, я бы, наверное, ударился бы в истерику, а так... так мне осталось только скривить губы: папа, если это была твоя шутка, то получилось не смешно! Ты потерял возможность владеть двумя пальцами - а у меня их осталось ВСЕГО два. Да и то - на крыльях... Мои губы скривились в неком подобии ухмылки. Ну что ж... вывод напрашивается только один - мне уже не летать. Такие раны время не залечит, и, как бы я этого ни хотел... Странное дело, но страха я не почувствовал. Вообще. Никакого. Хотя прекрасно осознавал, что, лишенный способности летать, я лишен и какого бы то ни было будущего... Только вот уголкам глаз внезапно стало мокро, но я лишь с силой дернул головой, стряхивая на землю огромные солоноватые капли. Глупец... и трус! Жить ему, видите ли, хочется! А ты думаешь - ей не хотелось? Ты думаешь - она жаждала умереть, именно тогда, когда ждала твоих детей?!.. Тогда почему ты все еще жив, а ее тело изгрызли черви?!! Почему?.. Почему ты не смог ее защитить? Почему тебя не было там?
Почему она умерла?..
"Так всегда бывает, сынок, - зазвучал в моих ушах ласковый голос, и я не-вольно вздрогнул - словно это было вчера, - Кто-то приходит, а кто-то уходит... Таков порядок вещей. И это правильно".
"Но почему именно отец, мама? Почему он?! Почему не кто-нибудь другой?"
"Потому, малыш, что пришло его время. Оно всегда наступает неожиданно, и мы никогда этому не радуемся - но подумай сам, а если бы вместо отца умер другой огнекрылый, в другом гнезде - а ведь у него тоже мог быть птенец, что сейчас бы тоже плакал..."
"Мне все равно... Все равно! Мне же... так больно, мама!"
"Я знаю... Знаю. Мне тоже. Но нужно жить дальше..."
Дальше... Я закрыл глаза, и слезы вновь потекли по щекам, оставляя на коже мокрые дорожки. Дальше... всю жизнь - дальше. Я их всех пережил - отца, маму, Звездочку... всех. Они умирали, а я все еще жил... но для чего? Для чего?!
"Почему ты плачешь?" - внезапно раздался в моей голове тонкий, похожий на птичью трель голосок, и я открыл глаза... а там почувствовал, что веки мои распахиваются все шире и шире, к тому же, неприятная дрожь нижней челюсти свидетельствовала о том, что вот-вот я застыну на этом самом утесе с разинутой пастью и совершенно круглыми глазами, как полный идиот... Впрочем, я вас уверяю - мне было, от чего удивиться.
Ибо передо мной, аккуратно подобрав под себя крылышки, сидел... детеныш огнекрылого. Вернее - сидела. Она. Девочка. Маленькая огнекрылая...
Девочка?! С какого... С невероятным трудом, но я удержал свою челюсть на положенном ей природой месте, хотя, признаться честно, соблазн был велик. Малышка сидела всего в паре когтей от меня, изящно выгнув шейку и бесстрашно глядя мне прямо в глаза... ее что, мать не учила, что не стоит приближаться к незнакомцам?..
"Учила, - с наивной простотой ответила она, и ее огромные золотистые глаза чуть потемнели, - Но... тебе было плохо... А я решила, что могу тебе помочь, и... в общем, я тут, - как-то неловко закончив, улыбнулась она, - Почему ты плачешь? Такой большой... Мама говорит, что большие не плачут!"
"Ну, почему же, - я постарался улыбнуться, - Все плачут. Ведь взрослым тоже бывает больно..."
"Тебе больно? - тут же переполошилось это крохотное воплощение вселенского сочувствия, - Тебя застигла буря, да? Моя мама всегда говорит, что нельзя летать во время грозы!"
"А я всегда был непослушным ребенком", - уголок моих губ слегка дрогнул, но девочка была не столь сдержанна - и засмеялась, да так громко, словно прозвучала крайне удачная шутка. Не знаю, почему - но я едва не засмеялся в ответ.
"Ты такой смешной, - наконец, отсмеявшись, сказала она, - Рар будет рад с тобой познакомиться..."
"Рар?" - я удивился странному имени.
"Да. Рар. Мой старший брат".
"Твой брат? Значит, вы здесь живете?"
"Ага".
"А где же ваши родители?"
"Они... - девочка замялась, - Они на охоте".
"И когда они вернутся?"
"Не знаю, - она пожала плечами, - Думаю, скоро".
"И... - тут я внезапно почувствовал смущение, - А... м-м... как тебя зовут?"
"Звездочка, - как ни в чем не бывало, ответила она, и я едва не поперхнулся, - Что? Тебе не нравится мое имя?"
"Нет... почему... очень хорошее имя, - кое-как вернув себе способность соображать ясно, прохрипел я, - Звездочка... Как думаешь, твои родители позволят мне немного задержаться у вас дома?"
"Думаю, да, - кивнула она, - Мама говорит, нужно помогать тем, кто попал в беду или заблудился... Ты ведь поэтому плакал, да? Ты заблудился?"
"Да, малышка, - я осторожно погладил ее кончиком левого крыла, - Я очень сильно заплутал... и потерял дорогу домой".
"Вот папа вернется, и он тебе покажет, куда лететь! - тут же нашла решение Звездочка, - Мой папа такой умный! Он знает все горы, вдоль и поперек! Он тебе обязательно поможет!"
"Наверное... наверное, поможет", - я согласно кивнул, и девочка, просияв улыбкой, отцепила свое щупальце от моего и вприпрыжку поскакала к пещере. Проводив ее взглядом, я, морщась от боли, кое-как подтащил задние лапы под себя и выпрямился во весь рост, почувствовав себя... таким огромным! Ну прямо как в сказке про то, как все звери позабыли, где они живут, и бедный огнекрылый попытался втиснуться в гнездо пестрокрыла... Я покачал головой. Что я здесь делаю?.. Зачем я здесь? И... что ищу, ведь выход так близко... Всего лишь доползти до края утеса - и все мои проблемы окажутся в прошлом!.. Но тут по камням проворно застучали маленькие коготки, и, оторвав взгляд от манящей пустоты воздушной бездны, я оглянулся на Звездочку, за которой, сонно хлопая глазами, ковылял огромный птенец, покрытый грязным пухом. Он был гораздо крупнее своей "сестры", и, наверное, доставал мне до локтя - но выглядел младше, как будто замер в развитии, да так и не сумел поспеть за своим телом. Его дряблая шкурка была покрыта густым грязным пухом, свалявшимся в неряшливые колтуны, а гребни на голове выглядели даже меньше, чем у Звездочки - при том, что она-то была самкой! Увидев меня, Рар так и шарахнулся прочь, издав низкий квакающий звук, но Звездочка не дала ему удрать - обняв "брата" за плечи, она негромко, ласково заурчала, точно мать, успокаивающая птенца. И ведь, странное дело, рядом с ним она не смотрелась ребенком! А я, наклонив голову и повернув ее боком - так мне было удобнее - внимательно рассматривал этого... Рара, что, в свою очередь, уже не пытался удрать, но все равно смотрел на меня, как на какое-то неведомое чудище, а не собрата по крови.
"Бедный малыш, - внезапно подумалось мне, и, в самом деле, глядя на этого несуразного птенца, я не испытывал ничего, кроме жалости, - Бедный... что же с тобой такое случилось, что ты научился бояться своих?.."
Тихий, воркующий звук вырвался из моего горла, и, вытянув вперед кончик крыла, я попытался коснуться им Рара... но это, видимо, было расценено им, как угроза, и, хрипло зашипев, он отшатнулся прочь, после чего, спотыкаясь, заковылял обратно в пещеру, кое-как переставляя свои слабенькие лапки. А мне осталось лишь тяжело, очень тяжело вздохнуть...
"Прости, - Звездочка осталась со мной, - Рар очень боится незнакомцев. Он и меня сначала боялся, но... ничего. Он к тебе привыкнет".
"Да, наверное, - кивнул я, - Конечно, привыкнет... Так это Рар нашел эту пещеру? А как же ты?"
"А я нашла Рара, - улыбнулась малышка, явно радуясь, что я не сержусь на ее пугливого братца, - Он был здесь совсем один, и я... Мои мама с папой обязательно меня найдут, где бы я ни была, поэтому я решила, что буду ждать их здесь. А когда они прилетят, то мы примем Рара в нашу семью, и будем жить вместе".
"И... давно вы здесь... живете?"
"Не знаю, - она пожала плечами, словно такая мелочь, как время, ее ни мало не беспокоила, - Наверное, долго... Мама с папой всегда прилетают поздно, когда я уже сплю, и улетают, пока я не проснулась. Наверное, не хотят меня будить..."
"А... - на язык просился еще один вопрос, но я решил, что на сегодня достаточно историй, и перевел разговор на другую тему, - А... вы голодные?"
"Нет, мы уже завтракали, - она покачала свободным щупальцем, - И там еще много осталось... Хочешь?"
"Много чего?" - я с трудом отогнал от себя навязчивую мысль о сочном куске свежего мяса.
"Много вкусных светящихся ползунов! - с улыбкой растолковала мне Звездочка, - Как обычно..."
"Каких-каких ползунов?"
"Светящихся, глупый! Пойдем, покажу!" - и, вскочив, она бросилась к пещере. Я проводил ее тоскливым взглядом. Ага... ну конечно... побегу... Заметив, что я не сдвинулся с места, она недоуменно посмотрела на меня.
"Ты чего?"
"Звездочка, милая... я... я не могу идти".
"Почему?"
"Я... понимаешь, я... ну... в общем..."
"Ты что, заболел? - глаза у нее распахнулись еще шире, - Заболел, да?"
"Э... да, милая. Заболел. Очень сильно заболел, и..."
"Тогда тебе обязательно надо... надо в пещеру, там тепло и сухо! А потом тебе надо поесть, чтобы восстановить силы! И хорошо поспать, и... Пошли!" - она отцепила свое щупальце от моего и, подбежав с боку, уперлась мне в плечо, точно надеясь сдвинуть с места мою, мягко говоря, несколько объемистую тушу. Ну и девчонка! Побойчее иных мальчишек будет... Кривясь от неприятных впечатлений по всему телу, я кое-как напряг мышцы и, волоча за собой бесчувственные лапы, пополз к пещере. Мелкие порезы и ссадины тут же начали кровоточить, оставляя на камнях маленькие пятнышки, но, по крайней мере, серьезных повреждений я не обнаружил... помимо спины, разумеется. Как я ни пытался напрячь мускулы задних лап, а только все без толку - они висели мертвым грузом, и я был не в силах даже когти сжать! Бесполезный груз... В конце концов я просто забыл о них, перебросив весь вес своего тела на передние конечности. В конце концов... умеют же синекожие ходить на своих двух ногах! Почему бы мне не уметь ползать на двух крыльях?.. В конце концов... это... не так уж... и... сложно! Звездочка упиралась мне в плечо всем своим маленьким тельцем, помогая продвигаться вперед, и с ее помощью (небольшой...) мне кое-как удалось дотащиться до сводов пещеры. Вход в нее был несколько низковат для меня, но, пригнувшись и опустив плечи, я все же умудрился втиснуться внутрь. Как оказалось, сразу за входом потолок поднимался, так что мне удалось вновь выпрямиться и внимательно оглядеться по сторонам. Признаться, до этого я еще ни разу не был в пещерах, так что невольно удивился. По моему глубокому убеждению, подземные норы должны были быть совершенно черны, как и все, связанное с землей, но, оглядываясь по сторонам, я понимал, что либо эта пещера отличается от остальных - либо все мои представления были в корне неверны.
Я стоял на каменном полу, покрытом густым мхом, что слабо светился в ответ на мои прикосновения, словно приветствуя нежданного гостя. Камни были расписаны причудливым узором из мерцающих лишайников, таких тонких, что они казались прозрачными, а с потолка свисали длинные плети неизвестного мне растения, которое все было покрыто мелкими синеватыми искорками, словно какой-то волшебной пылью. Здесь же росли и грибы - некоторые были похожи на те, что я встречал раньше, а вот названия других я никак не мог вспомнить - и это было чревато неприятностями, ибо, когда я, наклонившись, попытался принюхаться к одному из этих грибов, то в ответ получил целое облачко красноватых спор, тут же залепивших мне дыхала и заставивших громогласно чихнуть. Запах у гриба, кстати, оказался преотвратный!
"Осторожно! - раздался в моей голове голос Звездочки, - Это плюющийся гриб. Он не опасен, но после него ужасно чешется в груди и хочется чихать. А вот это, - она кивнула на так понравившееся мне "потолочное украшение", - мухоловка. Знаешь, почему мы ее так назвали?"
Я покачал головой, и Звездочка, улыбнувшись, протянула коготок к расте-нию. В тот же миг светящиеся "цветочки" на его плетях выпустили тончайшие клейкие волоски, что мгновенно опутали ее коготь, покрыв его шевелящимся коконом, исторгнувшим из себя порядочную порцию какой-то едкой гадости.
"Вот почему, - сказала малышка, освобождаясь от хватки растения, - Эта прожора вылавливает всех насекомых в пещере, и мне приходится иногда приносить ей корм, чтобы она не завяла. Мы с Раром спим под ней, и нас никогда не мучают ни кровососы, ни мухи... А вот это вот - очень хорошее растение, - и она сорвала с земли какую-то неприметную травку, с перистыми листочками, - Им хорошо натирать раны. Оно немного щиплется, но зато потом ранки не гноятся, и пахнут хорошо. Давай, я тебя намажу", - и, не дожидаясь согласия, она сорвала еще с пучок этой травки и отправила к себе в рот. Я в некотором недоумении смотрел, как она жует эту зелень, слегка морщась от запаха, после чего, набив полный рот, замычала, показывая, чтобы я наклонился. Ну, не заставлять же ее глотать... Вздохнув, я опустился на живот, позволив этой малявке вскарабкаться на меня. Надо сказать, ловкостью эта мелкота могла сравниться с древолазом, даром, что на передних лапах у нее было всего два когтя! Оседлав мои плечи, она тут же принялась копаться там, судя по всему, очищая мелкие ранки от грязи и втирая туда свое лекарство. Гадость была на редкость шипучей, и у меня было такое ощущение, как будто по мне ползают целые стада клещей, но, по крайней мере, неприятные ощущения быстро проходили, и кровь больше не текла. Звездочка методично очистила мои плечи и спину, даже поползала по основанию крыльев, заметив на них несколько царапин и мелких проколов, так что вскоре я весь начал пахнуть этой травкой, словно сам повалялся в ней. Но все же - я лежал смирно, терпеливо пережидая неприятную процедуру, и лишь когда Звездочка начала пробираться к моей спине... Я невольно напрягся всем телом, однако она не остановилась, и мне осталось лишь сжать зубы... но, к моему удивлению, я не почувствовал боли. Малышка деловито обнюхала мою "нашлепку", пару раз фыркнула, после чего, как ни в чем не бывало, принялась соскребывать кровяную корку, отщипывая кусочки коросты. Постепенно я совершенно расслабился, опустив подбородок на землю и устало прикрыв глаза. Осторожные движения Звездочки убаюкивали не хуже колыбельной, и через несколько мгновений я уже тихо спал, едва заметно улыбаясь во сне...
Вот так я поселился в Полуночной Пещере - именно так, крайне важно, называла ее Звездочка. Попутно, кстати, познакомившись и с "ползунами" - толстыми голубоватыми червями, что жили в местном водоеме - довольно глубоком озерце в дальнем краю пещеры. Сначала я воротил нос, не в силах без содрогания даже смотреть на этих бесхребетных существ, но, вдоволь надо мной покурлыкав, Звездочка рассердилась - а, скажу вам честно, малышка была поистине страшна в гневе! - и, усевшись на меня верхом, едва ли не под пытками заставила меня раскрыть пасть, после чего протолкнула-таки свое "угощение" внутрь. Кстати говоря, на вкус они были вовсе не так же плохи, как на вид! Напоминало... м-м-м... нечто вроде мяса шестинога, только чуть более нежное, и со странным грибным привкусом. Если привыкнуть, то совсем даже ничего. Во всяком случае, довольно питательно - ибо мне не требовалось опустошить половину озера, чтобы ощутить приятную сытость в животе. Хотя, конечно, стоило мне представить самого себя, сидящего на берегу озера и когтем выцепляющего со дна шевелящуюся "дичь", как аппетит резко падал, так что я потом долго не мог прийти в себя от отвращения! И, судя по всему, этими-то моментами и пользовался для кормежки Рар, ибо, как я ни пытался наладить контакт с этим малым, все мои попытки разбивались о пронзительный визг и зрелище улепетывающего Рара, разве что не спотыкавшегося на ровном месте! В ответ на мои вопросы Звездочка только плечами пожимала - воспоминания Рара были чересчур туманны, обрывочны, и она не была вполне уверена, что он сам помнит о том, что же с ним случилось - но, вне всяких сомнений, эти воспоминания были крайне болезненны, раз уж бедняга даже не мог вспомнить, кто он такой... Бедный ребенок. Мне осталось лишь покачать головой. Было ясно, что, какова бы ни была причина отчуждения Рара от соплеменников, она глубоко вгрызлась в его сознание, и все мои попытки пробиться за эту стену только укрепляли ее. Вывод? Пока что - мне лучше оставить его в покое, и, про себя вздохнув, я молча пообещал себе пока что не трогать Рара. Звездочка встретила это решение молчаливым согласием - она ведь все понимала... Для своего возраста эта кроха была на редкость смышленой, и мне было приятно с ней общаться, слушать ее смех... смотреть на смешливые искорки в ее глазах. Наши отношения, и без того неплохие, переросли в настоящую дружбу, и по вечерам, когда солнце опускалось за горизонт, окрашивая небо в яркие, теплые цвета, мы нередко сидели на утесе, привалившись друг к другу боками, и наблюдая за редкими тенями пестрокрылов, скользивших между скалами. Пестрокрыл... м-м-м! От одного воспоминания...
"Смотри! - и коготок Звездочки вытянулся в сторону одного из этих зверей, летевшего между скалами. Годовалый самец, совершенно здоровый, тут же, на глазок, определил я, наблюдая за его быстрым полетом... эх ты, крикун пестрокрылый... знал бы ты, как мне хочется погоняться за тобой в воздухе! - Смотри... Его крылья! Солнце... Красиво, правда?"
"Правда, - кивнул я, глядя, как солнце вспыхивает на прозрачных перьях пестрокрыла, отражая красноватые блики, - Как пламя, правда?"
"Да, - она наморщила носик, - У него огненные крылья, понимаешь?"
"Ага, - я невольно улыбнулся этому казусу, - Смешно. Только ведь знаешь... Тебе мама рассказывала, почему нас так называют - огнекрылые?"
"Не-а, - она покачала головой, - Наверное, не успела... Мама каждый вечер рассказывала мне какие-нибудь сказки или истории..."
"Ну, тогда слушай, - и, слегка прикрыв ее крылом, я начал, - Давным-давно, еще до начала времен, случился сильный звездопад, и одна из звезд так спешила за своими сестрами, что не удержалась на своей узенькой тропинке и упала на землю. А, скажу тебе честно, хоть звезды и кажутся нам маленькими и холодными, ведь они совсем не греют нас ночью, но на самом деле каждая звезда - это очень, очень горячая искра небесного пламени, и, если только она упадет на землю, то сожжет собой весь мир! Но у нашего мира - нашелся защитник. Это был самый первый наш Предок, тогда еще не названный Огнекрылым - ведь его крылья были темны, как сама ночь, и сам он казался всего лишь клоком тьмы... Он увидел падающую звезду из своего гнезда, в котором высиживала птенцов его подруга, и понял, что, если он что-нибудь не сделает, то его семья и весь мир погибнут, сгорев в пламени заплутавшей звезды... Подруга умоляла его остаться, но он знал, что поступает правильно - и, расправив свои черные крылья, он воспарил над землей, устремившись навстречу падающему огню. Он летел, и с каждым взмахом крылья его словно наливались холодом, становясь все тяжелее и тяжелее... Звезда приближалась, протягивая свои тонкие лучики к обреченному миру, а он, уже посиневший от чудовищного мороза, царившего на вершине небес, все тянулся ей навстречу, заслоняя собой тех, кого любил... пока, наконец, широко раскрыв пасть, не схватил ее, точно жука, и не проглотил. Огненная капля проскользнула по его горлу, и хотя никак не могла она уже вырваться наружу, жар ее был так силен, что тело Предка не выдержало - вспыхнуло, точно жаркий лесной пожар, и рухнуло на землю, подобно сгоревшему листку. Его кровь усмирила небесную искру, но и сам он погиб в ту далекую ночь. Когда его нашли, его крылья все еще тлели, и лишь гребни на голове да кончики хвоста, совсем заледеневшие от холода, светились слабым синим цветом, словно неся память о том страшном морозе, что пришлось ему преодолеть... - я вздохнул, - Вот с тех пор-то, малышка, все наше племя несет на себе память о подвиге нашего прародителя. Крылья цвета пламени - и холодные синие гребни, которых не удалось согреть даже жару упавшей звезды... Во всяком случае, так мне говорили. Ну, как тебе история?"
"Плохая", - Звездочка наморщила носик.
"Почему?" - удивился я, ведь в детстве это была моя любимая история!
"Просто... плохая. Почему он бросил свою семью"?
"Ну... как же... - я даже немного растерялся, - Просто... всем была нужна его помощь! Он же не мог просто так отказаться".
"Мог, - буркнула она, - Если бы захотел... Он не должен был оставлять своих детей! Быть без папы... это... плохо! Ну и что, что у них стали огненные крылья! Да я бы лучше прожила всю жизнь с черными, только бы... папа... - и она, громко хлюпнув, отвернулась, - Плохая история. Неужели он так хотел стать героем?!"
"Ну что ты... - я осторожно погладил ее кончиком крыла, - Он очень любил своих малышей, и их маму тоже любил, но... понимаешь, Звездочка, иногда нам приходится делать не то, что нам хочется, а то, что необходимо".
"Я не понимаю..."
"Поймешь когда-нибудь, - я зевнул, - Ну, ладно... Думаю, нам с тобой уже давно пора спать. Что скажешь?"
"Тогда ты должен спеть мне колыбельную", - заявила она.
"Вот как? - не знаю, почему, но требование меня насмешило, - Почему?"
"Потому, что ты меня расстроил! - и она довольно чувствительно щипнула меня за кончик крыла, - Поэтому ты должен спеть. Давай уже!"
"Ну... малышка... я не умею петь!"
"А ты попробуй, - и она сердито нахохлилась, так, что из-под моего крыла наружу торчал только самый кончик на редкость обиженного носа, - Иначе я... я... я с тобой разговаривать не буду, вот!"
Весомая угроза... Я вовсе не смеялся - возможность потерять единственного собеседника я воспринимал весьма серьезно. Проблема была в другом - я совершенно не умел петь. Вот совсем. Мама шутила, что, когда я был птенцом, то от моих "концертов" у нас в гнезде даже блохи не заводились, и, признаюсь, в чем-то она была даже права. Во всяком случае, музыкальный талант у меня отсутствовал напрочь, и потому требование Звездочки меня, мягко говоря, смутило. Вот только малышка явно была настроена решительно... В конце концов я просто сдался под ее обвиняющим взглядом и, поплотнее прижав ее к своему теплому боку, замурлыкал старую-престарую колыбельную, которую мне пела перед сном мама, а до нее пела ей ее мать... ну, и так далее. Смысла ее я не помнил, однако мелодия накрепко врезалась в память, и даже в моем корявом исполнении, по-моему, звучала вполне мило. Во всяком случае, Звездочка не отшатнулась в ужасе при первых же звуках, а, наоборот, еще крепче прижалась ко мне, прикрыв глазки, и, глядя на нее, я и сам расслабился - моя песня зазвучала еще мягче, и впрямь став похожей на колыбельную. Это была незамысловатая песенка о теплых ночах и уютных гнездышках, о звездах в небесах и добром Ночном Великане, неторопливо плывущем среди облаков, а еще - о маленьких смешных детенышах, мирно спящих в своих гнездах под крыльями родителей... Я и сам не заметил, как мои веки начали медленно-медленно закрываться, а песня становилась все тише и тише, как вдруг моей шеи что-то осторожно коснулось, и, оглянувшись, я увидел... Рара! Малыш стоял рядом, глядя на меня во все глаза, и я чуть не поперхнулся - столько невероятной, неизъяснимой тоски светилось в этом, обычно таком бессмысленном, взгляде! И пока я молча пялился на него, совершенно не представляя, что мне нужно сказать или сделать... Рар сам сделал решающий шаг, и протянул ко мне одно из своих щупалец. Белые отростки чуть соприкоснулись, и мы оба вздрогнули - такими непохожими оказались наши сознания. Для меня разум Рара был подобен мрачному черному кокону, покрывшему с головой его некогда светлое, доброе, как у всякого ребенка, сердце, и я невольно напрягся, вглядываясь в это густое переплетение болезненных воспоминаний, каждое из которых было похоже на длинного скользкого червяка, покрытого множеством острых шипов. И сквозь это густое сплетение, точно маленькая мушка, попавшая в ловчие силки, пробивалась одна-единственная мысль, одно-единственное слово: "Пой!" Пой... Я послушно запел снова, и при первых же звуках я просто-таки физически почувствовал невероятное облегчение, что окатило Рара, подобно светлой волне, заставив черных червяков испуганно съежиться и ослабить свое плетение, а в прорехах между ними - я готов был в этом поклясться! - я увидел тонкие лучики света... Это сулило надежду, и я запел как можно ласковее, как можно мягче, эту старую песню без слов, что появилась еще в те далекие времена, когда ни одному существу в этом мире и не нужны были слова, чтобы донести свои мысли и чувства до остальных... Рар опускался все ниже и ниже, пока не лег прямо на голый камень, опустив головку, и... я увидел слезы в его глазах. Слезы! Моя песня обволакивала его "кокон", точно полупрозрачная паутинка, и черви, не вынося ее, испуганно отползали прочь, а я бережно, нежно, одного за другим снимал с его тела этих отвратительных тварей, что так долго, так упорно мучили его по ночам... Я чувствовал тихую радость Рара, избавляющегося от боли, и по мере того, как "кокон" распадался на кусочки, сквозь него начал проглядывать... сам Рар. Но не несуразный, покрытый грязным пухом уродец, чей разум так и не сумел вырасти вслед за телом, а вполне себе обычный детеныш огнекрылого, с пестрой черно-желто-красной шкуркой и маленькими голубыми гребешками, что, впрочем уже начинали медленно наливаться синью... Он словно спал, завернувшись в крылья, но время от времени его тельце слегка вздрагивало, и острый коготок скреб по плечу или перепонке крыла, пытаясь избавиться от особенно жирного червя, ползшего по его коже или присосавшегося к ней и медленно, пульсирующими толчками, засасывающего в себя живой и теплый свет, которым светился маленький огнекрылый. Едва не зарычав от ярости, я протянул коготь к его телу, чтобы помочь ему избавиться от этих тварей... но, как я ни старался, я никак не мог до него дотронуться.
"От своих страхов он должен избавиться сам, - прозвучал в моей голове тихий голос, - Тут ты ему не поможешь..."
Мои глаза распахнулись, и, чувствуя, как сперло в груди дыхание, я в неверии оглянулся назад.
"Звездочка?.."
Она была там - словно клочок света, она парила в воздухе, широко расправив свои крылья, и невероятная нежность светилась в ее глазах, ничуть не угасшая после ее смерти... да и какая смерть могла украсть у Звездочки ее доброту?!
"Звездочка... Прости".
"Глупый, - она улыбнулась с такой теплотой, что я невольно заплакал, - Какой же ты глупый... За что?"
"Ты... умерла. И меня не было рядом. Звездочка, мне так жаль!"
"В этом ты не виноват. Я сама выбрала свой путь, милый, и, как бы ты ни старался, ты все равно не смог бы меня спасти. Но ты подарил мне счастье - пусть и всего на несколько дней! - но это были самые счастливые дни в моей жизни, которые придали смысл всему моему существованию. Спасибо тебе, Странник".
"Звездочка... Но как же так... Звездочка!"
"Не волнуйся, я не сержусь. И ты никогда не забывал меня, любимый - ведь иначе как бы ты смог сохранить меня в своем сердце?.. Ты смог выжить и жить дальше, как я того и хотела. Я желала тебе счастья, и мне вовсе не нужно было, чтобы ты жертвовал собой ради меня! Понимаешь? Я хотела, чтобы ты жил!"
"Но я хотел другого... Я хотел уйти за тобой".
"Но не ушел же", - странно, в ее голосе не было обиды.
"Да... наверное, я трус".
"Нет, - она засмеялась, тем самым смехом, который я до сих пор храню в своей душе, - Той, что делила с тобой душу и тело не знать ли, насколько ты храбр... Ты не трус, Небесный Странник. Просто у тебя очень доброе сердце. Ты остался не потому, что испугался смерти, а потому, что в этом мире нашлись те, кому ты оказался нужен, и ты просто не смог их бросить. Ты остался ради них".
"Звездочка... и Рар? Но... ты сказала, что я не могу ему помочь! Почему?"
"Если ты насильно заставишь его избавиться от этих воспоминаний, то нанесешь серьезную травму его сознанию, и тогда он уже никогда не станет таким, каким должен быть. С большими или малыми, но со своими страхами ему придется сражаться в одиночку".
"Но он же страдает!"
"Знаю..."
"Столько времени!.."
"Знаю".
"И ты... ты... Звездочка!"
"Так нужно, Странник. Он, как и ты - всего лишь жертва обстоятельств. То, что с ним случилось - ужасно, ведь он потерял все, что имел - семью, дом... даже самого себя. И его воспоминания, какими бы ужасными они ни были - это все, что осталось у него от его прошлого. Понимаешь? Он бы уже давно мог избавиться от этой боли - но он не хочет этого делать!"
"И... что же... как... как мне ему помочь?"
"Ты уже помог, - она улыбнулась, - Ты разбудил в нем и светлую память. Ты вновь заставил его заплакать... Продолжай, Странник. Продолжай!"
"Хорошо. Но... постой, куда ты? Звездочка?!"
"Мне пора идти, - ее прозрачное щупальце слегка коснулось моей головы, - Но не волнуйся - часть меня всегда будет жить в тебе, обещаю. Тебе нужно будет только научиться видеть мою улыбку в своем сердце..."
"Звездочка... Но мы же... когда-нибудь..."
"Я буду ждать тебя, любимый", - донесся до меня ее призрачный шепот, и она исчезла, растворившись в дымке тумана, а я, глубоко и облегченно вздохнув - спасибо, Звездочка... - продолжил петь, и золотистая паутинка вспыхнула еще ярче, разгораясь радостным живым светом. Ну же, Рар... вспоминай! Вспоминай все теплое, что было в твоей жизни, вспоминай! Неужели ты забыл?.. Ведь, как бы ни было плохо, всегда остается надежда на что-то лучшее, что-то доброе и хорошее, что всегда есть в нашей душе и в сердцах тех, кому мы дороги! Вспоминай! Я не верю, что у тебя нет хороших воспоминаний. Они есть у каждого! Даже у меня... Улыбка матери... теплое крыло отца... радость, которую ощущал, когда усталые родители возвращались домой с добычей в когтях - или без нее, просто потому, что они вернулись целыми и невредимыми! Песни перед сном, и всем известная игра "угадай звезду", в которой никогда не бывает победителей и проигравших! Вспоминай - все рассветы и закаты, которые видел, все новые слова, которые выучил, все запахи, которые ощущал! Ты жив, Рар, а жизнь, какой бы несправедливой она нам ни казалась, всегда прекрасна, поэтому - вспоминай! Слушай мою песню, и пусть эта песня ведет тебя вперед, сквозь тьму и мрак - к свету! Давай же, друг мой, сынок, младший братишка... я верю в тебя. Верю, Рар! И тут моя паутинка внезапно вспыхнула, точно маленькое солнце, а спящий детеныш, громко, отчаянно закричав изо всех сил распахнул крылья, и последние черные червяки, бессильно зашипев, растворились в бескрайнем океане света... а спустя мгновение нас с ним буквально вышвырнуло обратно, на скалистый утес, залитый мерцающим сиянием звезд. Рар и я громко, сипло дышали, глядя друг другу в глаза... А потом, приглушенно всхлипнув, он бросился ко мне, прижавшись головой к моей шее, и, стараясь не потревожить мирно спящую рядом со мной Звездочку, я осторожно накрыл его свободным крылом. Наши щупальца переплелись еще крепче...
"Ну-ну, Рар... - прошептал я, поглаживая его вздрагивающую спинку, - Все хорошо, малыш. Все хорошо..."
"Ты... ты был там... - прохрипел Рар, с трудом подбирая слова, - Твоя... песня... песня... ее пела мне мама... я... вспомнил! Маму... гнездо... я думал, что совсем забыл ее!"
"Ты бы обязательно вспомнил, - уверенно сказал я, - Рано или поздно... Песня лишь помогла тебе это сделать. Но ты никогда не забывал ее, Рар".
"Дождик. Мое имя... Дождик".
"Красивое имя..."
"Так меня называла мама... Давно. Когда она еще... еще..."
"Понимаю. Но, пока ты ее помнишь, малыш... она никогда тебя не бросит. Честное слово! И... если хочешь... можешь звать меня братом".
"Нет, - он покачал головой, - Ты... ты не похож на брата. Можно... можно я буду звать тебя... папой?"
"Ну... Если ты так хочешь - то конечно, можно".
"Спасибо, - он прикрыл глаза, - У меня никогда не было папы..."
"А теперь - есть. И я всегда буду рядом с тобой, пока смогу... Спокойной ночи, Дождик. Спи спокойно".
"Хорошо", - кивнул тот, и, сунув голову под крыло, затих. А вот я еще долго не мог сомкнуть глаз, слушая, как тихо сопят во сне мои дети - и как ровно и умиротворенно стучит мое просыпающееся сердце...
"Уже неплохо".
"Ты правда так думаешь?"
"Конечно. Но ты по-прежнему не доверяешь своим задним крыльям. Старайся при посадке больше отклоняться назад, тогда удар о землю будет мягче. Вот, давай я тебе... А-я-я-а-а-а-ай!"
"Вот то-то же. Сиди уж, учитель!" - и, легонько, самым кончиком крыла хлопнув поморщившегося от боли Дождика по затылку, напоминая, кто здесь все-таки старший, я, прижав крылья к телу, легко ухнул вниз. Моя шея вытянулась вперед, крылья были плотно прижаты к телу, и ветер свистел, разрезаемый моими гребнями... На мгновение в моей памяти промелькнуло какое-то воспоминание, что-то, связанное с солнечными бликами в чьих-то невероятно красивых глазах, да внезапно кольнуло старой болью в брови над левым глазом... но потом тугая волна воздуха словно бы выбила все мысли из моей головы, и, закрыв глаза, я мягко расправил крылья, всей своей кожей чувствуя обволакивающие меня воздушные потоки. Каждый из них был похож на песню, рассказывающую свою историю, и я без труда выбрал нужный, чтобы спиралью взвиться вверх, грациозно закружив над залитым солнечным светом утесом, бросая на него полуночно-черную тень. Сын, оттянув в сторону ушибленное на вчерашней охоте крыло, внимательно наблюдал за моими виражами, со смесью гордости и беспокойства, а я легко вился в небесах, словно повторяя некий невидимый рисунок... танцуя под ту же музыку, что когда-то уже звучала в моей голове - давным-давно, на заре времен. И казалось мне, будто чей-то полупрозрачный призрак летит со мною рядом, тенью от моей тени, моими воспоминаниями, моей любовью... всем, что у меня было - и что, как мне казалось, я так нелепо потерял. Но любовь - самое чистое, самое прекрасное и незамутненное из всех чувств в этом мире - невоз-можно потерять... теперь я это понял. И Вечерняя Звезда... нет, моя Звездочка - та самая, первая, чье имя было странным образом созвучно с именем моей уже совсем взрослой дочери - всегда будет со мной, рядом, крыло к крылу, потому что она никогда не расстанется со своей добротой, и, что бы ни случилось - ее душа всегда будет хранить меня, пока сумрак смерти не закроет мои глаза... и мы с ней не встретимся вновь.
Легкий порыв утреннего ветра ударил мне в лицо, и я глубоко вздохнул, пропуская сквозь свои легкие эти свежие, бодрящие струи, в котором смешались запахи множества синекожих, раскинувших свой лагерь внизу, во все еще окутанной ночной темнотой низине, но, тем не менее, доносящийся до меня гул подсказывал, что время на подходе. И хотя я знал, что мне предстоит нелегкая битва, в которой, возможно, оборвется сама моя жизнь - я не боялся, ведь я собирался сражаться не только за себя, но и за Ночного Дождя, и за Утреннюю Звезду - за всех тех, кто заставил меня поверить в себя и вернул к этой жизни.
Во имя того, во что я верю, и ради тех, кого я люблю - во веки веков, я буду сражаться всеми подвластными мне силами, сражаться за каждую улыбку дорогих мне существ, за каждый их вздох и за каждый толчок сердца. И я не поддамся ни отчаянию, ни самой смерти, пока у меня есть, ради чего жить!
Глухая тьма наконец-то рассеялась.
Над притихшей землей медленно занимался новый рассвет.