Новосёлов Сергей Юрьевич : другие произведения.

Джаззоидт. Формы. Бежать некуда

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  
   Оглавление.
  
   Глава первая. Псевдотика. 1
   Глава вторая. Музыка моя. 29
   Глава третья. Питерские кондитерские. 37
   Глава четвертая. Свои люди. Разные люди. 39
   Глава пятая. Прыжок (Виртуальный герой). 43
   Глава шестая. Песни отчаянья. 53
   Глава седьмая. Малые формы. 69
   Глава восьмая. Послушание. 83
   Глава девятая. Обретение Бога в наше время. 105
  
  
   Глава первая. Псевдотика.
   Во сне его любила другая девушка. Он понял, что это сон, уже когда выходил из дома.
   Было достаточно интересно. Он мотался из города в город, отказавшись от обязанностей муравейника, и только потом осознав, что эти обязанности никогда не были ему близки. Это так же, как быть чётко уверенным в своей аргументации в проблеме гомосексуализма.
   То есть можно сказать:
   -Грязные пидоры, вот они кто!
   Можно подчерпнуть из литературы, что:
   -Склонность к гомосексуализму заложена в генах.
   Совершенно ясно, что самый простой способ решения проблемы - это исходить из того, как ты сам её трактуешь. Потому что обычно получается, что ты сначала её трактуешь, а потом уже исходишь. В конечном итоге оказывается, что нужно просто уметь жить в ладах с собою, с жизнью, и всё будет правильно. Видимо, этого он искал, переселяясь на месяц - на два из города в город.
   Но время было летнее, и поэтому кровь бурлила, где там ей приходится бурлить. Успокоения не находилось. Действия и их последствия тянули за собой лакуны новых потребностей и возможностей. Постоянная борьба Единым Фронтом двигалась по небосводу с Запада на Север, а то, что он должен быть в нескольких городах, подогревало дисциплинарные взаимозаменяемости. Жизнь раскручивала огромными веерами перед его пухлыми щеками, демонстрируя невозможность связанного сознания контролировать сразу несколько процессов. Суть искания заключалась в том, чтобы делать вещи, которые смог осознать.
   Давайте назовём его Странником!
   "Как-то раз мой Учитель послал меня на..! Он обозвал меня зелёной соплёй. Другой учитель спросил про размер полового органа, третий сказал, что я - сумасшедший".
   Он считал это хорошим результатом Учёбы.
   Нужно было ехать в Петербург. Он сел в плацкартный вагон и поехал. Съеденная упаковка снотворного не дала никакого действия, если не считать рези в желудке наутро. Но эти ощущения уже входили в традицию, что-то вроде утреннего приветствия ему от его тела. Именно в такие моменты понимаешь, что ты - далеко не цветок, как казалось недавно. Жизнь разделилась на кубики, столбики и колбочки для переливания. Всё это летало по комнате, кувыркаясь и веселясь своему псевдобытию.
   Страшные сказки рождаются от невежества. Чем больше ты вникаешь в суть вопроса, тем меньше для тебя неясности.
   Мороз резал псевдокожу полок в вагоне, когда открывалась дверь, и распухшие от безделья люди выходили в Вологде покурить. Звезда на небе сияла, хотя ей было ещё не время.
   На вокзале он увидел, как автомобилист садится за руль и сигналит кому-то. При этом водитель развернулся и смотрел в заднее окно. Оказалось, это сигналят ему, Страннику.
   - В чём дело, сэр?
   - Это вы приехали на совещание по вопросам областного макроклимата?
   - Сударь, я уезжаю через пять минут. Вот мой поезд. Вот мой билет.
   - Извините.
   Когда попадаешь в новый город, всегда чувствуешь себя затерянным в чьём-то нелепом сне. Чем дольше ты в городе живёшь, тем глубже вваливаешься в этот сон. В основном же жители городов - это андроиды типа А-XL-I, реагирующие только на жевательные и хватательные рефлексы.
   Когда ты уже пожил на свете, ты понимаешь, что главное для успешного осуществления Жизни - это чёткое понимание того, что ты знать должен и чего ты знать не должен.
   Командировашный по жизни - что ещё скажешь.
   Все залезли в вагон. Он лежал на верхней полке. Внизу ехала престарелая пара с маленькой девочкой.
   - Боженьку вижу, - сказала девочка, указывая пальцем на свежеотремонтированную церковь со сказочными акварельными святыми, нарисованными на стенах.
   - Боженьку ещё никто не видел! - проворчал дед и сунул ей в рот дольку мандарина.
   -М-м-м, я мандарины не хочу! - настаивала девочка. И тут окатил её дед интонациями, которые используют при посылании Друг Друга подальше, перекидывая их через забор, чтобы не было фальши.
   Боль... Боль имеет очищающий эффект.
   Боль. Какая бы она ни была, она уже навсегда с тобой. Ты становишься сильнее, ты приближаешься к Смерти.
   Он взглянул на двухдневные щетинистые украшения деда на лице. Лицо его напоминало свежевырытый кирпич. Он вдруг увидел мысли старика:
   "-Суть Женщины - вода - постоянно только её течение".
   Он вспомнил фотографию в каком-то журнале, где увидел впервые Её лицо. И он полюбил Её. Она и возбуждала и не отвергала. Лучшая Женщина в мире!
   Человеческие отношения. Говорят, что нужно верить, что это самое главное. Сначала верят все, потом никто не верит. При этом все говорят. Усталость и боль в спине. И больше ничего. Куда он едет? - Знакомый оператор с местной станции спросил его: "Есть желание поработать на вечеринке?" - "Конечно!" - и он поехал. Вот и всё, что ему нужно. - Есть работа. - Зашибись! Работать он любил.
   Поезд прибыл рано утром. Всех, кто вышел из вагона, построили в одно целое, и в освещённый круг посреди перрона вышел обаятельный зрелый мужчина, в руках которого были ножницы.
   - Каждому из вас! - проревели динамики, а слюна облепила микрофон. - Каждому из вас предоставляется уникальная возможность самим разобраться с Виртуальной Реальностью! Каждый из вас сполна должен рассчитаться за право называться гражданином России! - после чего после недолгих переговоров толпа новоприбывших выдала этому шоумену старого толстого негритоса по имени Каждый Из Вас. Остальные схватили новорождённые продуктовые корзины и бросились через ленточку в сияющий огнями Мегамир. Вот тебе и Нация.
   Странник удивился собственной скороспелости. Он мчался в авангарде офигевших за трое суток, голодных псевдопассажиров. Когда он срывал батон с витрины, подходя ближе к кассовым проходам, бабушка, которую он обогнал, нагло заявила ему, что в очереди он будет стоять за ней. Ему было всё равно, за кем стоять. Он даже хотел предложить ей услуги носильщика наполненной до краёв продуктовой корзины, но передумал.
   После лёгкого завтрака, состоящего из двух Сухих Батонов, он отправился в гостиницу, где для него был забронирован номер.
   Когда проклинают кого-нибудь, то не оглашают дату отмены проклятия. Проклятие заканчивается внезапно. Он ждал отмены. Такое тоже случается.
   Хотелось спать. Он открыл форточку, которая весело подмигнула ему марлями, рассмотрел поближе спящих мух и лёг верхом на пузе. Ему не хотелось думать про пузо. Пузо росло. Он был слишком ленив, чтобы предпринимать адекватные меры, поэтому предпочитал просто накладывать сверху спину, рёбра и всё остальное.
   Утром он сходил в парикмахерскую. И быстро вернулся обратно. Гулять по Славному Городу совершенно не тянуло.
   Фильм, прокрученный в пустом кинотеатре, близился к завершению. Механик, привыкший и к стабильности немецкой аппаратуры, и к атмосфере в зале, пока ещё мирно жевал бутерброд.
   - Смотри, - прошептал весёлый голос; в тумане нельзя было определить, кому он принадлежит. - Смотри, Подорожник растёт в разные стороны, но на одной Дороге.
   Говорят, ныне известный писатель латинского происхождения изобрёл собственный жанр литературы - гергульи. Это такие небольшие гимны.
   Гимническая природа - это сами соки жизни, дающиеся без повода. Гимн - это юность мира.
   Политик - прямое продолжение поэта. Если поэт воспевает глубокую необходимость Самого Себя, то политик уже занимается её построением. Поэт - политик фантазий. Политик -поэт Самого Себя.
   Он стал набирать нужные ему телефоны, вызывать абонентов и обнаружил в углу монитора значок вызова. Это был непринятый звонок. "Может быть, это Она?" - подумал он. Может быть, Она уже успела его увидеть на улице? Например, когда он входил в парикмахерскую, а Она проносилась мимо в оранжевой маршрутке? "Ну и что? - подумал он. - Разве это можно как-нибудь использовать применимо к вечеринке?" Он решил ещё немного подождать.
   Он пил сладкий горячий чай, мысленно закуривал сигарету и тут же закашливался душащим кашлем, и рассматривал дырку в алюминиевой крышке, подносил дырку к глазу - через неё были видны страницы газеты, жирные пятна на глянце, дебильные рожи поэтов из Массачусетса, дебильные сканворды, весёлый анекдот слева внизу: "Два мужика стоят посреди дороги. Один блюёт, а второй недоумевает: - Тебе и блевать-то не с чего..."
   Мобильный телефон - изящный пенал с мини-компом - возможность проникать в паутину мгновений - неисчерпаемая возможность наших разгорячённых мозгов.
   Он пил чай и думал о том, как связать воедино разбросанные по разорванному миру мысли, питающие Друг Друга. Он не замечал разногласия между тем, как он думал, и тем, как он поступал. Он думал, что со стороны, конечно, лучше видней.
   Он взял газету. Статья называлась "Сумасшедшая карусель травы" и представляла собой дополненное комментариями интервью с одним из организаторов движения против Уголовного Преследования Лиц, Употребляющих Наркотики. "Какой-то богатенький выпускник решил поупражняться со своими мозгами", - подумал он, глядя на портрет.
   "- Что-то ещё, братан? Ты хочешь поговорить о наркотиках? Ответ мой будет ответом слабоумного внука Барроуза, которого тот когда-то случайно предвзачал. Государство ведёт пропаганду ужесточения борьбы с наркооборотом, потому что, во-первых, хочет крутить деньги если не у себя на пузе, то хотя бы под личным наблюдением; а во-вторых, хочет крутить мозги, если не у себя на брюхе, то уж под личным наблюдением точно. Вот сам ты как смотришь на этот вопрос?" - "Ему самому бы не мешало подлечиться", - вяло подумал он.
   Он помнил по опыту, что у Людей Торчащих есть такая общая черта - они совсем не обязательно делают то, о чём так много говорят. Сам разговор для них реальность. Только он никогда не понимал, как можно ощущать полноту жизни в разговоре или при прочтении книги? С реальностью ведь нельзя пообщаться по телефону. Иногда, наблюдая за тем, что происходит вокруг, он понимал, что да, блядь, можно! Тогда он впадал в панику. Потому что у самого у него этого не получалось, как он ни старался.
   Но он отучил себя впадать в панику каждый раз, когда в неё впадал. Он мог впасть в неё неосознанно, но когда возвращалось сознание, оно справлялось с ситуацией двумя-тремя сменами освещения.
   Потом он сходил в душ и побрился. Открыл окно в номере и закурил, сидя в трусах на табуретке и читая рассказ одного американца про андроида А-XL-I. Так они и сидели с ветром вдвоём, забыв про приличия и гендерную принадлежность.
   С папиросой в зубах Солдат остановился перед корзинами с грязным бельём. Он окинул взглядом тёмный горизонт и увидел вдали мерцание цифрового прицела. Через долю секунды Мясо На Убой нашло своё словесное определение.
   - Чувствуется, что вы устали, - донёсся голос снизу.
   Он сам такой, но тебе не советовал бы быть им. Будь лучше самим собою - это лучшее из того, что может быть!
   Будь не собою тоже! Чтобы лучше просматривался диапазон возможностей и Театр Действий.
   Он верил в то, что если посмотреть на суть - человек не одноразов.
   Но такой многофункциональный Мегамир! Его многофункциональность непостижима. Это так же, как микробы на вашем теле - вы о них даже не подозреваете. Поэтому люди живут вместе с микробами -
   Даже чёрные дыры можно почистить, если почистить их щёткой.
  
   Причина смерти полового созреванья
   Желание протуберанца не напиться
   Отъявленное словно ствол внутри ребёнка
   Касающееся нас когда мы дышим
   Неважно сколько это продолжалось
   Достаточно и тридцати один
   И если правильно я всё заметил -
   Пришла смерть, ушла смерть
   А жить надо веселясь.
  
   Ныла левая скула. Челюсть смыкалась на один зуб.
   "Чистота во рту - это залог успеха!" - вспомнил он объявление в стоматологическом офисе.
   Он вышел на улицу. Через пару часов нужно будет быть на 5 углах, там состоится банкет. Ёлки-палки, питерские - кондитерские! - подумал он, в сердцах залезая в мокрый сугроб. Сигареты отдавали грибами, растущими впоследствии. "Что ты употребляешь, то и тебя употребляет", - изрёк он и выплюнул сигарету. Достал две подушечки дирола с чесноком и пошёл по сугробам в направлении ближайшего метро. Можно бы было сесть на троллейбус, автобус или маршрутку, но что-то в многофункциональности мира шептало ему - "Иди пёхом, Вася!"
   Вот эта Любовь требует, чтобы ты становился сильнее и сильнее и подносил к ложу Её всё новые свершения.
   Он взглянул на баланс на Данный Момент. Баланс был нулевой, то есть полный. Он позвонил Алексею. Алексей 5 дней назад обещал повеситься. Это понятно - жена и трое детей. Дом - полная чаша. Ушла и детей забрала.
   - Ну чё, Лёха, как дела?
   - Хуёво дела, вот как!
   - Ну ты звони, если что.
   - Ладно, Странный, позвоню!
   Позвонит с того света. Угу. Лёха, полый и неиспользованный, не находил себе места в двухкомнатной квартирке, перемещаясь по периметру жилища, беря в руки предметы, стоя над ними в стеклянном забытьи; переходил дальше, что-то записывал, потягивал водку с соком. Ладно, Лёха далеко и дай ему бог!
   Яблоко Явления и Яблоня Ожидания. Он позвонил агенту по аренде. Она уже несколько месяцев динамила его с его желанием снять жильё за городом. На этот раз дала телефон какого-то мужика. Мужик спросил, сколько в хате будет народу. "Не считая каждодневных подружек, только я!" - злобно пыхнул в трубку Странник. Хотя опыт нам подсказывает, что никто кроме агента не разбирается в делах агента лучше самого агента.
   - Эй, шахматист! Спокуха! - раздался Голос из соседней кабинки.
   В это время Вандскопе, автор этого произведения, обнаружил конец пасты в Ручке, которой писал. Тяжело было найти тот Стержень, а теперь и он иссяк. Вандскопе тяжело вздохнул:
   - Не получается у меня сегодня сюжет! - он крякнул и залез в горячий песок.
   "Часы ползут, медленно, ползут враскачку, крякают, завязая в песке. Нужно подстроиться под их ритм", - и он стал подстраиваться под бумк часов.
   "Ритуальные Игры С Друзьями", - подумал он.
   В это время молодой Влад, которого назовём Сергеем, потому что это было раньше и он всё-таки изменился и не хочет теперь об этом вспоминать, так вот, этот Сергей вышел из подъезда и подошёл к Михаилу и передал ему что-то из ладони в ладонь. В фольге из-под сигарет лежал завёрнутый кусочек гашиша.
   - Спасибо, Серый! - воскликнул Михаил, засунул комочек в карман и поспешил к месту прописки.
   - Не за что! - отозвался Сергей.
   "- Какой хороший человек", - подумал Михаил.
   "- Какой удачный день!" - подумал Сергей.
   Невдалеке ремонтировали Вечный Огонь. Марсово поле утопало в воде. "Вечный Огонь, на самом деле, может быть вечным, если Его тушить на Ночь", - подумал Странник.
   В это время остальные дамы и господа, приглашенные на банкет, занимались кто чем. Кто-то глядел на Самого Себя в зеркало, выковыривал прыщик или поигрывал пальцами левой руки.
  
   Одна девушка ждала своего парня. Он обещал вернуться ещё час назад. Трубка была отключена. Девушка нервничала. Нужно успокоиться и чего-нибудь съесть.
   Сквозь ручку ножа она почувствовала холод масла.
   - На фиг мне такое счастье! - выругалась Она и выбросила неоконченный бутерброд в ведро.
  
   А кто-то сидел и рассматривал Стену. Он вообще любил посидеть, а в особенности полежать и повтыкать стеклянным взглядом в какое-то одно ему ведомое атмосферное пятно. Друзья прозвали его Тем, кто Смотрит в Стену.
   - Лучше, конечно, чтобы зеркало висело прямо, - подумал вслух ТСС.
   В это время парень, который отключил свой телефон, пил пиво в Песках, это такой район, где ваше сознание подвергается дисциплинированному сдвигу, т.е. съезжает как по Маслу. Масло и песок - синонимы того матерьяла, по которому ваша крыша съезжает. А поскольку в городе уже был район Масло (- Почему он назывался Масло? - спросил он у девушки. - Понятия не имею, - ответила Она), этот район окрестили Песками. Вас здесь ещё и заносило. Вы здесь увязали.
   Этот парень стоял с литровой банкой пива и объяснял старому сумасшедшему алкашу, что горе его в том, что девчонка перестала гулять по крышам.
   - Я не говорю, что это плохо. Но Она перестала! - он был в отчаяньи.
   - Женщины не могут всё время гулять по крышам, - оправдывал старый сумасшедший алконавт поведение возлюбленной.
   - Если они не могут, то кто тогда может? - возопил пацан и заказал старому сумасшедшему банку пива. - Я не хочу возвращаться домой, - продолжил он. - Я вообще не хочу иметь дома! На хрен мне дом, если в него некого приглашать! Вот сегодня иду на праздник. Умер, значит, какой-то деятель. Сегодня похороны, а потом поминки...
   Но оставим же молодого человека, иначе не успеем рассмотреть всё, что здесь есть. Конечно, всего, что здесь есть, мы не рассмотрим, но как можно больше увидеть попытаемся.
   "Телефоны Siemens A-52. Реальная возможность разрядить аккумулятор!" - гласила реклама над головой.
   ГИБДДэшник резко свистнул и взмахом жезла отправил машину к обочине. Сам же он направился в другую сторону. Так же поступаем и мы, когда чувствуем необходимость действовать.
   А вы знаете, что в рабочей неделе тоже есть свой выходной? У каждого он плавающий. Похоже, что сегодня все как сговорились устроить себе выходной. Пьяные толпы косяками перемещались из бара в бар, остальные вопили и взрывали петарды. По Невскому шёл отряд бабушек в зелёных плащах, фиолетовых шарфах и жёлтых беретах. Потом он вспомнил, что позавчера был Новый Год. Как быстро летит время! Нового Года он припомнить не мог. Какое-то мельтешение людей, панкреатит.
   - Мне необходимо отсутствие! - орал он тогда, волочась по вагону за необозримым задом проводницы, которая вспомнила, что нужно подмести пол.
   "Всё, что ты хочешь, выступит влагой через дырочки на зубах", - вспомнил выражение из "Маленькой красной книжечки" Мао. Мао тогда сидел в тюрьме, ел раз в три дня, чтобы не испражняться, и видел как никогда ясно Новую Концепцию Жизни для Великого Народа.
   Кино можно прокрутить без зрителей. Но вот одинокий зритель вряд ли сможет досмотреть всё кино! Между жизнью и афористическими пируэтами есть связь - они сталкиваются лбами. Вот поэтому вслед за Сократом, мы утверждаем - "Познай себя в действии!" Мы Сами большие любители искр!
  
   - Ерунда полнейшая! - подумал Вандскопе и откусил у будильника гриль-перепонку.
   - Нет, джастас, проблема в том, что у тебя один рот, - проникновенно шепелявил Голос изнутри. - Если бы их у тебя было два, ты бы мог сказать в два раза больше.
  
   Он на несколько мгновений идентифицировал себя с тем парнем, который в пустой двухкомнатной квартирке разрабатывал план суицида.
   Стал ходить из комнаты в комнату, перебирая скрюченными пальцами сознания лица людей и событий. Минутных людей и таких же событий. Чтобы как-то отвлечься от неугомонного терзания, он перебирал скрюченными пальцами ворох всякого хлама в кладовке. Пальцы, которые если уж не окна души, то уж точно её щупальца, наткнулись на пузырёк с надписью: "В этой склянке билась птичка. Но теперь она разбилась. Склянка до сих пор жива. Инкубатор для орла!" Бутылёк был пуст. Так же неосознанно и не торопясь, пальцы избавились от него.
  
   Метро. Летит из-за поворота гусеница поезда. Страшное - рядом. Зашёл в вагон. Опустил взгляд, повернулся, повис на поручне. Взгляд ползёт по коленям девушки. Уставились друг на друга. Шарики стукнулись и разбежались. Покатились по рекламам, смотреть больше не на что, решил смотреть на девчушку. Две пуговки глаз, батоны щёк, надменная улыбка. Яблоколоб. Он вспомнил её - это же Наташа Круг! Она, несомненно, тоже вспомнила его. Но виду они не подали. Им и тогда говорить было не о чем.
   - Мы созревали не по дням, а по часам рабочей недели, - пел под гармошку юный мусульманин, ловко подставляя бумажный пакет под монетки. - Потом впадали в детство в выходные! - дружно подхватил весь вагон.
   - Сначала мы подгоняли жизнь...
   - Потом она подгоняла нас! - Наташа Круг не участвовала. Выход через стеклянную дверь.
  
   Прозвучал звонок. Странник поднёс аппарат к уху:
   - Алло, здоров, как добрался? Знаешь, что сказал директор, когда узнал, что на эту встречу отправили тебя? Он сказал: "Этот кадр слишком безумен для карьеры!" Но я-то в тебя верю. Давай там, удачи! Ты в курсе, что тебя выдвинули на соискание премии "Вдохновлённый Непредсказуемостью"? Шутка. Давай там! - (как будто там своих фотографов нету).
   На эскалаторе очень много людей. Метро - это инфраструктура. "Я не против Прогресса, я против Конвейера",- вспомнилось чьё-то высказывание. Он чувствовал себя так, как будто дал кому-то обещание, а теперь забыл кому.
   Он отправился в разливуху на Мытнинской, мимо которой сейчас пробегал парень с отключенной трубкой, которому нужно было заскочить домой, принять непременный душ, успокоить голубку и поехать вдвоём на эти похороны. Странник всегда пил перед работой. Кружка пива приятно расслабляла и настраивала на творческий лад.
   - Уимен а пёрфект. Бат айм форгет вэт ёр а вуман, - подумалось по-английски. А после этого:
   - Адж доумпбг джи т.д. - вращалось колесо Памяти в обратную сторону. Эти две стороны одной Луны, помимо его воли, после самсы и двух глотков ледяного пива, решили пообщаться с Друг Другом.
   - Как оно? У нас нули. Навоз, - слала письменное сообщение одна.
   - Тружусь над приданием своему овалу осмысленности,- отзывалась вторая.
   - Ву, какие овалы? Совсем плохо, - но тут Баланс залез в минуса, и поток сообщений, как обычно, прекратился. Он решил послушать Голоса снаружи.
   - Дорогой мой, милый, - прорычал мужик слева и поцеловал соседа в рот. Странник заказал ещё одну самсу. - Я так скучаю без твоих финьгз и лэттэрс. - "Вот она, широкая русская душа", - подумал Странник и скоропостижно набил рот, чтобы не подвергать себя опасности. За соседним столом разместилась разногендерная компания:
   - Вот эта, как её, мать её, дочь её! Юлия Меньшова.
   - Голубушка, Юленька, не уходите, ещё два по двести! С соком.
   - Так как же её зовут?
   - Юлия Меньшова.
   - Так это старшая!
   - Юлия Меньшова - старшая.
   - Нет, это её дочь.
   - Юлия Меньшова - младшая, значит.
   - Вера Алентова, вот! Так вот, она говорила, что у женщины жизнь начинается после сорока...
   - Дак это у меня недавно началось токо... Обалдеть!.. А вы не подслушивайте, вы ещё слишком молоды! - он улыбнулся им и вышел из кафетерия.
   Войдя в помещение, первое, что он увидел, была огромная табличка с распорядком праздника. Это был рассказ о том, что сегодня будут подавать на -, к - и под- столом. Достаточно забавная надпись. Предполагалось 12 раз сменить поверхность стола. Утверждалось, что предыдущий мировой рекорд состоял из пиршества, на котором было 11 смен. Поэтому табличка и была такая огромная. Поэтому сюда и набилось так много народу. Оказывается, гостей приглашали методом сложного научного тыка, при этом оставляя свободным количество сопровождающих.
   Праздник был задуман двусуточным, как образцовая свадьба. Ведь учитель попал-таки в объятия кое-кого! И хотя Кое-Кого не подписывается под этим заявлением, потому что мы, якобы, боимся назвать настоящее имя, но мы твёрдо верим, что когда нужно, тогда и скажем всё прямо и откровенно!
   Странник не смог бы сказать, сколько собралось людей, ибо помещений было несколько, люди всё время перемещались и были очень похожи на Друг Друга: одинаковые открытые шеи дам с кольями из реклам. Чёрные фартуки мужчин. Одна только чёрная бабочка проскользнула в людском брожении, но он не успел её щёлкнуть, она взмыла под потолок и испарилась. "Ищи дальше и ищи, только так ты найдёшь славу", - вспомнил он Библию. Высматривать и фотографировать бабочек в такой обстановке было и трудно и интересно.
   Он не любил, когда на вечеринках бывали задействованы журналисты. Тогда он чувствовал себя неуверенно. Он ощущал себя спортсменом и ездовой лошадью. Хотя он и прошёл курс медитаций в Буддистском Центре Алмазного Глаза на Алтае, под названием "Высвобождение из-под гнетущих лепестков", лепестки его в таких ситуациях никли, и он вынужден был прибегать к помощи спиртного, ибо что как не допинг сопутствует успеху?!
   Ну ещё и стимул, в его случае это был антистимул. В таких ситуациях, когда он встречал своих коллег за работой, он снимал их. Потому что невозможно быть профессионалом, если ты не пьёшь! Профессионалом он быть не хотел, он хотел делать искусство. Поэтому предпочитал сейшенить в одиночку. Его амплуа были закрытые вечеринки.
   Эти рафинированные сообщества, как маринованные опята, расцветшие на одном пне. Золотые оправы очков, глаза, потухшие и властные. Мало было интересного на закрытых вечеринках, поскольку даже спонтанность там имела аромат бижутерии. Поэтому он их и любил.
   Освещать чуланчики с некрофилками и выметать мусор из замкнутого пространства - вот что являлось его, что называется, амплуёй.
   Чем бездушней и безысходней получались фотографии, тем Большее Удовлетворение это ему приносило. Он надеялся таким образом стать одним из катализаторов распада такого положения дел и вещей. Ускорить процесс окончательного взрыва. Он верил в светлое будущее, которое наступит после хмурого сегодняшнего, именно поэтому считался одним из лучших охотников за привидениями.
  
   А на вечеруху тем временем были приглашены только лучшие.
  
   Он заметил стайку бабочек над скоплением людей у дальнего отсека и направил туда свои 44-хразмерные стопы.
   - И вот, - говорил зрелый мужчина, похожий на селезня, по имени Чёрный Плащ, - перед нами пример человека, который за свою жизнь ни единым пальцем не пошевелил, чтобы у кого-то ещё, кроме него, жизнь стала лучше. Я ему говорю:
   - Где-то совсем недалеко, прямо в этом городе, в ближайшей от твоей хорошо охраняемой подворотни, прямо щас загибается какой-нибудь мужик или баба от холода и жары... То есть от голода, люди, у которых перед богом схожие с нами права и обязанности. А ты жируешь здесь, в своей пятиугольной квартире с мраморным камином. Ты выбрасываешь хлеб на помойку только потому, что ты про него забыл и купил новый. И знаете, что он мне отвечает? - Это, - говорит, - не я, а жена. И что? - спрашивает он меня. - Ты предлагаешь мне выходить на улицу и искать, кому нужна моя Весёлая Буханка? Я говорю: - А почему это она у тебя Весёлая? - Да потому что даже Ей смешно от твоих слов.
   - И такой человек будет отнимать у нас сегодня вечером время на официальном заседании партии. Господа, я предлагаю исключить его до того, как ему передадут слово, как представителю нашей ячейки!
  
   И ни у кого из этих людей не закралась мысль о том, что э-э-э
  
   - О чём ты хочешь, чтобы они подумали?
   - Я хочу, чтобы они подумали о кожаных штанах Д.Д.М.
   - И какой в этом прок?
   - Ну, они же будут сегодня обсуждать вопрос о подборе тотемизации, альтернативной Виртуальной.
   - Ты хочешь предложить кожаные штаны Д.Д.М.?
   - А ты думаешь, у Времени, проблему которого вон тот крикун сейчас затронул, у Времени этого самого есть время разбирать габариты и свойства выпускаемого продукта? Тебе не приходило в голову, что Время наделено разумом, или может быть, оно само - Разум! Тебе не приходило в голову, что Время это самое, рубанки-напильники, принимает решения, руководствуясь любой попавшейся под руку причиной, что ему некогда копаться в деталях, что, в конце концов, детали эти самые, ядрёны бананы, это грибы, растущие впоследствии - тебе не приходило в голову?
   - ... Ну всё, договорился. Ты в курсе, что у тебя одна проблема - ты слишком много хочешь, но слишком мало можешь. Вот и я такая. Мне пришло в голову! - Может, чаю попьём?
   - Я понимаю, что для женщины это не нужно - держать машинку связи и машинку улавливания всё время при себе. Да и вообще ей это не нужно.
   - Успокойся, котёнок, я всё поняла. Давай попьём чаю...
   - С пельменями!
   - Хорошо, с пельменями. Попьём чаю и там, глядишь, что-нибудь и вырисуется.
  
   Пока ребята разбирались у кинопроектора, подошло время всем собравшимся подойти к столу и начать официальную часть торжества хороводом тостов.
   Первой выступала Ирина:
   - Дамы и господа, - сказала она. - Учитель - это тот человек, который понял простой принцип бытия человека: живи со всеми в мире и веселись! Он отдал свою жизнь за утверждение этого правила. Его вклад в сферу раскрепощения сознания весом и фундаментален. Я не умею говорить длинные сложноподчинённые предложения, но скажу главное. Будем верны идеалам, которые были заложены в основание КНУНа, будем верны им до конца! - победоносно окинув взглядом собравшихся, Ира ёбнула стакан.
   Страннику нужно было работать. Оставалось всего 47 часов. Он втекал в круговорот людей, идей и мыслей. Ещё чувств. На четырёх площадках, равноудалённых от Друг Друга, музыканты сейшенили, пели латинские гимны в костюмах а-ля Святой Клаус, играли на австрийском аккордеоне и даже саксофон не выбивался из общей пульсации своими истерическими интонациями. Все были довольны, внешняя жизнь на двое суток прервала своё существование. Все возможности для получения высокого удовольствия были к услугам гостей и хозяев.
   Заседание открыл Председатель. Поднявшись, он хрипло произнёс в раздавшуюся тишину:
   - Итак, дамы и господа. Цель наших сегодняшних поминок - это обсуждение насущных проблем, разрабатываемых сами знаете кем и где. Целью нашей встречи является неприхотливое и туманно-затейливое обсуждение абстрактной, так называемой красочной стороны поднимаемых вопросов. Общество углубляется в Виртуальный Проект с въедливостью пчёл, но возникают и заминки, я бы сказал, шероховатости, - голос его вдруг надтреснул (видимо кончилось топливо), и Секретарь бодро продолжил:
   - Итак, обсуждаемые вопросы:
   - Возможность противопоставления Виртуальной Тотемизации других объединяющих символов;
   - Механизмы как прототипы сознания;
   - Возможность выявления новых контактов в обход контактам усугубляющимся.
   Как вы понимаете, это было открытое заседание партии КНУН, проводимое для отвода глаз и залопухивания мозгов пассивной, но могущественной своим несметным количеством Избирательной Массы, которое не может сбить со счёта истых искателей исты. Кстати, это же и ваша партия, просто вы об этом ещё не догадываетесь! Загляните-ка к себе в зеркало, что висит над раковиной. Кого вы там обнаружите? - Вы обнаружите там честного и самоотверженного партийца КНУНа, одну из гордостей её летучих отрядов.
   Итак, КНУН - это -
   - колонизация творческой потенции каждого!
   - это возможность зарабатывать себе неприятности даже ночью, когда вы спите;
   - это экологичный и низкосодержащий смысл эпитет - эколог!
   - Что вам наш эпитет, рубите свои русские берёзы!
   - Морозильные камеры на случай чего.
   Общение - странный процесс. Акт. Когда ты начинаешь общаться с кем-то, это значит, что ты его выбираешь. После того, как ты посидишь без общения с людьми, ты понимаешь, что тебе некуда идти, кроме как к старым друзьям, и ты вдруг понимаешь, что они у тебя есть.
   Загонять Друг Другу с умным видом - вот что является правдой политических сборищ. Вешать лапшу, сыто похрюкивая. Современные политики далеки от народа. И это - абсолютная правда. Это ад стороннего наблюдателя.
   - Студенты мне как-то не близки, - говорила девушка-менеджер бледно-розовому юноше.
   Все уселись за стол в спонтанном порядке. Молодожёны оказались разведены по разные концы. Парень ещё час назад кинул Пятихатку в ближайшем отделении МТСа и теперь нацелился на разговор с женой любыми возможными способами. Ему было не по себе от того, что происходило с ними в последнее время. А что с ними происходило? - Ровным счётом ничего, они топтались на ровном месте. Необходимость, которая мать всех начал, подгоняла их неудовлетворённостью и духовным напрягом.
   - Сижу, пыхчу тут без тебя. Приятно всё-таки, что там есть ты! - отправил он эсэмэску.
   - Ну вот, - сказал Взмерщик. - Взмерил. Нужно добавить положительных эмоций.
   - О`кей, - сказал Балансировщик. - Навожу.
   - Ладно, - отозвался тот, кто взвешивает, - добавляю.
   - Всё, - выдохнул, вытирая пот, главный Хирург. - Давайте быстро следующего, и на обед. Достаньте кишки из холодильника!
   " - В этом городе деньги могут доставить намного больше разнообразных удовольствий, чем в том, из которого я приехал, - подумал Странник. - Здесь они более подвижные. Здесь они похожи на живых существ. Правителей Виртуальной Вселенной."
   Веселье - Способ Борьбы с одиночеством. Одиночество - Способ Борьбы с весельем. Главное, как вы понимаете, в обоих случаях - не результаты, а Способ Борьбы.
   "Сейчас, не оглядываясь, по краю катастрофы, придуманной тобой", - есть такая мантра.
   "- Я ничего не буду предпринимать, раз такие дела. Я буду курить трубку, грустить и снимать эту попойку, - подумал он. - Большего от меня не требуется".
   То были поминки. Собравшие кучу народа. Он был доставлен сюда чувством необычайной ясности и глубины, распространённом среди людей, не имеющих возможности болтать. Когда человек начинает болтать, это чувство уходит.
   Председатель во второй раз поднялся горой над столом (видимо, сумев не допустить катастрофы и вовремя подзаправиться). В раздавшейся тишине он указал пальцем в небо:
   - Вообще-то, строго говоря, любви учит мужчину женщина! - из этого маловразумительного и абстрактного суждения было единогласно принято мнение, что Председатель уже успел напиться. Ну что ж, все к этому привыкли. Даже те, кто видел его в первый раз.
   "Пагубность и Заразительность!" - вот чем попахивала эта вечеринка.
   - У меня уже неделю праздник! - говорил, прихлёбывая водку, тот, кто смотрит в стену. - Вчера, например, я помылся, побрился, надел белые шорты и просидел целый день в комнате нарядный!
   - У меня способ движения простой, - говорил за соседней стойкой великий гипнотизёр, - когда я доделываю дело до середины, я начинаю планировать следующее дело. Чем ближе я приближаюсь к концу работы, тем светлее и оформленнее становится то, что нужно делать дальше.
  
   " - Что-то не клеится у меня с сюжетом", - подумал Вандскопе и вылез из зыбучего песка.
  
   Он нырнул в бассейн, но это был стеклянный бассейн, и он порезался. Он нырнул ещё раз, иначе это было бы слишком круто для фотографии! Рядом нырял какой-то пацан.
   - Где здесь вода? - спросил он, но мальчик уже летел.
   - Так и быть, - сказал он с чувством и рухнул в тёмную жидкость.
  
   Обнявшись, Сухой Батон и Весёлая Буханка брели по сугробам к месту празднования, но дойдут они не скоро, т.к. не перевели часов и находились совсем в другом городе.
  
   "Молодой, опытный, ищет молодую неопытную. НЖ ВК. ПРУСС!"
   - Доказательство того, что я трезв и не сошёл с ума - это то, что я сейчас отпил этой воды! - дико выпучив глаза и расставляя волосы в разные стороны, крикнул со своего места бывший уполномоченный по делам несовершеннолетних.
   - Прикольно смотреть фильмы с конца, - разговаривала девушка с парнем. - Тогда всегда смешно в конце!
   - В каком из концов?
   - В конце начала. Сам понимаешь. Не мальчик уже.
   - То есть ты хочешь сказать, что получаешь удовольствие от того, что делишь всё на этапы? На началы конца, на концы начал, а? Не глупо ли это?
   - Ты знаешь, я ничего не поняла, если честно.
   - Поэтому я тебя и люблю, киска моя. Твоя искренность - вот залог моей неугасимой любви!
  
   Ритуальные Игры с Друзьями.
  
   Он одно время был устрицей. Захлопнулся. Жемчужина освещала его внутренности.
   Настоящие друзья - это те, кто умеет молчать.
   Овладение паранойей как таковой - большой шаг вперёд для строителя социальных учреждений.
   Друг Друга родился косоглазым и большую часть времени рассматривал что-то между глаз.
   Иной раз оттуда вылетали искры, и он чувствовал, что его Вселенная взрывается. Единственный способ борьбы - это спокойствие. Ты можешь заниматься чем угодно, но если ты спокоен, значит, ты занимаешься чем угодно нужным. Тише едешь - дальше будешь. Это значит, не стоит шуметь. Делай то, что у тебя хуже всего получается. Поэтому он в своё время и занялся музыкой, ведь весь его абсцендентный двор звёзд находился не в тех домах, где она обитает.
   Соединить несоединимое! - Зачем? - Смотри, какие красивые узоры! - Я не вижу никаких узоров!
   Циник всегда спокоен.
   Он встал и громогласно произнёс:
   - Считайте, что я уже умер! Всё! Меня больше нет! Моя жизнь или чья угодно закончилась. Бейте в барабаны, черти. Я никогда вам не поддавался, а вот теперь устал. То, что с нами происходит - где-то далеко...
   Может, это уже Небо? Да-да, вижу завихрения белых пластов, - произнёс он уже значительно спокойнее, потому что гипнотизёр стал покачивать перед ним картинкой с успокоительным изображением сказочного святого, стяжающего со всё большим успехом славу и почёт.
   - Давайте теперь поговорим о детях, - предложил Фокусник мужчине.
   - А что о них говорить, - проговорил тот бабьим голосом. - Ведут себя плохо, учиться не хотят. Устаёшь от них. Давай лучше о чём-нибудь другом поговорим.
   Гипнотизёр вызвал из зала ещё одного человека.
   - Пообщайтесь с Друг Другом, - напутствовал он их и ввёл в обоюдоострый транс.
   Второй мужчина зажмурил глаза, оторвался на 50 см от земли и вспотел. Гипноз его не брал.
   - Не получается, - бормотал он, и слёзы покатились по его лбу и щекам. - Стараюсь... но не получается.
   Гипнотизёр вынужден был остановить сеанс, чтобы мужик поскорее убрался со сцены.
   - Тоже мне, доброволец, - ползли шепотки по залу. - Не получается у него... Не получается, так не выходи...
   - Мало того, что ты отнимаешь у меня время, ты ещё и не знаешь, чего хочешь! Ладно, сколько тебе нужно?
   - Штук шесть, - ответил тот и показал вспотевшую пятерню.
  
   " - Пускай оно всё идёт, как оно идёт, ёкарны в рот!" - подумал с ожесточением Вандскопе и плюнул на оргстекольную поверхность стола. А потом зарылся в тёплый песок.
  
   - Господа и дамы. Анонс. Прошу минуточку внимания. Итак, если вы дочитали книгу, которую держите в руках, до конца, или даже не дочитали. У вас должен возникнуть закономерный вопрос - в чём заключается замысел сочинения? Ответ на этот и другие достопримечательные вопросы вы найдёте в следующем сборнике этой серии. Вышли несколько новых книг! Прошу ознакомиться, - верещал Председатель, и неподдельные слёзы умиления усыпали его пластмассовое лицо.
   " - Можно я полюблю свой мобильный телефон? Мне очень хочется необусловленной любви", - думал в это время наш герой.
   Вот он, Предел Всем Мечтам и Порывам!
   Полный Финиш. Потом возвращаемся обратно.
  -- Мне страшно...
  -- Мне тоже.
  -- Мне не нравится жизнь...
  -- Поэтому жив.
  -- Что тут сегодня может нравиться?
  -- То же самое, что тебе не нравилось вчера.
  --
  -- Господа, кроме того, в этих книгах вы найдёте ответы практического содержания. Вы, конечно, знаете, что у людей с возрастом болезни так называемого духа или души конкретизируются из абстракции в физиологию. Один из сборников посвящён общеобразовательному курсу медитаций под названием "Разговор со Смертью". Не надо, я думаю, никому объяснять, что Смерть не только не страшна, но так же, как и Жизнь, является одной из самых близких подруг человека.
   Посиделки шли полным ходом!
   - Как-то среди ночи он поворачивается и бормочет что-то. Потом так ясно - "Как ты, - говорит, - смотришь на эту ситуацию?" - отворачивается и засыпает. А во сне говорит что-то. К кому из них мне прислушиваться?
   Верблюд умел плевать, а лошадь шевелить ноздрями.
   Образ, висящий в окне. Старательное вырисовывание деталей. Способ Борьбы. Способ Отвлечься.
   - Всё просто. У него не встал, он и сгоношился. У них у всех так. Прёт вперёд и ничего перед глазами не видит. Лишь бы набухаться и уснуть где придётся.
   - Это уже полная ерунда! При чём тут набухаться?
   - Воняет. Псиной и козлами.
   - Милочка моя. Да у тебя у самой проблемы! Ты пойми то, что наша жизнь подчинена законам Вселенной. Знаешь, какой основной закон? Нет? Одно слово. Разлетание.
   - Чего?
   - Всех! И вся. Воля к пространству. Белые нитки, неприкрытые шитьём. Это при том, что мы - вместе!
   - Да уж, ты такое говоришь, что хоть выключай свет и лежи не шелохнувшись.
   Когда ты долго и пристально смотришь на лицо человека, что ты там хочешь обнаружить?
  
   Кто-то подмигнул из тумана. Его зовут Зубоскал. Он появляется тогда, когда смех отрезвляет душу, когда спасительный смех демонстрирует тебе обратную сторону медали.
   Кто-то не любит Зубоскала. Для таких он слишком резок и радикален. Они предпочитают лица попроще. Другие его любят и ценят, потому что он даёт им спасительную простоту. Для этих простота - в бесконечности вопросов.
   Стихи должны попадать в нерв. Политические речи - в защемлённый нерв. Стихи возбуждают красоту, изнасилованную кинематографом. Лозунги.
   Культура - это процеживание. Виртуальной Культуре недостаёт культуры.
   Культура - это борьба. Один из видов борьбы. Один из способов. Мы можем забыть, за что мы боремся, но бороться всегда будем. Интересно, переживёт ли поэзия кинематограф, или он окончательно разрушит культуру образа, присущую поэзии?
   Пора переходить к сообщениям. У меня их набилась целая сумка. Вот кто-то кому-то пишет...
   - Что происходит?
   - Ничего страшного, просто всё теряет свой прежний вес. Скоро привыкнешь.
   - Как можно к этому привыкнуть?
   - Как привыкают к еде, к скуке?
   - Как можно привыкнуть к таким ощущениям?
   - Про ощущения забудь. Это абсолютная реальность.
   - Что реальность? Для кого? Мне такой реальности не надо!
   - Хорошо. Ищи подходящую. А я полетел, - Зубоскал подмигнул старому обрюзгшему шоу-мену, настоящее имя которого было Иегуди, и исчез в разлетаемости Вселенной.
  
   Разница между успехом и неуспехом - в количестве людей, которые к тебе благосклонны.
   - Костя, спасибо, хороший звук.
   - Напиши что-нибудь хорошее, если есть что.
   - Ты тоже Чудо!
   - Маруся, я ничего не поняла, что ты напикал!
   - Прими в ответ мой душераздирающий эксоэксот, дурак!
   - Я не понял, "до завтра" - это к чему относится?
   - Маруся, ты ещё долго будешь в Питере? Говорят, там ещё есть один Питер. Так сказать, город в городе.
   - Их там много.
   - И что поэтому трудно определить, в каком из них ты находишься?
   - У Питера, который в Питере, нету стёкол. Сквозь проёмы в бетоне видны звёзды.
   - А-а-а-а.
   - Да ладно, не рапься, фигня.
   - Там какие-то очень тонкие ассоциации про чай и мята как бы, в нём.
   - Там зима.
   - Там как раз не зима. Смотри - "тает снег; Она - на целый свет одна". Ну и потом мята.
   - Да уж, весело там у вас. А у нас тут такая стеклянная осенне-весенняя грусть.
   - Поэтому работа над твоими штифтами идёт крайне медленно.
   - Не, не эксочу! Так интереснее?
   - Вгоняет в ступор. Полный стипор.
   - Тем более.
   - Эксренушки! Мы тупа друзза!
   - Наконец-то меня назвали на экс! Как я счастлива!
   - Ну я так и подумал, но резко засомневался.
   - Вгонять перпендикуляр в мягкость юлы.
   - То есть, это что?
   - Это потому что у нас такие сравнительно тёплые зимы.
   - А я говору - зима!
   - Ай эм ту! Видимо ето протезо! Зима и мяты в чае нет! - влез внезапно кто-то посторонний.
   Психология момента. Его тактика. Дымка очарования ещё долго будет преследовать Память.
  
   - Я доверяю Памяти. Этот парень меня ещё никогда не подводил!
   - У меня раздвоение личности! - кричал Солдат. - Я вдруг понимаю, что я - пидор. При этом, что это такое, я реально не парю. - И поняв, что я никогда этого не пойму, потому что этого не требуется, я утверждаю принцип: Бери от жизни всё! - прогнусавил он и надкусил сахарную гирьку. - Меня не существует! - орал он. - Я ни во что не верю! Я всего лишь солдат, жующий поп-корн!
   "Хочешь избавиться от проблемы? Позвони нам на радио, и мы в прямом эфире тебе поможем!" (За сохранность вашего душевного здоровья дирекция радио ответственности не несёт).
   - Ты безответственен, ты жалок в своей бросающейся в глаза самовлюблённости! Ты глупый врун, глупец, потому что врать у тебя получается хорошо только самому себе! - молодая женщина явно перебрала спиртного. Она обращалась к Друг Другу, рассматривающему себя в зеркало.
   "Я не могу видеть много людей, - думал он, поправляя усы. - А вот женщина в мужском туалете..."
   Та ничего не подозревала и сидела на красном диване, покуривая длинную сигарету.
  
   - Блядь, жалко, что ты не отвечаешь.
   - То, что раньше называлось пудингом, теперь зовётся творожком, - сказал Председатель и щёлкнул пальцем. Внесли десерт.
   - Кинематограф в конце концов изнасиловал нас красотой! Помнишь, как ты бежал за вагоном, в котором она уезжала?
   И ещё одно - не выбрасывай хлеб!
   В огромном тёмном обросшем табачной шерстью холле висела здоровенная театральная антиреклама:
   "Мало того, что ты пытаешься сыграть за каждого, ты ещё и пытаешься заплатить каждому, чтобы сыграть восприятие каждого".
   Вроде это была цитата из Антистаниславского.
   - Ёж, чего молчишь? Не принял, что ли?
   "Тебе показалось, что у всех актёров на телеэкране резиновые лица? Не впадай в депрессию, скоро технологии усовершенствуются! Напиши нам, какого цвета ты бы хотел увидеть трусики на нашей ночной ведущей! Участвуй в розыгрыше призов! Холодильник не влезает в кухню? Остался только задрипанный Сименс А-52. Нет, деньгами не выдаём!"
   - Почему ты всё время мечтаешь о бомбах?
   - Нет, я просто мечтаю.
  
   - Я раньше тоже думал, что это - гомосексуализм. Теперь-то я знаю, это - универсуализм, я люблю Вселенную всей силой свого слабого сердца. Я люблю её иногда жадно, иногда трусливо, но я знаю, кому нужен мой билетик.
   Художник создаёт идею, или систему восприятия. Читатели внимательно вслушиваются.
   - ... Ты знаешь, он издевался над всеми, кто там присутствовал.
   - Нет, это не Зубоскал.
  
   С вываливающимся из жопы капюшоном Чудовищного Геморроя, с бутылкой Блэк Джека в одной и жёлтой сигарой в правой, хохоча как сам сатана, он с силой наступил в лужу и поведал весёленький анекдотец.
   Тем не менее, коллеги Странника продолжали свою конъюнктурную борьбу за выживание.
   Люди эти являются профессионалами, поэтому вы не увидите их пьяными никогда. При этом они никогда не теряют творческой заострённости.
   Бесконечна цепь мыслей.
   Щетинистые украшения на лице.
   Человеческие отношения - это Основа.
   Внезапная мысль похожа на птицу. Иногда можно различить стаю.
   Журналистка в это время задавала вопросы Председателю:
   - Что сподвигло Вас стать лидером крупной партии?
   - Дело в том, что образование у меня среднее. А в политику меня привели большие деньги... - не попадал в такт Председатель.
   А вон там стоят два зелёных крепыша. Судя по их одутловатым физиям, они под завязку накачались спиртным. Пускай она пообщается с ними, фригидная потаскушка.
  
   - Смотри, какие интересные узоры! - девушку замкнуло на узоры.
   - Не останавливайся, дальше ещё интересней! - просипел парень, заталкивая её в кабинку.
  
   - Что вы, ребята, делаете, когда работаете преподавателями русского языка и литературы в средней школе N176?
   - Мы стараемся вести здоровый образ жизни - бегаем на лыжах, ходим в баню.
   - А когда вы рок-певцы на 5 канале?
   - Мы следим за всеми новинками в области музыкальных технологий и слушаем много музыки, - хором отвечали спортсмены.
   - А что вы делаете, когда бродяжничаете в южных портах нашей страны?
   - Мы думаем о берегах Турции.
  
   - Я очень чувствительная. - призналась девушка. - Будильник ставлю на пол-оборота и отношу его в ванную. Утром он дзинкает, а я подскакиваю до потолка, - хихикала она.
   - А я, - пыхтел разгорячённый элем Иегуди, - ставлю у кровати журнальный столик, ставлю на него таз, в таз кладу будильник. Проснувшись утром, первым делом думаю: звенел он или нет?
   "Я хочу дойти до состояния, когда без посторонней помощи смогу общаться с самим собой", - думал Тот, кто Смотрит в Стену, посматривая на запечённые часы и канделябры.
   "Она назвала меня ЧУДОМ! - думал его сосед за столом. - Я - чудо, и этого мне на пару недель хватит, чтобы быть!" - мысленно он вознёсся в горние дали счастья, но ударился затылком об потолок и спустился к более весомым вещам.
  
   Повар на кухне обнаружил, что варёной капусты не хватает на всех. Он взял двузубую вилку и стал рассортировывать в новых количествах.
   Носы у всех присутствующих были картошкой. Поэтому в ожидании закусок, каждый мог подкрепиться своими резервами.
   Общение в свободном режиме. Китайская грамота. Игра штифтами. Угнетение одиночества.
   " - Я сойду с ума!" - подумал драматург. Он легко возбуждался.
  
   Мы любим людей за то, что они любят нас.
  
   Он врезал ему в его фарфоровые зубы, светящиеся в темноте на фоне чёрного провала рта. Захрустели металлические штифты, и он, судорожно матерясь, отпрыгнул в сторону.
   - Это они что, так беседуют?
   - Если только называть беседой, что они хором орут на Друг Друга и поэтому мы не слышим его.
   Карпов, тем временем, готовился к контратаке. Он изловчился и стукнул Каспарова в левую грудь. Каспаров задумался на 20 минут и вынес Карпову верхнюю вывеску. Карпов полежал на ринге, пока таймер отсчитывал сутки, и продолжил бой. - Таковы новости к этому часу с бесперебойных боёв за звание самого спортивного чемпиона мира по шахматам, - возвестил радиотелефон.
   - Напомним, - сказала журналистка, - что наградой победителю...
  
   - Что бы ты хотел, чтобы получил победитель? - спросила Она.
   - Не знаю даже. А что можно придумать? Например, чего бы я сам хотел в награду? А мне ничего не надо. Хочу просто сидеть здесь вот и покручивать этот фильм. Потому что мне очень нравится прокручивать фильмы, это моё призвание, что ли, я полностью растворяюсь в нирване, когда идёт кино. Ещё, конечно, есть ты, и это всё в комплексе очень прекрасно.
   - Очень?
   - Очень.
   - Очень-очень?
   - Очень-очень.
   Этот Северный Поздний Зимний переходящий в Закат Рассвет. Природа была вывешена в окне картинкой. Потом её заменили сексуальными фотографиями.
   Всё это видимость того, что что-то происходит. Почему так? Сутки опоясаны тёмным ремнём. Наше сознание ищет достойного врага.
   Он заметил, что Председатель с Зубоскалом выглядят одинаково, как братья-близнецы. (На самом-то деле, это был один и тот же человек, но он так убеждённо играл две эти разные роли, что ни у кого не закралось никаких предположений на этот счёт).
  
   - Спорить или не спорить - это дело вкуса, - проговорил пьяный Иегуди. - Сегодня уже так много пили за меня, что воспоминаний мне хватит на целый год.
   Можно было забраться в любую из комнат и не иметь никакой связи с коридором, захлопнув дверь. Способы Успокоения. Он подумал, что у общества те же проблемы, что и у него. У этого общества. Люди делятся, подразумеваются и расходятся. Почему тогда люди теснятся к Друг Другу? - Потому что на других удобнее сваливать ответственность, чем на себя. Никто ещё не выдерживал передозировок вины. Лица, стареющие от усталости. Можно ли себе предположить, что человек стал одноразовым, как пластиковый стаканчик? Что он появляется на экране бытия только для того, чтобы произвести какой-то трюк и мгновение спустя быть отброшенным из-за изношенности? Напрочь и навсегда от живородящей сущности.
  
   - Мы ни от кого не держимся на расстоянии. Если хочешь, подплывай к нам, почешемся жабрами об Друг Друга!
   Войны придуманы, чтобы осмотреться. Тот, кто не хочет - не должен жить на одном месте!
   Детство трансформируется с возрастом.
  
   Вандскопе решил никогда больше не писать про говно. Сегодня он отдыхал - Монголия в Монголии вечного кайфа. Лучший способ писать - поставить чайник на плитку. Он не прикладывал сейчас никаких усилий к своей реальности. А вам зачем нужна его реальность?
  
   Обсасывая цепочку старинных часов, он поломал зуб. С грустью вытащив кусочек изо рта, он рассмотрел надпись "Город".
   " - Да, город, - подумал Странник. - Питер внутри!"
   В комнате было тихо и чисто. "Чистота - залог успеха!" - вспомнил он объявление в школьной столовой.
   Макароны, взбитые яйца и плавающие жидкие куски горячего сыра. Что может быть лучше для холостяка!
  
   Говно, кстати, сразу даёт о себе знать после выхода из-за стола. Или даже ещё за столом. Это такое же естественное свойство человека, как и онанизм, и вечный невроз. Поэтому, решил Вандскопе, говно опять принимается в круг рассмотрения.
  
   Мы, как дикие цветы и травы, извиваемся под бурями и волнами...
   "-... как гибкие травы, умираем стоя", - закончил цитату мужчина в самом соку, похожий на селезня.
   Прения продолжались.
   - Пора ломать недостроенный корабль!
   - Свобода в том, чтобы не замечать условностей!
   - Всё дело в воздушных пузырьках профилактики, укрепляющей жизнь, братан! - поддержал Серёгу Дэт.
   - Все эти люди - Мои Друзья.
   - Почему бы просто не сказать: я не знаю, что такое брехтовская трактовка. Я не знаю, что такое Кафка! Через три месяца после прочтения я забыл, что имел в виду Камю. То же самое насчёт остальной литературы.
  
   "Синоптики просят обращаться за прогнозами на завтра на радио и телевидение."
   - Девчонки - прекрасные сущности.
   - Бывает день за год, а бывает наоборот!
   - В возрасте 18 лет кричал на весь троллейбус чешского производства: "Все слышат нормально? Так вот, это касается всех! Это - моя девушка, и я её люблю". Ну что тут скажешь, мы тихонько улыбались его наивности. Чёрствый хлеб лучше, чем его отсутствие!
   - Да и вообще, я считаю, что мужчина без женщины - что необработанный кусок глины!
   - В любом случае, Она дала мне всё!
   - Да уж, сентиментальность, как и хлеб, высохла и окислилась.
   - Это значит, что мы должны похоронить святые иконы навсегда! Таково веление времени.
   - Тот космос технических возможностей, который создала предыдущая эпоха, ставит нас в тупик нереализованности других возможностей человека!
  
   "Набираем массовку на роль Близкого Человека! Ведь это должен быть человек близкий не только физически, но и духовно. Далеко не каждый здесь подойдёт! Далеко не каждый".
   - Ведь сказано было - не останавливайся!
   - Да я, блин, и не останавливаюсь! - и мы мчались дальше. -
  
   - Не знаю насчёт перистальтики, но уж гидравлика точно, - раздался Голос сбоку.
   " - У меня телефон самый простой, - говорит в народной рекламе мэр Петербурга, - Сименс А-52. Такой же, как у каждого честного простого труженика".
   " - Вот так дела, - поражена журналистка, и обернувшись к камере, молвила, - покупайте Сименс А-52 везде, где только сможете. Торопитесь, количество простых честных тружеников предполагается быть ошеломляющим!"
  
   - Современные машины обладают интеллектом и спонтанностью. Они как зеркало, в котором человек может разглядеть технологию своего сознания.
   - Да уж! Но не будем отрицать, что мобильники, трубки и сотики привнесли в нашу жизнь элегантность.
  
   - Почему люди любят жаловаться на жизнь?
   - Есть люди красивые сами по себе. А есть некрасивые. При этом оба эти качества могут совмещаться в одном человеке и проявляться реакцией на обстоятельства. Поэтому хоть человек и похож на ёлку в шестидесяти шубах, своего истинного лица у него нет. В процессе шелушения зерна можно и не обнаружить.
   - Я знаю только, что когда человек кардинально меняется, это не должно никому попадать на глаза. Иначе загрызут всей сворой.
   - А зачем общаться с такими людьми?
   - А с ними никто и не общается! - ответила Она зло и отошла к окну.
  
   - Ты слишком тотально смотришь на вещи. Нельзя же всё сваливать в одну кучу!
   - А почему нет?
   - Ну, это бред получается.
   - А мне так удобнее с Самим Собою.
  
   - Странная ты девчонка. Какая-то заколдованная.
   - Когда проклинают кого-нибудь, раз уж речь зашла о колдовстве, то не оглашают дату отмены проклятия. Проклятие, по закону жанра, должно спасть внезапно. То, что раньше нам казалось странным, становится насущной необходимостью. Ждём.
   - А вы знаете, какая самая успешная карьера в современном мире?
   - Какая же?
   - Один день!
   - В каком смысле?
   - Учёные подсчитали, что для условий протекания и матерьяльной результативности, достаточно одного дня.
   - И что потом?
   - А что потом, никому неинтересно. Главное, чтобы все были довольны весь день.
   - Ага, и сидел в комнате целый день нарядный...
   Присутствующие рассмеялись.
  
   Гансу Христиану иногда приходилось переодеваться в костюм самого сатаны, чтобы достать те мягкие тихие мелодии, которые так нравится напевать молодым матерям над постелями своих мужей.
  
   - Это - кура! - заявил громоподобно Председатель и хлопнул в ладоши. - Хотя раньше она именовалась рыбой! - высоколобые блондинки разнесли куски, завёрнутые в фольгу. Каждому по куску.
  
   - Как и повсюду, у нас всё подчиняется слову, в первую очередь!
   - Может быть, основная их задача - понять, где они находятся?
   - Сначала ты подгоняешь жизнь, потом она подгоняет тебя, - бурчал разморённый горячим крабовым салатом Иегуди.
   - А душа живёт неприхотливо. Где придётся. Наблюдает, анализирует. А потом скажет - давай-ка замутим. И мы с ней мутим.
   - А что мутите?
   - Да всякое там мутим. Мутим любовь, например. Раньше мутили наркотики и синьку, теперь это отошло. Теперь мутим работу.
   - А отдыхаете после работы вместе?
   - Нет, если мы вместе, мы всё время мутим. Так не отдохнёшь.
  
   - Сначала ты думаешь, что напишешь сестре письмо. А потом понимаешь, что в этом нет никакого смысла. Тогда ты понимаешь, что всё меняется.
   Партийцы КНУНа, по рассказам очевидцев, на своих сборищах занимались полной фигнёй!
  
   Разболелась голова. Он подумал, хорошо бы найти здесь баралгину. Он сидел на нём, как все добропорядочные торчки сидят на чём-нибудь. Полтаблетки баралгина и никакой боли в желудке! Какой кайф. Один из его приятелей сидел на телефоне. В основном, обсуждал с женой альтернативу покупки белого хлеба батону.
   - Теперь я понимаю, как в США белые достали чёрных! Это же надо такую музыку придумать. Джаз!
  
   Она опустила глаза.
  
   "Когда я понял, что у нас с тобой ничего не выйдет, ты, как и полагается, поняла это раньше меня. Если бы ты не поняла, я бы и не понял. Когда я это понял, мне стало значительно веселее. Я понял, что мы сможем встречаться только в нейтральных водах."
   "Ещё я помню твоё спиртное дыхание. Ты как добрая фея наклонилась ко мне в ярком электрическом свете. Ты готовилась к экзаменам. Ты сдавала английский".
  
   " - Я так и буду пыхтеть дальше", - подумал стол.
   - Знаете, такая звенящая весенне-осенняя грусть.
   - Приезжай скорее к нам, и будет такое звенящее зимнее веселье!
   - О кей!
   - Хоть музыку прекратили бы, а то невозможно у меня под ухом, - показал пальцем место поражения лысый господин и со всей злости метнул булыжник в небо.
   - Ну ЧО?! Как ЧО ЗАВТРА ПОЛУЧИТСЯ?! - вклинились в трафик ребята на "Ладе".
   - Когда жизнь приходит к тебе, - жалобно бубнил пьяный Иегуди, практически засыпая на плече дородной блондинки, - ты даже не замечаешь её прихода. Когда она уходит, ты пытаешься силой её поймать. Подмять под себя. Но она-то уже давно готова идти вместе с тобою...
  
   - Ты готов поверить в какие угодно чудеса, а потом тебе уже нужны доказательства. Вера и доказательства находятся в разных местах, - прошептала Холодная Регистрирующая Сущность.
   Вода горячая, как кровь. Выпил.
   - Запомни! - поучал секретарь молодого бойца. - Лучше жизнь отдать за то, во что веришь, а не за то, что требует доказательств! И ещё - паспорт носи с собой, иначе можешь вызвать подозрения. И всегда имей при себе деньги!
   - А что, Олег уже не живёт с Катей?
   - У Кати оказались слишком высокие меркантильные запросы!
  
   - Не получается у меня сегодня Д.Д.М.! - завопил один из зелёных молодых людей, стаскивая с себя кожаные коричневые штаны в раздевалке.
   " - Интересно, как там у Джима?" - подумал он.
   -Успокойся, сына! Либо мама, либо бабушка купят тебе компьютер!
   Она!
   - Он не видит никакой разницы в том, на кого я похожа! Ему всё равно!
   - С родителями на определённом этапе есть только два вида общения - либо они тебя, либо ты их.
   Стихи должны попадать в цель. Честных политиков не бывает. В том же смысле, в каком не бывает и честных поэтов. Искусство и политика должны попадать точно в цель. Только поэт должен быть в опасности, а политик в безопасности.
   Мыслитель - это тот, который мыслит.
  
   Он вдруг осознал, что ни одна из мыслей, которые перед ним мелькали, не имела ни малейшего отношения к Друг Другу!
   - Жизнь изменить нельзя! - вещал из репродуктора ветхий голос Учителя. Все слушали. - Поскольку ты вряд ли догадываешься, кто Она такая, как ты изменишь Ту, которую не знаешь?! Это так же, как и говорить на основе опыта, что Успокоительной Реальности не существует. Реальность беспокойна.
   - Тома, - спросил он. - А зачем ты яйца моешь?
   - Потому что они у курицы из попы вылазят! - был ответ дочери. Это так же, как говорить об арбузах и дынях, залапанных мифическими чучмеками.
   - Любите Жизнь! - пропел Иегуди. - Она вам этого не забудет!
   Зависимость. Игры в Независимость.
   - Все мы думаем одно и то же, глядя на себя в зеркало, перед тем, как выйти из дома.
  
   - Выдавая на гора потоки слов, не забудь помнить о том, что это не главное. И будь всегда расслаблен. Иначе очутившись на том свете, хлопнув себя по карманам, обнаружишь, что забыл купить сигареты, - продолжал наставления Секретарь.
   - Общество не может опираться лишь на провода и микросхемы! Это явное заблуждение, что мы чего-то достигли!
   - Я должен взять с собой Твой прекрасный образ!
   - Чей, мой?
   - Нет, Её.
   - Как ты отнесёшься, если девушка после двухнедельного усердного ухаживания заявит:
   " - Лучше нам больше не встречаться". А?
   - Да, но при чём здесь девушка?
  
   - Смидаджи аив!
   - Риск в Виртуальном Обществе - виртуален! Это напоминает птицеферму. Причём в роли куры!
  
   - Видите ли, для того, чтобы поддерживать Друг Друга, я и Жизнь должны составить пару.
   - Когда я слушаю эти песни, я понимаю, что стоит жить!
   - Так, можно ещё раз скапюшонировать эту сценку? - оживился Странник, доставая фоторужьё. - Я - это исключение, - добавил он в тишине. - Тот, кто исключён.
  
   Я касался того
   Кто основной террорист в ребёнке
   Я касался этого
   И был фамильярен с касаньем его
   Да, я касался себя 31 год назад
   И с тех пор всё мне мало!
   Я коснулся, чтобы скомпоновать
   Ту весёлую смерть
   Что продлила человека.
  
   Такая история: сидят два парня, у каждого в руке мобильник Сименс А-52. Они курят, едят и пытаются разобраться со своими телефонами. У одного парня, Серёги, у телефона на лбу высветились два загадочных значка. И sms никак не отправляется. А второй братан, Дэт, говорит ему:
   - Вот ты мне позвони.
   - Нет уж, лучше ты мне позвони!
   Дэт звонит, трубку берёт какой-то парень.
   - Алло, алло...
   - Ничё не понимаю, - говорит Дэт, - на какого-то мужика всё время попадаю.
   - Давай, я тебе позвоню.
   - Давай.
   Сергей набирает номер, и у Дэта шипит и вибрирует трубка на табуретке.
   - Давай ещё раз меня наберём! - говорит Сергей.
   Набирают номер, и опять тот же голос:
   - Алло, алло...
   - Это Сергей?
   - Какой Сергей?
   - Новосёлов.
   Связь обрывается.
   Через несколько минут звонит домашний телефон.
   - Аллё, Новосёлов у аппарата, - выдыхает он дым.
   - Серёга, это не ты звонил мне недавно?
   - Минуты три назад?
   - Да, раз десять звонили и только в трубку дышали, а потом позвонили и спросили тебя.
   - Нет, Кир, это не я звонил.
   Потом он разобрал эти значки на лбу аппарата Сименс. Чаши и колбы из аптечной символики оказались функцией переадресации.
   Способ Борьбы, да уж, его всегда ждут, его письма всегда впечатляют своей силой и энергией. Но видел ли его кто-нибудь в глаза? - На них он не попадает.
  
   Он ходил из комнаты в комнату, перебирая скрюченными пальцами сознания лица людей. В красной зале курили лысые господа. Телевизор в углу потолка мелькал быстротой расцветок, индустриальным ритмом. Ритмом Конвейера, ритмом.
   Он перебирал скрюченными кольцами конечностей эти смыкающие и смакующие пространства. Ухватывал их переходимость, переходил. Переходил и ухватывал. Валик плёнки прокрутил две трети. Странник присаживался на туфик, овладевал следующим стаканом. Он смотрел на людей, весёлых и озадаченных людей, чинно расступившихся вокруг могильного рва. У каждого своё на уме.
   Какие прекрасные люди собрались сегодня! А какие кликухи!
  
   Красота Собственного Пальца - оказался хилым и кособоким недорослем, постоянно ковыряющим мизинцем в зубах.
   У Друг Друга в это время был отпуск. И он валялся на пляже где-нибудь в Гваделупе, сонно посмаргивая в небо. Естественно, что основные расходы на его содержание брали на себя мы с Жизнью. Это уже вошло у нас в привычку - отрывать от себя и отдавать Друг Другу... Мы тогда в очередной раз пришли к квартире Друг Друга, чтобы выдать ему бабосов. Мы приняли из его рук по стакану виски... Решили продолжить и зашли в ближайший бар на Владимирском, где и встретили всех этих людей.
   Все эти люди - Наши Друзья!
   Сам Себя недавно женил и теперь расхаживал по залу с достойной козочкой, держащейся приветливо со всеми.
   Парень по прозвищу Сухой Батон брёл с Весёлой Буханкой через пески. Через снега. Обнявшись. Упав в сугробы. Лёжа, рассматривая небо в звёздах.
   Сам Себя не видел Друг Друга уже лет двадцать. Приятно было встретиться и позвенеть стаканами. Все были довольны, ибо Учитель всегда говорил, что Жизнь и Смерть - это лучшие подруги человека. Обе они необъятны внутри и притягательны снаружи.
   - На самом деле! - возник из ниоткуда Голос одного из Старейших Монстров Вселенной. - На самом деле, и Жизнь, и Смерть - это кусочки рафинада, только один окрашен, а другой неокрашен.
   - Юношеский Максимализм! - прохрипел Председатель и стукнул одного из Старейших Монстров Вселенной по кумполу.
  
   - Я разве не объяснял тебе, - придвинувшись к Страннику, сказал пьяный Смотритель в Стену. - Вскоре не понадобятся даже трубки. Не нужны станут радиовышки. Люди будут общаться с кем захотят и когда захотят, вместо того, чтобы беспрестанно бормотать с Друг Другом!
   Друг Друга услышал своё имя и обернулся. Не найдя поддержки, он продолжил общаться с Самим Собой.
  
   Кстати, неизвестно, почему учредители КНУНа так назвали свою партию. Видимо, это была самая благозвучная аббревиатура, которую они смогли откопать в коридорах Памяти. Да уж, Краснодарское Небо Уральской Невы, - звучит ясно и просто!
   - Я предпочитаю быть чистым! Хоть немного, но быть!
   И так, раздвинув брови, он зашёл в холл!
   Кино сколько угодно можно прокручивать в пустом кинотеатре.
   - Что вы чувствуете по отношению к Жизни?
   - Чувство благодарности. За то, что Она дала мне возможность смеяться.
   Зубоскал, гордившийся своими телепатическими способностями, подсаживался к кому-нибудь и начинал беззвучно, а если и рождался звук, то в этом хаосе ничего уже нельзя было разобрать, настукивать пальцами и подошвами свободный ритм. Через некоторое время человек, с которым он вступил в связь, тоже начинал настукивать. Зубоскал обводил победным взглядом сидящих вокруг людей и удовлетворённо зажмуривался. Он был теперь Мысленным Дирижёром. Через несколько минут, нервно ёрзая и переглядываясь, стучала уже вся ячейка центрального района.
  
   После того, как все присутствующие выслушали эту забавную историю, решено было пригласить на заседание обоих братанов - Серёгу и Дэта. Парней, после небольшого обмена колкостями по телефону, доставили те же кабинки ЧНЯСиГА. Не зря их пригласили! Вернее, всё равно, потому что они тусовались обособленно. Не думаю, что это поведение являлось лоббированием какой-то идеи, просто у пацанов не нашлось с остальными общего языка. Но они явно представляли некую силу, некую реальную субстанцию - как живой мох в бетонном доме, они символизировали слой, пласт, социальный пласт. К ним отнеслись доброжелательно и предлагали попробовать отборной соломки из мраморных вазонов, ломивших стол.
  
   - Я трещу по швам, - жаловался он вслух. - Тяжесть неимоверная. Что посоветуете?
   - Посыпать больное место соломкой и залить спиртом - кипятком, - хором отвечала соломка.
   Множество весёлых, обнимающихся лиц в ярком свете полной луны.
  
   Друг Друга и Сам Себя нашли обоюдоострый и вкусный общий язык.
   "Кем только не приходится подрабатывать, чтобы не оставаться тёмной чучмекной деревяшкой!" - вздыхал про себя Язык.
   - Да, они работают в паре. Носят с собой утюги, чтоб впаривать грузовые телеги КНУНа в полукриминальные бизнес-круги. Идеологи обещают, как всегда, процветание и гарантию всех свобод, только все эти люди должны понимать, что без того, чтобы их не поимели, они сами ничего не поимеют. Люди со сросшимися головами. Целые переплетённые грядки!
  
   - Сударь, это - паранойя! - все взволнованно замахали руками. Бабочки кружили сверху, стая гордых пингвинов была готова взмыть ввысь.
   - Господа, минуточку внимания! У меня есть для вас сообщение, - девушка в подвенечном наряде хлопнула оловянной ложкой в днище алюминиевой тарелки. - Мир и Жизнь, по опросам журнала Эль, то есть, опрашивали сотрудников журнала Эль. Кстати, срубили нехилые бабки, опрашивая Друг Друга. Так вот, по этим опросам, Мир и Жизнь признаны самыми красивыми мужчиной и женщиной в этом году. Им предложили пожениться. - Все бурно загремели стаканами. - Секундочку! - вмешался Председатель. - Ставлю этот вопрос на голосование!
   - Я против! Я исключающе против! - вопил молодой пацан, влюблённый в Жизнь, но седые патлатые старцы не удостоили его своим вниманием.
   - Ребята, я сойду с ума! - вопил присутствующий здесь драматург. - Моя вселенная сейчас разлетится на куски!
   - Не боись, отец, - сказал вежливый по природе Дэт, - все вместе прорвёмся!
   - Все они, эти Д.Д.Мы и Сергеи Есенины, эти грустные, мать их, певцы.
   - Кто эти люди? Почему они рычат? У меня интоксикация.
   - Рычат они потому, что жизнь у них такая. Поехали домой, ты плохо выглядишь.
  
   Положив перед собой мобильный телефон и любовно гладя его по монитору, молодой человек поведал историю их любви. История имела начало и конец, поэтому была неинтересна. Девчонка сидела в другой зале и задорно общалась с престарелыми женщинами из вспомогательного отряда КНУНа.
   Пальцы продвигались вглубь захламленной кучи. Любимый массаж. После тренировки по перекатыванию скул, Память направился в массажный кабинет.
   Дело в том, что Учитель упомянул в завещании этого самого Солдата, как реальное невинноубиенное дитя природы. И распорядился его воскресить. После того, как смолкли первые медитационные часы застольного собрания, и Солдат как Реально Равное с другими существо был приглашён на пир, обнаружилось отсутствие чётких воспоминаний. События, как поняли из разговоров присутствующие, дробились и разлетались вглубь времён пышными фонтанирующими веерами, после чего плавились и растекались, ища мест потеплее, забивались в тёмные дыры и навеки застывали там в Уединении. Солдат в это время пытался понять, кто он, реально, такой!?
  
   - Кто такой? - кричал он своему отражению в зрачках Смотрящего в Пустоту.
   "Сименс А-52 подарит вам уникальную возможность. Может быть, даже две".
   - Пора развернуться во всю мощь! - продекламировал Память и закрутил руками, разгоняя кровь.
   - А я тебе говорю - действовать! Заниматься чем угодно, но не терять ощущения каната. Это раньше было чувство локтя. А сейчас только ты и канат, - влажно шептал в ухо Cекретарю Председатель.
   " - И вот опять она, непреходящая крутящесть", - думал Странник, лёжа на ложе из сдвинутых туфиков и созерцая потолок, несущийся со скоростью двенадцать кадров в секунду.
   " - Какая же она непреходящая, если ты напился и лежишь быкуешь? - Очень даже преходящая. Так что не грусти", - подмигнул кто-то из тумана, но это был явно не Зубоскал.
   - Кто бы это мог быть?
  
   - Эй, хватит тут тусоваться, в соседней зале снимают кино... - шумели голоса из другого зала.
   Две девчонки, закрытые в шёлковый чёрно-белый параллелепипед 2в2в3 на высоких интонациях объяснялись перед Друг Другом с кинокамерой за прожитую любовь.
   - Не ожидал, что наш дорогой Друг Друга подастся в режиссёры.
   - Да, но в независимые режиссёры! Вы знаете, его никто не спонсирует!
   - Хотел бы я, чтобы меня никто не спонсировал!
   - Но я его люблю, - верещала девушка.
   - Да ладно, брось! Сколько таких Самих Себя ещё понавстречаешь. Они в Самих Себе, а ты как бы тут не при чём. К тому же, он женат и разводиться не собирается! Никаких перспектив. Тебе не стоит вступать в эту дурацкую партию.
   - Знаешь, иной раз сидишь, пьёшь чай, и вдруг приходит ощущение, что ты делаешь что-то не то...
   - Хорошо! Скажи, а бывают у тебя моменты, что вот, блин, сейчас ты как раз делаешь всё верно?
  
   - Не знаю... Нет, не бывали.
   - Ирина, не ври матери Натальи! Если таких моментов у тебя не бывает, значит, ты и впрямь, дрянь дело, несчастное существо. Но тебя нет в списках!
   - Учитель мёртв.
   - Это не значит, что он неправ.
   Костя, которого в начале поэмы хвалили за хороший звук, толковый кинооператор на местной киностудии, приехавший в Питер отучивать своих друзей от пьянства, теперь, набухавшись в цветную соплю, перемещался по периметру банкетного зала и схватив кого-нибудь за рукав, мычал:
   - Мы ведь вместе, да?! Мы ведь вместе!?
   - Смотри, - сказал он. - Я включаю свет в комнате и задвигаю шторы. - И никого нет. Даже тебя. Видишь? Теперь я выключаю свет и раздвигаю шторы. - И снова все эти люди здесь. Это достаточно сложная комбинация. Я просёк её только после четвёртого стакана.
  
   - Глубже, глубже, - приговаривал Вандскопе, и его пальцы погружались в раскалённый песок. Белые пласты мчались по небу. - Глубже, глубже, - запрокинув в экстазе глаза, Ванскопе гонял во рту слюну. Заниматься любовью на пляже было ему в новинку. Из угла звучал потёртый джаз.
  
   " - Нужно позвонить матери", - подумал он и направился к ближайшему радиотелефону, который висел на стене на кухне на фоне чёрной Разлетающейся Вселенной и был сделан в виде старого тяжёлого с диском без проводов телефона.
   - Иногда я смотрю на свои руки и чувствую, что они не мои! - продолжала жаловаться монашка приходящему психиатру.
   - Прекрати распускать сопли! - рявнула мать Наталья. Подошедших высоколобых сестёр она попросила:
   - Два куба галоперидола.
   Когда зрачки монашки присохли к бровям с внутренней стороны, а левая лопатка встала дыбом, настоятельница продолжила разговор:
   - Я поговорю с Секретарём. Мы дадим тебе время отдохнуть и собраться с мыслями. В одиночке. Я надеюсь, она научит тебя смотреть в будущее ясным и светлым глазом. Отучит от копошения в темноте. В Мире всё просто и благозвучно. Пойми, мы не фашисты, мы хотим, чтобы ты правильно смотрела на вещи, - и закинув в отвалившийся подбородок монашки два колеса циклы, она испарилась в тумане каком-то.
   Пока Странник добирался до очередного локтя, или каната (?), щупальца тумана на его одежде цеплялись за дверные ручки и набалдашники стульев.
   - Почему ты такой трус?
   - Я не трус, просто, джастас, не хочу огорчать людей, - сказал человек-кувалда и ненароком обидел бабочку.
   - А ты знаешь, что прототипом Килгора Траута в "Колыбельной для кошки" является Филипп Ка Дик?
   - Нет, не знаю.
   - Вся эта ерунда живущих! Бесконечная суета и маета!
   - Не вздыхайте, матушка! Выпьете со мной ещё?
   - А ты, кстати, как там тебя?.. неплохо устроился, как я посмотрю. В зависимости от того, что сулит тебе будущее, ты подбираешь как очередную маску своё осознание и восприятие. Ты, грубо говоря, манипулируешь своим сознанием, чтобы поудобнее устроиться в реальности. Не хочешь признаваться?
  
   Он на всё согласился, помня недавнюю судьбу монашки.
   - Много слов я сказал уже с тех пор, как у меня прорезался рот. Как водится, я подошёл к тому, чтобы слова измерять практикой. Результаты этой идеи можно описать в двух словах - Бесконечное Видоизменение.
   - Но говорят, что Вселенная конечна!
   - Вселенная! Кроме Вселенной, есть ещё множество дел. Будды в несуществующих проводах.
   - Будда... да...
   - Как здорово у тебя получается! - воскликнула Она. - Чем дальше ты от центра событий, тем убедительнее ты их выдумываешь.
   - Я растворяю свои мозги в холодец, чтобы получить качественный бульон повествования. Калории и плотность! - вот мой девиз. Со своей стороны, не могу не отметить, что ты чертовски обворожительна в этой кофточке.
   - Выпьем за тебя!
   - Выпьем за тебя лучше!
   - Нет, давай за Председателя!
   - Какой-то новорождённый шум...
   - Это должно быть человек от ультразелёных. Защитники ЦЭОДВА, - сказал Председатель, разглядывая визитку.
  
   По обычаю этих краёв, гостей, пришедших в процессе праздника, да и пришедших к началу, не представляют. Поэтому появление нового героя прошло незаметно. И он прошествовал в затухающем коридоре Памяти в конец, где и испустил дух тихо, как Кожаная Сумка Почтальона.
   КСП же представлял из себя хипстера старой закалки, если святой дух можно закалить, действующего исходя из закоренелого свода моральных ценностей, считающихся современным обществом устаревшими.
  
   Сей достойный рыцарь большую часть времени занимался тем, что искал, где бы ему переночевать. Он забрёл сюда на весёлые огоньки, мелькающие в окнах. Осмотрелся, наметил себе кабинет на втором этаже, где сейчас было темно и безлюдно. Он проник в помещение, не спрашивайте как, разулся, лёг на ворсяной ковёр и накрылся курткой. Всю ночь здание сотрясалось, но стояло непоколебимо. КС же так устал, несмотря на свою нечеловеческую общительность, выходившую в ряде случаев ему боком, что поднялся всего один раз, чтобы оросить экологически чистой уриной кадку с искусственной пальмой.
  
   - Какой ещё отец? Тут мать одна чего стоит! Чей отец?
   - Святой отец.
   - У меня со своим проблем по горло! Что ему нужно? Он мешает развитию событий.
   По залу поползли шепотки - "Отец какой-то взялся..." Механик повторил предыдущий эпизод. Гипнотизёр поморщился.
   - Ну чё ты...
   - "Господи, - думал он после очередного обмена телеграммами, - я опять Ей нужен, какое счастье!"
   - А чего бы ты хотел, вот, знаешь, просто?
   - Я бы хотел зарабатывать на жизнь тем делом, которое люблю.
   - А ты разве не этим занимаешься?
   - Нет.
   - А почему?
   - Я не знаю, как это делается.
   - А кто знает, по-твоему?
   - Ну, всякие там, образованные люди.
   - Вывод прост - займись образованием.
   - А я не знаю, что это такое. Я не представляю себе, чему бы я хотел научиться.
   - А что-нибудь, вообще, ты знаешь?
   - Знаю.
   - Что же?
   - Я хотел бы жить, делая любимое дело.
   - А если одно пойдёт в разрез другого?
   - Я думаю, что их можно примирить.
   - Ладно, сегодня ты заработал полтинник. Пойдём наверх, займёмся любимым делом.
  
   - Уважаемый сэр, я принимаю вашу аргументацию, но хотелось бы заметить, что цель нашего сегодняшнего собрания - это размышление. Это не значит, что мы вообще не способны к действию. Джастас, у нас проводятся другие мероприятия на эту тему. Если вам так хочется узнать практическую канву нашей деятельности - приходите к нам на соответствующие мероприятия. Сегодня мы чтим и размышляем. Рабочая неделя начнётся в понедельник.
  
   Вдохновлён непредсказуемостью.
   Странник спал в коридоре на милинолеуме, накрывшись горным велосипедом.
   Отказавшийся от привязанностей и любви, он теперь страдал навалившимся похмельем и желанием всё вернуть.
   - Пока вы со мной на вы, я вообще ничего говорить не буду.
   - Как эксперимент это очень интересно.
   - Ну да, то самое слово. Я думаю, тебе понравится.
   - Всё, Маруся, я закончила работу над твоими штифтами!
   - Овалы?
   - Нет, один. Овал.
   - Оно ништяк! Заканчиваю работу над твоими штифтами. Как сам?
   - Выскакивает твой номер телефона автоматически. Случайно отправила тебе сообщение. Просто у меня всегда так!
   - Лена, понимаю, что ты занята. Но всё равно скучаю без твоих писем.
   - Это я тебя процитировала. Сейчас как раз занимаюсь твоими штифтами.
   - Ты обиделся за Жана Жене?
   - Нет, как раз сейчас отпиливаю ему руку.
   - Логичнее было бы ногу.
   - В этом-то всё и дело. Скорее, страдаю от собственного невежества. Как много всего в мире! Я бы хотела знать всё!
   - А это откуда? Что это такое? Элис Купер?
   - Сижу на Мытнинской и оксоеваю. Натура.
  
   Он попробовал откусить минутную стрелку у таблоида в холле. Лишь искалечил зубы. Вынул кусочек. "Город" - было выведено красным маркером. Так же неосознанно избавился от него. Чем вообще он здесь занимается, кроме как тлеет? Начать грабить магазины? Революция? Революция местной песочницы... "Делай то, что у тебя хуже всего получается в ретроспективе общего движения - и ты добьёшься многого", - вспомнил он партийную директиву.
   Раньше он только мечтал о расставании. Теперь расставался.
  
   Расставался. Действие, достойное абзаца кирпичика на бумаге. Клонирование сознания. Он увидел фонарик, приделанный к выхлопной трубе автомобиля. Фонарик мигал неоном. "Интересно, он выполняет какую-нибудь практическую роль?"
   - Курение - как вдох свободы, - сказал умирающий от рака лёгких Луис Бунюэль и затянулся длинной сигарой.
  
   Проснувшись утром, он понял, что ощущает Большое Удовлетворение от проделанной работы. Хотя он так и не понял, что предлагает партия в вопросе альтернативы тотемизации, его карабин был набит заснятой плёнкой. Понял, что этого БУ ему хватит на время и пространство до тех пор, пока не подвернётся новая работа.
  
   - Такое ощущение, что они говорят всё сверхправильно.
   - Чтобы научиться говорить сверхправильно, нужно обладать умением действовать наоборот, - заявил из угла с телевизором Сухой Батон.
   - Кто из нас не отмывал склизкие сардельки в раковине? Кто не подвешивал палку сервелата в купе?
   - Вы знаете английский язык?
   - На уровне названий песен.
   - Странный какой-то. Боится утонуть, хотя ещё не отплыл.
   - А пластмассу можно закалить?
   - ... И со всей его любовью к её формам он приступил к работе.
   В стакане плавали кусочки десерта. Суть поэзии, чтобы всё взрывалось сейчас; суть политики в том, чтобы не торопиться.
   - Ты ведь вроде фотограф?
   - Но и поэт в душе. Где-то, - подхватил он, раздувая пухлые щёки. - Те, кто развязал атомную войну, оказались сводными братьями. Любые две точки можно соединить прямой. Любое множество точек можно соединить зигзагами.
  
   - Не обращайте на него внимания! Это - юноша-лакмус. Он реагирует на все изменения психического пространства в радиусе трёх метров, - объяснила девушка-менеджер недоумённым гостям... Ты не один, вас много. Много умножить на много, запустить геометрическую прогрессию; считать бесконечные шахматные зёрна, перебирать ворох обрывков; множество помножить на множество... Наложить, разрезать, разорвать, замостить, настрогать, насобирать!
   включить. вставить.
   отставить. убрать. Куда? Где? Все мы думаем об одном и том же, направляясь к туалетному умывальнику. У-е-е, андарстэнд. Пришлые достижения, отсутствие нынешних. Странные дни, не попадающие в баланс. Виртуальная Эпоха напрямую связана с проблемой перенаселения. Смотри! Или умри! - вещают проницательные телеэкраны. Такие же люди, все люди-люди, сёстры-братья, волки-лисы... В компьютерах заводятся черви. Выедают платы. Размножаются революционными мухами с выпученными глазами. Ботинки из кож разных животных. Круто!
   - По-моему, вы тут рассуждаете о Единственном Способе - отвертеться.
   Стены домов. Голоса, спрашивающие Друг Друга. Океан слёз, утыканный цветами. Высшая стадия набухания, за которой следует немедленный откат ко сну.
   Медленная расшифровка субстанций.
   Идентичный псевдомир, созданный для Уединённого Прослушивания. Оторванность камер, сфер.
   Северный воздух, повелевающий умами.
   Умственное рукоблудие. Обретённые прозрачные стены. Тёплые ветра грусти, согревающие одиноких.
   Тёплые воспоминания и желание продлить воспоминания.
   Осуществляется медленно и как бы нехотя статными господами в солнечных пространствах.
   Вертихвостки ветра распевают весёлые песни на бишпурте старого, но крепкого ещё корабля.
   Запах моря после умиротворяющего дождя.
   Запах моря.
   Запах моря. Пели весёлые вертихвостки колёс.
   Хорошо
   Хорошо вторили бодрые широкоподшипники.
   - Я пахну, - подумал он. - Я пахну?
   - Ты знаешь, каково это - всё время быть трезвым? - спросил один из старейших монстров.
  
   Голова болеть перестала. Он не помнил, нашёл он баралгин или нет.
   - У хороших террористов даже ... взрывается.
   - Почему район называется Масло?
   - Где-то здесь была точка такой необычной формы, - он обыскивал пятнистые обои. - Как будто я с кем-то играю.
   Хороший поэт всегда юн. Хороший политик всегда стар.
   Посвящаю женщине, которая показала мне цельность.
   А женщина посвящает мне, отдавая свою молодость.
  
  
   Глава вторая. Музыка моя.
  
   1.Кассета с записью отвальной в Томске
   2.Высоцкий
   3.Кино
   4.Snap
   5.Doors
   6.J. Hendrix
   7.King Krimson
   8.Monk
   10.Tom Waits
   11.Nick Cave
   12. Корпорация V
   13.Леонид Федоров
   14.Psychic TV
   15.DDT
   16.Кирпичи
   17. Prodigy
   18.Мамонов
   19. Радио (станции)
   20.Саша и Люба Сенкевич
  

1. Кассета с записью отвальной в Томске.

   Я присутствовал в двух ипостасях. Я участвовал в вечеринке, которая была устроена в честь переезда нашей семьи в другой город и потом, в другом городе, часто как слушатель этой записи.
   Тогда выпили много, съели много, включили микрофон на магнитофоне, взяли гитару и хором (сколько их там было?) спели песни про "Дон и Магдалину, что ходят по морю туда". Также про "надежды маленький оркестрик под управлением любви". Все тогда слушали "Аббу" и Окуджаву, "маркитанка юная была убита" еще тогда, когда мне было три года. В ту зиму в общажной кухне хором взрывались крышки на маринадах и трехлитровых банках самопального кваса. В ту зиму я ощутил эстетическую красоту обуви и ее внутреннюю комфортность. Мои резиновые с красным кантом на невысоком голенище, заканчивавшимся опоясывающим шнурком, сапожки красовались на фоне выпавшего ночью мягкого снега как зелено-красные ягоды, оставляя обутыми в них ногами черные лужицы следов.
   Мы переехали в другой город, и пойдя там в 1-ый класс, я напевал отвальные песни и разглядывал подметальщиков, сгребающих прелое слоистое золото октябрьских листьев в пожарные кучи. Горящее золото рассеивалось по безветренному городу терпким дымом.
   Я на той вечеринке блеванул маслиной, которую принял за виноград.

2. Высоцкий

   Тогда же начала издаваться мощная серия концертов Высоцкого на виниле под лейблом "Мелодии" - последний концепт звукозаписывающего гиганта. Серия состояла из двух десятков дисков, выходивших по три-четыре штуки в год. Я пошел в 1-ый класс, семья обустраивалась на новом месте. Высоцкого любил мой отец. Проигрыватель "Вега" с квадратными как пуговицы кнопками и рогоподобной иглой ("Клизму бы тебе вкатить на три ведра скипидару с патефонными иголками!" - в шутку злобствовал отец). Высоцкий пел героическим голосом про то, как в далеком созвездии Тау Кита всех нас посылают подальше; про то, как боксер Буткеев пал жертвой собственной разнузданной нахрапистости, песни, которые я незамедлительно выучивал наизусть и пел их всем подряд по поводу и без повода.
   Мы тогда шли с мамой по улице, а навстречу двигались двое подвыпивших мужчин? парней? - сложно сказать сейчас, сопоставляя высоты возрастов, -- громко хохочущих и матерящихся. Я уже знал несколько слов и сейчас услышал знакомое. Самое главное слово. И я схитрил: я спросил у мамы, громко проговаривая это слово, что оно означает? Мама лишь загадочно рассмеялась.
   Высоцкий великий музыкант. Гений нашей души. Ни одного слова из его песен не выкинешь. Его песня - это мир, в который ты либо имеешь доступ, либо извини.
   .... Не близкая, не ласковая - героическая эротика на фоне заснеженных ущельев. Рядовой Борисов? - Я! - мужской разговор по памяти. Если б водку гнать не из опилок...-- светлая фантасмагория и инструкция поведения. Все было именно так, широкими мазками.
  

3. Кино

   Я познакомился с творчеством "Кино" начиная с конца. "Черный альбом", подаренный знакомым художником в Москве, где мы с бабушкой тусовались у ее подруги. Художник был ее сыном. К ним пришли японцы, я сказал, что знаю английский, но из-за смущения не смог связать ни одной фразы. И тут Андрей поставил эту пластинку. Ночное скоростное шоссе --вот какая возникла у меня тогда (или сейчас?) ассоциация. Андрей увидел, что я загорелся и подарил пластинку мне.
   Теперь уже отец восхищался музыкой, которую раздобыл я. Я говорю:
   -- Вот, смотри, что мне в Москве подарили, -- и достаю черный конверт. А он, повертев в руках:
   -- А, Цой. Ну слышал про такого. И что?
   Потом в течении двух лет, стабильно, два раза в неделю, отец проделывал следующую магическую гимнастику - он ставил на всю катушку "Я жду ответа", ложился на диван и закидывал ноги в трениках на стену. И шевелил оттуда пальцами.
   В одно время (во время оно) я работал в продуктовом магазине охранником. Да-да, представьте себе. 12- часовая смена подразумевала беспрерывное пошатывание на месте и содержание маски лица "я все знаю, меня не проведешь" в пределах видимости начальства. И я придумал себе такое занятие - медленно и по несколько раз пропевал про себя куплеты песен, 80% которых я знал наизусть, вникал в смысл, выявляя авторскую атмосферу и подоплеку.
   Жизнь музыканта - в его творениях. И у Высоцкого и у Цоя песни похожи на людей. Подобно тому, как Ленин был грибом, песни это тоже люди. И наоборот.
   Через Цоя интерес повлек в неизмеримые глубины ленинградского рок-клуб-рока, из которых до меня дошла лишь верхушка айсберга. Тем не менее Цой остался навсегда самым честным.
   Потом моя сестра увлеклась русским роком, и я узнал более ранние его альбомы. В истории Цоя интересно то, что он прошел путь развития карьеры - от талантливого музыканта до крупномасштабной поп-звезды. Испытав на себе все законы и спекуляции законами, свойственные монопольным машинам потребительского общества.
   Он находился в двух обществах (хотя общество всегда меняется, оно целое) - Цой-художник и человек по фамилии Цой, оба ясно видели несоответствие. Поход за истиной в дуальном обществе, в дуальном мире окончился болью и горечью. Общество менялось. Не менялось "Кино".
   Я считаю "Черный альбом" одним из лучших музыкальных творений в принципе. Хотя не любят в этом признаваться многие люди от музыки, ЧА внес фундаментальный вклад в развитие современной русской эстрады. Именно благодаря ему русская эстрадная музыка продвинулась в т.н. цивильный мир. Что сделал и сам Цой, подтвердив феноменологию русского духа - "обломавшись - не обломаться".
  
   4.Snap
   Это было летом. Парень, с которым мы недавно закончили 9-ый класс, пригласил составить ему компанию в недельном турбазном отдыхе. Мы залезли в автобус вместе с остальными желающими - этот автобус обслуживал блатных туристов, тех, кто имел отношение к бухгалтерии ресторана "Океан". До сих пор удивляюсь почему там оказался я? Через два часа прибыли в туристский городок, на берегу большущего прозрачного озера Таватуй. Там я влюбился в девчонку, на два года меня старшую. (Помню как я ежечасно подмывался и поливал гениталии дезодорантом).(У этого парня, с которым мы вместе учились, в 13 лет выросли по ВСЕЙ площади кожи толстенные черные заросли. Он, естественно, очень этим гордился. Когда мы все вместе - компанией человек в восемь девчонок и пацанов, скинувшихся и пославших гонца в деревню за бутылкой водки - сидели у костра, я терзался вопросом: увидит ли ОНА, что у меня на щеках ничего не растет, или же это можно считать гладковыбритыми щеками?)
   Вернувшись в город отдохнувшим и оглушенным новым чувством, я буквально осадил ЕЕ квартиру на улице Трактористов. Каждое утро я тщательно мылся под душем (что для меня вообще-то несвойственно, из чего можно сделать вывод, что влюбленный человек становится чище), спрыскивался Fa, надевал отутюженную накануне рубашку, покупал кусок арматурины с шипами и жидким бутоном на конце, или тортик в звенящей бумаге, и направлялся к заветному подъезду.
   А Snap? А что Snap? - Snap вдохновлял! Его турбинные клавиши, самобытный агрессивный (тогда еще внове) речитатив, пронзительные по красоте женские партии вокала и джунглоподобный жесткий ритм ультимативного рэйва вселял ощущение нежности и силы.

Потом дуэт распался (наш с НЕЙ дуэт "не состоялся" вовсе - потерпев недели две моего возбужденного присутствия, она заявила, что ее жених учится в мединституте, и не хочу ли я с ним познакомиться). Турбиноподобный вокалист занялся проблемами музыкальной транссексуальности, проявляясь на радио и в клипах в различных ипостасях жиреющего Пана, а вокалистка до сих пор перегоняет Платиновый Хит из пустого мифичного вопроса о прошлом в порожняк современной бессмыслицы.

5.Doors

   Вообще жизнь замечательных людей тем и замечательна, что такого ты нигде больше не увидишь. Ярчайший пример - Моррисон, провозгласивший свою жизнь "телевизионной исповедью". Этот человек делал все возможное для того, чтобы держать высоко качество апокалипсичных стандартов фантазии. Мне, как и всем, я думаю, нравятся люди прямые и честные. Моррисон не был прямым как Цой в своей доверительной беседе с жизнью. Он по-другому ее воспринимал. Но он был честен с самим собой и реально оценивал обстановку. (Реалисты по жизни обычно высочайшие фантасты в творчестве). Он обманывал и псевдопредавал для того, чтобы установить границы. Где он, этот предел, за который не мог бы перешагнуть человеческий дух? Оказалось, предела нету. Оказалось, дух отсутствует также.
   Это был первый (ха-ха-ха, ну да, как же!) человек, делавший самые отвратительные вещи для выявления полярности человеческой рассудочности. Первый (в моей жизни) тормошитель. Он понял в чем его долг, когда дело дошло до серьезных вещей, и он его исполнил, когда дело ушло от серьезных вещей. Если человек - это песня, то Моррисон - это театр.
   Я попросил нашего преподавателя игротехники (такой мифичный у нас в школе был факультатив, замшелый раритетный дар несерьезных богов метафизики) записать мне какой-нибудь альбом группы, о которой столько слышал на наших занятиях. Надо заметить, что у этого человека записывались десятки кассет по просьбам десятков людей, ибо он обладал огромной библиофонотекой и с энтузиазмом делился магнитофонным звуком.
   Я засунул грибы наушников в раковины ушей и минут через десять ощутил свинцовое томление в висках. Музыка взрывала дум-думом черепную коробку. Моя Вселенная стала быстро разрастаться новым сознанием. Я заболел боязнью закрытых дверей.
   Сыгыт-тембральный вокал Моррисона вплетается неистовым пламенем в ярко-пляшущий Орлеанский карнавал увеселительных заведений с их святостью пепла; отщепенец-гитарист оказывается главным конструктором идеи, клавиши щедро летят в сопло интуитивного поиска. "На все вопросы есть все ответы. Поэтому не будем задавать вопросов." - вызмеивает певец и выходит покурить, пока играет десятиминутное соло крепкого как "Белая Лошадь" джаза.
  
   (Насчет того, что духа не обнаруживается, я все-таки погорячился. Да будет Дух! Иначе какое же это веселье?)
  

6.J. Hendrix

   -- Ну чего там, пластиковая эпоха? - Вот тебе полный улет, вот тебе полный отрыв, полный угар, музыка без лишних слов, вот тебе прямой путь в звезды. Вот тебе обескураживающая сила, неподвластная условностям и оценкам. Сиди и слушай, и если это не то, чего тебе не достает (реального драйва, не спорта и не монашеской кельи, а серьезного драйва сердца, которое многие путают с другими внутренними органами, явного душевыворачивающего вихря), тогда не читай дальше, иди, короче, сходи в баню! А я перемотаю кассету на начало и под скрип пасиков, сидя на берегу реки, даже если это - комната в общаге -- опять буду вслушиваться в простые как свет и солнце негритянские "вау-вау", пропущенные через неисповедимые пути господни по электроцепям. "Что можно услышать за шторкой дождя?"
   Хендрикс - музыка какофоничная, чтобы ее понять, нужно преодолеть шумовой порог. У меня, как в случае с "Doors", первые прослушивания оставляли головную боль. Но когда ты замечаешь в этом шуме и гаме тропинку мелодики, ты уже не собьешься и нечистый дух растворится, оставляя броуновским мыслям музыканта свободу в выборе пространственных обозначений.
   Если ты никуда не торопишься - это музыка для тебя ( я имею в виду, что у тебя имеется время прогуляться на сорок лет назад). Если тебе плевать на политику - это музыка для тебя. "Я отвергаю свою политику как серьезность, я принимаю ее как неизбежность". Джимми Хендрикс.
  

7.King Krimson

   Мне нужен был интеллектуализм в музыке? - я его получил. Мне записал несколько альбомов тот же фантасмаг из своей фонотеки. "Революция должна произойти сначала в мозгах" - основной принцип. Признаюсь честно, последнее, что я у них вдумчиво слушал - это "THRAK" 0x01 graphic
2000 года. Дальнейший творческий путь коллектива мне даже неинтересен. Ибо что можно создать столь же великое и непобедимое, как "Red" ( где молодой и горячий Фрипп антиутопичен и аполитичен, полностью отдается во власть демона путешествий, где музыка "наоборот" впервые (ха-ха-ха, впервые!) веско заявляет о себе; где рок-н-ролл становится жреческим актом, всплывают догадки Виртуальной Реальности, тогда еще представлявшейся в виде горелого куска дымящейся пластмассы, засоряющим едким дымом окружающую среду - ОС).
   Что можно сделать после того, как завоеван последний бастион в доблестном и славном походе - все получилось, все удалось ( о чем мечталось, то сбылось)? - Зажить спокойной жизнью Победителя, с его громадным запасом мудрости, которая порой заменяет самого человека. Жизнью никому из нас не снившейся. Ибо как живут боги? "Боги спускаются к грешным" - так можно перевести название суперлегендарной группы.
   Что можно создать после "Red" ? - Эдак, с десяток таких же невероятных, и с десяток послабее, альбомов. King Krimson - это не арт-рок, как заблуждаются некоторые, это - фрипп-рок, т.е. концептуальный рок. Знак качества - фирменная полифония. Использование патологии в корыстных (если не считать сотни тысяч облагодетельствованных поклонников) целях. Поставьте песню под названием "Red" с одноименного альбома любому человеку и спросите его, какой цвет ему при этом видится.
   Все эти параноидальные телеги, адреналиновые скачки, задвиги в глухую зону - препарирование отсыревающей реальности хирургическим рентгеном, само рождение рентгена музыки, трудности ношения и радость разрешения - все это они, магические дядьки, умеющие делать все.
  

8.Monk

  
   Могу писать о Монке разве что с трепетом. Ничего особенного, играет хоть на дровах, случается в ноты не попадает, да и что такое ноты? Барабанщик в низкокалорийном трансе, басист, похожий на математика и вот только саксофонист здорово дудит. А так чего? - Да ничего. - Говорят, би-боп.
   Послушал раз. Ни о чем не говорит. Поставил снова и пошел мыть посуду. Оказалось, что посуда моется В РИТМ! Губка скользит мягко, причмокивая пенные круги. Композиция - и нет тарелок с праздничного ужина. Может, тогда, вообще в комнате прибраться? И закружило, закружило. Наведение порядка в четырехкомнатной квартире в темпе вальса, но с пронзительно простой расстановкой. Бокал шампанского , и вспыхнувшие по забывчивости волосы, когда прикуривал в темноте. Мистериозо, как завершение свадебного ритуала души.
   Монк. Кряжистая глыба в необозримости светлосерого поля. Монк, держащий свой длинный узлистый палец с тяжелым перстнем-печаткой (из чистого золота, поди!) на пульсе. Пульсе этого дня. Пульсе этого сердца. (Хочу иметь святое в душе!)
   Святой в костюме адидас.
  

10.Tom Waits

  
   -- Вы знаете этого парня? Да, вы все знаете этого парня! Парень постарел, и вообще это был не парень! Это же шутка, вы что, не поняли? Объясняю - для того, чтобы вы все знали "этого парня что надо" мне нужно было не один пуд соли съесть, а ... 16 на 12, дайте-ка подсчитаю... 192 килограмма соли съесть... да-да, мой парень всегда будет "своим" всем вам, пока я продолжаю жрать эту чертову соль! Так что, давайте, веселитесь, а музыканты вам подыграют.
   -- После этого ведь еще и спеть хорошо нужно, не так ли? Вот для этого я и пришел! Ха-ха-ха!
   Куски сердца, прощупываемые в предыдущей главке монахом, разлетаются здесь во все стороны из-под алмазного напыления дисковой пилы.
   Лохмотья хмельной души свисают со створок шкафа. Бесподобный юмор, вознесшийся как говаривал кое-кто "на десять тысяч миль над" цинизмом. Противоборство Дьявола ( всего лишь посредственного духа пресыщенности полым материализмом) и отпетого бродяги продолжается, ха-ха-ха, такая профессия! Солнце вытапливает пот. Где Бог? - Бог ушел делать деньги.
   -- Если вам понравилось, мы конечно, сыграем еще пару пыесок, а потом уж, давайте, расходитесь. Час уже поздний, у всех дома малые дети. ("Восхищение собой никогда не мешало мне восхищаться другими" -- сказал тот же.)
  
   11.Nick Cave
  
   C творчеством Ника Кэйва я познакомился лет в 20. Моей девчонке очень нравилось плакать под его "Два матроса в одной лодке". У Кэйва есть свой секрет творческого долголетия. Cave как и Waits, похож на старого фокусника, не раскрывающего замысел своих поражающих трюков, потому как они до бессмысленности просты. Т.е. нет никаких секретов. Все дело в громадности дарования и постоянной напряженной работе.
  

12.Корпорация V

  
  
   Тот случай, когда прекрасное рядом. Мы с парнями репетировали в том же подвале, что и Корпорация. Я сидел и сквозь фанерную перегородку слышал Вселенскую Музыку Корпорации. Я принимаю их творчество безоговорочно, не вслушиваясь в слова. Мне не нужны слова в их песнях!
   Корпорация навсегда останется в моем сердце как единый безошибочно красивый и идеально выстроенный посыл к осуществлению Музыки Сейчас. Корпорация просуществовала шесть лет. Теперь ее нет. Я думаю о ней как об ушедшем дорогом, но близко не знакомом человеке. - Место для идеально выстроенного посыла к осуществлению Музыки сейчас оказалось вакантным. - Дерзайте, юные Гении! (Пошли они все в Жопу!)
  

13.Леонид Федоров

  
   Его я услышал вживую после трех бутылок портвейна, распитых на двоих перед посещением Эрмитажа, в процессе, и потом, придя домой в Петроградский колодец, закинув ноги на стол, отдыхая после горячего ужина. Позвонил приятель приятелю, с которым мы и проводили весь день, обсуждая и проникая Питер. - Здесь так же легко умереть, как и сходить на концерт Федорова. Только к Федорову попадают избранные.
   Он выступал вместе с "Волков-трио". - Шаманские заколбасы низких обертонов на контрабасе вводили параноидальную лирику и юродивую неприкосновенность Леонида в новую, ярчайшую плоскость. Великолепная троица (контрабас, полуакустика с примочками дисторшн и барабаны) выписывала вокруг мифологических образов Федорова омуты вдохновения и экспромта.
   Леонид сидел на стуле и склонив голову набок, перекосив фарватер рта, пел, углом устремляясь вверх и вбок содержания. Все мы узнали в тот вечер много нового. Клуб находился далеко от дома, поэтому я решил зайти к "одной подруге". Но все окна на ее стене были черны. Оказывается, я потерялся во времени на добрых (добрых!) пять часов. Не мог же он играть так долго?!
   Сейчас я уже не помню звука того концерта; мне он понравился тем, что никто не плясал -- все ,а зал был забит до предела, стояли, подобранные и дисциплинированные (практически дистиллированные), и слушали оракула.
   Дома меня ожидала раз в столетие случающаяся радость одностороннего орального секса.

14.Psychic TV

   Псаик ТиВи будет по-русски. Псаик полнейший! Я не могу себе представить как эти люди делают музыку. Я не могу себе представить как они живут в бешеном ритме выдавания на гора псевдотезисов и псеводевизов. Как им удается выходить сухими из воды вот уже несколько десятилетий. Эпатаж ради эпатажа, аргументируемый любым подвернувшимся поводом, киберпанк, осуществляемый не на словах, а на деле. Англичане задают тон в эскалации позитивного мышления. Англичане куют расплавленный металл неопределившихся норм в им одним ведомые твердые намерения.
   С Псаик ТиВи меня познакомил один парень из группы на журфаке. Он же накурил меня коноплей, и вместо того, чтобы слушать преподавателя по какой-то там античности, я летал кругами над бурлящей шариками поверхностью легких, ощущал их на вкус и цвет.
   Нужно срочно раздобыть эту запись, где голубиный ворк превращается в плач новорожденного, смываемый с глянцевой гальки волной океанского отлива.
  

15.DDT

  
   Дырка нашего нуля. Правдивые глаза за стеклами слепых очков. Поэзия русских пространств и грусти. Музыка не главное. Главное - жить, не доверяясь поспешности. Интересно, нравится ли Шевчуку Монк?
  

16.Кирпичи

  
   На Кирпичах я был в том же клубе, где и год назад на Федорове. Они играли свой новый мрачный альбом "Делай Рок". Зал раскачивало как корабельный трюм. Толпу болтало во все стороны, затоптанные и вдавленные в стену, колбасные фанаты, чертыхаясь, стряхивали с себя пивную пену, забирались на сцену и сигали оттуда в бурлящие волны опившихся двадцатилетних офисменеджеров, расслабляющихся в диких плясках после трудовой недели. Из женщин в зале была только моя красавица, делавшая все, что могла, чтобы ей сие зрелище понравилось.
   Мне понравилась Кирпичная независимость. Когда воздух превратился в туман от пота и табачного дыма - в перерыве между песнями послышались пьяные хриплые настоятельные "как мужик мужику" и "ну будьте людьми!" советы спеть Платиновый Хит. Вася, не обратив на хор орущих никакого внимания, хмыкнул в микрофон и сказал, что следующая песня тоже будет ничего. И они запустили всю эту колбасную честность, молодость и здоровье в толпу, которую просто расплющило.
   Я взял у Васи автограф и поблагодарил за подвижнический труд в области публичной дегустации удовольствий, предлагаемых мегаполисом.
   Платиновый Хит они так и не сыграли.
   Ночью меня ждал Платиновый Секс с любимой девушкой, думаю, что ей было не хуже.
  

17.Prodigy

Prodigiy ничего не пропагандировали, нигде не подписывались, по-западному деловито заколачивая бабки, чтобы жить безбедно до пенсии. Они просто замутили несколько оригинальных вещей, немного поплевавшись со сцены для поддержания ажиотажа. Их эпатаж, конечно, не тот высокоградусный и мифологичный эпатаж, что у Дженезиса Пи-Орриджа, у которого он является стратегемой существования. Эпатаж "Одаренных" рассчитан на неокрепшие умы, сметающие со страниц глянцевых и глянцевитых журналов все, что хоть чем-то выделяется из унылого потока псевдозвездной жизни (подростки очень хорошо чувствуют оттенки псевдотики).

   Мне они запомнились потому, что и меня и мою сестру так называли дворовые пацаны. Они кричали нам - "Эй, Продидж!".
   Мы с моим школьным другом красили стены моей комнаты в зеленый цвет. Под этот первый их хит. Потом сварили вермишель, вылили туда пару взбитых яиц, добавив кусочек "Магги" и красного перца, и съели под добрый ниггерский фильм "Че за чел?" Летом приятно проводить бледные ночи без сна. В шесть утра я вышел из дома в осенней куртке, распустив шнурки на ботинках и липучки на рукавах, и ходил по району, ритмично подрагивая под хип-хоп, услышанный в фильме.
   А ребята из "Prodigy" в это время где-то бухали, и одного ( с рогами волос и проколотым сережкой хрусталиком) даже повинтили копы где-то в районе Сохо за найденный в кармане пакет ганжобаса. Он отделался штрафом в десятки тысяч зеленых, потом забросил тусовку и увлекся мотогонками, объясняя, что любит скорость. Кейт Флинт. Зеленая комната. Псевдоспортивный образ жизни.
   Это было десять лет назад, а то и больше. Недавно, двигаясь по Петербургу, я заметил афишу со знакомым названием. Парни сосредоточенно позировали. Уже без гроздей серег и рогатых челок. Взрослые, короче, ребята. Видимо, денег до пенсии не хватило.

18. Мамонов

   Мамонов - это наше все. Юродивый от шоу-биза. Юродивость имеет свои положительные стороны. Шут ведь может ляпнуть что угодно, а богатые и сытые духом, почесывая пузо, посмеются над его новеллой, не узнав в ней ни себя, ни тот мир, в котором они обитают.
   Плюс патологичное вдохновение многих текстов. Плюс мастерское владение театрами абсурда и интеллекта. Плюс необычная музыка.
   Человек от которого ничего не ожидаешь, потому что любое ожидание промахнется.
  
  
  

19.Радио (станции)

  
   Радио я слушал в основном в одиночестве. Допустим, пил портвейн и слушал питерское "Радио-Рокс", где крутят англоязычную музыку; пил чай и слушал "Максимум" - не было денег ни на какое другое занятие в пыльном пустом городе.
   Радио - это корпорации, формирующие музыкальные вкусы населения, формирующие его музыкальное сознание. Отвязаться от радиоболезни достаточно сложно. Радио - это программирование так называемого большинства, устремляющегося по одним и тем же узким путям к реализации дня.
   А реализация дня, в свою очередь, это - очередной шаг, который ты делаешь, чтобы жить.

20.Саша и Люба Сeнкевич

   Я работал в пекарне и приносил со смены булку некондиции - знаете, иногда хлеб выпекается не таким, каким его задумывали - тогда его продают в полцены или отдают пекарям. И вот я каждый раз забирал домой эту вкуснятину. Я тогда питался свежим этим хлебом и молоком. И мне хватало.
   В переходе каждый вечер выступали музыканты. Я пристрастился проходить по нему каждый раз по дороге домой. Больше всего мне нравилась шеренга вдоль стены из 5-6 человек музыкантов, поющих и бьющих в бубны и бонги, включающая малолетних детей, безошибочно попадающих в такт ладонями. Перед музыкантами двигалась туда-сюда девушка, призывая проходящих людей положить немного денег в шляпу, что держала в руках. У нее это хорошо получалось, потому что музыканты играли отлично. Они играли рэгги, положенное на самобытную подачу певца. Рядом с ним стояла пышноволосая Гелла, филигранно работающая с бубном и подпевала высоченным голосом, похожим на острый коготок ласковой лисички. Я мечтал бы вот так же, как они, стоять здесь и участвовать в Музыке. Но я был плохо одет и необразован и напуган Громадой Города. Я стеснялся смотреть людям в глаза, поэтому все, на что я решился - это подойти к девушке со шляпой и вручить ей буханку хлеба с пупырчатой корочкой.
   А через год, напившись портвейна, я увидел их вновь. Теперь они стояли вдвоем, он и она, выхваченные треугольником фонаря в падающем снеге. Уже не было бонгиста-растамана, не было девушки со шляпой. А они стояли и пели в проходящую туда-сюда толпу. Я подошел и попросил попробовать свои силы на бубне. Они были не против. Я простучал одну песню. Они были целиком за. Я стал подпевать заученной еще в прошлом году песне, и они окрестили меня Говорящей Головой. И мы договорились, что будем играть вместе.
  
  
   Глава третья. Питерские кондитерские.
  
  
   Не знаю, что уж мы там с отцом задумали, только я оказался на месяц раньше в этой гостинице, в номере со ступеньками. Их было три, поэтому, пока я ждал его, попивая дагестанский портвейн из картонной коробки, ни разу не споткнулся.
   Мы не созванивались в течение этого времени, потому как знали, что он точно приедет в определенно назначенное число.
   Чем ещё мог я заняться здесь, в незнакомом городе? Я прогуливался по талой весне по часу-полтора в день, остальное время проводил в номере, побухивая хороший порт. Когда напивался - засыпал. Меня умиротворяли розовато-серые тона гостиницы. Мысли отсутствовали, я ждал отца, хотя и не помнил, в чем состоял смысл нашей встречи. Мы просто давно не видели друг друга. Он направлялся в Грецию, я направлялся в Африку, возможно это была бы последняя наша встреча.
   Мне приносили завтрак - неизменный грильный цыпленок, но я устал от любого мяса, поэтому не обращал на него внимания. Цыпленок неизменно растворялся в дне без всякого моего участия. Я же надкусывал спелые розовые яблоки и запивал их вином. Достаточно для того, чтобы не думать ни о чём.
   На подоконнике цвели кактусы-столбики, обложенные в основном ватой, не знаю для какой уж цели. Весь подоконник был заставлен глиняными горшками с тянущимися вверх иглистыми зелеными столбиками.
   С крыши капала вода - ненавязчивый сезон дождей. Ночью, периодически, засыпая на спине, я вдруг слышал пролетающее около лица баритонное насекомое. Не отрываясь от сладости забытья, я, тем не менее, ухитрялся поймать его ртом, тщательно жевал передними зубами и просыпался - на улице стояла весна и снег с крыш падал на жестяные скаты окон.
   - Смерть? - спрашивал я себя. - Да, смерть, - отвечал сам себе. - Не рановато ли? - Это уже тебе решать.
   Потом подоспел отец в своей монашеской юбке и клочковатой бороде.
   Оказывается, православный симпозиум, что намечался в Греции, обсуждал тему того, что возобновлялось атомное вооружение двух крупнейших держав. Вроде как, времена холодной войны и пропаганды возвращались. - об этом пока знали только религиозные ученые. И вот они собрались где-то там, чтобы обсудить и попытаться предотвратить эту бессмысленность человеческого сладострастия самоуничтожения.
   "Ни фига себе," - подумал я, взросший уже в культуре постРейгановской эпохи. "Не все так просто, - доказывал отец. - Мир на грани катастрофы, и только мы - православные, профессионалы, способны помешать распространяющейся незаметно ядовитой заразе. Мир должен продолжиться!"
   Я продолжал пить, отец ходил по своим делам, утренний цыпленок неизменно пропадал. Я однажды спросил отца:
   - Ты не видел, официант каждое утро приносит мне на завтрак жаренного цыпленка, я не отказываюсь, потому что это входит в счет за номер, ты не видел куда он исчезает?
   - Дорогой мой, так ведь я его съедаю уже два месяца, а тебе ставлю полезный для твоей поджелудки низкокалорийный кефир.
   - Неужели ты здесь уже два месяца? И где же ты расположился ?
   - Под второй ступенькой нашего номера, ты как был дураком, так и остался. Приближается война, катастрофа, Апокалипсис, а ты беспокоишься о таких мелочах. Ведь я тебя, козла вонючего, всегда любил, помни это!
   - Как же я тебя не заметил?
   - Потому что ты замечаешь только себя! Гитлер уже почти добрался до Москвы, а ты тут ловишь мух ртом и рассуждаешь о красотах этих дурацких кактусов.
   - Погоди, ведь Гитлер умер у себя в бункере в 45, а то и раньше.
   - Мифы, сплошь мифы древней Греции. Сынок, не зря я отвозил тебя в психушку и переименовал даты рождения и смерти. Очнись, на дворе 37-ой.
   - Вот здесь я с тобой не согласен. Я живу в начале третьего тысячелетия от Рождества.
   - Успокойся, и выпей низкокалорийного кефира, - отец взял черный дисковый телефон и проговорил готовым на все санитарам психиатрической службы, что уже пора снова забрать его сына на кратковременный отдых.
   Я смирился, как был смирен и всегда.
   Я только спросил:
   - И куда ты пошлешь меня на этот раз?
   Он ответил:
   - Как и договаривались, в Намибию. Там привольно, и никогда не доберутся туда наши христианские идиотства. Живи там и пой песни вместе со змеями, плавай с девчонками, я же помню как тебе всегда нравились эти негритоски с выпуклыми лбами, в тихих, поросших тиной прудах. И не звони мне больше, я сам тебя найду.
   - Но куда отправляешься ты?
   - Странный вопрос, юный мой соискатель, я направлюсь туда, где люди окончательно сходят с ума от пресыщенности своих узколобых мозгов. Кстати, почему не принесли цыпленка?
   - Я позвонил на кухню и сказал, что мы больше не нуждаемся в жареном мясе.
   - Ошибаешься, сын мой, пока существуем ты и я, всё человечество будет питаться невинностью.
  -- Отец, это уже далеко от темы...- но тут в дверь позвонили и меня куда-то увезли, захватив пару десятков выставленных на тропическом подоконнике и обёрнутых у основания нежнейшей ватой вертикальных кактусов, что будут всегда напоминать мне и о жужжании некоего, которого я поймал во сне зубами и зажевал, и о зимней капели по крышам тропического сезона дождей.
  
  
   Глава четвертая. Свои люди. Родные люди.
  
   Что ни говори, а в моей малюсенькой жизни были две удивительные сексуальные встречи. Я не имею в виду привязанности любви.
   Первую я встретил, возвращаясь поздно ночью по промерзлому Литейному, выскочившую из подворотни, схватившую меня за локоть и прошептавшую:
   -- Молодой человек, можно я сделаю вам минет?... -- от чего у меня сразу вскочил шлагбаум; было морозно и скользко и влажно, а дом мой находился там - через мост и Аврору, там, где, как говорят, при Петре рубили головы ведьмам.
   Я спросил:
   -- И где же вы собираетесь это проделать?
   Она ответила:
   -- Хоть где. Прям сейчас. Очень хочется!
   Я предложил ей все-таки дойти до моей комнатки, и она, поколебавшись, согласилась.
   Придя на место, в условное тепло, я приготовил пару бутербродов с сосисками; ей же не терпелось приступить к делу.
   Я спросил:
   -- А не лучше ли я тебя трахну? - (у нее было неразвитое тело и неопределенный девический возраст).--
   -- Нет! - твердо заявила она. - Я хочу, чтобы ты сначала кончил мне в ротик, -- и показала куда именно.
   Потом это происходило, я притягивал ее голову словно кочан за волосы все глубже и глубже, снедаемый вечным вопросом (ну как он тебе, милая?) вперемесь с запретным наслаждением. Шептал, отдаваясь во власть раскрепощения:
   -- Давай, давай...
   -- М-м-м-, он такой большой...
   И я кончил в мужской самовлюбленности, и она выплюнула, отхаркиваясь на пол и успокоилась заметно. Тут же перевернулась на бок и разве что не захрапела.
   В течении прерываемого долгим одиночеством сна, я делал попытки (мы спали в одежде), стискивал ее резиновые пупырышки на еле ощущаемой груди; но она просыпалась и грозно требовала перестать. Я чуть не плакал - ну все-таки когда? Она отвечала:
   -- Когда я тебе разрешу!
   За всю эту декабрьскую холодную ночь, вернее, то, что от нее осталось, она так и не разрешила. Зато проделала свою любимую операцию поутру.
   Я спросил, когда она запахивалась в куртку, опаздывая (мы оба опаздывали):
   -- Где ты работаешь?
   -- Поваром.
   -- Приходи вечером, а? Давай жить вместе.
   -- Да, я запомнила.
   Я ее больше не видел.
   Вторую я встретил на мосту, летом, когда уже темно, я возвращался с бутылкой портвейна в рукаве от умственной девчонки. Знаете таких? Нет? Тогда представьте , что я - умственный парень, а она моя девчонка.
   Навстречу шла капитальная гуляха с выжженной соломой на голове, в коричневой куртке. Спросила сигарету. И стало все понятно.
   -- Бутылку вина не хочешь со мной распить?
   И мы пошли вдоль и пересекая остальные мосты до комнатки, где я ютился с хозяйкиными жабами в аквариуме.
   Хозяев дома не было. Мы врубили телевизор и на перекошенном диване, вмещающем после веселых пьянок восьмерых (обычно крест-накрест и сверху пара параллелей), развалились, попивая вторую, затем и третью.
   Я залез всеми руками ей под майку, обнаружив усохшие тряпочки (помню, что заглотнул их по очереди целиком), и признался, что после такого количества выпитого у меня никогда не получалось.
   -- Не беспокойся, -- сказала она, чуть наклонилась, и через тройку секунд я превратился в танк.
   Мы трахались минут сорок.
   Ее тело не вызывало никакого чувства, мы трахались как удоды долбят кедр не вру минут сорок, после чего откинулись на одну из покосившихся плоскостей диванчика.
   Пришли хозяева. Мы передислоцировались в комнату с жабками (которых впоследствии, хозяйка по невниманию, сливая в унитаз из аквариума старую воду, недосчиталась), обнявшись уснули.
   Все было хорошо. Никаких ненужных эмоций. Секс-война при каждом просыпании. "Не беспокойся", -- повторяла она и чуть наклонялась. Единственное, что мне мешало, так это бородавка в районе спины, утыканная мужской небритостью.
   Обколюченный, тем не менее, довольный суровыми прелестями, наутро я вставил ей свое кривое дуло напоследок и погладив за дряблым ухом, прошмыгнул на кухню и изготовил завтрак ей в постель. Потом проводил в начинающийся затяжной летний питерский дождик, посоветовав запомнить адрес.
   Она кивнула.
   Я благодарен им обеим за сумасшедшую искренность. Они не были моими девчонками. Они навсегда останутся своими людьми.
  
   Родные люди
  
   И вот быстренько прокрутившись по огромному Новосибирску, забросив еще 30 дисков в офис одной из местных музыкальных компаний, что находится в Академгородке, где есть даже микрорайон с названием "Щ", отобедав в буфете налоговой инспекции, я направился к переговорному пункту, дабы выяснить возможность сдать диски еще паре фирм.
   В одной мне отказали, во второй пообещали, что заинтересовались, но в последнее время слишком заняты.
   И вот я присел на стульчик около телефонной кабинки и подумал, что делать дальше. В Новосибе меня больше ничего не задерживало, сегодня же можно сесть в автобус и вернуться в Томск. Но все-таки здесь жили мои родственники по материнской линии в трехкомнатной квартире, я их 7 лет не видел.
   Они жили вчетвером в трехкомнатной квартире: бабушка, тетушка и ее сыновья, которых я помнил малолетними.
   Но что я у них забыл? Что мне там делать? Наши бытия разнились до бесконечности. Они чужды мне морально, духовно и даже физически. Наверняка я услышу отповедь своему образу жизни, дифрацируемая информация о котором передавалась им через мою мать. Запилят они меня на двоих однозначно. А вот на парней было бы интересно взглянуть.
   Нет, мне не нужно отвлекаться, мне нужно продолжать двигаться в этом своем холодном светлом пространстве к башне под названием "Искусство". Надавливая на мои слабые струнки, они как профессиональные кумушки могут вывести меня из психического равновесия. Короче, я их боялся. В основном, тетушку.
   Но ведь это и моя кровь! Моя кровь, пускай совсем другая и совсем не моя, это близкие мне люди и неважно, какие они, неужели нельзя просто встретиться, посидеть, погладить бабушку по руке? Ей скоро 70.
   Я приготовился к любой из возможных экзекуций, вплоть до физической, и решил позвонить
   -- ...Сереженька, внучек, где ты, ну конечно приезжай! ... когда приедешь?
   -- Часа через два, -- я пересек диаметрально огромный речной портовый грязный разновысотный Новосиб, и оказался у них дома.
   Господи, она не изменилась, такая же толстая, но бодрая, даже помолодела (или это я обогнал ее в старости? Хе-хе), неугомонная, суетливая, вертящаяся, перескакивающая с одного на другое, обжора, весело посылающая своих домочадцев подальше в глаза и за глаза, с мгновенно вырастающими слезами, умиленная, обеспокоенная, интересующаяся, сколько парней водит к себе соседка, которую она видела из окна, тут же про это забывающая; она принялась стругать заранее приготовленные огромные белые картофелины в сковородку, одновременно накладывая мне мясной салат из кастрюли, вспоминая что недосолила красное мясо рыбы (все так же, как и 7, 10 лет назад, так же как и тогда вспоминающая, какой я был хорошенький 20 лет назад, какие у меня были кудряшечки, тут же пытаясь взбить их подобие у меня на голове), спрашивая, в каком кармане я ношу деньги, -- надо бы во внутреннем!
   Короче, мы сели за стол, я по традиции гостевания у них объелся обильной и сытной пищей.
   -- А где тетя Наташа?
   -- Скоро придет. Она устроилась, правда на полставки архи... архиведом ... архивариусом, что ли... Зарплата маленькая, но сам понимаешь, работать надо. Правда, устает сильно, хоть всего и шесть часов работает.
   (Тетя Наташа перенесла рак мозга 10 лет назад, после того как умер ее первый ребенок - уже начинавшая взрослеть Катюша, и после успешного облучения превратилась в некое месиво с огромными губами и носом и почти ослепла. Я ее побаивался, потому что она легко впадала в раздражение, а потом и в агрессию, сметающую все на своем пути).
   (Еще я боялся увидеть ее в том жалком обличие, в котором видел в последний раз, носящую парик, брошенную мужем, который тогда еще, на моих глазах, несколько лет метался, разрываясь между увядшей любовью и новой женщиной, которая теперь, как сообщила баба Валя, бросила его, оставив с долгами, которые ему теперь предъявили их общие друзья - партнеры-по-бизнесу, одного, живущего в полупустой квартирке умерших родителей).
   -- А где пацаны?
   -- А хрен их знает! Один - спортсмен, другой хренмен, задолбали меня, оба лохматые, разговаривать тихо не умеют, тощие оба, Сашка все вертится и крутится, Кириллу вообще все по барабану, скоро сессия, а он и в ус не дует. Ругаюсь я с ними, Сережа, постоянно, да что толку...
   Разговор перешел на другие темы, то есть, естественно на меня, но она уже не учила меня жизни, просто расспрашивала, охала, говорила ай-яй-яй, что вот по телевизору в "Криминальной хронике" показывали... Я просто молча гладил ее по плечу, она то всхлипывала, объясняя, что все так же и живет, готовит с утра до вечера, обстирывает всех этих, -- ну ты же сам понимаешь, я на этом зацикленная, не могу себе представить, как это можно жить одному, и что вот ты сейчас приедешь, а никто тебя не ждет, не приготовит покушать...
   На что я объяснил, что у меня есть прекрасная женщина Тамара, и пусть мы далеко друг от друга, она у меня есть, а это самое главное. Нет, фотокарточки ее у меня сейчас с собой нету.
   Потом пришла тетушка, мы поцеловались.
   -- Вспомни, кто как не я тебя понимала в этом доме, а? Чего ж ты боялся, мы ж родные люди, я так и поняла, что это ты из-за меня боялся приехать. (Дело в том, что планируя поездку в Энск, я надеялся остановиться у дяди Саши - ее мужа, с которым у меня никогда не было никаких проблем, думал, что развозка дисков по оптовым фирмам займет несколько дней, а он , дядя, оказывается продолжал довольно тесно общаться и с сыновьями и с тещей и с бывшей женой, все они, как-то, ругались и любили одновременно, что для меня лично остается непостижимой тайной.)
   (Да просто они более простые и легкие люди, и даже самые сильные личные оскорбления не становятся препятствием в общении, а как бы создают хоровод, карнавал жизни - шутки, ругань, измены, исповеди, наказания, отлучения, смех, плач - что, по-моему свойственно серьезности сибирской души, вот уж действительно широченной, как блистающие под солнцем сугробные поля, и обязательно, чтобы там что-нибудь происходило. "Че ж, он и будет так стоять?" -- Нет, он не будет так стоять, поэтому за столом обсуждается поведение соседских детишек, шпыняются собственные, не обращающие на это никакого внимания, бьются машины по пьяни, покупаются новые с той же целью, организуются волейбольные команды "для тех, кому за 40" и бьются с такими же командами из соседних населенных пунктов или там фирм).
   Тетушка, однако, к моему изумлению и восторгу, похорошела, похудела и выглядела как обычная мать двоих детей. Смерть Катюши и все беды, вызванные глупостью молодости, посидели какое-то время в этом доме и ушли, оставив людям возможность спокойно жить дальше. Кирилл учится в вузе, Саша учится в школе, оба хорошенькие и тоненькие - юноша и мальчик с модными прическами и тщательно филированными челками.
   Я был рад этой полнотой. Они жили, играли по очереди в компьютерные игры ( исключая бабу Валю, я думаю), заботились о питании и одежде и много-много говорили. И я остался ночевать.
   Мы пообщались с пацанами, купили торт-мороженое и сели на пухлый диван, обложившись томами фотоальбомов.
   И я перелистывал странички со вставленными под пленку фотографиями, где перед взглядом проходили улыбающиеся беззубые девочки, которым теперь за сорок и даже под пятьдесят, черно-белые размытые снимки моей матери - студентки, прыгающей с подружками, вскинув руки вверх, расставив пятерни небу и объективу на гальчатом пляже Обского моря. Снимки с чьими-то мужьями, а вот и муж тети Наташи - молодой боцман-забияка в морской фуражке, и склонившаяся к нему на плечо юная лебедь-невеста. Вот - этот же мужчина в чине депутата районной Думы, с серьезным видом подписывающий какие-то бумаги; вот - муж бабушки с курчавым чубом... и я спросил вдруг:
   -- Бабуля, а ты когда-нибудь в жизни любила? - (Она развелась с ним очень скоро, и видел я своего деда пару раз, когда он приходил с новой женой в гости, а она пряталась под кровать, она говорила, он бил ее, а Сашка говорит - "Вот такой мужик!" - и показывает большой палец).
   Она призадумалась и серьезно ответила:
   -- Нет, Сережа. Некого было любить, у меня все время были какие-то дела и заботы. Ты хочешь спросить: нравился ли мне кто-нибудь? ... да, был один человек... --
   Но мы уже листали дальше, страницу за страницей, внимательно рассматривая повествование о странных свойствах прикосновения крыльев и перышков по лицам, и пух летних сумерек когда-то у кого-то на даче
   странных крыльев птицы по прозрачности наших душ
   странных крыльев птицы по прозвищу жизнь.
   Наутро, поскальзываясь на позднемартовском ледке, я вышел к остановке, доехал до Восхода, пересел на трамвай, проехал лишнюю остановку, и матерясь направился поскальзываясь в кожаных кроссовках к автовокзалу.
   Говорят, старейшему в России! Давно пора переделать!
  
  
  
   Глава пятая. Прыжок (Виртуальный герой)
  
   В принципе, что нужно для того, чтобы писать? В принципе, лист бумаги и ручка. Я расскажу вам о последнем шаге, который делает поэт, я как обычно буду говорить о себе. Когда я закончу, я больше уже ничего не скажу, потому как с каждой минутой, прожитой в размышлениях, испаряется смысл, и минуты превращаются в годы, размышленья же превращаются в камни.
   Я - поэт огня, поэт воды и человек прыжка. Видимо поэтому мне ещё дали и землю. Я вбираю в себя все древние силы и изменяю шкурки. Но я всегда вживался в роли, которые придумывал сам - это и грустная, и ревущая, и скорбящая, и весёлая песня, названная жизненным путём.
   Я - поэт огня в первую очередь, ведь всё, что я творил, я творил из себя. Выжимал - самое верное слово. Я выжимал свою жизнь, чтоб получить качественный продукт искусственности. Не знаю, что с ним будет дальше, но создан он для красоты.
   Соответственно, я постепенно иссыхал, пока не набирался сил в новой надежде. Надежды, так получилось, это самообман, свойственный человеку. Таким образом, обман может питать? Да, может, вот в чём чудодейственность (одна из) жизни.
   Я рано понял всю эту бодягу насчёт надежд и принял звание поэта прыжка. Прыжок - это парение и это падение, чем они отличаются, можешь почувствовать сам. Прыжок даёт возможность поглощать огромные куски пространства (опять-таки для пользы дела) и проноситься там, где многие застревают. По сути, речь уже идёт о рывке.
   Я озаглавил сию рукопись "рывком длиною в жизнь", описывая собственный рывок, и я считаю, что это и была, и есть, и будет моя жизнь - этот рывок.
   Он был недолгим, и многие люди поймут меня, многие поступают так же. Ну хорошо, немногие. Он был недолгим, но он вместил в себя всего меня, все мои планы, идеи, выдумки, осуществление, разочарование, и я знал перед тем, как рвануть, что остановка будет. Это пугало и подбадривало, это заставляло быть на пределе, опуская моменты полного распиздяйства и валяния на дне.
   Я очень удачно выбрал для него момент и советую не всем поступать так же. Теперь я лежу в домике, что стоит на болотистых кочках, счастлив, как может быть счастлив старый пердун, объехавший весь мир и много о себе понимающий. Одинокий педантичный очкарик. Не буду говорить, что я устал - все мы устали.
  
      -- Продажа жилья
  
   Многим отпрыскам родители покупают жильё. Добился этого и я, показав, что созрел для самостоятельной жизни и хочу жить один в Санкт-Петербурге, пускай даже пока и в 9-метровой треугольной коммунальной комнате. Радостная мама, что наконец пристроила непутёвого сыночка, приехала в Питер и отдала нажитые посильным в ходе жизни трудом не помню уж кому, кто там за это отвечал. Весь процесс переговоров с агентом, поисков вариантов и т.д. я вёл сам, сейчас неохота вспоминать.
   Итак, я приобрёл жильё и должен быть благодарен родителям, которые верят в меня и т.п. В этом смысле моей собственной веры в себя как в нормального человека хватило ненадолго. На плантациях Кубани, куда меня занесло в поисках отдохновения и человеческих (ближе к земле и т.д.) отношений, среди ночи, покуривая недавно подсушенную траву и записывая стих, я вдруг понял, что невозможно больше притворяться нормальным, мне же это пойдёт в больший вред, и что надо валить, валить к чёртовой матери из форматной жизни муравья, что надо валить и сделать уже чёрт побери то, что так долго вынашивалось и т.д. Я никогда не отличался терпением. Я мечтал играть музыку, я мечтал записать такой альбом, о котором бы люди ещё долго помнили и песни из которого бы напевали в разные моменты своих жизней.
   Я решил продать эту комнату, где прожил полгода и став автором и продюсером альбома, записать его в родном нелюбимом Екатеринбурге, где друзья-музыканты организовали музыкальную студию. Причём, автором-то я был уже давно, а вот о вопросах продюсирования имел довольно смутное представление. Я решил обучаться на ходу. Жизнь подскажет.
   И я продал жильё, не сказав об этом! никому, и стал бомжем, чего я так боялся, хотя опыт беспризорных скитаний в Питере у меня уже был. Но здесь я был бомжем с большими (для меня тогда) деньгами. Сам себе хозяин, схема "заработал - потратил" отсутствует. Куда, как, на что и в каких количествах отныне я сам решаю.
   И ещё один важный момент - теперь мне стали непонятны многие проблемы, терзающие людей из-за денег. Я стал асоциальным элементом (хотя по большому счёту всегда им являлся). Но теперь я мог не особо экономить. Я прикинул, сколько денег уйдёт на запись, мы с парнями ввели жёсткие временные рамки (я назвал это про себя "Поиграй в звезду"), я прикинул то да сё... и двойственность бытия не оставила меня равнодушным.
   Уже когда комната должна была быть скоро продана, я встретил девушку и возблагодарил бога (кстати, можно написать и с большой).
   И я сказал себе: вот запишу альбом и приеду в Питер наводить личную жизнь и обустраиваться по-новому, с ней, горной красавицей Тамарой.
   Когда я уезжал в Екатеринбург, прожив у неё пять дней, мы договорились ни о чём не договариваться. Но три месяца в одиночестве на съёмной квартире, и как же не думать о тех райских кущах, что мы испытали за эти дни. Мы стали созваниваться и даже договорились, что приехав в Санкт-Петербург, я смогу жить вместе с ней. Я называл её своим солнцем, всходящим над пшеничными полями.
   Тем временем у меня начала развиваться болезнь шпиона. Я не мог никому сказать, откуда у меня всё время деньги, тем более, своей бедной матери, меня бы приняли за идиота, вы понимаете. В душе я постоянно чувствовал перед ней вину, снаружи же я играл супергероя, у которого завелись богатенькие спонсоры. Я стал виртуальным героем, в отличие от Цоевского последнего. То есть я геройствовал и так далее, но не за свой счёт, и к чему это приведёт? - висел рубанок вопроса. А вот музыка будет супер, я растиражирую её, буду продавать, всё чин-чинарём, как другие делают. Но я не знал, как другие делают, да и музыка у нас вышла не супер.
   Вообще, позже я понял, что понятия супер или не супер относительно современной русской музыки - понятие растяжимое и зависящее от многих факторов. За исключением суперзвёзд, нашедших в ней свою духовную реализацию.
   Я постепенно подходил к своей идее Виртуальности. Мне казалось, что альбом, записанный нарочито в грязном говённом русском роковом стиле, возвращающий слушателей на несколько лет назад, будет интересен с точки зрения именно Виртуальности - некой замкнутой системы, компьютерной реальности.
   Но, оказалось, чтобы слушатель понял, в чём дело, нужно сделать ещё несколько для сравнивания альбомов-программ.
   Но денег у меня оставалась половина, и к Новому году в Питере меня ждала Тома-сэна. Остальные деньги ждали там же в одном из отделений сбербанка.
  
  
  
  
      -- Тома-сэна.
  
   Я познакомился с ней на Литейном. Она стояла в лакуне дома, в очередной раз убежавшая пьяная от кого-то. Я привёл её, уговорил, к себе в треугольник и положил спать. А утром мы пожарили картошку и не расставались два дня. Она работала в Художественной галерее. Чтобы не быть надоедливым, я звонил ей туда через день, и мы встречались. Как южная женщина да к тому же горянка, она была неистощима в сексе. Мы говорили об искусстве и до одури гуляли по Санкт-Петербургу. Потом я уехал.
   Через три месяца мы закончили основную работу над музыкой, песен, вынашиваемых четыре года, набралось двадцать, я оставил одного из парней заканчивать общую картинку звучания и рванул в Питер.
   Я приехал рано утром, а она побежала встречать меня не на тот вокзал, я вдруг, подходя к её окнам, испугался, что она меня не впустит, уж слишком свободны были наши разговоры о сексе по телефону. Я вообще жуткий трус и начинаю пугаться даже раньше, чем появляется причина. Обычно же причины я придумываю сам.
   Я крикнул в светлое окно, и она выбежала, схватила сумку, налила мне жирного южного борща с куском говядины с мою голову. Потом посветлело, я пошёл покупать карточку к телефону, а она на работу.
   Город был чужим и холодным. "Ну и что?" - как бы выдыхал он морозно.
   Тома жила в коммуналке в три комнаты, одна из которых пустовала. Другую занимала бабуля-артритчица, из-за чего все конфорки на кухне горели и, выходя туда, ты тут же покрывался потом и задыхался, открывая окно. Эта бабушка, которой было около пятидесяти, уже несколько лет не выходила на улицу, к ней приходила подруга, и иногда слышно было, как они шутейно борются за кусочек мяса с косточкой.
   Я снял количество денег и решил устроить феерический Новый год. Это означало купить у барыги дорогой наркоты, накупить еды и выпивки и быть только с нею.
   Но скажу вам такую вещь - нельзя быть с наркотиками и с нею - эти вещи идут порознь. Тем не менее, они дали нам возможность в кратчайшие сроки узнать друг друга, мы не врали друг другу ни секунды и это привело к внезапному пониманию, что мы не сыграем нашу партию.
   Женщины подспудно плохо относятся к наркотикам. Мать-Природа сделал их такими. На своих хрупких, а иногда не очень, на своих узких, но чаще широких плечах и бёдрах они несут в себе продолжение Человека. Тогда как мужики, ещё и гордящиеся этим званием, напоминают мух, что летают везде и переносят... что угодно. Мысли, войны, камни, мешки из Гипермаркетов в машину.
   Мы накупили окороков и выставили их за окошко. Мы купили в напонтованной пекарне с французскими названиями длинный батон, сдувшийся от малейшего соприкосновения. Не знаю, едят ли их во Франции, такие батоны. Мы обдолбились и обнюхались, мы разговаривали всю ночь о своих жизнях и целях. Под утро я понял, что мне нужно срочно валить, чтобы не мешать девушке жить спокойно.
   Утром я проснулся на берегу тихого пляжа. Рядом лежала загорелая спокойная девушка. Я вдруг вспомнил весь кошмар ночи и стал плакать и рассказывать про эту боль, что не даёт мне, не даёт мне... Девушка молчаливо и доброжелательно кивала.
   - И вообще, я поеду завтра. И вообще, торопиться не буду, - вдруг закончил я, разглядывая себя в зеркало, а Тома сказала:
   - Ну и правильно, сегодня же Новый год. Торопиться не надо.
   И потом мы весь день ходили на отходняке, в полусне, и она иногда хмурилась, я, решив сделать очередной рывок, спросил её, поедет ли она со мной ненадолго в Екатеринбург. У неё экзамены, значит, вернуться она должна будет через 10 дней. Отличный срок. Можно прожить ещё одну жизнь. Мы встретили Новый год вдвоём в её комнатке. Слушая всю ночь канонаду петард, пили потихоньку коньяк и шампанское, потом в духе "Империи страсти" провели ещё три-четыре дня, особо не высовываясь. Она почти всё время спала в это тёмное время года. И вот мы садимся в поезд, набитые коноплёй, виртуальные в своей любви, когда знаешь, что она кончится.
  
   3. Санкт-Петербург - Екатеринбург.
  
   Десять дней мы провели в Пустоте, что уже стало привычным для меня, но было внове для Тамары. Она изнывала без действия, я же хотел засветить её и покрасоваться ею, то есть собой перед возможно большим количеством друзей.
   Я долго размышлял, почему меня не отпускает Пустота. И что она такое есть. Нет общения - неинтересны темы. Поэтому же и друзья как бы призрачны. Ты делаешь вид, что ухмыляешься и поддакиваешь, но начиная говорить сам, обнаруживаешь Пустоту непонимания и стыдливо замолкаешь.
   Ну что ж, я всё больше и больше подбирался к своей Виртуальности - существованию в Пустоте и придумыванию смыслов как к игре.
   Всё-таки есть люди, с которыми я могу быть откровенен и которые понимают меня. Бог не оставил меня в сумасшествии.
   Мы с Томой выскакивали на улицу, 20 градусов, она, по питерской привычке одеваться легко, замерзала сразу. Мы съездили в студию, где тот парень закончил сведение, потом на машине неслись к Лене, подруге детства, потом смеялись, пили, курили, валялись в снегу. Пустота стояла рядом незыблемым другом. Если стена бывает другом.
   Потом она уехала и, обнимаясь на перроне, мы молча знали, что уже точно прощаемся навсегда.
   Она - это Солнце южных гор, что осветило мою депрессивно зауральскую Пустоту. Её жизнестойкость навсегда осталась со мной.
   Она говорила в Пустоте: "Я ничего не могу делать, не могу учить французский, я полностью растворяюсь в тебе". То же чувствовал я.
   Она вдруг говорила в Пустоте: "Тебе, блин, никто ведь по большому счёту не нужен".
   Но я продолжаю своё повествование.
   Я отнёс диск на фирму грамзаписи и там через месяц или даже меньше получил тысячу копий, выполненных по всем стандартам, с минималистичной обложкой, дающей право на релиз.
   Срок пребывания в съёмной квартире подходил к концу, что делать с этой кучей дисков? Я решил на оставшиеся деньги проехать по городам России и в форме частного предпринимательства распространить их. Начать я решил со знакомого теперь до боли и похотливой преданности Санкт-Петербурга.
  
   4. Снова Питер.
  
   В Питере сразу нужно найти жильё. Без всего остального ты сможешь прожить, но жильё - это первооснова.
   Поэтому прямо с вокзала я обратился к толстеньким таксистам и через пару часов уже сидел в номере недорогой гостиницы.
   Преодолевая комплекс неполноценности, я разнёс диски в музыкальные магазины, которые согласились поставить их на продажу.
   Что теперь? Тома, Тома мучила меня, она была рядом, в трёх кварталах, она была рядом, бегущая до маршрутки "до Грибканала". Я, как Виртуальный Самурай, да и вообще, мужчина, решил не портить ей жизнь и никак не обнаружить себя в её бытии. Что-то там осталось, в уголке тела шевелилось и просилось наружу, нежность, но давешний отказ от формалистичности муравьизма и Всеглядящая Пустота заставляли меня сидеть на жопе ровно.
   У меня ещё оставались деньги, отец, внезапно выпрыгнувший из научной карьеры в монастырь, сообщил, что у него припасено по пять штук для меня и для сестры и что, в принципе, я могу их забрать, когда мне будет нужно.
   Чтобы тебя продавали - нужно, чтобы о тебе знали. Я отнёс и выслал диски на радиостанции подходящего формата, остальная же реклама потребовала бы денег, которых у меня не было. Других путей я не знал, друзья. Из Питера уезжать так быстро не хотелось. Я находился в самом средоточии Пустоты.
   Тогда я засел за сочинение прозаического произведения, чтобы оправдать, вообще-то говоря, своё теперешнее существование.
   Знакомым и родным я продолжал врать, что живу в коммуналке на Лиговском, что даже на некоторое время сам стал верить этому. Вы спрашиваете: что такое Виртуальность? Вот она, Виртуальность - Вера в То, Чего Нет.
   Эти месяцы, что мы работали над альбомом, показали мне многое, чего бы я не увидел при других обстоятельствах. Они показали мне именно то, что нужно было мне. Я благодарен!
   И всё-таки я встретил Тома-сэну! И мы снова спали вместе. И близость снова связала нас. В Томске, оказывается, люди поджигают собственные дома, являющиеся памятниками исторического зодчества, поскольку жить в них невозможно. Я закончил рукопись. Отослал её подруге в Екатеринбург, которая умеет в отличие от меня печатать, и рванул в Томск, поцеловав Тому в лоб и пообещав ей найти там то, чего пока не нашёл.
   Месяц в номере гостиницы, где меня запомнили как злостного курильщика.
   Томск всё-таки моя Родина. Шесть первых лет я прожил там и помню, что там было хорошо. Пора сравнить впечатления!
  
   5. Томск.
  
   У меня всё ещё оставались деньги! Я чувствовал себя Виртуальным Че, нет, его собратом. Что я буду делать, когда всё закончится? - Я сяду на дороге и буду предлагать всем прохожим мой диск. "Джаззоидт" - это звучит гордо!
   Знаете, что такое Бог? Бог - это время.
   В поезде, пока ехали три дня, я напивался в вагоне-ресторане и пытался описать Пустоту. Я прикладывал её к различным компонентам жизни: дружба, водка, секс, деньги, но она так и оставалась пустой. Я уже не тщился практически прикладывать или изживать Её, ибо это бесполезно. Пустота есть Пустота. Мир движется к выдуманности. Я нахожусь в плоскости чистой красоты и оттуда рассуждаю.
   Томск встретил меня сухим морозом, так что не пришлось покупать перчатки. Я купил газетку и обнаружил, что здесь есть такие жилые понятия как гостинка и секционка. Выяснилось, что гостинкой именуются комнаты с санузлом, а секционка - это санузел на несколько комнат.
   Я связался с несколькими агентами и, когда солнце уже сияло вовсю, отражая чистейший свет от белоснежнейших сугробов, въехал в гостинку в старой семейной общаге, навеявшей сразу воспоминания детства, прозванной среди местных "гондонкой", ибо принадлежала шинно-резиновому заводу.
   Когда дверь за хозяйкой закрылась, я сел на диванчик, прозванный уголком, оперся руками о ресторанный столик на одной, исходящей из середины столешницы ножке, и подумал, что самое время расплакаться. Но вместо этого полез в ванну мыться.
   Я хотел есть. Я вышел на улицу и увидел на углу ларёк с шашлыками. Я бодро уплёл куриную палку, не полив её кетчупом.
   Солнце светило вовсю. Я приехал в Томск в поисках музыки. Погуляв несколько часов по городу и достав по старой привычке феназепама для успокоения, я не очень соображал, как я здесь буду её искать. Тут обнаружилось несколько музыкальных развлекательно-едальных заведений, из которых формату моего поиска соответствовали два. Я зашёл в одно, и мы с работниками этого заведения, половина из которого представляло собой элитный ресторан, половина - небольшой зал со сценой и креслами и ещё небольшая половинка - холл с гардеробом и удобными кожаными диванами, где мы потом долго обсуждали пи-ар компанию; так вот, мы с ребятами тут же договорились о выступлении под минусовку - я принёс диск - они слушали не больше пятнадцати секунд, кивнули и выставили меня в график. Выступление наметили через месяц. Я позвонил в Екатеринбург тому парню, что сводил диск и был главой студии, и попросил его выслать минус к следующим песням. Через три дня он лежал у меня.
   Томск - город, прямо скажем, небольшой. И через неделю я обошёл все музыкальные магазины, сдав на продажу около 40 дисков. Неплохо, но пока я не заработал ни рубля.
   Я съездил в Новосибирск и сдал под реализацию ещё пятьдесят дисков двум основным оптовым фирмам. На Речном вокзале я услышал грохот и аккордеон живых музыкантов. Я постоял, послушал - они работали вдвоём - барабанщик и баянист. И всплыла древняя мечта сделать проект с баяном. Я подошёл, кинул в футляр свой диск, поговорил с Костяном, он отреагировал - "Я в теме, чувак!" - и мы договорились, что в ближайшем будущем поработаем вместе. Вот так - хлоп! - и уже новыми перспективами освещалось будущее.
   Тем временем, в Томске обнаружилась студия, и мы сходу записали там песенку в туалете. Мне хотелось живого акустического резонанса.
   Когда я жил в коммуналке на Лиговском, я пытался осуществить запись текстов, меня не покидал дух позднего Моррисона. У меня были кассеты с безумными аналоговыми фонограммами времён Екатеринбурга, когда я упивался манаги и приходил в детский досуговый центр "Полёт", где была музыкальная студия, которую более взрослые музыканты называли "Помёт", и там работал вдвоём с местным директором-звукорежиссёром. Сам писал все инструменты, репетируя их дома и складывая в голове в композиции. Иногда композиции, действительно, получались, а иногда получалось нечто невообразимое. Короче, я экспериментировал. И вот эти эксперименты таскал потом несколько лет с собой по Питеру, чувствуя в них силу и возможность использования.
   Я нашёл место, звукарь был моим приятелем. Мы стали работать, но работать в долг, когда об этом узнало начальство, оно приостановило нашу деятельность. Потом шло время, деньги не появлялись, потом появились, но у этого парня навалилось работы, мне нужно было уезжать, я забрал полуфабрикат с собой. И вот в Томске в два захода мы с Максом завершили эту работу. Мне очень понравилась студия, и Макс, и работать с ним, и я пообещал, что обязательно приеду снова, и мы ещё поработаем. "О`кей!" - пожал плечами невозмутимый кореец.
   Я уже нашёл музыку.
   Выступление в том центре прошло на ура, пришло человек двадцать и в течение часа они не шелохнулись. Я прыгал и вопил, стараясь изо всех сил попадать в мелодию, чем доставил себе неизгладимое удовольствие. Я даже заработал 87 рублей! Как объяснила билетёрша, кто-то по ошибке купил мой диск. Денег за выступление мне не полагалось, ибо пришло меньше половины зала.
   Я опять пел в Пустоте. Ещё бы и Чапаев появился!
   На следующий день, без копейки денег, с коркой старого хлеба я сел в поезд и двинулся в Екатеринбург, объяснив матери, что хочу немного отдохнуть в домашней уютной обстановке, вместе с парой десятков питерских футбольных фанатов, не считая остальных туристов по жизни.
  
  
  
   6. Пыльный грязный Екатеринбург.
  
   - Где они, где они, Уральские горы? - всё спрашивал меня сосед по плацкарте. Потом я понял: Уральские горы - это горы крупнокалиберного гравия, по которым перескакивают по ещё не озеленённой весне хмурые горожане.
   Так жутко и так беспросветно мне ещё никогда не было. За эти полгода, что прошли с момента рывка, я никогда не оставался без денег. Я мог их не иметь при себе, но знал, что в таком-то месте я их вскорости возьму. Здесь же их не было вообще. К этому я не привык. Я сидел целыми днями в материной маленькой квартирке и, переваривая опыт своего частного предпринимательства, пил, пока он был, коньяк, потом водку, потом и просто спирт из запасов мужа. 50 рублей? - да, здорово, конечно, хватит на стакан. Я запил что называется по-чёрному, чтобы не просыпаться, чтобы только не видеть той действительности, которая нагоняла и нагоняла меня. Никакого семейного уюта не получилось - мы были уже слишком разными людьми. Я продолжал удерживать ложь того, что живу там же, где и так давно беспонтово жил, так как будучи зимой в СПБ, сварганил себе штамп в паспорте, на основе которого, понимая, что рано или поздно всё закончится, сделать загранпаспорт и рвануть в тёплые страны, чтобы умереть там, умереть, сука, к чёртовой матери, чтобы не видеть этого дерьма...
   В Томске я связался с отцом. И он сказал, что уезжает на месяц, а когда приедет, я смогу навестить его и бабулю, которую он всю жизнь таскал с собой, которая таскалась со мной в детстве и многое в меня вложила, превращаясь сейчас во всё большую никчёмную обузу.
   "Навестить и забрать ДЕНЬГИ!" Ждать нужно месяц.
   "Готовься к смерти", - говорил я себе, лёжа в темноте на мещанском набивном диване диагонально, ведь по обычаю я не вмещаюсь в форматную длину.
   "Готовься к смерти", - твердил я себе, стараясь лежать на спине, ибо умереть лицом в землю выглядело бы совсем уж смешно. Умереть в бою, а не в пьяном сугробе, вот о чём говорил я себе, а здесь я оказался в таком дерьмовом сугробе, что дальше просто некуда.
   Каждый день добивал меня. Образ жизни, не вмещающийся ни в рамки своей семьи, ни в рамки друзей детства, насуплено делающих бабло, бабло, чтобы не горело, а чтобы вкладывать, чтобы росло и давало прибыль, дерьмовое бабло, без которого ты никто, ни в рамки пыльного индустриального города, где всем всё понятно. И мужик есть мужик, и заработай денег вон на тот плоский телевизор шириной с футбольное поле, чтобы росла, росла гордость и уверенность, мать её, в завтрашнем дне, и что всё будет хорошо, и что всё ёбаны в рот пропитано пылью и ложью обывальщины.
   Короче, я стал НИКЕМ. Очень хорошо. Я ждал смерти и понимал, что проиграл.
   Но проиграл или нет, а ещё больше семисот наштампованных дисков лежало у парней в студии. Я сдал в Екб около 50, уже с плакатиками, сделанными в Томске и, выпросив у матери необходимую сумму, поехал в запылённом автобусе в славный город Челябинск, где люди, словно в тумане, тусовались в клубах гари и пыли, несравнимой даже с ёбургской. ЧМТ, ЧЖИ, ЧЖИМТО и т.д. Миллионы заводов окружили город. Жуки ползали по нагретому асфальту, а ребята, торгующие дисками, удивлённо смотрели на меня. - "Ну спасибо, что заехали к нам в город, постараемся сделать всё возможное", - сказал один добряк.
   В нелестных настроениях, потому что их оказалось несколько, я поехал обратно, закинув пропылённые ноги на переднюю пропылённую спинку кресла. Я сдал там ещё пятьдесят. Целый лопатник квитанций лежит теперь в моей сумке, прошло больше полугода, ни один диск продан нигде не был.
   Значит, их нужно раздавать! Предпринимательство подошло к концу. Я стал взрослее, умнее, злее и хочу, как пел Высоцкий, "просто красиво уснуть". Да по хрену, как она придёт. Что, мать её, она хочет от меня?
  
   Дурацкая стрела вонзалась и вонзалась в меня, пока я лежал на ПЫЛЬНОМ балконе - "Делай музыку!" - "На вот эти последние деньги?" - "Ты в этой жизни никто! Но ты - гений в музыке, нет, ладно, ты просто, мать твою, гений. Насрать на предпринимательство, делай музыку и не гунди!"
   И вот Чёрный Месяц без дня рождения, на котором мне исполнилось 26, с жалкими собачьими глазами, уворачивающимися от взглядов друзей, девчонка шепнула, когда я привёл её в материно гнездо: "Давай убежим отсюда" - "Некуда бежать"... Некуда больше бежать ни за что, никуда, так и останусь, я всё понял, без денег, с деньгами, я с этим хомутом - озарением на всю жизнь, всю свою короткую, траханную, пугливую, безумную жизнь ЗДЕСЬ... Чёрный Месяц закончился.
   Значит, собрался я с мыслями, надо ехать к отцу в кривую Чувашию, где всё кривое, начиная от двери в гостинице и кончая женскими носами, взять денег, если даст, а то вдруг возьмёт да выкупит меня, тогда в лес, ё-моё, и не забыть купить верёвку.
   Значит, взять денег, выдерживая линию обмана, в Питере так благозвучно именуемую Виртуальностью, сказать, что обустраиваюсь, обживаюсь, деньги нужны, чтобы купить вторую комнату и т.д.
   Значит, брать деньги и валить в Новосиб к Костяну, к этому ангелу с баяном, брать его и валить в Томск и писать новый альбом вдвоём, под гитару, новых песен штук пятнадцать за два месяца и пара старых. И мы запишем супер-мега-гипер-мать его- виртуальный баянный альбом и стихов туда добавим, написанных в Чёрной Яме Екб с коньяком на балконе.
   Значит, главное, ребята - ВЗЯТЬ ДЕНЕГ!
   (Бедная моя бабуля, ты умираешь в темноте. Я буду плакать, это извечное солнышко сквозь дождь).
  
   7. Томск Второй.
  
   Ну что, теперь я ехал осуществлять музыку. В Чувашии, а точнее, в Алатыре, где столько же храмов, скитов и монастырей, сколько и местного населения, я провёл три дня. Я не стал ехать к бабуле, которой отец купил двухкомнатную квартирку, такую же кривую, как и остальной ландшафт. Не считая церквей, стоящих стойко среди холмов, построенных явно не местными руками. Сам же отец имел должность отца-эконома, жил в монастыре и вообще излучал свет и спокойствие, объясняя мне по старой научной подковке, что научно доказано, что каждый новый день короче предыдущего, так что всё сходится, и мы ближемся к закату.
   В гостинице я три дня пил и слушал свой первый альбом, где благодаря тому парню из Екб, добавилось две новых песни. Прошу вас не путать первый альбом со вторым. В этом вопросе я щепетилен. Первый записывался на той же студии за полтора года до второго, потом я развозил его в Москве по всем радиостанциям, которые сумел отыскать в каталоге. Ответ пришёл только с одной: "Сергей, если Вы хотите, то заплатив 10 долларов, Вашу песню один раз поставят в эфир "Арбат. Радио" и т.д. В общем, тогда я только начинал. И тогда Пустота не страшила меня. Не взяли - так не взяли, будем работать.
   Потом оказалось, что я не хочу выступать на сцене. Я хотел делать музыку, которую бы люди слушали наедине с нею, о чём-то священном, видимо, я мечтал. Я хотел подарить людям песен-друзей, а не песен-тренажёрных аппаратов. Отсюда началась Пустота и, как Маленький Принц, один в ней - Виртуальный Джаззоидт. Группа, которой не существовало.
   Перед моими глазами происходило становление и развитие нескольких известных ныне коллективов. Они развивались по тем правилам, которые диктовало время, при этом не страдая от этого и оставаясь группой единомышленников. Меня не устраивали эти правила, но это ерунда, меня бы они устроили, я не мог найти группу единомышленников, поскольку не ведал, какие мысли и где должны группироваться едино.
   Такая вот байда. Я пришёл к Виртуальности. Она ускользает, она делает паузы, но она всё явственней проявляется в обществе, что окружает меня.
   Так вот, первый альбом мы писали долго и записали семь песен, писали так: какой-нибудь парень-музыкант заходил на студию, и я тут же придумывал ему работу. Получился альбом, как говорит тот парень, коллажный. (Или воистину Виртуальный, поскольку ответственность по музыке была рассеяна на десятки человек). Что-то придумывал я сам, что-то другие на ещё каких-то тех стародавних, постепенно уходящих началах добровольчества и энтузиазма.
   Мы сделали пять песен, назвали это синглом, и я уехал в Москву. А через полтора года обнаружилось, что тот самый парень по вечерам приходил и дорабатывал звучание. И доработал до того, что включил в сингл ещё два выкинутых ранее произведения.
   В Алатыре я ждал конкретного разговора с отцом, прицеливаясь к высоте гостиничной крыши, и бухал, и слушал свои песни, что стало моим любимым занятием на долгий срок. Мне эти две новые, особенно первая, казались суперскими. Ё-моё, она достойна прозвучания на "Нашем Радио"!
   Я пишу, а дождь бьёт в крышу домика рыбака, моего временного вигвама, где я и допишу. Моя душа сейчас спокойна. Я нашёл вчера на берегу озера мухомор. Высушил и употребил сегодня. Так всегда, или почти всегда, но ненадолго. Только наркотические вещества и ещё два-три человека, но в первую очередь, наркотики дают моему натянутому луку покой. Да, я наркоман. И постепенно они превращаются в цель, а не в средство. Я трезвый человек и трезво вижу это. Но я не боюсь этого, потому что РЕБЯТА, МНЕ ВСЕГДА ЭТО НРАВИЛОСЬ! Поэтому и жизнь коротка, ведь я успел, не улетая на Боингах и не сидя в окопах под дождём, увидеть то, что большинство увидят только тогда, когда жизнь столкнёт их с этим нос к носу.
   Мой мухомор заканчивается во мне, я даже купил немного водки и закусываю её яблоком. Таков я, мне всегда необходимо было новое, что-то свежее, что-то ещё, и все переживания и видения, конечно, останутся Виртуальными, как не прикоснувшаяся ещё к лубку свежеизготовленная матрица.
   Я познал себя. Я познал людей и то, что с ними происходит, пока неведомые Часы отсчитывают наши сроки. Я не боюсь быть пафосным. Я якобы познал себя. Я якобы познал себя здесь. Меня ждут другие полушария, это, наконец, могу сказать я сейчас, когда душа моя спокойна, как воздух. Но вернёмся к Черноземью. ----
   Я хотел сказать, что дождь перестал, но он снова ритмирует над моей вырубленной поляной. ----
   Пора растапливать печь, ночью опять обещают заморозки. ----
   Мухи бегают по столу. Может быть, я жду гостей? ----
   Я разжигаю печку, сегодня там есть, чему гореть.
   Итак, Томск Второй.
   Я провёл полгода, постоянно пересекая добрую половину страны в плацкартных вагонах. Везде люди ведут себя по-разному. Этот поезд шёл из Москвы и ехал до Новокузнецка, ехали, в основном, сибиряки, возвращающиеся с заработков и из гостей. Совсем другие люди нежели в Чувашии, где молчком да бочком люди вели существование. Эти люди корефанились напропалую, много ели и пили. Так что двое суток я ехал в весёлой компании не совсем русских строителей, которые считали, что водку покупать в вагоне-ресторане не только дорого, но и опасно, так как там есть камеры слежения, которые сообщают ментам, сопровождающим поезд, о количестве денег, имеющемся у вас. Не считая этого суеверия, это была самая весёлая компания среди всех моих поездок.
  
   В Алатыре мы связались с Костяном, он сказал, что встретит меня с поезда. Меня встретили два подвыпивших молодца с болтающимися на шее мобильниками и, крепко пожав мне руку, объяснили, что Костян щас играет на Речном, куда мы и направились, сев в метро. В вагонах метрополитена города Новосиба висят телевизоры! Вот она, истинная Виртуальность!
   Костян играл вместе с братом-барабанщиком. Вокруг расположилась нехилая толпа подвыпившей молодёжи. Исполняли, в основном, "Ленинград". Я взял водки, и мы встали в сторонке, ожидая, когда парни закончат. Парни закончили часа через три, за полночь, и наконец, подхватив сумки и инструменты, а также юную прекрасную жену Костяна с двухлетним Иваном на руках, отправились на тачке домой.
   Они жили в трёхкомнатной коммуналке, принадлежащей тёще. "Лариска", - познакомил нас Костян. Одна комната пустовала, и на время своего пребывания в Энске я её занял.
   Ничего плохого не могу сказать про этот город, но скучно там было неимоверно. Чтобы звонить в другой город по мобильному, нужно предупреждать оператора - это они называют борьбой с терроризмом.
   Вот я опять в Новосибирске, в городе, где я родился, и чего-то мне так хуёво, что дальше некуда. Отходняк от ЧМ всё не проходил. Мир виделся теперь в другом ракурсе. Скучно и медлительно огромный крылатый Новосиб парил надо мной своими просторами и нехитрым укладом жизни.
   Мы всё обсудили и решили ехать в Томск. Макс Пак был наготове.
   Мы приехали за неделю до начала работы на студии, мы ещё ни разу не репетировали, Костян даже предполагаемых песен не слышал. Сразу вселились в гостиницу, и что называется, понеслась!
   Я понятия не имел, как должны звучать вещи, я чувствовал себя кораблём, неисправным и к тому же находящимся неизвестно по какому курсу. Звенящая прозрачность постоянного похмелья конструктивизма не давала.
   Тем не менее, я утречком выходил в магазин, брал пол-литра порта, садился на пенёк, представлял себе песню, над которой будем работать сегодня, напевал, настукивал и рождал побочные мелодии, названные в современном музыкальном мире аранжировкой. Потом приходил в наш двухместный номер, ставил бутылку на стол и напевал Костяну. Мы решили репетировать два раза в день и каждый день назначали определённое время, чтобы быть собранными. Свободное же время проводилось за гулянием (хватило двух раз) по городу, пьянством и лежанием - Костяна - на спине, рассматривая телевизор, моего - на животе, накрывшись подушкой, чтобы этого телевизора не слышать.
   Потом началась работа на студии. Работали с полудня часа по четыре с перерывом на обед. По дороге в студию покупался литр вина. За пять дней мы всё записали, и я простился со своим братом, единственным человеком (не считая ещё одного), который ни о чём не спрашивал, а предлагал работать. В работе, а не в разговорах о деньгах он был мастер. Самородок. Поэтому я предложил ему нехилую зарплату. Он удивился! Удивительный человек!
   Ещё он говорил, что концерты на Речном, где они зашибали по штуке за вечер, не работа, а отдых. Работой же он считал разламывание отбойным молотком здания внезапно треснувшего бассейна "Спартак".
   Верный и преданный семье человек. Катя, его 22-х летняя жена, не могла долго быть без него и постоянно звонила, мы включили её писк по телефону в одну из песен.
   Ещё через два дня мы с Максом закончили сведение, и на следующий день я попал в больницу на пару недель, решив немного отдохнуть от трудов и хлопот. Там я видел, например, абсолютно жёлтого человека, который - дай бог ему здоровья - наверное, всё же помер, судя по разговорам врачей и близких. Так что, НЕ ПЕЙТЕ МНОГО! АЛКОГОЛЬ РАЗРУШАЕТ!
  
   Всё, хватит этих шатаний, поисков Родины, поисков музыки, этой России, этих Свердловсков, Томсков и т.д. Едем в Москву, сдаём диски в фирму грамзаписи. Нужно увидеть друга, ещё одного братана по жизни, проживающего несколько лет в Москве, поговорить с ним и уехать, свалить, убежать отсюда.
   Я купил себе чёрные очки, первый раз в жизни, решив соответствовать внутреннему состоянию.
  
   8. Москва.
  
   - Позитив! Главное, позитив! - говорил я, когда два года назад Юз провожал меня на Ленинградский вокзал. - Главное, позитивно смотреть на вещи, братан!
   - Какой, в жопу, позитив, Серёга! Оглядись вокруг - мы живём в дерьме!
   - Почему же ты тогда не покончишь с собой?
   - Потому что страшно. Я тут одну книгу прочитал, вот возьми её с собой в дорогу, там двое пацанов уехали в Лондон. Давай тоже свалим куда-нибудь, будем жить, зарабатывая руками на хлеб, выживать.
   - А здесь ты не этим занимаешься?.. - не помню, что он мне ответил, но запомнил этот кусок разговора. Теперь я приехал, чтобы сказать: - Юз, давай замутим, давай выберемся из этой дыры и поищем другой жизни!
   Но братана на прежнем месте жительства не оказалось. Соседка сказала, что знает всех в подъезде, и четыре года уже, как здесь живут другие люди, а того молодого человека она вообще не помнит.
   Мистика Москвы! Я развернулся, купил литр молока, где он теперь обитал, я не знал, и поехал на вокзал, дабы снова приехать туда, откуда теперь уже окончательно намеревался СВАЛИТЬ!
   Полдня на вокзале в созерцании пиршества бомжей. И утром я в Питере.
   Покраснели яблочки, вода в бачке покрылась поцелуем льда, чайник позеленел, я жив, весел и всё прыгаю, и прыгаю, и прыгаю.
   Я поэт прыжка, я стал кенгуру.
   Сегодня ночью я практически достиг самадхи (не знаю, что это такое), чайник на плитке, поставленный на пол для лучшего утепления вигвама, выкипел до стакана.
   Завтра я забуду про утреннюю самадхи. Но не перестану прыгать, рыгать, ругаться, рыпаться, признаваться, проноситься, рваться, рвать, пока не забуду себя навсегда, голого, странного, страшного, смешного, наивного, детского, длинного, одинокого, больного, химического, человечного, того, кто всё-таки решился посмотреть в глаза неизвестности.
   Вот прям сейчас!
   И ещё одно - жизнь всё равно берёт своё. Правым оказывается тот, кто может сказать: "Я - ПРАВ!" Я не считаю себя ни правым, ни виноватым. Я добился того, чего хотел, и моё последнее желание здесь таково - я хочу, чтобы люди услышали ту музыку, что не давала мне спать, что звучала в моей голове. Я хочу, чтобы они разделили со мной те чувства, которые я вложил в неё. Да будет Музыка! --------------------------------------------
  
  
   Глава шестая. Песни отчаянья.
  
   Не обращайте внимания, ничего страшного, я буду немного хрипеть в ходе рассказа, это потому что у меня отрезали месяц назад лёгкое. Иногда я буду сплёвывать на пол - не удивляйтесь, таковы мои привычки.
  
   Я - Сергей Новосёлов, во мне нет мышц - только кости, кожа и вены. Кожа грубеет, кости иссыхают, вены под бешеным киловаттным давлением взбухли. Моё пространство - это пространство разрушения общества потребления, общества, потребляющего всё подряд.
  
   Кости иссыхают, кожа покрывается салом, впитывает в себя угар безумного города, я надеваю шкуру перед выходом из комнаты, шкуру, нестиранную уже несколько месяцев. Время вырабатывает количество. Количественное время не вырабатывает нервов. Шкура неубитого висит на мне мешкообразно. Наше время, страна Россия, над страной висит одно слово - намалёвано развесёло по жидкому небу, я - в центре, нащупываю это слово. Я нахожусь в Центральном Городе (в центральном офисе, в главном учреждении и т.д., кому из нас что близко).
  
   Мои половые признаки скрылись из виду. Я не участвую в распродаже половых признаков любой ценой и во что бы то ни стало. По улице (Главной, Центральной) шёл как-то парень с бумагой на груди - "Не доверяйте любви!" Это всё половые признаки Нашего Времени. Разрушайте любовь! - говорю я. Целенаправленно и постоянно разрушайте её в себе и в других. Шутки шутками, а любовь всё равно превратилась в базар. Кто виноват? - Люди, разрушающие ежеминутно, вернее, изменяющие тело феномена (в данном случае, любви), или сама она пошла нафиг, некогда, некогда? - Никто не виноват, ключ - это слово, что намалёвано развесёло по небу, произнеси его, пожуй, поперекатывай в горле, произнеси его, и тебе всё станет ясно. Имя ему бардак.
  
   Это я, Сергей Новосёлов, и я в противовес пропаганде созидания, говорю о разрушении. Уже одним своим видом я заявляю, что созидать постоянно невозможно, приходит время, когда нужно разрушить.
  
   Я, как и любой из нас, стою смирно, как патрон, на одной ступеньке и вижу только оттуда. Я, как любой из нас, ограничен, затравлен, зол, хитёр и уже не невинен. Яйца мои холодны и наполнены левоментолом. Из жопы прорезается клитор. Я говорю о разрушении истрепавшегося штамма, разъедающего наши мозги в проплешину, я говорю о мире, оформившемся в виде Болезни, где идеи становятся вирусами, а деньги и власть - их носителями. Я говорю о Нашем Мире, о том, что в Нём присутствует Болезненность, я говорю о Разрушении Фальши, населяющей Наш Мир.
  
   Меня не снабдили другими инструментами, кроме тягловой силы и рогов, которыми я рою землю. Пользуясь ими, я утверждаю тотальное разрушение, прихлёбывая чаем с молоком и заедая мороженым этот документ. Тот звон, что вы слышите, не обращайте внимания, это из глаза выпал прожжённый хрусталик и покатился. Я говорю о том времени, которое Екклезиаст назвал "Временем собирания камней". Из Центра не видно окраин, зато ощущается Главное Человеческое. Не боясь быть принятым за идиота, я говорю о тотальном разрушении, дабы разрушить Очарование Обмана, объединяющего людей в толпы и усердно созидающего Сознание Человека-толпы.
  
   Дело в том, что сейчас Усердно разрушается то, что Созидали прошлые времена. Разрушается всё подряд с целью утверждения Нового Созидания. Этим же занимаюсь и я, только я говорю о том, что придёт. Придёт туда, куда приводит жадность. Как нас в детстве учили?
  
   Я говорю о Разрушении и о Вечной природе Человека. -
  
   Я говорю о введении штамма-стандарта в наши вирусно-толпные мозги и о том кодовом слове, которое прозвучит как надгробие над могилой Наших времён. Наши времена и вправду говорят - Убей!, но это не кодовое слово, это один из рефлексов. Кодовое слово, оно незаметнее. Я вдыхаю один дым, я выдыхаю чистый дым. Я делаю всё возможное, чтобы остановить разрушение.
  
   Я говорю о Машине Разрушения, что живёт в нас, о машине, которая довлеет над человеком и которую он сам вырабатывает. Я говорю о Машине. Я говорю о том, что Машина Несёт разрушение.
  
   Я ни на что не намекаю и не говорю образно, я говорю о Машине, о Времени Машин, а те звуки, что вы слышите - это у меня выпадают шестерёнки. О времени, когда Машина разрушится.
  
   Я говорю то, что до меня говорили тысячью словами тысячи глоток, о том, что человек превращается в толпу, о том, что сознание становится конструируемым. О том, что тело ветшает, а наш возраст приближается к возрасту Вселенной.
  
   Я говорю мы - люди. Есть в нас какая-то ось, есть слабость.
  
   Силу провозглашают нынешние времена, но сила не может быть постоянной. Откуда взялась она - туда и уйдёт. На этом держатся все батарейки.
  
   Кто видел бога - те молодцы, я поздравляю их, а тем, кто остался, говорю - разрушение кроется в нашем созидании. Разрушение исходит не от меня, и не от каждого из нас, разрушение пронизывает нас, как солнце. Я вдыхаю табачный дым и говорю о том, что любые формы утеряют форму, и я говорю от имени утерявших форму. Когда у меня вылетают зубы, я вспоминаю о старой доброй машине Разрушения больше в жизни, чем чего-то ещё в чём бы то ни было. Я нахожу себя реакцией, свои действия дымом, но всегда помню о МР.
  
   Пожалуй, это моя любимая машина. После того, как бабочка или синичка или какое другое нежнейшее существо насмотрятся телевизора, они натыкаются на шестерёнки МР. В начале нового тысячелетия она громыхает и поскрипывает так же, как и в конце.
  
   Я разглядываю своё тело и нахожу его МР. Я нахожу ею любые слова и действия. Сломанный телевизор в моей голове то же самое, вставная челюсть нашей общей жизни.
  
   Я говорю о том, что вижу. Обстановка располагает и расстановка обеспечивает. Я говорю о честной машине. Я говорю о том, что видел сотни раз, о том, как люди убивают друг друга и не понимают, что делают. О том, как мы смеёмся, потому что нужно смеяться, о том, как мы реагируем постепенно. Всё, что я вижу, это кино, в котором я не участвую.
  
   Я понимаю своё тело как набор, состоящий из скольких-то известных мне составных, а своё сознание как облик солнца на стене. Я понимаю свою жизнь как иллюзию бешенства. Я принимаю свою жизнь такою, какая она есть. И из этого места я говорю то, что до меня говорили тысячи языков. Я говорю о том, что бабочка - предвестница разрушения. О том, что разрушение - это не то, что под ним подразумевают.
  
   О том, что человек меняется и внимательно следит за разрушением.
  
   О том, что играю одними и теми же куклами. Деревянными куклами, прибитыми к полу. О том, что я старик и наблюдаю лишь кукол, прибитых к полу.
  
   О том, что воспевание лёгкости бытия дурно влияет на мозги, о том, что всё происходит на наших с вами глазах.
  
   Когда нежность встречает непреодолимое препятствие, она становится МР, чтобы его преодолеть. Мужчина и женщина любят друг друга, пока в действие не вступает Машина. Я говорю о Машине как о неизбежности нашего существа, о машине, которая приходит на смену всему. Об осени и о природных циклах. Несколько раз пережившему смерть смерть не страшна. О том, что я одинок, и меня приветствует Машина. О том, что страх создан в противовес Машине, создан ею и останется здесь навечно. О том, что ещё многие погибнут, так и не поняв вечного закона. О том, что мы неплохо коротаем вечера, пока не встретимся лицом с Нею. О том, что ночь приходит на смену солнцу, и мрак разума царит Нашими Временами. О том, что человек всегда верен себе и побеждает за счёт своей слабости. О том, что разрушение Машины ведёт к новому пониманию вещей. Я говорю то, что вижу, и немного придумываю на ходу. Мои цепи ржавеют, и красное солнце висит над Городом. И о том, что в машине нет ни грусти, ни радости.
  
   Я говорю о том, что мы меняемся, а увидеть истинное своё лицо помогают суровые факты. Я обещаю вам лицо. Говорю о том, что мы не верим и мы не доверяем своей жизни. Мы превратились в свору псов, раздирающих тело жертвы. О том, что мы становимся обществом паразитов. О том, что удобство и выгода - вот как выглядим мы со стороны. И многие из нас плачут в кроватях. О том, что я устал и не вижу дороги. О том, что мы топчемся. Раньше у меня было мало слов, теперь их сменило множество, но ключ, открывающий смысл, это одно слово.
  
   Мы торгуемся о ценах наших жизней. Юная девушка должна чувствовать себя Машиной Соблазнения. Каждый из нас заражён одной и той же идеей и противоядия пока не придумано. Мы заражены гигантской идеей Графика и Встраиваемости. Из Центра не видно окраины, но виден График. Наши движения определяет Встраиваемость. Машина Созидания Чепухи - это истинная машина разрушения. Молодой мужчина должен чувствовать себя МР, чтобы созидать в поте лица своего собственный выгодный мир. В противовес этой идее я заявляю - Ешьте тело моё, разум мой глух к системе выгод. Я выбираю объектом своего врага - Глобальную Машину и Встраиваю в Неё МР. Тело моё - МР. Разум мой - это МР. Я вступаю в полосу своей осени.
  
   Говорят, что бунт бесполезен в Наши Времена. Я говорю, что бунт бесполезен во Все Времена. Я говорю то, что вижу. Я могу сделать лицо попроще, могу поумнее, но это не меняет сути вопроса - общество потребления однажды устанет потреблять, ибо жуёт не человек, жуют человека. В России живут плохо, сколько бы не прикрывались разноцветными плакатами.
  
   Моя одежда износилась, я не согласен с обществом. Нервный и убогий, я провозглашаю извечную МР и беру на себя ответственность за свою жизнь. Я ничего не делаю, я только говорю, поскольку в течение ста пятидесяти лет мне чинят ключицу механики, масло стекает с лопаток. Зубы мои измягчились от долгого жевания, из глотки тянет болотный запах. Я покрыт липкой эмалью. Мои фары разбиты, в коленных суставах скопилась вода и она отражает солнце, что висит над Городом. Машину Разрушения Недоразрушенного приглашаю я отведать новый день. Я стар, но это неплохо. Меня подтачивает МР, и я спокоен в разговоре с ней. Пол нужно бы было упразднить из жалости, если бы человек знал, что делает. Но человек всегда в движении и это становится основным принципом существования. Я насылаю МР на всю эту высокомерную рассыпчатость и встречаю новый день как Светлого Друга, я стар и близится осень. МР - то, чему я без устали боялся посмотреть в глаза. Спокойная Машина запахов и ощущений. Медленное засыпание. То, о чём будут молчать ещё долго. Медленный фейерверк стандартов. Беспокойство в сердце осени. Я медленно разрушаю смерть.
  
   Я делаю положенных мне тридцать отжиманий и наблюдаю хоровод жизни. Он во мне, и я в нём. Я оставляю свою душу закрытой как однажды использованную. Я не забываю о своей выгоде и продолжаю крутить головой в поисках направления ветра, как заспиртованный продукт Своей Эпохи. О том, что упадок Наших Времён в одном единственном слове, и что слову этому мы должны будем поверить, поверят те, кто останется в живых после неведомой нам битвы, вот о чём говорю я.
  
   Я веду здоровый образ жизни, чтобы поддерживать свою наркотическую зависимость. Я много курю и на эскалаторе всегда шагаю вне зависимости от того, куда он едет. Я всегда киваю, что бы мне ни говорили. Мой разум - это неведомая битва. Я наблюдаю за дымом, выдуваемым мною в ветер. Я сижу в квартире весь день, а потом выхожу на улицу. Я несвободен и я говорю о Машине. Что поделать, я житель этого Города. Надеваю свою шкуру и говорю о МР как о противоположности всякому бунту.
  
   Молодые строят быстро, старые надолго. Нам некуда торопиться, и мы молча дожидаемся здесь своей смерти. Я не вижу в своей жизни ничего, кроме утомительного бормотания. Раньше это приносило чувства, сейчас это не приносит пользы. Я говорю об Остановке. О МР.
  
   Я согласен с тем, что мы меняемся. Я против Коренного Изменения, не отличающего нашу жизнь от не-жизни.
  
   Стоит остановиться и немного поразмышлять, и ты пронизываешься скепсисом по отношению к происходящему. Нас жуют безжалостные челюсти, мы не видим дальше чьего-то носа. Я говорю о МР как о противовесе медленному поглощению. Скепсис делает тебя спокойным. Я не противлюсь ничему, я уверенно принимаю старую добрую МР.
  
   Машина Разрушения - действие наблюдения за ходом жизни. Моя жизнь - не я сам, а что-то другое. Я отказываюсь от действия, принимая не-жизнь. Я исхожу из лет, прожитых мной на земле. Я не исхожу от обратного, я пытаюсь поймать жизнь. Я всё время думаю и это не приносит никакой пользы. Я нахожусь в Колесе и наслаждаюсь этим. Я люблю хорошие фильмы и думаю о коммунизме, сидя в рваном носке. Я не люблю себя и ни в чём не обвиняю. Я принимаю Машину. Она будет продолжаться, пока не разрушится. Я не хочу быть неловким.
  
   Облака самые близкие друзья человека.
  
   Нас ожидает Виртуальное Общество. И я признаю это. Я подмигиваю и говорю - Ага! Наши поползновения несокрушимы и ближайшие наши друзья - Облака. Как-нибудь выйдите из дома ночью и посмотрите вверх. Вы увидите тёмное небо с прожилками звёзд, и если будет ветер, вы увидите, как по нему идут бесшумным строем облака. Попытайтесь охватить взглядом Всё Небо и вы поймёте, что есть места, где Небо не умещается в один взгляд. Например, если ночью выйти в поле, то Небо будет больше взгляда.
  
   Мы разумны в пределах разума. Мы - раса Созидателей. Мы сами конструируем своё мышление и прокладываем дорогу сознания следующему поколению. Жизнь обустраивают те, у кого в руках власть. Никто не виноват. Стоит признать то, что человек вступает в Виртуальное будущее, где все действия будут производиться на одной сцене. Человек становится многомерным, много масок ему придётся перемерить, становясь виртуальным. Продавцы пытаются добраться и до системы оценок, до торговли различными идеологиями и моралями. Но и Челюсти однажды сотрутся, как некогда открылись Двери. Почему это они должны остановиться? - Потому что это - Время. Нас всё больше, и мы - одно целое. И мы не улетаем в космос, не осваиваем новые планеты, мы идём к Виртуальному Обществу. Мы устанем занимать пустое место, ибо места уже не останется. В Центральном Городе властвует Психология. В нём ещё много места.
  
   Мы устанем занимать пустое место, ибо имя этому заниманию - паразитизм. Из Эпохи Потребления выйдет смыслом доброжелательность. Нам нечего делить здесь, и мы выйдем в виртуальное Общество, в котором будем вести безопасные войны.
  
   Нас разобщает Машина Безразличия, делающая нас улавливателями пользы и никем другим. Мы занимаем достойное осени положение - мы разрушаем сами себя, мы вмещаем в себя кусочек нашей страны, более того - мы вмещаем кусочек всего человеческого сообщества. Но нас разобщает МБ, и мы ничего не помним. Я не говорю абстрактно, только то, что вижу. Мы ещё не можем преодолеть машинность нашего разума. Эпоха Завоеваний подошла к концу, пришла Эпоха Разрушения и Эпоха Грабежа. Вирусность нашего Созидания мы вылечим живыми лекарствами, жидкостями. - Что ты реально предлагаешь? - Я реально предлагаю остановиться. В тёмных городах люди мечтают о солнце. В солнечных они чернеют. Я говорю о разрушении понятия движения и разрушении понятия развития. Не о консервации, а о статике. Я стар и люблю солнце. Моя противоположность - это Рынок. Машина Разрушения довлеет надо мной. Порядок утерян и должен быть создан новый.
  
   Наше мышление стало физиологичным. Эти четыре понятия можно переставить в любом порядке. О Дружбе как о Свободе говорю я.
  
   Я говорю о Машине Употребления. Я работаю на других людей. Моя одежда ветшает. Я не успеваю купить новую, ибо ясно различаю осень. Моя мысль - это кинутый в воду камень. Он угрюм, и на приколоченном гранитном постаменте выбита надпись о борцах за свободу. В следующий месяц устремляемся мы с хищным капиталистическим оскалом. Мы преодолеем следующий месяц. Мы преодолеем следующую жизнь. Мы преодолеваем сами себя.
  
   Океан, что выбрасывает волосатых головастиков, усыхающих на гальке, шумен и молчалив. Виртуальное Общество Уподоблено ему. Низкая температура и горячая глубина. Мы подобны тому, что проецирует Океан. Дьяволы и Боги также выбрасываемы и высушиваемы. Океан - это одна огромная Волна.
  
   И в коридорах гостиницы темно сегодня. Погода меняется каждый день. Платформы, которые мы догоняем, завтра станут площадками, от которых отталкиваются сегодня. И нет мне никакого дела. Ржавые локтевые суставы вваливаются на дожде.
  
   Я избываю скверну этого дня Машиной. Я говорю о ней как о герое, которого должно изжить, я говорю о виртуальной крови, высачивающейся из домашнего животного моих нервов. Я сижу посреди комнаты с открытым окном.
  
   Нескладная жизнь взамен складной. Торговые пространства Будущего. То, что можно продать уже сегодня. Холодная сущность Наших Времён.
  
   На моих губах сверкает молоко съеденного Мороженого. Мороженое и чай властвуют в центре Центрального Города над разгорячёнными умами Машины Потребления. Отовсюду веет сырым запахом денег. Пернатые друзья предпочитают небольшие формы. На улице светло, но в комнатах уже прохладно. Завтра я выезжаю на ферму.
  
   Некто смешивает семена. Я достаю и ем всё подряд из сумки. Сегодня я пью чай без сахара. Одиночество я заменяю обжорством. Я выхаживаю дни. Муха собирает с тела его выделения. Муха рождает червя. И червь порождает муху.
  
   Свобода ведёт к Законам. Женщины рождены поэтом. Я - сигарета, выкуренная неким в темноте. Пепел сыплется с волос. Осыпается штукатурка лица. Я говорю о маляре и о стремянке, создавшей МР. Ожидание - то же пространство, что и борьба.
  
   Виртуальное общество рождено на помойке, где бродят люди, отгоняющие мух жидкостями. Муха становится переносчиком жизни. Хорошо и плохо она семенит множеством лап. Этот салют разрушает и создаёт моё восприятие звука. Я задаю вопросы, и бесшумные Облака отвечают мне тем же. Я беспрестанно задаю вопросы и прохожу мимо них, МР стоит не шелохнувшись. Старая Мать, ищущая утешения.
  
   Мне нужны люди, которые дали бы мне денег. Я наблюдаю сны на этих искусственных пальмах. Я делаю три глубоких вдоха и закашливаюсь. Отражение станет самим действием. Актёры как бы живут на сцене. Любые запахи надоедают. Ягодицы существования украшены цифрами. Красные кленовые листья. Я надеваю шкуру и выхожу из дому. Мелочь выбрасывается без комментариев. Табак разъедает лёгкие.
  
   И так же я продолжаю кидать камешки в воду. Я отменяю свидания.
  
   "Ничего этого нет!" - кричу я внутри глухого мешка тела, каменной тюрьмы восприятия и немыслимых высот.
  
   "Жизнь!" - выхаживают Дни Наших Времён. Помойка базара, где продаются кошельки. Побыв на холодном ветру, простываешь. Машина Разрушения говорит во мне наряду с Машиной Упадка. Оседлавшему волну некогда блуждать. Человек любит наполнять пространство собой. Машины Революций кипят в разных котлах. Вещие Олеги скачут на привязи. Часы закрыты плотной бумагой. Старые Сны бродят в каждом из нас. Исписанный и бледный я возвращаюсь в неприхотливый дом. Оседлавшему Волну сегодня нечего терять. Я не отмечаю даты, это они отмечают меня. Подмигивая.
  
   Хрипя божественным голосом. Выказывая повеление. Муха бегает по телу.
  
   В разных городах разные кривые. В разных людях разные прямые. Война везде. Упадок и Потребление. Память была уничтожена беглым взглядом. Я не думаю, что говорю. Я пишу то, что говорят другие. Говорю об Абсурдности, шествующей со мной нога в ногу. О закате, о ёбаной фотокамере. Я всегда следую в неизвестном направлении, мудрость мне не к лицу. Я стар, и моя кожа лысеет.
  
   Я говорю о процессе, которому подвержен. Я не вычёркиваю слова так же, как не вычёркиваю людей. Каждый бродит во мне тёмными коридорами. Улицей и открытым воздухом. Я абстрактен и абсурден не больше того, что вижу. Пожинаю плоды трудов своих. Серьёзность мне недоступна, я перехожу в пространство Виртуального Переворота. В ритме зелёных придуманных дней. Негде укрыться от палящего солнца, и оно кричит. Ловцы звуков покоятся в своих кроватях. Неведомый доселе абсурд привношу я.
  
   Я больше не хочу быть человеком, я хочу быть машиной. Солнце ослепляет ржавчину. Через коррозийные дырки я вижу себя ребёнком. Я не торопясь произношу монолог в пустом пространстве. Наблюдаю рождение бури. Буря вытапливается под черепной костью и завихряет волосы. Центральный Город тих в это время суток, я смотрю на часы. На часы своей жизни, прожитой быстро. Теперь я принимаю небыструю не-жизнь, пресыщенный и трезвый.
  
   Я не принимаю небыструю жизнь, я принимаю полное отсутствие. Я растворяюсь за пределами смерти свечным воском. Я готов поменять любую из здешних кондитерских на голодную пляску огня. Моё стальное гортанное бульканье жаждет оплодотворения. Машина соревнуется с человеком, машина побеждает. Извечная картина Наших Времён. Единый чай льётся в пустынную глотку. Кровь выходит побродить по асфальту. Мне необходимо присутствовать в нежном разложении, чтобы выстраивать сцены созидания. Монолог сей закончится вместе с Машиной. Никто больше не упомянет о старой доброй старушке. Старушке с кленовыми зубами ящериц.
  
   "Да будьте вы прокляты!" - кричат палки сигарет. И Время поглощает Время. Над всем властвует Океан. Мой старый друг ветер рассказал мне об этом. Жизнь - это и есть Свобода в отдельных случаях. Чашка прорастает камнем. Перебегая от маски к маске я отведываю Историю разными глоссами, я бегаю по Волнам. Голодные Рёбра свисают над Сытым Брюшком. Слюни перекатываются в Мозгу. Моя душа холоднеет. Меня продолжают ремонтировать подростки. Жилы набухли, в глазах стоят слёзы жалости. В кровати я лежу диагонально. Во внешности меня не упрекнёшь.
  
   Интимные колёса. Мера увиденного.
  
   Я надеюсь на то, что моя трусость не помешает мне победить в Абсурдной Схватке с обстоятельствами. Есть в жизни ещё что-то, кроме них. Малюсенький паучок бегает по этой бумаге, все мои актёры получают неплохую зарплату. Я всегда буду смеяться над умственными алкоголиками и тунеядцами. В этом блуждании нужно найти. В этой сноровке понимать выгоду. В обстановке быть неправильным. В этом соответствии техногенной иллюзии. Мой Космос - это постоянное Движение. Наркотизированный постоянными Повторами, я приближаюсь к заветной черте Противоположности. Я уже не говорю о МР. Я замолчал и скис. Паучок бегает по моим буквам. Свет на данном этапе - не людское занятие. Разрешите присесть, я разучился говорить стоя.
  
   Мня выремонтировали в рояль, простите, забыл, что рояль сейчас трудно найти. В клетках наших жилищ преобладают Пианины. Я не ряжусь в Пианины. Я утверждаю Свет как Что-то Ещё. Паучок убегает на перевёрнутую сторону. Дон Кихоты рассеиваются в тёмное время суток. Сеток. Сеток. Сеток.
  
   Я не похвастаюсь, что перегружен работой, поскольку утверждён на роль Бездельника. Но я не хвастаюсь своим бездельем, а упорно работаю. Я должен работать, чтобы иметь деньги. МР на всю эту белиберду! Звенящую как осень МР. Мои шарики еле поспевают за паучком. Я тоскую по человеческим ценностям. Ничего не отрицаю. Нервные насекомые бегают по постелям.
  
   Я выпиваю литр топлёного молока в час. Я грешен как любой бездушный семьянин, находясь в Колесе. О колёсах и шестерёнках говорю я в 4 утра и наблюдаю за вылезающим за пределы мышц брюшком. Я не утверждаю пустотность общения, я вспоминаю свои повторения на закате. Мне бывало грустно, бывало весело, ничего из этого не имеет общего со мной теперешним. Дым поглощает дым, Океан поглощает меня. Я уже не говорю о МР, я сам являюсь её медленным рабом. Субстанция времени не даёт мне спать спокойно. Я тих и незаметен среди высокой травы.
  
   Настроим наши Педали на эту Гору. Мои ноги из того же мяса, что и твои кости. Мои фантазии старше меня. Я ограничен ими.
  
   Польза, вот от чего умирают. Я навсегда как ягода в поле. Я реакция, и я должен быть произведён. Точки летают перед Голосами. То место, откуда производится отрицающий жест... То место, откуда начинается повтор... И то, откуда начинается Движение. Борьба Ожидания. Везде и всюду только Ты в ускользающем взгляде Майи, Любимая невеста. Подарок Доказательства. Ладонь просит только о капле, матрос приносит с собой Шторм. По плечам я убегаю в Субстанцию. Я стар и хочу большего. Доказательством тому моя Бешеная Невинность.
  
   Рождение Нового Дня, новой Спирали. Уменьшение сигарет посредством курения. Кружок Выжигания по Фотографии. Падающие сверху насекомые. Боль, которая всегда со мной. И могучее Солнце Машины. Нет пределов придумыванию, и человек конечен. Масло Движения и скорость стоячего. И нету движения в низкой воде. Нету. Голос Понимания без Последствий. Вот это жизнь! Темнота, темнота. Я умер на Загородной вилле, рассматривая себя в зеркало.
  
   Я стряхиваю с простыни остатки вчерашних сновидений, новый День требует от меня мужества. Я продолжаю незаконченное бегство. Я снова Человек. Одинок. Тсс! Мои трактиры полны бездомных. Тракторы дожидаются начала.
  
   Мы устаём здесь любить, это верно. Телевидение превратилось в средство пропаганды. Банды из двух-трёх десятков москвичей. Я доверчивый и горячий. Уныние подъедает и высушивает меня. Я избрал Бегство способом жизни. Я ищу афоризмы, первая мысль занимает меня больше, чем вторая. Однажды закончится и это.
  
   Сегодня я спал около двенадцати часов. Сон мягкой губкой размыл моё напряжённое сознание. Графа Монте-Кристо из меня не вышло, придётся переквалифицироваться в кассиры. Во всём я вижу налёт схожести. Я замурован в Повторениях. Но как иначе бы я смог работать? Я воспринимаю то, что вижу, несерьёзно. Одинок и буду оставаться таким.
  
   Наше Время не признаёт трагедии. Пауза властвует над Машиной. Нам досталось по комнатке.
  
   - "О Боже, о Боже, как они непохожи!" - вскричала соседка, выбежав на кухню покурить. Борьба ведётся только в Её комнатке. Я ищу пространство. Сжимание его неукоснительно. Я наблюдаю. Мне всегда было интереснее заглядывать между.
   Я скучаю по Просторам. Музыка зазвучала с соседней стены. Электронная, чей презерватический эффект звучания меня не устраивает. Музыки также ищу я. Снова Музыки! Человек обживается в доме. Музыка рождается сама. Есть люди, которые меня поддерживают.
  
   Раньше мне нравилось работать с телом, теперь с сознанием, тогда как у обычного человека наоборот. И ещё большую тайну вам открою - человека делает обычным он сам. (Кто-то из местных).
  
   Ультимативные Сказки. Кассир лучше всего знает о цифрах. Я в конечном итоге принимаю то, что есть. В моей родине мня больше всего привлекает Нежность.
  
   Я люблю это низкое Солнце. Я уже не делаю положенных мне тридцать отжиманий, я рассуждаю о Созидании. Только на Улицах я могу подчерпнуть Опыт. Я не предан своим Хозяевам. Вычерпываю из Черепной Чаши мысли. Глотаю дым.
  
   Я взялся утверждать МР из жажды Утверждения. Таким образом, опять противоречие.
  
   Утром спрашивал себя: "Кто я? Где я нахожусь?"
  
   - Алло?
   - Алло, ты где?
   - Я дома. А это кто?
   - Какое твоё дело, это я.
   - А-а, привет...
   - Открой нам дверь!
   - Я не могу открыть вам дверь... Дело в том, что...
   - Я так и знала. Ты не один! До свидания.
   - Да, я не один...
  
   Всё это больше всего напоминает Суп. Густой и пахучий бульон. Для того, чтобы настроить струну, одной жизни вполне достаточно. Из июня мы вынесли, что:
  
   - Мир входит в тебя незаметно.
   - Самолюбование замещает любовь.
   - Любая идея - это ловушка.
   - Внутри каждого присутствует успокоительный обманщик, искажающий Видение.
   - Саморазрушение - это одна из основ Человека.
   - Присутствует постоянный поиск.
  
   Я выдумал себя! Я выдумал улицы и площади, придумал тебя, но пока не придумал, как жить в придуманном мире. Различаю только один цвет. Выдуманный Оранжевый. Я знаю, что нет такой мысли, которую нельзя было бы опровергнуть. Правда - это иллюзия, правда Человека в постоянном взаимодействии. Человек явно не венец творения. У всего, что нас окружает, есть свои бытия, проникнуть в тайны которых нам не дано. Из-за стенки доносятся мысли, которые я думал недавно по другому поводу.
  
   Наше существование проходит между двумя полюсами. Условно их можно назвать Глубина и Высота. Чем дальше ты продвигаешься в любом из них, тем ближе приближаешься к другому. Я растягиваю повествование с целью остаться.
  
   Мне опять следует вернуться к Машине. Принять Её Войну и носиться по плоскостям сражений. Все мои слова скоро исчезнут. Некоторые толстеют от страха, некоторые от счастья. Верить в Свет и спать ночи напролёт - глупость. Лучше ни во что не верить и пахать, пахать до самого конца. Конец существует. Я не тень, но я любуюсь ею. Сегодня Уныние властвует здесь. Я выпиваю в день несколько литров Чая, я поглощаю Мороженое.
  
   - Боже мой, во что ты превратился!
   - Дай денег!
   - Да где я их тебе возьму!
   - Не тебе решать, сколько хочу, столько и прошу! Дай денег!
  
   Глаз рисую я на туалетной бумаге. Как меня достала помойка и иждивенческое существование. Воли, воли просит ладонь. И ветер приносит дождь. В Центральном Городе воля вписана в ландшафтную рамку. Такой кусочек воли. Город молча разговаривает со мной. Город, маринующий взгляды, околдовывающий умы пульсацией ночных вывесок, продольно оборачивающийся вокруг любого тела. Может быть, раньше за деньги и можно было что-нибудь купить, но теперь они обесценились.
  
   Полночь. Я решаю подстричься перед выходом на работу. Истинные бездельники всегда работают. Я различаю два цвета. Рядом с МР я различаю их множество. В ходе жизни ты становишься всё больше и больше Человеком. Множественность начинаю различать я, сидя в кабине Машины Разрушения. Трагедия всегда красива, недостижима, всё остальное - фарс, кроме комедийных сериалов, виденных в детстве.
  
   Ультимативные Сказки. МР. Безумие похотливой хозяйки остаётся в моих зрачках. Только в самом себе нахожу я Родину. "Я змея!" - пел известный исполнитель. Нынче мы все змеи. "Что будет с нами завтра?" - спрашиваю я и растекаюсь в форме Капюшона Лужи.
  
   Первый час. Я подтверждаю намерение подстричься. Любой ценой в поисках приемлемых вариантов. Осень наблюдаю на своих пальцах. Качественную старушку - красавицу Осень. Ковыряю вносу. Уменьшаюсь. Просматривальщик Фильмов занимает Партизанскую Позицию. МППП. (Мой Пот это Постоянная Позиция.) Каждый раз открываешь Книгу заново.
  
   Ничего не остаётся как полюбить Какашки! Протёртая кашица составляет сегодня мой ужин. Весь первый этаж Центрального Города облит стеклом витрин, но стоит взглянуть повыше, и Город предстаёт незыблемым серым от дыма проносящихся десятилетьями машин. Десятки десятков лет встречая пустынно Рассвет. Важные составляющие Общественного Сознания. Сетки, встроенной в нас Мегаполисом. Незыблемых вещей, оседлавших Волну. Замкнутости, саморазвития. Говорю я. Ежегодных еловых жертвоприношений. Миллионы верхушек, информационных айсбергов, проплывающих мимо сознания. Рождённые предметы отдают незаконченностью.
  
   Паря над пропастью Черепной Чаши. Мои письмена, которые никому не предназначены. И я засыпаю под мирное Барахтанье. Сейчас мне важнее уехать. Я принимаю свою жизнь такою, как она есть. Она останавливается. Возбуждённая МР громыхает рядом. Хей, чьи это флаги над горизонтом? Новости, новости. Двигаться - значит, расширяться. Я взаимодействую с Машиной Идеологии, Психологии, они прогромыхивают каждая по своей колее. Я не хочу сделать их, мне достаточно Волны. Волна вымывает сор. Туман опускается глубже.
  
   Вчера я заменил шкуру брюк. Старые вельветы истлевают на скамейке рухлядью. Моё тело - это печь разных вложений. Мы поссорились было, но после Назидательной Оплеухи всё само собой успокоилось. Опять Ночь, и меня ничто не интересует. Тсс! Звенят деревья иссыхающими шапками. Равномерно высыхают листочки. Вещи, виденные уже не раз. Ночные Повторы разнообразны. Хорошо, что высохла Печаль! Хорошо, что я тебя не трахнул! Оболочки тел наводнили набережную. Вода только делает вид, что передвигается. Взаимодействие Тела и Времени, я как осознающая личинка сбоку, Море Движения. Сюжет придуман и проигран. Формальность сознания - палочка, через которую я перепрыгиваю туда-сюда.
  
   Многочисленная Карусель сегодня закрыта на санитарный день. Многие из нас приняли бы смерть как колыбельную. Я ложусь спать с улыбкой на будущее. Ветер вездесущ и ничего не весит.
  
   Я снова вхожу в Человека. Вкус Мяса овладевает мной. Спасибо, - приговариваю я, - спасибо тебе за всё. Я съедаю собственные пальцы. Я не принадлежу никому. Скорее у меня есть отец. Он Вечен. Также у меня есть Мать. По старой русской традиции она ходит в чёрном платье и стара. Мать сыра земля. Отец же горит огоньком.
  
   У меня также есть соседи. Как водится среди людей, мы не любим друг друга. Мы запираемся, когда приходит очередной. В тёмных закоулках Мозговой Коммуналки обнаруживаются мелочи, которые исподволь властвуют нами.
  
   - Пока я с вами не общался, успел заработать четыреста рублей.
   - Это как?
   - Меня спросили: вы пьёте пиво? Я ответил: Да. - Какое? Я: А какое нужно? В общем, опрос по пиву. Я посидел в одной комнатке - получил торт, посидел в другой - получил двести рублей, потом вышел в коридор и сказал, что денег мало. Мне дали ещё двести. Они хотели наебать меня, а я хотел наебать их. Все остались довольны.
   - Здорово!
   - Россия. Центр. Начало третьего тысячелетия. Ау! Люди добрые, братья бесхозные, бедные родственники, мы же вымираем по одиночке!
   - Ну да, фигня полная! Так и должно быть.
   - Ты права, так и должно быть. Огонёк же будет гореть всегда.
   - Никто нас не оставил. Добра и зла не существует. Понимание Божественного определяется тем, в каком социуме и месте ты находишься. Бывает даже, что ты находишься среди свиней в полной жопе! Но это не значит, что ты должен опускать голову к корыту. Важно помнить одно - везде своя дымка и везде свой тлен. Эге-гей! Пловец. Плыви аккуратнее! Одна моя подруга истошно кричала - не хочу, чтобы мне было плохо!
   - К чему ты это сказал?
   - К тому, что она хочет жить выборочно.
   - Выбор - это то, к чему пришёл человек.
   - Выбор - это чушь собачья! Она просто прикрывает глаза, где хочет, а потом за это расплачивается мытарством. "Я не знаю, ну не знаю!"
   - А что ты предлагаешь? Как нужно жить?
   - Я не предлагаю, я критикую. Это искра. Пускай разгорится новое пламя! Но понимание Приходит - Машина Потребления Должна Быть Разрушена. Так же, как разрушалось и строилось всё предыдущее. Это один Процесс.
   - И что же тебе позволяет быть всегда трезвым?
   - Постоянное Пьянство. Я не боюсь Противоречий.
   -А сплошные Пэ? Это что?
   - О, это - Подмигивания. Человек думает, что Смерть - это Машина, он заблуждается. Машина - это он сам. Я говорю о разрушении этой машины. В Книге мы не найдём реальных ответов. Мы найдём их за Книгой. Ответ не может быть сформулирован. Ответ всему - Процесс.
   - А вопрос?
   - Что вопрос?
   - Вопрос может быть сформулирован?
  
   Свобода Слова пришла к Помойке. Следует ввести ограничения. Когда из абстракции эта идея перейдёт в действительность, найдётся кто-то, кто будет бороться с этими ограничениями. А перед этим найдётся кто-то, кто будет их эксплуатировать.
  
   Возможен другой вариант: ограничения органично взаимодействуют с Виртуализированностью Общества и выращивают новое поколение Людей Мыслящих.
  
   Бегство хорошо хотя бы тем, что толчком к нему является осознавание свободы.
   - Интересно, а что там, за следующей дверью?
   Слишком много правды. Нужно дозировать. Иначе можно застрять и только и делать, что её рассматривать, обо всём остальном забыть. Забыть как ходить, как разговаривать. Забыть, что людям нужна ласка. Только наблюдать звёздную Машину. ММ (Машину Микроба.)
  
   Каждую ночь под моим окном взывает Машина Ассенизации. А я сижу в своей комнате и ем бананы, запивая чаем. Раньше я ходил по шоссе по направлению движения реки машин, про себя ожидая, что кто-нибудь остановится и подбросит меня до ближайшего пункта. Теперь, проигнорировав электричку, я иду по шоссе до ближайшего пункта, гордо глядя в фары встречной реке машин. Как вы понимаете, я устроился на работу. Идти против течения в любом случае доставляет острое удовольствие. Я ищу, разыскиваю успокоение, но оказывается, успокоение физиологично. Мои соседи пьют вино. А я разрушаю и созидаю Тело. Тело моей Машины. Я делаю это сам, не дожидаясь, когда те же действия будут произведены помимо моего ведома. Я вижу, чтобы делать. Я развожу огонь и приготовляю пищу. Как вы понимаете, я выехал за Город. И теперь наблюдаю Повторение Труда. Вездесущее Созидание неведомо ради чего. Мои яйца ничем не наполнены. День за днём без разницы. Отсекаю этапы, чтобы двигаться. Моё наслаждение Прохладный Ветер. Он хорош тем, что предугадывает Происходящее.
  
   - Нет, ну какая сволочь! Она просто издевается надо мной. Она видит мою слабость и давит на неё. Ох уж эти бабы! Как они меня достали. Тут ещё одна пьяная зашла. Да нет, я не то, чтобы... Просто понимаете, доктор, здесь, на природе, мне негде найти сироп от кашля... Нет, этот не подходит. Мухоморы... ещё маленькие. Нет, не то, чтобы... Коллектив... Я не один. Переспать с женщиной, которой я понравился... я всегда только за! Но сам я пассивен и первым не иду на контакт. Женщины... Скажу вам откровенно, доктор, мне нравятся взрослые женщины. Мне нравится, когда у женщины есть начатки интеллекта. Ведь им он и не нужен. Они созданы, чтобы по-другому воспринимать этот мир... Нет, спасибо, я не курю. Это не значит, что они глупые. Они совсем другие. Просто совсем... Машина Разрушения... Кроме неё, у меня никого нет... Она должна быть продолжена... Пьяный... Дурак... Знаю, знаю...
  
   - Какое-то время не общаемся, это как растягивание удовольствия. Есть две реальности: та, которую ты носишь с собой от рождения, и та, которая Голая. Счастливец тот, кто сумеет их совместить. Но таких людей не существует. В жизни каждого преобладает либо та, либо другая. Голая, она, конечно, более привлекательна. К чему приводит смена одежды, смена масок? Мышление, твоя реальность, она неизменна. А Голая, та, что снаружи, всегда меняется. Все Мы также притворяемся, как и они. Я вспоминаю про Машину Ассенизации, что будила меня грохотом мотора и работой железных щипцов, опрокидывающих аккуратные контейнеры мусора в кузов. Двое рабочих, молодые парни. Этот звук, шум... Я лежал в кровати, я был защищён стенами дома, узкая улица, соседняя стена с окнами, Грибканал создавали своеобразную, свойственную только этому месту акустику (своеобразие разных местоположений, чем хорош бледно-серый голубой Питэр); я лежал, защищенный. И всё-таки от этого громыхания я начинал дрожать. Понимаете, очень громко. Очень громко в нежности заходящегося утра. И плевать я хотел, но громкий этот брутальный, механический звук - это и есть Машина. Голая Машина Реальности. Она не манит как Твоя Реальность, она тащит, она ни с того ни с сего опрокидывает тебя. Машина останавливалась под окном на пять минут и уезжала. Я и остальные разбуженные по обе стороны узкой улицы снова засыпали своим сном. Тишина и недолгий упокой, ведь ты знаешь, чего ждать от людей. Машину, Машину противопоставляю я людскому самодержавию. Дикую безмятежную Машину...
  
   - Всё равно ты упадёшь. Ты ведь трус.
   - Трусость позволяет неоднозначно мыслить. Мне это важнее всего. Полёт и падение - не одно ли и то же?
   - Машине нет различия.
   - Поэтому я говорю о Машине.
   - Говори! За чернотой твоего окна слышны юные, а значит, невинные голоса. Говори ты о чём хочешь! Бабушка по отцовской линии не зря умирает в одинокой старости в Кривом Районе России -это ваша замкнутость к чему-нибудь да приведёт. Хватит помоек, пора на свет! Пускай продолжается то, чего ты хотел. Ком`он, пойдём немного поразрушаемся! Только в сочетании с кем-нибудь Настоящим ты можешь быть Уверенным.
  
   Нас здесь много. Территория, обнесённая аккуратным древесным забором. Всё, чего ты хочешь, свойственно твоему возрасту. Машина. Миром правит Машина. Добейся Раскрепощения. Ты хочешь сказать, ложись спать? Верь, суперУмный Дурак, в свою Машину. Как хочешь. Даже на древесном угле возможен свет Пламени. Ладно, заткнись. Брут предвечернего утра. Я верю в себя.
  
   Полночь. В этом возрасте пора иметь собственные часы! - Хочешь поговорить о будущем? Через час ты будешь храпеть. Люди все разные, но везде прячется страх.
  
   Саморазрушение. Моя душа - это тоже шкура. Чем многочисленнее общество, тем большее одиночество ты испытываешь.
   - Я испытываю?
   - Я испытываю. (Тонкость, которую легче всего сломать, не-довлеет над человеком. Не-Машина.) Коньяк со вкусом бренди, как мне сказали в магазине. Сосед, уставший от тебя. Может быть, это только Россия. Круги, свойственные тебе в расходящейся кругами верхней воде. В низкой воде нету движения.
  
   Мы дикари. Наш ритм мы долбим. Пора выбрасывать наушники Панасоник. Ты веришь в это? - Я верю в это. пока не обломался.
   При чём тут я?
  
   Помимо того, что ты должен двигаться туда, куда хочешь, ты обязан уметь делать то, чего ты не хочешь. Своеобразный конфликт, кроющийся в душе каждого человека. Мои письмена - это ответ дикарству Наших Времён. Становление человека - в понимании этого Противоборства. Разрисованные люди, безучастные, напуганные, жаждущие обрести Власть Царства Божия прямо сейчас. Гляди в свою жизнь, как в глубокую воду, и ты увидишь дно. Оно существенней бесконечного ослепительного сияния. Я не говорю о Красоте Этого Мира, я говорю о его Качестве. Мы стремимся стать наиболее зверскими, ибо напуганы и запутываемся в Паутине Разобщения всё больше и больше. Представьте, что это один день. И придёт следующий. Мы плетём собственную паутину в конфликте Понимания Паутины Неимоверной. Стремимся попасть именно в Ту Самую Точку. И нечего больше сказать нам Сегодня. Идёт, идёт следующий день. Тонкие вещи левитируют над поверхностью глубокой воды и как бы её не касаются. В этой оторванности, в этой оторванности зреет конфликт следующего света, следующей улыбки, следующего поступка и следующего понимания. Какова сцена твоего самоосязания... Ты можешь думать только о себе. И это не самовлюблённость, а насущная потребность Перезревающего Плода Самовыживания. Очарованность Процессом властвует над Человеком.
  
   Жизнь - это вечный не-Баланс. Выдвигаемся дальше в не-Процесс и Разрушение как Последствие. Если я не-Прав, поцелуй меня в щёку.
  
   Ты сам готов растерять то, что просишь или требуешь хранить других людей. Я говорю только о людях. И я говорю о Разрушении как о Процессе Познания. Благодарность - ненавязчивая потребность. Пора ложится спать. Десять минут до полночи на китайских часах. Я говорю тебе: ты должен победить свою жизнь.
  
   МР явлена для того, чтобы показать катастрофичность нашего бегства от Голой Реальности. Мы северные люди, и мы боимся холода. Потребительская машина с лёгкостью заменит нам реальную угрозу своей виртуальной Свободой Безопасности. И в таком обществе возможна только одна опасность - Обжорства. В каждом из нас, помимо частей и деталей Машины, расположен кусочек боли - это душа. Я говорю для вас, не верящих ничему и ни во что, - в каждом из вас кусочек боли. Именно эта боль позволяет людям двигаться и искать. Таким образом, боль является спутником и путевой звездой. Эпоха Потребления приведёт к Эпохе Пресыщенности. Я не могу сказать, как она будет выглядеть. Вся наша шикарность и роскошь - лишь способ прикрыть пустоту созидания. Но мы всё больше и больше становимся пушистыми кроликами в сотовом сознании Общества.
  
   Общество, общение, разъединяющегося общества разъединяющего общения. Даже от друзей мы требуем выгоды. При всей мишуре и разноцветных огнях мы постепенно становимся пустыми Созданиями, Машина Потребления, азарт, подгоняющий нас к произволу желаний. Человек - несказанный комплекс. Мы используем лишь одну плоскость, и имя этой плоскости - нажива. Остальной Человек не изучен нами, из-за боязни, навязанной СМИ. Мы хамелеонизируем на хамелеонизме выше стоящих. А выше стоящие (я имею в виду социальные статусы) как никто другой ясно видят основу жизни, но поскольку они пусты, то взгляд их направлен на те же вещи простолюдинов. Поскольку они не строят никаких иллюзий, благодаря постоянной возможности расширять кругозор, но небо больше кругозора, и они подчиняются силе, которая выше их. В пластмассовом обществе невозможно сделать революцию, в Обществе, где существует чёткая система выживания. Революция - это Общество единомышленников, но это опасно, а значит, кто же захочет за идею, так и не став героем? Пускай лучше герои мелькают на TV, бедняжки, вынужденные жить не-своими жизнями, компенсируя это Полной Продуктовой Корзиной.
  
   Я не участвую в забеге. Я бегу от него. Это не мазохизм и не садомазохизм. Я призываю МР на крикунов и на тех. кто молчит. На развалинах и пепелище Человека Сегодняшнего нет-нет да и блеснут тут и там поймавшие солнечный лучик изумрудные кусочки наших душ. Свобода будет упразднена. Мы будем разговаривать друг с другом, а не сами с собой. Время Ласковой Волной расчистит нам место, и мы, благодарные, продолжим созидание.
  
   Так рождались и умирали Цивилизации.
  
   Человеческая жизнь, скорее даже само её тело позволяет умирать и возрождаться вновь по нескольку раз, пока не выкристаллизуется уже не Машина, а что-то новое.
  
   А мы с нею, тарахтя шестерёнками, отправимся в ангар, чтобы ждать повторения цикла и ремонтироваться.
  
   Машина Сознания довлеет над Телом. Они выходят свежеотремонтированные из ангара железной вереницей, напоминая о необходимости. Можно рассматривать разные Машины.
  
   Машина Размышления напоминает колесо обозрения. Теперь я Машина и преодолеваю всё подряд. Я преодолеваю сам себя и продолжаю говорить о Машине. Я учусь писать заново. Я пишу и мне странно, что мы все люди. Я пишу о ней, которой не будет, которая преодолевая меня красной головкой, уважает дождь. Нельзя оставаться здесь, нужно ждать, ждать тотального бегства. Нельзя сбавлять скорость, даже если ты стоишь, иначе весь твой труд полетит в тартарары. Держать напряжение чувствительности, невзирая ни на что, иначе это деградация и вряд ли ты опять сможешь подняться туда. Саморазрушение как эквивалент честности. Саморазрушение - это набор упражнений, необходимый для поддержания ясности. Я говорю только то, что вижу - а вижу я только себя. Из этого круга никогда никуда не выпрыгнуть - разрушение и страх никогда никуда не уйдут. Ты веришь, что проклятие спадёт, и ты увидишь всё в новом свете? Ты всю жизнь смотрел телевизор и верил, я говорю тебе - проклятие - это ты сам. Разрушайся!
  
   Двигаясь вперёд в ожидании. Разрушайся, друг мой, ибо ты воспринимаешь всё наоборот.
  
   Я не снабжён любовью к вещам. Любые способы жизни существуют для того, чтобы обманывать тебя. Я отправляюсь в путешествие своих заштампованных мозгов. Я становлюсь тем, что я вижу. МР вижу я. Я болен сердцем. Чем теснее кубик, тем теснее облака. Выразить словами довольно легко, поэтому я выражаю мыслями.
  
   Вместо того, чтобы потреблять, я преодолеваю. И если бы вы увидели меня живого, стоящего слева от вас в толпе, то ничего особенного бы там не нашли, ибо я не создаю, чтобы потреблять, я не умею создавать, поэтому и говорю о МР. Хиханьки хиханьками, но я расчищаю своим экскаватором путь для дальнейших путей. Мои руки дрожат, и из этого места я не собираюсь бежать.
  
   Я партизан для Голой Девы, той самой, на которую кидаются, пытаясь отколупнуть кусочек на память. Многие из нас партизаны - борются, как умеют, выбрав себе врага и друга. Одну битву я уже проиграл, но игра стоила свеч. Теперь я не кусочек воска, а уверенный в себе диверсант. Выскоблить мозг и наполнить чашу новой пищей. Логика в ряде случаев становится нелогичной. Времени не существует, его можно скукожить, растянуть, втянуть в пуповину Чёрной Дыры. Дело даже не в скорости, а в красоте, которую Оно приносит. Мир не катится и спасать будет некого, Оно просто меняется в отличие от секундомеров. Я нахожусь в плоскости разрушения человеческого мышления. Я уже забыл, с чего начал, и меня не особенно интересует то, чем я закончу. Мне интересен процесс на грани. Балансировка -высшее искусство и умение. Беспомощная свобода человека. Того, которого зовут за гранью. Я сам придумал себе жизнь. МР требует топлива. Топливо - это тело моё, мой разум.
  
   Бытовая психология, способ постоянного балансирования. Я не говорю ты, я, он, она, это присутствует во всех нас.
  
   Итак, никакой машины не существует. Мы отправляемся в отпуск немного отдохнуть. Мы жарим на залитом оранжевым солнцем побережьи барбекю. Ах, как хорошо! Как хорошо. Оранжевое солнце висит над заливом.
  
   Машина Разрушения исчерпала себя.
  
   Глава седьмая. Малые формы.
  
   1. Лёг рядом
  
   Я приехал туда, к ней. Они с девчонками снимали помещение на втором этаже. Денег у меня было немного, я решил использовать их практично.
   Приехал поздно вечером, она сразу отвела меня в комнату и уложила спать. - Спи, - говорит, - поговорим завтра.
   Я заснул и мне приснилось утро, искрящееся от солнца и снега.
   Утром она убежала на лекции, я встал, потихоньку сходил в магазин, купил еды, которую надо варить. Нацепил свои очки с линзами - полосками. Пока соображал, сколько варить сосисок, появились девочки, с которыми она проживала. Потихоньку разговорились. Поели сосисок, я достал кропалик и стал его ломать в нужных пропорциях. Достал каменную трубу, но не обнаружил в ней необходимого камешка. Ищу ему адекватную замену, но не получается - то материал не тот, то размеры чересчур.
   От девочек засквозило, еще так, издалека, презрением, они еще не поняли, почему оно у них появилось и куда будет направлено, а я уже понял, что им потянет в мою сторону.
   Пришла она, я говорю: девчонки вроде как не особо рады моему здесь нахождению. Она отвечает: ничего страшного, мы все равно одни будем, не обращай внимания. Опять все сели за стол, я что-то засуетился, говорю: пойдем лучше наверх, туда, в комнату. Я, отвечает, щас должна убегать уже. Сам понимаешь, лекции. Скоро экзамены, - и действительно, вскоре свинтила.
   Я посидел немного в комнатке, а потом вышел на улицу. Мороз, ясное небо, сугробы отражают искры, желтые автобусы носятся туда-сюда, людей много, но никто не торопится, выходные. Погулял я, похороводил со всеми, полегчало на душе. Правда, думаю - зачем приехал?
   Кто-то из девочек уже ушел, какие-то новые появились, когда я вернулся к ним на второй этаж.
   Одна в этой общей большой столовой лежит, одна, я не долго думая лег рядом. Потом перекатился сверху. Потом она выскочила и сказала, что и ей пора. Пришла другая. Операция повторилась. И следа презрения не осталось в атмосфере девичьего жилища. Они оставались со мной ненадолго, ровно настолько, насколько было нужно, чтобы ощутить, что всё это нам снится, они сменяли друг друга и убегали, я сменял сам себя и оставался.
   Она должна вернуться через два часа.
  
  
  
  
   2. Дом Творчества Писателей.
  
   Я устроился работать в Дом Творчества Писателей (то есть и у писателей возможно творчество!) на кухне. Дом этот находился в лесу, и через неделю я уже скучал по городу. Дождался выходного, прыгнул в электричку, а оттуда с разбега в безумие Невского.
   Малая Садовая - перекрытая от автомобилей улочка, ставшая своеобразной галереей уродцев, выходцев со всего света, отрывающихся здесь по полной.
   Садик у Казанского собора, где некто капнул в фонтан шампуня, и вертикальная струя взбила пену. Люди в чем попало валяются на завезенном из Голландии дерне. Задрав голову тут и там вышагивают иностранцы, матричная молодежь щебечет на одном ей ведомом языке, похожая друг на друга, как синички из одной стаи. Старый город устало усмехается вставной челюстью дворянской архитектуры, раскаленной зависшим в трансе белых ночей солнцем: хи-хи-хи, ха-ха-ха, - подхватываю я, взбалтывая и вливая в горло оранжевый ноктюрн. Мы перешептываемся с затухающим Петербургом. Я растворяюсь в нем, он растворяется во мне, внезапная смена освещения утюгами домов и пролетающими атмосферными явлениями дарует возможность неописуемых видений. Гранитовый ландшафт взрезаю консервным ножом вдохновения.
   Улица Правды - каменный аквариум, светильники, бьющие из-под земли, вертящиеся одноногие сидения и изгибающиеся чахлые насаждения. (Отрастив волосы, я выкидываю длинные ветки на проезжую часть, танцую вокруг своей оси, подпрыгиваю и зависаю в воздухе, в насыщенном до предела энергией времени полупрозрачном пространстве, пронизанном фарами столпившихся машин. Разносится радио, мотив надоедлив, я ищу в толпе взгляд друга, и сверху падает нечто безвесное).
   - Вот памятник Невидимке.
   - Где? - я продолжаю вспахивать камни.
   Вот две рыбки плывут по подземному переходу. Они направляются к игральщику на гитаре, прислонившемуся к опорному столбу. Они сбивают хвостами картонку, положенную для денег, один берет гитару в плавники и что-то тренькает. Я, скрестив жабры, наблюдаю за этим, чувствуя приближение опасности, колыхающейся за их напряженными фигурами.
   О чудо! - с другой стороны плывут еще две рыбки, опухшие мордами и чересчур расслабленные. Мгновение! и они лежат на полу по разные стороны меня. Бойцовая рыбка суетится и прыгает по их фингалистым черепам, я - это камень страха, красные обложки мелькают в пальцах блатного, крики - ОМОН! - извергает его бритая дырка, его сплющивает неведомое существо, он убегает, влекомый тем, кто тренькал, музыкант горестно чешет гриву, два истекающих тела лежат передо мной, к ним, прячась за опорными столбами от неведомого, движется охранник.
   - В чем дело? Вчемдело? - это шарики краткости носятся и видны на свет, и сталкиваются между собой, и падают на мостовую жидкими пятнами, мы, как ни в чем не бывало, сохраняем правила уличного движения.
   - Он просто прыгнул тому на голову! Я слышал хруст! - говорит гитарист. (Через пять часов, когда я вернусь сюда, будет продолжать расплываться по мрамору красная густистая субстанция. Это была Смерть?)
   Действие ноктюрна заканчивается, я отправляюсь ждать Рассвета на Марсовом поле, сижу на дырявой скамейке автобусной остановки, наблюдаю предутреннюю жизнь Королевства Поливальных Машин, сочиняю вот этот самый эпизод, и стекла витрин покрываются испариной. Я собираю эту махровость пальцем и пробую на вкус. Нужно двигаться, иначе сон овладеет мной.
   Тихо мосты погружаются в реку и я направляюсь на ж/д вокзал. Скоро закончится мой выходной.
  
  
   3. Куда?
  
   - Куда вы меня везете? - визжал он.
   - Заткнись, тварь! - сквозь зубы цедил полисмен.
   - Что вам от меня нужно?
   - Ты тут таких делов наворотил, что если тебя не кончить, разразится международный конфликт, - машина неслась по окаймляющему гору шоссе. - Отвезем тебя к пастухам, они сами решат, что с тобой делать. В любом случае, ты оттуда не выберешься.
   - Что я такого сделал?! Неужели из-за того, что у меня отсутствуют документы и что я русский, меня нужно убивать?!
   - Есть еще одна причина, сынок - у русских самое вкусное мясо... Подожди, Сенькхам! - прикрикнул на шофера толстяк. - Вот здесь сверни, надо его как-нибудь успокоить ... - и они втроем принялись тыкать ручищами в хилое тельце пацана.
   - Спокойно, ага, вот она...- хмыкнул один из них, - я подрезал ему вену.
   - Кровь будет доказательством вашего злодеяния! - орал парень.
   - Не переживай, мы подоткнули тебя полиэтиленом. - Машина мчалась в один из горных аулов, где его ждала Судьба. Он глубоко вздохнул и спокойно произнес:
   - Режь прямо здесь. Я готов.
   Водитель резко нажал на тормоза:
   - Мы так не договаривались!
   - Режь здесь, я сказал! Режь горло, вот здесь, - он провел пальцем под подбородком.
   - Нет, нет! - заорали они хором. - Давай быстрее в больницу, его надо успокоить во что бы то ни стало!
   Машина снова рванулась вперед.
   - Вы многого не учли, ребята, - произнес он торжественно притихшим ухарям. - Я принимаю свою жизнь, и я принимаю свою смерть.
   - Шеф, может его лучше здесь выбросить? - они ехали по высокому мосту.
   - Никакой воды, нахалы! Только быстрая героическая смерть. Кстати, меня будут искать, меня уже ищут.
   Фургон, заскрипев тормозами, остановился, затем развернулся и поехал обратно.
   - Что делать будем?
   - Не знаю.
  
   4. Ладно
  
   Тогда, помню, позвонил мне Дима Юрашев и говорит: давай встретимся, я ему: а какой смысл? - Я проставляюсь, - отвечает. Ладно, в назначенное время встретились в круглом парке, которым заканчивается Садовая. (Вот улица Садовая, созданная для пчел, сейчас больше для мух да для блох). У Димы из обоих карманов торчат горлышки портвейна. Выпили одну. Пойдем, - говорит Дима, - мне надо сына из садика забрать. Только ты со мной не заходи, я, все-таки хочу быть солидным отцом. Ладно, подождал его во дворике. Потом общались с чудесным сыном, посидели немного на булыжной набережной, распили еще портвейну, потом Дима извинился, что не может меня домой пригласить, отвел сына и снова вышел. Хочу, - говорит, - с тобой дальше пить. Опять пошли в круглый парк, взяли еще две бутылки, да только я пить отказался, денег у меня не было, пользы от пьяного Димы тоже, я решил, взяв гитару, пойти на Невский.
   Пришел туда, сыграл несколько песен, денег мне не кидали, тогда я взял у знакомого художника две десятки, взял еще бутылку и пошел в темноте домой.
  
  
   5. Луна без курса
  
   В самолете при взлете я ощутил панику. Корпус его наклонялся, окно то падало до асфальта, то устремляло свой зрак в месиво облаков.
   Еда оказалась с запашком, зато бумажка гордо гласила, что они не используют мяса свиньи. И вдобавок можно пить спиртного сколько влезет. Я отвернулся от иллюминатора и сосредоточился на растворении льда в зеленоватой субстанции виски.
   Автопилот вскоре взял свое, курс выровнялся, а затем совсем пошел по нитке. Через плотный слой облачных клубов мы сели в колхоз Шереметьево.
   Я предложил свою помощь в переноске чемоданов пожилому турку, он в ответ предложил подбросить меня куда надо. Я остановил свой выбор на Ленинградском проспекте. - Где конкретно? - спросил водитель. - В районе метро Белорусская. - Я хотел быть ближе к Петербургу.
   Проехав пятнадцать километров, я обнаружил, что мы всё это время едем по Ленинградскому проспекту. Выскочил, пожелав всем удачного пути, и покандехал обратно.
   Ленинградский проспект, потом шоссе, МКАД, Химки, Шереметьево, Забулдыгино, Пнины, Разинки, Умсташево, Пешки, Вилки, Ложки, Кресты и Ермилово.
   Замерз как собака - теперь я с полным основанием почувствовал суровую правду этой метафоры. Пар валил изо рта, машины бешеными стрелами пролетали мимо.
   Увидев качающегося пешехода, явно местного жителя, я подлетел к нему и взмолился о кружке чаю.
   В ответ на что он предложил набить мне морду, глядя искоса, как еще совсем недавно самолет бравировал крылами, он прикрыл один глаз, видимо, чтобы лучше меня рассмотреть. Тут же передумал и обняв по-братски, повел в свою избу, где в сенях мы пробивались через баррикады картофельных мешков.
   Орал телевизор в опрятном вымытом-выметенном двухкомнатном доме, шла передача, где молодежь пытается исподволь воткнуть друг другу отвертку в сердце, называя это любовью, и даже советует и напутствует восторженных телезрителей.
   Тезка шибанул кулаком по столу и достал перцовку. Пошли разговоры об армии и о Москве.
   - Слишком ты умный. Ты явно умнее всех. А сам-то откуда? Поехали завтра, вон во дворе стоит шестерка, правда у меня права отобрали, а завтра бы за клюквой сходить. Че сидишь? Вон, в сковородке картошка и курица, когда она покроется золотистой корочкой, снимай и ешь. Я когда приехал в Питер, меня тут же остановили и спросили, на хрена я тут делаю?
   - Не обижайтесь, просто вы стопроцентный москвич...
   - Да хоть запорожец! Дать бы ему в торец! А ты че тут делаешь? А-а, да, Питер, Питер-питер. Ну и че? - Сергей подпрыгнул и размахнулся.
   - Ну-ну, без баловства... - промямлил кто-то из нас. Его глаз все больше заплывал. Чем больше он заплывал, тем больших духовных высот хотел достичь этот крепкосбитый и нехитрый мужик, одновременно всем естеством пытаясь расшибить себе лоб. Я-то согрелся, а вот ему нужен был другой огонь. Бесы закопошились в единственном глазу.
   - Не м-могу, не м-м-могу, - мычал он, хватая нож, - всех вас умных долбанов терпеть не могу, всю жизнь на самосвале... да хоть сто тыщ мне дай, все равно не могу...
   - Эй, эй! - посверкивал заточенный столовый ножик. Я убрал его за плитку. Хотел помыть кружку, но стальной кран давно заржавел и покрылся ревностью и стыдом.
   - Какой у тебя рост? - орал Сергей. - Где твои мышцы, ребенок?!
   - Мне они не нужны, - глупо оправдывался я. - Где у вас вода?
   - Зачем тебе вода, ты еще картошку не доел. Жри, тебе говорят!
   - А как же вы?
   - Н-да, действительно, - и он чайной ложкой отколупнул со сковороды. - Мочил я таких и мочить буду, - продолжал он молиться.
   - Зачем же вы меня пригласили?
   - Кто? Я? - он снова подпрыгнул, желая достать до моих глаз.
   Я понял его намек и темными огородами в сопровожденьи неистовых ночных псов вернулся на трассу, где стометровые фургоны летели, как злобные аквариумы.
   "По фигу", - подумал я и развернулся к ним спиной.
   В темноте вырисовывались два силуэта. Я не спеша обогнал их.
   - Сигареты не найдется?
   - Нет, ребята, - парень с девчонкой ходили за пивом в темноте за три километра. Они нашли сигареты и угостили меня. - Ну у тебя и скорость! Куда путь держишь?
   - На Питер иду, - сверху виднелась вывеска "С-Петербург - 644". Мы посмеялись удачной шутке и разошлись кто куда.
   Луна без курса мчалась над нашей планетой. Вопрос "Что делать?" для нее не стоял.
  
   6. Оранжевые настроения.
  
   Вот там у них ритуалы, вот там у них волшебство. Русский ритуал - это кулак ударом в сердца грудь и до конца и не свернуть.
   А то ритуалы, когда ты поклоняешься одному сегодня, другому завтра, а послезавтра так и не поймешь, к кому ты обращался.
   Тогда я уже дошел до того состояния, когда музыка лилась из меня сама, я просто брал ручку и записывал. Это первый кайф. Потом, на студии, без лишних разговоров мы накладывали яркие и точные мелодичные пласты, и это был кайф второй.
   Но стоило мне выйти на улицу, как я переставал понимать окружающий гомон. Люди бегали, прыгали и перекатывались, как шарики, улыбались, щелкали каблуками, подставляли лица солнцу или просто ехали в метро. Несчастные инкубаторные создания.
   Город Месиво Машина Отбрасывающая Ошметки.
   Мне было плохо, я посылал друзьям дурацкие SMS из летнего кафе, пил оранжевую жидкость и выходил на Фонтанку, где превращался в Зверя, позиционировал себя Сверхмашиной умирания, нечеловеком, зачеловеком, Великаном в маслянистом пространстве реки. Затем сворачивал в киношку и растворялся в искусной выдуманности и очень скучал до следующего сеанса уставшим человеком.
   ("Следующий месяц - Август. Я все перевожу в эстетическую плоскость! - Это как? - Это когда все видно только с точки зрения красоты. Когда предмет статичен и сияет в пустоте собственным светом.")
   Я собирался умирать, я собирался продолжать творить, даже - вытворять. Я пил жидкость ноктюрн и рассматривал свою жизнь как чужую, я находил ее красивой и трагичной, я всегда жаждал пафоса, потому что пафос наиболее эстетичен. Раз я умираю, значит, я буду описывать умирание. Вот там у разных людей ритуалы, а у меня будет свой.
   Я гулял по садикам со всевозможными писающими органами и чувствовал, что здесь я просто Странник. Я гипнотизировал себя в отместку за тотальную гипнотизацию, из которой я не видел выхода. Красное солнце калило древние кирпичи Фонтанки. Я подпрыгивал, жрал тоннами мороженное, встреченным знакомым врал напропалую, что у меня все в порядке, денег куча, скоро дом куплю, но сначала машину, и мы, довольные обоюдным гипнозом, расходились.
   Музыку мы закончили, и я стал писать тексты, потому что больше у меня ничего не было. Потому что это мой долг. Перед кем? - Перед тем же, перед которым ты совершаешь свои ритуалы.
   Иду сейчас домой после оранжевой жидкости, похудевший на 5 килограммов. Дома меня ждет порошковая картошка, химический кекс "ULKER", и сквозняк тихой ненависти из-под двери, свойственный для мещанских Подьяческих. Здесь можно задешево купить что угодно, но уж больно заламывают цены.
   Бело-красные дни не кончались, как змея переливается позументом. Чтобы все же уснуть, я глотаю овец.
   Забудь обо всем, Машина, и повторов удастся избежать.
   Долг - это просьба о чем-то одном.
   Оранжевое настроение!
  
   7. Поиски следующей музыки.
  
   - Ну и где же ты был все это время? Чем занимался? Где работал?
   - Я взял у отца деньги и уехал в другой город. Снял там квартирку, договорился со знакомыми музыкантами, нашел студию, и мы начали плотно работать три-четыре раза в неделю. За четыре года у меня накопилось много песен, и мы их в режиме нон-стопа осваивали и сразу же записывали. Я рассчитал, на какое время у меня хватит средств, и ввел лимит времени. Поэтому мы избегали излишних вопросов и пространных объяснений. Музыка должна быть простой, гитарной и несовременной.
   Много из того, что я задумал, музыкантам удалось воплотить, а кое-что было им чуждо, поэтому я оставил эти идеи до времени. В квадратный кусок времени располагался квадратный кусок музыки и одно из другого не должно выпадать любыми способами.
   - Сколько длилась запись диска?
   - Два с половиной месяца.
   - Ты же не мог целыми сутками только и делать, что работать на студии?
   - Это такая работа, которая всегда с тобой. Я постоянно прослушивал черновики, намечая изменения или переработки, насвистывал дополнительные мелодии, а вся остальная жизнь стала как бы придатком к музыке. Я пил много водки, читал много книг и начитался до такой степени, что кишки мои вздулись и полилась черная моча. Тогда я пошел в поликленикуб, но оказался в парикмахерской, где меня и подстригли. Я возвращался ночью после репетиции через искрящиеся снега и твердил себе: "Погибнуть в бою, а не в пьяном сугробе!"
   Пришел домой, одержимый болью, овладевшей всем организмом, и лег на живот, поджав под себя ноги. Так я и лежал несколько дней, твердя: "Так тебе! Так тебе! Будешь знать как водку без предела пить!"
   Утром я вставал, съедал обезболивающее и ехал на студию мужчиной, готовым к свершениям, и женщиной, готовой рожать.
   Потом опять приезжал домой и мучился болью. "Леночка, - позвонил я ей однажды, - мне очень плохо, сможешь приехать?" И она приехала, и мы лежали рядом, и вся боль ушла куда-то в пол. Утром я теребил бретельку на ее маечке и хихикал: "А откуда у тебя эта маечка?" - Она фыркнула, еще не проснувшаяся: - "Из шкафа". Мы разгладили друг другу волосы за ушами, и она уехала на метро.
   - Ну и чем все закончилось?
   - Мы записали двадцать однообразных песен. Цель была достигнута. Не сама песня являлась результатом, а то, что стояло притушенными силуэтом за ней. Я не говорю о потраченных на нее усилиях, я говорю о тех местах, из которых эти песни, слова и звуки происходили. Я говорю о непесенной природе, выраженной песнями.
   Я чувствовал в себе еще много возможностей, но этот город был уже исчерпан. Я поехал в Сибирь в поисках следующей музыки.
  
   8. Засыпайте!
  
   - Засыпайте! - прикрикнул бригадир, и мы принялись совковыми лопатами выгребать крупнокалиберный гравий. Когда мы уже закончили это дело, снова подошел бригадир и начал орать, что велел нам засыпать гравий в ров, а не выколупывать. Мы удивились, ибо никакого другого гравия поблизости не было. Зато стоял огромный экскаватор, который двумя-тремя гребками мог бы освободить нас от тяжкого труда.
   Но у водителя с бригадиром была своя работа - зацепив за зубец ковша толстенный кабель, они вытягивали его из-под земли, чтобы потом, избавившись от обмотки, сдать несколько тонн меди.
   - Так что же нам делать? - спросил тот парень, который был еще в силах говорить.
   - Щас придет звеньевой и все вам объяснит.
   Через полчаса пришел звеньевой, объяснив, что в прокладке траншеи была допущена ошибка, и поэтому приказ бригадира был правильный. А какой приказ-то? Насыпать или высыпать? Этого звеньевой не знал, сославшись на то, что бригадир сообщил нам все до малейших деталей. Он опять ушел, затем вернулся вместе с бригадиром, и они стали созерцать раскуроченную траншею, наполовину заполненную гравием. Остальные камни валялись где попало - у кого сколько хватило сил их выбросить.
   Все-таки решили выгребать дальше, экскаватор поехал сдавать обработанную медь, а в системе дренажа была обнаружена ошибка в пять сантиметров длины пленки, которой ров был выстлан.
   Мы выгребли камни, перестелили пленку и начали было засыпать вновь, как бригадир сказал, что скоро прибудет экскаватор и сам загребет траншею. Нам же приказали долбить асфальт в особо чувствительных местах площади. Мы тогда совсем перестали жалеть себя и в поте лица при любом удобном случае отлынивали от работы.
   И правильно сделали, потому что взглянув в топографическую карту, мы ужаснулись тому, что долбим над самым важным кабелем. Мы сказали об этом начальнику участка, но в его картах этот кабель отсутствовал.
   Со злости мы схватили кусок необработанного кабеля килограмм на семьдесят, упаковали в картон и унесли подальше от зоркого взгляда звеньевого. Но он уже и так был пьян и не заметил пропажи, когда стемнело, он, обмотав голову махровым полотенцем, ринулся в свете ночных светильников на штурм недоконченных траншей. Поскольку план прокладки разрабатывали они совместно с бригадиром, которого уже уволили, а план отменили, то он почел свом долгом привести все в исходное состояние.
   Поэтому мы должны были закидывать лопатами гравий в трехкубовый ковш экскаватора, а он, уже наполненный, высыпал его в яму. Потом звеньевой попросил обойти меня все участки и выставить всем оценки, и грубо говоря, сколько просили, столько и ставил, ибо не знал каков этот самый коэффициент и полезной деятельности, и трудовой успеваемости.
   Затем мы с приятелем сдали наш украденный металлолом и напились пивом. И через 12 часов я снова вышел в смену.
   Так мы укладывали дренажную систему на Дворцовой площади, а за нами двигались люди в спецовках, заменяя старое булыжное покрытие новым, используя при этом те же самые булыжники. После того, как они выровняли уровень площади, она оказалась уже не так крива, да и в глаза эта кривизна не бросалась.
  
   9. Монастырь.
  
   И он поехал в город, и на одной из перевалочных станций, выйдя покурить в тамбур, снова встретил монашку-бродяжку. Они обрадовались встрече, разместили на полках ее бесчисленные сумки, она достала хлеба и меда, и поезд тронулся.
   - Поехали со мной, нечего болтаться по Питеру. Без Бога в своих мытарствах ты пропадешь. Только положившись на него можно двигаться.
   - А куда вы едете?
   - Я еду в Волхов, в монастырь, а на обратной дороге еще три монастыря будут, и все - мужские - как раз, что тебе нужно.
   - Почему вы не остановитесь в одном монастыре, а кочуете?
   - Потому что Бог меня так ведет. Я побывала во многих из них, чего я только ни навидалась! Мне кажется, я побывала и в тюрьмах, и в концлагерях. Везде идет та же самая грызня и сживание.
   - Странно, ведь люди там стремятся к высокому, к Царству Божьему.
   - В том-то и дело, поэтому сатана и усердствует чрез них еще хитрее и упорнее. Все шиворот-навыворот.
   (Вера многих - типа акварелей, цветастых, радующих глаз картинок, развешанных по стенам.)
   - А тебе, - продолжала она, - надо где-нибудь прибиться и трудиться. Наступит зима, и все, кому некуда будет податься, наводнят церкви.
   Оказалась, что она москвичка, у нее в ходе махинаций некие братки отобрали квартиру, и вот странствует она по Центральной России уже несколько лет, молясь и неся на вытянутых руках книгу с крестом, и проходит сквозь любые двери. Монастыри - ее перевалочные пункты, где она останавливается на несколько дней, если пускают, и покидает их, переругавшись со всеми, ибо знает уже все и общается напрямую с Господом.
   - Многие меня называют ведьмой, многие сумасшедшей, но всегда люди называли так святых и пророков. Потому что я смотрю им в душу и вижу все. Дьявол воцарился кругом. Ты посмотри на лица вокруг! Они же мертвые. Они дважды мертвые, ибо умрут в аду.
   Она громко говорила о Боге, и он видел в ней свет, несмотря на то, что все факты говорили о том, что вера ее и постоянное нашептывание были прикрытием нищенства. Но что здесь настоящее: внешние ли обстоятельства или обстоятельства внутренние?
   Ни того, ни другого не существует, - говорят буддисты, - все мы единое целое.
   Ни того, ни другого не существует.
   Утром они сели в теплую электричку и отправились на север, где деревья стояли в хрустале заморозков, а небо лежало на цепких ветках.
   Они приехали в овражисто-холмистую местность с ленивыми запрудами и кострами по берегам. Холодно. Ветер.
   - Не бойся просить, - говорила она, - не бойся своей слабости. Чего тебе стесняться, если у тебя ничего нет? Не бойся свой слабости, потому, что те, кто сильные снаружи - слабые внутри, а ты будь сильным внутри. Все равны перед Богом. Не забывай об этом. Ты никому не должен, твой долг лишь перед Ним.
   Северная церковь, два окаймленных выбеленными стенами комплекса, между ними черная угольная дорога и древние, подкрашенные деревья по бокам. Северная архитектура, даже не строгая, а - целомудренная: ярусная башня со шпилем, невысокая трехглавая колокольня с арочными стенами, в дугах которых - фрески с ликами чудотворцев, и главный храм с росписями, оставшимися с XVII века. Мощи Александра Свирского под стеклом.
   Он упал на приступок и, не в силах креститься, уткнулся лбом в пол, как мусульманин, постоял так, потом подошел к мощам и поцеловал стекло.
   Не стоит рассуждать теперь, была ли фигурка святого вырезана из дерева...
   Не существует ни того, ни другого. Но это несущественное вмещается в Безусловное. С уст его не слетело ни одно слово. Он поцеловал каменный пол. Столп Света, который не назвать ни на ощупь, ни на ощущение, ни на запах - столп безусловного вдохновения стоял здесь. Его дикарское естество не могло повиноваться окружающей мишуре, но Свет сиял здесь во всем величественном спокойствии.
   - Теперь переговори с батюшкой и оставайся здесь, работники тут нужны.
   Его колотило. - Традиция! - Колыхание воздуха глядя на других. - Он не мог так. - И тут как раз - батюшка был бы рад, но документы не порядке. А так - в любое время, милости просим.
   Они сняли комнатку в единственной в селе пятиэтажке, поели горячего, согрелись, помылись и утром отправились в обратном направлении.
   Столп Света там есть. Безусловно.
   (Отдал я сознание свое на растерзание силам, чтобы узнать, каково оно, будущее. Так и не узнал я, каково оно, будущее. Все мои битвы оказались навыками, их, как известно, можно приобретать и терять.
   Любой вид деятельности - это навык. И лишь недеятельность не имеет навыка. - Повторяю по нескольку раз, чтобы лучше отпечатывалось.)
   У странствующей этой под плащом с капюшоном выступал горб, нарастающий на зад. Оказалось, что это рюкзак, в котором лежали священные книги и деньги. Она подарила ему экземпляр Нового Завета, потом вдруг попросила его почитать, но он не дал, сказав, что у нее есть еще. Она сказала, что ей далеко доставать, и обиделась.
   Когда они ложились спать в комнате в Свирском, она положила на подлокотник дивана носки, а утром обнаружила пропажу одного. Они его так и не нашли, торопясь на рейсовый автобус.
  
   10. В деревне.
  
   Деревню освещало низкое солнце, и низкое небо наклонено к крышам. Его приютили в общежитии железнодорожников. Стойкие кривые яблони, сбросив плоды, не желали расставаться со скрученными листьями.
   Он гулял, разыскивая плоды в траве и ветках, вглядываясь в Оверские снопы соломы, а над кладбищем летали, перекликаясь, хороводили грачи и молоденькие вороны с клювами, напоминающими крупные подсолнечниковые зерна.
   Люди не спеша переговаривались, стреляли пятерки, занимались своими делами. То и дело молодежь на мопедах лихо проносилась по немногочисленным дорогам. Более старшие предпочитали для своих небыстрых дел велосипеды.
   - Будешь хорошо себя вести, мы и жену тебе найдем. Работящую! - весело, сплевывая семечки, говорил ему начальник домоуправления, к которому он по приезде сюда обратился за помощью.
   Он гулял через веерные пути грузовой станции, ходил на почту, пытаясь дозвониться, но абоненты не отвечали. Разрушенные дома, сгоревшие избы виднелись тут и там, обрамленные желтой нежностью кленов и берез. В этих двух и одноэтажных домах поселилась тихая печаль оставленного ради жажды новых свершений благополучия, бегства в урбанические места в поисках той удачи, которая оборачивается проклятьем цивилизации.
   Очарованный и уставший и грустный, как осенний вечер со свечой, он рассматривал милую сердцу разруху, развороченные бревна, не вандалически, а оставленные по забытью. Все эти черно-белые фотографии России начала-конца, духовное осеннее смирение.
   Остаться бы здесь, завести хозяйство, просушивать коврики вперемежку с нижним бельем на длинных белых веревках. Но руки его были немы. Он оставался наблюдателем. Четыре дня он наблюдал из окна просто день-синь, просто ночь, освященную фонарем. Взял у этих людей в долг, сколько могла вместить пустота, и уехал, убежденный, что есть еще чистота и да пребудет во веки веков.
   И поехал обратно, обнаружив, что смерть отныне отпустила его, и погоня за собственным образом завершена, лишившись страха за сохранение жизни, понял, что танец закончился, и некому больше скалить глаза, и не над чем больше насмехаться, но поклявшись оставаться прежним, теперь лишь смиренным и несогласным, и продолжать борьбу.
  
  
   11. В этом городе.
  
   В старом гранитном Центре города много мест, т.е. он вообще только из них и состоит, где за день проходит множество совершенно разных событий. Найди какую-нибудь точку и вставь туда граммофонную иглу своего поста. Город будет крутиться своей будничной долгоиграющей пластинкой, и за день на одном и том же месте ты сможешь разглядеть десятки или сотни происшествий. Мало того, атмосфера, запахи, кармические облака также будут меняться. У этого города нет своего лица, поэтому, если хочешь, можешь приклеить куда-нибудь свое, и оно периодически будет выскакивать в карнавальной готической круговерти, как и тысячи других оставленных здесь лиц.
   Не забудь только невзначай не забыть где-нибудь здесь душу. Есть тут такие существа, питающиеся ими.
  
   12. Иисус Христос - бог отверженных и нищих.
  
   Со всклоченными глазами, плавая как желток в воде в невыносимой атмосфере вокзала, где больные сумасшедшие люди в ломках переживая отсутствие наркотика, искали более сломленных, чтобы хоть над кем-то возвысится и впрыснуть в себя еще немного братоубийственного наркотика, перешептывались в воротники с невидимыми хозяевами, стараясь, по примеру сильнейших, отобрать хоть что-нибудь, хоть немного пространства у неимущих, там провел он ночь. "Теперь я бомж, теперь я бомж", - твердил он, ужасаясь предстоящим перспективам. Двери закрыли, чтобы отмыть опилками мраморный пол зала ожидания. Украинцы-уборщики громко переговаривались по перрону, обсуждая пластиковую бутылку, подаренную безвозмездно одному из них кем-то. Речь шла о цене безвозмездия.
   "Бежать, бежать!" - неслось в голове, но бежать было некуда. Из этого города, на дне которого он теперь ползал, словно безответный уродливый насеком.
   "Чистота, главное, оставаться чистым," - мир, как и следовало ожидать, перевернулся, щелкая челюстями с каждого угла, и везде безумие и традиционные игры в независимость.
   Убежать из этого города, где каждый цепляется за каждого в безответной попытке остаться, где поедом грызут хвосты друг дружке тысячи раскрашенных крыс, и хруст стоит над городом, словно туман.
   Он уехал в другой город и осел на вокзале. "В деревню!" - иначе он утеряет почву. Мысли разбегались, как войско, оставшееся без военноначальника, ориентироваться было отныне не в чем, прежние координаты утратили материю. В деревню, где он сможет прожить без денег, где он сможет прийти в себя и понять, что делать.
   Там он встретил женщину, предложившую помочь ей с сумками, за что она бы напоила его кофеем в буфете. Буфет был закрыт на санитарную ночь, и они разговорились.
   - Пустота властвует нашими временами, - говорила она, - у кого она в голове, у кого в кошельке.
   - Да, да, да, - подтверждал он.
   - Безумие и мрак! Все отдано дьяволу. Вот вам несколько адресов, где вы сможете и пожить и отъесться - во! - она показала, - и не перетрудиться. - Она написала адреса монастырей. - Исповедуйся, покайся и проси батюшку дать благословение на труд. Ни на кого не обращай внимания, ни во что не вмешивайся, будь один, иначе можешь с ума сойти. Молись! - сказала она и вручила ему десятку.
   - Не мое это, - мямлил он, - я вот щас в деревню еду, хочу попробовать там жить. Не могу ни секунды в городе находиться.
   - Деревню надо летом начинать, а сейчас замерзнешь и некому будет тебя похоронить.
   - Ну и хрен с ним! - воскликнул и пошел по платформе обратно.
  
   13. Что-то в нем есть
  
   Кафе располагалось на втором этаже. Узкий и тесный подъем. Там сидели трое. При виде меня их лица стали меняться. Я только что сошел с самолета, в котором летел чуть ли не весь день и устал достаточно, чтобы не обращать на их далеко не светозарные лики какого-либо внимания. Но там еще была девушка. Ей было скучно здесь, она, видимо, ждала меня, потому что сразу же подсела ко мне и стала знакомиться. Мы поели вместе и я откинулся на диване в сытом блаженстве. Мой чемодан стоял рядом.
   Ребятам не понравилось, что человек может сидеть таким образом. По их мнению, человек - это существо вечно напряженное. Началось "слово за словом", смысл которого сводился к тому, чтобы я покинул сей уютный уголок по их желанию. Я же этого делать не собирался. Они продемонстрировали мне здоровенную двузубую вилку и проявили больше настойчивости.
   - Хорошо, - сказал я, - но вечером я приду сюда ужинать.
   Девушка наблюдала за разборками самцов.
   - Если ты придешь сюда, то на ногах уже не выйдешь, - посоветовали они. Страх сжал мою внутреннюю челюсть, но мне так понравилась местная кухня.
   Один парень внезапно выскочил из-за их стола и убежал. Я было подумал воспользоваться его примером, но остался сидеть, видимо, в ожидании ужина. Некуда было мне идти, за окном падал крупнокалиберный снег.
   Двое других договорились, что подождут меня на лестнице. Им вдруг захотелось проверить мои документы, хотя явствовало, что им принадлежат только собственные органы. Они ушли.
   Мы с девушкой еще выпили по рюмочке кофе, и я все-таки вспомнил про одно дело, требовавшее воплощения в ближайшем будущем. Я стал спускаться, и в переходике между этажами, тот, что был в коричневой футболке, кинулся на меня. Я не знаю как, но в руках у меня оказалась тарелка с каким-то съестным месивом, и не теряя времени, я припечатал ее к его тупому лицу. Он засмущался и исчез. Зато возник другой, с вилкой. Я попросту схватил его за вилку и пнул по яйцам. Он побежал быстренько сварганить из них яичницу. Третьего я толкнул вниз, он не удержался, полетел через весь лестничный пролет, успев даже задеть головой о низкий потолок. Я же пригнулся, чтобы не удариться также, и вышел на улицу.
   И, знаете, мне стало так хорошо. Просто здорово! По-человечески приятно, так, что я вернулся и предложил девушке прогулку по Летнему саду. Но ей и тут было неплохо.
   Тогда я пошел воплощать вспомненное дело. Удивительно, как я мог про него забыть! Я вообще последнее время это часто за собой замечаю. Будто нету никаких неотложных дел, будто вообще никаких дел нету. Странно.
   Хотя было еще темно, я проснулся в бодром настроении и всем встречным и поперечным раздавал приветы.
   Накинув вафельное полотенце на плечо, я пошел в ванную.
  
   14. Бабита
  
   Я тогда тусил на 5-ом отделении. Привели человека громоподобного голоса с широкими лицом, еще более широкой бородой и огромным пузом. В шортах и клетчатой рубашке этот кораблеобразный гигант проследовал в 1-ую палату, на ходу рассказывая медсестре увлекательно-познавательный анекдотец. Она весело смеялась.
   Своей грузной мощью и невозмутимостью он выделялся среди прибитых жизнью теней. Глаза весело сверкали из-под прямоугольных очков. Я решил с ним познакомиться.
   - Володя, - протянул он лопатную ладонь.
   - Как вы относитесь к философии?
   - Уважаю. Греков уважаю, Эпикура.
   - Да, да, да, я так и подумал. Могу я задать вам несколько вопросов?
   - Каких, сын мой? Серега, меня щас ждут в восьмерке пить йогурт, я с удовольствием пообщаюсь с тобой через часик.
   Через обещанный час он появился в нашей палате уже пьяный и чифирной. Продавив кровать до пола, приготовился к беседе. Я, наконец, нашел достойного собеседника в высокоматериальных запросах. Мы говорили о Любви, Счастье, Удовольствии и Красоте.
   - Я если встречаю красивую женщину, то могу взять бумагу и карандаш и просто нарисовать ее красоту. Красота красива потому что она красива, не так ли?
   - Согласен на все сто.
   - Я раньше еще так подергивал, но потом со всеми этими наркотиками и пьянками рычажок мой совсем отказал, и я полностью сосредоточился на умозрительной красоте.
   - Что же вы делаете в этом доме скорби?
   - Живу, Сережа. Жалко, что мы с тобой недолго сможем общаться.
   - Это почему?
   - Придумали новый препарат. На ком-то надо испытывать. Я и решил - какая к чертям разница? Врач мне объяснил так - сначала мы тебя будем три месяца накачивать им до упора, а потом полгода откачивать. Жертвую, понимаешь здоровьем ради блага американских детей. Так что скоро меня увезут в такой-то институт.
   Я был поражен. А Володя, как ни в чем не бывало, плыл по коридору, и лицо его светилось добротой и необъятностью. Воистину, человек не напрягающийся!
   Через пару дней я узнал его фамилию. Сестра громко кричала в гулкость коридора:
   - Бабита! Ба-би-та! - мы выстроились в очередь, чтобы пожать руку легендарному человеку.
   Еще он говорил: "Если ты отказался от чего-нибудь, пусть даже самого незначительного, и даже пускай один только раз, то это уже победа."
  
   15. В Екатеринбург!
  
   1.
   Я говорю Томе: поехали в Екатеринбург! - она отвечает: поехали!
   Утром она пошла на работу, а я отправился в банк, где лежали эти деньги.
   Звоню ей, стоя в очереди за оформлением квитанций: Здравствуйте, Тома, как дела, чем занимаетесь? - Она говорит: в туалете сижу, поэтому связь и плохая, а ты где? - А я на Суворовском. - А чего ты там делаешь? - Жду, - говорю.
   Потом снял эти деньги и пошлепал по городу до квартирной конторы, там оставил кусок, почувствовал, что соскучился, и пошел до ее работы. На ходу созвонился с Колей, забил встречу у него на квартире.
   Весело покрутил перед ее лицом пачкой этих денег и пошлепал через Марсово и по Троицкому на Петроградку в район перекрестья Стародворянской и Посадских, там, где с лета еще осталась шарообразная беседка, которую золотозубые азербайджанцы набивают доверху арбузами.
   Коля насыпал, отколупал и взвесил всех этих порошков и суспензий, и я, отягощенный и параноидальный, вывернул к Ире, где, угостив всех щедрой рукой, в который раз пытаясь разглядеть что-то в их широких улыбках, пошлепал по таящим снегам обратно в Пески.
   Чужой город. Изображения отпечатываются в тонированных стеклах пролетающих машин ("а они все жрут, да жрут").
   - Тома! Все в порядке! - кричу ей на ходу, а прохожие оглядываются. - Да! - кричу я им мысленно. - Дерёвня я, де-рё-вня!
   До Нового года оставалось два дня.
  
   2.
   Вот мы сидим в ее чердачной комнате, открыли окошко, пьем чай с амфетаминами и курим и курим и курим и курим.
   - Нужно двигаться вперёд, несмотря ни на что! - объясняю я ей. - Что бы ни случилось, а женщина - это тыл, это дом, а мужчина - это вечное стремление куда-нибудь вырваться. Поэтому женщина нужна обязательно. Куда бы он не двигался, если он верит и сознает свою правоту, она должна быть с ним. Женщина, конечно, важнее, чем мужчина. И даже если впереди ухмыляется смерть, он будет двигаться... Тебе это нужно?
   - Нет уж, такого мне и на фиг не нужно! - женщина подметала пол, когда стали появляться гости в клетчатых костюмах.
   - Черт побери! - кричу. - Я все понял! Мне нужно прямо завтра уезжать в Йобург! - (нечего здесь мозолить ей глаза и тело!)
   - Да уж... - тихо думает она и смотрит на него сбоку, - значит, Екатеринбург отменяется. Жаль, говорят, достойный город.
  
   3.
   Утром мы проснулись с похмелья, вышли погулять, хотя мне все время приходится вытаскивать ее из ступора, куда она проваливается через одну мысль. Хмурые оба, мы идем по Суворовскому, заходим в телефонную контору, забрасываем эти деньги, сидим в садике на спинках скамеек.
   - Этот город чужой мне. Да и тот тоже. Нигде я не чувствую себя в своей тарелке, - трапециевидный садик обрамлен коллонадами сталинских построек.
   - Ты вообще чужой всему, - отрезает она и курит в другую сторону.
   - Пойдем куда-нибудь в кафушку, очень уж холодно на улице, - ветер задувает со всех сторон, жестокий, холодный, балтийский.
   Я ловлю ее взгляд и не могу поймать. Я потерян. Я потерял ее, сказав то, чего говорить нельзя никогда.
   После чая и блинов тело растворяется в зимнем пространстве. Мы поднимаемся к ней под крышу и пытаемся уснуть по разные стороны кровати, занимающей полкомнаты, и голоса нервные, приказные шумят в ведрах.
   Темные провалы, после них дикий голод, и остатки разговоров, когда вытираешь вымытую голову. Я в углу кухоньки доедаю суп с лапшой не в силах потревожить ее сна в комнате.
   Отправляюсь за спиртным. Коричневый коньяк, то же самое на душе и снаружи. Звоню Саше: Саша, подскажи какой-нибудь клуб, куда можно было бы сходить с девушкой. - Сходи в "Манихани", - говорит он. - Нет, это дерьмо. - Ну тогда не знаю.
   - Куда бы нам сходить? - спрашиваю проснувшуюся Тому.
   - Не хочу я никуда идти, - отвечает она. В это время года в этом самом месте она спит большую часть времени. Женский организм, нежнейшая машина. Я глажу ее пальцы в ямочках.
   Все-таки наутро мы решаем не расставаться, а дальнейшее пускай будет дальнейшим, встретить Новый год, который уже сегодня, и Екатеринбург вернуть на место в плановом расписании.
   Я иду по улице, талый снег вмерз обратно, я думаю о революционерах, подпольщиках и выражении "горло бредит бритвой" (а также - "он слишком себя любит, чтобы покончить с собой").
  
   (Это облако, туча, хмурая непогодная туча, когда местность приподнята над уровнем моря, и вдоль нее летит сквозь горное рванье сырой снег.
   - Так похоже на Ставрополь, - говорит Тома.
   - Утром растает, - отвечаю я.
   - Здорово! Своя собственная квартира.
   - Да она малюсенькая.
   - Зато с ванной, - мы набрали еды и выпивки в привокзальном супермаркете, и по дороге я проблевался.
   - Как здесь спокойно.
   - Посмотри, а вон там вон храм, построенный на деньги бандитов, - красавец храм сиял в пролетающих хлопьях мраморными боками. - Почему вороны выбирают для своих хороводов именно такие постройки?
   Вопрос глухо прозвучал в предутренней тишине.
   Здесь находится совсем другой город. Я никуда не торопился. Я ждал ее.)
  
   16. Любовь к замкнутым пространствам
  
   Эти южные места, где в замкнутом пространстве собралось много людей, единственное развлечение для них - курить. Дымные образы, сухой кашель, 50-60 сигарет бахар в день. Также чай за полмиллиона кружка и вода, пока живот не раздуется пузырем и потянет тебя спать.
   Курильщики встают на завтрак в шесть утра. Муэдзин деревяшками беснуется, стучит по жестяной крышке в стене, скрывающей гидрант. Так стукнул, что сорвал крышку с петель. Откуда только силы берутся?
   (У меня нет сил, нет ритмов, нет голоса, нет звука, нет желания, одни глаза.)
   Оливки, чай, кипятящийся в стальном ведре на глазу всю ночь, соленая брынза, которую они едят, отколупывая ломтями хлеба от общего куска. Напившись горячего чаю, люди закуривают.
   - Сигара? Сигара вар?
   - Йок... - воздевают глаза, цыкая, отвечающие, легким жестом ладони отгоняя спрашивающих.
   Дым разносится по помещению, курят все, кто смог достать табак, курят везде, сплюснутые окурки собирает единственный не курящий имбецил, старательно уничтожающий любой намек на непорядок, изредка откручивающий и кидающий об пол круглые лампочки, видимо, из-за красивого звука вспышки.
   - Сигара, пар сигара, мурда, мурда бурда. Гурда.
   Сигареты приносятся извне родственниками или покупаются через решетчатые окна. Пачки передаются из рук в руки, щеки надуваются и выталкивают новые туманности, растворяющиеся в стойкий плотный занавес.
   Я лежу в отведенном мне сумеречном закутке, закинув колено на колено, выдуваю дым в зарешеченный просвет окна и медитирую на пустую и чистую природу. Я безмятежен. Дым вьется и плывет в прогретом воздухе.
   - Сигара, сигара вар? - громким голосом вопрошает бритая голова, появляющаяся в двери. Я легким жестом ладони прогоняю ее. У меня еще четырнадцать штук, я могу лежать и размышлять здесь ни о чем. Когда они закончатся, и подступит табачная жажда, я выйду в коридор и, похлопывая по плечу друга, обладающего несметными запасами, избравшего ни с того ни с сего меня братом (единственным словом, которое он знает по-английски), прикладывая руки к сердцу и с достоинством кланяясь, буду просить его о сигарете. На что он может внезапно возмутиться и плюнуть в пол, воссылая к небу глаза: "Ноу! Ноу!". Но потом все равно даст. А если не даст, у меня есть в запасе еще один приятель, и в конце концов, свободное курсирование по коридору тоже может принести встречу с новым добрым курильщиком.
   - Серджу! - воскликнет он и обнимет за плечи и повлечет за собой, поясняя на пальцах животрепещущий вопрос, и вынет из нагрудного кармана белую тонкую палочку, которая будет теряться в пальцах, пока я усиленно буду высасывать из нее удовольствие, которого не существует.
   Сигареты можно менять на сладкие газированные глотки из пластикового стаканчика, на кратковременное общество, тлеющее так же, как и она, теплая, дугой посылаемая в тартарары, где ее подберет голозадый поборник чистоты.
   ("Если можешь обманывать - обманывай", - гласит древняя надпись постоянного движения.)
   В обед на железных подносах с выемками подают, вернее, разливают густые похлебки с кусками говядины или курятины в томатных лохмотьях, запеченные баклажаны, рис и айран (подобие ядреной простокваши). Белые воздушные хлеба разложены вдоль столов. Фрукты слаще сахара не содержат никакой химии.
   Когда утихает стук ложек о подносы, дым снова воцаряется в помещении. Прокуренные высохшие смуглые люди вслушиваются в разносящийся на километры, усиленный динамиками голос певца, возвещающего всевышнюю благодать. Все всасывают душистый дым и омывают ноги. Пол поливается из шланга водой, а потом воду смахивают губчатыми скребками.
   Злосчастный дед с приклеенными к бровям зрачками с наступлением темноты падает на спину в центре коридора и заливается горючими слезами, воспроизводя звуки различной глубины и тональности, что разносятся по всем комнатам и нервируют пассажиров. Все предпочитают, проходя мимо него, плюнуть, ущипнуть или пнуть его. Но он не отвлекается. Каждый день его концерт длится час.
   Я лежу с распухшим животом, не в состоянии повернуться, закуриваю предпоследнюю сигарету и приоткрываю один глаз, вживаясь в естество удава.
   - Сигара, бир сигара, вар? Йок? - тараторят напичканные нейролептиками горцы.
   День подходит к концу. Дым окутывает смутные южные силуэты.
   Зашел Мурат и стал предлагать белоснежные трусы-шорты в обмен на сигарету (это уже слишком!), предлагал принести чаю.
   - Ноу! Ноу! - все более величественно возвещает мой сосед, указав Мурату на дверь, и достав бутылку пепси-колы, жестами приглашает меня разделить с ним лакомство.
   - Сигара... сигара... - мелькает в затухающем сознании.
  
  
  
  
   Глава восьмая. Послушание.
  

I

   Я вышел оттуда, но ненадолго. Вова дал мне на время поносить яловые сапоги, которые здорово шли к моим вельветам. Я получил перевод от матери и ходил по центру в поисках подходящей обувки.
   Я жил на стационаре в четырёхместной палате и каждую ночь имел удовольствие наслаждаться тройным храпом. Волнообразная музыка вселенных, каждая живёт по своим законам.
   Утром я вставал и делал вид, что иду на работу. Мне наливали двойную порцию супа как работящему. Я выходил на мощёную улицу и отбивал ритм каменными подошвами в сторону аптеки. Бутылочка боярышника. Сто миллилитров. Горячий цветок распускается в середине тела и отдаёт в члены наливной расслабленностью. Два глотка - основа и закрепление. Сигарету в зубы и развязным маршем вдоль торговых рядов.
   Так прошла неделя. Я не нашёл обувь.
   И снова залетел в амбулаторию.
  
   Вова спрашивал меня, конечно, что и где и как я. Я тоже его спрашивал, держа в уме, что он ответит мне на мой собственный вопрос. Мы договорились, что можно снимать комнату на двоих, и теперь мне предстояло найти комнату. В амбулатории я познакомился с Сашей, предложившим одну из своих квартир: однозначно пацан сказал пацан сделал. В течение месяца я намекал ему на наш разговор, и он ожесточённо подтверждал. Мы обменялись координатами. На оставшиеся от перевода деньги можно было вселиться туда, подтянуть Вову и потихонечку зажить.
   Двухкомнатная квартира располагалась на Металлистах недалеко от всем известного казино. На оставшиеся после снятия жилплощади деньги можно было купить пачку макарон и несколько бутылок портвейна. Сапоги были инвентарные - ведь Вова работал Петром Первым в театре.
   Погода наступила мокрая. Снег выпадал сугробами, а потом лужами вытекал дождь. Я с предпоследней бутылкой в дырявых кроссовках в никому не нужном опьянении наматывал круги по пролетарскому краснокирпичному району. Дома в одной из комнат шёл ремонт, но я ни в какую не хотел участвовать. Сообщать Вове о хибаре я пока боялся, надеясь сохранить своё уже разорванное ремонтниками уединение и понимая, что совместная жизнь выльется в одну пьянку с хорошо предполагаемым завершением. Показывать Вову хозяевам до его выхода на работу - это одно, а после - это уже совсем другое.
   Но что-то нужно делать. Денег нет. Работа меня не интересует. Сесть вот в этой убогой комнатке и не выходить из неё до упора - тоже вариант уже пройденный. Нужно искать замену.
   Зацикленный проекциями центра, я не могу вырваться из блуждания по нему, зная, что ничего здесь не найду, не находя и снова блуждая.
   Так не пойдёт, нужно менять жизнь. Необходимо уехать из города. С каждым днём сделать это становится труднее. (Мне не интересно ничего, я пью, не находя и не ища в этом ничего). Ничего плюс ничего - формула городского жителя того типажа обломавшегося выскочки, к которому я принадлежу, даёт разные результаты. Страх потерять несуществующее разрастается, ты теряешься в разбежавшемся стаде собственных мыслей, и единственное, чего хочешь - отказаться от себя и своей воли. Ты созрел для погружения в туман и беспросветность погружения на дно или для светлого взрыва совершенно непрогнозируемой новой жизни.
  
   дерево дальше джаззоидт движения
   дальше движения дерево джаззоидт
   движение дальше джаззоидт дерево
   дерево джаззоидт движения дальше
   дальше дерева движенье джаззоидт
   дальше джаззоидт движение дерева
   дальше движенье джаззоидт дерево
   движение дерево дальше джаззоидт
  

II

   1. В четыре мы были на месте. Четверо остались пилить прорубь, двое пошли за лестницей. Выпилили, вставили внутрь лесенку, обставили по углам зажжёнными свечами и пошли в машину греться. В седьмом часу служба закончилась, и процессия под предводительством батюшки двинулась к реке.
   - Господи, благослови нашу речку, чтобы она была всё-таки не говнотечка, - воскликнул батюшка, упав на настил. Затем окунул голову в воду и осенил сии места крестом. Хор пропел нужные песни. - Кто желает искупаться? - вопросил батюшка. Народ поёживался на непривычном для этих краёв морозе. Четверо в семейниках направились к воде. - Вот что православные могут! - воскликнула матушка, поглядывая на нас, переминающихся с ноги на ногу.
   (Да уж, подумал я, у нас такие процедуры каждый день проходят, и ничего, стоим, помалкиваем).
   Наконец, всё закончилось, батюшка поблагодарил за добросовестную работу, мы немного повертелись у храма, вынесли-занесли кой-какую утварь и рванули обратно. Тимофеич разлил по стаканам настойку:
   - Чтоб до двух часов я никого шатающимся по территории не видел. Всем спать, хлопцы!
   2. Я попрощался с Ирой и выдвинулся в сторону Вовиной каморки, решив, что если впустит, переночевать у него в кресле. Но каморка была на амбарном замке. Я пошёл на вокзал. Сел на скамейку, раскрыл "Божественную комедию" и попытался сосредоточиться на описываемых блужданиях. Рядом сидел всклокоченный человечек, дрожащий, он пытался уснуть на собственных коленках. После нескольких съезжаний вбок и спаданий вниз он сбросил ботинки, отбросил их к противоположной скамье, где люди спали в подобных позах, и улёгся на гранитный пол. Я встал и ушёл с вокзала. Походил туда-сюда, колено саднило, Вовина каморка заперта, я после определённых поисков набрёл на незапертую парадную, поднялся на верхнюю площадку, подложив под зад Данте, принял уже не раз за сегодняшний вечер виденную позу, в которой и провёл часа четыре, изредка вставая покурить, размять члены и путём отжимания от подоконника нагнать тепла в тело. Потом услышал звук трамвая, встал и вышел под дождь. Стационар открывался через три часа, я нашёл ещё один тёплый подъезд и провёл это время в нём.
   3. Давай попытаемся разложить всё по полочкам. Ты приехал сюда, в лоно православной церкви, сказал: "Батюшка, деньги мне не нужны, хочу трудиться во славу Божию". Батюшка ответил: "Как пришёл - так и уйдёшь, и ещё денег дам, только отнесись к нам честно".
   Месяц ты пробыл здесь, устал, болит спина, болит тело, потом весь заболел, тебе сказали - "лежи, отдыхай", - два дня отлежался, пришёл в себя.
   В это время люди пачками стали бежать отсюда, одни - не выдержав скуки, другие - переоценив свои силы, батюшка напрягся, сказал, собрав всех, властным тоном: вот так и вот так, ужесточаю правила, - ты видишь, что его самого вертит, но он имеет власть и то, что его вертит, он использует на благо себе. У тебя нет такой возможности, тебя вертит, но ты - существо здесь подчинённое, ты начинаешь думать: ага, значит, денег мне не заплатят, чего ж тут горбатиться, чего ж тут страдать? Но разве не то же самое страдание в любом другом месте настигало тебя и разве за деньгами ты пришёл сюда, в желаньи отказаться от собственной воли? Смотри - одно перетекает в другое, а за окном выпавший снег постепенно тает.
   К чему тебе чужие проблемы? Где ты сможешь решить свой собственный вопрос, если всё время подсматриваешь за другими? Да, у них нет правды. Но где правда твоя? Займись, братан, своим пониманием. Аминь!
   4. Стояли новогодние праздники. В монастыре служба шла за службой. Послушники обязаны стоять их полностью. В день доходило до одиннадцати часов. Новенькие, изнемогая, били поклоны и осеняли зевоту крестами, боясь неусыпного надзора настоятеля. Те, что поопытнее, с длинными вьющимися бородами, держались строго и одухотворённо, умудряясь выскочить на полчасика в трапезную и перекусить. Заунывный хор до бесконечности воспевал господа нашего, благодатную деву и митрополита всея Руси. Монастырский водитель трактора, парень девятнадцати лет, увешанный цепями, изнемогал на скамейке, но из храма не выходил. Мирские, те, что пришли просить чего-нибудь, не жалея себя и своих близких, размашисто крестились, пели и нагибались. Остальные, свободные от ига греха и ни в чём не нуждающиеся, вели себя непринуждённо, входили, ставили свечки, стояли, пока не наскучит, и выходили к своим машинам.
   Ко мне подошёл мужик, с которым накануне встретились в приёмной.
   - Ну чё, тебя взяли? - прошептал он.
   - Пока не знаю, - говорю. - А ты как?
   - А меня батюшка не взял, я, понимаешь, хотел на два месяца, пока у меня отпуск, а он говорит, что обратной дороги нет. А ты не кури, братан, а то расстреляют.
   - Ладно, - говорю.
   Я периодически выскакивал на улицу, шёл до кельи, отдыхал немного и возвращался, понимая, что это бдение - единственная работа для меня сейчас, и что я - хочешь - не хочешь - должен её выполнять. На улице ко мне подошла женщина в толстом вязаном с горловиной свитере.
   - Вы послушник?
   - Ну да.
   Она достала полукилограммовый крест на широкой цепи, достававший до пупа в надетом состоянии.
   - Вот, возьмите, мне надобно отдать его какому-нибудь молодому монаху.
   Это было уже слишком.
   - Отдайте кому-нибудь другому, я ещё не того, не дорос до такой степени.
   5. Атмосфера постоянного благоговейного нашёптывания царила здесь. Банка со священной водой, небольшой иконостас в тесной, забитой людьми келье. Старшие шептали непрестанно, через день я уже сам невольно двигал губами, не зная молитв, здесь это была форма жизни. Тотальное давление христианского божества не давало мне сосредоточиться. Я понимал, что без того, чтобы не принять эту форму, я не смогу здесь существовать. Никакие ухищрения здесь бы не прошли, потому что молитвенность и боговоспевание являлись неотъемлемой частью воздуха. Чтобы хитрить, нужно было бы сначала принять форму, но эта форма отпихивалась от меня всеми ногами. Я понимал, что долго - да даже и недолго - не смогу существовать неизменным. Мы уважали друг друга, но предпочли находиться на расстоянии. Ещё через полдня я уже понимал, что завтра меня в монастыре не будет.
   6. Я бежал из города. За сто пятьдесят километров от Питера уже начинались морозы. Я решил добраться до Бологого, располагая небольшими деньгами, снять комнату в уже знакомой общаге. Ночью я был на вокзале, поспал до первой электрички и рванул в деревню. Выйдя на нужной станции, понял, что смогу дойти только до общежития. Дойдя, превратился в кусок льда. Оказалось, что сегодня воскресенье, и у коменданта выходной день. Но в деревне выяснить, кто где живёт, не составляет большого труда. Я подзарядился двумя жирными эклерами и пошёл разговаривать. Комендант принять меня отказалась. Я отдал ей прошлые долги, рысцой добежал до автобуса и ощутил настоятельную потребность приобрести перчатки. Что и осуществил. Было холодно, и я был измотан. На вокзале сдавались комнаты "для транзитных пассажиров". Я вписался в одну.
   Спал весь день, просыпался и думал, что же мне делать дальше. Никуда двигаться не хотелось. Тем не менее, я собрался с силами и пошёл за спиртным. Вечером сходил в аптеку, увидел на прилавке столь знакомую оранжевую жидкость, но ограничился несколькими бутыльками боярышника. Пришёл в номер, достал бумагу и стал, прихлёбывая, писать.
   В три ночи меня разбудил дежурный, я глотнул чаю и побежал, отдохнувший и готовый к новым битвам, на электричку до Твери, где всю дорогу стеснялся того, что меня могут принять за бомжа.
   7. Мой первый день на фазенде. С утра кололи дрова. С непривычки я не мог поднять топор с насаженным на него поленом. После обеда меня отправили перетаскивать сено из штабелей под крышу. С напарником мы всё обсуждали, что вот, можно было бы и раньше это сделать, а не дожидаться, пока под открытым небом сено начнёт гнить.
   Вышло солнце. Гуси и индюки расхаживали по-хозяйски по чёрной земле. Невдалеке ребята обжигали горелкой только что зарезанную свинью. Я сидел на пенёчке и вспоминал слова батюшки: "Для начала остепенись". Размеренная дикая и простая благодать, как расплавленное солнцем вещество, погружала меня в состояние безмятежности. День измерялся не часами и минутами, а количеством тепла и света.
   8. Москва. Холодно. Электричка больше получаса стоит, не доехав до Ленинградского вокзала. Постепенно я начинаю покрываться слоями замерзания. Как только состав подъезжает, я хватаю чемодан и выскакиваю в направлении Казанского вокзала, ступни в дырявых кроссовках оледеневают ежесекундно. Я бегу сквозь толпу, меня удивляют и подбадривают окрики таксистов ("Значит, я не так уж и плохо выгляжу"), прибегаю в зал ожидания, кладу чемодан на колени и достаю оставшийся бутылёк боярышника. Глоток - и по телу разливается волна теплоты. Что бы ни говорили про эту настойку, а в условиях замерзания лучшего средства не найти.
   9. Боги, боги. Ты живёшь и ни о чём особо не заботишься. Наслаждаешься тем, что есть, и одновременно испытываешь постоянный зуд и неудовлетворение. Как эти качества попеременно могут совмещаться в одном лице? Удивительно.
   Ты рассуждаешь о богах, чувствуя некие непознаваемые позывы и сверхчувственные желания. Оглядываясь назад, во всех событиях своей жизни ты видишь определённую логику, определённую систему. В разных местах и разных сообществах ты чувствуешь разные мотивы. Ты задумываешься о том, что наверно кто-то пропевает их, не зря же они создаются, кто-то плетёт эти узоры, ты вспоминаешь о том, что старушки любят приговаривать и нашёптывать.
   Неподдающаяся человеческой логике, тем не менее, логика твоего жизненного пути, твои так называемые переживания и страдания, зачем столько чепухи, если б не было некоего ядра, стержня?
   Ты устаёшь от всего. Ты переполняешься и расплёскиваешься. Ты опустеваешь. Ни единая мысль больше не развлекает и не греет тебя. Тебе ни жарко, ни холодно. Тебе никак. Ты никто и всё вокруг явно отдаёт ничто. Ты подошёл к этому порогу. А с тобой и твоё вечное любопытство, поиск чего-то, всё, что было, ты использовал. Но поиск стремится Дальше. А дальше начинаются вопросы о вещах невидимых, недоказуемых, необъективных и в то же время о вещах, которыми проникнуто всё. Нематерьяльные вопросы. Ты созрел для того, чтобы жить в духе. Ты апеллируешь к божествам. Тебе больше не интересны люди.
   Ты отправляешься в поход за невидимым.
   Ты уходишь в область непознанного.
   Удачи тебе! (Некто всё же обладает властью.)
   10. Я на автовокзале пить в одиночку не стал. Сходу предложил выпить попавшемуся мужчине. Потом сходил за добавкой. Потом сел в автобус с выключенным салоном так, что пролетающие мимо огни пролетали совсем рядом. Остановил автобус, вышел пописать. В Краснодаре же сразу отправился на поиски пирожков. Нашёл некое хлипкое сморщенное подобие в привокзальной забегаловке, забросил чемодан в камеру хранения и отправился бродить по ночному городу. Выпил ещё и ещё, и ничего, кроме скуки, как и продолжительное уже время, не ощутил.
   Встретил уличного музыканта, того самого, который играл в Питере, в Трубе, когда два агрессора замочили двух гопников.
   11. Тут есть человек, который когда курит, сбрасывает пепел себе в рот.
   12. Что такое падение? Падение - это процесс, когда тобой овладевает тоска, утеря смысла и беспрепятственная тоска. Ты отказываешься соблюдать негласные правила и полностью отдаёшься овладевающим тебя мыслям. Ты отказываешься от свойственного человеку внутреннего сопротивления и устремляешься куда глаза глядят, постоянно чувствуя, что будет конец этому движению без усилий и будет расплата за это. Падение есть печаль, безвозвратное испытание.
   13. Подъём в шесть ноль-ноль. Опухшие от жаркой печки братья стаскивают одеялы, всовывают ноги в тапки, включают радио и громко матерятся. От такого лингвистицизма вянут уши. Я лежу в луже пота на верхней полке и прошу Господа о том, чтобы избавил меня от этой ежедневной муки - ещё час до завтрака трёхэтажный бессмысленный мат будет властвовать в вагончике. Я молчу, я изо всех сил пытаюсь не взорваться. Стоит только открыть рот, и этих сил будет становиться всё меньше и меньше.
   -...Но батюшка сказал...
   - Козёл твой батюшка. Он думает, что нашёл бесплатную рабсилу, да вот ошибся. Больше всего меня бесит, что одни тут целый день вкалывают, а другие... пинают...
   - Под вкалывающими ты подразумеваешь себя, я так понимаю?
   - Я тебе щас по кумполу врежу!
   - Не понял, что за наезды?!
   - Где моё полотенце, что за дерьмо, не могу терпеть такие вещи: взял - так положи на место...
   - А где его место?
   - Посмотри, вон у кошки в миске что-то валяется...
   - Да, полотенце...
   - Но это не моё полотенце...
   И т.д.
   Я призываю благословенную тишину, а тем временем мои уши убегают из-под контроля и впиваются в громкое радио. Я устал в городе от этих мертвенных надуманных звуков, тем не менее, уши, подключив память, выцеживают знакомые слова и мотивы, голосок начинает подпевать, сюда же вкрапляются воспоминания, и моё сознание, как весенняя река, сплавляет верхний слой с треском и громыханием. Устав прятаться , я расслабляюсь, становлюсь невидимым и непроисходящим, и только время определяет ход жизни.
   14. Я оставил парней в парке с фонтаном, памятником и часовней, чтобы они подумали, объявил им о том, что теперь твёрдо намерен ехать в монастырь, и пошёл гулять по центральной улице, с которой не виделся уже больше года. Они со мной не пошли, боясь "напороться на ментов".
   Дошёл до конца улицы, вернее, до начала и увидел за деревьями золотые купола. Посидел на скамеечке в очередном парке, покурил и подошёл к храму поближе.
   - Вот я здесь стою перед тобой, неведомый православный Бог, вечером уеду в монастырь, буду проситься на работу. Молиться я не умею, но умею трудиться. Кто ты, и что ты можешь дать мне? Я, Джаззоидт, встаю под твою сень, под твоё широкое крыло в надежде увидеть эту дорогу снова, в надежде измениться, избавиться от внутренности и обрести почву, что я могу дать тебе и что я могу дать вообще? Большинство людей живут в Форме, я же хочу приобщиться к сущности твоей, ибо жизнь моя темна для меня, неведома и уныла. Ты, Одухотворённый Способ, прими меня, прими меня, прошу тебя.
   Так я говорил и рассматривал заходящий свет, преломляющийся в куполах. Рядом возвышалось гробоподобное зеркальное здание бизнес-центра, но это меня уже отнюдь не волновало. (Из бесконечного круговорота правил мы выбираем те, что можем понять, остальные игнорируем по неведению, довольствуясь малыми льготами. Правда же состоит в том, что главный источник правопорядка - это ты сам, твоё самоопределение.)
   15. Такой был день. Одни в страхе озирались, другие, ударенные сверху, вымещали эмоции на нижних. Все заметались, всё закипело - работа же продолжала стоять. Я расклеился, испытывая постоянное мельтешение, тяжесть и сонливость и боль навалились комом неразъяснённых обид. Стоял я рядом с кучей наваленных за два дня шпал, не в состоянии пошевельнуть ни одну из них. Плюнул и пошёл в вагончик. Сел и щёлкал семечки. Выгонят - так выгонят, думал я, главное - свою середину, свою честность не испоганить в этих непонятных метаниях. Во втором отсеке находилась комната с разбросанными грязными спецовками и башмаками, текучесть народа тут была явная. Рваные рубашки, фуфайки, испачканные землёй и навозом, калоши, башмаки с отваливающимися подошвами.
   Не помню, зачем я туда зашёл, но перед глазами лежали белые простыни. Я этому не поверил, взял бельё и пошёл разглядывать на свет. Действительно, так мне необходимое среди человеческой грязи и попахивания белоснежное постельное бельё. И вот уже несколько дней я наслаждаюсь этой чистотой и белизной. Условия здесь такие, что белая ткань таковою долго оставаться не может. Но как она вообще появилась здесь?
   16. Всё-таки раньше способность воспринимать чудеса была развита больше. Чем раньше, тем больше. Но как отнестись к такому событию? -
   Монастырь, в который я был направлен, располагался в полутора часах езды на электричке. Стояла хотя и бесснежная и солнечная, но зима и тёмное время суток. Последние два дня я не ел ничего, кроме хлеба, и не пил ничего, кроме холодной воды. От вокзала до монастыря шёл около часа. Возле самого храма велись строительные работы, везде был рассыпан песок, цемент и разлита вода. Пока я блуждал в темноте по станице, ноги промокли. У ворот стояла небольшая толпа. Нужно сообщить привратнику о цели визита и ждать. Батюшка сможет принять только через два с половиной часа. За это время на пронизывающем ветру я окаменел окончательно. Выяснилось, что за два с половиной часа народу передо мной не стало меньше. Поговорив с людьми, я узнал, что некоторые из них ждут до двух (?!) недель. Я ощутил прилив отчаянной гордости от понимания того, что обратно до вокзала уже дойти не смогу. И тут открывается дверь, и привратник, глядя поверх голов стоящих, машет мне, последнему в очереди:
   - Молодой человек, вы пройдите!
   (Всё от обратного в моей жизни. Упование не было мне свойственно, я в любой момент готовился умереть, благо приобрёл то, за что умереть можно. Я рассуждаю, пытаясь найти причины, почему он вызвал именно меня, ведь там были люди, идущие трудниками и стоящие на холоде почти целый день, может быть, потому, что ещё в Питере я побрился налысо, и хоть многие смеялись, и уши мои торчат в разные стороны, я чувствовал, что эта стрижка мне будет нужна - поиск практичных ответов на непрактичный вопрос. Вот даже во мне, в котором жажда чудес наличествует, стойкий практицизм выказывает главенствующую роль.)
   Батюшка пообщался со мной пять минут и сказал, чтоб я зашёл завтра утром. Меня напоили горячим чаем, и я вновь ожил.
   17. Утром опять уже стояла толпа, и совсем другой привратник, с которым мы ещё не виделись, правда, я к нему всё же подошёл первым, боясь пролететь в этот раз, посоветовал мне подождать в тепле, в приёмной, где меня вскорости и вызвали.
   А тут я читаю, что некто, прибыв в Египет на встречу с местным богоподвижником, благодатью Божией приобретает способность говорить на египетском языке (-300гг.)
   Мы суеверны более, чем верны. Каким количеством энергий с ходом времени может обрасти небольшое чудесное происшествие? В любом случае, ясно одно - момент нашей смерти мы выбираем не сами. Что, впрочем, не мешает мне пойти и завтра повеситься.
   18. "Джаззоидт" на современном глобализующем международном языке означает "совмещающий".
   19. Пришёл батюшка. Я говорю:
   - Вот паспорт, в нём всё написано.
   Он грозно посмотрел на меня и говорит:
   - То, что написано, я сам вижу, а ты словами скажи. Кололся?
   - Нет!
   - Травка?
   - Да.
   - Покажи руки.
   - Да вы что, словам моим не верите?
   - Да взял я тут одного мальчугана, а он вены себе вскрыл.
   Я должен был дождаться человека, который отвёз бы меня на фазенду, в общество других послушников. В течение этого времени я ходил вокруг храма, наслаждаясь его боголепной вдохновенной красотой, невинностью сопровождавшего меня мальчика - сына одной из работающих при храме - любителя щипаться, обзываться и прыгать на одной ножке, наслаждаясь знакомым по американским книжкам южным видом, совмещая в сознании увиденное здесь расслабленное царство и навязчивое понятие "рабство". Человека я ждал часа три, потом ещё два, появившийся, он говорил "щас поедем", затем ещё полчаса, сидя в машине, когда он сказал: "Залезай в машину, отправляемся".
   Но сначала я увидел отпевание. Умерла столетняя прихожанка. Женский хор пропел осанну, позвонили в колокола, и все присутствующие направились трапезничать. Нараспев помолились пред иконой и сели.
   - Вот в советские времена, когда разоряли церкви, коммунары добрались до некоего священнослужителя, поставили ему на лысину свечу, пытали его, а потом отрубили голову, сняли с него епитрахиль, надели на голову лошади и шли с отрубленной головой и этой лошадью по станице и громко орали: "Вот теперь мы убили бога!" - рассказывал батюшка, уплетая капустный салат. Присутствующие мы, склонив головы, горестно усмехались. - Вот такое безбожное время было. И мы должны непрестанно благодарить Бога, что оно прошло.
   Потом все лопали разнообразные карамельки, выставленные на длинном столе в вазонах, и запивали их лимонадом.
   20. Эдик зашёл в вагончик.
   - Мужики, кто со мной в станицу пойдёт?
   - Я, - говорю.
   - Возьми лопату, опять предстоит париждакар. У газона шланг лопнул, бензин солью и поедем. Он впереди попрёт - трассу пробивать, а мы за ним, за кормами.
   Здесь бескрайние поля обсажены лесозагородительной полосой, мы всю зиму занимаемся тем, что целенаправленно вырезаем акацию (конечно, лучше) и ясень (хуже колется) на дрова. Таким образом, ветер беспрепятственно буйствует на всём просторе от лагеря до станицы. Северный ветер, мороз, снег - всё это создаёт экстремальные условия для того, чтобы перемещаться в пространстве. Представьте себе пустыню во время горячих муссонов, когда барханы быстро передвигаются, возникают и исчезают, и заместите жар холодом, а песок снегом, и вы получите наглядную картину лагерного пейзажа.
   Мы садимся в развесёлую тачанку-пикап, где единственный дворник не работает, и чтоб избавиться от выпадающего на стекло снега водитель пользуется рукавом своей телогрейки, где одно из стёкол забито шилом, чтоб не отвалилось, единственная фара не даёт света, задняя колодка набита тряпками вместо мостовой рессоры, не работают габариты, машина-работяга, в которую поутру на воскресную службу в храм набиваются, сидя на плечах и головах друг у друга, послушники, на которой мы возим по десять центнеровых мешков с кормами для скота, кирпичи и железяки, на лысой летней покрышке, постоянно зарывающаяся в придорожные сугробы и скользящая по ледяной колее аки лучший российский фигурист-одиночник с золотым неподдающимся никаким напастям сердцем-мотором, мотором, коему по старой доброй привычке всё по барабану.
   Хоть мы и отлили у грузовика бензину, не доезжая до заправки с километр, он у нас заканчивается. Эдик бежит за тарой, я жду в салоне, периодически сбрасывая усиливающийся снег с лобового стекла рукавным способом, безостановочно грызя семечки подсолнуха или жуя воздушную кукурузу из пакета. Эдик прибегает, заливает, но машина не трогается с места - что-то там замёрзло. Нам помогает газик, взяв на буксир, с разгона машина начинает работать, мы едем в храм, потом за мешками, набитыми ячменём и ещё некоей "макухой", запихиваем корм в заднюю часть, сами прыгаем в переднюю и несёмся наперегонки с усиливающимися заносами обратно.
   Проторённую час назад колею уже перемело, мы постоянно зарываемся в снег, откапываемся, выталкиваем железного коня и мчимся снова. Эдик лихо выкручивает баранку. Мы едем вперёд боком, Эдик орёт: "Ни ... не вижу!" - я хватаю тряпку и протираю щель в замерзающем окне, ничего не видно, лишь вечереющая белая пустыня вокруг.
   Тут мы видим в кювете задницу со включенными фарами.
   - Это не батюшкин ли Опель?
   - Похоже, что да.
   - Надо помочь.
   Мы выскакиваем с лопатой, но это оказывается не наша машина. Никто из неё не вылазит долгое время, так что мы действуем самостоятельно: откапываем передние колёса. Выходит мужик.
   - Ну чё, - говорит Эдик, - жми назад, мы подтолкнем, вы куда едете-то?
   - Да нам без разницы, - отвечает явно пьяный и сонный мужчина. Мы толкаем, мы советуем, спорим между собой, как лучше, мужик жмёт на газ то взад, то вперёд, снег и дым из-под шин летят во все стороны, но тяжеленная посудина стоит на месте.
   - Спасибо, ребята, ладно, сигарету хотите? - он чувствует себя как-то не очень
   - Витя, оденься! - несётся женский голос из салона.
   - Закройте дверь! - кричу я сердито, откапывая колесо (Интересно, выпьем мы всё-таки сегодня или нет?) Мы, наконец, выталкиваем тачку. Уф! Теперь нужно ехать, иначе нас занесёт. (Зачем мы это сделали?) Через километр видим ту же машину, явно съехавшую в сугроб по собственному желанию.
   - Надо же! Ему всё равно, куда ехать!
   - Да он пьяный, ты видел?
   - Слушай, я понял, мы же им помешали трахаться!
   Мы хохочем, вот уж действительно, а ведь была же мысль снова выскочить и снова помогать - решил человек расслабиться, думал, уж в этой глуши нет никого, а тут мы на БМП.
   Боевая Машина Послушников.
   21. Один мужик ходил в баню каждую неделю, а другой совсем не мылся.
   - Какой ты ленивый, - говорит ему первый.
   - Это я ленивый? Это ты ленивый - лишний раз почесаться ленишься.
   Подобно тому, когда таскали мешки на верхний этаж, один брал по два, а второй по одному.
   - Какой ты ленивый!
   - Это ты ленивый, не хочешь лишний раз подняться!
   22. В первый и во второй день своего бытия в вагончике я, слушая пространные воспоминания из жизни одного из соседей, положив ладони на колени, рассматривал его круглое лицо и думал: "Каждый человек - такая большая величина, если внимательно его рассматривать". По прошествии нескольких дней мне уже было не до этого, я залезал на свою ("своя у нас тут только пыль под каблуками!") верхнюю полку и потел и лежал, и лежал и потел. Потом мне и это надоело, одного трудника выгнали за "хитрожопость", я переселился в его отдельное купе.
   23. Дима из Читы. Но родился в Подмосковье. Любит вспоминать Девеево, что под Нижним. Парень двадцати пяти лет. Открыв после сна глаза, матерится громкими словами. Зубы во всю жизнь не лечил. "Лыбу давит - зубы сушит", - это я от него услышал. Как-то мы рассуждали о некоем фильме - "Кусок говна этот "Турецкий гамбит", - безапелляционно заявляет он в общее на пятерых пространство вагончика. Пошли мы как-то с ним деревья валить, он говорит, что ничего бы и не надо ему больше в жизни: валил бы и валил и ни о чём не думал. Как в Омске. Потом денег получил, поехал в город, шлюшку снял, в бане попарился, короче, гульбанул на славу. Ехали со службы, на БМП, вдесятером, впереди бежала лиса.
   - Ух ты, надо ж ведь, откуда она тут взялась! - хмычет Эдик. А Дима сразу вспомнил про зайцев, и то, что они, в свете фар убегая, свернуть почему-то никуда не могут, и машина догоняет их, и зайцы забиваются под бампер, и ошмётки мозгов и ушей летят из-под колёс. Вот веселуха-то. Большой любитель воздушной кукурузы - её в больших количествах поставляет на фазенду храм. Дима спрашивает у повара за обедом:
   - Саня, добавка второго есть?
   - Нет.
   - Сигареты будут?
   - Нет.
   - А палочки?
   Все смеются. Дима мастер на все руки - по всему вагончику разбросаны плоскогубцы и молотки после того, как он установил себе диван, выброшенный парнями из второго вагончика - "Люблю чувствовать себя, как дома", - говорит. Через неделю собрался уходить из послушания.
   - Никаких денег я тут не заработаю, на... оно мне нужно!
   - А как же диван, ощущение того, что ты дома?
   - Это и есть наш дом на сегодняшний день, только многие этого не понимают!
   "Баламут" - по заведённой здесь привычке о человеке говорят за глаза - так его прозвали. А также - "Самоделкин". Жажда деятельности, обладание навыками, неспособность распределить адекватно свои силы и перескакивание с пятого на десятое - как зеркало для меня, его ровесника.
   24. У меня оставалось рублей мало. Будь что будет, но в Россоши куплю на них хлеба! Вышел из электрички и сразу направился в булочную. Купил буханку высокого хлеба и помыл там руки. Прихожу на вокзал. Смотрю - мужик в тулупе бродит. Подхожу.
   - Не желаете ли разделить со мной еду?
   - Давай. Давай лучше пойдём куда-нибудь, посидим, выпьем.
   Я удивился:
   - У меня нет денег.
   - У меня есть.
   Нашли столовую-кафешку-бар, набрали южных пирожков, супа, бутылочку водки. Он тут же познакомился с парнями, парни достали дешёвой, взятой за углом, вкусной водки, и вот мы сидим, общаемся. За соседний столик садятся шумные ребята, тоже залётные, но скамейка одна, мы сидим спина к спине, так и познакомились. Потом с этими двумя парнями мы проехали двое суток вместе, через Ростов, где они продали последние часы и взяли водки, через Чертково, где мы двенадцать часов ждали электричку, и расстались в Краснодаре.
   Но в Россоши они покупали, а пили вместе, один из них, Леша из Подмосковья, говорил мне, кивая на мимолётных товарищей:
   - Не надо доверять всем подряд.
   Это он мне говорил после того, как заснул в электроне, и у него из заднего кармана штанов вытащили несколько тысяч. Что он делал в электричке с тысячами?
   Они ехали в Сочи, там некая работа, я ехал в монастырь, но не знал, где именно, потом мы ехали вместе и понятия не имели, что мы тут делаем и куда направляемся. Потом они повернули обратно, решив искать счастья в Москве. А мне не нужно было счастье и возвращаться мне было некуда.
   25. "Без изъистления бога словародшую". - "Ладно, тропинку я им замутил, пускай и глубиной в пол-лопаты, сторож всё равно будет проваливаться, главное, видно - вот тропинка". - "Батюшка на бэтээре мчится сквозь метель на фазенду".
   26. Как-то с Димой мы разговаривали на религиозные темы. Я говорил, что мне не близка одиозность и однозначность православия, я тяготею к буддизму. Дима отвечал, что был он в буддистских храмах в Бурятии и выбежал оттуда, как угорелый, увидев, на кого они там молятся - " на чертей каких-то с копытами". Что только в православных людях есть душа, остальные концессии только вытягивают из тебя деньги. (Бес воскликнул: "А ты вытягиваешь деньги из православия!")
   27. - Куда?
   - Чай.
   - Это Димкин чай.
   - А где он сам-то?
   - Дак ведь он уехал в храм.
   - Кто?
   - Димка.
   - Какой?
   - Он уже вернулся давно.
   - Кто?
   28. Вы жили когда-нибудь в деревне? В особенности в богатой большой деревне. НА юге, где от тепла и матерьяльного достатка у людей развязаны языки. Любое событие обрастает словами, как лавина в горах снегом. И если ты сам в событии не участвовал, то получишь информацию, выражающую не его суть, а его образ. И чем больше людей приняло участие в его обсуждении, тем этот снежный ком образа всё пространственней. Событие расплывается и начинает жить собственной жизнью, и чем дальше живёт, тем больше изменяется. Так рождаются и живут мифы и умирают, когда заканчивается потребность в их касательстве к реальности.
   Вместо некоего события в большой деревне можно поставить жизнь человека в рамках словесности (т.е. языка, на котором говорят люди, обсуждающие эту жизнь).
   В окружающем нас мире мы черпаем образы, могущие выразить невидимое.
   Процессы, происходящие в нас и вокруг схожи.
   Я имею в виду окружающую природу - то, что сотворено не человеком.
   29. Он схватил лезвие, на спичку и в ямку на нитке опустил. Мусора ничего не заметили. А тот, что сверху, говорит:
   - Шёл я по улице в новом костюме. А этот подходит - "дай прикурить", - я в карман потянулся и такую пиздюлину получил, упал в лужу, волны на морде сошлись. Я тогда встал и с правой ему в челюсть. А наутро матушка говорит: "Кого-то убили на нашей улице". Ну, я чувствую, меня уже пасут. Пошёл в кабак, устроил драку, меня там повязали, столы, зеркала вперемешку. Дали столько-то. А меня пасут. И спрашивают: "А вот про это убийство ты не слышал?" Ну, я подсчитал, сколько это в итоге выйдет, и пошёл на явку с повинной. А мне ещё червонец. Вот теперь сижу и думаю: Какой же я дурак!
   А тот, что с бритвой, кричит:
   - Гляди, лови! - и брюхо себе полоснул - кишки наружу вывалились, а третий в хате эпилепсик был - увидел и в припадке забился, тут сержант заходит, увидел как раз весь этот процесс - и в обморок - камера открыта - я тогда эпилепсику ложку в зубы, а там ещё один был, он мне говорит:
   - Вали домой, там менты все бухают.
   Ну, я до мусарни, кричу:
   - Пидорасты вы все!
   А они мне:
   - Щас завалим, сучонок!
   Я кричу:
   - Ни хуя вы мне не сделаете! Там эпилепсик в припадке, и с брюхом порезанным!
   Они испугались, выбежали, побежали, про меня забыли. Я смотрю - на столе трёхлитровая банка самогонки, думаю, домой идти или выпить, или совместить? Сел, тихонько выпил и вернулся на хату.
   30. - Пошли есть.
   - Но звонка-то не было.
   - Ну как хочешь.
   31. Грубо говоря, мы выживаем здесь, как придётся. Моё неотступное увлечение аквариумом - неким подсвеченным пространством замкнутости - приходит не спеша на новом месте и уходит, когда мозг разъедает Реальность щёлочью выводов. Только в условиях аквариума придуманности я могу рисовать свои бесплотные картины. Что поделать - таков мой удел - я - дух, парящий на крыльях бабочки над серой Действительностью.
   Никто никому и ни во что не верит по-настоящему - этот вывод идёт сыромятной нитью сквозь всю мою жизнь. Возможно, да и как показывает историческая логика, наверняка, раньше дело веры, веры к жизни обстояло иначе.
   Я не хочу никого упрекать или критиковать - что толку, если я сам пропитан теми же разрушительными парами - но присутствует в нашем мире какая-то безысходность и опустошение, и это замечали уже многие. Куда от этого бежать? Я набегался, как сказал поэт, "до сломанных ног" - бегство не выход. И всё-таки, что делать? Что делать с этой, в этой ситуации?
   Конечно, времена изменяются, но как нам жить сейчас в центре проклятого пространства и времени? Свет, всеобъемлющий, всюду проникающий свет зовёт нас, и мы тянемся к нему всеми своими листиками и лепестками.
   Мы встаём затемно, и наша задача - обеспечить лагерь дровами. За вагончиками грудой навалены чёрные, пропитанные креозотом шпалы, мы распиливаем их на циркулярке, колем и складываем поленницей. На четыре печки уходит столько-то полноценных центнеровых кусков плотной древесины. Также имеются две печки, строение которых не позволяет топить их таким матерьялом, поскольку быстро забиваются смолой проходы. Мы берём двухручную пилу и направляемся за курятник, где высажен тутовник такой-то толщины. Мы пилим по два дерева в день, обрубаем ветки и тащим стволы к циркулярке, где распиливаем и колем и развозим этот драгоценный и труднодобываемый из-за количества прикладываемого труда матерьял на обе деликатные печки.
   Говорят, что такой зимы давно не было на Кубани. Выпадают обильные снегопады, мы после ужина берём лопаты и чистим и разгребаем завалы для автомобильного кольца на территории фазенды, чтобы три имеющиеся в распоряжении предприятия машины могли заезжать и выезжать из гаража. После снегопада находит мороз и держится неделю. Мы работаем на открытом воздухе и даже при интенсивном труде замерзаем за полчаса и бежим греться в вагончик. Я без лишних церемоний закидываю ступни на печку и курю в поддувало. Мы пьём чай.
   Здесь место, где собрались люди и прибывают новые, и некоторые задерживаются ненадолго, а некоторые подольше, люди без определённых планов на будущее, люди, попавшие в сложную, запутанную ситуацию, бомжи, круглосуточные тусовщики, раздолбаи или потерявшиеся в безуспешной борьбе.
   Здесь мы живём натуральным хозяйством, обеспечивая сами себя самым необходимым, т.е. едой, теплом и постелью. Больше никаких условий здесь не ставится. Мы - дно общества, но окультуренное достаточно строгим руководством начальника церкви и его помощником непосредственно по лагерю дно. Здесь есть время размыслить о своей непутёвой жизни, задать вопрос и ждать ответа.
   Лагерь, или в просторечьи - фазенда - находится в пяти километрах полей, покрытых сейчас снегом и разграниченных лесопосадками от ближайшего населённого пункта.
   Нас здесь приютили, и что дальше - живите и думайте каждый своей головой. Вам нужны деньги? Опять деньги? Снова деньги? Зачем? Чтобы чувствовать себя людьми? Идите и работайте. Где хотите, можете даже и здесь. Постоянное чувство даяния. Жертвенность на практике представляет из себя гораздо более интересное зрелище, нежели в теории. Основной принцип соблюдается строго, если б его не было, мы бы поубивали друг друга в короткое время - смиряйся и терпи - истинно православные добродетели. Говорят, что так можно спастись.
   Выглядит это примерно так: я выхожу из купе в общий отсек, беру банку со слитыми в неё спитыми остатками чая, достаю из-за стенда с иконками "бурбулятор" - самодельный высокомощный кипятильник - смотрю на банку минут пять.
   - А закипячу-ка я вторяков, блядь нахуй, - лежащий на нижней полке Игорёк читает книжку из серии "По ту сторону. В трёх шагах от солнца" и посмеивается.
   Порой на нас - ведь мы здесь единая семья, как скопление звёзд, разлетающихся друг от друга - накатывает невыносимая тоска - но на кого и где она не накатывает? - тоска выносимая - кто-то садится и жарит на огромной сковороде семечки, которых тут мешками, кто-то просто их грызёт до бесконечности, кто-то идёт гулять вдоль полей, кто-то отводит на брате душу, в русских выражениях объясняя ему соль жизни. Нам нужно ещё заготовить дров с Игорем, чтобы хватило до завтра - мы выходим, кряхтя и нехотя, мрачные, к рабочему месту, а на улице градус тепла, а я сегодня ходил за огненной водой в домик, где написано "Сергей", напротив нефтебазы, и на обратном пути два раза разрядил чрево прямо в промёрзлую колею - не залезать же по пояс в сугробы - а потом пришёл, Игорь отказался - он стремается, постоянно стремается - что приедет батюшка, что Тимофеич даст разгона - у него нет документов и денег, и ему нужно добраться до дома, до Нижнего Новгорода, а вчера была двадцать третья годовщина смерти его матери, он раньше занимался каратэ приватно, на дому одного умельца, который потом по незнанию в гостях у родственников в деревенском доме закрыл вытяжку в печи и убил угарным газом себя и свою семью. Игорь говорит:
   - Давай вечером.
   А чего там давать, мне нацедили всего пол-литра - нет, Игорёк, ты явно не алкаш. Тогда я пошёл в первый вагончик, говорят, там парень, Димка Борода, лежит с обострением гайморита, налил ему, взял у них конфетку и сковородку, пошёл к Серёге на хоздвор, Серёга в мыле (напарники не выдерживают тягот их труда и быстренько улетучиваются) выгружает навоз (поросята, сотня кур, гуси, индюшки и индейцы, кони, коровы, псы и кошки).
   - В чём проблема, Серж?
   - Тебя жду, Серёга.
   - Я щас.
   Налил ему остатки, потом добивались всё-таки поесть, мы, не ездившие в храм сегодня - пища богов - хлеб окунается в молоко и обсасывается - жуётся - пористый пышный хлеб и своё молоко - у Серёги трещины на пальцах и отекают ноги - "долбанные суставы!" - ругается Серёга, скрипя, поднимаясь с кровати.
   Тоски выносимой, поскольку распилив и наколов три чёрные полутрухлявые шпалы, я ору "Дорз", пытаясь перекричать визг циркулярки, Игорёк, опухший от воскресного просыпа, со зверским лицом прогоняет древесину сквозь диск, слышит мои завывания и улыбается. Я сижу на шпале, опершись на чугунный колун - любимый ты мой инструмент - и курю - выносимой, "молибога молибогаобомне сердце сокрушённое дух сокрушённый бог не уничижит" - потому что возвращаясь и нащёлкавшись семечек, и нет сегодня этих невыносимых пассажиров, и напившись чаю, и накурившись, и ощутив лёгкость в наконец разверзшемся чреве, я ощущаю покой и благость - тоски выносимой, как и выносимого всего-всего сущего, всего, что здесь есть, было, есть и будет.
   - Ну и где там обещанный пораньше обед? - говорит Игорь, посматривая на часы и вслушиваясь в тишину идущего вдалеке поезда. А я наливаю чаю и "лыбу давлю - зубы сушу". Чего-то хорошо мне.
   32. Вышел вечером и намотал по расчищенному кругу, опоясывающему фазенду, который мы откапываем после очередного снегопада, несколько раз - ритуал, как отсчитывание бусинок чёток. Способ сосредоточиться на только своей работе. Снова спрашивал - "укажи, укажи мне путь", - сквозь ночные деревья выплыл, как омлет сквозь небо, пласт ответа - я деревом образным распластался в разных мыслях и почувствовал ветвями множественность мира и ответа и так называемой человеческой личности.
   Вызрел, выпорхнул, вышел наружу начальный план движения осмысленного, целенаправленного, цель которого - солнце. Снова в Турцию, забрать сумку оставленную из отеля. Здесь заработать на эту поездку. Через Турцию двигаться дальше. Воссоединение с сумкой необходимо.
   Сегодня после ужина подошёл к Тимофеичу и всё рассказал - то, что мне нужно.
   - Конкретно?
   - Конкретно.
   - Люблю конкретику.
   - Я тоже.
   Одобрил меня, говорит, что ждали они с батюшкой от меня и от Игоря результатов. Выбор направления - вот он данный результат.
   33. Нет возврата к прежнему взгляду. Убиенные души деревьев врастают в меня.
   Как и что будет наяву, неизвестно. Лишь светлый образ и доверие. Видение позиций и вещей совместилось с совестью - всё встало на места. А как только встало - выплыл ответ.
   - Не надо делать ставку на людей. Не надо делать ставку вообще.
   Быть самим собой - значит, прислушиваться внутрь себя. Без внутреннего источника ничего не существует.
   34. Ну, я пришёл, смотрю - пять минут. Варежки кинул, на фиг надо - и в коровник попиздячил. Там ухерачил - раз, раз, раз - три четверти ведра запиздюрил. Ни вазелина, ни хуя же нету. Она мычит, ей же больно. Но я успел до ужина и попиздил обратно.
   35. Ответ рассеян среди всех брызг и ветра информации, которая проходит сквозь тебя, когда просеяв сетку души, ты обнаруживаешь некие крупицы, застрявшие, которые переливаются и остаются в тебе, несмотря ни на что, прагматический анализ их бессмысленен, так как это совсем другой путь. Научиться важно понимать волю Божию. Совмещать собственную крупицу с образом крупицы, которая тебе доступна.
   36. - Ну ладно, завтра выходной, - говорит Тимофеич. Все улыбаются, поскольку у каждого своё послушание, и оно не имеет выхода, оно аки тоннель, местами замутнённый, но тем не менее светлый. Здесь мы существуем единственно трудом. Это не работа, это образ жизни. - Ладно, хлопцы, приятного аппетита, сытый голодного не разумеет.
   Мы, помолившись, садимся за длинный стол. Магнитофон, орущий пять минут назад, выключен, мы сосредоточенно и быстро уминаем кашу, одновременно размешивая чай в стаканах, макаем в него хлеб - так он напоминает печенье, что ли, более сладкий, макаем хлеб и в кашу, макаем во всё, что можно вкушать. Магнитофон переведён на внешние, висящие на улице под окном динамики, и переключён на кассету с православными песнопениями. "У этого баса точь-в-точь голос, как у шамана якутского, что за такое?!" - думает кто-то. А я думаю, что несмотря на внешние различия и несовершенность человеческого способа передачи информации, всё направляется к одному. Это единое стремление, единая потребность - прорваться к чистоте. Православная кассета тянет псалмы в ожидании приезда батюшки. Часы, что висели между динамиков, над полотнищем с изображением новомученника царя Николая Второго с по углам выведенными лицами членов его семьи, электронные часы от частых смен погоды, от частых и как бы неожиданных морозов сбились и показывают постоянно ноль-ноль ноль-ноль. Уже который день снятые, они стоят на подоконнике, и иногда в течение дня зайдя в трапезную, можно увидеть кого-нибудь из послушников, задумчиво сидящего рядом или даже разбирающего механизм. Но часы и сейчас стоят на подоконнике, и некто в сытой благодати после трудового дня оперся предплечьем об их корпус. Часы показывают четыре квадратных нуля и светятся в полутьме зеленоватыми точками, и мы летим сквозь время в некоем образе современной машинности и ловим ртами душ вкус непреложности человеческих законов и грустим из-за того, что впереди предстоит долгий путь, полный напряжения и борьбы, и радуемся тому, что этот путь освящён светом и внутренний светильник не погасить никаким человеческим законам. И нет ничего, кроме завтрашнего дня, и даже если будет пасмурно и всё затянет облаками или тучами, за ними всё равно пылает солнце, для всех солнце, для всех, подобно внутреннему светильнику.
   Что есть путь.
   Вы же понимаете, это не вопрос. Это и есть путь.
   37. С вечера меня прихватило. Старая внутричревовая травма снова дала о себе знать. В шесть утра я постучался в вагончик, где ночевал Тимофеич - "Мне плохо" - "Собирайся, выезжаем в больницу", - ответил с кровати он. Мы вытолкали машину из очередных сугробов и через час были в станичной больнице. Я сдал анализы, Тимофеич пока уехал, час я ждал результатов, а затем меня не приняли в хирургию, а направили в терапию. Там меня тоже не взяли - "Нет оснований для госпитализации", - я зажевал несколько обезболивающих таблеток и свернулся на скамейке в приёмной. Вскоре приехал наш отец, наш босс, наш начальник, человек, проработавший здесь на фазенде девять лет - Юрий Тимофеевич, и мы рванули обратно. Остановились в храме, он купил мне выписанных таблеток, я пообщался с батюшкой, который посоветовал мне бросить курить, но какое там бросить курить, если всё на нервах, подумал я, эх, батюшка, наивный человек.
   - Отдыхай, сколько надо, - сказал мне Тимофеич. - Больной человек, по себе знаю, никому не нужен.
   - Кто спонсирует всё это предприятие? - спросил я.
   - Прихожане. Те, кто посещает храм.
   - А государство?
   - Сейчас ведутся переговоры на эту тему. Получить регистрацию как реабилитационный центр, но кому это нужно...
   - Вот и я про то же. Кому это нужно?
   - Есть центры. Деньги выделяются, на месте сидят два клоуна. Деньги гребут те, кто сидит у кормушки. Сам понимаешь. Ладно, отдыхай. Когда выздоровеешь, тогда и всё будет. Не переживай.
   38. Серый, мой крёстный, лежит на кровати в отрубе. Он остался один на хоздворе, напарники либо разбежались, либо милиция забрала, он пашет на износ. Злой, как чёрт. И доит, и кур забивает, и яйца собирает, и за поросятами убирает. Встаёт в пять, заканчивает, едва успевая на ужин.
   - Серый, нельзя так. Ты же видишь, сам о себе не позаботишься, никто о тебе не позаботится.
   - А мне так надо.
   - Как? Уже собрался, что ли?
   - Не понял?
   - Решил, говорю, полечь, что ли, здесь?
   - Нет.
   - Так ведь уважать себя надо, Серёга, заботиться о себе.
   - Это другие пускай заботятся, а мне так надо.
   Тут и Игорёк проснулся, начал рассказывать, что у него какая-то чёрная стружка со шпал в глаз попала и уже второй день смещается к центру. Ну, смотрю, процесс пошёл, Серёга встал, желудок отпустило, присели к печке, курим. Батюшка сказал, что перед тем, как принять Крещение, я должен три дня не курить.
   Вообще, все его работники и при храме, и здесь курят исключительно тайком. Меня он встретил словами: "Значит, куришь..."
   39. Я не только курю, но и пью. Здесь я провёл уже полтора месяца и немного дистанциировался от "мира". Вчера ездили в станицу, в храме шла праздничная служба. Сретенье, зима встречается с весной. Мне нужно было проверить e-mail. Что я и сделал, по дороге приобретя два бутылька боярышника, который по моему мнению является изысканным напитком. Я стоял в кружащемся снеге и курил сигаретку после хорошего глотка и думал о том, что ждёт меня в этом самом "миру", когда я выйду из системы послушания. Что я оставил там и к чему возвращаться. Ясно одно - я пил и это являлось для меня отдохновением от постоянного давления суеты мира. Я уходил в свой "мир" таким образом, пытался с помощью спиртного отыскать собственный путь, дионисическое прозрение, сгубившее, как говорят, не одного человека.
   - Знаю я вас! - сказал как-то батюшка. - Выйдете отсюда и снова на стакан. Знаю, сотни таких прошли здесь через мои глаза.
   Он абсолютно прав, во всяком случае, в отношении меня. Моя мирская жизнь состоит целиком из скачки на стакане. Это путь в никуда, если из него делать путь. Как способ он хорош, но опасен тем, что границы между способом и образом неуловима, форма пьянства захлёстывает меня, а мир, этот разнообразный ребёнок, становится всё дальше и неинтереснее. У меня действительно нет интереса в мире и нет никаких целей. Вера в Бога предлагает через эту апатию поиск истинного пути, следование узкой тропинкой постоянного вопрошения у высших сил, которые неуловимо проявляются во внутренней тишине или молчании человека. Ты отдаёшь своё воление к жизни в руки судьбы, одухотворённой пустоте, сияющего источника, потребность в коем чувствует иногда любой человек. Здесь же это "иногда", это состояние путём различных способов, духовной и душевной гигиены и гимнастики расширяется и охватывает собой всё пространство сознания. В питии есть подобный эффект, разница в том, что в духовной жизни ты делаешь постоянное усилие, испытываешь постоянное состояние борьбы, а в дионисическом следовании ты попросту употребляешь и расслабляешься. Я ощущаю, нащупываю свой путь в постоянном прислушивании, поскольку не чувствую в какой бы то ни было традиции устойчивости и родства с моим духом. Любые не проверенные на опыте указания не являются для меня двигателями и не имеют свойства правила. Любые указания подвергаются во мне отпору, будто я охраняю некую крепость, и только после того, как в борьбе с ними выявляется их опытная истинность, я сдаюсь и признаю их своими. Этот путь прислушивания тонок и более невесом, хотя исходные оказываются теми самыми древними непреложными истинами человеческого бытия. Я знаю почему-то, что создан для некоего важного дела, но никак не могу найти его конкретное воплощение. Я понимаю, что это называется незрелостью, вполне возможно, что я так и не созрею. Но так быть не должно. А с другой стороны, почему бы и нет?
   От наблюдения дух переходит к действию. Действию в себе самом, но для кого-то другого. Потребность быть нужным является естественной потребностью человека.
   40 Любая вера истинна. Истина в вере, как полярная истина - истина в вине.
   41. В какой-то момент или период жизни, существования можно представить себе, понять и практиковать то, что Реальности не существует. Реальность в самом тебе, ты - это вера.
   42. Желание, неодолимое желание двигаться, и двигаться осознанно. Сознание - это пространство. Укреплённое, пустившее корни во вселенскую жизнь, сознание основывается на самой невидимой и светлой и тонкой вещи - вере.
   43. Совмещение собственного естества, собственной формы с традицией человеческого существования. Понимание своей особенной вселенной и выявление пользы для проникновения в необъятность вселенной - всеобщей.
   44. Обретение себя. И ещё раз обретение себя через потерю себя, пути, Бога, дороги, сознания, умения, навыков, через смерть возвращение в выпуклость исчисления, в закругляемость и в новый бессмертный поиск.
   45. Ты. Не - гордыня, а осознание и действие через осознание.
   46. Раб божий. Христианство. Православие. Форма духовного управления. Рабы не могут без господ. Свободный не может без осознания личной ответственности.
   47. Истинный смысл всегда возникает после. Как светильник, освещающий следующую форму. И уходит дальше, пренебрегая формой.
   48. Осознание своей конечности, неумелости, необъёмности.
   49. Машина Джаззоидт - навязчивый образ, долженствующий осветиться потом, проявиться потом и выявить новый смысл, осветить новую форму.
   50. Единого смысла вселенной не существует. Так же как существует единый смысл вселенной.
   51. Сладкая мечта. Конфетный стол. Образ, не позволяющий внедрения уныния.
   52. Уныние - то же, что и отсутствие-присутствие смысла в бесконечности слов, логик, выстраиваемых смыслов, чистой радости бытия и бесконечности смерти. Поэзия как всеобъемлющее облако, похожее на облако жизни. Жизнь за пределами смысла единого и смыслов рассеянных. Уныние противоположно исследованию. Или стоит сбоку.
   53. Невозможно удержать смысл, выраженный словами. Новый ракурс света изменяет печать на камне. За пределами слова мы ищем невыразимую свободу, да бог с ней, со свободой, чего же нам нужно?
   54. Молчание. Молчание открытых ворот.
   55. Есть единый и есть различные. После этого переходим к воротам молчания.
   56. Потому что Джаззоидт - это не спасение некоей души посредством человеческих законов, заключённых с богом. Никаких договоров! Никаких логических измышлений. Измышления Джаззоидта нелогичны. Через ткани собственных глаз, закрытых, сияющих, водой омытых, пропитанных хитростью, через понимание собственной неизбежности и невозможности бегства. Через уныние, отчаяние и печаль. Через солнце. Через молчание. Через всё, что угодно, что прожито, движется неназванная машина Джаззоидт для утверждения новой человечности.
   - Что это? Что это? - кричат в сотый раз сотни духов. - Что за ерунда, что за бред, где здесь хоть что-нибудь, что могло бы сдвинуться с места? Ты говорил про красоту, про молчание, ты слишком много говоришь ни о чём, что за праздник, что мы здесь делаем, нам незачем оставаться в этой пустоте пустых сияний.
   Джаззоидт возобновляет песок, песчаные камни, пирамиды и различные беспокойства. Мы не ищем свободы, но
   Чего-то мы ищем!
   57. С той жизненной позицией, которую я приобрёл в СПб, я бы не протянул долго в нынешних условиях. Пришлось приспосабливаться, видоизменяться, терять прежние, нужные там, но безрезультатные здесь навыки. Менять самоощущение. Сквозь всю эту метель образов и наблюдений прорывает корнями и ветками пелену сонного существования дерево. Живое и разнообразное. Я высадил дерево в самом себе.
   58. Остатки двойственности. Теоретической. После чего я видимо ухожу из абстрактных размышлений, из размышлений о предательстве, о верности и преданности идеям, от самих идей. И овеществлённый пространством юга, южного духа, Кубанью, заныриваю в практическую двойственность - отдаю себя теперь на съедение всё тем же духам, отдаюсь целенаправленной борьбе за выживание любой ценой и любой целью. Буду теперь простым, бытовым и вещественным. Зачем отказываться и во имя чего?
   Остатки увиденной двойственности в окружающем мире. То есть отказ от борьбы с собственной двойственностью. Буду теперь перекатываться из одного в другое, ничуть не горюя, а только ярясь и потухая, благолепствуя после сытной пищи и ощущая свою значимость прикреплённого к какому-нибудь нужному окружающим занятию.
   Остатки двойственности. Звонок. Все по звонку должны собраться. Приехал батюшка. Хочет пообщаться с братвой. Зашли в трапезную. Сели. Ждём. Заходит батюшка. Все сидят, ждут.
   - Наверно, встать нужно! - гаркнул он. Мы подорвались. - Вот что, братия, где живут - там не гадят, и помните, что мне от вас пользы никакой, прошу вас соблюдать правила общежития.
   Эдик, раскрыв зелёные ясные очи, самозабвенно глядит на батюшку, Эдик, две минуты назад прервавший повествование о том, как батьку козёл боднул, и тот перелетел на два метра вверх, и все собравшиеся смеялись, Эдик смотрит теперь на батюшку, как на спасителя, и кивает, и внимает каждому звуку. Эдик уже не первый раз на послушании, "Синий Эдик" - зовут его, поскольку он весь покрыт штукатуркой татуировок.
   - Эдик, - говорит святой отец, - ты как старший и не первый раз здесь находящийся, к тебе обращаюсь, почему ты допускаешь, чтобы о батюшке здесь злословили, хулили его, как ты это можешь допускать?! Чтобы не было такого! Ты меня понял?
   - Понял, батюшка, хорошо, батюшка, - быстро-быстро подпрыгнув, кивает Эдик, - будет сделано, батюшка!
   Батюшка заканчивает речь и удаляется. Я удаляюсь в зубную боль печали, которая уходит всё дальше и становится всё менее заметной, вытесняемая самой жизнью, идея, душа, красота, совесть - растяжимые отныне понятия, я принимаю правила игры, ибо должен участвовать хоть в какой-то из них, чтобы жить.
   Отныне я буду молчать, когда нужно, кивать, когда нужно, любить, когда нужно, и делать всё вовремя и когда нужно, я послушен, я в противовес этому хитёр и зол, чтобы хоть как-то чувствовать себя свободным, личностью, единицей, я сливаюсь с любым цветом, я перекатываюсь по воле ветра в любом из удобных направлений.
   Но не тем же ли самым занимался я в одиночестве, провозглашая единственно право человека на личную свободу, отъединяясь и удаляясь от всех и вся?
   Э-э-э-эх! Сегодня суббота. Игорёк по субботам банщик. Он настоятельно рекомендует её посетить. Я иду.
   59. На этот раз по возвращении в машине было тихо. Приехали. Чаю осталось мало. Слили все возможные вторяки в плафон, служащий ёмкостью и включили "бурбулятор". Между пластинками забился чай, и плафон лопнул, поцарапав сидящих поблизости братьев. Тогда Сергей, тот, что отвечает за дрова, вышел к рабочему станку, открутил движок со стационарной пластиной, схватил пилу и отпилил себе ногу. Джаззоидт брызнул неисчерпаемым запасом душевного гноя, затем полетела мучнистая твёрдая кровь, а спящий банщик Игорёк отстреливался во сне чинариками от вездесущих спецслужб. Остальные принялись шелестеть конфетками, розданными вчера по случаю освящения местной часовни.
   60. - Когда ближайший рейс на Лиссабон? - говорит с утра Игорь. Он уже навострил лыжи в сторону дома. Движение. В воскресенье я выпил литр самогона и в понедельник делал усилие с похмелья, чтобы выйти на работу. Работать не хочется. Подрочил. Потеплело. Светит солнце. Хватательный рефлекс развивается с неуловимой быстротой. До двух "испытательных" месяцев остаётся ещё две недели. Я наглею. Движение. Я требую льгот за своё рвение. Постоянный вопрос "Как жить дальше?" накрыл меня своей крылатой тенью. Мне снова скучно. Все эти десятки страниц, что я налопатил за время здешнего пребывания, смешны и наивны. Хватательный рефлекс - вот принцип жизни.
   "Так и так, отец". Батюшка сказал: "Смотри, но мне нужно послушание". А потом - того нет, этого нет, пила сломалась, готовиться ко Крещению, а как к нему готовиться? Разгон как и развод после завтрака все получают разом, трудиться - это хорошо, но постоянно будет что-нибудь ломаться. Начитался книг, где говорится о пощении, какое тут пощение, есть хочется постоянно. Всё и хорошо, а бывает совсем невмоготу. Что же такое послушание? - "Это и есть послушание".
  
   61. После глотка дерьма из повседневной жизни я задаю вопрос, после очередного глотка, который оседает на сетке души нагаром. Человеческое существование, социум, брожение умов, стадность и невозможность жизни без причастности к стаду. Чем старше ты становишься, тем более ты становишься человеком.
   "Что же такое Реальность?"
   Она состоит не только из человеков, человеков снаружи тебя и внутри. Ещё, помимо людских мыслей, чисто человеческого бытия, человеческих вопросов, ещё кроме этого есть боги, есть и другие существующие или нет? И что толку о них упоминать, если нам, человекам, они недоступны?
   Человеческая жизнь - это переход от бытия нечеловеческого к бытию нечеловеческому. Постоянный переход.
   Научись молчанию в стаде и ты сможешь по-новому замолчать вне стада, наедине с другими.
   Что толку в этих неподтверждённых выдумках? Внутренний голос? Выдумки - развлечение для ума в промежутках между глотками дерьма, после которых ты захлёбываешься и теряешь дыхание.
   Возможно. Чем же проверить? Чем проверить?
   62. Позволь же, позволь всему, всему, что есть, было и будет вливаться в тебя, проходить сквозь тебя и выливаться дальше. Всё, что происходит с тобой, это не обман, потому что что может быть искренней и честней переживания, и всё это обман, поскольку не существовало до проживания и не существует объективно после.
   Вот только как быть с сеткой души, нагар на которой накапливается и слоится.
   Ты не можешь себе врать, что это тебя не касается. И в то же время как оно может коснуться тебя?
   Я имею в виду жизнь в человеческом сознании.
   Но сознание больше Человеческого. Основа Сознания - молчание.
   63. Меня всегда тянуло за пределы. Человеческого сознания, основанного единственно на принципе выживания.
   Смерть, это смерть - жить только в нём. И невозможно в нём не жить.
   64. Не смирение, а бесстрастие.
   Равнодушие, поскольку движение дальше - джаз смыслов, улыбка на собственные закидоны, "это по мне" - это не движение. Кукольный спектакль человеческих страстей. Не отказ, а пренебрежение своими страстями. Джаззоидт движение дальше.
   65. Сегодня батюшка отменил выделение денег на чай и сигареты. После обеда Тимофеич всем это объявил. Он сказал, что готов вывезти в станицу всех, кто желает уйти, но что денег никому не дадут. Уехало пять человек, двое из них не могут обходиться без чая, трое без сигарет. Эдик, придя к нам на пилораму за дровами, вслух рассуждал, что батюшка чудит всё больше и больше.
   - Кто же тут останется, когда совсем потеплеет? Работать за одну похлёбку? Такую работу везде найти можно.
   Он вспоминал, что раньше, когда церковь не занималась коммерцией, всё было по-другому, батюшка и в Краснодар отпускал, и денег давал, и девки-мевки, и можно было отдохнуть, съездить на базар и купить штаны с кроссовками. Не было этих целований руки, разговаривали с батюшкой, как мужик с мужиком.
   А я всё равно не знаю, как мне жить, и пошёл просить у повара молоко. Это и есть - Послушание.
   У каждого здесь свои собственные размышления по поводу этого места и этого бытия. Размышления абсолютно разнообразные. Понятно только одно - когда ты в конце концов начинаешь задумываться о деньгах, жизнь твоя становится всё тяжелее и дерганей. Я иду с кульком в сенник за семечками и попеременно думаю: "Без десяти тысяч я отсюда не уйду!" - "Я готов к тому, чтобы уйти отсюда без копейки!"
   Здесь присутствует нелогичность. И это меня бодрит.
   Послушание - это проституция, божественная воля передаётся через начальников и направления её неисповедимы. Твоя задача не рассуждать, а выполнять. Таким образом, отсекается гордость и тщеславие - "господи, каким долбоебизмом и мозгоёбством я занимаюсь!" - но тебе ничего не остаётся, как умно (осознавая) заниматься им. Везде, абсолютно везде, можно обнаружить мозгоеб... и долбоёб..., но, чёрт побери, это и есть жизнь!
   Самое интересное, что копнув внутрь себя, ты обнаруживаешь всё те же м... и д...
   66. Одно ясно точно - есть существа более разумные нежели мы.
   67. В отличие от "мира", где ебут вышестоящие нижестоящих, а нижестоящие друг друга, здесь меня ебёт некая сила, освящённая православным флагом, а я только доволен и никого не хочу подчинять своей власти.
   68. Честно говоря, я думаю сейчас о том, как мне отсюда выбраться и куда двигаться дальше, каким способом. У меня нет никаких практических навыков. Я бы хотел избавиться от России. В то же время я чувствую, что моё дерево, пустившее корни на почве послушания, дерево самодостаточности, дерево волнения, разрастается, становясь всё более жадным. Я вижу, как выпрыгивают из нашего вагончика один за другим пассажиры, как им не дают денег, как каждую неделю обещают что-нибудь из вещей - и не выполняют этих обещаний, и меня одолевают всё те же выводы, что и спрыгнувших пассажиров.
   Здесь я оттаял, раздобрел, похорошел, остепенился.
   Я понимаю, что куда бы я ни ушёл, везде ждёт меня мой росток, постепенно вырастающий во всё то же дерево. Что-то я должен понять, но вот что?
   Вечером Эдик читал Писание и объяснял про Крещение, про имя Господне и т.д. целый час. Мы стояли и зевали. У него складно получалось. Это не прямая, это сплошное закругление.
   Что я должен понять? Что я должен понять? Что?
   69. Мы тут как свора собак, которой если хозяин добрый, сегодня кидает кусок кости со стола, а если не в духе - пинает ногой кого попадётся. Ну и что? Вот тебе и монархия, вот тебе и Россия-матушка.
   Жадность теперь не порок.
   70. Здесь я прохожу школу лицемерия. Дерево движения джаззоидт дальше.
   71. Вопросы "для чего я живу?", "для чего это пишу?", "как жить дальше?" - это обращение к невозможному. Я с невозможным в родстве, как и любой человек.
   72. Моим единственным грехом является нетерпение. Нетерпение жизни. Побег в невозможное. Но невозможное и так пребывает над нами. Когда я вижу невозможное, я сразу хочу убежать. Но не убежать от невозможного и в него не убежать. Его можно только продолжать рассматривать. Оно открывается. Терпение необходимо.
   Я прошёл школу цинизма, из неё я вынес понимание души. Сейчас я прохожу школу лицемерия, из неё я вынесу понимание духа.
   Лицемерие - это сплошная Форма. Невозможное сознание - это прозрачное сознание, сетки души, на коих накапливается нагар повседневности, здесь не при чём.
   73. Растопить печку и пожарить семечки. - Иди и жарь семечки. - Иду и жарю семечки.
   74. Чудеса, волны, отливы и приливы. Тимофеич вечером приехал и привёз сигарет и чая. Вчера, если помните, он говорил, мрачнея всё больше и больше, что сигарет и чая отныне не будет. Таким образом, избавились от лишних людей. Проверка на стойкость веры. Глядя на него, можно было ощутить, что его самого колбасит, что действительно он проживает те же бури, что проживаем и мы.
   Батюшке не заплатили за купола - я уверен, что он тоже переживал те же бури. Бури, волны, отливы и приливы.
   Чудеса. Вчера я еле выстоял на молитве. Сегодня я уже повторял "Аминь" в конце каждого послания.
   Система послушания. Сверхмобильная система сознания.
   Есть здесь люди, тот же Эдик, послушники со стажем, которые эти бури не переживают, а попросту плывут по волнам.
   Чудеса.
   75. Сегодня вечернего чтения не было. Сегодня была баня.
   76. В купе стоят три бутылки из-под минеральной воды. Я в них мочусь, чтоб не выходить на улицу. Их три. Счёт, Исчисление. Так вот - можно сказать, что они могут вместить больше мочи, чем две, меньше, чем пять. А можно сказать, что они могут вместить её по-разному, так как моча всё равно будет произведена, неважно, в бутылки или в сугробы за дверью вагончика. Я это к тому, что число не только количественно, но и качественно. Ещё оно неотделимо от объекта исчисления. Мы ещё вернёмся к этому разговору.
   77. Кроме того, что их три, в них ещё налито разное количество жидкости. И вполне возможно, что они разного объёма.
   78. К тому же, моча в них разного состава и цвета, хотя всё это моча одного человека.
   Она разлита по бутылкам в разное время.
   Разные предпосылки и усилия были использованы для её розлива.
   79. Так же и от количества денег зависит состояние духа.
   80. Или четыре арбузные корки в тарелке - они одинаково выгрызены до подкорки, хотя и были ломтями разных объёмов.
   81. Сейчас мы на том повороте, где можем сказать: "Зачем люди приходят в церковь?" Люди приходят в церковь за низачем. Можно сказать, что это - по Большому Счёту, то есть по кругу более широкому нежели круг, на котором можно утверждать, что люди приходят в церковь затем-то и затем-то, но если взять шире - Большой Круг - то становится ясно, что эти то-то и то-то можно получить только из ничего, вы понимаете.
   Так вот - Большой Круг больше Круга Малого, но и он есть круг, и есть, соответственно, круги большие, и есть круги другие. Но все они крутятся и поворачивают. Так что можно не делать вообще никаких умозаключений и быть больше большего и меньше меньшего.
   Машина.
   82. Суббота. Напилили и накололи дров на два дня вперёд. После обеда отдыхаем. Лежу и думаю: "Опять пить?"
   83. Тимофеич пришёл и выдал сигареты, конфеты и чай. Дал мне в руки, я побежал в вагончик, перепрятывать лишние две пачки. А потом, набив рот конфетами, подумал: "Как же я могу стать если не спасителем, то хотя бы просто полезным людям, если я от своих одновагончан прячу и ворую?"
   84. Реальность. Её не существует. С утра братва уехала в храм. Я остался, и мы с крёстным зарубили четырёх гусей. Я выпил горячего чаю и сейчас пойду ощипывать тушки. Но сначала в туалет. Вчера за ужином съел три порции гороховой каши.
   Ты переходишь из места в место, осуществляя реальность данного теста. В тебе остаётся печёный красавец и каждый, кто был здесь, как есть иностранец. Кристальная честность каждой персоны, как день предстоящий вполоборота. Канат в натяженьи даёт невесомость, из мыльных стаканчиков пьём чудо-чай. Убийство вначале избавляет от самоубийства, и честности нет в запечатанном чисто. И если ты думаешь, есть прямота, то это обман и преддверье распада. Чрез хитрость рождается в нас чистота, и это, уверен, нам здорово надо. Кто сверху не видел бурчанье скота, когда убиваешь - постигаешь расслабленность. При этом сквозь точки заученных истин обходишь любые пространства корыстей. Раздвинь уголок своей истинной лени - пробраться в другие места светотенью.
   Очень хочется чего-нибудь украсть, неважно что. Я только что перекусил - полбулки хлеба и два стакана компоту, но как только повар вышел, я думаю: "А не отрезать ли мне ещё незаметно кусочек?" Дело тут именно в своеволии, в том, чтобы хоть в чём-то проявить свою волю, удовлетворить своё желание сделать что-нибудь, что касалось бы только меня. А поскольку желаний особо-то и нет, есть желание того, чтобы появилось желание, удовлетворение некоего зуда, руки чешутся - так это называется. Просто зуд, который не имеет пользы, ведёт только к бедствиям и ещё большему неудовлетворению. Присмотрись - он не служит ничему, кроме как разрушению.
  
   ПРОШУ ТЕБЯ РАЗРЕШИ МНЕ ВОЙТИ В ТО СОСТОЯНИЕ В КОТОРОМ РОЖДАЕТСЯ ВСЁ И НИЧТО НЕ УМИРАЕТ
  
   85. всё едино
  

III

вне Формы

  
   Птицы, летите высоко, летите далеко, неслышно и бесшумно. Дверь открывающаяся будет вам рассудком, и состояние полёта будет вашей песней.
   Я здесь сижу в кабине пилота, разглядывая вас, носящихся в небе на высоте над облаками, и каким словами сказать, что я чувствую?
   Чувствую я, что стал уже деревом, корни свои запускаю обратно, в кольца годов и в пустоту свободы, пытаясь узнать значенье попытки. Деревом я пробиваю обшивку, ветви взрывают двойные глазницы иллюминаторов, я, обречённый на сладкую пытку, и вы, вовлечённые в сплошную радость.
   Собрались вместе и полетели из тех мест, где сегодня метели, в те места, где бьют родники, от замёрзшей воды до священной воды. Птицы, скажите, куда вы летите? Как вы летите? И долго ль ещё? Ответ эти птицы выписывают в небе словами мне, приросшему в одно место на всю жизнь, непонятными ещё. Сейчас ветра нет, воздушное судно зависло над белоснежной архитектурой. Знать бы мне точно, о чём надо думать и думать всегда о том, о чём нужно...
  
   Жёлтый цвет красного дерева, ползущего вверх без сопротивления. Это жёлтый круг, состоящий из песка и света, деревья, выгнутые постоянным ветром, что дует с Океана. Хрусталь, зелёная вода, седая пена, брызги, жарко. Так близко рядом проходила твоя зелёная вода, меня омыла. И этот круг, в котором я вращаю, продолжаю круги, заботясь о позавчера и размышляя на досуге о том, что в северной стране сейчас весна, и поднимаю дерево в себе, но не своим хотеньем, подруга, как ты расцвела на тот позавчерашний день рожденья. И не своим хотеньем я продолжу этого хотеть, заботясь о своей глиноподобной биографии. Деревья смотрят, растянув глаза и волосы, пропитанные соком.
  
   Гробовое шествие в сумраке зимы в мокрых замерзающих рукавицах с понуренными головами, один за одним утаивая снег вереницей, неразговорчивые люди. Что в их глазницах. Утром встающие вникающие в мороз после вчерашнего дождя последние окопы зимы. Солнечным днём сквозь поднимающийся пар беззаботное движение поодиночке по глубоким следам, вымерзшим за ночь. Нету здесь бабочки, сон желаний, пар, поднимающийся под крыльями бабочки. Улыбка.
  
   Жизнь - непрерывная песня. Гимны надежд устают. В пещерах мы ищем приют. Собственную боль разглядывать тщательно труднее всего. Жизнь повторяется, для этого есть такое понятие - снова и снова - превыше всего. Живой бог требует от тебя постоянных безумных поступков - чтоб разрушать рамки привычек. Жизнь, как боль, постоянно накручивает - труднее всего не накручиваться вместе с ней. Возраст тебя постоянно учит, и ты не знаешь, куда ведёт эта дорога. Расшифровывать знаки на определённом этапе становится скучно и безуспешно. Мы, скрываясь в пещерах, насыщаемся светом костра.
   Жизнь - непрестанная песня, в которой одни и те же слова по-разному перемежаются и выражают различные вещи. Возраст учит тебя не увлекаться надеждой, не увлекаться вопросами, не увлекаться печалью, не увлекаться собой. Сия постоянная песня, где глина существования всегда неизмеримее слова. Гимн глины, который не создан, но должен создаться.
  
   Дождь с железной крыши падает в лужу. Солнце закрыто туманом. Снег выпаривается над пашней, мы с братом выкапываем из опускающихся на глазах сугробов черные прорезиненные брёвна. Визжит круг калёной пилы, натачивающейся алмазом. Крутящимся кругом. Включающимся двумя кнопками. Из-под реза летит белый дым. Мы накладываем снег в тачку и везём по проваливающемуся насту за кучу чёрных брёвен. Промокшие руки давят на брёвна, прорезиненная древесная пыль летит в глаза резчику. Брат откидывает нарезанные бобышки, я, опершись на колун, жду, пока их накопится достаточно, чтобы намахаться вдоволь, и курю. Дым вьётся по телу. То, что говорят люди, подобно дыму. Дым мы вдыхаем полной грудью. Горькую пьём до блевоты. Падают капли с железной крыши. Визг калёной пилы оглушает. Промокшие ноги. Нужно будет растопить печку.
  
   ПРОШУ ТЕБЯ РАЗРЕШИ ПРОНИКНУТЬ В ТО СОСТОЯНИЕ В КОТОРОМ РОЖДАЕТСЯ ВСЁ И НИЧТО НЕ УМИРАЕТ
  
   Так рассыпаются звёзды, так продолжается время, так захлопывается книга джаззоидт, так мы закрываем рты и открываем другое, так заканчивается поток, так умолкают ветры, так теряется всё и ничего не теряется. Так отворачиваются от себя, ибо себя не существует.
  
   Глава девятая. Обретение Бога в наше время.
   Я сижу на кровати в небольшом чистом и светлом помещении местного отделения. Меня окружают тридцать наркоманов и два старика. В дверном проёме без двери видна пастельная стена коридора, на которой висит плакат: "А ваш ребёнок не употребляет наркотики? Вы уверены?" Чёрный плакат, в который вставлен красный прямоугольник, в который вделан бюст отупевшего волосатого человека в потрёпанном джинсовом костюме, с хипповской сумочкой-ксивником на шее. Нос и подбородок этого гермафродита деградировали до карикатурных размеров, овал лица устремлён вверх, пухлые скорлупы век закрыты. Весь его силуэт, как я уже сказал, окружает насыщенно-красный фон.
   Это - город Краснодар. Красное пронизывает здесь все сферы и значения жизни.
   Сейчас я сижу на постели, и нет в моей душе ничего, кроме светловатой желтизны и самой простой православной молитвы, которую я повторяю, как только вспоминаю сам себя. Этот парень, что на плакате, явно стремился (тся) к чему-то более высокому, нежели покупка улучшенных вещей, пытается (лся) понять что-нибудь более тонкое, нежели принцип "бери больше, беги дальше". Не будем упрекать его за несоответствующий нашим пониманиям о таких искателях внешний вид, его голова в ореоле красного, "кровью напитан рассвет над фантастическим Лос-Анджелесом", - поёт некто Джим. Я тоже искал (щу) вещи более невесомые, чем весомые, и стремлюсь (мился) к тому сердцу, которое понять невозможно. Душа моя на фоне светловатой желтизны.
  
   1. Откуда мы.
  
   У Серёги, моего приятеля, с которым мы повстречались по дороге, я ещё не расспрашивал, а вот про себя могу рассказать следующее.
   Начал я свою сознательную жизнь с выпитого на выпускном вечере первого глотка пива, курил сигареты я к тому времени уже год, но это по сравнению с выпивкой - ерунда. Когда вечер закончился, мы объелись тортов и натанцевались с одноклассницами, нас развезли по домам, мы вчетвером созвонились и собрались уже под ночь у некоего памятника, где на все имеющиеся деньги набрали пива и шоколадок. Мы бедокурили, кричали песни, зачем-то пинали памятнику под зад, ну и разошлись, довольные и пунцовые от лёгкого опьянения.
   В следующий раз мы с другом набрали в десятилитровую канистру пива, взяли копчёную курицу и отправились на берег небольшого озера, где вдвоём выпили и съели. Меня вырвало, потом я поиграл немного в баскетбол с местной молодёжью и отправился домой переживать первое в моей жизни похмелье. Потом два дня не мог думать о спиртном. А на третий зашёл к другу и попросил его угостить меня, поскольку у него всегда было. В этот раз у него оказалась конопля, он свернул сигаретку, и мы покурили взатяг через глоток пива и хихикали над альбомом рисунков Ван Гога.
   Я познакомился с ребятами, продающими коноплю, интересные интеллигентные ребята, кто-то учился на филфаке, кто-то в архитектурном, продавая своим понемножку, они зарабатывали себе деньги на жизнь.
   Потом я узнал про таблетки, маленькие беленькие таблетки, от которых ты ощущал сначала невесомость, потом отупение, потом путал времена и телефоны на память, а потом тоску, бесконечную, съедающую любую логику и любое предположение назавтра. Мы сами рисовали рецепты, отпечатывали на принтере, ходили по аптекам и выкупали это лекарство, стоившее сущие копейки. Погрузились в тригексифенидильный туман.
   Потом я уехал от родителей. Сбежал из этого города и оказался в другом, огромном цивилизованном городе с желанием начать новую жизнь, выживать любой ценой, бороться и искать.
   Нашёл жильё не без помощи добрых людей, нашёл работу и принялся осваиваться. Я гулял по городу, наслаждался красотами старинного величественного центра, впитывал ветер с моря; чтобы согреться, конечно, заворачивал в магазинчик, брал пластиковую бутыль и шёл дальше. Набережные, мостовые, переулочки, проходы сквозь целые жилые массивы, скопления памятников архитектуры, проекции проспектов, летящая мысль архитекторов.
   Друзей я не приобрёл в этом новом городе, зато всё время гулял, и безмолвное общение со стариной города с бутылкой в рукаве с лихвой заменяло мне общение с людьми.
   Потом я переходил с работы на работу, приходилось общаться и с людьми, приходилось выдавать себя за кого-то, чтобы приняли на работу, приходилось поддерживать этот имидж, поскольку "оставаться самим собой" - понятие, не очень ко мне относящееся, так как этого "самого себя" я особо никогда в себе не чувствовал, я изменялся под воздействием общения очень быстро, под воздействием необходимостей и неотлагательств. Потихоньку меня засасывала довлеющая над огромным городом Всеобщая Мораль выживания. За три года я наобщался и насмотрелся, но душа моя оставалась безмолвна. Всё, практически всё, за редкими умилительными исключениями, что видели её глаза, она отвергала, и я вновь возвращался к беседе со Старым Городом.
   Я сменил несколько работ, были периоды, когда я не работал. Но жить без денег невозможно, и я снова волочил себя во враждебный и непривлекательный мне мир "деланья денег любой ценой".
   Потом я понял, что жить в такой системе не могу, не хочу - и не буду. Нужно выходить из этого круговорота, где ни я не приношу пользы, ни польза не приносит меня.
   И вот я вышел из города, сел на электропоезд и поехал. Поскольку стояла зима, а одет я был легко, я решил двигаться на юг.
   И по дороге встретил Серёгу, моего тёзку, мы немного пообщались, выпили и решили, что вдвоём легче. А, кстати, про его жизнь давайте его спросим?
   - А я, братья, занимался творчеством в своё время. Ещё в школе я познакомился с девочкой, мы дружили с ней, сильно дружили, её мама работавшая в той же школе, как-то показывала мне классный журнал, где за одну четверть у этой девочки оказалось семьдесят шесть часов прогулов. Утром я встречал её у крыльца, и мы вместо того, чтобы идти на занятия, шли или ко мне или к ней. Дома у неё имелась целая полка с толстенными глянцевыми цветными альбомами известных мастеров живописи. Она сама занималась в группе изобразительного искусства, и что самое главное - у неё был к этому талант. Через неё я познакомился с тем самым альбомом рисунков Ван Гога, про который ты упоминал, с идеями Малевича, дадаистов, сюрреалистов и того, на что они растеклись, с Пикассо и многими другими. Сам стал потихоньку рисовать и заражаться постоянной тягой к самореализации.
   У меня достаточно обеспеченные родители, и когда после окончания школы я заявил, что хочу учиться в Академии Художеств, они отнеслись к этому с пониманием. Несколько лет я проучился там, но потом понял такую вещь - то, что они называют искусством, сегодня превращается в большой базар, где более удачливый, находчивый или даже если хотите - хитрый - пользуется авторитетом, силой и властью попросту потому что продаётся. Искусство на продажу - это сувенир. Сувенир - это хорошо, но кроме продаваемости у искусства есть много других целей - задач, на которые, к большому моему сожалению, закрывают глаза современные художники и их учителя. Я сам не был за рубежом, но общался с людьми, весомыми учителями, которые постоянно живут и работают и общаются там, они сказали мне, что, например, в Европе дело обстоит иначе. Мне было грустно и тоскливо. В абстрактных работах Малевича, например, кроме абстрактных идей есть ведь ещё и сама живопись, чего многие не замечают - а именно, стремление к пределам и за пределы смысла, стремление, свойственное для многих и многих художников и вообще людей искусства нашего века, особенно начала века. [Просто смысл разрушается, - Серёга.]
   Уже даже многие заявили, что достигли Бога, а какой конечный смысл мы обнаруживаем, пройдя все возможные? Мы обнаруживаем проблему Бога. Многие самонадеянно заявили, что достигли Бога, и что теперь Он им не нужен. Действительно, Бог, разложенный на атомы и психонейроны, выглядит съедобным и даже удобоваримым для современного человека. После этого наступает, правда, пустота, вернее, опустошённость, опустошённая местность, по которой бегают в беспорядочном движении не ставшие от Божественного Развенчания лучше и выше люди, чувствующие ту же пустоту и внутри. Бога нет, или Он - неважен, значит, кроме тебя самого и твоих желаний, нет ничего. А желания эти заводят в тупик. А человек-то создан с такой незаметной на первый взгляд штучкой - как постоянное желание большего; кто-то стремится больше приобрести, кто-то больше познать, кто-то больше съесть, и в нашей ситуации получается, что всё наше стремление к чему-то большему выражается в том, чтобы ИМЕТЬ больше, неважно даже чего, без разбору, БОЛЬШЕ и ИМЕТЬ.
   Но это я отвлёкся. Я просто понял одну вещь: искусство, какого бы вида оно не было, искусство - это осознанное творчество с принятием на себя ответственности за конечный результат, в первую очередь, является инструментом к постижению (или нахождению) вещей более тонких и высоких, нежели любая материя. Искусство - это постоянный эксперимент. И результаты его непредсказуемы. Продаваемость его или нет - это вторичный момент, но без которого невозможно выживание самого исследователя, ибо он-то матерьялен.
   И вот поняв эти вещи, не найдя понимания в своих рассуждениях ни среди коллег, ни среди родителей, и поняв, что борьба за деньги может победить и во мне самом борьбу за продолжение эксперимента, я решился бежать из Огромного Города - из серого, унылого, мрачного северного города в сторону юга, юга, о котором с детства мне снились непонятные сны.
   - Я примерно понимаю, о чём ты говоришь. Но ты ведь сказал, что у тебя обеспеченные родители, и они помогают тебе. Почему тогда ты не можешь спокойно продолжать свой эксперимент, не обращая ни на что другое внимания?
   - Во-первых, мои родители не разделяют или разделяют наполовину мою позицию. Как можно жить, не зарабатывая себе на эту самую жизнь? Во-вторых, деньги сейчас приобрели такое качество, качество, схожее с наркоманией, когда имея, обладая даже небольшим количеством их, ты начинаешь невольно думать только о них. Они незаметно исподволь меняют твой взгляд на вещи и на жизнь, а само направление эксперимента, которое в чистом виде не имеет никакого отношения к ним, затуманивается и искажается. Ты находишься не "в процессе", а "над процессом", рассматривая и оценивая своё делание эксперимента. Я понял, что, чтобы делать эксперимент, о деньгах думать и даже иметь их запрещено. Потому что стоит появиться деньгам, и ты попадаешь под соблазн купить себе этот эксперимент. Но вот что я понял: этот эксперимент - он ведь не твой, даже больше: этот эксперимент - это ты и есть, и не стоит пачкать его своими загрязнёнными домыслами.
   Больно тебе, не видишь пути, не видишь возможности продолжать работать - значит, уходи, беги из этой местности. Что-то тебя останавливает - не обращай на это внимания.
   Вот я и побежал, не обращая ни на что внимания.
  
   2. Куда мы пришли.
  
   - Ну ты прям так сразу - Бог!
   - Это ведь самое главное. Можно долго говорить, я вот долго шёл к тому, чтобы теперь быстро и ясно сказать - к этому все, все тропинки ведут к этому. Какой бы вопрос ты ни пытался разрешить в жизни, в конце концов ты упираешься в главный - Бог.
   - То есть ты считаешь, Бог есть?
   - Это вопрос самый лёгкий и самый сложный...
   - Ну понятно, а вот - да или нет?
   - Да. Но сложность этого вопроса состоит в том, что все мы в той или иной форме ищем Бога, пытаемся найти к Нему доступ, и в ходе этого поиска, читая специальные книги, общаясь со специальными людьми, в нашем сознании возникают некоторые образы и мысли. И мы спрашиваем себя: "Возможно ли то, что мы узнали, поняли и представили себе, быть на самом деле?" Отталкиваясь от наших познаний, мы спрашиваем: "Возможен ли Он?" И то нам верится в это, то не верится. Это нормально. И этот процесс может продолжаться всю жизнь, если ты не поймёшь одного - Он есть. Но Он находится "за стеной нашего сознания", и никакими своими желаниями и попытками нам не познать его. Он находится за пределом всего. Обрати сейчас внимание именно на то, как я это говорю, на структуру словесности - будет легче понять. Он находится за пределами ВСЕГО, вплоть до пределов нахождения, вплоть до пределов Он, и Он создал ВСЁ, за пределами чего и находится, но явлен во ВСЁМ. Он недостижим, но жить без Него невозможно...
   - Да... Так много всего... Давай потом ещё как-нибудь поговорим...
   - Конечно.
   И мы потихоньку шли дальше. И рассуждали по ходу, куда нам податься и чем хотя бы примерно заниматься. Зарабатывать деньги? Зачем тогда было бежать из Огромного Города, где это было бы сделать легче, чем в этих безбрежных полях? В обоих нас жила жажда деятельности - простой, тяжёлой физической работы. В городе люди в основном - крутятся - это они называют трудом. Но вот трудом в истинном понимании этого слова они явно не занимаются. Моё тело истощено постоянным поиском возбуждения и изнурено этим искусственным возбуждением. Тело Серёги устало от бесконечной работы мысли, крутящейся в колесе, не имеющей выхода из этого круговорота. Наши тела требуют работы, изнеженные и осквернённые виртуальностью цивилизации, где всё поглотила выдуманость в определённом направлении - среда обитания наших навязанных нам желаний и поступков, наших проживаемых мимо жизней.
   Цивилизация с её навязанностью несёт самоубийство душе, не спрашивающей о встраиваемости в общий поток, ищущей каждая чего-то своего.
   Мы как раз проходили мимо большого величественного белого православного храма, и мысль внезапно блеснула в наших головах одновременно. Мы зашли внутрь и спросили настоятеля. А потом спросили у него, можем ли мы принести пользу его приходу физическим трудом. Он ответил, что, конечно, можем, и направил нас на церковную ферму, что находилась у подножия горы, видневшейся в тумане в нескольких километрах. Он объяснил, что сейчас как раз требуются антигравитаторы - люди, способные поднимать тяжёлые камни на вершину горы, где в будущем епархия планирует поставить часовню. Он объяснил нам, как туда пройти, и мы пошли.
   У ворот лаял на привязи откормленный в свинью пёс, на его вопли вышел человек и привёл нас к управляющему. "Суть состоит в том, чтобы собирать наваленные когда-то бурной рекой голыши и закатывать их на верхушку. Работа, парни, очень трудная, если не понравится - никто вас здесь задерживать не будет. Жить будете вот в этом домике. А вообще, - он внезапно с чувством пожал нам руки и похлопал по плечам, - я сегодня ухожу, так что дальнейшие пояснения будете получать от другого человека". Мы, немного ошарашенные таким приёмом, вышли из конторы, прошли по территории фермы, где оказался хозяйственный двор со множеством крупного и некрупного скота, сад с фруктовыми деревьями, огород и ангар, где люди со сварками в руках и в масках варили несущие конструкции будущих куполов, а другие, немного поодаль, заклёпывали на уже готовые железные купола различных размеров позолоченные пластины.
   Мы пообедали вместе с другими работниками в трапезной и отправились покамест отдыхать и осваиваться.
   На следующий день нам выдали рукавицы и рабочую одежду, и мы принялись за работу. В небольшой ложбине рядом с горой находился прозрачный неглубокий пруд, куда залезая по колено, мы отрывали со дна здоровенный округлый камень, вытаскивали его вдвоём, ставили на пологий, отполированный долгими хождениями и катаниями склон и катили валун вверх. Один из нас упирался ногами в тропу, вытягивая тело в одну линию и выталкивал камень вперёд, второй шёл сбоку и удерживал камень в равновесии. Пройдя таким образом метров двести, мы останавливались, клали камень на тропу, перекуривали, отдыхали, менялись местами и продолжали усилие.
   Чем больше мы приближались к вершине, тем склон становился круче, камень норовил съехать, мы роняли его, он скатывался немного вниз, мы обматывали его цепями и тащили волоком. В первый день мы не смогли дотащить его до конца, устали и уснули без ног до наступления темноты.
   Потом появилась ощутимая боль в спинах, ломота в суставах, но нам это нравилось. Свежий воздух, тишина и покой, рядом с тропой росли красивые цветы, и мы, присев передохнуть, рассуждали об этой красоте.
   - Бог создал всё это и нас с тобой. Иначе как бы мы могли наслаждаться красотой цветов и любых красивых природных объектов? Бог наделил также природу и человека чем-то общим - всё развивается, как становится понятно из наблюдений, по одним и тем же законам. Поймёшь ли ты меня, Серёга, но законы эти гуманистичны, то есть высшей стадией их развития и осуществления является человек. И не просто человек, а то, что мы называем душой. Только она способна понять единение всего со всем, только она может разделить всеобщее на нужное и нет, на добро и зло. В неё также заложена некая система ценностей, противоречащая выводам, сделанным из наблюдений за историей человечества, где якобы основным законом является закон выживания. Человек отличается от животного тем, что Бог наделил его совестью и моралью, которые не нужны ни для чего другого, кроме как для понимания того, что Он есть. Эти бесполезные сейчас качества, не нужные, и, тем не менее, мы никак не можем от них избавиться. Так вот эти качества нашей души - наша единственная связь с Ним, доказательство того, что Он есть.
   Кроме всего прочего, Бог вложил в человека несколько очень чётких правил, и люди, даже не слышавшие о них, всё равно интуитивно придерживаются их исполнения. И в то же время, человек - самое свободное существо - он обладает способностью соглашаться или отказываться, или игнорировать, но в конце концов, он понимает, что только соблюдение этих правил дарует ему возможность единения с Богом.
   - Ты же говоришь, что Бог недоступен для нас.
   - Да, но в душе каждого из нас есть живой отпечаток Его присутствия, и если мы не имеем возможности напрямую общаться со Всевышним, мы можем общаться с этим живым отпечатком, с этим внутренним родником. Имя его - совесть.
   - Серёга, ты говоришь мне о христианском Боге. Но есть ведь и другие Бога.
   - Вот в этом самом месте, в этом моменте, когда ты встанешь перед выбором, ты должен сделать действие, по величине подобное действию Бога, единственный раз в жизни - ты должен принять сторону того Бога, которого выбираешь свободной волей, сделать это не мыслью, так как никакой мыслью и никаким количеством мыслей ты не сможешь обосновать правильность своего решения, ты должен принять решение о своём Боге, который с этого момента станет Единым для всех, ибо сам мир отныне изменится навсегда, бесповоротно и без сомнений. Это и будет - войти в Бога.
   - Как это - без сомнений?
   - Просто отбросить сомнения, так же, как ты избавляешься от вещей. Может быть, они и красивые, может, и полезные, но ты чувствуешь, что тебе необходимо от них избавиться, чтобы двигаться дальше, и ты уже не размышляешь, где и как они могли бы тебе пригодиться, ты просто их выбрасываешь. Так и здесь. Так что да, я говорю о христианском Боге, а о других Богах я отныне не говорю. Потому что я знаю, что такое совесть, и я знаю, что христианский, а конкретнее - православный Бог - Бог человечный.
   Раньше я пытался проникнуть в сферы нечеловеческого, примеривал различные шаманские шкуры, обращался к различным духам, но теперь знаю, что выше человечности ничего нет. Это самый высокий и трудный путь духа.
   Каково было наше удивление, когда на следующий день мы увидели того же управляющего, бодро раздающего указания работникам. - "Парни, сколько затащили камней?" - не моргнув глазом спросил он. - "Один, но не до конца". - "Нормально. Устали? Ну ничего, привыкнете. Вопросы есть? Тогда за работу".
   Мы поднялись наверх и к обеду дотягали глыбу до вершины, где была расчищена круглая небольшая площадка. Мы аккуратно положили наш первый снаряд сбоку. Сколько нужно было поднять этих камней? - Чем больше, тем лучше, - так нам объяснили.
   Мы спросили у управляющего, сможем ли мы получить какую-нибудь символическую плату за наш труд, чтобы иметь возможность двигаться дальше. "Символическую, - сказал он, - иметь будете".
  
   3. Чем мы занимаемся.
  
   Мы вставали затемно, выпивали крепкого чаю, раздавался звонок. Мы вместе с остальными работниками собирались у трапезной, где после утренней молитвы съедали по тарелке дымящейся каши, запивали стаканом парного молока и шли к своей горе. Отрывали со дна пруда очередной валун и потихоньку закатывали его наверх. Мы настолько освоили эту работу, что теперь поднимали по два-три камня в день.
   Шло время. Солнце, жаркое южное солнце покрывало нас равномерным тёмным загаром. Невдалеке бегали стайками гуси и индюки. Когда камень срывался и падал обратно в пруд с громким шумом, индюки вторили ему стройным гвалтом, вытянув шеи и надув разноцветные кожаные сопли под клювами. Работа, нехитрая еда, тепло и тишина, полное отсутствие раздражителей из внешнего мира - ферма находилась в нескольких километрах от ближайшего населённого пункта - помимо того, управляющий стабильно раз в неделю обходил нас всех, горячо жал руки, хлопал по плечам и прощался. Поговорив с ребятами, работающими тут уже долгое время, мы выяснили, что настоятель по старой украинской привычке прижимист и не любит расставаться с деньгами, вот управляющий и уходит - денег ему мало платят. Как бы то ни было, на следующий день он снова возвращался.
   Шли недели. Цветы распускались невиданной красотой и соразмерностью, буйством небесной фантазии и южных широт. На душе тихо и спокойно, никаких тревог и забот, разве что единственная идея вертелась в голове: "Сколько же нам заплатят, когда мы решим уйти отсюда?"
   - Сергей, вот так и жил первый человек в раю.
   - В смысле?
   - Ни забот, ни хлопот, на полном обеспечении. Ни о чём думать не надо.
   - А древо познания?
   - А древо познания ещё впереди.
   - Если честно, Серёга, меня начинает издалека ещё так, неприметно, одолевать скука. Чувствую, вслед за ней и тоска подтянется. Всё хорошо - выполняем дурацкую работу, но никто нам не скажет, что мы дураки, всё хорошо, но вот внутри зреет и растёт вопрос - "Что дальше?" Вечно же не будешь тусовать в этом Эдеме.
   - Это, братан, древо познания зреет в тебе. - Мы рассмеялись.
   Мы продолжали тягать камни. Мы уже выложили ими всю площадь верхушки и теперь выкладывали второй слой, аккуратно складывая камни впритык. Мы как-то сроднились с ними, очищали от грязи и веточек, вытирали тряпочкой. Работа принимала эстетический ракурс. Эта наша кладка во славу Божью была красива, и это оставляло тепло внутри.
   - Хотел бы вернуться к разговору о христианском Боге.
   - Православном Боге.
   - Да. Ты убедительно мне рассказал о Нём. Но ведь в традиционном понимании есть ещё и дьявол. Что ты можешь сказать мне о нём в разрезе нашего времени?
   - Скажу так: дьявол - это тот, кто постоянно претендует на роль Бога. Перед Богом-то он не может этого доказать, а вот людям он это доказать способен. Он создаёт некие сходные ситуации и обстоятельства, чтобы люди удостоверились в сверхъестественном, а потом уводит их в свою сторону, прикрываясь якобы тем, что это Божеское, Божественное.
   Он затуманивает внутренние очи души, затуманивает головы, ослепляет людей, убаюкивает, пытается уверить нас, что неисповедимые пути легче и исповедимее, чем они есть на самом деле. Это он сейчас ведёт пропаганду - легкости жизни, облегчённого способа бытия. Люди, по своей слабости, повертевшись и удостоверившись в правдивости его агитации, ибо он правдив, принимают и перенимают его насаженную мораль и волей-неволей переходят под его знамёна - ведь "жить хотят все" и "хочешь жить нормально - так и живи, как все люди живут." Из-за слабости своей, из-за нежелания докопаться до сути, люди плывут по поверхности, не понимая, что это и есть происки дьявола. Современная цивилизация - это сплошное искушение - сладкое, лёгкое, весёлое, безоблачное - зарабатывай деньги, трать их, хвастайся тем, что у тебя их больше... - дьявол уводит человека от действительных проблем, стоящих перед нами. И посмеивается. Вот кто он такой, Серёга.
   - Как ни крути, но когда мы выйдем из этого Эдема - ведь не вечно мы здесь будем находиться - проблема денег, вернее, того, что они - это топливо жизни, встанет перед нами. И посмотри на эту смехотворную чехарду с уходами управляющего - у меня закрадывается подозрение, что нам здесь могут ничего не заплатить.
   - Ты прав. Эдем по своей сути не вечен. Ведь кроме благодати в нём ничего нет. А человеку нужно стремиться дальше - без этого он не человек. А о деньгах ты думаешь, как обычный потребитель. Пойми, Серёга, Бог всё видит, просто-напросто предайся Его воле. Будет на то Его воля - появятся деньги, не будет - значит, так надо. Раньше я думал, что Бог - это свет, а теперь знаю, что он также и тьма, вернее, он находится за пределами понимания и того, и другого. Так что приняв Бога в своё сердце, ты обретаешь главное - Бога, а всё остальное - пыль и сон. Понимаешь?
   - Но всё-таки, сколько ещё мы здесь пробудем?
   - Сам увидишь.
   - Скажи мне, Серый, а почему ты принял именно православие? Ведь есть, например, буддизм с его пропусканием всего сквозь себя...
   - В наше время пропускать всё сквозь себя можно, но вот этот самый дьявол захватил в свою власть так много всего, что можно всю жизнь просидеть, промедитировать, и не понять, что ты всю жизнь просидел в его усадьбе. Добро и зло размыто, вернее, говорят, что нет ни того, ни другого, есть только полезное и бесполезное, но это не так. Как никогда прежде добро и зло чётко отстоят друг от друга. Человек, находящийся под игом дьявола, всё больше теряет человеческий облик, теряет главное - живой отпечаток Бога - совесть. И нужно много усилий приложить к тому, чтобы идти к истине. А здесь необходима борьба, постоянная непрекращающаяся битва, ибо дух подобен младенцу с мечом, который постоянно воюет с толпами дьявольских приспешников, имеющих в твоей душе такое же право на существование, как и Божественные проявления. Битва продолжается всю жизнь. Необходимо постоянное преодоление, преодоление себя в первую очередь. Такую возможность даёт только православие. Я по натуре человек непримиримый, а православие таково.
   - А чего ж ты такой непримиримый?
   - Потому что, Серёга, слишком мало тут того, с чем стоило бы примиряться.
   - А как же истинно христианская добродетель - смирение?
   - Смирение должно быть перед людьми, перед их невольным неосознанным злом, ибо не ведают, что творят. Непримирение же моё связано с вещами осознанными и навязанными.
   - А-а-а, ну понятно.
   Вот так рассказывал мне Сергей, пока мы сидели на брёвнышке, расстегнув рубахи и улыбаясь солнцу.
   - Столько дерьма вокруг, кажется, взял бы пилу и уничтожил бы всех до единого.
   - Умей различать в людях дьявольское и Божественное. В каждом из нас эти две половины. Обращайся всегда к Божественному. Все мы, даже наш управляющий, говорящий одно, красивое и возвышенное, а делающий совсем другое, все мы, в первую очередь, люди. Но никогда не забывай про Божественную часть в нас. Это трудно, но это необходимо, иначе мир давно бы уже захлестнуло смертоубийство. Да к тому же, если ты встанешь в ряды вот этих трезвомыслящих невежественных эгоистов, гребущих под себя, придёшь ли ты куда-нибудь, в места лучшие, чем если будешь хранить в себе Бога? Что лучше: благодать внутри или комфорт снаружи?
   - Как очиститься, Серый? Что такое духовная жизнь?
   - Знай, Серёга, что все великие свершения, все великие катастрофы и тому подобное держатся на маленькой лужице качеств человеческой, чисто человеческой сущности - на жадности, на гордыни, на зависти и страхе. От этих маленьких слов и маленьких проблем одного человека может развернуться событие, способное поглотить мир. Потому что эти качества, названные грехами, присутствуют в душе каждого, присутствуют от рождения до смерти, и именно они затмевают нам свет. Наша задача в том и состоит, чтобы не дать им поднимать головы. Вот, без лишних долгих красивых речей, в этом и состоит духовная жизнь. Не дать им продыху, чтобы дух был свободен.
   - А что такое дух?
   - А на этот вопрос я тебе сейчас ответить не смогу.
  
   4. Куда мы направляемся.
  
   В православии помимо информации, получаемой из книг и разговоров со священнослужителями, есть также информация, передающаяся путём ритуалов. Православие - это Христова Церковь. Иисус Христос является воплощением Бога в человеческом облике, является проводником к Богу - Вседержителю. Своей жертвой он искупил человеческие грехи, он добыл право людям общаться с Богом, общаться с которым вроде как невозможно, ибо Он Невозможен. Итак, Иисус Христос - проводник. Большинство ритуалов связано со святым Его телом, которое мёртвое вновь стало живым. Христиане становятся частями Его бессмертного тела и таким образом находят единение со Вседержителем. Крещение, причащение и другие таинства направлены на это.
   Настоятель не навещал нас на ферме, а мы испытывали всё усиливающуюся потребность поговорить с ним. Мы сказали об этом управляющему, и он отвёз нас в храм.
   Настоятель принял нас, и мы расселись по обе стороны трапезного стола на лавках. Нам необходимо было очиститься, сбросить скверну прежней жизни с наших душ , и мы некоторое время рассказывали ему, кто мы и откуда пришли.
   - Ну что же, братья, вижу в вас высокие стремления. Продолжайте трудиться, и Бог вас не оставит.
   - Скажите, святой отец...
   - Я не святой, но отец.
   - Скажите, отец, как жить?
   - Приносить пользу, постоянно, ежесекундно.
   - Отец, через какое-то время мы покинем предприятие, можем ли мы рассчитывать на небольшие деньги?
   - Да, денег я вам дам, только знайте одно: в мире без Бога - всё дерьмо, а я вот знаю, что Сергей некрещёный. Это верно?
   - Да, отец.
   - Так вот, без крещения ты незащищён от напастей лукавого, а станешь православным, и Он будет защищать тебя. Так что крестись и отправляйтесь в путь.
   Мы поблагодарили его и вернулись на ферму.
   Камни с каждым днём становились всё тяжелее, наверху мы выложили уже целую башню высотой с человеческий рост, но никто ни разу не поднялся и не взглянул на результаты нашего труда. Потом в один прекрасный день я крестился.
   В церкви было холодно, шла утренняя служба. От долгого стояния ломило спину, поэтому я сел на скамью, уткнул лицо в ладони и рассуждал, что же это такое - Крещение? Замёрзли ноги.
   Когда служба закончилась, вынесли чашу с водой, постелили коврик, я разулся и склонил голову перед начавшим таинство священником. Управляющий стал моим крёстным, держа наготове массивный серебряный крест на толстой серебряной цепочке. Я отрёкся от сатаны, меня окунули головой в чашу, я забыл про холод, вытерся, оделся, мы сели в машину и уехали.
   Вроде бы ничего особенного не произошло. Но -
   произошло Нечто. Это и есть - Таинство.
   С тех пор я чувствую Тело Христово, которое выше всех слов, выше любых мыслей и которое безусловно присутствует в тонком плане (не - материя).
   Вернувшись на нашу гору, мы забрались наверх, сели на выложенную нами цилиндрообразную кучу, разделись и стали петь. Солнце несло горячие волны, мы чувствовали обоюдную потребность покинуть райский сад. Что-то поднималось в нас и шептало, что пора уходить, уходить освежёнными и очищенными. Мы смотрели, как управляющий гоняет по хоздвору непутёвых работников, и смеялись, смеялись не над людьми, а над какой-то весёлой абсурдностью всего происходящего. Ещё почему-то мы точно знали, что настоятель не даст нам денег.
   - Но как же мы без денег?
   - Не привыкать, братан.
   - Но он же чётко сказал, что даст.
   - Ты же разговаривал с остальными ребятами. Он практически всем обещает.
   - Но ведь и даёт.
   - Он будет долго-долго тянуть, уверять нас в чём-нибудь, говорить, что ещё не время, а отпустит только тогда, когда ему это будет выгодно. Вон сварщиков он уже полгода обещаниями кормит, хотя у них работа квалифицированная и намного более нужная, чем наша. Что ты предпочтёшь - квасить свою душу в ожидании подачки, или уйти тогда, когда велит тебе совесть, уйти свободным и неуниженным?
   - Но ведь, по православному, унижение перед людьми - это один из шагов на пути к обретению истинного венца славы.
   - Знаешь, в литературе много чего написано, можно и запутаться в этих лабиринтах. То, что хорошо в одном случае, плохо в другом. Главное быть честным перед собой. Верить в себя, Серёга. А про деньги забудь. Не забывай Бога и всё будет.
   И мы спустились с горы, переоделись, постирались, пообедали и пошли в храм на благословение в путь-дорогу.
   - Не ожидал, что вы так неожиданно покинете нас. Ничего вам дать не могу. Бог благословит! - перекрестил нас отец, и мы бодрым шагом направились к остановке на Краснодар.
   И там мы расстались с Серёгой, он пошёл дальше познавать неисповедимые пути, а я сел на мосту возле вокзала и стал пить портвейн и стал думать, что же мне делать дальше, и понял в который раз, что всё в руках Бога, и пожелал я всей душой предаться Воле Его Святой, допил бутылку и пошёл в местное отделение, чтобы иметь немного времени для раздумий под смоковницей, и описать всё это, что я имел счастье и свободу пережить. До новых встреч, друзья, до новых встреч!
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"