В принципе, что нужно для того, чтобы писать? В принципе, лист бумаги и ручка. Я расскажу вам о последнем шаге, который делает поэт, я как обычно буду говорить о себе. Когда я закончу, я больше уже ничего не скажу, потому как с каждой минутой, прожитой в размышлениях, испаряется смысл, и минуты превращаются в годы, размышленья же превращаются в камни.
Я - поэт огня, поэт воды и человек прыжка. Видимо поэтому мне ещё и дали землю. Я вбираю в себя все древние силы и изменяю шкурки. Но я всегда вживался в роли, которые придумывал сам - это и грустная, и ревущая, и скорбящая, и весёлая песня, названная жизненным путём.
Я - поэт огня в первую очередь, ведь всё, что я творил, я творил из себя. Выжимал - самое верное слово. Я выжимал свою жизнь, чтоб получить качественный продукт искусственности. Не знаю, что с ним будет дальше, но создан он для красоты.
Соответственно, я постепенно иссыхал, пока не набирался сил в новой надежде. Надежды, так получилось, это самообман, свойственный человеку. Таким образом, обман может питать? Да, может, вот в чём чудодейственность (одна из) жизни.
Я рано понял всю эту бодягу насчёт надежд и принял звание поэта прыжка. Прыжок - это парение и это падение, чем они отличаются, можешь почувствовать сам. Прыжок даёт возможность поглощать огромные куски пространства (опять-таки для пользы дела) и проноситься там, где многие застревают. По сути, речь уже идёт о рывке.
Я озаглавил сию рукопись рывком длиною в жизнь, описывая собственный рывок, и я считаю, что это и была, и есть, и будет моя жизнь - этот рывок.
Он был недолгим, и многие люди поймут меня, многие поступают так же. Ну хорошо, немногие. Он был недолгим, но он вместил в себя всего меня, все мои планы, идеи, выдумки, осуществление, разочарование, и я знал перед тем, как рвануть, что остановка будет. Это пугало и подбадривало, это заставляло быть на пределе, опуская моменты полного распиздяйства и валяния на дне.
Я очень удачно выбрал для него момент и советую не всем поступать так же. Теперь я лежу в домике, что стоит на болотистых кочках, счастлив, как может быть счастлив старый пердун, объехавший весь мир и много о себе понимающий. Одинокий педантичный очкарик. Не буду говорить, что я устал - все мы устали.
Глава первая. Продажа жилья.
Многим отпрыскам родители покупают жильё. Добился этого и я, показав, что созрел для самостоятельной жизни и хочу жить один в Санкт-Петербурге, пускай даже пока и в 9-метровой треугольной коммунальной комнате. Радостная мама, что наконец пристроила непутёвого сыночка, приехала в Питер и отдала нажитые посильным в ходе жизни трудом не помню уж кому, кто там за это отвечал. Весь процесс переговоров с агентом, поисков вариантов и т.д. я вёл сам, сейчас неохота вспоминать.
Итак, я приобрёл жильё и должен быть благодарен родителям, которые верят в меня и т.п. В этом смысле моей собственной веры в себя как в нормального человека хватило ненадолго. На плантациях Кубани, куда меня занесло в поисках отдохновения и человеческих (ближе к земле и т.д.) отношений, среди ночи, покуривая недавно подсушенную траву и записывая стих, я вдруг понял, что невозможно больше притворяться нормальным, мне же это пойдёт в больший вред, и что надо валить, валить к чёртовой матери из форматной жизни муравья, что надо валить и сделать уже чёрт побери то, что так долго вынашивалось и т.д. Я никогда не отличался терпением. Я мечтал играть музыку, я мечтал записать такой альбом, о котором бы люди ещё долго помнили и песни из которого бы напевали в разные моменты своих жизней.
Я решил продать эту комнату, где прожил полгода и став автором и продюсером альбома, записать его в родном нелюбимом Екатеринбурге, где друзья-музыканты организовали музыкальную студию. Причём, автором-то я был уже давно, а вот о вопросах продюсирования имел довольно смутное представление. Я решил обучаться на ходу. Жизнь подскажет.
И я продал жильё, не сказав об этом! никому, и стал бомжем, чего я так боялся, хотя опыт беспризорных скитаний в Питере у меня уже был. Но здесь я был бомжем с большими (для меня тогда) деньгами. Сам себе хозяин, схема "заработал - потратил" отсутствует. Куда, как, на что и в каких количествах отныне я сам решаю.
И ещё один важный момент - теперь мне стали непонятны многие проблемы, терзающие людей из-за денег. Я стал асоциальным элементом (хотя по большому счёту всегда им являлся). Но теперь я мог не особо экономить. Я прикинул, сколько денег уйдёт на запись, мы с парнями ввели жёсткие временные рамки (я назвал это про себя "Поиграй в звезду"), я прикинул то да сё... и двойственность бытия не оставила меня равнодушным.
Уже когда комната должна была быть скоро продана, я встретил девушку и возблагодарил бога (кстати, можно написать и с большой).
И я сказал себе: вот запишу альбом и приеду в Питер наводить личную жизнь и обустраиваться по-новому, с ней, горной красавицей Тамарой.
Когда я уезжал в Екатеринбург, прожив у неё пять дней, мы договорились ни о чём не договариваться. Но три месяца в одиночестве на съёмной квартире, и как же не думать о тех райских кущах, что мы испытали за эти дни. Мы стали созваниваться и даже договорились, что приехав в Санкт-Петербург, я смогу жить вместе с ней. Я называл её своим солнцем, всходящим над пшеничными полями.
Тем временем у меня начала развиваться болезнь шпиона. Я не мог никому сказать, откуда у меня всё время деньги, тем более, своей бедной матери, меня бы приняли за идиота, вы понимаете. В душе я постоянно чувствовал перед ней вину, снаружи же я играл супергероя, у которого завелись богатенькие спонсоры. Я стал виртуальным героем, в отличие от Цоевского последнего. То есть я геройствовал и так далее, но не за свой счёт, и к чему это приведёт, висел рубанок вопроса. А вот музыка будет супер, я растиражирую её, буду продавать, всё чин-чинарём, как другие делают. Но я не знал, как другие делают, да и музыка у нас вышла не супер.
Вообще, позже я понял, что понятия супер или не супер относительно современной русской музыки - понятие растяжимое и зависящее от многих факторов. За исключением суперзвёзд, нашедших в ней свою духовную реализацию.
Я постепенно подходил к своей идее Виртуальности. Мне казалось, что альбом, записанный нарочито в грязном говённом русском роковом стиле, возвращающий слушателей на несколько лет назад, будет интересен с точки зрения именно Виртуальности - некой замкнутой системы, компьютерной реальности.
Но, оказалось, чтобы слушатель понял, в чём дело, нужно сделать ещё несколько для сравнивания альбомов-программ.
Но денег у меня оставалась половина, и к Новому году в Питере меня ждала Тома-сэна. Остальные деньги ждали там же в одном из отделений сбербанка.
Глава вторая. Тома-сэна.
Я познакомился с ней на Литейном. Она стояла в лакуне дома, в очередной раз убежавшая пьяная от кого-то. Я привёл её, уговорил, к себе в треугольник и положил спать. А утром мы пожарили картошку и не расставались два дня. Она работала в Художественной галерее. Чтобы не быть надоедливым, я звонил ей туда через день, и мы встречались. Как южная женщина да к тому же горянка, она была неистощима в сексе. Мы говорили об искусстве и до одури гуляли по Санкт-Петербургу. Потом я уехал.
Через три месяца мы закончили основную работу над музыкой, песен, вынашиваемых четыре года, набралось двадцать, я оставил одного из парней заканчивать общую картинку звучания и рванул в Питер.
Я приехал рано утром, а она побежала встречать меня не на тот вокзал, я вдруг, подходя к её окнам, испугался, что она меня не впустит, уж слишком свободны были наши разговоры о сексе по телефону. Я вообще жуткий трус и начинаю пугаться даже раньше, чем появляется причина. Обычно же причины я придумываю сам.
Я крикнул в светлое окно, и она выбежала, схватила сумку, налила мне жирного южного борща с куском говядины с мою голову. Потом посветлело, я пошёл покупать карточку к телефону, а она на работу.
Город был чужим и холодным. "Ну и что?" - как бы выдыхал он морозно.
Тома жила в коммуналке в три комнаты, одна из которых пустовала. Другую занимала бабуля-артритчица, из-за чего все конфорки на кухне горели и, выходя туда, ты тут же покрывался потом и задыхался, открывая окно. Эта бабушка, которой было около пятидесяти, уже несколько лет не выходила на улицу, к ней приходила подруга, и иногда слышно было, как они шутейно борются за кусочек мяса с косточкой.
Я снял количество денег и решил устроить феерический Новый год. Это означало купить у барыги дорогой наркоты, накупить еды и выпивки и быть только с нею.
Но скажу вам такую вещь - нельзя быть с наркотиками и с нею - эти вещи идут порознь. Тем не менее, они дали нам возможность в кратчайшие сроки узнать друг друга, мы не врали друг другу ни секунды и это привело к внезапному пониманию, что мы не сыграем нашу партию.
Женщины подспудно плохо относятся к наркотикам. Мать-Природа сделал их такими. На своих хрупких, а иногда не очень, на своих узких, но чаще широких плечах и бёдрах они несут в себе продолжение Человека. Тогда как мужики, ещё и гордящиеся этим званием, напоминают мух, что летают везде и переносят... что угодно. Мысли, войны, камни, мешки из Гипермаркетов в машину.
Мы накупили окороков и выставили их за окошко. Мы купили в напонтованной пекарне с французскими названиями длинный батон, сдувшийся от малейшего соприкосновения. Не знаю, едят ли их во Франции, такие батоны. Мы обдолбились и обнюхались, мы разговаривали всю ночь о своих жизнях и целях. Под утро я понял, что мне нужно срочно валить, чтобы не мешать девушке жить спокойно.
Утром я проснулся на берегу тихого пляжа. Рядом лежала загорелая спокойная девушка. Я вдруг вспомнил весь кошмар ночи и стал плакать и рассказывать про эту боль, что не даёт мне, не даёт мне... Девушка молчаливо и доброжелательно кивала.
- И вообще, я поеду завтра. И вообще, торопиться не буду, - вдруг закончил я, разглядывая себя в зеркало, а Тома сказала:
- Ну и правильно, сегодня же Новый год. Торопиться не надо.
И потом мы весь день ходили на отходняке, в полусне, и она иногда хмурилась, я, решив сделать очередной рывок, спросил её, поедет ли она со мной ненадолго в Екатеринбург. У неё экзамены, значит, вернуться она должна будет через 10 дней. Отличный срок. Можно прожить ещё одну жизнь. Мы встретили Новый год вдвоём в её комнатке. Слушая всю ночь канонаду петард, пили потихоньку коньяк и шампанское, потом в духе "Империи страсти" провели ещё три-четыре дня, особо не высовываясь. Она почти всё время спала в это тёмное время года. И вот мы садимся в поезд, набитые коноплёй, виртуальные в своей любви, когда знаешь, что она кончится.
Глава третья. Санкт-Петербург - Екатеринбург.
Десять дней мы провели в Пустоте, что уже стало привычным для меня, но было внове для Тамары. Она изнывала без действия, я же хотел засветить её и покрасоваться ею, то есть собой перед возможно большим количеством друзей.
Я долго размышлял, почему меня не отпускает Пустота. И что она такое есть. Нет общения - неинтересны темы. Поэтому же и друзья как бы призрачны. Ты делаешь вид, что ухмыляешься и поддакиваешь, но начиная говорить сам, обнаруживаешь Пустоту непонимания и стыдливо замолкаешь.
Ну что ж, я всё больше и больше подбирался к своей Виртуальности - существованию в Пустоте и придумыванию смыслов как к игре.
Всё-таки есть люди, с которыми я могу быть откровенен и которые понимают меня. Бог не оставил меня в сумасшествии.
Мы с Томой выскакивали на улицу, 20 градусов, она, по питерской привычке одеваться легко, замерзала сразу. Мы съездили в студию, где тот парень закончил сведение, потом на машине неслись к Лене, подруге детства, потом смеялись, пили, курили, валялись в снегу. Пустота стояла рядом незыблемым другом. Если стена бывает другом.
Потом она уехала и, обнимаясь на перроне, мы молча знали, что уже точно прощаемся навсегда.
Она - это Солнце южных гор, что осветило мою депрессивно зауральскую Пустоту. Её жизнестойкость навсегда осталась со мной.
Она говорила в Пустоте: "Я ничего не могу делать, не могу учить французский, я полностью растворяюсь в тебе". То же чувствовал я.
Она вдруг говорила в Пустоте: "Тебе, блин, никто ведь по большому счёту не нужен".
Но я продолжаю своё повествование.
Я отнёс диск на фирму грамзаписи и там через месяц или даже меньше получил тысячу копий, выполненных по всем стандартам, с минималистичной обложкой, дающей право на релиз.
Срок пребывания в съёмной квартире подходил к концу, что делать с этой кучей дисков? Я решил на оставшиеся деньги проехать по городам России и в форме частного предпринимательства распространить их. Начать я решил со знакомого теперь до боли и похотливой преданности Санкт-Петербурга.
Глава четвёртая. Снова Питер.
В Питере сразу нужно найти жильё. Без всего остального ты сможешь прожить, но жильё - это первооснова.
Поэтому прямо с вокзала я обратился к толстеньким таксистам и через пару часов уже сидел в номере недорогой гостиницы.
Преодолевая комплекс неполноценности, я разнёс диски в музыкальные магазины, которые согласились поставить их на продажу.
Что теперь? Тома, Тома мучила меня, она была рядом, в трёх кварталах, она была рядом, бегущая до маршрутки "до Грибканала". Я, как Виртуальный Самурай, да и вообще, мужчина, решил не портить ей жизнь и никак не обнаружить себя в её бытии. Что-то там осталось, в уголке тела шевелилось и просилось наружу, нежность, но давешний отказ от формалистичности муравьизма и Всеглядящая Пустота заставляли меня сидеть на жопе ровно.
У меня ещё оставались деньги, отец, внезапно выпрыгнувший из научной карьеры в монастырь, сообщил, что у него припасено по пять штук для меня и для сестры и что, в принципе, я могу их забрать, когда мне будет нужно.
Чтобы тебя продавали - нужно, чтобы о тебе знали. Я отнёс и выслал диски на радиостанции подходящего формата, остальная же реклама потребовала бы денег, которых у меня не было. Других путей я не знал, друзья. Из Питера уезжать так быстро не хотелось. Я находился в самом средоточии Пустоты.
Тогда я засел за сочинение прозаического произведения, чтобы оправдать, вообще-то говоря, своё теперешнее существование.
Знакомым и родным я продолжал врать, что живу в коммуналке на Лиговском, что даже на некоторое время сам стал верить этому. Вы спрашиваете: что такое Виртуальность? Вот она, Виртуальность - Вера в То, Чего Нет.
Эти месяцы, что мы работали над альбомом, показали мне многое, чего бы я не увидел при других обстоятельствах. Они показали мне именно то, что нужно было мне. Я благодарен!
И всё-таки я встретил Тома-сэну! И мы снова спали вместе. И близость снова связала нас. В Томске, оказывается, люди поджигают собственные дома, являющиеся памятниками исторического зодчества, поскольку жить в них невозможно. Я закончил рукопись. Отослал её подруге в Екатеринбург, которая умеет в отличие от меня печатать, и рванул в Томск, поцеловав Тому в лоб и пообещав ей найти там то, чего пока не нашёл.
Месяц в номере гостиницы, где меня запомнили как злостного курильщика.
Томск всё-таки моя Родина. Шесть первых лет я прожил там и помню, что там было хорошо. Пора сравнить впечатления!
Глава пятая. Томск.
У меня всё ещё оставались деньги! Я чувствовал себя Виртуальным Че, нет, его собратом. Что я буду делать, когда всё закончится? - Я сяду на дороге и буду предлагать всем прохожим мой диск. "Джаззоидт" - это звучит гордо!
Знаете, что такое Бог? Бог - это время.
В поезде, пока ехали три дня, я напивался в вагоне-ресторане и пытался описать Пустоту. Я прикладывал её к различным компонентам жизни: дружба, водка, секс, деньги, но она так и оставалась пустой. Я уже не тщился практически прикладывать или изживать Её, ибо это бесполезно. Пустота есть Пустота. Мир движется к выдуманности. Я нахожусь в плоскости чистой красоты и оттуда рассуждаю.
Томск встретил меня сухим морозом, так что не пришлось покупать перчатки. Я купил газетку и обнаружил, что здесь есть такие жилые понятия как гостинка и секционка. Выяснилось, что гостинкой именуются комнаты с санузлом, а секционка - это санузел на несколько комнат.
Я связался с несколькими агентами и, когда солнце уже сияло вовсю, отражая чистейший свет от белоснежнейших сугробов, въехал в гостинку в старой семейной общаге, навеявшей сразу воспоминания детства, прозванной среди местных "гондонкой", ибо принадлежала шинно-резиновому заводу.
Когда дверь за хозяйкой закрылась, я сел на диванчик, прозванный уголком, оперся руками о ресторанный столик на одной, исходящей из середины столешницы ножке, и подумал, что самое время расплакаться. Но вместо этого полез в ванну мыться.
Я хотел есть. Я вышел на улицу и увидел на углу ларёк с шашлыками. Я бодро уплёл куриную палку, не полив её кетчупом.
Солнце светило вовсю. Я приехал в Томск в поисках музыки. Погуляв несколько часов по городу и достав по старой привычке феназепама для успокоения, я не очень соображал, как я здесь буду её искать. Тут обнаружилось несколько музыкальных развлекательно-едальных заведений, из которых формату моего поиска соответствовали два. Я зашёл в одно, и мы с работниками этого заведения, половина из которого представляло собой элитный ресторан, половина - небольшой зал со сценой и креслами и ещё небольшая половинка - холл с гардеробом и удобными кожаными диванами, где мы потом долго обсуждали пи-ар компанию; так вот, мы с ребятами тут же договорились о выступлении под минусовку - я принёс диск - они слушали не больше пятнадцати секунд, кивнули и выставили меня в график. Выступление наметили через месяц. Я позвонил в Екатеринбург тому парню, что сводил диск и был главой студии, и попросил его выслать минус к следующим песням. Через три дня он лежал у меня.
Томск - город, прямо скажем, небольшой. И через неделю я обошёл все музыкальные магазины, сдав на продажу около 40 дисков. Неплохо, но пока я не заработал ни рубля.
Я съездил в Новосибирск и сдал под реализацию ещё пятьдесят дисков двум основным оптовым фирмам. На Речном вокзале я услышал грохот и аккордеон живых музыкантов. Я постоял, послушал - они работали вдвоём - барабанщик и баянист. И всплыла древняя мечта сделать проект с баяном. Я подошёл, кинул в футляр свой диск, поговорил с Костяном, он отреагировал - "Я в теме, чувак!" - и мы договорились, что в ближайшем будущем поработаем вместе. Вот так - хлоп! - и уже новыми перспективами освещалось будущее.
Тем временем, в Томске обнаружилась студия, и мы сходу записали там песенку в туалете. Мне хотелось живого акустического резонанса.
Когда я жил в коммуналке на Лиговском, я пытался осуществить запись текстов, меня не покидал дух позднего Моррисона. У меня были кассеты с безумными аналоговыми фонограммами времён Екатеринбурга, когда я упивался манаги и приходил в детский досуговый центр "Полёт", где была музыкальная студия, которую более взрослые музыканты называли "Помёт", и там работал вдвоём с местным директором-звукорежиссёром. Сам писал все инструменты, репетируя их дома и складывая в голове в композиции. Иногда композиции, действительно, получались, а иногда получалось нечто невообразимое. Короче, я экспериментировал. И вот эти эксперименты таскал потом несколько лет с собой по Питеру, чувствуя в них силу и возможность использования.
Я нашёл место, звукарь был моим приятелем. Мы стали работать, но работать в долг, когда об этом узнало начальство, оно приостановило нашу деятельность. Потом шло время, деньги не появлялись, потом появились, но у этого парня навалилось работы, мне нужно было уезжать, я забрал полуфабрикат с собой. И вот в Томске в два захода мы с Максом завершили эту работу. Мне очень понравилась студия, и Макс, и работать с ним, и я пообещал, что обязательно приеду снова, и мы ещё поработаем. "О`кей!" - пожал плечами невозмутимый кореец.
Я уже нашёл музыку.
Выступление в том центре прошло на ура, пришло человек двадцать и в течение часа они не шелохнулись. Я прыгал и вопил, стараясь изо всех сил попадать в мелодию, чем доставил себе неизгладимое удовольствие. Я даже заработал 87 рублей! Как объяснила билетёрша, кто-то по ошибке купил мой диск. Денег за выступление мне не полагалось, ибо пришло меньше половины зала.
Я опять пел в Пустоте. Ещё бы и Чапаев появился!
На следующий день, без копейки денег, с коркой старого хлеба я сел в поезд и двинулся в Екатеринбург, объяснив матери, что хочу немного отдохнуть в домашней уютной обстановке, вместе с парой десятков питерских футбольных фанатов, не считая остальных туристов по жизни.
Глава шестая. Пыльный грязный Екатеринбург.
- Где они, где они, Уральские горы? - всё спрашивал меня сосед по плацкарте. Потом я понял: Уральские горы - это горы крупнокалиберного гравия, по которым перескакивают по ещё не озеленённой весне хмурые горожане.
Так жутко и так беспросветно мне ещё никогда не было. За эти полгода, что прошли с момента рывка, я никогда не оставался без денег. Я мог их не иметь при себе, но знал, что в таком-то месте я их вскорости возьму. Здесь же их не было вообще. К этому я не привык. Я сидел целыми днями в материной маленькой квартирке и, переваривая опыт своего частного предпринимательства, пил, пока он был, коньяк, потом водку, потом и просто спирт из запасов мужа. 50 рублей? - да, здорово, конечно, хватит на стакан. Я запил что называется по-чёрному, чтобы не просыпаться, чтобы только не видеть той действительности, которая нагоняла и нагоняла меня. Никакого семейного уюта не получилось - мы были уже слишком разными людьми. Я продолжал удерживать ложь того, что живу там же, где и так давно беспонтово жил, так как будучи зимой в СПБ, сварганил себе штамп в паспорте, на основе которого, понимая, что рано или поздно всё закончится, сделать загранпаспорт и рвануть в тёплые страны, чтобы умереть там, умереть, сука, к чёртовой матери, чтобы не видеть этого дерьма...
В Томске я связался с отцом. И он сказал, что уезжает на месяц, а когда приедет, я смогу навестить его и бабулю, которую он всю жизнь таскал с собой, которая таскалась со мной в детстве и многое в меня вложила, превращаясь сейчас во всё большую никчёмную обузу.
"Навестить и забрать ДЕНЬГИ!" Ждать нужно месяц.
"Готовься к смерти", - говорил я себе, лёжа в темноте на мещанском набивном диване диагонально, ведь по обычаю я не вмещаюсь в форматную длину.
"Готовься к смерти", - твердил я себе, стараясь лежать на спине, ибо умереть лицом в землю выглядело бы совсем уж смешно. Умереть в бою, а не в пьяном сугробе, вот о чём говорил я себе, а здесь я оказался в таком дерьмовом сугробе, что дальше просто некуда.
Каждый день добивал меня. Образ жизни, не вмещающийся ни в рамки своей семьи, ни в рамки друзей детства, насуплено делающих бабло, бабло, чтобы не горело, а чтобы вкладывать, чтобы росло и давало прибыль, дерьмовое бабло, без которого ты никто, ни в рамки пыльного индустриального города, где всем всё понятно. И мужик есть мужик, и заработай денег вон на тот плоский телевизор шириной с футбольное поле, чтобы росла, росла гордость и уверенность, мать её, в завтрашнем дне, и что всё будет хорошо, и что всё ёбаны в рот пропитано пылью и ложью обывальщины.
Короче, я стал НИКЕМ. Очень хорошо. Я ждал смерти и понимал, что проиграл.
Но проиграл или нет, а ещё больше семисот наштампованных дисков лежало у парней в студии. Я сдал в Екб около 50, уже с плакатиками, сделанными в Томске и, выпросив у матери необходимую сумму, поехал в запылённом автобусе в славный город Челябинск, где люди, словно в тумане, тусовались в клубах гари и пыли, несравнимой даже с ёбургской. ЧМТ, ЧЖИ, ЧЖИМТО и т.д. Миллионы заводов окружили город. Жуки ползали по нагретому асфальту, а ребята, торгующие дисками, удивлённо смотрели на меня. - "Ну спасибо, что заехали к нам в город, постараемся сделать всё возможное", - сказал один добряк.
В нелестных настроениях, потому что их оказалось несколько, я поехал обратно, закинув пропылённые ноги на переднюю пропылённую спинку кресла. Я сдал там ещё пятьдесят. Целый лопатник квитанций лежит теперь в моей сумке, прошло больше полугода, ни один диск продан нигде не был.
Значит, их нужно раздавать! Предпринимательство подошло к концу. Я стал взрослее, умнее, злее и хочу, как пел Высоцкий, "просто красиво уснуть". Да по хрену, как она придёт. Что, мать её, она хочет от меня?
Дурацкая стрела вонзалась и вонзалась в меня, пока я лежал на ПЫЛЬНОМ балконе - "Делай музыку!" - "На вот эти последние деньги?" - "Ты в этой жизни никто! Но ты - гений в музыке, нет, ладно, ты просто, мать твою, гений. Насрать на предпринимательство, делай музыку и не гунди!"
И вот Чёрный Месяц без дня рождения, на котором мне исполнилось 26, с жалкими собачьими глазами, уворачивающимися от взглядов друзей, девчонка шепнула, когда я привёл её в материно гнездо: "Давай убежим отсюда" - "Некуда бежать"... Некуда больше бежать ни за что, никуда, так и останусь, я всё понял, без денег, с деньгами, я с этим хомутом - озарением на всю жизнь, всю свою короткую, траханную, пугливую, безумную жизнь ЗДЕСЬ... Чёрный Месяц закончился.
Значит, собрался я с мыслями, надо ехать к отцу в кривую Чувашию, где всё кривое, начиная от двери в гостинице и кончая женскими носами, взять денег, если даст, а то вдруг возьмёт да выкупит меня, тогда в лес, ё-моё, и не забыть купить верёвку.
Значит, взять денег, выдерживая линию обмана, в Питере так благозвучно именуемую Виртуальностью, сказать, что обустраиваюсь, обживаюсь, деньги нужны, чтобы купить вторую комнату и т.д.
Значит, брать деньги и валить в Новосиб к Костяну, к этому ангелу с баяном, брать его и валить в Томск и писать новый альбом вдвоём, под гитару, новых песен штук пятнадцать за два месяца и пара старых. И мы запишем супер-мега-гипер-мать его- виртуальный баянный альбом и стихов туда добавим, написанных в Чёрной Яме Екб с коньяком на балконе.
Значит, главное, ребята - ВЗЯТЬ ДЕНЕГ!
(Бедная моя бабуля, ты умираешь в темноте. Я буду плакать, это извечное солнышко сквозь дождь).
Глава седьмая. Томск Второй.
Ну что, теперь я ехал осуществлять музыку. В Чувашии, а точнее, в Алатыре, где столько же храмов, скитов и монастырей, сколько и местного населения, я провёл три дня. Я не стал ехать к бабуле, которой отец купил двухкомнатную квартирку, такую же кривую, как и остальной ландшафт. Не считая церквей, стоящих стойко среди холмов, построенных явно не местными руками. Сам же отец имел должность отца-эконома, жил в монастыре и вообще излучал свет и спокойствие, объясняя мне по старой научной подковке, что научно доказано, что каждый новый день короче предыдущего, так что всё сходится, и мы ближемся к закату.
В гостинице я три дня пил и слушал свой первый альбом, где благодаря тому парню из Екб, добавилось две новых песни. Прошу вас не путать первый альбом со вторым. В этом вопросе я щепетилен. Первый записывался на той же студии за полтора года до второго, потом я развозил его в Москве по всем радиостанциям, которые сумел отыскать в каталоге. Ответ пришёл только с одной: "Сергей, если Вы хотите, то заплатив 10 долларов, Вашу песню один раз поставят в эфир "Арбат. Радио" и т.д. В общем, тогда я только начинал. И тогда Пустота не страшила меня. Не взяли - так не взяли, будем работать.
Потом оказалось, что я не хочу выступать на сцене. Я хотел делать музыку, которую бы люди слушали наедине с нею, о чём-то священном, видимо, я мечтал. Я хотел подарить людям песен-друзей, а не песен-тренажёрных аппаратов. Отсюда началась Пустота и, как Маленький Принц, один в ней - Виртуальный Джаззоидт. Группа, которой не существовало.
Перед моими глазами происходило становление и развитие нескольких известных ныне коллективов. Они развивались по тем правилам, которые диктовало время, при этом не страдая от этого и оставаясь группой единомышленников. Меня не устраивали эти правила, но это ерунда, меня бы они устроили, я не мог найти группу единомышленников, поскольку не ведал, какие мысли и где должны группироваться едино.
Такая вот байда. Я пришёл к Виртуальности. Она ускользает, она делает паузы, но она всё явственней проявляется в обществе, что окружает меня.
Так вот, первый альбом мы писали долго и записали семь песен, писали так: какой-нибудь парень-музыкант заходил на студию, и я тут же придумывал ему работу. Получился альбом, как говорит тот парень, коллажный. (Или воистину Виртуальный, поскольку ответственность по музыке была рассеяна на десятки человек). Что-то придумывал я сам, что-то другие на ещё каких-то тех стародавних, постепенно уходящих началах добровольчества и энтузиазма.
Мы сделали пять песен, назвали это синглом, и я уехал в Москву. А через полтора года обнаружилось, что тот самый парень по вечерам приходил и дорабатывал звучание. И доработал до того, что включил в сингл ещё два выкинутых ранее произведения.
В Алатыре я ждал конкретного разговора с отцом, прицеливаясь к высоте гостиничной крыши, и бухал, и слушал свои песни, что стало моим любимым занятием на долгий срок. Мне эти две новые, особенно первая, казались суперскими. Ё-моё, она достойна прозвучания на "Нашем Радио"!
Я пишу, а дождь бьёт в крышу домика рыбака, моего временного вигвама, где я и допишу. Моя душа сейчас спокойна. Я нашёл вчера на берегу озера мухомор. Высушил и употребил сегодня. Так всегда, или почти всегда, но ненадолго. Только наркотические вещества и ещё два-три человека, но в первую очередь, наркотики дают моему натянутому луку покой. Да, я наркоман. И постепенно они превращаются в цель, а не в средство. Я трезвый человек и трезво вижу это. Но я не боюсь этого, потому что РЕБЯТА, МНЕ ВСЕГДА ЭТО НРАВИЛОСЬ! Поэтому и жизнь коротка, ведь я успел, не улетая на Боингах и не сидя в окопах под дождём, увидеть то, что большинство увидят только тогда, когда жизнь столкнёт их с этим нос к носу.
Мой мухомор заканчивается во мне, я даже купил немного водки и закусываю её яблоком. Таков я, мне всегда необходимо было новое, что-то свежее, что-то ещё, и все переживания и видения, конечно, останутся Виртуальными, как не прикоснувшаяся ещё к лубку свежеизготовленная матрица.
Я познал себя. Я познал людей и то, что с ними происходит, пока неведомые Часы отсчитывают наши сроки. Я не боюсь быть пафосным. Я якобы познал себя. Я якобы познал себя здесь. Меня ждут другие полушария, это, наконец, могу сказать я сейчас, когда душа моя спокойна, как воздух. Но вернёмся к Черноземью. ----
Я хотел сказать, что дождь перестал, но он снова ритмирует над моей вырубленной поляной. ----
Пора растапливать печь, ночью опять обещают заморозки. ----
Мухи бегают по столу. Может быть, я жду гостей? ----
Я разжигаю печку, сегодня там есть, чему гореть.
Итак, Томск Второй.
Я провёл полгода, постоянно пересекая добрую половину страны в плацкартных вагонах. Везде люди ведут себя по-разному. Этот поезд шёл из Москвы и ехал до Новокузнецка, ехали, в основном, сибиряки, возвращающиеся с заработков и из гостей. Совсем другие люди нежели в Чувашии, где молчком да бочком люди вели существование. Эти люди корефанились напропалую, много ели и пили. Так что двое суток я ехал в весёлой компании не совсем русских строителей, которые считали, что водку покупать в вагоне-ресторане не только дорого, но и опасно, так как там есть камеры слежения, которые сообщают ментам, сопровождающим поезд, о количестве денег, имеющемся у вас. Не считая этого суеверия, это была самая весёлая компания среди всех моих поездок.
В Алатыре мы связались с Костяном, он сказал, что встретит меня с поезда. Меня встретили два подвыпивших молодца с болтающимися на шее мобильниками и, крепко пожав мне руку, объяснили, что Костян щас играет на Речном, куда мы и направились, сев в метро. В вагонах метрополитена города Новосиба висят телевизоры! Вот она, истинная Виртуальность!
Костян играл вместе с братом-барабанщиком. Вокруг расположилась нехилая толпа подвыпившей молодёжи. Исполняли, в основном, "Ленинград". Я взял водки, и мы встали в сторонке, ожидая, когда парни закончат. Парни закончили часа через три, за полночь, и наконец, подхватив сумки и инструменты, а также юную прекрасную жену Костяна с двухлетним Иваном на руках, отправились на тачке домой.
Они жили в трёхкомнатной коммуналке, принадлежащей тёще. "Лариска", - познакомил нас Костян. Одна комната пустовала, и на время своего пребывания в Энске я её занял.
Ничего плохого не могу сказать про этот город, но скучно там было неимоверно. Чтобы звонить в другой город по мобильному, нужно предупреждать оператора - это они называют борьбой с терроризмом.
Вот я опять в Новосибирске, в городе, где я родился, и чего-то мне так хуёво, что дальше некуда. Отходняк от ЧМ всё не проходил. Мир виделся теперь в другом ракурсе. Скучно и медлительно огромный крылатый Новосиб парил надо мной своими просторами и нехитрым укладом жизни.
Мы всё обсудили и решили ехать в Томск. Макс Пак был наготове.
Мы приехали за неделю до начала работы на студии, мы ещё ни разу не репетировали, Костян даже предполагаемых песен не слышал. Сразу вселились в гостиницу, и что называется, понеслась!