Келлерман Джонатан : другие произведения.

Алекс Делавэр - 21-25

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
   Одержимость (Алекс Делавэр, №21)
   Наваждение (Алекс Делавэр - 22)
   Кости (Алекс Делавэр - 23)
   Доказательства (Алекс Делавэр, №24)
   Обман(Алекс Делавэр - 25)
  
  
  Одержимость (Алекс Делавэр, №21)
  Одержимость: роман Алекса Делавэра / Джонатан Келлерман.
  
  
  1
  Пэтти Бигелоу ненавидела сюрпризы и старалась их избегать.
  У Бога были другие идеи.
  Представление Пэтти о высшем существе колебалось между «Хо-хо-хо Сантой» и «Огнеглазым Одином, мечущим молнии».
  Так или иначе, белобородый парень, витающий в облаках. В зависимости от настроения, раздающий сладости или играющий в шарики с планетами.
  Если бы ее прижали, Патти назвала бы себя агностиком. Но когда жизнь пошла наперекосяк, почему бы не быть как все и не обвинить Высшую Силу?
  В ту ночь, когда Лидия сделала ей сюрприз, Пэтти уже пару часов была дома, пытаясь расслабиться после тяжелого дня в отделении неотложной помощи. Она выпивала по кружке пива, потом еще по одной, а когда это не сработало, поддавалась Искушению.
  Сначала она навела порядок в квартире, сделав то, что делать не нужно.
  В итоге она использовала зубную щетку для затирки кухонной столешницы, очистила зубную щетку металлической щеткой, которую помыла под горячей водой и вычистила. Все еще напряженная, она оставила лучшее напоследок: расставила свою обувь — протерла каждую туфлю, кроссовку и сандалию замшей, отсортировала и пересортировала по цвету, убедившись, что все смотрит наружу под одним и тем же углом.
  Пришло время блузок и свитеров... Раздался звонок в дверь.
  В Голливуде час двадцать ночи. Кто, черт возьми, мог заглянуть?
  Пэтти разозлилась, потом занервничала. Надо было купить этот пистолет. Она взяла разделочный нож и пошла в дверь, убедившись, что заглянула в глазок.
  Увидел черное небо, никого не было... о, да, там был.
  Когда она поняла, что сделала Лидия, она застыла на месте, слишком ошеломленная, чтобы кого-то винить.
  
  Лидия Бигелоу Нардулли Сомс Бифенбах была младшей сестрой Пэтти, но за свои тридцать пять лет она успела втиснуть гораздо больше событий, чем Пэтти хотелось думать.
  Годы отчисления, годы поклонниц, годы барменш, годы сидения на Харлее. Вегас, Майами, Сан-Антонио, Фресно, Мексика, Нью-Мексико, Вайоминг, Монтана. Не было времени на открытки или сестринские звонки, единственное время, когда Патти слышала от Лидди, было связано с деньгами.
  Лидия поспешила указать, что аресты были ерундой, ничего, что когда-либо прилипло. Отвечая на молчание Пэтти, когда она позвонила из какой-то отдаленной тюрьмы и выпросила деньги на залог.
  Она всегда возвращала деньги, Патти ей это разрешала. Всегда один и тот же график: через полгода, день в день.
  Лидди могла быть эффективной, когда хотела, но не тогда, когда дело касалось мужчин.
  До, между и после этих трех глупых браков текла бесконечная череда неудачников с пирсингом, татуировками, грязными ногтями и пустыми глазами, которых Лидди упорно называла «милашками».
  Столько всего дурачества, но каким-то чудом родился только один ребенок.
  Три года назад Лидия выталкивала ребенка двадцать три часа, одна, в какой-то остеопатической больнице за пределами Миссулы. Таня Мари, пять фунтов, шесть унций. Лидди отправила Пэтти фотографию новорожденного, а Пэтти отправила деньги.
  Большинство новорожденных были красными и похожими на обезьян, но этот малыш выглядел довольно мило. Два года спустя Лидия и Таня появились у двери Пэтти, заскочив по пути на Аляску.
  Никаких разговоров о том, почему Джуно, встречались ли они с кем-то, была чиста Лидди.
  Никаких намеков на то, кто был отцом. Патти задавалась вопросом, знала ли Лидия вообще.
  Патти не была ребенком, и ее шея напряглась, когда она увидела, как малыш держит Лидди за руку. Ожидала какого-то дикого маленького мальчишку, учитывая обстоятельства. Ее племянница оказалась милой и тихой, довольно симпатичной с тонкими светлыми волосами, пытливыми зелеными глазами, которые подошли бы женщине средних лет, и беспокойными руками.
  «Время приезда» растянулось на десять дней. Пэтти в итоге решила, что Таня
   очень мило, не так уж и досадно, если не считать вонь от грязных подгузников.
  Так же внезапно, как и появилась, Лидди объявила, что они уезжают.
  Патти испытала облегчение, но также и разочарование. «Ты хорошо справилась, Лид, она настоящая маленькая леди». Стоя у входной двери, наблюдая, как Лидия одной рукой вытаскивает ребенка, другой тащила потрепанный чемодан. Желтое такси простаивало у обочины, изрыгая смог. Снизу на бульваре доносился шум. Через улицу прошлепал бродяга.
  Лидия откинула волосы и ухмыльнулась. Ее некогда великолепная улыбка была оскорбляема двумя серьезно сколотыми передними зубами.
  «Леди? То есть не такая, как я, Пэтс?»
  «Ой, перестань, прими это как есть», — сказала Пэтти.
  «Эй», — сказала Лидия, «я шлюха и горжусь этим». Тряся грудью и виляя задницей. Смеясь достаточно громко, чтобы таксист повернул голову.
  Тане было два года, но она, должно быть, поняла, что мама ведёт себя неподобающе, потому что она поморщилась. Пэтти была в этом уверена.
  Патти хотела защитить ее. «Я просто хотела сказать, что она замечательная, можешь приводить ее в любое время». Она улыбнулась Тане, но ребенок смотрел на тротуар.
  Лидди рассмеялась. «Даже со всеми этими дерьмовыми подгузниками?»
  Теперь малышка уставилась вдаль. Пэтти подошла к ней и коснулась ее макушки. Таня начала отшатываться, а затем замерла.
  Пэтти слегка наклонилась и тихо заговорила. «Ты хорошая девочка, настоящая маленькая леди».
  Таня сцепила руки перед собой и изобразила самую мучительную улыбку, которую Патти когда-либо видела.
  Как будто какой-то внутренний голос обучал ее тонкостям этикета общения племянницы и тети.
  Лидия сказала: «Говняные подгузники — это нормально? Круто, я запомню это, Пэтс, на тот случай, если мы когда-нибудь снова окажемся здесь».
   «Что в Джуно?»
  «Снег». Лидия рассмеялась, и ее грудь подпрыгнула, едва сдерживаемая ярко-розовым топом. Теперь у нее были татуировки, слишком много их. Ее волосы выглядели сухими и грубыми, глаза становились зернистыми по краям, а эти длинные ноги танцовщицы тряслись вокруг внутренней части бедер. Все это и сломанные зубы кричали «Гонка по холму»! Пэтти задавалась вопросом, что произойдет, когда вся внешность Лидии пойдет на спад.
  «Оставайтесь в тепле», — сказала она.
  «О, да», — сказала Лидия. «У меня есть свои способы для этого». Взяв маленькую девочку за запястье и потянув ее к машине.
  Патти пошла за ними. Наклонилась, чтобы оказаться на одном уровне с ребенком, пока Лидия передавала чемодан таксисту. «Приятно познакомиться , малышка Таня».
  Это прозвучало неловко. Что она знала о детях?
  Таня закусила губу и усиленно жевала.
  
  И вот, тринадцать месяцев спустя, жаркая июньская ночь, воздух пропитан запахом неизвестно чего, и девочка снова стоит у ее двери, крошечная, как всегда, в обвисших джинсах и потертом белом топе, ее волосы вьются, скорее желтые, чем белые.
  Кусает и грызет точно так же. Держит в руках чучело косатки, которое разваливается по швам.
  На этот раз она посмотрела прямо на Пэтти.
  Грохочущий красный Firebird был припаркован именно там, где было такси. Один из тех форсированных номеров со спойлером, толстыми шинами и проволочными хомутиками, прижимающими капот. Капот колотил, как фибриллярное сердце.
  Когда Патти поспешила к машине, «Файрберд» выехал на дорогу, платиновая шевелюра Лидии была едва видна сквозь тонированное стекло со стороны пассажира.
  Пэтти показалось, что ее сестра помахала ей, но она не была в этом уверена.
  Ребенок не двинулся с места.
  Когда Патти вернулась к ней, Таня сунула руку в карман и протянула записку.
  Дешевая белая бумага, красный бланк от Crazy Eight Motor Hotel, Холкомб, Невада.
  Ниже почерк Лидии, слишком красивый для человека с неполным средним образованием. Лидия никогда не прилагала никаких усилий к изучению чистописания или чего-либо еще за эти девять лет, но ей все давалось легко.
  Ребенок начал хныкать.
  Пэтти взяла ее за руку — холодную, маленькую и мягкую — и прочитала записку.
   Дорогая старшая сестренка,
   Вы сказали, что она леди.
   Может быть, с тобой она действительно сможет ею стать.
   Маленькая сестренка
   ГЛАВА
  2
  «Не детектив», — сказал Майло. «А было ли это вообще?»
  Я сказал: «Ты считаешь, что это пустая трата времени».
  «Не так ли?»
  Я пожал плечами. Мы оба выпили.
  «Речь идет о неизлечимой болезни, вероятно, поразившей ее мозг», — сказал он.
  «Это всего лишь теория дилетанта».
  Он подтянул свой стакан поближе, взболтал маленькие вязкие волны своей мешалкой. Мы были в стейк-хаусе в паре миль к западу от центра города, глядя на огромные стейки на кости, салаты больше, чем газоны у некоторых людей, ледяные мартини.
  Половина третьего, прохладный день среды, празднование окончания месячного процесса по делу об убийстве по прихоти. Обвиняемая, женщина, чьи артистические претензии привели ее к партнерству по убийствам, удивила всех, признав себя виновной.
  Когда Майло выбежал из зала суда, я спросил его, почему она сдалась.
  «Причина не указана. Может быть, она надеется на шанс условно-досрочного освобождения».
  «Может ли это когда-нибудь произойти?»
  «Можно было бы подумать, что нет, но если дух времени станет невыразительным, кто знает?»
  «Громкие слова так рано?» — сказал я.
  «Этос, социальная атмосфера, выбирайте сами. Я хочу сказать, что в последние несколько лет все были заняты искоренением преступности. Потом мы делаем свою работу слишком хорошо, и Джон Кью становится самодовольным. Times только что выпустила одну из своих душераздирающих серий о том, что пожизненное заключение за убийство на самом деле означает жизнь и не так уж и трагично. Еще немного этого, и мы вернемся к сладким денькам легкого условно-досрочного освобождения».
   «Это предполагает, что люди читают газету».
  Он фыркнул.
  Меня вызвали в суд в качестве свидетеля обвинения, я провел четыре недели на дежурстве, три дня просидел на деревянной скамье в длинном сером коридоре здания уголовного суда на Темпл.
  В девять тридцать утра я разгадывал кроссворд, когда мне позвонила Таня Бигелоу и сказала, что ее мать умерла от рака месяц назад, и она хочет записаться на сеанс.
  Прошли годы с тех пор, как я видел ее или ее мать. «Мне так жаль, Таня. Я могу видеть тебя сегодня».
  «Спасибо, доктор Делавэр», — ее голос дрогнул.
  «Хочешь ли ты мне что-нибудь сейчас сказать?»
  «Не совсем — это не о горе. Это что-то… Я уверен, вы подумаете, что это странно».
  Я ждал. Она рассказала мне часть из этого. «Ты, наверное, думаешь, что я зацикливаюсь».
  «Вовсе нет», — сказал я. Ложь на службе терапии.
  «Я действительно не, доктор Делавэр. Мама бы не... извините, мне нужно бежать на занятия. Вы сможете увидеть меня сегодня днем?»
  «Как насчет пяти тридцати?»
  «Большое спасибо, доктор Делавэр. Мама всегда вас уважала».
  
  Майло распилил кость, поднял клин мяса для осмотра. Освещение сделало его лицо похожим на гравийный двор. «Это похоже на прайм?»
  «Вкусно», — сказал я. «Наверное, мне не стоило рассказывать тебе о звонке...
  конфиденциальность. Но если окажется что-то серьезное, ты знаешь, я вернусь».
  Стейк исчез между его губ. Его челюсти работали, и угри
   на его щеках стали танцующими запятыми. Он использовал свободную руку, чтобы убрать прядь черных волос с пятнистого лба. Сглотнув, он сказал: «Грустно из-за Патти».
  «Вы ее знали?»
  «Я видел ее в отделении неотложной помощи, когда заезжал к Рику. Привет, как дела, хорошего дня».
  «Вы знали, что она больна?»
  «Единственный способ узнать об этом — если Рик мне скажет, а у нас есть новое правило: никаких деловых разговоров после рабочего времени».
  Когда дела открыты, часы детектива по расследованию убийств никогда не заканчиваются. Рик Сильверман работает в отделении неотложной помощи в Cedars в течение длительного времени. Они оба постоянно говорят о границах, но их планы умирают рано.
  Я спросил: «Значит, вы понятия не имеете, работала ли она все еще с Риком?»
  «Тот же ответ. Признаться в каком-то «ужасном поступке», а? Это бессмысленно, Алекс. Зачем девчонке вытаскивать что-то на свет божий о своей матери?»
   Потому что ребенок хватается за что-то и не отпускает. «Хороший вопрос».
  «Когда вы ее лечили?»
  «Впервые это было двенадцать лет назад, ей было семь».
  «Двенадцать на носу, а не приблизительно», — сказал он.
  «Некоторые случаи вы помните».
  «Тяжелый случай?»
  «Она справилась хорошо».
  «Супер-усадка снова набирает очки».
  «Повезло», — сказал я.
  Он уставился на меня. Съел еще стейка. Отложил вилку. «Это не первоклассное, в
   в большинстве случаев это выбор.”
  
  Мы вышли из ресторана, и он вернулся в центр города на встречу по урегулированию бумаг в офисе окружного прокурора. Я поехал по Шестой улице до ее западной конечной точки в Сан-Висенте, где красный свет дал мне время позвонить в отделение неотложной помощи Cedars-Sinai. Я попросил доктора Ричарда Сильвермана и все еще ждал, когда загорелся зеленый свет. Повесив трубку, я продолжил путь на север до La Cienega, затем на запад по Грейси Аллен в разросшуюся территорию больницы.
  Пэтти Бигелоу умерла в пятьдесят четыре. Она всегда казалась такой крепкой.
  Припарковавшись на парковке для посетителей, я направилась к входу в отделение неотложной помощи, пытаясь вспомнить, когда я в последний раз общалась с Риком по-деловому с тех пор, как он прислал ко мне Пэтти и Таню.
  Никогда.
  Мой лучший друг был детективом по расследованию убийств-геем, но это не привело к частому общению с мужчиной, с которым он жил. В течение года я мог поболтать с Риком полдюжины раз, когда он брал трубку у них дома, тон всегда был легкий, никто из нас не хотел затягивать. Добавьте несколько ужинов в праздничные моменты — мы с Робином смеялись и поднимали тосты с ними обоими
  — и это было всё.
  Добравшись до раздвижных стеклянных дверей, я надел на себя самый лучший врачебный вид.
  Я оделся для суда в синий костюм в тонкую полоску, белую рубашку, желтый галстук, блестящие туфли. Секретарь едва поднял глаза.
  В отделении неотложной помощи было тихо, несколько пожилых пациентов томились на каталках, электричества или трагедии в воздухе не было. Когда я приблизился к отсеку сортировки, я заметил Рика, идущего ко мне в сопровождении пары ординаторов. Все трое были в заляпанных кровью халатах, а Рик был в длинном белом халате. У ординаторов были значки. У Рика их не было; все знают, кто он.
  Увидев меня, он сказал остальным что-то, заставившее их уйти.
  Подойдя к раковине, он помылся с бетадином, вытерся и протянул руку.
  "Алекс."
  Я всегда слежу за тем, чтобы не оказывать слишком большого давления на пальцы, которые сшивают.
  
  Кровяные сосуды. Пожатие Рика представляло собой обычное сочетание твердости и неуверенности.
  Его длинное, худое лицо было увенчано тугими седыми кудрями. Его военные усы держались немного коричневого цвета, но кончики выцвели. Достаточно умный, чтобы знать лучше, он все еще часто посещает солярии. Сегодняшний бронзовый лоск выглядел свежим — возможно, это была запеканка в полдень вместо обеда.
  Рост Майло между шестью двумя и тремя, в зависимости от того, как его настроение влияет на его осанку. Его вес колеблется между двумя сороками и слишком высоким. Рик ростом шесть футов, но иногда он кажется таким же высоким, как «Большой парень», потому что у него прямая спина, и он никогда не превышает сто семьдесят.
  Сегодня я заметил сутулость, которую никогда раньше не видел.
  Он спросил: «Что привело тебя сюда?»
  «Я зашёл к вам».
  «Я? Что случилось?»
  «Пэтти Бигелоу».
  «Пэтти», — сказал он, глядя на указатель выхода. «Я бы выпил кофе».
  Мы налили из урны врачей и пошли в пустую смотровую, где пахло алкоголем и метаном. Рик сел в кресло врача, а я устроился на столе.
  Он заметил, что рулон бумаги на столе нужно заменить, сказал: «Подойди на секунду», и сорвал его. Сбивая и бросая, он снова вымыл руки. «Таня действительно звонила тебе. В последний раз я видел ее через несколько дней после смерти Пэтти. Ей нужна была помощь в получении вещей Пэтти, она столкнулась с больничной бюрократией, но даже после того, как я помог с этим, у меня возникло ощущение, что она хочет поговорить о чем-то. Я спросил ее, есть ли что-то еще, она сказала нет. Затем, примерно через неделю после этого, она позвонила, спросила, работаете ли вы еще или занимаетесь исключительно полицейской работой. Я сказал, что, насколько я понял, вы всегда доступны для бывших пациентов. Она поблагодарила меня, но у меня снова возникло ощущение, что она что-то сдерживает. Я ничего не сказал
  ты на случай, если она не довела дело до конца. Я рад, что она это сделала. Бедный ребенок.
  Я спросил: «Какой вид рака у Пэтти?»
  «Поджелудочная железа. К тому времени, как ей поставили диагноз, она уже съела ее печень. Пару недель назад я заметил, что она выглядит измотанной, но Пэтти на двух цилиндрах чувствовала себя лучше, чем большинство людей на полном ходу».
  Он моргнул. «Когда я увидел, что у нее желтуха, я настоял, чтобы она проверилась. Через три недели ее не стало».
  «О, чувак».
  «Нацистские военные преступники доживают до девяноста, она умирает». Он потирал одну руку другой. «Я всегда думал о Пэтти как об одной из тех бесстрашных женщин-поселенцев, которые могли охотиться на бизонов или что-то в этом роде, свежевать, разделывать, готовить, превращать остатки в полезные предметы».
  Он потянул одно веко. «Все эти годы я работал с ней, и я не мог сделать ни черта, чтобы изменить результат. Я нашел для нее лучшего онколога, которого я знаю, и убедился, что Джо Мишель — наш главный анестезиолог — лично справился с ее болью».
  «Вы проводили с ней много времени в конце?»
  «Не так много, как следовало бы», — сказал он. «Я появлялся, мы немного болтали, она выгоняла меня. Я спорил, чтобы убедиться, что она имела в виду то, что имела в виду. Она имела в виду то, что имела в виду».
  Он пощипал свои усы. «Все эти годы она была моей главной медсестрой, но, за исключением редких сеансов кофе в кафе, мы никогда не общались, Алекс. Когда я занялся этим, я был придурком, который работал и не играл. Мои сотрудники сумели показать мне ошибочность моих подходов, и я стал более социально ориентированным. Праздничные вечеринки, ведение списка дней рождения людей, обеспечение наличия тортов и цветов, все эти морально-поднимающие вещи». Он улыбнулся. «Однажды на рождественской вечеринке Большой Парень согласился быть Сантой».
  «Это изображение».
  «Хо, хо, хо, ворчание, ворчание. Слава богу, не было детей, которые сидели бы у него на коленях. Я подразумевал, Алекс, что Патти не было ни на той вечеринке, ни на какой-либо другой.
  Всегда сразу домой, когда она заканчивала составлять график. Когда я пытался убедить
   в противном случае это было бы: «Я люблю тебя, Ричард, но я нужна дома».
  «Обязанности родителя-одиночки?»
  «Полагаю, так. Таня была единственным человеком, которого Патти терпела в своей больничной палате.
  Малышка кажется милой. Она училась на меде, сказала мне, что думает о психиатрии или неврологии.
  Может быть, вы произвели хорошее впечатление».
  Он встал, вытянул руки над головой. Сел обратно.
  «Алекс, бедняжке нет и двадцати, а она одна». Он потянулся за кофе, уставился в чашку, не стал пить. «Есть ли какая-то особая причина, по которой ты нашел время прийти сюда?»
  «Мне было интересно, есть ли что-нибудь, что мне следует знать о Пэтти».
  «Она заболела, она умерла, это воняет», — сказал он. «Почему я думаю, что это не то, что вы ищете?»
  Я думал, сколько ему рассказать. Технически, его можно было бы считать направляющим врачом. Или нет.
  Я сказал: «Таня хочет увидеть меня, но это не связано с горем. Она хочет поговорить об «ужасной вещи», в которой Патти призналась на смертном одре».
  Его голова дернулась вперед. «Что?»
  «Это все, что она сказала по телефону. Вы это понимаете?»
  «Мне это кажется смешным . Пэтти была самым нравственным человеком, которого я встречал.
  Таня в стрессе. Люди говорят всякое, когда они под давлением».
  «Возможно, так оно и есть».
  Он задумался на некоторое время. «Может быть, эта „ужасная вещь“ была чувством вины Патти из-за того, что она бросила Таню. Или она просто говорила чушь из-за того, насколько она была больна».
  «Повлияла ли болезнь на ее познавательные способности?»
  «Я бы не удивился, но это не моя сфера. Поговорите с ее онкологом.
  Ципора Ганц». Зазвонил его пейджер, и он прочитал текстовое сообщение. «Скорая помощь из Беверли-Хиллз, инфаркт, прибывают в ближайшее время... надо попытаться спасти кого-то, Алекс».
  Он провел меня через стеклянные двери, и я поблагодарил его за уделенное время.
  «Чего бы это ни стоило. Я уверен, что вся эта мелодрама сойдет на нет».
  Он повел плечами. «Я думал, вы с Большим Парнем застряли в суде до конца века».
  "Дело закрыто сегодня утром. Неожиданное признание вины".
  Его пейджер снова зазвонил. «Может быть, это Он Сам сообщает мне хорошие новости... нет, еще данные от скорой помощи... восьмидесятишестилетний мужчина с подземным пульсом... по крайней мере, мы говорим о полной продолжительности жизни».
  Он спрятал пейджер. «Не то чтобы кто-то выносил такие оценочные суждения, конечно».
  "Конечно."
  Мы снова пожали друг другу руки.
  Он сказал: «Главное „ужасное“ — это то, что Пэтти больше нет. Я уверен, что все сведется к тому, что Таня будет в стрессе. Ты поможешь ей с этим справиться».
  Когда я повернулся, чтобы уйти, он сказал: «Пэтти была отличной медсестрой. Ей следовало бы присутствовать на некоторых из тех вечеринок».
   ГЛАВА
  3
  Мой дом стоит высоко над Беверли-Глен, бумажно-белый и с острыми краями, бледная рана в зелени. Иногда, когда я приближаюсь, он кажется чужим местом, созданным для кого-то с холодной чувствительностью. Внутри высокие стены, большие окна, твердые полы, мягкая мебель, смягчающая края. Напористая тишина, с которой я могу жить, потому что Робин вернулся.
  На этой неделе она была в отъезде, на съезде мастеров в Хилдсбурге, где показывала две гитары и мандолину. Но на суде я бы, наверное, поехал с ней.
  Мы снова вместе после двух расставаний, кажется, все получается. Когда я начинаю думать о будущем, я останавливаю себя. Если хотите пофантазировать, это когнитивно-поведенческая терапия.
  Вместе со своей одеждой, книгами и карандашами для рисования она принесла десятинедельного щенка французского бульдога палевого окраса и предложила мне почести в выборе имени. Собака расцвела в компании незнакомцев, поэтому я окрестила ее Бланш.
  Сейчас ей шесть месяцев, это морщинистый, мягкобрюхий, плосколицый комочек спокойствия, который проводит большую часть дня во сне. Ее предшественник, задиристый тигровый жеребец по имени Спайк, мирно умер в зрелом возрасте. Я спас его, но он выбрал Робина в качестве объекта своей любви. Пока что Бланш не делала различий.
  Когда Майло увидел ее в первый раз, он сказал: «Эту можно назвать почти что симпатичной».
  Бланш тихонько мурлыкнула, потерлась своей узловатой головой о его голень и приподняла губы.
  «Оно мне улыбается или это газ?»
  «Улыбаясь», — сказал я. «Она так делает».
  Он спустился и присмотрелся. Бланш лизнула его руку, подошла к
   объятия. «Это тот же вид, что и Спайк?»
  Я сказал: «Подумай о себе и Робине».
  
  Никакого приветственного лая, когда я прошел через кухню и вошел в прачечную. Бланш дремала в своей клетке, дверь была открыта. Мой шепот «Добрый день» заставил ее открыть один огромный карий глаз. Естественный обрубок, который служит хвостом для французов, начал неистово подпрыгивать, но остальная ее часть оставалась инертной.
  «Эй, Спящая красавица».
  Она подняла другое веко, зевнула, обдумала варианты. Наконец, вышла и встряхнулась, чтобы проснуться. Я подняла ее и отнесла на кухню.
  Печеночный хруст, который я ему предложил, поверг бы Спайка в бешенство. Бланш позволила мне подержать его, пока она изящно кусала. Я отнес ее в спальню и посадил на стул. Она вздохнула и снова уснула.
  «Это потому, что я такой обаятельный парень».
  Я поискала в кладовке карту Тани Бигелоу, нашла ее на дне ящика и пролистала. Первое лечение в возрасте семи лет, одно повторное обследование три года спустя.
  Ничего существенного в моих записях. Ничего удивительного.
  В пять двадцать раздался звонок.
  На лестничной площадке стояла молодая блондинка с чистой кожей в белой оксфордской рубашке и отутюженных джинсах. «Вы выглядите точно так же, доктор Делавэр».
  Низкорослый ребенок превратился в миниатюрную молодую женщину. Я поискал в памяти осколки, нашел несколько: то же треугольное лицо, квадратный подбородок, бледно-зеленые глаза. Дрожащие губы.
  Мне было интересно, узнал бы я ее на улице.
  Я сказал: «Вы немного изменились», — и жестом пригласил ее войти.
  «Я очень на это надеюсь», — сказала она. «В последний раз я была младенцем».
   Антропологи говорят, что блонд привлекателен, потому что так мало светловолосых остаются такими, это символизирует молодость. Желтые кудри Тани расслабились до медовых волн.
  Она носила длинные волосы, собранные в высокий узел и закрепленные черными палочками для еды.
  Совсем не похожа на Пэтти.
  Почему так должно быть?
  Мы направились по коридору. Когда мы приблизились к офису, оттуда вышла Бланш.
  Встряхнулась, зевнула, пошла вперед. Я подхватила ее.
  «Вот это да, — сказала Таня. — Единственная живность, которая у тебя была в прошлый раз, — это те великолепные рыбы».
  «Они все еще здесь».
  Она потянулась, чтобы погладить собаку, но передумала.
  «Ее зовут Бланш. Она более чем дружелюбна и общительна».
  Таня осторожно протянула палец. «Привет, милашка». Щенячья дрожь пробежала по круглому телу Бланш. Влажный черный нос потянулся в сторону Тани.
  Мясистые губы приподнялись.
  «Я очеловечиваю, доктор Делавэр, или она улыбается?»
  «Это не ты, а она».
  " Как мило."
  «Я положу ее обратно в клетку, и мы сможем начать».
  «Ящик? Это обязательно?»
  «Это позволяет ей чувствовать себя более защищенной».
  Она выглядела сомнительной.
  Я сказал: «Представьте себе младенца в кроватке, а не младенца, катающегося по открытому пространству».
  «Думаю, — сказала она, — но не изгоняй ее из-за меня. Я люблю собак». Она погладила макушку Бланш.
   «Хочешь подержать ее?»
  «Я... если она не против».
  Бланш согласилась на перевод, не пошевелившись. Кто-то должен изучить ее мозговую химию и упаковать ее.
  «Она такая теплая — эй, милашка. Она мопс?»
  «Французский бульдог. Если она станет слишком тяжелой...»
  «Не волнуйся, я сильнее, чем кажусь».
  
  Мы сели в кресла друг напротив друга.
  «Удобная кожа», — сказала она, поглаживая руку. «Это то же самое…» Глядя вниз на Бланш. «Я правильно ее держу?»
  "Идеальный."
  Она оглядела комнату. «Здесь ничего не изменилось, но остальная часть дома совершенно другая. Раньше он был меньше. С деревянными стенами, да? Сначала я не подумала, что попала по адресу».
  «Мы отстроились заново несколько лет назад». Психопат принял решение за нас, сжег все, чем мы владели.
  Таня сказала: «Получилось очень стильно».
  "Спасибо."
  «Итак, — сказала она. — Вот я».
  «Рада тебя видеть, Таня».
  «То же самое». Она огляделась. «Ты, наверное, думаешь, что мне стоит рассказать о смерти мамы».
  "Если вы хотите."
  «Я действительно не знаю, доктор Делавэр. Я не отрицаю, это был кошмар, я
   Никогда не думала, что испытаю что-то столь ужасное. Но я справляюсь со своим горем так хорошо, как только можно ожидать — это похоже на отрицание?
  «Ты в этом лучше всех судишь, Таня».
  «Ну», — сказала она, — «я действительно чувствую, что это так. Я не сдерживаю свои чувства. Наоборот, я плачу. О, боже, я много плачу. Я все еще просыпаюсь каждое утро, ожидая увидеть ее, но…»
  Ее глаза затуманились.
  «Прошло совсем немного времени», — сказал я.
  «Иногда кажется, что это было вчера. Иногда кажется, что ее не было вечно… Я заподозрил, что она больна, еще до того, как она это сделала».
  «Она плохо себя чувствовала?»
  «Она просто была не в себе несколько недель».
  То же самое сказал и Рик.
  «Не то чтобы это мешало ей работать в две смены, готовить или заниматься домашним хозяйством, но аппетит упал, и она начала терять вес. Когда я указала ей на это, она сказала, не жалуйся, может, она наконец-то похудеет. Но в этом-то и суть. Мама никогда не могла похудеть, как бы она ни старалась. Я училась на врача, достаточно знала биологию, чтобы задуматься о диабете. Однажды вечером, когда она едва прикоснулась к ужину, я указала ей на то, что происходит. Она сказала, что это просто менопауза, ничего особенного. Но у нее началась менопауза два года назад, и женщины обычно набирают, а не теряют вес. Я указала на это, но она отмахнулась от меня. Наконец, через неделю, ей пришлось проверить это».
  «Чем вынудили?»
  «Доктор Сильверман заметил желтизну в ее глазах и настоял. Но даже при этом, прежде чем она согласилась пойти к врачу, у нее взяли кровь в отделении неотложной помощи. Когда пришли результаты, доктор Сильверман назначил экстренную компьютерную томографию. Опухоль находилась прямо посередине поджелудочной железы, а метастазы были в печени, желудке и кишечнике. Она быстро пошла на спад. Иногда я думаю, не шок от осознания лишил ее всех сил бороться.
  Или, может быть, это было просто естественное течение болезни».
   Она сидела с прямой спиной, с сухими глазами. Медленно гладила Бланш. Кто-то, кто ее не знал, мог бы посчитать ее отстраненной.
  Я спросил: «Как долго она болела?»
  «Со дня постановки диагноза прошло двадцать пять дней. Большую часть этого времени она провела в больнице; она стала слишком слабой, чтобы жить дома. Вначале она делала все возможное, чтобы быть раздражительной — жаловалась, что ее поднос не убирают вовремя, ворчала, что медсестры-плавучие не похожи на обычных медсестер, что нет преемственности в уходе.
  Каждую смену она настаивала на чтении своей карты, дважды проверяла, что ее жизненные показатели были записаны правильно. Думаю, это давало ей ощущение контроля. Мама всегда была большой любительницей контроля. Она когда-нибудь рассказывала вам о своем детстве?
  "Немного."
  «Достаточно, чтобы вы знали, что случилось с ней в Нью-Мексико?»
  Я кивнул.
  Маленькие руки сжались. «Это чудо, что она получилась такой замечательной».
  «Она была потрясающим человеком», — сказал я.
  «Она была невероятным человеком». Она изучала гравюру на левой стене.
  «В ту первую неделю в больнице она была абсолютным деспотом. Потом ей стало слишком плохо, чтобы бороться, она в основном спала и читала фанатские газетенки — так она называла журналы о знаменитостях. Вот тогда я поняла, что все действительно плохо».
  Она скривила губы. « Мы, люди, звезда, ОК!» Она всегда смеялась над этим, когда я приносила это домой почитать на выходных. Я не охотница за звездами, но я работаю и учусь в библиотеке университета по пятнадцать часов в неделю, и между этим и подготовкой к медицинскому, почему бы не насладиться небольшим запретным удовольствием? Мамочка любила подшучивать надо мной. Ее забавное чтение состояло из книг по инвестициям, финансовых страниц и журналов по сестринскому делу. В душе она была интеллектуалкой. Люди были склонны недооценивать ее».
  «Серьезная ошибка в суждении», — сказал я.
  Она погладила Бланш. «Это правда, но образ деревенской девушки может также работать против нее. Она сказала мне до того, как встретила доктора Сильвермана, что никогда не получала того, чего заслуживала от своих начальников. Он ценил ее, следил за тем, чтобы она получала повышения… в любом случае, я думаю, вы видите, что я справляюсь с горем.
   Я не подавляю. Наоборот, я заставляю себя помнить все, что могу.
  Как будто у тебя заноза и ты копаешь глубоко».
  Я кивнул.
  «Иногда», — сказала она, — «я схожу с ума, плачу, слишком устаю, чтобы что-либо чувствовать.
  Ночи — это самое ужасное. У меня беспрерывные сны. Это нормально, да?
  «Сны, в которых она появляется?»
  «Это больше, чем просто это. Она там. Говорит со мной. Я вижу, как шевелятся ее губы, слышу звук, но не могу разобрать слов, это расстраивает... иногда я чувствую ее запах — как она всегда пахла ночью, зубной пастой и тальком, это так ярко. Потом я просыпаюсь, а ее нет, и возникает огромное чувство опустошения. Но я знаю, что это типично. Я прочитал несколько книг о горе».
  Она прочитала полдюжины названий. Я знал четыре. Два были хороши.
  «Я нашел их в Интернете и выбрал те, у которых были самые лучшие отзывы».
  Морщась. «Мне просто придется через это пройти. Мне нужна помощь с чем-то — и, пожалуйста, простите меня, но я даже не уверена, что вы тот человек, с которым стоит об этом говорить...» Ее щеки покраснели. «Я думала поговорить с доктором Сильверман... Я обратилась к вам, потому что мама вас уважала. Я тоже, конечно. Вы мне помогли...» Она снова сжала губы. Пощелкала ногтем одного большого пальца о другой.
  Улыбаясь мне. «Тебе ведь нельзя злиться, да?»
  «На что мне злиться?»
  «Если бы я не был полностью честен — ладно, позвольте мне просто высказаться. Настоящая причина, по которой я здесь, в том, что вы работаете с этим детективом — второй половинкой доктора Сильвермана. Я бы пошел прямо к доктору Сильверману, но я его не так уж хорошо знаю, а вы были моим психотерапевтом, так что я могу рассказать вам все». Глубокий вдох.
  "Верно?"
  «Вы хотите, чтобы я познакомил вас с детективом Стерджисом».
  «Если вы думаете, что он может помочь».
  "С…?"
  «Расследуем», — сказала она. «Выясняем, что именно произошло».
   «Ужасная вещь, в которой призналась твоя мать».
  «Это было не признание, скорее... там был драйв , доктор Делавэр.
  Напористость и решимость. Точно так же, как вела себя мама, когда нужно было решить проблему. Вы думаете, я смешон, она была больна, ее мозг был поврежден. Но как бы она ни была больна, она явно хотела, чтобы я сосредоточился».
  «О самом ужасном».
  Она моргнула. «У меня чешутся глаза. Можно мне салфетку, пожалуйста?»
  Проведя пальцем по векам, она выдохнула.
  Блины Бланш развевались.
  Таня посмотрела на нее сверху вниз. «Она что, просто подражала мне?»
  «Думайте об этом как о сочувствии».
  «Ого. Она идеальная собака для психолога ». Внезапная улыбка. «Когда она получит свою собственную докторскую степень?»
  « Поговори с ней», — сказал я. «Она хочет стать адвокатом».
  Когда она перестала смеяться, она сказала: «Что это было? Комическое облегчение?»
  «Думайте об этом как о паузе для вдоха воздуха».
  «Да... так могу ли я рассказать вам, что именно произошло?»
   Вот за это мне и платят.
  Я сказал: «Я слушаю».
   ГЛАВА
  4
  « Вторая неделя была посвящена боли», — сказала она. «Это было всеобщее внимание, кроме мамы».
  «Ее было…»
  «Заниматься делами. То, что она называла «наведением порядка». Сначала меня это расстраивало. Я хотел заботиться о ней, говорить ей, как сильно я ее люблю, но когда я начал это делать, она меня оборвала. «Давай поговорим о твоем будущем».
  Произношу это медленно, задыхаясь, борясь, и думаю о будущем без нее » .
  «Возможно, это отвлекло ее от боли».
  Мышцы вокруг ее глаз дрожали. «Доктор Мишель — анестезиолог
  — подключили ее к капельнице с морфином. Идея заключалась в том, чтобы обеспечить ей постоянный приток, чтобы она испытывала как можно меньше дискомфорта. Большую часть времени она его отключала. Я подслушала, как доктор Мишель сказала медсестре, что она, должно быть, страдает, но он ничего не мог сделать. Вы помните, какой упрямой она могла быть?
  «У нее были определенные взгляды».
  «Утки в ряд», — сказала она. «Она читала лекции, а мне приходилось делать заметки, было так много деталей. Это было похоже на школу».
  «Какие подробности?»
  «Финансовая. Финансовая безопасность была для нее большой вещью. Она рассказала мне о трастовом фонде, который она создала для моего образования, когда мне было четыре года. Она думала, что я не имею ни малейшего представления, но я слышал, как она разговаривала со своим брокером по телефону. Я притворился удивленным. Было два полиса страхования жизни, где я был единственным бенефициаром. Она гордилась тем, что выплатила дом, не имея долгов, между моей работой и инвестициями я смогу платить налоги на недвижимость и все текущие счета. Она приказала мне продать мою машину — на самом деле назвала мне ее стоимость по синей книге — и оставить ее, потому что она была новее, требовала меньше
  обслуживание. Она точно расписала, сколько я могу тратить в месяц, сказала мне, чтобы я обходился меньшим, если я могу, но всегда хорошо одевался, внешний вид имел значение. Потом были все эти телефонные номера: брокер, юрист, бухгалтер, сантехник, электрик. Она уже связалась со всеми, они ждали от меня новостей. Теперь я должен был сам отвечать за свою жизнь, и она ожидала, что я буду достаточно зрелым, чтобы с этим справиться. Когда она дошла до части о продаже своей одежды на гаражной распродаже или на eBay, я начал плакать и умолять ее остановиться».
  «Правда?» — спросил я.
  «Слезы всегда действовали на маму. Когда я была маленькой, я этим пользовалась».
  «Все эти планы на будущее, должно быть, были невыполнимы».
  «Она рассуждает о налоге на имущество, а я говорю: «Скоро ее не будет» . Это придало ей сил, доктор Делавэр, но это было тяжело. Мне пришлось пересказывать то, что я узнал, как на контрольной».
  «Знание того, что ты понимаешь, было для нее утешением».
  «Я надеюсь на это. Мне бы только хотелось, чтобы мы могли провести больше времени... это эгоистично, главное — сосредоточиться на человеке, который страдает, верно?»
  Это прозвучало как цитата из книги.
  "Конечно."
  Она обняла себя одной рукой, другую держала на Бланш. Бланш лизнула ее руку. Таня заплакала.
  Распустив волосы, она высвободила светлую гриву, которую яростно встряхнула, прежде чем снова завязать и воткнуть в нее палочки для еды.
  «Ладно», — сказала она. «Я перейду к делу. Это было в пятницу вечером. Я приехала в больницу позже обычного, потому что у меня была лабораторная работа по органической химии и много занятий.
  Мама выглядела такой слабой, что я не мог поверить в произошедшие с утра перемены.
  Глаза ее были закрыты, кожа зеленовато-серая, руки были похожи на пакеты с ветками. Вокруг нее были навалены тряпки от веера, казалось, ее поглощает бумага. Я начал выпрямляться. Она открыла глаза и прошептала что-то, чего я не мог расслышать, поэтому я приложил ухо к ее рту».
  Поворачивая палочку для еды. «Сначала я даже не чувствовал ее дыхания и отстранился, запаниковав. Но она смотрела прямо на меня, внутри все еще горел свет. Помните ее глаза? Какие они были острые и темные? Они были такими тогда, доктор Делавэр — сосредоточенно, глядя на меня, она шевелила губами, но они были такими сухими, что она не могла выдавить из себя ни звука. Я намочил полотенце, и она сделала небольшую поцелуйную складку, и я наклонился, и она коснулась губами моей щеки.
  Затем она каким-то образом умудрилась подтолкнуть голову, чтобы приблизиться, поэтому я наклонился еще ниже. Она обхватила мою шею одной рукой и надавила. Я чувствовал, как ее капельница щекочет мне ухо сзади». Она отвернулась. «Мне нужно пройтись».
  Поставив Бланш на пол, она встала. Бланш подбежала и устроилась у меня на коленях.
  Таня дважды пересекла комнату, затем вернулась к своему стулу, но осталась на ногах. Прядь волос выпала, закрыв один глаз. Ее грудь тяжело вздымалась.
  «Ее дыхание было как лед. Она снова начала говорить — задыхаясь.
  Она сказала: «Сделала плохо». Потом повторила. Я сказал, что ты никогда не сделаешь ничего плохого. Она зашипела так громко, что мне стало больно от ушей, сказала: « Ужасная вещь, детка».
  и я чувствовал, как дрожит ее лицо».
  Растянув уголки глаз, она отпустила, сделала глубокий вдох. «Это та часть, которую я не рассказала тебе по телефону. Она сказала: « Убила его. Рядом ».
  Знай это. Знай. Я все еще пытаюсь понять. В ее личной жизни не было мужчин, так что это не могло означать близко, как в отношениях. Единственное, что я могу придумать, это то, что она была буквальной. Кто-то, кто жил рядом с нами. Я ломал голову, не могу ли вспомнить, чтобы какой-то сосед умер странным образом, и не могу. Прямо перед тем, как я приехал к тебе, мы жили в Голливуде, и я помню, что все время слышал сирены, и время от времени какой-то пьяный стучал в дверь, но это все. Не то чтобы я когда-либо поверил, что она могла когда-либо намеренно причинить кому-то боль.
  Она села.
  Я сказал: «Ты не знаешь, чему верить».
  «Ты думаешь, что это полное безумие. Я тоже так думал. Я сопротивлялся тому, чтобы иметь с этим дело. Но я не могу отпустить это. Не из-за моих наклонностей. Потому что мама хотела, чтобы я узнал правду. Вот что она имела в виду под «Знай это». Для нее было важно, чтобы я понял, потому что всю последнюю неделю она распоряжалась моим будущим и
   это было частью этого».
  Я молчал.
  «Возможно, это безумие . Но самое меньшее, что я могу сделать, это проверить это. Вот почему я подумал, что, может быть, детектив Стерджис мог бы провести компьютерный поиск по местам, где мы живем, чтобы посмотреть, не произошло ли что-то поблизости, и мы бы ничего не узнали, и все».
  Дитя кибер-эры. Я сказал: «Компьютерная система полиции Лос-Анджелеса довольно примитивна, но я спрошу. Прежде чем мы начнем, вы могли бы рассмотреть...»
  «Если я готов узнать что-то ужасное. Ответ — нет, не совсем, но я не верю, что мама действительно кого-то убила . Это было бы полным безумием. Я думаю, что в худшем случае она попала в какой-то несчастный случай, в котором винила себя, и хотела убедиться, что это не вернется ко мне. Как судебный иск. Она хотела убедиться, что я готов».
  Она наклонилась вперед, поиграла с волосами, набросила на глаза длинную толстую прядь и отпустила ее.
  Я спросил: «После того, как она все это тебе рассказала, что ты сказал?»
  «Ничего, потому что она уснула. Как будто она сбросила с себя груз и теперь могла отдохнуть. Впервые с момента госпитализации она выглядела умиротворенной. Я посидела там некоторое время. Вошла ее медсестра, проверила ее жизненные показатели, поставила капельницу с морфином, сказала, что она будет без сознания не менее шести часов, я могу уйти и вернуться. Я постояла еще немного и в конце концов пошла домой, потому что мне нужно было готовиться к тесту».
  Одна рука вцепилась в подлокотник кресла. «Звонок раздался в три часа ночи. Мама умерла во сне».
  «Мне очень жаль, Таня».
  «Они сказали, что она не страдала. Мне бы хотелось думать, что она ушла мирно, потому что она смогла выразить себя в последний раз. Мне нужно почтить ее память, следуя за ней. С тех пор, как она умерла, я прокручиваю это в голове каждый день. «Ужасная вещь». «Убил его, рядом». Иногда это кажется нелепым, как одна из тех банальных сцен, которые можно увидеть в старых фильмах: «убийца был...», а затем человек отступает и закрывает глаза? Но я знаю, что мама бы не
   потратила бы впустую время и энергию, которые у нее остались, если бы это не было важно. Вы поговорите с детективом Стерджисом?
  "Конечно."
  «Может быть, если ты расскажешь ему, какой была мама, он не подумает, что я совсем чокнутая. Я так рада, что вернулась к тебе. Ты понимаешь, почему она была лучшей матерью. Я не вышла из ее чрева, и когда Лидия бросила меня, было бы легко отправить меня куда-нибудь и продолжить жить своей жизнью. Вместо этого она дала мне жизнь».
  «Вы также привнесли смысл в ее жизнь».
  "Я надеюсь."
  «Ее гордость за тебя была очевидна, Таня».
  «Это было неравноправие, доктор Делавэр. Без нее я была бы никем». Она взглянула на часы.
  «У нас еще есть время», — сказал я.
  «Вот и все, о чем я могу рассказать». Она снова встала. Из ее сумочки вытащили белый деловой конверт, который она принесла мне. На заднем клапане было вытиснено PL Bigelow , адрес на Canfield Avenue. Внутри был лист, сложенный в точности втрое. Печатный список, выровненный по центру.
  Еще четыре адреса, каждый из которых сопровождается рукописной пометкой Тани.
  
  Cherokee Avenue, Hollywood. Мы жили здесь четыре года, с того момента, как я Мне было три года, пока мне не исполнилось семь.
  Хадсон Авеню, Хэнкок Парк. Два года, семь до девяти или так.
  Четвертая улица, район Уилшир. Один год, с девяти до десяти.
  Бульвар Калвер, Калвер-Сити. Два года, от десяти до двенадцати, потом мы купил дуплекс.
  
  Выстраивает временную линию, используя свой возраст. Играет во взрослую, но цепляется за эгоистичное мировоззрение подростка.
  Я сказал: «Возможно, то, что произошло, произошло сравнительно недавно».
  Притворяясь верующим.
  «В Кэнфилде? Нет, там было мирно. И я был старше, когда мы переехали, и знал, если бы что-то случилось в районе. Кстати, я отказываюсь от всякой конфиденциальности, так что можете свободно рассказывать детективу Стерджису все, что хотите. Вот, я изложил это в письменном виде».
  Из сумочки вытащили еще одну мятую бумагу. Рукописная записка о выпуске, составленная на неестественном языке любительского юридического языка. Затем чек, выписанный на скидку, которую я выставил ее матери десять лет назад. Двадцать процентов от того, что я получаю сейчас.
  «Это нормально?»
  "Абсолютно."
  Она направилась к двери. «Спасибо, доктор Делавэр».
  «Ваша мать когда-нибудь рассказывала о случаях врачебной халатности в больнице?»
  «Нет. Почему?»
  «Отделение неотложной помощи — это отделение высокого риска. А что, если пациент, с которым она была связана, умер, и она чувствовала себя ответственной?»
  «Она никогда не могла кого-то смертельно испортить, доктор Делавэр. Она знала больше, чем некоторые врачи».
  «Судебные иски не всегда зависят от правды», — сказал я. «В больничных ситуациях юристы иногда преследуют любого, кто моргнул в сторону пациента».
  Она прислонилась к двери. «Злоупотребление служебным положением. О, Боже, почему я об этом не подумала? Возможно, на рассмотрении находится какой-то крупный судебный процесс, и она беспокоилась, что кто-то нападет на мой трастовый фонд. Или на дуплекс. Она хотела рассказать мне больше, но выдохлась — вы гениальны, доктор Делавэр!»
   «Это всего лишь предложение...»
  «Но отличный. Научная бережливость, да? Давай найдём самое простое объяснение. Не могу поверить, что я сам не додумался до этого».
  «У тебя было много мыслей на уме. Я сейчас же позвоню доктору Сильверману».
  Я дозвонился до отделения неотложной помощи. Рик был на операции. «Он перезвонит. Если будет что-то, что я тебе скажу, я обещаю сразу же дать знать».
  «Большое спасибо, доктор Делавэр, без обид, но можем ли мы быть уверены, доктор...
  Сильверман будет впереди? Может быть, его адвокаты сказали ему не обсуждать...
  ладно, извини, это глупо, я параноик».
  «Вы все еще хотите, чтобы я поговорил с детективом Стерджисом?»
  «Только если доктор Сильверман скажет, что не было никакой халатности по отношению к маме, но что-то мне подсказывает, что ты уже разобралась. Она всегда говорила, что ты гениальна».
  Десять лет назад мое отношение к ней было совсем не таким. Я улыбнулся и проводил ее.
  Когда мы подошли к ее фургону, я сказал: «Как только мы решим этот вопрос, не могли бы вы провести еще пару сеансов?»
  «Чтобы достичь чего?»
  «Я хотел бы узнать больше о ваших жизненных обстоятельствах и о том, кто вас поддерживает».
  «Мои жилищные условия не изменились. Дуплекс полностью выплачен, а жильцы первого этажа — очень милая молодая семья Фридманов. Их арендная плата покрывает расходы и дополнительные расходы. Они в Израиле из-за отпуска доктора Фридмана, но они оплатили мне год вперед и планируют вернуться. Страховка и инвестиции мамы позаботятся обо мне, пока я не закончу университет. Если я попаду в частную медицинскую школу, мне, возможно, придется взять несколько кредитов. Но врачи справятся, я их выплачу. Мои школьные друзья меня поддерживают, у нас есть группа, все мы — будущие врачи, они очень классные и понимающие».
  «Звучит хорошо», — сказал я, — «но я все равно чувствовал бы себя лучше, если бы вы были открыты для приезда
   назад."
  «Я буду, обещаю, доктором Делавэром. Как только закончатся экзамены».
  Она улыбнулась. «Не волнуйся, у меня больше нет моих старых проблем. Я ценю твою заботу. Мама всегда говорила, что для тебя это больше, чем работа.
  Она сказала мне, что я должен понаблюдать за тобой и узнать, что значит заботиться о пациентах».
  «Сколько тебе было лет, когда она тебе это сказала?»
  «Это было… как раз перед тем, как я увидел тебя во второй раз, мы только что переехали в Калвер, так что… десять».
  «В десять лет вы знали, что хотите стать врачом?»
  «Я всегда хотел стать врачом».
  Когда мы спускались по лестнице, она спросила: «Вы верите в загробную жизнь?»
  «Это успокаивающая концепция».
  «То есть ты этого не делаешь?»
  «Зависит от того, в какой день ты меня поймаешь». Образы моих родителей промелькнули в моей голове. Папа, красноносый, в райском уголке для пьяниц. Были ли небесные процедуры на случай непредсказуемого поведения?
  Может быть, мама наконец-то сможет быть счастлива, устроившись в каком-нибудь небесном дубликате бридж-клуба.
  «Ну», — сказала она, — «это честно. Думаю, у меня то же самое. В основном я мыслю в терминах научной логики, покажите мне данные. Но в последнее время я обнаруживаю, что верю в духовный мир, потому что я чувствую ее рядом со мной. Это не постоянно, только иногда, когда я одна. Я что-то делаю и чувствую ее. Это может быть просто моей эмоциональной потребностью, но день, когда это прекратится, может быть, наступит, когда я приду на настоящую терапию».
   ГЛАВА
  5
  Рик сказал: «Нет, ничего подобного, ни в настоящем, ни в прошлом. На самом деле, у нас сейчас приятный период затишья, в плане шпионажа. А когда налетают стервятники, они избегают медсестер. Никаких финансовых стимулов».
  «Пэтти подрабатывала?»
  «С тех пор, как она у меня работает, нет. Когда ей нужны были дополнительные деньги, она работала в две смены».
  «Где она работала до того, как пришла в Cedars?»
  «Kaiser Sunset, но только на год. Вычеркни из списка обвинений в халатности, Алекс».
  «Хорошо, спасибо».
  «Как дела у Тани?»
  «Настолько, насколько можно было ожидать».
  «Хорошо. Мне пора бежать. Спасибо, что встретился с ней».
  Сразу к делу. Хирургическое. Как и в его первоначальном направлении.
  «Я знаю, что ты не особо занимаешься терапией, Алекс, но это больше похоже на консультация."
   «Кто консультируется?»
   «Лучшая медсестра, с которой я когда-либо работала, женщина по имени Пэтти Бигелоу. Несколько много лет назад ее сестра бросила на нее ребенка, а затем уехала в неизвестном направлении. Сестра погибла в аварии на мотоцикле, и Пэтти удочерила девочку, которой сейчас семь лет.
   У нее есть некоторые вопросы по воспитанию. Ты ее видишь?
   "Конечно."
   "Я ценю это…"
   «Еще что-нибудь, что мне следует знать?»
   «О чем?» — спросил он.
  «Пэтти, девочка».
   «Я видела эту девочку только мельком. Милая малышка. Пэтти очень организованная. Может, для ребенка это слишком».
   «Перфекционист».
   «Можно сказать и так. Она отлично вписалась в мое отделение неотложной помощи. Ей было трудно «Признать, что у меня проблема. Я не знаю, почему она выбрала меня, чтобы рассказать об этом».
   «Она тебе доверяет».
   «Может быть... Я дам ей твой номер, мне пора».
  
  Через час позвонила Пэтти Бигелоу. «Привет, доктор. Я не буду болтать по телефону, потому что вы продаете свое время, а я не лентяйка. Когда у вас следующее открытие?»
  «Я мог бы увидеть тебя сегодня в шесть».
  «Нет», — сказала она, «на смене до семи, а Таня уходит из яслей в восемь, так что я на вечер. Завтра я свободна».
  «Как насчет десяти утра?»
  «Отлично, спасибо. Мне взять с собой Таню?»
  «Нет, давайте сначала поговорим».
  «Я надеялся, что ты это скажешь. Какова твоя плата?»
  Я ей сказала, что сокращу сумму вдвое.
  «Это серьезно ниже среднего», — сказала она. «Доктор Сильверман уверяет меня, что это не так».
  Мы немного поспорили. Я одержал верх.
   Патти сказала: «Я обычно не сдаюсь, доктор Делавэр. Вы можете оказаться как раз тем человеком, который нужен Тане».
  
  На следующее утро, в девять сорок две, я был на лестничной площадке, когда синий минивэн остановился перед домом. Двигатель заглох, но машина осталась на месте.
  Женщина с короткими каштановыми волосами сидела за рулем, балансируя чековой книжкой. Когда я приблизился, она убрала ее.
  «Мисс Бигелоу?»
  Рука метнулась в окно. Компактная, ногти подстрижены ровно. «Пэтти. Я рано, не хотел тебя беспокоить».
  «Ничего страшного, заходите».
  Она вышла из машины, держа в руках черный портфель. «Медицинская карта Тани.
  У вас есть ксерокс?»
  «Да, но давайте сначала поговорим».
  «Как скажешь». Она поднялась по лестнице прямо передо мной. Я бы дал ей лет сорок. Невысокая, темноглазая, круглолицая, в темно-синей водолазке поверх свободных джинсов и безупречно белых теннисных туфель. Одежда не пыталась обтекать широкое, массивное тело. Каштановые волосы с проседью были подстрижены в антистиле, легкомысленном, как гаечный ключ. Никакого макияжа, но хорошая кожа, румяная с легким румянцем и без возрастных морщин. От нее пахло шампунем.
  Когда мы достигли лестницы на площадку перед домом, она сказала: «Здесь очень красиво».
  "Это."
  Больше никаких разговоров, пока мы направлялись в офис. На полпути она остановилась, чтобы поправить фотографию кончиком пальца. Отступив на полшага, словно чтобы избежать внимания. Я все равно заметил, и она ухмыльнулась. «Извините».
  «Эй», — сказал я, — «я приму любую помощь, какую смогу получить».
  «Будьте осторожны в своих просьбах, доктор».
  
  Она просмотрела мои дипломы и присела на краешек стула. «Я вижу еще пару кривых».
  «Страна землетрясений», — сказал я. «Земля всегда движется».
  «Вы правы, мы живем в банке с желе. Вы когда-нибудь пробовали музейный воск?
  Нанесите немного средства на нижнюю часть рамки по центру, и если вам понадобится снять ее со стены, вы сможете снять ее, не оставив следов».
  «Спасибо за совет».
  Положив портфель так, чтобы его передняя часть оказалась вровень с ножкой стула, она сказала: «Можно?» и встала, прежде чем я успел ответить. Когда отпечатки стали ровными, она вернулась к своему стулу и сложила руки на коленях. Персиковый румянец выступил на верхних краях ее щек. Высокие скулы — единственные детали четкости на широком гладком лице. «Извините, еще раз, но это действительно сводит меня с ума.
  Мне следует поговорить о Тане или о себе?»
  «А как насчет обоих вариантов?»
  «Есть ли какие-либо предпочтения относительно порядка?»
  «Расскажи как хочешь», — сказал я.
  «Ладно. Вот моя история в двух словах, так что ты поймешь Таню. Мы с сестрой выросли на ранчо за пределами Галистео, Нью-Мексико.
  Оба наших родителя были пьяницами. Моя мать была поваром на ранчо, хорошо готовила, но ей было плевать на материнство. Мой отец был бригадиром, и когда он напивался, он приходил к нам в спальню и делал отвратительные вещи со мной и моей сестрой — мне не нужно вдаваться в подробности, не так ли?
  «Нет, если только ты этого не хочешь».
  «Я не хочу. Это по-разному повлияло на мою сестру и меня. Она стала дикой, гонялась за мужчинами, пила и принимала все наркотики, которые могла достать.
  Теперь ее нет, авария на мотоцикле». Короткий, глубокий вдох. «Я стал паинькой. Мы с ней не были очень близки. Как оказалось, меня не интересуют мужчины. Ни один. Или женщины, если вам интересно».
   «Мне всегда было любопытно, но это не приходило мне в голову».
  «Нет?» — сказала она. «Некоторые люди думают, что я довольно мужеподобная».
  Я ничего не сказал.
  «Кроме того, учитывая, что Ричард — доктор Сильверман — был тем, кто направил меня к врачу, и как люди делают поспешные выводы, я могу понять, почему вы думаете, что я гей».
  «Я усердно работаю над тем, чтобы не делать поспешных выводов».
  «Меня бы это не волновало, если бы я был геем, но я не гей. Меня не интересует ничьё что-либо ниже пояса. Если вам нужен ярлык, как насчёт асексуала?
  По-твоему, это сводит меня с ума?
  "Неа."
  Еще одна частичная улыбка. «Ты, наверное, так говоришь, потому что хочешь развить как там это называется взаимопонимание».
  Я сказал: «Тебя не интересует секс. Это твое право. Пока я не слышал ничего безумного».
  «Общество считает это странным».
  «Тогда мы не пустим Общество в офис».
  Она улыбнулась. «Двигаемся дальше: моя сестра — Лидия, она называлась Лидди — не могла удержать свои штаны на себе. Может, Бог сыграл злую шутку, а? Две девушки делят одно половое влечение?»
  «Ее в понедельник, твоего во вторник, но она стала жадной?»
  Она рассмеялась. «Чувство юмора важно в вашем бизнесе».
  «И твое дело тоже».
  «Вы много знаете о моей работе?»
  «Доктор Сильверман сказал мне, что вы лучшая медсестра, с которой ему когда-либо приходилось работать».
  «Мужчина преувеличивает», — сказала она, но глаза ее сверкнули. «Ладно, может быть, просто
  небольшое преувеличение, потому что навскидку я не могу вспомнить никого лучше. Вчера вечером у нас был парень, садовник, который изуродовал обе руки газонокосилкой. Слишком много сочувствия, и вы все время находитесь в депрессии... говоря о плохом, с моей сестрой много чего случилось, но ничего такого, чего бы она не заслужила. Она погибла на заднем сиденье Harley по дороге на большую байк-встречу в Южной Дакоте. Шлема нет, то же самое касается и гениального вождения. Он неправильно повернул, и они вылетели с дороги.
  «Мне жаль это слышать».
  Она прищурилась. «Я немного поплакала, но — и это прозвучит холодно — то, как Лидди жила, было чудом, что это не случилось раньше. В любом случае, суть всего этого в том, чтобы объяснить, как у меня появилась Таня. Она биологически Лидди, но однажды, когда ей было три года, Лидди решила, что больше не хочет ее, и бросила ее на моем пороге. Буквально среди ночи я слышу звонок в дверь, выхожу, нахожу Таню, сжимающую в руках мягкую игрушку, какой-то сувенир в виде косатки, который она купила на Аляске. Лидди припаркована в Hot Wheels у обочины, и когда я подхожу поговорить с ней, машина срывается с места. Это было четыре года назад, и я больше ничего о ней не слышала, даже извещение о смерти получила только через год после аварии, потому что у Лидди было поддельное удостоверение личности, дорожным копам потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, кто она такая».
  «Как отреагировала Таня?»
  «Она плакала несколько дней, потом перестала. Время от времени она спрашивала о Лидди, но ничего хронического. Я всегда отвечал, что мама любила ее, оставила ее со мной, потому что я мог лучше заботиться о ней. Я купил книгу о том, как объяснить детям смерть, использовал те части, которые имели смысл, и отбросил те, которые не имели. В целом Таня, казалось, восприняла это довольно хорошо. Задавала правильные вопросы. Потом она занялась своими делами. Я продолжал говорить ей, что мама любит ее, всегда будет любить ее. После того, как я, возможно, уже в миллиард раз это сказал, Таня посмотрела на меня и сказала: «Ты моя мамочка. Ты любишь меня». На следующий день я начал процесс усыновления». Моргая и отводя взгляд. «Это хоть как-то помогло, пока?»
  «Отлично», — сказал я.
  «Возможно, вы обнаружите что-то, что я упустил, но она, похоже, действительно справилась с этим нормально. Она умный ребенок, ее учительница опережает класс на полгода. Она ведет себя как взрослая, что вполне объяснимо, учитывая годы, которые она провела, шатаясь с Лидди. Возможно, и мое влияние тоже. Я не ребенок
   человек, понятия не имею о них. Поэтому я отношусь к ней так, будто она все понимает».
  «Похоже, это работает».
  «Так как же я здесь оказалась, а?» Она посмотрела на свои туфли, поставила их вместе. Раздвинула их на фут. «Вы, наверное, заметили, что я немного странная в плане аккуратности. Нужно, чтобы все было именно так, ничего не было не на своих местах, никаких сюрпризов. Может быть, из-за того, что делал со мной мой отец, но кого волнует почему, суть в том, что я такая, и мне это нравится. Организует жизнь, и когда ты занята, поверь мне, это очень помогает».
  «Делаем вещи предсказуемыми».
  «Точно. Как и то, как я вешаю одежду. Все сгруппировано по цвету, стилю, длине рукава. Блузки в одном отделе, потом джинсы, потом униформа и так далее. Зачем тратить время на поиски утром? Пару раз, когда я работала в смену, когда мне приходилось вставать еще затемно, отключалось электричество. Я говорю о доме, где было темно. Я могла одеться без проблем, потому что я точно знала, где все висит».
  «Это работает для вас».
  «Конечно, — сказала она. — Но теперь я думаю, может, мне стоило оставить часть этого при себе, а не рассказывать Тане».
  «Она делает то же самое?»
  «Она всегда была аккуратной для ребенка, что меня вполне устраивает. Мы вместе убираемся в доме, и нам это нравится. Но в последнее время это нечто большее. У нее появились эти маленькие ритуалы, она не ложится спать, пока не проверит под кроватью, сначала пять раз, потом десять, теперь двадцать пять, может, даже больше. Вдобавок ко всему, ей приходится поправлять шторы и целовать их, ходить в ванную пять раз подряд, мыть руки, пока не кончится мыло. Я зашла туда один раз, и она полировала краны».
  «Как долго это продолжается?»
  «Это началось, когда ей исполнилось пять лет».
  «Два года назад».
   «Больше-меньше. Но до недавнего времени это не имело большого значения».
  «Есть ли какие-нибудь недавние изменения?»
  «Мы переехали на новое место — сняли субаренду в доме в Хэнкок-парке. Никаких проблем. С Таней все в порядке, за исключением рутины».
  «Всегда ли ритуалы начинаются перед сном?»
  «Это пиковый период», — сказала она, — «но он переместился на другое время и начал влиять на ее учебу. Не в плане пренебрежения своими обязанностями —
  как раз наоборот. Она будет рвать свою работу и переделывать ее снова и снова, пока я не заставлю ее остановиться. В последнее время она стала очень придирчивой к своему школьному обеду. Если сэндвич не разрезан точно по диагонали, она хочет сделать другой».
  Нагнувшись, она коснулась портфеля. «Хотите посмотреть какие-нибудь ее записи?»
  «Были ли у нее какие-либо необычные заболевания или травмы?»
  "Неа."
  «Тогда я позже прочту записи. У вас есть информация о ее рождении?»
  «Ничего. Мне пришлось проверить ее на титры, чтобы убедиться, что она привита. Она была привита, я допускаю, что Лидди это сделала». Она наклонилась вперед. «Вы должны понять, доктор, единственный раз, когда я встречалась с Таней до того, как Лидди ее отвезла, был один раз, когда ей было два года. Они с Лидди жили у меня пару недель, прежде чем отправиться в Джуно, Аляска. Как я уже сказала, я не любительница детей. Но в итоге она мне понравилась. Милая, тихая, не путалась под ногами. Она и сейчас такая, лучшей дочери я и желать не могла. Просто эти новые привычки заставляют меня задуматься о моем подходе. Я кое-что почитала об ОКР у детей, и они говорят, что это может быть генетическое, в мозге, поглощение серотонина, они пробуют разные лекарства в качестве лечения».
  «В настоящее время почти все приписывают нейротрансмиттерам».
  «Вы не рекомендуете лекарства по научным соображениям? Или они вам не нравятся, потому что доктора наук не могут их использовать?»
  «Лекарства имеют свое место, и если вас интересует этот путь, я буду рад
   направить вас к хорошему детскому психиатру. Я обнаружил, что детское ОКР хорошо поддается немедикаментозному лечению.”
  "Такой как?"
  «Когнитивно-поведенческая терапия, другие методы снижения тревожности.
  Иногда достаточно просто выяснить, что именно заставляет ребенка нервничать, и устранить эту проблему».
  «Таня, кажется, не нервничает, док. Просто очень сосредоточена».
  «ОКР коренится в тревожности. Ее привычки делают свое дело, так что напряжение замаскировано, но вы описываете неуклонно расширяющуюся модель».
  Она задумалась. «Полагаю, так... слушай, я не хотел никого обидеть, говоря о докторах наук».
  «Ничего не беру», — сказал я. «Вы информированный потребитель, который хочет лучшего для своего ребенка».
  «Я мать, которая чувствует себя плохо, потому что ее ребенок, похоже, теряет контроль.
  И я виню себя, потому что мне нужно, чтобы все было предсказуемо и все были счастливы. И это примерно так же реалистично, как мир во всем мире».
  «Я тоже люблю угождать людям, мисс Бигелоу. Если бы я не был таким, я мог бы быть юристом и получать больше за час».
  Она рассмеялась. «Теперь, когда я исправила твои фотографии, ты кажешься довольно организованным парнем. Так ты думаешь, что можешь помочь Тане, просто поговорив?»
  «Мой подход заключается в том, чтобы наладить с ней контакт, посмотреть, есть ли у нее на уме что-то, о чем вы не знаете, выяснить, заинтересована ли она в изменениях, и помочь ей измениться».
  «А что, если она не захочет меняться?»
  «Мой опыт показывает, что дети недовольны тем, что связаны всеми этими рутинами. Они просто не видят выхода. Вы говорили с ней об этом?»
  «Я начала», — сказала она. «На прошлой неделе или около того, когда она начала целовать занавески. Думаю, я потеряла терпение и сказала ей, чтобы она перестала быть глупой. Она дала
  на меня взгляд, который ранил меня прямо здесь». Прикасаясь к ее левой груди. «Как будто я ранил ее. Я сразу почувствовал себя грузовиком с навозом и должен был выйти из комнаты, чтобы немного подышать. Когда я собрался с духом, чтобы вернуться туда и извиниться, свет был выключен, и она была в постели. Но когда я наклонился, чтобы поцеловать ее, ее тело было напряжено, и она вцепилась в одеяло — ногтями, понимаешь? Я сказал себе: «Ого, Патти, ты портишь ребенка, пора обратиться за профессиональным советом». Я поговорил с Ричардом — доктором Сильверманом — и первое, что он сказал, было твое имя. Он сказал, что ты лучшая. После встречи с тобой я чувствую себя хорошо. Ты не осуждаешь, ты слушаешь. И эти дипломы тоже неплохие. Так когда ты сможешь увидеть Таню?»
  «У меня будет вакансия через пару дней, но если это срочно, я найду время сегодня вечером».
  «Нет», — сказала она. «Думаю, я смогу выдержать пару дней. Есть ли у тебя какие-нибудь советы, кроме как отложить работу и не говорить глупостей?»
  «Объясните Тане, что вы ведете ее к врачу, который не делает уколы и не причинит ей никакого вреда. Используйте слово «психолог» и скажите ей, что я помогаю детям, которые нервничают или беспокоятся, разговаривая с ними, рисуя, играя в игры. Скажите ей, что ее не заставят делать то, чего она не хочет».
  Она открыла портфель, нашла блокнот, нацарапала заметки. «Думаю, у меня все это есть... звучит неплохо, кроме игр. Таня не любит игры, даже не могу заставить ее играть в колоду карт».
  «Что ей нравится?»
  «Рисование — это нормально, у нее это неплохо получается. А еще она вырезает фигурки — бумажные куклы, она профессионально владеет ножницами. Может, она станет хирургом».
  «Как Рик».
  «Это меня устроит. Так во сколько через пару дней?»
  Мы договорились о встрече. Она сказала: «Хорошо, большое спасибо», и заплатила мне наличными. Улыбаясь. «Вы уверены, что хотите только половину?»
  Я улыбнулась в ответ, сделала фотокопию медицинских карт Тани и вернула ей оригиналы. Оставалось пять минут, но она сказала: «Мы все оплатили»,
  и встал.
  
  Затем: «Просто разговор помогает, даже если это генетическое?»
  Я сказал: «Возможно, здесь есть генетический компонент. Большинство тенденций — это сочетание природы и воспитания. Но тенденции не программируются, как группы крови».
  «Люди могут меняться».
  «Если бы они этого не сделали, я бы обанкротился».
  В пять вечера она позвонила мне через мою службу. «Док, если встреча сегодня вечером все еще возможна, я воспользуюсь твоим предложением». Таня начала делать домашнее задание, порвала его, переделала, а потом впала в истерику. Плакала, что никогда ничего не могла сделать правильно. Говорила, что мне ее стыдно, что она плохая девочка, как Лидди. Ничего подобного я никогда не говорила, но, может быть, я как-то доносила... Сейчас она спокойна, но не так спокойно, как мне нравится. Слишком тихая, обычно она болтает без умолку. Я не сказала ей, что записалась к тебе на прием. Если ты согласишься на сегодня, я объясню ей это в машине».
  «Пойдем», — сказал я.
  «Ты святой».
  Она появилась через час, держа в руках маленькую светловолосую девочку. В другой руке у нее была маленькая белая баночка.
  «Музей восковых фигур», — сказала она. «Как долго я сюда шла. Это Таня Бигелоу, моя прекрасная, умная дочь. Таня, познакомься с доктором Делавэром. Он тебе поможет».
   ГЛАВА
  6
  Мило коснулся уголка газеты, которую он скользнул через кабинку. «Мило, да?»
  Десять утра, Северный Голливуд. Жаркая пятница в Долине, Du-par's на Вентуре к востоку от Лорел Каньона.
  Я оставил сообщение Тане о том, что никаких проблем с врачебной халатностью не будет, сказал ей, что свяжусь с детективом Стерджисом. Час спустя я наблюдал, как он тычет вилкой в статью на первой полосе Times .
  Захватывающее освещение создания программы психического здоровья на Таити бывшим киноагентом и бывшим руководителем студии. Дипломная докторская для нее, глубокие карманы и увлечение с мая по декабрь для него. Повестка дня была регрессия в прошлые жизни, китайское меню игр-медитаций, вся терапия, которую вы могли бы съесть за двести тысяч за штуку, никаких возвратов. Прогнозируемая клиентская база — «люди на виду у общественности».
  Я сказал: «Какая сенсация».
  «Наверное, какой-нибудь подхалим-репортер со сценарием».
  «Это нетворкинг, чувак».
  «Проклятие тысячелетия. Голливудские акулы торгуют психическим здоровьем, вот это концепция. Если у вас тропическое настроение, возможно, они нанимают сотрудников».
  Я рассмеялся и отодвинул газету обратно.
  «Эй», — сказал он, — «ты не на свидетельском месте, выскажи свое мнение » .
  «Мне платят за мнение».
  Он что-то проворчал о «догматизме».
  Я сказал: «Как вам такое: принимать жизненные советы от таких людей — это все равно, что учиться танцевать танго у горилл».
   «Красноречиво. Теперь я, пожалуй, даже послушаю дальнейшие подробности твоей маленькой тайны».
  Мы убирали стопки блинов и пили кофе, такой крепкий, что у меня забилось сердце. С Майло еда сглаживает процесс.
  Я поехал в Студио-Сити, потому что он был на другой стороне холма с полуночи, выясняя детали убийства банды Мар Виста, чьи щупальца распространились на Ван-Найс и Панорама-Сити. Еще одно большое дело, которое наконец-то закроется. Еще одна встреча с окружным прокурором, и он отправится в двухнедельный отпуск.
  У Рика был плотный график, и он не мог путешествовать. Жаль Майло, повезло мне. У меня были виды на его досуг.
  Я передала ему все, что сказала Таня.
  Он сказал: «Сначала «ужасное дело», теперь это убийство? Алекс, я не вдаюсь в клинические подробности, но будь предельно откровенен: этот ребенок стабилен?»
  «Ничто не указывает на обратное».
  «Значит, вы не уверены».
  «Она функционирует хорошо», — сказал я. «Учитывая все обстоятельства».
  «Мамочка прикончила какого-то соседа? Но на самом деле она этого не делала ? Чего именно она хочет?»
  «Я не уверен, что она знает. Я думаю, что мы немного поищем, но ничего не найдем, и у меня будет больше полномочий, чтобы облегчить ее страдания. Если я не попытаюсь, я потеряю ее как пациента. Она хорошо рассказывает о том, как справиться со своим горем, но предстоит еще долгий путь. Если она упадет, я хотел бы быть рядом, чтобы поймать ее».
  Он поиграл краем газеты. «Похоже, ты немного в этом замешан».
  «Если это слишком хлопотно...»
  «Я не отказываюсь, я контекстуализирую. Даже если бы я хотел сказать «нет», на кону стоят бытовые проблемы. Рик считает, что Пэтти была какой-то святой. «Здорово, что ты сможешь помочь, Алекс»».
   «Давайте послушаем, что такое дух времени», — сказал я.
  Он бросил деньги на стол, и я вернул их ему.
  «Ладно, ты в более высокой налоговой категории». Вытаскивая свое тело из кабинки.
  «Когда начнем?» — спросил я.
  "Мы?"
  «Ты покажи мне путь, а я буду твоим верным помощником».
  «О, конечно», — сказал он. «И у меня есть пакет жизненной регрессии, который я могу вам продать».
  
  Я проводил его до дома без опознавательных знаков, пока он изучал список адресов.
  Он скопировал это в свой блокнот. «Она немного подвигалась, не так ли… так что теория ребенка в том, что мама пыталась защитить ее от какой-то мести?»
  «Это не просто теория», — сказал я. «Она просто выдвигала варианты».
  «Вот один пример: мама была недееспособной и говорила бессмыслицу».
  «Таня не готова это увидеть».
  «Я спрашивал Рика обо всей этой истории с повреждением мозга», — сказал он. «Не хочу брать на себя никаких обязательств — все вы, врачи, похожи друг на друга. Хорошо, давайте организуемся, чтобы нам не пришлось отступать. Ты поговоришь с онкологом Пэтти и попробуешь выяснить некоторые медицинские подробности. Я схожу в офис оценщика и узнаю, где Пэтти живет, прежде чем она заберет Таню. Она из Южной Калифорнии?»
  «Нью-Мексико».
  «Где в Нью-Мексико?»
  «За пределами Галистео».
  «Если эта ужасная вещь случится за пределами штата, удачи», — фыркнул он.
  «Послушай меня. Как будто это произошло на самом деле».
  «Я ценю это...»
   «Я размещу вашу благодарность в разделе «Вещи, которые стоит использовать в подходящее время».
  Еще можно поиграть в компьютерные игры, посмотреть, появится ли Пэтти где-нибудь в киберпространстве. Введите эти четыре адреса. Что угодно еще, что придет вам в голову».
  «Стала ли база данных департамента лучше?»
  «Последние пару раз мне удавалось загрузиться и не перегореть предохранителю».
  «Можно ли, зная адрес, узнать о преступлениях на соседних улицах?»
  «О, конечно, мы с Биллом Гейтсом только вчера это сделали. Нет, это беспорядок. Были введены недавние случаи, но по большей части мы говорим о картонных коробках на складе. Понятие Департамента о прослеживании шаблонов — это доска с булавками, и доска меняется каждый год. Может, нам повезет, и это будет что-то недавнее.
  «Рядом», а? Это могла быть та же улица, но в квартале дальше, на одну улицу дальше, четверть мили до тупика, поверните налево, бросьте соль через левое плечо. Насколько нам известно, Алекс, она имела в виду что-то негеографическое . Рядом, как друг».
  «Таня сказала, что у нее нет отношений с мужчинами».
  «А как насчет женщин? Бисексуальный треугольник может быть отвратительным, был один случай несколько лет назад во Флориде, женщина заставила свою подругу застрелить своего старика ради страховки».
  «Пэтти сказала мне, что она асексуальна».
  «Вы спрашивали ее о ее сексуальной ориентации?»
  «Она подняла этот вопрос во время приема».
  «Прием осуществлялся ребенком, так какое отношение имеет сексуальная жизнь матери?»
  У меня не было ответа на этот вопрос.
  Он спросил: «Алекс, каков был контекст?»
  «Дала мне знать, что она не лесбиянка. Но не в оборонительной манере. А если говорить более конкретно, то это я. Потом она спросила меня, считаю ли я ее ненормальной».
  «Так что она была встревожена тем, что ее считали лесбиянкой. То есть она, вероятно,
   была лесбиянкой. То есть она могла делать то, о чем Таня не знала.
  «Я думаю, это возможно».
  «Люди, у которых есть секреты, делятся тем, что они хотят, чтобы знали другие, верно?
  Если мы начнем раскапывать жизнь этой женщины, Таня может узнать то, чего она не хочет. Готова ли она к этому психологически?
  «Если она убежит и начнет раскопки в одиночку, может быть хуже».
  «Она бы это сделала?»
  «Она решительная молодая женщина».
  «Навязчивая? Рик сказал, что у Патти были наклонности в этом направлении. Ребенок начал подражать ей, и поэтому вы ее лечили?»
  Я уставился на него. «Очень хорошо, Зигмунд».
  «Все эти годы я впитывал твою мудрость, и что-то должно было передаться мне».
  Он открыл дверцу машины. «Приготовьтесь к совершенно новому миру фальстартов и тупиков».
  «Ваш оптимизм трогателен».
  «Оптимизм — это отрицание для болванов без жизненного опыта».
  «Что такое пессимизм?» — спросил я.
  «Религия без Бога».
  Он сел в машину, завел двигатель.
  Я сказал: «Я только что подумал кое о чем. А как насчет Айзека Гомеса? Он составлял довольно хорошие базы данных».
  «Мальчик-гений Петры... да, может, у него будет немного свободного времени. Голливуд прожил весь этот год без единого убийства. Если все будет так тихо, то, по слухам, Стю Бишоп взлетит до должности помощника начальника».
  «Чем Петра занимается?»
   «Я бы предположил, что это будет раскопка нераскрытых дел».
  «Первый адрес Патти и Тани был в Голливуде», — сказал я. «Тогда было много убийств. Может быть, Петра захочет услышать об этом».
  «Нераскрытая история, над которой она как раз работает? Разве это не было бы мило для сценария? Конечно, позвоните ей. Поговорите также с доктором Гомесом, если Петра не против».
  «Будет сделано, босс».
  «Продолжай в том же духе, помощник, и, возможно, ты добьешься успеха».
  
  Я поехал по Лорел-Каньону на юг, в город, воспользовался красным светом на перекрестке Кресент-Хайтс и Сансет, чтобы позвонить в Голливудский отдел, и попросил детектива Коннора.
  «Ее нет», — сказал гражданский служащий.
  «Айзек Гомес все еще там работает?»
  "ВОЗ?"
  «Аспирант-стажер», — сказал я. «Он проводил исследования по...»
  «В списке нет», — сказал клерк.
  «Не могли бы вы соединить меня с голосовой почтой детектива Коннора?»
  «Голосовая почта не работает».
  «У вас есть другой номер для нее?»
  "Нет."
  Я поехал на восток. На углу Фуллер и Сансет группа туристов нордического вида рискнула совершить спринт по пешеходному переходу и чуть не была раздавлена Suburban. Наивные европейцы, воображающие, что Лос-Анджелес — настоящий город, а ходьба — законна. Я слышал смех Майло.
  По мере приближения к Ла-Бреа застройка продолжала наступать: крупные торговые точки, торговые центры и сетевые рестораны охватывали кварталы, которые раньше были
   когда-то здесь размещались мотели с почасовой оплатой и дворцы трупного яда.
  Некоторые вещи никогда не меняются: проститутки обоих основных полов и несколько тех, которые не могли быть определены, работали на улице с энтузиазмом. Мои глаза, должно быть, были беспокойными, потому что несколько из них помахали мне.
  Двигаясь на север к Голливудскому бульвару и поворачивая направо, я проехал мимо Китайского театра, театра Кодак, туристических ловушек, пытающихся подкрепиться переполнением, продолжил путь к Чероки-авеню. Сразу за суетой бульвара расположились несколько закрытых на замок клубов, подлых и грустных, какими становятся ночные заведения днем. На обочине был свален мусор, а тротуар был завален птичьим пометом.
  Дальше на север квартал немного отремонтировали, и теперь здесь появились относительно чистые многоквартирные дома, обещающие безопасность, которая вытесняет обветшалые довоенные постройки, не дающие никакой иллюзии безопасности.
  Первый адрес в списке Тани совпал с одним из старых. Трехэтажное кирпичного цвета оштукатуренное здание в нескольких минутах ходьбы ниже Франклина. Простой фасад, вьющийся газон, вялые клумбы переувлажненных суккулентов, которые с трудом дышат. Выглядит таким же уставшим, как бездомный, толкающий тележку для покупок в никуда. Он на долю секунды параноидально посмотрел мне в глаза, покачал головой, как будто я был безнадежным, и поплелся дальше.
  Мутная стеклянная дверь прорезала центр кирпичного здания, но два помещения на первом этаже спереди имели вход с улицы. Таня помнила, как пьяные стучали в дверь, поэтому я поставил на одного из них.
  Я вышел и попробовал ручку стеклянной двери. Холодная и неприятно хрустящая, но открытая.
  Внутри, коридор от начала до конца, устланный серым полиэстеровым ковром, пах плесенью и освежителем воздуха с апельсиновым ароматом. Двадцать три почтовых отсека прямо за дверью.
  Двери цвета печени выстроились в ряд в мрачном пространстве. Множество интервью, если до этого дойдет.
  Дверь в задней части зала открылась, и мужчина высунул голову, почесал сгиб руки. Ему лет шестьдесят, седые волосы развевались, как пух одуванчика, в ореоле болезненного света. Тощий, но пузатый, в синей атласной куртке Dodger поверх полосатых пижамных штанов.
   Он снова почесался. Подвигал челюстями и опустил голову. «Да?»
  Я сказал: «Просто ухожу».
  Он стоял там и смотрел, пока я не выполнил свое обещание.
  
  South on Highland провел меня через две мили кинолабораторий, мастерских по копированию лент, складов костюмов, реквизитных магазинов. Все те люди, которых никогда не поблагодарили бы в ночь вручения Оскара.
  Между Мелроуз и Беверли несколько многоквартирных домов вдовствующей дорожки цеплялись за элегантность двадцатых годов. Остальные даже не пытались. Поворот на Беверли привел меня вокруг южного края Wilshire Country Club и в Hancock Park.
  
  Хадсон-авеню — одна из самых больших улиц района, и второй адрес в списке Тани соответствовал массивному, многощипцовому, крытому сланцем кирпичному тюдоровскому дому, нагроможденному на покатом газоне, который был вычищен так же тщательно, как паттинг-грин. Пятифутовые бронзовые урны по бокам от входной двери размещали лимонные деревья, усеянные плодами. Двойные двери под известняковой аркой были богато вырезаны. Черные филигранные ворота открывали вид на длинную мощеную подъездную дорогу.
  Белый кабриолет Mercedes стоял позади зеленого Bentley Flying Spur, собранного вручную в пятидесятых годах.
  Это было то место, куда Пэтти и Таня только что переехали, когда впервые пришли ко мне. Аренда помещения в доме. Владельцы этого дома, похоже, не нуждались в дополнительном доходе. Пэтти была уверена, что переезд не был стрессом для Тани. Разительный контраст с печальным зданием на Чероки заставил меня поверить, и теперь я задавался вопросом о специфике переезда.
  Я сидел там и наслаждался видом. Никто не выходил из особняка или из его величественных соседей. Кроме пары похотливых белок на платане, вообще никакого движения. В Лос-Анджелесе роскошь означает делать вид, что больше никто не обитает на планете.
  Я позвонила онкологу Пэтти, Ципоре Ганц, и оставила сообщение в ее службе поддержки.
  Одна из белок подбежала к левому лимонному дереву, схватила сочный и потянула. Прежде чем она успела завершить кражу, одна из двойных дверей открылась, и невысокая темноволосая служанка в розовой униформе выскочила наружу, размахивая метлой. Животное попыталось помериться силами, но потом передумало. Служанка повернулась, чтобы вернуться в особняк, и заметила меня.
  Смотрел.
  Еще один враждебный прием.
  Я уехал.
  Адрес три был быстрой ездой: Fourth Street от La Jolla. Таня вернулась в мой офис сразу после того, как уехала оттуда в Калвер-Сити.
  Дом оказался дуплексом в стиле испанского возрождения на приятной зеленой улице с соответствующими строениями. Единственной отличительной чертой здания, где жили Бигелоу, была бетонная площадка вместо газона. Единственным транспортным средством в поле зрения был темно-красный Austin Mini с номерными знаками PLOTGRL.
  Солидный средний класс, респектабельный, но совсем другая планета после Хадсон Авеню. Может быть, Пэтти хотела больше места, чем предлагал арендованный особняк.
  Моей последней остановкой стала сорокаминутная поездка в плотном транспортном потоке к грязному участку бульвара Калвер к западу от Сепульведы и путепровода 405.
  На участке стояло шесть одинаковых серых рамок с битумной крышей, которые окружали обломки гипсового фонтана. Двое смуглых дошкольников играли в грязи без присмотра.
  Классический лос-анджелесский бунгало-корт. Классическое убежище для транзитников, бывших, почти бывших.
  Эти бунгало были не намного больше сараев. Имущество было запущено до такой степени, что краска облупилась, черепица скрутилась, а фундамент просел. Мимо ревел транспорт. Столкновения выбоин и осей придавали концерту двигателя синкопированный ритм конги.
  Возможно, во времена Пэтти здесь было более шикарно, но эта часть города никогда не была модной.
   Поднимаясь по лестнице жилого помещения, затем вниз к этому. Пэтти показалась солидной и стабильной. Ее жилищная модель казалась чем угодно, но только не такой.
  Возможно, все свелось к бережливости. Копила деньги на первоначальный взнос за собственное жилье. За два года она справилась, купив дуплекс недалеко от Беверливуда на зарплату медсестры.
  Но даже в этом случае должны были быть лучшие варианты, чем переезд Тани в другой дом.
  «нехороший район».
  Затем мне пришла в голову другая возможность: подобные скачки можно наблюдать у заядлых игроков и других людей, чьи привычки подрывают их финансовое положение.
  На зарплату медсестры Пэтти получила право собственности на дом в Вестсайде, трастовый фонд и два полиса страхования жизни для Тани.
  Впечатляющий.
  Действительно, замечательно. Может, она была опытным игроком на фондовом рынке.
  Или приобрел дополнительный источник дохода.
  Больничная медсестра с избытком денег привела к очевидному "что если": кража наркотиков и перепродажа. Скрытый наркоторговец не согласовывался с тем, что я знал о Пэтти, но насколько хорошо я ее знал?
  Но если у нее была тайная преступная жизнь, зачем усугублять ситуацию предсмертным признанием и риском того, что Таня об этом узнает?
   Люди, у которых есть секреты, делятся тем, что они хотят, чтобы вы знали.
  Пока что-то не разрушило их запреты. Было ли провозглашение Пэтти мучительным продуктом ума, помутившегося от болезни? Болезненным ударом по признанию и искуплению?
  Я сел в машину и швырнул это. Да ну, слишком уродливо. Просто не сидело как надо.
   Похоже, вы немного в этом замешаны.
  «Ну и что?» — сказал я, ни к кому не обращаясь.
   Мускулистый парень в лыжной шапочке, надвинутой на брови, прокрался мимо с развязанным розовоносым белым питбулем. Собака остановилась, сделала круг, прижалась мордой к моему пассажирскому окну, создав маленький розовый пульсирующий бутон розы. Никакой улыбки для этой собаки. Низкий рык прозвучал по стеклу.
  Лыжная Кэп тоже смотрела.
  Мой день теплых приветствий. Я тронулся достаточно медленно, чтобы собака не потеряла равновесие.
  Никто меня не поблагодарил.
   ГЛАВА
  7
  Встреча с ямой заставила меня оценить Бланш. Как только я вернулся домой, я повел ее в сад на щенячью прогулку, убедившись, что ее любопытство не приведет ее в пруд с рыбами.
  Одно сообщение к моим услугам: доктор Ципора Ганц.
  Я перезвонил ей, сказал, что я психотерапевт Тани Бигелоу и у меня есть несколько вопросов о психическом состоянии Пэтти в ее последние дни.
  «У Тани психологические проблемы?» — сказала она. Голос у нее был мягкий, с легким акцентом — среднеевропейский.
  «Нет», — сказал я. «Просто типичные корректировки, это сложная ситуация».
  «Трагическая ситуация. Почему Таня обеспокоена деменцией?»
  «Она не такая, я такая. Пэтти поручила Тане заботиться о множестве деталей, которые могут стать обременительными. Мне интересно, следует ли воспринимать намерения Пэтти буквально».
  «Подробности? Я не понимаю».
  «Посмертные инструкции, которые, по мнению Патти, пойдут на пользу Тане. Таня учится полный рабочий день, работает неполный рабочий день и вынуждена жить одна. Она была предана своей матери, и сейчас ее характер не позволяет ей отступать от желаний Патти. Я бы и не пытался ее переубедить. Но я ищу выход на случай, если она будет подавлена».
  «Умирающий человек тянется за последним всплеском контроля», — сказала она. «Я это видела. А Пэтти была требовательным человеком. К сожалению, я не могу дать вам четкого ответа о ее психическом состоянии. Строго говоря, не было никаких клинических причин, по которым болезнь могла бы повлиять на ее мышление — ни поражения мозга, ни очевидной невропатии. Но любая тяжелая болезнь и ее последствия — обезвоживание, желтуха, электролитный дисбаланс — могут повлиять на познание, а Пэтти была очень больной женщиной. Если вы решите сказать Тане, что у Пэтти были нарушения, я бы не стала
   «Вам возражают. Однако мне будет некомфортно, если меня цитируют как первоисточник».
  "Я понимаю."
  «Доктор Делавэр, я не хочу вам рассказывать, в чем дело, но мой опыт показывает, что выжившие не хотят отказываться от обязанностей, даже если они обременительны ».
  «И мой тоже», — сказал я. «В чем была Пэтти требовательна?»
  «Она пыталась контролировать каждый аспект своей госпитализации. Не то чтобы я ее виню».
  «Были ли проблемы с соблюдением требований?»
  «Нет, потому что не было никакого лечения. Ее решение».
  «Вы согласны?»
  «Всегда тяжело стоять в стороне и смотреть, как кто-то умирает, но, честно говоря, я ничего не мог для нее сделать. Целью стало сделать ее последние дни максимально комфортными. Даже там она выбрала меньшее».
  «Сопротивляюсь введению морфина, несмотря на все усилия анестезиолога».
  «Анестезиолог — мой муж», — сказала она. «Очевидно, я предвзята, но лучше Джозефа никого нет. И да, Патти сопротивлялась ему. Но я не осуждаю. Это была сравнительно молодая женщина, которая внезапно узнала, что умрет».
  «Она когда-нибудь говорила об этом?»
  «Нечасто и отстраненно. Как будто описывала пациента.
  Думаю, ей нужно было обезличить ужасную ситуацию. С Таней действительно все в порядке? Она казалась взрослой для своего возраста, но это тоже может быть проблемой».
  «Я держу глаза открытыми. Есть ли что-то еще, что вы можете мне рассказать?»
  «О Патти? А как насчет этого: в прошлом году мой брат попал в отделение неотложной помощи
  Автокатастрофа, довольно скверная. Он стоматолог, беспокоился о компрессионной травме одной из своих рук. Патти была в ту ночь, когда пришел Гил и позаботился о
  его. Джил был достаточно впечатлен, чтобы написать письмо в Администрацию медсестер. Он сказал мне, что она была хладнокровна в условиях давления — абсолютно невозмутима, ничто не проходило мимо нее. Когда ее направили ко мне, я вспомнил ее имя и почувствовал себя крайне расстроенным. Хотел бы я сделать для нее больше».
  «Ты дал ей то, что ей было нужно», — сказал я.
  «Как мило с твоей стороны это сказать». Короткий, резкий смешок. «Удачи с Таней».
  
  Петра ответила на звонок по мобильному телефону. «Детектив Коннор».
  Я ей все рассказал.
  Она спросила: «Где именно на острове Чероки жила эта женщина?»
  Я дал ей адрес.
  «Думаю, я знаю. Снаружи что-то вроде сырой сиены, не очень-то шикарно?»
  «Это он».
  «Я делал облавы довольно близко оттуда, но ничего конкретно в этом здании. В то время Чероки был крутым районом. По словам всех старожилов, которые с удовольствием рассказывают мне, как это было. Не лучшее место, чтобы растить дочь».
  «Рождение дочери не входило в ее планы». Я объяснила, как Таня стала жить с Пэтти.
  «Добрый самаритянин», — сказала она. «И медсестра, к тому же. Не похоже на одного из плохих парней».
  «Сомневаюсь, что это так».
  «Предсмертная исповедь, да? Мы их любим. Извини, Алекс, ничего похожего на это я не видел в холодных файлах. В основном, то, что я делал, это компенсировал чужие промахи. Читаешь книги об убийствах, все знают, кто плохой парень, но кто-то был слишком ленивым или просто не было достаточно доказательств. Но я еще раз посмотрю в холодильнике».
   "Спасибо."
  «А это вообще-то случилось, а? Майло придумал это в одиночку?»
  «Прямо сейчас он подает заявку на авторское право».
  «Он чертовски прав. Прими все заслуги и не обвиняй — это тоже его заслуга».
  «Слова, по которым он не живет», — сказал я. «Исаак все еще работает с вами?»
  «Айзек? Ах, база данных. Нет, вундеркинд больше не ходит за мной по пятам.
  Получил докторскую степень по биостатистике, в августе поступил в мед. школу».
  «Двойной доктор», — сказал я. «Ему что, десять лет?»
  «Только что исполнилось двадцать три, какой бездельник. Возникает очевидный вопрос: почему у меня нет копии его CD-ROM? Ответ: он мне его предлагал, но из-за всей этой шумихи в департаменте о нарушениях конфиденциальности ему сначала пришлось подать официальное заявление в Parker Center».
  «Они заставили его подать заявку на передачу собственных данных?»
  «В трех экземплярах. После чего начальство выразило свою благодарность, игнорируя его в течение нескольких месяцев, передавая формы в различные комитеты, затем в отдел по связям с общественностью, юрисконсульту, уборщикам, водителям грузовиков общественного питания. Мы до сих пор не получили ответа. Если боссы не прекратят коллективно распространять чушь, я могу случайно найти себе копию. Это безумие. Вот я роюсь в коробках и ломаю ногти, а у Айзека на диске годы хаоса. Не то чтобы вы только что это слышали».
  «Что слышал?» — спросил я.
  «Благодарю вас, сэр».
  «Какие данные департамент получает о конфиденциальности?»
  «Марио Фортуно», — сказала она.
  «Частный сыщик звезд», — сказал я. «Это было сколько, три года назад?»
  «Три с половиной года — это когда его обвинили в хранении взрывчатых веществ, но
   Более крупная проблема — это его прослушивание телефонных разговоров, и я слышу, что последствия этого только начинаются».
  «Какое отношение имеют незаконные прослушивания к статистике преступлений Айзека?»
  «Фортуно получил доступ к персональным данным, преследовал и притеснял людей и создавал не очень тонкие угрозы гражданам, которые оскорбляли его клиентов-богачей. Один из способов, которым он получал информацию — и снова вы никогда не слышали этого от меня — это подкуп источников в DMV, телефонной компании, различных банках.
  И отдел».
  «О», — сказал я.
  «О, действительно. Если Фортуно когда-нибудь раскроется, в кресле обвиняемого могут оказаться голливудские шишки и известные адвокаты по уголовным делам».
  «Пока что соблюдается кодекс молчания?»
  «В начале он выдвинул линию омерты , парень любит все эти интриги мафии. Но я слышал, что ему дали еще шесть лет из девятилетнего срока, и тюремная жизнь не была веселой. Что бы ни случилось или не случилось, начальство слышит «компьютерный диск», и в туалет для мальчиков начинается давка».
  «Есть ли что-то, что мешает мне, как обеспокоенному частному лицу, поговорить с доктором-доктором Гомесом, который теперь является обеспокоенным частным лицом?»
  «Ого», — сказала она, «это интересный вопрос. Вот его номер телефона».
  «Спасибо, Петра. Приятно было пообщаться».
  «То же самое», — сказала она. «Думаю, я пораньше подстригусь и вычищу из волос пылевые отпечатки».
  
  Айзек Гомес ответил в квартире своих родителей в округе Юнион.
  «Привет, доктор Делавэр».
  «Поздравляю, доктор Гомес».
   «Доктор Гомес — это какой-то парень с седыми волосами и бифокальными очками», — сказал он. «Хотя, если вы спросите мою мать, я уже заслужил постоянную должность, и это лишь вопрос времени, когда Нобелевский комитет постучит в нашу дверь».
  «Твоя мама может получить награду за кулинарные способности», — сказал я. «Готовишься к поступлению в мед?»
  «Я не уверен, что вы когда-нибудь сможете быть готовы. Я присутствовал на нескольких занятиях в прошлом семестре, и после окончания аспирантуры это показалось мне регрессивным, все сидят в одной комнате, никакой гибкости учебной программы. Один фактор может сделать это более приятным. Моя девушка будет на занятиях».
  «Поздравляю еще раз».
  «Да, это здорово».
  Хизер Сальсидо была маленькой темноволосой красавицей, которую Айзек спас от убийцы. Такая же хорошая основа для романтики, как и любая другая.
  «Она уже прошла подготовительные курсы, готовясь к получению диплома медсестры. Я убедил ее сдать MCATS. Она набрала высокие баллы, подала заявку, ее приняли. Она все еще немного волнуется, но я уверен, что она преуспеет. Мы надеемся, что ежедневные встречи помогут облегчить процесс. Так почему же вы звоните?»
  Я ему рассказал.
  Он сказал: «Сделать копию дисков — их два — не проблема.
  Но они зашифрованы и практически недоступны, если у вас нет опыта декодирования».
  «С тех пор, как я работал с индейцами навахо и раскрыл секретные нацистские передачи».
  «Ха. Почему бы вам не дать мне конкретные адреса из вашего списка, и я сразу же проверю совпадения. Если я не найду ни одного, я запрограммирую функцию поиска, которая вытащит локусы в постоянно расширяющейся концентрической сети, где мы можем скорректировать радиус. Вы имеете в виду какой-либо географический критерий?»
  Рядом.
  Я сказал: «Еще нет».
   «Ладно, тогда мы примем эмпирический подход. Закинем сеть — как невод —
  и анализировать, какие закономерности возникают. Я мог бы сделать это, скажем, за пару дней?
  «Это было бы здорово, Айзек. Я очень ценю это».
  «Одна сложность, доктор Делавэр. Мы с Хизер собираемся в путешествие в Азию...
  последний отпуск перед серией. Когда мы прибудем туда, я не смогу быть там, потому что Мьянма (то, что раньше было Бирмой) входит в наш маршрут, а правительство там, как известно, конфисковывает компьютеры и отказывает во въезде любому, кто пытается их провезти.”
  «Может быть, это пойдет тебе на пользу», — сказал я.
  "Как же так?"
  «Чистый отпуск, без обременений».
  «Так говорит Хизер, но для меня компьютер не помеха. Мысль о путешествии без него ощущается так, будто оставляешь руку или ногу дома. Интересно будет посмотреть, как я приспособлюсь».
  Говоря о себе как о субъекте исследования. Я думал о отчужденности Пэтти. Разделения, которые мы все строим.
  Он сказал: «А пока дайте мне эти улицы, и я поиграю».
  
  Два часа моих собственных компьютерных игр не принесли мне ни одного упоминания или изображения Пэтти Бигелоу, ни одного преступления ни по одному из четырех адресов.
  Я приготовила сэндвич с сыром на гриле и поделилась им с Бланш. Когда я налила ей кофе, она открыла рот и тяжело дышала. Покрытый кофе кончик пальца, приложенный к ее языку, заставил ее отстраниться, покачать головой и сплюнуть.
  «Все мы критики», — сказал я. «В следующий раз я сварю эспрессо».
  Я попробовала позвонить Робин, услышала ее голос на ленте сообщений. Поразмыслив еще немного о вариантах жилья Патти, я позвонила Тане.
  «Никакой врачебной ошибки», — сказала она. «Доктор Сильверман уверен?»
   «Он есть».
  «Хорошо... вам удалось чему-нибудь научиться?»
  «Детектив Стерджис собирается провести вводное расследование».
  «Это здорово», — сказала она ровным голосом.
  «Все в порядке, Таня?»
  «Я немного устал».
  «Когда у тебя будет больше энергии, я хотел бы поговорить с тобой снова».
  «Конечно», — сказала она. «В конце концов».
  «Я не имею в виду терапию», — сказал я. «Я хотел бы узнать больше о всех местах, где вы с матерью жили. Для справки».
  «О, — сказала она. — Конечно, я могу это сделать. Мне нужно кое-что привести в порядок, а потом я вернусь в кампус для учебной группы. Летняя школа должна быть более спокойной, но профессора, похоже, этого не понимают. А с системой кварталов у тебя едва хватает времени купить книги перед промежуточными экзаменами... можем мы сделать это позже, скажем, в девять тридцать? Нет, забудь об этом, я не хочу навязываться».
  «Это не обязательно должно произойти сегодня вечером, Таня».
  «Ненавижу, когда дела накапливаются, доктор Делавэр. Если бы у вас было время, у меня тоже было бы, но, конечно, это неправильно. Вам нужны ваши вечера...»
  «В девять тридцать будет нормально».
  «Ты уверен?»
  "Абсолютно."
  «Можем ли мы сделать это в девять сорок пять, просто чтобы быть в безопасности? Я могу вернуться в ваш офис, или вы можете прийти ко мне домой — может быть, вы захотите увидеть дом, который сделала мамочка».
  "Я бы."
  «Отлично!» — сказала она. «Я сделаю кофе».
  
  ГЛАВА
  8
  В девять двадцать, когда я упаковывал Бланш, зазвонил мой частный телефон.
  Приветственный голос сказал: «Я люблю тебя».
  «Я тоже тебя люблю. Весело проводишь время?»
  «Я прихожу домой на день раньше. Лекции были хорошими, но это начинает напоминать школу. Я продал ту реплику F5, какой-то парень из доткома все время повышал ставки».
  Робин потратил год на приобретение заготовок из старого клена и красной ели для искусно вырезанной мандолины, еще двенадцать месяцев занимался обточкой, строганием и приданием формы, а готовое изделие привез в Хилдсбург только для демонстрации.
  «Должно быть, это была хорошая ставка?» — сказал я.
  «Двадцать одна тысяча».
  «Ух ты. Поздравляю».
  «Мне не хотелось расставаться с ним, но у девушки есть своя цена. Думаю… Я рассчитываю отправиться рано утром в воскресенье и вернуться к вечеру. Какой у тебя график?»
  "Гибкий."
  «Маленькая блондинка уже поселилась на моей территории?»
  «Маленькая блондинка ест сухой корм и спит весь день».
  «За тихими, — сказала она, — всегда нужно присматривать».
  Я поехал к дому Тани, вспоминая нашу первую встречу.
   Худенькая светловолосая девочка в платье, носках и блестящих сандалиях.
  Я прижалась спиной к стене своей зоны ожидания, словно ковер был бездонной водой.
  Когда я вышел из офиса, Пэтти нежно коснулась щеки Тани.
  Кивок Тани был серьезным, движение настолько коротким, что граничило с тиком. Пальцы, нежные, как феттучини, сжали толстую руку матери. Блестящая нога притопнула.
  Другой был посажен на воображаемой береговой линии.
  Я наклонилась до уровня глаз ребенка. «Приятно познакомиться, Таня».
  Пробормотал ответ. Все, что я смог разобрать, было «ты».
  Патти сказала: «Таня сама выбрала себе наряд. Ей нравится наряжаться, у нее отличный вкус».
  «Очень красиво, Таня».
  Таня дышала ртом; я чувствовал запах гамбургера и лука.
  Я сказал: «Пойдем туда. Мама тоже может пойти, если хочешь».
  Пэтти сказала: «Или мне не нужно». Она обняла девочку и отошла. Таня не двинулась с места.
  «Я буду здесь, дорогая. С тобой все будет хорошо, я суперобещаю».
  Таня посмотрела на нее. Глубоко вздохнула. Еще раз мрачно кивнула и шагнула вперед.
  
  Она осмотрела реквизит на игровом столе. Открытый кукольный домик, фигурки членов семьи, карандаши, мелки, маркеры, стопка бумаги. Длительный зрительный контакт с бумагой.
  «Тебе нравится рисовать?»
  Кивок.
  «Если вам сейчас хочется рисовать, это прекрасно».
  Она взяла карандаш и нарисовала медленный, тонкий круг. Откинулась назад, нахмурилась.
   «Дорога ухабистая».
  «Ухаживать нормально?»
  Бледно-зеленые глаза изучали меня. Она отложила карандаш. «Я пришла сюда, чтобы сломать свои привычки».
  «Мама тебе это сказала?»
  «Она сказала, что если я захочу, то я должна тебе рассказать».
  «Какие привычки тебя больше всего беспокоят, Таня?»
  «Мама тебе все рассказала».
  «Она это сделала. Но мне бы хотелось узнать, что вы думаете».
  Озадаченный взгляд.
  «Это твои привычки», — сказал я. «Ты за них отвечаешь».
  «Я не хочу быть главным».
  «Вы готовы отказаться от привычек».
  Бормотание.
  «Что это, Таня?»
  «Они плохие».
  «Плохо, как страшно?»
  Качает головой. «Они делают меня занятым».
  Карандаш был в дюйме от того места, где он лежал изначально, и она откатила его назад. Поправила кончик, затем ластик. Поправила и попыталась, безуспешно, разгладить загнутый уголок бумаги.
  «Этот неровный круг, — сказал я, — может быть началом лица человека».
  «Могу ли я его выбросить?»
   "Конечно."
  Складывая и разворачивая лист по длине, она медленно разорвала его по сгибу. Повторила процесс с каждой из половин.
  «Где, пожалуйста?»
  Я указал на мусорную корзину. Она бросила туда кусочки, один за другим, посмотрела, как они падают, и вернулась к столу.
  «Итак, вы хотите избавиться от своих привычек».
  Кивок.
  «Вы с мамой в этом согласны».
  "Ага."
  «Вы с мамой — команда».
  Похоже, это ее озадачило.
  «Вы с мамой почти всегда соглашаетесь».
  «Мы любим друг друга».
  «Любить — значит соглашаться».
  "Ага."
  Она нарисовала пару кругов, один в два раза больше диаметра другого. Прищурилась, сгорбилась и добавила примитивные черты.
  «Опять комковато», — произнесла она. Еще один поход к мусорному баку.
  «Тебе действительно не нравится комковатое», — сказал я.
  «Мне нравится, когда все хорошо » .
  Выбрав третий лист бумаги, она отложила карандаш и провела пальцем круги. Посмотрела в потолок. Постучала пальцами одной руки, затем другой.
   «Что вы с мамой делаете вместе?»
  Она достала карандаш. Покрутила его. «Когда я была маленькой, у меня была мама. Она была слишком слаба, и мама хотела обо мне заботиться... она была сестрой мамы».
  «Другая мать».
  «Ее звали Лидия. Она погибла в результате несчастного случая. Мама и я грустим, когда думаем о ней».
  «Ты много о ней думаешь?»
  Перелистнув стопку бумаг, она выбрала женскую фигурку и поставила ее в гостиной дома. «У нас также есть рыба».
  "Дома?"
  «На кухне».
  «В танке?»
  «Э-э, миска».
  «Золотая рыбка?»
  «Э-э-э, золотые рыбки слишком грязные», — сказал мужчина.
  «Что это за человек?»
  «Из рыбного магазина. Мистер Стэн Парк».
  «Какую рыбу вам продал мистер Пак?»
  «Гуппи. Очень маленькая».
  «Есть ли у гуппи имя?»
  «Мы думали, что это девочка, но у нее окрасился хвост».
  «Значит, это мальчик».
  «Мы изменили название».
   «От женского имени к мужскому?»
  «Он был Шарлоттой, теперь он Чарли».
  «Что чувствует Чарли, когда становится мальчиком, а не девочкой?»
  «Он рыба. Он не думает » .
  «Он никогда ни о чем не думает? Например: «Интересно, когда Таня сменит мне воду?»»
  «Его мозг слишком мал, чтобы говорить».
  «Поэтому он просто плавает туда-сюда и ни о чем не беспокоится», — сказал я.
  Тишина.
  «Ты волнуешься?»
  «У рыб тоже нет желудков», — сказала она. «Еда входит и выходит, так что не кормите их слишком много».
  «Ты много знаешь о рыбе».
  «Я читаю книгу». Маленькие руки скользнули к стопке бумаги, выровняли углы.
  «У меня тоже есть рыба».
  «Гуппи?»
  «Нет, их называют кои. Они как гигантские золотые рыбки, но все разного цвета».
  Скептический взгляд. «Где?»
  «Снаружи в пруду. Хотите посмотреть?»
  «Если мама разрешит».
  
  Мы вышли к фургону. Пэтти оторвалась от газеты. «Так скоро?»
   «У него гигантская рыба, мамочка». Таня развела руками.
  "Действительно."
  «Снаружи, в гигантском пруду».
  «Мы их покормим», — сказал я. «Хочешь пойти с нами?»
  «Хм», — сказала Пэтти. «Нет, я просто позволю вам двоим узнать друг друга».
   ГЛАВА
  9
  На пересечении Бевервиля и Пико, менее чем в миле от дома Тани, раздался звуковой сигнал моей службы.
  «Это Флора, доктор. Звонил детектив Стерджис. Он будет отсутствовать некоторое время, но вы можете попробовать его через пару часов».
  «Он сказал, о чем речь?»
  «Нет, доктор. Он просто был собой».
  "Значение?"
  «Знаете, — сказала она. — Он всегда такой, мистер Джоки. Он сказал мне своим голосом, что я должна выступать на радио и продавать квартиры на берегу моря в Колорадо».
  «У тебя приятный голос, Флора».
  «Раньше я так делала», — сказала она. «Если бы я только могла бросить курить. Он звучит довольно мило.
  Он?»
  «Зависит от вашей точки зрения».
  
  Кэнфилд-авеню была узкой, темной и тихой, но никаких признаков чего-либо даже отдаленно зловещего не наблюдалось.
  Нет причин для этого. Я начал думать, что это реально.
  Укажите мне на головоломку и прицельтесь.
  Много лет назад я была идеальным терапевтом для Пэтти и Тани. Они не знали настоящей причины, и никогда не узнают.
  Александр очень умен, но, похоже, он испытывает потребность в абсолютном
   совершенство, которое может привести к некоторым эмоциям в классе. Я редко называю ребенка чрезмерно добросовестным, но это может быть применимо здесь.
  Александру необходимо понять, что не все ученики третьего класса учатся так быстро, как он, и что совершать ошибки — это нормально.
  Александр хорошо учится в средней школе, но ему нужно поработать над тем, чтобы проявлять больше самообладания, когда проекты идут не по плану.
  Алекс — отличный ученик, особенно в науке, но, похоже, он не одобряет концепцию групповой работы. Надеюсь, старшая школа научит его принимать себя как члена команды…
  Год за годом учителя, действуя из лучших побуждений, возвращались с встреч с моими родителями, убежденные в том, что их идеи полезны.
   Он так строг к себе, мистер и миссис Делавэр.
  Папа отвечает веселой, понимающей ухмылкой. Мама рядом с ним, послушная, молчаливая, женственная в чистом платье и единственной паре туфель на каблуках.
  Откуда кто-либо из этих учителей мог знать, что когда папа не в духе, его несовершенство может привести к вспышкам гнева, столь же предсказуемым, как укусы змей.
  Это невыполнение означало, что толстый рабочий ремень хлестал по тонкой спине ребенка, а на следующий день рубцы и синяки скрывались под рубашками, свитерами и молчанием.
  Учителя не могли понять, что, когда в доме начиналось слишком много обсуждений, мама на несколько дней запиралась в своей спальне.
  Оставив папу, изгнанного, кипящего, пропахшего пивом и выпивкой, шатающегося по четырем оставшимся комнатам дома в поисках виноватого.
  Моя сестра Эм, сестричка, с которой я не общалась годами, быстро понюхала воздух и убежала, мастер побега. Я считала ее эгоисткой, потому что правила делали ее безопасной: нельзя бить девушек, по крайней мере, ремнем.
  Другое дело — мальчики…
  Хватит ностальгировать, сентиментальный тип, жалость к себе — паршивый аперитив.
   К тому же, я бы оставил все это позади благодаря обучающей терапии, требуемой моей докторской программой.
  Удача: случайное назначение к доброй, мудрой женщине. Обязательные шесть месяцев растягиваются на год, потом на два. Потом на три.
  Изменения, которые я увидел в себе, подтвердили правильность моего выбора карьеры: если ты знаешь, что делаешь, то вся эта психотерапия работает.
  К последнему году обучения в аспирантуре когнитивные звездные вспышки и компульсивные исправления ушли. Прощайте также ритуалы, невидимые или нет.
  Смерть почти религиозной веры в то, что симметрия — это все.
  Это не значит, что следы этого не всплывали время от времени.
  Периодические приступы бессонницы, внезапные приступы необъяснимого напряжения.
  Озабоченность, которая ни к чему не привела.
  Терапия научила меня принимать все это как доказательство моей человечности, и когда я общалась с родителями по телефону, я могла положить трубку, не пачкая ладони полумесяцами от ногтей.
  Лучшим тоником была забота о других людях. Я начал с того, что надеялся, что ни один родитель, который зайдет в мой кабинет, не увидит во мне никого, кроме дружелюбного, спокойного, понимающего парня, которому они доверяют психику своих детей.
  Несколько лет успеха убедили меня, что мне это удалось.
  Иногда я позволял себе немного свободы действий. Например, следуя предложению Пэтти Бигелоу о музейных восковых фигурах. Потому что это была проблема ведения домашнего хозяйства, ничего плохого в небольшой геометрии, верно?
  Вера моих пациентов не давала мне спать по ночам, пока я разрабатывал планы лечения.
  Вера Пэтти Бигелоу выстояла, и я не был уверен, что заслужил ее.
  Теперь она умерла, и ее ребенок зависел от меня, а я наносил ей вызов на дом.
   Немного запутанно.
  
  Дуплекс был в стиле испанского возрождения, не сильно отличался от здания на Четвертой улице. Персиковая штукатурка, окна со средниками, вставленные в витражи с синими птицами, ровный газон вместо парковки; молодая бумажная береза, плакучая в самом центре.
  Знак охранной компании установлен слева. На втором этаже горит свет. Лестница была выбелена высоковольтными прожекторами.
  Таня открыла дверь прежде, чем я закончил подниматься. Распущенные волосы ниспадали на ее плечи. Она выглядела измученной.
  «Слава богу, я не опоздала», — сказала она.
  «Трудная учебная сессия?»
  «Тяжело, но все было хорошо. Пожалуйста. Заходите».
  В гостиной был дубовый пол, потолок в форме бочки, бледно-розовый. Кремовая плитка, расписанная лилиями, располагалась перед камином. Сиреневый ситцевый диван стоял напротив занавешенного панорамного окна и двух таких же стульев. Между ними стоял кофейный столик из беленого дерева с позолоченными ножками в стиле рококо.
  Пэтти говорила о мужественности, но выбрала изысканный декор.
  Над диваном на стене низко висело около дюжины фотографий, оформленных в одинаковые рамки из искусственного дерева.
  История Тани от малышки до подростка. Предсказуемые изменения в прическе, одежде и макияже по мере того, как Милашка превращалась в Красотку, но в плане стиля никаких признаков подросткового бунта.
  Патти не появлялась до последнего фото: Таня в малиновой шапочке и мантии, ее мать в темно-синем пиджаке и белой водолазке, держащая диплом и сияющая.
  Таня сказала: «Вот, что я только что нашла», — и указала на единственную фотографию на журнальном столике. Портрет широколицей молодой женщины в белой униформе в черной рамке.
   Взгляд Патти был торжественным, настолько надуманным, что это было почти комично. Я представил себе фотографа-халтурщика, щелкающего и произносящего механические инструкции.
   Подумай о своей новой карьере, дорогая...подбородок выше — выше — еще выше — вот и все. Дальше!
  «Она выглядит такой обнадеживающей», — сказала Таня. «Пожалуйста, устраивайтесь поудобнее, я принесу кофе».
  Она вернулась с черным пластиковым подносом, на котором была сделана шелкография, имитирующая лак.
  Пять Oreo были сложены на тарелке, как миниатюрный силос. Между парой кружек с эмблемой U. в горшочке лежали пакетики немолочных сливок, сахара и подсластителя, плотно сложенные, словно крошечные брошюры.
  «Сливки и сахар?»
  «Черный подойдет», — сказал я.
  Я сел в одно из кресел, а она выбрала диван. «Я не знаю никого, кто пьет черный. Мои друзья считают кофе десертом».
  «Полусмешанный соевый мокко-джава-фраппе с добавлением шоколада?»
  Она выдавила из себя усталую улыбку, открыла три кусочка сахара и бросила их в чашку.
  «Печенье?»
  "Нет, спасибо."
  «В основном я пью чай, но кофе хорош для долгих учебных ночей». Она подвинулась к переднему краю дивана. «Ты уверена, что не хочешь Oreo?»
  «Положительно».
  «Думаю, я возьму одну. Вы много слышали о том, как их разъединять, но многим нравится эффект сэндвича, и я один из них». Быстро говорит. Быстро грызет.
  «Итак», — сказала она.
  «Я проехал по каждому из адресов в вашем списке. Это довольно смешанный вариант».
  «Особняк в противовес всем этим квартирам?» — сказала она. «На самом деле, мы жили только в одной комнате особняка. Помню, я подумала, что это странно,
   такой гигантский дом, но у нас было меньше места, чем в квартире. Я беспокоился, что свалюсь посреди ночи на маму.”
  «Такое когда-нибудь случалось?»
  «Нет», — сказала она. «Иногда она обнимала меня. Это было безопасно». Она отложила печенье. «Иногда она храпела».
  Ее глаза увлажнились. «Они разрешали нам пользоваться бассейном, когда у мамы было свободное время, и сады были красивыми, много больших деревьев. Я находила места, чтобы спрятаться, представляла, что я где-то в лесу».
  «Кому принадлежал дом?»
  «Семья Бедар», — сказала она. «Единственный, кто там жил, был дедушка — полковник Бедар. Семья приезжала время от времени, но они жили далеко. Они хотели, чтобы мама была рядом и заботилась о нем ночью, после того как дневная медсестра уходила домой».
  «Старик», — сказал я.
  «Древний. Весь сгорбленный, чрезвычайно худой. У него были затянутые пленкой глаза — вероятно, изначально голубые, но теперь они были молочно-серыми. На голове не было волос. В доме была огромная библиотека, и именно там он сидел весь день. Я помню, как от него пахло бумагой. Не противно, просто немного затхло, как бывает у старых людей».
  «Он был добр к тебе?»
  «Он на самом деле не говорил и не делал многого, просто сидел в той библиотеке с одеялом на коленях и книгой в руке. Его лицо было каким-то напряженным — должно быть, у него был инсульт — поэтому, когда он попытался улыбнуться, ничего особенного не произошло. Сначала я боялась его, но потом мама сказала мне, что он хороший».
  «Она переехала туда, чтобы заработать больше денег?»
  «Я так и предполагаю. Как я уже сказал, доктор Делавэр, финансовая безопасность была для нее важна. Даже в свободное время».
  «Чтение финансовых книг».
  «Хотите посмотреть?»
  
  Спальня в конце коридора была переоборудована в практичный кабинет.
  П-образные шведские книжные полки и стол, черное вращающееся кресло, белые картотечные шкафы, настольный компьютер и принтер.
  «Я просмотрела ее файлы, там все о деньгах». Она указала на полки, заваленные старыми выпусками Forbes, Barron's, Money. Коллекция инвестиционных руководств варьировалась от обоснованной стратегии до невероятного торгашества.
  На самой нижней полке лежала стопка тонких глянцевых журналов. В верхнем выпуске был крупный план портрета актрисы, которая потеряла мужа из-за другой актрисы.
  Глаза измученные. Идеальная прическа и макияж.
  «Тряпки для вентилятора», — сказала Таня. «В больнице их упаковали вместе с ее личными вещами. Получить их обратно было целой морокой. Какая-то форма, которую я не заполнила. Я видела коробку, прямо там, за стойкой, но женщина, которая за ней следила, была настоящей дурой, сказала, что мне нужно пойти в другое место, чтобы получить формы, а они были закрыты. Когда я начала плакать, она села за телефон, сделала личный звонок, сплетничая, как будто меня не существует. Я позвонила доктору.
  Сильверман и он просто пошли за стол и взяли его. На дне коробки были мамина повязка, ее очки для чтения и одежда, которая была на ней, когда ее госпитализировали, и это».
  Она открыла ящик стола, достала сломанную пластиковую ленту. «Может, вернемся и допьем кофе?»
  
  Спустя два глотка я сказал: «Значит, когда ты жил на Гудзоне, она работала на двух работах».
  «Да, но присматривать за полковником не составляло особого труда, он ложился спать в шесть, а мы все равно вставали рано, чтобы мама могла отвезти меня в школу и успеть в Седарс».
  «Как она узнала об этой должности?»
  «Без понятия — может, доска объявлений в больнице? Она никогда не вдавалась со мной в такие подробности, просто однажды объявила, что мы переезжаем в большой красивый дом в престижном районе».
   «Что вы об этом думаете?»
  «Я привык к переездам. Со времен, когда я жил с Лидией. И не то чтобы у меня было много друзей на Чероки».
  «В то время Голливуд мог быть непростым районом».
  «Нас это не коснулось».
  «За исключением случаев, когда пьяные ломились в дверь».
  «Это случалось нечасто. Мама об этом позаботилась».
  "Как?"
  «Она кричала через дверь, чтобы они ушли, а если это не срабатывало, она угрожала вызвать полицию. Я не помню, чтобы она действительно вызывала полицию, так что это, должно быть, сработало».
  «Тебе было страшно?»
  «Ты хочешь сказать, что это могло быть так? Какой-то пьяный стал опасен, и ей пришлось что-то с ним сделать ?»
  «Все возможно, но пока еще слишком рано строить теории. Почему вы переехали из особняка?»
  «Полковник Бедар умер. Однажды утром мама поднялась к нему в комнату, чтобы дать ему лекарства, и он был там».
  «Было ли расстроено покидать такое прекрасное место?»
  «Не совсем, наша комната была довольно маленькой», — она потянулась за кофе.
  «Маме нравился полковник, но не его семья. Те несколько раз, когда они появлялись, она говорила: «Вот они ». Они редко навещали его, это было грустно. В ночь после его смерти я не могла спать и нашла маму в комнате для завтраков, сидящей с горничной. Ее звали... Сесилия — как я это запомнила? — в общем, мама и Сесилия просто сидели там, глядя вниз. Мама отвела меня обратно в постель, начала говорить о том, как важны деньги для безопасности, но они никогда не должны мешать признательности. Я думала, что она имела в виду меня, поэтому я сказала ей, что ценю ее. Она рассмеялась, крепко поцеловала меня и сказала: «Не ты, детка. Ты намного умнее некоторых так называемых взрослых».
   «Семья полковника его не ценила».
  «Вот что я понял».
  «Происходило ли что-нибудь необычное, пока вы жили в особняке?»
  «Просто смерть полковника», — сказала она. «Думаю, это нельзя назвать чем-то из ряда вон выходящим, учитывая, сколько ему было лет».
  Она жевала краешек своего печенья Oreo.
  «Хорошо», сказал я, «давайте двинемся на Четвертую улицу».
  «Это был дуплекс, не такой большой, как этот, но с гораздо большим пространством, чем у нас когда-либо было. Я снова был в своей комнате с большой гардеробной. Соседи сверху были азиатами, тихими».
  «Вы пробыли там меньше года».
  «Мама сказала, что это слишком дорого».
  «В первый раз ты пришел ко мне сразу после того, как переехал на Хадсон-авеню. Во второй раз — сразу после того, как ты переехал с Четвертой улицы в Калвер-Сити».
  «Ты думаешь, я переживал из-за переезда?»
  «А ты?»
  «Я честно так не думаю, доктор Делавэр. Разве я тогда говорил что-нибудь о том, что меня беспокоило?»
  «Нет», — сказал я.
  «Полагаю, я довольно закрытый человек».
  «Тебе стало лучше очень быстро».
  «Приемлемо ли это с точки зрения психолога? Изменение поведения без глубокого проникновения?»
  «Вы — лучший судья того, что для вас нормально».
   Она улыбнулась. «Ты всегда так говоришь».
  
  Она налила мне еще одну чашку. Вытерла капли с края.
  Я сказал: «Значит, Четвертая улица была слишком дорогой».
  «Арендная плата была слишком высокой. Мама хотела собрать первоначальный взнос, чтобы купить». Она взглянула на фотографию матери, опустила взгляд в пол.
  «Бульвар Калвер был еще одним сомнительным районом», — сказал я.
  «Это было не так уж и плохо. Я остался в той же школе, у меня были те же друзья».
  «Святой Фома. Даже если ты не католик».
  «Ты помнишь это?»
  «Твоя мать посчитала важным рассказать мне».
  «Что мы не католики?»
  «Чтобы тебя приняли, она не лгала, что она католичка».
  «Это была мамочка», — сказала она, улыбаясь. «Она была откровенна со священником, сказала, что если он сможет убедить меня стать католичкой, то это ее не будет беспокоить, но не для того, чтобы подавать ему большие надежды».
  «Каково было ее отношение к религии?»
  «Живите хорошей жизнью и будьте терпимы — доктор Делавэр, я не хочу показаться грубым, но мне нужно больше учиться. Могу ли я вам еще что-то сказать?»
  «Я думаю, мы уже достаточно рассмотрели».
  «Спасибо большое, что пришли, у меня возникло такое чувство, будто... как будто вы смогли навестить ее. Теперь я настаиваю , чтобы вы взяли эти Oreo — подождите, я пойду возьму пакет».
  
   Она стояла в дверях, когда я спускался по лестнице. Помахала рукой, прежде чем закрыть дверь. Кэнфилд-авеню потемнела, едва освещенная редко расставленными, анемичными фонарями.
  Когда я шел к «Севилье», что-то на втором этаже привлекло мое внимание.
  Движение вперед-назад за занавесками панорамного окна Тани.
  Фигура, шагающая по комнате. Исчезает на мгновение, затем появляется снова, только чтобы изменить направление.
  Цикл повторился.
  Я дождался двадцатого проезда, прежде чем уехать.
   ГЛАВА
  10
  Я съел печенье Oreo, пока звонил Майло.
  Он рявкнул: «Да?»
  «Я тебя разбудил?»
  «О, это ты — нет, пробуждение предполагает, что я сплю. Неспокойно и празднично — отпуск, помнишь?»
  "Поздравляю."
  «Ты говоришь с набитым ртом?»
  Я сглотнул. «Больше нет».
  «Изысканный перекус поздним вечером?»
  «Печенье».
  «Есть молоко? Мой приятель из телефонной компании нашел старые счета Пэтти.
  Cherokee был ее первым адресом в Лос-Анджелесе. По словам некоторых ветеринаров, с которыми Петра общалась, в этом квартале тогда был большой рынок наркотиков. Интересный выбор жилья для хорошей, респектабельной медсестры, не так ли? И она оставалась там шесть лет».
  Идеальное время, чтобы избавиться от подозрений в употреблении наркотиков, но я сдержался.
  Он сказал: «Рик говорит, что она была бережливой, граничащей со Скруджем, так что, возможно, ее привлекла дешевая арендная плата. И все же, растить маленького ребенка в суровом районе Голливуда не кажется оптимальным».
  «Она никогда не думала, что будет воспитывать маленького ребенка».
  «Правда... У меня не было времени искать открытые дела об убийствах около ее домов, кроме Хэнкок-парка. Единственное, что там произошло, было на Джун-стрит, один квартал на запад и два квартала на юг. Жертвой оказался торговец алмазами по имени Уилфред Хонг, трое вооруженных людей в масках ворвались в три часа ночи после того, как
  отключив сигнализацию, застрелили Хонга, когда он сел в постели, без предупреждения, но они не застрелили миссис Хонг или двух детей, спящих в коридоре. Заставив ее открыть сейф, они связали ее и скрылись с мешками камней и наличными.
  Ходили слухи, что Хонг задолжал деньги и драгоценности многим людям. Это попахивает профессиональным талантом и инсайдерской информацией, так что если только Пэтти не была частью какой-то высокопоставленной банды по краже драгоценностей, это не стоит нашего времени. Если что-то стоит. Есть какие-нибудь новые мысли о более широкой картине?
  «Нет. Айзек сказал, что проведет некоторые расчеты».
  «Лучше ручного поиска в старых книгах об убийствах. Я тут подумал, Алекс, прежде чем тратить время на догадки, давайте посетим каждый адрес, посмотрим, сможем ли мы найти соседей, которые знали Пэтти. Если никто не вспомнит ничего, хоть отдаленно напоминающего убийство, я говорю, что у нас есть лицензия, чтобы уйти, а ты найдешь способ сообщить об этом Тане».
  «Хорошо», — сказал я. «Когда?»
  «Забери меня завтра утром, скажем, в десять. Принеси с собой яркую одежду, коктейль «Пина Колада» и праздничное настроение».
  «Что мы празднуем?»
  «Я в отпуске, помнишь? Или так говорят».
  «Кто эти «они»?»
  «Боги ложной надежды».
  
  Маленький, аккуратный дом, который Майло делит с Риком, находится на боковой улочке Западного Голливуда, затененной зелено-голубой громадой Дизайн-центра. Тихо в течение недели, сонное молчание в субботу.
  Засухоустойчивые кустарники, которые Рик посадил в сухой год, с переменным успехом справлялись с дождливым годом. Когда я подъехал, Майло стоял на коленях и отщипывал сухие ветки. Он быстро выпрямился, словно его поймали на позорном акте, похлопал по месту, где его пистолет выпирал из куртки, и подбежал к машине.
  Пиджак был вялый, коричневый, почти твидовый. Рубашка была желтая
   Стирать и носить с закручивающимся воротником. Брюки цвета сажи на коричневых ботинках для пустыни.
  «Это отпускная одежда?» — спросил я, уезжая.
  «Концептуально это рабочий день».
  Через квартал: «Без оплаты, могу добавить».
  «Я куплю обед».
  «Мы поедем куда-нибудь подороже».
  
  Когда я свернул с Голливудского бульвара на Чероки, он прищурился и обвел квартал лазером. Когда я подъехал к кирпичному зданию, он сказал: «Определенно свалка. Есть идеи, какая квартира была у нее?»
  «Один из тех двоих впереди».
  «Не то, что мне бы хотелось с точки зрения безопасности... ладно, пойдем побеспокоим кого-нибудь».
  На стук в оба блока на первом этаже ответила тишина. Когда он толкал стеклянную дверь главного входа, я сказал: «Когда я был здесь, вышел пожилой парень и занял какую-то территориальную позицию. Может, он уже давно здесь».
  «Территориально как?»
  «Свирепо глядя на меня, желая, чтобы я ушел».
  «Покажите мне его дверь».
  
  Музыка просачивалась из-за коричневой деревянной панели. Дженис Джоплин предлагала частичку своего сердца.
  Майло сильно зачитал. Музыка стихла, и мужчина, которого я видел вчера, подошел к двери, держа в одной руке банку Mountain Dew, а в другой — батончик Kit Kat.
  Тонкие седые волосы развевались от высокого купола. Его лошадиное лицо было все
   Морщины и обвисания. Не легкий переход природы — грязь преждевременного старения. Я пересмотрела свою оценку до начала пятидесяти.
  Он носил светло-голубую пижамную верхнюю часть под той же курткой Dodger. Синий атлас был заляпан жиром и изъеден молью, местами выцветший до розового цвета. Потертые красные поты обнажали белые, безволосые лодыжки. Босые ноги сужались к рваным желтым ногтям. Там, где не прорастала щетина, его кожа была бледной и шелушащейся. Тусклые карие глаза с трудом держались открытыми.
  Комната позади него была цвета застывшего заварного крема, усеянная обертками от еды, коробками от еды на вынос, пустыми чашками, грязной одеждой. Теплый, зловонный воздух вырывался в коридор.
  Значок Майло не помог человеку уснуть. Прижавшись к дверному косяку, он выпил газировку, не подав виду, что помнит меня.
  «Сэр, мы ищем арендатора, который жил здесь несколько лет назад».
  Ничего.
  "Сэр?"
  Хриплое «Да?»
  «Мы хотели узнать, знали ли вы ее».
  Сопливый нос, который он вытер рукавом. «Кто?»
  «Женщина по имени Патрисия Бигелоу».
  Тишина.
  "Сэр?"
  «Что она сделала?» Голос сдавленный. Невнятная речь.
  «Почему вы думаете, что она что-то сделала?»
  «Ты здесь не потому, что тебе… нравится моя стряпня».
  «Ты готовишь, да?»
  Мужчина грыз конфету. Внутри его рта было больше щели
   чем зуб.
  Теплый день, но одет по-холодному. Хлюпающий сахар, гнилые зубы. Не нужно было засучивать рукава; я знал, что нас не пригласят внутрь.
  Майло сказал: «Значит, ты помнишь Пэтти Бигелоу».
  Нет ответа.
  "Ты?
  "Ага?"
  «Она мертва».
  Карие глаза моргнули. «Это очень плохо».
  «Что вы можете нам о ней рассказать, сэр?»
  Десятисекундная задержка, затем долгое, медленное, утомительное покачивание головой, когда старый наркоман подтолкнул дверь коленом. Майло положил большую руку на ручку.
  "Привет."
  «Насколько хорошо вы знали мисс Бигелоу?»
  Что-то изменилось в карих глазах. Новая настороженность. «Я не».
  «Вы жили здесь в то же время, что и она».
  «Также были и другие люди».
  «Кто-нибудь из них еще здесь?»
  «Сомневаюсь».
  «Люди приходят и уходят».
  Тишина.
  «Как долго вы здесь живете, сэр?»
  «Двадцать лет». Взгляните на свое колено. «Надо отлить». Он сделал
   Еще одна нерешительная попытка закрыть дверь. Майло крепко держался, а парень начал ерзать и моргать. «Давай-давай, мне нужно...»
  «Друг, я убийца, и мне все равно, какое волшебное зелье поможет тебе пережить день».
  Глаза мужчины закрылись. Он покачнулся. Заснул. Майло похлопал его по плечу.
  «Поверь мне, приятель, я не разговариваю ни с одним наркоторговцем».
  Глаза открылись и выстрелили нам в кого-я? «Я чист».
  «А я — Кондолиза Райс. Просто расскажите нам, что вы помните о Пэтти Бигелоу, и мы уйдем из вашей жизни».
  «Ничего не помню». Мы ждали.
  «У нее был ребенок... понятно?»
  «Что ты помнишь об этом ребенке?»
  «У нее... был один».
  «С кем общалась Пэтти?»
  «Не знаю».
  «У нее есть друзья?»
  «Не знаю».
  «Милая леди?»
  Пожимаю плечами.
  «Вы с ней не тусовались вместе?»
  "Никогда."
  "Никогда?"
  «Не мой тип».
  "Значение?"
   Еще раз взглянул на свое колено. «Не мой тип».
  «Когда она здесь жила, происходило ли что-то криминальное возле здания?»
  "Что?"
  «Убийства, изнасилования, ограбления и т. д.», — сказал Майло. «Что-нибудь из этого происходило здесь, пока здесь жила Пэтти Бигелоу?»
  "Неа."
  «Как вас зовут, сэр?»
  Нерешительность. «Джордан».
  «Это первый или последний?»
  «Лес Джордан».
  "Лесли?"
  «Лестер».
  «Есть ли у тебя второе имя?»
  «Марлон».
  «Как у Брандо».
  Лес Джордан переместил вес. «Надо пописать».
  Из пятна, растекающегося по его промежности, следует правда в рекламе.
  Он уставился на него. Никакого смущения, просто смирение. Его веки дрогнули.
  «Я же тебе говорил».
  Майло сказал: «Хорошего дня» и развернулся.
  Дверь захлопнулась.
  
   Большинство других арендаторов отсутствовали. Те немногие, кого мы нашли, были слишком молоды, чтобы иметь значение.
  Вернувшись в машину, Майло позвонил детективу Шону Бинчи и попросил его провести проверку на предмет наличия у Лестера Марлона Джордана криминальных наклонностей.
  Пока мы ждали, я спросил: «Шон вернулся в отдел убийств?»
  «Нет, все еще тратит время на вооруженные ограбления и прочие мелочи.
  Но парень благодарен за мою опеку, поэтому он пользуется... да, Шон, подожди, дай мне ручку.
  Повесив трубку, он сказал: «У очаровательного мистера Джордана накопилось несколько арестов. Хранение героина — большой шок — и нарушение общественного порядка. Пять увольнений, три обвинительных приговора, все это свелось к коротким срокам в окружной тюрьме».
  «Выбор правильного адвоката», — сказал я.
  «Или он слишком дешев, чтобы тратить на него тюремное пространство. Мистер Роджерс, возможно, любит всех своих соседей, но можно подумать, что Патти была бы более разборчивой».
  «Возможно, на это есть причина».
  "Такой как?"
  Я глубоко вздохнул и выплеснул свои подозрения по поводу наркотиков.
  «Уважаемая медсестра, торгующая больничным хламом на стороне?» — сказал он. «Рик считает ее почти святой, и у меня сложилось впечатление, что вы с ним согласны».
  «Да. Просто подумал, что стоит об этом упомянуть».
  «Деловая сделка», — сказал он. «Джордан немного нервничал, когда я надавил на него, чтобы узнать ее… знаете, что я нахожу интересным? Вот Пэтти, якобы добропорядочная гражданка, живущая в притоне, и как только она оттуда переезжает, она скачет туда-сюда каждые пару лет. Но такой грязный наркоман, как Лестер Джордан, умудряется оставаться по одному и тому же адресу двадцать лет».
  «Возможно, здание принадлежит его семье».
  «Или у него появился источник постоянного дохода, которому удалось ускользнуть от правосудия.
   система."
  «Простые уловки за хранение наркотиков, но он справляется», — сказал я.
  «Он дошел до этого, не умирая, Алекс. Некоторый контроль над продуктом помог бы. Хорошая, уважаемая медсестра в больнице переезжает, вы видите, что ему это нравится».
  «Ради Тани я надеюсь, что это останется лишь теорией».
  «Это Таня сделала часть Пандоры».
  «Это не значит, что она готова к тому, что вылетает из коробки».
  Мы немного посидели там вдвоем.
  Он сказал: «Почему Патти что-то ей рассказала, до сих пор для меня загадка. С другой стороны, может быть, она была чиста, и это просто наши мысли, вышедшие из-под контроля.
  Мы известны тем, что в свободное время придумываем довольно неплохие теории».
  Я сказал: «Некоторые из них оказались реальными».
  «Послушайте, — сказал он. — Я думал, что главное — думать позитивно. Что бы это ни значило».
  Я промолчал.
  «Есть ли какие-то дальнейшие соображения на данном этапе?» — спросил он.
  "Неа."
  «Вперед на Четвертую улицу».
  
  Пятнистая тень от взрослых деревьев украшала квартал. Тот же Mini Cooper был припаркован на бетонной площадке. PLOTGRL.
  Таня сказала, что над ней жили азиаты, поэтому мы направились на первый этаж дуплекса. Дверь открыла стройная брюнетка лет двадцати с хвостиком. За ухом торчал карандаш. Пушистый розовый свитер нависал поверх черных колготок. Веснушчатый нос, янтарные глаза, острый подбородок. Мягкие изгибы формировали свитер.
   Значок Майло заставил ее хихикать. «Копы? Это так странно. Я прямо в середине полицейского телешоу. Хотите быть моими техническими консультантами?»
  «Какое шоу?»
  «Пилот», — сказала она. «Главная завязка — девушка-детектив, которая оглохла из-за несчастного случая с огнестрельным оружием. Она не слышит, как приближаются плохие парни, поэтому ей приходится максимально развивать другие чувства. Сверхкомпенсация, понимаете? Она ас в языке жестов, и это оказывается решающим фактором в поимке серийного убийцы».
  «Звучит интересно», — сказал Майло.
  «Сейчас это звучит отстойно, потому что на самом деле я хорош в комедиях.
  Но мой агент говорит, что никто не покупает. Надеюсь, когда я закончу Hear No Evil, он будет менее отстойным, но и не слишком умным для сетей».
  Она протянула руку, энергично пожала. «Лиза Бергман. Что заставляет вас, ребята, приезжать сюда на выходные?»
  Майло улыбнулся ей. «Проверка биографических данных. Ты слишком молода, чтобы помочь».
  «Я старше, чем выгляжу, но вы сделали мой день. Можете хотя бы рассказать, что происходит — без имен, только основная сюжетная линия? Я всегда могу использовать материал».
  «Сюжетная линия, — сказал он, — заключается в том, что мы расследуем историю женщины, которая жила здесь девять-десять лет назад».
  «Девять-десять лет назад, — сказала Лиза Бергман, — я была студенткой третьего курса в колледже Рид».
  «Вот и все».
  «Вы хотите сказать, что здесь что-то произошло?»
  «Здесь жил интересный человек. Кто ваши соседи сверху?»
  «Четыре студента-юриста моложе меня. Чем занимался этот интересующий меня человек?»
  «Она умерла», — сказал Майло.
  «Умер в смысле убит?»
   «Естественная смерть, но нам нужно прояснить некоторые подробности ее жизни».
  "Почему?"
  «Финансовые проблемы. Ничего достаточно пикантного для ТВ».
  «Ты уверен?»
  «Не кажутся ли вам облигации и необлагаемые налогом муниципальные облигации заманчивой идеей?»
  «Фу», — сказала Лиза Бергман. Вытащив карандаш из-за уха, она коснулась кончиком губы, создав крошечную временную ямочку. «Тебе следует пойти и поговорить с Мэри Уитбред. Она — хозяйка дома».
  «Где мы можем ее найти?»
  Выйдя на крыльцо, она указала. «Пять зданий ниже, зеленое, первый этаж. Она, вероятно, будет там».
  «Домосед?»
  «Нет, она ходит по магазинам, но в основном она где-то рядом». Морщит нос.
  «Любопытный?»
  «Между нами говоря, она заходит к нам чаще, чем нужно», — сказал Бергман.
  «Якобы для того, чтобы убедиться, что собственность поддерживается в порядке, но на самом деле просто для того, чтобы поболтать. Однажды я совершил ошибку, пригласив ее на кофе. Час спустя она все еще была здесь, а все мои идеи для написания в тот день улетучились».
  Она усмехнулась. «Может, это и хорошо».
  Майло поблагодарил ее и пожелал удачи со сценарием.
  Она сказала: «Твои слова да Богу в уши. Если эта затея не получится, мне придется вернуться к работе организатором мероприятий».
  
  Двухквартирный дом Мэри Уитбред был выкрашен в мятно-зеленый цвет с отделкой цвета морской волны, перед ним росла безупречная трава, а в тени великолепно изогнутого платана.
   Свежеподметенное крыльцо, красивые цветы в красивых вазах. Веселое «Одну секунду!» предшествовало открытию черной лакированной двери.
  По описанию Лизы Бергман я ожидал увидеть робкого типа в домашнем халате. Мэри Уитбред была лет пятидесяти, загорелая, подтянутая, с прической блондинки, с огромными голубыми глазами под бровями, выщипанными до запятых. Ее белая шелковая блузка была расшита золотыми звеньями, стеклярусом и красными орхидеями — Versace или пытается быть таковым — и туго заправлена в сшитые на заказ темно-синие креповые брюки. Тонкая талия, крепкие бедра, острая грудь. Красные босоножки на шпильках обнажали перламутровый лак для ногтей на ногах. Ногти на ее руках были выкрашены в малиновый цвет, как и туфли.
  «Привет», — провозгласила она. «Если вы здесь по поводу вакансии, извините, она сдана в аренду, служба забыла снять ее с продажи».
  Майло сказал: «О, черт возьми», — и показал значок.
  «Полиция? Боже мой». Пристально глядя на нас. «Теперь, когда я смотрю, становится очевидно, что вы не... на рынке».
  «Это так?»
  Мэри Уитбред вышла на крыльцо и улыбнулась. «Я имела в виду, что когда я вижу двух мужчин, которые вместе ищут жилье для аренды, я полагаю, вы знаете.
  Но это не значит, что меня это беспокоит. На самом деле, они мои любимые арендаторы. Такие дотошные, с таким прекрасным взглядом на пропорции».
  Она погладила волосы. Сверкнула зубами. «И как я могу помочь полиции?»
  «Мы интересуемся бывшим арендатором».
  «Кто-то из моих людей попал в беду? Кто?»
  «Никто не в беде, мисс Уитбред...»
  «Называйте меня просто Мэри». Она сделала еще один шаг вперед, войдя прямо в личное пространство Майло.
  «Ни у кого нет проблем, Мэри. Один из твоих бывших арендаторов умер, и ведутся сопутствующие расследования финансовых вопросов».
  «Финансовые? Беловоротничковые преступления?» — сказала она. «Как Enron? World-com?»
   «Ничего столь монументального», — сказал Майло. «Извините, но я не могу обсуждать детали».
  Мэри Уитбред надулась. « Злюка. Теперь ты меня совсем раззадорила».
  Наклонившись вперед, достаточно близко, чтобы поцеловать. Майло отступил на два шага. Мэри Уитбред быстро заняла освободившееся им место. «Ладно, детектив, я укушу. Кто этот таинственный человек?»
  «Патрисия Бигелоу».
  Накладные ресницы затрепетали. «Пэтти? Она умерла? Как грустно. Как, черт возьми, это случилось?»
  "Рак."
  «Рак», — повторила она. «Это ужасно грустно. Она не курила».
  «Ты помнишь ее».
  «Я общительный человек. Мои люди остаются со мной на годы, часто мы становимся друзьями».
  «Пэтти Бигелоу долго не задержалась».
  «Нет... я полагаю, что она не... рак? Она не могла быть слишком старой». Она нахмурилась. «Эта ее маленькая девочка... Тамара? Потеря матери... вы говорите, что Патти была вовлечена в какую-то аферу с отмыванием денег или что-то в этом роде?»
  Майло провел пальцем по губам.
  «Извините, детектив, я просто нахожу людей бесконечно увлекательными. Работал кастинговым агентом в этой отрасли, и, черт возьми, это был урок прикладной психологии. Но ваша работа, подглядывать за темной стороной, должно быть, бесконечно увлекательна».
  «Бесконечно. Что вы можете рассказать нам о Пэтти Бигелоу?»
  «Ну», — сказала она, — «она вовремя платила аренду, содержала дом в порядке. У меня с ней точно не было никаких проблем».
  «А кто-нибудь еще?»
   Еще больше упражнений для наращивания ресниц. «Не то чтобы я знал. Я просто говорю, что мы отлично ладили. Ты был в квартире, которую она занимала?»
  «Арендатор отправил нас сюда».
  «Лиза», — сказала Мэри Уитбред. «Красивая девушка. Ее отец платит за аренду. Адвокат по разводам из Беверли-Хиллз, он финансирует приключения Лизы уже много лет. В этом месяце — написание сценариев».
  Я спросил: «Кто жил над Пэтти?»
  «Молодая пара из… Индонезии. Или Малайзии? Где-то там.
  У них были голландские имена, хотя они были восточными... Генри — не Хендрик. Хендрик и Астрид Ван Дрезен. Он учился на доктора философии, что-то научное, она была... какой-то продавец... электроника была его коньком, я думаю. Они не были такими щепетильными в плане содержания, как вы могли бы подумать.
  Будучи восточным. Мы всегда предполагаем, что они будут аккуратными, верно? Но в целом, хорошие арендаторы. Они пробыли четыре года, а затем вернулись туда, откуда приехали».
  «За то время, пока мисс Бигелоу жила здесь, происходило ли в этом районе что-нибудь необычное?»
  «Необычное, как мошенничество, афера или отмывание денег?»
  «Все, что придет вам в голову», — сказал Майло.
  «Необычно… ну… у нас нет таких проблем, которые можно увидеть в районе с низким доходом. Я помню, как вырвали сумочку, бедную старушку сбил с ног мексиканец — помощник официанта в ресторане на Уилшире… но это было после времен Пэтти… было несколько ограблений, но полиция поймала того, кто за ними стоял». Она цокнула языком. «Это был рак легких? Когда она подавала заявление на аренду, она сказала, что не курит. И я никогда не видела доказательств того, что она курит».
  «Она была здесь меньше года», — сказал я. «Почему она переехала?»
  «Арендная плата была выше ее бюджета», — сказала Уитбред. «С ребенком в приходской школе это стало обузой, хотя я не знаю, зачем вам это нужно».
  «Не поклонник церковно-приходской школы?»
   «Эти священники? Каждый день новый заголовок. Но это был выбор Патти.
  Когда она сказала мне, что у нее возникли трудности, я почувствовал, что она хочет, чтобы я снизил арендную плату, но, конечно, это было исключено».
  "Конечно."
  «В сфере недвижимости, детектив, если вы хотите качественных арендаторов, вы должны быть справедливы, но тверды. Квартира Пэтти была в великолепном состоянии, с массой оригинальных деталей из двадцатых годов. Она недолго пустовала. Два парня-гея, если честно, и они прожили там пять лет, и единственной причиной, по которой они уехали, было то, что они купили дом на холмах».
  Она нахмурилась. «Куда переехала Пэтти? Ко мне никто не обращался за рекомендацией».
  «Калвер-Сити», — сказал Майло.
  «Ой», — сказал Уитбред. «Это немного унижение». Ее взгляд метнулся к точке за его плечом.
  Черный «Хаммер» подъехал к обочине. Уайтбрид помахала рукой. Положила мне руку на плечо. «Мой сын здесь — что-нибудь еще, детектив?»
  «Нет, мэм».
  «Ну что ж, приятно было пообщаться». Она подтолкнула меня локтем, улыбнулась Майло. «Если в какой-то момент вам будет позволено рассказать гражданскому лицу какие-нибудь пикантные подробности, пожалуйста, вспомните обо мне».
  «Сделаю», — сказал он. «Спасибо за уделенное время».
  Проскочив мимо нас на красных каблуках, она поспешила к «Хаммеру» и постучала в пассажирское окно. Стекло было тонировано в черный цвет. Так же, как и решетка радиатора и диски.
  Когда мы тронулись с места, дверь водителя открылась, и из машины вышел огромный молодой чернокожий мужчина в медно-красных спортивных штанах и соответствующих кроссовках. Ему было лет двадцать пять, бритая голова, подстриженные бритвой усы и козлиная бородка.
  «Это ее ребенок?» — сказал Майло. «Я люблю этот город».
  «Всегда сюрпризы», — сказал я.
   «Вздремни, и твой почтовый индекс изменится».
  Мэри Уитбред помахала нам рукой.
  Великан сделал то же самое, но его сердце не лежало к этому.
   ГЛАВА
  11
  « Это другое», — сказал Майло.
  Мы стояли около мертвого фонтана, который был центром двора бунгало на бульваре Калвер. Чаша была треснутой, покрытой коркой мертвых жуков, заляпанной неопределенно органическими пятнами. Сломанный игрушечный грузовик лежал на боку. Когда мы ступили на территорию, дети, игравшие в грязи, разбежались, как зяблики.
  Никаких колокольчиков на деформированных дверях юнитов. Стук Майло вызвал недоуменные взгляды, бормотание отрицаний на испанском языке. То, что мы могли видеть в юнитах
  Интерьер был тусклым и обшарпанным. Затхлое, угрюмое единообразие кричало о мимолетности.
  «Я могу попытаться выяснить, кто владел этой собственностью тогда, но это ни к чему не приведет». Его ботинок толкнул фонтан. «Пэтти не спрашивала у Болтливой Мэри рекомендаций, потому что ей они не нужны были для этой свалки».
  Я сказал: «В этом, возможно, и был смысл».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Она решила не привлекать к себе внимания».
  «Деньги не были мотивом? Испугалась чего-то, что принесет незаконная торговля? Я не знаю, Алекс. Если она бежала, зачем оставаться в городе и сохранять ту же работу?»
  «Я думала о чувстве вины, а не страха», — сказала я. «Бегство от себя».
  «Предполагаемая «ужасная вещь»?»
  «Снижение уровня жизни могло бы показаться некоторым искуплением».
  «Наказывает себя», — сказал он. «Не заботясь о том, что Таня будет наказана в процессе?»
   «Таня сказала, что ей все равно».
  «Таня похожа на ребенка, который мог бы так сказать».
  «Она делает вид, что хорошо выглядит», — сказал я. «Но дети гибкие. Главное — это отношения между ней и ее матерью».
  «А теперь она одна».
  Мы пошли к машине. Я сказал: «Может быть, переезд сюда действительно был связан с экономией денег».
  «Невиновен, пока не доказано обратное? Конечно, почему бы и нет. Теперь, когда у нас был бесполезный урок географии, что дальше?»
  «Может, нам стоит сузить географию. Если бы что-то случилось на Четвертой улице, Болтливая Мэри бы это запомнила, так что давайте пока отложим это в сторону».
  «Если только Болтливая Мэри не хотела, чтобы окрестности были запятнаны историями о насилии».
  «Я предполагаю, что ей все еще нравится говорить о сочном преступлении. Я согласен, что убийство на Джун-стрит вряд ли будет иметь отношение к делу, и единственное необычное событие, которое действительно произошло в особняке — если это можно так назвать — это смерть полковника Бедарда, находившегося под присмотром Пэтти».
  «Ничего необычного — он был старым». Он потер лицо, словно умывался без воды.
  «Что?» — спросил я.
  «Если вы хотите, чтобы я проявил креативность, я смогу это сделать».
  "Действуй."
  «Старик, страдающий, сострадательный человек, мог подумать, что они оказывают ему услугу, помогая процессу».
  «Эвтаназия?»
  «Я же говорил, что это креативно».
  «Если бы у Патти была склонность играть роль Бога, разве Рик не знал бы об этом?»
  «Скорая помощь — это одно, Алекс. Люди приходят туда , чтобы их спасли. Но смотреть, как какой-то немощный старик чахнет? Это может затронуть струны души — даже струны души хорошего человека. Ничего преднамеренного, она не была преступницей.
  Что-то импульсивное, о чем она потом пожалела. Потом она заболела, испытала дежавю и выпалила это Тане. Может быть, мысли о собственной смерти заставили ее зациклиться на том, как она ускорила процесс для кого-то другого. Или вся эта история с предсмертной исповедью — чушь, и тебе стоит сосредоточиться на том, чтобы помочь Тане справиться с одиночеством, а мне стоит потратить свои две недели отпуска на просмотр телевизора.
  «Глухие детективы?»
  «Иисусе», — сказал он. «Нет, мое представление о нирване — это месяц просмотра «Судьи Джуди» на TiVo, приготовление чили в микроволновке и отключение».
  «Правда и справедливость», — сказал я.
  «На глупых людей кричат. Если бы я был натуралом, я бы попытался встречаться с этой женщиной».
  Я рассмеялся. Посмотрел в окно машины. Никто из детей не вернулся к фонтану. «Сначала Пэтти — наркоторговец, теперь она — убийца из милосердия».
  «Она сказала, что убила парня, Алекс».
  «Она так и сделала».
  «Я скажу вам одну вещь», — сказал он. «Нет смысла расследовать смерть полковника Бедарда. Что бы ни случилось, в сертификате будет указано: естественная смерть».
  Он наклонил голову в сторону двора бунгало. «С точки зрения этого Эдема, тогда там наверняка было много уличной преступности, посмотрим, вытащит ли Айзек что-нибудь. Не то чтобы я был более уверен в том, что что-то произошло, чем вчера. Но если бы не было эвтаназии, моя следующая ставка была бы на что-то, связанное с рынком наркотиков чероки. Особенно после встречи с Лестером Джорданом. Дай-ка я еще немного поразнюхаю, нанесу Джордану еще один светский визит».
  Он зевнул, потянулся, закрыл глаза. «На один день хватит. Поехали».
   «Время TiVo?» — спросил я.
  Глаза открылись. «Не так быстро, приятель. Дорогой обед за твой счет».
  «Конечно», — сказал я. «После этого мы можем снова посетить Джордана».
  «Нет, слишком рано. Завтра я пойду один».
  «Что мне делать?»
  Он опустил окно и вдохнул смог. «Играй по слуху. Это хороший способ сказать, что у меня нет ни черта».
  Я вернулась домой в три часа, наевшись тайской еды, вывела Бланш на прогулку по саду, налила ей воды, послушала, как прошел ее день, отнесла ее вместе с миской для еды в свой кабинет.
  Она ела, пока я снова просматривал досье Тани.
  Начнем с самого начала.
  
  Зацикленный саундтрек обсессивно-компульсивного расстройства подпитывается тревогой.
  Шум можно отключить с помощью СИОЗС — препаратов, которые увеличивают приток серотонина в мозг. Но мало что известно о том, как психоактивные препараты влияют на детей в долгосрочной перспективе, и когда пациент прекращает принимать таблетки, саундтрек снова становится громче.
  Когнитивно-поведенческая терапия занимает больше времени и требует активного участия пациента, но она не имеет побочных эффектов и обучает навыкам самопомощи, которые могут сохраняться. К тому времени, как Таня впервые пришла ко мне, я успешно вылечила десятки детей с ОКР, выбирая из набора методик КПТ.
  Я стараюсь смотреть на каждого пациента свежим взглядом, но после нескольких лет практики предубеждения неизбежны, и когда она пришла, у меня был план.
  1. Укрепляйте доверие.
   2. Найдите тревожное ядро.
  3. Когда придет время, используйте остановку мыслей, направленное воздействие, десенсибилизацию или их комбинацию, чтобы заменить напряжение расслаблением.
  К четвертому сеансу раппорт, казалось, установился, и я был готов работать. Таня вошла в кабинет, села за игровой стол и сказала: «Они ушли».
  «Кто?»
  «Мои привычки».
  «Ушел», — сказал я.
  «Я больше ими не занимаюсь».
  «Это здорово, Таня».
  Пожимаю плечами.
  «Как ты это сделал?»
  «Ты сказал, что я нервничаю, поэтому, когда я нервничаю, я отгоняю привычные чувства».
  «Гнались за ними?»
  «Я сказала: «Стоп, это глупо» и вложила в себя другие чувства». Постукивая по виску.
   Хотите ли вы отказаться от своей клинической лицензии или съедите ее здесь?
  «Какие еще чувства вы вложили в свою голову?»
  «Прогулка с мамой. Поездка в Диснейленд».
  «Диснейленд — любимое место?»
  «Маленький мир скучный», — сказала она. «Мне нравятся вращающиеся чашки». Вращая одну руку. «Мне нравится розовая чашка».
   «Вращение чашек — это то, чем вы уже занимались с мамой».
  «Нет», — сказала она, выглядя раздраженной. «Мы на самом деле этого не делаем, мамочка заболевает, когда прядет. Мы смотрим».
  «Тебе бы хотелось это сделать».
  «Я делаю вид , что делаю это». Теперь вращаю обеими руками. Быстро и отрывисто, как взволнованный водитель автобуса.
  «Ты притворяешься, что прядешь».
  «Быстро», — сказала она.
  «Это снимает нервозность».
  Сомнение обострило бледно-зеленые глаза. «Ты сказал, что привычки — нервничать » .
  «Ты абсолютно права, Таня. Ты проделала большую работу».
  «Я не все сделала», — сказала она.
  «Кто-то тебе помог?»
  Выразительное покачивание головой. «Я не сделал все это в первый раз » .
  «Ты сделал кое-что из этого».
  Она отвернулась от меня. «Я заглянула под кровать. Немного. Я мыла руки много раз. Во второй раз я не заглядывала под кровать и мыла руки только один раз. Мне пришлось помыться. Чтобы быть чистой, мама говорит, чтобы я пользовалась мылом и водой перед сном и чищу зубы».
  «Звучит как хорошая идея».
  «Мытье только один раз — хорошая идея», — сказала она. «Больше — глупо » .
  «Мама сказала, что это глупо?»
  « Нет! Я говорю это себе». Она взяла карандаш, повертела, ткнула им в домик.
   «Я действительно впечатлена, Таня».
  Никакого ответа.
  «Вы должны гордиться собой».
  «Привычки меня утомляли», — беззаботно сказала она.
  «И теперь ты можешь с ними справиться».
  «Когда я нервничаю, я говорю: «Ты нервничаешь, тебе не нужны эти привычки»».
  Я сказал: «Отлично. Ты мог бы стать врачом».
  Она манипулировала куклами. Упорно работала над покерным лицом. Сдалась и поддалась улыбке. «Мама говорит, что никто не идеален, но я близка к этому».
  «Мама бы знала».
  Хихикает. «Эм... а рисовать я умею?»
  
  Во второй раз, три года спустя, я ожидала, что она впадет в уныние из-за рецидива, и была удивлена, увидев ее с прямой спиной и важным видом, когда она вошла в кабинет.
  Она была еще маленькой для своего возраста, но одевалась старше — отглаженные брюки цвета хаки, белая рубашка под темно-синим свитером с V-образным вырезом, безупречные коричневые мокасины. Волосы были расчесаны и прямые. На ее лице начали проступать признаки зрелости.
  Игровой стол, который занимал ее в возрасте семи лет, был отброшен одним взглядом. Она устроилась в одном из кожаных кресел, скрестила ноги и сказала:
  «Похоже, я снова здесь».
  «Рад тебя видеть, Таня».
  «Мне жаль, — сказала она. — Я сделала это снова».
  «Ваши привычки?»
  «Нет. Я имею в виду, что их больше нет » .
   «Ты снова вылечился».
  «Мама сказала, что я все равно должен прийти».
  «Не за что извиняться».
  «Я собирался прийти несколько недель назад, но у меня было слишком много анализов, поэтому я...»
  «Тем временем вы сделали эту работу сами».
  «Я не хочу тратить твое время. И мамины деньги. Мама все равно хотела, чтобы я тебя увидела. Она хочет убедиться, что со мной все в порядке».
  «Ты хорошо себя чувствуешь?»
  "Ага."
  «Тогда, я думаю, ты в порядке», — сказал я. «Парень, ты сделал это даже быстрее, чем в первый раз. Я впечатлен».
  «В первый раз ты действительно это сделал», — сказала она. «Ты объяснил, что я делала все это, потому что нервничала. Теперь я понимаю». Она выпрямилась. «Я не знаю, почему я снова начала . По крайней мере, на этот раз все было не так плохо. Я много раз начинала стирать и убираться в шкафу, но я ничего не проверяла».
  «Вы нервничали из-за чего-нибудь?»
  "Не совсем."
  «Мама сказала, что ты переехала».
  "Мне это нравится."
  «Иногда даже хорошие перемены могут заставить кого-то нервничать».
  Она подумала об этом. «Мне это нравится».
  «Как дела в школе?» — спросил я.
  «Довольно легко», — сказала она. «Скучно. Я сильно простудилась как раз перед тем, как снова начала ходить. Мама думала, что я устала, и вот почему».
   «Иногда такое случается».
  «Мне нужно быть осторожным каждый раз, когда я простужаюсь?»
  «Нет», — сказал я. «Но всякий раз, когда ты действительно расстраиваешься из-за чего-то, было бы неплохо попрактиковаться в расслаблении — ты все еще считаешь Диснейленд любимым местом?»
  «Ни в коем случае», — сказала она. «Это незрело».
  «У тебя новое место».
  Ее глаза сместились в сторону. «Я просто говорю себе, что нужно расслабиться».
  «Значит, в школе все легко».
  «На некоторых предметах мне приходится работать, чтобы получать отличные оценки».
  «Получать оценку «отлично» очень важно».
  " Конечно. "
  «Вы чувствуете давление?» — спросил я.
  «От мамы?»
  «От кого угодно».
  «Она говорит: «Сделай все, что в моих силах», вот и все. Но…»
  Я ждал.
  «Иногда, — сказала она, — трудно учиться, когда так скучно, но я заставляю себя. Я не люблю писать работы и ненавижу обществознание. Естествознание и математика хороши, они имеют смысл. Я хочу стать врачом. Помогать людям полезно».
  «Это то, что делает твоя мать».
  «Мама говорит, что врачи всегда будут главными, а не медсестры. Мне не нравится просить людей о чем-то».
  Долгая пауза. «Мне кажется, мама немного нервничает».
  "О чем?"
  «Она мне не говорит».
  «Ты ее спрашивал?»
  Медленная улыбка.
  «Что смешного, Таня?»
  «Я бы ни за что не стал ее об этом спрашивать».
  "Почему нет?"
  «Она говорила, что с ней все в порядке, и начинала спрашивать, все ли в порядке со мной».
  «Не стоит ее беспокоить».
  «У нее полная тарелка».
  Взрослое выражение. Интересно, сколько времени она проводит с детьми своего возраста.
  «Как ты поняла, что она нервничала, Таня?»
  «Не сидит много на месте… поправляет фотографии. Иногда она выглядит обеспокоенной». Ерзает. «Я в порядке, не думаю, что мне нужно снова приходить».
  «Раз уж вы здесь, есть ли что-то еще, о чем вы хотели бы поговорить…»
  "Как что?"
  «Как мама нервничает, как это влияет на тебя».
  «Пожалуйста, не говори ей, что я тебе рассказал».
  «Обещаю», — сказал я. «То же правило, что и в первый раз».
  «Ты не говори, пока я не захочу», — сказала она. «Она делает это после того, как я ложусь спать, думает, что я не слышу».
  «Выпрямляешься?»
  «Мытье пола, даже если он чистый. Вытаскивание банок из
   полки на кухне и ставлю их обратно. Я слышу, как открываются и закрываются двери, и когда она передвигает стулья, они иногда трутся об пол. Она делает это ночью, потому что не хочет, чтобы я знала. Может, она думает, что я заражусь.”
  «Как простуда».
  «Может ли это случиться?»
  «У привычек нет микробов, но иногда, когда мы живем с людьми, мы подражаем им».
  Она закусила губу. «Может, мне стоит помочь маме с ее привычками?»
  «Как ты думаешь, что бы она сказала, если бы ты предложил?»
  Широкая улыбка. «Я в порядке, дорогая». Но я все равно хотел бы ей помочь.
  «Я думаю, лучшее, что вы можете сделать для нее, это то, что вы делаете. Решайте любые проблемы, которые можете, но просите о помощи, когда не можете».
  Ей потребовалось много времени, чтобы это переварить. «Если это случится снова, я вернусь».
  «Мне всегда приятно слышать от тебя. Звонить можно, когда все хорошо».
  «Правда?» — сказала она. «Может быть, я так и сделаю».
  Она этого так и не сделала.
  
  На следующий день мне позвонила Пэтти. «Я не знаю, что ты делаешь, но это чудо.
  Она видит тебя, и с ней все в порядке».
  «Она действительно научилась хорошо понимать себя», — сказал я.
  «Я уверен, что она это делает, но вы явно ее направляете. Большое спасибо, доктор. Приятно знать, что вы рядом».
  «Могу ли я вам еще чем-то помочь?»
  «Нет, ничего не могу придумать».
   «Переезд прошел гладко?»
  «Все просто отлично. Спасибо, доктор. Пока».
   ГЛАВА
  12
  Я отложила карту в сторону, размышляя о связи между детскими симптомами Тани и тем «ужасным событием», которое занимало последние часы Патти.
  Или Майло был прав, и все свелось к последнему всплеску навязчивых мыслей у женщины, вся жизнь которой была посвящена порядку, а теперь столкнулась с крайним беспорядком?
  Первый визит Тани состоялся вскоре после переезда в особняк Бедарда.
  Задолго до смерти полковника, но, возможно, она почувствовала напряжение Пэтти из-за заботы о старике.
   Убил его.
  Майло выхватил гипотезу об убийстве из милосердия из воздуха, но его инстинкты были хороши. Боролась ли Патти, порядочный человек, с последствиями импульсивного, сокрушительно постоянного акта?
  Откуда я знал, что Пэтти порядочная?
  Потому что все так говорили.
  Потому что я хотел в это верить.
  «Ограниченное мышление», — произнес я вслух.
  Бланш подняла глаза, захлопала ресницами. Опустилась обратно и продолжила какой-то приятный собачий сон.
  Я покрутил его еще немного, понял, что симптомы у Тани начались за два года до того, как Пэтти привела ее ко мне. Все еще живу на чероки.
  Второй эпизод произошел после переезда с Четвертой улицы в Калвер-Сити.
  Так что, возможно, напряжение Тани было связано с переходным периодом, а не имело никакой связи с чем-то криминальным.
  Бланш снова подняла глаза.
   «Тебе нужно больше выходить, Блондинчик. Давай прокатимся».
  
  В субботу Хадсон-авеню была величественно величественной и совершенно тихой.
  Сланцевая крыша особняка серебрилась в полуденном свете. Газон был зеленого марципана; фахверки, украшающие фасад, были свежими плитками шоколада. Если не считать россыпи лимонов, усеявших каменную площадку, все было безупречно.
  Винтажные Bentley и Mercedes остались там же, где и вчера.
  Машины — весь район — кричали о старых деньгах, но не было никаких оснований полагать, что семья полковника Бедара держалась за это место. Я подхватил Бланш на руки и пошел к двойным дверям. Звонок прозвенел Дебюсси или что-то в этом роде. За быстрыми шагами последовал щелчок за глазком, и одна из дверей открылась, и я увидел служанку, которая гонялась за белкой.
  Под сорок, невысокого роста, кожа цвета крепкого чая, черные волосы, заплетенные в блестящие локоны. Настороженные черные глаза. Розовая униформа была безупречной, оторочена белым кружевом. Ноги в чулках со швом согнуты, словно зажимая виолончель. Ее рука сжимала замшевую ткань, запятнанную тусклостью.
  Бланш замурлыкала и сделала свою улыбку. Выражение лица горничной смягчилось, и я предъявил свой значок консультанта полиции Лос-Анджелеса.
  Это пластифицированная застежка-клипса, давно просроченная и практически бесполезная, но она произвела на нее достаточно сильное впечатление, чтобы сдержать неодобрительный вздох.
  Таня упомянула имя домработницы, которая работала с Пэтти... Сесилия. Эта женщина была достаточно старой, чтобы ей было около двенадцати лет.
  «Вы Сесилия?»
  "Нет."
  «Хозяева дома?»
  "Нет."
  «Мистер и миссис Бедард?»
  «Нет дома».
  Бланш тяжело дышала.
  «Но они ведь здесь живут?»
  «Какая собака?»
  «Французский бульдог».
  «Дорого?»
  "Стоило того."
  Она нахмурилась.
  Я спросил: «Вы помните полковника Бедара?»
  Нет ответа.
  «Старик, который...»
  «Я на него не работаю».
  «Но вы его знали».
  «Сесилия работает на него».
  «Ты знаешь Сесилию?»
  Нет ответа. Я щелкнул удостоверением личности.
  «Моя сестра», — сказала она.
  «Где я могу найти твою сестру?»
  Длительная пауза.
  «У нее нет проблем, она просто хочет задать несколько вопросов».
  «Сакапа».
   «Где это?»
  "Гватемала."
  Бланш еще раз промурлыкала.
  «Nie dog», — сказала женщина. «Lie a mownkey».
  Когда она отступила, чтобы закрыть дверь, мужской голос сказал: «Кто там, Америка?»
  Прежде чем она успела ответить, молодой человек широко распахнул вторую дверь, открыв вход из известняка и мрамора, достаточно большой для катания на коньках. В нишах стен стояли бюсты давно умерших мужчин. Заднюю стену занимал портрет двойника Джорджа Вашингтона в белом парике. Справа от картины проход был освещен стеклянными дверями, за которыми виднелись обширные сады.
  «Эй», — сказал молодой человек. Среднего роста, лет двадцати пяти, вьющиеся темные волосы, неуверенные карие глаза. Закрытый цвет лица, затравленная внешность кумира подростков, смягченная остаточным детским жирком. Он немного ссутулился. Носил мятую синюю рубашку с закатанными до локтей рукавами, оливковые брюки-карго, желтые кроссовки с распущенными шнурками. Следы от ручки испещряли его пальцы. Часы Timex на его левом запястье повидали много действий. Майло бы одобрил.
  «Полиция», — сказала Америка, рискнув еще раз коснуться лба Бланш.
  Молодой человек наблюдал, забавляясь. «Классная собака. Полиция? А что?»
  «Я не офицер полиции, но я работаю с полицией над расследованием дела женщины, которая работала здесь около десяти лет назад».
  «Работать с чем?»
  Я показал ему клипсу.
  «Доктор философии? В чем?»
  "Психология."
  «Отлично», — сказал он. «Если все пойдет как надо, у меня будет одно из них. Не психология, физика. Десять лет назад? Что, одно из тех нераскрытых дел? Профилирование?»
   «Ничего гламурного. Это финансовое расследование».
  «В кого-то, кто здесь работал — ты имеешь в виду Сесилию? Папа забыл оформить социальное обеспечение?»
  Америка напряглась.
  Я сказал: «Не Сесилия, а женщина по имени Патрисия Бигелоу. Но если Сесилия ее помнит, это было бы полезно».
  Он посмотрел на Америку. Она сказала: «Я говорю ему, что Сесилия в Гватемале».
  «Я помню Пэтти, — сказал он. — Медсестру, которая ухаживала за моим дедушкой».
  Протягивая мягкую, заляпанную чернилами руку. «Кайл Бедард. Что она сделала?»
  «Она умерла, но дело не в убийстве. Я не могу вдаваться в подробности».
  «Секретно, секретно», — сказал он. «Звучит интересно. Хотите войти?»
  Америка сказал: «Мистер Кайл, твой отец сказал...»
  Кайл Бедард сказал: «Не волнуйтесь, все в порядке».
  Она ушла, отжимая замшу, а он впустил меня.
  Весь этот камень снизил температуру на десять градусов. Я пристальнее взглянул на колониальную картину, и Кайл Бедард усмехнулся. «Мои родители переплатили за нее на аукционе Sotheby's, потому что какой-то консультант по искусству убедил их, что это семейная реликвия. Держу пари, что какой-то халтурщик наделал таких дюжин для викторианских карьеристов».
  Дверь из ореха слева, увенчанная известняковой ножкой, открывалась в комнату, уставленную книгами. Декор был в стиле библиотеки богатого человека: достаточно кожаных переплетов, чтобы принести в жертву стадо, синие бархатные шторы с золотыми кисточками, подвешенные к травленому латунному стержню, который блокировал день и проливал на инкрустированный латунью паркетный пол, массивный сине-бежевый сарук, покрывающий большую часть дерева.
  Резной стол партнера был украшен бронзовыми письменными принадлежностями от Тиффани. Лампа в виде стрекозы излучала свет цвета бренди. Кожаные кресла провисали там, где задержались задницы. Несколько стратегически размещенных картин с изображением охотничьих сцен завершали образ.
   Комната, которую описала Таня, старик, сидящий в инвалидном кресле, читающий и дремлющий.
  Но вмешались противоборствующие элементы: кислотно-зеленый пуфик в центре ковра, стопки учебников, тетрадей и разрозненных бумаг, три пустых ведра из-под жареной курицы, коробка из-под пиццы на вынос, пакеты чипсов разных вкусов и оттенков, банки из-под газировки, банки из-под пива, мятые салфетки, перхоть из крошек.
  На кресле-мешке лежал гладкий серебристый ноутбук, мигая жутким светом, пока менялась заставка: Альберт Эйнштейн с выпученными глазами превратился в угрюмого Джима Моррисона, затем в Трех балбесов, которые с энтузиазмом тыкали друг другу в глаза, а затем снова в Альби. Заряжающийся iPod сосал через сильно перекрученный электрический шнур.
  Библиотека богача и студенческое общежитие.
  В комнате пахло как в общежитии.
  Кайл Бедард сказал: «Я работаю над некоторыми расчетами, одиночество полезно».
  «Кто еще здесь живет?»
  «Никто. Папа где-то в Европе, а мама живет в Дир-Вэлли и Лос-Гатосе».
  «Расчеты докторской степени?»
  «Бесконечный массив».
  «Где вы учитесь в аспирантуре?»
  «Университет. Я закончил бакалавриат в Принстоне и думал остаться на востоке.
  Понял, что мне уже надоели лед, мокрый снег и люди, считающие себя британцами».
  «В какой области физики вы работаете?»
  «Лазеры как альтернативные источники энергии. Если мой комитет примет мою диссертацию, мое самое большое желание — получить постдокторантуру, работающую с гением, проводящим передовые исследования в Ливерморской лаборатории Лоуренса. Было бы круто стать частью чего-то, что изменит тысячелетие».
   «Приближаетесь к завершению?»
  «Мои данные готовы, и моя работа должна быть закончена к следующему году. Но вы уже прошли через это, никаких гарантий нет. Приходите на устные экзамены, какой-нибудь член комитета хочет вас подставить, и вы влипли. Мне следует попрактиковаться в навыках лизания задницы, но работа продолжает меня отвлекать».
  «Такова была моя позиция», — сказал я. «Все получилось хорошо».
  «Психика, да? Клиническая?»
  Я кивнул.
  «Спасибо за этот фрагмент терапии, укрепляющей уверенность в себе. Садитесь, пожалуйста».
  Достав ноутбук из кресла-мешка, он плюхнулся на него.
  Я поставила кресло лицом к нему и посадила Бланш к себе на колени.
  «Это очень своеобразная собака — что-то приматное там происходит», — сказал он. «Она что, какой-то миниатюрный бульдог?»
  «Французский бульдог».
  «Вы не имеете в виду бульдога Свободы?»
  Я засмеялся. Он улыбнулся.
  «Значит, ты помнишь Пэтти Бигелоу?»
  «Я помню, кто она была. Тогда был жив дедушка, и мои родители все еще были вместе. Мы жили в Атертоне, нечасто приезжали к нему. Мне всегда нравилось приходить сюда — в эту комнату, в запах книг. В комнату, в которую мои родители никогда бы не подумали зайти, не дай Бог, они что-нибудь узнают. Так что я смогла получить немного тишины и покоя. У него там есть замечательные вещи, действительно редкие издания». Указывая на полки. «Как умерла Пэтти?»
  "Рак."
  «Это обуза. Какое финансовое расследование это вызвало и почему?»
  «Все, что я могу вам сказать, это то, что ее смерть вызвала некоторые вопросы, и полиция
   возвращаться и брать интервью у всех, с кем она работала».
  «И они посылают вас брать интервью у сумасшедших?»
  Я улыбнулся.
  Он почесал голову. «Ты хочешь сказать, что Пэтти присвоила деньги? Это, несомненно, соответствует предубеждениям мамы».
  «Нет, ее ни в чем не подозревают».
  «Секретно-секретно? Я могу это понять. Если я получу стипендию в Лоуренсе, то мне зашьют губы». Он согнул ноги, и пуф-мешок заскрипел. «Рак… Я не помню, чтобы она была такой старой… Думаю, ей было где-то за пятьдесят?»
  "Пятьдесят четыре."
  «Это слишком рано», — сказал он. «Треть смертей происходит из-за рака. Мама постоянно напоминает мне об этом, потому что путает лазеры с радиацией и убеждена, что я поджарюсь... У Пэтти была дочь, младше меня, семи или восьми лет. Каждый раз, когда мы приезжали, она убегала и пряталась, я думал, что это какой-то сбой. Однажды мне стало скучно, и я вышел на задний двор. Она сидела в кустах, считала листья или что-то в этом роде, разговаривая сама с собой. Я думал, что она выглядит одинокой, но решил, что она взбесится, если я ее напугаю, поэтому я оставил ее одну. Должно быть, это тяжело — потерять маму».
  Писк-писк. «Забавные вещи, которые ты помнишь».
  «Вы помните что-нибудь еще о Патрисии Бигелоу?»
  «Давайте посмотрим», — сказал он. «Она, казалось, хорошо заботилась о дедушке, и к концу он был уже совсем не в себе. Папа ценил ее».
  «Мама не сделала этого?» — спросил я.
  «У мамы преувеличенное чувство социального класса».
  «Хищение соответствует ее предубеждениям».
  «Она предполагает, что низший класс неизбежно будет воровать, а низший класс определяется как любой, кто не так богат, как она. Когда я росла, у служанок были
   открывать свои сумочки для проверки каждый раз, когда они выходят из дома. Она подозрительная личность по своей природе. Я нечасто ее вижу». Слабая улыбка. «Мы не совсем сплоченная социальная единица». Его нога толкнула коробку с пиццей. «Я должен убраться здесь, но, вероятно, не буду. Когда папа придет домой и разозлится, моим оправданием будет то, что я был слишком занят. Моей настоящей причиной неподчинения будет то, что я разозлю папу. Незрело, да?» Он запрокинул голову, ткнул в глаз. «Ой, контакт натирает — ладно, теперь все хорошо».
  Я спросил: «Когда вернется твой отец?»
  «Неделя, десять дней, месяц, парсек. В общем, когда ему вздумается.
  Он не работает. Живет за счет инвестиций дедушки. Что я нахожу немного Эдит Уортон. Даже если вам не нужно работать, почему бы не заняться чем-то полезным? План был таков: я должен был получить символическую брокерскую работу, жениться на богатой скучной девушке, произвести на свет нужного скучного ребенка или двух, рано уйти на пенсию и вести жизнь расчетливой праздности. Эта физика действительно злит маму. «Это работа по найму, хороша для евреев и китайцев». Она убеждена, что я собираюсь произвести на свет двухголовое потомство».
  «Ученость как бунт», — сказал я.
  «Я мог бы стать опасным преступником или неудачником-наркоманом или вступить в Партию зеленых, но развитие трудовой этики казалось более подрывным... так что еще я помню о Пэтти Бигелоу... внимательная к дедушке, быстрая — как при ходьбе. Это определенно застряло в моей памяти. Всегда суетилась, следя за тем, чтобы у него было все необходимое. Может быть, это было только ради папы. Если так, то это не удалось. Он считает, что любая неоправданная трата энергии — это порок. И ему было наплевать на дедушку. Они ненавидели друг друга».
  «Проблемы между отцом и сыном?»
  «О, боже», — сказал он. «По сравнению с ними, папа и я — просто пьяницы. А почему, никто не посвящал меня во все грязные семейные тайны. Дедушка ценил труд. Он добился всего сам, пошел в армию в 39-м...
  не сделка Вест-Пойнта, он начинал как технический унтер-офицер в Техасе, закончил подполковником, проектируя системы связи в ETO. После увольнения он устроился на работу на телевидение, переключился на оптику, затем на электронные компоненты. Он изобрел резисторы, силовые элементы и измерительное оборудование — осцилляторы и тому подобное. Заработал себе кучу патентов и заработал достаточно денег, чтобы мама и папа убедили себя, что мы аристократы Мэйфлауэра ».
   Носок его ноги толкнул коробку KFC. «Не знаю, зачем я тебе все это рассказываю.
  Может быть, это то, что вы называете характеристикой спроса: вы хотите, чтобы я говорил, поэтому я говорю».
  «Это довольно эзотерический термин».
  «Я изучал психологию, будучи студентом. Мне это показалось интересным, но мне нужно было что-то менее туманное. В общем, это все, что я помню о мисс Бигелоу».
  «Как она попала сюда на работу?»
  «Я был ребенком. Откуда мне знать?»
  «Похоже, ты был очень внимательным ребенком».
  «Не совсем», — сказал он. «На самом деле, я был в основном в своем собственном мире. Прямо как дочь Пэтти, сидящая в кустах. Мне действительно нужно вернуться к своим расчетам. От этого зависит мировое потребление нефти. Если ты оставишь мне свой номер, в следующий раз, когда я буду говорить с папой, я скажу ему, чтобы он тебе позвонил».
  «Спасибо». Я поставил Бланш на пол и встал.
  Она побежала прямо к нему. Он усмехнулся и погладил ее по шее. Она улыбнулась ему.
  «Классная собака. Она определенно может остаться здесь».
  «Люди продолжают делать это предложение».
  «Харизма», — сказал он. «Насколько я знаю о дедушке, у него ее было в избытке».
  «Человек, который сделал себя сам».
  «Это прекрасный идеал, — сказал он. — Я согласен на достижение чего угодно».
   ГЛАВА
  13
  Я Саак Гомес прислал мне электронное письмо.
   Уважаемый доктор Д.,
   Это открытые убийства с жертвами мужского пола, которые мне удалось найти. для указанных вами периодов времени, перечисленных в хронологическом порядке. Я использовал Географический критерий радиуса четверти мили. Случаев не обнаружено ваши точные улицы. Очевидно, что частота будет намного выше закрытые дела.
   1. Чероки Авеню Местоположение:
  А. Ригоберто Альфредо Мартинес, 19 лет, огнестрельное ранение в голову Б. Лиланд Уильям Армбрустер, 43 года, огнестрельное ранение в грудь С. Херардо Эскобедо, 22 года, множественные ножевые ранения в грудь D. Кристофер Блэндинг Стимпл, 20 лет, огнестрельные ранения в голову и туловище
   2. Местоположение: Хадсон Авеню.
   А. Уилфред Чарльз Хонг, 43 года, множественные огнестрельные ранения в голову и туловище
   3. Место преступления — Четвертая улица: нет открытых убийств.
   4. Бульвар Калвер Местоположение:
  А. Д'Митри Антуан Стовер, 34 года, огнестрельное ранение в туловище Б. Томас Энтони Белтран, 20 лет, огнестрельные ранения головы и туловища
   C. Сесар Октавио Крус, 21 год, огнестрельное ранение в голову (Бельтран и Круз были убиты во время того же инцидента)
   С наилучшими пожеланиями и удачи,
   Исаак
  Я переслал сообщение Майло, пару часов занимался бумажной работой, но мне так и не перезвонили.
  Возможно, он действительно перешел в режим отпуска.
  Может, мне тоже стоит. Больше никакой работы на выходных.
  
  Но в воскресенье утром я встал рано, сканируя киберпространство в поисках убийств, которые нашел Айзек. Нераскрытое убийство Уилфреда Хонга было отмечено на веб-сайте торговца алмазами. Кровавые подробности и предупреждения для его коллег, но никаких новых фактов.
  Ни одно из дел Голливуда не было перечислено, но двойное убийство Сезара Круза и Томаса Белтрана было отмечено в архиве Times . Круз и Белтран были членами Westside Venice Boyzz с длинными полицейскими досье, и их убийства были названы «возможным ответным убийством банды». Я вычеркнул их, вместе с Хонгом.
  Я щелкал до полудня, пробуя разные подходы к оставшимся случаям, начиная с тех, что были в зоне Чероки-авеню. Ничего по трем из них, но я раскопал уведомление о смерти Кристофера Блендинга Стимпла в газетном морге в The Philadelphia Inquirer. Стимпл, уроженец Филадельфии и спортсмен средней школы, был восхвален в кратком, оплаченном некрологе. Его смерть была указана как «случайная, когда Крис посещал Калифорнию».
  Семья, стирающая подробности убийства из дробовика? Нет смысла делать это в случае убийства, но самоубийство может вызвать стыд. Возможно, коронер закрыл дело как самоубийство, но это заключение не нашло своего места в записях полиции Лос-Анджелеса. В любом случае, я не мог представить, как Пэтти Бигелоу расстреливает двадцатилетнего мужчину из двух стволов и вычеркивает Стимпла.
  В четыре часа дня я совершила изнурительную пробежку, приняла душ, сварила кофе, убралась в доме. В шесть тридцать грузовик Робина подъехал к дому.
   Она выскочила и крепко обняла меня. «Почему мы всегда остаемся врозь?»
  Влажная щека. Слезы не часто были частью репертуара Робин. Я попытался оттянуть ее лицо для поцелуя. Она обняла меня крепче.
  
  Я забронировал столик на ужин в отеле Bel-Air. Она сказала: «Мне нравится это место, но вы будете разочарованы, если мы просто останемся там?»
  «Разбит и превращен в пыль». Я отменил заказ и заказал китайскую еду из ресторана в Вествуд-Виллидж.
  Распаковывая вещи, она спросила: «Где Блонди?»
  «Спит».
  «Умная девочка».
  Она вымылась, вытерла волосы полотенцем, накрасилась и вышла в белой безрукавке и больше ни в чем. Мы целовались на кухне, когда принесли еду. Я переплатила курьеру, оставила еду холодной.
  К девяти мы сидели у пруда, бросая кои кусочки яичного рулета и лапши.
  «Они японцы», — сказала она. «Но они, конечно, любят мандаринский».
  «Разнообразие оставило свой след повсюду».
  «Ха... это так чудесно», — она поморщилась и потерла шею.
  "Больной?"
  «Затекло от всей этой езды». Кривая улыбка. «И еще эта последняя позиция».
  «У меня тоже новенький», — сказал я. «Креативно».
  «Ничего не рискуя».
  Я встал и помассировал ей верхнюю часть плеч.
  «Это хорошо… немного ниже — ниже — идеально … Я понял одну вещь за эти выходные. Вся эта конвенция надоела».
  «Слишком похоже на школу».
  «Не только лекции, — сказала она. — И социальная жизнь тоже — кто зарабатывает деньги, кто с кем спит».
  «Ты заработал серьезные деньги на F5», — сказал я.
  «Хороший большой чек для работающей девушки, но мелочь для мистера Дот-Кома». Она покачала головой. «Чуть ниже, но все же — да … может, он даже научится играть».
  «Нет записки?»
  «Даже не плохой. После того, как он заплатил мне, он захотел поужинать. Обсудить исторические корни лютьери».
  «Хорошая фраза».
  «Недостаточно хорошо. Я остался в своей комнате и смотрел фильмы». Кривая улыбка. «Не так много сюжета, но есть несколько интересных позиций».
  «Я видел».
  «Дорогая, ты еще ничего не видела».
  
  Час спустя:
  «Как приятно вернуться домой».
  «Алекс, — сказала она, — это я ушла».
  "Что бы ни."
   ГЛАВА
  14
  Мило перезвонил в понедельник, сразу после четырех.
  «Все дела в Калвер-Сити были делом рук банд. Детективы CC имеют довольно хорошее представление о том, кто стрелял в Круза, Белтрана и Стовера, но никто не промолчал.
  Двигаясь вниз по списку, Уилфред Хонг. По общему мнению, миссис Хонг была в этом замешана. Она была связана, но не слишком крепко. Через месяц после похорон она продала дом и переехала с детьми в Гонконг».
  «Может быть, она испугалась».
  «Не настолько напуган, чтобы избегать нового парня. Угадайте, чем он зарабатывает на жизнь».
  «Продает драгоценные камни».
  «Дзынь. Вперед, в Голливуд. Херардо Эскобедо и Ригоберто Мартинес оба в куче холодильника Петры. Эскобедо называл себя Мэрилин, носил прическу и макияж в тон. К девятнадцати годам он уже три года занимался мошенничеством, был известен тем, что мог залезть в машину к кому угодно. Его зарезали где-то в другом месте, вероятно, в парке из-за листьев и веток, и выбросили в переулке недалеко от Сельмы. Слишком много перебора, все считают, что это неудачный трюк. Мартинес работал садовником с бригадой в Лондейле и имел два судимости за домогательство. Здоровяк, почти триста фунтов. Как только он попадал в комнату к девушке, он пытался запугать ее и вытянуть из нее полную плату. Вероятно, раздражал не того сутенера. У Кристофера Стимпла тоже была история мошенничества — четыре ареста. Его нашли в арендованной комнате, рядом лежало ружье. Возможно, это было самоубийство, но поскольку никто никогда не видел его с огнестрельным оружием, а местонахождение оружия не было четко определено, коронер указал причину смерти как неопределенную».
  «Я нашел его некролог в сети», — сказал я. «Герой школьного футбола, семья указала причину смерти как несчастный случай».
  «Им так проще. В любом случае, я не вижу, чтобы Пэтти сдувала какого-то сбитого с толку ребенка. Что приводит меня к Лиланду Уильяму Армбрустеру. Белый мужчина, героиновый наркоман, осужденный преступник и, в общем, раздражающий завсегдатай
   Бульвар. Его уличная кличка была Лоуболл. Сорок три года, когда кто-то всадил ему в грудь три пули .22. Почему я не шокирован, узнав, что одним из его известных сообщников был Лестер Мэрион Джордан?»
  «Интересно», — сказал я.
  «Может оказаться увлекательным. Тело Армбрустера было найдено на Лас-Пальмас, в квартале к западу от квартиры Пэтти и в трех кварталах к северу».
  «Был ли Джордан подозреваемым в стрельбе?»
  «Нет, просто имя, которое всплыло в деле. D по этому делу умер несколько лет назад, но он был дотошен. Опросил Джордана и нескольких других в кругу общения Лоуболла. Ясная картина: когда Лоуболл не был под кайфом, у него был резкий характер. Один информатор описал его голос как «кошачьи когти по стеклу». Другой высказал мнение, что героин для Лоуболла должен был быть предписан судом как модификатор настроения. Еще один интересный момент: когда парень не мог набрать героин, он принимал все, что угодно. В том числе крепленое вино, которое делало его уродливым».
  «Пьяные обычно стучали в дверь Пэтти», — сказал я. «Таня сказала, что крики заставляли большинство из них уходить».
  «А может быть, тем, кто этого не сделал, требовалось более жесткое обращение?»
  «По словам Тани, никогда не было необходимости доводить дело до конца».
  «По словам Тани», — сказал он. «Маленький ребенок спал сзади. Алекс, даже если бы она попыталась выяснить, что происходит, Патти бы заткнула ее и отправила спать. Может быть, Лоуболл и Патти вступили в словесную перепалку, которая разгорелась ужасно. Вот я и подумал, что мы ни за что не найдем ни единой чертовой вещи, и тут появляется Армбрустер. То, что он был приятелем Джордана, объяснило бы, почему Джордан начал нервничать, когда мы подняли вопрос о Патти. Это также могло бы поместить его в здание. Может быть, в один из таких случаев Армбрустер замечает Патти и у него возникают идеи.
  Возвращается поздно ночью, колотит в дверь. Пэтти кричит ему, чтобы он убирался, он убирается, но кипит, решает, что его желаниям не будет положен конец. В следующий раз, когда она выйдет, он подстерегает ее, и, как говорится, начинается конфронтация».
  «Было бы неплохо узнать, было ли у Пэтти зарегистрированное оружие».
  «Или незарегистрированным. Если бы она хотела серьезной защиты на улицах, ей пришлось бы нарушить закон. Вы знаете, что происходит с разрешениями на ношение оружия».
   «Кинозвезды, миллионеры и друзья шерифа».
  «Точно не работающая медсестра без сока. Это была женщина, которая выросла на ранчо, Алекс. Ее избивал отец, она сама себя вышибала и считала обязательным держать себя в руках. Рик говорит, что она напомнила ему женщину-первопроходца. Я вижу, как она пакует вещи. 22-й калибр не был бы слишком громоздким для женской сумочки. Армбрустер нападает на нее, она готова. Поначалу она, возможно, даже чувствовала себя хорошо».
  Он замолчал. Нет смысла развивать эту тему.
  Он убил несколько человек во Вьетнаме, еще несколько при исполнении служебных обязанностей. Я покончил с одной жизнью. Самооборона, без вопросов, в необходимости. Но в странные моменты это может грызть тебя. Думая о детях, которых мой психопат никогда не заведет.
  «Она носит это с собой все эти годы», — продолжил он. «А потом она заболевает, ее запреты ослабевают, и она выпаливает это Тане. Что-то не вяжется?»
  «Пока нет».
  «Лиланд Уильям Армбрустер», — сказал он, смакуя имя. «Позвольте мне рассказать немного больше о предыстории, и если не возникнет ничего противоречащего, я предлагаю остановиться на старом Лоуболе как на нашем мертвом парне и сказать Тане, что мамочка действовала с явным оправданием».
  «Возможно, это было больше, чем самозащита», — сказал я. «Поскольку Армбрустер околачивался около здания Пэтти, он мог заметить Таню. Учитывая личную историю Пэтти и ее преданность как матери, она была бы бдительна в отношении любой угрозы ее ребенку».
  «Lowball — это грязное занятие для детей? Конечно, мне это нравится даже больше. Черт, даже если это неправда, мы так это раскручиваем для Тани, у нее есть еще одна причина хорошо относиться к мамочке... да, мне это нравится достаточно, чтобы жениться на ней. Большой сочный счастливый конец, и мы все идем есть пиццу».
  
  Я позвонила Тане в шесть. Она перезвонила в восемь. «Извините, что так долго, доктор.
  Делавэр."
  "Изучение?"
   "Что еще?"
  «Как у тебя дела?»
  «Достаточно хорошо. Есть что-нибудь новое?»
  «У меня к вам вопрос. Вы знаете, у вашей матери когда-нибудь было оружие?»
  «Она это сделала, и она до сих пор у меня. А ты что-нибудь узнал о стрельбе недалеко от того места, где мы жили?»
  «Всплыло много всего, но пока ничего драматического. Детектив Стерджис подумал, что если у нее действительно было оружие, было бы полезно это исключить.
  Какой он?
  «Смит и Вессон полуавтоматический, калибр .22, темная металлическая отделка...
  воронение — с деревянной рукояткой».
  «Похоже, ты с этим справился».
  «Мама водила меня на стрельбище, чтобы научить стрелять, когда мне было около четырнадцати. Она училась, когда была девочкой, и думала, что это навык, которым я должна обладать. Я была довольно хороша, но мне это не нравилось. Где-то в Долине, все эти парни в камуфляже. Я сказала, что не хочу продолжать, и она сказала: «Хорошо, но если я не собираюсь становиться профессионалом, она отделит пистолет от пуль в целях безопасности». Вы хотите сказать, что детектив Стерджис на самом деле хочет это проанализировать?»
  «Если вы не возражаете».
  «Конечно, нет», — сказала она. «Я знаю, что она никогда никому не причиняла вреда.
  В любом случае…"
  «Я перечитывал вашу карту, и когда вы пришли ко мне во второй раз, вы сказали, что она нервничает».
  «Я сделала это?» — сказала она. «Я назвала причину?»
  «Нет, но вы описали, как она выпрямлялась поздно ночью, когда она думала, что вы спите. Вы только что переехали с Четвертой улицы, поэтому я подумал о каком-то стрессе, связанном с переменой. Но и вы, и она сказали, что переезд
   был хорошим».
  «Честно говоря, я ничего этого не помню, доктор Делавэр... науки о разуме неоднозначны, не так ли?»
  Отголоски Кайла Бедарда. «Они могут быть».
  «Я думал о психиатрии как о специальности, интересно, смогу ли я справиться с таким уровнем неоднозначности».
  «Тебе еще долго придется принимать решение», — сказал я.
  «Думаю, — сказала она. — Но время летит быстро, когда ты становишься старше».
   ГЛАВА
  15
  Если вы не хирург-трансплантолог, ожидающий пересадки органа, вы не принесете телефон или пейджер в столовую отеля Bel-Air.
  Мы с Робин решили, что сегодня вечером будет неплохо для немного гламура. Мы забронировали столик, приехали в девять сорок пять. На ней было красное платье без рукавов и черные жемчужины, которые я купил ей много лет назад. Ее каштановые кудри были мягко расчесаны и накрашены чем-то, что приятно пахло. Я надел черный костюм, белую рубашку и красный галстук, решив, что произвожу довольно хорошее впечатление человека, который заботится о галантерее. Еда была отличной, вина были мягкими, и когда мы ушли в одиннадцать тридцать, я чувствовал себя раскрасневшимся.
  Мы были в спальне и собирались скользнуть под одеяло, когда зазвонил телефон.
  «Я разбудил тебя?» — спросил Майло.
  «Это предполагает, что я сплю».
  «Я бы не стал тебя беспокоить, но жизнь стала сложнее».
  
  После полуночи Голливудский бульвар представлял собой грязные тротуары, ночной туман, превративший неоновые огни в масляные пятна, отступление туристов, гоблинов, летучих мышей и упырей, вылезающих из своих укрытий.
  Клубы, закрытые днем, привлекали кучки детей с пустыми глазами и тех, кто охотился на них. Возбужденные вышибалы искали неприятностей. Ночные типы, не поддающиеся классификации, слонялись по краям толпы.
  Я прошел половину пути по улице Чероки, прежде чем меня остановили козлы полиции Лос-Анджелеса и человек, которому было поручено их защищать.
  Имя Майло вызвало пристальный взгляд и кивок, а затем приглушенный разговор по двусторонней радиосвязи. «Припаркуйтесь у обочины, сэр, и идите пешком».
   Я поспешил к зданию кирпичного цвета. Петра назвала его сырой сиеной.
  Глаз художника. Тьма оттенила штукатурку тускло-коричневым.
  Униформа у стеклянных дверей махнула мне рукой, чтобы я вошел. Майло стоял немного дальше, у открытой двери, разговаривая с худой рыжеволосой женщиной, достаточно смелой, чтобы носить маллет.
  Значок коронера на лацкане. Следователь Летиция Мопп. Майло все равно ее представил.
  Она сказала: «Приятно познакомиться», — и повернулась к нему. «Окоченение пришло и ушло. Хотите еще раз взглянуть, прежде чем мы его упакуем?»
  «Почему бы и нет?» — сказал Майло. «Всегда был сентиментальным типом».
  Мопп отступил назад, и мы пересекли токсичную свалку гостиной. Несколько чистых поверхностей были покрыты отпечатками пальцев.
  Петра Коннор стояла прямо у тесной серой ванной комнаты в глубине. Худая, как палка, с кожей цвета слоновой кости и темными глазами, она была в обычном черном брючном костюме. Волосы, подходящие к костюму, были подстрижены блестящим клином. С ней был еще один голливудский детектив, которого я не узнал, еще моложе.
  Она сказала: «Привет, Алекс. Кажется, все наконец-то сходится. Это Рауль Биро».
  Биро был плотным и широкоплечим в бежевом костюме, коричневой рубашке и желтом галстуке. Он улыбнулся и кивнул.
  Петра сказала: «Рад поболтать, ребята, но на данный момент наша работа здесь закончена.
  Поговорим завтра, Майло?
  «Рассчитывайте на это».
  «Первый новый случай за тринадцать месяцев», — сказала она. «Я думала, что пропустила ажиотаж, но теперь я в этом не уверена. Рауль ведь не против, правда?»
  Биро сказал: «Нужен опыт».
  Они вдвоем ушли, и Майло жестом пригласил меня в ванную.
  Лестер Джордан сидел, сгорбившись, на унитазе, одетый в махровый халат цвета барвинка.
  который висела открытой на бледном, измученном теле. Его голова была низко опущена. Отворот халата обхватывал его шею. Резиновый жгут вокруг его левой руки вздувал вены, такие же перекрученные, как старый садовый шланг. Шприц сверкнул серебром на грязном кафельном полу справа от него. Не какой-то самодельный шип; это был одноразовый шприц медицинского качества, яркий, блестящий и пустой. На задней стороне комода лежал набор ложек-зажигалок и пустой Baggie.
  «Столько лет, а теперь еще и передозировка?» — спросил я.
  Майло в перчатках. Осторожно, почти нежно, он взял Джордана за подбородок и поднял голову мертвеца.
  На шее Джордана был еще один жгут. Белый, плетеный шнур, затянутый так туго, что почти исчез в холодной плоти. Завязанный сзади тремя узлами, оттенок сливался с бледностью Джордана. Глаза Джордана были полуоткрыты, сухие, живые, как пуговицы рубашки. Его язык свисал, черный и растянутый, японский баклажан.
  Майло так же осторожно опустил голову. «Я пришел сюда в десять тридцать, чтобы поговорить с ним о Лиланде Армбрустере, нашел мигалки и блокпосты, полный цирк.
  Внутри квартиры Петра набирает на своем мобильном. Мой телефон звонит.
  Это мне она звонит. Она говорит: «Ты сам себя телепортировал, Скотти?»
  «Карма», — сказал я.
  «Кого я обидел в прошлой жизни?»
  «Когда был убит Джордан?»
  «По оценкам, это было восемь-пятнадцать часов назад. Никто не заметил посетителей, и это соответствует месту происшествия. Окно на северной стороне здания было открыто, и есть некоторое нарушение почвы, но нет четких следов.
  Джордана обнаружили, потому что он оставил включенной музыку — громко, как это было, когда мы были здесь. Соседи говорят, что это было его обычным делом, было много жалоб, но хозяин квартиры их игнорировал. Обычно кто-то стучал в дверь Джордана достаточно долго, и он в конце концов останавливался. На этот раз ничего не помогло, и они вызвали полицию».
  «Кто ближайшие соседи?»
  «Две девушки», — сказал он. «Танцовщицы в шоу в Pantages».
  Он долго смотрел на труп Джордана. «Патрульные офицеры появляются через полминуты
   Час спустя, хлопаем дверью, не получаем ответа. Они обходят с другой стороны, видят открытое окно, вызывают подкрепление. Слава богу, у них хватило ума ничего не трогать, может, мы получим какие-то вещественные доказательства».
  Приехали два водителя склепа со сложенной каталкой. Мы выскользнули из ванной, вышли из здания, подошли к машине Майло. Сегодня вечером никаких немаркированных машин; он был за рулем белого Porsche 928 Рика.
  Я сказал: «Джордан выживает так долго, будучи наркоманом. Мы навещаем его, чтобы поговорить о Пэтти, а через пару дней он умирает».
  «Высокорискованный образ жизни, может случиться все, что угодно, но это действительно заставляет поднять брови». Он продемонстрировал это своими собственными лохматыми дефисами. «Никто даже отдаленно не предвещал беды, что мы говорили с Джорданом — только этот сценарист, Бергман и Болтливая Мэри Уитбред».
  «В субботу я поехал в Хадсон и поговорил с внуком полковника Бедарда, но имя Джордана так и не прозвучало».
  «Зловещий тип?»
  «Вряд ли», — резюмировал я свое впечатление о Кайле Бедарде.
  Он сказал: «Но если это связано с Пэтти, Джордан рассказал кому-то, что мы были рядом, и ему пришлось замолчать из-за его проблем».
  «Если бы кто-то так заботился о том, чтобы прошлое было погребено, безопасность Тани могла бы стать проблемой».
  «Если бы Патти не подняла всю эту тему, мы бы никогда не поговорили с Джорданом, и, возможно, не возникло бы никаких проблем с безопасностью».
  «Возможно, Патти знала, что что-то происходит, независимо от того, говорила она или нет.
  В любом случае, я заеду к Тане.
  «Сделай это», — сказал он. «Я немного посплю и буду бодр и свеж для завтрашних испытаний».
  Но когда я тронулся с места на Севилью, Porsche загудел позади меня. Я высунул голову из водительского окна, и он подъехал рядом.
  «Какого черта», сказал он, «давайте сделаем конвой. Даже не думай говорить
   «Десять-четыре».
  
  Кэнфилд Авеню в час тридцать пять ночи была тихой и мирной. Мы с Майло припарковались и вышли.
  Он взглянул на вывеску охранной компании на лужайке. «Хорошее начало. Я прокрадусь сзади, удостоверюсь, что ничего не сломалось».
  «У Тани есть пистолет».
  «Это так».
  Я рассказал ему о пистолете Пэтти 22-го калибра.
  Он сказал: «Того же калибра, что и тот, что убил Лоуболла Армбрустера». Он вытащил из кармана фонарик. «Если она меня застрелит, можешь забрать мой пенал «Официальный детектив».
  Он вернулся через три минуты, поднял большой палец вверх. «Никаких признаков беспокойства, у нее есть сигнальная лампа на задней двери и решетки на всех задних окнах.
  «Включай сигнализацию, и я подтверждаю, что она безопасна. Пойдем домой. Завтра я свяжусь с Петрой».
  Я сказал: «Мы удивлялись, как Джордану удалось так долго оставаться в здании. Теперь мы узнаем, что владелец никогда не реагировал на жалобы на его музыку, хотя это означало, что другие арендаторы должны были освободить помещение».
  «Связи», — сказал он. «Семейное дело, как вы и сказали».
  «Я хотел бы знать, у кого есть право собственности на здание и принадлежало ли оно кому-то во времена Пэтти».
  «Петра узнала имя владельца дома от танцовщиц, погоди». Он вытащил блокнот, включил фонарик, перевернул страницы. «Deer Valley Properties в Юте, но им управляет фирма из центра города».
  «Мать Кайла Бедарда живет в Дир-Вэлли».
  Он нахмурился, уставился на темную улицу. «О, боже мой».
  
  На следующее утро в десять мы стояли на крыльце особняка на Хадсон-авеню, слушая звон дверного звонка. Час назад Майло поговорил с компанией, управляющей зданием на Чероки, и подтвердил, что Лестер Джордан — брат миссис Ионы Бедард. Джордан числился у них в штате как «инспектор на месте», но его обязанности были неясными, а его еженедельная зарплата в триста долларов вела в Дир-Вэлли.
  «Компания соглашается на это, чтобы сохранить здание в своем списке управления». Он посмотрел на Bentley и Mercedes. «Что эти люди делают за наличные?»
  «Родился в клубе счастливчиков-сперматозоидов».
  Женщина по имени Америка открыла одну из двойных дверей.
  Я улыбнулся ей. Она схватилась за ручку метлы.
  «Кайл здесь?»
  "Нет."
  «У тебя есть какие-нибудь идеи, где...»
  "Школа."
  Мои слова благодарности были прерваны свистом цельного ореха, скользнувшего на место.
  Майло сказал: «Ах, тепло домашнего очага».
  
  Здание физического факультета в университете представляет собой собрание шестидесятых годов из стекла, белого кирпича и мозаичных фресок, которые изображают великие моменты в синтезе. За перевернутым фонтаном возвышается здание психушки, где я получил свой профсоюзный билет.
  Я никогда не обращал особого внимания на менее двусмысленные события, происходящие в нескольких ярдах от меня.
  Майло и я были готовы бороться с секретарями отделов, но Кайл Бедард был на виду, сидя на краю фонтана, ел сэндвич и пил апельсиновый сок из пластиковой коробки. Разговаривая, между
   укусы, молодой женщине.
  Она была маленькой, светлой, опрятной в розовом и хаки. Кайл был в серой толстовке, мешковатых джинсах, антикварных кроссовках. Он сменил контактные линзы на очки в черной оправе.
  Когда мы приблизились, он поправил очки, словно пытаясь сфокусироваться.
  Девушка обернулась.
  Я сказала: «Привет, Таня».
   ГЛАВА
  16
  Мило взял Кайла за локоть и повел его на полпути вокруг фонтана.
  Таня прижала руку к щеке и отвисла. Я сел рядом с ней. «Что происходит, доктор Делавэр?»
  «Это лейтенант Стерджис. Ему нужно поговорить с Кайлом».
  "О чем?"
  «Как ты с ним познакомилась, Таня?»
  Рука на ее лице надавила сильнее, образовались белые пятна. Она повернулась ко мне.
  «Он… ты собираешься рассказать мне о нем что-то жуткое ?»
  Пока нет. «Нет. Как...»
  «Он связался со мной через Facebook, мы вчера пообедали, решили сделать это снова сегодня. Это не было преследованием незнакомца, доктор Делавэр. Он сказал, что к нему приходил полицейский психолог, чтобы поговорить о моей матери, и это напомнило ему о том времени, когда мы были детьми, и он часто навещал нас. Я сказала ему, что знаю вас и что тоже его помню. Всегда читает книгу. Он кажется хорошим человеком, и он гениален».
  «Я уверен, что это так», — сказал я.
  «Есть проблема ?»
  «Не с Кайлом».
  «Тогда почему ты здесь?»
  «Вчера был убит мужчина, живший в здании на улице Чероки. Здание принадлежит матери Кайла. Она получила его в качестве части соглашения о разводе, но когда вы там жили, оно принадлежало полковнику Бедарду».
  «Это все… связано?»
   «Возможно, ваша мать получила работу в особняке, потому что ее рекомендовал кто-то из Чероки».
  «Кто мог это сделать?»
  «Именно это мы и пытаемся выяснить».
  Она потянулась за полупустым контейнером из-под йогурта и сжала его. «Я все еще не понимаю, почему ты разговариваешь с Кайлом. Он тогда был ребенком».
  «Человека, которого убили, звали Лестер Джордан. Звучит знакомо?»
  Она покачала головой.
  «Он жил там, когда вы были. Квартира на первом этаже, левая сторона коридора, ближе к задней части».
  «Я никогда о нем не слышал, доктор Делавэр. Мама никогда не разрешала мне заходить в здание одной. Кто его убил?»
  «Мы пока не знаем».
  «Думаешь, Кайл знает?»
  «Лестер Джордан был братом матери Кайла».
  «А теперь он — о Боже, ты говоришь, это из-за того, что я начал ?»
  «Нет, никаких доказательств этому нет, Таня».
  «Но ты думаешь, это возможно? » Она схватила прядь волос и скрутила ее.
  «О, Боже, я не мог отпустить это, а теперь этот человек мертв».
  «Ты не виноват, — сказал я. — Ноль ответственности».
  «Это ужасно».
  «Таня, Лестер Джордан был героиновым наркоманом, который вел очень рискованный образ жизни, это чудо, что он прожил так долго. Если только у твоей матери и у него не было каких-то отношений, когда он был жив, нет никаких оснований полагать, что она связана с его смертью».
   «Конечно, у них не было никаких отношений, зачем ей общаться с кем-то вроде него?»
  «Это не обязательно должна быть социальная связь», — сказал я. «Наркоману время от времени может потребоваться медицинская помощь».
  «Вы хотите сказать, что она помогала ему с передозировками?»
  «Или с отказом от этой привычки».
   Или кормить его.
  «Я никогда не видела и не слышала ничего подобного», — сказала она. «Но я была так молода».
  «Даже если ваша мать действительно помогала Джордану, это не значит, что это как-то связано с его смертью. Это был человек с обширным криминальным прошлым. Он общался с плохими людьми. Лейтенант Стерджис изучает прошлое Джордана. Ему нужно поговорить с родителями Кайла, но они оба уехали из города.
  Кайл был следующим лучшим вариантом».
  Отпустив волосы, она поиграла с йогуртовым стаканчиком. «Я действительно не могу представить, чтобы мама знала кого-то вроде этого. Ее главной задачей было защищать меня от дурного влияния».
  «А как насчет тех пьяниц, которые стучали в дверь?» — спросил я. «Это мог быть наркоман, переживающий ломку».
  «Я так и не увидел, как она открыла дверь. В этом и был весь смысл — держать этот мир снаружи».
  «Сомнительный район», — сказал я. «Но она прожила там шесть лет».
  "Что вы говорите?"
  «Возможно, она оставалась так долго, потому что получала дополнительный доход, ухаживая за Лестером Джорданом. Когда полковнику Бедарду понадобилась сестринская помощь, его семья вспомнила, насколько она была эффективна, и попросила ее пожить у них».
  «Она никогда мне ничего подобного не говорила».
  «Не было бы смысла рассказывать об этом семилетнему ребенку».
   Наше внимание привлек звук хлопка. Рука Майло опустилась на плечо Кайла Бедарда. Кайл вздрогнул, встретился взглядом с Таней.
  Она посмотрела мимо него, и он снова повернулся к Майло.
  Майло говорил еще немного, отдал Кайлу полуприветствие и волчью ухмылку. Кайл рискнул еще раз взглянуть на Таню, направился в здание физики. Повозившись с очками и подтянув штаны, он вошел внутрь.
  Таня сказала: «Он забыл свой обед».
  Майло сказал: «Возможно, у него пропал аппетит».
  Большая мягкая рука вылетела вперед. «Майло Стерджис».
  «Таня».
  Он сел рядом с ней. «Извините, что прерываю».
  «Лейтенант, я никогда не слышал об этом человеке, Джордане».
  «Не ожидала, что ты это сделаешь, Таня».
  «Дядя Кайла», — сказала она. «Как Кайл воспринял эту новость?»
  «Он немного потрясен», — сказал Майло.
  « Ты думаешь, это произошло из-за меня?»
  Майло оглядел фрески. Прометеевские фигуры, поднимающие пробирки, держащие штангенциркули, наблюдающие за полетом искр. «Это был бы квантовый скачок, Таня. Образ жизни Джордана был тем, что мы называем высокорискованным».
  «Доктор Делавэр рассказал мне все это, но как вы можете быть уверены, что это не связано?»
  «Мы не можем, поэтому мы здесь. Вы сказали доктору Делавэру, что, по вашему мнению, ваша мать подняла эту «ужасную тему», потому что она пыталась защитить вас».
  «Это было скорее чувство, чем рациональная мысль, лейтенант. Я это почувствовал ».
  «Ничто из того, что она сказала, не привело вас к этому?»
  «Нет, просто ее интенсивность. Как будто для меня было действительно важно иметь
  Знание. Она говорила: «Знание — сила». Мне просто показалось, что это был еще один пример, указывающий мне определенный путь. Вот почему я связался с доктором.
  Делавэр». Взгляд вниз. «Чтобы он мог направить меня к вам».
  Майло почесал нос. Голубь спикировал в фонтан.
  Попил, принял душ, отряхнул перья и улетел. «Ты вообще в курсе вопросов личной безопасности?»
  «Я в опасности, лейтенант Стерджис?»
  «Я не готов включить вас в программу защиты свидетелей, но хотел бы, чтобы вы были осторожны».
  "О?"
  «Основы. Держите двери и окна запертыми, включайте сигнализацию, когда приходите домой, смотрите по сторонам, прежде чем выйти из машины, не разговаривайте с незнакомцами. То, что вы и так должны делать».
  «Я», — сказала она. Трио голубей спикировало на фонтан. «Кайл считается чужаком?»
  «Уже нет, я думаю — Таня, я не могу дать тебе кулинарную книгу. Нет ничего плохого в том, чтобы тусоваться с ним в общественном месте. На самом деле, это может быть позитивно, если в процессе тусовки ты узнаешь что-то полезное».
  «Ты хочешь, чтобы я шпионил за ним?»
  «Иногда в ходе разговора что-то выясняется».
  "Как что?"
  «Возможно, Кайл вспомнит что-то о своем дяде, что поможет раскрыть это убийство».
  «Кайл говорил, что он был близок с ним?» — спросила Таня.
  «Он сказал, что они не общались уже много лет», — улыбнулся Майло.
  «Таня, я ставлю на то, что наркомания и криминальное прошлое Джордана стали основными факторами его смерти. Но доктор Делавэр говорит мне, что вы зрелая и умная, и вы кажетесь мне именно такой. Так что я говорю с вами откровенно. На данный момент ничего нельзя исключать».
   Она подумала об этом. «Разумно… Я понимаю, что Кайл не хочет тусоваться с кем-то вроде него. Пиво — самое сильное, что он принимает».
  Я спросил: «Как это вообще произошло?»
  Она покраснела. «Мы обсуждали… ценности. Полагаю, это звучит странно».
  Майло сказал: «Таня, если бы больше людей обращали внимание на ценности, у меня было бы больше свободного времени».
  Я спросил: «Вы говорили о ценностях, и тут всплыла тема наркотиков?»
  «На самом деле, я поднял этот вопрос. Я упомянул, что думаю стать психиатром и что вся эта биологическая революция меня интересует. Кайл сказал, что у него есть кузен, который принимает лекарства от всех видов проблем с поведением, и из того, что он видел, он не уверен, что это правильный путь. Мы закончили разговор о том, где провести границу между лечением и воспитанием химической зависимости. Вот что мы обсуждали, когда вы появились».
  Дрожание коленями. «Может быть, у Кайла есть сомнения по поводу лекарств из-за проблем с дядей».
  «Может быть», — сказал я.
  «Если он тот, с кем мне не следует общаться, просто скажите мне об этом».
  Майло сказал: «Держи глаза открытыми и доверяй своим инстинктам».
  Ее взгляд метнулся к входу в здание физики. «Считается ли зал Бергсона общественным местом?»
  «На данный момент — да».
  Она встала, начала собирать еду и складывать ее в сумку.
  Он спросил: «Ты нашел пистолет своей матери?»
  Она остановилась. «Мне нужно научиться им пользоваться?»
  «Я бы хотел взять его на несколько дней, чтобы провести некоторые тесты».
  «Вы думаете, его использовали для совершения чего-то преступного?»
   «Я уверен, что это не так, но давайте проверим. Вы знаете, где это?»
  Она кивнула. «Мне принести его в ваш офис?»
  «А как насчет того, чтобы я забрал его сам? Когда ты будешь дома?»
  "Сегодня?"
  «Лучше раньше, чем позже».
  «Посмотрим... около пяти, пяти тридцати. В шесть, если я захочу поучиться после работы». Она посмотрела на часы. «Мне сейчас нужно в библиотеку».
  «Давай, увидимся в шесть», — сказал он. «Приятно познакомиться».
  «Мне тоже приятно с вами познакомиться», — сказала она. «И спасибо, что нашли время помочь мне. Я это очень ценю».
  На этот раз она протянула руку. Пожала перчатку Майло, а затем быстро обняла меня. «Я знаю, что все усложнила... Я чувствую себя в безопасности, когда ты рядом со мной.
  Передайте привет доктору Сильверману, лейтенанту. Мама его обожала .
  Когда она ушла, Майло спросил: «Ты тоже ей лжешь?»
  «Еще бы».
  «Хороший человек».
   ГЛАВА
  17
  «Одно было правдой », — сказал Майло, когда мы отъезжали от кампуса. «Нельзя защищать ее двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, ей нужно смотреть в обе стороны и быть умной.
  Думаешь, она поняла сообщение?
  «Возможно», — сказал я. «Вся эта твоя серьезность. Чему ты научился у Кайла?»
  «Дядя Лестер был персоной нон грата, никто в семье с ним особо не общался. Последний раз Кайл видел его после развода родителей — вскоре после смерти старика. Его мама и папа уже некоторое время жили раздельно, и Кайл прилетел из Атертона вместе с ней, чтобы она могла купить некоторые предметы искусства, которые она считала своими. Пока она выпрашивала, зашел Джордан, и Кайл открыл дверь. Джордан попытался завязать разговор, мама увидела, кто это был, и сказала Кайлу зайти внутрь».
  «Кайл, есть какие-нибудь соображения, почему Джордан зашел?»
  «Нет. Но поскольку Джордан был наркоманом, а она его поддерживала, я бы поставил на то, что он приставал к ней ради дополнительных денег. О чем ты солгал Тане?»
  «Я предположил, что Пэтти могла помогать Джордану бороться с его зависимостью, но ничего не сказал о том, что она подпитывала его привычку».
  «Вся эта медицинская наркота под рукой и наркоман из богатой семьи.
  Да, отлично сидит, не правда ли?
  Я сказал: «Пэтти оставалась там шесть лет, получала деньги от семьи, чтобы не пускать паршивых овец в их жизнь. Старик заболел, и его потребности стали приоритетнее потребностей Джордана. Когда полковник умер, ей пришло время двигаться дальше».
  «Передвигаю ее, как шахматную фигуру».
  «У матери Кайла есть определенные представления о социальном классе». Я рассказал ему об этом.
  
  ежедневный осмотр кошелька.
  Он сказал: «Несчастные отбросы. И все же, если мы правы, что Патти была полезна Джордану, почему бы не отправить ее обратно в Чероки после того, как старик ушел?»
  «Джордан был родственником миссис Бедард. Я вижу, что мистер не в восторге от того, что ему разрешили жить без арендной платы. Как только он расстался с женой, больше никаких поблажек».
  «Скатертью дорога тебе и твоему неудачнику-братцу», — сказал он. «Который просто оказался приятелем Лоуболла Лиланда Армбрустера, которого просто подстрелили из .22, пока Пэтти жила в нескольких кварталах от места убийства и просто случайно владела .22. Мы вручили Тане целую кучу эмоционально поддерживающей ерунды, Алекс. Она была права, что установила связь. Джордан выживает двадцать лет, употребляя наркотики, мы болтаем с ним о Пэтти, и вдруг он сидит мертвый на своем унитазе. Если баллистика сопоставит пистолет Пэтти с пулей в Армбрустере, мы говорим о серьезных осложнениях. Такие, которые могут привести к устранению свидетелей».
  «Джордан видел, как Патти стреляла в Армбрустера? Кого это могло напугать?»
  «Я говорю, что Джордан знал о стрельбе что-то, за что стоило убивать». Его телефон защебетал какой-то гавайской музыкой. «Стерджис... эй, как дела... а у тебя?» Широкая широкая улыбка. «Восстанавливает мою веру в технологии, малыш. Да, давай сделаем это, скажем, через полчаса? Доктор тоже будет там, может, мы получим какие-то глубокие интрапсихические прозрения».
  Он повесил трубку, все еще ухмыляясь.
  Я спросил: «Шон?»
  «Петра. Туалет Джордана был вытерт начисто, как и внутренняя часть подоконника открытого окна. Но технари получили частичный отпечаток ладони с карниза снаружи. Ладони наконец-то каталогизируются в AFIS, и есть совпадение. Какой-то непослушный мальчик был арестован за нападение в прошлом году. Разве не здорово, когда плохие парни ничему не учатся?»
  Мы сидели с Петрой в пустой комнате для интервью в Hollywood Division. Рауль Биро был на улице, осматривая здание Лестера Джордана и его соседей
   Чероки.
  В комнате не было окон, было жарко и пахло гамамелисом. Петра сняла свою черную куртку. Под ней была серая шелковая безрукавка. Ее руки были белыми, гладкими, жилистыми, ее ногти были темно-коричневого цвета, чуть не черного. Помада того же оттенка, на полтона светлее. Она подвинула через стол форму ареста. Сверху были прикреплены фотографии в анфас и профиль.
  «Джентльмены, — сказала она, — познакомьтесь с Робертом Бертрамом Фиском».
  Фотография Фиска кричала о достоинствах клише: костлявое нецентральное лицо, чисто выбритая голова, близко посаженные глаза, лишенные чувств и темные от угрозы. Скудный рот был еще больше уменьшен густыми черными усами, спускающимися под прямым углом к подбородку, как калитка для крокета.
  Обычный плохой парень.
  Тугая, жилистая, татуированная парчовая шея, значительно шире челюстей Фиска, была излишней. Но это был Лос-Анджелес, где утонченность могла стать шаттлом к неизвестности.
  Майло сказал: «Ты, должно быть, шутишь. Я бы принял его за социального работника, кормящего бездомных». Он провел пальцем по статистике.
  Мужчина европеоидной расы, двадцать восемь, пять футов семь дюймов, один дюйм сорок дюймов. Галерея накожного искусства.
  «Малыш», — сказал Майло.
  Петра сказала: «Это не помешало ему наброситься на большого парня — жертва нападения была ростом шесть один, два девяносто. Это произошло в прошлом году в клубе в центре города. Фиск работал телохранителем и повздорил с другим наемным здоровяком по имени Бассетт Боуленд».
  Она царапала пальцы. «Сначала Фиск применил несколько приемов боевых искусств, затем он провел прием одной рукой, схватил Боулэнда за кадык и начал сдавливать. Он был близок к тому, чтобы сломать парню шею, прежде чем люди оттащили его. Боулэнд выжил, но получил необратимые повреждения голоса».
  «Фиск сделал это год назад, и теперь его нет?»
  «Это было признано преступлением, отбытым сроком. Две недели, которые Фиск провел в округе в ожидании предъявления обвинения, составили весь его срок. Согласно
   Согласно материалам дела, Боуленд не захотел сотрудничать, и свидетели исчезли».
  «Есть ли какое-то давление, заставляющее их исчезнуть?»
  «Я бы не удивился, но главным препятствием был Боуленд. Униженный тем, что его пнул под зад парень в два раза тяжелее его, он наотрез отказался разговаривать».
  «У Фиска есть приятели?»
  «Никакой связи с бандой или криминальных KA», — сказала Петра. «Он, похоже, больше фрилансер, тусуется в клубах, иногда выходит на сцену и думает, что танцует».
  Я изучал хмурое лицо. «Держу пари, что он не получает слишком много плохих отзывов».
  Петра рассмеялась. «Единственное, что я могу рассказать вам о нем, так это то, что он сражался в некоторых из этих соревнований крутых парней — варвары в проволочной клетке, тестостерон выходил из-под контроля».
  «Тебе не нравятся соревновательные виды спорта?» — спросил Майло.
  Она высунула язык. «Пять братьев означали, что мне пришлось притворяться, будто мне нравятся соревновательные виды спорта. Теперь я большая девочка и могу признать, что они отстой».
  Я сказал: «Фиск использует голую руку против огромного парня, но надевает лигатуру на шею Джордана».
  «Возможно, он не хотел оставлять отпечаток руки на коже Джордана. Или ему было приказано использовать лигатуру».
  «Наемный убийца», — сказал Майло.
  «Фиск не делал этого из-за наркотиков. У него нет истории, связанной с наркотиками, как раз наоборот, а в ящике комода Джордана в спальне было около тысячи баксов героина.
  Но никаких доказательств наличия наличных нет, так что, возможно, он пошел за деньгами».
  Майло щелкнул уголком протокола ареста. «Что ты имеешь в виду под «прямо наоборот»?»
  «Фиск, похоже, один из тех, кто помешан на здоровье. Ирвин Голд — центральный D, который занимался нападением — перечислил три разных спортзала, которые посещал Фиск, написал, что он увлекался боевыми искусствами, йогой, медитацией. Мы пошли за ним сегодня утром в
  три. К сожалению, Фиск не проживает по последнему известному адресу уже полгода. Освободился вскоре после выхода из тюрьмы, переадресации нет.”
  «Нет инспектора по условно-досрочному освобождению?»
  «Чистое освобождение, без условно-досрочного освобождения».
  «Это больше похоже на нарушение правил парковки, чем на попытку кого-то удушить».
  «У Фиска не было никаких прецедентов, и, учитывая размеры Бассета Боулэнда, я полагаю, что можно было бы предположить, что это была самооборона».
  «Никаких прецедентов», — сказал Майло. «Такой агрессивный парень остается чистым двадцать восемь лет?»
  «Или не попадется», — сказал я.
  Петра устроила бой с тенью. «Может быть, он направил свою агрессивность».
  Майло сказал: «Он направляет, а потом внезапно душит Боулэнда, а через год он становится убийцей».
  Я сказал: «Может быть, все, что нужно было сделать, это встретить нужного человека. Того, кому нужна была работа, и кто был готов заплатить».
  Петра кивнула. «Мне это нравится».
  «Судя по тому, как умер Джордан — сидя там, не боролся, — он был под кайфом или не был встревожен, увидев Фиска».
  Майло сказал: «Фиск пролезает через окно, а Джордан не встревожен?»
  «Возможно, Фиска впустил кто-то другой».
  «Подрядчик», — сказала Петра. «Может быть, дилер Джордана. Он поставляет Джордану, Джордан его ремонтирует, сильно отключается. Было бы достаточно просто зайти в спальню, разбить окно. Фиск ждет у стены здания, забирается внутрь, крадется за Джорданом и просовывает шнур».
  Некоторое время никто не говорил.
  Майло спросил: «Чье тело охранял Фиск?»
  «В записях Голда просто говорится, что он описал себя как телохранителя. А Голд на пенсии, путешествует где-то в Юго-Восточной Азии. Думаю, пора начинать посещать спортзалы и занятия йогой, какая обуза».
  «Тебе тоже не нравятся упражнения?»
  «Все эти автоматы в спандексе, бегущие в никуда быстро, идиоты, думающие, что они никогда не умрут? Пощадите меня».
  «Я бы принял тебя за бегуна, малыш».
  «Что, потому что я костлявый? Генетика, сэр. Вы бы видели моих братьев, все рельсы. Кроме Брюса, который немного разрастается, утверждает, что это творческий индивидуализм».
  Майло похлопал себя по животу. «Удача».
  «Это и беспокойство», — сказала Петра. «Когда слишком напрягаешься, чтобы есть, это помогает».
  «Ты попался на удочку Фиска?»
  «Я бы хотела, чтобы он сидел в этом кресле». Она отодвинула отчет назад, поместила его в тонкую синюю папку. «Теперь ваша очередь показывать и рассказывать, ребята. Что за история с моей жертвой и вашей медсестрой? Дайте мне полную версию».
  
  Когда мы закончили, она сказала: «Твое ворошение прошлого угрожает кому-то большому? Это как-то связано с Бедардами?»
  «Богатые люди платят другим за то, чтобы они делали за них грязную работу», — сказал Майло.
  Петра провела по контуру одной гладкой черной брови. «Возможно, легкое признание Фиска было вызвано чем-то большим, чем просто тем, что Боуленду было слишком стыдно давать показания».
  «Ему заплатили за то, чтобы он держал рот закрытым», — сказал Майло.
  «Если за этим стоят Бедарды, то они только что убили одного из своих».
  Я сказал: «Один из собственных миссис Бедард. Они с мужем давно в разводе».
  «Значит, за этим может стоять Мистер», — сказала она. «Но здание принадлежит Миссис. Как ее бывший мог узнать, что вы были там, чтобы поговорить с Джорданом? И если
   Миссис уже давно не на виду у Мистера, так почему его это должно волновать?
  Тишина.
  Майло сказал: «Может быть, мы ошибаемся. Джордан не был обаятельным. Такой парень мог вывести из себя многих людей».
  «С другой стороны», — сказала Петра, — «есть выход из себя и есть выставление себя в качестве цели для нападения». Она повернулась ко мне. «Меня беспокоит то, что с таким наркоманом, как Джордан, было бы легко инсценировать неудачную кражу со взломом.
  Открывает ящики, разбрасывает вещи. Вместо этого Фиск аккуратно убирается, за исключением одного отпечатка ладони, оставляет героин на тысячу долларов под нижним бельем Джордана. Оставляет Джордана сидеть там с шнуром для занавески на шее и громкой музыкой. Убеждаясь, что Джордана обнаружат. Это был удар по посланию».
  Она нахмурилась. «Обычный шнур для штор, кстати. Никаких криминалистических возможностей, там».
  Открыв синюю папку, она достала фотографию с места преступления, внимательно изучила ее и подвинула через стол.
  Лестер Джордан, рухнувший на унитаз. Я был свидетелем реальности, но в каком-то смысле щелчок был более жестоким.
  «Учитывая кролика Фиска, — сказала она, — я думаю, нам следует поговорить с кем-то, кто видел его темную сторону».
  «Господин, которому стыдно давать показания», — сказал Майло.
  «У него у меня есть текущий адрес, Северный Голливуд. Я попробовал его номер.
  Ответил мужской голос, немного хриплый, и я повесил трубку. Как насчет того, чтобы подвергнуть мистера Боулэнда дополнительному унижению?
  Майло сказал: «Мне бы не помешало немного отдохнуть».
  Петра сказала: «Если только нам не придется носить спортивные штаны».
   ГЛАВА
  18
  B assett Bowland жил в белом трехэтажном жилом комплексе на Лорел-Каньоне, к югу от Сатикой. Так далеко на севере Лорел перестает быть зеленым каньоном и превращается в шумную, задымленную смесь дешевых коммерческих предприятий и соответствующего жилья.
  Блестки, вкрапленные в штукатурку, придавали зданию вид пенополистирольного холодильника. Вывеска на фасаде гласила, что квартиры можно арендовать помесячно. Десятилетний коричневый Camaro на заднем навесе соответствовал регистрации DMV Боуленда. Его одноместный номер находился на верхнем этаже, прямо у открытой лестницы.
  Петра нажала на дверной звонок. Раздавшийся звонок был едва слышен из-за шума транспорта.
  Как раз в тот момент, когда она собиралась повторить попытку, дверь открылась, и пространство заполнилось плотью.
  Холодильник с конечностями прошептал: «А?»
  «Бассетт Боуленд?»
  «Угу».
  «Детектив Коннор. Это лейтенант Стерджис и Алекс Делавэр».
  Боуленд потер переднюю часть шеи и скривил рот. Пухлые щеки, раздутые до размеров грейпфрута, почти закрыли его глаза.
  Розовый грейпфрут; его тон кожи был постоянный солнечный ожог. Вялые, обесцвеченные волосы окаймляли его плечи. Свиные черты лица принадлежали гораздо более мелкому человеку. Он был одет в черную футболку System of a Down, потертые красные шорты, обуви не было.
  Он был не намного старше Кайла Бедарда, но сгорбился, как старик.
  «Мы можем войти?»
  Боуленд закашлялся, не потрудившись прикрыть рот. Его хриплое «я полагаю»
   был подавлен транспортным потоком.
  Квартира представляла собой типичное для одинокого парня сочетание дешевой мебели и широкоэкранного телевизора. Звук был выключен. ESPN Classic, LA Rams разгромлены Далласом. Прошло много времени с тех пор, как Лос-Анджелес болел за домашнюю команду.
  Боуленд взглянул на счет, зевнул и рухнул на черный кожаный диван. Пакет молока на полгаллона стоял на синей пластиковой стойке кухоньки с открытым носиком. Огромная оливково-зеленая форма висела на ручке кухонного шкафа. Военные карманы, эполеты.
  Петра сказала: «Мы хотели бы поговорить с вами о Роберте Фиске».
  Глаза у свиньи подпрыгнули. «Зачем?» Даже когда дверь была закрыта, а шум транспорта приглушен, его голосу не хватало громкости.
  «Он подозреваемый в совершении преступления, и мы проверяем его биографию».
  «Мелкое дерьмо. Кого он на этот раз засунул?» — выдавил он лишь хриплый шепот, каждое слово давалось с трудом.
  «Парень из Голливуда», — сказала Петра. «Фиск — грязный боец?»
  «Хуесос», — сказал Боуленд. «Ебаный хуесос, придурок». Кулак-дыня ударил по ладони-перчатке кэтчера. Руки и торс Боулэнда затряслись.
  «Из-за чего вы поссорились?»
  "Ничего."
  "Ничего?"
  «Он на меня набросился».
  «Расскажите нам об этом».
  Боуленд вдохнул через нос, выдохнул через рот. «Я работал. Вышибала».
  «В Рэттлснейке», — сказала Петра.
  «Так они это называли на той неделе». Еще одна пауза для передышки. Боуленд
   коснулся передней части горла. «Все еще болит. Мать твою. Скажи мне, где он, и тебе не придется тратить время».
  Поднял кулак. Нервные глаза снизили мужественность до жалкой.
  «Не вини себя за то, что ты так себя чувствуешь», — сказала Петра, сидящая рядом с ним. Он скривил губы, провел языком по одной щеке. Каждое из его бедер было таким же широким, как ее тело. «Так ты работала в Rattlesnake, и что случилось потом?»
  «Приходит этот ублюдок с другими ублюдками, все круто.
  А потом этот ублюдок думает, что он встанет и будет танцевать с группой. Я говорю ему, что нет, он улыбается и уходит со сцены, как будто он крутой».
  Боуленд вздохнул. «Я провожу его со сцены, он начинает трепаться. Но, будучи спокойным, он знает, что я просто делаю свою работу, он был там, чувак. Я типа ты был там? Ты мультяшка , мужик, знаешь, что ты говоришь ?»
  «Он маленький парень, Бассетт. Могу ли я называть вас Бассетт?»
  «Басс. Как эль», — Боуленд потер большой и указательный пальцы.
  «Если ты сделаешь это, он может исчезнуть, гребаный мультяшка».
  «Значит, он сотрудничает с вами, притворяясь дружелюбным».
  «Мы идем дальше, я провожу его мимо бара, иди выпей, братан, расслабься, он такой, типа я не пью, будь честен. Протягивает руку вот так».
  Он сформировал силовую тряску. «Я хочу сохранить прохладу, поэтому я делаю это, знаешь, что говоришь? Вместо того, чтобы трястись, он доводит меня до этого». Касаясь запястья. «Моя чертова рука онемела, а затем он пинает меня в колено, а затем он хватает меня».
  «За шею», — сказала Петра.
  «Чертов железный коготь», — сказал Боуленд. «Я бью его по голове, он пинает меня». Поглаживая колено. «Вывихнул кость или что-то в этом роде, я падаю, а он все еще делает коготь. Мне сказали, что он наступил мне на спину, но я большой, вы знаете, он ничего не сломал».
  Выдавливание слов истощило его. Он тяжело дышал, откинулся назад так, что сдвинул с места диван.
   «Скрытая атака», — сказала Петра.
  «Единственный способ, которым он мог это сделать», — сказал Боуленд. «Вот и вся история. Теперь мне нужно спать».
  «Усердно работаешь?»
  В ответ он зевнул.
  «Чем ты занимаешься, Басс?»
  "Безопасность."
  "Где?"
  «Ломбард на Ван-Найс. Персы. Придется носить, платить за чистку».
  «С кем Фиск пришёл в клуб в тот вечер?»
  «Другие хуесосы. Он получит свое». Ленивая улыбка, когда он сформировал палец-пистолет.
  «Мы сочувствуем, Басс, но мы — закон, так что будь осторожен».
  «Я не это имел в виду», — сказал Боуленд. «Бог ему отплатит».
  «Вы религиозны?»
  Боуленд сунул руку под футболку и достал небольшое золотое распятие.
  «Все платят».
  «Фиск не заплатил, потому что вы не захотели давать показания».
  Боуленд не ответил.
  «Если бы этот парень так со мной поступил, Басс, я бы хотел, чтобы он отсидел немного времени в тюрьме».
  Боуленд оценил ее стройную фигуру. «Парень сделал это с тобой, он должен получить смертную казнь».
  «В отличие от вас?»
  «Я могу справиться сама».
   «Я уверен, что ты можешь, но все же...»
  «Что?» — сказал Боуленд. «Я иду в суд и плачу, а все говорят, что Басс — слабак, которому нужна полиция, чтобы играть в его игру?»
  Он закрыл глаза.
  Петра спросила: «Что еще вы можете рассказать нам о Фиске?»
  «Ничего».
  «Вы когда-нибудь видели его до той ночи?»
  «Пару раз».
  «Он всегда тусуется с одними и теми же людьми?»
  "Ага."
  «Как насчет имен?»
  «Одной была Рози», — сказал Боуленд. «Другой был Блейзер».
  «Рози — его девушка?»
  «Черный парень, иногда работает диджеем».
  «В Рэттлснейке?»
  "Нет."
  «Где же тогда?»
  «Не знаю».
  «Откуда вы знаете, что он был диджеем?»
  «Он мне сказал».
  "Когда?"
  "До."
   «До того, как Фиск напал на тебя».
  "Ага."
  «Вы с Рози разговаривали».
  «Мы были у сцены, и он сказал, что группа в порядке, но он мог бы диджеить более мощно в одиночку».
  «У вас когда-нибудь были с ним проблемы?»
  Качает головой. «Всегда круто».
  «Как его фамилия?»
  «Не знаю».
  «А как насчет Блейзера?»
  «Парень, фамилия у него какая-то с отсылкой к Боль».
  «Блейзер Пейн?»
  «Что-то вроде этого», — сказал Боуленд.
  «Черный или белый?»
  «Белый. Думает, что он знаменитость».
  «Хочешь VIP-комнату?»
  «В «Змее» их не было. Ублюдок просто ведет себя глупо».
  «Глупый, как?»
  «Ходит так, будто он такой».
  «Блейзер Пейн», — сказала Петра.
  «Что-то вроде того».
  «Роберт Фиск регулярно тусовался с этими двумя».
   "Наверное."
  «Вы не знаете?»
  «Там всегда было многолюдно».
  «Вы были у двери и видели, кто вошел».
  Боуленд покачал головой. «Иногда я был у сцены».
  «Где вы находились в ту ночь, когда на вас напал Фиск?»
  «Сцена».
  «Значит, вы не знаете, пришёл ли Фиск с Рози и Блейзером».
  «Я видел их внутри. Рози была с Блейзером, потом Блейзер уходит, а Рози остается у сцены. Фиск как будто присматривает за Блейзером, потом возвращается и говорит, что будет танцевать».
  «Как присматривать за Блейзером?»
  «Стоит рядом с этим ублюдком, выглядит как, ну, ты знаешь». Он прищурился и покачал головой.
  «Фиск был телохранителем Блейзера?»
  Пожимаю плечами.
  «Блейзеру нужен телохранитель?»
  «Может быть, он так думает».
  «Знаете ли вы какую-либо причину, по которой ему понадобился телохранитель?»
  «Спроси его » .
  «Я имела в виду, — сказала Петра, — занимается ли он незаконной деятельностью».
  «Спроси его».
  «Где мы можем его найти?»
   Боуленд рассмеялся. «Может быть, в мультяшном городе». Зевая. «Надо спать».
  «Почему ты такой уставший?» — спросила она. «Никогда не слышала о ломбарде с ночной сменой».
  «Нужно быть там в восемь утра».
  «До каких пор?»
  «Один», — сказал Боуленд.
  «Подработка», — сказала Петра.
  «Такое ощущение, что работаешь полный рабочий день. Стоишь и смотришь на безумное дерьмо, которое покупают эти персы».
  Она встала. «Басс, разве не желание выглядеть слабаком было единственной причиной, по которой ты не дал показания?»
  "Ага."
  «Других причин нет?»
  "Как что?"
  «Вам никто не платил за то, чтобы вы держались подальше?»
  «Кто-то мне заплатил, и ты думаешь, я бы стоял и смотрел на то безумное дерьмо, которое покупают эти персы?»
  Перевернувшись на спину, он положил руки на выступающий живот и уставился в потолок.
  К тому времени, как мы добрались до двери, он уже притворялся, что храпит.
  Громко, театрально. Громче, чем он мог бы произнести, говоря.
  
  Снаружи, стоя рядом со своим «Аккордом», Петра сказала: «Рози и Блейзер Пейн.
  Может быть, отряд по борьбе с бандами внесет их в список кличок».
  Я сказал: «Рози — диджей, Роберт Фиск думает, что он танцор, а у Блейзера есть
   видения знаменитости. «Боль» могла бы быть сценическим псевдонимом».
  «Или угол S и M».
  «Клубная сцена», — сказал Майло. «Вы знаете, что с этим связано. Может быть, Джордан в итоге станет просто очередным крутым хитом».
  Петра сказала: «Тренажерные залы, теперь клубы. Отлично. Единственное место, куда мне не нужно ходить, это Rattlesnake. Я проверила, и он закрылся через три месяца после того, как Фиск напал на Боуленд. Большинство этих забегаловок — однодневки. Это будет нелегко».
  Я сказал: "Есть пара мест прямо на Чероки, недалеко от бульвара. До дома Джордана можно дойти пешком".
  «То есть Джордану было бы легко прийти и продать, или купить, или что-то еще», — сказала она. «Проблема в том, что я знаю эти места, El Bandito и Baila Baila. Они реггетон, латиноамериканская публика, белые и черные парни не прошли бы дальше двери».
  Она посмотрела на часы. «Есть немного времени до того, как ночные гусеницы выйдут, может, мы с Эриком сможем поужинать. Что у вас по расписанию, ребята?»
  «Ничего сложного», — сказал Майло. «Надо взять в руки оружие».
  «Возможно, это Лоуболл Армбрустер», — сказала она. «Я все еще пытаюсь найти выкопанные из него пули. Коронер утверждает, что они у них есть, но все эти годы проходят, вы знаете, как это бывает».
  «Ни одного случая заражения?»
  «Нет, либо кто-то убрал за собой, либо это был револьвер».
  Я сказал: «У Пэтти было полуавтоматическое ружье».
  «А Пэтти поднимет трубку?»
  Я кивнул.
  «Ну, — сказала она, — это, скорее всего, ничего, вокруг плавают тонны 22-калиберных патронов.
  Тем временем я ищу Роберта Фиска».
  Она скрестила пальцы.
  Майло сказал: «Нам всем не помешает удача».
   ГЛАВА
  19
  В шесть пятнадцать мы подъехали к дуплексу Тани. До конца дня оставалось больше часа, но уличные светильники были включены, а шторы задернуты.
  Глазок на ее двери был закрыт крошечной дверцей. Прежде чем я постучал, она треснула на дюйм. Бледно-зеленый глаз осмотрел меня.
  «Одну секунду». Повернулся болт, затем другой.
  На ней была розовая рубашка на пуговицах и юбка цвета хаки, она держала тарелку с печеньем. Большие далиевские шоколадные изобретения, шоколад мягкий и жидкий.
  «Я только что достала их из духовки».
  Майло взял одну, прикончил ее в два укуса. «Мне нравится твой стиль».
  «Как насчет кофе?»
  Пока ее не было, он взял себе еще одно печенье. «Играя во взрослую, она чувствует себя ответственной. Единственная причина, по которой я это ем, — это чтобы поддержать».
  «Таково было мое предположение с самого начала».
  Он обошел гостиную, раздвинул шторы, посмотрел на улицу, окинул взглядом пространство. «Просторно».
   Для маленькой девочки.
  Опустив занавески, он направился к журнальному столику и рассмотрел выпускную фотографию Пэтти.
  Таня вернулась с кружкой кофе и деревянной коробкой. «Вот она».
  Майло вытер руки и взял коробку. Внутри был черный пенопласт с вырезом в форме пистолета, в котором лежал маленький вороненый пистолет. Он снял зажим.
  Пустой. Бросил в мешок и понюхал оружие. «Смазано. Кто-нибудь использует
  это недавно?
  «Мама заботилась обо всем, что у нее было, но я уже много лет этого не видела».
  Он закрыл коробку, сунул ее под плечо и потянулся за еще одним печеньем.
  Таня сказала: «Вы действительно не пытаетесь связать это с конкретным преступлением?»
  Майло посмотрел на меня.
  Я сказал: «В файлах всплыло нераскрытое убийство. Еще один наркоман, человек, который знал Лестера Джордана. В него стреляли в нескольких кварталах от вашей квартиры на Чероки из .22 назад, когда вы там жили. Нет абсолютно никаких оснований полагать, что ваша мама как-то к этому причастна. Более вероятно, что этот человек и Джордан оба были вовлечены в нарковойну. Но давайте выясним это наверняка, чтобы мы могли вас успокоить».
  «Я спокоен? Это просто — Боже мой, это так странно !»
  Майло сказал: «Мне не нужно проверять, если ты не хочешь».
  «Нет», — сказала она. «Сделай это, я хочу знать. Пожалуйста».
  «Раз уж мы здесь, говорит ли вам что-нибудь имя Роберта Фиска?»
  «Нет. Кто он?»
  «Неприятный тип, отпечаток ладони которого был найден на подоконнике Лестера Джордана».
  «Ты его поймал ?» — спросила она.
  «Нет, мы его ищем. Его опознание должно ускорить процесс».
  «Роберт Фиск», — сказала она. «Он убивал других людей?»
  «Насколько нам известно, нет».
  «Есть ли шанс, что вы его найдете?»
  «Мы его обязательно поймаем».
   Она отвернулась.
  Майло сказал: «Вся эта мысль о том, что твоя мать сделала что-то ужасное, должно быть, очень расстраивает. Я уверен, что все закончится ничем».
  Она сосредоточила взгляд мимо него, уставившись на каминную плитку.
  Он сказал: «Таня, само решение выступить с заявлением было очень смелым.
  Но, как я только что сказал, если вы не хотите продолжать, ничего страшного, ничего страшного».
  «Это тебя не расстроит?»
  «Ни в коем случае. Официально я в отпуске. Дайте мне слово, и я пойду за гавайскими рубашками».
  Ее улыбка была слабой.
  «Убийство Лестера Джордана будет полностью расследовано Голливудским отделом, но все, что касается вашей матери, было и будет неофициальным».
  Тишина.
  «Как хочешь, Таня».
  «Я не знаю, что я...» Она повернулась к нам лицом. «Мне так жаль, я думала, что смогу справиться со всем, что произойдет, но теперь, когда кто-то... два человека...
  на самом деле были убиты…»
  «Это суровая реальность, но нет никаких причин связывать это с вашей матерью».
  Ее глаза наполнились слезами. Он протянул ей салфетку, посмотрел на печенье.
  Она сказала: «А что, если что-то действительно случится?»
  «Все, что я слышал о твоей матери, говорит мне, что она была потрясающим человеком. Шансы, что она сделает что-то, что можно было бы даже отдаленно считать преступлением, чертовски малы».
  Таня вытерла слезу, свела ладони вместе, опустила руки. «Когда она мне сказала, я почувствовала, что ее разум защищает меня. Хотела бы я только знать от чего».
  «Вполне возможно, что ничего, она была больна», — сказал Майло.
  Тишина.
  «Мы здесь, чтобы защитить вас сейчас».
  Она опустила голову.
  Я спросил: «Таня?»
  «Я думал о себе как о самодостаточном человеке — извините, спасибо.
  Спасибо большое. Хочешь еще и печенье?
  "Конечно."
  Она передала поднос мне, потом Майло. Он начал отказываться, передумал. Третье печенье было съедено в один укус.
  «Еще один?» — сказала Таня.
  «Нет, но они восхитительны. Могу я задать вам вопрос о Кайле?»
  Она поставила поднос. «Что?»
  «Вы в итоге снова с ним разговаривали, и если да, то говорил ли он что-нибудь о своем дяде?»
  «Мы немного поговорили. У меня был класс, а у него встреча с руководителем диссертации. Он сказал мне, что не может искренне горевать, потому что едва знает Джордана. Он чувствовал, что его мать может тяжело это воспринять, потому что Джордан был ее единственным братом, но он не был уверен, потому что она никогда не упоминала Джордана. Мы еще немного поговорили об этом — обо всем этом — и потом мне пришлось уйти».
  Я спросил: «Еще немного?»
  «Вот что мы обсуждали во время нашего первого обеда. Кайл — единственный ребенок, как и я. Были аспекты, которые нравились нам обоим, другие — нет. Для меня плохим моментом было то, что не было никого, с кем можно было бы играть. Кайл чувствует, что рискует стать эгоистичным, поэтому он старается быть альтруистом — кормит бездомных, ежегодно отдает часть своего трастового фонда на благотворительность».
  «Хороший парень», — сказал Майло, уплетая четвертое печенье. «Эти замечательные».
   «Это просто смесь».
  «Эй», — сказал он, — «прими все заслуги и не бери на себя вину».
  Ее улыбка была усталой.
  «Тебе здесь хорошо, одной?»
  «Я в порядке», — сказала она, глядя на меня в поисках поддержки.
  Я сказал: «Таня умеет просить о помощи, когда она ей нужна».
  Майло сказал: «Умная мысль. Но если тебе нужна помощь, просто попроси».
  «Спасибо, лейтенант».
  У двери: «Вы хороший человек, лейтенант Стерджис».
  Под ушами Майло появился румянец.
  Таня спросила: «Можно ли мне все еще разговаривать с Кайлом?»
  «Если только он не даст тебе повода этого не делать», — сказал Майло.
  "Как что?"
  «Если он станет странным. Он приглашал тебя на свидание?»
  «Нет, ничего подобного. Ты правда думаешь, что скоро найдешь этого Фиска?»
  «Все его ищут. Кстати, вот еще пара имен: Рози и Блейзер Пейн».
  "Кто они?"
  «Двое парней, с которыми Фиск тусовался».
  «Blazer Pain? Это больше похоже на группу, чем на человека».
  Я сказал: «Роберт Фиск считает себя танцором, а его подруга Рози — диджеем, так что, возможно, здесь есть какая-то музыкальная связь».
  «Танцор?» — сказала она. «Но он убил кого-то?» Содрогаясь. «Как только вы
   Сделав что-то подобное, как ты сможешь жить дальше?»
  Майло потянулся к дверной ручке. «Я представляю, как это будет тяжело».
  
  Положив коробку с оружием в багажник «Севильи», он плюхнулся на пассажирское сиденье.
  «Отказаться от всей этой истории с Пэтти — это как запихнуть зубную пасту обратно в тюбик.
  Какова официальная позиция психиатра по поводу лжи и вероломства?»
  «Полицейским разрешено лгать».
  «Вам дан прямой ответ».
  Я сказал: «Нет смысла ее тревожить, какой выбор. Ты убедил себя, что смерть Джордана связана с Патти?»
  «Нет, но чем больше я об этом думаю, тем больше склоняюсь к этому. Если у нас будет совпадение по этому пистолету, будет сложнее врать ребенку. Хотя, я думаю, ей не нужно знать, если мы не найдем для нее какую-то угрозу».
  «Попробуй скрыть это от нее», — сказал я. «А то, что мы ей не скажем, Кайл может».
  «Кормит бездомных — думаешь, это была фраза?»
  «Не знаю».
  «Таня в него влюблена, да? Вот и думай».
  «Вы не одобряете?»
  «Он неряха, зануда, да? Она симпатичная девушка».
  Я вел машину.
  Двумя кварталами позже: «Старину Кайлу лучше быть таким праведным, как он утверждает».
  Я спросила: «Когда вы планируете ослабить ее комендантский час и разрешить ей пользоваться косметикой?»
  Он посмотрел на меня. «Ты действительно можешь быть таким невмешательным?»
   «Часть меня хочет забрать ее домой и позволить Робин заботиться о ней».
  «А другой?»
  «Другой напоминает мне о ценности границ».
  «Наверное, здорово иметь такие». Он скрестил руки на животе. «Этот дуплекс хорош, но немного жутковато, она как ребенок, играющий в дом. В ее возрасте я жил в общежитии. Полный беспорядок, психологически, но, по крайней мере, не было всей этой тишины, которая стучала мне в голову. Ты говоришь, что она действительно может нормально выступать соло?»
  «Я слежу за вами».
  «Я еще раз поговорю с Кайлом. Просто чтобы дать ему знать».
  «Знаете что?»
  «Что я заинтересованная сторона».
  
  Робин сидел в гостиной, свернувшись на диване, и листал альбом Gruhn and Carter's Acoustic Guitars.
  Я сел и поцеловал ее. «Получаешь новые идеи?»
  Она отложила книгу. «Оценивая, почему старые работают так хорошо. Мой день прошел хорошо, как ваш?»
  Я дал ей основы.
  Она сказала: «Blazer Pain. Ты уверен, что не имеешь в виду Blaise De Paine?»
  Написание.
  «Ты его знаешь?»
  «Я слышал это имя во время звукозаписывающих сессий, и не в дружеском контексте.
  Он сэмплер — вырезает цифровые фрагменты из чужих песен, склеивает клубные миксы. Сначала музыкантам приходилось иметь дело с синтезаторами, теперь это».
  «Ваше элементарное техноворовство».
   «Но сложно определить. Сэмплеры используют крошечные фрагменты, которые нелегко идентифицировать. Даже если сэмпл можно задокументировать, кто сказал, что кто-то может претендовать на право собственности на комбинацию тонов? И как вы получите роялти? Такие парни, как Де Пейн, есть везде, но никто их не преследует, потому что они — мелкая неприятность по сравнению с серьезными бутлегерами».
  «Может, он продает другие продукты», — сказал я. «Слышали когда-нибудь о какой-нибудь наркотической связи?»
  «Нет, но меня бы это не шокировало. Вся клубная жизнь — это X, оксикодон, острые ощущения недели».
  «Может быть, ретро-увлечение. Лестер Джордан был старомодным наркоманом».
  «Я бы не назвал героин ретро. Он никогда не выходит из моды окончательно».
  «Блез Де Пейн», — сказал я. «Не может быть, чтобы это было в его свидетельстве о рождении».
  «Держу пари, что нет, дорогая. Хочешь, поспрашиваю?»
  «Это было бы хорошо».
  Она встала.
  Я сказал: «Я не имел в виду прямо сейчас».
  «Нет времени лучше, чем сейчас». Она взбила волосы, подняла кулак. «Посмотри на меня, девочка-детектив».
  
  Блез Де Пейн вытащил двадцать восемь кибер-хитов, двадцать пять из которых были тирадами в чате под названием BitterMusician.com. Остальные три состояли из имени Де Пейна, встроенного в списки тусовщиков.
  Открытие двух клубов и премьера независимого фильма, о котором я никогда не слышал.
  Возмущенные музыканты отнесли Де Пейна к «обычной шайке цифровых воров», но не стали выделять его отдельно.
  Поиск изображений выдал четыре размытые фотографии худощавого молодого человека с торчащими черными волосами со светлыми кончиками и огромными зубами, которые приковывали взгляд.
   с лица, которое невозможно забыть. В каждом кадре Блез Де Пейн отдавал предпочтение длинным приталенным пальто, а не голой груди и золотым украшениям. Возможно, он пользовался тушью для ресниц. На групповых снимках были довольно молодые лица.
  Никаких признаков хмурого Роберта Фиска или каких-либо чернокожих мужчин. Объединение Роберта Фиск и Рози с именем Де Пэйна ничего не дали.
  Изображения все еще были на экране, когда Робин вошел в офис. «Это он? Выглядит молодым, но это имеет смысл, это детский бизнес. Я сделал еще несколько звонков, и из того, что я могу сделать, миксы Де Пейна — это мелкая афера, вероятно, не его основной источник дохода, потому что в последнее время его не видели в клубах, и кто-то подумал, что он слышал, что у Де Пейна дорогой дом на холмах, над Стрипом. Наркотики могут быть его другим бизнесом».
  «Он одевается вычурно, поэтому любит внимание. Интересно, почему у него нет веб-сайта».
  «Это странно. У всех есть веб-сайт».
  «Вы этого не сделаете».
  «Мне нравится моя конфиденциальность, и мои клиенты знают, как меня найти».
  «Именно так», — сказал я.
  «Ага», — сказала она. «Эти раскопки становятся интересными, не правда ли?»
   ГЛАВА
  20
  На следующее утро я познакомила Бланш с легким поводком.
  Двадцати минут упражнений было для нее достаточно: когда я несла ее обратно в дом, она спрятала голову у меня под подбородком.
  Когда я ставила ей миску с водой, зазвонил телефон.
  Майло сказал: «Плохая новость в том, что пока нет никаких признаков Роберта Фиска, другая плохая новость в том, что никто ни в одном из подразделений не слышал о Блейзере Пейне или Рози».
  «Это потому, что это Блез Де Пейн». Я рассказал ему подробности.
  «Музыкальный обман, я передам его Петре. Последняя плохая новость заключается в том, что в комнате с уликами все еще не могут найти пули, использованные в Лиланде Армбрустере. В теоретически положительной категории: Иона Бедард — мама Кайла — приехала в город, чтобы поговорить с Петрой о брате Лестере. Она остановилась в отеле Beverly Hilton, нас пригласили на совместное посещение в десять утра. Если вам интересно, встречайтесь со мной у входа в пять.
  Одевайтесь красиво. Классовое сознание и все такое».
  
  Вестибюль отеля Beverly Hilton представлял собой яркое, просторное сочетание оригинальной постройки пятидесятых годов и постмодернистских обновлений в земляных тонах.
  Туристы ждали, чтобы зарегистрироваться. Внимательные руководители и испуганные прихвостни с бейджами « Привет, я...» спешили на встречи. Майло сидел в стороне на шоколадно-коричневом диване, рассчитанном на худого человека, пил кофе и наблюдал за людьми с подозрительностью, которая никогда его не покидала.
  «Одеваться красиво» — это был широкоплечий костюм на один тон светлее дивана. Какая-то чудесная ткань с грубым переплетением, напоминающая измельченную пшеницу. Его рубашка была ячменно-желтой, галстук — павлиньего цвета. Никаких пустынных ботинок; глянцевые коричневые оксфорды, которых я никогда раньше не видел.
  Я сказал: «Отличный блеск».
   «Они старше Тани. Больше не могу их носить. Мозоли на ногах».
  Он потер неприятную выпуклость.
  Я сказал: «Тем не менее…»
  «Защищать, служить и страдать. Когда-то католик…»
  Голос сказал: «Привет, ребята».
  Петра Коннор направилась к нам в коричневом брючном костюме на один тон темнее дивана и с большой бежевой сумкой в руках.
  «О, боже», — сказала она, глядя на Майло. «Близнецы из Грязевого города».
  «За исключением доктора Нонконформиста», — сказал Майло.
  Она коснулась рукава моей серой фланелевой куртки. «Спасибо, что спас нас от кляпа, Алекс. Спасибо также за информацию о Блезе Де Пейне, но если у него есть дом в горах, мы не можем его найти, и на это имя нет авторегистрации.
  Не уверен, стоит ли уделять ему слишком много времени, главное — Роберт Фиск.
  Вскрытие Лестера Джордана запланировано через три дня, но первоначальный скрининг прошел. Огромное количество опиатов плюс три коктейля алкоголя, ничего удивительного, мы нашли почти пустую бутылку джина в холодильнике Джордана. И это самая длинная речь, которую я произнес за долгое время».
  
  Мы ехали в одном лифте с ошеломленной шведской семьей. Номер Ионы Бедард находился в южном конце шестого этажа. Черноволосая женщина толкнула дверь, сказала: «Вы вовремя», повернулась к нам спиной и направилась к мягкому креслу. Положив ноги на пуфик, она достала из пепельницы тлеющую розовую сигарету.
  Гостиная была светлой, широкой и холодной, с длинным серым видом на Сенчури-Сити. Обставлена той же формулой экрю-топпочва, что и вестибюль.
  Петра пробормотала: «Теперь я стану невидимой», — и закрыла дверь.
  Мы стояли вокруг, пока Иона Бедард пыхтела и смотрела на меловое небо. Приставной столик был завален модными журналами и глянцевыми ежемесячниками, которые толкали дорогие игрушки. Наверху стопки стояла гладкая платиновая зажигалка. На подносе у ее ног стоял кувшин с холодным чаем и пустой стакан. Иона Бедард не пригласила нас
  сесть, а мы остались на ногах.
  Петра сказала: «Спасибо, что встретились с нами, мэм».
  Бедард затянулся дымом и выпустил его из носа. Ей было лет пятьдесят с небольшим, она была высокой и длинноногой, у нее были большие, темные, густо подведенные глаза, которые соответствовали ее черному начесу.
  Ее черно-розовая куртка в ломаную клетку и серые джинсы были сшиты на костлявом теле, которое кричало о самоотречении. Ее кожа хвасталась никотином и воздействием солнца.
  Исключением была плоская, блестящая бровь. Это и странный паралитический наклон по внешним краям век кричали о ботоксе.
  Она сказала: «Я собираюсь помочь вам, люди. Если вы хотите раскрыть убийство моего брата, хорошенько присмотритесь к моему бывшему мужу. У вас есть что написать?»
  Петра достала свой блокнот.
  Иона Бедард сказал: « Майрон. Грант. Бедард. Пятьдесят семь лет, рост шесть футов, два сорока, хотя он лжет и утверждает, что легче. Его адреса —
  Запишите это: 752 Park Avenue, Apartment 13A, New York 10021, Crookback Ranch, Aspen Valley, Colorado 81611, и квартира в Лондоне, которую он называет квартирой , потому что он претенциозен. Nine Carlos Place, Mayfair, W1, я не помню этот сумасшедший английский почтовый индекс, но его должно быть достаточно легко найти. Вы все это записали?
  «Да, мэм», — сказала Петра. «Зачем нам смотреть на мистера Бедарда?»
  «Потому что он всегда презирал Лестера».
  «Личностный конфликт?»
  «Беспричинная ненависть», — сказал Бедард, словно объясняя идиоту. «Лестер не был самым сильным человеком. Майрон не терпит слабости».
  Петра что-то записала. «Не могли бы вы более конкретно указать мотив убийства, мэм?»
  «Ненависти недостаточно?»
  «Были ли у мистера Бедарда и мистера Джордана недавние конфликты?»
  «Меня это не удивит».
   «Но вы не знаете ни одного конкретного...»
  «Я пытаюсь помочь тебе, дорогая. Если бы я знала больше, я бы тебе сказала ».
  «Где сейчас находится мистер Бедард?»
  "Не имею представления."
  Майло сказал: «Ваш сын сказал, что он в Европе».
  «Если это то, что сказал Кайл, то я уверен, что это правда. В то время, когда Кайл это сказал».
  "Значение?"
  «Майрон перемещается. Найди толпу шлюх, и он не будет далеко».
  Петра спросила: «Он переезжает из одного места жительства в другое?»
  «И курорты, и арендованные яхты, и частные самолеты, и все, что ему придет в голову в данный момент».
  «Кому принадлежит дом на Гудзон-авеню?»
  Веки Ионы Бедард опустились. Ее тени для век были дымчатого цвета и блестели. Она переключила свое внимание на Майло, затем на меня, как будто Петра стерла приветственный коврик. «Это чудовище тоже принадлежит Майрону». Возвращаясь к Петре: «Я не упомянула об этом, потому что предполагала, что ты об этом знаешь . И потому что ты никогда его там не найдешь. Он ненавидит Лос-Анжелис. Воображает себя waahrld traahvelar » .
  «Там живет кто-нибудь, кроме Кайла?»
  «Кайл предпочел бы небольшую квартиру, подходящую для человека его возраста.
  Майрон отказывается за него платить».
  «Не щедрый человек».
  «Когда дело касается его собственных нужд, он расточителен » .
  «Вы хотите сказать, что мистер Бедард убил мистера Джордана и улетел в Европу?»
  Вздох Бедарда был долгим, театральным, усталым от мира. «Такие люди, как Майрон, не делают для себя».
   «Значит, речь идет о заказном убийстве».
  «Я предлагаю тебе прозрение, дорогая. Соедини точки».
  «Есть ли у вас идеи, кого бы мистер Бедард нанял для чего-то подобного?»
  «Я с такими людьми не общаюсь».
  «Мотивом мистера Бедарда было негодование».
  «Майрон презирал Лестера. На протяжении всего нашего брака Лестер был проблемой для Майрона».
  «Каким образом?»
  «Я помогал Лестеру обедать в Myron. О чем я просил? Простое жилье для члена семьи, который столкнулся с большим количеством несчастий, чем он сам».
  «Квартира на Чероки», — сказал Майло. «Лестер жил там бесплатно?»
  Иона помахала сигаретой. «Всего одна маленькая квартира в двадцатиквартирном доме. Можно было подумать, что я пытаюсь арендовать Тадж-Махал».
  «Господин Бедард возражал, но потом сдался».
  «Не то чтобы Майрон когда-либо зарабатывал хоть цент. Какая у него была причина возражать? А Лестер зарабатывал на жизнь. Он управлял зданием».
  «Господин Бедард унаследовал свое богатство», — сказала Петра.
  «Моя семья ни в коем случае не была среднего класса, дорогая, но мы знаем цену труду. Мой отец был ведущим финансовым консультантом Merrill Lynch, а моя мать была красавицей мирового класса и талантливой художницей, которая никогда не выходила на солнце без зонтика. Культура была огромной составляющей моего воспитания».
  У нее не было причин улыбаться, но она улыбалась. Это движение создало сеть морщин на лице в случайных местах, как будто ее голова была привязана к невидимым нитям, управляемым невидимым кукловодом. «У семьи Майрона были средства, чтобы приобретать культуру, но им не хватало мотивации. Большинство ценных вещей в доме моего тестя были куплены по моему предложению. У меня есть степень по истории искусств в колледже Уэлдон. Я скажу одно о старике: он был готов слушать. Очевидно, это не генетическая черта».
  Петра сказала: «Все, что вы могли бы рассказать нам об истории мистера Джордана, было бы полезно».
  «Что вы подразумеваете под словом «история»?»
  «Кем он был, его друзья, его интересы. Как он связался с наркотиками».
  Иона Бедард согнул розовую сигарету и наблюдал, как дым поднимается вверх.
  Подняв стакан, она взглянула на кувшин.
  Майло наполнил ее стакан. Она выпила, погасила сигарету, вытащила новую затяжку. Взглянула на платиновую зажигалку.
  Майло ее зажег.
  По ее словам, спустя три вдоха «сущность Лестера вышла за рамки его болезни».
  «Я уверена, что так и было», — сказала Петра. «Но все равно было бы полезно знать...»
  История Лестера такова, что он был совершенно нормальным молодым человеком, которому не повезло вырасти в семье, где нормальности было недостаточно. Моим отцом был Бертрам Джордан».
  Делаю паузу, чтобы дать возможность осознать этот факт.
  Она сказала: «Старший партнер в главном офисе Merrill в Сан-Франциско? Моя мать была Догерти. Без нее Дворец изящных искусств был бы ничем. Лестер старше меня. Он не был таким студентом, как я, но его даром была музыка. Все, чего он хотел, это играть музыку, но это было проклятием для моих родителей. Они хотели как лучше, но их неодобрение было тяжелым для Лестера».
  «На каком инструменте он играл?» — спросила Петра.
  «Кларнет, саксофон, гобой. Он также пробовал себя в игре на трубе».
  «В его квартире мы не нашли никаких инструментов».
  «Лестер не играл много лет. Его мечты были разбиты».
  «Твои родители?»
  «Жизнью», — сказала Иона Бедард. «Тот, у кого более крепкое телосложение
   Возможно, он бы выдержал, но Лестер был артистичным и чувствительным, а артистичным людям часто не хватает твердости характера».
  Я вспомнил угрюмое поведение Джордана. Может быть, наркотики и время изменили его. Или его сестра была в бреду.
  Она сказала: «Лестер сделал последнюю попытку бросить вызов Отцу. Бросил колледж и присоединился к бродячему джазовому оркестру. Вот тогда он и приобрел плохие привычки».
  Петра сказала: «Героин».
  Бедард посмотрел на нее. «Кажется, тебе нравится напоминать мне об этом».
  «Просто пытаюсь прояснить факты, миссис Бедард. В каком колледже учился мистер Джордан?»
  «Сан-Франциско Стейт. Во время беспорядков. Тот восточный парень в шляпе?»
  «Простите?» — сказала Петра.
  Бедард повернулся к нам. «Вы в этом возрасте, воспитывайте ее».
  Я сказал: «Сэмюэль Хаякава был канцлером SF State в шестидесятые. Это был политизированный кампус».
  Иона Бедард сказала: «Лестер никогда не участвовал в этой ерунде. И он не стал хиппи. Как раз наоборот, ему не нужна была политика».
  «Просто хотела играть музыку», — сказала Петра.
  «Он был опрятным молодым человеком, который попал в плохую компанию».
  Поставив бокал поверх модных журналов, Бедар прочертила воздух. «Конец истории».
  Петра спросила: «Кто были его недавние друзья?»
  «Я не знаю».
  «Теперь вы владеете зданием на Чероки».
   «Крошка, которую мне бросили адвокаты Майрона. Я редко бываю. Это все, что я получил, за исключением некоторых умирающих акций и дома в Атертоне, на покупке которого я настоял изначально и который я обставил с нуля».
  Я сказал: «Кайл упомянул место в Дир-Вэлли».
  « Моя каюта», — сказала она. « Я та, кто катается на лыжах, Майрон едва справляется с крутым склоном, какая ему от этого польза? Когда я смогу забрать Лестера оттуда, где вы его держите?»
  «Я расскажу вам все подробности, мэм», — сказала Петра, — «но сначала еще несколько вопросов. Вы не знаете никого, с кем ваш брат Джордан общался в последнее время?»
  «Мне повторить?» Бедар запыхтела, грубо закашлялась, запоздало прикрыла рот рукой.
  «Как хозяин...»
  «Я владелец только по титулу, юная леди. Мне ежемесячно присылают чеки, и я все их тщательно просматриваю, чтобы убедиться, что нанятая мной управляющая компания не украдет больше, чем обычно».
  «Как называется компания?»
  «Растратчики, Инкорпорейтед». Бедард усмехнулась собственному остроумию. «Управление Brass. Артур I. Brass. Еврей. Когда дело касается денег, вы могли бы также иметь их на своей стороне. Теперь, если вы извините…»
  «Лестер когда-нибудь пытался избавиться от этой привычки?»
  «Несколько раз».
  "Как?"
  «Записавшись на так называемые реабилитационные программы».
  «Кто это финансировал?»
  «Я сделал. Еще одна проблема с Майроном. Насколько он мог судить, Лестер мог сгнить».
   «Несколько лет назад, мэм, в здании Чероки жила медсестра...»
  «Лесбиянка», — сказала Иона Бедард. «Патриция что-то».
  «Патрисия Бигелоу».
  «Это он».
  «Ты знаешь, что она лесбиянка».
  «Она, конечно, выглядела как женщина. Волосы как у мужчины. Не то чтобы я имел против нее какие-то предубеждения. Она профессионально выполняла свою работу, я с ней согласен».
  «Кем она работала?»
  «Присматривать за Лестером. Это была моя идея. В тот день, когда Майрон показал ей квартиру, я был в гостях у Лестера и у меня возникла вдохновляющая идея».
  «Майрон лично показывал квартиры?»
  «Тогда он так и сделал. По настоянию отца, всю дорогу пиная и крича. Когда у старика случился инсульт, Мирон нанял управляющую компанию. Не Brass, а каких-то армян, которые его обокрали».
  «Но в тот день, когда мисс Бигелоу искала аренду...»
  «Мы с Майроном только что закончили девять лунок в Уилшире. Мне хотелось легкого обеда, но Майрон сказал, что ему нужно показать квартиру в Чероки. Я сказал, что могу также навестить Лестера. Появилась Патрисия. После этого Майрон сказал, что не уверен, что сдаст ей квартиру, она только что переехала в город, у нее не было кредитных рекомендаций или наличных денег. Не то чтобы выбранные им арендаторы были образцовыми.
  Но у них были наличные, большую часть которых Майрон присвоил себе без ведома отца.
  С другой стороны, сказал он, это была одна из квартир на первой линии улицы, которую было сложнее снять. И она была медсестрой, поэтому он предположил, что она будет постоянным работником. Затем он замялся. Это был Майрон, неспособный принимать решения, если они не касались его личного комфорта. Я сказал, что медсестра могла бы пригодиться. Сразу же подумав о Лестере, потому что Лестер только что пережил трудный период.
  «Передозировка?» — спросила Петра.
   Иона сердито посмотрела. « Добрый человек с радостью бы помог члену семьи. Но все, что хоть как-то напоминало помощь Лестеру, раздражало Майрона».
  «Миссис Бигелоу переехала и жила там много лет».
  «Это, моя дорогая, потому что я воспользовалась скупостью Майрона, указав ему, что больницы и частные медсестры стоят дорого, и мы могли бы нанять кого-то из своих сотрудников».
  «Бартер», — сказала Петра.
  «Вдохновлено», — сказал Бедар.
  «В чем заключалась забота о мистере Джордане?»
  «Проверяла его, следила, чтобы у него была еда, кофе. Патрисия была мужеподобной, но она знала свою работу. Было по крайней мере три случая, когда Лестер мог бы заболеть серьезнее, если бы не ее присутствие».
  «Что она сделала?»
  «Оживил его, провел его по помещению, как обычно поступают в таких ситуациях.
  Однажды ей пришлось вызвать скорую помощь, но когда они приехали, Лестер уже был на ногах и его не нужно было везти в больницу. Не пойми меня неправильно, дорогая. Это были не только такие проблемы. Когда Лестер простужался или болел гриппом, она была рядом».
  «Она когда-нибудь давала ему наркотики?» — спросил Майло.
  "Конечно, нет."
  «Конечно, нет?» — сказала Петра.
  «Она сказала мне, что ненавидит наркотики. Сначала она даже не хотела работать из-за характера болезни Лестера. Я посчитал это немного обидным, учитывая ее собственные проблемы в образе жизни».
  «Что ее убедило?»
  «Бесплатная аренда и тысяча долларов в месяц наличными. Которые, я уверен, она не декларировала в IRS. Почему вы задаете так много вопросов о ней?»
  «Ее имя всплывает, когда мы спрашиваем о вашем брате».
  «Не понимаю, почему это так. Но если вам нужны доказательства злобной натуры Майрона, идите и поговорите с ней. После инсульта старика Майрон объявил, что приоритеты его отца перевешивают приоритеты Лестера, и что Патрисия переезжает в Хадсон. Излишне говорить, что я был в ярости. Она была превосходной сиделкой, и Лестер привык к ее присутствию. Можно было бы подумать, что она могла бы быть лояльной, но был Майрон с его сорока сребрениками».
  «Он повысил ей зарплату?»
  «Дополнительная тысяча долларов в месяц и бесплатное пользование гостевой комнатой. Если у вас есть связи в IRS, вот вам совет».
  Петра сказала: «Вы упомянули, что мистер Бедард сдает жилье в аренду непорядочным людям, которые платят наличными. Кто-нибудь конкретный?»
  «Меньшинства», — сказала Иона Бедард. «Такого рода вещи».
  «Ваш брат не общался с другими арендаторами?»
  Бедар затушила вторую сигарету и с преувеличенной осторожностью поставила стакан на пол. «Ты действительно не понимаешь, да?»
  «Что понимаете, мэм?»
  «Лестер был болен. Это не делает его одним из них » .
  «Как он жил после ухода мисс Бигелоу?»
  «Не очень хорошо», — сказала Иона Бедард. «Майрон отказался платить за другую медсестру или за какое-либо дополнительное лечение. Однажды Лестера пришлось отвезти в окружную больницу, которая, как я понимаю, является змеиной ямой. Майрон наслаждался «я же говорила тебе».
  Я не буду повторять имена, которые он называл Лестером».
  «У Лестера также были некоторые проблемы с законом».
  «Все из-за его болезни». Иона Бедард стряхнула пепел в непосредственной близости от подноса. Большая его часть упала на ковер. «Вскоре после смерти старика мой брак наконец-то достиг того, чего должен был достичь много лет назад. Распался. Обстоятельства заставили меня умолять Майрона разрешить Лестеру остаться в Чероки, а я не очень люблю просить. После развода я настояла на том, чтобы
   на — и получил — здание и все. Лестер так и не победил свою проблему, но его потребность в наркотиках, похоже, немного уменьшилась».
  «То же самое может случиться и с наркоманами, если они проживут достаточно долго», — сказала Петра.
  «Откуда взялась финансовая поддержка Лестера?»
  Иона Бедард ткнула себя в грудь. Пренебрежительно помахала рукой. «Идите, люди, я сделала за вас вашу работу. Все, что вам нужно сделать, это найти этого ублюдка».
  Мы не двинулись с места.
  «Пожалуйста», — сказал Бедар, и это прозвучало как приказ.
  Петра спросила: «Имя Роберт Фиск вам что-нибудь говорит?»
  «В моем классе в подготовительной школе Атертон был Бобби Фиск. Летный врач на флоте».
  «А как же Рози?»
  «Клепальщик?»
  «Блез де Пейн?»
  Иона Бедард погладила прическу. Засмеялась.
  Петра спросила: «Что-то смешное, мэм?»
  « Это, юная леди, не настоящее имя. А теперь идите, делайте свою работу » .
  ГЛАВА
  21
  Когда мы спускались, лифт был в нашем распоряжении. Петра обмахивалась веером и смеялась. « Это , должно быть, был паршивый брачный контракт».
  Майло сказал: «Если бы вуду работало, старый Майрон жарился бы в масле».
  «Она не дает нам никаких доказательств того, что он имеет какое-либо отношение к Лестеру, но по ее словам мы должны выследить его в Европе».
  «Ненависть — великий мотиватор».
  «Я уверена, что он тоже ее обожает. Через пятнадцать минут я готова ее задушить. Ну и что? Десять лет Джордана не было в его жизни».
  Я сказал: «В отличие от всех этих сомнительных представителей «меньшинств», которые разделяли образ жизни Джордана, но были совсем не похожи на него».
  «Говорим об отрицании», — сказала Петра. «В одном она, вероятно, права. «Де Пейн» — это прозвище».
  Мы молча пересекли вестибюль. Мы с Майло припарковались на парковке отеля, но Петра оставила свою Acura на Уолден Драйв через Уилшир, и мы проводили ее.
  Она отперла машину и бросила сумочку на пассажирское сиденье. «Какие-нибудь прощальные мысли, ребята?»
  «Это был я, я бы сохранил простоту», — сказал Майло.
  «Сосредоточьтесь на Фиске, все остальное — отвлекающий фактор. Что касается вашей мисс.
  Бигелоу, я не вижу никакой потрясающей связи. Даже если она и передала больничный наркотик Джордану, это тоже древняя история».
  «Похоже на то», — сказал Майло.
  «У тебя есть сомнения?»
  «Единственный камень преткновения — это когда мы разговариваем с Джорданом о Пэтти, и вскоре он умирает».
  «Единственная возможная связь — он рассказал кому-то о какой-то тайне, настолько большой и плохой, что его пришлось заставить замолчать. Например, о чем?»
  Ни у кого из нас не было ответа.
  «В любом случае, — сказала она, — главное — найти Фиска».
  Майло сказал: «Танцующий киллер. Вот тебе сетевое шоу».
  Я сказал: «Джордан был бывшим трубачом. Это все время возвращается к музыке».
  Петра сказала: «Джордан не играл много лет. Единственная музыкальная связь, которую я вижу, — это наркотики».
  «Или антидопинговая штука. Как Джордан, который впаривает товар не тому человеку».
  «Кто не тот человек?»
  «А как насчет ребенка босса музыкального бизнеса?»
  «Папаша наказывает Лестера за поставку его проджа? Отлично, я бы с удовольствием арестовал еще подозреваемых, может, Фиск догадается, как только мы его арестуем. Я получил DMV на его колесах, из просроченных файлов. «Мустанг девяносто девятого года, красный на тот момент, регистрационные сборы просрочены на шесть месяцев. Я также подал срочную повестку на его телефонные записи, посмотрим, что выйдет. Если мне повезет, может, я успею арестовать его до того, как Круэлла позвонит начальству и начнет ругать нас, рабочих среднего класса, не следующих ее утонченным инструкциям».
  Майло сказал: «Собираешься прикрыть свою задницу и поискать своего бывшего?»
  Она взмахнула сумочкой. «Я натравлю на это Рауля, дам ему немного практики в сыске на расстоянии».
  «Умный парень?» — сказал Майло.
  «Умный, но совсем новый. Хотя и тихий. Мне это нравится. Увидимся, ребята».
  
  Мы вернулись на парковку отеля Hilton.
  Я сказал: «Встреча с Ионой пошла на пользу. Теперь мы понимаем выбор жилья Пэтти».
  Майло сказал: «Тысяча в месяц наличными в течение трех лет составляет тридцать шесть тысяч».
  ей не нужно было декларировать. Потом старый Майрон перевез ее в Хадсон, и она выросла до двух тысяч. Как долго она там оставалась?
  «Примерно два года».
  «Еще сорок восемь, итого восемьдесят четыре тысячи. Добавьте ее зарплату в больнице, плюс пять лет бесплатной аренды, и это будет приятная шестизначная сумма. Говорите о выгодной сделке, Алекс. Минусом было отсутствие гарантий занятости. Старик умирает, sayonara».
  «Она переехала на Четвертую улицу», — сказал я. «Это было лучшее место, но она прожила там меньше года. Может быть, полная арендная плата была неприятна. Или она решила сэкономить деньги, теперь, когда они у нее были. Восемьдесят четыре тысячи даже по консервативной процентной ставке могли удвоиться за десять лет. Если бы она участвовала в буме фондового рынка, она могла бы добиться гораздо большего. Переход на бульвар Калвер означал жизнь в трущобах, но это позволило ей стать домовладельцем.
  Без неожиданной удачи от Майрона Бедарда она, возможно, никогда бы этого не добилась.
  Ее портфель заставил меня задуматься о наркотиках, но, возможно, все сведется к разумному инвестированию».
  «Помогло небольшое уклонение от уплаты налогов».
  «И это тоже».
  
  Электронное письмо Айзека Гомеса гласило:
  Здравствуйте, доктор Д. Мы в Бангкоке, и я пишу это из интернет-кафе. но связь слабая и мы движемся дальше, так что не беспокойтесь отвечая. Я проснулся, думая о том преступном следе, и понял, что я допустил методологическую ошибку, ограничившись случаями, классифицированными как убийства, в отличие от непредумышленного убийства, тяжкого нападения или чего-либо еще другое, которое могло бы перерасти в убийство, но не было переквалифицировано.
   К сожалению, сейчас я ничего не могу с этим поделать, но когда я получу
   через несколько недель я еще немного покопаюсь в данных и посмотрю, что я могу сделать. могу придумать. Надеюсь, я не упустил ничего важного. Хезер Привет. Всего наилучшего, IG
  Я подумал об этом, решил, что Айзек разбирается слишком дотошно. Пэтти сказала, что убила человека. Все вокруг этого плясали, но я не мог этого забыть.
  Я сидел на диване, размышляя о согревающем шоте Chivas, когда Бланш ввалилась в кабинет и потерлась носом о мою голень. Когда я встал, она немного потанцевала, а затем выбежала за дверь.
  Я последовал за ней по коридору, через кухню, к задней двери. Она с удивительной ловкостью сбежала по лестнице к пруду. Нацелилась на запертый контейнер, в котором лежала карповая рыба, и начала тыкать в него своим плоским носом.
  «Теперь ты увлекаешься морепродуктами?» Я вытащил несколько гранул и предложил ей. Она с презрением повернула голову.
  Еще раз головой по мусорному баку ударился. Уставился на меня.
  Когда я бросила рыбе еду, она повернулась и стала смотреть. Тяжело дыша.
  Хрипло лаяла, пока я не бросил еще гранул.
  «Альтруизм?» — спросил я.
  Я знаю, что эксперты назовут это антропоморфизмом, но она улыбнулась с чистой радостью, я в этом поклянусь.
  
  Робин нашла нас двоих у воды. Бланш спрыгнула с моих колен и поприветствовала ее. Рыбы роились, как это бывает, когда на каменной дорожке раздаются шаги.
  «Они голодают», — сказала она. «Я пойду их покормлю».
  Я сказал: «Они уже пообедали. Обильно, потому что Бланш назначила себя официальным организатором питания».
  «Я знаю», — сказала она. «Она сделала это и вчера. Есть ли прогресс в поисках Фиска?»
  "Еще нет."
  «Я пообщался побольше о Блезе Де Пейне. Единственное, что я могу добавить, это то, что, возможно, его дом на холмах находится на одной из птичьих улиц. Но не слишком верь этому, дорогая. Человек, который мне рассказал, не был уверен, где он это услышал, или даже был ли это Де Пейн, а не какой-то другой мошенник, и он понятия не имел, какая это птица. Никто не слышал о Фиске или Рози, хотя есть черный парень по имени Мози, который немного работает диджеем».
  "Фамилия?"
  Она покачала головой. «Вероятно, он не тот, кто тебе нужен. Человек, который его встречал, сказал, что он был славным парнем».
  «Где он с ним познакомился?»
  «Она. Какая-то вечеринка, она была одной из танцовщиц, нанятых агентством в Долине, она не могла вспомнить имя».
  «Проблемы с памятью?»
  «Возможно, немного размыто из-за наркотиков».
  «Птичьи улицы», — сказал я. «Туман над Лос-Анджелесом, друзья теряют дорогу».
  «Бедный Джордж. Помнишь, как я его встретил?»
  «Десять лет назад, чинил Рикенбахер».
  «Милый человек», — сказала она. «Такой одаренный, такой скромный».
  Она села, положила голову мне на плечо. Бланш наблюдала, как мы целуемся.
  Побежал обратно к лестнице и спокойно наблюдал за нами.
  Почти родительская радость.
  Робин сказал: «Давайте войдем внутрь. Расправим крылья».
   ГЛАВА
  22
  К четырем часам вечера Робин делал наброски, а я сидел за компьютером и искал по запросу «mosey deejay».
  Один удар, никаких изображений.
  Мозес «Большой Мозе» Грант был упомянут в длинном списке людей, получивших благодарность за вклад в успех сбора средств для больницы.
  Западная педиатрия, где я проходила обучение и работала.
  Вечеринка была устроена год назад отделением эндокринологии, причиной был ювенильный диабет, и человек, который благодарил, был ее руководителем, доктором Элизой Гласс. Мы с Элизой работали вместе над несколькими случаями. У меня был ее личный номер в файле.
  Она сказала: «Привет, Алекс. Ты снова принимаешь пациентов или все еще занимаешься полицейскими делами?»
  «Вообще-то, — спросил я ее о Мозесе Гранте.
  "ВОЗ?"
  «Диджей на вашем бенефисе в прошлом году».
  «Мосей? Пожалуйста, не говори мне, что у него проблемы».
  «Вы знаете его лично?»
  «Нет, но я его помню. Огромный, но ласковый и очень хорошо ладит с детьми.
  Буду ли я разочарован?»
  «У него нет проблем, но его видели с кем-то, у кого они есть. Я уверен, что все окажется пустяками».
  «Я надеюсь на это. Сначала он снизил свои гонорары, потом настоял на том, чтобы работать бесплатно, оставался на дополнительные часы. Он понял, о чем мы».
   «У вас родственник-диабетик?»
  «Сам диабетик. К сожалению, похоже, он не очень хорошо его контролирует.
  Ближе к концу вечера он стал быстро слабеть, и мне пришлось принести ему сока».
  «Как вы пришли к тому, чтобы нанять его?»
  «Его нанял офис развития. Он действительно был похож на плюшевого мишку, Алекс».
  «Я уверен, что он есть. У тебя есть его номер?»
  «Это тоже будет в отделе разработки. Подождите, я попрошу Джанис вас соединить».
  Я ждал, пока записанный голос читал мне лекцию о питании и физических упражнениях.
  «Разработка, это Сью».
  «Это доктор Делавэр. Я планирую мероприятие и слышал, что вы пользуетесь услугами отличного диджея по имени Мозес Грант. Не знаете, как с ним связаться?»
  «Хм, дай-ка я проверю».
  Новое записанное послание рассказало мне о достоинствах благотворительности.
  «Мы получили его через брокера — The Party Line. Вот номер».
  Valley exchange. Прежде чем попробовать, я ввел Moses Grant в поисковые системы и вывел на генеалогический сайт и единственную ссылку на шахтера, который умер в Западной Вирджинии сто пять лет назад.
  На номер The Party Line ответил хриплый мужской голос: «Агентство, Эли Ромейн».
  «Я ищу диджея, с которым вы работаете. Мозес Грант».
  «Не лезь к нему больше», — сказал Ромейн. «У меня есть люди получше. Какую вечеринку ты устраиваешь?»
  «Сладкие шестнадцать», — сказал я. «Мне сказали, что Грант — один из лучших».
  «Это не ракетостроение, он знает, как нажимать кнопки. Какой милый
   Мы говорим о шестнадцати? Дети ведут себя как дети своего возраста или притворяются, что им двадцать один? Я спрашиваю, потому что музыка разная, в зависимости от того, о ком идет речь.
  «Это просто обычные дети».
  Смех Ромэйн был никотиновым лаем. «Ладно, у меня есть парни, которые могут пойти в любом направлении. Девушки тоже, но сладкие шестнадцатилетние всегда хотят парней. Предпочтительно горячих парней. У меня есть пара, которые могли бы сниматься в мыльных операх и также умеют нажимать на кнопки. У меня также есть танцовщицы, я рекомендую несколько блондинок, чтобы завести действо. Это не так уж и много».
  «Грант был не так уж хорош?» — сказал я.
  «Вам нужен кто-то, кто придет, или нет?»
  «Он отключился».
  «Шесть месяцев назад. Так какую установку вы хотите?»
  «Дайте мне подумать об этом».
  «О, Господи», — сказал он. «Дело не в сладких шестнадцатилетиях. Что, он должен тебе денег? Не трать мое время».
  Щелкните.
  Я добрался до камеры Петры и назвал ей имя Мозеса Гранта.
  Она сказала: «Спасибо. Я еду в Сан-Диего. «Мустанг» Роберта Фиска появился недалеко от долгосрочной парковки на Линдберг-Филд. Возможно, мне придется пройтись по авиакомпаниям одну за другой. Это удобно, я также могу искать имя Гранта в манифестах».
  "Удачи."
  «Если Фиск улетел, пока-пока, он мне понадобится. Пока».
  Я отложил это в сторону и подумал о том, как Грант исчез из виду полгода назад. В то же время Роберт Фиск покинул свою квартиру и стал невидимым.
  Перестал ли Грант брать на себя обязанности по организации вечеринок у Ромэйна, потому что нашел себе занятие получше? Альтруистичный плюшевый мишка или нет, играющий в клубе с Блезом Де
  Пейн или какой-нибудь другой прилипал из музыкального бизнеса мог бы быть более заманчивым, чем раскручивать Раффи и Дэна Кроу для больных детей. Или иметь дело с шестнадцатилетними, тоскующими по двадцати одному.
  Или, может быть, исчезновение Гранта не было добровольным. Диабетик, который не следил за уровнем сахара в крови, мог столкнуться со всевозможными осложнениями.
  Я решил начать с больниц, а если не получится, перейти к отделениям неотложной помощи и отделениям долгосрочного ухода. Информация, которую я искал, была конфиденциальной, и мне пришлось бы лгать, прокладывая себе путь через слои медицинской бюрократии. Беспечность и моя должность могли бы помочь.
  Номер Гранта 818 сказал, что логичным местом для начала была Долина. Затем я вспомнил больницу, где я мог быть правдивым.
  
  Рик сказал: «Я иду к своему компьютеру, пока мы разговариваем. Там есть общий файл счетов для стационарных пациентов. Я не уверен насчет амбулаторных пациентов, они могут быть классифицированы по отделениям. Так вы думаете, что этот Грант может иметь какое-то отношение к Пэтти и тому парню Джордану?»
  «Гранта видели в компании убийцы Джордана».
  «Кикбоксер, оставивший отпечатки пальцев».
  «Майло тебя просветил».
  «Я доставала его, чтобы он держал меня в курсе. Не знаю, почувствовал ли ты это, Алекс, но он полностью изменил свое отношение к Пэтти. Сначала я могла сделать все, чтобы заставить его серьезно отнестись к беспокойству Тани. Убийство Джордана изменило его мнение, он убежден, что это связано с Пэтти. Он также убежден, что это его вина, потому что это произошло сразу после того, как он поговорил с Джорданом».
  «Не знал, что его это так беспокоит».
  «Вина — вот что такое Большой Парень… ладно, я вошел в Систему общих счетов… похоже, мне нужен код… о, вы бы посмотрели на это. Коды указаны прямо в открытом доступе по отделениям, болтовня о ерунде… ладно, я набираю код отделения неотложной помощи и… вот и все: Грант, Мозес Байрон, мужчина, двадцать шесть лет, 7502 Лос-Охос, Вудленд-Хиллз… о, боже».
   "Что?"
  «Похоже, он был одним из наших. Привезли в отделение неотложной помощи с гипогликемией».
  "Когда?"
  «Два с половиной месяца назад».
  «Прямо перед тем, как Пэтти заболела».
  «У меня волосы на шее встают дыбом, Алекс».
  «Он пришел один?»
  «Этого не было бы в счетах, если бы кто-то другой не гарантировал оплату... давайте посмотрим... счет был полностью оплачен, $869.23, без доплаты за страховку или Medi-Cal. Либо чек Гранта был действительным, либо он заплатил наличными. Позвольте мне найти его карту. Это может занять некоторое время, вы предпочитаете плохую музыку или тишину?»
  «Мне нужна тишина».
  Несколько мгновений спустя: «Мистер Грант прибыл к нашим порталам едва в сознании в три четырнадцать утра в субботу вечером. Я был в отъезде, лечащим врачом был Пит Бергер.
  Давайте проверим записи медсестер... О, Боже, это Пэтти. Одна из ее двойных смен.
  «Что она написала?»
  «Основной материал для поступления… ладно, она упоминает, что Грант был взят
  «друзья», имен нет… один из них сообщил медсестре сортировки, что Грант сделал укол инсулина незадолго до того, как почувствовал слабость и почти потерял сознание. Мы дали ему немного сахара, проверили его жизненные показатели, обнаружили странные вещи с R-волнами его ЭЭГ и рекомендовали госпитализацию для дальнейшего наблюдения. Грант отказался, выписался вопреки рекомендациям врача, и больше мы его не видели».
  «А Пит Бергер помнит?»
  «С тысячами пациентов с тех пор? Ни за что. А ординатор проходил ротацию из Олив Вью. Дай-ка я попробую связаться с ними обоими, оставайся там».
   Десять минут спустя: «Никто из них не помнит Гранта, не говоря уже о его друзьях.
  Я уверен, что у Патти была бы полная память, ее память была поразительной».
  «Вот в чем может быть суть», — сказал я. «Она увидела что-то, заботясь о Гранте, что ее расстроило. Вскоре после этого она заболела, но это застряло у нее в памяти».
  «Думаю, да, но что могло ее так сильно обеспокоить... Я же говорил, что она выглядела измотанной за две недели до постановки диагноза. Я предполагал, что это болезнь берет свое. Вы говорите, что это мог быть эмоциональный стресс?»
  «На данный момент это теория, но она устанавливает еще одну связь между Пэтти и Лестером Джорданом. Она заботилась о нем и о сообщнике того парня, который его убил».
  «Кстати, — сказал он, — Майло рассказал мне о твоих подозрениях относительно кражи наркотиков Пэтти. Я вернулся и проверил наши инвентарные описи третьего класса за последний год, и ничего странного не обнаружил. Я всегда был очень строг в этом отношении, Алекс. Я не обманываю себя, думая, что все идеально, и проверка за двенадцать месяцев ничего не говорит о кражах много лет назад, но я должен верить, что если бы происходило что-то серьезное, я бы об этом знал. Кроме того, я просто не могу представить, чтобы Пэтти была замешана в чем-то подобном».
  «Я тоже не могу».
  «Но у Тани есть трастовый фонд», — сказал он. «Это меня гложет».
  «Майло не рассказал тебе новую теорию по этому поводу?»
  «Нет. Я был там последние два дня, но не видел его».
  Я рассказал ему о денежных выплатах Майрона Бедарда Пэтти и о пяти годах бесплатной аренды.
  Он сказал: «Это заставляет меня чувствовать себя немного лучше. Что я только что сказал о жестком управлении кораблем? Я мог бы также быть честным. Когда я не проверял наркобарон лично, я заставлял это делать Пэтти».
  «Нет никаких доказательств того, что она украла наркотики, Рик».
  «Полагаю, я просто хочу услышать, как ты это говоришь. Что-нибудь еще я могу для тебя сделать?»
  «Нет», — сказал я. «Спасибо за помощь с Грантом».
   "Конечно. Слушай, может, лучше, чтобы Большой Парень не знал о степени моей причастности. Ему нравится ограждать меня от всего плохого".
   ГЛАВА
  23
  В с о встр еча лась на следующий вечер. В девять вечера у меня дома; Петра появилась первой, без десяти, хотя она приехала из Сан-Диего. «Переворот большой фуры возле Ирвина, безумное движение по всей дороге до Ньюпорта, и батарея моего сотового разрядилась. Слава богу, я ушла пораньше и переоделась в автомобильную одежду».
  Это означало черный топ с воротником-хомутиком, темно-серые бархатные спортивные штаны и белые кроссовки. После перерыва в туалете она приняла предложение о батарее телефона и кофе и начала болтать с Робин. Когда я вернулась, они говорили о сумочках, а Бланш сидела на коленях у Петры.
  «Этот человек, — сказала она, — просто создан для звезды».
  Робин сказал: «Я знаю, что страусиная нога звучит как что-то кровавое, но мне она нравится больше, чем просто страусиное мясо».
  Петра сказала: «Это тот, у которого вместо точек более крупный рисунок? Немного похож на крокодила, но мягче по краям?»
  "Точно."
  «О, да, это мило. Бедная птица, но говорят, что страусы злые, так что если хочешь оправдаться, выход есть».
  «Коровы — это хорошо, — сказал Робин, — но я не собираюсь ограничиваться только коноплей».
  Я пошёл наливать себе кофе.
  Майло прибыл с уголком пиццы в одной руке и пятнами томатного соуса над губой. Плечи и спина его спортивного пиджака были покрыты мелкой серой пылью и случайными клочками бумаги. Его твидовые брюки были слишком тяжелы для теплой ночи.
  Достав из холодильника пакет молока объемом в полгаллона, он откупорил горлышко и сделал большой глоток.
  Робин спросил: «Хочешь печенье?»
   «Домашняя выпечка?»
  «Мятные милано».
  «Это мило с твоей стороны, малыш, но у меня высокие стандарты».
  Робин рассмеялся и отвел Бланш в спальню.
  Майло, Петра и я сидели за кухонным столом.
  Она сказала: «Значит, вы нашли пули».
  Майло сказал: «После двух дней копания. Какой-то гений в комнате с уликами написал 5 вместо 3, а затем другой гений изменил это на 8 и добавил неправильный код года. Они также очистили его на другой стороне комнаты, с ящиками от 'шестьдесят два'».
  «Может быть, они надеялись, что ты решишь несколько простудных заболеваний, пока будешь там». Она наклонилась и стряхнула пыль с его куртки.
  «Я уговорил Боба Дила из отдела баллистики провести сравнительные испытания завтра.
  Что-нибудь случилось с авиакомпаниями?»
  «Если бы только», — сказала она. «Имя Фиска не появляется ни в одном исходящем рейсе со дня убийства Джордана, как и имя Мозеса Гранта. В «Мустанге» Фиска много отпечатков, но пока единственные, которые совпадают с AFIS, — его. Стю уговорил Сан-Диего согласиться на работу над этим, в интересах экономии времени.
  Они осмотрели салон и багажник, но никаких телесных жидкостей не обнаружили.
  У меня есть обширная повестка на все телефонные записи Фиска, но я не могу найти никаких доказательств наличия у него стационарного телефона, а если он пользуется сотовым, то это арендованный телефон».
  «Плохие привычки», — сказал Майло. «В машине есть какие-нибудь бумаги?»
  «Старый рег, несколько оберток от PowerBar. Он аккуратный, но не кричаще чистый, как будто он недавно помылся. Вернемся на секунду к нашей жертве. У Лестера Джордана был только стационарный телефон, но не похоже, что он вел активную общественную жизнь, может быть, двадцать звонков в месяц. Единственные междугородние звонки были в Иону в Атертоне, и последний из них был семьдесят четыре дня назад».
  Майло сказал: «Дружная семья».
  «Обычный Брэди Банч. Другие номера, по которым звонил Джордан, были на вынос
   Рестораны и таксофоны. Платные звонки происходили поздно ночью, что соответствует жажде Джордана наркотиков. Рауль провел тщательный повторный осмотр здания.
  Большинство жильцов понятия не имели, кто такой Джордан, это не место для приятных разговоров, где приветствуют друг друга в коридорах. И никто не слышал, что Джордан был управляющим, так что если Иона выдает его за такового в целях налогообложения, она мошенничает. Но несколько человек сказали, что заметили, как подонки входили и выходили из квартиры Джордана в предрассветные часы. Тем не менее, оставленная буква H не означает, что Джордан умер из-за того, что торговал. Или, может быть, Фиск действительно не выносит наркотики.
  Майло сказал: «Даже в этом случае имелся бы мотив получения прибыли».
  «Возможно», — сказала она, — «Фиск и тот, кто его впустил, проявили неосторожность. Они действительно оставили окно открытым. Что касается Мозеса Гранта, то у него нет абсолютно никаких судимостей. Бассетт Боуленд видел Гранта в Рэттлснейке с Фиском и Де Пейном, но он не заметил никаких признаков заговора. За исключением новой информации, я не думаю, что Грант заслуживает много моего времени».
  Я сказал: «Вот новая информация: за пару недель до того, как она заболела, Пэтти Бигелоу лечила Гранта в Cedars».
  "За что?"
  «Низкий уровень сахара в крови. У него диабет».
  «Он больной парень, она медсестра, а Cedars — главное отделение неотложной помощи в Вестсайде. Через него проходят тысячи людей, Алекс».
  «Грант пришел с друзьями».
  Она заправила волосы за ухо, потерла висок большим пальцем. «Еще один уровень сложности. Ладно, что еще мы знаем о Гранте?»
  Майло сказал: «По словам его арендодателя в Вудленд-Хиллз, он был образцовым арендатором, никакого шума, никаких гостей, даже слушал музыку в наушниках. Затем, шесть месяцев назад, он прекратил вносить арендную плату без предупреждения. Арендодатель подал на него в суд с мелкими исками и выиграл, но она не получила деньги, потому что не может его найти».
  Я сказал: «Шесть месяцев назад Роберт Фиск не заплатил арендную плату».
  «Они съехались?» — сказала она. «Хорошо, я буду держать Гранта на радаре. Который пока не зафиксировал ничего, кроме шума».
   Она вытащила лист бумаги и положила его на стол. Полиция Сан-Диего
  Факсовый лист, увеличенное изображение водительских прав Гранта в центре. «Настоящий большой плюшевый медведь».
  Майло всмотрелся в фотографию. Мышцы его шеи напряглись, когда он передал мне бумагу.
  Мозес Грант улыбнулся на камеру DMV. Круглое темное лицо. Бритая голова, подстриженные усы и бородка.
  Шестьдесят шесть, мечта о двух пятидесяти.
  Великан, который вышел из «Хаммера» возле дома Мэри Уитбред.
   О, вот и мой сын.
  Это ее ребенок? Я люблю этот город.
  Майло рассказал Петре.
  Она сказала: «Мама Гранта была домовладелицей Пэтти? Везде, где движется эта женщина, есть какой-то скрытый смысл ?»
  Я сказал: «Мы предположили, что Грант — сын Мэри Уитбред, потому что он был единственным, кто вышел из машины. А что, если он вез кого-то другого, кто решил не попадаться на глаза? Окна «Хаммера» были затонированы черным, и невозможно было узнать, кто ехал».
  Майло сказал: «Лестер Джордан тогда был еще жив, но не долго. Мэри Уитбред была последним человеком, с которым мы говорили о Пэтти. Вскоре после этого Джордан умер».
  Петра забрала листок. «Сын Уитбреда — Роберт Фиск? Грант тусуется с Фиском, снимается в клубе, водит машину. Мама Фиска рассказывает ему что-то о Пэтти, что его беспокоит, поэтому он решает заняться делами…
  то есть второй парень в квартире мог быть Грантом. Хотя, почему Джордан его впустил, я не знаю. Если только Грант на самом деле не был чистоплотным плюшевым медведем.”
  Она рассмеялась. «Знаете ли вы судью, который подписал бы ордер на основании этого? Не то чтобы у меня было место для обыска».
   Я сказал: «Есть еще один кандидат на роль сына Мэри. Блез Де Пейн, музыкальный сэмплер. Фиск и Грант были помощниками Де Пейна. Я нашел его фотографии в Интернете. Он светловолосый, как Уитбред. Одевается вычурно и тусуется с красивыми людьми, что делает его подходящим кандидатом для ярких тачек».
  «Давайте посмотрим на эту милашку», — сказала Петра.
  Мы направились в мой офис. Я скачал изображения.
  Петра сказала: «Похоже, ребенок играет в переодевание… что-то вроде ретро-сержанта Пеппера. Не то чтобы я была достаточно стара, чтобы помнить… Мэри Уитбред, да? «Боль» по-французски — «хлеб».
  Тишина.
  Майло изучал позы Блеза де Пейна. «Парень не одевается, он наряжается... позер. Что по-галльски означает «художник-ерундист».
  «Претенциозный и вор», — сказал я. «Интересно, что еще он скрывает».
   ГЛАВА
  24
  П етра использовала свой пароль полиции Лос-Анджелеса для входа в NCIC.
  Система вернула двух преступников по фамилии Уитбред: Фрэнсиса Артура, мужчину белой расы, семидесяти восьми лет, условно-досрочно освобожденного сорок девять месяцев назад после двадцатилетнего срока за ограбление банка и проживающего в Лоуренсе, штат Канзас. Джерри Ли, мужчину американского индейца, пятидесяти двух лет, отбывающего вторую половину восемнадцатилетнего срока за вооруженное ограбление в тюрьме штата Северная Дакота.
  Проверка автомобиля выявила водительские права Мэри Уитбред и Петерсона Эвана Уитбреда, выданные четыре года назад, проживающего по тому же адресу на Четвертой улице. Дата рождения Петерсона — двадцать восемь лет. Рост пять футов семь дюймов, рост тридцать дюймов, блондин и голубоглазый.
  Четыре года назад он носил длинные и гладкие волосы. Полузакрытые глаза кричали о скуке. Без туши, шипа и клубных лохмотьев, просто еще одно безвкусное детское лицо, нацеленное на угрюмость.
  Петра сказала: «Питерсон Уитбред — не слишком хип-хоповое прозвище, я понимаю, почему он решил его переизобрести. Все еще спать с мамочкой в двадцать четыре года тоже не пойдет на пользу имиджу».
  Я сказал: «Один из источников Робина думает, что он живет на одной из птичьих улиц».
  «Дела, должно быть, идут хорошо. Какая птица?»
  «Не знаю».
  «Кто источник?»
  «Никто не заслуживает доверия», — заполнил я их.
  Петра наклонилась ближе к экрану. «У него тушь для ресниц... похоже, что он тоже накрасил ногти. Альбинос Майкл Джексон». Откинувшись назад. «Такой маленький показушный парень, как этот, определенно использовал бы наемную помощь для мускулов. Но если он действительно заказал убийство Лестера Джордана из-за чего-то, связанного с Пэтти, мотив
  если вернуться к тому времени, когда Патти заботилась о Джордане. Это дало бы Bread-Head где-то от десяти до шестнадцати лет».
  Майло сказал: «Подростковый возраст — это всего лишь временная психопатия, верно?»
  «Иногда навсегда», — сказала она. «Так какая же связь между плохим подростком и добропорядочной медсестрой стоит того, чтобы из-за нее убивать?»
  «Единственное, что я вижу общего между панком, наркоманом и медсестрой, это сами знаете что».
  Она сказала: «Если Патти действительно связалась с преступным панком и торговала наркотиками, зачем ей спустя годы снимать квартиру у его матери?»
  Я сказал: «Возможно, ужасное произошло после того, как она переехала в Четвертую».
  «Тогда какова была связь Джордана ?»
  «То, что она не была соседкой Джордана, не означает, что она разорвала с ним связь».
  «Продолжительные отношения? Ладно, отлично. Но не будем забывать, что Айзек не нашел ни одного убийства на Четвертой или около нее в то время, когда Пэтти там жила».
  «Исаак передумал». Я переключился на свой почтовый ящик и скачал письмо из Бангкока.
  Она прочитала письмо. «Это говорит высокий IQ, он никогда не бывает доволен. Но давайте на секунду вернемся к этому, предположим, что большое беззаконие Пэтти произошло на Четвертой или около нее, но не дошло до убийства. Ну и что, что она преувеличила перед Таней, потому что была неизлечимо больна и ослаблена? И как знание о преступлении, не караемом смертной казнью, могло привести к тому, что Джордана убили?»
  Я сказал: «Возможно, Патти, говоря об убийстве кого-то, имела в виду, что она снабжала его наркотиками, которые его убили».
  «Ее деятельность не ограничивалась ее частными пациентами? Да, это сделало бы ее плохой девочкой».
  Они с Майло посмотрели на меня.
   Я сказал: «Возьми его с собой, куда бы он ни пошел».
  Петра сказала: «Теперь мне придется. Возвращаемся к Bread-Head. Это парень, который зарабатывает на жизнь кражей музыки и, возможно, торгует наркотиками. Он не может слишком беспокоиться о какой-то ошибке несовершеннолетнего более десяти лет назад».
  было совершено убийство ?» — спросил я. «Что-то, о чем никогда не сообщалось, и поэтому Айзек не взялся за это. Пэтти не участвовала напрямую, но она сговорилась и замяла это, и это терзало ее годами».
  Майло сказал: «Прежде чем я дам ей этот пропуск, давайте посмотрим, соответствует ли ее оружие пулям, найденным у Лиланда Армбрустера».
  Петра отвернулась от экрана. «Ребята, это начинает походить на ситуацию «Выберите один из столбца А», когда в меню нет ничего, что выглядело бы свежим. Мне нужны конкретные доказательства связи между участниками».
  Я сказал: «А что, если друзьями, которые привезли Мозеса Гранта в отделение неотложной помощи, были Уитбред/Де Пейн и Роберт Фиск? Патти узнала Де Пейна по ее работе на Четвертой. Это раскрыло ее вину. Вскоре после этого она заболела, начала думать о невыбранном пути, и ее подтолкнуло к тому, чтобы все расшевелить. Насколько нам известно, Де Пейн тоже узнал Патти. Это потрясло его, и он затаился. Потом мы вернулись, поговорили о прошлом, и его тревоги снова вспыхнули».
  «Мама сказала ему, что ты спрашивал о Пэтти?» — сказала она. «Но как тут фигурирует Джордан?»
  «Возможно, Джордан была участницей того, что произошло, и она это знала. Де Пейн беспокоился, что нельзя рассчитывать на то, что он будет держать рот закрытым».
  Майло сказал: «Все эти годы он держал его закрытым».
  «Не знаю», — сказал я, — «но если Де Пейн вел дела с Джорданом, это объясняет место преступления. Джордан впустил Де Пейна, а Де Пейн открыл заднее окно и впустил Фиска. Или, может быть, Де Пейн сделал это сам и взял с собой Фиска для поддержки. Джордан, который крепко уснул, был бы легкой добычей».
  Петра скрестила ноги, потерла лодыжку. «Де Пейн такой расчетливый, но он не принимает наркотики Джордана?»
  Майло сказал: «Он достаточно умен, чтобы быть осторожным».
   «Мне кажется, — сказала она, — принять лекарства было бы разумно, Майло.
  Легко перенаправить дело на ограбление, связанное с героином».
  Я сказал: «Но это рисковало вернуть нас к поставщику Джордана. Кем мог быть Де Пейн».
  «И как все это вписывается в жилищную модель Патти? Я понимаю, что она перешла от опеки Джордана к няне, живущей у старика, с двойной зарплатой. Но остается тот же вопрос: если она знала, что Де Пейн был замешан в серьезном преступлении, зачем ей быть арендатором его матери? Я понимаю, что она прожила меньше года, но это все равно долгий срок, чтобы подвергать своего ребенка супер-плохому влиянию».
  У меня не было ответа.
  Петра встала и налила себе еще одну чашку кофе. Майло позвонил Рику и сказал: «Не жди».
  Когда она вернулась, они устроились рядом на моем кожаном диване.
  Петра рассмеялась.
  Он сказал: «Что?»
  «Мы похожи на пациентов — на консультации по вопросам брака или что-то в этом роде». Она сжала колени вместе, преувеличенно нахмурилась. «Док, я пыталась наладить отношения, но он просто не хочет общаться » .
  Майло сказал: «Нах-нах-нах».
  Я сказал: «Время вышло, я пришлю счет».
  Их улыбки длились недолго.
  Майло сказал: «Де Пейн, похоже, является связующим звеном во всем этом. Он должен был знать Патти с тех пор, как она жила в его квартале, и он тусуется с Робертом Фиском».
  Я сказал: «Давайте повернем это по-другому. Патти не знала Де Пейна до того, как поселилась в его квартале. Лестер Джордан знал их обоих, но Патти узнала об этом только позже».
  «Тогда как Пэтти стала арендатором Мэри Уитбред? Джордан ее порекомендовал?
  Зачем ей слушать советы по жилью от наркомана?»
  «Возможно, она знала его как нечто большее».
  «Это были бутоны?»
  «Она была сострадательной медсестрой, видела человечность Джордана», — сказала я. «После того, как она переехала, они поддерживали связь».
  Петра сказала: «Или продолжила заниматься бизнесом».
  «И это тоже», — признал я. «Есть еще один способ, которым Пэтти могла узнать о сдаче жилья на Четвертой. Что, если Майрон Бедард помог ей найти новое жилье?»
  «Зачем ему это делать?»
  «Она хорошо заботилась о его отце».
  «Благотворительный богатый парень?» — сказала она. «Какая у него связь с Уитбредом? И как это связывает Де Пейна с Джорданом?»
  «Бедарды владеют собственностью», — сказал я. «Может быть, Майрон тогда владел дуплексом Уитбреда. Или соседними квартирами. Или он был связан с Мэри Уитбред каким-то другим образом. Иона сказала, что он был донжуаном. Мэри привлекательная женщина. Десять лет назад она не выглядела бы хуже».
  «У Майрона была девушка, — нараспев пропела Петра. — Убил двух зайцев, отправив к ней квартиранта и облегчив собственную вину за выселение одинокой матери и ее милого маленького ребенка?»
  Она повернулась к Майло.
  Он сказал: «Это так же хорошо, как и все остальное».
  «Подросток-панк связывается с наркоманом, который по чистой случайности оказывается шурином папика его мамочки?»
  Я спросил: «О чем мужчины разговаривают со своими любовницами?»
  Она сказала: «Моя жена меня не понимает».
  «В случае Бедарда моя жена меня не понимает и навязывает мне бесполезного наркомана-шурина. Если бы Питерсон Уитбред был не по годам развитым подростком
   Преступник, имеющий отношение к наркоторговле, услышав это, мог бы заинтересоваться. Он связался с Джорданом, и они в итоге занялись бизнесом. Возможно, Патти не знала об этой связи, когда переехала в дом Мэри. Она думала, что делает шаг в этом мире, в хорошую просторную двухквартирную квартиру. Вместо этого она каким-то образом оказалась втянута в преступление, в котором были замешаны сын хозяйки и Джордан».
  Майло сказал: «Пэтти сказала Тане, что убила соседа. Ничего не всплывает на Четвертой или около нее».
  «На самом деле она сказала, что мужчина «рядом». Чероки, Хадсон и Четвертый охватывают широкий социально-экономический диапазон, но географически они расположены довольно близко».
  Я вытащила с книжной полки «Путеводитель Томаса», пролистала страницу, нарисовала три красные точки и передала книгу Петре.
  Она сказала: «Да, они близко... так что нам нужно расширить географический профиль до чего — всего Голливуда и Мид-Уилшира? Отлично».
  «Но если я прав насчет преступления, которое произошло, когда Пэтти жила на Четвертой, то это сужает временные рамки до менее чем одного года. Это также объясняет, почему Пэтти не оставалась на Четвертой слишком долго. Она сделала или увидела что-то ужасное и хотела уйти».
  «Если она была так напугана, почему она не уехала из города совсем?»
  «Возможно, это был не вопрос личной безопасности, а просто чувство вины — желание психологически отвлечься».
  Взгляд, которым они обменялись, вызвал отклик. Как и ожидалось, съёжился.
  Майло сказал: «А что, если встреча с Уитбредом в отделении неотложной помощи была чем-то большим, чем просто плохим воспоминанием. Предположим, он сделал угрожающее замечание Пэтти».
  «Как дела у твоей дочурки, подмигиваю», — сказала Петра. «Но почему бы Пэтти не сообщить об этом немедленно? Или не использовать свой маленький .22?» Майло: «Узнай уже, когда она его зарегистрировала?»
  «Она этого не сделала».
  «К моменту визита в отделение неотложной помощи она была неизлечимо больна», — сказал я.
   «Даже лучше», — сказала она. «Она знает, что умрет. Если она нервничает из-за того, что Уайтбрид причиняет боль Тане, почему бы не найти его и не сделать бум?»
  Я сказал: «Вы не смогли его найти. Почему ей должно повезти больше?»
  «Столько лет она молчала, и вдруг он начинает ей угрожать?»
  «Возможно, не было никакой явной угрозы, просто тонкое замечание, которое терзало разум Пэтти. У нее был особый тип ума. Навязчивый, мозги работали безостановочно. Она научилась это контролировать, некоторые люди так и делают. Но тенденции остаются, и стресс их выводит наружу. Добавьте к этому когнитивные проблемы из-за ее болезни, и неизвестно, как она справится».
  Петра пожевала губу. « Мозг готов к остановке… ее дом на бульваре Калвер не так уж далеко от трех других мест — сколько, пять миль на юго-запад?»
  Я сказал: «Это совсем другая страница на карте. В прямом и переносном смысле. Что еще важнее, это не имело никакого отношения к Бедардам. Она хотела выпутаться сама».
  Она закрыла Thomas Guide. «Одна простая вещь, которую я могу сделать завтра, — выяснить, кто тогда владел зданием Whitbread. Имя Майрона указано в документе, я немного более восприимчива». Она поморщилась. « Ей это понравится».
  "ВОЗ?"
  «Круэлла. Как бы мне ни было больно это признавать, она была права. Найти и поговорить с ее бывшим — это обязательно. Но если она еще раз назовет меня молодой леди в таком тоне, я отправлю ее в Канаду».
  
  Мы играли с компьютером еще час, безуспешно пытаясь узнать больше о Мозесе Гранте и Питерсоне Уитбреде, он же Блез Де Пейн.
  Петра сказала: «Ребята, у меня глаза косят, давайте начнем».
  Я сказал: «Один вопрос: насколько опасна Таня?»
  «Если вы правы, что Питерсон угрожал Пэтти из-за каких-то темных
   секрет, это важно. Как обстоят дела с безопасностью ее дома?
  Майло сказал: «Достойно. Я прочитал ей лекцию, и она, кажется, усвоила ее. Я также сделал несколько проходов по ее улице. Пока ничего сомнительного».
  «Девятнадцать лет, и я живу одна», — сказала Петра. «Не знаю, как бы я с этим справилась. Что именно она обо всем этом знает?»
  Я сказал: «Мы рассказали ей об убийстве Джордана. Она хотела знать, связано ли это с ее матерью, и мы сказали, что прямых доказательств этому нет».
  «Она его купила?»
  "Может быть."
  «Ну», — сказала она, — «если то, что мы сегодня обсудили, хоть немного верно, ты больше не сможешь продавать эту историю... ты ходишь к ней на терапию, Алекс?»
  «Никаких регулярных сеансов, по мере необходимости. Сколько мне ей рассказать?»
  Петра посмотрела на Майло.
  Он сказал: «Это ваше убийство, детектив Коннор».
  «Хм», — сказала она. «Я бы не хотела, чтобы она знала все подробности расследования, но ей нужно понимать достаточно, чтобы не быть беспечной. Есть ли какое-то другое место, где она могла бы жить, если бы ей пришлось?»
  «У нее нет другой семьи», — сказал я. «Утверждает, что у нее есть друзья».
  «Утверждения? Ты думаешь, она лжет?»
  «Она говорит, что учится с другими студентами, но никогда не говорила о каких-то чисто социальных отношениях. И в ее доме нет ничего, что напоминало бы о студенческой жизни».
  «Звучит, как старая раньше времени. Потеря родителя может сделать с тобой то же самое. Ты думаешь, что плотина рухнет?»
  «Я слежу за уровнем воды».
  «У нее одни отношения», — сказал Майло. «Кайл Бедард выследил ее в
   Facebook, заявил, что ему стало любопытно после того, как мы поговорили с ним о том, как Таня и Пэтти жили в доме его дедушки. Мы предупредили ее, чтобы она не слишком вмешивалась, но вы же знаете детей».
  «Думаете, он преследует ее по нездоровой причине?»
  «Возможно, нет, но кто знает? Это справедливая оценка, Алекс?»
  Я кивнул.
  «Еще одна запутанность Бедарда», — сказала Петра. «Алекс, может, тебе стоит увести ее от него. Как-то донести, что эта семья, похоже, опутывает своими щупальцами все».
  «Но не давайте ей никаких подробностей расследования».
  Она выдохнула и поиграла с волосами. «У нас есть моральный долг защищать ее, но пугать ее до чертиков просто так не пойдет на пользу ее психическому здоровью. Можно ли ей доверять, что она не прольет информацию Кайлу или кому-то еще?»
  "Я так думаю."
  «Тогда следуйте своим инстинктам».
  Майло сказал: «Пока ты с ней разговариваешь, может быть, ты сможешь выяснить, есть ли у нее какие-нибудь воспоминания о Блезе де Пейне».
  "Сделаю."
  Петра встала и повернула шею. «Проведите меня к моей колеснице, джентльмены».
  
  На следующее утро в девять я оставил Тане сообщение с просьбой позвонить.
  К часу дня я так и не получил ответа. В десять после того, как позвонил Майло.
  «Наконец-то бинго. Когда Пэтти переехала в дуплекс на Четвертой, Мэри Уитбред владела им, как и собственным зданием Уитбред и двумя другими поблизости. Но два года назад все имущество принадлежало семейному трасту Бедард».
  «Майрон продал их ей?»
   «Траст сделал это. Попечителями были старик и Майрон».
  «Она получила выгодную цену?»
  «Сладкая сделка для хозяйки? Я не эксперт, но цифры не кажутся заниженными, возможно, у Мэри был свой источник денег. Ваша догадка о том, что Майрон послал туда Пэтти, выглядит лучше. Другим монументальным открытием является то, что пули, извлеченные из тела Лиланда Армбрустера, не соответствовали оружию Пэтти».
  «Маленькое благословение».
  Он сказал: «Рауль и Петра приехали пораньше, чтобы выследить Майрона в Европе. Пока что zippo. Окончательные результаты вскрытия Лестера Джордана не слишком содержательные: метод смерти, удушение, способ смерти, убийство. Роберт Фиск до сих пор не появился, а Петра не может найти текущие адреса Блеза Де Пейна или Мозеса Гранта. Но, эй, если бы жизнь была слишком легкой, мы бы начали думать, что мы больше, чем обезьяны с тонкой шкурой».
  «Разумного замысла для вас нет?»
  «Не тогда, когда я читаю газету».
  «Блез Де Пейн потенциально доступен», — сказал я. «Мы знаем его маму».
  «По мнению Петры, и я с ней согласен, повторный визит к Мэри Уитбред прямо сейчас вызовет слишком много тревог и повысит риск исчезновения еще одного преступника. Я придумал отследить Hummer по адресу, это не распространенное транспортное средство. Такого зверя не зарегистрировано на Де Пейна или Петерсона Уитбреда, но он мог использовать другой псевдоним. Я жду, когда DMV пришлет мне по факсу список всех регистраций Hummer. Тем временем я обзванивал дилеров, но пока безуспешно. Поскольку Де Пейн любит производить впечатление, я подумал, что это может быть аренда, и начал с бюджетного автопарка в Беверли-Хиллз, потому что там делают всевозможные острые ощущения на день. Пару дней рождения назад я арендовал Рику Lamborghini. У него заболела спина, но это уже другая история. К сожалению, единственный черный Hummer на их парковке был предоставлен в долгосрочную аренду киностудии. Остальные три — серебристый, красный и есть желтый кабриолет, говорят о вкусе. Я собираюсь позвонить в Hertz».
  «Желтый вариант, похоже, подойдет для твоего следующего дня рождения».
  «О, конечно», — сказал он. «Носорог ездит на Bumblebee».
  
  Когда Таня не вернулась к трем, я позвонил ей снова.
  «О. Привет», — тихий, напряженный голос.
  «Неудачное время?»
  «Нет... Я вообще-то собирался тебе позвонить. Мистер Файнман — мамин бухгалтер — попросил меня поискать налоговые отчеты, и я нашел кое-что на дне ящика».
  "Что?"
  «Эм, я не уверен, что это значит. Могу я показать это вам?»
  «Конечно. Одно вы должны знать: пистолет вашей матери не связан ни с одним известным преступлением и был исключен в деле, о котором мы вам рассказали».
  «Это здорово», — сказала она. Все эмоции киборга.
  «Все в порядке, Таня?»
  «Да... Я собирался уехать в кампус в пять. Я мог бы заскочить до этого. Если ты не занят».
  "Я буду ждать."
  «В четыре тридцать подойдет?»
  "Идеальный."
  Она отключилась на середине моего прощания.
   ГЛАВА
  25
  Она пришла на пять минут раньше, сжимая в руках мягкий конверт. Серые вязаные перчатки закрывали ее руки, хотя погода была мягкой.
  В офисе она разорвала клапан конверта, вытащила фотографию и лист линованной бумаги, сложенный вдвое.
  На снимке Патти и Лестер Джордан стояли рядом друг с другом в грязно-заварном пространстве, которое было гостиной Джордана. Его волосы были темными, тонкими и прилипли к черепу. Его глаза были мешковатыми, его ноги были кривыми. Серая толстовка создавала объем, который никого не обманывал.
  Коренастое тело Пэтти наклонилось в сторону Джордана, словно она была готова смягчить его падение.
  Таня развернула линованную бумагу и протянула ее мне. Складки были грязными, а края нечеткими. Записка, напечатанная синей шариковой ручкой, гласила: Предполагаемой Флоренс Найтингейл: Я возвращаю это тебе, потому что Тебе наплевать. Я не знаю, почему ты думаешь, что это нормально с профессиональной точки зрения. сделать то, что ты сделал. Старый ублюдок богат, он может заставить кого угодно измениться его подгузники, но кто будет водить меня по дому и будить-трясти, если мне понадобится что? Я могу понять других, которых манипулирует этот придурок $$$$$
  но почему ты, Пэт? Ты всегда говорил, что $$$$$ не имеет для тебя большого значения. Ты Всегда говорил, что честность — это все, Пэт. Очевидно, что все эти разговоры о честность была просто обычной ерундой, вроде той, что они сгребают во все эти гребаные реабилитационные центры. Не пойми меня неправильно, Пэт, я не пьяный, я РАНЕН.
   Заглавная буква H. И ты знаешь, к чему это меня приведет, Пэт. Что еще я такое? "Должен делать, Пэт? И чья будет вина, если я сильно упаду, Пэт?"
   Наслаждайтесь оставшейся частью своей жизни.
   Лес
  Таня сказала: «Он говорит, что он не сумасшедший, но это ярость. Ты веришь его высокомерию? «Проснись и встряхнись»? Она помогла ему пережить передозировку, возможно, спасла ему жизнь, так что вместо того, чтобы быть благодарным, он внушает ей чувство вины ? И эта последняя часть — «Ты знаешь, к чему это меня приведет». Он снова угрожает передозировкой, верно? Намекая, что это будет ее вина. Как кто-то может иметь такие права !»
  Я сказал: «Это наркоман, сосредоточенный на своих собственных потребностях».
  «Вероятно, он стал наркоманом, потому что был эгоистичным. И слабым. Все эти люди, которые не могут держать себя в руках » .
  Ее щеки были спелыми вишнями. Ее плечи так резко сжались, что ее лацкан задрался до ушей. Она распустила поток волос, схватила прядь и повернулась.
  Я сел, жестом показал ей сделать то же самое. Она не двинулась с места, наконец плюхнулась на диван.
  «Она действительно отлично заботилась о нем», — сказал я. «Вот почему отец Кайла хотел, чтобы она заботилась о его отце».
  «"Придурок с деньгами". Разве он не имел права тратить свои деньги так, как ему хочется? Полковник умирал, доктор Делавэр. Забота о нем была хорошим использованием времени мамочки».
  «Джордан не был».
  «Посмотрите, как он с ней обращался, доктор Делавэр. Эту тираду нельзя назвать рациональной. Мне все равно, какие у него были проблемы, оправданий не было. Они с мамой не были лучшими друзьями. Увидев фотографию, я смутно припоминаю, что видела его — даже не знала его имени. Кайл едва его знал. Джордану повезло, что у него была высококвалифицированная медсестра по соседству. Когда пришло время двигаться дальше, он должен был поблагодарить ее, а не угрожать себе испортить жизнь».
  Она хлопнула себя по коленям. «Я просто устала от того, что люди несправедливы».
  Я сказал: «Ты прав. Он должен был быть благодарен».
  «После всего, что она сделала для него, от всего сердца».
  «Твоя мать была одним из самых добрых людей, которых я когда-либо встречал, но мы узнали, что ей платили за то, чтобы она присматривала за Джорданом».
   «Откуда ты это знаешь?»
  «Нам рассказала мать Кайла».
   "Ее."
  «Ты ее знаешь?»
  «Кайл рассказал мне, какой она невероятно эгоцентричный человек, у нее никогда не было времени на него. Может быть, это идет от этой стороны семьи».
  Еще больше выдергивания волос. «Ладно, ей заплатили. Почему бы и нет? Но это ничего не меняет. Это было право мамы двигаться дальше».
  «Конечно, так и было», — сказал я. «Значит, вы с Кайлом регулярно общаетесь».
  «Мы пару раз тусовались в кампусе, а вчера ходили в Coffee Bean. И я спрашивал его о Джордане, но, как я уже сказал, он его едва знал».
  «Он видел записку и фотографию?»
  «Нет. Мне нужно держать это в секрете?»
  «На данный момент это может быть хорошей идеей. Что Кайл думает о своем отце?»
  «С ним все в порядке. Почему?»
  «Детектив, расследующий убийство Джордана, хочет поговорить со всеми родственниками, которых сможет найти. Она искала Майрона Бедарда, но не смогла его найти. Предположительно, он в Европе».
  «Он», — сказала она. «Париж. Он звонил Кайлу вчера, предлагал привезти его, но Кайл слишком занят своей диссертацией. Почему детектив хочет поговорить с дальними родственниками?»
  «Часто именно с этого начинается расследование».
  «Я думал, это убийство из-за наркотиков».
  «Никто не знает, что это, Таня».
  Она глубоко вздохнула. «Итак, ей заплатили. Почему она должна жертвовать своим временем?»
  «Я не хотел тебя расстраивать...»
  «Ты этого не сделал. Я ценю честность. Это значит, что ты уважаешь мой интеллект».
  Она встала и прошлась по кабинету. Попыталась поправить приклеенную воском фотографию, села и ткнула пальцем в фотографию. «Чего я не понимаю, так это зачем она хранила ее все эти годы?»
  «Возможно, это что-то для нее значило».
  «Вы хотите сказать, что она чувствовала себя виноватой?»
  «Нет, но она была сострадательным человеком», — сказал я. «Боль Джордана могла бы тронуть ее».
  «Наверное… я так зол. Это не то чувство, к которому я привык. Мне это не нравится».
  Она закрыла лицо руками. Подняла глаза. «Они возвращаются — мои симптомы. Я чувствую, что теряю контроль. В доме ночью так тихо, это хуже шума, я не могу спать. Вчера вечером я полчаса возилась со шторами, а потом мыла руки, пока они не стали такими».
  Сняв перчатку, она показала мне стертые до крови костяшки пальцев.
  Я сказал: «Мы можем над всем этим поработать».
  «Можно или нужно?»
  "Должен."
   ГЛАВА
  26
  Как вы относитесь к гипнозу?
  «Я никогда об этом не задумывался».
  «По сути, это глубокая релаксация и сосредоточенная концентрация. У тебя бы это хорошо получилось».
  «Я бы? Почему?»
  «Ты умный».
  «Я поддаюсь внушению?»
  Я сказал: «Весь гипноз — это самогипноз. Восприимчивость — это навык, который улучшается с практикой. Умные, творческие люди добиваются лучших результатов, потому что им комфортно быть изобретательными. Я думаю, что это хороший выбор для вас прямо сейчас, потому что вы можете получить быстрые результаты и вернуться к отличному прогрессу, которого вы достигли, когда были ребенком».
  Нет ответа.
  «Таня?»
  «Если ты так говоришь».
  Я начал с ритмичного, глубокого дыхания. После третьего выдоха она открыла глаза. «Где Бланш?»
  «Спит в своей клетке».
  "Ой."
  «Подожди». Я привел собаку, положил ее на диван рядом с Таней. Таня погладила ее по голове. Мы возобновили дыхательные упражнения. Через несколько мгновений тело Тани начало расслабляться, а Бланш уснула, ее мушки пыхтели и трепетали.
   Я считал в обратном порядке от ста, используя монотонную индукцию.
  Подстроил ритм своего голоса под фырканье Бланш. К семидесяти четырём годам губы Тани раздвинулись, а руки замерли. Я начал вставлять предложения. Создавая подсказки для каждого вдоха как возможность расслабиться.
  В двадцать шесть лет на моем телефоне замигал индикатор.
  Я сказал: «Иди глубже и глубже».
  Таня сгорбилась. Напряжение ушло, и она стала похожа на ребенка.
  Пока все хорошо. Если бы я не думал слишком много о более важных вещах.
  
  Когда прошел час, я дал ей постгипнотические инструкции по практике и длительной релаксации и вывел ее.
  Ей потребовалось несколько попыток, чтобы глаза оставались открытыми. «Я чувствую себя... потрясающе... спасибо. Меня загипнотизировали?»
  «Ты был».
  «Это не было... таким уж странным. Я не был уверен, что смогу это сделать».
  «Ты прирожденный».
  Таня зевнула. Бланш последовала ее примеру. Таня рассмеялась, потянулась, встала на ноги. «Может быть, однажды ты сможешь загипнотизировать меня, чтобы я лучше училась».
  «Возникли проблемы с концентрацией внимания?»
  «Нет», — быстро сказала она. «Вовсе нет. Я пошутила».
  «На самом деле», — сказал я, — «расслабление помогло бы на экзаменах».
  "Серьезно?"
  "Ага."
  «Хорошо, я запомню это». Она полезла в сумку. «Я буду практиковаться каждый день — ты ведь что-то об этом говорила, да?»
   "Я сделал."
  «Это немного... странно. Я смотрю прямо на тебя, но ты... близко и далеко одновременно. И я все еще слышу твой голос в глубине своей головы. Что еще ты мне сказал сделать?»
  «Ничего больше», — сказал я. «Ты контролируешь, а не я».
  Она порылась в сумочке. «Хм… Я знаю, у меня тут чек…»
  «Когда бы вы хотели вернуться?»
  «Могу ли я вам позвонить?» Достав белый конверт, она положила его на стол.
  «Подписано и готово к отправке». Ее взгляд метнулся к письму Джордана и фотографии.
  «Можете оставить их себе, они мне не нужны».
  «Я передам их лейтенанту Стерджису».
  Она напряглась. «Мама помогала ему с его зависимостью, я не понимаю, как это может быть связано с его убийством».
  «Я тоже нет, но он мог бы сохранить все данные. Я бы хотел запланировать еще один сеанс, Таня».
  «Ты действительно так думаешь?»
  «Если деньги — проблема…»
  «Нет, совсем нет, у меня в этом плане все отлично, я точно уложился в бюджет».
  "Но…"
  «Доктор Делавэр, я ценю все, что вы сделали и продолжаете делать для меня.
  Я просто не хочу быть слишком зависимой».
  «Я вообще не считаю тебя зависимым».
  «Я снова здесь».
  «Таня, сколько девятнадцатилетних могли бы делать то, что делаешь ты?»
  «Мне почти двадцать », — сказала она. «Извините, спасибо за комплимент. Просто
   это... посмотрите на Джордана. Вся эта ярость из-за того, что он не смог избавиться от своей зависимости.
  Мама научила меня, как важно заботиться о себе. Я не собираюсь быть одним из них».
  "Их?"
  «Слабые, жалеющие себя люди. Я не могу себе позволить быть такими».
  «Я понимаю. Но я вижу только кого-то достаточно умного, чтобы попросить о помощи, когда она ей нужна».
  «Спасибо... Я действительно чувствую, что я в порядке, то, что мы сделали сегодня, было невероятно полезно». Она покачала руками, демонстрируя это. «Резиновая девочка. Я потренируюсь. Если я что-то забуду, я сразу же свяжусь с тобой».
  Я не ответил.
  «Я обещаю», — сказала она. «Хорошо?»
  "Хорошо."
  У входной двери она сказала: «Спасибо за доверие, доктор Делавэр. Не нужно меня провожать».
  Я наблюдал, как она спускается к своему фургону. Она ни разу не оглянулась.
  
  В понедельник мигающий свет был сообщением от моей службы. Звонил детектив Стерджис.
  Я рассказал Майло о гневном послании Лестера Джордана.
  Он сказал: «Так что этот парень был придурком, мы видели это лично».
  «Может быть, это проясняет ситуацию. Из записки ясно, что Пэтти помогла ему пережить передозировку, но не было никаких намеков на то, что она снабжала его чем-то, кроме TLC».
  Он сказал: «Отлично. Тем временем холмы оживают от звуков подозреваемых. Я обнаружил трехлетний черный Hummer, зарегистрированный на Quick-Kut Music, адрес четырнадцать сотен квартала Oriole Drive. Я встречаюсь с Петрой в
   час на Сансет и Доэни — около винного магазина Джил Тернера. Летайте с нами, если хотите.
  
  Птичьи улицы вьются по холмам над Стрипом, к востоку от поместья Труздейл, — узкие, извилистые, хаотично вымощенные шедевры инженерной мысли.
  Пересмешник, славка, пересмешник, жаворонок, танагра.
  Блю Джей Уэй, где Джордж Харрисон сидел один в арендованном доме, ожидая пресс-агента, который свернул не туда, и глядя на огромный город, окутанный ночью и туманом.
  Там легко заблудиться. Случайные тупики и непредвиденные тупики говорят о том, что кто-то в офисе городского планировщика любил играть в дартс.
  Уклоны опасны, а бег трусцой — опасная для жизни процедура из-за отсутствия тротуаров, Porsche и Ferrari, жужжащих по обочине. Дома, многие из которых скрыты за изгородями и стенами, варьируются от дворцов Палладио до коробок без стиля. Они прижимаются друг к другу, как ремнедержатели в час пик, качаются над улицей. Прищурившись, вы увидите, что холмы дрожат, даже когда земля неподвижна.
  Самое приятное — это захватывающие виды, одни из лучших в Лос-Анджелесе, и семи-восьмизначные цены на недвижимость.
  Двадцативосьмилетнему вору музыки понадобится серьезная надбавка к доходу, чтобы провернуть это, и очевидный ответ — наркотики. Несмотря на это, я имел в виду то, что сказал Майло о том, что Патти не участвовала в наркоторговле.
  Записка Джордана была личной — гнев из-за потери эмоциональной защиты, а не беспокойство из-за того, что его отрезало от поставок.
  Грехом Пэтти было то, что она слишком хорошо выполняла свою работу.
  Но она совершила еще одно беззаконие, что-то достаточно серьезное, чтобы преследовать ее годами. И Лестер Джордан, вероятно, умер из-за этого.
  
  Когда я добрался до винного магазина, Майло вышел из своего немаркированного дома, развернул карту и вслух задался вопросом, позволяет ли топография Ориол Драйв занять приличную позицию. Взяв конверт без комментариев, он
   бросил его на пассажирское сиденье и вернулся к карте.
  Петра подъехала на своем «Аккорде».
  Они вдвоем изучили сетку улиц, решили припарковаться у подножия Ориол и пойти пешком. Машина Петры будет транспортным средством, потому что она была незаметной.
  «Недостаточно крутая, чтобы быть местной», — сказала она, постукивая по капоту, — «но, может, они подумают, что я личный помощник».
  
  Она ехала на север по Доэни Драйв, используя ручную коробку передач, чтобы ехать плавно.
  Майло сказал: «Отличная работа, детектив Коннор».
  «Пришлось водить лучше, чем мои братья».
  «Для самооценки?»
  «Выживание».
  Казалось, что на каждом втором объекте ведется строительство или реконструкция, и сопутствующие этому явления налицо: пыль, шум, рабочие, снующие через дорогу, выбоины в асфальте от тяжелой техники.
  По мере того, как мы поднимались, дома становились меньше и проще, некоторые из самых маленьких, очевидно, были подразделениями старых поместий. Oriole Drive начинался с квартала тринадцать сотен. Мы припарковались у подножия и начали крутой подъем вверх.
  Длинные, худые ноги Петры были созданы для скалолазания, и мои самоистязающие пробежки не сделали подъем большим испытанием. Но Майло тяжело дышал и изо всех сил старался это скрыть.
  Петра не спускала с него глаз. Он рвался вперед. Прохрипел: «Ты... знаешь...
  СЛР?»
  Она сказала: «Я проходила повторный курс в прошлом году, но не смей, лейтенант».
  Взглянув на меня, я всплеснул руками.
  Скрип его пустынных ботинок стал нашим маршевым ритмом.
  
  Знак «Нет розеток» появился на пороге квартала четырнадцать сотен.
  Число четырнадцать шестьдесят два означало вершину холма или близко к ней.
  Майло ахнул: «О, здорово», потер поясницу и поплелся дальше.
  Мы прошли мимо огромного белого современного дома, затем нескольких простых пятидесятых коробок. То, что оруэлловский диалект, известный как риэлторский язык, эвфемизировал бы как «чаровники середины века».
  Часть о «потрясающих просмотрах» была бы справедливой.
  Майло продвинулся вперед. Вытирая лицо платком, он втянул воздух и указал.
  Пустое место там, где должно было быть 1462.
  Остался плоский участок коричневой земли, не намного больше площадки для трейлера, окруженный сеткой-рабицей. Ворота были открыты. На заборе висел пакет с разрешением на строительство.
  В дальнем конце парковки, в нескольких футах от обрыва, стоял мужчина, глядя на дымчатую панораму.
  Майло и Петра проверили ближайшие автомобили. Ближайшим был золотой BMW 740, припаркованный в конце тупика.
  «Машина не намного больше недвижимости», — сказал он. «Богатство Лос-Анджелеса».
  Петра сказала: «Вот почему я не пишу пейзажи».
  Не обращая на нас внимания, мужчина закурил, посмотрел и закурил.
  Майло закашлялся.
  Мужчина обернулся.
  Петра помахала рукой.
  Мужчина не ответил на жест.
   Мы вышли на стоянку.
  Он опустил сигарету и наблюдал за нами.
  Немного за сорок, рост пять футов восемь или девять дюймов, широкие плечи, громоздкие руки и бедра, твердый круглый живот. Квадратное смуглое лицо упиралось в огромный подбородок. На нем была бледно-голубая рубашка с французскими манжетами, толстые золотые запонки в форме реактивных самолетов, темно-синие брюки с резкими складками, черные мокасины из крокодиловой кожи, посеревшие от пыли. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Седые волосы на груди щетинились, а в шкуре угнездилась золотая цепочка. Тонкая красная нить обвивала его правое запястье. На поясе висели пейджер и мобильный телефон.
  Очки Ray-Bans закрывали окна в его душу. Остальная часть его лица представляла собой плотную маску недоверия.
  «Это частная собственность. Если вы хотите бесплатного просмотра, отправляйтесь в Малхол-ленд».
  Петра показала значок.
  «Полиция? Он что, с ума сошел?»
  «Кто, сэр?»
  «Он. Труппа, адвокат», — наклонив голову в сторону дома на юге.
  «Я ему постоянно говорю: все разрешения в порядке, ничего с этим не поделаешь ».
  Какой-то акцент — знакомый, но я не мог его вспомнить.
  «Что, он снова кричит из-за шума? Мы же ставили оценку неделю назад, как можно ставить оценку без шума?»
  «Мы здесь не об этом, мистер…»
  «Ави Бенезра. Тогда чего ты хочешь?»
  Я понял акцент. Несколько лет назад мы работали с израильским полицейским суперинтендантом по имени Даниэль Шарави. Интонации Бенезры были более резкими, но похожими.
  Петра сказала: «Мы ищем жителей дома 1462».
  Бенезра снял очки, показал мягкие, карие глаза, прищурив их от удовольствия. «Ха, ха. Очень смешно».
  «Хотелось бы, чтобы мы попытались, сэр».
  «Жители? Может, черви и жуки». Бенезра рассмеялся. «Кто ваш источник разведданных? ЦРУ?»
  «Как давно дом исчез, сэр?»
  «Год». Большой палец указал на соседний дом. «Труппа год была в тишине, поэтому он избаловался».
  «Привередливый парень?»
  «Суетливый придурок», — сказал Бенезра. « Адвокат » .
  «Он дома?»
  Ави Бенезра сказал: «Никогда не бывает дома. Вот почему он такой сумасшедший, что жалуется. Может, ты скажешь ему, чтобы он перестал меня беспокоить. Знаешь, почему он злится? Он хотел купить его, сделать там бассейн. Но он не хотел платить столько, сколько он стоит. Теперь я не хочу продавать. Буду строить для себя. Почему бы и нет?» Он помахал рукой в сторону вида.
  «Это будет что-то целое, все из стекла, с видом на Палос-Вердес».
  «Великолепно», — сказала Петра.
  «Это то, что я делаю», — сказал Бенезра. «Я строю, я строитель. Почему бы, наконец, не для меня?»
  «Так вы снесли дом год назад?»
  «Нет, нет, нет, год назад пустует. Я снес пять месяцев назад, и тут же он сводит меня с ума, этот ублюдок, жалуйся в зонирование, мэру». Поднося палец к виску. «Наконец-то я получил добро».
  «Как долго вы владеете этой недвижимостью, мистер Бенезра?»
  Бенезра ухмыльнулся. «Вы заинтересованы в покупке?»
  "Если бы."
  «Я купил пять лет назад, дом был куском дерьма, но это !» Еще один росчерк
   на вид.
  Он курил, прикрывал глаза рукой, смотрел на взлетающий из Инглвуда реактивный лайнер. «Я собираюсь использовать столько стекла, сколько мне позволят новые правила энергосбережения. Я только что закончил строительство великолепного средиземноморского дома на Анджело Драйв, девять тысяч квадратных футов, мрамор, гранит, домашний кинотеатр, я готов продать. Потом моя жена решит, что хочет в нем жить. Ладно, почему бы и нет? Потом я получу развод, и она получит дом. Что, мне следует бороться ?»
  «Вы когда-нибудь сдавали жилье человеку по имени Блез Де Пейн?»
  «О, боже», — сказал Бенезра. «Этот. Да, он был последним».
  «Проблемный арендатор?»
  «Ты называешь проблемой разгром всех комнат и неуплату? Для меня это проблема. Моя вина. Я нарушил правила, меня надули » .
  Петра спросила: «Куда-то?»
  «Я вежливо разговариваю с леди».
  Она рассмеялась. «Какие правила ты нарушил?»
  «Правила Ави. Два месяца вперед, плюс залог на случай порчи имущества. Его я отпустила на месяц, без залога. Глупый, я должна была знать лучше, судя по его виду».
  «Как он выглядел?»
  «Рок-н-ролл», — сказал Бенезра. «Волосы, понимаешь. Но его рекомендовали».
  «Кто?»
  Бенезра снова надел очки. «Парень».
  «Какой парень, сэр?»
  «Это важно?»
  «Может быть».
   «Что он сделал?»
  «Кто его направил?» — спросила Петра.
  «Послушайте», — сказал Бенезра, — «мне не нужны никакие проблемы».
  «Если ты ничего не сделал...»
  «Я ничего не сделал . Но этот парень, который его порекомендовал, он немного знаменит, понимаете?»
  «Кто, сэр?»
  «Я ничего не знаю о его проблемах».
  «Чьи проблемы, сэр?»
  Бенезра понюхал воздух, жадно закурил. «То, для чего я его нанял, было законным.
  Что он сделал для других людей, я не хочу знать».
  «Сэр», — сказала Петра, — «о ком мы говорим ?»
  «Парень, которого я нанял».
  «Что делать?»
  «Посмотри на жену. Она хочет дом на Анджело, девять тысяч квадратных футов, она может кататься в нем, отлично, ладно. Она хочет драгоценности, ладно. Но мою лодку? Недвижимость, которая у меня была до того, как я встретил ее? Очень, очень, очень нехорошо . Я знал, что она делает с сами знаете кем, может, этот парень сможет это доказать, она не становится слишком навязчивой».
  «У нас в Калифорнии есть развод без вины».
  «Это официальная информация», — сказал Бенезра. «Но у нее есть модные друзья, сборщики средств, обед в Spago. Это не будет выглядеть хорошо, все знают, что она не идеальна. Я нанял его, чтобы получить доказательства».
  «Мы говорим о частном детективе».
  "Ага."
  «Потому что твоя жена…»
   «Ты женщина. Как ты думаешь, что она сделала?»
  «Спала с кем попало?»
  «Нет рядом. Один парень, ее окулист ». Постукивание по черной линзе. «Я плачу десять тысяч за LASIK, чтобы ей не пришлось носить контактные линзы, больше никакого зуда -чеса. Она отплатила мне тем, что получила еще одно лечение». Посмеиваясь.
  «Хорошо, что ты можешь над этим посмеяться», — сказала Петра.
  «Что, у меня должна появиться язва?»
  «Как зовут частного детектива?»
  «Знаменитый», — сказал Бенезра. «Фортуно».
  «Марио Фортуно».
  «Да. Он все еще в тюрьме?»
  «Насколько я слышал, сэр».
  «Хорошо. Он взял мои деньги, ничего не сделал. А что еще, я понятия не имею».
  «Фортуно рассказал, откуда он знал Блеза де Пейна?»
  Бенезра пошевелил пальцем. «Друг друга друга друга. «Но он в порядке, Ави, поверь мне». Он рассмеялся громче. «Может, я пропустил кого-то из друзей».
  «Что еще Фортуно рассказал вам о Де Пейне?»
  «Ничего больше, я был глупым, но я подумал, что такой парень, он работает на меня, зачем ему кудахтать? Я даже сделал скидку на аренду, потому что место было дерьмовым, его скоро снесут». Поворачиваясь обратно к виду.
  «Посмотри-ка».
  Петра показала ему одну из фотографий вечеринки, взятых из Интернета. «Это тот человек, о котором мы говорим?»
  «Это он. Что он сделал?»
  Снимок Мозеса Гранта из DMV вызвал покачивание головой. «Я его никогда не видел. Что,
  гангстер из Уоттса?»
  Фотография Роберта Фиска вызвала удивление. « Этот был здесь, видел его по крайней мере пару раз. Может быть, живет здесь, хотя сделка была только на одного человека, мы говорим о шестистах квадратных футах, одной спальне, одной ванной».
  Раньше это был гараж этого ублюдка в пятидесятых, он купил его два года назад, думает, что все должно быть восстановлено, но не хочет платить по рынку. Он сводит меня с ума, я собирался оставить зеленую зону, но забудьте об этом, она будет в нескольких дюймах от границы участка.”
  Петра помахала изображением Фиска. «Почему вы думаете, что этот человек жил здесь?»
  «Однажды я пришел за арендной платой, а он был один в доме. Без рубашки, безумные татуировки, упражнения перед окном — на коврике, понимаете? Дзюдо, карате, что-то в этом роде, одежда и дерьмо вокруг. Я пытаюсь завязать разговор. Я изучал крав-мага — израильский стиль карате — в армии. Он сказал, что да, он знает это, затем закрыл глаза и снова начал вдыхать и выдыхать и разминать руки. Я говорю: извините, что беспокою вас, но что с арендной платой.
  Он говорит, что ничего не знает, просто приехал. Эти татуировки, тут повсюду» —
  касаясь собственной груди — «и до шеи. Он плохой парень?»
  «Мы хотели бы поговорить с ним. Что еще вы можете рассказать нам о Де Пайн и Марио Фортуно?»
  «Вот и все». Бенезра посмотрел на часы. «Я нанял его, чтобы он узнал о ней.
  Он мне говорит, что она кудахчет с окулистом, большое спасибо, детектив-шишка. Это я уже знаю, потому что она осматривает двадцать-двадцать и продолжает записываться на прием».
  Покачав головой. «Тринадцать тысяч долларов за это, большое спасибо. Он должен гнить в тюрьме».
  Майло спросил: «Значит, он так и не довел дело до конца?»
  «Всегда оправдания», — сказал Бенезра. «Это требует времени, Ави. Нам нужно убедиться, что это будет добросовестное доказательство, Ави. Кабинет окулиста заперт, Ави, может, это будет стоить немного дороже, Ави».
  Широкая улыбка почти рассекла его лицо. «Я наконец понял, что меня дважды обманули. Теперь я думаю, может, подать в суд на своего адвоката по разводам — он тот самый
  послал меня к Фортуно. Я звоню ему, он мне говорит, что Фортуно его тоже обманул.
  "Как?"
  «Нанял его для написания каких-то документов, не заплатил».
  «Назовите имя адвоката, пожалуйста».
  «Ой», — сказал Бенезра. «Это становится сложным. Ладно, почему бы и нет, я с ним закончил. Марвин Уоллес, Роксбери и Уилшир».
  Бенезра в последний раз затянулся сигаретой, вытащил ее и бросил через стоянку. «Вечно находишь оправдания, чтобы не делать работу, Фортуно. Наконец-то у него есть хорошая».
  «Что это?» — спросила Петра.
  «Тот, который вы ему дали. Вы посадили его в тюрьму».
   ГЛАВА
  27
  Мы покинули Бенезру, преклонившись перед его видом, и спустились по Ориол Драйв.
  Петра позвонила капитану Стюарту Бишопу, рассказала ему обо всем и отключила связь.
  «Он будет звонить, но хочет встречи».
  «Когда?» — спросил Майло.
  «Как только вернемся в Голливуд».
  "Мы?"
  «Ты и я, Стю большой специалист по межотдельскому общению». Она повернулась ко мне: «Твое присутствие необязательно, но, безусловно, приветствуется. Он просил поблагодарить тебя за помощь его племяннику».
  В прошлом году сын младшей сестры Бишопа, дошкольник, был напуган вечерними новостями. Мальчик хорошо приспособленный; нескольких сеансов было достаточно.
  Конфиденциальность означала, что мне оставалось только улыбаться.
  Петра улыбнулась в ответ. «Я так и думала, что ты так скажешь».
  
  Капитанский кабинет в Hollywood Division представлял собой свободное, белое угловое пространство, оживленное школьным искусством, созданным шестью светловолосыми детьми Бишопа, и массой семейных фотографий. Белая кружка BYU Cougars делила буфет с ящиком бутилированной воды Trader Joe's. Окно, приоткрытое на два дюйма, пропускало воздух, жару и уличный шум.
  Стю был стройным, гладко выбритым мужчиной лет сорока с пытливыми золотистыми глазами и волнистыми светлыми волосами, поседевшими на висках. Он носил плетеные кожаные подтяжки поверх зауженной розовой рубашки, бирюзовый шелковый галстук, брюки в клетку глен, блестящие крылышки. Соответствующий пиджак висел на гнутой вешалке. Он потянулся за водой, предложил нам наши собственные бутылки. Майло согласился.
  Сын богатой семьи мормонов Флинтриджа, Стю покинул департамент, будучи еще D III, прервав стремительную карьеру, чтобы ухаживать за женой, больной раком. Кэти Бишоп выздоровела, но Стю остался работать в корпоративной службе безопасности и время от времени консультировать по вопросам кино, пока новый начальник не вернул его обратно в качестве капитана.
  Новый начальник был новым приятелем по гольфу отца Стю, офтальмолога, но мало кто придирался. Аморальный мизантроп, которого заменил Стю, был застрелен ревнивой женой на парковке; на похоронах присутствовали трое полицейских, все из чувства долга. Добавьте к этому уличный опыт Стю, его репутацию человека, поддерживающего своих коллег, и способность работать с начальством, не продавая свою душу оптом, и медовый месяц, казалось, будет долгим.
  Будучи бывшим младшим партнером Стю, Петра была в хорошей форме для продвижения в администрацию. Пока что она придерживалась детективной работы.
  Он налил себе кружку воды, отпил и откинулся на спинку стула. «Ты не мог выбрать более удачного момента, чтобы надавить на Фортуно. Он стал лицом, представляющим исключительный интерес для федерального правительства, и никто не хочет, чтобы такое пустяковое дело, как убийство, встало на пути. Мы не говорим о публичной информации, но я звонил в Сан-Луис-Обиспо, где он официально находится в заключении, узнал, что месяц назад его забрали агенты ФБР и прокурор США и перевели в центр содержания под стражей в центре города. Когда я позвонил туда, я получил кучу молчания, а затем направление в офис Фиби в Федеральном здании. Один мой знакомый специальный агент притворился скромным, но в конце концов признался, что Фортуно провел месяц в отеле за счет налогоплательщиков».
  Майло сказал: «Пролилось по-крупному».
  "Я могу только вообразить."
  Петра сказала: «Я думала, Фортуно увлекается всем этим кодексом молчания».
  Майло сказал: «Немного времени в клетке может изменить ваше отношение».
  «Еще бы», — сказал Стю. «Помощник надзирателя в Сан-Луисе сказал, что он столкнулся с настоящими негодяями».
  Петра сказала: «Я думала, что Сан-Луис — это загородный клуб».
  «У них есть теннисные корты и комнаты в общежитии, но это все равно тюрьма. Идиоты, которые похитили школьный автобус Чоучиллы, там, и Чарльтон тоже
   Дженнингс».
  Майло спросил: «Убийцы полицейских могут играть в теннис?»
  «Они это делают после того, как проработают в системе тридцать лет».
  Полицейская тишина, все вокруг.
  Петра спросила: «У тебя есть какие-нибудь соображения о том, на кого Фортуно собирается напасть?»
  «Я получил неофициальные полунамеки», — сказал Стю. «Если бы моя религия позволяла мне делать ставки, я бы поставил на мастеров-манипуляторов из числа адвокатов защиты и боссов шоу-бизнеса».
  Майло присвистнул. «Прямо на вершину пищевой цепочки».
  Стю сказал: «Это определенно станет интересным. Нянечки Фортуно не рады делиться им с нами, но они не могут рисковать, что мы сорвем их, выдав информацию прессе. Договоренность такова, что вы можете увидеть его сегодня в семь вечера, один час, без продлений. Я записал все ваши три имени, полагая, что вы захотите, чтобы доктор Д провел анализ этого парня».
  Я сказал: «Отель — это диван, почему бы и нет».
  Петра спросила: «Какой отель?»
  «Пока не знаю. Мне кто-нибудь позвонит в шесть, и я позвоню тебе».
  Она замахала руками. «О, высокая интрига».
  Стю сказал: «Помогает федеральным типам забыть, что в основном они занимаются тем, что перекладывают бумаги». Проведя ладонью по своему чистому столу, он ухмыльнулся. «В отличие от».
  Петра сказала: «Всякий раз, когда ты скучаешь по крови».
  «Будь осторожен в своих просьбах», — Стю встал и натянул пиджак.
  Гладкая драпировка. «У меня в центре встреча по бюджету. Поговорим в шесть, Петра.
  вас видеть, ребята».
  Он придержал для нас дверь. Когда я проходил, он сказал: «Я знаю, что ты ничего не можешь сказать, но еще раз спасибо за Чада».
  
  Loews Beverly Hills был обычным случаем фальшивой рекламы Westside, расположенной на Pico и Beverwil, в полумиле к югу от блестящего города. Мы взяли разные машины, припарковались у парковщика, встретились в вестибюле.
  Те же самые землистые тона, которые мы видели в отеле Hilton.
  Художник Петры сразу это заметил. «Добро пожаловать в Beige World, оставьте свое воображение у двери».
  Никто не обратил на нас никакого внимания, когда мы шли к лифтам. Никаких признаков какой-либо особой охраны, и когда нас высадили на одиннадцатом этаже, коридор был пуст.
  Стук Петры в дверь номера 1112 был встречен тишиной. Затем — мягкие шаги. Цепь держала дверь приоткрытой менее чем на дюйм. Едва ли достаточно широко, чтобы увидеть расширяющийся зрачок светло-карего глаза.
  «ID», — раздался мальчишеский голос.
  Петра показала свой значок.
  «У всех».
  Майло показал свои удостоверения. Мой пристегивающийся значок выдал «Что это?»
  но никаких комментариев по поводу даты истечения срока.
  «Доктор Делавэр — наш поведенческий консультант», — сказала Петра.
  «Это не профильное дело», — сказал голос.
  Другой голос сзади крикнул: «Впустите их, мне одиноко » .
  Дверь захлопнулась. Приглушенные голоса стали громче, затем смолкли.
  Мы стояли в зале.
  Майло сказал: «Надо было привезти мой Aston Martin с катапультируемым сиденьем, а то я бы выстрелил прямо в чертову ви...»
  Дверь широко распахнулась. Молодой рыжеволосый мужчина в сером костюме, белой рубашке и синем галстуке сказал: «Специальный агент Уэсли Уонамейкер». Его лицо
   подхватил мальчишеский голос. Он еще раз взглянул на наши удостоверения личности, наконец, отступил.
  Двухкомнатный люкс, ни одного оттенка ярче экрю. Неоднозначное искусство усеивало стены, не требующие особого ухода. Плотные шторы убивали восточный вид, который так понравился бы Ави Бенезре. Воздух был пропитан пиццей и потом. На приставном столике стояла засаленная коробка из-под домино.
  Бледный седовласый мужчина помахал рукой с жесткого бежевого дивана в центре гостиной. Лет шестидесяти, узкие плечи, вдовий горб, взъерошивающий волосы на затылке. На нем был черный кашемировый V-образный вырез, кремовые брюки, которые выглядели новыми, черные мокасины Gucci без носков. В руке он держал стакан чего-то оранжевого. Когда мы приблизились, он подмигнул Петре, и тот же голос, который убеждал нас принять его, сказал: «Давно, ребята. И девчонка».
  Петра сказала: «Очень долго, мистер Фортуно. Как всегда.
  Марио Фортуно сказал: «Когда ты влюблен, все вокруг — твои друзья».
  «Ну, раз уж мы все приятели, я уверен, вы с радостью расскажете нам все, что нам нужно знать о Петерсоне Уитбреде, он же…»
  Юрисконсульт Уэсли Уонамейкер встал между ней и Фортуно. «Прежде чем мы продолжим, нам нужно прояснить правила. Г-н Фортуно — осужденный преступник, находящийся под стражей в ФБР. Таким образом, его передвижения и разговоры будут постоянно отслеживаться ФБР. Никакие запросы относительно текущих федеральных расследований не будут разрешены. У вас будет один час, чтобы поговорить с г-ном.
  Фортуно на одобренные темы...» Расстегнув пальто, он вытащил карманные часы. «...три минуты из которых прошли. Принято?»
   «Да, сэр», — сказала Петра.
  За спиной Уонамейкера Майло одними губами прошептал: «Придурок».
  Когда Уонамейкер повернулся к нему лицом, он сказал: «То же самое, агент У.»
  «Доктор, — сказал Уонамейкер, — мне также необходимо ваше прямое подтверждение, поскольку вы служите в местных правоохранительных органах».
  «Я признаю».
  Марио Фортуно сказал: «Ты веришь этому парню? Как будто я важен».
   Рука Уонамейкера откинула пальто и обнажила оружие, закинутое на плечо.
  Еще один взгляд на часы: «Прошло четыре минуты».
  Петра сказала: «Можем ли мы начать?»
  Уонамейкер отошел. Фортуно ковырялся в носу.
  Стульев не было видно, поэтому мы встали перед ним. Его веселая улыбка была омрачена зеленоватой тюремной бледностью. Его белые волосы были тонкими, зачесаны назад и завивались за ушами. Тщедушный, рябой подбородок, нос-картошкой, расшитый цветами джина. Косые, гиперактивные глаза цвета сигарного пепла были оттянуты вниз мешочками кожи. Он снова поиграл носом, потер указательный палец о большой.
  Еще одна ленивая улыбка, неуклюжая и ящерообразная. Потомство от спаривания человека и игуаны.
  Петра сказала: "Мистер Фортуно, мы здесь по поводу Петерсона Уитбреда, он же Блез Де Пейн. Пожалуйста, расскажите нам все, что вы о нем знаете".
  «Кто сказал, что я осознаю что-либо?» — сказал Фортуно. Ровная, среднезападная интонация. Намек на ударение на «осознающий». Как будто он только что запомнил это слово.
  «Вы рекомендовали его для аренды дома на Ориол Драйв».
  «Когда это было?»
  «Незадолго до того, как ты попал в тюрьму».
  «Боже, мой разум, должно быть, ускользает», — Фортуно указал на коробку с пиццей.
  «Возможно, слишком много углеводов».
  Петра повернулась к Уонамейкеру.
  Он сказал: «Нефедеральные вопросы не подпадают под действие правил соответствия».
  «Это значит», — сказал Майло, — «что он может дергать нас, пока ты засекаешь время».
  Фортуно сказал: «Не дай Бог».
  Петра сказала: «Если ты собираешься отказаться от сотрудничества, Марио, дай нам знать прямо сейчас».
   сейчас же и мы уйдем отсюда».
  Фортуно напрягся. Выдавил улыбку. «Феминистка».
  Петра повернулась. Мы последовали за ней.
  Когда она подошла к двери, Фортуно сказал: «Полегче. Бесплатного обеда не бывает».
  Майло сказал: «Это говорит человек, который получает работу няни в четырехзвездочном отеле».
  Уэсли Уонамейкер нахмурился.
  Фортуно сказал: «Не волнуйтесь, мисс Pro-Choice. Я не хочу еды, только amuse-bouche — это «hors d'oeuvre» по-французски. И я не говорю о The Ivy, Le Dome или месте Ганса Рокенвагнера, я люблю это место».
  Уонамейкер сказал: «Опять еда? Мы это уже проходили. Наш бюджет суточных заранее установлен, и никто, кроме ФБР, не имеет права...»
  «Я не говорю о кухне, мистер Буквальный ». Нам: «Эти ребята понятия не имеют о метафорах и сравнениях».
  «Я специалист по английскому языку», — сказал Майло.
  «Журналистика», — сказал Фортуно. «Городской колледж Чикаго, проучился год, пока все это вероломство и ложь не добрались до меня».
  Петра коснулась дверной ручки.
  Фортуно сказал: «Я раздавлен. Ты только что приехал».
  Она повернула ручку и высунула ногу в коридор, когда Фортуно сказал: «Позвольте мне поговорить с психоаналитиком».
  С. А. Уонамейкер сказал: «Дверь должна оставаться закрытой все время».
  Петра сказала: «Никаких индивидуальных интервью, Марио».
  «О, боже, еще один буквальный», — сказал Фортуно. «Что это, все эти телевизоры, видеоигры и микроволновки в мозгу, никто больше не читает классику?» Он помахал рукой. «Возвращайся, дорогая, не позволяй мне тебя злить, я действительно общительный человек».
   «Пластик и автоматы в вашем офисе — это общительно?»
  Спецагент Уонамейкер сказал: «Эта тема не подлежит обсуждению, офицер».
  Арест Фортуно уже несколько недель освещался в газетах.
  «Закройте дверь, офицер».
  Петра подчинилась, бросив на Фортуно долгий мрачный взгляд.
  Фортуно сказал: «У тебя прекрасные, тающие глаза. Без обид, я добродушный, а не развратный. Я пытаюсь донести, что, возможно, смогу предложить тебе некоторое удовлетворение в отношении твоего предмета. Но психоаналитик — это тот, кто может сделать меня счастливым».
  Уонамейкер сказал: «Прошло девять минут».
  Петра проигнорировала его и подошла ближе к Фортуно. «Вы, возможно, можете нам помочь?»
  «Давайте повысим до «вероятно».
  «Чего вы хотите от доктора Делавэра?»
  «Подойди поближе, дорогая», — сказал Фортуно. «От разговоров так далеко у меня болит горло. Все эти искусственные охладители в системе кондиционирования воздуха высушивают носовые пазухи, они не позволяют мне открыть окно. Или занавески, я живу как суслик».
  Уонамейкер сказал: «Все равно темно. Перестань жаловаться».
  Петра спросила: «Откуда я знаю, что вы сможете нам помочь?»
  Фортуно сказал: «Как вам такое: человек, о котором идет речь, — бездарный панк-подросток, который крадет чужие песни и склеивает их в то, что в народе называют «миксами»?»
  Мы втроем вернулись на прежние позиции, лицом к дивану.
  Фортуно сказал: «Доктор Александр Делавэр, у вас есть репутация на улице, потому что вы помогаете детям. Тревоги, фобии — мне нравится статья, которую вы опубликовали о проблемах со сном.
  Мог бы использовать это с несколькими моими, у меня их восемь. От пяти жен, но это уже другая история. Журнал нервных и психических заболеваний — июль, пять лет
   назад. Моя память мне не изменяет?
  Мое имя было передано федералам несколько часов назад. Фортуно удалось провести расследование по моему делу.
  Я спросил: «Что я могу для вас сделать?»
  «Один из моих потомков, самый младший, Филипп, ему шесть. Тихий, очень тихий мальчик, понимаете, о чем я?»
  "Застенчивый?"
  «И это тоже. Крайне тихий. Сидит и рисует, не выходит на улицу играть, не любит спорт. Мать у него молодая, не слишком опытная в родительском деле. С Филиппом она тряпка, совсем его балует. Раньше он ходил в частную школу, а теперь в государственную, так как я временно испытываю финансовые затруднения. Ясно ли я выражаюсь?»
  «У Филиппа проблемы в новой школе».
  «Другие дети, — сказал Фортуно, — похоже, его не ценят. В государственной школе есть несколько крепких маленьких крыс. Крепкий ребенок — выносливый ребенок — мог бы справиться. Филипп, будучи тихим, не справляется так хорошо. Если бы я был там, возможно, я мог бы ему помочь, но меня нет, и это заставляет меня сожалеть. Его мать говорит мне, что Филипп приходит домой в слезах. Иногда он плохо спит». Горло чистое.
  «Он также начал иметь… несчастные случаи. Номер один и номер два. Что не способствует его популярности среди сверстников. Я, будучи вне игры, чувствую себя частично виноватым во всем этом. Затем я узнаю, что вы приедете в гости, и, о чудо, я испытываю озарение: Святая Агнесса послала мне того, кто может помочь в этой проблеме».
  «Я буду рад увидеть Филиппа».
  «Как я уже сказал, мои финансовые ресурсы ограничены. Однако я вижу, что это изменится в будущем, и когда это время придет, вы будете щедро вознаграждены».
  "Я понимаю."
  Фортуно хлопнул в ладоши, словно подзывая слугу. «Превосходно. Когда вы увидите Филиппа?»
   «Пусть его мама позвонит мне».
  «Она это сделает. Они живут в Санта-Барбаре».
  «Это в девяноста милях отсюда. Может быть, лучше всего будет, если я найду вам реферала там».
  Рот Фортуно сжался, а глаза покрылись черными линиями. «Может, и нет».
  «Это долгая поездка для молодого чи…»
  « Вы едете к Филиппу », — сказал он. «Когда я смогу это сделать, я компенсирую вам стоимость топлива и вашего времени — от портала до портала, как это делают юристы. Как это делают я . Я не говорю о долгосрочном фрейдистском или юнгианском психоанализе. Один визит, может быть, два, три-четыре — консультация. В одной из тех статей, которые вы написали, вы сказали, что большую часть детской терапии можно провести в краткосрочной перспективе. Journal of Clinical and Consulting —»
  «Я не могу гарантировать это в каждом случае, мистер Фортуно».
  «Я не прошу гарантий, доктор Делавэр. Два сеанса, может быть, три, четыре. После этого, если вы считаете, что потребности Филиппа лучше всего удовлетворят местные специалисты, я приму это. Но вы начните действовать, доктор Делавэр. Познакомьтесь с моим сыном лично и дайте мне обратную связь. Он очень тихий мальчик».
  «Хорошо», — сказал я.
  Еще один хлопок. «Отлично. Когда?»
  «Пусть его мать позвонит мне».
  «Дай мне что-нибудь более конкретное». Приказ, а не просьба. Он выпрямился, поддержанный остатками контроля.
  «Пусть она позвонит, и я обещаю, что приеду и встречусь с Филиппом, как только смогу», — сказал я. «Ты сделал все, что мог, остальное зависит от нее».
  Фортуно резко вздохнул. «Она скоро позвонит тебе. Возможно, Филипп сможет приехать к тебе в тот милый, красивый белый дом. Посмотреть на этих красивых рыбок в твоем пруду».
  У меня все внутри сжалось. «Рад буду показать их ему».
   Петра сказала: «Хватит болтать».
   ГЛАВА
  28
  B laise De Paine», — сказал Марио Фортуно. «Гнилой пацан».
  "Как же так?"
  «Я не одобряю воровство. Однако…» Горло прочистилось. «…в ходе своей профессиональной деятельности мне приходится иметь дело с лицами сомнительной морали.
  Примерно то же самое, что и у вас, детективы». Мне: «Вы тоже, учитывая вашу давнюю связь с правоохранительными органами. Мой Филипп будет глотком свежего воздуха».
  Петра спросила: «Какие дела у тебя были с Де Пейном?»
  «Его профессия предполагает посещение различных клубов и тому подобных мест.
  Во многих из этих ночных заведений есть так называемые VIP-залы, где смягчены запреты, не говоря уже о туалетах, тайно оборудованных глазками и скрытыми камерами лицами с сомнительными моральными принципами».
  «Он продал вам компрометирующие фотографии знаменитостей».
  Уонамейкер сказал: «Будьте осторожны».
  «Уэсли, я кое-что должен этим добрым людям » .
  "Будь осторожен."
  Фортуно вздохнул. «Огибая тонкий как бумага лед, я думаю, что могу сказать вам в рамках одобрения специального агента Уонамейкера, что г-н Де Пейн оказался обладателем данных, касающихся различных лиц, представляющих для меня интерес, по причинам, в которые я не могу и не буду вдаваться».
  «Он тоже продает наркотики?» — спросила Петра.
  Фортуно взглянул на Уонамейкера. Агент молчал. «Если бы он это сделал, я бы не был шокирован. Однако я не имею личного опыта подобных сделок и, на самом деле, испытываю сильное отвращение к токсичным веществам, поскольку они раскисляют организм». Подняв апельсиновый сок. «Витамин С».
   «Какие вещества торгует Де Пейн?»
  «Я бы назвал его деятельность… эклектичной».
  «Героин?»
  «Меня это не шокирует».
  "Кокаин?"
  «Тот же ответ».
  «Экстази?»
  «Детектив Коннор», сказал Фортуно, «молодой человек, о котором идет речь, предприимчив. Я уверен, что мы оба с ним знакомы».
  «Что это за тип?»
  «Поколение «я». Многие из них жаждут славы, но им не хватает таланта.
  Не говоря уже о моральном стержне».
  Петра спросила: «Что вы дали Де Пейну за его информацию?»
  Уонамейкер помахал пальцем. «Угу».
  «Вы обменяли его персональные данные на наркотики?»
  Уонамейкер сказал: «Смените тему, детектив».
  Щеки Фортуно задрожали. «Уэсли, за все время моих отношений с тобой, твоими коллегами и твоим начальством, кто-нибудь — хоть кто-нибудь — наткнулся на хоть малейшее доказательство моей активной связи с наркотиками, помимо помощи детям клиентов очиститься и протрезветь?»
  Уонамейкер посмотрел на часы.
  Петра спросила: «Как долго вы с Де Пейном занимались бизнесом?»
  «Некоторое время», — сказал Фортуно.
  «Месяцы или годы?»
   "Последний."
  «Сколько лет?»
  «Мне придется проверить свои записи».
  «Сделайте смелое предположение».
  «Пять — прекрасное круглое число».
  «А как насчет Роберта Фиска?»
  «Кто это может быть, детектив?»
  «Известный сообщник Де Пейна». Петра показала Фортуно фотографию.
  «Он выглядит как крайне обиженный человек. Плохие глаза... он что, проводник насилия Де Пейна?»
  «Почему вы об этом спрашиваете?»
  «Потому что Де Пейн — слабак, который избегает конфронтации. Потому что ты не выкроил время из своего напряженного дня, чтобы навестить меня из-за нарушения правил о краже в магазине».
  «Ты не знаешь Фиска».
  «Никогда о нем не слышал и в глаза не видел».
  «А как же Мозес Грант?» — мигает снимок DMV.
  Фортуно сказал: «Этого человека я видел в компании Де Пейна. Я думаю, Де Пейн называл его своим диск-жокеем. Еще один потенциальный музыкальный человек. Если это можно назвать музыкой».
  «Как назвать?»
  «В менее просвещенные времена это называлось бы ритмами джунглей.
  Так как я житель Чикаго, Синатра мне больше по вкусу».
  «Синатра был из Нью-Джерси».
  «Его музыку ценят в Чикаго».
   «Расскажите мне о Мозесе Гранте».
  «Я видел его в компании мистера Де Пейна несколько раз — три или четыре раза. Он никогда не разговаривал в моем присутствии. У меня сложилось впечатление, что он был лакеем. Мне кажется, я видел его за рулем машины мистера Де Пейна».
  «Какое транспортное средство?»
  «Две машины, если быть точным. Одна из тех прожорливых «Хаммеров» и седан «Лексус». «Лексус» принадлежит матери мистера Де Пейна».
  «Мэри Уитбред».
  Фортуно усмехнулся.
  «Что смешного?» — сказала Петра.
  «Как она пришла к тому, чтобы так себя называть?»
  «Ты ее знаешь».
  «Это, — сказал Фортуно, — целая история».
  «У нас есть время».
  Уонамейкер сказал: «Сорок одна минута, если быть точным».
  Фортуно снял туфлю, просунул палец между пальцами ноги, покопался и поскреб, извлек что-то, что, по-видимому, его заинтриговало.
  Петра сказала: «Мэри Уитбред».
  «Ее настоящее имя — Мария Бейкер. Ее родной город — Чикаго».
  «Старый сосед?» — спросила Петра.
  «Мы выросли в разных районах. Я познакомился с Марией благодаря своей работе в правоохранительных органах».
  «Вы были копом?»
  «Я подумывал стать одним из них. Только недолго, все это вероломство и коррупция... без обид, жандармы всякие, но Чикаго был тем еще городом
   Тогда порой было трудно отличить хороших парней от негодяев».
  «Какие у вас были связи с полицией?»
  «Я консультировал по вопросам безопасности различных политических деятелей. Иногда это приводило меня к взаимодействию с вашими коллегами из Windy City. Благодаря моему знакомству с различными лицами итальянского происхождения...»
  «Нет-нет», — сказал Уонамейкер.
  «Уэсли», — сказал Фортуно, — «в какой-то момент тебе нужно развить чувство доверия. Я не собираюсь нарушать наше соглашение, если только это не будет в моих интересах. События, которые интересуют детектива Коннора, предшествуют тем, которые могли бы вас обеспокоить, и я просто предоставляю контекст...»
  «Предоставьте это другим способом».
  Фортуно оттянул губы, почесал бледную розовую десну. «Я встретил Марию Бейкер более тридцати лет назад».
  «Где?» — спросила Петра.
  «Если мне не изменяет память, первый раз это было в клубе под названием The Hi Hat. Мария танцевала там, а также в других ночных заведениях». Улыбка ящерицы.
  «Без одежды. Шляпа и другие принадлежали разным людям… определенного средиземноморского происхождения. Время от времени Мария вступала в романтические отношения с некоторыми из этих людей, а также с другими людьми».
  "Другой?"
  Фортуно улыбнулся. «Комики, барабанщики, разный сброд. Марии было довольно... легко угодить. К сожалению, наступил момент, когда один из людей — определенного происхождения — умер весьма неестественным образом, и Мария Бейкер забеспокоилась о ее личной безопасности. Я, только что переехавший в Лос-Анджелес, и благодаря своим связям с правоохранительными органами в обоих городах смог облегчить ей переезд сюда. Мария хорошо приспособилась к климату. Метеорологически и профессионально».
  «Профессия — стриптизёрша».
   «А также другие аспекты шоу-бизнеса».
  Майло сказал: «Она стала агентом по кастингу».
  Фортуно рассмеялся.
  «Что смешного?» — сказала Петра.
  «Кто тебе это сказал?»
  «Она это сделала».
  «Мария, Мария», — сказал Фортуно. Напевая несколько тактов из Вест-Сайда Сюжетная мелодия. « Это была музыка, Леонард Бернстайн... Детективы, главный аспект кастинга, с которым когда-либо сталкивалась Мария Бейкер, — это снятие одежды перед джентльменами в Канога-парке».
  «Порноактриса?» — спросила Петра.
  «Я уверен, что никто из нас не является поклонником этого жанра», — сказал Фортуно. «Однако мы все знаем, что настоящий Голливуд — это Канога-парк».
  «Мэри Уитбред — ее сценический псевдоним? Звучит не слишком сексуально».
  «Жанр опирается на клише, детектив. Или опирался раньше, когда продукт показывали в кинотеатрах и сюжеты считались существенными. Один из распространенных мотивов — невинная горничная, которую развратили. Одним из довольно успешных фильмов был полнометражный фильм под названием « Теряя невинность». Сюжетная линия была банальной, но эффективной. Викторианская горничная едет в Лондон и соблазняется лордами, герцогами и тому подобными».
  «Горничную звали Мэри Уитбред».
  «Тридцать лет назад», — сказал Фортуно, — «она выглядела как девчонка из соседнего дома. Режиссер посчитал ее настолько идеальной, что использовал ее настоящее имя в качестве основы для ее псевдонима » .
  «Бейкер — Уитбреду».
  Фортуно закрыл глаза. «Сущность широко раскрытых глаз викторианской чистоты. Даже когда ее отверстия были исследованы».
   «Кто был директором?»
  «Джентльмен по имени Сальваторе Грассо. Покойный».
  «Совершенно неестественным образом?»
  «Если вы считаете инсульт противоестественным».
  «Чистота с широко открытыми глазами», — сказал Майло. «Ты поклонник ее творчества».
  «Напротив, лейтенант Стерджис. Мне это наскучило». Он полузакрыл веки.
  «Я уверен, что и вы тоже » .
  «Ваши отношения с Мэри когда-нибудь становились личными?»
  «У меня, — сказал Фортуно, — все личное». Отвернувшись от Майло, он повернулся к Петре и ухмыльнулся. «Я ее трахнул ?»
  Она не двинулась с места.
  «Ответ — да. Я трахал ее. Я трахал ее по своему желанию, в любом направлении, много раз. Это не делает меня членом эксклюзивного клуба.
  И отношения не были эмоциональными».
  «Случайный секс».
  «Твое поколение не изобрело это, дорогая».
  «Расскажите нам об этих отношениях».
  «Я только что это сделал».
  «Вы помогли ей переехать в Лос-Анджелес, устроили ее в порнобизнес и продегустировали товар».
  «Я ее не подставлял. Я познакомил ее с разными людьми. Мои пробы товаров были по обоюдному согласию».
  «Блезу де Пейну двадцать восемь. Ты знаешь его с тех пор, как он родился».
  "У меня есть."
  «Что вы можете нам о нем рассказать?»
   «Ничего больше того, что у меня уже есть».
  «Каковы отношения между Де Пейном и его матерью?»
  «Как есть».
  «Они не ладят?»
  «Мэри, вероятно, думает, что она замечательная мать».
  «Она не такая?»
  «Актрисы», — сказал Фортуно. «Все дело в них » .
  «Кто его отец?»
  Фортуно поднял ладони.
  «Есть что-то, чего ты не знаешь?» — спросила Петра.
  «Есть много, много вещей, которых я не знаю, детектив Коннор. В этом случае отцовство будет трудно установить. Как я уже сказал, Мэри была эклектичной».
  "Был?"
  «Я уже давно с ней не общался».
  «Почему это?»
  «Она потеряла интерес к куртизанству и нашла себе замену в виде страсти».
  «Что это?» — спросила Петра.
  «Недвижимость. Она владеет зданиями, собирает арендную плату, считает, что это делает ее дворянкой».
  «Откуда у нее деньги на покупку зданий?»
  «Старомодным способом», — сказал Фортуно. «Она трахалась за это».
  «Какой-то конкретный человек?»
  «Как раз наоборот».
   «Как насчет имен ее благотворителей?»
  Уонамейкер сказал: «А как насчет того, чтобы нет?»
  Петра сказала: «Нам плевать на тех уродов, на которых он собирается выплеснуть всю информацию, если только они не замешаны в убийстве».
  «Тот же ответ», — сказал Уонамейкер.
  «Чье убийство?» — спросил Фортуно.
  «Человек по имени Лестер Джордан».
  Фортуно не отреагировал, но удержаться на месте, казалось, стоило усилий. «Не знаю его».
  «Ты в этом уверен?»
  «Не могу быть увереннее».
  «Парень», — сказала Петра, — «мы-то думали, что ты — Человеческая Картотека, а посмотри на все эти дыры в банке данных».
  Фортуно снова потянулся к носу. С удовольствием поковырялся.
  «Жизнь, — сказал он, — может разочаровывать».
  «С кем еще общался Де Пейн?»
  «Я не обращаю внимания, с кем тусуются панки».
  «Он тебе не нравится».
  «У него нет...»
  «Моральный стержень, я знаю», — сказала Петра. «В отличие от всех твоих других поставщиков и клиентов».
  «Знание — сила, детектив. Я оказываю законную услугу».
  «Федеральное правительство, похоже, считает иначе».
  Уонамейкер прочистил горло.
   Петра сказала: «Де Пейн разгромил квартиру, которую снимал у мистера Бенезры, и отказался платить аренду за несколько месяцев».
  «Меня это не удивляет».
  «Вы знали, что он тупица, но дали ему рекомендации?»
  «Господин Бенезра попросил меня помочь найти краткосрочного арендатора в ветхом доме, который он планировал снести в ближайшее время. Я случайно разговаривал с Мэри, и она упомянула, что ее сын ищет жилье».
  «Думаешь, ты давно ее не видел?»
  «Она позвонила мне».
  "Почему?"
  «Чтобы помочь найти жилье для ее сына».
  «Где он жил в то время?»
  «Этого она не сказала».
  «Мэри Уитбред владеет недвижимостью», — сказала Петра. «Зачем ее сыну искать жилье?»
  «Это вам нужно спросить у нее».
  «Она не хотела, чтобы он был рядом?»
  Фортуно сказал: «Это, конечно, возможно».
  «Он доставил ей неприятности».
  «Я не знаю подробностей, но, повторюсь, это не...»
  «Мысль о его причастности к убийству вас не шокирует».
  «Меня невозможно шокировать, детектив».
  «Где жил Де Пейн после того, как покинул дом на Ориол Драйв?»
  Долгое, медленное покачивание головой. Белые пряди распустились, и Фортуно набил
   их на место. «Я рассказал вам все, что знаю».
  Петра ждала.
  Фортуно выпил апельсиновый сок.
  Уонамейкер потянулся за карманными часами.
  Петра сказала: «Я знаю, большая рука — на бюрократии, маленькая рука — на бюрократии». Фортуно: «Расскажи нам еще что-нибудь о Блезе де Пейне».
  Фортуно допил сок, вытер губы тыльной стороной рукава. Вытер рукав о диван и стряхнул мякоть с подушки.
  «Если бы ты был нами, Марио, где бы ты его искал?»
  «Хм», сказал Фортуно. «Я бы сказал, Шерше ля фам. Это по-французски
  «женщины более скользкие, чем мужчины » . В данном случае — la mamacita.
  «Многоязычный», — сказал Майло.
  «Женщины любят ловкость в словах, лейтенант. Не то чтобы такие вопросы волновали вас. Уэсли, я думаю, мне пора ужинать. Доктор.
  Делавэр, когда увидишь Филиппа, скажи ему, что папа его любит».
   ГЛАВА
  29
  Мы сидели в баре отеля и пили колу.
  Майло сказал: « Тихий мальчик. Фортуно беспокоится, что его сын — гей».
  Петра спросила: «Это то, что он имел в виду?»
  Его ответом была полуулыбка.
  Она сказала: «Спасибо, что согласился увидеть ребенка, Алекс».
  «В Санта-Барбаре в это время года хорошо».
  «Мистер Инсайдер в итоге не рассказал нам ничего, кроме того, что мама Де Пэйна была дикой девчонкой, которая обожала недвижимость. Что не совсем редкость для Лос-Анджелеса.
  Какая она, мисс Уитбред?»
  Майло сказал: «Дружелюбный, кокетливый, хорошо сложенный».
  Я сказал: «Ее сын продает грязные картинки. Она их сделала».
  «Итак, мы в мире Фрейда».
  «Де Пейн приезжал в гости, когда мы были там, так что какая-то связь все еще есть. Фортуно прав: следите за ней, и она может привести вас к нему».
  «В тот день, когда мы ее встретили, Де Пейн был прямо перед нами», — сказал Майло, потирая лицо.
  Петра поставила стакан. «Все, что мы слышим об этом парне, оказывается отвратительным. Но он не является официальным подозреваемым по делу Джордана, так что я никак не могу получить доступ к линии Мамочки — где Фортуно, когда он нам нужен. С точки зрения наблюдения, Четвертая улица тихая, респектабельная и относительно невысокая. Не самое лучшее место для слежки. Есть идеи?»
  Майло сказал: «После наступления темноты будет легче».
   «Правда... хорошо, я поговорю с Раулем».
  Я сказал: «Фортуно подтвердил, что Мэри занялась недвижимостью с помощью богатых бойфрендов. Мы знаем, что Майрон Бедард продал ей четыре здания, включая два дуплекса на Четвертой. Это подтверждает нашу догадку о том, что она была его любовницей. Это также укрепляет нашу теорию о том, что Де Пейн познакомился с Лестером Джорданом через Бедардов. Я убежден, что то, что преследовало Пэтти, произошло в те месяцы, когда она жила на Четвертой».
  Майло сказал: «Майрон берет Мэри и ее ребенка с собой, когда проверяет своих арендаторов на Чероки. Ребенок просто случайно сталкивается с Джорданом и видит возможность?»
  «Как бы то ни было, — сказала Петра, — мне не удалось найти Майрона Бедарда.
  Или кто-то еще, если на то пошло. Почему у меня есть это маленькое неприятное чувство, что Фортуно нас разыграл?
  Я сказал: «Он играл со мной , чтобы получить терапию для своего сына. Может быть, он действительно заботится о мальчике, но в основном ему нужно было чувствовать контроль. Что я нахожу интересным, так это то, что он уклонялся от каждой темы, которую вы подняли, кроме Мэри Уитбред».
  «Ты прав, нет проблем с изложением деталей, вот. Включая то, как он ее сделал. Что это было, очередная силовая игра?»
  «Он обижен на нее. Или, по крайней мере, ему все равно, что будет с ней или ее сыном. Если бы он знал больше, он бы нам рассказал».
  «Грязные картинки для наркоты», — сказала Петра. Из ее сумочки доносилась тонкая музыка, и она вытащила телефон, играющий первые восемь нот «Time After Time».
  «Коннор. Эй, Рауль, ты что… шутишь? Дай мне адрес. Буду через тридцать-сорок».
  Она отключилась и встала. «Мозес Грант появился».
  «Превосходно», — сказал Майло.
  "Не совсем."
  
  Место преступления находится в собственности полиции, а тело — в собственности коронера.
  Мы трое стояли в стороне от места преступления, освещенного белым светом ночных проливов, пока следователь коронера по имени Салли Джоханнон надевала перчатки и трудилась, чтобы перевернуть огромный труп Мозеса Гранта лицом вверх. Рядом стояли два детектива Центрального отдела по имени Дэвид Сондерс и Кевин Було. Оба были чернокожими, им было чуть за тридцать, одетыми в хорошо сшитые темные костюмы.
  В нескольких футах от него Рауль Биро в спортивном пиджаке с узором «ёлочка» и серых брюках осматривал место преступления.
  В третий раз попытка Йоханнона получить фронтальный вид провалилась.
  Грант был выброшен около 110 North, чуть выше Чайнатауна, машины проносились в нескольких футах от него. По оценкам, разложение и вздутие заняли один или два дня. Несмотря на широкое открытое место, запах был несомненным, и он прилипал к моим пазухам, как это всегда бывает.
  Салли Джоханнон поморщилась. «Вот мой крестцово-подвздошный сустав». Она махнула рукой, прося о помощи.
  Двое водителей, которые приехали на белом фургоне, были в перчатках и втроем завершили переворот.
  Велюровый спортивный костюм Гранта цвета шалфея сливался с кустарником и молодыми эвкалиптами. Его нашла команда по расчистке кустарников из попечителей окружной тюрьмы. Теперь они ушли, их проводили обратно в комфорт тюремного заключения. Пандус был заблокирован патрульной машиной, но автострада оставалась открытой, и рев машин был постоянным.
  «Один здесь», — сказала Джоханнон, указывая на маленькую, аккуратную рану на лбу Гранта. Ее руки скользнули вниз по выпуклости туловища Гранта. «Два, три...
  Четыре, пять — и один здесь». Указывая на разрыв в велюровой мертвой точке паха Гранта. «Кому-то не понравился этот бедняга».
  Петра спросила: «Есть ли какие-нибудь раны, полученные при обороне?»
  Джоханнон проверил. «Нет, ничего».
  Майло сказал: «Стрелок смотрел на него, когда отпустил оружие».
  Дэвид Сондерс сказал: «Любой стрелок, вероятно, был бы ниже Гранта.
  Удар в пах или в один из брюшных прессов мог бы стать началом. Грант упал, а стрелок продолжал наносить удары».
  «Снимок в пах заставляет меня задуматься о злобе», — сказал Кевин Було.
   «Он шутил по поводу чьего-то семейного положения?»
  Петра сказала: «Насколько нам известно, нет».
  «Вы его уже давно ищете?»
  «Это целая длинная история».
  «Не могу дождаться», — сказал Було.
  Салли Джоханнон сказала: «Позвольте мне еще раз проверить его ноги... нет, похоже, это он, ребята. Судя по размеру входа, я бы предположила .22, точно не намного больше. Серьезной крови нет, так что это не было местом убийства. Вы не найдете гильз, если только одна не застрянет где-то на его теле и не выпадет».
  Опустившись на колени, она провела взглядом по спортивному костюму. «Есть ли у этой штуки карманы… ах да, вот так».
  Засунув руку внутрь куртки-молнии, она вывернула карман наизнанку. «Никаких документов, извините, люди».
  Рауль Биро сказал: «Мы знаем, кто он».
  «Спасибо тебе», — сказала Петра. «Хорошая работа».
  Биро позволил себе на долю секунды улыбнуться. Он сидел за своим столом, работая с телефонами, одновременно отслеживая входящие вызовы об убийствах на сканере. Услышав о свалке в центре города, он призадумался о расе и размерах жертвы, прибыл на место преступления пораньше и помог его обезопасить.
  «Хвала Господу, — сказал Сондерс. — И Его верному слуге, детективу Биро».
  Все понимали, что он имел в виду. Без идентификации жертв дни могли быть потеряны.
  Биро спросил: «Что ты хочешь, чтобы я сделал теперь?»
  Петра сказала: «Это зависит от этих ребят».
  Сондерс спросил: «Вы не знаете, есть ли у мистера Гранта родственники здесь?»
  «Год назад мы отследили его место жительства, и он жил один в Долине.
  Он представлял для нас интерес как помощник нашего подозреваемого, но ничто не указывает на то, что он был плохим парнем сам по себе».
  «Кто-то наверняка так думал».
  Джоханнон поднялась на ноги. «Скрип, скрип, я становлюсь слишком старой для этого».
  Я бы дал ей тридцать пять.
  Взяв камеру, она обошла тело, делая небольшие шаги и делая много снимков. «Ладно, он весь твой. Где твои техники?»
  Сондерс сказал: «Уже в пути».
  Кевин Було сказал: «Мы готовы услышать эту историю, Петра».
  Один из водителей склепа спросил: «Есть ли у вас идеи, когда мы сможем отправиться в путь?»
  
  Петра подытожила, что знала о Гранте. Сондерс и Було слушали, пока она не закончила, затем Сондерс сказал: «Этот парень Фиск — очевидный выбор, учитывая, что он уже убил кого-то из-за чего-то, что знала жертва. Грант тусовался с этими ребятами, вероятно, тоже узнал слишком много.
  Единственное, что против этого, — это то, что Фиск задушил вашу жертву».
  Петра сказала: «Это произошло в многоквартирном доме, полном людей, так что шум мог быть фактором. А Грант был даже больше Боулэнда, возможно, слишком большим, чтобы его задушить».
  «Так что, может быть, его застрелили где-то в уединенном месте. Понятия не имею, где он жил?»
  «Де Пейн и Фиск жили вместе в Голливудских холмах. Гранта в доме никто не видел, но, возможно, он там был. Но даже если он там и был, это было несколько месяцев назад».
  «Клубные парни», — сказал Було. «На нашей территории много клубной деятельности.
  Заброшенные здания к востоку от Civic Center, в основном промышленные, ночью мертвые. Клубные чуваки вламываются, контрабандой воруют электричество, устраивают рейвы, торгуют наркотиками, забирают деньги и убегают. Когда вечеринка заканчивается, становится тихо и спокойно».
   Сондерс сказал: «Есть несколько мест, которые мы можем проверить, чтобы посмотреть, нет ли там обильных выделений биологических жидкостей».
  Було сказал: «Начнем с того места на Санта-Фе».
  Сондерс кивнул. «Раньше здесь был текстильный склад. Удивительно, что можно найти в таких местах».
  Петра сказала: «Единственное место, где их троих видели вместе, было в Рэттлснейке».
  «Этого давно нет», — сказал Сондерс. «Похоже, мы будем не спать по ночам, Кев. Ты так или иначе это делаешь, но моя общественная жизнь умрет » .
  «Ты этого не заслуживаешь», — сказал Було. «Будь как все мы и страдай».
  Сондерс ухмыльнулся. «Жена Кева только что родила ребенка».
  Майло сказал: «Поздравляю».
  Петра сказала: «Это здорово, Кев. Мальчик или девочка?»
  Кевин Було сказал: «Девочка, Трина Луэлла. Самый красивый ребенок в известной вселенной, но она не любит спать».
  «Если она сможет сделать тридцать шесть подходов подряд, она сможет пойти по стопам своего отца».
  «Этого не произойдет», — сказал Було. «Трина станет врачом».
  
  Шутки прекратились, и детективы из Центрального управления начали ходить по свалке, выискивая гильзы, которые не материализуются. Приехал фургон LAPD Crime Scene, и из него вышли два техника, неся черные чемоданы.
  Когда они приступили к работе, Петра загнала Рауля Биро в угол и попросила его присмотреть за двухквартирным домом Мэри Уитбред.
  Он сказал: «Я могу это сделать».
  «Ты свободен сегодня вечером?»
  «Я могу быть».
   Она повернулась к нам. «Все это кровопролитие только для того, чтобы заткнуть информацию? Любое воспоминание, которое воскресила Патти, должно быть, было из высшей лиги. Я не верю, что это было что-то меньшее, чем убийство. Так что, возможно, Айзек ничего не вытащил, потому что об этом не сообщалось, как вы сказали. Что не вселяет надежды».
  Она наблюдала, как техники приседали возле тела. «Нам здесь делать нечего».
  Мы вернулись к своим машинам.
  Я сказал: «Я знаю, что .22 калибр распространен, но вы, возможно, захотите сравнить пули в Гранте с теми, что были взяты у Лиланда Армбрустера».
  Майло сказал: «Де Пайн застрелил Армбрустера тринадцать лет назад и оставил себе его оружие?»
  «Тринадцать лет назад Де Пейну было пятнадцать. Если Армбрустер был его первым, пистолет мог иметь психологическое значение».
  «Сентиментальная ценность».
  Петра сказала: «К тому же, ему это сошло с рук, так зачем же отказываться от удачного оружия? Я согласна, попробовать стоит. Вскрытие Гранта не будет приоритетным, потому что шесть пулевых отверстий — это не детектив. Но позвольте мне вернуться, чтобы поговорить с Сондерсом и Було и посмотреть, смогут ли они немного поднажать. Как только пули будут выловлены, я скоординирую баллистику. Рауль, оставайся со мной, и давайте поговорим о сегодняшнем вечере. Увидимся позже, ребята».
  
  Я выехал на трассу 110 и помчался на юг.
  Майло сказал: «Теперь можешь сбавить скорость».
  Я сказал: «Я направляюсь к Тане. Двое людей погибли, чтобы сохранить тайну. Она вне круга, но Де Пейн и Фиск не могут этого знать».
  «Вы говорили с ней о поиске временного жилья?»
  "Еще нет."
  «Время было выбрано неподходящее?»
   «Я должен был все исправить. Сделай мне одолжение и позвони ей сейчас».
  Он попробовал ее стационарный и мобильный. Голосовая почта на обоих. «Она, наверное, учится».
  «Надеюсь, что так».
  «Одно в ее пользу, Алекс: учитывая, что Де Пейн и Фиск играют роль Усамы, они, возможно, не рискнут выступить открыто».
  «Они не слишком боялись стрелять в Гранта. Хотите, чтобы я высадил вас у машины или поехал прямо к ней домой?»
  «Чистота всегда лучше всего», — сказал он. «Так сказать».
   ГЛАВА
  30
  Ни одного фургона на подъездной дорожке Тани. Свет янтарно освещал занавески в гостиной. Наружные пятна, казалось, светили ярче, и я так и сказал.
  Майло сказал: «Она, вероятно, увеличила мощность. Хорошая девочка, она слушает. Она, вероятно, все еще в кампусе, готовится к тесту или чему-то еще. Но позвольте мне проверить помещение, чтобы вы почувствовали себя лучше».
  Когда он начал выходить, машина через дорогу отъехала и направилась в сторону Пико.
  Белый кабриолет Mercedes. Классическая модель, бросающаяся в глаза в этом районе среднего класса.
  Я сказал: «Возвращайся».
  Майло сказал: «Что…»
  «Этот Бенц едет на север. Мы его уже видели».
  
  Кабриолет сделал остановку и продолжил движение на восток по Пико, не включив сигнал светофора. Умеренное движение сделало хвост легким. В Ла-Сьенеге Mercedes повернул налево, набрал скорость, проехал мимо парка Ла-Сьенега и старого ресторанного ряда, прежде чем остановиться на светофоре в Сан-Висенте. Затем на Третью улицу и повернул направо.
  Короткая поездка мимо новых кафе и множества припаркованных автомобилей, затем на юг по Орландо.
  Майло сказал: «Постой на углу».
  Мы наблюдали, как кабриолет проехал несколько кварталов, а затем повернул налево на Четвертую улицу. Опять никакого сигнала.
  «По крайней мере, я могу привлечь его к ответственности за нарушение правил дорожного движения. Выключите фары и
   поднимитесь немного выше».
  Я остановился недалеко от Орландо и Четвертой авеню, и мы наблюдали, как «Мерседес» проехал квартал и остановился перед двухквартирным домом Мэри Уитбред.
  Сидя там, посреди улицы. Прошла целая минута, прежде чем погасли стоп-сигналы.
  Майло сказал: «Он возвращается в Сан-Висенте, иди, Алекс».
  
  Бенц мчался на восток по Беверли. Я держался на три корпуса позади, следовал за гладким белым шасси через район Фэрфакс и в Хэнкок-парк.
  Когда «Бенц» повернул на Гудзон-авеню, Майло снова заставил меня остановиться.
  «Давайте позаботимся о том, чтобы все сюрпризы были именно теми, которые мы преподносим».
  «Бенц» повернул именно туда, куда мы и предполагали.
  Я выехал на Гудзон, свернул на восточную сторону улицы и поставил Seville неправильно, прямо перед особняком Бедара.
  Белый Mercedes был позади зеленого Bentley. Фары выключены, звука двигателя не слышно. Выветренное пластиковое заднее стекло не давало возможности рассмотреть пассажиров.
  Из машины никто не вышел.
  Майло вытащил свой маленький Maglite из кармана куртки, вытащил пистолет и вылез. Стоя прямо за Benz, он направил острый, яркий луч сквозь пластик.
  « Полиция! Водитель, медленно откройте дверь » .
  Ничего.
  « Сделай это. Водитель, выходи». Его грохот разнесся эхом среди безмолвной элегантности. Резко, но в соседних домах не горел свет. Люди хорошо спали на Хадсон-авеню. Или делали вид, что спят.
   "Вне."
   Дверь водителя приоткрылась. «Лейтенант? Это я. Кайл».
  «Выйди из машины, Кайл».
  «Я... это мой собственный дом».
  « Сделай это. Сейчас » .
  Голос с пассажирского сиденья сказал: «Это абсурд…»
  «Тихо, пассажир. Кайл, выходи».
  Дверь распахнулась шире, и Кайл Бедард вышел, щурясь и моргая. На нем была пушистая серая толстовка поверх оливковых брюк-карго и такие же желтые кроссовки. Кончики его волос сверкали в луче фонарика, как бенгальские огни на День независимости.
  Он сказал: «Пожалуйста, уберите это из моих глаз».
  Майло приглушил свет.
  «Видите ли, лейтенант, это действительно я. Никто больше не носит такую уродливую обувь».
  Майло сказал: «Я собираюсь обыскать тебя, сынок. Повернись».
  «Вы шутите».
  «Что угодно, только не это». Он похлопал Кайла по земле и усадил его на бордюр. «Ты следующий, пассажир».
  Голос из машины сказал: «Я в это не верю».
  Кайл потер глаза. Увидел меня и улыбнулся. «В сюрреалистическом, в духе Жана-Люка Годара, это круто».
  Пассажир рассмеялся.
   "Вне!"
  Кайл подпрыгнул.
  Пассажир сказал: «Меня зовут не Мухаммед, так зачем же так утруждаться?»
   «Ради смеха», — сказал Майло. «Было известно, что беспечных людей подстрелили».
  «Что в этом смешного?»
  "Точно."
  Кайл сказал: «Это...»
  «Ладно, ладно», — сказал пассажир. «Я выхожу. Не стреляйте в меня, ради Бога».
  Появившийся мужчина был выше Кайла и на пятьдесят фунтов тяжелее, с вместительным брюшком. Под пятьдесят, глубокий загар, чистый купол. Оставшиеся волосы были темными и достаточно длинными, чтобы собрать их в конский хвост, спускавшийся ниже лопаток. Бакенбарды, более пышные, чем у Майло, спускались к мягкой линии подбородка.
  Очки Джона Леннона ехали по клювовидному носу. Оба его подбородка были сильными.
  Общий образ был Бен Франклин в итальянских шмотках. Красиво сшитый кремовый кашемировый блейзер был сшит на заказ для более стройной фигуры. Шоколадные брюки идеально смотрелись поверх карамельных сетчатых мокасин. Открытый воротник шелковой рубашки цвета электрик дополнял желто-лазурный аскот. Из нагрудного кармана вывалился винного цвета платок. Я насчитал шесть золотых колец на двух руках, много блеска.
  Улыбка, полная презрения, плясала на тонких губах. «Мне поднять руки?
  Сказать «дядя»? Прочитать клятву верности?»
  «Просто стойте там и расслабьтесь, сэр».
  «Время проявить должную осмотрительность, лейтенант, как-там-вас-там. В правом переднем кармане брюк лежит швейцарский армейский нож на пятнадцать штук, не порежься консервным ножом. Единственный другой потенциально опасный предмет на мне — это мой бумажник. Но поскольку женщин поблизости не видно, я бы не волновался».
  Его улыбка стала шире, когда Майло похлопал его. «Поскольку мы танцуем танго, я могу представиться. Майрон Бедард».
  Кайл сказал: «Это круто, ты не думаешь, пап?»
  Майрон Бедард рассмеялся. «Сынок, думаю, мне понадобится время, чтобы увидеть это таким образом».
  
  Закончив, Майло извинился перед Майроном и позволил Кайлу встать с тротуара.
  Кайл отряхнул штаны и встал рядом с отцом. «Как думаешь, кто-нибудь из соседей это видел, пап?»
  «Если они это сделают», — сказал Майрон Бедард, — «то и черт с ними». Майло: «А это действительно было необходимо?»
  «К сожалению, да».
  Бедар снял очки и протер их уголком кашемира.
  «Выполняешь свою работу... никаких обид. На самом деле я не понимаю. Я имею в виду, что я понимаю твою точку зрения о том, что нужно быть осторожным ради собственной безопасности, но Кайл сказал, что ты его знаешь, так какого черта ты должен через это проходить?»
  «Я встречался с Кайлом однажды, мистер Бедард. Не знаю его достаточно хорошо, чтобы быть в чем-то уверенным».
  «О, это...»
  «Мы заметили, как ты смотрел дуплекс Тани Бигелоу».
  «Замечены? Мы просто...» — искоса взглянул на сына.
  Кайл молчал.
  Майло спросил: «Ты был кем?»
  Кайл посмотрел вниз.
  Майрон Бедард сказал: «Мой сын влюблен в девушку. Это нормально, Кайл?»
  Кайл тихо выругался. «Полагаю, теперь так оно и есть».
  «Он беспокоится о ней, хочет убедиться, что с ней все в порядке, вот и все. Чтобы показать вам степень его преданности, он забрал меня из аэропорта и вместо того, чтобы сразу ехать домой, настоял, чтобы мы...»
   "Папа!"
   "Это полиция, сынок. Нет смысла притворяться".
  Кайл повернулся к нам. «Это был глупый поступок, извините».
  Майло спросил: «Почему ты беспокоишься о Тане, сынок?»
  Майрон Бедард сказал: «Я плачу за его обучение, поэтому только я могу называть его так».
  Похлопывая Кайла по спине. «Шучу, продолжай, лейтенант, я не расслышал твою фамилию…»
  «Стерджис».
  Бедард протянул руку. Он и Майло пожали друг другу руки.
  «Стерджис», сказал он, «как на большой встрече Харли. Вы когда-нибудь там были, лейтенант?»
  "Неа."
  «Тебе стоит это сделать, это просто бомба. Я делал это двенадцать лет подряд. Я чередую Fatboy 95 года и Speedster 883 Custom XL 2004 года. Нет ничего лучше Черных гор в августе, ты делаешь остановку в Кистоуне, недалеко от горы Рашмор. Там царит серьезная вечеринка».
  Он подтолкнул Кайла. «В следующем году ты должен будешь выполнить свое обещание и пойти со мной, сынок».
  Кайл не ответил.
  «Уклончиво», — сказал Майрон Бедард. «Он возвращается к этому, когда я становлюсь занозой в заднице. Вам тоже стоит пойти, лейтенант. Я полагаю, вы на велосипеде».
  «Почему это?»
  «Разве не все полицейские ездят на велосипедах?»
  «Не этот».
  «Может быть, я имею в виду дорожный патруль. Чем сейчас занимается Эрик Эстрада?»
  Майло повернулся к Кайлу. «Почему ты беспокоишься о Тане?»
  «По тем же причинам, что и вы».
   "Такой как?"
  «Например, дядя Лестер был убит сразу после того, как вы поговорили с ним о маме Тани. Например, Таня жила рядом с Мэри и Питом, например, отношения между Мэри и дядей Лестером».
  «Пит как в Питерсоне Уитбреде».
  «Он ненавидел, когда его так называли».
  «Ты его знаешь».
  «Мы не были друзьями».
  «Тот же вопрос», — сказал Майло.
  «Я видел его время от времени».
  «Как давно?»
  «Когда мы были детьми».
  «Как это произошло?»
  Майрон Бедард встал перед сыном. «Мы можем продолжить эту дискуссию внутри, пожалуйста? Я не хочу быть посмешищем».
   ГЛАВА
  31
  Бедар отпер особняк и отключил сигнализацию. «Entrez-vous».
  Мы последовали за ним через зал из известнякового мрамора, мимо двойника Джорджа Вашингтона и библиотеки, где Кайл устроил свой исследовательский пункт. Беспорядок увеличился; больше мятой бумаги, чем деревянного пола.
  Майрон остановился, чтобы осмотреть беспорядок.
  «Я знаю, папа».
  «В конце концов тебе придется организоваться, Кайл».
  «Я организован когнитивно».
  «Для гениев другие правила?» — снова хлопнув сына по плечу.
  Кайл поморщился. Майрон шагал впереди него, размахивая хвостиком, включая свет, останавливаясь, чтобы просмотреть стопку почты на ониксовом столе, и швыряя ее обратно.
  Арочный известняковый проход привел нас в просторную шестиугольную комнату, за которой стояли стеклянные двери, демонстрирующие едва освещенные регулярные сады. Деревья, где, как помнила Таня, пряталась, были китайскими вязами и платанами, ухоженными, но пышными. Пятидесятифутовый бассейн, достаточно старый, чтобы сохранить трамплин, отражал вафельные контуры решетчатой беседки. В баре с напитками в западном конце комнаты было столько бутылок, что ими можно было бы наполнить круизный лайнер.
  Майрон Бедард направился прямиком к бару, остановившись, чтобы поразвлечься с еще несколькими лампами...
  Вкл, выкл, тускло, тусклее, ярче. Остановившись на тяжелой оранжевой атмосфере, он выбрал хрустальный стакан Old-Fashioned, поднял его и прищурился.
  Кайл задержался у входа в комнату, уставившись на свои ботинки. Когда я увидел его в первый раз, он выглядел как сквоттер. Два дня роста бороды подкрепили этот образ. Учитывая роскошь, я не был уверен, что Майло и я вписывались бы намного лучше.
  Комната была больше, чем большинство домов, стены были обиты шантунговым шелком.
   багровый от венозной крови. Потолок представлял собой куполообразное буйство гипсовых завитушек, оттененных ярдами карнизов. На стендах из фруктового дерева размещались китайские лошади и верблюды, а также ошеломленные божества, все покрытые глазурью того же зеленого и золотого цветов.
  Позолоченные шкатулки из стекла, фарфора и серебра хвастались богатым приобретением.
  Достаточно места для трех больших зон отдыха и такого же количества персидских ковров. Дамасские кушетки, гобеленовые кресла, несколько кожаных изделий для разнообразия, инкрустированные столы, стратегически расставленные.
  Майрон Бедард открыл серебряное ведерко со льдом. «Кто-нибудь хочет выпить?»
  "Нет, спасибо."
  «То же самое».
  «Тогда я выпью один». Смешав себе бурбон «Манхэттен» со льдом, он неторопливо подошел, потягивая напиток, плюхнулся на один из диванов, скинул туфли и полуоткинулся.
  Более продолжительный глоток коктейля вызвал поднятый вверх большой палец и вздох удовольствия.
  «Только что открыл для себя эту штуку — Knob Creek, выпивка премиум-класса Jim Beam. Лучшее, что было в самолете, — это Wild Turkey, а мы говорим о Gulfstream».
  Облизав губы, он вытащил вишенку мараскино, откусил, вытер алый сок с подбородка, проглотил. «Почему все стоят?»
  Мы с Майло сели так близко к нему, как позволяла планировка. Кайл на мгновение замешкался, прежде чем сесть подальше от всех нас.
  Майрон сказал: «О, да ладно, малыш, прошли месяцы», и жестом подозвал его ближе. Кайл пожевал губу, нашел кресло, перпендикулярное дивану Майрона.
  Майло сказал: «Для начала давайте послушаем об отношениях между Мэри Уитбред и Лестером Джорданом».
  Ни один из Бедардов не ответил.
  «И вдруг на тебя напала застенчивость?»
  Майрон сказал: «Полагаю, этим должен заняться я».
   Кайл сказал: «Хорошая догадка, пап».
  «Сынок, может, тебе стоит заняться подсчетами или чем-то в этом роде».
  «Детский стол?»
  «Кайл, я никогда тебя не защищал, но некоторые вещи лучше сказать наедине».
  «Я все знаю, папа».
  «Позабавь меня, сынок».
  Кайл не двинулся с места.
  Майрон сказал: «Это вопрос приличия, Кайл».
  Кайл играл со своим ботинком. Носок был треснут.
  Майрон сказал: «Это что, теперь в моде? Напускная бедность?»
  «Мне плевать на стиль, папа». Тонкий скулеж повысил тон голоса молодого человека. Скорее угрюмый подросток, чем начинающий ученый-исследователь.
  Это может произойти, если вы находитесь рядом с родителем.
  Майрон сказал: «И я никогда не давил на тебя в этом отношении, не так ли, Кайл?»
  Кайл не ответил.
  Майло сказал: «Почему бы тебе не сделать передышку, Кайл, но остаться здесь?»
  Прежде чем Кайл успел ответить, Майрон вскочил, выпивая, снова встал между нами и сыном. Он коснулся щеки Кайла. Кайл напрягся. Майрон убрал руку, но поцеловал то же самое место.
  Подбородок Кайла дернулся.
  «Прости, сынок. За все беззакония, которые ты можешь придумать сейчас, и за множество тех, которые еще не пришли тебе в голову, но обязательно придут. Однако, ты мог бы рассмотреть контекст. Мне пятьдесят семь, я постоянно переедаю и пью много жидкости, презираю физические упражнения, игнорирую свой холестерин. Так что моя продолжительность жизни —»
   "Папа!"
  «...серьёзный вопрос. Поэтому, если я...»
  Говоря быстро, но с легкой невнятицей. Wild Turkey не был слишком грубым для закуски в полете.
  Кайл сказал: « Перестань , папа. Я ненавижу , когда ты так делаешь».
  Майрон перекрестился. «Mea culpa. Моя вечная мантра».
  Он взъерошил волосы Кайла. «Давай, братан, дай мне немного достоинства и остынь на некоторое время».
  Кайл вскочил на ноги и затопал прочь.
  «Поговорим позже, сынок. Я хочу рассказать тебе все о Венеции».
  
  С уходом молодого человека Майрон сказал: «Он относится ко мне неоднозначно, как же иначе? Но я люблю его безусловно. Если бы мне пришлось иметь только одного ребенка, он был бы тем самым. Хорошо себя вел с первого дня — в нем никогда не было чертенка. И, гениально, я говорю о совершенно другом интеллектуальном уровне. Ему всего двадцать четыре, и через год он получит докторскую степень по физике плазмы. Я даже не могу понять, что это такое » .
  Отцовская гордость сменилась напряжением, от которого его рот стал шире наполовину.
  «Должно быть, это переход поколений. Как часто говорил мне отец. Он тоже был ученым. Самоучка, но у него куча патентов на имя. Кайл думает, что он антиматериалист, но он будет загружен, вопреки себе, вероятно, каким-нибудь высокотехнологичным изобретением. Однажды ты откроешь Forbes , и он будет там, в большом списке. Когда это произойдет, я надеюсь, что он хоть немного меня полюбит. У кого-нибудь из вас есть дети?»
  «Нет, сэр», — сказал Майло.
  «Это познавательно. Есть большая вероятность, что я был паршивым отцом. Тогда, конечно, я думал, что я был довольно хорошим отцом».
  «Когда это было, сэр?»
  «Когда Кайл был молодым. Я никогда не контролировал и не доминировал, но у меня есть склонность к импульсивности, и я полагаю, что это может быть...» Подняв свой напиток, он осушил стакан, вернулся к бару, налил двойной. К тому времени, как он вернулся на диван, половина уже была выпита.
  «Ваша импульсивность повлияла на Кайла?»
  «Это сложно, лейтенант». Глаза Бедарда закрылись, а дыхание замедлилось.
  "Как же так?"
  Бедард не двинулся с места. Головной член Мило приказал мне взять управление на себя.
  Упоминание Петерсона Уитбреда заставило Бедарда искать убежища в его доме. Оказавшись внутри, он захотел, чтобы Кайл ушел.
  Я спросил: «Импульсивно, как если бы ты взял Кайла с собой, чтобы увидеться с любовницей?»
  Глаза Бедарда распахнулись. «Хозяйка». Это слово его позабавило. «Мэри была приятной остановкой, не более».
  Майло спросил: «У тебя их много?»
  «Что я могу сказать, я люблю женщин. Обожаю каждую из них».
  Бедард пил, колол лед зубами и одной рукой очерчивал гитарные контуры женского тела. «Полагаю, можно сказать, что я влюблен в половину мира — сколько это, три миллиарда? Минус один — моя бывшая жена. Господи, можешь ли ты представить, как ты пробираешься сквозь эту массу женственности? Концепция ошеломляет».
  Снова подняв трубку, он сказал: «Да здравствует Х-хромосома».
  Майло спросил: «Когда ты начал заезжать к Мэри Уитбред?»
  «Давайте посмотрим... давно это было — лет пятнадцать назад или около того».
  «Ты все еще этим занимаешься?»
  «Ей уже за пятьдесят. Для меня она слишком взрослая».
  «Она была промежуточной остановкой, но вы продали ей четыре здания».
  «Я так и сделал».
  «Quid pro quo?»
  Бедард рассмеялся. «Мэри заплатила справедливую рыночную стоимость. Тот факт, что не было никакой комиссии агента, дал мне немного больше гибкости, и ей не нужно было ждать финансирования».
  «Она заплатила наличными?»
  «Точнее, кассовый чек».
  «О каком объеме мы говорим?»
  «Хм», сказал Бедард. «Это было давно, я бы сказал... миллион, миллион пять».
  «Откуда у нее такие деньги?»
  «Понятия не имею. Что она сделала, чтобы ты так ею заинтересовался?»
  «Кто инициировал продажу?» — спросил Майло.
  «Одни вопросы, никаких ответов, да? Решение было обоюдным. Мэри жила в Carthay Circle, продала несколько квартир в Долине и хотела обменять их, возможно, перейти на путь проживания владельца. Мы владели дуплексами достаточно долго, чтобы получать хорошую прибыль, но в качестве чистой аренды доходность была не оптимальной. Я не хотел тратить время на недвижимость с менее чем дюжиной квартир, поэтому время было идеальным».
  Покачивая стакан, он смотрел на движение волн. «Это как играть в «Монополию», меняешь дома на отели. Есть школа мысли, которая говорит: держи, никогда не продавай, но я нахожу это неприятно статичным».
  Он снова сжал губы.
  Я спросил: «Какой школы придерживался твой отец?»
  Маленькие линзы очков сверкнули, когда он сосредоточился на мне. «Ты играешь со мной в психолога. Но да, ты прав. И, без сомнения, отец настаивал бы на своей правоте. Эти четыре здания должны стоить пять, шесть миллионов.
  Но те, что я купил, у меня получились отлично».
   Подростковое напряжение в голосе . Кайл рассказывал мне, что его отец и дед ненавидели друг друга. Кашемир и шелк были хороши, но для бинтов они были плохими.
  Он сказал: «Меня все еще интригует весь этот интерес к Мэри. Это потому, что Пэтти Бигелоу жила в одном из дуплексов? В этом нет никакой тайны. Я отправил Пэтти к Мэри после того, как ей пришлось уехать отсюда».
  «После смерти твоего отца».
  «Она была прекрасной сиделкой, — сказал Бедар, — но у нее не было причин оставаться».
  «Давайте вернемся к Питерсону Уитбреду», — сказал я. «Как Кайл познакомился с ним?»
  «Это из-за Пита? Что он сделал?»
  Майло спросил: «Кайл встречался с ним во время ваших остановок?»
  Бедард погладил свой аскот. «Я не обязан с тобой разговаривать».
  «Есть ли причина, по которой вы не хотите сотрудничать?»
  «Смена часовых поясов, во-первых. Бедардская злобность, во-вторых». Сдержанная улыбка. «Нет, я легкий. По крайней мере, так мне сказали».
  Люди любят говорить о себе. Моя профессия на этом основана.
  Иногда, однако, это способ избежать сути.
  Я спросил: «В чем была проблема между Кайлом и Питом?»
  «Кто сказал, что они есть?»
  «Ты все время избегаешь говорить об этом».
  «Господи», — сказал Майрон Бедард. «И подумать только, я поддерживал твою профессию».
  Майло сказал: «Поможет ли это, если я задам тот же вопрос?»
  «Ха... нет, я не пытаюсь уклониться от ответа. Просто упоминание тех дней напоминает мне... это довольно резкий пример импульсивности, о которой я говорил. Именно поэтому я не хотел, чтобы Кайл был здесь».
   Я сказал: «Ты взял Кайла с собой, когда увидел Мэри, и он увидел то, чего не должен был видеть».
  «По крайней мере, он слышал вещи. Мэри могла быть... бурной. Да, у меня были плохие суждения, но вы должны понять, я была основным родителем Кайла, если я не была с ним, он вообще не получал никакого внимания. Вы встречались с моей бывшей женой.
  Можете ли вы представить, чтобы она заботилась о ком-либо ? Так что да, я позволяла ему везде ходить за мной. Теперь я понимаю, что были некоторые... неподобающие случаи».
  «Сколько лет было Кайлу, когда он сопровождал вас к Мэри?»
  «Я бы сказал... девять, десять, кто помнит? Я подумал, что это будет весело, потому что Пит был немного старше. Кайл — единственный ребенок».
  Выпивая еще немного. «По-моему, это было лучше, чем оставлять Кайла одного в этом богом забытом месте».
  «Большой дом».
  «Большая холодная гробница », — сказал Бедард. «Я ненавидел расти здесь. Когда-нибудь я продам его. Я слежу за рынком».
  Я спросил: «Как Кайл отреагировал на визиты?»
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Вы сказали, что были неподобающие случаи».
  «Я говорил в общем. Слыша Мэри и меня… по большей части, Кайл казался в порядке».
  «По большей части».
  «Однажды — в последний раз — он казался каким-то угрюмым. Все, что я смог из него вытянуть, это то, что ему не нравился Пит, и он предпочел бы не возвращаться. Вероятно, это были его точные слова: «Папа, я бы предпочел не возвращаться». Он всегда разговаривал как взрослый, когда он был совсем маленьким, люди говорили: «Где чревовещатель?»»
  «Почему ему не понравился Пит?»
  «Он не стал вдаваться в подробности».
   «Вы не стали этого добиваться».
  «Я не видел для этого никаких причин. Кайл обратился с просьбой, и я ее выполнил».
  Я не ответил.
  Бедард сказал: «Пожалуйста, не говорите мне, что произошло что-то отвратительное. Я отказываюсь верить, что Кайл не рассказал бы мне. Большинство детей не разговаривают со своими родителями.
  Но с Кайлом и мной было по-другому. Не было абсолютно никаких признаков чего-то подобного».
  Майло сказал: «Это не то, что мы ищем, но если вы что-то подозреваете, сейчас будет...»
  «Я не знаю. И, честно говоря, я не понимаю, какое отношение все это имеет к Пэтти Бигелоу и ее дочери. Я все еще не понимаю, почему вы вообще спросили Кайла о Пэтти и почему он так обеспокоен. Пэтти умерла от рака, а не при подозрительных обстоятельствах».
  «Что тебе сказал Кайл?»
  «Что вы возвращались и расследовали ее смерть, и что, возможно, она связана со смертью Лестера».
  «Как вы узнали о смерти Лестера?»
  «Кайл позвонил мне в Венецию и рассказал».
  "Когда?"
  «Вчера утром». Кривая улыбка. «Довольно рано утром. Сразу после того, как я приехал с довольно гурманской ночи в Париже и пытался отоспаться».
  «Что еще он тебе сказал?»
  «Вот и все», — сказал Бедард. «Часть о Патти не всплывала до тех пор, пока мы не ехали из аэропорта».
  «Объяснение Кайла, почему он хотел проехать мимо дома Тани».
  «Не то чтобы это прояснило ситуацию».
   «Почему вы вернулись в Лос-Анджелес, сэр?»
  «Кайл попросил меня об этом».
  «Просто так, без всяких объяснений».
  «Вы не отец, лейтенант. Я услышал потребность в голосе моего сына и ответил. Я пытался заставить его объяснить, но это еще больше расстроило его, поэтому я прекратил это. Я научился позволять Кайлу двигаться в своем собственном темпе — вы видели, как трудно было просто заставить его покинуть эту чертову комнату ?»
  Майло спросил: «Почему именно Кайл сказал, что хочет проехать мимо дома Тани?»
  «Чтобы убедиться, что с ней все в порядке. А потом он покраснел и занервничал. Из этого я сделала вывод, что он был очарован девушкой. Это меня удивило, но не неприятно. «Кайл» и «женщины» — это не те два слова, которые часто произносятся на одном дыхании».
  «Не дамский угодник».
  «Меня бы не шокировало, если бы он все еще был девственником». Сухой смешок. «Где я ошибся?»
  Я спросил: «Почему Кайл проезжал мимо дома Мэри Уитбред?»
  «Я понятия не имел, что он собирается это сделать. Когда он свернул на Третью вместо Беверли, я подумал, что это альтернативный маршрут, может быть, что-то связанное с дорожным движением — я не был в Лос-Анджелесе несколько месяцев, ублюдки из мэрии продолжают перекапывать улицы. Затем он свернул на Орландо, и прежде чем я успел опомниться, мы уже стояли перед дуплексом Мэри. Я спросил его, какого черта он делает, и он повернулся, странно посмотрел на меня и начал напевать «Auld Lang Syne».
  «Делаю это по старой памяти».
  «Но он не выглядел удивленным. Наоборот, он был напряжен и оставался таким, отказываясь что-либо объяснять».
  Бедард допил остатки бурбона. «Дорога домой была напряженной. Я только что уехал из Венеции ради него, и поверьте мне, этот город прекрасен в любое время года
  — если вы там не были, поверьте мне, вам придется это сделать. До того, как вся эта чертова
  вещь канет в Лету».
  «Ты пришла домой, потому что Кайл казался расстроенным», — сказала я, — «но он не объяснил почему».
  «Я пытался вытянуть из него это. Вот почему мы сидели на подъездной дорожке, когда ты устроил свой маленький рейд коммандос».
  Проведя пальцем под узел своего галстука, он сказал: «Почему ты не можешь мне сказать, что, черт возьми, происходит?»
  «Давайте вернемся немного назад», — сказал я. «Как именно вы познакомились с Мэри Уитбред?»
  «Через моего зятя».
  «Лестер Джордан».
  «Покойный, неоплаканный».
  «Откуда он ее знает?»
  «Как я уже сказал, Мэри — жизнерадостная девчонка. Ты знаешь что-нибудь о ее прошлом?»
  «В Чикаго?»
  «Ее история — и я не могу за нее поручиться — заключается в том, что в Чикаго она общалась с представителями мафии. Она также сказала, что знала мэра Дейли, Кеннеди.
  Но разве это не стандартное заявление? Возможно, если вы пообщаетесь с ней достаточно долго, она заявит, что спала с Джимми Хоффой и Амелией Эрхарт».
  «Стандартное требование для кого?»
  «Стареющие дурочки. Я не пытаюсь быть жестокой, но давайте посмотрим правде в глаза, Мэри именно такая. Я бы приняла все, что она скажет, с долей sel de mer » .
  «Вы ей не доверяете, но вы заключили с ней сделку по недвижимости».
  «Ее кассовый чек был подлинным».
  «Откуда она знает Лестера Джордана?»
  «Среди ее разнообразных интересов были музыканты», — сказал Бедар. «Лес играл на саксофоне
  в составе гастрольного коллектива, который выступал в клубе, где Мэри, кхм, танцевала .
  Подмигиваю, подмигиваю. «Полагаю, толчок привел к толчку… так сказать. И ты не знаешь, это был единственный раз, когда Мэри проявила неосторожность. Одна ночь, и пора покупать подгузники».
  Он покачал головой. «Глупо».
  Майло спросил: «Джордан был отцом Петерсона?»
  «Возможно, именно это побудило ее перевязать трубы. Или, возможно, это было просто удобство. Учитывая ее новую профессию».
  "Порно."
  «Ага», сказал Бедард. «Ты знаешь обо всем этом. Ты когда-нибудь видел работу Мэри?»
  «Нет, сэр».
  «Высокое качество, лейтенант. Для того, что есть».
  «Если она не хотела детей, почему она не сделала аборт?»
  «Она это обдумала», — сказал Бедард. «Она мне так и сказала — разговоры за подушкой и все такое.
  Причиной того, что она этого не сделала, было то, что она встречалась с богатым стариком в то время. Богатым щедрым стариком, которого она думала, что сможет обмануть, заставив думать, что ребенок от него. К сожалению, план провалился».
  «Папика не был в восторге», — сказал Майло.
  «Папика потребовал провести тест на отцовство, а когда она замешкалась, он вышвырнул ее немного увеличившуюся задницу на улицу. К тому времени, как это произошло, она уже была слишком близка к тому, чтобы позволить себе аборт».
  «Угрызения совести».
  «Полагаю, у нее их несколько. Бедная Мэри. Она благословлена мышцами влагалища от небес, но ее суждения иногда не соответствуют действительности. Она родила ребенка, но, насколько я могу судить, не сделала многого для его воспитания. В этом смысле она не отличается от моей бывшей жены». Мне: «Нет, мое наблюдение за ней не было примером невротической модели поведения. В решающих аспектах между Мэри и Ионой были различия ».
   Играя со своим стаканом. «Можно услышать о материнском инстинкте, но я встречал немало женщин, у которых его, похоже, не было».
  «Когда вы в последний раз видели Мэри?»
  «Я думал, что ответил на этот вопрос».
  «Ты сказал, что она слишком стара».
  «И так было по крайней мере десять лет. Вот почему я удивился, когда Кайл подъехал к ее дому и начал напевать. Я стараюсь забывать старых знакомых».
  «Неприятные воспоминания?»
  «Вовсе нет, доктор. Я верю в то, что нужно двигаться дальше».
  «Значит, вы познакомились с Мэри через Лестера Джордана».
  «Ах, Лестер», — сказал он. «Лестер был раком на моей супружеской жизни — каменистым багажом, который я был готов терпеть, пока у меня еще были чувства к Ионе. Но мне никогда не нравилось давать ему деньги, потому что я знал, на что они пойдут. Я встретил Мэри, когда пришел, чтобы дать Лестеру еще один чек, и она была там.
  Вид женщины, которая выглядела так, а также ее высохшая мошонка, как у Лестера, привлекли мое внимание».
  «Почему она там была?»
  «У них двоих была какая-то ссора. Настроение Лестера меня не волновало, но красивая женщина была так расстроена?» Прикасаясь к синей шелковой груди.
  «Она выбежала, я отдал Лестеру его пособие и пошел за ней, подставил ей плечо, чтобы она могла поплакать». Поправляя очки. «Одно привело к другому».
  «Почему она плакала?»
  «Она хотела, чтобы Лестер увидел Пита. Пит всегда просил о встрече с отцом, но Лестер редко соглашался. В порядке вещей».
  «Он наркоман», — сказал Майло.
  «Зависимость — это потакание своим желаниям, верно? Так мне сказала Пэтти.
  У меня было такое чувство, что она была рада избавиться от него. Это было бы рационально
   реакция человека на Лестера».
  «За исключением его сына».
  Бедар снял очки. «Сыновья могут быть такими».
  «Прилагается», — сказал я.
  «За пределами здравого смысла. Я уверен, что отвержение нанесло раны психике ребенка, но поверьте мне, Питу было лучше не подвергаться воздействию Лестера. Этот человек был грязью » .
  «И вам пришлось его поддержать».
  «Как я уже сказал, багаж».
  «Твой бывший думает, что ты его убил».
  Бедард вытащил фут аскотского галстука и протер линзы. «Это говорит о ее суждениях. Я был в Европе два месяца».
  «Она говорит, что ты бы сам этого не сделал, ты бы кого-то нанял».
  «Я уверен, что я бы так и сделал. Если бы убийство Лестера было моей целью. К несчастью для Ионы, Лестера не было в моей жизни много лет. Какого черта я буду тратить деньги...
  не говоря уже о том, чтобы подвергнуть себя опасности — раздавить таракана на чужой кухне?»
  Я спросил: «Что еще Пэтти рассказала тебе о Лестере?»
  «Ничего, он не был темой частых разговоров. Пэтти сосредоточилась на заботе об отце. И делала это чертовски хорошо. Иона была в ярости, когда я забрал ее у Лестера. По ее извращенному мнению, Пэтти была обязана остаться с Лестером навсегда, а я был обязан за это платить. К тому времени, как он провалил свою третью реабилитацию, мы с Ионой общались через адвокатов. Когда мы уладили дело, она получила меньше, чем хотела, и больше, чем я хотел дать».
  Широкая улыбка. «Брак — это компромисс, верно?»
  Я сказал: «Она получила здание на Чероки. И Лестер».
  «Одно это, — сказал Бедард, — стоило того, чтобы заплатить за этот чертов развод».
   зевнул. «Я не спал двое суток. Не будете ли вы так любезны проводить себя?»
  «Кайл нас проводит», — сказал Майло.
  «Оставьте мальчика в покое».
  «Это он проезжал мимо дома Тани».
  «Я же говорил. Он влюбился в эту девчонку».
  «Это не объясняет, почему я проезжал мимо дома Мэри Уитбред».
  Бедард с трудом поднялся на ноги, покачнулся, схватился за столик, чтобы удержаться. «Полагаю, что нет. Я собираюсь выпить рюмочку на ночь, а затем я буду в стране сновидений.
  Я уверен, что вы найдете Кайла в библиотеке. Спокойной ночи, джентльмены. Передайте моему сыну, что я люблю его.
  ГЛАВА
  32
  Кайл Бедард сидел на полу в библиотеке, окруженный стопками разрозненных бумаг. В руках у него был ноутбук, в руке — мобильный телефон.
  Он убрал трубку. «Папа баловал тебя своими сексуальными триумфами?»
  Я сказала: «Он просил передать, что любит тебя».
  «Он становится таким, когда выпивает».
  "Любящий?"
  «Сентиментально».
  «Он часто пьёт?»
  «Более чем часто».
  Майло устроился на стуле Чиппендейл, слишком маленьком для его тучных размеров. Я опустился рядом с Кайлом и указал на его телефон. «Сможешь связаться с ней?»
  Он начал говорить: «Кто?» Оборвал его перед гласным звуком. «Она в порядке».
  «Домой?»
  «Она только что вошла».
  «Ночная учебная группа», — сказал я.
  Он вздрогнул. «Что тебе от меня нужно?»
  Я сказал: «Это нормально — заботиться о ней».
  Он сказал: «Я не слышу здесь вопроса».
  «А как насчет этого: что вас беспокоит в Петерсоне Уитбреде?»
  «Я не видел его с тех пор, как был ребенком».
   «Я не слышу там ответа».
  Его левый указательный палец щекотал клавиатуру ноутбука. Заставка Эйнштейна растворилась в гравированном портрете длинноволосого усатого мужчины. Двойник Фрэнка Заппы.
  Я сказал: «Декарт. Умный парень, но в некоторых вещах ошибался».
  "Такой как?"
  «Разрыв между эмоциями и разумом».
  «Это должно что-то для меня значить?»
  «Это значит, что ты можешь иметь свои чувства и при этом оставаться умным. Мы знаем, что твой отец брал тебя с собой, когда навещал Мэри Уитбред. Ты тусовался с Питерсоном Уитбредом. Он сделал что-то, что тебя обеспокоило. Достаточно, чтобы ты попросил больше не ходить туда. Теперь ты беспокоишься, что Питерсон как-то связан с убийством твоего дяди Лестера. Но что действительно тебя пугает, так это то, что он мог быть замешан в том, что обеспокоило Пэтти Бигелоу».
  Тук-тук-тук. Декарт уступил место Аристотелю.
  Я сказал: «Твой отец убежден, что ты гений. Может, так оно и есть. В нынешних условиях быть умным означает подавлять инстинкт бездумного сопротивления авторитету».
  Быстрое моргание глаз. «Зачем мне знать, что беспокоило Пэтти Бигелоу?»
  «Потому что Таня тебе всё рассказала. Хотя её просили этого не делать».
  «Я бы не причинил ей вреда. Никогда » .
  Майло хмыкнул.
  «Ты мне не веришь?»
  «Мы могли бы это сделать, сынок, если бы ты прекратил нести чушь и ответил на наши вопросы».
  «Я ничего не знаю . Это все предположения » .
   «Что-то вроде научного исследования», — сказал Майло. «Мы можем с этим жить».
  Кайл потянулся за пластиковым стаканчиком, заглянул внутрь, нахмурился и швырнул его.
  Заметив нераспечатанную банку Fresca, он открыл крышку и наблюдал, как жидкость пенится через отверстие и капает на его бумаги.
  Мы ждали, пока он пил.
  Он сказал: «Вы убеждены, что то, что произошло много лет назад, имеет отношение к делу?»
  Я спросил: «Ты не такой?»
  Окунув палец в разлитую газировку, он вылепил на ковре амебу, играл с каплей, пока она не пропитала шерсть. «Это началось, когда мне было девять.
  Папа и мама все еще были женаты, и у нас был дом в нескольких кварталах от дедушкиного на Мьюирфилде, мы только что купили дом в Атертоне. Когда папа брал меня с собой на свидания — и не только с Мэри — я чувствовал себя предателем мамы. Но я не хотел навлекать на него неприятности, потому что он был тем, кто... черт, зачем я бреду... сразу к делу: да, я просил не ходить из-за Пита. Он социопат, или как его сейчас называют. Сначала он заставил меня почувствовать, что хочет потусоваться. Он был на четыре года старше. Это заставило меня почувствовать себя нехарактерно крутым.
  Опуская глаза. «Это также отвлекало от того, что происходило в спальне Мэри».
  Он передавал банку из-под газировки из рук в руки. «Сначала мы делали обычные вещи
  — бросал мяч, кидал футбол, смотрел телевизор. Он был невысоким для своего возраста, не намного больше меня, но казался намного опытнее».
  "О?"
  «Просто общее отношение, он был дерзким. Но он никогда не разговаривал со мной свысока и не относился ко мне как к социальному изгою, которым я и был. Поэтому мне нравилось проводить время с ним. Потом он перешел на другие вещи. Начал показывать мне голых девушек, которых он вырезал из Penthouse и Hustler, у него были кучи под кроватью. Когда я не пугался, он начал водить меня в гараж, где он хранил свои хардкорные штуки. Не просто порно, это было перебор. Женщины с кляпами во рту и связанные, скотоложство, вещи, которые я до сих пор нахожу отталкивающими. В тот момент я испугался . Почему я не рассказал папе, я не знаю. Но я не рассказал, и Пит перешел к следующему шагу. Ящик с инструментами, который он
   спрятанный за каким-то багажом. Внутри были кадры из фильмов».
  Поставив банку с газировкой на пол, он посмотрел на Майло, потом на меня. «Фотографии из фильмов, которые сняла его мать . Кучи. Он не смутился, как раз наоборот. Показывал их мне прямо в лицо и отпускал грубые комментарии. «Посмотри, как она все это воспринимает». «Вот что она сейчас делает с твоим отцом». Я все еще не хотел показывать, что меня это беспокоит».
  Я сказал: «Он был старшим ребенком, проводившим с тобой время».
  «У меня нет братьев и сестер, в школе я не был Мистером Популярностью. Думаю, фотографии тоже были... возбуждающими. Хотя что это значит в девять лет, кто знает?»
  «Это должно было сбивать с толку».
  «Я приходил домой, чувствуя себя так, будто я в трансе. Папа никогда этого не замечал, после общения с Мэри он всегда был в отличном настроении. В следующий раз, когда мы приходили, она предлагала мне молоко и печенье, и я вспоминал ее фотографии, начинал чувствовать головокружение, уверенный, что я что-то выдаю. Но никто не замечал, и как только мы с Питом оставались одни, он доставал коробку, и он начинал снова. Говорил о своей матери так, будто она была куском мяса. Что было особенно странным, так это то, что она считала обязательным быть со мной дружелюбной. Крепкие объятия, молоко и печенье, все дела».
  «Материнский».
  «Как телевизионная мамаша — она выглядела как телевизионная мамаша. Я видел это, а через несколько минут я смотрел, как она занимается сексом с тремя парнями, а потом Пит облизывал губы и тер себя. Оглядываясь назад, я понимаю, что ему нравилось меня шокировать. Но я продолжал следовать за ним до гаража». Моргая. «Однажды он коснулся меня, когда показывал мне фотографию. Я отстранился, а он рассмеялся, сказал, что он просто шутил, что он не педик. Затем он расстегнул свою ширинку и начал мастурбировать».
  Он сильно почесал голову. «Я никогда никому не рассказывал. Может быть, если бы я рассказал, Питу бы помогли».
  Я сказал: «Из того, что я слышал о его матери, на нее нельзя было рассчитывать».
  «Я знаю, я знаю... Папин выбор женщин... но все же...»
   «Это не твоя работа — что-то исправлять, Кайл».
  «Нет?» — рассмеялся он. «Так почему мы говорим об этом сейчас? Не трудитесь отвечать, я понял… Думаю, я хочу сказать, что что бы Пит ни сделал, у него не было ни единого шанса».
  Майло сказал: «Выбор есть всегда».
  «А есть? Я даже в собственных расчетах разобраться не могу, не говоря уже о человеческой природе».
  Я сказал: «Добро пожаловать в реальную жизнь. Что в конце концов заставило тебя попросить не возвращаться?»
  «Что-то еще произошло... о, Господи, ладно, ладно... Это было воскресенье, длинные выходные — День президентов, что-то вроде того. Как обычно, мама уехала кататься на лыжах, а папа и я были дома. Мы пошли к Мэри, но в этот раз папа и Мэри пошли завтракать одни. Я нервничал, что остался один с Питом, но папа не обращал внимания. Пит сразу уловил мое беспокойство и сказал: «Эй, чувак, извини, если я тебя оттолкнул, но у меня есть кое-что совершенно классное, чтобы показать тебе. Что-то другое».
  Его плечи опустились. «Я почувствовал облегчение. Он казался таким бойким » .
  «Ты никогда не боялся, что он причинит тебе боль?»
  «Я боялся, как и ты, когда играешь в прятки и знаешь, что кто-то может быть за углом. Но нет, за исключением того одного раза, он никогда не трогал меня и всегда был дружелюбен. Я был расстроен из-за того, что не проводил время наедине с папой. Занимался обычными отцовско-сыновними делами — не говори ему ничего из этого, он старался изо всех сил. Его отец плохо обращался с ним, но он никогда так не поступал со мной». Глубокий вдох.
  Я сказал: «Значит, Пит был веселым».
  «Не отвлекайся от темы, Кайл». Он наморщил лоб. «Назад в гараж.
  'другое дело' было еще одной коробкой, полной аудиокассет. Он сказал, что это пиратские записи, которые он научился склеивать, чтобы делать свою собственную музыку... Он показал мне бритвы, которые он использовал для этого, довольно небрежная работа. Затем он проиграл свои самодельные кассеты на бумбоксе. Ужасно, в основном статические и белый шум и обрывки текста, которые не имели смысла. Но это было намного лучше, чем смотреть на его фотографии, и я сказал ему: 'Круто'. Это его обрадовало, и мы побросали несколько мячей, зашли в дом, перекусили. Cap'N Crunch. Пит выпил немного
   вино и пытался заставить меня попробовать его, но я отказался. Он не настаивал, он никогда ничего не настаивал. Я снова пошёл за ним в гараж, как хороший щенок, и он направился прямо к холодильнику, который они там держали. Я всегда видел его запертым на цепь, но теперь цепь была снята. Выглядело так, будто его давно не чистили. Внутри был только большой прозрачный пластиковый пакет.
  Внутри было что-то похожее на куски сырого мяса. Воняло ужасно, несмотря на то, что было запечатано. Я зажал нос, начал давиться. Он рассмеялся, расстелил на полу брезент — одну из тех ярко-синих штук, которые используют садоводы — и вывалил содержимое пакета».
  Его лицо побелело. Его рука метнулась к животу. «Даже сейчас это невероятно… иногда я все еще думаю, не приснилось ли мне это». Прошло несколько мгновений. Он втянул в себя воздух.
  Он сказал: «То, что он вывалил, было животным, это точно. Но не говядиной или свининой».
  Еще один вдох.
  «Части тела. Кишки, конечности, мех, кости, зубы. Головы тоже. Белки и крысы, и, кажется, я видел кошку. Я просто потерялся, и оттуда вылез Cap'N Crunch. Пит подумал, что это было уморительно. Встал и схватил вилку из набора для барбекю, который они там держали, и использовал ее, чтобы толкать куски этого дерьма по брезенту. Как будто он жарил. Все это время он смеялся. «Время ужинать — нет, это завтрак — нет, это бранч, чувак, мы можем иметь свой собственный бранч». И вдруг он наколол вилку и сунул ее мне прямо в лицо. Я вскочил, все еще блеванув. Я попытался выбраться из гаража, но не смог. Дверь была закрыта, одна из тех металлопрокатных делишек, я понятия не имел, как ее открыть. Пит продолжал размахивать кашей, предлагая ее мне, отпуская грубые шутки. Она воняла невообразимо . ”
  «Отвратительно», — сказал Майло. Серьёзно.
  Кайл положил ладони на ковер и напрягся, словно готовясь взлететь.
  «Я кричу и блюю, умоляя его выпустить меня. Он продолжает наступать на меня, потом останавливается, прислоняется к холодильнику. Расстегивает ширинку, выхватывает ее, берет каплю и кладет туда. И трогает себя. Ему не потребовалось много времени. Он был возбужден».
  
   Он извинился и вышел в ванную, а вернулся с мокрыми волосами и воспаленными глазами.
  «Я больше не хочу об этом говорить».
  Я спросил: «Как ты выбрался из гаража?»
  «Он закончил, отпустил меня и игнорировал меня весь оставшийся день».
  «Как часто вы с ним общались после этого?»
  «Ни одного. Я больше его не видел».
  «Семейные обязательства никогда не мешали?»
  "О чем ты говоришь."
  «Ты не знаешь?» — сказал я. Интересно, действительно ли он не знал.
  «Знаете что?»
  «Лестер Джордан...»
  «Его отец? Да, да, технически он мой двоюродный брат, но не функционально.
  Не было абсолютно никакого контакта. И я узнал об этих отношениях только годы спустя. Черт, со всеми этими папами, которые бегали вокруг, у меня могли быть кузены по всему миру».
  «Когда и как вы узнали, что Лестер — отец Пита?»
  «Я уже жила в Атертоне, это было пару лет спустя. Я приехала провести время с папой, а он хотел навестить одну из своих подружек.
  На этот раз я настояла на своем и сказала, что если ему все равно на то, чтобы провести со мной время один на один, я пойду в музей. Он начал извиняться, начал корить себя за то, что он паршивый отец. Конечно, я утешила его, сказала, что он отличный отец. Где-то в середине разговора всплыла тема Лестера и Пита. По-моему, он пустился в речь о родословной, о том, что все хорошие гены, которые я получила, были с его стороны, потому что со стороны мамы были сплошные неудачники. После развода они оба так со мной поступали — обливали друг друга грязью».
  Я сказал: «Он использовал Лестера как аргумент».
   «Именно так. А потом он вставил крупицу информации о том, что Лестер — отец Пита.
  Сделал комментарий в духе «яблоко не упадет далеко».
  «Похоже, он знал, что у Пита проблемы».
  "Полагаю, что так."
  «Но он не спросил, обращался ли Пит с тобой когда-нибудь плохо».
  «Нет», — сказал он. «Любопытство отца простирается лишь до определенного предела».
  Я спросил: «Как вы узнали о трудностях обучения у Пита?»
  Его глаза расширились. «Что ты имеешь в виду?»
  Я сказал: «Ты сказала Тане, что у тебя есть двоюродный брат, которому прописали лекарства, но они не помогли. Или ты имела в виду кого-то другого?»
  «Я... нет, это был он. Думаю, я действительно так его называл. Но не потому, что я действительно считаю нас родственниками. У нас с Таней была теоретическая дискуссия. Я не думал, что меня будут разбирать » .
  «Как вы узнали, что Пит принимает лекарства?»
  «Он показал мне свои таблетки. Мэри позволила ему держать бутылочку на тумбочке и принимать их без присмотра. Он сказал мне, что принимает их, когда чувствует прилив энергии».
  «Риталин?»
  «Я никогда не читал этикетку, он просто назвал их энергетическими таблетками, сказал, что их прописали, потому что школа пыталась его контролировать. Он сказал, что они заставляют его чувствовать себя хорошо, но он все равно не собирается делать никакой работы, потому что школа отстой».
  Майло спросил: «Вы когда-нибудь видели, чтобы он принимал какие-нибудь другие наркотики?»
  «У него был пакетик травы прямо на виду, рядом с таблетками. Я видел, как он скручивал и курил несколько раз. Он также любил вино, которое он воровал из запасов Мэри».
  «Все это и еще кишки животных».
   «Не напоминай мне».
  «Зачем ты связался с Таней?»
  «Когда доктор Делавэр зашел сюда и рассказал мне о мисс Бигелоу, я вспомнил».
  «Вспоминаешь что?»
  «Весь этот период моей жизни, лейтенант».
  Я сказал: «Вижу Таню в саду».
  «Я не шпионил, ничего странного, она просто была там. Мама и папа все еще были женаты, но жили отдельно, и меня возили туда-сюда из Атертона. Дедушка был практически вегетативным. Ни у кого не было на меня времени, кроме Пэтти Бигелоу. Она спрашивала, как у меня дела, делала мне сэндвич.
  Таня и я не говорили ни слова. Она говорит, что заметила меня, но я не мог этого сказать.
  После того, как ты приехал сюда, я нашла ее на Facebook, увидела, какой красивой она стала. Я скопировала ее расписание занятий и сделала вид, что столкнулась с ней в кампусе. Я знаю, это звучит как безумное преследование, но мне было любопытно, вот и все. Я даже не планировала с ней разговаривать. Я не совсем игрок. Как будто ты не догадался.
  Я сказал: «Тебе удалось поговорить с ней».
  «Она ела сэндвич. Возле перевернутого фонтана — прямо там, где вы нас нашли. Прямо возле здания физического факультета, это показалось… провиденциальным. Я принес свой обед, мы разговорились, с ней было легко общаться. Я сразу же вышел и сказал ей, что искал ее. Она меня вспомнила, это ее не напугало, она не заставила меня почувствовать себя полным придурком. Как будто мы знаем друг друга уже очень давно. Как друзья — я к ней не прикасался. Не думаю, что она видит меня таким».
  Смотрит на нас, жаждет противоречий.
  Я сказал: «Теперь ты беспокоишься о ней».
  «Как я могу не быть таким? Ты идешь поговорить с Лестером, а на следующий день он мертв?»
  Майло спросил: «Как ты думаешь, кто это сделал?»
   «Откуда мне знать?»
  «Сделайте обоснованное предположение».
  "Пит."
  "Почему?"
  «Он ненавидел своего отца».
  «Он тебе это сказал?»
  «Он никогда не упоминал Лестера по имени, но всегда говорил, что его старик — бесполезный наркоман, и он его терпеть не может».
  «Это просто всплыло в разговоре?»
  «Это было много лет назад, лейтенант».
  «Постарайся вспомнить».
  «Если бы мне пришлось угадывать, я бы сказал, что это пришло в голову как сравнение. «Твой отец крутой, мой — дерьмо»».
  «Что ему нравилось в твоем отце?»
  «Что он был богат. Что он был «жеребцом».
  «Что еще он рассказал вам о Джордане?»
  «Ничего, он не был чем-то озабочен. Если он и был кем-то одержим, так это своей матерью».
  «Как часто он общался с Джорданом?»
  «Это что, вопрос с подвохом? Я уже говорил тебе, что Лестер не был частью моей жизни, и как только я перестал ходить к Мэри, я больше не видел Пита».
  «У тебя не было контакта с Лестером, потому что твой отец его терпеть не мог».
  «Никто не мог. Мама — его сестра, и она не хотела иметь с ним ничего общего».
   «Твой отец предоставил ему бесплатную аренду и нанял Пэтти Бигелоу, чтобы она за ним присматривала».
  "Так?"
  «Хорошее отношение к человеку, которого ты ненавидишь».
  «Мама, наверное, так делала, чтобы Лестер не мешал ей. Когда они были женаты, папа давал ей все, что она хотела, а она смотрела в другую сторону, когда он дурачился. Образцовая семья, да?»
  Я спросил: «Почему убили Лестера?»
  «Откуда мне знать?»
  «Думаете, это связано с Пэтти Бигелоу?»
  Тишина.
  Майло сказал: «Расскажи нам, что ты знаешь, сынок. Сейчас же».
  «Таня рассказала мне, что сказала ее мама перед смертью. Пожалуйста, не нападайте на нее. Ей нужно было с кем-то поговорить, а я просто оказался рядом».
  «Что именно она вам сказала?»
  «Ее мама посчитала, что она причинила вред соседке».
  "Чувствовал себя?"
  «Ни Таня, ни я не верим, что Патти была способна на самом деле причинить вред другому человеку. Я уверен, что ее неизлечимая болезнь как-то повлияла на это. В худшем случае она стала свидетельницей чего-то, о чем не сообщила, и чувствовала себя виноватой».
  «Что-то связанное с Питом Уитбредом?» — спросил я.
  «Это логический вывод, да? Он социопат, Таня и Пэтти жили в нескольких домах отсюда. Пэтти, вероятно, что-то увидела».
  «Что ты рассказала Тане о наклонностях Пита?»
  «Ничего. Я никому не рассказывал». Внезапный резкий смех. «Можем ли мы закончить на этом? У меня куча работы».
   «Почему ты вздрогнул, когда я упомянул учебные группы Тани?»
  "Я сделал?"
  "Заметно."
  Он сгорбился, почесал голову. «Пожалуйста, не говорите Тане, но я точно знаю , что никаких учебных групп нет . Когда она утверждает, что тусуется с другими студентами, на самом деле она сидит одна в библиотеке. Когда она не на занятиях, она в библиотеке занимается работой-учебой. Она остается там еще долго после окончания смены, идет к стеллажам. Иногда она уходит последней. Она идет к своей машине одна, в темноте. Это пугает меня до чертиков, но я ничего не могу сказать, потому что не хочу, чтобы она знала, что я следую за ней».
  Майло сказал: «Вы когда-нибудь задумывались о работе детектива?»
  «Не говори ей. Пожалуйста » .
  Я сказал: «Все эти секреты, Кайл. Иногда проще просто пойти напрямую из пункта А в пункт Б».
  «Отличная теория, но я не нашел ее полезной в реальной жизни. Я был с тобой открыт, не предавай меня. Я не могу рисковать, чтобы Таня подумала, что я чудак».
  «Хорошо, на данный момент», — сказал Майло, — «при условии, что вы продолжите сотрудничать».
  «А в чем еще можно сотрудничать? Я рассказал вам все, что знаю».
  «Что заставило вас заподозрить, что никакой исследовательской группы не было?»
  «Она никогда не упоминала имена других студентов. Я никогда не видел ее с кем-то на территории кампуса».
  «Прямо как в старые времена», — сказал я. «Играем под деревьями».
  Он сказал: «Старые деньки, но не обязательно хорошие старые деньки. Я был чертовски одинок, и она тоже, но мы так и не были вместе. Теперь мы друзья. Я бы хотел, чтобы так продолжалось».
  
  Майло показал ему фотографии Роберта Фиска и Мозеса Гранта.
  Качают головой. «Кто они?»
  «Друзья Пита Уитбреда».
  «Этот выглядит отвратительно», — указывая на Фиска.
  Интернет-снимок Уитбреда/Де Пейна вызвал кивок. «Он выпендрился, но это он». Указывая на симпатичные лица, окружающие узкое, безликое лицо Де Пейна. «Похоже, у него все в порядке с женщинами».
  «Никакого учета», — сказал Майло, вставая.
  «Вы уверены, что сможете обеспечить безопасность Тани?»
  «Мы сделаем все возможное, сынок. Вот моя визитка, позвони, если что-то еще вспомнишь».
  «Я не буду. У меня такое чувство, будто мозги выщелочены » .
  
  Он проводил нас до входных дверей. «Каковы параметры, лейтенант?»
  «Чего?»
  «Правила взаимодействия с Таней. Я не хочу мешать, но она мне небезразлична. И ты не можешь быть везде и всегда».
  «Ты собираешься ее охранять?»
  «По крайней мере, я могу там быть».
  «Будьте там, но не делайте глупостей и не мешайте расследованию».
  "Иметь дело."
  Мы вышли в теплую, темную тишину Гудзон-авеню.
  Кайл крикнул: «Чтобы я все еще мог ее видеть».
  «Я только что это сказал, сынок».
   «Я имею в виду в социальном плане».
  «Иди, сделай какие-нибудь расчеты, Кайл».
   ГЛАВА
  33
  Мы вернулись в машину, сели в тени надменного лица особняка. Я наблюдал, как погас свет на втором этаже. Скупая луна; остальная часть квартала растворилась в тумане. Восточный бриз колыхал величественные деревья. Гудзон-авеню пахло апельсинами, мокрой кошкой и озоном.
  Майло сказал: «Юная любовь. Вот тебе и сдержанность Тани. Я что, облажался, позволив Кайлу быть мистером Защитником?»
  «Мог ли ты остановить его?»
  Он потер лицо. «Ты доверяешь ему?»
  «Мое чутье подсказывает, что с ним все в порядке».
  «И если он говорит правду, ей бы пригодился друг. Ложь о том, что у нее есть социальная группа. Ты об этом спрашивал».
  «Было бы здорово ошибиться», — сказал я.
  «Я даже не могу представить, каково это — в таком возрасте делать это в одиночку».
  Из того немногого, что он мне рассказал о своем детстве, он чувствовал себя отчужденным в возрасте шести лет, большой, толстый ирландский ребенок, который выглядел и вел себя как его братья, но знал, что он другой. В те несколько раз, когда он говорил о своей семье, он мог бы быть антропологом, описывающим экзотическое племя.
  Я сказал: «Да, это тяжело».
  «Но ты думаешь, с ней все в порядке?»
  «Настолько, насколько можно было ожидать».
  Он рассмеялся. «Доктор Дискрит. В любом случае, было бы неплохо, если бы мы могли прояснить все это и посмотреть, как они вдвоем вальсируют на закате... не то, что вальсируют дети в наши дни». Сверкнули зубы. «Не то чтобы я когда-либо вальсировал... так что, где мы находимся по Cuzzin Petey?»
   «Диагноз Кайла, похоже, верен».
  «Животные кишки у него на члене — это уже не просто социопатия, Алекс».
  «Плюс четыре социопата», — сказал я. «Он подавал некоторые серьезные сигналы опасности с самого начала, и никто не беспокоился».
  «Фотографии Гломминовой мамочки».
  «Все его детство было эротизировано. Секс и насилие могли смешаться. Это заставляет меня задуматься, не была ли «ужасная вещь» Пэтти связана с преступлением из похоти. А что, если она действительно убила кого-то — плохого парня, которого она считала угрозой для Тани?»
  «Какой-то мерзкий приятель Пита?»
  Я кивнул.
  Он сказал: «Ужасный педофил перебегает дорогу Тане, и мама использует ее маленького
  .22. Зачем говорить Тане сейчас?
  «Возможно, она испугалась, потому что не закончила работу».
  «Пощадить Де Пейна», — сказал он. «Спустя годы она сталкивается с ним в отделении неотложной помощи, и он делает угрожающий комментарий. Но если он сотрудничал с другим негодяем в чем-то невообразимом, почему Патти бросила своего приятеля и дала ему поблажку?»
  «Потому что он был молод», — сказал я. «Восемнадцати лет, когда Пэтти и Таня жили на Четвертой улице. Он также был сыном мужчины, о котором она заботилась. И, возможно, заботилась».
  «Все остальные презирают Джордана, но она питала к нему слабость?»
  «Она следила за ним, как будто это так. Также возможно, что убийство когда-то травмировало ее, и у нее не хватило смелости повторить его. Так может быть и с хорошими людьми».
  Ветер подул сильнее.
  «Ладно», сказал он, «по какой-то причине она не стреляет в маленького Пити. Почему бы не сообщить о нем в полицию?»
  «Потому что она устранила его сообщника и не хотела никаких контактов с полицией».
  «Теоретический сообщник», — сказал он. «Учитывая твою логику, кто-то постарше. Теперь все, что нам нужно сделать, это вызвать этот фантом из эфира. И раскопать какое-нибудь невыразимое сексуальное преступление, о котором никто никогда не слышал. Кроме того, если Патти беспокоилась о том, что Де Пейн причинит боль Тане, почему бы не выйти и не предупредить ее об этом открыто?»
  «Я не знаю. Возможно, болезнь повлияла на ее мышление. Или она не хотела пугать Таню — или оставлять Таню одну. Будучи двусмысленной и направляя Таню ко мне, она надеялась, что Таня получит помощь от нас обоих».
  "Наверное."
  «Это сработало, не так ли?»
  Он заложил руки за голову. «Творчество, я с тобой согласен».
  Я сказал: «Когда Таня сказала мне, что чувствует, что Патти пытается ее защитить, я списал это на романтизацию ее матери. Но, возможно, она была права».
  Он закрыл глаза. Часы на приборной панели показывали час сорок шесть.
  «Это также соответствует убийству Лестера Джордана, Майло. А что, если Джордан знал, что Пэтти пощадила его сына? Мы подходим, спрашиваем о ней, он нервничает, гадает, заплатит ли Джуниор наконец. Или увлекся ли Джуниор чем-то новым. Он звонит Джуниору, может быть, предупреждает его держаться подальше от Тани. Или посылает предупреждение через Мэри. В любом случае, Де Пейн задается вопросом, можно ли доверять Джордану, который будет держать рот закрытым. Это доводит до предела ярость, которую он испытывал к отцу всю свою жизнь.
  Он наносит папе светский визит под видом привоза продукта. Джордан чинит, уснул, Де Пейн впускает Роберта Фиска».
  «Эдип терпит крушение», — сказал он.
  «Не нужно быть Фрейдом, чтобы увидеть это в этой семье. Одним из самых ранних сексуальных обвинений Де Пейна было разглядывание кадров из фильмов его матери. Подпитывая привычку отца, он оказался в кресле с электроприводом».
  «Нравится ли социопатам ирония?»
  «Они воспринимают это иначе, чем все остальные».
   "Значение?"
  «Акула-пожиратель пескарей — это хорошо!»
  «Какую роль здесь играет Мозес Грант?»
  «Ничто из того, что мы слышали о нем до сих пор, не указывает на его криминальную деятельность, так что, возможно, он был крупной рыбой. Он бросил свою основную работу и квартиру, чтобы бежать с Де Пейном, потому что считал, что Де Пейн поможет его карьере диджея.
  По пути он увидел слишком много, отреагировал со страхом или отвращением. Такая слабость была бы опасным знаком для Де Пейна и Фиска».
  «Зачистка дома», — сказал он. «Вы полагаете, что Грант тоже был там, когда они убили Джордана».
  «Фортуно назвал его лакеем, и кем бы он ни был, Фортуно проницателен.
  Мы знаем, что Грант был водителем «Хаммера», так что, возможно, в ту ночь он был водителем и ждал где-то в квартале».
  Снова долгое молчание.
  «У тебя есть тяга к темной стороне», — сказал он, глядя мимо меня на особняк. «Заводи машину, Дживс. Этот почтовый индекс повышает у меня уровень сахара в крови».
  
  Два двадцать три ночи, свет в моем доме выключен. Когда я вошел, звуки из угла гостиной заставили меня подпрыгнуть.
  Робин сказала: «Привет, дорогая».
  Когда мои глаза привыкли, я различил ее очертания. Свернувшаяся на диване, скрытая одеялом, но локоны падают на шелковую подушку. Бланш устроилась в треугольнике, образованном между животом и рукой Робина. Пульт от телевизора лежал на полу.
  Она включила низковольтную лампу, прищурилась, села, зажав глаза и откинув волосы с лица. Бланш скривила язык и улыбнулась.
  Я выключил свет, сел на край дивана, поцеловал ее волосы. Ее дыхание было кисло-сладким, как лимонный йогурт.
   «Я смотрел шоу и, похоже, отключился».
  «Должно быть, это было захватывающе».
  «Люди ищут новые дома. Захватывающе».
  «Недвижимость», — сказал я. «Это новый секс».
  «Старый пол еще не вышел из строя, в принципе… который час?»
  Я ей рассказал.
  «Ого. Отличная ночь?»
  «Ничего драматического», — сказал я. «Извините, что не позвонил».
  «Ладно, у меня тут была родная девушка, нам было о чем поговорить».
  "Такой как?"
  «Девичьи штучки; никогда не узнаешь . Помоги мне встать, Кабальеро. Мне нужно вытянуться в настоящей кровати. Бланчи может остаться с нами, если хочешь».
  «Она храпит».
  «Ты тоже, дорогая».
  "Я делаю?"
  «Только время от времени».
  «Это мешает?»
  Она чмокнула меня в щеку и встала на ноги. Я повел ее, все еще завернутую в одеяло, по коридору.
  «Я мешаю тебе спать, Роб?»
  «У меня есть техника».
  "Что?"
  «Я надру тебе задницу, ты перевернешься, и все будет в порядке».
   «Любое оправдание», — сказал я.
  Она рассмеялась. «Кому это нужно? Кстати, я все еще расспрашиваю о Де Пейне. Никто в бизнесе не воспринимает его всерьез, и его давно никто не видел. Еще один человек ходил с таким же слухом о доме на холмах, но вы уже разобрались с этим».
  Я поцеловал ее. «Спасибо за попытку».
  «Мое второе имя».
  
  На следующее утро в восемь тридцать я позвонил Тане.
  Она сказала: «Я только что говорила по телефону с Кайлом. Я знаю, ты думаешь, что я была глупа, доверившись ему, но я действительно его знаю. Он думает, что все, что помнила мама, могло иметь какое-то отношение к Питу Уитбреду, и это кажется мне логичным».
  «Что ты помнишь о Пите?»
  «Не так уж много. Я видел его в квартале, но мы не имели ничего общего друг с другом».
  «Он общался с кем-то конкретным?»
  «Никогда никого не видел. Я помню только, что маме не нравилась Мэри Уитбред».
  "Почему нет?"
  «Я не знаю, но я понял это по тому, как она себя вела, когда Мэри зашла забрать арендную плату. Мне было немного неловко, потому что Мэри была со мной мила, иногда она приносила мне конфеты. Я восхищался тем, как она выглядела. К тому времени я уже вышел из стадии Барби, но я думал, что Мэри похожа на маму Барби...
  гламурная, ультраженственная. Когда она приходила, я чувствовала, что она хочет общаться, но мама никогда не приглашала ее остаться. Наоборот, она, казалось, хотела, чтобы она ушла как можно скорее. Однажды мама только что сварила свежий кофе, и Мэри заметила, как он чудесно пахнет. Мама сказала: «Он старый, я как раз собиралась его вылить». Это была такая очевидная ложь. Мэри ушла с таким выражением лица, будто ее ударили — ой, посмотри, который час, мне нужно
   Продолжайте, доктор Делавэр.
  «Еще одна учебная группа?»
  «Нет, это позже. В десять часов лаборатория. Не знаю, было ли что-то из этого полезным, но это все, что я помню. Спасибо, что не злишься на Кайла».
  «Как у тебя дела с самогипнозом?»
  «Отлично, отлично, я вчера тренировался. Пробежался по нему дюжину раз».
  «Ага», — сказал я.
  Нервный смех. «Это было слишком интенсивно?»
  «Практика — это здорово, но, возможно, вам не понадобится так много».
  «Ты думаешь, я безнадежен».
  «Как раз наоборот».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Я возлагаю на тебя большие надежды».
  «Спасибо, доктор Делавэр. Мне это было нужно».
  
  В десять двадцать восемь позвонил детектив Рауль Биро и спросил, могу ли я встретиться в час дня в Голливудском отделении.
  «Прогресс?»
  «Ничего не слышал. Петра просто сказала, что хочет посидеть. Она в отделе записей, цифры должны быть ясны на один».
  «Я буду там. Как идет наблюдение за Уитбредом?»
  «Я сейчас в квартале от ее дома. Пока что там очень тихо».
  «Спасибо за звонок, Рауль. Увидимся в час».
   «Меня там не будет», — сказал он. «Я буду держаться Whitbread, как Krazy Glue».
  
  В конференц-зале отделения Hollywood пахло, как в фургоне общественного питания.
  На стене висел плакат с изображением бен Ладена в карикатурно грязном подгузнике.
  Подпись гласила: « Кто-нибудь, вытащите меня из этой свалки».
  Майло боролся с двойным чизбургером с перцем чили размером с сумо, Петра уплетала картошку фри и мексиканский салат, Дэйв Сондерс и Кевин Було палочками ели свинину ло-мейн с бумажных тарелок.
  Перед пустым стулом лежал упакованный сверток.
  Петра сказала: «Принесла тебе сэндвич со стейком, но не могу поручиться за его качество».
  «Или вид», — сказал Сондерс, крутя палку.
  Я поблагодарил ее и сел.
  Она сказала: «Утро было добрым, спасибо нашим братьям из Центрального округа».
  Протягиваю руку Сондерсу и Було.
  Рот Сондерса был полон. Було сказал: «Мы нашли место убийства Гранта, заброшенное здание на Санти. Бездомный парень, который разбился неподалеку, помнит, как подъехал Хаммер и из него вышли какие-то парни. Он не уверен, было их двое или трое, и не знает, когда они уехали, потому что он был накачан Ночным поездом. Честно говоря, это не совсем нормальный человек. Но тот факт, что он заметил Хаммер, — весомое доказательство, не так уж много тех, кто ездит по этому району».
  Сондерс сглотнул. «Они оставили кровь на полу и стенах, но забрали оболочки. Первоначальные соскобы оказались положительными по группе O, что соответствует типу Гранта и распространено, но я готов поспорить с любым, кто захочет сделать ставку против ДНК».
  Я сказал: «Оставив Hummer на виду, они говорят о том, что были уверены в том, что их не обнаружат».
  Сондерс сказал: «Ночью там никого нет, и парни, которые хладнокровно застрелили своего товарища, вероятно, решили, что справятся с ускорителем автомобиля».
   Я посчитал, что эта тема заслуживает более подробного обсуждения, но промолчал.
  Майло сказал: «Отличная работа».
  Було ухмыльнулся. «Это то, что мы делаем».
  Сондерс сказал: «Пока не удалось найти никого из родственников Гранта. Но мы неустанны».
  «Мы рычим, как львы, но копаем, как кроты», — сказал Було. «И подождите, дети, вот еще один сюрприз на вскрытии. Мистера Гранта застрелили, но сначала его попытались задушить. Коронер обнаружил след от лигатуры на его шее. Грант был таким большим, что его скрыли жировые складки, когда его осмотрел СИ. Разрыва подъязычной кости не было, но были синяки и петехиальные кровоизлияния в глазах — в уголках глаз, их нужно было искать».
  Сондерс сказал: «Как вы и сказали, они пытались его задушить, но он был слишком большим, поэтому они его застрелили».
  Петра спросила: «Есть ли какие-нибудь следы борьбы?»
  «Нет. А учитывая размеры Гранта, лобовая атака привела бы к появлению восходящих наклонных путей. Следы в Гранте говорят, что он, вероятно, лежал, когда его сверлили. Комната была по сути пустой оболочкой, большим холодным местом, какие-то выброшенные ржавые детали двигателя в углу, раньше это был механический цех или что-то в этом роде».
  Майло сказал: «Такой большой парень просто ложится и терпит?»
  «Коронер задается вопросом, был ли он под действием транквилизаторов, посмотрим, что покажет токсикологический тест».
  Я сказал: «Удушье — это более личное. Больше острых ощущений».
  «Я так и думал, Док», — сказал Було. «Но его шея была слишком толстой, поэтому практичность взяла верх».
  Петра сказала: «Попытка удушения также могла означать двух человек. Это означает, что машина Фиска, оставленная возле Линдберг-Филд, могла быть уловкой».
  «Он едет туда, возвращается каким-то другим путем?» — сказал Сондерс. «Если он знает, что его ищут, зачем ему возвращаться?»
   «Потому что Де Пейн нуждался в нем», — сказал я.
  «Чувак, должно быть, хорошо платит», — сказал Було.
  Майло сказал: «У парня есть доход, от перевозки героина, грязных фотографий, всего, чего жаждут люди. Он достаточно хорошо справляется с наркотиками, чтобы оставить после себя огромную сумму наркотиков у Лестера Джордана. Мы знаем, что он употреблял «спид» и выпивку в детстве, но с таким самообладанием он, вероятно, не колется героином. Но, может быть, Мозес Грант употреблял наркотики, и это вывело его из строя так же, как Джордана. Когда токсины снова появятся?»
  Сондерс сказал: «Пару дней, три, четыре. Нам повезло, что вскрытие было приоритетным».
  Петра спросила: «Как тебе это удалось?»
  «Честно говоря, мы не имели к этому никакого отношения. Коронер увидел следы от лигатур в дополнение к пулевым отверстиям, заинтересовался и поставил Гранта на первое место».
  Я развернул свой сэндвич со стейком, обнаружил трехунциевый кусочек чего-то маслянистого, портящего две половинки рассыпчатой французской булочки. Более пристальный осмотр выявил закручивающуюся котлету, граничащую с золой, салат, нуждающийся в Виагре.
  Петра сказала: «Ох. Извините, поделитесь моим салатом».
  «Нет, я в порядке».
  «О, чувак», — сказал Сондерс, «что бы это ни было, оно может превратить плотоядного в вегана. Хочешь китайской еды, Док?»
  "Нет, спасибо."
  Майло поднял свой бургер. «Я не предлагаю».
  Я сказал: «Вот тогда ты узнаешь, кто твои друзья».
  «Я слежу за твоим холестерином». Он отложил сэндвич.
  «Вестсайд не может конкурировать в отделе доказательств, ребята, но о мистере Уитбреде/Де Пейне можно услышать больше, чем просто наркотики, и это не очень приятно».
  Три пары глаз загорелись любопытством. Майло рассказал историю.
   ГЛАВА
  34
  П етра сказала: «Животные кишки. Это больная чихуахуа». Она отодвинула салат в сторону.
  Кевин Було сказал: «Это отвратительно, но если Грант действительно был добропорядочным гражданином, который просто случайно связался с двумя плохими парнями, я не вижу никакой связи с нашим делом».
  «Пока мы не узнали ничего противоположного, Кев».
  «Какой позор. Мне больше нравится, когда плохие парни безвременно кончают. Больше зацепок, и не придется так жалеть, если только у них нет хороших родственников».
  «Плачущие матери — это самое худшее», — сказал Дэйв Сондерс. «И куда мы идем отсюда?»
  Петра сказала: «У нас у всех одна цель: найти этих двух возлюбленных. Роберт Фиск — завсегдатай спортзала и фанат боевых искусств, а еще он любит танцевать. Но все мои запросы в этом направлении ни к чему не привели. Блез Де Пейн навестил свою маму прямо перед убийством Джордана, поэтому мы знаем, что он с ней общается. Рауль следит за ее домом, пока мы говорим. Безуспешно добиваться повесткой записей ее телефонных разговоров, ее единственное преступление — рождение этого маленького ублюдка, и он официально не был идентифицирован как подозреваемый. Вдобавок ко всему, все ужесточили поиск данных из-за Фортуно. Если вы, ребята, узнаете что-то, что связывает Гранта с Де Пейном, я попробую еще раз».
  «Мы наточим когти и будем копать», — сказал Було. «Если Грант — гражданин, он оставил следы. Так что, у тебя есть личная встреча с Фортуно, да? Мы, жители Даунтауна, никогда не встречаемся со знаменитостями».
  «Не впечатляющий образец человечности, Кев. Ты ничего не упустил».
  «Может быть, но я все еще ищу истории, чтобы рассказать своим внукам, когда буду пускать слюни на крыльце». Було стал серьезным. «Учитывая связь с Фортуно и то, что Де Пейн — музыкант, вы видите в этом какую-либо связь с шоу-бизнесом?»
   Петра сказала: «Я поспрашивала вокруг, и девушка доктора Делавэра тоже — она работает с музыкантами, помогла опознать Де Пейна в первую очередь. Парень не игрок, просто балуется на периферии».
  «Похоже, девяносто девять процентов нытиков в Голливуде», — сказал Сондерс. Петре: «Без обид, но разве у твоего капитана нет карточки SAG?»
  «Да, но он проделал для этого большую работу».
  Було спросил: «Например?»
  «Техническое консультирование». Не говоря уже о второстепенных ролях Стю Бишопа.
  «Правда?» — сказал Було. «Может ли он достать мне карточку? Я посоветую кого угодно и о чем угодно».
  Сондерс сказал: «Де Пейн живет на обочине, но у него дорогие колеса, зарегистрированные на фиктивную корпорацию. Такой чувак вряд ли разобьется в квартире-студии посреди траектории полета в аэропорту Лос-Анджелеса».
  Я сказал: «Может быть, он живет в доме, которым владеет его мать».
  Петра сказала: «Я уже это рассмотрела. Все активы Мэри — это четыре дуплекса в Мид-Уилшире, которые ей продал Майрон, и шестиквартирный дом в Энсино. Де Пейн не будет останавливаться ни в одном из них».
  «Это недвижимость, зарегистрированная на ее имя», — сказал я.
  «У нее есть теневая корпорация? Думаю, все возможно».
  Дэйв Сондерс сказал: «Пришло время проверить файлы DBA, детектив Коннор».
  Кевин Було сказал: «Наркотики могут что-то сказать о Де Пейне?»
  Петра сказала: «Они его не знают».
  Сондерс сказал: «Он занимается торговлей наркотиками все эти годы и его ни разу ни за что не поймали?»
  "Видимо."
  «Счастливчик», — сказал Було. «Или у него есть связи. Фортуно знает много адвокатов по уголовным делам». Медленная улыбка. «Что является избыточностью, верно?»
   Сондерс сказал: «Возвращаемся в мир шоу-бизнеса?»
  «Если бы только, партнер».
  Нам: «Кевин хочет быть Уиллом Смитом».
  Було сказал: «Почему бы и нет? Ты видел миссис Смит? Но, эй, я не ошибаюсь? Фортуно — фиксер, и, похоже, этого парня, возможно, починили».
  Петра сказала: «Возможно, что-то было подавлено до того, как дошло до стадии ареста, но если обвинения так и не были предъявлены, то удачи в выяснении. Удачи в поиске кого-то, кто признается, что думал о Фортуно».
  Сондерс промокнул губы салфеткой.
  Кевин Було сказал: «Итак, у нас есть детектив класса А. Думаю, мы должны были… ладно, так что Дэйв и я просто продолжим работать с Грантом, а вы займитесь Лестером Джорданом, и если высокие дороги встретятся с низкими, мы посовещаемся. Есть ли здесь психологические проблемы, которые следует рассмотреть, доктор?»
  Я сказал: «Район, где был застрелен Грант, не был густонаселенным, но Фиску и Де Пейну все равно было нагло разъезжать по нему на «Хаммере» ночью.
  Бросить машину Фиска в Сан-Диего и вернуться сюда, чтобы убить Гранта, также было очень рискованно, учитывая, что у них был легкий доступ к мексиканской границе или они могли направиться на восток в Неваду».
  «Лос-Анджелес — их зона комфорта?» — сказала Петра.
  «Я думаю, что тут есть нечто большее. Убийство Лестера Джордана было совершено с помощью коварства, но Фиск оставил свой отпечаток на окне Джордана. Если вы правы, что Гранта усыпили, то это было еще больше коварства. Но Грант был большим и сильным и сопротивлялся, поэтому они застрелили его в упор. Они забрали гильзы, но не потрудились убрать его кровь. Затем они бросили его там, где его наверняка найдут».
  Майло сказал: «Смесь уклончивости и наглости».
  Я сказал: «Во всем этом есть что-то дилетантское — игра в умного, в то же время вульгарного и эксгибиционистского. Это соответствует театральной манере поведения Де Пейна и осознанию тела Фиска. Это также указывает на мотив острых ощущений. Джордан и Грант, возможно, были устранены, чтобы что-то скрыть, но убийства приобрели свой собственный смысл».
   «Как только ты избавляешься от папочки, все остальное становится проще», — сказал Сондерс.
  «Я брал интервью у серийных убийц. Некоторые из них говорили мне, что после того, как они совершают несколько убийств, они начинают чувствовать себя невидимыми. Хорошая часть в том, что это заставляет их быть беспечными, и я вижу, что эти двое движутся в этом направлении».
  Петра спросила: «А что тут плохого?»
  «Учитывая сексуальные причуды Де Пейна, они могут готовиться к чему-то действительно неприятному».
  Петра сказала: «Я вручную проверила файлы. Никто не подвергался жестокому обращению на Четвертой улице или около нее за пять лет до или после того, как Пэтти и Таня жили там. Я думаю, что, возможно, что-то не было сообщено, но, возможно, нам не следует ограничиваться старыми районами Пэтти из-за какого-то двусмысленного сообщения о том, что парень был «рядом».
  «Я не сторонник географии, — сказал я, — но я бы, по крайней мере, прочесал Четвертую улицу, чтобы выяснить, остался ли кто-нибудь из тех времен».
  «Я согласен», — сказал Майло. «Это нужно сделать, не предупреждая Мэри Уитбред, а она знает мое лицо и ваше».
  Дэйв Сондерс сказал: «Пара высоких, красивых афроамериканских джентльменов, прогуливающихся от двери к двери, не совсем незаметны. Плюс нам нужно сосредоточиться на Гранте».
  Петра играла с черными прядями волос и смеялась. «Оставив — угадайте кого.
  Ты правда думаешь, что это того стоит, Алекс?
  Я сказал: «Это, возможно, не поможет вам найти Де Пейна, но может привести к первоначальному мотиву».
  Она закрыла глаза, помассировала веки. Открыла их и направила ясные карие зрачки на каждого из нас по очереди. «Кажется, больше ничего не получается. Если Рауль увидит, как Мэри выходит из дома, я попробую. Может, куплю форму девочек-скаутов и буду продавать печенье».
  Она встала и собрала свои файлы. «Поговорим о самообмане».
  Майло сказал: «Эй, сделай косичку, у тебя получится».
   «У меня слишком короткие волосы, а ты бесстыдно лжешь», — сказала она. «За что я тебе благодарна».
  
  В записке Робин говорилось, что она отвезла Бланш в свою студию в Венеции и вернется около шести. Я позвонил Тане и сказал, что мне нужно увидеть ее как можно скорее.
  «У меня лабораторные занятия до половины пятого и работа-учеба в шесть».
  «Четыре тридцать. Я приеду в кампус».
  «Все в порядке, доктор Делавэр?»
  «Никакой чрезвычайной ситуации, но мне нужно с вами связаться».
  «Ты беспокоишься обо мне, — сказала она. — Мое ОКР».
  Впервые она дала ему имя.
  Я сказал: «Если это у тебя на уме, мы тоже можем с этим разобраться. Но я говорю о расследовании».
  «Ты поймал кого-то?»
  «Пока нет, давай поговорим лично, Таня».
  Рассказывать, а не спрашивать.
  Она сказала: «Если ты так говоришь. Где?»
  «Вы ужинаете перед работой?»
  «Не еда. Иногда я покупаю всякую дрянь в автомате и сижу на улице, если погода хорошая».
  «Погода, похоже, хорошая. А как насчет перевернутого фонтана?»
  «Конечно», — сказала она. «Мне нравится это место».
  
  Я не бегал несколько дней и решил пройти три мили до университета.
   Прежде чем уйти, я позвонил Робин. Она сказала: «Как думаешь, ты вернешься к ужину?»
  «Планирую».
  «Еда на вынос подойдет?»
  "Отлично."
  «Какая-то определенная этническая принадлежность?»
  «Я плюралист».
  «Я думаю о мексиканской кухне. Место на Баррингтон, где подают еду».
  "Отлично."
  «Ты чем-то занят, — сказала она. — Я бы сказала, жареный во фритюре картон».
  «Я постараюсь сосредоточиться к шести. Дай-ка я тебе кое-что расскажу, детка. Чем больше я узнаю о Де Пейне, тем больше беспокоюсь о безопасности Тани. Что ты думаешь о том, чтобы она временно осталась у нас? У нее действительно больше никого нет».
  «Конечно», — сказала она. «Даже если она не застилает свою постель».
  «Эта заправит свою кровать. Она может заправить нашу, если мы не будем действовать достаточно быстро».
  «Хм», — сказала она. «Еще что-нибудь, что мне следует о ней знать?»
  «Она испытывает сильный стресс, но она хороший ребенок».
  «Приведи ее сюда».
  «Ты кукла».
  «Так они говорят».
  «Кто они?»
  «В основном ты так говоришь. Но время от времени я, как известно, вызываю восхищение у других. В старшей школе я почти попала в число популярных девушек».
  
  Мысль о том, как Блез Де Пейн избежал полицейского досье, заставила меня задуматься о Марио Фортуно. Он сказал, что его бывшая жена скоро позвонит, но она не позвонила. Собирался ли Фортуно когда-либо довести дело до конца? Или переговоры в его гостиничном номере были жалким отвлечением от радостей защитного заключения?
  Не моя проблема; Санта-Барбара — прекрасный город, но у меня было много дел в Лос-Анджелесе.
  Я прибыл к фонтану на пять минут раньше, но Таня уже была там. Кайл тоже.
  Они сидели бедро к бедру, его рука на ее плече, ее рука на его колене. Сумки с книгами на земле, они серьезно разговаривали. Таня слушала что-то, что сказал Кайл, улыбнулась, откинула голову назад. Он коснулся ее подбородка, щеки, играл с ее волосами. Они потерлись носами. Слегка поцеловались. Потерялись в глазах друг друга. Сомкнулись на добрых тридцать секунд.
  Я отступил, пока они не оторвались друг от друга, чтобы перевести дух. Ждал, пока они не нырнули в сокрушительный поцелуй.
  Когда они прервались, чтобы глотнуть воздуха, я сказал: «Добрый день, ребята».
  Они оба напряглись. Два взгляда, засунутые в банку с печеньем.
  Я сел рядом с Кайлом. На нем была его толстовка Princeton, грязные джинсы с непреднамеренными разрывами, позорные желтые кроссовки. Редкая черная щетина усеивала его подбородок. Ногти были обгрызены и ободраны.
  Джинсы Тани были отглажены. Ее бледно-голубой свитер был безупречен. В ее ушах блестели крошечные жемчужины.
  Я сказал: «То, что я узнал о Блезе Де Пейне и Роберте Фиске, заставляет меня беспокоиться о твоей безопасности, Таня. Если Де Пейн заподозрит, что твоя мать рассказала тебе что-то компрометирующее, он может прийти за тобой. Это далеко не точно, но мы говорим о человеке, который убил своего отца. Я знаю, что ты осторожна, но мне не нравится идея твоей жизни в одиночестве, и пришло время проявить гибкость. Переезд — это хлопотно, но это не надолго, как ты думаешь?»
  Таня посмотрела на Кайла.
   Он сказал: «Это уже давно позади. Таня переезжает ко мне».
  «Это оптимальное решение», — сказала она. «Хэнкок-Парк — чрезвычайно безопасный район, у Кайла отличная система безопасности, и я никогда не буду одна, потому что в доме всегда кто-то есть. Это даже не будет серьезным изменением. Я раньше там жила».
  Улыбаюсь Кайлу.
  Он сказал: «Каждая дверь и окно оснащены сигнализацией, и система регулярно обслуживается».
  Он крепче сжал руку Тани. Она придвинулась ближе, положила одну руку ему на затылок, а другой продолжала барабанить по колену.
  Он сказал: «Я говорю об экранах сигнализации и инфракрасных датчиках движения, которые можно включить в нескольких зонах, а также об освещении периметра по всему дому, активируемом при обнаружении движения».
  «Похоже, это последнее слово техники», — сказал я.
  «Дедушка всегда заботился о безопасности, но много лет назад он усовершенствовал систему после того, как был убит сосед — торговец бриллиантами на Джун-стрит. Мы никогда даже близко не были близки к тому, чтобы нас взломали».
  «Уилфред Хонг», — сказал я.
  "Кто это?"
  «Торговец алмазами».
  «Полиция расследовала это как связь с мисс Бигелоу?»
  «Они расследовали все нераскрытые убийства, произошедшие рядом с домами Тани и ее мамы».
  "И?"
  «Пока ничего. На данный момент мы собираемся сузить круг до района Четвертой улицы, возможно, преступления, о котором не было сообщено. Ты помнишь что-нибудь новое, Таня?»
   Она покачала головой.
  Кайл сказал: «Ты концентрируешься на Четвертой, потому что Пит там жил».
  "Да."
  «Возможно, вам стоит рассмотреть компьютеризированную базу данных, своего рода алгоритм, который мог бы классифицировать преступления на основе многофакторных индексов. Дайте мне доступ к данным, и я смогу настроить его достаточно быстро».
  «У нас это есть».
  «О, — сказал он. — И все еще ничего?»
  «Боюсь, что нет».
  «Значит, Питу что-то сошло с рук… как вы думаете, почему вы можете поймать его сейчас?»
  «Мы затягиваем сеть еще туже», — сказал я. «Это всего лишь вопрос времени».
  «Ну что ж, — сказал он, — до того светлого дня Таня останется со мной».
  Не спрашиваю, а рассказываю.
  Я сказал: «Похоже на план».
  «Это отличный план. У меня тоже есть оружие. У дедушки была огромная коллекция оружия, для него есть специальная комната в подвале».
  «Вы стреляете?» — спросил я.
  «Нет, но насколько это может быть сложно?»
  Таня сказала: «Здесь семь спален, у меня будет свое личное пространство».
  Покраснел.
  Лицо Кайла, словно хамелеон на листе, впитало ее цвет. «Она будет в безопасности, я об этом позабочусь».
  Я сказала: «Таня, сделай все возможное, чтобы быть доступной. А когда будешь на территории кампуса, будь особенно осторожна».
   Кайл прочистил горло. «Как при ходьбе в библиотеку и обратно».
  Таня убрала руку с его колена. «Мы это уже проходили. Мне нужно работать».
  «Я не понимаю, почему ты не можешь взять временный отпуск...»
  «Кайл...»
  «—хорошо, хорошо. Просто будь осторожен».
  «Я всегда такой».
  Он провел пальцами по кончикам ее волос. «Извините. Я не хотел вас опекать».
  Она похлопала его по бедру.
  Он вздохнул.
  Я спросил: «Ты помнишь, как выглядят Де Пейн и Фиск?»
  Она засунула руку в сумку и достала тонкий глянцевый журнал.
   National Insider. Яркие цвета, вызывающие заголовки, обложка привлекает внимание крупным планом задницы старлетки, застрахованной на десять миллионов долларов. Над заветными холмиками актриса оглянулась через плечо и подошла к камере.
  Желтый стикер приклеил страницу к концу. Таня перевернула.
  Групповые снимки, сделанные в разных ночных заведениях Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, сопровождаемые язвительными подписями.
  Таня ткнула фото в левый нижний угол. Ночная вечеринка в Roxbury. Целью папарацци стали задрипанный рок-барабанщик и пневматическая шлюха, с которой он зачал шестерых детей; игроки второго плана, дизайнер одежды с глазами, похожими на кокаин, и гонщик NASCAR, которому следовало бы знать лучше.
  За этим квартетом, прямо справа от ржавых дредов дизайнера, виднелось худое мальчишеское лицо. Подведенные глаза и накрашенные ресницы.
  Черные волосы с желтыми прядями, эльфийская усмешка, зубы бурундука. Намек на алый,
   туника с золотым воротником.
  Напряжение вокруг шеи, когда Пит Уитбред, он же Блез Де Пейн, напрягался, чтобы попасть в кадр. Ему это удалось, но он не сделал подписи.
  Я спросил: «Это было в той куче, которую вы забрали из больницы?»
  Таня кивнула. «Мама, должно быть, видела это». Указывая на резкую белую диагональную складку, маслянистые остатки отпечатков пальцев. «Я решила выбросить их, несла стопку в мусорку, когда не выдержала и начала плакать на заднем крыльце. И вдруг я начала их просматривать. Эта страница была сложена, она привлекла мое внимание».
  Я снова посмотрел на фотографию.
  Она сказала: «Видеть его таким — знать, какой он ужасный человек, и вот он тусуется со знаменитостями. Вот что заставило ее рассказать мне. Я уверена, что она пыталась защитить меня».
  Я сказал: «Возможно, это был переломный момент, но Де Пейн уже был у нее на уме». Я рассказал ей о визите Мозеса Гранта в отделение неотложной помощи.
  «Ты думаешь, он ей угрожал?» — спросила Таня.
  «Тонко или как-то иначе. Может быть, что-то связанное с тобой».
  Слезы наполнили ее глаза. «Она, должно быть, так волновалась. А потом она заболела и ничего не могла с этим поделать. А потом она увидела это. Бедная мамочка».
  Она плакала. Кайл обнимал ее.
  Когда слезы прекратились, он сказал: «Мой вопрос, дорогая, почему она просто не вышла и не предупредила тебя, чтобы ты остерегалась Де Пейна?»
  «Может быть, она планировала это сделать, а потом она...»
  Еще больше слез. «Она сделала все, что могла, чтобы защитить меня, Кайл».
  «Я знаю, я знаю».
  Я сказал: «Я думаю, она не была удовлетворена предупреждением тебя, Таня. Если Де Пейн угрожал тебе, она хотела, чтобы его поймали, и направила тебя к людям, которые могли бы
   осуществить это».
  «Если она имела в виду именно это», — сказал Кайл, — «то это было почти гениально».
  Таня не ответила.
  Он сказал: «Просто блестяще», взял ее за руку и переплел свои пальцы с ее пальцами.
  Она не двинулась с места.
  Кайл сказал: «Защищая тебя, она придала ей смысл, дорогая. И она преуспела.
  За тобой стоит целая армия».
   А ты хотел бы быть генералом.
   ГЛАВА
  35
  Робин накормил Бланш аррозом кон полло . «И вот я уже полностью приготовился воспитывать представителя своего вида. Я только что закончил обустраивать гостевую комнату».
  Я сказал: «Извините. Они двое придумали свой собственный план».
  «Этому мальчику можно доверять?»
  «Кажется, он безумно влюблен в нее».
  "Кажется?"
  «Он любит ее».
  «Послушайте меня, — сказала она. — Я никогда не встречалась с этой девушкой, и я вмешиваюсь».
  Рефлекторный ответ так и не вырвался у меня из уст: материнский инстинкт.
  Мы с Робин раньше говорили о детях. Много лет назад, после нашего первого разрыва, она забеременела от мужчины, который ей едва нравился, и сделала аборт на шестой неделе. С тех пор эта тема не поднималась.
  За это время я вылечил сотни чужих детей, рассматривал возможность того, что я никогда не стану отцом. Иногда я мог оценить иронию. Когда это не срабатывало, я занимался патологиями незнакомцев.
  Бланш задыхалась, требуя еще риса, и Робин повиновалась. Когда за следующим глотком последовали мольбы, она сказала: «Мы не хотим напрягать твой животик, милашка».
  и начала убирать посуду. Стоя у раковины, она сказала: «Ей, наверное, лучше остаться с ним. Мы бы постарались быть крутыми хозяевами, но пребывание под нашей крышей ее бы задушило».
  Я встал и положил руки ей на плечи.
  Она сказала: «Давайте прокатимся».
  
  Когда нам некуда идти, мы обычно оказываемся где-нибудь на шоссе Pacific Coast Highway. На этот раз Робин сказал: «Как насчет ярких огней, большого квазигорода?»
  Я повел Сансет на восток через Голливуд и район Лос-Фелис, пересек Силвер-Лейк, где она услышала о новом джаз-клубе.
  Газовая станция оказалась бывшим магазином Union 76, который все еще красовался синей краской и пах машинным маслом. Внутри были старинные гравитационные насосы, разномастные пластиковые стулья и столы, увеличенные фотографии музыкальных гениев.
  Пять других клиентов в комнате, вмещающей сорок. Мы сидели близко к сцене, под пронзительным взглядом Майлза Дэвиса.
  Квартет парней лет шестидесяти толкал легкий бибоп. Робин работала над арктопом Gibson гитариста, и он приветствовал ее улыбкой и энергичным соло на песне Монка «Well You Needn't». Когда сет закончился, он и барабанщик сели с нами и завели тонкую, алкогольную беседу. Где-то по ходу дела Робин работал над темой Блеза Де Пейна. Никто из музыкантов не слышал о нем. Когда Робин рассказал им о своих миксах, они злобно выругались, извинились и вышли подышать воздухом.
  Мы досидели до конца следующего сета, вернулись домой к одиннадцати сорока пяти, надели пижамы и уснули, держась за руки.
  Сразу после трех утра я сидел в постели, разбуженный колотящимся сердцем и пульсирующими висками. Грызущая боль под грудной клеткой ощущалась так, словно мыши царапали мою диафрагму. Я глубоко вдохнул часть этого.
  Затем начался цикл записи:
   Действительно ли Таня была в безопасности с Кайлом?
   Он нашел ее на Facebook. Что остановит Де Пейна от того, чтобы сделать то же самое?
   В доме Кайла было много оружия, но он понятия не имел, как им пользоваться.
   Несмотря на свои героические фантазии, он не мог быть везде.
   Таня была упрямой девочкой.
  Я представила, как она поздно ночью выходит из библиотеки одна.
   Маленькая девочка, огромный кампус.
   Так легко — Стоп.
   Будет ли Таня действительно в безопасности с Кайлом ... СТОП!
   Ладно, ладно, но будет ли Таня действительно в безопасности...
  Робин пошевелился.
  Я снова опустился.
   Фейсбук.
   Что остановит Де Пейна? Большой кампус.
   Gunsstubborngirl —
   Сто, девяносто девять, девяносто восемь — вот и всё, эта штука работает.
  Секунды передышки.
   Упрямая девчонка... что остановит...
  
  На следующее утро я притворился отдохнувшим.
  Когда Робин вышла из душа, она спросила: «У тебя была тяжелая ночь?»
  «Я играл на синус-тубе?»
  «Нет, но вы много переезжали».
  «Может быть, это лекарство», — сказал я.
  «Беспокойство?»
  «Замещение симптомов».
  «Я бы предпочел, чтобы ты был спокоен».
   «Я в порядке, детка».
  Мы молча оделись. «Завтрак, Алекс?»
  «Нет, спасибо, я не голоден».
  «О чем ты думаешь, милая?»
  «На самом деле ничего».
  Она взяла меня за руку. «Ты сделал для нее все, что мог. Со всеми этими детективами, которые ищут, эти уроды будут найдены».
  «Я уверен, что ты прав».
  «Давайте хотя бы выпьем кофе, прежде чем я уйду».
  
  После того, как она ушла на работу, я поехал в университет, припарковался на платной парковке на южном конце и пошел к научному кварталу. Толпы студентов и преподавателей пересекали площадь. Никаких признаков Роберта Фиска или Блеза Де Пейна. Или Тани.
  Я двинулся на север к перевернутому фонтану, прошел через здание физики. Вышел сзади и продолжил путь по тенистой дорожке. Летом пешеходное движение было интенсивным. Через несколько секунд я заметил среди студентов невысокого, мускулистого парня с бритой головой. Одетый во все черное; идеально подходит статистике Фиска.
  Прогуливаясь по внешнему краю многолюдной дорожки.
  Я подошел ближе, последовал за ним до крыльца здания антропологии, где к нему подбежали две молодые женщины в обтягивающих джинсах, чтобы поприветствовать его.
  Когда он повернулся к ним, я мельком увидел его лицо. Лет сорока пяти, чисто выбритый.
  Одна из женщин сказала: «Привет, профессор Левенталь. Можем ли мы поговорить с вами об экзамене?»
  Я купил кофе в киоске, дошел до библиотеки и уже собирался войти, когда запищал мой телефон.
   Майло сказал: «Баллистика только что получила результаты экспертизы пуль, убивших Мозеса Гранта.
  Идеальное совпадение со слизняками, выкопанными из Лиланда Армбрустера. Маленький Пити был очень развит не по годам. Бог знает, что еще он сделал, чего мы не раскрыли. Поговоришь с Таней еще?
  «Она переезжает к Кайлу».
  «Девушка в большом доме», — сказал он. «Так что теперь это готика. Думаешь, это хорошая идея?»
  «Они так решили».
  «Кайл играет лорда-протектора. Еще несколько лет жизни, и он, возможно, будет иметь минимальную квалификацию».
  «Он зеленый, но мотивированный. Проблема посерьезнее в том, что он не может быть с ней каждую секунду. Что вы думаете о том, чтобы отправить фотографии Де Пейна и Фиска в полицию по факсу?»
  «Конечно, но не ожидайте слишком многого. Первое, что вылетает из уст этих парней, это то, как им не хватает персонала. Давайте позже поговорим об усилении ее безопасности. Тем временем мы, возможно, немного приблизимся к тому, что произошло десять лет назад. Мэри Уитбред вышла из дома в девять тридцать, и Биро последовал за ней. Она все еще на улице, примеряет дизайнерские шмотки в Neiman Marcus. Петра добралась до района к десяти пятнадцати, нашла кого-то на Блэкберне, кто помнил плохие старые времена. Живет прямо за Мэри. Он не разговаривал ни у себя дома, ни на станции, но Петра убедила его встретиться в Энсино, где находится его офис. В час дня». Он зачитал адрес.
  «Нервный парень», — сказал я.
  «Похоже, да. Может, ему стоит практиковать то, что он проповедует. Он один из вас, ребята».
  
  Прежде чем отправиться в Долину, я взял статистику доктора Байрона Старка с сайта совета по лицензированию психологов. Двадцать восемь лет, бакалавр наук, Корнелл, доктор философии, Университет Орегона, постдок в Портлендском управлении по делам ветеранов, недавно получил сертификат.
  Его здание представляло собой шестиэтажный зеркальный куб на Вентура и Бальбоа, который обладал всем очарованием простуды. На двери было написано Advent Behavioral Group. Имя Старка было последним из четырнадцати. Шесть психиатров, восемь психологов,
   специализации в области расстройств пищевого поведения, злоупотребления психоактивными веществами, стратегического управления, профориентации, «жизненного коучинга».
  Офис Старка с одним окном и жесткой бежевой мебелью соответствовал его статусу.
  Он был среднего роста и узкоплечий, носил синюю рубашку в мелкую клетку, бордовый галстук и отглаженные брюки цвета хаки. Круглое розовое детское личико увенчивала бежевая стрижка «ёжик». Пушистая бородка казалась приклеенной. Под клочьями его маленький ротик казался постоянно поджатым; получившийся в результате взгляд неодобрения не послужил бы ему на пользу в общении с пациентами.
  Когда я начинал, я пытался отпугнуть Доктора, сколько тебе лет ? s с помощью волос на лице. У меня густая борода, и иногда это срабатывало. Старку нужен был другой источник весомости.
  Петра, Майло и я столпились перед его столом.
  Она сказала: «Спасибо, что встретились с нами, доктор».
  Старк сказал: «С Байроном все в порядке».
  Мальчишеский голос. Используй титул, малыш. Используй каждую каплю плацебо.
  «Я не ожидал симпозиума, детектив Коннор».
  Петра сказала: «Это важный случай. Мы привели нашего психолога-консультанта». Она представила меня.
  Он спросил: «Что вы для них делаете, составляете профили?»
  Я покачал головой. «Формальное профилирование практически бесполезно, когда дело касается раскрытия преступлений. Я оцениваю каждый случай индивидуально».
  «Я думал о стипендии по судебной экспертизе, пока не прочитал о профилировании и не обнаружил, что это в принципе бесполезно. Поговорим об ограниченном отборе проб».
  Мы некоторое время обменивались жаргонизмами. Старк расслабился. Когда он прервался, чтобы ответить на телефонный звонок — что-то о счетах за стационарные услуги — Петра дала мне добро.
  «Извините», — сказал он, повесив трубку. «Все еще изучаю систему».
   Я сказал: «Мы ценим то, что вы рассказали нам о Peterson Whitbread».
  «Забавно слышать это от тебя. Я никогда не думал, что этот день настанет».
  «Почему это?»
  «Сразу после исчезновения девочек мой отец вызвал полицию. Они вообще не отреагировали».
  «Девочки…»
  Рот Старка сжался в розовый бутон. «Ты здесь не из-за этого».
  Майло сказал: «Мы здесь, чтобы послушать, доктор».
  Старк рассмеялся. «Я согласился на это, потому что думал, что кто-то наконец-то займется расследованием, как одно из тех нераскрытых дел по телевизору». Петре: «Это был ясный намек, который вы мне дали, детектив Коннор».
  «То, что я вам сказал, было правдой, доктор Старк. Мы изучаем прошлое Петерсона Уитбреда. Наше непосредственное внимание сосредоточено на нескольких преступлениях, в совершении которых он подозревается в недавнем времени, но нас, безусловно, интересует все, что он мог сделать в прошлом. Если вам известно о преступлении, вы должны нам об этом рассказать».
  «Невероятно», — сказал Старк. «Значит, его подозревают в чем-то новом. Никаких больших откровений, его наклонности были очевидны даже мне».
  "Даже?"
  «Я был старшеклассником в старшей школе».
  Я сказал: «Тебе столько же лет, сколько и Питу».
  «Да, но мы не тусовались. Мои родители были учителями, которые брали кредиты, чтобы мы с братом могли учиться в Burton Academy и Harvard-Westlake. Все свободное время я тратил на учебу. Пит, казалось, всегда был на улице. Я не уверен, что он вообще учился».
  «Какие тенденции вы заметили?»
  «Антисоциальная личность», — сказал Старк. «Он бродил по окрестностям
   все часы, без ясной цели. Много улыбался, но в этом не было тепла.
  Он был беспечным до безрассудства — открыто курил травку, просто бродил по моему кварталу, потягивая, даже не пытаясь это скрыть. А иногда он ходил с бутылкой Jack Daniel's в заднем кармане».
  «Не так много родительского надзора».
  «Ни одного, которого я когда-либо видела. Моя мать говорила, что его мать была легкомысленной и больше заботилась о моде, чем о воспитании детей. Мне было пятнадцать, когда мы переехали, мой брат был на год младше. Мама довольно быстро оценила ситуацию и запретила нам обоим иметь с ним что-либо общее».
  Я сказал: «Некоторые подростки взбунтовались бы против такого рода ограничений».
  «Некоторые бы так поступили, я нет», — сказал Старк. «Он был явно тем, кто не подходил бы мне. И это подкреплялось тем, что произошло через несколько месяцев после того, как мы переехали. В районе было много краж со взломом.
  Ночные взломы, когда люди спали. Мои родители были убеждены, что Пит как-то замешан в этом. Мой отец, в частности, был уверен, что у него были криминальные наклонности».
  "Почему?"
  «Пит пару раз его подколол. И я бы не стал сбрасывать со счетов мнение папы.
  Он работал школьным консультантом, имел опыт работы с неадекватными подростками».
  Майло сказал: «Расскажи нам о девочках».
  «Их было двое, летом перед моим выпускным годом они жили над миссис Уитбред и Питом. Они были старше меня, может, лет на двадцать один, двадцать два. Несколько месяцев спустя — после того, как я сдал SAT, но до того, как отправился в тур по колледжам, так что это должно было быть в конце сентября или начале октября — они исчезли. Папа пытался вызвать интерес полиции, но не смог заставить никого отнестись к нему серьезно».
  Петра спросила: «Где я могу найти твоего отца?»
  «Юджин, Орегон. Его и моей мамы пенсии там простираются гораздо дальше, поэтому после того, как я окончил учебу, они продали мне свое жилье и купили дом с участком земли».
   «Имена и номер, пожалуйста».
  «Герберт и Майра Старк. Я не могу гарантировать, что они будут сотрудничать. Когда полиция не связалась с папой по поводу девочек, он так разозлился, что пожаловался своему советнику. Но и там не помогли. Никому было все равно».
  Петра спросила: «Как звали девочек?»
  «Я никогда не знала их фамилий, их имена были Рокси и Бренди. Мы знали это, потому что они кричали друг другу, неважно, в какое время суток.
  Бран-дии, Рокс-иии».
  «Чем они зарабатывали на жизнь?»
  «Мои родители говорили, что это имена стриптизерш, они должны быть стриптизершами, но у меня были сомнения».
  "Почему?"
  «Стриптизёрши работали бы по ночам, да? Но у этих двоих был ненормированный рабочий день.
  Иногда они уходили днем, иногда ночью. Они всегда уходили вместе, приходили вместе. По выходным они спали, никогда не показывались. В течение недели они были вне дома, работали и тусовались».
  «Расскажите нам о вечеринках».
  «Я не знаю наверняка, я использую логику. Они подъезжали в три, четыре утра, гоняли мотор, хлопали дверью машины, и если это не будило нас, то их смех и болтовня делали свое дело. Они были чрезвычайно хриплыми и, судя по тому, как они невнятно произносили слова, были под кайфом от чего-то».
  «Ваши родители когда-нибудь жаловались?»
  «Никогда, не в их стиле. Вместо этого они кипели, сплетничали и потчевали Гейлена и меня моральными историями, используя девушек в качестве отрицательных примеров. Конечно, в конечном итоге это заинтересовало меня и Гейлена. Пара диких девчонок, живущих прямо за задним двором? Но мы никогда не пытались поговорить с ними, даже если бы у нас хватило смелости, не было возможности. Когда они были дома, мы были в школе, а когда мы были дома, они спали или гуляли».
  Майло спросил: «Они приезжали и уезжали вместе в одной машине?»
   «Каждый раз, когда я это видел».
  «Помните марку и модель?»
  "Конечно. Белый Корвет, красный салон. Папа называл его Бимбо-мобиль".
  Петра сказала: «Расскажите нам об исчезновении и почему вы подозреваете Пита».
  «Прямо перед тем, как я сдала SAT, я была в своей комнате и отвлеклась на громкую музыку. Расположение моей спальни позволяет мне видеть миссис под углом.
  Двор Уитбреда. Девочки загорали там и слушали кассетную деку — танцевальную музыку. Я собирался закрыть окно, но еще больше отвлекся на происходящее. Они натирали друг друга лосьоном, хихикали, играли с волосами друг друга, шлепали друг друга по задницам». Старк затянул галстук. «Совершенно голые, это было довольно сложно не заметить».
  Майло сказал: «Красивые девушки».
  «Такого типа», — сказал Старк. «Длинные светлые волосы, длинные ноги, загар от солярия, большая грудь. Они были похожи друг на друга, насколько я знаю, они были сестрами».
  «Рокси и Бренди», — сказал Майло. «Какого года Corvette?»
  «Извините, я не разбираюсь в машинах».
  «С кем они тусовались?»
  «Я никогда не видел, чтобы они тусовались с кем-то, но это ничего не значит. За исключением той недели подготовки к SAT, я почти не видел их в течение дня. Могу сказать , что Пит Уитбред знал о них. В середине недели, когда я зубрил продвинутый словарь, действительно пытаясь сосредоточиться, музыка снова заиграла. То же самое, голые девушки, много веселья. Но я был хорош в своем деле, я на самом деле намеревался проигнорировать это. Затем я заметил, как Пит пробирается по подъездной дорожке и крадется к задней части дома. Я говорю крадется, потому что его голова металась по сторонам, очевидно, украдкой. И он прижался к стене, нашел себе выгодное положение, где девушки его не заметили бы. Он стоял там, наблюдая за ними некоторое время, затем расстегнул ширинку и сделал предсказуемое. Но не обычно — он дергал себя так сильно, что я думал, он ее сорвет. С странной улыбкой на лице».
  Я спросил: «В каком смысле странный?»
   «Зубы оскалены, как... койот. Удовлетворяя себя, но он выглядел сердитым.
  Разъяренный. Или, может быть, это была просто сексуальная интенсивность. Что бы это ни было, это меня омерзило, и я отошел от окна и больше не возвращался. Даже когда музыка гремела на следующий день и еще через день».
  «Девочки не подозревали, что за ними следят?»
  «Они что, устроили для него представление? Я об этом думал».
  «Вы когда-нибудь видели Пита с ними?»
  «Нет, но, как я уже сказал, я бы этого не сделал. О чем вам следует беспокоиться, так это о том, что через несколько недель их не стало. Вот так просто». Щелкнув пальцами. «Никакого фургона для переезда, никакого грузовика для загрузки. А когда они переехали, они действительно использовали фургон, у них было много вещей. Я знал, что они не спали, потому что (A) это были не выходные, (B) свет не горел два дня подряд, и (C) на второй день моя мать проходила мимо, а дверь в квартиру наверху была открыта, и бригада уборщиков работала вовсю. Плюс, Corvette все еще был там. Припаркованный сзади рядом с гаражом, девушки всегда парковались на подъездной дорожке. Он простоял там целую неделю, а потом однажды ночью я услышал, как он заводится, и выглянул. Кто-то выезжал на нем с подъездной дорожки. Ехал очень медленно, с выключенными фарами. Я рассказал отцу, и тогда он позвонил в полицию».
  Майло сказал: «Два дня темных окон».
  Байрон Старк сказал: «Если вы хотите верить, что они просто переехали в Канзас, будьте моим гостем. Но, возможно, вам стоит воздержаться от суждений, пока я не расскажу вам остальное. В ночь после того, как машину перевезли, мой отец выгуливал собаку на Четвертой, я говорю об часе ночи».
  «Поздновато для прогулки с собакой».
  Старк улыбнулся. «Я мог бы сказать, что у собаки проблемы с мочевым пузырем, но, конечно, папе было любопытно, нам всем было любопытно. И это окупилось. К миссис подъехал фургон.
  Здание Уитбреда и двое парней грузили вещи. Когда папа подошел ближе, он увидел, что это Пит и его друг, и они везли мусорные мешки. Много мешков. Когда они увидели папу, они запрыгнули в фургон и захлопнули дверь. Не уехали, просто сидели там. Папа продолжил идти, снова обогнул квартал, встал на углу. Фургон все еще был там, но через секунду он рванул с места на полной скорости».
  «Собака отреагировала?» — спросил я.
  «Вы спрашиваете, учуял ли он что-то? Честер не был ищейкой.
  Он был четырнадцатилетним, почти слепым, глухим, дряхлым помесью. Все, что мог сделать папа, — это заставить его заниматься. Так или иначе, папа пришел домой, рассказал моей маме о фургоне, они вдвоем решили, что произошло что-то ужасное, и им пришлось настоять на своем в полиции. Честно говоря, Гейлен и я думали, что они слишком бурно реагируют. Но несколько недель спустя, когда друг Пита был найден мертвым, мы начали им верить. К сожалению, вы , ребята, не поверили.
  Петра сказала: «Давайте вернемся немного назад, доктор Старк. Кто был другом Пита и как он умер?»
  «Парень постарше, лет тридцати или около того. Высокий, худой, длинные волосы, непослушная борода, немного бродяга. Он водил мотоцикл, но не вертолет. Хонда, не большая. У меня был 350 в аспирантуре, и этот был определенно меньше. Шумная маленькая штуковина. Он подбирал Пита на ней, и они уезжали. Мои родители говорили, что его зовут Роджер, но я не могу сказать, откуда они это взяли, и они никогда не упоминали фамилию. Скорее «этот бездельник Роджер». Или «Вот снова Роджер на этой тупой колымаге». Их теория заключалась в том, что они с Питом продавали наркотики по всему району, а также совершали взломы. Меня бы это не удивило, Роджер выглядел как наркоман. Истощенный, неуверенный, с нетвердой походкой».
  Старк взъерошил свой ежик. «Я знаю, это звучит так, будто мама и папа были одержимы, но это не так. Конечно, они оба большие поклонники детективов и увлекаются головоломками, но они также проницательны и абсолютно вменяемы.
  Моя мать преподавала в центре города двадцать лет, так что она не наивна. И вдобавок к своему опыту консультанта, мой отец был военным полицейским во Вьетнаме и служил офицером запаса в Бейкерсфилде, прежде чем мы переехали в Лос-Анджелес. Это делало его особенно раздражающим, когда полиция здесь его освещала».
  Майло спросил: «Что именно он сообщил?»
  «Вам нужно было бы поговорить с ним, но я помню, что он сообщил об исчезновении, а также о том, что машину переместили неделю спустя, а также о фургоне и мусорных мешках».
  «Это не та часть, где Пит мастурбировал рядом с девушками?»
  Старк покраснел. «Нет, я никогда не говорил об этом никому, кроме брата. Ты пытаешься сказать, что это имело бы значение? Я могу сказать, что нет.
   Полиция не отреагировала».
  «Что полиция сказала твоему отцу?» — спросила Петра.
  «Смерть Роджера наступила в результате передозировки, дело закрыто».
  «Пожалуйста, расскажите нам о смерти, доктор».
  «Насколько я понимаю, тело было найдено в канаве, прямо на Четвертой, недалеко от дома Пита. Это произошло среди ночи, и к тому времени, как я проснулся, место преступления было уже чисто».
  «Откуда вы узнали?»
  «Мой отец услышал об этом от соседа, который не знал, чей это труп.
  Папа позвонил в полицию за подробностями, но они, конечно, не захотели ничего выдавать. Наконец, он выведал тот факт, что это был Роджер. Это заставило его снова попытаться подогреть интерес к девочкам. Но с кем бы он ни говорил, он продолжал настаивать, что нет никаких доказательств преступления, девочки были взрослыми, дело о пропаже человека не было возбуждено, а смерть Роджера была признана несчастным случаем».
  Петра спрятала хмурый взгляд за одной рукой, пока писала другой. «После этого Пит создавал какие-нибудь проблемы?»
  «Не слышал. Но к декабрю у меня уже была девушка, дома меня ничего не интересовало. Потом я поехал в Китай в качестве волонтера Operation Smile, потом в Корнелл. Это первый раз, когда я вернулся за десять лет».
  «Ты видел Пита в последнее время?»
  «Нет. Что он сделал?»
  Она встала. «Когда мы сможем вам сказать, мы это сделаем, доктор Старк. Спасибо, что уделили нам время». Сверкнув улыбкой. «Может, вы позвоните своим родителям и скажете им, что мы обращаем на вас внимание».
  «Это может не помочь. Они люди с сильной волей».
  Я сказал: «Несмотря на их подозрения, они не переехали из этого района».
  «Ни за что», — сказал Старк. «Они наконец-то стали владельцами собственного дома».
   «Трудно с этим справиться», — сказал Майло.
  «Еще бы, детектив. Все дело в справедливости».
   ГЛАВА
  36
  Байроном Старком временных и пространственных границ облегчило поиск.
  В архивах на Мишн-роуд было обнаружено досье коронера на Роджера «Кимо» Бандини, и факс пришел в Петру к четырем часам вечера.
  Белый мужчина, двадцать девять, шесть футов два дюйма, один сорок. Множество старых следов от игл, свежие колотые раны и тест на токсины, который выстрелил щедрым количеством спида и монументальной дозой диазепама, все кричало о передозировке, нет необходимости во вскрытии. Отсутствовали какие-либо записи о том, где был похоронен Бандини, или даже о том, было ли его тело забрано.
  К половине шестого Петра заставила детектива из Уилширского отделения откопать соответствующее полицейское досье, нехитрое дело, большая часть которого представляла собой фотокопию заключений коронера. Сержант Дж. Рахаб, координатор на месте происшествия, отметил, что анонимный звонок в 3:15 утра побудил его позвонить на Четвертую улицу.
  В неуклюжей прозе Раав было упоминание о «наборе взломщика», найденном под телом Бандини.
  Поиски в национальных базах данных выявили десятилетнее полицейское досье и несколько кратковременных тюремных заключений друга Пита Уитбреда, охватывающих территорию от Калифорнии до Юты: три взлома и проникновения, вождение в нетрезвом виде, два ареста за хранение марихуаны, три за метамфетамин, арест за намерение сбыть наркотики, прекращенный по процессуальным основаниям за год до смерти Бандини.
  Ни Питерсон Уитбред, ни Блез Де Пейн не значились в списке друзей Бандини, но там были Лиланд Армбрустер и Лестер Джордан.
  Петра сказала: «Все они в голливудской наркотической среде. Но никаких перекрестных ссылок на дело об убийстве Армбрустера, так что Айзек никогда его не брал. Ребята, мы все еще живем в Темные века».
  Майло сказал: «Маленький Пити не уважает старших. Они впускают его в игру и в итоге погибают».
  Я перечитал отчет коронера. У меня перехватило дыхание и застряло в груди. Я медленно выдохнул.
  Майло спросил: «Мы что-то упустили?»
  «Анонимный звонок так и не был принят во внимание. Маловероятно, что кто-то просто так наткнулся на тело в такой час. Разве вам не было бы любопытно?»
  «Я бы продолжила это делать», — сказала Петра.
  Майло сказал: «Бандини был жалким чудаком, и никого не волновало, кто его заметил. А вас почему?»
  «Потерпите меня», — сказал я. «Поскольку прохожий маловероятен, логичным предположением будет сосед. Тело Бандини было найдено в одном здании к востоку от дуплекса Пэтти. Пэтти не хотела бы, чтобы Таня проснулась и увидела это».
  Петра сказала: «И Патти знала, что на улице лежит тело, потому что...»
  Я сказал: «Убил человека неподалёку».
  Майло и Петра переглянулись.
  Он сказал: «Ужасная вещь».
  «Горячий Бандини подошел бы», — сказал я. «Подумайте об этом: его кровь кипела от скорости и валиума. Он принимал крэнк годами, но нигде в его куртке нет никаких упоминаний о депрессантах. Валиум — это обычный больничный препарат».
  Майло потер лицо.
  Я сказал: «Еще кое-что, чего не удалось найти в результатах поиска данных Айзека, поскольку это было классифицировано как случайная смерть».
  Петра сказала: «Каков был мотив Пэтти? И как, по-вашему, это произошло?»
  «Если мы не найдем Де Пейна и он не заговорит, мы никогда не узнаем подробности. Я предполагаю, что он и Бандини давили на Патти, чтобы она выписала ему лекарства. Он знал, что она была медсестрой, когда она ухаживала за его отцом, и теперь, когда она стала его
  арендатор матери, он пытался этим воспользоваться. Он мог начать с подхалимства, встретить сопротивление и усилить давление. Самым эффективным способом была бы угроза Тане, завуалированная или нет.”
  «Пэтти согласится на это?»
  «Она могла бы, из страха», — сказал я. «У нее могли возникнуть серьезные подозрения — как у Старков».
  Петра потерла виски. «Она думала о пропавших девочках?»
  «Если Де Пейн заставил Джордана замолчать, потому что он знал о девочках, откуда Джордан мог узнать об этом изначально? Патти говорила с ним о его непутевом сыне».
  «Начинает складываться впечатление, что о девочках знала целая куча людей».
  Майло сказал: «Когда Старки пожаловались, департамент отмахнулся от них, почему кто-то еще должен был выступить? Господи».
  Петра выглядела так, будто проглотила личинку. «Я горжусь тем, что я присяжный специалист по охране правопорядка... Алекс, ты правда думаешь, что Пэтти могла умышленно кого-то передозировать? И тот же вопрос: как все прошло?»
  «Допустим, Бандини и Пит стояли за кражами со взломом, и Бандини попытался сделать то же самое с Пэтти. Однажды поздно ночью он принес свой набор, взломал ее замок, начал искать наркотики. Пэтти проснулась, столкнулась с ним, использовала свой пистолет, чтобы остановить его. Она не вызвала полицию, потому что это не решило бы проблему навсегда. Бандини в конце концов выйдет на свободу, возможно, вернется, чтобы отомстить. Поэтому она разрядила обстановку, сделав Бандини предложение мира, от которого он не смог отказаться».
  Майло сказал: «Я сейчас тебя накачаю, и если будешь вести себя хорошо, то в будущем тебя ждет еще больше. Но не вздумай рыскать по моему дому ночью... да, голодный чудак может на это пойти. Он сидит на кухне, она вставляет иглу, Бандини ожидает всплеска скорости, но вместо этого она накачивает его коктейлем».
  «Не имея большого опыта приема седативных препаратов, такая доза валиума могла бы остановить его сердце».
  Майло сказал: «Я могу себе представить, что она принимает валиум, его легко стащить из больницы.
   Где она могла взять метамфетамин?
  «Токсикологический анализ показал наличие амфетамина, неуточненного. Любое количество рецептурных стимуляторов могло дать такой результат. Вторичные тесты могли бы выявить подробности, но никто не видел в этом необходимости».
  «Я все еще представляю это», — сказала Петра. «Она дает ему дозу, сидит там, смотрит, как он умирает?»
  «Бандини ворвался», — сказал Майло.
  «Это все еще холодно. И если у нее были готовы возбуждающие и успокаивающие средства, то это хорошо спланировано».
  В комнате стало тихо.
  Майло сказал: «Пэтти сразу же заявила Тане, что убила парня. Мы притворялись, что она имела в виду что-то символическое. И черт возьми, если Алекс права относительно того, что к этому привело — рейды по горячим следам, пропавшие девушки, возможно, угрозы Тане — я с радостью назову это оправданным».
  Петра сказала: «Что бы ни случилось, женщины давно нет, нет смысла судить...
  Возвращаемся на секунду к месту событий. Бандини хрипит, Патти нужно разобраться с ДБ, она вытаскивает его на улицу, ждет некоторое время, звонит в полицию... думаю, это подходит».
  Майло сказал: «Это точно не не подходит ».
  Она слабо улыбнулась. «Вы и ваша грамматика, господин английский майор».
  «Лейтенант-майор английского языка».
  Они оба шутят, чтобы не думать о Пэтти.
  Я сказал: «Вот еще кое-что, что подходит: инструменты для взлома Бандини были найдены под его телом, что соответствует тому, что кто-то хотел представить это так, будто плохой парень умер от передозировки. Но ни в досье коронера, ни в полицейском досье не было упоминаний об игле при нем. Или о том, что кто-то искал иглу».
  Петра просмотрела оба отчета. Покачала головой. «Свежий след от иглы на руке парня, и никто его не проверяет. О, чувак, это правоохранительные органы во всей красе». Майло: «Знаешь этого парня, Раав?»
  "Неа."
  «Может быть, Стю… не то чтобы это стоило того, чтобы поднимать пыль… еще один вопрос, Алекс: если Патти убила Бандини, я могу представить, что она оставила его инструменты, чтобы показать, что он был плохим парнем, может быть, чтобы немного отвлечь внимание. Но почему бы ей не сделать то же самое с иглой?»
  «Ее отпечатки были на нем», — сказал я. «Она могла волноваться, что они не будут полностью очищены, или что будет какой-то способ отследить их до Седарса и ее. Или, может быть, она просто забыла. Она была дилетантом в этом деле».
  «Защищая своего детеныша... Мама-медведица действительно может быть агрессивной», — сказала Петра.
  Ее собственная мать умерла во время родов.
  Майло сказал: «Давайте вернемся к логике убийства Бандини в первую очередь. Если она хотела защитить Таню, зачем оставлять Пити в живых?»
  «Он был молод и не принимал непосредственного участия во взломе», — сказал я.
  «То, что кто-то другой делает за него грязную работу, соответствует всему, что мы о нем знаем. Может, Пэтти это поняла, решила, что он не будет докучать ей в одиночку».
  «Плюс, — сказала Петра, — личная связь с ним через его отца».
  Майло сказал: «Старая иерархия хаоса. Подстрелить койота — это нормально, но когда соседский пудель становится злым, ты передумал».
  «Или одно убийство лишило ее всего», — сказала Петра.
  Майло сказал: «Наблюдая, как парень исчезает, можно охладить свой энтузиазм».
  Я сказал: «И будет вечно преследовать тебя. Вскоре после смерти Бандини она переехала на бульвар Калвер, что стало большим падением. Сразу после этого Таня пришла ко мне во второй раз. Она рассказала о том, что Пэтти нервничает и навязчиво убирается посреди ночи».
  «Тревога», — сказала Петра.
  «Частично этот шаг мог быть связан с уходом из сферы деятельности Пита, но, возможно, здесь также присутствовал элемент самонаказания.
  В конце концов, она как-то смирилась с этим. Затем, десятилетие спустя, Пит перевоплотился в Блеза Де Пейна, который появился в ее отделении неотложной помощи, узнал ее и сказал ей что-то, что ее напугало. Я предполагал, что это словесные угрозы Тани
   Но что, если Де Пейн пригрозил разоблачить ее за убийство Бандини?»
  «Я знаю, что ты делал тем летом», — сказала Петра. «Но Де Пейн и Патти были единственными, кто знал, что произошло, и чувство самосохранения закрыло им обоим рты. Так зачем Де Пейн это встряхнул?»
  «Всю свою жизнь он избегал наказания за преступления, он достаточно импульсивен и эгоистичен, чтобы считать себя неуязвимым. Столкновение лицом к лицу с Пэтти спровоцировало его рот, он не смог удержаться от преследования ее. Это вернуло все те воспоминания, которые она так упорно пыталась похоронить. И напугало ее. Если бы Де Пейн решил обвинить ее, ее жизнь развалилась бы. Все, ради чего она работала, стало бы историей.
  Или, что еще хуже, возможно, Де Пейн решил отомстить, придя за ней и Таней. Может быть, она пыталась отпугнуть его контругрозой. «Я знаю, что ты сделал тем летом — пропавшие девочки», — а он посмеялся. Она поняла, что он полный социопат, на его осторожность нельзя рассчитывать».
  «Рискованный шаг — поднимать вопрос о девушках», — сказал Майло. «Проще было бы просто застрелить его».
  «Но когда Де Пейн появился в отделении неотложной помощи, он был не один. Пэтти, возможно, и устранила голодного скоростного фанатика, но преследование и убийство трех явных негодяев было ей не по зубам. Возможно, она даже размышляла над тем, как это сделать. Но потом она заболела. Как медсестра, она знала, что у нее осталось совсем мало времени, и ей нужно было в первую очередь устроить будущее Тани. Как только она это сделала...
  когда ее силы почти иссякли — она попыталась предупредить Таню.
  Отказалась от обезболивающих, чтобы удержаться в сознании. Ей удалось направить Таню ко мне, но я был остановкой по пути. Она хотела, чтобы ты участвовала».
  «А, черт возьми», — сказал Майло, поморщившись. «Смертельно заболеть сразу после того, как тебе напомнили о твоем большом грехе, религиозный человек мог бы увидеть в этом божественное возмездие. Как Пэтти относилась к вере?»
  «Мы никогда это не обсуждали», — сказал я. «Но какие бы взгляды она ни имела в начале, осознание того, что смерть неизбежна, меняет все. Ей нужно было так много сделать за столь короткое время, она изо всех сил пыталась придумать, что сказать Тане. Каким бы ни было ее когнитивное состояние, ее тревоги оставались с ней, потому что она была одержима. Булавочные уколы в угасающем мозге».
  Он поморщился, увидев эту картину.
   Петра сказала: «Пока она пытается разобраться, Таня приносит ей эти журналы, она листает их, замечает, как Де Пейн общается. Это можно было бы расценить как Космическую Судьбу. Она решает рассказать Тане об ужасном событии, чтобы предупредить ее, но слишком больна, чтобы высказать все это?»
  «И она не хотела, чтобы Таня справлялась с этим одна».
  «Она сеет, мы пожинаем».
  Майло сказал: «Давайте поговорим о Бренди и Рокси. Две девушки исчезают из хорошего района, и никто их не замечает?»
  Петра сказала: «Я звонила отцу Старка, но не получила ответа. Старк-младший, похоже, прав насчет того, что отчет в парламент не подается. Так что нам теперь делать, давать объявление о двух стриптизершах, которых не видели десять лет? Девушки в этом бизнесе могут вести мимолетную жизнь. Может, они действительно съехали посреди ночи — чтобы скрыться от долгов. Оставили Vette по той же причине. Насколько нам известно, машина была в нескольких днях от конфискатора».
  «Может, они и не стриптизерши, — сказал я. — Стали жильцами Мэри Уитбред через служебные связи».
  «Порноактрисы».
  «Это объяснило бы ненормированный рабочий день».
  «Днем съемки», — сказал Майло, «а ночью самое время для дополнительного заработка на эскорте. Будучи голливудским человеком, ты знаешь кого-нибудь в этом бизнесе, детка?»
  Петра сказала: «Эй, это характерно для Долины».
  «Если бы они двое снимали фильмы десять лет назад, — сказал я, — их можно было бы найти на каком-нибудь видеосайте».
  «А», — сказал Майло. «Суровые исследования».
  Петра сказала: «Я не думаю, что мне следует делать это на компьютере отдела.
  С тех пор, как Фортуно занял защитную позицию, здесь все настолько нервничает, что даже честный поиск порно будет выглядеть грязно».
  Я сказал: «Кстати, Фортуно, возможно, помнит девушек».
   Петра достала карточку С.А. Уонамейкера, набрала номер. Повесила трубку.
  «Отключен. Если будет время, попробую связаться с его начальством, а если не получится, поговорю со Стю. Но мое чутье подсказывает, что Фиби сотрудничали так, как только могли. Вы, ребята, не против полазить по паре грязных сайтов?»
  «Я бы это сделал», — сказал Майло, — «но у меня хрупкое телосложение и все такое. Кроме того, есть настоящие детективные штучки, которые я хотел бы попробовать, например, поиздеваться над различными сотрудниками полиции по всему городу, чтобы узнать, не застукали ли Бренди и Рокси на их территории».
  Они оба посмотрели на меня.
  «Конечно», — сказал я.
  «Эй», — сказал Майло, — «если тебе это нравится, тем лучше».
  
  В семь тридцать я повел Робина на тихий ужин в Pacific Dining Car в Санта-Монике. К девяти мы вернулись.
  Она сказала: «Хочешь поиграть в «Скрабл» или во что-нибудь еще?»
  Я сказал: «Извините, пришлось посмотреть на непристойные фотографии».
  
  Веб-сайт Vivacious Videos зарегистрировал пять миллионов просмотров за последние три месяца. Видео и DVD на распродаже, специальные предложения, если я буду действовать СЕЙЧАС!
  Удобный сайт, просто введите названия и наслаждайтесь.
   Брэнди Виксен и Рокси Ролл снялись вместе в одиннадцати фильмах, все из которых были фильмами о девушках, снятыми в течение одного года.
  Десять лет назад.
  Фильмы были классифицированы как «классика старой школы». Режиссер и продюсер были настолько горды, что перечислили их имена.
  Даррел Доллар и Бенджамин Баранелли соответственно. Возможно, Баранелли не был псевдонимом.
  Его имя выдало двенадцать результатов и три изображения. Маленький горбоносый седовласый мужчина лет семидесяти вручает награду за лучшую оральную сцену на конвенте фильмов для взрослых в Лас-Вегасе шестифутовой блондинке с косичками.
  Она была топлесс. Баранелли был в аметистовом бархатном смокинге, томатно-красной водолазке, на груди медальон размером с десертную тарелку и гротескно широкой зубной улыбкой.
  Я перешел на различные сайты с желтыми страницами. Никакого списка предприятий под именем Баранелли. Я попробовал информацию по номеру 818 ради интереса, был ошеломлен, получив попадание по жилому адресу.
  Баранелли, Бенджамин А., Тарзана, адреса нет.
  Хриплый, сухой голос старика ответил: «Да?»
  Я быстро и двусмысленно представился, назвал имена Брэнди и Рокси.
  Баранелли сказал: «Наконец-то вы, идиоты, что-то сделали».
  "Который-"
  «Вы, копы. Они были великолепными девушками, что, они просто исчезли с лица земли? Я звонил, снова и снова, ничего не добился. Из-за джобизма».
  «Джобизм?»
  «Дискриминация из-за того, чем они зарабатывают на жизнь. Это была какая-то так называемая гетеросексуальная актриса, которая сосала член и делала еженедельный буккаке, чтобы получить работу в ситкоме, а потом притворилась, что родилась без пизды, отряд SWAT бы выехал силой. Вы, ребята, гребаные пуританские лицемеры».
  «Что вы можете мне рассказать о…»
  «Я могу сказать, что у этих девушек была блестящая карьера. Ни за что, ни за что ,
  Они бы просто отрывались и не говорили мне. Мы снимали по фильму в месяц, каждый из них удваивал сборы предыдущего, они зарабатывали хорошие деньги. Из-за E-фактора. Знаете, что это такое?
  "Нет-"
   « Энтузиазм. У каждой заходящей девушки есть волосы, сиськи, язык.
  Некоторые из них даже обманывают тебя на прослушивании. Затем ты помещаешь их в сцену, и они вызывают столько же энтузиазма, сколько Хиллари, делая это с Биллом. Я говорю тебе, что этим двоим не нужно было притворяться. Они были увлечены друг другом. Они были влюблены .
  «Вы знаете их настоящие имена?»
  « Теперь ты спрашиваешь?»
  "Лучше поздно, чем никогда."
  «Не тогда, когда дело доходит до денег, хе-хе... их настоящие имена? Брэнди
  — с двумя «и », это была моя идея, чтобы отделить ее от «ы » и «и »
  — Брэнди была Бренда что-то там. Рокси была Рене что-то там… не помню фамилий. Они были из Айовы. Или Айдахо, что-то вроде того.
  Одна из этих религиозных сумасшедших вещей».
  «Культ?»
  «Они сказали мне, что им придется молиться весь день и одеваться как амиши или монахини.
  Это натолкнуло меня на мысль о четвертой картине, которую мы сделали — «Вредные привычки » .
  «Вы помните название культа?»
  «Я не помню того, чего никогда не знал. Почему меня это должно волновать?»
  «Сколько им было лет?»
  «Законно. Не пытайтесь...»
  «Я просто пытаюсь узнать как можно больше подробностей. Что еще они вам рассказали о своем прошлом?»
  «Вот именно», — сказал Баранелли. «Вот что происходит, когда вы эксплуатируете детей».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Религиозные психи, вечно давят. И что делают дети? Они бунтуют, да? Эти двое вышли из автобуса из Айовы, через несколько недель у них были накладные сиськи и пирсинг языка, и они были готовы к выходу».
   «Кто оплатил операцию?»
  «Послушайте меня внимательно: они были совершеннолетними, и это не преступление — помогать кому-то повышать самооценку. Это все, что я скажу. Спокойной ночи, я выключаю телефон, не беспокойте меня больше».
   ГЛАВА
  37
  Следующий день: разделение труда.
  Рауль Биро продолжал следить за дуплексом Мэри Уитбред. Она ходила по магазинам утром, обедала одна в Il Pastaio в Беверли-Хиллз, казалось, хорошо знала официантов. Придя домой в три, она осталась дома. Никаких признаков ее сына или Роберта Фиска.
  Четвертое заявление Петры о вызове в суд с записями телефонных разговоров Мэри было принято, и она начала оформлять документы. Поступило несколько наводок на оповещения Блеза Де Пейна и Роберта Фиска, но каждое из них заканчивалось тупиком. К семи вечера она была готова к встрече с капитаном Стю Бишопом.
  Майло поехал в Тарзану и провел личную встречу с Бенджамином Баранелли. Отставной порнограф был капризным восьмидесятилетним стариком с плохой гигиеной, который ходил с двумя тростями и отказывался сотрудничать. Майло много слушал, и в конце концов Баранелли передал ему коробку с фотографиями Брэнди Виксен и Рокси Ролл. К шести Майло сидел за своим непокорным компьютером в отделении West LA, заходя в базы данных пропавших без вести и исследуя религиозные культы в Айове и Айдахо.
  Поиски родственников Мозеса Гранта, предпринятые Дэйвом Сондерсом и Кевином Було, принесли плоды, когда отслеживание чеков об инвалидности Гранта привело к адресу в Лонг-Бич.
  Там детективы из Центрального управления нашли двоюродную бабушку Гранта, которая копила деньги своего племянника. Она упала в обморок, когда ей сообщили о его кончине.
  Я выгуливал Бланш, кормил рыбок, пару раз беспокоил Робин в ее магазине и думал о Пэтти Бигелоу, наблюдающей за смертью человека. Я позвонил Тане в полдень, потом в пять. Она заверила меня, что все в порядке, и спросила, узнал ли я что-нибудь новое.
  Я сказал нет. Ложь выскользнула из моего рта так же легко, как дыхание.
  
  Петра созвала вечернее собрание в десять вечера. Мое присутствие было необязательным. Я
   воспользовался опционом и поехал в Голливуд.
  Тот же конференц-зал. Сондерс и Було были одеты в серые костюмы, белые рубашки и четкие галстуки, не смущаясь двойной смены. Петра была в черном брючном костюме и выглядела озабоченной. Майло был в грязно-серой черепахе поверх темно-синих полиэстеровых брюк и пустынных ботинках. Огонь в его зеленых глазах, но было трудно понять, что это значит.
  Я прибыл последним, и на этот раз они начали без меня.
  Петра сказала: «Добро пожаловать на шоу-и-рассказание. Дэйв и Кевин только что показали нам, какие они мастера-сыщики».
  Було сказал: «Только что вернулся от двоюродной бабушки Гранта». Произнося это как «онт».
  «Мэйбелл Лемойн. Она плохо восприняла эту новость, мы даже вызвали скорую, но с ней все в порядке».
  «Соль земли», — сказал Сондерс. «Вдова, вырастила семерых детей, ходила в церковь, все дела. Мозес был сыном ее старшей сестры, и она, и отец Мозеса умерли несколько лет назад. Семья имеет корни в Луизиане — Батон-Руж и Нолинс. Мозес играл в футбол в старшей школе, думал о Тулейне, потом диабет убил это».
  «Отсюда», — сказал Було, — «и появились чеки по инвалидности».
  «Семейный дом сгорел во время урагана Катрина», — сказал Сондерс. «Брат и сестра Мозеса переехали жить в Техас, но он приехал сюда, чтобы стать диджеем.
  Он жил со своей тетей часть времени, выступал на вечеринках с тем брокером, снимал одноместный автомобиль в Долине и ездил туда и обратно на старой «Тойоте».
  Машина все еще у тети, аккумулятор севший, ее не заводили уже несколько месяцев».
  Було сказал: «С тех пор, как Мозес ушел из брокерской компании и начал тусоваться с какими-то людьми, которых он назвал тетушке Мейбелл «большими шишками». Он дал ей полномочия обналичивать чеки на деньги по инвалидности, сказал ей оставить их себе, он собирался преуспеть в музыкальном бизнесе. Она обналичивала чеки, открыла банковский счет на его имя».
  «Соль земли», — повторил Сондерс. «Она говорит, что Моисей всегда был славным мальчиком, ходил в церковь, слушался маму, когда она была жива. Его внешность пугала людей, и они разговаривали с ним, видели, что он мягкий».
  Я вспомнил, как Грант вышел из «Хаммера» и стоял рядом с Мэри Уитбред, когда она
   помахал нам. Помедлив, затем поднял свою огромную руку.
  Було сказала: «Мэйбелл никогда не видела и не слышала о Блезе Де Пейне, но она опознала Роберта Фиска. Он приезжал с Мозесом пару месяцев назад, остался в машине, когда Мозес зашел и взял какую-то одежду. Тетя посчитала это недружелюбным, особенно после того, как она помахала рукой, чтобы войти. Фиск просто сидел там, притворяясь, что не замечает. Тетя спросила Мозеса, почему он общается с невежливыми людьми. Мозес сказал, что Роберт — он назвал его — был в порядке, просто немного тихий. Что касается мотива, тетя говорит, что Мозес был законопослушным человеком, который определенно бы взбесился, став свидетелем или приняв участие в убийстве».
  Сондерс сказал: «Все думают, что их родственники — ангелы. Я слышал, что Крипс
  мамочки настаивают, что Латиф никак не мог застрелить тех пятерых, в то время как у нас есть Латиф на месте преступления с Узи в руке. Но этой женщине я верю.
  Мы получили от нее несколько телефонных номеров в Новом Орлеане — пастор Моисея, бывшая девушка, учитель. Все говорят, что парень выглядел как неприятность, но был бараньей отбивной».
  «И еще», сказал Було, «не гений. Де Пейн ему расскажет какую-нибудь байку о том, как добиться успеха в музыке, он бы купился». Откинувшись на спинку кресла. «Вот и все, ребята».
  Петра сказала: «Спасибо, ребята», — рассказала им о пропавших девочках и смерти Роджера Бандини.
  Було сказал: «Так что если кто-то и сделал эту Бандини, так это Патти. Сразу после того, как Де Пейн и Роджер сделали девушек».
  «Это рабочая теория, если предположить, что кто-то кого-то сделал. У нас даже нет имен девочек».
  Майло сказал: «Кхм», открыл свой кейс и разложил три фотографии в центре стола.
  Самый большой был кадр восемь на десять из Busty Babes Vol. XI, авторские права Vivacious Videos. Пара блондинок, полулежащих у бассейна, голые, растопыренные, щеголяющие надутыми грудями. Соответствующие гигантские прически и загар предполагали двойную фантазию. Брэнди Виксен и Рокси Ролл ухмылялись, ласкались и дуэлировали языками.
  Другие две фотографии были цветными факсами, на которых, судя по всему, была изображена школа.
   фотографии.
  Девушка с каштановыми волосами лет шестнадцати, одетая в белую блузку с накрахмаленным воротником «Питер Пэн», и рыжеватая блондинка с длинными косами, одетые одинаково.
  Подтяжки и прыщи на брюнетке. Мягкие голубые глаза и красивые черты лица жаждали оставить все это позади. Другая девушка была веснушчатой, курносой и кареглазой, с ушками пикси, широко открытой улыбкой и идеальными зубами.
  В белом пространстве внизу обеих фотографий крест из колючих лоз был обвит золотой лентой с надписью « Faith Triumphant Academy, Curney, Северная Дакота.
  Под каждой фотографией почерк Майло:
   Бренда Хохльбайер.
   Рене Миттл.
  Он сказал: «Лучшие друзья по словам их родителей. Их одноклассники знали, что это было нечто большее. Они были из семей настоящих фундаменталистов, не секты, но близко. В школе были одни девочки, юбки до щиколоток. Эти двое начали бунтовать в предпоследнем классе средней школы. За месяц до выпуска они сбежали. Бренде было семнадцать с половиной, Рене едва исполнилось семнадцать. Они признались некоторым приятелям, что едут в Нью-Йорк, чтобы стать «Рокеттс». Приятели расстались, и поиски сосредоточились на Восточном побережье, бедные родители бродили по всему побережью, нанимая частных детективов, включая пару «апостольских следователей», которые их славно обворовали. Уехали ли девочки на восток или нет, неясно. Как и то, чем они занимались между тем, как расстались, и тем, когда год спустя начали снимать здесь фильмы».
  Я сказал: «Байрон Старк думал, что они старше, но им было восемнадцать... они выглядят старше».
  «Это можно сделать с помощью прически, макияжа и хирургии».
  «Также и отношение», — сказала Петра, все еще глядя на фильм. «Здесь они выглядят как закаленные профессионалы. Из старшей школы — за год. Ого».
  Дэйв Сондерс сказал: «Ты получил все это от своих родителей, Майло?»
  «Нет, от шерифа в Керни, парня по имени Дуг Бреннер. Законник во втором поколении, его отец был главным, когда девочки сбежали. Дуг был
   на год раньше девочек в церковной школе для мальчиков, говорит, что все дети знали, что это побег, потому что Бренда и Рене не могли быть самими собой в той среде».
  «Вы или он собираетесь уведомить семьи?»
  «Я сказал ему подождать, пока мы не узнаем больше».
  Кевин Було сказал: «Хорошая новость в том, что ваши дочери были лесбиянками-порнозвездами. Плохая новость в том, что мы понятия не имеем, где они».
  «Я бы сказал, что они были в мусорных мешках десять лет назад», — сказал Сондерс, щелкая уголком фотографии Бренды Хохльбайер. «Чувак, это мерзко... ты маленький негодяй, любитель частей животных, наркоторговец, психопат-убийца, как Де Пейн, Питер Пэн, как бы ты его ни называл, куда ты выбрасываешь части тел?»
  Смотрит на меня.
  Я сказал: «Многие из этих ребят хотят вернуться».
  Майло сказал: «Мы знаем, что он любил вспоминать приключения мамочки в кино».
  Петра сказала: «Значит, где-то относительно недалеко от дома... Отец Старка не видел, как загружали фургон, пока не прошло восемь дней после того, как девочки уехали. Пити, вероятно, хранил тела в гараже вместе с другими своими игрушками».
  Сондерс сказал: «Вероятно, их там и порезали».
  Петра не моргнула. «И это тоже. Но он не мог оставить их там навсегда. Или закопать их во дворе, слишком рискованно. Поэтому они с Бандини вывезли их на грузовике. Но куда ?»
  Майло сказал: «Если это так и произошло, то это говорит нам о Мэри. Ее сын прячет какие-то части животных, я понимаю, может быть, она редко пользовалась холодильником. Но два человеческих тела?»
  «Мама, любовь моя», — сказала она. «Боже мой».
  Я спросил: «А что, если сумки отвезли на другую территорию, которой она владела?»
  «Ее имя не связано с именами администраторов баз данных в деловых файлах».
   «Это ее сценическое имя», — сказал я. «А как насчет того, которое ей дали при рождении?»
  «Она изменила его юридически. Зачем ей продолжать заниматься сделками с недвижимостью как Мария Бейкер?»
  «Она могла сделать это до смены имени. Майрон Бедард сказал нам, что у нее есть дом в районе Carthay Circle. Это в десяти минутах езды от Fourth Street, максимум».
  Майло сказал: "Картей спроектировал так, что нет доступа с главных улиц. Будет хорошим укрытием".
  Петра ждала дополнительных комментариев. Когда их не последовало, она сказала: «Стоит попробовать», и вышла из комнаты.
  Через пять минут она быстро вошла, размахивая клочком бумаги, глаза ее горели.
  «Два объекта недвижимости Марии Бейкер по цене одного. Коммодор Слоут и Дель Валле, и она до сих пор владеет ими обоими » .
  Она направилась к двери.
  «Еще один приятный район», — сказал Майло, следуя за ним.
  Последними поднялись Сондерс и Було. Сондерс сказал: «Вся эта элитная недвижимость, Кев и я начинаем чувствовать себя на западной стороне » .
   ГЛАВА
  38
  Carthay Circle — это несколько квадратных кварталов жилого очарования в сочетании с отрицанием городской реальности. Граничащий с высотками на Уилшире на севере и шумом Олимпика на юге, анклав представляет собой смесь прекрасно сохранившихся испанских, английских, средиземноморских и домов Кейп-Кода. Ближе к центру района, недалеко от Сан-Висенте, находится офисный комплекс, где когда-то стоял театр Carthay Circle. Премьера «Унесенных ветром» состоялась в Carthay. Гламур и драма уступили место фоновой болтовне юристов и тому подобному.
  Ночью улицы Картея темны и неподвижны; кортеж детективов будет выделяться, как объективный репортаж. Петра подписала Crown Victoria на стоянке Hollywood Division, и мы впятером загрузились внутрь. Она была за рулем, а Майло сидел рядом. Дэйв Сондерс и Кевин Було сидели сзади, а я был зажат между ними.
  В машине пахло мокрым металлом и старым винилом. Було пошевелил плечами и попытался устроиться поудобнее. «Надеюсь, все дружат со своим дезодорантом».
  Майло сказал: «Посмотрим после поездки».
  
  Арендная недвижимость Мэри Уитбред на Дель Валле была кремовой штукатуркой, аккуратно сохранившейся в испанском стиле с крошечной фальшивой колокольней над входом и небольшим двориком, где журчал фонтан. Низковаттное освещение превращало струи фонтана в янтарный туман. Детский игровой набор стоял возле раковины. Mazda RX7 на подъездной дорожке перед RAV4. На бампере внедорожника: Мой ребенок — честь ученик школы Carthay Circle Magnet School.
  Було сказал: «И мой маленький психопат надрал ему задницу — похоже, порноледи заполучила себе хороших, порядочных жильцов».
  Майло сказал: «Интересно, как бы они отнеслись к собаке, вынюхивающей трупы».
   «Это было бы здорово», — сказала Петра, — «но мы очень далеко. Насколько нам известно, свалка находится в Коачелле».
  Больше не рассматривали возможность, что свалки не было. Поскольку факты устоялись, все предполагали, что есть две мертвые девочки.
  Петра ехала на Commodore Sloat Drive. Еще один испанский, побеленный, немного больше первого. Двора нет, другой стиль окон, витражные вставки. На этой подъездной дорожке стояли два BMW, серый Z3 и черный 325i.
  В боковом окне мерцали огни. Петра припарковалась двумя домами дальше, вышла, на цыпочках прокралась к свету, немного помедлила, вернулась на водительское сиденье.
  «Пленочные шторы в спальне, милая пара лет тридцати. Телевизор включен, она разгадывает кроссворд, он подключен к iPod».
  Дэйв Сондерс сказал: «Счастливая семья для А, яппи для Б. Подчеркнуто отсутствие убийц-психопатов». Он зевнул. «Мне нужно домой».
  
  Когда детективы Центрального управления выезжали со стоянки своего подразделения, Петра сказала:
  «Ну, это было сплошное ничто... Алекс, сделай мне одолжение и попробуй завтра утром поговорить с отцом Старка? Я оставил три сообщения, ответа нет. Без сомнения, он ненавидит департамент, не могу сказать, что я его виню. Учитывая, что у него есть диплом консультанта, возможно, он будет лучше относиться к тебе».
  «Я приложу все усилия, чтобы проявить профессиональную вежливость».
  «Спасибо, ты прелесть». Сдерживая зевок. «Почему это заразно, доктор?»
  "Не имею представления."
  «Загадки науки», — сказала она. «Думаю, мне стоит немного поработать по хозяйству. Эрик только что закончил месячную работу. Военный подрядчик в Аризоне, промышленный шпионаж, который оказался паранойей. Он мотался туда-сюда, мы нечасто виделись. Если эта штука когда-нибудь выплывет наружу, то будет еще больше того же самого».
  «Давай, малыш», — сказал Майло. «У Эрика есть iPod?»
  «Ха. Эрик слушает музыку только тогда, когда я ее включаю. Мужчина может сидеть и делать
   ничего подобного я никогда не видела». Она улыбнулась, но не сдвинулась с места. «Итак… в конце концов этим ублюдкам придется себя показать, верно?» Она молитвенно сложила ладони. «Я надеюсь получить записи телефонных звонков Мэри как-нибудь завтра. Тем временем я расскажу обо всем Раулю. У него все отлично… Я должна ему так и сказать».
  С каждым предложением она говорила все тише, так что к концу она уже бормотала.
  Ее плечи ссутулились, а голова опустилась на дюйм. Она выглядела старше и уставшей, но только на те секунды, которые потребовались, чтобы выпрямиться и распустить волосы. «Ну, будем надеяться, что они станут глупыми — еще одна вещь, ребята, конфиденциальная.
  Джеймс Рахаб — сержант, описавший смерть Роджера Бандини — появляется в списке возможных источников Фортуно в департаменте».
  «Откуда ты это узнал?» — спросил Майло.
  «Стю узнал от своего федерального приятеля. Который также сообщил ему, что у нас больше не будет доступа к Marvelous Mario».
  Я спросил: «Бандини не расследовали, потому что Фортуно организовал расследование для Мэри?»
  «Если бы она думала, что серьезное расследование в отношении Бандини подвергнет Пити опасности, у нее был бы мотив просить об одолжении. С другой стороны, это может быть просто совпадением. Раав в ту ночь была на патруле — тренировала новичка. И на первый взгляд смерть Бандини действительно выглядела как передозировка. В любом случае вся эта сделка спорна, потому что Раав умерла от сердечного приступа три года назад».
  «Где новичок, которого он тренировал?» — спросил Майло.
  «У меня даже имени нет. Единственная причина, по которой Фиби сказал Стю, была в качестве утешительного приза — типа: «Это последнее, что ты получишь».
  «Или потому, что он заставляет нас работать на него. Если мы что-то раскроем, он может добавить что-то к обвинению против Фортуно».
  Петра подумала об этом. «Может быть… в любом случае, нет смысла заниматься History Channel, когда я ничего не могу сделать с текущим убийством. Спокойной ночи, ребята».
  
  В десять утра следующего дня я позвонил Герберту Старку.
  Женщина нараспев пропела: «Вы позвонили Майре и Хербу. Мы можем ловить рыбу, ходить в поход или просто бездельничать. Оставьте сообщение, и если оно будет интересным, мы, возможно, свяжемся с вами».
  «Мистер Старк, это доктор Алекс Делавэр, я сделаю все возможное, чтобы сделать это увлекательным. Много лет назад вы выполнили свой гражданский долг, но столкнулись с невероятной некомпетентностью полиции. Если вы сможете найти в себе силы снова открыть свой разум...»
  Вмешался глубокий мужской голос: «Чтобы у меня вывалились мозги? Увлекательно? Не совсем. Минимально наводящее на размышления? Возможно».
  «Спасибо за...»
  «Байрон сказал, что вы показались мне вдумчивым. Это высокая похвала от моего сына. Я почти стал психологом. Никакие деньги и слишком много семейных обязательств не помешали. Так что копы наконец решили взглянуть на этого маленького социопата. Что он натворил?»
  «Убил несколько человек», — сказал я.
  «О, какой шок», — сказал Герберт Старк. «Так всегда бывает, не так ли? Я только что закончил читать книгу о серийных убийцах — не слащавую чушь, а профессиональный учебник бывшего следователя, которого выгнали за то, что он высказал свое мнение. Его тезис заключается в том, что в девяноста пяти процентах случаев виновный допрашивается на ранних этапах расследования, и у полиции есть имя прямо перед глазами. Вы в это верите?»
  «Может быть».
  «Я верю в это. Байрон сказал, что вы не придаете большого значения профилированию».
  "Немного."
  «Вас за это огорчают в департаменте?»
  "Нисколько."
   Старк хмыкнул. «Что, по-твоему, я могу тебе рассказать, чего я уже не пытался сказать этим Эйнштейнам в синем?»
  Я хотел попросить его все перечислить, но это вызвало бы тираду.
  «Когда вы пришли к выводу, что эти две девочки были убиты, вы поделились своими подозрениями с кем-нибудь, кроме полиции и вашей жены?»
  «Конечно, я это сделал», — сказал Старк. «После того, как копы сидели сложа руки, я рассказал об этом нескольким людям в районе. Я подумал, что если достаточно людей возмутятся, мы сможем спровоцировать какие-то действия».
  «Скольким людям ты рассказал?»
  «После всех этих лет вы ожидаете подсчет? Я ограничил его людьми, о которых у меня было хорошее предчувствие. Не имело значения, никого это не волновало».
  «Была ли среди этих людей женщина по имени Патрисия Бигелоу?»
  «Да», — сказал он. «Она была первой».
  "Потому что-"
  «Во-первых, я ее знала. Во-вторых, я ей доверяла. Вскоре после того, как она переехала, мой младший сын, Гален, упал, катаясь на скейтборде, и мы волновались, что он сломал ногу. Но ему нужно было готовиться к экзамену, и мы не хотели связываться с отделением неотложной помощи, если это не перелом. Моя жена несколько раз разговаривала с Пэтти, знала, что она медсестра, поэтому она зашла за угол и попросила ее осмотреть ногу Гейлена. Пэтти пришла, осмотрела ее, сказала, что она не врач, но это было растяжение. Она приложила лед и перевязала, и на следующее утро мы отвезли Гейлена к педиатру, и она все сделала идеально. Я также рассказала ей о девочках, потому что у нее была своя девочка — ребенок девяти-десяти лет. Я чувствовала, что обязана сообщить ей, что отпрыск ее домовладелицы представляет угрозу.
  Почему вы спрашиваете о ней?
  «Она недавно умерла естественной смертью и упомянула о некоторых ужасных вещах, которые произошли, пока она жила на Четвертой улице. Это и послужило толчком к текущему расследованию».
  «Она мне поверила», — сказал Герберт Старк. «Боже мой... по ее реакции я ничего не понял».
  «Что она сказала?»
   «Ничего, вот в чем суть. Она кивнула и поблагодарила меня за то, что я сообщил ей, и спросила, как дела у Галена, а затем выпроводила меня. Я подумал, что это неблагодарно и немного грубо. Я пытался помочь. Но вскоре она съехала».
  «Она когда-нибудь говорила, почему переезжает?»
  «После этого мы не разговаривали».
  «Ваша жена разговаривала с ней?»
  «Я в этом сомневаюсь, и она здесь не для того, чтобы приглашать кого-то на какой-то съезд по вязанию в Сиэтле».
  «Когда вы предупреждали Пэтти, вы упомянули по именам Пита Уитбреда и Роджера Бандини?»
  «Конечно, не было никаких сомнений, кто загрузил этот фургон. Вы нашли тела?»
  "Еще нет."
  «Каковы шансы?» — спросил Старк. «После всех этих лет. В этом нет ничьей вины, кроме хваленой полиции Лос-Анджелеса. Холмс и Марлоу смеются».
  Щелкните.
  Я попробовал Майло и Петру, получил голосовую почту по всему миру. Пока я варил кофе, позвонил мой сервис. Герберт Старк вспоминает еще одну деталь?
  Оператор сказал: «Доктор, у меня на линии Кайл Бернард».
  Едва слышный голос Кайла произнес: «Доктор Делавэр? Извините за беспокойство, но можем ли мы как-то встретиться? У Тани сейчас двухчасовой семинар, так что на всякий случай, если у вас есть свободное время…»
  «Какие-то проблемы, Кайл?»
  «Это… Я бы просто хотел побросаться с тобой кое-какими вещами».
  «Я не могу обсуждать Таню, Кайл».
  «Да, да, я знаю, конфиденциальность. Но нет правила против прослушивания, это
   там?"
  "Что у тебя на уме?"
  «Я бы предпочел встретиться лично, доктор Делавэр. Здесь, в лаборатории, почти невозможно найти тихое место, поэтому я говорю шепотом. Снаружи прием не очень хороший — здание психушки все блокирует. Таня сказала, что ваш офис в Беверли-Глен. Я могу быть там через десять минут».
  «Хорошо», — сказал я.
  «Правда? Фантастика».
  
  Там, где я живу в Глене, высоко над старой дремлющей тропой для верховой езды, даже посредственный день кажется великолепным. Те, кто приезжает сюда впервые, часто вынуждены комментировать покрытые зеленым одеялом холмы, полоску Тихого океана, выглядывающую над Палисейдами, карамельный свет.
  С тех пор, как у нас появилась Бланш, никто не мог устоять перед соблазном погладить ее.
  Когда я открыла дверь Кайлу Бедарду, он протопал мимо нее, слишком сильно сжал мою руку и сказал: «Я ценю это».
  Его волосы были всклокочены, как в аэродинамической трубе, а фланелевая рубашка, которую он носил поверх потертой красной футболки и мятых брюк цвета хаки, была застегнута не на те пуговицы. Бланш потерлась о его манжет. Он пробормотал: «Французский бульдог», словно отвечая на контрольную работу.
  Затем: «Кстати, мой отец уехал в долину Луары».
  Я отвела его в свой кабинет. Бланш побежала за ним, тролля для зрительного контакта, которого она не получила. Запрыгнув ко мне на колени, она уснула.
  «Папе надоел Лос-Анджелес?»
  «ЛА, дом — он его презирает, потому что это владения Дедушки. Убедив себя, что он выполнил свой отцовский долг, пришло время вернуться к жизни».
  Покрутив плечами, он потянул за рубашку, понял, что перегнулся, и поспешно расстегнул ее. «Также было немного старого подмигивания и кивка. Трое — это толпа, сынок, не хочу мешать тебе. Я сказал ему, что дело не в романтике, а в том, чтобы уберечь Таню. Папа не может представить, чтобы кто-то был
   наедине с привлекательной женщиной и не желая немедленно залезть к ней в трусики».
  Внезапный румянец. «Конечно, она мне нравится, я же парень. Но это не проблема. Я хотел поговорить с тобой, потому что Таня не спит».
  "Нисколько?"
  «Не в какой-либо значительной степени. Комната, где она живет, находится прямо над библиотекой, и когда я работаю, я слышу ее шаги. Она может делать это часами без перерыва».
  «Похоже, ты тоже не спишь?»
  «У меня все в порядке. Я работаю, когда хочу, потому что у меня нет официальных часов.
  Иногда я даже сплю в лаборатории, там есть футон, которым пользуются все аспиранты. Но у Тани все по-другому. Ее жизнь расписана, у нее есть расписание. Я не знаю, как долго она сможет так продолжать».
  «Вы говорили с ней об этом?»
  «Нет, потому что я знаю, что она сказала бы».
  «У меня все хорошо, Кайл».
  «Точно. Больше, чем бессонница, меня беспокоит ходьба. Взад-вперед, как будто она... не знаю... во что-то вляпалась . Стоит ли об этом беспокоиться?»
  Я сидел там.
  «Ты не можешь мне этого сказать ?»
  «Почему бы вам не ограничиться утверждениями, а не вопросами, и мы попытаемся разобраться во всем».
  «Вот в принципе и все — нет, я вру. Дело не только в темпе. Дело в том, что это значит — вся ее тревожность. Это реакция на стресс, да? — извините, вопросов нет.
  Глупый вопрос, конечно, это тревога. Она, наверное, напугана до чертиков. Не говоря уже о горе по матери — об этом она тоже не говорит.
  «Люди говорят, когда они готовы».
  «Как в той старой шутке?» — сказал он. «Сколько психиатров, чтобы поменять лампочку, но лампочка должна хотеть поменяться? Но это трудно, когда это кто-то... Вдобавок ко всему, Америка — наша домработница — рассказала мне о некоторых других рутинах Тани. Она случайно вошла, когда Таня была... конечно, она любопытна, своего рода заноза в заднице, на самом деле, Сесилия — ее сестра — мне нравилась гораздо больше.
  Америка крайне моралистична, с тех пор как Таня переехала, она ходит с этим сосунком-самодовольным выражением лица. Несомненно, она думает, что между мной и Таней что-то происходит, так что, возможно, она зашла в спальню Тани случайно и намеренно. Но все же она это видела.
  «Что она увидела?»
  Он застегнул рубашку снизу вверх. Проверил заказ. «Может, я слишком раздуваю из этого проблему... за спальней Тани есть гардеробная, а за ней — гардеробная. В гардеробной зеркала, а стены расположены под таким углом, что если вы стоите у изголовья кровати, то можете видеть часть шкафа. Америка утверждает, что она не шпионила, а просто взбивала подушки Тани... Она видела, как Таня ходила по шкафу и трогала вещи. Там куча вещей в сумках, в основном излишки моего отца, вещи, которые он не носил годами, он никогда ни от чего не избавляется, все еще надеется, что я в конце концов это оценю. Как будто я бы сделал всю эту историю со смокингом и аскотским галстуком — ладно, ладно, я отхожу от темы. Америка говорит, что Таня трогала каждую сумку три раза, потом возвращалась и повторяла это четыре раза, потом пять, потом шесть, потом семь».
  «Америка наблюдала и подсчитывала», — сказал я.
  «Я же говорила, что она шпионка. Она говорит, что Таня остановилась на семи, а потом начала делать то же самое с туфлями папы. Она спросила меня, магическое ли число семь, и у нее был такой взгляд, будто Таня поклоняется дьяволу. Она неискушенная, откуда, черт возьми, она может знать о реакциях на стресс?»
  «Вы ей что-нибудь объяснили?»
  «Наверное, мне стоило так поступить, но я просто разозлился. Сказал ей, что Таня — мой друг, что бы она ни делала, все в порядке, не смей ко мне приставать. Ей это не понравилось, но мне плевать. Она работает в доме всего пять лет, и я нахожу ее раздражающей».
   «Но тебя беспокоит распорядок дня Тани».
  «Таня рассказала мне о своем ОКР и о том, как вы ее вылечили».
  Я молчал.
  «Так что это тоже было отрицание», — сказал он. «Это неизлечимо?»
  «У людей есть склонности, — сказал я. — Стресс их выявляет. Привычки можно отучить».
  «Поэтому я сейчас слишком многого ожидаю от Тани — это последнее , чего бы мне хотелось».
  «Я слышу обеспокоенность, а не ожидания».
  «Меня не беспокоят некоторые особенности поведения, доктор Делавэр. Меня беспокоит основная причина. Насколько она должна быть в стрессе, если не может об этом говорить. Как я могу ей помочь?»
  «Вы подарили ей дружбу и убежище».
  «Этого явно недостаточно».
  «Потому что она не все время счастлива?»
  Его челюсть напряглась. Он закрыл глаза и помассировал веки. «Я думаю о своих переживаниях, а не о ее. Господи, почему я не могу сосредоточиться на том, на чем нужно сосредоточиться?»
  «Ты хорошо справляешься, Кайл».
  Он отмахнулся. «Стоит ли мне что-то с ней обсудить? Поможет ли выговор?»
  «Сейчас — нет».
  "Почему нет?"
  «Мудрость лампочки».
  Он уставился на меня. «И что, я просто позволяю ей ходить вокруг и не спать, и притворяться, что с ней все в порядке?» Он колотил себя по виску. «Послушай меня. « Пусть она». Как будто я
   родитель, откуда, черт возьми, это взялось?»
  «Глубокая забота».
  Его рот открылся. Резко наклонившись, он развязал шнурок, завязал кроссовок. «Глубокая забота... ты права. Я чертовски люблю ее».
  «Я знаю, что ты это делаешь».
  Прошло несколько мгновений. Когда он заговорил снова, его голос был тихим и неразборчивым. «Есть ли шанс, что это взаимно?»
  «Она приняла твое убежище».
  «Но это может быть отчаяние — о, черт, ну вот опять, эго, эго, эго…
  то есть ты хочешь сказать, что я ничего не делаю?
  «Я говорю: позвольте ей вести, будьте рядом и слушайте».
  «А темп, рутина — это временно из-за дерьма, попавшего в вентилятор?»
  Я не ответил.
  Он сказал: «Да, да», и почесал подбородок. «Следующая тема: Есть ли прогресс в отделе обнаружения?»
  «Ничего сенсационного, но над этим работают хорошие люди».
  «Пит убил собственного отца», — сказал он. «Это уже за гранью дозволенного...
  Хорошо, я пойду, спасибо, что уделили мне время».
  Выходя, он наклонился, погладил Бланш и сказал: «Извини, что не обращал на тебя внимания. Ты действительно такая милая, как и сказала моя девушка».
  Я положил руку ему на плечо. Его мышцы дернулись.
  «У тебя действительно все хорошо, Кайл».
  «Да, да, спасибо за розетку, пока».
  
   В два часа дня пришел Майло, и мы сидели на кухне и ели холодную мексиканскую еду.
  «Никакой другой собственности не зарегистрировано на имя Марии Бейкер или Мэри Уитбред в шести близлежащих округах. Если она использовала третье имя, то это нехорошо. Петра наконец-то получила записи телефонных разговоров. Большинство звонков Уитбред поступают в магазины в БиГ и Брентвуде. Исключением является сотовый, который продолжает поступать три или четыре раза в день. К сожалению, учетная запись ведет к ней».
  «Она купила телефон для Джуниора».
  «Или он заставил ее сделать это в качестве прикрытия. Как только мы его найдем, может быть, мы сможем получить Мамочку Милую в качестве соучастника. Пока я был в офисе оценщика, я видел несколько интересных аэрофотоснимков — какой-то новый контракт, который они заключили с глобальной службой позиционирования, введите адрес плана участка, и вы получите хорошее, четкое фото. Гражданин во мне говорит, что Оруэлл был прав. Жандарм во мне говорит: «Фантастика, давайте сделаем несколько снимков недвижимости Мэри, посмотрим, есть ли какие-нибудь следы захоронения».
  «Все захоронения были десять лет назад».
  «Ого, спасибо, теперь я снова в депрессии», — сказал он. «Вы когда-нибудь думали о работе в IRS?»
  Я сказал: «Вот вам информация, которая, возможно, заставит вас почувствовать себя лучше: Патти определенно знала о девочках, сумках и фургоне». Я повторил все, что услышал от Герберта Старка.
  «И это сделает меня счастливым, потому что...»
  «Это проясняет ситуацию. Когда Бандини попытался проникнуть в квартиру Патти, она знала, кто он, и подготовилась».
  «Мамаша с пистолетом», — сказал он. «Нет времени на болтовню с Таней, спящей в нескольких футах от нее. Она придумала способ контролировать ситуацию, умудрилась заглушить его выстрелом».
  Я сказал: «Колотая рана была не на затылке или в каком-то другом необычном месте. Прямо на сгибе, где и следовало ожидать. Для этого его нужно было бы полностью обездвижить».
  «Преднамеренность в служении материнскому долгу», — сказал он. «Сделайте так, чтобы это выглядело красиво
  и естественно. Я представляю это и мне ее жаль . Приходится работать быстро, надеясь, что Таня не проснется. Вытаскиваю тело на улицу, молясь, чтобы соседи не заметили. Но у нее хватило присутствия духа оставить грабительский набор Бандини под его телом.
  «Пэтти была сосредоточена на чем-то».
  «Когда она закончила, она сосредоточилась на побеге. Ждет некоторое время, чтобы никто не связал ее с Бандини, и говорит Уитбреду, что не может позволить себе арендную плату.
  Живет десять лет с этой тайной, никому не рассказывая».
  «Кроме Лестера Джордана».
  «Ябедничать отцу Пити. Зачем ей это делать?»
  «Возможно, изначально она хотела услышать, что подозрения Герберта Старка относительно пропавших девочек были необоснованными. Возможно, вместо того, чтобы успокоить ее, Джордан усилил ее беспокойство, рассказав ей о других преступлениях Пита».
  «Низкий уровень Армбрастера».
  «Джордан и Армбрустер были известными сообщниками в мире наркотиков.
  Джордан должен был знать или, по крайней мере, подозревать, что его сын убил Армбрустера».
  «Старший преступник», — сказал он. «Джордан говорит, что не знает, на что способен мой мальчик. Это подстегивает Пэтти заряжать свой .22 и сидеть по ночам. Но зачем Джордану выдавать ее?»
  «Пэтти не раз спасала жизнь Джордану. У них были достаточно глубокие отношения, чтобы Джордан написал то гневное письмо после того, как Пэтти уехала из Чероки.
  Пэтти сохранила письмо и их фотографию, что означает, что на каком-то уровне это было взаимно».
  «Несмотря на это, Джордан знает, что его ребенок опасен, но никогда не выдает его.
  Даже кровь, наполненная наркотиками, может стать густой».
  «Потом, спустя годы, мы возвращаемся, вспоминаем Патти, Джордан подозревает, что это связано с Питом. Джордан звонит Питу, может быть, чтобы предупредить его, может быть, чтобы сказать «я же говорил».
  Или даже сказать, если давление будет расти, я тебя не поддержу. Пит ненавидел своего папу годами, теперь папа становится прямой угрозой — последней каплей. Он заставляет Фиска душить своего отца, пока он смотрит. Двойные выплаты продолжают
   Иорданова тишина и Эдипова радость».
  «Прелестно», — сказал он, прижав ухо свободной рукой. «Это греческий хор я слышу на заднем плане?»
   ГЛАВА
  39
  В течение следующих трех дней Рауль Биро следовал за Мэри Уитбред, когда она ходила по магазинам. Ее шаблон был таков: она покупала кучу дизайнерской одежды, возвращала все на следующий день, снова снимала плату со своей платиновой Amex.
  Петра получила выписки по счетам и счета за визу авиакомпании Southwest Airlines.
  Мэри вовремя оплачивала счета, она не обналичивала стоимость проезда, и ничто в покупках за год не выдавало местонахождение ее сына или Роберта Фиска.
  Номер сотового, предположительно принадлежавший Питу Уитбреду, оставался неактивным до четырех часов вечера третьего дня, когда на него позвонила Мэри. Повторное прослеживание пути вышек выявило движение на юг, начинающееся к востоку от делового центра Civic Center. Когда разговор закончился, получатель находился где-то к северу от Чайнатауна.
  В нескольких минутах от съезда с шоссе 110, где было сброшено тело Мозеса Гранта.
  Это отправило Дэйва Сондерса и Кевина Було обратно в заброшенную автомастерскую, где был застрелен Грант. Повторный опрос выявил еще трех прохожих, утверждающих, что видели черный Hummer, курсирующий по промышленным улицам к востоку от Лос-Анджелес-стрит поздно ночью. Никаких подробностей о водителе, пассажирах или пункте назначения. Сондерс поехал на свалку и опросил Чайнатаун.
  Майло остался дома, играясь с базами данных. Даже Face of America ничего не выдал по Питу Уитбреду/Блезу Де Пейну или Роберту Фиску. Никто из них не подавал никаких заявлений на социальное обеспечение и не платил подоходный налог. Аэрофотоснимки собственности Мэри Уитбред не выявили недавних нарушений. Сотрудник отдела учета в офисе оценщика высказал мнение, что сканирование с помощью сонара может быть полезным. Когда Майло спросил, куда обратиться за этим, клерк ответил: «Видел это в Forensics File или что-то в этом роде».
  Я звонил Тане дважды, оба раза меня уверяли, что у нее все отлично, у нее было несколько важных экзаменов, на которых ей нужно было сосредоточиться. Она казалась уставшей и увядшей, но, возможно, мое мнение было окрашено рассказом Кайла о
   бессонница и навязчивые действия.
  Кайл больше не пытался со мной связаться.
  От нечего делать я взяла еще две консультации в семейном суде и приготовилась к очередному погружению в выгребную яму, известную как конфликт по поводу опеки над детьми.
  В девять вечера Робин читала в постели. Я только что закончил вечернюю встречу с мужчиной, который ненавидел свою бывшую жену так сильно, что упоминание ее имени заставляло его глаза выпячиваться, а вены на шее пульсировать. Ранее в тот день она сидела в том же кресле; ее ласкательным именем для него было «Ебаный мудак». У них было двое детей, которые мочились в постель и плохо учились в школе. Оба родителя утверждали, что они полны решимости сделать «то, что лучше для Эми и Уитли».
  Когда дверь за мужем закрылась, я направилась к шкафу с напитками в столовой, решив, что это как раз тот случай, чтобы разбить старую подарочную бутылку Chivas Century.
  Зазвонил телефон. Голос Майло был напряженным. «Роберт Фиск только что появился у Мэри. Петра вызвала отряд бронежилетов. Я уже в пути, пригласил бы тебя присутствовать, но со всей этой артиллерией...»
  «Придумай способ», — сказал я.
  «К чему?»
  «Пусть они знают, что я персона грата».
  
  Отряд спецназа спрятал свои машины за углом.
  Сохраняя как можно более низкий профиль, учитывая эскадрон острозубых людей в полном штурмовом облачении. Ночь питала скрытность, но воздух был заряжен.
  Командиром команды был высокий, поджарый лейтенант по имени AM Holzman с седой стрижкой ежиком и усами, и глазами-зеркалами на один тон светлее. Майло назвал его Алленом, и Holzman приветствовал его короткой улыбкой.
  Узнавание не означало пустых разговоров. Все были сосредоточены на дуплексе Мэри Уитбред, куда Роберт Фиск вошел тридцать три минуты назад.
  Фиск подошел пешком, направляясь на восток от Ла-Сьенеги, одетый в черную рубашку, соответствующие спортивные штаны и сандалии. Когда он постучал в дверь, он вошел под свет крыльца. Рауль Биро ясно увидел его лицо и вызвал подкрепление.
  Теперь Биро перечислил это для Хольцмана. «Парень был без рук, выглядел расслабленным. Я достаточно хорошо рассмотрел его одежду, чтобы сказать, что огнестрельного оружия у него определенно не было. Что касается ножа, я не могу сказать наверняка, но она открыла дверь и впустила его, никакого сопротивления».
  Аллен Хольцман сказал: «Он стучит, entrez-vous?»
  «Вы поняли, лейтенант».
  Петра сказала: «Мы уверены, что она знает, по крайней мере, о некоторых преступлениях своего сына. По крайней мере, соучастники после совершения преступления».
  Хольцман сказал: «Так что, возможно, этого парня, Фиска, послал сын, чтобы он принес деньги, провизию или что-то еще».
  «Это имело бы смысл».
  «Или», — сказал Хольцман, — «он проник туда с помощью хитрости и сделал что-то плохое с мамой. Мы говорим об известном сообщнике того, кто уже убил своего собственного папу».
  Он улыбнулся. «Наверное, попросит о помиловании, потому что он сирота».
  Петра: «Если это так, то мы опоздали, не так ли?»
  «Если только он не собирается ее пытать».
  Майло сказал: «Ты — источник хорошего настроения, Эл».
  «Это счастливые времена по сравнению с антитеррористическим отрядом». Петре: «Ты же знаешь Эрика Шталя, да?»
  Петра улыбнулась. «Немного».
  «Я не ездил в Тель-Авив, где он остановил этого самоубийцу, что позорно, у меня есть кузены в Иерусалиме. Но мы были вместе в Джакарте, ездили на Бали, видели разрушения. В общем, хватит ерунды, что ты
   список пожеланий?»
  «В идеальном мире», — сказала Петра, — «ты должен пойти и вытащить их обоих живыми».
  «В идеальном мире я выжимаю кровь из печени Усамы, пока он сидит в ванне с кислотой и смотрит... ладно, посмотрим, сможем ли мы заставить задних соседей разрешить нам визуальный доступ к задней части дома. В зависимости от того, что мы увидим или услышим, мы придумаем план. Я не вижу здесь никакой срочности. Если она жива, они приятели. Если нет, пришло время для команды швабры и пинцета».
  Петра сказала: «Сосед сверху — врач по имени Старк, владелец здания, и он уже сотрудничал».
  «Отлично», — сказал Хольцман. «Участие в жизни общества и все такое, а, Майло?
  Помните те семинары по ПК, которые нам приходилось посещать?
  Майло кивнул.
  «Полная чушь, это уже лучше», — сказал Хольцман. «Ладно, найдите доктора Старка и привлеките его еще».
  
  Байрон Старк наблюдал, как лазерный прицел, направленный из его спальни, обнаружил, что задняя дверь в квартиру Мэри Уитбред на первом этаже осталась приоткрытой.
  Дюйм.
  Аллен Хольцман сказал: «Если она в душе и не слышит входную дверь, он может войти сам? Это имеет смысл, Майло?»
  «Это такая же хорошая теория, как и любая другая, Эл».
  «Или она просто неосторожна».
  Старк сказал: «Она все время оставляет его открытым».
  Покраснел.
  Хольцман сказал: «Полагаю, у нас расслабленная леди. Ладно, пойдем быстрее».
  
   Никакого грохота, как по телевизору. Команда SWAT бесшумно вошла и за считанные секунды взяла квартиру под контроль.
  Мэри Уитбред и Роберт Фиск спали в постели. Искусственный камин светился оранжевым, петля ленты имитировала потрескивающее пламя. Музыка в стиле нью-эйдж, льющаяся через настенные динамики, добавляла еще один слой нежности. На подносе на полу рядом с кроватью Мэри лежали медовые кексы с макадамией, шоколад Godiva, нарезанные киви, бокалы для шампанского, наполненные тем, что оказалось органическим нектаром манго-личи.
  Уитбред и Фиск были голыми и сплетенными. К тому времени, как они пришли в себя, оба были перевернуты на животы и закованы в наручники.
  Мэри Уитбред закричала, затем захныкала, а затем начала часто дышать.
  Фиск забился, как свежевыловленная треска на скользкой палубе. Удар ствола винтовки остановил все это.
  «Силиконовые сиськи и татуированный мистер Мачо-кикбоксер», — вспоминал один из бойцов спецназа, пока отряд снимал броню и пил Gatorade.
  «Силиконовые сиськи и напёрсток», — написал другой.
  Третий вмешался: «Миниатюрная венская сосиска, высушенная, сжатая и выдавленная через булавочное отверстие. Никаких оправданий, чувак, в комнате было тепло » .
  «Мы его высушили , мужик. Мистер Мачо, Засранец, Кикбоксер, Убийца, мы тебя расправили, и ты упал, как мокрое дерьмо » .
  "Мини-мини-мини, чувак, даже с учетом фактора сморщивания. Плохой выбор карьеры, Карандаш-Дик".
  «Э-э, э-э, э-э...» Преувеличенный фальцет. «...там что-то есть , Бронко?»
  Аллен Хольцман сказал: «Хорошая работа, ребята. А теперь заткнитесь, и кто-нибудь добровольно займётся бумажной работой».
  
  Карьера, над которой издевались копы, была порноактером. Видеоролики, найденные в квартире Мэри Уитбред, задокументировали прослушивание Роберта Фиска два года назад для компании из Канога-парка Righteous & Raw Productions.
   Финансовые документы на чердаке Мэри свидетельствовали о том, что она была акционером компании, которая закрылась через тринадцать месяцев после основания.
  Никаких признаков того, что Фиск когда-либо работал на нее или на кого-то еще.
  Множество кассет и компакт-дисков из резерва Righteous & Raw в небольшом полуподвале, но никаких сувениров на память о карьере Мэри.
  Никаких следов раскопок ни там, ни на заднем дворе не обнаружено.
  От страха бедра Мэри были испачканы мочой, но она быстро успокоилась и попросила халат, выставляя напоказ свое тело.
  Петра нашла кимоно и помогла ей надеть его. «Где Петерсон?»
  Мэри сказала: «Этот маленький засранец? Зачем мне знать? Или беспокоиться?»
  «Роберт Фиск — это...»
  «Нет, нет, нет, нет ! Перестаньте со мной разговаривать, мне нужен мой адвокат » .
   ГЛАВА
  40
  Роберт Фиск не просил адвоката.
  Поблагодарив Петру за то, что она принесла ему бутилированную воду, он сел, обретя спокойствие Будды.
  Угрожающий скинхед на его фотографии был заменен аккуратной шапкой темных волос. Бледный калитка, обрамляющая его рот, увековечивала недавно сбритые усы. Маленький рот, нежный, как и все остальное. Если бы не парча чернил на теле, тянущаяся из-под его манжет и змеящаяся над воротником, невзрачный человек.
  Поза шомпола намекала на инструктора по танцам или личного тренера. Так много таких в Лос-Анджелесе
  Выделение его на темной улице только по фотографии в качестве ориентира многое говорило о навыках Рауля Биро. Биро сидел рядом с Петрой, и они оба наблюдали за Фиском через стол. Майло и я были по ту сторону стекла.
  Фиск выпил воду, поставил чашку, улыбнулся. Мгновение острых, волчьих зубов заставило Петру отступить назад. Фиск, должно быть, почувствовал, что он что-то выдал. Он закрыл рот, присел, чтобы казаться меньше.
  «Могу ли я еще что-нибудь тебе предложить, Роберт?»
  «Нет, я в порядке, детектив Коннор. Большое спасибо».
  «Ты знаешь, почему ты здесь».
  «Не совсем так, детектив Коннор».
  «Хотите угадать?»
  «Я не знаю, с чего начать».
  Петра перебирала бумаги и наблюдала за ним.
  Фиск не пошевелился.
   «Имя Лестер Джордан вам о чем-нибудь говорит?»
  «Конечно», — сказал Фиск. «Он был отцом Блейза. Блейз убил его».
  «И вы это знаете, потому что…»
  «Я был там, детектив Коннор».
  «Во время убийства».
  «Блейз попросил меня быть там, но то, что произошло, застало меня врасплох».
  «Почему Блейз попросил тебя быть там?»
  «Моральная поддержка», — сказал Фиск. «Я так и предполагал».
  «Зачем Блейзу нужна моральная поддержка?»
  «Лестер уже бил его раньше».
  «Ты это видел?»
  «Блейз мне сказал. Лестер был наркоманом. Это значит непредсказуемым».
  «Насколько хорошо вы знали Лестера?»
  «Я видел его несколько раз. Всегда с Блейзом».
  «Деловые отношения между отцом и сыном».
  «Я не имею к этому никакого отношения».
  «Какая часть?»
  «Наркотики. Никогда в жизни не прикасался к наркотикам. Никогда не пробовал алкоголь, мои родители пили, я видел, что это делает».
  «Чистая жизнь».
  «Вы можете делать любые тесты, которые хотите», — сказал Фиск. «Моя кровь чистая. Я также не ем красное мясо и рафинированный сахар. Если бы люди не ели мясо, не было бы глобального потепления».
   «Правда?» — спросила Петра.
  «Коровы пукают и портят атмосферу».
  Рауль Биро сказал: «Почему бы нам просто не дать им Бино?»
  Петра улыбнулась. Фиск — нет.
  Она сказала: «Давайте вернемся к Блейзу и Лестеру. Вы были там, когда Блейз пошел продавать наркотики своему отцу».
  Долгое молчание.
  "Роберт?"
  «Блейз мне не сказал».
  «Ты пошёл ради защиты».
  «Моральная поддержка».
  «Когда вы пошли в квартиру Лестера, вы просто вошли через парадную дверь вместе с Блейзом».
  «Да, мэм», — сказал Фиск.
  «Хм», — сказала Петра. «Тогда это довольно забавно, что ваши отпечатки пальцев видны на внешнем подоконнике Лестера Джордана, рядом с его домом».
  Запястья Фиска вращались. Его новая улыбка была сжатой. «Это странно».
  «Странно, но это так, Роберт», — она подвинула к нему спичку AFIS.
  Фиск едва взглянул на него. «Я не представляю себе этот подоконник».
  «За окном спальни Лестера Джордана».
  «Ого», — сказал Фиск. «Это странно».
  «Вы не проникли через окно?»
  Фиск уставился в потолок. Прошла минута, потом другая. Петра скрестила ноги. Рауль Биро уставился на Фиска.
   Фиск сказал: «Позвольте мне спросить вас кое о чем, детектив Коннор. Теоретически».
  «Конечно, Роберт».
  «Если окно уже открыто и вы залезли в него, является ли это взломом и проникновением?»
  Майло пробормотал: «Идиот готовится к аресту за убийство, а он беспокоится о Б и Э».
  «Хм, интересный вопрос», — сказала Петра, поворачиваясь к Раулю.
  Рауль сказал: «Никогда об этом не думал».
  «Вот что случилось, Роберт? Окно было открыто?»
  «Скажем так».
  «Ну», — сказала она, — «я думаю, это не было бы взломом и проникновением, потому что никакого взлома не было».
  «Вот что я думаю», — сказал Роберт Фиск.
  «Кто оставил окно открытым?»
  «Блейз».
  «Зачем он это сделал, Роберт?»
  «Тактика», — сказал Фиск. «Как я уже сказал, он боялся Лестера, и тот его побеждал».
  «И то, что вы зашли через заднее окно, помогло, потому что…»
  «Элемент неожиданности».
  «Когда…»
  «Если что-то случится».
  «Так и произошло», — сказала Петра. «Что-то определенно произошло».
  «Я этого не знал, детектив».
   «Расскажи мне об этом, Роберт».
  «Я зашёл, как и просил Блейз, остановился и послушал, убедился, что всё в порядке».
  «У Блейза были основания полагать, что могут возникнуть проблемы».
  Долгое молчание. «Лестер позвонил Блейзу и попросил его приехать, сказал, что у Блейза проблемы».
  «Какого рода неприятности?»
  «Не знаю, но это разозлило Блейза». Глаза Фиска сместились влево. Петра не стала его толкать. Любое неподобающее давление могло вызвать страшный запрос адвоката.
  Мэри Уитбред уже освободили без предъявления обвинений, помощник окружного прокурора высказал мнение, что в лучшем случае она могла воспрепятствовать правосудию, но даже это сомнительно.
  Петра сказала: «Итак, ты зашла и послушала. А потом что?»
  «Было тихо», — сказал Фиск. «Я думаю, все спокойно. Блейз говорит: «Я в дерьме, Роберт». Я подхожу, дверь открыта, Блейз стоит рядом с Лестером, Лестер на банке, его шип и ложка, а также все остальное его дела на раковине, он приведен в порядок, полностью уснул».
  «С вещами, которые ему принес Блейз».
  "Наверное."
  «И что потом?»
  «Блейз смеётся, своим безумным птичьим смехом, шлёпает Лестера по щеке, Лестер не просыпается. Блейз шлёпает его сильнее, снова смеётся, говорит: «Я устроил ему ядерный удар, он такой мёртвый, я могу сделать всё, что угодно».
  «Все что угодно», — сказала Петра.
  «Я не думал, что он имел это в виду », — сказал Фиск.
  «Как вы думаете, что он имел в виду?»
  Взгляд Фиска снова скользнул влево. «На самом деле, это не совсем то, что он сказал».
   Петра ждала.
  Фиск сказал: «Это немного отвратительно».
  «Я справлюсь, Роберт. Что сказал Блейз?»
  «Я мог бы засунуть свой член ему в рот, он бы даже не узнал».
  «Так говорить о своем отце?»
  «Я же говорил, что это отвратительно. Они не как отец и сын. Скорее... Блейз продает ему наркотики, ненавидит его. Блейз ненавидит всех. Он сумасшедший».
  «Этот комментарий», — сказал Рауль. «Он что, гей?»
  «Не знаю».
  «Ты общаешься с этим парнем уже несколько месяцев».
  «Я никогда не видел его с мужчиной», — сказал Фиск. «Или с женщиной. В основном он любит смотреть и... Я не хочу говорить отвратительные вещи при вас, детектив Коннор».
  «Я ценю это, Роберт, но все, что вы нам расскажете, будет нам полезно».
  «Ему нравится смотреть на вещи и трогать себя. Как будто единственный человек, который его возбуждает, это он сам. Он сделал это той ночью».
  «В ванной?»
  «Да», — сказал Фиск. «Смеясь над тем, что Лестер не в себе, он начинает трогать себя».
  «Лестер на данный момент все еще жив».
  «Но вне этого».
  «Блейз получает удовольствие от мастурбации в присутствии отца».
  «Безумие», — сказал Фиск.
  «Что случилось потом?»
  «Тогда Блейз говорит: иди на кухню и принеси мне колу. У меня есть банка и
   вернулся. К тому времени Блейз накинул веревку на шею Лестера и задушил его».
  «Как долго тебя не было?»
  «Достаточно долго».
  «Не могли бы вы быть немного конкретнее, Роберт?»
  «Хм», — сказал Фиск. «Может быть, несколько минут».
  «Ты возвращаешься, а Лестер мертв».
  "Ага."
  «Вы проверили, был ли он мертв?»
  «Он выглядел мертвым».
  «Вы не пытались его реанимировать».
  «Блейз сказал, что он мертв, он выглядел мертвым, я не хотел его трогать.
  Блейз посмеялся над этим, и мы вышли через заднее окно».
  «Как ты себя чувствовал, когда попал в такую ситуацию, Роберт?»
  «Плохо», — сказал Фиск без интонации. «Удивлен, я полагаю». Быстрое перемещение глаз.
  «Блейз никогда не говорил мне, что собирается это сделать».
  «Почему Блейз убил Лестера Джордана?»
  «Потому что он его ненавидел», — сказал Фиск. «Блейз ненавидит всех » .
  «Что ты сделал с банкой из-под газировки?»
  «Отдал его Блейзу».
  «Что он с ним сделал?»
  «Выпил».
  «И что потом?»
   «Простите?» — сказал Фиск.
  «Он взял с собой колу?»
  «Я... нет, я так не думаю».
  «Мы не нашли в квартире никакой кока-колы», — сказала Петра, ловко солгав.
  Кухня Джордана представляла собой нагромождение коробок из-под еды на вынос, бутылок и банок.
  «А потом, может быть, он его забрал, я не помню», — сказал Фиск.
  Петра написала в своем блокноте. «Ты идешь к Блейзу за моральной поддержкой, потому что он беспокоится о каких-то проблемах с Лестером. Блейз ждет, пока Лестер не уколется, не уснет, скажет тебе принести ему выпить, а к тому времени, как ты вернешься, Лестер уже мертв».
  "Да."
  Петра посмотрела на Рауля. Он пожал плечами. Фиск сказал: «Вот что случилось».
  Петра сказала: «Проблема в том, Роберт, что мы говорим о множественных убийствах, и именно ты оставил отпечатки пальцев на месте одного из них».
  "Несколько?"
  «Моисей Грант».
  Челюсти Фиска сжались. «Это был... не я». Он ссутулился, выпрямился.
  «Почему умер Моисей, Роберт?»
  «О, чувак», — сказал Фиск. «Можно мне, пожалуйста, немного сока? Лучше всего яблочный, но я возьму апельсиновый, если он у тебя есть, мякоть тоже подойдет».
  «У нас в автоматах есть только газировка и Snapple, Роберт».
  «Тогда забудь об этом».
  «Роберт», — сказала Петра, «ты хочешь сок кикапу-кокос-паго-паго, мы, вероятно, сможем его купить. Но если ты хочешь напитать свою душу, ты должен быть абсолютно честным».
  Фиск задумался на некоторое время. «Я никого не убивал. Пожалуйста, запишите
   что я полностью готов к сотрудничеству».
  Он говорил тихо, вращая запястьями и царапая пальцами столешницу.
  «Ты говоришь, Роберт, но я не уверен, что ты общаешься». Раулю:
  «Что вы думаете, детектив Биро?»
  «Я думаю, он рассказывает хорошую историю».
  «Снимите хороший фильм», — сказала Петра.
  «Со звездным составом», — сказал Рауль.
  Роберт Фиск сказал: «Я говорю правду».
  Никаких возражений или согласия со стороны детективов.
  «Ладно», — сказал Фиск, сверкнув острыми зубами. «Принеси мне яблочно-гуавовый сок, и я тебе все расскажу. И PowerBar тоже».
  
  Оставляя подозреваемых одних, иногда вы теряете лучшую информацию. Люди, которые забывают, что их снимают, или слишком глупы, чтобы знать об этом изначально, разговаривают сами с собой, проявляют беспокойство, которое им удалось скрыть во время допроса. Иногда детективы оставляют мобильные телефоны подозреваемых в комнате и отслеживают звонки. Motorola, оплаченная Мэри Уитбред, стояла на столе.
  За полчаса, что Роберт Фиск был один, он ни разу не притронулся к нему. Закрыл глаза через пять минут и уснул.
  Рауль Биро вернулся с ночного рынка, взглянул в стекло и сказал: «Дзенский преступник».
  Петра сказала: «Чтобы бороться с бессонницей, нужна совесть».
  Она, Майло и я просматривали историю Фиска. Единогласный вывод: его сила и наступательная натура говорили о том, что он задушил Лестера Джордана по приказу Блейза Де Пейна, возможно, Мозеса Гранта, а также. Все остальное было типичным криминальным танцем.
  Неуклюжий танец; он выдал достаточно, чтобы стать уязвимым в дюжине уголовных преступлений
   обвинения.
  Когда Петра и Рауль вернулись в комнату, Фиск сел, взял сок и батончик мюсли. Поблагодарив обоих детективов по имени и званию, он выпил, жевал, сложил обертку в аккуратный квадратик.
  «Это сработало, Роберт?» — спросила Петра.
  «Да, спасибо».
  «С удовольствием, Роберт. Так почему же ты задушил Лестера Джордана?»
  «Это не я, это он ».
  «Питерсон Уитбред».
  «Для меня он всегда был Блейзом».
  «Как его называет мать?»
  Фиск улыбнулся. «В основном, «маленький засранец».
  Рауль Биро сказал: «Папа его бьет, а маме все равно».
  «Он доставлял ей стресс с самого первого дня», — сказал Фиск. «Вот так я с ним и познакомился, она хотела, чтобы я с ним понянчился».
  Петра спросила: «Мэри заплатила тебе, чтобы ты присматривал за Блейзом?»
  "Да."
  "Сколько?"
  «Сто здесь, сто там».
  "Наличные?"
  "Да."
  «Как вы познакомились с Мэри?»
  Фиск покрутил плечами. «Я тренировался пять раз в неделю в The Steel Mill, Santa Monica и La Cienega. Ребята там всегда говорили о
  сколько денег они зарабатывали, снимаясь в фильмах для взрослых. Режиссерам нравятся парни с обрезанными телами».
  Поглаживает собственное предплечье.
  «Жанр для взрослых», — сказала Петра.
  Фиск кивнул. «Я был между преподавательской работой, какой-то парень в спортзале сказал, что они проводят прослушивание в Долине, я подумал, почему бы и нет? Мэри была там».
  «Мэри тоже проходила прослушивание?»
  «Нет, провожу прослушивание. С другими ребятами».
  Петра проверила свои записи. «Компания Righteous and Raw Productions?»
  "Да."
  «Какими видами преподавательской деятельности вы занимались в промежутке?»
  «Йога, аэробика, тхэквондо, кендо, яванское копье, дзюдо — что угодно.
  Моя конечная цель — стать координатором боев».
  Майло сказал: «Идиот все еще говорит в настоящем времени».
  Петра сказала: «Постановщик боев, как в кино?»
  «Ссоры просто так не случаются, — сказал Фиск. — Их нужно устраивать».
  "Хореография."
  "Вроде."
  «Итак», — сказала Петра, — «ты пробовалась на роль Мэри. Получила работу?»
  Краска просочилась по шее Фиска, добралась до плоских, неподвижных щек. «Я передумал».
  «Жанр для взрослых не для тебя».
  "Не совсем."
   Петра сказала: «Но ты же встречался с Мэри».
  Фиск сказал: «Это началось как тренировка. Я дал ей продвинутую растяжку, легкие веса, баланс и осанку. Кардио она уже делала на беговой дорожке. Она в отличной форме для своих сорока семи лет».
  Статистика Мэри Уитбред показывает, что ей пятьдесят три года.
  Петра сказала: «Она очень привлекательная женщина, Роберт. Поэтому у вас двоих возникли сексуальные отношения».
  «Не совсем», — сказал Фиск.
  «Роберт, мы нашли вас в постели».
  «Секс был, но не был в первую очередь сексуальным».
  «Что это было?»
  «Близость. Дружелюбие».
  «Но это включало сексуальные отношения».
  «Зависит от того, что вы подразумеваете под отношениями».
  Майло пробормотал: «Этот парень должен баллотироваться на пост президента».
  Рауль Биро сказал: «Мы определяем это так, как будто ты ее трахнул».
  Долгая пауза. «Такое случалось. Иногда».
  Биро наклонился. «Есть ли какая-то причина, по которой ты стыдишься этого, чувак?»
  «Нет, она... нет, меня это устраивает».
  «Что?» — надавил Биро.
  Фиск не ответил.
  «Что-то пошло не так в этом отделе?»
  «Нет, нет, ничего подобного», — сказал Фиск. «Она старше, вот и все».
   «Эй, — сказала Петра, — возраст — понятие условное».
  «Вот что она сказала».
  «Вы с Мэри сблизились, и вы пришли к ней сегодня вечером».
  «Мы давно не виделись, она сказала, что готовит веганский ужин, темпе и тофу. Я подсадил ее на веганство, иногда мы ходили в Real Food Daily».
  Майло сказал: «Ах, ловушки трагической любви».
  Петра сказала: «Мэри заставила тебя провести время с Блейзом, так что…»
  «Он не сделал бы ничего глупого».
  «Это не наркотики беспокоили Мэри, не так ли, Роберт? Она беспокоилась о чем-то действительно плохом. Она знала о других преступлениях, которые совершил Блейз».
  Тишина.
  «Роберт, мы принесли тебе сок и PowerBar, и даже купили несколько дополнительных бутылок, которые будут прямо снаружи, если ты снова захочешь пить. Но ты должен держаться. Не забывай: это были твои отпечатки на подоконнике Лестера Джордана. Если Блейз расскажет другую историю, это будет твоим словом против его, и мы должны следовать доказательствам. Но если бы мы знали, что у Блейза была история насилия, это бы изменило ситуацию».
  «Позвольте мне спросить вас», — сказал Фиск. «Опять же, теоретически».
  "Конечно."
  «Знать что-то — это ведь не преступление, верно?»
  «Нет, если вы не имеете никакого отношения к преступлению».
  «Этот отпечаток пальца, детектив Коннор, мог появиться где угодно.
  Может быть, я проходил там в другой раз и коснулся его. Может быть, Блейз взял один из моих отпечатков и приклеил его туда. Или кто-то ошибся, такое случается, верно?
   Петра улыбнулась. «Все возможно, Роберт. Но даже некорректные доказательства лучше, чем никаких».
  Фиск сказал: «Я могу рассказать вам более важные вещи, чем то, что случилось с Лестером. Но все, что я знаю , это то, что сказал Блейз. Я никогда там не был».
  «Какие важные вещи?»
  «Мэри тоже знала. Ты права, именно поэтому она меня наняла».
  Майло сказал: «Близость идет по пути всего дерьма».
  Петра сказала: «Роберт, мы будем признательны за все, что вы скажете, чтобы помочь нам и вам».
  Фиск втянул в себя воздух. Уставился на пустую восковую чашку, которую он осушил пять раз. «Я снова хочу пить».
  Петра откинулась назад, скрестив ноги.
  «Детектив Коннор, я знаю только то, что мне рассказала Мэри. Она сказала, что Блейз убил нескольких парней из-за наркотиков, они пытались обмануть его, потому что он был молод, пятнадцать, шестнадцать лет. Они решили, что он будет слишком напуган, чтобы сопротивляться, поэтому он застрелил их».
  «Имена?»
  «Она сказала, что один из них — друг Лестера, и Лестеру это не понравилось, он бы ударил Блейза, но испугался, что Блейз тоже его застрелит».
  «Куча анонимных крутых парней», — сказал Рауль.
  «Не знаю никаких имен. Она сказала, что он также убил несколько девушек », — сказал Фиск.
  «Две девушки, жили наверху. Мэри знала, что Блейз сделал это, вероятно, с каким-то парнем, с которым он раньше тусовался, но она не могла этого доказать».
  «Еще один аноним», — сказала Петра.
  «Какой-то дерганый», — сказал Фиск. «Продавал героин Блейзу, а Блейз давал ему скорость».
  «Почему Мэри решила, что они оба замешаны?»
  «Однажды ночью этот парень приехал на фургоне, набитом вещами, вместе с Блейзом».
   «Всякая всячина», — сказала Петра.
  «Мусорные мешки. Мэри подумала, что это могут быть тела, она испугалась», — сказала Фиск.
  «Но она никому, кроме тебя, об этом не рассказывала».
  «Испугался», — повторил Фиск.
  «Где этот приятель Блейза?»
  «Умер, передозировка. Прямо на их улице, Мэри решила, что он пришел, чтобы забить у Блейза, выстрелил и упал».
  Рауль сказал: «Еще один анонимный наркоман погиб».
  Фиск заерзал на стуле. «Ты не хочешь услышать об этих девушках ?»
  Петра сказала: «Конечно, почему бы и нет».
  «Актрисы», — сказал Фиск. «Взрослый жанр».
  «Почему Блейз убил их?»
  «Потому что он сумасшедший».
  Петра нацарапала в своем блокноте. «Никакие наркоманы, безымянные порноактрисы, безымянный накрутчик. Целый список». Она подняла глаза. «Что-нибудь еще?»
  «Это все, что я знаю и слышал».
  «Сколько лет назад предположительно были убиты эти девушки?»
  «Задолго до того, как я встретил Мэри. Десять, пятнадцать лет, не знаю».
  «Мэри никому не рассказывала».
  «Она его боится», — сказал Фиск. «Он смотрел на этих девушек и дергал себя. Она поймала его в гараже. Вместо того чтобы извиниться, он говорит ей, что если она не прекратит лезть в его личную жизнь, он причинит ей боль».
  «Он угрожает своей мамочке — твоей близкой подруге», — сказала Петра. «Ты все равно с ним тусуешься?»
   «Со мной он ведет себя уважительно».
  Майло сказал: «У этого парня мозги мертвы».
  Петра сказала: «Наверное, было весело проводить время с кем-то вроде него».
  «Нет, мэм, это не так».
  «Блейз когда-нибудь говорил с вами напрямую о каком-либо из этих предполагаемых убийств?»
  «Никогда», — слишком быстро сказал Фиск. «Он хвастался другими вещами. Тем, что он крупный музыкальный продюсер».
  Петра сказала: «Мэри знала, что он убил двух девушек давным-давно, и ждала годы, чтобы нанять тебя, чтобы ты присматривала за ним? Зачем ей это делать, если она не знала о других убийствах, которые он совершил за это время?»
  Фиск не ответил.
  «Роберт, что еще сделал Блез де Пейн?»
  «Никогда ничего не видел и не слышал. Клянусь».
  «Хорошо, давайте поговорим о Мозесе Гранте».
  «Можно мне еще сока?»
  «Сначала расскажите нам о Гранте».
  «В ту ночь, когда Блейз убил Лестера, Мосей был за рулем, он ждал на улице, в машине. Блейз заставил его припарковать ее за углом».
  «Хаммер».
  Кивните. «Блейз возвращается, хвастается Мозею тем, что он только что сделал. Мозею кажется, что Блейз шутит. Блейз кричит на него: «Я серьезно, придурок». Мозею смотрит на меня, типа: «Ни за что, да?» Я не отвечаю. Руки Мозея начинают дрожать, он начинает движение, проезжает знак «стоп», мы чуть не врезаемся в другую машину.
  Блейз кричит: «Обрати внимание, придурок». Мосей заставляет себя успокоиться, но после этого он другой».
  "Как же так?"
   «Смотрю краем глаза, мало ест, плохо спит».
  «Несмотря на это, он продолжал тусоваться с тобой и Блейзом».
  «Он думал, что Блейз познакомит его с Паффи, Доктором Дре, Расселом Симмонсом».
  «У Блейза есть такие связи?»
  «Мосей верил, что да».
  «Блейз водил за нос Мозея», — сказала Петра.
  Кивнуть. «Итак, Мозес ездил и делал всякую всячину для Блейза, а Блейзу не нужно было ему платить. Блейзу нравилось, что его рабом был большой черный парень. Принеси мне рубашки из прачечной, чувак, купи мне это, купи мне то, чувак. Все думали, что Мозес — телохранитель, но он мягкий».
  «Ты был мускулом».
  «Я присматривала за Блейзом ради Мэри » .
  Майло сказал: «Отлично поработал, Бозо».
  Биро сказал: «Блейзу нужна была свита».
  «Да, сэр».
  «Кто были остальные участники?»
  "Вот и все."
  «Ты и Моисей».
  Кивок.
  «Зачем Блейзу сокращать свое окружение, убивая Мозея?»
  «Мосей продолжал говорить, что его это устраивает, но было видно, что он лжет».
  «Блейз подумал, что он может поговорить о Лестере», — сказала Петра.
  «Парень был мягким », — сказал Фиск.
   «Зачем Блейзу убивать Лестера?»
  «Лестер позвонил Блейзу, сказал, что вы, ребята, присматриваетесь к девушкам, Блейз занимался другими старыми делами, Блейз должен уехать из города. Блейз сказал, к черту это, есть более простой способ».
  Я сказал: «Он только что признался, что знал, что Блейз намеревался убить Лестера».
  Улыбка Майло озарила комнату наблюдения. «Спасибо, Господи, за глупых преступников».
  Петра сказала: «Так вот в чем суть поведения Блейза. Он убивает людей, чтобы заставить их замолчать».
  «Да». Громко и определенно.
  «А как же девочки?»
  «Это», — сказал Фиск, — «он просто ненавидел их. Я полагаю».
  «Он никогда об этом не говорил?»
  «Нет, Мэри мне сказала».
  «Хорошо. Роберт, это хорошо, мы ценим ваше сотрудничество. Давайте вернемся на секунду к Мозею Гранту. Как и где он умер?»
  « Где было это здание, в которое мы врезались, раньше там была автомастерская или что-то в этом роде, потом клуб, потом оно опустело. Как, я не видел. Блейз послал меня купить еды, я пошел на Гранд-Сентрал Маркет — то большое место, где мексиканцы продают всякую всячину по дешевке?» Быстрый взгляд на Биро.
  Биро спросил: «У тебя есть какие-нибудь тамале, сложенные вручную?»
  «Я купил всякую всячину для них двоих, а себе свежие овощи», — сказал Фиск. «Мне нравятся эти бобы эдамаме. Я возвращаюсь, Мосей лежит там, Блейз возится со своими ProTools, смешивая, как будто ничего не произошло. Я говорю, что случилось, Блейз говорит, что подсыпал Мозесу руфи в молоко. Мозес пил много молока, любил масло, сыр, все молочное. Все такое жирное, вот почему он так выглядел».
  Формирование выпуклого живота и нахмуривание бровей.
   Петра спросила: «Как Блейз убил Моисея?»
  «Застрелил его».
  «С чем?»
  «Этот .22 он носит с собой. У него есть и другие вещи, но он носит это».
  «Что еще?»
  «Дробовик, .44, куча ножей. .22 помещается в кармане».
  «Какая марка?»
  «Дешевый пистолет, чехословацкий или румынский, или что-то в этом роде. Он называет его своим лучшим другом, он получил его на улице, когда начал торговать наркотиками в тринадцать лет.
  Вот чем он убил тех наркоманов».
  «Эти безымянные парни».
  «Он просто назвал их мертвецами-наркоманами».
  «Итак, вы возвращаетесь с рынка и находите Мозея мертвым. Это был бы второй раз, когда вы попали в одну из отвратительных сцен Блейза, но вы остались с ним».
  «Я был очень расстроен», — сказал Фиск. «Вот что я делал сегодня вечером у Мэри. Пришел сказать ей, что с меня хватит».
  «Вместо этого вы в конечном итоге стали близки».
  «Это то, что происходит с нами», — сказал Фиск. «У нас есть химия».
  «Значит, ваш план был...»
  «Сдай Блейза тебе. Если хочешь его, отправляйся по адресу 13466 Hillside View в Маунт-Вашингтон, это тот дом, в котором он ночует».
   "Он?"
  «Он нашел его. Я собирался завтра уехать».
  Петра переписала адрес и вышла из комнаты.
   Майло уже разговаривал по телефону, набирая номер SWAT. Пока он вызывал группу захвата, Петра вернулась к Фиску, осталась стоять на ногах и смотрела на него сверху вниз. «Мэри — хозяйка этого дома?»
  «Нет, он принадлежит какому-то диджею, у которого есть караоке-машина. Блейз знает его по клубам».
  "Имя?"
  «В почте написано Перри Мур».
  "Где он?"
  «Ушел», — сказал Фиск. «Играл на каком-то круизном судне, сказал Блейз».
  «Знает ли мистер Мур, что вы остановились у него дома?»
  Перемещение глаз. «По словам Блейза».
  «У Блейза есть ключ?»
  «Он сказал, что потерял его».
  «Как вам удалось проникнуть?»
  Фиск поерзал на стуле. «Он разбил окно».
  «После того, как он сломался, вы вошли».
  «Он сказал, что все в порядке». Фиск щелкнул зубами. Начал покачивать ногой.
  «Тебя что-то беспокоит, Роберт?»
  «Все еще хочу пить», — сказал Фиск. «Можно мне этот сок, сейчас? Тоже адвокат?»
   ГЛАВА
  41
  Петры и тишина в два часа ночи позволили быстро доехать от Голливуда до горы Вашингтон.
  Убежищем Блеза Де Пейна был маленький серый каркасный дом на короткой, малоизвестной улице, прямо по шоссе от Чайнатауна, где был выброшен Мозес Грант. Машины SWAT заполонили квартал. Высота открывала туманный, прерываемый соснами вид на черное дамасское небо.
  Открытая дверь гаража обрамляла большую часть Hummer. Внутри дома одежда, еда и запах тела засоряли четыре неопрятные комнаты, но никаких следов Де Пейна.
  Вторая группа SWAT была более подавлена, чем качки, которые арестовали Фиска, все были разочарованы большим наращиванием, никаких действий. Заместитель командира появился, чтобы руководить сценой, плотный, кривоногий лысый мужчина по имени Лайонел Харгер, с мясистыми бороздами, прорезавшими его лоб, и многократным раздавленным носом, который обнюхивал воздух с собачьей интенсивностью.
  Он выскочил из дома, перебежал через крыльцо, встал перед Петрой, скрестил руки на голубятне. «Двое за одну ночь? Мы должны брать с вас, служащих, почасовую оплату».
  Майло сказал: «Будьте благодарны, что вам не платит подозреваемый».
  Подбородок Харгера дернулся вверх, как будто его укололи. «Ты тот самый Западный Лос-Анджелес
  так называемый ас, делает вещи...уникально». Улыбка-штопор на последнем слове.
  Майло сказал: «Это лучше административных совещаний и прочей ерунды», и максимально использовал свой рост.
  Глаза Харгера вылезли из орбит, а грудная клетка распухла. «Сосредоточьтесь на своей скорости раскрытия преступлений, лейтенант. Для комедии придерживайтесь Робина Уильямса».
  Он потопал прочь, начал собирать свои войска. Криминалисты роились по территории, как муравьи на пикнике, осматривая Хаммер, освещая
  масляные пятна на подъездной дорожке, поиск следов шин. Пятилетняя Mazda Miata, зарегистрированная на Перри Мура, нигде не была видна. Петра поставила на нее сигнал тревоги пять минут назад.
  Лайонел Харгер с важным видом подошел к бронированному Ford Expedition, остановился, чтобы поглазеть, сел в машину и умчался.
  Петра сказала: «Заводить друзей и оказывать влияние на людей, лейтенант Стерджис».
  Майло сказал: «Тупица не помнит, но он был на год старше меня в академии. Разные подлые личности оставляли враждебные печатные материалы в моем шкафчике. Старина Лайонел всегда мог усмехнуться, когда он просто проходил мимо, пока я раскапывал какое-то сокровище».
  Настала его очередь потопатиться и побежать к дому, где он нырнул под желтую ленту.
  Петра сказала: «Все увядают от недосыпа», но ее глаза были направлены на дальний свет. «Блейз — маленький счастливчик, он все время ускользает».
  Я сказал: «Когда Фиск не связался с ним, он, вероятно, занервничал».
  «Есть ли предположения, куда он делся?»
  Я покачал головой.
  «Дозвониться до Тани?» — спросила она.
  «Оставлял сообщения на ее мобильном и на мобильном Кайла».
  «В этот час они, вероятно, дремлют. Хотя, когда я учился в колледже, я, кажется, помню, что три часа были серединой дня. Попробуй еще раз?»
  Я так и сделал. Результат тот же.
  Она сказала: «По крайней мере, в этом особняке хорошая система безопасности».
  Ее сотовый запищал. Рауль Биро сообщил ей, что Роберта Фиска забрали в окружную тюрьму. Она проинформировала Биро и повернулась ко мне. «Мы в конце концов поймаем Блейза. Пока мы этого не сделаем, Таня должна взять семестр отпуска и уехать подальше».
  Прежде чем я успел ответить, высокий усатый техник вышел и показал ей
   Пиджак из мятого красного бархата с лацканами из золотой тесьмы. Hollywood Elite Custom Внутри этикетка портного , адрес с низкой арендной платой на восточной оконечности бульвара, BDP
  монограмма над ней.
  «Это наш мальчик», — сказала она.
  «Элегантный наряд», — сказал техник. «Он ходит так, кто знает, может, вы его даже найдете».
  Она указала пальцем. «Иди копай, крот». Техник рассмеялся и вернулся в дом. «Думаешь, сможешь убедить парня уехать из города, пока мы не найдем Блейза?»
  «Ей больше некуда идти», — сказал я.
  «Другой семьи нет?»
  «Насколько мне известно, нет».
  «Может быть, мы сможем придумать план — ну, посмотрите, кто вернулся и идет бодрой походкой».
  Майло сделал несколько длинных шагов, помахал нам рукой в сторону дома. Когда мы добрались, он сказал: «Назад».
  
  Один из техников заметил нарушение почвы в задней части скудного двора, что выглядело как недавние раскопки вдоль затененной полосы, созданной живой изгородью из чубушника. За исключением изгороди, собственность в основном представляла собой сухую землю, ландшафтный дизайн не был коньком Перри Мура.
  Ручное копание заняло некоторое время, несколько пар рук выкапывали дюйм за дюймом.
  В три сорок семь утра следователь коронера Джуди Шейнблум подтолкнула что-то мягкое на глубине двух футов. Минуту спустя она смотрела в лицо, завернутое в прозрачный пластик.
  Белый мужчина, около тридцати пяти, каштановые волосы, оранжевое пятно на душе. Черно-зеленая грязь вокруг губ и глазниц указывала на ранние признаки разложения. Небольшой конденсат жидкости на поверхности пластика, но никаких личинок; пленка была промышленной прочности и скреплена драпировочным шнуром.
  Прохладные сухие ночи замедлят процесс.
   Все в Mission Road согласились, что это были дни, а не недели.
  Дальнейший обыск дома выявил дешевый синий нейлоновый кошелек под кучей грязного нижнего белья. Фотография на просроченных водительских правах Перри Мура совпадала с фотографией трупа. Пять лет назад волосы и заплатка Мура были томатно-красными.
  Тело вытащили, осмотрели. Выступ на левой стороне лба Мура выглядел как травма от тупого предмета. Затем отверстие в затылке Мура опровергло это.
  «Пуля все еще там», — сказала Джуди Шейнблум. «Выхода нет, потому что недостаточно силы».
  «Двадцать два», — сказал Майло.
  «Вот на это я бы сделал ставку еще больше». Шейнблум вернулся к трупу.
  Другие техники продолжали искать дополнительное движение грунта, ничего не нашли. Петра заказала собаку-трупоеда, так или иначе, узнала, что это займет пару дней.
  Мы вернулись к ее машине. Она прислонилась к двери и зевнула. «Блейз становится неосторожным. Положить Мура в такую неглубокую могилу, оставив Мура и свои личные вещи позади».
  Я сказал: «Он не ожидал, что его найдут».
  Майло сказал: «Фиск все испортил. Кстати, Фиск должен был знать о Муре, но он направил нас именно сюда».
  «Он, вероятно, решил, что это всего лишь вопрос времени. Если он снискает расположение, ему станет легче».
  «Я подпитывала это заблуждение», — сказала Петра. «Все время, пока мы танцевали вокруг убийства, я делала вид, что покупаю его быка, чтобы он не нанял адвоката. Потом я снова поднимаю тему взлома и проникновения, и он заканчивает это».
  «Идиот сосредоточен на мелочах», — сказал Майло. «Знает, что мы его ищем, но приходит к Мэри, чтобы быстро переспать, и все равно попадает прямо в цель».
  «Слава богу за криминальные повреждения мозга, а? Может, Блейз облажается
  по-крупному, теперь, когда он без свиты. А я тем временем пойду спать. Она открыла дверцу машины, потерла глаза. Уставилась на что-то за моим плечом.
  Тело Перри Мура, завернутое в официальный криптопластик, было погружено в белый фургон. Ножны не сильно отличались от тех, в которых его похоронили.
  «Убью тебя, чтобы забрать твой дом», — сказала Петра.
  Майло сказал: «Местоположение, местоположении, местоположении».
   ГЛАВА
  42
  Я забрал «Севилью» на станции Голливуд и поехал домой, а Майло спал на пассажирском сиденье.
  На перекрестке Уилтона и Мелроуза, все еще с закрытыми глазами, он сказал: «Какова вероятность, что Блейз сойдет с ума и набросится на Таню, вместо того чтобы поступить рационально и исчезнуть?»
  «Не знаю».
  «У него нет никаких логических оснований избавиться от нее, чтобы скрыть старые преступления.
  Тела Перри Мура достаточно, чтобы упрятать его за решетку на всю жизнь. Он должен решить, что Фиска либо арестовали, либо он решил его кинуть. В любом случае, он знал, что Фиск мог бы заговорить о Лестере и Мозесе Гранте, добавив еще пару пожизненных сроков, а может, даже иглу».
  Я сказал: «Если бы я хотел, чтобы вы почувствовали себя лучше, я бы сказал, конечно. Но сокрытие — это лишь малая часть. Он убивал людей еще до того, как научился бриться, и ему это сходило с рук. Это всегда было ради острых ощущений».
  Он застонал, повернулся к окну, погрузился в настоящий сон и задышал ртом.
  Пятиминутный сон; он резко встал, потер глаза. «Тебе нужно серьезно поговорить с Таней, Алекс. Кайл бесполезен в серьезном противостоянии. Пока Блейз не под стражей, ей нужно куда-то пойти ».
  «То же самое сказала и Петра».
  «Великие умы», — сказал он. «Когда вы хотите это сделать?»
  "Завтра утром."
  «Давайте наведаемся в особняк завтра, до того, как они оба уйдут в школу, скажем, в семь».
  «Ладно», — сказал я. «Может, тебе стоит поговорить о чем-то страшном».
   "Почему?"
  «Это больше твоя работа, чем моя».
  «Ладно», — сказал он. «Сделай меня плохим парнем, я и так выгляжу как плохой парень».
  Снова сменив позу, он хлопнул себя по карману, пробормотав: «Черт возьми, вибратор, такое ощущение, будто там суетится хорек», выдернул телефон и рявкнул: « Стерджис ... о, эй... что... это все, что ты знаешь ? Ладно, конечно, конечно, мы уже близко».
  Отключив связь, он сказал: «Это был Биро, парень, похоже, не нуждается ни в еде, ни в сне, ни в какой-либо другой человеческой пище. Отслеживаю звонки, один только что пришел с Хадсон-авеню. Думаю, мы сейчас напали на особняк».
  
  Иона Бедард, пьяная, со стеклянным взглядом, в костюме Prada цвета акульей кожи, перекрученном так сильно, что он закрутился в ее туловище, закричала: «Уберите от меня свои грязеварские руки!»
  Офицер, заглядывавший в патрульную машину, был белым мужчиной по имени Кенни, крупным, мускулистым и веселым. Его партнерша, чернокожая женщина по имени Доултон, стояла на передней площадке особняка, слушая, как детектив Рауль Биро говорит с Америкой. Домработница была одета в длинный розовый халат, все туже затягивала пояс и указывала на патрульную машину, в которой находилась Иона.
  Янтарный свет мерцает в нескольких соседних домах, но большая часть Гудзон-авеню остается тусклой и тихой, если не считать звука гнева Айоны.
  В особняке Бедарда горит много света. Зеленый «Бентли» занял свое обычное место на подъездной дорожке. Никаких признаков белого «Мерседеса». «Гризер!»
  Иона сгорбилась на заднем сиденье полицейской машины, ее руки были скованы наручниками спереди в знак вежливости, черные волосы были жесткими и спутанными, а потекшая тушь на ресницах напоминала оценку D.
  Картина грустного клоуна. Тощие ноги были раздвинуты, открывая полумесяц черных трусиков под колготками.
  Запах спиртного я чувствовал за ярд.
  Иона колотил по сиденью кулаками в наручниках. «Выпустите меня, выпустите меня ! »
   Офицер Кенни сказал: «Вы арестованы за нарушение общественного порядка, мэм. Теперь вам нужно успокоиться, прежде чем вы навлечете на себя дополнительные неприятности».
  Нижняя челюсть Ионы высунулась. «Это мой гребаный дом, а ты гребаный работник службы ! Я приказываю тебе выпустить меня ! »
  «Мэм...» Кенни встретил поток ругательств. Он закрыл дверь крейсера.
  Раздался звук «ратататата», и окно машины задрожало. Иона растянулась на спине, подняла ноги и принялась бить по стеклу каблуками-шпильками, словно велосипед.
  Кенни сказал: «Если она этого не остановит, мне придется ее связать».
  Майло сказал: «Будь моим гостем».
  «Она никому не нужна?»
  «В ее собственном сознании».
  Кенни улыбнулся. «Много такого происходит».
  
  Когда патрульная машина отъехала, Рауль Биро закончил с Америкой и позволил ей вернуться в особняк. Его волосы были гладко зачесаны назад над гладким лицом.
  Ни одной морщинки на его синем костюме. Его белая рубашка была снежно-белой, золотой галстук был завязан идеальным полувиндзором.
  Пока Биро говорил, рука Майло потянулась к его собственной вялой ленте из полиэстера.
  «По словам мисс Фриас — горничной — вот что произошло. Миссис Бедард появилась сегодня вечером около семи вечера, без предупреждения. Она настояла на том, чтобы зайти, что поставило Фриас в трудное положение, поскольку инструкции мистера Бедарда заключаются в том, чтобы ее никогда не пускали».
  «Семейное счастье», — сказал Майло.
  «Фриас говорит, что миссис Бедард уже пробовала это раньше, но всегда, когда мистер Бедард здесь. Мистер Бедард справляется с этим, стараясь не провоцировать конфронтацию. На этот раз, когда Фриас попытался закрыть дверь, миссис Бедард так сильно оттолкнула ее в сторону, что она
   чуть не упала, вломилась внутрь и начала осматривать дом в поисках Кайла и „той девушки". Видимо, Кайл говорил с ней ранее в тот день и рассказал ей о Тане, и она не одобрила это».
  «Подсказываю маме», — сказал Майло. «Интересно, почему?»
  Биро пожал плечами. «В общем, миссис Бедард нашла Кайла и Таню в одной из спален и набросилась на них. Последовал большой спор, Кайл и миссис.
  Бедард кричит, миссис Бедард швыряет вещи, что-то сломалось. Примерно в семь пятнадцать Кайл и Таня вышли из дома, миссис Бедард пыталась физически удержать Кайла. Она дергает его за рукав куртки, он выскальзывает из куртки, на этот раз ее очередь падать. Она приземляется на задницу, кричит Кайлу, чтобы тот помог ей подняться. Таня начинает помогать, но миссис Бедард кричит на нее
  — «Не ты !» Кайл напивается и уходит с Таней.
  «Они забирают «Мерседес»?»
  «Ага», — сказал Биро. «С тех пор от нее ничего не слышно. По словам Фриаса, миссис Бедард набрала сотовый номер Кайла сто раз. Наконец, она сдается, идет в бар и принимается за личные запасы односолодового виски мистера Бедарда. К восьми она уже в хлам, начинает ругать горничную — как она могла допустить такое позорное событие, «этой девчонке здесь не место», разве Фриасу нельзя доверить даже управление домом и так далее. По-видимому, последовали какие-то расистские замечания, и Фриас ушла в свою комнату и заперлась там. Миссис
  Бедард идет за ней, хлопает дверью, начинает кричать, наконец сдается и уходит. Затем в три часа ночи раздается звонок в дверь, Фриас отвечает, потому что боится, что это Кайл, у него какие-то неприятности. Вместо этого снова миссис Бедард, еще пьянее, такси уезжает, а у нее чемодан, она говорит, что выписалась из Хилтона, переезжает, пока порядок не будет восстановлен. Фриас пытается не пустить Бедард. Начинается борьба, и обе женщины оказываются на задницах.
  Фриас снова бежит в свою комнату, набирает 911. Через три минуты появляется патрульная машина Уилшира, входная дверь широко открыта, и миссис Бедард выходит и приказывает патрульным арестовать «эту сучку-гризершу, изгибающую тако, и депортировать ее обратно в страну тако».
  В особняке поочередно гас свет. Биро изучал фасад в стиле Тюдоров.
  «Может быть, это действительно правда, деньги не приносят счастья». Легкая улыбка.
  «Хотя я не думаю, что быть бедным будет большим утешением, если ты изначально сумасшедший».
  Мы втроем вернулись к своим машинам. Гражданский драйв Биро был восьмидесятых годов
   Datsun ZX, шоколадно-коричневый, кастомные диски, в безупречном состоянии.
  «Что дальше, лейтенант?»
  «Мне лучше найти детей и обеспечить их безопасность, пока Де Пейн не будет арестован».
  «А как насчет миссис Бедард? Как только она протрезвеет, она выйдет».
  «Я не считаю ее источником серьезного криминального риска, но если кто-то потеряет документы на день-другой, никто не будет плакать».
  Биро улыбнулся.
  «Это может случиться. Что еще ты хочешь, чтобы я сделал?»
  «Иди домой и поспи».
  Никакой реакции.
  Майло спросил: «Ты не веришь в сон?»
  «Провел некоторое время в Афганистане, и все мои биологические часы сбились. С тех пор я спокойно отношусь к трем-четырем часам».
  «Прислушиваюсь к снайперам».
  «Среди прочего», — сказал Биро. «Вы бывший военный?»
  «Мы опередили ваше время», — сказал Майло.
  «Азия?» — сказал Биро. «Мой отец так делал. Теперь он водит фургончик с едой. Тако и всякие вкусности».
  
  ГЛАВА
  43
  B iro уехал. Когда звук его форсированного двигателя затих, на Хадсон-авеню вернулась тишина.
  Майло сказал: «Может быть, отвратительная сцена Ионы — к лучшему. Ромео и Джульетта расстраиваются и удирают в неизвестном направлении».
  Я сказал: «Видишь этих двоих, направляющихся в Вегас?»
  «Если бы у меня была такая мама, я бы сбежала, сменила код города, а может, и страны».
  «Хорошее фэнтези, но слишком авантюрное».
  «Куда, по- вашему , они направляются?»
  «У Тани отняли все. Кайл был ярким пятном, но Иона просто испортила это. Таня — существо привычки. Я не вижу, чтобы она направлялась куда-то, кроме дома, который создала для нее Пэтти».
  «Именно то, чего мы ей говорили избегать?»
  «У нее слишком взрослый вид, Майло, но это всего лишь игра во взрослую личность.
  Подумайте: « Ты мне не начальник » .
  «Да, она пренебрегла нашей мудростью, связавшись с Кайлом в первую очередь... Ладно, давайте проверим, может, вы ошибаетесь».
  «Надеюсь, что это так».
  «Только большой человек может это сказать».
  «Не в этом случае».
   В полуквартале от дуплекса на Кэнфилде Майло раздавил свою незажженную панателу в пепельнице Seville и выругался. «Прямо там, на открытом воздухе, можно было бы и вывеску повесить».
  Белый «Мерседес» с тентовым верхом перегородил вход в подъездную дорожку. Перед ним стоял фургон Тани.
  Свет в здании выключен.
  Майло сказал: «Глупые умные дети. Мне следует разбудить их прямо сейчас, произнести самую страшную речь дяди Майло». Он покосился на свои Timex. «Пару часов до рассвета — давайте придерживаться того же расписания. В семь утра мы снова здесь, прямо перед ними. А я тем временем проверю, все ли в порядке. Так что я смогу поспать».
  Он вышел из машины. «Если я не...»
  «Да, да, пенал».
  «Будет ли мой ланч-бокс в стиле Флэша Гордона более заманчивым?»
  «У тебя был такой?»
  «Нет. Все остальные лгут, почему не я?»
  
  Я заглушил мотор и сел за руль, наблюдая, как он шагает по подъездной дорожке и проскользнул перед фургоном. Его правая рука щекотала кобуру под пиджаком.
  Вероятно, это был умный ход — держать оружие в тайне. При его уровне усталости случайное отрывание пальца на ноге было серьезным риском.
  Через несколько секунд после того, как он обогнул здание, раздался выстрел.
  
  Не пощечина от пистолета.
  Громкий рёв; выстрел из дробовика.
  Я выскочил и побежал назад, готовый защитить своего друга.
  С чем?
   Я остановился, нащупал телефон. Нажал на 911 так сильно, что кончики пальцев обожгло.
  Раздался второй взрыв, затем щелчок выстрелов из стрелкового оружия, на таком расстоянии не более зловещий, чем лягушачья песня.
  Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь-дзынь—«911 Emergency—»
  Я боролся, чтобы не потерять терпение из-за механического, говорившего «просто будьте спокойны, сэр», подхода оператора.
  Она сказала: «Сэр, вы должны ответить на мои вопросы».
  Я повысил голос. Может быть, «Офицер упал!» прорвало смирительную рубашку ее учебного пособия. Или она услышала, как на третий выстрел дробовика ответил полноценный баллистический хор. Казалось, через несколько секунд сирены завыли с юга. Четыре пары фар.
  Когда квартет вестсайдских подразделений с ревом въехал в дуплекс, я выбежал из машины «Севильи», стоял на тротуаре, подняв руки вверх, чувствуя себя трусливым и бесполезным.
  Слушаю новую, болезненную тишину.
  
  Восемь офицеров двинулись вперед, выхватив оружие. Я высказал свою позицию, и они оставили одного офицера, чтобы наблюдать за мной.
  Я сказал: «Там мой друг. Лейтенант Стерджис».
  Она сказала: «Мы просто подождем, сэр».
  Сержанту потребовалось слишком много времени, чтобы вернуться. «Вы можете вернуться, доктор».
  «С ним все в порядке?»
  Вышли еще двое полицейских, вид у них был серьезный. Я повторил вопрос.
  Сержант сказал: «Он жив — офицер Бернелли, проверьте еще раз, почему так долго едет скорая помощь. И попросите две машины скорой помощи».
  
  Майло сидел на нижней ступеньке задней площадки, подтянув колени почти к подбородку, опустив голову. Прижимая что-то к руке — скомканную куртку. Белый рукав покраснел, а цвет лица стал плохим.
  Он поднял глаза. «Забудьте о судке с обедом, это не считается».
  "Ты-"
  «Просто рана, Кимо Сабе». Широкая улыбка. «Всегда хотел это сказать».
  «Позволь мне это сделать». Я сел рядом с ним и равномерно нажал на куртку.
  «Мы сделаем это вместе». Еще одна ухмылка. «Как в той песне из «Улицы Сезам» — «CoOperation». Большинство этих тряпичных кукол — простаки, но Оскар в деле».
  «У него бывают свои моменты». То, о чем вы говорите, когда дыхание вашего друга становится хриплым, а кровь продолжает сочиться.
  Я надавил сильнее. Он поморщился.
  "Извини."
  «Эй», — сказал он. «Ничего, что нельзя заменить». Его глаза затрепетали. Я чувствовал, как он дрожит через рукав.
  Я обняла его за плечо и прижала крепче.
  Он сказал: «Как уютно».
  Мы сидели там. Все полицейские были снаружи, за исключением одного офицера, стоявшего около верхней ступеньки заднего крыльца Тани.
  Майло снова вздрогнул. Какого черта скорые так долго ехали?
  Задняя дверь в квартиру Тани была разорвана в клочья, но окно осталось на месте.
  Майло сказал: «Это произошло так: этот ублюдок притаился там, я вошел в него, как полный новичок-идиот, мой чертов пистолет все еще в кобуре. Какого черта я должен искать неприятности, если я не готов к ним? Он открыл огонь, но я был вне зоны досягаемости, поэтому меня просто окатило. Я вовремя отпрыгнул назад, чтобы избежать второго и третьего выстрелов. Наконец, я схватился
   моего верного горохострела».
  «Немного», — сказал я.
  «Это не проблема, приятель. Когда я был ребенком, я поймал несколько перепелиных дробин в задницу, когда мой брат Патрик был глупым. Это кажется немного более тяжелым, но ничего огромного — может быть, олень».
  «Ладно, тихо...»
  «Лишь несколько дробинок добрались до моих мужественных бицепсов...»
  «Отлично. Больше никаких разговоров».
  Патрульный наверху площадки сказал: «Диршот? Должно быть, чертовски больно».
  Майло сказал: «Не хуже, чем корневой канал».
  Полицейский сказал: "У меня такое было в прошлом году. Было чертовски больно".
  «Спасибо за сочувствие». Мне: «Давай так сильно, как хочешь. И не волнуйся, ладно? Все в порядке. Не для него». Смех.
  «Он...»
  «Иди посмотри. Пройди курс продвинутой психотерапии ».
  «Я останусь здесь».
  «Нет, нет, проверь, Алекс. Может, ты сможешь получить одно из этих предсмертных признаний». Разрываясь и истекая кровью. «Завтра мы напьемся и посмеемся над этим».
  Я сидел там.
  Он сказал: « Иди. Это может быть наш последний шанс».
  Убедившись, что его рука надежно держит куртку, я встал и подошел к лестнице.
  Полицейский спросил: «Куда вы идете, сэр?»
   Майло сказал: «Я ему сказал».
  «Не очень хорошая идея, лейтенант. Этот парень не в...»
  «Не будьте тупицей, офицер, и не поглядывайте на доктора. Он член семьи, не станет ругаться на улики».
  «Чья семья?»
  "Мой."
  Полицейский колебался.
  «Ты слышал, что я сказал?»
  «Это прямой приказ?»
  «Настолько прямолинейно, насколько это вообще возможно. Еще немного дерзости, и я поднимусь и залью тебя кровью».
  Полицейский неловко рассмеялся и отошёл в сторону. Я поднялся по лестнице.
  Петерсон Уитбред/Блез Де Пейн лежал на спине, голова была повернута набок, его профиль был выбелен в свете потолочной лампы.
  Он выбрил голову до блеска, носил двухкаратный бриллиант в ухе, пару толстых бриллиантовых колец на левой руке и три на правой. Браслет его Rolex Perpetual, усеянный драгоценными камнями, был стилизован под запястье футболиста и свисал до середины узкой бледной руки.
  Ногти полированные, сине-серебристые.
  Стройный молодой человек, щуплые плечи, миловидное детское лицо, запястья, как у мальчика.
  Маленькая фигура еще больше уменьшилась из-за свободного по размеру спортивного костюма, черного, желтого и белого велюра, логотипа Sean John. Черные лакированные кроссовки с загнутыми носками и желтой подушечкой сбоку, напоминающей плотницкий пузырь. Хрустящие подошвы.
  Новые туфли для большого выхода в свет.
  Надпись на спине толстовки гласила: La Familia. Гавана.
  Ниже: Хорошая жизнь.
   Черный, желтый, белый. Маленький раздавленный шмель.
  Чистая черная дыра веснушками зияла на одной из его рук. Ткань топорщилась там, где пули вошли в его живот.
  Глаза закрыты, рот открыт, движения нет. Слишком поздно для какой-либо исповеди.
  И тут я увидел это: неглубокие взмахи окровавленного туловища.
  Полицейский сказал: «Он иногда дышит, но забудьте об этом. Им следовало вызвать мясной фургон».
  Я стоял там и смотрел, как исчезает Блез Де Пейн. Дробовик с ореховой рукояткой лежал в футе от его правой лодыжки. Три выброшенные гильзы образовали грубый треугольник позади его тела, в нескольких дюймах от разбитой двери.
  Свет за дверью, осколки на кухонной плитке.
  Я спросил: «Есть кто-нибудь внутри?»
  Полицейский сказал: «Жители».
  «Девочка и мальчик?»
  "Ага."
  «Они в порядке?»
  «Это она вышибла этого неудачника — вам лучше спуститься вниз, коронер должен будет подтвердить...»
  Майло крикнул: «Вы слишком много смотрите телевизор, офицер».
  Полицейский покусывал нижнюю губу. «На вашем месте, лейтенант, я бы избегал слишком больших нагрузок. Поддерживайте метаболизм на минимальном уровне, чтобы не истечь кровью без необходимости».
  «В противовес всем этим необходимым кровотечениям?»
  "Сэр-"
  Непристойный ответ Майло был заглушён лязгом каталки на колёсах,
   человеческие голоса, яркий свет.
  Врачи скорой помощи врываются с горящими глазами и полным энтузиазма взглядом, как у хороших ребят.
  Полицейский наверху лестницы сказал: «Лейтенант там, внизу».
  Майло сказал: «Как будто это тайна? Хе -хе-хе». Вставая и снимая куртку и капая кровью. Крича: «О-положительный, на случай, если кто-то хоть немного заинтересован», когда они бросились на него.
  Я начал спускаться по лестнице, но меня остановил странный свистящий звук позади меня.
  Глаза Блеза де Пейна открылись.
  Губы его задрожали. Из его уст вырвался еще один свист, более высокий, как писк чайника.
  Последний воздух выходит наружу.
  Губы сложились в улыбку.
  Ничего преднамеренного, он, должно быть, уже давно перестал проявлять волю.
  Затем его глаза быстро переместились.
  Ко мне.
   Нацелено на меня.
  Его голова оторвана от земли. Сильно упала вниз.
  Припадок? Какой-то терминальный неврологический взрыв — слишком много намерения. Он повторил движение.
  Наблюдаешь за мной?
  Третий подъем и опускание головы.
  Я поспешил к нему и наклонился поближе.
  Его губы шевельнулись. Образовала улыбку.
   Я опустился на колени рядом с ним.
  Он прохрипел. Сделал зрительный контакт. Гортанно рассмеялся или что-то очень близкое к этому.
  Я посмотрел ему в глаза.
  Он встал на дыбы.
  Плюнул кровью мне в лицо.
  Умер.
  Пока я вытирал лицо курткой, мое внимание привлекло движение за дверью. Таня, стоявшая за разбитыми панелями, смотрела в окно, которое каким-то чудом уцелело.
  Вся сцена сложилась у меня в голове.
  Де Пайн стреляет в Майло, слышит что-то позади себя, разворачивается и стреляет низко.
  Он сделал последний выстрел через дверь, прежде чем образовавшийся проем позволил ему открыть ответный огонь, и внезапная боль пронзила его руку, живот и ружье.
  Я помахал Тане.
  Может, она меня не видела. Или видела, но это не имело значения. Она осталась неподвижной. Уставившись на труп.
  Позади нее материализовался Кайл Бедард.
  Полицейский, стоявший наверху лестницы, вернулся и поднялся на полпути.
  «Как он...»
  "Ушел."
  «Вам нужно идти, сэр. Прямо сейчас».
  «Она моя пациентка...»
   «Мне все равно, сэр».
  «Я переступлю через него», — сказал я, все еще чувствуя вкус крови.
  И я это сделал.
   ГЛАВА
  44
  Извержение , затем раскопки.
  На мой взгляд, правоохранительные органы в конечном итоге довольствовались легкими лопатами.
  
  Ключ, найденный в беспорядке, который оставил Блейз Де Пейн в доме Перри Мура, отследили до арендованного склада в Восточном Голливуде. Двухкомнатный номер с флуоресцентным освещением, диваном-кроватью и электрическим подключением.
  Холодильник сзади приятно гудел. Рядом с холодильником стояла запечатанная коробка с пакетиками героина, множество безрецептурных обезболивающих и тридцать пять кусков гашиша размером с кусок мыла. Внутри холодильника было шесть упаковок Jolt Cola, хороший выбор пива из микросваренных бутылок и мусорный мешок, заполненный человеческими костями, некоторые из которых все еще были покрыты высушенной плотью. Кости дали четыре различных образца ДНК, все женские. В конечном итоге были сделаны митохондриальные совпадения с Брендой Хохльбайер и Рене Миттл, также известными как Брэнди Виксен и Рокси Ролл. Эти останки были отправлены обратно в Керни, Северная Дакота, где девочки
  семьи выразили благодарность за возможность обеспечить надлежащие христианские похороны.
  Два других образца остались Джейн Доус.
  Бенджамин Баранелли разместил рекламу в Adult Film News, в которой объявил о воссоздании Vivacious Videos, инициированном «переизданием трибьют-диска на пяти компакт-дисках
  набор с нашими любимыми Брэнди и Рокси».
  Государственный защитник Роберта Фиска предложил заявить о воспрепятствовании правосудию со стороны своего клиента. Офис окружного прокурора заявил о своем «неизменном» намерении предъявить Фиску обвинение в нескольких убийствах первой степени. Компромисс, достигнутый четыре дня спустя, позволил Фиску признать себя виновным по двум пунктам обвинения в преднамеренном убийстве и приговорить его к пятнадцати годам лишения свободы. Главным камнем, который предложил Фиск, был тот факт, что Де Пейн хвастался убийством «двух сук из Комптона».
  Дальнейшая работа над неопознанными костями подтвердила вероятное афроамериканское происхождение. Попытки определить источники продолжались.
  Мэри Уитбред не была обвинена ни в чем. В течение недели после смерти ее сына ее квартира на первом этаже на Четвертой авеню была сдана в аренду, и она переехала в неизвестном направлении.
  По городу ходили слухи, что Марио Фортуно обвинил орду голливудских знаменитостей в незаконном прослушивании телефонных разговоров, и вскоре должны были быть вынесены обвинительные заключения. Газеты Восточного побережья освещали слухи с большим энтузиазмом, чем LA Times.
  Петра, Рауль Биро, Дэвид Сондерс и Кевин Було получили ведомственные благодарности. Биро подтолкнули к ускоренному повышению до Детектива II.
  Когда Майло везли в отделение неотложной помощи Cedars, Рик был там, чтобы поприветствовать его.
  Хирург нарушил собственное правило о лечении родственников и лично вытащил гранулы из руки Майло. Процедура оказалась сложнее, чем ожидалось, потребовалось восстановление нескольких мелких кровеносных сосудов. Майло настоял на чем-то более сильном, чем местная анестезия. Сознательная седация сделала его сумасшедшим, и он засыпал операционную шквалом неприятных комментариев.
  Несколько дней спустя он заявил, что исцелился, и выбросил свою повязку, вопреки рекомендациям врачей. Рик был на дежурстве и не собирался спорить. Я не вступал в спор, даже после того, как заметил, как Майло морщится, поднимая чашку кофе.
  Моя лопата весила тонну.
  Я встречался с Таней ежедневно, иногда часами. Когда его вызывали, Кайл приходил.
  Начать терапию с правильной ноги означало начать со лжи: Патти никогда никого не убивала, просто имела в виду смерть наркоторговца, друга Де Пейна, от руки Де Пейна. «Ужасной вещью» была ее вина за то, что она не сообщила о преступлении.
  Я выстроил оправдание для Патти, чтобы она молчала. Другие уже уведомили полицию, но с плохими результатами; она почувствовала себя вынужденной сбежать, чтобы обеспечить безопасность Тани. Годы спустя она столкнулась с Де Пейном, и он ухмыльнулся, угрожая Тане. Прежде чем Патти смогла что-либо с этим сделать, она заболела, была вынуждена «привести своих уток в порядок».
  Предсмертное заявление, произнесенное спутанно из-за неизлечимой болезни, было призвано предостеречь Таню.
   «Я уверен», — сказал я, — «что если бы она была жива, она бы попыталась рассказать больше подробностей».
  Таня сидела там.
  «Она так сильно любила тебя», — сказал я. «Все идет от этого».
  «Да», — сказала она, «я знаю. Спасибо».
  Следующая тема: тот факт, что она убила человека.
  Реконструкция преступления подтвердила ту сцену, которую я себе представлял.
  Первый выстрел де Пейна в Майло был произведен с вершины лестницы.
  Майло, раненый, побежал назад в темноту, сжимая руку и нащупывая табельное оружие.
  Де Пейн спустился по нескольким ступеням, пытаясь обнаружить свою жертву. Он услышал что-то позади себя, или ему показалось, что услышал. Развернувшись, он выстрелил в дверь с теперь уже более низкой точки обзора, уничтожив дерево, но оставив верхнее окно нетронутым.
  Услышав шум, Таня схватила девятизарядный полуавтоматический «Вальтер», который она одолжила в оружейной комнате полковника Бедарда, и, игнорируя мольбы Кайла, побежала на кухню.
  Услышав третий выстрел Де Пейна и ответный огонь Майло, она неуверенно прицелилась через разбитую дверь и сделала все девять выстрелов.
  Одна пуля застряла в дверном косяке и была извлечена бригадой по реконструкции. Пять других вылетели из Де Пейна, ударились о бетонные ступени и скатились, обезображенные, к подножию лестницы.
  Одна из пуль попала Де Пейну в левую руку, нанеся ему несмертельную рану.
  Две пули пронзили его живот, разрушили селезенку и печень.
  Явный случай самообороны. Таня сказала, что ее устраивает то, что она сделала.
  Может быть, она в конце концов поверит в это.
  Кайл Бедард переехал в дуплекс на Кэнфилде. Иона Бедард протестовала, но ее проигнорировали. Майрон Бедард остался в Европе, но дважды звонил, чтобы «сделать
   уверен, что с Кайлом все в порядке». Когда Майрону сообщили о возмущении его бывшей жены «той девчонкой», он перевел Кайлу пятьдесят тысяч долларов и поручил ему «отправить свою милашку в хороший отпуск и не говорить матери, куда ты едешь».
  Кайл положил деньги в банк и вернулся к работе над докторской диссертацией.
  Таня сказала мне, что любит его, но ей пришлось немного привыкнуть, чтобы кто-то оказался в ее постели. После стрельбы Кайл беспокойно спал.
  «Он садится, спит, но выглядит испуганным, доктор Делавэр. Я обнимаю его и говорю, что все в порядке, а на следующее утро он ничего не помнит.
  Что это, глубокая стадия ночного страха?»
  «Может быть», — сказал я.
  «Если ситуация не прояснится, возможно, он придет к вам».
  «Как ты спишь, Таня?»
  «Я? Отлично».
  Дальнейшие расспросы показали, что она завершила как минимум час компульсивного ритуала перед сном. Иногда рутина растягивалась до девяноста минут.
  «Но это было исключение, доктор Делавэр. В основном я работаю на шестьдесят или чуть ниже».
  «Вы засекаете время сами».
  «Чтобы разобраться с этим», — сказала она. «Конечно, возможно, что само время стало частью рутины. Но я могу с этим жить — ой, кстати, я говорила вам, что изменила свое мнение о психиатрии? Слишком двусмысленно, я думаю о неотложной медицине».
  
  В течение следующего месяца ее компульсивные привычки усилились. Я сосредоточился на крупных проблемах, пока через три недели она не была готова работать над симптомами.
  Гипноз и когнитивно-поведенческая терапия оказались полезными, но не полностью. Я подумывал о медикаментах. Возможно, она почувствовала это, потому что посвятила половину одного сеанса написанной ею статье о побочных эффектах селективных ингибиторов обратного захвата серотонина. Высказывая мнение, что она никогда «не будет играть с моим мозгом, если я не
   был действительно психопатом».
  Я сказал: «В конце концов, решать вам».
  «Потому что я взрослый?»
  Я улыбнулся.
  Она сказала: «Взрослость — это довольно глупая концепция, не так ли? Люди взрослеют по-разному».
   ГЛАВА
  45
  Как раз в то время, когда рука Майло полностью восстановилась, женщина по имени Барб Смит позвонила в мою службу и попросила записать ее ребенка на прием. Я беру очень мало терапевтических случаев, и из-за Тани, полудюжины судебных консультаций и моего желания проводить больше времени с Робин, я поручила службе регулярно доставлять это сообщение.
  Оператор Лоррейн сказала: «Я пыталась, доктор. Она не приняла ответа «нет» — перезванивала три раза».
  "Напористый?"
  «Нет, на самом деле она была довольно милой».
  «То есть мне следует перестать быть упрямым и перезвонить ей».
  «Вы доктор, доктор».
  «Дай мне номер».
  «Я горжусь тобой», — сказала Лоррейн.
  
  Один из тех бессмысленных сотовых префиксов. Барб Смит взяла трубку после первого гудка. Молодой голос, радио-знойный. «Большое спасибо за звонок, доктор Делавэр».
  Я произнес свою короткую речь.
  Она сказала: «Я все это ценю, но, возможно, ты изменишь свое мнение, когда я скажу тебе свою бывшую фамилию после замужества».
  "Что это такое?"
  «Фортуно».
  «О, — сказал я. — Филипп».
   «Фелипе», — сказала она. «Это его настоящее имя, но Марио не будет его использовать, просто чтобы подразнить меня. Ты же встречался с Марио».
  «Доминирующий».
  «Пытается быть», — тихо сказала она. «Он приказал мне позвонить тебе несколько месяцев назад. Я думаю, Фелипе — замечательный мальчик, проблема в Марио — давай поговорим об этом лично. Я знаю, что тебе платят за твое время, и я не хочу бездельничать.
  Ничего, если я приду один, без Фелипе? Тогда, если ты считаешь, что есть проблема, ты сможешь увидеть Фелипе?
  «Конечно. Ты живешь в Санта-Барбаре».
  Нерешительность. «Раньше я».
  «Перемещаюсь», — сказал я.
  Еще одна пауза. «Этот звонок — вы ничего не записываете, да?»
  «Насколько мне известно, нет».
  «Ну», — сказала она, — «это не всегда актуально — то, что люди думают, что знают. Как насчет того, чтобы встретиться на полпути. Между Лос-Анджелесом и Санта-Барбарой».
  «Конечно. Где?»
  «Окснард», — сказала она. «Там есть винодельня, вдали от пляжа, в индустриальном парке у Райс-авеню. Милое маленькое кафе, и там делают отличный Зинфандель, если вы любите вино».
  «Не тогда, когда я работаю».
  «Вы всегда можете забрать немного домой. Я, наверное, так и сделаю».
  
  Я встретил ее на следующий день в полдень.
  Винодельня представляла собой двухэтажное строение из псевдоглинобитного кирпича, расположенное на паре акров благоустроенных газонов и безупречной парковки в пятнадцати милях над верховьями Малибу. Виноград привозили на грузовиках из Напы, Сономы и Александровской долины, прессовали и разливали в антисептических условиях, недалеко от автострады
   для доставки. Далеко не так, как благоухающая земля Винной страны, но в дегустационном зале было много народу, как и в ресторане на десять столиков у дальней стены.
  Барб Смит зарезервировала угловую кабинку. Она была молода и бронзовата —
  может быть, тридцать — с длинными волнистыми черными волосами, пытливыми карими евразийскими глазами, широким мягким ртом. Голубой брючный костюм прикрывал кожу, но не мог скрыть изгибы. Коричневая сумка Kate Spade, босоножки на высоком каблуке в тон, сдержанные изумрудные серьги, нежное колье из золотых звеньев.
  Перед ней стоял бокал красного вина. Ее рукопожатие было крепким, влажным по краям.
  Она поблагодарила меня за то, что я пришел, вручила мне чек на сумму в три раза больше моей обычной платы и достала из сумки фотографию размером с бумажник.
  Темноволосый мальчик, застенчивая улыбка. В нем много от матери; единственный след от Марио Фортуно — немного низковатый подбородок.
  «Красивый», — сказал я.
  «И хорошо. Внутри — там, где это имеет значение».
  Подошла официантка. Барб Смит сказала: «Тресковые котлеты просто невероятные, если вы не против рыбы. Вот что я буду есть».
  "Звучит отлично."
  Официантка одобрительно кивнула и ушла.
  «Не тогда, когда ты работаешь», — сказала Барб Смит. «Я это уважаю. Моя единственная работа — заботиться о Фелипе, а он в школе до трех».
  Это означало, что Окснард находился далеко от дома.
  Принесли мою колу. Барб Смит отпила вина. «Это не Zin, это смесь каберне и мерло, как во Франции. Марио не любит мерло, называет его каберне для девочек. Я пью то, что хочу — если бы я обняла тебя, когда ты вошла, ты бы подумал, что я дерзкая, да?»
  «Объятия могут быть голливудскими рукопожатиями», — сказал я.
  Она рассмеялась. «Я люблю тебя, детка, теперь полностью изменишься? Когда-то давно
  Я думал, что хочу быть частью этого. Причина, по которой я поднял тему объятий, в том, что это не имело бы ничего общего с дружелюбием. Именно так Марио научил меня проверять провода».
  «Ах».
  «Но в том, как вы одеты — рубашка-поло и брюки — будет довольно сложно что-то скрыть. Если только вы не в курсе последних технологий».
  «Для меня это означает стерео».
  «Простой парень, а? Я в этом сомневаюсь, но я убежден, что ты не запрограммирован. С чего бы тебе быть запрограммированным, я же тебя позвал . По просьбе Марио — хорошее слово, не правда ли? Я работаю над своим словарным запасом, всегда стараюсь стать лучше. У Фелипе отличный словарный запас. Все говорят мне, что он одарен».
  Она отпила еще, посмотрела в сторону. «Я не хотела этого делать, но Марио — ты, наверное, задаешься вопросом, что я в нем нашла. Иногда я сама задаюсь этим вопросом. Но он отец моего ребенка, и я знаю, что он переживает невероятно тяжелые времена. Ты знала, что у него больное сердце — два шунтирования много лет назад, но были повреждения, которые они не смогли исправить? Эта часть никогда не попадает в газеты».
  Уголки ее глаз увлажнились, и она вытерла их салфеткой.
  «О, посмотрите на это», — сказала она. «Я его ненавижу, и все равно мне его жаль».
  «Говорят, у него есть харизма».
  «Вам интересно, как я с ним связалась? Или это слишком эгоистично с моей стороны?»
  «Расскажи мне», — попросил я.
  «Все возвращается к тому, о чем я только что вам сказала. Желание быть частью сцены. Я думала, что я актриса, училась в каком-то общественном колледже в…
  специализировался на театре, все говорили, что у меня есть талант. Поэтому я приехал сюда, сменил ряд временных работ, пытаясь пробиться. Одна из них была работа в кейтеринговой компании, которая устраивала высококлассные вечеринки в индустрии. Я встретил Марио на одной из таких, он был единственным, кто удосужился посмотреть на меня, когда я подошел с тарелкой креветок в карри. Ужасная еда, если я расскажу вам, что происходило за кулисами, вы больше никогда не будете есть на вечеринках в индустрии».
   «Опять?» — улыбнулся я.
  «Извините», — сказала она. «Я кажусь такой претенциозной. Одно из выдуманных слов Марио. Он презирает людей, которые ему платят... в общем, именно там я и познакомилась с Марио, а позже, после вечеринки, он повел меня выпить и покатал на своем Кадиллаке. В итоге я рассказала ему историю своей жизни — у Марио талант слушать, — и он рассказал мне, что он сделал. Его порадовало то, что я понятия не имела, кто он такой. Я слышу частного детектива, я представляю себе какого-то мелкого парня с офисом над мексиканским рестораном, как по телевизору, я имею в виду, что любой может водить Кадиллак, верно? Он ни разу не прикоснулся ко мне, настоящий джентльмен, отвез меня домой и снова пригласил на свидание. Немного нервничал, как подросток. Позже, конечно, я узнала, что он притворялся, Марио может заставить вас думать, что вы хотите.
  Он играет лучше, чем любая из тех звезд, на которых он работает... в любом случае, он говорит мне, что мог бы использовать мои таланты, частные детективы постоянно нанимают начинающих актеров, есть много кроссоверов. Поэтому я пошел работать к нему. И он был прав, актерское мастерство — большая часть этого».
  «Работа под прикрытием?» — спросил я.
  «Я что-то из этого делал, но в основном это было притворство тем, кем я не был.
  «Пойти в коктейль-бар и заставить объект пофлиртовать со мной, чтобы Марио мог сделать фотографии. Процесс обслуживания — удивительно, как легко проникнуть в чей-то дом или офис, если приподнять подол юбки».
  Она допила вино. «Я выгляжу как какая-то проститутка, да?»
  «Больше похоже на приманку».
  «Мило с твоей стороны, но я продавал сексуальную привлекательность. Не то чтобы я когда-либо делал что-то подлое, это была ложная реклама. Тем временем я влюбляюсь в Марио, и он утверждает, что чувствует то же самое».
  Она покачала головой. «Достаточно стар, чтобы быть моим отцом, и он был женат четыре раза до этого. Запишите это в «О чем я думала?». Тем временем я беременна. Что оказалось лучшим, что когда-либо случалось со мной.
  Фелипе — ангел, такой милый, более идеального мальчика и желать нельзя».
  «Но Марио беспокоится о нем».
  «Марио думает, что он гей».
   «Потому что он тихий», — сказал я.
  Она рассмеялась. «То есть Фелипе не спорит, не любит драться или заниматься спортом. Он все время уткнулся носом в книги, он немного маленький для своего возраста. Моя линия семьи, моя мама китайская — о, вот наша еда».
  Мы ели молча, пока она не сказала: «Может быть, Фелипе немного слишком нежен. Да, у него красивое лицо, когда он был младенцем, все думали, что он девочка. Но делает ли это его геем?»
  "Нисколько."
  «Именно так, доктор Делавэр. Я постоянно говорю это Марио, но он все время хочет, чтобы я подталкивал Фелипе к тому, что он ненавидит».
  «Спорт?»
  «Спорт, каратэ». Она отложила вилку. «Я тебе говорю, если бы он ввязался во что-то грубое и повредил этот милый носик, я бы разбилась вдребезги. Я так и сказала Марио. Он сказал мне, что я сумасшедшая, что несколько шрамов — это то, что нужно каждому парню...
  У вас есть шрамы, доктор Делавэр?
  Я улыбнулся.
  Она сказала: «Извините, это было любопытно. У Марио шрамы. Много шрамов, с тех пор, как он рос в Чикаго. Для меня это не по-мужски. По-мужски быть уверенным и не доказывать свою правоту».
  «Тебя не беспокоит Фелипе, и ты его лучше всех знаешь».
  "Точно."
  «Но ты здесь…»
  «Чтобы выполнить свой долг перед Марио. Что-то вроде последнего поцелуя, понимаете?
  Потому что он уходит — не в тюрьму, если он откажется от того, что, как я думаю, он собирается отдать. Но когда вы знаете что ударит по вентилятору, это будет грандиозно, доктор Делавэр. Люди, которым вы не поверите, рухнут.
  «Список А».
  «Список A- plus », — сказала она. «Я говорю о лицах на красной дорожке, о людях, которые бегут
   крупные студии, корпоративные императоры. Главное достоинство Марио было в том, что он никогда не рассказывал.
  Но с тем, что они имеют против него, с его злым сердцем, с потерей большей части его денег, он собирается все выложить. А потом ему придется куда-то уехать, и я больше никогда его не увижу, и Фелипе тоже. Поэтому я подумал, почему бы не быть хорошим человеком. Хотя я знаю, что Фелипе не гей».
  «Хорошие ли отношения у Марио и Фелипе?»
  «Марио не проводил много времени с Фелипе, но Фелипе он нравится. И самое забавное, что, несмотря на все разговоры Марио о том, что он хочет втянуть Фелипе в грубые дела, он был с ним нежен. Они играли в карты, просто сидели. Правда в том, что Марио сам по себе не очень-то спортсмен — вы его видели, он маленький парень».
  «Маленький парень с харизмой большого парня».
  «Еще один Наполеон», — сказала она. «По какой-то причине я влюбилась в них. Может быть, потому что мой отец — это неважно, дело не во мне, дело в Фелипе.
  Вы согласны, что с ним все в порядке?
  «Ничто из того, что ты мне сказал, не говорит об обратном. И если он гей, я ничего не смогу и не захочу с этим поделать».
  Она вытерла рот. «Ты сам не гей?»
  «Нет», — сказал я. Но некоторые из моих лучших друзей... «Переориентация сексуальной терапии — это не то, что я бы рекомендовал».
  «Я полностью согласен. Но Фелипе не гей. Он абсолютно хорошо приспособлен».
  «Марио упомянул о некоторых насмешках в школе и проблемах с туалетом».
  «Ничего страшного», — сказала она. «Фелипе маленький и не занимается спортом, поэтому некоторые старшие мальчики подшутили над ним. Я сказала ему, чтобы он им противостоял, сказал, что не лезь в чужие дела. Это сработало. Что касается проблем с туалетом, мой педиатр сказал, что Фелипе сдерживается и страдает. Я поговорила с Фелипе, и он сказал, что ему не нравится пользоваться туалетом в школе, потому что там слишком грязно. Я пошла и проверила, и он прав, это место грязное, я бы не пустила туда свою собаку. Но я не хотела, чтобы у Фелипе все засорилось, поэтому я начала давать ему немного минерального масла, будила его немного раньше на завтрак, а затем через тридцать минут, за десять минут до того, как ему нужно было идти в школу, он мог сходить и ему не нужно было идти в школу. Во-первых, я сказала ему пользоваться писсуарами, просто отойти назад, чтобы его тело не касалось ничего грязного».
  «Похоже, ты со всем справился».
  «Я так и думал. Спасибо, что согласились». Широкая улыбка. «Так что теперь я выполнил свое обязательство перед Марио, и мы можем насладиться нашим обедом».
  
  Оставшееся время она провела, перечисляя дела, над которыми работала. Перечисляя имена, затем обещая мне конфиденциальность, затем заявляя, что поскольку она мне заплатила и это была профессиональная встреча, закон гласит, что все, что она мне сказала, является конфиденциальным.
  Когда мы закончили, она настояла на том, чтобы заплатить, но мы разделили счет пополам.
  Я проводил ее до машины. Серый Ford Taurus с наклейкой Avis.
  Осторожная женщина.
  «Спасибо за встречу со мной, доктор Делавэр. Я чувствую себя намного лучше».
  «С удовольствием. Передаю привет Марио».
  «Сомневаюсь, что буду с ним разговаривать. Кстати, хочешь узнать настоящую причину, по которой, как мне кажется, Марио хотел, чтобы я тебя увидел? Это не имеет никакого отношения к Фелипе, Фелипе, очевидно, в порядке».
  «Какова настоящая причина?» — спросил я.
  «Вина, доктор Делавэр. Марио может быть социопатом, но у него все еще есть способность чувствовать вину. И, возможно, я единственный, кому он мог бы показать эту свою сторону».
  «За что он чувствует себя виноватым?»
  «Не его работа», — сказала она. «Не все те жизни, которые он разрушил своими прослушками и вымогательством, которыми он гордится. Но как отец... он знает, что потерпел неудачу. Он мне так и сказал. У него три дочери от трех разных матерей, еще четыре сына, и все они в ужасном состоянии, двое сидели в тюрьме. Плюс был сын, которого он никогда не признавал, который стал совсем плохим. Марио сказал, что он был связан с наркотиками и преступностью, всякими тяжелыми вещами. В основном он винил мать...
  кто-то, на ком он так и не женился, все это было одноразовой связью. Но в последний раз, когда я говорил с ним — когда он приказал мне увидеть тебя — он признался, что, возможно, он был виноват в том, что спас задницу мальчика, поэтому он так и не научился принимать
   ответственность. Хотя он и настаивал, что в основном это вина матери, из-за того, кем она была».
  «Кем она была?»
  «Порноактриса, настоящая низменная личность, по словам Марио. Он сказал, что она переделала себя в своего рода инвестора, но она была той же старой аморальной шлюхой, которую он совершил, когда зачал, и посмотрите на результаты».
  Я спросил: «У Марио не было никаких контактов с этим сыном?»
  «Ни один, мальчик понятия не имеет, кто его отец, потому что Марио заплатил женщине большую сумму, чтобы она солгала и сказала, что это был кто-то другой. Она использовала деньги, чтобы купить недвижимость, Марио говорил, что мафия ничего не имеет против Лос-Анджелеса
  Люди, занимающиеся недвижимостью. Я спросил Марио, почему он никогда не берет на себя ответственность, ведь увиливать от дел было не в его стиле, он был полностью занят отцовским долгом, платил алименты на других детей и Фелипе. Он посмотрел на него и ничего не ответил. Единственный раз, когда я видел намек на страх в глазах Марио. В любом случае, приятно было с вами познакомиться, доктор Делавэр. Я бы сказал, пока мы не встретимся снова, но этого не произойдет.
  Я смотрел ей вслед.
  Стоял там, вдыхая морской воздух и легкий запах перебродившего винограда, и думал о том, чтобы позвонить Майло и узнать, включал ли процесс ареста Марио Фортуно взятие крови.
  Я передумал.
  У меня было шесть судебных дел, ожидающих рассмотрения, девятнадцатилетняя пациентка, которая будет нуждаться во мне бесконечно. Женщина, которая любила меня.
  Собака, которая улыбалась.
  Что еще имело значение?
   Фэй
   Книги Джонатана Келлермана
  ВЫМЫСЕЛ
  РОМАНЫ АЛЕКСА ДЕЛАВЭРА
   Одержимость (2007)
   Унесенные (2006)
   Ярость (2005)
  Терапия (2004)
   Холодное сердце (2003)
   Книга убийств (2002)
   Плоть и кровь (2001)
   Доктор Смерть (2000)
   Монстр (1999)
   Выживает сильнейший (1997)
   Клиника (1997)
   Интернет (1996)
   Самооборона (1995)
   Плохая любовь (1994)
   Дьявольский вальс (1993)
  Частные детективы (1992)
   Бомба замедленного действия (1990)
   Молчаливый партнёр (1989)
   За гранью (1987)
   Анализ крови (1986)
   Когда ломается ветвь (1985)
  ДРУГИЕ РОМАНЫ
   Смертные преступления (совместно с Фэй Келлерман, 2006)
   Извращенный (2004)
   Двойное убийство (совместно с Фэй Келлерман, 2004)
   Клуб заговорщиков (2003)
  Билли Стрейт (1998)
   Театр мясника (1988)
  ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
   Savage Spawn: Размышления о жестоких детях (1999) Помощь робкому ребенку (1981)
   Психологические аспекты детского рака (1980) ДЛЯ ДЕТЕЙ, ПИСЬМЕННО И ИЛЛЮСТРИРОВАНО
   Азбука странных созданий Джонатана Келлермана (1995) Папа, папочка, можешь ли ты дотронуться до неба? (1994)
   ОБ АВТОРЕ
  ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН — один из самых популярных авторов в мире. Он привнес свой опыт клинического психолога в более чем два десятка бестселлеров криминальных романов, включая серию Алекса Делавэра, Мясника Театр, Билли Стрейт, Клуб заговорщиков и Twisted. Со своей женой, писательницей Фэй Келлерман, он стал соавтором бестселлеров «Двойное убийство» и «Преступления, караемые смертной казнью». Он является автором многочисленных эссе, рассказов, научных статей, двух детских книг и трех томов по психологии, включая «Дикое порождение: размышления о жестоких детях». Он получил премии Голдвина, Эдгара и Энтони, а также был номинирован на премию Шамуса.
  Джонатан и Фэй Келлерман живут в Калифорнии и Нью-Мексико. Среди их четверых детей есть писатель Джесси Келлерман. Посетите сайт автора по адресу
  www.jonathankellerman.com.
   Продолжайте читать отрывок из
  Жертвы
  Джонатан Келлерман
  Опубликовано Ballantine Books
   ГЛАВА
  1
  Этот случай был другим.
  Первым намеком стало сообщение Майло, произнесенное в восемь утра напряженным голосом и лишенное подробностей.
   Мне нужно, чтобы ты кое-что увидел, Алекс. Вот адрес .
  Час спустя я показывал удостоверение личности охраннику ленты. Он поморщился. «Там, наверху, доктор». Указывая на второй этаж небесно-голубого дуплекса, отделанного шоколадно-коричневым, он опустил руку к своему ремню Сэма Брауна, словно готовясь к самообороне.
  Хорошее старое здание, классическая архитектура Cal-Spanish, но цвет был неправильным. Как и тишина улицы, распиленной на козлах с обоих концов. Три патрульные машины и LTD цвета ливера были беспорядочно припаркованы поперек асфальта. Пока не прибыли ни фургоны криминалистической лаборатории, ни машины коронера.
  Я спросил: «Плохо?»
  На форме было написано: «Возможно, для этого есть более подходящее слово, но и это сработает».
  Майло стоял на площадке у двери и ничего не делал.
  Никакого курения сигар, записей в блокноте или ворчливых приказов. Поставив ноги на землю, опустив руки по бокам, он уставился на какую-то далекую галактику.
  Его синяя нейлоновая ветровка отражала солнечный свет под странными углами. Его черные волосы были мягкими, его изрытое лицо имело цвет и текстуру творога, который уже не в самом расцвете сил.
   Белая рубашка сморщилась до крепа. Пшеничного цвета шнуры сползли под его живот. Галстук был жалким лоскутком полиэстера.
  Он выглядел так, будто оделся с повязкой на глазах.
  Когда я поднимался по лестнице, он меня не узнал.
  Когда я был в шести шагах, он сказал: «Ты хорошо провел время».
  «Легкое движение».
  «Извините», — сказал он.
  "За что?"
  «Включая тебя», — он протянул мне перчатки и бумажные пинетки.
  Я придержала ему дверь. Он остался снаружи.
  Женщина находилась в задней части передней комнаты квартиры, лежа на спине.
  Кухня позади нее была пуста, столешницы пусты, старый холодильник цвета авокадо свободен от фотографий, магнитов или памятных вещей.
  Две двери слева были закрыты и заклеены желтой лентой. Я воспринял это как « Не входить» .
  На всех окнах были задернуты шторы. Флуоресцентное освещение на кухне создавало противный псевдорассвет.
  Голова женщины была резко повернута вправо. Распухший язык свисал между дряблыми, раздутыми губами.
  Вялая шея. Гротескное положение, которое какой-нибудь коронер мог бы назвать «несовместимым с жизнью».
  Крупная женщина, широкая в плечах и бедрах. Конец пятидесятых - начало шестидесятых, с агрессивным подбородком и короткими, жесткими седыми волосами. Коричневые спортивные штаны прикрывали ее ниже талии. Ее ноги были босы. Неотполированные ногти на ногах были коротко подстрижены. Грязные подошвы говорили о том, что босые ноги дома были нормой.
  Выше пояса штанов виднелось то, что осталось от голого торса. Ее живот был разрезан горизонтально ниже пупка в грубом приближении кесарева сечения. Вертикальный разрез пересекал боковой разрез в центре, создавая рану в форме звезды.
   Повреждение напомнило мне один из тех резиновых кошельков, которые полагаются на поверхностное натяжение для защиты вещей. Сожмите, чтобы создать звездообразное отверстие, затем засуньте руку и зачерпните.
  Из этого сосуда вышло ожерелье из кишок, помещенное ниже декольте женщины и уложенное как пышный шарф модницы. Один конец заканчивался у ее правой ключицы. Желчные прожилки спускались по ее правой груди и попадали на грудную клетку. Остальные внутренности были стянуты в кучу и оставлены около ее левого бедра.
  Стопка лежала на некогда белом полотенце, сложенном вдвое. Под ним было аккуратно разложено большее бордовое полотенце. Четыре других куска махровой ткани образовали импровизированный брезент, который защищал бежевый ковровый настил от стены до стены от биохимического воздействия. Полотенца были аккуратно разложены, края равномерно перекрывали друг друга примерно на дюйм. Возле правого бедра женщины лежала бледно-голубая футболка, также сложенная.
  Безупречно.
  Сложенное вдвое белое полотенце впитало много телесной жидкости, но часть ее просочилась в темно-бордовый нижний слой. Запах был бы достаточно плох без начальных стадий разложения.
  На одном из полотенец под телом была надпись. Серебряная банная простыня с вышитой надписью Vita белым цветом.
  «Жизнь» по-латыни или по-итальянски. Какое-то чудовищное представление об иронии?
  Кишечник был зеленовато-коричневого цвета с розовыми пятнами, местами — черными.
  Матовая отделка корпуса, некоторые складки, которые говорили, что они сохли некоторое время. В квартире было прохладно, на добрых десять градусов ниже приятной весенней погоды снаружи. Грохот хриплого кондиционера в одном из окон гостиной был неизбежен, как только я его заметил. Шумный аппарат, ржавый на болтах, но достаточно эффективный, чтобы вымывать влагу из воздуха и замедлять гниение.
  Но гниение неизбежно, а цвет кожи женщины был совсем не таким, какой можно увидеть за пределами морга.
   Несовместимо с жизнью .
  Я наклонился, чтобы осмотреть раны. Оба удара были уверенными, не омраченными явными следами колебаний, плавно разрезающими слои кожи,
   подкожный жир, диафрагмальная мышца.
  Никаких ссадин в области гениталий и удивительно мало крови для такой жестокости. Никаких брызг или струй или отбросов или признаков борьбы. Все эти полотенца; ужасно компульсивно.
  Догадки заполнили мою голову плохими картинками.
  Крайне острое лезвие, вероятно, не зазубренное. Скручивание шеи убило ее быстро, и она была мертва во время операции, окончательной анестезии. Убийца преследовал ее с достаточной тщательностью, чтобы знать, что она будет принадлежать ему на некоторое время. Достигнув полного контроля, он занялся хореографией: разложил полотенца, заправил и выровнял, достигнув приятной симметрии. Затем он уложил ее, снял с нее футболку, осторожно, чтобы она не была чистой.
  Отойдя, он осмотрел свою подготовительную работу. Пришло время для клинка.
  А затем начинается настоящее веселье: анатомические исследования.
  Несмотря на резню и отвратительную форму шеи, она выглядела мирно. По какой-то причине это делало то, что с ней сделали, еще хуже.
  Я осмотрел остальную часть комнаты. Никаких повреждений входной двери или других признаков взлома. Голые бежевые стены обивали дешевую мягкую мебель, покрытую мятой охряной тканью, которая подражала парче, но не дотягивала. Белые керамические лампы-ульи выглядели так, будто их разобьет от щелчка пальцами.
  Обеденная зона была оборудована карточным столом и двумя складными стульями. На столе стояла коричневая картонная коробка из-под пиццы на вынос. Кто-то — вероятно, Майло — положил рядом желтый пластиковый маркер для улик. Это заставило меня присмотреться.
  Никакого названия бренда на коробке, только ПИЦЦА!, написанная сочным красным курсивом над карикатурой на дородного усатого шеф-повара. Завитки более мелких букв роились вокруг мясистой ухмылки шеф-повара.
  Свежая пицца!
   Много вкуса!
   Ох ля ля!
   Мммм, ням!
   Приятного аппетита!
  Коробка была девственно чистой, ни пятнышка жира или отпечатка пальца. Я наклонился, чтобы понюхать, но не уловил запаха пиццы. Но разложение заполнило мой нос; пройдет некоторое время, прежде чем я почувствую что-то, кроме запаха смерти.
  Если бы это было место преступления другого типа, какой-нибудь детектив мог бы отпускать отвратительные шутки о бесплатном обеде.
  Детективом, расследовавшим это дело, был лейтенант, который видел сотни, а может быть, и тысячи убийств, но решил некоторое время оставаться на улице.
  Я выпустил еще больше мысленных картинок. Какой-то изверг в вычурной курьерской шапке звонит в дверь, а затем умудряется заговорить с собой.
  Наблюдая, как добыча тянется к ее сумочке? Ждал идеального момента, чтобы подойти к ней сзади и схватить ее за голову обеими руками.
  Быстрый молниеносный поворот. Спинной мозг отделится и всё.
  Чтобы сделать это правильно, требовались сила и уверенность.
  Это и отсутствие очевидных доказательств переноса — даже отпечатка обуви —
  кричал опыт. Если бы в Лос-Анджелесе было похожее убийство, я бы о нем не слышал.
  Несмотря на всю эту дотошность, волосы вокруг висков женщины могут быть хорошим местом для поиска ДНК-переноса. Психопаты не сильно потеют, но никогда не знаешь наверняка.
  Я еще раз осмотрел комнату.
  Кстати о сумочках: ее нигде не было видно.
  Ограбление как последующая мысль? Скорее всего, захват сувениров был частью плана.
  Отойдя от тела, я задался вопросом, были ли последние мысли женщины о хрустящем тесте, моцарелле и уютном ужине босиком.
   Звонок в дверь был последней музыкой, которую она слышала.
  Я остался в квартире еще на некоторое время, пытаясь что-то понять.
  Ужасная ловкость этого скручивания шеи заставила меня задуматься о ком-то, кто занимается боевыми искусствами.
  Вышитое полотенце меня смутило.
   Вита. Жизнь .
  Может, он принес ее, а остальное взял из ее бельевого шкафа?
   Ммм. Приятного аппетита. За жизнь .
  Запах разложения усилился, мои глаза заслезились и помутнели, а ожерелье из кишок превратилось в змею.
  Удав унылый, толстый и вялый после обильной еды.
  Я мог бы постоять и сделать вид, что все это понятно, или поспешить наружу и попытаться подавить волну тошноты, поднимающуюся у меня в кишках.
  Несложный выбор.
  
  Структура документа
   • ТИТУЛЬНЫЙ СТРАНИЦА
   • АВТОРСКИЕ ПРАВА
   • Содержание
   • ГЛАВА 1
   • ГЛАВА 2
   • ГЛАВА 3
   • ГЛАВА 4
   • ГЛАВА 5
   • ГЛАВА 6
   • ГЛАВА 7
   • ГЛАВА 8
   • ГЛАВА 9
   • ГЛАВА 10
   • ГЛАВА 11
   • ГЛАВА 12
   • ГЛАВА 13
   • ГЛАВА 14
   • ГЛАВА 15
   • ГЛАВА 16
   • ГЛАВА 17
   • ГЛАВА 18
   • ГЛАВА 19
   • ГЛАВА 20
   • ГЛАВА 21
   • ГЛАВА 22
   • ГЛАВА 23
   • ГЛАВА 24
   • ГЛАВА 25
   • ГЛАВА 26
   • ГЛАВА 27
   • ГЛАВА 28
   • ГЛАВА 29
   • ГЛАВА 30
   • ГЛАВА 31
   • ГЛАВА 32
   • ГЛАВА 33
   • ГЛАВА 34
   • ГЛАВА 35
   • ГЛАВА 36
   • ГЛАВА 37
   • ГЛАВА 38
   • ГЛАВА 39
   • ГЛАВА 40
   • ГЛАВА 41
   • ГЛАВА 42
   • ГЛАВА 43
   • ГЛАВА 44
   • ГЛАВА 45
  
   Наваждение (пер. Тамара Петровна Матц) (Алекс Делавэр - 22)
  Джонатан Келлерман
  НАВАЖДЕНИЕ
  (Алекс Делавэр — 22)
  
   Джине Сентрелло посвящается
  
  ГЛАВА 1
  
  Кэт обожала нарушать правила.
  
  «Не разговаривай с незнакомыми людьми».
  
  Сегодня она поговорила с кучей незнакомцев. С некоторыми даже потанцевала, если, конечно, можно назвать телодвижения этих лузеров танцами. В результате травма: отдавленный большой палец, на который наступил лузер в красной рубашке.
  
  «Не сходи с ума, не смешивай напитки». Тогда каким образом ты можешь пить коктейль «Лонг-Айленд», который, по сути, представляет собой смесь всего, чего попало?
  
  Сегодня она выпила три плюс еще несколько рюмок текилы, пиво и выкурила травку, которую ей любезно предложил тип в ретро-рубашке игрока в боулинг. Не говоря уж… нет, не вспомнить. Всякое-разное.
  
  «Не смей пить, когда ты за рулем».
  
  Да, уж лучше не придумаешь. И что она должна была сегодня сделать? Позволить одному из этих лузеров отвезти ее домой на собственном «мустанге»?
  
  По плану намечалось, что Рианна ограничится двумя порциями и поработает водителем, тогда как Кэт и Бетти погуляют вволю. Вот только Бетти и Рианна подцепили парочку крашеных блондинов в рубашках от псевдо-Бриони. Братья, у них какой-то бизнес в Редондо.
  
  «Мы тут подумали, не пойти ли нам развлечься с Шоном и Мэттом, хи-хи, если ты не против, Кэт».
  
  Что она могла на такое сказать? «Оставайтесь со мной, я сегодня в лузерах»?
  
  Вот так она и вывалилась в три утра, нет, в четыре, и бродит по парковке в поисках своей машины.
  
  Черт, до чего же темно! Почему хозяева «Зажигай!», мать их за ногу, не установят внешние прожектора или еще что?..
  
  Она сделала три шага, и одна из ее шпилек попала в щель в асфальте. Она споткнулась и едва не вывихнула щиколотку, с трудом сохранив равновесие.
  
  Слава тебе за быструю реакцию, Супердевочка. А еще спасибо танцевальным урокам, на которые ее заставляли ходить. Хотя она никогда не признается в этом мамаше, не станет подбрасывать дровишки в огонь ее «а что я тебе говорила» дерьма.
  
  Мамаша и ее правила. Хотя в Лос-Анджелесе это было резонно.
  
  Кэт сделала еще два шага, и одна из тонких, как макаронина, бретелек ее топика соскользнула с плеча. Девушка не стала ее поправлять, ей нравилось, как ночной воздух целует ее обнаженную кожу.
  
  Кэт почувствовала себя сексуальной и взмахнула волосами, сразу же вспомнив, что она их только что обстригла, уже не размахаешься.
  
  Видела она нечетко. Сколько же коктейлей она употребила? Может, четыре?
  
  Глубоко вздохнула и почувствовала, что в голове прояснилось.
  
  Затем все снова затянуло туманом. Потом прочистилось. Как жалюзи — то открываются, то закрываются. Бред какой-то, может, та травка была смешана… где же «мустанг»?.. Она пошла быстрее, снова споткнулась, и рефлексов Супердевочки оказалось недостаточно, так что пришлось за что-то уцепиться — за машину… не ее, какую-то поганую маленькую «хонду» или еще какую-то дрянь… Где же все-таки «мустанг»?
  
  На стоянке находилось всего несколько машин, так что заметить его должно было быть легко. Но эта гадская темень… Эти лузеры, владельцы «Зажигай!», жмоты проклятые, как будто они недостаточно зарабатывают на толпе, которая набивается в их заведение.
  
  Дешевки. Как все мужики.
  
  Кроме Рояла. Кто бы мог подумать, что мамашке в конце концов крупно повезет? Трудно было ожидать, что в старушке есть это.
  
  Кэт громко рассмеялась, представив себе картинку: это в мамаше.
  
  Хотя вряд ли, если учесть, что Роял бегал в туалет каждые десять минут. Разве это не означало, что у него непорядок с простатой?
  
  Кэт шатаясь пробиралась по совершенно темной парковке. Небо было таким черным, что ей даже не удавалось разглядеть цепь, окружающую площадку, или склады и полуразрушенные сооружения, типичные для этого нищего района.
  
  На клубном веб-сайте утверждалось, что он находится в Брентвуде. Скорее это волосатая вонючая подмышка Лос-Анджелеса… ладно, вот он наконец, этот идиотский «мустанг».
  
  Девушка поспешила к машине, стуча каблуками по неровному асфальту. Каждый удар отдавался эхом, напоминая те времена, когда ей было семь и мать заставляла ее заниматься степом.
  
  Добравшись до машины, она принялась рыться в сумке в поисках ключей. Нашла их. Уронила.
  
  Кэт услышала звон, когда они упали, но было слишком темно, чтобы определить, куда именно. Она резко нагнулась, едва не упав, зацепилась одной рукой за машину, а другой принялась шарить по земле.
  
  Нигде нет.
  
  Она села на корточки и почувствовала резкий запах — бензин. Так пахнет, когда ты заправляешь машину, и сколько бы ты ее ни мыла, избавиться от вони невозможно.
  
  Бензобак протекает? Только этого не хватало!
  
  Всего шесть тысяч миль пробега, а с этой машиной одни проблемы. Сначала она казалась ей крутой, но потом Кэт разочаровалась и перестала выплачивать кредит. Значит, привет механику. Опять.
  
  «Мы внесем первый взнос, Катрина. Ты только не должна забывать, что пятнадцатого каждого месяца…»
  
  Где же эти проклятые ключи? Она ободрала костяшки пальцев об асфальт, потом обломился накладной ноготь. Захотелось заплакать.
  
  А, вот они.
  
  С трудом встав на ноги, Кэт щелкнула кнопкой дистанционного управления, плюхнулась на водительское сиденье и завела мотор. Машина кашлянула, потом завелась и — «Вперед, Супердевочка!» — двинулась в темную ночь… Ах да, надо фары включить.
  
  Медленно, с преувеличенной тщательностью пьяного, девушка нацелилась на выезд, промахнулась, сдала назад и наконец выбралась со стоянки. Свернула на юг на Коринф-авеню и направилась к Пико. Когда она сворачивала на него, бульвар был совершенно пуст. Поворот получился слишком крутым, «мустанг» оказался на противоположной стороне дороги. Кэт вернулась на свою сторону и наконец заставила глупую машину ехать в правильном ряду.
  
  На Сепульведе зажегся красный свет светофора.
  
  Ни одной машины на перекрестке. Никаких копов.
  
  Кэт проехала на красный.
  
  Двигаясь на север, она чувствовала себя свободной, как будто весь город, да что там, весь мир принадлежал ей.
  
  Как будто кто-то сбросил бомбочку и выжила одна она.
  
  Нет, правда, было бы клево! Она могла бы проехать по Беверли-Хиллз, плюя на все светофоры, зайти в магазин Тиффани на Родео и забрать все, что понравится.
  
  Планета без людей. Девушка рассмеялась.
  
  Кэт пересекла Санта-Монику и Уилшир и продолжала ехать, пока бульвар Сепульведа не свернул к Пасс. Слева проходило шоссе 405 — разбросанные огни хвостовых фонарей. С другой стороны — холм, сливавшийся с безлунным небом.
  
  Никаких огней в многомиллионных домах на холме, заполненных спящими богатеями. Такими же идиотами, с какими ей приходится иметь дело в «Ла Фам». Женщинами вроде мамаши, которые делали вид, что они не покрываются морщинами и не жиреют как свиньи.
  
  Вспомнив о работе, Кэт напряглась и глубоко вздохнула. Это заставило ее громко рыгнуть и поехать быстрее.
  
  С такой скоростью она быстро проедет холм и окажется в своей квартире.
  
  Глупая маленькая конура в Ван-Нуйз, но она говорила всем, что живет в Шерман-Оукс, потому что это было рядом. Да и кому какое дело?
  
  Внезапно глаза начали закрываться, так что пришлось резко встряхнуться. Сильный нажим на педаль газа, и машина рванулась вперед.
  
  «Вперед, девушка!»
  
  Но через несколько секунд «мустанг» закашлял, заныл и замолк.
  
  Кэт удалось свернуть вправо и остановиться на обочине. Подождав немного, она попробовала снова завести мотор.
  
  Ничего, кроме завывания.
  
  Еще две попытки, потом еще пять.
  
  «Черт!»
  
  Выключатель внутреннего света нашелся не сразу. Вдобавок девушка осветила салон, у нее заломило голову, а перед глазами заплясали желтые точки. Когда зрение вернулось, Кэт посмотрела, сколько осталось бензина.
  
  Черт, черт, черт! Как такое могло случиться? Она готова была поклясться…
  
  Ей послышался нудный голос матери. Она закрыла уши ладонями и попыталась собраться с мыслями.
  
  Где может находиться ближайшая заправочная станция? На расстоянии многих миль ничего.
  
  Кэт ударила по панели с такой силой, что стало больно рукам, и заплакала, устало откинувшись на сиденье.
  
  Потом сообразила, что в освещенном салоне ее всем видно, и щелкнула выключателем.
  
  Что теперь?
  
  Позвонить на пункт помощи! Почему она сразу об этом не подумала?
  
  Ей показалось, что она очень долго искала в сумке мобильный. Еще больше времени ушло на поиски визитки пункта помощи.
  
  Да и набрать номер оказалось затруднительно, потому что, несмотря на освещенный экран, цифры были ужасно крошечными, а руки тряслись.
  
  Когда оператор ответил, она продиктовала свой членский шифр. Пришлось сделать это дважды, потому что глаза плохо видели и трудно было разобрать, где 3, а где 8.
  
  Оператор попросил ее подождать, затем вернулся и сообщил, что ее членская карточка просрочена.
  
  — Не может быть, — сказала Кэт.
  
  — Простите, мэм, но она уже недействительна восемнадцать месяцев.
  
  — Это, черт побери, невозможно…
  
  — Мне очень жаль, мэм, но…
  
  — Жаль ему…
  
  — Мэм, нет повода так сердиться…
  
  — Черта с два нет! — заявила Кэт, отключаясь.
  
  И что теперь?
  
  «Думай, думай, думай…» Ладно, план Б. Позвонить Бетти на сотовый, и если она чему-то помешает, то пусть они застрелятся.
  
  Выдав пять гудков, телефон переключился на автоответчик. Кэт отключилась, и тут же выяснилось, что мобильник разрядился. Нажатие на кнопку «power» ничего не дало.
  
  Это смутно напомнило ей о чем-то, чем она пренебрегла.
  
  Не зарядила телефон, прежде чем вышла из дома. Как, черт возьми, она могла об этом забыть?
  
  Девушку затрясло, грудь сдавило, на лбу выступил пот.
  
  Она лишний раз проверила двери, чтобы убедиться, что они закрыты.
  
  Может быть, мимо проедет какой-нибудь придурочный дежурный из дорожной полиции? Или другая машина?
  
  «Нельзя разговаривать с незнакомыми людьми».
  
  А какой у нее выбор? Просидеть здесь всю ночь?
  
  Кэт уже почти заснула, когда увидела приближающуюся машину. Фары ослепили ее.
  
  Большой джип. Хорошо.
  
  Высунувшись в окно, девушка помахала рукой. Урод промчался мимо.
  
  Через пару минут ее снова осветили фары. Эта машина остановилась прямо около нее.
  
  Дерьмовый пикап, сзади какое-то барахло под брезентом.
  
  Окно с пассажирской стороны опустилось.
  
  Молодой мексиканец. Второй сидел за рулем.
  
  Они как-то странно на нее смотрели.
  
  Пассажир вышел из машины. Маленький, корявый.
  
  Кэт сползла как можно ниже на сиденье, а когда мексиканец подошел и сказал что-то сквозь стекло, сделала вид, что ее нет.
  
  Он стоял и говорил гадости.
  
  Кэт старалась уверить себя, что ее не видно, и мексиканец в конце концов вернулся в свой пикап.
  
  Прошло минут пять после того, как грузовик отъехал, прежде чем она смогла нормально сесть и выдохнуть. Она даже намочила трусики. Стянула их с задницы, спустила по ногам и бросила на заднее сиденье.
  
  Как только она отделалась от исподнего, ей повезло.
  
  «Бентли»!
  
  «Чтоб ты пропал, мерзкий джип!»
  
  Большой, черный, сверкающий, с агрессивной решеткой. И он замедляет ход!
  
  Черт, а вдруг это Клайв? А даже если и он! Все лучше, чем здесь спать…
  
  Когда «бентли» остановился, девушка опустила стекло, стараясь разглядеть, кто там сидит. Большая черная машина немного постояла и двинулась дальше.
  
  — Пропади ты пропадом, богатый ублюдок!
  
  Кэт выскочила из «мустанга» и принялась дико размахивать руками…
  
  «Бентли» остановился. Подал назад.
  
  Кэт пыталась всячески продемонстрировать свою безопасность: пожимала плечами, улыбалась, показывала назад, на свою машину.
  
  Стекло «бентли» бесшумно опустилось.
  
  Внутри только водитель.
  
  И не Клайв, женщина!
  
  «Слава тебе, Господи!»
  
  — Мэм, — пропела Кэт самым своим сладким голосом, который она приберегает для «Ла Фам». — Спасибо большое, что остановились. У меня кончился бензин, и если вы сможете меня подвезти куда-нибудь, где бы я могла найти…
  
  — Конечно, милочка, — сказала женщина. Гортанный голос, как у той актрисы, которая нравится мамаше… Лорен, Лоран… Хыотон? Нет, Бэколл. Лорен Бэколл спасла ее!
  
  Кэт подошла к «бентли».
  
  Женщина ей улыбнулась. Старше матери, волосы седые, огромные жемчужные серьги, классный макияж, костюм из твида, алый шелковый, дорого выглядит, шарф накинут на плечи в небрежной манере, которая так легко дается классным женщинам.
  
  Таким, какой хочет считать себя мамочка.
  
  — Мэм, я очень вам благодарна, — сказала Кэт, которой внезапно захотелось, чтобы эта женщина действительно была ее матерью.
  
  — Залазь, милочка, — сказала женщина. — Поищем для тебя горючее.
  
  «Горючее» — наверняка англичанка.
  
  Кэт, широко улыбаясь, села в машину. То, что началось как дерьмовая ночь, превращалось в крутую историю.
  
  «Бентли» заскользил по шоссе, и Кэт снова поблагодарила женщину.
  
  Женщина кивнула и включила стерео. Что-то классическое — Бог мой, ну и система, будто сидишь в концертном зале!
  
  — Если я могу как-нибудь отблагодарить вас…
  
  — В этом нет необходимости, милочка.
  
  Крупная женщина, большие руки в кольцах.
  
  — Ваша машина — нечто невероятное, — заметила Кэт.
  
  Женщина улыбнулась и прибавила звук.
  
  Кэт откинулась назад и закрыла глаза. Подумала о Рианне и Бетти с парнями в поддельных рубашках. «Как вкусно будет рассказать им свою историю».
  
  «Бентли» молча поднимался на холм. Мягкие сиденья, алкоголь, травка и падение уровня адреналина внезапно повергли Кэт почти в коматозный сон.
  
  Она громко храпела, когда машина мягко повернулась и принялась взбираться на холм, направляясь в темное и холодное место.
  ГЛАВА 2
  
  Когда поступил вызов, я обедал вместе с Майло в кафе «Прибой» в Малибу.
  
  Ни у него, ни у меня не было никакой причины быть в этом месте, кроме великолепной погоды. Ресторан представлял собой картонное бунгало с окнами во всю стену и деревянной верандой, высоко поднятой над землей, расположенное к югу от Кэнон-Дюн-роуд. Назван он был не по делу, так как располагался в полумиле от океана и воды из него видно не было. Но кормили там фантастически, и даже на таком расстоянии ощущался запах прибоя.
  
  Был час дня, мы сидели на веранде и ели желтохвоста, запивая его пивом. Майло только что вернулся из Гонолулу, где пробыл неделю и умудрился сохранить свою кожу в первозданной молочной белизне. Неудачное освещение не улучшало его внешнего вида: бугры на лице, рытвины от прыщей, морщины и обвисшие брыл и, как у мастиффа. Сегодняшний великолепный свет лишь вскрывал самое худшее.
  
  Несмотря на это и на самую безобразную гавайскую рубаху, которую мне только довелось видеть, он выглядел прилично. Никакого подергивания и мгновенных гримас, выдававших попытку скрыть боль в плече.
  
  Рубашка представляла собой дикую смесь рыжих слонов, синих верблюдов и желтых мартышек на фоне оливково-зеленой синтетики, которая липла к округлому торсу моего друга.
  
  Поездка на Гавайи последовала за двадцатью девятью днями лежания в больнице: там он поправлялся от дюжины ружейных дробинок, засевших в его руке и плече.
  
  Стрелок, одержимый психопат, был убит, избавив всех от судебных неприятностей. Майло отнесся к своим травмам легко, заявив, что «кость, твою мать, не задета», но я видел его рентгеновский снимок. Несколько дробинок прошли в паре миллиметров от сердца и легких, а одна крупная пакость засела настолько глубоко, что ее нельзя было удалить, серьезно не повредив мускулы, — отсюда подергивания и гримасы.
  
  Несмотря на все это, предполагалось, что в больнице Майло пробудет не дольше трех дней. Однако на второй день он подхватил стафилококковую инфекцию, в результате чего провалялся под капельницей почти месяц. Лежал он в палате для высокопоставленных пациентов, потому что жил вместе с доктором Риком Сильверманом, начальником отделения «Скорой помощи».
  
  Но даже лучшее помещение и хорошая еда не очень-то помогали: у Майло держалась высокая температура, и был момент, когда начали сдавать почки. В конечном итоге он все же выкрутился и начал ворчать по поводу палаты и актрисы двадцати одного года от роду с официальным диагнозом «усталость». При этом специалист по детоксикации практически жил в ее палате.
  
  Однажды два папарацци умудрились пробраться сквозь охрану, но были тут же вышвырнуты личными телохранителями актрисы.
  
  Я тогда пошутил:
  
  — Раз они не могут добраться до нее, может быть, удовлетворятся тобой?
  
  — Да уж, конечно. «Пипл» и «Ас» не смогут выжить без крупного плана обширной полярной тундры, каковой является моя высокопоставленная задница.
  
  Майло выбрался из постели, вышел в холл и уставился на полицейского, торчащего около его двери.
  
  — Любопытный козел.
  
  Он явно поправлялся.
  
  После выписки Майло старательно делал вид, что все в порядке. Рик, Робин и я, а также все, кто его знал, делали вид, что не замечают его скованности и дефицита энергии. Врач подразделения настаивал, что ему необходимо отдохнуть, и его начальник отказался слушать любые возражения по этому поводу.
  
  Что характерно, Майло и Рик обсуждали отпуск в тропиках много месяцев напролет, но когда настало время, по настроению моего друга можно было заключить, что его ждет тюремное заключение.
  
  Он прислал мне одну-единственную открытку: гигантские самоанские борцы сумо возятся на белом песке. Подпись гласила:
  
   «А.!
  
   Окончательно обоспался. Это тебе местные. Еще немного местной жрачки, и прости-прощай мой контракт с модельным агентством.
  
   Твой в примитивном смысле,
  
   М.».
  
  Сейчас он прикончил свою вторую кружку пива и сказал:
  
  — Чего это ты кривишься?
  
  — Разве?
  
  — Я опытный наблюдатель. Ты кривился.
  
  Я пожал плечами.
  
  — Это по поводу рубашки, верно?
  
  — Рубашка классная.
  
  — Тебе повезло, что поблизости нет детектора лжи. Тебе что, не по душе настоящая, островная, высокая мода?
  
  — Слоны на Оаху?
  
  — Тебе все нужно уточнить, — Он потер кусок синтетики между похожими на сосиски пальцами. — Если бы мне встретилась рубашка с Фрейдом, анализирующим махимахи, я бы привез ее тебе в подарок.
  
  — Австралийские орехи были что надо.
  
  — Ну да, ну да.
  
  — Завтра выхожу на работу. Этот отдых сводит меня с ума. Беда в том, что, как только я попаду в офис, выяснится, что делать нечего. Никаких новых дел, не говоря уж об интересных.
  
  — Откуда ты знаешь?
  
  — Вчера послал капитану письмо по электронной почте.
  
  — Затишье в Западном Лос-Анджелесе.
  
  — Затишье перед бурей или еще хуже.
  
  — Что может быть хуже?
  
  — Отсутствие бури.
  
  Он настоял на том, чтобы расплатиться, и полез за бумажником, но тут зазвонил телефон и я воспользовался моментом, чтобы передать официантке свою кредитную карточку.
  
  — Ловкач. — Майло нажал кнопку и послушал. — Ладно, Шон, почему бы и нет? Но если произойдет настоящее преступление, все ставки аннулируются.
  
  Когда мы уходили, я спросил:
  
  — У Шона поддельное преступление?
  
  — Кража машины в Брентвуде. Сначала украли, потом вернули. — Как и большинство детективов из убойного отдела, он считал любой, менее серьезный повод, чем убийство, простой прогулкой.
  
  — Почему же он тебе позвонил?
  
  — Считает, что здесь что-то может быть, потому что на сиденье кровь.
  
  — Действительно, что-то может быть.
  
  — Да, но крови не ведро. Скорее ложка.
  
  — Чья?
  
  — Вот это большая тайна. Нервный малыш нуждается в моем мудром совете. Никто ему не подсказал, что до завтрашнего утра я вольная птица.
  
  Я попридержал язык. Когда он в таком настроении, не до иронии.
  
  Шон Винчи в своем обычном темном костюме, синей рубашке, галстуке и надраенных ботинках ждал нас напротив светлого дома. Он молодой, угловатый, рыжий детектив, бывший басист в панк-группе, одновременно обретший Иисуса Христа и полицейское управление Лос-Анджелеса. Майло покровительствовал этому парню: убрал подальше от начальства и перевел сначала в отдел краж, а затем в подразделение, занимающееся угонами автомобилей. По слухам, все эти передвижения имели отношение к отсутствию у Шона творческой жилки.
  
  Дом за спиной Винчи был одним из тех величественных, роскошных домов мечты, которых в последнее время появляется все больше в богатых районах Лос-Анджелеса.
  
  Мы находились в высокой части Брентвуда, к западу от Банди и к северу от бульвара Сансет, где улочки узенькие, а тротуары заменены травой. Большую часть улицы затеняли высокие эвкалипты. Прямо по соседству располагались одноэтажные ранчо, стоящие в очереди на казнь и ожидавшие разрушения.
  
  Шон показал на широкую дорожку, ведущую к гаражу на две машины. Напротив одной из дверей расположился черный «бентли-арнейдж».
  
  — Колеса для выдающихся, — заметил Майло. — Только этого мне не хватало.
  
  — Привет, лейтенант. Привет, доктор Делавэр.
  
  Майло не должен был заниматься пустяками.
  
  — Как там Гавайи?
  
  — Я привез тебе немного австралийских орехов, — ответил Майло.
  
  — Спасибо. Красивая рубашка.
  
  Майло перевел глаза на «бентли».
  
  — Кто-то это спер и имел наглость оставить пятно крови?
  
  — Или что-то очень похожее на кровь.
  
  — Например?
  
  — Я почти уверен, что это кровь. Экспертов еще не вызывал — хотел послушать, что вы скажете.
  
  — Кто обнаружил?
  
  — Хозяин. — Бинчи полистал свой блокнот. — Николас Губель. Почтенный гражданин, сразу не стал нам звонить.
  
  Майло обошел «бентли». Солнце так светило на краску, что она казалась расплавленной смолой.
  
  — Каким образом он ее нашел?
  
  — Поездил по улицам и обнаружил в трех кварталах отсюда.
  
  — Не очень-то они разъездились.
  
  — Если вы полагаете, что мне следует об этом забыть, я так и сделаю. Я только хотел убедиться, что ничего не упустил.
  
  — Машина не заперта?
  
  — Ага.
  
  — Дай мне какие-нибудь перчатки и покажи эту якобы кровь.
  ГЛАВА 3
  
  На внутреннее убранство пошло несколько лучших коровьих шкур плюс одно или два дерева — на фанеру.
  
  Все это пахло частным клубом в Мэйфейр.
  
  Салон «бентли» был молочного цвета с черным, поэтому не увидеть пятно было просто невозможно. Оно оказалось мазком примерно в дюйм площадью справа от сиденья водителя, где по направлению ко шву было уже не таким ярким. Или стекало, или кто-то его вытер.
  
  Я предположил, что это может быть засохший кетчуп, но скорее всего кровь.
  
  Майло сказал:
  
  — Не очень впечатляет.
  
  — Может, там и больше, — заметил Шон, — но ковер черный, на нем трудно заметить хоть что-то без специального оборудования.
  
  — Что в багажнике?
  
  — Бегло осмотрел. Такое впечатление, что там вообще никогда ничего не лежало. Я имею в виду буквально. Пара свернутых зонтиков в специальных креплениях. Хозяин говорит, что они предлагались в числе прибамбасов, стоили восемьсот баксов и он ни разу ими не воспользовался.
  
  Майло натянул латексные перчатки на свои лапищи, наклонился, сунул голову в машину и приблизил голову к пятну, не дотрагиваясь до него. Он его изучал и обнюхивал. Затем проверил ковер, дверные панели, набор стеклянных приспособлений. Открыв заднюю дверцу, заметил:
  
  — В ней пахнет новьем.
  
  — Три тысячи миль на одометре. Похоже, владелец не пользуется не только зонтами.
  
  — У него еще есть «лексус», — пояснил Шон. — Говорит, он не такой показушный и более надежный.
  
  Майло снова пригляделся к пятну.
  
  — Похоже на кровь, но я не вижу никаких следов столкновения на высокой или малой скорости. Какой-то придурок, возможно, ребенок соседей, решил покататься и порезался. Машину угнали из гаража?
  
  — С дорожки.
  
  — Такая тачка — и не взаперти?
  
  — Похоже на то.
  
  — И ключи были в зажигании?
  
  — Владелец клянется, что нет. Я было хотел допросить его с пристрастием, но ему позвонили и он ушел в дом.
  
  Майло сказал:
  
  — Скорее всего они были оставлены в зажигании — никто ведь не хочет выглядеть дураком. Кража настолько заметной машины говорит о незрелости и импульсивности. Под эту категорию подходит соседская шантрапа. Поэтому ее и бросили поблизости. А ты что думаешь, Алекс?
  
  — Звучит разумно.
  
  Он повернулся к Шону:
  
  — Если бы это было серьезным делом, я оцепил бы весь район, включая то место, где ее оставили, и выяснил, у кого из соседских подростков были проблемы с поведением. Но это «если» очень весомо.
  
  — Короче, мне не стоит им заниматься, — подытожил Шон.
  
  — Владелец настаивает на расследовании?
  
  — Его расстроило кровавое пятно, но он говорит, что шум поднимать не хочет, так как машина не пострадала.
  
  — На твоем месте, Шон, я бы посоветовал ему купить «Мидуяр» и забыть об этом.
  
  — Это еще что такое?
  
  — Лучший очиститель кожи.
  
  — Ладно, я так и сделаю.
  
  — Удачного тебе дня.
  
  Когда мы направились к своей машине, дверь дома распахнулась и оттуда поспешно вышел мужчина.
  
  Лет под сорок, может быть, чуть больше, шесть футов роста, длинные конечности, коротко стриженные темные волосы с сединой на висках и маленькие очки с овальными стеклами. На нем была серая футболка, синие вельветовые брюки и коричневые спортивные туфли без носков. На узком прямом носу сидели очки, а губы были сжаты и выдвинуты вперед, как будто кто-то нажал на его щеки.
  
  — Лейтенант? — Он прошел мимо Шона и направился к нам, бросив оценивающий взгляд на разгул слонов на рубашке Майло и на мою черную спортивную рубашку с короткими рукавами и джинсы. Прищурился за очками, пытаясь определить, кто из нас старший.
  
  — Майло Стержис.
  
  Он протянул руку с длинными пальцами.
  
  — Ник Губель.
  
  — Приятно познакомиться, сэр.
  
  Губель большим пальцем показал на «бентли»:
  
  — Дичь какая-то, верно? Я уже сказал детективу Бинчи, что не хочу устраивать представление, но теперь передумал. Что, если этот плохой парень находится где-нибудь в округе и стремится не только к дешевым приключениям?
  
  — Скорее дорогим приключениям, — заметил Майло.
  
  Губель улыбнулся:
  
  — Это был один из тех случаев, когда купишь, а потом пытаешься сообразить: о чем ты вообще думал? Поездишь на ней неделю и понимаешь, что это всего лишь машина, а все остальное — иллюзии… То есть я хочу сказать — что, если у нас по соседству завелся малолетний преступник с серьезными асоциальными наклонностями и эта кража — симптом?
  
  — Чего, мистер Губель?
  
  — Брать все, что захочется. — Глаза Губеля за стеклами очков были живыми и светло-карими.
  
  Майло прищурился:
  
  — Вы опасаетесь, что он вернется и попытается спереть что-нибудь еще?
  
  — Я бы не назвал это опасением, — сказал Губель. — Скорее… наверное, беспокойством. Такая наглость, взять и просто уехать.
  
  — Вы не представляете себе, когда это могло произойти?
  
  — Я сказала детективу Бинчи, что это могло случиться в любое время между одиннадцатью вечера — когда я вернулся домой — и этим утром, когда я вышел из дома и не обнаружил машины. Я направлялся в магазин, чтобы позавтракать. На секунду я подумал, что поставил машину в гараж, но тут же сообразил, что никак не мог этого сделать, потому что там стояла моя вторая машина, а остальное пространство заставлено вещами. — Он закатил глаза. — Машина исчезла. Я не мог поверить собственным глазам.
  
  — Когда в это утро вы вышли из дома, сэр?
  
  — В семь сорок пять. Если вы хотите, чтобы я сузил для вас этот промежуток, то могу сказать, что сомневаюсь, что это случилось после пяти утра, потому что я уже встал и сидел в своем офисе, окна которого выходят в эту сторону. Так что я обязательно бы что-нибудь услышал. Хотя не уверен. Тут этой машине нужно отдать должное: работает она тихо.
  
  — Пять утра, — повторил Майло. — Раненько встаете.
  
  — Предпочитаю быть готовым к открытию рынков в Нью-Йорке. Иногда, когда меня интересуют иностранные биржи, я встаю еще раньше.
  
  — Биржевой маклер?
  
  — Балуюсь предметами потребления. Сегодня утром меня ничто не вдохновило, вот я и решил позавтракать и сделать несколько звонков.
  
  — Похоже, баловство приносит неплохой доход.
  
  Губель пожал плечами и почесал голову.
  
  — Честным трудом столько не заработаешь. Но я сразу же сообщил о краже, а к тому времени как появился детектив Бинчи, я ее уже нашел.
  
  — Прямо по соседству, — уточнил Майло.
  
  — Тремя кварталами к западу, на вилла Энтрада.
  
  — Есть какая-нибудь особая причина, почему вы направились именно туда?
  
  Губель выглядел удивленно.
  
  Майло пояснил:
  
  — Может, вы случайно знали, что на вилла Энтрада живет неблагополучный подросток, способный на такие подвиги?
  
  — О, — ответил Губель, — ничего подобного. Я просто ездил взад-вперед, даже не могу сказать зачем — ведь я, собственно, ни на что не надеялся. Наверное, просто хотелось делать что-то — ну, вы понимаете? Хотелось взять события под свой контроль?
  
  — Прекрасно понимаю, сэр.
  
  — Если бы вы предложили мне побиться об заклад, я бы сказал, что машина в Восточном Лос-Анджелесе, или в Уаттсе, или по пути в Тиджуану. Можете себе представить, как я удивился, когда заметил ее прямо у тротуара, с ключами в зажигании.
  
  — Кстати, о ключах, — сказал Майло. — Каким образом…
  
  — Знаю, знаю, ужасно глупо, — заторопился Губель. — Основные ключи в моем столе, но разве можно было предположить, что кто-то найдет запасные?
  
  — Запасной комплект?
  
  — Эти штучки с магнитом. Я хранил их в арке колеса на случай, если основной комплект потеряется. — Губель покраснел. — Глупо, верно?
  
  — Кто знал, что они там?
  
  — В том-то и дело, — сказал Губель, — что никто. Даже если еду на мойку, я проявляю осторожность и убираю их. Похоже, на этот раз я не был достаточно осторожен, и поверьте, урок усвоил.
  
  — Все хорошо, что хорошо кончается, — заметил Майло.
  
  — Точно, Но кровь вызывает беспокойство, не так ли, лейтенант? Я ее заметил, только когда приехал домой. — Он моргнул. — Это ведь кровь, так?
  
  — Возможно, но даже если и так, нет никаких признаков насилия.
  
  — В смысле?
  
  — Ну, крови очень мало, а в случаях насилия мы наблюдает то, что называем разбрызгиванием, — подтеки, крупные пятна. Это больше похоже на то, что кто-то вытер порез об обивку.
  
  — Понятно, — сказал Губель. — Но все равно, там из кого-то текла кровь, и это был не я.
  
  — Вы в этом уверены, сэр?
  
  — Стопроцентно уверен. Когда я вошел в дом, то первым делом проверил свои ноги — нет ли комариных укусов, которых я не почувствовал. Вряд ли, конечно, кровь протекла бы через джинсы — на мне были плотные джинсы, зимние, «Дизель», они очень плотные. — Он похлопал себя по бедру. — Я осмотрел ноги сзади и спереди, даже воспользовался зеркалом, но ничего не обнаружил.
  
  — Вы здорово потрудились, — заметил Майло.
  
  — Я был слегка взбудоражен, лейтенант. Сначала машину угоняют прямо из-под моих окон, затем я ее нахожу, а потом обнаруживаю в ней кровь. Полагаю, что, когда вы сделаете анализ на ДНК и он не совпадет ни с одной жертвой преступления, я смогу вздохнуть спокойно.
  
  — Нет никаких оснований делать анализ на ДНК, сэр.
  
  — Нет? — удивился Губель, — Я слышал, технология ушла далеко вперед по сравнению со старыми временами. И все эти тесты можно сделать очень быстро.
  
  Майло взглянул на Шона. Тот сказал;
  
  — Быстрее, но все равно требуется время. И анализ на ДНК очень дорогой.
  
  — Понятно, — кивнул Губель, — этот случай для вас не из числа приоритетных.
  
  — Дело не в том, что мы не хотим войти в ваше положение, сэр…
  
  — Мы понимаем, вы испытали шок, — сказал Майло. — Ощущение осквернения.
  
  — Вы правильно поняли, — согласился Губель. — Но самое главное — убедиться, что он не бродит рядом и снова ничего не замышляет.
  
  Майло прочитал ему то, что сам называл лекцией на тему «Судебные меры борьбы с ущербом». В этом все чаще возникала необходимость, после того как по телевизору неделю за неделей вешали лапшу на уши.
  
  Основные положения этой лекции следующие: искусство судебных экспертов весьма занимательно, но детали с места преступления играют роль только в десяти процентах случаев; ситуация с анализами на ДНК в Департаменте правосудия настолько тяжелая, что они попросили помощи у лаборатории в Нью-Джерси. А помощь эта оказалась настолько незначительной, что анализы на ДНК проводятся только в случаях убийств и сексуального насилия.
  
  — Даже в случае серьезной кражи, мистер Губель, на это могут уйти месяцы.
  
  — Bay! Каким же тогда образом, лейтенант, вы разбираетесь с преступлениями?
  
  Майло улыбнулся:
  
  — Шарим вокруг, иногда нам везет.
  
  — Простите, я не хотел… вы говорите, десять процентов — и все?
  
  — В лучшем случае.
  
  — Ладно, я понял… Дело в том, что, когда человек живет в особом районе, он верит, что может быть относительно изолирован от… думаю, что это очередная иллюзия.
  
  — Это действительно безопасный район, сэр. Один из самых безопасных в нашем подразделении. — Мой друг явно скрывал маленький уэстсайдский секрет. Насилие в дорогих районах и впрямь вещь не слишком обыденная, зато грабежи, включая угоны дорогих машин, случаются довольно часто. Как сказал один из пойманных угонщиков, «именно там крутые тачки».
  
  — Выходит, я должен успокоиться и забыть, что это вообще произошло? — спросил Губель.
  
  — Вот что я вам скажу, сэр. Когда у детектива Винчи будет время, он пригласит техников, которые сделают соскоб и по крайней мере убедятся, что это действительно кровь. Если у специалистов по осмотру места преступления выдастся свободная минута, они также смогут осмотреть машину целиком. Если вы пожелаете, конечно.
  
  — Что они будут искать?
  
  — Еще кровь, что-то необычное. На это может уйти много времени.
  
  — И я на несколько дней останусь без машины?
  
  — Все может быть.
  
  — Ну, — протянул Губель, — лично я больше нигде ничего не вижу. — Он жалко улыбнулся. — Я ведь осматривал машину с фонариком, и боюсь, что испортил картину для экспертов.
  
  — Вы не пылесосили машину, сэр?
  
  — Нет, но отпечатки моих пальцев…
  
  — Ваши отпечатки в машине повсюду, потому что вы водитель. А вот если вы не пылесосили ее, то есть вероятность найти какую-нибудь нитку или пятно, если таковые имеются.
  
  Губель почесал глаз под стеклом очков.
  
  — Десять процентов, это надо же! Я бы поклялся, что девяносто. Похоже, не моя это стихия.
  
  — Поэтому мы и здесь, сэр. Хотите ли вы, чтобы детектив Винчи вызвал техническую поддержку?
  
  — Тогда придется снимать дверные панели?
  
  — Нет, сэр. Они используют тампоны, может быть, делают где-то незначительные соскобы, замачивают полученное в соляном растворе, добавляют некоторые химикаты — те, что реагируют на жидкости тела. Они могут сделать анализ на человеческий протеин прямо на месте, а если речь идет о крови, то определить группу и резус-фактор. Тут процедура займет несколько минут, но ждать этих экспертов придется значительно дольше — возможно, несколько дней, так что было бы неплохо, если бы вы это время на машине не ездили. Детектив Бинчи запишет все, что вы сообщили, и составит подробный отчет для нашего досье.
  
  Шон щелкнул каблуками.
  
  Губель сказал:
  
  — У меня есть другая машина, я могу ездить на ней. Позвольте мне подумать.
  
  — Выбирать вам, сэр.
  
  — Приятно иметь выбор, — заметил Губель. — Или хотя бы иллюзию выбора.
  
  Когда мы отъехали, я спросил:
  
  — Подробный отчет? Что это, наказание Шону за то, что зря потратил твое время?
  
  — Мне такая мстительность несвойственна.
  
  — Решил помучить его и отобрать любимую игрушку?
  
  Он засмеялся:
  
  — Наоборот, прикрываю его задницу. Такой мужик, как Губель, вполне может быть знаком с мэром. А что мне — да и Шону — меньше всего нужно — это болтовня за коктейлем насчет того, что полиция относится ко всему наплевательски.
  
  — А, — сказал я, — так ты защищал ребенка.
  
  — Как и положено дяде Майло.
  
  — И кто знает, — заметил я, — вдруг пятно и впрямь куда-нибудь приведет.
  
  Он повернул голову в мою сторону.
  
  — Ублажать богатеньких — одно дело, Алекс. Придумывать ретроготических и новомасонских вампиров, которые бродят по улицам Брентвуда, чтобы замочить торговцев розничными товарами, — совсем другое.
  
  — Вообще-то изначально масоны рыскали по Беверли-Хиллз и Лос-Фелиц и мочили всех, кто попадется.
  
  — Сейчас мы имеем автомобильный угон, не принесший вреда машине, причем угонщик, пожелавший весело прокатиться, оказался настолько тактичным, что оставил машину там, где владелец мог легко ее найти.
  
  — Ладно-ладно, — смирился я.
  
  — Не смей разговаривать со мной таким тоном, юноша, — буркнул он.
  ГЛАВА 4
  
  Если Шон и вызвал спецов по осмотру места преступления, об этом он Майло не сообщил.
  
  Сообщений о новых убийствах в Западном Лос-Анджелесе не поступало целую неделю. Проклиная все психоэкономические и социальные факторы, которые привели к мирной осени, Майло погрузился в изучение старых «висяков». Документы по этим делам либо вообще отсутствовали, либо их было так мало и они были столь разбросаны, что пользы от них ждать не приходилось и он каждый раз оказывался в тупике.
  
  На восьмой день после того, как мой друг вышел на работу, я позвонил, чтобы узнать, как у него дела. Его босс только что познакомил Майло с директивой начальника полицейского управления. Насильник и убийца Козман Джексон по прозвищу Каз, ожидавший смертной казни в Техасе, пытался избежать смертельного укола, признаваясь в убийствах по всей стране и обещая показать места захоронения жертв. Прежде чем снова начать расследование, в Техасе хотели, чтобы местные копы предоставили им какие-то факты.
  
  В частности, Козман Джексон признавался, что убил в Калифорнии Антуана Беверли, пятнадцатилетнего пацана из Южного Лос-Анджелеса, который исчез в Калвер-сити шестнадцать лет назад. Он ходил от дома к дому и продавал подписку на журнал. Джексон тогда жил поблизости, в Венеции, и работал в приюте для животных в десяти милях от маршрута Антуана.
  
  Досье на Беверли в центральном архиве не оказалось. Начальство желало, чтобы Майло поискал в Западном Лос-Анджелесе, и если найдет, снова допросил свидетелей.
  
  Пока найти ничего не удавалось. Майло сказал:
  
  — Самое время принести жирную жертву бюрократическому сатане. Хочешь, расскажу тебе, как все было? Дело должны были направить в специальное подразделение убойного отдела, но им нравятся богатство и слава, а здесь такое не светило, вот они и сунули его в Западный Лос-Анджелес. Босс же решил, что на нынешнем этапе я буду рад всему, что попало, и швырнул его мне.
  
  — Ну, — заметил я, — по крайней мере здесь есть что-то новенькое.
  
  — Что именно?
  
  — Жалостливый босс.
  
  — Мне пора, Апекс.
  
  Висящее над ним серое облако никуда не делось. Возможно, дело в свинце, застрявшем в руке, и постоянной боли. Или в духовной эрозии после двадцатилетней службы гея детективом в полицейском управлении Лос-Анджелеса. Духовная концепция на этот счет менялась так медленно, что Майло так и не ощутил этой перемены как прогресса.
  
  Когда был новичком, он тщательно скрывал свою ориентацию. Правда все равно вылезла наружу и привела к ухмылкам, слухам, вспышкам враждебности. Мой друг перестал скрывать, но и не выставлял это напоказ. Зачастую он открывал свой шкафчик в раздевалке и находил там злобные записки. Бригадная работа, составляющая основу деятельности убойного отдела, не подходила ему, так как множество напарников, напуганных грязными слухами, требовали перевода.
  
  Он использовал свою изоляцию на сто процентов, работал сверх положенного и добился самой высокой в управлении раскрываемости. Не зная, что с ним делать, начальство домандражировалось по поводу нарушения гражданских прав до того, что поток благодарственных писем от семей жертв сделал преследование Майло крайне затруднительным.
  
  Затем старое убийство вернуло его в те времена, когда он был совсем зеленым, и помогло раскопать некоторые шалости полицейского руководства. В результате была заключена сделка: Майло держит язык за зубами, а ему дают лейтенанта, освобождают от бумажной работы и позволяют и дальше расследовать убийства.
  
  Из комнаты, где сидели все детективы, его выжили и перевели в офис размером с кладовку (который и в самом деле изначально был кладовкой), дали громадный старый компьютер и позволили выбирать дела по своему вкусу.
  
  В переводе это означало: «Не путайся под ногами, мы ответим тем же».
  
  Другой бы здесь засох, но Майло приспособился к обстоятельствам, завел второй офис в близлежащем индийском ресторане и щелкал одно дело за другим с удивительной легкостью. И все это время позволял себе только одно хобби: жаловаться.
  
  Рейтинг его раскрываемости бросился в глаза новому начальнику, одержимому криминальной статистикой. К тому же капитану Реймонду Гранту было глубоко плевать, кто с кем спит. В результате Майло получил компьютер получше и больший доступ к базе данных, сохранив свободу в выборе дел.
  
  Он никогда не находил в своем ящике приглашений на барбекю с участием всего подразделения, да и тусовок не любил — для Рика и то едва находил время. В общем, если его жизнь и стала легче, он это никак не показывал.
  
  Вне всякого сомнения, семья Антуана Беверли и сегодня считала его дело столь же важным, как и в день исчезновения парня, но пессимизм Майло был вполне оправдан. Шестнадцать лет — достаточно долгий срок, чтобы исчезли все улики, а признание в убийстве под смертным приговором обычно никуда не вело.
  
  И все же он должен был радоваться возможности поработать.
  
  Может статься, я на него тоже благотворно подействовал, потому что этот год выдался у меня удачным. Несколько дел об опеке над детьми были благополучно разрешены, причем родители честно старались не есть своих потомков живьем, а адвокаты сдерживали стремление все порушить. Случалось, что мои отчеты даже попадали на столы интеллигентных судей, которые находили время, чтобы их прочитать.
  
  Я представлял себе более добрый мир, возможно, в противовес жестокости газетных передовиц.
  
  Когда я поделился своими мыслями с Робин, она улыбнулась и погладила собаку.
  
  — Может быть, это положительный побочный эффект глобального потепления? Мы ведь его обвиняем во всех грехах.
  
  Мы с ней снова были вместе после второго за десять лет расставания и жили в доме над Беверли-Грен, который она сама конструировала и который напоминал мне гробницу, когда Робин не было поблизости. Она получила от одного олигарха шестизначную сумму на создание квартета вручную вырезанных музыкальных инструментов — гитары, мандолины, мандолы и лютни. Этим проектом она собирается заниматься остаток года.
  
  Потрясающая хохма: ее олигарху медведь на ухо наступил, и он не умел играть ни на одном инструменте.
  
  Рыбки в нашем пруду вывели с десяток мальков, прошел хороший дождь, поливший растения в саду, и у нас была собака, которая умеет улыбаться по-настоящему: годовалый французский бульдог по имени Бланш, теплый, мягкий, блондинистый зверек, настолько приветливый и ласковый, что я подумывал, а не подарить ли ее хромосомы для исследования биологии всего хорошего. Хотя вряд ли кто-нибудь занимается изучением этой темы. Собака, которая не кусает человека, недостойна внимания.
  
  А вот на девятый день работы Майло кое-кого покусали.
  
  Это произошло на улице, где подобные вещи не случаются в принципе: на бульваре Санта-Моника, в южном районе Уэствуда, где над маленькими домиками нависает мормонский храм. Тихим воскресным утром, в шесть тридцать семидесятитрехлетняя учительница на пенсии по имени Элла Манкузи открыла дверь своего мятно-зеленого оштукатуренного дома, прошла футов десять, чтобы поднять газету, и оказалась лицом к лицу с вооруженным человеком.
  
  Единственный свидетель, мучимый бессонницей работник рекламного агентства Эдвард Москоу, пил кофе и читал газету в гостиной двумя домами южнее. Он случайно выглянул в окно, увидел, как мужчина наносит удары ножом Элле Манкузи, и с ужасом наблюдал, как старушка падает в лужу крови.
  
  Когда Москоу добрался до Эллы, она была мертва, а убийца сбежал.
  
  Патологоанатом насчитал девять колотых ран, причем четыре из них — смертельные. По их глубине и длине можно было заключить, что преступник действовал тяжелым ножом с прямым лезвием — скорее всего охотничьим.
  
  Любопытным было и описание убийцы, которое дал Москоу: высокий, крупный, седые волосы, в темной мешковатой одежде и синей клетчатой кепке.
  
  — Такие шапки носят старики, да и вообще он был странный. Шел к машине напряженно, как ходят старики.
  
  Пока мужчина в кепке разделывался со своей жертвой, машина эта стояла с работающим мотором и открытой водительской дверцей у обочины. Закончив, убийца вытер нож о штанину и уехал на средней скорости.
  
  Орлиный взгляд Москоу заметил и детали машины.
  
  — Последняя модель «Мерседес эс-шестьсот», черная, сверкающая, чистая. Эта их лучшая четырехдверная модель, если не считать «мейбаха». Я в этом уверен, потому что помешан на машинах. Тут больше миллиона цена. Номерной знак я видел мельком: одна буква, три цифры.
  
  Прежде чем отправиться на место преступления, Майло объявил машину в розыск. Когда он позвонил мне, «мерседес» уже нашли.
  
  — Угнали с престижного пункта аренды автомобилей в Беверли-Хиллз и вернули до его открытия в девять часов. Компания даже не заметила, что машины не было, пока я не позвонил. На одометре лишних сорок три мили.
  
  — А парковка запиралась?
  
  — Предположительно там имелась цепь.
  
  — Угон в шесть тридцать, возврат через два с половиной часа, — повторил я.
  
  — Та еще наглость.
  
  — Большая черная роскошная машина угнана и возвращена.
  
  Майло нахмурился:
  
  — Второй случай.
  
  — Шон продолжает работать по «бентли»?
  
  — Губель разрешил только соскоб пятна, ничего технически сложного. Шон взял набор и сделал это сам. Человеческая кровь, нулевая группа, резус положительный. Но нам еще работать и работать, прежде чем мы привяжем «бентли» к этой истории. И никаких шуток насчет одного шанса на тысячу.
  
  — Избави Бог.
  
  — Я за него, когда он занят. Хочешь взглянуть на место преступления?
  
  — Конечно. Увидимся через двадцать минут.
  
  Тело Эллы Манкузи уже увезли в морг. Остались только кровавые пятна на булыжнике и траве лужайки.
  
  На неровной почве трудно прийти к точным выводам, но за эти годы я повидал достаточно, чтобы различить артериальный выброс и медленное кровотечение. Тело старой женщины было обескровлено, сердце остановилось, и душа унеслась прочь.
  
  Майло, который стоял значительно прямее, чем мне довелось наблюдать в последнее время, разговаривал с Шоном Бинчи. Черные пряди волос падали ему на лицо, и он безуспешно старался смахнуть их рукой. Чтобы потревожить короткую прическу Шона, уложенную гелем, потребовался бы ураган.
  
  Я отошел от крови и двинулся к ним.
  
  Шон был бледен.
  
  — Старушка. Учительница.
  
  Майло сообщил:
  
  — «Мерседес» сейчас на пути в лабораторию. Шон поговорит с мистером Губелем, чтобы уговорить его добровольно предоставить «бентли» для осмотра. Если тот не согласится, значит, нам не повезло — придется обращаться к железобетонному районному прокурору.
  
  — Может быть, если я расскажу ему об этом убийстве, он согласится. Он показался мне неплохим мужиком.
  
  — Как раз наоборот.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Богатенькие избегают подобных ситуаций. — Майло двинулся в сторону.
  
  — Эй, лейт, я все еще официально на учебе.
  
  — Хочешь с кем-нибудь побеседовать?
  
  Шон пожевал губу.
  
  — Не уверен, что лейтенант Эскудо будет в восторге, а мне нужно его мнение по поводу моей стажировки.
  
  Глаза Майло сузились.
  
  — Что ты такое говоришь, Шон?
  
  Бинчи снова взглянул на кровь.
  
  — Если я чем могу помочь, располагайте мной.
  
  Мы ждали, когда Майло рявкнет на него, но вместо этого он сказал:
  
  — Давай посмотрим, как ты преуспеешь с Губелем, а потом поговорим.
  
  Шон отсалютовал и зашагал прочь.
  
  — Когда ему можно будет приходить домой попозже? — спросил я.
  
  — Когда оценки улучшатся. — Мой друг повернулся и оглядел маленький зеленый домик. — Какие-нибудь внезапные озарения?
  
  — Пожилая жертва, такой же убийца, все эти избыточные раны — здесь скорее всего что-то личное. Я бы проверил ее приятелей, бывших мужей, не было ли испорченных романтических отношений.
  
  — Ссора престарелых любовников? Мой свидетель утверждает, что старушка была вдовой и, насколько он мог судить, навещал ее только один мужчина лет сорока, да и тот, как он считает, ее сын. Техники внутри. Когда закончат, я стану просматривать ее личные вещи.
  
  Из бунгало в испанском стиле в двух домах к югу вышел мужчина. Он потер глаза и постарался не смотреть на кровь.
  
  — Это он, — сказал Майло. — Почему бы тебе с ним не поговорить, пока я смотрю, как там идут дела в доме?
  
  Эдварду Москоу оказалось далеко за пятьдесят, он был лыс, но носил пушистую седую бородку. Теплая рубашка вытерлась на обшлагах и на размер была ему велика, а штаны цвета хаки выцвели до белизны, почти сравнявшись по цвету с его босыми ступнями.
  
  Я представился, хотя про должность упоминать не стал. Москоу кивнул.
  
  — Ужасно на все это смотреть, — заметил я.
  
  — Никогда не забуду. — Он прикоснулся колбу. — Просто врезалось сюда.
  
  — Если вы вспомните что-то еще…
  
  — Старый негодяй! — Голос свидетеля звучал тихо и хрипло. — Поверить невозможно. Казалось бы, в таком возрасте они уже должны утратить это желание.
  
  — Чаще всего так и бывает.
  
  Он взглянул на меня с таким видом, будто только что осознал, что мы с ним разговариваем.
  
  Я пояснил:
  
  — Это называется «криминальное выгорание». Иными словами, слишком устал, чтобы выступать.
  
  Москоу слегка кивнул.
  
  — Видел его всего несколько секунд, — сморщился он, бороденка встала дыбом, — да и то больше смотрел на руку. — Он поднял собственную конечность и изобразил удар сверху вниз. — Мне показалось, он ее бьет рукой, и я побежал, чтобы остановить мерзавца, но когда приблизился, он уже шел к машине, а миссис Манкузи лежала в луже крови. И кровь… все текла и текла… Я никогда ничего подобного не видел.
  
  — В смысле его возраста…
  
  — Ох, простите… Семьдесят? Шестьдесят пять? Семьдесят пять? Я определенно не могу сказать; просто он двигался как старый человек. Не то чтобы хромал, просто шел скованно. Как связанный.
  
  — Медленно?
  
  Москоу подумал.
  
  — Он не бежал, но и не терял времени. Я ведь, по сути, видел только спину, когда он направлялся к машине. Наверное, это можно было бы назвать размеренным шагом. Нормальная ходьба, как у почтальона, только что доставившего пакет или посылку. И он не оглядывался. Я орал на него, но он как будто меня не слышал. Эта сволочь даже ни разу не обернулась — просто дошел до машины и уехал. Вот это меня больше всего достало — насколько нормально он себя вел.
  
  — Похоже, для него это обычное дело.
  
  Москоу подергал за нитку, свисающую с ворота рубашки.
  
  — Значит, вы так и не видели его лица, — уточнил я.
  
  — Нет. Безумие какое-то. Я ору что было сил, надеюсь, что кто-нибудь выглянет, но никто не показывается. — Он оглянулся на дома. — Город призраков. Настоящий Лос-Анджелес.
  
  — Что вы кричали ему вслед?
  
  — Разве запомнишь… наверное, что-то вроде «Стой, сволочь!». — Москоу подергал свою рубашку. — Миссис Манкузи лежит там вся в крови, а этот гад уходит как ни в чем не бывало. Я было побежал за ним, что, если подумать, было полным идиотизмом. Но в такие минуты не думаешь. Затем увидел нож и остановился.
  
  Его глаза увлажнились.
  
  — Каким образом вы увидели нож?
  
  — Он вытер его о штанину спереди, над коленом. Спокойно так, как будто это вполне естественно.
  
  — И что потом?
  
  — Сунул нож в карман, сел в машину и уехал. Все заняло несколько секунд.
  
  — Машина работала на холостом ходу?
  
  — Я не припомню, чтобы он ее заводил, так что скорее всего. Вообще не помню звука работающего мотора, но, возможно, я просто не обратил внимания. Эта модель работает необыкновенно тихо.
  
  — В какую сторону он поехал?
  
  Москоу показал на юг:
  
  — Как раз мимо моего дома.
  
  Я познакомился с этим районом, еще будучи аспирантом в университете, когда искал более короткие пути в свою жалкую однокомнатную квартирку в Оверленде.
  
  — Тут своего рода лабиринт. Все эти тупики…
  
  Москоу застыл.
  
  — Вы считаете, что он из местных?
  
  — Нет, но он мог заранее наметить путь, которым удирать.
  
  — Ну, я его в нашем районе никогда не видел. Машину тоже. Эта территория не для «шестисотых».
  
  — Мало «бенцев»?
  
  — Навалом, но не «шестисотых».
  
  — Вы специалист по автомобилям?
  
  — У меня было несколько списанных машин, которые я привел в божеский вид. — Он слегка улыбнулся. — Была у меня «делореан», это нечто… Так с кем мы тут имеем дело: с каким-нибудь престарелым мафиози?
  
  — Почему вы так решили?
  
  — Большая черная машина, убийство, похожее на казнь, возраст убийцы. Вот и приходит в голову, что он один из тех старых киллеров, который еще не выгорел. Из мафии.
  
  Свидетель наконец оторвал нитку и потер ее между большим и указательным пальцами.
  
  — И эта идиотская кепка…
  
  — Как миссис Манкузи могла быть связана со старым мафиози?
  
  — Никогда бы в голову не пришло ничего подобного. Только ведь кто мог ожидать такого?
  
  — Вы ее хорошо знали?
  
  — Да совсем не знал. Она жила тихо, казалась очень милой. Мы здоровались, желали друг другу доброй ночи, вот и все.
  
  — Какая-нибудь общественная жизнь?
  
  — Только тот тип, о котором я рассказывал лейтенанту.
  
  — Как часто он появлялся здесь?
  
  — Наверное, каждый месяц, вот почему я и решил, что он ее сын. Возможно, заходил и чаще — ведь я не могу сказать, что не сводил глаз с ее дома.
  
  — Что-нибудь еще можете о нем сказать?
  
  — Лет сорок, блондин, неряшливый на вид. Теперь, когда я пытаюсь вспомнить, мне пришло в голову, что я никогда не видел их вместе. Он стучал в дверь, она его впускала и никогда не провожала, когда он уходил.
  
  — Ей было трудно ходить?
  
  — Напротив, она казалась вполне здоровой.
  
  — Что-нибудь еще можете добавить об этом блондине?
  
  — Довольно плотный. Когда я назвал его неряшливым, то хотел сказать, что он не заботился о своей наружности.
  
  — Не знаете, как его могли звать?
  
  — Никогда не слышал, чтобы она его как-то называла. Как я уже сказал, вообще ни разу не видел их вместе. В нем не чувствовалось радости от визита, так что, возможно, между ними не все было ладно. И когда он приходил в последний раз примерно месяц назад, он остался на пороге и говорил с миссис Манкузи через открытую дверь. Полагаю, это была она, потому что в доме больше никто не живет. Я не слышал, о чем они говорили, но по виду было похоже, что они спорят. Затем мужчина сделал вот так.
  
  Москоу хлопнул ладонью по бедру, согнул ногу в колене и состроил гримасу.
  
  — Это выглядело несколько… театрально, понимаете, что я имею в виду? Казалось нелепым: взрослый мужик, не слишком смахивающий на гея, и вдруг такое. Меня это удивило. Особенно когда ты разговариваешь с собственной матерью. Если, конечно, она его мать.
  
  — Вы полагаете, что они могли ссориться?
  
  — Послушайте, я вовсе не хочу навлекать на кого-то неприятности, — сказал Москоу, — и не могу за это поручиться. Просто мне так показалось.
  
  — Вы так решили, наблюдая язык тела?
  
  — Он так держался, вроде немного…
  
  — Агрессивно?
  
  — Скорее защищался, — сказал Москоу. — Вроде как миссис Манкузи сказала ему что-то, чего ему не хотелось слышать.
  ГЛАВА 5
  
  — Мафия — это потому что у нее фамилия Манкузи? — спросил Майло.
  
  Мы сидели в кафе «Могул», что сразу у участка, за углом. Владельцы взирали на моего друга как на ротвейлера в человеческом облике и всегда были счастливы организовать для него особый шведский стол. Я наблюдал, как Майло расправлялся с карри из телятины, клешнями омара, окрой со специями, чечевицей и рисом. У его локтя стоял кувшин чая с гвоздикой и льдом.
  
  Сам я после всей этой крови на дорожке Эллы Манкузи и мысленно нарисованной картины убийства рискнул только налить себе стакан чая.
  
  Я сказал:
  
  — Москоу скорее всего на верном пути. Вся постановка дела: знать, когда она выходит за газетой, оставить машину работающей на холостом ходу, разузнать, каким путем скрываться, — говорит о том, что мы имеем дело с профессионалом. Опять же поведение киллера: жесток и методичен, без излишней торопливости при уходе.
  
  — Плохой дедушка, — заметил Майло. — Убить ее при ясном свете и потратить три часа, чтобы вычистить машину и вернуть на место, — это тебе работа профессионала? Не говоря уже о том, что он вел ее в Беверли-Хиллз при всем честном народе.
  
  — А где этот пункт проката автомобилей?
  
  — Алден-драйв, около Футхилл.
  
  — Промышленный район, — заметил я. — Там в воскресенье довольно тихо.
  
  — А еще это в пяти минутах езды от полицейского участка.
  
  — Но черный «мерседес» не привлечет внимания. Равно как и машина, въезжающая на стоянку. Кровь в «бенце» обнаружена?
  
  — На первый взгляд там ничего нет. Посмотрим, что скажет лаборатория.
  
  — Этот парень вытер нож о штаны спереди, так что он изначально думал о том, чтобы не запачкать салон. Двух с половиной часов ему хватило, чтобы вычистить машину и вернуть. Может быть, у него есть перевалочный пункт, где-нибудь между местом преступления и пунктом проката.
  
  — Это половина Уэст-Сайда, — сказал Майло. — Пожалуй, я привлеку к этому делу прессу. Престарелый мужик с ножом, сколько их таких может быть? — Нацепил на вилку омара, прожевал, проглотил. — К тому же наглец — проделывает все при ярком свете дня.
  
  — Может, по его разумению, днем безопаснее, потому что ночью пришлось бы вламываться к жертве в дом. У вдовы была установлена охранная система?
  
  — Паршивая. Передняя дверь и дверь черного хода. Без окон.
  
  — Старому мужику трудно лезть в окно, — заметил я. — Он и прикинул: раннее утро воскресенья, большинство людей еще спят. Плюс жертва, которая вряд ли могла оказать серьезное сопротивление, да и орудие убийства бесшумное. Он напал на женщину так стремительно, что она не успела закричать. Если бы Москоу не забыл накануне выпить таблетку снотворного, никто вообще бы ничего не заметил. У каких-нибудь еще соседей есть информация?
  
  Майло закрыл уши руками, потом повторил тот же жест с глазами и ртом.
  
  — На самого Москоу ничего нет?
  
  — Он безупречен. — Мой друг отодвинул тарелку. — Вытер нож о штанину? Это еще что за показуха?
  
  — Возможно, так он выражает свое презрение, — предположил я.
  
  — Эти артериальные раны… Парень обязательно оставил бы следы в машине.
  
  — Ну явные пятна он вычистил, а остальное сделала компания, так что наш убийца спокойно сидит дома.
  
  — Мне кажется разумной твоя версия о жесте презрения. Возможно, тут присутствует и ярость. Вопрос в том, что такого сделала престарелая учительница, чтобы возбудить в нем все это?
  
  — У людей есть тайны.
  
  — Ну, пока ничего не объявилось. Домик аккуратный, чистый, бабушкин. — Он снова придвинул тарелку и принялся есть.
  
  Я сказал:
  
  — Горячая ярость и холодное планирование. Кто знает, может, он не был уж так аккуратен в последний раз.
  
  — Что ты имеешь в виду?
  
  — Пятно в «бентли».
  
  — Но с «бентли» не связано никакое убийство, Алекс. Я не готов объединить эти два дела.
  
  Я промолчал.
  
  — Да-да, безусловно, есть параллели, — не вытерпел Майло. — Теперь найди мне еще одно убийство, которое свяжет эти два случая вместе, и объясни, каким образом такой осторожный парень умудрился оставить пятно у всех на виду.
  
  — Когда он возвращал «бентли» на стоянку, было темно, вот он и не заметил. Или что-то ему помешало, пришлось быстро сматываться.
  
  — Неубедительно, доктор.
  
  — Другой вариант: он оставил его там специально.
  
  — Еще один презрительный вызов?
  
  — «Взгляните, что мне сходит с рук». Возможно, угон «бентли» был просто репетицией сегодняшнего убийства.
  
  — Пожилой психопат, который любит играть в игры. — Майло побарабанил вилкой по столу. — Или «бентли» не имеет никакого отношения к Элле.
  
  — Возможно.
  
  — Но ты в это не веришь.
  
  — А ты?
  
  Он вздохнул.
  
  — Я просмотрел отчеты касательно преступлений, связанных с насилием, на тот период, когда «бентли» был неизвестно где. Пока ничего. — Зачерпнул ложкой чечевицы и добавил: — Такой старый человек. Странно…
  
  — Знаешь, как говорят: в семьдесят тебе снова пятьдесят.
  
  Майло взял клешню омара:
  
  — А верх — это низ и низ — это верх.
  
  — Если мы имеем дело с организованной преступностью, — предположил я, — то это может быть работа команды. Один крадет машину, передает ее убийце и потом помогает ее почистить, а возможно, и отгоняет назад. Вспомни, что киллер старательно ограничивает свой контакт с машиной только водительским сиденьем, и станет ясно, что времени на уборку требуется не много.
  
  — Убойная команда, — хихикнул Майло. Разломав клешню по суставу, он некоторое время просидел молча, как будто прислушиваясь к звуку. — После Микки Кохена таких красавчиков поубавилось, но остались еще акулы-ростовщики, которые обретаются в Валли и на Кэнон-драйв в Беверли-Хиллз.
  
  — Кэнон совсем рядом с прокатным пунктом.
  
  — Правильно. — Он извлек из клешни полоску мяса, прожевал, повторил процедуру с другой клешней. — Так что, у нашей маленькой учительницы на пенсии темное прошлое помощницы гангстера?
  
  — Или тайный порок. Вроде игры.
  
  — Она исхитрилась влезть в большие долги, играя на свою пенсию? Ерунда, Алекс. Даже если и так, то последнее, что сделает акула, — это съест рыбку и покончит со всякой надеждой вернуть долг.
  
  — Если только акула уже не отчаялась что-то вернуть, — заспорил я. — Или сама Манкузи не была игроком, задолжал кто-то другой, а ее убили — его припугнуть.
  
  Я рассказал о неприятном разговоре между Эллой и блондином — предположительно ее сыном, — который наблюдал Москоу.
  
  — Ссорились, — протянул Майло.
  
  — Ничто так не способствует ссоре, как деньги. Возможно, младшенький попросил у матери денег, а она ему отказала.
  
  — Что у меня не укладывается в голове, так это злодейское убийство крупной акулой старушки, дабы вселить страх в ее непутевого сына.
  
  — Скорее всего ты прав, — согласился я, — но мы живем в новом, более жестоком веке.
  
  — В смысле?
  
  — Просто взгляни на новости.
  
  Он снова занялся едой.
  
  Я сказал:
  
  — Можно повернуть и иначе: этот блондин вовсе не сын, а сборщик долгов.
  
  Сняв синий пластиковый чехол с папки, Майло протянул ее мне. Внутри оказался предварительный отчет по преступлению, который еще нужно было заполнить, несколько бумаг, показавшихся мне личными документами Эллы Манкузи, и конверт с фотографией три на пять дюймов.
  
  На фотографии крошечная женщина в цветастом платье с поясом и в туфлях на высоких каблуках стояла рядом с обрюзгшим светловолосым мужчиной лет сорока. Снимались они на фоне зеленого домика. У Эллы Манкузи было птичье личико и блестящие темные глаза. Губы накрашены, ногти тоже. Она улыбалась, но чего-то в ее улыбке не хватало.
  
  Блондин стоял, опустив руки по швам. Плечи напряжены, как будто необходимость позировать для фотографии его напрягала.
  
  Я сказал:
  
  — Совпадает с тем человеком, которого описывал Москоу.
  
  — Прочитай на обороте.
  
  Я перевернул снимок.
  
   Я и Энтони, мой день рождения. Я испекла шоколадный торт.
  
  — Заботливый сын позволяет ей самой печь себе торт ко дню рождения, — заметил я.
  
  Я еще внимательнее вгляделся в улыбку Эллы и сообразил, чего там не хватает. Материнской гордости.
  
  Майло сказал:
  
  — Я решил, что он единственный ребенок, потому что на всех немногочисленных фотографиях в доме только он, по большей части маленьким или в начальной школе. У нее нашлось его свидетельство о рождении и школьные табели за двенадцать лет. Школу окончил с тройками. В графстве всего один Энтони Манкузи, а у него всего один привод, не повлекший судебного наказания. Если у парня и есть проблема с алкоголем, то она не генетического свойства: единственное спиртное, найденное в доме Эллы, — непочатая бутылка шерри.
  
  Он потер лицо.
  
  — Особого имущества у нее не было, Алекс. Все деловые бумаги хранились в трех коробках из-под сигар, стоящих около кровати. Манкузи ушла на пенсию восемнадцать лет назад, а непосредственно перед этим преподавала общественные науки в средней школе Луиса Пастера. Они написали ей милое письмо. Незадолго до этого она овдовела, Энтони тогда был еще подростком. Муж, Энтони-старший, работал надсмотрщиком на молочной ферме в Санта-Фе-Спрингс, умер прямо на работе от сердечного приступа. Кредит за дом выплачен уже одиннадцать лет назад, так что пенсии и того, что она получала за мужа, ей вполне хватало. Нормальная женщина, средний класс, проживала в районе с низким уровнем преступности. Какого черта она так закончила свою жизнь?
  
  Я еще раз взглянул на фотографию.
  
  — День рождения матери, а ему явно хочется быть где-нибудь еще. Вспомни о рассказе Москоу насчет раздраженного разговора, и что мы получаем? Завещания в коробках не нашлось?
  
  Майло задумался.
  
  — Нет. Младшенький пришил ее ради наследства?
  
  — Такое не раз случалось.
  
  — Разумеется, случалось, но каким нужно быть животным, чтобы порезать родную мать, как воскресный ростбиф?
  
  Он попросил жестом принести счет. Улыбающаяся официантка в очках, которая всегда его обслуживала, поспешно подошла и спросила, доволен ли он обедом.
  
  — Все было невероятно вкусно, — ответил мой друг, передавая ей деньги. — Сдачи не надо.
  
  — Слишком много, лейтенант.
  
  — Пустяки.
  
  — Я даю вам кредит, — сказала она, — на следующий раз.
  
  — Не стоит беспокоиться.
  
  — Стоит.
  
  Выйдя из ресторана, Майло поддернул брюки и взглянул на часы.
  
  — Самое время побеседовать с Тони Манкузи-младшим, нашим потенциальным пьяницей.
  
  — Отсутствие данных все же не исключает наличия игорной проблемы, — заметил я.
  
  — Зачем связываться с живыми и дышащими акулами, когда можно найти более простые пути?
  
  — Зачем кинозвезде, остановившейся в «Четырех временах года», снимать тридцатидолларовую проститутку на бульваре Сансет, когда он может воспользоваться услугами девушек по вызову, которые выглядят лучше, чем героини его фильмов? Грязь и опасность — часть удовольствия.
  
  — Игры, — поправил он. — Ладно, давай поболтаем с этим джокером. По крайней мере я смогу сообщить ему действительно плохие новости.
  
  Телефон Энтони Джеймса Манкузи-младшего был отключен, и это подогрело желание Майло отыскать его.
  
  В бумагах на его восьмилетнюю «тойоту» был указан адрес на Олимпик, в четырех кварталах от Фэйерфакс. По этому адресу оказался розовый дом на шесть квартир, построенный на ухоженной зеленой лужайке. Увитый виноградом, кругом цветы, идеально чистые дорожки. Если не обращать внимания на транспортный рев поблизости, от которого плавились мозги, то совсем недурно.
  
  Хозяин, азиат лет шестидесяти по имени Уильям Парк, жил в одной из квартир на первом этаже. Он открыл нам дверь, держа в руке журнал «Смитсониан».
  
  — Тони? — удивился он. — Он съехал примерно три месяца назад.
  
  — Это почему? — поинтересовался Майло.
  
  — Его арендный договор закончился, и он хотел найти что-нибудь подешевле.
  
  — Проблемы с деньгами?
  
  — Здесь квартиры на две спальни, — объяснил Парк. — Может быть, Тони решил, что ему так много не нужно?
  
  — Иными словами, проблемы с деньгами.
  
  Парк улыбнулся.
  
  Майло спросил:
  
  — Как долго он здесь жил, сэр?
  
  — Он уже был среди жильцов, когда я купил дом. Это было три года назад. Я не знаю, что было до этого.
  
  — Хороший жилец?
  
  — По большей части. Он что, попал в беду?
  
  — Его мать умерла, и нам необходимо его разыскать.
  
  — Умерла… надо же. — Домовладелец присмотрелся к нам. — Как-то… неестественно?
  
  — Боюсь, что так, мистер Парк.
  
  — Это ужасно… Подождите, у меня есть адрес, по которому я должен был пересылать почту. Иногда я что-то получаю на его имя.
  
  — А в данный момент что-нибудь подобное у вас имеется?
  
  — Нет. Я пишу «переслать», и почтальон забирает почту. — Парк скрылся в своей квартире, предоставив нам разглядывать через открытую дверь чистую белую комнату.
  
  Майло сказал:
  
  — Сначала наблюдательный мистер Москоу, теперь этот. Правосудие и граждане действуют рука об руку. Может быть, мир все же не так уж подл.
  
  Странно говорить подобное, после того как только что видел лежащую в луже собственной крови Эллу Манкузи. Но все равно приятно было услышать от него хоть что-то положительное.
  
  — Глобальное потепление, — заметил я.
  
  — А?
  
  — Проехали.
  
  Вернулся Парк и протянул Майло листок бумаги.
  
   «Номер почтового ящика. Лос-Анджелес, 90027.
  
   Восточный Голливуд».
  
  Майло скрыл разочарование за улыбкой и поблагодарил.
  
  — Всегда готов помочь. Бедный Тони.
  
  — Значит, он был хорошим жильцом, — сказал Майло. — По большей части.
  
  Парк пояснил:
  
  — Иногда он задерживал квартплату, но всегда платил пени без лишних разговоров.
  
  — На что он жил?
  
  — Он как-то сказал, что раньше работал на студии, вроде чернорабочим, двигал что-то, но несколько лет назад повредил спину и вынужден был жить на пенсию по инвалидности. Иногда ему помогала мать. Порой она платила за квартиру. Кто-то убил ее?
  
  — Насколько хорошо вы ее знаете, мистер Парк?
  
  — Я? Совсем не знаю, я только получал деньги по ее чеку.
  
  — Тони о ней рассказывал?
  
  — Никогда. Тони вообще мало разговаривал.
  
  — Тихий парень?
  
  — Очень тихий.
  
  — Как часто матушка платила вместо него за квартиру?
  
  — Гм-м… Я сказал бы, примерно в половине случаев. В последние месяцы чаще.
  
  — Насколько чаще?
  
  — Мне помнится, что из последних шести месяцев она заплатила за четыре.
  
  — Она посылала вам чеки по почте?
  
  — Нет, мне передавал их сам Тони.
  
  — А что за травма была у Тони?
  
  — Вы имеете в виду, был ли он калекой или что-нибудь в этом роде? Нет, выглядел он нормальным, но это же ничего не значит. Несколько лет назад у меня был поврежден диск. Очень больно, но я никому этого не показывал.
  
  — Тони страдал молча?
  
  — Вы ведь его не подозреваете, верно? — спросил Парк. — Он никогда не был буйным.
  
  Ему явно неприятно было думать, что он мог сдавать квартиру убийце.
  
  — Мы просто задаем вопросы, сэр, — утешил его Майло.
  
  — Надеюсь. От Тони в самом деле не было никакого беспокойства.
  
  Почтовые ящики размещались на замусоренном участке Вермонта, прямо над бульваром Сансет, и представляли собой мини-сейфы, пахнущие металлом, с рядами ящиков, ключи от которых были у снимавших их клиентов. Доступ — круглосуточно.
  
  Объявление на окне гласило: «В случае проблем обращайтесь в „Сухую чистку Авакиана“, дверь рядом».
  
  В чистке мужик — усы в стиле Уильяма Сарояна, ловкие руки — переместил кипу мятых рубашек и спросил, не поднимая головы:
  
  — Да?
  
  — Полиция. Мы ищем одного из ваших арендаторов ящиков, Энтони Манкузи.
  
  Самое время поднять голову.
  
  — Тони? Он приносит сюда всю свою стирку. Если учесть стоимость воды и мыла, то мы делаем это настолько дешево, что нет никакого смысла покупать стиральную машину. Что там с Тони?
  
  — Его мать умерла, мистер?..
  
  — Бедрос Авакиан. — Он прищелкнул языком. — Умерла, надо же! Плохо. А почему здесь полиция?
  
  — Это не была естественная смерть.
  
  — О… скверно!
  
  — Не могли бы вы дать нам его адрес?
  
  — Да-да, конечно. Подождите, сейчас найду.
  
  Авакиан прошел к маленькому письменному столу и кликнул мышкой ноутбука.
  
  — Ручка есть? Передайте Тони мои соболезнования.
  
  Новая берлога Энтони Манкузи-младшего была в старой трехэтажной коробке на Родни-драйв, недалеко от универмага. Никаких лужаек, очарования, объявлений, направляющих к фирме по продаже недвижимости в Доуни.
  
  Передняя дверь оказалась заперта на ключ. В списке значилось восемнадцать жильцов, для каждого имелось почтовое отверстие. В квартире А, где жил Манкузи, никто не отозвался.
  
  — Явное падение в статусе по сравнению с прошлым местом, — заметил я. — К тому же мать оплачивала почти постоянно его жилье.
  
  Майло еще раз безрезультатно нажал на кнопку звонка, затем вытащил свою визитку и бросил в щель почтового ящика Манкузи.
  
  — Пойдем к пункту проката.
  
  Когда мы направились к машине, мое внимание привлекло движение на улице. Мужчина в коричневых брюках и белой рубашке с короткими рукавами двигался в нашем направлении.
  
  Меньше волос, чем два года назад, да и те искусственно высветлены, к тому же он набрал вес во всех предсказуемых местах. Но это был тот самый человек, которому не хотелось фотографироваться вместе со своей матерью.
  
  Майло велел мне стоять на месте и направился к нему. Блеск золотого жетона заставил голову Тони откинуться назад, как будто он получил пощечину.
  
  Майло что-то сказал.
  
  Манкузи схватился за голову обеими руками.
  
  Рот его открылся, и донесшиеся до меня звуки напомнили мне животных, которых ведут на бойню.
  
  Конец надежде.
  ГЛАВА 6
  
  Тони Манкузи трясущимися руками попытался вставить ключ в замочную скважину. Когда он уронил его во второй раз, я взялся помочь. Как только мы оказались в мрачной маленькой комнате, которую он называл домом, Тони прислонился к стене и заплакал. Майло, бесстрастный, как садовый гном, наблюдал за ним.
  
  Есть детективы, которые очень полагаются на первую реакцию человека на плохие новости, подозревая выдержанных людей так же, как и тех, кто закатывает театральную истерику.
  
  Я не брался судить, правы ли они, поскольку мне довелось видеть жертв насилия, демонстрирующих легкомыслие, невинных свидетелей, корчившихся от чего-то, что можно было принять за вину, психопатов, устраивавших такие представления, изображая шок и скорбь, что хотелось обнять их и кормить с ложки супом.
  
  Но было трудно не впечатлиться вздыманием округлых плеч Манкузи и его рыданиями, которые едва не сносили его с видавшего виды дивана, за которым у стены стояла раскладушка.
  
  Элла Манкузи сама пекла себе торт в день рождения. Может быть, ее сын сейчас вспоминал об этом?
  
  Когда он остановился, чтобы отдышаться, Майло сказал:
  
  — Мы сочувствуем вашему горю, сэр.
  
  Манкузи с трудом поднялся на ноги. Перемена в цвете лица была резкой и убедительной: от здоровой свежести почти до зелени. Он поспешно прошел шесть футов до крошечной кухни, где его вырвало в раковину.
  
  Когда спазмы прекратились, Тони плеснул несколько пригоршней воды налицо и вернулся на диван с мокрыми глазами и прилипшими к жирному лбу прядями волос. Кусок блевотины попал ему на рубашку, чуть пониже смятого воротника.
  
  Майло начал:
  
  — Я знаю, время не слишком подходящее для разговоров, но если вы что-либо можете нам сказать…
  
  — Что я могу вам сказать?
  
  — Нет ли кого-нибудь — вообще кого-нибудь, — кто хотел бы причинить вашей матери зло?
  
  — Она была учительницей, — сказал Манкузи.
  
  — И ушла на пенсию…
  
  — Они ее наградили. Она была строгой, но справедливой, все ее любили. — Он помахал пальцем. — «Хочешь хорошую отметку? Работай!» Такой у нее был девиз.
  
  Я задумался, как все, что он говорил, могло увязываться с человеком, который жил на пенсию по инвалидности и брал у старухи матери деньги.
  
  Троечник. Его бы никуда не взяли.
  
  — Значит, нет никого, на кого вы могли бы подумать? — не отставал Майло.
  
  — Нет. Это… настоящее безумие.
  
  Кусочек блевотины упал на ковер в нескольких дюймах от ботинка моего друга.
  
  — Безумие и кошмар. — Манкузи опустил голову и тяжело задышал.
  
  — Вы в порядке, сэр?
  
  — Небольшая одышка. — Тони выпрямился, начал медленно дышать. — На меня так стресс действует…
  
  Майло сказал:
  
  — Если не возражаете, у нас есть еще несколько вопросов.
  
  — Что?
  
  — После того как умер ваш отец, у вашей матери были какие-нибудь романы?
  
  — Романы? Она любила читать. Иногда смотрела сериалы. Вот и все ее романы. — Он тряхнул волосами, склонил голову и отвел со лба мокрую высветленную прядь.
  
  Эта симфония движений напомнила мне о том, что рассказывал Эд Москоу.
  
  — А близкие друзья у нее были? Мужчины или женщины?
  
  Манкузи покачал головой, заметил блевотину на полу и поднял брови. Ковер был весь в пятнах, а сверху засыпан крошками и пылью. Когда-то он был светло-бежевым, но со временем потемнел, как зубы у курильщика.
  
  — Значит, никакой светской жизни? — спросил Майло.
  
  — Никакой. Уйдя на пенсию, мама полюбила одиночество. Слишком долго ей пришлось проработать в шумной школе. Она мирилась с этим тридцать лет.
  
  — Выходит, она жила сама по себе.
  
  — Она всегда жила сама по себе. Теперь она может быть собой. — Манкузи подавил рыдание. — Ох, мама…
  
  — С этим нелегко справиться, — посочувствовал Майло.
  
  Молчание.
  
  — У вашей матери были какие-нибудь хобби?
  
  — Что?
  
  Майло повторил вопрос.
  
  — Почему вы спрашиваете?
  
  — Я хочу представить ее себе.
  
  — Хобби, — повторил Манкузи. — Она любила пазлы, кроссворды. Судоку. Судоку она любила больше всего. У нее был диплом математика, но преподавала она общественные науки.
  
  — Какие-нибудь еще игры?
  
  — Что вы имеете в виду? Она была учительницей. Ее не… это случилось не из-за ее хобби. Это сделал какой-то… псих.
  
  — Значит, никаких хобби, из-за которых она могла бы влезть в долги?
  
  Водянистые глаза Манкузи остановились на лице Майло.
  
  — О чем таком вы толкуете?
  
  — Есть вопросы, которые мы должны вам задать, мистер Манкузи. Ваша мать покупала лотерейные билеты, играла в покер по компьютеру или делала что-то другое в этом роде?
  
  — У нее даже не было компьютера. Как и у меня.
  
  — Значит, она не выходила в Интернет?
  
  — Почему вы задаете такие вопросы? Вы же сказали, что ее даже не ограбили.
  
  — Простите, — сказал Майло. — Мы не должны ничего упустить.
  
  — Моя мать не играла.
  
  — Она всегда следовала своим устойчивым привычкам?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Ну например, выходила ли она за газетой в одно и то же время?
  
  Манкузи сидел не двигаясь, уставившись в пространство.
  
  — Сэр?
  
  — Она рано вставала. — Он схватился за живот. — Ох… опять тошнит.
  
  Еще один забег к раковине. На этот раз сухие спазмы привели к кашлю и одышке. Тони открыл маленький холодильник, достал оттуда початую бутылку с чем-то прозрачным, отпил глоток. Вернулся, все еще держа бутылку в руке.
  
  Диетический тоник.
  
  Он схватился за живот, крепко сжал, помассировал.
  
  — Слишком жирный. Раньше пил джин с тоником, теперь — только тоник без сахара. — Он еще раз отпил из бутылки, не сумев сдержать отрыжку. — Мама-то как замуж вышла, так ни одного фунта не прибавила.
  
  — Она соблюдала диету? — поинтересовался Майло.
  
  Манкузи улыбнулся:
  
  — Ей это было не нужно. Она могла есть пасту, сладкое — все, что угодно. Я пошел в отца. Он умер от сердечного приступа. Я должен следить за собой.
  
  — Это все холестерин, будь он неладен.
  
  Манкузи покачал головой.
  
  — Мама… они сделали ей больно?
  
  — Они?
  
  — Не важно. Она мучилась? Скажите мне, что она не мучилась.
  
  — Все произошло очень быстро, — сказал Майло.
  
  — О Господи! — Снова слезы.
  
  Мой друг протянул ему бумажный платок из пачки, которую всегда носил для таких случаев.
  
  — Мистер Манкузи, мы так подробно расспрашиваем о личной жизни вашей матушки, потому что свидетель описал нападающего как человека примерно ее возраста.
  
  Пальцы Манкузи разжались, салфетка упала на пол.
  
  — Что?
  
  Майло повторил описание убийцы, которое дал нам Эдвард Москоу, включая синюю клетчатую кепку.
  
  — Чушь какая-то, — сказал Манкузи.
  
  — Он вам никого не напоминает?
  
  Манкузи снова тряхнул волосами:
  
  — Конечно, нет. У папы было много таких кепок. После того как облысел, он не хотел, чтобы солнце пекло ему голову. Это настоящее безумие.
  
  — А как насчет черного «Мерседеса эс-шестьсот»? Тоже ничего знакомого?
  
  — Я не разбираюсь в машинах, — помотал головой Манкузи.
  
  — Это большой четырехдверный седан, — объяснил Майло. — Последняя модель.
  
  — Мать не могла знать никого с такой машиной. Она же была учительницей, Господи!
  
  — Пожалуйста, не обижайтесь на следующий вопрос, мистер Манкузи. Могла ваша мать знать кого-нибудь, даже отдаленно связанного с организованной преступностью?
  
  Тони рассмеялся и пнул кусок блевотины.
  
  — Потому что мы итальянцы?
  
  — Мы должны и это проверить…
  
  — Знаете, что я вам скажу, лейтенант? Мать вовсе не была итальянкой. Она была немкой, и ее девичья фамилия — Хошвелдер. Итальянцем был отец, но он вырос в Нью-Йорке и хвастался, что, когда был маленьким, знал всяких типов из мафии. Рассказывал разные истории.
  
  — Какие истории?
  
  — Тела, выброшенные из машин, парни, застреленные в креслах у парикмахера. Но увы, все это были выдумки, глупые рассказы, и мать их ненавидела, называла грубыми. Ей нравился сериал «Она написала убийство», а не «Клан Сопрано».
  
  Он снова пошел на кухню и поставил бутылку на стол.
  
  — Игра, гангстеры — смех, да и только.
  
  — Может быть, так оно кажется, но…
  
  — Нет никакой причины для ее смерти, ясно? Никакой причины, никакой гребаной причины. Это бред, безумие, такого не должно было случиться… Не могли бы вы встать?
  
  — Извините?
  
  — Встаньте, — повторил Манкузи. — Пожалуйста.
  
  Майло послушался. Манкузи зашел ему за спину и опустил кровать. Еще не закончив дела, он резко вдохнул, положил ладонь на поясницу и выпрямился.
  
  — Диск.
  
  Майло помог ему разобрать кровать, и мы увидели тонкий матрас и серые простыни, которые когда-то были белыми.
  
  Манкузи попытался сесть. По его щекам тек пот.
  
  Майло протянул руку, чтобы помочь ему.
  
  — Нет-нет, я сам.
  
  Мы наблюдали, как он поэтапно опускался на кровать, а потом свернулся на ней калачиком, прижав колени к груди и все еще тяжело дыша.
  
  — Я ничего не могу вам рассказать. Я ничего не знаю.
  
  Майло спросил его насчет родственников.
  
  Манкузи покачал головой, сдвинув тонкий матрас:
  
  — У мамы после меня был выкидыш, так что на этом все закончилось.
  
  — Как насчет тетей, дядей…
  
  — Она ни с кем не была близка.
  
  Майло ждал.
  
  — Никого, — помотал головой Манкузи.
  
  — Нет никого, кто бы мог вам помочь?
  
  — Как помочь?
  
  — Пережить все это.
  
  — Джин с тоником хорошо помогал раньше. Может быть, я к нему вернусь. Думаете, стоит? — Он резко рассмеялся.
  
  Майло не ответил.
  
  — Может, послать все к такой-то матери? — протянул Манкузи. — Есть и пить все, что захочется. Наверное, мне пора пытаться произвести на кого-то впечатление. — По щекам его опять побежали слезы. — Но кого теперь впечатлять?
  
  Он повернулся на спину.
  
  — Не могли бы вы дать мне таблетку алива — в шкафчике над плитой?
  
  Я нашел бутылочку, вытряс таблетку и налил стакан воды из-под крана, но Тони сказал:
  
  — Мне нужно две.
  
  Когда я вернулся, он схватил таблетки из моей руки и отмахнулся от воды:
  
  — Я глотаю их всухую, — что и продемонстрировал. — Такой у меня редкий талант… Мне нужно отдохнуть.
  
  Он повернулся к нам спиной.
  
  — Мы очень вам сочувствуем, — сказал Майло. — Если что-то вспомните, звоните.
  
  Молчание.
  
  Когда мы уже почти вышли за дверь, Манкузи сказал в пустоту:
  
  — Мама всегда ненавидела эти кепки.
  
  Выйдя из здания, Майло спросил меня:
  
  — Думаешь, это представление?
  
  — Москоу назвал его поведение театральным, но кто знает?
  
  — В каком смысле театральным?
  
  Я рассказал ему про хлопок ладонью по бедру и взмахивание волосами.
  
  Он нахмурился:
  
  — Отчасти он и сейчас такое проделывал. Но блевал натурально.
  
  — Людей тошнит по самым разным причинам, — заметил я. — Включая вину.
  
  — Символический катарсис? Или как вы, ребята, там это кличете?
  
  — Я называю это рвотой. Он единственный ребенок, никаких близких родственников. Мне бы очень хотелось знать, существует ли завещание.
  
  — Согласен, — кивнул Майло. — Весь вопрос в том, как его найти.
  
  — Может быть, эти родственники, с которыми она не была близка, могут что-нибудь подсказать?
  
  — Думаешь, Тони не стал вдаваться в подробности, потому что не хотел, чтобы я с ними разговаривал?
  
  — Семейные ценности, — сказал я. — Вот где все начинается.
  
  Проехав три квартала, Майло открыл багажник, надел перчатки и принялся рыться в личных вещах, которые собрал в спальне Эллы Манкузи.
  
  Никакого упоминания о родственниках, кроме Тони, но имеется визитка адвоката в стопке карточек, перетянутых резинкой: «Джин Барон, Экс. Бульвар Уилшир, Санта-Моника».
  
  Остальные визитки были от сантехников, электриков, ремонтных рабочих по теплоснабжению, службы доставки продуктов на дом.
  
  Мужчины, которые посещали дом и, возможно, были знакомы с жизненным распорядком Эллы Манкузи. Если не появится никаких других зацепок, придется начать проверять их.
  
  Майло позвонил Джин Барон, и она, когда оправилась от шока, подтвердила, что составляла завещание для миссис Манкузи, но предпочитает не обсуждать такие вопросы по телефону.
  
  Когда мы направились в Санта-Монику, мой друг усмехнулся:
  
  — Возможно, все дело во мне, но она прямо сгорала от нетерпения.
  
  Джин Барон встретила нас в маленьком пустом холле своего здания, двухэтажного строения к западу от Яле. Холл срочно требовалось подкрасить.
  
  Эта средних лет брюнетка с вьющимися волосами, плотно упакованная в потрясный костюм от Шанель цвета павлиньего хвоста, выглядела так, будто только что обновила свой макияж. Проверив у Майло удостоверение, она провела нас в лифт и далее в свой офис, состоящий из двух помещений. На простой белой двери только ее имя. Ниже — ученая степень и дополнительные дипломы нотариуса и сертифицированного специалиста по налогам.
  
  В офисе пахло хорошими духами. Джин Барон села за темный, вроде бы деревянный стол.
  
  — Такие ужасные новости о миссис Манкузи. Вы знаете, кто это сделал?
  
  — Пока нет. Не могли бы вы нам что-нибудь рассказать о ней, мэм?
  
  — Не слишком много. Я всего лишь составила для нее завещание, а это случилось пять лет назад.
  
  — Кто ей вас порекомендовал?
  
  — «Желтые страницы». Я тогда только закончила учебу, соответственно никаких рекомендаций. Она была практически моим единственным клиентом за полгода. Завещание было простым, такие составляются по шаблону.
  
  Она выдвинула ящик и достала оттуда лист бумаги.
  
  — Вот ваша копия. Конфиденциальность на умерших клиентов не распространяется.
  
  — Мы не нашли копии в доме миссис Манкузи.
  
  — Она ее не взяла, — пояснила Барон. — Сказала, пусть лежит у меня.
  
  — Это как?
  
  Адвокат пожала плечами:
  
  — Может быть, она не хотела, чтобы кто-нибудь ее нашел?
  
  Майло просмотрел завещание.
  
  — И это все?
  
  — В ее ситуации не нужно было ничего изобретать. Вся собственность — это дом и немного денег в банке. Никаких долгов, никаких осложнений, никаких приложений.
  
  — И всего один наследник.
  
  — Ее сын, — кивнула Барон. — Я предложила миссис Манкузи принять какие-то меры, чтобы снизить налог на наследство, который ему придется платить. Например, поместить дом в двойное владение с сохранением за ней права пользоваться им пожизненно. Но она не заинтересовалась.
  
  — Почему?
  
  — Она не сказала, а я не стала допытываться. Ее больше интересовало, сколько я беру в час. Ей явно не хотелось тратить лишний пенс.
  
  Майло протянул мне завещание. В случае если Энтони Манкузи-младший умрет раньше своей матери, все доставалось «Армии спасения».
  
  Мой друг спросил:
  
  — Она говорила что-нибудь о своем сыне?
  
  — Вы его подозреваете?
  
  — Мы интересуемся всеми, кто был с ней близок.
  
  — Готова поспорить, толпа тут не соберется.
  
  — Почему вы так решили?
  
  — Миссис Манкузи была вежливой, — сказала адвокат, — но немного… у меня было такое ощущение, что общительной она не была. Пустая болтовня ее не интересовала. Или, возможно, она старалась сократить время своего пребывания здесь. Вы знаете этих людей, они деньги берегут.
  
  — Не то что нынешнее поколение, — заметил Майло.
  
  — У двух моих детей прекрасная работа, но они постоянно перебирают по своим кредитным картам.
  
  — Возможно, миссис Манкузи считала своего сына безответственным, поэтому не хотела передавать ему дом.
  
  — Она бы и не передала ему дом, просто… — Барон улыбнулась. — Функционально это то же самое, так что, вероятно, вы правы. Но если она и не доверяла сыну, мне она об этом не говорила. Я все время хочу подчеркнуть, насколько она была сдержанной, но очень вежливой, настоящая леди. Странно представить себе, что ее убили. Это был грабеж?
  
  — Непохоже.
  
  — Вы думаете, сынуля хотел ускорить события?
  
  — Мы пока не пришли ни к каким выводам.
  
  — Как скажете. — Барон похлопала ресницами.
  
  Майло встал.
  
  — Спасибо за копию. И за бесплатное время.
  
  — Разумеется, — сказала она, касаясь его руки. — Наверное, все дело в форме… ой, но ведь вы не носите форму.
  
  — Нет, это все мой одеколон. «Eau de schmo».
  
  Было уже около четырех, когда мы направились к пункту проката престижных автомобилей в Беверли-Хиллз. По дороге Майло позвонил в лабораторию. В «мерседесе» нашли пару непонятных волосков, а также различные шерстяные, хлопчатобумажные и льняные нитки, но никакой крови или иных телесных жидкостей. Машина недавно была обработана пылесосом кем-то, кто потрудился не оставить отпечатков пальцев. Работники лаборатории собирались на следующий день снимать дверные панели, но они предупредили Майло, чтобы слишком многого не ждал.
  
  — История моей жизни, — сказал он и прибавил газу. — У Эллы был, по сути, только ее дом. Сколько он, по-твоему, может стоить?
  
  — В этой части Уэствуда? — спросил я. — Как минимум миллион триста.
  
  — И я так думаю. Неплохой подарок для такого неудачника, как Тони.
  
  Я напомнил:
  
  — Элла не собиралась помогать ему снизить налоги, а также не вмешалась, когда он потерял квартиру на Олимпик и попал в эту дыру.
  
  — Мамочка считала его лузером, и он это знал.
  
  — Ничто так не питает ненависть, как презрение к самому себе, — сказал я. — А здесь мы имеем дело со здоровой семидесятитрехлетней женщиной, которая вовсе не собиралась умирать в ближайшее время. Что означало продолжение нищенского существования для Тони.
  
  Заверещала рация, требуя связаться с участком.
  
  — Стержис. Я еду… кто? Ладно, скажи им… завтра. Днем. Я позвоню утром и уточню время… обращайся с ними осторожно.
  
  Клик.
  
  — В участок пришли родители Антуана Беверли. Хотят меня видеть. Им сказали, что я на задании. Хочешь поприсутствовать? Ситуация вполне может потребовать психологической чувствительности.
  
  — Разумеется, только предупреди меня за два часа.
  
  — Спасибо, — сказал он. — Ох, ты только взгляни на весь этот хром!
  
  Пункт проката престижных автомобилей представлял собой растрескавшуюся бетонную площадку под брезентовым тентом. Небольшая вывеска мелкими буквами, пара десятков машин, сгрудившихся нос к бамперу, и небольшая будочка в качестве офиса сбоку.
  
  «Весь этот хром» представлял собой несколько «порше», «феррари», «ламборджини», гигантский «роллс-ройс фантом» и парочку «бентли»-купе — младших кузенов величественного седана Николаса Губеля. Спереди — три «Мерседеса S600», два серебряных и черный. Рядом с черным пустое место.
  
  С обеих сторон въездной дорожки — железные столбики, между ними — вялая цепь, змеящаяся по бетону. На правом столбике кольцо с замком. Все блестит, но дешевка.
  
  Майло рассмеялся, но без всякого веселья:
  
  — Тачек тут на много миллионов, а они замок в ближайшей аптеке купили! Я могу его открыть в любом состоянии.
  
  В офисе мы обнаружили мелкого мужчину лет тридцати, который сидел за складным столом и слушал радио. На бейдже, приколотом к его синей рубашке, значилось «Гил». Татуировки, покрывавшие его шею и руки, свидетельствовали о высоком болевом пороге, черные волосы были идеально причесаны. На стенах офиса висели календарь компании, производящей инструменты, и развороты из журнала «Плейбой», которые заставили меня почувствовать себя десятилетним ребенком.
  
  Майло сверкнул своим жетоном.
  
  — Ага, они меня предупредили, что вы приедете.
  
  Мой друг сказал:
  
  — Вы сбились с проторенного пути, мистер…
  
  — Гилберт-Чакон.
  
  — Как к вам относятся клиенты, мистер Чакон?
  
  — А мы не имеем дела с клиентами. Пункт проката на Ла Сиенега. Эта площадка с ультрароскошными машинами. Мы получаем заказы из гостиниц и занимаемся доставкой.
  
  — Гость желает машину, вы ее ему подаете?
  
  — Ага, — подтвердил Чакон, — но только мы ни с какими гостями не общаемся, только с гостиницей, им же счет выставляем.
  
  — Похоже, у вас не слишком много работы.
  
  — Сюда никто не приходит.
  
  — Но кто-то все же приходил прошлой ночью.
  
  Чакон скривил рот:
  
  — Никогда раньше такого не было.
  
  — Как тут у вас с охраной?
  
  — Цепь и замок.
  
  — И все?
  
  Чакон пожал плечами:
  
  — Полиция в минуте езды. Это же Беверли-Хиллз, здесь по копу на квадратный акр.
  
  — А ночной сторож есть?
  
  — Не-а.
  
  — Сигнализация?
  
  — Не-а.
  
  — У всех этих дорогущих тачек? — удивился Майло.
  
  Чакон протянул руку назад. Пальцы коснулись фанерной стены. Видимо, ему понравилось ощущение, потому что он принялся поглаживать дерево.
  
  — У всех машин есть сигнализация.
  
  — Включая тот «мерседес», который угнали?
  
  — Сигнализацию ставит изготовитель, — кивнул Чакон, — так что у всех.
  
  — И она сработала?
  
  Рука Чакона оставила в покое стену и улеглась на стол, а глаза поднялись к отштукатуренному потолку.
  
  — Должна была.
  
  Майло улыбнулся:
  
  — В идеальном мире.
  
  Гилберт Чакон заявил:
  
  — Я дневной дежурный, прихожу в девять, ухожу в половине пятого. Ночью за все отвечает главный пункт проката.
  
  — На Ла Сиенега?
  
  — Ага.
  
  — У кого ключ от замка?
  
  — У меня. — Дежурный полез в карман и вытащил цепочку с ключами.
  
  — У кого еще?
  
  — На главном пункте. Может, еще у кого, не знаю. Я тут начал работать всего пару месяцев назад.
  
  — Значит, копии ключей могут быть у кого угодно?
  
  — Это было бы глупо, — заявил Чакон.
  
  — Замок выглядит новым, — заметил я.
  
  — Ну и что?
  
  Майло сказал:
  
  — Кто-то сумел открыть цепь, угнать «бенц», прогонять его сорок три мили, вычистить и вернуть сюда до девяти часов, при этом положив цепь на место. Если, конечно, она была на месте, когда вы здесь появились.
  
  — Была.
  
  — И сколько было времени?
  
  — Как я уже сказал, мне велят приходить сюда в девять. — Чакон снова поднял глаза к потолку.
  
  — Может быть, вы слегка опоздали?
  
  — Это было бы глупо.
  
  — Короче, вы прибыли вовремя?
  
  — Ага.
  
  — Когда вы появились здесь в девять, ничто необычное не заставило вас приглядеться?
  
  — Не-а.
  
  — Кто должен был запереть цепь в половине пятого?
  
  — Я. — Чакон облизал губы. — И я запер.
  
  — Что, если машину возвращают после половины пятого?
  
  — Если она с главного пункта, то они отпирают цепь и ставят ее.
  
  — Такое часто случается?
  
  — Бывает.
  
  — А прошлой ночью?
  
  Чакон встал и открыл шкаф рядом с холодильником для воды. Пока он пролистывал папки, мисс Январь улыбалась ему со стены.
  
  — Вчерась не было возвратов. Сейчас у нас нет только одной машины — черный «фантом» отправлен в «Эрмитаж» на Бартон-стрит. Какой-то арабский шейх с водителем ездят на нем уже три недели.
  
  — Бизнес не процветает?
  
  — То пусто, то густо. — Глаза Чакона снова задвигались, на этот раз из стороны в сторону.
  
  — Кто-нибудь в последнее время приходил, интересовался машинами? — спросил Майло.
  
  — Не-а.
  
  — Вы понимаете, почему мы задаем вам все эти вопросы, сэр?
  
  — Не-а. Сэр.
  
  — Машина использовалась в убийстве.
  
  Чакон дважды моргнул.
  
  — Шутите? А кого убили-то?
  
  — Милую старушку.
  
  — Какой ужас!
  
  — Действительно ужас, — подтвердил Майло. — И вполне вероятно, что убил ее далеко не такой же милый старичок. — Он описал убийцу в синей клетчатой кепке.
  
  — Надо же, — заметил Чакон.
  
  — Вы считаете, что старый человек не может сделать что-то подобное?
  
  — Нет, я хочу сказать, что никогда такого человека не видел.
  
  — А как насчет человека, который бродил по площадке и присматривался к тачкам? Было такое?
  
  Чакон покачал головой:
  
  — Здесь довольно тихо; кто-нибудь появляется, если машина ломается, и с главного пункта присылают механика.
  
  Майло выключил музыку. Тишина заставила Чакона несколько раз моргнуть.
  
  — Никто не бродил? Или все-таки болтался рядом? Кто-нибудь — может быть, бездомный?
  
  — Наверняка нет.
  
  — Уверены?
  
  — Если бы кто-то был, я бы сказал. — Чакон протянул руку к радио. Потом передумал.
  
  — Потому что вы хотите с нами сотрудничать?
  
  — Ага.
  
  Мы вернулись к машине. Проверили Чакона по компьютеру, получили его адрес в Бойл-Нейтсе. Ничего особенного, три ареста десять лет назад: два нападения в составе банды и один грабеж, который посчитали мелким воровством. Все в участке Рэм парт.
  
  — Старый гангстер, — сказал я.
  
  — И они поставили его присматривать за роскошными тачками.
  
  — Он переехал в другой район, нашел себе честную работу.
  
  — Перековался?
  
  — Случается.
  
  — Но ты сомневаешься, — уточнил мой друг.
  
  — Что ты хочешь этим сказать?
  
  — Этот вопрос про новый замок. Ты подумал, что он забыл запереть цепь, обнаружил это утром и купил новый замок.
  
  — Надо же, просто мысли читаешь, — усмехнулся я. — Еще у него глаза постоянно бегают.
  
  — Может, все обстоит хуже и кто-то заплатил ему за то, чтобы не запирать цепь на ночь?
  
  — Или киллер сам открыл замок, — сказал я. — Дешевая дрянь.
  
  Майло взглянул на будку.
  
  — Парень с прошлым Чакона имеет хорошую подготовку, ему нет никакого смысла что-то рассказывать. Если я подберусь поближе к плохому парню, у меня будет с чем сюда вернуться и предложить ему сделку в обмен на помощь.
  
  «Когда», не «если».
  
  Было приятно ради разнообразия видеть, что он думает о будущем.
  ГЛАВА 7
  
  Встреча с родителями Антуана Беверли была назначена на завтра в полдень.
  
  Когда я подошел к офису Майло, то увидел на двери бумажку, на которой было написано: «А: ком. 6».
  
  Исконная комната была побольше и находилась в конце коридора. На дверной ручке болталось еще одно объявление: «Идет интервью. Просьба не беспокоить».
  
  Я постучал один раз и вошел.
  
  Напротив Майло через стол сидела чернокожая пара. Перед женщиной лежала небольшая фотография мальчика из тех, что носят в бумажнике. Она взглянула на меня и снова уставилась на фотографию.
  
  На мужчине, сидевшем рядом, был строгий коричневый костюм, белая рубашка и золотистый галстук с серебряной заколкой. На отвороте его пиджака красовался американский флажок. Седые, коротко подстриженные волосы спереди сильно поредели. Улыбка, которой он одарил меня из-под седых усов, была формальной.
  
  Вьющиеся волосы в высокой прическе его жены были на тон темнее, чем ее темно-серый костюм. Она неохотно оторвалась от фотографии и положила руки ладонями вниз на стол.
  
  Майло сказал:
  
  — Мистер и миссис Беверли, это наш психолог, доктор Делавэр. Доктор, Гордон и Шарна Беверли.
  
  Гордон Беверли слегка приподнялся, потом снова сел. Его жена сказала:
  
  — Приятно познакомиться, доктор.
  
  Пожатие прохладной сухой руки. Я сел рядом с Майло.
  
  Он сказал:
  
  — Мистер и миссис Беверли принесли мне фотографию Антуана.
  
  Я смотрел на фотографию, наверное, дольше, чем необходимо. Улыбающийся мальчишка с ясными глазами и щелью между передними зубами. Короткие волосы, синяя рубашка, клетчатый галстук.
  
  — Доктор, я только что объяснял, что вы были привлечены к делу из-за его сложности.
  
  В разговор вступила Шарна Беверли:
  
  — Нам может понадобиться психиатр, потому что если это не был тот маньяк из Техаса, то все равно какой-то маньяк. Я с самого начала знала, все время говорила детективам. — Палец с серебристым ногтем коснулся фотографии. — Это было так давно. Никто ничего не сделал.
  
  — Они пытались, — поправил ее муж. — Но у них не было зацепок.
  
  Взгляд Шарны Беверли дал ему понять, что он богохульствует. Она повернулась ко мне:
  
  — Я пришла, чтобы рассказать вам, каким был Антуан. Чтобы вы поняли, что он не мог сбежать.
  
  — Никто этого и не подозревает, мэм, — сказал Майло.
  
  — Шестнадцать лет назад точно подозревали. Все твердили: он сбежал, он сбежал. Антуан мог пошутить, но он был хорошим мальчиком. Другие наши сыновья поступили в колледжи, то же самое собирался сделать и Антуан. Он особенно старался подражать своему старшему брату, Бренту. Брент получил степень инженера по звуку и работает на студии. Гордон-младший — бухгалтер в конторе по снабжению водой и электричеством.
  
  — Антуан хотел стать врачом, — добавил Гордон Беверли.
  
  — Вы, вероятно, слышали это тысячи раз, — сказала его жена, — но хуже всего не знать. Доктор, будьте со мной честным. Учитывая все, что вы знаете о маньяках, есть ли шанс, что этот дьявол в Техасе говорит правду?
  
  — Мне хотелось бы дать вам точный ответ, миссис Беверли, — сказал я, — но тут не угадаешь. Однако проверить его рассказ, безусловно, стоит. Со всех сторон.
  
  — Вот видите, — кивнула она, — со всех сторон. Именно это я и говорила тем детективам шестнадцать лет назад. Они же сказали, что больше ничего не могут сделать.
  
  Я посмотрел на фотографию. Мальчик, застывший во времени.
  
  Шарна Беверли сказала:
  
  — Они должны были хотя бы вежливо отвечать на наши звонки.
  
  — Сначала они отвечали, потом перестали, — заметил Гордон.
  
  — Они перестали довольно быстро. — Шарна явно вызывала мужа на спор.
  
  Майло сказал:
  
  — Мне в самом деле очень жаль.
  
  — Незачем извиняться, лейтенант. Давайте лучше сделаем что-нибудь сейчас.
  
  — Возвращаясь к тому, о чем мы начали говорить, мэм, — произнес Майло, — не могли бы вы пояснить, каким образом Антуан получил эту работу?
  
  — Подписка на журнал, — вступил в разговор Гордон. — Милый белый район, считался безопасным.
  
  Его жена перебила:
  
  — Он не спрашивает, какую работу, он спрашивает — как. Антуан узнал об этом в школе. Кто-то прикрепил листовку к доске объявлений как раз перед летними каникулами. Антуан обожал работать.
  
  — Антуан был амбициозным, — добавил ее муж. — Все говорил, что станет хирургом. Ему вообще наука нравилась.
  
  Шарна Беверли продолжала:
  
  — Если верить листовке, это был легкий заработок: журналы-де продают сами себя, просто прыгают людям в руки. Я сказала Антуану, что это глупость, но не смогла его убедить. Он переписал номер и в субботу пошел на собрание, взяв с собой двух друзей, которые тоже хотели получить эту работу. Их направили в Калвер-сити, который в те дни был населен сплошь белыми. Они проработали пять дней, и Антуан продал больше всех подписок. В следующий понедельник он не вернулся домой.
  
  — У Антуана или его друзей были какие-нибудь неприятные инциденты во время их работы? — спросил я.
  
  Шарна сказала:
  
  — Антуан рассказывал, что два мужика по-всякому их обозвали и захлопнули двери у них перед носом.
  
  — Слово на «н», — пояснил Гордон. — И остальное в том же духе.
  
  — Зачем они послали этих мальчишек в белый район? — спросила Шарна. — Никак не пойму. Люди в Греншоу тоже читают журналы.
  
  — Считалось, что там безопаснее, — ответил ее муж.
  
  — А оказалось с точностью наоборот, — огрызнулась она. Он коснулся ее локтя. Она отодвинулась и провела ладонью по фотографии.
  
  — Они бросили этих детишек в незнакомую среду.
  
  Майло спросил:
  
  — Детективы шестнадцать лет назад опрашивали людей в том районе, где ходили эти мальчики?
  
  — Они утверждали, что поговорили со всеми, — фыркнула Шармы. — Но даже если это и не так, разве бы они признались?
  
  Она сложила руки на груди.
  
  — Как называлась компания, которая наняла Антуана? — поинтересовался Майло.
  
  — «Молодежь в действии», — ответила Шарна. — Они закрылись сразу после исчезновения Антуана. Во всяком случае, в Лос-Анджелесе.
  
  — Из-за того, что Антуан исчез?
  
  — После этого случая школа запретила им афишировать стой предложения. Я пошла в библиотеку, села за компьютер, чтобы разузнать о них, и не нашла ни малейшего упоминания. Сделала то же самое вчера, когда узнала, что мы должны прийти сюда. Единственный человек, чье имя я помню, был мистер Зинт. Он мне звонил, чтобы сказать, как сожалеет. Мне показалось, он боится, что мы подадим на него в суд. Он тоже ничего не знал.
  
  — Антуан работал с двумя приятелями, — напомнил я.
  
  — Уиллом и Брэдли, — сказала она. — Уилсон Гуд и Брэдли Майсонетте. Они дружили с детского сада. Оба плакали, как маленькие дети. Говорили, что Антуан продавал больше всех. — Она улыбнулась. — Антуан кого угодно мог уговорить.
  
  Майло записал имена.
  
  Шарна Беверли взяла фотографию и прижала к груди. Ее пальцы закрыли верхнюю часть лица Антуана. От его вечной улыбки у меня появилась резь в глазах.
  
  Я спросил:
  
  — Брэд и Уилл рассказывали о чем-нибудь необычном за эти пять дней?
  
  — Нет, а я их спрашивала. Фургон отвозил их в Калвер-сити и высаживал по очереди в разных местах. Антуан вылез первым, а забрать его должны были последним. Когда наступило время, на месте его не оказалось. Фургон прождал час, потом поездил по округе, разыскивая его. Затем мистер Зинт отвез Брэдли и Уилла в школу, откуда он их всегда забирал, и позвонил в полицию. Брэдли и Уилл очень переживали. Особенно Брэдли, он уже пережил одно нападение из проезжающего автомобиля.
  
  — Но не в нашем районе, — вставил Гордон. — Когда он навещал двоюродного брата в Комптоне.
  
  — Дали бы мне волю, — заявила Шарна, — я поехала бы прямиком в Техас и подступила к этому дьяволу с раскаленной кочергой, использовала бы один из тех детекторов лжи, которыми они проверяют членов «Аль-Каиды» в Гуантанамо. Мы бы все быстро выяснили.
  
  Она посмотрела на мужа. Он потрогал пальцем свою булавку с флажком. Тогда Шарна вновь обратилась к Майло:
  
  — Лейтенант, у вас есть какое-нибудь ощущение по поводу того, что говорит этот дьявол?
  
  Тот развел руками:
  
  — Мне бы очень хотелось, миссис Беверли. Печальная правда заключается в том, что эти подонки врут так же легко, как дышат, и они готовы на все, чтобы избежать смерти.
  
  — Тогда что вы собираетесь делать?
  
  — Наверное, это вас огорчит, мэм, но я собираюсь начать с самого начала. Поскольку Брэдли Майсонетте и Уилл Гуд были ближе всего к Антуану и последними видели его, давайте начнем с них. Не можете подсказать, где я могу их разыскать?
  
  — Разве этого нет в досье?
  
  — Досье, мэм, не совсем полное.
  
  — Гм-м… Ну, Уилл работает футбольным тренером в католической школе, точно не знаю в какой.
  
  — Святого Ксавьера, — подсказал Гордон Беверли.
  
  Шарна удивленно уставилась на мужа.
  
  — Это было в «Сентинеле», Шар. Несколько лет назад он работал тренером в Риверсайде, потом перебрался сюда. Я ему звонил, спрашивал, не вспомнил ли он что-нибудь еще насчет Антуана. Он сказал — нет.
  
  — Нет, вы только посмотрите на него! — воскликнула Шарна. — Что еще ты от меня скрыл?
  
  — Какой смысл рассказывать, когда нечего сказать?
  
  Миссис Беверли продолжала:
  
  — Брэдли Майсонетте не слишком удался. Говорили, что он большую часть времени провел в тюрьме. У него никогда не было хорошей семьи.
  
  — У нас очень дружная семья, — добавил Гордон. — Антуан тогда пришел домой радостный, хвастался, как много он заработает. Я был рад за него.
  
  Шарна передразнила кого-то:
  
  — «Журналы продают сами себя, люди любят журналы больше, чем саму жизнь». Я тогда сказала ему: «Антуан, это звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой». Я сказала ему, что должна поговорить с типами, которые этим занимаются, убедиться, что они не используют моего мальчика. Антуан устроил истерику, прыгал вверх-вниз, умолял: «Доверься мне, мама. Не ставь меня в глупое положение. Никто из родителей не сует свой нос в это дело». Я возразила: «Если все остальные глупы, почему я тоже должна быть дурой?» Но он продолжал умолять, подкупил меня этой своей особой улыбкой. — Она бросила взгляд на фотографию и сжала губы. — Я сказала ему: «В этом вся беда, никто не хочет ввязываться». Но мальчик продолжал уговаривать меня, сказал, что, если я покажусь в школе, Уилл и Брэд, да и все остальные, будут избегать его все лето. Затем он принес свой табель. Половина пятерок, половина четверок, поведение идеальное. Он хотел этим доказать, что умный и ему можно доверять… — Плечи ее опустились. — И я сдалась. Самая большая ошибка в моей жизни, за которую я расплачиваюсь по сей день, вот уже шестнадцать лет.
  
  — Милая, — сказал Гордон, — я все время тебе повторяю, что нельзя…
  
  Ее глаза сверкнули.
  
  — Ты мне это повторяешь и повторяешь! — Она встала, пошла к двери и ухитрилась закрыть ее за собой тихо.
  
  — Простите, — опустил глаза Гордон Беверли.
  
  — Не за что просить прощения, сэр, — ответил ему Майло.
  
  — Она хорошая жена и мать. И не заслужила того, что выпало на ее долю.
  
  — Что выпало на вашу долю.
  
  Лицо Гордона Беверли задрожало.
  
  — Может быть, матери труднее.
  
  — Что ж, — подытожил Майло, когда мы остались одни в офисе, — удовольствие ниже среднего. Теперь у меня в сердце маленькие рыболовные крючки, за которые дергают приличные люди. Самое время поинтересоваться этой «Молодежью в действии» на тот случай, если они все еще функционируют, а миссис Беверли это упустила.
  
  Оказалось, что она ничего не упустила. Тогда он принялся разыскивать друзей Антуана.
  
  Имя Уилсон Гуд было связано с несколькими футбольными матчами подготовительной средней школы имени Святого Ксавьера в Южном Лос-Анджелесе. Гуд не только работал тренером, но еще и руководил Департаментом физического образования.
  
  Криминальная биография Брэдли Майсонетте оказалась обширной. Десяток раз его сажали за наркотики плюс связанное с этим пристрастием воровство.
  
  В последний раз Майсонетте был освобожден условно одиннадцать месяцев назад. Жилье ему предоставило государство. Майло позвонил надзирающему за ним офицеру, но нарвался на автоответчик и оставил послание. Потом вытащил сигару из кармана рубашки, сорвал целлофановую обертку, облизал кончик, но продолжал держать сигару в руке.
  
  — Как ты думаешь, что еще я должен сделать?
  
  — Почему бы Техасу не перевезти Джексона сюда и не заставить его показать, где могилы?
  
  — Потому что они очень боятся, что он сбежит. Он сделал четыре попытки, один раз едва не преуспел и в процессе ранил охранника. Они ни за что не выпустят его из-под своей крыши, пока какое-нибудь местное управление не найдет достаточных подтверждений. Пока что три из заявлений Джексона оказались враньем: он ссылался на преступления, которые уже были раскрыты, а он об этом не знал. Эта сволочь наверняка лазит по Интернету и ищет всякие ужасы, к которым могла бы примазаться. К сожалению, его пока нельзя полностью списать, слишком велики ставки. Если бы мне удалось найти это клятое досье Антуана, я бы мог хоть что-то сделать.
  
  — А где те детективы, которые когда-то работали над этим делом?
  
  — Один умер, другой живет где-то в Айдахо. Во всяком случае, туда отсылают его пенсионный чек. Но на телефонные звонки он не отвечает. А тем временем у нас едва остыло тело Эллы Манкузи. Почему я беспокоюсь, что могу разбить сердца четы Беверли?
  
  Он положил вновь заведенную папочку по делу Антуана в ящик. Затем передумал и положил ее рядом с компьютером.
  
  — Я установил слежку за Тони Манкузи. Мне дали трех новеньких полицейских в форме, которые думают, что им проще в гражданской одежде. До сих пор нет никаких сведений о насильственных преступлениях в ночь, когда угоняли «бентли», и мистер Губель уже вымыл и вычистил свою машину сразу же после того, как Шон сделал соскоб, так что шансы найти в ней что-то новое меньше чем нулевые. Я положу эту папку на самое дно моего ящика.
  
  — Не удалось поместить статью об Элле в прессе?
  
  — Ты же знаешь «Тайме» — может, да, может, нет. Наш отдел по связям с общественностью пообещал, что что-то будет сегодня в шестичасовых «Новостях».
  
  Тут зазвонил его телефон. Послушав, Майло что-то записал и отключился.
  
  — Пришло послание от одного из якобы незаинтересованных родственников Эллы, кузена. Хочет побеседовать. Он близко, работает в ламповом магазине на углу Олимпики Баррингтон. Может быть, боги начали улыбаться.
  
  Магазин «Сверкающий хрусталь и свет» представлял собой тысячу квадратных футов ослепительного сияния.
  
  Арон Хошвелдер встретил нас у дверей и сразу объявил, что является хозяином этого великолепия и что отправил своих работников попить кофе. Он провел нас в заднюю часть демонстрационного зала. Жар от десятков люстр жег мне шею. Этот слепящий свет напоминал о впечатлениях людей, переживших клиническую смерть.
  
  Хошвелдеру на вид за шестьдесят, но волосы его все еще были темными. Этот худой, высокого роста, с лошадиным лицом и хитрыми глазами мужчина был облачен в зеленую рубашку с короткими рукавами, клетчатые брюки и сверкающие «оксфорды».
  
  Он сказал:
  
  — Спасибо, что так быстро приехали. Может быть, я не знаю ничего важного, но мне показалось, что я должен с вами поговорить. Я до сих пор не могу поверить, что такое могло случиться с Эллой.
  
  — Она была вашей кузиной?
  
  — Да. Ее отец был старшим братом моего. Элла нянчила меня, когда я был маленьким. — Внимание Хошвелдера привлекла потухшая лампа в венецианской люстре. Он протянул руку, повернул, лампа снова зажглась. — Вы хоть имеете представление, кто мог это сделать?
  
  — Пока нет. Нам будет полезно услышать все, что вы сможете рассказать.
  
  Арон Хошвелдер пожевал свою щеку.
  
  — Я не уверен, что вообще должен об этом говорить, но вы знакомы с ее сыном, Тони?
  
  — Да.
  
  — И что вы думаете?
  
  — Насчет чего?
  
  — Его… личности.
  
  — Такое впечатление, что ему сейчас крупно не везет.
  
  — Это предполагает, что ему везло когда-то.
  
  — Трудная жизнь? — поднял брови Майло.
  
  — По своей собственной воле. — Костлявые плечи Хошвелдера напряглись. — Я не хочу что-либо будоражить, но…
  
  — Что-то насчет Тони вас беспокоит?
  
  — Трудно говорить такое о членах семьи, но вам стоит к нему присмотреться.
  
  — Как к убийце?
  
  — Это болезненная мысль. Я не говорю, что он в самом деле способен на нечто подобное…
  
  — Но?.. — подсказал Майло.
  
  — Но он может знать плохих людей. Я не говорю, что он действительно знает. Просто… нет, это сложно. Я чувствую себя предателем. — Хошвелдер вдохнул через нос и шумно выдохнул через рот. — Я только хочу сказать, что Тони — единственный, на кого я могу подумать. В семье.
  
  — Кстати, он заявил, что никакой семьи, собственно, нет.
  
  — Потому что он предпочитал ни с кем не общаться.
  
  — С кем «ни с кем»?
  
  — Со мной, моей женой, нашими детьми, моим братом Леном и его женой и детьми. Мой брат — зубной врач, он живет в Палос-Вердес. Никто из детей не поддерживает близких отношений с Тони. Что, если честно, меня вполне устраивает.
  
  — Дурное влияние?
  
  Хошвелдер щелкнул костяшками пальцев.
  
  — Я не хочу, чтобы вы думали, что у меня какая-то вендетта против Тони. Просто… он позвонил мне сегодня утром, чтобы рассказать, что случилось с матерью. Вот так я и узнал. Это был его первый звонок за несколько лет. Он сказал, что у него нет сил звонить кому-то еще. Я должен сделать это за него. Всегда старался избавиться от ответственности. Он также намекнул, что хотел бы, чтобы я позаботился о похоронах. С финансовой точки зрения и во всем остальном.
  
  — Какое у него было настроение, когда он звонил?
  
  — Не плакал, не рыдал. Скорее… отстраненное.
  
  — В каком смысле?
  
  — Где-то далеко, в космосе.
  
  — Тони когда-нибудь баловался наркотиками?
  
  — Когда был мальчишкой. Во всяком случае, так говорили мои дети. Я также думаю — вся семья думает, — что он голубой, так что тут тоже возникает много вопросов.
  
  — Почему ваша семья так думает?
  
  — Он так и не женился, да и вообще никогда не встречался с девушками. Во всяком случае, мы об этом не слышали. А иногда он становится, как бы это сказать, не то чтобы женоподобным… но внезапно делает что-то женское, вы понимаете? Какой-то жест… Мы об этом много говорили. Как-то так получалось, что вдруг Тони проделывал одну из этих вещей — откидывал волосы, хлопал ресницами. И сразу же — бам! — и он нормальный мужчина.
  
  — Когда вы его видели в последний раз?
  
  — Пожалуй, в День благодарения, четыре года назад. Мой брат собрал всю семью, и Тони приехал вместе с Эллой. У него был такой вид, будто он вообще не стирает свою одежду. Он сильно потолстел. Возможно, он поел раньше, но за столом у Лена ел очень мало. Поднялся еще до десерта, пошел в туалет и, вернувшись оттуда, заявил, что вызвал такси и будет ждать его на улице. Элла так смутилась, а мы все сделали вид, что ничего не произошло, и продолжали ужинать как ни в чем не бывало.
  
  — Почему он так рано ушел?
  
  — В этом-то все и дело. Ведь не было никакого конфликта. Раз — он встает и заявляет, что уходит. Как будто его что-то взбесило, но, чтоб меня украли, ничего такого не случилось.
  
  — У Тони вздорный характер? — спросил Майло.
  
  Хошвелдер почесал висок.
  
  — Да вроде нет. Не могу такого сказать. Как раз наоборот, он всегда был очень тихим. Никто его не понимал.
  
  — То, что он женоподобный, и все остальное?
  
  — Это и то, что он вообще странный — встать из-за стола до десерта, без всякого предупреждения, и уйти. Он всегда был сам по себе. Его отец тоже был таким, но Тони-старший по крайней мере посещал семейные сборища и пытался общаться. Хотя, если честно, большую часть времени он сидел на веранде и курил. Он очень много курил, отсюда и инфаркт. Он работал на молочную компанию, они снабжали студии, и Тони подыскал сыну работу на одной из них. «Парамаунт», кажется. В принципе то была работа уборщика, кое-что требовалось передвигать, но ему хорошо платили, там профсоюзы мощные. С финансовой точки зрения Тони-младший был бы вполне благополучен, если бы, как он утверждает, не повредил спину и с той поры вообще бросил всякую работу.
  
  — Как он утверждает?
  
  — Я уверен, что спина у него не болит. Мы все уверены.
  
  — Давайте поговорим о его пристрастии к наркотикам.
  
  — Я знаю только то, что говорили дети.
  
  — Ваши дети?
  
  — Мои и моего брата Лена. Не то чтобы мы постоянно только о Тони и говорили, просто это как-то всплыло. Мы говорили обо всем, что касается семьи.
  
  — Что, по словам кузенов, употреблял Тони?
  
  — Конкретно ничего не говорилось. Больше упоминалось, что, мол, Тони постоянно обдолбанный, потому его и выперли из школы. Это стало тяжелым ударом для Эллы, я уверен. Она очень пеклась об образовании.
  
  — Она никогда не говорила, что разочарована сыном?
  
  — Элла была не из тех, кто делится своими чувствами. Но все чувствовали, что Тони стал ее большим разочарованием. Еще я думаю, что он играет. Более того, я знаю это наверняка. Мой сын Арнольд видел его в одном из индейских казино около Палм-Спрингс. Арнольд с семьей были там в отпуске, и они с Ритой — это его жена — пошли поиграть на автоматах. Просто баловались, они не игроки. Когда они пошли, чтобы забрать детей из дневных яслей, которые имелись при казино, Арнольд заметил Тони за столом, где играли в «очко». Арнольд было собрался подойти и поздороваться, хотя они с Тони никогда не были близки, он только хотел проявить вежливость. Но в этот момент Тони проиграл большую сумму денег и, чертыхаясь, выскочил из-за стола. Арнольд решил, что время для проявления дружелюбия неподходящее.
  
  — У вас еще есть примеры игры Тони?
  
  — Нет, но Арнольд сказал, что по тому, как Тони сидел, ссутулившись, пряча карты, можно было решить, что он завсегдатай.
  
  — Наркотики и игра, — подытожил Майло. — Что-нибудь еще?
  
  — И голубой, — напомнил ему Хошвелдер. — Но я не обвиняю, просто сообщаю информацию. Не хочу, чтобы вы думали, что я имею что-то против Тони, ничего подобного. Более того, мне его жалко. Если честно, жить с Тони-старшим было нелегко. Вот у кого был скверный характер. Горячая итальянская кровь. Но после того, что случилось с Эллой… я решил, что должен поговорить с вами.
  
  — Мистер Хошвелдер, — сказал Майло, — давайте теоретически предположим, что Тони имеет отношение к убийству Эллы. Как вы думаете, какой у него мог быть мотив?
  
  — Ох нет, лейтенант, я не могу так далеко заходить.
  
  — Только теоретически, — повторил Майло. — Между нами, без всяких протоколов.
  
  Хошвелдер пожевал верхнюю губу.
  
  — Зная Эллу, можно предположить, что она оставила все Тони. Да и почему бы нет, он ее единственный сын. Хотя с моей точки зрения, давать деньги человеку, который не хочет работать, все равно что спускать их в сортир.
  
  — Значит, вы не купились на травму Тони?
  
  — Кто знает? — пожал плечами Хошвелдер. — Это между ним и Господом.
  
  — Что бы вы могли сказать об отношениях между Тони и его матерью?
  
  — Я уже говорил: Элла не распространялась о своей личной жизни.
  
  — Но вы когда-нибудь наблюдали враждебность между ними?
  
  — Нет, этого я не могу сказать. За исключением того случая в День благодарения.
  
  — Элла на него рассердилась?
  
  — Когда они приехали, оба выглядели напряженными. Улыбка Эллы была вроде как замороженной, как будто она притворялась, что счастлива.
  
  — А Тони?
  
  — В своем собственном мире.
  
  — Не можете предположить, что могло привести его в такое состояние?
  
  — Даже не догадываюсь.
  
  Майло перевел дух:
  
  — Давайте на секунду сменим тему. У Эллы были друзья?
  
  — Никогда никого не видел, — покачал головой Хошвелдер. — Они с Тони-старшим держались обособленно. Каждый год мы приглашали их на Рождество, предлагали взять с собой Тони-младшего. И каждый год она появлялась с миленькой корзинкой фруктов. Он же не приходил никогда. Если честно, то мы даже сомневались, что она передавала ему наше приглашение.
  
  — Почему нет?
  
  — Она знала, что он асоциален. А после этой сцены в День благодарения четыре года назад ей было элементарно стыдно.
  
  — Уйти до десерта?
  
  Хошвелдер поправил лампу.
  
  — Поверьте мне, лейтенант, наши десерты стоят того, чтобы задержаться. Моя жена прекрасно печет, жена брата тоже. В тот год на стол подали шесть разновидностей пирогов, а также хлебный пудинг и компот. По тому взгляду, который Тони бросил на все это изобилие, можно было подумать, что ему подали помои.
  ГЛАВА 8
  
  Мы вышли из сияющего магазина в весьма скромный вечер, и Майло сказал:
  
  — Это место — настоящий Дантов ад. Милый дядечка, верно?
  
  — Но он вовсе не хотел опорочить Тони.
  
  Мы подошли к нашей машине без опознавательных знаков, и мой друг сел за руль.
  
  — Тесная семейка, вот только с исключениями. Какие-нибудь идеи насчет того, что он сказал?
  
  — Его описание Манкузи занимательно. Асоциальный папочка с плохим характером, изолированная семейка… Насильники часто встречаются среди тех, кто сгоняет стадо в кучу, так что у Тони могло быть тяжелое детство.
  
  — Ты думаешь, что у младшенького было достаточно оснований ненавидеть мамашу, причем до такой степени, чтобы ее прирезать?
  
  — Дети, подвергавшиеся насилию, отрицательно относятся к тому родителю, который не помог им. Москоу сказал, что Тони приходил, но Элла никогда его не провожала, так что конфликты могли быть.
  
  — Он не стоил того, чтобы из-за него вставать с кресла. Другое дело — утренняя газета.
  
  — И тут она и нарвалась, — заметил я. — Интересно.
  
  — Старина Тони лелеет свою старую обиду, это не улучшает его характер.
  
  — Пока Элла помогала ему деньгами, — предположил я, — ему удавалось держать свои эмоции под контролем. Потом мамочка завернула кран, и сын воспринял это как еще одно предательство. Пришел ее навестить, умолял, она отказала, он стал спорить, она рассердилась. Если она и в самом деле разгневалась, пригрозила лишить его наследства и оставить все «Армии спасения», у него мог появиться веский мотив.
  
  — Она сказана адвокату, что ей не нужна копия завещания. Возможно, она не хотела, чтобы его увидел Тони.
  
  — Миллион триста за дом, — задумчиво протянул я. — Более чем соблазнительно. Если он играл, у него вполне могли найтись приятели, которые согласились выполнить за него эту работу.
  
  Некоторое время мы ехали молча.
  
  — Эта версия настолько же логична, как и остальные. Хошвелдер записал Тони в игроки на основании одного эпизода, о котором он узнал из вторых рук. И он не любит Тони, так что все, что он говорит, сомнительно.
  
  Проехали еще квартал.
  
  — Неряшливый толстый малый, не декоратор, не флорист, не танцовщик — и голубой? Невозможно.
  
  Я засмеялся:
  
  — Думаешь, его сексуальная ориентация настолько существенна?
  
  — А ты так не думаешь?
  
  — Что ты этим хочешь сказать?
  
  — Просто кое-что еще, чем можно позлить мамочку, — задумчиво протянул Майло. — Родители в этом отношении избирательны…
  
  Вернувшись в участок, он связался с полицейским в гражданской одежде, который наблюдал за Тони Манкузи. Объект покидал квартиру только один раз, чтобы купить буррито и содовую в ларьке на бульваре Сансет, около Хиллберста. Совсем рядом, но Манкузи взял машину, которую использовал в качестве столовой на парковочной стоянке.
  
  — Полицейский Руис также заметил, что объект выбросил мусор из окна машины, хотя мусорный бак находился от него в десяти футах. Похоже, он начал составлять список нарушений, совершаемых Тони. Когда я напомнил парню, что мусорить на частной собственности плохо, но в этом нет ничего противозаконного, он заметно расстроился.
  
  — Старается, — заметил я.
  
  — Двадцать один год, шесть месяцев как окончил академию. Два других такие же зеленые. У меня ощущение, будто я прихожу в дневные ясли. Но они по крайней мере действительно стараются.
  
  — Манкузи куда-нибудь пошел после ленча?
  
  — Прямиком домой, и до сих пор там. Я бы очень хотел иметь основания для проверки его телефонных звонков.
  
  Майло просмотрел записки на столе, отбросил первые четыре, прочитал пятую и сказал:
  
  — Нет конца чудесам. Шон проявил инициативу.
  
  Бинчи, хотя все еще числился в отделе по угону автомобилей, продолжал разыскивать преступления, совершенные в тот период, когда «бентли» не было на месте. Просматривая преступления, связанные с убийствами, грабежами и разбойными нападениями, он ничего не нашел, так же как и Майло, но молодой детектив на этом не остановился и обнаружил исчезновение человека.
  
  Майло позвонил ему, одобрительно буркнул и вызнал подробности.
  
  — Катрина Шонски, двадцать восемь лет, белая, блондинка, рост пять футов четыре дюйма, вес сто десять фунтов. Ходила развлекаться с подругами, поехала домой одна, после чего ее никто не видел. Мать всполошилась только через три дня, потому и в компьютере она появилась лишь сейчас.
  
  — Молодец Шон, — одобрительно кивнул я. — У тебя хорошие ясли, папа Стержис.
  
  Мистер и миссис Хеджес жили в огромной квартире кондоминиума, на четырнадцатом этаже роскошного дома на Уилшире. Стены из стекла выходили на юг, где не было видно океана, зато открывался прекрасный вид на Инглвуд, холмы Болдуин и взлетно-посадочные полосы аэропорта Лос-Анджелеса. Высота и беззвездная ночь превратили мили жилых домов в световое шоу.
  
  Полы в квартире были из черного гранита, стены покрыты алмазной штукатуркой, которая давала свой собственный свет, а картины на них отличали серые тона с яркими мазками. Роял и Моника Хеджес сидели на низком черном диване от Рош Бобуа и дружно курили.
  
  Женщине было больше пятидесяти, но меньше шестидесяти лет. Маленькая блондинка, худая до истощения, с карими глазами в густой сетке морщин, лицо, натянутое до пределов разумного, и прекрасные ноги, которые демонстрировало короткое черное платье. Ее муж выглядел как минимум на семьдесят, носил очень искусный парик, который вполне мог сойти за натуральные волосы, и бородку, подкрашенную в тон парику. На нем была красная шелковая рубашка, белые брюки и розовые замшевые тапочки без носков. Он спрятал свой четвертый зевок за рукой, покрытой печеночными пятнами, и сбросил пепел на хромированный подносик.
  
  Моника сказала:
  
  — Катрина — мой единственный ребенок от второго брака. Ее отец нас покинул.
  
  — Исчез? — заинтересовался Майло.
  
  — Умер. — По тону Моники было ясно: невелика потеря. К тому же ее третий муж всем своим видом показывал, что это ее неприятности. — Я не паникую, лейтенант, — сказала она, — но все же начинаю нервничать. Катрина и раньше делала много глупостей, но не такого масштаба — неделя уже прошла, а она все не показывается. Я не могу не волноваться, ведь я мать. Хотя может статься, что она вот-вот спокойно войдет в комнату с очередным глупым объяснением.
  
  — Я сейчас вернусь, — сказал Роял, похлопал жену по коленке и вышел.
  
  — Мужчины и их проблемы, — заметила Моника Хеджес. — Он так и будет бегать взад-вперед. Мы женаты два года, но Роял почти не знает Катрину.
  
  — Есть ли какая-нибудь подруга или родственники, к которым Катрина могла отправиться в гости?
  
  — Вы имеете в виду семью ее отца? Ни за что. Норм Шлонски в жизни дочери не участвовал, так же как и его клан.
  
  Небрежный взмах рукой. Она даже не выказала никакого любопытства по поводу того, что человек в звании Майло сам приехал в дом пропавшего человека. Видимо, с таким уровнем доходов привыкла к обслуживанию.
  
  — Кроме того, — добавила она, — Катрина не ездит в гости. Она просто неожиданно собирается и исчезает.
  
  — Куда она обычно ездит, мэм?
  
  Еще один небрежный взмах.
  
  — Куда придется. В Мексику, Европу. Один раз даже добралась до Таити. Вот что я имела в виду, когда говорила о глупости. Она находит дешевый рейс по Интернету, ничего не планируя заранее, и просто улетает в полной беззаботности.
  
  — Одна?
  
  Молчание.
  
  — Миссис Хеджес?
  
  — Полагаю, есть какие-то мужчины, — поморщилась Моника. — Если она не отправляется с ними в путь, то наверняка находит кого-то по дороге. И обязательно мне об этом рассказывает, когда возвращается.
  
  — Что рассказывает?
  
  — Как она себя вела. Она знает, что я бы не одобрила подобного поведения, и делает это нарочно, чтобы меня позлить. Исключениями являются те случаи, когда ей не хватает денег на расходы и она в отчаянии звонит мне. Когда такое происходит, она разговаривает как ведущий с телевизионного канала путешествий. Как все красиво, какие музеи, до чего замечательны старые церкви.
  
  Она жадно затянулась.
  
  — Я люблю свою дочь, лейтенант, но она может достать кого угодно.
  
  — Вы давно ее видели в последний раз?
  
  Колебание.
  
  — Месяц… примерно. Плюс-минус. Мы не ссорились, ничего такого, но Катрина убедила себя, что должна быть независимой. Иными словами, никаких контактов с матерью, пока финансы не запоют романсы. Я бы даже не знала, что она исчезла, если бы не позвонила ее подруга и не спросила, нет ли Катрины у меня.
  
  — Какая подруга?
  
  — Девушка по имени Бет Холлоуэй. Никогда с ней не встречалась. Она была в клубе вместе с Катриной, но потом они разделились и Бет больше ничего о ней не слышала.
  
  Майло прочитал адрес на водительском удостоверении Катрины.
  
  — Это действительный адрес, мэм?
  
  — Да. Сущая дыра.
  
  — Катрина живет одна?
  
  — Да.
  
  — У нее сейчас есть какой-нибудь мужчина?
  
  — Я не в курсе. Моя дочь не любит, когда лезут в ее личные дела.
  
  — Она давно живет по этому адресу?
  
  — Пятнадцать месяцев. — Моника погасила сигарету и проследила за исчезающим дымком.
  
  — Насчет чтобы не лезли…
  
  — О своей личной жизни она мне ничего не рассказывала.
  
  — Не обижайтесь, мэм, но вам не кажется, что она что-то скрывала?
  
  — Возможно, лейтенант. Но можете не сомневаться: если бы она встречалась с кем-нибудь стоящим, то обязательно бы продемонстрировала его, чтобы показать мне, что я ошибалась.
  
  — В чем ошибались?
  
  — Она очень красивая девушка. Я постоянно твержу ей, что она должна поднять свой статус, вращаться в других кругах. Мы с Роялом — члены загородного клуба «Ривьера», там постоянно какие-то сборища. Когда же я звоню Катрине, чтобы сообщить о том или ином событии, она смеется и затем начинает злиться.
  
  — Она предпочитает идти своим собственным путем.
  
  Моника перевела взгляд на входную дверь.
  
  — Знаю только, что, когда у нее кончатся деньги, она в любой момент может появиться на пороге как ни в чем не бывало.
  
  — У вас нет ее последней фотографии, которую мы могли бы оставить у себя?
  
  Моника взяла новую сигарету, перешла через гостиную и завернула за угол. До нас донеслись приглушенные голоса. Видимо, не все в этом доме мирно.
  
  Она вернулась одна, неся в одной руке незажженную сигарету, а в другой — глянцевый снимок три на пять.
  
  — Снято примерно четыре года назад, но за это время Катрина мало изменилась. — Она дотронулась да собственной щеки. — Хорошие гены. Фото сделано на свадьбе кузины, где Катрина была подружкой невесты. Очень жаловалась на платье.
  
  Хорошенькая девушка с личиком в форме сердечка, в атласном платье с широкими плечами цвета мертвой плоти. Широкие рукава слишком коротки и плохо сидят. Высокий квадратный лиф выполнил свое обещание никому не льстить. Светлые волосы подняты наверх и свисают локонами, напоминающими бронзовые сосиски. Губы растянуты в нечто, похожее на улыбку, но на всем остальном лице ясно читается презрение.
  
  — Выходит, — протянул Майло, — вы практически уверены, что ваша дочь отправилась в одну из своих поездок, и заявили о том, что она исчезла, просто на всякий случай?
  
  — Уверена, что без паспорта далеко она не уехала.
  
  — Вы побывали в ее квартире?
  
  — Заболтала хозяина и зашла. Немного прибралась, и, видит Бог, дыра в этом нуждалась. Ее паспорт лежал прямо в ящике комода, лейтенант, а если она и взяла какую-то одежду, то очень немного. Впрочем, Катрина способна выпорхнуть из дома только с сумочкой и кредитной карточкой…
  
  — Гарантом ее кредитной карточки выступаете вы?
  
  — Уже нет. Хватит. Катрина перешла все границы. У нее теперь «Виза!» с максимумом месячного кредита в тысячу долларов, и обязательство самой платить по своим счетам. Должна сказать, в основном она так и делает. — Моника скрестила пальцы.
  
  — Без паспорта, без одежды, — хмыкнул Майло. — Что это за отпуск?
  
  — Во многих местах, куда она любит ездить, — пояснила Моника Хеджес, — девушке не требуется ничего, кроме бикини и бокала для вина. Возможно также, что она воспользовалась полагающейся ей как продавщице скидкой на одежду.
  
  — Она работает в модном магазине?
  
  — Да, продает одежду в бутике «Ла Фам» на Брентвуд. Если хотите знать мое мнение, вульгарно и чересчур дорого. Я говорила ей, что, возможно, смогу найти ей через Рояла работу в «Харари» или где-нибудь на Родео. Он занимался производством одежды и владел большой компанией, которая поддерживала связь с кутюрье мирового масштаба.
  
  Моника повертела свою незажженную сигарету и потянулась к зажигалке из оникса, но Майло ее опередил.
  
  — Работа Катрины, — продолжала она между затяжками, — совершенно бесперспективна. Как и все ее остальные занятия. Я полагаю, в глубине души она считает, что и не заслуживает ничего лучшего, так как не получила должного образования. Она бросила среднюю школу, хотя потом все же получила диплом о среднем образовании и проучилась семестр в Санта-Монике. Собиралась учиться там два года, чтобы потом перевестись в Калифорнийский университет, но вместо этого опять все бросила и устроилась на работу в обувной магазин Фреда Сегала. Оттуда ее уволили за неумение обращаться с покупателями. Я уговаривала ее взять быка за рога и вернуться в Санта-Монику. Ей надо было всего-то проучиться полтора года. Ни в какую.
  
  — Похоже, девочка у вас немного неслух.
  
  — Немного? — Хриплый кашель. — Джентльмены, я очень люблю свою дочь, но совершенно уверена, что она самоутверждается, дразня меня. Катрина всегда была трудным ребенком. В младенчестве она отличалась ангельской мордочкой, но орала двадцать четыре часа в сутки. Начав ходить, лезла всюду. Она всегда ненавидела школу, хотя голова у нее хорошая. Хорошо поет, но не желала участвовать в хоре. С ее фигурой вполне могла бы стать руководителем группы поддержки. — Миссис Ходжес вздохнула. — Может быть, когда-нибудь она повзрослеет.
  
  — Давайте вернемся к той ночи, — предложил Майло. — Катрина отправилась в клуб с двумя подругами: Бет Холлоуэй и…
  
  — Рианной, фамилия какая-то иностранная.
  
  — Куда именно они пошли?
  
  — В какую-то дыру в Западном Лос-Анджелесе, больше похожую на сарай, чем на ночной клуб. Безобразный промышленный район, за Пико, на одной из боковых улочек.
  
  — Вы там были?
  
  — Побывала там вчера и поговорила с вышибалами — ужасными мужчинами, настоящими монстрами, а также с менеджером. Никто не хотел помочь. Сказали, что было очень много народу и они не запомнили Катрину или кого-то подозрительного. Охранных видеокамер в этом заведении нет. Разве это не глупо, лейтенант?
  
  — Я бы вел там дела по-другому, — сказал Майло. — Как называется клуб?
  
  — «Зажигай!».
  
  — Как в песне.
  
  — Извините?
  
  — Нет, ничего. У вас есть номера телефонов Бет и Рианны?
  
  — Нет, но я могу предположить, где их обеих найти. Бет сказала, что она продает драгоценности в магазине рядом с «Ла Фам», а Рианна работает в отделе косметики в «Барниз».
  
  — Вы знаете, как называется ювелирный магазин?
  
  — Это рядом с тем бутиком, где работает Катрина, — «Сан-Винсент» рядом с «Баррингтоном»… Я бы очень беспокоилась, если бы речь шла не о Катрине, но все равно уже начинаю нервничать. Чем вы сможете мне помочь, лейтенант?
  
  Майло спросил:
  
  — Насколько долгой была ее самая длинная отлучка?
  
  — Десять дней, Гавайи. Она посетила острова, даже ни разу не позвонив, и вернулась с самым темным загаром, какой мне только приходилось видеть. Ее можно было принять за мексиканку или еще кого-нибудь. Еще раз она провела девять дней в Козумеле по какой-то путевке со скидкой.
  
  — Значит, ей свойственно такое поведение?
  
  — Это ведь не означает, что вы ничего не будете делать?
  
  — Нет, я займусь этим делом, мэм. А Бет Холлоуэй рассказывала, почему подруги расстались с Катриной?
  
  — Да, хотя еще пришлось спросить дважды. Планировалось, что в тот вечер водителем будет Рианна, но поехали они на машине Катрины, потому что машина этой Рианны сломалась. В клубе Рианна и Бет познакомились с двумя мужчинами и спросили мою дочь, не возражает ли она, если они разделятся. Они утверждают, что Катрина согласилась, и в тот момент они видели ее в последний раз.
  
  — Похоже, вы сомневаетесь, что Катрина была довольна такими переменами в планах?
  
  — Моя дочь не любит разочаровываться, лейтенант. Как говорили ее учителя, низкий порог разочарования. Меня беспокоит, как бы она не решила обскакать их и тоже найти себе мужчину, а потом уехала с ним один Бог знает куда.
  
  — Без паспорта.
  
  — Если вас тянет на шутки, найдите себе другое место, — фыркнула Моника Хеджес. Она слегка расслабилась, как бы припоминая что-то.
  
  Майло предположил:
  
  — Если вести машину должна была Рианна, то Катрина наверняка пила в ту ночь.
  
  — Угу, она обожает коктейль «Лонг-Айленд». Это идиотская смесь, кухонные помои, которые один Бог ведает как действуют на мозги. Я всегда советовала ей придерживаться классических напитков, они не загрязняют твой рассудок. Мартини или «Манхэттен», но обязательно без льда. В этом случае ты точно знаешь, сколько выпила. Но попробуйте что-нибудь сказать Катрине! Ей подавай что-нибудь с фруктовым ликером, а с мартини — вообще предел желаний.
  
  — Она когда-нибудь перебирала?
  
  Моника Хеджес уселась поудобнее.
  
  — Время от времени.
  
  — Вы беспокоитесь, что она могла поехать домой пьяной?
  
  — Помилуй Боже! А если она попала в катастрофу? Но когда я позвонила в патрульную службу на шоссе, они сказали, что в эту ночь не было никаких происшествий.
  
  — Ваша дочь обычно ездит домой по шоссе четыреста пять?
  
  — Не знаю, — пожала плечами она. — Так ведь проще добраться в Валли, верно? — Моника нахмурилась. — Когда-то она жила недалеко от университета, делила квартиру с подружкой, какой-то индианкой, которая все время сидела над книгами. Это не в стиле Катрины, так что долго она терпеть не стала. Она еще жаловалась, что в здании все чему-то учатся, от этого она чувствует себя старой. Подозреваю, ее смущал собственный недостаток в образовании. Я надеялась, что такое соседство подтолкнет ее к учебе, но ничего подобного не произошло. Катрине хотелось иметь собственную квартиру, но она заявила, что с этой стороны холма жилье слишком дорогое. Я сказала, что помогу, но она не воспользовалась моим предложением и переехала в Ван-Найз, хотя продолжала настаивать, что это Шерман-Оукс. Разве это логично, лейтенант, отказаться от искреннего предложения матери?
  
  — Дети, — вздохнул Майло.
  
  Моника Хеджес глубоко затянулась сигаретой.
  
  — Вы не ответили на мой вопрос. Что именно вы собираетесь для меня сделать?
  
  — А чего бы вы от нас хотели, миссис Хеджес?
  
  Это ее удивило. Пепел упал на гранитный пол.
  
  — Я бы хотела, чтобы вы узнали, где моя дочь. Воспользовались бы своими компьютерами, проследили за авиабилетами, квитанциями по кредиткам, проверили ее телефонные звонки, вывесили бюллетени…
  
  — Мэм, без свидетельств о преступлении это будет нарушением личного пространства Катрины.
  
  — О, да будет вам, — протянула миссис Хеджес.
  
  — Простите, мэм, но так оно и есть. Все было бы иначе, будь ваша дочь несовершеннолетней.
  
  — Психологически ей все еще четырнадцать.
  
  Майло улыбнулся.
  
  — Вы хотите сказать, что ничего не можете сделать?
  
  — Мы сделаем все, что разрешает закон. Это включает беседу с ее подругами, визит в клуб…
  
  — Я все это уже проделала.
  
  — Иногда повторение полезно, мэм. Также поищем ее машину. Она все еще ездит на желтом «мустанге», который зарегистрирован на ее имя?
  
  — Да, но это не будет долго продолжаться. Я только что получила извещение, что она пропустила две последние выплаты. Этот кредит я подписала вместе с ней. Мы договорились, что я внесу первый взнос, а дальше она будет выплачивать сама.
  
  — Дайте мне данные по финансовой компании, и я проверю, не забрали ли они машину.
  
  — Я это уже сделала. Нет, они машину не забирали.
  
  — Похоже, вы многое успели.
  
  — Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сама. Значит, это все, на что вы способны? Не слишком многообещающе.
  
  — Давайте начнем и посмотрим, куда нас это приведет, миссис Хеджес. Звоните мне в любое время, как только вам придет что-то в голову.
  
  — Обязательно, в этом можете не сомневаться.
  
  Она встала, поспешила к двери и открыла ее.
  
  Майло сказал:
  
  — Хочу задать вам еще один вопрос, хотя он может взволновать вас. Но такой уж у нас порядок на тот случай, если к нам поступают сведения о несчастном случае.
  
  Миссис Хеджес выпрямилась и затянулась сигаретой.
  
  — Что?
  
  — Вы знаете, какая у Катрины группа крови?
  
  — Это… пугает…
  
  — Такой порядок, мэм.
  
  — Ничего себе, миленький у вас порядок, — хмыкнула Моника Хеджес. — Я бы определенно не хотела получить вашу работу.
  
  Майло улыбнулся:
  
  — Большинство людей придерживаются того же мнения.
  
  — И я среди них… у нее та же группа крови, что и у меня. Нулевая, резус положительный. Самая распространенная.
  
  Она курила и наблюдала, как мы шли к лифту. Заходя в лифт, я услышал:
  
  — А вот и ты, дорогой. Ну как, все работает?
  
  Дверь захлопнулась.
  ГЛАВА 9
  
  Майло попросил дежурного в доме держать нашу машину поближе, но когда мы вышли из дома, ее не было видно, а этот тип суетился около какой-то «блэкберри».
  
  Высокие децибелы заставили его оглянуться.
  
  — «Краун-виктория»?
  
  — Пришлось отогнать, слишком мало места.
  
  Ни одной машины в обозримом пространстве.
  
  — Не могли бы вы подогнать ее? — спросил Майло и добавил «Пожалуйста» таким тоном, что дежурный скривился и поплелся по направлению к подземному гаражу. В ожидании его Майло подытожил: — Девчонки Шонски нет уже больше недели. Милейшая мамаша полагает, что она играет с ней в прятки, и хочет, чтобы лично я был у нее на посылках.
  
  — Или она ужасно расстроится.
  
  — Она утверждает, что волнуется, но то, что мы видели, называется «злость».
  
  — Злостью можно прикрыть беспокойство, — не согласился я.
  
  Он взглянул на свой «таймекс».
  
  — Где, черт возьми, он ее припарковал, в Чула-Висте?! Сначала Тони и его мамаша, потом Хошвелдер, теперь эта гармоничная компания. Интересно, остались еще счастливые семьи?
  
  — При нашей работе нам их не встретить.
  
  — Да уж… Что ты думаешь о нашей пропавшей девушке? Учитывая ее привычку внезапно покидать город, как далеко мне стоит заходить?
  
  — Слегка, — сказал я. — Так же как с «бентли».
  
  — Ты разве не слышал ее мамочку? Это же наш самый распространенный тип. Они, видишь ли, соперничают. Я могу понять желание девицы сбежать, если растешь рядом с такой мамашей.
  
  — Такое соперничество также может сделать Катрину уязвимой.
  
  — В смысле?
  
  — Зависть. Мать выходит замуж за богатого, а дочь вынуждена вкалывать на низкооплачиваемой работе. Если она вышла из клуба под градусом и к тому же брошенная подругами, двести тысяч долларов на колесах могли ей показаться подарком свыше. По крайней мере будет чем похвастаться перед мамочкой.
  
  — Если ее подсадили. А в клубе «Зажигай!» я этого себе не представляю. Забегал в прошлом году по фальшивой наводке по поводу убийства, связанного с наркотиками. Мужская клиентура — акриловые рубашки, слишком много геля на волосах и танцевальные навыки хуже моих. Если бы кто-нибудь появился на «бентли» Губеля, его бы все заметили, включая вышибал, и к тому моменту как этот парень появился бы на танцплощадке, на нем висели бы уже полсотни баб.
  
  Он позвонил в клуб, попросил менеджера, взглянул на часы и скривился. Последовал короткий разговор.
  
  — Парень расхохотался и спросил, почему мы принимаем их клуб за «Плейбой-Мэншн». Еще сказал, что в эту ночь ничего необычного не случилось и что он уже поведал то же самое «пронырливой мамаше».
  
  — Если Катрина расстроилась, что ее бросили подруги, она могла поехать в другой клуб и попробовать свои силы там. Или она напилась, поехала домой, а по дороге с машиной что-то случилось. Мы только что слышали, что она импульсивна и что прекратила платить за «мустанг», так что, возможно, она и к самой машине относилась халатно. Мы вообще ничего не знаем. Вдруг у нее кончился бензин и она где-то застряла?
  
  — Пьяная, одна, ночью. А тут как раз мистер Денежный Мешок едет мимо и приглашает: «Запрыгивай». Или она на Гавайях.
  
  — Она старалась не посвящать мать в свои личные дела, — заметил я, — но ее подруги настолько забеспокоились, что позвонили матери.
  
  — Если бы она поломалась где-нибудь на четыреста пятом, даже ночью, кто-то обязательно бы ее увидел.
  
  — Может быть, сознавая, что пьяна, она не поехала по шоссе и выбрала кружной путь.
  
  — Или совсем заблудилась и поехала на юг, Алекс. И могла попасть в очень даже неприятный район.
  
  — Почему бы нам не начать с простейшего предположения? Если я еду на север и хочу избежать главного шоссе, то выбираю Сепульведа. Ночью, как только минуешь Сансет, можно ехать быстро, дорога почти пустая. Но это также означает возможную поломку в пустынном месте.
  
  Из подземного гаража послышался звук мотора. Тот же самый дежурный выехал в небесно-голубом «ягуаре», вылез и остановился у дверцы водителя.
  
  Майло подошел к нему:
  
  — Если вы настаиваете.
  
  — А? — изумился дежурный.
  
  — Я согласен меняться, если вы еще отдадите страховку на длительный срок.
  
  Челюсть у дежурного отвисла. Майло вплотную приблизил свое лицо к его физиономии.
  
  — Где «краунвик», приятель?
  
  — Мне позвонил жилец дома.
  
  Майло вынул свой мобильный:
  
  — Хочешь, чтобы я тоже тебе позвонил? Какой у тебя номер, дружок? И кстати, покажи свое удостоверение, мне оно нужно для официального полицейского расследования.
  
  Дежурный не ответил.
  
  Майло сверкнул жетоном.
  
  — Давай ее сюда, и быстро.
  
  — Сейчас выйдут мистер и миссис Лазарус…
  
  — Я им помогу. Пошел!
  
  Дежурный рискнул посмотреть Майло в глаза. То, что он там увидел, заставило его мгновенно испариться.
  
  Майло оглядел «ягуар».
  
  — Дорогие колеса. Если Катрину развезло и ее кто-то подобрал, как ты думаешь, мистер Вор, угнавший «бентли», заранее следил за ней?
  
  — Или катался в поисках жертвы по своему аппетиту?
  
  — Сексуальный психопат, — фыркнул он. — И какая тут связь с Эллой Манкузи?
  
  — Охотничий азарт.
  
  — Наверное. В обычной ситуации я бы послал Катрине прощальный поцелуй, посчитав, что не стоит тратить на нее время, но угон двух больших черных машин и кровь в этом проклятом «бентли»… — Он покачал головой. — Давай попробуем найти «мустанг».
  
  Из дома вышла пожилая пара. Увидев, что мой друг стоит у «ягуара», они остановились. Майло ухмыльнулся:
  
  — Вечер добрый, мистер и миссис Лазарус. — Он картинно открыл дверцы: — Желаю приятно провести время.
  
  Пара нервно приблизилась к машине, загрузилась и быстро уехала.
  
  Через несколько секунд из подземного гаража вылетела наша машина без опознавательных знаков и со скрежетом остановилась. Майло открыл дверцу и сунул дежурному пятерку.
  
  — Не обязательно, — сказал тот.
  
  — И незаслуженно. Счастливой вам жизни.
  
  Мы проехали по бульвару Сепульведа на север до самого южного края Валли, почти до бульвара Вентура, затем еще несколько миль вперед. К северу от Уилшира на плоской равнине располагалось кладбище ветеранов, затем появились небольшие предприятия и жилые дома. За ними — крутой холм с мерцающими огоньками домов. Движение было жиденьким, и ничего похожего на машину Катрины Шонски.
  
  Когда мы вернулись в город, Майло сказал:
  
  — Знаешь, если бы мне нравилась простая жизнь, я бы стал фермером.
  
  — Всегда есть юг, — заметил я.
  
  — Ну да, сто пятьдесят миль до Мексики.
  
  Я взглянул на предгорья на востоке.
  
  — Тут куча боковых улочек, куда можно было бы заглянуть.
  
  — Тебе бы все развлекаться, — проворчал Майло, сворачивая направо и проезжая по нескольким извилистым дорогам.
  
  Через час он вздохнул:
  
  — Завтра задействую патрульных и постараюсь встретиться с подругами Катрины. Вполне вероятно, что они расскажут нам совсем другую историю. Например, что она проводит время с каким-то обалдуем, которого мамочка не одобряет.
  
  Солнце грело окна студии Робин с задней стороны дома. Я прошел мимо прудика, остановился, чтобы посмотреть, как поживают мальки. Свет из антикварной железной пагоды на дне позволял отлично разглядеть рыбок. Уже три, даже четыре дюйма в длину. Весело резвятся в пузырьках, создаваемых искусственным водопадом.
  
  Я впервые разглядел их, когда они еще были личинками. Дюжина маленьких прозрачных существ, бесстрашно снующих между двухфутовыми взрослыми рыбами. Рыбы кой съедают свою собственную икру, но не трогают вылупившихся мальков. Да и больных или умирающих особей они, не в пример другим рыбам, не преследуют. Может быть, поэтому они могут прожить больше ста лет.
  
  Я прошел дальше, к студии, постучал в окно. Робин подняла голову от своего верстака и улыбнулась. Поднесла к уху прямоугольник альпийской ели и постучала по нему. Она искала тона, которые подсказали бы ей, что дерево может быть использовано для деки инструмента. Если судить по величине прямоугольника, занималась она мандолиной.
  
  Когда она отложила дощечку в сторону, по выражению ее лица можно было понять, что на этот раз мимо. К тому моменту как я вошел, она держала в руках уже другую дощечку. Бланш, как обычно, угнездилась у нее на коленях, спокойная и сонная.
  
  — Привет, — сказала Робин. Бланш тоже издала в знак приветствия типичный для бульдога свистящий звук, а когда Робин поцеловала меня, повернула голову и ткнулась носом в мою руку.
  
  — Блондинка и рыжая, — сказал я.
  
  — Видишь, как тебе повезло.
  
  Я взглянул на забракованную ель.
  
  — В ней нет музыки?
  
  — Даже несмотря на то что он никогда не узнает разницы. — Она взглянула на посылочный ящик в углу студии. — Узнал что-нибудь об этой бедной старушке?
  
  — Рабочая гипотеза заключается в том, что к убийству имеет отношение сын, но нет ничего даже похожего на доказательства.
  
  — Сын, убивающий свою мать, да еще таким способом? — подняла брови Робин. — Уму непостижимо.
  
  Она снова взглянула на ящик в углу.
  
  — Новые инструменты? — спросил я.
  
  — Собрание ди-ви-ди от заказчика. Десять фильмов с Одри Хепберн и записка, которая гласит, что я напоминаю ему ее.
  
  В Хепберн росту пять футов семь дюймов, и сложена она как вешалка для одежды. Робин доросла до пяти футов трех дюймов и имела все выпуклости и вогнутости в нужных местах.
  
  — Вы обе потрясающие.
  
  Она размяла пальцы, как делала всегда, когда нервничала.
  
  — Он позволил себе что-то лишнее?
  
  — В общем-то нет.
  
  — Это как?
  
  — Когда я его встретила на выставке лютней, он был несколько дерганым, но ничего такого.
  
  — Тогда ладно, — улыбнулся я. — Одри Хепберн снялась в нескольких прекрасных фильмах.
  
  — Я слишком остро реагирую, да?
  
  — Возможно, у него есть какие-то фантазии на твой счет. Такое иногда случается.
  
  — Что ты этим хочешь сказать?
  
  — Мужчины постоянно на тебя пялятся. У тебя имеется икс-фактор — феромоны, или как они там называются.
  
  — Да, конечно.
  
  — Нет, правда. Ты этого не замечаешь, потому что не флиртуешь.
  
  — Потому что я космонавт-стажер?
  
  — Иногда и это тоже.
  
  — Алекс, — протянула она, — я ни разу даже не намекнула ему, что у нас может быть что-то, кроме бизнеса.
  
  — От тебя тут ничего не зависит.
  
  — Замечательно.
  
  — Эй, не переживай! Что такого может случиться? Он делает шаг, ты ему мягко отказываешь. Одновременно ты можешь отправить ему послание по электронной почте, поблагодарить за фильмы и добавить, что мы с тобой смотрим их с удовольствием.
  
  Она погладила Бланш.
  
  — Ты прав, я глупо себя веду. Как говаривали в седьмом классе, зазналась. — Она коснулась сережки в виде кольца и отбросила назад волосы. У нее получилось значительно лучше, чем у Тони Манкузи.
  
  Я заинтересовался верхней пуговицей ее блузки.
  
  Она сказала:
  
  — Икс-фактор, говоришь? А это не делает тебя мистером Игрек?
  
  Мы выбрали два фильма и посмотрели их, лежа в постели. «Римские каникулы» выдержали полвека самым замечательным образом, чего нельзя сказать о «Завтраке у Тиффани», так что когда пошли последние титры, мы почти спали. Выключив свет, мы соприкоснулись пальцами. Я пробормотал что-то, по моему мнению, ласковое. Робин ответила:
  
  — Одр и Хепберн была прекрасна, но я совсем на нее не похожа. — И уснула.
  
  На следующее утро я заехал за Майло в десять часов и отвез его к заведению «У Барни» в Беверли-Хиллз.
  
  На первом этаже бродили тощие девицы и пялились на косметику. Блондинка, отвечающая за лак для ногтей, указала нам на Рианну Иджанович.
  
  Высокая худая брюнетка, стоявшая у менее значительного прилавка, улыбнулась нам сквозь ароматное облако. Перед ней высилась целая шеренга пробных ароматизаторов. Покупатели и продавщицы громко болтали в стремлении приобрести или продать очередное гениальное средство для улучшения внешности. Майло представился, и Рианна бросила на него пустой, испуганный взгляд заблудившегося маленького ребенка.
  
  Ей было тридцать или около того. Бледная, с квадратными плечами, черными глазами, вполне приличным бюстом и лицом, которое лишили красоты слишком крупный нос и острый подбородок.
  
  — Полиция? Я не понимать…
  
  — Мы пришли насчет Катрины Шонски, — объяснил Майло.
  
  — Ой-ой! — У нее получилось «оу-оу» — легкий акцент, с трудом различимый в общем гвалте.
  
  — Не могли бы мы поговорить в более тихом месте?
  
  Рианна похлопала по плечу другую распылительницу духов.
  
  — Прикрой меня, ладно?
  
  Мы вышли из магазина через центральную дверь на Уилшир, свернули за угол на Кэмден-драйв и прошли мимо въезда на парковочную стоянку.
  
  Майло сказал:
  
  — Иджанович? Чешка?
  
  — Из Хорватии. У меня все документы в порядке.
  
  — Даже если бы это было не так, меня это не касается. Мы пришли из-за Катрины Шонски, вот и все.
  
  — Я знать Катрину только через другую девушку.
  
  — Бет Холлоуэй?
  
  — Мы заезжали к Бет, но она сегодня не работает, а ее домашнего адреса мы не знаем.
  
  — Вы ее и дома не найдете, — покачала головой Рианна.
  
  — Где же она?
  
  — У Торренса. Познакомилась с мужчиной. — Она высунула язык.
  
  — Не одобряете? — поинтересовался Майло.
  
  — У нее свое мнение, у меня свое.
  
  — Мы говорим о том парне, с которым она познакомилась в ту ночь, когда вы отправились в клуб вместе с Катриной?
  
  — Да.
  
  — Я слышал, вы там тоже подцепили парня, — заметил мой друг.
  
  Черные глаза Рианны сузились.
  
  — Кто вам сказать?
  
  — Мать Катрины. А ей — Бет.
  
  — Бет здорова болтать. — Девушка изобразила на пальцах уточку и похлопала большим пальцем об указательный. — Бла-бла-бла.
  
  Майло подождал.
  
  — Если Катрина прячется где-то от своей матери, нам на это глубоко наплевать. Если бы мы установили это, то сразу же избавились от многих хлопот.
  
  — Я ничего такого не знать.
  
  — Что вы имели в виду, когда сказали, что Бет слишком много болтает?
  
  — Я держаться сама по себе, — сказала Рианна. — Бет же — типичная американка. Не хочу никого обидеть, но она делиться всем и со всеми.
  
  — Есть ли у нее повод не откровенничать с матерью Катрины?
  
  — Может быть, — сказала она, глядя мимо нас.
  
  — Какой?
  
  — Катрина ненавидеть свою мать.
  
  — Катрина сама так сказала?
  
  — Много раз.
  
  — Рианна, вы имеете представление, где сейчас может быть Катрина?
  
  — Увы. Простите, нет.
  
  — И в последний раз вы ее видели…
  
  — В ту ночь.
  
  — В клубе «Зажигай!»?
  
  — Да.
  
  — Расскажите нам об этой ночи.
  
  — Мы поехать в тот клуб, я быть за водителя и не должна была пить. Бет встретить Шона. У Шона есть брат, Мэтт. Бет хотела быть с Шоном, а я должна была быть с Мэттом.
  
  — Должна?
  
  — Она же моя подруга…
  
  — Откуда они, эти Шон и Мэтт?
  
  — От Торренса, — ответила девушка. — Они братья. Говорят, у них бизнес по серфингу, только это свист. Шон делать доски на фабрике, а Мэтт мечтать о карьере. — Она показала пальцем на магазин. — Все здесь хочут стать звездами кино или моделями.
  
  — Вы тоже?
  
  — Нет, нет, нет. Я хочу работать.
  
  — Чем вы занимались в Хорватии?
  
  — Изучала архитектуру.
  
  — Значит, вы с Бет ушли с Шоном и Мэттом. И пошли…
  
  — К Торренсу. — Снова высунутый язык. — Петом мне пришлось взять такси, чтобы доехать домой. Столько денег потратить.
  
  — Сколько тогда было времени?
  
  — Четыре утра.
  
  — А Бет?
  
  — Она остаться там, — пожала плечами Рианна. — Она и сейчас чаще там.
  
  — С Шоном?
  
  — Да.
  
  — Настоящая любовь, — заметил Майло.
  
  — Американская любовь.
  
  — Как отнеслась Катрина к изменению в планах?
  
  — Кричать не стала.
  
  — Но не обрадовалась?
  
  — Я тоже не обрадовалась. Только она больше.
  
  — Как она выразила свое недовольство?
  
  — Простите?
  
  — Что она сказала, Рианна?
  
  — Ничего. Повернулась и ушла.
  
  — И куда она ушла?
  
  — На танцплощадку.
  
  — Вы не заметили, не танцевала ли она с кем-нибудь чаще, чем с другими?
  
  — Я не видеть.
  
  — Она в тот вечер ни на ком не концентрировалась?
  
  — Я не видеть, нет.
  
  — Ни на ком, за всю ночь?
  
  — Много народу, — сказала Рианна. — И я была занята.
  
  — Мэттом?
  
  — Мэттом. Здесь, и здесь, и здесь, и здесь, — поморщилась она и хлопнула себя по шее, плечу, груди и заду.
  
  — Деловой парень, этот Мэтт, — заметил Майло.
  
  — Точно, деловой. Мистер Придурок-на-доске.
  
  — В какое время вы с Бет сказали Катрине, что уходите с Шоном и Мэттом?
  
  — Хотите честно? Я не знать.
  
  — Примерно.
  
  — Может быть, в половине второго. Они хотели оттуда убраться.
  
  — Бет и Шон?
  
  — Американская любовь, — повторила девушка.
  
  — Что вы можете сказать нам о Катрине? Что она за человек?
  
  — Кэт, мы звали ее Кэт. После всех этих разрушений никогда не звать ее Катрина.
  
  — Она не хотела, чтобы ее имя связывали с ураганом?
  
  — Все эти разрушения? — удивилась Рионна. — Это же как… имя плохого дикого животного.
  
  — Катрина совсем не дикая.
  
  — Как животное? Нет.
  
  — А в чем еще проявляется ее характер?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Она любит вечеринки?
  
  — Очень.
  
  — А что еще она любит?
  
  — Тряпки.
  
  — Похоже, она нашла себе работу по нраву.
  
  — Простите?
  
  — Бутик «Ла Фам».
  
  — Там слишком дорого, — не согласилась Рианна. — Даже со скидкой для сотрудников. Она все время насмехаться над толстыми дамами больших размеров.
  
  — Катрина не любит покупателей?
  
  — Ну, они старые, толстые, богатые, — пропела она. — Наверное, напоминать ей мамочку.
  
  — Вы когда-нибудь встречались с ее матерью?
  
  — Никогда.
  
  — Она тощая.
  
  — Ну и пусть.
  
  — Катрина любит деньги?
  
  Смятение в черных глазах. Тогда Майло уточнил:
  
  — Деньги для нее важны?
  
  — А для вас нет?
  
  — Я хочу сказать: особенно важны. Больше, чем для остальных людей. Например, на нее мог бы произвести впечатление мужчина с большими деньгами?
  
  Рианна широко улыбнулась:
  
  — По-вашему, на нее должны были производить впечатление лузеры?
  
  — Она когда-нибудь встречалась с кем-нибудь богатым?
  
  — Сколько я ее знаю, она вообще ни с кем не встречаться.
  
  — И сколько это?
  
  — Два, может, три месяца.
  
  — Как же так вышло, что она обходится без личной жизни?
  
  — Говорит, что ей не попадаться нормальные парни.
  
  — А как насчет машин?
  
  — Что насчет машин?
  
  — Она проявляла особый интерес к машинам?
  
  — Особый… нет. Вначале она быть вполне довольна «мустангом», за который заплатить богатый отчим.
  
  — Она о нем что-нибудь говорила?
  
  Рианна тряхнула головой:
  
  — Богатый.
  
  — Почему же она разлюбила «мустанг»?
  
  Пожатие плечами.
  
  — Может, он ей надоесть.
  
  — Катрине быстро все надоедает?
  
  — Она все время в движении — с места на место. Как бабочка. Непоседа. Она говорит, что и в школе была такой. В Америке их полно. Покупательницы часто рассказывают мне, что их дети прыгать как кенгуру. И все посещать психотерапевт.
  
  — А Кэт тоже ходит к психотерапевту?
  
  — Не знаю. Вы спрашивать, потому что ее мать наняла вас разыскать ее?
  
  — Я работаю на город, Рианна.
  
  — Город хочет найти Кэт?
  
  — Если она попала в беду.
  
  — Я так не думать.
  
  — Почему?
  
  — Непоседа. Всегда такая. — Черные зрачки забегали из стороны в сторону и сверху вниз.
  
  — Беспокойная, — задумчиво проговорил Майло.
  
  — Несчастливая, — добавила Иджанович. — Иногда, когда выпить, она говорит о том, чтобы куда-то уехать.
  
  — Кэт много пьет?
  
  — Она любит выпить.
  
  — И куда она собиралась переезжать?
  
  — Она никогда не говорит, просто — куда-нибудь. Она несчастливая девушка. Мне не нравится быть с ней долго. Она… иногда это заразно, не быть счастливой, как простуда, верно? Она подруга Бет, я просто ходить вместе с ними.
  
  — Не могли бы вы дать нам номер телефона Бет?
  
  Рианна назвала цифры.
  
  — Я могу вернуться на работу? Мне эта работа нужна.
  
  — Конечно, — кивнул Майло. — Благодарю вас за помощь. Вот моя визитка. Если услышите что-то о Кэт, пожалуйста, позвоните мне.
  
  — Да. Но я не услышу.
  
  — Почему нет?
  
  — Если она и позвонит, то Бет.
  
  Мы проводили ее до входа в магазин. У самой двери Майло спросил:
  
  — Кэт никогда не говорила о ком-то, имеющем очень дорогую машину — например «феррари», «роллс-ройс» или… «бентли»?
  
  — Она говорить о «бентли», но не о богатом мужчине.
  
  — Тогда о ком?
  
  — Каком-то типе, с кем она встречалась. Большой лузер с грязными лапами.
  
  — Механик?
  
  — Она звала его грязной обезьянкой. — Рианна рассмеялась.
  
  — Что смешного? — поинтересовался Майло.
  
  — Грязная маленькая обезьянка. Забавно, правда?
  
  — Как зовут эту грязную обезьянку?
  
  — Может… Клайд? Я точно не помню.
  
  — Клайд, а дальше?
  
  — Клайд Грязная Обезьяна. — Иджанович засмеялась громче, открыла дверь и поспешила в свой ароматный мир.
  
  Я выбрался с парковки магазина, а Майло занялся телефоном.
  
  — Клайд, парень с «бентли»; вряд ли тут потребуются гигантские детективные усилия.
  
  Он начал с главной компании в Уэст-Сайде. Магазин «Лучшие машины О'Мэлли» находился в восточном конце Беверли-Хиллз, но обслуживающие заведения располагались в Пико, в Санта-Монике.
  
  В нескольких минутах езды от клуба «Зажигай!».
  
  Майло позвонил, попросил позвать Клайда, сказал:
  
  — Да, именно его, он на месте? Спасибо. Нет, ничего не нужно.
  
  Клик.
  
  — Не Клайд, Клайв. Скорее всего любитель пива, чипсов и дартса. И возится с дорогущим британским металлоломом, пока мы с тобой разговариваем.
  ГЛАВА 10
  
  Сервис фирмы «Лучшие машины О'Мэлли» представлял собой серый треугольник офисов спереди и кирпичный гараж повыше — сзади. На стоянке для служебных машин впитывали солнце и грязь несколько невзрачных авто. Слева, под тентом, на стоянке «Только для клиентов!» вальяжно расположились несколько миллионов долларов железа и социального статуса.
  
  Майло велел:
  
  — Встань вон за тем синим «роллсом».
  
  — Мне не следует сначала получить разрешение?
  
  Он хлопнул ладонью по виниловой приборной доске машины:
  
  — Сколько на одометре этого шедевра?
  
  — Шестьдесят тысяч на втором двигателе.
  
  — Выносливость всегда берет верх над гламуром, сынок. Тебя можно официально признать классиком.
  
  Приемная представляла собой пустое помещение с неработающей кофейной машиной. Ни тебе кресел, ни чтива и никаких ожидающих посетителей. За стеклянной перегородкой чернокожая женщина в очках передвигала колонки цифр на экране компьютера.
  
  Майло постучал по стеклу. Перегородка раздвинулась.
  
  — Чем могу служить?
  
  Он представился и попросил позвать Клайва.
  
  — Клайва Хатфилда? Зачем?
  
  — Нам нужно с ним поговорить.
  
  Она нажала на кнопку интеркома.
  
  — Клайва в приемную. Клайва ждут в приемной.
  
  — Что-то не слишком много сегодня посетителей, — заметил Майло.
  
  — Мы называем их клиентами, — сказала она. — Они редко здесь появляются.
  
  — Забираете и доставляете назад?
  
  — Эти люди ждут такого обслуживания. Когда-то мы делали это бесплатно, сейчас берем сто долларов за одну поездку, и никто не жалуется.
  
  — Век несбывшихся ожиданий.
  
  — Извините?
  
  — Цена на бензин, верно?
  
  — Так говорит босс.
  
  — И кто берет и возвращает машины?
  
  — Те же люди, которые их осматривают.
  
  — Но не механики?
  
  — С их-то зарплатой? Не думаю.
  
  — Профессиональная работа?
  
  — Так они говорят.
  
  — Клайв здесь давно работает?
  
  Она подвинулась ближе к стеклу.
  
  — Вы его в чем-то подозреваете?
  
  — Вовсе нет.
  
  — Стандартные вопросы, — заметила она. — Как по телику.
  
  — Правильно.
  
  — Как скажете. — Негритянка снова повернулась к компьютеру.
  
  Мы подождали пять минут, прежде чем Майло попросил женщину снова вызвать Клайва.
  
  — Возможно, он чем-то занят и не слышит, — предположила та.
  
  — Мы можем сходить и поискать его.
  
  — Нет, не стоит. — Она повторила вызов, но прежде чем она кончила говорить, за нашими спинами открылась дверь и высокий голос произнес:
  
  — Я слышал тебя и в первый раз, Эстер.
  
  Явный акцент. Но не чипсы и эль. Скорее мой милый дом Алабама.
  
  — Он в вашем распоряжении, — пробормотала Эстер.
  
  Клайв Хатфилд вытер грязные руки такой же черной тряпкой. Немного за тридцать, высокий, с кривыми ногами, в сером полосатом комбинезоне, пушистые бакенбарды, маленький переломанный нос. Стирая смазку с рук, он оглядывал нас прищуренными глазками. Когда часть грязи поддалась, я заметил светлую полоску на его левой руке, на том пальце, где носят обручальное кольцо.
  
  — Ну?
  
  Эстер сказала:
  
  — Это полиция, они пришли повидать тебя.
  
  — Полиция… нет, кроме шуток?
  
  — Давайте поговорим на улице, — предложил Майло. Хатфилд поколебался, затем последовал за ним.
  
  Мы прошли мимо ярко-красного «континенталь джи-ти», на который Хатфилд взглянул с видимым неудовольствием.
  
  — Немного кричаще, — заметил Майло.
  
  Хэтфилд пожал плечами:
  
  — Это их деньги. Куда вы меня ведете?
  
  — Сюда, — сказал Майло, останавливаясь у моей «севилле».
  
  Хатфилд оглядел мою машину, и его лицо напряглось.
  
  — Это полицейская машина? Это что, какая-то подстава? — Он провел пальцем по капоту машины, оставив серый след. — «Дженерал моторс» поставил на такую шасси от «шевроле-дэу», немного приукрасил и поднял цену вчетверо.
  
  — Я слышал, — сказал Майло, — что «бентли-континенталь» — это «ауди» с новым интерьером внутри.
  
  Хатфилд сунул тряпку в задний карман.
  
  — Вы интересуетесь тачками? На чем ездите, когда не работаете?
  
  — «Порше-девятьсот двадцать восемь».
  
  — Неплохо. Но всегда готов махнуться на «карреру».
  
  — Клайв, мы пришли насчет Катрины Шонски.
  
  Хатфилд отбросил волосы с глаз, испачкав кончик изуродованного носа.
  
  — А что насчет ее?
  
  — Когда вы видели ее в последний раз?
  
  — Она что, попала в беду?
  
  — Просто ответьте на мой вопрос.
  
  — В последний раз… значит, она все-таки во что-то вляпалась, что неудивительно. — Хатфилд вытащил твердую пачку «Салема» из бокового кармана, закурил и выдохнул дым в сторону тупорылого черного «астон-мартина». — Последний раз была, когда она вся впала в драму и вышвырнула меня из своей норы… Это было… пожалуй, три месяца назад.
  
  — Любовная ссора?
  
  — Никакой любви никогда не было, — улыбнулся Хатфилд. — Только сами знаете что.
  
  — Физические взаимоотношения?
  
  — Только физические, и никаких взаимоотношений, — поправил Хатфилд. — Я снял ее в баре, мы несколько раз встречались. Эта девица умеет притворяться. Я имею в виду в койке. Впадает в настоящее безумие, как будто вот-вот взорвется. В конечном итоге я сообразил, что она придуривается, и сказал ей об этом. Вот тогда она и дала мне пинка.
  
  — В каком баре?
  
  — В каком баре… — Хатфилд поскреб голову.
  
  — Вроде совсем простой вопрос, Клайв.
  
  — Мы с ней по разным барам таскались, сразу и не вспомнишь. Я живу в Северном Голливуде, а она в Ван-Нуйз. Но выпивать ей хотелось в Шерман-Оукс или Студио-Сити — говорила, что там престижнее… А в первый раз, пожалуй, это был и не бар вовсе, в первый раз это был ресторан, французский такой… «У Мориса»?.. Я ел стейк, а она сидела у бара, и когда я пошел в туалет, то увидел ее задницу на стуле и потом подошел к ней. Хорошенькая девушка, волосы сверкающие, кажутся золотыми. Маленькая, но фигурка — прелесть. Мы легко разговорились, она оказалась покладистой, и вскоре мы очутились у нее. Через несколько дней я ей позвонил, и мы начали встречаться. Но ничего серьезного.
  
  — Как долго вы с ней встречались?
  
  — Как долго… Я бы сказал, два с половиной — три месяца. Затем вы уже знаете, что случилось.
  
  — Что?
  
  — Все осложнилось, — поморщился Хатфилд. — Постоянные истерики, как и со всеми другими девицами. Так что она такого сделала, чтобы попасть в беду?
  
  — А почему она должна была что-то сделать?
  
  — У этой девицы нет никакой дисциплины.
  
  — В смысле?
  
  — Она слишком много пьет — эти дурацкие коктейли «Лонг-Айленд», по вкусу напоминающие охлажденную мочу. Иногда слишком много курит, сами знаете что. Иногда засовывает в свой нос слишком много сами знаете чего. Мне же хватает бутылки пива, самое большее — двух. А этого дерьма я вообще не касаюсь.
  
  — Истерики и наркотики, — подытожил Майло.
  
  — Вы удивитесь, но многие из них такие. — Хатфилд покурил, ожидая реакции, каковой не последовало. — Я-то стараюсь держаться. Раньше в гонках участвовав в Пасс-Кристиане. Надо сохранять остроту рефлексов. Я могу хоть во сне рулить.
  
  — Пасс-Кристиан — это где?
  
  — Миссисипи.
  
  — Катрина перепивала, — заметил Майло. — Так что, возможно, ее рефлексы оставляли желать лучшего.
  
  — Для нее, — сказал Хатфилд, — все было развлечением. Я работаю дополнительно, чтобы платить алименты на ребенка, а она желает стейк и омара. Считала меня деревенщиной, мы никогда не могли найти общий язык. Женщина — дерганый водитель. Однажды я позволил ей сесть за руль моей машины, так она едва не сломала передачу. После этого я ее и близко не подпускал. Она очень злилась… Она что, попала в какую-то катастрофу на этом своем «мустанге», задавила кого-нибудь?
  
  — Она когда-нибудь навещала вас здесь?
  
  Хатфилд достал грязную тряпку и переложил ее из одной руки в другую.
  
  — Возможно.
  
  — Возможно?
  
  — Да, навещала.
  
  — Сколько раз?
  
  — Может быть… дважды. Да, дважды. Во второй раз у меня из-за нее были неприятности. Она вошла в нашу мастерскую как хозяйка и потребовала позвать меня. А туда вход запрещен всем, кроме сотрудников.
  
  — Как в операционную, — заметил Майло.
  
  — Что?
  
  — Вы, ребята, как врачи на операции, и ваши боссы не хотят, чтобы вам мешали.
  
  — Точно, вы угадали, я совсем как врач, — заявил Хатфилд, поднимая свои измазанные руки. — А вот другие парни скорее напоминают мясников. — Он криво улыбнулся. — Если бы клиенты знали, что там, на задах, происходит…
  
  — Значит, Катрина появлялась дважды?
  
  — Это вы правильно сказали, именно появлялась, потому что я ее никогда не приглашал. Во второй раз она принесла мне ленч. Какое-то вегетарианское дерьмо, вермишель, что-то еще. Я ей сказал, чтобы она этого больше никогда не делала.
  
  — К тому времени ваши взаимоотношения затухали.
  
  — Да не было никаких взаимоотношений! Слишком много драмы.
  
  — Но два или три месяца вы с этим мирились? — вставил я.
  
  — Это сами знаете из-за чего. Да и о каких взаимоотношениях вообще могла идти речь? Я ведь был женат. — Он помассировал светлую кожу на месте кольца.
  
  Я спросил:
  
  — Развод имел какое-либо отношение к Кэт?
  
  Хатфилд рассмеялся:
  
  — Черт, да нет. Это имело отношение к тому, что мы поженились в семнадцать лет, родили четверых детей за четыре года и до чертиков надоели друг другу. Она забрала всех детей и вернулась в Колумбус.
  
  — Ваша жена знала про Кэт?
  
  — Это не ее собачье дело. — Клайв ухмыльнулся и потер костяшки пальцев. — Да и Кэт вовсе не была единственной и незаменимой.
  
  Майло сказал:
  
  — Вы игрок.
  
  — Я много работаю, ей не на что жаловаться. Кормлю ее и детей и лезу ради этого из кожи вон. Если мне хочется немного поиграть, никто мне не указ.
  
  — Вы когда-нибудь встречались с подругами Кэт?
  
  — Нет, и она не знает никого из моих друзей. Это все…
  
  — Сами знаете что?
  
  — Точно. — Хатфилд уронил сигарету на асфальт и медленно затушил ее каблуком. — Вы мне скажете, что она такое натворила?
  
  — Она пропала.
  
  — Пропала? И что? Она постоянно пропадала.
  
  — Что вы хотите этим сказать?
  
  — Я ей звякну, а ее нигде нет. Через несколько дней она мне перезванивает и хвастается, как здорово было в Мексике, на Гавайях, еще где-нибудь. Похваляется, что встретила богатого мужика, который платил по ее счетам, когда она была там, что она ела омаров, снежного краба и филе миньон и при этом не потратила ни пенса. Когда ее так несло, я знал, что будет беда.
  
  — Почему?
  
  — Она притягивала к себе всякое дерьмо. Вы действительно думаете, что с ней что-то случилось?
  
  — Ее нет уже больше недели.
  
  — Подумаешь! Она ведь просто может встать и уехать.
  
  — Вам иногда приходится водить эти машины? — спросил я.
  
  — Хм… ну да, постоянно, для проверки.
  
  — Небольшие поездки вокруг квартала?
  
  — Зависит от проблемы с машиной. Если клиент утверждает, что тормоза визжат, после того как он проедет на ней десять минут, приходится ездить на ней не меньше десяти минут. А в чем дело? Желаете прокатиться?
  
  — Кэт когда-нибудь просила, чтобы вы ее прокатили?
  
  Хатфилд поскреб голову:
  
  — Зачем ей это?
  
  — Хорошо идет к омару и филе миньон, — пояснил я.
  
  Он не ответил.
  
  Я продолжал:
  
  — Она приставала к вам насчет этого?
  
  — Почему вы спрашиваете?
  
  — Кэт рассказала подруге, что вы катали ее на «бентли».
  
  Легко так соврал, иногда я сам себе удивляюсь. Майло отвернулся, чтобы Хатфилд не заметил, как он пытается скрыть улыбку.
  
  Маленькие глазки Хатфилда немного расширились.
  
  — Она так и сказала?
  
  — Безусловно.
  
  — С чего вы взяли, что она не врет?
  
  — Если девушка начинает зудеть, это может надоесть, — заметил я.
  
  Молчание.
  
  — Клайв! — окликнул его Майло.
  
  — Зачем мне в этом признаваться? — резонно спросил Хатфилд.
  
  Мой друг пояснил:
  
  — Клайв, нам абсолютно безразличны ваши боссы, мы только хотим понять, какая девушка эта Кэт.
  
  — Какая девушка? Настырная, вот какая. Да, она приставала ко мне, ластилась, обещала особо отблагодарить меня, если я ее хоть немного прокачу. — Его голос поднялся до высот альта. — Тут как раз подвернулась машина, которую мне нужно было проверить, вот я и взял ее с собой.
  
  — Что это была за машина? — спросил Майло.
  
  — «Роллс-фантом».
  
  — Не «бентли»?
  
  — Я знаю разницу, приятель.
  
  — Это было в первый раз, когда она зашла, или во второй?
  
  — В первый, — признался Хатфилд. — Поэтому она и приперлась еще раз.
  
  — Решив, что вы снова согласитесь?
  
  — Решив, что это заведение вообще ей принадлежит. Прошла прямиком в мастерскую и спросила, где Клайв. Напала прямо на нашего менеджера.
  
  — В первый раз она ждала вас в приемной?
  
  — Попросила, чтобы меня вызвали, как сделали вы. Я был занят и вышел не сразу, поэтому она разозлилась и, как только мы остались одни, начала ко мне приставать.
  
  — Когда-нибудь катали ее на «бентли»? — спросил я.
  
  — Нет, только на «роллсе».
  
  — Чья машина?
  
  — Нам этого не говорят.
  
  — Ей понравилась поездка?
  
  — Конечно. Она же только и думает, что о «зелени», о том, как заарканить богатенького, как похвастаться перед матерью, А мать свою она ненавидит. Это она так говорит, не я. Глупо.
  
  — Что глупо?
  
  — Судить, что кто-то умен, по тачке, на которой он ездит. Вот что я вам скажу: богатые мудаки тратят бешеные деньги, чтобы повыпендриваться, потом пугаются и навсегда запирают это дерьмо в гараже. Все равно как получить деньги и хвастаться ими перед всеми, но на самом деле наделать в штаны от страха, что кто-нибудь заметит и эти деньги у вас, труса, отнимет.
  
  Майло рассмеялся.
  
  Хатфилд сказал:
  
  — Обхохочешься. — И закурил очередную сигарету. — Если найдете Кэт, скажите ей, что она может позвонить мне, если захочет. Я даже сделаю вид, что не догадываюсь, что она притворяется. Я почти всю жизнь женат, так что насчет притворства в койке все знаю.
  
  Он было хотел уйти, но Майло задержал его и задал несколько простых вопросов, нацеленных на то, чтобы человек расслабился. Хатфилд стал более приветлив и даже рассказал грязный анекдот про женщину, енота и выхлопную трубу. Но он так и не поведал больше ничего интересного о Катрине Шонски. Когда Майло спросил, где он был в ту ночь, когда она исчезла, Клайв ответил:
  
  — Обычно я не могу вспомнить, где шатаюсь, но тут мне повезло. Я знаю, что был в Колумбусе. У моей старшей дочери был день рождения.
  
  — Когда вы приехали и когда уехали?
  
  — Вы что, мне не верите?
  
  — Стандартный вопрос, — успокоил Майло. — Помогите нам все прояснить, и мы больше не станем к вам приставать.
  
  — Да ладно, ладно… Когда я приехал… Гм-м… Наверное, в четверг, это накануне того дня, когда она, по вашим словам, поехала развлекаться. Оставался в Колумбусе четыре дня, ездил в Билокси навестить мать. Она там в доме для престарелых. Когда я приезжаю, то везу ее в казино, ставлю ее кресло напротив игорного автомата и жду, когда она проиграет все свои четвертаки. Через два дня вернулся сюда. Я бы предложил вам проверить мою входную карточку, но не хочу неприятностей с начальством, так что не подводите меня, ладно? Я вам и так все выложил.
  
  — Что ж, справедливо. Вы, случайно, не сохранили свой авиационный билет?
  
  — Зачем?
  
  — Как зовут вашу бывшую жену и какой у нее номер телефона?
  
  — Вы это серьезно?
  
  — Совершенно серьезно, Клайв.
  
  — О Господи!
  
  — Вы отправляете хозяевам машины с тремя колесами?
  
  Хатфилд пригладил волосы и одарил нас улыбкой, продемонстрировав отсутствие одного зуба.
  
  — Конечно, спросите ее, зачем ей врать. Можете еще ей сказать, что я прекрасно выгляжу.
  
  — Непременно, Клайв.
  
  — Пусть она пожалеет, — сказал Хатфилд. — Скажите ей, что видели меня с актрисой.
  
  — Имя и номер, Клайв.
  
  — Бриттани Луиза Хатфилд. Держите телефон подальше от уха, эта девушка может оглушить.
  
  Майло все записал и проводил его взглядом. Потом мы вернулись в приемную и показали фотографию Катрины Шонски Эстер. Она внимательно вгляделась в нее.
  
  — Поклясться не могу, но вроде бы она приходила сюда к нему. — Поднесла снимок поближе к глазам. — Недурна. Лучше, чем другие.
  
  — Клайв так популярен?
  
  — И не поверите, — хихикнула она. — Они приносят ему ленч. Наверное, что-то в нем есть, вот только я разглядеть не могу.
  
  — Явно не шарм, — заметил я.
  
  — И не чистые руки.
  
  — С такой работой трудно держать руки в чистоте.
  
  — Вот именно. Поэтому я и встречаюсь с учителем.
  
  Майло спросил:
  
  — Клайв когда-нибудь приглашал вас на свидание?
  
  — По мне, он скучный гоблин, хотя никогда не выходит из себя и не проявляет агрессии. Но наверное, все мы на многое способны. Итак, вы его подозреваете?
  
  — Ничего похожего, мэм. Было бы неплохо не распространяться о нашем разговоре.
  
  Она сняла очки.
  
  — Я вовсе не собиралась распространять сплетни.
  
  — Разумеется. Итак, Клайв…
  
  — Клайв в порядке, — сказала она. — Все здесь в полном порядке. Простите, я занята.
  
  Стеклянная перегородка закрылась.
  ГЛАВА 11
  
  Когда я задом выезжал со стоянки, еще один «бентли» загородил мне дорогу. Черный, с красным салоном.
  
  Я продолжал ехать. «Бентли» не двинулся с места. Тогда Майло высунул голову и попросил:
  
  — Дайте проехать.
  
  Со стороны водителя опустилось окно, и в него высунулась голова мужчины в черной рубашке, который закричал:
  
  — Читать не умеете? Только для клиентов, козел!
  
  — Уж эти мне зазнайки… — Майло вылез и секунд тридцать поговорил с крикуном. К тому времени как он вернулся в машину, ошарашенный водитель предоставил нам уйму места.
  
  — Везде ты находишь себе друзей, — заметил я, поворачивая на Пико.
  
  — Угу. А если бы обладай природным шармом Клайва, мог бы еще получать бесплатный ленч. Что ты думаешь по поводу его?
  
  — Мне кажется, что определенный грубоватый шарм наличествует.
  
  — Достаточно грубоватый, чтобы причинить вред Кэт Шонски?
  
  — Он не любит женщин, — сказал я, — а конкретно эта его к тому же выгнала.
  
  — Теперь, когда жены с детьми нет, ему могло стать одиноко, захотелось женщину, и он припомнил, в каком восторге была Кэт от поездки в машине. Вот он и решил: почему бы не попробовать еще раз?
  
  Я сказал:
  
  — Он заявил, что не знает имен клиентов, хотя на самом деле все, что ему требуется, чтобы узнать адрес Губеля, — это прочитать рабочий заказ. И если он действительно возился с его машиной, то вполне мог узнать, что тот хранит запасной ключ в арке колеса.
  
  — Черт, — поморщился мой друг, — у него мог быть и ключ-шаблон. Выходит, он тебе понравился?
  
  — С отрицательной точки зрения. Он ничуть не похож на убийцу Эллы Манкузи, и у него железное алиби.
  
  Мы нашли номер телефона Бриттани Хатфилд и позвонили.
  
  — Привет, а мама твоя дома? Друг из Калифорнии. Да, Кали… Миссис Хатфилд? Это лейтенант Стержне из полицейского управления Лос-Анджелеса. Нет, простите, я не по этому поводу… Понятно, я сделаю что смогу, но не могли бы вы сначала сказать мне…
  
  Он долго слушал, причем отодвинув трубку подальше от уха.
  
  — Клайв не соврал насчет ее оглушительности. И у нее есть повод орать. Похоже, принц выписал ей плохие чеки. Три месяца алиментов подряд. Она попыталась заблокировать его зарплату и думала, что я звоню по этому поводу. К сожалению, она подтвердила, что он был в Миссисипи как раз в интересующие нас дни. Провел время с ней и детьми и затем отправился в Билокси, чтобы повидать эту «сумасшедшую сучку, его мать».
  
  Он вытянул ноги.
  
  — Оглянуться не успели, как оказались там, откуда начали.
  
  Весь стол Майло был завален записками и посланиями. Отдел по связям с общественностью извещал его, что репортаж об убийстве Эллы Манкузи может сегодня появиться в «Новостях», и ему надлежит быть под рукой, на случай если потребуются комментарии. Дважды звонил Шон Бинчи, послания не оставил. Гордон Беверли хотел бы знать, продвинулось ли как-то дело об исчезновении Антуана.
  
  — Шестнадцать лет, а для них — как вчера, — сказал я. — Зато Тони, только что потерявший мать, не позвонил ни разу, чтобы спросить насчет ее убийства.
  
  — Странно, верно? — Майло позвонил полицейскому, который наблюдал за Манкузи, и тот подтвердил, что Тони не нарушает раз и навсегда заведенного порядка. Объект сидит в квартире весь день, затем едет к одному и тому же продуктовому ларьку поблизости, ест буррито в машине, мусорит и возвращается домой.
  
  Шон проявил инициативу и прочесал квартал вилла Энтрада, где был брошен «бентли». Никто из соседей ничего не видел и не слышал. Никто также ничего не слышал о появлении в районе малолетних правонарушителей, склонных к угону машин. «Мустанг» Кэт Шонски так и не найден.
  
  Майло задержался на бумажке с посланием Гордона Беверли.
  
  — Я начинаю себя чувствовать семейным доктором. По крайней мере мать Кэт пока еще не ставит мне палки в колеса.
  
  — Может начать, если ты попросишь ее сдать кровь на анализ.
  
  — На митохондриальное сходство с кровью в «бентли»? Давай узнаем, как обстоят дела с первоначальным запросом.
  
  Он связался с сайтом лаборатории в Нью-Джерси.
  
  — Все еще в длинной очереди, и там и останемся, если не подтвердится преступление. Ладно, теперь пора разочаровать семейство Беверли.
  
  — Не понимаю, почему полиция в Техасе не надавит на Джексона, не заставит его высказаться конкретнее, чтобы ты не терял даром так много времени, — сказал я.
  
  — Алекс, причина не в логике и не в этике. Тут дело в политике. — Майло закинул большую ногу на стол. Бумаги разлетелись и попадали на пол, но он даже не попытался поднять их. Развернул сигариллу и с силой впился в нее зубами. Послышался треск дерева. Майло оглядел размочаленный кончик и выбросил все в мусорную корзину, а потом дернул ящик и достал из него тонкую синюю папочку. — Давай еще раз попробуем пробиться к дружкам Антуана.
  
  Он позвонил полицейскому, присматривающему за Брэдли Майсонетте, услышал тот же голос по автоответчику и оставил такое же послание. В школе Святого Ксавьера Майло сообщили, что мистер Гуд болен и на работу не вышел. Он не стал выпытывать у секретарши личные данные Гуда, а просто проверил по компьютеру его машину.
  
  — Двухлетний серый «форд-эксплорер», адрес: Норт-Бродмур-террас. — Он полистал справочник. — На холме, рядом со стадионом. Пора навестить больного.
  
  Зазвонил телефон на столе. То, что мой друг услышал с другого конца линии, заставило его застегнуть пиджак и поправить узел галстука. Потом Майло проверил шнурки у ботинок, повел плечами, чуть-чуть поморщился и встал.
  
  — Внезапное собрание у начальства? — предположил я.
  
  Он уставился на меня.
  
  — Ты вдруг озаботился своей внешностью…
  
  — Мистер Проницательный. Да-да, шеф желает устроить шмон. Я должен быть в его офисе раньше, чем это физически возможно.
  
  — Тема?
  
  — Текущие дела. Очевидно, его превосходительству поступили звонки из прессы насчет Манкузи, или Беверли, или их обоих. Вот он и жаждет, чтобы я его просветил на этот счет.
  
  — Желаю повеселиться, — сказал я.
  
  — Да, уж там обхохочешься… ты не мог бы сам поговорить с Уилсоном Гудом?
  
  — Если это не противоречит процедуре.
  
  — В таком психологически чувствительном случае, как дело Антуана? — удивился он. — Здесь железно требуется вмешательство психотерапевта. К тому же шеф тебя любит, так что он одобрит.
  
  — Когда вы об этом говорили?
  
  — Когда он в последний раз меня вызывал. Похоже, прочитал доклад, который ты опубликовал в прошлом году, и согласился с тобой, что по большей части профилирование — чушь собачья.
  
  — Твой шеф читает журналы по психологии?
  
  — У него степень по психологии. Он даже предложил взять тебя на оклад, но я объяснил, что управление не выдержит экономической конкуренции.
  
  Майло поведал мне, сколько у них платят.
  
  — Благодарю вас, сэр, — усмехнулся я.
  
  — Всегда забочусь о твоих интересах. Передай привет тренеру Гуду. Может, он тебе что подскажет.
  
  — Я в школе играл в бейсбол.
  
  — В каком качестве?
  
  — Сидел на скамейке запасных, — признался я. — Участвовал только тогда, когда во мне возникала нужда.
  
  Дом Уилсона Гуда был одним из пяти одноэтажных строений в тупике над голливудской концертной площадкой, там, где самые дешевые места. То, что архитекторы называют архитектурой середины века, как будто пятидесятые были декадой прокаженных.
  
  Достаточно близко к амфитеатру, чтобы слышать музыку в теплую летнюю ночь. Остальной вид — деревья, кусты и небо с недостатком озона.
  
  Дом Гуда оказался в штукатурке персикового цвета везде, где не было панелей из красного дерева. За широкими проволочными воротами с электрическим запором на гравийной площадке стояли серый «эксплорер» и зеленый «фольсваген-пассат».
  
  Я нажал на кнопку звонка и услышал, как в доме прозвучало несколько мелодичных нот. Пересмешник прыгал с полевого хвоща на жимолость, на некотором расстоянии вороны обсуждали политические вопросы. И, как всегда, — гул машин; шоссе — настоящая филармония Лос-Анджелеса.
  
  Прежде чем отправиться в путь, я нашел в Сети фотографию Уилсона Гуда. Пирушка после завоевания титула. Симпатичный мужчина с толстой шеей и грустными глазами, которые, казалось, противоречили праздничному настроению.
  
  Может быть, этот чувствительный тип и не станет возражать, если я побеспокою его во время болезни.
  
  Я позвонил еще раз и уже подумывал о третьей попытке, когда увидел, как к дому подходит женщина, ведя на поводке нечто маленькое и коричневое. Зверек тянул тонкий поводок и прыгал. Женщина торопилась, чтобы успеть за ним.
  
  Я подумал, что это чихуахуа, и ошибся — это оказалась самая малюсенькая такса, какую мне только доводилось видеть. Она нападала, опустив голову, и походила на озабоченную сардельку.
  
  Женщина, темноволосая и веснушчатая, была в зеленом топе в цвет «пассата», черных брюки в обтяжку и черных туфлях. Лет за тридцать, пять футов пять дюймов, длинные ноги и крутые бедра.
  
  Песик натянул поводок до предела и немедленно испытал похотливое влечение к моей левой туфле.
  
  Женщина сказала:
  
  — Прекрати, Инди, — но без особой уверенности, стараясь удержать собачонку.
  
  — Инди — как в «Больших гонках»?
  
  — Его мотор никогда не выключается. — Она подхватила таксу на руки, стараясь удержать извивающееся тельце. Когда Инди наконец успокоился, женщина взглянула на дом Уилсона Гуда. Глаза зеленые. Цвет мягкий, но взгляд жесткий, оценивающий. — Я чем-нибудь могу вам помочь? — спросила она.
  
  Я достал свой значок консультанта при полицейском управлении Лос-Анджелеса. Срок его годности давно истек, да и вообще пустяк, но мало кто удосуживался проверить. Веснушчатая женщина стояла слишком далеко, чтобы рассмотреть детали, хотя Инди явно старался подобраться поближе.
  
  — Я ищу мистера Гуда.
  
  — Я Андреа, его жена. — Она сказала это так, будто не была уверена. — Что вам нужно от Уилла?
  
  — Пятнадцать лет назад у него был друг, которого звали Антуан Беверли…
  
  — Разумеется, Антуан. — Инди, недовольный заточением, начат издавать грозные звуки. Андреа Гуд сдалась и опустила его на землю. — Уилл и Антуан были друзьями со школьных дней, и мужу никогда не приходилось переживать такого несчастья, как то, что произошло с Антуаном. Но он не знает ничего, что могло бы помочь полиции.
  
  — Вы в этом уверены?
  
  — Конечно, уверена. Неужели полиции наконец удалось что-то выяснить?
  
  — Дело вновь открыто. Не могли бы вы попросить вашего мужа уделить мне несколько минут?
  
  — Полиция посылает психологов по поводу старых дел?
  
  — Только по поводу особых дел. Если бы я…
  
  — Я уверена, что Уилл был бы рад помочь, — сказала она, — но время сейчас неподходящее. У него тяжелый грипп, а впереди пара серьезных игр. Оставьте мне номер вашего телефона.
  
  — Детектив, который занимается этим делом, уже звонил…
  
  — В самом деле? Я проверю автоответчик. Уилл совсем не обращает на него внимания. Лихорадка, совсем на него не похоже, но в школе сейчас настоящая эпидемия.
  
  Наше внимание привлекли кашляющие звуки снизу. Инди стоял на задних лапках, махал передними в воздухе, глаза его были выпучены — Андреа Гуд машинально натянула поводок, и песик оказался полуповешен.
  
  — Ох нет! — сказала женщина и отпустила поводок. Едва не задохнувшийся Инди шлепнулся на землю, хватая пастью воздух. Она опустилась на колени: — Прости меня, малыш.
  
  Инди в последний раз протестующе тявкнул и лизнул ее в нос.
  
  Безусловная вера и любовь; может быть, когда-нибудь Ватикан начнет канонизировать собак?
  
  — Вот так, — сказала Андреа Гуд, поднимаясь на ноги.
  
  — Мы будем очень признательны, если ваш муж позвонит нам, — кивнул я. — Надеюсь, что он быстро поправится.
  
  — Обязательно. Он крепкий парень.
  ГЛАВА 12
  
  Убийство Эллы Манкузи не попало в шестичасовые «Новости», но о нем упомянули в конце одиннадцатичасовой передачи, причем — со всеми прибамбасами: повествование надутого баритона и крупный план окровавленного ножа, который они, видимо, добыли где-нибудь в архиве.
  
  Номер, по которому можно было позвонить бесплатно, мелькнул только на секунду, но этого оказалось достаточно. Когда на следующее утро я позвонил в офис Майло, то услышал записанное на пленку послание:
  
  «Говорит лейтенант Стержис. Если вы звоните по поводу убийства Эллы Манкузи, пожалуйста, оставьте номер своего телефона и имя. Говорите медленно и ясно. Благодарю вас».
  
  Я набрал номер Уилсона Гуда, надеясь, что разговор с женой, постельный режим и осознание своих гражданских обязанностей развяжут ему язык. Никто не ответил.
  
  Бланш уже собралась на прогулку и радостно побежала рядом, когда мы начали спускаться в долину. Ее забавляло все: белки, птички, машины, деревья, — а от камней вообще захватывало дух.
  
  Тощая бегунья остановилась, чтобы приласкать ее.
  
  — Никогда не видела такой очаровательной собаки!
  
  Бланш не возражала.
  
  В час дня мы с Робин поехали в Шерман-Оукс и поели пасты у Антонио. После этого я спросил, есть ли у нее время, и мы отправились в Ван-Нуйз, туда, где жила Катрина Шонски.
  
  Большой комплекс похожих на коробки домов, никакой зелени. В воздухе пахнет строительной пылью, хотя поблизости никакого строительства не наблюдается. Обычные прелести жаркой погоды.
  
  — Я могу понять, почему ей хотелось от всего этого скрыться, — сказала Робнн. — Хотя если ты одинок, дом в тридцать комнат на двадцати акрах вряд ли поможет.
  
  — Имеешь в виду кого-нибудь конкретного?
  
  Она кивнула.
  
  — Он приезжает в город по делу раз в неделю. Между встречами он заезжает ко мне, чтобы взглянуть, как продвигается «его заказ». В этом нет ничего особенного, но если тебе захочется присутствовать, я не стану возражать.
  
  — Он что, ведет себя неподобающим образом?
  
  — Нет, но когда он со мной говорит, в его голосе такая тоска… Как будто он хочет подобраться ближе… Ты понимаешь, что я имею в виду?
  
  — Понимаю.
  
  — Может быть, это глупо?
  
  — Самонадеянная девочка.
  
  Она улыбнулась.
  
  — Так ты придешь?
  
  Она вернулась в свою студию, а я некоторое время размышлял об Элле Манкузи и Кэт Шонски, но не смог углядеть никакой связи, за исключением больших черных угнанных машин. Потом порылся в Сети, варьируя разные комбинации со словами «преступление» и «роскошная машина». Ничего не обнаружив, подставил слово «убийство». Снова пусто.
  
  Тогда я начал комбинировать слово «убийство» с различными марками автомобилей, перебрав, без всякого успеха, «ягуар», «роллс-ройс», «феррари» и «БМВ».
  
  «Ламборджини» и «кадиллак» участвовали в двух перестрелках — в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке. Расстреляли двух рэперов — одного в собственной машине, когда он возвращался с записи, другого в сопровождении охраны. Официально оба убийства не были раскрыты, но все в шоу-бизнесе хорошо знали, кто это сделал.
  
  «Бентли» и «астон-мартин» вытянули пустышку, на «мерседес» тоже ничего не обнаружилось. Очевидно, убийство Эллы Манкузи не получило достаточного освещения в прессе. Это заставило меня усомниться в разумности моего занятия. «Бенц» принес мне фотографии Гитлера в 770 Кб и послание от блоггера из Катара, считающего, что фюрер — крутой парень, которого все ошибочно считают убийцей.
  
  Я напечатал «линкольн», ничего уже больше не ожидая, что показало, какой из меня фиговый провидец.
  
  Двойное убийство девять лет назад в «Оджос негрос», цепляющемся за жизнь сельскохозяйственном поселке к северу от Санта-Барбары. Сведения об этом деле я нашел на полуграмотном сайте DarkVision.net, который специализировался на повествовании о наиболее жестоких неразгаданных убийствах и сопровождал свои тексты грубыми карикатурами и зернистыми снимками, украденными из книг по криминалистике.
  
  Факты, изложенные «автором и вебмастером сайта Заппером», были немногочисленными и ужасными: Леонора Брайт, хозяйка единственного в городке парикмахерского салона, и Вики Тран, ее подруга и маникюрша, были убиты где-то перед закрытием салона. Их тела обнаружили на следующее утро. Обеим нанесли множество колотых ран, были даже намеки на расчленение.
  
  В сумерках очевидцы заметили черный «линкольн», припаркованный недалеко от салона, а ранее в тот же день видели рослого мужчину в длинном, до пола, парусиновом плаще и высокой шляпе. Он вышел из машины, прошел мимо салона, вернулся в автомобиль и уехал. Затем оказалась, что эта машина была угнана с пункта проката в Санта-Барбаре.
  
  Ковбои часто появлялись в «Оджос негрос» — несколько скотоводческих ферм поблизости боролись против большого агробизнеса. Но расхлябанная походка незнакомца и его странный костюм привлекли внимание.
  
  «Бледный ездок» — так обозвали его на сайте. «И в дни Дикого Запада детройтский зверь вполне мог оказаться черным жеребцом».
  
  На следующее утро после его появления посыльный, который привез в салон лак для ногтей и другие косметические товары, сделал «выворачивающее наизнанку открытие».
  
  «Что меня удивило, — размышлял Заппер, — так это что Леонора была замужем и, может, Вики тоже; тогда почему мужья не искали их все это время?»
  
  Я принялся за поиски, используя имена жертв.
  
  Только одна статья в «Санта-Барбара экспресс», напечатанная через неделю после убийства. Два новых факта. Машина была угнана от гостиницы «Гавань» и «шериф Уэнделл Сэлми в настоящее время беседует с детективами из Санта-Барбары».
  
  Я поискан по «Гуглу» «Сэлми» и получил от компьютера предположение, что на самом деле имелся в виду Уэнделл Сэлмон. Чтобы не опростоволоситься, я последовал совету и попал на вебсайт детского буклета штата Вашингтон.
  
  Я распечатал газетный текст, вернулся на DarkVision.net, кликнул мышкой по окошку «контакт» и спросил, есть ли какие-нибудь новости по этому делу.
  
  Ответ пришел через несколько секунд.
  
   эй алекс я джейсон бласко пра этава заппера крутой парень. есть слух копы не хотят говорить может какой предрассудок эта тран была вьетнамкой ты знаешь???? если что узнаешь можешь писать мне.
  
  Я поискал «Джейсон Бласко» и получил такую же безграмотную страничку.
  
  Выяснилось, что я переписывался с неотесанным темноволосым четырнадцатилетним парнишкой, который называл сам себя «компютарным гением», жил в Миннеаполисе и любил группу «АС/DC», «хотя они старее чем антик, а барабанщик у них говно».
  
  Я спросил, откуда он узнал об убийстве в «Оджос негрос».
  
   было чево-то в журнале где про детективы или вроде того всякое дерьмо целая куча
  
   каком???
  
   не знаю всем рассказывал
  
   нет списка приятелей
  
   шутишь
  
   извини
  
   поганец
  
   так тот журнал…
  
   тебе нравится это дерьмо?????
  
   если истории хорошие
  
   мне нравится если они ловят парня и казнят
  
   ну да так лучше
  
   у меня тоны этого дерьма можещь купить если хочешь нервы подергать
  
   сколько
  
   пять баксов за каждый
  
   подумаю
  
   хочеш бери хочеш катись
  
   беру
  
   шли наличку пока нет счета.
  
  Я поинтересовался адресом. Он тут же прислал мне номер почтового ящика.
  
  Способный малец.
  
   ты где алекс в смысле географии
  
   ла
  
   здорово даже лучшее чем сан-франциско
  
   а что миннесота
  
   погано шли наличку если хочеш федэксом давай мне номер
  
   улиточной почтой годится
  
   если следов не оставит.
  
  Майло позвонил в семь вечера.
  
  — Много наводок? — поинтересовался я.
  
  — Думаю, Ной сейчас смотрит из окна своего ковчега. Один аноним утверждает, что Тони Манкузи — гомик. Все остальные либо психи, либо психопаты. Я проверил только половину, когда пришел Гордон Беверли. Славный мужик, он сам попробовал добраться до друзей, но ничего не вышло. Как у тебя с Гудом?
  
  Я описал встречу с Андреа и Инди, и он заметил:
  
  — Разволновалась и едва не удушила собачонку? Интересно.
  
  — Я тоже так подумал.
  
  — Значит, теперь нам нужно посмотреть на уважаемого мистера Гуда повнимательнее. — Он засмеялся. — Я вот все жду, когда люди поумнеют. Откроют дверь, с милой улыбкой соврут, и мы про них забудем.
  
  — Преступники так и делают, — возразил я. — Пугаются обычные люди.
  
  — Обычные люди, у которых есть что скрывать. Ладно, я займусь мистером Гудом, когда разберусь с Манкузи.
  
  — Хочешь, я могу сегодня еще раз съездить туда.
  
  — Нет, скоро большая игра и парень не сдвинется с места. Пусть немного попарится. Если бы я даже хотел достать его, ночь у меня уже занята. Одного из моих сопляков сняли с наблюдения, так что мне придется самому присматривать за Тони Манкузи. Заступаю через час.
  
  — Есть время выпить крепкого кофе.
  
  — Крепкого и горького. Завтра поговорим, Алекс.
  
  — Еще одно.
  
  — Мне улыбаться или кривиться?
  
  — Может быть, и так и эдак. — Я рассказал ему об убийствах в «Оджос негрос» и вебсайте.
  
  — Четырнадцатилетний урод. И такой ребенок нас поведет?
  
  — Может быть, он приведет нас к чему-нибудь серьезному. Украденные роскошные черные лимузины с парковки у пункта аренды, подозреваемый, одетый ковбоем, — это ведь все, что о нем запомнили. Припороши волосы белой пудрой, нацепи уродскую кепочку в клетку и шаркай ногами — эффект будет тем же самым. Кстати, роскошная машина — это ведь тоже для отвода глаз.
  
  — Костюмы, — сказал он. — Искусство направлять по ложному пути. «Оджос негрос», а? Никогда о таком не слышал. Девять лет назад… не слишком широко загребаешь, как ты считаешь?
  
  — Если дела связаны, то за это время вполне могло случиться что-то еще. Никаких убийств, связанных с черными лимузинами, я больше не нашел, но ведь там нет и Эллы Манкузи, так что сеть далека от совершенства.
  
  — Верно. Понять не могу, как твое сообщение повлияло на мое настроение… Ладно, начнем по порядку. Пойду в магазин, затоварюсь едой и кофеином. Ты как насчет путешествия в сельскую местность? Если время и расстояние оплачивается по повелению Высшего существа?
  
  — Бог собрался мне заплатить?
  
  — Шеф, — объяснил он, — а впрочем — какая разница.
  
  — Как прошла ваша встреча?
  
  — Стальные глаза, мертвая хватка. Требовал немедленного прогресса, сделал вид, что не разозлился, когда услышал, что никакого прогресса нет. Но эта его ирландская физиономия становится вся розовой, когда он бесится. Затем совершенно неожиданно он спрашивает, консультируешь ли ты меня по этим делам. Я говорю: по всем, когда у тебя есть время. Он спрашивает, что это означает. Я говорю: учитывая, сколько платит управление, тебе приходится зарабатывать в другом месте. Тут он становится по-настоящему розовым и разражается тирадой насчет того, как наше управление застряло где-то между мезозойским и юрским периодами. Мол, пора модернизировать нашу работу, ведь мы нуждаемся в серьезном психологическом вкладе, а не в услугах шлюх-психотерапевтов, которые рады при случае опозорить полицейских. Короче, по сути, эта встреча была посвящена тебе.
  
  — Надо же, — удивился я. — Придется сунуть голову в лед, чтобы она слишком не раздулась от гордости.
  
  — Чтобы добиться такого эффекта, тебе достаточно взглянуть на тарифную сетку, которую он предлагает. Дополнительные тридцать процентов на бензин и расстояние, но почасовая оплата все еще мизерная. Предполагается, что я буду вести учет, а ты — снабжать меня точными данными. Заниматься этим нам будет некогда, ведь полно настоящей работы. Ты как, уже можешь выехать?
  
  — Гм-м… — сказал я.
  
  — Спасибо. Не забудь поесть. Тридцать процентов как раз напомнят тебе о ценах шестьдесят пятого года.
  ГЛАВА 13
  
  Долина Санта-Инес развалилась между двумя горными хребтами, наслаждаясь солнцем и негой. Это место, удостоившееся благодати теплого климата, позволяющего круглый год ходить в рубашке с короткими рукавами, и покрытых виноградниками склонов гор, иногда принимают за Эдем. Когда нет винограда, цветут яблони. Холмы пологие, а легкий ветерок с океана приносит прохладу. Туристы валят туда валом, привлеченные вином, едой, антиквариатом, лошадьми и фантазиями, которые бы сбылись, если бы да кабы.
  
  Большинство городов этого края — Солванг, Бьюлтон, Баллард, Лос-Оливос — процветают именно благодаря туристам.
  
  Но есть там и городок «Оджос негрос», названный так в честь рваной дыры заброшенного карьера.
  
  Построенный на негостеприимном треугольнике лишенной влаги грязи к югу оттого места, где шоссе 101 сворачивает на Лос-Аламос, «Оджос негрос» когда-то служил местом отдыха на шоссе; жители кое-как сводили концы с концами. Когда же шоссе перенесли на несколько миль к северу, городок умер.
  
  Умер и Уэнделл Сэлми, шериф, который расследовал дело об убийстве Брайт и Тран девять лет назад. Майло узнал об этом из базы данных полицейского управления. Он также договорился о моей встрече с нынешним шерифом, Джорджем Карденасом, на одиннадцать часов утра.
  
  — Не жди от него слишком много, Алекс. Парень работает всего полтора года. Если сможешь там принюхаться, замечательно. Вдруг найдешь одинокую душу, которая мечтает поговорить?
  
  «Оджос негрос» не значился ни на одной из моих дорожных карт, поэтому пришлось обратиться к службе онлайн. В описании маршрута содержалось предупреждение о ничем не обозначенном повороте через 4,3 мили после дороги на Бака-стейшн.
  
  В десять вечера Майло позвонил снова. Он уже три часа сидел в своей машине и смотрел, как ничего не происходит у квартиры Тони Манкузи.
  
  — Мечтаешь поговорить? — спросил я.
  
  — Делом занимаюсь. Только что поймал детектива из офиса шерифа Санта-Барбары, который вместе с Сэлми расследовал дело Брайт — Тран, Он сказал мне, что дело изначально было «висяком», но он на пенсии, скучает, поэтому согласился встретиться с тобой. Его зовут Дональд Браген, живет в Бьюлтоне. Был сержантом, по голосу можно догадаться, что до сих пор своим званием гордится. Сегодня днем он летит в Сиэтл, оттуда чартером на Аляску, на рыбалку. Если ты доберешься до Санта-Барбары к девяти часам, он готов позавтракать с тобой в «Моби Дик» на пристани Стирна.
  
  — Захвачу гарпун.
  
  — Чао. Возвращаюсь к своему «Ред булл» и буррито.
  
  — У вас с Тони одинаковые пристрастия в еде?
  
  — И даже одна грязная ложка на двоих, — хмыкнул он.
  
  — Сопереживание?
  
  — Культурные вкусы.
  
  На следующее утро я выехал в семь утра, пережил пробку на участке от Энсино до «Тысячи Дубов», слегка пренебрег ограничениями на скорость, когда проехал Камарилло, и приближался к Санта-Барбаре без двадцати девять. Майло позвонил, чтобы сообщить, что Дональд Браген улетел более ранним рейсом и отменил завтрак.
  
  — Нет желания говорить о старых неудачах? — предположил я.
  
  — Или семга решила устроить шоу пораньше, самонадеянные ублюдки.
  
  — Рыба?
  
  — Прыгают против течения, как будто могут этим кого-то удивить.
  
  Я уже миновал тридцать миль городского пляжа и проехал то место, где шоссе 101 сворачивает на север, в глубь материка, а все намеки на голубую воду исчезают. Съезд на дорогу Бака-стейшн нашелся легко, но необозначенный поворот оказался почти в шести милях. Его бы и ищейка не отыскала.
  
  Подскакивая на плохой дороге, я ехал сквозь шеренгу тополей, которая кончилась так же внезапно, как кончаются голливудские браки. С обеих сторон дикая трава цвета соломы по пояс и то там, то здесь — серые искривленные стволы деревьев. На севере временами был виден хребет Санта-Инес, но он держался на почтительном расстоянии, как неуверенная старлетка.
  
  Показался старый карьер, из которого когда-то добывали известняк. Раскоп был загорожен пластиковыми панелями на цепях, но через отверстия в пластике можно было заглянуть и увидеть темную дыру. Также там висели знаки с черепом и скрещенными костями, делая обстановку несколько более дружелюбной. Я уже было поехал дальше, как заметил движение.
  
  Из травы выглянул серый койот, пошуршал травой и скрылся.
  
  Проехав еще несколько тополиных пеньков и не увидев ничего более интересного, я добрался до стихийной мусорной свалки и засиженной птицами таблички, на которой значилось: «„Оджос негрос“. Высота над уровнем моря 231 фут, население 927».
  
  Через полмили мне встретилась худая брюнетка, которая шла по обочине с большой металлической клеткой. Она несла ее обеими руками перед собой, находясь, таким образом, спиной ко мне. Крайне неловкая позиция.
  
  Звук мотора моей машины заставил ее обернуться, но она продолжала идти к старому коричневому джипу, стоящему в десяти ярдах впереди.
  
  Я остановился и опустил стекло с пассажирской стороны. Брюнетка резко повернулась, загородившись от меня клеткой. Пружинная ловушка для зверья, наверняка очень тяжелая для такой хрупкой женщины. Дно было покрыто бурыми пятнами.
  
  — Вам что-то нужно? — Слегка за двадцать, латиноамериканка, в обычной белой блузке, джинсах и сапогах. Густые блестящие волосы туго стянуты назад, открывая высокий чистый лоб. Золотисто-карие глаза, крупный нос, тонкие губы. Очаровательная женщина, слегка угловатая, как хищный зверек.
  
  — Я ищу шерифа Карденаса.
  
  Клетка слегка опустилась.
  
  — Поезжайте вперед. Он в городе.
  
  — А город далеко?
  
  — Сразу за первым поворотом.
  
  — Спасибо.
  
  — Вы, наверное, врач из Лос-Анджелеса?
  
  — Алекс Делавэр.
  
  — Он вас ждет, — кивнула она.
  
  — Вы у него работаете?
  
  Она улыбнулась:
  
  — Я его сестра, Рикки.
  
  Я протянул руку.
  
  — Вам не стоит меня касаться, после того как я прикасалась к этому.
  
  — И что вы поймали?
  
  — Еще одного койота. Одна из пожилых жительниц нашего города, за которой Джордж присматривает, все время жалуется, что они разбрасывают ее мусор, но никак не хочет завести баки, которые бы плотно закрывались. Ей восемьдесят девять, поэтому, когда она слышит шум или видит разбросанный мусор, она зовет Джорджа. Это вообще-то дело организации по защите животных, но нечего даже пытаться их сюда затащить.
  
  — А вы доброволец?
  
  — Я приехала на неделю на побывку, а больше все равно нечего делать. — Она подняла клетку. — Это был совсем маленький койот, щенок, очень напуганный, так жалобно пищал.
  
  — Я только что видел одного взрослого около ямы.
  
  — Их тут полно.
  
  — У нас, в Лос-Анджелесе, они тоже водятся, — сказал я. — Умные маленькие поганцы.
  
  — Не такие уж умные, если лезут в ловушку с кошачьей едой. У Джорджа тут полный комплект — рыси, еноты, гремучки. Ему даже сообщали о горных львах, но сам он ни одного не видел. Но мне пора привести себя в порядок. Джордж в офисе. Вы можете поехать за мной.
  
  Она поставила клетку в джип и тронулась с места. До поворота оказалось около полумили. Сразу же за ним — главная улица под названием Оджос-негрос-авеню, вдоль нее — парковочные стоянки. Четыре машины на две дюжины мест: три пикапа и белый «бронко» с вишенкой на крыше.
  
  Рикки показала налево и поехала дальше. Дорога поднялась на земляной холм, где боролись за жизнь два платана. Я остановился рядом с «бронко».
  
  Тротуары растрескались и были все в ямах, а в образовавшихся щелях выросла трава. Витрины большинства магазинов были темными, некоторые — даже забиты досками.
  
  Из действующих заведений имелся белый куб из оргалита, на котором было большими буквами выведено: «Шериф „Оджос негрос“», зеленый, как попугай, оштукатуренный бар под названием «Лаймлит», магазинчик, торгующий продуктами и одновременно служащий помещением для страховой конторы и почты США, салон красоты/парикмахерская с поблекшими фотографиями голов с уложенными прическами в витрине и ветеринарный магазин, украшенный флажком со слоганом «Поддержите наши войска».
  
  Особым товаром в этом магазине в последнюю неделю были овсянка, сено и живые кролики из «Бельгии, Европа».
  
  В офисе шерифа за компьютером сидел совершенно лысый молодой человек в хаки. За ним виднелась тюремная камера, такая же чистая, как и его лысина. Стены были увешаны обычными плакатами с изображением людей в розыске, бюллетенями и инструкциями по соблюдению безопасности. Клейкая лента не нашла общего языка с оргалитом, поэтому часть бумаг отклеилась и свертывалась в трубочку.
  
  — Доктор Делавэр? Я Джордж Карденас.
  
  — Доброе утро, шериф.
  
  Брат симпатичной сестренки сердечно пожал мне руку и широко улыбнулся. Его кожа была такой же чистой, как и у сестры, а глаза — такие же золотисто-карие, но лицо круглое и мягкое, ни следа той ястребиной настороженности. Детское лицо, и лысине не удалось его состарить.
  
  — Кофе?
  
  — Черный, спасибо.
  
  Карденас налил нам обоим кофе в пластиковые чашки, сдобрил свой сливками и кивком предложил мне сесть.
  
  — Вы приехали немного раньше, чем собирались.
  
  — Моя первая встреча сорвалась.
  
  — Никак детектив Браген передумал?
  
  — Вы его знаете?
  
  — Впервые разговаривал с ним сегодня утром. Просто предвидел, что он может передумать.
  
  — Почему?
  
  — Он раздражался, когда разговор заходил о том деле. Назвал его «висяком» с начала до конца и, похоже, не хотел об этом вспоминать.
  
  Рядом с компьютером лежала стопка бумаги. Карденас взял первый лист и протянул его мне.
  
  Это было краткое ревю дела Брайт — Тран шерифом Уэнделлом Сэлми.
  
  Из него я узнал кое-что, чего не было в отчете Заппера. Салон Леоноры Брайт назывался «Стильная дама». Когда она умерла, ей было тридцать три года. Вики Тран недавно приехала из Анахайма, ей было всего девятнадцать. В салоне ничего не тронуто, только два трупа и море крови. С обеих женщин даже не сняли золотые побрякушки, а в кассе осталась в целости и сохранности дневная выручка. Так что вариант ограбления исключался.
  
  Орфография Сэлми была получше, чем у мальчишки, но не намного.
  
  — Это все, что есть, — сказал Джордж Карденас и смахнул воображаемую пыль с брюк. — Когда я заступил на службу, все файлы шерифа Сэлми были в коробках и хранились на складе в Лос-Аламосе. Я начал их просматривать, пытался почувствовать город. В основном он занимался мелочевкой — кража яблок с дерева, потерявшаяся собака, иногда семейный скандал. Он предпочитал дипломатию строгим мерам.
  
  — Миндальничал с местными жителями?
  
  Карденас показал большим пальцем на камеру:
  
  — Местные жители рассказали мне, что эта штука использовалась только если какому-нибудь заезжему бедолаге нужно было проспаться после пьянки. Жена шерифа умерла одиннадцать лет назад, через год в автокатастрофе на шоссе сто один недалеко от Бьюлтона погиб его сын. Это его здорово скрутило.
  
  — Десять лет — как раз перед убийствами, — заметил я. — Вы полагаете, что он был не в лучшей форме?
  
  Карденас откинулся в кресле и скрестил ноги.
  
  — Я не хочу плохо говорить о покойных, к тому же все утверждают, что шериф был замечательным человеком. Но после того как перенесли шоссе, «Оджос негрос» превратился в картинку маслом. Мне это безразлично, но не все так думают.
  
  — Вы любите покой?
  
  — Иногда, когда начинаю дергаться, я звоню своей сестре и прошу ненадолго приехать. Мы близнецы, она работает медсестрой в больнице в Санта-Барбаре, у нее длинный отпуск. Но по большей части я работаю, так что покой идет на пользу.
  
  — Работаете над делами?
  
  Он взглянул на компьютер:
  
  — Наверное, это прозвучит глупо, но я пишу. Вернее, пытаюсь.
  
  — Художественное произведение?
  
  Он отвернулся и заговорил, обращаясь к плакату о пожарной безопасности:
  
  — Начал с коротких рассказов, затем прочитал в специальном журнале для писателей, что они сейчас не в ходу, поэтому начал писать роман. Вернее, даже не начал, сначала пытаюсь определить то, что они называют своей позицией.
  
  — Полицейский роман?
  
  — Зависит от того, как сложится содержание в моей голове, — сказал он. — Знаете, у меня ведь две степени в университете в Нью-Мексико, по английскому и криминалистике. Я все никак не мог определиться, что мне нравится больше, потому решил набраться опыта работы в полиции: может быть, тогда мне будет о чем писать. Пару лет проработал в полиции штата, затем появилась эта оказия в «Оджос негрос». Здесь пять лет не было шерифа, они даже получили грант на два года, чтобы ему платить. Моя сестра и ее дети живут поблизости, она развелась, а ее бывший исчез из ее жизни. Вот я и подумал: может быть, я смогу оказать положительное влияние? — Он пожал плечами. — Мне это предложение показалось интересным.
  
  — Я разговаривал с парой детективов в полицейском управлении в Санта-Фе, Стивом Катцем и Дарреллом Ту Мунсом.
  
  — Знаю их, но работать вместе не приходилось. Я в основном работал в Альбукерке, бандитов ловил. Там мне довелось довольно близко познакомиться с двумя делами об убийстве, посмотреть, как работают профессионалы, и выяснить, что это не по мне. К сожалению, я вряд ли чем смогу помочь в вашем деле. Этот листок — все, что мне удалось найти.
  
  — Есть ли в городке кто-нибудь, кто жил здесь девять лет назад?
  
  — Так почти каждый, кто сейчас живет здесь, жил в «Оджос негрос» девять лет назад. Большая часть граждан — пожилые люди, которые либо не хотят, либо не могут себе позволить уехать. Продуктовый магазин варит свежий суп, когда есть спрос, и самый замечательный день — когда доставляют чеки социального страхования.
  
  — С кого вы мне посоветуете начать?
  
  Он выпрямил ноги.
  
  — Лейтенант Стержис действительно считает, что это может иметь отношение к делу в Лос-Анджелесе?
  
  — Трудно сказать. Главная общая черта — угнанный черный лимузин.
  
  — Да, он мне говорил, «мерседес» и «бентли». Исходные данные на «линкольн» находятся в ведении Санта-Барбары, потому что лимузин доставили туда. Я проверял, все давно в архивах. Обнаружил только доклад о том, что машина найдена. К тому времени как выяснилась связь с этим работающим под Клинта Иствуда мерзавцем, ее уже вычистили и передали напрокат другому клиенту, который успел накрутить на ней несколько сотен миль. Никакого повода ее осматривать, так что пришлось этим удовольствоваться. Что касается людей, которые могут помнить эти события, я тут поспрашивал и обнаружил, что все, кто еще в здравом уме, хорошо помнят это дело. Это же было первое убийство за сорок лет. Но никто не мог сообщить никаких подробностей насчет мерзавца, кроме того, что это был высокий белый мужчина в длинном пальто и ковбойской шляпе. И я не смог найти никого, кто бы видел его собственными глазами.
  
  — Таинственный незнакомец.
  
  — У нас не слишком много приезжих, и я сомневаюсь, что девять лет назад ситуация была другой, потому что к тому времени шоссе уже перенесли. Ничто не привязывает этого незнакомца к преступлению, кроме того, что он болтался без дела и никто его не знал.
  
  — Пальто и шляпа могли использоваться для маскировки, — предположил я.
  
  — Наверное.
  
  — Нет никаких шансов, что это мог быть кто-то из местных?
  
  — Никаких, доктор. Это ведь очень маленький город.
  
  Он отпил глоток кофе.
  
  — Неприятно это говорить, но все дело представляется мне довольно замороженным. Может быть, я придумаю концовку и использую его в своей книге.
  
  — В жизни так не бывает, — заметил я.
  
  Он постучал по клавиатуре.
  
  — Мне кажется очень интересным то, чем вы занимаетесь, доктор. Может быть, я когда-нибудь воспользуюсь вашим советом.
  
  — Разумеется. Я заметил салон на этой стороне улицы. Это он раньше принадлежал Леоноре Брайт?
  
  — Нет. Салон «Отличная прическа», как мне кажется, открыт на месте ресторана. Там заправляет семейство Рамирез, Эстела и Рамон, детей нет. Они переехали сюда из Вентуры, через три года после убийства Леоноры — так долго пришлось искать желающих. Город помещал объявления в газетах других городов, и туда приходилось ездить, чтобы подстричься. Место преступления — последний дом при выезде из города. Хотите взглянуть? Я бы с удовольствием размял ноги.
  
  Мы вышли из офиса и перешли через дорогу. Я спросил шерифа, кто сейчас управляет «Оджос негрос».
  
  Он сказал:
  
  — Мэра нет, городского совета тоже, мы во всем полагаемся на графство. Мы своего рода пасынки Лос-Аламоса или другого города, который не успеет от нас отделаться.
  
  — Сколько жителей?
  
  — На таблице написано, что тысяча, но на самом деле намного меньше. Думаю, самое большее, две сотни. И если теперешняя тенденция окажется устойчивой, скоро здесь вообще никого не останется. Вот мы и пришли.
  
  Он остановился перед одним из домов с забитыми досками витринами. Первоначальная розовая краска местами проступала через облупившуюся новую темно-коричневую и напоминала кожную болезнь.
  
  — Кому это сейчас принадлежит?
  
  — Перешло графству, которое так и не удосужилось выставить дом на аукцион, поскольку он вроде как никому не нужен.
  
  Дверь была закрыта на щеколду. Карденас откинул ее, и дверь распахнулась.
  
  — Никогда не закрывается? — спросил я.
  
  — Закрывается, — ответил он, — только замок паршивый. Я его сегодня утром вскрыл пилочкой для ногтей. Входите.
  
  От «Стильной дамы» осталось только пустое пространство, обшитое панелями из фальшивого розового дерева, погруженное в полутьму забитой витриной и задним окном, занавешенным грязной клеенкой.
  
  Карденас остался в проеме, придерживая дверь открытой своим телом.
  
  — Иначе захлопнется и вы окажетесь в пещере.
  
  Я поблагодарил его и огляделся. Задняя дверь с окном сверху оказалась тонкой и хлипкой. Шагов моих почти не было слышно. Бетонные полы — великолепные шумопоглотители. Я подумал о двух зверски убитых женщинах, чьи крики так никто и не услышал.
  
  В плохих фильмах детективы обнаруживают кучу улик, посещая место давнего преступления. Это было мрачное, мертвое пространство, и я не нашел абсолютно ничего.
  
  — Куда ведет задняя дверь?
  
  — Там нечто вроде аллеи. Взгляните сами.
  
  За салоном оказалась грунтовая тропинка, которая шла параллельно Оджос-негрос-авеню и по которой с трудом смогла бы проехать одна машина. Тупик на юге, выход на севере.
  
  Я снова вошел в помещение и подошел к шерифу.
  
  — Предполагалось, что Леонора закончила работу и закрывала салон?
  
  — Звучит правдоподобно, — ответил он.
  
  — Городок такой тихий, что ей не было нужды запираться до ухода.
  
  — Здесь люди до сих пор не запирают двери, доктор. В прошлом году рысь вальяжно так вошла прямиком в дом миссис Уэмбли, сумела влезть в холодильник и уплела целую миску салата из тунца. Старушке восемьдесят девять, бесполезно пытаться ее переделать.
  
  — Это та самая леди, которую беспокоил койот?
  
  — Откуда вы знаете?
  
  — Встретил по дороге вашу сестру. Она только что выпустила койота, который попался в ловушку на участке женщины восьмидесяти девяти лет.
  
  — И где Рикки выпустила этого гаденыша?
  
  — Милях в двух от города.
  
  — Это означает, что он тут же вернется. — Шериф пожал плечами. — Лично я бы их отстреливал, но Рикки же одна из этих активисток, защитница животных. Да, она говорила о миссис Уэмбли. Эти твари ее дом просто обожают, потому что там всегда еда в открытом виде.
  
  — Миссис Уэмбли одна из тех, с кем вы утром беседовали?
  
  — Нет, она дремала на террасе, когда я зашел за ловушкой, а эта женщина спит крепко. Если хотите, мы можем к ней зайти. У старушки своя точка зрения практически по всем вопросам.
  
  — Обожаю таких девушек.
  
  — Моя бывшая жена была точно такой. Сначала ты воспринимаешь это как вызов, потом от этого устаешь.
  
  Я засмеялся, и он добавил:
  
  — Мы с Рикки развелись с интервалом в несколько месяцев. Родители расстались, когда нам было по девять лет, теперь и младший брат вроде тоже готов последовать нашему примеру. Похоже, нет у нас такого таланта — жить в браке. Если вы закончили, доктор, давайте я все снова закрою.
  
  Мы сели в «бронко», шериф развернулся на сто восемьдесят градусов и поехал мимо центра городка по той же дороге, что раньше его сестра. Дорога привела нас к разбросанным домам, по большей части панельным, и поставленным на блоки трейлерам.
  
  Никого в пределах видимости, но Карденас ехал медленно, постоянно осматриваясь, как обычно делают копы.
  
  — Ну, — сказал он, — какие-нибудь идеи после осмотра места преступления?
  
  — Только насколько это было легко сделать, особенно в темноте.
  
  — Почему?
  
  — Убийца мог войти в любую дверь и выйти сзади. Были ли какие-нибудь предположения насчет того, кто был главной целью?
  
  — Вы имеете в виду, Брайт или Тран? Ничего такого не слышал. Я вообще-то предполагал, что скорее всего Брайт, потому что незнакомец был белым, не азиатом, а большинство психов убивают людей своей расы. Но возможно, я ошибаюсь.
  
  — Не знаете, почему Вики сюда переехала?
  
  Он улыбнулся:
  
  — Вы хотите сказать: каким образом из всех забытых Богом мест она выбрала «Оджос негрос»? Не могу сказать. У нас иногда бывают иммигранты, в основном испанцы. Учитывая большое количество ранчо и виноградников в округе, это идеальное место для того, кто готов тяжело работать и не хочет, чтобы к нему слишком внимательно присматривались.
  
  — Кто присматривайся?
  
  — Например, Служба иммиграции и натурализации. Возьмите для примера Рамирезов. Когда они сюда приехали, то едва разговаривали по-английски, но разве кто-нибудь поинтересовался их визами из Сальвадора или еще откуда-нибудь? Рамирезы очень хорошо стригут, и все счастливы, что они сюда приехали. — Он провел ладонью по лысой голове. — Хотя меня экспертом не назовешь.
  
  Он легко повернул рулевое колесо, проехал вверх по твердой грунтовой дорожке и показал довольно большой трейлер далеко от дороги, перед которым бурно разрослись сорняки.
  
  — Это владения миссис Уэмбли, а вот и она собственной персоной — глазки горят, хвост распушен.
  ГЛАВА 14
  
  Трейлер стоял в тени алюминиевого навеса. Когда мы подъехали ближе, круглое розовое существо в кресле подняло голову. Мы еще находились на расстоянии футов в десять, но рот на пухлом, клубничного цвета лице уже открылся и рука замахала журналом:
  
  — Прибавь прыти, Джордж! Ты же тут закон, никто тебя не оштрафует.
  
  — Не хотел бы взрыхлять вашу дорожку, миссис Уэмбли, — покачал головой Карденас.
  
  — Взрыхляй сколько влезет, — ухмыльнулась старуха. — Может, что-нибудь вырастет.
  
  Мы остановились и пробрались сквозь сорняки. Миссис Уэмбли осталась в своем кресле. Розовая теплая рубашка с надписью «Лас-Вегас! Море удовольствий» была как раз в тон ее лица. Массивные бедра едва помещались в серые спортивные брюки, ноги не доставали до досок пола террасы, а остальное тело еле вмещалось в кресло.
  
  Когда Карденас начал представлять нас, она перебила его, одарив меня беззубой улыбкой.
  
  — Я Мэвис. Мисси была моя свекровь, а вспоминать нам ее не стоит, чтобы не портить себе настроение.
  
  Пухлые пальцы схватили мою руку и крепко сжали.
  
  — Ты очень милый, — сказала она.
  
  — Спасибо, мэм.
  
  — Джордж тоже милый. Именно потому я делаю все, чтобы эти звери меня навещали, — тогда я смогу призвать на помощь моего рыцаря в доспехах цвета хаки… На этот раз ты послал свою сестру, Джордж. У меня что, плохо пахнет изо рта?
  
  — У Рикки было время…
  
  — Шучу, Галахад! Ты такой серьезный. Теперь скажи мне: этот койот был ужасным? Такие острые зубы… Где она его выпустила?
  
  — Достаточно далеко.
  
  — Мне кажется, ей не нравится, что я постоянно тебе звоню.
  
  Она пригладила завитые седые волосы и ущипнула себя за нос картошкой. Щеки ее, гладкие, как у ребенка, сияли — жир всегда успешно борется с морщинами.
  
  — Да ничего подобного, — возразил Карденас.
  
  — Точно тебе говорю, — настаивала Мэвис Уэмбли, поглаживая подлокотник своего тропа, обтянутого сине-белой тканью. Вся остальная мебель на террасе была либо пластиковая, либо алюминиевая.
  
  — Новая обивка? — полюбопытствовал Карденас.
  
  Миссис Уэмбли хлопнула журналом по полной коленке.
  
  — Нравится?
  
  — Очень мило.
  
  — «Поттери Барн», Джордж. Обожаю эти каталоги! Весь мир тебе открывается. Особенно удобно, если живешь в метрополисе, подобном этому.
  
  Еще один хлопок журналом. «Нью-йоркер».
  
  — Не знал, что вы подписываетесь, — заметил шериф.
  
  — Ничего подобного, — возразила старуха. — Они мне посылают эти специальные предложения. Первые четыре месяца бесплатно, затем ты можешь отказаться, платить не нужно. Я хотела было отказаться, но теперь засомневалась. Очень они уж все затягивают. Не делай так, Джордж, когда будешь писать свою книгу. Главное — общаться, а не поучать. Но у них попадаются интересные отрывки. В этом номере есть рассказ о нью-йоркском еврее, который шил шубы для негритянских рэперов. Все эти крики насчет жестокого обращения с животными — а он продолжает шить меховые шубы. Крепкий орешек.
  
  Карденас сказал:
  
  — Перестаньте оставлять еду открытой, Мэвис, и мы сможем послать ему целую кучу шкур.
  
  — Шубка для рэперов из славных маленьких койотов! — Она хихикнула. — Вот будет забавно. Кто твой милый приятель? Еще один полицейский или писатель?
  
  — Он психиатр, Мэвис.
  
  Старуха уставилась на меня:
  
  — Знавала я людей, кому могла понадобиться помощь кого-нибудь из них. Например, мою свекровь. Что привело тебя сюда?
  
  — Я расследую убийство Леоноры Брайт и Вики…
  
  — Тран. Что ж, ты пришел куда следует, потому что я знаю, кто это сделал.
  
  Карденас подтянул брюки, и пистолет в его кобуре закачался.
  
  — В самом деле?
  
  — В самом деле, Джордж. И я сказала об этом Уэнделлу Сэлми в самом начале, только он не сделал никаких выводов. — Она повернулась ко мне: — У него была хроническая депрессия, у нашего шерифа. Еще он был ленивее тех, кто обманом получает пособие, и всегда в дурном настроении, а ходил с опущенными глазами, как будто все, что стоило найти, лежит на земле.
  
  Она обмахнулась журналом.
  
  — После того как этот его сын упился и разбился на шоссе, он стал еще хуже — просто сидел целыми днями и ничего не делал. Прежде чем выйти замуж, я немного преподавала, и Уэнделл был одним из моих учеников. Один из тех, кто предпочитал сидеть больше, чем передвигаться. Он и шерифом согласился стать только потому, что решил, что делать ему ничего не придется; не обижайся, Джордж. — Еще одна беззубая улыбка. — Одно из преимуществ моего возраста — в девяносто можешь говорить что хочешь, и это сходит тебе с рук.
  
  — Я не знал, что тебе уже исполнилось девяносто, Мэвис.
  
  — Я слегка опережаю события. Знаменательный день случится в следующем месяце, шестнадцатого. Напоминаю, вдруг ты решишь прислать мне цветы, Джордж. Уэнделл Сэлми умер молодым. Прободная язва в пятьдесят девять лет. Кстати, что за дело психиатру до Леоноры и этой девушки с Востока?
  
  — Их убийства могут быть связаны с последними событиями в Лос-Анджелесе.
  
  — Ты не ответил на мой вопрос.
  
  — Иногда я работаю консультантом в полиции.
  
  — Один из тех, кого показывают по телику? Читаешь мысли?
  
  — Не совсем…
  
  — Шучу. Я знаю, чем занимается психиатр. Господи, ну и поколение — все такие упертые и серьезные. Значит, он убил кого-то еще, так?
  
  — Кто?
  
  — Брат Леоноры. Сводный брат. Тот самый, кто убил Леонору и эту маникюршу. Джордж, не будешь ли так любезен принести мне банку «Фрески» и ломтик сыра из кухни? Или два ломтика. Пакет лежит там, на столе, рядом с симпатичным ножиком от «Шарпер имидж».
  
  Шериф отправился выполнять указание.
  
  Я подвинул стул поближе.
  
  Мэвис Уэмбли грызла сыр, запивая его содовой из банки. Вернув пустую жестянку Карденасу, она вытерла губы и с удовлетворением воззрилась на свой заросший сорняками двор.
  
  — Я знаю, что это сделал ее брат, потому что за несколько недель до убийства Леонора в разговоре со мной призналась, что смертельно его боится. У них были разные матери, но тот же самый отец, и деньги были у отца, а он умер за несколько месяцев до того, как она мне рассказала, что боится брата.
  
  — Беспокоилась насчет конфликта по поводу раздела наследства?
  
  — Не беспокоилась, боялась. Она употребила именно это слово.
  
  — Как звали ее брата? — спросил Карденас.
  
  — Не знаю, она никогда не говорила, всегда называла его «мой сводный брат». С ударением на «сводный». Чтобы было ясно, что близости между ними нет.
  
  Я спросил:
  
  — А почему Леонора вдруг заговорила на эту тему?
  
  — В тот раз она подкрашивала мне волосы и постоянно что-нибудь роняла — вдруг стала ужасно неловкой, хотя всегда отличалась собранностью. Я обычно говорила, что у нее чудо-руки. Иногда она бесплатно делала мне массаж шеи и головы, и это было приятнее, чем… не важно. Когда Леонора переехала сюда из Сан-Франциско, все наши девочки были счастливы, потому что она была очень способной. До нее у нас работала Сара Баркхардт, которая здесь выросла, но, если хотите знать мое мнение, была практически умственно отсталой, училась по книгам и ничего не умела. Мы с ней мирились, потому что больше у нас никого не было. Слава Богу, она вышла замуж за водителя грузовика и уехала. Ее и заменила Леонора, которая обучалась в Сан-Франциско у модного стилиста-гея.
  
  — Чудо-руки, — напомнил я, — но не в тот день.
  
  — Неуклюжие пальцы. Я спросила у нее, что случилось, но она промолчала. Тогда я говорю: «Будет тебе, выкладывай, здесь же больше никого нет», — что было чистой правдой: только я и Леонора во всем салоне. Она была хорошей мастерицей, но спрос на ее услуги был не слишком велик — местные женщины считали, что они вполне могут обойтись коробкой краски для волос. Если бы вы их видели, то умерли бы со смеху. — Она попросила Карденаса принести еще банку содовой и, когда он скрылся в доме, предложила: — Давай подождем Джорджа, тогда мне не придется повторяться.
  
  — Конечно, полностью согласен.
  
  — Значит, вы считаете, что это хорошая ниточка — ее брат?
  
  — Пока у нас нет ничего другого.
  
  Карденас вернулся и открыл банку.
  
  — Спасибо, Джордж. Вернемся к Леоноре в тот день. Я чувствовала, что ей очень хочется поговорить, поэтому подталкивала ее, пока она не решилась. Она рассказала, что ее отец оставил значительное наследство, мать уже давно умерла, а мачеха очень больна. Так что деньги должны были быть поделены поровну между Леонорой и ее сводным братом, что ее вполне устраивало, — там всем хватало. Но она знала, что его не удовлетворит половина. Я спросила: «Что, он такой эгоист?» И тут она окончательно расстроилась и расплакалась, сказав: «Ох, Мэвис, если бы вы только знали! Все считают его очаровательным человеком, он всегда готов оказать услугу, кормит бездомных, улыбается маленьким детям и угощает их конфеткой, но все это маска. Глубоко внутри он заботится только о себе, и так было всегда. Я просто знаю, что он причинит мне вред из-за этих денег, и меня это очень пугает».
  
  Старуха отпила глоток содовой. Вода потекла по подбородку, и она быстро его вытерла.
  
  — Я спросила: «Какой вред?» Она всхлипнула: «Не знаю, и это больше всего меня пугает. Вы понятия не имеете, на что он способен». Я сказала, что, если она боится, пусть обратится в полицию, но она возразила — дескать, над ней будут смеяться, потому что нет никаких доказательств, одни предчувствия. Я посоветовала по крайней мере поговорить с адвокатом: те, кому платят наличными, смеяться не станут. Но у меня было такое впечатление, что она меня не слышала, знай лишь повторяла, как она его боится и что никто не знает, какой он на самом деле. Наконец я не выдержала: «Если ты собираешься его обвинять, по крайней мере скажи в чем». Она сказала: «Вам не нужно этого знать, Мэвис. Вы не захотите этого знать». Я возразила, что, мол, если бы не хотела, то не спрашивала бы.
  
  Старуха вернула Карденасу вторую банку из-под содовой.
  
  — Теперь я сыта. Можешь вылить остатки или допить, Джордж. — Ее глаза весело заблестели. — Не бойся, у меня нет дурных болезней.
  
  — Я больше никуда не уйду, Мэвис, — покачал головой Карденас, — история чересчур захватывающая.
  
  — Это не история, Джордж. Это изложение фактов.
  
  — Еще лучше.
  
  — И будет значительно лучше, когда я расскажу вам, что мне поведала Леонора. Она сказала, что брат учился взламывать замки, и ей кажется, что он собирался куда-то залезть. Кроме того, он мучил и убивал животных. Занимался этим безобразием с малых лет. Сначала жучки-паучки, потом мелкие животные, потом Бог ведает кто. Леонора обожала животных. У нее были два маленьких песика, не помню, как они называются, она все для них делала. Они исчезли, после того как ее убили. Что вы на это скажете?
  
  — Она держала их в салоне? — спросил я.
  
  — Иногда она брала их с собой, иногда оставляла дома. Но дело в том, что с того дня их больше никто не видел. Я сказала об этом Уэнделлу, когда стало ясно, что он не принимает меня всерьез. Вот что я имела в виду, когда говорила о лени. Женщину зверски убили, у нее имелись собаки, их не оказалось в доме. Тебя бы это заинтересовало, Джордж?
  
  — Обязательно.
  
  — А Уэнделл не проявил ни малейшего любопытства. Такое бывает при депрессии, верно, доктор?
  
  Я кивнул.
  
  — Я знаю, что любопытство может убивать кошек, может быть, даже собак. Но Уэнделлу было просто наплевать, как и тему детективу, которого они прислали из Санта-Барбары.
  
  — Дональд Браген, — кивнул я.
  
  — Он самый, — подтвердила старуха. — Настоящий мачо, как Бродерик Кроуфорд в «Патруле на дорогах»; впрочем, это было еще до вас… «Да, мэм, спасибо, мэм», — и что-то записывали в свои маленькие блокноты. Но Бродерик, тот слушал, а Браген оказался идиотом, у него ни на что не было времени. Скажите мне: явный подозреваемый с денежным мотивом, который любит мучить животных, и две пропавшие собаки! Что бы вы подумали?
  
  — Действительно, что?
  
  Миссис Уэмбли положила ладонь на мое колено.
  
  — Мне нравится твой стиль.
  
  Мы с Карденасом просидели у нее еще с полчаса, причем говорил в основном я — пытался вытянуть из нее дополнительные детали относительно ужасного сводного брата Леоноры Брайт.
  
  Результаты были жиденькими: либо моложе, либо старше Леоноры и, возможно, из Сан-Франциско, «потому что оттуда прибыла сама Леонора, и она никогда не говорила, что он не оттуда».
  
  Я поблагодарил старуху и поднялся.
  
  — Приятно было познакомиться, — сказала она и ухватила шерифа за рукав: — Джордж, прошлой ночью я слышала, как на задах, где помойка, скреблись еноты. Давай и на них поставим ловушки?
  
  — Старушка нечто, верно? — спросил Карденас, выводя машину на дорогу. — Ее аэробика ограничивается тасованием карт, но она никогда не болеет. Утверждает, что ее мамаша прожила до ста четырех лет.
  
  — Хорошая ДНК, — сказал я. — Все остальные бегают рысцой.
  
  — Верно. Как вы думаете, этим братом стоит поинтересоваться?
  
  — У нас, кроме этого, и нет ничего.
  
  — То, что она рассказала об Уэнделле, совпадает с мнением других людей, с которыми мне довелось разговаривать. Не хотели вмешиваться в это дело из уважения к мертвым.
  
  — Да и к чему…
  
  — Куда вы теперь направляетесь?
  
  — Назад в Лос-Анджелес, если у вас нет более интересных предложений.
  
  — Простите, но нет. Хотите, чтобы я что-то сделал?
  
  — Если бы у вас нашлось время найти адрес Леоноры в Сан-Франциско и попробовать что-то разузнать, это было бы великолепно.
  
  — Разумеется, — согласился он. — Я еще подумал, что нам стоит попробовать поискать свидетельство о смерти отца — вдруг там где-нибудь встречается имя ее брата? Леонора жила в страхе в связи с наследством, так что скорее всего он незадолго до этого умер, что сужает поиски по времени.
  
  — Хорошая мысль. Пожалуй, легче всего будет найти некролог. Брайт — ее девичье имя?
  
  — Думаю, да. — Шериф сел поровнее и надавил на педаль газа. — Все по-другому.
  
  — В смысле?
  
  — Я работаю.
  ГЛАВА 15
  
  Я остановился для запоздалого ленча у гавани Стирна, места моей несостоявшейся встречи с Дональдом Брагеном.
  
  Поток туристов был жиденьким, но все с энтузиазмом улыбались — обжористая публика, верящая в бессмертие. Утки и чайки с удовольствием подхватывали объедки, а дальше в гавани плавали большие серые пеликаны, разглядывая поверхность в поисках добычи. Их родственники поменьше, коричневые, плескались и ныряли на мелководье, порой появляясь на поверхности с бьющейся рыбкой.
  
  Как же много существует способов охотиться!
  
  Я поел и прогулялся по пирсу, пройдя мимо того места, где меня должен был ждать Браген. Может быть, он обратил на подозрения Мэвис Уэмбли больше внимания, чем она думала, но вытащил пустышку. Или старуха права и он ее проигнорировал. В любом случае воспоминания о былом не доставили бы Брагену такого удовольствия, как рыбалка.
  
  Я прислонился к перилам, вдохнул соленый воздух и набрал номер Майло.
  
  Ответил Рик.
  
  — Привет, Алекс! Его телефон разрядился, поэтому мы поменялись. Он просил тебе передать, если ты позвонишь, что будет занят до десяти, а возможно, и дольше.
  
  — Имеешь представление где?
  
  — «Работает» — так он сказал. У меня выходной, и мы договорились вместе пообедать, но стоило нам сделать заказ, как у него зазвонил телефон и он сразу же ушел. Что-то насчет найденной машины. Он очень расстроился.
  
  — Еще бы, остался без обеда.
  
  — Он взял с собой пакет.
  
  На звонок по мобильному Рика никто не ответил. Майло иногда отключает телефон, если требуется сосредоточиться. Я выехал на шоссе и через несколько миль перезвонил ему.
  
  На этот раз от его рыка у меня едва не лопнула барабанная перепонка.
  
  — Нашел чертов «мустанг» Кэт Шонски!
  
  — И это не принесло тебе радости.
  
  — Нет! Только догадайся, где он, черт побери, был все это время. Его отбуксировали на стоянку полицейского управления. Кто-то позвонил и сообщил о брошенной машине в ту же проклятую ночь, когда исчезла девчонка. Нашли ее в пять утра на полдороге к Пасс, как ты и думал.
  
  — Кто звонил, неизвестно? — спросил я.
  
  — Никаких данных, — проворчал мой друг. — Они расценили это как обычный назойливый звонок, послали тягач. Появился гениальный водитель тягача, но не обнаружил в машине ни регистрационных документов, ни страховки. Не было и номерных знаков. Он все равно их пробил и загнал машину на стоянку. Там она с тех пор и находится.
  
  — А как же насчет информации?
  
  — Они собрались было передать все в общую базу, внесли в компьютер и забыли. Все это время, пока я проверял бюллетени и тратил время на телефонные звонки, эта чертова штука стояла на виду в нескольких кварталах от моего офиса, собирая птичье дерьмо и плату за содержание! Если бы я не проверял все парковки управления, она бы скорее всего попала на полицейский аукцион. Теперь я потратил еще час на оформление бумаг, чтобы отправить ее в лабораторию. Естественно, сначала посмотрел. Никаких явных следов крови или насилия. И еще одно вы угадали, профессор: бензина в баке не было ни грамма. Вот и говори потом о плохом месте, куда попадаешь в плохое время.
  
  — Или кто-то мог выкачать бензин из бака на стоянке около клуба и ехать за ней, пока она не остановилась.
  
  — Ну вот опять, — сказал он. — Вот почему мы с тобой приятели.
  
  — У меня подозрительный умишко?
  
  — Ты умеешь размышлять как по-настоящему злобный тип. Давай подождем, что скажут нам эксперты, хотя после того как водитель буксира и бог весть кто еще лапал машину, а подозреваемый старался не оставлять следов, я от них многого не жду. Сейчас я еду туда, где они ее нашли, а затем снова начну колесить по дорогам на холме, постепенно сужая круги. Если удастся заинтересовать кинологов, завтра организуем нюхотрон. Как там дела в Мухосранске?
  
  Я рассказал ему о подозрениях Мэвис Уэмбли.
  
  — Ужасный братец! — фыркнул он.
  
  — Взломщик мог легко справиться с цепью на стоянке пункта аренды и угнать «мерседес». Прибавь к этому Манкузи, и у нас будут два преступления, в которых фигурируют угнанные черные лимузины, ножевые ранения с обилием крови и возможный мотив, связанный с наследством.
  
  — К сожалению, наблюдение за Тони ничего нам не дает, а все полученные подсказки оказались пустышками. По поводу того, что он голубой… — я не удивлюсь, если это окажется делом рук того мужика с лампами — Хошвелдера — или одного из любящих родственников, которые хотят убедиться, что мы уловили, что он гей, на случай если мы не приняли это во внимание с первого раза. Когда обнаружился «мустанг», я начал сосредоточиваться на Шонски как на возможном схожем преступлении, и получил основания потребовать ордер на обыск в ее квартире. Судья Фельдман собрался на заседание по сбору фондов и сказал, что, если я застану его дома в десять утра, он подпишет бумаги. Будем надеяться, что мамаша Кэт не развила там слишком бурной деятельности. Кстати, о птичках: если у меня будет время, я попрошу ее сдать мазок со щеки, потому что шеф пообещал ускорить анализы. Впрочем, даже если ее анализ совпадет с тем пятном на сиденье, мы узнаем только то, что уже и так знаем.
  
  — Кэт мертва?
  
  — Я бы не стал страховать ее жизнь. Господи, мне некогда!
  
  Не время напоминать ему о его жалобах на прошлой неделе.
  
  — Если шеф действительно сделает что обещал, может быть, ты получишь кого-нибудь еще для наблюдения за Тони.
  
  — Трудно представить, что Тони имеет какое-то отношение к Шонски, — хмыкнул Майло, но я не согласился:
  
  — Связь не обязательно должна быть непосредственной. Если Тони заказал собственную матушку, кто-то другой мог нанять того же убийцу, чтобы разделаться с Кэт. И с женщинами в «Оджос негрос».
  
  — Путешествующий профи со страстью к дорогим тачкам? А какой денежный мотив мог быть в случае с Кэт? Она уж точно наследницей не была.
  
  — Из того, что нам рассказывали, можно сделать вывод, что девушка могла быть резкой. Может быть, тут личный мотив?
  
  — Она дала пинка не тому парню, и он заплатил за хитрую схему ее убийства?
  
  — Или же она дала пинка самому убийце, — предположил я. — Клайв снял ее в баре, и нет никаких оснований считать, что он был единственным.
  
  — Даже у плохих парней есть чувства.
  
  — У всех есть чувства. Разница лишь в том, что с ними делаешь.
  
  Огромные фуры и обычный идиотизм транспортной службы Калифорнии очень осложнили мое возвращение в Лос-Анджелес, так что, когда я приехал домой, уже стемнело. Я выпил пива у пруда, посадил на колени Бланш и покормил рыбок. Она пожелала посмотреть, как они едят, поэтому нам пришлось встать на колени на каменный бордюр. Мальки уже достаточно выросли, чтобы есть живой корм. Они продолжали играть с пузырьками воздуха под водопадом, гоняясь за ними, пока те не исчезали. Взрослые покровительственно смотрели на эти игры и не пытались навести порядок.
  
  Вышла Робин и присоединилась к нам. Она что-то доедала, прихлебывая вино из бокала, — собиралась еще долго работать и показалась мне непривычно тихой.
  
  — Он снова позвонил? — спросил я.
  
  Робин покачала головой.
  
  — Где-то в деке мандолины проскакивает фальшивая нота. Пока не найду причину, мне не заснуть.
  
  — Совсем как я. — Я поцеловал ее и направился в ее студию с уже спящей Бланш на руках.
  
  В моей почте был обычный мусор и одно послание, которое пришло всего несколько минут назад.
  
   доктор делавэр, нашел имя брата леоноры в некрологе о ее отце, на нем ничего не числится криминального. Было слишком поздно, чтобы разобраться во всем подробно, узнать, нет ли у него дома, постараюсь все сделать завтра.
  
   джордж карденас
  
  Я оправил электронное послание с благодарностью и распечатал приложение к его записке.
  
  Раздел с некрологами в «Сан-Франциско кроникл». Видимо, достаточно важная персона, чтобы заслужить место в такой газете.
  
   Доктор Уиттейкер Брайт, уроженец Нью-Йорка, учился в Корнеллском и Колумбийском университетах, являлся профессором машиностроения в Калифорнийском университете в Беркли, специализировался на трансформаторах. Обладатель патента на ныне устаревший переключатель, по которому в течение более десяти лет получал гонорары. Смерть наступила после продолжительной болезни. Вдовец, женился повторно. У него остались вторая жена Бонни, дочь Леонора, проживающая в «Оджос негрос», и сын Анселл, живущий в Сан-Франциско. Вместо цветов посылайте пожертвования Американскому кардиологическому обществу.
  
  Прежде всего мое внимание привлекла дата смерти. За восемь дней до зверства в «Оджос негрос». История Мэвис Уэмбли выглядела все лучше и лучше.
  
  Я приготовился начать поиски по «Анселл Брайт» в Интернете, как зазвонил телефон.
  
  — Доктор, это Эмбер из вашего бюро по обслуживанию. Поступил звонок от мистера Брагена с Аляски. Он не захотел подождать, сказал, что вы, если есть желание, можете ему перезвонить. Впечатление было такое, что ему наплевать, что вы решите.
  
  Номер Брагена начинался с 805. Рыбачит на севере, а использует мобильный с кодом Вентура/Санта-Барбара.
  
  Хриплый голос ответил:
  
  — Да?
  
  — Сержант Браген? Алекс Делавэр.
  
  — Психиатр, — сказал он таким тоном, будто его это забавляло. — Попался ранний рейс. Здесь погода резко меняется, не хотел рисковать. Я слишком много дней провел в аэропортах, ожидая, когда уляжется буря.
  
  — Резонно.
  
  — Вы хотите узнать про Брайт и Тран? Я мало что могу вам сказать. Большой «висяк» изначально, и если там и имелись какие-то улики, этот урод, которого они наняли в шерифы, все испортил. У нас был один подозреваемый, но из этого ничего не вышло.
  
  — Кто такой?
  
  — Бывший муж Брайт. Железное алиби, к тому же он выдержал тест на детекторе лжи.
  
  — Почему вы его подозревали?
  
  — Потому что он бывший муж. Но забудьте об этом, он тут ни при чем.
  
  — Могу я узнать его имя, просто для порядка?
  
  — Хосе с чем-то, мексиканец, возможно, нелегал — в те времена нам не разрешали спрашивать. Работал в магазине кормов, разгружал сено или еще что-то в этом роде. Хвастался, что был большим человеком в Гвадалахаре или где-то там еще, но они все так говорят.
  
  — Иммигранты?
  
  — Если им так хорошо жилось, зачем они сюда приехали? Но он не убийца, хотя это бы нас очень устроило. Они с Брайт жили в браке полгода, потом развелись; он перебрался в Окснард и нашел работу поваром в одной из гостиниц. Именно там его и видели человек двадцать в то время, когда произошли убийства. У нас также были свидетели, которые видели его до и после этого отрезка времени: сначала у дома, где он снимал квартиру, потом на ночной дискотеке с новой подружкой. Так что ничего не поделаешь. Я попросил его пройти тест на детекторе лжи, и он согласился. Справился на «отлично». Утверждал, что они с Леонорой расстались друзьями, даже показал открытку, которую она прислала ему на Рождество, и очень расстроился, узнав, что она умерла. Кроме того, я вовсе не уверен, что целью была Брайт. А вдруг Тран? Впрочем, мне так и не удалось найти ни одного человека, который бы согласился поговорить о ней. Даже навестил ее семью — целый клан, живут в Анагейме. И все плачут, рыдают, зажигают свечи и ставят их перед Буддой. Их послушать, так Вики была монашкой, никаких врагов у нее не было.
  
  — У вас есть основания в этом сомневаться?
  
  — Нет, — сказал он, — но я по природе не слишком доверчив. Вы сегодня там побывали?
  
  — Естественно.
  
  — Все еще город в одну лошадиную силу?
  
  — Скорее в половину лошадиной силы.
  
  — Можно подумать, что в таком занюханном месте кто-то наверняка должен был что-то знать. Но все, что я от них услышал, так это какими милыми были убитые. — Он хрипло рассмеялся. — Милые люди — настоящая напасть для детектива.
  
  — Пока я там был, я познакомился с женщиной, которую зовут Мэвис Уэмбли…
  
  — А, эта, — перебил он, — старая толстуха. Сует свой нос повсюду, никак не мог ее остановить. Но и она ничего путного не знала.
  
  — Так вы не купились на ее рассказ о сводном брате Леоноры?
  
  — Да, верно. Хотите этим заняться? Желаю удачи. Поверить невозможно, что она до сих пор жива. Огромная, как корова. Как инопланетянин в «Звездных войнах», Джабба или как его там. Она вызывала меня к себе. Это я ее цитирую. «Детектив Браген, могу я вызвать вас для короткого разговора?» Занимаясь расследованием, вы не можете позволить себе ни от чего отмахнуться, поэтому я тащился к ней, а она, сидя в своем кресле, пыталась выведать у меня информацию. Но, как я уже сказал, проверять нужно все, поэтому я поговорил с этим братом. У него тоже нашлось алиби — он работал. Еще более эмоциональный, чем Хосе… Кастро, вот как его звали, Хосе Кастро, как Фиделя.
  
  — Выходит, прощай Анселл? — сказал я.
  
  — Анселл?
  
  — Так его зовут, если верить некрологу на смерть его отца.
  
  — Парень, с которым я разговаривал, называл себя Дейл. Также звала его и мать, а уж она, я думаю, должна знать. Это от нее я узнал номер его телефона. И забудьте о ней, она умерла через несколько месяцев после Леоноры — рак. А у отца, если не ошибаюсь, были проблемы с сердцем. Невезучая семья. Дейл заботился о матери и как раз находился там, когда я позвонил.
  
  — Может быть, Дейл — его псевдоним? — предположил я.
  
  — Все может быть. Парень просто вибрировал, когда говорил со мной по телефону. Как будто я разговаривал с девушкой. Он не тот человек, который способен справиться с двумя здоровыми женщинами и сделать то, что было с ними сделано. Если хотите расстаться со своим завтраком, взгляните на снимки патологоанатома.
  
  По телефону. Он никогда не видел Анселла Брайта — Дейла вживую и не имел представления о его габаритах и силе.
  
  — Я понимаю, что вы имеете в виду, — сказал я.
  
  — Это все есть в моем отчете, доктор.
  
  — И где этот отчет?
  
  — Возможно, в архиве. Несколько лет назад они все перевозили, и много ящиков по дороге свалилось с грузовика. Но это не моя проблема, да и вам в нее лезть не стоит. Тупик.
  
  Мэвис Уэмбли ничего не говорила о Хосе Кастро. Я нашел номер ее телефона в моих записях. Было уже почти десять вечера, но я готов был поспорить, что старуха из сов. Так и оказалось — она сняла трубку после первого же звонка.
  
  — Лапочка! Ты уже во всем разобрался?
  
  — Куда там. Но я узнал, что Леонора была замужем…
  
  — За Хосе. Ты говорил с Брагеном, угадала? Он зациклился на Хосе еще до того, как его увидел, и знаешь почему?
  
  — Почему?
  
  — Хосе — мексиканец. Много болтали насчет того, что это мексиканское убийство… всякие слухи ходили о бандах, наркотиках.
  
  — Отчего бы это?
  
  — В те давние времена мы были откровенно расистским городом. Сегодня большинство жителей мексиканцы, так что никто не открывает рот, за исключением старых ковбоев, когда они появляются здесь и слегка перебирают. Мой второй муж был наполовину мексиканцем, так ты бы видел, как на меня смотрели! Хосе был славным юношей.
  
  — Моложе Леоноры?
  
  — Слегка за двадцать. И красивый.
  
  — Вы никогда не думали, что он мог быть замешан?
  
  — Милейший молодой человек, доктор, кругом одни мускулы. После того как они разошлись, Леонора говорила, что хотела бы иметь его в друзьях, раз уж не вышло с браком. Хочешь знать мое мнение? Они никогда не были ничем большим, только друзьями — вся эта затея с женитьбой нужна была только для получения регистрации.
  
  — Леонора могла оказать другу такую услугу?
  
  — Уж таким она была человеком. И Хосе в самом деле получил свои бумаги. Мне Леонора рассказывала, она ужасно радовалась. Вскоре после этого они разошлись, Хосе уехал куда-то южнее и ее не беспокоил. Кроме того, зачем Хосе ее убивать? У него нет никакого мотива. Ни у одного из них не было серьезных денег. Семья Леоноры — другое дело. Там денег было навалом. Говорю тебе, надо искать брата. Браген скорее всего сказал, что я сошедшая с ума старуха, которая лезет не в свое дело, но в любой момент, когда он захочет проверить мой интеллектуальный потенциал, я готова.
  
  Я рассмеялся.
  
  — Ты думаешь, я шучу? — обиделась она.
  ГЛАВА 16
  
  В полдень следующего дня я встретился с Майло в холмах над Сепульведа-пасс.
  
  Пустой участок примерно в миле от того места, где нашли машину Кэт Шонски. Два кинолога бродили по кустам между современными домами на сваях, держа на поводках шоколадного Лабрадора и шотландскую овчарку. Обе с умными глазами, прекрасно выдрессированные. Обе специализировались на поисках мертвой плоти.
  
  Майло сказал:
  
  — Отвечаю на твой незаданный вопрос: это одна из немногих открытых и неогороженных площадок здесь. Что ни о чем не говорит — девчонка вполне может быть в Алхамбре. Но сегодня утром мы дали целой своре ищеек понюхать ее одежду и провели их по всему району. Первый час прошел впустую, затем одна собака прибежала сюда и несколько возбудилась.
  
  — Несколько?
  
  — Она потом передумала и отвлеклась. Такое случается чаще, чем ты думаешь. Так что теперь тут работают трупные собаки.
  
  — Кому принадлежит этот участок?
  
  — Им владеют пополам два соседних дома. Сестры, вышедшие замуж за адвокатов. Они собираются построить здесь совместный плавательный бассейн.
  
  — Вот тебе счастливая семья, — улыбнулся я.
  
  — Если Лесси и Рин Тин Тин найдут что-то с червями, счастья у них поубавится. — Майло осунулся, а его одежда была не просто мятой — она выглядела так, будто он в ней дрался с грабителем.
  
  — Просидел ночную смену? — поинтересовался я.
  
  — Торчал у дома Тони, а в семь утра отправился на квартиру к Кэт. Выглядела она так, как будто там только что закончила съемки Марта Стюарт.
  
  — Ловкие мамины ручки?
  
  — Я все равно пригласил экспертов. Никаких следов насилия или борьбы, но одну вещь мамочка все же не нашла — пакетик с травкой в коробке под тампонами. Никаких квитанций на получение кредитных карт, что подтверждает, что старушка Моника перекрыла ей кислород. Также никаких счетов за телефон или налоговых деклараций, но Кэт не хранила свои бумаги. В квартире ни одной книги, только журналы «Ас» и «Элль», причем старые. Она все же сохранила несколько сувениров, привезенных из путешествий, — дешевое дерьмо с Гавайев, Таити, Козумель. Еще фотографии: она в бикини, улыбка во весь рот, и никаких мужчин рядом. Наверное, она просила кого-нибудь сфотографировать ее, чтобы потом доказать, как она была счастлива.
  
  — Похоже, ей было одиноко.
  
  Майло зевнул.
  
  — Тем не менее я изъял оттуда блузку.
  
  Мы вернулись к наблюдению за собаками. Лабрадор-ретривер колесил по участку с настойчивостью спринтера, тренирующегося перед большими соревнованиями. Остановился и снова забегал. Шотландская овчарка быстро потеряла всякий интерес к поискам, и проводник отвел ее к фургону.
  
  — Собачья жизнь, — заметил Майло. — Если ничего не произойдет в ближайшее время, я отправлюсь в бутик, где работала Кэт. Должен же хоть кто-то что-нибудь знать о ее личной жизни.
  
  — Я все думаю об убийствах в «Оджос негрос», — сказал я. — Леонору Брайт убили всего через восемь дней после смерти ее отца, ее мачеха была смертельно больна, так что брата с сестрой ожидало наследство, причем очень скоро. По закону им полагалось поровну, а в случае смерти одного из них его или ее половина отходила тому, кто остался в живых. Леоноре было чуть больше тридцати, так что скорее всего она не составляла никакого завещания.
  
  — Ужасный братец расправился с ней, чтобы не дать шанс познакомиться с адвокатом?
  
  — Это мотив, и он не слишком отличается от того, который мы выдвигаем в случае с Тони Манкузи — убить мать, прежде чем она изменит свое завещание.
  
  — Имеется специалист по решению проблем с наследством, и оба, Анселл и Тони, сумели его разыскать?
  
  Я поморщился:
  
  — Знаю, это звучит неубедительно, но вспомни об угнанных черных лимузинах и маскарадных костюмах.
  
  — Убийца с театральными пристрастиями… не могу решительно отвергнуть это предположение, но прежде чем я полезу в новую историю, позволь мне сосредоточиться на сегодняшнем дне. Если мы сможем обнаружить какую-то связь между Тони и Анселлом, у меня перехватит дыхание.
  
  — Дональд Браген считал, что Анселл не способен на насилие такого уровня, потому что его голос по телефону звучал женственно.
  
  — Тони тоже считают голубым. Ладно, убийца-гей с театральными пристрастиями. Браген что-нибудь мог сказать об Анселле, за исключением его вокальных особенностей?
  
  — Он даже настоящего имени Анселла не знал, потому что тот называл себя Дейл и утверждал, что у него есть алиби на время убийства — якобы работал. Браген ему поверил.
  
  — О Господи!
  
  — Шериф Карденас обещал поинтересоваться прошлым Анселла. Вчера я искал его в Интернете, ничего не нашел, зато имя Дейл Брайт встретилось четыре раза, но это оказались четырнадцатилетняя девушка, которая играет в хоккей на траве в подготовительной школе во Флориде, шестидесятилетняя агент по страхованию из Огайо, священник из Небраски и фермер, написавший книгу о пшенице и умерший в тысяча восемьсот семьдесят шестом году.
  
  — Я бы поставил на девушку… Ладно, давай убедимся, что мы…
  
  Он замолчал на середине фразы — лабрадор сел. И остался сидеть.
  
  Сначала появилась голова.
  
  Кэт Шонски закопали на глубине трех футов, голой, лежащей на спине со слегка раздвинутыми ногами. В светлых волосах свили гнездо черви. Кожа уже приобрела зеленовато-серый оттенок, и плоть кусками отваливалась от скелета. В тех местах, до которых не добралось разложение, виднелись темные полосы — возможно, ножевые раны. Я досчитал до двадцати трех и бросил это занятие.
  
  В могиле обнаружился алый шарф, брошенный по диагонали на грудь и живот. Когда его сняли, все увидели водительские права Катрины Шонски, вставленные меж половых губ.
  
  — Это нам послание, — сказала Диана Понс, патологоанатом, стоящая на коленях около трупа.
  
  — «Смотри, что я сделал»? — хмыкнул Майло.
  
  — «И я хочу, чтобы весь мир об этом узнал».
  
  Понс упаковала права и попросила пакет побольше для шарфа. В ожидании она осматривала шею Катрины. Видимых пятен не нашла, но если учесть, что и от шеи почти ничего не осталось, выводы можно будет делать только после вскрытия.
  
  Она снова положила шарф на тело и осторожно приподняла голову одной рукой, второй ощупывая ее сзади.
  
  — Там кость раздроблена, Майло. Хочешь сам пощупать?
  
  Майло опустился рядом с ней, и Диана положила его руку в перчатке на нужное место.
  
  — О да, — подтвердил он. — Похоже на разбитую яичную скорлупу.
  
  — Сначала ее кто-то ударил, — сказала Понс. — Может быть, чтобы она потеряла сознание, прежде чем он начнет ее резать? — Она взглянула на два ближайших дома: в такой близости от частных владений необходимо вести себя тихо.
  
  Майло поднялся.
  
  — Тебе бы в детективы, Диана.
  
  Она усмехнулась:
  
  — Да я и так уже почти детектив.
  
  Принесли конверт. Осторожно опустив голову, Понс взяла шарф и развернула его. Прозрачная ткань, вьющаяся по ветру.
  
  — Тут лейбл Луи Вуиттона.
  
  — Я считал, они занимаются только чемоданами.
  
  — Они всем занимаются, лейтенант. — Понс с удовольствием посмотрела на шелк. Ветер подул сильнее, и ошметки грязи слетели с шарфа и упали на труп. Отдав шарф, Диана убрала ее пинцетом. — Стоит целое состояние, но тем не менее его тут бросили. — Прекрасное начало для тех шуток, которыми копы и эксперты иногда пытаются отвлечься от ужаса увиденного. Но на этот раз все промолчали.
  
  Санитары из морга завернули тело в пленку и увезли, а через пару минут уехала и Диана; криминалисты взялись за работу.
  
  Майло предложил:
  
  — Самое время навестить Монику Хеджес. Если хочешь, можешь тоже поехать.
  
  — Конечно.
  
  Я доехал за ним до Уилшира, затем свернул налево, но тут он вдруг остановился и жестом велел мне последовать его примеру.
  
  — Визит отменяется. Дома никого нет, а ситуация неподходящая, чтобы оставлять послание. Давай проверим то место, где работала Кэт. Ты у нас модный парень?
  
  — Не слишком.
  
  — Это плохо, — огорчился он. — Я-то надеялся, что ты поработаешь переводчиком.
  
  Бутик «Ла Фам» находился на Сан-Винсент, к западу от Баррингтона. Он втиснулся между кафетерием, специализирующимся на индонезийском кофе, и парикмахерским салоном с витриной, набитой красивыми головками.
  
  Магазин был узким, но с высоким потолком и белыми стенами, увешанными винтажными постерами. Пол устлан старым мрамором винного цвета, немногочисленная мебель — тяжелая, в викторианском стиле, а одежда в витрине напялена на недокормленные манекены. И никаких покупателей в пределах видимости.
  
  Мы с Майло прошли по узкому проходу между вешалками с одеждой. На некоторых из платьев и топов висел и таблички «распродажа», благодаря чему цены опустились до трехзначных.
  
  По стерео пела Эдит Пиаф. На бирках: «Сделано во Франции». Я о таких модельерах никогда не слышал, но это не имело значения.
  
  Майло заметил:
  
  — Я не слишком присматривался к одежонке в шкафу Кэт, но она явно была не отсюда. И никаких шарфов я тоже не обнаружил… Эй, как дела? — Это он обращался к брюнетке со впалыми щеками в кружевном топе, которая сидела за прилавком, пила «Эвиан» и читала модный журнал.
  
  За ее спиной высились полки с игрушками для ванны, свечи в форме фруктов и разные пасты и гели, которые не пропустила бы охрана в аэропортах.
  
  Она встала, обошла прилавок скользящей походкой — голова откинута, бедра вперед, — напоминая сбежавшую модель. Лет тридцать, плюс-минус, темные глаза в густых тенях, макияж толщиной с глазурь на торте, призванный скрыть цвет лица не лучше, чем у Майло. Черный топ заправлен в замшевые кремовые джинсы.
  
  — Привет, ребята. Кому-нибудь из вас хочется задобрить подружку или речь идет о дне рождения?
  
  Майло отогнул отворот пиджака, чтобы продемонстрировать жетон.
  
  — Полиция. Только что нашли труп Катрины Шонски. Ее убили.
  
  Веки девушки задрожали.
  
  — О Господи! Милостивый Боже! Кэт!
  
  Ноги у нее подогнулись. Я поймал ее за локоть и усадил на мягкий бархатный диванчик. Майло принес ее бутылку с водой и попытался напоить.
  
  Девица начала задыхаться. Я вернулся к прилавку и взял пакете эмблемой магазина, но когда вернулся, она уже дышала нормально и разговаривала с Майло.
  
  Ее звали Эмми Коутсакас, но она называла себя Эмили. Она работала вместе с Кэт Шонски весь последний год. Поначалу она всячески восхваляла умершую коллегу. Мы это перетерпели, ожидая, когда шок пройдет, и вскоре Эмми уже призналась нам, что они с Кэт не дружили.
  
  — Но я не хочу говорить ничего плохого, видит Бог.
  
  Майло предположил:
  
  — Вы просто не сошлись характерами.
  
  — Мы никогда не ссорились, но если честно, лейтенант, наши взгляды на профессию были разными.
  
  — На что?
  
  — На эту работу. Кэт могла быть бестактной.
  
  — С вами или покупателями?
  
  — И со мной и с ними, — сказала Эмили. — Я не хочу сказать, что она старалась быть грубой, но… Ох, не знаю, что я такое говорю… Простите, поверить не могу…
  
  — У Кэт был острый язычок, — подсказал я.
  
  — Она была… порой, дело было в том, чего она не говорила клиентам.
  
  — Не хотела вовремя похвалить?
  
  Девушка выпрямилась.
  
  — Если честно, ребята, весь этот бизнес зиждется на страхе. Наши покупательницы в основном зрелые женщины. Кто еще может позволить себе такие цены? Речь идет о дамах, которые когда-то носили восьмой размер, а теперь дошли до четырнадцатого. С возрастом наше тело меняется. Я знаю, потому что моя мама была танцовщицей и все это произошло с ней.
  
  Она погладила свой плоский живот.
  
  — Кэт этого не понимала? — подсказал Майло.
  
  — У нас много покупательниц, которые приходят сюда в особых случаях. Они хотят выглядеть сногсшибательно и готовы за это платить. Часто приходится работать с клиенткой. Вы должны оценить ее достоинства и недостатки, причем сделать это незаметно, и направить ее к вещам, которые будут ее стройнить. Если она примеряет что-то и это выглядит отвратительно, вы должны сказать что-то приятное и направить ее к другим вещам.
  
  — Психология в действии, — заметил Майло.
  
  — Я изучала психологию в колледже, и можете мне поверить — это помогает в работе.
  
  — Кэт относилась к работе по-другому, — вставил я.
  
  — Она считала, что ее обязанности ограничиваются тем, чтобы помочь отнести вещи в примерочную и стоять рядом, изучая свои ногти. Она никогда не высказывала своего мнения, никогда. Даже если покупательница явно в этом нуждалась, ждала, чтобы ее оценили. Я как-то попыталась сказать ей, что мы не просто продавщицы, и знаете, что она ответила? «Они взрослые люди, могут и сами выбрать». Но это несправедливо. Людям нужна поддержка, верно? Даже если что-то выглядело хорошо, Кэт просто молча стояла рядом. Она не давала никаких советов, и в результате многие клиентки возвращали купленные ими вещи. Возвраты всегда оплачивались из наших комиссионных.
  
  — А вы делите комиссионные?
  
  — Так было раньше, но потом я сказала владельцам, что не хочу делить свои комиссионные с таким человеком, как Кэт. Они меня ценят, и в результате я стала зарабатывать в три раза больше, чем она.
  
  — Комиссионные составляют большую часть вашей зарплаты?
  
  — Семьдесят процентов.
  
  — Значит, Кэт зарабатывала мало?
  
  — И еще как по этому поводу жаловалась. Постоянно. Это было неразумно. Ей только и нужно было, что стать милой. — Эмми закусила губу. — Я понимаю, что это звучит так, будто я хочу очернить ее, но так оно и было. Поэтому, когда она перестала приходить на работу и не отвечала на звонки, владельцы решили, что она сбежала, и через три дня ее уволили.
  
  — А кто у вас хозяева? — спросил Майло.
  
  — Мистер и миссис Лейбович. Заработали деньги в цветочном бизнесе и ушли на пенсию. Началось это с хобби Лауры, миссис Лейбович. Они каждый год ездят в Париж, откуда она привозит дивные вещи. Ее друзья их обожают.
  
  — Речь идет об отсутствующих хозяевах?
  
  — По большей части. Я менеджер, а Кэт… была помощницей менеджера. — Прошедшее время глагола заставило ее поморщиться. — Вы знаете, кто ее убил?
  
  — Пока нет, — покачал головой Майло. — Вот поэтому мы и пришли сюда.
  
  — Представить себе не могу, кто мог такое сделать.
  
  — Кэт когда-нибудь ссорилась с клиентами? Или с кем-то еще?
  
  — Нет-нет, все наши покупательницы — воспитанные люди. Очень милые дамы.
  
  — Как насчет мужчин в жизни Кэт?
  
  — Никогда никого не встречала, — ответила Эмили. — Но по ее словам, она перебрала кучу лузеров и поклялась не связываться с мужчинами.
  
  — С кем-нибудь конкретным?
  
  — Нет, до имен у нас никогда не доходило. Она просто иногда бросала вскользь ядовитое замечание. Это у нее здорово получалось.
  
  — Насчет мужчин?
  
  — Мужчин, работы, жизни в общем и целом. Ее мать… она очень часто говорила о своей матери. Якобы она на нее постоянно давила, и Кэт это ненавидела. Из того, что я слышала, я заключила, что у нее было тяжелое детство. В целом она мне казалась несчастным человеком. Наверное, поэтому она и пила.
  
  — На работе?
  
  Молчание.
  
  — Эмили?
  
  — Иногда от нее слишком сильно пахло мятой, когда она появлялась. Пару раз она забывала про мяту, и я чувствовала запах алкоголя. Я даже начала держать рядом жидкость для полоскания рта, специально для нее.
  
  — Кэт любила погулять?
  
  — Наверное… Знаете, кто может ответить вам на эти вопросы лучше, чем я? Ее подруга Бет. Она работает в ювелирном магазине в нашем же квартале. Именно она сказала Кэт о том, что у нас была вакансия.
  
  — Спасибо за совет, — кивнул Майло.
  
  Эмили проводила нас до двери, по дороге поправляя висящие на плечиках платья. Не успел Майло взяться за ручку двери, как она сказала:
  
  — Возможно, это пустяк, но я все же расскажу вам об одном клиенте.
  
  Мы остановились.
  
  — Это не было ссорой, но… да нет. Я уверена, что это ерунда.
  
  — Нам все может помочь, Эмили.
  
  — Ладно… Примерно месяц назад, может быть, пять-шесть недель, хозяева отпустили меня наутро, я пришла только после ленча и застала Кэт в развеселом настроении. Она непрерывно хихикала, что было совсем ей несвойственно. Я спросила, в чем дело, и она сказала, что произошла совершенно дикая вещь. Клиент — мужчина — вошел в магазин и начал лапать развешенные вещи. Кэт решила, что он, как и другие, ищет подарок. Она его проигнорировала, как обычно делала. Мужчина продолжал осматривать товар, причем интересовали его большие размеры. Через какое-то время Кэт занервничала, подошла к нему и спросила, не нужна ли ему помощь.
  
  — Что заставило ее занервничать?
  
  — То, что она с ним наедине, да и застрял он надолго. Мы же не большой магазин — сколько времени может понадобиться, чтобы посмотреть все наши товары? А у большинства мужчин вообще нет терпения, они заходят и тут же выходят или просят помочь. Но этот мужчина сказал, что ему ничего не нужно, и Кэт вернулась за прилавок. Но все же что-то ее насторожило и она решила посмотреть на этого типа еще разок. Видеть его она не могла, но слышала, что он находится за двойным рядом вешалок, поэтому она подошла и выглянула. Мужчина снял одно из платьев и прикладывал его к своему телу. Гладил его, вроде как примерял. Кэт призналась, что не сумела сдержаться и расхохоталась, а мужчина услышал и поспешно повесил платье на место. Но вместо того чтобы извиниться, Кэт просто осталась стоять. В свою очередь, клиент тоже не стал убегать, а повернулся и нагло так уставился на нее. Как будто хотел показать, что ему вовсе не стыдно. Кэт сказала, что это ее разозлило, она-де не собиралась терпеть такое хамство от извращенцев, поэтому она тоже уставилась на него. Думаю, это можно назвать конфликтом.
  
  — Похоже, уверенный в себе извращенец, — заметил Майло.
  
  — Кэт решила, что это отвратительно, — сказала Эмили, — а меня ее поведение возмутило. У каждого есть свои секреты, зачем же ставить человека в глупое положение?
  
  — И что случилось потом?
  
  — Мужчина еще немного посмотрел на Кэт, потом сдался и быстро ушел. Кэт сказала, что она еще долго смеялась, чтобы он, уходя, мог ее слышать. Наверное, все это ерунда, но вы спрашивали насчет проблем…
  
  — Кэт описала этого мужчину?
  
  Обведенные темными тенями глаза округлились.
  
  — Вы думаете, это мог быть он? О нет, вдруг он вернется?
  
  — Я уверен, что тут нет никакой связи, Эмили. Нам просто необходимо собрать как можно больше фактов.
  
  — Я бы ужасно испугалась, — сказала Эмили. — Быть здесь вместе с…
  
  — Все будет хорошо, Эмили. Кэт его описала?
  
  — Нет-нет. Она только смеялась и потом еще весь день хихикала.
  ГЛАВА 17
  
  Ювелирный магазин под названием «Кашет» мы увидели в конце квартала.
  
  — Как талантливый детектив, я готов поспорить, — заявил Майло, — что это тот магазин, где работает Бет Холлоуэй. Но прежде всего нам следует позаботиться о сахаре в крови.
  
  Я пошел за ним в кафетерий. Заведение было почти пустым, но потребовалось время, чтобы привлечь внимание мальчишки в наушниках, который прятался за кофеваркой.
  
  Майло купил два бублика размером с фрисби, смазанных кремом, налил в бумажный стаканчик дармовой воды и отнес все это богатство к крайнему стулу.
  
  Один бублик исчез, и мой друг вытер подбородок.
  
  — Давненько мне не попадались дела с подтекстом.
  
  Много лет назад Майло приходилось отчитываться перед капитаном, который обязательно старался подсунуть ему все убойные дела «с нетрадиционным подтекстом», попадавшие в подразделение. Подразумевалось все, кроме позиции «мужчина на женщине», причем чем красочнее, тем лучше.
  
  На трупе Кэт Шонски были видны все признаки сексуально окрашенного преступления — сначала тяжелая рана головы, потом явно избыточная работа ножом, сексуальное положение тела, презрительное расположение водительских прав. Но ничего не говорило о каком-то другом варианте, кроме «мужчина на женщине».
  
  — Не уверен, что я различаю тут подтекст, гений.
  
  Майло улыбнулся.
  
  — Что смешного?
  
  — Посмотрим, куда нас это приведет.
  
  От витрин ювелирного магазина несло блеском и соблазном. Молодой человек, с лицом, напоминающим лопату, долго изучал нас, прежде чем нажать на кнопку, открывающую дверь. Пока мы находились в магазине, он не вынимал рук из-под прилавка.
  
  Когда Майло представился и попросил указать нам Бет Холлоуэй, молодой человек несколько расслабился.
  
  У подруги Кэт были большие светлые глаза, безукоризненная кожа и загорелые руки, причем тонкие запястья украшала маленькая коллекция браслетов. На девушке было облегающее темно-серое платье с глубоким вырезом, и ей очень нравилось часто наклоняться и демонстрировать обширное веснушчатое декольте. Глаза клиента, с которым она разговаривала, все время перебегали с этого обилия плоти на бирюльки на подносе.
  
  Бет сказала:
  
  — Великолепное, мистер Уэйн, не правда ли?
  
  Пожилой мужчина вздохнул:
  
  — Всегда так трудно выбрать…
  
  Бет прикоснулась к его запястью:
  
  — Вы же всегда знаете, как поступить, мистер Уэйн.
  
  — Ну, если вы так говорите… — Он поднял побрякушку из платины с сапфирами.
  
  — Просто идеальное, она будет в восторге.
  
  Уэйн поднес кольцо к свету и повернул его.
  
  — Хотите лупу, сэр?
  
  — Как будто я понимаю, что я там увижу.
  
  Бет засмеялась.
  
  — Уж поверьте мне, мистер Уэйн, это в самом деле очень хорошие камни. Причем цельные, не сколки.
  
  Клиент еще раз покрутил кольцо.
  
  — Ладно, беру.
  
  — Замечательно! Я подгоню его по размеру для миссис Уэйн за два дня. Хотите, чтобы мы доставили его к вам домой?
  
  — Нет, на этот раз не надо. Я хочу подарить ей его за ужином.
  
  Бет хлопнула в ладоши:
  
  — Как романтично! Вашей жене очень повезло, мистер Уэйн.
  
  — Зависит от того, в какой день вы ее об этом спросите.
  
  Мужчина ушел, и мисс Холлоуэй повернулась к нам, приглаживая платье:
  
  — Привет!
  
  Майло представился и объяснил причину нашего появления.
  
  Она застыла. Потом расплакалась, закрыв лицо одной рукой, а второй опершись о прилавок.
  
  Мужчина в темном костюме унес поднос с кольцами, запер его в сейф и с любопытством посмотрел на нас.
  
  — Простите, что пришлось вам сообщить такое, — сказал Майло.
  
  Бет побежала в глубину магазина, распахнула дверь и исчезла.
  
  Мужчина в темном костюме спросил:
  
  — Вы ведь говорите о Кэт из «Ла Фам»?
  
  — Вы ее знаете?
  
  — Bay! — ответил тот.
  
  Майло повторил вопрос.
  
  — Я туда пару раз заходил, думал, может куплю что-нибудь жене.
  
  — Кэт вас обслуживала?
  
  — Она присутствовала, но особо ничего не делала, — сказал мужчина. — Так вы о ней? Ужасно.
  
  — Что именно?
  
  — Знать кого-то, кого убили.
  
  — Что вы может о ней сказать?
  
  — Да ничего. Я просто говорю.
  
  — Что говорите?
  
  Губы мужчины искривились.
  
  — Она не была слишком услужливой продавщицей, — попытался ему помочь я.
  
  — Ага, только мне это без разницы, — сказал мужчина. — Я свою работу исполняю. С драгоценностями иначе, их надо охранять. А с тряпками — тут уж как получится…
  
  Появилась Бет Холлоуэй в шоколадного цвета свитере поверх платья. Глаза ее опухли.
  
  — Что случилось с Кэт? — спросила она.
  
  — Пока мы не слишком много знаем, — ответил Майло. — У вас есть время?
  
  — Конечно. Все, что угодно, только найдите животное, которое это сделало.
  
  — Никаких кандидатов на ум не приходит?
  
  Мужчина в темном костюме придвинулся поближе.
  
  Бет сказала:
  
  — Очень жаль, но нет.
  
  — Давайте прогуляемся, — предложил Майло.
  
  Когда мы вышли из магазина, он показал на кафетерий.
  
  — Меня вырвет, — поморщилась Бет. — Давайте просто пройдемся.
  
  Она быстро зашагала, размахивая руками.
  
  — Что мне сейчас нужно, так это десятимильная пробежка.
  
  — Для меня вам понадобится фургон «неотложки», — усмехнулся Майло.
  
  — Вам стоит попробовать. Очень бодрит.
  
  — Кэт занималась спортом?
  
  — Ни в какую, хоть я и пыталась ее уговорить. — Она замедлила шаг, затем снова пошла быстрее. Мы проходили мимо магазинов, обгоняли пешеходов. Бет Холлоуэй врезалась в толпу как женщина, у которой есть план.
  
  Майло позволил ей освобождаться от энергии квартала полтора.
  
  — Не хотите ли вы что-нибудь нам сказать, прежде чем мы начнем задавать вопросы?
  
  — Кэт везло на лузеров, но я не могу представить себе, чтобы кто-нибудь из них был таким чудовищем.
  
  — Как насчет имен?
  
  — Был такой Рори — Рори Клайн. Работает в почтовом отделении большой кинокомпании. Думает, что станет важным агентом. Ему, наверное, сорок, но старается выглядеть моложе. Кэт познакомилась с ним в клубе. Где конкретно, не знаю. Он ей нравился, но выяснилось, что секс его не интересует: ему достаточно держаться за руки и слушать музыку. Она же от этого чувствовала себя непривлекательной.
  
  Майло записал имя.
  
  — Следующий?
  
  — Следующий был Майкл… как же по фамилии? — Она поправила волосы. — Простите, не могу вспомнить. Майкл, не в пример Рори, обожал секс. Все время. Кэт говорила, что он сущий жеребец, но вскоре выяснилось, что он женат. Бухгалтер или что-то в этом роде… Вспомнила, Майкл Браунинг.
  
  — Кэт перестала с ним встречаться, когда узнала, что он женат?
  
  — Нет, но ей надоело. И он, и секс с ним. Только количество, никакого качества — так она сказала. Третий был настоящим уродом. Настоящая деревенщина, он работал с «роллс-ройсами».
  
  — Клайв Хатфилд, — подсказал Майло.
  
  Бет напряглась.
  
  — Вы его подозреваете?
  
  — Рианна назвала нам его имя, поэтому мы пошли и поговорили с ним.
  
  — И?..
  
  — Разумеется, Клайв не прекрасный принц, но, к сожалению, у него железное алиби. Кто-нибудь еще?
  
  — Нет, — сказала она. — Рори, Майкл и Клайв, бригада лузеров.
  
  Майло попросил девушку рассказать о последней ночи в жизни Кэт Шонски, и она подробно рассказала о своих перспективных отношениях с Шоном, который драил доски для серфинга.
  
  — Знаете, это настоящая связь. То есть мне очень жаль, что Кэт пришлось ехать домой одной, но ведь это не моя вина, правда?
  
  — Разумеется, нет.
  
  — Она рассердилась. То, что случилось, имеет отношение к вождению в пьяном виде?
  
  — Не похоже на то.
  
  — Слава Богу. Я бы ужасно себя чувствовала.
  
  — Бет, есть ли кто-нибудь еще, кроме Рори Клайна и Майкла Браунинга, о ком нам следует знать?
  
  — Никто не приходит в голову.
  
  — В ту ночь Кэт ни с кем не познакомилась в клубе?
  
  — Да нет, ни с кем. Это ее и злило. Мы хотели было пригласить ее, потом решили, что будет неудобно. — Она пошла быстрее, сжав зубы и молча плача.
  
  — А Кэт не рассказывала о каких-нибудь своих проблемах с кем-нибудь?
  
  — Только с матерью. Они не ладили.
  
  — А с коллегами по работе?
  
  — Она ненавидела свою работу; считала, что девушка, которая с ней вместе работала, подлиза. Меня это огорчало, потому что это я рассказала ей о вакансии.
  
  — Что ей не нравилось в работе?
  
  — Маленькая зарплата, скука и все такое. Кэт в жизни досталось. Ее настоящий отец умер, когда она была совсем маленькой, а мать была потаскухой и постоянно меняла мужчин, причем один был хуже другого. В конце концов она нашла себе богатого мужика.
  
  — Какие у Кэт были отношения с этим богатым мужиком?
  
  — Странно, но он ей нравился больше, чем мамаша. Говорила, что он не такой настырный, не давит на нее. Мать же ее постоянно критиковала. — Бет втянула воздух и долго не выдыхала. — Кэт была очень красивой, но не сознавала этого. Знаете — я только сейчас это поняла, — я ведь никогда не видела ее счастливой.
  
  — Как она справлялась со своей несчастной жизнью?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Иногда люди пытаются улизнуть.
  
  — А, — сказала она, — вы о том, что она пила? Да, иногда она сильно перебирала. Но вы же только что сказали, что случившееся не имеет к этому никакого отношения.
  
  — Не имеет. Она ни с кем в последнее время не ругалась?
  
  — Ничего не припоминаю.
  
  — Тут нам рассказали странную историю, Бет.
  
  — Какую?
  
  Майло поведал об инциденте со странным клиентом.
  
  — Ах это… — махнула рукой девушка.
  
  — Кэт вам рассказывала.
  
  — Она считала, что это было уморительно. — Беглая улыбка показала, что Бет согласна с покойной.
  
  — Она описала этого мужчину?
  
  — Господи… вы считаете, что он…
  
  — Мы только собираем факты, Бет.
  
  — Описывала ли она его… нет, только сказала, что внешне он голубым не выглядел, так что трудно было догадаться.
  
  — Мускулистый?
  
  — Наверное.
  
  — Позвольте мне спросить вас о другом, Бет. На Кэт могли произвести впечатление деньга?
  
  — Как и на всех остальных.
  
  — Но не слишком?
  
  Хорошенькое личико сморщилось в недоумении.
  
  — Красивые дома, большие счета в банке… роскошные машины. Что ее больше всего привлекало?
  
  — Да все, что вы перечислили, — сказала Бет Холлоуэй. — Это и делает ее нормальной.
  ГЛАВА 18
  
  Майло проверил данные на Рори Клайна и Майкла Браунинга.
  
  С Клайном все оказалось просто. Один механик с таким именем на все графство Лос-Анджелес. Квартира в Студио-Сити, не привлекался, не объявлялся в розыск, имеет «ауди» одиннадцати лет от роду.
  
  Зато Майклов Браунингов было аж шестнадцать. Сузив поиск до трех, проживающих в Валли, а затем проверив их профессию, мой друг нашел одного бухгалтера: Майкл Д. Браунинг, офис на Ланкершим, недалеко от студии «Юниверсал». Практически новый «сааб», и опять же никакого криминала в биографии.
  
  — Посыльный на почте и цифровой щелкунчик, — заметил Майло. — Нет никаких оснований думать, что они умеют угонять машины, но давай все же поговорим с ними.
  
  «Творческое представительство и продвижение» занимало крепость из туфа и зеленого стекла на пересечении Уилшира и Санта-Моники. Внутри те же палевые тона. В фойе высотой в три этажа с потолочными окнами центральное место занимала фреска, изображающая строгих людей, смотрящих кино. Молочный свет предназначался для создания атмосферы открытого пространства, но у художника ничего не вышло. Муссолини тоже обожал туф, но его повесили раньше, чем он успел изгадить Рим.
  
  Двое мужчин-секретарей в стального цвета рубашках прятались за высокой конторкой и что-то шептали в крошечные микрофоны, висящие на ушах. Мясистый чернокожий мужчина в плохо сшитом костюме стоял сбоку.
  
  Майло подошел к одному из обладателей серых рубашек и показал свой жетон. Охранник улыбнулся и не двинулся с места. Секретарь продолжал разговаривать — судя по всему, обсуждал личные проблемы.
  
  Майло подождал и хлопнул ладонью по конторке. Охранник улыбнулся еще шире, а секретарь подскочил.
  
  — Подожди. — Внезапная фальшивая улыбка. — Вы пришли сюда на встречу?
  
  — Мы хотим повидать Рори Клайна.
  
  — И кто же это такой?
  
  — Он работает в почтовом отделении.
  
  — Почтовое отделение не принимает звонков.
  
  — Этот примет.
  
  — Угу. Рабочее время…
  
  — Несущественно. Звоните ему.
  
  Серая рубашка отпрянул. Взглянул на охранника. Увидел широкую спину.
  
  — Послушайте, я даже не знаю, как туда пройти.
  
  — Самое время узнать.
  
  Понадобилось несколько звонков, разговоров озадаченным шепотом и многократное повторение слова «полиция», прежде чем серая рубашка сказал:
  
  — Он идет. Подождите вон там.
  
  Мы остановились у коричневых кресел. Через пять минут открылись двери лифта, оттуда появился узкий брюнет с покатыми плечами и направился к нам.
  
  Рори Клайн выглядел на все сорок плюс еще несколько лет: щеки ввалившиеся, глаза под стать. Его остроконечная прическа шла ему не больше, чем помада золотой рыбке, белая рубашка была мятой и обвисшей, как использованный «Клинекс», а тощий черный галстук висел над ремнем серых брюк в дудочку.
  
  Клайн показал на входную дверь, торопливо обогнал нас и вышел на улицу.
  
  Мы догнали его через квартал на Линден-драйв. Рори шагал, засунув руки в карманы.
  
  — Мистер Клайн?
  
  — Что вы творите? Теперь все будут думать, что я преступник!
  
  — В вашем бизнесе это может поспособствовать карьере, — пошутил Майло.
  
  Клайн выпучил глаза:
  
  — Смешно! Поверить не могу, что она послала вас сюда. Я уже рассказал вашим коллегам свою версию, и они согласились, что ее история — сплошная выдумка. Но вы снова вернулись. Почему? Потому что у нее есть какие-то бабки, вот почему вы вернулись. Как в том фильме с Эдди Мерфи. Выходит, я теперь действующее лицо какой-то гребаной голливудской комедии?
  
  Дерганые движения, торопливая речь, суженные зрачки.
  
  — Она? — поднял брови Майло.
  
  — Она, вот именно, — всплеснул руками Рори Клайн. — Давайте я вас просвещу. Единственная причина, почему она не оставляет меня в покое, заключается в том, что она, вероятно, услышала, что я должен получить повышение, вот и решила вовремя вскочить в поезд.
  
  — Поздравляю с повышением, — сказал Майло.
  
  — Да, это вот-вот случится. Или должно было случиться, пока вы, ребята, не появились и не пустили все под откос. Моя кандидатура рассматривается в качестве претендента на должность помощника Эда Ламоки, поняли?
  
  — Большой человек.
  
  — Один из, — сказал Клайн, бегло перечисляя имена кинозвезд. — Все хотят на него работать, мне понадобились годы, чтобы добиться нынешнего положения, а тут появляетесь вы, и они могут подумать… Как вы могли так поступить только потому, что эта задница вам велела? Они все врут, вся эта история сплошная подстава!
  
  Скорость речи этого парня возросла настолько, что его было просто невозможно понять. Я задумался, достаточно ли велико здание, чтобы там могла прятаться лаборатория, выпускающая метанол.
  
  — Как вы думаете, мистер Клайн, кто привел нас к вам? — спросил Майло.
  
  — На кого я думаю? На них. На персидскую суку и ее долбаного персидского мужа. Что бы они там ни говорили, это она меня ударила, изуродовала мой бампер, изувечила мой багажник и разбила подфарники. Я был впереди, она была сзади, и у меня, твою мать, не было никакой возможности откатиться назад — там ведь даже не было горки! Я вас, ребята, не вызывал, потому что никто не пострадал, а она признала, что это ее вина, даже обещала заплатить за ремонт. Потом она уезжает домой, рассказывает все своему гребаному богатому мужу, торговцу коврами, и он начинает крутить. Ладно, хотите спорить — я не возражаю. Чего я понять не могу, так это зачем она тратит ваше время, когда я уже сделал заявление ее страховому агенту и он сказал, что верит мне, что совершенно очевидно — я не мог скатиться задом и въехать в нее. У меня нет собственной страховки, потому что она закончилась, когда я переехал сюда, но если читали отчеты страховщиков, вы об этом должны знать.
  
  Он прошел вперед и снова вернулся.
  
  — Могу я теперь вернуться на работу и постараться исправить ситуацию?
  
  — Мы пришли сюда вовсе не из-за вашего погнутого бампера, — сказал Майло.
  
  — Тогда зачем? Я занят!
  
  — Успокойтесь, сэр.
  
  — Не успокаивайте меня! Возможно, вы только что сломали всю мою жизнь, так что…
  
  — Прекратите.
  
  — Вы прекратите!
  
  — Замолчите. Немедленно.
  
  Что-то в голосе Майло остановило его. Клайн заломил руки.
  
  — Начнем сначала.
  
  — Что теперь? О Господи, — застонал Клайн, — я бог весть сколько не спал, так что не знаю…
  
  — Тогда у нас есть кое-что общее, мистер Клайн. Я расследую убийство.
  
  — Убийство? Кого-то убили? Кого?
  
  — Кэт Шонски.
  
  Напряжение Клайна спало, как будто ему всадили укол валиума.
  
  — Вы шутите. — Он улыбнулся.
  
  — Вы полагаете, это смешно?
  
  — Нет, разумеется, это… какой-то абсурд. Вы меня ошарашили. Кто ее убил?
  
  — Именно это мы и пытаемся выяснить. Почему абсурд?
  
  — Кого-то убили. — Клайн сжал губы. — А почему вы разговариваете об этом со мной?
  
  — Мы беседуем со всеми, с кем она встречалась.
  
  — Выкиньте меня из этого списка. Мы с ней не встречались. Она сняла меня в клубе, в течение нескольких месяцев мы с ней иногда занимались сексом, затем оба поняли, что притворяемся и что дело того не стоит.
  
  — Мужчине сложно притвориться, — заметил Майло.
  
  — Вы все понимаете буквально, — фыркнул Клайн. — И не говорите, что с вами такого не случалось. Я говорю не о стоит или нет, а о том, что можно быть там, а на самом деле отсутствовать.
  
  Майло не ответил.
  
  — Ладно, — сказал Клайн, — допустим, вы мачо и можете делать это даже с банкой печенки. Я же ощущаю пустоту. Она всегда отсутствовала. Мы решили остаться друзьями, но и из этого ничего не вышло.
  
  — Почему?
  
  — Потому что мы не нравились друг другу. — Клайн слегка отступил, видимо, сообразив, какие можно сделать выводы из этого заявления. — Послушайте, в последний раз я ее видел, наверное, полгода назад. С той поры у меня было две подружки; если хотите поговорить с ними, милости просим — они вам расскажут, какой я белый и пушистый.
  
  Он быстро назвал имена, Майло записал.
  
  — Вы в самом деле собираетесь им звонить? Глупо. Хотя валяйте, почему бы и нет; может, в случае с Лори это сработает мне на пользу и она снова мною заинтересуется.
  
  — Почему?
  
  — Я буду для нее выглядеть опасным и все такое, — объяснил Клайн. — Я безопасен, и в этом моя загвоздка. Лори считает, что я такой средний, что почти ничего собой не представляю. Да я и сам так себя ощущаю. Не ем, не сплю, а теперь вы еще разрушили мою карьеру. — Рори визгливо рассмеялся. — Черт, может, лучше перерезать себе вены? — Он потер руки. — И это будет на вашей совести.
  
  Майло промолчал.
  
  — Знаю, я все знаю. Надо отдохнуть, заняться йогой, пить витамины. Звучит как реклама спортзала. Я отдохну, когда сдохну.
  
  — Тогда, полагаю, Кэт сейчас отдыхает, — спокойно произнес Майло.
  
  Клайн захлопнул рот и попытался стоять неподвижно, ограничившись раскачиванием на каблуках.
  
  — Поверить невозможно.
  
  Майло спросил его, где он был, когда Кэт Шонски ушла из клуба.
  
  — Здесь, — ответил Клайн.
  
  — В Лос-Анджелесе?
  
  — Здесь, — повторил Рори. — Работал.
  
  — Работали в выходные?
  
  — Что такое выходной? Если хотите, можете проверить по журналу охраны, но, умоляю вас, не делайте этого. Мне только хуже будет.
  
  — Вы часто так делаете? — поинтересовался Майло.
  
  — Что именно?
  
  — Работаете по выходным?
  
  — Черт, да. Иногда я по нескольку дней не ухожу домой. Эд Ламока двадцать лет назад установил рекорд: десять дней не мылся. Извел всех придурков радиоактивными амбициями и космической телесной вонью. Они испарились быстро, эти придурки, в основном уроды из Лиги плюща, которые считали, что прямиком из Гарварда попадут к Брэду Питту. Я учился в Калифорнийском университете, меня подгонял голод.
  
  — Что вы можете сказать нам о Кэт Шонски? — спросил Майло.
  
  — Большая притворщица, — ответил Клайн. — Не только в смысле этого, во всех отношениях. Как будто ей хотелось прожить жизнь другого человека.
  
  — Чью, например?
  
  — Кого-нибудь богатого и ленивого. Второе качество у нее уже наличествовало.
  
  — Она вам не нравилась.
  
  — Я уже это сказал.
  
  Мы задали еще несколько вопросов, упомянув о роскошных лимузинах и сексуальных отклонениях. Все это прошло мимо Клайна, который мог говорить только о себе.
  
  Когда мы повернулись, чтобы уйти, он остался стоять.
  
  — Вы можете возвращаться на работу, — разрешил Майло.
  
  Клайн не двинулся с места.
  
  — Послушайте, если из этого получится большая история, которую смогут использовать Брэд, Уилл или Рассел, дайте мне знать. Я позабочусь, чтобы вы тоже на этом хорошо заработали.
  
  — Надо же, спасибо, — улыбнулся Майло.
  
  — Чудненько! — И Клайн рысью рванул назад.
  
  Пока Майло вез нас к Валли, я дозвонился до одной из подружек Рори Клайна, юриста по имени Лори Бонхардт. Та отозвалась о нем как «нюне и половой тряпке» и заявила, что никакой склонности к насилию в нем не наблюдала. Потом поинтересовалась:
  
  — Что он натворил?
  
  — Он знает человека, который попал в беду.
  
  — Знает человека? — Лори засмеялась. — Если это все, забудьте. Для агрессии требуется усилие, а единственное, к чему стремится Рори, — это выпить и поспать. Я ему советовала начать что-нибудь принимать, может быть, это разбудит его тщеславие. Моя собачонка постоянно пристраивалась к его ноге, а Чи не позволяет себе таких телодвижений ни с кем другим. Знаете, что это означает?
  
  — Склонность к покорности, — ответил я.
  
  — Мужчина второго сорта. Натуральный вице-президент.
  
  Когда Майкл Браунинг услышал о несчастье, случившемся с Кэт, глаза его увлажнились.
  
  Грудь колесом, борода цвета ржавчины, пять футов шесть дюймов в ботинках на толстой подошве, грубые руки лесоруба с волосатыми запястьями. На нем была желтая с синим рубашка, красный галстук из сверкающей парчи, завязанный большим узлом, и кожаные плетеные подтяжки. А также замшевые туфли цвета кофе с молоком в прекрасном состоянии.
  
  Офис Браунинга размещался на первом этаже и представлял собой квадратную клетушку среди дюжины других таких же в огромном зале.
  
  Разговаривал он с легкостью. Кэт перестала с ним встречаться четыре месяца назад, узнав, что он женат.
  
  — Я не пытался ее обмануть. У нас с женой были проблемы: Дебби ходила на сторону, я тоже. Я встретил Кэт в баре «У Леонардо», он теперь закрыт. Кэт узнала о Дебби, когда та позвонила мне по сотовому, а я был в тот момент у нее. Дебби ко всему отнеслась спокойно, но Кэт заявила, что не желает заполнять пустое пространство, и выгнала меня. Я ее не виню. — Он смахнул пальцем слезу. — Все так печально. Она была милой девушкой.
  
  Впервые кто-то употребил это определение в отношении Кэт.
  
  — Вы расстались по-дружески? — уточнил я.
  
  — Конечно, — подтвердил Браунинг. — Кэт была права, что не хотела, чтобы ее использовали. Я ей сказал, что мне очень жаль. Она ответила, что прощает меня, но мы оба знаем, что у нас уже ничего не может быть как раньше.
  
  — Вы видели ее после этого?
  
  Закусив клок бороды, он немного пожевал его, потом перевел глаза влево.
  
  — Не часто.
  
  Мы с Майло ждали.
  
  — Только жене не говорите, ладно? — попросил Браунинг.
  
  — Она уже не относится к этому спокойно?
  
  — Мы снова сошлись. Через два месяца ждем ребенка.
  
  — Поздравляю, — сказал Майло.
  
  — Как часто вы виделись с Кэт после разрыва?
  
  — Нельзя сказать, что мы «виделись», — уточнил Браунинг. — У нас не было постоянных взаимоотношений.
  
  — Но…
  
  Бухгалтер одарил нас улыбкой, которую, видимо, считал очаровательной.
  
  — Была парочка выходных, фирма устраивала экскурсии… — Он огляделся вокруг. Симфония компьютерных кликов не снизила темпа — никто за нами не наблюдал.
  
  — Куда были эти экскурсии и когда? — спросил Майло.
  
  — Палм-Спрингс и Мишн-Бей. Насчет когда… — Браунинг просмотрел свой ежедневник и назвал даты.
  
  Девять недель и меньше месяца назад.
  
  — Она сама приезжала туда, или вы ехали вместе?
  
  — В Палм-Спрингс она приехала сама, а в Сан-Диего мы отправились вдвоем. Пожалуйста, не говорите Дебби! Мы сейчас счастливы, а это может нас поссорить.
  
  — Вне сомнений, — согласился Майло.
  
  — Послушайте, — взмолился Браунинг, — я все вам честно рассказал. Если бы даже у меня и были причины лгать, я бы не стал, потому что не умею. Дебби всегда говорит, что игрока в покер из меня бы не вышло.
  
  Майло спросил, где он был в ту ночь, когда исчезла Кэт.
  
  Майкл снова полистал ежедневник, и кровь отлила от его лица. Майло взял из его рук блокнот.
  
  — Здесь сказано: «ВСТРЕЧА, вычеты в конце года, ТЛ». Что это означает?
  
  — Шифр, — пробормотал Браунинг.
  
  — Для чего?
  
  — Неужели это важно?
  
  — Теперь да.
  
  — Сэр, я никогда бы не причинил вреда Кэт. Нас связывала только симпатия.
  
  — Пока она не вышвырнула вас вон.
  
  — Когда мы были вместе, наши отношения были любовными, клянусь. Даже если бы я хотел, я не сумел бы соврать, да у меня и нет для этого повода. Часть меня на самом деле любила Кэт. Я точно не стал бы ей вредить.
  
  — ТЛ, — напомнил Майло.
  
  Браунинг откинулся в своем низком крутящемся кресле. Сиденье крякнуло.
  
  — Если не станете впутывать сюда Дебби.
  
  — Еще одна женщина?
  
  — Ничего серьезного, простая интрижка. Вам действительно нужны подробности?
  
  — Можете не сомневаться, мистер Браунинг. И мы их узнаем, чего бы нам это ни стоило.
  
  — Ладно, ладно. Тенишия Лоуренс. Она была интерном из колледжа Балл и, лето проработала под моим руководством, позднее обратилась за рекомендацией для поступления в бизнес-школу при университете. Одно повлекло за собой другое.
  
  — Вы хотели убедиться, насколько она квалифицированна?
  
  — Тут все было взаимным, — возразил Браунинг. — Если бы ей нужна была только бумажка, она могла бы просто позвонить.
  
  Майло улыбнулся.
  
  — И это было ваше первое свидание с мисс Лоуренс?
  
  — Строго говоря, нет. Мы встречались немного, когда она была интерном. — Он коснулся края своего стола. — Она чернокожая.
  
  Последовала пауза, вызванная неуместностью последнего замечания. Потом Браунинг сказал:
  
  — Ей двадцать, совершенно потрясающая, ноги до бесконечности. Знаете, я не собираюсь искать себе оправданий, уж такой я есть.
  
  — Давайте мне номер ее телефона, — потребовал друг.
  
  — Как насчет того, что я снабжу вас фактами? Мы с Тенишией провели те выходные вместе — Дебби ездила к матери. Я могу показать вам счета за гостиницу.
  
  — Номер.
  
  — Счетов недостаточно?
  
  — Если мисс Лоуренс подтвердит вашу версию, тогда, возможно, и достаточно.
  
  — «Возможно»? — На красном лбу Браунинга выступил пот. — Я не волнуюсь о Кэт, но Дебби…
  
  — Если вы не убивали Кэт, Дебби не узнает, что мы были здесь.
  
  Браунинг шумно выдохнул:
  
  — Спасибо! Большое спасибо. Я вам очень признателен.
  
  — Не вздумайте позвонить мисс Лоуренс до нас, — предупредил Майло. — Мы все равно узнаем.
  
  — Разумеется, мне это даже не приходило в голову. — Браунинг протянул руку для пожатия, но Майло сделал вид, что ее не заметил.
  
  Напоследок я поинтересовался:
  
  — Когда вы в последний раз видели Кэт, она что-нибудь говорила о столкновении с покупателем?
  
  — Покупателем?
  
  — У нее на работе.
  
  — А, вы об этом, — сообразил Браунинг. — Если вы думаете о том, о чем, я подозреваю, вы думаете.
  
  Мы ждали.
  
  Майкл вздохнул:
  
  — Тот урод, да? Трансвестит или еще кто, верно?
  
  — Расскажите нам, что вы узнали от Кэт.
  
  — Она сказала, что он выглядел пронырой и показался ей скользким. Она решила, что это уморительно. Вроде бы она посмотрела на него так, будто говорила: «Что это вы такое здесь делаете?» Кэт так умеет.
  
  — Как «так»?
  
  — Быть агрессивной. — Он пожал плечами. — У такого поведения есть свои плюсы.
  
  — Как мужчина прореагировал на ее выступление?
  
  — Она сказала, что он рассердился и сбежал, а она порадовалась, что сумела пристыдить его.
  
  — Как она его описана?
  
  — Гм… — задумался Браунинг, — да никак не описала.
  
  — Совсем?
  
  — Только сказала, что он был крупным, интересовался большими размерами. Это ее сильнее всего рассмешило: мужик в платье для коктейлей шестнадцатого размера.
  
  — Что еще она говорила?
  
  — Дело в том, — признался Браунинг, — что я был не в настроении продолжать это обсуждение.
  
  — Почему?
  
  — Нам было хорошо. Меньше всего мне хотелось говорить об этом извращенце.
  
  — Вы испортили ей настроение, — заметил я.
  
  — Это она испортила настроение мне, — не согласился Браунинг. — Кэт была всегда готова и вела себя очень шумно. Иногда она заходила так далеко, что можно было подумать, будто она притворяется. Но это не так.
  
  — Откуда вы знаете?
  
  — Со мной никто не притворяется. Нет нужды.
  
  — Мистер Трудоголик и мистер Аморальный Кретин, — подытожил Майло. — Что-что, а выбрать она умела.
  
  Он гнал машину к городу, срезая повороты вдоль каньона Колдуотер.
  
  — Ты вовремя сообразил заговорить о том клиенте, который выбирал платья.
  
  — Браунинг был последним любовником Кэт, так что я надеялся, что она с ним поделилась.
  
  — Спальные разговоры… похоже, девчонка рассказывала всем, кто соглашался ее слушать.
  
  — Гордилась, — уточнил я, — тем, как она себя с ним вела.
  
  — Проявила агрессию не с тем парнем? Как ты считаешь, достойны ли эти два джокера особого внимания с нашей стороны?
  
  Я начал рассуждать:
  
  — У Клайна довольно гнева и наркотической импульсивности, чтобы навредить Кэт, если бы она застала его в неудачный момент. Но у него нет явного мотива, да и сам он представляется мне слишком заведенным, чтобы выполнить что-то, столь тщательно продуманное. Думаю, регистрационные журналы охранки обеспечат ему алиби, но я определенно попытаюсь заполучить их. Браунинг более покладист, но и сильнее напуган. Он легко лжет, привык манипулировать людьми, и я не сомневаюсь, что он не задумываясь убрал бы Кэт или любого другого, кто встал бы на его пути. Но его алиби еще легче подтвердить.
  
  — Тенишия Лоуренс, — сказал Майло, вытаскивая блокнот из кармана. — Давай поторопимся, пока старина Майки ее не предупредил. Твоя очередь, мне надо за руль держаться.
  
  Я включил голосовую связь и набрал записанный им номер. Ответил высокий, журчащий женский голос.
  
  — Это Ниш.
  
  Когда я объяснил ей, зачем звоню, сопрано сменилось альтом.
  
  — У меня неприятности?
  
  Я назвал дату.
  
  — Нам нужно знать, были ли вы в этот день с Майклом…
  
  — Он вам рассказал? — Голос девушки дрогнул. — Предполагалось, что все будет в глубокой тайне.
  
  — Так может и остаться, — пообещал я.
  
  — Пожалуйста, — попросила она. — Мои родители…
  
  — Так это правда или нет, Тенишия?
  
  — Гм… откуда мне знать, что вы из полиции?
  
  — Если хотите, мы можем заехать лично.
  
  — Нет-нет, все в порядке.
  
  — Так вы были с Майклом?
  
  Молчание.
  
  — Тенишия?
  
  Голос маленькой испуганной девочки произнес:
  
  — Да, была. Мой папа — капитан у пожарных, и в те выходные он повез маму на встречу на озере Эрроухед. Там собирались все бригады, которые тушили большой пожар в Лагуне. Майкл хотел приехать к нам домой, но я не разрешила. Ни за что. Он бы очень выделялся.
  
  — Почему?
  
  — Мы живем в Ладера-хейтс.
  
  Зажиточный черный пригород.
  
  — Куда вы с Майклом ходили? — спросил я.
  
  — Вы правда никому не скажете?
  
  — Если вы не лжете, нам нет нужды об этом распространяться.
  
  — Ладно… Майкл забрал меня от школы, и мы поехали в гостиницу.
  
  — В какую?
  
  — «Дэйсайд».
  
  — Это где?
  
  — Около аэропорта. Не знаю, как называется улица. Мы пробыли там весь день. Смотрели фильмы. «Свадебный распорядитель» и «Начало» с Умой Турман и Мерил Стрип, потому что это один из моих самых любимых фильмов. Майкл не возражал, ему нравятся женские фильмы.
  
  — Что потом?
  
  — На следующий день мы поехали на Лонг-Бич, посетили аквариум. Я раньше там не бывала.
  
  Молчание.
  
  — Он очень красивый, — произнесла она. — В смысле аквариум.
  
  — Что произошло потом, Тенишия?
  
  — Ничего.
  
  — Вы остались в Лонг-Бич.
  
  — Это… прозвучит… мы просто получали удовольствие.
  
  — Куда вы поехали?
  
  Тяжелый вздох.
  
  — В другую гостиницу. «Бест Уэстерн», около аэропорта. На следующий день мы вернулись домой. То есть не сразу. Сначала мы поужинали в «Сиззлере», затем проехали через Палос-Верде, чтобы полюбоваться на океан. Потом мы поехали в дом Майкла на Гранада-хиллз. Я очень нервничала, боялась туда ехать, но было уже темно и Майкл сказал, что все в порядке. На следующее утро он отвез меня в школу. У меня не было уроков до часа, поэтому мы позавтракали в студенческом городке, немного погуляли и он уехал на работу. У меня будут неприятности?
  
  — Нет, если все, что вы рассказали, правда.
  
  — Клянусь, все правда!
  
  — Значит, весь уик-энд вы точно провели с мистером Браунингом?
  
  — Я больше не стану с ним встречаться, — пообещала девушка. — Он для меня слишком стар. А у него неприятности?
  
  — Вам по этому поводу не стоит беспокоиться.
  
  — Ладно, но я в самом деле больше не буду с ним встречаться. Вам ведь не нужно будет снова звонить, правда? Иногда мою трубку берет папа.
  
  — Все в ажуре, Тенишия.
  
  — Большое вам спасибо. Спасибо.
  
  — Бедная девушка, — хмыкнул Майло, — мы вполне могли подтолкнуть ее к воздержанию.
  
  — Если она будет держаться подальше от Браунинга, — не согласился я, — можно считать, что мы сегодня сделали доброе дело.
  
  — Подонок. Жаль, что он не наш парень.
  
  Майло позвонил, чтобы узнать, не оставлены ли ему послания. Была записка от Гордона Беверли, который хотел узнать, нет ли новостей. Мой друг позвонил ему и несколько мучительных минут пытался его утешить.
  
  Еще один звонок полицейскому, надзирающему за Брэдли Майсонетте, снова закончился тирадой, выполненной мужским голосом. Майло оставил раздраженное послание и набрал номер домашнего телефона Уилсона Гуда.
  
  — Не отвечает. Пропади он пропадом со своим гриппом! Пошли, поставим у него прослушку.
  ГЛАВА 19
  
  Никаких машин за проволочным забором Уилсона Гуда. Никакого ответа на звонок.
  
  Связавшись со школой Святого Ксавьера, мы убедились, что тренер Гуд все еще числится в больных.
  
  — Возможно, — предположил я, — он поехал к врачу?
  
  Майло оценил вид, заглянув в узкий промежуток между домами.
  
  — Парень неплохо устроился в жизни… Ладно, вернемся к нашим баранам.
  
  Шон Бинчи помахал ключами от «бентли».
  
  Его присутствие в офисе означало, что там негде повернуться, а вскоре нечем будет дышать.
  
  — Губель спокойно их отдал? — спросил Майло.
  
  — Пришлось немного потрудиться. Я решил, что, если расскажу ему про Шонски, он быстрее согласится, но эффект оказался обратным. Мужик аж зашелся и начал вопить что-то вроде «Не рассказывайте мне про такие ужасы!». Ему не понравилось, что его машину использовали, но я сумел доказать, насколько для нас важно ее осмотреть.
  
  — Где сейчас машина?
  
  — На стоянке через дорогу. Парочка полицейских в форме видела, как я приехал, они от души повеселились. Это незабываемо! Все таращатся.
  
  — Уверен, — кивнул я, — Кэт Шонски тоже обратила на нее внимание.
  
  Бинчи заметил:
  
  — Многие девушки доверились бы человеку с такой машиной.
  
  — Ладно, Шон, — сказал Майло, — на тебя еще будут пялиться всю дорогу до автолаборатории. Я позвоню и договорюсь насчет бумаг.
  
  Бинчи ухмыльнулся и покрутил воображаемый руль.
  
  — Что-нибудь еще, лейтенант?
  
  — Пока достаточно.
  
  — Похоже, я разворошил осиное гнездо, а? Когда сразу позвонил вам?
  
  — Это гнездо совершенно определенно надо было разворошить, Шон.
  
  — Дичь, правда?
  
  — Без дичи жизнь была бы скучной, приятель.
  
  — Кстати, если мне вдруг удастся получить шанс вернуться в убойный отдел, как вы считаете, мне стоит им воспользоваться?
  
  — Я думаю, ты должен поступать так, как тебе хочется.
  
  — Значит… вы не возражаете?
  
  — С чего бы мне возражать?
  
  Бинчи кивнул и удалился.
  
  — Возможно, у него есть будущее, — предположил я.
  
  — Почему ты так решил?
  
  — Он разворошил осиное гнездо самостоятельно.
  
  Я вернулся домой, погулял с Бланш, съел с Робин пиццу и проверил свою электронную почту.
  
  Куча «срочных» сообщений: шесть псевдоподсказок по поводу биржи, реклама двух разных типов органической виагры и послание от Янсона Бласко с DarkVision.net, желающего знать, не нашел ли я чего-нибудь новенького насчет убийств Брайт и Тран. Он сообщал, что обнаружил фотографии одной из голов, которые Джеффри Дамер хранил в своем холодильнике («абсолютно настоящие, и не спрашивай, где я их взял»).
  
  В конце я обнаружил послание от шерифа Джорджа Карденаса.
  
   Доктор Делавэр, похоже, Анселл Брайт никогда не владел никаким имуществом под именем Дейл в Калифорнии. В последний раз он регистрировал свою машину в тот год, когда умерли его родители, и указывал в качестве адреса их дом в Сан-Франциско. Завтра я постараюсь переслать вам его фото с регистрационной карточки. Дом был продан за 980 тысяч долларов вскоре после смерти мистера Брайта и затем перепродавался еще дважды. Мне удалось найти человека, который купил его в первый раз. Сделка осуществлялась через агентов, и он никогда лично не видел Анселла, зато он подтвердил, что продавал дом именно Анселл, так что мы можем быть уверены — парень отхватил кругленькую сумму. Возможно, он уехал из штата, чтобы получить больше удовольствия от своих денег.
  
   Я не смог получить доступ к архивам социального страхования без ордера, но, возможно, у полицейского управления Лос-Анджелеса дубинка покрепче. Я также вспомнил, что Леонора будто бы говорила миссис Уэмбли, что Анселл кормил бездомных. Я поинтересовался несколькими такими группами в Сан-Франциско, поговорил кое с кем, но никто не помнит ни Анселла, ни Дейла Брайта.
  
   С наилучшими пожеланиями,
  
   Джордж Карденас
  
  Девятьсот восемьдесят тысяч — серьезный мотив. Больше миллиона, если родители Анселла оставили еще акции, облигации, наличные или другую недвижимость.
  
  Тони Манкузи тоже должен был стать миллионером, как только его мать уберут с дороги.
  
  При подобном стимуле оплата наемного убийцы превращается в отличное капиталовложение, если отбросить в сторону такие мелочи, как человеческая порядочность. И с какого бока тут убийство Кэт Шонски?
  
  Я прикидывал и так и эдак и пришел к выводу: ни с какого. Если ее достал тот же самый убийца, то мотив должен быть личным. Агрессивная молодая женщина бросает вызов любителю переодеваний, у которого имеются тайны, более серьезные, чем выбор туалета.
  
  Здесь я снова вспомнил про женственные манеры Тони Манкузи и что Дональд Браген говорил, будто Брайт «щебетал» по телефону. Да и Дейл — двуполое имечко…
  
  Наемный убийца, обожающий французские платья, знакомится с похожим на него типом и организовывает общее дело?
  
  Подтексты…
  
  Если Тони ведет тайную жизнь, наблюдение за его квартирой рано или поздно принесет плоды. Найти же Дейла через девять лет после убийства его сестры будет значительно сложнее.
  
  Я снова вернулся к компьютеру и принялся разыскивать кухни, которые варят суп для бедных, и соответствующие миссии в Лос-Анджелесе.
  
  Через пятнадцать минут я распечатал три страницы. Приятно было узнать, что наш город думает не только о своем собственном эго и налогах. Я сделал несколько звонков, но большинство офисов уже закрылись до следующего утра. Люди же, с которыми мне удалось поговорить, никогда не слышали об Анселле или Дейле Брайте.
  
  Я уже собрался выключить компьютер, как получил новое электронное послание.
  
   Доктор Делавэр, это снова Джордж. Я только что вернулся с ложного вызова по поводу енота от Мэвис, и это напомнило мне о приютах для животных. Леонора говорила, что Дет был жесток с животными, но притворялся, будто это не так. Разве мы здесь не имеем дело с раздвоением личности? Короче, я нашел группу, где он работал добровольцем, называется «Лапы и когти». Женщина, ведающая филиалом в Беркли, помнит Брайта, потому что она работала с ним еще тогда, когда сама была добровольцем. Она сказала, что однажды он не появился, и когда она позвонила, ей сообщили, что номер отключен. Она помнит это очень хорошо, потому что девять лет назад после Пасхи кто-то выбросил крольчат и Брайт очень хорошо о них заботился, но через несколько дней ушел в самоволку. Получается, что это произошло за месяц до убийства Леоноры и Вики Тран, так что, возможно, он решил заняться подготовкой к убийству. Или Мэвис ошибается и он всего лишь нормальный парень, которому надоело убирать кроличье дерьмо. Если вы заинтересуетесь, мою осведомительницу зовут Шанти Молони. Номер ее телефона 415…
  
  Когда я набрал Шанти Молони, она очень удивилась:
  
  — Bay! Тот коп сказал, что вы можете позвонить, но я не думала, что это произойдет так быстро.
  
  — Я очень вам признателен за то, что вы согласились поговорить со мной.
  
  — Честно скажу, я не большая поклонница полиции. Когда я училась в Калифорнийском университете, силы правопорядка для меня ассоциировались со слезоточивым газом и дубинками. Но наверное, если Дейл и в самом деле сделал нечто столь ужасное… Вы действительно считаете, что он виноват? Потому что часть меня говорит, что это невозможно. Дейл так активно выступал против насилия.
  
  — Но? — продолжил я.
  
  — Что «но»?
  
  — Другая ваша часть…
  
  — А, мне просто показалось странным, что он так неожиданно исчез из вида, никому ничего не сказав.
  
  — Каким был Дейл?
  
  — Преданным, как я уже говорила. Он утверждал, что вегетарианец, и никогда не носил кожу.
  
  — Утверждал?
  
  — Вообще-то у меня нет никаких оснований в нем сомневаться.
  
  — И все же вы сомневаетесь?
  
  — Вы что, умеете читать чужие мысли?
  
  — Я простой смертный, пытающийся добыть какие-нибудь факты, — улыбнулся я. — Сделал ли Дейл что-нибудь, что заставило вас усомниться в его искренности?
  
  — Нет, ничего. Я даже не знаю, можно ли этому верить.
  
  Я ждал.
  
  — Иногда трудно различить, что серьезно, а что пустяк… — И снова мертвое молчание.
  
  — Миссис Молони…
  
  — Ладно, ладно. После того как Дейл перестал появляться, я как-то сказала еще одному добровольцу, что пыталась до него дозвониться, выяснила, что номер отключен, и забеспокоилась, все ли с ним в порядке. А тот человек сказал: «О, он в полном порядке, недавно видел его в „Тадич-грил“». Это старый ресторан в Сан-Франциско. Я сказала: «Отлично, по крайней мере я теперь знаю, что ничего дурного с ним не случилось. И все же удивляюсь, почему он так внезапно перестал приходить в приют». А тот человек рассмеялся и сказал: «Похоже, Дейл внезапно изменился». Я спросила, что он имеет в виду, и он рассказал, что Дейл сидел один в кабинке над ужином настоящего гурмана — сначала огромная тарелка устриц, затем ему подали телячью отбивную и коктейль из крабов. Это меня достало. Я вегетарианка, но ем яйца и молочные продукты, Дейл же утверждал, что он полный вегетарианец, и любил разглагольствовать об этической ценности отказа от всего мясного и пользе такового отказа для здоровья. А тут он с жадностью ел плоть?
  
  — Он притворялся, — сказал я.
  
  — Наверное, он меня одурачил. Если рассказ того человека был правдой, конечно. Но в одном он не притворялся — в своем трогательном отношении к несчастным животным. Никто не возился с ними с большей нежностью.
  
  — Крольчатами?
  
  — Чья-то дурацкая идея подарка на Пасху. Речь идет о новорожденных, с большой палец величиной. Дейл сидел с ними всю ночь, кормил из пипетки. Когда я уходила, он все еще был там.
  
  — Но зачем другому добровольцу выдумывать такую историю?
  
  — Давайте скажем так: они с Дейлом не были большими друзьями.
  
  — Не будете ли вы так любезны назвать его имя?
  
  — Брайан Лири, но это вам не поможет — он ушел из жизни шесть лет назад. СПИД.
  
  — Есть еще кто-нибудь в приюте, кто бы помнил Дейла?
  
  — Нет, — ответила она. — В смену после полуночи работали только мы втроем. Я вышивальщица и работаю дома, так что у меня нет фиксированных рабочих часов, а Брайан трудился санитаром в госпитале в Сан-Франциско с трех до одиннадцати; во сне не слишком нуждался, вот и приезжал после работы.
  
  — А Дейл?
  
  — Дейл проводил в приюте больше времени, чем все остальные. Ни о какой работе он никогда не упоминал. Мне даже казалось, что существовали какие-то семейные деньги.
  
  — Почему?
  
  — То, как он одевался — одежда мятая, но очень хорошего качества, — как держался… Я хорошо чувствую классовые различия.
  
  — Почему он не ладил с Брайаном?
  
  — Даже не могу сказать. Брайан по большей части занимался кошками, он их обожал. Мы с Дейлом делали все остальное, что требовалось.
  
  — Брайан никогда не говорил, что он не любит Дейла?
  
  — Нет. Думаю, они просто не совпадали характерами. Я же была посредине и считала, что оба славные парни.
  
  — Брайан случайно оказался в ресторане в тот вечер?
  
  — Не следил ли он за Дейлом? Да нет, у него там была назначена встреча с каким-то врачом.
  
  — Имени не помните?
  
  — Вы, наверное, шутите, — рассмеялась Шанти. — Во-первых, Брайан никогда не называл мне его имени, во-вторых, прошло почти десять лет.
  
  — Попытка не пытка, — сказал я.
  
  — Правда, я не могу себе представить, что Дейл мог совершить такое преступление. Но, увы, мне пора…
  
  — Каким образом Дейл попал в приют?
  
  — Вошел однажды вечером и предложил свои услуги в качестве добровольца. Я была по горло в брошенных щенках и страшно обрадовалась. Он сразу же приступил к работе: начал чистить, кормить, проверять, нет ли блох. Он был просто замечательным.
  
  — Не могли бы вы его описать?
  
  — Крупный, — произнесла Шанти Молони.
  
  — Высокий или толстый?
  
  — И то и другое. По меньшей мере шесть футов, а возможно, и выше. Он не был откровенно толстым, но лишний вес имелся.
  
  — А волосы какого цвета?
  
  — Светлые — грязновато-блондинистые, но он их красил. И длинные, закрывали лоб. Они всегда казались чистыми и блестящими, по-настоящему блестящими. Именно это я имела в виду, когда говорила о классовых различиях. Он носил мягкие туфли и ремень. Но всегда казалось… Наверное, я хочу сказать, что он умудрялся выглядеть изысканным.
  
  — Дейл когда-нибудь рассказывал о своей семье?
  
  — Нет.
  
  — Никаких подробностей о личной жизни?
  
  — Тот, другой коп задавал мне тот же вопрос, и я неожиданно поняла, что тема семьи Дейла никогда не поднималась. Я бы назвала его закрытым человеком, но не холодным, как раз наоборот. И деловым, он очень старательно работал.
  
  — Больше никаких физических деталей не помните?
  
  — Борода у него была темнее волос, темно-русая.
  
  Первое упоминание о бороде.
  
  — Окладистая борода или просто бородка?
  
  — Она полностью закрывала его лицо. Напоминала мне того снежного человека, которого показывали по телевизору, — Гризли, как там дальше… Адаме? Но Дейл не был снежным человеком.
  
  — Слишком изыскан?
  
  Она засмеялась:
  
  — Можно и так сказать.
  
  — Гей?
  
  — Такое можно предположить. Так где он оказался?
  
  — Как раз мой следующий вопрос.
  
  — Вы считаете, что я должна это знать? — удивилась Молони.
  
  — Вы никогда не говорили с ним о путешествиях?
  
  — Ну, Дейл упоминал, что любит большие города.
  
  — Какие, например?
  
  — Париж, Рим, Лондон, Нью-Йорк. Может быть, Мадрид. Я это запомнила только потому, что они в тот раз сцепились с Брайаном. Брайан сказал, что, если человек любит животных, он не может любить большие города, которые разрушают их среду обитания, а Дейл пустился в рассуждения о кошках в Риме, как они выжили и благоденствовали. Затем Брайан сказал, дескать, вся городская жизнь — клише: апрель в Париже и так далее, а Дейл возразил, что некоторые клише действительны, потому что точны. Великие города так называются именно потому, что они и в самом деле великие, а если Брайан думает, что Сан-Франциско — современный город, то он наивный человек. Этот спор продолжался довольно долго, а потом они вернулись к работе.
  
  — Дейл упоминал еще какие-то места, которые ему нравятся?
  
  — Не припоминаю.
  
  — Значит, он не был похож на Гризли Адамса, — задумчиво повторил я.
  
  — Ногти у него всегда были чистыми, он делал маникюр и пользовался лосьоном. Марку назвать не берусь, но что-то очень приятное, с запахом лимона.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  — А разве этого не достаточно? После всех этих лет я думаю, что выступила очень даже неплохо. Настоящая энциклопедия.
  
  — Верно. Вот почему я норовлю перевернуть еще страничку. Значит, Дейл хорошо обращался с животными?
  
  — Более чем хорошо, — твердо сказала Шанти Молони. — Нежно. Особенно с маленькими. Не только с недавно рожденными, просто с мелкими. Особо любил щенков и тоев, мог успокоить самого скандального зверька. У меня даже было ощущение, что у него имелся опыт обращения с мелкотой.
  ГЛАВА 20
  
  Фотографию Анселла Деннонда Брайта с регистрационной карточки я получил на следующее утро — снимок тринадцатилетней давности, когда изображенному на нем человеку было двадцать девять.
  
  Шесть футов два дюйма, русый блондин, нуждается в линзах. Выражение лица спокойное, в глазах ничего зловещего.
  
  Шанти Молони описала его очень точно: светлые прямые пряди волос спереди до бровей, а по бокам и сзади веером закрывают плечи. Широкая темно-русая борода закрывает все лицо от кадыка до глазниц. В общем, кроме волос, ничего не видно.
  
  Искусство камуфляжа!
  
  Не объясняет ли это вранье парня насчет того, что он не ест мясо? Он манипулировал Шанти Молони, вот только с какой целью? Брайт никогда не получал ни пенни за свою работу в приюте.
  
  Чем же объяснить его поведение? Страстью к игре или желанием казаться праведником? Или и тем и другим?
  
  И все эти волосы: костюм, данный природой.
  
  Я вспомнил о показаниях свидетелей, видевших убийц. Клетчатая кепка, старческое шарканье ногами, бросающаяся в глаза тачка. В целом умное театральное представление.
  
  В случае с Кэт Шонски одного лимузина было явно недостаточно, чтобы лишить ее бдительности. И я подумал, не пошел ли убийца дальше.
  
  Разгневанный мужчина, предпочитающий модные платья и высокие каблуки, все еще кипящий от злости после насмешек Кэт? Можно ли представить месть слаще, чем возможность вывалять ее в грязи?
  
  Я представил себе, как большой черный лимузин бесшумно подкатывает к «мустангу», в котором сидит девушка. С пассажирской стороны опускается стекло и показывается голова водителя в парике. На нем модное платье, возможно, даже изящная нитка жемчуга для убедительности.
  
  И красивый прозрачный шарф.
  
  Водительские права Кэт — символ ее личности — были засунуты ей в промежность.
  
  Некоторые убийцы берут у жертв сувениры, другие их оставляют. И это всегда послание.
  
  Вот что мог хотеть сказать убийца Кэт Шонски: «Ты не та женщина, за которую себя выдаешь. Никто не смеет смеяться надо мной безнаказанно».
  
  Кэт. Так называют кошек. Невозможно устоять.
  
  Майло позвонил вскоре после двух часов, зевая, поздоровался и тут же раскашлялся.
  
  — Рок-н-ролльная пневмония или грипп буги-вуги? — спросил я.
  
  — Ох, слушай, слишком рано для шуток.
  
  — Уже середина дня.
  
  — А кажется, что только рассвело… Черт, ты прав! Провел еще огромное количество времени впустую, наблюдая за квартирой Тони, вернулся домой в шесть, завалился спать, но в семь меня поднял срочный звонок. Это был полицейский, надзирающий за Брэдли Майсонетте. «Мне показалось, вы очень обеспокоены, лейтенант, поэтому я решил позвонить вам пораньше». Я еле дышу, а этот поганец измывается. И знаешь, какие новости он мне сообщил? Брэдли отсутствует уже семь недель, но волноваться не стоит, он уже не раз пропадал надолго, а потом всегда появлялся.
  
  — Путешествия наркомана? — предположил я.
  
  — Да уж, он не похож на завсегдатая музеев и театров. Этот полицейский о нем не слишком волнуется, поскольку имеет длинный список мужиков с большей склонностью к насилию, которые тоже куда-то подевались. Говорит, Майсонетте не пойдет на преступление, пока не использует все легальные пути добычи денег.
  
  — Он работает?
  
  — Попрошайничает, сдает кровь. Диагноз его полицейского надзирателя — «заниженная самооценка».
  
  — У нас теперь все врачи, — заметил я.
  
  — В конечном итоге благодаря последнему посланию Карденаса. Я заставил этого идиота согласиться хоть немного поискать своего подопечного. Ты сумел дозвониться той покровительнице животных?
  
  Я вкратце изложил ему содержание разговора с Шанти Молони.
  
  — Маленькие собачки, — хмыкнул Майло. — Как те, что пропали у Леоноры?
  
  — Если за убийством в «Оджос негрос» стоит Дейл, — невесело пошутил я, — приятно думать, что он взял собачек покойной в качестве домашних любимцев.
  
  — Любит собак, ненавидит сестру.
  
  — Носит туфли из растительных материалов и тайком ест мясо.
  
  Майло пропел мелодию хора из «Два лица у меня» Луи Кристи, а я добавил:
  
  — Он также подходящего размера для убийцы Эллы, ковбоя и любителя женских платьев.
  
  — А размер для него важен… любит великие города, а? Заполучил крупное наследство, поездил по миру, обосновался в Лос-Анджелесе?
  
  — Может быть, тут все дело в погоде. — Я поделился с ним моей версией насчет женщины с шарфом.
  
  — Светская дама в машине ценой две сотни тысяч долларов — почему бы и нет? Теперь осталось только, чтобы этот тип сам пришел к нам и признался.
  
  — Пока этого не случилось, подумай вот о чем: один из городов, которые он называл Молони, был Нью-Йорк. Старая территория твоего шефа. Почему не начать оттуда и не посмотреть, не было ли там убийств, связанных с роскошными черными лимузинами? А вдруг Брайт оставил за собой какой-нибудь бумажный след из Сан-Франциско?
  
  Майло промолчал.
  
  — Какие-то проблемы?
  
  — Нет, — ответил он, — наоборот. Шанс показать свою преданность его высокоблагородию.
  
  — Ты в нем сомневаешься?
  
  — Пока он такой праведник, каким только может быть политик, но я вроде того типа, который наклеивал бумажки на бампер: «Сомневайся во власть имущих». Нью-Йорк, Нью-Йорк… Я бы подумал о Риме, но мой итальянский несколько заржавел. Ладно, отсканируй фотографию Брайта, пришли мне, и я нанесу визит Самому.
  
  Через три часа он уже стоял у моей входной двери, свежевыбритым, в ярко-синей рубашке под грубым серым пиджаком, при зеленом галстуке с рисунком в виде коричневых укулеле, брюках хаки, серых ботинках с круглыми носами и в красных вискозных носках.
  
  Обычно Майло прямиком направлялся в кухню, но на этот раз остановился в дверях. Глаза его плясали, а губы изогнулись в устрашающей гримасе, которая, как я знал, сходила у него за улыбку.
  
  — Его превосходительство кое-кого пробудили, и мы в темпе получили данные из Жилищного департамента Нью-Йорка. Мистер Дейл Брайт никогда не владел никакой собственностью, но его имя всплыло в связи с петицией по поводу перестройки промышленных помещений в кондоминиумы восемь лет назад.
  
  — За или против?
  
  — За.
  
  Я уточнил:
  
  — После получения наследства прошел какой-то год, и вот он уже в своем любимом американском городе и пытается проникнуть на рынок недвижимости?
  
  Вместо ответа Майло направился в мой офис, включил компьютер и, напечатав в поисковой строке «518w.35th st NY 10001», получил шесть вариантов ответа. Все из газетных отчетов, вариации на одну и ту же тему.
  
  Он вызвал «Нью-Йорк пост».
  
   Исчезнувшая пара. Проблемы с кондоминиумами
  
   Таинственное исчезновение жившей на Манхэттене пары, задействованной в конфликте между хозяином дома и жильцами, продолжает озадачивать лучшие умы Нью-Йорка. Три недели назад арендаторы Поль и Дороти Сафран ушли из своей квартиры на Тридцать пятой улице, чтобы посетить постановку, идущую вне Бродвея в Нижнем Манхэттене. После этого их никто не видел и ничего о них не слышал.
  
   Поль, 47 лет, литограф, и Дороти, 44 года, учительница на подмену, были втянуты в борьбу, которая длилась больше года, со своим хозяином, не обеспечившим им отопление и планировавшим превратить бывший склад, который служил им домом, в кондоминиум.
  
   Трехэтажное строение в районе, продолжавшем оставаться промышленным, 22 года назад было поделено на помещения в стиле Сохо, и чета Сафран снимала одно из них, пользуясь защитой программы по контролю за арендной платой. Вскоре после того как это строение было продано, его новый владелец и застройщик по имени Роланд Корвуц объявил, что планирует его перестроить в кондоминиумы. По соглашению между Корвуцем и заново избранным правлением жильцов, населяющим это помещение людям предлагалась компенсация для переселения или предоставлялась возможность первоочередного выбора квартир в домах-новостройках.
  
   Большинство жильцов согласились на компенсацию, но не чета Сафран, которая обвинила правление в коррупции и отказалась переезжать, подав на Корвуца в суд по жилищным проблемам. Последние полгода Сафраны не платили ренту и пытались найти поддержку у других жильцов.
  
   В душещипательной истории, опубликованной три дня назад, «Пост» поведала о показаниях Мэрджори Белл Элмберст, сестры Поля Сафрана, относительно того, что незадолго до исчезновения пара испытывала страх из-за конфликта с Корвуцем. Белл также критиковала полицию за отказ тщательнее разобраться с домовладельцем и высказала предположение, что Корвуц, иммигрант из Беларуси, уже не раз конфликтовал с жильцами.
  
   Когда вчера «Пост» обратилась к Белл за подробностями, она отказалась от комментариев.
  
   Проверка документов показала, что против компании Корвуца, «Застройка РК», было выдвинуто одиннадцать исков, причем все они не дошли до суда. Адвокат застройщика Бернард Ринг сказал: «Каждый человек, пытающийся сделать этот город красивее, сталкивается с такими вещами. Считайте это платой за занятие бизнесом в сутяжническом обществе».
  
   На звонки Корвуцу домой в Иглвуд и в офис компании в Тетерборо никто не ответил. Полиция утверждает, что расследование исчезновения четы Сафран продолжается.
  
  Статья, напечатанная через пять лет, сообщала, что дело так и не было раскрыто.
  
  Я заметил:
  
  — Дейл подписал петицию. Он жил в одном доме с Сафранами, когда те исчезли.
  
  — А также был председателем правления жильцов.
  
  — В его присутствии проблемы некоторых людей решаются, другие же отдают Богу душу?
  
  — Если бы там был денежный мотив, Алекс… Дейл никогда не покупал кондоминиум или другую недвижимость в этом городе.
  
  — Может быть, он заплатил за услуги, — не согласился я. — Интересно, куда он двинулся дальше?
  
  — Кстати, — встрепенулся Майло, — а у тебя нет желания попутешествовать?
  
  В конечном итоге был совершен неизбежный налет на мой холодильник. Майло намазал маслом и джемом с полдюжины кусков хлеба, сложил первый из них вдвое, сунул в рот и принялся медленно жевать.
  
  — Ситуация такова, — сказал он, отпивая молока из пакета. — Два незаконченных дела и необходимость продолжать расследование по Антуану Беверли не дают мне возможности уехать. Шеф предложил мне Шона или еще одного сопляка, но Шон никогда не летал дальше Феникса и мне вовсе не хочется заниматься обучением новичка. Когда я упомянул о тебе его превосходительству, он решил, что идея просто блеск, если, разумеется, ты не станешь «переступать границы управленческих процедур и будешь придерживаться управленческих директив».
  
  — А какая разница?
  
  — Процедуры подразумевают недопущение ареста, а директивы — это билет со скидкой на «Джетблю», метро, а не такси, суточные, которых хватит на пару бутербродов вдень, и «Сен-Регис» — гостиница, которая находится от нужного тебе места на расстоянии другой галактики. Ты можешь также взять с собой Робин, если сам будешь за нее платить.
  
  — У нее сейчас крупный проект в самом разгаре.
  
  Он съел еще кусок хлеба.
  
  — Так когда ты сможешь поехать?
  ГЛАВА 21
  
  Я заказал себе билет до аэропорта Кеннеди на девять вечера следующего дня. Вылет отложили на час из-за «факторов в Нью-Йорке», а когда самолет все же подали, улыбающаяся женщина за конторкой объявила, что нас ожидает посадка для дозаправки в Солт-Лейк-Сити из-за слишком короткой посадочной полосы в аэропорту Боба Хоупа и «проблем с ветром».
  
  Мы загрузились только через полтора часа, а следующие шесть с половиной я просидел, согнув ноги под интересным углом, рядом с молодой татуированной парой, которая шумно занималась любовью. Я попытался убить время, пялясь в спутниковый телевизор на спинке сиденья в те редкие минуты, когда он работал. Шоу про огородничество, конкурсы по кулинарии и фильм о серийных убийствах навеяли на меня сон, и я то засыпал, то просыпался под любовное бормотание и звуки слюнявых поцелуев.
  
  Когда я проснулся в последний раз, до посадки оставалось полчаса, а экран был мутным. Я еще раз заглянул в полученный от Майло конверт.
  
  Один-единственный лист бумаги, исписанный наклонным почерком моего друга.
  
   1. Адрес Сафранов и Брайта — 35-я улица, 518, теперь — «Либер Брайд энд Трим» (между 9-й и 10-й ул.).
  
   2. Детектив Самуэль Полито (на пенсии), номер сотового: 917 555 2396. Ленч в 13:30, уточни детали по телефону.
  
   3. «Застройщик РК», новый адрес: 420, Седьмая авеню (между 32-й и 33-й ул.).
  
   4. Новый адрес Роланда Корвуца: 762, Парк-авеню, 9А (между 72-й и 73-й ул.).
  
   5. Любимые рестораны Корвуца:
  
   а) «Лизабет» (завтрак), 996, Лексингтон-авеню (между 71-й и 72-й ул.);
  
   б) «Ла Белле», 933, Медисон-авеню (между 74-й и 75-й ул.);
  
   с) Закусочная «Медисон», 1068, Медисон-авеню (81-я ул.);
  
   6) Твоя гостиница: «Медисон эксзекыотив», 152 W 48 (между 6-й ул. и Бродвеем — передай от меня привет…)
  
  В девять часов утра я предстал перед клерком с тяжелыми веками в указанной гостинице. В холле, по величине напоминающем стенной шкаф и украшенном открытками, картами и миниатюрными флажками с надписью «Я люблю Нью-Йорк», было так светло, что резало глаза.
  
  Разглядывая мое удостоверение, клерк шевелил губами.
  
  — Счет был оплачен по перечислению…
  
  — Полицейским управлением Лос-Анджелеса.
  
  — Какая разница? — Он проверил карточку. — Несчастные случаи не включены.
  
  — У вас обслуживают в номере?
  
  — Да, по телефону, но цены за звонок дикие. Лично я всегда пользуюсь сотовым.
  
  — Спасибо за подсказку.
  
  — Номер четыреста четырнадцать, четвертый этаж.
  
  Скрипучая дверь позволила мне протиснуться в комнату.
  
  Восемь на восемь, со вдвое меньшим туалетом и привлекательностью тюремной камеры.
  
  Единственный матрас, такой же тонкий, как у Тони Манкузи на его раскладушке, втиснут рядом с ночным столиком, выполненным из какого-то таинственного розово-желтого материала. Телевизор с девятидюймовым экраном подвешен на стене, где боролся за существование с переплетением проводов. Интерьер довершали привинченный к полу торшер и грязная акварель с видом здания «Крайслер».
  
  Единственное окно не открывалось, зато имело двойные рамы, а стекло оказалось таким толстым, что приглушало грохот Сорок восьмой улицы и Бродвея до невнятного ворчания, изредка прерываемого гудками и звяканьем. Если задернуть шторы, комната превращалась в могилу, но шум от этого тише не становился.
  
  Я разделся, залез под одеяло, поставил будильник своих наручных часов на два часа вперед и закрыл глаза.
  
  Час спустя сна не было ни в одном глазу, а я все еще пытался заставить свой мозг смириться с грохотом внизу. Каким-то образом мне удалось задремать, но тут же, в одиннадцать, меня безжалостно разбудил будильник. Я позвонил детективу Самуэлю Полито и услышал сухой женский голос, который позволил мне оставить послание. Пока я принимал душ и брился, поступил ответный звонок.
  
  — Полито.
  
  — Детектив, это Алекс Делавэр…
  
  — Знаю, психиатр. Как поживаете? У меня до вас еще одна встреча. Где вы сейчас?
  
  Я сказал.
  
  — В этой дыре? — удивился он. — Мы туда селили свидетелей — типов, которых всегда надо было иметь под рукой для дачи показаний, но если с ними не нянчиться, они отказывались. Покупали им большую пиццу, заказывали фильм, присылали хорошенькую девочку для компании.
  
  — Не так уж плохо, — заметил я.
  
  — «Эксзекьютив» напоминает мне о былом. Послушайте, я не могу с вами встретиться до половины второго, так что, если хотите позавтракать сами, валяйте.
  
  — Взял бы с собой еду в самолет, да боялся, охрана решит, что я задумал взорвать его овсянкой.
  
  — Есть чувство юмора, а? Вам оно понадобится. Ладно, давайте встретимся в одном местечке, называется «Ла Птит Гренуй», в половине второго. Семьдесят девятая улица, между Лекс-стрит и Третьей, французское, но очень миленькое.
  
  К полудню я вышел на улицу. Воздух был бодрящим и по непонятной причине свежим, а рычание автотранспорта превратилось в нечто басовитое и музыкальное. До встречи с детективом оставалось полтора часа, и я потратил треть этого времени, чтобы дойти до последнего известного места жительства Поля и Дороти Сафран.
  
  Торговый район, больше грузовых, чем легковых машин. Трехэтажное кирпичное здание, в котором помещалось «Либер Брайд энд Трим», отличалось рядами квадратных окон. Армированное стекло давно покрылось сажей.
  
  Я задумался над тем, что в итоге заставило Роланда Корвуца отказаться от своих планов перестройки его в кондоминиум, повернулся, ускорил шаг и направился к Пятой авеню.
  
  Большой чужой город, в котором я неожиданно оказывался один, действовал на мои мозги странным образом, вызывая эйфорию, за которой следовала меланхолия. Обычно для этого требовалось время, но на этот раз все произошло мгновенно. Я быстро шагал по шумным улицам Нью-Йорка, ощущая себя не имеющим веса анонимом.
  
  На стыке Пятой авеню и Сорок второй улицы меня втянула в себя толпа, состоящая из обычных пешеходов, людей с вывесками, туристов, глазеющих на витрины, и ловких карманников. Когда я переходил Пятьдесят девятую улицу, мне пришлось пройти мимо стройки, где когда-то была гостиница «Плаза». Кучера двухколесных экипажей зазывали пассажиров, густо пахло лошадиным навозом. Я пошел параллельно Центральному парку. Деревья несли свой осенний убор с подобающей гордостью.
  
  В двадцать восемь минут второго я уже сидел в деревянной кабинке в «Ла Птит Гренуй», пил воду и красное вино и наслаждался острыми жирными оливками.
  
  Столы в заведении покрывали хрустящие белые скатерти, на стенах ржаво-красного цвета висели винтажные плакаты с рекламой табачных изделий, а потолок был из черного олова. Половина кабинок оказалась занята стильно одетыми людьми. Окно с позолоченными буквами выходило на шумную улицу. Чтобы попасть сюда, мне пришлось пройти мимо серого здания мэрии на Семьдесят первой улице. Оно ничем не отличалось от домов других миллионеров, за исключением того, что тут мелькали остроглазые типы в гражданской одежде, охранявшие подступы.
  
  Улыбающаяся официантка с коротко стриженными рыжими волосами и тонкой талией принесла мне корзинку с булочками и посудину с маслом. Я принялся поднимать сахар в крови и взглянул на часы.
  
  В час сорок семь в ресторан вошел коренастый мужчина лет шестидесяти, с до синевы выбритым лицом и что-то сказал кинувшемуся ему навстречу хозяину, явно страдающему плоскостопием.
  
  — Сэм Полито.
  
  — Алекс Делавэр.
  
  Рука Полито была сильной и грубой, а те немногие волосы, что задержались на его голове, — седыми и густыми, нем была черная ветровка, серая водолазка, темно-серые брюки и черные туфли с золотыми пряжками от Гуччи, которые вполне могли быть настоящими. Розовые щеки резко контрастировали с нижней частью лица, которая никогда не будет казаться чисто выбритой. Правый глаз был карим и ясным, а его товарищ — сморщенным и тусклым.
  
  — Эй, Моник, — обратился Полито к официантке, — семга сегодня не с фермы?
  
  — Разумеется, нет.
  
  — Тогда я возьму. С белой спаржей. И большой стакан того вина, шато, как его там.
  
  — Картофель?
  
  Полито подумал.
  
  — Да ладно, приноси. Только полегче с маслом.
  
  — Bon M'sieur?
  
  — Большой стейк с кровью, салат, жареная картошка.
  
  Полито проследил, как она уходит, держа голову так, чтобы здоровый глаз видел как можно больше.
  
  — Красное мясо, а? Никаких проблем с холестерином?
  
  — Пока нет, — улыбнулся я.
  
  Глаз внимательно присмотрелся ко мне.
  
  — У меня все наоборот. В моей семье к шестидесяти годам все отдавали концы. Я пока обогнал их на три года, но в пятьдесят восемь пережил инфаркт. Врач сказал: «Следи за тем, что ты ешь, пей только вино, тогда получишь шанс установить рекорд».
  
  — Прекрасно.
  
  — Похоже, — продолжал он, — у вас имеется мохнатая лапа.
  
  — Это где?
  
  — Заместитель шефа позвонил мне домой. Я уже собрался прокатиться с женой до озера Джордж, но он сказал: «Сэм, я хочу, чтобы ты кое с кем встретился». Как будто я еще кому-то что-то должен.
  
  — Простите, что нарушил ваши планы.
  
  — Да ладно, я и сам не сопротивлялся. Он ведь рассказал мне, в чем дело, так что я был даже рад. — Полито схватил из корзинки булочку, разломил ее пополам и проследил, как дождем сыплются крошки. — Хотя, увы, речь не пойдет об одной из моих удач.
  
  — Тяжелое дело?
  
  — Джимми Хоффу найдут скорее, чем эту парочку. Возможно, в одном и том же месте.
  
  — В фундаменте какого-нибудь здания, — предположил я. — Или в Ист.
  
  — Первое. Если бы тела бросили в реку, мы бы их давно нашли. Эта проклятая река течет в обоих направлениях, при таком волнении тела бы обязательно всплыли. Я за свой век повидал утопленников. — Он потянулся к оливке, обгрыз ее. — Уж поверьте мне, река бы их выдала.
  
  Принесли его вино. Он понюхал, попробовал, отпил.
  
  — Жизненный эликсир: вино и оливковое масло. — Поймав взгляд официантки, он губами изобразил слово «масло» и сделал вид, будто что-то наливает.
  
  Убрав половину золотой лужицы хлебом, Полито сказал:
  
  — Поработав в этом городе достаточно долго, автоматически приобретаешь вкус к хорошей еде. Так расскажите мне обо всех этих убийствах в Лос-Анджелесе.
  
  Я вкратце изложил ему все события.
  
  — Вот оно как.
  
  — К сожалению.
  
  — Выходит, вы сюда приехали только насчет этого типа Дейла, который, возможно, виновен по ассоциации.
  
  — Угу.
  
  — Роскошные машины, надо же! Вот вам Лос-Анджелес, верно? И они из-за этого купили вам билет на самолет? Похоже, полицейское управление в Лос-Анджелесе становится современным, раз посылает психолога. Откуда у вас такие связи?
  
  Я промолчал.
  
  Принесли еду. Полито сказал:
  
  — Серьезно, доктор, мне любопытна вся эта ваша психическая бодяга. У нас были всякие парни, но все, что наше начальство делало, — это посылало их к терапевтам, когда считало, что с ними что-то не так. Вы тоже этим занимаетесь?
  
  Я коротко изложил ему, чем занимаюсь и какова моя роль в полицейском управлении.
  
  — Работаете сами по себе, — заметил он. — И если получается, значит, все правильно. Ну, вернемся к чете Сафран. Подозрение сразу же пало на Корвуца, у которого были с ними серьезные конфликты. К тому же у него довольно пятнистая биография. Например, он мог привезти бригаду рабочих среди ночи и снести дом так, чтобы соседи не сумели пожаловаться. Затем, когда все уже от ора накладут в штаны, его юристы извиняются: «Ах, простите, путаница с бумагами, мы компенсируем принесенные вам неудобства». Затем требуются месяцы, чтобы выяснить, в чем эти неудобства заключаются, затем следуют еще отсрочки, а потом все забывают об инциденте.
  
  — В газетных отчетах, которые мне попадались, говорилось, что на него часто подавали в суд.
  
  — Такова цена за ведение бизнеса.
  
  — Так же сказал и его юрист.
  
  — И он прав, доктор. В этом городе, если чихнешь против ветра, попадешь в суд. Мой сын учится на юридическом факультете в Бруклине, а до этого десять лет проработал в тамошнем отделе ограблений и понял, с какой стороны хлеб маслом намазан. — Старик улыбнулся: — Пропитан оливковым маслом.
  
  Он перенес свое внимание на тарелку и принялся есть с явным удовольствием. Мой бифштекс оказался великолепен, но я никак не мог на нем сосредоточиться — мысли бродили в другом месте. Я немного подождал, а потом спросил Сэма, были ли другие подозреваемые, кроме Корвуца.
  
  — Нет. Да и с этим парнем мы недалеко ушли, так как не обнаружили у него никаких криминальных связей. Несмотря на его русское происхождение. У нас есть районы, Брайтон-Бич к примеру, и другие тоже, где больше говорят по-русски, чем по-английски. Некоторые из этих парней появились тут уже с дурными намерениями, поэтому у нас есть русскоговорящие детективы, у которых работы по горло. Но он не из Москвы или Одессы, как большинство из них.
  
  — Из Беларуси.
  
  — Это сейчас независимая страна, — пояснил Полито. — К чему я веду: как бы глубоко мы ни копали, грязи на Корвуца так и не нашли. Разумеется, он частый гость в суде, как и всякий другой застройщик. Но каждый раз, как ему предъявляют иск, он умудряется договориться.
  
  — Кто-нибудь еще из его жильцов исчезал?
  
  Полито отрицательно покачал головой.
  
  — И ни один из тех, кто подавал на него в суд, не согласился говорить о нем плохо, потому что «таково условие соглашения». Если честно, док, мы вообще им занимались по одной-единственной причине: никого больше наш радар не засек. Теперь расскажите мне об этом типе, Брайте.
  
  — Вы его помните?
  
  — Смутно, да и то только потому, что он был председателем этого фиктивного правления жильцов.
  
  — Точно фиктивного?
  
  — Послушайте, — Полито поморщился, — до того как Корвуц купил этот дом, никто даже не слышал ни о каком правлении. Не было его и первые полгода после покупки. Затем он подает заявку на разрешение на перестройку, и вдруг, откуда ни возьмись, случаются выборы (которые никто четко не помнит) и появляется правление из трех человек; заметьте, все они жильцы, вселившиеся в дом уже после того, как его купил Корвуц.
  
  — Брайт и еще двое, — кивнул я.
  
  — Дальняя родственница Корвуца и сын сантехника, который работал у него на строительстве зданий в Нью-Джерси.
  
  Сэм достал сложенный листок линованной бумаги размером с блокнот Майло.
  
  — Я принес вам список.
  
  — Премного благодарен.
  
  — Если звонит районный прокурор, кто я такой, чтобы ему отказать? — По лицу старика медленно расплылась улыбка. — Даже если он зять моей сестры.
  
  Аккуратно напечатанный список:
  
   518 W. 35 Члены правления жильцов
  
   1. Дейл Брайт
  
   2. Соня Глюсевич
  
   3. Лино Меркурио
  
  Я поинтересовался:
  
  — Корвуц знал двух из них до того, как он купил здание. Есть ли какие-нибудь данные, что раньше он был связан и с Брайтом?
  
  — Нет. И вот еще что, доктор. Даже если это правление и не было марионеточным, юридически оно все равно ничего не значило. Хозяин не обязан иметь правление, и точка. А самим жильцам плевать на все с максимальной высоты. Кроме Сафранов, которые начали вопить о коррупции.
  
  Я спрятал листок в карман, а Полито добавил:
  
  — Если честно, док, у Сафранов не было никаких оснований для иска, они просто мутили воду. Все остальные жильцы были счастливы получить то, что им предложили, потому что это было много лучше того, что они имели в этой дыре. Тут ведь шла речь не о таких верхних этажах, как в Сохо, — гиблое место, бывшая обувная фабрика, поделенная на убогие каморки, и грошовое строительство: отдельные комнаты или квартирки с одной спальней, поганой канализацией и проводкой, не говоря уж о насекомых и грызунах, это ведь торговый район — открытые мусорные баки, и все остальное… Нет, Корвуц сделал предложение, от которого нельзя было отказаться, и никто не отказался.
  
  — Кроме Сафранов, — заметил я.
  
  Полито отложил вилку.
  
  — Я не люблю плохо говорить о людях, но эти двое были скандалистами, как хиппи шестидесятых. Поль тогда учился в колледже — знаете, один из этих вечно недовольных, а я носил форму и следил за толпой. Вполне возможно, что Сафран был одним из тех испорченных недоносков, кто тогда орал на меня.
  
  — А Дороти?
  
  — То же самое.
  
  — Бунтари, не имеющие цели, — задумчиво протянул я. — Сестра Дороти сказала, что они чувствовали угрозу…
  
  — Марджи Белл? — перебил он меня. — Позвольте мне сказать вам кое-что насчет ее. Длинная история депрессии и всего остального, сидела на разных лекарствах, дважды побывала в психушке, а через год после исчезновения повесилась.
  
  — Это точно было самоубийство?
  
  — Собственный ребенок нашел ее в ванной комнате с запиской. Говорю вам, док, Сафраны устроили бурю в стакане воды. В этом городе благодаря контролю за арендной платой вы можете жить дешево, благодарить судьбу и радоваться. Я побывал в их квартире, все перевернул, пытаясь найти улики… — Он покачал головой. — Я бы даже своей собаке не позволил жить в таких условиях, а они позволяли. Своей собаке. В одном углу лежали грязные газеты в пятнах мочи и высохшем собачьем дерьме. Эти люди не убирали в своем доме — простите, если испортил вам аппетит. К чему я веду? Если они жили как скваттеры, то должны были ухватиться за предложение Корвуца.
  
  — Собаку когда-нибудь видели?
  
  — Нет. Только то, что после нее осталось. А что?
  
  Я рассказал ему о пропавших питомцах Леоноры Брайт и добровольной работе Дейла Брайта в приюте для животных.
  
  Он покрутил свой бокал:
  
  — Этот парень любит мохнатых зверьков, но, может быть, он далеко не так хорошо относится к людям?
  
  — И такое случается.
  
  — Это точно, — согласился он. — Было у меня одно дело, еще в самом начале, когда я работал на Ладлоу-стрит, в Нижнем Ист-Сайде. Сумасшедший наркоман порезал свою жену и пристроил ее сидеть на кухне. Так продолжалось две недели, а дело было летом, в квартире никакого кондиционера, так что можете себе представить. Тем временем парень завел себе питбуля; все говорят, что это очень милая собака, но меня вы рядом с такой псиной не застанете. Короче, этот пес, которого завел себе маньяк, решил добавить протеина в свою диету. К тому времени как мы туда прибыли… простите, теперь я уж точно испортил вам аппетит.
  
  — Ничего подобного, — возразил я и сунул кусок в рот, чтобы продемонстрировать обратное.
  
  — Вы и в самом деле считаете, что Брайт — ваш парень? — спросил Полито.
  
  — Он как будто имеет отношение к двум насильственным смертям, причем одна из них сделала его богатым. Если ему заплатили, чтобы избавиться от Сафранов, мы получаем еще два убийства с финансовым мотивом. И насколько мы можем судить, с исчезновением Сафранов исчез и он.
  
  — Неизвестно куда, — подтвердил Полито и улыбнулся. — Но это может означать совсем другое, док.
  
  — Ему помогли исчезнуть, — кивнул я.
  
  Полито пожал плечами.
  
  — Возможно, — не стал спорить я, — но в данный момент у нас больше никого нет. Все, что вы можете сказать о Брайте, нам поможет.
  
  — Я мало что знаю, даже несмотря на то что зять устроил мне допуск к своему официальному большому компьютеру. — Сэм щелкнул пальцами. — Вы верно сказали, парень просто пропал неизвестно куда. Когда выселили всех жильцов, никакого другого адреса у него не оказалось. Я не могу найти его следов ни в том районе, ни во всем Нью-Йорке: никаких налоговых деклараций, сделок с недвижимостью, водительских прав и всего остального. Все, что я могу вам дать, — это общее описание Дейла — каким он был восемь лет назад, — и то, что, когда я его допрашивал, он охотно отвечал на вопросы. Если бы парень этого не делал, я бы его заподозрил. Впрочем, я говорил с ним всего один раз — обычный допрос, как и с другими жильцами.
  
  — Как он выглядел?
  
  — Крупный, мясистый, лысый.
  
  — Бритый?
  
  — Гладкий череп и никаких волос.
  
  Я вытащил мою копию фотографии Анселла Брайта с его калифорнийских водительских прав. Полито прищурил здоровый глаз.
  
  — Ох, ну и меха, шубу можно сшить… но думаю, это он, хотя побожиться не могу.
  
  — В этом-то все и дело, — кивнул я.
  
  — Меняет внешность?
  
  — Он голубой? — вопросом на вопрос ответил я.
  
  — Женоподобным он мне не показался. Ваш парень тоже такой?
  
  — Некоторые говорят, что да.
  
  — Некоторые… вы хотите сказать, он постоянно притворяется?
  
  Я рассказал ему о костюме ковбоя, клетчатой кепке старика и украденных лимузинах.
  
  — Черные машины? — хмыкнул Сэм. — Возможно, это символ смерти. — Он отодвинул тарелку и коснулся рукой груди.
  
  — Вы в порядке?
  
  — Сердце барахлит. Этот парень оказался преступником, он сидел передо мной, а я его отпустил, и он пошел совершать новые преступления. Не слишком приятно об этом думать.
  
  — Но он может оказаться невиновным, — заметил я.
  
  — Если бы вы так думали, вас бы здесь не было. — Сэм еще раз взглянул на фотографию и вернул ее мне. — Нет, не могу сказать, он это или нет. И тот Дейл Брайт, с которым я разговаривал, вел себя как нормальный человек. Абсолютно никаких странностей.
  
  Он допил вино.
  
  — Должен сказать, доктор, разговаривая с вами, я все яснее понимаю, насколько предпочтительнее для меня было бы оказаться на озере. Давайте я доскажу все, что осталось, и двинусь в путь. Сегодня утром я отправился на квартиру к Корвуцу. Я говорил вам именно об этой встрече. Поболтал там со швейцаром, бывшим патрульным. Да, кстати, не тратьте на него время: если выяснится, что парень говорит о жильцах, его выставят. Он мне рассказал, что Корвуц — человек тихий, без проблем, женат, есть маленький ребенок, дает хорошие чаевые на Рождество. Дважды в неделю ужинает один, когда жена встречается с подругами. Вам повезло, сегодня как раз такой день. Привычкам не изменяет, ходит в один и тот же ресторан, любит итальянскую кухню.
  
  — «Ла Белла», — кивнул я. — Он есть в моем списке.
  
  Полито улыбнулся:
  
  — А кто, по-вашему, составлял этот список? Итак, Корвуц ужинает рано, где-то в шесть — в половине седьмого. Рассчитывать на то, что он предложит разделить с ним пасту, не приходится, но, вернувшись в Лос-Анджелес, вы сможете сказать, что честно пытались напроситься.
  
  — Корвуц ходит с охранниками?
  
  — Он же не Трамп или Маклоу. Так, мелкий бизнесмен. Разумеется, относительно мелкий: продолжает жить в десятикомнатном кооперативе в здании, построенном еще в парке до войны. Он купил его много лет назад.
  
  — А что Корвуц застраивает сегодня?
  
  — Ничего. Собирает арендную плату.
  
  — Ушел на пенсию? С чего бы это?
  
  — Может быть, захотелось, а может, пришлось.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Для того чтобы сегодня играть в городе, нужно иметь большие деньги — миллиарды, а не миллионы.
  
  — Ясненько, — кивнул я. — Как он выглядит?
  
  — Извините, но фотографий нет. Парень машину не водит. Я только могу сказать, что восемь лет назад ему было пятьдесят три года. Маленький, в очках, рыжеватые волосы. Эдакий русский Вуди Аллен.
  
  — Спасибо. Кстати, я прошелся мимо здания на Тридцать пятой улице. Там снова фабрика.
  
  — Строго говоря, это склад тесьмы, док. Производят ее в Куинсе, а хранят на Тридцать пятой улице. Как же вышло, что после всей этой кутерьмы Корвуц так и не построил кондоминиумы? Я слышал, что он попал в некие финансовые тиски, но выкрутился. Потом рыночная ситуация ухудшилась и парень был вынужден продать часть недвижимости с убытком для себя, включая то здание, о котором мы говорим. Здесь ведь все нужно успеть сделать вовремя. Рынок снова сошел с ума, в Нижнем Ист-Сайде облагораживаются старые жилые дома, адская кухня полна яппи, только название теперь другое — Клинтон.
  
  — А Тридцать пятой Бум не коснулся.
  
  — Эти здания прилично стоят, — пояснил Полито. — Теперь их выгоднее оставлять для торговых целей. Но попомните мое слово: пройдет время, и на этом острове будут жить только те, кто ездит в лимузинах.
  
  Я помахал листком со списком членов правления:
  
  — Есть какая-нибудь возможность пообщаться с другими двумя?
  
  — От меня никаких возражений, — сказал Полито, — но, с другой стороны, у вас будут сложности по обоим персонажам. Меркурио мертв — впутался в конфликт с женщиной пять лет назад, ее муж забил его до смерти и бросил тело в Бронкс. Никакого отношения к Корвуцу, тот тип не раз поколачивал дружков своей жены. Я узнал о случившемся только потому, что обнаружил имя Лино в этом списке. Мальчишка был хулиганом и придурком — знаете, один из тех, кто носит волосы дыбом и старается казаться гангстером. Я могу себе представить, что он способен кого-то достать, и я не отказался бы иметь его в подозреваемых. Так и представляю себе, как он пыжится, считая, что может взять заказ на убийство. Вся проблема в том, что в ту неделю, когда исчезли Сафраны, Меркурио имел железное алиби: отдыхал с подружкой в Арубе.
  
  — Удобно.
  
  — Это правда, док. Я сверился с гостиницей и авиалинией. Лино точно был там. Возможно, он расплатился за путешествие деньгами, которые дал ему Корвуц за согласие войти в правление.
  
  — Корвуц дал взятки всем членам правления.
  
  — Не могу этого доказать, но иначе зачем бы им беспокоиться?
  
  — И моя вторая проблема — Соня Глюсевич, дальняя родственница Корвуца. Именно поэтому зачем ей мне помогать?
  
  Он развел руками.
  
  — На всякий случай вы не знаете, где она сейчас?
  
  — Давайте попробуем ее разыскать. — Сэм вытащил мобильный и напечатал запрос. Почти сразу же одна его рука поднялась, изображая знак победы. — Дом триста сорок пять, Девяносто третья улица. Если хотите начать с Сони, ради Бога, но я думаю, это было бы ошибкой. С Корвуцем лучше использовать элемент внезапности, а не давать возможность родственнице его предупредить.
  
  — Согласен. Какая она, эта Соня?
  
  — Молодая, симпатичная, сильный акцент, — улыбнулся Полито. — Крашеная блондинка, но милая. — И он изобразил жестом пышную грудь.
  
  Официантка Моник заметила эту пантомиму и нахмурилась.
  
  Полито подозвал ее.
  
  — Семга просто великолепная. По счету заплатит он.
  
  Девушка взглянула на меня и отошла.
  
  — На вашем месте, док, — сказал Пролито, — я бы оставил Моник щедрые чаевые. Я сюда время от времени прихожу.
  ГЛАВА 22
  
  Когда Полито ушел, было без четверти три и ресторан уже совсем опустел.
  
  Моник пила кофе у бара. Я оплатил чек и оставил тридцать процентов чаевых. Она поблагодарила меня широко открытыми глазами и белозубой улыбкой.
  
  — Не возражаете, если я здесь немного посижу?
  
  — Я принесу вам еще вина.
  
  У меня оставалось еще три часа до того времени, как Роланд Корвуц развернет салфетку в «Ла Белла». Убил сколько-то времени, потягивая великолепного качества бордо и размышляя о разговоре со старым детективом.
  
  Полито огорчала вероятность, что главный подозреваемый сидел прямо напротив него, а он упустил что-то важное, но уход Дейла от радара ничуть не снижал профессиональные способности Сэма. Если Брайт был деятельным психопатом, Полито пришлось столкнуться с супернормальным типом.
  
  Он менял внешность.
  
  Если труп Брайта не замурован в фундамент какого-нибудь высотного здания в Манхэттене, он скорее всего живет сейчас под другим именем в Лос-Анджелесе, играючи меняет пол и ускользает от ненужного внимания благодаря искусству перевоплощения и лжи.
  
  Я позвонил узнать, нет ли мне посланий. Получил три: от Робин, Майло и юриста, который не любил платить по счетам и решил, что я хочу с ним побеседовать.
  
  Робин сказала:
  
  — Я по тебе скучаю, но хуже всего приходится Бланш: ни одной улыбки, и она постоянно обнюхивает твой офис. Затем настаивает на прогулке к пруду и садится точно на то место, где обычно сидишь ты. Когда это не срабатывает, она спрыгивает и смотрит на рыб до тех пор, пока я их не покормлю. Если я, по ее мнению, не бросаю достаточно много, она тявкает. Я постоянно уверяю Бланш, что папочка скоро вернется, но если судить по ее взгляду, она на это не покупается.
  
  Я перезвонил Робин.
  
  — Привет. Скажи Бланш, что я привезу ей сувенир.
  
  — Она девушка не корыстная, но я скажу. Как дела?
  
  — Пока ничего особенного.
  
  — Я тут проверила у тебя погоду. Похоже, славная.
  
  — Сказочная, — согласился я. — Как-нибудь нам стоит сюда приехать.
  
  — Гостиница хорошая?
  
  Я описал свое временное пристанище.
  
  — Одно достоинство, — заметила моя любимая, — мы бы постоянно натыкались друг на друга.
  
  — Я вернусь завтра, и можно будет натыкаться сколько душе угодно. Как работа?
  
  — Взяла парочку новых заказов, простой ремонт. — Короткая пауза. — Сегодня утром он позвонил — хотел убедиться, что я в городе, когда он тоже здесь. Голос звучал по-другому.
  
  — Как именно?
  
  — Отстраненно — не бурлил энтузиазмом, как обычно. Говорит, что очень увлечен проектом, но тон не соответствует словам.
  
  — Сожаления покупателя? — предположил я.
  
  — Может быть, он осознал, что глупо платить такие огромные деньги, если не можешь воспроизвести ни одной ноты?
  
  — В худшем случае продашь их кому-нибудь еще.
  
  — Да. Только вот опасаюсь, как бы он не уловил, что его амурные намерения не получат ответ: я всячески избегаю пустой болтовни.
  
  — Если у него низменные намерения, тогда тебе лишь повезет, если этот тип слиняет.
  
  — Разумеется, — хмыкнула Робин, но тон ее не соответствовал словам.
  
  Я сказал:
  
  — Ты уже вложила в эту работу столько сил, а теперь все осложняется.
  
  — Может быть, мне показалось.
  
  — У тебя здоровые инстинкты, Роб.
  
  — Не всегда… Наверное, мне лучше сначала проветрить мозги, а потом уже браться за пилу. Увидимся завтра, любимый!
  
  Затем я перезвонил Майло и рассказал ему о встрече с Полито.
  
  — Родственник помощника комиссара, а? — фыркнул он. — И именно этот районный прокурор случайно является бывшим водителем его величества.
  
  — Какое совпадение, — тем же тоном заметил я.
  
  — Значит, Брайт не показался Полито голубым?
  
  — Вспомни также о резких изменениях наружности, попытках сойти за вегетарианца, рассказах Леоноры о его подвигах в стиле Джекилла-Хайда, и мы вообще не сможем прийти в отношении его к каким-либо выводам.
  
  — Весь мир — большая сцена.
  
  — Угу. И кровавая. Ладно, посмотрим, что скажет о нем Роланд Корвуц.
  
  — Ты хочешь обратиться к Корвуцу напрямую?
  
  — Разве ты не это имел в виду, когда снабжал меня адресом этого парня и списком мест, где он часто бывает?
  
  — Да, но сегодня утром я проснулся и передумал. С какой стати Корвуц станет с тобой разговаривать?
  
  — Если я сумею говорить не о нем, а о Дейте Брайте, может быть, он проговорится?
  
  — А если он действительно заплатил Брайту за убийство Сафранов, даст тебе пинка или еще хуже.
  
  — Зачем быть пессимистом, если фатализм куда удобнее?
  
  — Ты читал мой дневник. Амиго, этот парень способен на многое, и я даже представить себе не могу, что мы будем иметь, если заставим его нервничать. Возвращайся в гостиницу, сунь четвертаки в массажную постель и хорошенько выспись.
  
  — Ах, спасибо, мамочка!
  
  — Я серьезно.
  
  — Как дела на домашнем фронте?
  
  — Смена темы не приведет к изменению ситуации.
  
  — Я присмотрю за своей спиной. Есть новости?
  
  — На домашнем фронте все по нулям, — фыркнул он и передразнил меня: — Зачем быть фаталистом, если тщетность — куда обоснованнее?.. Где ты собирался подловить Корвуца?
  
  — Все еще собираюсь. В «Ла Белла».
  
  — Итальянский ресторан?
  
  — Верхний Ист-Сайд. Мы же не имеем дело с богатыми ребятами, которые пьют кофе в своих клубах.
  
  — По меньшей мере ты зря тратишь время, Алекс. С какой стати этот Корвуц будет даже смотреть в твою сторону?
  
  — Разве у каждого в жизни не случается момента, когда он хочет стать звездой? — Я помолчат. — Слушай, я только что вот о чем подумал. Если Дейл хотел стать еще одним Оливье, то не за этим ли он вообще приехал в Нью-Йорк?
  
  — Игрища с макияжем?
  
  — Сафраны в ночь своего исчезновения направлялись в театр. Где-то на окраине, далеко-далеко от Бродвея. Что, если Брайт выманил их из дома, предложив им оливковую ветвь? «У меня постановка, ваше имя в списке гостей, мы будем польщены, если вы нас посетите. Потом пойдем выпьем и зароем наш меч в споре о кондо».
  
  — И он принес реальный меч… ловко придумано. Беда в том, что мы уже провели все мыслимые проверки и имя Брайта не значится ни в одной из постановок. Вообще нигде не встречается.
  
  — Шоу могло быть кратковременным или непритязательным, — не согласился я. — Или парень пользовался сценическим именем. Я тут проезжал мимо главной библиотеки. Может быть, это карма? У меня еще есть время до попытки встречи с Корвуцем. Давай посмотрим, что осталось в газетах.
  
  — Хорошая мысль. Если найдешь что-нибудь — забудь про Корвуца и возвращайся домой.
  
  — Слушай, ты прямо зациклился, — улыбнулся я.
  
  — Лучше перебдеть.
  
  Я поспешил назад на Пятую авеню, протолкался сквозь дневную толпу и взбежал по ступенькам библиотеки.
  
  В читальном зале с микрофильмами стояло с десяток машин для просмотра пленок, вдвое большее количество потенциальных читателей и парочка любителей микрофишей. Среди трудолюбивых исследователей, ожидающих возможности сесть за машину, имелся явный бездомный, который, когда подошла его очередь, начал бессистемно перебирать пленки.
  
  Я отыскал театральные путеводители за неделю, предшествовавшую исчезновению Сафранов, в «Тайме», «Пост», «Дейли ньюс» и «Виллидж войс», подождал, когда освободится машина, и принялся за работу.
  
  Через час у меня уже был список из девяти спектаклей вне Бродвея, которые показались мне недостаточно интересными, а после пятнадцатиминутного ожидания я получил в свое распоряжение компьютер с Интернетом. Никакого упоминания о пяти шоу. Из оставшихся четырех я нашел действующих лиц и исполнителей для трех. Анселл/Дейл Брайт не фигурировал ни в одном из списков, но я все равно распечатал их и покинул библиотеку.
  
  Ради разнообразия я пошел по Медисон к северу, разглядывая купающиеся в лунном свете силуэты небоскребов. Застройка — опасное занятие, но выстроенный человеком Нью-Йорк так же прекрасен, как и любое творение природы.
  
  Когда я перешел с шестидесятых улиц к семидесятым, огромные магазины сменились бутиками и уютными кафешками, сквозь стеклянные витрины которых виднелись приятные люди.
  
  Ресторан «Ла Белла» выделялся своим черным кирпичным фасадом, выкрашенным белым, и маленькими бежевыми буквами, нашептывающими название заведения, на стеклянной двери, настолько плотно украшенной золотыми фестонами, что она вполне могла бы быть матовой.
  
  За стеклом — темнота. Одно из тех мест, о существовании которого следует знать заранее.
  
  Я взглянул вдоль улицы, но не увидел никого, кто походил бы на Роланда Корвуца. Двадцать минут седьмого. Если он уже в ресторане, то мне бы хотелось, чтобы парень удобно устроился в знакомой обстановке. Я дошел до Девяностой улицы и немного ускорил шаг, чтобы подзарядиться, поднимаясь по плавному холму Карнеги. В десять минут восьмого я уже снова стоял у «Ла Белла» с проветренными легкими и взбудораженной нервной системой.
  
  Стеклянная дверь впустила меня в красивый вестибюль темно-зеленого цвета, из которого вела другая дверь — прочного черного орехового дерева. С другой стороны этого внутреннего входа находилась маленькая лестница и висела табличка: «Осторожно, ступеньки!»
  
  Итак, три ступеньки вниз, крутой поворот налево, а за ним — беломраморная конторка метрдотеля.
  
  Высокий плотный мужчина во фраке просмотрел список заказов при янтарном свете лампы от Тиффани из морской раковины. Фон обеспечивала негромкая оперная музыка — некий тенор на что-то жаловался. Мои ноздри наполнил запах спелого сыра, жарящегося мяса, чеснока и бальзамического уксуса.
  
  За спиной Фрака по стене до самого оштукатуренного потолка тянулись полки с винами. На стене справа — фреска: счастливые крестьяне собирают урожай винограда. На виду три круглых стола, покрытых красными льняными скатертями, за которыми никто не сидит. Из-за полок с винами — звон бокалов и невнятное бормотание:
  
  — Чем я могу вам помочь, сэр?
  
  — Я не заказывал столик заранее, но, если можно, хотел бы поужинать. Один.
  
  — Один, — повторил он, как будто никогда не слышал такого слова.
  
  — Решил вот неожиданно.
  
  — Мы любим неожиданности, сэр. — Фрак провел меня к одному из пустых столов, принес винную карту и меню и сообщил о блюде, приготовленном из телят из Вермонта, где они всю свою короткую жизнь пасутся на воле.
  
  Его туша мешала мне увидеть, кто, кроме меня, еще ужинает. Пока он излагал мне преимущества «выращенных вручную» овощей, я притворялся, что рассматриваю меню. Вина с аукционов, белые трюфели, рыба, пойманная ручной сетью в озерах, названия которых я никогда не слышал. Цены под стать.
  
  — Что будете пить, сэр?
  
  — Воду в бутылке, с газом.
  
  — Отлично. — И он наконец отступил в сторону, дав мне возможность разглядеть людей, сидевших по разным сторонам зала без окон.
  
  Первой была великолепно одетая пара, обоим лет под сорок. Они крепко держали свои бокалы и кланялись друг другу, как боксеры. Раскрытые губы, зовущие взгляды. Страсть на грани совокупления или плохо скрываемая ссора?
  
  Справа от них мужчина с ребенком — толстенькой белокурой девочкой, сидевшей ко мне спиной, склонившись над тарелкой. Судя по всему, лет шесть или семь. Мужчина нагнулся, чтобы видеть ее глаза, лицо его скрывалось в тени. Коснулся ее щеки. Девочка недовольно дернула головой и продолжила есть. На ней была розовая клетчатая юбка, белый свитер, белые носки и красные кожаные туфли. Скорее всего школьная форма, если не считать туфель. Его серый спортивный пиджак и коричневая рубашка взрослого в сравнении с ней выглядели уныло.
  
  Я видел мужчину достаточно хорошо, чтобы сделать вывод, что это и есть Роланд Корвуц. Он вполне подходил под описание Полито, да и возраст тоже соответствовал — шестьдесят с хвостиком. Плюс — наличие ребенка.
  
  Мужчина отломил кусок хлеба, принялся жевать, и тут я смог лучше разглядеть его лицо. Высокие плоские скулы, нос картошкой, маленький подбородок, очки в стальной оправе. Если он тот, кого я ищу, то некогда рыжие волосы превратились в реденькую седую шевелюру.
  
  Мужчина потянулся за вилкой, накрутил на нее макароны и предложил девчушке. Она решительно затрясла головой. Он что-то сказал, но если девочка и ответила, то я не расслышал.
  
  Фрак снова закрыл мне обзор. На стол были аккуратно поставлены большая бутылка «Аква-минерале» и охлажденный бокал.
  
  — Будете заказывать, сэр?
  
  Я был все еще сыт после позднего ленча, поэтому решился ограничиться только самым легким блюдом — салатом из пойманных дайверами гребешков за сорок четыре доллара. Прежде чем Фрак унес меню, я посмотрел на цену воды. Только ее стоимость значительно превышала сумму, отпускаемую на питание полицейским управлением Лос-Анджелеса. Возможно, ее добывали из артезианских источников высокообразованные девственные весталки с заверенными по этому поводу медицинскими свидетельствами.
  
  Я отпил глоток. Вода как вода.
  
  Девочка, сидящая от меня через комнату, что-то сказала мужчине. Он поднял брови и снова заговорил. Она покачала головой, слезла со стула. Юбчонка задралась, он протянул руку, чтобы поправить ее, но девочка успела раньше. Потом взлохматила волосы и повернулась.
  
  Старше, чем я предполагал: десять или одиннадцать. Чистая кожа, голубые глаза, курносый нос. И верные признаки синдрома Дауна.
  
  Девочка заметила меня. Улыбнулась, помахала рукой и протянула:
  
  — При-вет. — Голос достаточно громкий, чтобы заглушить оперного тенора.
  
  — Привет.
  
  — Я иду в туалет.
  
  — Елена, — сказал мужчина.
  
  Девочка укоризненно погрозила ему пальцем.
  
  — Я разговариваю с дядей, папа.
  
  — Милая, если тебе нужно…
  
  Девочка топнула ногой.
  
  — Я говорю, папа.
  
  — Я вижу, милая. Но…
  
  — Папа, — сказала она, снова топая ногой. Затем: — Папа Грустный? — Она схватила его лицо обеими руками, поцеловала в щеку и весело побежала к никак не помеченной двери в конце зала.
  
  Кроха явно привыкла к ужинам за сотню долларов.
  
  Мужчина пожал плечами и одними губами произнес:
  
  — Извините.
  
  — Она очаровательна.
  
  Он снова принялся накручивать на вилку макароны. Потом взглянул на украшенные бриллиантами часы, положил вилку и снова проверил время.
  
  Подошел Фрак.
  
  — Все в порядке, мистер Корвуц?
  
  — Да-да, спасибо, Гио.
  
  — Приятно снова видеть Елену. Ее простуда уже прошла?
  
  — Наконец.
  
  — Молодец! Ей нравится в школе, мистер Кей?
  
  Корвуц слабо кивнул.
  
  — Не желаете ли вина к диетической кока-коле, мистер Кей?
  
  — Нет. Мне еще сегодня делать с ней домашнее задание, нужна ясная голова.
  
  — Ох уж эти дети, — улыбнулся Гио.
  
  Лицо Корвуца стало печальным.
  
  — Дело того стоит.
  
  Вернулась Елена, одергивая на ходу край своего свитера. Остановившись у моего столика, она показала на меня пальцем.
  
  — Он одинаковый.
  
  — Оставь джентльмена в покое, — попросил ее отец.
  
  — Он одиноковый, папа.
  
  — Уверен, он просто хочет побыть…
  
  — Ты одиноковый. Ты можешь поесть с нами.
  
  — Елена…
  
  Девочка потянула меня за рукав.
  
  — Поешь с нами!
  
  Я улыбнулся:
  
  — Если только твой папа не возражает.
  
  Лицо Корвуца посуровело, но Елена захлопала в ладоши.
  
  — Да!
  
  — Елена, прекрати. Оставь джентльмена…
  
  Я встал, взял свой бокал и воду и перенес на их столик.
  
  — Да!
  
  — Сэр, — сказал Корвуц, — в этом нет никакой необходимости.
  
  — Я абсолютно ничего не имею против того, чтобы несколько минут…
  
  — Да!
  
  До этого момента занятая друг другом пара взглянула на нас. Женщина что-то прошептала своему спутнику, тот пожал плечами.
  
  — В этом действительно нет необходимости, — повторил Корвуц.
  
  — Нет, есть обходимость, папа!
  
  Пара за соседним столиком притворно улыбалась.
  
  — Елена…
  
  — Есть обходимость!
  
  — Шшш, шшш…
  
  — Есть…
  
  — Елена! Шшш! Что мы говорим по поводу «Ла Белла»?
  
  Девочка надула губы, но Корвуц не отставал:
  
  — В «Ла Белла» мы должны… скажи сама, милая.
  
  Из правого глаза девочки выкатилась слеза, Корвуц стер ее и поцеловал дочь в щеку.
  
  — Милая, в «Ла Белла» мы должны вести себя тихо.
  
  — Милая, милая, — надулась Елена. — Это про маму.
  
  — Ты тоже моя милая.
  
  — Нет!
  
  Корвуц покраснел.
  
  — Сэр, простите, что мы вас побеспокоили, вы можете вернуться…
  
  — Он одиноковый, — заспорила девочка. — Миссис Прайс говорит, что нужно быть ласковой с одиноковыми людями.
  
  — Так это в школе, Елена.
  
  — Миссис Прайс говорит, всегда быть ласковой.
  
  — Я могу посидеть здесь, пока не принесли мой заказ, — предложил я.
  
  — Елена, отстань от этого дяди! — Корвуц начал повышать голос. Личико Елены сморщилось. Отец что-то пробормотал, как мне показалось, по-русски, и потянулся к ней, но малышка с плачем соскочила со своего стула. Женщина за соседним столиком закатила глаза. — Елена…
  
  Ребенок побежал к двери в конце зала.
  
  — Я пошла, снова!
  
  — Извините, сэр, — сказал Корвуц, — она излишне дружелюбна.
  
  — Мне кажется, она очаровательна, — сказал я, стараясь, чтобы это не звучало покровительственно. Взгляд Корвуца дал понять, что мне этого не удалось. — Я работаю с детьми, — попытался завязать разговор я.
  
  — И чем вы занимаетесь?
  
  — Детской психологией.
  
  — Прекрасно, — сказал он с абсолютным отсутствием всякого интереса. — Желаю приятно поужинать.
  
  Я выудил из кармана свой совершенно новый жетон консультанта полицейского управления Лос-Анджелеса, который накануне срочно прислал мне на дом босс, и положил его на стол перед ним.
  
  — Когда у вас будет время, мистер Корвуц.
  
  У него отвисла челюсть. Серые глаза за стеклами очков едва не вылезли из орбит, а зрачки, несмотря на тусклое освещение, предельно сузились.
  
  — Какого…
  
  Я вернул жетон в карман.
  
  — Нам нужно поговорить. Не о вас. О Дейле Брайте.
  
  Корвуц начал было подниматься со стула, но передумал и снова сел, положив на стол руки, сжатые в кулаки.
  
  — Убирайтесь отсюда к чертовой матери…
  
  — Я пролетел три тысячи миль, чтобы поговорить с вами. Дейл Брайт предположительно убил еще несколько человек. Крайне жестокие убийства.
  
  — Я понятия не имею, о чем, черт возьми, вы говорите!
  
  Я встал, загородив своего визави от любопытных глаз пары за соседним столиком и Гио и все так же продолжая улыбаться, чтобы создать видимость дружеского разговора.
  
  — Дейл Брайт. Бывший председатель правления жильцов на Тридцать пятой улице.
  
  Корвуц практически спрятал шею в плечи. Его пальцы коснулись ножа для масла.
  
  — Вас никто не подозревает. Только Брайта. Мне нужны детали, чтобы постараться его найти.
  
  В уголках рта мужчины собралась слюна.
  
  — Я ничего не знаю.
  
  — Всего лишь короткая беседа, когда вам будет удобно…
  
  — Они снова меня мучают.
  
  — Если вы окажете содействие и поможете нам найти Брайта, все кончится…
  
  — Я ничего не знаю, — произнес он сквозь сжатые зубы.
  
  — Хотя бы впечатления: Какой он, какие у него привычки?
  
  — Сухие глазки! — объявил голос за нашими спинами.
  
  Елена подошла ко мне, держа в руке смятую салфетку.
  
  Роланд Корвуц торопливо произнес:
  
  — Этому дяде нужно уходить.
  
  — Нет, па…
  
  — Да!
  
  — Папа делать меня грустной!
  
  Корвуц вскочил и схватил ее за руку.
  
  — Жизнь — грустная штука. Даже ты можешь это понять! — И он потащил плачущего ребенка из ресторана.
  
  Ошарашенный Гио смотрел, как за ними захлопнулась дверь. Тенор продолжал стенать.
  
  Молодая женщина неодобрительно покачала головой:
  
  — Привести ребенка в такое место!
  
  Ее спутник пригладил прошитый вручную отворот пиджака.
  
  — Особенно такого ребенка. Давай напишем жалобу?..
  ГЛАВА 23
  
  Элегантные люди прогуливали по Парк-авеню породистых собак.
  
  Дом Роланда Корвуца высился на западной стороне улицы — десять этажей сурового серого камня, по одной квартире на каждом.
  
  Сверкающие бронзовые стержни поддерживали безупречно чистый серый навес. Ковер из какого-то погодостойкого материала, который по виду вполне подходил для моей квартиры, вел к наглухо закрытой стеклянной двери в бронзовой раме. Из того же материала была сделана табличка, провозглашающая: «Без приглашения не входить». Кнопка звонка, кстати, тоже была бронзовой.
  
  Одетый в серое швейцар, развалившись на резном стуле в вестибюле, смотрел, как я наблюдаю за ним. Усатый латиноамериканец, слишком молодой, чтобы быть тем копом в отставке, о котором упоминал Полито.
  
  Я подошел, но этот тип даже не двинулся с места. Свет хрустальной люстры янтарем отражался от черно-белого, будто шахматная доска, пола вестибюля. Темные деревянные панели светились, как жидкий шоколад.
  
  Швейцар не пошевелился, пока я не нажал на кнопку, и даже тогда движения его были неторопливыми.
  
  Он приоткрыл дверь на пару дюймов.
  
  — Что желаете?
  
  — Я пришел к мистеру Корвуцу.
  
  — Он вас ждет?
  
  — Очень на это надеюсь.
  
  — Ваше имя?
  
  — Доктор Делавэр.
  
  Закрыв дверь, он направился к телефону, а я переминался с ноги на ногу под навесом, готовясь к отказу, а возможно, даже к агрессии. Я чувствовал себя виноватым в том, что помешал Елене закончить ужин, но затем вспомнил про Сафранов и заглушил угрызения.
  
  Швейцар повесил трубку и снова приоткрыл дверь:
  
  — Он спускается.
  
  Вскоре появился Роланд Корвуц — в коричневой рубашке, мешковатых серых брюках и белых кроссовках. В руках он держал крошечного белого померанцевого шпица.
  
  Я приготовился к гневной тираде, но лицо мужчины было спокойным.
  
  Швейцар выполнил свою основную обязанность, и Корвуц вышел из дома, направляясь на юг и все еще держа собаку на руках. Несмотря на маленький рост, ногами он перебирал быстро.
  
  Я догнал его, и шпиц, восторженно залаяв, лизнул мне руку.
  
  Корвуц заметил:
  
  — Все считают вас хорошим парнем. — Этот маленький мужчина обладал густым баритоном, а его акцент в относительной тишине чувствовался куда сильнее.
  
  — Дети и собаки, — кивнул я. — Иногда они хорошо разбираются в людях.
  
  — Чушь полнейшая! — заявил Корвуц. — У меня был ротвейлер, так он всех обожал, даже явных подонков.
  
  — Может быть, эта собачка умнее?
  
  — Гиги, — сказал Корвуц, — ее так зовут. — Он пристегнул розовый поводок к ошейнику собаки и поставил ее на землю.
  
  — Как в фильме?
  
  — Моя жена любит этот фильм.
  
  Гиги помчалась вперед.
  
  Мы прошли целый квартал. Корвуц подождал, пока его любимица обследовала фонарный столб.
  
  — Спасибо, что встретились со мной, — поблагодарил я.
  
  Он не ответил.
  
  — И простите, что испортил вам ужин.
  
  — Если не вы, было бы что-нибудь еще. Моя дочь… Ей там очень нравится, но она еще не готова для таких мест.
  
  — Ее слишком часто заставляют вести себя тихо?
  
  — Иногда она, как они говорят, перевозбуждается.
  
  — Знаете, я ведь не лукавил. Она милый ребенок со всех точек зрения.
  
  Корвуц внимательно посмотрел на меня:
  
  — Вы действительно психиатр?
  
  — Хотите взглянуть на мою лицензию?
  
  Он засмеялся.
  
  — Елена — мой единственный ребенок. Я поздно женился.
  
  Собачонка потянула поводок.
  
  — Ладно, ладно, — сказал хозяин и позволил ей вести себя.
  
  Десятью шагами дальше он поинтересовался:
  
  — Этот тип, Брайт, действительно кого-то убил?
  
  — Может быть, даже несколько человек.
  
  — Безумие.
  
  — Вы никогда не подозревали, что он разделался с Сафранами?
  
  Он предупреждающе поднял ладонь:
  
  — О них я не говорю. С ними только дерьмо связано.
  
  — Меня всего лишь беспокоит, не могли Брайт…
  
  — Брайта я видел дважды. Ясно? Только и помню, что он большой и жополиз. «Мистер Кей то, мистер Кей сё…» Тогда в моих домах было четыреста пятьдесят жильцов, точнее, четыреста семьдесят пять. Мне это надо — покупаться на мистера Кея?
  
  — Зачем же он лизал вам задницу?
  
  — Хотел быть моим лучшим другом. Как будто я не знал, когда меня пытаются обвести вокруг пальца. — Корвуц замедлил шаг и, подождав, пока собака не обнюхает очередной столб, поправил очки. Гиги передумала, и мы снова двинулись в путь. — Ей всегда надо много времени, чтобы сделать свои дела. Давай, собака. У меня дома работа ждет.
  
  Я повторил вопрос. В ответ Корвуц прищурился:
  
  — У Брайта были идеи мне на пользу. «Заведите правление жильцов, мистер Кей, все пойдет глаже». Я думал, что все это чушь.
  
  — Но согласились.
  
  — Если кто-то хочет помочь, зачем отказываться? Я так подумал: Брайт будет просить что-нибудь мне нужное, я скажу «нет». Но не понадобилось.
  
  — Он никогда ни о чем не просил?
  
  — Так получается.
  
  — Даже снизить арендную плату?
  
  — Да ну, — сказал Корвуц, — я это раньше сделал.
  
  — Вы сделали ему большую скидку?
  
  — Разве запомнишь… может, пару тысяч в целом.
  
  — По доброте душевной? — не поверил я.
  
  Корвуц повернулся ко мне:
  
  — Я уже сказал, я видел его дважды. Он хотел помочь, зачем отказываться? В итоге ничего полезного не вышло. Дурацкое правление жильцов.
  
  — Не помогло в перестройке в кондоминиумы?
  
  Он усмехнулся и зашагал быстрее.
  
  — Это здание довело меня до ручки. Брал деньги с других проектов для его финансирования. Надо было быть идиотом, чтобы связаться с этим куском дерьма! Затем деньги кончились, ставки выросли, а банки не давали кредит, если при этом не ухватят вас за… Все уходит на бумажную волокиту — с ума сойти, сколько нужно времени, чтобы что-то сделать в этом городе. Вам ни черта до этого дела нет. Хотите знать про Дейла Жополиза? Я уже все рассказал, и точка!
  
  — Как вышло, что он снял у вас квартиру?
  
  — По рекомендации.
  
  — От кого?
  
  — Какая разница?
  
  Мы шли, пока Гиги не остановилась, завороженная ароматом помойного бака, на углу Шестьдесят девятой улицы.
  
  — Вперед, хватит, — сказал Корвуц.
  
  — Так кто порекомендовал вам Брайта?
  
  — Опять?
  
  — Что тут скрывать?
  
  — Да не нужны мне были новые жильцы! Вы перестраиваете, вам нужно пустое здание. Но Брайт обещал не шуметь, тогда я сказал: «Какого черта, ладно». В этом моя проблема — мягкое сердце.
  
  Гиги отошла от помойки, и мы прошагали еще полквартала, прежде чем я спросил:
  
  — Кто за него поручился?
  
  — Чего вы к этому привязались?
  
  — Соня Глюсевич?
  
  Корвуц облизнул губы.
  
  — Вы знали Соню?
  
  — Я знаю, что она ваша кузина и была членом правления вместе с Дейлом.
  
  — Кузина, — повторил он, как будто в первый раз услышал новое слово. — Второй муж ее матери — племянник одной из моих сводных сестер.
  
  — Она знала Дейла и рекомендовала его вам?
  
  Он неохотно кивнул.
  
  — У нее с ним был роман?
  
  — Соня была замужем.
  
  — Тот же вопрос, — настаивал я.
  
  — Я не суюсь в дела других людей.
  
  — Полагаю, это означает «да»?
  
  — Послушайте, — сказал Корвуц, — Соня пришла ко мне и сказала, что ее приятелю нужно жилье. Я ответил: самое большее — на полгода.
  
  — Это могло прекрасно устраивать Брайта.
  
  — Что вы хотите этим сказать?
  
  — Он любит перемещаться, — объяснил я.
  
  — И правильно делает.
  
  — После того как он покинул ваше здание, о нем нет никаких сведений. Не знаете, где он сейчас может быть?
  
  — А я должен знать?
  
  — Где Соня с ним познакомилась?
  
  — Вот это я знаю, — кивнул Корвуц. — Участвовала в шоу.
  
  — Каком шоу?
  
  — Соня хотеть стать актрисой. Тогда она ужасно говорила по-английски, да и сейчас ненамного лучше. Через год как я приехать из Беларусь, я говорить идеально. Через два года я выучить испанский, на котором говорить пуэрториканцы, через пять лет спокойно говорить с китайцами. Хаста луего инг чанг чанг.
  
  — У Сони нет способностей к языкам?
  
  — У Сони? — Он хихикнул. — Как это говорится, не семи пядей во лбу?
  
  — Но она считала, что может играть?
  
  — Хотеть стать большой звездой.
  
  — В театре или кино?
  
  — Даже сейчас, — объявил Корвиц, — она ходит на занятия в Новую школу. Малюет картины, делает горшки, пепельницы, подсвечники.
  
  — Художественные наклонности?
  
  — Живет на алименты от бывшего мужа, есть время заниматься.
  
  — Богатенький бывший муж.
  
  — Пластический хирург. Он ей сиськи делать, понравится, что получилось, женился, чтобы постоянно иметь перед глазами.
  
  — Как его зовут?
  
  — Разве упомнишь?
  
  — Он женился на вашей кузине, а вы не помните его имени?
  
  — Еврейчик, — сказал он. — Они жениться в Ангуила, никого не звали. Через пять лет она переезжать в большой дом в Лоуренсе, затем развод.
  
  — И до сих пор получает алименты?
  
  — Она живет хорошо.
  
  — Где находится кабинет этого врача?
  
  — Где-то в Пяти городах.
  
  — Каком именно?
  
  — Может, Лоуренс, может, Седархерст.
  
  — И вы не помните имени?
  
  — Еврейское имя, что-то на «виц» — вроде Марковиц или Лейбовиц… нет-нет, Лефтковиц, Боб Лефтковиц. И грает в теннис. — Корвуц изобразил широкий замах.
  
  — Значит, Соня встречалась с Дейлом, когда была замужем за доктором Лефтковицем?
  
  Молчание.
  
  — Вы же сказали, что это так.
  
  — Я только сказал, что она говорила: Брайту нужна квартира.
  
  — Она жила с мужем, но держала квартиру на Тридцать пятой улице?
  
  Корвуц посмотрел в сторону. Жилы на его шее напоминали тросы моста в миниатюре.
  
  — Я дать ей квартиру, ну и что?
  
  Гиги устремилась к новому помойному баку.
  
  — Ну вот опять, — вздохнул Корвиц.
  
  — В каком шоу участвовала Соня, когда познакомилась с Дейлом Брайтом?
  
  — Разве упомнишь?
  
  — Вы это шоу видели?
  
  — Она все говорить: «Приходи, бесплатно». В конце концов пришлось пойти. Какое-то уродское место.
  
  — На окраине?
  
  — Ист-Виллидж. Никакого театра: комната над мексиканским рестораном. Они там поставить пианино, стулья, черную занавеску повесить. Все одеть черное — черные халаты, черные капюшоны, все время бегать вокруг и что-то говорить нараспев. В конце кого-то вырвать. Затем вы хлопать.
  
  — Как называлось это шоу?
  
  — Может, «Черные халаты» или «Блевотина»? — Он хихикнул, довольный собственным остроумием.
  
  Я вытащил список, который составил в библиотеке, начал читать ему названия.
  
  — Да, — сказал он, — это так и называться — «Праздник темного носа». Что, черт возьми, это означать — «темный нос»? Я спросил Соню. Она сказать, что это вход в чей-то мозг, вроде туннеля. — Корвуц дернул ноздрей. — Здесь прячется правда. — Засмеялся. — Апчхи, и все? Никакой больше правды?
  
  Гиги проверила цветочную клумбу у высокого кирпичного дома. Я поискал «Праздник темного носа» в своих записях. Об этом шоу упоминалось только в «Тайме». «Неоабсурдистская драма с элементами мистики». Ни действующих лиц и исполнителей, ни критических замечаний.
  
  — Сколько народу участвовало в шоу? — спросил я.
  
  — Это важно?
  
  — Возможно.
  
  — Сколько? Четверо? Не знаю, не много.
  
  — Дейл Брайт был среди актеров?
  
  — Может быть.
  
  — Может быть?
  
  — Я же сказал — темные капюшоны, лиц не видать. Может, он, а может, Микки-Маус.
  
  — Соня твердо сказала, что познакомилась с ним в шоу?
  
  — Да-да.
  
  — Что еще вы о нем знаете?
  
  — Ничего.
  
  — Когда исчезли Сафраны…
  
  — Нет-нет. Я же сказал, это мы не обсуждаем. Они почти погубил мою жизнь.
  
  — Сафраны?
  
  — Копы. Пугали, мешали. Я пытался делать бизнес, они приходил в офис со своими жетонами — прощай, бизнес. Этот итальянский парень, похожий на гангстера. Они меня притеснили, потому что я белорус, хотели знать о контрабанде, московской мафии. Глупо.
  
  — Предубежденные, — кивнул я.
  
  — Я им говорил: «Посмотрите, вы ничего не найдете, потому что нечего находить».
  
  Гиги подошла к брошенной коробке и присела. Корвуц выбросил руку в салюте:
  
  — Наконец-то, псинка!
  
  Я пояснил:
  
  — Сафраны интересуют меня только потому…
  
  — Доброй ночи и всего хорошего. Я говорил сегодня с вами только потому, что я не хотел, чтобы вы снова беспокоили моего ребенка. К тому же мне нечего скрывать. Вы скоро возвращаетесь в Лос-Анджелес?
  
  — Скоро.
  
  — Передавайте привет пальмам!
  
  — Вам явно неприятно говорить о Сафранах.
  
  Он выдохнул воздух сквозь сжатые губы.
  
  — Если вам нечего скрывать…
  
  Воздух вырвался из него с шипением.
  
  — Может быть, они улетели на луну. Может быть, Жополиз что-то с ними сделал. Разве мне на это не насрать? Я бы не дал за это даже дерьма Гиги!
  
  — В смысле: скатертью дорога?
  
  — Эй, — оскалился он, — не надо за меня говорить. С чего мне о них плакать? Они со мной боролись из любви к искусству, я от всего этого сбежал.
  
  — От борьбы?
  
  — От коммунизма. Слушай, псинка, скорее заканчивай.
  
  — Сафраны были коммунистами?
  
  — Спросите у кого-нибудь еще, мистер.
  
  — Соня в городе?
  
  — Я должен знать?
  
  — Позвоните ей. Если она сможет поговорить со мной сегодня, я от вас отстану.
  
  — Вы и так от меня отстанете.
  
  — Позвоните.
  
  — Почему я должен делать вам одолжение?
  
  — Я нравлюсь вашей дочке и собаке.
  
  Он уставился на меня, потом засмеялся:
  
  — Почему бы нет? Соня рекомендовала мне идиота Жополиза. Я порекомендую ей вас.
  
  Он оставил меня около дома, передал шпица швейцару и воспользовался телефоном в вестибюле. Короткий разговор, затем поднятый вверх большой палец.
  
  Я одними губами произнес «Спасибо», но Корвуц ничем не показал, что заметил это. Он уже шел через вестибюль. Швейцар шел за ним и терпел, пока собака вылизывала ему лицо.
  ГЛАВА 24
  
  Соня Глюсевич жила в крепости из желтого кирпича, которая занимала треть квартала на Восемьдесят третьей улице.
  
  Двери в холл были широко открыты. Зеркала на стенах чередовались с бархатными панелями в золотую крапинку, болезные пальмы жаждали более яркого света.
  
  Два швейцара без головных уборов, в белых рубашках сидели за конторкой, не обращая внимания на экран телевизора. Услышав имя Сони, один небрежно сделал разрешающий жест рукой и продолжил разглядывать брошюру.
  
  — Номер квартиры?
  
  Неспешная консультация с черной книгой в пластиковой обложке.
  
  — Двадцать шестой, одиннадцатая.
  
  Одетый в металл лифт вознес меня на двадцать шестой этаж. Коридоры были оклеены под блестящую медь с пятнами, призванными изображать патину. Ковер на полу ржаво-красного цвета уже основательно вытерся. Я постучал в дверь Сони Глюсевич.
  
  На женщине, открывшей мне, было желто-оранжевое кимоно и сандалии на высоких каблуках. Немного за сорок, полноватая и симпатичная. Чересчур черные длинные волосы, накладные ресницы и алые губы. Заметно было, что она только что напудрилась, а духи с сильным запахом ванили можно было ощутить даже из коридора.
  
  — Миссис Глюсевич? Я Алекс Делавэр.
  
  — Соня. — Две слишком мягкие ладошки схватили мою руку. Новая волна запаха ванили. — Входите, пожалуйста.
  
  Квадратная бледно-голубая гостиная заставлена черными плюшевыми кушетками и зеркальными, с золотом столиками в стиле барокко. Стены украшали картины с парижскими сценками, богатыми красками, но бедными пропорциями. Черная этажерка в японском стиле заставлена керамическими изделиями неясной формы.
  
  Соня присела на уголок кушетки и указала мне на одно из кресел. Усевшись, я обнаружил, что наши колени находятся на расстоянии пары дюймов. Ничем не занавешенное окно выходило на Ист-Ривер и ночное сияние Куинса.
  
  — Спасибо, что согласились со мной повидаться.
  
  Зашуршал шелк, когда она скрестила ноги. На бледной мягкой шее — золотая цепочка, дополнительное сияние обеспечивают чересчур большие серьги в виде колец, перстень с огромным аметистом и золотые часы «Ролекс» с бриллиантами.
  
  — Алекс, — сказала она. — Это распространенное русское имя. Вы иметь русская кровь?
  
  — Насколько мне известно, нет.
  
  — Пожалуйста, — предложила Соня, указывая на столик, на котором стояли крекеры, кусочки сыра с воткнутыми в них зубочистками, открытая бутылка рислинга и два хрустальных бокала. Приглушенный свет подчеркивал вид на реку и улучшал цвет ее лица.
  
  Я налил нам обоим вина. Ее первый глоток не произвел никаких изменений в уровне жидкости. Я отпил еще меньше.
  
  Мы оба улыбались и делали вид, что получаем удовольствие от общества друг друга. Как на неудачном свидании вслепую.
  
  Похоже, те пятнадцать минут, которые потребовались мне, чтобы дойти до ее дома от особняка Корвуца, она использовала, чтобы подправить макияж и выставить скромное угощение.
  
  — Мистер Корвуц объяснил вам, что меня интересует?
  
  — Да, конечно. — Звенящий голос, славянские обертоны. Демонстрация мелких зубов в кокетливой улыбке предполагала бурную молодость. — Роланд сказать, что вы очень дотошный. Но он не сказать, что очень красивый.
  
  Она положила сыр на крекер, откусила и покрутила в руке зубочистку.
  
  — Вы считать, что, может, Дейл кого-то убивать?
  
  — Возможно.
  
  — Ладно.
  
  — Это вас не шокирует?
  
  — Конечно, это мне шокирует. Берите сыр. Хороший.
  
  Я только что заплатил за свой сорокадолларовый салат в «Ла Белла», который мне даже не успели принести, и все же у меня не было аппетита ни на что, кроме информации.
  
  Я взял крекер.
  
  — Пожалуйста, расскажите мне о Дейле.
  
  — Что рассказать?
  
  — Какой он?
  
  Соня задумалась.
  
  — Он милый. Услужливый. Он любит помогать людям.
  
  — Он помогал вам?
  
  — О да!
  
  — В чем?
  
  — С моим текстом, как я должна говорить, как красить глаза. Это же иначе.
  
  — Что иначе?
  
  — Краска для театра. Вы должны что-то заявить…
  
  — Это Дейл вам сказал?
  
  Кивок.
  
  — У Дейла был опыт в театральном гриме?
  
  — Опыт, я не знать. Он был очень, очень хороший. Художник.
  
  — Вы с ним встретились во время постановки «Праздник темного носа»?
  
  — Да. Я быть Нюрона, путешественница по мозг, а Дейл быть сэр Эксон. Он меня учить, как пользоваться светлым и темным, — она коснулась века, — выглядеть загадочной на сцена. Делать лицо драматичный.
  
  Роланд Корвуц говорил, что лица актеров были полностью закрыты темными капюшонами.
  
  — Значит, вы с ним подружились? — предположил я.
  
  Соня отпила глоток вина.
  
  — Дейл был очень дружелюбный.
  
  — Но вы не слишком удивились, что его подозревают в убийстве.
  
  — Все может удивлять. Или ничего. Зависит.
  
  — От чего?
  
  Она склонила голову набок.
  
  — Если вы доверять людям, вы удивляться.
  
  — А вы нет?
  
  — Больше нет, — улыбнулась она. — Мой муж каждый день говорить мне, что любит. Каждый божий день, в шесть тридцать, сразу же как просыпаться, даже зубы не почистив. «Я люблю тебя, Сонни». Прикрывать рот, чтобы я не чувствовать плохой запах. — Она провела рукой по животу, задержалась на колене. — Он был хирург. Каждую пятницу он дарить мне цветы, все женщины завидовать. Он так много работать, мой Стиви, пластиковый хирург. Допоздна. Очень, очень допоздна. — Она вновь сверкнула зубами. — Он всегда нанимать хорошеньких медсестер из Пуэрто-Рико. Сейчас он на одной из них замужем.
  
  — А-а…
  
  Она поменяла ноги местами. Ткань задвигалась, открывая щедрый кусок мясистого белого бедра.
  
  — Когда вы познакомились с Дейлом, вы уже были замужем?
  
  — Да, конечно.
  
  — Какие между вами были отношения?
  
  Кокетливая улыбка.
  
  — Вы хотите знать, спать ли я с ним? Да, немного это случаться. Стив развлекаться со своими медсестрами. Если можно петуху, то почему нельзя курице?
  
  — Немного? — спросил я.
  
  — Мне нравилось, но Дайль не очень любить.
  
  — Без энтузиазма.
  
  — Да, энтузиазма, — сказала она. — Когда он это делать. Но он мог. С «мог» не быть проблем, проблем быть с «как часто».
  
  — Он не казался вам голубым?
  
  — Он сказал, что нет.
  
  — А вы спрашивали?
  
  — Это был печальный время для меня. — Ее плечи опустились. — Я находить счет от «Американ экспресс» в карман Стив. Большой, дорогой ужин в ресторане в Хэмптоне, куда я просить Стив меня сводить. Но он не сводить.
  
  — Вот урод! — заметил я.
  
  — Да, точно, Алекс. Большой урод. Вот я и был печальный. Я плакать и сказать Дейлу: «Пожалуйста, отнесись ко мне как к женщина», — но он был просто милый.
  
  — Милый?
  
  — Как с подругой.
  
  — Он умел слушать?
  
  — Слушать, держать за руку, обнимать. Поцелуи сюда. — Она коснулась кончика носа. — А к делу? Нет.
  
  Соня поерзала, открыв еще больше бедра.
  
  — Трудно поверить, что он мог вам отказать, — деликатно сказал я.
  
  Ее глаза увлажнились.
  
  — Наверное, вы врать, но мне все равно приятно.
  
  Она выпила вина и посмотрела на потолок. Подбородок ее дрожал. Она прикрыла бедра.
  
  Я не отставал:
  
  — Значит, вы его спросили, не гей ли он, и он сказал, что нет?
  
  — Да, так и сказал — нет.
  
  — Ему не понравился ваш вопрос?
  
  — Да нет, ничего такого, — пожала плечами она. — Он засмеяться и сменить тему.
  
  — На какую?
  
  — «Ты такая прелесть, Сони». — Глубокий вздох.
  
  — Он был женоподобным?
  
  — Нет, — сказала она. — Не думаю.
  
  — Вы не уверены?
  
  — Нет, я уверена, точно нет. Дейл не был как девушка, он просто чувствительный.
  
  — Услужливый.
  
  Она подмигнула:
  
  — Не так, как нормальный мужчина, а?
  
  Я засмеялся.
  
  — Еще одно, в чем он быть другой, — сказана она. — Очень аккуратный и чистый, всегда хорошо пахнуть. И никаких игрушек. Я не говорить про секс-игрушки. Я иметь в виду быстрые машины, большие телевизоры, большие стерео. Стив все это обожать.
  
  — У Дейла ничего такого не было?
  
  — У Дейл вообще ничего не быть. Диван для спать, джинсы и свитера в стенном шкафу, почти никакой еды в холодильнике, только сок и вода. Еще рюкзак и шкатулка.
  
  — Шкатулка?
  
  — Зеленая шкатулка. Из армии.
  
  — Дейл сказал вам, что он ветеран?
  
  — Капитан, пять лет.
  
  — Где он служил?
  
  — В Германии. Он починять танки.
  
  — Механик?
  
  — Хорошие руки, — кивнула она. — Один раз он починить мою плиту, там огонек не гореть. И туалет. Туалет два раза.
  
  — Речь идет о вашей квартире на Тридцать пятой улице.
  
  Она щелкнула красным ногтем по бокалу.
  
  — Алекс, мне быть очень, очень тоскливо в тот большой дом. Стив все время занят, работать с маленькими медсестрами. У Роланда быть этот новый дом, я участвовать в пьесе, зачем каждый вечер возвращаться на Лонг-Айленд?
  
  — Вы сняли себе квартиру, а затем устроили жилье Дейлу.
  
  — Я тоже любить помочь. — Она улыбнулась. — Я же говорить с вами.
  
  — Я вам очень признателен. Итак…
  
  — Как долго вы быть в городе, Алекс?
  
  — Завтра уезжаю.
  
  Она щелкнула языком.
  
  — Вы много возвращаться?
  
  — Время от времени.
  
  — Это хороший город, всегда весело…
  
  — Где жил Дейл до того, как перебрался в дом Роланда?
  
  — В гостиница.
  
  — Название не помните?
  
  — Никогда и не знать. Дейл мне говорить: гостиница плохая. Я тогда сказать: «Знаешь, я могу помочь». Я говорить с Роланд, и Дейл переселяется в соседнюю квартиру.
  
  — Что еще он говорил вам о себе?
  
  — Ничего.
  
  — Как насчет семьи?
  
  — Он сказать, что нет.
  
  — Почему?
  
  — Родители умереть. Вот почему он переехать в город.
  
  — Из Калифорнии?
  
  — Калифорнии? — удивилась она. — Из Вашингтона.
  
  — Он вам сказал, что приехал оттуда?
  
  — Он говорить о столица, обо всех этих политиках, что они все время врут. Может быть, он тоже был политиком, а?
  
  — Прежде чем перебраться сюда, Дейл жил в Сан-Франциско.
  
  — Он никогда не говорить про Калифорния.
  
  — А он не упоминал о сестрах или братьях?
  
  — Он сказать, что единственный ребенок. — Она улыбнулась. — Снова соврал?
  
  Я кивнул.
  
  — Что еще он вам говорил?
  
  — Я же уже сказать, ничего, Алекс. Вы не брать сыр, он хороший.
  
  Я надкусил уголок сырного кубика. Резиновый, засохший по краям.
  
  — Значит, ничего больше вы мне о Дейле рассказать не можете?
  
  — Чаще я говорить, а Дейл слушать. Он был хороший друг, когда мне нужен был хороший друг. И теперь получается, он кого-то убить? Кого?
  
  — Возможно, несколько человек.
  
  Она поморщилась:
  
  — Я так часто оставаться с ним одна, и он был всегда милый.
  
  — Услужливый, — подсказал я.
  
  — Такой услужливый. Я таких услужливых больше не встречать.
  
  Соня ушла в комнату «для девочек», как она сказала, и вскоре вернулась, сняв все украшения, умывшись и подколов волосы наверх. Теперь она выглядела проще, но моложе.
  
  — Вы не пошевелиться, — заметила она, не садясь. — Ни на дюйм.
  
  — Боитесь, что я украду столовое серебро?
  
  Она засмеялась.
  
  — Вы уехать завтра? Утро или вечер?
  
  — Рано утром.
  
  Она моргнула и протянула руку:
  
  — Желаю доброго пути, Алекс.
  
  — Если не возражаете, еще несколько вопросов, — попросил я.
  
  Вздохнув, Соня села.
  
  — Теперь вы захотеть говорить про Сафран, верно? Роланд говорить, вы думать, что Брайт их убивать.
  
  — Вас бы это удивило?
  
  — Эти двое, — нахмурилась она. — Кто знать о таких людях?
  
  — Каких «таких»?
  
  — Всегда вот такое лицо. — Она сделала кислую гримасу. — Грязнули, неряхи, можно подумать, они вообще не мыться. Дейл сказать, они были как тараканы.
  
  — Насекомые?
  
  — Грязнить собственность Роланда, вести себя несправедливо к нему. Ужасно обращаться со своей собакой.
  
  — Они жестоко обращались с собакой?
  
  — Да иль говорить, они никогда его не гулять, пес гадил внутри.
  
  — А Дейл бывал в квартире Сафранов?
  
  Губы женщины расслабились, но глаза смотрели все так же настороженно.
  
  — Это в первый раз я об этом подумать.
  
  — Дейл и Сафраны не ладили. Ему нечего было делать в их квартире.
  
  — Все равно, — сказала она. — Роланд никогда не просить Дейл ему помогать, никогда.
  
  — Это Роланд хотел, чтобы вы мне так сказали?
  
  — Роланд вовсе не какой-то гангстер. В Беларуси он работать в больнице, помогать старикам получить лекарство.
  
  — В ночь исчезновения Сафраны пошли на спектакль на окраине. Тогда еще шла эта пьеса — «Праздник темного носа»?
  
  — Шла. — Она хихикнула. — Скорее плелась. Всего четыре раза.
  
  — Сафраны приходили?
  
  Медленный кивок.
  
  — Их пригласил Дейл. — Это не было вопросом.
  
  — Я спросить зачем, а он сказать: «Почему не быть милым?»
  
  — Им понравилось шоу?
  
  — Не знаю.
  
  — Вы видели Дейл а с ними после шоу?
  
  — Не знаю, — повторила она. — Я снимать грим. На это нужно много времени.
  
  — А Дейл уже ушел?
  
  — Да.
  
  — Когда-нибудь еще видели Сафранов после этого?
  
  Долгое молчание; затем она медленно покачала головой:
  
  — Мой Бог! Дейл!
  
  — Дейл участвовал еще в каких-нибудь шоу?
  
  — Нет.
  
  — А чем он занимался?
  
  — Я больше быть в Лонг-Айленд. Я пользоваться квартирой, только если не хотеть сидеть за рулем.
  
  — Дейл где-нибудь работал?
  
  — Он говорить, что собирается искать, но не сразу, у него был и деньги. От родителей, совсем немного… это тоже вранье, да?
  
  — Он унаследовал куда больше, чем «совсем немного», — кивнул я. — И после того как он уехал из дома Роланда, нигде нет никаких следов его работы. Он говорил, какого типа занятие было бы ему интересно?
  
  — Нет, не говорил… и я еще кое-что вспомнила. Он говорить, что собираться путешествовать.
  
  — Где?
  
  — По всему миру, как будто это одно большое место. Я говорить: «Дайль, поверь мне, мир вовсе не одно место, он состоять из маленьких группок людей, которые ненавидеть друг друга и убивать друг друга, и никто не любить того, кто чем-то отличаться. Хочешь съездить в Беларусь и взглянуть, почему я уехать?» Он сказал: «Нет, Сонни, я говорить о великих городах, таких как Париж, Лондон, Рим». Я спросить, почему он никогда не ехать в великие города, когда был капитаном в Германии. Он сказал: в армии на это не оставаться времени. Но может, он и в Германии не быть, а?
  
  — Думаю, что так, — согласился я.
  
  — Все вранье, — заключила она. — Ладно, ничего в этом нет нового.
  
  — У вас, случайно, нет его снимков?
  
  — Я не хранить сувениры.
  
  Тогда я попросил описать Брайта, и вот что она сказала: большой, мясистый, лысый — то же самое уже сказал мне Сэм Полито.
  
  — Карие глаза, — добавила она. — Мягкие такие. Иногда он носить очки, иногда линзы.
  
  — Вам может показаться странным мой вопрос, но он когда-нибудь одевался в женское платье?
  
  — Только не на улице.
  
  — Вот как?
  
  — Одна девушка в «Темном носе» — она играла Систему — была большая, шестнадцать, может, восемнадцать размер. Дайль порой шутить над ней.
  
  — Насчет ее габаритов?
  
  — Нет-нет, одежды. Он надевал ее тряпки, потом парик и говорить высоким голосом. Очень смешно.
  
  — Дурачился?
  
  — У него что, такая странность?
  
  Я пожал плечами.
  
  — Это дикое сексуальное убийство? — спросила Соня.
  
  — Трудно сказать, что это такое.
  
  — Господи… наверное, мне везти. Дайль всегда быть ласков со мной, но кто знать, да? Я устать, Алекс. Слишком много говорить.
  
  Она проводила меня до двери, наклонилась и поцеловала в щеку, обдав облаком ванильного аромата.
  
  Я снова поблагодарил ее.
  
  — Почему бы и нет? — улыбнулась она. — Может, я когда-нибудь увидеть Калифорния?..
  ГЛАВА 25
  
  — Ну как, твой шеф не зря потратился? — спросил я у Майло.
  
  — Сообщу, когда переговорю с ним.
  
  — И когда это случится?
  
  — Когда ЕГО светлость поманит.
  
  Пять вечера, затянутое облаками небо, тяжелый воздух Лос-Анджелеса. Мы сидели в кофейне на бульваре Санта-Моники, которая славилась своими омлетами величиной с крышку канализационного люка. Кофе для меня, кофе и тарелку жареных пирожков с корицей для моего друга. Хотя два часа назад он съел плотный ленч в кафе «Могул». От его одежды пахло любопытной смесью тмина и сигар.
  
  Вчера, прежде чем лечь спать, я оставил ему послание, в котором кратко изложил все, что мне удалось узнать в Нью-Йорке, но ответа так и не получил: он до рассвета дежурил у дома Тони Манкузи.
  
  Майло потер глаза.
  
  — Дейл замочил Сафранов… ладно. Я получил достаточно, так что позволь заплатить за твою несведенную стодолларовую тарелку зеленого салата.
  
  — Сорок баксов, — поправил я. — Салат и гребешки.
  
  — Гремучая смесь.
  
  Я вернулся в Лос-Анджелес уже к полудню, но до четырех часов не мог с ним связаться. Майло еще раз заезжал к Гилберту Чакону с прокатной стоянки и заставил его признаться, что на работу он в тот день опоздал, а придя, заметил, что цепь подвешена, но замка нет. Тогда парень по-быстрому сгонял в ближайший магазин и купил тот самый дешевый замок, который мы видели.
  
  — Думаешь, это еще не все? — спросил я.
  
  — Намекаешь, что кто-нибудь заплатил ему, чтобы он не запирал замок? Не думаю — парень сам предложил мне пройти тест на детекторе лжи. Очень уж боится потерять работу.
  
  — Как бы то ни было, но тот, кто вскрыл замок, оставил его себе.
  
  — На память.
  
  Оставив Чакона, Майло принял участие в общем разговоре с техасскими властями и детективами из шести городов, в которых, по утверждению Каза Джексона, тот совершал всякие мерзости. Три случая — явное вранье, один скорее всего тоже, а вот два оставшихся — есть вероятность.
  
  Плюс Антуан Беверли — большой вопросительный знак.
  
  Начальство в штате Одинокой Звезды[1] жаждало поскорее разделаться с этими проблемами, и Майло попросили ускорить расследование дела Антуана. При этом у него не было никаких зацепок, разве что найти друзей детства Антуана, но обоих как корова языком слизнула.
  
  — Последние двое суток возле дома Уилсона Гуда курсируют машины без опознавательных знаков, — поделился со мной Майло. — Дома точно никого нет, и в школе Святого Ксавьера начинают беспокоиться.
  
  — Может быть, он всерьез разболелся и попал в больницу? — предположил я.
  
  — Проверяли. По нулям.
  
  — Тренер оставил поле, — заметил я.
  
  — И знаешь, что смешно? Как я уже говорил, этому идиоту и надо-то было всего лишь поговорить с нами. Неужели окажется, что Антуан погиб из-за какой-то детской ссоры?
  
  Мне даже думать об этом не хотелось. То ли устал, то ли сказалась ночевка в похожем на тюремную камеру номере и шесть часов костедробильного перелета.
  
  Я поболтал кофе, в кружке. Майло разорвал пакетик «Спленды», но не воспользовался им.
  
  — Гуду было столько же лет, сколько и Антуану, когда тот исчез. Ты встречал пятнадцатилетних парней, способных на такое?
  
  — Они не миелинизированы.
  
  — Они что?
  
  — Миелин, — пояснил я, — это вещество, которое покрывает нервные клетки и влияет на логический процесс. У подростков его меньше, чем у взрослых. Некоторые люди полагают, что это достаточное основание для отмены смертной казни для молодых преступников.
  
  — И в каком возрасте они становятся нормальными?
  
  — По-разному в каждом отдельном случае. Иногда до среднего возраста.
  
  — Плохое поведение по вине химии, — хмыкнул он, — Но здесь речь идет не об идиотском убийстве из низменных побуждений, как бывает в случаях с детскими бандами. Если Гуд виноват в смерти Антуана, то мы имеем дело с подростком, достаточно хитрым, чтобы прикончить лучшего друга, спрятать концы в воду и продолжать вести образ жизни порядочного гражданина.
  
  — Выдавать себя за приличного человека и жить с таким тяжелым грузом тяжело, но некоторым удается. Или Гуд может оказаться одним из тех высокоорганизованных психопатов, кому удается не попадать в беду.
  
  — А когда беда пришла с визитом, — прищурился Майло, — он перетрусил и скрылся?
  
  — Или смерть Антуана не была запланированным убийством. Подростки просто подрались, случилось несчастье, Гуд запаниковал и спрятал тело Антуана. А теперь он в ужасе.
  
  — Может быть, в этом участвовали двое. Вспомни, другой приятель Антуана — наркоман и рецидивист. Возможно, он сам себя так наказывает.
  
  — Гордон Беверли говорил, что у Майсонетте были проблемы в семье, они еле-еле сводили концы с концами. Возможно, ему пришлось труднее, чем Гуду.
  
  — Брэдли устроил себе поганую жизнь, а у его приятеля дом на холмах. Может быть, это превратило его в холодного человека… черт, это убийство могло быть заранее спланировано! Гордон ведь говорил, что Антуан продавал больше подписок, чем остальные. Что, если эти маленькие поганцы захотели заграбастать его бабки, а он отказался их отдать?
  
  — Обычно в такого рода делах дети только раздают формуляры, а платят им потом.
  
  — Ладно, но мой нос говорит мне, что что-то между этими тремя мальчиками случилось. Необходимо найти мистера Гуда и начать разрушать его иллюзии, но я не могу выпустить из виду Манкузи и Шонски. Кстати, о птичках: Тони вчера звонил Джине Барон и спрашивал, когда вступит в действие завещание мамочки.
  
  — И что она ему сказала?
  
  — То, что я велел ей сказать: колеса правосудия вращаются медленно. Тони бросил трубку, даже не попрощавшись. Возможно, он сломается под давлением и сделает какую-нибудь глупость. Например, встретится с тем, кого в данный момент изображает Дейл Брайт.
  
  Майло схватил пирожок, с энтузиазмом откусил, посыпались крошки.
  
  — Спасибо, что съездил, Алекс. Ты веришь, что Корвуц не подставлял Сафранов?
  
  — У него не было мотива: здание все равно освободили бы, с их согласия или без оного.
  
  — Тогда какой мотив был у Брайта?
  
  — Убийство может быть в удовольствие, если обставить его как акт альтруизма. Соня Глюсевич сказала, что такого услужливого мужчины ей еще не доводилось встречать.
  
  — Девичья подружка, — ухмыльнулся мой друг. — А ей можно доверять?
  
  — Думаю, да.
  
  — Мог, но редко хотел, — заметил он. — Но не голубой.
  
  — Этот парень не поддается классификации.
  
  Майло доел пирожок и взял другой.
  
  — Выпендривается в платьях и умеет краситься. Никаких следов его проживания в Вашингтоне, Мэриленде или Виргинии. То же самое относительно военной службы в Германии.
  
  — Ничего удивительного, — заметил я.
  
  — Хобби нового тысячелетия «Измени себя». Почему он просто не баллотировался в президенты и не избавил нас от всех хлопот?
  
  — Политика ему не подходит. Парень действительно любит помогать людям.
  
  Майло рассмеялся так раскатисто, что крошки слетели с его живота.
  
  Я добавил:
  
  — Дейл и Тони могли познакомиться на какой-нибудь тусовке с переодеванием. Тони жалуется на отсутствие денег и рассказывает, что мать живет в милом доме в Уэствуде, а он вынужден переселиться в дыру, потому что она завернула кран. И Дейл решает выручить приятеля. Может быть, Тони не имеет понятия, что затеял Брайт, но, возможно, когда узнал детали — убийца в костюме, — что-то заподозрил.
  
  — Клетчатая кепочка, — напомнил Майло. — Тони рассказывал, что его отец носил точно такую же. Если это была одна из милых шуток Дейла, откуда он тогда узнал о пристрастии к кепочкам Тони-старшего?
  
  — Тони болтлив, а Дейл умеет слушать. Если Манкузи сообразил, что он частично виновен в том, что Дейл зверски зарезал его мать, это объясняет те эмоции, которые нам довелось лицезреть.
  
  — Как он блевал? И при этом не сдал Дейла, потому что боится попасть в соучастники?
  
  — Меня куда больше интересует, почему Дейл действовал, не испытывая опасений, что Тони может его сдать. Он ведь разбирается в психике этого парня.
  
  — Или выжидает время.
  
  — Думаешь, Тони в опасности? Это возможно. В любом случае, если наблюдение не принесет результатов, я подумаю о том, чтобы выйти прямо на него. — Он управился со вторым пирожком.
  
  — Ты в самом деле считаешь, что мы имеем дело с преступным альтруизмом? То есть Дейлу не платили за его работу?
  
  — Если мы правы насчет убийств в «Олжос негрос», там он прикончил свою сестру и Вики Трап и разбогател. Но если его единственной целью были деньги, ему достаточно было спрятаться в лесу и достать ее выстрелом из ружья. Вместо этого парень нарядился ковбоем, показался в таком виде людям, украл машину, а потом действовал с невероятной жестокостью. Мне это говорит о психосексуальной отдаче. И это сходится с рассказом Леоноры о том, что в детстве Дейл отличался скрытой жестокостью.
  
  — Мучил животных, работая в приюте для зверья? Все у него уж очень противоречиво, ты не находишь?
  
  — Ирония и театр, — ответил я, — Только подумай, сколько нужно было затратить сил, чтобы организовать убийство Кэт Шонски: угнать заметную машину, следить за жертвой, а возможно, и похитить ее. Затем вернуть машину туда, где ее наверняка найдут, оставив заметное кровавое пятно на сиденье. Наконец, бросить шарф там, где его нельзя не заметить, если разрыть могилу Кэт.
  
  — Кстати, эту могилу разрыли бы наверняка, — вспомнил Майло. — Только что сестры получили разрешение на строительство бассейна.
  
  — Любопытно, знал ли об этом Дейл.
  
  Майло поднял брови.
  
  — Кто-то, знавший сестер… Интересно, они уже вернулись из круиза?
  
  Он жестом подозвал официантку и протянул ей несколько купюр.
  
  — Это слишком много, лейтенант.
  
  — Я сегодня добрый, Марисса.
  
  — Честно, лей…
  
  Майло накрыл ее руку своей большой ладонью:
  
  — Своди своего ребенка в кино.
  
  — Вы так милы. — Она почти на цыпочках отошла к кассе, чтобы пробить чек.
  
  — Редкий акт доброты?
  
  — Ну да, я и Дейл. Мы такие душки…
  ГЛАВА 26
  
  Майло смел со стола все записки не читая, открыл досье Кэт Шонски и принялся искать имена сестер, которым принадлежал участок, где зарыли Кэт.
  
  — Сюзан Эппл и Барбра Бруно… начнем в алфавитном порядке. — Он начал набирать номер, ошибся и был вынужден сделать еще одну попытку. — Миссис Эппл? Лейтенант Стержне… да… я знаю, что все это очень неприятно, мэм, очень жаль, что этот участок оказался вашим… нет, нет никакой необходимости рыть дальше, я звоню совсем по другому поводу… да, мы очень вам признательны, миссис Эппл, но мне хотелось бы задать вам еще один вопрос.
  
  Повесив трубку, он потер лицо.
  
  — Не знает никого по имени Дейл или Анселл Брайт. И вообще среди ее знакомых никоим образом не мог оказаться человек, способный на такой ужасный поступок; то же самое скажет нам и сестра, потому что они вращаются в одной и той же социальной группе.
  
  — Тесной, — добавил я.
  
  — Они совместно владеют собственностью и никогда не судились друг с другом. Своего рода сиамские близнецы. Попробую-ка я все же достать миссис Бруно… нет, записку оставлять не буду, лучше голосовое послание. Сестричка Эппл наверняка доберется до нее первой. Спасибо за завтрак. Я пойду за пивом и чем-нибудь съестным.
  
  — Ты же сам заплатил за завтрак.
  
  — Речь идет о моральной стимуляции.
  
  — Сходить с тобой?
  
  — Робин все еще по уши в своем проекте?
  
  — В семь мы идем ужинать, а потом она снова возвращается в студию.
  
  — Тогда играй с собакой… Спасибо за предложение, Алекс, но ты и так совершил подвиг, смотавшись в Нью-Йорк и обратно за двое суток. Кроме того, общаться со мной, когда мой мозг мертв, — занятие не из приятных. И не говори, что ты в курсе.
  
  На ужин у нас были телячьи котлеты, салат и пиво. К девяти часам Робин вернулась к своей работе, а я растянулся на диване в кабинете с газетой. Бланш улеглась рядом и сделала вид, что ее интересуют текущие события. В половине одиннадцатого я проснулся, отлежав себе все, что возможно. Бланш упоенно храпела рядом. Я уложил ее в корзинку и отправился в студию.
  
  Робин сидела за верстаком, постукивала по дереву и что-то выпиливала.
  
  — Ох нет! Бедняжка!
  
  — В чем дело?
  
  — Ты заснул, и теперь тебя скрутило.
  
  — Так очевидно?
  
  Она отложила в сторону зубило и коснулась пальцами моего лица.
  
  — Кожаный диван. На тебе вмятины от швов.
  
  — Шерлок ты наш, — нежно улыбнулся я.
  
  — Хочешь, я отправлюсь с тобой?
  
  — Куда?
  
  — В одну из твоих поездок.
  
  — Я никуда не собирался ехать.
  
  — В самом деле? — усомнилась она. — Ладно, я заканчиваю, и мы может поиграть во что-нибудь.
  
  На идеально чистом верстаке лежала задняя часть мандолины из клена, а на полу — аккуратная кучка стружек.
  
  — Я не собираюсь мешать гению.
  
  — Это вряд ли. — Робин улыбнулась. — А что ты собираешься делать?
  
  — Возможно, присоединюсь к Майло. Он следит за Тони Манкузи, возможно, даже повезет его на допрос.
  
  Новая улыбка.
  
  — Теперь я убедилась, что это действительно ты, а не твой инопланетный клон. Поцелуй меня и отправляйся.
  
  Я позвонил Майло из машины:
  
  — Твой миелин усохнет.
  
  — Возможно, его и так перебор.
  
  — Мистер Зрелый Человек?
  
  — Вопреки собственному желанию.
  
  Мой друг позаимствовал побитую коричневую «камаро» с полицейской парковки и поставил ее на расстоянии десяти машин от дома Тони Манкузи, причем так, что уличный фонарь, освещая заднюю часть машины, не доставал до сиденья водителя.
  
  Заметив меня, он открыл дверцу.
  
  Внутри пахло потом, табаком и свининой. На заднем сиденье рядом с коробкой из-под риса расположились три картонки с начисто обглоданными ребрышками, набор небольших чашек с остатками кисло-сладкого соуса, салфетки в жирных пятнах и пара сломанных зубочисток. На коленах у Майло стоял клетчатый термос, а его лицо и тело представляло собой единую темную массу. Когда мои глаза привыкли к темноте, я разглядел, что он переоделся в черную вельветовую рубашку, на нейлоновом ремне пристегнул кобуру с девятимиллиметровой «пушкой» и обул новые кеды.
  
  — Ты такой нарядный…
  
  Майло вынул из ушей наушники плейера и выключил его.
  
  — Ты что-то сказал?
  
  — Просто «привет».
  
  — Я бы предложил тебе поесть, но…
  
  — Я сыт.
  
  — Еще один салат для знати за безумные деньги?
  
  — Мы ужинали дома.
  
  — Домосед.
  
  — Что ты слушал?
  
  — Оттолкнись от противного: не Джуди, не Бетт, не Лайза, не Барбра. Догадайся.
  
  — ????
  
  — Бетховен.
  
  — Какой, однако, любитель классики, — покачал головой я.
  
  В ответ он осклабился:
  
  — Плейер Рика. Взял по ошибке.
  
  Мы просидели час. За это время позвонили из голливудской патрульной службы. Уилсон Гуд нигде не показывался.
  
  К половине второго я начал чувствовать тягомотину этого занятия. Решил, что посижу еще час, а потом вернусь домой, завалюсь спать и восстановлю свой временной режим.
  
  Майло попросил:
  
  — Покаты здесь, ущипни меня, если что-нибудь произойдет. — Он откинул кресло как можно дальше и опустил голову на заднее сиденье, но уже через десять минут проснулся с пугающим гортанным звуком и вытаращенными глазами. — Сколько времени?
  
  — Без десяти два.
  
  — Хочешь сам подремать?
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Думаешь сбежать?
  
  — Возможно, немного погодя.
  
  — Я ведь говорил, тоска зеленая, — заметил он.
  
  — Приятно хоть иногда оказаться правым, — согласился я. — С ударением на «иногда».
  
  — Надо же, недосып пробуждает во мне самые злые… — Но туг внимание Майло привлекло что-то слева, заставив его резко повернуться. Я проследил за его взглядом, но ничего не увидел. И тут дверь в доме Тони Манкузи открылась. Как будто Майло это унюхал.
  
  На улицу вышел мужчина. Сутулый, обрюзгший, шаркающий ногами.
  
  Тони Манкузи прошлепал к своей «тойоте», сел в нее и поехал в сторону бульвара Сансет. Майло, опустив стекло, следил за ним. Из-за припаркованных машин мне почти ничего не было видно, кроме двух красных точек хвостовых фонарей в двадцати ярдах от нас.
  
  Манкузи проехал квартал и пересек перекресток на красный свет.
  
  — Первое нарушение, — заметил Майло, заводя мотор. — Надо надеяться, будут и другие.
  
  «Тойота» поехала по бульвару на запад, миновала Западный детский медицинский центр и направилась через Госпитал-ро. Бульвар в это время был пустым, признаки жизни появились, начиная с Вайн, где попадались бродяги, наркоманы да люди с нищенской зарплатой ждали автобус.
  
  Такое слабое движение подразумевало, что Майло не может приблизиться к «тойоте», но в то же время хвостовые огни Манкузи превращались в маяки. Когда он проезжал мимо ярко освещенного склада, можно было разглядеть даже красное пятно от соуса в уголке его рта. Прибавьте к этому темные волосы и серое лицо, и перед вами Дракула, вышедший на охоту.
  
  Манкузи еще раз проехал на красный свет на Хайленд, потом нарушил правила, свернув в левый ряд.
  
  — Тони, Тони, — неодобрительно пробормотал Майло, держась на расстоянии половины квартала от «тойоты».
  
  Зажглась зеленая стрелка, и наш фигурант свернул на темную парковочную стоянку на восточной стороне улицы. Затем выключил фары и остановился около закусочной с окнами, закрытыми жалюзи. Майло тоже убрал свет и остановился на другой стороне Хайленд-стрит.
  
  На крыше закусочной на огромной вывеске веселилась свинья в сомбреро и серапе. «Тако у Гордито».
  
  Манкузи не выходил из машины, зато минуты через полторы из тени возникли три женские фигуры. Длинные волосы, микроюбки, высокие каблуки и сумки на цепочках.
  
  Плавно приближаясь к открытому окну Манкузи, они активно виляли бедрами. Сумбурный разговор, бурный смех, и две женщины ушли. У оставшейся были спутанные волосы платинового цвета, бюст как полка и тощие ноги. Крошечный топик обнажал живот над малюсенькой юбчонкой цвета розовой помады… нет, скорее шорты.
  
  Блондинка, вихляясь, перешла к пассажирской дверце машины Тони, поправила волосы, одернула топик и села.
  
  — Похоже, парень все же не голубой, — заметил я.
  
  Майло улыбнулся.
  
  Манкузи быстро проехал по Хайленд на юг, потом свернул налево, промчался мимо Хэнкок-парка и вырулил на Виндзорскую площадь с ее древними деревьями, широкими лужайками и великолепными особняками. Резкий поворот на бульвар Арденн, проехал квартал и остановился, пристроившись за мини-автомобилем.
  
  Молчаливая темная улица. Широкий ландшафтный дизайн с прогалинами там, где погибли посаженные вдоль улицы деревья.
  
  Тормозные огни «тойоты» продолжали гореть. Через десять секунд машина тронулась с места, проехала еще квартал на север и снова остановилась, на этот раз напротив величественного особняка в стиле короля Георга, почти не различимого за огромными гималайскими кедрами. Такой же огромный платан, как зонтиком, закрывал машину.
  
  Свет в «тойоте» погас, и она не двигалась с места десять минут, а затем снова поехала и вернулась к закусочной.
  
  Манкузи остановился у обочины, и блондинка покинула машину. Она повозилась с поясом своих шортов, наклонилась и сказала что-то через пассажирское окно. Затем достала сигарету и закурила, а Тони уехал.
  
  Майло рысью перебежал через дорогу и сверкнул своим жетоном. Блондинка с досадой хлопнула себя по бедру. Майло заговорил. Блондинка засмеялась так же, как когда подходила к Манкузи. Майли показал на ее сигарету. Она загасила ее. Он обыскал ее сумочку и, взяв девицу за локоть, перевел через улицу прямиком к «камаро».
  
  И все это — без какого-либо выражения на лице. Ее же глаза были широко открыты от любопытства.
  ГЛАВА 27
  
  Майло выудил из сумки проститутки прямое бритвенное лезвие со стальной ручкой и скомандовал:
  
  — Руки на машину!
  
  — Это для защиты, сэр, — прохрипела она.
  
  — На машину! — Он спрятал нож в карман, швырнул сумку в багажник, впихнул шлюху в машину и сам втиснулся рядом, — Веди, напарник.
  
  Я сел за руль.
  
  — Люблю хорошую компанию, — попыталась пошутить проститутка.
  
  Рядом с Майло она выглядела маленькой и хрупкой. Где-то под сорок, волосы жесткие и неопрятные, светлые у корней, на веках — плотный бронзовый макияж. Курносый нос, полные губы, веснушчатая шея и грудь в вырезе, большие серьги кольцами. Кобальтовые глаза под липкими накладными ресницами в полдюйма длиной старались не хлопать. И под всем этим — мужская шея с четко выраженным кадыком.
  
  Девица заметила, что я смотрю на ее слишком большие руки, и спрятала их.
  
  — Это Таша Лабелле, — сказал мой друг.
  
  — Привет, Таша.
  
  — Счастлива познакомиться, сэр.
  
  — Поехали, — велел Майло.
  
  — А куда мы направляемся? — спросила Таша.
  
  — Никуда конкретно.
  
  — Через несколько часов откроется Диснейленд.
  
  — Любишь фантазии? — поинтересовался Майло, но она не ответила.
  
  Я вырулил на Хайленд, попал в яму и встряхнул все рессоры машины.
  
  — Ох, — прокомментировала Таша, — такая маленькая машина для таких больших мужчин.
  
  Проехав мимо Голливудского бульвара и Сансет, я направился на восток по Франклин-стрит. Миновал темные жилые дома и вековые деревья. На улице никого, только одинокая собака жмется в кустах.
  
  — Что я сделала? — спросила Таша. — Или вы просто хотите меня прокатить?
  
  — Мы любим хорошую компанию. Кстати, когда мы сверим твои отпечатки, какое имя возникнет?
  
  — Отпечатки? Я ничего не сделала. — От напряжения хриплый голос сразу стал выше.
  
  — Имя для отчета.
  
  — Какого отчета? — Нотка агрессивности снова снизила тембр. Теперь я слышал разговаривающего в нос уличного парня, загнанного в угол и готового бороться.
  
  — О нашем расследовании. К тому же надо еще упомянуть о твоей маленькой пилочке для ногтей.
  
  — Это старинная вещь, сэр. Купила в антикварной лавке.
  
  — Угу, верно. Так какое имя тебе дали при рождении?
  
  Проститутка шмыгнула носом.
  
  — Я — это я.
  
  — Это точно, — согласился Майло. — Давай не будем без необходимости раздувать это дело?
  
  — Я не понимаю, сэр.
  
  — Зато я понимаю. Прошлое есть прошлое, так?
  
  — Да, сэр, — тихо буркнула она.
  
  — Но иногда стоит покопаться в истории.
  
  — Что я такого сделала, зачем вы катаете меня на этой машине?
  
  — Кроме лезвия мы уличили тебя в приставании к мужчине и занятии проституцией, но ты вполне можешь через пятнадцать минут вернуться к закусочной, а не попасть в КПЗ. Выбирай сама.
  
  — Что такое вы расследуете, сэр?
  
  Майло щелкнул авторучкой.
  
  — Первым делом — твое имя. Но не одно из тех, которые ты выдумываешь, когда тебя забирают.
  
  — Сэр, меня не арестовывали уже тридцать… восемь… семь дней. И это было в Бёрбанке. Всего лишь за кражу в магазине. И обвинения не предъявлялись.
  
  — Обвинения против кого?
  
  Пауза. И после:
  
  — Мэри Эллен Смитфилд.
  
  — Черта с два, — ухмыльнулся Майло.
  
  — А?
  
  — Что написано в твоем свидетельстве о рождении, Таша?
  
  — Но вы меня не арестуете?
  
  — Зависит от тебя.
  
  Глубокий вздох, а затем почти шепотом:
  
  — Роберт Джиллабой.
  
  Я услышал скрип ручки Майло.
  
  — Сколько тебе лет, Таша?
  
  — Двадцать два.
  
  Майло откашлялся.
  
  — Двадцать девять, сэр. — Хриплый смех. — И это мое последнее предложение, сэр.
  
  — Адрес?
  
  — Кенмор-авеню, но там я живу временно.
  
  — До?..
  
  — Пока не перееду в свой особняк в Бель-Эйр.
  
  — Ты давно в Лос-Анджелесе?
  
  — Я коренная жительница Калифорнии, сэр.
  
  — Откуда приехала?
  
  — Из Фонтаны. Мои родители занимались курами. — Проститутка хихикнула. — Я устала от перьев и вони.
  
  — Когда?
  
  — Примерно лет тринадцать назад, сэр.
  
  Я представил себе запутавшегося подростка, пробирающегося с фермы в графстве Сан-Бернардино в Голливуд.
  
  — Номер телефона? — спросил Майло.
  
  — Я как раз его меняю.
  
  — Ты пользуешься автоматами?
  
  Молчание.
  
  — Как люди тебя находят, Таша?
  
  — Друзья знают, где меня найти.
  
  — Друзья вроде Тони Манкузи?
  
  Молчание.
  
  — Расскажи нам о Тони, Таша.
  
  — Насчет Тони Не-из-Рима?
  
  — Что ты имеешь в виду?
  
  — Он не похож на итальяшку. Больше на пудинг, тот, что с яйцами, — тапока.
  
  — Он твой регулярный клиент?
  
  — Вы хотите сказать, что Тони — плохой человек? — Голос снова изменился, став женским и испуганным.
  
  — Тебя это удивляет?
  
  — Он никогда мне не казался плохим.
  
  — Но?..
  
  — Никакого «но»! — отрезала проститутка.
  
  — Как часто ты с ним встречаешься?
  
  — Никакого расписания. Тони скорее нерегулярный клиент.
  
  — Он меняет девушек?
  
  — Нет, ему нравлюсь я, или он не берет никого. Тут ведь как: «Покажи мне свои денежки, милый».
  
  — А у него мало денег?
  
  — Так он говорит.
  
  — Часто на это жалуется?
  
  — Разве мужчины не вечно жалуются, сэр? На жену, на простату, на погоду. — Она засмеялась. — А у Тони еще его диск.
  
  — Его что?
  
  — Диск в спине. Тут больно, там больно. Я его еще и пожалеть должна. Но никакого массажа, у него все такое нежное.
  
  — Раз ты миришься со всем этим нытьем, — сказал Майло, — тебе впору завести мужа.
  
  — Вы такой милый и забавный, сэр. А вы на что жалуетесь?
  
  — На плохих парней, которым удается от меня ускользнуть, — ответил Майло. — Где ты познакомилась с Тони? И не говори, что не помнишь.
  
  — Не помню. Хи-хи, ладно, ладно, не смотрите на меня таким ужасным взглядом. Я познакомилась с ним на вечеринке. Вечеринке для перевертышей на холмах.
  
  — Кто такой перевертыш?
  
  — Джентльмен, который делает вид, что он притворяется…
  
  — …что он девушка, — закончил Майло. — Не то что твои честные подружки «У Гордито».
  
  — Мои подружки — настоящие девушки, что бы ни говорило правительство. Они ла фам там, где это важно, — в мозгах.
  
  — А перевертыши…
  
  — Эти даже не пытаются. У них все безобразно. Безобразные парики, безобразные платья, безобразные бугры после бритья, туфли с тупыми носами. У них нет костей, и им не хватает изящества. Для перевертышей это парад на Хеллоуин, а затем — снова возврат к костюму и галстуку в понедельник.
  
  — Маскарад, — кивнул Майло.
  
  — Даже не маскарад, сэр. Они ведь не пытаются…
  
  — Где именно на холмах была та вечеринка?
  
  — Какое-то место рядом с плакатом с надписью «Голливуд».
  
  — Над Бичвудом?
  
  — Я не знаю названий улиц. Это давно было.
  
  — Насколько давно?
  
  — Полгода? — предположила Таша. — Ну, может, пять месяцев. Я разговаривала с Тони, но домой отправилась с юристом. Вот это был дом! В Окснарде, у воды; чтобы туда добраться, мы ехали и ехали, и воздух был таким соленым. Я не назову вам его имени, что бы вы ни делали, потому что он был милым. Милым, старым и одиноким: жена лежала в больнице. На следующее утро он приготовил вафли со свежими бананами, и я смотрела, как над водой встает солнце.
  
  — Тоже перевертыш?
  
  — Нет, он гетеросексуал.
  
  — Значит, там были и обычные мужики?
  
  — Девушки, перевертыши, обычные. — Она хихикнула.
  
  — А Тони кто?
  
  — Обычный. Я сначала решила, что он садовник, или сантехник, или еще кто-то в этом роде. Пришел починить унитаз.
  
  — На нем была форма?
  
  — Он был неряшливый, — произнесла Таша таким тоном, будто это было преступление. — Мятые брюки, рубашка с надписью «Алоха». Как быдло.
  
  — А как ты попала на эту вечеринку?
  
  — Меня одна девушка пригласила. Германия, единственное имя, которое я знаю. Из приличной семьи, белая, несколько месяцев назад вернулась домой. Рассказывала, что у ее папочки две жены в Юте и мачеха ее хорошо приняла, а вот другая мать…
  
  — Сколько всего народу было на вечеринке?
  
  — Тридцать? Пятьдесят? Народу полон дом. Девушки зажигают, перевертыши напоминают сборище старушек, гетеросексуалы пытаются определить, что делать.
  
  — Чей это был дом?
  
  — Так и не выяснила.
  
  — Как ты подцепила Тони?
  
  — Он грустил.
  
  — И…
  
  — Все веселились, а он сидел и жаловался одному из перевертышей. Этот урод послушал его немного, потом встал и ушел, оставив Тони одного. Он выглядел таким печальным. Я девушка жалостливая, вот и села с беднягой рядом. Он начал жаловаться мне, мы пошли погулять. Дошли до дороги, но услышали койотов. Я испугалась, и мы вернулись.
  
  — А в Фонтане что, не было койотов? — поинтересовался Майло.
  
  — Полным-полно, потому я и испугалась, сэр. Я видела, что они делали с курами.
  
  — Тони жаловался по поводу…
  
  — Я уже говорила, сэр. Насчет бабок. Он когда-то жил в хорошем месте, затем из-за дисков в спине не смог работать, а его мать отказалась ему помогать, обозвала бездельником.
  
  — Он говорил все это другому перевертышу?
  
  — Я слышала слово «деньги», прежде чем села. При этом слове у меня всегда ушки на макушке. Пока мы гуляли, Тони все жаловался на мать, что она плохо с ним обращается. Сказал, что она выдернула половик из-под его ног, а ведь он ее единственный ребенок; зачем она так поступила?
  
  — Он злился?
  
  — Больше грустил. Даже был подавлен. Я сказала, что ему стоит попить прозак или еще что-нибудь. Он не ответил.
  
  — А когда Тони жаловался тому перевертышу, как тебе показалось, он его слушал?
  
  — Я думаю… да, он смотрел прямо на Тони, кивал, вроде как хотел сказать: «Я слышу тебя, брат», Затем вдруг встал, вроде как с него хватило.
  
  — Надоело?
  
  — Нет-нет, скорее… опечалился.
  
  — Опиши мне этого перевертыша.
  
  — Больше, чем Тони. Но не такой большой, как вы, сэр.
  
  — Грузный?
  
  — В такой одежке трудно сказать. Он нарядился в твид, а ведь погода была теплой. Похож на этих… старух в кино. Чулки со швом сзади.
  
  — Сколько лет?
  
  — Со всем этим макияжем и седым париком трудно сказать. Может, тридцать, а может, пятьдесят. Многие из них так наряжаются, вроде как «Приди к мамочке». Знаете, как еда для удовольствия. Как будто иметь бабушку, которая не бреет ноги и личиком похожа на крышку от унитаза, может доставить тебе удовольствие… Куда это мы заехали? Никогда так далеко не была.
  
  Мы проехали всего две мили от того места, где ее подобрали.
  
  Когда мы приблизились к Родни, Майло предложил:
  
  — Напарник, почему бы тебе не повернуть?
  
  Я проехал мимо дома, где жил Тони Манкузи. Майло наблюдал за лицом Таши, которая делала вид, что заснула.
  
  Свернув на Сансет, я сказал:
  
  — Довольно забавно, Таша. Получается, Тони жаловался на мать мужику, который пытался выглядеть как мать.
  
  — Надо же, — сказала Таша, — а я и не подумала об этом.
  
  Майло спросил:
  
  — Как звали того мужика?
  
  — Если бы знала, обязательно сказала бы, сэр, честно.
  
  — Крупный, от тридцати до пятидесяти. Еще какие-нибудь детали?
  
  — Уродливый, сэр. Одутловатое лицо, красный блестящий нос, как будто он пил денно и нощно, и… да, вот еще что — очки. Розовые пластмассовые очки с фальшивыми камнями. Идиотские очки… да, еще маникюр — ногти покрашены бесцветным лаком.
  
  — Цвет глаз?
  
  — Не знаю, сэр. Давно это было, только я и помню, что тип был уродливым. Причем специально, понимаете? Парик — как половая тряпка, обвисший и старый твидовый костюм с зеленой оторочкой. — Она сделала вид, что ее тошнит. — А туфли такие, что он мог залезть в грязь и никто бы не заметил разницы. Как будто шарф мог все компенсировать.
  
  — На нем был шарф? — насторожился Майло.
  
  — Единственная красивая вещь во всем его онсембле, — насмешливо протянула проститутка. — Алый, дивный, от Луи Вуиттона. Жаль, что он пропадал зазря…
  
  Все время, пока я ехал через Восточный Голливуд к Силвер-лейк и Эхо-парку, Майло пытался вытащить из Таши побольше подробностей о человеке, которому исповедовался Тони Манкузи. Безуспешно.
  
  — Вот фотография мужчины, которого мы знаем, — сказал мой друг.
  
  — Мохнатый медведь, — заметила Таша, взглянув на снимок.
  
  — Мог он быть тем перевертышем?
  
  — Обстригите его, тогда, возможно, я смогу сказать.
  
  — Постарайся не обращать внимания на волосы.
  
  — Простите, сэр, я стараюсь быть честной. Слишком пышная прическа.
  
  — У тебя создалось впечатление, что Тони и Твид знали друг друга раньше, до вечеринки?
  
  — Твид, ага, самое подходящее для него имя! Никогда не видела ни его, ни Тони раньше. И после я этого типа тоже не видела. Больше туда на вечеринки я не ходила, потому что милый старый юрист мне не велел. Хотел, чтобы я была только с ним, когда он в городе. Подкрепил свою просьбу бабками и до сих пор это делает.
  
  — Но ты все равно находишь время для Тони?
  
  — Плохо иметь слишком много свободного времени, сэр.
  
  — Что заводит Тони?
  
  — Жалость.
  
  — К себе?
  
  — И к себе тоже, сэр, но я имею в виду извинения.
  
  — За что?
  
  — А за все, — усмехнулась Таша. — Например, за то, что отнимает у меня время. Представляете, приходит за тем, что ему хочется, получает это, а потом начинает хмуриться, говорить, что он не должен был это делать и что на самом деле он не такой.
  
  — Отрицает, что он гей?
  
  — Сам Тони не считает себя геем. Если вы его так назовете, он начинает злиться. Он полагает, что я ему нравлюсь, потому что я девушка, а он любит только девушек. Многие из них такие — хотят и рыбку съесть, и сами понимаете что. — Она засмеялась.
  
  — Как часто вы с ним встречались?
  
  — Самое большее раз в месяц, сэр, затем все прекратилось. Сегодня был первый раз за… сколько же? Три месяца? Можно мне вернуться? Пожалуйста! Я не знаю этой части города и не люблю быть там, где я ничего не знаю.
  
  — Разумеется, — кивнул Майло.
  
  Я нашел боковую улицу и развернулся.
  
  — Спасибо, сэр. Вы не вернете мне моего маленького помощника?
  
  — Не наглей. — Майло погрозил пальцем. — Значит, у Тони свои противоречия?
  
  — Называйте это как хотите, сэр. Прежде чем они получат то, что хотят, они всегда голодные. Затем — раз-два и готово, и внутри у них вроде как свет зажигается и освещает то, что им самим не нравится. С новичком никогда нельзя знать, как он себя поведет в этом случае. Вот почему мне нужен мой помощник.
  
  — Притворство имеет свои границы, — заметил Майло.
  
  — Что, Тони действительно плохой?
  
  — Пока не знаем.
  
  — Л перевертыш плохой? Вы ведь не зря задавали все эти вопросы про него.
  
  — Просто собираю информацию, Таша.
  
  — Кого-то убили? Я же работаю на улице, я должна знать, сэр.
  
  — Мать Тони.
  
  — Нет! Я заметила, что Тони сегодня был немного на взводе, но он ничего не сказал.
  
  — Что значит «на взводе»?
  
  — Оглядывался, будто кругом враги. Сначала в одном месте остановился, вполне приемлемом, но потом впал в паранойю, сказал, что там все видно, и переехал в другое место. Но все равно нервничал. Он действительно мог это сделать? Убить CBOFO маму?
  
  — А ты как думаешь?
  
  — Я думаю… я просто потеряла дар речи, сэр!
  
  — Его мать убили, а он об этом не упомянул, — задумчиво произнес Майло.
  
  — Ни словом, — подтвердила Таша. — Я уже сказала, что он был на взводе, но потом все как обычно.
  
  — В смысле?
  
  — Бам-бам-бам. Потом затихает. Потом просит прощения.
  ГЛАВА 28
  
  Когда до закусочной «У Гордито» осталось два квартала, Таша попросила:
  
  — Высадите меня здесь, сэр.
  
  Майло вернул ей сумку, и мы смотрели, как она, покачивая бедрами, идет по Хайленд-стрит. Еще одно он-она помахало ей от фанерного столба. Таша едва заметно кивнула и продолжила путь.
  
  — Перевертыш, — сказал я, трогаясь с места. — Похоже, этого мы упустили.
  
  — Ничего ты не упустил, — возразил Майло. — Она все придумала. Скольким процентам ее рассказа ты веришь?
  
  — Если бы ей хотелось соврать, она не стала бы придумывать все эти подробности.
  
  — Твид, — фыркнул он. — Просто услужливый парень.
  
  — Если Корвуц мне не врал, он встречался с Брайтом всего дважды, после чего тот добровольно пошел на двойное убийство, о чем его даже не просили. Этот тип любил избавлять людей от ненужных беспокойств.
  
  — Тони слабый. Надо придумать, как бы его расколоть. Каким образом мне завлечь его к себе в офис?
  
  — Элла собирала карточки представителей разных обслуживающих фирм. Скажи ему, что ты пытаешься связать ее убийство с бандой мошенников, занимающихся перепланировкой домов, которые обирают пожилых людей. Объясни, что у тебя есть фотографии, которые ты бы хотел ему показать. А в процессе можешь ему подсунуть снимок с удостоверения Брайта, как бы случайно упомянуть его имя и последить за реакцией.
  
  — Творческий подход… Ладно, давай соберемся в девять и все обмозгуем… нет, лучше в половине десятого. Как только мы продумаем сценарий, я позвоню Тони и попрошу его заехать в участок. Этот тип никогда не выходит из дома до трех часов дня, так что, если будем готовы к полудню, мы его застанем.
  
  В девять пятнадцать на следующее утро я пил крепкий кофе в офисе Майло, а он разбирал очередную стопку посланий и разных записок.
  
  Службе по наблюдению за условно-досрочно освобожденными не удалось найти Брэдли Майсонетте, но они продолжают активные поиски.
  
  Уилсона Гуда тоже до сих пор не обнаружили, и школа Святого Ксавьера «чрезвычайно обеспокоена». Помощник Гуда, второй тренер Пат Крохан, пытался связаться с Андреа Гуд по ее рабочему телефону в фирме графического дизайна, но ему сказали, что миссис Гуд внезапно уволилась четыре дня назад.
  
  — Женушка с муженьком дали стрекача, — прокомментировал Майло.
  
  — У них есть собака, — напомнил я. — Если они уехали надолго, то наверняка взяли пса с собой, а вот если скрылись на время, то вполне могли оставить его на передержку. Хочешь, я попытаюсь узнать?
  
  — Конечно… проклятое дело, шестнадцать лет… две записки от Гордона Беверли, просто справляется… шеф информирует о собрании через три дня для обсуждения всех текущих вопросов… Давай поговорим о Тони.
  
  Зазвонил телефон.
  
  — Что? Я занят… кто? Они договаривались о встрече… ладно, ладно, не имеет значения, веди их сюда… что?! Блеск! Я спущусь вниз. — Он вскочил с места, кинулся к двери и распахнул ее, приказав мне: — Сиди здесь, никуда не уходи.
  
  Прошло пять минут, а Майло все еще не возвращался. Я использовал это время для того, чтобы поискать все заведения в Голливуде, которые брали собак на передержку. Нашел восемь, под видом ветеринарного врача Дичера начал обзванивать всех по очереди, справляясь о здоровье моего пациента Инди Гуда, померанцевого шпица-акробата.
  
  Приятный женский голос ответил мне на мой четвертый звонок — в гостиницу для животных «Криттерленд».
  
  — О, он чувствует себя прекрасно. Энди о чем-то беспокоится?
  
  — Она звонила в мой офис, чтобы убедиться, что сделаны все прививки. — Я сам не знал, что это могло бы означать.
  
  — Ну, И иди, как обычно, задирается и плохо ладит с другими. Энди не говорила, что она собирается его забрать?
  
  — Боюсь, что нет. А что, она не назначила точной даты?
  
  — Не беспокойтесь об этом, доктор, с ним все будет в порядке. Не знаете, как чувствует себя ее муж?
  
  — А с ним что-то не так?
  
  — Именно поэтому она и оставила собачку у нас, чтобы позаботиться о мистере Гуде, — у него какой-то тяжелый грипп. А вы знаете, как может вести себя Инди.
  
  — Задирается, — повторил ее слова я.
  
  — Требует постоянного внимания.
  
  — Я решил, что они уехали в отпуск, хотя припоминаю, что Энди была несколько обеспокоена. Ну, по крайней мере собака в надежных руках.
  
  — Энди такая милая! Никогда не встречалась с ее мужем, но ему явно повезло с женой.
  
  Только я успел положить трубку, как в открытую дверь постучал полицейский:
  
  — Лейтенант в пятой, просит вас к нему присоединиться.
  
  Я пошел в кабинет для допросов и обнаружил, что Майло, отодвинув стол в сторону, сидит напротив двух женщин.
  
  — Дамы, это доктор Делавэр, наш консультант-психолог. Доктор, познакомьтесь с миссис Эппл и миссис Бруно.
  
  Одна брюнетка, другая блондинка. Обе нервно улыбаются. Каждой за сорок, на обеих кашемировые водолазки, джинсы, сшитые на заказ, по кольцу с крупным камнем, серьги на винтах. А все эти камни в украшениях — белые бриллианты чистой воды.
  
  Брюнетка нервно дергала край своей водолазки сливового цвета. У нее было чистое овальное лицо, тренированное тело, голубые глаза и мальчишеская кепка на темных волосах.
  
  Ее светловолосая подруга была потолще и немного моложе, с подведенными карандашом бровями и умными карими глазами. Рыжий кашемир, тщательно уложенные локоны. Она первой протянула мне руку.
  
  — Барб Бруно.
  
  — Сюзан Эппл, — представилась брюнетка на несколько децибел мягче.
  
  — Мы сестры.
  
  — Сюзан и Барб — владельцы того участка, где Кэт Шонски была…
  
  — Катастрофа, — перебила его миссис Бруно. — Нам позвонили прямо на круизный лайнер. Мы все были жутко расстроены.
  
  Сюзан Эппл добавила:
  
  — Мы собирались построить на этом месте олимпийский бассейн для наших семей. Только подумать, что…
  
  — Дело не в том, что мы собираемся менять наши планы, — вновь заговорила ее сестра. — Мы не можем позволить такому кошмару портить нам жизнь. Семья для нас всегда была главным — так воспитывали нас родители. Кто-нибудь из вас помнит большой магазин «Сиркл эф Рэнч» в Брентвуде? Он принадлежал нашему отцу, Рубену Флейшеру.
  
  — Никогда о таком не слышал.
  
  — Вот как…
  
  Миссис Эппл подняла руку и, ухватив короткую прядь волос за ухом, начала ее крутить. Взгляд младшей сестры заставил ее руку опуститься, и я представил себе назидательный детский голос: «Перестань дергать себя за волосы».
  
  Барб Бруно сказала:
  
  — Мы все еще не уверены, что поступили правильно, придя сюда. Вы позвонили Сюзан, она перезвонила мне, и мы решили, что скорее всего это ерунда. Затем мы об этом подумали… я об этом подумала и снова позвонила Сюзан; мы еще раз все обсудили и решили, что в любом случае прийти к вам — наш долг.
  
  — Мы вам очень признательны, — кивнул Майло. — Теперь если бы вы сказали нам…
  
  — Хотя нельзя сказать, чтобы мужья нас поддержали, как раз наоборот, — вставила Сюзан Эппл, снова дергая прядь волос и избегая смотреть на сестру.
  
  — Они оба адвокаты, у каждого своя фирма, — проинформировала миссис Бруно.
  
  — Корпоративные тяжбы, — уточнила ее сестра. — И Хэл и Майк обязательно признались бы вам, что у них нет опыта в криминальных делах, но они хотели быть уверены, что мы защищены.
  
  — Перестраховщики, — отметила Барб, после чего из замшевой сумки появился сложенный лист бумаги обычного для юристов формата.
  
  Майло прочитал его и положил на стол.
  
  — Вы требуете гарантированной конфиденциальности?
  
  — Думается, это не слишком много, — заметила Барб, — если учесть, что мы пришли сюда добровольно.
  
  — Мы даже не уверены, что знаем что-то полезное, — добавила Сюзан. — Если честно, то надеемся, что нет. Но на всякий случай.
  
  — Мы можем подвергаться опасности, — нахмурилась Барб. — Если мы попали в точку.
  
  — То есть знали преступника и донесли на него, — подхватила Сюзан.
  
  Майло сказал:
  
  — Дамы, такие поступки граждан достойны всяческого одобрения. Но даже если я это подпишу, бумага окажется бесполезной, потому что у меня нет полномочий, чтобы…
  
  — А у кого есть? — тут же спросила Барб.
  
  — Понятия не имею, мэм. Подобный вопрос никогда раньше не возникал.
  
  — Да будет вам, я вижу это постоянно. «Закон и порядок» и другие сериалы.
  
  Майло заметил:
  
  — Когда речь идет о делах федерального значения, конфиден…
  
  — Видишь? — Барб резко повернулась и постучала по колену своей сестры. — Именно так Майк и сказал.
  
  — Хэл все-таки думает, что это может быть применено и к нефедеральным делам.
  
  Барб закатила глаза. Майло откашлялся.
  
  — Дамы, я обещаю сделать все от меня зависящее, чтобы обеспечить вашу полную безопасность. Ваши имена не войдут ни в какие открытые для прессы отчеты, если только не состоится суд и адвокат защиты не потребует…
  
  — Именно это и сказал Майк!
  
  — Хэл не отрицал…
  
  — Дамы, если дело до этого дойдет — и тут большой вопрос, — подозреваемый будет под арестом.
  
  — А как насчет залога? — спросила Сюзан.
  
  — Не верьте телевизору, мэм. Убийц не выпускают под залог.
  
  — Убийцы, — содрогнулась Барб. — Трудно представить себе, что это произошло на нашей собственности… это так унизительно… так вы не подпишете, лейтенант?
  
  — Подписать-то я могу, но тогда получится, что я вас обманываю, мэм. И если у вас есть полезная информация, вы в любом случае должны мне все рассказать.
  
  Молчание.
  
  — Дамы, вы знаете так же хорошо, как и я, что это ваша обязанность.
  
  — Похоже, — сказала Барб, — нас наказывают за то, что мы захотели выполнить свой гражданский долг. Если бы мы не пришли сюда сами, мы бы не поставили себя в такое положение.
  
  — Это справедливо в отношении любого героя, — улыбнулся Майло.
  
  Барб покраснела, и цвет тут же передался второй сестре, как будто они были соединены пуповиной.
  
  Сюзан заметила:
  
  — Мы не рвемся в герои, но…
  
  — …мне кажется, что до определенной степени мы и есть героини, — закончила Барб.
  
  Майло сложил листок и положил его в карман пиджака.
  
  — Пожалуйста, расскажите мне, что заставило вас сюда прийти.
  
  Теперь настала очередь Барб дергать себя за волосы. Сюзан удивленно взирала на нее.
  
  Сестры переглянулись, и Барб предложила:
  
  — Если вы не можете подписать бумагу, давайте договоримся следующим образом. Когда все утихнет, мы построим наш бассейн. Очевидно, что это следует сделать, так велит фэн шуй — очищающая роль воды. Городские правила едва не свели нас с ума, а градостроительный совет в буквальном смысле довел до ручки, потому что никак не мог понять идею совместного владения собственностью и двойной ответственности. Они хотели навязать нам идиотские нормы, касающиеся размера и глубины, требовали особого ограждения, хотя все наши дети прекрасные пловцы и наша главная цель — построить бассейн олимпийских размеров. Это никак не отразится на соседях, потому что у нас прекрасные планы насчет ландшафтного дизайна, а забор мы собираемся привезти прямиком из сада дзэн в Ниигате, в Японии.
  
  — Где они разводят рыбу кой, — заметил я.
  
  Барб просияла:
  
  — Совершенно верно. У нас дивный пруд, замечательные рыбки.
  
  Сюзан сказала:
  
  — Моя дочь — член команды пловцов в школе Арчер, ей требуется полная длина бассейна для нормальных тренировок.
  
  — Все уже давным-давно вышли из того возраста, когда могли бы утонуть. Мы даже готовы дать письменные обязательства, хотя не считаем, что в этом есть необходимость. Вот почему нам бы хотелось, чтобы вы на них повлияли и ускорили этот процесс.
  
  — На градостроительный совет, — догадался Майло.
  
  — Одно агентство всегда связано с другим, — пояснила Сюзан. — Так говорит Хэл.
  
  — Попросите какого-нибудь вашего большого начальника, а еще лучше начальника пожарного департамента, потому что и тут есть проблемы, позвонить начальнику строительного отдела и все с ним уладить. Мне кажется, это меньшее, чем вы могли бы нам помочь.
  
  — Это возможно.
  
  — В самом деле? — быстро спросила Сюзан.
  
  Сестра бросила на нее строгий взгляд:
  
  — Ну разумеется. Было бы желание…
  
  — Я лично поговорю с шефом полиции, — пообещал Майло. — У нас скоро заседание.
  
  — Замечательно! — восхитилась Барб, двигаясь к нему поближе.
  
  — Я вас слушаю, — улыбнулся Майло.
  
  Барб кивнула:
  
  — Ладно. Когда вы позвонили Сью и спросили насчет этого типа, Брайта, она сказала, что не знает его. Потому что она и в самом деле его не знает. То есть мы обе не знаем. Но потом мы разговорились и сообразили, что случилось нечто, что, с нашей точки зрения, было немного странно.
  
  Она протянула руку к сестре.
  
  — Появился этот тип, который пытался уговорить наших мужей инвестировать в его бизнес. Водил нас ужинать в новый ресторан Вольфганга в Беверли-Уилшире, потратил кучу денег на вино и очень хвастался.
  
  — «Четыре времени года» в Беверли-Уилшире, — пояснила Барб. — Теперь у нас два ресторана с таким названием на расстоянии мили друг от друга. Туристы наверняка будут путаться.
  
  Сюзан продолжала:
  
  — Этот тип очень к нам приставал. Ездил домой — в мой дом, потому что кухню Барб в это время ремонтировали и они с Майком и Лейси питались у нас. Наши мужья все еще рассматривали его предложение, поэтому его пригласили на вечеринку с коктейлями, которую мы устраивали.
  
  — Все готовилось в моей кухне, — похвасталась Сюзан. — Мы передвинули мебель, и гости имели возможность полюбоваться видами из окон гостиной на втором этаже.
  
  — Замечательная получилась вечеринка! — поддержала ее Барб. — Люди потом неделями о ней рассказывали. Единственным неприятным эпизодом был он и то, что он сказал нам обеим. Но самое безумное, что мы об этом не догадывались до вчерашнего дня, когда начали делиться впечатлениями.
  
  — Так что очевидно, что это было не случайное замечание, — закивала Сюзан.
  
  — Очевидно, — согласился Майло.
  
  — Сначала он начал расспрашивать об участке, — сказала Барб, — и казалось, что он искренне заинтересован. Но многие люди так себя ведут, потому что в наше время редко кто владеет большим участком земли в самом центре Бель-Эйр. К тому же никто не мог понять, как мы со Сью так прекрасно все делили. Так что это не привлекло бы нашего внимания. Но когда он узнал подробности…
  
  — Насчет бассейна, — вмешалась Сюзан. — Хотя я ему уже все рассказала, он завел точно такой же разговор с Барб…
  
  — Играл в игры, как будто мы с ней всегда обо всем не договаривались, — возмущенно вставила Барб.
  
  — Получается, что не всегда, — заметила Сюзан.
  
  — Не важно. Дело в том, что после разговора о бассейне он улыбнулся как-то очень странно и неприятно.
  
  — Похотливо, если хотите знать, — сказала Барб. — Я чувствовала, что он весь вечер на меня настраивался.
  
  — На меня тоже, — отрезала Сюзан.
  
  — Ничего такого, чтобы возмутиться, лейтенант. Но знаете, как бывает: затянувшееся рукопожатие, поцелуй в щеку, слишком уж близко к губам…
  
  — Не слишком умное поведение, если учесть, что он уговаривал Хэла и Майка вложиться в его бизнес. Он что, надеялся, что на нас это подействует и мы повлияем на мужей?
  
  — На секунду я подумала, что он в самом деле меня поцелует, — сказала Барб. — Но вместо этого он шепнул мне на ухо: «Получится прекрасный семейный участок». Я сказала: «Простите?» И он добавил: «Участок. Для захоронения. Многие семьи в Европе имеют такие участки, это признак аристократизма».
  
  — Как будто это могло на нас подействовать, — пожала плечами Сюзан. Потом ее голубые глаза расширились. — Он сказал мне то же самое. Слово в слово!
  
  — Мы обе его проигнорировали и никому об этом не рассказывали, — продолжала Барб. — В этом не было необходимости, потому что Хэл и Майк решили не иметь с ним дела. Они пытались выяснить, откуда он взялся, и не смогли ничего найти.
  
  — Никакой биографии? — заинтересовался Майло.
  
  — Именно. Он объяснял это тем, что жил в Европе и все свои проекты осуществлял за рубежом. Майк сказал, что это все чушь собачья.
  
  — Хэл сказал то же самое. Так что у нас не было повода думать о словах этого типа. Он был выброшен из нашего круга.
  
  — Но теперь, — сказала Барб, — когда нашли эту бедную девушку…
  
  — Как зовут этого человека? — спросил Майло.
  
  — Если не будет суда, наши имена останутся конфиденциальной информацией? — уточнила Сюзан.
  
  — На сто процентов.
  
  Еще одна молчаливая сестринская консультация, после которой Барб Бруно произнесла:
  
  — Он в самом деле скользкий тип. Ездит на «бентли», носит хорошие костюмы… Мы даже не можем быть уверены, что имя, которым он представляется, — настоящее.
  
  Майло ждал.
  
  — Скажи им, — велела Сюзан Эппл.
  
  — Все зовут его Ник. Николас Сен-Губель.
  ГЛАВА 29
  
  Майло вышагивал по кабинету для допросов.
  
  Сестры только что ушли, напомнив нам про обещание помочь с их проблемами.
  
  Мой друг попытался вытащить из них детали относительно человека, которого они знали как Николаса Сен-Губеля. Барб Бруно считала, что ее грубый гость играет в теннис, а Сюзан Эппл полагала, что он предпочитает гольф. Обе женщины высоко оценили его одежду, но ее владелец показался им «слишком скользким».
  
  Обе выбросили его адрес и номер телефона, но когда Майло назвал Брентвуд-стрит, где мы познакомились с Губелем и «бентли», они хором произнесли:
  
  — Точно!
  
  Мы попросили у них номера телефонов их мужей. И вновь одинаковая реакция:
  
  — Майк не хочет иметь к этому никакого отношения.
  
  — Хэл тоже.
  
  — Спасибо, дамы, вы настоящие героини.
  
  — Губель! — Он разминал плечо и пытался пригладить волосы.
  
  — Возраст и рост подходят, — сказал я. — Худее, чем в тех описаниях Брайта, которые мы имеем, но диета творит чудеса.
  
  — И он сумел ее придерживаться. — Одна рука моего друга легла на ремень брюк. — Уже одно это, черт побери, делает его преступником!
  
  — Таша говорила про Твида, что у него отекшее лицо, а у Губеля впалые щеки.
  
  Майло хлопнул по стене ладонью с такой силой, что даже пол задрожал.
  
  — Эта сволочь заявила об угоне «бентли», чтобы встретиться с нами лицом к лицу. Он же абсолютно уверен, что все копы идиоты!
  
  — Ему с детства сходили с рук всякие дурные поступки, вот он и решил, что непобедим…
  
  — Но нам он представлялся уже не как Сея-Губель. Что это? Новая игра? «Я на самом деле не так чист»?
  
  — У него всюду игра, — заметил я. — Он морочил сестрам головы, а потом вернулся и зарыл труп у них под носом. Наверное, очень веселился, представляя себе, как экскаватор выроет кости Кэт.
  
  — Разыгрывал из себя испуганного гражданина, а я его успокаивал! — Майло нахмурился. — Боюсь, что он знаком с мэром.
  
  — Весьма вероятно. Розалин Картер посещала те же вечеринки, что и Джон Гейси.
  
  — О Господи! — простонал он и сделал еще три круга. — Этот гад следил за Кэт в своей собственной машине, затем наплел нам про угон и возвращение «бентли» и специально оставил кровавое пятно, чтобы мы задергались.
  
  — Собственные колеса — прекрасное прикрытие, — заметил я. — «Бентли» — машина видная, даже ночью ее вполне мог кто-нибудь заметить. Ну и что? Разве кто-нибудь мог бы его заподозрить? Если бы парень не заставил сестер нервничать, его бы никогда ко всему этому не привязать.
  
  — Правильно, — согласился мой друг. — С чего это он вдруг заговорил о семейном участке?
  
  — От наглости.
  
  — Алекс, зачем пугать сестер, если он хотел, чтобы их мужья вложили в его дело свои деньги?
  
  — К тому времени он уже, возможно, осознал, что адвокаты не клюнут, так что поддразнивание их жен было скрытой формой агрессии. Или ему просто захотелось сказать гадость. Этот парень для нас сложная добыча, потому что невозможно предсказать, чего он хочет. Я не уверен, что он и сам это всегда знает.
  
  — Что ты имеешь в виду?
  
  — Его мозг представляется мне полем сражения, где постоянно борются логика и принуждение. Его образ жизни — способность приспосабливаться и жить просто, когда это необходимо, — говорит о том, что логика превалирует. Затем наступает момент, когда возникает нужда избавиться от лишней энергии, и тогда умирают люди.
  
  — Этот его образ жизни привел к тому, что он расчистил себе путь к наследству, превышающему миллион, с помощью ножа.
  
  — Большинство психопатов быстро спустили бы все деньги, а он умудрился их сохранить и приумножить. Я ничуть не удивлюсь, если выяснится, что он и в самом деле занимается торговлей. Это работа для одиночки и связана с риском, будоражащим кровь.
  
  Майло потер лицо:
  
  — Восемь лет между Сафранами и Кэт — слишком большой интервал.
  
  — Согласен. Наверняка есть еще трупы.
  
  — Пока никаких других убийств, связанных с черными лимузинами, но это ничего не значит. Многое даже не попадает в «Новости».
  
  — Машины — его реквизит, — предположил я, — а не почерк. Он использует их в местностях, где все ездят на машинах. Он приспосабливается. Ни разу не регистрировал машину в Нью-Йорке.
  
  — Пошел куда-то с Сафранами и прикончил их… потом что, подальше, в Европу? Интересно, он хоть по какому-то поводу говорил правду?
  
  — Хорошие лжецы смешивают выдумку с правдой. Заметь себе — он использовал собственное имя в Нью-Йорке, но сменил его, когда вернулся в Калифорнию. Возможно, таким образом прикрывал совершенные в промежуточный период преступления.
  
  — Ник Сен-Губель, плохой мальчик в масштабе континента… Интересно, откуда он взял такое имечко?
  
  — Возможно, старым способом.
  
  Марло ввел «Губель» в базу данных и получил отрицательный ответ. Поиск по вебсайтам также не принес результатов.
  
  — Ладно, — сказал он, — воспользуемся древним способом.
  
  Секретарша босса сообщила, что тот в Сакраменто, курит сигары с губернатором и что послание она передаст. Тогда я позвонил Сэму Полито, и он помог нам добиться доступа к его зятю, помощнику прокурора на Манхэттене. Его секретарша записала данные, и через десять минут нам звонил их клерк Элбани.
  
  Николас Губель родился в Йонкерсе в том же году, что и Анселл (Дейл) Брайт, и умер от менингита в нежном пятилетнем возрасте. Впервые номер социального страхования на это имя был выдан двадцать пять месяцев назад.
  
  Потом Майло полчаса бился с налоговым управлением США, пытаясь обнаружить, сдавал ли Губель налоговые декларации последние два года.
  
  Я сказал;
  
  — Парень шесть лет отсутствовал в стране, а затем вернулся и стал легальным.
  
  — Я задействую Интерпол, но поскольку они концентрируются на терроризме, на это потребуется время. Тем временем хитрый Ники будет спокойно завтракать в «Брентвуд-кантри-март»!
  
  Майло встал, схватил пиджак, проверил обойму своего пистолета и надел кобуру.
  
  Мой друг попросил дежурного предоставить в его распоряжение шесть полицейских в гражданской одежде и три машины без опознавательных знаков. Для всего этого понадобились еще сорок пять минут, так что, когда мы все отправились в Брентвуд, было примерно два часа дня.
  
  Никаких групп специального назначения, потому что в зеленом и милом районе, где жил Губель, это было бы слишком заметно. Но бронежилеты для всех, а также пистолеты и ружья.
  
  Майло приказал остальным машинам заблокировать квартал, а сам остановился в десяти домах от тихого домика. Потом велел мне сидеть в машине и дальше пошел пешком с таким видом, будто наносил обычный светский визит.
  
  Прошел шесть домов. Остановился и указал на табличку «Сдается в аренду», установленную перед тихим домиком.
  
  Майло вынул пистолет и прижал его к бедру. Штаны на нем были темными, и пистолета практически не было видно. Короткая остановка у входной двери, затем звонок.
  
  Неизбежная тишина. Он обошел дом со стороны.
  
  Я продолжал сидеть в машине.
  
  Майло вышел из-за дома, покачал головой и снова вложил пушку в кобуру. В руке он держал мобильный телефон, нажимая на кнопки с такой силой, будто хотел его сломать.
  
  Через десять минут к дому подъехал белый «ягуар», из которого вышла низенькая брюнетка в желтом брючном костюме.
  
  Майло приветствовал ее:
  
  — Миссис Хэмидпор?
  
  — Меня зовут Сорая. А вы?.. — Женщина поправила табличку с объявлением о сдаче в аренду.
  
  — Лейтенант Стержис, мэм. Спасибо, что приехали.
  
  — Вы сказали, что с домом проблема, поэтому я и приехала. Так в чем проблема?
  
  — Как давно он сдается в аренду?
  
  — Два дня.
  
  — А сколько времени пустует?
  
  — Хозяин точно не знает. Так в чем дело?
  
  — Когда в последний раз хозяин разговаривал с жильцом?
  
  — Жилец хозяину не звонил. Это управляемая собственность.
  
  — Вашей компанией?
  
  — Теперь нами.
  
  — А раньше кем?
  
  Она назвала конкурента.
  
  — Хозяин остался недоволен их работой? — поинтересовался Майло.
  
  — Ничего подобного. Жилец съехал, не предупредив заранее и не заплатив за два последних месяца. Но хотя бы оставил дом чистым.
  
  Майло потер лицо.
  
  — Вы его потом снова вычистили?
  
  — Вчера, — кивнула Сорая Хэмидпор. — Как обычно перед новым съемом.
  
  — Пылесосили?
  
  — Чистили ковры шампунем, чтобы выглядели получше, но там и так все было выскоблено. Некоторые комнаты выглядели так, будто в них вообще никто не жил.
  
  — Кто хозяин дома, мэм?
  
  — Он живет во Флориде.
  
  Майло вытащил блокнот:
  
  — Имя, пожалуйста.
  
  Сорая поджала губы:
  
  — Тут, понимаете, не все так просто…
  
  — Почему?
  
  — Хозяин не хотел бы, чтобы его имя трепали.
  
  — Он что, отшельник?
  
  — Не совсем. — Сорая снова повернулась к табличке и что-то соскребла с ее поверхности.
  
  — Мэм…
  
  — Нам обязательно нужно в это вдаваться?
  
  — Обязательно, уж поверьте мне, мэм.
  
  — Проблема с домом в том…
  
  — …что его арендатор оказался плохим человеком.
  
  — Понятно… А моя проблема с владельцем в том, что ему бы не хотелось фигурировать в деле. Но…
  
  — Лейтенант? — Крупный блондинистый полицейский в не заправленной в джинсы рубашке помахал рукой с расстояния футов в десять. Когда он подошел поближе, рубашка надулась пузырем и стало видно оружие.
  
  Казалось, вид пистолета заворожил Сораю Хэмидпор.
  
  — В чем дело, Грег? — спросил Майло.
  
  — Простите, что беспокою, но на станции полно вызовов и дежурный хотел бы знать, как долго мы еще будем вам нужны.
  
  — Одна машина остается, остальные могут уезжать. Мы собираемся разобрать это место на части.
  
  — На части? — пискнула Хэмидпор.
  
  — Ордер… — начал Грег.
  
  — Подписан, опечатан и доставлен. — Майло подмигнул Грегу так, чтобы агент не заметила.
  
  Тот ухмыльнулся:
  
  — Понятно, лейтенант. — И поспешил назад к машинам.
  
  — Вы не имеете права разбирать дом на части, — запротестовала Сорая.
  
  — Он вполне мог быть местом преступления, мэм.
  
  — О нет! Не может быть, там так чисто…
  
  — Мы располагаем химическими реактивами, позволяющими узнать, что скрывается под поверхностью.
  
  — Но у меня уже есть клиент, который заинтересован…
  
  — Мы постараемся сделать все максимально быстро, мэм.
  
  Сорая Хэмидпор воздела руки к небу:
  
  — Это настоящая катастрофа!
  
  — Вот что я вам скажу, — заметил Майло. — Если мы сможем поговорить с владельцем и узнаем у него подробности о жильце, это вполне поможет сократить…
  
  — Владелец — это… Я могу узнать подробности, но он не любит… — Агент набрала в грудь воздуха и назвала имя известной кинозвезды.
  
  — Он знал мистера Губеля? — спросил Майло.
  
  — Нет, он его никогда не видел. Собственность управляется, а хозяин живет во Флориде. — Она прикрыла рот ладонью. — Какие-то дела с общественной собственностью, последний развод… К тому же у него там есть место, где держать собственный самолет.
  ГЛАВА 30
  
  Подробности сдачи дома Николасу Губелю мы узнали, позвонив в управляющую компанию.
  
  Кинозвезда первой величины владел этой собственностью пять лет, купив ее во время развода с четвертой женой. Планировалось, что она будет там жить, но дама передумала и переехала с актером помоложе в Колорадо, где звезда купила ей ранчо. По совету администратора дом стал сдаваться в аренду.
  
  За это время жильцы там менялись трижды.
  
  Две молодых семьи, со «связями в промышленности», и последние двадцать два месяца — Николас Губель.
  
  Губель сам позвонил в компанию, представился независимым инвестором и сослался на вполне внушительный банковский счет. Он заплатил за первый и последний месяцы, а также внес залог на случай повреждения имущества.
  
  Агент по недвижимости, которая все еще боялась, что ее уволят, пообещала переслать нам по факсу заявление Губеля на аренду и другие имеющиеся документы.
  
  — Самое время поговорить с Тони Манкузи, — прищурился Майло.
  
  Когда мы двинулись в сторону Голливуда, он позвонил Шопу Винчи:
  
  — Забудь про весь этот хром. Есть кое-что полезное, что ты можешь сделать прямо сейчас.
  
  Майло продиктовал Шону текст ордера на обыск тихого домика и посоветовал обратиться к конкретному судье, который не будет тянуть волынку.
  
  — И попробуй найти свежее фото Губеля. Эта сволочь постоянно меняет внешность, но, может быть, удастся достать что-нибудь похожее… Да, это странно. И во всем виноват ты, Шон… Ладно, я шучу. Ты молодец!
  
  Хотя «тойота» Тони Манкузи стояла на том же месте, где я ее в последний раз видел, на звонок в дверь никто не ответил.
  
  Мы протиснулись вдоль дома по узкой дорожке, которую еще больше сузили растущие в беспорядке кусты, и добрались до черного хода. Хлипкая дверь выходила на аллею, заставленную переполненными мусорными баками, ветер разносил по асфальту их содержимое.
  
  Я заметил:
  
  — Это место мне кое-что напоминает. Черный ход в салон Леоноры Брайт.
  
  — Понял. — Майло оглядел аллею и подошел к двери, в центре которой висело объявление: «Просим постоянно запирать дверь». Легкий поворот ручки, и дверь распахнулась.
  
  В холле откуда-то сверху отлично слышалась музыка Мариачи. Ослепительно белый коридор, небрежно покрашенные синие двери.
  
  Когда мы подошли к обиталищу Тони Манкузи, из соседней квартиры вышла женщина с двумя прозрачными пластиковыми пакетами. Бросила на нас взгляд и двинулась к выходу.
  
  — Мэм?
  
  Женщина остановилась, увидела жетон и поморщилась. Лет пятьдесят, низенькая и плотная, смуглая кожа, темные волосы туго стянуты в пучок. Пакеты были наполнены сувенирами и пакетиками с конфетами.
  
  Майло показал пальцем:
  
  — Senor esta aqui?
  
  Женщина покачала головой и торопливо удалилась.
  
  Майло громко постучал в дверь Манкузи, стараясь заглушить музыку. Никакого ответа. Он постучал еще громче, затем крикнул:
  
  — Мистер Манкузи, это лейтенант Стержне! — Результат тот же. Он приложил ухо к двери: — Если парень здесь, то сидит тихо.
  
  Входная дверь распахнулась, и вновь появилась женщина с пакетами.
  
  — Сеньора? — сказал Майло.
  
  — Я говорю по-английски, — заявила та. — Простите, что сразу не ответила, но вы меня напугали. Как вы вошли?
  
  — Задняя дверь была открыта, мэм.
  
  — Снова. Только этого нам и не хватало.
  
  — У вас проблемы с грабителями?
  
  — Кого-то с верхнего этажа обокрали несколько недель назад. Я думаю, они торговали наркотиками, потому что так и не вызвали полицию и сразу же переехали. До этого была еще пара случаев. Каждый раз, как я вижу дверь открытой, я ее запираю, но других это не волнует.
  
  Майло спросил, как ее зовут.
  
  — Ирма Дюран.
  
  — Похоже, сегодня у кого-то вечеринка?
  
  — Класс моего внука веселится в награду за достижения в чтении. Я помощница учительницы в его школе и сейчас направляюсь туда. А вернулась потому, что этого мужчину искал еще один человек. Это была его мать, и она казалась очень обеспокоенной.
  
  — Его мать, — повторил Майло. — Когда она приходила?
  
  — Когда я выходила, чтобы отвести внука в школу, где-то около половины восьмого. Раймонду далеко ехать, вот мы и выходим рано. Она спросила о том же, что и вы, — не видела ли я мистера Манкузи. Сказала, что она его мать и что он не позвонил, когда пообещал. Я ответила, что не видела, она огорчилась и ушла. Он в порядке?
  
  — Вы знаете мистера Манкузи?
  
  — Я иногда его вижу, мы здороваемся, вот и все. Он держится обособленно.
  
  — Мэм, как выглядит его мать?
  
  — Я не очень к ней присматривалась — занималась Раймондом и его рюкзаком, заставляла доесть булочку и допить молоко. Она была встревожена, и мне стало ее жалко, вот почему я вернулась: сказать вам, чтобы вы с ней связались.
  
  — Мы очень вам признательны, миссис Дюран. Она, случайно, не оставила номер телефона?
  
  — Извините, нет.
  
  — Вы что-нибудь помните из ее внешности?
  
  — Гм… высокая. И у нее хорошая машина, белый «лексус». Я видела, как она уезжала. Это меня немного удивило.
  
  — Что именно?
  
  — Что у нее есть деньги. Потому что мистер Манкузи выглядит так, будто одевается в лавке старьевщика. Теперь, когда Я пытаюсь вспомнить, я могу сказать, что мать казалась его полной противоположностью.
  
  — Была хорошо одета?
  
  — Классно, — кивнула Ирма Дюран. — Под старину. Так выглядят женщины в старых фильмах, во всех отношениях. Костюм, чулки, туфли, большая кожаная сумка. Как у того детектива из Агаты Кристи.
  
  — Мисс Марпл, — подсказал Майло.
  
  — Обожаю эти книги, — улыбнулась Ирма Дюран. — Именно так, консервативно и разумно. За исключением разве что шарфа, он выделялся — очень уж яркий. Большой, почти как шаль, и дикая смесь цветов. Ее сын — торговец наркотиками?
  
  — Почему вам это пришло в голову?
  
  — Беспокойство матери, — объяснила Ирма Дюран. — Казалось… ей уже давно приходится с этим мириться.
  
  Майло с силой пнул дверь. Треск расщепленного дерева смешался со звуками тромбонов и гитар, но дверь выстояла. Следующим ударом он ее выбил.
  
  Мы отступили.
  
  Кровать Манкузи стояла под странным углом к стене, ее подпирал ночной столик. С серого матраса свешивались две руки.
  
  Серого, за исключением тех мест, где он был коричнево-красным.
  
  По сути, он весь был таким. Пятна того же цвета виднелись на столике, стекали по ящикам, собирались в лужи на ковре.
  
  На одной руке не хватало двух пальцев — они лежали отдельно, в своей лужице крови, сжавшиеся и белые. Кровавый след вел в убогую кухоньку.
  
  Майло подошел к порогу и, не переступая его, заглянул в квартиру. Услышав, как он резко втянул воздух, я посмотрел ему через плечо.
  
  На столе, рядом с коробкой таблеток от головной боли, стояла пустая бутылка из-под диетического тоника. Слева от бутылки на обеденной тарелке лежало что-то круглое.
  
  Что-то со свисающими желтыми волосами.
  
  Глаза Тони Манкузи были открыты, но рот закрыт.
  
  Тарелка еще больше усиливала и без того жуткое впечатление. Его подали к обеду людоеда.
  
  — О Господи! — пробормотал Майло.
  
  Мне нечего было добавить.
  ГЛАВА 31
  
  Майло надел перчатки, поставил дверь в квартиру на место и вышел из здания. Покурил, взял себя в руки, а потом достал из багажника машины желтую ленту.
  
  Из облаков выглянуло солнце. Родни-драйв выглядела довольно мило.
  
  Я сел на обочину, стараясь привести мысли в порядок. Пустое занятие, ни одна профессиональная уловка не помогала.
  
  Тони Манкузи был первым убитым в Голливуде в этом году, и Майло позвонил детективу Петре Кон нор. Поскольку та отдыхала в Греции, ее напарник, Рауль Биро, созвал команду для осмотра места преступления и вызвал патологоанатома.
  
  Биро бы молодым, хотя и прошел Афганистан, а еще вдумчивым, проницательным и выносливым. Он вышел из квартиры Манкузи без всякого выражения на лице и делал записи, пока Майло вкратце обрисовывал ситуацию, вот только все время поправлял бледно-голубой галстук, который в этом не нуждался. Его густые, начавшие седеть волосы были тщательно уложены, синий костюм, сшитый на заказ, — идеально чистый. Бумажные тапочки предохраняли его тщательно вычищенные туфли.
  
  Когда Майло закончил, Рауль сказал:
  
  — Позвольте мне убедиться, что я все правильно понял. Вы полагаете, что этот Брайт, Губель, или как вы его еще называете, бывал здесь раньше и знал, что задняя дверь обычно открыта. Или же он взломал замок, потому что умеет это делать. Точно так же он попал и в квартиру Манкузи. Там он все это сделал, а на обратном пути встретил соседку и сделал вид, будто ищет Манкузи, а потом уехал… Выглядит логично…
  
  — Но?..
  
  — Мне кажется, есть и другая версия, лейтенант. После того как Манкузи оставил его-ее по имени Тиша, он встретился с Брайтом и они вернулись сюда вместе.
  
  Майло почесал нос сбоку.
  
  — Возможно. Хотя Манкузи мог его бояться.
  
  — Если эти двое раньше были хорошими приятелями, — предположил Рауль, — Манкузи мог дать ему ключ. Может быть, Брайт бывал здесь раньше. Надо будет попробовать опросить жильцов.
  
  — Каким бы образом Брайт ни попал в квартиру, у нас есть довольно точные сведения, когда именно это было. Мы видели, что Тони уехал от закусочной без четверти три, а соседка заметила лжемамашу в половине седьмого. Четырех часов вполне достаточно на все это плюс мытье.
  
  — Парень прячет все свои инструменты в ту большую кожаную сумку, о которой рассказывала соседка, и выходит из дома при дневном свете, у всех на виду. Совершенно спокойно, ведь у него великолепное прикрытие.
  
  Биро захлопнул блокнот.
  
  — Консервативно одет, за исключением шарфа. Там полно крови, но я нигде не видел брызг. А вы?
  
  Майло отрицательно покачал головой.
  
  — Поэтому я думаю, что Манкузи скорее всего уже был мертв, когда он его кромсал. Брайт мог воспользоваться шарфом, чтобы задушить его, а затем резал неподвижный труп.
  
  — В случае с Шонски он использовал шарф только в качестве реквизита, а убивал ножом. Да и все жертвы, о которых мы уже знаем, тоже были зарезаны. Но парень меняет свой внешний вид, так что, возможно, ему нравится разнообразие и в методах?
  
  — Вполне вероятно, что он подкрался к Манкузи и задушил его, — предположил я. — Тони был мужчиной грузным — с таким нелегко справиться — и осторожным, ведь он знал или подозревал, на что способен Брайт.
  
  Биро кивнул:
  
  — Подкрался сзади, накинул шарф на шею и тем самым избежал бурного сопротивления. В три или четыре часа ночи он явно старался не шуметь и снова принялся дергать галстук.
  
  — Сначала мать, теперь сын. Брайт что-то имеет против этой семьи?
  
  — Если бы все было так просто, Рауль.
  
  — Случай с психом-благодетелем, да? Он считает, что помогает, затем срывается.
  
  Я пояснил:
  
  — Псих-благодетель — это игра во власть. Он был жестоким ребенком, потом убил собственную сестру ради больших денег, в итоге ему понравилось быть Богом и вершить судьбы.
  
  — И устанавливать правила, — добавил Биро. — Самому выбирать, кто, где и как. Но похоже, Манкузи был убит из опасения, что он заговорит.
  
  — Мы тоже так думаем, — согласился Майло.
  
  — Подать голову на тарелке. Это же какая-то новая вселенная зла!
  
  Майло закурил следующую сигару, глубоко затянулся и выдохнул дым в небо.
  
  — Если он следил за мной, когда я ехал за Тони, и видел, как я посадил в машину Ташу, это вполне могло послужить смертным приговором Манкузи. Потому что Брайт знал, что Таша была на той вечеринке, где Тони жаловался ему на свою мать, и решил, что через нее можно слишком близко подобраться к нему, создав угрозу его комфорту.
  
  — Но если Брайт следил за Тони, значит, он уже тогда думал о необходимости обрубить все концы, — предположил я.
  
  Майло хрюкнул.
  
  — Как мы поделим дело? — вмешался Рауль.
  
  — Манкузи твой, остальное — моя головная боль.
  
  — Вы не боитесь, что это разрастется?
  
  — Каким образом?
  
  Биро снова дернул галстук.
  
  — Столько трупов за эти годы, да еще подозреваемый — псих. Кто-нибудь обязательно предложит создать специальную команду, и не знаю, как мы сможем этому помешать.
  
  — Подумаем, когда до этого дойдет, Рауль, — махнул рукой Майло.
  
  — А пока работаем с тем, что у нас есть, — заключил Биро. — Начнем с того, что найдем эту Ташу. Вы хотите, чтобы я уже сегодня отправил полицейских из отдела нравов в закусочную «У Гордито»?
  
  — Давай я займусь этим сам, а ты сосредоточься на Манкузи.
  
  Биро полистал свой блокнот.
  
  — Итак, мы знаем, кто это сделал и — в основном — почему и каким образом. Теперь нам только остается разыскать этого «альтруиста».
  
  На его гладком лице появилась улыбка.
  
  — Богатая старая дама?.. Может быть, мне стоит начать посещать какие-нибудь из этих женских клубов, где они играют в бридж, бинго, пьют чай и так далее?
  
  — Ушедшее поколение, Рауль.
  
  — Знаешь, лейтенант, они ведь и в самом деле до сих пор распивают чаи в Пасадене и Сан-Марино.
  
  — Ты там вырос?
  
  — Не-а. В Восточном Лос-Анджелесе, — сказал Биро. — Моя мать убирала номера в «Хантингтоне».
  
  Эксперт, работавший на месте преступления, выкатился из квартиры в своем специальном костюме, сдирая с лица маску и вытирая пот со лба.
  
  — Я затемнил ванную достаточно, чтобы работать с люминолом, детективы. Там полно стертых следов, причем кто-то использовал гранулированное чистящее средство. Но там в избытке оставлено гемоглобина: в ванне, на полу, в раковине и тьма-тьмущая — в душевой.
  
  — Тьма-тьмущая, — повторил Майло.
  
  — Это у нас такой технический термин, — ухмыльнулся техник. — Нет, это нечто, верно? Кто-нибудь поделится сигаретой?
  
  В половине четвертого мы покинули место преступления и проехали мимо закусочной. Две грубые шлюхи, даже непохожие на женщин, пили, что-то ели и болтали. За соседним столиком сидела троица строительных рабочих, не обращавшая ни на кого внимания.
  
  Майло попросил:
  
  — Проезжай немного вперед, а затем сделай круг. Попытаемся еще раз. Боюсь только, в ту же минуту, как Таша узнает, что Тони зарезали, она пустится в бега.
  
  Тут запищал его мобильный.
  
  — В чем дело, Шон?.. Есть сходство? Лучше, чем ничего, перешли копию Биро… Да, тот, умненький, что работает с Петрой… Да, он. Что-нибудь еще? Хорошо, иди в дом и руководи всем, пока техники работают… Мне на это наплевать, Шон! Если у кого-нибудь из владельцев возникнут проблемы, скажи им, чтобы позвонили мне. Теперь читай все, что у тебя есть, только медленно и разборчиво, я тебя внимательно слушаю.
  
  Он послушал несколько минут, подвигал челюстью и отключился.
  
  — Шон добыл фото Николаса Губеля двухгодичной давности с водительских прав. К сожалению, на нем он с окладистой седой бородой и бритым черепом. Адрес — почтовый ящик в Брентвуде, который тот арендовал только на месяц, когда снимал в аренду дом. У него три рекомендации: Анселла Д. Брайта, Сан-Франциско, Роланда Корвуца, Нью-Йорк, и Мэла Дэбсона. Этот отсюда, из Лос-Анджелеса.
  
  — Взял себе фальшивое имя, а рекомендацию написал от своего собственного? — поднял брови я.
  
  — Умный мальчик, верно? Арендная компания заявила, что у него были «прекрасные рекомендации». А номер, по которому они с ним связывались, привел нас к той самой арендованной ячейке. Корвуц на наш запрос ответить не соблаговолил, а вот этот Дэбсон — совсем другое дело. Заявил, что знает Губеля много лет и что Ники — порядочный, честный и надежный человек. Двое из трех плюс двадцать четыре тысячи наличными очень поспособствовали заключению сделки.
  
  — В какой части Лос-Анджелеса живет этот Дэбсон?
  
  Майло сверился с записями.
  
  — Алтаир-террас, код выглядит как… недалеко отсюда, в Голливудских холмах.
  
  — Интересно, — заинтересовался я, — а надпись оттуда видно?
  
  Я проехал несколько раз взад-вперед по Хайленд, затем переместился на бульвар Санта-Моника, где прогуливались, кто мирно, а кто и не очень, транссексуалы и мужчины-проститутки.
  
  Майло возился с телефоном, одновременно выглядывая Ташу: пытался найти данные сначала на Мелвина, а потом на Мэла Дэбсона.
  
  По нулям.
  
  — Возможно, еще один любитель менять фамилии, — предположил я.
  
  Майло попробовал еще несколько вариантов: Мелфорд, Мелроуз, Мелдрим, Мелник — и откинулся на спинку сиденья, чертыхаясь.
  
  Звонок в налоговое управление относительно Дэбсона тоже ничего не дал, а вот короткий разговор с доброжелательным клерком, юридическим советником графства, вызвал широкую улыбку на лице моего друга.
  
  — Трэммел Дэбсон. Платит налог на собственность на Алтаир-террас вот уже двадцать один месяц.
  
  Мы опять нырнули в компьютер и опять ничего не нашли.
  
  Я заметил:
  
  — Трэммел означает «мешать».
  
  — Понятно. — Майло позвонил Шону и справился насчет обыска в доме в Брентвуде. Ответ: пустой, чистый и никаких машин в гараже.
  
  Закрыв глаза, он откинулся назад, но тут я кое-что заметил.
  
  — Вставай-поднимайся, ленивый народ. — Я показал пальцем, и Майло мгновенно выпрямился:
  
  — Остановись рядом!
  ГЛАВА 32
  
  На этот раз Таша побежала.
  
  — Замечательно, — пробормотал Майло, когда она нырнула с бульвара в сторону и скрылась в аллее. Он выпрыгнул из машины, а я объехал квартал и выехал на Менсфилд. Когда я появился в конце аллеи, Таша мчалась мне навстречу, быстро работая тощими ногами и далеко обогнав Майло — с пунцовым лицом, месящего руками воздух. Туфли она держала в руке, колготки разорвались в клочья.
  
  Таша оглянулась и побежала быстрее. Потом увидела меня, снова оглянулась и споткнулась, а секунду спустя и вовсе упала на спину, причем сумка отлетела в сторону и осталась лежать вне пределов досягаемости.
  
  Таша как раз поднималась на ноги, когда подоспел тяжело дышащий Майло. Он быстро свалил ее, обыскал, надел наручники и велел не двигаться. Затем схватил сумку и высыпал на асфальт содержимое. Салфетки, презервативы, косметика, печенье и пачка сигарет. Затем выскользнула бритва с перламутровой ручкой и со звоном упала в общую кучу. Все еще пыхтя, Майло тяжело наступил на бритву, превратив перламутр в пыль, и резко поднял Ташу на ноги.
  
  — Идиотка! — выдохнул он.
  
  Проститутка обвисла в его руках. Лицо ее сморщилось, а мелкие камушки прилипли к толстому слою макияжа. Тем не менее она старательно делала попытку улыбнуться, но рычание Майло положило этому конец. Он сунул беглянку на заднее сиденье машины и для пущей надежности пристегнул ремнем безопасности, а сам сел рядом со мной.
  
  Таша позвенела наручниками:
  
  — Вы можете их снять. Я не убегу, сэр. Обещаю, сэр.
  
  — Еще раз откроешь пасть, — прошипел мой друг, — и я тебя придушу. — А потом велел мне: — К голливудскому участку.
  
  — Сэр, не нужно!
  
  Майло с таким усилием рвался к кислороду, что все его тело приподнялось.
  
  Я тронулся с места.
  
  — По крайней мере хорошо прокатимся, — философски заметила Таша. — Обожаю старые «кадиллаки». Она что, была конфискована у кого-то?
  
  — Заткнись к чертовой матери!
  
  — Простите, сэр?
  
  — Ты оглохла?
  
  Спустя пять кварталов от Уилсон-авеню:
  
  — Сэр, не злитесь, но вы все еще очень тяжело дышите. Уверены, что вы в порядке?
  
  — Почему, черт возьми, ты пустилась наутек?
  
  — Испугалась.
  
  — В последний раз мы чем-то тебя обидели?
  
  — Нет, но…
  
  — Что «но»? Молчание.
  
  — Не дай Бог, ты бы что-то упустила, идиотка, — покачал головой Майло.
  
  — Девушке нужно как-то жить.
  
  — Ты вообще можешь перестать жить, если не прекратишь вести себя как кретинка! Догадайся, кого зарезали сразу же после того, как он с тобой расстался?
  
  — Кого-то зарезали?
  
  — Нет, ты и в самом деле глухая…
  
  Долгое молчание.
  
  — Вы же не имеете в виду Тони?
  
  — Ты уже готова для «Угадайки», гений.
  
  — Тони порезали? Он в порядке?
  
  — Как раз наоборот.
  
  — Вы хотите сказать…
  
  — Мы говорим о типе, на котором ты уже больше не заработаешь.
  
  — Господи! О Боже милостивый…
  
  — Это случилось сразу же после встречи с тобой, — злорадно ухмыльнулся мой друг. — Мы решили, что за вами наблюдал кто-то, кроме нас.
  
  — Кто, кто, кто?
  
  — Ты что, сове подражаешь?
  
  — Кто, сэр? Скажите, пожалуйста!
  
  — Ты знаешь о нем что-то еще, о чем забыла поведать нам?
  
  — Нет, сэр, нет…
  
  — Но?..
  
  — Просто я никогда не знала никого, кто был бы на такое способен.
  
  — Ты столько лет на улице! — прищурился Майло. — Не притворяйся целкой.
  
  — Я видела драки, сэр. Видела, как один мужик забил другого до смерти. Видела людей обкуренных, расставшихся с жизнью, потому что… я видела много плохих людей, но никогда ничего подобного…
  
  — Чего именно?
  
  — Такого… продуманного.
  
  — Откуда ты знаешь, что это было продумано?
  
  — Перевертыши, — пояснила Таша. — Это все как игра. Тони ведь никому не сделал ничего плохого, правильно?
  
  — Почему нет?
  
  — Тони был слабым, в нем не было злости, только печаль.
  
  — Насчет одного ты права, — согласился Майло, — это было продумано.
  
  — Я не хочу знать. Пожалуйста, сэр, не рассказывайте мне подробностей.
  
  — Ладно, но мы с напарником обожаем подробности. Хочу услышать все, что ты знаешь о Твиде.
  
  — Больше ничего. Клянусь, ничего.
  
  Майло повернулся ко мне:
  
  — Что-то у нас не ладится, напарник.
  
  — Но я правда рассказала вам все, что знаю, сэр! — заныла Таша.
  
  — На скольких вечеринках ты встречалась с Твидом?
  
  — Только на той одной.
  
  — Не больше?
  
  Молчание.
  
  — В чем проблема? — спросил Майло.
  
  — Я больше никогда не пойду в это место.
  
  — Это не ответ.
  
  — Дело в том… если честно, то никто меня не приглашал, — призналась Таша.
  
  Когда мы подошли к заднему входу в голливудский участок, она сказала:
  
  — Вам не надо меня запирать, я обещаю быть паинькой.
  
  Майло просвистел какую-то мелодию.
  
  — Сэр, существует проблема. Настоящая проблема. Обычно у них только одно помещение для девочек, потому что большинство нарушителей порядка — мальчики. И если в комнате для девочек слишком много народу, они могут поместить тебя в комнату для мальчиков, а это опасно.
  
  — А ты подходяще оборудована для комнаты для девочек?
  
  Молчание.
  
  — Так как?
  
  — Еще нет. Я коплю деньги, — еле слышно произнесла она.
  
  — Тогда я ничего не могу сделать. Ты знаешь правила. — Строгий тон, но мускулы щеки подрагивают.
  
  — Пожалуйста, сэр! Другие полицейские хорошо ко мне относятся, я не безобразничаю, и они сажают меня к девочкам. Девочкам я нравлюсь, спросите кого хотите. Я не доставляю никому неприятностей, посмотрите мое досье.
  
  — Когда ты была здесь в последний раз?
  
  — Год назад, сэр. Может, больше. Вы посадите меня туда, куда надо, и я сделаю все, что вы…
  
  — Вот что я тебе скажу, — перебил ее Майло. — Если будешь сотрудничать, я не посажу тебя за бритву, хотя я тебя уже один раз предупреждал, или за сопротивление полиции, хотя ты заставила меня потренироваться.
  
  — Да, сэр, конечно… а что вы имеете в виду под «сотрудничать»?
  
  — Ты у нас свидетель. Может быть, я даже принесу тебе чего-нибудь пожевать.
  
  — Будет очень мило с вашей стороны, сэр… вы же выкинули мое печенье.
  
  Голливудский полицейский участок милостиво предоставил нам кабинет для допросов, куда Майло и посадил Ташу. Он принес ей пончики кока-колу и позвонил Раулю Биро. Тот все еще находился на месте преступления на Родни-стрит: продолжал ждать допуска в квартиру и жаждал поделиться некоторыми находками.
  
  Голова Тони Манкузи была отпилена прямо под подбородком, большая часть шеи осталась нетронутой. Пилили аккуратно, между позвонками, чтобы не ломать их, и очень чисто; патологоанатом считал, что пользовались чрезвычайно острым лезвием без зазубрин, что напоминало нож, которым поработали над Эллой Манкузи. Скорее всего тем же ножом были обрублены и пальцы Тони. Пробные порезы на другой руке предполагают, что убийца собирался и на ней отрубить пальцы, — так сказать, для симметрии.
  
  — Может быть, ему надоело, — предположил Биро. — Или время поджимало.
  
  Окончательное заключение должен был сделать патологоанатом, но медсестра с двадцатилетним опытом работы неофициально обмолвилась, что, похоже, поврежден и подъязычный хрящ. Точечные кровоизлияния в глазах могли быть следствием множества причин, но, учитывая повреждения шеи, вполне пристойно было предположить, что причиной смерти стало удушение. Теперь нужно ждать подтверждения врача.
  
  Майло поискал Алтаир-террас в справочнике Томаса и обнаружил единственный квартал, отходящий от северо-восточного конца Бичвуд-драйв и заканчивающийся тупиком. Это было совсем рядом с ранчо, где можно было взять лошадь покататься и куда я заглядывал, когда работал в Западной детской больнице. От Франклин-авеню можно дойти пешком, но квартал зарос лесом и был опасно тихим. Я помнил, как с поворотов тропинки внезапно открывался вид на сухие плоские холмы и надпись «Голливуд».
  
  — Умираю с голоду, — проворчал Майло и заказал по телефону в забегаловке рядом четыре бутерброда с жареным мясом. Я съел один, он слопал два, а последний протянул Таше, которая заметила:
  
  — Обычно я не ем красного мяса, но пахнет очень вкусно.
  
  К семи часам небо стало серым и быстро стемнело. Мы снова погрузили проститутку в машину.
  
  — Я все еще помню вкус того приятного соуса, — сказала она.
  
  — Веди себя прилично, и сможешь рассчитывать на десерт, — хмыкнул Майло.
  
  — Вы так добры, сэр. Я обожаю эту машину!
  
  Я проехал к Бичвуду и остановился в двух кварталах от Алтаир-террас. Майло отстегнул ремень безопасности:
  
  — Пора немного прогуляться.
  
  — Сэр, идти придется в гору. Вы уверены, что справитесь?
  
  — Твоя забота растрогала меня до слез. Пошли!
  
  — Это точно безопасно?
  
  — О чем ты беспокоишься?
  
  — Он может меня увидеть.
  
  — Почему ты решила, что он здесь?
  
  — Так вы меня туда тащите?
  
  — Это чтобы разбудить твои воспоминания.
  
  — Я ведь уже сказала: это точно то самое место.
  
  — Мы еще даже не попали на ту улицу.
  
  — Но это здесь. Я чувствую.
  
  — Ясновидящая?
  
  — У меня бывают ощущения, — сказала она. — В волосах, они вроде как встают дыбом. Это означает, что я получаю послание.
  
  — Пошла из машины.
  
  Один квартал спустя:
  
  — Не могли бы мы по крайней мере идти помедленнее, сэр? Мои бедные маленькие ножки болят.
  
  — Я же предлагал достать тебе тапки.
  
  — С этим платьем? Ни за что! Можем мы просто идти медленнее?
  
  Майло вздохнул и замедлил шаг. Таша подмигнула мне.
  
  Тьма-тьмущая, никаких тротуаров или фонарей, широкая полоса между участками заросла кустарником и старыми деревьями. Силуэт мира.
  
  Таша сказала:
  
  — Вот дом, где была вечеринка, я уверена. Теперь давайте уйдем.
  
  — Говори шепотом.
  
  — Простите. Это дом, где…
  
  — Я тебя слышал. Который?
  
  — Гм… мы еще не подошли.
  
  — Тогда вперед.
  
  Через несколько секунд Таша воскликнула:
  
  — Вон тот! На самом верху!
  
  — Шепотом, черт побери!
  
  — Простите, простите. Но это он, точно.
  
  Рука с длинными ногтями указала на низкую бледную коробку, пристроенную на самом высоком месте тупика.
  
  Майло жестом приказал нам оставаться на месте, а сам прошел мимо трех домов, затем еще мимо четырех и наконец остановился, чуть-чуть не дойдя до цели. Подождал и рискнул на несколько мгновений осветить фонарем фасад.
  
  Пустая стена с одним-единственным закрытым ставнями окном. Слева гараж с дверью из гофрированного алюминия. Цементная дорожка. Над плоской крышей возвышаются ели и эвкалипты, а перед домом — жалкая кривая пальма и покосившаяся юкка.
  
  Майло вернулся к нам.
  
  — Ты уверена?
  
  Таша закивала:
  
  — Абсолютно, сэр. Об эту идиотскую кривую штуку я порвала чулки. А сзади, если вы туда зайдете, хорошо видна надпись, и именно там мы гуляли с Тони, упокой Господь его душу.
  
  Она оглядела дугу тупика.
  
  — Я сейчас начинаю вспоминать. Вон оттуда доносился весь этот вой койотов. Я так испугалась, сэр, ведь было очень темно, совсем как сейчас. Я ненавижу темноту. Пойдемте отсюда?
  
  — Стой рядом с моим напарником и не двигайся. — Майло снова пошел назад, на этот раз поближе к бледному дому.
  
  — Все это карабканье вверх ему наверняка вредно, — заметила Таша, но я не ответил. — Ему надо заниматься физкультурой… Вы так мало говорите, сэр… Здесь так неприятно, тихо и страшно, вы понимаете, что я имею в виду. Как будто кто-то может выпрыгнуть. Как будто что-то… в тишине всегда таится зло. Дьявол любит тишину. Он хочет, чтобы вы думали, что все мило и тихо, и только тогда выпрыгивает и хватает вас. Это плохая тишина. Даже в Фонтане тишина лучше, чем здесь. Когда все куры засыпают, ты можешь слышать, как идет поезд. Я любила лежать в постели и слушать, как идет поезд, и старалась себе представить, куда он идет… Вот ваш друг снова идет сюда; надеюсь, на этот раз он увидел достаточно и мы сможем убраться куда подальше.
  
  Майло был разочарован.
  
  — Не могу сказать с уверенностью, но такое впечатление, что никого нет дома.
  
  — Мои волосы говорят, — заявила Таша, — что это послание от Бога. Давайте уедем отсюда и найдем место, где есть хоть какие-то звуки.
  ГЛАВА 33
  
  Пока мы спускались по Алтаир-террас, Майло отдавал по телефону распоряжения относительно графика наблюдений на сегодняшнюю ночь.
  
  У Бичвуда Таша сказала:
  
  — Кажется, ко мне возвращается аппетит. Высадите меня у «Баскин-Роббинс», пожалуйста.
  
  Прежде чем Майло ответил, нас ослепили фары автомобиля. Единственная машина, поднимающаяся в гору с юга.
  
  Майло толкнул Ташу в кусты.
  
  Фары добрались до перекрестка. «Фольксваген» непонятного цвета, трудноразличимого в темноте. Мы услышали скрежет, когда машина свернула на Алтаир-террас.
  
  — У них кончилась жидкость в трансмиссии, — заметила Таша.
  
  Майло выступил вперед, коснулся бока машины, когда она поворачивала, и постучал в пассажирское стекло: одна рука на кобуре, вторая держит жетон.
  
  Машина остановилась. Майло показал жестом, что просит опустить стекло.
  
  С пассажирской стороны оно открывалось вручную. Рука водителя, высунувшегося из окна, так и осталась лежать на ручке, а сам он наклонился к нему ближе.
  
  Молодая женщина лет тридцати или около того, с широко открытыми удивленными глазами и короткими темными волосами. Вся задняя часть фургона заставлена картонными коробками.
  
  — Вы живете на этой улице, мэм?
  
  — Угу. Что-то случилось.
  
  — Ничего такого, чтобы стоило волноваться. Вы знаете людей, который живут в последнем доме, в конце дороги?
  
  — Не очень.
  
  — Нет?
  
  — Я… их там нет.
  
  — Они редко здесь бывают?
  
  Ее глаза перебежали на кузов машины.
  
  — Да.
  
  — Все в порядке, мэм? — спросил Майло.
  
  — Вы меня удивили. Мне нужно ехать. Присмотреть за ребенком.
  
  Закусив губу, она нажала на педаль газа, машина рванулась вперед, едва не переехав ногу Майло. Он отпрянул, еле удержав равновесие.
  
  Мы смотрели, как машина поднимается по Алтаир-террас, а потом Таша сказала:
  
  — Чтоб меня украли, но эта девушка сильно перепугана.
  
  Спрятавшись в темноте, мы смотрели, как машина остановилась между бледным домом и ближайшим соседом.
  
  Я заметил:
  
  — Когда ты спросил, живет ли она здесь, она сказала: «Что-то случилось». Она не спрашивала, а утверждала.
  
  Майло снова вытащил телефон и шепотом отдал приказания.
  
  Машина простояла несколько минут, прежде чем женщина вышла и открыла дверцы. Покачала головой, вроде как в ответ на неслышный нам вопрос. А потом из машины вышел еще один человек. Выше, короткие волосы, рубашка и брюки.
  
  Мужчина.
  
  Он жестом подозвал женщину, и они вдвоем потянули из салона что-то квадратное, скорее всего коробку, примерно фута четыре в длину.
  
  Мужчина отстранил женщину, ухватил коробку поудобнее и поставил на землю.
  
  Раздался хорошо слышный стук.
  
  Он оттолкнул руку помощницы и снова показал, чтобы отошла. Женщина сделала шаг в сторону, где и остановилась, прижав руку ко рту.
  
  Мужчина начал раскачивать коробку. Отпустил.
  
  Женщина рванулась вперед, остановила коробку от падения и поставила ее ровно.
  
  Мужчина уперся руками в бедра, и мы услышали, как он засмеялся.
  
  Женщина попыталась поднять коробку, но ей не удалось. Тогда мужчина ухватился за один конец, и они вместе понесли коробку к дому.
  
  — Снова за аэробику, — проворчал Майло и пошел вперед, бесшумно ступая огромными ботинками на резиновых каблуках.
  ГЛАВА 34
  
  Я услышал движение прежде, чем увидел. Таша, дрожа, уцепилась за ветку, чтобы удержаться на ногах. Посыпались листья.
  
  — Не двигайся, — предостерег я.
  
  — Можете не сомневаться, сэр.
  
  Я пошел вслед за Майло. Футов через двадцать я уже смог разглядеть детали.
  
  Майло стоял, расставив ноги и держа двумя руками пистолет девяти миллиметрового калибра. Оружие было направлено в улыбающееся лицо человека, который называл себя Николасом Губелем. И несмотря на то что Майло бежал в гору — никаких признаков одышки.
  
  На Губеле была стянутая у ворота крестьянская рубашка, белые юбка-брюки, выставляющие напоказ волосатые лодыжки, красные бакелитовые серьги и красная губная помада. Ансамбль завершали двухдневная щетина и старушечьи очки.
  
  Кажется плохой шуткой, если бы не рука вокруг шеи женщины с короткими волосами, отчего ее спина выгнулась, а голова запрокинулась назад. В другой руке Губель держал маленький черный пистолет, прижатый к картонной коробке, и, казалось, старался проткнуть ее дулом — в ней уже образовалась дырка.
  
  — Пожалуйста, отпустите его! — взмолилась женщина. — Он там задохнется!
  
  — Хорошая идея, Дейл, — поддержал Майло, но Губель не ответил.
  
  — Мой ребенок, — всхлипнула женщина, и Губель надавил на пистолет, засовывая его глубже в коробку.
  
  — Возможно, будет милосерднее вышибить у малыша мозги?
  
  — Пожалуйста! — простонала женщина.
  
  В одном из домов посредине Алтаира зажегся свет.
  
  — Посмотри, что ты наделала, — сказал Губель и сунул пистолет в коробку так глубоко, что в ней скрылось все дуло. Коробка зашевелилась. Он пнул ее. Из коробки стали доноситься звуки.
  
  Приглушенные крики.
  
  — О Господи, пожалуйста, я вас умоляю! — взвизгнула женщина.
  
  Надавив ей на руку, Губель заставил ее замолчать.
  
  — Плохая идея, Дейл, — сказал Майло.
  
  — Я мастер идей, — не согласился тот странным, пустым голосом.
  
  — Я вызвал поддержку, Дейл. Разумнее сразу сдаться.
  
  — Дейл, — сказал Губель. — Кто же это такой, черт побери?
  
  Крики, доносившиеся из коробки, стали громче. Затем послышался кашель.
  
  — Ему нечем дышать! — всхлипнула женщина.
  
  — Жизнь мимолетна, — отозвался Губель. — Тем больше мы должны ценить то, что имеем.
  
  — Пожалуйста! Ему всего два года!
  
  Майло шагнул ближе.
  
  Губель снова пнул коробку.
  
  Майло пододвинулся еще.
  
  Губель предостерег его:
  
  — Еще раз пошевелишься, и я бам-бам Бам-бама.
  
  — Эмилио, — сказала женщина. — У него есть имя.
  
  — Давай не будем волноваться, — предложил Майло.
  
  — Хорошая мысль, — согласился Губель. — Я мягок, как сливочный торт. Кто-нибудь любит… анаграммы?
  
  Женщина заплакала, а Майло заметил:
  
  — Они приедут в любую минуту, Дейл.
  
  — Не считайте меня дураком, — скривился Губель. — Я знаю, что тут только вы и у вас нет рации.
  
  — Я позвонил по телефону, Дейл.
  
  Быстрый поворот руки. Женщина всхлипнула.
  
  — Тихо, слышишь?! — приказал Губель. — Я верю в счастливые концы, а ты, chiquita?
  
  — Да, да, пожалуйста, отпустите его!
  
  — Я вовсе не считаю тебя дураком, — сказал Майло, — но…
  
  — Одно ваше присутствие здесь меня оскорбляет. — Мерзавец снова надавил на пистолет.
  
  — Красивый наряд, — отметил Майло. — Кто у тебя портной?
  
  От удивления Губель вздрогнул, и его рука с пистолетом на секунду ослабла.
  
  Я выскочил вперед и закричал:
  
  — Замри! Бросай оружие на землю немедленно!
  
  Губель резко повернул голову в сторону моего крика, несколько ослабил хватку и позволил женщине опустить голову и вцепиться зубами в его руку.
  
  Правда, он тут же стряхнул ее и сказал:
  
  — Прощай, Эмилио!
  
  Майло расстрелял всю обойму разом.
  
  Секунду Губель еще стоял, вскинув вверх руки, как бы сдаваясь. Потом упал.
  
  Одна серьга слетела, будто красная градина.
  
  Женщина кинулась к коробке, умудрившись удержать ее от падения, сорвала крышку, вытащила оттуда плачущего малыша и прижала к груди.
  
  Губель издал странный тонкий визгливый звук.
  
  Когда ребенок успокоился, мать с сыном на руках подошла к телу негодяя и яростно его пнула.
  ГЛАВА 35
  
  Женщину звали Фелиция Торрес, и ей было двадцать восемь лет. Ее мужа, ландшафтного дизайнера Стюарта, который по ночам изучал биологию, три месяца назад послали в Ирак. Без отцовского заработка накопления молодой семьи вскоре кончились, и Фелиция начала подыскивать себе временную работу. Претендовать на работу в офисе она не могла, поскольку не знала компьютера. Пришлось искать что-нибудь попроще.
  
  Фелиция дважды устраивалась уборщицей в офисы в центре города, но из этого ничего не вышло: зарплаты едва хватало на оплату нянек.
  
  Вот почему объявление, которое попалось ей на глаза, насчет работы «дважды в неделю по уборке дома» в Брентвуде, показалось многообещающим. Замечательный район, «щедрое вознаграждение», к тому же мужчина, который ответил на ее звонок, показался ей очень дружелюбным. «Щедрое вознаграждение» равнялось двадцати долларам в час — значительно больше, чем она рассчитывала. А когда Ник охотно разрешил ей приводить с собой сына, Фелиция решилась.
  
  Ее «хонда» была в мастерской, поэтому из своей однокомнатной квартиры в Венеции ей приходилось ехать на автобусе, а затем идти по бульвару Сансет, толкая перед собой коляску с Эмилио. Она не сразу нашла улицу, вдобавок вдоль нее не оказалось тротуаров, поэтому коляску здорово трясло, но Эмилио укачало и он заснул.
  
  Когда она наконец увидела дом, то поняла, что ей крупно повезло. Огромный, красивый, как из передачи «Дом и сад»; сияющий «лексус» на дорожке.
  
  Она постучала в дверь, и тот же самый приятный голос сказал:
  
  — Входите, открыто.
  
  На первый взгляд Ник казался таким же милым и приятным, как и по телефону. Немного долговязый, но с хорошей фигурой — приятная внешность в стиле богатых пожилых мужчин.
  
  Он сразу же протянул Фелиции стодолларовую банкноту.
  
  — Это аванс. Считайте свои часы сами и дайте мне знать, когда нужно будет платить.
  
  Дом внутри был больше, чем казался снаружи, с высокими, как в соборе, потолками и белыми стенами. И очень светлый, даже при выключенном свете. После меблировки наверняка будет выглядеть жизнерадостно, но сейчас же, к удивлению Фелиции, он был совершенно пуст и выглядел идеально чистым. Но Ник платил деньги, и ей нравилось ощущение стодолларовой купюры в кармане своих джинсов.
  
  Эмилио все еще спал, посапывая. Фелиция огляделась, не зная, куда поставить коляску.
  
  Ник улыбнулся и прошептал:
  
  — Забавный.
  
  Он провел ее в комнату в задней части здания, где — поверить невозможно! — стояла кроватка и лежали игрушки.
  
  Когда Фелиция попыталась поблагодарить, Ник пожал плечами, взял коляску и поставил ее в угол.
  
  Солнечный свет, льющийся через огромное, идеально чистое окно, превратил куски дубового пола в золото, но не попадал на Эмилио — хозяин поставил коляску в прохладный тенистый угол; такой душевный человек! Через окно Фелиция видела по-настоящему роскошный сад с тропической растительностью и большой голубой бассейн. Она подумала, что бы сказал Стюарт о посадках. Ей все казалось нормальным, но женщина в этом плохо разбиралась и не была слишком требовательной.
  
  Забавные игрушки, некоторые еще в коробках. Ник усмехнулся.
  
  — Трудно поверить, что вы стали тратить на это время, сэр.
  
  — Ничего особенного, Фелиция. — Он назвал ее по имени так, будто они знали друг друга уже много лет.
  
  — Только не для меня. Ведь это, наверное, стоило…
  
  Ник приложил палец к ее губам.
  
  — Самое главное, чтобы ему было чем заняться, когда проснется.
  
  — Он будет счастлив! Он как раз любит такие игрушки… У вас есть дети, сэр?
  
  — Пока нет. Я поехал в игрушечный магазин и попросил продавщицу…
  
  — Это так…
  
  — Фелиция, если все будут бояться сделать лишний шаг, мир станет весьма унылым местом… Давайте лучше я покажу вам, что надо делать. Когда вам понадобится позаботиться об этом молодом человеке, не стесняйтесь.
  
  Фелиция почувствовала, что может расплакаться, и, наверное, Ник догадался, какие эмоции ее охватили.
  
  — Я люблю помогать, — сказал он. — На самом деле это немного эгоистично, потому что доставляет радость мне самому.
  
  Эмилио проснулся в благодушном настроении. Игрушки привели его в такой восторг, что он даже излишне возбудился, но потом успокоился и занялся пластмассовыми машинками. При этом мордочка малыша была такой серьезной и нахмуренной, что он напомнил Фелиции ее отца, который жил во Флориде.
  
  Единственно странным было то, что Эмилио, похоже, не понравился Ник. Он даже заскулил, когда тот попытался с ним поговорить. Впрочем, ее мальчик был ребенком застенчивым, не привыкшим к посторонним людям. И самое главное — он был занят, а значит, Фелиция могла усердно работать.
  
  Правда, ей все равно было непонятно, почему Ник готов платить кому-то за то, чтобы протереть каждый дюйм стен и пола и выскоблить гранитные столы и кухонные приспособления в кухне, которой явно никто не пользовался. И когда хозяин заставил ее проделать эту процедуру во второй, а затем и в третий раз, снабдив только что разорванными рубашками и жидким аммиаком в аэрозоле, чтобы она могла добраться до всех углов, молодой женщине это показалось немного странным. С другой стороны, его были его деньги, а еда, которую он заказывал в тайском ресторане поблизости, оказалась необыкновенно вкусной, не говоря уж о конфетах для Эмилио.
  
  Откуда только Ник узнал, что она обожает тайскую кухню?
  
  Фелиция решила, что будет чистить углы зубной щеткой и воспользуется лупой, если он того захочет.
  
  Пока она убиралась, Ник чем-то занимался в своей спальне и выходил оттуда время от времени, чтобы справиться, все ли у них с Эмилио в порядке. После его третьего появления Фелиция пошутила, что ее работа напоминает ей телевизионные шоу, в которых избавляются от улик. Ник нашел ее шутку очень забавной.
  
  На следующий день автобус опоздал и, соответственно, она тоже, но Ник вовсе не рассердился. Он погладил Эмилио по голову и велел Фелиции еще раз пройтись по столовой, а затем привел ее в свою спальню — единственную комнату в доме, где она еще не бывала.
  
  Здесь все было иначе.
  
  Кругом была навалена одежда — на кровати, на полу, в стенном шкафу, за исключением одной секции, где стояли стопки сложенных картонных коробок, готовых к тому, чтобы их собрали. Как будто содержимое всего дома сконцентрировалось в одном месте.
  
  — Пожалуйста, сложите все и упакуйте, но не слишком плотно, — попросил Ник. — Если сможете подобрать по цвету, будет замечательно, но не волнуйтесь, если что-то не получится. Вы знаете, как соединять края, чтобы получилась коробка?
  
  — Конечно.
  
  — Тогда все в порядке. — Он широко улыбнулся. — Я ненадолго уйду. В холодильнике я оставил напитки и закуски… Мне очень приятно, что вы мне помогаете, Фелиция.
  
  — Мне тоже, — сказала она. Господи, это надо же сморозить такую глупость! — А потом, когда холодильник опустеет, мне нужно снова его вымыть?
  
  Ник задумался.
  
  — Нет. В этом не будет необходимости.
  
  Фелиция быстро поняла, что все эти вещи предназначаются женщине. Крупной женщине. Вещи дорогие, многие винтажные.
  
  Короткие платья и платья в пол, шелковые блузки и юбки. Костюмы из твида — целая коллекция. Шелковые пеньюары и колготки, а также настоящие шелковые чулки, которые пристегиваются к поясам. Она таких раньше даже не видела. Множество бюстгальтеров, все размера сорок четыре С.
  
  Под одной кипой она нашла множество маленьких забавных кожаных коробочек с бижутерией. В углу грудой лежали шляпные коробки, круглые и продолговатые, с боа из перьев, маленькими фетровыми шляпками, беретами, изящными соломенными шляпами с деревянными вишенками, прикрепленными к лентам. Была там и смешная клетчатая кепка, скорее всего мужская, но на некоторых женщинах такие кепки смотрятся довольно мило.
  
  Фелиция померила кепку, сдвинула ее набекрень и усмехнулась себе в зеркале. Люди часто говорили ей, что с ее лицом следует носить шляпы.
  
  Раздвинув две стопки одежды в углу, она обнаружила несколько пластиковых пакетов с тюбиками и баночками дорогой косметики. Некоторые уже высохли, но она все равно их упаковала. Ник — хозяин, его следовало слушаться. В большом пластиковом пакете оказалось десяток париков, проложенных тонкой бумагой, все разного цвета и стиля.
  
  Самой любопытной находкой оказались тридцать три самых дивных шарфа, какие только приходилось видеть Фелиции. Вуиттон, Армани, Шанель, Эскада и другие модельеры, о которых она никогда не слышала. Фелиция посчитала их, потому что ей никогда не приходилось видеть такую массу вручную разрисованного шелка в одном месте.
  
  И ничего мужского, даже ни одного носка.
  
  Фелиция подумала, что Ник — модельер или женат на актрисе, которая много ездит и нуждается во всем этом разнообразии.
  
  Крупная женщина, может быть, характерная актриса. Она представила ее себе; высокая, с большой грудью, наверняка блондинка. Крупная, но фигуристая и в хорошей форме.
  
  Фелиция когда-то носила маленький размер, шестой. Она сбросила вес, набранный во время беременности, но спустя двадцать пять месяцев сохранила некоторую припухлость спереди и потому предпочитала мешковатые рубашки. Где ей конкурировать со статной женой Ника!
  
  Идиотская мысль! Как и те фантазии, которые начали будоражить ее с прошлого вечера.
  
  Она лежала в постели, надеясь, что Эмилио спокойно проспит ночь, и гадала, как там Стюарт в этом Ираке. Она уже три недели ничего от него не получала, но ни за что не станет слушать новости — в них рассказывают только про всякие ужасы.
  
  Тут лицо Стюарта исчезло, и вместо него перед ее мысленным взором возник Ник.
  
  Фелиция почувствовала себя глупой и бесстыжей. Она попыталась бороться с набегающими фантазиями, но они снова возвращались, и молодая женщина сдалась.
  
  Она и Ник.
  
  Все начинается совершенно по-дружески, невинно, они оба — хорошие люди, которые находятся одни в этом светлом доме. Прекрасный, теплый летний день. Она убирается, вытирает и метет снаружи. Потом подходит к бассейну с совком в руке. Так жарко. Она стягивает рубашку. Под ней — только узенький черный топ. Именно его всегда просил надевать Стюарт, когда они…
  
  Неизвестно, по какой причине она надела его на работу.
  
  Лифчика на ней нет.
  
  Она потягивается, наклоняется, без всякого намерения полностью демонстрируя грудь.
  
  Но ничего, ведь никого нет.
  
  Ой-ой, кто-то все же есть!
  
  Ник. Он лежит в шезлонге под пальмой и читает книгу. На нем только купальные трусы, ничего больше. Хорошее тело, ни капли жира.
  
  Он видит Фелицию и улыбается. Она застенчиво улыбается в ответ.
  
  Ее глаза перебегают на купальные трусы. Ого, этого нельзя не заметить!
  
  Ник краснеет, но пытается прикрыться книгой.
  
  Она улыбается, идет к нему, так медленно…
  
  Оба борются с собой, потому что они хорошие люди. Но…
  
  Фелиция вспомнила, о чем она думала предыдущей ночью, и покраснела. Ноги стали ватными.
  
  Из угловой комнаты с игрушками послышался плач Эмилио.
  
  Слава Богу за это вмешательство!
  
  В конце третьего дня Ник пришел домой около пяти вечера. Он насвистывал, и вид у него был довольный. В руке он держал коричневую кожаную сумку, какие обычно носят мужчины.
  
  Фелиция спросила:
  
  — Хотите, чтобы я и это упаковала?
  
  — Не обязательно. Похоже, вы прекрасно справились, Фелиция.
  
  Это действительно было так. Она разобралась почти со всей одеждой, все было аккуратно разложено по цвету и типу ткани.
  
  Она похвасталась:
  
  — Шелк к шелку, лен ко льну.
  
  Ник одарил женщину широкой белозубой улыбкой, потом снял очки и взглянул на нее чистыми карими глазами.
  
  Фелиции нравилось, что она могла кому-то угодить. Ее собственное счастье было весьма ускользающим: она знала, что Стюарт пишет так часто, как может, но…
  
  — Почему бы вам не устроить себе перерыв? — спросил Ник.
  
  Холодные пальцы коснулись ее шеи сзади. Когда он успел подойти так близко?
  
  Фелиция отшатнулась, чувствуя, как запылали щеки. Какой кошмар! Неужели она как-то выдала себя и он догадался, какие мысли бродят в ее голове?
  
  Улыбка хозяина дома слегка изменилась.
  
  — Пойду посмотрю, все ли в порядке с этими коробками, не надо ли что-нибудь изменить.
  
  — Я надеюсь, есть еще работа, — сказала она. — Вы такой замечательный босс.
  
  Зачем она это сказала?
  
  Ник рассмеялся:
  
  — Босс? Мы просто двое людей, договорившихся между собой. Отдохните, Фелиция. Идите посидите у бассейна, выпейте что-нибудь, а то вы вспотели.
  
  Он провел пальцем по ее руке, и Фелиция поежилась.
  
  — Конечно.
  
  Ник закрыл за собой дверь в спальню, а она пошла на кухню и доспала из холодильника диетический персиковый напиток, а также картонку с клубникой, выбрав ее из целой коллекции роскошных свежих фруктов, которые Ник купил сегодня утром в супермаркете.
  
  Фелиция вытянулась в шезлонге — том самом, в котором она представляла себе Ника в своей фантазии. Потянулась, зевнула. После половины бутылки напитка и нескольких ягод солнце сыграло с ней шутку.
  
  Когда она проснулась, небо было темным, а ее часы показывали, что она отключилась на тридцать пять минут.
  
  Теперь ей придется ехать более поздним автобусом, чем хотелось бы, и идти по темным улицам, где иногда собираются банды хулиганов.
  
  О Господи! Она не покормила Эмилио ужином! Но тогда почему он не плачет?
  
  Фелиция поспешила в комнату с игрушками. Сына там не было.
  
  Она позвала его и услышала странный звук — как будто бьет крыльями пойманная птица.
  
  Звук доносился из спальни Ника.
  
  Кинувшись туда, Фелиция обнаружила, что дверь закрыта. Она распахнула ее.
  
  Ник растолкал коробки в стороны и освободил небольшое пространство, где теперь сидел в коляске Эмилио. С трех сторон ее сына, как стенами, окружали коробки.
  
  Увидев ее, мальчик заплакал:
  
  — Мааама!
  
  — Бедняжка, он проснулся не в духе, — заметил Ник.
  
  Фелиция повернулась к нему, и у нее отвисла челюсть: на Нике было сиреневое вечернее платье с глубоким вырезом, причем под лиф было что-то подложено, чтобы создать видимость открытого бюста.
  
  Волосатого бюста.
  
  Добавьте к платью сиреневые серьги, яркую алую помаду и накладные ресницы, как у шлюхи. Вместе с короткими волосами и густой щетиной это выглядело… выглядело…
  
  Ник повернулся, выставил бедро и повертел задом, сначала в ее сторону, затем в сторону Эмилио.
  
  — Маааама!
  
  — Viola, — сказал Ник. — Tres chic, non?
  
  Ребенок заплакал громче.
  
  По какой-то безумной причине Фелиция засмеялась. Она не знала почему, и сколько бы потом об этом ни думала, так и не смогла найти ответа на этот вопрос. На самом деле все происходящее казалось ей вовсе не смешным, а диким и невероятным, и… она засмеялась, и это все изменило.
  
  В руке Ника появился пистолет.
  ГЛАВА 36
  
  Остаток дня я провел в Западном детском медицинском центре, слушая Фелицию Торрес, помогая ей освоиться с больничными порядками и осматривая Эмилио.
  
  Малыш молча цеплялся за свою мать.
  
  С физической точки зрения с ним все в порядке, если верить доктору Рубену Иглу, моему старому другу и начальнику поликлинического отделения. Мы с ним пришли к выводу, что для длительного лечения подойдет Рашель Кисслер, талантливый молодой психолог и моя ученица.
  
  Я представил обоих врачей Фелиции, посидел с ней, после того как они ушли, и спросил, не хочет ли она о чем-то еще поговорить.
  
  — Нет… Я очень устала.
  
  — Есть ли кто-нибудь, кто мог бы составить вам компанию?
  
  — Мама, — сказала она. — Она живет в Фениксе, но приедет, если я попрошу.
  
  Я набрал номер и подождал, пока она поговорит.
  
  Повесив трубку, Фелиция устало улыбнулась:
  
  — Она приедет завтра утром.
  
  — До этого времени вам кто-нибудь нужен?
  
  — Нет, я справлюсь… Спасибо, что вы беспокоитесь.
  
  — Мы все здесь для того, чтобы помочь вам.
  
  Ее вдруг затрясло.
  
  — В чем дело?
  
  — То, как вы это сказали, доктор Делавэр. Помочь. Он ведь именно так говорил, когда притворялся. Что это за идиотская шутка?
  
  Я не ответил.
  
  — Я никогда ему не доверяла, доктор. С первой же минуты нашего знакомства.
  
  Мы с Майло прошли декомпрессию в баре в Санта-Монике. Одиннадцать вечера. Он провел весь день с Раулем Биро и двумя другими детективами из голливудского участка, обыскивая дом на Алтаир-террас — один из тех домов, которые Дейл Брайт купил на имя Николаса Губеля. Был еще один коттедж около Палмдейла, где он держал Фелицию Торрес запертой в ванной комнате и заставлял ее воображать, что он в это время делает с Эмилио.
  
  Сказать по правде, в основном Брайт просто игнорировал ребенка: позволял ему плакать и кричать, не давал ни еды, ни воды, а затем и вовсе сунул в картонную коробку и сделал дырки для воздуха, чтобы продлить мучения.
  
  Майло сказал:
  
  — Знаю, я должен переживать из-за того, что кого-то застрелил. Но, милостивый Боже, Алекс, мне очень жаль, что у меня было так мало пуль!
  
  Три комнаты из пяти на Алтаир-террас были заполнены сувенирами. С угла письменного стола открывался прекрасный вид на надпись «Голливуд». В гараже — белый «лексус».
  
  «Бентли» перевезли из автолаборатории полицейского управления Лос-Анджелеса на площадку, куда свозили машины и где так долго простояла машина Кэт Шонски.
  
  — Может быть, шеф сможет пользоваться ею для официальных поездок? — предположил я.
  
  Майло заметил:
  
  — А если еще привязать к переднему бамперу пару чистокровных скакунов, будет вообще идеально.
  
  Шкафчик с медикаментами Анселла Брайта — Дейл а не содержал ничего интересного, только аспирин и капли от насморка. Под раковиной обнаружилась полированная черная коробка из орехового дерева, заполненная ампулами с синтетическим тестостероном. В похожей коробке из клена лежали запечатанные шприцы.
  
  — Накачивал себя? — хмыкнул Майло. — Под стать платью?
  
  Я только поднял руки вверх.
  
  Он прикончил свой мартини и поведал мне о нескольких поддельных паспортах на разные имена, по которым можно было проследить путь Брайта от Нью-Йорка до Лондона, затем в Париж, Лиссабон, снова в Англию, Ирландию и Шотландию. Конечный пункт — Цюрих.
  
  Трэммел Дэбсон был еще одним таким именем. Также как и невезучий Николас Губель. Настоящим хозяином этого имени оказался младенец, похороненный на кладбище «Мортон-холл» в Эдинбурге. Брайт сфотографировал надгробие и занес снимок в один из своих пятнадцати специальных файлов.
  
  Хроники жизни, проведенной в маске.
  
  Сувениры не ограничивались бумагой. В небольшом погребе, вырытом в склоне холма за домом, Майло обнаружил три ящика, где хранилось оружие, ножи, две ацетиленовые горелки, крепкая веревка, хирургические перчатки, скальпели, щупы и склянки с ядом.
  
  Вырезки из иностранных газет создавали свою хронологию.
  
  Нераскрытое убийство хозяина пансиона в одиннадцатом округе в Париже.
  
  Исчезновение оксфордского общественного деятеля, славящегося дурным нравом.
  
  Статья на португальском, которую еще предстояло перевести. Но мутный снимок грузной женщины и постоянно повторяющееся слово «assasinato» говорили о многом.
  
  Дом в Брентвуде служил для показухи и ничего не дал судебным экспертам: просто адрес в модном районе для поддержания реноме Брайта в роли Губеля, собирающегося вести жизнь финансового советника. У Сораи Хэмидпор уже был клиент из «сферы кино», готовый туда переехать.
  
  Доступ в компьютер Брайта оказался сравнительно легким: никакого кодирования, пароль — «Умник».
  
  На его жестком диске мы нашли в основном финансовые документы, связь с биржами по всему миру и… набор садистской порнографии.
  
  В отдельной директории имелось пять черновиков проспекта под названием «Николас Сен-Губель III», которые были составлены два года назад. Это был план организации «Гайдро-Уорт» — инвестиционного фонда, основанного на торговле нефтепродуктами. В проспекте Брайт рассказывал выдуманную биографию и врал насчет того, что учился в Итоне и Гарварде, которые помогли ему стать «блестящим тактиком и финансовым прорицателем».
  
  Впрочем, эта похвальба была подкреплена некоторыми фактами. По прибытии 6 Лондон он воспользовался фальшивыми рекомендациями, чтобы получить место в брокерской фирме. Там Брайт научился торговать фьючерсами, причем настолько ловко, что получал гигантские премии, а также рекомендательное письмо от самого управляющего.
  
  Через полтора года он уволился, начав инвестировать самостоятельно. Унаследовав 1,36 миллиона долларов, этот парень за девять лет превратил их в 7,1 миллиона, не считая счета в швейцарском банке, добраться до которого пока не удалось.
  
  Кстати, о Швейцарии. В одном из файлов содержалась квитанция, написанная элегантным почерком клерка из клиники в Лугано. Ничего конкретного, только подтверждение получения пятидесяти пяти тысяч долларов, переведенных во франки.
  
  — Может быть, у него были проблемы с наркотиками, а это одно из роскошных реабилитационных заведений? — предположил Майло. — Но кроме того сока для мачо, мы не нашли ничего подозрительного.
  
  — Очевидно, реабилитация удалась, — пожал плечами я. — Если так, остается пожалеть общество.
  
  — Что ты хочешь этим сказать?
  
  — Он прочистил свою голову достаточно для того, чтобы отпиливать головы другим…
  
  Несмотря на явные способности «Николаса Сен-Губеля III», ему не удалось найти клиентов и «Гайдро-Уорт» остался только на бумаге.
  
  Я заметил:
  
  — Внешне Дейл умел быть обворожительным, но когда его узнавали поближе, он отпугивал людей, как отпугнул сестер.
  
  — Перебарщивал?
  
  — Скорее слишком увлекался игрой.
  
  — Рауль нашел кое-что, записанное им в проспекте на жесткий диск: «Время для экономного образа жизни, пора заниматься только самым важным».
  
  — Пытался разобраться в своих приоритетах, — кивнул я.
  
  — Хорошо, что не успел, — заметил он.
  
  Мы уже заказали по второму кругу, когда лежащий на стойке мобильный моего друга завибрировал. В шумном баре при работающем телевизоре, по которому показывали старый футбольный матч, его практически не было слышно.
  
  Майло смотрел, как он подскакивает на манер мексиканского боба, прожевал оливку, проглотил и нажал на «Прием»:
  
  — Стержне… в самом деле поздно, док… Вот как? Надо же… Спасибо, что сообщили. Что-нибудь еще? Верно… Я спрошу у него. Еще раз спасибо.
  
  Он опорожнил свой стакан и стал ждать добавки.
  
  — Что это за док звонил? — спросил я.
  
  — Стейнберг, патологоанатом. Вскрытие Дейла по приказу шефа провели незамедлительно.
  
  — Все эти дырки от пуль, зачем еще вскрытие?
  
  — Стрельба с участием полицейских должна рассматриваться с предельной осторожностью, — заявил он, как будто речь шла о ком-то другом.
  
  Принесли его выпивку. Майло отхлебнул глоток, что-то напел, но я не смог разобрать, что именно.
  
  — Так в чем дело? — не выдержал я.
  
  Он поставил бокал на стойку, покрутил его за ножку.
  
  — Оказалось, что у мистера Дейла-Ника-Урода не было яиц. Буквально. Удалены хирургическим путем, все предельно аккуратно, прекрасно зажило.
  
  — Клиника в Швейцарии?
  
  — Я слышат, за деньги там можно сделать все.
  
  — Он заплатил, чтобы его кастрировали, — сказал я, — и принимал тестостерон, чтобы оставаться с виду мужчиной.
  
  — Вне сомнений, у тебя есть объяснение, основанное на твоей подготовке и опыте?
  
  На экране над нашими головами кто-то вышел с мячом к воротам. Старый матч, но некоторые из выпивох оживились.
  
  — Теоретически здесь можно говорить о стремлении к полному контролю, — сказал я. — Регулировать дозы, получать удовольствие от колебаний.
  
  — Но?
  
  Я позвал жестом бармена, показал на бокал Майло и добавил:
  
  — Мне тоже.
  ГЛАВА 37
  
  Через два дня после спасения Фелиции и Эмилио Торрес Майло вызвали на ковер к шефу. Он уже настроился на поощрительное похлопывание по спине.
  
  В то утро мы с ним оба побывали у патологоанатома, и я остался с ним на время короткой поездки в Паркер-центр.
  
  Судебного патологоанатома попросили сделать психологическое вскрытие, и он хотел услышать мое мнение по поводу мотивации таких поступков Брайта, как уродование самого себя, манипуляции с гормонами и одержимость «уродливым альтруизмом».
  
  Я быстро произнес несколько фраз на профессиональном жаргоне, которые всех удовлетворили.
  
  Когда Майло ставил машину на парковку около управления, он сказал:
  
  — Почему бы тебе тоже не подняться? Их величество, возможно, будет рад тебя лицезреть.
  
  — Возможно?
  
  — У него бывают разные настроения.
  
  — Спасибо, я лучше подышу свежим воздухом.
  
  Майло вошел в здание, а я направился на прогулку. Смотреть было не на что, но осенний воздух Лос-Анджелеса был свеж, а бездомные, мимо которых я проходил, казались умиротворенными.
  
  Через полчаса я вернулся к зданию управления, вдоль которого уже вышагивал Майло.
  
  — Давно ждешь, приятель?
  
  — Двадцать минут.
  
  — Однако короткая была встреча.
  
  — Другие трупы, на которые ссылался Козман Джонсон, оказались враньем, так что единственное, что удерживает Техас от казни этого гада, — это Антуан. — Он вытянул указательный палец и нахмурил брови: — «Сделайте что-нибудь, лейтенант».
  
  — И ни слова о Брайте?
  
  — Этот мастер переодеваний получил по заслугам.
  
  Мы снова на Голливудских холмах. Уже темно, и мы следим за домом Уилсона Гуда.
  
  Позади пустая ночь, за ней — такой же пустой день. Трудно найти тень на широкой, залитой солнцем улице, но Майло на многое и не рассчитывал.
  
  На следующую ночь я снова предложил присоединиться к нему.
  
  — Слишком много свободного времени? — спросил он.
  
  — Что-то вроде этого.
  
  Секретарь заказчика Робин позвонила утром и сообщила, что босс намеревается посетить ее и посмотреть, как идут дела, в течение ближайших трех дней. Робин работала без перерыва, стараясь собрать мандолину.
  
  — Я тебя не раздражаю? — спросила она.
  
  — Могу я подержать твои инструменты?
  
  — Когда ты в определенном настроении, каждая твоя фраза звучит двусмысленно.
  
  — И проблема в том…
  
  — Никаких проблем.
  
  Я поставил «севилле» на южном конце улицы Уилсона Гуда. Достаточно близко, чтобы отчетливо видеть дом и проволочную ограду под током, которая шла вдоль фасада. Пара слабых лампочек образовывала небольшие лужи света, остальная территория участка скрывалась в темноте.
  
  — Где же «Ред бум»? — спросил я.
  
  — Весь день пил кофе, — отозвался Майло, и мы приготовились к длительному ожиданию, но оказалось, зря: через пару минут мы оба заметили движение за проволокой.
  
  Мужчина попал в ловушку. Он забился в угол и не только проигнорировал команду Майло выйти, но и, наоборот, согнулся в три погибели, стараясь занимать как можно меньше места.
  
  Майло стоял так, чтобы его не было видно, и держал в руке пистолет. Ей-ей, на этой неделе он использовал свою пушку чаще, чем за несколько предыдущих месяцев!
  
  — Выходи, приятель. Дай на тебя посмотреть.
  
  Ничего, кроме шума ближайшего шоссе.
  
  — Положи руки на голову и двигайся задом на звук моего голоса. Пошел!
  
  Отдаленный, утробный звук клаксона грузовика.
  
  Майло повторил приказ громче.
  
  Тишина.
  
  — Ты любишь пожарные шланги?
  
  Звуки сирен на большом расстоянии.
  
  Майло вызвал из голливудского участка три патрульные машины и велел прислать слесаря. Прибыли пять копов под руководством сержанта, который оценил ситуацию и заявил:
  
  — Не вижу, что мы тут можем сделать.
  
  Через десять минут появился слесарь и, прищурившись, осмотрел калитку с расстояния в десяток футов.
  
  — Он вооружен?
  
  — Не знаю.
  
  — Чего вы от меня хотите? Калитка все равно открывается с помощью электричества. Я ничего не могу сделать.
  
  — Есть предложения?
  
  — Примените тактическое ядерное оружие.
  
  — Спасибо за совет.
  
  — Рад стараться. Я могу ехать?
  
  Еще пять минут, и вновь никаких действий. Майло крикнул:
  
  — Ты не желаешь перелезть через ограду?
  
  Никакого ответа.
  
  — Парень, так или иначе, но ты попался!
  
  — Может быть, он глухой? — предположил сержант. — Нам в прошлом году попался один такой; когда его подстрелили, было много неприятностей.
  
  Майло продолжил свой монолог, то уговаривая, то угрожая.
  
  Когда он произнес: «Ладно, пускайте слезоточивый газ», — из-за калитки послышался голос:
  
  — Я выйду.
  
  В центр лужайки выступила фигура. Худой, изможденный чернокожий мужчина. Взлохмаченные волосы, нечесаная борода, потрепанная одежда. Луна наполовину освещала его лицо.
  
  — Руки на голову!
  
  Тощие руки поспешно взлетели к затылку.
  
  — Повернись и иди ко мне. Подойди вплотную к калитке.
  
  Человек сказал:
  
  — Да ладно, я знаю порядки.
  
  Когда Майло наручниками прикрепил его к проволочной ограде, неизвестный заметил:
  
  — А я думал, вы хотите, чтобы я отсюда вылез. Раз я попал сюда, то могу и обратно.
  
  Майло повернулся к сержанту:
  
  — Там где-то должен быть ручной контроль. Есть люди в хорошей форме?
  
  — Кто-нибудь ощущает себя Тарзаном? — спросил сержант.
  
  Отозвалась низенькая плотная женщина:
  
  — Я когда-то занималась гимнастикой.
  
  — Тогда попытайся, Кили.
  
  После пары неудачных попыток Кили укрепилась на заборе и через несколько секунд уже перелезла через него.
  
  — Вот она, эта кнопка!
  
  Майло повернулся к человеку в наручниках:
  
  — Слушай меня внимательно. Калитка сейчас распахнется, не паникуй и двигайся вместе с ней.
  
  — Я никогда не паникую, — ответил мужчина.
  
  — Хладнокровный ты наш!
  
  — Не без того…
  
  Человека отцепили от калитки и снова надели на него наручники. Он молча смотрел в пространство.
  
  Майло отпустил остальных полицейских и сел рядом с ним на обочину.
  
  — Наконец-то мы с тобой встретились, Брэдли.
  
  Брэдли Майсонетте повесил голову.
  
  — Пришел навестить своего старого друга Уилла? Любопытный способ наносить визиты.
  
  — Вы меня знаете? — удивился Майсонетте. — А я вас никогда не видел.
  
  — Мы вас искали, сэр.
  
  Майсонетте даже вздрогнул от такого уважительного обращения, потом улыбнулся:
  
  — Вам пришлось повозиться.
  
  — С чем тебя и поздравляю. Поговорим?
  
  — Как вы это делали? — спросил Майсонетте. — В смысле искали меня. Что вы для этого делали? Я же был на виду, прекрасно жил на Четвертой улице.
  
  — Палаточный городок?
  
  Брэдли улыбнулся, показав гнилые зубы:
  
  — Мы его называем «Окраина на обочине». Я там бываю постоянно, достаточно просто прийти и спросить. А если показать денежку, меня там любой наркоман продаст.
  
  Говорил он мягко и чисто. Конечно, одет в лохмотья, но по телефону его можно было принять за культурного человека.
  
  — Наблюдающий за тобой офицер знает, где ты сшиваешься? — спросил Майло.
  
  Майсонетте расхохотался:
  
  — Кто он такой? Никогда в глаза не видел.
  
  Мы привезли задержанного в голливудский участок.
  
  — Какие обвинения? — спросил он.
  
  — Ну, не задумываясь можно назвать проникновение на чужую собственность, попытку ограбления и сопротивление при аресте. Если немного подумать, можно добавить еще кое-что.
  
  — Мелочи, я надеюсь?
  
  — И это не обязательно, если ты с нами поговоришь.
  
  — Вот так просто, да?
  
  — Почему бы и нет?
  
  — Потому что никогда ничего не бывает просто.
  
  Майсонетте оказался в той же комнате, где сидела Таша и где тогда пахло цветочными духами и лосьоном. От него же исходил резкий запах немытого тела, которым мы имели возможность насладиться во время совместной поездки в машине.
  
  Он втянул воздух и нахмурился, как будто впервые почувствовал, как от него несет.
  
  Майло предложил ему попить.
  
  — Я бы предпочел бифштекс, — отозвался тот. — Филе миньон, с кровью внутри, но поджаренный снаружи, с жареным луком. А для начала — салат «Цезарь», побольше майонеза и красное вино. Да, французскому я предпочитаю калифорнийское.
  
  — Давай помогай нам, Брэдли, и тогда я закажу тебе икру.
  
  — Ненавижу эту гадость! Пахнет как у грязнули между ног.
  
  — Часто приходилось отказываться и оттого, и от другого?
  
  Майсонетте улыбнулся.
  
  — Почему ты пытался забраться в логово Уилсона Гуда?
  
  — Никто никуда не пытался забраться.
  
  При ярком свете кожа Майсонетте казалась серой, в шрамах и пятнах. Покрасневшие глаза, тяжелые веки. Всего тридцать один год, но выглядел он ровесником своего отца. Грубые татуировки на руках не могли скрыть изуродованных вен.
  
  — Тогда что ты здесь делал? — спросил Майло.
  
  — Хотел увидеть Уилла.
  
  — Зачем?
  
  — Он мне позвонил.
  
  — Когда?
  
  — На прошлой неделе.
  
  — У тебя есть телефон?
  
  — Я держу связь, — уклончиво ответил Майсонетте. — Он послал свою подружку на Четвертую улицу, и она меня пригласила. Сказала, нам с Уиллом надо поговорить.
  
  — О чем?
  
  — Она не сказала.
  
  — Но ты все равно пришел.
  
  — Через неделю.
  
  — Ей ничего не надо было объяснять, — заявил Майло. — Ты и так все знал.
  
  По глазам Майсонетте было видно, что он размышляет, не начать ли протестовать. Потом сказал:
  
  — Какого черта! — и медленно, устало кивнул.
  
  — Так о чем? — спросил Майло.
  
  — О Туане, — сказал Майсонетте. — Между мной и Уиллом только это.
  
  — Гуд хотел поговорить об Антуане Беверли?
  
  — Как раз наоборот. Его подружка сказала, что он хочет договориться, чтобы мы молчали. Что он все объяснит, когда я приду.
  
  — Что за подружка?
  
  — Белая девушка, веснушки, называет себя Энди.
  
  — Это его жена, — сказал я.
  
  Майсонетте ухмыльнулся:
  
  — Вы верите всему, что слышите?
  
  — Зачем ей врать? — спросил Майло.
  
  — Уилл держит ее рядом уже лет десять. Он же тренер в церковной школе и должен выглядеть почтенно, вот и говорит священникам, что женат. Но они никогда не подписывали документы.
  
  — Десять лет, вот как?
  
  — Уилл, он один из таких парней, — пояснил Майсонетте. — Боится брать на себя обязательства.
  
  — Значит, вы с ним постоянно поддерживали связь? — сказал Майло.
  
  — Не постоянно, время от времени.
  
  — И когда вы виделись в последний раз?
  
  — Довольно давно, я не веду записей.
  
  — Несколько лет назад? Месяцев?
  
  — Может быть, год, — прикинул Майсонетте. — Мне тогда нужны были деньги, чтобы встать на ноги.
  
  — Уилл помог?
  
  — Разумеется.
  
  — Хороший друг.
  
  — Мы старые приятели.
  
  — Давай вернемся поближе к настоящему, — сказал Майло. — Андреа, его якобы жена, пришла к тебе и сказала, что Уилл заплатит тебе, чтобы ты молчал насчет Туана?
  
  — Я и так не собирался, — сказал Майсонетте. — В смысле болтать. Позвонил ему, но он не ответил. Ну и ладно.
  
  — А почему Уилл вдруг забеспокоился, что ты заговоришь?
  
  Майсонетте улыбнулся:
  
  — Зачем задавать вопросы, ответы на которые вы и так знаете?
  
  — Я бы хотел услышать твой вариант.
  
  — Потому что это дело снова начали ворошить.
  
  — Дело Антуана снова открыли?
  
  Кивок.
  
  — Итак, после визита Андреа ты дал деру.
  
  Майсонетте обиженно взглянул на него.
  
  — Брэдли, — сказал Майло, — я не такой глупый, каким кажусь, и много раз бывал на Четвертой улице. Наркоманы сказали, что ты куда-то слинял. — Он врал спокойно, ведь доказать все равно было ничего невозможно.
  
  Майсонетте пожал плечами:
  
  — Я немного побродяжничал. Но и вы, парни, не слишком старались меня отыскать.
  
  — Ну, — сказал Майло, — по крайней мере сейчас ты здесь и мы вместе прекрасно проводим время. Так что насчет Антуана так беспокоит Уилла?
  
  Майсонетте почесал сгиб своей изуродованной руки.
  
  — Вам же не в чем меня обвинить, верно? Как только вы встретитесь с Уиллом, он тут же скажет, что я могу приходить к нему в любое время, так что никакого нарушения частных владений и, разумеется, попытки четыреста пятьдесят девять.
  
  Майло засмеялся:
  
  — Ты перелез через забор.
  
  — Сначала позвонил. Я думал, что он дома.
  
  — Никто не отвечает на звонок, и ты думаешь, что он дома?
  
  — С Уиллом иногда такое бывает.
  
  — Что именно?
  
  — Депрессия, по нескольку дней лежит в постели, не хочет никого видеть и говорить. Последние несколько лет ему стало лучше, он принимал лекарства. Ему нравится его работа, он ничего не хочет менять. Но раньше, когда мы еще учились в колледже, он пропускал много занятий и брал у меня конспекты.
  
  — Вы вместе учились в колледже?
  
  — «Лонг-Бич» штата Калифорния, — кивнул Майсонетте. — Один год. Я изучал электротехнику, а Уилл выбрал физическую культуру.
  
  — А что, у Уилла длинная история депрессий?
  
  — Древняя.
  
  — Это началось после смерти Антуана, не так ли?
  
  Майсонетте поднял глаза к потолку.
  
  — Разве это трудный вопрос, Брэдли?
  
  Майсонетте поерзал на стуле.
  
  — Я бы сейчас чего-нибудь съел. И выпил бы кока-колы, только с сахаром, не диетической.
  
  — Сначала ответь на вопрос.
  
  Майсонетте потер ладони, потом запустил пальцы в волосы и сильно дернул.
  
  — До или после? — спросил я.
  
  — После.
  
  — Уилл никак не мог выбросить Антуана из головы? Ему стало трудно жить?
  
  — Вы говорите как психотерапевт.
  
  — Со мной бывает. А на тебя как подействовала история с Антуаном?
  
  — На меня? Ништяк.
  
  — Но не на Уилла.
  
  Майсонетте обвил себя руками.
  
  — Холодно здесь. Пожалуйста, включите кондиционер.
  
  Майло сказал:
  
  — Что мучило Уилла? Он что-то сделан Антуану? Или вы с ним вместе что-то сделали Антуану?
  
  Майсонетте медленно повернул голову. Его глаза наполнились слезами.
  
  — Так вы такое думаете?
  
  — Мистер Майсонетте, у меня уголовное дело шестнадцатилетней давности, которое сейчас, как вы сказали, снова разворошили, а два якобы друга жертвы пустились в бега.
  
  — Якобы? Мы были закадычными друзьями. Лучшими. Я ничего не делал Антуану. И Уилл тоже ничего не делал Антуану.
  
  — Антуан просто исчез неизвестно куда?
  
  — Мы этого не делали. Ни я, ни Уилл.
  
  — Тогда кто?
  
  Майсонетте снова запустил пальцы в волосы. На стол посыпалась перхоть.
  
  Майло хлопнул ладонями по столешнице с такой силой, что металл зазвенел.
  
  — Хватит этого дерьма! Что случилось с Антуаном?
  
  Он действительно был в ярости, но Майсонетте в ответ только холодно посмотрел на него.
  
  — Ничего.
  
  Майло вскочил на ноги и оперся о стол, едва не перевернув его своим весом.
  
  — Брэдли, родители Антуана живут в неведении шестнадцать лет. А вы со своим так называемым другом делаете вид, что ужасно расстроены. Шестнадцать гребаных лет!
  
  Тощее тело Майсонетте начало трястись.
  
  — Говори!
  
  Голова Майсонетте опустилась.
  
  — Чертов Уилл! — пробормотал он.
  
  — Так, значит, Уилл все же что-то сделал?
  
  — Он заставил меня поклясться.
  
  — В чем?
  
  — Что я буду молчать. Не потому, что мы что-то сделали. Кое-что было сделано с ним.
  
  Секундное молчание.
  
  — И со мной.
  ГЛАВА 38
  
  Этого человека звали Говард Инглез Зинт. Он же Флойд Купер Зиндт, он же Зейн Ли Купер, он же Говард Купер Зайдер. Шестнадцать лет назад он был торговым представителем организации «Молодежь в действии» на Западном побережье. Компания, действовавшая больше десяти лет, в конечном итоге оказалась мошеннической. Они брани деньги за пол писку на журналы, которые практически никогда не доставлялись.
  
  Зинт появился в Лос-Анджелесе в мае, после аферы в Таксоне, и принялся вербовать учащихся местных школ на работу. В основном он привлекал чернокожих мальчишек, действуя по расистской логике: черная кожа означает бедность, а бедность — мощный стимулятор. Когда Антуан, Брэдли и Уилл познакомились с Зинтом, он был, по его собственным словам, тридцатипятилетним «бывшим студентом-шотландцем», у которого был прекрасно подвешен язык и который мог продать все, что угодно. Теперь он был заключенным средних лет в тюрьме «Супермакс» во Флоренсе, Колорадо.
  
  На плохом снимке мы увидели худое привидение с седой бородой и мертвыми глазами. Впрочем, двадцать три часа в день в одиночке могут привести и не к такому. Особенно если сидеть тебе осталось еще девяносто два года из срока в сто лет, который ты получил за похищение, избиение, убийство и надругательство над десятками мальчиков.
  
  Шестнадцать лет назад Зинт еще не дошел до насилия и довольствовался тем, что соблазнял свои жертвы деньгами и посулами подарить видеоигры, кроссовки или спортивное оборудование, а мальчиков постарше обещал познакомить с крутыми телками.
  
  В Лос-Анджелесе все началось просто. Зинт заметил троих смеющихся чернокожих мальчиков на углу улицы, проследил за ними и подобрал после занятий. Даже дал им деньги авансом, хотя это было против правил.
  
  Когда доверие было достигнуто, он начал обрабатывать их по очереди, предлагая ледяное пиво, свежие «косячки» и таблетки, которые, по уверениям Зинта, помогали «расслабиться».
  
  Он дал им еще денег, затем завел громкую музыку и, улыбаясь, наблюдал, как у мальчишек «туманятся мозги».
  
  — Я что хочу сказать, — объяснял Брэдли Майсонетте, — я даже сейчас не могу с уверенностью сказать, что это в самом деле произошло. Хотя точно знаю, что да, произошло. Возможно, я сам никогда бы не пришел к такому заключению. Я не знаю, правда не знаю.
  
  — Но когда Уилл сказал тебе… — помог ему я.
  
  — После того как он попытался спрыгнуть с пирса Лонг-Бич, вот когда он мне сказал. Во время второго семестра в колледже. Я удержал его, хотя мне пришлось с ним драться, а он всегда был очень крупным парнем. Я тогда спросил: «Какого черта ты хочешь это сделать, зачем?» Вот тогда он мне все и выложил. Брэдли глубоко вздохнул. — Я спас ему жизнь, а что он сделал, когда кончил рассказывать? Ударил меня! — Он потер челюсть. — Я тогда сказал: «Парень, что с тобой такое, черт побери?» А он ответил: «Ты все испортил, мою жизнь не стоило спасать».
  
  Брэдли Майсонетте протер глаза. Этот взрослый мужчина плакал как ребенок.
  
  Я подсказал:
  
  — Он рассказал тебе, что сделал с ним Зинт, и ты вспомнил?
  
  — Я всегда знал и без него. Просто прятал это знание… вроде как за занавеской. Я слушал Уилла, и во мне что-то просыпалось, будто занавеска отодвигалась в сторону.
  
  — Ты рассказал Уиллу? — спросил я.
  
  — Не тогда, в тот раз я не мог… был слишком ошеломлен. На той неделе мы сдавали последние экзамены. Уилл находился в депрессии, постоянно брал у меня конспекты и списывал задания по английскому. Действительно плохо выглядел, и, вы правы, эта его депрессия началась после Туана, сразу после. Я должен был догадаться, но…
  
  — Но потом вы рассказали Уиллу, что случилось с вами?
  
  — Да. — Он покачал головой. — Мы оба были подавлены. Уилл никак не мог смириться, а у меня получилось. Забавно: он все время списывал у меня, а в конечном итоге стал почтенным гражданином. А посмотрите на меня. — Он вскинул руки вверх.
  
  Майло сказал:
  
  — Но это ты сейчас говоришь с нами, Брэдли. Ты хороший человек.
  
  — Ну да, я святой, — скривился Майсонетте.
  
  — Так что случилось с Туаном?
  
  — Что случилось? Он уехал с Зинтом и не вернулся. Зашел в его фургон, и фургон уехал. Такого раньше не бывало. Обычно Зинт останавливался на тихой улочке и устраивал там гулянку, как будто фургон был его домом. У него там были всякие хозяйственные принадлежности — еда, выпивка, книги, игры, всякое такое дерьмо.
  
  — В тот день Зинт нарушил свой же порядок и уехал?
  
  — Да, и не спрашивайте меня куда. Я задаю себе этот вопрос шестнадцать лет!
  
  Майсонетте вскочил, обежал комнату, забился в угол и так простоял некоторое время, а когда вернулся к столу, опустил голову и закрыл глаза. Губы его шевелились. Немного погодя стало слышно, что он говорит:
  
  — В первый раз.
  
  — Это был первый раз, когда Антуан сел в фургон? — спросил я.
  
  Кивок. Волосы касаются стола.
  
  — Туан ему не доверял. Он был умнее нас. Но в тот день… — Брэдли зажмурил глаза. — Господи, это так… — И схватился руками за голову.
  
  Майло коснулся его плеча:
  
  — Ты поступаешь правильно.
  
  Майсонетте выпрямился и уставился во что-то, находящееся за сотни миль от него; впалые щеки дрожат, глаза — красные и мокрые.
  
  — Туан сел в фургон, потому что мы ему сказали, что это круто. Зинт заплатил нам пятьдесят баксов, чтобы мы убедили Туана, что это круто. Уилл не хотел признаваться в том, что случилось с ним, я тоже. Мы сказали Туану, что все будет круто, и он вошел, и мы больше никогда его не видели, и теперь никто меня не простит…
  
  Больной туберкулезом диабетик Говард Зинт заключил сделку с тюремным начальством: две дополнительные шоколадки в месяц и никакого дополнительного срока. А потом рассказал все без каких-либо эмоций.
  
  Антуан Беверли сопротивлялся приставаниям Зинта, даже пытался выскочить из фургона. Тогда насильник ударил его по лицу, голова Антуана откинулась назад и ударилась о край недавно купленного Зинтом миниатюрного игрового автомата.
  
  Зинт поехал к незастроенной территории к северу от нефтяных вышек и закопал мальчика в дюне на восточной стороне того места, которое сейчас называется «Зона отдыха Кеннета Хана».
  
  Через шестнадцать лет он нарисовал карту.
  
  Там в некоторых местах уже началось строительство, так что останки пришлось поискать. Кстати, вскрытие не обнаружило серьезной травмы головы, но отметило многочисленные переломы ребер: даже сидя за решеткой, мерзавец соврал еще раз, чтобы уменьшить свою вину. Поговаривали даже об отмене соглашения и привлечении его к суду за убийство, но Шарпа и Гордон Беверли сказали:
  
  — Просто отдайте нам Антуана и оставьте нас в покое.
  
  Похороны состоялись прекрасным осенним утром. Собралось около двух сотен друзей, родственников, доброжелателей, а также несколько политиков, журналистов и «общественников», жаждущих попасть в прессу.
  
  Ни Брэдли Майсонетте, ни Уилсона Гуда найти не удалось. Гуд с Андреа, которые до этого жили в мотеле в Тарзане, забрали свою собачонку за день до того, как мы нашли Майсонетте, и отбыли в неизвестном направлении.
  
  — Будем надеяться, — заметил по этому поводу Майло, — что там нет пирса.
  
  После церемонии мы вслед за другими подошли, чтобы выразить свои соболезнования.
  
  Гордон Беверли схватил наши руки, потянулся, вроде бы хотел нас обнять, но сдержался. Шарпа Беверли откинула свою вуаль. Ее лицо было как будто вырезано из красного дерева, глаза — ясные и сухие.
  
  — Вы это сделали, лейтенант!
  
  Она взяла лицо Майло в ладони и поцеловала в обе щеки. Затем опустила вуаль, отвернулась и стала ждать следующего человека в очереди.
  ГЛАВА 39
  
  Робин просидела всю ночь, но за шесть часов до прибытия заказчика мандолина была собрана и покрыта лаком.
  
  Она завернула ее в зеленый бархат, принесла в столовую и положила на обеденный стол.
  
  — Блеск! — похвалил я.
  
  — Он только что звонил, точно приедет.
  
  Робин приняла душ, вытерла мокрые кудри полотенцем, не стала краситься и надела коричневое платье до колен, которого я не видел уже несколько лет.
  
  — Я знаю, — сказала она.
  
  — Что знаешь?
  
  — Не совсем то, что надела бы Одри.
  
  Подергала себя за завиток.
  
  Я сварил кофе.
  
  — Без кофеина, верно? — спросила она.
  
  Вместо ответа я попытался занять ее игрой в «Угадайку».
  
  — На какой машине он приедет?
  
  Я посмотрел нашего заказчика в Интернете, где у него была своя страничка. Тридцать три года, окончил Стэнфорд, холостяк, стоит примерно четыреста семьдесят пять миллионов долларов.
  
  — Я думала, ты и это узнал из Сети, — сделала попытку улыбнуться Робин.
  
  — Так на какой тачке?
  
  — Кто знает?
  
  — А ты знаешь, Бланш?
  
  Наша любимица подняла голову и улыбнулась.
  
  Робин сказала:
  
  — Может быть все, что угодно, от одной крайности до другой.
  
  — В смысле?
  
  — «Феррари» или гибрид.
  
  Я подумал: «бентли» или «фольксваген-фургон».
  
  Запищала кофеварка. Я разлил кофе в две чашки. Робин отпила глоток и пробормотала:
  
  — Я такая нюня. — Встала и раздвинула занавески в гостиной. Потом отметила: — Хороший день. Вполне можем подождать на свежем воздухе.
  
  Ответ оказался таким: голубой фургон «форд-эконолайн».
  
  Крупный мужчина в черных джинсах и футболке вылез из машины. На футболке — логотип компании заказчика. Увидел, что мы сидим на террасе, осмотрел дом и направился к задней двери фургона.
  
  — Телохранитель, — сказал я. — На случай, если ты откажешься выдать заказ.
  
  — Не смешно, — заметила Робин, но все-таки улыбнулась.
  
  Большой парень открыл заднюю дверцу фургона. Автоматически опустился пандус. Он сунул руку в машину и выдвинул инвалидную коляску.
  
  Фигура в коляске была хрупкой, бледной, с короткой стрижкой и детским лицом.
  
  На нем была черная рубашка с таким же логотипом и синие джинсы. Казалось, что в джинсах почти ничего нет. Когда коляска скатывалась по пандусу, тело сидящего перекосилось. В одном положении его удерживал ремень вокруг талии.
  
  Один из пальцев нажал кнопку. Коляска покатилась вперед. Остановилась.
  
  Калека взглянул на дом, точно так же как сделал водитель. Он явно сразу обратил внимание на крутые каменные ступени, ведущие на террасу, равно как и на крутой травянистый спуск и каменистую дорожку с другой стороны. В свое время этот участок привлек нас с Робин именно своей крутизной. Мы, помнится, еще шутили, что, когда состаримся, нам понадобится лифт.
  
  Человек в коляске улыбнулся.
  
  Робин сбежала вниз.
  
  Она представила меня.
  
  Человек в коляске сказал:
  
  — Очень приятно познакомиться, Алекс. Я Дейв Симмонс.
  
  Не будучи уверенным, что делать с рукой, я наполовину протянул ее.
  
  Дейв Симонс подмигнул.
  
  — Дейв, — смущенно сказала Робин, — простите, что в дом так трудно добраться.
  
  — Том может отнести меня.
  
  — Точно, — пробурчал Том.
  
  — Я шучу, Том. Я только хочу взглянуть на этот шедевр.
  
  — Я сейчас принесу. — Робин бегом поднялась по ступенькам.
  
  — Осторожнее, не споткнитесь, — сказал Дейв Симмонс. Потом обратился ко мне: — Не хотел ее шокировать, но обычно я не люблю говорить о своей болезни. Когда она меня в последний раз видела, я был слаб, но справлялся. Возможно, она тогда ничего не заметила. Со мной теперь все время так: то хуже, то лучше. Сейчас — хуже.
  
  — Паралич?
  
  — Что-то в этом роде, но не совсем. — Симмонс улыбнулся. На его лице не было морщин, голубые и веселые глаза широко расставлены. — У меня всегда был пунктик — хотел отличаться от других, так что теперь… вау, это что-то потрясающее!
  
  Робин протянула ему инструмент.
  
  — Не могу, — покачал головой Симмонс. — Руки слишком слабые.
  
  Она поднесла мандолину ближе, и у него перехватило дыхание.
  
  — Глазам не верю! Вы настоящий кудесник… или как там звучит женский вариант? Пожалуйста, переверните ее… Взгляните только на этот клен! Цельный кусок, или я просто не вижу шва?
  
  — Цельный, — подтвердила Робин.
  
  — Величественное, наверное, было дерево… чего стоит одна эта вертикальная волна.
  
  Симмонс на секунду прикрыл глаза. Снова открыв их, он напрягся и попытался приблизить голову к сверкающей зеркальной поверхности.
  
  — Как текущая расплавленная река… где вы нашли такое дивное дерево?
  
  — Один старый мастер, делавший скрипки, ушел на пенсию. Эта пластина была у меня уже много лет, — сказала Робин. — С годами дерево становится только лучше.
  
  — Конечно, естественное умирание, — кивнул Симмонс. — Такого в печи для обжига не сотворишь. Я много читал об этом. Это невероятно, Робин! Спасибо за то, что вы ее сделали, и особое спасибо, что поторопились. Я мечтаю подарить ее достойному музыканту. Устроить благотворительный концерт, лотерею. Билеты бесплатные, но чтобы попасть на конкурс, нужно будет сыграть классическую песню на определенном уровне. У нас будут самые взыскательные судьи: может быть, Грисмен, Статмен или кто-нибудь того же калибра. Что вы по этому поводу думаете?
  
  — Очень интересная идея, Дейв.
  
  — Я тоже так думаю. Я ведь в самом деле собирался научиться играть, даже уже с преподавателями договорился. — Совершенно незначительное движение должно было означать пожатие плечами. — Блажен, кто верует.
  
  — Мне очень жаль, Дейв.
  
  — Да ладно, все бывает, а иногда — меняется. Я предпочитаю верить в хорошее. — Он еще раз посмотрел на мандолину долгим, мечтательным взглядом. — Абсолютный шедевр, я потрясен! Том, нам пора. Приятно было вас еще раз увидеть, Робин. Держите ее здесь, пока я не разберусь со всеми деталями. Если у вас появятся еще идеи, дайте мне знать. Рад был познакомиться, Алекс.
  
  Том схватился за ручки коляски и принялся толкать ее к пандусу. Робин бегом догнала их и положила ладонь на руку Симмонса.
  
  Он сказал:
  
  — Да, чуть не забыл. Могу я спросить, когда вы предполагаете закончить весь квартет?
  
  — Сегодня я начну делать мандолу.
  
  — Девять месяцев — разумный срок?
  
  — Раньше, Дейв.
  
  Симмонс усмехнулся:
  
  — Чем раньше, тем лучше.
  Примечания
  1
  
  Штат Одинокой Звезды — Техас. — Примеч. ред.
  (обратно)
  Оглавление
  ГЛАВА 1
  ГЛАВА 2
  ГЛАВА 3
  ГЛАВА 4
  ГЛАВА 5
  ГЛАВА 6
  ГЛАВА 7
  ГЛАВА 8
  ГЛАВА 9
  ГЛАВА 10
  ГЛАВА 11
  ГЛАВА 12
  ГЛАВА 13
  ГЛАВА 14
  ГЛАВА 15
  ГЛАВА 16
  ГЛАВА 17
  ГЛАВА 18
  ГЛАВА 19
  ГЛАВА 20
  ГЛАВА 21
  ГЛАВА 22
  ГЛАВА 23
  ГЛАВА 24
  ГЛАВА 25
  ГЛАВА 26
  ГЛАВА 27
  ГЛАВА 28
  ГЛАВА 29
  ГЛАВА 30
  ГЛАВА 31
  ГЛАВА 32
  ГЛАВА 33
  ГЛАВА 34
  ГЛАВА 35
  ГЛАВА 36
  ГЛАВА 37
  ГЛАВА 38
  ГЛАВА 39
   Кости (Алекс Делавэр - 23)
  Джонатан Келлерман
  Кости
  
   Посвящается Лайле
  
   Особые благодарности
  
   Ларри Малмбергу и Биллу Ходжмену
  
  Глава 1
  
  «Все так делают» — это не оправдание!
  
  Неправда.
  
  Если все так делают, значит, это нормально, верно? Проведя исследование, Ченс убедился, что не сделал ничего неправильного.
  
  Он «погуглил» «мошенничество в старшей школе», поскольку в его наказание входила необходимость написать эссе. И обнаружил, что четыре из пяти учеников старшей школы — чертовы восемьдесят процентов! — мошенничают.
  
  Правило большинства. Совсем как та штука в учебнике по социальным мерам… социальные нормы.
  
  «Социальные нормы — это цемент, скрепляющий общество».
  
  Когда Ченс попытался пошутить на эту тему с родителями, они не смеялись.
  
  Точно так же, как когда он сказал им, что существуют гражданские права и что школа не может заставлять его заниматься общественными работами за пределами школьной территории. Это противоречит Конституции. Самое время позвонить в ACLU[1].
  
  Отец неодобрительно сощурился. Ченс повернулся к маме, но та отвела глаза.
  
  — ACLU? — Отец громко и смачно откашлялся, словно выкурил слишком много сигар. — Потому что мы платим немаленькие пожертвования в ACLU? — Он тяжело задышал. — Каждый чертов год. Ты это хочешь сказать?
  
  Ченс ничего не ответил.
  
  — Мило, ужасно мило… Ты на это намекаешь? Так вот что я тебе скажу: ты обманываешь. Постоянно. И ACLU срать хотела на то, что ты им скажешь.
  
  — Следи за языком, Стив, — вмешалась мама.
  
  — Не начинай, Сьюзен. У нас чертовски серьезная проблема, а я, похоже, единственный, кто не намерен накласть на это с большим прибором.
  
  Мама поджала губы и занялась было своими ногтями, но потом повернулась спиной к мужу и сыну и стала возиться с тарелками на кухонной стойке.
  
  — Это его проблема, Сьюзен, а не наша, и если он ею не займется, мы можем поцеловать Оксидентал — или любой другой мало-мальски приличный колледж — в задницу.
  
  — Я займусь этим, пап, — пообещал Ченс с выражением лица, которое Сарабет называла «Мистер Искренность».
  
  Она смеялась, когда он расстегивал ее лифчик: «Все покупаются на Мистера Искренность, Ченси, кроме меня. Я-то знаю, что это Мистер Обман».
  
  Отец уставился на него.
  
  — Эй, — продолжил Ченс, — признай, по крайней мере, что у меня хорошая зрительно-двигательная координация.
  
  Отец длинно выругался и, топая ногами, вышел из кухни. Мать вздохнула:
  
  — Он смирится с этим, — но тоже ушла.
  
  Ченс выждал, дабы убедиться, что никто из них не вернется, и только потом улыбнулся.
  
  Он был доволен своей зрительно-двигательной координацией.
  
  Переведя свою «Моторолу Рейзор» в режим вибрации, он засовывал ее в боковой карман своих широких штанов-карго. Телефон с удобством размещался поверх кучи хлама, который Ченс напихал туда, чтобы создать своеобразную подставку.
  
  Сарабет, сидевшая через три ряда от него, присылала эсэмэски с ответами на контрольную. Ченс ловко списывал их, зная, что его не поймают, потому что Шапиро — близорукий олух, который не выходит из-за своего стола и ничего не видит.
  
  Кто мог знать, что Беркли придет поговорить о чем-то с Шапиро, зорко окинет взглядом класс и заметит, что Ченс пялится в свой карман? Весь класс делал то же самое, у всех в карманах вибрировали телефоны. Все списывали контрольную от начала до конца, потому что Шапиро был таким наивным дураком: вся параллель знала, что он не заметит, даже если в класс войдет голая Пэрис Хилтон и расставит ноги.
  
  «Все так делают» — это не оправдание!
  
  Рамли укоризненно покачивал своим длинным носом и говорил скорбным тоном, точно на похоронах. Ченс хотел ответить: «Значит, оно должно быть таковым, чувак». Вместо этого он сидел в кабинете Рамли, зажатый между родителями и, опустив голову, старался принять виноватый вид. Вместо этого вспоминал, как выглядел зад Сарабет в стрингах, — а в это время Рамли толкал бесконечную речь о чести, этике и истории Виндуордской подготовительной школы, и о том, что если школа решит известить администрацию Оксидентала, это будет иметь тяжелые последствия в том, что касается учебы Ченса в колледже.
  
  Это заставило мать расплакаться.
  
  Отец просто сидел, мрачно взирая на мир, и даже не протянул руку, чтобы взять со стола Рамли бумажный носовой платок, так что директору самому пришлось встать и протянуть платок матери Ченса. Одновременно он недовольно посмотрел на отца Ченса, из-за которого ему пришлось так утруждаться.
  
  Сев обратно в кресло, Рамли снова завел свои нудные речи.
  
  Ченс притворился, будто слушает; мама всхлипывала; у отца был такой вид, словно он хочет кого-нибудь побить. Когда Рамли наконец завершил речь, отец начал разглагольствовать о вкладе его семьи в жизнь Виндуордской школы, упомянув об участии Ченса в баскетбольных матчах и вспомнив то время, когда сам играл в школьной футбольной команде.
  
  В конце концов, взрослые пришли к соглашению, и на их лицах появились довольные улыбки. Ченс чувствовал себя марионеткой, но старался сохранять серьезный вид: проявления радости были бы уже чем-то из разряда плохого кино.
  
  Наказание 1: ему придется написать другой вариант контрольной — Шапиро составит этот вариант специально для него.
  
  Наказание 2: больше никаких мобильников в школе.
  
  — Быть может, этот прискорбный случай приведет к хорошим последствиям, молодой человек, — заявил Рамли. — Мы подумываем о всеобщем запрете мобильников в школьном здании.
  
  «Ну, давайте, — подумал Ченс. — Я оказал вам услугу, вам следовало бы не наказывать меня, а вообще заплатить, как за консультацию».
  
  Пока что все шло хорошо, и на секунду Ченс решил, что легко отделался. Затем:
  
  Наказание 3: эссе. Ченс ненавидел письменные работы, обычно эссе за него писала Сарабет, но здесь она ничего не могла для него сделать, поскольку ему предстояло корпеть над работой в школе, в кабинете Рамли.
  
  Но это все еще было ничего.
  
  Потом последовало Наказание 4: «Поскольку частью всего этого должна быть определенная материальная ответственность, юный мистер Брендт».
  
  Мать и отец согласились. Они втроем явно сговорились против него.
  
  Ченс притворился, что согласен.
  
  «Да, сэр, мне нужно расплатиться с долгами, и я сделаю это как можно быстрее, с должным прилежанием».
  
  Он произнес какие-то заученные слова. Отец смотрел на него с выражением «кого ты разыгрываешь, парень?» — однако на мать и Рамли это, похоже, произвело впечатление.
  
  Директор пожевал губами.
  
  «Общественные работы».
  
  О, черт.
  
  И вот к чему это привело.
  
  Он сидит в офисе Организации спасения Болота в одиннадцатый вечер своего тридцатидневного наказания. Мерзкая тесная комнатка со стенами цвета дерьма, на которых нарисованы утки, жуки и прочая пакость. Единственное грязное окошко выходит на стоянку, где припаркованы только две машины — его и Дабоффа. В углу лежит стопка наклеек на бамперы, которые, по идее, положено выдавать любому посетителю.
  
  Но посетителей не было, и Дабофф оставил Ченса одного, и ему оставалось только размышлять о том, как глобальное потепление нагревает утиные задницы, что заставляет птиц бросаться на самолеты, большие ли члены у жуков, и так далее.
  
  Чертовы тридцать вечеров, испортившие ему все летние каникулы.
  
  Сидеть тут с пяти до десяти вечера, вместо того чтобы гулять с Сарабет и друзьями, — и все из-за социальной нормы, которой придерживаются четыре из пяти человек.
  
  Когда звонил телефон, Ченс чаще всего игнорировал его. А когда он отвечал, это всегда оказывался какой-нибудь неудачник, которому нужно было указать дорогу к болоту.
  
  «Зайди на чертов веб-сайт или воспользуйся услугами “Мэпквест”, придурок!»
  
  Ченсу не было позволено звонить отсюда кому бы то ни было, но со вчерашнего дня он приладился разводить Сарабет на секс по мобильному телефону. Она влюбилась в него еще сильнее за то, что он не сдал ее Рамли.
  
  Ченс сидел, пил из жестянки ставший теплым «Джолт»[2]. Нащупал в кармане штанов пакет с едой, но решил: «Попозже».
  
  Еще девятнадцать вечеров строгого заключения. Он начинал чувствовать себя одним из членов «Арийского братства»[3].
  
  Две с половиной чертовых недели, пока он, наконец, не будет свободен от этих лютер-кинговских работ. Ченс взглянул на свои наручные часы. Девять двадцать четыре. Еще тридцать шесть минут, и он сможет уйти.
  
  Телефон зазвонил.
  
  Ченс проигнорировал его.
  
  Телефон продолжал звонить — десять звонков.
  
  Ченс позволил ему умереть своей смертью.
  
  Минуту спустя телефон зазвонил снова, и он решил, что, наверное, нужно ответить: вдруг это Рамли проверяет его?
  
  Откашлявшись и войдя в образ Мистера Искренность, Ченс поднял трубку.
  
  — Организация спасения Болота.
  
  Молчание на другом конце провода заставило его улыбнуться. Кто-то из друзей разыгрывает его, скорее всего, Итан. Или Бен, или Джаред.
  
  — Слушай, колись, все и так всплыло.
  
  Странный шипящий голос произнес:
  
  — Всплыло? — Жутковатый смешок. — Кое-что потонуло. И погребено в вашем болоте.
  
  — Ладно, приятель…
  
  — Заткнись и слушай.
  
  От такого обращения кровь бросилась Ченсу в лицо, как бывало в те моменты, когда он готов был перехватить мяч у какого-нибудь разгильдяя из команды противника, а потом принять невинный вид, когда тот начинал хныкать, что его оттолкнули.
  
  — Отвали, чувак, — сказал Ченс.
  
  Шипящий голос продолжил:
  
  — Восточная сторона болота. Взгляни и найдешь.
  
  — Можно подумать, мне…
  
  — Мертвое, — перебил его Шипящий. — Кое-что очень-очень мертвое. — Смешок. — Чувак.
  
  И связь оборвалась прежде, чем Ченс успел сказать ему, чтобы он засунул свое «кое-что мертвое» в…
  
  Голос от двери спросил:
  
  — Ну, как дела?
  
  Лицо у Ченса все еще горело, но он опять напустил на себя вид Мистера Искренность и поднял взгляд.
  
  В дверях стоял Дабофф в футболке с эмблемой «Спасем Болото», дурацких шортах, слишком сильно открывавших его тощие белые ноги, и пластиковых сандалиях, совершенно по-тупому выглядевших на старике с седой бородой.
  
  — Здравствуйте, мистер Дабофф, — ответил Ченс.
  
  — Привет-привет. — Дабофф отсалютовал ему, подняв кулак. — Ты взглянул на цапель перед тем, как прийти сюда?
  
  — Пока нет, сэр.
  
  — Невероятные птицы. Величественные. Вот такой размах крыльев. — Он вытянул в стороны морщинистые руки.
  
  «Зря ты считаешь, будто мне есть до этого дело».
  
  Дабофф подошел ближе; от него кошмарно воняло органическим дезодорантом, который он пытался всучить еще и Ченсу.
  
  — Совсем как птеродактили. И умелые рыболовы.
  
  Ченс полагал, будто цапля — это и есть рыба, пока Дабофф не сообщил ему обратное.
  
  Тот устроился поблизости от стола, обнажив в улыбке ужасные зубы.
  
  — Богачи в Беверли-Хиллз не любят, когда в сезон кормления птенцов цапли прилетают и поедают их драгоценных карпов-кои. Кои — это извращение. Мутация, которой люди подвергли бурого карпа, перепутав все ДНК, чтобы получить эту дикую расцветку. Цапли — это сама Природа, великолепные хищники. Они кормят птенцов и восстанавливают истинный природный баланс. Чтоб эти типы из Беверли-Хиллз провалились, ага?
  
  Ченс улыбнулся.
  
  Должно быть, эта улыбка была недостаточно широкой, потому что Дабофф вдруг нахмурился.
  
  — Ты ведь живешь не там, если я правильно помню?
  
  — Нет, сэр.
  
  — Ты живешь в…
  
  — Брентвуде.
  
  — В Брентвуде, — повторил за ним Дабофф, точно пытаясь сообразить, что бы это значило. — Твои родители не держать карпов-кои?
  
  — Нет. У нас даже собаки нету.
  
  — Это хорошо с вашей стороны, — отозвался Дабофф, похлопав Ченса по плечу. — Они все равно что рабы, эти домашние питомцы. Вся эта идея ничем не лучше рабства.
  
  Его рука по-прежнему лежала на плече Ченса, и тот задумался — может быть, этот тип педик?
  
  — Ну да, — произнес он, слегка отодвигаясь.
  
  Дабофф почесал колено, опять нахмурился и потер розовый волдырь.
  
  — Остановился у болота, чтобы проверить, не накидали ли там мусора. Должно быть, там меня кто-то укусил.
  
  — Обеспечивать едой братьев наших меньших — хорошее дело, — сказал Ченс.
  
  Дабофф смотрел на него, словно пытаясь понять, не морочит ли парень ему голову.
  
  Ченс снова напустил на себя облик Мистера Искренность, и Дабофф, решив, что тот говорил от души, улыбнулся.
  
  — Полагаю, ты прав… ладно, я просто подумал, что надо зайти и проверить, как у тебя дела, перед тем как твоя вахта завершится.
  
  — У меня все отлично, сэр.
  
  — Ладно, попозже я еще зайду.
  
  — Эм-м, сэр… мне вроде как скоро уходить, — напомнил Ченс.
  
  Дабофф улыбнулся.
  
  — Ну да, конечно. В десять можешь закрывать офис. Я приду потом. — Он направился к двери, потом остановился и оглянулся. — Ты делаешь благое дело, Ченс, что бы ни сподвигло тебя на это.
  
  — Совершенно верно, сэр.
  
  — Зови меня Сил.
  
  — Договорились, Сил.
  
  — Ты ничего не хочешь мне передать? — осведомился Дабофф.
  
  — Что именно, сэр?
  
  — Были звонки или сообщения?
  
  Ченс улыбнулся, сверкнув идеальными белыми зубами, которыми был обязан пяти годам посещения кабинета доктора Вассермана.
  
  — Ничего не было, Сил, — с абсолютной уверенностью в голосе ответил он.
  Глава 2
  
  Бобу Эрнандесу были нужны деньги.
  
  Ничто, кроме денег, не могло дать ему возможность выбраться из ситуации.
  
  В пять часов утра «Тихоокеанские общественные склады» походили на заполненный туманом мусорный контейнер — словно одно из тех мрачных местечек, которые используют в качестве декораций к фильмам о серийных убийцах и наркоторговцах. Здание было открыто круглосуточно, но большинство ламп, которые должны были освещать проходы между отсеками, были выкручены, и аукционисту приходилось светить ручным фонариком.
  
  В этот час еще никто до конца не проснулся, не считая этого азиата. Жалкое зрелище по сравнению с другими аукционами, на которых доводилось присутствовать Бобу. Только он, еще четыре человек и аукционист, седовласый тип по имени Пит в костюме и при галстуке. Костюм был коричневый и дешевый, а галстук висел мятой тряпкой. Этот тип напомнил Бобу одного из тех неудачливых адвокатов, которые болтаются вокруг здания городского суда, ожидая, когда им перепадет какое-нибудь дело.
  
  Лос-анджелесские законники, совершенно не похожие на тех, которых можно увидеть в фильме «Закон Лос-Анджелеса». Или «Юристы Бостона», если уж на то пошло.
  
  Боб хотел бы иметь дело только с симпатичными девушками-адвокатами, которые страстно защищали бы его — и после того, как спасут его задницу, не менее страстно предлагали бы ему уединиться где-нибудь вдвоем…
  
  Вместо этого ему назначили Мэйсона Сото из отдела государственной защиты, который учился в Беркли и три раза за разговор упомянул об этом. Пытался подружиться с Бобом, словно они были в детском саду, говорил об иммиграции, о «Ла раса»[4].
  
  Мэйсон Сото вырос в Сан-Франциско и считал, что страна должна открыть границы для всех. Боб рос в Западной Ковине. Его отец был из семьи мексиканцев, перебравшихся в Америку три поколения назад, и, отслужив в морской пехоте, устроился пожарным. Мать была из семьи шведских эмигрантов, живших в США уже четыре поколения, и работала в полиции диспетчером. Оба брата Боба стали копами, и вся семья, включая его самого, считала, что люди должны играть по правилам, а тех, кто этого не делает, следует отправлять куда подальше пинком под зад.
  
  Он говорил Сото: «Я вас слушаю», — надеясь, что это заставит адвоката приложить побольше усилий; тогда не придется выплачивать штрафы за нарушение правил дорожного движения, а также за неявку в суд.
  
  В течение всего заседания Сото щелкал клювом, и в итоге Боба приговорили к огромному штрафу и десяти дням заключения в окружной тюрьме, которые потом сократились до пяти, а затем и вовсе до одной-единственной ночевки в камере, поскольку тюрьма была переполнена. Но, черт побери, одного дня в этой адской дыре было более чем достаточно.
  
  Штраф был куда более тяжелой проблемой. Три с половиной тысячи баксов, которые ему нужно было где-то найти за шестьдесят дней; но случайные заработки все никак не подворачивались, и ему даже нечем было заплатить за жилье. Не говоря уже об алиментах. Если Кэти решит доставить ему неприятности, он влип.
  
  Боб скучал по детям, живущим сейчас в Хьюстоне у родителей Кэти.
  
  Честно говоря, он скучал и по Кэти.
  
  И он сам был во всем виноват. Нечего было перепихиваться с женщинами, на которых ему было совершенно плевать, — он до сих пор не понимал, зачем это делал.
  
  Пятьсот долларов Боб взял в долг у матери, сказав, что они пойдут на уплату штрафа. Но городские власти не принимали выплаты по частям, поэтому ему нужно было найти какой-то заработок, чтобы отдать деньги за жилье и выплатить сумму штрафа.
  
  Вчера ему перезвонили из компании по перевозке деревьев в Согасе и сказали, чтобы он приехал и заполнил анкету, — может быть, что и подвернется.
  
  А пока что Боб делал все, что мог. Поднялся в четыре часа утра и выехал из Альгамбры в Плайя-дель-Рей, чтобы быть возле складского здания, когда оно откроется.
  
  Он прочел о заброшенном аукционном складе несколько месяцев назад в Интернете и забыл об этом — до тех пор, пока на него не свалилась необходимость выплачивать штраф. Боб был не настолько глуп, чтобы считать, будто ему повезет наткнуться на одно из тех сокровищ, о которых пишут в газетах, — бейсбольную карточку Хонуса Вагнера или редкую картину. Он связывал все свои надежды с «И-бэй». Потому что там люди могут купить все, что угодно. На «И-бэй» ты можешь продать даже образец табуретки с витрины магазина.
  
  Пока что Боб посетил четыре аукциона, доехав до самой Голеты, — но это обернулось только лишними расходами. Однако он наткнулся на золотую — серебряную, если точнее — жилу почти рядом с домом.
  
  Помещение на складе в Пасадене, размером семь на семь футов, заставленное аккуратно запечатанными коробками. В большинстве из них оказалась старая потрепанная одежда, которую Боб в конце концов бросил в ящик для пожертвований неимущим. Но, помимо того, там нашлись несколько пар джинсов с дырами тут и там, по новой моде, и стопка футболок с эмблемами рок-групп восьмидесятых годов — они хорошо раскупались на «И-бэе».
  
  И сумка. Небольшой мешочек из синего бархата с надписью «Краун ройял», полный монет, включая пятицентовики с головой индейца и несколько серебряных долларов. Боб толкнул их все скупщику монет в Санта-Монике и получил двести двадцать баксов. Это была фантастическая прибыль, учитывая, что за все содержимое лота он заплатил лишь шестьдесят пять.
  
  Боб подумал о том, чтобы вернуть долг матери, но решил обождать до тех пор, пока все не будет улажено.
  
  Его одолевала зевота, глаза закрывались. Аукционист Пит кашлянул, затем сказал:
  
  — Итак, следующий лот: четырнадцать пятьдесят пять.
  
  Все потянулись вдоль по сумрачному коридору к одной из запертых дверей, через равные промежутки видневшихся в бетонной стене.
  
  Хлипкие двери с хлипкими замка́ми; Боб мог бы вышибить любую из них пинком. За хранение склад получает две сотни в месяц, к слову о прибыли из воздуха.
  
  — Четырнадцать пятьдесят пять, — без всякой необходимости повторил Пит. Потирая красный нос, он перебирал ключи, собранный в связку.
  
  Остальные участники торгов изо всех сил старались выглядеть незаинтересованными. Две коренастые пожилые женщины с волосами, заплетенными в косы, были похожи, словно сестры, — может быть, даже близнецы. Они купили опечатанный корабельный сундук за сорок восемь баксов. Позади них стоял высокий тощий тип, напоминающий металлиста, в майке с эмблемой группы «Эй-си-ди-си», штанах из искусственной кожи и высоких мотоциклетных ботинках. Его жилистые руки были почти сплошь покрыты синими татуировками. Он выиграл последние два лота: за сто пятьдесят долларов приобрел комнату, полную грязных, изрядно помятых книг в бумажных обложках, и за тридцать — какой-то ржавый хлам.
  
  Последним из участников был азиат, в возрасте от тридцати до сорока лет, атлетического вида, в безупречно чистой темно-синей рубашке-поло, отглаженных черных штанах и черных спортивных туфлях без носков. Пока что он не выторговал ничего. Этот тип, свежевыбритый и пахнущий лосьоном, приехал на «БМВ» с откидным верхом, и вид у него был весьма солидный. Боб гадал — может быть, это какой-то скупщик произведений искусства, наделенный хорошим нюхом?
  
  Надо бы к нему присмотреться.
  
  Пит нашел ключ от помещения номер 1455, снял замок и, открыв дверь, предупредил:
  
  — Не заходить, частная собственность. — Каждый чертов раз он твердил одно и то же.
  
  Из-за каких-то диких законов штата брошенные вещи принадлежали владельцу до того момента, пока их не купят. И это означало, что к ним нельзя подойти или потрогать их, пока ты их не купишь. А тогда право владельца испарялось, словно плевок на раскаленной крыше.
  
  Боб никогда не понимал такую юридическую систему. Когда с ним толковали законники, они с тем же успехом могли говорить по-марсиански.
  
  Пит обвел лучом фонарика содержимое тесной каморки. Боб слышал о людях, которые незаконно проводили в такие складские ячейки электричество и жили там, однако не верил в такие рассказы. Это надо быть совсем чокнутым.
  
  — Итак, — произнес Пит, — начнем торги.
  
  — Не могли бы вы посветить еще раз? — попросил азиат.
  
  Пит нахмурился, но выполнил просьбу. Каморка была почти пуста, не считая велосипедной рамы и двух черных мусорных мешков.
  
  Пит снова кашлянул:
  
  — Вы увидели все, что хотели?
  
  Азиат кивнул и повернулся к двери спиной. Может быть, он просто притворялся, намереваясь влезть в торг в последний момент. А может быть, его действительно не интересовало содержимое.
  
  Боб не видел смысла торговаться за это. Пока что, насколько он видел, в мешках для мусора был в основном мусор. Хотя ему нужно что-то выставить на «И-бэй», так что если никто не будет делать ставок и ячейка уйдет достаточно дешево…
  
  — Делайте ставки, — сказал Пит и без паузы затараторил: — Пятьдесят, кто даст пятьдесят, пятьдесят, пятьдесят долларов.
  
  Молчание.
  
  — Сорок, сорок долларов, торгуемся за сорок, металлическая рама за сорок долларов. — Однако скороговорка его звучала без всякого энтузиазма. Пока что его комиссионные не достигли и цены отбивной в ресторане.
  
  — Сорок? Никто не даст сорок? Тридцать пять, тридцать пять…
  
  Не оборачиваясь, азиат бросил:
  
  — Двадцать, — и Боб уловил в его голосе нечто… не то чтобы хитрое, скорее расчетливое.
  
  Прикинув, что металл велосипедной рамы может кое-чего стоить — да и педали могут пригодиться кому-нибудь на замену, — Боб заявил:
  
  — Двадцать пять.
  
  Тишина.
  
  — Тридцать пять? — начал Пит. — Кто даст тридцать, поднимем до тридцати, тридцать долларов…
  
  — Есть, — перебил его азиат, пожав плечами, как будто ему было все равно.
  
  Боб подождал, пока Пит затараторит снова, потом поднял ставку до тридцать пяти.
  
  Азиат наполовину обернулся.
  
  — Сорок.
  
  — Сорок пять, — сказал Боб.
  
  Пожилые женщины, похоже, заинтересовались. «Ох ты…» Но пока что стояли, не переходя к действиям. Металлист сместился поближе к открытой двери.
  
  — Пятьдесят, — прошептал он.
  
  — Шестьдесят, — поднял ставку азиат.
  
  Атмосфера в коридоре стала напряженной и бодрой, как будто все хлебнули по чашке крепкого кофе.
  
  Азиат достал смартфон «Блэкберри», прочел что-то на экране и выключил устройство.
  
  Может быть, этот велик суперредкий, и даже рама от него принесет хорошие денежки. Боб слыхал, что старые велосипеды «Швинн» — вроде того, который он выкинул, когда достиг шестнадцатилетия и получил права на вождение мотоцикла, — сейчас уходят за бешеные бабки.
  
  — Шестьдесят пять, — сказал металлист.
  
  Азиат поколебался.
  
  — Семьдесят, — обронил Боб.
  
  — Семьдесят пять, — поддал азиат.
  
  — Восемьдесят, — едва ли не выкрикнул Боб. Все смотрели на него. Азиат пожал плечами.
  
  Пит посмотрел на металлиста, который уже шагал прочь, на ходу потирая татуировки.
  
  — Восемьдесят долларов за этот лот, — зачастил он. — Кто даст восемьдесят пять? Восемьдесят пять долларов, поднимаем до восьмидесяти пяти? — Никто не спешил поднимать ставку. — Восемьдесят долларов раз, восемьдесят долларов два… продано за восемьдесят.
  
  Он ударил пластиковым молоточком по своей планшетке, нацарапал что-то на прикрепленном к ней листке бумаги и обратился к Бобу:
  
  — Вы выиграли аукцион за эту ячейку. С вас восемьдесят баксов наличными.
  
  И он протянул испещренную старческими пятнами руку за деньгами.
  
  Все заулыбались, как будто это была какая-то тайная шутка, адресованная Бобу. Что-то холодное и скользкое заворочалось у него в животе.
  
  — Наличные, сэр, — поторопил его Пит.
  
  Боб полез в карман.
  * * *
  
  Позже, на стояке, загружая мешки и половину велосипеда в свой грузовичок, он перехватил азиата до того, как тот уселся в свой «бимер».
  
  — Вы часто этим занимаетесь?
  
  — Я? — Мужчина вежливо улыбнулся. — Вообще-то в первый раз. Я анестезиолог, и мне нужно быть в больнице Марина-Мерси к шести часам утра. Я решил, что это поможет мне проснуться. И действительно помогло.
  
  — Почему вы торговались за лот четырнадцать пятьдесят пять?
  
  Этот вопрос, казалось, удивил азиата.
  
  — Я собирался то же самое спросить у вас.
  * * *
  
  Боб вернулся домой к семи; над араукариями, растущими перед многоквартирным домом, где он обитал, жужжали мухи, сквозь пыльные окна в квартиру проникало безжалостное солнце. Боб сгрузил мешки на пол в своей неприбранной маленькой гостиной.
  
  Он решил, что надо бы немного поспать, потом опрокинуть первый за день стакан «Кровавой Мэри», затем прошерстить свою добычу, а затем позвонить в компанию в Согасе.
  
  Он рухнул на кровать, не снимая пропыленной одежды, в которой был на аукционе, и закрыл глаза.
  
  Подумал о Кэти. О штрафе. О том, что говорят за его спиной его братья.
  
  Поднялся, взял кухонный нож и вспорол первый мешок.
  
  Внутри были коробки с играми — «Монополия», «Скрэббл», «Риск», — но в них не было ни фишек, ни карточек; ничего, кроме досок с полями, да и то помятых.
  
  Отлично.
  
  Во втором, более тяжелом мешке, обнаружились пожелтевшие газеты. Пресса. Зачем кому-то понадобилось платить за хранение этого дерьма?
  
  Ощущая нарастающую боль в желудке, Боб уселся на пол и начал перерывать многонедельные стопки «Лос-Анджелес таймс». Ничего по-настоящему старинного, никаких исторических заголовков, только новости и тупая реклама, которую суют повсюду.
  
  О черт, лучше бы он не вылезал из постели…
  
  Вслух обозвав себя идиотом, Боб изучил останки велосипеда.
  
  Дешевый хлипкий хлам. На том, что осталось от руля, красовалась табличка «Made in China», а раму Боб мог бы согнуть голыми руками.
  
  Он прошел в кухонный закуток, смешал себе «Кровавую Мэри», сел на пол и с отвращением выпил. При мысли о зря потраченных восьмидесяти баксах навалилась неимоверная усталость, однако валяющиеся в гостиной мешки с хламом каждую секунду напоминали ему, какой он дурак.
  
  «Надо выкинуть все это барахло в контейнер».
  
  Прикончив выпивку, Боб с трудом поднялся на ноги, побросал газеты во второй мешок и поднял его.
  
  На дне мешка что-то загремело.
  
  «Может быть, почудилось?» Он с силой встряхнул мешок.
  
  Стук-стук-стук — словно один из тех маракасов, которые продавали на Оливера-стрит. Кэти еще купила пару маракасов во время одного из первых свиданий с Бобом. Почему бы и нет? Он был наполовину мексиканцем, так что ему наполовину должно было нравиться это.
  
  Порывшись в газетах, Боб добрался до дна мешка и обнаружил источник стука.
  
  Деревянная шкатулка, темная и блестящая. Длиной с обувную коробку, но шире, с инкрустацией из латунных завитков, покрытая слоем лака, она была закрыта на маленькую латунную защелку.
  
  «В самый раз для “И-бэй”!» Сама шкатулка… ее можно назвать экзотической, привезенной откуда-то издалека; может быть, сочинить целую историю, как она попала к нему из… Малайзии? Нет, что-то более загадочное, где там у нас гора Эверест — в Тибете?.. Из Непала, да.
  
  Экзотическая коробка — экзотический ларец для украшений — из гор Непала, сделанный из тщательно выбранного на склонах… похоже на красное дерево, это можно обыграть… из тщательно выбранного на склонах красного дерева. Быть может, с пометкой «Купите сейчас» за сто или сто тридцать долларов. А теперь посмотрим, что внутри. Даже если это всего лишь сухая фасоль, какая разница? Одна только шкатулка означала, что он уже не идиот.
  
  Боб откинул латунную защелку и поднял крышку. Внутри был поддон, обтянутый золотистым бархатом. Пустой; стук доносился из-под него.
  
  Боб вынул поддон, открыв нижнее отделение. Внутри лежали… маленькие белые узловатые штуки.
  
  Он поднял одну. Гладкая и белая, с тонким концом, — и внезапно Боб понял, что это такое.
  
  Хотя в биологии он никогда не был силен, однако в колледже со второй попытки сдал ее на «удовлетворительно».
  
  Кость.
  
  Из кисти руки или из стопы ноги. Или из лапы.
  
  Множество маленьких костей, так много, что они почти до отказа заполнили отделение и почти не гремели.
  
  Примерно… три-четыре десятка.
  
  Боб сосчитал их.
  
  Сорок две.
  
  Он изучил собственную кисть. Три косточки в каждом из четырех прямо поставленных пальцев и две — в большом, итого — четырнадцать.
  
  Из трех рук. Или из трех лап. Нет причин считать, что эти кости не принадлежали какому-то животному. Потом Боб подумал, что эти кости, возможно, были взяты у скелетов, которые использовались в медицинских учебных заведениях. Иногда люди завещали свои скелеты для научных целей. Эти тела расчленяли и изучали, а потом восстанавливали скелеты, скрепляя кости проволочками.
  
  Нет, в этих костях не было отверстий для проволоки. Странно.
  
  Боб взял одну из самых мелких косточек и приложил к ногтевой фаланге своего указательного пальца.
  
  Не такая длинная, как у него.
  
  Может быть, это кость небольшой собаки. Или женщины. Или ребенка…
  
  Нет, это слишком… должно быть, собачья. Или кошачья. Сколько костей в лапе?
  
  У кошки они слишком маленькие.
  
  Собака средних размеров, как Альф. Да, Альфу эти кости были бы в самый раз.
  
  Живя в Далласе с Кэти, Боб скучал по Альфу.
  
  Закрывая защелку, он думал обо всем этом.
  
  Коробка загремела.
  
  «Кости».
  
  Надо провести исследование в Интернете. Быть может, можно продать это как собрание редкостей — с каких-нибудь археологических раскопок индейского поселения. Где-нибудь в… Юте. Или в Колорадо. Колорадо звучит более… экзотически.
  
  «Древняя коллекция экзотических костей».
  
  Подобные штуки хорошо идут на «И-бэй».
  Глава 3
  
  Благодаря новому начальнику полиции должность Майло получила забавное название: «Следователь по особым делам в чине лейтенанта». Или, как говорил сам Майло, «фу-ты-ну-ты-перья-гнуты-подсадной-селезень». Сводилось это к тому, что он уклонялся от большинства бумажной работы, сопряженной с его званием, сохранил свой тесный кабинет в отделении Западного Лос-Анджелеса и продолжал расследовать убийства, если только ему не звонили из центрального офиса и не направляли куда-нибудь еще.
  
  За последние четырнадцать месяцев таких звонков было два, и оба касались перестрелок между бандами — эти дела находились в ведении отделения Рэмпарт. Никакого отношения к расследованиям по особым делам они не имели, однако до начальника, все еще не освоившегося в Лос-Анджелесе, дошли слухи о недавних случаях коррупции в Рэмпарте, и он хотел подстраховаться.
  
  Слухи оказались ложными, и Майло занимался в основном тем, что старался не путаться под ногами. Когда оба дела были закрыты, начальник настоял на том, чтобы в рапорты внесли фамилию его подчиненного.
  
  «Хотя от меня было столько же пользы, как от слепого стрелка по тарелочкам, это сделало меня достаточно известным».
  
  Несложная метафора: в то утро, когда он изрек ее, мы вдвоем палили по летающим тарелочкам на стрельбище в Сими-Вэлли.
  
  Конец июня, сухая жара, синее небо, буровато-зеленые холмы. Майло задействовал все активируемые голосом мишени на пяти позициях и выбил 80 процентов без особых усилий. В прошлом году он противостоял вооруженному психопату, и в левом плече у него до сих пор сидело некоторое количество дроби.
  
  Я опустошил целую коробку патронов, прежде чем случайно попал в один из ярко-зеленых дисков, подброшенных автоматикой вверх. Когда я убрал на место «Браунинг» и сделал глоток теплой газировки, Майло заметил:
  
  — Когда стреляешь, ты закрываешь левый глаз.
  
  — И что?
  
  — И то, что ты можешь быть правшой, но с ведущим левым глазом, и это сбивает тебя с толку.
  
  Он заставил меня сложить из ладоней треугольник и разместить пальцы так, чтобы мертвое дерево к востоку от нас оказалось в промежутке между ними.
  
  — Закрой левый глаз. Теперь правый. Когда оно смещается сильнее?
  
  Я знал этот тест на ведущий глаз и даже проводил его много лет назад, будучи интерном по специальности «психотерапия» и исследуя асимметрию функций головного мозга при обучении детей-инвалидов. Но я никогда не проводил его на себе. Результат меня удивил.
  
  Майло засмеялся.
  
  — Твои глаза тебя обманывали. Теперь ты знаешь, что делать. И прекрати ненавидеть эту чертову штуку.
  
  — О чем ты? — спросил я, хотя точно знал, что он имеет в виду.
  
  — Ты держишь его так, словно хочешь побыстрее от него избавиться. — Он взвесил в руках дробовик и передал его мне. — Обними его и наклонись вперед… да-да, вот так.
  
  Я стрелял из пистолетов и длинноствольного оружия, когда это требовалось. Хотя огнестрельное оружие любил не больше, чем лечение у стоматолога, однако ценил полезность и того, и другого.
  
  Дробовики, с их изящной убойной простотой, относились к иной категории. До сегодняшнего дня я избегал их.
  
  «Ремингтоны» двенадцатого калибра были любимыми игрушками моего отца. «Вингмастер» с помповым взводом, приобретенный на полицейском аукционе, стоял в углу отцовского шкафа, почти всегда заряженный.
  
  Точно так же, как отец почти всегда был «под мухой».
  
  Каждое лето — в конце июня — он брал меня с собой охотиться на белок и мелких птиц. Стрелять по мелким зверушкам из абсурдно мощного оружия, потому что он хотел лишь одного — нести смерть. Он заставлял меня отыскивать кровавую пыль и приносить ему осколки костей, клювы или когти, потому что я был послушнее, чем собака. И боялся перепадов его настроения сильнее, чем боялась бы любая собака.
  
  Кроме того, мне полагалось держать рот на замке и таскать его камуфляжную сумку со снаряжением. В ней, помимо набора для чистки ружья, коробок с патронами и старого номера «Плейбоя» с загнутыми уголками, лежали посеребренная фляжка с виски, клетчатый термос с кофе и запотевшие банки пива «Блю риббон».
  
  По мере того, как день клонился к закату, дыхание отца все сильнее пахло алкоголем.
  
  — Готов, Зоркий Глаз? — спросил Майло. — Закрой правый, открой левый и наклонись… сильнее, еще сильнее, стань частью оружия. И вперед. Давай. Не целься, просто направь ствол. — Он обвел взглядом стрельбище. — Пли!
  
  Полчаса спустя он заявил:
  
  — Ты выбил больше, чем я, приятель. Вот это монстра я создал!
  * * *
  
  В половине одиннадцатого мы грузили снаряжение в багажник моей «Севильи»[5], и тут мобильник Майло сыграл первые шесть нот песни «Мой путь».
  
  Майло поднес телефон к уху, следя за полетом краснохвостого ястреба. На его широком бледном лице появилось напряженное выражение.
  
  — Когда… ладно… через час. — Он нажал кнопку отбоя. — Пора направляться обратно к антицивилизации. Поехали, и побыстрее, пожалуйста.
  
  Когда мы выехали на трассу 118 и направились на восток, он пояснил:
  
  — В Птичьем болоте в Плайя найден труп, какой-то волонтер обнаружил его вчера вечером. Тихоокеанское отделение занимается этим.
  
  — Но… — начал было я.
  
  — В Тихоокеанском отделении не хватает людей из-за «проблем с подавлением активности банд». Единственный, кто свободен, — какой-то новичок, которого Его Высочество желает «улучшить».
  
  — Проблемный ребенок?
  
  — Кто знает? Во всяком случае, такова официальная версия.
  
  — Да, вот и гадай, что бы это значило.
  
  Майло убрал прядь черных волос с испещренного мелкими рытвинками лба, вытянул ноги, провел ладонью по лицу, словно умываясь без воды.
  
  — Болото — вопрос политический, верно? А наш шеф — политик.
  * * *
  
  Пока мы ехали обратно в город, он уточнял детали по телефону и составлял краткое описание.
  
  Недавнее убийство, белая женщина, от двадцати до тридцати лет, странгуляционная борозда на шее.
  
  Кисть правой руки отсутствует, разрез хирургически точны.
  
  — Одно из этих, — произнес Майло. — Держи оба глаза широко раскрытыми, Доктор.
  * * *
  
  Птичье болото занимало два акра в полумиле к востоку от океана и представляло собой нелегкий компромисс треугольной формы. Здесь пересекались бульвары Калвера, Джефферсона и Линкольна. Все три стороны треугольника выходили на многополосные улицы, над южным краем нависали откосы, застроенные жилыми домами; со стороны Лос-Анджелесского аэропорта то и дело доносился механический гром.
  
  Топи располагались в углублении, похожем на чашу; его края скрывали болото от взглядов проезжающих автомобилистов. Припарковавшись на другой стороне улицы, я увидел лишь выгоревшую на солнце траву и вершины ив и тополей в отдалении. В Лос-Анджелесе то, чем нельзя полюбоваться из окна несущейся машины, словно бы и не существует, и федеральный закон об охране флоры и фауны, запертой посреди всего этого прогресса, никак не мог добраться сюда.
  
  Пять лет спустя киностудия, которой владела горстка самозваных прогрессивных миллиардеров, попыталась купить эту землю, чтобы устроить тут «природоохранную» съемочную площадку за счет средств налогоплательщиков. Этот план, тщательно скрываемый от общественности, продвигался в хорошем темпе, как всегда бывает, когда большие деньги встречаются с маленькими мозгами. Потом желчные сплетники все же прознали об этом и накинулись на «заговорщиков», словно бешеные росомахи, вынудив тех наперебой отказываться от заключенных ранее договоренностей, лишь бы не оказаться запачканными этим скандалом.
  
  Вскоре после этой успешной атаки сформировалась добровольческая Организация спасения Болота, приняв в дар от миллиардеров две «Тойоты Приус». И до сих пор ни один бульдозер на эту территорию въехать не посмел.
  
  Я выключил двигатель, и через несколько минут мы с Майло получили возможность насладиться пейзажем. Небольшие аккуратные указатели, сделанные из досочек и напоминавшие о летних скаутских лагерях, находились слишком далеко, чтобы можно было прочитать выжженные на них надписи. Прошлым летом мы с Робин побывали здесь, и я знал, что эти знаки разрешают уличную парковку, — но сейчас в подобной милости полиция не нуждалась, хватало оранжевых конусов и желтой ограждающей ленты.
  
  Надпись на большом белом щите предписывала пешеходам не сходить с тропы и не беспокоить животных. Мы с Робин тогда пошли прогуляться, но тропа охватывала менее одной пятой периметра болота. В тот день я увидел тощего бородатого старика с нагрудным знаком «Спасем Болото» и спросил его, почему нельзя подойти к берегу. «Потому что люди — враги», — ответил он.
  
  — Вперед, — сказал Майло, и мы перешли улицу. Полицейский, стоящий перед заграждением, выпятил грудь, словно голубь в брачный сезон, и преградил нам путь, выставив ладонь. Нагрудный значок Майло сверкнул золотом, коп произнес: «Сэр!» — и отступил в сторону. Вид у него был такой, словно его обманули.
  
  Между конусами были припаркованы две машины — белый фургончик выездного патологоанатома и серый «Форд Эксплорер» самого обычного вида.
  
  — Тело увезли вчера ночью, но следственная бригада зачем-то вернулась, — заметил я.
  
  — Занятно.
  
  В сотне футов к северу еще два полицейских выбрались из кустов и вскарабкались по склону на тротуар. Затем появился коренастый широкоплечий мужчина в брюках цвета хаки, отряхивавший мусор с лацканов своего синего блейзера.
  
  Человек в блейзере внимательно рассматривал нас, но Майло, проигнорировав его, уставился вдаль, на жилые дома.
  
  — Там минимум сотни квартир, Алекс. Всем этим людям из окон отлично видно болото, но кто-то все же решил утопить здесь тело…
  
  — Всем этим людям отлично видно ничего, — возразил я.
  
  — Почему ничего?
  
  — Вокруг болота нет фонарей. После заката здесь темным-темно.
  
  — Ты бывал здесь ночью?
  
  — На Плайя-дель-Рей есть магазин гитар, где время от времени проводят концерты. Несколько месяцев назад я ходил туда послушать фламенко. Я ушел в девять или полдесятого, и тут не было ни души.
  
  — Темным-темно, — повторил он. — Почти первозданный уголок природы, сохранившийся здесь…
  
  Я рассказал ему о том, как был тут в дневное время и о том, что подходы к болоту ограничены.
  
  — Пока ты здесь бродил, тебе не попадался зловещего вида тип, ошивающийся вокруг болота, который предъявлял бы всем крупно напечатанный бейджик со своим именем и предлагал взять у него образец ДНК?
  
  — Извини, это слишком редкий вид, даже здесь вряд ли водится.
  
  Майло засмеялся и снова изучил застроенную домами горку. Потом повернулся и окинул взглядом болото. Копы по-прежнему были неподалеку, но человек в синем блейзере исчез.
  
  — Тут полно птиц, лягушек и прочей живности, но рассказать нам о том, что случилось, никто не может.
  * * *
  
  Мы пролезли под ограждение и направились к белому флагу, развевавшемуся на высоком металлическом шесте. Шест был укреплен примерно в пяти футах от тропы — воткнут во влажную землю достаточно глубоко, чтобы не падать. Но несколькими ярдами дальше земля превращалась в затянутую ряской топь.
  
  Тропа тянулась еще чуть дальше, затем делала резкий поворот. Из-за поворота доносились голоса, и, проследовав туда, мы узрели три фигуры в белых пластиковых комбинезонах, сидящие на корточках в мелкой воде. Их частично скрывали из глаз заросли осоки и камыша.
  
  Погружение в воду замедляет разложение, но сырость в сочетании с доступом воздуха могут ускорить его. Аналогично действует и тепло, а в нынешнем июне было жарко, как в июле. Я гадал, в каком состоянии был труп.
  
  И не был готов к тому, чтобы думать о том, кем этот труп был когда-то.
  
  Из-за второго поворота возник мужчина в блейзере и направился к нам, на ходу снимая зеркальные очки. Молодой, с грубоватым лицом и светло-русыми коротко стрижеными волосами.
  
  — Добрый день, лейтенант. Я — Мо Рид из Тихоокеанского отделения.
  
  — Здравствуйте, детектив Рид.
  
  — Лучше просто Мо.
  
  — Это доктор Алекс Делавэр, наш консультант-психолог.
  
  — Психолог? — переспросил Рид. — Это из-за руки?
  
  — Это потому, что никогда не знаешь, что понадобится, — ответил Майло.
  
  Рид пристально посмотрел на меня, затем кивнул. Без очков его глаза оказались ясными, круглыми и младенчески голубыми. Блейзер прямого покроя делал его фигуру более коренастой, чем на самом деле. Брюки цвета хаки с отворотами аккуратно отглажены, белая рубашка явно только что из стирки, на шее сине-зеленый галстук, а на ногах — коричневые ботинки-«оксфорды» с мелкорифленой подошвой.
  
  Он был одет, как пожилой преподаватель колледжа, однако ему не исполнилось еще и тридцати, а телосложением — крепкая выпуклая грудь, чуть коротковатые руки и ноги — он напоминал скорее борца. Волосы цвета ячменной соломы обрамляли его круглое гладкое лицо; пахло от него, как от отдыхающего на пляже, — только что нанесенным спреем от солнечных ожогов. Похоже, кожа у него была чувствительная: небольшой участок на левой щеке он пропустил, и на этом месте уже начал образовываться солнечный ожог.
  
  Наше внимание привлек звук захлопнувшейся автомобильной дверцы. Из фургончика патологоанатома вылезли два санитара. Один зажег сигарету; второй смотрел, как его напарник курит. Майло взглянул на женщину в белом комбинезоне, сидящую в воде.
  
  — Специалисты по следственной антропологии, — пояснил детектив Мо Рид.
  
  — Тело было закопано?
  
  — Нет, сэр, его оставили у берега, даже не попытавшись спрятать. На нем также были оставлены документы. Селена Басс, проживала в Венисе. Я ездил по указанному адресу сегодня в семь утра. Это переделанное из гаража жилье, дома никого не было. В любом случае, по словам антропологов, видимость в воде очень плохая, поэтому я решил, что нужно привлечь кого-нибудь из К-9[6] и поискать поблизости отделенную от тела руку. Мы ее не нашли, но собака неплохо порезвилась. — Рид потер крыло носа. — Оказалось, что есть некоторые сложности.
  * * *
  
  Собака породы бельгийский малинуа, по имени Эдит («сыскная собака, специализируется скорее на живых людях, чем на трупах, однако, похоже, это не всегда имеет значение») прибыла со своим проводником в половине второго ночи, обнюхала сырую почву, затем бегом бросилась вглубь территории болота. Остановившись в тридцати футах южнее того места, где лежал труп, Эдит спрыгнула на выступающий над водой край углубления в солоноватой глинистой грязи футах в шести от берега.
  
  Замерла на месте. Залаяла.
  
  Когда сопровождающий замешкался, она начала выть.
  
  Ей приказали вернуться на берег, но собака продолжала сидеть на выступе. Проводник попросил принести ему болотные сапоги. Это заняло еще полчаса, и собака оставалась на месте в течение десяти минут, а потом вдруг куда-то помчалась.
  
  И, тяжело дыша, уселась на другой точке, еще дальше вглубь болота.
  
  — Казалось, она очень гордится собой, — рассказывал Мо Рид. — И похоже, на то была причина.
  * * *
  
  К пяти часам утра были обнаружены еще три трупа.
  
  — Остальные представляют собой в основном кучу костей, лейтенант, — пояснил Рид. — Возможно, это какой-то индейский похоронный ритуал.
  
  Водитель одной из машин подошел ближе и возразил:
  
  — Судя по запаху, к древней истории это никакого отношения не имеет.
  
  — Может быть, это природный газ.
  
  Тот ухмыльнулся:
  
  — Или чили, который кто-то съел на обед. Или бобы, растущие на болоте.
  
  — Я сообщу вам, когда уезжать, — сказал Мо Рид и повел нас к троице антропологов.
  
  Женщины, стоя почти по пояс в буро-зеленой воде, что-то громко обсуждали, стоя около еще одного недавно установленного шеста с белым вымпелом — флаг безжизненно висел в неподвижном теплом воздухе. Если они нас и заметили, то не подали вида. Мы пошли дальше. За следующим поворотом показались еще два флага. Словно какое-то странное поле для гольфа.
  
  Мы повернули обратно. Две антропологички были молоды — одна белая, другая чернокожая. Обе прятали пышные волосы под одноразовыми пластиковыми шапочками. Третья женщина, в возрасте, с коротко стриженными седыми волосами, увидела Рида и махнула ему рукой.
  
  — Здравствуйте, доктор Харгроув. Есть новости?
  
  — В обычной ситуации мы сделали бы разметку для раскопок, но это природоохранная территория, и я не знаю, что мы можем предпринять.
  
  — Я попытаюсь узнать.
  
  — Нам уже позвонили из офиса волонтерской организации, скоро кто-то должен прийти. Что важнее, почва местами такая мягкая — я бы даже сказала, жидкая, — что, боюсь, от наших действий будет больше вреда, чем пользы, ведь нужно найти все, что только возможно найти. — Она улыбнулась. — По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что это не зыбучие пески.
  
  Девушки засмеялись. В руках у них поблескивали какие-то небольшие металлические инструменты.
  
  — И что вы планируете делать, доктор Харгроув? — спросил Мо Рид.
  
  — Нам понадобится некоторое время на изыскание. Возможно, лучшим вариантом будет постепенно подвести что-нибудь под то, что находится там, медленно поднять на поверхность, надеясь, что ничего не выпадет. Одно я могу сказать точно: находки не палеонтологические. Под нижней челюстью этой находки присутствует плоть, и ниже колен, вероятно, тоже. Кожа, которую нам удалось обнаружить, выглядит темной, но, возможно, это результат разложения.
  
  — Свежий труп? — спросил Рид.
  
  — Далеко не такой свежий, как тот, что нашли у берега, но точно я вам сказать не могу. Вода может замедлить или ускорить гниение, в зависимости от многих факторов. В образцах непосредственно с места наблюдается слабая кислотность, несмотря на большое количество органических частиц, но может присутствовать и некий смягчающий эффект — благодаря отдельным видам растительности, которые уменьшают воздействие кислотных дождей, продуктов разложения зелени и все такое. Я действительно не смогу сказать определенно, пока мы не извлечем и не изучим все.
  
  — Мягкие ткани, — напомнил Рид. — Это значит, что труп недавний, верно?
  
  — Возможно, но не обязательно, — возразила Харгроув. — Несколько лет назад в братской могиле в Пенсильвании откопали тело времен войны Севера и Юга. Бедный покойник оказался в бедном кислородом и влагой «кармане» вблизи подземных пещер, и на его лице сохранились кожа и мышцы. Ткани мумифицировались, но не все. Борода выглядела так, словно ее недавно подстригли.
  
  — Невероятно, — произнес Рид, заметил, что чернокожая антропологичка следит за ним, и отвернулся. — А вы не можете сообщить мне свои предположения, доктор? Неофициально?
  
  — Неофициально я сказала бы, что этим трупам нет и десяти лет. Ясно одно: у всех них отсутствует правая рука. Но мы еще не приступили к тщательному изучению; возможно, не хватает и других частей.
  
  — Съедены животными? — предположил Рид.
  
  — Вряд ли койоты или еноты стали бы нырять в болото, но кто знает… Некоторые крупные птицы — цапли, аисты, даже пеликаны или чайки — могли отхватить пару кусочков. Или это мог сделать человек — какой-нибудь собиратель необычных трофеев… Мы поднимем записи о погоде и попытаемся узнать, мог ли ветер спровоцировать волнение и изменение температуры воды.
  
  — Сложное дело, — заметил Майло.
  
  Харгроув усмехнулась.
  
  — Мы этим живем, но вас, парни, мне жалко.
  
  Чернокожая девушка, симпатичная, с лицом в форме сердечка и полными губами, что-то сказала Харгроув.
  
  — Спасибо, Лиз, — ответила та и снова обратилась к нам: — Доктор Уилкинсон просила передать вам, что все три тела, похоже, были обращены лицом на восток. То, которое нашли на берегу, — тоже?
  
  Рид задумался.
  
  — Вообще-то, да. Интересно…
  
  Доктор Уилкинсон возразила:
  
  — С другой стороны, речь идет о маленькой выборке — небольшом количестве образцов, по которому мы пришли к столь значительным выводам.
  
  — Четыре из четырех — вполне значительная выборка, док, — ответил Рид.
  
  Уилкинсон пожала плечами. Вторая девушка, веснушчатая и розовощекая, заметила:
  
  — На восток, как бы глядя на восходящее солнце? Какой-то ритуал?
  
  — Лицом к Мекке, — фыркнула Харгроув и поморщилась. — Вряд ли это к чему-то нас приведет.
  
  Рид по-прежнему смотрел на Лиз Уилкинсон.
  
  — Спасибо за то, что поделились своим наблюдением.
  
  Та поправила полиэтиленовую шапочку.
  
  — Я просто решила, что вам следует это знать.
  Глава 4
  
  Мы с Ридом и Майло вернулись ко входу на территорию болота. Фургон патологоанатома уже уехал. Два полицейских, оставшихся охранять вход, похоже, отчаянно скучали. Один из них сказал:
  
  — Стервятники отправились урвать кусочек.
  
  — Есть какие-нибудь мысли, лейтенант? — спросил Рид.
  
  — Похоже, у вас и так все схвачено.
  
  Молодой детектив повертел в пальцах свои очки.
  
  — Вот что я скажу: я рад любой помощи.
  
  — Почему?
  
  — Кажется, это дело для целой команды, верно?
  
  Майло ничего не ответил, и солнечный ожог на щеке Рида сделался совсем алым.
  
  — Сказать по правде, лейтенант, я отнюдь не Шерлок Холмс.
  
  — Давно вы на этой работе?
  
  — Я пришел в полицейский департамент после колледжа и стал детективом два года назад — сначала в Центральном отделе расследования краж. В отдел убийств меня перевели только в прошлом феврале.
  
  — Поздравляю.
  
  Рид нахмурился.
  
  — С тех пор я вел два дела. Не считая этого, конечно. Одно было закрыто через неделю, но с этим мог справиться кто угодно, убийцей был полный идиот. Второе — исчезновение человека, полный «глухарь»; не думаю, что его когда-нибудь раскроют.
  
  — Тихоокеанское отделение передает случаи с пропажей людей в убойный отдел?
  
  — В целом — нет, — ответил Рид. — Когда вовлечены люди с большими связями, которым хотят угодить, но…
  
  — У преступлений — свой собственный ритм, — заметил Майло. — Требуется время, чтобы войти в него.
  
  Я видел, как он терял сон, набирал вес и испытывал перепады артериального давления из-за неразгаданных дел.
  
  Рид изучал мягкую бурую болотную почву. Сверху спикировал коричневый пеликан, целясь массивным клювом куда-то вниз, потом передумал и повернул обратно к океану.
  
  — Поговорим о Селене Басс, — предложил Майло.
  
  Рид вытащил свой планшет.
  
  — Женщина-европеоид, двадцать шесть лет, рост пять футов пять дюймов, вес сто десять фунтов, волосы каштановые, глаза карие. На нее зарегистрирована одна машина, «Ниссан Сентра» две тысячи третьего года; она стояла возле дома Селены, и, похоже, машину никто не трогал, так что об угоне речи нет. Никаких следов взлома. Возможно, жертва отправилась сюда с кем-то знакомым, но случилось что-то нехорошее.
  
  — Где именно в Венисе находится ее дом?
  
  Рид зачитал адрес: на Индиана-стрит, к югу от Роуз-стрит и к западу от бульвара Линкольна.
  
  — Там орудуют банды, верно? — уточнил Майло.
  
  — Пара-тройка. Если ее прикончили возле дома, ехать оттуда сюда было недалеко. Так что, конечно, можно было бы решить, что это обычная попытка избавиться от трупа. Но другие тела…
  
  — Это тоже могут быть жертвы, жившие неподалеку.
  
  — Дело об убийствах, совершаемых бандами?
  
  — Или дело о маньяке, — дополнил Майло. — Выслеживает, преследует, убивает.
  
  — Тогда связь проследить будет трудно. — Рид нахмурился.
  
  Громкой «эй!» заставило нас обернуться.
  
  К нам, размахивая руками, направлялся тощий кривоногий бородатый старик в белой футболке, коротких зеленых шортах с карманами и резиновых шлепанцах. Тот же тип, который три месяца назад обронил мрачное замечание по поводу того, что люди — враги.
  
  — Эй! — повторил он.
  
  Никто не ответил.
  
  — Что происходит?
  
  — Вы… — начал Мо Рид.
  
  — Силфорд Дабофф, Организация спасения Болота. Это моя территория. Я должен присматривать за всем, что здесь творится.
  
  — Ваша территория? — переспросил Рид.
  
  — Всем остальным на нее плевать.
  
  Рид протянул руку, и Дабофф неохотно пожал ее, словно боясь испачкаться.
  
  — Что происходит?
  
  — Происходит то, сэр, что сегодня утром отсюда вывезли труп молодой женщины, которую кто-то убил и оставил лежать на берегу болота. При обследовании местности мы нашли по меньшей мере еще три тела.
  
  Силфорд Дабофф помрачнел.
  
  — При обследовании? Вы копаете тут?
  
  — Не очень интенсивно.
  
  — Без разницы. — Дабофф заметил белый флаг, отмечавший место обнаружения трупа Селены. — Что это такое?
  
  — Там мы нашли первую жертву, сэр. И, как я уже сказал, трупы трех других женщин. Убиты и утоплены в болоте.
  
  Дабофф почесал бороду.
  
  — Это катастрофа.
  
  Рид снял солнечные очки. Его светло-голубые глаза были прищурены.
  
  — Я бы тоже сказал, что четыре трупа — это катастрофа.
  
  — Вы сказали «по меньшей мере, три». Вы предполагаете, что их может быть больше?
  
  — Три — это то, что мы обнаружили на данный момент, мистер Дабофф.
  
  — О, черт… а где остальные? Мне нужно это увидеть.
  
  Дабофф направился было к флагу, но сильная рука Майло удержала его на месте.
  
  — В чем дело? — осведомился старик.
  
  — Доступ запрещен, сэр.
  
  — Это совершенно неприемлемо.
  
  — Это в высшей степени приемлемо. — Майло осклабился.
  
  — И почему же? — спросил Дабофф.
  
  — На месте обнаружения трупов работают сотрудники полиции.
  
  — В каком смысле — работают?
  
  — Изучают подробности.
  
  Дабофф подергал себя за бороду.
  
  — Это природоохранная зона; нельзя допустить, чтобы копы парковали свои грязные…
  
  — Судебные антропологи, сэр.
  
  — Антро… они тут копают? Я непременно должен поговорить с ними, сейчас же!
  
  — Мы понимаем ваше беспокойство, мистер Дабофф. Но эти люди — ученые, и относятся к месту расследования с должным уважением.
  
  — Это не просто место, это…
  
  — Красивое место, — закончил за него Майло. — Уверяю, они не потревожат ничего, кроме улик.
  
  — Это возмутительно!
  
  — Как и любое убийство, сэр.
  
  — Это намного хуже, — возразил Дабофф.
  
  — Хуже, чем четыре трупа? — переспросил Рид.
  
  — Я не… я понимаю, что здесь погибли люди. Но люди только и делают, что нарушают равновесие — копают, уничтожают; и эти убийства — идеальное тому доказательство.
  
  — Доказательство чего?
  
  — Мы постоянно убиваем природу, а потом гадаем, почему жизнь так жестока.
  
  — Судя по всему, вы считаете, будто от людей один вред, — заметил я.
  
  Дабофф уставился на меня, не выказав ни малейших признаков узнавания.
  
  — По сути, я закоренелый мизантроп, но покамест не убил ни одно создание, дышащее кислородом. — Он указал на свои шлепанцы. — Органическая резина. — Потом снова взглянул на белый флаг. — Я хочу сказать, что нужно обеспечить сохранность этому мирному уголку природы, которые сейчас встречаются так редко.
  
  — Похоже, покой этого уголка и так уже нарушен, — сказал Рид.
  
  — Тогда давайте не усугублять это. Мне нужно поговорить с этими копальщиками.
  
  Рид посмотрел на Майло. Тот заявил:
  
  — Только после того, как вы ответите на несколько вопросов.
  * * *
  
  Он навис над Дабоффом и начал забрасывать его вопросами, которые, казалось, были никак не связаны между собой. Тот постепенно начинал злиться. И наконец Майло спросил о том, где Дабофф находился в последние двадцать четыре часа.
  
  — Вы подозреваете меня? — возмутился тот.
  
  — Сэр, нам необходимо получить ответ…
  
  — Какое вам дело, где я был вчера вечером? Но ладно, мне совершенно нечего скрывать. Я был дома, читал. — Он вздернул подбородок. — Наслаждался перелистыванием журнала «Атне ридер»[7], если вам это интересно.
  
  — Вы живете один? — поинтересовался Майло.
  
  Дабофф улыбнулся.
  
  — Да, но у меня часто остается ночевать подруга. Умная, альтруистичная, эмоциональная женщина, которая сейчас находится в Себастополе[8], на музыкальном фестивале «Зеленая нить». Когда произошло это убийство?
  
  — Мы еще не определили это, сэр.
  
  — Оно должно было случиться после восьми часов вечера, — заявил Дабофф, — потому что в восемь часов я останавливался возле болота, и, можете мне поверить, никаких трупов там не было.
  
  — Как долго вы пробыли там?
  
  — Я только по-быстрому проверил, нет ли на берегу мусора. После этого я купил сэндвич в круглосуточном магазине на бульваре Калвера. С зеленью и темпе, если вы хотите это знать. Потом заскочил в офис нашей организации, чтобы проверить, что поделывает наш волонтер. — Он фыркнул. — Богатенький сопляк, которого в наказание приговорили к общественным работам. С ним все было в порядке, так что я оставил его, доехал до Санта-Моники и съел свой сэндвич на набережной Оушн-Фронт. Потом в десять минут одиннадцатого вернулся в офис, чтобы удостовериться, что сопляк запер его. И правильно сделал, потому что он об этом забыл. К половине одиннадцатого я был дома, читал «Атне».
  
  — Вы нашли у болота какой-нибудь мусор? — поинтересовался Майло.
  
  — В этот раз — нет… ах да, Альма — моя подруга — должна была позвонить мне из Себастопола в четверть двенадцатого. И позвонила.
  
  — Ваш волонтер, — вмешался Мо Рид. — За что он был наказан?
  
  — За какие-то делишки в школе, — ответил Дабофф. — Я не спрашивал, мне на это плевать. От него почти никакого толка, но и проблем никаких.
  
  — Альма, — напомнил Рид, доставая планшет. — Назовите ее фамилию, пожалуйста.
  
  Глаза Дабоффа грозно выкатились.
  
  — Зачем вам разговаривать с ней?
  
  — Стандартная проце…
  
  — Ушам своим не верю. Я охраняю это болото, и вы шьете мне дело?
  
  — Это несколько грубо с вашей стороны, сэр, — отозвался Рид.
  
  — Грубо? А по-моему, нет.
  
  — Альма… так как? — настаивал Майло.
  
  — Да черт бы вас… ладно, ладно. Рейнольдс. Альма Рейнольдс. — Он на память назвал нам телефонный номер. — Довольны? А теперь пропустите меня.
  * * *
  
  Вслед за Дабоффом, который передвигался едва ли не бегом, мы проследовали к месту работы антропологов. Мо Рид догнал старикана и спросил, знакомо ли ему имя Селены Басс.
  
  — Единственный bass[9], до которого мне есть дело, — это полосатый окунь. К сожалению, его численность сильно уменьшилась из-за избыточной рыбной ловли в угоду американским обжорам.
  
  — Люди, — произнес я, гадая, вспомнит ли он меня наконец.
  
  — Эта песенка — полная чушь, — хмыкнул он. — Барбра совершенно ничего не поняла[10].
  * * *
  
  Команда доктора Харгроув извлекла из болота несколько мелких кусков бурого цвета и разложила их на синем брезентовом полотнище, расстеленном на берегу. Все три женщины уже снова были в воде и, низко склонившись к поверхности, просеивали что-то, внимательно вглядываясь.
  
  — Что это? — спросил Дабофф.
  
  — Человеческие кости, — ответил Рид.
  
  Дабофф приложил ко рту сложенные рупором ладони и гаркнул, обращаясь к ученым:
  
  — Аккуратнее там, вы!
  
  Женщины обернулись к нему.
  
  — Этот джентльмен охраняет болото, — пояснил Майло.
  
  — Не говорите об этом так небрежно, — прошипел Дабофф.
  
  — Этот джентльмен делает важное дело, охраняя болото.
  
  — Сэр, мы чрезвычайно аккуратны, — сказала доктор Харгроув, — и стараемся ничего и никого не потревожить.
  
  — Само ваше присутствие тревожит болото.
  
  Харгроув, Лиз Уилкинсон и веснушчатая девушка уставились на него.
  
  Дабофф снова бросил взгляд на кости.
  
  — Сэр, нам нужно уйти отсюда и позволить им выполнять свою работу, — произнес Майло. — К слову сказать, вы где-нибудь работаете, мистер Дабофф?
  
  — На что вы намекаете?
  
  Майло не ответил.
  
  — У меня была работа. В книжном магазине на Миднайт-Ран.
  
  — Он закрылся в прошлом году.
  
  — Я же сказал — была, — фыркнул Дабофф. — Я много лет понемногу вкладывал деньги то туда, то сюда, и теперь могу уделить время охране природы. И не надо шуточек о нефтяных и газовых скважинах. У меня их нет.
  
  — Боже, это, наверное, ужасно тяжело, — вздохнул Майло.
  
  — Что именно?
  
  — Вести войну со всем человечеством.
  
  Дабофф разинул рот. Майло взял его за локоть, сказал:
  
  — Рад был знакомству с вами, сэр, — и препроводил его обратно на тротуар.
  * * *
  
  Мы с Ридом смотрели, как они идут к пыльному «Фольксвагену Джетта» Дабоффа.
  
  Старик погрозил Майло пальцем, но на того это, похоже, не произвело впечатления. Продолжая ругаться, Дабофф сел в машину и уехал прочь.
  
  Майло вернулся к нам и изобразил рукой щелкающие челюсти.
  
  — Странный и озлобленный тип, — заметил Рид, — но, полагаю, если б он был виновен, то попытался бы вести себя более дружелюбно. Одна часть его истории определенно правдива — он заходил в офис после девяти и разговаривал с волонтером. Этого парнишку зовут Ченс Брендт, и отчасти благодаря ему мы вообще нашли Селену — именно это я собирался вам сказать, когда нас прервал этот чокнутый «зеленый».
  
  — Так расскажите сейчас.
  
  Рид посмотрел на часы.
  
  — Может, нам лучше сейчас поехать и поговорить с самим парнем, а по пути я вам все выложу? Я беседовал по телефону с его отцом, чтобы убедиться, что я все понял правильно. Через полчаса мне назначена встреча у них дома, и если не выехать прямо сейчас, то мы опоздаем.
  
  — Тогда подвезите нас туда, детектив Рид.
  * * *
  
  Майло сел на переднее сиденье ридовского сине-черного «Форда Краун Виктория», а я забрался назад.
  
  — «Мо» — это сокращение от «Моисей»?
  
  — Да, сэр.
  
  — А, ясно.
  
  — Вы подумали о младенце, плавающем в корзинке среди камышей[11], и как-то увязали это с болотом?
  
  — Мне действительно пришла в голову эта картина.
  
  Рид рассмеялся.
  
  — Когда я родился, моя мать слегка увлекалась Ветхим Заветом. — Несколько секунд спустя он добавил: — Моисей так и не увидел Земли Обетованной.
  
  — Расскажите нам о юном Брендте, — напомнил Майло.
  Глава 5
  
  Красавчик с надменным взглядом.
  
  Ченс Брендт валялся на огромном, обитом парчой диване в огромной гостиной огромного особняка в средиземноморском стиле на Олд-Оук-роуд в Брентвуде. В доме пахло пиццей и дорогим парфюмом.
  
  Ченс был одет в майку и шорты для занятий теннисом, как и его мать, великолепная длинноногая блондинка с изумрудно-зелеными глазами и явно доминантным набором хромосом. Ее перламутровая помада частично смазалась, и губы казались бледными. Она хотела взять сына за руку, но не осмеливалась.
  
  С другой стороны от дивана сидел отец; темноволосый, крепкий, надменный, с лысой головой, он все еще был облачен в синюю рубашку и золотой галстук от «Эрме».
  
  Разъяренный законник — неизменно приятно такое видеть.
  
  — Невероятно. Теперь еще и это. — Стив Брендт глядел на сына так, словно здесь вот-вот должна была разыграться драма Эдипа.
  
  Парень не ответил ничего.
  
  — Я занимаюсь завещаниями и недвижимостью, — продолжил Брендт. — Ничем не могу помочь, Ченс.
  
  — Я уверена, что помогать тут незачем, — отозвалась Сьюзен Брендт.
  
  Муж метнул на нее полный яда взор. Она прикусила нижнюю губу и скрестила руки на груди.
  
  — Ченс, расскажи нам о том, что произошло, — попросил Мо Рид.
  
  — В отсутствие адвоката? — фыркнул Стив Брендт. — Да ни за что.
  
  — Сэр, если он всего лишь поговорил с кем-то по телефону, и адвокат совершенно не нужен.
  
  Ченс улыбнулся. Его отец побагровел.
  
  — Что в этом смешного, ты, гений?
  
  Сьюзен Брендт судорожно вздохнула, словно напоровшись на колючую проволоку, в зеленых глазах показались слезы.
  
  — Как уже объяснил детектив Рид, — сказал Майло, — мы расследуем убийство. Если Ченс к этому причастен, ему действительно потребуются услуги адвоката, и мы хотим, чтобы он воспользовался ими как можно скорее. Но у нас нет свидетельств его причастности. Несомненно, вы имеете право затребовать адвоката в любой ситуации, и если вы выберете этот вариант, наш разговор будет проходить в полицейском участке, в комнате для допросов, с видеозаписью, заполнением бумаг и так далее.
  
  — Вы угрожаете мне, — с неприятной улыбкой заявил Стив Брендт.
  
  — Ни в коем случае, сэр. Мы просто информируем вас о том, как будем действовать. На данный момент Ченс, похоже, выступает всего лишь как свидетель — тот, кто принял телефонный звонок. Так что я совершенно не понимаю, почему вы не хотите пойти на сотрудничество с нами.
  
  Ченс перевел взгляд на нас. В его глазах была уже не надменность, а растерянность.
  
  Стив Брендт сложил руки на груди.
  
  — Хорошо, сэр, тогда мы просим вас проследить, чтобы Ченс был здесь завтра в семь утра, когда за ним приедет полицейский наряд. Или, если ордер будет получен быстрее, то сегодня вечером, — сказал Майло и начал вставать.
  
  — Погодите, — произнес Брендт-старший. — Позвольте мне поговорить с сыном наедине. Затем я сообщу вам, как мы решили уладить всю эту… неразбериху. Это достаточно справедливо.
  
  Майло уселся обратно.
  
  — Мы делаем все, чтобы справедливость восторжествовала.
  * * *
  
  Сто пятьдесят восемь секунд спустя отец и сын вернулись в гостиную, держать друг от друга на расстоянии примерно четырех футов.
  
  — Он расскажет вам все, — обронил Стив. — Но не могли бы вы просветить меня, как дошло до такого? Просто чтобы я знал, был ли он честен со мной.
  
  Его сын уставился в окно на бассейн с дном, выложенным черной плиткой.
  
  Мо Рид посмотрел на Майло. Тот кивнул.
  
  — В половине двенадцатого вечера мы получили звонок о том, что у Птичьего болота лежит мертвое тело. Звонивший услышал об этом от кого-то, кто узнал об этом от Ченса.
  
  — Откуда вам это известно? — осведомился Брендт-старший.
  
  — Звонивший сказал, что кто-то позвонил в офис Организации по защите Болота парой часов раньше, говорил с Ченсом и рассказал ему о трупе. Ченс решил, что это шутка, но наш информатор воспринят это всерьез.
  
  — И кто информатор?
  
  — Мы устанавливаем это.
  
  Мальчишка по-прежнему сидел развалившись, но на лбу у него выступил пот.
  
  — Слухи из третьих рук? — хмыкнула Сьюзен Брендт. — Звучит не очень убедительно.
  
  Муж мрачно посмотрел на нее. Она начала покусывать ноготь большого пальца с французским маникюром.
  
  — Подростки часто болтают чушь и фантазируют, — сказал Стив, — вот и всё.
  
  — Может быть, — отозвался Рид, — вот только мы действительно нашли труп. И причина смерти — убийство. — Он повернулся к Ченсу. — Нам нужно знать, что именно произошло.
  
  Парень молчал. Отец положил руку ему на плечо; толстые пальцы впились в белый трикотаж майки — в этом жесте не было ни малейшей нежности. Ченс вывернулся из его хватки.
  
  — Скажи им, что ты знаешь, и покончим с этим.
  
  — Как вы сами сказали, кто-то позвонил в офис, — произнес Ченс.
  
  — Кто? — уточнил Рид.
  
  — Какой-то ублюдок со странным голосом.
  
  — Следи за языком, Ченс, — слабым голосом предупредила Сьюзен.
  
  — В каком смысле — странным? — уточнил Мо Рид.
  
  — Ну… типа как шипящим.
  
  — Шипящим?
  
  — Ну, шепчущим. Как в каком-нибудь ужастике, когда предупреждают о чьей-то смерти, и все такое.
  
  — Кто-то маскировал свой голос шипением?
  
  — Ну да.
  
  — Ты можешь это сымитировать, показать, как это звучало?
  
  Ченс рассмеялся.
  
  — Сделай это, — приказал ему отец.
  
  — Мы не в студии драмы, папа.
  
  — Ты и так уже вносишь в жизнь нашей семьи достаточно драмы.
  
  — Ну и что? — Ченс пожал плечами.
  
  — Сделай это.
  
  Парень приоткрыл рот, словно намереваясь послать отца подальше. Костяшки пальцев Стива побелели.
  
  — Кто-то шипел в трубку, Ченс, — напомнил Майло. — Что он сказал?
  
  — Ну… типа… что что-то утонуло в болоте. Что-то мертвое.
  
  — Что еще?
  
  — Это всё.
  
  — Мужской голос или женский?
  
  — Мужской… кажется.
  
  — Ты не уверен.
  
  — Ну, он так… шипел. Странно.
  
  — Чтобы не узнали, — кивнул Рид.
  
  — Ну да. Я решил, что меня разыгрывают.
  
  — Кто?
  
  — Да кто угодно. Друзья.
  
  — «Пожарники, пожарьте мне картошку!» — сказал Майло.
  
  Ченс смотрел непонимающе.
  
  — Что-то мертвое в болоте, да? — уточнил детектив.
  
  — Ага.
  
  — Что еще сказал этот, с шипящим голосом?
  
  — Ничего, — ответил Ченс. — Это звучало глупо, так что я даже не сказал об этом мужику, который пришел сразу после того.
  
  — Какому мужику?
  
  — Ну, который заправляет там всем, вроде как начальник над болотом. Он вечно меня проверяет.
  
  — И как зовут этого начальника?
  
  — Дабофф. Видок у него, как у хиппи, про которых мы по истории читали.
  
  — Мистер Дабофф вошел в офис сразу после того, как ты принял звонок?
  
  — Я его не принимал. Просто послушал и повесил трубку.
  
  — И через какое время после этого пришел Дабофф?
  
  — Ну, типа, сразу же.
  
  — Он пришел, чтобы проверить, что ты делаешь?
  
  — Да.
  
  — И что ты ему сказал?
  
  — Что всё в порядке.
  
  — Ты не упомянул об этом шипящем звонке?
  
  — Я решил, что это шуточки, — напомнил Ченс. — Итан, Бен, Шон… да кто угодно. — Произнося эти имена, он искоса посматривал на нас, явно пытаясь понять, кто его выдал.
  
  — В какое время поступил этот шипящий звонок? — уточнил Рид.
  
  — Ну… э-э-э… типа, где-то в полдесятого.
  
  — Что ты мямлишь? — рыкнул Стив Брендт. У его жены был такой вид, словно она вот-вот заплачет.
  
  — Ты можешь назвать более точное время? — спросил Рид.
  
  — Ну, типа как… — начал Ченс. — А, да, я как раз перед этим посмотрел на часы, было девять двадцать с чем-то; так вот, позвонили срезу после этого.
  
  — То есть примерно в девять тридцать.
  
  — Ну да, кажется, так.
  
  — Боже, — вздохнул Стив Брендт, — можно подумать, это ядерная физика.
  
  Ченс сгорбился. Его мать искусала нижнюю губу докрасна.
  
  — По-моему, — сказал отец, — сразу видно, что математика — не его сильная сторона, вот почему он вообще во все это влип. Пренебрежительное отношение к контрольной по алгебре, которую можно было сдать с минимальными усилиями.
  
  Ченс тоже начал кусать губу. Генетика? Или жизнь в одном доме со Стивом Брендтом кого угодно доведет до такого?
  
  Брендт-старший ослабил свой галстук.
  
  — Мы все еще пытаемся понять, есть ли у него сильные стороны.
  
  Его жена охнула.
  
  — Посмотри правде в глаза, Сьюз. Если б он не жульничал, нам сейчас вообще не пришлось бы разговаривать с копами. — Он обратился к нам. — Может быть, пока вы здесь, нам следует придумать что-нибудь для моего сына? Есть какая-нибудь программа, в которую вы включаете малолетних правонарушителей? Например, поработать в морге, чтобы поближе соприкоснуться с реальностью…
  
  Сьюзен вскочила и выбежала прочь — лишь мелькнули изящные загорелые ноги. Взгляд Ченса не отрывался от багрового отцовского лица.
  
  — Да-да, сынок, я очень зол, — подтвердил Брендт. — У меня куча работы, а я вынужден приезжать домой посреди дня ради вот этого всего. Ты что, играешь в теннис?
  
  — Мама сказала, что мне нужно упражня…
  
  Стив жестом велел ему замолчать и повернулся к Майло.
  
  — У вас всё еще устраивают экскурсии в морг?
  
  — Не уверен в этом, сэр. Насколько я помню, их проводили для юных любителей вождения в пьяном виде, и так далее.
  
  — Ну, значит, он снова легко отделался.
  
  Губы Ченса шевельнулись.
  
  — Что ты сказал? — переспросил его отец.
  
  Молчание.
  
  — Мистер Брендт, — сказал Майло, — мы понимаем, что вы рассержены тем, что Ченс сделал в прошлом. Но вы же видели, он пошел на сотрудничество с нами. Если он всего лишь сказал кому-то о том, что ему позвонили и попытались его разыграть, ему совершено незачем от этого «отделываться». А если он какие-то образом замешан в этом убийстве, то экскурсия в морг здесь не поможет.
  
  Лицо Стива Брендта сделалось менее красным.
  
  — Конечно же, он не замешан. Я просто пытаюсь предотвратить какие-либо… неприятности в дальнейшем.
  
  — Я — неприятность? — спросил Ченс.
  
  Его отец усмехнулся:
  
  — Поверь, ты не хочешь знать ответ на этот вопрос.
  
  Парень, в свою очередь, покраснел.
  
  — Ну так сделай то, что должен; проверь меня на каком-нибудь долбаном детекторе лжи…
  
  — Захлопни свою грязную пасть, тупица, и оставь этот поганый тон…
  
  Ченс вскочил на ноги, стиснув кулаки.
  
  — Не смей называть меня так! На хрен, не смей!
  
  Стив Брендт, тяжело дыша, ударил обеими руками по парчовой обивке дивана.
  
  Ченс дышал еще чаще, чем отец.
  
  Майло вклинился между ними.
  
  — Немедленно успокойтесь, пожалуйста. Ченс, сядь вон туда, где сидела твоя мама. Мистер Брендт, позвольте нам заниматься своей работой.
  
  — Не думаю, что я делаю что-то…
  
  — Это дело об убийстве, сэр, и нам предстоит долгая работа. Нужно убедиться, что после нашего ухода нас не вызовут обратно по делу о домашнем насилии.
  
  — Это нелепо. Я когда-нибудь бил тебя, Ченс? Хоть раз?
  
  Молчание.
  
  — Было такое?
  
  Парень улыбнулся и пожал плечами.
  
  — Вот ведь гадюка! — выругался его отец.
  
  Ченс по-прежнему стоял.
  
  — Сядь, — велел Майло. Мальчишка повиновался.
  
  — Ченс, мне нужен ответ: как скоро после звонка пришел мистер Дабофф?
  
  — Прямо сразу. Через пару секунд.
  
  Это соответствовало рассказу Дабоффа. Или он сам бросил на берегу тело Селены Басс, или убийца ждал, пока Дабофф уйдет, прежде чем приступить к делу.
  
  Или убийце повезло, и он просто разминулся с Дабоффом.
  
  В любом случае, об убийстве сообщили вскоре после того, как тело было брошено у болота.
  
  Кто-то хотел, чтобы Селену Басс нашли и быстро опознали.
  
  Убийца спрятал три других трупа, но потом обнаглел и решил похвастаться?
  
  Считает болото своей территорией? Дабофф или кто-то вроде него?
  
  — Кому ты рассказал об этом шипящем звонке? — спросил Мо Рид.
  
  — Только… Сарабет. Кому она могла меня выдать?
  
  — Как фамилия этой Сарабет?
  
  — Остер, — ответил Стив Брендт. — Как марка парикмахерских инструментов. — Никто из нас не сказал ни слова, и он продолжил: — Это богатая семья, они живут в Брентвуд-парк. Сарабет — их единственный ребенок. Выглядит милой и невинной, но это она подсказывала ему ответы на ту проклятую контрольную по алгебре, так что я трижды перепроверил бы все, что она скажет.
  
  Ченс зарычал.
  
  — Ой, боюсь-боюсь, — фыркнул его отец.
  Глава 6
  
  Стив Брендт проводил нас в выложенный фальшивой брусчаткой парковочный дворик и с помощью пульта дистанционного управления открыл ворота.
  
  — Итак, он не виноват?
  
  — Пока что мы видим это так, сэр.
  
  — Поверьте мне, офицер, он слишком глуп, чтобы кого-нибудь убить.
  
  И с улыбкой горького удовлетворения Брендт-старший направился обратно в ярко освещенный дом.
  * * *
  
  Мо Рид позвонил Тому Л. Рамли, директору Виндуордской академии, и добился обещания «собрать все релевантные сведения» относительно звонка Ченсу Брендту «по стандартному тарифу». В обмен на это директор затребовал отсутствие визитов полиции в школу в ближайшее время, потому что «сейчас каникулы, и мы принимаем гостей из Дубая».
  
  Рид перевел связь с Рамли в режим ожидания.
  
  — Лейтенант?
  
  — Скорее всего, все сведется к выяснению цепочки, по которой дошел слух, так что дайте ему шанс выглядеть благопристойно. Кто-нибудь голоден?
  
  Мы вернулись к болоту, я и Майло пересели в мою «Севилью». Рид поехал следом за нами. По дороге до Лос-Анджелеса Майло спросил:
  
  — Какие будут мысли?
  
  — О деле или о Риде?
  
  — О том и о другом.
  
  — Похоже, он вдумчив и готов учиться. Об этом деле еще многое нужно разузнать.
  
  — Четыре трупа…
  
  — Подобный аппетит вряд ли уймется на четырех, — заметил я.
  
  — Я всегда знал, что от тебя можно дождаться слов ободрения.
  * * *
  
  Кафе «Могул» на бульваре Санта-Моника, в нескольких кварталах от полицейского участка, служило Майло вторым офисом.
  
  Владелица кафе, в сари и очках, широко заулыбалась, когда Майло вошел в двери, — как всегда, впрочем. Помимо огромных чаевых, она восхищалась им за его службу в полиции — считала кем-то вроде охранного ротвейлера в человеческом образе. Когда следом за ним появился Рид, в котором нельзя было не узнать копа, хозяйка кафе едва не пришла в экстаз.
  
  — Омары, — объявила она, усаживая нас за постоянный столик Майло у стены, продолжая улыбаться и одновременно наполняя наши стаканы травяным чаем со льдом. — Я принесу чистые тарелки и вообще всё.
  
  — Вообще всё — хорошая идея, — произнес Майло, скидывая свой китель и швыряя его на ближайший стул. Рид аккуратно снял блейзер и повесил на спинку другого стула. Рукава его белой рубашки были короткими и туго облегали его бицепсы.
  
  Начался парад блюд.
  
  — Должно быть, вы оставляете крутые чаевые, — заметил Рид.
  
  — Боже, — вздохнул Майло, — и почему всё в этом мире вертится вокруг денег?
  * * *
  
  Иногда Майло любил поболтать за едой. Но бывало и так, что он рассматривал процесс поглощения пищи как священный ритуал, который не следует нарушать разговорами.
  
  Сегодня у него явно был день Священной Трапезы. Мо Рид посмотрел, как Майло откусывает, жует, проглатывает и вытирает лицо, затем быстро подстроился к его темпу и стал опустошать свою тарелку, словно приговоренный к смерти за своим последним ужином.
  
  Груды омаров, риса, салата-латука, баклажанов с пряностями и шпината в сырной панировке исчезали с невероятной скоростью — молодой детектив обогнал даже Майло. Сложение у него было плотное, но вряд ли на нем был хоть грамм жира — он был мощным, словно дуб.
  
  Как раз в тот момент, когда женщина в очках принесла рисовый пудинг, его сотовый телефон запищал.
  
  — Рид слушает… — Брови его, настолько светлые, что их нелегко было рассмотреть, круто изогнулись. — Да, сэр… подождите, пока я найду, на чем записать. — Потянувшись назад, он достал свой планшет и сделал запись. — Спасибо, сэр. Нет, не в этот раз, сэр.
  
  И нажал кнопку отбоя.
  
  — Директор Рамли говорит, что проследил путь распространения слуха от начала до конца. Юный Брендт рассказал все Сарабет Остер, которая тоже сочла этот звонок забавным. Она поведала о нем девушке по имени Эли Лайт, а Эли рассказала своему парню, Джастину Куперсмиту. Тот решил, что это чертовски смешно, и передал слух своему старшему брату, второкурснику университета Дьюка по имени Лэнс — тот вернулся домой на летние каникулы. Лэнс Куперсмит, похоже, оказался более серьезным, чем все остальные, — именно он позвонил нам. Сказал, что счел это своим долгом.
  
  — Его звонок достаточно просто подтвердить.
  
  Рид кивнул.
  
  — Сегодня утром я запросил отчет о звонке. Он поступил на обычную линию; там разбираются дольше, чем на «девять-один-один», и не делают аудиозапись. Хотите, я сейчас проверю?
  
  — Давайте.
  
  Пару минут спустя Рид сообщил:
  
  — Сотовый номер оператора «Веризон», зарегистрирован на имя Лэнса Аллана Куперсмита, проживающего в Пасифик-Палисейдс. Есть ли смысл ехать туда?
  
  — На данный момент — нет, — ответил Майло. — У нас впереди еще долгий день, надо доесть омаров.
  
  Достав свой собственный телефон, он запросил ордер на доступ в жилье Селены Басс.
  * * *
  
  Я оставил «Севилью» на вестсайдской парковке и снова сел на заднее сиденье машины Рида. До Индиана-авеню было двадцать минут езды, и Майло воспользовался этим временем, чтобы получить ордер.
  
  По телефону ему дали разрешение и сообщили, что бумаги привезут следом.
  
  — Вы проследили ее по Интернету? — спросил он Рида.
  
  — Да. Ни на какие сайты, где тусуются плохие парни, она не заходила. Я сегодня планировал провести расширенный поиск в «Гугле» по ее имени.
  
  Майло залогинился через мобильный терминал в машине Рида и вышел в Интернет.
  
  — Хорошо беседовать с Господом напрямую… начинаем… два совпадения, один — точная копия второго… похоже, она учительница игры на фортепиано, представляла на концерте ученика… по имени… Келвин Вандер.
  
  Поиск по картинке не дал ничего.
  
  — Учителя фортепиано не входят в категорию высокого риска, — заметил Рид.
  
  — Ничто так не портит неделю, как грустная песня, — хмыкнул Майло.
  
  — А что насчет трех других трупов, лейтенант?
  
  — Посмотрим, что обнаружат наши копальщики. А тем временем надо понять, что у нас уже есть.
  
  Я высказал свои мысли о человеке, зацикленном на болоте.
  
  — Может быть, — обронил Майло. Рид не сказал ничего.
  * * *
  
  Дом Селены Басс, переделанный из гаража, был двухэтажным и располагался за одноэтажным двухквартирным зданием, отделанным белой штукатуркой.
  
  В самой большой квартире в этом здании, окруженном декоративными апельсиновыми и банановыми деревьями, проживала хозяйка «поместья», древняя дама по имени Анюта Розенфильд, величественно восседавшая в кресле на колесиках. Веселая горничная-филиппинка провела нас в тесную гостиную, где было не продохнуть от розовых бархатных драпировок, растений в горшках и фарфоровых фигурок на вычурных подставках.
  
  — В январе ей исполнится сто лет!
  
  Старуха не пошевельнулась. Глаза ее были открыты, но взгляд их казался бессмысленным, а колени ее, похоже, были настолько хрупкими, что не выдержали бы даже веса одной из ее драгоценных фарфоровых куколок.
  
  — Это поразительно, — отозвался Майло, останавливаясь поблизости кресла на колесиках. — Мэм, можем мы получить ключи от жилища мисс Басс?
  
  — Она ничего не слышит и не видит, — сообщила горничная. — Задавайте все вопросы мне. — Она ткнула себя пальцем в грудь. — Луз.
  
  — Луз, можем мы…
  
  — Конечно, офицеры! — Она извлекла ключ из кармана своей формы.
  
  — Спасибо большое.
  
  — С ней все хорошо — с Селеной?
  
  — Вы ее знаете?
  
  — На самом деле, я ее не знаю, но иногда вижу ее. В основном тогда, когда ухожу. Иногда она тоже уходит.
  
  — Когда вы видели ее в последний раз?
  
  — Хм-м… вот сейчас, когда вы это сказали, я припоминаю, что не видела ее уже довольно давно. И знаете, я не видела свет в ее доме… уже несколько дней, по меньшей мере. — Она судорожно вздохнула. — А теперь приехали вы… о, Боже!
  
  — Несколько дней? — переспросил Рид.
  
  — Примерно четыре, — уточнила Луз. — Может быть, пять, я не считала.
  
  — Какой она была?
  
  — Я никогда с ней не разговаривала, мы просто улыбались и говорили «привет». Она казалась очень милой. Красивая девушка, худая, совершенно никаких бедер, сейчас все такие.
  
  — В какое время вы обычно уходите с работы? — спросил Майло.
  
  — В семь часов вечера.
  
  — Кто-нибудь работает здесь в ночную смену?
  
  — В семь часов домой приходит дочь миссис Розенфильд, Элизабет. Она работает сиделкой в больнице Сент-Джон. — Луз заговорщицким шепотом продолжила: — Ей семьдесят один год, но ей все еще нравится работать в неонатальном отделении интенсивной терапии, с младенцами. Так я с ней и познакомилась. Я — аттестованная сиделка и тоже работала в интенсивной терапии. Я люблю младенцев, но здесь мне нравится больше. — Она погладила свою подопечную по плечу. — Миссис Эр — очень славная женщина.
  
  На губах старухи появилась добродушная улыбка. Кто-то напудрил ей лицо, накрасил веки синими тенями, наманикюрил ногти. Воздух в комнате был спертым и густым. Розы и гаультерия.
  
  — Что еще вы можете рассказать нам о Селене Басс? — напомнил Майло.
  
  — Хм-м, — протянула Луз. — Я уже говорила, она милая… пожалуй, чуть застенчивая. Похоже, она не любила долгие разговоры. Я никогда не слышала, чтобы Элизабет жаловалась на нее, а Элизабет любит пожаловаться.
  
  — Полное имя Элизабет?
  
  — Элизабет Майер. Она вдова, как и ее матушка. — Горничная опустила глаза. — У нас троих это общее.
  
  — А, — произнес Майло. — Сочувствую вашей потере.
  
  — Это было давно.
  
  Миссис Розенфильд снова улыбнулась. Трудно было понять, чем была вызвана эта улыбка.
  
  — Кто живет во второй квартире? — спросил Майло.
  
  — Мужчина, француз, его почти никогда не бывает дома. Он профессор; думаю, преподает французский язык. Чаще всего он во Франции. Вот как сейчас.
  
  — Как его имя?
  
  Луз покачала головой.
  
  — Извините, вам нужно спросить у Элизабет. За два года я видела его всего пару раз. Симпатичный мужчина, с длинными волосами — как у того актера, такого тощего… Джонни Деппа.
  
  — Похоже, у вас тут довольно тихое местечко, — заметил Майло.
  
  — Очень тихое.
  
  — К Селене когда-нибудь приходили друзья?
  
  — Друзья — нет. Один раз я видела ее с парнем, — сказала Луз. — Он ждал Селену на тротуаре, и она села в его машину.
  
  — Что это была за машина?
  
  — Извините, я не видела.
  
  — Вы можете описать его?
  
  — Он стоял ко мне спиной, и было темно.
  
  — Высокий, низкий? — спросил Рид.
  
  — Среднего роста… ах да, точно одно — у него не было волос, бритая голова, как у какого-нибудь баскетболиста. От его головы отражался свет.
  
  — Этот мужчина был белым? — уточнил Рид.
  
  — Ну… — промолвила Луз, — не черным, точно. Хотя я полагаю, что он мог быть светлокожим черным. Извините, я видела его только со спины; полагаю, он мог быть кем угодно. Он что-то сделал с Селеной?
  
  — Мэм, на данный момент у нас даже нет подозреваемого. Вот почему все, что вы видели, может оказаться важным.
  
  — Подозреваемый?.. Так она…
  
  — Боюсь, что да, — подтвердил Рид.
  
  — О нет. — Глаза горничной увлажнились. — Это так грустно, такая молодая… о, Боже… Жаль, что мне больше нечего вам рассказать.
  
  — Вы и так сказали многое, — заверил ее Майло. — Не сообщите ли ваше полное имя, для протокола? И контактный телефон.
  
  — Луз Елена Рамос. Не опасно ли оставаться здесь?
  
  — У нас нет причин так думать.
  
  — Ох, — вздохнула Луз. — Мне немного боязно. Лучше поберечься.
  
  — Я уверен, что с вами все будет в порядке, мисс Рамос, но осторожность никогда не повредит.
  
  — Когда вы приехали, я догадалась, что что-то случилось. Проработав в больнице восемь лет, начинаешь понимать, как выглядят плохие новости.
  * * *
  
  Жилище Селены Басс, площадью в четыре сотни квадратных футов, несло следы своего гаражного прошлого.
  
  Потрескавшийся бетонный пол был покрашен бронзовой краской и отлакирован, но сквозь лак проступали масляные пятна, в воздухе витал слабый запах смазки и бензина. Низкий потолок из побеленного гипсокартона делал комнату тесной. Стены были отделаны тем же материалом, небрежно прикрепленным к деревянной обрешетке. Были видны проклеенные скотчем швы; головки гвоздей торчали тут и там, словно юношеские угри.
  
  — Высокотехнологичная конструкция, — заметил Майло.
  
  — Возможно, уроки игры на фортепиано приносят не очень-то хороший доход, — кивнул Рид.
  
  Мы надели перчатки и встали в дверном проеме, внимательно оглядывая помещение. Никаких видимых признаков насилия или беспорядка.
  
  — Мы вызовем бригаду с техникой, — решил Майло, — однако не похоже, чтобы действие разворачивалось здесь.
  
  Он вошел в дом, и мы — следом за ним.
  
  Шкафы из черного оргалита отгораживали в углу крошечную кухоньку. Компактный холодильник, микроволновка, электрическая плита с двумя конфорками. В холодильнике: вода в бутылках, приправы, сгнивший нектарин, вялый сельдерей, картонная упаковка с китайской едой, взятой на вынос.
  
  Мо Рид подтянул перчатки и заглянул в коробку. Курица в кисло-сладком соусе, окрасившемся в тускло-оранжевый цвет. Мо наклонил коробку.
  
  — Все уже загустело. Этой курице как минимум неделя.
  
  На полу лежал полутораспальный матрас, застеленный коричневым покрывалом с росписью батиком, поверх него валялась целая куча плотно набитых декоративных подушек. Майло откинул угол покрывала. Простыни лавандового цвета были чистыми и гладкими. Он принюхался и покачал головой.
  
  — Что такое, сэр? — спросил Рид.
  
  — Никакого запаха: ни стирального порошка, ни запаха тела, ни парфюмерии, ничего. Как будто их постелили — и ни разу на них не спали.
  
  Он отошел к ночному столику, отделанному под полированную березу. На столике лежали низкокалорийные конфеты, ночная рубашка из белой фланели, дешевый электронный будильник и расческа.
  
  Майло внимательно взглянул на расческу.
  
  — Не вижу ни одного волоска, но, может быть, эксперты что-нибудь найдут. Кстати говоря, детектив Рид…
  
  Тот позвонил криминалистам, а Майло продолжил обход комнаты. Он проверил высокое мусорное ведро из желтого пластика. Пусто. Тут и там были разбросаны подушки, на которых, видимо, предполагалось сидеть. Все они были пухлыми и твердыми, как будто ими ни разу не пользовались.
  * * *
  
  Вещи у Селены хранились в фанерном комоде с тремя ящиками и в шестифутовом стальном шкафу, окрашенном оливковой краской. Слева от шкафа находилась дверца в санузел, в котором едва мог поместиться человек. Нейлоновая шторка вместо двери, душ за загородкой из оргстекла, дешевый унитаз и раковина. На полу стоял шаткий медицинский шкафчик с ящиками.
  
  Все безукоризненно чистое и сухое. В шкафчике пусто.
  
  Исключением среди всей этой минималистической эстетики была стена, возле которой стояли два электронных синтезатора, усилитель, микшерная консоль, двадцатидюймовый плоский монитор на черной подставке, два черных складных кресла и несколько метровой высоты стоек со сборниками нот.
  
  Рид изучил ноты.
  
  — Классика… еще классика… какой-то инди-рок… и снова классика…
  
  — Ни стереопроигрывателя, ни CD-плеера, — отметил Майло.
  
  — Вероятно, где-то тут есть «Айпод», — отозвался Рид.
  
  — Тогда где компьютер, через который работали все остальные гаджеты?
  
  Рид нахмурился.
  
  — Кто-то здесь прибрался.
  * * *
  
  Они вдвоем обследовали комод и металлический гардероб. Джинсы, футболки, ветровки, нижнее белье маленьких размеров. Теннисные туфли, ботинки, черные босоножки на высоких каблуках, красные «лодочки», белые «лодочки». На перекладине с одной стороны гардероба висело с полдюжины платьев ярких цветов.
  
  Никаких дисков, ноутбука, ничего, связанного с компьютерными делами.
  
  Рид опустился на колени перед комодом и открыл нижний ящиков.
  
  — Ого!
  
  Внутри лежал кожаный корсет, две пары сетчатых чулок, черные трусики с оранжевой отделкой и отверстием в промежности — в количестве трех штук, три дешевых черных парика и три огромных фиолетовых фаллоимитатора.
  
  Каждый из париков был длиной до плеч, с короткой челкой. В синей виниловой шкатулке для швейных принадлежностей лежали белая пудра, черная подводка для глаз и несколько тюбиков помады цвета старого синяка. Когда Рид достал ее, из ящика выкатился маленький черный кожаный хлыст.
  
  — БДСМ-госпожа в свободное время? — предположил Майло. — Быть может, на самом деле она жила где-то еще, а здесь просто устраивала оргии?
  
  Рид смотрел на все эти принадлежности, словно загипнотизированный.
  
  — Возможно, она также давала здесь уроки музыки, лейтенант.
  
  — Сомнительно: ни настоящего пианино, ни учебников. — Майло закрыл ящик и еще раз окинул взглядом комнату. — Если это было ее основное жилье, она вела весьма тоскливую жизнь, даже если учесть то, что здесь прибрались. Мы здесь всего пять минут — и я уже готов глотать антидепрессанты.
  
  Он вернулся к металлическому гардеробу и провел рукой по верхней полке.
  
  — Что ж, взгляните сюда.
  
  Майло снял с полки картонную коробку, набитую бумагами.
  
  Наверху лежали налоговые декларации Селены Басс за прошлый год. Поступление: сорок восемь тысяч за «музыкальные консультации на вольнонаемной основе», десять тысяч вычтено на «оборудование и материалы». Помимо этого, он нашел тринадцать ежемесячных чеков, аккуратно сложенных стопкой и подшитых вместе. На четыре тысячи долларов каждый, выписаны на семейный трастовый счет Саймона М. Вандера в инвестиционной компании «Глобал», указан адрес на Пятой улице в Сиэтле.
  
  На каждом чеке была отпечатана одна и та же пометка: «Уроки для Келвина».
  
  — Тот парень из интернета, — припомнил Рид.
  
  — Почти пятьдесят штук в год за то, чтобы обучать юнца стучать по клавишам, — заметил Майло.
  
  — Один ученик оплачивает все счета. Может быть, у него серьезный талант? Самородок какой-нибудь…
  
  — Или считает себя таковым. Может, пойдем в машину и пробьем по сети имя Саймона Вандера? И паренька тоже.
  
  — Ладно.
  
  Майло вернулся к изучению бумаг в коробке. Выданные в Калифорнии водительские права, на которых была фотография тонколицей большеглазой девушки с остреньким выступающим подбородком и светло-русыми волосами. Короткая челка, как у тех париков. Легче маскироваться во время переодевания?
  
  — Зачем ей это понадобилось, если у нее уже были права? — спросил я.
  
  — Может быть, она приехала сюда без прав, и временно получила эти? — предположил Майло.
  
  Под правами лежали чеки из магазина распродаж «Бетси Джонсон» в Кабазоне близ Палм-Спрингс, и шестимесячной давности кредитный счет на пятьсот долларов, недавно погашенный после полугодовой просрочки со всеми накопившимися ростовщическими процентами.
  
  На самом дне лежала одна-единственная распечатка письма из электронной почты, полученного четыре месяца назад от пользователя «Хотмейла» engrbass345. Я прочитал письмо, глядя через плечо Майло.
  
  Сел, я так рада, что ты наконец-то нашла работу, и, судя по всему, хорошую. Пусть у тебя все будет в порядке, милая. Не пропадай снова так надолго. Целую тебя. Мама.
  
  — Время уведомления, — вздохнул Майло.
  
  — Твоя любимая фишка, — отметил я.
  
  — Да, как и утопленные щенки.
  
  Рид ворвался обратно в квартиру, размахивая планшетом; глаза его сияли.
  
  — Похоже, что Саймон Вандер — очень крупный денежный мешок. Может быть, его инвестиционный счет и хранится в Сиэтле, но живет он здесь, в Палисейдс. Он владел сетью супермаркетов в мексиканских пригородах и два с половиной года назад продал ее за сто одиннадцать миллионов. После этого пропал с радаров, не считая трех упоминаний о Келвине — все с его концертов. Мальчишке десять лет. Я нашел одну его фотку.
  
  Он вывел на экран зернистый черно-белый снимок симпатичного юного азиата.
  
  Майло показал ему электронное письмо от матери Селены Басс.
  
  — Хотите связаться с ней в Сети? — спросил Рид.
  
  — Если она местная, встретимся с ней лично.
  
  — Engrbass, — произнес Рид. — Может быть, она инженер? Но, думаю, начнем пока с Вандеров и проверим, знают ли они что-нибудь о личной жизни Селены…
  
  Он назвал убитую по имени. Именно так начинают устанавливаться связи.
  
  — Как раз это я и собирался сделать, — ответил Майло.
  
  — Похоже, я изобрел колесо, — хмуро обронил Рид.
  Глава 7
  
  На имя Саймона Митчелла Вандера было зарегистрировано пять автомобилей по двум адресам.
  
  На Калле-Маритимо в Пасифик-Палисейдс: «Лексус GX», купленный три месяца назад, «Мерседес SLK» возрастом в год, трехлетний «Астон Мартин DB7» и пятилетний «Линкольн Тауэр». В списке по Малибу на Тихоокеанском шоссе был зарегистрирован универсал «Вольво».
  
  Мо Рид проверил адреса по карте.
  
  — Лакоста-Бич и северная окраина Палисейдс. Чертовски близко.
  
  — Может быть, ему нравится бродить босиком по песку, — предположил Майло. — Ставлю на то, что в будни его можно найти по основному адресу. Если не сработает, проведем денек на побережье.
  * * *
  
  Чтобы попасть из Вениса в Пасифик-Палисейдс, мы проехали по бульвару Линкольн — медленно, потому что везде были пробки, — ненамного быстрее по Оушн-Фронт, потом сделали короткий рывок по Ченнел-роуд и вырвались на побережье. Благословенный ветерок превращал океан в лазурный взбитый коктейль с белой пеной на поверхности. Серферы и кайтеры, а также просто те, кто любит подышать свежим воздухом, прямо-таки рвались сюда.
  
  Калле-Маритимо оказался извилистой дорогой, поднимавшейся на холм над территорией старого музея Гетти. По мере того как высота росла, поместья становились больше, а цена земли возрастала с каждым ярдом. Рид быстро вел машину мимо изгородей из бугенвилеи и каменных стен, в просветах между которыми иногда мелькала океанская синь.
  
  Знак гласил: «Тупик. Проезда нет». Несколько секунд спустя эту надпись подтвердили десятифутовые чугунные ворота, перегородившие путь; кованные вручную ворота, столбики которых напоминали огромные стебли кораллов, а изогнутые прутья переплетались, подобно осьминожьим щупальцам. По ту сторону от этого чуда кузнечного искусства виднелся овальный парковочный дворик, вымощенный квадратными плитами дорогого сланца. Сланец был недавно полит из шланга, местами на нем еще виднелись капли воды. Дворик был обсажен подстриженными финиковыми пальмами, а за ними маячил на удивление скромный дом. Один этаж, желтоватая штукатурка, красная черепичная крыша, закрытый портик скрывал входную дверь. Сбоку припаркованы четыре машины, зарегистрированные на Вандера.
  
  Рид нажал кнопку вызова на домофоне. Пять гудков — и тишина.
  
  Он попробовал снова. Еще четыре звонка. Потом голос, похожий на мальчишеский, спросил:
  
  — Да?
  
  — Полиция Лос-Анджелеса. Нам нужно поговорить с мистером Саймоном Вандером.
  
  — Полиция?
  
  — Да, сэр. Нам нужно поговорить с мистером Вандером.
  
  Пауза.
  
  — Его нет дома.
  
  — Где мы можем найти его?
  
  Двухсекундное молчание.
  
  — Его последним местом остановки был Гонконг.
  
  — Деловая поездка?
  
  — Он путешествует. Я могу отправить ему сообщение.
  
  — С кем я разговариваю, сэр?
  
  Снова молчание.
  
  — С управляющим мистера Вандера.
  
  — Ваше имя, пожалуйста.
  
  — Трэвис.
  
  — Не могли бы вы на секунду выйти к воротам, мистер Трэвис?
  
  — Могу я спросить, что это…
  
  — Почему бы вам не выйти? Мы всё вам расскажем.
  
  — Э-э… подождите немного.
  
  Несколько секунд спустя дверь, ведущая в портик, открылась. Человек в темно-синей рубашке, светлых джинсах и большой серой вязаной шапке прищурился, глядя в нашу сторону. Рубашка сидела на нем мешком и была незаправлена; ее полы хлопали на ветру, как флаги. Джинсы собирались складками поверх белых кроссовок. Шапка была натянута так, что прикрывала кончики ушей.
  
  Он неуклюжей походкой направился к нам — одно плечо выше другого, одна ступня на каждом шагу выворачивалась наружу, так, что он едва не спотыкался. Дойдя до ворот, он оглядел нас сквозь чугунные щупальца. Мы, в свою очередь, рассматривали его длинное худое лицо, впалые щеки, глубоко посаженные карие глаза. Трехдневная щетина, в основном черная, но местами и седая, покрывала его лицо, равно как и ту часть черепа, что виднелась из-под шапки. Рот был скошен влево, словно в гримасе неизбывной горечи. Это, вместе с ковыляющей походкой, вполне могло быть последствиями неврологического инсульта. На мой взгляд, ему было от тридцати пяти до сорока лет. Молод для кровоизлияния в мозг, но жизнь может быть жестока.
  
  Майло показал сквозь щупальца свой нагрудный знак с именем.
  
  — Добрый день, мистер Трэвис.
  
  — Хак. Трэвис Хак.
  
  — Мы можем войти, мистер Хак?
  
  Тот нажал своим длинным пальцем кнопку на пульте дистанционного управления. Ворота открылись внутрь.
  
  Мы припарковались под ближайшей финиковой пальмой и вышли из машины. Поместье находилось изрядно выше соседских участков и занимало минимум пять акров дорогостоящей земли на вершине холма. Подстриженные лужайки и клумбы с ползучей геранью совершенно не заслоняли вид. Границей участка служил отвесный утес, окаймленный обширным водоемом, смыкавшимся с Тихим океаном.
  
  При ближнем рассмотрении дом оказался отнюдь не скромным. Даже будучи одноэтажным, он обеспечивал отличный вид на океан, площадь его потрясала.
  
  Трэвис Хак сунул палец под шапку и вытер пот, выступивший за ухом. Лицо его блестело. Слишком жаркий день для того, чтобы ходить в шерстяном головном уборе. Или, быть может, он просто всегда легко потел.
  
  — Если вы хотите, чтобы я передал какое-либо сообщение мистеру…
  
  — Сообщение, — оборвал его Майло, — заключается в том, что женщина по имени Селена Басс была найдена убитой, и мы должны поговорить со всеми, кто знал ее.
  
  Хак моргнул. Горестно искривленный уголок его губ дрогнул, занимая нейтральное положение, кожа вокруг глаз собралась в морщины.
  
  — Селена? — переспросил он.
  
  — Да, сэр.
  
  — О нет…
  
  — Вы знали ее?
  
  — Она была учительницей музыки. У Келвина. Сына мистера и миссис Вандер.
  
  — Когда вы в последний раз видели ее, мистер Хак?
  
  — В последний раз? Я не… как я и сказал, она давала уроки. Когда они были нужны ему.
  
  — Келвину?
  
  Хак снова моргнул.
  
  — Да.
  
  — И все-таки ответьте на вопрос.
  
  — Прощу прощения?
  
  — Когда вы видели ее в последний раз?
  
  — Дайте подумать, — произнес Хак, словно действительно испрашивая разрешения; пот катился по его подбородку, капая на сланец. — Я бы сказал, две недели назад… — Он потуже натянул свою шапку. — Нет, пятнадцать дней. Ровно пятнадцать.
  
  — Как вы это подсчитали?
  
  — Мистер Вандер и Келвин уехали на следующий день после того, как у Келвина был урок. Это было пятнадцать дней назад. Келвин играл Бартока.
  
  — Уехали куда?
  
  — На каникулы, — ответил Хак. — Сейчас лето.
  
  — Путешествуют всей семьей? — уточнил Рид.
  
  Хак кивнул.
  
  — Можно спросить, что случилось с Селеной?
  
  — На данный момент мы можем сказать вам лишь, что ничего хорошего, — отозвался Майло.
  
  Повисло молчание.
  
  — Значит, в последний раз вы видели ее ровно пятнадцать дней назад?
  
  — Да.
  
  — В каком настроении она была?
  
  — По-моему, в хорошем. — Глаза Хака впились в мокрый сланец. — Я впустил ее в дом, потом видел, как она ушла. С ней все было в порядке.
  
  — Вы не знаете, хотел ли кто-то причинить ей вред? — спросил Рид.
  
  — Причинить ей вред? Она приходила сюда, чтобы давать уроки. Как и все остальные.
  
  — Какие остальные?
  
  — Келвин на домашнем обучении. Преподаватели приходят на дом. Рисование, гимнастика, каратэ… Куратор из Гетти обучает его истории искусства.
  
  — Келвину не нравится учиться в обычной школе? — полюбопытствовал Майло.
  
  — Келвин слишком талантлив для обычно школы. — Одна нога Хака подкосилась, и он схватился за капот машины; лоб у него был мокрым.
  
  — Талантлив и хорошо играет на пианино, — заметил Мо Рид.
  
  — Он играет классическую музыку, — дополнил Хак, как будто это проясняло все.
  
  — Как давно Селена Басс обучает его?
  
  — Она… сейчас вспомню… примерно год. Чуть больше или чуть меньше.
  
  — Где проходят уроки? — спросил Майло.
  
  — Где? Да прямо здесь.
  
  — И они никогда не проводились дома у Селены?
  
  — Нет, конечно же, нет.
  
  — Почему «конечно»?
  
  — У Келвина очень плотное расписание, — сообщил Хак. — Нет возможности тратить время на то, чтобы ехать куда-то, а потом еще обратно.
  
  — Для уроков музыки не было постоянного места в расписании.
  
  — Совершенно верно; все зависело от того, когда они были нужны, — кивнул Хак. — Они могли проходить раз в неделю или каждый день.
  
  — В зависимости от того, когда это было нужно Келвину?
  
  — Если ему предстояло выступать на концерте, Селена приезжала сюда чаще.
  
  — Келвин часто выступал на концертах?
  
  — Не так уж часто… Все еще поверить не могу… она была такой славной.
  
  — Что еще вы можете сказать нам о ней, сэр?
  
  — Славная, — повторил Хак. — Тихая. Любезная. Всегда приходила вовремя.
  
  — Ей хорошо платили за обучение Келвина? — спросил Мо Рид.
  
  — Я об этом ничего не знаю.
  
  — Вы не выписываете чеки?
  
  — Я просто присматриваю за домом.
  
  — А кто выписывает чеки?
  
  — Бухгалтеры мистера Вандера.
  
  — Кто его бухгалтеры?
  
  — Они в Сиэтле.
  
  — Вы заботитесь не только об этом доме? — осведомился Майло.
  
  — Прошу прощения?
  
  — Еще есть дом на побережье. — Майло ткнул большим пальцем в сторону океана.
  
  — А, тот, — произнес Хак. — В том доме мистер Вандер жил до того, как женился. Он нечасто бывает там.
  
  — Но он держит там машину.
  
  — Тот старый универсал? Аккумулятор, должно быть, сдох.
  
  — Дом прямо у пляжа, — вздохнул Майло. — Жалко им не пользоваться.
  
  — Мистер Вандер много путешествует, — напомнил Хак.
  
  — Это часть надомного обучения Келвина?
  
  — Прошу прощения?
  
  — Просвещение — повидать мир, ознакомиться с другими культурами…
  
  — Иногда. — Лоб Хака блестел, словно смазанный яичным желтком. — Это очень нервирует.
  
  — Вам нравилась Селена?
  
  — Да, но… просто дело в том, что когда кого-то знаешь, а он вдруг… — Хак вскинул руки. — Мистеру Вандеру нужно узнать об этом. И Келвину, и миссис Вандер тоже. Они будут… как я могу связаться с вами?
  
  Рид протянул ему визитку. Хак беззвучно прочитал надпись на ней.
  
  — Мы пытаемся найти ближайших родственников Селены, — произнес Майло. — Вы не знаете, как мы можем выйти на них?
  
  — Нет, прошу прощения, — ответил Хак. — Бедный Келвин… Ему понадобится новый преподаватель.
  * * *
  
  Мы спустились обратно к Тихоокеанскому шоссе и несколько минут ехали в направлении Лакоста-Бич, потом Рид заложил разворот и припарковался перед оградой из кедровых плашек.
  
  Участок сорок на сорок футов в нескольких шагах от шоссе. Справа от ограды стоял гараж, тоже из кедра. Калитка была заперта. Майло позвонил, но никто не ответил. Он оставил свою визитную карточку, вставив ее в ручку калитки.
  
  Когда мы вернулись в город, Мо Рид спросил:
  
  — Что вы думаете о Хаке?
  
  — Странный тип.
  
  — Он очень обильно потел. И что-то еще… не могу сказать точно, но… он словно был слишком насторожен. Я неправ, лейтенант?
  
  — Он, несомненно, нервничал. Но это может быть просто беспокойство наемного работника, который боится обеспокоить своего работодателя. Не хочешь что-нибудь добавить, Алекс?
  
  Я озвучил теорию об инсульте.
  
  — Меня удивило то, что он в такой жаркий день носит шапку, — заметил Рид. — Непохоже, чтобы под ней было много волос. Среднего роста белый мужчина — он мог быть тем бритым налысо типом, которого Луз Рамос видела с Селеной.
  
  Майло поразмыслил об этом — и снова полез в Интернет.
  * * *
  
  Судимостей за Трэвисом Хаком не числилось, а на фотографии из отдела регистрации транспортных средств он был изображен с густой кудрявой шевелюрой черного цвета. Его права были обновлены три года назад, в качестве адреса он указал дом на Калле-Маритимо.
  
  Майло продолжал поиски. В Интернете ни одного упоминания об этом человеке не встречалось.
  
  — Бритье головы и несколько странное поведение — не основание для ордера на арест, но надо не упускать его из вида.
  
  — А что насчет того крикуна с болота — Дабоффа? — поинтересовался Рид. — Как вы и сказали, доктор, он помешан на этом болоте. Просто одержим им. Что, если оно имеет для него некое сексуальное значение, потом он и топит тела своих жертв там?
  
  — Серийный природоохранник, — хмыкнул Майло.
  
  — Я бы приглядывал и за ним тоже, — ответил я. — Но, как вы и сказали, Мо, он не пытается отвести от себя подозрения. Напротив, высказывает нам все прямо в лицо, и признаёт, что был у болота, совсем рядом с тем местом, где нашли Селену.
  
  — А это не может быть реверсивная психология? — спросил Рид. — Или просто наглость — если он считает себя умнее нас? Как те идиоты, которые пишут послания или возвращаются на место преступления, чтобы похвастаться…
  
  — Возможно.
  
  Пальцы Майло плясали по клавиатуре.
  
  — Что ж, взгляните на это. Личное дело мистера Дабоффа.
  * * *
  
  За десять лед Силфорд Дабофф был арестован семь раз — и каждый раз это было столкновение на какой-нибудь протестной акции.
  
  Антиглобализационный митинг на Сенчури-плаза, требование повысить зарплату гостиничным служащим в Сан-Франциско, сидячий митинг против строительства ядерной электростанции в Сан-Онофре, протест против строительной деятельности в прибрежной зоне в Окснарде и Вентуре. Седьмой арест был за борьбу против захвата миллиардерской съемочной компанией Птичьего болота.
  
  Шесть раз он был арестован за сопротивление, но на антиглобализационном митинге его обвинили в нападении на полицейского и нанесении побоев и приговорили к выплате штрафа. Два года спустя было подано встречное обвинение, когда апелляционный суд рассмотрел коллективный иск по обвинению Лос-Анджелесского полицейского департамента в провоцировании волнений.
  
  — Я помню тот случай, — заметил Майло. — Был жуткий бардак. Значит, этот тип любит сидеть посреди улицы и орать лозунги? Однако за ним не числится серьезного насилия. Это даже не назовешь списком преступлений. Скорее так, списочек.
  
  — Антиглобализация привлекает анархистов и им подобных, верно? — сказал Рид. — Это возвращает меня к шапке Хака. Те ребята носили что-то подобное. Что, если Хак и Дабофф познакомились на этих митингах и обнаружили у себя общий интерес к более темным делишкам?
  
  — Они бывали на одних и тех же митингах, Дабофф был арестован, а Хак — нет?
  
  — Дабофф — тип прямолинейный, без капли хитрости. Хак — более скользкий тип. Может быть, именно это я в нем и учуял.
  
  — Нечестивая парочка, — промолвил Майло. — Днем они агитируют за защиту всего на свете, а после захода солнца убивают женщин, отрубают им руки и бросают трупы в трясину.
  
  Рид прибавил скорости.
  
  — Полагаю, это слишком надумано.
  
  — Сынок, на данный момент надуманное — лучше, чем ничего. Конечно же, надо приглядывать за ними обоими. Если вы найдете имя сеньора Хака в списке участников любой протестной группы, где состоял сеньор Дабофф — любую связь между ними, какую угодно, — у нас будет след, ведущий к банде убийц.
  
  — Паре убийц легче избавляться от трупов, — добавил я. — Один паркует машину, другой тащит тело. Или тащат оба, тогда им проще будет донести его и поскорее смыться оттуда.
  
  — Думаю, надо еще поговорить с бухгалтером мистера Вандера, — сказал Мо Рид, — и узнать о других учителях, дающих уроки на дому, верно?
  
  — Думаете, кто-то может знать Селену по этой работе? — спросил Майло.
  
  — Скорее кто-то, работавший там, может рассказать нам больше о Хаке. Быть может, мы не нашли никаких свидетельств ее обычной жизни потому, что работа учительницей Келвина Вандера мешала ей заниматься какими-то иными интересами. — Он покачал головой. — Пятьдесят тысяч за обучение одного-единственного ребенка… что, если именно связь Селены с этой семьей была причиной смерти?
  
  — Селены и трех других женщин без правой руки?
  
  Рид не ответил. Несколько секунд спустя он произнес:
  
  — Никакой сторонней жизни — зато там был этот корсет и все прочее. Как вы и сказали, лейтенант, она могла участвовать в развлечениях где-то на стороне. И пока что единственное известное нам место, где она проводила время, — это дом Вандера.
  
  — Вдалбливала в мальчика произведения Бартока, — усмехнулся Майло, — а потом ускользала в крытый бассейн на БДСМ-вечеринку с тренером по каратэ.
  
  — Или с Хаком. Или с самим мистером Вандером, если уж на то пошло.
  
  — С водопроводчиком, с уборщиком бассейна, с флористом, с садовником…
  
  Рид промолчал.
  
  — Да, конечно, позвоните бухгалтерам и узнайте все, что возможно, о наемном персонале. Все равно, пока мы не опознаем другие жертвы, у нас все глухо.
  
  — Пятьдесят тысяч могут свидетельствовать о том, что босс ждал от нее многого, — прикинул Рид. — Хак сказал, что Вандер уехал за границу, но богачи не делают грязную работу сами, они нанимают для нее кого-нибудь.
  
  — Богат — значит, злодей, — обронил Майло.
  
  — Я просто думаю, что их тоже надо внести в список.
  
  — Для меня и для вас, Мо, пятьдесят штук — серьезные деньги. Такие люди, как Вандер, платят больше за страховку своих кастрюль и сковородок. Но, конечно же, займитесь этим, посмотрим, что вы сможете откопать. Кстати, проверьте, как дела у антропологов.
  
  — Проверю, — согласился Рид. — Спасибо, лейтенант.
  
  — За что?
  
  — За обучение.
  
  — Во-первых, мы пережили вместе уже достаточно, чтобы вы называли меня Майло. Во-вторых, я пришлю вам счет за обучение. — Он потянулся и улыбнулся. — Пятидесяти тысяч будет достаточно?
  Глава 8
  
  Вернувшись в свой тесный кабинет, Майло перечитал распечатку письма от engrbass345. Включив компьютер, он ввел в поиск слова engineer и bass — выпало множество результатов, но ни одного совпадения.
  
  — Надо пробить по адресу электронной почты… есть… веб-сайт Эмили Николь Грин-Басс — похоже, она держит магазин старинных украшений в… Грейт-Нек, штат Нью-Йорк. Вот ее фото со всякими блестяшками. Фамильное сходство налицо, да?
  
  Тонколицая женщина лет пятидесяти с небольшим, стоящая за прилавком, на котором под стеклом красуются браслеты. Большие глаза, острый выступающий подбородок. Короткие волосы белого цвета зачесаны вперед, образуя неровную челку.
  
  Селена Басс в среднем возрасте, до которого ей не суждено было дожить.
  
  — Генетика, — произнес я.
  
  — Это будет занятно. — Сделав глубокий вдох, лейтенант взял свой телефон.
  * * *
  
  Несколько минут спустя, повесив трубку, Майло зевнул. Это не свидетельство скуки, а попытка вобрать побольше воздуха — признак усталости.
  
  Эмили Грин-Басс кричала, плакала, бросала трубку. Перезвонив через минуту, она извинилась, но продолжала плакать.
  
  Майло слушал ее, жуя незажженную сигару. Когда женщина умолкла, он начал выжимать из нее сведения.
  
  Селена была единственным ребенком Эмили от второго брака. В первом родились двое сыновей, один из которых жил в Окленде. Именно там сейчас она и находилась — в честь рождения ее внучки.
  
  — Я думала, это счастливейший момент в моей жизни, — всхлипнула Эмили. Она не видела Селену пять лет. Это письмо было одним из многих, которым они обменялись в последнее время — после того, как Селена вышла на связь. Наконец-то.
  
  Майло спросил, почему они не контактировали так долго, и Эмили снова разразилась рыданиями.
  
  — Я прилечу завтра.
  * * *
  
  В четыре часа дня заместитель начальника по имени Генри Уэйнберг позвонил нам, чтобы узнать, как продвигается расследование относительно убийства на болоте.
  
  Майло перевел его звонок на громкую связь.
  
  — Пока что ноль плюс ничего, сэр.
  
  — Возможно, самое время обратиться с этим в СМИ, лейтенант.
  
  — Я бы придержал это до тех пор, пока антропологи не смогут бросить нам косточку.
  
  С другого конца наступило молчание. Майло продолжил:
  
  — Таким образом…
  
  — Я услышал вас, лейтенант, — отозвался Уэйнберг. — Славная шуточка. Мы поставим вас перед видеокамерами. Хотите устроить комик-шоу?
  
  — Бог меня упаси, сэр.
  
  — Бог и босс, лейтенант. И не спрашивайте меня, кто из них кто. Позвоните этим искателям костей сейчас же. Убедитесь, что они работают быстро.
  * * *
  
  Доктор Харгроув все еще была на болоте. По телефону ответила доктор Лиз Уилкинсон.
  
  — Здравствуйте, лейтенант. У нас есть кое-какой прогресс по Неизвестной Номер Один. Судя по переносице, это, скорее всего, была чернокожая женщина, возраст предположительно от двадцати до тридцати пяти лет. — Это описание вполне соответствовало самой Лиз, но ее тон был сугубо научным.
  
  Майло записал эти сведения.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  — Она, вероятно, родила как минимум одного ребенка и перенесла перелом правого бедра, достаточно тяжелый, чтобы ей понадобилось установить металлический имплант. Сам титановый стержень мы не нашли, но обнаружили отверстия от винтов. Не удивлюсь, если она хромала.
  
  — Перелом недавний?
  
  — Вокруг него образовался значительный костный нарост, то есть после него прошли не месяцы, а годы, однако он случился уже во взрослом возрасте. Помимо этого, к интересным находкам относится сломанная подъязычная кость. И, конечно же, отсутствие руки.
  
  — Задушена?
  
  — Скорее всего. По нашим предположениям, труп пролежал под водой несколько месяцев, но это всего лишь предположение. Элинор… доктор Харгроув все еще там, работает вместе с Лизой — доктором Чаплин — над двумя другими точками. Однако на это потребуется время, разъединение частей скелетов зашло слишком далеко, а мы не хотим ничего упустить. Я здесь потому, что Элинор попросила меня сделать записи о том, что мы уже нашли. Я перешлю вам по электронной почте то, что я вам сейчас сказала.
  
  — Спасибо.
  
  — И еще одно, лейтенант. Едва я вышла из болота, тот волонтер — бородатый тип — явился снова. Полицейский, охраняющий место расследования, не пустил его, и он начал ругаться. Завтра я хотела бы начать работы рано утром — как только встанет солнце и я буду одна, потому что Элинор и Лиза не смогут приехать раньше девяти. Было бы хорошо, если б мне никто не помешал.
  
  — Я обеспечу охрану до того, как вы прибудете.
  
  — Благодарю. Это красивое место, но оно может оказаться несколько… зловещим.
  
  Майло вызвал на экран список без вести пропавших лиц, зарегистрированных в полицейском управлении, и стал искать в нем чернокожих женщин, попадающих в указанный доктором Уилкинсон возрастной интервал. Обнаружилось пять случаев, самый недавний — полгода назад. Никаких упоминаний о хромоте или переломах ног, но Майло все-таки распечатал данные.
  
  — Надо проверить по другим округам. Надеюсь, она не из тех бедолаг, до пропажи которых никому нет дела.
  
  Раскурив сигару, он наполнил крошечный кабинет вонючим дымом. Закашлялся, ослабил галстук, сплюнул кусок табака в мусорную корзину, промахнулся и потянулся к клавиатуре.
  
  Печатал он яростно и молча.
  
  Я, не сказав ни слова, вышел из кабинета.
  * * *
  
  Дорожные пробки и перекрытие полос без какой-либо видимой причины превратили путь домой в настоящее испытание, и до Беверли-Глен я добрался почти в шесть часов вечера.
  
  Старая аллейка, ведущая к моему дому, оказалась неожиданным островком покоя. Сам дом, обсаженный соснами и сикоморами, радовал глаз белизной стен и простотой архитектуры.
  
  Я позвал Робин, но не получил ответа. Бросив пиджак, взял бутылку пива, спустился по кухонной лестнице и вышел в сад, миновав пруд.
  
  Различив мои шаги, карпы-кои начали штурмовать края пруда. Двенадцать взрослых и пять юных. Половина мальков погибла, не достигнув и дюйма в длину, но выжившие уже вымахали в целый фут и постоянно были голодны. Я бросил им гранулированный корм и наблюдал, как спокойный прежде водоем превращается в бурлящее месиво — это рыбы кинулись за едой. Пару минут я наслаждался иллюзией всемогущества, затем пошел дальше по галечной тропинке к студии Робин.
  
  Иногда она так и сидела за работой, пока я не отвлекал ее. Но сегодня вечером ее рабочий верстак был пуст, а сама Робин сидела на диванчике, рассеянно накручивая локон на палец и читая книгу о лютнях времен Возрождения.
  
  Бланш примостилась у нее на коленях, опустив острые уши и сморщив плоскую мордочку так, что та напоминала измятый бархат.
  
  Еще одной дамой в моей жизни была двадцатифунтовая французская бульдожиха ванильной масти, с аккуратной манерой еды, которая редко встречается у этой породы, и ангельским характером. Некоторые из моих пациентов требовали, чтобы она присутствовала на сеансах. Я все еще пытался понять, какая роль в этом отводится ей.
  
  Они с Робин выглядели похожими. Новый олимпийский вид спорта: синхронная улыбка. Я поцеловал Робин в щеку и чмокнул Бланш в макушку.
  
  — Питомец и девушка в равной цене? — спросила Робин.
  
  — Она благодарно пыхтит.
  
  — А еще она мочится в кустах.
  
  — И в чем проблема?
  
  — О, не соблазняй меня.
  
  Мы поцеловались, и я присел рядом с ней. Ее кожа и волосы пахли кедром и парфюмом от «Армани». Прохладные пальцы легли мне на затылок.
  
  — День был хорошим.
  
  — Сейчас он стал куда лучше.
  
  Бланш наблюдала за нашим поцелуем, склонив голову набок и поставив уши торчком.
  
  — Присматриваешь, подруга? — сказала Робин.
  
  Бланш улыбнулась.
  * * *
  
  Мы приготовили омлет с грибами и сыром, и я спросил ее, чем она занималась.
  
  — Почти ничего не делала — так, сидела, сложа руки. Я могу к этому привыкнуть.
  
  Неделю назад она завершила крупный заказ: копии четырех старинных гибсоновских инструментов для интернет-бизнесмена, который пожертвовал деньги от их продажи на благотворительность. Робин поговаривала о том, чтобы взяться за новый проект, но пока что ограничивалась ремонтом.
  
  Я вспомнил про шестидесятилетнюю гитару фламенко, все еще пахнущую деревом и лаком, у которой нужно было укрепить гриф.
  
  — Ты закончила с «Барберо»?
  
  — Да, это оказалось проще, чем я думала. Пако забрал ее пару часов назад. Должно быть, ты сегодня действительно замотался. Только что звонили со службы, сказали, что ты сегодня не отзвонился. Какому-то адвокату нужна твоя консультация.
  
  Она назвала мне имя этого адвоката.
  
  — Если он оплачивает свои счета, — заметил я, — то он мог бы нанять кого-нибудь. — Затем допил пиво и потянулся.
  
  — Ты выглядишь совершенно загруженным, — заметила Робин.
  
  — Этот груз свалили на Майло. Я просто околачивался рядом и смотрел.
  
  — Смотрел на что?
  
  Я поколебался: инстинкт защитить женщину от неприятных новостей никак не желал сдаваться. В прежние времена я избегал разговоров о делах в полиции. После нескольких ссор и примирений я начал делиться информацией.
  
  Я в общих чертах обрисовал ей случившееся.
  
  — Болото? — переспросила Робин. — То, где мы пытались погулять?
  
  — Именно то.
  
  — Знаешь, это жутковатое место.
  
  То же самое сказала Лиз Уилкинсон.
  
  — Почему это?
  
  — Я не могу назвать точную причину. Мне кажется, оно какое-то недружелюбное. Где нашли эти трупы?
  
  — Самый недавний лежал прямо у восточного входа. Остальные были утоплены дальше по тропе.
  
  — Привезти тело и избавиться от него, — промолвила Робин. — Машина вызвала бы подозрения, Алекс. Это место видно сверху, там же целый квартал.
  
  — Приехать ночью, выключить фары, и никто ничего не увидит впотьмах. В том числе и сверху.
  
  Отодвинув тарелку, она смешала клюквенный сок с несколькими каплями «Грей гуз»[12].
  
  — Три трупа утоплены, а один оставлен на открытом месте… Что бы это могло значить?
  
  — Может быть, преступник стал слишком самоуверен?
  
  — Похвастался, — кивнула Робин. — Как будто это то, чем можно гордиться.
  * * *
  
  Тот интернет-бизнесмен прислал в подарок Робин целую коробку фильмов с Одри Хепберн. Мы просмотрели большинство DVD-дисков, а «Шараду» приберегли для долгой спокойной ночи.
  
  Через десять минут после начала фильма зазвонил телефон. Я проигнорировал его и привлек Робин поближе к себе. Несколько секунд спустя звонки возобновились. Я поставил фильм на паузу.
  
  — Завтра в десять утра ты свободен, верно? — спросил Майло. — Прилетает мать Селены.
  
  — Конечно.
  
  — Всё в порядке?
  
  — Абсолютно.
  
  — Я вклинился во что-нибудь?
  
  — В высокие интриги, где задействованы прекрасные люди.
  
  — А, киношка…
  
  — Ты просто выдающийся детектив.
  
  — В реальной жизни такого не бывает. Возвращайся к своей кинодраме. О костях я расскажу тебе завтра.
  
  — А что именно о костях?
  
  — Эй, я не хочу отвлекать тебя от Робин, собачки и выдуманных прекрасных людей.
  
  — Так что?
  
  — Доктор Харгроув управилась быстрее, чем думали. Все три скелета утопленных жертв составлены полностью, не считая отсутствующих правых рук. Неизвестная Номер Два — чернокожая женщина, в том же возрастном интервале, что и Номер Один — та, что со сломанной ногой, — и тоже, вероятно, удушена. Судя по длине ее бедер, рост минимум пять футов семь дюймов, и степень деформации указывает на то, что у нее, видимо, был значительный лишний вес. Харгроув предположила, что этому захоронению примерно полгода, но точно установить она не может. Номер Три — белая женщина, старше, чем другие, около пятидесяти лет, среднего роста, тоже сломана подъязычная кость, никаких особых примет не найдено. Давность захоронения — возможно, та же самая, что и у Номера Два, а может быть, и больше, трудно сказать. Еще один кусочек информации: в списке департамента полиции Сан-Диего числится пропавшая чернокожая женщина по имени Шералин Докинз. Двадцать девять лет, аресты за попрошайничество и наркотики; пять лет назад она сломала ногу в автокатастрофе, и после этого хромала.
  
  — Сто двадцать миль отсюда, — прикинул я. — Наш преступник — путешественник?
  
  — Это именно то, что мне было нужно. Я сказал Риду найти ее родных, съездить к ним и удостовериться. Нужно, чтобы он почувствовал, что может чего-то добиться; у парня низкая самооценка, а?
  
  — Он узнал что-нибудь у бухгалтеров Вандера?
  
  — Ничего. «Глобал инвестментс» направили его к адвокату Вандера, где его отфутболили к секретарше, а та — к своей секретарше. Которая заставила его подождать, а потом уведомила, что перезвонит ему. За Трэвисом Хаком или Силфордом Дабоффом тоже ничего особенного не числится. И никакой связи между ними не выявлено.
  
  — Захватывающий мир сыска, — вздохнул я.
  
  — Посмотрим, что Рид сможет узнать от родных Шералин Докинз. Может быть, она переехала в Лос-Анджелес, и мы сможем проследить какую-нибудь связь с кем-нибудь.
  
  — Если она действительно переехала, следует подумать вот о чем: болото находится не так далеко от Лос-Анджелесского аэропорта, а вокруг него полным-полно уличных проституток.
  
  — Хм-м… мне это нравится. Ладно, возвращайся к своей киношке. — Кстати, что именно ты смотришь?
  
  — «Шараду».
  
  — Беготня по Парижу и короткие разговоры… Если б все преступления были такими интересными!
  
  — Хочешь, одолжу тебе после того, как мы посмотрим?
  
  — Нет, — отказался Майло. — Сейчас мне не до выдумок.
  Глава 9
  
  Я прибыл как раз вовремя, чтобы успеть на разговор с матерью Селены Басс. Чиновник в гражданской одежде сообщил мне:
  
  — Они уже начали. Комната Д наверху.
  
  Дверь была не заперта. В комнате работал кондиционер. Майло сидел напротив Эмили Грин-Басс. Его галстук был аккуратно завязан, лицо выражало сочувствие. Я видел, как он практикуется перед зеркалом для встреч с убитым горем родственниками жертв. Расслабить мышцы. Убрать из глаз хищный блеск.
  
  Белые волосы Эмили Грин-Басс теперь отросли и были заплетены в косу. Одета в черную водолазку, длинную серую юбку и черные замшевые мокасины. Хозяйка ювелирного магазина — без единого украшения. Черты ее лица были острыми, словно вырезанными лазером, — слишком острыми, чтобы быть красивыми. В лучшие времена она, несомненно, была прекрасной женщиной; сейчас же превратилась в ледяную статую.
  
  Сбоку от стола сидели два массивных мужчины в возрасте чуть за тридцать. На старшем были желтая рубашка для гольфа, черные штаны и парусиновые туфли. Светлые волосы с рыжиной разделены надвое пробором. Чисто выбритый, толстошеий, с красноватым носом.
  
  Тот, что помоложе, был немного смуглее, такого же массивного телосложения, но черты лица у него были тоньше. Он был одет в тускло серый свитер с надписью «Дэвид Линч рулит», помятые штаны с карманами и высокие шнурованные ботинки. Волнистые каштановые волосы достигали плеч, а подбородок скрывала белая треугольная бородка. Из заднего кармана свисала хромированная цепочка, и когда мужчина повернулся ко мне, она зазвенела.
  
  Майло представил меня им, потом сообщил:
  
  — Доктор Делавэр, это мать и братья Селены.
  
  Эмили Грин-Басс протянула мне длинную белую руку, которая была такой холодной, словно ее только что вытащили из морозильника. Я коротко пожал ее обеими руками, видя, что в серых глазах женщины стоят слезы.
  
  Бритый сказал:
  
  — Крис Грин.
  
  — Марк, — пробормотал бородатый.
  
  — Мы только что обсудили жизнь Селены в Лос-Анджелесе. Марк поддерживал контакт с Селеной после того, как она перебралась сюда.
  
  — Она навещала меня в Окленде, — пояснил Марк. — Сказала, что у нее все хорошо. И то же самое написала маме.
  
  Эмили Грин-Басс не отводила от меня взгляд.
  
  — Я рада, что здесь психолог. То, что произошло… это мог сделать только псих. В жизни Селены не было ничего экстремального. Уже долгое время.
  
  — Не было никогда, — добавил Марк Грин. — Лишь обычные взбрыки в молодые годы.
  
  — Это ты так считаешь, Маркус. — На губах женщины появилась холодная улыбка. — Когда мне приходилось иметь с ними дело, это совсем не выглядело так.
  
  Марк дернул плечом и ссутулился. Цепочка снова зазвенела, и он протянул руку, чтобы прекратить этот звон.
  
  — Я выкидывал то же самое, и Крис, ага. Единственная разница в том, что мы лучше прятались. — Он взглянул на брата, ожидая подтверждения.
  
  — Угу, — согласился Крис.
  
  — К несчастью для Селены, — продолжил Марк, — у нее была манера сознаваться во всем. Правда?
  
  Крис горько улыбнулся.
  
  — Как у католика на исповеди. Только мы не католики.
  
  — Сначала она опробовала сценарий на нас, — сказал Марк. — «Я выкурила косяк», «я смотрела порно по кабельному», «я соврала маме о том, где была». Мы ей отвечали: «Не говори об этом нам, балда. И уж точно не говори маме». Но она, конечно же, говорила.
  
  Эмили Грин-Басс заплакала.
  
  — Типичное для подростка поведение, — резюмировал Майло.
  
  — Мы зря тратим время, — хмыкнул Марк Грин.
  
  — Она была просто без ума от музыки, — заметил Крис.
  
  — Ну и что?
  
  — Марк, остынь. Я хочу, чтобы они узнали все факты.
  
  — Факт лишь в том, что она оказалась не в то время и не в том месте — и наткнулась на реинкарнацию Теда Банди[13].
  
  Наступило молчание. Затем Марк Грин снова заговорил:
  
  — Быть может, для всех замешанных это и новость, но то, что она увлекалась музыкой, не делает ее чокнутой. Изначально Селена была совершенно нормальной. Встретив людей, с которыми я ошивался, она сочла их странными.
  
  — Что это за люди? — спросил Майло.
  
  — С работы, — ответил Марк.
  
  — А точнее?
  
  — Какое это имеет значение?
  
  — Маркус, он пытается помочь, — вмешалась его мать.
  
  — Я рад за него, — фыркнул тот и обратился к Майло: — Я работаю везде, где мне платят.
  
  — Марк получил диплом инженера-акустика, — пояснила Эмили.
  
  — Я делаю звукозапись, настраиваю усилители — в основном на концертах и частных видеосъемках. Сейчас мы делаем официальную серию рекламы, а братец Крис работает на «Старбакс», невразумительную кофейную компанию в Сиэтле.
  
  — Маркетинг и доставка, — пояснил Крис.
  
  — Когда Селена приезжала к вам, Марк? — спросил я.
  
  — Год назад, и примерно полгода спустя после этого. В первый раз я работал на съемках, и Селена болталась поблизости. Тогда она и сказала мне, что люди, с которыми я общаюсь, странные. Думаю, относительно той съемочной бригады это было верно. Половина диалогов была на итальянском, другая шла пантомимой — некая дань памяти Пазолини, но никто из них по-настоящему не знал итальянского.
  
  — И «Оскар» им точно не присудили, — бросил его брат.
  
  — Ну не всем же повезло прицепиться к тележке с кофе.
  
  — А второй визит Селены? — напомнил Майло.
  
  — Это было, когда я попросил ее приехать на выходные, чтобы я познакомил ее с Клео — на тот момент моей девушкой, сейчас уже женой. У нас на днях родился первый ребенок, и мне бы сейчас следовало быть дома. Можно закончить все это побыстрее?
  
  Майло откинулся на спинку кресла и скрестил ноги.
  
  — Если вам больше нечего нам сказать, вы можете идти.
  
  Марк почесал бородку, заправил прядь волос за левое ухо. На шее его красовалась сине-зеленая татуировка «Клео» в венке из виноградных лоз. Я понадеялся, что брак его будет долгим.
  
  — Какого черта, — фыркнул он. — Я забронировал билет на девять вечера, и менять его нет смысла.
  
  — Селена виделась с тобой дважды, да? — сказал Крис. — Это на целых два раза больше, чем то, сколько раз она озаботилась перезвонить мне.
  
  — Наверное, она была слишком занята для болтовни о корпоративных делах.
  
  Крис отвернулся от брата.
  
  — Вы звонили ей? — уточнил Майло.
  
  — Просто чтобы узнать, как она поживает.
  
  — Когда вы в последний раз разговаривали с ней?
  
  — Ну, не знаю… года два назад.
  
  — Несомненно, мы очень дружная семья, — съехидничал Марк.
  
  Эмили Грин-Басс пояснила:
  
  — Я рассталась с отцом Криса и Марка, когда мальчикам было три года и год соответственно, и с тех пор о нем ничего не было слышно. — Она хмуро взглянула на сыновей, словно те были в этом виноваты. — Год спустя я встретила отца Селены. Дэн был добр к моим сыновьям.
  
  Возражений не последовало.
  
  — Дэн умер, когда Селене было шесть лет. Я растила ее одна и, уверена, кое-кто скажет, что я все испортила.
  
  — Ты все делала правильно, мама, — заспорил Крис.
  
  — Может быть, не будем отвлекаться от Селены? — напомнил Марк.
  
  Наступило молчание.
  
  — Так на чем мы закончили? — продолжил он. — Селена была талантливой, но до изумления честной. Я не говорю, что она никогда не врала. Но даже когда они с мамой враждовали, Селена никогда не делала никаких гадостей, не пыталась подставить никого другого. Совсем наоборот. Мы когда-то дразнили ее «сестра Си». Ну, как будто она монашка.
  
  — Она сама называла себя так, — добавил Крис.
  
  — У нее были парни? — спросил Майло.
  
  — Не было, — ответил Марк.
  
  — Миссис Грин-Басс?
  
  — Нет, я никогда ее ни с кем не видела.
  
  Женщина закрыла лицо руками. Марк протянул руку и погладил ее по плечу. Она отстранилась и проговорила сквозь пальцы:
  
  — О, Боже, это так ужасно…
  
  Губы Марка дрогнули.
  
  — Мама, я хочу лишь сказать, что Селена не виновата в своей смерти. Так бывает; жизнь — дерьмо. Все равно, что сойти с тротуара и попасть под тачку какого-нибудь стервеца. Со мной так и произошло. Сразу после того, как Клео родила Федру. Я вышел из больницы, чтобы купить шампанского; я буквально парил в воздухе. Сделал шаг на «зебру» — и хренов грузовик «Сан-Франциско экзаминер» появился, словно ниоткуда и разминулся со мной буквально на миллиметр.
  
  — Маркус, не рассказывай мне такие вещи! Я не хочу их слышать!
  
  — Значит, вы не знаете о том, был ли у нее парень, — напомнил Майло. — А что насчет подруг? Она с кем-нибудь дружила в Лос-Анджелесе?
  
  Наступила пауза, потом Эмили произнесла:
  
  — Она была счастлива, когда нашла работу. Именно тогда и написала мне и-мейл.
  
  — Она обучала того богатенького мальчишку, — пояснил Марк. — Говорила, что это работа мечты. Она позвонила мне, чтобы рассказать об этом, потому что я тоже занимался музыкой — играл когда-то на басухе. Не то чтобы я и близко достиг того же уровня, что и Селена. У меня было умение, у нее — талант. Она села за пианино, когда ей было три года, и сразу заиграла. К пяти она играла Гершвина со слуха. Дайте ей что угодно, и Селена это сыграет. Я видел, как она взяла кларнет и сразу заиграла, как профи, — мгновенно поняла, как надо дуть.
  
  — Судя по вашим словам, она была гением, — заметил Майло.
  
  — Никто ее так не называл, мы просто считали ее потрясающей, — отозвалась Эмили Грин-Басс. — Я была слишком занята тем, что зарабатывала всем нам на жизнь, и меня радовало то, что ей есть чем заняться.
  
  — Однажды я пришел домой, — это было много лет назад, когда Селене было восемь или девять лет, — сказал Марк. — Она сидела в гостиной и тренькала на моей гитаре. Гитара была совсем новой, подарок на день рождения, и я разозлился, что она взяла ее без разрешения. Но потом я осознал, что она действительно извлекает из нее музыку. Никто не учил ее, она сама научилась по сборнику мелодий с аккордами — и попадала в ноты лучше, чем я.
  
  — Когда ей было одиннадцать, я заметила, что она готова хоть весь день сидеть за пианино, — подхватила Эмили, — поэтому я нашла для нее учителя. Тогда мы жили в Эймсе, в Айове. У компании «Эймс бэнд эквипмент» была программа поддержки для школ. Селена превзошла первого учителя, которого они ей назначили, а потом еще двух. Тогда мне сказали, что нужно найти кого-то, способного дать ей серьезную классическую подготовку. Когда мы перебрались на Лонг-Айленд, я нашла в городе старую женщину, которая была профессором музыки в Советском Союзе. Миссис Немирова… мадам Немирова была просто древней и носила бальные платья. Селена училась у нее до пятнадцати лет. Потом вдруг просто бросила заниматься, заявив, что ненавидит классическую музыку. Я сказала ей, что она впустую тратит данный Богом талант и никогда больше не будет играть. Дочь ответила, что я ошибаюсь. Все зашло далеко — это был один из наших самых больших… споров. Тогда мне пришлось трудно. Селена совершенно забросила уроки в школе, получала одни плохие оценки. Она утверждала, что жизнь способна научить ее большему, чем любая дурацкая школа.
  
  — Не жук чихнул, — пробормотал Марк.
  
  — Она перестала играть? — спросил я.
  
  — Нет. Я действительно ошиблась. На самом деле. Она стала играть больше, просто отошла от классических произведений. Хотя время от времени играла что-нибудь из Листа или Шопена. — Женщина горько улыбнулась. — Этюды Шопена… Ей нравились те, что играются в мажорном ключе. Или, по крайней мере, она так говорила, — я почти не разбираюсь в музыке. Селена унаследовала талант от своего отца: он играл на гитаре, на банджо, на чем угодно. В основном в стиле блюграсс[14], он был родом из Арканзаса. Мадам Немирова говорила, что не многие из ее учеников были способны так быстро считать с листа и сыграть что-нибудь, как Селена, и что у девочки идеальный слух. По ее мнению, она, если б захотела, стала бы одной из величайших пианисток.
  
  — Но Сел считала, что концертные турне, где нужно исполнять Бетховена для ценителей во фраках и накрахмаленных рубашках, не дадут ей жить нормальной жизнью.
  
  — А разве то, что вышло, было лучше? — отозвалась Эмили. — Абсолютно ничего не делать до двадцати одного года, потом собраться и уехать в Лос-Анджелес, ничего не сказав мне… Без малейших перспектив найти работу…
  
  — Она сбежала из дома? — спросил Майло.
  
  — О совершеннолетних так не говорят. Я пришла домой, и оказалось, что она собрала свои вещи и оставила записку о том, что уезжает «на побережье», и чтобы я не пыталась ее остановить. Я разозлилась. Через несколько дней она позвонила, но не сказала, где находится. Наконец я выжала из нее, что она в Лос-Анджелесе, однако Селена так и не сказала, где именно. Она утверждала, что зарабатывает «гастролями», что бы это ни означало.
  
  — Она подрабатывала в клубах для свиданий, играя на синтезаторе, — сообщил Марк.
  
  Мать внимательно посмотрела на него.
  
  — Я впервые слышу об этом, Маркус.
  
  — Значит, хорошо, что я здесь и могу просветить тебя.
  
  Ладонь Эмили Грин-Басс взлетела в воздух и устремилась к его лицу, однако женщина в последний момент удержалась, вздрогнув всем телом.
  
  — Лейтенант, у меня не имелось постоянного контакта с Селеной, но это был ее выбор, не мой. Она полностью отгородилась от меня. Я понятия не имела, чем моя дочь занималась все эти годы. Это было адски тяжело — не знать. Я звонила в полицию, но не могла сообщить адрес, так что они не знали, с каким участком меня связать. А поскольку Селена была уже совершеннолетней и покинула дом добровольно, никто ничего не мог сделать. Максимум, что они могли предложить, — чтобы я наняла частного детектива. Но даже не считая того, что это дорого, я знала, что подобное разнюхивание разозлит Селену, поэтому я занималась своей жизнью и убеждала себя, что моя дочь жива и здорова.
  
  — Когда вы звонили в полицейское управление? — поинтересовался Майло.
  
  — В самом начале. Где-то… четыре года назад или пять. Я продолжала надеяться, что она попросит денег, — по крайней мере, мне казалось, что она это сделает. — Женщина развернулась к Марку. — А теперь ты говоришь мне, что все это время знал, чем она занимается…
  
  Марк Грин ухмыльнулся.
  
  — Это было неважно.
  
  — Для меня — важно.
  
  — Она не хотела, чтобы ты знала, что она делает. Считала, что ты попытаешься остановить ее.
  
  — А зачем мне было ее останавливать?
  
  Ответа не было.
  
  — Я не стала бы останавливать ее, — сказала Эмили Грин-Басс. — А теперь расскажи нам все, что тебе известно, Маркус. Все.
  
  Тот взъерошил свою шевелюру.
  
  — Сейчас же, Маркус!
  
  — Это ерунда. Я уверен…
  
  — Заткнись и рассказывай, Маркус!
  
  — Отлично. Она не хотела, чтобы ты это знала, потому что то, где она выступала, ее совершенно не трогало. Она просто играла музыку.
  
  — О чем ты говоришь?!
  
  — Мама, она взяла с меня слово хранить тайну. У меня нет причин нарушать…
  
  — Теперь есть, — напомнил Майло.
  
  — Да, но все это совершенно ни к чему не привело. Как я и сказал, Селена играла по клубам. И ее приглашали на вечеринки. — Он повернулся к матери. — Она не хотела бы, чтобы ты знала о некоторых ситуациях, потому что понимала, что ты разозлишься.
  
  — О каких ситуациях?
  
  Молчание.
  
  Эмили схватила сына за запястье и притянула поближе к себе.
  
  — Ты считаешь, что я древняя, как мамонт, Марк? Что я полностью оторвана от реальности? Я люблю рок-музыку. А твоя сестра мертва! Эти люди должны знать всё!
  
  Марк облизал губы.
  
  — Речь не о музыке, мама. Селена бывала на… особенных вечеринках… свингерских вечеринках, понимаешь? Этим чокнутым нужно было музыкальное сопровождение.
  
  Эмили Грин-Басс выпустила его рукав.
  
  — О Боже…
  
  — Ты хотела знать, мама; теперь ты знаешь. Селена бедствовала, сидела без денег, поэтому искала вакансии в газете бесплатных объявлений — и нашла объяву о том, что на частную вечеринку требуется клавишник. У нее был «Корг» и прочая техника — все то, что ты подарила ей на восемнадцатилетие.
  
  — Ко всему этому нужен компьютер? — уточнил Майло.
  
  — И еще шнур и разъем, — ответил Марк. — Конечно же, к этому прилагался компьютер.
  
  — Мы не нашли компьютер в ее квартире.
  
  — Все остальное было на месте?
  
  — Похоже, да.
  
  — Странно.
  
  — Кто-то захотел заиметь «Мак»? — предположил Крис Грин.
  
  — Или им нужны были ее данные, — отозвался Марк.
  
  — Какие данные это могли быть, Марк? — спросил Майло.
  
  — Не знаю, я просто прикинул.
  
  — Прикинули что?
  
  — Эти вечеринки… может быть, она делала заметки о том, что видела там, и кто-то решил сохранить тайну.
  
  — Сумасшедшие, — произнесла Эмили Грин-Басс. — О Господи…
  
  — Расскажите нам об этих вечеринках, Марк, — попросил Майло.
  
  — Селена сказала лишь, что это были чокнутые вечеринки в частных домах. Мы не вдавались в подробности. Правду сказать, я и знать не хотел.
  
  — Скажи всю правду, Маркус, — велела Эмили.
  
  — Это и есть вся правда.
  
  — Ты постоянно твердишь это, черт побери. А потом выдаешь все новые и новые куски… Ты всегда любил дразниться, Маркус!
  
  Марк скрипнул зубами.
  
  — Я знаю только, что Селена играла музыку для людей, занимавшихся групповым сексом в частных домах. Я знаю только, что она рассказывала, будто им нужно было трахаться под живую музыку, потому что это были гребные эксгибиционисты, и трахаться на глазах у долбаной настоящей музыкантши для них было невдолбенной частью их крутого перепихона.
  
  — Не выражайся… Боже, лейтенант, а что, если кто-то заставил ее заниматься… не только музыкой?
  
  — Она никогда не говорила ни о чем подобном, мама. Никогда. Она играла музыку, только и всего. Получала хорошие деньги и была очень довольна.
  
  — Она говорила, сколько получает? — уточнил Майло.
  
  — Нет, и я не спрашивал. — Марк дернул за цепочку и начал перебирать ключи. — А теперь, когда мы разобрали Селену на атомы и рассмотрели под микроскопом ее частную жизнь, может быть, вы пойдете и займетесь расследованием?
  
  — Остынь, брат, — посоветовал Крис.
  
  Марк сгорбился.
  
  — Когда именно она рассказала вам об этих вечеринках? — спросил Майло.
  
  — Когда приезжала ко мне во второй раз.
  
  — Полгода назад.
  
  — Она знала, что я — единственный из родственников, кто не осудит ее. По сути, она сама смеялась над всем этим. Голые немолодые люди трахаются и сосут, пока она играет «Эйр сэпплай». Потом она нашла ту преподавательскую работу, и это было еще круче.
  
  — Как она ее нашла?
  
  — Она не сказала.
  
  — Может быть, один из этих чокнутых извращенцев присоветовал? — предположила Эмили.
  
  — Мы обязательно проверим это, мэм, — пообещал Майло. — Селена рассказывала вам о своей работе с юным Вандером?
  
  — Она сказала, что у нее теперь есть постоянная работа по обучению юного гения. Написала мне по электронной почте, и я сразу же ответил. Попросил ее позвонить — и она позвонила. Но только один раз. У нас был всего один разговор. Голос у нее был довольный… — Марк всхлипнул. — Я думал, что потом она позвонит снова. Сказал ей, что горжусь ею, попросил ее приехать домой, хотя бы в гости. Она ответила, что подумает об этом, но так и не приехала.
  
  — Селена хранила распечатку вашего письма, мэм, — сообщил Майло. — Оно, несомненно, много значило для нее.
  
  — Спасибо.
  
  Детектив повернулся к братьям.
  
  — Вы знаете что-нибудь о том, как она могла познакомиться с Вандерами?
  
  Крис покачал головой.
  
  — В музыке многое решают устные рекомендации… а-а, вы думаете, что они тоже были сумасшедшими — услышали, как она играет, на одной из этих пошлых вечеринок и наняли ее?.. Да, в этом есть некий смысл.
  
  — Почему вы так считаете?
  
  — Эти поганые богачи делают, что хотят.
  
  — О Господи… — вздохнула Эмили.
  
  — Делать необоснованные умозаключения — плохая идея, — укорил его Майло. — Все, что мы знаем о Вандерах, — что они наняли Селену обучать мальчика игре на фортепиано. Но это именно то, что нам нужно, — любые возможные связи с людьми, принимавшими участие в жизни Селены. Если у кого-то есть еще какие-нибудь мысли, пожалуйста, озвучьте их.
  
  — Мне кажется, моя идея насчет богатеньких козликов вполне имеет смысл, — настаивал Марк. — Селена встретила их на этом шоу уродов, и они решили заплатить ей…
  
  — Ты слышал, что тебе сказали? — оборвал его брат. — Это слишком глупо…
  
  Марк развернулся к нему.
  
  — А ты можешь предложить какие-то другие мысли? Отвянь.
  
  Лицо у Криса стало свекольно-багровым.
  
  — Пасть заткни!
  
  — Прекратите! — вмешалась Эмили Грин-Басс. — Это невыносимо, как будто все кругом прогнило насквозь!
  Глава 10
  
  Мы смотрели, как мать и сыновья уезжают в трех разных арендованных машинах.
  
  — Ни намека на единство, — заметил Майло. — И похоже, что Селена была чужой им всем.
  
  — Люди приезжают в Лос-Анджелес, чтобы потерять себя, — отозвался я.
  
  — Ты имеешь в виду меня, себя или всех?
  
  — Всех, кому это подходит.
  
  Вернувшись в офис, я сказал:
  
  — Частные выступления на свингерских вечеринках могут объяснить наличие секс-игрушек. Селена начала с обеспечения звукового сопровождения, потом перешла к другого рода развлечениям.
  
  — Милая девушка, вся из себя такая маленькая мисс Невинность — идеальная внешность для распутницы… — Майло усмехнулся. — Последний раз я слышал это слово в каком-то пошлом бродвейском мюзикле. — Он выудил из ящика стола сигару, развернул и покрутил ее. — Что ты думаешь о Злом Брате?
  
  — Он единственный, кто поддерживал хоть какие-то отношения с Селеной, однако несдержанность может завести его слишком далеко.
  
  Лейтенант проверил, есть ли в нашей базе что-нибудь на Марка.
  
  — Чисто. Так что, возможно, нам следует доверять его инстинктам: Вандеры действительно могли платить пятьдесят штук в год не просто за уроки фортепиано.
  
  — Если этот пацан такой гений, как ты думаешь, могла его семья нанять известного преподавателя, а не нищую музыкантшу, не прошедшую официальное обучение? С другой стороны, какое прикрытие могло быть лучше для их делишек с Селеной?
  
  — Потыкать в клавиши, потыкать в папочку и мамочку…
  
  — Это может объяснять чрезмерную потливость Трэвиса Хака. И ту каменную стену, в которую уткнулся Рид, когда пытался поговорить с бухгалтерами Вандеров. А Вандеры на момент смерти Селены просто случайно оказались в заграничном путешествии.
  
  — Стиль жизни богатых и развратных, — ответил Майло. — Вполне возможно, что у Марка Грина просто зудит классовая зависть, однако это не значит, что он непременно ошибается.
  
  Он потер лицо ладонями.
  
  — Дом в конце дороги, за высокими воротами, никаких соседей в пределах видимости… Идеальное место для интересных вечеринок. Селена сказала Марку, что ей нужны деньги. Что, если она получала дополнительную плату за отнюдь не музыкальные занятия, а потом увидела нечто, из-за чего захотела уйти оттуда?
  
  — Или ей кто-то в буквальном смысле угрожал.
  
  — Шантаж?
  
  — Большие тайны — большие деньги.
  
  — Да, это всегда так.
  
  — С другой стороны, истина может быть намного мрачнее, — произнес я.
  
  — В каком смысле?
  
  — А если она исчерпала свой «срок годности», и от нее просто избавились? Это может быть ниточкой к Шералин Докинз. А может быть, и к другим неопознанным покойницам, если они тоже зарабатывали на жизнь сексом.
  
  — Использовали и выкинули?
  
  — Свингерам вечно нужно что-то новенькое, — пояснил я. — Старое быстро наскучивает и надоедает. Сначала на какое-то время нанимают проститутку. Затем появляется Селена — внешне полная невинность. Это может придать огоньку их вечеринкам.
  
  — Может, она была невинной не только внешне, — дополнил Майло. — Двадцать шесть лет и никогда ни с кем не встречалась, пока не попала в дурную компанию… Как ты считаешь, за столько лет работы по клубам это возможно?
  
  — Возможно все, — ответил я. — Это и делает нашу работу интересной.
  * * *
  
  Он позвонил в морг и выяснил, что вскрытие Селены Басс назначено через три дня. На просьбы Майло ускорить процедуру ему ответили многочисленными «ну, может быть». Как раз в тот момент, когда он повесил трубку, раздался звонок от заместителя начальника полиции Генри Уэйнберга: тот желал узнать, когда можно будет опубликовать новости об убийствах на болоте.
  
  — Скоро, — бросил Майло и долгое время сидел, безучастно слушая собеседника.
  
  По окончании разговора я сказал:
  
  — Берусь предположить: «немедленно» лучше, чем «скоро».
  
  — У начальства уже написан и вычитан текст, который можно сразу растаскивать на цитаты. Чертовы акулы пера любят пресс-конференции, потому что это позволяет им притвориться, будто они делают нечто важное.
  
  — Рискну поспорить, — отозвался я. — При наличии двух неопознанных жертв СМИ могут оказаться полезными.
  
  — СМИ — это как укол пенициллина, Алекс. Боль в заднице, иногда в малых дозах бывает полезно. Это всегда обоюдоострый клинок: если рассказать слишком много, люди будут напуганы… Давай посмотрим, что выяснили наши дамы-костеискательницы.
  
  Элинор Харгроув была на болоте. Все кости были извлечены, помечены и приготовлены к перевозке в ее лабораторию. Доктор предполагала, что ей вряд ли удастся извлечь что-либо ценное из их исследования, хотя у неизвестной Номер Три было «кое-что интересное с зубами».
  
  — В каком смысле — интересное? — уточнил Майло.
  
  — Два молочных клыка у нее так и не выпали, и она родилась без зубов мудрости. Если вы найдете записи стоматолога, то можно будет ее опознать.
  
  Майло поблагодарил ее, позвонил Мо Риду, убедился, что молодой детектив завтра едет в Сан-Диего и назначил встречу через час за обедом в кафе «Могул».
  
  — Он любит индийскую кухню? — спросил я.
  
  — А какая разница?
  * * *
  
  Когда мы пришли в кафе, Рид пил чай. Тот же самый блейзер и брюки, точно такая же рубашка и галстук. За время, проведенное на солнцепеке, его лицо обгорело полностью; выглядел он усталым.
  
  Женщина в сари принесла нам то же, что подавали в тот день.
  
  Майло съел все, что поставили перед ним, но Рид не притронулся ни к чему.
  
  — Не любишь индийские блюда? — спросил Майло.
  
  — У меня был поздний завтрак.
  
  — Где?
  
  — В «Ай-эйч-оу-пи»[15].
  
  — Немецкие блинчики с яблочной подливой?
  
  — Просто яйца.
  
  — Парень, тебе нужно как следует нагрузиться углеводами перед долгой поездкой. — Майло похлопал себя по объемистому животу. — Есть что рассказать-показать?
  
  — Я говорил с Альмой Рейнольдс, подругой Дабоффа. Такая же ненормальная, как и он сам, постоянно твердит о том, что болото — священное место, несмотря на то, что она атеистка. Вот я и подумал: может быть, отсечение правых рук — это какой-то религиозный ритуал? Но я прошерстил все крупные религии, и ни в одной из них подобного нет, даже в викке или в вуду. Рейнольдс подтвердила, что в указанное Дабоффом время ее не было в города, и я не обнаружил пока в ее прошлом ничего примечательного. Бывший начальник Дабоффа в том букинистическом магазине сказал, что тот не склонен к насилию; он даже пауков и тараканов не убивал, а выносил на улицу и отпускал.
  
  — Гитлер был вегетарианцем, — заметил Майло.
  
  Детектив устремил на него взгляд своих голубых глаз.
  
  — Вот как?
  
  — Der Führer und der Tofu[16].
  
  Рид улыбнулся.
  
  — Как сказал бы Трэвис Хак, я тоже получил кучу ничего. Но кое-что в нем по-прежнему смущает меня, лейтенант. Какой-то он нервный и уклончивый.
  
  — Может быть, он защищает Вандеров?
  
  Майло изложил то, что мы узнали от Марка Грина.
  
  — Вечеринки извращенцев, — произнес Рид. — Нам нужно побольше узнать об этих людях.
  
  Дверь открылась, и в кафе ворвался шум уличного движения. В зал вошел приятного вида чернокожий мужчина. Возраст чуть за тридцать, рост шесть футов, коротко стриженые волосы, атлетического телосложения, одет в черный костюм хорошего покроя. Шелковая рубашка ярко-синего цвета блестит не хуже, чем черные низкие ботинки из крокодиловой кожи.
  
  Женщина в сари подошла к нему и спустя несколько секунд разговора широко улыбнулась. Мужчина направился к нашему столику изящной скользящей походкой.
  
  — Привет из прошлого, — прокомментировал Майло.
  
  Мо Рид поерзал на стуле. Выражение его лица резко изменилось: он поджал губы и сощурился так, что светлая радужка глаз была едва видна из-под полуприкрытых век. Полицейский крепко сжал в руке свой стакан с чаем.
  
  Впереди мужчины плыл легкий травянистый аромат одеколона. Черты лица у него были четкие, кожа — безупречная, как у молодого Белафонте. Продолжая улыбаться, он протянул руку Майло:
  
  — Поздравляю вас с недавним продвижением в звании, лейтенант Стёрджис.
  
  Костюм его был явно сшит по индивидуальному заказу, острые лацканы пиджака безукоризненно-гладкие, петли на рукавах обметаны идеально. На синей рубашке красовалась монограмма «ADF». Ботинки выглядели абсолютно новыми.
  
  — Давно не виделись, бывший детектив Фокс, — отозвался Майло. — Это доктор Алекс Делавэр, наш консультант-психолог, а это…
  
  — Мы знакомы, — оборвал его Мо Рид и отвернулся.
  
  Мужчина пару секунд смотрел на него, сжав зубы, а потом улыбнулся мне:
  
  — Аарон Фокс. Приятно познакомиться, доктор. Этому миру следует почаще прибегать к услугам психологов.
  
  Я пожал его теплую сухую ладонь.
  
  Придвинув стул от соседнего столика, Фокс поставил его задом наперед и уселся верхом, лицом к спинке. Затем налил себе чая и отпил глоток.
  
  — О, приятно освежает… По вкусу похоже на белый чай с ноткой жасмина.
  
  Рид смотрел в окно; руки его были сжаты в кулаки.
  
  — Значит, представлять вас двоих друг другу не требуется, — произнес Майло.
  
  Аарон Фокс засмеялся.
  
  — Разве что кто-то из нас страдает болезнью Альцгеймера. — Он положил руку на мощное плечо Рида. — Твой мозг функционирует исправно, Моисей? Насколько я могу судить, у меня с этим всё в порядке.
  
  Рид сидел в прежней позе. Фокс продолжил:
  
  — Такие мозги, как у тебя, Моисей, вероятно, пребудут в добром здравии в обозримом будущем.
  
  Рид смотрел мимо него.
  
  — Он всегда был скромником, — заметил Фокс. — Когда мы были детьми, я использовал каждую лишнюю монетку для наиболее выгодных и презренных целей. Маркетинг и реклама, верно? Недостаточно получить продукцию, ее еще нужно продать. Младший братец в это не верит. Он умнее меня. Но так и не отточил свое умение.
  
  Рид снял со своего плеча руку Фокса и с демонстративной аккуратностью положил на стол.
  
  — Я всегда так делал, — сообщил Аарон. — Стыдил его. Прерогатива старшего брата.
  
  — Вы что, братья? — удивился Майло.
  
  — А вы не знали? — отозвался Фокс. — О да, две капли из одного и того же генетического резервуара, но только по икс-хромосоме: одна и та же мама, разные папы. Я всегда подозревал, что его она любила сильнее. Он, вероятно, утверждал обратное. Ведь так, Моисей?
  
  Рид вышел из-за стола и направился в туалет.
  
  — Не знал, что я по-прежнему произвожу на него такой эффект, — усмехнулся Фокс и сделал еще глоток чая.
  
  Майло указал на стоящие на столе блюда.
  
  — Вы любите индийскую кухню?
  
  — Ничего не имею против нее, Майло, но предпочитаю смешанную кухню. Китайско-английскую, средиземноморско-калифорнийскую, суси в стиле Юго-Запада… Искусное смешение культур дарит нам наилучшие плоды человеческого творчества. Бывали в том новом заведении на Монтана-авеню? Говядина вагю из Японии — там коровам делают массаж, перед тем как перерезать им глотки. Чем-то похоже на департамент полиции, верно?
  
  Майло улыбнулся.
  
  — Давно вы оставили эту работу, Аарон?
  
  — Целую вечность, — ответил Фокс. — Если точнее, в сентябре будет три года. Наверное, нужно будет устроить вечеринку по этому поводу.
  
  — Похоже, вы в ладах с частным предпринимательством.
  
  — Я ничего не имею против него, так почему бы нам не ладить? — Он коснулся шелкового рукава своей рубашки. — Да, это круто, Майло. Вознаграждения за инициативы и достижения, море свободы; единственное начальство — люди, которые выписывают чеки, и только они уполномочены чего-то от меня требовать.
  
  — Неплохо, — заметил Майло. — До тех пор, пока ты выдаешь требуемое.
  
  — Пока что все хорошо, — отозвался Фокс.
  
  Мо Рид вернулся, отодвинул свой стул подальше от Фокса и сел.
  
  — Почему мне кажется, что вы здесь не случайно, Аарон? — сказал Майло. — И не ради еды.
  
  — Определенно не ради еды, — подтвердил Фокс. — У меня был поздний завтрак с перспективным клиентом в отеле «Бель-Эр».
  
  — Абрикосовые крепы с их фирменным соусом?
  
  — Вкусно, но для первой встречи слишком неупорядоченно, Майло. Просто яйца, запеченные со шнит-луком.
  
  — Позвони на телеканал «Фуд нетворк», — пробормотал Рид.
  
  — Ты прав, брат, хватит болтовни, — согласился Фокс. — Я здесь не ради всякой ерунды, а ради Селены Басс.
  
  — А что такое? — осведомился Майло.
  
  — Могу предоставить вам подозреваемого и ничего не попрошу взамен.
  
  Рид фыркнул.
  
  — Кто? — коротко спросил Майло.
  
  — Тип по имени Трэвис Хак.
  
  — Мы уже проверили его, за ним ничего не числится, — возразил Рид.
  
  Фокс ухмыльнулся.
  
  — Под этим именем — не числится.
  
  — Он носит фальшивое имя?
  
  — Не то чтобы совсем фальшивое, — протянул Фокс. — На самом деле его зовут Эдвард Трэвис Хакстадтер. — Фамилию он выговорил особо тщательно. — Никто не хочет это записать?
  
  — От чего он бежит, Аарон?
  
  — От чего же, как не от своего прошлого?
  Глава 11
  
  Аарон отставил стакан с чаем и сунул руку во внутренний карман своего пиджака. На стол перед Майло шлепнулась стопка газетных вырезок. Благодаря отличному покрою пиджака, до этого она совершенно не выпирала изнутри.
  
  — Почему бы вам не дать краткий обзор нам, скромным государственным служащим? — произнес Майло.
  
  — С удовольствием. Эдвард Трэвис Хакстадтер вырос в Феррис-Рэвин, одном из тех захудалых фермерских городишек, каких полно вглубь континента от Сан-Диего. Отец неизвестен, мать — чокнутая алкашка. Когда юному Эдди было четырнадцать, он подрался с одноклассником, и тот умер. Эдди был обвинен в убийстве, провел некоторое время в тюрьме для подростков, затем попал в сиротский приют. Неслабая психологическая история, док.
  
  — Четырнадцать, — сказал Мо Рид. — Сейчас ему тридцать семь. И ни одного привода за двадцать три года?
  
  — Отсутствие арестов не означает примерного поведения, Моисей. Смысл в том, что некогда он убил человека, а сейчас как-то связан с жертвой другого убийства. Помимо того, совершенно неизвестно, что он делал и где был с тех пор, как ему стукнуло восемнадцать. Ни карточки социального страхования, ни налоговых квитанций — до тех пор, как три года назад Трэвис стал под измененным именем работать на богатенького типа Саймона Вандера. Несомненно, он солгал, чтобы получить эту работу, потому что вряд ли денежный мешок стал бы нанимать сомнительного бродягу, отсидевшего в тюрьме. Вы с ним встречались. Хотите сказать, что никаких тревожных признаков не увидели?
  
  — Откуда вы знаете, что мы с ним встречались? — поинтересовался Майло.
  
  — Да так, разнюхал.
  
  — А вы сами встречались с Хаком, Аарон?
  
  — Пока не имел такого удовольствия, но последние двадцать четыре часа наблюдал за ним.
  
  — Зачем?
  
  — После того, как ваше дельце попало в новости, кое-кто нанял меня сделать это.
  
  — О Селене не объявляли в новостях.
  
  — По телевизору — нет, — сказал Фокс. — И в «Таймс» тоже. Зато «Ивнинг аутлук» уделила ей один параграф. Вам добыть экземпляр?
  
  — Нет, спасибо. Вы что-нибудь заметили, пока следили за ним?
  
  — Пока что он лишь покупал продукты. Но у него шаркающая походка и кривая улыбка.
  
  — Тебе просто не нравится, как он выглядит. Для тебя это уже улика, — заявил Рид. Хак был у него подозреваемым номер один, но он спорил просто ради того, чтобы не соглашаться с Фоксом.
  
  Тот лишь похлопал по стопке вырезок.
  
  — Он убил человека, будучи подростком.
  
  — Двадцать три года назад.
  
  — У тебя на примете есть кто-нибудь получше?
  
  Рид не ответил.
  
  — Так я и думал. Я дал вам серьезную улику. Что вы будете с ней делать — решать вам.
  
  — Записи о подростковых преступлениях засекречены, — сказал Майло. — Как вы всё этой узнали?
  
  Фокс улыбнулся.
  
  — Это действительно полезно, — произнес Рид.
  
  Золотисто-карие глаза Фокса сверкнули. Приподняв манжету, он взглянул на свой «Патек Филипп» с синим циферблатом.
  
  — Похоже, вы реально ставите на то, что Хак и есть плохой парень в этой истории, — заметил Майло.
  
  Аарону потребовалась доля секунды, чтобы решить, какую эмоцию изобразить. Он остановился на безмятежности.
  
  — Не ставлю — просто осознаю факты.
  
  — Кто нанял вас, чтобы следить за этим типом?
  
  — Увы, не могу вам сказать.
  
  — И предполагается, — съязвил Рид, — что мы затребуем ордер на основании сведений двадцатитрехлетней давности, полученных незаконно неким информатором, который слишком труслив, чтобы распорядиться ими самостоятельно?
  
  Братья склонили головы и исподлобья уставились друг на друга, точно собираясь бодаться, и на миг будто снова стали враждующими между собой мальчишками.
  
  Фокс первым отвел взгляд, улыбнулся и пожал плечами.
  
  — Моисей, меня совершенно не касается, как детектив Стёрджис распорядится данными, которые я безвозмездно дарю ему. — Он встал. — Я исполнил свой гражданский долг. Приятного вам дня, господа.
  
  — Твой мозг настолько хорошо функционирует, что ты ловко обходишь законы, если они тебе мешают, — хмыкнул Рид.
  
  Фокс расправил воротник шелковой рубашки.
  
  — Братик, ты можешь воспринимать это так, но я знаю, что ты просто производишь дым и шум — больше, чем любой из тех драндулетов, которые ты водишь. — Он повернулся к Майло: — Ходят слухи, что на болоте найдены тела и других жертв. И что впереди маячит пресс-конференция. Если б мне предстояло сидеть на сцене, я предпочел бы заготовить несколько фактиков к тому моменту, как на меня посыплются неудобные вопросы.
  
  Майло пролистал вырезки квадратным ногтем большого пальца.
  
  — Мы тщательно обдумаем то, что нам предстоит сказать, Аарон. А если вы скажете нам, кто и зачем нанял вас следить за Хаком, это придаст фактам некоторую достоверность.
  
  — Их достоверность даже не обсуждается, — отозвался Фокс. — Вопрос лишь в том, когда вы соберетесь последовать им. — Вынув из кошелька крокодиловой кожи двадцатидолларовую купюру, он позволил ей плавно опуститься на стол.
  
  — Не нужно, — сказал Майло.
  
  — Спасибо, но нет, — ответил тот. — Я всегда плачу за свои трапезы.
  
  Коротко отсалютовав, Аарон вышел из кафе. Мо Рид так и сидел, наклонив голову.
  
  — Ничего себе, братец у тебя, — хмыкнул Майло.
  
  Рид кивнул.
  
  — В отделе по борьбе с проституцией на Шералин-Докинз нет ничего, но надо пройтись по улице, ведущей к аэропорту, и попробовать что-нибудь разузнать — до того, как я поеду в Сан-Диего.
  
  Вскочив со стула, он выскочил на улицу прежде, чем Майло успел что-либо ответить.
  
  — О, эти радости семейной жизни, — вздохнул детектив.
  
  — Хак тоже из окрестностей Сан-Диего, — заметил я.
  
  — Забавно. Однако зачем давать Фоксу лишний повод для гордости?
  * * *
  
  Вернувшись в офис Майло, мы изучили вырезки. Три статьи из «Вестника Ферис-Рэвин», опубликованные с промежутком в месяц и написанные некоей Корой А. Браун, издателем и главным редактором газеты. Одна статья полностью освещала трагедию. Две последующих не добавили к этому ничего.
  
  Факты сводились к тому, что кратко изложил нам Аарон Фокс: жарким майским днем восьмиклассник Эдди Хакстадтер, которого учителя считали застенчивым и нелюдимым ребенком, наконец-то ответил на многомесячные оскорбления со стороны девятиклассника-переростка по имени Джеффри Ченур. Во время ссоры на школьном дворе Эдди, сильно уступавший габаритами противнику, толкнул того в грудь. Джеф Ченур отшатнулся назад, споткнулся, но восстановил равновесие и бросился на Эдди с кулаками. Однако, не успев нанести удар, он закричал и замертво рухнул навзничь.
  
  — Звучит скорее как несчастный случай или, максимум, самооборона, — сказал Майло. — Я удивлен, что Хаку вообще дали срок.
  
  Я пролистал вырезки.
  
  — Фокс хотел, чтобы ты это увидел. Может быть, есть еще что-нибудь.
  
  В Интернете по Эдди Хакстадтеру не нашлось ничего, это имя не фигурировала ни в одном банке данных по криминалу.
  
  — Неудивительно, — подал плечами Майло. — Если б Фокс нарыл еще какую-нибудь грязь, он бы и ее преподнес мне. — Он встал. — Скоро вернусь, а то чай уже просится наружу.
  
  За время его отсутствия я набрал номер «Вестника Феррис-Рэвин», ожидая, что попаду на отключенный телефон. Но мне ответил женский голос:
  
  — «Вестник» слушает.
  
  Я коротко представился и спросил, с кем разговариваю.
  
  — Кора Браун. Я редактор, издатель, главный колумнист и глава рекламного отдела. Помимо этого, выношу мусор из редакции. Полиция Лос-Анджелеса? Что вам надо?
  
  — Это касается истории, о которой вы писали некоторое время назад. Мальчик по имени Эдди Хакстадт…
  
  — Эдди? Бедный мальчик снова сделал что-нибудь? Хотя… он уже взрослый мужчина. У него неприятности?
  
  — Его имя всплыло во время следствия — пока он фигурирует как свидетель. Изучая его прошлое, мы наткнулись на ваши статьи.
  
  — Следствие по поводу чего?
  
  — По поводу убийства.
  
  — Убийства? Вы хотите сказать…
  
  — Нет, мэм, он всего лишь свидетель.
  
  — О, — вздохнула она. — Хорошо… но неужели он стал преступником? Это была бы трагедия.
  
  — Почему вы так считаете?
  
  — Он стал плохим из-за того, что с ним дурно обращались.
  
  — В тюрьме для подростков и в сиротском приюте?
  
  — Да, но и до этого тоже, — сказала Кора Браун. — Его мать. Очень многое в жизни зависит от того, повезло ли тебе изначально, верно? Бедному Эдди вот не повезло. Если хотите знать мое мнение, он с самого начала был обречен. Мальчик, которого он толкнул, был сыном богатого фермера. Там вся семья — сплошные задиры, которые делают, что хотят, и никто им не указ. Они ужасно обращались с наемными работниками-мигрантами, прямо как с рабами. Как вы думаете, каким мог стать ребенок, росший в таком окружении?
  
  — Семья Ченуров все еще живет в городе?
  
  — Последнее, что я слышала о них, — это то, что они перебрались в Оклахому. Много лет назад продали свою землю агропромышленной фирме и отправились разводить абердин-ангусских коров.
  
  — Сколько лет назад это было?
  
  — Сразу после того случая с Джефом. Сэнди — его мать — так и не оправилась от этого.
  
  — Богатая семья, — произнес я. — А если взять Эдди…
  
  — Он жил в трейлере с сумасшедшей матерью. Случившееся в тот день было всего лишь школьной дракой, какие происходят постоянно. — Она помолчала. — Но во время школьных драк не погибают дети. Это трагедия. Джеф был злым мальчишкой, но все же он был ребенком. Должно быть, у него что-то было с сердцем, раз он умер вот так.
  
  — Эдди не мог настолько сильно толкнуть его?
  
  — Нет. Но это не помешало отправить его в тюрьму для несовершеннолетних и забыть о нем еще до того, как он вышел на свободу.
  
  — Кому не помешало?
  
  — Вы сказали, что читали статьи. Я решила, что вы имеете в виду все статьи.
  
  Я зачел ей даты на вырезках.
  
  — Нет, их было больше. Я написала продолжение год спустя.
  
  — Продолжение о чем?
  
  — Об оправдании Эдди. Общественный адвокат из Лос-Анджелеса заинтересовалась этим делом. Как же ее звали… Дебора что-то там… погодите, я включу компьютер. Мой внук просто технический гений — для своего научного проекта он отсканировал и каталогизировал в сетевом хранилище нашу подшивку за пятьдесят лет, еще с тех времен, когда издателем был мой отец… а, вот оно. Дебора Валленбург. — Она произнесла фамилию по буквам. — Дайте мне адрес своей электронной почты, и я пришлю вам статью.
  
  — Спасибо.
  
  — Пожалуйста. Я очень надеюсь, что Эдди не стал злодеем.
  
  Когда Майло вернулся, я помахал распечаткой файла.
  
  — Вот часть, которую упустил Фокс. Общественный адвокат рассматривала апелляцию по другому заключенному колонии для несовершеннолетних, и один из надзирателей рассказал ей о мальчике, который подвергся побоям и получил несколько сотрясений мозга.
  
  — Неврологические симптомы Хака?
  
  — Вполне вероятно. Охранник сказал, что Эдди вообще не должен был попасть сюда. Адвокатша — Дебора Валленбург — заглянула в приговор Эдди, согласилась и подала срочную апелляцию. Месяц спустя Эдди был освобожден, все обвинения с него сняты, и он отправился в сиротский приют, поскольку его мать признали недееспособной. Я проверил Валленбург по сайту ассоциации юристов — теперь она частный адвокат, держит практику в Санта-Монике.
  
  — Хороший адвокат всегда причиняет добро, — констатировал Майло.
  
  — Может быть, Фокс не нашел эту статью. А может, нашел и решил утаить… Что он за человек?
  
  — Я не настолько хорошо знаю его. Некоторое время он работал в Уилширском отделении и пользовался репутацией крутого, умного и амбициозного следователя. Перевелся в Западный Лос-Анджелес примерно четыре года назад, но вскоре уволился со службы.
  
  — Уволился — или его попросили уйти?
  
  — Я слышал, что он ушел сам.
  
  — В нем трудно найти семейное сходство с Ридом, — заметил я. — И я не имею в виду расовую принадлежность.
  
  — Черепаха и заяц, — кивнул Майло. — Нет разборок хуже, чем разборки между братьями. Фокс определенно любил дразнить беднягу Мо. А Рид реагировал именно так, как и предполагалось.
  
  — Подпихнуть Рида для Фокса было дополнительным выигрышем. Теперь он может вернуться к своему клиенту и заявить, что задача выполнена.
  
  — Кто-то платит ему за то, чтобы он нацелил нас на Хака.
  
  — И хорошо платит, — отозвался я. — Фокс носит сшитые на заказ шмотки и часы за десять тысяч долларов.
  
  — Может быть, кто-нибудь во владениях Вандеров знает, что мы шныряем вокруг, и хочет, чтобы мы смотрели только в нужном этому «кому-нибудь» направлении…
  
  — Хак выглядит странно, так что, естественно, решили подставить именно его. С другой стороны, он действительно может быть нужным нам субъектом. Первое, о чем спросила меня Кора Браун, — не стал ли бедный маленький Эдди преступником из-за того, что ему пришлось пережить.
  
  Откинув со лба черные волосы, Майло прочитал статьи.
  
  — Обвинен, потом оправдан, но некоторое время провел среди настоящих отбросов общества и получил несколько сотрясов.
  
  — А потом выброшен без средств к существованию, попал в систему патронажа, и с ним могло случиться все, что угодно.
  
  — Он успешно скрывался до тех пор, пока не объявился три года назад… да, это свидетельство в пользу того, что вы, мозгоправы, называете высоким риском девиантного поведения.
  
  — А как это называете вы, детективы?
  
  — Возможной уликой.
  Глава 12
  
  Пресс-конференция освещалась в одиннадцатичасовых новостях. Майло стоял чуть в стороне и изображал манекен, в то время как Уэйнберг распинался перед камерами, настойчиво взывая к общественному мнению.
  
  На публику было представлено довольно мало фактов: Селена Басс и три неопознанных тела в Птичьем болоте, без упоминания об отсеченных руках. Все четыре канала воткнули в пятнадцать секунд, отведенных для привлечения внимания, короткий рассказ о прогрессивных миллиардерах, пытавшихся купить эту территорию, после чего пошла стоковая подборка фотографий цапель, аистов и уток.
  
  Майло знал, что так будет, поэтому подключил Мо Рида сразу после его поездки в Сан-Диего. Они вдвоем взялись отвечать на телефонные звонки. К часу дня поступило шестьдесят три звонка. За следующие полчаса — еще пять. К трем часам все эти звонки, за исключением одного, в котором было названо имя «начальника» Шералин Докинз, были признаны бесполезными.
  
  Запрос Рида на установку наблюдения за Трэвисом Хаком был передан в Тихоокеанской отделение патрулирования. Ответа до сих пор не поступило.
  
  — Полагаю, надо начать с этого типа, Дюшена, — сказал Рид.
  
  — Сутенером займемся с утра, — решил Майло. — Вот уж цель, ради которой стоит просыпаться!
  * * *
  
  Джо Отто Дюшен решительно отвергал подобное именование своей профессии.
  
  — Считайте меня менеджером человеческих ресурсов.
  
  Согласно документам, Дюшену в марте исполнилось сорок три года. Тощий, с серой кожей, белыми волосами и частично отсутствующими зубами, он выглядел настолько старым, что сам себе годился в отцы. В отделе по борьбе с проституцией нам сказали, что сутенер присматривает за четырьмя или пятью женщинами вдоль дороги к аэропорту и что у него высокий оборот средств.
  
  Дюшен с удобством расположился на стуле в допросной. На удивление членораздельная речь. На удивление неопрятная одежда. Его досье было подлинным гимном двадцатилетней героиновой зависимости, хотя он уверял, что «семь месяцев даже не прикасался». Несмотря на жаркое утро, манжеты его рубашки были застегнуты.
  
  Он явился к нам добровольно, и Майло предоставил ему побольше места, отодвинув стол в угол и обеспечив неформальную атмосферу. Мы с Мо Ридом наблюдали из соседней комнаты по кабельному телевизору. Молодой детектив ловил каждое слово, словно слушатель платных курсов «Как быстро разбогатеть».
  
  Именно Рид нашел Дюшена спустя шесть часов утомительной работы: расспросы местных патрульных, проституток, работающих вокруг аэропорта, и других мелких сутенеров, ошивающихся вокруг отелей с почасовой сдачей комнат.
  
  Одна из женщин вспомнила Шералин Докинз и подтвердила, что пропавшая женщина работала «на того тощего белого парня, Джо Отто, вы найдете его в “Сентинеле”».
  
  Рид показал ей фотографию, которую привез из Сан-Диего.
  
  — Да, Шери, хромоножка, — сказала женщина. — Для работы выгодно.
  
  — Хромота выгодна?
  
  — Да, многим мужикам это нравится, — пояснила проститутка. — Может быть, мне тоже надо заполучить какое-нибудь увечье.
  
  Дюшен не скрывал свой «новый бизнес-план».
  
  — В последнее время я использую «Крейгслист»[17], чтобы устраивать встречи.
  
  — Я уверен, что с таким деловым подходом вы сохраняете все телефонные номера и адреса электронной почты, — поддакнул Майло.
  
  Дюшен ухмыльнулся, показав источенные кариесом клыки и зияющие провалы вместо передних зубов.
  
  — Я же сказал — в последнее время. Всего несколько недель.
  
  — А как вы заполняете вакантные места?
  
  Он помедлил с ответом.
  
  — Я делаю поставки по старинке.
  
  — То есть выставляя «товар» у обочины, — кивнул Майло.
  
  Дюшен пощупал пальцем дырку на месте зуба.
  
  — Я предпочел бы называть это маркетингом в режиме реального времени.
  
  Помимо арестов за наркотики, он пять раз привлекался за сводничество, но рассматривал проведенное в тюрьме время и штрафы как «корпоративные накладные расходы».
  
  — Радости бизнеса, — констатировал Майло.
  
  — У меня диплом по бизнес-администрированию, лейтенант. Я окончил университет Юты двадцать один год назад, работал в «Ай-би-эм», и это чистая правда. Позвоните им и убедитесь.
  
  — Я верю вам, Джо Отто. Расскажите мне о Шералин.
  
  — Вы действительно думаете, что это она?
  
  — Мы не можем быть уверены, но приметы совпадают с найденным нами трупом.
  
  Дюшен кивнул.
  
  — Нога. Я познакомился с ней прошлой зимой — кажется, в феврале. Может быть, в январе… нет, в феврале. Она только что приехала в город и просто шаталась тут и там одна. Я нанял ее, потому что больше никто этого не сделал.
  
  — Почему нет?
  
  — Из-за ноги. Бедняжке трудно было долго стоять на ногах, и это сказывалось на ее продуктивности. Я раздобывал ей разного рода обувь. Стельки, вкладыши, гелевые подушечки, что угодно. Ничто особо не помогало, но она не сдавалась. Славная девочка, настоящая труженица.
  
  — Вам она нравилась?
  
  — Славная девочка, — повторил Дюшен. — Не самый острый нож в наборе, но было в ней… некое тепло. Я взял ее из сострадания, однако оказалось, что ее нога тоже может быть полезна.
  
  — Каким образом?
  
  — Это привлекало отдельный клиентский сегмент.
  
  — Тех, кому нравится хромота? — уточнил Майло.
  
  — Тех, кому нравится уязвимость.
  
  — Кто-нибудь когда-нибудь пользовался ее уязвимостью, Джо Отто?
  
  — Нет, сэр, — возразил Дюшен. — Именно за этим я и нужен. — Он выпятил впалую грудь и сжал костистый кулак, явив собой воплощение напыщенной добродетели.
  
  Мо Рид, глядя на экран, покачал головой.
  
  — Никто никогда не был груб с ней, Джо Отто? — продолжал расспросы Майло.
  
  — Никогда.
  
  — Вы в этом уверена?
  
  — Лейтенант, она работала на меня всего месяц, и в этот месяц все шло гладко.
  
  — Что она рассказала вам о себе?
  
  — Только то, что приехала из Оушнсайда. Военные маневры, хе-хе. Военная полиция решила прикрутить развлечения и усугубила ее жизненную ситуацию. По-моему, нечестно это, так? Мы посылаем юнцов сражаться за наши свободы, но даже не даем им насладиться краткими мгновениями отпуска на берегу.
  
  — И она перебралась в Лос-Анджелес.
  
  — Тут пастбище попышнее, — согласился Дюшен.
  
  — Она что-либо рассказывала о своей жизни в Оушнсайде?
  
  — Сказала, что у нее есть ребенок, о котором заботится ее мать.
  
  — В Оушнсайде?
  
  — Она не вдавалась в подробности, даже не сказала, мальчик это или девочка, а я и не настаивал. — Глаза Дюшена перестали бегать, взгляд стал пристальным. — Деловая этика, понимаете?
  
  Майло кивнул.
  
  — Сообщите мне что-нибудь полезное, Джо Отто.
  
  — То есть… ах да, она говорила, что была замужем за моряком, но он вскоре бросил ее. Не могу сказать, правда ли это, но не вижу смысла врать о таких вещах. — Дюшен пошатал непрочно сидящий клык. — Лейтенант, если вы действительно нашли ее останки, мне очень жаль. Я-то думал, что она просто ушла от меня. Мне следовало знать, что она так не поступит.
  
  — Она просто взяла и скрылась?
  
  — Накануне была на месте, а назавтра пропала, — пояснил Дюшен. — В последний раз, когда я видел ее, она выглядела довольной. Придя в следующий раз, я увидел, что ее нет, нет ее вещей, и ни записки, ни уведомления. — Он нахмурился. — Правду сказать, я был озадачен.
  
  — Почему вы считаете, что она не бросила бы вас?
  
  — Потому что я обращался с ней лучше, чем все, кого она когда-либо знала. И все же…
  
  — Что? — спросил Майло.
  
  — С девушками никогда не знаешь, что они выкинут. Можно попросить кока-колы?
  
  — Конечно.
  
  Мо Рид поднялся. Через минуту, когда он вернулся в комнату, Дюшен уже прихлебывал газировку из жестяной банки.
  
  — Джо Отто, как вы считаете, почему Шералин могла уйти от вас?
  
  — Именно этот вопрос я постоянно задаю себе, лейтенант. Может быть, это как-то связано с ее ребенком, с ее матерью… Но у меня не было никаких способов это выяснить.
  
  — Быть может, она нашла себе работу получше?
  
  Губы Дюшена плотно сжались.
  
  — Это возможно, Джо Отто?
  
  — Лучше — это какую?
  
  — Вот вы мне и скажите.
  
  — Я вам не лгу. Она была довольна.
  
  Майло смотрел, как Дюшен пьет кока-колу. Сутенер поставил опустевшую банку на стол, переждал отрыжку.
  
  — Я взял ее на работу, хотя никто больше не брал.
  
  — У вас есть какие-нибудь соображения насчет того, кто мог желать причинить ей вред?
  
  — Я уверен, что многие люди хотели бы причинить ей вред. Такова жизнь. Могу ли я назвать кого-то конкретного? Увы, нет. Когда она работала на меня, никаких проблем не было.
  
  — У нее были постоянные клиенты?
  
  Дюшен медленно покачал головой.
  
  — Требуется время, чтобы их набрать. Честно говоря, она работала у меня примерно двадцать ночей.
  
  — Где она жила в течение этого времени?
  
  — Со мной.
  
  — Где именно?
  
  — В разных местах, — ответил Дюшен. — Предпочитаю не быть привязанным к одному месту жительства.
  
  — В мотелях?
  
  — Типа того.
  
  Майло продолжал задавать ему вопросы относительно названий мотелей. Дюшен поколебался, сообщил несколько, попросил еще банку колы. Когда он допил ее, лейтенант бросил на стол рамку с шестью фотографиями, расположенными в два ряда. Полдюжины бритоголовых белых мужчин, Трэвис Хак — внизу справа.
  
  — Один из них сделал это? — спросил Дюшен.
  
  — Узнаёте кого-либо из них?
  
  Сутенер изучил фото, одно за другим, глядя на каждое непроницаемым взглядом в течение десяти секунд. Потом покачал головой.
  
  — Извините, нет.
  
  — Вы не помните, был ли в списке клиентов Шералин кто-либо лысый?
  
  — Лысый? — Дюшен, похоже, был удивлен. — Нет, извините еще раз.
  
  — Джо Отто, — произнес Майло. — Она вам понравилось, вы взяли ее к себе. А потом кто-то поступил с ней по-настоящему плохо.
  
  — Знаю, знаю… правду говоря, профессиональная деятельность Шералин всегда начиналась с наступлением темноты, и у меня были другие работницы, действовавшие так же.
  
  — Вы никогда не видели ее мужчин?
  
  — Не всегда, — признал Дюшен. — Если б возникли проблемы, меня вызвали бы. — Он снова выпятил грудь. — Но такого не было.
  
  Его левая нога начала подрагивать, потом замерла.
  
  — Джо Отто, вам сейчас что-то пришло в голову, — отметил Майло. — Может быть, что-то имеющее отношение к лысому типу?
  
  Глаза Дюшена тревожно сверкнули.
  
  — Приятель, ты что, психоаналитик?
  
  — Я вижу, когда кто-то беспокоится.
  
  — С чего бы мне беспокоиться?
  
  — С того, что вы заботились о Шералин, знали, что она не покинула бы вас, а это значит, что кто-то заставил ее уйти — может быть, тот самый человек, который убил ее и выкинул в болото, словно мусор.
  
  Тощие пальцы Дюшена сжали пустую банку, пытаясь смять ее, но оставили лишь крошечное углубление в тонкой жести. Он отставил банку в сторону и снова начал ощупывать дырку от зуба во рту.
  
  — Джо Отто?
  
  — Был такой тип. Но не с Шералин, еще до нее.
  
  — С другой девушкой?
  
  Дюшен кивнул.
  
  — Меня вызвали, потому что он хотел извратов. Как вы сказали, бритоголовый; она, тяжело дыша, сказала мне спасти ее от скинхеда. Но когда я пришел в номер, он уже смылся.
  
  — Девушка была ранена?
  
  — Небольшой синяк. Она была крупной женщиной и могла постоять за себя.
  
  — Каких «извратов» хотел этот человек?
  
  — Он хотел связать ее; мы постоянно твердим, чтобы девушки не соглашались на такое. Когда она отказала, он достал нож. Не обычный нож, скорее медицинская штучка — так она это назвала.
  
  — Скальпель.
  
  — Он пытался напугать ее, показав, как эта штука режет бумагу — Дюшен изобразил удар снизу вверх.
  
  — У нее был синяк, но не было порезов? — уточнил Майло.
  
  — Слава богу, не было, — подтвердил Дюшен. — Она испугалась и бросилась прочь из номера. Он кинулся за ней и схватил ее, потом ударил рукой — не ножом, слава богу — еще раз. Попал ей сюда. — Он потер висок. — Костяшками пальцев, так, что даже отметины были видны; на следующий день у нее пол-лица распухло. Огромный темный синяк, даже на ее коже был виден.
  
  — Темнокожая женщина? — догадался Майло.
  
  — Большая и красивая.
  
  — Как ее звали?
  
  — Мы называли ее Большая Лора.
  
  — А по документам?
  
  — Не знаю, — ответил Дюшен. — Нам хватало и «Большой Лоры».
  
  — Высокая?
  
  — И крупная. Сто с лишним кило веселья.
  
  — Где ее можно найти.
  
  Последовала долгая пауза.
  
  — Не знаю, лейтенант.
  
  — Еще одна ночная беглянка, Джо Отто?
  
  Дюшен набожно сложил ладони.
  
  — Такие люди ведут непостоянную жизнь.
  
  Снабдив его третьей банкой колы и двумя батончиками «Херши», Майло задал ему вопрос о белых проститутках пожилого возраста.
  
  — Не в моем ведении, я больше по части души, — ответил Дюшен. — Могу я идти?
  
  — Конечно, спасибо. Свяжитесь, если вспомните или узнаете что-нибудь.
  
  — Несомненно, лейтенант. Подобные вещи плохо сказываются на бизнесе.
  * * *
  
  Мы с Мо Ридом вошли в допросную после того, как Дюшен ушел.
  
  — Крупная женщина по имени Лора, — произнес Майло.
  
  — Соответствует неизвестной Номер Два, — заметил Рид. — Интересно, что две жертвы были из «конюшни» Дюшена.
  
  — Ты что-нибудь чуешь относительно него?
  
  Рид задумался.
  
  — Трудно сказать. Ему не обязательно было приходить сюда и рассказывать нам что-либо. Если только не считать его достаточно хитрым, чтобы он смог нас разыграть, — сказал я. — Может быть, кто-нибудь вынюхал его слабость. Вычислил, чьими девушками можно воспользоваться.
  
  — Пес невысокого ранга в стае, — кивнул Майло. — Это имеет смысл. Полагаю, Дюшен рассказал нам все, что знал, Моисей. Пора вернуться на трассу и попробовать выкопать что-нибудь еще. Я попробую отыскать ту, которая больше всего похоже на Шералин. В идеальном мире кто-нибудь из нас додумался бы, что именно сделало ее жертвой. Но, по крайней мере, мы можем взять образец тканей у ее матери или ее ребенка и сравнить с генетическим материалом костей. Не то чтобы я ждал, будто неизвестная Номер Один окажется кем-то другим…
  
  — А что насчет Большой Лоры?
  
  — Я попробую что-нибудь разузнать хотя бы по прозвищу. Что касается неизвестной Номер Три, то срок смерти у нее самый давний, а память у уличных девиц короткая. Но, может быть, кому-нибудь и запомнилась пожилая белая женщина.
  
  — Если она из этого района, значит, злодейства на какой-то промежуток времени были локализованы географически, — продолжил мысль Рид. — Потом ему захотелось перейти на новый уровень, и он переключился с проституток на Селену. Ее квартира не так далеко от аэропорта. Или от болота, если уж на то пошло.
  
  — Психологически Селену от других отделяет большое расстояние, — заметил я. — Могут быть и промежуточные жертвы.
  
  — Например? — спросил Майло.
  
  — Не проститутки, но из кругов, расцениваемых как низший класс.
  
  — Он поднимается по социальной лестнице?
  
  — Собака не нашла в болоте больше ничего, — напомнил Рид, — но К-9 проводил поиски только у восточного берега.
  
  — Бодрящая мысль, — хмыкнул Майло. — Будь это обычная топь, мы получили бы ордер и пригнали бы экскаватор. Но мы имеем дело со священной землей.
  
  — Может быть, убийца тоже считает ее таковой, — сказал я.
  
  Майло достал из кармана сигару, и Рид настороженно приподнял светлые брови.
  
  — Не волнуйся, парень, я не буду лишать тебя свежего воздуха… Что же касается хлопот с получением разрешения на раскопки в других частях болота, давайте сначала проясним дело с теми трупами, которые у нас уже есть. Пора поработать на улице.
  
  Когда мы направились к дверям, Мо Рид промолвил:
  
  — Плохо, что Дюшен не опознал Хака.
  
  — Этот идиот утверждал, что никогда не видел клиентов, если с ними не было проблем, и я ему верю, — отозвался Майло. — И какой с него прок был Большой Лоре, когда она влипла в неприятности с тем скинхедом? Обалденная манера вести бизнес.
  
  — Лысый мужчина со скальпелем, — сказал Рид. — Для того чтобы отсечь руку, нужно кое-что покруче, верно, док?
  
  — Я не по этой части, — ответил я, — но да, именно так. Лучше всего подошла бы хирургическая пила.
  
  — Любая пила, достаточно острая, — поправил Майло. — Даже поганый китайский кухонный топорик пойдет, если мужик достаточно сильный и ловкий.
  
  — Может быть, преступник учился на врача? — предположил Рид.
  
  — Двадцать лет назад я смотрел бы именно в эту сторону, — вздохнул Майло. — А теперь в Интернете кто угодно может найти что угодно, в любой момент времени.
  
  — Свобода, — хмыкнул Рид.
  
  — Только она и стоит того, чтобы ради нее жить, парень, однако это хитрая концепция. — Развернув сигару, Майло сунул ее в угол рта. — Я собираюсь закурить, сынок, предупреждаю честно.
  
  Мы вышли наружу и перешли через улицу к служебной парковке. Рид направился к блестящему черному «Шевроле Камаро».
  
  — Это не драндулет, — сказал Майло.
  
  — То есть?
  
  — Ну, то, что говорил твой брат.
  
  — Он полагает, будто знает все, — отозвался Рид.
  
  Сев в машину, он громко газанул двигателем и рванул с места так, что покрышки взвизгнули по асфальту.
  Глава 13
  
  Мы с Майло направились на юг по Батлер-авеню. Суровые правительственные здания сменились бунгало послевоенной постройки и жилыми домами, и даже небо обрело более глубокий синий цвет, словно для соответствия.
  
  Майло спросил:
  
  — Есть какие-нибудь новые мысли относительно Хака? Или чего-нибудь еще?
  
  — Итак, два появления лысого парня: того, которого Луз Рамос заметила вместе с Селеной, и мистера Скальпеля. Это мне нравится уже больше. Но пока что я не знаю, что ты можешь сделать, помимо того, что наблюдать за Хаком.
  
  — Слишком рано приглашать его на разговор? — спросил он.
  
  — Если учесть, насколько хорошо просчитаны преступления, он, скорее всего, выкрутится. Прежде чем стрелять, нужно зарядить оружие.
  
  Мы прошли еще полквартала, прежде чем Майло произнес:
  
  — Тот «Камаро», на котором уехал Рид, он, скорее всего, одолжил или взял напрокат. Судя по данным «Авто-Трека», он действительно ездит на драндулетах. Хэтчбек «Додж Кольт» семьдесят девятого года, куплен им с рук десять лет назад. До того он катался на универсале «Датсун» семьдесят третьего года.
  
  — Собираешь подробное досье на сотрудников? — усмехнулся я.
  
  — Даже и не думал.
  
  С тех пор как коррумпированного частного детектива и нескольких копов арестовали за передачу официальных данных, правила запрещали выслеживать кого-либо, кроме подозреваемых.
  
  — А чем тебя так заинтересовали тачки Рида? — спросил я.
  
  — Похоже, это камень преткновения между ним и Фоксом.
  
  — Один из множества.
  
  — Вот именно. Мне совершенно не нужно, чтобы личные разборки мешали следствию. — Он коротко улыбнулся. — Вот в таком роде.
  
  — А на чем ездит Фокс?
  
  — На новеньком «Порше C4S».
  
  — Черепаха и заяц, — снова заметил я.
  
  Майло закурил, выдувая кольца дыма в небеса. Он притворялся беспечным, но желваки под челюстью выдавали его притворство.
  
  — Фокс и Рид беспокоят тебя, — отметил я.
  
  — Я кое-кого поспрашивал. Отцом Фокса был патрульный из Юго-Западного отделения по имени Дарий Фокс, убитый на службе тридцать нет назад. Это было еще до меня, но я знаю об этом деле. Все о нем знают, потому что используют его в качестве примера во время обучения. Как образец того, что может пойти не так.
  
  — При вызове на семейные разборки? — спросил я. — Или кого-то не того остановил на дороге?
  
  Майло вынул изо рта сигару.
  
  — Ты что, и на кофейной гуще гадать умеешь?
  
  — Просто прикинул вероятные случаи.
  
  — Рутина — рано утром остановил «Кадиллак» с разбитым задним поворотником, на тридцать седьмой трассе к западу от плотины Гувера. Машина оказалась в угоне, но прежде чем это выяснилось, Дарий с напарником адски сглупили. Вместо того чтобы проверить номера по базе сразу, напарник занялся этим, а Дарий пошел к машине, чтобы взглянуть на права водителя. Это было задолго до всеобщего распространения Интернета, все сведения получали по радио, данные не были компьютеризованы, и проверка занимала много времени. Тем больше причин для осторожности.
  
  — Новички? — предположил я.
  
  — Напротив, Дарий к тому времени служил уже восемь лет, его напарник — шесть, и почти все это время работал вместе с Фоксом. Может быть, это сыграло свою роль — привычка, что тебе постоянно прикрывают спину, слишком многое воспринималось как данность. К тому же было это под конец смены, возможно, им хотелось поскорее пойти отдыхать, да и усталость накопилась. Что бы ни послужило причиной, Дарий подошел к «Кадиллаку», постучал в окошко, стекло опустилось, оттуда высунулся ствол, и… — Майло трижды гулко хлопнул в ладоши.
  
  Эти хлопки всколыхнули послеобеденную тишину. Старушка, ухаживавшая за цветами, подняла взгляд и, увидев улыбку Майло, покрепче перехватила свои садовые ножницы. Мы прошли мимо.
  
  — Прямое попадание, в упор, — продолжил он. — Дарий оставил вдову и маленького сына: Аарону было три года. Напарник дал по радио сигнал о нападении на патруль, нырнул в укрытие и начал стрелять. Ему удалось попасть в заднее стекло «Кадиллака», но это не помешало тому уехать прочь. Напарник подбежал, чтобы помочь Дарию, но тот был мертв еще до того, как упал на землю. По всему городу был объявлен перехват, проверяли больницы и частных врачей — на тот случай, если напарнику Дария удалось кого-нибудь ранить. Ничего, а две недели спустя «Кадиллак» нашли на свалке около Уилмингтонских доков. Окна выбиты, сиденья выдраны, бамперы скручены, ни отпечатков пальцев, ничего. Дарию устроили похороны с музыкой, а его напарник попал под следствие, получил выговор и понижение в звании. Вскоре после этого он ушел из полиции. Насколько мне известно, некоторое время этот парень работал на стройке, покалечился, еще пять лет жил на пенсию по инвалидности и умер от печеночной недостаточности.
  
  — Допился до смерти?
  
  — Или, может быть, болел и прежде… не знаю, Алекс. — Глубоко затянувшись, Майло разом скурил полдюйма сигары. — Семь месяцев спустя после похорон Дария Фокса его напарник женился на вдове в Лас-Вегасе. А через два месяца после свадьбы она родила ребенка. — Он бросил сигару и впечатал ее подошвой в тротуар, потом поднял и понес в отставленной руке. — Прослеживаешь ход действия, доктор Всезнайка?
  
  — Напарником был отец Мо Рида.
  
  — Человек по имени Джон Рид, по прозвищу «Джек». Говорят, он изо всех сил пытался быть хорошим папой для обоих мальчиков.
  
  — Но несколько лет спустя тоже умер, — дополнил я.
  
  — А мама еще два раза вышла замуж. И только что похоронила четвертого мужа.
  
  — К слову о грузе прошлого.
  
  — Это целый багажный вагон, приятель. Будем надеяться, что он не обрушится на нас.
  * * *
  
  Вернувшись в офис, Майло нашел на автоответчике полдюжины сообщений и сел отзваниваться. Дойдя до пятого номера, он резко выпрямился в кресле и произнес:
  
  — Хорошо, мэм, я очень благодарен вам за то, что вы уделили время, а теперь не будете ли любезны сказать ваше…
  
  Длинный гудок. Майло вытянул руку с трубкой.
  
  — Должно быть, я что-то случайно нажал.
  
  Он попытался перезвонить, но гудков не было вообще. Новая попытка — с тем же результатом.
  
  — Что-то, что стоит услышать? — поинтересовался я.
  
  — Некая женщина, пожелавшая остаться неизвестной, сообщила, что один из трупов в болоте может принадлежать девице по имени Ларлин Ченовет, она же Большая Лора.
  
  Он проследил номер звонившей и уперся в тупик: мобильный телефон, безымянная сим-карта с предварительной оплатой.
  
  — Неизвестная доносчица с предоплаченной картой может быть местной проституткой. Слухи разносятся быстро, если девушка узнала о визите Дюшена к нам, то могла сообразить, что это значило.
  
  Поиск по имени Ларлин Ченовет принес нам фотографию нахмуренного черного лица, круглого, словно луна, и увенчанного шапкой оранжевых волос. Тридцать три года, рост пять футов три дюйма, вес двести семьдесят фунтов, никаких шрамов или татуировок. Четыре ареста за торговлю телом, один — за кокаин, два — за буйство в пьяном виде, три обвинения в нанесении побоев — все за драки в барах.
  
  — Большая и буйная, — заметил Майло.
  
  — Она сумела уйти от ножа Скинхеда потому, что быстро рванула к двери, — сказал я. — Может быть, что-то в нем насторожило ее заранее, и она была осторожна.
  
  — Явный безумец? Плохо, что он добрался до нее впоследствии. — Закинув ноги на стол, Майло распустил шнурки своих высоких ботинок и пошевелил пальцами ног. — Две девицы, работавшие на Дюшена, погибли. Что, если все это сводится к какой-нибудь дурацкой дележке территории между сутенерами, а Скинхед был просто наемным подручным?
  
  — Если это так, то почему Дюшен все еще в бизнесе? — спросил я. — Не сказать, чтобы он был такой уж внушительной фигурой. И как сюда вписывается Селена?
  
  — Три уличных девки и преподавательница фортепиано. Ты верно отметил.
  
  — Преподавательница фортепиано, которая играла на свингерских вечеринках.
  
  — Как ты сам сказал, богачи постоянно ищут свежатинку.
  
  — Если у богачей есть тайна, это может объяснить, почему они наняли Трэвиса Хака.
  
  — Он тоже как-то в этом замешан?
  
  — Или просто человек с темным прошлым.
  
  — Измученная душа наконец-то находит легальную работу — с видом на океан… Да, это может внушить верность. «Управляющий поместьем» — это ведь богатые так называют закупщика, верно? Хак, по сути, просто поставщик, которого посылают за покупками.
  
  — За цветами, за готовыми блюдами, за вечерней жертвой, — уточнил я.
  
  Майло рассмеялся с металлическими нотками в голосе.
  
  — Джо Отто понятия не имеет, какая он мелочевка.
  * * *
  
  Мать Большой Лоры жила в ухоженном домике в районе Креншо. Беатрис Ченовет была такой же высокой, как дочь, однако тощей, словно палка.
  
  Одета она была в мятно-зеленую блузку, расклешенные черные брюки и балетки. Гостиная ее была оформлена в синем цвете с белой отделкой, обивка маленьких диванов и изящных кресел с цветочным принтом была подобрана в тон, на стенах висели репродукции картин импрессионистов.
  
  Наше известие она восприняла с горечью, однако глаза ее оставались сухими.
  
  — Я так и знала…
  
  — Мэм, мы не можем быть уверены…
  
  — Но я уверена, лейтенант. Много ли на свете женщин подобных габаритов, избравших такую дорожку?
  
  Майло не ответил. Беатрис продолжила:
  
  — У меня четыре дочери. Две из них — школьные учительницы, как и я сама, еще одна — стюардесса. Ларлин была третьей по старшинству. И мы с ней постоянно воевали.
  
  — Мэм, — снова начал Майло, — я не собираюсь вам говорить, будто с Ларлин определенно случилось самое плохое, и я искренне надеюсь, что нет. Но если вы не против дать мне мазок изо рта для анализа…
  
  — О, несомненно, оно случилось, лейтенант. Я целый год боялась этого момента. Потому что именно год назад я в последний раз общалась с Ларлин. Что бы ни случилось, она звонила всегда. Всегда. Это начиналось, как искренний разговор: «Как у тебя дела, мамочка?» Но заканчивалось неизменно одним и тем же. Ей нужны были деньги. Деньги были той причиной, по которой она вообще пошла по этой дорожке. Если точнее — кое-что, стоящее уйму денег.
  
  Голос ее повышался, но лицо оставалось бесстрастным.
  
  — Это началось в старшей школе, лейтенант. Кто-то дал ей амфетамины, чтобы она похудела. Это не сработало, она не потеряла ни фунта. Однако этого хватило, чтобы получить зависимость, и это стало началом конца.
  
  — Мне жаль, мэм.
  
  — Ларлин была единственной толстушкой среди моих дочерей. Пошла в своего отца. У других моих девочек никогда не было проблем с лишним весом. Вторая вообще когда-то была моделью.
  
  — Должно быть, для Ларлин это было тяжело, — заметил я.
  
  Голова Беатрис поникла, словно внезапно сделавшись невыносимо тяжелой.
  
  — Для Ларлин все было тяжело. Она была самой умной из четырех, но лишний вес разрушил ее жизнь. Над ней смеялись.
  
  Она беззвучно заплакала. Майло выудил из кармана пачку бумажных платков и протянул ей один.
  
  — Спасибо. Только недавно я осознала, как ей было трудно. Все эти споры насчет лишнего масла на бутерброде… она родилась с весом в одиннадцать фунтов. Ни одна из других моих дочерей не весила больше восьми.
  
  — Началось все с амфетаминов, — напомнил Майло.
  
  — Началось, да, — согласилась Беатрис Ченовет. — Во что еще она впуталась, я не знаю; вероятно, тут вы можете рассказать мне больше, чем я вам.
  
  Майло ничего не ответил.
  
  — Я хочу знать, лейтенант.
  
  — Судя по протоколам ее арестов, проблемы были в кокаине и алкоголе, мэм.
  
  — Да, алкоголь, я так и знала. Ларлин однажды арестовали за то, что она напилась.
  
  Дважды. Но Майло не стал ее поправлять.
  
  — Она связывалась с вами после своего ареста?
  
  — Вы имеете в виду, не просила ли она у меня помощи с залогом? Нет, она сказала мне об этом только впоследствии.
  
  — Кто-то другой внес за нее залог?
  
  — Она сказала, что внесла его сама, лейтенант. Именно за этим и звонила. Похвастаться. Я спросила ее, откуда она взяла деньги, а Ларлин только рассмеялась, и мы… поспорили. Полагаю, я и тогда знала, чем она зарабатывает на жизнь. Просто решила притвориться, будто не знаю.
  
  Она откашлялась.
  
  — Принести вам воды, мэм? — предложил Майло.
  
  — Нет, спасибо. — Беатрис коснулась своей шеи. — Дело не в жажде.
  
  — Мэм, что вы можете сказать нам о друзьях Ларлин?
  
  — Ничего, — коротко ответила женщина. — Она не посвящала меня в свою личную жизнь, а я, как уже сказала, не хотела знать. Это звучит как равнодушие, да, лейтенант?
  
  — Конечно, нет…
  
  — Это не было равнодушием. Это была… адаптация. У меня еще три дочери и пятеро внуков, которым требуется мое внимание. Я не могу… не могла… — Ее голова снова склонилась. — Каждый консультант, с которым мы говорили, утверждал, что Ларлин должна нести последствия за свои действия.
  
  — А консультантов было много? — спросил я.
  
  — О да. Сначала из школы. Потом мы обратились в клинику, которую порекомендовала наша страховая медицинская организация. Там был славный индиец, доктор Сингх. Он сказал то же самое. Ларлин должна захотеть измениться. Он предложил мне и Хорасу пройти несколько сеансов, чтобы научиться с этим справляться. Мы согласились, и это оказалось полезно. Потом он умер. Хорас, я имею в виду. Инсульт. Месяц спустя, когда я пыталась связаться с доктором Сингхом, мне сказали, что он вернулся в Индию. — Она нахмурилась. — Очевидно, здесь он был в качестве интерна.
  
  — Вы можете назвать нам кого-нибудь из тех, кто был знаком с Ларлин? — осведомился Майло.
  
  — С тех пор, как она выбрала тот образ жизни — нет, я никого из них не знала.
  
  — Сколько ей было, когда она…
  
  — Шестнадцать. Она бросила школу и сбежала; звонила, только когда ей были нужны деньги. Она была боевой девушкой, лейтенант. Вы можете сказать, что она могла бы одолеть проклятую тягу к наркотикам…
  
  — Это бывает очень сложно, мэм.
  
  — Знаю, знаю. — Длинные костлявые пальцы Беатрис смяли черную ткань брюк. — Когда я сказала «боевая», я имела в виду буквальный смысл этого слова, лейтенант. Ларлин не останавливалась ни перед чем ради своей цели. Иногда отцу приходилось утаскивать ее из дома, чтобы она остыла. Один раз Ларлин так сильно ударила свою маленькую сестру, что едва не свернула ей шею, и Шармейн потом долго мучилась от боли. Дошло до того — Боже, прости меня за эти слова, — что мы были благодарны, когда Ларлин перестала к нам приезжать.
  
  — Я могу понять это, мэм.
  
  — А теперь кто-то поступил плохо с ней. — Женщина встала и разгладила свои брюки. — Мне надо немного успокоиться, а потом я позвоню сестрам Ларлин, и им придется придумывать, что сказать своим детям. Это уже на их усмотрение, я хочу лишь хорошо проводить время вместе с внуками… Не будете ли вы любезны уйти?
  Глава 14
  
  — Похоже, участие Дюшена — веский фактор, — сказал Мо Рид, пока мы ждали, чтобы женщина вернулась из туалета.
  
  Мы с Майло сидели на оранжевой пластиковой скамье в забегаловке, где подавали курицу и блинчики, на бульваре Авиэйшн. В кафешке пахло палеными перьями и горелым жиром; то и дело помещение сотрясал рев реактивных двигателей, заставляя дребезжать грязные стекла и угрожая обрушить штукатурку с покрытого потеками потолка.
  
  Перед нами стояли три нетронутые чашки с кофе, бурую поверхность жидкости затянуло радужной масляной пленкой. Женщина заказала хрустящие бедрышки и крылышки в сладком соусе, двойную порцию вафель с корицей и большой стакан апельсиновой газировки. Она прикончила одну тарелку курятины, заказала вторую и умяла половину сладостей перед тем, как ей понадобилось отлучиться «по женским делам».
  
  Ее звали Сондра Синди Джексон, и она называла себя Син[18]. Двадцатитрехлетняя чернокожая женщина с красивым лицом, скорбными глазами, длинными острыми ногтями, накрашенными синим лаком и частично выложенными блестками. Зубы у нее были ровные, но на левом резце блестела золотая коронка. Сложная прическа из дредов явно тестировала на прочность теорию струн.
  
  Син была восемнадцатой проституткой, которую Мо Рид расспрашивал за два дня прочесывания «горячей зоны» аэропорта, и первой, которая утверждала, что знает нашу неизвестную Номер Три.
  
  Она была сложена, как танцовщица, но аппетит у нее был потрясающий. Пока что Син только флиртовала, поглощала еду и прикидывалась невинной овечкой.
  
  Рид ерзал от нетерпения, Майло излучал буддистское спокойствие.
  
  За те же сорок восемь часов он принял бесчисленное множество бесполезных звонков, ничего больше не узнал о Большой Лоре Ченовет, не сумел найти родных Шералин Докинз где бы то ни было в Сан-Диего, в округах Ориндж и Лос-Анджелес. Подобные вещи часто истощали его терпение, но иногда срабатывали в обратную сторону.
  
  Рид неотрывно смотрел в сторону женского туалета. Наш стол размещался так, что Син не могла уйти из кафе, не пройдя прямо перед нами.
  
  — Когда она вернется, я на нее надавлю.
  
  — Конечно, — поддакнул Майло. — Или можешь позволить ей поиграть еще немного.
  
  Молодой детектив переоделся из костюма с галстуком в серую рубашку-поло, посередине которой проходила широкая красная полоса, в чистые синие джинсы и белоснежные кроссовки «Найк». Глаза у него были ясные, красное от загара лицо чисто выбрито. Под рубашкой выпирали мощные мышцы груди и плеч.
  
  Одеваясь подобным образом, он намеревался слиться с толпой, но с тем же успехом он мог облачиться в форму. Сондра Синди Джексон сразу поняла, кто он такой. Шестьдесят долларов и обещание накормить обедом побудили ее сесть к нему в «Камаро».
  
  — Обязательно затребуй возмещение расходов, — посоветовал Майло.
  
  — Посмотрим по итогам, — отмахнулся Рид.
  
  — Я вернулась! — объявил радостный голосок.
  
  Розовый бархатный топик и белые кружевные шортики Син подчеркивали цвет ее кожи. Девица была стройной, не считая груди, увеличенной до мультяшных размеров — где-то она раздобыла на это деньги.
  
  — Добро пожаловать обратно, — произнес Майло. — Приятного аппетита.
  
  Син сверкнула золотым зубом, скользнула за стол и принялась трудиться над второй тарелкой курятины.
  
  Четыре куска спустя она сказала:
  
  — Вы такие молчаливые!
  
  — Мы ждем вас, — отозвался Рид.
  
  — А чего же вы ждете? — Она похлопала ресницами. Рид тоже моргнул.
  
  — Вашего рассказа, — напомнил Майло.
  
  — Рассказа?.. Ах да, про Мэнтут.
  
  — Мэнтут? — переспросил Рид.
  
  — Так ее звали, детектив Рид.
  
  — Мэнтут?
  
  — Ага.
  
  Рид открыл свой планшет.
  
  — Это ее имя?
  
  — Фамилия, — ответила Син. — Долорес Мэнтут, но мы звали ее просто Мэнтут[19], потому что ей это шло. — Она дважды подмигнула. Рид молча смотрел на нее.
  
  — Зуб. Жевать. Вы любите эту песню? — спросила Син. — Мы жевали весь… что? Вы не слышали этот блюз?
  
  — Должно быть, я упустил его из виду, — сказал Майло.
  
  — «Мы жевали весь день напролет», — подсказал я. — Бонни Рэйтт.
  
  — Ага, — подтвердила Син. — Славная песенка. Вот такая и была Мэнтут. У нее был такой рот.
  
  — Рот — в смысле… — уточнил Рид.
  
  — А? — не поняла Син.
  
  — Кто был ее сутенером? — вмешался Майло.
  
  — Джером.
  
  — Джером — а дальше?
  
  — Джером Джером, — ответила Син. — Я не шучу, у него одинаковые имя и фамилия. Я не стану утверждать, что так его назвала мамочка, но именно так его все называли. Джером Джером. Только вы его не расспросите — он умер.
  
  — От чего он умер?
  
  — От передоза. — Аккуратно держа крылышко двумя пальцами, Син жадно обглодала его до кости.
  
  — Когда? — спросил Рид.
  
  Она лишь пожала плечами.
  
  — Я просто слышала, что он умер.
  
  — От передоза?
  
  — А от чего же еще?
  
  — Вы полагаете, он превысил дозу?
  
  Взгляд Син был исполнен жалости.
  
  — Детектив Рид, Джером ширялся каждый день, и не по разу, а потом умер. Вы полагаете, он скончался от старости?
  
  — Долорес никогда не работала на Джо Отто Дюшена? — поинтересовался Майло.
  
  — Да ни за что. Джо Отто работает с черными, на белых и не смотрит.
  
  — Расскажите нам о Долорес.
  
  Син помахала куриной косточкой.
  
  — Старая. Белая. Уродливая.
  
  — Когда вы в последний раз видели ее?
  
  — Ну-у… с год назад?
  
  — Старая — это сколько лет?
  
  — Сто, — рассмеялась Син. — Может быть, сто пятьдесят. Она выглядела ужасно потасканной.
  
  В ее ротике один за другим исчезали шарики персикового мороженого, однако никаких новых сведений этот ротик взамен не выдал. Рид протянул ей свою визитку, и девица взглянула на нее так, словно это было некое экзотическое насекомое.
  
  Когда она выпорхнула из кафешки, мы дошли до парковки и смотрели, как она, покачивая бедрами, удаляется по Авиэйшн. В «Камаро» Рида не было компьютера, поэтому Майло пригнал со служебной парковки полностью оборудованный седан «Шевроле».
  
  В базах данных не обнаружилось никакой Долорес или Делорес Мэнтут. Небольшая игра с перестановкой букв наконец позволила нам идентифицировать ее: Демора Джин Монтут. Светлые волосы, зеленые глаза, рост пять футов пять дюймов, вес сто сорок фунтов, родилась пятьдесят один год назад, тридцать лет арестов за мелкие правонарушения. Никаких упоминаний о непорядке с зубами, однако поисковик и не был нацелен на такие тонкости.
  
  Майло позвонил в отдел по борьбе с проституцией и через пару секунд получил имя ее сутенера. Джером Ламар Макрейнольдс. Было подтверждено, что он умер четырнадцать месяцев назад: передозировка кокаина и героина, заключение о смерти сделано на основании следов от уколов и анализа крови, вскрытие не производилось.
  
  — Он отбросил копыта, — сказал Майло, — и Демора осталась без «крыши», уязвимая. Злодей учуял это и начал действовать.
  
  — Идеально для некоторых богатых хищников, — заметил Рид, массируя выпирающий бицепс.
  
  — Главное — превратить женщину в жертву, — кивнул лейтенант.
  Глава 15
  
  Три дня не особо удачной охоты.
  
  Майло и Рид прочесали всю трассу, ведущую к аэропорту, и выяснили, что больше ни одна проститутка не сталкивалась с бритоголовым клиентом, размахивающим ножом. Младший детектив Диана Салазар арестовывала Демору Монтут несколько раз и полагала, что родом та из Алабамы, однако не была в этом уверена. По налоговым ведомостям штата никто с такой фамилией не проходил.
  
  — Вы, случайно, не знаете ее стоматолога, Диана?
  
  — Угадали, Майло, не знаю. Равно как и ее парикмахера и личного тренера.
  
  — Какой она была?
  
  — Славная женщина, не очень умная; никогда не поднимала шума, если мы загребали ее при ловле на живца. Много лет назад она была действительно симпатичной.
  
  — Единственный снимок, который я видел, был сделан два года назад.
  
  — Ну, как обычно, — подала плечами Салазар.
  * * *
  
  Никто не слышал, чтобы Демора, Шералин Докинз или Большая Лора Ченовет работали на частных вечеринках.
  
  — Если б они этим занимались, то похвастались бы, — сказал один сутенер. — Большая Лора — особенно, она любила выставляться, пускать пыль в глаза. А если с ней не соглашались, лезла в драку.
  
  — С вами такое бывало? — спросил Рид.
  
  — Что?
  
  — Драки с Большой Лорой.
  
  — Не, не было такого. Если б она полезла на меня, я бы ее прибил.
  
  — Ее кто-то и прибил.
  
  — Да плевать. Мне идти надо.
  
  Проститутка по имени Чарвей, юная, все еще стройная, без шрамов на теле, полагающая, что у нее еще вся жизнь впереди, поглаживала свои груди, смеялась и говорила чувственным голосом:
  
  — Они? С богатенькими типами? Для каких же вестсайдских вечеринок могут понадобиться такие старые кошелки?
  * * *
  
  На обратном пути в офис Майло угрюмо молчал. Видимо, почувствовав это, Мо Рид вел машину быстро.
  
  — Может быть, Вандеры не имеют к этому никакого отношения, просто Хак — маньяк-одиночка?
  
  Наблюдение за управляющим было установлено. То, что поместье Вандеров располагалось на вершине холма в конце дороги, ограничивало число выгодных точек обзора на Калле-Маритимо — ближайшая была в двух кварталах от ворот. Наблюдение не дало ничего: Хак не покидал дом.
  
  Майло решил продолжать наблюдение до наступления темноты, сказав Риду, что они поделят смены между собой.
  
  — Издали мы ничего не узнаем, лейтенант, — ответил Рид. — Надо прощупать самого этого типа.
  
  — И как мы сделаем это, парень?
  
  — Доверьте это мне, — ответил Рид. — При все моем уважении к вам…
  
  — Тебе что, совсем не нужен сон?
  
  — Я мало сплю. Меня никто не заметит, я умею сливаться с местностью.
  
  — И как ты этому научился? — спросил Майло.
  
  — Я был младшим сыном.
  * * *
  
  Практически вся взрослая жизнь Хака была пустым листом, и заполнить хотя бы часть этого сплошного пробела могла лишь Дебора Валленбург, адвокат, которая вытащила его из тюрьмы для несовершеннолетних. Однако спрашивать у нее не было смысла; адвокатша, скорее всего, будет молчать, как камень, о делах своего клиента — и это в лучшем случае. В худшем же она уведомит Хака, и, если тот в чем-то виноват, он сбежит.
  
  Мои услуги не требовались, и я занялся консультациями по делам заключенных; это не отнимало много времени, оставляя мне возможность лениво погулять с Бланш и пообедать с Робин.
  
  Посреди всего этого мне позвонила с Лонг-Айленда Эмили Грин-Басс.
  
  — Я узнала ваш номер на психологическом сайте штата, доктор. Надеюсь, вы не в обиде.
  
  — Ничуть. Чем могу быть полезен?
  
  — Я звоню вам, а не лейтенанту Стрёджису, потому что… это не совсем касается дела Селены… — Голос ее прервался. — Поверить не могу, что я использую это слово.
  
  Я ждал. Она продолжила:
  
  — Я уже говорила с лейтенантом Стёрджисом и знаю, что дело стоит на месте. А вам я звоню… на самом деле, я не знаю, почему я звоню вам… Наверное, я… извините, что зря трачу ваше время, доктор.
  
  — Не зря.
  
  — Вы говорите это просто потому, что… простите, я не знаю, что делаю.
  
  — Вы прошли через такое, чего большинство людей и отдаленно не могут себе представить.
  
  Молчание. Когда Эмили, наконец, заговорила, голос ее был тихим и хриплым.
  
  — Наверное… наверное, мне нужно… Доктор Делавэр, я все время думаю о той беседе. В участке. Мои мальчики… должно быть, мы выглядели совершенно сумасшедшей и недружной семьей. На самом деле, это не так.
  
  — То, что случилось, на сто процентов нормально, — заверил я.
  
  — Правда?
  
  — Да.
  
  — Вы видели других людей в такой ситуации?
  
  — Многих людей. Четкой схемы поведения не существует.
  
  Долгая пауза.
  
  — Спасибо. Наверное, я хотела, чтобы вы поняли: на самом деле мы совершенно нормальные, обычные люди, но сейчас, когда я говорю это вслух, мои слова звучат нелепо. Какая разница, какое мнение у вас будет о нашей семье?
  
  — Вы пытаетесь обрести хотя бы какой-то контроль над ситуацией.
  
  — Что совершенно невозможно.
  
  — И все же иногда следует хотя бы попытаться, — сказал я. — Я увидел в ваших сыновьях привязанность и любовь, к вам и к Селене.
  
  Всхлип задребезжал в мембране телефона, словно отдаленный раскат грома. Я ждал, пока звук утихнет.
  
  — Я не знаю, что могла бы сделать, начнись все сначала, — выдавила Эмили. — Я имею в виду — в отношениях с Селеной. Может быть, останься Дэн в живых… Он был хорошим отцом. У него нашли рак мозга. Он ничем не заслужил это; он не пил, не курил, не… это просто случилось, врачи сказали, что это одна из тех вещей, которые просто случаются. Наверное, надо было объяснить это Селене. Но она была такой маленькой, и я подумала… — Эмили судорожно втянула воздух. — Она потеряла отца, а я потеряла любовь всей моей жизни. После этого все посыпалось.
  
  — Мне жаль, что вам пришлось испытать все это.
  
  Молчание.
  
  — Миссис Грин-Басс, то, что случилось с Селеной, не было связано с тем, что она потеряла отца.
  
  Может быть, это и ложь, но кому какое дело?
  
  — А с чем тогда?
  
  — С чем-то еще, что невозможно определить.
  
  — Но если б она не переехала в Лос-Анджелес… — Хриплый смешок. — «Если то», «если это», «если б только», «могло бы», «следовало бы», «было бы»… Она полностью порвала со мной.
  
  — Так или иначе, дети отдаляются, — произнес я. — Если не географически, то психологически.
  
  Перед моими глазами пронеслось мое собственное путешествие через всю страну — мне тогда было шестнадцать лет. Череда вокзалов, пустошей за окном вагона, киосков с гамбургерами… Потрясение при виде силуэта большого города впереди. Перспективы новой жизни, внушающие восторг и ужас.
  
  — Отдаляются, — согласилась Эмили Грин-Басс. — Полагаю, это необходимо.
  
  — Именно. Люди, остающиеся на одном месте, нередко чахнут.
  
  — Да-да… Селена поступала именно так, как хотела. Всегда. Она была упорным ребенком. Всегда знала, чего хочет, и добивалась этого. Вот почему так тяжело думать, что кто-то ее… одолел. Она была хрупкой, но сильной личностью, доктор. Сто десять фунтов веса — но легко было забыть, какая она… маленькая. — Снова раздался всхлип. — Она была моим ребенком, доктор.
  
  — Я вам очень сочувствую.
  
  — Знаю… у вас добрый голос. Если вы узнаете что-нибудь, вообще хоть что-нибудь, вы позвоните мне?
  
  — Конечно.
  
  — Глупый вопрос, — вздохнула Эмили. — Кажется, я часто задаю глупые вопросы.
  * * *
  
  Закончив с очередной консультацией, я писал отчет, когда мне позвонил Майло.
  
  — Не пойти ли нам пообедать?
  
  Было три часа дня.
  
  — Как-то уже поздновато, минимум на час…
  
  — Тогда назовем это «перекусить». Я через полчаса встречаюсь с Ридом, он попросил.
  
  — В чем дело?
  
  — Он оставил сообщение на моем автоответчике, но ничего не уточнил. Голос у него был слегка взволнованный.
  
  — Хорошо, буду, — ответил я. — Карри и что-то там тандури?
  
  — Не-а, пицца. Парню нужно разнообразие в питании. А также местечко, где его не найдет его братец.
  * * *
  
  «Разнообразием» оказался похожий на амбар «Пицца-Палаццо» на Венис-Бич неподалеку от Сотела. Скамьи и столики для пикника. Благодаря неурочному часу зал, пропахший залежавшимся сыром, был почти пуст, не считая двух дальнобойщиков, чья фура занимала половину парковки. Огромные пироги для огромных мужчин.
  
  Тишину нарушали лишь гудки и писки, доносившиеся от игровых автоматов, выстроившихся у дальней стены. Покинутые автоматы взывали, требуя внимания.
  
  Мы с Майло прибыли одновременно. На парковке не было видно черного «Камаро», однако Мо Рид обнаружился в зале пиццерии. Он снова влез в блейзер и галстук, и вид у него был такой, словно ему не по себе. Полицейский сидел за столиком, потягивая из кружки безалкогольное корневое пиво.
  
  — Новые колеса, парень? — спросил Майло.
  
  — То есть?
  
  — Не вижу ничего черного, блестящего или шевролёвого.
  
  — А, он был взят напрокат, — ответил Рид. — Теперь я взял другую.
  
  — Драндулет в ремонте?
  
  Рид покраснел.
  
  — Дай, угадаю, — сказал Майло. — Ты берешь машины напрокат, чтобы следить за братом. Ты хотя бы заполняешь бланки, чтобы тебе возместили расходы?
  
  Рид покачал головой.
  
  — Разориться хочешь, парень?
  
  — Я просто не думаю о таких вещах.
  
  — Тц-тц-тц, дядюшка Майло безутешен… Ладно, как давно ты его выслеживаешь?
  
  — Ну… с того дня, как он сам явился к нам. Это не отразится на работе, лейтенант, обещаю. Я использую свободное время. Он ждет, что я буду за рулем какого-нибудь хлама, так что это было несложно, на «Камаро» он внимания не обратил. Но для полной уверенности я вчера поменял машину.
  
  — Прокачался до «Феррари»? — поддел Майло.
  
  — «Кадиллак» цвета мокрого асфальта, — ответил Рид. — С тонированными стеклами, так, на всякий случай. Поскольку Хак явно никуда не выходит, я решил, что, наверное, надо попробовать узнать, кто заплатил за то, чтобы на него пало подозрение. Не то, чтобы я считал это уликой — просто хотел знать, кто желает, чтобы мы думали на Хака. Может быть, эти люди могут рассказать нам что-нибудь еще…
  
  Рид умолк и стал разглядывать дощатую столешницу. Он нервничал, словно ребенок, который только что закончил оправдываться перед рассерженным родителем.
  
  — В этом есть некий смысл, — кивнул Майло. — Узнал что-нибудь?
  
  — На самом деле — да.
  * * *
  
  Рид наблюдал за тем, как Фокс ездит на множество деловых встреч («В «Айви», в «Гриле-на-Аллее», в «Жан-Поле», все в его стиле»). Проверив по базе данных номера машин сотрапезников Фокса — каким бы ненадежным это ни казалось, — Рид нашел кое-какие ответы.
  
  — Новый «БМВ-трёха» зарегистрирован на имя Симоны Вандер по адресу в Брейкторн-Вуд. Это в холмах, округа Беверли-Хиллз. По имени выяснилось — белая женщина, тридцать один год, в розыске не находится, арестов и приводов нет, физические данные соответствуют женщине, которую я видел с ним в «Джеффри».
  
  — В Малибу?
  
  — Да.
  
  — Живет в Беверли-Хиллз, но обедает на побережье, — заметил Майло. — Кто она, еще одна бывшая жена?
  
  — Дочь, — поправил Рид. — Я нашел ее свидетельство о рождении. Родилась в медицинском центре Сидарс-Синай, отец — Саймон Вандер, мать — Келли. Я проверил и Келли тоже. «Вольво» пятилетней давности, адрес в Шерман-Оукс с номером квартиры.
  
  — Папочка и вторая жена ведут роскошную жизнь, первая жена ютится в квартирке.
  
  — Но у дочери, Симоны, довольно неплохое жилье, — отметил Рид. — Дом в коттеджном поселке — тихое зеленое местечко.
  
  — Вы заезжали туда?
  
  — Сегодня утром.
  
  — Саймон и Симона, — хмыкнул Майло. — Миленько. Как бы ты это определил, Алекс? Привязка, эмоциональное отождествление?
  
  — Еще пара таких вопросов, и будешь платить мне как частному психоаналитику.
  
  Он снова повернулся к Риду.
  
  — Какую пиццу хочешь? Я вот воображаю штуковину размера экс-экс-экс-эль, с высоким краешком, с поджаристой корочкой, наполовину с колбасой, наполовину с анчоусами, наполовину с мясными тефтелями, наполовину со строганой олениной.
  
  Рид сразу приуныл.
  
  — Я что, зря потратил время?
  
  — Не совсем, но сначала мы поедим. Так с чем тебе пиццу, детектив Рид?
  
  — Ну… просто с сыром. Пару ломтиков.
  
  — Дай себе волю, парень. Я закажу для себя среднюю колбасную, дополнительно с толченым чесноком и перцем. Заказывай, потом пойди к автомату со жвачкой и купи мятную без сахара. Мы не хотим рисковать тем, что оскорбим нюх мисс Симоны.
  Глава 16
  
  Рид оставил свой «Кадиллак» на стоянке у пиццерии, и мы погрузились в машину Майло.
  
  Брейкторн-Вуд оказался крутой, небрежно вымощенной дорогой над Бенедикт-Кэньон; извилистой, узкой и резко пахнущей старой конной дорогой; я чувствовал себя совсем как дома.
  
  У Симоны Вандер была одна общая черта с ее отцом: любовь к тупикам. Границу ее владений отмечали простые железные ворота со столбами, сложенными из старого кирпича. Таким же кирпичом был отделан коттедж с мягкой кровлей, видневшийся за оградой. Там, где кирпичной отделки не было, темнели мореные сосновые доски. Окна с переплетом в ромбик, дубовая дверь с речной резьбой и флюгер, сделанный в виде ведьмы на метле, дополняли этот неопейзанский вид.
  
  На выложенном брусчаткой автодворе был припаркован «БМВ 335i» цвета спелого томата с откидной крышей. Машина и земля вокруг нее были усыпаны сосновыми иглами. Средиземноморские сосны росли по всему участку, бросая тень на крышу дома. Сквозь сплетение ветвей виднелись проблески ярко-зеленого и бежевого: холмы в отдалении.
  
  В течение всего пути Рид нервничал и постоянно пытался как-то оправдаться за то, что следил за своим братом, хотя Майло ни словом не упрекнул его.
  
  «Может быть, это и ерунда, но, по крайней мере, мы сможем узнать, что ей известно о Хаке».
  
  «Может быть, она когда-то жила в том доме. Или приезжает туда, а если даже нет, если даже она ничего не может сказать нам о Хаке, вечеринках и обо всем прочем, может быть, мы все-таки сможем понять, происходило там что-то странное или нет».
  
  «В самом крайнем случае мы узнаем, что там нечего узнавать, и нам не придется искать другие подходы. Не то чтобы я считал, будто в Хаке нет ничего подозрительного, я по-прежнему думаю, что есть. Иначе зачем ей платить за то, чтобы на него бросили тень?»
  
  И теперь, глядя на кнопку вызова у ворот Симоны Вандер, молодой детектив сунул руки в карманы и прикусил губу.
  
  — Вперед, твой выход, — подбодрил его Майло, воздевая палец в воздух.
  
  — На чем, по-вашему, мне следует сосредоточиться? — спросил Рид.
  
  — Следуй своему чутью.
  
  Рид нахмурился.
  
  — Это награда, а не кара, Моисей.
  
  Рид нажал кнопку.
  
  — Отлично справляешься, — хмыкнул Майло, — я доверю тебе покрутить руль. Но только когда машина будет на подъездной аллее.
  
  Молодой женский голос из домофона осведомился:
  
  — Да?
  
  На заднем плане что-то красиво пел другой женский голос.
  
  — Мисс Вандер? Я детектив Рид из полиции Лос-Анджелеса.
  
  — Что-то случилось?
  
  — Мы просим вас уделить нам несколько минут, мэм. Это касается Трэвиса Хака.
  
  — О! — Музыка умолкла. — Хорошо, пару секунд.
  
  Прошло несколько минут, прежде чем резная дубовая дверь отворилась. В проеме стояла женщина среднего роста, бледная, худая и длинноногая, с узким мальчишеским лицом. Длинные черные волосы были уложены в высокую прическу. Она была одета в блузку в бело-розовую полоску, с вырезом-лодочкой, в белые бриджи длиной до колен — их манжеты были застегнуты на хлястики в виде бантов. На ногах у нее были розовые босоножки на шпильках, без задников. Золотые серьги-кольца, настолько крупные, что их было видно через весь двор, отбрасывали солнечные блики.
  
  Женщина некоторое время изучала нас, потом помахала рукой.
  
  Мо Рид махнул в ответ. Нажав кнопку на пульте дистанционного управления, женщина открыла ворота.
  
  — Я Симона. В чем дело? — Мягкий, мелодичный голос чуть подрагивал, отчего в каждом слове чудилась неуверенность. Она была из тех людей, которые при близком рассмотрении выглядят лучше. Фарфоровая кожа, голубоватая сетка крошечных сосудов на висках, тонкие черты лица, изящество в движениях. Расширенные зрачки выдавали любопытство. Брови ее были искусно выщипаны.
  
  В руке, словно выточенной из слоновой кости, женщина небрежно держала пульт дистанционного управления. Когда она улыбнулась, то эта улыбка сделала ее на несколько лет моложе.
  
  Мо Рид назвал свое имя, потом представил Майло и меня, не упомянув, впрочем, мою должность. Не было смысла усложнять дело.
  
  — Так много людей, — сказала Симона Вандер. — Полагаю, это что-то важное.
  
  Прежде чем Рид успел ответить, позади нас раздался рык двигателя.
  
  За воротами стоял, фырча мотором, серебристый кабриолет «Порше». Крыша была откинута, открывая салон, обитый кожей терракотового цвета. За рулем сидел Аарон Фокс в зеркальных очках бежевом льняном пиджаке и черной рубашке.
  
  — О, хорошо, — произнесла Симона, нажимая кнопку на пульте, чтобы включить его.
  
  Фокс вылез из машины, застегивая пиджак. Льняные брюки идеального покроя дополняли его образ. Над краем черных сверкающих туфель из змеиной кожи виднелись носки кофейного цвета.
  
  — Частный детектив Фокс, — обронил Майло.
  
  — Лейтенант Стёрджис. Я был по соседству и решил заехать.
  
  Он направился к Симоне Вандер, но Мо Рид преградил ему путь.
  
  — Что такое? — спросил Фокс.
  
  — Сейчас не время.
  
  — Я вызвала Аарона сразу же, как вы позвонили в домофон, — пояснила Симона. — Как быстро он добрался!
  
  — Зачем вы вызвали его, мэм? — осведомился Майло.
  
  — Не знаю… я просто подумала, что он будет нужен нам. Он знает все о Трэвисе.
  
  Рид полуобернулся, чтобы видеть ее. Рядом с ним, сложенным, как грузчик, она выглядела хрупкой, как соломинка.
  
  — Вы заплатили ему за то, чтобы он это узнал.
  
  Симона Вандер не ответила.
  
  — У мисс Вандер есть полное право нанимать меня для любой легальной деятельности, — заявил Аарон Фокс. — И как она уже сказала, все, что ей известно о мистере Хаке, рассказал ей я. Так почему бы нам просто не…
  
  — Мы будем поступать так, как нам нужно, — прервал его Рид, расправляя плечи, чтобы казаться еще крупнее. Сложением он был мощнее Фокса, но ниже на пару дюймов. Фокс выпрямился, чтобы еще сильнее возвышаться над ним.
  
  Симона Вандер смотрела на них.
  
  Дуэль за доминирование. Кто кого?
  
  — Аарон, мы ценим вашу преданность клиентке… — начал Майло.
  
  — Не говоря уже о почасовой оплате, — вклинился Рид.
  
  — …но сейчас нам нужно поговорить с ней наедине.
  
  Гладкое коричневое лицо Фокса не выражало ничего.
  
  — Наедине, мистер Фокс, — подчеркнул Рид.
  
  Улыбка Аарона была слишком неожиданной и широкой, чтобы ее можно было принять за выражение искреннего веселья. Расправив лацканы льняного пиджака, он пожал плечами.
  
  — Я буду поблизости, Симона. Позвоните мне, как закончите.
  
  — Хорошо, спасибо.
  
  Все еще улыбаясь, Фокс хлопнул брата по плечу — так, что эхо хлопка отразилось от стены дома. Мышцы на руках Рида бугрились и перекатывались.
  
  — Всегда рад видеть тебя, братец.
  
  Фокс уселся в «Порше» и рванул рычаг передач. Мотор взревел. Аарон высунулся поверх лобового стекла и поднял большой палец, обращая жест в основном к Риду.
  
  — Молодец, «Кадиллачек».
  * * *
  
  Гостиная Симоны Вандер была милой, уютной и сплошь заставленной мебелью — кресла, обитые тканью с узором, дубовый стол, возможно, даже старинный, изображения цветов в убогих белых рамочках. На буфетной стойке, отделявшей гостиную от выложенной ярко-красной плиткой кухни, выстроилась коллекция японских кукол. Пол был застлан лавандово-кремовым обюссоновским ковром[20].
  
  Из музыкального центра «Бэнг энд Олафсен» лился голос Тори Эймос, поющей о черной голубке.
  
  Кофейным столиком служил китайский сундук из камфорового дерева. На крышке, в окружении цветов и свеч, стояли три фото в золоченых рамках. На двух снимках была изображена Симона Вандер: верхом на изящной лошади каштановой масти и с чашкой кофе на фоне океана. Самая большая фотография, размещенная в центре, являла собой парадный портрет: высокий, сутуловатый мужчина лет шестидесяти, с бородой и редкими седыми волосами, зачесанными вперед в неуклюжей попытке скрыть залысины, рядом с ним — крошечная симпатичная азиатка минимум на двадцать лет моложе его, а между ними — мальчик лет восьми с раскосыми глазами, держащий обоих за руки. Мужчина и мальчик одеты во фраки, на женщине — длинное вечернее платье красного цвета. Оба взрослых улыбаются, узкие губы мальчика плотно сжаты.
  
  Симона Вандер коснулась рамки ногтем с французским маникюром и улыбнулась.
  
  — Это мой брат Келвин. Он гений.
  
  Она выключила музыку, и мы с Майло и Ридом опустились на самый длинный из диванов. Под нашим общим весом пышные диванные подушки продавились как минимум на фут. Симона спросила, не желаем ли мы чего-нибудь выпить, и, когда мы отказались, села в кресло с жесткой спинкой, закинув ногу на ногу. Кресло было высоким, и, чтобы видеть ее лицо, нам приходилось смотреть снизу вверх.
  
  Симона теребила рукав; розовая босоножка покачивалась, готовая упасть на пол.
  
  — Извините, что позвонила Аарону. Просто он действительно был мне очень полезен.
  
  — В расследовании относительно Трэвиса Хака? — спросил Рид.
  
  — Ну да. — Она убрала густую черную прядь за свое изящное ушко. Такая же, как на висках, сеточка голубоватых капилляров виднелась на углу челюсти и мочке уха, словно кожа женщины была совершенно прозрачной.
  
  Она обхватила себя руками.
  
  — Наверное, вы хотите знать, почему я вообще наняла его?
  
  — Да, мэм, — подтвердил Рид.
  
  — У Аарона были отличные рекомендации, — сказала она, вглядываясь в наши лица в поисках согласия или отрицания.
  
  — Кто посоветовал его вам, мэм?
  
  — Человек, который работал с моим отцом — занимался сделками с недвижимостью. Он пользовался услугами Аарона до того и считает, что тот справляется лучше всех. Я не знала, как это делается, все это казалось мне ужасно странным — в смысле, найм частного детектива. Но я просто чувствовала, что должна это сделать — после того как услышала про Селену.
  
  — Вы знали Селену? — спросил Рид.
  
  — Она была учительницей игры на фортепиано у моего брата. Иногда мы встречались с ней в доме моего отца и разговаривали. Селена казалась мне очень славной девушкой. Я была так расстроена, когда услышала, что с ней случилось!
  
  — О чем вы разговаривали? — уточнил Рид.
  
  Симона улыбнулась.
  
  — Да так, о пустяках. Она казалась очень доброй. Моему брату Келвину она нравилась. У него было много учителей — строгих, настоящих профессионалов, профессоров из консерватории. Они не давали ему поблажек, и Келвину это надоело. Он играет на фортепиано с трех лет и устал практиковаться по шесть часов в день. То, что ты гений, не означает, что ты должен быть рабом, верно? К тому же он решил, что с него довольно классической музыки, теперь он сам хочет писать песни. Папа и Надин — мама Келвина — позволили ему это. Они отнеслись к этому совершенно иначе, чем отнеслись бы в такой ситуации другие родители.
  
  — В какой ситуации?
  
  — Когда их ребенок — гений. Дарование, — объяснила Симона. — Судя по тому, что я видела, Селена отлично подходила Келвину. Она сказала, что когда-то прошла через такую же муштру. Когда от талантливого человека ждут, что он все время будет упражняться. — Она нахмурилась. — Это ужасно. Келвин будет горевать.
  
  Рид взглянул на Майло. Тот сказал:
  
  — Значит, вам нравилась Селена.
  
  — Она не могла не нравиться. — Симона убрала руку, которую прижимала к щеке, на коже остался слабый розовый отпечаток. — Я была в ужасе, когда узнала. Я как раз собиралась выйти из дома и слушала новости — краем уха, понимаете? Услышала имя Селены и подумала — нет, это какая-то ошибка. Тогда я зашла на сайт одного из телеканалов, но там эту новость тогда еще не опубликовали, и я забыла о ней. Но на следующее утро это было уже во всех новостях. Я поверить не могу…
  
  — Почему вы заподозрили мистера Хака? — спросил Мо Рид.
  
  — Не могу сказать, что я его заподозрила, ничего столь определенного не было. Я просто… первое, что я сделала, когда узнала, что произошло с Селеной, — позвонила отцу. Обычный его телефон был выключен, меня переадресовало на международный сотовый, потому что отец находился в Гонконге. У него шло совещание, но я рассказала ему. Он был потрясен и сказал, что сообщит Надин и Келвину, когда будет им звонить.
  
  — Они не с ним?
  
  — Нет, они в Тайване, навещают родных Надин. А отец занимается какой-то недвижимостью в Гонконге.
  
  — Относительно Хака… — напомнил Мо Рид.
  
  — Да. Не могу сказать, что я его подозреваю, но он производит… странное впечатление. — Она помолчала. — И я точно знаю, что он интересовался Селеной.
  
  — В каком смысле интересовался, мэм?
  
  — Не нужно называть меня «мэм», — попросила Симона.
  
  — Итак, Хак интересовался Селеной…
  
  — В физическом смысле. Не то чтобы я видела или слышала, чтобы он говорил или делал что-то нехорошее, но женщина всегда может определить такие вещи. — Она слабо улыбнулась. — По крайней мере, мне кажется, у меня есть чутье.
  
  — Что он делал?
  
  — Смотрел на нее. Ну, понимаете, таким взглядом… С большой буквы «В». — Она подергала себя за прядь волос. — Я не хочу, чтобы у кого-то были неприятности… правду говоря, иногда я чувствовала, что он так же смотрит на меня. Это неважно, Хак никогда не переходил границ, и в обычных обстоятельствах я не стала бы упоминать об этом. Но… когда узнала о том, что случилось — вы ведь не скажете ему, да? — я наняла Аарона.
  
  — Конечно, не скажем, — заверил Рид. — Этот человек вел себя подозрительно, и у вас были все основания для найма сыщика.
  
  Симона вздохнула.
  
  — «Подозрительно» — слишком сильное слово. Не хочу обвинять Трэвиса в чем-либо, но у него есть манера вести себя так, словно он действует… не то чтобы исподтишка, скорее… тайно? Как шпион? — Она нахмурилась, не находя нужных слов.
  
  — Скрытно, — подсказал Майло.
  
  — Да, именно так, скрытно, словно шифруясь. Как будто он все время оглядывается через плечо, и от этого тебе тоже хочется оглянуться, понимаете? Я очень прямолинейный человек… но моему отцу он нравится, а отец отлично умеет вести дела, и кто я такая, чтобы высказывать ему все это?
  
  — Что вашему отцу понравилось в Хаке?
  
  — Он не говорил, но это и так понятно. Вот почему я не стала поднимать шум. Отец хорошо разбирается в людях, отчасти потому добился такого успеха. — Она хмыкнула. — Как вы думаете, кто купил мне этот дом? Я, конечно же, не могла бы на него заработать, и совершенно не собираюсь этого скрывать.
  
  — А чем вы занимаетесь?
  
  — Работаю с детьми. Няня, учительница дошкольных курсов, провожу коррекционное обучение. И… наверное, не следовало бы говорить об этом, но я, как и все остальные, хотела действовать. Однако хотеть — это одно, а сделать — совсем другое. Сейчас я вроде как отдыхаю от работы; может быть, займусь чем-нибудь совершенно иным. В любом случае, папа совсем не такой, каким обычно представляют людей, занимающих столь высокое положение, как он. Он разбирается в людях и доверяет своим инстинктам. И всегда говорит, что предпочитает поверить и разочароваться, чем быть циником. «Циник знает цену всему, но ничего и никого не ценит», — вот его любимая цитата.
  
  — Трэвис Хак пока еще не разочаровал его? — спросил Рид.
  
  — Очевидно, нет, — ответила Симона Вандер. — Может быть, потому, что у Трэвиса нет своей жизни, он всегда под рукой, чтобы исполнить какое-нибудь поручение. Я знаю, что это удобно и отцу, и Надин, но, вероятно, именно это меня беспокоит. Возможно, Трэвис слишком много участвует в жизни их семьи?
  
  Она подалась вперед, сложившись, словно бумажная фигурка-оригами.
  
  — Быть помощником — это не просто работа. Он живет в их доме. — Вздох. — Вот зачем я наняла Аарона — чтобы узнать, есть ли какие-то причины для беспокойства. И вам известно, что он обнаружил. Трэвис убил человека.
  
  Она снова обхватила себя руками.
  
  — Мистер Фокс объяснил вам подробности? — поинтересовался Мо Рид.
  
  — Я знаю, что это была детская потасовка. Но тем не менее человек погиб, а Хак отправился в тюрьму. Я думала об этом вчера вечером, и мне едва удалось заснуть.
  
  Взгляд ее карих глаз обратился на Майло.
  
  — Аарон сказал, что вы всегда доводите следствие до конца, лейтенант. И никогда не сбиваетесь со следа.
  Глава 17
  
  Симона Вандер проводила нас до ворот. Майло медленно повел машину вниз по Бенедикт-Кэньон.
  
  — Она знакома с Хаком, — сказал Мо Рид. — Думаю, это смещает акцент на него как на маньяка-одиночку, лейтенант.
  
  Ответом было лишь ворчание.
  
  На Лексингтон-роуд Рид попробовал снова:
  
  — Это не будет проблемой, лейтенант.
  
  — Что не будет?
  
  — Мои отношения с Аароном.
  
  — Я никогда и не считал, что они будут проблемой.
  
  — Она дала нам один ключ: непохоже, чтобы Вандеры бежали от чего-либо. Что мы думаем о тех секс-вечеринках, на которых играла Селена?
  
  — Хороший вопрос.
  
  — Так Вандеры по-прежнему потенциальные подозреваемые?
  
  — Нет причин исключать их. Или кого-либо еще. — Майло улыбнулся. — С альтернативным образом жизни. Было ли это тем, что привело к смерти Селены и других женщин? Да черт его знает.
  
  — Пропажа компьютера Селены свидетельствует, что убийца хотел сохранить что-то в тайне, — напомнил я.
  
  — Или просто плохой парень хотел избавиться от любых намеков на то, что он как-то был связан с Селеной, — возразил Рид. — И значит, это был кто-то, кого она знала. И она знала Хака. А теперь мы знаем, что он пускал на нее слюнки. Добавим того лысого типа, которого видела Рамос, — и Хак кажется все более и более вероятным подозреваемым.
  
  — Жуткий тип, — кивнул Майло. — Но не для Вандеров. У Саймона, как у успешного бизнесмена, острое чутье. По словам его дочери, он склонен доверять, однако она не сказала, что он наивный сосунок. Зачем ему давать Хаку работу, которая подразумевает проживание в доме Вандеров?
  
  — Тот самый странный, то есть альтернативный образ жизни?
  
  Майло не ответил, пока мы не проехали примерно милю по Сансет-роуд.
  
  — Ладно, мы пригласим мистера Хака на допрос, но мягко, мягко; может быть, он не бросится сразу звонить адвокату. Однако не сегодня — нужно понаблюдать еще пару дней. Если нам повезет, он наконец-то выйдет из дома, направится прямо на Центральный бульвар и снимет девицу прямо у тебя на глазах, детектив Рид. При самом лучшем раскладе он попытается сделать что-нибудь плохое, и ты героически арестуешь его. Тогда ты будешь красоваться на пресс-конференциях, а я — заполнять бумажки.
  
  — Ты думаешь, он настолько глуп? — хмыкнул Мо. — Учитывая то, что мы нашли все эти трупы, он снова пойдет туда?
  
  — Это тебе впёрлось понаблюдать за ним, парень.
  
  Молчание.
  
  — Да, это было бы глупо, — продолжил Майло, — но не будь глупых преступников, наша работа была бы такой же веселой, как раковая опухоль. И, с точки зрения Хака, ничего особенного не происходит. Мы пару минут поболтали с ним — и больше не возвращались, а на пресс-конференции сказали, что никаких улик нет. Ему должно казаться, что мы ни хрена не знаем. Что, в общем-то, близко к истине.
  
  — Он почувствует себя уверенно и нанесет новый удар? — предположил Рид.
  
  — Почерк убийств указывает на растущую самоуверенность, — сказал я. — Преступник начал с женщин, которых вряд ли кто-то стал бы искать, и спрятал тела понадежнее. Никто их не хватился, и тогда он перешел к той, пропажу которой точно обнаружат, оставил ее труп на виду, да еще и позвонил для верности.
  
  — Мистер Шипящий, — кивнул Рид. — И все крутится вокруг болота. Это он что, остается в своей географической зоне комфорта?
  
  — Болото может быть частью сценария, позволяющего ему пощекотать нервы.
  
  — Это место его заводит? Каким образом?
  
  — Доктор Харгроув назвала его священным местом. Убийства, совершаемые ради удовлетворения, часто включают в себя осквернение святых мест — оно дает ощущение власти. Какое место лучше подойдет для того, чтобы выставить напоказ дело рук своих? К тому же, могут быть и практические причины. Доступ к болоту для посторонних ограничен. Если б он продолжил прятать трупы в трясине, о его преступлениях еще много лет так никто и не узнал бы.
  
  — Но вместо этого он решил прорекламировать себя. — Рид негромко присвистнул. — Жизнь — как в кривом зеркале.
  
  — Первый шаг к тому, чтобы стать отличным детективом, парень, — произнес Майло.
  
  — Что именно?
  
  — Понимание того, что ты живешь в другом мире.
  * * *
  
  По крыше арендованного «Кадиллака» Рида разгуливали голуби.
  
  — История всей моей жизни, — проворчал он.
  
  Звучало это невероятно похоже на высказывания Майло.
  
  Телефон детектива зазвонил.
  
  — Рид… Мне очень жаль, мэм… да, конечно, мэм.
  
  Он достал планшет, что-то записал и завершил звонок.
  
  — Это была Мэри Льюис, мать Шералин Докинз. Она живет в Фоллбруке. Что важнее — следить за Хаком или поговорить с ней?
  
  — Поговорить, — решил Майло. — Захвати набор для взятия анализов. В крайнем случае, мы точно подтвердим, Шералин это или нет. А я пригляжу за Хаком.
  
  — Судя по тому, что она сказала, я могу выехать прямо сейчас, провернуть все дела и вернуться к дому Вандеров часов в восемь-девять.
  
  — Поспешишь — людей насмешишь; сейчас повсюду пробки, так что не торопись. Возьми набор для ДНК-проб, упакуй дорожную сумку и выезжай, когда на трассах будет посвободнее. Езжай вдоль побережья, переночуй в Капистрано или где-нибудь там. Поужинай морепродуктами, посмотри телик и навести мисс Льюис с утра.
  
  — Есть предложения, где лучше заночевать?
  
  — Департамент не станет платить за «Ритц-Карлтон», так что тебе повезет, если тебе компенсируют койкоместо и чизбургер из торгового автомата. И ради бога, заполни бланки на компенсацию… хотя нет, забудь, я сделаю это за тебя.
  
  — Я это сделаю, — пообещал Рид. — Честное слово.
  
  — Бла-бла-бла, — фыркнул Майло.
  * * *
  
  Они отъехали от «Пицца-Палаццо», а я направился домой. По пути позвонил Робин и спросил, не купить ли мне чего-нибудь на ужин.
  
  — Я тебя опередила, — ответила она. — Купила ростбиф.
  
  — И по какому поводу?
  
  — По поводу того, что мне попался ростбиф. Я подумала, что можно пригласить Майло и Рика. Если, конечно, Рик свободен, что бывает редко.
  
  — У тебя гостеприимное настроение?
  
  — У меня есть платье для приема гостей, шейкер для мартини и достаточно говядины, чтобы накормить восьмерых — так что Майло голодным не останется. Мне это пришло в голову, когда он позвонил тебе сегодня утром. Я уже сто лет с ним не общалась, а их обоих мы не видели в нерабочей обстановке еще дольше.
  
  — Хорошая мысль, — отозвался я, — но Майло сегодня занят наблюдением.
  
  — А, ясно… И с какого часа?
  
  — После наступления темноты.
  
  — Тогда давайте поужинаем пораньше.
  
  — Ты нормально себя чувствуешь?
  
  — А что?
  
  — У тебя какой-то странный приступ общительности.
  
  — Я живу слишком замкнуто, милый. Ты куда-то ходишь, встречаешься с людьми. А я разговариваю с Бланш и кусками дерева.
  
  — Я позвоню Майло.
  
  — Я сама позвоню. Ему будет трудно отказать мне.
  * * *
  
  Для обоих приглашенных это был приятный сюрприз.
  
  У доктора Рика Сильвермена как раз закончилось дежурство в больнице.
  
  — Красное мясо? — уточнил Майло. — Общественная безопасность подождет.
  
  Рик прибыл первым; он был одет в шелковую рубашку цвета красного дерева, отутюженные джинсы и низкие туфли с сетчатым верхом. В руках у него был огромный букет орхидей для Робин. Его серебристые волосы отросли длиннее обычного, тонкие усы были подбриты с хирургической точностью.
  
  Робин взяла цветы и поцеловала его. Бланш потерлась головой о его джинсы. Рик опустился на одно колено и погладил собаку.
  
  — Ты прекрасна. Можно, я заберу ее к себе домой на ответную вечеринку?
  
  — Я люблю тебя, Ричард, — ответила Робин. — Но не настолько.
  
  Он еще немного поиграл с Бланш, взирая на ростбиф, шкворчащий на сковороде.
  
  — Пахнет великолепно; хорошо, что я взял лишнюю дозу «Липитора»[21]. Тебе помочь с чем-нибудь?
  
  — Тут не с чем помогать. «Манхэттен» со льдом, добавить «Мэйкерс Марк», красный вермут, немного апельсинового биттера, без хереса, верно?
  
  — Впечатляет, — произнес Рик. — Не то чтобы это было способно отвлечь меня от такой компаньонки. — Он уселся, и Бланш устроилась у его ног; свесив длинную руку вниз, Рик чуткими пальцами почесывал ее брыла. — Здоровяк будет здесь с минуты на минуту.
  
  — Он звонил полчаса назад, — отозвалась Робин. — Сказал, что ему позвонили из Центрального управления и что если он не сможет добраться, то сообщит. С тех пор от него ничего не слышно.
  
  — Центральное управление? Опять…
  
  — Что опять?
  
  — Новый начальник — ужасный зануда. Майло к этому никак не привыкнет. Это, пожалуй, лучше, чем было прежде, но личное внимание к делам — палка о двух концах. Верно, Алекс?
  
  — Работа под давлением, — ответил я.
  
  — Вот именно.
  
  Рик позвонил на мобильник Майло, попал на автоответчик, но не стал оставлять сообщение.
  
  Робин принесла ему коктейль и повернулась ко мне:
  
  — Тебе «Чивас», солнце мое?
  
  — Спасибо.
  
  Пока она наливала мне виски, Рик со своим «Манхэттеном» отошел к кухонному окну, глядя на деревья и в небо.
  
  — Я уже забыл, как здесь красиво. — Он сделал глоток. — Похоже, это болотное дельце нескоро получит завершение, да, Алекс?
  
  Я кивнул.
  
  — Ужасно, — продолжал Рик. — Несчастные женщины… Хотя я мыслю эгоистично, даже нарциссически до отвращения. Меня пригласили произнести речь на сборище бывших студентов, и я подумал, что мы оба могли бы отправиться туда, а после скататься в Новую Англию. Майло никогда там не был.
  
  — Начальные курсы в Брауне или медицинский колледж в Йельском универе? — спросила Робин.
  
  — В Йеле. — Он рассмеялся. — Ладно, невелика важность, такие сборища всегда ужасно скучные.
  
  Хлопнула входная дверь, и хриплый голос прорычал:
  
  — Я чую плоть!
  
  Майло протопал в кухню, обнял всех по очереди и вобрал в легкие, казалось, весь воздух в помещении. На лице Рика отразилось облегчение.
  
  За три минуты Майло выпил весь сок из холодильника, прикончил пиво, осмотрел ростбиф, как будто это была важная улика, обмакнул палец в соусницу, стоящую на стойке и попробовал на вкус.
  
  — О, это должно быть круто… Что у нас в плане винишка?
  
  Мы вчетвером жадно прикончили мясо и заполировали его бутылкой новозеландского «Пино».
  
  Когда Робин спросил у Майло, как у него дела, тот воспринял вопрос буквально и стал излагать основные пункты болотных убийств.
  
  — Способствует аппетиту, — заметил Рик.
  
  Майло провел пальцем по губам — «молчу, молчу».
  
  — Нет, мне интересно, — сказала Робин.
  
  — Тебе, может, и интересно, но доктору Рику противно, а Алексу это надоело хуже горькой редьки. У кого есть другие темы, предлагайте.
  
  Завязался разговор о пустяках. Майло в нем почти не участвовал, продолжая уминать еду с методичностью комбайна. Рик изо всех сил старался не обращать внимания на скорость поглощения съестного; он постоянно пытался заманить Майло на врачебный осмотр.
  
  Бланш, дремавшая в углу, проснулась. Она была единственной собакой, которая нравилась Майло — по его собственным словам, — но когда потерлась о его ногу, он не обратил на нее внимания. Рик посадил Бланш к себе на колени и стал чесать ей уши.
  
  — Ага, — произнес Майло, глядя в пространство.
  
  — Десерт? — спросила Робин.
  
  — Спасибо, я наелся, — ответил Рик.
  
  — Поздравляю, — фыркнул Майло.
  
  — С чем?
  
  — С этим. Говори за себя.
  
  Мы вышли в сад и, сидя у пруда, ели фрукты, пили кофе и смотрели на рыб, пытаясь определить созвездия на безлунном небе.
  
  — Звездочка, гори, — пробормотал Майло и зажег сигару.
  
  — По крайней мере, снаружи ты не будешь травить хозяев, — заметил Рик. Детектив погладил себя по голове.
  
  — Как заботливо с моей стороны.
  
  — О том, что ты делаешь со своими легкими, мы говорить не будем.
  
  Майло приложил к уху согнутую ладонь.
  
  — Ась, о чем это ты, сынок?
  
  Рик только вздохнул.
  
  — Я выше дурацкой химии, — заявил Майло.
  
  — А, эта твоя теория… Позвони в Нобелевский комитет.
  
  — Какая теория? — спросила Робин.
  
  — Он так много работает, что его внутренние органы обратились в камень и не подвержены воздействию никаких ядов.
  
  — Гранитный Человек, — подтвердил Майло, жадно затягиваясь. Потом поднес свои наручные часы к тусклой лампочке и сказал: — Оба-на, мне пора.
  
  Он затушил сигару о камень, обнял всех на прощание и отбыл.
  
  Рик поднял окурок, держа его двумя пальцами.
  
  — Куда это выкинуть?
  * * *
  
  К полуночи мы с Робин лежали в постели, укрывшись чистыми до хруста простынями.
  
  Она быстро уснула, а я лежал, привычно выметая из головы мысли, чтобы заставить мозг выключиться на ночь. Я снова был в Миссури и держал в руках «Ремингтон» отца, чувствуя себя выше и сильнее папы, выше и сильнее медведя… и тут зазвонил телефон.
  
  — Эй, Ал, вот ты и попался, — сказал отец.
  
  Дзынь-дзынь-дзынь-дзынь.
  
  Что за глупости — в лесу нет никаких телефонов.
  
  Я натянул простыню на голову.
  
  И остался огромным и сильным.
  Глава 18
  
  Робин проснулась около шести часов и вскоре ушла работать в свою студию.
  
  Когда я вошел, она водила бритвенно-острым рубанком по идеально гладкому прямоугольнику еловой древесины. Судя по размерам и толщине деревяшки, это была будущая дека большой гитары.
  
  — Копия гитары от «Стромберг», — пояснила Робин. — Хочу попробовать сделать диагональные крепления; может быть, получатся какие-нибудь интересные звуковые нюансы.
  
  — Я тебе кофе принес.
  
  — Спасибо. У тебя глаз непромыт… ага, теперь все чисто. Выспался?
  
  — Я ворочался во сне?
  
  — Немного. Тебе с работы что-нибудь сообщали?
  
  — Еще не проверял. — Я зевнул. — А что, что-то было?
  
  — Два звонка. Без двадцати час, а потом в пять, оба от Майло.
  * * *
  
  Перезвонив, я застал Майло в офисе.
  
  — Хак что-то сотворил?
  
  — Хак, как обычно, не делал ничего. Но на болоте еще один труп.
  
  — О, нет… Несчастная женщина.
  
  — Не совсем.
  * * *
  
  Предыдущим вечером, с половины восьмого до девяти, Силфорд Дабофф и его подруга, Альма Рейнольдс, наслаждались веганским ужином в «Риал фуд дейли» на бульваре Ла-Сьенега.
  
  — Точнее, я наслаждалась, — говорила Рейнольдс, сидящая по другую сторону стекла с односторонней прозрачностью. — Сил был мрачен. О чем-то напряженно думал. Я никак не могла вызнать у него о чем. Он портил мне настроение, но я старалась сохранять спокойствие. Сил заказал свой любимый пункт в тамошнем меню — «Телеужин». Обычно это хоть немного помогало, но на этот раз нет — он окончательно замкнулся в себе. Так что через некоторое время я перестала его расспрашивать, и мы просто ели.
  
  Она рассказывала Майло эту историю уверенно, но как-то отстраненно, словно читая лекцию студентам.
  
  Рейнольдс была высокой и крепкой женщиной лет пятидесяти с небольшим; орлиный нос, тяжелая челюсть, пронзительные голубые глаза, полуседые волосы туго заплетены в косу, спускающуюся по спине до пояса. Лекторский тон был для нее естественным: в течение пятнадцати лет она работала учителем в колледже в Орегоне, преподавала политологию и экономическую историю, но затем уволилась из-за «урезания бюджета, безразличных учеников и бюрократического фашизма».
  
  Сейчас она сидела напротив Майло, выпрямив спину, с совершенно сухими глазами; на ней, как и в прошлый вечер, была голубая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в серые фланелевые брюки; на ногах сандалии с джутовыми ремешками. На шее висели на цепочке очки в черепаховой оправе. В ушах покачивались серебряные серьги с бирюзой.
  
  — Вы не знаете, о чем он думал? — спросил Майло.
  
  — Понятия не имею. Он бывал таким. Неразговорчивым, как большинство мужчин.
  
  Майло не стал возражать, но Альме Рейнольдс было все равно. Она продолжила:
  
  — Мы доели десерт и вышли. Сил вел себя так, что я решила скрасить себе этот вечер хорошей книгой и попросила его отвезти меня к моей квартире, дав понять, что он отправится после этого к себе домой.
  
  — Вы оба живете в Санта-Монике?
  
  — В двух кварталах друг от друга, но любое расстояние может быть огромным, если кто-то этого хочет. Вчера мне этого как раз хотелось.
  
  — В ваших отношениях было много таких моментов?
  
  — Не так уж много, — ответила Альма Рейнольдс. — Но и не мало. С Силом временами бывало трудно.
  
  — Как и с большинством мужчин.
  
  — Я мирилась с этим, потому что он был прекрасным человеком. Если вы хотите сделать из нашего разговора какой-то вывод, лейтенант, запомните этот факт.
  
  Альма сделала глубокий вдох через рот.
  
  — Впрочем, ладно, — произнесла она. — Нет смысла бороться с этим.
  
  — Бороться с чем, мэм?
  
  — Вот с этим.
  
  По ее щекам заструились слезы, и, вцепившись в свои густые волосы, она зарыдала в голос.
  
  Майло выждал, прежде чем попросить ее рассказать все до конца.
  
  Вместо того чтобы отвезти Альму домой, Дабофф свернул на юг, к Птичьему болоту. Она запротестовала, но он не обратил на это внимания. Последовал «спор», во время которого Альма сказала ему, что надо избавляться от этой одержимости болотом. Дабофф возразил, что отвечает за это место. Она сказала, что это чертово место в полном порядке. Он потребовал, чтобы она не называла болото так. Она ответила: «Ты не в себе; ничего из того, что сделала полиция, не причинило болоту серьезного вреда, оставь уже это, Сил».
  
  Он проигнорировал ее слова.
  
  Это была последняя соломинка; Альма сорвалась.
  
  Впервые со времен своего развода она повысила голос. Напомнила ему, что ничуть не меньше его заботится о природе, но он уже путает экологическую сознательность с обсессивно-компульсивным расстройством.
  
  Он не обратил на это внимания.
  
  Она велела ему остановить машину.
  
  Он продолжал ехать к болоту.
  
  Если б у нее был сотовый телефон, она позвонила бы в полицию, но ни у Альмы, ни у Сила мобильников не было. Эти вышки, что бы кто ни говорил, вызывали рак и были настоящим бедствием для птиц и насекомых, так что Рейнольдс предпочла бы бедствовать где-нибудь в Тимбукту, чем вести токсичный образ жизни.
  
  Она настаивала на том, что ему нужно остановиться.
  
  Он поехал еще быстрее.
  
  — Что в тебя вселилось?
  
  Он притворился, что не слышит ее.
  
  — Черт тебя побери, Сил! Поговори со…
  
  — Я должен кое-что проверить там.
  
  — Что?
  
  — Кое-что.
  
  — Это не ответ.
  
  — Я совсем недолго, детка…
  
  — Не называй меня деткой, ты же знаешь, я терпеть не мо…
  
  — А потом мы поедем домой и заварим чай…
  
  — Ты поедешь к себе домой, а я — к себе, и буду пить чай одна.
  
  — Успокойся.
  
  — Тебе плевать, чего я хочу, да?
  
  — Не драматизируй, Альма. Мне нужно кое-что проверить.
  
  — Ты удерживаешь меня силой — это психологически токсичное поведе…
  
  — Это будет недолго.
  
  — Что именно?
  
  — Неважно.
  
  — Тогда зачем тебе это проверять?
  
  — Неважно для тебя.
  
  — Что ты несешь?
  
  — Кое-кто позвонил мне и сказал, что там я найду ответ.
  
  — Ответ на что?
  
  — На то, что случилось.
  
  — С кем?
  
  — С теми женщинами.
  
  — С женщинами, которых нашли…
  
  — Да.
  
  — Кто? Кто тебе звонил?
  
  Молчание.
  
  — Кто, Сил?
  
  — Он не представился.
  
  — Ты врешь, я же вижу.
  
  Молчание.
  
  — Тебе позвонил неведомо кто, и ты подчинился, словно робот?
  
  Молчание.
  
  — Это абсурд, Сил. Я требую…
  
  Молчание.
  
  — Слепое повиновение убивает душу…
  
  — Важно только болото.
  
  — Это чертово болото в полном порядке, можешь ты это понять своей тупой башкой?
  
  — Похоже, нет.
  
  — Невероятно. Кто-то звонит, и ты бежишь, как дрессированная собака…
  
  — Быть может, это и нужно, Альма.
  
  — Что?
  
  — Собака. Именно так они нашли тех женщин.
  
  — О, теперь ты стал детективом? Ты этим хочешь стать, Сил? Роботом в форме?
  
  — Это не займет много времени.
  
  — А что я должна делать, пока ты вынюхиваешь там что-то?
  
  — Просто посиди в машине пару минут. Это не займет много времени.
  
  Но это заняло очень много времени.
  * * *
  
  Сидя в машине, припаркованной на бульваре Джефферсона, поблизости от восточного входа, Альма чувствовала нарастающую тревогу, потом страх. Ей не было стыдно признавать это. Потому что, честно говоря, данное место всегда пугало ее, особенно по ночам, и особенно жутким оно было в эту ночь — безлунную, глухую, когда небо казалось черным и тяжелым, как деготь.
  
  Никого вокруг. Ни единой души.
  
  Эти дурацкие жилые дома, извращенное порождение человеческого нарциссизма, нависали над болотом; кое-где в окнах горел свет, но толку от него не было — они были так далеко, словно на другой планете.
  
  Она ждала Сила.
  
  Пять минут. Шесть, семь, десять, пятнадцать, восемнадцать.
  
  Где он, черт побери?
  
  Тревогу Альма преодолевала при помощи гнева — этому приему она научилась от коллеги по орегонскому колледжу, который преподавал когнитивную психологию. Замена обессиливающей эмоции на ту, что придает сил.
  
  Это сработало. Она злилась все сильнее, думая про то, что Сил вел себя беспардонно, грубо и чертовски неразумно.
  
  Оставил ее сидеть в этой клятой машине.
  
  Когда он вернется, расплата будет жестокой.
  * * *
  
  Прошло двадцать пять минут, а от него по-прежнему не было ни слуху ни духу, и гнев снова стал уступать место тревоге.
  
  Чему-то худшему, чем тревога. Это был страх, и Альма не стыдилась признаться в этом.
  
  Пора было применить другую стратегию. Справиться с беспомощностью при помощи действия.
  
  Она вылезла из машины и зашагала к болоту.
  
  Оказалась в полной темноте и остановилась.
  
  Окликнула его по имени.
  
  Ответа не было.
  
  Позвала громче.
  
  Ничего.
  
  Альма сделала шаг вперед, поняла, что ничего не видит, и снова остановилась — где Сил со своим фонариком? Потом сказала:
  
  — Тащи сюда свою задницу и забрось меня домой, будь ты проклят. И не звони, пока я не позвоню тебе.
  
  Удар заставил ее пошатнуться.
  
  Сильный удар твердым кулаком в живот, нанесенный с такой силой, что ей показалось, будто костяшки пробили брюшную стенку.
  
  Боль электрическим разрядом прошила тело, лишив дыхания.
  
  Второй удар пришелся чуть выше уха, и Альма упала.
  
  Последовал сильный пинок в поясницу.
  
  Она сжалась в комочек, молясь о том, чтобы новых ударов не было.
  
  Нападение закончилось так же внезапно, как и началось.
  
  Звук шагов растворился в ночи.
  
  Не было слышно шума мотора, и Альма лежала, думая: «Он смотрит».
  
  Она долго ждала, прежде чем задать себе важный вопрос.
  
  Был ли это Сил?
  
  И если нет, то где Сил?
  * * *
  
  Дабоффа пырнули ножом на тропе. Кровь пятнала землю в двенадцати футах дальше того места, где нашли тело Селены Басс. Кто-то озаботился подмести почву вокруг до самого тротуара, скрывая отпечатки ног. Ни случайного волоска, ни физиологических жидкостей — помимо тех, что принадлежали Дабоффу, — ни следов шин по обе стороны дороги.
  
  Рана, нанесенная в спину, была глубокой, нож пронзил левое легкое Дабоффа; удар был настолько силен, что треснуло ребро. Затем, когда Силфорд уже лежал на земле ничком, ему перерезали горло от уха до уха.
  
  — Преступник, вероятно, поднял его за волосы, — предположил Майло. — Вздернул голову — и вжик!
  
  Коварное нападение в темноте заняло не более нескольких секунд. Альма Рейнольдс просидела в машине почти полчаса, и у убийцы было достаточно времени, чтобы замести следы.
  
  Позвав Дабоффа по имени, она выдала убийце свое присутствие. Последующая фраза дала ему возможность засечь ее местонахождение, и он набросился на нее.
  
  Напал на потенциальную свидетельницу, но даже не попытался ее прикончить.
  
  Слишком спешил удрать оттуда.
  
  Он ожидал встречи один на один, но Дабофф, несмотря на сопротивление Альмы Рейнольдс, привез ее с собой, подвергнув смертельной опасности.
  
  — С вами всё в порядке, мэм? — спросил Майло. — Вы сильно пострадали?
  
  Этот вопрос оскорбил ее.
  
  — Я уже сказала, что не пострадала совсем, если не считать моего эго.
  
  Альма выпрямилась, едва заметно вздрогнув.
  
  — Какая же он скотина, — произнесла она, выходя из допросной. — Мне будет ужасно его не хватать.
  * * *
  
  Мы с Майло переместились в его офис. Я сказал:
  
  — Дабофф был чокнутым мизантропом, но он поверил кому-то в достаточной степени, чтобы встретиться с ним в темноте. Альма Рейнольдс знает, что он лгал, когда говорил, будто не знает, кто звонил. Приманкой была разгадка всех этих убийств.
  
  — Довольно неуклюже, — ответил Майло. — Почему он на это попался?
  
  — Фанатичный активист обставляет копов и сохраняет священную землю нетронутой?
  
  — Полагаю, так.
  
  — Дабофф не боялся находиться на болоте после наступления темноты. Альма сказала, что он бывал там регулярно — включая тот вечер, когда нашли Селену, ведь он тогда разминулся с преступником лишь на чуть-чуть.
  
  — Может быть, слишком на чуть-чуть, Алекс.
  
  — Думаешь, он в этом участвовал?
  
  — Как ты и говорил раньше, двоим сделать эту работу было бы проще. И речь идет о человеке, неистово любящем болото, вдобавок весьма странном. Вначале мы рассматривали его причастность, но отказались от этой мысли, когда не нашли никаких свидетельств преступной деятельности или связей с Хаком. Может быть, это просчет.
  
  — Он поехал поговорить со своим сообщником? — удивился я. — Тогда зачем взял с собой Рейнольдс?
  
  — Дабофф думал, что это будет короткий разговор, как он и сказал ей. Но его застали врасплох.
  
  — Будет интересно, если имя Хака обнаружится в подписных листах рассылок этой организации — «Спасем Болото».
  
  — Будет интересно узнать, где Хак был вчера вечером. Именно потому я сидел на своей каменной заднице и рассматривал кусты. Никаких признаков того, что он покидал поместье или возвращался туда, — но это мало что значит. Хак мог выехать до моего прибытия и вернуться после того, как я уехал, получив звонок относительно убийства Дабоффа.
  
  — Когда поступил этот звонок?
  
  — Сразу после полуночи. Но это было сильно после убийства Дабоффа. Альма не носит часов, но она знает, что они покинули ресторан вскоре после девяти, а напали на нее примерно в десять тридцать. Это означает, что Дабоффа пырнули ножом приблизительно в десять часов вечера. Она пролежала, боясь пошевелиться, еще с полчаса, потом наконец встала и начала искать Дабоффа. Это было глупо, но адреналин часто мешает мыслить здраво. Найдя его, Альма с криками побежала обратно в сторону улицы. Никто ее не услышал: как ты и сказал, по ночам это место становится призрачным. Поэтому она вернулась к машине Дабоффа, доехала до Тихоокеанского отделения и сообщила об убийстве. Это обращение было зафиксировано в одиннадцать часов тридцать две минуты. Ее усадили в кабинете, приняли заявление, отрядили на болото патрульную машину, подтвердили наличие трупа и позвонили Риду. Он был в Солана-Бич, поэтому позвонил мне. Я как раз в это время отошел отлить, увидел сообщение, перезвонил ему и галопом помчался на болото. Что давало Хаку массу времени и возможностей вернуться домой.
  
  Он потер лицо ладонями.
  
  — Я сглупил, Алекс. Надо было доехать до дома Вандеров и позвонить в ворота. Если Хака и не было дома, возможно, был кто-то еще — горничная, да кто угодно, — но тогда я мог бы узнать точно.
  
  — Тебя вызвали на место убийства, и ты поехал.
  
  — Дабофф все равно уже был мертв, к чему тогда спешить? — Майло выругался. — Да, это была логичная реакция. Она же — полное отсутствие креативного мышления.
  
  — Невероятно, — произнес я.
  
  — Что именно?
  
  — Самобичевание Гранитного Человека.
  
  — Верно, — вздохнул лейтенант. — Думаю, для этого надо применить наждачный круг.
  Глава 19
  
  Обыск в квартире Дабоффа не дал ничего полезного. Единственный сюрприз был из разряда философии: полное собрание сочинений Айн Рэнд в мягких обложках с загнутыми уголками, спрятанное под матрасом, словно какая-нибудь порнография.
  
  — Ни ножей, ни пистолетов, ни удавок, ни секс-игрушек, ни странных телесных жидкостей, ни подозрительных записок, — резюмировал Майло. — Компьютера тоже нет, но Рейнольдс говорит, что у Дабоффа его никогда и не было. Холодильник, набитый фруктами, овощами и цельнозерновой гадостью. Гимн здоровому образу жизни.
  
  Мо Рид вернулся из Фоллбрука с образцами ДНК не только матери Шералин Докинз, но и пятнадцатилетнего сына покойной. Мать работала экономкой на ранчо какого-то фермера, разбогатевшего на выращивании авокадо. Девон Докинз учился в колледже, а в свободное время подрабатывал на ферме. Смерть матери потрясла его.
  
  — Славная женщина, — сказал Рид. — Описанный ею перелом ноги у Шералин до мелочей совпадает с приметами неизвестной Номер Один. Она не стала откровенничать при Девоне, но потом услала его и выложила все. Шералин со старших классов была проблемной девушкой. Низкая самооценка, алкоголь, наркотики, плохие парни…
  
  — То же самое, что рассказывала нам мать Большой Лоры, — заметил Майло. — Какая-то конкретика по тем «плохим парням» есть?
  
  — Она имела в виду те времена, когда Шералин еще не было двадцати, но даже тогда ее мать не знала никого по имени. В том-то и проблема — Шералин держала свою личную жизнь в тайне и ничего не говорила матери. Они не общались между собой годами. У меня сложилось впечатление, что такой расклад вполне устраивал мать — она хотела попробовать вырастить Девона должным образом. Очень милый парнишка, тяжело было сообщать ему плохие новости.
  
  — Как давно их семья живет там? — спросил я.
  
  — Они переехали в Сан-Диего сразу после того, как отец Шералин ушел из армии. На гражданке он работал снабженцем при школьном округе. Умер двенадцать лет назад. Шералин родилась в Сан-Диего, но после школы, отучившись пару лет в колледже, сбежала из дома. Ее мать никогда не слышала о Трэвисе Хаке, и фотографии, среди которых была и его физиономия, ничего ей не сказали.
  
  — Жизнь и не должна быть простой, — вздохнул Майло.
  
  — Она сказала мне одну вещь, которая может оказаться интересной. Естественно, не при Девоне. У Шералин был пунктик на боли. Не причинять боль, а испытывать ее. Мать сказала, что в подростковом возрасте Шералин резала себе руки, выдергивала ресницы, иногда прижигала себя сигаретами. Иногда, после свиданий с парнями, у нее на шее и плечах виднелись синяки. Мать угрожала отвести ее к психиатру, а Шералин в ответ кричала, чтобы та не лезла не в свое дело, убегала из дома и где-то слонялась по несколько дней. Окончательно дошло до точки, когда Шералин забеременела в шестнадцать лет и отказалась говорить, кто отец ребенка. Она уже сидела на наркотиках, и ее родители опасались рождения инвалида. Когда Девон родился совершенно здоровым, они пытались заставить Шералин, чтобы та позволила им усыновить его. Но девчонка взбесилась, забрала ребенка и сбежала. Три года от нее не было вестей, потом она без предупреждения приехала и оставалась дома пару дней — и все, казалось, было в порядке. Потом вдруг посреди ночи тайно выбралась из дома и уехала, бросив Девона.
  
  — Пунктик на боли, — повторил Майло.
  
  — И на том, чтобы ее душили, — добавил Рид. — Что делает ее легкой целью для садиста, верно? Начали с игры в удушение, как она считала, ради забавы и за деньги; потом он завелся и надавил сильнее, застав ее врасплох. Годится как версия, док?
  
  — Идеально, — согласился я. — Это может быть также мостиком к делу Селены. Вечеринки, на которых она играла, могли стать экстремальными, и девушка могла к этому присоединиться.
  
  — Считала, что у нее все под контролем, но ошиблась, — продолжал теоретизировать Рид.
  
  — История Шералин также напоминает историю Селены, — сказал Майло. — Плохие отношения между матерью и дочерью, побег из дома…
  
  — И что теперь? — спросил Рид.
  
  — Мне звонил шеф, — ответила Майло. — По делу Кейтлин Фростиг.
  
  — Я куда-то влип? — Рид устало сгорбился.
  
  — Нет, у тебя всё в порядке. Он хотел узнать, как у нас продвигается дело об убийствах на болоте. Я дал ему честный ответ, и он притворился понимающим и терпеливым. А потом поднял вопрос о Фростиг.
  
  — Проверяет меня, — вздохнул Мо.
  
  — Его Свирепость лично заинтересован в делах своих подчиненных.
  
  — Он считает, что я должен сделать еще что-то относительно случая Кейтлин? Потому что я сделал все, что только мог.
  
  — Он хотел убедиться, что ты оставил дело Кейтлин до тех пор, пока мы не закончим следствие относительно болотных убийств. Это было еще до сообщения о смерти Дабоффа. Теперь наверняка шеф вдвое сильнее настаивает на этом.
  
  — Ну, ладно… что насчет подкреплений, лейтенант?
  
  — А тебе они нужны?
  
  — Да нет, просто я подумал — еще один труп, и все такое… Ничего пока нет, рекордов по скорости расследования я не ставлю…
  
  Майло похлопал Рида по плечу.
  
  — Это детективный сериал, парень. А значит, никто не ставит никаких рекордов; мы неспешно продвигаемся вперед и надеемся, что всплывёт хоть что-нибудь. Ни один человек, у которого есть хотя бы зачатки мозга — а у нашего Царя-Солнце они есть, — не ждет, что разгадка отыщется уже к четвертой рекламной паузе.
  
  — Ладно, — махнул рукой Рид. — Он действительно упомянул имя Кейтлин?
  
  — Имя и фамилию.
  
  — Наверное, ему позвонили. Ее отец работает у важной шишки из технарей.
  
  — Кейтлин — пропавшая девушка, которую вы ищете? — уточнил я.
  
  Рид кивнул.
  
  — Студентка колледжа. Ушла с работы тринадцать месяцев назад, и с тех пор ее не видели. След холоден, как замороженные крабовые палочки, и они передают это дело мне — второе мое расследование. Если я кого-то разозлил и это свалилось на меня в наказание, я никак не могу понять, кого и как.
  
  — Ты распутал свое первое дело, — напомнил Майло. — Это уже пятьдесят на пятьдесят.
  
  — К сожалению, у нас не бейсбольный матч. — Рид потуже затянул галстук. — Так когда нам можно будет поговорить с Хаком?
  * * *
  
  Под «Астон Мартином», «Линкольном» и «Мерседесом» Саймона Вандера растекались лужи воды, мокрый сланец автодворика потемнел от сырости.
  
  — День помывки машин, — отметил Рид. — Или у них есть соответственные службы, или Хак делает это сам. «Лексуса» не видно; может быть, он где-то гоняет на нем. Или это делает мойщик машин.
  
  Он нажал кнопку домофона. Ответа не было. То же самое последовало на следующие две попытки.
  
  Майло поискал номер домашнего телефона Вандеров, позвонил на него, попал на автоответчик и оставил сообщение, деловым тоном попросив Трэвиса Хака выйти на связь. Сердечно так, словно пригласил на игру в покер.
  
  Мы ошивались поблизости от ворот-осьминога. Через двадцать минут появился почтальон и бросил в щель на одном из воротных столбов рекламные листовки и пачку корреспонденции. Рид подошел к нему.
  
  — Вы знаете этих людей?
  
  Почтальон покачал головой.
  
  — Никогда никого здесь не видел. — Он поскреб пальцем ворота. — Привожу заказы и оставляю их здесь; никто даже не выходит, чтобы расписаться.
  
  — Нелюдимый народец, да?
  
  — Богачи. — Почтальон пожал плечами. — Такие люди всегда держат тебя на расстоянии.
  
  — Какого рода заказы?
  
  — Вино, упаковки с фруктами, деликатесы. Хорошо живут, а?
  
  Поправив сумку на плече, он потопал вниз по дороге.
  
  Майло подождал, потом сам спустился по Калле-Маритимо, скрывшись за поворотом. Он вернулся несколько минут спустя.
  
  — Ничего и ни фига, пора отбывать. Можешь оставить ему свои наилучшие пожелания, Моисей.
  
  Рид бросил одну визитку в щель почтового ящика, вторую сунул между воротами и столбиком.
  
  — Думаешь, Хак может просто прятаться?
  
  — Всегда есть такая возможность.
  * * *
  
  Мы выехали на Тихоокеанское шоссе. Солнце лило желтоватый свет на океан, напоминающий полурастопленную сине-зеленую мозаику. Перед прибрежным домом Вандеров не было ни следа «Лексуса». Попытки позвонить в ворота и здесь не принесли успеха.
  
  Мо Рид стукнул по высокому деревянному забору, отгораживавшему пляж.
  
  — Что дальше — ров выкопают?
  
  — Это и значит — иметь денежки на что угодно, — философски отозвался Майло.
  
  Мы проехали по шоссе туда-сюда, проверив все заправки до самого Броуд-Бич, нет ли где «Лексуса». На заправке в Палисейдс за галлон высокооктанового бензина брали почти пять баксов. Это не мешало водителям выстроиться в очередь за «обедом» для автомобилей. Хака среди них не было.
  
  Майло предложил:
  
  — Давайте вернемся назад, позвоним патологоанатомам, спросим, как дела со вскрытием Дабоффа. Может быть, они сделали предварительное заключение, да и данные визуального осмотра не будут лишним. Потом надо подтвердить, что неизвестная Номер Три — действительно Демора Монтут. Личность жертв в этом деле вряд ли играет большую роль, но мы не можем позволить себе ошибаться и пустить все на самотек. Та проститутка сказала, что Демора была из Алабамы, но это может быть и Арканзас… что угодно к югу отсюда. Черт, это может быть Аризона или даже Албания. Если мы сможем найти хоть какую-нибудь ее родню, может быть, нам повезет: вдруг Демора рассказывала кому-нибудь о каком-нибудь особо страшном клиенте…
  
  — Вроде того типа, от которого удрала Большая Лора.
  
  — Вроде него, — согласился Майло. — В идеальном мире все так и было бы.
  * * *
  
  По возвращении в участок гражданский служащий, которого я никогда прежде не видел, сказал:
  
  — Я пытался дозвониться вам, лейтенант.
  
  — Я не получал сообщений, — ответил Майло.
  
  — Ну, я пытался.
  
  — По какому номеру вы звонили?
  
  Служащий зачитал номер. Последняя цифра была совсем не та.
  
  — Ну, мне его выдали, — без малейшего раскаяния заявил служащий. — В любом случае, с вами пришли поговорить, он все еще наверху, так что это неважно.
  
  Джеймс Роберт (коротко — Боб) Эрнандес был колоритной фигурой — синие глаза, шесть футов роста, мускулистое сложение, волосы цвета меди гладко зачесаны назад; такого же цвета клиновидная бородка достигала четырех дюймов в длину. Он был одет в подвернутые снизу джинсы, потрепанные мотоциклетные ботинки и клетчатую рубашку с закатанными почти до самых плеч рукавами. От мощных запястий до выпуклых бицепсов тянулись татуировки цвета воды в плавательном бассейне. Птичка Твити, Попай-морячок, целующиеся ангелочки. На правой руке красовалось выведенное каллиграфической вязью уверение в вечной верности некоей Кэти. Профессиональная работа, не тюремные наколки. Записей о правонарушениях у Эрнандеса было минимум: вождение в пьяном виде, нарушение ПДД, неявка в суд.
  
  Проверив его по базам данных, Майло вернулся в допросную и уселся на свое место. Во время его недолгого отсутствия я беседовал с Эрнандесом о спорте.
  
  Мо Рид ушел заниматься красивой деревянной шкатулкой, которую Эрнандес принес нам для осмотра. Сначала Рид позвонил патологоанатомам и получил разрешение лично отнести шкатулку в лабораторию доктора Харгроув.
  
  — Человеческие кости, — произнес Майло.
  
  — Именно так они и выглядят, — подтвердил Боб Эрнандес. — Я имею в виду, что я не ученый, но посмотрел картинки в Интернете, и эти кости — точь-в-точь как человеческие пальцы. Достаточно для трех цельных кистей рук.
  
  — Решили проверить?
  
  — Не хотел зря тратить ваше время, сэр.
  
  — Спасибо вам за это. Расскажите еще раз, как вы их нашли?
  
  — Я их не нашел, я их купил, — поправил Эрнандес. — То есть не то чтобы именно их. Целую кучу хлама. Брошенная складская ячейка — если за них не платят несколько месяцев, содержимое идет с аукциона. Так же, как вы поступаете с конфискованными машинами. — Эрнандес улыбнулся. — Я так лишился «Эль Камино».
  
  — Что еще было в той ячейке?
  
  — Мусорные мешки со всяким хламом. Велосипедная рама — я думал, она может оказаться ценной, но оказалось, что это просто металлолом. Несколько старых настольных игр, газеты… Я выкинул все, кроме шкатулки. Она оказалась красивой, резное дерево. Потом я обнаружил, что лежит внутри. Я был совершенно уверен, что это кости пальцев, потому что ни на что другое они не походили. Поэтому я позвонил в Тихоокеанское подразделение, и меня направили к детективу Риду, а он сказал прийти сюда. Ну, вот я и здесь.
  
  — Шкатулка была завернута?
  
  — Да, в один из мусорных мешков. Оказалось, это бразильский палисандр — редкое дерево, находится под угрозой исчезновения. Было бы лучше, если б в ней оказались драгоценности или деньги.
  
  — Как давно это было, мистер Эрнандес?
  
  — Две недели назад. Я пытался найти, чем бы еще эти кости могли быть, но, судя по всему, они человеческие. Так что я не мог выставить их на «И-бэе», это было бы неправильно.
  
  — На «И-бэе» принимают такие вещи?
  
  — До этого я не дошел, — признал Эрнандес. — даже и не пробовал. Может быть, я и смог бы продать их, но потом услышал по телевизору об этих убийствах. — Он внимательно посмотрел на Майло. — Четыре женщины, а это болото довольно близко к тому складу… Я знаю, что тут три руки, а не четыре; возможно, это ничего не значит, но я подумал, что надо бы заявить о такой находке.
  
  — Вы правильно поступили, мистер Эрнандес. Где находится этот склад?
  
  — Тихоокеанские общественные склады, на бульваре Калвера почти у самого перекрестка с бульваром Джефферсона.
  
  — А вы живете в Альгамбре?
  
  — Ага, именно там.
  
  — Вы приехали на аукцион издалека.
  
  — Не так уж это и далеко по сравнению с другими местами, где я бывал, — возразил Эрнандес. — Один раз я доехал до Сан-Луис-Обиспо. — Он улыбнулся, показав желтые зубы. — Черт, да я поехал бы и в Лодай, если б наклевывалась хорошая сделка.
  
  — Аукционы — ваше основное занятие?
  
  — Неа; я выучился на ландшафтного рабочего и ищу работу.
  
  — Давно ищете?
  
  — Слишком давно. — Эрнандес откинулся на спинку стула и ухмыльнулся. — Мои братья сказали, что так и будет.
  
  — Как — так?
  
  — Ну, что будут личные вопросы. «Давай, будь примерным гражданином, Бобби, но на тебя будут смотреть, как на подозреваемого, потому что у нас такая работа. Мы никому не верим».
  
  — Ваши братья служат в полиции?
  
  — Джен — в полицейском департаменте Ковины, Крейг — в Южной Пасадине. Отец — отставной пожарник. Даже мать на госслужбе — полицейский диспетчер в Западной Ковине.
  
  Майло улыбнулся.
  
  — А вы нонконформист.
  
  — Не обижайтесь, лейтенант, но полиция не сможет заплатить мне достаточно для того, чтобы я согласился все время торчать в машине или в офисе. Дайте мне экскаватор и пять акров — и я проверну все моментом. К слову сказать, мне надо бы идти. У меня собеседование в парке Канога. Они пересаживают большие пальмы, и я знаю, что это работа по мне.
  
  Майло записал его данные, снова поблагодарил его и пожал ему руку.
  
  Уже от двери Эрнандес сказал:
  
  — Еще одно, сэр. Это не главная причина, по которой я приехал, но мне назначено судебное слушание относительно моих штрафов, и если вы не против замолвить за меня словечко…
  
  — Вам посоветовал это ваш адвокат?
  
  — Нет, это была моя идея. Но он подумал, что это может помочь. И мои братья тоже. Вы можете позвонить им, они скажут. Если я слишком многого прошу, просто скажите, и я не буду поднимать этот вопрос.
  
  — Кто ваш адвокат?
  
  — Какой-то свеженький выпускник, из государственной защиты, — ответил Эрнандес. — Мэйсон Сото. Его куда больше интересует, как остановить войну в Ираке.
  
  Майло записал имя и телефон Сото.
  
  — Я скажу ему, что вы оказали огромную услугу полиции Лос-Анджелеса, Боб.
  
  Эрнандес просиял.
  
  — Спасибо, сэр, я очень это ценю. Те кости… сначала я подумал, что они могут быть от какой-нибудь анатомической модели. Ну, знаете, по которым учатся врачи. Но в них не было никаких отверстий, за которые их могли бы скрепить друг с другом. Это просто разрозненные кости.
  
  Он коротко, с силой дернул себя за бороду.
  
  — Не знаю, зачем человеку в здравом уме могло бы такое понадобиться.
  Глава 20
  
  Тихоокеанские общественные склады представляли собой целый квартал выкрашенных в бежевый цвет бетонных зданий-коробок, обнесенных двадцатифутовым решетчатым ограждением. Надпись на рекламном щите, начертанная десятифутовыми ярко-оранжевыми буквами, обещала особо выгодные условия хранения. Логотипом компании был штабель чемоданов.
  
  Мы проехали мимо и засекли, за какое время отсюда можно добраться до болота, потом повернули обратно. Шесть минут в одну сторону, при умеренной скорости езды.
  
  На столбе над въездом на стоянку при складах торчала камера наблюдения. Роль офиса исполнял сборный домик из гофрированного железа. За рабочим столом сидел один-единственный молодой человек коренастого сложения, явно отчаянно скучавший. На его оранжевой рубашке-поло был изображен все тот же логотип, а нагрудный бейджик извещал, что служащего зовут Филип. На стойке обложкой вверх лежала раскрытая биография Томаса Джефферсона. Из радиоприемника неслись оживленные реплики спортивного комментатора.
  
  Майло взглянул на книгу.
  
  — Любитель истории?
  
  — Студент. Чем могу помочь вам?
  
  — Полиция.
  
  При виде полицейского значка Филип моргнул.
  
  — В одной из ваших ячеек обнаружено нечто незаконное, — сообщил Майло. — Номер четырнадцать пятьдесят пять.
  
  — Незаконное? Типа наркотиков?
  
  — Давайте просто остановимся на «незаконном». Что вы можете сказать об этой ячейке?
  
  Филип полистал гроссбух.
  
  — Она свободна.
  
  — Мы знаем это, мистер…
  
  — Фил Стиллуэй.
  
  — Обсуждаемый предмет был обнаружен, когда содержимое было продано с аукциона две недели назад, мистер Стиллуэй.
  
  — Я работаю здесь всего неделю.
  
  Майло постучал пальцем по гроссбуху.
  
  — Не могли бы вы проверить, кто брал в аренду эту ячейку?
  
  — В этом формуляре ее нет, здесь только занятые ячейки.
  
  — Занятые? Вы поселяете туда жильцов?
  
  Филип икнул.
  
  — Нет, сэр, я имею в виду — занятые материальными принадлежностями. Никто в них не живет, это противозаконно.
  
  Майло подмигнул и ухмыльнулся.
  
  — А, вы пошутили, — вздохнул с облегчением Филип.
  
  — Кто арендовал ячейку четырнадцать пятьдесят пять и когда?
  
  Филип сделал два шага, сел за компьютер и начал клацать по клавиатуре.
  
  — Здесь сказано, что за нее не платили два месяца, и две недели назад… хм… действительно был аукцион, и все содержимое оттуда вывезли. — Клац, клац. — Сказано, что договор аренды был заключен четырнадцать месяцев назад. Один год был оплачен вперед, потом двухмесячная задолженность.
  
  — Как оплачивалась аренда.
  
  Клац-клац-клац.
  
  — Написано, что наличными.
  
  — Кто арендовал?
  
  — Некий Сойер, запятая, инициал Т.
  
  — Адрес?
  
  — Абонентский ящик тридцать четыре восемьдесят девять, Малибу, Калифорния, девяносто сто пятьдесят шесть.
  
  Почтовый индекс Малибу был 90265. Майло, нахмурившись, скопировал информацию.
  
  — Какие еще сведения предоставил этот Сойер, Т.?
  
  Филип зачел телефонный номер с кодом 818.
  
  Код Малибу был 310, но с повсеместным распространением сотовых телефонов это теряло смысл.
  
  — Хорошо, давайте глянем на записи ваших камер, — сказал Майло.
  
  — То есть?
  
  — Камера на въезде.
  
  — А, эта, — сообразил Филип. — Она работает только с восьми вечера, когда ворота закрываются, а арендаторы хотят попасть к ячейкам.
  
  — Вы запираете ворота в восемь вечера?
  
  — Да, но те, кто внесли залоговую сумму, могут получить электронный ключ с круглосуточным доступом.
  
  — Когда именно включаются камеры?
  
  — Когда в офисе никого нет.
  
  — В какое время?
  
  — Вечером, после восьми, — ответил Филип.
  
  — У Т. Сойера был электронный ключ?
  
  Филип снова заклацал по клавиатуре.
  
  — Проверяем ячейку… Да, похоже, он так и не вернул этот ключ, так что залог ему не возместили. Двести долларов.
  
  — Ясно, — кивнул Майло. — Давайте посмотрим записи. Давностью более двух недель.
  
  — Это было бы хорошо, но увы, невозможно, — ответил Филип. — Перезапись идет каждые сорок восемь часов.
  
  — Два дня, а потом все стирается? Ничего себе, крутая у вас безопасность…
  
  — Эта незаконная вещь — она опасна? Типа токсичных отходов или еще чего-нибудь такого? Мои родители не в восторге от того, что я тут работаю, — опасаются относительно вещей, который мы принимаем на хранение.
  
  — Ничего ядовитого или радиоактивного, — заверил Майло. — Кто-нибудь из служащих компании может рассказать нам что-либо о мистере Сойере?
  
  — Я могу спросить, но вряд ли. Все, что нам нужно, хранится здесь. — Он постучал по компьютеру.
  
  — Давайте взглянем на записи за последние сорок восемь часов.
  
  — Конечно. — Филип потянулся влево и включил видеомагнитофон, выведя запись на монитор. Экран стал серым — и остался таким.
  
  — Хм-м, — произнес Филип и снова застучал по клаве. Ничего не изменилось. — Что-то не показывает. Я не знаю…
  
  — А вы сделайте, чтобы показало, Фил.
  
  После многочисленных обращений к меню «Помощь» и нескольких фальстартов монитор выдал зернистую черно-белую картинку въездных ворот. Статический снимок, но хотя бы время на нем было отмечено. Камера висела наклонно, давая вид на выезд к стоянке — пятнадцать футов асфальта довольно далеко от парковочных мест.
  
  — Все, что вы хотели знать о подъездной дорожке, но боялись спросить, — съязвил я.
  
  Фил улыбнулся было, но заметил выражение лица Майло и передумал.
  
  Экран снова стал серым. Затем всплыло сообщение об ошибке.
  
  — Похоже, техника неисправна, — сказал Филипп. — Надо сообщить об этом.
  
  — Включите быструю перемотку; проверим, есть ли еще что дальше.
  
  Филип подчинился. Больше ничего на записи не было.
  
  — Дайте нам ключ от ячейки четырнадцать пятьдесят пять.
  
  — Наверное, это можно…
  
  — Подумайте вот о чем, — напомнил Майло. — Если там есть что-то опасное, то влипнем мы, а не вы.
  
  — Мне все равно придется остаться здесь, — ответил Филип, залезая в ящик стола. — Вот этот должен подойти. Если нет, я не знаю.
  * * *
  
  По пути к ячейке я произнес?
  
  — Т. Сойер.
  
  — Приятель Гека… или Хака?[22] Ха-ха, очень смешно.
  
  Внутри здания, перекрещиваясь, тянулись узкие сумрачные коридоры со стенами, сложенными из бетонных блоков. Через равные промежутки в стенах были расположены фанерные двери с разнообразными навесными замками, порой весьма серьезного вида.
  
  На ячейке 1455 висел стандартный замок — видимо, за счет компании. Майло надел перчатки, отпер дверь, и за ней открылись пятьдесят квадратных футов темной пустоты.
  
  Пол чисто выметен, ни пылинки. В коридор просачивался запах хлорки.
  
  Лейтенант потер глаза и пробежался лучом фонарика по всем поверхностям.
  
  — Стоит ли тратить зря время и силы экспертов?
  
  — Зависит от того, насколько сильно тебе нужно прикрыть свою задницу.
  
  — Скажу им проверить все с люминолом; может, повезет.
  
  Мы вернулись в офис. Филип играл на служебном компьютере в какую-то игру — по экрану бегали ярко одетые ниндзя, космические пришельцы и женщины с темными раскосыми глазами и бюстами, не поддававшимися воздействию гравитации.
  
  — Уже? — спросил он, продолжая орудовать мышкой.
  
  — В освободившихся ячейках всегда проводится уборка? — осведомился Майло.
  
  — Угу.
  
  — С хлоркой?
  
  — Это специальное распоряжение, которое мы получили из головного офиса, — объяснил Филип. — Убивает все, так что следующему арендатору не нужно беспокоиться ни о чем.
  
  — Какая заботливость! — хмыкнул Майло.
  
  — Ага. — На экране из огромного фиолетового облака вылез размахивающий копьем демон. Филип моргнул, подался вперед и приготовился к схватке.
  * * *
  
  Майло рванул машину с места и всю дорогу до участка изображал гонки NASCAR по боковым улицам. Ему не терпелось проверить, не пришел ли ордер на обыск жилья Трэвиса Хака в доме Вандеров.
  
  От помощника прокурора, с которым он разговаривал до сих пор, толку было мало, но у Майло была еще парочка в запасе.
  
  — Джон Нгуен иногда идет нам навстречу в таких вопросах.
  
  — Прокурор-сёрфинг, — усмехнулся я.
  
  — К слову о токсичных отходах.
  
  Я оставил его бодаться с исполнительной системой и поехал домой, думая о коренных зубах и резцах.
  
  Деморе Монтут, основной кандидатке на неизвестную Номер Три, был пятьдесят один год — по стандартам уличных тружениц она уже была древней, как помет мамонта. На снимке десятилетней давности, который откопал Мо Рид, мы увидели морщинистое лицо с впалыми щеками и набрякшими веками, голову венчала спутанная шевелюра платинового цвета. Жизнь, которую она вела, не способствовала физическому и психическому здоровью — на вид ей было далеко за шестьдесят.
  
  И все же она сохранила зубы.
  
  Удачная генетика? Или полный набор зубов был последним, что осталось от ее гордости, результатом тщательнейшего ухода?
  
  Я поискал заведения, предоставляющие бесплатные стоматологические услуги в округе Лос-Анджелес, нашел восемь и стал обзванивать их, пользуясь своей врачебной должностью.
  
  Мне повезло на четвертом номере — районная поликлиника при стоматологическом колледже располагалась на Роуз-авеню, к югу от бульвара Линкольна. В пешей доступности от гаражной квартиры Селены Басс.
  
  И в нескольких минутах езды от Птичьего болота.
  
  Я спросил регистраторшу, когда мисс Монтут посещала их в последний раз.
  
  — Она числится в наших записях; это все, что я могу вам сказать.
  
  — Кто был ее стоматологом?
  
  — Доктор Мартин. Она сейчас принимает пациента.
  
  — Когда она освободится?
  
  — У нее занят весь вечер — вы сможете подождать на линии?
  
  — В этом нет необходимости.
  * * *
  
  Вспомогательный стоматологический центр Западного округа представлял собой переделанную розничную лавочку, вклиненную между кафе-мороженым и магазином винтажной одежды. Оба соседних заведения посещали вполне приличные люди, но перед широко открытой дверью клиники ошивались двое бездомных — они курили и громко смеялись. Имущество одного из них было свалено прямо на тротуаре. Другой держал в руках вставные челюсти и шамкал черным беззубым ртом:
  
  — С ними так круто, мистер Лемон!
  
  — Дай мне попробовать! — потребовал Мешочник.
  
  — С тебя банка супа!
  
  — По рукам!
  
  Увидев меня, они приостановили обмен. Две обветренных руки преградили мне путь, когда оба бездомных начали одновременно клянчить у меня деньги:
  
  — Монетку на завтрак, прохвессор!
  
  — Уже вечер, мистер Лемон. Блинчиков для народа!
  
  — Пудры для народа!
  
  Они стукнулись ладонями и хрипло, булькающе рассмеялись.
  
  Я дал каждому по пятерке, и бомжи, удивленно ухнув, отошли в сторонку. Когда они попытались провернуть тот же самый трюк с женщиной в цветных леггинсах, которая вышла из кафе-мороженого, сжимая два рожка пломбира, посыпанного колотой карамелью, она просто рявкнула:
  
  — А ну, отцепитесь!
  * * *
  
  В приемной клиники, выкрашенной в голубой цвет, сидела полная женщина с испуганными глазами, держа на руках завывающего ребенка; она то и дело бросала взгляд на старикашку с испитым лицом, прикорнувшего на стуле. Одежда у него была грязная. Будь он не в приемной, а снаружи, вместе с теми двумя типами, сцена называлась бы «Три товарища». В углу, напряженно выпрямив спину, сидел тощий, но при этом дряблый парень лет двадцати, с «ирокезом» на голове, с наколками на руках, без переднего зуба и с мрачным взглядом.
  
  Регистраторша была симпатичной, белокурой и крепкой. Черная майка-топик открывала гладкие загорелые руки и плечи. Когда я назвался, она вспомнила мое имя, и ее улыбка погасла.
  
  — Доктор Мартин все еще занята, сэр.
  
  — Я подожду.
  
  — Это займет некоторое время.
  
  — Когда у нее будет перерыв, сообщите ей, пожалуйста, что Демора Монтут, возможно, мертва.
  
  — Мерт… — Она судорожно прижала ладонь к губам. — Что вы за врач такой?
  
  Я показал ей свою карточку консультанта Лос-Анджелесской полиции.
  
  Губы у нее дрогнули, вид сделался совершенно больной.
  
  — О, Боже… Подождите.
  
  Она скрылась за задней дверью.
  
  Парень с «ирокезом» пробормотал:
  
  — Все умирают.
  * * *
  
  Фэй М. Мартин, врач-стоматолог, была красивой женщиной лет тридцати с небольшим, с кожей цвета слоновой кости и лицом в форме сердечка, обрамленным блестящими каштаново-рыжими волосами; глаза у нее были темные и большие, а роскошную фигуру не мог скрыть даже белый халат. Потрясающее сходство с Робин — она могла бы быть младшей сестрой Робин, и черт меня побери, если у меня ничего не шевельнулось в штанах.
  
  Стараясь сохранять профессиональное спокойствие, я пожал ей руку. Ее деловитость и мои размышления о Деморе Монтут помогли этому.
  
  Проведя меня в пустой кабинет, она спросила, что психолог делает в полиции. Я выдал ей краткую сводку, которой она, похоже, и удовлетворилась.
  
  В комнате пахло сырой вырезкой и мятой. На стенах висели плакаты, рассказывающие о правильном уходе за ротовой полостью, и устрашающие фотографии того, что происходит, если этим уходом пренебречь. Емкости с бесплатными зубными щетками и пастой соседствовали с хромированными щупами, щипцами и баночками с ватными шариками. На краю стола лежала ярко-красная амбулаторная карта.
  
  Фэй Мартин устроилась на вращающейся табуретке, положив руку на карту. Она закинула ногу на ногу и расстегнула халат, явив моему взору черную блузку, черные брюки и неправильной формы кусок аметиста, висящий на золотой цепочке. Фигура у нее была чуть полнее, чем казалось с первого взгляда. Сама доктор Мартин, похоже, совершенно не сознавала, какое впечатление производит.
  
  Помимо табурета, единственным сидением в кабинете оставалось стоматологическое кресло с полностью откинутой спинкой. Доктор произнесла: «Извините», — встала и привела спинку кресла в вертикальное положение. Я неловко уселся на это ложе пыток.
  
  — Откройте рот и покажите зубки… извините, я просто в ужасе от известий про Демору, отсюда и дурацкие шутки.
  
  — Да уж, тут не до шуток, — согласился я.
  
  — Думаю, да… Полагаю, это была насильственная смерть?
  
  — Если труп, который мы нашли, ее, — то да.
  
  — Труп. — Фэй Мартин снова уселась на табурет. — Бедная Демора. Вам известно, кто это сделал?
  
  — Пока нет. Точное опознание жертвы может нам помочь. — Я описал аномалии с зубами, которые перечислила нам доктор Харгроув.
  
  — Это она, — кивнула Фэй Мартин. — Черт!
  
  — Вам не нужно проверять по рентгеновским снимкам?
  
  — Я проверю, прежде чем утверждать это под присягой, но я уже знаю, что это она. Такое сочетание аномалий — большая редкость. Мы с Деморой обычно шутили на этот счет. Молочные зубы… «Наверное, я никогда не повзрослею, доктор».
  
  Она взяла со стола карту, несколько секунд читала ее, потом положила обратно.
  
  — У нее был приятный смех. Все остальное в ней было… именно таким, как можно ожидать при ее образе жизни. Но зубы у нее были, как у здоровой женщины.
  
  Доктор Мартин колупнула ненакрашенным ногтем пуговицу своего халата.
  
  — Она была хорошим человеком, доктор Делавэр. Почти всегда веселой. Мне это кажется очень примечательным, учитывая ее ситуацию.
  
  — Похоже, вы довольно хорошо ее знали.
  
  — Настолько, насколько можно знать человека при таком раскладе. Не считая детей, мы обычно обслуживаем случайных клиентов. Но Демора регулярно приходила на осмотр и профилактику.
  
  Фэй снова сверилась с картой.
  
  — Она ходила к нам три года. В первые шесть месяцев наблюдалась у доктора Чена. Он ушел на пенсию, и она перешла ко мне.
  
  — У ваших пациентов есть постоянные стоматологи?
  
  — Когда рабочая нагрузка позволяет, мы стараемся набрать как можно больше частной практики. С Деморой работать было легко, ей нужна была только чистка… а, да, еще в самом начале она заменяла амальгаму.
  
  — Зачем ей требовалась постоянная чистка ротовой полости?
  
  — У нее довольно быстро образовывался зубной камень — но в этом нет ничего необычного. — Фэй снова повертела в руках карту. — К доктору Чену она ходила два раза в год, но я назначала ей прием каждые три месяца — чтобы следить не только за ее зубами, но и за общим состоянием здоровья. Я видела, что она будет регулярно ходить к врачам только в том случае, если я ее направлю.
  
  — Демора доверяла вам?
  
  — У меня всегда находилось время на то, чтобы выслушать ее. Честно говоря, мне нравилось болтать с ней. Иногда это было забавно. К сожалению, она перестала приходить… — Доктор Мартин перевернула страницу. — …пятнадцать месяцев назад. Когда она умерла?
  
  — Вероятно, примерно тогда же.
  
  — Мне следовало знать, что что-то случилось, — она всегда была пунктуальной. Но номер телефона, который она оставила, был неактивен, и я никак не могла связаться с ней.
  
  — Меня удивляет, что она так следила за своими зубами.
  
  — Корни зубов у нее были чрезвычайно длинные — трудная задача для врача. Это ей сказал другой стоматолог — много лет назад, — и для нее это стало предметом гордости. И к тому же ее фамилия… «Монтут — это карма, доктор[23]. Я — Зубная Королева». В других отношениях гордиться здоровьем ей не приходилось.
  
  — Какие проблемы со здоровьем у нее были?
  
  — Какие угодно, — пожала плечами Фэй Мартин. — Артриты, бурситы, острые приступы панкреатита, больная печень, как минимум один раз перенесенный гепатит А, о котором мне известно, обычные венерические заболевания… По крайней мере, ВИЧ у нее не было. Не то чтобы это теперь имело какое-то значение.
  
  — Куда вы направили ее с этими проблемами?
  
  — В бесплатную клинику «Марина-Мерси». Я звонила туда, чтобы узнать, последовала ли она моему направлению. Однако Демора приходила только за предписаниями и рецептами, но не на регулярные процедуры.
  
  — Там она не доверяла никому, — предположил я.
  
  Карие глаза Фэй Мартин, обрамленные густыми ресницами, пристально взирали на меня. Щеки ее порозовели.
  
  — Кажется, я вторглась в вашу область медицины, не имея на это лицензии…
  
  — И это хорошо. Вы первая, кто хоть что-то о ней знает, — насколько нам удалось хоть что-нибудь отыскать. Мы не нашли ни ее родственников, ни друзей.
  
  — Это потому, что у нее не было друзей. Или так она утверждала. Она говорила, что не любит людей, и больше всего ей нравится гулять в одиночестве. Она называла себя «одинокой плохой девчонкой». С семьей она порвала еще тогда, когда жила в Канаде.
  
  — А где именно в Канаде?
  
  — В Альберте.
  
  Я рассмеялся.
  
  — А нам говорили, что в Алабаме.
  
  — Ну, и то, и другое на «А», — пожала плечами Фэй Мартин.
  
  — Почему она порвала с родными?
  
  — Они были фермерами, религиозными фундаменталистами. Демора почти ничего о них не говорила. Она приходила очистить зубы от камня, она что-то говорила, я слушала. Такое случается чаще, чем можно подумать. — Она откинула с лица прядь волос. — На стоматологическом факультете психологию не преподают, но мне это, несомненно, пригодилось бы.
  
  — Есть в ее карте что-нибудь такое, что помогло бы нам узнать о ней побольше?
  
  — Официальные записи касаются только состояния зубов и десен; все остальное, что рассказывала мне Демора, оставалось между нами. Но я сделаю для вас копию. Если у вашего патологоанатома будет время, он — или она — может провести официальное сравнение. Если нет, то пришлите мне ваши данные, и я сама это сделаю.
  
  — Спасибо. А что именно оставалось между вами?
  
  — То, чем она зарабатывала. Демора хотела, чтобы я с самого начала знала, что она «плохая девчонка». Занимается любовью за деньги — хотя такие термины она не использовала. Не подумайте, будто мы только об этом и говорили — обычно это была просто пустая болтовня. Демора приходила веселая, смеясь над какой-нибудь шуткой, которую услышала на улице, пыталась пересказать эту шутку, сбивалась, и мы обе хихикали. На некоторое время я забывала о том, кем она была, мы были словно две подружки, беседующие о пустяках. Но в ее последний визит, пятнадцать месяцев назад, все было иначе. Во-первых, она выглядела куда лучше, чем прежде. Хороший макияж — не та дикая раскраска, которую она наносила для работы. Приличная одежда, волосы вымыты и уложены… Конечно, годы маргинальной жизни ничто не сможет отменить, но в тот день я получила представление о том, как она могла бы выглядеть, обернись все по-другому.
  
  — Мы видели только снимок, сделанный во время одного из ее приводов в полицию, — сказал я.
  
  Фэй Мартин нахмурилась.
  
  — В строении лица я разбираюсь хорошо, а у Деморы оно было пропорциональным и симметричным. У нее были все задатки для того, чтобы стать красавицей, доктор Делавэр. В тот день это наглядно проявилось. Я сказала ей, что она хорошо выглядит, и спросила, не готовится ли она к чему-нибудь важному. Демора ответила, что у нее свидание с бойфрендом. Это меня удивило — она никогда не говорила о каких-либо мужчинах, кроме клиентов.
  
  — Вы сомневались в ее утверждении относительно бойфренда?
  
  — Даже со здоровыми зубами и в приличном виде Демора выглядела сильно побитой жизнью. А мужчина, которого она описывала, был моложе ее, к тому же симпатичный.
  
  — Насколько моложе?
  
  — Она не уточняла, однако называла его «мальчиком». «Чудесный мальчик, я могла бы быть его мамашей, но он любит зрелых баб». Честно говоря, я считала, что она все придумывает, или, по крайней мере, преувеличивает. После того, как я закончила работать с ее зубами, и моя ассистентка вышла из кабинета, Демора начала рассказывать о сексуальной стороне своих отношений с «бойфрендом», и впервые я увидела намек на… думаю, это можно назвать возбуждением. Хотя я гадала, не стала ли Демора жертвой какой-нибудь жестокой шутки. Она могла принять деловые отношения с одним из клиентов за личные.
  
  — Влюбиться в клиента? — уточнил я.
  
  — Она сказала мне, что это какой-то не такой клиент, что ему нравится причинять ей боль. И что ей нравится, когда ей причиняют боль.
  
  — Каким образом это происходило?
  
  — Я не спрашивала. Подробности этого садо-мазо меня не интересовали — даже, наоборот, отталкивали, если говорить честно. Я предупредила ее, чтобы она была осторожна, но Демора сказала, что они просто играют в игры.
  
  — Она использовала именно это слово?
  
  — Да, игры. Потом она сжала руками свое горло, высунула язык и свесила голову набок. Как будто ее задушили. — Фэй прищурила темные глаза. — Именно так она и умерла?
  
  — Патологоанатомы обнаружили следы, указывающие на удушение, однако от тела остались только кости.
  
  — Боже мой, — выдохнула дантист. — Это не было ее фантазией, это действительно случилось!
  
  — Что еще она сказала об этом «бойфренде»?
  
  — Дайте я подумаю. — Доктор Мартин потерла гладкий лоб между тщательно оформленными бровями. — Она сказала… теперь я желаю, что не выжала из нее подробности… так вот, она сказала, что любит гладить его по голове, и что он — ее талисман на удачу. Это была одна из игр, в которые они играли, — она гладила его по голове, а он делал то, что хотел; именно так она сказала — «он делает то, что хочет, все, что хочет». Демора сказала, что ей нравится его голова, такая гладкая… «Как попка у младенца». Так что, полагаю, он был лысый. — Доктор нахмурилась. — Я выдала ей новую зубную щетку и тюбик «Колгейт Тотал». — Она снова поднялась с табурета. — Давайте, я сделаю для вас копию карты.
  
  — Это может оказаться полезно, — согласился я. — И вам не следует сожалеть о том, что было.
  
  Дантист обернулась и улыбнулась.
  
  — По крайней мере, кто-то прошел курс психологии.
  Глава 21
  
  Помощник окружного прокурора Джон Нгуен поглаживал бейсбольный мяч.
  
  Драгоценный мяч от команды «Лос-Анджелес доджерс», украшенный множеством автографов знаменитостей. Еще три мяча в пластиковых упаковках красовались на полке вместе со сводами законов и папками с делами. Нгуен занимал достаточно высокое положение, чтобы расположиться в угловом офисе на семнадцатом этаже Центра криминального правосудия имени Клары Шортридж Фольц. Фольц была первой женщиной-адвокатом на Западном побережье. Я гадал, что бы она подумала об этом безликом двадцатиэтажном здании, носящем ее имя.
  
  Из окон были видны крыши делового центра и бездушно-правильные парковочные площадки; зелени здесь почти не было. Мы с Майло и Ридом расположились возле рабочего стола Нгуена, и в кабинете стало тесно.
  
  — Вот как? — переспросил юрист, лаская туго зашнурованный шов мяча. — У возможной жертвы был возможный клиент, и он — также вероятно — был воображаемым бойфрендом с лысой головой?
  
  — Плюс то, что Большая Лора Ченовет едва удрала от бритоголового убийцы, — напомнил Рид, — а Селена Басс села в машину с каким-то лысым.
  
  — Оба случая воспроизведены со слов третьих лиц, по их воспоминаниям, что делает их дважды недостоверными. Вы что, не следите за массовой культурой? Бритая голова — это новый шик. — Нгуен коснулся собственных черных густых волос, коротко остриженных «под ежик». — Извините, но никто не даст вам ордер на этом основании.
  
  — Ну же, Джон, тут не только это, — сказал Майло. — Трэвис Хак явно проявляет скрытность.
  
  — Не быть дома, когда вы соизволите явиться без предупреждения, — это скрытность? К тому же он был в шапке, и вы не можете быть уверены, что он бреет голову.
  
  — То, что было видно из-под шапки, явно было чисто выбрито.
  
  — А что, если он бреет голову по бокам, а на макушке оставляет волосы? Как тот чудик в старом фильме Дэвида Линча… ну, вы поняли, о ком я.
  
  Молчание. Нгуен продолжил:
  
  — Бритоголовый. А что, если вы сорвете с него шапку — и обнаружите под ней дреды длиной в фут? Вы полагаетесь на какие-то расплывчатые описания, которые могут не стоить даже блошиного плевка. Но я не буду вас останавливать, стройте предположения и дальше. Я просто не смогу никому замолвить за вас словечко, слишком все шатко.
  
  Его глаза остановились на снимке Трэвиса Хака, сделанном при регистрации на права.
  
  — Тут у него достаточно длинные лохмы. Но, допустим, он побрил голову. Вам придется доказать, что это произошло в определенный период, который совпадает с тем временем, когда Селену видели в компании бритоголового парня. Да нет, еще дальше — к с моментом исчезновения Монтут. Когда это было, два года назад?
  
  — Пятнадцать месяцев, — уточнил Майло.
  
  Нгуен снова поигрался с бейсбольным мячом.
  
  — Я уверен, что ваши инстинктивные догадки в адрес этого типа верны, Однако улики слишком слабые. Но давайте немного погрешим против истины и скажем, что вы накопали достаточно свидетельств, чтобы мистер Хак стал явным подозреваемым. У нас по-прежнему проблемы с тем, чтобы попасть в дом. Это не его жилье, оно принадлежит его работодателю. Который подозреваемым не является.
  
  — Пока нет, — обронил Мо Рид.
  
  Нгуен покатал мяч в пальцах.
  
  — Вы что-то хотите мне сказать? Дополнить картину?
  
  Майло рассказал о свингерских вечеринках, которые Селена Басс описывала своему брату, и о последующем ее найме в качестве учительницы фортепиано для Келвина Вандера. Напомнил о том, что семья Вандеров уехала из города.
  
  — Ну ладно, от плохой девчонки до преподавательницы Баха — это прогресс, — сказал Нгуен. — И что?
  
  — Или Бах был прикрытием для того, чтобы она постоянно появлялась в этом доме, — произнес Рид.
  
  — Богатые люди с причудами? — фыркнул Нгуен. — Парень, это голый-вудский сценарий. Кто скажет, что «свингерские вечеринки» представляют собой что-то большее, нежели славные, невинные забавы для взрослых? Нет никакой связи с садо-мазо-штучками, в которых предположительно участвовали две ваших проститутки. И, честно говоря, та, другая проститутка, как ее там… Ченовет? Не похоже, чтобы она позволила кому-нибудь связывать ее. Совсем наоборот.
  
  — Мы нашли у Селены стек…
  
  — Может, она любила верховую езду. Девушкам иногда это нравится. — Нгуен развернулся вместе с креслом, положил бейсбольный мяч на пластиковую подставку и любовно накрыл его сверху прозрачной коробочкой. — Знаю, что я веду себя как сволочь, но в противном случае вы можете влипнуть еще хуже, так что лучше действовать осторожно.
  
  — То есть?
  
  — Найдите свидетельства повесомее.
  
  — Если Вандеры дадут разрешение на обыск, будет ли это распространяться на жилье Хака? — спросил я.
  
  Нгуен откинулся на спинку кресла.
  
  — Интересный вопрос… это может зависеть от того, какое соглашение Хак заключил с Вандерами. Являются ли его комнаты неотъемлемой частью его платы? Если так, то это законно обусловленное место проживание, точно так же, как любое другое съемное жилье, и только его обитатель может дать разрешение на вторжение.
  
  — Если обитатель все еще находится по месту проживания.
  
  Нгуен улыбнулся.
  
  — Вы могли бы быть законником, док. Да, если он освободил жилье и Вандеры дадут разрешения, то добро пожаловать. А если не было никакого формального соглашения, входящего в условия работы, и он просто поселился в их доме, полагаю, его можно рассматривать как гостя. Сколько он прожил там?
  
  — Три года, — ответил Рид.
  
  — Нет, это уже явно не гость. Следует помнить еще об одном: даже если вы получите бумагу на обыск в комнатах, вещи Хака не подпадают под это разрешение, если только он не бросил их. Тут нельзя действовать поспешно и небрежно; должны быть явные свидетельства того, что имущество оставлено владельцем. Именно на такие вопросы частной собственности суд особенно обращает внимание… хотя внешние поверхности постоянно стоящей в комнатах мебели, которая прежде принадлежала Вандерам, могут быть… вы вполне сможете осмотреть мебель хотя бы снаружи. — Юрист почесал в затылке. — Честно говоря, без более тщательного расследования я даже не буду строить догадки. Это не те вещи, которые могут всплыть сами собой. — Он улыбнулся. — Вы можете даже довести дело до суда, но при этом упустить преступника.
  
  — Если мы получим разрешение от Вандеров и обнаружим что-нибудь подозрительное при визуальном осмотре… — начал Майло.
  
  Нгуен прижал ладони к ушам.
  
  — Что? — спросил лейтенант.
  
  — Это может сработать для тупого головореза из бара. Ну, конечно, при визуальном осмотре. Хак не отвечает на ваши телефонные звонки — он явно не намерен сотрудничать. И кто поверит, что он оставит на виду улики?
  
  — Тупые преступники существуют, — произнес Мо Рид. — Без них наша работа была бы такой же веселой, как инфаркт.
  
  Майло метнул на него острый взгляд, в котором сквозило веселое изумление, потом снова повернулся к Нгуену.
  
  — Детектив Рид верно отметил, Джон. Что если Хак решил, будто под него не подкопаешься, и стал слишком самоуверен? Мы должны попасть в его комнаты и застать его врасплох, иначе не получится.
  
  — Если он вообще там, Майло. За два дня наблюдения никто из вас не видел, чтобы он входил или выходил, а «Лексус» так и пропал с концами. Вы детективы. Для вас это не выглядит как внезапный побег?
  
  — Ты баллотируешься на должность президента Клуба Пессимистов, Джон?
  
  — Я думаю об этом, — ответил Нгуен, — но в этом клубе слишком веселый народец.
  
  — Даже если и так, это даст нам преимущество, — вставил Мо Рид. — Если кто-то сбежал, не намереваясь возвращаться, то вещи, которые он оставил, можно считать брошенными, верно?
  
  Нгуен внимательно изучил молодого детектива.
  
  — А в полиции Лос-Анджелеса, однако, подрастают умники… Да, если будут неоспоримые свидетельства того, что он выехал безвозвратно, то вы можете спокойно обыскивать его шмотки. Но, поверьте мне, это нелегко — суд будет настаивать на том, что это был всего лишь отъезд в отпуск с сохранением права на частную собственность.
  
  — Отъезд подальше от нас? — переспросил Рид. — Это указывает на виновность.
  
  — Подальше от работы, скуки, чего угодно, от чего ему хочется сбежать, детектив Рид. Идея в том, что Отцы-Основатели пожелали, дабы люди могли насладиться красотами Йосемитского парка, не боясь по возвращении домой обнаружить, что полиция перевернула их жилище вверх дном. А для этого конкретного подозреваемого побег может быть расценен чем-то иным, нежели свидетельством виновности. В конце концов, в детстве он попал в тюрьму по сфабрикованному обвинению. Какой повод может быть весомее для того, чтобы избегать общения с копами?
  
  Рид, приуныв, оттянул пальцем воротник своей рубашки.
  
  — Послушайте, — продолжал Нгуен, — если вы получите разрешение от Вандеров, это уже будет кое-что. Но обязательно получите его в письменном виде. По крайней мере, вы сможете войти в дом, осмотреть комнаты, пообщаться с другими людьми — горничной, садовником, кем-нибудь еще… Вдруг у них найдется что-нибудь на Хака.
  
  — Пока что мы не видели присутствия другого персонала, помимо самого Хака, — сказал Майло.
  
  — Но поместье огромное, там должен быть кто-нибудь еще, — возразил Рид.
  
  Нгуен встал.
  
  — Рад был поболтать с вами, парни, но сейчас у меня совещание.
  * * *
  
  Когда мы вышли на стоянку, у Рида зазвонил мобильник.
  
  — Лиз Уилкинсон, — сообщил он по завершении разговора и покраснел. — То есть доктор Уилкинсон. Она хочет поговорить насчет костей рук.
  
  — Патологоанатомичка в десяти минутах езды, — прикинул Майло. — Поехали.
  
  — Она снова на болоте, изучает фотографии, которые сегодня утром сделал с воздуха дрон.
  
  На этих аэросъемках настоял сам Рид.
  
  — Что-нибудь это дало? — спросил Майло.
  
  Рид покачал головой, запрыгнул в свою «Краун-Вику» и рванул с места. Мы дошли до машины Майло.
  
  — Поработаешь шофером, Алекс? Мне надо позвонить в несколько мест.
  
  — Разве это не против правил?
  
  — Ну да. Но мне нужно взбодриться.
  
  Я вел большую неуклюжую машину на запад, пока Майло звонил в фирму в Беверли-Хиллз, занимавшуюся всеми юридическими делами Саймона Вандера. Первой, кто держал оборону, была дама-адвокат по имени Сара Лихтер, однако когда лейтенант надавил на ее секретаршу, выяснилось, что миссис Лихтер представляла интересы мистера Вандера «по деловому вопросу несколько лет назад», но основным юристом мистера Вандера «по большинству деловых вопросов» был мистер Олстон Б. Уэйр.
  
  Секретарь Уэйра оказался дружелюбным, но толку от него тоже не было; он перенаправил Майло на паралегала[24] Вандеров, а тот поставил звонок на ожидание. Майло переключил телефон на громкую связь, зевнул, потянулся и стал рассматривать улицы за окном.
  
  Машина давно не проходила техобслуживание, мне приходилось изо всех сил налегать на руль, и мое уважение к работе Майло изрядно возросло.
  
  Бодрый, медоточивый голос произнес:
  
  — Бадди Уэйр. Чем могу быть полезен полиции?
  
  Майло изложил ему суть вопроса.
  
  — Трэвис? Это слегка шокирует, — сказал Уэйр.
  
  — Вы с ним знакомы?
  
  — Я встречался с ним. Я имею в виду то, что человек, которого наняли Саймон или Надин, мог оказаться… я искреннее надеюсь, что это не так. Что касается того, чтобы попасть в дом… полагаю, учитывая все обстоятельства, что ни Саймон, ни Надин не будут сильно против визита под наблюдением. Вы действительно считаете это необходимым?
  
  — Считаем.
  
  — О, Боже, — вздохнул Уэйр. — если вы правы относительно того, что Трэвис замешан в чем-то криминальном — это действительно шокирует, — то, по моим предположениям, Саймон и Надин будут благодарны вам за помощь.
  
  — Помогать — наша работа, сэр.
  
  — Спасибо, детектив. Позвольте, я проверю, смогу ли я связаться с Сай… мистером Вандером.
  
  — Симона сказала, что он уехал в Гонконг.
  
  — Правда? Это полезные сведения. И еще одно, детектив. Криминальная юстиция — не моя специальность, но я не уверен, что полученное от Саймона или Надин разрешение войти в дом избавит вас от юридических помех в будущем.
  
  — Какого рода юридических помех, сэр?
  
  — Адвокатские приемчики, — пояснил Уэйр. — Если, конечно, до этого дойдет.
  
  — Что вы имеете в виду, сэр?
  
  — Как я уже сказал, это не моя область деятельности, но я сразу же могу прикинуть несколько закавык с правом владения. Если жилье Трэвиса находится в формальном найме, либо прямо, либо в качестве дополнительной оплаты труда…
  
  Он разливался соловьем, почти слово в слово повторяя недавнюю речь Джона Нгуена. Майло слушал молча, только сложил пальцы утиным клювом и похлопывал ими, изображая «бла-бла-бла».
  
  Когда Уэйр завершил речь, Майло сказал:
  
  — Мы будем помнить об этом, сэр.
  
  — Вернемся к ключевому пункту: необходимости связаться с Саймоном и Надин, находящимися в Гонконге.
  
  — Миссис Вандер в Тайване, в гостях у своих родных.
  
  — Вот как? — произнес Уэйр. — Хорошо, это тоже полезная информация. Если я смогу связаться с кем-нибудь из них — будем мыслить позитивно и скажем «когда»… то я попрошу их отправить мне по факсу ограниченное юридическое разрешение. Тогда я смогу провести вас в дом.
  
  — Спасибо, сэр. Пожалуйста, внесите туда и дом на побережье.
  
  — Пляжный дом? — уточнил Уэйр. — Хорошо, почему бы и нет?
  
  — И еще один вопрос, — сказал Майло. — Кто еще работает в основной резиденции, помимо Трэвиса Хака.
  
  — Я не совсем уверен… — начал Уэйр.
  
  — Горничные, экономка, кто-нибудь еще в этом роде.
  
  — Бывая там, я видел садовников, но не встречал кого-либо из постоянной обслуги.
  
  — В таком большом месте? — деланно удивился Майло. — Кто же следит за чистотой?
  
  — В поместье распоряжается Трэвис; возможно, он как-то устраивает эти дела — например, вызывает клиниговую службу. Не знаю, лейтенант. Мы не оплачиваем счета, они идут через частный банк в Сиэтле… да, вот, «Глобал инвестмент». Он зачитал номер.
  
  — О, Боже…
  
  — Что такое, сэр?
  
  — Если Трэвис Хак действительно решает, когда в доме пора проводить уборку, — сказал Бадди Уэйр, — то у него есть все возможности избавиться от улик, верно?
  
  — Вот почему мы хотим получить доступ как можно скорее.
  
  — Конечно… Лейтенант, строго между нами: насколько это серьезно?
  
  — Дело идет об убийстве, мистер Уэйр, но я не могу точно сказать вам, что преступник именно мистер Хак.
  
  — Однако вы подозреваете его?
  
  — Мы им интересуемся.
  
  — Замечательно, — снова вздохнул Уэйр. — Просто замечательно. Мне необходимо связаться с Саймоном.
  Глава 22
  
  Я свернул на Беверли-бульвар, пока Майло звонил в Сиэтл, в «Глобал инвестмент».
  
  Спустя несколько мелких служащих и одного частного банкира он ухитрился выжать тот факт, что в обоих домах Вандеров производила уборку клининговая служба «Веселые руки», находящаяся в Палисейдс и приезжающая тогда, когда нужно.
  
  — Кто определял, когда их услуги нужны? — спросил Майло.
  
  — Откуда мне знать? — отозвался банкир.
  
  Вызов завершился. Майло свирепо посмотрел на телефон и сунул в карман.
  
  — Итак, весь процесс под контролем у Хака. Чутье подсказывает мне, что он этим пользуется. Но, как я сказал, публичность — штука всегда обоюдоострая. Учитывая, что Хак скрывался от всех с того времени, как вышел из тюрьмы, и до того, как три года назад его наняли Вандеры, нажим может заставить его только зарыться поглубже.
  
  — Жизнь в подполье многому учит, — заметил я.
  
  — Что ты имеешь в виду?
  
  — Может быть, он и был невиновен в том, за что его посадили, но опыт и последующие события могли посеять в нем дурные привычки.
  
  — Например, к пыткам и удушению ради забавы и выгоды… Как такой тип мог попасть к Вандерам?
  
  — Может быть, они просто добры.
  
  — Добросердечные и щедрые богатеи.
  
  — Такое бывает.
  
  — Ты так считаешь?
  
  — А ты — нет?
  
  — Я уверен, что нечто подобное случается, но мне лично кажется, что для накопления такой кучи бабла требуется склад личности, исключающий всякую доброту.
  
  — Крутой детектив Владимир Ленин.
  
  — Власть народу, хлеб голодным! — Он потряс сжатым кулаком, при этом был вынужден согнуть руку, чтобы не стукнуться о крышу машины. — Поезжай в «Могул». От всех этих неудач у меня аппетит разыгрался.
  
  — То же самое ты говоришь об успехах.
  
  — По крайней мере, я последователен.
  * * *
  
  Мы оставили машину на служебной парковке и направились в ресторан. В зале царило оживление. Два длинных стола полностью занимали наши коллеги, а угловую выгородку оккупировали Мо Рид и Лиз Уилкинсон.
  
  Они сидели ближе друг к другу, чем это требовалось для делового разговора. Тарелки с едой стояли на столе нетронутые. Рид был в пиджаке, однако снял галстук и расстегнул воротник. Распущенные волосы Лиз Уилкинсон ниспадали массой блестящих завитков. Платье зеленовато-синего цвета гармонировало с цветом ее кожи.
  
  Мо улыбнулся, Лиз рассмеялась, они стукнулись локтями и расхохотались уже оба. Они увидели нас одновременно и вздрогнули, словно дети, застигнутые за игрой в доктора.
  
  Рид вскочил с места.
  
  — Лейтенант, док, привет. Доктор Уилкинсон хочет рассказать нам кое-что интересное относительно тех пальцевых костей. Самое время узнать хоть что-то, верно?
  
  Он тараторил, словно пулемет. Лиз Уилкинсон чуть удивленно взирала на него снизу вверх. Майло созерцал тарелку с бараниной.
  
  — Я подсадил тебя на карри, детектив Рид?
  
  — Ей… доктору Уилкинсон нравится.
  
  — Так вышло, что это одна из моих любимых кухонь мира, — сказала Лиз, — так что когда Моисей предложил заехать сюда, я решила, что это круто. Добавлю это кафе в свой список.
  
  — Присоединяйтесь, — пригласил Рид куда более громко и энергично, чем это требовалось.
  
  Из дальней части ресторана показалась женщина в очках. Сегодня ее сари было кроваво-красного цвета. При виде Майло она просияла и бегом бросилась обратно на кухню.
  
  — Тетка определенно рада, — заметила Уилкинсон.
  
  — Он хороший посетитель, — отозвался Рид. — В смысле, наш лейтенант.
  
  Несколько мгновений спустя на стол было торжественно водружено блюдо с омарами.
  
  — Ого, кое-кто здесь VIP-персона, — восхитилась Лиз. — Спасибо, что позволили нас упасть к вам на хвост, лейтенант.
  
  — Называйте меня Майло, доктор. Так что вы хотите нам поведать?
  
  — Мы составили фаланги, найденные в шкатулке, и у нас получилось три полных комплекта. Согласно замерам левых рук всех трех погребенных в болоте жертв, было довольно легко подобрать парные к ним. У Лоры Ченовет кости заметно крупнее, чем у двух остальных. А у Номера Три — мисс Монтут — были явные признаки артрита. В остальном это кости, подвергшиеся очистке в кислотной среде. Если говорить точнее, в серной кислоте, разведенной до уровня очистки — когда она растворяет мягкие ткани, но не причиняет серьезного вреда костям. Я полагаю, они также подверглись обработке. Поверхность намного более гладкая — фактически, отполированная, — чем можно было бы ожидать от костей, подвергшихся воздействию времени, воды и разложения. Я сделала соскобы и нашла следы серной кислоты в поверхностном слое костей всех трех жертв.
  
  — Такая обработка свидетельствует, что их расценивали как личный трофей, — отметил Мо Рид.
  
  — Как и то, что их поместили в резную шкатулку, — добавил я. — Вопрос в том, зачем идти на такие сложности, чтобы потом бросить кости там, где их гарантированно найдут? Это заставляет меня задуматься о том, что, возможно, вначале они были некими сувенирами, но потом превратились в нечто иное: в предмет хвастовства.
  
  — «Посмотрите, что я сделал!» — Майло кивнул.
  
  — Это соответствует играм, которые Эрнандес нашел в складской ячейке.
  
  — Он с нами играет.
  
  — А что за игры? — спросила Лиз Уилкинсон.
  
  — Только поля от настольных игр — «Монополия», «Жизнь», — ответил Рид.
  
  — Деньги и базовое существование, — произнесла она. — Первичный уровень.
  
  — Деньги, существование и прекращение существования кого-то другого, — дополнил Рид.
  
  Он подвинулся ближе к ней. Она, похоже, была не против.
  
  — Убийство Селены также соответствует действиям напоказ, — теоретизировал я. — До нее убийца выбирал в жертвы тех, кого считал отбросами и прятал тела там, где они могли лежать до скончания времен неопознанными. Об убийстве Селены нас известили звонком, тело ее было оставлено на открытом месте, в сумочке лежали документы. Он хотел, чтобы мы знали, кто она такая и что он сделал с ней.
  
  — И при этом надеялся, что, обнаружив ее труп, мы обыщем болото и найдем остальных.
  
  — Если б вы этого не сделали, нас так или иначе навели бы на них.
  
  — Он перестал платить за склад, зная, что ячейку выставят на аукцион примерно тогда, когда он займется Селеной. Все это — чертова постановка?
  
  Лиз Уилкинсон поморщилась.
  
  — То, что парень обработал пальцы кислотой, означает, что он некоторое время хранил трупы у себя. Возможно, играл с ними.
  
  — С тобой всё в порядке? — спросил Рид.
  
  — Все отлично. Просто обычно я не сталкиваюсь с этой стороной дела. — Она потянулась, чтобы убрать волосы, упавшие ей на лицо, и ее пальцы скользнули по манжету его рубашки. — Меня постоянно спрашивают, не противно ли мне работать с останками. Когда я говорю, что мне это нравится, на меня странно смотрят. Но когда работаешь на уровне тканей тела, можно не заморачиваться. Когда же я начинаю думать о человеке, которым когда-то некогда было то, что лежит на моем столе… — Она отодвинула тарелку подальше. — Наверное, мне лучше вернуться. Если хочешь, Моисей, об остальном можно поговорить позже.
  
  — Я провожу тебя до машины.
  
  Когда Рид вернулся в кафе, Майло спросил:
  
  — Об остальном — это о чем?
  
  — То есть?
  
  — О чем еще вы собираетесь говорить с добрым доктором?
  
  Рид залился краской.
  
  — А, это… Она составляет для меня список книг по патологоанатомии. Я решил, что мне надо изучить этот предмет.
  
  — Знание — сила. Ты будешь есть эту баранину?
  
  — Оставляю тебе, лейтенант. Полагаю, мне тоже нужно ехать.
  
  — Куда?
  
  — Наверное, прокачусь к дому Вандеров; может быть, смогу поймать Хака, если он будет выходить или входить.
  
  Майло покачал головой.
  
  — Я дожал Его превосходительство, и теперь там посменно дежурят полицейские в штатском. У тебя сегодня более важная и интересная задача.
  
  — Какая?
  
  — Поискать в масштабах всей страны информацию о преступлениях, включающих в себя отсутствующие конечности и обработанные кислотой части тела. Начни с рук, но не ограничивай себя.
  
  — Руки, ноги, что угодно, — хмыкнул Рид.
  
  — Головы, плечи, колени и ступни. Мне все равно, лишь бы что-нибудь было отрезано.
  
  — Ты полагаешь, он мог поменять схему?
  
  — Как любит напоминать мне доктор Делавэр, постоянные схемы хороши для заводского производства. — Детектив повернулся ко мне. — Если преступник хранил тела, чтобы забавляться с ними, то имение Вандеров вряд ли могли быть местом преступления. Даже для управляющего поместьем было бы слишком рискованно устраивать там лабораторию доктора Франкенштейна.
  
  — Если только Вандеры сами не причастны ко всем этим штучкам, — возразил Рид.
  
  — Даже в этом случае, Моисей.
  
  — У них в доме живет ребенок. Одно дело — групповушки после того, как малыш отправится спать — да и в этом случае вряд ли, ведь у нас нет никаких свидетельство того, что эти люди извращенцы. Но расчленять трупы в особняке, по которому бегает Вандер-младший, — это чересчур.
  
  — Значит, у Хака есть другое местечко.
  
  — Может быть, именно поэтому мы его не видим — он прячется в своем бункере для убийств. Надо проверить в налоговой, платит ли парень какие-либо налоги на недвижимость. Вот съемное помещение будет проблемой — мы никак не сможем это отследить, если только публично не объявим его в розыск, а я к этому не готов.
  
  — Когда мы были на Тихоокеанских складах, ты пошутил насчет живущих там людей, и дежурный сразу начал отпираться, — напомнил я. — Однако я уверен, что такое бывает.
  
  Майло обдумал это.
  
  — Следует проверить, в том числе и на самих Тихоокеанских складах. Мы не показывали дежурному фотографию Хака… Что, тебе положили слишком много еды, Мо?
  
  — Да нет, даже как-то маловато, — отозвался Рид. — Делись.
  
  — Уже нечем. Ты точно не хочешь пообедать?
  
  — Нет, спасибо, отпусти уже меня.
  * * *
  
  Прикончив заказанную Ридом и Уилкинсон еду, Майло завершил трапезу омарами и двумя мисками рисового пудинга. Потом он вернулся в офис, а я поехал домой и повторил поиск по ключевым словам «Трэвис Хак, Эдвард», «Эдди Трэвис Хак», «Эд Хакстадтер», но не нашел ничего.
  
  Поиск по словам «Саймон Вандер» выдал продажу сети продуктовых магазинов за восьмизначную сумму и пару упоминаний Вандера и его жены в различных благотворительных сообществах: в пользу музея искусств, зоопарка, Хантингтонской библиотеки. Ненавязчивая фоновая филантропия.
  
  Если в жизни Саймона и Надин Вандеров и была темная сторона, они успешно скрывали этот факт от интернет-пространства.
  
  В половине пятого я вышел из сети и обсудил с Робин меню ужина. Оба сошлись на спагетти. Она все еще работала, и я отправился на рынок в конце Вэлли-Глен, а по возвращении проверил, звонил ли кто на мой служебный телефон.
  
  Одно сообщение от Альмы Рейнольдс.
  
  Оператор передал:
  
  — Она сказала, что если вы забыли ее имя, то она — любовница Сила Дабоффа.
  
  — Я помню ее.
  
  — Интересный способ обозначить себя, правда, доктор Делавэр? Чья-то любовница… Хотя вы работаете с самыми разными людьми.
  * * *
  
  Телефон Альмы Рейнольдс выдал восемь гудков, и я уже собирался дать отбой, когда она взяла трубку.
  
  — Лейтенант Стёрджис не перезвонил, и я решила обратиться к вам, — сказала женщина. — Я ездила в морг; они обещают отдать тело Сила через несколько дней. Он всегда говорил о кремации, но чтобы это было сделано экологически чисто. В идеале, конечно же, всех нас следовало бы просто поместить в компостную яму.
  
  — Что еще?
  
  — Есть что-нибудь новое по делу?
  
  — Пока нет, извините.
  
  — Я кое о чем подумала, пока размышляла о том, что могло погнать Сила на болото в тот вечер. Не то, чтобы его нужно было подгонять, он постоянно туда наведывался. Убрать мусор, убедиться, что никто не бродит по закрытой зоне… У него был пунктик насчет этого места. Правду сказать, он был в некотором роде одержим. И я знаю почему. Его родители были битниками, которые переехали из Анн-Арбор в сельскую часть Висконсина. Его семья жила в хижине возле… угадайте, чего?
  
  — Озера с тростниками?
  
  — Огромного болота, которое подпитывалось водой одного из Великих Озер. Сил сказал, это было идеальное, идиллическое место, пока поблизости не открылся бумажный комбинат и не загрязнил все вокруг. Вся рыба подохла, воздух ужасно вонял, и в конце концов семье Сила пришлось уехать в Милуоки. Его родители умерли от рака, и он был убежден, что виной тому — отравленный воздух и вода. Несмотря на то, что его отец выкуривал по три пачки сигарет в день и умер от рака легких, а рак груди в семье его матери был наследственным. Но попробовал бы кто сказать это Силу. Попробовал бы кто сейчас сказать ему что угодно…
  
  — Я понимаю, почему Птичье болото было для него так важно.
  
  — Одержимость, — повторила Альма. — Иногда это мешало.
  
  — Чему или кому?
  
  — Нам. Бывало так, что мы отдыхали, и он вдруг вскакивал и заявлял — мол, ему нужно ехать и убедиться, что всё в порядке. Это раздражало меня, но я редко говорила на эту тему, поскольку видела, что под этим идеализмом кроется глубинная психология. Но в тот вечер он… в тот вечер я совершенно не хотела туда ехать, но он не слушал меня. Это, вероятно, было что-то важное.
  
  — Он сказал вам, что звонивший обещал разгадку убийств.
  
  — И я ему поверила. Когда были найдены все эти трупы, Сил воспринял это близко к сердцу — как если бы допустил, чтобы что-то случилось с его ребенком. Он также волновался, что эти убийства будут использованы как предлог, чтобы лишить болото неприкосновенности и открыть дверь всяческим инновациям. Я знаю, это звучит параноидально, но Сил никогда не танцевал ни под чью дудку. Наоборот, там, где весь мир вальсировал, он маршировал.
  
  — При таком уровне тревожности он готов был броситься по любому следу, — согласился я.
  
  — Вот именно. Хорошо, что я связалась с вами, а не со Стёрджисом.
  
  — Сил не дал никаких намеков на то, кто ему звонил?
  
  — Нет, — ответила она. — Я думала об этом, пыталась вспомнить, не было ли в его словах каких-либо указаний на это… но нет. Вы считаете, что кто-то, кого он уважал, мог заманить его туда?
  
  — Кто-то, кто поддерживал его труд. У вас есть список участников организации «Спасем Болото»?
  
  — Я никогда не видела этого списка и даже не знаю, существует ли он.
  
  — Кто сейчас занимается делами в их офисе?
  
  — Не знаю и знать не хочу, — отрезала она. — Я умываю руки.
  * * *
  
  В офисе «Спасем Болото» никто не отвечал.
  
  В совете директоров организации числились те самые прогрессивные миллиардеры, которые пытались «облагородить» это место, а помимо них — Силфорд Дабофф, женщина по имени Чапаррел Стивенс и два мужчины: Томас Фридкин, доктор медицины, и Лионель Мергсамер, доктор философии.
  
  Чапаррел Стивенс была ювелиром-дизайнером и жила в Сьерра-Мадре. Доктор Фридкин оказался девяностолетним офтальмологом, почетным профессором медицинского факультета в университете Юты. Профессор Мергсамер занимался астрономией в Стэнфорде.
  
  Не очень похоже на банду преступников, однако я на всякий случай записал их имена.
  
  Я поискал тех, кто вносил пожертвования в поддержку болота, нашел три коктейльных вечеринки в Вестсайде, но списка гостей не было.
  
  Отвлекшись от деревьев, я подумал о лесе: почему Силфорда Дабоффа заманили навстречу его смерти?
  
  Его убийство не подпадало под схему поведения сексуального маньяка, ищущего удовлетворения. Единственный осмысленный мотив — Дабофф слишком много знал. И это знание могло попасть к нему как самыми невинными путями, так и, наоборот, преступными.
  
  Еще какие-то кости, сокрытые в трясине? Съемка с воздуха не дала ничего, однако у земли есть свойство поглощать и переваривать все умершее.
  
  Или Альма Рейнольдс была права, и желание Дабоффа поиграть в спасителя — дабы совладать со своей детской травмой — завело его в ловушку?
  
  Это казалось аналитически перспективно, но я снова и снова вертел это в уме и не находил ничего больше. Негромкий стук в мою дверь прервал закольцованные размышления.
  
  — Похоже, ты загружен по уши, — сказала Робин.
  
  — Нет, я уже закончил.
  
  — Если так, я могу приготовить ужин.
  
  Я встал, и мы вместе отправились на кухню.
  
  — Со-труд-ни-чес-тво, совсем как в «Улице Сезам», — отметила Робин. — Хочешь быть Бертом или Эрни?
  
  — Пожалуй, Оскаром.
  
  — День выдался трудным, да?
  
  Бланш протопала на кухню и села, улыбаясь нам во всю пасть.
  
  — А она пусть накроет на стол, — усмехнулся я.
  Глава 23
  
  — Голова, руки и ноги в Миссури, — перечислил Мо Рид. — Голова, кисти рук и ступни в Нью-Джерси. — Три кисти и только ступни в… — Он сверился со своими записями. — В штатах Вашингтон, Западной Виржинии и Огайо.
  
  — Ничего, где были бы только кисти рук, — отметил Майло.
  
  — Ничего. И никакой очистки кислотой. К тому же в трех случаях они почти точно знали, кто это сделал, но не нашли достаточно улик, чтобы выдвинуть обвинения.
  
  Мы сидели в допросной комнате Вестсайдского участка; завершался еще один день бесплодных усилий. Майло еще раз звонил Бадди Уэйру — не дозвонился; в ответ от паралегала пришло сообщение, что он «все еще работает над этим». Наблюдение за домом на Калле-Маритимо не выявило никакой деятельности, не считая прихода бригады садовников.
  
  Они понятия не имели, дома ли Хак, и когда Майло убедил одного из них позвонить в дверь особняка, никто не ответил.
  
  Хак продолжал игнорировать предложения поговорить с полицией, оставленные ему через оператора сотовой связи.
  
  — Случай в Джерси — явно уличное нападение, — продолжил Рид. — Жертву опознали по хирургическому шраму на спине.
  
  — Какой-то итальяшка с проблемами с позвоночником. Что-нибудь еще?
  
  Рид покачал головой.
  
  — Есть ли случаи, когда была отсечена только одна рука? — спросил я.
  
  — Нет.
  
  — Отсечение рук используют, чтобы помешать расследованию. Наш случай не имеет с этим ничего общего. В данном случае, руки — это символ.
  
  — Символ чего? — уточнил Майло.
  
  — Мой конек — вопросы, а не ответы, — отозвался я. — Но, может быть, это имеет какое-то отношение к тому, что Селена играла на пианино?
  
  — Люди играют на пианино обеими руками, Алекс.
  
  — Правая рука ведет мелодию.
  
  Выражение их лиц можно было перевести как «спасибо, но нет».
  
  — Альтернативный вариант, — продолжил я. — Возможно, кто-то пытается сделать так, чтобы убийства выглядели странно?
  
  — Закос под сексуального маньяка? — хмыкнул Майло. — Чтобы скрыть — что?
  
  — Я постоянно возвращаюсь мыслями к Селене. Она сильно отличается от других. Что, если все это было затеяно ради ее смерти, а остальные жертвы были лишь подготовкой?
  
  — Больше года подготовки? — усомнился Майло. — Что же такого важного в Селене?
  
  — Что-то, известное ей, сделало ее существование угрозой для кого-то. Что-то достаточно серьезное, чтобы забрать ее компьютер. Та же самая причина, по которой был убит Дабофф.
  
  — Долгосрочное планирование обычно касается денежных вопросов.
  
  — А у Вандеров много денег — подхватил Рид. — А значит, мы снова возвращаемся к ним. И к Хаку, который на них работает.
  
  — Если ты прав относительно этих женщин, то от того что мы раскапываем их прошлое, толку не будет никакого, — проворчал Майло.
  
  — Убийца все равно должен быть как-то связан с ними, — возразил я, — так что это еще может принести свои плоды.
  
  — Я обшарил трассу до аэропорта вдоль и поперек, но никто не помнит Хака, — сообщил Рид.
  
  — Народ там постоянно меняется. А у людей по множеству причин бывает очень короткая память.
  
  Майло встал, начал расхаживать по комнате туда-сюда, достал сигару. Мо Рид напрягся, но когда сигара снова исчезла в кармане лейтенанта, расслабился.
  
  — Если этот тип охотился на проституток, кто сказал, что он ограничивался одним районом?
  
  — Другая трасса? — предположил Рид.
  
  — Хак живет в Палисейдс, — напомнил я. — Ради чистого развлечения он мог заниматься своими делами в Вестсайде. Но когда маньяк ищет жертву, он отправляется туда, где меньше вероятности, что его опознают.
  
  — Может быть, куда-нибудь поближе к своему бункеру для убийств, — теоретизировал Рид. — Это может быть относительно недалеко от дома Вандеров. Только я не нашел ничего ни в записях налоговой, ни где-либо еще.
  
  — Аэропорт, болото и та складская компания — это все довольно близко друг к другу, — отметил Майло. — Так что его убежище тоже может быть поблизости.
  
  — Чтобы найти съемное жилье, нам придется дать делу огласку и надеяться, что кто-нибудь наведет нас на след.
  
  — Это может понадобиться, Моисей, но еще рано. Давай пока попробуем проверить другую трассу. Если мы сможем найти еще каких-нибудь проституток, к которым Хак подкатывал с предложением жесткого секса и, возможно, даже игр в удушение, то это поможет нам выбить ордер на обыск.
  
  — Я могу обследовать бульвар Линкольна дальше на север.
  
  — Хорошая идея. Если не сработает, переместимся на Сансет-Стрип. А вообще — не будем ждать. Сегодня вечером ты займешься бульваром Линкольна, потом Сансет от Догени до Фэрфакса. Я беру на себя Сансет от Восточной до Рэмпарта, затем в Центре. Перешлю фотографию Хака в отдел по борьбе с проституцией; может быть, кто-нибудь что-нибудь и вспомнит.
  
  — А что насчет наблюдения за домом?
  
  — Мы по-прежнему оставляем это патрульным. Если Хак не появится в скором времени, полагаю, надо будет обратиться к высоким чинам насчет пресс-конференции. Вдобавок к тому, что он может закопаться поглубже, у нас нет на него ничего, а он когда-то уже был жертвой несправедливого обвинения. Так и слышу вступительную речь адвоката на суде… — Он повернулся ко мне. — Вполне возможно, что Дабоффа пырнул ножиком еще какой-нибудь защитник болота, но проверка всех эко-активистов у нас далеко не на первом месте.
  
  — Посмотрю, что мне удастся найти, — сказал я.
  
  — Почему бы тебе просто не стать полицейским, док? — спросил Рид.
  
  Майло тут же срезал его:
  
  — Следи за языком. Он мой друг.
  * * *
  
  Организация «Гражданский комитет по спасению Болота» размещалась в каркасном бунгало бежевого цвета, стоящем на Плайя-дель-Рей, где городской район переходил в милую деревеньку, состоящую в основном из кафе и магазинов. В двух милях от болота, еще ближе к Тихоокеанским складам.
  
  Окна здания были закрыты наружными жалюзи, дверь заперта. На трехместной стоянке — ни одной машины. И никаких памятных табличек по Дабоффу — вообще ни одного свидетельства того, что он был убит.
  
  Я перешел улицу, направляясь к кафе под названием «У дофина». Белые деревянные стены, синие жалюзи, навес над крыльцом, нехитрый ассортимент. Я заказал рогалик с кофе и съел половину, а потом спросил у владелицы кафе, действительно похожей на француженку, не знает ли она, кто в ответе вон за то бунгало.
  
  — Non, m’sieur[25], — ответила она, — я никогда и никого там не видела.
  
  Я начал обзванивать людей, числящихся в списке «Спасем Болото».
  
  В ювелирной мастерской Чапаррел Стивенс звуковым фоном для автоответчика служило журчание воды, перезвон «музыки ветра» и птичье чириканье. Голос Стивенс на записи был низким и страстным, говорила она с легкой запинкой. Женщина заявляла, что испытывает «тантрический экста-аз» в связи с предстоящим ей «шестимесячным духо-овным о-отдыхом в заповедном тума-анном лесу Монтеверде в невероятной Ко-ста-Ри-ике», однако это было больше похоже на вялость после курения конопли.
  
  Секретарша в Офтальмологическом центре Юты сообщила, что доктор Томас Фридкин уже много лет не появлялся там.
  
  — По крайней мере, я никогда его не видела. Мне кажется — я могу ошибаться, — что он уже скончался.
  
  — О, жаль, — отозвался я.
  
  — Вы его коллега?
  
  — Бывший студент.
  
  — А, — произнесла она. — Подождите, пожалуйста, на линии, я проверю.
  
  Несколько секунд спустя:
  
  — Да, мне очень жаль, он скончался в прошлом году. Еще один его бывший ученик, доктор Эйзенберг, сказал, что погребение проходило на корабле. Рассеяли пепел над водой, понимаете?
  
  — Доктор Эф любил природу.
  
  — Всем бы нам так, верно? Вернуться туда, откуда мы пришли, и перестать превращать планету в свалку.
  
  — Доктор Эф занимался охраной Птичьего болота.
  
  — Как мило! Я люблю птиц.
  * * *
  
  Профессор Лионель Мергсамер отправился на год в творческий отпуск в Королевскую Гринвичскую обсерваторию в Англии.
  
  Все отдыхали. А когда удастся отдохнуть мне? Я проверил студию, которой владели прогрессивные миллиардеры, и получил именно то, что предвидел: долгое ожидание на линии и в итоге — сброс вызова.
  
  Отсутствующий совет директоров с церемониальными званиями означал, что управление организацией было сброшено на того, кто желал нести ответственность за это.
  
  То есть на Силфорда Дабоффа.
  
  Кто еще мог знать об этой группе?.. Парень-волонтер, принявший звонок от убийцы. Ченс Брендт.
  
  Никаких контактов резиденции в Брентвуде у меня не было, однако в телефонной книге значилась юридическая контора Стивена А. Брендта. Я вспомнил его враждебные манеры, решил, что он будет упираться или впадет в ярость, и вместо этого позвонил в Винуордскую школу. Сообщил свою должность в полиции и твердым тоном попросил соединить меня с директором Рамли, после чего выдавил-таки из секретарши номер сотового телефона юного Брендта.
  
  — Да?
  
  Я сообщил ему, кто я такой.
  
  — Да? — повторил она.
  
  — Ченс, кого ты видел в офисе, кроме мистера Дабоффа?
  
  — Да?
  
  На заднем плане слышалось девичье хихиканье и басовые ритмы хип-хопа.
  
  Я повторил вопрос.
  
  — А, в том месте… — Он умолк. Его подружка продолжала хихикать.
  
  — Так что насчет офиса, Ченс?
  
  К девичьему смеху присоединился мужской.
  
  — Кого ты видел, Ченс?
  
  — Да…
  
  — Ладно, поговорим в полицейском участке.
  
  — Никого, ясно?
  
  — Никого, кроме Дабоффа?
  
  — Это все его задвиги. Болотник. — Веселье на заднем плане набирало обороты. — Типа как он трахается с ним. Со всей этой грязью.
  
  Парень использовал настоящее время: убийство Дабоффа все еще не попало в новости. Я подумал было сообщить ему, но вместо этого повесил трубку. Отнюдь не для того, чтобы защитить тонкие чувства юноши. Боюсь, у него их не было.
  Глава 24
  
  Мо Рид ворвался в кафе «Могул», подавшись вперед всем мощным телом и ссутулив плечи. Поза его была агрессивной, но он улыбался, как будто рвался навстречу победе.
  
  Я впервые видел его довольным.
  
  Майло дожевал своего цыпленка тандури и вытер губы.
  
  — Хотя бы у кого-то выдался хороший день.
  
  Он провел весь вечер в тщетных розысках хотя бы одной уличной девицы, знавшей Трэвиса Хака. Утром ему пришлось сидеть в офисе и вести бесконечные телефонные споры со все более вышестоящими чинами относительно того, обнародовать или нет подозрения относительно Трэвиса Хака.
  
  Спор дошел до начальника департамента, и сверху, точно глас с небес, спустился ответ: учитывая несправедливый приговор, вынесенный когда-то Хаку, нужно поискать еще больше улик.
  
  Если только не обнаружится новая жертва. «Никакой политики отсчета трупов».
  
  Я как раз закончил рассказывать ему о поведении Ченса Брендта.
  
  — Поколение Ти — тупые, — хмыкнул он.
  
  Рид сел и помахал блокнотом.
  
  — Две проститутки.
  
  Майло отложил вилку.
  
  — Это ответ на вопрос: «Какие еженедельные льготы полагаются конгрессмену?»
  
  Рид улыбнулся.
  
  — Я нашел их на Сансет-Стрип, лейтенант. Они продали Хака за сорок баксов. Обе уверена, что это он — вплоть до искривленного рта. И знаете что? На нем не было шапки, и он был совершенно лысый.
  
  Полицейский перевернул страницу.
  
  — Шамейн ле Дювалье, настоящее имя Коринна Дагуорт, и Тэмми Линн Адамс, ее, похоже, действительно так зовут. Обе работают на Сансет, в основном между Ла-Сьенега и Фэрфакс. Хак снял Шамейн возле Фэрфакс примерно месяц назад, Тэмми Линн подцепила его двумя кварталами западнее. Она прикинула, что это было около шести недель назад. Оба раза Хак приезжал часа в три-четыре ночи на «Лексусе SUV», цвет и стиль по описанию совпадают с машиной Вандера. Хак использует тачку босса для развлечений.
  
  — Какие-нибудь необычные сексуальные пристрастия?
  
  — Обе вспоминают, что он был ужасно тихий. Адамс призналась, что он напугал ее.
  
  — Призналась?
  
  — Эти девицы любят притворяться, будто улица их закалила, и им все нипочем. Я слегка надавил на нее, и она сказала, что да, он типа как ее испугал.
  
  — Каким образом?
  
  — Тем, что был таким тихим. Он даже не притворялся, что испытывает какую-то симпатию, как бывает с большинством клиентов. Словно он уже привык платить за такие услуги, и это была просто еще одна короткая сделка.
  
  — В отличие от нее, — хмыкнул Майло. — Она-то романтична до мозга костей, ага.
  
  — Судя по тому, что я видел, — отозвался Рид, — этим девушкам нужно чувствовать, будто у них все под контролем, поэтому они притворяются крутыми. Многих клиентов это нервирует. Но не Хака. Похоже, ему было все равно: вот деньги, давай товар.
  
  — За что он платил? — спросил я.
  
  — За оральный секс.
  
  — Какие-нибудь признаки агрессии? — поинтересовался Майло. — Хватал их за волосы, разговаривал жестким тоном?
  
  — Ничего, — ответил Рид. — Мне кажется, он напугал их обеих, но только Адамс созналась в этом. Она работает на улице пять лет и утверждает, что у нее есть чутье на то, от каких мужиков надо держаться подальше. И Хак показался ей одним из таких.
  
  — Но тем не менее она подцепила его.
  
  — С первого взгляда с ним все было в порядке: хорошо одетый, на приличной тачке… Только когда он подошел к ней, она занервничала.
  
  — Из-за того, что он вел себя тихо и по-деловому?
  
  — Из-за того, что он с ними не разговаривал, — пояснил Рид. — Даже не пытался завязать диалог.
  
  — Ты записал номера телефонов этих девиц?
  
  — Мобильники с предоплаченным тарифом, как и следовало ожидать. Что касается адреса, то ни у одной из них нет водительских прав, и обе утверждают, что все еще ищут постоянное жилье.
  
  — Ах, роскошная жизнь, — иронически вздохнул Майло.
  
  — Да, но хотя бы такую мелочь мне удалось добыть, лейтенант. Обе они согласились поспрашивать своих товарок насчет Хака. Наивно думать, что девчонки пойдут на сотрудничество, но, может быть, мои расспросы о нем напугают их еще больше. Если он попытается снять кого-то из них снова, они наверняка сообщат мне.
  
  Он подозвал женщину в сари и заказал чай со льдом.
  
  — Есть что-нибудь будете? — спросила та.
  
  — Нет, спасибо, только чай.
  
  Официантка пошла прочь, покачивая головой.
  
  — Превосходная работа, детектив Рид, — сказал Майло. — Жаль, что я не знал всего этого час назад. — Он сообщил краткий итог своих переговоров относительно пресс-конференции. — Не то чтобы я был уверен, что это помогло бы. Там, наверху, очень боятся, что дело рассыплется из-за отсутствия улик, а Хак выдвинет встречное обвинение.
  
  — Они действительно думают, что ему хватит на это пороха? — фыркнул Рид.
  
  — Лучшая защита — хорошее нападение, сынок. Если мы ткнем в него пальцем, не имея веских доказательств, он перехватит инициативу. Прикинь, как он будет стоять перед всеми, а какой-нибудь адвокатишка будет в подробностях расписывать, что бедняжке Хаку пришлось пережить в тюрьме для несовершеннолетних.
  
  — А что, если назвать его не «подозреваемым», а «лицом, представляющим интерес»?
  
  — Это может купить нам немного времени, — признал Майло, — но в Центре к этому не готовы.
  
  Его телефон заиграл мелодию Брамса.
  
  — Стёрджис слушает. Кто?.. О чем?.. Ага. Да-да, конечно, говорите адрес.
  
  Он встал из-за стола.
  
  — Поехали.
  
  — Что случилось, лейтенант?
  
  — Во мне возрождается вера в цвет нашей молодежи.
  
  Женщина в сари смотрела, как мы идем к выходу, и в руках у нее был стакан с чаем, заказанным Ридом. Когда за нами закрылась дверь, она залпом выпила его.
  * * *
  
  Рост девушки едва достигал пяти футов, а возраст — семнадцати лет, однако у нее была роскошная фигура и прелестный загар, великолепные рыжие волосы, чуть заметные веснушки и васильково-синие глаза. Юная версия своей матери. Они вдвоем сидели, держась за руки, на обширной тахте, обтянутой густо-синей тканью, словно две феечки, примостившиеся на цветке.
  
  Гостиная, отделанная алым шелком, переливалась всеми оттенками свежей крови в свете хрустальной люстры. Светильник был подвешен к сводчатому потолку высотой в двадцать футов, украшенному позолотой, на длинной золотистой цепи, переплетенной голубой атласной лентой. Окна с причудливым переплетом выходили на бархатистую с виду лужайку. В обоих торцах комнаты зияли огромные камины, сложенные из камня. Над одним висела картина Ренуара, над другим — Матисса; обе выглядели подлинниками.
  
  Мы ждали в привратном доме Брентвуд-парка несколько минут, прежде чем нам позволили войти внутрь.
  
  — Я так горжусь Сарабет, — произнесла Хейли Остер. Она была одета в костюм от «Джуси кутюр» из бархатистого трикотажа цвета спелой сливы. День был жарким, но в особняке было зябко, словно на холодильном складе супермаркета. Девушка была облачена в такой же костюм, самого маленького размера в линейке, темно-зеленого цвета.
  
  «Остер — как марка парикмахерских инструментов».
  
  — Мы тоже гордимся ею, мэм, — подтвердил Майло. Его улыбка заставила Сарабет теснее прижаться к матери.
  
  — Вы точно не хотите чего-нибудь выпить? — спросила Хейли Остер. — Было очень мило с вашей стороны приехать сюда и избавить нас от поездки в полицейский участок.
  
  — Нет, мэм, спасибо. Мы благодарны, что вы нам позвонили.
  
  — Это самое меньшее, что я могла сделать, лейтенант. Когда Сарабет оказалась втянута в этот школьный скандал с Ченсом Брендтом, мы ясно дали понять, что так продолжаться не может. Верно, дорогая?
  
  Она улыбнулась дочери, одновременно ткнув ее локтем в бок.
  
  Сарабет опустила взгляд и кивнула.
  
  — С точки зрения моей и моего мужа, лейтенант, привилегии — это благо, которое нельзя использовать во зло, — продолжала Хейли. — Ни он, ни я не происходим из богатых семей, и не проходит ни дня, чтобы мы не благодарили нашу счастливую звезду за то, чего нам удалось добиться. Мы с Харви верим, что за добро надо воздавать добром. И не потерпим дурных людей в окружении. Вот почему мы всегда испытывали опасение из-за того, что Сарабет дружит с Ченсом.
  
  Девушка, похоже, готова была заспорить, но передумала.
  
  — Я знаю, ты считаешь, что я жестока, девочка моя, но когда-нибудь ты поймешь, что я права. Ченс бездуховен. Внешний блеск, но за этим блеском ничего не стоит. Более того, у него отсутствует моральный стержень. В каком-то смысле это заставляет меня еще сильнее гордиться Сарабет. Хотя и оказалась в компании аморального типа, она не утратила способность мыслить независимо.
  
  Девушка закатила глаза.
  
  — Почему бы тебе не рассказать все нам, Сарабет? — спросил Майло.
  
  — Я все уже рассказала маме.
  
  — Скажи им, — велела Хейли Остер. — Им нужно услышать это из твоих собственных уст.
  
  Сарабет вздохнула и встряхнула головой.
  
  — Ладно… ладно. Кто-то позвонил вчера вечером домой к Шону.
  
  — Как фамилия этого Шона? — уточнил Рид.
  
  — Капелли.
  
  — Еще один пустой молодой человек, — пояснила Хейли. — В этой школе их словно нарочно выращивают.
  
  — Итак, кто-то позвонил Шону, — напомнил Майло.
  
  — Неа, — возразила Сарабет. — Позвонил Ченсу. Мы все были у Шона.
  
  — Просто собрались?
  
  — Ну да.
  
  — Расскажи нам о звонке.
  
  — Он назвался копом. Одним из вас. Спросил, не приходил ли кто еще в офис, когда Ченс был там. Тот валял дурака, постоянно твердил «да, да». Он решил, что это забавно.
  
  — То, что ему позвонили?
  
  Девушка не ответила.
  
  Еще один тычок локтем заставил ее охнуть.
  
  — Бедняжка, — произнесла Хейли Остер сквозь сжатые зубы. — Давай поскорее покончим с этим, Сарабет.
  
  — Он солгал, — сказала Сарабет. — В смысле, Ченс. Потому что кое-кто приходил туда.
  
  — В офис?
  
  — Да.
  
  — Кто?
  
  — Он сказал только, что знает его, но не собирается говорить, потому что тогда копы снова потащат его в участок, и отец надерет ему жо…
  
  — Сара!
  
  — Что-нибудь.
  
  — Воистину «что-нибудь», дочь моя. Следи за языком, чтобы не пачкать его неприличными словами.
  
  Сарабет лишь пожала плечами.
  
  — Ченс сказал тебе, что солгал, чтобы его снова не расспрашивали? — уточнила Майло.
  
  — Ага… то есть да.
  
  Хейли Остер усмехнулась.
  
  — Похоже, это сработает в обратную сторону.
  * * *
  
  Мы нашли парня в теннисном клубе «Ривьера» — он играл в теннис со своей матерью. Увидев, как мы идем через корт, та едва не выронила ракетку.
  
  — Что теперь?
  
  — Мы соскучились по вас, — ответил Майло. — В частности, по вашему сыну.
  
  — О, черт, — произнес Ченс.
  
  — Вот именно.
  * * *
  
  Информацию удалось выжать быстро. Ченс потел под жарким солнцем, и вместе с по́том, казалось, с его лица стекала маска крутого хитрого парня.
  
  Он не знал того человека, он его узнал.
  
  — Ты видел его на вечеринке? — переспросил Майло.
  
  — Ага.
  
  — У кого?
  
  — У них. — Ченс ткнул большим пальцем в сторону Сьюзен Брендт.
  
  — О чем ты говоришь? — возмутилась она. — Когда мы в последний раз устраивали вечеринку? Ты же знаешь, что твой отец их терпеть не может.
  
  — Да не то, — фыркнул ее сын. — Одно из этих сборищ на благотворительность — скучная хрень, куда вы меня все таскаете.
  
  — Какая именно скучная хрень? — спросил Майло.
  
  Ченс отбросил с глаз желтую прядь.
  
  — Да какая-то, не помню.
  
  — Постарайся вспомнить.
  
  — Да неважно.
  
  — Ради бога, — вмешалась Сьюзен Брендт, — просто скажи им то, что им нужно, и мы, наконец, будем свободны от всего этого.
  
  Ченс постучал о покрытие корта теннисным мячиком. Его мать вздохнула, переложила ракетку в левую руку, а правой с силой ударила его по лицу. Брызнули капли пота. На щеке парня проступили алые отпечатки пальцев.
  
  Ченс был на добрых шесть дюймов выше и на пятьдесят фунтов тяжелее ее. А когда он выпрямился и стиснул кулаки, то показался еще выше.
  
  — Если продолжишь выделываться, получишь еще, — пообещала Сьюзен.
  
  — Не нужно этого делать, мэм, — сказал Майло. — Давайте уладим все по-хорошему.
  
  — У вас есть дети, лейтенант?
  
  — Нет, мэм.
  
  — Тогда вы ничего не знаете.
  
  — Конечно, не знаю. Но все равно…
  
  — Ладно, это был мужик, — произнес Ченс. — На таком сборище, типа как Малибу, занудная фигня, где все были в гавайках и притворялись сёрферами.
  
  — А, эта, — припомнила Сьюзен Брендт и пояснила нам: — Он говорит о благотворительном празднике Берегового Союза, где мы были в прошлом году — прошлой осенью. Не слушайте, что он говорит, мы никогда не заставляли его ходить на благотворительные мероприятия, но в тот раз все было в неформальной обстановке — свободный дресс-код, барбекю на свежем воздухе, все с детьми. Это затевалось как семейный праздник, там была рок-музыка и хот-доги. — Она снова повернулась к сыну: — Ты ел, танцевал, потом вернулся домой. Неужели это было так плохо?
  
  Ченс потер щеку. Его мать продолжила:
  
  — Мы ни с кем там не были знакомы, и поехали туда только потому, что фирма Стива вносила пожертвования, а старшие партнеры были в Аспене, но кому-то нужно было присутствовать.
  
  — Я видел, как тот мужик пил пиво.
  
  — Где происходила вечеринка? — поинтересовался Майло.
  
  — В клубе «Сет», — ответила Сьюзен.
  
  — Опиши этого человека, Ченс.
  
  — Старый. — Он ухмыльнулся. — Как папа. Светлые волосы, фиговый причесон.
  
  — Волосы крашеные?
  
  — Ага. Какой-то старый хрен, пытающийся косить под сёрфера. Морда типа как «Бондо» намазана.
  
  — «Бондо»? — переспросила его мать.
  
  — Это мастика, которую используют для косметического ремонта автомобилей, — пояснил Мо Рид.
  
  Ченс продолжал тереть свою щеку. Отметины от пальцев понемногу бледнели.
  
  — Наверное, тот человек делал себе пластическую операцию, — предположил Майло.
  
  — Думаете? — хмыкнул парень.
  
  — Ченс, — предупреждающим тоном произнесла его мать.
  
  Глаза мальчишки вспыхнули.
  
  — И что, ты снова ударишь меня? На глазах у копов? Я могу засудить тебя за плохое обращение с ребенком, верно?
  
  — Полегче, — проворчал Майло.
  
  — Ты никогда раньше меня не била, что это тебе взбрело в голову?
  
  — Потому что… — Сьюзен Брендт заломила руки. — Прости, я просто не знала, что…
  
  — Ну да, это типа как для моего же блага.
  
  Она коснулась его плеча, парень яростно оттолкнул ее прочь. Рид отвел женщину на несколько футов в сторону. Глядя Ченсу в глаза, Майло сказал:
  
  — Итак, светлые волосы, подтяжка кожи; что еще?
  
  — Ничего.
  
  — Сколько ему примерно было лет?
  
  — Как папе.
  
  — Средний возраст.
  
  — Этот тип — полный кретин: черт-те что на башке себе устроил.
  
  — В каком смысле черт-те что?
  
  — Все взлохматил и залил лаком. Такое ретро-дерьмо, как у… Билли Айдола, вот. И морда такая, типа «я офигеть какой реально крутой перец».
  
  — Расскажи нам про этого типа и Дабоффа.
  
  — Он появлялся там.
  
  — Сколько раз?
  
  — Один.
  
  — Когда?
  
  — Не знаю.
  
  — Это было ближе к началу твоей отработки или к концу?
  
  Парень задумался.
  
  — К началу.
  
  — Значит, три-четыре недели назад.
  
  — В самом начале.
  
  — Значит, этот человек пришел повидать Дабоффа. Что дальше?
  
  — Не пришел, приехал. Стоял на парковке. Я сидел внутри, скучал, как черт, смотрел в окно — и увидел их двоих.
  
  — Что они делали?
  
  — Разговаривали. Я не слышал, о чем они говорили, да и мне было насрать. Поэтому я и не сказал вам ничего, когда вы позвонили.
  
  — Когда Дабофф и этот человек разговаривали, это была дружеская беседа?
  
  В глазах парня отразилась напряженная работа мысли.
  
  — Этот тип что-то дал Дабоффу. Тот был доволен.
  
  — Что он дал ему?
  
  — Конверт.
  
  — Какого цвета?
  
  — Не знаю… белого, кажется. Ага, белого.
  
  — Большой или маленький?
  
  — Обычный конверт.
  
  — И Дабофф обрадовался?
  
  — Он пожал этому чуваку руку.
  
  — А что было потом?
  
  — Тот тип уехал.
  
  — На чем?
  
  — На «Мерседесе».
  
  — Какого цвета?
  
  — Черного… или серого, — ответил парень. — На кой хрен мне это помнить? — Глядя исподлобья, он окликнул мать: — Ну давай, Сьюзи, попробуй еще раз.
  
  Миссис Брендт заплакала.
  
  — Мы покажем тебе несколько фотографий, Ченс, — сказал Майло.
  * * *
  
  Когда мы отъезжали от клуба, Рид произнес:
  
  — Когда-нибудь нас вызовут в их дом по поводу семейного насилия — и хорошо, если не убийства.
  
  — Вполне может быть, — согласился Майло. — Увы, от всего, что рассказал мальчишка, толку почти ноль. Тип с высветленными волосами, который ездит на «Мерседесе», — и который вовсе не Хак, как утверждает парень.
  
  — Возможно, этот человек за что-то платил Дабоффу, — напомнил я.
  
  — За что? — хмыкнул Рид. — За привилегию поплавать в болоте?
  
  Майло засмеялся.
  
  — Поздравляю, детектив Рид.
  
  — С чем?
  
  — С едким сарказмом. Теперь ты достиг оптимального рабочего настроя. Ставлю на то, что этот тип делал пожертвования в пользу цапель и чаек. Ченс видел его на благотворительном океанском празднике, то есть речь идет о ком-то экологически сознательном.
  
  — Любитель воды, — сказал Рид.
  
  — А тем временем мы тонем.
  Глава 25
  
  Рабочий стол Майло был завален распечатками сообщений.
  
  Три официальных заметки от СМИ относительно «болотных убийств»; два заместителя начальника департамента запрашивали подтверждение того, что лейтенант получил уведомление о снятии наблюдения за Трэвисом Хаком.
  
  Он поупражнялся в метании бумаг в корзину для мусора, одновременно продолжая читать.
  
  — Ага, вот это уже что-то. От мистера Олстона «Бадди» Уэйра. И еще что-то, от Марка, брата Селены, из Окленда.
  
  — Брат, наверное, хочет узнать, как продвигается следствие.
  
  — Позвони по телефону в центральном кабинете да узнай.
  
  После того как Рид вышел, Майло набрал номер Уэйра и переключился на громкую связь.
  
  — Разделим унижение на двоих.
  
  Трубку, как обычно, взял паралегал, но Уэйр быстро вышел на связь.
  
  — Лейтенант, спасибо, что перезвонили. — Его медовый голос сейчас звучал выше и напряженнее.
  
  — В чем дело, сэр?
  
  — Я обеспокоен. Саймон не отвечает на мои звонки и электронные письма, а когда я позвонил в отель «Пенинсула» в Гонконге, мне сообщили, что он выехал на прошлой неделе. Я немедленно связался с Роном Балтером из «Глобал», но он тоже понятия не имеет, где Саймон. Я попросил его проверить все последние платежи Саймона, и мы обнаружили, что Саймон действительно вылетел обратно в Штаты. Но с тех пор он не пользовался своей кредиткой.
  
  — Он прилетел в Лос-Анджелес?
  
  — Нет, в Сан-Франциско.
  
  — Это характерно для мистера Вандера?
  
  — Вполне, — заверил Уэйр. — Саймон и Надин любят Сан-Франциско, посещают ярмарки искусств и прочие мероприятия подобного рода. Обычно они останавливаются в «Ритце», однако сейчас нет записей о том, чтобы кто-то из них поселился в этом отеле.
  
  — Мистер Вандер часто ведет себя настолько скрытно?
  
  — Несомненно, он совершенно не любит открытости. Но обычно он отвечает на звонки. И всегда пользуется кредитной картой, почти не носит с собой наличные. Это еще не всё, лейтенант. Я пытался связаться с Надин в Тайване, и ее родные сказали мне, что они с Келвином уехали примерно тогда же, когда Саймон улетел из Гонконга.
  
  — Ее родные сказали почему?
  
  — Нет, — ответил Уэйр, — но, возможно, я что-то недопонял из-за плохого знания языка.
  
  — Возможно, Вандеры решили утроить себе семейный отпуск и побыть вместе.
  
  — Да, конечно. Но кредитные карточки, лейтенант. И Саймон, и Надин пользуются ими повсюду. Я звонил Симоне, чтобы узнать, известно ли ей что-либо. Она ничего не знает и чрезвычайно тревожится… относительно Трэвиса Хака.
  
  — Она думает, что Хак что-то сделал с ее родными?
  
  — Она не знает, что и думать, лейтенант.
  
  — Известно ли Хаку их местопребывание в Сан-Франциско?
  
  — Я не знаю. После разговора с Симоной я решил, что нужно что-нибудь сделать, поэтому поехал к ним домой, чтобы посмотреть, что там и как. Похоже, Хак действительно удрал. В его комнатах пусто, все чисто прибрано. Полагаю, это может свидетельствовать о том, что он виновен в чем-то… я просто не знаю.
  
  Майло беззвучно выругался и потер лицо.
  
  — Как тщательно вы проводили осмотр?
  
  — Я выдвинул несколько ящиков, огляделся по сторонам. Он исчез.
  
  — Вы ездили туда один?
  
  — Нет, с Симоной. Я решил, что в сложившихся обстоятельствах она, как близкий родственник семейства, имеет право войти в их дом. На самом деле, не знаю, почему я не подумал об этом раньше, когда вы просили меня о разрешении. Что вы думаете относительно побега Хака?
  
  — Трудно сказать, сэр.
  
  — Возможно, — предположил Уэйр, — ваши расспросы напугали его. И все же, если он ни в чем не виноват, зачем ему удирать? А может быть, он просто решил взять и уйти — типично калифорнийское поведение…
  
  — Сумасбродство.
  
  — Похоже, переносится ветром, лейтенант.
  
  — Когда нам можно будет взглянуть на его комнаты? — спросил Майло.
  
  — Назовите время, и я пришлю кого-нибудь из офиса, чтобы встретили вас там.
  
  — Через час, может быть?
  
  — Через час? Не знаю… у нас сегодня целый день совещания… дайте, я проверю. Да, сплошные деловые встречи до завтрашнего полудня. Быть может, завтра в одиннадцать утра? Я пришлю Сандру, она наш лучший паралегал.
  
  — Вы проверили дом на берегу?
  
  — Мы с Симоной заехали взглянуть, но похоже, там уже давно никто не бывал. Я удостоверюсь, что у Сандры будут ключи и от того дома тоже.
  
  — Спасибо, сэр.
  
  — Я уверен, что с Вандерами все в порядке, — вздохнул Уэйр. — Нет никаких причин считать иначе.
  * * *
  
  Майло связался с Министерством внутренней безопасности и проверил расписание рейсов, которыми летели Саймон, Надин и Келвин Вандеры. Все трое летели первым классом на самолете компании «Сингапур эрлайнз», и Саймон прибыл в международный аэропорт Сан-Франциско на сутки раньше, чем его жена и сын.
  
  Следующий звонок был в частный банк в Сиэтле, где Майло все же добрался до неуловимого Рональда У. Балтера, специалиста по финансовому планированию, и получил подтверждение, что после перелета по кредитным картам Вандеров не совершалось покупок.
  
  — У них есть жилье в Северной Калифорнии?
  
  — Дом? — переспросил Балтер. — Нет.
  
  — А как насчет съемного жилья?
  
  — Нет.
  
  — Есть какие-либо догадки относительно того, где они могут быть, сэр?
  
  — Конечно, нет.
  
  — Конечно?
  
  — Я управляю их денежными средствами, — ответил Балтер, — и не причастен к частной жизни этих людей.
  
  — Мистер Уэйр, похоже, обеспокоен.
  
  — Я в этом уверен.
  
  — Почему?
  
  — Он куда теснее вовлечен в их частную жизнь.
  * * *
  
  Вернувшись в офис, Мо Рид поднял большой палец.
  
  — Марку Грину не нужен был отчет. Он вспомнил еще кое-что, услышанное от Селены.
  
  — Внезапная вспышка памяти? — спросил Майло.
  
  — Мне кажется, он не хотел говорить этого при матери. Похоже, за несколько месяцев до своей смерти Селена начала встречаться с кем-то. Марк не смог точно вспомнить, когда именно, но ему помнится, что она сказал ему об этом три-четыре месяца назад. Мужчина был старше Селены.
  
  — Насколько старше?
  
  — Она не сказала. Марк утверждает, что она стыдилась этого, так что разница в возрасте вполне может оказаться значительной. Самая сочняга заключается в том, что Селена сохранила привычку во всем исповедоваться, и она призналась Марку, что тот мужик любит секс пожестче. И ей тоже это нравится, так что нашел горшок крышечку — по ее собственным словам.
  
  — Звучит так, как будто она могла услышать это от того мужчины.
  
  — Согласен, лейтенант. Итак, у нас есть пунктик на доминировании мужчины, совпадающий с тем, что был у Шералин и Деморы. Может быть, в этом отношении Селена не так уж отличалась от остальных? Как ты считаешь, док?
  
  — Это выставляет дело в совершенно новом свете, — признал я.
  
  — Тип в возрасте с пунктиком на жестком сексе, — пробормотал Майло. — Она рассказывала о нем что-нибудь?
  
  — Нет, ничего, — ответил Рид. — Возможно, это какой-нибудь свингер, с которым она встретилась на одной из тех вечеринок, верно?
  
  — В возрасте, — продолжал размышлять лейтенант. — Саймон Вандер определенно подходит. И Хак тоже, ему тридцать семь, он на одиннадцать лет старше Селены… Сеть, похоже, стягивается. И все может оказаться куда грязнее, чем мы думали.
  
  Он изложил новости о возвращении и исчезновении Вандеров.
  
  — Саймон больше смахивает на жертву, чем на преступника, — сказал Рид. — Если только он не совершил преступление и не решил залечь на дно… но мне по-прежнему кажется, что Хак — первый кандидат. Нам нужно найти его, Майло, очень нужно.
  
  Он впервые обратился к боссу по имени.
  
  Оптимальный рабочий настрой.
  Глава 26
  
  В семь часов вечера следующего дня полиция Лос-Анджелеса упомянула имя Трэвиса Хака в пресс-релизе, прошедшем в СМИ. Время было выбрано идеально: слишком поздно для газет или шестичасовых новостей, но достаточно рано, чтобы новость попала в одиннадцатичасовой выпуск. Или, по словам Генри Уэйнберга, начальника полиции, «подавать новости струйкой, а не потоком; мы слишком уязвимы, лейтенант».
  
  Департаментские писаки именовали Хака «лицом, представляющим интерес» и упоминали о «заключении по ложному обвинению». Имя ни одной из четырех женщин, чьи тела были найдены в болоте, не упоминалось. О Вандерах не было ни слова.
  
  Но еще до того мы с Майло и Ридом совершили обход обеих резиденций Вандеров. Сначала посетили пляжный дом, но не нашли никаких свидетельств того, что семейство вообще когда-либо обитало здесь. Мебель, обитая отсыревшей кожей, стояла на фиолетовом ковре, занимавшем весь пол. Запах соли, ржавчины и старой отслаивающейся краски буквально кричал о заброшенности. В шкафу стояли весла и висел мужской гидрокостюм — это место практически так и осталось холостяцким логовом.
  
  За тяжелыми двойными дверями особняка на Калле-Маритимо скрывалась обширная анфилада просторных и высоких комнат, обставленных со вкусом, пусть и несколько скучновато; отделка стен — нежного оттенка цветов ванили, пол вымощен золотистым известняком. На паре каминных полок стояли семейные фото, в простенках между окнами тут и там висели картины в абстрактном стиле. В углу дальней комнаты приютился рояль. В спальне Келвина, выполненной в небесно-голубых тонах, стояло маленькое пианино.
  
  Жилье Трэвиса Хака состояло из маленькой комнатки, расположенной за огромной, словно в ресторане, кухней, и такого же тесного санузла. Двуспальная кровать, гардероб из «ИКЕА», алюминиевая лампа для чтения. Монастырская обстановка, которую оживлял вид на океан, открывавшийся из окна. Располагалось это жилье в крыле для прислуги и, судя по всему, изначально было задумано в качестве комнаты горничной.
  
  Здесь не было никаких следов борьбы или телесных жидкостей, или чего-либо еще, но Майло все же вызвал группу криминалистов. Помощница, которую Бадди Уэйр отрядил присматривать за нами, встревожилась, однако связалась с юристом, и тот посоветовал ей содействовать полиции.
  
  Судя по огромному списку задач, криминалистов можно было ожидать «на днях», и звонок Майло в их офис ничего не изменил. Он попытался связаться с начальством, не смог к нему пробиться и мрачно улыбнулся.
  
  — Все еще едем на малой скорости? — поинтересовался Мо Рид.
  
  — Небеса препятствуют нам, сынок.
  
  Рид улыбнулся.
  
  — Я учусь.
  * * *
  
  Я оставил детективов предаваться разочарованию и поехал домой. Новость о любовнике Селены разрушила мою теорию о том, что смерть трех остальных женщин была лишь подготовкой к ее убийству. Случай снова сводился к зловещему сценарию сексуального садизма.
  
  Убийца, постепенно становящийся самоуверенным. Селена — несчастная жертва перехода на новый уровень. Я позвонил Марку Грину, чтобы проверить, не вспомнил ли тот еще что-нибудь.
  
  Он с трудом сдерживал приступ ярости, и мой голос заставил его перейти грань.
  
  Я подождал, пока он перестанет орать.
  
  — Знаю, это тяжело, но я все же должен спросить. Вы можете сказать что-нибудь еще…
  
  — Еще? Разве всего того, что я уже сказал, недостаточно?!
  
  И он с грохотом повесил трубку.
  * * *
  
  Я съездил в округ Креншо и нанес повторный визит Беатрис Ченовет, матери Большой Лоры, — готовый к тому, что снова стану мишенью для чьей-нибудь ярости. Если кто и был подготовлен к такому, то это я.
  
  Однако она встретила меня приветливо, подала кофе и шоколадные вафли и подождала, когда я перейду к сути вопроса со всей тактичностью, на которую был способен.
  
  — Позвольте уточнить: вы хотите знать, нравилось ли Ларлин, когда ей причиняли боль?
  
  — Мы нашли свидетельства того, что у других жертв была такая склонность, так что…
  
  — Ответ — да, доктор. Я не упомянула об этом в первый раз… потому что была потрясена вашим приездом. Я думала о том, чтобы позвонить вам, но говорить о подобных вещах очень трудно. Не стану притворяться, что у нас с Ларлин были доверительные отношения, но она все же была моей дочерью. И когда я думаю о том, что с ней случилось, мне очень больно.
  
  — Извините.
  
  — Вы что-нибудь узнали?
  
  — Пока не очень много.
  
  — Но вы опознали других жертв, которые… о, Боже… с тех пор, как Ларлин вышла работать на улицу, я отчасти ожидала чего-то такого. — Тощие квадратные плечи женщины поникли, руки затряслись. — Нравилось ли ей испытывать боль? В детстве — совсем наоборот, это Ларлин била других и влипала из-за этого в неприятности. Я твердила ей, что из-за того, что она такая большая, ей надо быть вдвое аккуратнее. — Беатрис нахмурилась. — Я только недавно осознала, какой проблемой был для нее лишний вес, и поняла, насколько неправильным было то, что я говорила… любила ли она боль… похоже, да. Я говорю о более поздних временах, когда Ларлин уже ушла из дома. Когда стала работать. — Она схватила носовой поток, пытаясь унять внезапный поток слёз. — Как будто это можно назвать работой!
  
  Женщина откашлялась и попыталась снова придать своему тону твердость.
  
  — Пару раз, когда она приезжала попросить денег, я замечала у нее синяки. Здесь и здесь. — Она приложила пальцы к своей шее. — Сначала я не была уверена, что это синяки. Ларлин была темнокожей, пошла в отца. Сначала она пыталась скрыть их, носила шарф. И именно поэтому я их заметила. Ларлин никогда не любила шарфики. Я заметила что-то фиолетовое под тканью, дотронулась пальцем, но она отмахнулась от меня.
  
  Женщина моргнула.
  
  — Она не просто отвела мою руку, она отбила ее. Но я могла быть не менее упрямой, чем она; я настаивала. Тогда она ужасно разозлилась, сорвала шарф и спросила: «Довольна?» Я ответила: «Я недовольна тем, что кто-то делает тебе больно, Ларлин». Она ответила: «Никто не сделает со мной ничего такого, чего я не захочу». Потом ухмыльнулась. Я была в ужасе, и это забавляло ее. Она закатала рукава, и я подумала — вот оно, сейчас она покажет мне следы от иглы, чем еще эта девчонка собирается напугать меня? Но вместо этого она показала синяки на запястьях. Мне было неприятно это видеть, я отвернулась, но это лишь подзадорило ее. Ларлин сказала, что люди охотно платят за дополнительные услуги, и что она справится со всем, она в этом уверена. Конечно же, я стала выговаривать ей, сказала, что это опасный путь, ведущий… ну, не буду перечислять вам все это. Она засмеялась и ушла. — Женщина улыбнулась. — Вот и все, что было, сэр.
  
  — Вам многое пришлось пережить, — промолвил я.
  
  — Остальные мои дочери живы и здоровы. Может быть, налить вам еще кофе?
  * * *
  
  — У Лоры это тоже было, так что все сходится, — сказал Майло.
  
  Я затормозил перед полицейским участком как раз в тот момент, когда лейтенант вышел из дверей и отправился прогуляться.
  
  — Сколько физической активности, — заметил я. — Я начинаю волноваться за тебя.
  
  — Просто послеобеденная прогулка неспешным шагом, — отозвался он. — Когда я чувствую себя бесполезным, стены давят на меня. Сегодня утром ты, наверное, устроил себе пробежку миль в пять.
  
  Мы шли все мимо тех же зданий, но на этот раз небо так и оставалось серым, воздух был густым и душным.
  
  — Полиция аэропорта нашла «Лексус» Вандера на долгосрочной стоянке, но мы не обнаружили никаких свидетельств того, что Хак куда-то улетел, — сообщил Майло.
  
  — Старейший из классических трюков.
  
  — Мы с молодым Моисеем на всякий случай прочесали ближайшие отели и мотели. Потом проверили все модные местечки от Сан-Франциско до Санта-Барбары в поисках Вандеров. Проверили также частные чартерные рейсы. Ноль результатов по всем направлениям. Как будто какой-то дикарь вышел на охоту за всеми подряд, а потом куда-то скрылся.
  
  — Четыре убийства с сексуально-садистским мотивом, развлечение с костями трех из жертв, — стал перечислять я. — Потом Дабофф, потом Вандеры… Трудно усмотреть что-то общее.
  
  — А оно должно быть? — огрызнулся он. — Этот придурок в Канзасе убивал женщин, мужчин, детей, всех, кого находил в доме. То же самое касается Рамиреса, Зодиака и всех прочих, бла-бла-бла.
  
  — В этих случаях мужчины были случайными жертвами.
  
  — То же самое может быть и здесь. Как насчет такой теории: Хак работал на Вандера три года и положил глаз на Надин. Но прежде чем подкатить к ней, ему надо избавиться от ее муженька и отпрыска.
  
  — Он сумел заманить их из Азии обратно в Штаты?
  
  — Придумал какую-нибудь ложь, чтобы заставить их вернуться. У таких людей все должно быть под контролем, верно? Ты можешь придумать более крутую игру во власть, чем передвигать богатых людей туда-сюда, словно шахматные фигуры? Мы копаем насчет Селены, он понимает, что это лишь вопрос времени, и скрывается.
  
  Я обдумал это.
  
  — Их заставило бы вернуться какое-нибудь несчастье в семье. Допустим, если б Симона заболела или покалечилась. Саймон и Надин верили Хаку, у них не было причин перепроверять его слова. Но как во все это укладывается Дабофф?
  
  — Когда прищучим Хака, тогда и узнаем. Давай смотреть правде в глаза, Алекс: если отбросить все дерьмо, то не останется вопроса о том, кто это сделал. Основной подозреваемый был у нас под носом с самого начала — ему было о чем париться.
  
  Десять шагов спустя Майло добавил:
  
  — Одному богу ведомо, что делал Хак в те годы, когда скрывался где-то — до того, как Вандеры наняли его. Так что, конечно же, он отплатил им на свой метафизически последовательный манер.
  
  — Плохой поступок, — заметил я.
  
  — Возьму это девизом, — отозвался Майло. — Нехорошо связывать людей, убивать их, выбрасывать, точно мусор, и оставлять гнить.
  
  — Слишком длинно для наклейки на бампер.
  Глава 27
  
  По телеканалам тридцать четыре раза показали фотографию Эдварда Т. Хакстадтера, он же Трэвис Хак.
  
  Майло и Мо Рид потратили на бесплодные поиски два дня.
  
  Человек, который работал в тюрьме для несовершеннолетних, когда там сидел Хак, сообщил Риду, что от Хака ему «всегда было не по себе. Он постоянно плакал по какому-нибудь поводу, но у него были такие глаза…».
  
  — То есть? — уточнил Рид.
  
  — Хитрые, понимаете? Как будто он что-то замышляет. Я ни за что не выпустил бы его на волю.
  
  — Он сделал что-нибудь плохое за время своего пребывания в тюрьме?
  
  — Насколько я помню, нет. Ну и что, все равно я был прав. Такие типы любят затаиться где-нибудь и выжидать, словно змеи.
  
  В списках платежей за билеты на поезда и автобусы, покидавшие Лос-Анджелес, имени Хака не было, однако если он заплатил наличными, то мог без труда ускользнуть. После некоторых юридических обсуждений Бадди Уэйр дал разрешение на то, чтобы «Лексус» Вандеров осмотрели в транспортной полицейской лаборатории.
  
  — Но прошу вас, лейтенант, не причините никакого ущерба. Я не хочу, чтобы Саймон и Надин по возвращении домой обнаружили нечто подобное.
  * * *
  
  Никто не обратил внимания на убийство Силфорда Дабоффа, но я не мог отделаться от мыслей об этом происшествии. Позвонив Альме Рейнольдс, я послушал длинные гудки в трубке.
  
  Автоответчика у нее не было, и она хвасталась, что ни у нее, ни у Сила сотовых телефонов не имелось. Возможно, не было также ни компьютеров, ни телевизоров; я гадал, узнала ли она вообще о поисках Трэвиса Хака.
  
  С преподавательской должности в колледже Альма уволилась, о какой-либо другой работе не упоминала. Я позвонил Майло — проверить, не указан ли в ее файле номер рабочего телефона. Лейтенант был в аэропорту, просматривал списки отбытий, и я решил поговорить с Мо Ридом.
  
  — Дай проверю, — сказал он. — А, вот, врачебный кабинет, Западный Лос-Анджелес. И что, по-твоему, она может тебе сказать?
  
  — Вероятно, ничего.
  
  — Ты часто оказываешь помощь лейтенанту, да?
  
  — Когда он просит.
  
  — Он просил тебя проверить Рейнольдс?
  
  — Иногда я импровизирую.
  
  — Ага, — подтвердил Рид. — Он мне говорил.
  * * *
  
  Учитывая образ жизни Альмы Рейнольдс, я полагал, что она занимается какими-нибудь гомеопатическими или экологически чистыми лекарственными средствами. Однако ее начальник оказался самым обычным офтальмологом, работающим в обычном здании на Сепульведа-бульваре поблизости от бульвара Олимпик.
  
  В приемной было полно народа. Для чтения в основном предлагались небольшие брошюрки о лазерной коррекции зрения.
  
  Должность Рейнольдс именовалась «координатор офиса». Регистраторша, сидевшая в приемной, похоже, была рада оторваться от рабочей рутины. Она была примерно моего возраста, с короткими темными волосами и беспечной улыбкой.
  
  — Извините, она ушла на обед.
  
  — Без пятнадцати три, — заметил я. — Поздновато.
  
  — Мы все утро крутились без передышки; наверное, у нее только сейчас выдалось время.
  
  — Вы не знаете, где она обедает?
  
  — Это насчет ее бойфренда?
  
  — Да. Она говорила о нем?
  
  — Только о том, что скучает по нему. И хочет увидеть, как заплатит тот, кто сделал такую ужасную вещь… кстати, вы ведь контактные линзы не носите?
  
  — Нет.
  
  — Я так и думала. У вас глаза естественного серо-голубого цвета, а с цветными контактными линзами они всегда слишком голубые… Альма любит мексиканскую кухню, тут в трех кварталах западнее торговый центр.
  * * *
  
  Возле торгового центра нашлась почти пустая стоянка, а внутри — шесть ресторанов национальной кухни. Альма Рейнольдс была единственной посетительницей в «Кочино де Кабо». Она сидела в выгородке из синей пластмассы, наслаждаясь рыбными такос, синим маисом и банкой колы-зеро. Несмотря на жару, Альма была все в тех же мужских шерстяных брюках, но в белой футболке с треугольным вырезом смотрелась фунтов на десять стройнее, чем в грубой рубашке, которая была на ней во время визита в полицейский участок. Длинные полуседые волосы были стянуты сзади в «конский хвост», и, кажется, я заметил легкий тональный крем на лице. Ярко-голубой цвет ее глаз заставил меня задуматься о цветных контактных линзах.
  
  Я помахал ей, она прижала ладонь к груди.
  
  — Вы преследуете меня?
  
  — Только ради вопросов общественной безопасности. Можно присесть?
  
  — А я могу вам помешать?
  
  — Если вы против…
  
  — Я просто шучу. Sentarse[26]. Думаю, это правильное слово, раз уж мы в «Кабо». — На ее мощной челюсти проступили желваки, она устремила взгляд в свою тарелку. — Сил был веганом, я время от времени ем рыбу.
  
  — Я подумал: может быть, вам в голову пришло еще что-нибудь?
  
  — Гражданская сознательность? — Она поджала губы. — Ответ — нет.
  
  — Мы все еще пытаемся понять, как смерть Сила вписывается в череду прочих убийств.
  
  — Возможно, и не вписывается.
  
  Я ждал.
  
  — Это все, — продолжила Альма. — Возможно, он и не вписывается. Может быть, это сделал какой-нибудь чокнутый подражатель. Разве что негодяй, заманивший его туда, пытался скрыть что-то относительно прошлых убийств…
  
  — Он заманивал его, обещая разгадку тех убийств.
  
  Ее ладонь, прижатая к груди, чуть сместилась, и я заметил золотой блеск. Она сдвинула пальцы обратно.
  
  — Да.
  
  — Как вы думаете, может ли это быть кто-то, кто знал Сила достаточно хорошо, чтобы манипулировать им?
  
  — Кто?
  
  — Друг или просто знакомый, понимавший, насколько Сил привязан к болоту.
  
  — Из друзей у него была только я, — возразила Альма. — То же самое касается знакомых.
  
  — Ограниченный круг общения.
  
  — По собственному выбору. Люди бывают утомительны.
  
  — А те, кто знал его не в личном общении, а по работе?
  
  — Возможно, кто-то и был, но он никогда не упоминал ни одного имени.
  
  — Мы не смогли найти список участников Организации спасения Болота.
  
  — Потому что никакой настоящей группы не существует. В самом начале, когда Сил спас болото от тех сволочей-миллиардеров, был учрежден совет директоров. Но это были просто состоятельные люди, пытавшиеся притворяться добродетельными. Не провели ни одного собрания. Во всех практических отношениях организацию представлял один Сил.
  
  — Кто оплачивал счета?
  
  — Какие-то богатенькие сволочи. Я говорила Силу, что это рискованно, потому что, если он станет слишком зависим от них, они будут вертеть им, словно продавцы наркотиков. Но он ответил, что хочет выжать из них все, что они отдадут, до единого доллара, а о последствиях будет думать потом.
  
  Ее нижняя губа задрожала, и женщина на секунду отняла ладонь от груди. Этого было достаточно, чтобы я увидел крупную жемчужину на цепочке.
  
  Альма взяла один тако, откусила, положила обратно на тарелку.
  
  — Если вы не против, я хотела бы остаться одна.
  
  — Потерпите мое присутствие еще немного, пожалуйста. Какой заработок имелся у Сила?
  
  — Это была стипендия. Таким образом миллиардеры уклонялись от уплаты налогов. Двадцать пять тысяч в год. Сил говорил, что человек может вполне жить на это, если не роскошествовать.
  
  Ее рука снова коснулась жемчужины.
  
  — Красивая вещь, — заметил я.
  
  Шея Альмы покраснела.
  
  — Сил подарил мне ее на день рождения. Я ненавидела это, говорила ему, что не буду ее носить, что она слишком претенциозная. Теперь ношу.
  
  Я кивнул.
  
  — Не притворяйтесь, будто вы что-то понимаете, — резко сказала Альма, — потому что вы не понимаете ничего. Такие люди, как я и Сил, достаточно умны для того, чтобы играть по правилам и жить в роскоши и жире, как все прочие городские роботы. У меня степень магистра по двум дисциплинам, а Сил был бакалавром физики.
  
  Она подалась вперед, словно намереваясь поведать некую тайну.
  
  — Мы сами выбрали возвращение к основам. Но даже Сил мог быть романтиком. На нашу последнюю годовщину он хотел подарить мне что-то красивое. Даже идеалистам нужно привносить в свою жизнь красоту.
  
  — Согласен.
  
  — Я говорила ему, что не хочу это украшение, требовала вернуть его в магазин. Он отказался. Мы поссорились. Сил переспорил меня. И теперь я рада, что он это сделал.
  
  Ее взгляд обратился к стеклянной стене ресторана.
  
  — Это ваша машина? Зеленое что-то там.
  
  — «Севилья».
  
  — «Кадиллак», — произнесла она. — «Севилья». В нем же нет ничего испанского, почему лжецы из корпораций так его назвали?
  
  — Ради продаж.
  
  — Вы водите архаичный пожиратель бензина. Чем вы это объясните?
  
  — Эта машина у меня двадцать лет, и мне не хватает духа обменять ее на что-то помоложе и покрасивее.
  
  Альма уронила руку и сделал глубокий вдох, словно демонстрируя кулон. Жемчужина была слишком большой, неотбеленной, кремового цвета. Слишком тяжелой для цепочки, которая казалась дешевой, возможно, просто позолоченной.
  
  — Итак, миллиардеры оплачивали счета, а Сил занимался делами, — подытожил я. — Кто-нибудь еще вносил пожертвования?
  
  — Конечно, люди время от времени присылали чеки, но Сил называл это «карманными расходами». Без братцев-миллиардеров ему пришлось бы туго. Могу я спокойно доесть свой обед? Мне очень не хочется больше думать об этом.
  
  Я поблагодарил ее и направился к двери.
  
  — Вы не особо экологически сознательны, но, по крайней мере, верны, — бросила Альма мне вслед.
  * * *
  
  Регистраторша в приемной у врача спросила:
  
  — Вы не нашли ее?
  
  — Нашел, спасибо вам за указания. Похоже, она сильно подавлена.
  
  — А вы бы не были?
  
  — Наверное, мне было бы еще хуже… может быть, эта роскошная жемчужина порадует ее.
  
  — Сомневаюсь, — ответила регистраторша. — Но это хотя бы что-то. Она купила ее себе вчера. Мы все были изумлены.
  
  — Это не в стиле Альмы?
  
  — Совершенно.
  
  — Горе меняет людей, — заметил я.
  
  — Думаю, да… Чем еще могу быть полезна?
  
  — Да нет, наверное, ничем. — Я повернулся, чтобы уйти.
  
  — Тогда зачем вы…
  
  — Просто хотел поблагодарить вас за содействие.
  
  И прежде, чем она успела распознать ложь, я закрыл за собой дверь.
  Глава 28
  
  Я проехал на квартал западнее торгового центра, где обедала Альма Рейнольдс, и сделал несколько кругов, прежде чем отыскать парковку, с которой открывался вид на «Кочина де Кабо».
  
  Рейнольдс вышла через пятнадцать минут и направилась к месту своей работы пешком. Она шла широким медленным шагом, вид у нее был мрачный. Я следовал за ней так медленно, как только мог, и остановился в половине квартала от офтальмологического кабинета.
  
  Она прошла мимо входа и спустилась по пандусу к подземной стоянке.
  
  Мне не пришлось долго ждать, прежде чем по пандусу выехал наверх старый, побитый «Фольксваген-жук» желтого цвета. Рейнольдс сидела за рулем, подавшись вперед, словно убеждая машину ехать быстрее. Из выхлопной трубы вырывался черный дым. Тц-тц-тц.
  
  Она направилась прямо к зеленому зданию на Четырнадцатой улице, чуть севернее Пико. Номер дома совпадал с домашним адресом, который сообщил мне Рид. Судя по всему, компания, обслуживающая здание, относилась к своим обязанностям небрежно; пальмы перед ним разрослись, но зато они хотя бы отчасти скрывали облупившуюся штукатурку на фасаде. Менее гламурная сторона Санта-Моники. Но проживание здесь все же давало свои привилегии: парковочные места, предназначенные только для жителей. Я отъехал чуть подальше.
  
  Альма Рейнольдс изо всех сил пыталась втиснуть «жук» в крохотное пустое пространство, без видимого раскаяния стукая машины по обеим сторонам. Наконец, захлопнув дверь с такой силой, что «Фольксваген» завибрировал, она вошла в здание.
  
  Я остановился возле пожарного гидранта и стал слушать музыку. Тридцать пять минуть спустя я решил, что Рейнольдс уже не выйдет, и направился домой.
  
  Про пути я снова попытался связаться с Майло и оставил ему сообщение. Едва я доехал до Вествуд-Вилледж, как мой сотовый запищал.
  
  — Здравствуйте, доктор, это Луиза из службы связи. Только что звонила доктор Ротман.
  
  — Натали Ротман?
  
  — Она не назвала свое имя, но просила перезвонить как можно скорее. Что-то относительно мистера Трэвиса.
  * * *
  
  Я общался с Натали Ротман впервые за несколько лет.
  
  — У меня как раз закончился обход, Алекс, но если хочешь, можем поговорить позже.
  
  — Ты знаешь Трэвиса Хака?
  
  — Знаю? Это немного… извини, Алекс, пара секунд. — После недолгой паузы она произнесла: — У нас одна врач только что родила, персонала не хватает, мне даже присесть некогда, надо бежать. Я смогу поговорить с тобой во время ужина — скажем, в шесть?
  
  — Не намекнешь, в чем дело?
  
  — Слишком долго и сложно. В шесть часов подойдет?
  
  — Я позвоню тебе в это время.
  
  — Нет, давай встретимся лично. У Джеррода, моего старшего, в семь часов баскетбольный матч, и я обещала ему, что обязательно приду посмотреть. Ты все еще живешь в Глен?
  
  — Да. Ты меня интригуешь, Натали.
  
  — Это совсем рядом. Встретимся где-нибудь поблизости от школы Джеррода.
  
  — А где эта школа?
  
  — В Брентвуде, — ответила она. — Винуордская академия. Как насчет того таиландского ресторанчика, который мне так нравится. «Пэд-Палейс», знаешь?
  
  — Найду.
  
  — Вкусная, низкокалорийная еда, — сообщила Натали. — Я иногда беру на вынос. Даже слишком часто.
  
  Еще один торговый центр — длинный, одноэтажный. Быть может, когда-нибудь земля станет слишком дорогой, чтобы они оставались рентабельными.
  
  «Пэд-Палейс» выжал все из того, что у него было: магазинное помещение с ограниченным бюджетом на дизайн. Ширмы и сосновые столы с претензией на изящную простоту. Стены окрашены в различные оттенки желтовато-зеленого. Стройные, молчаливые официантки-азиатки обслуживали радостных громкоголосых хипстеров.
  
  Меню было в основном вегетарианским с добавлением яиц, можно было заказать что-нибудь чисто веганское. Похоже, экологическая сознательность сегодня преследовала меня. Я почти ожидал, что в двери войдет Альма Рейнольдс. Но, возможно, она придерживалась мест, где водится рыба.
  
  Белый «БМВ» Натали Ротман, со сдвижной полотняной крышей, подъехал к ресторану через пять минут после того, как я устроился за столом с кружкой чая. Она ворвалась в зал, словно пуля: маленькая, быстрая, прямолинейная. Рост четыре фута десять дюймов, девяносто фунтов мышц. Лицо у нее было нежное и гладкое, словно у подростка, вокруг него облаком колыхались неприбранные темно-русые волосы. Сорок два года, мать двоих сыновей, она была замужем за застройщиком, владевшим участками на Уилширском бульваре. Сама Натали уже много лет работала в службе «скорой помощи» в педиатрическом центре Западного округа. Я познакомился с ней, когда она только-только окончила Йельский университет и получила должность ординатора. Затем — старшего ординатора, после чего быстро продвинулась до полноправного врача. Многие важные шишки в больнице считали ее слишком резкой и неуживчивой. Я понимал, что отчасти они правы, но мне Натали нравилась.
  
  Она махнула мне рукой и подлетела к одной из официанток.
  
  — Я доктор Ротман. Мой заказ готов?
  
  Не успела девушка кивнуть, как Натали уже плюхнулась за стол напротив меня.
  
  — Я заранее заказала все по телефону. Привет, Алекс. Выглядишь прекрасно; криминальная сторона жизни, должно быть, очень приятна. Не хочешь вернуться и заняться своей настоящей работой?
  
  — Я тоже рад видеть тебя, Натали.
  
  Она рассмеялась.
  
  — Нет, я не на психостимуляторах, хотя надо бы. Значение этой дряни сильно преувеличено. Я говорила Чарли, но он мне не верит… Ладно, к делу: я случайно увидела в новостях по телику мистера Хака, и, как добропорядочный гражданин, позвонила по указанному внизу номеру. Какой-то коп по фамилии Рид сказал, что хотел бы поговорить со мной, но, по-моему, он врал.
  
  — Почему ты так думаешь?
  
  — Потому что я сказала ему, зачем звоню, но он ответил, что сейчас в поле и свяжется со мной потом. Что копу делать в поле — траву косить? Я так у него и спросила. Но он не оценил мой юмор. Ты его знаешь?
  
  — Молодой детектив-новичок.
  
  — Что ж, ему еще надо поучиться работать с законопослушными источниками потенциально полезной информации. Он начал давить на меня: кто я такая, почему звоню. Как будто это я подозреваемая! Когда я сказала ему, что я терапевт из Западного педиатрического, его, похоже, осенило. Он успокоился, сказал мне, что кое-кто, некогда работавший в Западном округе, как раз консультирует их по этому делу, и спросил, знаю ли я тебя Я сказала — конечно, уже давно. Он заявил, что это хорошо и не поговорить ли мне с тобой. Не обижайся, Алекс, но у меня было впечатление, что меня просто отфутболили. Он должен был передать тебе, что я звонила. Передал?
  
  — Пока нет.
  
  — Ну, конечно. Ладно, идем дальше. Новичок-детектив Рид, возможно, не захочет испытать когнитивный диссонанс, но придется.
  
  — Диссонанс с чем?
  
  — С мистером Хаком.
  
  — Так ты знаешь его?
  
  — Это слишком сильное слово. Я однажды встречалась с ним. Но этого достаточно, чтобы я считала его героем.
  
  Ей принесли тарелку прозрачной, словно целлофан, лапши и соевой курятины. Натали сделал несколько глотков, потеребила кольцо с бриллиантом на пальце — крупный квадратный камень. Ювелирные украшения меня не особо интересовали, но огромная жемчужина Альмы Рейнольдс заставила меня обращать внимание на такие вещи.
  
  — Мы встретились с ним десять лет назад. Мне как раз до смерти надоели пациенты, и я взяла ночные смены, чтобы пореже встречаться с людьми. Примерно в три часа ночи меня позвала медсестра из приемного покоя. Кто-то принес окровавленного младенца. Сначала все думали, что это будет просто как в фильме ужасов, но когда бедняжку помыли, оказалось, то никаких ран нет, даже булавочного укола. Маленькая девочка семи месяцев от роду. Она замерзла и была неспокойна, но в остальном с ней все было хорошо.
  
  Натали подцепила кусочек тофу.
  
  — Добрым самаритянином, который ее принес, оказался ваш знакомый, мистер Хак. Он не назвал свое имя, но я уверена, что это он, такое лицо трудно забыть. Он был истощен, едва стоял на ногах, состояние у него было ужасное. Я не могла не отметить, что у него явно было какое-то повреждение головного мозга — возможно, давняя закрытая ЧМТ или микроинсульт.
  
  — Искривленные губы, — кивнул я.
  
  — Да, — отозвалась Натали, изображая букву V из пальцев. — Я знала, что это он. Походка у него была нетвердая, так что медсестра сперва решила, что Хак пьян, и боялась, что он уронит ребенка. Ребенок кричал, был весь в крови — сцена та еще. В новостях сказали, что Хак представляет для вас интерес в связи с убийствами. Что это значит?
  
  — Это значит, что полицейский департамент в сомнениях.
  
  — Почему?
  
  — Все слишком сложно, Натали.
  
  Она посмотрела на меня долгим взглядом.
  
  — Честный ответ. Но между нами: его подозревают в этих убийствах?
  
  Я кивнул.
  
  — Ого! — произнесла она. — Должна сказать тебе, Алекс, я не почувствовала тогда в нем ничего зловещего. Он нервничал, был напряжен, возможно, напуган еще сильнее, чем девочка. Он сказал, что нашел ее на тротуаре, когда вышел пройтись: услышал крик и решил, что это раненое животное. Когда он увидел, что это младенец, то сразу схватил ее и отнес к нам. Это добрые две мили, от Силверлейк до Восточного Голливуда, холодной ночью. Он снял свою куртку, чтобы закутать ребенка, и остался в футболке и дешевых клетчатых штанах — забавно, какие вещи запоминаются… Вероятно, купил их в секонд-хенде, они были подпоясаны веревкой. И зубы у него клацали от холода.
  
  — А почему он не позвонил в «девять-один-один»?
  
  — Может быть, решил, что доберется до нас быстрее, не знаю.
  
  Или понимал, что, рассказав такую историю, немедленно попадет под подозрение…
  
  — Напугал ли он нас вначале? — продолжала Натали. — Конечно. Он сам был весь в крови, словно в одном из тех отвратительных фильмов, которые так любят мои мальчишки. Мы не хотели причинять ему вреда, но пытались задержать его до прибытия полиции. Когда он увидел, что с ребенком все в порядке, то вылетел на улицу мимо нашего охранника. Ну, ты помнишь, какой у нас охранник.
  
  — Старый, слабый, ленивый, подслеповатый.
  
  — И это еще мягко сказано. Кроме того, полиция приехала очень нескоро, а мы все заняты были младенцем. Теперь, когда я вспоминаю об этом, меня это действительно беспокоит. Что, если Хак на самом деле маньяк-убийца?
  
  — А откуда ты знаешь, что нет?
  
  — Потому что дело было закрыто сразу же. Это официальный термин, верно? Закрыто, не распутано.
  
  — Ты неплохо в этом разбираешься, Натали.
  
  — Чарли любит детективные сериалы.
  
  — Каким образом закрыли дело?
  
  — Мы направили полицию туда, где, по словам Хака, он нашел ребенка. Они обнаружили кровавый след, прошли по нему и наткнулись на тело, лежащее в кустах. Это оказалась мать младенца, семнадцатилетняя девушка по имени Бренди Лоринг. Она жила в нескольких кварталах оттуда вместе с матерью-алкоголичкой, отчимом и единоутробными и сводными братьями и сестрами. Девочку звали Брендин, уменьшительное от «Бренди», я полагаю. Семья знала, кто убил девушку: ее бывший парень, тоже юный, всего на год старше нее. Очевидно, она порвала с ним перед рождением дочери, и он преследовал ее. Едва полицейские явились к нему домой, он раскололся и сознался, что забил ее до смерти. Это доказывали ободранные костяшки его пальцев и сломанное запястье; к тому же на лице, шее и груди Бренди нашли его кровь. Когда копы спросили, почему он оставил ребенка там, прямо на тротуаре, парень лишь тупо посмотрел на них. Дескать, «ой, я совсем об этом забыл».
  
  — Кто сообщил тебе эти подробности?
  
  — Детектив, который занимался бумажной работой. Так он сам это называл. «Я делаю бумажную работу, док, Шерлокам Холмсам не до того».
  
  — Ты помнишь его фамилию?
  
  — Лейбовиц, — ответила она. — Детектив-еврей, кто бы мог подумать.
  * * *
  
  Перед тем как попрощаться, я спросил, нравится ли ее сыну в Винуордской школе.
  
  — Интересное место, — сказала Натали.
  
  — В каком смысле — интересное?
  
  — На самом деле это две школы — в социологическом аспекте. Умные богатые детки и не особо умные очень богатые детки.
  
  — Я чувствую в этом нечто общее.
  
  — Плата за обучение размером в сорок тысяч — вот это «общее», Алекс. Чарли считает, что это нелепо, и я, видимо, тоже. А в какую группу попадает Джеррод, зависит от того, в какой день ты меня об этом спросишь. Ты же знаешь подростков — никакого контроля за импульсивными побуждениями; посмотри, что стало с несчастной Бренди Лоринг. Я бы не против отправить Джеррода в общеобразовательную школу, и Чарли тоже очень этого хотел. Но наш принц возжелал войти в университетскую бейсбольную команду, а в общеобразовательной школе он не набрал бы нужных баллов. Полагаю, это делает его одним из категории умных деток. Он знает свои пределы.
  * * *
  
  Я позвонил в Голливудское подразделение и спросил детектива Лейбовица. Служащий никогда не слышал о таком, равно как и дежурный офицер.
  
  — Тогда позовите детектива Коннор.
  
  — Ее сейчас нет.
  
  Я набрал номер мобильника Петры. Она сообщила:
  
  — Барри Лейбовиц уволился вскоре после того, как я пришла туда работать. И нет, между этими событиями нет никакой связи. Барри было уже за шестьдесят.
  
  Я засмеялся.
  
  — Ты не знаешь, где его найти?
  
  — Извини, нет. Можно спросить, зачем он тебе?
  
  Я рассказал ей о младенце, спасенном Трэвисом Хаком.
  
  — Ваш преступник совершил доброе дело? — хмыкнула она. — Тед Банди работал на «горячей линии» для самоубийц.
  * * *
  
  — Это ни черта не значит, — заявил Майло. — Деннис Рейдер[27] был президентом церковной конгрегации.
  
  — Именно об этом я и подумал, док, когда она позвонила, — сказал Мо Рид. — Я собирался передать тебе, но погряз в работе, просматривая записи по пассажирам поездов и автобусов и проверяя договоры на найм автомобилей.
  
  — Значит, сомнений в том, что мать ребенка убил ее бойфренд, нет? — спросил Майло.
  
  — Так детектив Лейбовиц сказал доктору Ротман, — ответил я.
  
  — Лейбовиц… не знаю такого.
  
  — Он ушел в отставку сразу после того, как Петру направили в Голливудское подразделение. Я собирался поискать его, но если ты считаешь, что это пустая трата времени, то не буду.
  
  — И какой в этом смысл?
  
  — Если Лейбовиц в ходе следствия сумел найти Хака и расспросить его, это могло бы позволить нам узнать кое-что о личности Хака.
  
  — Лично я хотел бы узнать, почему Хак гулял по темной пустынной улице в Силверлейке в три часа ночи, но так и быть, действуй, — промолвил Рид. Мы знаем, что именно в это время суток он снимает уличных девиц. Может быть, когда не может никого подцепить, то подглядывает за людьми в окна или что-нибудь похуже…
  
  — По крайней мере, мы знаем, где он был десять лет назад, — отметил Майло. — Бродяга, без социальной страховки, так что ставлю десять к одному — он зарабатывал на жизнь чем-то незаконным. Посмотрим, что нам дадут записи относительно уличных грабежей за тот период, особенно в Восточном Голливуде и Силверлейке. Я займусь этим, Моисей, а ты продолжай работать с транспортными записями и принимать звонки.
  
  — Так точно.
  
  — Хак сказал, что принес ребенка в госпиталь пешком, — напомнил я. — Если это правда, следовательно, у него не было машины. А это значит, что он мог жить недалеко от того места, где нашел девочку.
  
  — Он ищет развлечений на бульварах, а потом уползает в какую-нибудь нору в холмах, — предположил Рид.
  
  — Может, и так, — согласился Майло, — но не кидайся прочесывать бульвары. Там не осталось уже никого, кто ошивался там десять лет назад. А вот те, кто живет по соседству, — другое дело. Если скататься туда, где был найден младенец, возможно, мы обнаружим кого-то, кто помнит Хака.
  
  — Или еще лучше, — подхватил я, — найдем самого Хака, вернувшегося в прежнее укрытие.
  
  Майло задумчиво пожевал губу.
  
  — Дом там, где сердце, а?
  
  — Обратно в прежнюю зону комфорта, — кивнул Рид. — Может звучать заманчиво, если ты прячешься от полиции.
  Глава 29
  
  Тело Бренди Лоринг было найдено на Апаш-стрит, поблизости от западной окраины Силверлейка, в четырех кварталах к северу от Сансет-Стрип, вверх по холму.
  
  Район был застроен в основном хлипкими каркасными домами, некоторые из которых были не больше сарая, а более крупные строения поделены на отдельные квартирки, сдаваемые в аренду. Точка, где, по словам Трэвиса Хака, лежала маленькая Брендин, располагалась на тротуаре, покрытом трещинами и буграми; корни гигантского баньяна постепенно взламывали старый асфальт.
  
  Полтора часа мы стучались во все двери вверх и вниз по Апаш-стрит, встречая лишь недоумевающие взгляды и заверения в полном неведении — в основном на испанском языке. Женщина по имени Марибелла Олмос, старая и морщинистая, но сохранившая ясный ум, вспомнила тот давний инцидент.
  
  — Младенец, — сказала она. — Это сделал добрый человек. Смелый.
  
  — Вы знали его, мэм?
  
  — Хотела бы знать. Он очень смелый.
  
  — Потому что спас ребенка?
  
  — Спас ребенка, отнес к врачу. А кругом разъезжают бандиты, стреляют… Сейчас стало лучше, но тогда было так. Герой.
  
  — Бандиты разъезжали по улицам в три часа ночи?
  
  — Когда хотели. Иногда я спала и слышала выстрелы. Сейчас стало лучше. Вы хорошо работаете.
  
  Схватив ладонь Майло, она прижала ее к своим морщинистым губам.
  
  Это был один из тех немногих случаев, когда я видел его застигнутым врасплох.
  
  — Спасибо, мэм.
  
  Марибелла Олмос выпустила его руку и подмигнула.
  
  — Поцеловала бы вас прямо в губы, но не хочу, чтобы ваша жена ревновала.
  * * *
  
  Следующий пункт: последний известный нам адрес матери и отчима Бренди Лоринг.
  
  Анита и Лоуренс Брейкл когда-то жили в розовом двухэтажном доме довоенной постройки, поделенном на четыре квартиры. Но никто из нынешних обитателей квартала даже не слыхал об этом семействе, о смерти Бренди и о спасении младенца.
  
  Остаток дня мы потратили на то, что разъезжали по всему Силверлейку и показывали фотографию Хака людям, которые могли бы помнить его, — в основном ориентируясь на возраст.
  
  Пустые взгляды, отрицательное покачивание головами. Чтобы запить поражение, Майло остановился возле уличного лотка-тележки и купил два стакана тамариндовой газировки со льдом. На тротуаре стояли и другие торговцы — в основном выставив прямо на землю корзины с разного рода одеждой. Майло с интересом окинул взглядом незаконную ярмарку и жадно выпил газировку. Мимо, подскакивая на выбоинах и колдобинах, проезжали машины.
  
  Усевшись обратно в автомобиль, он сказал:
  
  — Все равно надежды было мало. Если по-прежнему хочешь найти Лейбовица, то вперед. Я возвращаюсь в офис, расширю область поиска по недвижимости на соседние округа — просто на тот случай, если Хак ухитрился-таки уехать куда-нибудь. А еще подниму старые материалы по грабежам в Голливуде. Может быть, найду чью-нибудь отрезанную руку.
  
  — О Вандерах ничего не слышно?
  
  — Пока нет, и Бадди Уэйр продолжает звонить, постепенно впадая в истерику.
  
  — Юрист, которому есть дело до клиентов, — отметил я.
  
  Майло фыркнул:
  
  — Куча оплаченных часов, спущенных в канализацию.
  * * *
  
  Тридцать секунд поиска в интернете выдали нам фотографию Барри Лейбовица в компании трех других мужчин; снимок был сделан на благотворительном любительско-профессиональном турнире по гольфу в прошлом году. Гольф-клуб «Три оливы» на курорте «Лейжер лайф» в Палм-Спрингс.
  
  Пустыня может показаться копу в отставке вполне подходящим местом для проживания. Я увеличил групповое фото. Барри Лейбовиц оказался седовласым мужчиной с усами, как раз подходящего под описание возраста; на снимке он стоял во втором ряду. Дальнейший веб-сёрфинг дал отрывок из клубного бюллетеня с краткими биографиями четырех игроков-любителей, вышедших на первые места. Два стоматолога, один бухгалтер и «детектив Лейбовиц, бывший служитель закона. Ныне он охотится за призами, а не за преступниками».
  
  Я позвонил в «Три Оливы», назвав свое настоящее имя и должность, но выдав придуманную историю о том, что звоню якобы по поручению Западного педиатрического центра, поскольку руководство больницы разыскивает актуальные контакты мистера Лейбовица.
  
  — Приз, который он завоевал на нашем недавнем турнире «Девять лунок в пользу детей», был отправлен по почте, но вернулся невостребованным, и мы очень хотели бы передать ему этот приз.
  
  В худшем случае секретарь клуба что-то заподозрит, свяжется с больницей и узнает, что я действительно числюсь среди персонала, но что никакого приза не существует.
  
  — Минутку, доктор, — произнесла секретарша.
  * * *
  
  Отставной детектив третьего ранга Барри З. Лейбовиц отнюдь не наслаждался пустынным воздухом.
  
  Он жил в двухкомнатной квартире на Пико к западу от Бевервиль-драйв. Я позвонил туда, никто не ответил, но я все равно поехал по указанному адресу.
  
  Квартира Лейбовица располагалась в огороженном жилом комплексе под названием «Хиллсайд-Манор». Не очень-то крутое местечко — всего лишь сотня ярдов подъездной дороги, вдоль которой выстроились дома-коробки песчаного цвета; однако с юга жилой комплекс граничил с роскошным полем окружного клуба «Хиллкрест» на восемнадцать лунок.
  
  Соседство с клубом отлично соответствовало увлечениям Лейбовица, однако я сомневался, что отставной детектив в состоянии платить тамошние членские взносы.
  
  Под домофоном справа от ворот висел список из тридцати фамилий жильцов. Я набрал код, указанный напротив фамилии Лейбовица. Низкий голос ответил:
  
  — Да?
  
  Я начал объяснять, кто я такой.
  
  — Вы хотите меня нанять?
  
  — Не совсем. Я работаю с детективом Стёрджисом. Дело касается Трэвиса Хака…
  
  — Подождите немного.
  
  Пять минут спустя на западной стороне обсаженной деревьями улицы появился мужчина, которого я видел на фото; он был одет в рубашку-поло золотистого цвета, черные льняные брюки и сандалии. Мужчина был выше и крепче, чем мне показалось по фотографии; его торс, напоминающий бочку, опирался на короткие мощные ноги. Седые волосы Лейбовица уже сильно поредели, однако навощенные усы оставались густыми. Вид у него был забавный; отставной детектив напоминал бодрого типа с моноклем из «Монополии».
  
  Когда он подошел к воротам, я показал свое удостоверение консультанта.
  
  — И что вы этим хотите сказать?
  
  — Показать свои честные намерения.
  
  — Я только что позвонил Стёрджису. — Створка ворот отъехала в сторону. — Я слышал о нем, но никогда с ним не работал. Это может быть интересным.
  
  — У него бывают интересные дела.
  
  Лейбовиц изучающе посмотрел на меня.
  
  — Конечно. Именно это я и имел в виду.
  * * *
  
  Безупречно чистая, почти стерильная квартира располагалась на втором этаже в задней части дома. В углу стояли две кожаные сумки с клюшками для гольфа. В передвижном баре виднелись бутылки с выдержанным виски и первоклассным джином. Больше десятка призов за гольф красовались на полке вместе с книгами в мягких обложках. В основном детективными романами.
  
  Лейбовиц увидел, что я смотрю на них, и усмехнулся.
  
  — Думаете, что я отдыхаю так же, как работал? В реальном мире мы вычисляем максимум шестьдесят-семьдесят процентов преступников. Это творческие люди — все сто процентов. Хотите что-нибудь выпить?
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Я налью себе шестнадцатилетний «Макаллан». Вы точно не хотите?
  
  — Вы меня убедили.
  
  Лейбовиц снова хмыкнул.
  
  — Гибкость мышления — свойство умного человека.
  
  Взяв с нижней полки бара пару старомодных стаканов, он посмотрел их на просвет, отнес на кухню, вымыл, высушил, снова осмотрел и повторил ритуал.
  
  В просвет между кронами сосен из кухонного окна был виден кусочек великолепного зеленого поля. На вершине пологого холма фигура в белом, похоже, загоняла мяч в лунку.
  
  — Прекрасный вид, верно? — заметил Лейбовиц. — Я как тот мифический персонаж — Тантал. Все блага на расстоянии вытянутой руки, но не достать.
  
  — Парк Ранчо не так далеко, — отозвался я.
  
  — Вы играете?
  
  — Нет. Я просто знаю про Ранчо. После того, как О. Джея[28] судили в первый раз, он играл на общедоступных полях.
  
  Лейбовиц рассмеялся.
  
  — О. Джей Симпсон… Слава богу, я никогда с ним не встречался.
  
  Он разлил напиток по стаканам и устроился в кресле с подставкой для ног. Первую половину своей порции детектив пил мелкими медленными глотками, а остаток прикончил одним махом.
  
  — Шотландцы знают толк в выпивке… Итак, вы хотите узнать про Эдди Хакстадтера — это имя он использовал в ту пору. В рамках того дела, которое вел я, он выступал как один из хороших парней, особенно учитывая обстоятельства его тогдашней жизни.
  
  — И что это были за обстоятельства?
  
  — Он был бомжом. То есть, прошу прощения, «лицом без определенного места жительства, о котором нельзя судить по общим меркам». — Рассмеявшись, Лейбовиц потянулся к бару и налил себе еще на палец виски. — Правду говоря, доктор, я и не сужу. Теперь уже нет. После того, как уходишь с работы, начинаешь смотреть на все под другим углом. Как со Стёрджисом. Когда начинал работать, я ни за что не согласился бы сотрудничать с таким, как он. А теперь? Он справляется со своим делом? И кого волнует его частная жизнь? — Он пристально посмотрел на меня. — Если вас обижают мои слова, ничего не поделаешь.
  
  — Я не в обиде. Итак, Хакстадтер скрылся с места действия. Как вы его нашли?
  
  — Благодаря своей гениальности. — Снова смех. — Не совсем. В больнице мне дали его описание, я передал это описание патрульным, и пара наших копов, работавших на бульваре, сразу узнали его. Эдди был просто уличным бродягой. Мы нашли его на следующий же день.
  
  — Он околачивался в Голливуде?
  
  — Обычно слонялся возле Китайского театра и дальше, возле театра «Пантэйджес». Видимо, там, где бывали туристы. Волосы у него были длинные, в носу пирсинг, прочая фриковатость… Так их тогда называли — уже не хиппи, а фриками.
  
  — Патрульные узнали его потому, что арестовывали раньше?
  
  — Нет, он же был бомжом. Просто у него была характерная внешность — кривой рот, да и хромота… — Лейбовиц скривил губы, подражая выражению лица Хака; усы сместились следом. — Они привели его ко мне, я расспросил его, он выдал ту же самую историю, что и медсестрам в больнице, но к тому времени от нее все равно не было прока. Дело было закрыто ввиду немедленного признания со стороны преступника — молодого хрена по имени Гибсон Деполь. Гибби. — Лейбовиц произнес это прозвище с явным презрением и снова пригубил напиток. — И все же, раз уж патрульные постарались отыскать и доставить Эдди, я не хотел, чтобы они чувствовали, будто их труды были напрасными. Я сам когда-то ездил на патрулирование, десять лет в Ван-Найсе, потом четыре года в Вест-Вэлли, прежде чем решил работать этим… — он постучал себя согнутым пальцем по лбу, — …а не этим. — Точно такое же постукивание по бицепсу.
  
  Подняв стакан повыше, детектив точно так же залпом допил и вторую порцию виски.
  
  — Когда-то я жил в Вэлли, когда моя жена еще была жива… Вкусное пойло, его выдерживают в бочках из древесины вишни. Вам не нравится?
  
  Я выпил, наслаждаясь вкусом, а затем ощущением жара в пищеводе.
  
  — Очень нравится.
  
  — Хакстадтер действительно стал преступником? — спросил Лейбовиц. — Стёрджис сказал мне об этом, и я расстроился. Я совершенно упустил это из виду.
  
  — Вы не слышали об этом в новостях?
  
  — Нет, никогда не смотрю эту чушь. Жизнь слишком коротка. У меня в спальне девятнадцатидюймовая «плазма», но я смотрю только спортивные передачи.
  
  — Значит, Хакстадтер не выглядел склонным к насилию?
  
  — Нет, однако я не особо долго с ним общался, да и психоаналитика — не мой конек.
  
  — И все же вы удивлены.
  
  — Я всегда удивляюсь, — ответил Лейбовиц. — Это помогает сохранить молодость. Гибкость, как я уже сказал.
  
  — Что тогда представлял собой Эдди?
  
  — Просто еще один печальный случай, док. В Голливуде их всегда полно. Что не шикарно, то печально.
  
  — У него не было арестов после совершеннолетия.
  
  — Хотите сказать, что он был малолетним преступником?
  
  — Некоторое время он провел в тюрьме для несовершеннолетних, но дело было пересмотрено.
  
  — И что за дело? — спросил Лейбовиц.
  
  Я описал то, что знал о совершенном Хаком убийстве.
  
  — Искривленный рот — вероятно, результат травмы головы, полученной в тюрьме.
  
  — Что ж, я считаю, это могло его озлобить, — произнес отставной детектив.
  
  — Хак выглядел озлобленным?
  
  — Нет. Просто испуганным. Как будто не любил показываться на свет божий.
  
  — У него были проблемы с наркотиками?
  
  — Меня бы это не удивило. Наркота, выпивка или сумасшествие — то, что приводит людей к жизни на улице. Но если вы спросите меня, видел ли я отметины от уколов, красный нос, выглядел ли он обколотым, пьяным или похмельным, ответ — нет. Да и особых признаков сумасшествия не было Хак был вполне разумен, логически изложил все случившееся от начала до конца. Максимум, что я могу сказать, — он выглядел подавленным.
  
  — По какому поводу?
  
  — Думаю, из-за того, куда завела его жизнь. Будучи бездомным, легко впасть в депрессию, верно? Но я не нанимался быть его психоаналитиком, док. Я взял показания, а когда он закончил, предложил подвезти его туда, куда он скажет. Хак поблагодарил, но отказался, сказал, что пройдется пешком. А теперь вы сообщаете мне, что он совершил что-то серьезное… Это сбивает меня с толку, док. Я не видел ни одного признака того, что он на это способен. Если ли свидетельства того, что он уже тогда душил девиц?
  
  — Нет.
  
  — Нет или пока нет?
  
  — Пока нет.
  
  — Эти убийства на болоте — точно его рук дело.
  
  — Похоже, что все указывает именно на это.
  
  — Черт, — выругался Лейбовиц. — Кто бы мог подумать… Я ничего такого в нем не видел. Ничего.
  
  — Может быть, никаких признаков и не было, — отозвался я.
  
  — Он был достаточно хитер, чтобы скрыть свои темные наклонности?
  
  — Да, — ответил я. — Именно это я и имел в виду.
  * * *
  
  Я смог дозвониться на мобильник Майло только вечером.
  
  — Нашел какие-нибудь интересные грабежи? — спросил я.
  
  — Единственное интересное дело было закрыто, остальные — просто обычные ограбления: украшения, стереосистемы… Никаких краж трусиков, ничего жуткого. И пока что Хак не поддался буму на покупку недвижимости. У него нет никакой собственности.
  
  — Можно было и не тратить много времени на поиски в налоговой. Десять лет назад Хак был бездомным, и трудно предполагать, что он обзаведется особняком.
  
  — Трудно было предполагать, что он превратится из бездомного в управляющего в крупном поместье.
  
  — Может быть, Вандеры действительно добросердечны, — сказал я. — Или же к моменту, когда они познакомились с ним, он уже вел другой образ жизни.
  
  — Отлично, но как такие люди, как они, могли познакомиться с таким, как он?
  
  Я поразмыслил над этим.
  
  — Быть может, через какую-нибудь временную работу — допустим, благотворительная организация подыскала Хаку работу официанта или бармена… Или же это была просто случайная встреча.
  
  — Он одурачил их, притворяясь, будто изменился? Для этого действительно нужно быть сентиментальными идеалистами, Алекс.
  
  — Такими же идеалистами нужно быть, чтобы жертвовать деньги на спасение болота.
  
  Молчание. Потом Майло произнес:
  
  — Интересно.
  
  — К сожалению, я не смог найти список жертвователей в пользу Организации спасения Болота, а Альма Рейнольдс утверждает, что никакой официальной благотворительной группы просто не существует. Все дело держится на баксах миллиардеров, которые, похоже, оплачивали счета и выдавали Дабоффу жалование в двадцать пять тысяч. Я вот думаю — может быть, у старикана был дополнительный источник финансирования? Наподобие того типа с высветленными волосами и подтяжкой лица, которого видел Ченс Брендт.
  
  — Если в том конверте были деньги, тогда за что «сеньор Бондо» платил Дабоффу?
  
  — Не знаю, но вполне возможно, что, несмотря на низкое жалование, Дабофф откладывал кое-какие дополнительные денежки, и теперь Альма добралась до них.
  
  Я описал огромную жемчужину, которую Рейнольдс пыталась спрятать, и то, что она купила ее вскоре после смерти Дабоффа, но лгала, будто это был подарок от него.
  
  — Или решила побаловать себя, но стыдилась в этом признаться, — сказал Майло. — Ведь она — самоотверженный веган-аскет, и все такое.
  
  — Она ест рыбу, — возразил я. — И не удивлюсь, если мясо тоже.
  
  — Лицемерка?
  
  — Что-то скрывает. Едва она увидела меня, как попыталась спрятать жемчужину. Потом сменила тактику и стала ее выпячивать, словно подначивая меня устроить из-за этого большой шум. Но то, что я увидел это украшение, явно вывело ее из душевного равновесия. Вместо того чтобы вернуться на работу, она поехала домой.
  
  — Может быть, от рыбы у нее случилось несварение желудка?.. Ну ладно, может быть, ты прав, и там были какие-то финансовые махинации, но это не значит, что они имеют отношение к убийствам. А если Дабофф и прятал где-то денежки, то явно не в своей квартире. Я лично проводил там обыск. Я могу нажать на эту Альму, но не прямо сейчас, слишком много дел. Надо еще найти мистера Хака. Трюк с машиной на стоянке аэропорта, может, и старый, как помет мамонта, но он сработал. Нет ни единой зацепки, где сейчас может быть Хак.
  
  — Может быть, он напишет нам письмо, — хмыкнул я.
  
  — Это было бы очень мило с его стороны. Дядюшке Майло та-а-ак одиноко!
  Глава 30
  
  На следующее утро ни Рид, ни Майло не звонили мне и не отвечали на вызовы.
  
  Разбуженный утренним солнцем, я стал размышлять о Трэвисе Хаке.
  
  Петра и Майло были правы: одно-единственное доброе дело не значило ничего, потому что маньяки — отличные актеры, и маска альтруизма позволяет им творить зло, когда им того хочется.
  
  Публичное признание подпитывает жажду власти и внимания. Этакое танго «посмотри-что-я-могу». От убийств на болоте так и несло показухой: избрать священное место для избавления от трупов, сообщить по телефону об убийстве, хранить кости в резной шкатулке…
  
  Зачем укладывать трупы четырех женщин лицом на восток?
  
  С самого первого дня никаких выводов из этого так и не было сделано.
  
  Единственное, что приходило мне в голову — это географический символизм: Надин Вандер была родом из Индокитая, и в последний раз — до прилета в Сан-Франциско — ее видели в Тайване.
  
  Саймон возвращался из Гонконга.
  
  Быть может, все действительно вращалось вокруг семьи Вандеров? Или их исчезновение — просто венец этой кровавой оргии? Уничтожь богатых и сильных, и унаследуешь их дух… если таков был мотив преступления, то почему убийца не предъявил их тела? Но единственной жертвой, выставленной напоказ, оказалась Селена, внешне застенчивая молодая женщина, которая развлекала музыкой участников настоящих оргий, прежде чем перейти к садомазохистским игрищам.
  
  Как бы я ни крутил и ни вертел все эти свидетельства, убийства неизменно сводились к серии преступлений на сексуальной почве. И, может быть, звеном, которое связывало это все с семейством Вандеров, была еще одна молодая женщина.
  
  Являлась ли Надин с самого начала целью Хака, как предположил Рид? Хозяйка особняка, на которую Хак взирал издали с вожделением? А ее муж и сын — лишь сопутствующие жертвы?
  
  Может быть, Трэвис Хак и был способен на все это, но совершенный им акт милосердия десятилетней давности не был способом привлечь внимание. Совсем наоборот; он сбежал в тот же момент, когда убедился в благополучии Брендин Лоринг.
  
  Или, может быть, тогда у Хака водились темные секреты, которые он не желал раскрывать?
  
  Выращенный матерью-алкоголичкой, попавший в заключение по несправедливому обвинению, подвергавшийся дурному обращению, до тех пор пока в восемнадцать лет он не был спасен из узилища. Его жизнь до второго чудесного спасения — которое осуществили Вандеры — оставалась загадкой.
  
  За полтора десятка лет жизни на улице могло случиться многое.
  
  Я раздумывал над этим еще с час, в итоге запутался и вынужден был выпить лекарство, чтобы унять головную боль. Переключившись на работу, которую мог исполнять машинально, я оплатил счета и навел порядок в кабинете. Вышел на пробежку, потом минут пятнадцать погулял с Бланш, размялся и принял душ.
  
  И сказал Робин, что мне нужно ехать.
  
  Она не удивилась.
  * * *
  
  Желтого «Фольксвагена» Альмы Рейнольдс на Четырнадцатой улице не было. Я позвонил врачу, у которого она работала.
  
  Рейнольдс взяла больничный.
  
  Я решил, что Майло выкроил время чтобы поговорить с ней, и сейчас она сидит в допросной комнате в участке. Я попробовал позвонить ему. Ответа по-прежнему не было.
  
  Предположение Мо Рида о том, что Хак держался в своей зоне комфорта, имело смысл, и я задумался, не относилось ли то же самое к покупке Альмой украшений. Проверив магазины в Санта-Монике, я нашел два, специализировавшихся на жемчуге.
  
  Реклама первого, как выяснилось, не соответствовала истине — это оказался просто ларек в старинном лабазе, торговавший бижутерией. Во втором, «Лё Накр» на Монтана-авеню, в витринах на сером бархате лежали нити жемчуга и отдельные жемчужины, включая крупный жемчуг южных морей.
  
  Я рассматривал один поддон с мерцающими шариками за другим. Белые, черные, серые, зеленоватые, голубоватые, золотистые. Ценников в витринах не было.
  
  В центральной витрине я заметил подвеску, которая могла бы быть близнецом «грешного удовольствия» Альмы Рейнольдс.
  
  Продавщица, с виду лет сорока, с волосами, выкрашенными в платиновый цвет, и остреньким лисьим лицом, была одета в облегающий черный костюм с синтетическим кружевом, который прямо-таки кричал о долгих часах мучений в спортзале. Она позволила мне присмотреться к товару, затем неспешно подошла и указала на кулон:
  
  — Красивый, верно?
  
  — Красивый и огромный, — согласился я.
  
  — Именно это отличает жемчуг южных морей — величина и качество. В этом полных семнадцать миллиметров. Они могут вырастать до двадцати, но редко увидишь семнадцатимиллиметровый жемчуг такой превосходной формы, с таким блеском и толщиной перламутрового слоя. У этой жемчужины слой достигает целого миллиметра. Хорошая форма и гладкость. Это последняя в нашем ассортименте.
  
  — У вас их было несколько?
  
  — Две. Они поступили из Австралии, и первая была продана всего несколько дней назад. Поверьте мне, эта тоже уйдет быстро. Качественный жемчуг не залеживается.
  
  — Его обладательнице повезло. Подарок на день рождения или в качестве извинения?
  
  Продавщица улыбнулась.
  
  — А что требуется вам?
  
  — Подарок ко дню рождения. Но, возможно, через некоторое время понадобится и искупительный дар.
  
  Она хихикнула.
  
  — Конечно, вы правы. Но на самом деле та женщина купила его сама. Сказала, что ее мать всегда носила жемчуг, и пора побаловать себя чем-нибудь красивым.
  
  — Эта подвеска не просто красива. Можно на нее взглянуть?
  
  — О, конечно.
  
  Пока она отпирала витрину, я выслушал краткую лекцию о классификации и выращивании жемчуга.
  
  — Какой оттенок кожи у вашей жены — это ведь для вашей жены, верно?
  
  К чему увертки?
  
  — Среди ее предков были итальянцы и испанцы. Цвет кожи у нее в основном оливковый, хотя и с легким розоватым оттенком.
  
  — Я точно могу сказать, что вы ее любите, — заявила продавщица. — Если мужчина вот так сразу может описать внешность женщины, значит, он питает к ней настоящие чувства. Оливковый цвет кожи с розоватым оттенком — значит, это идеально ей подойдет. Розоватые жемчужины даже более ценны, чем кремовые. Несколько месяцев назад к нам поступала такая, шестнадцать миллиметров в диаметре, и была продана в тот же день, как мы выставили ее на витрину. Но розовый идет не всем. Женщинам с оливковой кожей лучше подходит кремовый цвет. Я уверена, что ей понравится.
  
  — И сколько?
  
  Она перевернула крошечный ярлычок, изучая код.
  
  — Вам повезло, мы закупаем товар по хорошим ценам, так что всего шесть тысяч четыреста, включая цепочку. Цепочка восемнадцать карат, Италия, ручная работа, с крошечными алмазными вставками через равные промежутки. Очень советую вам преподнести подарок вместе с цепочкой; она идеально подходит к подвеске, мы в этом уверены.
  
  — А кто-то снимает с цепочки? — спросил я. — И что делать с отдельной жемчужиной?
  
  — Я тоже не понимаю, но у людей свои идеи. Женщина, которая купила второй кулон, просила продать только жемчужину, сказав, что цепочка у нее своя. Я решила было, что она имеет в виду нечто антикварное, доставшееся ей от матери. И тут женщина достала дешевую позолоченную цепочку, просто хлам. — Девушка высунула кончик языка. — Называется, сэкономила несколько баксов… Мне больно смотреть, как жемчуг подвешивают на такую дешевку, но люди иногда бывают странные. Уж она-то точно странная.
  
  — У нее просто были свои идеи.
  
  — Не думаю, что она способна оценить вещь такого качества. — Продавщица коснулась цепочки. — Итак, вы собираетесь порадовать жену до того, как сделаете что-то нехорошее, и вам придется извиняться?
  
  — А цена твердая?
  
  — Хм-м, — произнесла она. — Вам я могу сделать скидку в десять процентов.
  
  — Скиньте двадцать, и по рукам.
  
  — Извините. Пятнадцать — это максимум. Если подумать о том, сколько сто́ят крупные бриллианты, это роскошная сделка.
  
  — Я не очень разбираюсь в жемчуге…
  
  — Зато я разбираюсь, и поверьте мне, оно того сто́ит. Семнадцать процентов, и не больше. Вам повезло, что вы имеете дело со мной, а не с моим мужем. Если я продам ее вам за такую цену, то мы вообще не получим прибыли, и когда Леонард придет и увидит, на что я пошла ради вас, он будет недоволен. — Она коснулась моего запястья теплыми гладкими пальцами. — А найти искупительный подарок для него не так-то просто.
  * * *
  
  И без того большие карие глаза Робин сделались размером с блюдечки.
  
  — Что это?
  
  — Импровизированная покупка. Просто захотелось.
  
  — Знаешь… это чудесная подвеска, милый, но для меня слишком крупная.
  
  — А по-моему, в самый раз.
  
  — И куда мне ее надевать?
  
  — Мы найдем повод.
  
  — Нет, правда, Алекс, я не могу.
  
  — Надень хотя бы раз. Если тебе не понравится, вернем в магазин.
  
  — Ты невозможен. — И через несколько секунд, проведенных перед зеркалом: — Я люблю тебя.
  
  — Идеально подходит под твой цвет кожи.
  
  — Так непривычно… она такая огромная.
  
  — Так носи ее с гордостью.
  
  Робин вздохнула.
  
  — Черт побери…
  
  — Тебе вправду не нравится?
  
  — Не в том смысле «черт побери», — ответила она. — Черт меня побери, если я не намерена сделать так, чтобы все на это смотрели.
  * * *
  
  Долгий ужин в «Бель-Эр», вино и занятия любовью умотали меня достаточно сильно, чтобы к ночи я крепко заснул. Однако воспоминание о жемчужине, красующейся на груди Робин, заставило меня проснуться. Теперь подвеска на цепочке лежала на комоде в нашей спальне, а когда я выглянул в кухонное окно, в студии горел свет.
  
  Я снова позвонил Майло, наконец-то смог связаться с ним по сотовому и спросил, не разговаривал ли он с Альмой Рейнольдс.
  
  Вместо ответа лейтенант сказал:
  
  — Только что мне звонили эксперты-криминалисты. В комнате Трэвиса Хака в особняке все чисто, но они нашли кровь в сточной трубе его ванной комнаты. Четвертая группа. У нас нет данных по группе крови Хака, так что теоретически это может быть и его кровь. Но ты знаешь, насколько редко встречается четвертая группа, и каковы шансы, что два человека с такой группой попадутся в одном месте?
  
  — И кто же первый?
  
  — Саймон Вандер. Судмедэксперт позвонил Симоне и получил подтверждение. У ее отца всегда был интерес к донорству. Рид тоже поговорил с Симоной, и она собирается предоставить нам образец ДНК; проверим, есть ли родственная связь. Она вне себя от беспокойства, почти в панике. Меня не удивит, если явится Аарон Фокс и предложит свою блистательную помощь нам, бедным неграмотным крестьянам. А пока я собираюсь позвонить Его Святейшеству. Имеющегося должно быть достаточно, чтобы напрямую назвать Хака подозреваемым и объявить в полномасштабный розыск.
  
  — Кровь только в сточной трубе, — заметил я. — А раковина и душевая кабина?
  
  — Только раковина, Алекс. Это вполне объяснимо, если преступление случилось где-то еще. Хак мог заметить пятно на своей одежде и решил его застирать. Он был достаточно осторожен, чтобы отмыть саму раковину. По сути, то, как тщательно прибрана его комната, не менее подозрительно, чем если бы люминол выдал нам фиолетовый цвет повсюду. Там просто все простерилизовано. Но мерзавец не догадался, что мы решим развинтить сантехнику.
  
  — Это стандартная процедура для криминалистов?
  
  — Если я говорю им сделать это, то да. Я считаю, что он заманил Вандеров в Сан-Франциско, забрал их из аэропорта, прикончил их где-то в Северной или Центральной Калифорнии, закопал тела, поехал обратно в Лос-Анджелес и снова притворился честным работником.
  
  — На север вдоль побережья сплошные леса.
  
  — О да.
  
  — Вожделение в адрес Надин может объяснить то, что трупы были уложены лицом на восток, — поделился я своей догадкой. — В знак ее восточного происхождения.
  
  Дыхание Майло участилось.
  
  — Что такое? — спросил я.
  
  — Алекс, у меня чувство, что все начинает складываться. Послушай, мне нельзя надолго занимать линию, вдруг наш Зевс позвонит с Олимпа. Если хочешь помочь, попробуй выдвинуть гипотезу о том, где может прятаться Хак.
  * * *
  
  В шестичасовых новостях и газетах вновь появилось имя Трэвиса Хака — теперь уже в качестве главного подозреваемого.
  
  Новый вал звонков от сознательных граждан в следующие сорок восемь часов буквально не давал поднять головы Майло, Мо Риду и двум другим детективам.
  
  Ничего полезного не поступило.
  
  Я пытался вычислить, где мог бы скрываться Хак, смотрел на карты, рисовал схемы.
  
  Полюбовавшись пару дней на жемчужину, Робин спрятала ее в сейф.
  
  Я доехал до дома Альмы Рейнольдс, увидел ее «Фольксваген» и постучал в дверь.
  
  — Кто там?
  
  — Алекс Делавэр.
  
  — Вы действительно преследуете меня. Уходите.
  
  — Шесть тысяч за жемчужину, — произнес я. — Мама гордилась бы.
  
  Альма издала звук, который мог выражать ярость или страх. Последующее молчание дало понять, что она не ухватила приманку.
  
  Примерно с час я сидел в машине, припаркованной в квартале оттуда. Как раз в тот момент, когда я уже собирался сдаться, Рейнольдс выскочила из дома и села в свой желтый «Жук».
  
  Я проследил за ней до отделения банка «Вашингтом мьючуал» на бульваре Санта-Моника. Альма пробыла в банке сорок две минуты, затем поехала к кабинету офтальмолога, где работала, но остановилась у здания лишь на секунду, после чего направилась обратно в Пико и припарковалась у корейского барбекю-ресторана на Сентинел-бульваре.
  
  Благодаря стеклянному окну во всю стену проследить за ее действиями было несложно.
  
  Я подождал, пока принесут ее заказ.
  * * *
  
  Огромная тарелка ребрышек и кружка пива.
  
  — Празднуете? — спросил я.
  
  Альма подавилась, закашлялась, и на секунду мне показалось, что придется вызывать «скорую».
  
  Она яростно прожевала то, что было у нее во рту, и проглотила. Зубы ее скрипели.
  
  — Убирайтесь.
  
  — То, что жемчужина находится на хранении в банковском сейфе, не значит, что вы сможете оставить ее себе.
  
  — Не знаю, о чем вы говорите.
  
  — Ваша матушка могла бы гордиться вашим вкусом к ювелирным изделиям, но одобрила бы она источник финансирования?
  
  — Убирайтесь к черту.
  
  — Вы были с Дабоффом много лет и рассматривали себя как его полноправную наследницу, — и я не собираюсь оспаривать это. Проблема в том, каким образом он получил эти деньги. Даже если это не связано с самим преступлением, налоговая наверняка заинтересуется.
  
  Рейнольдс взяла с тарелки ребро, и на секунду я решил, что она воспользуется им как оружием.
  
  — Чего вы ко мне привязались?
  
  — Дело не в вас, — ответил я, — а в четырех других женщинах. — Я дотронулся до ребра. — Кости.
  
  Лицо ее побагровело, она вскочила и бросилась в туалет.
  
  Пять минут, десять, пятнадцать.
  
  Я проверил и обнаружил, что обе кабинки пусты. Черный ход вел в переулок, где воняло мусором. К тому времени, как я вернулся к основному входу в ресторан, желтый «Фольксваген» исчез.
  Глава 31
  
  Я припарковался в трех кварталах от дома Альмы Рейнольдс, пешком дошел до угла и стал наблюдать, спрятавшись за старым, пыльным коралловым деревом.
  
  Мастер Тайный Оперативник.
  
  Я чувствовал себе нелепо, а мозг мой буквально кипел.
  
  Сорок минут спустя Рейнольдс так и не вернулась, и я решил, что испортил все и вынудил ее сбежать. Я был уверен, что она купила жемчужину на неучтенные деньги, которые Дабофф прихранил для себя. Конверт, переданный на парковке? Пожертвование или взятка? В любом случае, ничто не указывало, будто это как-то связано с убийством Дабоффа.
  
  Я вернулся к своей «Севилье» и проехал примерно квартал, когда мне позвонил Майло.
  
  — На нас вышла адвокатша Хака.
  
  — Так вы его поймали?
  
  — Не совсем.
  * * *
  
  Юридическая фирма Деборы Валленбург занимала два этажа похожего на ледяной куб здания в Уилшире, в пяти кварталах к востоку от океана. На двери теснились таблички с именами; фамилия Валленбург стояла второй.
  
  Ей было около пятидесяти лет; зеленые глаза, круглые румяные щеки, пухлое тело, облаченное в серый кашемировый костюм. Платиновые кольца, бриллиантовый серьги и тройная нитка жемчуга причудливо отражали свет. Жемчуг был розовато-серебристый, изрядного размера; на мой слегка образованный взгляд — от десяти до пятнадцати миллиметров. Симпатичная женщина, уверенная в себе; волосы, совпадающие по цвету с костюмом, уложены в прическу с отдельными распушенными прядками. Она отклонила приглашение Майло приехать в участок и настояла на том, что лучше будет побеседовать в ее офисе.
  
  Теперь она сидела за столом, столешница которого была обита кожей, и слушала по телефону кого-то по имени Лестер. Стол украшали позолоченные бронзовые вещицы от «Тиффани», в том числе изящной работы лампа с абажуром из стекла тонкой работы — он был сделан так, чтобы напоминать бумажный, даже складки были в наличии. На дальней стене висела картина пастелью — Мэри Кассат, портрет матери с ребенком, идеальное воплощение нежности и заботы. Отсутствие в кабинете семейных фотографий или еще чего-либо, связанного с детьми, превращало произведение искусства в пропагандистский плакат.
  
  Мы с Майло и Ридом стояли, словно просители, пока Валленбург смеялась над какими-то словами Лестера. Кабинет площадью в тысячу квадратных футов был воплощением роскоши: кроваво-красная с золотыми узорами отделка стен, лепнина, напоминающая слоеный торт, потолок с лиственным орнаментом медного цвета, зеленовато-лавандовый обюссоновский ковер на полу из тикового дерева. Из окна четырнадцатого этажа открывался вид на черно-серую улицу, алюминиевого цвета воду и ржавые когти прибрежной суши, впившиеся в океан.
  
  Я попытался прикинуть, виден ли отсюда дом Вандеров, и решил, что я слишком много думаю.
  
  — Ты шутишь, Лес, — произнесла Валленбург и повернулась, так, что я невольно проследил за ней, и взгляд мой упал на боковую стену, увешанную дипломами Лиги Плюща[29] и почетными грамотами от ассоциации адвокатов. — Ладно, спасибо, Лес, — сказала она и повесила трубку. — Садитесь, если желаете, джентльмены.
  
  Мы расположились возле стола.
  
  — Спасибо, что согласились встретиться с нами, мисс Валленбург, — начал Майло.
  
  — Спасибо, что проделали весь этот опасный путь из глуши Западного Лос-Анджелеса. — Валленбург холодно улыбнулась, глядя на часы.
  
  — Если вы знаете, где находится Трэвис Хак…
  
  — Прежде чем мы перейдем к этому, лейтенант, я хочу официально заявить: вы ошибаетесь относительно Трэвиса. Вы не могли бы ошибиться сильнее. Какими свидетельствами вы подтвердите то, что назвали его подозреваемым?
  
  — При всем должном уважении, мэм, я обязан задать все необходимые вопросы.
  
  — При всем должном уважении, лейтенант, я обязана предотвратить еще одну огромную несправедливость. Шаг Первый в этом процессе — удостовериться, что вы знаете нечто, дающее вам право разрушить жизнь моего клиента. Снова.
  
  — И каков же Шаг Второй?
  
  — Это зависит от того, как пройдет первый.
  
  — Мисс Валленбург, я понимаю вашу точку зрения, но эти сведения будут оглашены лишь тогда, когда — и если — мистеру Хаку будет предъявлено обвинение в преступлении.
  
  — Звучит так, словно вы уже осудили его.
  
  Майло не ответил. Дебора Валленбург взяла со стола ручку «Тиффани» и задержала ее в пальцах.
  
  — Извините, что вынудила вас приехать сюда впустую. Вам подписать пропуск с парковки?
  
  — Мэм, если вы укрываете Хака, вы можете подвергать себя…
  
  — Вот и началось. Завуалированные угрозы. — Зеленые глаза прищурились. — Можете пытаться дальше, лейтенант. Я уже составляю бумаги для обширного гражданского иска.
  
  — Это уже Шаг Второй? — осведомился Майло.
  
  — Я уверена, что у всех нас много дел, лейтенант.
  
  — Вы намерены подать в суд по требованию мистера Хака? Или это ваша собственная идея?
  
  Валленбург покачала головой.
  
  — Вы не выжмете из меня никаких сведений.
  
  — Мэм, сейчас не время для рыцарских поединков. Речь идет о пяти уже известных убийствах и, вероятно, еще нескольких неизвестных. Жестоких, просчитанных убийствах. Вы действительно хотите ввязываться во что-то подобное?
  
  — Ввязываться? Меня не интересует публичность, лейтенант Стёрджис. Совсем наоборот. В последние десять лет я занимаюсь корпоративными тяжбами, потому что уже сыта фарсом, который почему-то именуется системой уголовного правосудия.
  
  — Десять лет? — переспросил Майло. — Прошу прощения, но, возможно, вы вышли за пределы своей компетенции?
  
  — Или вы, сэр, — парировала Дебора Валленбург. — По сути, я знаю, что это так и есть. Трэвис Хак — честный человек, а я не мягкосердечная добродетельная фиалочка, отрицающая существование зла. Я видела немало в своей жизни.
  
  — Корпоративные иски бывают настолько ужасными?
  
  — Глупые шутки, лейтенант. Вот что я скажу: я не укрываю Хака и не имею представления о его местонахождении.
  
  — Но вы связывались с ним.
  
  Она щелкнула ручкой.
  
  — Дам вам бесплатно юридический совет: избегайте фасеточного мышления, и сможете предотвратить большие неприятности для всех замешанных в деле.
  
  — Какие-либо предположения относительно других подозреваемых, мэм?
  
  — Это не моя работа.
  
  Мо Рид фыркнул. Если Валленбург и заметила, то никак не показала этого. Мо Рид продолжил:
  
  — Хак сбежал. Невиновные люди так себя не ведут.
  
  — Так ведут себя те, кто однажды уже несправедливо пострадал от системы.
  
  — Он позвонил вам, потому что вы спасли его в тот раз. Вы посоветовали ему не сообщать вам о том, где он находится или о степени его вины. Таким образом, вас не могут вынудить разгласить эти сведения. Все законно, мисс Валленбург, однако остается моральная дилемма. Если Хак снова убьет кого-либо, не будет ли это на вашей совести?
  
  — О, прошу вас, лейтенант, не надо. Вам бы писать сценарии для кино.
  
  — Оставлю это занятие разочарованным адвокатам.
  
  Валленбург перенесла внимание на меня, явно ища, кто в этом классе хороший мальчик. Когда я не отреагировал, она посмотрела на Рида. Тот сказал:
  
  — Хак все равно будет найден, обвинен и судим. Упростите этот процесс.
  
  — Для кого?
  
  — Прежде всего — для родных жертв.
  
  — Упростить дело для всех, кроме Трэвиса, — возразила Валленбург. — Двенадцать лет назад его растоптали, словно окурок, судили незаконным судом, пытали…
  
  — И кто его пытал? — спросил Майло.
  
  — Его так называемые смотрители. Вы что, не читали мою апелляцию?
  
  — Нет, мэм.
  
  — Я перешлю вам копию.
  
  — То, что произошло тогда, не отменяет того, что происходит сейчас, — возразил Майло. — Вы уверены в его невиновности, но вам нечем это подтвердить.
  
  Валленбург засмеялась.
  
  — Действительно думаете, что если будете оскорблять меня, то выжмете из меня какие-то факты? А может быть, вам следует самим предоставить какие-либо свидетельства? Давайте, убедите меня в его виновности. Единственное связующее звено — его шапочное знакомство с Селеной Басс.
  
  — Это он вам так сказал, — утвердительно произнес Майло.
  
  — Вот и подтверждение — у вас нет ничего. Почему я не удивлена?
  
  — Вы считаете, что мы просто выбрали его имя по телефонному справочнику? — съязвил Рид.
  
  — Я считаю, что вы ищете удобного кандидата для того, чтобы повесить на него всех собак.
  
  — Если я скажу вам, что у нас есть вещественная улика, это заставит вас изменить мнение? — спросил Майло.
  
  — Зависит от того, что это за улика и как тщательно она сфабрикована.
  
  Рид рассмеялся.
  
  — Снова О. Джей.
  
  — Думайте, что хотите, джентльмены. Факт в том, что если б я и могла принять участие в этом фарсе, то не стала бы.
  
  — Что вы называете фарсом? — уточнил Майло.
  
  — Попытку засудить Трэвиса. Повторно. Вам действительно следовало бы прочитать мою апелляцию. Его избивали так сильно, что необратимо повредили нервную систему. И за что с ним так обошлись? За то, что он толкнул своего обидчика. Посмел сопротивляться богатому и сильному.
  
  — Почему вы не подали встречный иск? — спросил я.
  
  Валленбург моргнула.
  
  — Трэвис не был в этом заинтересован. Он не мстителен.
  
  — Учитывая, что в первом случае имел дело произвол, вы выступаете в той истории как героиня. Но это не имеет отношения к нынешней ситуации, — произнес Майло.
  
  — Героиня? Не льстите мне, лейтенант. Я всего лишь исполнила основной долг юриста.
  
  — Так же, как вы делаете это сейчас.
  
  — Я ничего не обязана объяснять вам.
  
  — Жизнь Трэвиса от освобождения до найма к Вандерам — полный ноль, — заметил я. — Когда он вышел из тюрьмы, вы хотели помочь ему заново интегрироваться в общество, но он скрылся от вас. Стал бездомным. С молодым инвалидом на улице могло случиться что угодно. Почему вы считаете, будто он остался тем же самым человеком, которого вы спасли?
  
  Валленбург отложила ручку и взяла в руки промокательный ролик.
  
  — Речь о девятнадцати годах без работы, жилья и документов, — напомнил Майло. — Подобная скрытность подразумевает, что ему есть, что скрывать.
  
  — Это не подразумевает ничего подобного.
  
  — Что тогда?
  
  Дебора провела по ролику длинным серебристым ногтем.
  
  — Вы и понятия не имеете, — ответила она.
  
  — Думаю, имеем, — возразил я. — Он был травмирован, одинок и настолько отчаялся, что не захотел принять вашу помощь в реабилитации.
  
  Ответа не было.
  
  — Какую часть картины мы упускаем, мисс Валленбург?
  
  Юридическая сталь в ее глазах уступила место чему-то человеческому. Миг — и они вновь сделались твердыми, словно нефритовые диски.
  
  — Что случилось с ним за эти годы в бегах? — спросил я.
  
  Зазвонил телефон. Она взяла трубку и произнесла:
  
  — Да, слушаю. Здравствуй, Морт, что случилось?.. А, это… Я отослала его вчера, ты должен получить его с минуты на минуту. Вот как? Абсолютно. Нет, просто воспринимай это спокойнее.
  
  С демонстративно небрежным видом она откинулась на спинку кресла, произнесла в телефон несколько дежурных фраз, выслушала ответ, и наконец посмотрела на нас. Выразила удивление по поводу того, что мы все еще здесь, и продолжила разговор.
  
  Высокая белокурая ассистентка почти в таком же, как у Валленбург, костюме и в туфлях на убийственно острых шпильках вошла в кабинет.
  
  — Джентльмены, звонили из гаража. Ваша машина готова.
  * * *
  
  — Ничего не могу поделать, Майло, — развел руками Джон Нгуен.
  
  — Даже если она укрывает беглеца?
  
  — Она признала, что укрывает его?
  
  — Она утверждает, что нет.
  
  — У вас есть свидетельства обратного?
  
  — Абсолютно очевидно, что Хак связывался с ней. Я уверен, что она в курсе, где он затаился.
  
  — Ты по-прежнему ставишь меня в такое положение, — вздохнул Нгуен.
  
  — В какое положение?
  
  — Необходимость быть мистером Ледяная Ванна. То, что у тебя есть, Майло, не значит ничего, и ты достаточно опытен, чтобы это понимать.
  
  Мы сидели в кафе на Шестой улице, чуть западнее Центра. Нгуен уничтожал жаркое из мяса и морепродуктов, мы с Ридом ограничились газировкой. Майло сделал заказ, но у него не было аппетита, а это означало, что близится конец света.
  
  — Во имя всего святого, Джон, ты знаешь, насколько высокопрофильным может оказаться это дело?
  
  — Видел напоминания об этом. И еще слышал, будто твой начальник тормозит процесс.
  
  — Ну а теперь мое начальство хочет все ускорить. Я сказал Валленбург, что считаю, будто она намеренно морочит нам головы, и она не стала спорить.
  
  — На ее месте я сделал бы так же, Майло.
  
  — Джон, у нас на свободе шляется серийный сексуальный маньяк, и она может помочь нам найти его.
  
  — Возможно.
  
  — В истории Хака она выступает как героиня-спасительница, и я уверен, что он обратился к ней после того, как скрылся. Даже без точного знания о ее местонахождении у нее наверняка есть обоснованные догадки.
  
  — Докажи, что она укрывает его, и я попробую найти способ обернуть дело в твою пользу.
  
  — Наблюдение за ней могло бы…
  
  — Решать тебе, но я не стал бы на это рассчитывать. Дебора будет готова к твоим действиям, и если ты оступишься, она прихлопнет тебя гражданским иском.
  
  — Значит, у юристов есть особые привилегии, — заметил Рид.
  
  — Именно поэтому и становятся юристами. — Нгуен подцепил на вилку большой кусок мяса, потом передумал и разрезал его пополам. — Что ты ожидаешь узнать, наблюдая за ней? Она не намерена мчаться на своем «Феррари» прямо к убежищу Хака.
  
  — У нее есть «Феррари»?
  
  — И «Майбах» — супер-«Мерседес», — дополнил Нгуен. — Где-то четыреста тысяч, включая налог на неэкономичное потребление бензина.
  
  — Защита преступников — доходное дело, — заметил Рид.
  
  — Я езжу на «Хонде», не заставляй меня плакать. Я знал Дебору еще тогда, когда учился в универе, а она преподавала уголовное право. Она была превосходным лектором и одним из лучших специалистов в городе.
  
  — Она заработала все эти деньги, роясь в корпоративных документах? — фыркнул Майло.
  
  — Не напрямую, — ответил Нгуен. — Вскоре после того как она переключилась на корпоративное право, ее привлекли к составлению контрактов по нескольким сделкам на дохреналлион долларов. Она разузнала все тонкости и провела документы так, что комар носа не подточит. Не знаю, зачем ей и дальше заниматься делами.
  
  — Может быть, ее от этого прет, — предположил Майло.
  
  — Ха-ха-ха! — Нгуен обмакнул омара в растопленное масло и пригубил мартини.
  
  — Джон, если я попрошу тебя надавить на нее…
  
  — Я спрошу: «Когда ты намерен выступать в театре комедии?»
  
  — Все эти женщины мертвы, Джон. И, возможно, Вандеры тоже. Возможно, десятилетний ребенок лежит где-нибудь мертвый, с отсеченной рукой.
  
  Нгуен посмотрел на свое жаркое и вздохнул.
  
  — Нас будут носить на руках, если мы распутаем это дело, — продолжил Майло.
  
  — Ты не можешь прижать ее, Майло. Она — его адвокат, а не его подружка.
  
  — Кто знает? — бросил Рид.
  
  — У тебя есть свидетельства их интимных отношений?
  
  — Пока нет.
  
  — Найди их — найди что угодно, свидетельствующее о том, что ее поведение незаконно.
  
  — Если адвокатша его подружка, то она самая тупая умная женщина в мире, — заметил Майло. — Его сексуальные партнерши в итоге оказываются мертвыми и без правой руки.
  
  — И лежащими лицом на восток, — дополнил я, гадая, сочтет ли Нгуен это интересным. Он не счел.
  
  — Я действительно хотел бы помочь вам, парни. Быть может, вам следует забыть о Деборе и искать Хака старыми добрыми методами?
  
  — То есть? — уточнил Майло.
  
  — Поиски следов, опрос людей — все, что вы можете сделать, чтобы найти его. — Он снова занялся жарким и без видимого удовольствия стал жевать кусок мяса. — Это еще одна причина не злить Дебору. Когда вы доберетесь до Хака, нам придется столкнуться с ней за столом судебных заседаний. И тогда это будет моя головная боль.
  
  — Вы считаете, что она оставит своих корпоративных клиентов и будет защищать его?
  
  — Судя по всему, что вы мне сказали, она верит в его невиновность, — промолвил Нгуен. — Даже если она не будет его основным адвокатом, то будет в этом участвовать. Я знаю Дебору.
  
  — Она упряма, — согласился я.
  
  — Превыше всякого вероятия, доктор.
  
  — «Феррари», «Майбах»… — проворчал Рид. — Она может позволить себе играть в Чудо-Женщину.
  
  — Это должно смотреться мило, — хмыкнул Нгуен.
  Глава 32
  
  Мне несколько раз приходилось участвовать в похоронных процессиях. Обратная дорога в участок оставило такое же чувство — тягостное, подавляющее.
  
  — Такая умная женщина, и купилась на его рассказы, — произнес Майло.
  
  — Так же, как те дуры, которые связываются с заключенными, — добавил Рид. — Что за этим кроется, док?
  
  — Обычно — низкая самооценка и жажда внимания.
  
  Ничто из этого не было применимо к Валленбург, но зачем покушаться на их негодование?
  
  Майло потер ладонями лицо.
  
  — У нее куча бабок, но жизнь ее пуста, и она хочет снова почувствовать себя борцом с несправедливостью.
  
  — Освободительница на лимузине, — фыркнул Рид.
  
  Уголок губ Майло дернулся, однако он удержался от улыбки.
  
  — Давно о таких не слышал, Моисей.
  
  — Моя мать говорила, что отец называл их именно так.
  
  — Есть предложения, как нам переубедить Валленбург, Алекс?
  
  — Будь это кто-то еще, я попробовал бы набросать кровавых подробностей — фотографии жертв, снимки со вскрытия, подчеркнуть, какие страдания пришлось испытать тем женщинам… Но в случае с Валленбург это, скорее всего, лишь усилит ее сопротивление.
  
  — Потому что она считает себя Железной Девой.
  
  — Спасение Хака было одним из главных событий ее жизни, она не может считать его жестоким убийцей — это подорвет ее самооценку. Но если удастся найти серьезные свидетельства — что-то, что достучится до ее рационального мышления, — вы сможете прорваться сквозь ее отрицание.
  
  — Именно этим ты занимался в ее кабинете. Хак больше не тот невинный подросток, каким был когда-то, однако это ее не убедило.
  
  — У нас есть кровь в стоке, — напомнил Рид.
  
  — Я подумывал сказать ей об этом, но не хотел давать зацепок, — признался Майло. — Первым делом она заявила бы: «Группа крови — это еще не ДНК».
  
  — Даже если мы получим полное признание из уст Хака, она, вероятно, все равно будет защищать его, — проворчал Рид. — Бедную маленькую жертву системы. — Он встряхнул головой. — Дебби на «Феррари».
  
  — Хочешь последить за ней, Моисей? — подначил Майло.
  
  — Конечно, — подтвердил Рид. — Департамент полиции оплатит мне «Мазерати»? Если она решит удрать от меня, то на обычной тачке я ее не догоню.
  
  — Ну, если ты сможешь найти гоночную тачку за тридцать баксов в день…
  
  — Я мог бы хвастаться тем, что катаюсь на крутой машине, — вздохнул Рид, — но небеса препятствуют мне в этом невинном желании.
  * * *
  
  Вернувшись домой и избавив себя от их черного юмора, я задумался, не солгала ли Дебора Валленбург относительно того, что ей неизвестно местонахождение Хака.
  
  Умные люди постоянно совершают глупые ошибки, и моя профессия процветает за счет этого. Но если Валленбург превысила полномочия и укрывает опасного беглеца, то, я полагаю, мы его никогда не найдем.
  
  Я подумал о Хаке — бесприютном, загнанном. И о его неожиданном появлении в качестве супергероя — спасителя младенца.
  
  Добрый поступок Деборы Валленбург создал долговременную связь между ней и Хаком. Что, если то же самое относится к Хаку и семейству Бренди Лоринг?
  
  Поиск в интернете по словам «Анита и Лоуренс Брейкл» не дал ничего, однако по словосочетанию «Ларри Брейкл» отыскалась трехлетней давности полицейская сводка в «Дейли ньюс». Сорокатрехлетний мужчина был арестован в Ван-Найсе за вождение под воздействием одурманивающих веществ.
  
  Продолжения истории не было, но поиск по фото помог выловить снимок двухлетней давности — Брейкл на празднестве в боулинг-клубе Мидоуларкской ассоциации в Канога-парке. Дюжина улыбающихся боулеров. Брейкл завоевал место в середине первого ряда, поскольку размер имеет значение. Даже в сравнении с худощавыми женщинами рядом с ним он выглядел маленьким — тощим, жилистым, с черными волосами, зализанными назад, и бакенбардами, тянущимися до углов челюсти.
  
  Я «погуглил» «Мидоуларкская ассоциация» и вышел на группу домовладельцев в жилом комплексе в Шерман-Оукс.
  
  Восемьдесят девять «роскошных» зданий на трех акрах к северу от бульвара Вентура, чуть восточнее трассы 101. Цены варьировались от умеренных шестизначных чисел за двухкомнатный «номер в асьенде» до почти миллиона за «ранчо 3 сп. 2с/у».
  
  На снимках в высоком разрешении красовались белые домики с красными крышами, яркость которых оттеняли папоротники, пальмы, банановые деревья и гевеи, растущие вокруг. «Замечательные дорожки для прогулок», три бассейна, два из которых «с вихревым спа-эффектом», а также кинозал и спортивный зал «с просторной парилкой и сауной». Неплохое улучшение жизни по сравнению со съемным жильем в Силверлейк, которое Брейкл и его семья называли своим домом десять лет назад.
  
  Я проверил имена других боулеров. Ни одна из женщин не была Анитой Брейкл. Может быть, она не любит боулинг. Или, возможно, Ларри продолжал пить, и она ушла от него.
  
  Вместе с маленькой Брендин?
  
  Я поискал во внешности Брейкла признаки алкогольной деградации, но увидел лишь тощего низкорослого веснушчатого мужчину, который весело проводил время в компании приятелей.
  
  Записав адрес Мидоуларкской ассоциации, я сказал Робин, что мне снова нужно уезжать.
  
  — На этот раз ты не просто обеспокоен, — заметила она. — У тебя глаза горят.
  
  Я рассказал ей про Брейкла.
  
  — Хак помог их семье, и теперь они помогают ему? — спросила она.
  
  — Я попробую проверить.
  
  — Не проверишь — не узнаешь. — Она поцеловала меня. — Будь осторожен.
  
  Когда я уже был у двери, Робин добавила:
  
  — Будет хорошо, если та девочка жива и здорова.
  * * *
  
  При реальном рассмотрении оказалось, что белая штукатурка домов «Мидоуларка» посерела от времени и грязного воздуха, а пальмы нужно было подстричь, на их листьях и стволах осел толстый налет гари из-за соседства с автотрассой.
  
  Меры безопасности были механическими, но эффективными: решетчатые железные ворота, запертые на электронный замок. Я проверил реестр жильцов, не нашел фамилии Брейкла и решил, что он давно съехал или сдает свое жилье в аренду.
  
  Потом мое внимание привлек один пункт в самом низу списка. «Ранчо-5». Один из самых дорогих домов.
  
  Я был намерен так или иначе попасть на территорию, и тут в ворота въехал курьер из службы доставки. Я успел проскочить следом за ним, прежде чем они захлопнулись. Миновал первые два бассейна — ни души, вода густо усеяна опавшей листвой.
  
  «Асьенды» представляли собой скопление двухэтажных зданий, сгрудившихся в северо-восточном углу территории и отделенные низкой стеной из бетонных блоков.
  
  Оранжевая дверь «Ранчо-5» была почти не видна за широкими листьями бананового дерева, которое ухитрялось разрастаться даже в тени, но, вероятно, не давало плодов.
  
  Я позвонил в дверь. Женский голос спросил:
  
  — Ларри, ты опять забыл ключ?
  
  Я пробормотал что-то, что могло быть расценено и как «да», и как «нет».
  
  Дверь мне открыла невероятно худая женщина средних лет с темно-русыми волосами, одетая в слишком просторный для нее белый трикотажный топик и черные спортивные штаны; в руке она держала сигарету. Женщина была босиком, ногти на ногах были накрашены розовым лаком, а на руках — ярко-красным. На щиколотке одной ноги с явными признаками варикоза болтался золотой браслет-цепочка. Длинная изящная шея, лицо со следами былой красоты. Складки вокруг широких тонких губ делали ее похожей на обезьяну-капуцина. Круги под глазами свидетельствовали о тяжелом прошлом, которое так и не давало забыть о себе.
  
  — Вы не Ларри. — В голосе ее звучала характерная для курильщицы хрипотца. Я почувствовал запах застарелого табачного дыма и «Шанели».
  
  — Миссис Вандер?
  
  — А кто вы такой, чтобы спрашивать?
  
  Я назвал свое имя и помахал перед ней своим удостоверением консультанта.
  
  — Доктор? С Ларри что-то случилось?
  
  — Нет. Я приехал поговорить с ним.
  
  — О чем?
  
  — О старых друзьях.
  
  — Его нет дома. — Келли Вандер начала закрывать дверь.
  
  — Когда мистер Брейкл намерен вернуться? — спросил я. — Это важно.
  
  Дверь перестала закрываться.
  
  — Миссис Вандер?
  
  — Я вас услышала.
  
  За ее спиной виднелась просторная, ярко освещенная комната с высоким потолком. Плазменный телевизор, розовые кожаные диванчики. На приставном столе стояла полугалонная бутылка «Фрески»[30]. Играла музыка. Джек Джонс советовал какой-то девушке причесать волосы и поправить макияж.
  
  — Он вышел за сигаретами, — сообщила Келли Вандер.
  
  — Нет проблем. Я с радостью подожду снаружи.
  
  — Какого рода старых друзей вы упомянули?
  
  — Например, Трэвиса Хака.
  
  — Трэвис, — произнесла она.
  
  — Вы его знаете?
  
  — А почему нет? Он работает у моего бывшего мужа.
  
  — Вы с мистером Вандером регулярно общаетесь?
  
  — Мы разговариваем.
  
  — Вы говорили с ним в последнее время?
  
  Она покачала головой.
  
  — Это имеет какое-то отношение к Саймону?
  
  — Ларри помогал Трэвису выполнять работу у Саймона? — спросил я.
  
  Она затянулась сигаретой.
  
  — Я не могу говорить за Ларри. И за кого бы то ни было. Оставьте мне ваш номер, я ему передам.
  
  — Я лучше подожду.
  
  — Как хотите.
  
  Дверь сместилась еще на пару дюймов. Я сообщил:
  
  — О Саймоне ничего не известно вот уже две недели. Так же, как о Надин и Келвине.
  
  — Они, скорее всего, путешествуют. Они постоянно в разъездах.
  
  — Две недели назад они прилетели из Азии в Сан-Франциско. У вас есть какие-то догадки относительно того, где они могли остановиться?
  
  — Понятия не имею. Какое отношение это имеет к Ларри?
  
  — Вы не слышали о Трэвисе?
  
  — А что я должна была о нем слышать?
  
  Я рассказал ей.
  
  — Это просто безумие какое-то.
  
  — Что именно?
  
  — То, что Трэвис якобы мог сделать что-то подобное. Он любит нас.
  
  — Любит всю семью?
  
  — Почти, — ответила она. — То, что произошло с теми женщинами, ужасно. Невероятно ужасно. О, Боже… — Она сжала ворот своего топика. — Я уверена, что с ними всё в порядке — с Саймоном и Келвином. И с Надин. Келвин — милый мальчик. Играет на фортепиано, как Элтон Джон. Он называет меня «тетя Келли».
  
  — Как часто вы видитесь с ними?
  
  — Нечасто.
  
  — Что вы имели в виду под «почти»?
  
  — То есть?
  
  — Вы сказали, что Трэвис любит почти всех в вашей семье.
  
  — Он любит всех. — Рука, держащая сигарету, дрогнула; пепел осыпался на грудь Келли. Она смахнула его, оставив полосы на белом трикотаже. — Вы не окажете мне услугу? Посмотрите, пожалуйста, условия стирки на ярлычке.
  
  Женщина оттянула пальцем заднюю часть шейного выреза и наклонилась вперед. Топик был достаточно свободным, чтобы я мог заметить плоский бюст и впалую грудь.
  
  — Только сухая чистка, — сообщил я.
  
  — Так я и знала.
  
  — Значит, Трэвис любит всех? — уточнил я.
  
  — А кого ему не любить? — Она усмехнулась, показав бурые кариесные зубы. Сигарета выскользнула у нее из пальцев и упала на ее босую ступню, рассыпая искры. Это должно было причинять боль. Женщина уставилась на дымящуюся палочку, словно оценивая свою потерю.
  
  Я наклонился и поднял сигарету. Она выхватила ее у меня и снова сунула в рот.
  
  — Извините, что расстроил вас, — сказал я.
  
  — Расстроили? Да нет, не в том дело… Покажите-ка мне еще раз ваше удостоверение.
  Глава 33
  
  Розовые диванчики Келли Вандер были пухлыми и податливыми. Ее квартирка имела расхристанный вид временного жилища.
  
  Из семидесятидюймового телика лилась музыка — то ли кабельный, то ли спутниковый канал, транслирующий «классику легкой музыки». Джек Джонс сменился Эйди Горме, «винящей во всем босса-нову».
  
  Келли потянулась к бутылке с газировкой.
  
  — Пить хотите? У меня тут «Фреска». Если вам нужен кофеин, есть диетическая «Пепси»…
  
  — Да нет, спасибо.
  
  Она скурила сигарету до фильтра, затушила бычок в раковине, нашла пачку легких «Уинстон» и закурила снова.
  
  — Некоторые считают, что диетическое вредно, а по-моему, все лучше, чем жрать столько сахару. Ларри скоро вернется.
  
  Она сняла что-то со стены и протянула мне.
  
  Газетное объявление, вставленное в застекленную рамочку. Цветная реклама калифорнийских универмагов «Мэй компани». Распродажа платьев и свитеров для девочек-подростков. И дата — тридцать один год тому назад.
  
  — Вот это я.
  
  Она указала на белокурую девчушку в клетчатом джемпере. В губах Келли Вандер даже без морщин все равно было что-то обезьянье. Я бы ее сразу узнал.
  
  — Вы работали моделью?
  
  Она присела на уголок розового сиденья.
  
  — Во мне сейчас пять футов пять дюймов. До того, как у меня усох позвоночник, я была на дюйм выше. Но все равно этого слишком мало, чтобы стать настоящей моделью. Поначалу мне давали рекламировать только детские шмотки. У меня и грудь-то поздно отросла, потому что… А как только я отрастила сиськи, агентство запихало меня в подростковые, и там я и осталась. Так я и с Саймоном познакомилась. Он тряпками торговал, толкал вязаную синтетику одной крутой фирмы. Была выставка-продажа, показ проводили в «Шотландском уставе», все скрипело, как в доме с привидениями…
  
  — Это в Хэнкок-Парке, — заметил я, проверяя, вызовет ли какую-нибудь реакцию упоминание места, где выступал Келвин Вандер. — Недалеко от Эбелла.
  
  — Да-да, именно там, — сказала Келли Вандер. — Это карма. — Она налила себе «Фрески». — Точно не хотите?
  
  — Нет-нет, спасибо. Почему «карма»?
  
  — То, что мы с Саймоном встретились. Мы, девушки, все построились, и костюмы нам выдавали кому какой. И так вышло, что мне достался один из костюмов его фирмы. Синий, двубортный. С блестящими пуговками, как у моряков. У меня даже была матросская шапка!
  
  Она коснулась головы и позволила себе улыбнуться, снова показав кариесные зубы.
  
  — Гадкий, кусачий полиэстер, мне так не терпелось его поскорее снять! Саймон подошел ко мне после показа. Он получил большой заказ, хотел меня поблагодарить. Он был чуть постарше меня, культурный такой…
  
  Она выдохнула дым. Никотиновые испарения заклубились над бокалом, придав газировке вид ведьминского зелья.
  
  — А вы ж психолог, да? Я их кучу перевидала. Были хорошие, были так себе…
  
  — Ну, я-то не из худших.
  
  — Вы в полиции работаете?
  
  — Подрабатываю.
  
  — Интересная, наверно, работа.
  
  — Да, бывает.
  
  Женщина широко улыбнулась.
  
  — А какой случай был самый запоминающийся?
  
  Я только улыбнулся в ответ.
  
  — Да я их не виню, — сказала она. — Всех этих психологов, которые пытались мне помочь. Я сопротивлялась изменениям. «Хроническое расстройство пищевого поведения, сопротивление изменениям»… Мне говорили, что, мол, если не бросишь морить себя голодом, можешь умереть на месте от сердечного приступа. Да, мне было страшно — но не настолько, понимаете? Как будто у меня в мозгу было две отдельных части: разумная — и упорствующая. Один из докторов, что лечили меня, говорил, мол, главное — обзавестись новыми привычками. Он заставлял меня выполнять упражнения — в уме, я имею в виду. Чтобы разумная часть стала доминирующей. Вам не кажется, что это ерунда какая-то?
  
  — Не кажется.
  
  — Ну, сейчас-то у меня всё в порядке. — Она провела руками вдоль своего костлявого тела. — Нет, я, конечно, все еще могу откинуть копыта от того, что творила с собой раньше, но пока… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.
  
  — Однако вы были достаточно здоровы, чтобы родить ребенка…
  
  — Вы Симону видели? Она ведь точь-в-точь такая же, как я… Надо бы зубы вставить. В глаза бросается, да? Это они от булимии попортились, все говорят, что если б я вставила зубы, то выглядела бы на десять лет моложе. Я только не уверена, надо ли мне оно.
  
  — Выглядеть моложе?
  
  — Ну да, — сказала Келли. — Каждый раз, как я смотрю на себя в зеркало и меня передергивает, мне это напоминает, как я вообще дошла до жизни такой. А вот вы что скажете? С точки зрения профессионала. Нужно ли мне такое напоминание?
  
  — Я вас недостаточно хорошо знаю, — ответил я.
  
  — Бздынь! Правильный ответ.
  
  Она вскинула кулак и посмотрела на часы на стене.
  
  — Где же Ларри?.. Я наконец-то получила кое-какие инсайты. Третий раз решает все.
  
  — Вы с Ларри на реабилитации познакомились?
  
  Келли покачала головой.
  
  — Я не стану говорить за Ларри. Что мое — то мое, а на его эмоциональную территорию я вторгаться не буду… Да, кстати!
  
  И она посмотрела на дверь.
  
  Я прислушался, ожидая услышать шаги, но ничего не услышал. Несколько секунд спустя оранжевая деревянная дверь распахнулась, и в комнату ворвался Ларри Брейкл: приземистый, ниже ее, в темных очках, аляповатой гавайке, с сальным белым пакетом. Из-под мышки у него торчал блок легкого «Уинстона».
  
  — Радость моя, я тебе пончиков принес! Хрустящие, с кленовым сиропом, грецким орехом и кори… — Он снял очки. — Кел, у нас гости?
  
  — Это к тебе, Ларри, — ответила Келли Вандер. — Все ради тебя, зайчик мой.
  * * *
  
  Ларри Брейкл стряхнул пепел в кофейную чашку.
  
  — То есть вы хотите сказать, что Трэвис — маньяк, Джек Потрошитель? Сэр, вы не обижайтесь, но это бред какой-то.
  
  — Да я уж ему говорила, мой сладкий, — сказала Келли Вандер.
  
  Они сидели вплотную друг другу, колено к колену, курили в унисон и одновременно прихлебывали «Фреску».
  
  Я ответил:
  
  — Полиция рассматривает его как основного подозреваемого.
  
  — Полиция и в прошлый раз так думала, — сказал Брейкл.
  
  — Вам известна история Трэвиса.
  
  Он замялся.
  
  — Ну да. Это же было в газетах.
  
  — В местных газетах этого не было.
  
  Мужчина ничего не ответил.
  
  Я сказал:
  
  — В «Вестнике Феррис-Рэвин» ничего конкретного не говорилось, мистер Брейкл. Разве что эта история известна вам из других источников?
  
  Брейкл обернулся к Келли Вандер. Ее лицо оставалось непроницаемым.
  
  — Да по фиг, — сказал он. — Слышал от кого-то.
  
  — Вам рассказал сам Трэвис?
  
  — Да по фиг.
  
  — Вы с ним на реабилитации познакомились?
  
  — Слушайте, сэр, я хочу быть добропорядочным гражданином, но за Трэвиса я говорить не стану. Что его — то его, мне своего дерьма хватает. Без обид.
  
  — Что ж, — сказал я, — давайте поговорим о вас. Когда вы с ним познакомились: до того, как он принес Брендин в больницу, или после?
  
  Брейкл пожевал губами. Коротышка-коротышкой, но запястья и кулаки у него были мощные и жилистые.
  
  — Ох, как жрать-то охота!
  
  Он вскочил, убежал на кухню и вернулся с ломтем кекса на бумажной тарелочке.
  
  — Пополам, радость моя?
  
  — Нет, это все тебе!
  
  Брейкл чмокнул ее в щеку.
  
  — Я могу поделиться.
  
  — Ты такой милый! Но у меня пузико полное, — сказала Келли Вандер. — Я уж подожду до ужина.
  
  — Точно? Смотри, какой вкусный кекс!
  
  — Точно, мой сладкий.
  
  — Ну ладно. Давай тогда на ужин сделаем стейки?
  
  — Стейки — это тебе, Лар. Для меня это тяжеловато.
  
  — А я тебе на маленькие кусочки порежу!
  
  — Ну, поглядим.
  
  — Ты же в прошлый раз такое ела.
  
  — Ну да, было очень вкусно, но я даже не знаю. Я ужасно сыта.
  
  Я сказал:
  
  — По-моему, вы были знакомы с Трэвисом до того, как он нашел Брендин. Он пошел искать ее и Бренди, чтобы выручить вас.
  
  — Знаете что, сэр, давайте не будем в угадайку играть. Трэвис — мужик порядочный.
  
  — А я не говорю, что он плохой. Я знаю, что он не убивал Бренди.
  
  Руки Брейкла сжались в кулаки так, что костяшки побелели.
  
  — Разумеется! Какого черта? Все же знают, кто ее убил!.. Сэр.
  
  — Гибсон Деполь.
  
  — Ублюдок! Ему влепили пожизненное, так он и там сокамерника убил! Его отправили в тюрьму строгого режима, Пеликан-Бэй!.. Сэр.
  
  — Вы что, следите за его судьбой?
  
  — Нам присылают уведомления, как пострадавшим.
  
  — «Вам» — это вам двоим? Или вам и вашей бывшей?
  
  — Чего там ей присылают — понятия не имею.
  
  — Где сейчас Анита?
  
  — Вам лучше знать.
  
  — Вы не поддерживаете отношений?
  
  — Анита не меняется. Даже не пробует.
  
  — А дети?
  
  — Я с ними на каникулах вижусь, — сказал Брейкл. — А ваше какое дело? Откуда такой интерес к моему семейству?
  
  — Прошу прощения. Меня интересует в основном Трэвис.
  
  — Тогда вы работаете вхолостую, сэр. Он никого не убивал. Ни тогда, ни сейчас.
  
  — Интересно… — сказал я.
  
  — Что интересно?
  
  — Полиция считает его основным подозреваемым, но при этом то и дело появляются люди, которые держат его за святого.
  
  — Это кто, например?
  
  — Например, Дебора Валленбург.
  
  Брейкл и Келли Вандер переглянулись. И внезапно разразились хохотом.
  
  — Не понял юмора… — произнес я.
  
  — Святые! — сказал Брейкл. — Святых не бывает, мы об этом все время говорим. Все люди грешники, сэр, грешники в разной степени, и все, что надо — это научиться отпускать себе грехи, не дожидаясь, пока это сделает какой-нибудь проповедник.
  
  Я сказал:
  
  — То есть вы оба познакомились с Трэвисом на реабилитации.
  
  Тишина в ответ.
  
  — Всем известно, что реабилитация может длиться очень долго.
  
  — Трэвис имеет право на личную тайну, сэр.
  
  — Если человек обратился за помощью, ему нечего стыдиться, мистер Брейкл. Напротив. Он же приводит себя в порядок.
  
  Келли Вандер сказала:
  
  — Ну да, хорошо, мы познакомились с ним на реабилитации.
  
  Я спросил:
  
  — Это вы рекомендовали его Саймону за то, что он спас внучку Ларри?
  
  — Золотая у вас голова, — сказал Брейкл. — И почему бы вам не употребить свой ум на что-нибудь толковое?
  
  — За сколько времени до убийства Бренди вы с ним познакомились?
  
  — Незадолго. Ну, за полгода, может. Месяцев за семь. Я уже решил бросить Аниту, потому что она не желала браться за ум, и я понимал, что если я останусь с ней, мне конец. Единственное, что меня останавливало, — это дети. Трое ее детей — в том числе Бренди, и общий наш ребенок, Рэнди. Он сейчас в армии, в Ираке служит, медаль вот получил…
  
  — Рэнди — чудесный мальчик, — с легкой завистью заметила Келли.
  
  Брейкл сказал:
  
  — Ну, и мы договорились… да, тут мы и встретились с Трэвисом. Мы втроем пытались привести себя в порядок. За его терапию платила та адвокатша, Валленбург. Я думал, что это чертовски благородно с ее стороны. Я ему так и выдал. Сказал ему, что надо пользоваться этим удивительным великодушием и приводить себя в порядок. Я-то сам ходил, на собственные бабки, плюс пособие по нетрудоспособности — оно стоило как крыло от самолета.
  
  Келли сказала:
  
  — А мне Саймон оплачивал. Хотя мы были в разводе.
  
  — Когда это было? — спросил я.
  
  — Двенадцать лет назад. Мы с Саймоном разошлись за три года до этого, но остались друзьями. Я заставила его пережить слишком многое, и он меня разлюбил, но по-прежнему хорошо ко мне относился. Я ни при каких обстоятельствах не повышала на него голос. Никогда не пыталась выдоить из него лишних денег, даже когда он всерьез разбогател. Я считала, что не заслуживаю любви, вот и позаботилась о том, чтобы он перестал меня любить. У Симоны был переходный возраст, у меня все валилось из рук, и Саймон сказал: «Келл, попробуй начать все заново, ты просто обязана это сделать, ради себя самой, найдем хорошее место, со всеми удобствами». Принес мне буклеты. Мне понравился Пледжс — там столько зелени…
  
  — Пледжс в Южной Пасадине?
  
  — А вы его знаете, да?
  
  — Хорошее место, — сказал я. — Закрылось несколько лет тому назад.
  
  — Отличное было место! — согласился Ларри Брейкл. — Их перекупила одна из этих чертовых корпораций, и ублюдки сравняли его с землей.
  
  Келли сказала:
  
  — И в первый же день, как туда приехала, я встретилась с Ларри. Я ему понравилась, и он меня полюбил — но прошло много лет, прежде чем он в этом сознался, потому что тогда он был еще женат. Ну, и мне тогда было не до того — я просто не представляла себя в новых отношениях.
  
  — И давно вы уже вместе?
  
  Брейкл ответил:
  
  — Официально — девять лет. Ну, а тут, — он коснулся сердца, — целую вечность!
  
  Келли Вандер сказала:
  
  — Мы мгновенно подружились и приняли друг друга. У меня такого с мужчиной никогда еще не бывало. Саймон хороший человек, но я все время чувствовала, что подвожу его. Невозможно ведь жить, чувствуя себя неудачницей…
  
  Я сказал:
  
  — Копы говорят, что Трэвис употреблял сразу несколько разных наркотиков.
  
  Нет ответа.
  
  — Вам двоим психотерапия пошла на пользу, а ему нет. Два года спустя он оказался на улице.
  
  — Там я его и встретил, — подтвердил Ларри Брейкл.
  
  — На улице?
  
  — Я тогда в Голливуде работал, в здоровенном многоквартирном доме, приятное такое местечко к западу от Ла-Бреа, техником-смотрителем. Домой я обычно возвращался по бульвару, мимо китайского театра. И как-то раз я увидел там Трэвиса: тот клянчил деньги у туристов. Выглядел он хреново. Ну, по сравнению с тем, что было в Пледжсе. Волосы свалялись, бородой оброс, ссутулился весь… Туристы ему тоже особо не подавали, поскольку ему наглости не хватало, Трэвис — он такой, он за руки хватать не станет. Я обогнул квартал, подъехал и сунул ему двадцатку. Он увидел, что это я, расплакался, извиняться стал, что дошел до такого.
  
  Келли сказала:
  
  — Перед тем, как разъехаться, мы трое обещали друг другу держать связь и обращаться друг к другу, если вдруг нахлынут дурные мысли. Мы с Ларри так и поступили — вот почему у нас все хорошо. А с Трэвисом мы связь утратили.
  
  Брейкл кивнул.
  
  — Я ему сказал: «Мужик, никто тебя не винит. Поехали ко мне, ванну примешь, поужинаешь…» Он сбежал, и на следующий день его там не было. И потом всю неделю тоже. Но потом я увидел его снова, опять с протянутой рукой, и выглядел он еще хуже. На этот раз он согласился поехать ко мне. Анита распсиховалась — говорит, у нас что, лишних комнат много, ты, гений? Мы с ней, ребята, да еще две собаки у нас было… Я ей сказал, что могу и во дворе переночевать, если уж на то пошло. Она сказала, мол, валите во двор оба. Кончилось дело тем, что Трэвис поселился у нас в сарае. Я там прибрался, матрас положил, и он мог приходить и уходить в любое время, когда угодно. Я его подстриг. Без волос стало видно, что у него все уши в серьгах. Как у пирата. И еще с хромой ногой — ну как есть пират. Детям серьги понравились, а Аниту они прямо взбесили.
  
  — Но Анита потом привязалась к Трэвису, — вставила Келли.
  
  — Аниту что подкупило — он был добр к детям. Скоро она уже разрешала ему рассказывать им сказки. Потом он и малышку взялся нянчить — он хорошо управлялся с малышкой. Анита, конечно, временами бывала непредсказуемой, из-за выпивки и «травки», так что не всегда дела шли так уж гладко. Но в целом мы уживались мирно.
  
  Он глубоко затянулся сигаретой.
  
  — Малышку Трэвис действительно очень любил… господи, как же давно это было! А теперь вы мне тут рассказываете, будто Трэвис — чудовище-убийца? Нетушки. Я, конечно, не психолог, но в людях худо-бедно разбираюсь. Трэвис человек хороший.
  
  Я сказал:
  
  — Расскажите про тот вечер, когда исчезла Бренди.
  
  — Бренди не исчезла, сэр. Она ушла с этим. С этим подонком, которого мы по имени не называем. Вот уж кто был злодей до мозга костей! Его собственная родня боялась. Когда Бренди не вернулась домой, мы пошли прямо к ним — Трэвис и я. Они перепугались, сказали, мол, этот засранец собирался привести в гости Бренди с малышкой, и больше они ничего не знают. И мы с Трэвисом пошли искать по району. Трэвис взял часть улиц на себя, часть улиц взял на себя я. Он нашел малышку. Увидел кровь и отнес ее в больницу.
  
  — То есть он знал, что с Бренди что-то случилось.
  
  — Бренди была спрятана — так потом сказали копы, спрятана где-то в кустах. А малышка лежала на виду. Он думал о малышке.
  
  — Почему же он пошел в больницу вместо того, чтобы связаться с вами?
  
  — Перепугался. А вы бы не перепугались на его месте? — сказал Брейкл. — Его уже раз посадили за то, чего он не делал, а тут ребенок, и весь в крови! Не то, чтобы он сам это сказал, — это как я себе представляю. Парень жил в страхе — я проходил мимо сарая и слышал, как он стонет, сны ему снились дурные. А наяву у него глаза были такие… как это называется… затравленные. Он чувствовал себя затравленным, понимаете? Любой бы так чувствовал себя на его месте, после всего, что с ним сделали. Он, небось, забоялся, что копы все свалят на него. Но, несмотря на страх, все равно позаботился о том, чтобы с малышкой все было в порядке.
  
  Я сказал:
  
  — То есть с ним вы это никогда не обсуждали.
  
  — Не-а. Трэвис принес Брендин в больницу и исчез.
  
  — А откуда вы знаете, что это был он?
  
  — Копы его описали. Спросили, знаем ли мы, что это за человек был, но мы его не выдали. Мы все и так с ума сходили из-за того, что произошло с Бренди, нам не хотелось еще сильнее усложнять ситуацию. Главное было найти, кто с ней это сделал, мы им так и сказали.
  
  Я напомнил:
  
  — Трэвис прошел пешком две мили в холодную погоду.
  
  — А Трэвис вообще много ходил, сэр. Он бо́льшую часть времени только и делал, что ходил.
  
  — Где?
  
  — Да везде, — ответил Брейкл. — Только не поймите меня неправильно: это не потому, что Трэвис псих какой-то. Он просто любил ходить пешком.
  
  — Ходьба — лучший вид физических упражнений, — сказала Келли. — Я раньше миль по десять в день проходила. Сейчас прохожу миль по пять.
  
  Вокруг глаз Ларри четко обрисовались морщины. Он натянуто улыбнулся.
  
  — Ну да, вот именно — спорт, свежий воздух, парень хотел свежего воздуха… Нет, сэр, он просто любил гулять!
  
  Я спросил:
  
  — А как Трэвис сошелся с Саймоном?
  
  Келли сказала:
  
  — Это было много лет спустя. Мы о нем довольно долго ничего не слышали, а потом он вдруг взял и позвонил Ларри, чтобы сказать, что его дела пошли лучше.
  
  — Наконец-то получил помощь, которая пошла ему на пользу, — сказал Брейкл.
  
  — Откуда?
  
  — Он не говорил, а я не спрашивал. Судя по голосу, с ним все было в порядке. Слышно было, что он изменился. Я его пригласил зайти выпить кофейку у нас с Келли. Он выглядел неплохо.
  
  — Глаза ясные, — сказала Келли. — Умные. Раньше этого было не заметно, потому что Трэвис все время находился в депрессии. Он сказал, что ищет постоянное место работы и готов на все, лишь бы честно зарабатывать. А я знала, что Саймону как раз нужен человек, следить за домом. Он уже накололся пару раз, ему нужен был кто-нибудь надежный. Ну, Саймон и сказал — да, конечно, он попробует взять Трэвиса. И все вышло как нельзя лучше.
  
  Я спросил:
  
  — Трэвис не говорил, чем он занимался с тех пор, как вы его видели в последний раз?
  
  — Нет, сэр, — сказал Брейкл.
  
  — А где он жил?
  
  — У меня сложилось впечатление, что он путешествовал.
  
  — Вы, случайно, не знаете где?
  
  — Мы не лезли его расспрашивать, — сказала Келли. — Мы были так рады, что с ним все хорошо… Все вышло как нельзя лучше для всех. Саймон мне потом спасибо говорил, что я нашла ему Трэвиса. Очень мягкий человек, никогда никого не обижает… Знаете, а вот теперь я, пожалуй, проголодалась!
  
  Брейкл сказал:
  
  — Ага, обеденный перерыв! Мы бы пригласили вас к столу, сэр, но мы всегда готовим ровно на двоих.
  * * *
  
  Я приехал обратно в город. У моего дома был припаркован желтый «Фольксваген». Машина пуста, мотор остыл, Альмы Рейнольдс нигде не видно.
  
  Мое упоминание о жемчугах ее матери напугало ее.
  
  Может быть, Робин впустила ее в дом?
  
  Когда я начал подниматься на крыльцо, чей-то голос у меня за спиной сказал:
  
  — Ну вот, теперь я вас преследую!
  
  Она вышла из-за угла моего дома и направилась ко мне. В руках у нее был зеленый виниловый «дипломат». Новенький, только из магазина, с ярлычком, болтающимся на ручке — примерно такой же, как тот, с которым ходит Майло, когда дело об убийстве становится слишком толстым для папки. На ней была клетчатая рубашка, джинсы, тяжелые башмаки. Седые волосы развевались во все стороны. Глаза горели.
  
  — Вот, нате! — сказала она и сунула «дипломат» мне. — Дело окончено!
  
  Я не протянул руки.
  
  Женщина ткнула меня «дипломатом» в грудь.
  
  — Не бойтесь, он не взрывается! Берите, берите.
  
  — Давайте поговорим.
  
  Альма отдернула «дипломат» и расстегнула замки. Внутри были пачки двадцатидолларовых купюр, перетянутые резинками. Поверх денег лежал черный бархатный футляр.
  
  — Плюс эти чертовы жемчуга, — сказала она. — Хватит с вас?
  
  Я спросил:
  
  — Решили облегчить себе жизнь?
  
  — Не вредничайте! Вы этого хотели? Вот, держите!
  
  — Мне были нужны сведения.
  
  — А что, разве вот это не говорит само за себя?
  
  — Оно подразумевает. Давайте вы зайдете ко мне, и мы потолкуем.
  
  — Психотерапия, да? У вас и кушетка есть? На сайте коллегии психотерапевтов этот дом значится как ваш кабинет. Могли бы быть и поосторожнее, раз вы тут живете. А вдруг я социопатка какая-нибудь?
  
  — А что, мне есть чего бояться?
  
  — А то как же! Я вооружена и очень опасна!
  
  Она расхохоталась, вывернула карманы, поставила «дипломат» на землю, подошла к «Фольксвагену», повернулась ко мне спиной и положила руки на капот.
  
  — Так правильно?
  
  — Идемте, — сказал я. — Уделите мне всего несколько минут вашего времени.
  
  Альма выпрямилась и обернулась ко мне. Глаза у нее были на мокром месте.
  
  — Это Сил меня научил. Он привык автоматически занимать такое положение во время митингов. Иногда копы все равно его били. Он был человек принципиальный. И вот к чему это привело. Так что… черт, да с чего мне рассчитывать на что-то хорошее?
  
  — Я уверен, что он был человек твердых принципов. Тем более шокирующе выглядит эта его заначка.
  
  — Послушайте, — сказала она, — вот, я принесла ее вам, все до цента. Руки у меня чисты. Прощайте!
  
  — Давайте уточним несколько моментов, это действительно позволит со всем покончить.
  
  — Это вы так говорите!
  
  — Насколько я вижу, вы и сами человек твердых принципов, — сказал я. — А я вам не враг.
  
  Альма скрестила руки на груди, вытерла глаза и ткнула чемоданчик массивным носком ботинка.
  
  — А, какого черта! Я ж раньше была католичкой. Исповедью больше, исповедью меньше…
  Глава 34
  
  Альма Рейнольдс подпрыгнула на моей кушетке и фыркнула.
  
  — У вас действительно есть кушетка! Ах, если б кожа могла говорить…
  
  Я поставил «дипломат» на пол между нами.
  
  — Это еще что, — спросила она, — алтарь вечной истины? Предполагается, что я при виде его сразу расколюсь?
  
  Я отодвинул чемоданчик в сторону.
  
  — Что бы вы себе ни думали, Сил действительно был человек твердых принципов. Может, он и взял деньги, но он их не тратил.
  
  — Полиция прошерстила всю его квартиру. Где вы их нашли?
  
  — А что, это важно?
  
  — Его убили. В этом деле все важно.
  
  — Понятия не имею, почему, но так и быть: у него в машине, вот где. В багажнике, прямо на виду. Я к чему и говорю: это дело не из тех, чего он мог бы стыдиться. Никакой великой тайны тут нету. Люди посылали небольшие денежные вспомоществования, и Сил, вместо того чтобы то и дело мотаться в банк, складывал их, чтобы потом внести сразу все на счет «Спасем Болото».
  
  — Карманные расходы.
  
  — Ага, так вы, значит, все-таки слушали!
  
  — Он вам рассказывал об этих деньгах?
  
  — Нет, но это единственный логичный вариант.
  
  — Сил управлял счетом.
  
  — Сил его открыл. «Спасем Болото» — это он и был, я же вам уже объясняла. Все до единого пенни шло на болото.
  
  — Не считая зарплаты сотрудников.
  
  — Он никогда не повышал себе зарплату. Мы вообще не говорили о грубо материальных вещах. Теперь, когда я вижу, как вы живете, я понимаю, почему до вас никак не дойдет. Тут у вас все обставлено по последним калифорнийским стандартам. И сколько жилье в этом районе стоит, я тоже знаю. Вы живете ради денег, а Сил был бессребреник. Сам факт, что он оставил «дипломат» прямо на виду, доказывает, что это честные деньги.
  
  — И сколько там?
  
  — Пятнадцать тысяч. Ну да, я пересчитала. Кто бы на моем месте не пересчитал?
  
  — Это с жемчужиной?
  
  Она покраснела.
  
  — Да возьмите ее себе, жемчужину эту проклятую, все равно она мне не идет, а для вас она прямо как бельмо на глазу. Берите, жене подарите, если у вас есть жена.
  
  Слава Богу, что Робин работает в отдельном здании! Я сказал:
  
  — Но жемчужина ведь ваша, с чего вам ее отдавать?
  
  — Ах как мило!.. Нет уж, забудьте. Я умываю руки и не желаю больше иметь никакого отношения к этому безобразию. Прав был Сил: грязные деньги — пятно на всю жизнь!
  
  Я сказал:
  
  — Деньги, кстати, вполне возможно, тоже ваши — если он не оставил завещания на кого-то другого.
  
  — Нет, не оставил, — сказала она. — Ни он, ни я завещаний никогда не писали. Мы совместно приняли решение избежать эти жалкие попытки контролировать ситуацию из могилы.
  
  — Тогда я бы сказал, что деньги ваши. Вы же были его половиной.
  
  — Вы тупой или притворяетесь? Не нужны мне эти деньги — и не рассказывайте, будто копы не попытаются их конфисковать! Это же часть схемы. Вся эта так называемая «борьба с наркотиками» — просто метод извлечения дохода.
  
  — Копы, с которыми я работаю, занимаются расследованием убийств. А жемчуг детектив Стёрджис носить не станет — ему не пойдет.
  
  — Ага, какой вы лапочка! — сказала она. — У вас были мягкие, любящие родители? Вы привыкли добиваться своего благодаря тому, что вы так милы, да? В последний раз говорю: эти деньги мне не нужны, и жемчуг этот чертов мне не нужен. Пропади я пропадом, если знаю, что на меня вообще нашло. Так что прекратите меня преследовать. Выследили меня до самого ювелирного, с ума сойти! Детектив хренов!
  
  — Альма, — сказал я, — я просто пытаюсь выяснить, что же произошло на болоте.
  
  — Нет, вы меня выслеживаете! Еще насчет матери разнюхали… Вы что, действительно нашли тот ювелирный?
  
  — Все дело в мотивации, Альма.
  
  — Ну, вы даете!.. Так вот, если хотите знать, я не собиралась покупать там ничего особенно дорогого. Так, безделушку на память о Силе. А почему нет? Какого черта? Мне было так горько… — Она шмыгнула носом. — Он был, и вот его больше нет. Попробуйте-ка заполнить всю эту пустоту!
  
  — Я вас понимаю…
  
  — Ага, конечно! Вы меня просто за нос водите.
  
  — Нет, я просто пытаюсь вычислить, кто же все-таки убил вашего любимого мужчину. И еще многих других людей.
  
  — А кто сказал, что это все один и тот же человек?.. Даже если и так, разговоры о деньгах тут ничего не дадут. Я же говорила: это все были небольшие пожертвования.
  
  — Общим счетом пятнадцать тысяч баксов, — добавил я.
  
  — Ну, накопилось, — сказала она уже менее уверенно.
  
  — И все купюрами разного достоинства?
  
  Тишина в ответ.
  
  — Это же нетрудно проверить.
  
  — Ну да, там одни двадцатки… — сказала она.
  
  — Но это просто совпадение.
  
  — Ну, видимо, Сил в какой-то момент взял и поменял все на двадцатки… чтобы считать было проще.
  
  — Если он все равно ходил в банк, чтобы поменять купюры, не проще ли было положить их на счет?
  
  Альма вскочила.
  
  — У меня руки чистые! Забудьте весь этот католический бред! Я самобичеванием заниматься не собираюсь!
  
  Я сказал:
  
  — Кое-кто видел, как Сил принимал конверт от какого-то мужчины.
  
  — Что-о?!
  
  — На парковке за своим офисом.
  
  — А кто именно видел?
  
  — Свидетель.
  
  — Кто?
  
  — Не могу вам сказать.
  
  Она ухмыльнулась.
  
  — «Анонимный источник», да? Вроде тех, кого всегда находят власти?
  
  — Свидетель, у которого не было причин лгать.
  
  — Это вы так говорите.
  
  — Возможно, в этом не было ничего такого, Альма, но это действительно имело место.
  
  — Ну, привез кто-то пожертвование лично… Подумаешь!
  
  Я описал человека с высветленными волосами и лицом после пластической операции.
  
  — Ну, обычный мужик из Лос-Анджелеса, — сказала она.
  
  — И вы представления не имеете, кто это?
  
  — А почему я должна это знать? До свидания. Не вздумайте потратить все это в одном месте!
  
  — Еще один вопрос, — исказал я.
  
  — Ну да, конечно, у таких как вы всегда есть «еще один вопрос»!
  
  — У таких, как я, — это у кого?
  
  — У представителей власти.
  
  Я сказал:
  
  — Кругом сплошная политика…
  
  — Да уж не сомневайтесь!
  
  — А нож в животе Сила — это тоже политика?
  
  Альма стиснула руки.
  
  — Ах, вы!.. Весь из себя чуткий, при этом в вас есть подспудная жестокость, которую вы демонстрируете по своему желанию.
  
  — Я пытаюсь докопаться до истины. И подумал, что, возможно, эта цель у нас общая.
  
  — Истина — это чушь. Что считать истиной — зависит от контекста.
  
  — Именно контекст-то меня и интересует, Альма. Хотите канонизировать Сила — пожалуйста. Но если вы сумеете снять шоры с глаз и принять во внимание другие возможные варианты, у нас, может быть, и получится найти убийцу.
  
  Я не удивился бы, если б она развернулась и ушла. Но она не ушла.
  
  — Каковы возможные варианты?
  
  — Предположим, что Силу за что-то платили. Ничего противозаконного — так, мелкие нарушения правил. И я думаю, что тот, кто ему платил, и заманил Сила в болото. Этот человек хорошо знал болото и считал, что Сила надо заставить замолчать.
  
  — Богатые ублюдки, — сказала она. — Кругом действительно сплошная политика.
  
  — О ком из богатых ублюдков конкретно может идти речь?
  
  — Как насчет этих прощелыг-киношников, для начала? Деньги развращают, а денег у них несчитано. Да, они поддерживали Организацию спасения, но, могу поручиться, все равно хотели прибрать эту землю к рукам. Сил брал у них деньги, но презирал их.
  
  — Согласился бы он пойти куда-то посреди ночи с одним из их прихвостней?
  
  Молчание.
  
  Я спросил:
  
  — Альма, кому он доверял?
  
  — Никому. Сил был человек недоверчивый. Я единственная, с кем он бывал откровенен, — и то не до конца.
  
  — То есть?
  
  — Он был очень непредсказуем. Мог уйти в себя, как черепаха, стать совершенно непроницаемым. Но это не значит, что он мог кому-то продаться. Эта чертова лужа была для него всем. А потом, чего ради кому-то ему платить?
  
  — Не знаю.
  
  — Вот и я не знаю… Ну всё, до свидания.
  
  Я открыл чемоданчик, достал футляр и сунул его ей в руку. Она энергично замотала головой, но футляр не оттолкнула.
  
  — Посмотрим, как все уладится — может, я вам еще и деньги сумею вернуть.
  
  — Да не нужны они мне… Слушайте, какого черта? Кто вы такой? Что вы за человек?
  
  — Ну… У меня были любящие родители.
  
  Она пристально посмотрела на меня.
  
  — Если я была неправа, извините. Но сути это не меняет. Все равно вы работаете на правительство.
  
  — Да не за что тут извиняться. В конце концов, я на вас давил.
  
  — Вот именно.
  
  Альма стиснула футляр в руке.
  
  — Это был ад, мне надо как-то из этого выбраться.
  
  Пока я провожал ее к выходу, она внимательно разглядывала каждую комнату, через которую мы проходили. Когда мы подошли к «Фольксвагену», она сказала:
  
  — Единственное, что Сил мог… да нет, это ерунда. Не могло это стоить пятнадцать сраных тысяч.
  
  — Все равно, расскажите.
  
  — Там есть другая дорога на болото. Прямо напротив официального въезда, на западной стороне. Собственно, изначально официальный въезд хотели сделать там, но потом в этом месте разрослись разные растения, и Сил настоял, чтобы ту сторону не трогали. Будь его воля, он бы вообще закрыл туда доступ для любых посетителей.
  
  — Где именно на западной стороне?
  
  — Четко посередине. Там все заросло, с улицы не видно, но если продраться через заросли, то там есть калитка. Сил ее запирал на навесной замок. Он часто туда ходил. Это было его тайное место. Иногда он и меня с собой брал. — Она покраснела. — Там так красиво! Громадные ивы, высокие тростники, солоноватые озерца, заселенные лягушками и головастиками… И тучи птиц, потому что там ближе к океану.
  
  — И часто Сил там бывал?
  
  — Не знаю. Он меня туда водил всего раза три-четыре, всегда по ночам. Мы стелили плед, любовались на звезды, и Сил говорил: «Это вид на миллиард долларов. Если б кто знал!» Но это была чистая фигура речи. Ну кто станет платить пятнадцать тысяч за пятачок земли для пикника? И почему это могло быть опасно для Сила?.. — Она покачала головой. — Вы гоняетесь за собственным хвостом.
  
  — Все равно спасибо.
  
  — За что? За то, что несу какой-то бред?
  
  — Это называется «вдохновение», — сказал я. — Видит Бог, оно нам не помешает.
  Глава 35
  
  Я поехал на болото и принялся разыскивать потайной вход.
  
  Западная граница заказника представляла собой густые заросли эвкалиптов и ивняка в добрые двадцать футов глубиной, обнесенные четырехфутовыми металлическими столбиками, сделанными в форме деревьев. С третьего захода я, наконец, нашел просвет. Миновав несколько ярдов зарослей, где меня лупили по лицу низко нависающие ветки, я обнаружил второй забор.
  
  Кедровые колья, висячий замок — все, как говорила Альма Рейнольдс. Но в высоту всего фута три, перелезть раз плюнуть. Очутившись на той стороне, я снова двинулся сквозь строй цепких сучьев, отдирая от себя ветку за веткой и стараясь не споткнуться на неровной земле, заваленной палой листвой.
  
  Шел я медленно, поскольку высматривал следы человеческого присутствия.
  
  Ярдов через десять я их нашел. Отпечатки ботинок, по большей части расплывчатые, но один вполне четкий — нога мужского размера, окруженная точками.
  
  Листва шелестела над неподвижной водой. Закачались камыши: голубая цапля, громадная, со змеиной шеей и мертвенным взглядом охотящегося птеродактиля, неуклюже взмыла и, хлопая крыльями, полетела восвояси в сторону океана. К тому времени, как цапля скрылась из виду, она наконец-то выровнялась и летела более или менее изящно.
  
  На несколько секунд воцарилась тишина, потом в кустах кто-то зашуршал.
  
  Я опустился на колени и пригнулся, разглядывая следы. Точки выглядели какими-то необычными, но я не специалист. Я снял след на мобильный, думая, что делать дальше.
  
  Впереди простиралось сплошное море зелени: деревья, достаточно высокие, чтобы закрыть собой небо и отбрасывать на землю черные тени.
  
  Может быть, это место и в самом деле не более чем тайный сад…
  
  Укромное местечко для пикника стоимостью в пятнадцать тысяч?
  
  Не так уж и глупо, как это может показаться. В таких местах, как Лос-Анджелес и Нью-Йорк, ничто так не подогревает вожделение, как угроза отказа. Вот почему изготовители бархатных веревок без работы не останутся. Для чего дураки в костюмах часами караулят на утренних тротуарах, убалтывают вышибал и унижаются, как школьники, ради того, чтобы купить втридорога несколько коктейлей и поплясать под мозголомную музыку?
  
  В таких местах, как Лос-Анджелес, некоторые забивают свои записные книжки — и головы — двумя списками: «места, где я бываю», и «места, которых я избегаю». «Нет, на тот конец болота я не хожу — туда все ходят, это вчерашний день! Но знаешь, детка, есть там одно местечко — оно куда круче…»
  
  Ченс Брендт видел светловолосого мужчину, который вручил Силу Дабоффу конверт с деньгами на благотворительной вечеринке. На тусовке, куда собираются люди, которым небезразлична судьба океана — или которые делают вид, будто она им небезразлична.
  
  Нет никаких причин подозревать мистера «Бондо» в дурных намерениях. Возможно, в конце концов окажется, что эти деньги — мелкая подачка, уплаченная богатеем за романтическую ночь под звездами.
  
  Но тогда почему Дабоффа заманили навстречу смерти? Пырнули ножом и перерезали горло. Еще один труп. На общедоступной стороне болота.
  
  Я стоял, не зная, не таится ли в этом очаровательном уголке угроза.
  
  Скину-ка я эти фотографии следа на компьютер и отправлю их Майло на электронную почту. Мало ли, вдруг пригодятся.
  * * *
  
  На следующее утро, в восемь, я услышал в трубке его сонный голос:
  
  — Рид сумел проследить за Валленбург, но этот след оказался тупиком. Мы обедаем завтра в полдень, как обычно. Если тебя вдруг осенит очередное прозрение, я приберегу место для десерта.
  
  — Фотки получил?
  
  — Ботинки, — ответил он. — Вероятно, ботинки Дабоффа, но я отправлю их тому, кто в этом разбирается.
  * * *
  
  На этот раз Рид держался наравне с Майло, пережевывая пищу со скоростью комбайна. Карьерный рост, однако.
  
  Когда я сел, он отложил вилку.
  
  — Валленбург живет в охраняемой части Палисейдс, за Мандевиль-Кэньон. Дальше ворот я попасть не сумел. Я подумал, что напал на след, когда она в одиннадцать была еще дома. Но тут к проходной подъехал прокатный «Шевроле», а за ним — микроавтобус «Хертц». Вскоре после этого микроавтобус уехал, и в нем сидели двое мужиков вместо одного. Минут через пятнадцать выехала Валленбург на «Шеви». Хм, думаю, она раздобыла себе другую машину, маскируется! Это становится интересным. Она едет в Мар-Висту, останавливается у дома, который явно ниже ее уровня доходов. Ага, думаю, вот оно, логово злодея! Адвокатша открывает дверь своим ключом, через десять минут выходит и уезжает. И мне, значит, приходится выбирать: постучаться в дом или следовать за ней.
  
  Он оттянул галстук.
  
  — Я выбрал постучаться. Никто не открыл. Я попробовал с черного хода — никого, занавески задернуты. И вот я теперь думаю — возможно, Валленбург заметила меня и обвела вокруг пальца. Возможно, она этот дом просто снимает, а сама поехала в настоящее логово.
  
  — Ты сделал правильный выбор, парень, — сказал Майло.
  
  — Ну, тебе виднее.
  
  — А вы уверены, что Хак там не живет? — спросил я.
  
  — Соседка говорит, там живет семья по фамилии Адамс — приятные, тихие люди. Я показывал фотографию Хака — с волосами и без. Его никто не опознал. — Он начертил на столе квадратик. — Возвращаемся на поле один!
  
  — «Семейка Адамс», — заметил я.
  
  — Ага, ну да. При других обстоятельствах я бы даже счел это смешным.
  
  — А большая семья-то, ты не в курсе?
  
  — Я не спрашивал. А что?
  
  — Если там живут женщина и девочка примерно лет десяти, это может быть Брендин Лоринг, та самая девочка, которую Хак спас младенцем, и ее бабушка, Анита Брейкл. А Хак может по-прежнему гостить у них, что бы там ни говорили соседи. Провести его в дом можно было и в темноте. Если он сидит и не высовывается, кто узнает, что он там?
  
  Майло спросил:
  
  — Для начала, что заставляет тебя предположить, что Анита прячет беглеца у себя?
  
  — Это всего лишь гипотеза, и не особо обоснованная при этом. Однако в определенных кругах Хак весьма популярен.
  
  Я пересказал свою беседу с Ларри Брейклом и Келли Вандер.
  
  — Жена номер один, ага? — сказал Рид. — Это объясняет, как Саймон взял Хака на работу, но не объясняет всего остального. Ты же сам говорил, что Анита Хака недолюбливала — это Ларри его у себя поселил.
  
  — Однако потом Анита переменила мнение насчет Хака. Зачастую самые твердые верующие — это раскаявшиеся еретики.
  
  — Это какая же вера нужна, чтобы принять его в дом, когда у тебя ребенок? — сказал Майло.
  
  — Считается, что ребенка он спас, — напомнил я. — Откуда мы знаем, может, Хак вообще регулярно общался с Брендин — по той китайской пословице, что если ты спас человека, теперь ты навсегда за него в ответе. Кстати, может быть, и Дебора Валленбург руководствуется теми же соображениями…
  
  — Все всех спасают, — сказал Рид. — А у нас тем временем куча трупов. Ты действительно считаешь, что Хак способен внушать людям такую привязанность?
  
  — Келли с Ларри уверены, что он чуть ли не святой.
  
  — Типичный психопат, — заметил Майло. — Хоть сейчас на выборы.
  
  Рид поскреб стриженую макушку и снова принялся есть.
  
  Я сказал:
  
  — Даже если госпожа Адамс — это не Анита, она может оказаться еще одной знакомой по психотерапии. Несчастье объединяет, и узы в результате образуются довольно прочные. Если Валленбург не водила вас за нос, она побывала в том доме не случайно. И окна там занавешены тоже не случайно.
  
  Майло сказал:
  
  — Если у Хака осталась куча знакомых после психотерапии, значит, у него могут быть укрытия по всему городу.
  
  — Геро… — начал было Рид. И тут что-то привлекло его внимание у дверей ресторана. Он стиснул нож в кулаке.
  
  К нам направлялся Аарон Фокс. Как всегда, одет с иголочки, в черном костюме из шелка-сырца, рубашка цвета морской волны, желтый платочек в нагрудном кармане. Однако в его походке не было ничего от денди.
  
  Рид встал, глядя ему в глаза.
  
  — Ты не вовремя. Мы тут заняты.
  
  — Разумеется, братишка. Но не настолько заняты, чтобы не уделить время мне.
  
  Он опустился на свободное место рядом с братом. Взгляд у него был пристальный, но глаза красные. Побрит кое-как, в тени под челюстью виднелись царапины и волдыри.
  
  — Что, Аарон, тяжелая выдалась ночка? — спросил Майло.
  
  — И не одна. Этот разговор может дорого мне обойтись, — сказал Фокс. — И вообще, возможно, это вопрос денежный и вдобавок незаконный.
  
  — Что, влип? — спросил Рид.
  
  Фокс нахмурился.
  
  — Я что, неясно выразился, братец? Ну да, влип. Мелкие головоломки — это часть моей работы, но на этот раз дело другое. Можно?
  
  Он взял стакан с водой, жадно выпил, налил себе еще и выпил и его тоже. Затем отломил кусочек чапати, растер в пальцах. Еще кусочек. Через несколько секунд перед ним возвышалась горка хлебных крошек.
  
  Мо Рид со скучающим видом смотрел, как Фокс смахнул крошки со стола, вытер руку салфеткой, вытащил платочек из нагрудного кармана и уложил его на стол треугольничком.
  
  — Когда Симона Вандер наняла меня выслеживать Хака, она сказала, что это ее идея, и точка. Она запретила мне обращаться к деловым партнерам ее отца. Я сказал ей, что обычно я так не работаю. Если ей нужны библиотечные исследования, может заниматься этим сама.
  
  — «Ваша миссия, если вы за нее возьметесь…» — сказал Рид.
  
  — Моисей, прекрати. — Фокс обернулся к Майло. — Нанимая меня, Симона сказала, что она не просто хочет узнать насчет Хака. Она посулила мне куда более серьезное дело: раскрыть финансовый заговор против ее отца. «Затеянный его прихвостнями» — это были ее слова. Когда я спросил, почему, она ответила, что он был хороший бизнесмен, но его постоянно обманывали, как это бывает с богатеями.
  
  Майло спросил:
  
  — А кто конкретно из прихвостней ее тревожил?
  
  — Все до единого. Папочкины адвокаты, бухгалтеры, финансовые управляющие… Она рассматривала их как пиявок, которые только и знали, что тянуть с него деньги. Особенно подозрительными ей казались адвокаты.
  
  — Олстон Уэйр, — сказал Майло.
  
  — Уэйр и все его помощники. Она говорила, что не удивится, если окажется, что вся фирма была в сговоре, чтобы растащить его наследство, и что, возможно, Хак из той же шайки.
  
  — Это уже паранойя какая-то.
  
  — Ну да, смахивает на паранойю, но с богатеями ведь никогда не знаешь: у них действительно есть что воровать. Уж кого-кого, а вороватых сотрудников я навидался.
  
  — Она подозревала Хака в каких-то финансовых махинациях? — спросил Рид.
  
  Фокс покачал головой.
  
  — В нем ее сильнее всего пугала сама его личность — то, как он сумел втереться в семью. Особенно то, как он подлизывался к Келвину. Она утверждала, что Хак портил мальчишку. А потом, когда Селену нашли мертвой, она всерьез перепугалась и вызвала меня.
  
  — Пока что ничего нового, — сказал Рид.
  
  — Так вот, Моисей: новое тут то, что она мне врала. Начиная с того, что тут есть другое дело, и заканчивая тем, что она меня кинула. Не заплатила по счету ни гроша, и на связь не выходит: на и-мейлы не отвечает, трубку не берет. Ну, я сам дурак: не стал аванс брать, решил, что дело плевое. Дело и впрямь было плевое, да и деньги-то небольшие. Но я все же привык, чтобы мне платили.
  
  — А мы, значит, у тебя вместо коллекторов?
  
  — Так о какой сумме идет речь, Аарон?
  
  — Четыре куска, ни больше, ни меньше.
  
  — Это за интернет-расследование? Неплохо…
  
  — Результаты которого я сообщил вам, парни! Хотя — да, конечно, вы все это и сами могли бы разузнать…
  
  — Мы вам признательны, Аарон, — сказал Майло. — Но, я так понимаю, самое интересное еще впереди?
  
  — О да! — сказал Фокс. — Она меня разозлила, и это была плохая идея. У меня принцип: никому не прощать ни гроша. Вцепляйся, как бульдог. Нельзя прослыть лохом. Ну, и я взялся за нее. Начал с проверки данных. Нарыл кое-что интересненькое: куча приводов за наркотики в возрасте от восемнадцати до двадцати двух, метамфетамин и «травка»; папочкины адвокаты ее отмазали, отделалась условным.
  
  — А с тех пор было что-нибудь?
  
  — Официально — нет, но это, ребятки, еще не все! Она мне не только про крупное дело наврала — она вообще врет как дышит. Когда я с ней познакомился, Симона наплела мне с три короба: она, дескать, и певица, и балерина, и финансовый аналитик хедж-фонда…
  
  — Нам она представилась просто учительницей, — заметил Рид.
  
  — Коррекционного обучения, — добавил я.
  
  — И это тоже, — сказал Фокс. — Очевидно, она просто любит деток. Но ее истинная любовь — это балет.
  
  Майло утер губы.
  
  — Балерина, стал быть?
  
  — Она утверждала, будто танцевала «в балетной труппе Нью-Йорк-Сити», но потом повредила ногу и погубила блестящую карьеру. В труппе о ней, разумеется, никто не слышал. — Он позволил себе улыбнуться. — А я еще думал, будто разбираюсь в людях!.. Ну, тут, разумеется, я завелся и стал следить за ее домом. В мусоре порылся…
  
  — Самая приятная часть работы, — сказал Майло.
  
  Ухмылка Фокса сделалась шире.
  
  — Зато познавательная! Я выяснил, что она питается воздухом. В смысле, диетической газировкой и протеиновыми мюслями — причем мюслей не так уж много. Кроме того, сидит на рецептурных антигистаминах и риталине. Я поневоле вспомнил про те случаи с метом. Она просто перешла на легальные спиды!
  
  Я сказал:
  
  — Риталин может иметь отношение к ее фантазиям насчет проблемных детей. Если у нее самой были проблемы с обучением, возможно, она представляет себя в роли учителя. Кроме того, это лекарство помогает бороться с лишним весом, если не бояться побочек. И антигистамины тоже. А по части пищевых расстройств ей есть с кого брать пример.
  
  — С кого?
  
  Я бросил взгляд на Майло. Тот кивнул. Я описал борьбу Келли Вандер с анорексией.
  
  — Яблочко от яблони недалеко падает, — сказал Фокс. — Когда встречался с ней, я об этом не задумывался. На Вестсайде половина девок на скелеты смахивает… Ага, точно, тогда все сходится.
  
  — Ну хорошо, — сказал Рид, — она недокормленная прошмандовка. И при чем тут Хак?
  
  — Я к тому все и веду, Моисей. Она врет и, возможно, употребляет наркотики. Это значит, у нее психологические проблемы, ага? Возможно, это объясняет то, что я нашел у нее в мусорке: фотографию ее отца, мачехи и брата в рамке, всю изрезанную, с разбитым стеклом. — Он вскинул стакан с водой, словно провозглашая тост. — Она выкинула свою семью в помойку, ребята. Буквально!
  
  — Отец и сын в черных галстуках, мама в красном платье? — спросил я.
  
  — Она самая.
  
  — Это фото стояло у нее на журнальном столике. Она нарочно привлекла к нему наше внимание. «Это мой брат Келвин. Он такой талантливый!»
  
  — Ну так вот, талантливый брат потерял лицо, — сказал Фокс. — Буквально. Очаровательное личико изрезано на конфетти, как будто его бритвой кромсали. И вдобавок чертова фотка была завернута в туалетную бумагу. Не хотел бы испортить вам аппетит, но туалетная бумага была использованная. Не зря говорят, что работа у нас грязная!
  
  — Эту фотку выставили напоказ специально для нас, — сказал Майло. — Дружная семья, типа.
  
  — А теперь она ей больше не нужна, — сказал Рид. — Потому что… Господи! А ведь про Вандеров уже две недели ни слуху, ни духу…
  
  Фокс потянулся за новой чапати.
  
  — Постойте, это еще не всё! Позвоните прямо сейчас и получите настоящий японский нож и автоматическую фиговину в придачу. Поскольку эта лживая халявщица нравилась мне все меньше, я решил последить за ней еще. В первый день она занималась обычными делами богатенькой девицы: шопинг, массаж, опять шопинг. Несколько легкомысленно для человека, который так переживает из-за своих родных. Второй день начался примерно так же. Дорогой универмаг, прогулка по торговому центру, заходит в ювелирный «Тиффани», «Джудит Рипка», покупает темные очки в «Порше дизайн». Потом проезжает два квартала — лос-анджелесские девушки пешком не ходят — до офисного здания на углу Уилшира и Канона. Судя по указателю в вестибюле, там сидит адвокатская контора, которой пользуется папочка. Часть тех мужиков, которых Симона передо мной поливала, а теперь, значит, пришла их навестить. Я сажусь напротив, жду, когда она выйдет. Выходит она — и садится не в свою «бэху», а пассажиркой в «мерс», за рулем мужик какой-то. Они поехали прямиком в отель «Пенинсула», и приятель Симоны дал швейцару на лапу достаточно, чтобы бросить машину прямо у входа. Два часа спустя оба выходят все такие расслабленные и натрахавшиеся. А я тем временем пробил «мерс» по своим каналам — только не спрашивайте по каким, ладно?
  
  — Даже и не думали, — сказал Майло.
  
  Фокс сказал:
  
  — Машинка эта принадлежит Олстону Уэйру, присяжному паралегалу. Уж такой негодяй, такой засранец, что она к нему на выстрел не подойдет… А сама трахается с ним в обеденный перерыв.
  
  — Этот Уэйр, он лысый? — спросил Рид.
  
  — Ты думаешь, Моисей? Вдруг у человека могут быть какие-то еще причины носить на голове неопрятную копну поддельных волос цвета мочи? Прям как на Хэллоуин, ребята! Белокурая швабра на голове. А что самое странное — это что одеться мужик умеет. Костюм от «Зегна», галстук от «Риччи», туфли от «Магли». Короче, все такое стильное — и тут он все портит своим поганым париком. Представляете?
  
  — Может, у него преувеличенное представление о себе? — предположил Майло.
  
  — Это в смысле?
  
  — Может, он думает, что выглядит лучше, чем он есть, оттого, что у него рожа сделанная?
  
  Фокс нахмурился.
  
  — Ну да, и это тоже… Так вы уже всё знаете? То есть я зря слил клиента?
  
  Тишина в ответ.
  
  — Ну, блин, круто! Вы, значит, сидите и слушаете, как я перед вами распинаюсь… Что, Моисей, смешно тебе? — бросил он брату.
  
  Рид улыбнулся. Но в его улыбке не было ни иронии, ни неприязни. Улыбка была теплая, я бы даже сказал, даже братская.
  
  — Ну, чего?! — осведомился Фокс.
  
  — Мы знали кое-что из этого, Аарон. А теперь мы знаем намного больше.
  * * *
  
  Мы вышли из ресторана все вчетвером. Фокс с Ридом шагали плечом к плечу и, казалось, готовы были заговорить. Но начинать беседу не спешили ни тот, ни другой.
  
  Майло спросил:
  
  — Аарон, ты Симонин мусор, случайно, не сберег?
  
  — Вам повезло, Майло. Я человек запасливый. Вон, Моисей подтвердит. Его половина комнаты смахивала на монашескую келью, а моя — на склад игрушек.
  
  — На склад барахла, — заметил Рид.
  
  — Сами заберете или вам подвезти? — спросил Фокс.
  
  — Мы к тебе подъедем, Аарон. И спасибо тебе.
  
  — Я подумал, что надо. Не понравилась мне эта девка. Не получится сделать так, чтобы мое имя нигде не фигурировало?
  
  — Ну, мы постараемся.
  
  Фокс потеребил свой платочек, посмотрел на свой «Порше».
  
  — То есть нет.
  
  — Ну ты же знаешь, как оно бывает, Аарон, — сказал Майло. — Смотря как пойдет расследование. А пока окажи нам еще одну услугу — обожди предъявлять счет Симоне.
  
  — До каких пор?
  
  — До тех пор, пока потребуется.
  
  — То есть никогда.
  
  — То есть до тех пор, пока потребуется.
  
  — Ну вот, — сказал Фокс, — ты заговорил как лейтенант!
  * * *
  
  Водительские права Олстона Уэйра, любовника Симоны, мы раздобыли за несколько секунд. Сорок пять лет, светлые волосы, голубые глаза, бета-каротиновый загар на массивном лице, отмеченном одновременно и избытком пластической хирургии, и проигрышем в битве с земным тяготением. Скучающее, надменное выражение лица — у этого человека явно были дела поважнее, чем позировать какому-то клерку. К биологической подлинности парика в стиле поздних шестидесятых ни у кого претензий не было. Не судим, но есть жалоба в коллегию адвокатов, до сих пор не закрытая, на незаконное расходование средств.
  
  На то, чтобы разыскать Ченса Брендта, ушло больше часа. В конце концов мы отыскали мальчишку в Вестсайде, в доме приятеля по имени Бьерн Лофтус. Родители в отпуске, перед домом — навороченный джип, из дверей несется оглушительная музыка и крепко тянет марихуаной. Бьерн открыл дверь и уставился на нас. Затем понес какой-то бред, неуклюже оправдываясь, пока Майло не приказал привести Ченса немедленно. Вскоре в дверях появились оба.
  
  Ченс ухмыльнулся.
  
  — Что, опять?
  
  — Узнаешь этого мужика? — спросил Рид.
  
  — Ну да, это он самый.
  
  — Кто?
  
  — Ну, тот чувак, который давал конверт Дабоффу-удабоффу… — Он тряхнул головой и сделал паузу в ожидании взрыва смеха, но никто не засмеялся. — Мистер «Посмотрите на меня, я весь такой…» — Глаза у Ченса затуманились в поисках остроумной фразы.
  
  — Распишись тут под фотографией, — сказал Майло.
  
  Почерк у Ченса был нетвердый. Рид заставил его расписаться еще раз.
  
  Бьерн Лофтус тупо хихикнул.
  
  — Все, чувак, теперь свидетелем будешь!
  
  — Ни фига подобного! — сказал Ченс и посмотрел на нас, ожидая подтверждения.
  
  Майло сказал:
  
  — Мы с тобой свяжемся.
  
  — Слыхал, чувак? Они вступят с тобой в связь, чувак!
  
  — Что они, педики, что ли? — спросил Ченс и уполз в дом.
  
  — Чува-ак! — сказал Бьерн.
  * * *
  
  Майло рассматривал подписанную фотографию.
  
  — У меня башка сейчас треснет. Пора скушать таблеточку и обсудить, что нам уже известно, а что пока нет.
  
  Я сказал:
  
  — Мой дом в десяти минутах отсюда, и там найдется пакет со льдом, чтобы приложить его к шее.
  
  — У меня голова болит, а не шея.
  
  — Я имею в виду хлыстовую травму от всех этих метаний туда-сюда.
  
  Они с Ридом рассмеялись.
  
  — Да, точно, поехали к нему в Белый дом. У него там хорошо, Моисей. И собачка славная… Может, хоть она во всем разберется.
  
  — Есть еще дополнительный бонус, — сказал я. — Пятнадцать тысяч баксов.
  Глава 36
  
  Рид и Майло сели на кожаную кушетку. Попрыгать на ней никто не попытался.
  
  Бланш устроилась на коленях у Майло. Она улыбалась. Тот не обращал на нее внимания.
  
  Оба полицейских не сводили глаз с денег.
  
  — И когда Рейнольдс тебе это привезла? — спросил Рид.
  
  — Вчера, — ответил я. — Я как раз собирался вам сказать, когда пришел Аарон.
  
  Майло сказал:
  
  — Пятнадцать кусков — это тебе не на пикник съездить. Возможно, пора вызывать антропологов. И сыскных собак.
  
  Бланш насторожила уши.
  
  — Ну, не обижайся!
  
  Рид спросил:
  
  — Уэйр и Симона платили Дабоффу за доступ на западный конец болота с какими-то грязными целями? Он обнаружил, чем они занимаются, и за это его убили?
  
  — Вряд ли он узнал, тогда бы он сразу разорался, — сказал я. — Но они не могли рисковать тем, что он узнает.
  
  — Мужик распоряжался на болоте, как у себя дома; если б кто-то и мог все узнать, так это он. А что, если он действительно узнал и попытался на этом навариться?
  
  — Давить на серийного убийцу в надежде навариться на этом — довольно глупо, — заявил Майло. — А уж тем более идти с ним встречаться среди ночи. Я думаю, приманка была другая: у меня тут есть кое-что, что сделает тебя героем. И Дабофф поверил тому человеку на слово, потому что тот был знаком с секретной частью болота.
  
  Рид поразмыслил.
  
  — Логично, лейтенант. Дабофф взял с собой Рейнольдс, потому что не ожидал никаких неприятностей. Мужик уже считал себя хозяином болота. Но что бы там ни нарыл Аарон, Хака со счетов сбрасывать нельзя.
  
  — Верно подмечено, детектив Рид. Ладно, попробуем как можно быстрее получить данные по тому следу от ботинка.
  
  — Хак-то сбежал, лейтенант. И чем больше я об этом думаю, тем больше мне нравится мысль, что в этом замешаны все они.
  
  — Три Мушкетера-Злодея? А зачем тогда Симона наняла Аарона следить за Хаком?
  
  — Они с Уэйром использовали Хака, но с самого начала планировали от него избавиться.
  
  — Слабое звено, — сказал Майло. — Уголовное прошлое, проблемы с наркотиками, ходит по шлюхам… Ну да, все сходится.
  
  Я сказал:
  
  — Убийства проституток заставляют задуматься, не организовали ли эти убийства нарочно, чтобы подставить Хака, раз известно, что он их постоянный клиент.
  
  — Кровь у него в стоке, может, и настоящая, а может оказаться подставной уликой, — сказал Рид. — Но в любом случае от него дурно пахнет.
  
  — Отсюда вытекает новая проблема, — сказал Майло. — Если его рассматривали как расходный материал, дать ему шанс расколоться — очень скверная идея…
  
  Рид уставился на него.
  
  — То есть ему такого шанса не дали, и мы сейчас разыскиваем покойника?
  
  — Или Хак — одинокий маньяк-убийца, а Симона — просто разгневанная девица с патологической склонностью ко лжи.
  
  — А то, что она изрезала семейное фото? Искромсала лицо своего брата? А, док? — спросил Рид.
  
  — Зашкаливающая вспышка гнева. И ее родные исчезли.
  
  — Ладно, — сказал Майло, — давайте предположим пока, что Симона, Уэйр и Хак были заодно. Очевидный мотив — избавиться от Вандеров.
  
  — Мотив на сто миллионов? — спросил Рид. — Да, черт возьми.
  
  — Тогда как сюда вписываются женщины в болоте?
  
  — Ложный след, как уже говорилось раньше, — ответил я. — Если б Вандеров нашли мертвыми без предварительного контекста, это сразу заставило бы обратить внимание на деньги. И на Симону, как единственную выжившую. Но если Хак заранее известен как убийца по сексуальным мотивам, Вандеров могут счесть случайно пострадавшими — жертвами слетевшего с катушек психопата. Это соответствует последовательности преступлений: убийца спрятал остальные трупы, но позаботился о том, чтобы Селену нашли — и ее убийство вывело нас на Вандеров.
  
  — Тот склад, — напомнил Рид. — Настольные игры. С нами и впрямь ведут игру.
  
  Майло сказал:
  
  — Учитывая, что те кости промыты в кислоте и обработаны, видимо, остальные женщины были убиты без спешки. Возможно, тела где-то хранились, а потом были брошены в болото одно за другим.
  
  Рид промолвил:
  
  — Откуда мы знаем, может, они вообще хранились на сухом льду в какой-нибудь ячейке.
  
  Я уточнил:
  
  — Один вопрос: тот лысый злодей. Хак или Уэйр без парика?
  
  — А тебе как кажется? — спросил Майло.
  
  — Не могу решить. Но это совпадение может быть еще одним способом подставить Хака.
  
  — Алекс, Нгуен верно заметил, что лысых сейчас полным-полно. Но чем больше я об этом думаю, тем больше похоже на то, что Хака подставили как минимум отчасти. Если уж он поубивал кучу народу и все это время ему хватало ума не оставлять следов, с чего Хак тогда вдруг сбежал и навлек на себя подозрения?
  
  — Возможно, страх пересилил благоразумие, — предположил я. — Или до него дошло, что Уэйр с Симоной планируют от него избавиться. Поскольку речь шла о таких деньгах, он должен был понимать, что никогда не будет равноправным партнером.
  
  Рид произнес:
  
  — Да, тридцать три миллиона — многовато за мокруху. Но его все устраивает, потому что ему нравится убивать.
  
  — Или потому что его соблазнила Симона.
  
  — Еще один тройничок?
  
  — Почему бы и нет? — хмыкнул я. — Но в конце концов Хак сообразил, что его предназначили в расход, и смылся. Может быть, он каким-то образом пронюхал о расследовании Аарона. Или просто занервничал оттого, что ваше расследование набирало ход.
  
  Майло сказал:
  
  — Симона вывалила все это на Аарона: мол, Хак чрезвычайно странный человек, она его всегда боялась. А Хак, как назло, и в самом деле странноватый.
  
  — Не удивлюсь, если его труп всплывет в точно рассчитанный момент: явное самоубийство с прилагающейся собственноручно написанной записочкой с признанием и указанием места, где зарыты Вандеры. Сразу целая куча дел оказывается закрыта, а Симона станет одной из самых богатых девиц в Лос-Анджелесе.
  
  Майло потер лицо.
  
  — Сто миллионов! Войны начинались из-за меньшего.
  
  Рид фыркнул.
  
  — Если Хак и в самом деле смылся, Уэйр с Симоной сейчас небось с ума сходят.
  
  — Может, — сказал я, — оттого-то Симона и искромсала фотографию?
  
  — Низкая терпимость к разочарованию, — заметил Майло.
  
  — Если это действительно так, они с Уэйром сейчас должны разрабатывать план Б. Избавиться от любых улик, которые свидетельствуют против них, раздуть дело против Хака…
  
  Тут меня осенило.
  
  — Так вот зачем понадобилось убивать Дабоффа! Он был свидетелем того, что Уэйр имеет отношение к болоту…
  
  Рид вздохнул.
  
  — Вот черт! Эти прямо не люди, а пришельцы какие-то.
  
  — Мы кое-что забыли, — сказал Майло. — Если б Хак был мертв, Валленбург не стала бы его прикрывать.
  
  — Может быть, она думает, что он жив, — возразил я. — Эсэмэску-то кто угодно отправить может.
  
  — А кто тогда такие эта семья Адамс, которых она только что навещала? Какие-то стремные придурки, с которыми Валленбург просто случайно знакома? Алекс, включи-ка комп.
  * * *
  
  Рид печатал быстрее Майло и помнил пароли наизусть. Не прошло и нескольких секунд, как он залез в архивы округа.
  
  Анита Брейкл, урожденная Лоринг, два года назад вышла замуж в третий раз. Гражданская церемония состоялась в районном суде Ван-Найса. Счастливый новобрачный — Уилфред Юджин Адамс, чернокожий, шестидесяти двух лет, проживает в Мар-Виста. За ним значилось три случая вождения в пьяном виде, последний раз — шесть лет тому назад.
  
  — Небось еще один роман со времен психотерапии, — сказал Рид.
  
  — Или на сайте «свиданий вслепую» познакомились, — парировал Майло. — Ладно, проверим.
  
  — С собаками и антропологами погодим пока?
  
  — Нет-нет. Позвони доктору Уилкинсон, — он чуть заметно улыбнулся. — И кстати, пусть заодно проверит западный конец болота.
  
  Рид уронил челюсть. Майло усмехнулся.
  
  — Это часть нашей работы, сынок.
  
  — Что именно?
  
  — Долгие бесплодные поиски, оживляемые разочарованиями.
  * * *
  
  Рид позвонил. Мы с Майло ждали его в машине без опознавательных знаков. Когда он появился, вид у него был пришибленный.
  
  — Наверно, она отказала ему во втором свидании, — заметил Майло.
  
  Молодой детектив плюхнулся на заднее сиденье.
  
  — Всё в порядке, Майло?
  
  — Ее нет, я оставил сообщение.
  
  — Ты чем-то расстроен?
  
  — Эсэмэски! Я должен был об этом подумать.
  
  — Почему? Потому что ты из технопоколения, а я — мужик с картинки с лошадью и плугом, и только что отказался от «Бетамакса»?
  
  — А это что такое?
  
  — Нечто вроде кучерского кнута.
  * * *
  
  На дорожке, ведущей к домишке Уилфреда и Аниты Лоринг-Брейкл-Адамс, стоял микроавтобус «Додж». Если Уилфред и был дома, он не спешил об этом сообщать. Голос Аниты был как несмазанная дрель, угрожающая просверлить запертую дверь насквозь.
  
  — Убирайтесь отсюда!
  
  — Мэм…
  
  — Все равно не открою, и вы меня не заставите!
  
  Эту мантру она произносила уже в четвертый раз.
  
  — Мы ведь можем вернуться с ордером, — сказал Майло.
  
  — Вот вернетесь с ордером, тогда и поговорим!
  
  Майло надавил на кнопку звонка. Когда он отпустил звонок, Анита Адамс расхохоталась. Звук был — как камни в дробилке.
  
  — В дверь звоните, на психику давите… Вы мне тут еще рэп врубите на всю улицу! Посмотрим, что на это скажут соседи! Особенно когда выяснится, что у вас не было никаких причин!..
  
  Мы с Майло вернулись в машину. Ее насмешливые вопли преследовали нас до самой мостовой.
  
  — Милая дамочка, — отметил он. — Вот бы моя мама была такая!
  
  Мы сели в машину и стали наблюдать за домишком. Я пил остывший кофе, Майло прихлебывал «Ред Булл». Минут через пять он позвонил Мо Риду. Лиз Уилкинсон и трое интернов из «костяной» лаборатории уже выехали на западный конец болота. Световой день подходил к концу, так что провести тщательные поиски не представлялось возможным, но он собирались провести точечный осмотр. Уилкинсон предложила провести съемку с воздуха, и да, собаки тоже будут кстати.
  
  По следу от ботинка никаких сведений не поступало.
  
  Майло как раз закончил разговор, когда сзади нас остановилась машина. «Майбах» стального цвета. Дебора Валленбург вышла из автомобиля, окинула взглядом улицу и подошла к нашей машине. Костюм «Аква Шанель», серебристые волосы туго собраны на затылке, вся в бриллиантах.
  
  — Что, госпожа адвокат, «Шевроле» вам надоел?
  
  Валленбург вздрогнула, но быстро пришла в себя.
  
  — Вы за мной следите. Очаровательно.
  
  — Вы в последнее время общались со своим неуловимым клиентом?
  
  Валленбург расхохоталась.
  
  — У вас пластинку заело?
  
  — Тут нет ничего смешного, госпожа адвокат, если не считать вашего отношения к ситуации. Это вам не фольклорный фестиваль.
  
  — По-моему, это театр абсурда.
  
  — Если Хак вам действительно настолько небезразличен, я бы рекомендовал вам принимать это всерьез.
  
  — Ваши надуманные обвинения?
  
  — Кончину вашего клиента.
  
  Щеки у Валленбург дернулись. Но долгий опыт судебных разбирательств заставил ее выдержать паузу.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Когда вы в последний раз именно разговаривали со стариной Трэвисом?
  
  Валленбург дернула бедром, демонстрируя непринужденность, но сощуренные глаза выдавали внутреннее напряжение.
  
  — Так я и думал, — кивнул Майло.
  
  — Видимо, в этот момент ваши искусные подначки должны были заставить меня выдать какую-то важную информацию, да, лейтенант?
  
  — В этот момент я могу вам сказать, что знаю: Хак вам не звонил. Вы просто получили текстовое сообщение и сделали выводы. Не обижайтесь, госпожа адвокат, но, возможно, дело в возрасте. Вы — «чайник» в том, что касается современной техники.
  
  — Вы псих, — бросила Валленбург.
  
  — Да нет, я просто задолбался.
  
  — Я имею в виду, что у вас не все дома.
  
  — Оскорбление принято, усвоено и вскоре будет забыто.
  
  — В данный момент мои клиенты, которые имеют к вам отношение, — это мистер и миссис Адамс, — отрезала она. — Они требуют, чтобы вы оставили их в покое.
  
  — Где же ваша корпоративная солидарность? — сказал Майло. — С чего вы вдруг защищаете пару алкашей из рабочего класса, которые случайно познакомились с Трэвисом во время лечения?
  
  — Ла-адно, — протянула Валленбург. — Теперь мы, стало быть, перешли к войне классов и очернению людей, которые имели мужество взять себя в руки.
  
  — Мой папа тоже не в офисе штаны просиживал, и выпивох я повидал достаточно. Но сейчас разговор не о политике, а об убийстве.
  
  Валленбург ничего не ответила.
  
  — Черт возьми, — продолжил Майло, — ну в самом деле, что такое несколько придушенных теток с отрубленными руками для такого закаленного ветерана судебных процессов, как вы?
  
  — Это омерзительно!
  
  — Дело в том, — отозвался Майло, — что вы даже не выполняете своих адвокатских функций. Ваш клиент — не главный подозреваемый. Я считаю, что его использовали и выбросили. Найти настоящего преступника — в наших общих интересах.
  
  Дебора Валленбург покачала головой. Заколыхались бриллиантовые серьги.
  
  — Вы несете чушь.
  
  — Вот и докажите это. Если Хак еще жив, помогите нам с ним связаться. Если он согласится сотрудничать, все мы расстанемся друзьями.
  
  Валленбург цокнула языком.
  
  — Не вариант. И прекратите донимать Адамсов; они порядочные люди, и у вас нет никаких причин их беспокоить. А то я слышала, что в последнее время в судах взвинтили цены.
  
  — Конь педальный, ущерб моральный, — сказал Майло. — А на каком основании?
  
  — Я что-нибудь придумаю.
  
  Валленбург повернулась, чтобы уйти.
  
  — Хак — простой солдат, госпожа адвокат. А я ищу офицеров.
  
  — Ну что за люди, — фыркнула Валленбург. — Одна война на уме!
  
  — Вооруженный конфликт, как минимум. Докажите, что Хак жив, — приведите его к нам.
  
  — Он ни в чем не виновен.
  
  — Вам это известно, потому что…
  
  Валленбург пошла прочь.
  
  — Время — деньги, Деб! Когда мы получим ордер на этот дом, разговаривать будет поздно.
  
  — Спуститесь на землю, Майло! Это разговор ни о чем.
  
  — Судье Стерн расскажете.
  
  — Мы с Лизой в одном классе учились.
  
  — Тогда вы знаете, как она относится к правам пострадавших. И как смотрит на попытки представителей судебной власти вмешиваться во внепроцессуальные вопросы.
  
  Валленбург провела по губам наманикюренным пальцем.
  
  — Надо же, какой милашка!
  
  Она села в «Майбах» и унеслась прочь.
  
  — А когда ты общался с судьей Стерн? — спросил я.
  
  — Года два назад, — ответил лейтенант. — Разборка между бандами, верняк, пара пустяков.
  
  — Наука войны…
  
  — Скорее выстрел наугад.
  * * *
  
  В шестнадцать сорок семь к дому подъехал школьный автобус Лос-Анджелесского округа. Из автобуса вышла белокурая девочка в красной футболке, джинсах и кроссовках. Лет десяти на вид, тоненькая, ручки-палочки, она шаталась под весом гигантского рюкзака.
  
  — Малышка Брендин, — сказал я, больше затем, чтобы произнести это вслух, чем обращаясь к Майло.
  
  — Слушай, прямо голова кругом… Как они быстро растут!
  
  Не успела девочка подойти к двери, как дверь распахнулась. Низенькая, толстая, седовласая тетка высунулась и затащила девочку внутрь. Но вместо того чтобы снова захлопнуть дверь, гневно зыркнула в нашу сторону. За спиной у нее материализовался мужик: высокий, чернокожий, бородатый. Глаза усталые — даже отсюда было видно.
  
  Уилфред Адамс что-то сказал жене. Та огрызнулась, сделала неприличный жест в нашу сторону и захлопнула дверь.
  
  Майло сказал:
  
  — Может быть, Хак все-таки жив. Кого-то она точно защищает.
  
  У него снова запиликал телефон. Мо Рид отзвонился во второй раз, с западного конца болота. Никаких внешних признаков ничего необычного, но ищейка по трупам уже на месте и «проявляет интерес».
  
  — Славное местечко, — съязвил Рид. — Прямо Эдемский сад, да и только.
  
  — Найди мне в этом саду змия, — потребовал Майло.
  
  Он закурил сигару и успел дважды затянуться, как с севера примчался «Майбах» Деборы Валленбург. Машина резко затормозила бок о бок с нашей. Бесшумно опустилось тонированное стекло.
  
  Волосы у Валленбург были растрепаны. Она освежила макияж, но усталости скрыть не могла.
  
  — Вы по мне соскучились! — сказал Майло.
  
  — Вся исчахла… Ладно, может быть, мы сумеем договориться, но сперва определим правила. Я знаю, что по закону вы имеете право лгать подозреваемому, как последний ублюдочный социопат. Но я бы не советовала лгать адвокату, ведущему дело!
  
  — А кто у нас клиент?
  
  — Я требую, чтобы вы говорили со мной напрямую.
  
  — Я искренен, как никогда!
  
  — То, что вы сказали мне в прошлый раз, — что не считаете Трэвиса главным злодеем. На самом деле это бред сивой кобылы?
  
  — Нет.
  
  — Серьезно, лейтенант. Мне нужны гарантии, что мы действуем в общем контексте. И плюс никаких репрессивных мер.
  
  — Вы о чем?
  
  — Никаких штурмовых групп, порчи собственности и перепуганных детей. Я, со своей стороны, могу обещать сообщить всю информацию.
  
  — О чем?
  
  — В данный момент уточнить не могу.
  
  Майло выпустил колечко дыма, потом выпустил второе сквозь первое.
  
  — Вам придется поверить мне на слово, — сказала Дебора Валленбург.
  
  Он откинул голову на подголовник сиденья.
  
  — Когда и где?
  
  — Эти подробности будут сообщены в нужное время. Могу я предположить, что доктор Делавэр тоже будет присутствовать?
  
  — Хак нуждается в консультациях специалиста по душевному здоровью?
  
  — Мне будет спокойнее, если он там тоже будет. Вы же не против, доктор?
  
  А меня ведь даже не представили!
  
  — Да, конечно.
  
  — Мэл Верти, Триш Мэнтл и Лен Кробски состоят в том же теннисном клубе, что и я, — сказала она.
  
  Три семейных адвоката-тяжеловеса.
  
  — Передавайте им привет.
  
  — Все они хорошего мнения о вас. — Валленбург вновь обратилась к Майло: — Значит, договорились. Я сам позвоню.
  
  И многозначительно подмигнула:
  
  — Или эсэмэску кину.
  Глава 37
  
  Трэвис Хак трясся.
  
  По его вискам змеились набухшие вены, уходящие вверх, за линию волос, сквозь густую черную щетину на черепе. Глаза, так глубоко посаженные, что они были видны только при самом ярком свете, смотрели в никуда. Щеки запали, как у покойника. Осунувшееся лицо само по себе могло поведать целую историю.
  
  Дебора Валленбург купила ему новенькую рубашку. Небесно-голубую, хрустящую, с еще не расправившимися складками. Хак выглядел как кандидат на досрочное освобождение.
  
  Она выдвинула свой стол на несколько футов вперед и села там рядом с Хаком, отгородившись таким деревянным барьером. Мать и дитя кисти Мэри Кассатт взирали на происходящее с неуместной безмятежностью. Мягкий свет, который включила Валленбург, ничуть не успокаивал ее клиента. Он раскачивался в кресле и истекал по́том. Возможно, под лампами дневного света в полицейском участке ему было бы еще хуже. А может быть, это все вообще не имело значения.
  
  Было четыре часа утра. Эсэмэска Валленбург разбудила Майло в четверть третьего, мне он позвонил двадцать минут спустя. По пустынным, словно пески Сахары, улицам мы домчались до Санта-Моники в два счета. Если б не череда янтарно освещенных окон верхнего этажа, офис Валленбург был бы похож на гранитную лопату, вонзенную в беззвездное небо.
  
  Как только машина Майло остановилась у въезда на парковку, железная решетка раздвинулась и наружу вышел охранник в форме.
  
  — Будьте любезны, ваши документы.
  
  Нагрудный знак Майло явно был именно тем, что он ожидал увидеть.
  
  — Лифт вон там, парковаться можете где хотите.
  
  Охранник указал на безбрежное море свободных мест. Единственной машиной на стоянке был «Феррари» медного цвета.
  
  — Ее спортивная машина, — заметил Майло. — Надеюсь, это все не игра.
  
  Мо Рид на заднем сиденье звучно зевнул и протер глаза.
  
  — Ну, поиграем…
  * * *
  
  Дебора Валленбург взяла Хака за руку. Он отстранился. Она села прямее. Седая шевелюра волосок к волоску, макияж по всей форме, бриллианты.
  
  Профессиональная уверенность поколебалась лишь тогда, когда адвокатша взглянула на Хака. Он пребывал в своем отдельном мире и в глаза не смотрел.
  
  — Будете готовы, Трэвис, можем начинать, — сказала Валленбург.
  
  Прошла минута. Потом еще тридцать секунд. Мо Рид закинул ногу на ногу. И Хак, как будто среагировав на это движение, произнес:
  
  — Единственным, кого я убил, был Джеффри.
  
  Валленбург нахмурилась.
  
  — Трэвис, но это же был несчастный случай!
  
  Хак слегка отвернулся, словно выражение «несчастный случай» показалось ему оскорбительным.
  
  — Я теперь много думаю о Джеффри. Раньше не мог.
  
  — До того, как?.. — подсказал я.
  
  Хак втянул в себя воздух.
  
  — Я как во сне жил все это время. А теперь протрезвел и очнулся, но это не всегда… хорошо.
  
  — Слишком о многом приходится думать? — предположил я.
  
  — О плохом, сэр.
  
  — Трэвис! — обронила Валленбург.
  
  Хак повернулся, и мягкий свет коснулся его лица. Зрачки расширены, лоб как маслом намазан. Вокруг ноздрей какая-то сыпь, будто мелкие ягодки по бледной коже.
  
  — Меня терзают дурные сны. Я — чудовище.
  
  — Никакое вы не чудовище, Трэвис!
  
  Хак ничего не ответил.
  
  — Разве вы можете не чувствовать себя отверженным, если люди постоянно относятся к вам с предубеждением? — спросила она, делая вид, что говорит с ним, но на самом деле обращаясь к суду.
  
  — Дебора, — он понизил голос до шепота, — вы редкая птица, вы летаете вольно. Но я-то знаю, кто я такой!
  
  — Вы хороший человек, Трэвис.
  
  — Среднестатистический немец.
  
  — Прошу прощения?
  
  — Человек из толпы, — сказал Хак. — Довольный своим костюмом и приличными туфлями. А вони можно и не замечать.
  
  — Трэвис, нам следует сосредоточиться на…
  
  — Дахау, Дебора. Руанда, Дарфур, невольничьи корабли, Камбоджа, плавящиеся пустыни… Обычный человек сидит в кафе и кушает кремовые пирожные. Он знает, куда дует ветер, вонь бьет ему в нос, но он делает вид, будто ничего не замечает. Вы выбрали свободный полет, Дебора. Толпа выбирает клетку. И я выбрал клетку.
  
  — Трэвис, сейчас речь не о войне и…
  
  Хак развернулся к ней.
  
  — Речь о войне, Дебора. Война дышит в нас всех. Совершить набег на соседнюю стаю, разорить деревню, сожрать детенышей. В добром мире быть человеком означает не быть животным. Вы выбрали не быть животным. А я…
  
  — Трэвис, мы пришли сюда, чтобы вы рассказали им то, что знаете…
  
  — Я почуял ветер, и вонь ударила мне в голову. Я допустил это, Дебора.
  
  Прежде чем Валленбург успела что-нибудь возразить, я произнес:
  
  — Вы допустили все эти убийства.
  
  Хак вцепился в стол, будто боялся упасть. Длинные, узловатые пальцы вдавились в кожу, соскользнули, оставив блестящие следы пота, будто от проползшей улитки. Он прикусил впалую щеку.
  
  Валленбург промолвила:
  
  — Трэвис, вы тут абсолютно ни при чем…
  
  — Я мог это предотвратить! Я недостоин того, чтобы жить!
  
  Он оголил запястья, подставляя руки наручникам. Дебора Валленбург заставила его опустить руку. Хак окаменел.
  
  — Когда вы узнали? — спросил я.
  
  — Я… этому не было начала, — выдавил Хак. — Оно просто было тут. Тут. Тут. Тут-тут-тут-тут…
  
  Он хлопал себя по голове, по щеке, по груди, по животу, с каждым ударом все сильнее.
  
  — Вы предчувствовали надвигающееся насилие.
  
  — Келвин, — выдохнул он. Опустил голову и забормотал, обращаясь к кожаной поверхности: — Я водил его гулять. Мы почти не разговаривали. Келвин тихий. Мы видели оленя, ящерок, орлов, койота. Келвин любит слушать океан; он говорит, что океан поет басовую тему, а вселенная гудит, как григорианский хорал.
  
  Я напомнил:
  
  — А теперь Келвин…
  
  Хак уставился на меня.
  
  — Вся их семья убита? — уточнил я.
  
  Хак отрывисто всхлипнул. Над искривленным ртом нависли сопли. Дебора Валленбург предложила ему платок, он не обратил на это внимания, и она сама утерла его верхнюю губу.
  
  — Откуда вы знаете? — спросил я.
  
  — Где они? — простонал он.
  
  — Вы не имеете представления, где они?
  
  — Я-то думал, она их любит! Я думал, она способна любить…
  
  Он протянул руку, словно просил милостыню. Ладонь была отмыта добела, ногти неровно обгрызены. Когда Хак распрямлял пальцы, я увидел на костяшках шрамы: белые, блестящие — судя по всему, старые ожоги.
  
  Я поинтересовался:
  
  — «Она» — это?..
  
  Он не ответил.
  
  — Кто это, Трэвис?
  
  Он вымолвил ответ — одними губами. Звук включился секунду спустя, как на тормозящем плейере:
  
  — Симона…
  
  Мо Рид сощурил глаза. У Майло глаза по-прежнему были закрыты, руки сложены на животе. Со стороны могло показаться, будто он спит. Но я-то знал, что лейтенант не спит: он не храпел.
  
  — Вы утверждаете, что Симона убила семью Вандеров? — переспросил я.
  
  Хак вздрагивал от каждого слова.
  
  — Это ваше предположение, Трэвис? Или вам известно это как факт?
  
  — Это не… я знаю… потому что она… я-то думал, она уязвимая, а не… потому что она ранила себя.
  
  — Ранила себя? Как?
  
  — Раны, в таком месте, что их не видно, если не… это секретная игра.
  
  — Симона режет себя.
  
  Кивок.
  
  — И пробует собственную кровь.
  
  — Когда мы с ней встречались, то никаких ран не заметили…
  
  — Она выбирает потайные места… — Он облизнул губы.
  
  — Вам это известно, потому что…
  
  Голова у него дернулась вперед. Холодный, хриплый звук вырвался сквозь стиснутые губы.
  
  — Вы с Симоной были близки, — сказал я.
  
  Придушенный смех. Хак снова вцепился в столешницу.
  
  — Дурацкие мечты. У нее были другие планы.
  
  — Расскажите им о ней все то, что рассказывали мне, Трэвис, — вмешалась Валленбург.
  
  Молчание.
  
  — Трэвис, расскажите, как она вас соблазняла!
  
  Хак яростно замотал головой.
  
  — Нет-нет. Это звучит романтично. А там никакой романтики не было, там… там…
  
  — Рассказывайте, а не то я сама расскажу.
  
  — Дебора! — умоляюще простонал Хак.
  
  — Трэвис, я обещала им, что вы сообщите факты. Если вы не расскажете им факты, они вам не поверят.
  
  Прошло несколько секунд. Хак выдавил:
  
  — Я… это… в общем, она пришла. В главный дом пришла. Дома никого не было. Я на нее заглядывался. Потому что она прекрасна. Физически. Заговорить с ней было немыслимо: она — дочка, я — наемный работник. Но она сама со мной заговорила. Это было так, как будто она знала мои мозги все насквозь. С ней как будто окно открылось настежь.
  
  — Ей это было нетрудно, — сказал я.
  
  Кивок.
  
  — Она съежилась. Мы смотрели на океан. Она пришла ко мне в комнату. Положила голову мне на… она показала мне свои раны. Плакала мне в рубашку. Это было откровение. География плоти. Прижимать ее к себе, когда она плачет… — Хак потер блестящие костяшки.
  
  — В географии плоти вы разбирались.
  
  Он уставился в кожаную столешницу.
  
  — Для нее — лезвия, для вас — огонь, — произнес я.
  
  Кривая улыбка.
  
  — Раньше я нуждался в наказании.
  
  — В тюрьме?
  
  — Потом.
  
  Он умолк, ожидая упреков Валленбург. Та ничего не сказала.
  
  — Извините, Дебора. Когда я вышел на свободу, мне в голову постоянно лез Джеффри… Я не хотел вас беспокоить. — И обратился ко мне: — Мне было нужно чувствовать хоть что-нибудь.
  
  — Чем именно пользуется Симона? — спросил я.
  
  — Да всем. Бритвы, кухонные ножи, нож для бумаги… У нее и пистолеты есть, Саймон ей дарил. Когда он женился на Надин, та сказала: будьте любезны, никаких пистолетов в доме. Симона с ними возится, разговаривает о них, пистолеты дорогие, она вставляет себе дуло в рот, делает вид, будто… она совала себе руки в глотку, чтобы вызвать рвоту. Иногда расцарапывает себе горло, харкает кровью… Ей нравится собственный вкус.
  
  Рид беззвучно выдохнул.
  
  Майло по-прежнему дремал в кресле, его широкая грудь вздымалась. Валленбург посмотрела на него, потом на меня.
  
  — Что еще вы намерены нам рассказать о Симоне? — спросил я.
  
  Хак продолжил:
  
  — В первый раз, когда она мне показала свежие… стигматы — она это так называла, — я ее обнял. Потом мы… она побрила мне голову, сказала, что я ее жрец, что у меня кость красивая. Я думал… я мечтал ей помочь, но это были только мечты.
  
  — Как долго длились эти ваши отношения?
  
  Глаза у него закатились — и встали на место, как шары в игровом автомате.
  
  — Вечность.
  
  — Назовите, пожалуйста, более конкретные сроки.
  
  — Два месяца, — вклинилась Дебора Валленбург. — Это кончилось примерно полгода назад.
  
  — Это так, Трэвис?
  
  Кивок.
  
  — Как вы узнали, что Симона — не тот человек, за кого вы ее принимали?
  
  — Я ее преследовал.
  
  Рид напряг плечи. Майло не шелохнулся.
  
  — Вы неудачно выразились, Трэвис, — произнесла Валленбург. — Просто сообщите им факты.
  
  — Но я же ее преследовал, Дебора! — возразил Хак.
  
  — Вы тревожились и начали наблюдать за ней.
  
  Я напомнил:
  
  — Вы следили за Симоной.
  
  — Я звонил целую неделю, она не брала трубку. Я растерялся. В последний раз, когда мы были вместе, она… очень ласково говорила со мной. А потом вдруг раз — и ничего. Я начал тревожиться, что с ней что-то случилось. Потом подумал, а вдруг она ждет чего-то от меня. Что я сделаю что-нибудь спонтанное, неожиданное. Она говорила, что ее заводит спонтанность, что мне надо быть посвободнее. А я боялся… импровизировать. Сюрпризы — не… не люблю я их. И Симона знала, что мне не нравится отступать от сценария. Значит, нужен был сюрприз.
  
  — И вы внезапно явились к ней домой?
  
  — Всего один раз.
  
  — Когда?
  
  — Три месяца назад, — сообщила Валленбург.
  
  — Саймон с Надин и Келвином поехали на выходные в Охай, — сказал Хак. — Они поехали потому, что Келвин хотел познакомиться с Никругским, композитором. В доме было тихо, Симона не отвечала на звонки. И тишина подействовала на меня… вернулись старые желания.
  
  — Жара и боли.
  
  — Я нашел спички. Зажег их, но не стал жариться. Я позвонил куратору. Мы поговорили, но не о том, что на самом деле было у меня на уме. Тишина становилась все громче и громче. Я сказал себе: давай, давай, давай, будь спонтанным! Поехал в ущелье Малибу, нарвал цветов, сделал букет, перевязал кухонной бечевкой, налил в винную бутылку виноградного сока, повязал ленточкой — черной, ее любимый цвет. Взял крекеры на воде из кладовки. Две коробки. «Хавершамс», из Англии, поставщики королевского двора; Симона почти ничего не ест, кроме этих крекеров, зато уж на них как наляжет… Я видел, как она умяла две коробки зараз. Потом она их… извергает обратно. Горло у нее кровоточит, это выглядит как каша с клубникой.
  
  — И вы пошли к ней в дом, — сказал я.
  
  — Я хотел сделать сюрприз любимой женщине. На стук она не открыла. Я пошел на зады — Симона любит быть под открытым небом. В любую погоду, раздевается донага, и… Она именно под открытым небом пускает себе кровь. У нее пятна на мебели. Тиковая мебель. Дворик крошечный, заросший, за домом сразу крутой склон, и маленькая беседка, она там спит. Я еще не успел подойти, как услышал: Симона с кем-то другим. Мои мозги все поняли, но ноги шли дальше сами собой. Я нашел место, откуда можно подглядывать. Смотрел. Зря смотрел, я уже знал, что происходит…
  
  Хак задохнулся и уставился в потолок.
  
  — Что вы увидели? — спросил я.
  
  — Они лизались. Как кошки. Ласкали, лизали, лизали, ласкали… — Он облизнул губы. — Лизали, рычали. Хохотали, говорили непристойности.
  
  — Симона и…
  
  Долгая тишина.
  
  — Кто с ней был, Трэвис?
  
  — Этот, в парике.
  
  — Назовите нам имя.
  
  — Ну, он, — сказал Хак. — Улыбчивый парик, Уэйр-адвокат. Ночной кошмар. Она говорила мне, что ненавидит его, что он мерзавец, что обворовывает Саймона, что она все ему расскажет. Только чтобы я ничего не рассказывал, она сама все расскажет, кинет дерьмо на вентилятор, научит этих козлов уму-разуму, и тогда мы будем свободны…
  
  — Но там, во дворе…
  
  — Они лизались. Никакой ненависти. Кроме общей.
  
  — У них была общая ненависть? — переспросил я.
  
  Молчание.
  
  — К кому именно, Трэвис?
  
  Дыхание Хака участилось, глаза забегали.
  
  — К кому, Трэвис?
  
  — Лизались, хохотали, и это отвратительное слово…
  
  — Какое слово?
  
  — «Чурка».
  
  — Надин? — спросил я. — Потому что она азиатка?
  
  — Они выплевывали его, как блевотину: чурколюб, чуркин муж, чуркотрах, долбаная чурка, чурка косоглазая, из помойки вылезла…
  
  Он стиснул кулаки, и старые ожоги выцвели до жемчужной белизны.
  
  — Моя голова… я этого наслушался, и мне захотелось сжечь себя всего. Я пошел домой, нашел еще спичек. Кинул их в воду. Позвонил другому куратору. — Глаза у него наполнились слезами. — А Саймону так и не сказал!
  
  — Симона ненавидит своих родных.
  
  — Она их не просто ненавидит, — выговорил Хак. — Она… она их… таких и слов-то нет!
  
  — Симона когда-нибудь демонстрировала недовольство по поводу новой женитьбы Саймона?
  
  — Нет-нет-нет-нет-нет, наоборот! Она обожала Надин. «Надин умная, Надин стильная, Надин красавица», не то что ее мать. Я знаю Келли, она человек хороший, но не поддерживала Симону; ладно, я всё понимаю, мы все всё понимаем, но…
  
  — Симона утверждала, что любит Надин.
  
  — Она говорила, что хотела бы, чтобы ее воспитывала Надин. Они обнимались, они целовались, Надин относилась к Симоне как к сестренке. Когда Симона приходила в дом, она играла волосами Келвина. Чудесные волосы, всегда говорила она. В щеки его целовала. «Он такой милый, Трэвис! Я так его люблю, Трэвис! Он гениальный, Трэвис, я его люблю. Золотые руки, я его так люблю, Трэвис!»
  
  — Золотые руки…
  
  — Золотые, бриллиантовые, платиновые, волшебные руки. Она говорила, что в его музыке звучит чистая любовь, и его руки напрямую связаны с душой.
  
  — Но в тот день, во дворе, никакой любви…
  
  — Мой мир сгорел дотла, — выдохнул Хак. — Я уполз обратно в свою клетку.
  
  — Вы ничего не сказали Вандерам, — промолвила Валленбург, — потому что у вас не было доказательств. Кто бы вам поверил?
  
  Хак улыбнулся.
  
  — Возражение отклоняется.
  
  — Но, Трэвис…
  
  — Я ничего не сказал, потому что я трус.
  
  — Это же смешно, Трэвис. У вас побольше храбрости, чем у многих других.
  
  — Возможно, Дебора права, — подтвердил я.
  
  Мо Рид вскинул бровь. Майло по-прежнему не шевелился.
  
  Я продолжил:
  
  — Это в самом деле был трудный выбор, Трэвис. Вскрыть нарыв в надежде, что удастся увернуться от потока гноя, или молиться, чтобы все ограничилось только словами.
  
  — Оправдания, — повторил Хак. — Типичный немец…
  
  — Ох, Трэвис, ради всего святого! — взмолилась Валленбург. — Мы сюда не о космосе и философии беседовать пришли, речь идет о чисто юридических вопросах. Вы никоим образом не могли предвидеть, что они замышляют, и были совершенно не обязаны разглашать то, что подслушали.
  
  Майло приоткрыл один глаз.
  
  — Если только он не был замешан в этом сам.
  
  Валленбург фыркнула.
  
  — Ой, я вас умоляю! Вы хоть не спали последние десять минут?
  
  — Не спал. Выслушал интересную историю…
  
  — Все логично, Дебора, — произнес Хак. — Я убил человека, я покупал секс за деньги…
  
  — Трэвис, помолчите!
  
  — Давайте поговорим о других жертвах, — предложил я.
  
  — Три женщины, — кивнул Хак.
  
  — Шералин Докинз. Ларлин Ченовет. Демора Монтут.
  
  Никаких признаков узнавания. Никаких попыток отрицать.
  
  — Я о них услышал по телевизору, — сказал Хак. — Тогда и сбежал.
  
  — Почему именно тогда?
  
  — Из-за того, чем они зарабатывали. Я хожу к таким женщинам, как они. Я начал чувствовать, что знаю их. Может быть, я действительно что-то сделал…
  
  — А что вы сделали?
  
  — Иногда я плохо соображаю, что делаю.
  
  Я повторил имена. Он ответил:
  
  — Нет, вряд ли.
  
  Валленбург стиснула зубы.
  
  — Трэвис! Это не то, что вы рассказывали мне!
  
  — Деб…
  
  Рид вытащил три полицейских снимка. Хак долго рассматривал их, потом покачал головой.
  
  — Он к этому никакого отношения не имеет, — сказала Валленбург. — Он запаниковал и сбежал.
  
  — Вы никогда не снимали женщин у аэропорта? — спросил я.
  
  — Нет.
  
  — А где вы их берете?
  
  — На бульваре Сансет.
  
  — А почему не в аэропорту?
  
  — Мне надо быть поближе к дому, вдруг я понадоблюсь Саймону и Надин.
  
  — Зачем вы можете им понадобиться?
  
  — Отвезти что-нибудь, привезти из круглосуточного ресторана — иногда Надин вдруг хочется есть посреди ночи. Иногда я покупаю Келвину диски в «Тауэр рекордс» на бульваре Сансет. Раньше покупал. Теперь они закрылись, и я хожу в «Вёрджин».
  
  Оба магазина были в нескольких минутах езды от того места, где Рид нашел проституток, которые знали Хака.
  
  — Быть на связи двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю… — произнес я.
  
  — Такая у меня работа.
  
  — Симона знала, что вы ходите к проституткам?
  
  Чуть заметная, загадочная улыбка.
  
  — Что тут смешного? — спросил Рид.
  
  Хак вздрогнул.
  
  — Ничего, ничего! Просто я не то чтобы к ним ходил. Так… захаживал.
  
  — Так Симона знала? — спросил я.
  
  — Я ей признался.
  
  — Зачем?
  
  — Мы разговаривали. Заполняли пробелы.
  
  — Откровенничали?
  
  — Да.
  
  — И какие пробелы заполнила Симона?
  
  — Что ей нравится вкус собственной крови. Что ей нужно что-то чувствовать. Что она мечтает о совершенном теле, что постоянно чувствует себя жирной, ненавидит зеркало, в котором видит все эти груды сала…
  
  — А что вы говорили ей про проституток?
  
  — Я сказал, что до нее у меня были только такие женщины. Я сказал, что быть с ней для меня все равно, что высадиться на Луну.
  
  — Новая жизнь.
  
  — Новая вселенная.
  
  — Так что когда вы застали ее с Уэйром, это было…
  
  Хак хлопнул в ладоши.
  
  — Полный крах.
  
  Я покосился на Майло. Тот снова прикрыл глаза и погрузился в мнимую дремоту.
  
  — Трэвис, расскажите нам о Силфорде Дабоффе.
  
  Затуманенный взгляд.
  
  — О ком?
  
  — О том человеке, который охраняет Птичье болото.
  
  — Я никогда не бывал на Птичьем болоте.
  
  — Никогда?
  
  — Никогда.
  
  Я повторил имя Дабоффа.
  
  — Я должен его знать, да? — спросил Хак. — Извините…
  
  — Ну, давайте поговорим о человеке, которого вы знаете. Селена Басс.
  
  Хак, похоже, был готов к этому вопросу.
  
  — Из-за Селены-то я и понял наверняка.
  
  — Что вы поняли?
  
  — Что ненависть Симоны словами не ограничится.
  
  — Вы решили, что Селену убила Симона?
  
  — Селена пришла от Симоны.
  
  — В каком смысле «пришла от Симоны»?
  
  — Это Симона ее нашла. Сказала, что сделала это ради Келвина. Симона привела Селену в дом.
  
  — Нашла учительницу для Келвина?
  
  — Нашла подругу, которая — вот же совпадение! — вдобавок гениальная пианистка и преподавательница.
  
  — Симона называла Селену своей подругой?
  
  — Они и вели себя как подруги.
  
  — Как именно?
  
  — Счастливые стройные девушки, все время смеются, — промолвил Хак. — И эти джинсы с низкой талией…
  
  — А откуда вы знаете, что они не были подругами?
  
  — Мне Симона сказала. Потом. Сказала, что услышала, как Селена играет на пианино на вечеринке. У Селены были волшебные руки, золотые руки, как и у Келвина, она идеальная учительница для него. А к Келвину ходила ворчливая старая училка, он все хотел бросить уроки. Симона сказала Селене, что тут можно неплохо заработать. Мне следовало знать, что дело не только в этом.
  
  — А что еще?
  
  — В первый раз, когда я принес покупки, подъехала машина Симоны; с ней была другая девушка, они хихикали. Я вошел в дом. А они — нет. Когда я вышел, чтобы забрать еще покупки, они смотрели на море. Они стояли обнявшись. И Симона положила руку на… на задницу Селены.
  
  — Селена с Симоной состояли в сексуальной связи.
  
  — Может быть.
  
  — Это было еще до того, как вы с Симоной вступили в связь?
  
  — Да.
  
  — И это не заставило вас задуматься?
  
  — О чем?
  
  — Ну, о Симониных сексуальных предпочтениях.
  
  Глаза у Хака вспыхнули.
  
  — Да мне было все равно!
  
  Я сказал:
  
  — Позднее, когда вы вступили в связь, Симона сказала вам, что встретилась с Селеной на вечеринке?
  
  Кивок.
  
  — Она не говорила, что это была за вечеринка?
  
  — Ну, просто вечеринка.
  
  — Чай с печеньем?
  
  Молчание. Затем Хак произнес:
  
  — Потом я начал подозревать…
  
  — Что именно?
  
  — Тогда, во дворе… когда они перестали лизаться, он встал, и Симона вытянулась на тиковом шезлонге, и…
  
  Он скривился.
  
  — У нее было бритвенное лезвие. Он вернулся, попробовал ее на вкус. Он принес с собой разные вещи. Веревки… шарики на веревке… большие, огромные, пластиковые… Я отвернулся, не хотел на это смотреть, но мне все было слышно. Он сказал: «Отличная вечеринка!» Она сказала: «Золотые руки! Девочка. Не хватает только ее и пианино».
  
  Хак потряс головой, и капли пота разбрызгались по столешнице. Дебора Валленбург заметила непорядок, но вытирать не стала.
  
  Я прикинул вслух:
  
  — «Отличная вечеринка» — это значит…
  
  — Селена участвовала в тех же самых забавах. — Он посмотрел на меня, ожидая подтверждения.
  
  — Когда вы услышали о том, что Селена убита, у вас возникла гипотеза о том, что с ней случилось?
  
  — Ощущение.
  
  — Когда мы пришли и рассказали вам о Селене, вы об этом ощущении не упоминали.
  
  — Я был… я не… у меня от вас в голове помутилось. Но наконец туман развеялся, и у меня возникло это ощущение. Я не знал, что теперь делать.
  
  Майло, не открывая глаз, произнес:
  
  — Вы могли снять телефонную трубку…
  
  — И что бы он вам сказал? — возразила Валленбург. — Это же только интуиция.
  
  Майло одарил ее отеческой усмешкой.
  
  — Когда неизвестно, кто это сделал, мы хватаемся за все подряд, госпожа адвокат.
  
  — Ну да, конечно! Так бы вы ему и поверили.
  
  — Я собирался сказать Саймону, — сказал Хак. — Если вообще…
  
  — Что «если вообще»? — спросил я.
  
  — Если вообще смог бы рассказать кому-нибудь.
  
  — Если, если… Самое длинное слово в словаре, — заметил Рид.
  
  — Я об этом думал, — возразил Хак. — О том, чтобы сказать Саймону. Но она же его дочка, он ее любит… А я так, посыльный.
  
  — И вы так ничего и не предприняли, — подытожил Рид.
  
  — Нет, я… я позвонил ему, чтобы услышать его голос — может, тот подскажет мне, что делать. Саймон не взял трубку. Я все звонил, звонил, а он не отвечал. Я написал и-мейл. Он не ответил. Я тогда написал и-мейл Надин, и она тоже не ответила. Тут я забеспокоился. А потом стало известно про тех других женщин… Я услышал про них и сказал себе: «Это те самые женщины, к которым ты ходишь».
  
  — И тогда вы сбежали? — уточнил я.
  
  — Я убил человека, я покупаю секс за деньги, был знаком с Селеной. И все остальные — богачи. — Он обернулся к Валленбург: — Вы мне говорили вернуться, а я не послушался.
  
  — Трэвис, это не тема для обс…
  
  Майло встал, подошел к столу, уставился на Хака.
  
  — Это вся история, приятель?
  
  — Да, сэр.
  
  — Бред сивой кобылы.
  
  — Посадите меня обратно в клетку, сэр. Я заслуживаю всего, на что вы меня осудите.
  
  — Ах, вот как?
  
  Валленбург вскочила на ноги, вытянула руку между Хаком и Майло.
  
  — Это не признание!
  
  Майло хмыкнул:
  
  — Селена, шлюхи, целый заговор — и все только затем, чтобы оклеветать тебя… Как удачно!
  
  — Ради всего святого, ну как же вы не видите? — взвилась Валленбург. — Ведь на первый взгляд он идеальный козел отпущения!
  
  — Только на первый взгляд?
  
  — Вдумайтесь в суть: перед вами человек, который ни за что ни про что попал в тюрьму, но не держит зла. Человек, который вел жизнь, абсолютно чуждую насилию. Ради всего святого — ведь он же спас ребенка!
  
  — Да не спасал я ее, Дебора. Я просто взял ее с тротуара и…
  
  — Помолчите, Трэвис! Вы же видели, как Брендин на вас смотрит. Если б не вы, этот ублюдок мог бы вернуться и забить ее насмерть, как забил насмерть ее мать!
  
  — Дебора…
  
  — Ну что «Дебора», Трэвис? Пора вам уже взяться за ум и начать заботиться о себе. Вам хватило глупости сбежать, хватило глупости не вернуться, когда я вам говорила, что надо вернуться. А теперь вы ведете себя как круглый идиот!
  
  — Я…
  
  — Да, Трэвис, жизнь — дерьмо, мы все это поняли. Но в данном конкретном несчастье вы не виновны, и, если будете держаться фактов, полиция вам поверит!
  
  И посмотрела на Майло.
  
  Тот остался нем.
  
  Хак сказал:
  
  — Но ведь я допустил, чтобы все это случилось, Дебора…
  
  — Трэвис, вы были всего лишь посыльным, а не всеобщим сторожевым псом. Если б вы сказали о Симоне что-нибудь плохое, то остались бы без работы, а она по-прежнему спокойно продолжала бы охмурять отца и выполнять свой план.
  
  — О каком плане идет речь? — спросил Рид.
  
  — О плане на сто тридцать три миллиона долларов, — отозвалась Валленбург. — Эта девчонка от своего не отступала. Никогда!
  
  Майло хмыкнул.
  
  — Какие точные цифры!
  
  Валленбург ответила ледяной усмешкой.
  
  Лейтенант продолжил:
  
  — Если это действительно так, мы говорим о долгосрочных, далеко идущих планах. Убивать проституток на протяжении года и трех месяцев, складывать их в болото — и все только затем, чтобы выдать смерть Вандеров за убийство в состоянии аффекта?
  
  — Лейтенант, речь идет о мотивах ценой в сто тридцать три миллиона. Убийство Селены обратило ваше внимание на Вандеров и вывело вас на Трэвиса. Убийство трех женщин позволило выдать это за дело рук маньяка. Хитроумная сучка преподнесла вам Трэвиса на тарелочке! Зная его историю, она понимала, что вы нацепите шоры.
  
  — Бож-же мой! — съязвил Майло. — Ну и в чем же тут соль?
  
  — Сто тридцать три мил-ли-она, лейтенант! Такой горшочек с золотом стоит того, чтобы выстроить планы на год вперед.
  
  — Классная киношка выйдет.
  
  — «Оскар» за лучший документальный фильм, лейтенант.
  
  — И мы должны воспринять все это нутром из-за чувств мистера Хака… Прямо вот тут! — Он потер свой выпяченный живот.
  
  — Нет, потому что это правда, потому что все это логично, и потому что у вас нет ни единого доказательства причастности Трэвиса хоть к одному акту насилия.
  
  Майло, ухмыльнувшись своей волчьей усмешкой, перегнулся через стол так, что его лицо оказалось в нескольких дюймах от лица Хака. Тот нервно облизнул губы.
  
  Валленбург начала:
  
  — И вовсе ни к чему его запу…
  
  — Трэвис, мне понравились твои истории. Расскажи мне еще одну.
  
  — Какую, сэр?
  
  — О той крови, которую мы нашли в сливе раковины у тебя в комнате.
  
  Кадык Хака подпрыгнул у него на шее.
  
  — Я… ну, может быть, я порезался… Я был выбит из равновесия. Голова болела, может быть, я порезался и смыл кровь в раковину.
  
  — Порезы остались? Он оглядел руки Хака.
  
  — Нет, все чисто.
  
  — Ну, посадите меня в клетку, мне все равно, — сказал Трэвис.
  
  — Какая у тебя группа крови, сынок?
  
  — Первая положительная.
  
  — У тебя в сливе нашли четвертую.
  
  Хак побелел.
  
  Майло прихлопнул своей лапищей его руку. Хак вцепился в него, будто ребенок, ищущий защиты.
  
  — Расскажи-ка нам про четвертую группу, сынок.
  
  — Это Саймон, — сказал Хак. — У него редкая кровь. Его все время зовут в доноры.
  
  — Ага, и он поделился своей редкой кровью с твоей раковиной… Расскажи что-нибудь получше, сынок.
  
  Валленбург парировала:
  
  — Если некто расчетливо и продуманно убивал людей, ему не составило бы труда подлить кровь в эту чертову раковину. Симона имела доступ в дом — могу поручиться, что и Уэйр тоже; разумеется, он имел доступ, принимая во внимание его отношения с Симоной, ей достаточно было дать ему этот чертов ключ, и…
  
  Хак, по-прежнему сжимая запястье Майло, протянул свободную руку.
  
  — Посадите меня в клетку!
  
  — Трэвис, ни слова больше!
  
  — Госпожа адвокат, мы, кажется, пришли к некоему соглашению, — сказал Майло. — Вставай, сынок. Сейчас зачитаем тебе права и поедем в кутузку.
  
  — Хорошо, — согласился Хак.
  
  Валленбург вскочила и схватила его за плечи.
  
  — По какому обвинению?
  
  — Начнем с кучи сто восемьдесят седьмых[31], а там посмотрим.
  
  Теперь она задрожала.
  
  — Вы совершаете чудовищную ошибку!
  
  — Вы очень привязаны к этому типу, — сказал Рид. — Я чего-то не понимаю?
  
  Валленбург беззвучно выругалась.
  
  — Лейтенант, мы же с вами однозначно договорились…
  
  — Что мы его выслушаем, — довершил Майло. — Мы его выслушали, теперь мы его арестовываем.
  
  Валленбург пожевала губами.
  
  — Как это прекрасно, как предсказуемо!.. Лейтенант, я заранее уверяю вас, что все это окажется напрасно. И позаботьтесь о том, чтобы с ним обращались как следует. Как только вы выйдете за дверь, я начну составлять ходатайство.
  
  — Ну разумеется, мэм, ничего другого я от вас и не ожидал. Давай, сынок, вставай.
  
  Хак повиновался.
  
  — Выйди, пожалуйста, из-за стола. — Майло достал наручники.
  
  Валленбург спросила:
  
  — Вы будете держать его в Западном округе или в Центре?
  
  — Подержим в Западном, пока не сумеем организовать перевод.
  
  — Все согласно протоколу, — сказала Валленбург. — А мы еще говорим об обычных немцах… кстати, вам стоит за ним последить — человек склонен к самоубийству.
  
  — Я все равно мертвый, — отозвался Хак.
  
  Валленбург занесла было руку, словно собиралась дать ему затрещину. Посмотрела на свои трясущиеся пальцы и уронила руку.
  
  — Спасибо вам за все, Дебора, — произнес Хак.
  
  — Сплошные неприятности от тебя! — прошипела она.
  * * *
  
  В лифте, по пути на подземную парковку, Хак промолвил:
  
  — Ну, вам ничего другого не оставалось.
  
  — Почему она о вас так заботится? — спросил Рид.
  
  Трэвис моргнул.
  
  — Она когда-то рассказывала мне про свою волонтерскую деятельность. Про приюты для животных… Она не может иметь детей.
  
  — И вы ей как сын? — спросил Рид.
  
  — Не то чтобы сын, но она говорила, что когда спасаешь животное из приюта, то потом отвечаешь за него.
  
  — Что-то вроде щенка, значит?
  
  Хак улыбнулся.
  
  — Наверное, да.
  
  Двери открылись. Майло взял Трэвиса под локоть руки, скованной наручниками, и направил к машине.
  
  — Больше ты нам ничего рассказать не хочешь?
  
  — Да нет. Вы все равно не поверите.
  
  — Это вас на психотерапии обучают пассивности?
  
  Хак выдохнул.
  
  — Жизнь оказалась долгой. Дольше, чем я думал.
  
  — А теперь, значит, пора все бросить.
  
  — Когда есть что делать, я делаю. Но сейчас мне ничего не осталось.
  
  — Не факт, — возразил я.
  Глава 38
  
  Майло запер Хака в пустующей допросной в полицейском участке Западного Лос-Анджелеса, отобрал у него ремень и шнурки. Не зарегистрировал, отпечатки не снял, фотографий не сделал. Выдал высокую кружку с водой, грубое одеяло и еще раз обыскал — безрезультатно.
  
  При первом обыске, в коридоре у офиса Деборы Валленбург, в карманах у него нашлись катышки с одежды, синяя ручка «Бик», сильно погрызенная, три десятицентовых монеты, квитанция на парковку и желтая бумажка-самоклейка с адресом на бульваре Вашингтон.
  
  — Трэвис, что там находится?
  
  — Интернет-кафе.
  
  — Мар-Виста?
  
  — Да.
  
  — Ваша связь с миром.
  
  Молчание.
  
  — Наличных у вас нет?
  
  — Все истратил.
  
  — Дебора собиралась пополнить?
  
  Нет ответа.
  
  — Налегке путешествуем, приятель? — спросил Майло.
  
  Хак пожал плечами.
  
  — А документы где?
  
  — Я… я их потерял.
  
  — Ну да, конечно!
  
  — Ну вы же знаете, кто я.
  
  — Еще бы. — Майло помахал парковочным квитком. — Он совпадает с тем, который мы нашли в «Лексусе» Саймона.
  
  — Извините, — сказал Хак.
  
  — За что?
  
  — За то, что я его там оставил.
  
  — Чтобы сбить нас со следа. Этим уловкам в обед сто лет, приятель.
  
  — Простите.
  
  — Твоя была блестящая идея, или Деборина?
  
  — Моя, — слишком поспешно ответил Хак. — За эвакуацию я заплачу.
  * * *
  
  Мы с Ридом смотрели сквозь стеклянную, прозрачную с одной стороны стену, как Майло подошел к Хаку сзади, потом встал с ним лицом к лицу. Хак оперся на спинку стула.
  
  — Сядь, Трэвис.
  
  — Ничего, я постою.
  
  — Нет, все-таки сядь.
  
  Хак повиновался.
  
  — Так что же еще ты хотел мне рассказать, а, Трэвис?
  
  — Больше ничего припомнить не могу, сэр.
  
  Майло молчал и ждал.
  
  — Нет, действительно, сэр.
  
  — Ладно, посиди пока тут. Тебе не холодно?
  
  — Нет.
  
  — Замерзнешь — у тебя есть одеяло.
  
  — Спасибо.
  
  Майло вышел и присоединился к нам в наблюдательной. С той стороны на стекле было белесое пятно: то ли высохший пот, то ли еще какая-то физиологическая жидкость. Хак сидел так, что пятно оказалось у него над головой.
  
  Человек под облаком.
  
  Трэвис сидел, мы наблюдали. Наконец он отошел в угол и лег. Закрыл глаза локтем и свернулся клубочком, сделавшись таким маленьким, что я бы даже не подумал, что такое возможно.
  
  Мо Рид зевнул.
  
  — Похоже, приключенческое кино откладывается до утра.
  
  Через несколько секунд рот у Хака открылся. Он крепко спал.
  
  — Он довольно спокоен для человека, который, по идее, весь терзается раскаянием, — отметил Рид.
  
  — Возможно, он просто прячется от реальности, — предположил я.
  
  — Может быть, его развели, но трудно поверить, что он полностью чист.
  
  — Мне кажется, у него голова работает иначе.
  
  — Так ведь о том-то и речь, а, док? Он — псих, использовать его — раз плюнуть.
  
  — Я знаю, что очевидный подозреваемый обычно как раз и есть преступник, но мне с самого начала не нравилось то, как нас через твоего брата вывели прямиком на Хака. Его рассказ о том, что Симона ненавидела своих родных, соответствует изуродованным фотографиям, которые Аарон нашел у нее в мусорке. Ее ложь о том, как она ненавидит Уэйра, тоже сходится с тем, что видел Аарон, как и тот факт, что Симона и Уэйр состоят в отношениях.
  
  — Кровь и игрушки, — сказал Рид. — Тоже мне, отношения!
  
  — Скудость пищевых отходов в мусорке Симоны, — сказал я, — подтверждает то, что у нее булимия — так же, как ее воспитание и масса ее тела. В целом рассказ Хака похож на правду. А без парика Уэйр вполне может оказаться тем самым лысым мужиком, которого видела горничная Селены. Кроме того, он больше Хака подходит под описание того обаятельного и властного мужчины, о котором говорила Демора Монтут. После знакомства на секс-вечеринке Уэйр мог знать, где живет Селена, потому что встречался с ней — или потому, что узнал от Симоны. Так или иначе, ему было несложно забрать ее компьютер. Но при этом оставить игрушки, которые он нашел в комоде.
  
  — Лысый мужик с тем же успехом мог быть и Хаком, — сказал Рид. — Помните, как он говорил о Селене — пришла с Симоной, хихикала, джинсы с низкой талией… Для меня это выглядело так, будто он хотел их обеих. Мужику это нравится, получить он такое может только за деньги, а тут появляется парочка таких горячих девушек, и у него разыгрывается воображение. Наконец он не выдерживает и взрывается. И еще одно, док: Хак отращивает волосы. Это идеальный выход, если он собирался исчезнуть. Что-что, а уж исчезать-то Хак умеет!
  
  — Но он же явился добровольно.
  
  — Потому что знал, что мы его и так взяли в кольцо.
  
  Я напомнил:
  
  — Он говорит, что голову ему обрила Симона. Идеальный ход, если она пыталась найти прикрытие для Уэйра.
  
  Рид почесал стриженую макушку.
  
  — Это он так говорит. Все зависит от того, верим мы ему или нет.
  
  — Уэйр обычно ходит в парике, — произнес Майло. — Он был в парике, когда расплачивался с Дабоффом.
  
  — Еще один вопрос, — сказал я. — Кому это было выгодно? Какие у Хака были мотивы убивать Дабоффа? Когда я упомянул Дабоффа, он не узнал это имя, и я не заметил никакой реакции. Уэйр же имел дело с Дабоффом — передавал ему деньги на парковке. Наверно, это была плата за доступ в тайный сад.
  
  — Пятнадцать кусков за пикничок? И Дабофф ничего не заподозрил?
  
  — Это очень по-лос-анджелесски, — хмыкнул я. — VIP-зал. Уэйр соответствовал представлению Дабоффа о богатом спонсоре: адвокат из Беверли-Хиллз, заботится о сохранении окружающей среды. Дабофф решил, что мужик урвал крупный куш и делится радостью. Учитывая скудный бюджет старика, он наверняка был в восторге. И, скорее всего, поверил Уэйру, когда тот сказал, что кое-что выяснил насчет этих трупов на болоте.
  
  — Западный край, — произнес Майло. — Ладно, если там что-нибудь обнаружат, я готов изменить свое мнение.
  
  — Вот именно. Пока что я предпочитаю Хака, — заявил Рид.
  
  Я сказал:
  
  — Меня, конечно, так же легко одурачить, как и любого другого, но все-таки Хак не кажется мне достаточно доминантным. Если он разыграл перед нами представление, почему же не обернул дело так, чтобы его отпустили? Сказал бы, мол, что ничего не знал. Вместо этого он поведал нам, что подозревал о готовящемся насилии, ничего об этом не сообщил и теперь чувствует себя виноватым. Мужик просто напрашивался на то, чтобы его арестовали.
  
  — Возможно, это еще один хитрый план, — предположил Рид. — Сделать ставку на двойную ответственность за одно преступление: мы преждевременно выдвигаем ему обвинение, Валленбург устраивает свои адвокатские игры, вытаскивает его на свободу — и всё, больше нам до него не дотянуться.
  
  Майло посмотрел на спящего Хака.
  
  — Да, я могу представить, что Валленбург возвела подобный замок. А вот насчет Хака… Не знаю. Не настолько он хитроумен, Мо.
  
  — Она его просто натаскала, лейтенант.
  
  — Натаскала, конечно. Но всему же есть предел. И что-то с этим мужиком не то… Он исчезал на годы, мог бы и от нас куда дольше прятаться. Весь вопрос в том, можем ли мы поверить, что Симона настолько плохая девочка?
  
  — Рискуя удариться в психоложество… — начал я.
  
  Он улыбнулся.
  
  — Ну?
  
  — Страсть к боли — испытывать боль, причинять боль — подтверждается макияжем Симоны.
  
  — Ну, она режет себя лезвиями, — припомнил Рид. — Предположительно.
  
  — Она режет себя лезвиями, она морит себя голодом, она выросла с ущербной матерью, у нее полно амбиций, которые она не в силах удовлетворить. Это могло привести к серьезному искажению образа тела и эмоциональной глухоте. Иногда подобным людям требуется стимуляция крайне сильными раздражителями.
  
  — Не испытываешь боли — не испытываешь милосердия, так? — спросил Майло. — Речь идет о запредельной жестокости, Алекс.
  
  — Ну нашел же Аарон ту фотографию.
  
  — Ой, зря она Аарону плату зажилила… — буркнул Рид.
  
  — Предположим, Симона встретила Селену на вечеринке, — продолжил я, — затеяла сексуальные игры с нею и с Уэйром, и в конце концов познакомила Селену со своей семьей. Все могло начаться с поисков работы для подружки и попытки добиться расположения отца. Но потом, когда они с Уэйром разработали свой план, Селена оказалась идеальной жертвой.
  
  — Живет одна, с родными не общается, возможно, ведет двойную жизнь… ну да, наверное, — согласился Рид.
  
  — Кто бы ни убил Селену, ее использовали как приманку. Первые три трупа были спрятаны, а ее бросили на виду, да еще анонимно позвонили и сообщили о ее местонахождении. Оч-чень хотелось бы увидеть распечатку звонков с телефонов Симоны и Уэйра на тот момент. И Хака тоже. Это позволило бы сильно продвинуться в выяснении, кто тут замешан.
  
  — Лейтенант, есть у нас основания для запроса к оператору?
  
  — Дождусь восьми — позвоню Джону.
  
  — Кости в шкатулке были еще одной приманкой, — теоретизировал я. — Если б вы их не обнаружили — не беда. Ну, а если б обнаружили — это еще один ход в игре.
  
  — И вдобавок, — фыркнул Майло, — забавно, небось, баловаться с частями тела.
  
  — И это тоже.
  
  — То есть ты утверждаешь, — спросил Рид, — что Селена, по сути, была живым… точнее, неживым маячком, который навел нас на Вандеров?
  
  — Которые исчезли, — дополнил я. — А тем временем Симона нанимает Аарона, чтобы просветить нас насчет Хака.
  
  — Когда Хак оказался под подозрением, — сказал Майло, — мы обнаружили, что Вандеры пропали, и стали думать о маньяке-психопате со стариной Трэвисом в роли Пол Пота. Он к тому же очень кстати слинял. Черт, да если б его даже и не нашли, все равно Симона с Уэйром вне подозрений — и она оказывается законной наследницей ста тридцати миллионов баксов!
  
  — Ста тридцати трех, — поправил Рид. — Но кто там их считает! Я лично даже представить себе не могу такую гору бабла.
  
  — На что поспорим, Симона может? — отозвался я. — Особенно после того, как Уэйр просветил ее насчет размеров отцовского состояния. Я подозреваю, что план возник больше года назад — может быть, после того, как они убили и утопили Демору Монтут во время игр со связыванием, которые зашли чересчур далеко. А это привело к поискам новых уличных женщин и возникновению накатанной схемы.
  
  — И кто же у них главный, Симона или Уэйр? — спросил Рид.
  
  — Не знаю. Уэйру, по всей вероятности, нужны только деньги. А Симона хочет большего…
  
  — То есть сто тридцать три лимона — это тебе не мотив? — поинтересовался Майло.
  
  — Мотив, конечно, — сказал я, — но для Симоны важно еще и уничтожить конкурентку. Речь идет об идеальном ограблении.
  
  — Чужая тетка, которая захапала себе папочку вместе с его баблом…
  
  — И самого папочку тоже. За то что бросил.
  
  — А что насчет Келвина?
  
  — Конкурент за наследство, и чертовски талантливый вдобавок, — предположил я. — Вундеркинд, который дает концерты, в то время как сама Симона даже на работу толком устроиться не может. Отсюда — отрубленные руки и трупы, лежащие лицом на восток. Теоретически, конечно, это все тоже могут быть ложные улики — попытки выдать себя за сексуального маньяка. Но почему именно эти фирменные знаки? Нужно поговорить об их символическом значении…
  
  — «У Келвина золотые руки», — напомнил Рид.
  
  — Могу себе представить, как Симона бесится из-за этого долгими холодными ночами. Правая рука ведет тему, именно она завершает исполнение.
  
  — А лицом на восток — значит, лицом к Азии, как ты и думал, — заметил Рид.
  
  — Если Хак говорит правду, ненависть Симоны имеет расовый подтекст.
  
  — Слово на «Ч», — добавил Майло. — Премилая штучка эта наша Симона!
  
  — Если вы правы и она практически пытается уничтожить свою новую семью, каковы шансы, что ее мать тоже в этом замешана? — осведомился Рид.
  
  — Не думаю. Келли меланхолична, но в целом пассивна. И она обожает Хака.
  
  — Злая девчонка, — сказал Майло, — настропаленная алчным адвокатом.
  
  — Это лишнее, — возразил Рид.
  
  — Тебе не нравится госпожа Валленбург, а, Моисей?
  
  — Мне нравятся ее машины. А сколько времени пройдет, прежде чем она примется нажимать на пружины, чтобы выручить Хака?
  
  — Пусть себе нажимает. Мы загребли его за серийное убийство; выпустят — снова посадим.
  
  Майло посмотрел сквозь затемненное стекло. Рот Хак закрыл, но не шевелился.
  
  У Рида в кармане зачирикал мобильник. Взглянув на номер, он заметно просиял, но тут же овладел собой и напустил на себя почти комическую серьезность.
  
  — Привет… что, в самом деле? О, Господи… дай запишу… что-что? Да, конечно! Потом, да, хорошо. — Он покраснел. — Прошу прощения? — Покосился на Майло. — Не знаю, как шеф скажет… Ну да, и я тоже. Ага. Пока.
  
  — Дай угадаю, — предложил Майло. — У доктора Уилкинсон приятные новости для всех нас, и она хочет снова пообедать в индийском ресторанчике.
  
  Рид покраснел еще сильнее.
  
  — Она приехала туда вместе с интернами, работали всю ночь, при прожекторах… — Тут он слегка побледнел. — Лейтенант, собаки нашли еще четыре трупа.
  
  — Кто еще, кроме Вандеров?
  
  — Двое взрослых Вандеров плюс еще два скелета. Последние разрозненные, невозможно сказать, в какую сторону они были обращены, и руки вроде все на месте. Вероятно, женщины; один череп определенно афро-американский, с другим неясно пока. Саймона и Надин идентифицировали без труда. Они не успели толком разложиться, к тому же тела оттащили далеко в болото, но оставили на берегу одетыми, и их бумажники и кошельки валялись поблизости.
  
  Он перевел дух.
  
  — Правые руки отсутствуют, лежат лицом на восток. Плюс нашли куриные кости, нечто похожее на старые остатки картофельного салата, капустный салат… Похоже, там действительно устраивали пикники.
  
  — А мальчика нет, — отметил Майло.
  
  — Ну, может, его пожалели…
  
  — Или наоборот, Моисей.
  
  Рида передернуло.
  
  — То есть для маленького мистера Золотые Руки приберегли что-то похуже? Твою ж мать…
  
  — Есть вариант, что его тело тоже в болоте, но его не нашли?
  
  — Они до сих пор ищут; может быть, после восхода станет полегче. Кроме того, они сняли второй слепок с отпечатка ботинка, который обнаружил доктор Делавэр, и обнаружили еще несколько следов той же обуви. Похоже на какие-то кроссовки, но необычные, у нас тут таких не носят; может быть, их даже в базах данных нету. Но, в любом случае, лаборатория обещает дать ответ сегодня к вечеру.
  
  Я заставил себя выбросить из головы судьбу Келвина Вандера и предположил:
  
  — То, что скелеты разрозненные, может означать, что те два тела более старые, чем первые три. А отсутствие характерных признаков говорит о том, что это началось с тех пор, как Симона с Уэйром увлеклись играми в связывание и стали избавляться от жертв просто ради забавы. А уже когда вошли во вкус, то адаптировали свои методы под крупную финансовую махинацию.
  
  Наше внимание привлекло движение по ту сторону стекла. Хак перевернулся так, что теперь лежал к нам спиной. Он съежился еще сильнее, обхватил себя за плечи.
  
  — Помнишь, Алекс, — сказал Майло, — ты тогда в гараже говорил: возможно, он сможет что-то сделать. Ты еще упоминал о гражданском долге…
  
  — Если он действительно невиновен, то, возможно, согласится.
  
  — Есть ли смысл говорить ему про Вандеров? Чтобы понаблюдать за его реакцией и дать ему дополнительные мотивы?
  
  — Только если ты всерьез собираешься взять его на службу, — сказал я. — Буря эмоций — штука слишком рискованная.
  
  — А что, мы его на службу берем?! — удивился Мо Рид.
  
  Майло указал на мобильник Рида.
  
  — Возьми-ка ты свою трубу, Моисей.
  
  — А кому звонить?
  
  — Позвони брату.
  Глава 39
  
  Тема: сама знаешь
  
  8:32 по ТЛВ[32]
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  это я. я все знаю. могу сохранить в тайне. но это стоит денег.
  
  Тема: сама знаешь
  
  8:54 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  ты там? у тебя еще час, а потом…
  
  Тема: сама знаешь
  
  9:49 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  ты где
  
  9:49 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  неважно. найди способ отправить $50 тыщ
  
  10:11 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  ты шутишь
  
  10:15 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  не слышишь LOL послушай чурка чуркотрах золотые руки. и пианистка и шлюхи все на меня. Нехорошо. хм… нет, не пятьдесят тыщ, 100 тыщ.
  
  10:18 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  что?????
  
  10:22 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  для тебя это пустяки тебе достанется намного больше $$$$$, ты даже и не заметишь. Давай!!!
  
  10:28 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  надо поговорить. не по электронке.
  
  10:34 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  нетушки LOL хочешь со мной как с другими? ты с лысым париком LOL видишь? я все знаю!
  
  10:40 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  ты думаешь ты знаешь, ничего ты не знаешь. надо встретиться. в безопасном для тебя месте. в доме на берегу?
  
  10:46 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  да, конечно, на твоей территории! давай ты уж сразу меня пристрелишь
  
  10:54 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  больше никакой переписки я удаляю все privacykeeper'ом. ты где в каком-нибудь и-кафе???
  
  10:59 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  100 сколько раз тебе повторять? Ладно, повторяю 100 100!!!
  
  11:04 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  не будь пароноиком, в доме на берегу нормально, снаружи открытый пляж, люди кругом, что может случиться?
  
  11:08 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  оставь ворота открытыми сегодня в полвосьмого, в 19:30 то есть!!! сама до 19:45 не выходи. дверь гаража оставь открытую, чтобы я видел, что тебя нет. и лысого парика тоже. отлив около 8. приходи на линию отлива не позднее 20:10, возьми большую клетчатую сумку, как у торговцев, бумагу, заверни $$$ в пленку, чтобы не промокли.
  
  Приноси сразу все!
  
  11:12 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  потребуется время чтобы собрать пятьдесят тыщ но наверно ок. если задержусь, можно будет тебя найти по этому мылу?
  
  11:16 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  пятьдесят? LOL. сотня. без разговоров.
  
  11:21 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  жопа ты. шестьдесят, я больше не нагребу, ваще под ноль. ты чего такой злой, случилось что???
  
  11:29 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  шестьдесят мне не нравится. я достоин большего. ну ладно. просто хочу свалить. что случилось? это ты меня спрашиваешь? LOL. LOLLOLLOL!!!!!
  
  12:05 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  не LOL. мне же не все равно. ты мне небезразличен.
  
  12:11 по ТЛВ
  
  От: rivrboat38@hotmail.com
  
  Кому: hardbod2673@tw.com
  
  лучшая забота — это $$$. хватит разговоров.
  
  12:14 по ТЛВ
  
  От: hardbod2673@tw.com
  
  Кому: rivrboat38@hotmail.com
  
  разговоры помогают. все будет ок обещаю. мы же по-прежнему друзья, да?
  
  Ответа не поступило.
  Глава 40
  
  Мо Рид рассказывал. Аарон Фокс сидел за столом темного стекла с неровными краями и слушал. В офисе Фокса царила глухая тишина.
  
  Майло отправил Рида изложить ситуацию — возможно, в порядке обучения молодого детектива.
  
  Или он просто хотел дать братьям шанс поговорить?
  
  Не было смысла гадать — он ни за что не признался бы в этом.
  
  Фокс сохранял бесстрастное выражение лица. Когда Рид завершил рассказ, он произнес:
  
  — Мелкая сучка-убийца. Я знал, что она плохая девчонка, но чтобы настолько… Ты уверен, что Хак справится с делом?
  
  — Мы не уверены, но он так утверждает.
  
  — А его слова хоть чего-то стоят?
  
  — Кроме него, у нас ничего нет. И мы будем наблюдать, понимаешь? Она сама предложила дом на берегу, это действительно открытое место.
  
  — Ну да, открытое, — согласился Фокс, — но что помешает ей заплатить ему, а потом выследить его?
  
  — Если она это сделает, мы будем готовы.
  
  Фокс оттянул воротник белоснежной шелковой рубашки.
  
  — Есть и другая возможность: Уэйр засядет на чердаке домика со снайперкой с прицелом ночного видения и пристрелит бедолагу. Выстрелит в момент, когда волна ударяет в берег, и шум замаскирует выстрел.
  
  — Мы будем наблюдать за домом и офисом Уэйра. Если он появится, мы изменим план.
  
  Не говоря уже о том, что Робин звонила в офис Уэйра, представившись потенциальной клиенткой. Секретарша записала названное ею вымышленное имя и сообщила, что у мистера Уэйра весь день занят деловыми встречами, но она передаст ему сообщение.
  
  — Измените план — значит отмените все к чертям? — уточнил Фокс.
  
  — Изменим — значит изменим.
  
  — Лакоста — частный пляж, Моисей. Как вы собираетесь туда попасть?
  
  На шее Рида набухли жилы.
  
  — Ты заделался пессимистом?
  
  — Я реалист, братишка. А значит, продумываю все заранее.
  
  — У нас есть доступ к участку по соседству. Наша наблюдательная машина будет стоять по другую сторону Тихоокеанского шоссе. Все предусмотрено. Таков наш план, Аарон. А ты что скажешь?
  
  Фокс провел пальцем по окружности серебристого циферблата настольных часов.
  
  — Уже четыре часа; кто сказал, что Уэйр уже не пробрался туда и не затаился?
  
  — Мы следим за этим, Аарон, — ответил Майло.
  
  — Ладно, ладно. Вам удалось попасть на Малибу? Вы правильно подбираете себе друзей. Могу я узнать, через кого вы получили допуск?
  
  — Через одного знакомого доктора Делавэра, — отозвался Рид.
  
  Фокс потянулся, блеснули ониксовые запонки.
  
  — Похоже, нам с доктором Делавэром надо познакомиться получше… Ладно, пойду за своими игрушками.
  
  Когда он вышел из комнаты, Майло заметил:
  
  — Шикарное рабочее место, уж точно круче, чем на государственной службе.
  
  Дом Фокса, совмещенный с его рабочим офисом, находился на Сан-Винсенте вблизи от Уилшира, в юго-восточной части Беверли-Хиллз. В кабинете стояли жесткие итальянские кресла, обтянутые кожей, стены обиты угольно-серым фетром, кругом хром, бронза, стекло и репродукции кубистов. Здание представляло собой двухквартирный дом постройки двадцатых годов — один из немногих реликтов, сохранившихся с тех пор, как это место было всего лишь тихой жилой улочкой. Теперь дом окружали торговые и офисные центры.
  
  Рабочий кабинет Фокса некогда был хозяйской спальней. Просторный, светлый, с окном, выходящим в засаженный кактусами сад. Под фетром скрывалась звукоизолирующая подложка. Жилые комнаты располагались на втором этаже, куда надо было подниматься по витой лестнице из тикового дерева — вероятно, снятой с какой-нибудь яхты.
  
  — Наверное, переворачивает весь дом вверх ногами, — предположил Рид. — Аарон всегда любил так действовать.
  
  Фокс вернулся с коричневым замшевым футляром и снова устроился за своим стеклянным столом. Выудил черную коробочку размером с сигаретную пачку, положил на стол, добавил нечто похожее на ручку, потом крошечную белую пуговицу, закрепленную на тонком шнуре со штекером. Такие же провода тянулись от прочих составных частей. Весь комплект умещался в брючном кармане.
  
  Коричневые ладони Фокса парили над оборудованием, словно руки войскового капеллана, благословляющего оружие.
  
  — Всё в одном флаконе, джентльмены.
  
  — Точно всё? — уточнил Майло.
  
  — Плюс мой ноутбук. Данные обрабатываются программой; одно нажатие кнопки, и мы получаем DVD-запись для потомства.
  
  — Мило.
  
  — Частная инициатива.
  
  Майло указал на черную коробочку.
  
  — Это диктофон?
  
  — Диктофон и передатчик, — ответил Фокс. — Вот это, — он коснулся белой пуговицы, — камера. Не спрашивайте меня, сколько это стоило. Высокое разрешение, инфракрасные линзы, пронзает любую темноту, словно нож — кусок трансжира. — Ловкие пальцы перепорхнули к ручке. — Хороший микрофон, но, честно говоря, не что-то суперпревосходное. Производитель утверждает, что ловит на расстоянии двух тысяч футов, но я обнаружил, что тысяча — это ближе к истине; иногда вырубается. Высокие технологии — это как Конгресс: обещают больше, чем делают. Для лучших результатов вашей подсадной утке лучше держаться не более чем в десяти футах от девицы. У меня есть другой микрофон, чуть более надежный, но он вмонтирован в карман джинсовой куртки, и если обнять человека покрепче, микрофон можно засечь.
  
  — Как мы будем подключать нашу подсадку? — спросил Рид.
  
  — Диктофон кладем в карман брюк, проделываем отверстие, проводим один провод к ручке в кармане рубашки, я заменяю одну из его пуговиц на эту — и запускаю видеосъемку. Кто-нибудь из вас умеет шить?
  
  Молчание.
  
  — Отлично, мне еще и портным придется побыть… Проследите, чтобы он надел рубашку с карманом и пуговицами вот точно такого цвета. И даже не думайте просить меня одолжить одну из моих. Есть некие пределы.
  
  — Он одет в голубую рубашку с белыми пуговицами, — сообщил Рид. — Совершенно новую, подарочек от его адвокатши.
  
  — Валленбург, — кивнул Фокс. — Я думал, она занимается делишками корпораций… Что у нее вообще общего с ним?
  
  — Это сложный вопрос, — ответил Майло. — Ты когда-нибудь работал с ней?
  
  — Хотел бы я… эй, если у нас все получится, может быть, замолвите за меня словечко и она поручит мне какое-нибудь крупное дельце — например, по транснациональной корпорации.
  
  — «Если»? — переспросил Рид.
  
  — Я желаю вам максимальной удачи, — пояснил Фокс, — но техника — это одно, а человеческий фактор — другое. Когда я работаю с этими игрушками, у меня все под контролем — я надеваю их сам или навешиваю на кого-нибудь из своих внештатных сотрудников. Обычно у моих людей есть аккредитация в Гильдии киноактеров. А вы работаете с человеком, у которого проблемы с головным мозгом.
  
  — Зато у него есть мотивация, — возразил Рид.
  
  — А что происходит с добрыми намерениями?
  
  — Ими мостят дорогу в рай, — отозвался Майло.
  
  — Ну, если вы так говорите…
  
  Когда Трэвису Хаку разъяснили план, его поведение резко изменилось. Страх исчез, он улыбнулся достаточно широко, чтобы почти скрыть кривизну рта. Я задумался, не входит ли в его концепцию рая безвременное прибытие в этот самый рай, но не сказал ничего. Какой смысл?
  
  — Вы уверены, что хотите, чтобы я лишь сидел на заднице ровно и проверял переданные данные? — спросил Фокс.
  
  — Больше от тебя ничего не требуется, — отозвался Майло.
  
  — Фу, тоска зеленая…
  
  — Если хочешь действовать, Аарон, всегда можешь вернуться к настоящей работе.
  
  — Черт, и почему я об этом не подумал? Полагаю, что оплата времени, которое я потрачу на эту работенку — не говоря уже о том, чтобы полиция застраховала мое оборудование, — чистая мечта?
  
  — Если с оборудованием что-то случится, я возмещу все из своего кармана, — заверил Майло. — И кто знает, если все получится, может быть, ты и загребешь те бабки, которые тебе должна Симона.
  
  — О, я их получу, так или иначе, — ответил Фокс.
  Глава 41
  
  19:50, Лакоста-Бич, Малибу
  
  Мир сжался до пространства, ограниченного черной рамкой девятнадцатидюймового экрана ноутбука.
  
  Зеленовато-серый мир, видимый в инфракрасном свете. На заднем плане в ленивом, почти сексуальном ритме перекатывались волны.
  
  У линии прибоя неподвижно стоял человек.
  
  Я сидел за длинным старинным сосновым стволом. Со своего места мне смутно был виден экран. Майло пялился в ноутбук, то и дело почти утыкаясь в экран, а потом отстраняясь, чтобы сделать еще глоток «Ред Булла».
  
  Фокс сидел слева от него. Он небрежно, почти лениво пил из своей персональной бутылки воду «Норвежский фиорд». Между глотками Аарон жевал жвачку со вкусом корицы.
  
  Стол был длиной в семь футов, вощеный, с виднеющимися в древесине сучками; его испещряли отметины от ножа, похоже, нанесенные нарочно. Он занимал большинство обеденного пространства в доме, расположенного десятью участками дальше пляжной хижины покойного Саймона Вандера. Как и домик Вандеров, это здание представляло собой тесную двухэтажную коробку на пропитанных креозотом сваях, и стоимость его исчислялась восьмизначной суммой. В отличие от бунгало Вандеров, отделанного досками, стены здесь были покрыты серовато-голубой штукатуркой, на оконные стекла нанесено напыление медного цвета, а петли на дверях и окнах сделаны из нержавеющих материалов. Уютный интерьер, потолок с выступающими балками, вдоль которых тянулись провода для современнейшей видео- и аудиосистемы. Стены были отделаны снежно-белой рельефной штукатуркой, на них тут и там висели произведения искусства — из разряда тех, о которых люди шутят, что их даже трехлетние дети способны рисовать не хуже.
  
  Мебель совершенно не гармонировала со всем этим — она явно осталась от тех времен, когда этот дом был просто «береговым коттеджем в глуши». Ротанг, лоза и простые массивные деревянные предметы, многие из которых словно были куплены на фермерской распродаже. Стояли они на выцветших коврах фабричного производства, слегка тронутых плесенью. Кухня была такой тесной, что там едва могли разместиться два человека. Холодильник из нержавеющей стали и кухонные шкафчики с красноватыми гранитными столешницами еще больше сужали пространство.
  
  Но сегодня обстановка не имела значения. Я подозревал, что она никогда не играла особой роли — главное, что западная стена, представлявшая собой сплошную раздвижную дверь из стекла, давала отличный вид на Тихий океан.
  
  Дверь была открыта, океан грохотал; выглянув из-под нависающего козырька крыши, я могу уловить в небе отблески звезд.
  
  Потом я снова обратил взгляд на экран.
  
  Миниатюрный мир оставался неподвижен. Я коснулся гладкой вощеной поверхности стола. На ощупь она была приятной; может быть, этот стол действительно был «спасен» из монастыря в Тоскане, как утверждала нынешняя обитательница дома.
  
  Она была сестрой владельца, с удовольствие жившей за его счет. Сам владелец, изгнанная из Британии рок-звезда, ныне катался по Европе с туром в честь своего возвращения к истокам. Мо Рид доверил мне найти место под наблюдательный пункт, но в действительности я вышел на это место через Робин, которая работала над гитарами упомянутой рок-звезды уже несколько лет, и он оплачивал ее работу согласно отдельному бизнес-плану.
  
  Помимо пляжного домика, в списке недвижимости, которой он сейчас владел, числились еще четыре резиденции: в Бель-Эр, Напе, Аспене и временное пристанище в Сан-Ремо, к западу от Центрального парка.
  
  Его сестре было пятьдесят три года, она представлялась всем как «помощник продюсера». Звали ее Нони, фамилию она назвать не потрудилась, словно мы не заслуживали большего, чем самый минимум. Высокая, загорелая, волосы белокурые с проседью, завязанные узлом полы блузки открывали пупок, который ей совершенно не следовало прокалывать. Она изо всех сил старалась выглядеть на тридцать лет, и это была единственная ее работа за много лет. Она ясно дала нам понять, что ставит полицейских лишь чуть выше чистильщиков туалетов, и что мы с Майло, Ридом и Фоксом должны каждые десять секунд возносить хвалу за то, что нам позволили пребывать в ее обиталище.
  
  Ее брат не одобрил бы подобное настроение. Сам он называл сестру «невыносимой тунеядкой», и, когда Робин позвонила ему в Лондон, рокер с готовностью согласился предоставить нам дом на этот вечер.
  
  — Спасибо, Горди.
  
  — Звучит волнующе, солнышко.
  
  — Надеюсь, волноваться будет не о чем.
  
  — Что… ах да, конечно. Как бы то ни было, он твой на все время, пока он тебе нужен, солнышко. Спасибо, что почистила звукосниматель на «Телекастере». Я только что играл перед семидесятивосьмитысячной аудиторией, и гитара буквально пела.
  
  — Отлично, Горди. Ты сообщишь Нони, что мы придем?
  
  — Я уже это сделал и велел ей всячески содействовать вам. Если она будет вам мешать, скажите ей, что я всегда могу выставить ее; пусть живет, как знает.
  
  Несмотря на звонок Горди, Нони решила покочевряжиться. Майло избрал более дипломатичный подход, чем предлагал Горди, и терпеливо слушал, как Нони называет громкие имена, одновременно ероша свои волосы, глотая бренди и изо всех сил пытаясь выглядеть важной персоной в отраженном свете славы своего брата.
  
  Когда она умолкала, чтобы передохнуть, он наводил ее на разговор о столе из Тосканы, хвалил ее тонкий вкус, пытаясь не преувеличивать. Несмотря на то, что на самом деле Нони никогда не выезжала за пределы Штатов, она утверждала, что самолично приобрела этот стол.
  
  Женщина с подозрением взирала на Майло, но в конце концов капитулировала перед его настойчивостью и собственным желанием казаться важной птицей.
  
  Когда подошло время операции, лейтенант вручил ей сто долларов и попросил — ради ее собственной безопасности — уйти из дома и вкусно поужинать где-нибудь за счет полиции Лос-Анджелеса. Однако эта сотня была из его собственного кармана. Нони взглянула на купюру.
  
  — Там, куда я хожу, на это и выпивку не купишь.
  
  Майло достал еще несколько банкнот. Она приняла их с таким видом, словно шла на великую жертву, подхватила свою сумку от «Марк Джейкобс», накинула шаль от «Прада» и направилась к двери в туфлях от «Маноло Бланик» — на высоченных каблуках, с ремешком на пятке.
  
  Мо Рид проводил Нони до ее «Приуса» и подождал, пока она не вырулила лихо на Тихоокеанское шоссе, едва избежав столкновения с едущим по основной дороге универсалом, а потом умчалась прочь, сопровождаемая возмущенными гудками.
  
  Прежде чем вернуться в дом, Рид обратил взор на юг, хотя вряд ли он мог разглядеть за пятьсот футов отсюда детектива Шона Бинчи, сидящего в неприметном седане перед закрытой пиццерией. На пассажирском сиденье машины стоял дешевый ноутбук, запрограммированный на прием того же материала, который Аарон Фокс выводил на свой компьютер. Заставить этот «устаревший хлам» работать с оборудованием Фокса пока что оказалось для нас главной трудностью; Аарон радостно мучил полицейскую «железку», пока не добился успеха. Но даже после того, как связь была установлена, изображение шло пятнами, а звук заглушался шумом машин, несущихся по шоссе.
  
  Бинчи получил ноутбук от Майло в шесть часов, и к тому времени, как мы прибыли в домик Горди, уже примерно час наблюдал за бунгало Вандеров. Никто не входил и не выходил, и гаражные ворота были открыты, согласно требованиям Трэвиса Хака.
  
  Сам Хак стоял на пляже.
  * * *
  
  Ровно восемь вечера. Восемь часов одна минута.
  
  Пять, десять, двенадцать минут девятого… мы начали гадать, не было ли все это впустую.
  
  То, что гаражные вороты были открыты, являлось добрым знаком, и мы продолжали надеяться.
  
  Восемь часов пятнадцать минут. Хака, похоже, это не тревожило. Потом я вспомнил, что у него нет часов.
  
  Это наконец-то случилось в восемь шестнадцать, неожиданно и резко, как сердечный приступ.
  
  Первым заметил Мо Рид. Он указал на экран, едва не воспаряя над своим сиденьем.
  
  На пляже возникла Симона Вандер. Буквально из ниоткуда. Камера, встроенная в пуговицу Трэвиса Хака, уловила ее тощий силуэт, плывущий над песком. Мне показалось, что это русалка, выплывшая из океана.
  
  По мере того как он приближалась, пакет в ее руках обретал более четкие очертания. Большой, бумажный, с логотипом «Трейдер Джо». Пока что все шло по плану.
  
  Одежда Симоны была сухой — возможно, она научилась ходить по воде?
  
  Худая, как тростинка, девушка, волосы развеваются по ветру. Она шла вдоль пляжа. Босые ступни погружались в песок. Шла уверенной походкой богатой девицы, привыкшей к уединенности частного пляжа — руки и ноги двигаются свободно, небрежно, пакет раскачивается из стороны в сторону, как будто для нее в мире не существует никаких забот.
  
  Хак стоял неподвижно.
  
  — Откуда она взялась, черт побери? — спросил Майло.
  
  — Не знаю, — ответил Фокс. — Камера отлично ловит вблизи, но на определенном расстоянии изображение фокусируется не сразу.
  
  Словно иллюстрируя его слова, Симона приблизилась к Хаку на пятнадцать футов, окинула его взглядом и остановилась; лицо ее в объективе камеры постепенно обрело четкость. Возможно, выражение этого лица было чуть более напряженным, чем можно было предположить по ее небрежной походке. Зеленоватая подсветка мешала видеть как следует. Лицевые кости выступали сильнее, чем мне запомнилось.
  
  И все же она оставалась красивой девушкой.
  
  Одета Симона была в стиле «южнокалифорнийская милашка 101»: джинсы с заниженной талией, темная блузка, открывающая плоский живот, звенящие металлические браслеты, крупные серьги-кольца. В пупке красовались две сережки. Ветер откинул темные волосы с ее левого уха, открыв одинокий алмазный «гвоздик», поблескивающий в хряще. Изображение было просто отличным.
  
  Хак не шевелился, Симона в течение несколько секунд тоже стояла неподвижно.
  
  — Трэвис. — Звук шел с небольшими помехами, и ее голос казался высоким и отдаленным, чуть приглушенным. Как будто она говорила, набрав полный рот взбитых сливок. Или крови.
  
  — Симона.
  
  — Куда ты собираешься уехать?
  
  — Неважно.
  
  Симона улыбнулась и сделала шаг к нему, покачивая пакетом.
  
  — Бедный Трэвис.
  
  — Бедный Келвин.
  
  Улыбка Симоны стала ледяной.
  
  — Твой маленький приятель.
  
  — Твой маленький брат.
  
  — Брат наполовину, — отозвалась она.
  
  — Брат-чурка, — произнес он.
  
  Она вздрогнула, прищурилась и сделала шаг назад, пытаясь понять, откуда он взял это слово. Потом сказала:
  
  — Я не знала, что ты расист.
  
  — Я слышал, как ты сказала это, Симона. — Голос Хака изменился, стал глубже, напряженнее. Фокс уловил это.
  
  — Похоже, он что-то замыслил. Если он на нее нападет, мы слишком далеко, чтобы его остановить.
  
  Никто ему не ответил.
  
  — Ты выслеживал меня, — бросила Симона Вандер.
  
  — Выслеживал.
  
  Она засмеялась над этим бесстыдным признанием.
  
  — Я трахалась с тобой четыре раза, и ты так и не оправился от этого.
  
  — Пять.
  
  — Четыре. Неудачник. Первый раз был игрой. Чтобы назвать это трахом, ты должен был засунуть, прежде чем спустить. — Она расхохоталась еще громче. Последние ноты ее жестокого смеха потонули в шипении набежавшей волны. Она подошла ближе к мужчине. — Ты — озабоченный неудачник и дурак, Хак.
  
  — Знаю.
  
  Его спокойное согласие разозлило ее; взгляд стал острым, словно скальпель. Она остановилась, слегка погрузившись ногами в песок, сделала шаг в сторону, ища более твердую почву. Пакет в ее руке качнулся сильнее.
  
  — Ты думаешь, если признаешь, что ты неудачник, то сможешь избавиться от этого? Что, этой фигне тебя научили на реабилитации?
  
  Хак не ответил.
  
  — Ты — неудачник, умственно отсталый, озабоченный никчемный тупица. Так что не думай, будто можешь играть со мной, Трэвис. Я здесь только потому, что мне жалко тебя, понял? И прикинь, что ты сделаешь, как только получишь мои денежки?
  
  Молчание.
  
  — Ну, прикинь, даун.
  
  Молчание.
  
  Симона встряхнула волосами, перехватила пакет обеими руками.
  
  — Первым делом ты сделаешь вот что — и сделаешь это сразу же. Ты все мои деньги, до цента, потратишь на наркоту — и вынюхаешь ее или вколешь прямиком в вену. Может быть, нам обоим повезет и ты склеишь ласты. Как ты полагаешь, милый? Разве это не будет отличным выходом для всех?
  
  Хак не ответил.
  
  Океан ворочал валы.
  
  Я задумался о том, потеет ли сейчас Хак. Мо Рид точно вспотел. И Майло тоже. Темные круги расплылись и в подмышках белой шелковой рубашки Аарона Фокса. У меня на голове под волосами выступила испарина, во рту пересохло.
  
  Набежала еще одна волна — высокая, мощная.
  
  — Просто сделай это, Трэвис, — сказала Симона. — Как в слогане «Найк». Обдолбайся до смерти и избавь всех от забот.
  
  — Зачем ты это сделала, Симона?
  
  Она снова засмеялась.
  
  — Зачем я трахалась с тобой? Хороший вопрос, безмозглый.
  
  — Зачем ты их убила?
  
  Симона не созналась, но и не стала отрицать. Она смотрела куда-то мимо Хака, словно ожидая чьего-то появления.
  
  Мы все четверо напряглись.
  
  Прошло несколько секунд.
  
  — Всех их. Келвина, — продолжил Хак. — Как ты дошла до такого?
  
  Смех Симоны был внезапным, резким, обескураживающим.
  
  — Ты же знаешь, насколько я аккуратна, милый. Пора было избавиться от грязи.
  
  Хак молчал. Быть может, он был потрясен. Или достаточно умен — с большим опытом пациента психотерапевтов, — чтобы использовать молчание как орудие.
  
  Симона взмахнула пакетом и выгнула спину, словно демонстрируя свой скудный бюст.
  
  — Она ни за что не остановится, — заметил Аарон Фокс. — Когда мы впервые с ней встретились, она была сплошная сексуальность.
  
  — Забавно было поболтать с тобой, тупица, но давай просто сделаем это, — сказала Симона. Хак не ответил. Она снова посмотрела в сторону океана. — Теперь ты еще и онемел, дебил?
  
  Молчание.
  
  — Скажи что-нибудь, пусть болтает дальше, — прошептал Фокс. На его челюсти играли желваки, все его безразличие куда-то подевалось, и я понял, как он выглядел, когда работал в отделе убийств.
  
  Симона подошла ближе к Хаку — на расстоянии вытянутой руки. Изображение с камеры не дрогнуло — значит, Хак стоял неподвижно.
  
  Он не сдвинулся с места с того мгновения, как пришел на указанное ему место на пляже.
  
  — Вот так, — произнес Трэвис.
  
  — Как?
  
  — Ты заплатишь мне — и будешь свободна от греха.
  
  — От греха? — переспросила Симона. — Что это за хрень?
  
  — Шестая заповедь.
  
  — Что за… а, да хватит этого бла-бла-бла.
  
  — Все ради денег, — обронил Хак, и в голосе его звучало сочувствие.
  
  — Нет ничего слаще.
  
  — Не только это, — продолжил Трэвис. — Ты завидовала Келвину. Всегда завидовала.
  
  — Завидовала, — повторила она, словно это слово было ей незнакомо.
  
  — У него был талант. У тебя были проблемы.
  
  Симона смотрела прямо в камеру, ее грудь тяжело вздымалась. Она улыбнулась.
  
  — Ты знаешь, в чем моя проблема, Трэвис? В том, что я торчу здесь и разговариваю с тобой, дебил, хотя могу просто отдать тебе бабло, чтобы ты мог обколоться или обнюхаться. Так что хватит разговоров — ты всегда любил поговорить.
  
  — Ты была добра ко мне, чтобы управлять мной.
  
  — Добра?
  
  — Притворялась.
  
  — Милый, ты такой управляемый…
  
  — Чтобы ты могла прибраться в доме.
  
  — Веник, тряпка, полироль, — пропела она.
  
  — Твой отец давал тебе все, чего ты просила, Симона. Ты могла получить все, не убивая ее.
  
  — Правда? — съязвила она. — Все мне и ничего ей? Ты действительно идиот.
  
  — Достаточно ходить вокруг да около, Симона.
  
  Она сунула ему пакет.
  
  — Бери и захлопни пасть.
  
  Ее изображение сделалось меньше — Хак попятился примерно на фут.
  
  — Бери.
  
  Майло подался вперед. Мо Рид бормотал:
  
  — Давай, давай, давай…
  
  — И все потому, что ты хотела золота для себя, Симона, — произнес Хак.
  
  Она фыркнула:
  
  — Я и получила золото. Неудачник.
  
  — Мальчик, Симона. Ты обнимала его, целовала, играла с его волосами. Ты обнимала Надин. А теперь они чурки?
  
  — Они всегда были чурками…
  
  — Ты целовала их.
  
  Симона расхохоталась.
  
  — Как там говорили мафиози в «Крестном отце»? Сначала ты получишь поцелуй, а потом — пулю.
  
  — Легко ли это было, Симона? Смотрела ли ты им в глаза — смотрела ли ты в глаза Келвину?
  
  Смех Симоны стал громче.
  
  — А что в этом такого? Все умирают одинаково.
  
  — Продолжай говорить, — шептал Майло.
  
  — Ты смотрела им в глаза, — утвердительно произнес Хак.
  
  — Глаза меняются, — отозвалась Симона, и изобразила это сама — взгляд ее стал расплывчатым, туманным. — Это все равно что смотреть, как гаснет свет. Ни с чем не сравнимо. — Она снова выгнула спину. — Я видела, как гаснет свет в ее глазах, и кончила при этом.
  
  Майло взмахнул сжатым кулаком.
  
  — Попалась.
  
  Симона уронила пакет на песок.
  
  — Вот то, что ты хотел. Удачи тебе в смерти.
  
  Камера не дрогнула.
  
  — Ты считаешь, что я тебя разыгрываю, неудачник? Подойди и посмотри.
  
  — Что ты с ними сделала, Симона?
  
  — Съела, — ответила она. — С бобовой подливкой и «Кьянти»… а что я могла с ними сделать? Если б я даже засунула им в задницы динамит и взорвала — кому какое дело? Бери это и уползай прочь, червяк.
  
  Она наклонилась над пакетом, запустила туда руку, достала перевязанную пачку банкнот и швырнула в Хака. Он не стронулся с места. Деньги упали на песок. Симона посмотрела на них.
  
  — Что?
  
  — Всё в порядке, — ответил Трэвис. — Оставь их и уходи.
  
  Симона пристально смотрела на него.
  
  — Оставь их и уходи, — повторил Хак. — Живи той жизнью, которую, как ты считаешь, ты заслужила.
  
  — Что это — проклятье, какое-то колдовство? — съязвила Симона. — Да любое твое проклятье — это благословение.
  
  Она повернулась, чтобы уйти. Остановилась, развернулась. Снова сунула руку в пакет и достала что-то, что не было деньгами. Длинное и тонкое. Она вскинула это перед собой.
  
  — О черт! — выдохнул Фокс, когда Симона кинулась на Хака.
  
  Камера поймала ее взгляд, пылающий и ледяной одновременно. Бесстрастное выражение ее лица, когда она нанесла удар ножом.
  
  Руки Хака попали в поле зрения камеры, когда он попытался перехватить оружие.
  
  Симона рванулась, вырвалась, зарычала. Брызнула кровь.
  
  Хак не издал ни звука, в то время как она наносила ему удар за ударом.
  
  Майло кинулся к лестнице, ведущей на пляж, Рид бежал за ним по пятам, потом обогнал его.
  
  Фокс неотрывно смотрел на экран. Выбегая следом за Майло и Ридом, я увидел выражение его лица. Сейчас при взгляде на Аарона никто не назвал бы его элегантным и уверенным в себе.
  
  Из динамиков ноутбука доносился повторяющийся звук — влажные тупые удары, и этот звук преследовал меня, даже тогда, когда я выскочил на пляж и оказался далеко за пределами слышимости того, что происходило в доме.
  Глава 42
  
  Когда мы добрались до места, где Симона Вандер напала на Трэвиса Хака, он сидел на песке, скрестив ноги, словно йог, и со спокойным выражением лица смотрел, как кровь струится из его ладоней, рук и груди.
  
  Симона распростерлась в нескольких футах от него, у самого края воды. Ее плоский живот был обращен к небу, и две сережки в пупке блестели в свете луны.
  
  Сбоку в ее шее торчал нож. Кухонный нож с длинным лезвием и деревянной рукоятью. Ее тело извивалось, словно она пыталась сбежать. Глаза были белыми и пустыми.
  
  Мо Рид припал к песку, словно бейсбольный ловец. Без всякой необходимости проверил пульс. Потом выпрямился, покачал головой и подошел к Майло, стоящему над Трэвисом Хаком. Лейтенант все еще не мог отдышаться после бега. Пытаясь угнаться за Ридом, он одновременно ухитрился вызвать «скорую помощь».
  
  Они с Ридом занялись ранами Хака, разрывая свои рубашки, чтобы наложить повязки. Через несколько секунд майка Майло, которую тот носил под рубашкой, и голая грудь Рида оказались залиты кровью.
  
  Вся эта суета, казалось, забавляла Трэвиса.
  
  Две перетянутых резинками пачки денег лежали на песке. Позже мы обнаружили, что в обеих были однодолларовые бумажки, и только сверху и снизу каждой пачки лежало по двадцатке для маскировки. Суммарно — по семьдесят долларов в пачке.
  
  Аарон Фокс изучил место событий. Затем подошел к телу Симоны и посмотрел на нее так, словно она была чем-то чуждым и склизким, что выбросил на сушу океан.
  
  Волны перекатывались через ее труп, оставляя на лице хлопья пены, пузырьки лопались, рассыпаясь водяной пылью в теплом ночном воздухе.
  
  Окна соседних домов были темны. Рай для любителей отдохнуть в конце недели. К рассвету всю кровь смоет океанский прилив, но сейчас песок был липким, словно смола.
  
  Мы с Фоксом стояли поодаль, пока Майло и Рид, действуя молча и идеально слаженно, сумели приостановить поток крови. Хак был бледен, потом лицо его сделалось сероватым, голова начала клониться набок.
  
  Майло поддержал его за плечи, Рид взял его руки в ладони.
  
  — Держись, приятель, — промолвил молодой детектив.
  
  Трэвис посмотрел на тело Симоны, пошевелил губами.
  
  — Й-й-я…
  
  — Не разговаривай, сынок, — сказал Майло.
  
  Взгляд Хака оставался прикован к Симоне. Он пожал плечами. Кровь снова потекла сильнее.
  
  — Не двигайся, — попросил Мо Рид.
  
  Трэвис пробормотал что-то.
  
  — Ш-ш-ш, — произнес Майло.
  
  Голова Хака поникла, глаза закрылись. Он заставил себя говорить членораздельно.
  
  — Я снова это сделал, — выговорил он.
  
  Я раздумывал над его словами, когда какое-то движение в пляжном домике привлекло мое внимание.
  
  Что-то промелькнуло под домом, там, где лампочка, закрепленная на фундаменте, отбрасывала слабый свет на опоры и перемычку под зданием.
  
  Что-то шевельнулось там. Никто больше этого не заметил. Я направился туда.
  
  К стропилам на цепи была подвешена надувная лодка «Зодиак». Позади нее виднелась дверь, слегка приотворенная. Она была подвешена заподлицо с фанерой, которой была обита перемычка.
  
  Замка на двери не было — вероятно, она вела в лодочную кладовку и приоткрылась от сквозняка.
  
  Но сегодня ночью ветра не было. Хотя, может быть, случайный порыв…
  
  Я пробрался между свай, чувствуя запах соли, дегтя и сырого песка. Над головой нависал пол нижнего этажа домика. «Зодиак» был полностью сдут. На стропилах, словно колбасы в трактире, висели и другие вещи. Маленькая металлическая байдарка, два комплекта весел. Старая жестяная вывеска с рекламным слоганом «Кока-колы», проржавевшая так, что ее нелегко было опознать. Она была приколочена к потрескавшейся, изогнутой от возраста поперечной балке.
  
  «Всё становится лучше с…»
  
  Я добрался до двери. Она была настолько узкой, что я едва протиснулся в проем. Внутри не было ни движения, ни света. Вряд ли эта кладовка была глубже нескольких футов, судя по положению перемычки. И, вероятно, уже давно пустовала.
  
  Я распахнул дверь настежь — просто чтобы удостовериться.
  
  И в лицо мне уставилась черная восьмерка.
  
  Двойной ствол дробовика. Над смертоносной восьмеркой маячило лицо — местами кожа обвисла, местами была неестественно натянута.
  
  Безволосое — ни бровей, ни ресниц.
  
  В рассеянном тусклом свете похожее на маску.
  
  Лысая голова, светлые глаза. Темная футболка и спортивные штаны, темные кроссовки.
  
  Большое кольцо с бриллиантом на одном из пальцев, лежащих на спусковом крючке.
  
  Насколько я мог видеть, приклад дробовика был полированным, идеальной формы. Металлическая гравировка возводила это оружие в ранг произведения искусства. Совершенно иной уровень, нежели «ствол», из которого мой отец палил по птицам.
  
  Один экземпляр из драгоценной коллекции, от которой Саймон Вандер избавился по просьбе второй жены.
  
  Бриллиант в кольце мигнул, когда Бадди Уэйр сильнее сжал пальцы.
  
  — Спокойно, — произнес я.
  
  Уэйр тяжело дышал через рот. Теперь была его очередь потеть.
  
  Дряблый с виду мужчина с покатыми плечами, от которого едко пахло страхом.
  
  Более опасный, чем если б он был в ярости.
  
  Бледные глаза смотрели мимо меня на то, что происходило на берегу.
  
  Кольцо дрогнуло снова. Ствол приблизился, замерев в считаных дюймах от моего носа.
  
  Странное, великолепное безразличие охватило меня, и я услышал свой собственный голос:
  
  — Не тот глаз.
  
  Уэйр замер в замешательстве.
  
  — Вы правша, но у вас может быть ведущий левый глаз. Закройте сначала один, потом второй и проверьте, какой сильнее приблизит мое лицо. К тому же вам нужно перестать бороться с оружием — оно не любит, когда с ним сражаются. Наклонитесь, обнимите его, станьте частью его. Давайте, моргните, проверьте свои глаза.
  
  Уэйр смотрел пренебрежительно, свысока, но неосознанно повиновался, и дробовик в его руках дрогнул.
  
  Я быстро пригнулся и изо всех сил ударил его в живот, а потом нанес жесточайший пинок в пах. Он захрипел, сложился пополам, ствол дробовика взлетел вверх.
  
  Громовой выстрел.
  
  Отколотые от потолка щепки.
  
  Уэйр все еще корчился от боли, когда я вложил весь свой вес в удар с двух рук по его затылку.
  
  Он рухнул на песок, по-прежнему сжимая дробовик.
  
  Я наступил ему на руку, сломал пару костей и выхватил оружие.
  
  Красивый охотничий дробовик, вероятно, итальянского производства. Приклад был сделан из чудесной ореховой древесины, металлическая гравировка изображала охотников времен Возрождения, преследующих сказочных зверей.
  
  Уэйр застонал от боли. Позднее я узнал, что его локтевая кость разлетелась на осколки и никогда не срастется, как прежде.
  
  Я посмотрел, как он извивается, и позволил себе миг удовлетворения, в котором никогда никому не призна́юсь.
  
  Майло, услышав выстрел, примчался с пистолетом в руке. Он перевернул Уэйра и связал его найденной здесь же синтетической веревкой по рукам и ногам, как раз в тот момент, когда прибыла бригада «скорой помощи» из Малибу.
  
  Одна бригада — одни носилки. Приоритет был отдан Трэвису Хаку. Уэйру предстояло страдать.
  
  Во время короткого перерыва в его стенаниях я услышал что-то из-за перемычки.
  
  Слабое, глухое постукивание. Будь шум волн сильнее, я не расслышал бы этот стук.
  
  Майло тоже услышал его. Сжимая пистолет в руке, он указал на дверной проем, остановился, заглянул туда и скрылся в кладовке.
  
  Я последовал за ним.
  
  Привалившись к сложенной из бетонных блоков стене, сидел мальчик. Запах мочи, экскрементов и рвотных масс едва позволял дышать. Мальчик был завернут в черные мешки для мусора и связан поверх них нейлоновой веревкой, словно колбаса для копчения. На глазах у него была повязка из черного муслина, рот был заткнут резиновым шариком ярко-оранжевого цвета. Ноздри его были свободны, но забиты соплями. Голова обрита наголо.
  
  Он пинал маленькими босыми ступнями фанерную стену кладовки.
  
  Шесть квадратных футов. Приговоренные к пожизненному заключению убийцы обитают в более просторных камерах.
  
  Мы с Майло бросились освобождать его. Лейтенант подоспел первым, позвал его по имени, сказал, что он спасен и всё в порядке. Когда с темных миндалевидных глаз спала повязка, Келвин Вандер посмотрел на нас.
  
  Сухими глазами.
  
  Из другого мира.
  
  Я коснулся его щеки. Он закричал, словно попавший в капкан енот.
  
  — Все хорошо, сынок, не надо бояться, теперь ты в безопасности, — заверил Майло.
  
  Взгляд мальчика был устремлен ему в глаза — острый, изучающий. На щеке его виднелись синяки, припухлости, мелкие порезы.
  
  Обе руки его были целы.
  
  — С тобой все будет в порядке, сынок, — повторил Майло и склонил голову, чтобы ребенок не видел его лица.
  
  Не распознал ложь.
  Глава 43
  
  Дело закрыто. Крупное дело. Начальник полиции был счастлив. Или, по крайней мере, убедительно это изображал.
  
  Работа заместителя прокурора Джона Нгуена только начиналась, но он тоже улыбался. При всем своем тщательном планировании, Симона Вандер и Бадди Уэйр оставили замечательную цепочку улик — телефонные звонки в течение года с лишним, еще одна арендованная складская ячейка, на этот раз в сердце Западного Лос-Анджелеса, за которую исправно вносилась ежемесячная плата чеками с личной подписью Уэйра.
  
  В ячейке обнаружились еще несколько коробок с настольными играми и бумаги, удостоверяющие успехи Уэйра в национальных турнирах по скрэбблу, нардам и бриджу. Записи по кредитным картам свидетельствовали о ежемесячных поездках в Лас-Вегас, часто в компании Симоны. Выигрыши Уэйра в блэкджек и покер, похоже, превосходили его проигрыши — хотя подчиненные Нгуена, все еще перелопачивавшие финансовые дела Уэйра, пока не раскопали все подробности.
  
  Одна милая деталь: отпечаток подошвы на западной стороне болота соответствовал шестисотдолларовым водительским ботинкам от «Леньяни», найденных в шкафу в доме Уэйра в Энсино.
  
  В ячейке также обнаружились три шкатулки из полированного дерева, точно такие же, в которой хранились кости пальцев. В каждой из них обнаружилась пачка фотографий.
  
  Уэйр и Симона при полных садомазохистских регалиях.
  
  Женщины — пять женщин — частично одетые, потом обнаженные. При сличении трех из них с полицейскими снимками можно было без труда опознать Шералин Докинз, Ларлин (она же Большая Лора) Ченовет и Демору Монтут. Оставшиеся две фенотипически соответствовали костям, найденным на западной стороне болота, однако на их идентификацию ушло больше времени. С помощью отдела по борьбе с проституцией Майло и Мо Рид в конце концов раскопали их имена: Мария Хуанита Томпсон, двадцати девяти лет, и Джун Полетт, тридцати двух лет, — проститутки, работавшие на трассе возле аэропорта. Эта новость не привлекла внимание СМИ ни на мгновение, и департамент полиции решил не поднимать этот вопрос на пресс-конференции.
  
  Описания того, как Уэйр и Симона заманивали каждую жертву и расправлялись с нею, были совершенно одинаковыми, словно сценарий некоего ритуала: сначала плата наличными за услуги, потом сближение посредством сладких улыбок и постепенное приближение к ужасному финалу: связывание, кляп во рту, смерть от удушения. Посмертный снимок крупным планом, на котором неизменно фигурировал садовый секатор с зелеными рукоятями — иногда в руках Уэйра, иногда у Симоны.
  
  Кости.
  
  Майло был слишком умен, чтобы считать все это счастливым концом, однако звонок из офиса шефа с требованием поднять еще пять «висяков» окончательно поверг его в раздумье и раздражение.
  
  Мо Рид получил назначение на перевод в Западный Лос-Анджелес, но исполнительный ордер на расследование относительно исчезновения Кейтлин Фростиг задерживал его в Венисе.
  
  Он позвонил мне и спросил, не могу ли я ему помочь.
  
  Я согласился встретиться, чтобы ознакомиться с делом, но мое внимание было сосредоточено на другом.
  * * *
  
  Однажды, направляясь в участок, чтобы сообщить свое экспертное заключение относительно «болотных убийств», я увидел Рида, который шел по тротуару, держась за руки с доктором Лиз Уилкинсон. Оба смеялись. До тех пор я не видел, чтобы молодой детектив хотя бы улыбался.
  
  В тот вечер мы с Робин отправились на ужин в отель «Бель-Эр».
  
  Она надела жемчужный кулон.
  * * *
  
  Трэвис Хак провел два месяца в больнице «Сидарс-Синай». Большинство ударов ножом пришлись в мягкие ткани; некоторые повредили нервные волокна, вызвав перманентную слабость и болезненные ощущения. Глубокие порезы на левой руке были чреваты инфекцией и полной неподвижностью конечности. Врачи обсуждали возможность ампутации, и Ричард Сильвермен, доктор медицины и начальник отделения экстренных случаев, подтвердил такую вероятность.
  
  Рик, которого Майло просил держать его в курсе состояния Хака, сказал, что физически пациент выздоравливает.
  
  — Однако я не могу сказать о нем того же в психологическом отношении, Алекс. Он находится в состоянии некого странного аффекта, ты не находишь?
  
  — Улыбается, — кивнул я.
  
  — Вот именно. Несмотря ни на что. Даже после отказа от обезболивающих лекарств.
  
  — Полагаю, для него это был правильный выбор.
  
  — Может, и так, но ему же больно!
  * * *
  
  Навещая Хака, я обнаруживал его неизменно спокойным; лицо Трэвиса было настолько расслабленным и безмятежным, что даже морщины отчасти разгладились. Медперсонал называл его самым лучшим пациентом. На языке вечно занятых медсестер и санитарок это означало «послушный и тихий».
  
  Он много смотрел телевизор, читал и перечитывал все семь томов «Гарри Поттера», съедал небольшую часть фруктов и сладостей, которые передавала ему Дебора Валленбург, но в основном отдавал их кому-нибудь.
  
  Валленбург предложила свои услуги в процессе Бадди Уэйра. Джон Нгуен вежливо отклонил это предложение. Потом он признавался мне, что, вероятно, «лишил себя всех шансов заняться корпоративным правом».
  
  Однажды на подходах к палате Хака я столкнулся с Келли Вандер и Ларри Брейклом, вышедшим оттуда. При виде меня Келли залилась краской стыда и бросилась прочь. Брейкл задержался, словно намереваясь поговорить.
  
  Я улыбнулся.
  
  Он побежал следом за Келли.
  
  Больничный охранник, сидевший у двери палаты Хака, когда у него было на это время, засуетился.
  
  — Здравствуйте, док. Когда она назвалась, я не хотел их впускать. — Он ткнул в сторону двери большим пальцем. — Мистер Хак сказал, что все в порядке, но я обыскал ее сумку, там не было ничего такого.
  
  — Сколько они пробыли там?
  
  — Двадцать минут, — ответил охранник. — Я слушал, что там происходит, док, но никаких проблем не возникло. Один раз я заглянул, они меня не заметили. Она держала мистера Хака за руку. Ближе к концу заплакала, и, кажется, он попросил ее простить его, или что-то вроде того, а она ответила — мол, нет, это ей надо просить прощения. И потом опять стала плакать.
  
  — А что делал второй посетитель?
  
  — Просто сидел там.
  
  Я поблагодарил его и приоткрыл дверь.
  
  Хак мирно спал, лежа на спине. Он не проснулся к тому времени, как я просмотрел его медицинскую карту и поболтал с его терапевтом. Потом я вышел и поехал в другую больницу.
  * * *
  
  В стационарном реабилитационном центре при педиатрической больнице Западного округа Келвин Вандер занимал отдельную палату, которую круглые сутки охраняли частные агенты, нанятые посредством субподряда через Аарона Фокса. Треть платы за каждый час, отработанный его вольнонаемными служащими, шла непосредственно на банковский счет Фокса.
  
  Новые адвокаты Келвина платили с радостью. Их собственные почасовые чеки оплачивались с семизначного счета, привязанного к поместью Вандеров. Само поместье оценивалось в сто семьдесят миллионов. Семейный адвокат, назначенный Келвину, обещал присматривать за деньгами мальчика. Если дела пойдут вразнос, он урежет годовое жалование юристов на миллион-другой.
  
  За прошедший три недели я провел с Келвином около сотни часов и мог бы сам прислать ему счет, но у меня на уме было другое.
  
  Когда я приходил, мальчик смотрел прямо на меня.
  
  Миновал целый месяц. И до сих пор от него никто не услышал ни слова.
  
  Я пробовал рисовать, подсовывать ему игры, просто сидеть рядом. Сам же доброжелательно молчал.
  
  Исчерпав все средства, я позвонил юристу и сделал запрос.
  
  — Хм-м… — произнес он. — Творческий подход, доктор. Думаете, это сработает?
  
  — Я полагаю, что он уже готов к этому, но предсказывать не возьмусь.
  
  — Понимаю, что вы имеете в виду. Я сам приезжал навестить его. Славный, но похож на застывшую статую. Конечно, я дам распоряжение.
  
  На следующий день я был в палате Келвина, когда туда привезли маленькое пианино и табурет с выдвижным ящиком. В ящике лежали папки с нотами, которые я нашел на стейнвеевском рояле, стоявшем в доме на Калле-Маритимо, в комнате с видом на океан.
  
  Достав часть нотных тетрадей, я разложил их на больничной койке Келвина.
  
  Он закрыл глаза.
  
  Я немного подождал и вышел из палаты. Я сидел на сестринском посту и делал записи, когда зазвучала музыка — сперва неуверенно, потом громче. Она лилась из-за двери, заставив насторожиться частного агента, несшего дежурство.
  
  Все слушали.
  
  — Что это? — спросила медсестра. — Моцарт?
  
  — Шопен, — ответил я. — Один из этюдов, я совершенно в этом уверен.
  
  Этюд повторялся снова и снова.
  
  Я поехал домой и перерыл коробку с CD-дисками.
  
  Десять минут спустя я нашел его: Опус 25, этюд номер 2, фа-минор. Технически сложный, местами радостный, местами грустный. Позже медсестры сказали мне, что мальчик играл весь день, до позднего вечера.
  Сноски
  1
  
  ACLU (англ. American Civil Liberties Union, Американский союз защиты гражданских свобод) — некоммерческая, неправительственная организация США, провозгласившая своей целью «защиту и охрану частных прав и свобод, гарантированных каждому человеку в этой стране конституцией и законами Соединенных Штатов».
  (обратно)
  2
  
  Марка газированного прохладительного напитка.
  (обратно)
  3
  
  «Арийское братство» — крупнейшая организованная преступная группировка белых расистов в США, имеющая около 15 000 членов внутри и за пределами тюрем.
  (обратно)
  4
  
  «Ла раса насьон» (исп. La Raza Nation, LRZ) — преступная группировка, действующая в США; основана в 1972 г. Цвета группировки — зеленый, белый и красный (так же, как у мексиканского флага).
  (обратно)
  5
  
  Модель автомобиля производства компании «Кадиллак».
  (обратно)
  6
  
  К-9 — кинологическое подразделение, обычная выездная единица — собака с сопровождающим.
  (обратно)
  7
  
  «Атне ридер» — американский ежеквартальный журнал, перепечатывающий статьи из альтернативных периодических изданий на тему политики, культуры и проблем окружающей среды.
  (обратно)
  8
  
  Себа́стопол (англ. Sebastopol) — город в округе Сонома, штат Калифорния, к северу от Сан-Франциско.
  (обратно)
  9
  
  Bass (англ.) — окунь.
  (обратно)
  10
  
  Отсылка к песне Барбры Стрейзанд «Люди» («People»).
  (обратно)
  11
  
  Фамилия детектива Рид (Reed) переводится с английского как «камыш».
  (обратно)
  12
  
  Популярная на Западе марка водки.
  (обратно)
  13
  
  Теодор Роберт (Тед) Банди (1946–1989) — американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е гг.; его жертвами становились молодые девушки и девочки. Незадолго до своей казни признался в 30 убийствах, однако настоящее количество его жертв может быть гораздо больше.
  (обратно)
  14
  
  Блюграсс — стиль музыки кантри, происходящий из региона Аппалачей, в первую очередь штата Кентукки («штат мятлика»), которому обязан своим названием (bluegrass — мятлик).
  (обратно)
  15
  
  «Ай-эйч-оу-пи» (англ. IHOP, International House of Pancakes, «Международная блинная») — сеть ресторанов быстрого питания, специализирующаяся на завтраках.
  (обратно)
  16
  
  «Фюрер и тофу» — пародия на лозунг «Фюрер и нация». Тофу — соевый пищевой продукт.
  (обратно)
  17
  
  «Крейгслист» — сайт электронных объявлений.
  (обратно)
  18
  
  По написанию и звучанию совпадает с английским словом sin — «грех».
  (обратно)
  19
  
  Фамилию Мэнтут (Mantooth) можно перевести как «мужской зуб».
  (обратно)
  20
  
  «Aubusson rug» — фирма, выпускающая роскошные ковры ручной работы.
  (обратно)
  21
  
  «Липитор» — препарат, снижающий уровень холестерина в крови.
  (обратно)
  22
  
  Подразумевается Том Сойер, персонаж одноименной повести М. Твена. Его другом был Гекльберри Финн (англ. Huckleberry Finn), имя которого на русский традиционно транскрибируется именно так, а сокращается как Гек, хотя правильнее было бы Хак (Хаклберри).
  (обратно)
  23
  
  В оригинале — Montouthe, что на смеси французского и английского дает «мой зуб».
  (обратно)
  24
  
  Паралегал — наименование профессии в англоязычных странах. Паралегалы, не имея высшего юридического образования, являются помощниками юристов и выполняют часть их функций; в то же время они не могут исполнять функции, на которые по закону имеют право юристы, то есть предлагать от своего имени юридические услуги, занимать постоянные должности в правоохранительной системе и судах. С другой стороны, для паралегалов не действуют кодексы служебного поведения, обязательные для юристов, работающих в официальных учреждениях.
  (обратно)
  25
  
  Нет, месье (фр.).
  (обратно)
  26
  
  Садитесь за стол (исп.).
  (обратно)
  27
  
  Деннис Линн Рейдер — американский серийный убийца.
  (обратно)
  28
  
  Орентал Джеймс (О. Джей) Симпсон — американский профессиональный игрок в американский футбол и актер. Получил скандальную известность после того, как был обвинен в убийстве своей бывшей жены и случайного свидетеля преступления.
  (обратно)
  29
  
  Лига плюща (англ. Ivy League) — ассоциация восьми старейших университетов Америки: Гарварда, Принстона, Йеля, Брауна, Колумбии, Корнелла, Дартмута и Пенсильвании. Считается эталоном престижности высшего образования в США.
  (обратно)
  30
  
  «Фреска» — марка безалкогольного газированного напитка.
  (обратно)
  31
  
  Статья 187 «Убийство» уголовного кодекса штата Калифорния.
  (обратно)
  32
  
  Тихоокеанское летнее время, время часового пояса Лос-Анджелеса.
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  Глава 23
  Глава 24
  Глава 25
  Глава 26
  Глава 27
  Глава 28
  Глава 29
  Глава 30
  Глава 31
  Глава 32
  Глава 33
  Глава 34
  Глава 35
  Глава 36
  Глава 37
  Глава 38
  Глава 39
  Глава 40
  Глава 41
  Глава 42
  Глава 43
  Доказательства (Алекс Делавэр, №24)
  
  1
   Я говорю правду. Они лгут .
   Я сильный. Они слабые .
   Я в порядке .
   Они плохие .
  Это была нулевая работа, но Дойлу платили.
  Зачем кому-то тратить пятнадцать баксов в час, по три часа в день, пять раз в неделю, чтобы осмотреть пустую оболочку дома-монстра богатого идиота, он никогда не понимал.
  Осмотр занял пятнадцать минут. Если он шел медленно. Остальное время Дойл сидел, ел свой обед, слушал Cheap Trick на своем Walkman.
  Думал о том, как бы он стал настоящим полицейским, если бы не сломанное колено.
  Компания сказала: «Иди туда», — он пошёл.
  Инвалидность вся кончилась, он проглотил неполный рабочий день, никаких льгот. Платит за стирку своей собственной формы.
  Однажды он услышал, как двое других ребят разговаривают за его спиной.
   Gimp'у повезло, если он хоть что-то получит .
  Как будто это была его вина. Уровень в его крови был .05, что даже близко не противозаконно. Это дерево выскочило из ниоткуда.
   От Джимпа Дойл весь вспыхнул в лице и груди, но он, как всегда, держал рот закрытым. Однажды…
  Он припарковал «Таурус» на пятачке земли прямо за сеткой ограждения и поплотнее заправил рубашку.
  Семь утра, тишина, если не считать глупого карканья ворон.
  Район богатых идиотов, но небо было отвратительного молочно-серого цвета, как в Бербанке, где находилась квартира Дойла.
  Ничего не двигалось на Бороди Лейн. Как обычно. Несколько раз Дойл видел кого-то, это были служанки и садовники. Богатые идиоты, которые платили за то, чтобы жить здесь, но никогда не жили здесь, один особняк-монстр за другим, загороженный большими деревьями и высокими воротами. Тротуаров тоже не было. Что это вообще было?
  Время от времени какая-нибудь затянутая блондинка в спортивных штанах Rodeo Drive бежала трусцой посередине дороги, выглядя несчастной. Никогда раньше десяти этот тип не спал допоздна, завтракал в постели, делал массаж, что угодно. Валялся на атласных простынях, обслуживался горничными и дворецкими, прежде чем набраться сил, чтобы потрясти своими тощими попами и длинными ногами.
  Подпрыгивая посреди дороги, какой-то Rolls-Royce набирает скорость и — бабах! Разве это не было бы чем-то особенным?
  Дойл забрал из багажника свой камуфляжный ланч-бокс с рисунком возраста, направился к трехэтажной фанерной оболочке. Третьей была эта идиотская замковая штука — башня. Незаконченный скелет дома, который был бы таким же большим, как… как… замок в Диснейленде.
  Fantasyland. Дойл немного походил, прикинул, двадцать тысяч квадратных футов, минимум. Участок в два акра, может, два с половиной.
  По какой-то причине, он так и не смог понять, все остановилось, и теперь куча была серой, покоробленной, испещренной ржавыми гвоздями.
  Паршивое серое небо просачивалось сквозь гниющие стропила. В жаркие дни Дойл прятался в углу, чтобы найти тень.
  Позади, в разрытой коричневой грязи, случайно остался старый Энди Гамп, химикаты все еще были в сортире. Дверь плохо закрывалась, и иногда Дойл находил внутри помет койота, иногда мышиный помет.
  Когда ему хотелось, он просто врезался в грязь.
  Кто-то заплатил столько денег, чтобы построить Fantasyland, а потом просто остановился . Пошлите.
  Сегодня он принес хороший обед, сэндвич с ростбифом из Arby's, жаль, что нечем было подогреть подливку. Открыв коробку, он фыркнул. Неплохо. Он двинулся к решетчатым воротам... что за...
  Глупую штуку растянули так широко, как позволяла цепь, что было около двух, двух с половиной футов. Легко протиснуться любому, кроме толстого идиота.
  Цепь всегда была слишком длинной, чтобы плотно затянуть ворота, из-за чего замок был бесполезен, но Дойл каждый день, уходя, тщательно ее подкручивал, чтобы она выглядела надежной.
  Какой-то идиот с ним повозился.
  Он рассказал компании о сети, но его проигнорировали. Какой смысл нанимать профессионала, если вы не слушаете его советов?
  Протиснувшись в щель, он аккуратно и туго натянул цепь.
  Оставив коробку с обедом на ступенях из необработанного бетона, он приступил к своим обязанностям.
  Стоя посреди первого этажа, говоря: «Алло», и слушая эхо своего голоса. Он сделал это в первый день на работе, ему понравилось эхо, как будто он сигналит в туннеле. Теперь это вошло в привычку.
  Не потребовалось много времени, чтобы убедиться, что на первом этаже все в порядке.
  Пространство было огромным, большим как... как... некоторые комнаты были обрамлены, но в основном довольно открытыми, так что у вас был хороший обзор везде. Как будто вы заглядываете сквозь кости скелета какого-то динозавра. В середине того, что должно было быть прихожей, была огромная, парящая, двойная лестница. Просто фанера, никаких перил, Дойлу нужно было быть осторожным, все, что ему было нужно, это упасть, испортить какую-нибудь другую часть тела.
   Вот и все, боль с каждым шагом. Лестница скрипела как мать, но чувствовалась структурно в порядке. Можно было бы просто представить, как это было бы с мрамором на нем. Как ... большая замковая лестница.
  Девятнадцать шагов, каждый из которых — смерть.
  Второй этаж оказался таким же пустым, как и первый, что стало большим сюрпризом.
  Остановившись, чтобы потереть колено и полюбоваться видом на западную верхушку дерева, он продолжил идти назад, снова остановился, помял еще немного, но это не помогло. Продолжая идти назад, он добрался до меньшей лестницы, тринадцать ступенек, но очень извилистая, убийственная, спрятанная за узкой стеной, нужно было знать, где ее найти.
  Кто бы за все это ни заплатил, это был какой-то богатый идиот, который не ценил то, что имел. Если бы у Дойла была сотая часть — двухсотая часть чего-то подобного, он бы благодарил Бога каждый день.
  Он спросил у компании, кто владелец. Они сказали: «Не суйте нос в чужие дела».
  Поднимаясь по извилистой лестнице, чувствуя, как каждая ступенька отдает хрустом в колене, а боль отдает в бедро, он, как всегда, начал отсчитывать тринадцать ступенек, пытаясь отвлечься от жжения в ноге.
  Когда он крикнул «Девять», он увидел это.
  О, Иисусе .
  Сердце колотилось, во рту внезапно стало сухо, как в папиросной бумаге. Он отступил на два шага и потянулся вдоль правой стороны ремня безопасности.
  Касаясь воздуха.
  Вот он идиот, оружия уже давно нет, с тех пор как он перестал охранять ювелирные магазины в центре города.
  Компания подарила ему фонарик, и точка, и он оказался в багажнике «Тауруса».
  Он заставил себя посмотреть.
   Их двое .
  Больше никого, одно преимущество башни в том, что она круглая, почти полностью открыта небу, спрятаться негде.
  Дойл продолжал смотреть, чувствуя, как у него все внутри переворачивается.
  По тому, как они лежали — он на ней, ее ноги подняты вверх, а одна закинута ему на спину, — было совершенно ясно, чем они занимались.
  До …
  Дойл почувствовал одышку, как будто его кто-то душил.
  С трудом хватая ртом воздух, он наконец добился успеха. Потянулся за телефоном.
  Прямо в кармане. По крайней мере, хоть что-то шло хорошо.
   ГЛАВА
  2
  Майло зовет меня, когда убийство становится «интересным».
  Иногда, когда я вмешиваюсь, тело уже исчезает. Если фотографии места преступления полные, это помогает. Если нет, то может стать еще интереснее.
  Эта сцена находилась в трех минутах езды от моего дома и осталась нетронутой.
  Два тела, обвитые друг вокруг друга в болезненной пародии на страсть. Майло стоял в стороне, пока следователь коронера щелкал снимками.
  Мы обменялись тихими «Привет». Черные волосы Майло были небрежно зализаны, а зеленые глаза смотрели остро. Его одежда выглядела так, будто он спал, а бледный, изрытый ямками цвет лица соответствовал серому, как смог, небу.
  Июньский мрак в Лос-Анджелесе. Иногда мы представляем, что это океанский туман.
  Я изучал тела издалека, отступая как можно дальше, стараясь не касаться изогнутой фанерной стены. «Как долго вы здесь?»
  «Час».
  «Ты нечасто бываешь в этом почтовом индексе, Большой Парень».
  «Местоположение, местоположение, местоположение».
  Следователь коронера услышал это и оглянулся. Высокая, симпатичная, широкоплечая молодая женщина в брючном костюме оливкового цвета, она долго сидела перед камерой, опускаясь на колени, наклоняясь, приседая, вставая на цыпочки, чтобы запечатлеть каждый ракурс.
   «Еще несколько минут, лейтенант».
  Майло сказал: «Не торопись».
  Местом поражения был третий этаж строительного проекта на Бороди Лейн в Холмби Хиллз. Массивный каркас предполагаемого особняка, вход был достаточно большим, чтобы разместить симфонический оркестр. Место поражения выглядело как некая наблюдательная комната. Или башня замка.
  Массивный был правилом в Холмби. Совершенно другая вселенная, чем моя белая коробка над Беверли Глен, но в пешей доступности. Я ехал, потому что иногда Майло любит думать и звонить, пока я сажусь за руль.
  Несколько стропил венчали башенку, но большая часть предполагаемой крыши была открытым пространством. Ветер дул. Мягкий, но недостаточно интенсивный, чтобы скрыть запах мокрого дерева и ржавчины, плесени, крови и экскрементов.
  Мужчина-жертва сверху, женщина-жертва прижата к нему, и видно лишь ее очень мало.
  Его черные дизайнерские джинсы были закатаны до середины икры. Одна из ее гладких, загорелых ног была зацеплена за его талию. Коричневые туфли-лодочки на месте на обеих ее ногах.
  Последнее объятие, или кто-то хотел, чтобы это выглядело именно так. То, что я мог видеть из рук женщины, было растопыренным, безвольным. Вялость смерти, это имело смысл.
  Но с приподнятой ногой все было в порядке; как она осталась на месте после смерти?
  Ноги мужчины были мускулистыми, покрытыми локонами светлых волос. Черный кашемировый свитер для него, синее платье для нее. Я вытянул шею, чтобы увидеть ее побольше, но не смог ничего уловить, кроме ткани платья. Какой-то блестящий джерси. Поднятый выше бедер.
  Волосы мужчины были длинными, светло-каштановыми, волнистыми. Аккуратная рубиновая дырочка, испещренная черным порошком, выделяла сосцевидный отросток за правым ухом. Кровь текла по его шее, наклонялась вправо, продолжалась на фанерном полу. Длинные темные пряди ее волос широко разметались по полу. Вокруг нее было не так много крови.
   Я спросил: «Разве ее ноги не расслабились?»
  Инспектор, продолжавший фотографировать, сказал: «Если окоченение пришло и ушло, я бы так думал».
  Она работала в склепе на Мишн-роуд в восточной части Лос-Анджелеса и сумела сохранить румянец на щеках заядлой любительницы пеших прогулок.
  Множество сцен смерти на открытом воздухе? Конец тридцати - начало тридцати, ржавые волосы, завязанные в высокий хвост, ясные голубые глаза; фермерская девушка, работающая на темной стороне.
  Отложив камеру в сторону, она опустилась ниже, двумя руками осторожно приподняла живот мужчины, заглянула в образовавшееся двухдюймовое пространство. Обернутая нога рухнула, как неправильно поставленный складной стул. «Да, похоже, ее подпирали, лейтенант».
  Обернувшись, она посмотрела на Майло, ища подтверждения, ее руки все еще были зажаты между телами.
  Он сказал: «Может быть».
  CI поднял жертву-мужчину немного выше, изучил, опустил с нежностью. Следователи, которых я видел, в основном такие: уважительные, плавающие в большем ужасе, чем большинство людей встречают за всю жизнь, никогда не пресыщающиеся.
  Она встала, стряхнула пыль со своих брюк. «Она без трусиков, а его пенис высунут. Очевидно, что эрекции нет, поэтому они никак не могли бы оставаться… связанными. Но на ее бедре есть корка, белесое пятно, так что даже если они и позировали, похоже, что они занимались сексом».
  Снова опустившись на колени, она подняла мятые джинсы мужчины достаточно высоко, чтобы обыскать его карманы. «Ладно, поехали».
  В руках у меня синий виниловый кошелек, застегивающийся на кнопку.
  Майло в перчатках. «Нет ключей от машины?»
  «Нет, только это. Дай-ка я поставлю галочку, а потом ты сможешь просмотреть. Я не видел гражданских машин, припаркованных на улице, может, это началось с угона?»
  «И все прибежали сюда, и эти двое начали этим заниматься?»
   «Я думал, это был угон, но злодей передумал?»
  Майло пожал плечами.
  «Извините, лейтенант. За то, что я стрелял в мой рот».
  «В этот момент», — сказал Майло, — «я приму все, что смогу получить».
  «Я новичок на этой работе», — сказала она. «Я уверена, что не могу ничему тебя научить — думаю, пора их ip. Я измерю температуру печени и посмотрю, сможем ли мы приблизиться к TOD».
  Несколько мгновений спустя она чистила термометр для мяса.
  Майло спросил: «И?»
  «Возможно, где-то в течение последних двенадцати часов врачи, я уверен, смогут рассказать вам больше».
  Лицо мужчины-жертвы было лишь тенью красивого, улыбающегося лика на водительских правах в синем виниловом кошельке. Десмонд Эрик Бэкер, тридцать два года, в феврале прошлого года ему исполнилось 511, 170, цвет кожи смуглый, квартира на Калифорния-авеню в Санта-Монике, адрес, который располагался в трех кварталах от пляжа.
  В кошельке лежало двести долларов пятидесяти- и двадцатидолларовыми купюрами, две золотые кредитные карты, пара визиток пшеничного цвета, фотография маленькой светловолосой девочки лет двух, одетой в отделанное кружевом платье из красного бархата. На левом запястье — спортивные часы TAG Heuer, других украшений нет.
  Никакой бледной полоски кожи, напоминающей обручальное кольцо, удаленное незаметно или иным образом.
  Майло показал мне рукописную надпись на обороте детского портрета. Саманта, 22 мес . Никто другой не заметил бы, как подергивается его веко.
  Он перешел к визитной карточке. Десмонд Э. Бэкер, AIA, Gemein, Холман и Коэн, архитекторы . Главная улица в Венеции.
  «Хорошие часы», — сказал он, проверяя заднюю часть TAG на наличие надписи. Пустая. Проверяя кожаную этикетку на джинсах. «Zegna».
  Инспектор сказал: «Но ее платье выглядит немного дешево, не правда ли?»
  Она осмотрела этикетку. «Сделано в Китае, полиэстер… короткое и облегающее. Может, она работающая девушка?»
  «Все возможно». Майло вернул бумажник. Пока он упаковывал, делал заметки, он продолжал изучать тела.
  Никаких признаков кошелька жертвы. Обычные золотые кольца в ушах, три таких же невзрачных серебряных браслета на одном тонком запястье. Легкий макияж.
  Он приблизился к ее правому уху, словно желая поделиться какой-то тайной. «Она недавно мылась, я до сих пор чувствую ее запах».
  Инспектор сказал: "Я тоже это почувствовал. Приятный запах. Я сам им пользуюсь".
  "Дорогой?"
  Она усмехнулась. «С моей-то шкалой зарплаты?» Она становилась все более серьезной, когда взглянула на бледное лицо мертвой женщины.
  Даже униженная, чрезвычайно миловидная женщина с подтянутым, полногрудым, несколько заниженной талией телом, гладким, овальным лицом и огромными глазами, слегка раскосыми вниз. Коричневый при жизни, окрашенный в цвет грязного тротуара смертью.
  Розовый блеск на вялых губах. Чистые ногти, никакого лака. Осмотр КИ не выявил никаких пулевых отверстий на ее теле, но склеры глаз женщины были мраморными и испещренными кровоизлияниями, а ее длинная шея была опухшей, в синяках и рассеченной пополам гневной пурпурной линией.
  Инспектор указал на покрытое коркой молочное пятно на ее бедре.
  Проверил ногти. «Под ними, похоже, ничего нет. Бедняжка. Можно, я спущу с нее платье?»
  «Сделай это», — сказал Майло. «Как только наши техники приедут и распечатают их и комнату, ты сможешь переехать».
  «Есть ли у вас идеи, сколько времени это займет?»
  «Ты торопишься?»
  «У нас есть еще один вызов, но это не проблема, лейтенант».
   «Ваши водители получают почасовую оплату».
  «Да, сэр. Что-нибудь еще?»
  «Ничего не приходит на ум, мисс…» Прищурилась, чтобы разглядеть свое удостоверение личности.
  значок. «Rie en».
  «Лара. Вы уверены, что я больше ничего не могу для вас сделать, лейтенант?»
  «Я открыт для предложений, Лара».
  «Ну… Я просто иду на ощупь, не хочу ничего пропустить».
  «Ты делаешь хорошо».
  «Хорошо, тогда». Мне: «Приятно познакомиться, детектив».
  Майло сказал: «Это доктор Делавэр. Он консультирующий психолог».
  «Психолог», — сказала она. «Для профи?»
  Майло знает, что я оцениваю профили чуть ниже чтения чайной листвы и политических опросов. «Что-то вроде того». Взглянув на шаткую спиральную конструкцию, ведущую на второй этаж, он сказал: «У нас тут все в порядке, Лара, иди и принимай следующий звонок».
  Си Риен собрала свои вещи и поспешила вниз.
  Когда ее шаги перестали раздаваться эхом, он вытащил панателу из кармана своей жалкой ветровки цвета ворса, сунул ее в рот, но не закурил. Когда его челюсть сжалась, сигара качнулась вверх. Он еще немного поглядел на тела. Позвонил по телефону и поискал зарегистрированный автомобиль Десмонда Бэкера.
  Пятилетний BMW 320i. Он повесил на него BOLO с указанием перевозить, но не обыскивать, пока не будет проведена судебно-медицинская экспертиза.
  Убрав свой телефон в карман, он сказал: «Пойман на месте преступления, но, возможно, инсценирован для реконструкции». Полуулыбка. «Маленькая смерть, за которой следует большая».
  Он изучал небо. «Отсутствие гильз говорит о том, что наш мальчик был осторожен, если только он не ностальгирует и не любит револьверы. Никаких пулевых отверстий нигде, кроме одного в голове мистера Бэкера, а диаметр говорит, что, вероятно, калибр небольшой. Учитывая, что ее сумочка исчезла, а машина не видна, я бы сказал,
   Ограбление действительно может быть частью этого. За исключением того, что кошелек Бэкера полон наличных, а эти часы — серьезные деньги».
  Я сказал: «Может быть, это из-за нее, и сумочка не имеет никакого отношения к ограблению».
  "Такой как?"
  «Сейчас у меня лучше получаются вопросы, чем ответы».
  «Вступай в клуб. Теперь мне осталось только выяснить, кто она, черт возьми.
  Есть какие-нибудь идеи? Не буду вас к ним принуждать».
  «Никаких признаков борьбы и контактная рана говорят о том, что плохой парень быстро взял ситуацию под контроль. Это может быть результатом хорошего планирования.
  Держу пари, что они были постановочными — в этой позе есть что-то почти театральное».
  «Что-то личное».
  «Удушение — это самое близкое и личное, что может быть», — сказал я.
  «Управлять с помощью малокалиберного оружия? Сначала застрелить его, она слишком напугана, чтобы сопротивляться, просто лежит там и задыхается?»
  «Возможно, убийц было двое».
  «Перепозиционировать их», — сказал он. «Это могло бы быть заявлением...
  Ревнивый гнев. Бывший парень следует за ними сюда, смотрит, как они это делают, сходит с ума».
  «Если это место свиданий, то оно довольно неромантичное. Ни вина, ни травки, ни шоколада, даже одеяла нет».
  «Может быть, плохой парень забрал все это с собой. Избавляясь от улик. Или желая трофея. Или и то, и другое».
  «Оставить их в таком состоянии также может быть способом унизить их еще больше. Что может означать ревность».
  «Или садист-психопат».
  «Возможно», — сказал я, — «но что не так, так это отсутствие излишеств, она не позирует с раздвинутыми ногами. Здесь есть что-то тонкое. Возможно, специфичное для жертвы. То, что она забрала у нее сумочку, указывает на то, что она — главная цель. Желание удержать часть ее».
   Он обогнул башню, окинул взглядом запад, зажег и выпустил голубую струю, которая струилась по стропилам. «Жаркое свидание под звездами. Почему именно здесь?»
  «Бакер был архитектором, возможно, он работал на объекте. Возможно, у него был ключ, и он привел ее сюда, чтобы произвести на нее впечатление».
  «Я спроектировал Тадж-Махал, детка, и я тоже? Если так, то Бэкер был вовлечен по крайней мере два года назад, потому что тогда работа была заморожена. И ему не нужен был ключ, цепь была достаточно длинной, чтобы широко распахнуть ворота. Это от нанятого полицейского, который обнаружил тела. По его словам, он сообщил об этом своим боссам, но они его выдали. Что согласуется с тем, что безопасность — это шутка: один парень, с семи до десяти утра, ничего по выходным, и самое смертоносное оружие, которое ему разрешили использовать, — это электрофонарик».
  «Почему строительство остановилось?»
  «Охранник тоже спросил об этом, но ему сказали не лезть не в свое дело».
  Я сказал: «Заброшенное место подошло бы Бэкеру, если бы он любил здесь тусоваться. С этой женщиной или другими. Учитывая разницу между его бюджетом на одежду и ее, я бы начал с низкооплачиваемых сотрудников его фирмы».
  «Офисный роман с секретаршей, к сожалению, у нее есть собственнический свекровь. Одно но: охранник говорит, что никогда не видел свидетельств других свиданий».
  «Мы говорим о нервном, худом парне, который хромает».
  «Дойл Бричински. Подал заявление в департамент, попал в серьезную аварию, повредил ногу».
  «У Майло появился новый друг?» — спросил я. «Какая его любимая еда?»
  «Неужели вы не хотите, чтобы я время от времени помогал гражданам?»
  «Не дай Бог».
  «Брычински показался вам нервным?»
  «Когда я подъехал, он наблюдал за мной. Когда я посмотрел ему в глаза, он сделал вид, что не наблюдает. Я также был бы невнимателен, если бы не указал на то, что вы только что описали Брычински как человека, мечтающего стать полицейским, который
  звучит крайне расстроенным из-за отсутствия контроля в своей жизни. Парень вроде этого, девушка бросает его ради кого-то более симпатичного, более гладкого, более богатого? В том самом месте, куда ты ее привел, сам?
  «Парень пытается помочь, и вдруг он становится главным подозреваемым?»
  «Как поется в песне, — сказал я, — подозревай того, с кем ты».
  Он бросил долгий кислый взгляд на тела, направился к шаткой винтовой лестнице. «Давайте узнаем старину Дойла получше».
   ГЛАВА
  3
  Дойл Бричински сказал: «О, чувак, они выглядят... хуже».
  «Хуже, чем когда ты их нашел?» — сказал Майло. Бричински отвернулся. «Они больше похожи на… людей».
  «И меньше похоже на…»
  «Не знаю, это было как… нереально. Когда я их нашла, я имею в виду».
  «Отличный способ начать день, Дойл».
  «Мой день начинается в четыре тридцать», — сказал Брычински. «Позаботься о моей матери, пока в шесть не появилась ее сиделка, а потом я поеду прямо сюда». Качает головой. «А потом я нахожу это».
  «Мама заболела?»
  «Она вся больная. Раньше жила с моим братом, потом он переехал в Ном. Это Аляска».
  Он облизнул губы. Маленький, хрупкий на вид человек, нервный как кролик.
  Без оружия ему было бы трудно что-либо контролировать.
  Прежде чем привести его сюда, Майло пробежался по бэкграунду. У Бричински накопилось несколько неоплаченных штрафов за нарушение правил дорожного движения. В аварии с участием одного автомобиля, что обычно означает DUI, но уровень алкоголя в крови Бричински не достиг критерия.
  Когда его попросили прийти на повторный просмотр, он сказал: «Конечно». Затем:
  "Почему?"
  «Нам нужна твоя помощь, Дойл».
   Хромота охранника превратила подъем на третий этаж в изнурительное испытание.
  Майло позволил ему постоять там некоторое время, любуясь телами. Пот выступил на линии роста волос Бричински. Его спина нездорово выгнулась. Ему было сорок, но выглядел он на пятьдесят, с тонкими песочными волосами, почти полностью поседевшими, и узким лицом, впалым во всех неправильных местах.
  Пять семь, один тридцать промокший насквозь. Маленький, дешевый фонарь висит на ремне, затянутом до последней дырки. Никто не был всерьез настроен на то, чтобы сохранить это место в безопасности.
  «В любом случае», — сказал он.
  «Вы уверены, что не знаете их?»
  Глаза Брычински сузились. «Зачем мне это?»
  «Теперь, когда вы видите их лица, я имею в виду».
  «Я их вижу, но я их точно не знаю ». Пятясь к стене. Прямо перед тем, как он коснулся ее, Майло схватил его за руку.
  Брычински напрягся. «Эй».
  «Извините, Дойл. Нам нужно все распечатать. Я уверен, вы знаете, как это делается».
  «О, да. Конечно».
  Майло сказал: «В такой ситуации мне приходится задавать всевозможные вопросы. Ты здесь чаще, чем кто-либо другой. То есть, если кто-то придет и все испортит, ты будешь в лучшем положении, чтобы узнать об этом».
  «Я здесь, но я здесь нечасто». Охранник слегка топнул ногой. Фанера загудела. «Как только я проверю здесь, я больше не вернусь».
  «Мне не нравится вид».
  «Я работаю, времени на просмотры нет».
  «Так что здесь никто никогда не суетится».
  «Как кто?»
  «Кто угодно», — сказал Майло.
   «Какой-то бездомный? Ты думаешь, это был один из тех идиотов, они застали его врасплох, он сошел с ума?»
  «Все возможно, Дойл».
  «Ну, этого не было уже давно», — сказал Брычински, снова взглянув на тела. «Бездомный, я имею в виду».
  «У вас были проблемы с самовольными поселенцами?»
  «Нет, не совсем. Где-то год назад, может больше, полтора года назад, я прихожу утром и нахожу грязь. Не здесь, на втором этаже».
  «Кто-то оставил след в почве».
  «Человек — грязь. Ты знаешь, о чем я».
  «Кто-то использовал это место как туалет?»
  «Прямо посередине второго этажа, у подножия лестницы. Отвратительно. А еще там были обертки от еды — Taco Bell, восковые стаканчики, жирная бумага. На полу пятна от фасоли и соуса. Кто-то ел мексиканскую еду, а потом все обгадил».
  «Какой беспорядок», — сказал Майло.
  «Я позвонил в компанию, они сказали, уберите это. Чем? Воды нет, один сломанный шланг сзади, но давления нет. Я сказал, к черту все это. Зачем беспокоиться, в конце концов? Что помешает этому идиоту вернуться на следующий день и сделать то же самое?»
  «Он это сделал?»
  «Нет. Но немного позже, может, через месяц, пришли какие-то мексиканцы и снова поели. Слава богу, они не вывалили».
  «Откуда вы знаете, что они были мексиканцами?»
  «Обёртки Taco Bell. И слишком много для одного человека».
  «В Taco Bell едят самые разные люди».
  «Да, ну», — сказал Бричински, «не все люди оставляют после себя мексиканские деньги. Идиотские монеты, песо, что угодно. Я проверил их, они ничего не стоят, поэтому я отдал их своей племяннице, ей четыре года».
  «Есть ли еще нарушители?»
  «Нет, вот и всё».
  «Нет никаких доказательств, что кто-то когда-либо приходил сюда, чтобы подурачиться?»
  «Нет. Во второй раз я подумал, что какой-то нелегальный работник одного из домов богатых идиотов здесь некуда было идти, поэтому он ночевал здесь. Для меня большим сюрпризом стало то, почему больше идиотов не вламываются. Я же показывал тебе эту цепь. Хочешь узнать о животных?»
  «Какие животные?»
  «Твари», — сказал Брычински, смакуя слово. «Я все время нахожу грязь животных. Крысы, мыши. Койоты, я знаю, что это койоты, потому что их грязь — это такие маленькие сморщенные штуки, похожие на сухую венскую сосиску. Я видел много грязи койотов, когда жил в Фоллбруке».
  «Страна авокадо», — сказал Майло.
  "Хм?"
  «Разве в Фоллбруке не выращивают авокадо?»
  «Мой отец служил на флоте, мы жили в квартире».
  «А… были ли посетители в течение дня, Дойл?»
  «Никогда. Место мертвое». Бричински пошевелился. «Так сказать».
  «Не беспокойтесь по этому поводу, но, как я уже сказал, мне нужно задать обычные вопросы всем, кто связан с убийством».
  Глаза охранника сузились. «Что?»
  «Что ты делал вчера вечером?»
  «Вы хотите сказать, что я нахожусь под каким-то подозрением, потому что я их нашел?»
  «Вовсе нет, Дойл. Мне нужно быть дотошным».
  Брычинский вытер лоб рукавом мундира. «Как скажешь.
  Вчера ночью я спал. Встаю в четыре, мама будит, ложусь спать в девять.
  «Ты единственный опекун мамы».
  «Этот идиотский кот ничего не может сделать».
  Майло рассмеялся.
  Охранник сказал: «Рад, что кто-то считает это смешным».
   Майло наблюдал, как он ковыляет вниз по лестнице, морщась. «И диагноз…?»
  Я сказал: «Недостатка в сдерживаемом гневе нет, но, вероятно, недостаточно физической силы и ума, чтобы это осуществить».
  «Даже с оружием?»
  «Если вы обнаружите какую-либо связь между ним и одной из ваших жертв, я изменю свое мнение».
  «Он утверждает, что у него только пепельница, но он мог бы упаковать вещи. Я попрошу полицейских проверить всю собственность на предмет брошенного оружия.
  Отпечатки Бричински на le из-за работы службы безопасности. Может быть, они появятся там, где их быть не должно. Например, на полу, прямо там, где они лежат.
  Еще один взгляд на тела. «Милая пара. Не повезло Кену и Барби».
  Я сказал: «Играли как с куклами. Потом выбросили».
  Он перечитал визитку Десмонда Бэкера. «Собираетесь в Венецию? Мы возьмем вашу гондолу».
   ГЛАВА
  4
  Джемейн, Холман и Коэн не занимались рекламой.
  Скудные цифры адреса из окисленного железа были размещены низко на фасаде здания, едва на фут выше тротуара. Под этим: GHC: КОНЦЕПЦИИ .
  Это был южный конец Мейн-стрит, где расчетливые резкие толчки, случайные действия и парковка — это проблема. Майло сказал:
  «Используй эту плату за мой счет».
  Он пошлет свой щит дежурному, в любом случае ему придется выложить семь баксов. Обратный путь пролегал мимо бутиков, предлагающих такую одежду, которую вы никогда не увидите на ком-то. Солнечное будничное утро в Венеции, только разбросанные пешеходы, но пирсинг-салон вел оживленную деятельность. Еще в свои актерские дни губернатор скупил куски Мейн-стрит, накапливая доход от аренды, который помог финансировать его новое хобби.
  Возможно, он владел авангардным очарованием архитектурной фирмы.
  Пара равнобедренных треугольников сцепилась друг с другом в опасном наклоне, больший из тыквенно-оранжевой штукатурки, другой из голубовато-зеленого алюминия. Черный кожух солнечной панели покрывал крышу. Цементный желоб, идущий вдоль основания, был переполнен хвощами, верхушки растений были подрезаны с нейрохирургической заботой.
  Треугольники перекрывали друг друга ровно настолько, чтобы обеспечить пространство для ходьбы для тех, кто не страдает ожирением. Майло работал над своим весом. При относительно стройном росте два тридцать или около того не было необходимости поворачиваться боком, но он все равно это сделал. Память тела работает долго.
  
  Внутри был двор, крытый гофрированным металлом, окаймленный прямоугольным прудом глубиной в дюйм. Слишком мелко для рыбы; возможно, резвились микроорганизмы.
  Входная дверь представляла собой окислившуюся железную плиту. Стук Майло не издал ни звука.
  Звонка нет. Он сказал: «Бизнес либо очень хорош, либо очень плох».
  Более сильный стук вызвал жалкий стук. Он сказал: «Это будет больно», и занес ногу, чтобы пнуть. Прежде чем он коснулся, плита беззвучно качнулась внутрь, лишив его равновесия.
  Великолепная женщина с бритой головой наблюдала, как он приходит в себя.
  «Что это?» Вся теплота голосового имитатора.
  Ей было лет тридцать пять, и у нее был какой-то тевтонский акцент.
  С изящно оформленных ушей свисали конопляные диски размером с блюдца.
  Ничего откровенно медицинского в ее безволосости не было; ресницы и брови были темными и пышными, а глаза под ними были потрясающего цвета морской волны.
  Ее череп был гладким, круглым и загорелым, щетинистым, белоснежным, словно натертым солью. Как минимальная рамка на картине, отсутствие прически подчеркивало все остальное в ней. Так же, как и облегающая белая майка, эктодермальные черные колготки, красные сапоги на шпильках.
  Майло стряхнул с себя значок. «Полиция, мэм».
  Она сказала: «И?»
  «Мы хотели бы поговорить с кем-нибудь о Десмонде Бекере».
  «У Деса проблемы?»
  «Самая худшая неприятность, мисс…»
  «Дезмонд сделал что-то противозаконное?»
  «Дезмонд мертв».
  «Мертв», — сказала она. «И ты хочешь войти».
  Она вернулась внутрь, оставив нас следовать за ней. Покачивая бедрами и высоко шагая.
   Внутри было одно большое пространство, немеблированное, за исключением черного стола и вращающегося кресла в углу. Белые стены, высокие окна, ковровое покрытие, которое подходило к серьгам из пеньки лысой красавицы. Мансардные окна в странных местах, некоторые из них частично зачернены солнечной панелью.
  На других были видны полосы и пятна от воздействия влаги.
  Лысая женщина села за стол, сложив ладони перед собой.
  Угольно-серый маникюр, какой-то сетчатый эффект на ногтях. «У меня нет для тебя стульев».
  «Мы в порядке, мэм».
  «С Десом случилось что-то преступное».
  «К сожалению, мэм. Мистера Бэкера убили».
  «Это плохо». Опять же, отсутствие выражений.
  «Что вы можете нам рассказать о нем, мисс…»
  «Хельга Гемейн».
  «Вы один из партнеров».
  «Партнеров нет. Мы распущены».
  «С какого момента?»
  «Шесть недель назад. Не спрашивай почему».
  "Почему?"
  Хельга Джемейн была не в настроении шутить. «Кто убил Деса?»
  «Вот что мы пытаемся узнать», — сказал Майло. «Что вы можете нам о нем рассказать?»
  «Он работал здесь с тех пор, как мы открыли фирму».
  «Что было…»
  «Двадцать месяцев назад. Он был хорошим чертежником с так себе навыками дизайна. Его наняли, потому что он был зеленым».
  «Только что из школы?»
  «Простите?»
  "Зеленый."
   «Нет, нет, нет», — ругала Хельга Джемейн. «Зеленый, экологический. Дес получил степень в Калифорнийском политехническом университете в Сан-Луис-Обиспо, написал диссертацию по биоэкологической синхронности».
  Я подумал о воюющих треугольниках впереди, о воде такой мелкой, что она испарится за считанные дни.
  «Экологичный подход не сработал», — сказал Майло.
  «Конечно, это работает. Почему вы так говорите?»
  «Фирма распалась...»
   «Люди не тренируются», — сказала Хельга Джемейн. «Современное человечество —
  постиндустриальное человечество — это преступное биомеханическое нарушение естественного порядка. В этом суть зеленой архитектуры: перестройка устойчивого баланса между компонентами жизненной силы».
  «Конечно», — сказал Майло. «Так какие же проекты реализовала фирма?»
  «Мы спланировали нашу миссию».
  «Никаких реальных зданий?»
  Милый рот Хельги Гемейн был плотно сжат. «В Германии архитектура — это подраздел инженерии. Акцент делается на правильной теории и безупречном планировании. Мы считали себя консультантами по экологии. Какое отношение эти вопросы имеют к Десу?»
  "Его убили на стройке, мэм. Недостроенный дом в Холмби-Хиллз".
  Зачитываю адрес на переулке Бороды.
  "Так?"
  «Я просто хотел спросить...»
  «Мы никогда не намеревались связываться с частным жильем».
  «Это было крупное жилище, мисс Джемейн. Трехэтажный особняк на паре акров. Мистера Бэкера нашли на третьем этаже...»
  «Это звучит невыразимо вульгарно. Ид, эго, пепел пениса.
  Я бы лучше спроектировал юрту».
  «Когда Дес Бэкер покинул фирму?»
  «Когда он растворился».
   «Он нашел другую работу?»
  «Я не знаю».
  «Он никогда не просил рекомендации?»
  «Он собрал свой стол и ушел».
  «Он был зол?»
  «А почему бы ему это сделать?»
  «Потерял работу».
  «Работа приходит и уходит».
  «Чем он занимался, пока был здесь?»
  «Дес хотел иметь дело с Кракером».
  «Что это, мэм?»
  Взгляд Хельги Гемейн говорил, что если вам нужно спрашивать, то вы не заслуживаете этого. «Kreeker — это галерея перформанса, которую планируется построить в Базеле к 2013 году. Мой план — представить предложение по устойчивости тепла и света, которая будет синхронизирована с самим искусством. Дес попросил назначить его на предварительные чертежи.
  Очевидно, проект такого масштаба помог бы его карьере».
  «Но до этого дело не дошло».
  «Это не ясно. Как только я разберусь с беспорядком, который оставили мне мои партнеры, я вполне могу собрать другую команду. Возвращение в Европу будет желанной переменой».
  «Надоел Лос-Анджелес»
  "Довольно."
  «Можете ли вы рассказать нам что-нибудь полезное о Десе?»
  «Его сексуальный аппетит был очевидным».
  Майло моргнул. «Под заметным ты имеешь в виду...»
  «Я имею в виду, — сказала Хельга Джемейн, — что Дес был крайне мотивирован на максимальный секс. Была ли его смерть сексуальной по своей природе?»
  «Откуда вы это знаете о нем, мэм?»
   «Если вы спрашиваете, в этой своеобразной американской манере, если я говорю из личного опыта, то ответ — нет. Моя информация исходит от других женщин, которые здесь работали. Каждая из них обнаружила, что Дес просил ее трахнуть».
  «Запрашивали?»
  «Дез был вежлив. Он всегда говорил «пожалуйста».
  «Вы его не перестреляли?»
  «Зачем мне это?»
  «Это довольно вопиющее преследование на рабочем месте».
  «Полицейский, — сказала она, — человека можно преследовать только в том случае, если он сам ставит себя в контекст беспомощности. Все сказали «да». Дес — красивый мужчина. В незрелом смысле».
  «Как именно вы обо всем этом узнали, госпожа Джемейн?»
  «Это вуайеристский вопрос».
  «Моя работа может стать такой».
  Она коснулась пеньковой сережки. «Было собрание персонала. Дес был в отъезде по каким-то делам, а Джуда Коэн был в Милане, так что никаких мужчин. Если бы вы хоть что-то знали о женщинах, вы бы это знали, плюс алкоголь развязывает языки. Один из них видел, как другой гулял с Десом после работы, и вслух поинтересовался. Не потребовалось много времени, чтобы сравнить записи. Все согласились, что он был внимательным и разумно одарен, но ему не хватало креативности».
  Я спросил: «О скольких женщинах идет речь?»
  "Три."
  «На встрече присутствовало четыре женщины, но предложение было сделано только трем».
  «Если вы спрашиваете в этой американской манере, гомосексуал ли я, то я не гомосексуалист. Хотя я не против гомосексуализма по моральным соображениям.
  Почему я не трахнул Деса? Он мне не понравился».
  «Он никогда к тебе не приставал?»
  Моргнув, она погладила макушку. «Мы поддерживали профессиональные отношения».
   Майло достал свой блокнот. «Могу ли я узнать имена других женщин?»
  Хельга Джемейн улыбнулась. «Я буду говорить медленно: Номер один, Шерил Пассант, наш администратор». Подождав, пока он скопирует. «Номер два, Беттина Санфеличе, скучная девушка, которая работала стажером. Номер три, Марджори Холман».
  «Ваш бывший партнер».
  "Правильный."
  «Дес не видел необходимости в профессиональных отношениях с ней».
  «Мы с Марджори расходимся во мнениях по многим вопросам».
  «У Марджори нет проблем с совмещением работы с удовольствием».
  «Вы упрощаете, полицейский. Все — бизнес и все — удовольствие. Это Марджори не может объединить эти два понятия».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Она настаивает на установлении произвольных границ, создает воображаемые правила, чтобы получать удовольствие от их нарушения».
  «Запретный плод», — сказал Майло.
  «Марджори — настоящая любительница погрызть».
  «Она замужем?»
  «Да. Теперь мне пора идти».
  Майло попросил у нее адреса и номера телефонов трех женщин. Номер Марджори Холман она знала наизусть. Для остальных она воспользовалась BlackBerry.
  «Сейчас я вас провожу».
  Он показал ей снимок смерти жертвы.
  Хельга Джемейн рассмотрела изображение. «Что это?»
  «Женщина, которая умерла вместе с мистером Бэкером».
  «Значит, это было сексуально».
  «Почему ты так говоришь?»
  «Дез с женщиной. Что еще это может быть?»
   Майло улыбнулся. «Может быть, значимые духовные отношения?»
  Хельга Джемейн направилась к двери.
  Мы пошли следом. Я спросил: «Насколько хорошо Дес выполнил свою работу?»
  «Достаточно. До того, как мы расстались, я подумывал отпустить его».
  "Почему?"
  «Плачевное состояние нашей планеты требует большего, чем просто адекватного решения».
   ГЛАВА
  5
  Хельга Гемейн прошла через двор и продолжила путь на север по Майну.
  «Хорошая выносливость, учитывая эти шпильки», — сказал Майло. «Какой обаяшка».
  «Не думай о ней как о враждебной, — сказал я. — Просто философски последовательная».
  «Какова философия?»
  «Человечество — пятно на природе».
  «Это своего рода психопатия — и она не отреагировала эмоционально на смерть Бейкера. Тусуйтесь с ней, не нужно никакого кондиционера».
  «Персональный хладагент», — сказал я. «Вот вам и зеленая концепция».
  «Бакер прыгает на все, у чего есть яичники, но не пристает к ней.
  Возможно, ревность, которую вы почувствовали в тот момент, была проявлением злости из-за того, что вас отвергли».
  «Женщина презираема? Эти шпильки стучат по фанере».
  Он прицелился в Мэйна. Скрестил руки на своей бочкообразной груди.
  «Просить женщин трахаться. Если либидо Бэкера было действительно таким зашкаливающим, это расширяет круг потенциальных подозреваемых до каждого гетеросексуального мужчины в Лос-Анджелесе… замечательно».
  Он просмотрел адреса, которые предоставил Джемейн. «И администратор, и стажер находятся в Долине, но непослушная мисс Холман живет прямо здесь, в Венеции, на Линни-канале».
   «Это примерно миля», — сказал я. «Мы можем дойти пешком».
  «О, конечно. И я надену велосипедные шорты из спандекса».
  Поиск ближайшего входа в район канала и манипулирование запутанной сетью односторонних дорог и тупиков на машине превратили географический прыжок в получасовую экскурсию. Как только мы оказались в поле зрения канала Линни, ближайшее парковочное место было в двух кварталах к востоку.
  Каналы существуют уже столетие, продукт лихорадочного ума, деградировавшего к очередному участку дорогой недвижимости. Провидец, о котором идет речь, эксцентричный по имени Эббот Кинни, вырыл и углубил извилистые водные пути, мечтая повторить оригинальный островной город. Спустя сто лет большинство причудливых, оригинальных бунгало были заменены близко расположенными McMansions, возвышающимися над пешеходными дорожками.
  Квадратная изгородь вторила изгибам канала. Хорошее место для прогулок, но пешеходов не было видно. Вода была зеленой и непрозрачной, с гиацинтами и изредка попадавшимся мусором. Утки проплывали мимо, останавливаясь, чтобы поплавать в поисках еды. Чайка притворилась пикирующей бомбой, изменила курс, приземлилась на соседней крыше и пронзительно пронзительно прокричала политическую тираду. Может быть, он чувствовал то же, что и Хельга Джемейн, по отношению к человечеству.
  Майло сказал: «Мне всегда здесь нравилось. Приезжать сюда, а не жить».
  «Что плохого в том, чтобы жить здесь?»
  «Слишком сложно сбежать».
  Резиденция Марджори Холман представляла собой двухэтажное шале с крутыми склонами, обшитое белой вагонкой, с синими ставнями, с карнизами, украшенными резными наличниками, и окном-иллюминатором над дверью, напоминающим заведение, специализирующееся на морепродуктах, где заказы на жареные во фритюре блюда принимаются у стойки.
  «Не совсем постмодерн», — пробормотал Майло. «Что бы это, черт возьми, ни значило».
   Широкий бетонный пандус спускался к деревянной палубе. Ротанговая мебель была расставлена хаотично. На перилах стояли горшки с геранью. Один угол занимал гигантский газовый гриль с большим количеством элементов управления, чем на панели приборов моего Seville. Глупо выглядящий дельфин, едущий по стене над грилем, не очень хорошо выдержал погодные условия: стареющий Флиппер на кваалюде.
  Французские двери составляли стену, выходящую на канал. Все это стекло означало большую потерю энергии; никаких солнечных панелей не было видно. Колокольчик на кожаном ремешке вместо электрического зуммера был единственным намеком на сохранение.
  Майло дернул за ремешок. Глубокий мужской голос крикнул: «Держись».
  Через несколько секунд выехал мужчина в моторизованной инвалидной коляске. Темно-синяя футболка была туго натянута на плечах носорога и брюшной части.
  Брюки цвета хаки едва выделялись на фоне ног-палок. На вид ему было лет шестьдесят, с густой шевелюрой жестких седых волос и такой же густой бородой.
  «Помочь вам?»
  «Полиция, сэр. Марджори Холман дома?»
  «Полиция? Что происходит?»
  «Кто-то, кто работал в фирме мисс Холман, был убит».
  «Ты шутишь». Быстрое моргание глаз. «Кто?»
  «Десмонд Бэкер».
  «Дез».
  «Ты его знал».
  «Он приходил несколько раз, чтобы показать Марджи рисунки. Убит?
  Это гротескно. Как это произошло?
  «Его застрелили, мистер Холман».
  «Нед». Мясистая рука метнулась вперед. Его губы опустились.
  «Марджи будет очень расстроена этим, это я должен ей сказать — почему бы вам, ребята, не зайти?»
  Он заехал на инвалидной коляске в дом, проехал через большую светлую комнату к подножию богато украшенной дубовой лестницы. Весь
   Первый этаж был открытым пространством, которое максимально использовало свет. Редкая мебель позволяла легко поворачивать стул.
  Нед Холман приложил ладонь ко рту. «Дорогая? Не могла бы ты спуститься?»
  "Что это такое?"
  «Пожалуйста, спустись, Марджи».
  «Все в порядке, Нед?» — послышались шаги.
  «Я в порядке, просто спускайся, милая».
  Марджори Холман спрыгнула с лестницы на полпути, когда увидела нас и остановилась. Высокая и угловатая, с серо-голубыми волосами пажа, у нее были длинные конечности и маленькое лицо, на котором доминировали совиные очки в черной оправе. Мешковатая оранжевая блузка и прямые джинсы мало что говорили о теле под ней. Босиком. Розовые ногти.
  "Что происходит?"
  «Это полиция. Речь идет о Десе Беккере. Его убили».
  Рука подлетела к ее рту. «О, Боже».
  «Извини, дорогая», — сказал Нед Холман. «Это был хороший день».
  Марджори Холман вяло пожала нам руки, пошла на кухню и подкрепилась большим глотком джина Sapphire из матовой синей бутылки. Два длинных глотка вызвали румянец на ее щеках. Она уставилась в окно на коралловое дерево в цвету.
  Ее муж перекатился на бок и погладил ее по пояснице.
  «Я в порядке, Нед». Повернувшись к нам: «Могу ли я что-нибудь вам предложить?»
  Подкатившись к холодильнику, Нед Холман схватился за ручку в стиле ретро, рывком распахнул дверцу, вытащил бутылку Budweiser. Быстрый пальчик сорвал крышку. Он поймал ее одной рукой, покатал между пальцами-сосисками.
  Майло сказал: «Нет, спасибо».
   Оба Холманса выпили. Он первым осушил свое пиво. Она выпила половину джина, прежде чем поставить стакан. «Мне нужно немного воздуха
  — Нед, ты будешь в порядке, если я передохну?
  "Конечно."
  Она жестом вывела нас из дома, поспешила вниз по пандусу, повернула направо на тропинку. В воде собралось еще больше чаек, сварливый кворум.
  Марджори Холман медленно пошла, подошла к изгороди, провела рукой по верхушке. «Я все еще в шоке. Боже мой, когда это случилось?»
  «Вчера вечером, мэм. Он нёс визитки, мы только что говорили с госпожой Гемейн».
  «Хельга», — сказала она. «Это, должно быть, было интересно».
  «Как же так, мисс Холман?»
  «Ой, да ладно», — сказала она. «Если ты с ней говорил, ты не спрашиваешь об этом всерьез».
  «Она интересная женщина».
  «Вы ее подозреваете?»
  «Должны ли мы это сделать, мисс Холман?»
  «Ну», — сказала она, — «Хельга лишена нормальных человеческих эмоций, но я не могу сказать, что она когда-либо проявляла какую-либо враждебность к Десу. В частности».
  «Она вообще была враждебна?»
  «Совершенно асоциальны. Это одна из причин, почему мы больше не партнеры.
  Что именно случилось с Десом?
  «Его застрелил неизвестный».
  «Боже мой».
  «Мэм, если вам что-то нужно знать о Хельге Гемейн или о ком-то еще, сейчас самое время нам об этом рассказать».
  «Проще говоря, Хельга — чудачка, детектив, но есть ли у меня особые причины думать, что она убийца? Нет, не есть. Могу вам сказать, что она мошенница, поэтому все, что она говорит, вызывает подозрения. ФРМ так и не вышла
  землю, потому что она обманула меня и Джуду Коэна — третьего партнера».
  «Как обманули?»
  «Там не было ничего » .
  «Нет реального интереса к зеленой архитектуре?»
  «Используя вашу терминологию, якобы имелся интерес», — сказала Марджори Холман. «В Германии архитектура — это отрасль инженерии, и именно ею является Хельга, инженер-строитель. С очень немногими навыками. Ей не нужно работать, потому что ее отец владеет судоходными компаниями, он может играть роль интеллектуала и глобального мыслителя. Мы с Джудой познакомились с ней на конференции в Праге, где она утверждала, что имеет всевозможную поддержку для комплексного подхода к многочисленным проектам. Мы с Джудой — ветераны, мы оба стали партнерами в приличных фирмах, но почувствовали, что пришло время для перемен. Хельга утверждала, что у нее уже есть офисное помещение, прямо здесь, в Венеции, все, что нам нужно было сделать, это появиться и пошевелить мозгами. Позже мы узнали, что она сдала здание в субаренду, хронически опаздывала с арендной платой.
  Все остальное, что она нам рассказывала, тоже было чепухой. Все, что она хотела делать, это говорить об идеях . Мы с Джудой оба сожгли мосты, мы застряли, это бардак. В архитектуре ты Гери или Мейер, или ты чертишь планы пристроек в Сан-Бернардино».
  Ее ноздри покраснели. «Хельга устала от игры, вошла однажды и объявила, что нам конец . Цитата конец цитаты».
  «Театрально», — сказал Майло.
  «Тебе лучше в это поверить».
  «Это объясняет бритую голову?»
  «Возможно», — сказала Марджори Холман. «Когда мы встретились с ней в Праге, у нее были длинные светлые волосы, она была похожа на Элке Саммер. Она приезжает сюда, она Юл Бриннер». Качает головой. «Она — одно большое произведение искусства. Я ненавижу ее до глубины души, хотела бы я сказать вам, что она убийственна, но, честно говоря, я не могу этого сказать».
  «Расскажите нам о Десе».
  «Хороший парень, мы наняли его сразу после школы».
   «Он окончил в тридцать», — сказал я. «Поздно расцвел?»
  «Это поколение, юность длится вечно. У меня двое сыновей примерно возраста Деса, и оба они все еще пытаются разобраться».
  Майло сказал: «Убийство произошло на строительной площадке на Бороди Лейн в Холмби Хиллз. Это вам о чем-то говорит?»
  «Нет, извините. В Холмби это должен быть дом».
  «Обычный McPalace из тридцати комнат».
  «Нашел ли Дес работу в другой фирме?»
  «Если он это сделал, то у него не было с собой их карточки».
  «Если бы он там не работал, я не представляю, чем бы он занимался».
  Пластиковый каяк лежал поперек дорожки. Мы обошли его. Майло сказал:
  «Что касается личных отношений между вами и г-ном...
  «Бекер…»
  «Никого не было».
  "РС. Гемейн утверждал обратное, мэм.
  Руки Марджори Холман сжались, но ее шаг не замедлился.
  «Мисс Холман?»
  «Противная сука».
  «Подлая лживая сука, мэм?»
  Резкий вдох. «Мне не за что извиняться».
  «Мы не осуждаем, мисс Холман...»
  «Конечно, судить — это твоя работа».
  «Только в части, касающейся убийства, мэм».
  Смех Марджори Холман был ломким, тревожным. «Ну, тогда мы все здесь в восторге, потому что то, что я сделала или не сделала с Десом, не имеет никакого отношения к убийству».
  «Нас больше интересует «сделал», чем «не сделал», мэм».
  Она не ответила. Майло оставил это как есть, и мы втроем продолжили идти.
   Пять домов спустя она сказала: «Вы познакомились с моим мужем. Он был таким в течение шести лет. Я не собираюсь придумывать безвкусные оправдания, но и не собираюсь извиняться за то, что у меня есть потребности».
  «Конечно, мэм».
  «Не надо меня опекать, детектив. Я не идиот».
  Еще шесть домов. Она набрала скорость. След от слезы пробежал по ее щеке. «Один раз. И все. Нед не знает, и нет смысла ему говорить».
  «Я согласен, мэм».
  «Он был нежен, это было почти как быть с другой женщиной.
  Не то чтобы я знала об этом... это было безумие, я жалею об этом. Но в то время... — вытирая слёзы рукавом. — Один из моих сыновей того же возраста, что и Дес, и если вы думаете, что это не заставило меня почувствовать себя подлой, вы ошибаетесь. Это больше никогда не должно было повториться, и я не собиралась себя мучить.
  Она резко остановилась, коснулась запястья Майло. «Я хочу прояснить одну вещь, детектив: Дес не эксплуатировал меня, и я не какая-то отчаянная пума. Просто так получилось».
  «Один раз», — сказал Майло.
  «Ты хочешь, чтобы я прошел детектор лжи, нэ. Только бы Нед не узнал».
  «Все, что мы хотим сделать, это выяснить, кто убил Деса».
  «Я не могу вам с этим помочь».
  «Был ли у кого-нибудь в фирме конфликт с ним?»
  "Нет."
  «Не Хельга?»
  «Я бы хотел сказать «да», но даже не ей».
  «Она сказала нам, что никогда не была близка с Десом».
  «Ты в шоке? Сомневаюсь, что Хельга способна на близость».
  «Она также сказала, что Дес спал со всеми остальными женщинами в фирме».
  «Я не могу об этом говорить».
   «Она сказала, что вы можете, мисс Холман. Что она узнала обо всем этом, потому что вы, мисс Санфеличе и мисс Пассант говорили об этом открыто. На собрании сотрудников».
  Марджори Холман покачивалась на каблуках. Ходила, опустив голову. «О, Иисусе». Она странно хихикнула и всплеснула руками. «Мартини и эстроген, что я могу сказать?»
  «Встреча со специалистом с алкоголем?»
  «Встреча сотрудников в ресторане».
  «Не вдаваясь в подробности, расскажите, пожалуйста, где вы с Десом… встречались…»
  «А почему это тебя касается?»
  «Мы ищем закономерности, мисс Холман».
  «Какие узоры?»
  «Дез посещает строительные площадки».
  Она побледнела.
  «Мэм…»
  «Это унизительно». Еще один ломкий смешок. «Ты хочешь грязных подробностей, ne: Однажды ночью, три-четыре месяца назад, мы с Десом работали допоздна. Оглядываясь назад, он, вероятно, это спланировал. Он слышал о Kraeker — это художественная галерея в Швейцарии, в которой мы предположительно собирались участвовать. Еще одна фантазия Хельги, она даже не заполнила предварительные формы — тебе все равно, ты хочешь аморальности. Дес хотел, чтобы я замолвил за него словечко перед Хельгой, я сказал, что замолвлю за него словечко. Мы были голодны, поэтому пошли ужинать. Дес сказал, что у него есть строительная площадка, которую он хочет мне показать.
  Из-за его дизайна. Если это создает шаблон, то да.”
  Майло спросил: «Где было это место?»
  «О, Господи... Санта-Моника, около Водных садов, пересечения Двадцать шестой улицы и Колорадо. Дес сказал, что киностудия начала проект, нацеленный на полную устойчивость, вплоть до управления черными и серыми водами. Было уже темно, мы ехали в разных машинах, у меня не было причин думать, что это получится — когда я
   «Приехал туда, я был в замешательстве, это был просто открытый пустой участок. Там был трейлер, оборудованный как офис, ничего образовательного в плане дизайна, и я был зол на Деса за то, что он потащил меня туда. Он сказал: «Подожди, тебе нужно кое-что увидеть», и отвел меня за трейлер».
  Ее волосы не двигались, но она их пригладила. «Полагаю, я была готова к тому, чтобы меня водили за нос. Дес схватил меня за плечи и сказал:
  «Я знаю, что это неправильно, и это может стоить мне работы, но я нахожу тебя невероятно привлекательным, я думаю о тебе с тех пор, как встретил тебя, и, Боже, помоги мне, я бы с удовольствием тебя трахнул».
  Она поправила воротник, поправила ожерелье, словно прихорашивалась для портрета. «В пересказе это звучит вульгарно, но вы должны были там быть, ребята. Поверьте мне, это было заманчиво».
  Еще десять минут прогулки дали легко проверяемое алиби на прошлую ночь. Холманы посетили экспериментальный музыкальный концерт в Disney Hall с другой парой, а затем поздний ужин в Providence на Мелроуз.
  «Морепродуктовая оргия, ребята. После того, как мы объелись до отвала, мы направились через весь город в Вибрато, в Беверли-Глен, думая, что пойдём на джаз, но шоу закончилось, и мы отправились домой. Я пошёл спать, а Нед остался читать, как он обычно делает. Он живёт ради книг и языка, он уважаемый лингвист, раньше преподавал в университете. Раньше делал всякие вещи». Нахмурился. «Это была моя жалкая игра на сочувствие. Не то чтобы мне оно было нужно. Это бедняга Дес нуждается».
  «Что вы можете рассказать нам о прошлом Деса?» — спросил Майло.
  «Личное, а не профессиональное».
  «Мы никогда не говорили о таких вещах. Никогда много не говорили, и точка. Он был славным мальчиком, нежным, внимательным. Я не понимаю, почему кто-то мог захотеть его убить».
  Майло показал ей фотографию погибшей женщины.
  «Кто это… Боже мой, она…»
  «Вы ее узнаете, мисс Холман?»
  «Абсолютно нет», — он отослал фотографию обратно.
   «Другие женщины в фирме — Шерил и Беттина. Одинокие или замужем?»
  "Одинокий."
  «Я спрашиваю, мэм, потому что нам нужно проверить разгневанных бойфрендов и мужей».
  Она уставилась на нас. «Нед? Ни единого шанса. Чтобы муж был в гневе, он должен знать, а Нед — нет. Даже если бы он узнал, он не в состоянии что-либо с этим сделать, не так ли?»
  В воздухе повисла ужасающая жестокость последнего предложения.
  «Кстати, мне лучше вернуться, джентльмены. Неду, возможно, нужно освежиться».
   ГЛАВА
  6
  Марджори Холман взбежала по пандусу на свою террасу.
  Майло сказал: «Освежаю его. Муженек как комнатное растение. В какое-то гнездо гадюк залез старый Дес».
  Мы направились обратно к машине, пересекли пешеходный мост над спокойной зеленой водой.
  Я сказал: «Похоже, старина Дес с энтузиазмом нырнул в гнездо. Если он взял Пассанта и Санфеличе на стройплощадки, то это предсказуемое, высокорискованное поведение».
  «Пойдем со мной в le beeg deeg, mon amour . Можно также носить табличку «Преследуй меня» . Так что, возможно, это сведется к еще одной ревнивой прислуге, и неважно, что говорит Холман, мы могли бы просто встретиться с главными игроками. Господин, огорченный своим положением. Миссис думает, что он зеленый, но там может остаться много животных».
  «Очаровательная Хельга назвала Холмана поедателем запретного плода. Возможно, ее рыдания не ограничивались Бэкером».
  «Тем более, что есть еще причины для сдерживаемого гнева, но сейчас единственный ловелас, который мне небезразличен, — это Бэкер. Мистер Смуф. Выходить и просить об этом — не совсем учтиво, не говоря уже о трех женщинах в одном офисе.
  Но это сработало, так что что я знаю?»
  Я сказал: «Похоже, у Бэкера был нюх на эмоциональную уязвимость.
  Подумайте о доме Холманов: у Неда нет доступа на второй этаж, где спит Марджи. Она архитектор, если кто-то и может придумать, как поднять его туда, так это она. Они решили жить
   Физически разделенные жизни. Это не просто вопрос секса, это вопрос близости.
  И именно это, по ее словам, она получила от Бэкера».
  «Он пробует проявить немного нежности, и она сразу же поддается».
  «Мой вопрос: если ее потребности удовлетворяются, зачем ограничиваться сексом на одну ночь?»
  Он повел плечами. «Она солгала нам, и у нее с Бэкером было что-то серьезное?»
  «Это бы сильно угрожало Неду Холману. Помимо того, что он будет унижен, он останется один физически и эмоционально. Мы оба видели достаточно бытовых убийств, чтобы знать схему: ревнивый супруг в первую очередь сосредотачивается на устранении внешней угрозы. Может быть, я ошибался, когда говорил, что целью была Джейн Доу. А что, если целью было все-таки устранить Бэкера, а Джейн была сопутствующим ущербом?»
  «Или», сказал он, «Джейн была больше, чем просто инг для Бэкера. Или и она, и Марджи думали, что они номер один, то есть женщина, которую презирают». Морщась. «Как раз то, что мне нужно, больший круг подозреваемых...
  освежить беднягу . Почему бы ей не спроектировать для него лифт или что-то в этом роде?
  «Плюс, — сказал я, — ее алиби на прошлую ночь не имеет смысла. Она заснула, встала. То же самое касается и физических ограничений Неда, потому что он мог заплатить за выполнение работы. Любой из них мог. Профессиональная работа также будет соответствовать тщательному планированию, расположению тел именно так».
  Он потер отвислую мочку уха. «Потрясающе шекспировски, Алекс. Теперь мне нужно что-то отдаленно похожее на улику, скажем, документация о бурном романе между Марджи и Бэкером и о том, что кто-то из Холманов платит киллеру по найму. Черт, пока мы мечтаем, я бы не отказался от теплого местечка в сердце Уоррена Бутта. Прямо сейчас я соглашусь на то, чтобы узнать, кто такая Джейн Доу».
  Пока я уезжал, он позвонил в склеп, узнал, что тела все еще находятся в доставочном отсеке, ожидая обработки. Он покосился на свой Timex. «Чертовы цифры становятся все меньше… два пятнадцать, посмотрим, сможем ли мы найти Беттину Санфеличе и Шерил Пассант. Если они работают и живут в Долине, есть время, чтобы перебраться
   холм перед спешкой. А еще я знаю итальянское местечко. Ты готов?
  "Конечно."
  Когда мы выехали из района канала, он сказал: "Вот это жертва у меня есть. С таким сочетанием желез и харизмы ему бы следовало баллотироваться на пост".
  Клоун-шоу, выдающее себя за законодательный орган Калифорнии, наконец-то достаточно долго сопротивлялось лоббистам телефонных компаний, чтобы принять закон о громкой связи. Система, которую я установил, привела Майло в восторг, потому что он мог сидеть, курить, хрюкать, потягиваться и сканировать улицы в поисках плохих парней, пока болтал.
  Когда я приблизился к Линкольн-авеню, он начал набирать цифры.
  В квартире Шерил Пассант в Ван-Найсе никто не ответил, но на стационарный телефон Беттины Санфеличе в Северном Голливуде ответила женщина с невнятным голосом, которая спросила: «Да?»
  «Это Беттина?»
  "Нет."
  «Там живет Беттина?»
  «Кто это?»
  — Лейтенант полиции Лос-Анджелеса Майло Стерджис.
  "ВОЗ?"
  Он повторил, стараясь говорить медленно.
  "Полиция?"
  «Да, мэм».
  «С Тиной все в порядке?»
  «Мне нужно поговорить с ней об одном деле».
  «Дело? Какое дело?»
  «Кто-то из ее коллег был убит».
  "ВОЗ?"
  «Десмонд Бэкер».
   «Я его не знаю».
  «Мэм…»
  «Я ее мать. Ее нет дома».
  «Не могли бы вы мне сказать где?»
  «Откуда мне знать, что ты не какой-нибудь маньяк?»
  «Я дам вам свой номер в полицейском участке, и вы сможете проверить».
  «Откуда мне знать, что вы не даете мне фальшивый номер?»
  «Не стесняйтесь, посмотрите. West LA Division, на Батлере...»
  «Я должен сделать всю работу?»
  «Мэм», — сказал Майло, — «я ценю вашу осторожность, но мне нужно поговорить с Беттиной».
  Тишина.
  «Миссис Санфеличе...»
  «Она пошла в TGI Friday's».
  "Который из?"
  «Весь путь в Вудленд-Хиллз, я не знаю адреса. Она любит бургеры, вы никогда не застанете меня тратить на это бензин».
  «Во что она была одета?»
  «Откуда мне знать?»
  «Она не живет с тобой?»
  «Конечно, она так думает, потому что у нее до сих пор нет работы. Это не значит, что я обращаю внимание на ее одежду».
  Щелкните.
  Он позвонил детективу Мо Риду и попросил предоставить ему статистику Департамента транспортных средств по стажеру.
  Молодой коп сказал: «Я как раз собирался тебе позвонить, Лу. Отпечатки пальцев Бэкера и женщины-жертвы были проверены через AFIS, но, к сожалению, ничего не дало результата…»
  «Я это уже знал».
  «Ты это сделал?»
   «Вот такой день выдался», — он произнес имя Санфеличе.
  Через несколько секунд Рид сказал: «Санфеличе, Беттина Моргана, тридцать лет, пятьсот десять, кожа смуглая, носит корректирующие линзы, никаких желаний или ордеров. Вот адрес».
  Жила у мамы, когда ей продлили водительские права три года назад.
  «Что-нибудь еще, Лу?»
  «Я дам вам знать».
  Майло повесил трубку. «Я слышу стажерку, я думаю, студентка колледжа. Она уже давно прошла этот путь, безработная, застряла с этой любящей материнской сущностью. Как ты и сказал, эмоциональная уязвимость. У Старого Деса был чертовски крутой нос».
  На шоссе 101 начиналась пробка, поэтому я поехал по бульвару Вентура в Вудленд-Хиллз. TGI Friday's был как и все остальные, в этом и суть.
  Сетевые рестораны — легкие мишени для насмешек гурманов, живущих на деньги грантов, создателей документальных фильмов и детей из трастовых фондов. Для людей, обремененных бюджетами и сталкивающихся с миром, который кажется все более непредсказуемым, они — храмы утешения. Майло и я выросли на Среднем Западе, и мы оба ели гамбургеры в старшей школе. Запах гриля до сих пор вызывает у меня всевозможные воспоминания. То, как я реагирую, зависит от того, что еще происходит в моей жизни.
  Сегодня аромат был довольно приятным.
  Майло глубоко вдохнул. «Домашний сладкий бекон».
  Интерьер был просторным, с обилием дуба корпоративного стиля, трафаретными зеркалами, без единого светильника цвета Ti и официантами в красных рубашках, которые в основном слонялись вокруг из-за трех часов дня.
  Бар, достаточно большой, чтобы опьянить половину Долины, тянулся вдоль всего помещения. Расположение позволяло легко заметить каждого клиента: разбросанные дальнобойщики с затуманенными глазами, не имеющие понятия, который час, мама и бабушка, объединившиеся, чтобы справиться с нытьем ребенка в детском кресле,
  
  две молодые женщины в кабинке посередине потягивают розовые напитки и ковыряются в тарелке с картофелем фри.
  Парень в красной рубашке спросил: «Два на обед?»
  «Мы присоединяемся к друзьям».
  Обе женщины были бледными, худыми, носили унылые топы с короткими рукавами, джинсы и небрежные хвостики. За исключением платиновых волос у одной, каждая соответствовала статистике Беттины Санфеличе.
  Майло сказал: «Блондинка в очках, так что я уверен, что это она.
  Теперь мне нужно только отделить ее от подруги и заставить ее болтать о своей сексуальной жизни. Есть предложения по правильному подходу?
  «Ничего нет», — сказал я.
  «Ваш оптимизм — это благословение».
  Ни одна из женщин не заметила этого, пока мы не приблизились на три фута, затем обе подняли глаза. Майло улыбнулся блондинке. «Беттина Санфеличе?»
  Женщина с каштановыми волосами сказала: «Это я», — тонким, неуверенным голосом. Узкая, но с полным лицом, с близко посаженными глазами цвета мокко и пухлыми щеками, она выглядела как ребенок, которого только что наказали. Смазанная белым соусом картошка, к которой она тянулась, упала обратно на ее тарелку. Не картошка — что-то бледно-зеленое и панированное — жареная во фритюре фасоль?
  Майло наклонился, чтобы казаться меньше, показал свою карточку вместо значка и произнес свое звание так, словно это не имело большого значения.
  Беттина Санфеличе была слишком потрясена, чтобы говорить, но блондинка сказала:
  «Полиция?», словно он шутил. У нее были хорошие черты лица, но зернистая кожа с некоторыми активными изъянами, темные круги под глазами, которые не мог скрыть даже тяжелый макияж.
  Майло сосредоточил свое внимание на Беттине Санфеличе. «Мне очень жаль сообщать вам это, мэм, но мы расследуем смерть человека, с которым вы работали».
  Рот Санфеличе отвис. Ее рука метнулась вперед, качнув ее напиток. Он бы пролился, если бы я его не поймал. «Смерть?»
   «Боюсь, это убийство».
  Санфеличе ахнула. «Кто?»
  Майло сказал: «Человек по имени Десмонд...»
  Прежде чем фамилия Бейкера была полностью произнесена, обе женщины крикнули: «Дез!»
  Парень в красной рубашке оглянулся. Тяжелый взгляд Майло заставил его повернуть в сторону бара.
  Блондинка в очках сказала: «Меня просто тошнит».
  Беттина Санфеличе сказала: «Дес? Омибог».
  Блондинка сняла очки. «Мне нужна ванная». Она выскользнула из кабинки.
  «Вы также знали Деса, мэм?»
  «То же, что и Тина». Блондинка побежала к туалетам, неуклюже двигаясь в узких джинсах и потрепанных кроссовках.
  Парень в красной рубашке осмелился подойти. «Все в порядке?»
  Майло раздулся, как воздушный шар. «Все замечательно, просто занимайся своими делами».
  Теперь пришло время для значка. Вытаращив глаза, парень развернулся.
  Майло сказал: «Твоя подруга очень расстроена, Беттина».
  «У Шерил плохой желудок».
  «Это Шерил Пассант?»
  Кивнуть. «Боже мой. Кто обидел Деса?»
  «Вот что мы пытаемся выяснить. Не против, если мы к вам присоединимся?»
  «Эм…» Не двигаясь с места.
  Майло улыбнулся. «Спасибо за комплимент, но мне нужно немного больше места, Беттина».
  «Ох… извини». Санфеличе подвинулась, и он втиснулся рядом с ней.
  Присутствие Майло сделало ее крошечной. Ребенком, подвергшимся насилию.
  Я сел напротив них.
  Майло указал на розовый напиток. «Я знаю, это шок, не стесняйтесь».
   «О... нет, спасибо», — но она схватила стакан обеими руками и сделала долгий, шумный глоток.
  «Замороженная клубничная маргарита?» — спросил Майло.
  «Замороженная соломинка… Дес действительно умер? Боже мой, это так… Я не могу в это поверить!»
  «Тина, все, что вы можете рассказать нам о Десе, было бы очень полезно.
  Вы с Шерил обе работали с ним, верно?
  «Угу. В GHC — это архитектурная фирма. Шерил нашла мне работу».
  «Вы с Шерил старые друзья».
  «С младших классов. Мы пробовались в армию, но передумали из-за Eye-rack. Вместо этого мы поступили в JC, но нам это не понравилось, поэтому мы пошли в ITT изучать компьютеры, но нам это не понравилось, поэтому мы перешли на бизнес-технологии в Briar Secretarial. Шерил сразу же нашла работу, она может быстро печатать, но я медленнее, поэтому я перешел на компьютерную графику. Моя мечта — проектировать мебель и шторы, но сейчас ничего нет, поэтому, когда Шерил получила работу в GHC, она сказала мне, что им нужен стажер, может быть, я смогу заняться дизайном».
  «А ты?»
  «Э-э-э, я в основном бегал по поручениям, отвечал на телефонные звонки, когда Шерил была связана. Что случалось нечасто. На самом деле, делать было нечего».
  «Работал ли Дес в GHC, когда вас с Шерил наняли?»
  «Нет, он пришел позже. Где-то через неделю. Мы сказали: «Наконец-то парень».
  Покраснел.
  «Мистер Коэн — парень».
  «Он старый».
  «Сколько лет?»
  «Лет шестьдесят. Он как дедушка».
  Голос слева от нас сказал: «Это дедушка , который приводил своих нерадивых внуков и проводил с ними весь день».
  Шерил Пассант смотрела на нас сверху вниз, как оракул на горе.
   Я встала, чтобы впустить ее. Больше никакого конского хвоста; ее светлые волосы были длинными, распущенными и струящимися, а очки исчезли.
  Она проскользнула внутрь. «Почему вы говорили о мистере Коэне?»
  Беттина Санфеличе сказала: «Мы говорим о Десе, Шере. Чтобы узнать, кто его убил».
  «Мы? Что мы можем им сказать?»
  Майло сказал: «Для начала, каким парнем был Дес, Шерил. Были ли у него враги, которые хотели бы причинить ему вред?»
  Пассант придвинулась ближе. Ее бедро прижалось к моему. Я отодвинулся на дюйм. Она нахмурилась. Щелкнула волосами. «У Деса не было врагов».
  «Совсем нет?»
  «Дез был очень мягким, я не вижу никого, кто бы его ненавидел. Даже Хельга-нацистка».
  «Хельга — девушка из гестапо», — сказала Санфеличе, хихикая, а затем становясь серьезной. «Извините, мы просто... она не обращалась с нами хорошо. Даже просто получать зарплату было хлопотно. Шерил, я имею в виду. Я была просто стажером, так что мне вообще не платили».
  «Что было полным отстоем», — сказал Пассант. «Ты делала ту же работу, что и я, Тин. Тебе должны были платить столько же, сколько и мне. Хельга — отстой».
  Майло спросил: «Разве фирма не была товариществом?»
  «Марджи и мистер Коэн не контролировали деньги, это делала она. Здание принадлежало ей, идея принадлежала ей, все принадлежало ей. Она всегда говорила так, будто это она придумала Грина. Как будто Эла Гора никогда не существовало. Думаешь, она убила Деса?»
  «Ты думаешь, она могла бы это сделать?»
  Женщины переглянулись. Санфеличе помешала свой напиток.
  Пассант сказал: «Я не говорю, что она бы это сделала. Но она не похожа на обычного человека, понимаете?»
  «Другая», — сказала Санфеличе. «Она из Европы».
  Парень в красной рубашке появился снова, на этот раз неся две тарелки.
  Бургеры с беконом, сочящиеся расплавленным белым и оранжевым сыром, салаты размером с голову младенца, стог сена луковых колец. «Эм, не
   Вы все еще этого хотите?»
  Беттина Санфеличе сказала: «Я была голодна, но теперь меня еще и тошнит».
  Шерил Пассант сказала: «Фу. Нам все равно придется платить?»
  Майло сказал: «Положи еду, сынок, и дай мне счет. Вот твои чаевые авансом». Расплачиваясь по счетам.
  Ребенок сказал: «Мило».
  Несколько минут рутинных вопросов не дали ничего нового о Десмонде Бекере, которого женщины описали как «милого и очень горячего». Шок прошел, и они оба, казалось, были довольны вниманием.
  Беттина Санфеличе изучала свой бургер. «Возможно, он отвратительный, но я попробую».
  Шерил Пассант сказала: «Не я». Спустя несколько мгновений, ухмылка, когда она откусила кусок, вытерла подбородок. «Похоже, я солгала».
  Мило позволил им есть, предложил выпить реллы. Они отказались. Санфеличе от всего сердца, Пассант с некоторым сожалением.
  Майло уставился на меня.
  Я поднял брови.
  Он наклонил голову набок и, когда я не ответил, сказал:
  «Мой партнер сейчас задаст вам несколько вопросов. Они немного личные, так что извините. Но нам действительно нужно спросить».
  Помахав парню в красной рубашке, он заказал очень большую порцию колы.
  Обе женщины перестали есть.
  Бедро Шерил Пассант сильно прижалось к моему.
   ГЛАВА
  7
  Беттина Санфеличе спросила: «Личное?»
  Брови Майло сказали : «Вот и все» . Шерил Пассант сказала: «Они означают секс, подросток. Потому что Дес был рогоносцем с самого первого дня, верно? Как будто он был послан на эту землю, чтобы это делать ». Уголки ее рта приподнялись, когда она наклонилась над соломинкой. Заметное чавканье.
  Я сказал: «Хельга и Марджори Холман обе рассказали нам о встрече, на которой вы все обсуждали Деса».
  Пассант ухмыльнулся. «Где мы все признались, что занимались Десом».
  Рука Беттины Санфеличе метнулась ко рту.
  «Перестань быть придурком, подросток. Ты его сделал, мы все его сделали. Ну и что?»
  «О боже», — Санфеличе опустила голову.
  Пассант рассмеялся. «Я всегда был ее дурным влиянием, поэтому ее мать всегда меня ненавидела. Поставь такого рог, как Дес, рядом с кучей девушек, как думаешь, что бы произошло?»
  Я сказал: «Хельга сказала, что с ней такого не случалось».
  «Это потому, что она никогда не была человеком — перестань ныть , подросток, это биология ».
  Санфеличе сказала: «Мне нужно в туалет».
  «Одну секунду, дорогая», — сказал Майло.
  Никаких аргументов.
  Пассант сказал: «В тот момент, когда вы познакомились с Десом, стало совершенно ясно, что он преследует одну цель».
   Я сказал: «Марджори сказала, что он был довольно прямолинеен, просто подошел и спросил».
  «Сначала я подумал, что это отвратительно. Типа, вы шутите? Но то, как он это сделал, сделало это не отвратительным».
  "Как же так?"
  «Не навязчивый, скорее… дружелюбный. Дес сделал все очень дружелюбным».
  Ее нога легла на мою. Давление, едва касающееся боли. Я соскользнул.
  Она улыбнулась.
  «Это было один раз или...»
  «Семь раз для меня. Счастливая семерка».
  Беттина Санфеличе ахнула.
  «Я знаю, что сказал тебе три, Подросток. Не хотел пугать тебя, но было семь. Теперь ты спросишь, почему не восемь? Я не знаю, это просто как-то прекратилось. Как будто он стал моим братом или что-то в этом роде».
  Я сказал: «Слишком дружелюбно».
  "Ага."
  «Дез водил тебя куда-то конкретно?»
  «Кофе е», — сказала она. «Иногда еда». И снова принялась гладить мой ботинок кроссовкой. «Потом».
  «Было ли какое-то конкретное место для этого раньше?»
  Она повернулась ко мне. «Ты действительно личный . Нет, не было какого-то одного места. Он водил меня по местам».
  «Строительные площадки?»
  «Он просто называл их местами. Как незаконченные здания, или иногда там была просто грязь, иногда части зданий. Когда там была просто грязь, у него в машине было одеяло. В общем, он делал это на улице. Многие так делают».
  Я спросил: «Где были эти места?»
  «Я не знаю улицу, было темно… они все были в Долине.
  — там его убили? В Долине?
  «Нет», — сказал я.
   «Ну, со мной это всегда было в Долине. Он забирал меня из моей квартиры, говорил, что у него новый участок».
  Беттина Санфеличе что-то неразборчиво пробормотала.
  Шерил Пассант сказала: «Теперь ты можешь рассказать им о Десе и о себе».
  Я сказал: «Я думаю, мы знаем достаточно».
  «Ты сказал, что их было двое, Тин. Помнишь, что я сказал, когда ты мне это сказал? Двое на дорогу. Ты сказал, что он также водил тебя по местам».
  Санфеличе заскулила.
  Я сказал: «Все в порядке, Тина...»
  Пассант потянулась через стол к руке своей подруги. «Успокойся, Тин, никто не расскажет твоей маме. Им плевать на нас, им важно, кто убил Деса».
  «Есть какие-нибудь идеи по этому поводу?»
  Обе женщины покачали головами.
  Я сказал: «Марджори Холман сказала нам, что у них с Десом была случайная связь на одну ночь. Как вы думаете, это правда?»
  Пассант сказал: «Может быть, она старая и мешковатая».
  «Как вышло, что вы начали обсуждать Деса?»
  «Мы все выпили, ты пьешь, ты разговариваешь».
  «Это была не деловая встреча?»
  «Вот как она это называла. Нотц. Думаю, так оно и было, потому что не было никакого бизнеса — это не было похоже на настоящую работу, понимаете?»
  «Никаких заданий».
  «Мы просто приходили каждый день и в основном сидели без дела, за исключением тех случаев, когда нацист хотел поговорить о чем-то, чего никто не понимал. Однажды она пришла и сказала: «Нет никакой согласованности, нам нужна согласованность».
  Санфеличе сказал: «Сплоченность. «Нет никакой сплоченности ».
  «Означает то же самое, Подросток. В любом случае, Хельга-ноц сказала, что нам нужно что-то социальное, чтобы сплотиться, поэтому мы пошли выпить».
  «Только женщины», — сказал я.
   «Девичник. Девочки, niyett ote . Как будто она услышала это в каком-то девчачьем фильме или что-то в этом роде, как будто она пыталась быть американкой, понимаешь? Но что за фигня, она платит, почему бы и нет? Она нашла место недалеко от аэропорта, ты слышал, как приземляются самолеты, они подавали эти огромные маргариты. Помнишь те стаканы, как для растения, подросток?» Потирая ногу для выразительности.
  «Как так получилось, что речь зашла о Десе Бекере?»
  «Это просто как-то само собой произошло. Помнишь, как, Тин?»
  Качание головой.
  Пассант сказал: «Я думаю, мы говорили о студентах, и это положило начало разговору о парнях. И это положило начало разговору о том, что это будет девичник. И это привело к тому, что кто-то сказал: «Интересно, как бы Дез понравилось это, быть со всеми этими девушками».
  «Кто это сказал?»
  Беттина Санфеличе сказала: «Шерил».
  "Я сделал?"
  "Да."
  Пассант ухмыльнулся. «Если она говорит, что я это сказал, значит, я это сказал. Я был довольно счастлив. В любом случае, меня не волнует, что думают люди, я всегда говорю то, что у меня в голове».
  Я сказал: «Итак, ты упомянул Деса и...»
  «И все навалились. Как «Правда или действие», только без действия».
  «Все навалились, кроме Хельги».
  «Все, у кого бьётся сердце».
  Я спросил: «Что делала Хельга во время обсуждения?»
  «Села и слушала. Я начала рассказывать им о Десе и обо мне, а затем вмешалась Тина и сказала: «Я тоже была с ним». Это меня напугало, потому что Тина всегда была застенчивой и никогда ничего мне не рассказывала». Своей подруге: «Нет ничего лучше, чем четыре «Маргариты», чтобы вытащить правду из ловушки, а? Давай , девочка».
  Санфеличе уставилась на стол.
   Я сказал: «Итак, последней говорила Марджори Холман».
  «Как будто она чувствовала себя покинутой, понимаете?
  Хотел быть молодым. Как мы, моложе и горячее, и делать это с Десом».
  «Но она же была твоим боссом. Это было довольно раскованно».
  «Она пила больше всех, и она не была настоящей начальницей, в любом случае. Хельга была. И то, как она это сказала — Марджори — было странно.
  Не выходит, скорее… что-то странное».
  Беттина Санфеличе сказала: «Она сказала: «Этот опыт свойствен и вам, покорному слуге». Когда я это поняла, это меня действительно потрясло, мисс.
  Холман всегда казался таким строгим».
  Пассант сказал: «Стерн с широко расставленными ногами. И она даже вдалась в подробности». Подмигивая. «Она сказала, что он сделал ее стоящей за трейлером. Когда она смотрела на нее, это было очень дружелюбно, почти как будто они разговаривали, хотя на самом деле это было не так».
  Беттина Санфеличе сказала: «Она сказала это так, будто его присутствие внутри нее было для нее сюрпризом».
  Мы трое уставились на нее.
  Она разрыдалась. Вырвало, она прижала руку ко рту и отчаянно замахала другой рукой. Майло выскочил, а она побежала в ванную.
  Шерил Пассант сказала: «У нее всегда был плохой желудок».
  Я сказал: «Она сказала то же самое о тебе».
  «Я? Ни за что. Я всю жизнь любил чили и острое».
  «После того, как Марджори рассказала тебе о Десе, что еще она сказала?»
  «Ничего. Она просто заткнулась и выпила еще. Нам пришлось долго сидеть там, пока она не смогла вести машину. Хельга ушла первой, я, Тина и мисс Холман сидели там, глядя друг на друга, как будто никому больше не было что сказать. На большой плазме показывали «CSI: Miami» , и мы просто смотрели, а потом все поехали домой».
  «Что произошло на следующий день?»
  "Что ты имеешь в виду?"
  
  «Никакого упоминания об обсуждении?»
  «Нет». Ее рука снова опустилась, чтобы поиграть с салфеткой. На этот раз она задержалась у меня в паху.
  Я отодвинулась. «Я собираюсь убедиться, что с Беттиной все в порядке».
  «Не беспокойся, с ней все в порядке, все в порядке, нэ, но она действительно в порядке».
  Санфеличе потребовалось девять минут, чтобы выйти из женского туалета.
  Ее шаги были шаткими, а глаза воспаленными. Когда она увидела меня, она ахнула.
  «С тобой все в порядке?»
  «Я ужасна», — сказала она. «Это было ужасно».
  «Извините. Я не хотел, чтобы это было так подробно...»
  «С Шерил так и должно быть. Ей нравится выпендриваться. Ее отец — пьяница, и он все время бил ее маму, Шерил никогда не училась в школе, а ее мама умерла несколько лет назад. Моя мама говорит, что она шлюха, но ей пришлось нелегко».
  Взглянув в сторону будки. «Ты ведь не скажешь моей маме, правда?»
   ГЛАВА
  8
  Пассант и Мило не разговаривали. Пассант выглядел скучающим.
  Когда Беттина Санфеличе снова устроилась, Майло сказал: «Женщина умерла с Дез…»
  «Боже мой…»
  «...и у меня есть ее фотография. Она не отвратительная и не кровавая, но она была сделана после смерти. Ты сможешь на нее смотреть?»
  Пассант сказал: «Я только что это увидел, Тин, это не имеет большого значения, и ты ее не знаешь».
  Санфеличе глубоко вздохнул. «Как вы можете быть уверены?»
  «Я ее не знала, так что и ты ее знать не мог».
  «Это бессмысленно, Шер. Покажите мне это, сэр».
  Майло сделал смертельный снимок. Санфеличе изучила. Улыбнулась торжествующе. «Я видела ее с Десом».
  Пассант сказал: «Конечно, есть».
  Майло спросил: «Где и когда, Беттина?»
  «Только один раз, сэр. Это было после работы. Дес и я были последними в офисе. Я подметал, а Дес рисовал что-то на компьютере. Наши машины были припаркованы на стоянке сзади, и мы вышли вместе». Постукивая пальцем по изображению. «Она была там, стояла рядом с его машиной. Ждала его, он не был удивлен или что-то в этом роде».
  «Он был рад ее видеть?»
  «Он не был ни счастлив, ни несчастен. Что-то среднее».
  Пассант пробормотал: «Давным-давно…»
  Санфеличе сказал: «Я определенно видел ее. Я могу сказать вам, во что она была одета, сэр. Узкие джинсы и черная майка. У нее было очень хорошее тело. Я помню, как подумал, что у Деса есть горячее».
  Глядя на Пассанта. В отличие от…
  Пассант побледнела и отпила свой напиток.
  Я спросил: «Дез обращался к ней по имени?»
  «Нет, они вообще не разговаривали. Он просто кивнул ей, и она кивнула в ответ».
  «Они ушли вместе?»
  «Я не могу сказать точно. Я ехал первым и не видел».
  Шерил Пассант подняла фотографию. «Я бы не назвала ее горячей».
  Майло спросил: «Как давно это произошло, Беттина?»
  «Я не могу сказать вам точно, когда именно, но это было задолго до закрытия GHC, я думаю, месяца за два, может, немного больше, где-то за два с половиной».
  «Что-нибудь еще ты можешь нам рассказать, Беттина?»
  «Нет, сэр».
  «Хорошо, спасибо, вы очень помогли. Если вспомните что-то еще, вот моя карточка».
  «Она ничего не придумает, поверьте мне», — сказал Пассант. «И дайте мне тоже одну из них».
  Мы смотрели, как они уходят: Пассант что-то бормотала, а Санфеличе топала впереди нее.
  Майло сказал: «Блонди довольно откровенно подталкивал тебя».
  «Вы даже не представляете», — сказал я.
  «Серьёзные заигрывания?»
  "Вне."
   "Ой."
  «Я отправлю в департамент счет за внештатную работу в качестве приманки. Пассант что-нибудь добавила, когда вы ее оставили одну?»
  «Ничего, она дурочка. Хотя она пыталась подшутить над моими ботинками для пустыни. Если бы она только знала, а? А как насчет Санфеличе у туалета?»
  «Пожалуйста, не говори маме. Похоже, Дес был человеком привычки».
  «Эта табличка «Убей меня» выглядит больше и ярче. Ладно, мы уходим отсюда».
  «Итальянский?»
  «Ты голоден?»
  «Я так и думал».
  «Да, я мог бы проглотить, мы могли бы даже остаться здесь. В качестве альтернативы мы могли бы заказать смешанную закуску, этот зельц с нежными, но дымными нотками, жареные артишоки по-римски, хороший салат с тонко нарезанным пармезаном и пепперончини и сильно вялеными черными оливками, большую горячую миску запеченного зити с панировочными сухарями, посыпанными сверху. Если еще останется место, всегда есть дважды нарезанная телячья отбивная с сицилийским соусом, клин спумони, тройной эспрессо, влитый кофе».
  Вытаскивая свою массу из кабинки. «Не то чтобы я об этом думал».
  На парковке я сказал: «Отличный боковой проход по собеседованию».
  Он ухмыльнулся. «Отличный улов. Я догадался, что тут нужна психологическая чувствительность».
  «Польщен».
  «Это не имеет никакого отношения к тому факту, что я не сплю с женщинами».
  «Мне это никогда не приходило в голову».
  "Нет?"
   «Кто, как не я, знает о твоей болезненной застенчивости?»
  «Честно говоря, Алекс, если бы мы имели дело с мужчинами, я бы вышел и спросил. Потому что мужчины не могут дождаться, чтобы поговорить о своей сексуальной жизни. Я думал, что женщины другие, это было бы как оральная хирургия, но знай. Извини, что тебе приходится иметь дело с отсутствием фильтра у Блонди».
  «Боже мой, травма», — сказал я. «Где группа взаимопомощи?»
  Он рассмеялся. Стал серьезным. «Замужняя женщина, которая ему в мамы годится, дикая девчонка и застенчивый ботан. Парень был вездесущ».
  «Что меня поражает», — сказал я, — «так это то, что никто из них, похоже, не был особенно тронут его смертью. Сначала был шок, но как только он прошел, все трое обсудили его объективно. Так же, как они делали это в коктейль-баре. Он значил для них очень мало в эмоциональном плане и, вероятно, наоборот, но что, если Джейн Доу была другой?»
  «Кто-то, с кем Дон Жуан действительно связался. Может быть. Если учесть почтовый индекс, он действительно пригласил ее на шикарное свидание».
  Спустя несколько тарелок с итальянской едой я поехал обратно в город через каньон Бенедикт, в то время как Майло позвонил судье, известному тем, что он больше бегло просматривает текст, чем читает, и запросил ордер на обыск дома Десмонда Бейкера.
  Следующий звонок был в полицию Санта-Моники, где он любезно поговорил с дежурным лейтенантом отдела убийств, пообещав не задерживать ее детективов, и убедил ее как можно скорее прислать слесаря в квартиру Бейкера.
  Мы добрались до Санта-Моники к концу прекрасного дня, проведенного на пляже; бульвар Оушен-Фронт поделили между собой туристы и бездомные с дикими глазами.
  Здание Бэкера на улице Калифорния представляло собой четыре этажа белой штукатурки с потеками от дождя, усеянной французскими балконами, слишком маленькими, чтобы быть функциональными, и упирающимися в подземный участок. Вид был на огромный пятиэтажный кондоминиум через дорогу.
  В трех кварталах к востоку от пляжа можно было почувствовать запах океана, но не получить большой голубой поцелуй.
   Внутри здания было прохладно, серо и стерильно. Слесарь уже стоял у двери на второй этаж Бэкера, выглядя сонным. Он сказал: «Дело об убийстве, да?» и открыл сумку. Майло дал ему латексные перчатки и надел ножны на свои и мои руки. Слесарь сказал: «Должно быть, это что-то важное», и принялся за работу. Засов быстро поддался, квитанция была подписана, слесарь бросил перчатки на ковер в коридоре и ушел.
  Я подождал, пока Майло не объявил отбой.
  Десмонд Бэкер получил образование в области строительного проектирования и эстетики, но жил в скромном доме с одной спальней и одной ванной комнатой и не предпринимал никаких попыток персонализировать его.
  Коричневый тканевый диван и соответствующий ему диванчик в гостиной, дешевые бамбуковые столики, фотографии деревьев, озер, лис, сов, орлов в рамках. Книжный шкаф из шлакоблоков и стеклянных полок вмещал архитектурные тексты и несколько крупноформатных книг в мягкой обложке. Контроль за численностью населения, биоразнообразие, восстановление тропических лесов, возобновляемые виды топлива.
  Верхнюю полку холодильника для малогабаритных товаров заполняли шесть упаковок родниковой воды в пластиковой упаковке. Ниже — три бутылки Corona, нераспечатанные салатные пакеты и вакуумная упаковка органической форели. На столешнице мини-кухни из искусственного гранита стояли кофеварка, соковыжималка, ножи в блоке, вчерашняя газета, все еще сложенная и перетянутая резинкой.
  Никаких беспорядков, никаких явных следов крови. Никакого присутствия женщины.
  То же самое было и с маленькой, тусклой спальней, почти заполненной двуспальной кроватью в черной деревянной раме. Единственное высокое окно обрамляло синий фланг соседнего здания. На березовой кубической тумбочке стояла лампа на гусиной шее, коробка салфеток и еще две книги по лесоводству. Комода не было, но часть шкафа была разделена на ящики. Одежды было немного, но то, что там было, было высокого качества. Два кашемировых свитера, темно-синий и шоколадно-коричневый, того же фасона, что и черный, который носил Бэкер в свою последнюю ночь. Итальянские мокасины и пара кроссовок New Balance.
  Майло осмотрел подошвы кроссовок. «Песок в канавках, вероятно, бегал по пляжу».
  На столе, который вы собираете рядом со шкафом, стоял серебристый iMac и вторая регулируемая лампа. В верхнем ящике Майло нашел презервативы, коробки с ними, разных марок, стилей и цветов. Ниже всего этого — несколько страниц, распечатанных из Интернета. Прямой секс, спортивные позы, женщины в экстазе, подлинном или нет, ничего жестокого или излишнего.
  Я сказал: «Он практиковал безопасный секс, но оставил сперму на бедре Джейн, и на месте преступления не было никаких презервативов».
  Майло почесал нос. «Может быть, коробка резинок была еще одним приятным подарком для Бадди».
  «Сумочка Джейн, все постельное белье, что привез Бэкер, BMW», — сказал я. «Интересная добыча».
  Он спустился и заглянул под кровать.
  Я сказал: «Если бы вы застали Бэкера за расстегиванием презерватива, это был бы идеальный момент, чтобы сделать свой ход».
  «Отключился, о-охрана, о-равновесие», — сказал он. «Вот и большая смерть».
  «Альтернатива заключается в том, что Бейкер не стал встречаться с Джейн, потому что у него с ней было что-то особенное».
  Он подумал об этом, вернулся к шкафу, проверил верхнюю полку, затем пол под длинными пальто. Вытащил коробку.
  Блокноты для рисования, карандаши, ластики, ручки, налоговая декларация за прошлый год, несколько счетов по кредитным картам, записи разговоров по мобильному телефону, отдельные фотографии.
  Майло первым делом проверил чеки. «В прошлом месяце не было большой активности…
  разговаривал с кем-то в штате Вашингтон… четыре раза — и вот снова наш малыш».
  Расстегиваем четыре кнопки в пластиковых держателях.
  Индивидуальные портреты «Саманты», за исключением одного снимка, на котором ребенок сидит на коленях у привлекательной женщины лет тридцати.
  Рядом с ней — широколицый блондин в очках и золотистый ретривер. На заднем плане — украшенная рождественская елка, все в одинаковых свитерах с оленями.
   Дорогой дядя Дези, Счастливого Рождества. Спасибо за игровую духовку, мне очень нравится Готовьте на нем. Ммм, нумм. Хотелось бы нам потусоваться. С любовью, Саманта .
   Майло сказал: «Кто-то о нем заботился», и направился к компьютеру Бейкера.
  Экран открылся напрямую на сервере, с предустановленным паролем «запомнить меня». Девять непрочитанных писем, все спам, за исключением послания от rickimicki08@gmail.com.
  привет, малыш, как дела? правда, дези, тебе нужно писать больше, скучаю по тебе, особенно по сэму. пиши, звони, спой песню, отправь электронную открытку, используй мессенджер
  голубь. лол. Обожаю xoxox рики
  Майло распечатал страницу, сунул ее в пакет для улик. Вернулся к экрану и проверил панель инструментов на предмет недавних поисков Бэкера.
  «В течение нескольких дней ничего не было очищено, — сказал он, — парень определенно не беспокоился о конфиденциальности».
  Я сказал: «Соответствует прямому подходу».
  Он провел пальцем по списку недавно посещенных сайтов.
  EBay, новостные агентства, экологические чаты, онлайн-реселлеры мужской одежды. Внизу сплошным блоком тридцать три порносайта.
  «Какой шок», — он начал прокручивать страницу.
  Пять минут спустя: «То же самое, прямолинейно. Ладно, посмотрим, смогу ли я испортить кому-нибудь день».
  Номер штата Вашингтон, подключенный к автоответчику.
  Назвав себя по званию, он оставил свой номер.
  «Вы позвонили в дом Скотта, Рики, Саманты и Лайонела, нас сейчас нет, но, пожалуйста, бла-бла-бла. Мои инстинкты детектива подсказывают мне, что Лайонел — пес».
  Вернувшись к шкафу, он снова пошарил по карманам одежды Десмонда Бэкера. Четыре мятых чека Trader Joe's, полугодовой чек о продаже кроссовок Foot Locker, дешевая пластиковая ручка, несколько монет.
  «Так чего же не хватает на этой картинке, Док?»
   «Все, что связано с Джейн Доу».
  «Итак, — и упаси от этой мысли, — ты можешь быть спокоен за то, что она была твоей второй половинкой, она была просто очередной милашкой».
  «Он отвез Холмана в Санта-Монику, остался в Долине с Пассантом».
  «Так, может, она живет недалеко от Холмби? Но ее одежда говорит, что она не резидент — няня или что-то в этом роде? Пора снова навестить квартал. Но сначала — удобства для парковки в этом Шангри-ла».
  Подпарковка здания была заполнена на треть, и BMW Бэкера было легко заметить. Майло снова надел перчатки, заглянул в окна, попробовал двери, обнаружил, что они заперты, провел фонариком по интерьеру.
  «Вроде бы ничего, но посмотрим, что скажут технари».
  Я сказал: «Бэкер и Джейн добрались до Бороди другим путем».
  «Она водила? Почему бы и нет, такой ловкий парень, как дядя Дези, наверняка мог бы заставить женщин делать всякие вещи. И если бы я имел хоть малейшее представление о том, кто она, черт возьми, такая, я бы поискал ее чертову машину».
  «Вы готовы еще раз посетить место преступления?»
  "Почему?"
  «Больше ничего не приходит на ум».
  ГЛАВА
  9
  Майло набрал номер телефона Робин, когда я направлялся в Холмби-Хиллз. Ее голос раздался через динамик на приборной панели. «Привет, детка. Длинный день?»
  Майло сказал: «И это еще не все, Шугарплам».
  «Большой парень», — сказала она, смеясь. «Вы его секретарша?»
  Я сказал: «Нет, я его бесплатный водитель».
  «Или я его пациент», — сказал Майло. «Как дела, малыш?»
  «Все идет хорошо. Вы, ребята, звучите как-то издалека».
  «Это из-за рук», — сказал я, — «следовательно, отсутствие приватности. Я должен быть дома в течение часа».
  Майло сказал: «Конфиденциальность? Есть что-то, что нужно скрывать от дяди М?»
  Робин сказал: «Никогда, дорогая. Пока не закончилось, в смысле прогресса или как раз наоборот?»
  «Ничего плюс ничего, Роб. Я верну его тебе как можно скорее».
  «Приходи на ужин, Майло. Я что-нибудь приготовлю на гриле».
  «Я пускаю слюни от предвкушения, но доктор Сильверман рассчитывает на уютный ужин».
  «Рик тоже может приехать».
  «Спасибо, малыш, но он на дежурстве до позднего вечера. План такой: мы что-нибудь перехватим в Cedars».
  «Еда в кафе уютная?»
  «Любовь причиняет боль, дорогая».
   На строительной площадке остался один человек в форме, прислонившийся к своей машине и говорящий по мобильному телефону. Желтая лента тянулась вдоль забора. Цепь все еще была достаточно свободной, чтобы можно было пройти.
  Майло сел и выпятил челюсть. «О, дай мне передохнуть !» Он тычет пальцем в штраф за парковку, приколотый под одним из дворников без опознавательных знаков.
  Прежде чем я заглушил двигатель, он уже выскочил наружу, вырывая повестку на свободу.
  Патрульный опустил телефон. Майло подошел к нему. «Ты был здесь, когда меня оклеветали?»
  Тишина.
  «Ты просто позволил этому случиться?»
  Форма была молодой, гладколицый, мускулистый. А. Рамос-Мартинес . «Вы знаете нацистов-трафикеров, сэр. Они на комиссии, сэр, их ни от чего не отговоришь».
  «Ты пробовал?»
  Рамос-Мартинес помедлил, решил не лгать. «Нет, сэр. Я следил за сценой».
  «О, спасибо, офицер».
  «Извините, сэр. Я думал, что это то, что я должен был сделать, сэр».
  «Это много, сэры. Как долго вы не были на службе?»
  «Восемь месяцев, сэр».
  «За границей?»
  «Анбар Айерак, сэр».
  «Ладно, ты получаешь пропуск, но в следующий раз выступай за правду и справедливость. Понял?»
  «Да, сэр».
  «Что-нибудь случилось, пока меня не было?»
  «Не так уж много, сэр».
  «Мало или совсем ничего?»
  «В целом, довольно тихо, сэр», — сказал Рамос-Мартинес. «Вернулся охранник, сказал, что официально он все еще на работе. Я сказал ему, что он
  мог стоять на улице, но не мог получить доступ. Или припарковать машину где угодно на улице. Он обычно останавливается здесь, на грязи, хотел снова. Я сказал ему, что это часть сцены. Он решил уйти».
  «Не дай Бог , его оштрафуют».
  Тишина.
  «Он поднял какой-нибудь шум?»
  «Нет, сэр».
  «Вы замечаете какие-то скрытые мотивы с его стороны? Например, желание вернуться туда и подделать доказательства?»
  «Он не спорил, сэр. Думаю, теперь охранять его — это как лошадь за телегой, сэр».
  Майло уставился на него.
  «Мой отец постоянно это говорит, сэр».
  «Могу ли я предположить, что ваши коллеги обыскали все помещение...
  дом и двор — как я приказал?
  «Да, сэр. Полностью. Я был частью этого. Мы нашли несколько банок из-под газировки в задней части собственности, помятые и ржавые, как будто они там были какое-то время. Их пометили, упаковали соответствующим образом и отправили в лабораторию, сэр. Никакого оружия, наркотиков, крови или чего-то подобного, сэр. Технические специалисты CS тоже ничего интересного не сказали в той комнате, сэр».
  Майло повернулся ко мне. «Где ближайший хозяйственный магазин?»
  «Ничего близкого нет. Может быть, Санта-Моника около Банди».
  Возвращаясь к Рамосу-Мартинесу. «Офицер, вот что мне нужно, чтобы ты сделал: поедь в хозяйственный магазин в Санта-Монике, недалеко от Банди, купи качественный навесной замок и самую короткую цепь, какую только сможешь найти, и принеси все это обратно как можно скорее». Вытащив бумажник, он протянул молодому офицеру купюры.
  «Прямо сейчас, сэр?»
  «До сих пор, офицер. Пошевеливайся — притворись, что это код два.
  Не звоните, чтобы сообщить о своем местоположении. Если кто-то суетится, вините его
   на мне».
  «Без проблем, сэр», — сказал Рамос-Мартинес. «Я не против суеты».
  «Вот так?»
  «Да, сэр. Меня очень сложно заставить волноваться, сэр».
  День оставался теплым, и башня должна была это отразить.
  Вместо этого, он чувствовал себя холодным и сырым, и мой нос был заполнен вонью, которой не было. Та же вонь, которую я носил с собой в течение нескольких дней после своего первого визита, много лет назад, в склеп на Mission Road. Некое старое скопление обонятельных мозговых клеток, активированных памятью.
  Майло ссутулился и пожевал свою потухшую сигару. «Ладно, мы на месте. Дай мне громоподобное озарение».
  «Если убийца преследовал Бэкера и Джейн, мне интересно, почему он решил нанести удар именно здесь. Лестница довольно хорошо спрятана, и ему пришлось бы пробираться наверх в темноте, осторожно, чтобы не шуметь.
  Если бы Бэкер и Джейн были близко к лестнице, он рисковал бы быть увиденным или услышанным задолго до того, как он доберется до верха. А поскольку они были выше него, он оказался бы в серьезном невыгодном положении. Один хороший толчок, и наш мальчик падает».
  Он сказал: «Так что, возможно, наш мальчик знал, что Бэкер и Джейн регулярно приходили сюда поразвлечься, и имел представление об этом месте — каламбурчик. Черт, Алекс, если бы они двое суетились, тяжело дыша, это бы заглушило наши шаги».
  «Знакомство с местом также может означать, что кто-то работал здесь, мастер, назначенный на эту работу. Возможно, кто-то, кто знал Бэкера по строительству. Если вы обнаружите историю насилия, преследования, сексуальных преступлений, у вас есть с чем работать».
  «Случайно ревнивым знаком Джейн оказался Джо Хардхэт?»
  «Или кто-то, кто увидел Деса с Джейн и влюбился в нее».
  «Иов бездействовал два года, мы говорим о торговце, который ушел».
   «Может быть, недостаточно далеко».
  Он посмотрел на часы. «Ты иди домой, а я сам осмотрю территорию и побуду здесь, пока Рамос-Мартинес не принесет замок и цепь».
  «Не пускать Дойла Бричински».
  «Держу всех подальше», — сказал он. «Кроме того, я принц среди людей. Почему бы не притвориться, что у меня есть замок?»
  Робин ждала меня в гостиной, все шестьдесят три дюйма ее тела свернувшись на диване, слушая, как Стефано Грондона играет Баха на старых гитарах. Белое шелковое платье играло на ее оливковой коже.
  Каштановые кудри разметались по подушке. Бланш прижалась к груди Робина, узловатая светлая голова покоилась около левой руки Робина.
  Они оба улыбнулись. Это может раздражать, когда морда французского бульдога принимает несомненно человеческое выражение, и некоторые люди вздрагивают, когда Бланш включает обаяние. Я к этому привык, но это все еще заставляет меня задуматься о стандартных эволюционных диаграммах.
  Я сказал: «Привет, девочки», и поцеловал их обеих. В губы Робин, в макушку Бланш. В отличие от нашей предыдущей собаки, бойкого тигрового французского кобеля по кличке Спайк, у Бланш нет проблем с ревностью. Я почесал ее уши, как у летучей мыши.
  «Ты выглядишь уставшей, детка».
  «Я в порядке».
  «Вы не против выйти?»
  Я все еще учил итальянский, сказал: «Вовсе нет».
  Мы поехали в место на вершине Глена, где хороший джаз смешивался с приличной едой и щедрым баром. Группа была смещена, а в качестве фоновой дорожки был тихий саксофон, что-то с бразильским оттенком, может быть, Стэн Гетц. Мы выпили вина, устроились.
  Робин спросил: «В чем дело?»
   Я ей рассказал.
  «Холмби. Это близко».
  «Никакой опасности, Роб. Это было личное».
  Я обобщил наклонности Бэкера, интервью Холмана, Санфеличе и Пассанта.
  Она сказала: «Они все похожи на персонажей мыльных опер».
  «Дон Жуан и его фан-клуб».
  «Если бы он был женщиной, его бы назвали шлюхой».
  «Или куртизанкой», — сказал я. «Или послом к крупному союзнику. Это всегда вопрос оплаты».
  «Бороди Лейн — это серьезный уровень оплаты, Алекс. Может быть, он отвел туда Джейн, потому что она была богатой девочкой».
  «Ее одежда этого не говорила. Я задавался вопросом о ком-то, кто работал в этом районе. Любой, кто проводил там время, знал, что работа была неактивна, а безопасность была слабой».
  Принесли еду. Группа подошла к сцене.
  Робин взял меня за руку. «Думаю, я должен отдать тебе должное».
  "За что?"
  «Не быть Дон Жуаном».
  «Это заслуживает награды? Ладно, я возьму то, что смогу получить».
  «Эй», — сказала она, поглаживая мою щеку. «Красавчик с крутым дипломом и без ипотеки? Не говоря уже о других... кхм...
  атрибуты. Вы могли бы тусоваться, как будто сейчас 1999 год».
  «Наденьте туфли на платформе».
  «Это семидесятые, дорогая».
  «Видишь, — сказал я. — Я отстал от жизни, мне не выжить на мясном рынке».
  «О, ты бы процветала, милая. Одно дело, если бы ты была грубияном без либидо, но я знаю, что это не так».
  «Это я», — сказал я. «Сексуальный Супермен с моралью святого».
   «Ты смеешься», — сказала она. «Я улыбаюсь».
   ГЛАВА
  10
  Мы поехали домой сытые и напоенные. Пока я держал дверь открытой, Робин сказала: «Хорошее у тебя место, Дон». Мы разделись в темноте, рухнули под одеяло. После этого она сказала: «Это было здорово, но в следующий раз туфли на платформе».
  Я проснулся в четыре восемнадцать, был за своим столом пять минут спустя, зрачки сузились, когда экран компьютера наполнился светом. Ввод адреса Бороди произвел четырехлетнюю зажигалку в LA Design Ежеквартально .
  «Masterson and Associates, Century City, будут архитекторами гигантского проекта, запланированного в Холмби Хиллз этой осенью. Резиденция площадью 28 000 квадратных футов расположена на участке площадью 2,42 акра на Бороди Лейн и станет пристанищем в Лос-Анджелесе для неназванного иностранного инвестора».
  Пренебрежительный комментарий Марджори Холман о Хельге Гемейн всплыл в моей голове. Не нужно было работать, папа был немецким судоходным магнатом.
  Конечно, это натяжка, но для проекта такого масштаба нужно было быть на таком уровне.
  Я поискал еще немного, сопоставив Gemein и Borodi, но ничего не нашел.
  Пять часов спустя я был в офисе Майло, и он качал головой. «Уже проверил оценщика, ничего».
  «А как насчет разрешения на строительство?»
  «Есть совершенно законное разрешение на строительство, выданное четыре года назад. И Century City out — Masterson — были архитекторами, но владельцем собственности по документам является корпорация DSD Incorporated, Massachusetts Avenue, Washington, DC, и в течение последних тридцати девяти месяцев этот адрес совпадает со штаб-квартирой лоббиста соевой промышленности, который никогда не слышал о DSD. Никаких корпоративных листингов, нигде. Может, они были подлым хедж-фондом, который провалился».
  Я сказал: «В статье говорилось об иностранном инвесторе».
  «Так что DSD была холдинговой компанией, созданной для уклонения от уплаты налогов. Меня это беспокоит? Если только это не касается двух тел в башне».
  Он открыл ящик стола, захлопнул его. Откатился на три дюйма назад на своем кресле и похлопал себя по векам. Его камера без окон была пропитана затхлым табаком и парами от горелого кофе, сваренного в большой комнате детектива. Он принес две чашки, допил свою. Моя остыла, нетронутая. Жизнь слишком коротка.
  Я спросил: «Есть ли новости о вскрытии?»
  «Тела сложены в холодильнике, как дрова, коронер не видит в этом высокого приоритета, потому что причина смерти довольно очевидна. Я поворчал, но они правы. Рентген головы Бэкера показывает осколки пуль в мозгу, а у Джейн явное удушение. Чего они не нашли, так это никаких признаков сексуального насилия.
  О, да, на всякий случай, если я хоть немного повеселел, единственные отпечатки, которые появляются в машине Бэкера, это его и Джейн, но поскольку она не зарегистрирована, то какая разница. У нее нет ни одного отличительного шрама, уродства или татуировки. Хотя она сделала ринопластику, давным-давно. Я троллил Doe Network и все остальные базы данных пропавших без вести, но пока ничего, даже с учетом большего шнобля. И жесткий диск Бэкера оказался более чем похожим: порно, экология, архитектура.
  «Похоже на фильм Вуди Аллена», — сказал я.
  «Звучит как трагедия. Я уже оставил два сообщения этим архитекторам-хух-ха, все еще жду ответа. Пойдем посмотрим, что
   соседи должны сказать».
  На этот раз он был за рулем. «На случай, если нацисты с парковки вернутся».
  «Вы приобрели себе иммунитет?»
  Он достал скомканный билет. Разорвал его на клочки и выбросил в мусорку. «Я — скупердяй».
  Но место преступления — Бороди-лейн — было величественным и залитым солнцем.
  Он остановился, чтобы проверить новую цепь.
  «Я до сих пор не понимаю смысла патрулирования в течение полудня, а в выходные вообще ничего».
  Я сказал: «Люди, способные строить такие дома, редко имеют дело с повседневной жизнью. Находясь за океаном, будет еще сложнее поддерживать связь. Какой-то подчиненный, вероятно, приказал подчиненному приказать плебею поддерживать безопасность, но следить за бюджетом.
  Пеон ниже по лестнице пытался заработать очки брауни, скупясь. К тому же, что было воровать? Гнилое дерево?
  «Неназванный иностранный инвестор. Хорошо, давайте познакомимся с добрыми людьми из Бороди Лейн».
  Шесть нажатий на звонок ворот дали три ответа «нет» и столько же испанских горничных, ответивших на интерком. Майло выманил горничных наружу, показал им фотографию Джейн Доу.
  Озадаченные выражения лиц, покачивание головой.
  Седьмой дом был неогороженным кирпичным тюдоровским, щедрым, но не монументальным, с вымощенным булыжником двором. Bentley, Benz, Range Rover, Audi. Дверь открыла молодая брюнетка в лавандовых велюровых спортивных штанах. Веснушки пробивались сквозь матовую основу.
  Длинные шелковистые волосы были небрежно завязаны. «Это из-за убийства?»
  «Да, мэм».
  «Мэм? Мне двадцать пять».
   Майло улыбнулся. «Я смутно помню, что мне было двадцать пять».
  Она протянула руку. «Эми Тал. Это дом моих родителей. Перед тем, как уйти, они рассказали мне, что случилось. Мама даже не хотела, чтобы я оставалась, но я сказала ей, чтобы она успокоилась. Я всегда присматриваю за кошками, когда они уезжают в Париж».
  «Когда уехали твои родители?»
  «Рано утром». Широкая улыбка. «Не волнуйтесь, они не беглецы от правосудия, поездка была запланирована несколько месяцев назад. Но если вы хотите допросить их, я могу дать вам номер, даже адрес их квартиры. Эрнест и Марсия Тал, улица Сент-Оноре. Думаю, они, возможно, путешествуют как Бонни и Клайд».
  Она хихикнула.
  Майло этого не сделал.
  «Извините, я не хочу принижать это; честно говоря, это немного пугает. Хотя, я думаю, это не так уж и удивительно».
  «Убийство?»
  «Там происходит что-то жуткое».
  «Раньше были проблемы?»
  «Вся эта свалка — проблема. Просто стоит там, собирает плесень, ночью нет охранного освещения, сеть открыта настежь, любой может зайти. Все ее ненавидят. Мой отец хотел подать в суд на того, кто ею владеет».
  «Кому это принадлежит?»
  «Я слышала что-то арабское», — сказала она. «Или, может, персидское. Какой-то ближневосточный тип, я не уверена. Похоже, никто не может выяснить. Не то чтобы мы предвзяты, мы определенно не предвзяты. Это место», — указывая на квартал, — «это большое абрикосовое здание принадлежит назарианцам, а они персы, и они замечательные люди. Я просто не вижу смысла в том, чтобы подставлять и не выполнять в течение целых двух лет.
  Никто этого не делает».
  «Есть ли в округе слухи о том, почему он просто стоит там?»
  «Конечно. Деньги. Разве не всегда все дело в деньгах? Так почему бы не продать? Как тому, кто действительно построит что-то со вкусом».
   «Да, это немного перебор», — сказал Майло.
  «Немного?» — сказала Эми Тал. «Это отвратительно. Я не говорю о размерах, кого мы обманываем, это не Южный Централ. Но стиль, никто не может его понять, этот дурацкий третий этаж торчит там, как бородавка. Я студентка-дизайнер — моды, а не интерьера — но вам не нужно дизайнерское образование, чтобы распознать неуклюжее, показное и просто старое уродливое».
  «Я не знаю дизайна барсуков и бурундуков», — сказал Майло,
  «и даже я могу это сказать».
  Эми Тал улыбнулась. «Барсуки и бурундуки, это мило — коати и еноты тоже? В любом случае, это все, что я могу вам сказать, лейтенант. Я просто оказываю родителям услугу, потому что одной из кошек почти девятнадцать, и мы не хотим, чтобы она споткнулась и упала в бассейн».
  «Могу ли я показать вам фотографию?»
  «Кого?»
  «Одна из наших жертв».
  «Их было больше одного?»
  «Два», — сказал Майло.
  «О… ты же не хочешь сказать, что это была какая-то психическая выходка Мэнсона?»
  «Ничего подобного». Появилась фотография Джейн Доу.
  Эми Тал сморщила нос. «Ого!»
  «Мисс Тал?»
  «Я не уверен, но мне кажется, я ее видел. Нерегулярно, она здесь не живет».
  «Может ли она здесь работать?»
  «Сомневаюсь, все знают персонал друг друга, а я видел ее всего дважды, и она выглядела так, будто ей здесь не место». Еще раз взглянув. «Это определенно может быть она».
  «Когда и где вы ее видели?»
   «Когда это было… не недавно. Месяц назад? Я правда не могу сказать. Где это было прямо там. Прогуливаясь возле той свалки. Это то, что привлекло мое внимание. Здесь никто не ходит, тротуаров нет».
  Улыбка. «В чем суть, не пускай рира, не дай Бог, это должен быть настоящий район. Я не выросла здесь, мы жили в Энсино, у нас с братьями были тротуары для киосков с лимонадом, мы катались на велосипедах. Когда у родителей опустело гнездо, они решили, что четырнадцать тысяч квадратных футов на двоих — это отличная идея». Пожимает плечами. «Это их деньги». Она снова опускает глаза на фотографию. «Я действительно чувствую, что это была она. Помню, я думала, что она милая, но ее одежда — нет».
  «Ты видел ее дважды».
  «Но очень близко друг к другу — например, дважды за одну неделю».
  «Ходьба», — сказал Майло.
  «Не для упражнений, она была не для этого одета, на каблуках. И в костюме. Не очень хорошем. Немного подгонки значительно улучшило бы его».
  «Что еще ты можешь вспомнить?»
  «Дайте подумать... костюм был... серым. То, как он не двигался вместе с ней, говорило о том, что в нем много полиэфира».
  «Ходьба, но не для упражнений».
  «Прошла мимо, потом остановилась и пошла обратно. Как будто она кого-то ждала. Ты вообще не представляешь, кто она?»
  «К сожалению, нет».
  «Жаль», — сказала она. «Отсутствие удостоверения личности действительно вас сбивает с толку, верно? Я TiVo CSI, Forensic Files, New Detectives».
  «Была ли поблизости машина?»
  «Не то чтобы я заметил. Хм, думаю, это еще одна причина, по которой она выделялась. Какой нормальный человек не водит машину?»
  Мы перешли улицу, попробовали еще один дом. Дома никого.
  Разговоры с четырьмя другими горничными, одним настоящим дворецким в ливрее и двумя личными помощниками в соседнем квартале не привели к дальнейшему узнаванию Джейн Доу.
  Вернувшись в немаркированную машину, Майло снова попытался связаться с Masterson and Associates. «Это лейтенант Стерджис, я звонил вчера по поводу места преступления на Бороди-Ла — места преступления . Строительный проект, и ваша фирма указана — мэм, это дело об убийстве, и мне нужно — да, вы правильно меня услышали, убийство — мне нужно знать — хорошо, я подожду».
  Прошла минута. Две, три, шесть. Отключение.
  Он нажал на газ, поехал, оглянулся на изрытую колеями грязь и закрученную фанеру, на опоясывающий желтый скотч. «Дом человека — его крепость. Пока это не так».
   ГЛАВА
  11
  Masterson & Associates: архитектура. дизайн. разработка . делила шестой этаж бездушной башни на Century Park East с двумя инвестиционными фирмами.
  Вестибюль компании представлял собой дуэт светлого дерева и нержавеющей стали, запечатанный стеклянной стеной. Пол из литого цемента. Сиденья представляли собой черные джинсовые подушки, вставленные в С-образные серо-гранитные люльки.
  Майло сказал: «Как-то по-домашнему, Норман Роквелл бы пускал слюни».
  Окно по другую сторону стекла открывало вид на Бойл-Хайтс и дальше. Потребовалось некоторое время, чтобы найти кнопку вызова: крошечный прыщ из нержавеющей стали, озорно сливающийся с окружающим сегментом металлической стены.
  Майло толкнул. Ни звука.
  Женский голос с легким акцентом произнес: «Мастерсон».
  «Привет, снова. Лейтенант Стерджис».
  «Я передал ваше сообщение господину Котсосу».
  «Тогда я поговорю с господином Котсосом».
  "Боюсь-"
  «Тебе стоит это сделать. Если мне придется вернуться, то только с повесткой».
  Сгорбившись, как обезьяна, он бил себя в грудь.
  "Сэр-"
  «И мне понадобится ваше имя для оформления документов».
  Тишина. «Одну секунду».
   Она недооценила, но не намного. Через двенадцать секунд оттуда вышел пухлый человечек, сияющий.
  «Господа, так мило. Маркос Котсос». Глубокий голос, начинающийся где-то в пищеварительном тракте и выходящий наружу как отрыжка. Другой акцент у регистратора. Более густой, средиземноморский.
  Учитывая хладнокровное лобби и то, чем он зарабатывал на жизнь, я ожидал увидеть призрака, одетого во все черное, спортивные очки Porsche design и сложные наручные часы. Маркос Котсос был одет в сильно помятый белый кафтан поверх мешковатых коричневых льняных брюк, сандалии без носков, стальные часы Rolex. Среднего возраста, пятьсот пять, двести фунтов, плюс-минус, он носил свои слишком темные волосы в модифицированной химической завивке. Глубокий загар, слишком коричневый по краям, чтобы его не усилил бронзатор.
  Он опустился в одно из гранитных кресел, сложил руки на широких коленях. «Прошу прощения за неудобства, джентльмены. Что я могу для вас сделать?»
  Занимался делами в вестибюле, так как посетителей не ожидалось.
  Майло сказал: «Мы здесь из-за...»
  «Елена сказала мне, убийство на Бороди», — вздохнул Котсос. «Этот проект был обречен с самого начала. Поверьте, мы жалеем, что взялись за него».
  «Кто был клиент?»
  «Кто был убит?»
  Майло сказал: «Я бы предпочел задать вопросы, сэр».
  «А, конечно», — сказал Котсос.
  Тишина.
  "Сэр?"
  Котсос грустно покачал головой. «Боюсь, я не смогу помочь вам с подробностями. Было соглашение о конфиденциальности».
  "Между?"
  «Клиент и мы. После прекращения строительства».
  Майло спросил: «Кто на кого подал в суд?»
   Котсос облизнул губы. Короткие пальцы побарабанили по жирному бедру. «Для нас крайне необычно браться за жилые проекты. Крайне .
  Мы в той же степени разработчики и концептуалисты, что и архитекторы, поэтому проекты, которые мы выбираем, масштабны, сложны и чаще всего имеют международный характер».
  «Ближневосточный международный?»
  Котсос скрестил ногу, держась за каблук сандалии. «Вы были на нашем сайте, да? Так что вы знаете, что Дубай был основным направлением нашей работы, потому что это захватывающее место, где финансовые реалии пересекаются с эстетической авантюрностью совершенно уникальным образом».
  «Хорошие идеи и деньги на их реализацию».
  Котсос улыбнулся. «Вот почему отель Al Masri Majestic будет уникальным и впечатляющим, впечатляющим подвигом структурной инженерии, десять звезд и выше. Мы бурим четверть мили в заливе, чтобы поддержать пилоны размером со здания».
  «Рендеринг был весьма впечатляющим», — сказал Майло.
  Гладкий оператор .
  «Реальность будет новаторской, лейтенант. Буквально и образно. Мы нашли способ выдержать небывалый груз — но вас это не волнует, вы здесь из-за убийства». Превращая слово в нечто тривиальное. «В проекте, в котором мы не участвовали годами».
  Майло сказал: «Десмонд Бэкер».
  Не моргнув глазом. «Кто?»
  «Одна из наших жертв».
  «Один? Есть еще?»
  «Два, сэр».
  «Извините. Нет, я не знаю имени».
  «Он был архитектором».
  «Архитекторов много», — сказал Котсос.
  Майло сказал: «Этот погиб на вашем проекте».
  «Бывший проект».
  «Разрешение было отозвано компанией DSD, Incorporated».
  «Если так говорится в протоколе, то это правда».
  «Есть ли у нас основания полагать иначе?»
  Нерешительность. «Нет».
  "Сэр?"
  «Рекорд говорит сам за себя».
  «Расскажите нам о DSD».
  Котсос покачал головой. «Извините, как я уже говорил, условия конфиденциальности...»
  «Вы даже не можете сказать, кто они?»
  "Мне жаль."
  Майло сказал: «Это было гражданское соглашение, это преступление».
  «Лейтенант, я бы с радостью вам помог, но условия абсолютны, а ставки высоки».
  «Большие деньги».
  Тишина.
  Майло сказал: «Вы подали в суд на DSD за существенный невыплаченный остаток. Они урегулировали вопрос, но платят частями, будут использовать любой предлог, чтобы остановить платеж».
  Котсос снова вздохнул. «Это не просто».
  «Есть ли какие-либо основания подозревать DSD или кого-либо, связанного с DSD, в преступном поведении?»
  Котсос немного подумал, просветлел и хлопнул в ладоши. «Ладно, я говорю вам это, потому что не хочу, чтобы вы думали, что я скрываю что-то важное. Что касается убийства, я, честно говоря, не могу ни на кого пальцем указывать. Конечно нет, если бы я мог, я бы так и сделал, никто не любит убийств, жизнь драгоценна. Если же, с другой стороны, вы расследуете финансовые…» Улыбаясь и проводя пальцем по губам. «Я сказал достаточно».
  Майло достал свой блокнот. «Убийство, мистер Котсос. Финансы меня не интересуют. А как насчет имен людей, которые работали в DSD?»
  Котсос покачал головой, и это выглядело искренне огорченным.
  «Вот вам еще одно имя, господин Котсос: Хельга Гемейн».
  "Кто это?"
  «Босс Десмонда Бэкера. Фирма — Gemein, Holman, and Cohen».
  «Никогда о них не слышал», — сказал Котсос.
  «Они увлекаются зеленой архитектурой».
  Котсос фыркнул. «Глупая штука».
  «Зеленый — это глупо?»
  «Выделять зеленый цвет как глубокую концепцию, как будто это что-то новое, лейтенант, — это претенциозно и идиотски. Греки и римляне, евреи, финикийцы и вавилоняне — каждая известная цивилизация интегрировала природные элементы в дизайн, от Храма Соломона до пирамид майя. Это естественный человеческий путь. Он в наших хромосомах. А давайте обсудим Ренессанс? Считаете ли вы трехъярусную церковь в Риме чем-то иным, кроме восхитительно синхронной и органичной, несмотря на неожиданные повороты событий, которые привели к ее последовательной природе?»
  «Ты вырвал слова у меня изо рта».
  Котсос сказал: «Я хочу сказать, лейтенант, что все хорошее в дизайне связано с гармонией. Вся эта болтовня о природных материалах — это… воздух». Размахивая пухлыми руками. «Цемент — это натуральное вещество, он получается из песка. Песчаник — это натуральное вещество. Означает ли это, что цемент и песчаник — оптимальные материалы для любых целей? Будем ли мы использовать песчаник для наших пилонов в Дубае?» Хриплый смех. «Любой архитектор, достойный своей степени, учитывает свое окружение и пытается интегрировать». Наклонившись к нам. «Знаете, во что превратилось «зеленое», лейтенант?»
  «Что, сэр?»
   «Культ невежества. Использование переработанного картона, как будто это платина. Вскрытие воздуховодов, посадка травы на крыше, замена необработанной древесины на чистую отделку. Переработка канализационной воды дает право на значок аскетической чести? Культ, лейтенант. Самоиронично и эстетически фальшиво».
  «Смог вас не беспокоит?»
  Котсос сказал: «Уродство не решит проблему смога . Нет ничего нового под солнцем. Единственный значимый вопрос — кто будет держать отражающую линзу».
  Страсть подтолкнула его ближе к краю стула. Розовый цвет растекся под его загаром.
  Майло сказал: «Значит, вы никогда не слышали о Гемайне, Холмане и Коэне».
  «У меня нет. Где они находятся?»
  "Венеция."
  «Я еду в Венецию, в Италию . А теперь, если вы меня извините...»
  «Вы крупная фирма», — сказал Майло. «Сколько у вас партнеров?»
  «Я никогда не считал».
  «На вашей двери нет имен».
  «Это, — сказал Котсос, — не основной офис».
  "Что это такое?"
  «Мы здесь берем интервью у клиентов с Западного побережья».
  «Будет ли справедливой оценкой число партнеров по всему миру в десятках человек?»
  «Совершенно справедливо».
  «Добавьте сюда кучу помощников, и мы говорим о большом количестве людей, мистер Котсос. Так что если бы Десмонд Бэкер подал заявку на работу, вы бы не обязательно знали об этом».
  Котсос сплел пальцы. «Если бы его нанял этот офис, я бы знал».
  «А что, если бы ты ему отказала?»
   Котсос дернул свой кафтан. «Одну минуту».
  Шесть минут спустя он вернулся. «Нет никаких записей о том, что кто-то по имени Бэкер подавал заявку на что-либо. Однако, честно говоря, я не могу исключить такую возможность. Мы не ведем бумажные записи об отказах».
  Кривая улыбка. «Все в интересах спасения деревьев, чтобы мы могли нарезать их на шпон. Теперь, если вы...»
  «Включают ли какие-либо из ваших международных проектов Германию, г-н?
  Коцос?»
  «Все есть на сайте. Мне действительно нужно ехать. Сегодня вечером вылетает самолет в Афины, а я еще не собрал вещи».
  «Восстановление Акрополя?»
  Коцос гу был в восторге. «Это был бы хороший вызов, но нет. Я путешествую ради маминой кухни. Завтра у нее день рождения, она ненавидит рестораны».
  «Спанакопита, кефтедес, скордалия?»
  Веки Котсоса полуопустились. «Вы гурман, лейтенант?»
  «Скорее гурман».
  Котсос посмотрел на свое брюхо. Два сумоиста, столкнувшиеся лицом к лицу. «Согласен, лейтенант, нет замены случайной вакханалии.
  Приятно было пообщаться».
  «Еще кое-что». Появилась фотография смерти.
  Маркос Котсос прищурился. Надел пенсне в золотой оправе на переносицу мясистого носа. Нахмурившись, он полез в карман брюк, вытащил белый пульт размером со спичечный коробок.
  Ничего на лице, кроме одной красной кнопки. Он ткнул. Стеклянная дверь щелкнула, открываясь.
  «Вам лучше войти».
  Мы проследовали за бодрой походкой Котсоса по коридору из черного дерева макассар, украшенному фотографиями размером с фреску и изображениями работ Мастерсона.
  проекты. Курорты, офисные комплексы, правительственные башни в Гонконге, Сингапуре, Эмиратах, богатых нефтью султанатах, таких как Бруней и Шри-Ланка. Несмотря на все разговоры о гармонии, здания представляли собой зловещую коллекцию: нависающие мегалиты, пожиратели неба с акульими носами, зубчатые монстры, бронированные сталью и позолотой, покрытые карьерами, полными мрамора, гранита, оникса. В некоторых случаях эстетика дизайна начиналась с отсылки к классическим мотивам, но быстро переходила к холодному, жестокому прогнозу дарвиновского будущего.
  Добыча достаётся победителю, чем выше и шире, тем лучше, дерзость божественна.
  На фоне всего этого, при всех своих дворцовых претензиях, дом на Бороди был жалким классическим притворством, которое не было таковым. Не было и соглашения о конфиденциальности, чтобы получить гонорары, которые меркли бы в сравнении с типичными комиссионными Мастерсона.
  Котсос ускорил шаг, держа в руке фотографию Джейн, которая билась о его бедро. Мы поспешили мимо дюжины немаркированных дверей офисов.
  Тишина за каждым из них. Может, и хорошая звукоизоляция, но больше похоже на то, что никого нет дома. В конце коридора, блокируя прямой доступ к угловому номеру Котсоса, сидела молодая женщина с соломенными волосами, одетая в облегающий костюм цвета сливы тридцатых годов. Черный стол, розовый ноутбук. Ее пальцы продолжали двигаться, прежде чем она соизволила поднять глаза.
  «Елена», — сказал Котсос, показывая ей фотографию, — «как звали эту женщину?»
  Елена, не теряя времени, ответила: «Бриджит Окс».
  Майло сказал: «У тебя хорошая память».
  «Я знаю», — сказала Елена. Медным славянским голосом, с нотками презрения.
  Котсос сказал: «Она умерла, Елена».
  «Я так понимаю».
  Майло сказал: «Расскажи нам о ней».
  «Что тут скажешь? Она была катастрофой».
  "Как же так?"
   «Ее наняли в качестве резервной копии. Ничего сложного, просто подмена по телефону и всесторонняя помощь, когда я путешествую с мистером Котсосом или по какой-либо причине вынужден отсутствовать на рабочем месте. Ее резюме было впечатляющим. Исполнительный секретарь в eBay и Microsoft и двух венчурных компаниях в Лос-Гатосе, и она казалась яркой и энергичной. Позже мы узнали, что все было подделано. Вот вам и все об этом агентстве».
  Котсос выглядел ошеломленным. «Елена, я никогда не знал...»
  «Нет нужды. Я защищаю тебя».
  Майло спросил: «Какое агентство...»
  «Керси и Гарланд. Мы больше ими не пользуемся».
  «Какое у них было оправдание тому, что они не проверили ее должным образом?»
  «Они были такими же жертвами, как и мы». Фырканье. «Если бы они действительно удосужились проверить ее рекомендации, многих неприятностей можно было бы избежать».
  «Что конкретно Бриджид сделала не так, мэм?»
  Елена повернулась к Котсосу. «Приготовься: я застала ее за тем, что она ходила туда, куда ей не следовало бы ходить». Постукивая по краю ноутбука.
  «О, нет», — сказал Котсос.
  «Не волнуйтесь, она ничего не получила».
  «Кибершпионаж?» — спросил Майло.
  «У нее не было никаких причин находиться где-либо рядом с лесом. Ее работа заключалась в том, чтобы удовлетворять мои потребности».
  «Как ты ее поймал?»
  «Программа Keystroke buddy», — сказала она. «Каждое ее движение отслеживалось. Я делаю это регулярно. Чтобы обеспечить конфиденциальность». Назад к Котсосу.
  «Видишь? Не волнуйся».
  Он сказал: «Да, да, спасибо».
  Майло спросил: «Куда она ходила, кроме как в офис?»
  «Нигде», — сказала Елена. «И она не получила ничего, кроме адресов, которые она могла найти в любом случае в публичных записях. Потому что я пароль-
   защищать каждого и каждого. Но это не было целью. Она не имела права совать свой нос в чужие дела».
  «Кого наняли вместо нее?»
  «Никто. Мне не нужна помощь, не стоит тратить время и усилия на обучение кого-то».
  Майло спросил: «Что еще вы можете нам о ней рассказать?»
  «Плохой вкус в одежде», — сказала Елена. Взглянув на его помятый галстук из полиэстера, обвислые брюки-чинос и улыбнувшись. Измятая рубашка Коцоса не привлекла ничьего внимания.
  «В чем безвкусица?»
  «Плохие ткани, плохой силуэт, небрежный t. С розетками и Интернетом нет оправданий тому, чтобы плохо одеваться. Я должен был знать, что ее небрежность распространится и на работу».
  «Похоже, она была скорее хитрой, чем беспечной».
  «Да, я полагаю, вы правы».
  «А как насчет Десмонда Бэкера?»
  "ВОЗ?"
  «Архитектор, который умер вместе с ней».
  «Архитектор», — сказала Елена. «Возможно, у нее была какая-то фиксация».
  Маркос Котсос сказал: «Ну конечно. Архитекторы — молодцы».
  Елена ухмыльнулась. «Твой лимузин до LAX и твой пикап в Афинах подтверждены. Я заказала ирисы для твоей матери. Голубые, я полагаю, это нормально».
  «Отлично. Спасибо».
  Майло сказал: «Не могли бы мы узнать адрес этого агентства?»
  «Не обязательно», — сказала Елена. «Поднимитесь на лифте на первый этаж».
   Пока мы ждали у лифта, мимо нас прошел нервный парень в полосатом костюме, дергая себя за волосы.
  Майло спросил: «Знаете что-нибудь о Мастерсоне?»
  Банкир остановился. Нахмурился. Пробормотал: «Город-призрак» и продолжил.
   Дзинь . Мы сели. Я сказал: «Мастерсон — это, по сути, офис расчетной палаты Западного побережья».
  «Просто Котсос и этот маленький боевой топор. Может, они отмывают деньги для нефтяного картеля или управляют международной шайкой контрабандистов или лоббируют интересы какой-нибудь диктатуры-каннибала. Вопрос в том, чем интересовалась Бриджид Окс?»
  «Раньше штаб-квартира DSD находилась в округе Колумбия. Запах международных интриг становится все сильнее».
  Он потер лицо. «С такими друзьями, как ты».
  Компания Kersey and Garland, Executive Search and Human Resource Consultants, расположилась в углу за закусочной на первом этаже, недалеко от общественных туалетов.
  Усталая пожилая женщина, сидевшая за стойкой регистрации, посмотрела на фотографию Джейн. «Ой, снова она. Что теперь ?»
   Джоди Миллан на табличке на ее столе. Рамки с фотографиями внуков в костюмах и с раскрашенными лицами загромождали ее стол.
  Майло спросил: «Опять?»
  «Это Бриджид Окс. Мы ее сбросили».
  «Она была исключена навсегда, мэм».
  «Простите?»
  «Кто-то убил ее».
  Джоди Миллан побледнела. «Боже мой… это… как вы это называете… снимок из морга? Я была без очков».
  «Вы узнали ее и без них».
   «Это я мог видеть, но…» — вырвалось из глаз полуочков. «О, Боже, меня начинает тошнить. Кто это сделал?»
  «Именно это мы и хотим выяснить, мэм».
  «Тогда вы обратились не по адресу. Она не была с нами несколько месяцев».
  «Соврав о своих полномочиях, чтобы получить работу в Masterson».
   «Она послала тебя сюда», — сказала женщина. «Русская, должна была догадаться. Держу пари, ей нравилось указывать пальцем. Одна маленькая оплошность, и она не могла дождаться, чтобы нас расстрелять».
  «Елена?»
  «Я нашёл ей эту работу, и она, чёрт возьми, окупилась, не так ли?»
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Она начинала как секретарь босса, а закончила тем, что увлекла его».
  «Босс — это мистер Котсос? Она миссис Котсос».
  «Четвертая», — сказала Миллан. «И, без сомнения, настроенная стать последней». Злая улыбка. «Ты ее проверяешь ? Она была в ярости на Бриджид».
  «Есть ли что-нибудь интересное в ее прошлом?»
  Миллан взяла карандаш. «Честно говоря, нет. Она была просто супер.
  Работала на топ-менеджера в Kinsey и проделала блестящую работу. И я полагаю, что она имела право быть расстроенной. Тем не менее, Бриджид была чрезвычайно убедительна. Не то чтобы сама Елена что-то усвоила».
  «Бриджит была хорошей актрисой?»
  «В этом городе у нас этого полно, вы бы удивились, сколько дерьма мне впаривают. Но Бриджид не производила такого впечатления, совсем нет».
  Я сказал: «Она не была театральной».
  «Как раз наоборот, тихая, воспитанная, совсем не выпендривалась. Такая красивая девушка, но не использовала это по максимуму. Как будто хотела избежать внимания. Я знаю, что нам следовало бы проверить прошлое, но Елена была нетерпелива, ей нужен был кто-то сейчас».
  «Можем ли мы увидеть заявку?»
   «Извините, мы не ведем учет, когда они нас покидают».
  «Переработка?»
  «Нет нужды держаться за мусор. Я могу рассказать вам, что она утверждала, потому что я брал у нее интервью лично. Думаю, мне не стоит приписывать это себе. Но я не собираюсь корить себя, она показалась мне яркой, спокойной, красноречивой, готовой угодить. Я не вникаю глубоко в личные данные, но мне нравится чувствовать человека, поэтому я спросил ее о ее прошлом, об основах ее социальной жизни. Она сказала, что она одинока и счастлива этим. Я воспринял это так, как будто она недавно развелась или вышла из плохих отношений. Она сказала, что выросла на северо-западе Тихого океана, утверждала, что работает на одного из лучших помощников Билла Гейтса, затем сказала, что переехала в Лос-Гатос и некоторое время работала в венчурном капиталисте в сфере технологий, а затем перешла на eBay, где занималась организацией веб-сайтов. Ее навыки, казалось, идеально подходили для того, что, по словам Елены, ей было нужно».
  «Заявлено?»
  «Поверьте мне, ничто не сделает эту женщину счастливой», — сказал Миллан.
  «Правда в том, что она не хочет, чтобы там был кто-то еще, кроме нее и Котсоса.
  Хотя, если вы меня спросите, он гей».
  «Странная парочка», — сказал Майло.
  «Эй», — сказала она. «Это Лос-Анджелес».
  Я сказал: «Офис Мастерсона кажется довольно непринужденным».
  «Это могила», — сказала Джоди Миллан. «Раз в месяц вы видите кого-то, но единственные двое постоянных — это Котсос и Елена. Единственное, что я видела, — это богатые иностранцы, которые обедают и бесстыдно целуются».
  Майло спросил: «Какие это богатые люди?»
  «В основном арабы, иногда они носят эти халаты и головные уборы. Как шейхи. Может быть, они и есть шейхи».
  «Вы отправляли Котсосу еще кого-нибудь?»
  «Временные», — сказала она. «До Елены. У девушки есть трудовая этика, я тебе это признаю».
  «Итак, Бриджид Окс была первой, кого наняли после Елены».
  «Елена сказала, что бизнес вырос до такой степени, что ей нужна была поддержка. Потому что они с Котсосом стали больше путешествовать вместе».
  Качаю головой. «Я горжусь тем, что хорошо разбираюсь в людях, но меня действительно обманули. Все, что мне сказала Бриджид, оказалось чепухой, вплоть до ее номера социального страхования». Просветляюсь. «Который у меня все еще может быть.
  Не то чтобы это тебе помогло».
  "Почему нет?"
  «После того, как я узнал, что меня обманули, я проследил. Номер совпадает с номером бедной маленькой девочки, родившейся в том же году, о котором заявляла Бриджид, в Нью-Джерси. Ребенок, который умер в возрасте пяти лет. Подождите».
  Она вошла в подсобное помещение, вернулась с наклейкой. «Вот, Сара Гонсалвес».
  «Вы столкнулись с Бриджид?»
  «Я бы с радостью, но номер, который она мне дала, был отключен».
  «Где был ее адрес?»
  «Санта-Моника оказалась почтовым отделением, и ее давно уже не было».
  «Она умерла вместе с другим человеком. Мужчиной по имени Десмонд Бэкер».
  «Не знаю его. Бриджид была вовлечена в преступную деятельность?»
  «Нет никаких доказательств этого».
  «Ну, — сказала Джоди Миллан, — она определенно не была добропорядочной гражданкой».
  Мы поднялись по лестнице на участок.
  «Бриджид Окс», — сказал Майло. «Каков шанс, что это ее праведное имя?»
  Я сказал: «Кем бы она ни была, она явно интересовалась проектом Бороди и DSD».
  «Международная интрига… ладно, пора просить об одолжении».
  Он порылся в своем блокноте, нашел номер, набрал его и оставил неопределенное сообщение для кого-то по имени Хэл.
  Когда мы сели в машину, он позвонил Мо Риду, попал на голосовую почту, остановился на другом своем резервном телефоне D One, Шоне Бинчи, и попросил его провести Бриджид Окс по базам данных, включая базу данных социального обеспечения.
  Бинчи перезвонил через десять минут. «Нигде ничего о ней, Лут. Есть Бригитта Оук, пишется как дерево, но с буквой «е» на конце, заключенная в тюрьме Сибил Брэнд, ожидающая суда за кокаин, хранение с намерением. Обширная история за подстрекательство и наркотики, но ей сорок девять. Социальное обеспечение было немного педантичным, сказало, что номер был «изъят» из-за неправильного использования. Я пытался получить подтверждение о пятилетней Саре Гонсалвес, но ее как будто никогда не существовало. По какой-то причине у меня возникло ощущение, что им сказали не сотрудничать, но, может, я параноик».
  «Доверяй своим инстинктам, Шон».
  «Я учусь это делать, Лут».
   ГЛАВА
  12
  За несколько минут до станции Майло свернул в закусочную с тако на Санта-Монике, съел два буррито, намазанных «по-рождественски» красным соусом и сальсой верде , выпил мега-колу, а затем еще один. «Все эти разговоры о зелени заставляют меня экономить энергию. Вперед».
  Никакого обратного звонка от Хэла из ФРС. Записка от Бинчи гласила: «Не повезло в Интернете». Майло все равно погуглил Бриджид Окс , сделал то же самое для DSD Inc.
  Сплошные нули.
  Я сказал: «Возможно, речь не пойдет о большой интриге, и Бриджид нужен был список адресов Мастерсона, чтобы помочь Бейкеру устроиться туда на работу».
  «По пути они вдвоем развлекаются в кучах дров?»
  «Как большинство сотрудников злоупотребляют офисным компьютером?»
  "Порно."
  «Может быть, фанера была ее».
  Он откинулся назад, крутил ухо, пока оно не стало алым. «Давайте снова попробуем сестру Бэкера».
  Он набрал номер, повесил трубку. «Скотт, Рики, Саманта и лай, лай, лай».
  В каталоге на 206 записей назад было найдено имя: Флэтт, Скотт А.
   Это открыло одностраничный семейный сайт, на котором были представлены те же фотографии с отпуска, которые мы видели в квартире Бейкера, еще несколько фотографий маленькой Саманты, которой сейчас около трех лет, и снимки из полудюжины национальных парков, а также с Гавайев, из Лондона и Амстердама.
  Скотт и Рики Флэтт были учителями начальной школы.
  Я сказал: «В школе каникулы, летом у них каникулы, они могут быть где угодно».
  «Буду чертовски радушно встречен». Он развернулся на стуле, едва не врезавшись в стену. Пробормотал: «Вот тебе и метафора».
  «Бриджит рассказала агентству по трудоустройству, что выросла на северо-западе Тихого океана. Искусные лжецы вкрапляют правду в свои истории, возможно, эта часть была правдой, и это о воссоединении старых друзей. Вспоминая старые добрые времена, когда они с Десом парковались под звездами».
  «Под звездами — это одно, Алекс. Зачем эта чертова стройка?»
  «Возможно, эти двое были дикими детьми, которым нравилось вторгаться на чужую территорию».
  «Ностальгия, да?»
  «Когда вам за тридцать, в вашей жизни нет ничего захватывающего, ностальгия может обрести определенное очарование. Возрождение прошлого может объяснить, почему Бейкер выходит за рамки обычного краткосрочного секса».
  Он позвонил по номеру 206, проверил наличие объявлений Бэкера или Окса.
  Бросив трубку, покачав головой, позвонил в полицию Порт-Анджелеса и поговорил с дружелюбным басовитым полицейским по имени Крис Каммен. Каммен ничего полезного не знал, обещал поспрашивать.
  «Звонки ради ностальгии».
  «Сильная химия может сохраняться», — сказал я. «Но если Бриджид была связана с другим мужчиной, вторая глава могла бы стать сложной».
  «Предполагаемая Бриджид, кто знает, каково ее настоящее имя? Я думаю, что пришло время выступить публично. Есть ли причина, по которой я не должен этого делать?»
  Он снова позвонил в Паркер-центр, прежде чем я успел закончить говорить: «Насколько я понимаю, нет».
   Спустя три подчиненных его перевели к заместителю начальника Генри Вайнбергу. Окружной комиссар был самодовольным. «Похоже, вы никуда не торопитесь».
  «Это сложный вопрос».
  «Я думал, это то, что тебе нравится».
  «До определенного момента».
  «Точка, когда ты никуда не торопишься, а? Полагаю, я могу найти в себе силы поставить кого-то на это, но ни одна станция не будет выставлять напоказ морг, снятый на экране, слишком чертовски реальный для гражданских. У вас есть художник, который может заставить ее выглядеть живой?»
  «Я найду одного».
  «Сначала сделай свою домашнюю работу», — сказал Вайнберг. «А потом поговори со мной».
  Очевидным первым выбором Майло была Петра Коннор, потому что до прихода в отдел она работала коммерческим художником и обладала серьезным талантом. Звонок в ее офис в Голливудском отделении показал, что она находится в Кабо на отдыхе со своим сожительницей Эриком Шталем. Дополнительные поиски выявили имя офицера Генри Гальегоса из Тихоокеанского отделения, чья степень бакалавра искусств в колледже Санта-Моники сделала его Рембрандтом. Гальегос был на весь день в Диснейленде с женой и близнецами-малышами, но согласился быть к шести вечера, если движение не будет слишком сумасшедшим.
  «Ничего особенного, лейтенант, верно?»
  «Просто сделай так, чтобы она никого не пугала».
  «На прошлой неделе, играя в мяч, я сломал палец, — сказал Гальегос, — но я все еще могу неплохо играть».
  В тот вечер дома я проверил последние новости в поисках сюжета, голова ушла в тупик из-за политики и стихийных бедствий, а также из-за ужасного случая жестокого обращения с детьми, который заставил меня выключить телевизор и надеяться, что меня не попросят вмешаться.
  Я играл на гитаре, читал психологические журналы, тусовался с Бланш и слушал диск Анат Коэн, воющей на кларнете, и
   саксофоны. Повторяю «Cry Me a River» пару раз, потому что это была отличная песня, и точка. Робин и я ели курицу с картофельным пюре, долго купались, много ничего не делали. Когда она зевала в полночь, я присоединялся к ней и умудрялся спать до семи утра
  Я нашел ее на кухне, где она ела бублик и пила кофе. Телевизор был настроен на местное утреннее шоу. Красивые лица болтали о знаменитостях, рецептах и последних тенденциях в скачиваемой музыке.
  Она сказала: «Вы только что пропустили лицо этой девушки в новостях».
  «Хорошее исполнение?»
  «Я не знаю, как она выглядит на самом деле, но общее мастерство рисования было нормальным. В том стиле, в котором рисует тротуарный художник».
  Я переключал каналы и наконец нашел отрывок из конца трансляции.
  Генри Гальегос не отказался бы от своей основной работы, но сходство было достаточно большим.
  Я попробовал настольный телефон Майло. Он установил записанное сообщение, в котором благодарил информаторов в профессиональном тоне и обещал перезвонить как можно скорее.
  Наступление, по-видимому, началось.
  Я закончил пару отчетов, отправил счета адвокатам, пробежался, принял душ. Майло позвонил как раз, когда я одевался.
  «Тип-шторм?»
  «Сорок восемь полезных граждан за первый час. В том числе двадцать два психически больных и пять экстрасенсов, выдающих себя за полезных граждан».
  «Эй», — сказал я, — «политики полагаются на голоса психопатов».
  Он рассмеялся. «Бинчи, Рид и я разговаривали с кучей благонамеренных людей, абсолютно убежденных, что Бриджид — это та, кого они знают. К сожалению, ни один из фактов не соответствует действительности, и все они неправы. Единственное, что может быть приличным, — это анонимный совет из телефона-автомата. Слушайте».
  Всплеск статики сопровождался фоновым гулом. Нарастающий шум транспорта заглушил первые несколько слов:
   «…эта девушка. В том недостроенном доме». Дрожащий мужской голос. Старый или пытающийся казаться старым. Десятисекундная пауза, затем: «Она была с Монте».
  Я сказал: «Эти колебания похожи на страх. Они могут быть реальными».
  «Слишком боится воспользоваться собственным телефоном и оставить имя, ну и ну спасибо.
  И просто чтобы держать вас в курсе событий, мой самый слабовольный судья сказал «нет» повестке о финансах Холманов, так что на завтрак у них будет сэндвич с воздухом».
  «Не могли бы вы проиграть сообщение еще раз?»
  Когда запись закончилась, я сказал: «Он знает эту Монте достаточно хорошо, чтобы назвать ее по имени, видел ее с Монте, но не знает ее достаточно хорошо, чтобы назвать ее по имени. Может быть, я ошибался, у них двоих не было никаких отношений, и это окажется одним из тех неподходящих моментов, неподходящих мест».
  «Прикуси язык, сейчас я склоняюсь к тому, что мистер Типстер слишком напуган, чтобы выдать мне все, что он знает. Чертов таксофон — парню повезло, что он нашел тот, который работает».
  "Где это?"
  «Бульвар Венеция рядом с Сентинела. Вокруг много квартир».
  Я сказал: «Он звучал как старик. Доклеточное поколение».
  «Бриджит видели в Бороди одну, может, она имела к этому какое-то отношение — работала на одну из подлодок, и она была инициатором встречи с Бэкером. И, может, она знала Монте...
  или он знал ее, потому что ваша догадка о торговце оказалась верной.
  Я поеду в центр города, чтобы лично ознакомиться со всеми разрешениями на работу.
  Кто знает, может быть, это окажется конструктивным».
  В два часа дня он появился у меня дома, таща свой поцарапанный виниловый атташе-кейс. Привычный кухонный хлам выдал вчерашнюю курицу с пюре, бутылку кетчупа, стебли сельдерея, которым нужна была Виагра. Все это было поглощено с невероятной скоростью, пока он стоял у стойки, а затем запивалось пакетом апельсинового сока. Когда он предложил Бланш кусочек, она отвернулась.
   «Придирчивый?»
  «Она не хочет тебя лишать чего-либо».
  «Сопереживающий».
  «В этом году она сдает психологические экзамены. Я предсказываю, что она сдаст экзамен».
  Нагнувшись, чтобы погладить, он сел за стол, открыл кейс. «Генеральным подрядчиком был некто по имени Бодри, из Ла-Канады, они специализируются на крупных проектах, у них целый сайт с ними. Не считая Бороди».
  «Еще одно соглашение о конфиденциальности?»
  «Я нажал на VP, не смог вытащить ни черта, включая любые замены. И никаких сведений о ком-то по имени Монте. Как будто он мог сказать мне другое».
  Атташе-кейс гремел и дергался на столе, словно лягушка в отвратительном эксперименте.
  Он вытащил свой мобильный телефон. «Стерджис… ты шутишь… я еду». Стоя и стряхивая с рубашки кусочки курицы. «Небольшой конфликт во дворце мечты».
  Обрывки желтой ленты развевались на ветру. Двое патрульных в форме держали Дойла Бричински за его тощие руки. На высоте тридцати футов еще одна пара полицейских удерживала хорошо одетого седовласого мужчину, который не собирался сдаваться легко. Крики, топанье одной ногой; униформа выглядела скучающей.
  Брычинский сказал: «Эй, лейтенант. Не могли бы вы передать им, что это моя территория?»
  Майло обратился к женщине-офицеру с тегом Брискман . «Что случилось?»
   «Этот и тот были недовольны присутствием друг друга. Громкий вопрос, сосед позвонил в 911. Мы получили это как 415, возможное нападение.
  Когда мы прибыли, они были готовы к драке».
  «Ни за что я не буду драться», — сказал Брычински. «Зачем мне драться? Он старый пердун , это моя территория ».
  Майло поднес палец к губам Брычински. «Держись, Дойл».
   «Могут ли они хотя бы отпустить меня? У меня болят руки, и мне нужно слезть с ноги».
  Майло бросил взгляд мимо Брычински на что-то большое и с зеленой ручкой, лежащее прямо за оградой. «Болторез, Дойл?»
  "На всякий случай."
  «В случае чего?»
  «Чрезвычайная ситуация».
  «Я повесил туда эту цепь, Дойл».
  «Я не собирался ничего резать. Это было на всякий случай, если мне придется войти».
  "За что?"
  «Я же сказал, чрезвычайная ситуация».
  "Такой как?"
  «Не знаю, еще одно преступление? Пожар?»
  «Почему должно быть еще одно преступление или пожар, Дойл?»
  «Я просто говорю, что этого не будет».
  «Что сказать?»
  «Мне нравится быть готовым».
  «Если я обыщу твою машину, Дойл, найду ли я что-нибудь криминально полезное или пожароопасное?»
  "Ни за что."
  «Есть ли у меня разрешение обыскать вашу машину?»
  Колебание.
  «Дойл?»
  «Конечно, продолжайте».
  «Отпустите его, ребята, пусть он отдаст мне ключи от машины».
  Майло порылся в Таурусе, вернулся. «Ничего, Дойл, но я попрошу этих офицеров отвести тебя в мой кабинет, чтобы мы могли еще немного поболтать».
  ничего не сделал , лейтенант. Я не могу уйти, я на работе...»
  «Работа временно приостановлена, Дойл».
   «А как же моя машина? Я оставлю ее там, мне выпишут штраф».
  «Я наклею наклейку на лобовое стекло».
  Глаза Бричински наполнились слезами. «Если я не буду работать, компания надерет мне задницу».
  «Поговорим на станции, Дойл, все получится, ты сегодня снова здесь. Но не связывайся с соседями».
  «Он не сосед, он маньяк. Утверждает, что это место принадлежит ему, и пытался ударить меня по голове, когда я сказал ему убираться».
  «Чарльз Эллстон Ратгер».
  Мужчина прочистил горло в третий раз, пригладил назад редкие седые волосы, бросил насмешливый взгляд.
  Его спортивный пиджак в ломаную клетку был из высококачественного кашемира с рабочими кожаными пуговицами, замшевыми заплатками на локтях и покроем, который говорил о том, что он был сшит на заказ, но лацканы были на несколько десятилетий шире, чем нужно. Отглаженные кремовые брюки идеально подходили к начищенным до блеска туфлям цвета бычьей крови. Его рубашка была когда-то синим оксфордом, выцветшим до лавандово-серого цвета и потертым по краю воротника. Золотая штуковина в форме английской булавки удерживала воротник на месте, приподнимая узел Виндзор на сосново-зеленом платке с узором из стекляруса и гончих. Еще больше эрозии ткани раздуло галстук. То же самое и с канареечно-желтым нагрудным платком.
  Водительские права Чарльза Ратгера давали ему шестьдесят шесть. Кожа, потрескавшаяся, сухая и пятнистая, как сиденья кабриолета, оставленные открытыми для стихий, заставили бы меня предположить, что он старше. Он солгал о своем росте и весе, прибавив один-два дюйма, вычтя пятнадцать фунтов, которые напрягали пуговицы спортивного пиджака. Белые волосы, зачесанные назад, восковые и изборожденные следами расчески, были увенчаны желтоватым блеском. Тяжелые веки были усеяны крошечными жировиками.
  Адрес Южная Пасадена, не фешенебельная часть города, квартира. Единственным транспортным средством, зарегистрированным на его имя, был пятнадцатилетний темно-бордовый Lincoln Town Car. Тот самый седан, хаотично припаркованный у забора.
   «От Южной Пасадены ехать далековато, мистер Ратгер».
  «Это моя усадьба, я могу добраться сюда во сне», — сочный голос, с оттенком среднеатлантического, явно неодобрительный.
  «Вы говорите, что эта недвижимость принадлежит вам?»
  «Я этого не говорю, это говорит элементарная порядочность . Когда я услышал о том, что произошло, я сразу же помчался».
  «Как вы узнали?»
  «Новости. Конечно». Чарльз Эллстон Ратгер поправил лацканы.
  «Зарегистрированным владельцем является компания DSD».
  «Толстоголовые», — сказал Рутгер. «И я не постесняюсь это сказать.
  Они нас бомбят, а мы потом кланяемся? Полная чушь».
  «Арабы», — сказал Майло.
  «Кто же еще? В игру вступили нефтяные деньги, иначе известные как кровавые деньги, ох, как же! В мое время им бы сказали, за что » .
  «Не разрешено покупать недвижимость?»
  «Мы называли их соглашениями, и хорошо, что они были таковыми». Поворачиваясь обратно к каркасу. «Уродство . Это был прекрасный район, затмевавший Беверли-Хиллз и тех людей».
  «Эти люди…»
  «Люди из Беверли-Хиллз. Голливуд. Теперь это они со своей нефтью».
  «Можете ли вы назвать нам имена людей, связанных с DS…»
  «Я не могу вам сказать то, чего никогда не знал», — сказал Рутгер. «Вся сделка была сфальсифицирована ловкими еврейскими юристами. Можно подумать, они будут избегать друг друга, как чумы. Евреи и тупицы.
  Но когда дело касается денег, у нас есть точки соприкосновения».
  «Сэр», сказал Майло, «мы расследуем убийство, так что если есть что-то, что вы можете...»
  «Я знаю , что вы расследуете, я только что сказал вам, что слышал об этом в новостях».
  «И бросился туда».
   "Абсолютно."
  «Почему, мистер Ратгер?»
  "Почему?"
  «Да, сэр».
  «Почему бы и нет? В последний раз я слышал, что это была еще свободная страна».
  «Мистер Ратгер, это серьезное дело, и у меня нет времени...»
  «Я тоже, офицер. Почему я поспешил? Потому что меня оскорбили . Опять».
  "Снова?"
  «Это место было моим, Офицер. Они отняли его у меня. И теперь пролилась кровь. Варвары».
  «Расскажите мне, как они это у вас отняли, сэр».
  «Скажи?» — сказал Рутгер. «Я мог бы написать тебе книгу. На самом деле, я думал именно об этом. «Грабеж невинных». Это могло бы стать бестселлером, учитывая то, как люди к ним относятся».
  «Как насчет резюме, мистер Ратгер?»
  «Зачем вам это?»
  «Так что я могу понять...»
  «Хорошо, нэ, вот твое резюме: трагедия, которая символизирует все вульгарное, во что превратилась эта страна. Когда я был мальчиком, здесь стоял прекрасный пропорциональный дом . Прекрасный дом в георгианском стиле, спроектированный Полом Уильямсом. Не то чтобы ты знал, кто это...»
  «Лучший архитектор сороковых и пятидесятых годов», — сказал Майло. «Черный, поэтому он не мог жить в большинстве районов, где работал».
  Рутгер поправил галстук. «Как бы то ни было, он знал, как спроектировать дом. Мой отец заплатил за него честным трудом, а не махинациями с валютой, обменом денег или интригами».
  «Каким бизнесом занимался ваш отец?»
  «Честное дело. Мы с сестрой выросли в сельской роскоши. Не то чтобы ее это волновало… так что они делают? Уничтожают нашу родословную и возводят это». Его подбородок задрожал. «Вестготы».
   «Вы были против продажи собственности DSD, но ваша сестра была не согласна?»
  Рутгер посмотрел на меня свирепо. «Ты что, не слушал? Они украли это у меня из-под носа».
  "Как?"
  Нет ответа.
  "Сэр?"
  «Не нужно в это вдаваться, офицер».
  «Я бы хотел этого в любом случае».
  «Вы, конечно, задира, но я не хочу обсуждать личные вопросы».
  «Убийство делает все достоянием общественности, мистер Ратгер».
  «Это меня не касается». Еще одна гимнастика для подбородка. Глаза Рутгера наполнились слезами. Срывая платок, он промокнул.
  «Взрывная пыль».
  Я сказал: «Вы пришли сюда, потому что почувствовали, что память о вашей семье снова осквернена».
  Рутгер уставился на меня. «Ты еврей, не так ли? Мой отец играл в гольф с раввином Магнином. Вот, был один проницательный человек, использовал семейные деньги, чтобы построить этот свой храм. Большие деньги, из Сан-Франциско. Его братья были галантерейщиками, знали, как сделать хорошую прибыль».
  Майло спросил: «Вы действительно претендуете на право собственности на эту собственность, мистер Ратгер?»
  «Я бы сделал это, если бы нашел странствующего рыцаря, готового к битве».
  «Адвокат, который возьмется за ваше дело».
  «Трусы», — сказал Рутгер.
  «Хорошо, сэр, вам нужно избегать дальнейших конфронтаций — подождите, дайте мне закончить. Да, это свободная страна, но свобода подразумевает ответственность. Вы образованный человек, вы это знаете».
  Рутгер хмыкнул. «Последнее, что я слышал, это была еще свободная страна».
   "Сэр, это место преступления. Никакое несанкционированное проникновение не допускается".
  «Вот что он сказал — этот дурак в форме. Он был груб и неотёсан, и мне пришлось принять меры». Подняв два st.
  Он снова сложил платок и повторил это до тех пор, пока не получилась идеальная ямочка. «Я ухожу, офицер, но я не приму никаких произвольных заявлений, запрещающих мне...»
  «Я не возражаю против того, чтобы вы проезжали мимо, мистер Ратгер. Но, пожалуйста, не останавливайтесь и не пытайтесь войти ни по какой причине. И если вы заметите что-то необычное, позвоните мне. Вот мой номер».
  Ратгер отнесся к визитной карточке так, словно она была испорчена.
  «Сэр?» — сказал Майло.
  «Вот так просто?» — щелкнул пальцами Рутгер. «Ты командуешь, а я подчиняюсь?»
  «Господин Ратгер, я определяю границы, чтобы избежать недоразумений в будущем.
  Вы можете проехать мимо сколько душе угодно, но не пытайтесь войти на территорию».
  Чарльз Эллстон Ратгер выпрямился. Пуговицы пиджака боролись с его животом. «В данный момент я не вижу причин возвращаться».
  «Хороший выбор, сэр».
  «Это Америка. Мне не нужно, чтобы вы определяли мой выбор».
   ГЛАВА
  13
  «Таун-кар» Ратгера с грохотом тронулся с места, скрипя из-за сломанных подшипников и изрыгая выхлопные газы.
  Майло выдохнул. «Ну, это было другое».
  Он позвонил по имени Ратгера. Несколько нарушений правил движения, ничего криминального. «Старый сумасшедший, но при всей его привязанности к этой куче, я не вижу, чтобы у него хватило выносливости подняться по лестнице с оружием, доминировать и совершить двойное убийство».
  «Согласен», — сказал я. «И, несмотря на свой возраст, он не похож на нашего информатора».
  Мы поехали обратно в участок, где он оставил Дойла Бричински томиться в пустой комнате для допросов и поискал у окружного оценщика предыдущих владельцев недвижимости Бороди.
  Только один: Lanyard A. Rutger Family Trust, основанный двадцать лет назад. Траст продал это место четырнадцать лет спустя, сделкой занимался Лоуренс Рифкин, эсквайр, из Rifkin, Forward, and Levitsky, Beverly Hills. На их веб-сайте они были указаны как юристы по налогам и наследству.
  Майло сказал: «Начнем сверху», позвонил и попросил Рифкина. Мягкий баритон раздался на линии на удивление быстро. «Ларри Рифкин здесь. Полиция? Что происходит?»
  Майло подвел итог.
  Рифкин усмехнулся. «Я не смеюсь над убийством. Я смеюсь над театром абсурда. Старый добрый Чарли».
   «У вас с ним были какие-то отношения?»
  «Не могу поверить, что он все еще утверждает, что его обманули. Он был тем, кто изначально протолкнул продажу, лейтенант. Помимо того, что он сумасшедший, он, должно быть, впадает в маразм».
  «Поэтому любые обвинения в мошенничестве беспочвенны».
  «Безосновательно? Это безумие. Вот к чему это сводится: Лэньярд, их отец — Чарли и Леоны, то есть сестры Чарли — заработал немного денег на производстве и инвестициях, но к тому времени, как он умер, он довольно много потерял на рынке, и после того, как долги были выплачены, от имущества осталось не так много. Вы знаете, что такое богатство, мои сокровища, ваш хлам? Картины, которые Чарли считал бесценными, оказались ничтожными, то же самое и с кучей якобы редких книг, которые не были первыми изданиями. Единственным значительным активом была жилая недвижимость: три дома, которые стоили, возможно, пять миллионов в то время. Место на Бороди было самым дорогим. Лан построил его еще в сороковых, нанял Пола Уильямса для проектирования, место было великолепным. Есть также загородный дом типа шале с причалом на озере Эрроухед и трехакровый участок в Палм-Спрингс. Лан умер десять лет назад, дожил до девяноста одного года, но Барбара — его жена — умерла, когда была намного моложе, так что все досталось детям. Леона — врач, онколог, прекрасная женщина. Лан был проницательным человеком и назначил ее исполнителем. Технически это было логично, но это достигло очевидного».
  «Семейные раздоры».
  «Чарли распри. Мы — мой отец был еще жив, возглавлял фирму — пытались отговорить Лана от назначения Леоны, предложили казнить.
  Или Лан мог найти кого-то в одном из своих банков. Он и слышать об этом не хотел».
  «И Чарли взбесился».
  «Ядерный. Сталкивать одного брата с другим — это всегда катастрофа, и у этих братьев и сестер никогда не было много общего. Не то чтобы Леона не пыталась подружиться с Чарли. Вы не встретите более разумного человека. Но Чарли — это другое дело, вы не
   нужно быть психологом, чтобы понять, почему он обижен на Леону. Она — все, чем он не является: умная, состоявшаяся, счастливо замужняя, драгоценность.”
  «Чарли так и не собрался».
  «Чарли провел почти семьдесят лет в состоянии сна».
  «Бред?»
  «Это другое название», — сказал Рифкин. «Я могу рассказать вам все это, потому что мы не представляем его и ничто не конфиденциально. Фактически, он стал нашим противником, угрожал подать на нас в суд много раз».
  «Над чем?»
  «Ему нужны деньги, и он думает, что Леона даст ему их, если он наделает достаточно шума».
  «Кто его представляет?»
  «Никто. Он пишет свою собственную статью, думает, что он умнее всех остальных. Само собой разумеется, его каждый раз уничтожают».
  «Ему нравится думать, что он юрист».
  «И биржевой маклер, и финансовый консультант, и внештатный инвестор, кого угодно. До того, как дом был продан, он пытался синдицировать продажу острова Белиз, потерял все, что вложил. Он был женат четыре раза, детей нет, фактически разорен и застрял в однокомнатной квартире в Саут-Пасе. Грустно, но это его собственные дела.
  Леона пыталась быть честной, предложила создать для него траст, управляемый профессионалами, чтобы он мог накопить немного чистого капитала. Он обвиняет ее в попытке контролировать его. Она никогда не брала ни цента как исполнитель, была щепетильна в том, чтобы все делилось пятьдесят на пятьдесят.
  Что возвращает меня к моей изначальной мысли: именно Чарли возглавил продажу недвижимости. Вот почему его нытье по этому поводу такое безумие».
  «Леона не хотела продавать?»
  «Абсолютно нет. Ее идея была сохранить все в доверительном управлении для будущих поколений. Создать отдельный управленческий счет для учета расходов».
   «Но у Чарли нет детей, поэтому он решил, что она обходит его стороной в поисках наследников».
  «Я понимаю это возражение», — сказал Рифкин. «Но это не значит, что Чарли не зарабатывал на Бороди. Дом сдавался в аренду за двадцать тысяч в месяц, и после уплаты налогов и комиссий за управление он все еще получал шестизначную прибыль».
  «Кто были арендаторы?»
  «Различные люди из индустрии, которым требовалось временное жилье во время съемок. Не звезды — продюсеры, режиссеры. Платежи шли напрямую из бюджета фильма, все было гладко, пока Чарли не начал заглядывать в дом и требовать, чтобы они следили за тем, чтобы все соответствовало его требованиям. Излишне говорить, что никто не хотел с этим мириться, так что прощайте, аренда студий. В чем Чарли нуждался гораздо больше, чем Леона. Все, что ему попадалось, ускользало у него из рук».
  «Поэтому он агитировал за продажу».
  «Не только Бороди, все три объекта. Одно из этих внезапных требований. Он импульсивен, в этом его основная проблема. Прямая продажа противоречила сути и духу доверия Лана, Леона имела бы право сказать Чарли, чтобы он отвалил. Но она не хотела бороться, поэтому пошла на компромисс. Она была непреклонна в отношении Палм-Спрингс и Эрроухеда — любит использовать оба места по выходным, как и ее дети. И она чувствовала, что стоимость участка в два с лишним акра в Холмби будет продолжать расти, стоило подождать. Но Чарли продолжал ворчать, поэтому она сдалась».
  «Согласно имеющимся у меня записям, он был продан за восемь миллионов долларов», — сказал Майло.
  «Я знаю, о чем вы думаете», — сказал Лоуренс Рифкин. «Четыре миллиона каждому — это не мелочь, может, Чарли был умнее, особенно учитывая его возраст. Проблема в том, лейтенант, что как только доверие было нарушено, вступил в силу налог на наследство. Добавьте комиссию и другие сборы, и Чарли и Леона в итоге получили около полутора миллионов каждый».
  Майло сказал: «Я все еще не чихаю».
   «Нет, конечно, нет», — не совсем убедительно сказал Рифкин. «Но это не долгосрочная перспектива для такого человека, как Чарли, который все еще думает, что он финансовый гений. Ему не потребовалось много времени, чтобы проштудировать большую часть и начать выть, что мы продали слишком дешево. К несчастью для него, он был вовлечен на каждом этапе пути, и у нас была документация».
  «Сколько стоит большая часть?»
  «Все, кроме полумиллиона. Затем он имел наглость попросить нас представлять его интересы, чтобы мы могли подделать его бухгалтерские книги и увеличить вычет. Между тем, он все еще угрожает подать на нас в суд. Чтобы вежливо отказать ему, потребовалось некоторое самообладание».
  «Итак, у него осталось полмиллиона».
  «Он ездит в Европу несколько раз в год, летает первым классом, останавливается в отеле Crillon, ест в ресторанах со звездами Мишлен. Если у него есть сто тысяч
  ушел, я был бы в шоке. Не могу поверить, что он все еще кричит о продаже. Прошло некоторое время с тех пор, как я слышал от него в последний раз, и я думал, что он наконец-то ушел.”
  "Сколько?"
  «Я бы сказал... два года... погодите, и я вам точно скажу... вот оно, двадцать восемь месяцев назад. Чарли ныл, что ему нужна новая машина, а Леона отказывалась за нее платить. Зачем ей это?
  Он отвратительный водитель, нет смысла ломать еще одного. Но это не имело бы значения, если бы Леона купила ему новенький Роллс.
  Каждый раз, когда он получает то, что хочет, он возвращается за добавкой. Как я уже сказал, он живет в состоянии сна. Услышав об этом убийстве, он, вероятно, начал фантазировать о том, что он лорд поместья. Или он просто хотел не чувствовать себя ослом, поэтому он извратил реальность. Потому что Леона была права. Восемь миллионов были справедливой ценой тогда, но стоимость лота взлетела до небес. Если бы они продавались сегодня, они, вероятно, дали бы двадцать пять миллионов.
  «С красивым домом на нем».
  «Даже без дома, лейтенант, участок такого размера весьма желанен».
   «Те, кому они его продали, DSD», — сказал Майло. «Расскажите мне о них побольше».
  Тишина.
  «Мистер Рифкин?»
  «Я был откровенен, лейтенант, в рамках моих профессиональных стандартов».
  «Чарли можно обсуждать, а DSD — нет?»
  «Есть соглашение».
  «Конфиденциальность».
  «Обязательная конфиденциальность».
  «Можете ли вы сказать мне, почему, мистер Рифкин?»
  «Конечно, нет, лейтенант. В этом-то и суть».
  «Похоже, все, с кем DSD вела дела, обязаны хранить тайну».
  Нет ответа.
  «Господин Рифкин, мы говорим о каких-то крупных политических деятелях?»
  Тишина.
  «Иностранные интриги, мистер Рифкин?»
  «Мне жаль, лейтенант».
  «Уголовное расследование важнее гражданского соглашения, сэр».
  «Вы учились на юридическом факультете, лейтенант?»
  Майло вытер лицо. «Давайте на минутку сменим тему, сэр. Есть ли что-то, что, по-вашему, мне следует знать о Чарли или о ком-то еще, что касается убийств?»
  «Ты думаешь, Чарли мог кого-то убить?»
  «Два человека были убиты».
  «Могу ли я спросить, как их убили?»
  «Выстрел и удушение».
  «Ну», сказал Рифкин, «У Чарли есть собственное оружие, но те, о которых я знаю, — это антиквариат, унаследованный от Лана. Использовал бы он их, если бы
   Он достаточно разозлился? Я полагаю. У него скверный характер, и он нестабилен».
  «А как насчет удушения?»
  «Разве это не требует силы, лейтенант?»
  «Сила и настойчивость».
  «Тогда я сомневаюсь. Здоровье Чарли не на должном уровне. Печень, сердце, простата, диабет, артрит. Леона оплачивает его медицинские счета, а они огромные. И я должен быть честен, он хвастун, но я никогда не видел, чтобы он что-то доводил до конца».
  «Есть ли в продаже компании DSD что-то, что может быть связано с убийством?»
  Рифкин сказал: «Хорошая попытка, лейтенант».
  Майло сказал: «Вся эта тайна заставляет DSD выглядеть все более и более подозрительно».
  «Будь что будет, лейтенант. Удачи вам в убийствах».
  Дойл Бричински пил третью банку 7UP.
  Майло сел поближе, придвинулся поближе. «Ладно, Дойл, что за история?»
  "О чем?"
  «Возвращаюсь туда с этими болторезами».
  «Ничего, сэр».
  «Болторез и разговоры о преступности и пожарах — это ничто».
  «Прошу прощения, сэр».
  Большая рука Майло опустилась на тощее плечо Брычински. «Дойл, если ты хочешь мне что-то сказать, сейчас самое время помочь себе».
  «С чем мне нужна помощь?»
  «Подумай об этом, Дойл».
  «Я думаю, мне не нужна помощь».
   «Почему ты вернулся?»
  «Это мое место, вот и все».
  «Твое место?»
  «Моя работа. Я знаю ее лучше, чем кто-либо другой».
  «Именно так», — сказал Майло.
  "Хм?"
  «Что меня поражает, Дойл, так это то, что совершить убийство там будет сложно для того, кто не знаком с этим местом. Ночью там становится очень темно, эта задняя лестница спрятана. Вам нужно знать, где ее найти, быть очень осторожным, поднимаясь по этим деревянным ступеням так, чтобы вас не услышали. Хотя ваши туфли выглядят довольно бесшумными».
  «Они в порядке. Только я никогда ничего не делал. И неважно, какая у меня обувь, меня бы услышали».
  "Почему?"
  «У меня нога болела, она волочится».
  «Даже в этих бесшумных туфлях?»
  «У них мягкая подошва, — сказал Бричински, — но также стальные арки, которые очень тяжело поднимать».
  Майло посмотрел на банку с газировкой. «Если хочешь пить, не стесняйся».
  «Я в порядке».
  «Давайте вернемся к ночи убийств и к тому, где вы были».
  «Именно то, что я тебе и говорил».
  «Спать и заботиться о матери».
  «Покупаю подгузники для мамы. На этот раз я получил чек».
  Вытаскивая обрывок из кармана рубашки. «Девять сорок восемь, как я тебе и говорил, я в CVS».
  Майло посмотрел на дату. «Ты нашел квитанцию, потому что работал над алиби, Дойл?»
  «Вы задали мне все эти вопросы в первый раз», — сказал Бричински.
  «Поэтому я искал квитанцию. Теперь она у тебя есть».
   Майло помахал бумагой. «Это нормально, насколько это возможно, Дойл, но это на самом деле ничего не значит. Ты мог бы пойти домой, отвезти тебя обратно».
  «Может быть, и мог бы, но не сделал этого». Глаза Брычински оставались спокойными.
  «Монте», — сказал Майло.
  "Что?"
  «Кто такой Монте, Дойл?»
  «Разве это не карточная игра?»
  «Это также мужское имя».
  «Ни один мужчина, которого я знаю».
  «Зачем резаки, Дойл?»
  «Я же сказал, чрезвычайная ситуация».
  «Это место преступления, Дойл».
  «Теперь это место преступления, но оно не будет им вечно. Не давай мне ключ от этой цепочки, мне нужно войти».
  «Чрезвычайная ситуация», — сказал Майло. «Как будто это место сгорело».
  «То, что я сказал, было на тот случай, если место сгорит. Мне нужна работа, и я хочу сделать ее как следует».
  «Вы думаете об этом как о своем месте».
  «Я знаю это лучше, чем кто-либо другой. Они этого не сделали».
  "ВОЗ?"
  «Эти двое. Посмотрите, что с ними случилось», — сказал Брычински.
  Потянувшись за банкой с газировкой, он сделал большой, медленный глоток.
  «Их вина?»
  «Я этого не говорю, я говорю, что было глупо идти туда ночью».
  «Какова твоя теория об убийствах, Дойл?»
  «Они пошли туда пошалить, не знаю, может, какой-то псих залез на вечеринку. Вот в чем суть: раньше цепь была такой, что любой мог попасть».
  «Так что ты должен быть рад, что я надел новый».
  
  «Оставьте ключ, я скажу спасибо. Теперь мне нужно вернуться туда.
  Могу ли я прокатиться на этой машине?
  «Рад это устроить, Дойл. Если ты пройдешь полиграф перед отъездом».
  Глаза Брычински расширились. «Компания выдала мне полиграф, когда меня нанимали. Я сдал с отличием, попроси у них копию».
  «Значит, ты не против сделать это снова?»
  Бричински подумал: «Чёрт, а почему бы и нет? Если это не займёт слишком много времени».
  Детектив Три Делано Харди был ближе всего к специалисту по полиграфу, который работал в дневную смену. Он не проводил тест больше года, даже не был уверен, где находится прибор, но согласился его поискать.
  Через девяносто минут процедура закончилась, и Харди вышел из комнаты, качая головой. «Немного нервничаю на исходной линии, но я не вижу обмана, даже близко, извините».
  Майло взял распечатку. «Спасибо за попытку, амиго».
  Майло и Дел были партнерами долгое время, пока набожная жена Деля не возражала против того, чтобы ее муж работал с гомосексуалистом.
  Дел сказал: «Не волнуйся, Большой Парень. Удачи».
  Униформа отвезла Брычински обратно в Бороди. Я просмотрел результаты поли.
  Майло спросил: «Ты что-то видишь?»
  «Ничего, кроме правды», — сказал я. «Особенно с учетом тревожной исходной ситуации.
  Он не хладнокровный психопат, способный обмануть машину».
  Майло сказал: «Но он слишком увлечен этим сайтом. Он и Чарли Ратгер».
  «Должно быть, это комплекс зданий».
  Мы вернулись в его кабинет, где он взял новое сообщение. «Ну, ну, ну, профессор Нед Холман хочет поговорить».
   Он перезвонил. «Профессор? Лейтенант Стерджис… да, сэр, конечно, я помню… это так? Нет проблем, я могу быть у вас дома через…
  Ладно, да, я знаю, где это. Час был бы в самый раз.
  Положив трубку на рычаг, он сказал: «В первый раз, когда мы с ним встретились, он был весь такой мягкий. Теперь же все наоборот, определенно что-то у него на уме. Интересно, какой у него базовый уровень».
   ГЛАВА
  14
  Нед Холман решил встретиться на общественной парковке в Плайя-дель-Рей, самой западной точке района, где квартал превращается в деревню, а океан лениво омывает окрестности.
  Всего в нескольких милях от Берд-Марш, где в прошлом году были обнаружены тела четырех женщин, без правых рук, обращенные лицом на восток.
  Майло и Мо Рид закрыли это дело, раскрыв в процессе еще два убийства.
  Ни слова об этом, пока мы проносились мимо. Как и многие целеустремленные люди, он предпочитает агонию жизни в настоящем моменте.
  Фургон Холмана въезжал на парковочное место для инвалидов как раз в тот момент, когда мы приехали. Кроме нас, других машин не было. Дверь фургона отъехала назад, выехал пандус. К тому времени, как мы выехали с немаркированной площадки, Холман скатился в кресле и наблюдал за выключателями.
  Он носил серые спортивные штаны, которые подчеркивали тяжесть его верхней части тела, и пытался сделать то же самое для тощих ног. Его борода была аккуратно подстрижена, его волосы были жестко приклеены, чтобы противостоять ветру.
  Мы расположились между его стулом и песком.
  «Спасибо, что пришли, джентльмены. Это место, куда я хожу отдыхать».
  «О чем вы думаете, профессор?»
  Холман наблюдал, как одинокий бродяга шел параллельно линии прилива, прочесывая песок металлоискателем. Остановившись, чтобы рассмотреть что-то блестящее, мужчина бросил это обратно.
  Холман сказал: «Я вижу их здесь все время. Никто никогда ничего не находит». Улыбаясь. «Может быть, все уже обнаружено».
  «О, я не знаю, сэр», — сказал Майло. «Моя работа заключается в том, что я все время узнаю что-то новое».
  «Молодец ты». Холман облизнул губы. «Это очень сложно, но я чувствую, что мне это нужно».
  Толстые пальцы барабанили по колесам его кресла. «Я хочу прояснить это с самого начала: я люблю свою жену. Она хорошо обо мне заботится».
  Напрягся на последних трех словах. «Почему я должен жаловаться, если у нее есть потребности?» Бочкообразная грудь Холмана вздымалась. «Как и многие люди в нашей ситуации, Марджи и я занимаемся взаимным обманом. Она делает вид, что не скучает по тому, что у нас было, я делаю вид, что не знаю, что она притворяется».
  Вдыхая. «Тридцать восемь лет скрепили наши отношения».
  «Разумно», — сказал Майло.
  «Поэтому я ее не виню», — сказал Холман. «Я не буду утверждать, что меня это не беспокоит, но я не мучаюсь».
  Пляжный бродяга подобрал что-то еще. Поднес к свету.
  Выбросил.
  Холман наблюдал с удовлетворением. Помрачнел. «Меня раздражали так называемые мои друзья, и даже там я знаю, что веду себя нерационально. Двое парней, в частности, часть нашей социальной группы. После несчастного случая мои отношения с ними изменились, потому что они были основаны на теннисе, баскетболе, сквоше и всем таком хорошем».
  Цапля парила на западе. Иглоносый, серо-голубой птеродактиль с размахом крыльев в шесть футов. Преследуя мой пруд с кои, птица была бы врагом. Здесь, великолепное создание.
  Нед Холман сказал: «Я продолжаю, потому что хочу, чтобы вы поняли Марджи. Она не какая-то там шлюха, она прекрасная женщина».
  Нажатие кнопки отвернуло кресло от нас. Мы повернули его лицом к нему. Западный свет очертил его громоздкую фигуру яркой серебристой аурой.
  «Иногда, когда она выходит, я следую за ней», — сказал он. «Не каждый раз, даже не большую часть времени. Я не знаю, почему я это делаю. Возможно,
   потому что когда она уходит, дом становится тишиной довольно отвратительным образом. Что-то вроде морга, я полагаю, и одиночество заставляет меня чувствовать себя умирающим. Марджи облегчает это, она существо привычки, всегда оказывается в одном и том же месте. Места.
  Майло посмотрел на меня.
  Я спросил: «Где это, профессор Холман?»
  «Выражаясь простым языком, это мотели, в которых нельзя разговаривать», — сказал Холман.
  «Бульвар Вашингтон, рядом с Мариной, любое из четырех шикарных заведений. Я встаю через дорогу. Раньше я убеждал себя, что делаю это ради Марджи. Чтобы она была в безопасности. Конечно, это ерунда, я делаю это ради иллюзии контроля, хотя должен сказать, что мне это надоело. Возможно, когда-нибудь Марджи тоже надоест».
  Я сказал: «Четыре мотеля, но было исключение».
  Ярко-голубые глаза Холмана устремились на меня. «Я болтаю, а вы уже знаете суть. Да, было исключение, я решил ничего не говорить, но потом это меня обеспокоило, и я счел своим долгом рассказать вам».
  «Мы это ценим».
  «Надеюсь, что так... Я уже знал о нем и Марджи. Я имею в виду Бэкера, конечно. Откуда я знал? Потому что я не невосприимчивый болван. Была офисная встреча для фирмы, дешевое вино и черствые крекеры. Марджи подумала, что мне будет полезно выйти. Пока я ел, я заметил, как она и Бэкер обмениваются взглядами. Ничего особенного, но я прошел обучение по улавливанию нюансов, и мужчины, которые были с Марджи, получают определенный взгляд. Это звучит как паранойя?»
  Я сказал: «Есть паранойя и есть обоснованная тревога».
  «Да... ну, я не тревожусь. Больше нет. Игра стала частью нашей домашней рутины, и я нахожу, что она успокаивает меня... комфорт привычного. В любом случае, я узнаю многозначительный взгляд, когда вижу его. Я не скажу, что это меня не удивило, Бэкер был моложе, чем обычный... компаньон Марджи. Это меня немного смутило, но когда я подумал об этом, какое это имело значение? Это не о ней
  Чувства для меня, это никогда не бывает, это вопрос физичности, и кто лучше молодого мужчины? Поэтому, когда она сказала мне на следующей неделе, что она задержится в офисе, я сказал себе: «Ага», и последовал за ней. И конечно же, машина Бэкера была на заднем дворе, и она припарковалась прямо рядом с ним. Парковка была маленькой, я явно не мог там оставаться, а найти парковку на Мэйн-стрит, даже с наклейкой для инвалидов, нелегко. К тому же, мой хот-род не совсем незаметен — могу ли я попросить кого-нибудь из вас принести воды из фургона? Она в держателе прямо справа от ручного тормоза».
  Я подошел и достал черную пластиковую бутылку. Внутри фургона было чисто, но стоял затхлый запах. Никаких явных следов тщательной уборки. Когда я вернулся, Холман говорил: «… поэтому я решил объехать — спасибо». Он отхлебывал и облизывал губы. «BMW Бэкера вскоре выехал и направился на север. Я последовал за ним, убедившись, что проехал несколько машин — это я усвоил из полицейских шоу. Я прав?»
  Майло улыбнулся. «Хорошая техника, профессор Холман».
  «Профессор-эмеритус, лейтенант. Это по-латыни означает «бывший». Как бы то ни было, когда Бэкер достиг Уилшира и продолжил путь, я был удивлен. Он повернул на восток и продолжил путь за Вествудом, не поворачивал до Комстока, а затем снова направился на север, к Сансет. Вы видите, к чему я клоню».
  Майло сказал: «Бороди Лейн».
  «Когда я увидел новости сегодня утром, я был ошеломлен. Я немного подумал и решил, что мне нужно позвонить вам. Хороший гражданин, и все такое».
  «Мы действительно это ценим, сэр».
  «Получаю ли я дополнительные баллы за унижение? Может быть, экстрасенсорное Пурпурное Сердце?»
  Никто из нас не ответил.
  Холман сказал: «Возвращаемся на Бороди Лейн. Вы наверняка хотите знать, когда именно это произошло, верно?»
  «Да, сэр».
   «И я могу сказать вам точно. Второе апреля. Сразу после Дня смеха, в девять двадцать восемь вечера я веду журнал приключений Марджи.
  Но это оказалось не приключением Марджи. Я должен был знать, она действительно человек привычки, нет причин для нее нарушать шаблон».
  Она уже это сделала, за строительным вагончиком в Санта-Монике.
  Нет смысла попирать достоинство ее мужа.
  Майло спросил: «Бэкер был там с другой женщиной?»
   «Эта женщина», — сказал Холман. «Та самая, чье лицо было в новостях. И да, я уверен, потому что они с Бэкером потом пошли поесть, и я хорошо ее разглядел».
  «Не твоя жена, но ты продолжал преследовать».
  «Потому что в начале я был почти уверен, но не мог быть уверен . Было темно, когда они уехали, они быстро забрались в машину Бейкера. Женщина казалась ниже Марджи, с другими волосами, другой походкой, но я не был достаточно близко, чтобы быть уверенным в своих суждениях, поэтому я продолжал идти по их следу».
  «Куда они пошли ужинать?»
  «Беверли-Хиллз. Кейт Мантилини, Доэни и Уилшир. К счастью, они получили место у окна, и я смог проехать мимо и почувствовал огромное облегчение. Затем я понял, что Марджи все еще там, и мне внезапно захотелось узнать, где она. Поэтому я позвонил ей на стационарный телефон в офис, и она ответила, сказав, что работает над предложением, которое, вероятно, ни к чему не приведет, потому что Хельга так ничего и не выполнила».
  Майло сказал: «Машина Бэкера была у офиса, но вы не видели там женщину».
  «Но она, должно быть, была где-то поблизости, лейтенант, потому что ее не было в офисе вместе с Бейкером и Марджи».
  "Откуда вы знаете?"
  «Сегодня утром мы с Марджи смотрели новости, и на экране появилось лицо женщины. Марджи никак не отреагировала. Я знаю свою жену, господа. Если бы она ее встретила, она бы что-нибудь сказала. И
  Она также сказала бы вам, когда вы ее допрашивали. Так что я предполагаю, что женщина либо ждала снаружи офиса, а не на парковке или около нее, либо она уже была в Бороди, когда прибыл Бэкер.
  «Была ли рядом припаркована другая машина?»
  «Если и было, — сказал Холман, — то я не заметил. Но я не обращал внимания на машины».
  Он повернулся, чтобы посмотреть на удаляющуюся фигуру бродяги.
  Майло спросил: «Что еще вы можете рассказать нам о поведении Бейкера и этой другой женщины?»
  "Ничего."
  «Вы уверены, что это была та женщина, которую вы видели по телевизору?»
  «Я абсолютно уверен. Изображение на ТВ было линейным, но на мой взгляд, довольно хорошее сходство. Она была красивой женщиной. Молодая — тридцать, тридцать пять, для меня это молодая. Хорошая фигура.
  Отличная фигура, пышная, но подтянутая. Как будто она тренировалась. Не слишком высокая, я бы сказал, около пяти футов четырех дюймов, намного ниже пяти семи дюймов Марджи.”
  Я спросил: «Когда вы увидели ее и Бэкера в окне ресторана, как они себя вели?»
  «Они не казались особенно воодушевленными. И не были несчастными. Два человека читают меню. Думаю, я бы сказал, пресными».
  «Вы когда-нибудь видели эту женщину снова?»
  "Никогда."
  «А как насчет Бэкера?»
  «Я видел его несколько раз», — сказал Холман. «В офисе, приходил и уходил». Моргая. «Должен сказать, что Марджи, имеющая с ним какое-то дело, удивила меня. Он не показался мне в ее вкусе».
  "Как же так?"
  "Мелкий."
  "Как же так?"
  Холман стиснул челюсти. Его борода ощетинилась. «Без сомнения, мое мнение основано на том факте, что я почти уверен, что он трахнул мою жену. Но
   Мне бы хотелось думать, что я также неплохо разбираюсь в людях. Я не хочу говорить плохо о покойнике, но, честно говоря, он показался мне поверхностным придурком. Из тех, кто слишком много времени проводит у зеркала.
  Майло сказал: «Он тебе не понравился».
  «Я не знал его достаточно хорошо, чтобы не любить».
  Майло изучал его.
  Брови Холмана поднялись. «Вы шутите».
  «О чем, профессор?»
  «Вы действительно задаетесь вопросом, смог бы я это сделать? Ну, я польщен, джентльмены. Что вы считаете меня способным. Но зачем мне беспокоиться? Девять мужчин за пять лет спали с моей женой. Какая у меня причина мстить одному конкретному похотливому маленькому придурку?»
  Холман крепко сжал губы. «Нет, мне было все равно на Бэкера. Он был у. Но мне все равно на большинство людей. И что бы я ни чувствовал по отношению к нему, это не доходило до уровня насилия».
  Майло сказал: «Профессор, мы действительно ценим то, что вы выступили, большинство людей выбрали бы легкий путь. Хотите ли вы нам что-то еще рассказать?»
  «Нет, сэр», — сказал Холман. «Теперь вы уйдете, а я останусь здесь и буду смотреть на океан».
  Майло проехал по безымянному мимо болота, продолжил движение на восток по Калверу. «Что только что произошло? Полезный, самоуничижительный гражданин или умный парень, играющий с нами?»
  «Возможно, ни то, ни другое», — сказал я.
  «И что потом?»
  «Профессор Холман нашел способ выплеснуть накопившиеся страдания, одновременно ощущая себя героем».
  «Бесплатная терапия? Так кто же выставит ему счет, вы или я?»
  «Можешь забрать», — сказал я.
   «Бедняга. Но он только что признался, что был хроническим преследователем, что соответствует нашему сценарию ревности. Кучка повес среднего возраста с его женой — это одно, молодость и жизненная сила Бэкера подтолкнули его к краю, он продолжал это делать снова и снова, ярость не утихала, поэтому он нанял киллера. Которому он смог настучать о том, что Бороди — это место для секса для Бэкера».
  «Тогда зачем созывать встречу, на которой он сам себе дает мотив и признает, что был обижен на Бэкера?»
  «Он интеллектуал, Алекс, думает, что он умнее нас. Лингвист, к тому же — чем занимаются эти ребята? Манипулируют языком. Но, может, он просто сам себя подставил, дав мне основания для ордера на его финансы».
  Он позвонил Джону Нгуену и спросил у заместителя окружного прокурора, что тот думает.
  Нгуен сказал: «Я в лучшем случае y, но вы можете попробовать. Кого вы имеете в виду?»
  Майло сказал: «Судья Ференц мне отказал. Есть какие-нибудь предложения?»
  "Не совсем."
  «А как насчет судьи Хокинса, Джон?»
  «Хокинс умер в прошлом месяце».
  "Проклятие."
  Нгуен сказал: «Ваша искренняя симпатия к его близким просто ошеломляет. Если хотите, я могу поспрашивать».
  «Спасибо, Джон».
  «Я говорю о нескольких звонках, которые не стоят благодарности».
  В Линкольне Майло переключил полицейское радио на криминальную музыку. Слишком рано для волн ночного насилия, но достаточно мелких правонарушений, чтобы занять полицейские.
  Я сказал: «Если Холман не убийца, он все равно дал вам кое-что полезное: Бэкер и Бриджид были в Бороди два месяца назад, что подтвердило их долгосрочные отношения и намекнуло на то, что это было привычным делом».
   место для них. Может быть, она использует фальшивую личность в целях самообороны, а не преступности. Как при бегстве от бешено ревнивого бывшего.”
  «В смысле, не упускайте ее из виду как главную жертву, ладно, снова время для Хэла».
  «Кто он на самом деле?»
  «Внутренняя безопасность, должна мне не одну услугу». Бам-бам-бам, голосовая почта. Второе его сообщение было более подробным, щелк.
  «Холман не вытрясает грязь, остается тот факт, что Бриджид сама рылась в файлах Мастерсона и высматривала Бороди».
  Я сказал: «Неуловимая DSD Inc.»
  «Которых все, похоже, считают арабами, и это меня беспокоит.
  Мне нужен лишь какой-нибудь ревнивый эмир в качестве главного подозреваемого».
  Два светофора спустя: «Отступая от всего этого, у меня есть много бытовых местных проблем, с которыми нужно разобраться. Например, выяснить, зарегистрированы ли какие-нибудь нестаринные .22 на Loony Charlie Rutger, просмотреть файлы прозвищ на предмет особенно отвратительных Montes, каким-то образом получить списки смен, которые работали с Borodi, и проверить прошлое на наличие жестоких уголовных преступлений».
  «Изобилие богатств», — сказал я.
  «Я бы предпочел наличные».
   ГЛАВА
  15
  Рид и Бинчи выслушали их инструкции в коридоре, поскольку четыре человека не могли находиться в офисе Майло.
  «Шон, мне нужно, чтобы ты лично посетил строительную компанию Beaudry Construction в центре города. Цель — получить список их работодателей на пять лет назад. Я говорю о именах каждого yahoo, который работал на них, а не только на объекте Borodi. В идеальном мире ты найдешь нашего парня Монте. Beaudry будет водить тебя за нос, потому что все, кто был связан с работой, подписали формы о конфиденциальности, но Нгуен говорит мне, что это не выдерживает критики в уголовном деле».
  «Чтобы мы могли вызвать их повесткой», — сказал Бинчи.
  «Как только у нас появится дело, мы сможем. Проблема в том, что для этого нам нужен список. Но угрожайте им всем, что, по вашему мнению, сработает, они все равно не сдвинутся с места, свяжитесь с государственным советом по компенсациям и дайте обратную ссылку на работу для налоговой бумаги. Вы готовы ко всему этому?»
  Кто-то другой мог обидеться.
  Шон выдал Doc Marten. «Еще бы, Лут».
  «Теперь ты можешь идти, Шон».
  «Уже в пути, Лут».
  Рид наблюдал за обменом, не выражая никаких эмоций. Его светлый ежик был свеж, на нем был обычный синий пиджак, хаки, белая рубашка и галстук-бабочка.
  Майло повернулся к нему. «Моисей, есть какие-нибудь теории о том, как мы могли бы прорваться сквозь эту чушь о конфиденциальности и узнать, кто эти
   DSD деревенщины? Общее ощущение, что они арабы, но никто не может сказать почему. Я уже пробовал в Интернете. Zippo.”
  Рид сказал: «Я мог бы обзвонить все консульства Ближнего Востока, попросить поговорить с кем-то, связанным с DSD, посмотреть, отреагирует ли кто-нибудь. Если это не сработает, я перейду к посольствам в округе Колумбия»
  «Почему бы вам не начать с DC, на случай, если какой-нибудь консульский тип поднимет тревогу. Посмотрите, сможете ли вы найти какие-нибудь старые каталоги, когда DSD
  был там, возможно, список номеров был переслан».
  «Будет сделано, Лу. Что касается вашего поиска в Интернете, вы проверяли сайты нефтяного бизнеса?»
  «Нет. Сделай это. Твое время в порядке?»
  «У меня полно времени», — сказал Рид. «Осталось только одно дело, тот глупый парень, который стрелял на Пико».
  «Два дурака в баре? Думал, вы его закрыли».
  «Я тоже, Лу. Оказывается, все сложнее, потому что они проложили нить, и углы пуль не совсем совпадают. Я не такой уж большой поклонник нити, но если это выглядит как наука, присяжные это любят, верно? Я полностью признался, нет никаких сомнений, кто виноват, но окружной прокурор не будет продолжать, пока все не будет улажено. Я жду вскрытия, чтобы проверить желоба для плоти. Моя жертва должна была быть на столе на прошлой неделе, но она все еще в холодильнике. Я еду туда сегодня утром, думая, что заберу отчет о вскрытии, и все, что я уезжаю, это оправдания».
  «Прокурор заставляет тебя быть мальчиком на побегушках?»
  Рид пожал плечами. «Что бы ни сдвинуло дело с мертвой точки».
  «В Крипте, должно быть, очень много народу», — сказал Майло. «У меня возникли проблемы с проведением вскрытия моей жертвы».
  «Они заняты, и все стало еще хуже, Лу. Один из их информаторов был убит вчера вечером, в нескольких кварталах отсюда, пока я был там. Отдел убийств Шери проводил допрос».
  «Я знаю некоторых из этих ребят. Кто это был?»
  «Кто-то по имени Бобби», — сказал Рид.
   «Боб Норчоу?»
  «Нет, что-то латиноамериканское».
  Майло покачал головой. «Что случилось?»
  «Из того, что я узнал, попытка ограбления закончилась неудачей. Это тяжелый район, думаю, никто не застрахован... в любом случае, у меня есть время, Лу. Что-нибудь еще?»
  «На самом деле, есть. Я пытаюсь отследить наводку, которая пришла с телефона-автомата на бульваре Венеция, вашей старой территории. Кому в Paci c мне позвонить?»
  «Сержант Саншайн в порядке».
  «Солнечный свет», — сказал Майло. «Надеюсь, он принесет свет в мой чертов день».
  Сержант Патрик Саншайн порекомендовал Майло поговорить с машиной, обслуживающей этот сектор Венеции.
  Отвечал патрульный по имени Торп. «Это один из последних фальшивомонетчиков, который все еще работает, в основном им пользуются транзитные наркоманы. Иногда — уличные девчонки, когда не хотят работать по часам».
  Майло сказал: «Моим информатором был мужчина. Постарше, или пытался казаться таковым. Он указал мне на кого-то по имени Монте».
  «Монте», — сказал Торп. «Нет, ничего не напоминает. Во сколько пришла подсказка?»
  Майло проверил все еще тонкую книгу убийств. «Сразу после шести вечера».
  «Может быть, кто угодно. Хотите, чтобы я поспрашивал?»
  «Это было бы здорово, спасибо».
  «Телефонная будка», — сказал Торп. «Проклятая штука на последнем издыхании, спорим, телефонная компания убьет ее, как и все остальные».
   ГЛАВА
  16
  Я проснулся в четыре утра, вдохновленный. Через несколько минут я уже был за компьютером.
  Пять часов спустя я направлялся в офис Майло.
  Он отсутствовал на своем столе. Отчет из лаборатории по дактилоскопии лежал рядом с книгой об убийстве. Латентные следы Десмонда Бэкера были найдены на стене башни, справа от верхней ступеньки и около нижней рамы оконного проема. Бриджид Окс, все еще числящаяся как Джейн Доу 014, оставила отпечатки ладоней на полу.
  Поведение Бейкера можно объяснить тем, что он тянулся за поддержкой, поднимаясь по шаткой лестнице, а затем неспешно подошел, чтобы полюбоваться видом.
  Единственное объяснение, которое я смог найти, — это сексуальная поза.
  Майло вошел, попивая кофе.
  "Утро."
  «Зиппити-ничегонеделание для тебя тоже». Он сел, выпил. «Никто не удосуживается рассказать мне, кто такой DSD, и я не могу найти судью, который не согласится. Никакого обратного звонка от Хэла, что не в его обычном стиле, никакого оружия, зарегистрированного на Чарльза Ратгера, кроме инлоков и мушкетов, классифицированных как антиквариат. Он может быть сумасшедшим, но у него никогда не было криминальных проблем. Лаборатория прислала отпечатки с места преступления, но они ничего не значат».
  «Только что прочитал отчет». Я предложил свою интерпретацию. «Звучит примерно так». Зазвонил его телефон. Он нажал на кнопку конференции. «Стерджис».
   Женщина сказала: «Это доктор Джерниган из коронера, я вам перезваниваю».
  «Спасибо, что перезвонили, доктор. Мне было интересно, успели ли вы провести вскрытие моих жертв».
  «Двойник Холмби?» — сказала она. «Выстрел для мужчины, удушение для женщины».
  «Это было быстро, спасибо».
  «Вскрытие не проводилось», — сказал Джерниган. «В этом нет необходимости. Мы также провели тест на изнасилование вашей женщины. Сексуального насилия не было».
  «Итак, сперма на ее ноге...»
  «Какая сперма?»
  «На ее ноге было пятно. Я видел его на месте преступления».
  «Нет, когда я осматривал тело. Откуда вы знаете, что это была сперма?»
  «Я не эксперт...»
  "Точно."
  «Это что-то ещё, доктор?»
  Тишина. «Никакого пятна не было, лейтенант. Извините, что прерываю, но мне нужно идти».
  «Вскрытие не требуется», — сказал Майло.
  «Вы занимаетесь этим уже некоторое время, лейтенант, так что вы знаете, что мы не режем без необходимости. Я сделал рентген им обоим. У него в голове пуля, которую мы вытащим, как только сможем, в ней нет металла, а разрывы во всех нужных местах. Несмотря на все разговоры о снижении преступности, мы завалены работой, потому что власть имущие отказываются нанимать больше персонала, а тела все еще поступают быстрее, чем мы можем обработать.
  Двадцать минут назад я получил четверых маленьких детей из дома, где произошел пожар в Уиллоу-Бруке, и их нужно вскрыть, чтобы проверить легкие на наличие сажи. Поверьте, мы относимся к вашему делу серьезно, пуля будет извлечена».
  «Хорошо, спасибо. Сочувствую насчет Бобби».
  «Ты знал Бобби?»
   «Единственный Бобби, которого я знаю, — это Бобби Норчоу».
  «Норчоу вышел на пенсию в прошлом году, это Бобби Эскобар. Умный парень, провел с нами пару лет, а потом ушел, чтобы получить степень магистра биологии в Cal State».
  «Я слышал, что его застрелили возле склепа».
  «В нескольких кварталах отсюда есть пустырь, который на самом деле является собственностью округа»,
  сказал Джерниган. «Он был здесь на работе, мы дали ему немного места, чтобы он мог отдохнуть и побыть в тишине и покое. У него было трое маленьких детей, включая младенца».
  «О, чувак».
  «О, чувак, действительно. Три года он лазил по карманам DB, теперь он один из них».
  «Как продвигается расследование?»
  «Шери назначила пару новичков, и они называют это ограблением, которое пошло не так — эй, как насчет услуги за услугу? Вы раскрываете Бобби, и мы предоставляем вам вскрытия по требованию в течение следующих пяти лет, даже если тело этого не заслуживает?» — понизив голос. «Жаль, что я шутила. Пока, лейтенант».
  Он повесил трубку, вытянул шею, издал треск и хлопок.
  «Добро пожаловать в мой мир».
  Я сказал: «Может быть, я смогу тебя подбодрить. Сранил».
  "Что это такое?"
  «Богатый нефтью остров недалеко от Индонезии».
  «Никогда о таком не слышал. И…»
  «Правительство является одним из клиентов Мастерсона — крупный медицинский центр все еще на чертежной доске. Учитывая, насколько все, похоже, запуганы соглашением о кляпе и слухами о том, что DSD — это ближневосточный, я отправился на поиски петро-VIP, которые жили в Лос-Анджелесе в течение последних десяти лет, связанных с Мастерсоном. Ни один араб не всплыл, но азиатская королевская семья появилась: принц Тарик из Сранила, он же Тедди. По последним подсчетам Forbes , его старший брат, султан, стоит двенадцать миллиардов. Страна мусульманская, так что, возможно, это и есть источник путаницы.
   Согласно блогосфере, Тедди приехал сюда пять лет назад, чтобы поступить на юридический факультет, и был вызван обратно в Сранил около двух лет назад. Это полностью соответствует графику строительства Бороди».
  «Почему его перезвонили?»
  «Государственное мнение таково: он слишком много развлекался, тратил слишком много денег своего брата. И угадайте что: султана зовут Дауд —
  Он шестой из семи Даудов в королевской линии, и официальное название его дворца — Дар Салам Дауд».
  «DSD… есть полное официальное имя для Тедди?»
  Я вытащил свои записи. «Тарик Бандар Асман Куама Маджур».
  Он развернулся, вошел в базу данных департамента. «Как будто он собирается быть здесь — ну, смотрите сюда! Все еще в списках за ... Я насчитал двадцать шесть парковщиков и трех нарушителей скорости. Большинство на Стрипе ... вот один в BH — North Beverly Drive ... еще один на Родео ... Дейтон ... торговый район ... пять разных транспортных средств ...
  Феррари, Ламборгини, Роллс… интересно, почему он не выкрутился, воспользовавшись дипломатическим иммунитетом».
  «Может быть, он не хотел беспокоиться. Или его выгнали домой, прежде чем за ним пришли нацисты».
  «Слишком много игрушек, да? Султан контролирует кошельки?»
  «Похоже, да, и может быть конфликт личностей. Набожный султан проявляет относительную сдержанность для человека столь богатого».
  «Всего лишь дюжина «Роллс-Ройсов»?»
  «Три, согласно королевскому сайту», — сказал я. «И два — классика, которую он унаследовал от своего деда. Но мы не говорим о простой жизни. Королевский дворец — это что-то из сборника сказок — представьте себе Тадж-Махал на стероидах».
  «Это значит башня?»
  «Целая куча башен. Королевский сайт также утверждает, что султан открывает это место для публики несколько раз в год. То же самое касается его яхты — она используется для благотворительных сборов средств. И солидный процент нефтяных доходов реинвестируется в инфраструктуру и больницы. Я не могу судить об истинности всего этого, потому что свобода прессы равна нулю.
   Но у султана могут быть веские причины поделиться богатством. Две конкурирующие группы повстанцев расположились лагерем в джунглях Индонезии, жаждущие заполучить его ископаемое топливо. Одна группа считает, что он недостаточно религиозен, другая — что он маоист. Пока что они больше времени тратят на то, чтобы обезглавливать друг друга, но стоит быть осторожнее».
  «Хлеба и зрелищ», — сказал он. «Расточительность брата Тедди была бы плохим пиаром»
  «Ergo con dentiality commitments. Очевидно, что в интересах Мастерсона, чтобы султан был доволен. Проект Sranil — один из их крупнейших: огромный комплекс здравоохранения, медицинская школа, современные исследовательские лаборатории, роскошные жилые башни для приезжих врачей и медсестер. Целый город, основанный на здравоохранении, на самом деле. Phase One — онкологический центр. Я позвонил своему бывшему руководителю отдела в Western Pediatric, и он действительно был в Sranil в качестве консультанта. Описал остров как странное место — небоскребы, возвышающиеся из песка, все жутко чистое и организованное, но относительно примитивные племена все еще живут в центральных джунглях. Он также сказал мне, что у султана есть личная мотивация для этого онкологического центра: у одного из его детей диагностировали нейробластому в младенчестве, отправили в Англию на лечение, но он умер. Нет никаких оснований полагать, что кто-то из его других детей заболеет, но султан осторожен».
  «Помогите своим, купите себе международную репутацию в процессе, не подпускайте дикарей к своей двери», — сказал он. «Так чем же сейчас занимается принц Тедди?»
  «С тех пор, как он вернулся, он полностью исчез с радаров».
  «Что-нибудь известно о том, почему недвижимость Бороди не была продана?»
  «Возможно, султан просто не успел это сделать».
  «Двенадцать миллиардов», — сказал он, «что будет двадцать миллионов, плюс-минус?» Он свесил ноги со стола. «Интересно, Алекс. Спасибо, признателен.
  Вопрос в том…»
  «Это связано с убийствами?»
  Стук в дверь заставил нас обоих обернуться.
   Мо Рид сказал: «Возможно, я нашел что-то на DSD».
  Майло сказал: «Дар Салам Дауд».
  Глаза Рида расширились. «Так ты знаешь об убийстве».
  «Какое убийство?»
  «Парень, которому принадлежала недвижимость на Бороди». Перелистывая страницы своего блокнота. «Тарик Асман якобы убил кого-то. Если мой источник заслуживает доверия».
  Майло посмотрел на молодого детектива. «Я бы пригласил тебя войти, но ты слишком много качаешь железо, и твои бицепсы не выдержат».
  Мы втроем переместились в пустую комнату для интервью, все еще пахнущую запугиванием. Майло убедился, что система записи отключена, выдвинул стол в центр, задернул занавески на зеркале.
  «Давай послушаем, Моисей».
  Рид сказал: «Я звонил в посольства в Вашингтоне, но ничего не получал, пока не добрался до израильского посольства, и какой-то парень рявкнул: «DSD? Это не араб, это Сранил». Когда я спросил, что такое Сранил, он повесил трубку. Поэтому я вышел в интернет, узнал о Сраниле. Включая тот факт, что индонезийцы его не любят, беспокоятся, что его могут использовать в качестве базы для повстанцев. Поэтому я подумал, что, возможно, смогу этим воспользоваться, и отправился в индонезийское консульство. Это номер-люкс в офисном здании в Мид-Уилшире, снаружи этого никогда не узнаешь. В главном офисе было полно симпатичных девушек, дружелюбных, улыбчивых, все они меня осветили, заявив, что никогда не слышали о Сраниле. Поэтому я ухожу, и когда я подхожу к своей машине, одна из девушек выбегает и говорит: «Я расскажу тебе об этом месте, но больше не возвращайся». Очень нервничаю, и у нее забрали удостоверение личности
  значок. В любом случае, она ясно дала понять, что ей не нравится племя Сранил, они были варварами-язычниками до того, как стали мусульманами, султан притворяется каким-то праведным религиозным чуваком, в то же время он покрывает своего брата Тарика, который является крупным негодяем. Она говорит, что вы здесь из-за этого, верно? Что застает меня врасплох, но я говорю, конечно. Вот тогда она и начинает, рассказывая мне, что ходят слухи, что Тарик убил какую-то иностранную тусовщицу в Лос-Анджелесе, это было скрыто,
   он расстался. Я пытался узнать у нее подробности, но она сказала, что не имеет никаких сведений из первых уст, это только то, что она слышала».
  «Где слышал?»
  «Около», — сказал Рид. «Это все, что она сказала».
  «И ей не нравится Сранил».
  «Так что она могла их поливать грязью, конечно. Я не смог найти в Интернете ничего об убийстве».
  «Иностранка — это не азиатка?» — спросил Майло.
  «Что касается слова «европейский», она подумала, что это шведский, но не смогла точно определить.
  Думаешь, это что-то значит, Лу?
  Майло посвятил его в мои исследования.
  «Интересно», — сказал Рид. «Но я не вижу никакой очевидной связи с убийствами Бороди».
  «Я тоже, Моисей, но тот факт, что наша жертва шпионила в лесах Мастерсона, а Мастерсон был в сговоре с правительством Шри-Ланки, — это начало. Давайте попробуем выяснить, есть ли основания у слухов о принце Тарике. Посмотрите на нераскрытые преступления в период его жизни в Лос-Анджелесе. Раскиньте широкую сеть, но сосредоточьтесь на иностранных жертвах женского пола».
  Я сказал: «Наша жертва была симпатичной женщиной. Она могла бы быть и тусовщицей».
  «Подруга жертвы», — сказал Рид. «Возможно, она сама иностранка, поэтому и подделала свою личность — какие-то проблемы с иммиграцией».
  Майло сказал: «Дешевая одежда говорит о том, что, возможно, вечеринка закончилась, возможно, она нацелилась на большой куш. Сайт Borodi определенно ее заинтересовал. Помимо того, что она пошла туда с Бэкером, ее видели тусующейся там в одиночестве».
  «А что, если это место было предыдущим местом преступления, Лу? Тарик привел туда девушку, и что-то пошло не так — это мог быть даже несчастный случай, она упала с лестницы или выпала из окна. Или он действительно негодяй. В любом случае, он ушел, но Бриджид знает, что произошло, и решает нажиться».
   «Если она знала, где это произошло, зачем ей было рыться в лесу?»
  «Ладно, возможно, она знала об этом месте в целом, но ей нужны были подробности», — сказал Рид. «Или она искала другую недвижимость, которой владел Тарик, думая, что он может вернуться, и она сможет добраться до него».
  Я сказал: «Шантаж мог быть, но также мог быть и личный компонент. Месть за друга. Это объяснило бы, почему она привела туда Бэкера, чтобы заняться сексом».
  Майло сказал: «Иди ты, Тарик. Так сказать. Но их заметили.
  Двенадцать миллиардов позволят легко нанять высококлассного киллера. Султан уже спас Малыша Бро от одного убийства, что такое еще пара десятков тысяч миль отсюда?
  Рид сказал: «К тому же он диктатор, привыкший поступать по-своему».
  Я сказал: «Диктатор, который открывает свой дворец крестьянам, потому что знает, что он на зыбком песке. Шумиха вокруг Тедди, убившего девушку и избежавшего наказания, может неприятно сдвинуть пески».
  Майло встал, прошелся. «Это отличная история, и я надеюсь, черт возьми, что она неправильная, потому что как мы когда-либо сможем добраться до такого человека? Есть также тот же большой вопрос: если Бороди был местом преступления, почему султан не разрядил его? И почему хромой, безоружный слабак охраняет его неполный рабочий день?»
  Рид спросил: «А что, если тело захоронено там?»
  «Тем более, Моисей. Выкопай, выбрось, иди дальше. Зачем держаться за это место?»
  Ни у Рида, ни у меня не было на это ответа.
  Я вытащил свой мобильный телефон. Через несколько секунд я повесил трубку после ледяного разговора с Еленой Котсос. «Она уверена, что Бриджид не была европейкой.
  «Чистая американка». Что она явно считает оскорблением».
  Майло снова сел. «Моисей, протяни эту сеть на весь штат.
  И спасибо, что придумали это. Вы молодец».
  «Это моя работа, Лу».
  «Эй, малыш, запомни, что я тебе всегда говорю».
   «Примите на себя всю ответственность, но не вину».
  «Лучше, чем Прозак, парень. А теперь иди».
   ГЛАВА
  17
  Майло провел поиск изображений султана и принца Тарика. Двое невысоких мужчин, похожих друг на друга, с мальчишескими лицами, раздвоенными подбородками, тонкими, аккуратными усами. Полные регалии, оба улыбаются.
  Решимость в глазах султана. Несмотря на демонстрацию идеально белых зубов, дискомфорт в глазах его брата.
  Майло напечатал, продолжал серфинг. скандинавская женщина, жертва убийства, США .
  Молодая женщина из Гетеборга, пропавшая без вести три года, казалась многообещающей. Инге Самуэльссон работала хостесс в барах в разных городах Европы и Азии, пробовала Лас-Вегас, исчезла. Но последняя цитата была радостной новостью: она объявилась в Новой Зеландии, жила в коммуне, пасла овец.
  «Ей повезло», — сказал Майло. «Южная Пацифика, плюс весь этот ланолин».
  Зазвонил телефон. Шон Бинчи сказал: «Эй, Лут, наконец-то получил записи о занятости от Бодри. Они действительно отмалчивались, пока я не пригрозил обратиться в прессу, назовите их Constructiongate».
  «Креативно, Шон».
  «Я на самом деле шутил, но они клюнули. Пара костюмов зашли в офис, и они, должно быть, вызвали адвоката, потому что они вышли и заявили, что соглашение о кляпе не распространяется на субподрядчиков, они дадут мне имена, когда найдут их, но это займет некоторое время, не будет единого списка. Я сказал, что вы, ребята, занимаетесь государственными проектами, у меня есть друзья в INS, они очень заинтересованы в нелегалах, работающих на стройке. И они вернулись, чтобы проверить еще раз, и сказали:
  «Представьте себе, у нас есть список». Проблема в том, что они хранят все свои старые
   записи в Коста-Меса. Я направляюсь туда прямо сейчас, но с трафиком это займет некоторое время.
  «Время для ска-панка, Шон».
  «Простите?»
  «Включи CD, вернись к своим корням. Это облегчит путешествие».
  «У меня куча загрузок. Third Day, MercyMe, Switch-foot.
  Это все основано на вере, Лут».
  «Мне сейчас нужна вера, Шон».
  Майло вернулся к экрану, расширил свой поиск до женщин-жертв по всей Европе, продирался сквозь непродуктивный список, когда Делано Харди просунул голову и вручил ему записку. «Обнаружился в моем ящике».
  «Спасибо, Дел».
  «Зачем мне ваши материалы, мне непонятно, мы же даже по алфавиту не близки».
  «Это уже случалось раньше?»
  «На прошлой неделе», — сказал Харди. «Куча просьб от этих фиктивных благотворительных организаций, которые якобы собирают деньги для полицейских и ременов.
  Их я выбросил».
  «Еще раз спасибо, Дел».
  «Эй, ты бы сделал то же самое для меня».
  Харди ушел, а Майло прочитал листок. Сел, ударил кулаком по воздуху и сказал: «Добро пожаловать обратно, Тич. Сестра Бэкера Рики вернулась из Йосемити и хочет поговорить».
  Я сказал: «Перерыв окончен».
  Голос Рики Флэтт сказал, что она ожидала плохого, но не настолько.
  Майло пытался быть нежным, но нет легкого пути, и она долго плакала. Он потянулся, чтобы убавить громкость на конференции, но она и так была на низком уровне.
   Она сказала: «О, Боже, Дези. Я не понимаю. Это было ограбление?
  Какая-то случайная вещь?»
  Я был уверен, что напрягся «наугад».
  Майло тоже это услышал; его брови поползли вверх. «Мы все еще пытаемся разобраться, мисс Флэтт, так что все, что вы нам скажете, будет полезно».
  «Ты в Лос-Анджелесе. Что я могу тебе сказать?»
  «У вашего брата были враги, мэм?»
  "Конечно, нет."
  Усиливая свою позицию по поводу «нет».
  «Мисс Флэтт, ваш брат погиб не один. С ним была женщина, и мы до сих пор не опознали ее. Если бы мы знали, кто она, это ускорило бы расследование. Я знаю, что для вас это тяжелое время, но если бы я мог отсканировать ее фотографию и отправить ее вам по электронной почте, это бы помогло».
  «Конечно, сделай это», — сказал Рики Флэтт. «Я сижу здесь и не двигаюсь. Даже чтобы распаковать вещи».
  Десять минут спустя: «О Боже, это Дорин!»
  «Дорин кто?»
  «Как ее фамилия была… Дорин… Фредд. Две «д », по-моему.
  Хотя, как я это помню, я не могу вам сказать. Они с Дези знали друг друга еще в старшей школе. Когда мы жили в Сиэтле, там мы с Дези выросли. Нос у нее другой — меньше — но это определенно она.
  «Есть ли между ними что-нибудь романтическое?»
  «Они были больше похожи на друзей, но я действительно не могу сказать. Я на три года старше Дези, не лезла в его личные дела».
  «Дорин Фредд». Майло ввел имя в базу данных. «Что еще вы можете рассказать мне о ней, мисс Флэтт?»
  «Она и Дези ходили в походы вместе. Они все так делали — группа детей, им нравилось проводить время на природе. Однажды я уже учился в колледже,
  приезжая домой на каникулы в середине семестра, Дези и его группа туристов приехали, и у Дорин был ядовитый плющ или какая-то сильная сыпь. Наш отец ухаживал за ней, он был в порядке с парамедицинским образованием — но тебя это не волнует. Ты говоришь, что Дези встречался с ней в Лос-Анджелесе?
  «Похоже, здесь есть романтическая связь».
  «Дорин», — сказала она. «И она также... Боже мой».
  «Вы хотите нам что-нибудь еще рассказать, мисс Флэтт?»
  «Не совсем», — напряженный голос в третий раз.
  «Вообще ничего, мэм?»
  Тишина.
  «Мисс Флэтт?»
  «Что случилось с Дези? Это было как-то связано с политикой?»
  Майло сел. «Политическое, как?»
  «Забудьте об этом, я несу чушь. Вам нужно, чтобы я опознал тело, лейтенант?»
  «Нет, мэм, мы знаем, что это ваш брат, и подтверждение можно сделать с помощью фотографий, но я хотел бы поговорить с вами подробнее...»
  «Я выйду», — сказала она. «Чтобы заняться… приготовлениями. Я уже делала это раньше. Мои родители. Я никогда не думала, что буду делать это для своего младшего брата — как ты связал Дези со мной?»
  «Телефонные сообщения, мэм».
  «О. Должно быть, это были те времена, когда Дези звонила, чтобы поговорить с Сэм — моей дочерью. Если я смогу успеть на самолет, я уеду сегодня вечером, лейтенант… Мне нужно убедиться, что Скотт не против… О Боже, мне придется объяснить Сэм. Это нереально».
  «Мисс Флэтт, не могли бы вы пояснить замечание о том, что это политическое заявление?»
  Тишина.
  «Мэм?»
  «Давайте поговорим лично, лейтенант. У меня так много дел».
   NCIC ничего не сказал о Дорин Фредд. Как и DMV, Social Security, любой другой порт в киберпространстве.
  «Все еще призрак». Майло вышел из системы. «А сестра Рики вся в ерунде из-за «чего-то политического». Это начинает очень плохо пахнуть, Алекс».
  Повернувшись к телефону, он набрал номер так сильно, что аппарат подпрыгнул. «Хэл, это Майло. В третий раз. Это мое дыхание или ты на каком-то заоблачном налоговом пиру и не можешь потрудиться помочь местным жителям? У меня есть имя для моей Джейн Доу, нет, спасибо тебе. Дорин Фредд ». Он произнес это с изысканной, яростной дикцией. «И знаешь что, Хэл, даже с этим она призрак, даже не SSN. Так что теперь я думаю, что то, что ты не перезваниваешь, это не халатность, а упреждающий обман. Что чушь собачья, Хэл. Ты мне крупно должен за то дело с Aeromexico, и мне нужно, чтобы ты пришел. Все во имя Бога, страны и моего свободного доступа к шефу, Хэлу. Который не будет рад узнать, что ни одно доброе дело, в очередной раз, не осталось безнаказанным».
  Хлопок. Он ссутулился. «Готов к моему крупному плану, мистер Демилль».
  Я спросил: «Доступ к шефу готов?»
  «Федеральное правительство понимает право. Цель оправдывает средства. Политическая… очевидная связь — это Тедди, но какое, черт возьми, отношение недавно окончивший вуз архитектор может иметь к Сранилу?»
  «Возможно, у него была прошлая жизнь».
  «Какого, супершпиона?»
  «Как что-то политическое», — сказал я. «Или, может быть, учитывая его либидо, он тусовался с предполагаемой жертвой Тедди, с которой познакомился через Дорин.
  Они вдвоем придумали схему шантажа, перегнули палку и поплатились за это».
  «Довольно глупо думать, что они могут выступить против кого-то настолько могущественного».
  «В какой степени твоя работа связана с умными людьми, Большой Парень?
  И участие Бэкера может объяснить, как Бриг-Дорин оказалась в Мастерсоне. Имя Тедди не появляется ни в одном из Бороди
   бумажная работа, но в этом журнале проектирования указано участие фирмы в
  „pied-à-terre“ для иностранного владельца. Бэкер был архитектором, это его тип чтения».
  «Он собирает информацию, Дорин вникает в детали.
  Они вдвоем каким-то образом отправляют сообщение Тарику или султану, один из них делает звонок, и нанимается местный профессионал».
  «Или даже кто-то сам согласится на эту работу».
  «Идиоты», — сказал он. «Думают, что смогут играть в этой лиге. А потом у них хватает наглости снова подняться туда ради развлечения под звездами.
  Засоряя при этом гнездо богатого ублюдка. У Фрейда, наверное, есть для этого название, а?
  «Der payback».
  Плотные губы слегка раздвинулись, излучая что-то похожее на улыбку. Он нажал психическое удаление и снова помрачнел. «Дези и Дорин обнимаются с деревом. СТРОЯТ».
   ГЛАВА
  18
  В шесть двадцать, как раз когда мы собирались идти на ужин, зашел Джон Нгуен.
  Заместитель окружного прокурора был одет в суд в полосатый темно-синий костюм, белую рубашку, синий галстук, значок американского флага на лацкане. Четыре коробки с уликами были сложены на колесной багажной полке. Поза Нгуена была такой же прямой, как всегда, но глаза его опустились.
  «Джон, что случилось?»
  Нгуен открыл верхний ящик, вытащил пачку распечаток и бросил ее на стол Майло. «Финансы мистера и миссис Холман.
  Ты мне должен».
  Майло просмотрел первую страницу. «Как ты это провернул?»
  «Три дня подряд веду судебный процесс по делу о групповом ограблении, совершенно новый судья, до смешного предвзятый в нашу сторону, поэтому я подумал, что она может поверить в вашу фальшивую логику».
  Облизнув палец, Нгуен провел рукой по воздуху. «Один балл, JN. Я заставил одного из своих новых энтузиастов протолкнуть все с банками. Что, я хотел бы отметить, обычно является твоей ответственностью, а не моей, не говоря уже о том, что это значительно ниже моей зарплаты. Но ты потратил время на судебный процесс по делу об убийстве в Марше, так что считай это авансом в виде рождественского подарка».
  Майло перелистывал страницы. «Твой чулок уже в пути, Джон…
  ничего интересного не вижу».
  «Это потому, что их нет», — сказал Нгуен. «Он — профессор на пенсии, она — неизвестный архитектор, их доход, расходы, пенсионный фонд и т. д. — все это соизмеримо с осторожным, зрелым образом жизни. Это значит, что они, вероятно, смогут содержать свой дом и продолжать иметь медицинскую страховку, если они не будут серьезно болеть или слишком часто ходить куда-нибудь поесть».
  «Это определенно все, Джон?»
  «Что, какой-то секретный банковский счет для оплаты услуг киллеров? У них бюджет пожестче, чем у моей бывшей жены — неважно». Нгуен двинулся к двери. «Я могу заставить судью выписать ордер, чувак, но я не могу остановить вонь».
  Мы прошли пару кварталов до Café Moghul, индийского заведения, которое служит дополнительным офисом Майло. Он дает огромные чаевые, драматически всеяден, и владельцы убеждены, что его сварливо-масти поведение отводит опасность. Женщина в очках, которая работает у входа, всегда сияет, когда он неуклюже входит в дверь, начинает накладывать еду, прежде чем его стул нагреется.
  Сегодня на ужин были баранина, говядина, индейка, лобстер, три вида наана и целый огород овощей.
  Он напрягся, словно решая огромную кулинарную головоломку.
  Я сказал: «Слава султану Западного Лос-Анджелеса».
  Он вытер соус с лица. «Соблюдай географию, Раджа . На один короткий момент Золушки».
  «И тут появляется тыква?»
  «А потом вернемся к «Неприкасаемым».
  В середине четвертой порции сладкого рисового пудинга с киром в комнату вошел Шон Бинчи, сияющий и веселый, как всегда.
  «Расскажи мне хорошие новости, малыш, и тогда сможешь поесть».
  «Нет, спасибо, Лут, сегодня готовит Бекки, а это всегда приятно. Скорее хорошие и плохие новости. Я получил много имен строительных рабочих, но ни одного Монтеса или кого-то похожего».
   «Какие хорошие новости?»
  «Я собираюсь проанализировать это очень тщательно».
  Сказано с абсолютной искренностью.
  «Это здорово, Шон».
  Бинчи сказал: «Все, что начинается на букву М , и если это не даст результата, я просто проверю каждое имя на наличие уголовных дел. Как ты всегда говоришь, черепаха бьет зайца».
  Он ушел.
  Майло сказал: «Иногда черепаху раздавливает посреди шоссе восемнадцатиколесный грузовик, но, конечно, сохраняй веру, малыш».
  Он позвонил мне в восемь утра следующего дня. «Сестра Рики должна прийти в мой кабинет через час».
  "Я буду там."
  «Думаю, вам также будет интересно узнать, что Дорин Фредд действительно существует. Вчера вечером я искала на генеалогических сайтах, нашла дальнюю родственницу, живущую в Небраске, отправила ей фотографию по электронной почте. Семья не видела Дорин много лет, но узнала, что ее отправили в Сиэтл, когда она была подростком. Непослушная девчонка, попала в приют».
  «Почему Сиэтл?»
  «Семья изначально была родом из Такомы, где папа Дорин работал на заправке, а мама — продавщицей в продуктовом магазине. Милые люди, по словам кузена, но большие алкоголики, никакого «родительского надзора». Дорин начала убегать из дома в раннем возрасте. Наконец, суд признал ее неисправимой. Какое-то время семья была налажена, но Дорин ушла и оттуда. Она исчезла, никто ничего о ней не слышал все это время, она была единственным ребенком в семье, и оба родителя умерли».
  «Групповой дом все еще работает?»
  «Это так, но там было полдюжины смен владельцев, не осталось ни одного сотрудника с тех пор, как там была Дорин, все старые записи были уничтожены. Ее связь с Десом Бэкером имеет смысл, хотя: я
   отследил место жительства его родителей. Южный Сиэтл, всего в нескольких кварталах от дома. Симпатичная девушка, симпатичный парень, химия, бабах.”
  «Химия возродилась спустя годы», — сказал я. «Неправильный взрыв».
  Я вовремя пришел на встречу с Рики Флэтт и застал ее разговаривающей с Майло.
  Сестра Дес Беккера была увядшей от горя и усталости. Длинные вьющиеся волосы были небрежно завязаны сзади. На ней был мешковатый серый свитер, не подходящий по погоде, джинсы mommy, белые теннисные туфли. Огромная холщовая сумка цвета смога спускалась с ее правого плеча. Сумка для ночных принадлежностей того же оттенка стояла на полу.
  Майло поднял чемодан и проводил ее в ту же комнату, которую мы использовали для пау-вау с Мо Ридом. Он предложил ей кофе и что-нибудь поесть.
  Она коснулась своего живота. «Я не могла ничего удержать. Пожалуйста, скажите мне, что случилось с моим братом».
  «Мистер Бэкер и Дорин Фредд были найдены убитыми в недостроенном доме в районе Холмби-Хиллз. Слышали когда-нибудь об этом?»
  «Я этого не сделал».
  «Ваш брат никогда не упоминал Холмби-Хиллз?»
  «Никогда. Где это?»
  «Это чрезвычайно престижный район, расположенный к западу от Беверли-Хиллз.
  Есть основания полагать, что ваш брат и мисс Фредд уже бывали в этом месте».
  «Недостроенный дом?»
  «Строительный проект».
  «Над чем-то работал Дези?»
  Вместо ответа Майло спросил: «Значит, твой брат и мисс Фредд общались в старшей школе?»
   Кивните. «А во время полета я вспомнил еще кое-что.
  Однажды, когда она была у нас дома, мой отец сказал маме, что она встревожена, и хорошо, что она стремится к полезным занятиям. Ты не сказал, был ли этот проект проектом Дези».
  «Это не выглядит так, мэм. Это было то, что вы бы назвали супер-особняком».
  «Тогда это точно не будет Дези».
  «Не люблю такие вещи».
  «Он бы посчитал это гротеском. Но если он не работал над этим, зачем он был там?»
  «Вот что мы пытаемся выяснить, мисс Флэтт. Эта группа туристов, которую составляли Дези и Дорин, о скольких людях идет речь?»
  «Было еще несколько детей, я действительно не обращал внимания».
  «И насколько вам известно, у Дези и Дорин не было романтических отношений».
  «Я думал об этом», — сказал Рики Флэтт. «Может быть, я действительно не могу сказать.
  У Дези было так много девушек, которым он нравился. Они всегда звонили ему. Папа шутил, что ему нужен личный секретарь».
  «Знаете ли вы что-нибудь о его других недавних подружках?»
  Качает головой. «Извините, тогда я не вмешивался в личную жизнь брата, и это не изменилось, когда мы выросли».
  «Знаете ли вы, что Дорин жила в доме престарелых недалеко от вашего дома?»
  «Нет, но вы, должно быть, имеете в виду Hope Lodge. Это место было предметом разговоров в округе. Мои друзья шутили о нем, называли его «Ho Lodge»
  потому что девчонки были дикие. Я не говорю, что они были такими, но вы знаете, как дети разговаривают. Наверное, поэтому мой отец сказал, что у нее проблемы».
  «Беспокоился ли он, что она плохо повлияет на Дези?»
  Рики Флэтт улыбнулся. «Мои родители придавали большое значение тому, чтобы у нас с Дези развивалось собственное чувство правильного и неправильного. Но даже если они
  попытался бы обуздать Дези, это бы не сработало. Мой брат сделал именно то, что ему хотелось.”
  Майло сказал: «Привела ли сильная воля Дези к чему-нибудь — я должен спросить об этом —
  iy поведение?»
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Что-нибудь необычное».
  «Если вы считаете, что уйти из дома после окончания школы и отправиться в дорогу на десять лет — это необычно, то, конечно».
  «Десять лет», — сказал Майло.
  «Десять потерянных лет», — сказал Рики Флэтт. «По сути, Дези исчез.
  Время от времени мы получали открытки».
  "Откуда?"
  «По всей стране. Национальные парки и тому подобное».
  «Не за границей?»
  "Нет."
  «Чем занимался Дези, чтобы прокормить себя?»
  «Он говорил, что случайные заработки, временная работа давали ему время исследовать природу, познавать жизнь».
  «Открытки», — сказал Майло. «Никаких визитов домой?»
  «Один-два раза в год он появлялся — на Рождество, День благодарения, дни рождения. Он выглядел великолепно, был очень счастлив, и это успокаивало моих родителей. Он возрождал все шестидесятые — длинные волосы, борода, сандалии из пеньки. Но всегда чистый и ухоженный, папа говорил, что он был похож на голливудское представление об Иисусе».
  «Вы упомянули, что занимаетесь делами своих родителей, так что я полагаю...»
  «Ушли, лейтенант. Четыре года назад. Они отдыхали недалеко от горы Олимпия, решили разведать обстановку и выехали на грунтовую подъездную дорогу, которая проходила через зону интенсивной вырубки леса. Груз огромных сосен вывалился из кузова грузовика и раздавил их машину. Мы хотели подать в суд — Скотт, я и Дес, — но адвокаты сказали, что наше дело слабое, потому что дорога была перекрыта цепями, а вокруг были предупреждающие знаки, папа все равно поднял ее и проехал. В конце концов мы уладили дело
   за сто тысяч. Юристы забрали сорок процентов, а шестьдесят мы поделили с Десом. Он исправился и начал учиться в архитектурной школе, сказал, что это поможет с оплатой обучения и проживания. Что делало это ужасно ироничным, так это то, что мы из старой семьи лесозаготовителей, четыре поколения. Мой дед был мастером-пилой, а папа немного занимался лесозаготовками, прежде чем стал пожарным.
  «Мне очень жаль, мэм».
  «Это произошло до рождения Сэма, и это самое больное.
  Мама и папа любили бы Сэма». Слезы. «Она обожала Дези, а теперь его нет».
  «Как Дези отреагировал на потерю родителей?»
  «Ужасно», — сказал Рики Флэтт. «У него был этот пустой взгляд в глазах, он ходил неделями, как будто в трансе. Ходячие раненые, как назвал его Скотт. Я никогда не видел своего брата таким, обычно он открытый, мягкий и доступный».
  «Он ушел в себя».
  «Я помню, как думала, что это нездорово, ему нужно с этим разобраться, пережить серьезную скорбь, иначе он сломается. Я была уверена, что он бросит школу, но он этого не сделал, он выдержал и окончил ее с отличием».
  Майло постучал ручкой по углу. «Мисс Флатт, то замечание, которое вы сделали вчера по телефону, о том, что это политическое. Нам все еще любопытно».
  Глаза Рики Флэтта забегали. «Забудь об этом, это было глупо. Мне не следовало ничего говорить».
  «Но вы это сделали, мэм».
  Она распустила волосы, тряхнула ими, потом закрепила их потуже.
  «Рики, у нас нет других интересов, кроме как раскрыть убийство твоего брата».
  Ударив локтями по столу, она прижала ладони к щекам. Кончики пальцев прошлись над ушами, словно блокируя шум. Не вижу, не слышу.
   Майло сказал: «Единственное, что мы слышали отдалённо связанного с политикой о вашем брате, это то, что он увлекался зелёной архитектурой и всем, что касалось окружающей среды».
  Левая щека Рики Флэтта дернулась.
  Майло подошел ближе. «Он что, стал радикальным? Провести эти десять лет, занимаясь делами, которые можно было бы считать незаконными?»
  «Я не знаю, как он их потратил».
  «Но ты волнуешься».
  «Дези… раньше говорил».
  "О чем?"
  «Сжечь дом», — сказала она. «Это было название песни, которая ему нравилась. Когда он приезжал, он иногда произносил речи.
  О красоте нетронутой дикой природы. О жадных людях, которые насиловали землю и строили памятники своему эго. Им нужен был, сказал он, хороший урок».
  «Памятники», — сказал Майло. «Как тот, в котором он умер. И теперь ты беспокоишься, что он поставил себя в плохое положение».
  Рики Флэтт поднял глаза. «О, Боже, я должен был знать , что произойдет что-то плохое, когда он дал мне деньги . Дези никогда не умел держать деньги, он никогда не заботился о деньгах».
  Не нужно было Майло давить. Он дал ей салфетку, подождал, пока она вытерла глаза.
  «Ладно», — сказала она. «Вот что произошло: Дес появился шесть месяцев назад с пятьюдесятью тысячами долларов наличными. Два больших чемодана набитых. Он попросил меня подержать их для него. Я дала ему запасной ключ от квартиры».
  «Мы говорим о январе прошлого года», — сказал Майло.
  «В новогодние выходные мы со Скоттом собирались отправиться в поездку в Нью-Мексико, и тут появился Дес, без всякого предварительного уведомления».
  «Он сказал, откуда взял деньги?»
  «Я знаю, я должен был спросить. Скотт был в ярости на меня, сказал, что это, должно быть, деньги от продажи наркотиков или что-то еще незаконное, и я вставил нас в тупик
   над нашими головами. Я сказал, что это бессмысленно, Дези никогда не употреблял наркотики или алкоголь, заботился о своем теле. Скотт сказал мне, что я наивен, Дези был в разъездах много лет, мы понятия не имели, что он сделал. Мы сильно поругались, Скотт потребовал, чтобы я перезвонил Дези, настоял, чтобы он забрал чемоданы». Пронзительный смех. «Это было чертовски драматично. Конечно, я в конце концов согласился».
  «Итак, ты позвонил своему брату».
  Рики Флэтт опустила голову. «Я солгала Скотту — единственный раз, когда я это сделала. Почему? Хоть убей, я хотела бы тебе рассказать. Я просто не могла заставить себя противостоять Дези. В моем брате есть что-то такое, что заставляет тебя сказать ему «да». Он такой милый и прямой — в старшей школе его признали самым популярным. Его любили не только девушки, его любили все».
  Я сказал: «Харизма».
  «Да, но для меня это было нечто большее. Когда мамы и папы не стало, больше никого не было. Думаю, я продолжала надеяться, что мы воссоединимся, станем какой-то семьей. Сэм, казалось, был средством для этого». Закрыв лицо руками, пробормотала она.
  Майло сказал: «У тебя все еще есть деньги. Ты беспокоишься, что это политика».
  Рики Флэтт поднял глаза. «Когда Дези принес мне это, он, казалось, нервничал, заставил меня пообещать не задавать вопросов. Я все время думаю, что это плата за что-то неправильное ».
  «Сжечь дом».
  «Может, и не буквально», — сказала она. «Но что-то… зачем еще ему прятать деньги? Я обещаю отправить их тебе обратно, как только вернусь домой, но, пожалуйста, не говори Скотту, что я их оставила себе».
  "Где это?"
  «Наше складское помещение. Мы со Скоттом арендовали его после того, как мама и папа умерли. Из-за их вещей я не могла вынести, чтобы избавиться от чего-либо. Я спрятала чемоданы сзади, за маминым пианино. Скотт никогда туда не заходит».
  «Значит, у Дези был ключ от квартиры?»
   «Я ему одну дала. Они были и его родителями».
  «Когда вы в последний раз видели деньги?»
  «В последний раз, — сказала она, — должно быть, было… через пару недель после того, как я его убрала, то есть месяцев пять назад, плюс-минус. Я пошла туда и пересчитала. Я изначально никогда его не пересчитывала. Зачем? Опять же, я не знаю».
  «Пятьдесят тысяч».
  «Пятидесятидолларовыми купюрами, аккуратно переплетенными. Ты правда думаешь, что это как-то связано с тем, что случилось с Дези?»
  «Деньги — это самый распространенный мотив, который мы видим, Рики».
  «О, Боже, я говорила Скотту, что он параноик, но теперь мне становится плохо». Она схватила Майло за запястье. «Моя семья в опасности?»
  «Я надеюсь, что нет», — сказал Майло. «Но нам нужно положить деньги в надежное место».
  «Я обещаю, что отправлю его прямо вам. Я собирался остаться на несколько дней, чтобы устроить так, чтобы Дези вернулся, но я уеду сегодня, и первым делом утром отправлю чемоданы».
  «Пожалуйста, не трогайте их», — сказал Майло. «Сначала нам нужно их обработать».
  "Процесс?"
  «Дактилоскопия, что-то в этом роде. Я все организую после того, как вы подпишете несколько форм, разрешающих проверку содержимого хранилища. Есть ли в вашем блоке что-нибудь еще, что принадлежало Дези?»
  «Нет», — сказал Рики Флэтт. «Я заполню все, что вам нужно, нарисую вам схему, где я это положил. Я просто хочу, чтобы они оттуда убрались».
  «Я с этим разберусь, Рики».
  «Скотт и Сэм в опасности? Пожалуйста, мне нужен честный ответ».
  «У меня нет никаких признаков того, что ваша семья является целью».
  "Действительно?"
  "Действительно."
   «Слава богу». Глядя в потолок. «Во что ты меня втянула , Дези?»
   ГЛАВА
  19
  Рики Флэтт заполнил разрешение на обыск.
  Майло спросил ее, где она остановилась.
  «Я приехал прямо из аэропорта».
  «Вы арендовали машину?»
  «Я сел на шаттл до Вествуда, а потом на такси».
  «Я найду тебе место. Есть фонд компенсации жертвам, но это будет означать больше форм и займет некоторое время, чтобы получить компенсацию».
  «Мне все равно». Она беспокойно замахала руками.
  Майло позвал Шона Бинчи из большой комнаты D. Бинчи все еще изучал списки строительных рабочих, но ему нечего было сообщить.
  «Найдите мисс Флэтт чистое и безопасное место для ночлега».
  Бинчи подняла свой багаж. «У Star Inn на Сотелле рейтинг Triple A, кабельное и беспроводное подключение, а прямо за кварталом есть IHOP».
  «Как скажешь», — сказал Рики Флэтт.
  После того, как они оба ушли, я сказал: «Политический, в смысле, младший брат может оказаться экотеррористом. Нужно что-то большее, чем болтовня Бэкера, чтобы она начала беспокоиться об этом».
  «Да, она знает больше», — сказал Майло, — «но сейчас было бы неправильно ее подталкивать. Я попрошу Шона присматривать за ней, чтобы она не отходила».
  «Потерянное десятилетие Бэкера предшествовало смерти его родителей, но то, что их раздавило бревнами, могло бы подстегнуть его мотивацию».
  «Пятьдесят тысяч, чтобы что-то взорвать. Например, большой дом, но он так и не добрался до него. С другой стороны, деньги могли быть получены от наркотиков или шантажа. Или он выиграл много за столами и отдал их Рики, чтобы избежать налоговой».
  Мы вернулись в его офис, где Майло позвонил офицеру Крису Каммену. Полицейский из Порт-Анджелеса согласился следить за резиденцией Флэтта
  «столько, сколько сможем» и заняться обыском склада, как только придут документы. «Два чемодана? Какого цвета?»
  «Ищите те, что за пианино, набитые деньгами».
  «Пятьдесят тысяч», — сказал Каммен. Его свист пронзил комнату. «Значит, муж не в курсе, да?»
  «Флатт не знает, что его жена придержала деньги. Она играет хорошо, и я хочу оставаться с ней в хороших отношениях».
  «Бытовые проблемы», — сказал Каммен. «Веселье».
  Четвертая попытка проникнуть в офис федерального Хэла оставила Майло в расстроенных чувствах.
  «Отключенный номер? Это начинает казаться личным».
  Я сказал: «Конечно, но, может быть, это не ты. Это Дорин Фредд».
  «Чем, черт возьми, занималась эта девчонка?»
  «Она знала Бэкера много лет назад. Если бы он был в плохих делах, она была бы хорошим выбором для сбора информации».
  «Проблемный ребенок становится тайным федералом?»
  «Или ее проблемы привели ее в ситуацию, когда ей нужно было торговать услугами. Я бы рассмотрел крупный экологический вандализм на северо-западе Тихого океана во время гастролей Бэкера».
  «Она обманывает Бэкера и трахает его? Это придает совершенно новый смысл работе под прикрытием».
  «Эта часть все еще может быть химией», — сказал я. «Хорошая техника с ее стороны, учитывая наклонности Бэкера».
  «Парень любит взрывать все подряд, а потом становится архитектором и учится строить. Не говорите мне, что у Фрейда не было слова для этого».
   Мо Рид просунул голову в комнату. «Кто-то хочет тебя видеть, Лу».
  «Лучше быть важным».
  «ФБР важно?»
  «Зависит от того, что они скажут», — сказал Майло. Но он был в пепле.
  Через несколько минут появилась невысокая, крепкого телосложения темноволосая женщина.
  «Лейтенант? Гейл Линдстром. Мне порекомендовал общий друг».
  Серый брючный костюм, черные атласы, акцент патоки с краем. Может быть, северный Кентукки или южный Миссури. Светлая кожа и голубые глаза были ясны, подбородок был выдающимся и квадратным.
  «Приятно познакомиться, специальный агент Линдстром».
  Линдстром ухмыльнулся. «Мама всегда говорила мне, что я особенный.
  Реальность немного другая». Ее сумка была такой же большой, как у Рики Флэтта.
  Черная кожа, надежные ремни и пряжки.
  «Общий друг», — сказал Майло. «Кто бы это мог быть?»
  «Вчера он был Хэлом. Сегодня?» Она пожала плечами.
  «Вам это нравится, не так ли?»
  "Что?"
  «Совершенно секретная тайная болтовня».
  «Только когда это сделает работу». Она изучала меня. «Нам нужно поговорить наедине, лейтенант».
  «Это доктор Делавэр, наш консультант-психолог».
  «У тебя теперь есть свой собственный пролер?»
  «Лучше», — сказал Майло. «У нас есть человек, который знает, что делает».
  «Похоже, я застал тебя в неудачный день», — сказал Линдстром.
  «Это несложно сделать».
  Она протянула мне прохладную, твердую ладонь. «Приятно познакомиться, доктор. Без обид, но мне нужно поговорить с лейтенантом Стерджисом наедине».
   Майло сказал: «Так не будет».
  Спустя некоторое время состоялся долгий телефонный звонок, и я получил разрешение.
  Гейл Линдстром заглянула в кабинет Майло. «Довольно уютно для троих».
  Майло сказал: «Я найду нам место».
  «Мне нравится индийская еда, лейтенант».
  Он пристально посмотрел на нее.
  Линдстром сказал: «Извините, я не смог удержаться».
  «Не голоден», — он зашагал по коридору.
  Линдстром сказал: «Ну что ж», — и последовал за ним.
  Назад в ту же комнату для допросов. Интересно, использовали ли ее когда-нибудь для подозреваемых.
  Гейл Линдстром понюхала воздух.
  Майло сказал: «Это самое свежее, что может быть. Я занят. Говори».
  Линдстром сказал: «Хватит ныть, ребята. Не нянчитесь со мной
  потому что я девочка».
  Выманив улыбку у Майло, он спрятал ее тыльной стороной ладони.
  Зевнул.
  «Ладно, ладно», — сказала она. «Что вы знаете об экотерроризме?»
  Майло сказал: «Э-э-э, это не будет какой-то теоретической дискуссией. Если хочешь знать то, что знаем мы, лучше заполни пробелы.
  Потерянное десятилетие Десмонда Бэкера пахнет очень скверно. Дорин Фредд была непослушной девчонкой, которая в итоге стала либо сообщницей, либо вашим информатором. Идите.”
  Линдстром подтолкнула сумку ногой. «Я здесь, потому что Бюро решило, что это лишь вопрос времени, прежде чем ты поймешь, что происходит».
  «Некоторые? Не забивайте мне голову».
   «Если бы вы знали все это, вы бы не пытались связаться с Хэлом. Который, кстати, не может вам помочь. Он из Министерства внутренней безопасности, поэтому он сосредоточен на людях с темной кожей и смешными именами. Как и Бюро, если на то пошло, что является частью проблемы. До 11 сентября мы были готовы тратить серьезное время и деньги на местных психов, которые, по моему скромному мнению, представляют такую же серьезную опасность для общественной безопасности, как и какой-то парень по имени Ахмед».
  «Все остановились, чтобы найти Ахмеда».
  «Мы такие же, как вы, лейтенант. Хронически недофинансированные, с протянутыми руками к политикам, у которых концентрация внимания как у комаров на крэке. Горячая тема момента получает ассигнования, а все остальное засовывается на нижнюю полку. Экотеррористы совершили сотни актов насилия, со множеством жертв. Мы говорим о негодяях, которые считают, что человечество — это чума, и не видят ничего плохого в том, чтобы втыкать колья в деревья, чтобы калечить лесорубов. Фанатиках, которые сжигают чужие дома, потому что им не нравятся квадратные метры. Пока ничего не произошло в больших масштабах, и они заслужили тайную симпатию некоторых основных экологических групп, которые осуждают насилие, но продолжают подмигивать и кивать. Но я считаю, что это лишь вопрос времени, когда страна пожалеет о том, что не занялась этой проблемой».
  «Десмонд Бэкер был серьезным экотеррористом?»
  Линдстром снова пошевелила сумкой. «Это деликатная ситуация. Не для меня лично. Мы говорим о событиях, которые предшествовали моему пребыванию в Бюро».
  Она расстегнула сумку, достала бальзам для губ, скривила рот в неодобрительный маленький бутон и смазала. Базовая тактика задержки. Я узнала их целую кучу, работая психологом.
  Майло сказал: «Я потерял свой сценарий, какая у меня следующая строчка?»
  «Обзор, который я собираюсь вам предоставить, лейтенант, основан на резюме файлов, переданных мне моими предшественниками, которые были переведены».
  «Их переводят в Ахмед. Но вы имеете дело с доморощенными негодяями, до которых никому нет дела».
   Полуулыбка Гейл Линдстром наверняка заинтриговала бы да Винчи.
  Майло сказал: «Ты плохо ладишь с другими, поэтому у тебя тайм-аут».
  Она рассмеялась. «Скажем так, мне поручили расследовать годы экологических преступлений и писать отчеты, которые вряд ли будут прочитаны. Мне поручено сосредоточиться на Тихоокеанском Северо-Западе, потому что именно там пушистики и деревья, как правило, вызывают наибольшую страсть. Это привело меня к вашим жертвам убийств. Десмонд Бэкер и Дорин Фредд встретились в Сиэтле. Он вырос там, а ее отправили в групповой дом для проблемных девочек. Она использовала законные пропуска из дома, а также незаконные выходы, чтобы общаться с Бэкером и его друзьями».
  «Вылезаю в окно», — сказал Майло.
  «Или просто выскользнуть через заднюю дверь, место не было совсем уж супер-максимально закрытым. Как и многие подростки, Фредд и Бэкер и их друзья, похоже, заполняли часть своего свободного времени различными растительными галлюциногенами, альтернативной музыкой, видеоиграми.
  Они также проводили время, занимаясь, казалось бы, полезными делами, такими как походы, кемпинг, уборка окружающей среды, волонтерская работа по спасению диких животных. К сожалению, часть этого могла быть прикрытием для поджогов и других актов вандализма».
  «Их когда-нибудь арестовывали?»
  «Недостаточно доказательств», — сказал Линдстром. «Но их близость к нескольким разгромленным домам показательна».
  «Что именно у вас есть на них?»
  «У местной полиции были слухи о них. А потом — мертвый мальчик».
  «Они кого-то убили?»
  «Не напрямую, но они несут моральную ответственность». Вытащил свой блокнот.
  «Имя жертвы?»
  «Винсент Эдвард Бергхаут, известный как Ван. Ему было семнадцать, когда он сгорел заживо в недостроенном особняке в Белвью, штат Вашингтон. К настоящему времени вы, вероятно, слышали о Белвью, потому что там высокотехнологичные миллиардеры строят замки. Тогда это только начиналось, и это был в основном приятный, малокриминальный пригород Сиэтла.
   Один из первых техномонархов, увидевших потенциал жизни на берегу озера, купил десять акров и начал возводить чудовище площадью двадцать тысяч квадратных футов. Дело дошло до каркаса в ту ночь, когда Ван Бергхаут пробрался внутрь и устроил несколько пожаров. Он уничтожил большую его часть, но также и сжег себя. Мы — мои предшественники — нашли его технику особенно интересной. Вы когда-нибудь слышали о веганском желе Jell-O?
  «Звучит отвратительно здорово».
  «Нет, если вы сделаны из дерева», — сказал Линдстром. «Или плоти и костей. По сути, это самодельный напалм — мыло и нефть, активированные устройством замедленного действия. Любой идиот может получить рецепт в Интернете или в одном из тех предательских психопатических брошюр, выпускаемых параноидальной прессой. К счастью, немногие идиоты действительно заходят так далеко, чтобы состряпать эту штуку, но за эти годы у нас были инциденты, и уровень смертности высок, часто среди виновных. Вы говорите о чрезвычайно зажигательной смеси, и если ваш таймер выключен, вы поджарены. Или, в случае Ван Бергаута, крошки. От ребенка ничего не осталось, они опознали его, потому что он получил выбитые зубы, играя в баскетбол, и часть верхнего моста пережила взрыв».
  Она повозилась с тюбиком бальзама для губ. «Мистер Хай-Тек получил страховку, пожертвовал землю городу под парк, переехал в Орегон и построил еще большее чудовище на тысяче акров».
  «Все уходят счастливыми», — сказал Майло. «Кроме родителей Вана».
  «Кто указал пальцем на друзей Вана. Может быть, потому что они не могли смириться с тем, что их сын — одинокий пироман. Но это не делает их неправыми».
  Я спросил: «Ван стал жертвой дурного влияния?»
  «Именно так, но, как я уже сказал, в этом была логика. Оценки Вана едва ли были проходными, и местный закон ясно представлял его как впечатлительного. Но они ничего не добились и вызвали Бюро.
  Вот так Бюро познакомилось с Десмондом Бэкером, Дорин Фредд и их приятелями».
  «Сколько приятелей?»
   «Бергуты дали местным жителям четыре имени в дополнение к Вану: Бэкер, Фредд, мальчик по имени Дуэйн Пэррис, девочка по имени Кэти Вандервельдт. Мы попытались поговорить с ними, а также с их учителями и друзьями».
  "Пытался?"
  «Это были дети среднего класса с огромной родительской и общественной поддержкой, поэтому у нас не было прямого доступа, все было отфильтровано через юристов. Мы говорим о честных людях, уважаемых в своем сообществе, утверждающих, что их дети — ангелы».
  Я спросил: «Родители Дорин выступили вперед?»
  «Нет, она была исключением. Ее родители были пьяницами, жили за пределами штата и, казалось, едва понимали, чем занимается Дорин.
  Кроме того, к тому времени, как мы начали расследование, Дорин уже не было».
  «Еще один кролик», — сказал Майло.
  Линдстром сказал: «Конечно, мы заподозрили, что это не так, но разрыв был ее привычным поведением, и все, с кем мы говорили, говорили, что не могут представить Дорин, вовлеченной в что-то жестокое. Наоборот, она была пассивной, нежной, любила поэзию, голубое небо, зеленые деревья, маленьких милых млекопитающих. Люди в Hope Lodge — доме
  — тоже ничего плохого о ней не сказал. Бедная Дорин была жертвой семейного неблагополучия, а не дикой девчонкой».
  Я спросил: «Изменили ли они свое мнение, когда узнали, что она тайком сбегала, чтобы встретиться с остальными?»
  «Не то, что я читал, доктор. Мой предшественник описал людей, управляющих этим местом, как «идеалистов». Что в Бюро означает глупых, наивных благодетелей. Мы смогли получить ордер на комнату Дорин, потому что большая часть финансирования Hope Lodge шла через государственные гранты. К сожалению, ничего смешного там не обнаружилось. И мы привезли собак, все дела».
  Майло спросил: «А на остальных ордеров нет?»
  «Даже близко нет. Мы пошли искать судью, но тот, кто, как мы думали, мог бы с нами работать, сказал, что не разрешит «охоту на ведьм». Мы разместили общенациональное оповещение о Дорин, поместили других детей под
   наблюдение в течение пары месяцев. Это ни к чему не привело, больше не было никаких пожаров в Белвью или где-либо еще в районе Большого Сиэтла. Мы двинулись дальше».
  «Но в какой-то момент вы нашли Дорин и сумели обратить ее».
  Линдстром зажала верхнюю губу. Удерживая тюбик бальзама для губ двумя указательными пальцами, она сказала: «Это тот момент, когда я говорю: «О, Шерлок!» и широко открываю глаза?»
  Майло спросил: «Зачем еще ты здесь, Гейл?»
  Линдстром сняла свой серый пиджак. Под ним была красная майка. Квадратные плечи, толстые, но крепкие руки. «Здесь как-то сухо, не думаешь? Должно быть, это твой кондиционер. Могу я попросить у тебя кофе?»
   ГЛАВА
  20
  Напиток, который используют в детективной комнате, имеет освежающий привкус смолы и похож на метамфетамин, действуя на нервы.
  Специальный агент Гейл Линдстром выпила полстакана без жалоб, потерла глаза, потянулась, зевнула и снова потянулась. Майло делает то же самое, когда притворяется небрежным.
  Линдстрему требовалось больше практики.
  Сделав еще глоток, она наконец скорчила ожидаемую гримасу и отставила чашку в сторону.
  «Да, Дорин наконец-то всплыла. Я не имела к этому никакого отношения, но это все равно заставляет меня съеживаться». Потянувшись к чашке, она поразмыслила над еще одним глотком, но передумала. «Ничего, что Бюро сделало, чтобы ее втянуло. Ее собственная глупость сделала».
  «Она совершила плохой поступок и попалась», — сказал Майло.
  «Ее арестовали за проституцию и наркотики пять лет назад. Хотите угадать, где именно?»
  «Сиэтл».
  «Сердце города, центр города. Я бы не удивился, если бы она никогда не уехала. Хотя она и рассказывала нам всякие истории о путешествиях автостопом по стране, о жизни на земле, ни одна из ее деталей не совпала с действительностью, и то, что я получаю из ее файла, — это биография прирожденной патологической лгуньи».
  Я сказал: «Дес Бакер путешествовал по стране десять лет. Она утверждала, что была с ним?»
   «На самом деле, она это сделала, доктор. Не как постоянный компаньон, о и так далее. Она плела странные байки о жизни в лесах, поедании корней и побегов, сборе диких грибов, о чем угодно. Но, как я уже сказал, когда дело дошло до заключения сделки по таким важным пунктам, как даты, города, штаты, она развалилась. Психиатры Бюро окрестили ее театральной личностью».
  Майло спросил: «Они ее осмотрели?»
  «Я не видел никаких клинических отчетов».
  Я сказал: «Значит, диагноз, вероятно, был поставлен после просмотра файла».
  «Вы не согласны с диагнозом, доктор?»
  «Я недостаточно знаю, чтобы согласиться или не согласиться».
  Линдстром нахмурился. «Без обид, но психология не имеет значения, не так ли? То же самое касается рассказов Фредда о девушке-природе. Может быть, часть из этого была правдой, может быть, она дважды, трижды, четырежды блефовала. Суть в том, что никаких экологических преступлений в тот период нельзя отследить до нее, так что либо она действительно хорошо умела заметать следы, либо она и другие дети из Сиэтла изначально не представляли собой ничего особенного».
  Я сказал: «Пять лет назад Дес Бакер учился в архитектурной школе.
  То, что Дорин занялась проституцией, говорит о том, что их пути, вероятно, разошлись задолго до этого».
  "И…?"
  «Я просто пытаюсь определить временные рамки».
  «Я не буду спорить с твоей логикой».
  Майло сказал: «Итак, ее арестовали за проституцию. Как это привело к федеральному стукачу?»
  Линдстром сказал: «Я ничего не говорил о ее обращении».
  «Ее личность была стерта, хватит болтать».
  Линдстром играла с лямкой ее майки. «Да, мы ее перевернули, но ее пугала не та часть, что она проститутка, а наркотики.
  Речь идет о килограммах травы, таблетках в аккуратных маленьких пакетиках и нескольких кусках камня. Достаточно, чтобы упрятать ее на очень долгое время».
   «Она была дилером высшей лиги?»
  «Вещицу нашли в подвале меблированных комнат, куда она обычно водила клиентов. В центре Сиэтла, недалеко от рынка Пайк».
  «Она просто случайно живет со всем этим в одной комнате?»
  «Сижу на нем», — сказал Линдстром. «Буквально. Один из тех люков под кроватью, прямо под ее матрасом-прыгуном за баксы.
  Невезение Дорин заключалось в том, что она глотала таблетки перед клиентом, который оказался тайным агентом полиции Сиэтла. Она утверждала, что это был Адвил, и это позже подтвердилось. Но тем временем в комнате все серьезно перевернулось.
  Город только что начал один из временных моральных крестовых походов —
  слишком много туристов, которых беспокоят негодяи, поэтому ордера были проще простого.
  Дорин утверждала, что изначально не знала о существовании люка, даже никогда не заглядывала под кровать. Может, это даже правда. Множество девушек пользовались той же комнатой, а здание принадлежало паре камбоджийских рестораторов, подозреваемых в проносе всякой гадости. К тому времени, как вызвали Бюро, они уже ушли, завернутые в слои бумаги, которые вели в тупик в Пномпене. Мы планировали конфисковать всю собственность в соответствии с законами RICO, но полиция Сиэтла заявила, что приз принадлежит им. Сейчас там симпатичный маленький торговый центр. Дизайнерская кофейня, суши-бар, итальянское кафе с отличной выпечкой, тренажерный зал для яппи. А еще солярий, который может пригодиться в Дризл-Сити».
  «Вы недавно были у нас».
  «Я был там вчера. Пытался узнать все, что мог, о Дорин.
  После того, как мы узнали, что с ней здесь случилось».
  «Чему ты научился?»
  «Ничего». Улыбка. «Я съел хороший панини в итальянском ресторане».
  «Как давно вы общались с Дорин?»
  «Я никогда с ней не общался, — сказал Линдстром. — Я унаследовал ее.
  И куча других, таких как она. Если это звучит как защита, то так оно и есть».
   «Куча стукачей, живущих на налоговые деньги, которые в конечном итоге сжигают вас.
  Все как обычно, Гейл».
  Кожа над шеей Линдстрема порозовела. «Как будто с вами никогда такого не случается, ребята? Я точно знаю, что шесть лет назад одна из ваших лучших женщин-наркоманок устроилась сутенершей в квартире в Голливуде. Не какая-то подставная штука, у полиции Лос-Анджелеса был настоящий D Two, который нанимал и работал с настоящими проститутками на улице, управлял всем по-настоящему деловым образом, вел бухгалтерию, регистрировал доходы. Все для того, чтобы вы могли привлечь высококлассных клиентов, потому что феминистка в городском совете кричала достаточно громко, чтобы ее услышали. Так что же происходит с вашим грандиозным планом? Уличные девчонки, которыми должна руководить ваша D, подсовывают ей коктейль, раздевают ее догола, фотографируют, как ее насилуют их парни-бандиты, выкладывают фотографии в интернет и сбегают в Мексику с деньгами. Вот где работа полиции в лучшем виде».
  Выражение лица Майло говорило, что он никогда ничего подобного раньше не слышал.
  Гейл Линдстром сказала: «Новости для тебя, да? Ну, тогда поблагодари отряд по борьбе с беспорядками полиции Лос-Анджелеса. Я хочу сказать, Майло, что мы все что-то выигрываем, что-то проигрываем. И мы все прикрываем свои коллективные задницы. Да, Бюро посчитало, что Дорин может быть полезна, потому что в тот же период, когда она утверждала, что была девушкой природы с Бэкером, вся эко-сумасшедшая сцена накалилась до невыносимого состояния. Я говорю о двух маленьких детях исследователя-генетика — малышах, ради Бога, — получивших ожоги третьей степени после того, как сумасшедшие из движения за освобождение животных подожгли семейный дом, потому что папа развел крыс. Я говорю о кучке лесорубов возле границы Вашингтона с Канадой, которые ослепли и потеряли конечности из-за шипов деревьев. Дом Рональда Макдональда, опрысканный угрожающим гра-ти, а затем заполонивший живыми крысами, с семьями, живущими там.
  Семьи детей, больных раком , ради Бога. Все потому, что кому-то не нравятся Биг Маки. Эти люди — сумасшедшие , и они порочны.
  И вдобавок к этому, по крайней мере, дюжина проектов по строительству жилых домов была превращена в уголь, так почему бы нам не попробовать использовать Дорин? Все знали, что наркотики на самом деле не ее, почему бы не заняться этим?»
  Я спросил: «Почему вы решили, что Дорин может что-то предложить?»
  «Она сказала моим предшественникам , что она это сделала. Начала выплескивать информацию с той минуты, как ее посадили в тюрьму, заявляя о всевозможных инсайдерских знаниях о самых радикальных маргиналах движения. О людях, с которыми она контактировала за годы своих путешествий. То, что делало ее заслуживающей доверия, — это ее настойчивое желание получить пропуск для себя во всем, о чем она говорила. Намек на то, что она была больше, чем просто наблюдателем».
  Майло сказал: «Но…»
  Линдстром повернулся к нему. «Тебе это слишком нравится, но ладно, я вскрою тебе вену: мы ее защитили, а она нас подставила. Счастлив, отец О'Шонесси? Сколько раз мне нужно прочитать «Аве Мария»?»
  Майло не ответил.
  Она сказала: «Оглядываясь назад, легко увидеть закономерность, но в то время?»
  «Какова была закономерность?»
  «Как только Фреда оправдали от обвинений в употреблении наркотиков, она прекратила болтовню, заявив, что боится за свою жизнь, нуждается в новом удостоверении личности, безопасном доме в другом городе, карманных деньгах. Это заняло месяцы.
  После того, как ее подставили, она симулировала депрессию, говорила, что у нее нет сил справляться с жизнью, издавала суицидальные звуки. Бюро назначило врача, чтобы провести ей полное обследование, и осмотр у психиатра».
  Я сказал: «Это не тот, кто назвал ее театральной».
  «Нет, врач, который считал ее социопатом. Но нам нужно было смириться с этим, а не противостоять ей. Еще несколько месяцев, а затем она подняла новую медицинскую проблему...»
  «Пластическая операция», — сказал Майло.
  Линдстром сердито посмотрел. «Не играй со мной. Я что, повторяю то, что ты и так знаешь?»
  «Это выяснилось во время ее внешнего осмотра в морге. Почему Дорин вдруг захотела, чтобы ей укололи нос?»
  «Что ты думаешь? «Мне страшно, мне нужно изменить свою внешность».
   «Сестра Дес Бакер узнала ее даже по носу».
  «Так почему же она не выбрала что-то, что действительно сработало? Как я уже сказал, задним числом все понятно. Насколько я знаю, она просто хотела выглядеть симпатичнее и использовать наши налоговые доллары, чтобы заплатить за это».
  Я сказал: «Операция, потом восстановление. Еще несколько месяцев задержки».
  «К тому времени, как она заговорила, прошел уже год. Началось все многообещающе, она выплеснула всякую ужасную чушь. Включая чушь о взаимодействии между отечественными эко-сумасшедшими и иностранными террористами, какой-то крупный заговор Армагеддона. Но, как я уже сказал, все это зашло в тупик».
  Майло спросил: «Она дала тебе что-нибудь праведное?»
  «Как и большинство лжецов, она приправляла свою чушь частичками реальности.
  Пустяки, но этого достаточно, чтобы мы могли продолжать жить».
  "Как что?"
  «Ложные сообщения о наблюдениях за исчезающими видами с целью остановить общественные проекты — фальшивые ДНК, размазанные по деревьям, и тому подобное.
  Ненасильственные хулиганы отправляются в каноэ и режут сети, зеленушки, сидящие на старых, почтенных деревьях, чтобы их не срубили для торговых центров. Что — к сведению — не могу сказать, что меня это беспокоит. Гигантская секвойя так стареет, ради Бога, дайте ей спокойно дожить свои золотые годы. И когда я проезжаю мили по вырубленной земле там, где раньше был лес, это не вызывает у меня патриотизма. В любом случае, Дорин настучала на низшую лигу, ничего не вышло, но нам потребовалось некоторое время, чтобы отследить все ее липкие зацепки.
  «Вы вернулись и расспросили ее о мертвом ребенке в Белвью?»
  «Можете поспорить, что так и было», — сказал Линдстром. «Она ни разу не отступила от своей первоначальной истории: она уютно устроилась в Хоуп Лодж в ту ночь, когда это произошло, и была уверена, что никто из ее приятелей не замешан, они никогда бы не сделали ничего подобного».
  «Она упомянула, что Бэкер был ее попутчиком», — сказал я.
  "Но она не обвиняла его ни в чем, доктор. Фактически, каждый раз, когда мы упоминали его имя, она выдавала его за Джонни
   Appleseed, а не какой-то маньяк-ребомбардировщик. Тем не менее, мы проверили его, и, как вы сказали, он учился в архитектурной школе, направляя свои зеленые импульсы в социально приемлемую сторону».
  Майло спросил: «Как скоро после того, как вы обеспечили ей глубокое прикрытие, она ушла?»
  «Она не появлялась на наших экранах тридцать месяцев, две недели и три дня», — сказал Линдстром. «Вам нужны часы и минуты, я вернусь в свою федеральную кабинку и воспользуюсь калькулятором. Мне ее назначили — и другим — чуть больше года назад, я пялился на ее лицо, не в силах отвести взгляд. И вдруг она в вечерних новостях, и я чуть не выблевал свою Lean Cuisine. Ваш художник проделал довольно хорошую работу».
  «Мое имя тоже было на экране, Гейл. Так что вместо того, чтобы поднять трубку, ты говоришь Хэлу, чтобы он замолчал».
  «Выбора не было, директива пришла сверху».
  Когда Майло не ответил, она спросила: «Как будто у тебя все по-другому?»
  «Я чувствую здесь тему, Гейл. Все делают это в качестве защиты».
  «Чего ты от меня хочешь?» — спросил Линдстром. «Вспомни свою голливудскую D, запертую в постели с раздвинутыми ногами, и угадай, что ты не найдешь ни следа этих грязных фотографий нигде в Интернете. Любые письменные отчеты об операции, точка. То, что идет сверху, просачивается вниз к пеонам. Наша работа — убирать беспорядок».
  «Ладно», — сказал Майло. «Кафка — Бог, а мы все тараканы. Но даже насекомые умеют быть социальными. Почему ваши боссы хотели мне помешать?»
  «Они хотели убедиться, что все улажено, прежде чем мы начнем взаимодействовать».
  «То есть очистить файл Дорин от всего полезного, чтобы не выглядеть глупо?»
  «Как в том, чтобы прояснить свои собственные факты. Как во внезапной поездке в Сиэтл вчера утром в автобусе рядом с храпящим толстяком».
  «Если бы я не доставал Хэла, мы бы сидели здесь, Гейл?»
  «Я не могу отвечать на теоретические вопросы», — сказал Линдстром. «Дело в том, что я здесь и рассказал вам все, что знаю о Дорин. Если это поможет вам закрыть ее, я отпраздную вместе с вами. Потому что одно из моих заданий — убрать ее к черту со своего стола».
  «Тогда пиши бредовый отчет. Я — потакатель тараканам».
  «Сначала дайте больше информации. Например, расскажите мне все, что можете, об убийстве Дорин».
  «Дорин и Бэкер наслаждались сексуальным соитием в большом доме и были застигнуты врасплох в этот момент».
  «Ой», — сказал Линдстром. «Режим?»
  «Его застрелили один раз в голову, вероятно, из пистолета 22-го калибра, а ее задушили».
  «Криминалистика?
  «Его и ее отпечатки в ожидаемых местах, больше ничьих, ничего в хате Бейкера. Хате Дорин вообще не было, потому что какое-то неназванное правительственное агентство помогло ей уйти и позволило ей оставаться в подполье даже после того, как она их обманула. Почему, как только вы поняли, что она вас обманула, вы не вернули ее фактоиды на место?»
  «Так не делается».
  «Она была позором, поэтому нет смысла привлекать к ней внимание перед следующей сессией по сбору пожертвований в Конгрессе».
  «Как скажешь», — сказал Линдстром. «Я действительно хочу, чтобы ты перестал ныть, потому что я не был причиной всего этого. Мне нужно лишь достаточно данных, чтобы написать ее чертову эпитафию. Что еще у тебя есть?»
  «Ничего».
  Она поднесла сумку поближе. «Я провела кое-какую проверку, и владелец недвижимости может быть интересен».
  «Правда», — сказал Майло. Ухмыляясь, его руки свернулись в огромные митенки, розовые, блестящие и дергающиеся. Как пара рождественских окороков, оживленных каким-то безумным ученым.
  Гейл Линдстром завороженно наблюдала за ними.
   Майло встал. «Специальный агент Линдстром, я думаю, мы закончили».
  «О, Иисусе», — сказала она. «Что с тобой?»
  «Сначала ты говоришь, что все мне рассказал, а потом подкидываешь свой маленький кусочек, чтобы придать остроты всему этому дерьму. В отличие от Бюро, у меня нет лет, чтобы терпеть геймеров».
  Челюсть Линдстрема выпятилась. «Я никогда не использовал слово «все ».
  «Ну, теперь все ясно», — сказал он, направляясь к двери.
  Гейл Линдстром сказала: «Я не играю с тобой. Я ничего не сказала в начале, потому что предполагала, что ты знаешь о владельце.
  После того, как ты ничего не сказал, я подумал, что ты ничего не сказал, поэтому я тебе и сказал, ладно?»
  Тишина.
  «Я не думал, что мне придется кормить тебя с ложечки простыми...»
  «Кому принадлежит эта собственность, Гейл?»
  «Ты действительно не знаешь?»
  Майло улыбнулся.
  «Да ладно», — сказал Линдстром. «Как и ты, я наемный работник, далекий от вершины пищевой цепочки. Ты хочешь продолжать придираться ко мне, я не могу тебя остановить, но это не закроет твое двойное убийство. Ты хочешь, чтобы я пошел первым, нэ? Принц Тарик из Сранила, он же Тедди».
  Майло снова сел. «Еще кофе, Гейл? Мы очень гостеприимны».
  Линдстром разинул рот. «Не то чтобы это имело значение, но я узнал о нем только перед тем, как пришел сюда. Ты не считаешь его подозреваемым.
  Не напрямую, я имею в виду. Он вернулся в Сранил».
  Майло сказал: «Его обвиняют в убийстве еще одной девушки».
  Линдстром сел. «Кто, где, когда?»
  «Не знаю, не знаю, года два назад. Пока это на уровне слухов, иностранка, может, тусовщица, может, шведка».
  «Кто ваш источник?»
   «Тот, кто услышал слух».
  "ВОЗ?"
  Майло покачал головой. «У нас тоже проблемы с секретностью. Насколько я знаю, это чушь, но время подходящее: как раз тогда, когда строительство хижины Тедди остановилось. И он сразу же смылся домой».
  «Тогда Дорин оказывается там». Линдстром покачала головой. «Я не вижу никакой очевидной связи».
  «Что-нибудь связанное со Сранилом когда-нибудь всплывало в рассказах Дорин?»
  «Нет. И в этом я могу быть уверен, потому что как только я узнал, что Тедди владеет недвижимостью, я перечитал каждое чертово слово в ее деле».
  «Но она говорила об иностранных террористах, объединившихся с местными эко-фанатами».
  «Это ни к чему не привело, и она никогда не упоминала ничего об азиатах, шведах, угандийцах или литовцах».
  «Просто Ахмед», — сказал Майло.
  «Кавычки, кавычки, «типы из Аль-Каиды».
  «Сранил — мусульманин, Гейл. А у султана есть две группы экстремистов, которые жаждут отрубить ему голову и заполучить контроль над всей его нефтью.
  Один из них — фундаменталист».
  «Интересно», — сказал Линдстром. «Вы действительно думаете, что это может быть политическим?»
  «Боже, надеюсь, что нет. Дорин когда-нибудь ездила за границу?»
  «Даже паспорта никогда не было».
  «Тот же вопрос, Гейл».
  «Я только что сказал вам — о. Нет, лейтенант Стерджис, насколько мне позволяет мой статус пеона, я не знаю, чтобы Бюро или кто-то еще снабжал ее забавными проездными документами».
  Майло сказал: «Значит, кто-то наверху мог это разрешить».
  «Конечно, но почему Бюро должно было помочь ей скрыться, когда мы платили ей за болтовню, а она не выходила? Единственный раз, когда она
   мог бы уехать за границу, был бы между расставанием с нами и сейчас».
  «Именно так», — сказал Майло.
  Линдстром задумался. «Хорошо, я сделаю несколько звонков, обещаю дать вам достоверную информацию. Достаточно справедливо?»
  Он кивнул. «После того, как Дорин попросила перевезти ее из Сиэтла, где вы ее приютили?»
  «Извините, не уполномочен. Но поверьте мне, это было не где-то за пределами континентальной части США». Улыбка. «Представьте себе акры равнин, и ни одной горы в поле зрения».
  Майло сказал: «Не здесь, в Лос-Анджелесе».
  «Даже близко нет».
  «Поскольку вы только что прочитали каждое чертово слово в файле, есть ли там что-нибудь о подружке, которая путешествовала за границу? Или приехала из-за границы?»
  «Шведская тусовщица? Опять-таки отрицательно», — сказал Линдстром. «Вам придется поверить мне, но в этом файле содержится полная международная интрига, связанная с Дорин Фредд. И у вас нет никаких серьезных доказательств того, что принц Тедди на самом деле кого-то околпачил. Но даже если бы он это сделал, как это связано с Дорин и Бэкером два года спустя?
  Сжечь большой помпезный дом, я могу поверить. Они, вероятно, сделали это еще в Белвью и Бог знает сколько раз еще. Но нацелиться на Тедди, конкретно? Это превращается в какого-то отвратительного 007
  Сделка? Я ее не вижу».
  Майло сказал: «А что, если Дорин и Бэкер каким-то образом узнали о предполагаемом убийстве и попытались нажиться? Из того, что вы о ней знаете, это имеет смысл?»
  «Шантаж… конечно, почему бы и нет? Она не была женщиной с высокими моральными принципами». Она подалась вперед. «Она и Бэкер сошлись больше по старой памяти, решили сделать больше, чем есть одуванчики и трахаться?
  Эй, все возможно, но я не могу тебе ничем помочь».
  «В ваших файлах где-нибудь встречается имя Монте?»
   «Нет. Кто он?
  «Может быть, никто, Гейл».
  «Очевидно, ты думаешь, что он кто-то».
  «Что случилось с двумя другими детьми, с которыми Дорин и Бэкер проводили время в Сиэтле?»
  «Дуэйн Пэррис и Кэти Вандервельдт? Они оба поступили в колледж и встали на верный путь. Она училась на медицинском, он — на юридическом. Расскажите мне о Монте».
  «Просто имя, которое всплыло в наводке».
  "Как…"
  «Кто-то, кто мог знать Дорин».
  «Может быть? Это значит, что вы не считаете наконечник прочным?»
  Майло рассказал ей подробности.
  «Чудак без сотового», — сказала она. «Монте. Нет, ничего не напоминает, но как только вернусь, перечитаю файл, вдруг он ускользнул от меня. Речь идет о семистах с лишним страницах».
  «Дорин была незначительной личностью, но она заслужила энциклопедию?»
  «Единственное, что мы умеем делать хорошо, — это переворачивать бумагу», — улыбнулся Линдстром.
  «Бедные деревья».
   ГЛАВА
  21
  Мы стояли перед зданием вокзала и смотрели, как Линдстром уезжает на правительственном «Шевроле».
  Майло спросил: «Что из этого было правдой?»
  "Кто знает?"
  Женщина вышла со стоянки, пересекла улицу и прошла мимо нас, оставляя зефир Chanel № 5. Худая, с тонкими чертами лица, с хорошо уложенной копной огненно-красных волос, подчеркнутых темно-зеленым костюмом и желтым шарфом с узором в виде гремучей змеи. Она несла сумку даже больше, чем у Линдстрема, и держала высокую походку, когда открывала дверь станции.
  Я сказал: «Вероятно, в интересах Линдстрема сотрудничать.
  Если ты оправдаешь Дорин, она продвинется в своем наказании».
  Дверь вокзала открылась, и рыжая рванулась к нам, размахивая сумкой, с развевающимися волосами. «Лейтенант Стерджис? Кларисса Джерниган, из коронера».
  «Доктор».
  «Я давал показания за углом, подумал, что могу поговорить с вами лично. Секретарь сказал мне, что я прошел прямо мимо вас».
  Глаза цвета хаки изучали меня.
  «Это доктор Делавэр, наш консультант-психолог».
  «Иногда нам может понадобиться помощь в самоубийствах. Вы не против, если я поговорю с лейтенантом наедине?»
  Майло сказал: «Все, что знаю я, узнает и доктор Делавэр».
   «В том, что я скажу, нет ничего психологического, лейтенант».
  «Извините, док. Так не принято».
  Доктор Кларис Джерниган сдвинула сумку на тротуар. «Конечно, что за фигня. Я вскрыла голову мистера Бэкера и извлекла осколки пуль.
  Определенно .22s, лаборатория пытается перебрать, так что если у вас есть оружие, они могут провести сравнение».
  "Спасибо-"
  «Я также решил провести вскрытие вашей Джейн Доу, в конце концов. Как я и предполагал, ничего особенного в плане COD. Ручное удушение, следы от пальцев очевидны, но никаких отпечатков или ДНК, так что, возможно, ваш негодяй был в перчатках. Это была здоровая молодая женщина, которая встретила довольно неприятную кончину буквально от рук другого».
  «Теперь у нас есть для нее имя, Док. Дорин Фредд. Два «д».
  Джерниган выхватил BlackBerry, ввел информацию. «Мой отчет будет готов. То есть, когда я смогу до него добраться».
  Майло спросил: «Это то, что ты хотел сказать мне лицом к лицу?»
  Джерниган откинула плечи. «Что мне нужно сказать тебе, так это то, что я совершила ошибку и предпочла не обсуждать этот факт по телефону». Глядя на меня. Я сосредоточила взгляд на парковке и сделала вид, что нахожусь в другом месте.
  Майло ждал.
  «Я не считаю это серьезной ошибкой, но вы должны знать, если это повлияет на то, как вы будете вести свое расследование. Как я уже говорил, результаты теста на изнасилование были отрицательными, и моя первоначальная оценка не была связана с сексуальным насилием. Но после вскрытия я обнаружил ссадину на слизистой оболочке влагалища, чуть менее пяти дюймов».
  Она перекинула шарф со змеей через плечо. «Так почему же я не заметила его изначально? Потому что он был на крыше влагалищного свода, как бы спрятан. Небольшая, но довольно неприятная зацепная рана, соответствующая вставке твердого предмета — без шуток, пожалуйста. Что-то с заостренным расширением на верхней поверхности. Моя догадка, подтвержденная моим аналитиком по следам инструментов, — это ствол пистолета с острым прицелом.
  Сначала я предположил .22 из-за Бэкера. Но после проверки длины стволов я не вижу ни одного .22, который вошел бы так глубоко, не вызвав серьезного внешнего повреждения половых губ. Поэтому мы склоняемся к револьверу большего калибра с более длинным стволом и выступающим прицелом, например, Charter Arms Bulldog. На самом деле, мы опробовали Bulldog, и он довольно хорошо подошел с абразивным износом».
  «Два пистолета», — сказал Майло. «Маленький для стрельбы, большой для изнасилования».
  «Для меня, лейтенант, это попахивает запугиванием, яростью или, может быть, просто садизмом. И, конечно, теперь вам нужно рассмотреть двух преступников. Вы согласны, доктор Делавэр?»
  «Имеет смысл».
  «Тогда мы все на одной волне». Джерниган посмотрела на часы.
  «Излишне говорить, что моя первоначальная гипотеза не будет отражена в отчете, и я был бы признателен, если бы то же самое коснулось и вашей».
  «Совершенно верно, доктор».
  «Чтобы вас успокоить, я еще раз взглянул на мистера Бэкера.
  Осмотрел его анус и рот на предмет признаков нападения с применением оружия или чего-либо еще. Безупречный по всем пунктам, так что, какая бы дополнительная психопатология ни была задействована, она, похоже, была зарезервирована для г-жи.
  Фредд с двумя д . Хорошего вам дня, джентльмены.”
  «Как дела, Бобби Эскобар?»
  «Пока что, лейтенант, это никуда не годится». Злая улыбка. «Вы добровольно предлагаете свои услуги? Эта сделка все еще в силе».
  «Я не думаю, что Шери оценят мое вмешательство, Док».
  «Без сомнения», — сказал Джерниган. «Но опять же, дела идут достаточно плохо, и все хотят спасения».
  Когда она ушла, он сказал: «Когда она призналась, что гуляет, я ожидал чего-то вроде исчезнувшего пятна спермы».
  Я сказал: «Может быть, ей просто нужно во многом признаться».
  «Оружейное изнасилование», — сказал он. «Двое ондеров или один доминирующий блиц-артист, который сумел в одиночку запугать Бэкера и Дорин».
   «Тот, у кого есть большие деньги, может позволить себе нанять команду».
  «Тедди и/или султан отправили отряд убийц». Он сложил ладони вместе, посмотрел на небо. «Чем я вас оскорбил, герр Кафка?»
  Шон Бинчи появился в офисе Майло, размахивая списком преступников, взятым из списка субподрядчиков Beaudry Construction.
  Девять имен, ни одного Монтеса или близкого. Бинчи выследил семерых негодяев, исключил их, направлялся в Ланкастер, чтобы проверить последних двоих — двух братьев-цементаторов, арестованных за кражу инструментов с предыдущей работы.
  Майло спросил: «Как дела у Рики Флэтта?»
  «Ее разместили в гостинице Star Inn, оплатили полное кабельное телевидение и все киноканалы».
  «Этого должно быть достаточно, Шон».
  «Один вопрос, Лут: мой отец был подрядчиком до того, как попал в Amway, я работал на него летом. Ничего особенного, просто переделки, пристройки комнат. Но когда жильцы не жили в помещении, отец плотно огораживал работу, и моей обязанностью было проверять в конце каждого дня. Но это место? Любой мог зайти туда, это было похоже на напрашивание на неприятности. Не то чтобы там осталось что-то, что можно было бы украсть, но все же».
  «Согласен, малыш. Есть теории, почему?»
  «Такое ощущение, будто владелец потерял к этому месту интерес»,
  сказал Бинчи. «Но тогда почему бы просто не продать его и не заработать немного денег?
  Может быть, они достаточно богаты, чтобы не беспокоиться о нескольких миллионах, но я просто не вижу смысла оставлять их там. В любом случае, я уверен, что не сообщаю вам ничего нового, позвольте мне пойти и проверить этих двух воров».
  Когда он ушел, Майло сказал: «Как будто мы никогда об этом не думали. Но очевидное не значит несущественное».
  Я сказал: «Возможно, там похоронено тело, и это как-то связано с культурой Сранила».
  «В смысле?»
   «Позволить природе идти своим чередом — это что-то вроде дзен».
  «Они мусульмане, Алекс».
  «В исламе может быть что-то подобное».
  «Дать телу сгнить до такой степени, что его невозможно будет опознать? Стоимость партии — восемь цифр. Даже для миллиардера это не акции Lehman».
  «Султан — религиозный человек», — сказал я. «Сущности веры могут иметь большое значение».
  Он повернулся к компьютеру и застучал по клавишам.
  Пять заходов спустя мы оба читали эссе ученого из Йельского университета
  «возникающие и расходящиеся культурные силы» по имени Кейр МакЭлвэй, приведя в пример султанат
  постмодернистское общество, в котором относительно просвещенные исламские нравы и законы, включая либеральную и гибкую интерпретацию шариата , вытеснили многовековую, основанную на природе племенную анимистическую религию. Однако, остатки прежних верований и ритуалов сохраняются, иногда смешиваясь с современным мусульманским подходом. Среди них — обряды солнца и воды, поклонение определенным деревьям и кустарникам и календари рыбной ловли, основанные на астрологических конфигурациях, сохраненные как ностальгические сказки, но тем не менее почитаемые. В некоторых случаях, таких как sutma , заимствованное из анимистического sutta anka enma
  — буквально смывающие смертный грех — древние обычаи сохраняются в шранильском обществе.
  Происхождение sutma остается неясным. МакГвайр и Марроу (1964) выдвигают гипотезу, что пассивный подход к лечению «заслуженной смерти» возник как реакция на каннибализм, в частности, как средство предотвращения потребления вражеской плоти после сражений, поскольку после каннибальских победных пиров наблюдались заболевания.
  Риббенталь (1969) пытается связать сутму с буддийским влиянием, хотя доказательств какого-либо обширного
   Интерфейс между шранильским анимизмом и буддизмом остается неопределенным. Уайлдебранд (1978) относит эту веру к обобщенной идеализации природы и представляет в качестве доказательства восхождение Салистры , духа-хранителя леса, на вершину анимистического пантеона.
  Каковы бы ни были его корни, sutma оказалась устойчивой, особенно в эпоху, когда другие анимистические элементы уступили господство монотеистическим религиям. В отличие от западных норм, пропагандирующих быстрое захоронение, и индуистской веры в очищение через самосожжение, sutma настаивает на беспрепятственном воздействии элементов любого органического материала, истолкованного как связанного со злонамеренностью, неискренностью или греховностью, для того, чтобы грешник получил доступ к загробной жизни. Хотя это и не практикуется так широко, как племенами островов Шри-Ланки, когда простое обвинение в безнравственности может привести к длительным, часто унизительным публичным посмертным показам, sutma иногда возникает, когда произошло жестокое преступление, чаще всего в отдаленных деревнях, когда жители ищут утешения в maranandi muru , старом пути.
  Майло спас, распечатал. Вздохнул. «Тедди убивает девушку в том доме, чтобы султан увидел в этой чертовой куче дров греховный органический материал».
  Я сказал: «Он хочет, чтобы его брат попал в загробную жизнь».
  «Тедди встретился с семейным правосудием?»
  «Справедливость в этом мире, сострадание к следующему».
  Он нашел информацию о профессоре МакЭлвее в Йельском университете, коротко и дружелюбно поговорил с ошеломленным исследователем новых и расходящихся культурных сил.
   МакЭлвэй подтвердил это: в некоторых анимистических культурах хижины убийц оставались «заброшенными».
  Майло сказал: «Полагаю, султан — традиционалист. Так где же фигурируют Бэкер и Дорин, в размере пятидесяти G?»
  «Что, если Бэкеру и Дорин кто-то заплатил, чтобы они сожгли это место, чтобы поставить под угрозу небесное путешествие Тедди? Они не могли добраться до него напрямую, потому что он либо мертв, либо находится под королевской защитой дома в Сраниле. Но знание сутмы могло бы стать частичной альтернативой».
  «Не пускайте этого ублюдка на небеса. Тот, кто верит в старые обычаи?»
  «Или не знает, но знает, что королевская семья знает. При отсутствии возможности физически отомстить, сохранение Тедди в вечном подвешенном состоянии может быть мощным психологическим запасным вариантом. И это объяснило бы, почему Дорин взломала файл Мастерсона».
  «Определение недвижимости Тедди, чтобы он мог вечно болтаться над пропастями ада. Это так, им нужно знать что-то о шранильской культуре».
  «Вам не потребовалось много времени, чтобы усвоить основные факты».
  «Информационный век… ладно, давайте ради спора: кто-то платит Бейкеру и Дорин пятьдесят тысяч за то, чтобы они приготовили веганское желе. Тогда почему они просто не сделали эту работу? Зачем продолжать посещать его и использовать как любовное гнездышко?»
  «Это могло начаться с оценки работы», — сказал я. «Выяснение того, куда заложить взрывчатку, время побега. Но оказавшись там, они решили совместить приятное с полезным. Потому что это было фишкой Бэкера: любовь под звездами в компании фанеры, гипсокартона и арматуры. Это могло вернуться к его юности. Если бы он начал рано, будучи подростком-ребутом, секс и бабах могли бы составить интересную смесь».
  «Парочка бывших правонарушителей разогревают гриль небольшим количеством тепла своих тел».
   «Правонарушители, которым сошло с рук нечто выдающееся», — сказал я.
  «Это огромный кайф, и люди, которые в молодости переживают чрезвычайно волнующие события, часто развивают тесную связь с этими событиями».
  «Феромоны и ускорители», — сказал он. «А потом десять лет бог знает чего. Что вы думаете о том, что Бэкер стал внешне респектабельным, а Дорин в итоге продала свое тело?»
  «Может быть, он был менее обременен чувством вины, а у нее хватило совести захотеть наказать себя. Или он был умнее и образованнее, вырос в благополучной, поддерживающей семье и принимал более разумные решения. Что бы их ни разлучило, они воссоединились здесь, в Лос-Анджелесе»
  «Химия». Улыбка. «Органическая химия».
  «Насколько нам известно, несмотря на то, что Бэкер получил диплом, он никогда не бросал свою побочную работу, и кто-то, кто хотел отомстить за жертву Тедди, вышел на связь. К несчастью для него и Дорин, султан узнал об этом. Их тела, оставленные в башне, могли бы стать предупреждением для тех, кто еще подумывает замутить с сутмой ».
  Он встал, поднял руки, коснулся низкого потолка. «Дези и Дорин играют с большими мальчиками, платят за это пулей и удушением. Время уходит на то, чтобы засунуть большую пушку туда, куда ей не место. Какое это имеет отношение к старым методам?»
  «Это было запугивание, как и предполагал Джерниган, чтобы контролировать сцену или получить информацию. Что знали Дорин и Бэкер, кто еще был вовлечен. Элемент неожиданности был большой частью нападения: это пятно спермы на бедре Дорин говорит о том, что Бэкера оттащили от нее, как только он пришел. Их обоих скрутили, его допросили, застрелили, оставив Дорин запуганной, напуганной. И на всякий случай, если это не произвело на нее впечатления, вытащили большой пистолет».
  «У тебя такая манера, — сказал он. — Рисуешь уродливые картинки».
  Идеально сказано. Тысячи бессонных ночей это доказали. Я улыбнулся.
  Он взял трубку. «Моисей? Занят? Хорошо, иди сюда. И начинай работать над своей харизмой».
   ГЛАВА
  22
  Мо Рид сказал: «Конечно».
  Без эмоций принял задание повторно посетить индонезийское консульство.
  Направляясь к двери, Майло спросил: «Разве ты не хочешь узнать, почему?»
  «Я думаю, что-то всплыло в связи со слухами о мертвой девушке, и вы хотите, чтобы я обратился к своему источнику за подробностями».
  «Ничего не вышло, Моисей. Вот почему мне нужно, чтобы ты нажал».
  «Консульство закрывается в четыре, я буду там к трем. Она выйдет сама, я постараюсь поговорить с ней лично. Она не выйдет, я буду следить за ней, пока не появится возможность».
  «Как зовут вашего источника?»
  «Она не сказала «Лу», а я не настаивал, полагая, что важнее, чтобы она сказала мне что-то еще».
  «Ладно, Моисей, как я и сказал, харизма. Если тебе нужно купить ей несколько напитков, счет за мой счет. Если это будет темное, уютное место, я обещаю не говорить доктору.
  Уилкинсон».
  Возлюбленным Рида был антрополог, работавший в костной лаборатории.
  «Лиз классная. А девушка, наверное, мусульманка. Они не пьют».
  «Хорошее замечание», — сказал Майло. «Ладно, конфеты все еще хороши».
  «Ты хочешь, чтобы я обращался с ней мягко или жестко?» — спросил Рид.
   «Я хочу, чтобы ты сделал все возможное, чтобы выжать из нее всю имеющуюся информацию о принце Тедди и этой шведской девушке».
  «Я думаю, что буду действовать очень медленно, не буду угрожать ей, если только не почувствую что-то неладное, а потом уже по полной программе».
  «Продолжай в том же духе, Моисей».
  «Что делать?»
  «Думаю», — сказал Майло. «Будь тем парнем, который выделяется из толпы».
  Я уехал со станции с Майло на пассажирском сиденье «Севильи», он ворчал, потирал лицо, ворчал о пробках в Лос-Анджелесе, обо всех этих негодяях, которые постоянно звонили по мобильному телефону. Посмотрите на этого идиота, который петляет, посмотрите на этого безмозглого придурка, остановившегося на зеленом. В чем дело, у нас нет оттенка, который тебе нравится, неудачник?
  Гостиница Star Motor Inn находилась в сером квартале Сотелл, между Санта-Моникой и Олимпик. Рики Флэтт открыла дверь, одетая в те же джинсы с высокой талией и черную футболку Carlsbad Caverns большого размера . Ее волосы были распущены и вьлись, рот был маленьким. За ее спиной кровать была заправлена по военным стандартам. Изображения мелькали на телевизоре
  экран не намного больше монитора моего компьютера.
  "Лейтенант."
  «Мы можем войти?»
  "Конечно."
  В комнате пахло лизолом и пиццей. Ни звука из телевизора. Шоу представляло собой кулинарную демонстрацию, женщина с флуоресцентными глазами, такая худая, что ее одежда висела мешком, подпрыгивая от радости, когда она что-то жарила. Морковь, сельдерей и комок чего-то похожего на желтый пластилин.
  Одно из правил жизни Майло — никогда не доверяй худому повару.
  Иногда он применяет это к детективам. К любой профессии наугад, в зависимости от того, как проходит день.
  Однажды я не удержался и спросил о персональных тренерах.
   Он сказал: «Я говорю о настоящих рабочих, а не о садистах».
  Во время поездки его настроение становилось все более и более отвратительным.
  Вы никогда не узнаете об этом по тому, как он обращался с Рики Флэттом. Пододвинув стул поближе к ее креслу, оставив меня сидеть на углу кровати, он вытащил свою самую мягкую улыбку — ту, которую он использует с маленькими детьми и старушками. И с Бланш тоже, когда думает, что никто не смотрит.
  «Ты поспал, Рики?»
  "Немного."
  «Если вам что-то понадобится, пожалуйста, скажите мне».
  «Нет, спасибо, лейтенант. Вы попали в хранилище?»
  «Пока не получил ответа от полиции Порт-Анджелеса».
  «Я просто надеюсь, что Скотт не узнает, что я оставил деньги у себя».
  «Я им это объяснил».
  «Меня это нервирует — иметь его в своем распоряжении».
  «Скоро это исчезнет из твоей жизни».
  «Это деньги от продажи наркотиков, лейтенант?»
  «Никаких доказательств этого».
  «Я действительно этого не понимаю. Дези никогда не употреблял наркотики».
  Майло придвинулся ближе. «Рики, мы очень стараемся выяснить, кто убил Дези, но, честно говоря, мы бьемся головой об стену. Если я задам тебе вопросы, которые могут тебя расстроить, сможешь ли ты с ними справиться?»
  «Вопросы о чем?»
  «Ранние дни Дези. Когда ему было семнадцать».
  «Так далеко?»
  "Да."
  Глаза Рики Флэтта заиграли. «Ты говоришь о деле Bellevue».
  Майло начал моргать, ему удалось, каким-то образом, сдержать рефлекс. Он придвинулся еще ближе к кровати. «Нам нужно поговорить о пожаре в Белвью, Рики».
   «Как вы узнали?»
  «Делаем домашнее задание».
  «Кого-то убили, и вы отправляетесь в его детство?»
  «Мы идем настолько далеко назад, насколько это необходимо».
  Рики Флэтт ковырялся в покрывале.
  Майло сказал: «Это было у тебя на уме. Вот что ты имел в виду под политическим».
  «Не совсем», — сказала она. Она обхватила себя руками. Покачалась. «Простите, лейтенант, я не пытаюсь уклониться от ответа, но я просто не могу принять тот факт, что мой брат был каким-то наемным поджигателем. Но пятьдесят тысяч… вот почему я не спала прошлой ночью. И дом в Белвью был огромным, и то же самое было там, где был Дези… Я не могу заставить себя сказать это. Где это произошло ».
  «Два огромных дома», — сказал Майло.
  «Я проезжал вчера вечером на такси. К тому месту. Даже по каркасу я мог сказать, что оно огромное. Я продолжал говорить себе, что это ничего не значит, какая тут может быть связь?»
  «Расскажи мне, что ты знаешь о деле Белвью, Рики».
  «Этот мальчик — Винс. Его не убили, он сжег себя, это был фактически несчастный случай».
  «Ван Бургхаут».
  «Ван», — сказала она, пробуя имя.
  «Вы плохо его знали?»
  «Я уверен, что видел его, если он приходил в дом с Дези, но он никогда не регистрировался. Дези был популярен, там всегда были дети.
  А когда случился пожар, я учился в колледже».
  «Вы за городом?»
  «Нет, Вашингтонский университет», — сказала она. «Географически недалеко, но я была погружена в свою собственную жизнь».
  «В поджоге Ван упоминается как один из спутников Дези в походе».
  «Тогда, я думаю, так оно и было».
   «Ваша семья обсуждала пожар?»
  «Мы, наверное, говорили об этом, это была большая местная история. Но, как я уже сказал, я не жил дома».
  Рики Флэтт сжала губы, борясь со слезами. Майло положил руку поверх ее. Она проиграла битву и разразилась рыданиями.
  Вместо того чтобы протянуть ей салфетку, он промокнул ее.
  Рики Флэтт сказал: «Теперь я предатель».
  «Кому, Рики?»
  «Моя семья. Я просто солгал, мы не говорили о пожаре. Об этом не должно было быть разговоров. Никогда».
  «Твои родители так сказали?»
  «Негласное правило, лейтенант. Я просто знал, что об этом не стоит говорить. Это было необычно для моих родителей. Вот почему я всегда подозревал, что Дези замешан ».
  «Такие секреты», — сказал Майло, — «они есть в каждой семье. Но честность не делает тебя предателем. Не сейчас, это точно».
  Тишина.
  «Ты хочешь справедливости для Дези, Рики. У твоих родителей были бы проблемы с этим?»
  Нет ответа.
  «А они бы так сделали, Рики?»
  Медленное покачивание головой.
  «Расскажи мне, что ты знаешь».
  «Я ничего не знаю », — сказала она. «Я просто чувствую это. Всегда чувствовала».
  «Помимо молчания родителей, что вызвало у вас такое чувство?»
  «Для начала, книги Дези. У него в комнате были эти контркультурные книги. Как сделать самодельное оружие, как исчезнуть и скрыть свою личность, методы мести, «Поваренная книга анархиста» . Целая полка всего этого, над его компьютером».
  «Твои родители были с этим согласны».
  «То, что я тебе сказал, было правдой. Мама и папа были полностью сосредоточены на развитии нашего собственного чувства морали. Хотя однажды я услышал, как папа сделал замечание, будучи пожарным, он все еще придерживался этого закона и порядка. Я подслушал, как он сказал Дези, что эти книги были бы заклеймены как изменнические в других обществах, и Дези ответил, что эти общества заслуживают исчезновения, потому что без свободы слова ничто не имеет значения. И папа вернулся, что свобода слова важна, но она заканчивается там, где чей-то подбородок встречается с чьим-то кулаком. И Дези закончил спор так, как он обычно делал. Своим обаянием. «Ты абсолютно прав, папа». Папа рассмеялся, и больше об этом не вспоминали. Это был мой брат, сплошной мед, без уксуса. В отличие от меня, он никогда не тратил энергию на споры с мамой и папой. Он был легким парнем».
  «Никакого явного мятежника», — сказал Майло. «Поэтому он мог держаться за свои предательские книги».
  «И его раскладки из Hustler , неважно, насколько они гинекологические и насколько мама считала себя феминисткой. И его постер с Че и все, что он хотел. Я уверена, мама и папа никогда не представляли, что он будет делать с этими книгами что-то большее, чем чтение».
  «До пожара».
  «В выходные после пожара я была дома на выходные. Стирала белье, мисс Индепенденс. Мама и папа были на работе, а Дези был дома, поэтому я постучала в его дверь. Он очень долго не открывал, не выглядел взволнованным, увидев меня, и был совсем не теплым. Что было странно, обычно мы крепко обнимались. Но на этот раз он выглядел расстроенным, как будто я что-то прервала. Моя первая мысль была о чем-то подростковом — вы понимаете, о чем я».
  «Эти раскладушки Hustler ».
  «Ему было семнадцать». Краснея. «Потом я увидела, что его комната была полностью переставлена, даже кровать стояла на новом месте. Дези всегда был аккуратным, но теперь это выглядело совершенно навязчиво. В комнате было гораздо меньше вещей. Включая книги. Все исчезло, а вместо плаката с Че он повесил фотографию лося в лесу. Я отпустила несколько острот по поводу ремонта, стал ли он геем или что-то в этом роде.
   Вместо того чтобы рассмеяться, как обычно, он просто стоял.
  Затем он отодвинул меня от двери. Не прикасаясь ко мне, а медленно продвигаясь вперед, так что мне пришлось уйти или натолкнуться на него. Затем он закрыл за собой дверь, и мы оба пошли на кухню, и он был тем же старым Дези, улыбающимся и забавным».
  Я сказал: «Сосредоточился на тебе, а не на своей комнате».
  «Дези был в этом деле великолепен. Он мог заставить тебя почувствовать себя центром вселенной. Потом он просил о чем-то, и ты просто говорил «да», не раздумывая».
  «Вы когда-нибудь поднимали эту тему?»
  «Не с Дези, только с мамой. У нее был странный взгляд, она сменила тему. Весь этот уикенд был странным».
  «Все трое нервничают».
  «Я чувствовал себя чужим. Но поначалу я не связывал это с пожаром. Только после того, как я узнал, что Дези и некоторые из его друзей были допрошены полицией, все начало проясняться».
  Майло спросил: «Вас когда-нибудь допрашивали?»
  «Нет, и я бы ничего не сказала. Мне все равно нечего было предложить». Она скомкала салфетку, разжала пальцы и наблюдала, как она распускается, словно цветок в покадровой съемке.
  Я спросил: «Дези держал в своей комнате что-нибудь подозрительное, кроме книг?»
  «Если бы он это сделал, я бы не знал. У него был замок на двери, и он им пользовался».
  «Мне нравилось его уединение».
  «Конечно, но какой подросток этого не делает? Я подумал, что это из-за всех тех девочек, которых он туда водил. Дорин была одной из них? Возможно, но только одна, у него все равно что была вращающаяся дверь. И, нет, мои родители никогда не возражали. Дези включал музыку, чтобы заглушить звук, но иногда было слышно, как кровать стучала о стену. Мама и папа просто продолжали читать или смотреть телевизор, делая вид, что не слышат».
   «Значит, твои родители привыкли смотреть в другую сторону».
  «Ты хочешь сказать, что им было легче прикрывать Дези, когда он делал что-то действительно плохое?» Долгий выдох. «Может быть».
  Майло сказал: «После того, как ФБР допросило Дези, вы начали сомневаться».
  «ФБР? Я слышал только о полиции. ФБР действительно пришло в дом?»
  «Они это сделали, Рики. Поговорили с твоими родителями, а также с Дези».
  «Невероятно… единственная причина, по которой я узнал, что полиция была замешана, — это то, что я прочитал Daily — газету Университета Вашингтона. Что-то вроде того, что никакого прогресса не было, но местные дети были допрошены, и имя Дези было упомянуто. Я что-нибудь сказал?
  Нет."
  Майло спросил: «Что ты знаешь о десяти годах гастролей Дези?»
  «Точно то же самое, что я тебе вчера говорил».
  «Занимаюсь хипповским образом жизни».
  «Ретро-хиппи», — сказал Рики Флэтт. «Первоначальным хиппи были мои родители
  поколение. И вдруг он сбривает бороду, стрижется, покупает красивую одежду, поступает в архитектурную школу. Помню, я подумал: вот теперь он хочет строить, а не разрушать».
  «Этот вопрос остался у тебя на уме».
  «Я недостаточно нравственен, чтобы преследоваться этим, но время от времени это закрадывалось в мой разум. Потому что тот мальчик умер, и полиция достаточно подозревала моего брата, чтобы допросить его, а мои родители вели себя так странно».
  «Есть ли у вас какие-либо соображения о том, как Дези восстановил связь с Дорин?»
  «Ни в коем случае».
  «Он никогда не упоминал о ней».
  «Он никогда не упоминал ни одной женщины, лейтенант. Я просто предположил, что он был самим собой».
  "Значение?"
   «Играть на поле и сохранять непринужденность».
  «Он упоминал о каких-либо женщинах, с которыми он встречался во время своих гастролей?»
  «Ни одного. Пятьдесят тысяч, ты уверен, что он был замешан в чем-то серьезно незаконном?»
  «Это большие деньги, Рики». Она замолчала.
  Майло сказал: «После этого дела были допрошены еще несколько детей из туристической группы Дези: Дуэйн Пэррис и Кэти Вандервельдт.
  Что-нибудь помнишь о них?
  «Я бы их не узнал, если бы вы показали мне фотографию. Я был на три года старше. Для меня они все были кучкой глупых детей».
  «Вы уже упоминали, что Дези был сторонником здорового образа жизни. Он когда-нибудь упоминал веганское желе Jell-O?»
  "Конечно."
  «Он это сделал, да?»
  «Почему?» — спросил Рики Флэтт. «При чем тут еда?»
  «Самодельный напалм Vegan Jell-O, Рики. Его могли использовать в пожаре в Белвью».
  Она побледнела. «О, Боже».
  «Что Дези сказал о веганском желе?»
  «Я... я не знаю, просто я слышал, как он об этом упомянул. Это правда?»
  «Да, Рики».
  «Я честно говоря думал, что это еда, какая-то безумная органическая штука».
  «Он говорил об этом до пожара в Белвью или после?»
  «Дайте подумать, дайте подумать… все, что я могу вспомнить, это Дези и несколько друзей на кухне, перекусывающих перед… может быть, перед походом.
  — Я думаю, они упаковывали смесь для еды, бутылки с водой, а потом кто-то, может быть, это был Дези, может быть, это был кто-то другой, я точно не помню, сказал что-то вроде: «Почему бы нам не упаковать веганское желе?» И все начали смеяться».
  «Дорин была там?»
   «Она была там… наверное. Я не уверен, может и нет, не знаю». Морщась. «Веганское желе… Теперь мне придется думать о своем брате совершенно по-новому».
   ГЛАВА
  23
  Майло закрыл дверь мотеля перед зародышем Рики Флэтта. «Сладких снов?
  «Маловероятно».
  Вернувшись в машину, он сказал: «Эти родители должны были знать, что их сын участвовал в поджоге того дома».
  Я сказал: «Папа, пожарный, тебе слишком тяжело».
  «Бэкер десять лет занимается бог знает чем, а потом решает стать архитектором? Что это за фигня, я разрушаю, я строю, вся эта Божественная штука?»
  «Или попытка искупления».
  «Пятьдесят тысяч говорят, что он не чувствовал вины. Интересно, было ли что-нибудь в Сан-Луисе, где лечили веганским желе, пока Бэкер учился в Калифорнийском политехническом университете».
  «Это родной город Робин, я спрошу ее».
  Я дала команду системе распознавания голоса: «Позвони милашке».
  Она сказала: «Я никогда ни о чем таком не слышала, но спрошу у мамы».
  Отношения Робин с матерью, мягко говоря, сложные. Я сказал: «Бескорыстная общественная служба».
  Она рассмеялась. «Если мы остановимся на серьезных преступлениях, то все будет хорошо».
  Майло сказал: «Я в долгу перед тобой, малыш».
  «В следующий раз, когда я буду готовить для тебя, принеси вина».
  «Что я тебе дал в прошлый раз?»
  «Растение орхидеи. Тоже мило, но разве вы не хотите чего-то, чем можно поделиться?»
  «Найдите мне поджог особняка в Сан-Луисе два-шесть лет назад, и я привезу вам ящик лучшего Пино, который смогу найти».
  «Вот и всё, Большой Парень».
  Она перезвонила через три минуты: «Мама никогда не слышала ничего подобного, и моя подруга Роза тоже, которая прожила там всю свою жизнь и знает все. Если хотите, я могу поискать в газетах».
  «Мне придется платить тебе постоянную зарплату, малыш».
  «То же самое ты продолжаешь угрожать сделать с Алексом?»
  «Принял к сведению», — сказал он. «В любом случае, это не обязательно, я могу нажать клавиши».
  «Когда мой голубоглазый мальчик вернется домой?»
  «Прямо сейчас, если он тебе нужен».
  «Я всегда хочу его, но не позволяйте мне мешать вашему расследованию».
  «Если бы только один был».
  «Настолько плохо?»
  «Эй, — сказал он, — мы ходим, разговариваем, дышим, я благодарен».
  Робин сказал: «Мне не нравятся такие разговоры с твоей стороны».
  «Мне не стоит философствовать?»
  «Не в мою смену».
  Майло погрузился в то же угрюмое молчание. Вернувшись в свой офис, он сбросил куртку на шкаф и начал поиск поджогов особняков по всему штату. Любые экологические факелы.
  Длинный список. «За этот период времени было построено довольно много больших домов.
  — вот целый проект элитного жилья в Колорадо… лаборатория по исследованию животных — это были школьники, которых рано остановили».
  Отъезжая от экрана. «Это по всей стране, Алекс, но если и есть закономерность, то я ее не вижу. И если бы Бэкер был профессионалом, можно было бы подумать, что в его квартире появилось бы что-то отдаленно зажигательное. Но собаки-сапёры ничего не нашли. Это значит: (a) Бэкер был архитектором, и больше ничего; (b) Он любил играть с огнем, но откладывал покупку оборудования до самого концерта; или (c) Он продолжал
   шкафчик для хранения, полный горючих вкусностей. И, пожалуйста, не напоминайте мне ни о чем из вышеперечисленного».
  Из Ланкастера позвонил Шон Бинчи. «Эй, Лут, у этих двух братьев-воров чистое алиби на Бороди. Хотя, если хочешь знать мое мнение, они все равно затевают что-то нехорошее, на их подъездной дорожке стоял грузовик без номеров, они определенно не хотели, чтобы я его внимательно рассматривал.
  Что дальше?"
  «Иди домой».
  «Просто забыть о грузовике?»
  «Сообщите местным жителям и закругляйтесь. Передайте привет вашей жене».
  «Абсолютно», — сказал Бинчи. «Я уверен, что она отправляет их обратно».
  Майло сказал: «Неужели вы не видите, как я объясняю это начальству: месть посредством sutma interruptus. Предположим, что когда-либо была убита шведская девушка. Предположим, что кто-то заботился о ней настолько, что сжег дом. Предположим, что Бэкер и Фредд были замешаны и развлекались, прежде чем попытаться взорвать это место, и были убиты прежде, чем они смогли осуществить задуманное».
  Я сказал: «Если бы была шведская девочка и кто-то был бы достаточно заботлив, чтобы отомстить за нее, они могли бы также связаться со шведским консульством по поводу ее исчезновения».
  Он нашел местный номер, вежливо побеседовал с человеком по имени Ларс Густафсон, который не был лично знаком ни с одним гражданином Швеции, находившимся в опасности два-три года назад, но обещал проверить.
  Майло позвонил Мо Риду. «Нашел ту индонезийскую девушку?»
  «Как раз собирался тебе позвонить, Лу. Я был там, когда они закрылись, но сегодня ее не было на работе. Надеюсь, разговор со мной не напугал ее, потому что я не узнал ни имени, ни адреса. Глупо, да? Я пытался ее успокоить».
  «Судный день, Мо, не заработай себе язву».
  «Я буду там завтра, до того, как они откроются. Нужно что-нибудь еще?»
   «Иди домой».
  «Конечно, я ничего не могу сделать?»
  «Поспи немного, если что, Моисей».
  Он со вздохом повесил трубку.
  Я сказал: «Какой хороший папа».
  Ворча, он зашел на желтые страницы онлайн, поискал склады в округе Лос-Анджелес. Меньшинство отказалось разглашать информацию о клиентах, но большинство были на удивление сотрудничающими.
  Звонок за звонком его туловище провисало с каждым отрицательным. Итог: ни одна единица не зарегистрирована на Десмонда Бэкера. Глаза Майло закрылись. Его дыхание замедлилось, стало поверхностным, его большая голова откинулась назад в кресле, а руки повисли.
  Когда храп достиг уровня ядерного взрыва, я увидел, как меня вырубили.
  Робин работала со своим ноутбуком на диване в гостиной. Бланш дремала на пуфике, ее маленькая бочкообразная грудь вздымалась. Не на уровне Майло, но двигая аудиоиглами своими нюханьями и храпами.
  Открыв один глаз, она улыбнулась и снова погрузилась в какой-то чудесный собачий сон.
  Экран был полон результатов поиска Google. Ключевые слова Mansion arson . Я сел. Робин поцеловал меня, продолжил прокручивать. «Играю в Нэнси Дрю. Не могу придумать, что приготовить. Остатки или нет?»
  «Звучит хорошо».
  «Моя родственная душа. Ничего не происходит в Сан-Луисе, но в других городах полно переделок. Кто-то строит мечту, кто-то другой не может дождаться, чтобы ее снести. Как уродливо».
  Много лет назад психопат сжег наш первый дом дотла. Мы перестроили, согласились, что в результате стало лучше, и больше никто из нас об этом не говорит. Но пожарная станция находится в Малхолланде, в нескольких минутах езды на север, а другая находится на юге, около Беверли-Глен и Сансет, что означает, что довольно много ночей прерывается сиренами.
   Обычно вой банши длится недолго, мы соприкасаемся ногами в знак взаимного успокоения и снова засыпаем.
  Иногда Робин садится, дрожа, и я обнимаю ее, и вскоре наступает утро, кислое и дезориентирующее.
  Она закрыла ноутбук, встала, погладила Бланш. «Ладно, я оденусь».
  «Китайская, итальянская, тайская, индийская?»
  «А как насчет хорватского?»
  «Что такое хорватская кухня?»
  «Давайте полетим в Загреб и выясним», — сказала она. «Итальянский — это хорошо, дорогая.
  Все в порядке, лишь бы я выбрался отсюда. Дай мне освежиться.
  В итоге мы ели рыбу с картофелем фри в киоске на PCH в Малибу, наблюдая, как небо меняет цвет от кораллового до сиреневого, впитывая последний оттенок, который превращается в индиго, когда солнце садится.
  Когда мы вернулись домой, я набрала ванну. Ванна не рассчитана на двоих, но если кто-то будет осторожен и не ударится головой о кран, то все получится. Такое единение иногда приводит к большему.
  Сегодня вечером этого не произошло, мы читали, смотрели телевизор и легли спать незадолго до полуночи.
  Когда я проснулся от криков, я подумал, что сплю, и проснулся, ожидая, что шум стихнет.
  Полное сознание усилило шум. Робин сказал: «Это пятый. Они направляются на юг».
   Три семнадцать утра .
  Завыла сирена номер шесть. Допплер.
  «Чья-то жизнь изменится, Алекс».
  Мы скользнули под одеяло, соприкоснулись ногами и приложили все усилия.
  Через несколько мгновений я включил телевизор, и мы принялись прочесывать новостные ленты, роясь в потоке рекламных роликов и повторов всякой ерунды, которая изначально не должна была транслироваться. Если происходило что-то заслуживающее внимания
   на Вестсайде ни одна из сетей или кабельных новостных агентств не подхватила эту новость.
  Интернет имел. Блог о текущих событиях в Лос-Анджелесе, работающий в режиме реального времени.
  Какой-то страдающий бессонницей подключился к аварийным диапазонам.
   Конгресс Холмби Хиллз. Незаконченный строительный проект .
   Переулок Бороды .
  У Робин перехватило дыхание. Я обнял ее крепче, потянулся к телефону, набрал номер сотового Майло. Он сказал: «Я уже еду туда, позвоню, когда понадобишься».
  Когда, а не если. Я оделась, сварила кофе, сказала Робин, что ей следует попытаться поспать.
  «О, конечно», — сказала она, держа меня за руку.
  Кружки в обеих руках, мы прошлепали по дому, вышли на переднюю террасу. Морозное, темное утро. Тепловато на час, но мы дрожали. Над линией деревьев южное небо было покрыто серой пылью. Сирены затихли до далеких мышиных писков.
  В воздухе пахло горелым.
  Робин сказал: «Плохие новости распространяются быстро».
   ГЛАВА
  24
  Переулок Бороды был перекрыт патрульными машинами и подвесной лестницей.
  Когда я подъехал к обочине, едва проехав мимо Сансет, один из полицейских нахмурился.
  Скептический звонок Майло вызвал неохотный кивок. «Но вам нужно оставить машину там, сэр, и идти пешком».
  Я продолжил путь к месту происшествия, вдыхая жар, древесину, химикаты, подавляющие огонь, углеводородный смрад, вызывающий ассоциации с крупнейшей в мире заправочной станцией. Асфальт был скользким от смыва. Статика и гул поддерживали рутину сороки, повсюду были красные двигатели и пожарные в касках. Еще несколько объяснений, прежде чем мне разрешили добраться до собственности.
  То, что осталось от сна принца Тедди, было черным и чахлым.
  Где земля не была пеплом, там был суп. Белый фургон коронера подъехал к открытым воротам. Цепь, которую предоставил Майло, лежала на земле, отмеченная пластиковым конусом для улик, и была аккуратно разрезана на две части.
  Пока пожарные входили и выходили, пара служителей морга вытащила каталку с чем-то маленьким и комковатым, завернутым в пластик. Я поискал Майло, увидел его около LAFD
  Скорая помощь, одетая в вялый черный плащ, джинсы и грязные кроссовки, уставилась на руины. Справа от него, на земле, на черном брезенте лежало несколько предметов, слишком тусклых, чтобы их разглядеть.
  Когда я подошел к нему, он выхватил фонарик и направил его вниз.
   Частично расплавленная стеклянная бутылка. Судя по форме и обгоревшей проволоке вокруг горлышка, вероятно, шампанское. Один целый винный бокал.
  Нож для масла с ручкой, расплавленной до состояния капли. Металлическая банка с богато украшенной этикеткой.
  Я наклонился, чтобы прочитать. Фуа-гра. Импортировано из Франции . Взгляд Майло переместился на длинноствольный револьвер, явно старинный, деревянная рукоятка обгорела насквозь, гравированный металл почернел.
  Рядом с пистолетом лежала пара болторезов, обожженных до готовности. Я сказал: «Кто-то устроил вечеринку».
  «Вероятно, мистер Чарльз Эллстон Ратгер», — сказал он. «Вероятно?»
  «Тело неузнаваемо, но «Линкольн» Ратгера припаркован за углом, а в пепле была визитная карточка из чистого золота с выгравированным на ней его именем. Плюс некоторые зубные мосты вышли полуобожженными, то же самое с золотой булавкой для воротника и платиновыми медными звеньями с инициалами».
  Он выругался. «Одеваемся на удачу. Идиот перерезал цепь, забрался на башню со своим Домом Как-его-там, чертовой гусиной печенью и, несомненно, еще какими-то съестными припасами, которые испарились».
  Я сказал: «Пикник под звездами».
  Он пнул комок грязи на кончике кроссовка. «Кретин, вероятно, убедил себя, что он снова владеет этим местом. Кто знает, сколько раз он поднимался туда, когда там не было цепи. Я предупреждал его, но он, конечно, не может меня слушать, потому что я тупой государственный служащий, а он чертов аристократ. Вот это неподходящее время, Чарли Три-Имени».
  «История его жизни», — сказал я. «Не удивлюсь, если поджигатель увидел сломанную цепь и воспользовался ею. Как началось возгорание?»
  «То, что парень, занимающийся поджогами, мне пока рассказал, так это то, что кто-то сложил заряды чего-то легковоспламеняющегося, вероятно, на основе нефти, по крайней мере в восьми местах, методично распределенных по всему первому этажу. «Очень хорошо продумано» — таково было его описание».
  «На основе нефти, как в веганском желе?»
  «Вкус месяца. Соседи слышали только один взрыв, все вспыхнуло как щепки, так что похоже, что это был один таймер.
   Могло бы быть бедствие, если бы ветер был сильным и пламя перекинулось на соседнюю листву. Тот факт, что участок был раздет до голой земли, на самом деле помог.”
  «Первый этаж воспламеняется, пламя вырывается наружу по всему открытому пространству, кислород его подпитывает. Тем временем Ратгер застрял наверху с выгоревшей лестницей».
  «Это не имело бы значения, Алекс. Это было внезапное, интенсивное самосожжение, никакого шанса на спасение. Ратгер пьет шампанское, кусает лицо, никто не командует им . Так что теперь он поджарен.
  Да бросьте вы это. Крошки».
  Коренастый седовласый мужчина в желтом шлеме, синем мундире полиции Лос-Анджелеса
  ветровке и джинсах подошел к нам, вытирая измазанное сажей и потное лицо.
  «Мы пробудем здесь некоторое время, Майло. Можешь идти, если не хочешь остаться».
  «Лучше ты, чем я», — сказал Майло. «Это доктор Делавэр, наш консультант-психолог. Доктор, капитан Боксмейстер из поджогового отряда».
  «Дон», сказал Боксмейстер. «Я бы пожал тебе руку, но моя грязная.
  Это была какая-то конаграция, напоминает мне сами знаете какие джунгли, Майло, а? Vegan Jell-O, давно такого не слышал, да, он точно действует как напалм. Ты не против продолжить с частью об убийстве, чтобы мы могли сосредоточиться на поджоге? Что не значит, что мы не будем сотрудничать.
  Майло сказал: «Звучит хорошо, Дон. Тот федерал, о котором я упоминал, сказал, что Jell-O — это любимое блюдо экотеррористов».
  «Раньше было, Майло, но мы не видим такого масштабного безумия на Вестсайде, за исключением редких угроз исследователям животных. Все, что у нас было в прошлом году, это слабый любительский сброс в одной из медицинских лабораторий U, и мы поймали дурака. Работал там, подметал полы, никаких связей с какой-либо группой — один из тех парней, о которых вы знаете, Док. Дерьмо вместо мозгов думал, что освободил всех маленьких Микки, но в итоге получил грызунов и третью степень на обеих руках. Я думаю, здесь все тихо, потому что никто не ожидает, что дома в Холмби, БХ или Бель-Эйр будут чем-то иным, кроме
   отвратительно. Начинаешь устранять показную роскошь на Золотом Берегу, получаешь пустыню Гоби».
  «Прикуси язык, Дон».
  Боксмейстер ухмыльнулся, вытащил блокнот и ручку. «Скажи мне еще раз, какой тип масла был у этого барбекю».
  «Принц Тарик из Сраниля. Не Ближний Восток, Азия, это рядом с Индонезией
  —”
  «Я посмотрю», — сказал Боксмейстер. «То есть вы думаете, что ваши первоначальные жертвы также планировали поджечь место, но им кто-то помешал, у них был сообщник, который закончил работу и поджарил как его там зовут Рутгера в процессе».
  «Это хорошее резюме, Дон».
  «Политика. Это отстой. Если вы не возражаете, я бы предпочел держать эту часть в тайне, нет смысла заставлять соседей думать, что «Аль-Каида» затаилась возле их теннисных кортов».
  «Хорошая идея», — сказал Майло. «Тем более, что у меня есть только догадки».
  Я спросил: «Как было расположено тело?»
  «Тела не было, Док. Только кости, пепел и несколько зубных пластин».
  «Они его переместили?»
  Боксмейстер подумал: «Так высоко, наверное, нет».
  «Где в башне он был найден?»
  «Прямо посередине».
  «Не возле лестницы?»
  «Он пытался сбежать? Не похоже».
  «Тихий убийца», — сказал я. «Рутгер понятия не имел».
  «Или знал, но ничего не мог с этим поделать. Никаких следов мобильного телефона обнаружено не было».
  Майло спросил: «Телефон пережил бы взрыв?»
   «Какая-то часть, вероятно, была бы», — сказал Боксмейстер. «Скажу вам одну вещь: я собираюсь изучить состав этой банки печени.
  Я запасаю все, что может пережить нечто подобное».
  Женский голос, споривший с нами, заставил нас троих обернуться.
  Молодая брюнетка, схваченная женщиной-офицером, указала на Майло.
  Стройная, длинноволосая, дочь домохозяйки, которая заметила Дорин Фредд на шоу «Бороди».
  Эми... Тал. Она носила красный шелковый халат поверх пижамы и пушистые розовые тапочки. Протестовала, когда коп ее удерживал.
  Майло подбежал, извинился перед офицером, вернулся с Талом. Яркие огни превратили ее веснушки в точки Брайля.
  «Дон, это мисс Тал, общительная соседка. Эми, капитан Боксмейстер из поджогового отряда».
  Боксмейстер сказал: «Я бы пожал вам руку, но моя грязная».
  Эми Тал потерла руку, которую держал коп. «Я пыталась объяснить ей, что знаю тебя, что мне есть что сказать. Я не какая-то там зевака, это мой чертов район».
  «Извините», — сказал Майло. «Что случилось, Эми?»
  «Я видела еще одну женщину, которую не узнала. Вчера, пробегая мимо этого места по крайней мере три раза». Вдыхая запах горелого воздуха. «Это безумие, что происходит, лейтенант?»
  «Расскажите мне об этой женщине».
  «Блондинка, длинные волосы, крепкое тело. Она была похожа на бегуна, в то время я не придал этому большого значения, но теперь я задаюсь вопросом. Потому что она все время бегала туда-сюда, и зачем это делать, когда есть столько интересных пробежек, которые можно совершить? Я имею в виду, перейти улицу и пройти мимо особняка Playboy или старого дома Спеллинга, спуститься к Комстоку и пробежаться по парку. Зачем все время проходить туда-сюда? Я имею в виду, что это подозрительно, верно?»
  «Три раза», — сказал Майло.
  «Три раза я видел, лейтенант, могло быть и больше. Я был в гостиной, растянулся на диване, читал. В общем, это реально
  тихо, так что все, что движется, вы замечаете. Вчера я видел огромного койота, который просто пробирался мимо, как будто он владел улицей».
  «Было ли в ней что-то странное?»
  «Она казалась какой-то напряженной. Но это же бегуны, верно? Я бы не стал задумываться об этом. Но теперь? Что вы, ребята, думаете?»
  «Мы думаем, что ценим то, что ты пришла, Эми».
  Боксмейстер кивнул. «Можете ли вы что-нибудь еще сказать о том, как она выглядела, мэм?»
  «Черные колготки, голый живот, спортивный бюстгальтер. Приличное лицо, по крайней мере издалека. Может, и настоящие сиськи, но со спортивным бюстгальтером я не уверен».
  Майло спросил: «Какая блондинка?»
  «Ультра», — сказала Эми Тал.
  «Платина?»
  Она кивнула. «Длинные и блестящие — и никакого конского хвоста, как у большинства девушек, когда они бегают. Она просто позволила этому присоске развеваться на ветру. Типа «Посмотрите на меня, я такая шелковистая». Она напомнила мне о той комедии некоторое время назад, мой отец любил смотреть их, моя мама всегда злилась, потому что она думала, что его интересует не юмор.
  Шведская команда по бикини. Думаю, они продавали пиво или что-то в этом роде».
  Дон Боксмейстер сказал: «Старый Милуоки».
  Эми Тал сказала: «Это было много лет назад, я была ребенком. Папа их любил.
  Эта девчонка была такой. Ладно, я лучше позвоню маме и папе, чтобы они продолжали наслаждаться Парижем».
  Майло поблагодарил ее. Она резко сжала его запястье, повернулась и ушла.
  Боксмейстер сказал: «Классная задница, хотел бы посчитать эти веснушки. Жаль, что ее информация бесполезна. Красотка бегает трусцой в Холмби, большой шок».
  «Дон, девушка, которую, как говорят, выдал этот принц, была шведкой».
  «Ох…» — улыбка Боксмейстера была смущенной. «Сделай резервную копию, сотри. Наш ребут — дамочка, которая хочет отомстить? Тогда как же фигурируют ваши первые две жертвы?»
   «Как вы сказали, они могли быть вместе. Или она была членом семьи шведской жертвы, наняла их, их убили, она решила закончить работу».
  «Ты считаешь , что из-за нее их убили? Это как-то сомнительно».
  Майло не ответил.
  Боксмейстер хлопнул его по спине. «Посмотри на это с другой стороны, было бы неплохо иметь симпатичного подозреваемого в ящике, для разнообразия. Но на всякий случай, если Blondie не имеет к этому никакого отношения, я буду делать это по старинке, прочесывая файлы в поисках серьезных профессиональных факелов, недавно освобожденных условно-досрочно или освобожденных. Дай знать, если что-то придумаю, и ты найдешь что-нибудь, указывающее на Аниту Экберг, звони мне немедленно».
  Мы смотрели, как он уходит.
  Майло спросил: «Как вы думаете, во сколько дипломаты приступают к работе?»
   ГЛАВА
  25
  Шведское консульство арендует помещение на седьмом этаже высотного здания в Уилшире около Вествуда. Помощник консула Ларс Густафсон был на своем рабочем месте в восемь тридцать, с недоумением принял звонок Майло, но согласился встретиться через час.
  «Пройдите вперед, пожалуйста, лейтенант». Едва уловимый акцент.
  «Есть ли причина, по которой мы не можем подняться?»
  «Давайте наслаждаться хорошей погодой. Я буду там быстро».
  «Как я тебя узнаю?»
  «Я сделаю все возможное, чтобы выглядеть как швед».
  Майло повесил трубку. «О, черт, подумал, что стоит взглянуть на мебель.
  Держу пари, что это не IKEA».
  К девяти двадцати пяти мы были на месте и наблюдали, как вращающаяся дверь принимает людей, одетых по-деловому.
  В девять двадцать девять утра появилась толпа и разошлась. Оставшийся мужчина был лет тридцати, высокий, атлетического телосложения, одетый в коричневый костюм, желтую рубашку, туфли цвета ириски.
  Блондин и голубоглазый, но волосы у него были курчавые, кожа цвета молочного шоколада, а черты лица напоминали черты воина масаи.
  «Мистер Густафсон?»
  «Ларс». Энергичный насос, пепел дипломатических зубов, изготовленных на заказ для пресс-конференций и обедов с благородными старушками. «У меня есть
   исследовал вашу проблему, лейтенант. Не было никаких жалоб от шведских граждан — ни дома, ни здесь — относительно пропавших без вести или убийств. Я нашел дело с участием датской гражданки, которая, как считалось, исчезла в Сан-Диего. Однако она объявилась, и вопрос был решен. Любовный треугольник, без королевской семьи, мусульманской или какой-либо другой, слава богу.
  «Вас беспокоит мусульманство».
  Густафсон улыбнулся. «Нас ничего не беспокоит, мы нейтральны. Датчане же, с другой стороны… помните те карикатуры на Мухаммеда?»
  «Поэтому вы не хотели, чтобы мы были у вас в кабинете?»
  «Нет, нет, господа, боже упаси, простите меня, если я показался вам неприветливым, но генеральный консул посчитал, что полицейские могут отвлечь внимание».
  «Из ежедневной проблемы проставления визовых штампов».
  Густафсон продолжал улыбаться, но мощность его иссякла. «Мы пытаемся быть полезными, лейтенант. На следующей неделе мы устраиваем ужин для более чем двух десятков лауреатов Нобелевской премии. В любом случае, мне нечего вам сказать. Удачи».
  Майло достал свой блокнот. «Как насчет некоторых подробностей по датскому делу?»
  «Женщина по имени Пальма Могенсен работала няней в семье в Ла-Хойя, когда встретила американского морского пехотинца в Оушенсайде. К сожалению, она уже была замужем за датчанином, и после того, как она перестала отвечать на электронные письма мужа, он появился».
  «Дела становятся отвратительными?»
  «О, нет», — сказал Густафсон. «Все обсудили это, и пара вернулась в Копенгаген».
  «Цивилизованно», — сказал Майло.
  «Мы стараемся оказывать хорошее влияние, лейтенант».
  «Ты и датчане».
   «Все мы, кто должен бороться с бесконечной ночью. Это порождает определенное терпение».
  Густафсон направился обратно к вращающейся двери и сумел проскользнуть внутрь, пока механизм продолжал работать.
  Майло сказал: «Шведский, датский — время для пирожного».
  Мы нашли кофейню в Виллидже. Два медвежьих когтя и шоколадный эклер с кремом для него, кофе для меня. Позже мы вернулись на парковку вокзала.
  «Бег трусцой», — сказал он. «Спортивный бюстгальтер. Это будет еще один день неудач».
  Он ошибался.
  Одно сообщение скользнуло по его компьютеру. Едва различимые каракули. Он прищурился, надел очки для чтения. Нахмурился. «Теперь миссис Холман хочет встречи». Набирая цифры. «Мисс Холман, лейтенант Стерджис, я получил ваши... об этом? Серьезно. Почему бы вам не рассказать мне, что вы... Конечно, мы можем встретиться, но если бы вы могли просто заполнить меня перед
  — вы звучите расстроенным, мисс Холман… Да, конечно, мы ценим ваши наводки, я могу быть там через тридцать, сорок минут, вас это устроит? …
  Хорошо, тогда. Вы уверены, что ничего не можете сделать... ну ладно, мисс.
  Холман, я уже еду».
  Он положил телефон на подставку, как будто он мог сломаться. «Это очень напряжённый архитектор, и её голос говорит, что она работала над джином».
  «Она что-то знает о пожаре?»
  «Заявляет, но не говорит, что именно. Думаю, мне следует позвонить Боксмейстеру. Думаю, я не буду».
  Еще один прекрасный день на каналах.
  Марджори Холман вышла на крыльцо своего дома, одетая в черный свитер и брюки, и выглядела как модель для элитного
   пенсионное сообщество.
  Рядом с ней стоял высокий, седой, с козлиной бородкой мужчина лет семидесяти. Его тощая фигура была проволочной вешалкой для черного костюма и водолазки.
  Майло пробормотал: «Похоже на похороны».
  Никаких следов профессора Неда Холмана.
  Его жена нетерпеливо помахала нам рукой. Мужчина в черном костюме не двинулся с места, даже когда мы были в двух футах от него. Его глаза были голубыми и усталыми от жизни. Конечности-палки, длинная шея и нос-клюв напоминали цаплю. Скорбная птица в неудачный рыболовный день.
  «Это Джуда Коэн», — сказал Холман. «Мой бывший партнер». Хриплый голос; легкая невнятность, которую Майло уловил по телефону.
  «Мистер Коэн».
  «Лейтенант». Коэн оглядел половицы. «О чем вы думаете, мисс Холман?» Она подняла большой палец. «Внутри».
  Никаких следов ее мужа или его стула на первом этаже. Майло сказал: «Профессор Холман в порядке?»
  «Нед? Он у врача, на одном из осмотров. Я пользуюсь услугами фургона для людей с особыми потребностями, потому что никогда не знаю, сколько времени это займет».
  Подойдя к раковине, она налила в стакан «Сапфир» и кубики льда. «Кто-нибудь присоединится ко мне — Джуда, как насчет тебя? Гленливет?»
  «Спасибо, сегодня нет», — сказал Коэн. Он сел на край заваленного дивана. Сместился, обхватил руками костлявое колено. Судя по его взгляду, ничто не могло заставить его чувствовать себя комфортно.
  Холман вернулась со своим напитком, присев рядом с Коэном. «У Джуды и у меня есть серьезные подозрения, что Хельга как-то связана с этим пожаром».
  Коэн поморщился.
  Это не прошло мимо Холмана. «Не хочешь ли ты взять на себя управление, Джуда?»
  «Ты молодец, Марджи».
  «Так что в этом вопросе мы едины».
   "Мы."
  «Ну, тогда вперед. Как я уже говорил в первый раз, Хельга обманула нас — заставила нас оставить несколько очень хороших профессиональных ситуаций под предлогом создания новаторской фирмы с зеленой архитектурой. Она утверждала, что ее отец был богатым промышленником, владел судоходной компанией, деньги не будут проблемой. Однако деньги оказались серьезной проблемой. То есть Хельга ничего не делала, только говорила, не смогла профинансировать фирму. В то время мы с Джудой были озадачены. Теперь становится ясно: у Хельги никогда не было никаких серьезных намерений. Мы с Джудой были частью прикрытия».
  Майло спросил: «Чего?»
  «Я дойду до этого». Холман отпил дюйм джина. «Мне нужно сделать это организованно, лейтенант… где я остановился? Уловка… однажды Хельга объявила, что финансирование не налажено, она распускает фирму, возвращается в Германию, хорошего вам дня».
  Обращаясь к Коэну.
  Он сказал: «Это небольшой шок».
  «Ты всегда была мастером преуменьшения, дорогая. По сути, Хельга выставила нас дураками, какими мы, по всей видимости, и были».
  Коэн сказал: «Нет смысла корить себя. У Хельги были действительные документы, и ее технические знания были солидными».
  «Она была инженером, Джуда, а не искрой творчества».
  «Как бы то ни было, — сказал Коэн. — То, как она описала первоначальный проект, было обоснованным как концептуально, так и структурно».
  Майло сказал: «Галерея Кракера».
  Оба архитектора уставились на него.
  Холман спросил: «Откуда вы об этом знаете?»
  «Хельга нам рассказала».
  «Она? Тогда тебя тоже разыграли. Да, это реальное место, и да, они принимают заявки на крупное расширение. Но Хельга никогда
   подали заявку на участие в тендере. И они никогда о ней не слышали».
  «Когда вы узнали?»
  «Несколько дней назад, лейтенант, когда стало ясно, что Хельга не намерена компенсировать нам потерянное время и потерю прежней работы».
  «Мы не можем ее найти», — сказал Коэн. «Или, скорее, наш адвокат не может».
  Холман сказал: «Не спрашивайте, почему мы не проверили ее более тщательно. Партнерство, как и брак, основано на доверии».
  Майло не моргнул. Я готов был поспорить на его внутренний диалог.
   Мотели на бульваре Вашингтона .
  Холман сказал: «Хотя она была честна относительно своего образования, она полностью лгала относительно других вещей».
  "Такой как?"
  «Во-первых, она не немка, она австрийка. И ее отец не судоходный магнат, он банкир».
  «Гемейн — ее настоящее имя?»
  Неохотно кивнул. «То, что должно было нас насторожить, так это ее отношение к зеленому: ненависть к человечеству, а не накормить и спасти планету.
  Женщина — законченный мизантроп, и со временем она почувствовала себя свободнее, чтобы делиться своим мнением о том, как эволюционный процесс потерпел неудачу, когда он создал людей. Как Homo sapiens нарушил важнейший баланс, что миру на самом деле было нужно — это хорошая чума или мировая война. Что исходит от тевтонского типа, чертовски захватывающе».
  Она повернулась к Коэну.
  Он сказал: «Довольно неразумно».
  Майло сказал: «Можем ли мы поговорить о пожаре?»
  «Я подхожу к этому», — сказал Холман. «Это должно быть логично, чтобы вы поняли, что мы не просто пара недовольных. Где я был — ложь Хельги. Домашний адрес, который она дала
  «Нас здесь, в Лос-Анджелесе, обманывали, в чем мы убедились, когда попытались вручить ей документы».
  «Вы подаете на нее в суд».
  «Черт возьми, мы правы. Профессиональное отчуждение, нарушение контракта, все, что только может придумать наш юрист».
  «Где был фальшивый адрес?»
  «Брентвуд. Что касается того, почему мы не находили странным, что Хельга никогда нас не приглашала, мы считали, что она была полностью занята, и это было нормально. Мы были мотивированы создать что-то важное . Верно?»
  Коэн кивнул.
  Допив свой напиток, она вернулась на кухню, налила себе еще вина.
  Коэн с грустью посмотрел на нее, повернулся к нам. «Вам, возможно, будет полезно узнать, что Хельга наняла Деса Бэкера до того, как поговорила с нами.
  Она представила его как восходящую звезду, с которой она познакомилась, когда искала молодых архитекторов с зелеными дипломами. Мы проверили эти дипломы. Он был лучшим в классе, и его профессора отзывались о нем только с похвалой. Однако, когда наш адвокат снова связался с ними, никто из них не разговаривал с Хельгой, и Дес не просил у них рекомендательных писем. Поэтому она нашла его каким-то другим способом».
  Холман сказал: «Учитывая преимущество ретроспективного взгляда, становится ясно, что продукт работы Деса был нулевым». Ухмыляясь. «С точки зрения архитектуры».
  Коэн сказал: «Наши адвокаты заставили кого-то проверить офисные компьютеры. Дес много смотрел порнографию, а также просматривал некоторые тревожные веб-сайты. Что приводит нас к делу».
  Майло спросил: «Поджоги сайтов?»
  «Сайты экотеррористов. Поздравительные фотографии разгромленного элитного жилья и лабораторий по исследованию животных, чаты людей, которые считают, что цель оправдывает средства».
  «Нам понадобятся эти офисные компьютеры».
  «Извините, они нам нужны», — сказала Марджори Холман. «Наш адвокат поручил нам поместить всю мебель и оборудование на хранение, чтобы мы могли доказать, что Хельга явно покинула офис».
   Уголовное преобладает над гражданским, но Майло не стал настаивать. «Эти веб-сайты...»
  «Отправили к Хельге. Мы понятия не имели, что у них двоих были какие-то отношения за пределами фирмы. Напротив, Хельга утверждала, что ей даже не нравится Дес».
  «Хотя она его наняла?»
  Коэн сказал: «Хельга умела расставлять вещи и людей по коробкам».
  «Приемлемо с профессиональной точки зрения», — сказал Майло. «Неприемлемо с личной точки зрения».
  Холман сказал: " Не было никакого "лично". Женщина хладнокровна. Как и ее версия зеленого".
  Коэн сказал: «К сожалению, правда в том, что в зеленом сообществе существует сильная человеконенавистническая жилка. Но это мнение меньшинства, и Хельга, похоже, довела его до крайности».
  «Язвы и войны».
  Холман сказал: «Дес прислал ей j-pegs сгоревших зданий, а она прислала ему LOL и счастливые лица. Восхваляя «избирательную пиротехнику» как инструмент «биологической очистки».
  Майло заставил ее повторить это, записав в своем блокноте.
  Коэн сказал: «Удивительно, что Дес отразил точку зрения Хельги. Он казался таким общительным и гуманистичным. Говорил о своей племяннице, желая построить для нее лучший мир».
  Холман сказал: «Она способна на все, вероятно, убила Деса просто потому, что ей так захотелось. Или, может быть, он должен был сжечь тот дом, струсил, и она казнила его за нелояльность к отечеству, что угодно».
  Майло спросил: «Кто твой адвокат?»
  Холман сказал: «Мэнни — Эммануэль Форбуш».
  Коэн сказал: «Форбуш, Зискин и Шапиро. Вот их номер».
  «Спасибо, сэр. Что еще?»
  Холман сказал: «Этого недостаточно?»
  «Это хорошее начало, мисс Холман...»
  «Тогда начинай . Загони эту сучку в грязь и сделай миру одолжение». Прогресс в оскорблении алкоголя. Она выпила, пролила джин себе на колени. Коэн протянул ей салфетку. Она проигнорировала его, выпила еще.
  Майло спросил: «Есть ли у вас какие-либо соображения, где Хельга, мэм?»
  «Насколько мне известно, она вернулась в Швейцарию».
  «Почему Швейцария?»
  «Потому что она оттуда».
  «Я думал, она австрийка».
  «Она родилась в Австрии, но семья переехала в Шпритц-Швицлерланд, ее отец владеет там банком. Мэнни выяснил это достаточно легко».
  «У вас есть название банка?»
  «Зачем мне это?»
  Джуда Коэн сказал: «GGI-Alter Privatbank, Цюрих. Адрес — postfach — почтовый ящик.
  Холман уставился на него. «Тебе следует отправиться на джи-ипарди».
  Майло сказал: «Банк без офиса?»
  «Я уверен, что есть офис», — сказал Коэн, «но, возможно, они все об инвестициях, не заинтересованы в простых посетителях. По-видимому, в Цюрихе это не редкость, по словам Эммануэля Форбуша. Он отправил несколько заказных писем, но пока не получил ответа, считает, что гражданский иск займет годы, чтобы его распутать, нам нужно набраться терпения. Если мы решим упорствовать».
  Холман сказал: «О, мы выбираем , хорошо».
  Коэн не ответил.
  Майло сказал: «Понадобятся годы, чтобы распутать дело, если Хельгу не удастся привлечь к уголовному делу».
  Холман сказал: «Она преступница , поймайте эту суку, пока она не заплела косички, не надела ледерхозен и не скрылась в стране кукушек и шоколада».
   Майло встал.
  Марджори Холман сказала: «Именно так. Пора двигаться дальше».
  Джуда Коэн сказал: «Удачи».
   ГЛАВА
  26
  Из динамиков автомобиля раздался баритон Эмануэля Форбуша, эсквайра.
  «Я ждал твоего звонка. Думаю, тебе нужны компьютеры».
  «Это было бы полезно, сэр».
  «Нет проблем, лейтенант, забирайте их, когда вам будет удобно. Конечно, мы сохраним копии каждого слова данных. Не думайте, что вы будете возражать, без нашего выступления вы бы остались в неведении».
  «Рассмотрение доказательств по уголовному делу могло бы вызвать проблемы, г-н Форбуш».
  «Если вы когда-нибудь узнаете».
  «Спасибо за вотум доверия, г-н Форбуш».
  «Нет, нет, я не собираюсь этого делать — я просто хочу убедиться, что наше гражданское дело будет сохранено».
  «Вы действительно думаете, что гражданский иск стоит усилий, сэр?»
  «Почему бы и нет?»
  «Просто не похоже, что ставки так уж высоки из-за всех этих неприятностей».
  «Ну, полагаю, мне придется судить об этом самостоятельно».
  «Думаю, так и будет, сэр».
  «Лейтенант», сказал Форбуш, «я не хочу попасть в неловкую ситуацию. Извините, если я был слишком резок».
   «Нет проблем, мистер Форбуш. Я сегодня же пришлю детектива за этими компьютерами».
  «Отлично. Как дела у Марджи?»
  «Я только что наблюдал, как она выпила два рюмки, и предполагаю, что это были не первые ее порции за это утро».
  Форбуш цокнул. «Это всегда было проблемой для Марджи, бедняжка».
  «Вы друзья?»
  «Мы с Недом давно знакомы, мы играли в сквош. Отличный спортсмен, чертовски трагедия. У Марджи было много проблем, победа была бы для нее на пользу. Вот почему я взялся за это дело».
  «Друг в беде», — сказал Майло.
  «Единственный вид, который имеет значение», — сказал Форбуш.
  Майло повесил трубку. Засмеялся. «Один из старых приятелей Неда по сквошу.
  Надо было спросить его о нынешнем декоре Вашингтонского бульвара no-tells. Он взялся за дело, чтобы простыни не мерзли, Коэн с ними, они выжимают компенсацию, это нашло для него деньги. Так что теперь у меня тупики в Сраниле и в Цюрихе.”
  Я сказал: «Может быть, тебе повезло, и Хельга все еще в Лос-Анджелесе. Или была там сегодня утром».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Она красивая, хорошо сложенная женщина лет тридцати с нордическими чертами лица. Скройте эту лысину платиновым париком...
  что-то, что колышется на ветру, и все, на чем сосредоточится свидетель, это блондинка, блондинка, блондинка».
  «Эми Тал бегает трусцой», — сказал он. «Да, у нее есть эта штука Валькирии».
  «Не шведский», — сказал я. «Швейцарский. А что, если источник Рида был почти там?»
  «Видел одного европейца, видел их всех. Включая девушку, которую Тедди якобы убил». Он потер лицо. «Его жертвой была сестра Хельги или близкая подруга. Она приезжает в Лос-Анджелес, чтобы отомстить, открывает подставную фирму
   для прикрытия ищет Тедди. Пытается найти его местный адрес, заставив Дорин, с которой она познакомилась через Бэкера, возможно, на каком-то анархистском чате, прочесать файлы Мастерсона.
  «Ее главной целью было убить Тедди, но она обнаружила, что он находится вне ее досягаемости в Сраниле, либо прячется во дворце, либо мертв. Поэтому она решает сжечь его дом. Платит Бэкеру и Фредду пятьдесят тысяч за эту работу».
  «Не так уж много пользы за такие деньги, Алекс».
  «Если бы она рассчитывала на то, что Тедди мертв, то возня с его сутмой была бы эмоционально привлекательной. Султан религиозен, поэтому мысль о его брате, вечно томящемся в чистилище, была бы тревожной».
  «Ты трахаешься с моей семьей, а я с твоей? После ухода Бейкера и Фредда Хельга сама присматривает за домом и решает сделать все своими руками?»
  «Возможно, она пришла сегодня утром со своими болторезами, увидела открытые ворота и прошла сквозь них».
  «Тем временем, Рутгер рычит, пузырится и печёнит, что делает его более податливым... так кто же убил Бэкера и Дорин? Убийственный отряд султана или сама Хельга, которая, зависая с ними, научилась делать бабах, решила, что они расходный материал?»
  «Если Хельга замешана, я не вижу, чтобы она действовала в одиночку. Одолеть двух человек в одиночку, даже с двумя пистолетами, было бы тяжело для женщины, даже сильной. А использовать пистолет для изнасилования Дорин — нет».
  «Все говорят, что она ненавидит людей, Алекс».
  «Даже так», — сказал я. «Эта сцена отдавала мужским».
  «Хельга более общительна, чем показывает, у нее есть приятель? Или вся эта чертова теория — один большой карточный домик».
  Он позвонил капитану Дону Боксмейстеру из поджогового отряда, оставил сообщение. Затем позвонил спецагенту Гейл Линдстром, связался, дал ей краткий обзор, попросил ее провести расследование по Хельге Гемейн.
   Она сказала: «Она гражданка Швейцарии или Австрии? Это имеет значение, с тактической точки зрения».
  «Они оба экстрадируют, Гейл».
  «Они делают это, но швейцарцы делают это намного сложнее. Выведывать гражданина Швейцарии будет адом».
  «Я не знаю, откуда у нее паспорт».
  «В любом случае, — сказал Линдстром, — она могла уже уйти».
  «Сижу в международном терминале, пока мы говорим, Гейл. Так что насчет того, чтобы выпустить некоторых из твоих парней в темных очках и с рациями?»
  «Я проведу проверку в аэропорту, как только повешу трубку. Включая частные чартеры, поскольку папа — воротила. Назовите мне его банк».
  Он пролистал свой блокнот. «GGI-Alter Privatbank».
  Линдстром сказал: «Звучит заманчиво. Как только ты получишь эти компьютеры, убедись, что я получу полную копию жестких дисков».
  «Готово, и пожалуйста, Гейл. Как только ты получишь ее паспортные данные или что-нибудь еще, дай сигнал A-sap».
  «Готово, и пожалуйста . Я передам привет Хэлу».
  «Он отвечает на ваши звонки, да?»
  «Должно быть, это моя женская загадка».
  Шон Бинчи был отправлен забрать компьютеры.
  Мо Рид ответил на его страницу, внимательный и сосредоточенный. «Я прямо через дорогу, мой источник пришел на работу сегодня утром, но она была с кучей других девушек, и я не смог ее изолировать. Она скоро должна выйти на обед».
  Майло сказал: «Не трать время на уловку, Мозес, просто отведи ее в сторону.
  Мне нужно знать, насколько она уверена в своих шведских предпочтениях.
  Даже если она скажет, что это так, спросите ее, может ли это быть «швейцарка»».
  Он объяснил почему.
  
  Рид сказал: «Блондинка есть блондинка, да? Я схвачу ее, как только увижу, Лу».
  Поиск с использованием ключевых слов ggi alter privatbank Zurich gemein helga и family , оплачиваемый o.
  Среди деловых сайтов на немецком, французском и итальянском языках была одна фотография, датированная шестью годами ранее. Одна из многих, сделанных на сборе средств для выставки аутсайдерского искусства в галерее Kraeker, на которой изображены упитанные, ухоженные люди в черных галстуках и мантиях.
  Одна миниатюра o справа. Майло увеличил ее до двух квадратных дюймов: Банкир Джордж Джемейн, его жена Ильза, дочери Хельга и Далия.
  Оба родителя, в очках, прямые, как шомпол, неулыбчивые. Хельга соответствовала их позиции, послушный ребенок. Даже с медовым цветом школьной стрижки боб и нежно-голубым платьем, отделанным кружевом, она выглядела мрачной, неодобрительной.
  Далия Джемейн выглядела на несколько лет моложе своей сестры.
  Ниже ростом и пышнее Хельги, она щеголяла с заметным загаром, копной пепельно-русых волн, дерзкой ухмылкой. Вопреки семейному обязательству хорошей осанки, она выгнула бедро и наклонилась вперед, угрожая выплеснуть обильные груди из своих кроваво-красных, обтягивающих ножен. Усыпанные драгоценностями пальцы держали ножку коктейля кобальтово-синего цвета.
  Единственная Гемейн, пойманная за выпивкой, физически отстранилась, встав на расстояние в полфута.
  Клан. Мутация.
  Майло переключился на NCIC, запустил поиск по dahlia gemein , ничего не нашел ни там, ни на Doe Network, ни на MP или crime le. Но Сеть выплюнула еще одну фотографию, датированную тем же годом, что и Kraeker gala, сделанную на вечеринке по случаю запуска пластинки рэпера по имени ReePel.
  Дом для вечеринок в Малибу, Брод-Бич. Я слышал об этом месте. Закрыт после потока жалоб соседей.
   На ней Далия Джемейн была в розовом бикини-стринге и стояла рядом с двумя мужчинами в цветастых купальных шортах: почетным гостем, тучным и с косичками, и мускулистым азиатом с детским лицом, которого звали Тедди КМ.
  Майло выстрелил в воздух. Пролистал свой блокнот и закричал, ударив кулаком воздух сильнее. «Врубайся, Алекс: КМ как в Тарик Куама Маджур. Что-то настоящее».
  Он изучил снимок. «Такую девушку не выбросишь, кто-нибудь обязательно заявит о ее пропаже. Так почему же ее нет в базе данных?»
  «Может быть, кто-то забыл его ввести».
  «Человеческая ошибка? Ой, да ладно».
  Звонок в службу пропавших без вести лиц показал, что об исчезновении Далии Гемейн никто не сообщал. Последующие проверки в других местах подтвердили то же самое.
  Майло поник. «Насколько нам известно, она не пропала. Они с Тедди влюбились, она вернулась с ним в Сранил, живет жизнью принцессы, и вот мотив Хельги исчезает».
  Он связался с Мо Ридом. «Твой источник уже вышел?»
  «Выходи и прямо здесь, Лу. Увидимся минут через двадцать».
   ГЛАВА
  27
  Ати Мененг был крошечным, красивым и напуганным.
  Она выглядела на десять лет моложе своих двадцати девяти, указанных в ее водительских правах, и занимала так мало места, что Майло поместил ее в своем кабинете, и у него еще осталось место.
  Стандартная лицензия Калифорнии, никаких особых консульских льгот. Она печатала документы в секретарском пуле.
  На ней был брючный костюм цвета корицы, который закрывал все, кроме рук и лица. В офисе было тепло, но это не мешало ей дрожать. Наклонив голову, она создала блестящую полосу иссиня-черных волос, которая скрыла ее лицо. «Я все еще не знаю, почему я здесь».
  Майло сказал: «Точно то же, что я тебе говорил, Ати. Ты нам помогаешь, и мы это очень ценим».
  «Я ничем не могу вам помочь».
  Майло подкатил кресло поближе. «Это не должно быть стрессом, Ати».
  Я сидел прямо в открытой двери. Мо Рид стоял позади меня. Молодой парень, обожающий Aqua Velva. Мой отец наносил его с религиозным рвением, ругаясь, когда алкоголь воспламенял порезы от бритья, вызванные выпивкой.
  Если Рид и дышал, я этого не слышал.
  Майло спросил: «Ничего, если я буду называть тебя Ати?»
  Шепот из-за занавески из волос.
   "Что это такое?"
  «Называйте меня как хотите».
  «Спасибо, Ати. Во-первых, извините, что пришлось вас забрать посреди работы, но это расследование убийства. Если у вас проблемы с начальником, я могу с ним поговорить».
  «Нет, не надо. Я не знаю об убийстве». Кристальный голос, без акцента.
  Майло спросил: «Как долго ты живешь в Лос-Анджелесе, Ати?»
  Волосы скользнули, как глицерин по стеклу, обнажив безупречное овальное лицо с пухлыми губами и огромными черными глазами. «Всю свою жизнь».
  «Где ты вырос?»
  «Дауни».
  «Как вы попали на работу в индонезийское консульство?»
  «Они дали объявление в индонезийской газете. Нужен был человек, знающий голландский, мои родители говорят дома по-голландски».
  «Как долго вы там работаете?»
  «Примерно девять месяцев».
  «А до этого?»
  «Куча мест».
  "Такой как?"
  «Почему это важно?»
  «Просто пытаюсь узнать тебя, Ати».
  "Почему?"
  Майло откатился на несколько дюймов. «Могу ли я предложить вам что-нибудь выпить?»
  "Нет, спасибо."
  «Расскажите мне о некоторых из ваших предыдущих мест работы».
  «В основном временные сотрудники».
  «Не хотите быть привязанными к чему-то долгосрочному?»
  «Временные должности — это то, что я мог получить во время прослушивания».
  «Вы актриса?»
  «Я так думал».
  «Не повезло, да?»
  Черные волосы развевались. «Я снялась в нескольких рекламных роликах для азиатского кабельного телевидения. Я думала, что смогу сниматься в центре города для миниатюрных, но мне сказали, что я слишком мала даже для этого».
  «Тяжелая работа — эти прослушивания», — сказал Майло.
  «Каждая глупая девчонка думает, что она сможет это сделать».
  «Включая Далию?»
  Пухлые губы раздвинулись, обнажив белые зубы, скользкие от слюны. Коричневые руки размером с руки десятилетнего ребенка встретились и крепко сжались.
  Ати Мененг спросил: «Ты нашел ее?»
  «Вас это удивит?»
  «Я просто не думал, что это когда-нибудь произойдет».
  «Почему это?»
  «Такие люди, — сказал Ати Мененг. — Им все сходит с рук».
  «Кто такие люди?»
  Тишина.
  Майло спросил: «Такие люди, как принц Тедди?»
  Долгий, медленный кивок. «Я не знал, кто он. Позже я узнал».
  «Как Далия с ним познакомилась?»
  "Я не знаю."
  Майло сказал: «Далия была твоей подругой, но ты не знаешь?»
  «Я точно не знаю. Вот почему я говорил с тобой — с ним — в первую очередь. Потому что мне не все равно, она была моим другом».
  «Скажи мне, что ты знаешь, Ати».
  «Мои родители не могут узнать, — сказала она. — Они думают, что все мои временные работы были секретарскими».
  «Они этого не сделают, я обещаю». Тишина.
  Майло сказал: «Вы занимались и другими делами, помимо секретарской работы».
   «Я не получала никаких секретарских вакансий, поэтому зарегистрировалась на сайте, понятно? Asian Dolls. Это не то, что звучит, они просто связывали приезжих бизнесменов с презентабельными молодыми леди, которых можно было брать на светские мероприятия».
  Это прозвучало как прямая цитата.
  Майло сказал: «Помогаю им чувствовать себя как дома».
  «В основном это были японские парни», — сказал Ати Мененг. «Когда были доступны японские девушки, они получали первые бабки, но когда их не было, это открывалось для всех девушек. Они были в основном милыми. Парни, я имею в виду.
  Старше».
  "По большей части."
  «У меня никогда не было проблем, для меня это был исключительно положительный опыт.
  Это был честный бизнес, женщина, которая им управляла, Маэ Фукуда, умерла несколько лет назад, ее дети не захотели его продолжать. Некоторые из тех других бизнесов — грязные. Вот почему я в консульстве, мне очень скучно».
  «Азиатские куклы», — сказал Майло. «Кажется, Далия сюда не входит».
  «Далия не нуждалась в работе, у нее было много денег». Уставившись в пол. «Ладно, я знаю, как я ее встретил. На вечеринке. После этого мы начали тусоваться. Она водила меня в крутые места».
  «Какие классные места?»
  «VIP-комнаты в клубах, частные вечеринки — как в Playboy Mansion, мы были на трех отдельных вечеринках в Playboy Mansion, это было невероятно. Хефа там не было, он позволил им использовать свой дом, чтобы собрать деньги на благотворительность. Мы плавали в Гроте».
  «Где вы познакомились с Далией?»
  «Клуб в Чайнатауне».
  "Который из?"
  «Мадам Чан».
  Майло сказал: «Хилл-стрит, в большом торговом центре, да? Большой ресторан внизу, банкетный зал наверху».
  «Угу».
   «Отличный дим-сам на обед. Заведение закрылось несколько лет назад».
  «Если ты так говоришь».
  «Так как же ты там оказался, Ати?»
  «Это была деловая вечеринка, ювелирные изделия. Я пошла с бизнесменом из Камбоджи. Он дал мне золотую цепочку на хранение. В основном он общался с другими ювелирами, и я могла делать то, что хотела».
  «Кто еще был на вечеринке?»
  «Ювелиры. Армяне, израильтяне, китайцы, персы. Какие-то белые парни. Выступавший был белым парнем. Из мэрии или что-то в этом роде, приветствующим ювелирный бизнес в Лос-Анджелесе».
  «Что привело туда Далию?»
  «Она была с одним из белых парней. Он продавал часы».
  «Помнишь его имя?»
  «Никогда не знал этого», — сказал Ати Мененг. «Старше, седые волосы, толстый.
  Шведка, как и она».
  «Далия сказала тебе, что она шведка?»
  «Угу».
  «На самом деле она была швейцаркой».
  Огромные черные глаза расширились до мультяшных размеров. «Да, так оно и было. Ты, наверное, думаешь, что я тупой».
  «Это легко ошибиться», — сказал Майло. «Далия не любила об этом говорить. Она же швейцарка».
  "Почему нет?"
  «Она сказала, что это скучное место для жизни, поэтому она иногда говорила, что она из других мест».
  "Такой как?"
  «Не помню. Может быть, Швеция — может быть, оттуда я это и взял.
  Она рассказала мне о том, что она швейцарка, только после того, как мы немного пообщались.
  Парень, с которым она была в тот вечер, сказал, что знает его по дому, он был крупным торговцем часами, знал ее отца, потому что ее отец коллекционировал часы, у него были сотни экземпляров в маленьких коробочках, которые...
   Она продолжала двигаться, чтобы они не запыхались. Она была на вечеринке, чтобы оказать ему услугу. Парень с часами».
  «Быть его любимой игрушкой».
  «Мы все были. Мужчины были действительно заняты бизнесом, девушки в основном оставались одни, и вся наша компания оказалась в баре.
  Там я и встретил Далию. Мы оба выпивали, и ее напиток был странным, ярко-голубым. Я сказал что-то о том, что он похож на жидкость для мытья посуды. Она засмеялась. Мы разговорились, и перед тем, как она ушла, она сказала: «Было весело, давай потусуемся», и дала мне свой номер.
  «Вы, ребята, нашли общий язык», — сказал Майло.
  «С Далией было легко», — сказал Ати Мененг. «Она была чистым солнышком.
  Несмотря на то, что она была богата, она отнеслась к этому спокойно. Я даже не знал об этом, пока мы не пообщались некоторое время».
  «Как вы узнали?»
  «Я имею в виду, что я подозревал это, потому что у нее не было работы, и она ездила на Porsche Boxster, очень классном маленьком красном автомобиле. Когда я узнал это наверняка, это было, когда она отвезла меня к себе домой. Очень красивая и вся в порядке. Она сказала, что ее родители купили ей ее, потому что они ее ненавидели».
  «Интересный способ проявить ненависть», — сказал Майло.
  «Я уверена, что они на самом деле не ненавидели ее, она просто имела в виду, что им нужно пространство друг от друга».
  «У нее были с ними проблемы».
  «Она не любила об этом говорить, просто говорила, что они все религиозные и т. д. Они отправили ее в католические школы, она все время сбегала, ездила на поездах в Германию и Францию, ходила в клубы, встречалась с парнями.
  Она никогда не училась в колледже, как ее сестра, и это их бесило. Ей просто нравилось кататься на лыжах, плавать, ездить на поездах и тусоваться. Когда она сказала им, что хочет увидеть Голливуд, они были рады ее отъезду, купили ей дом. Для нее это означало остаться уходите так долго, как захотите .
  «Что она об этом подумала?»
   «Она смеялась над этим. Это была Далия. Она говорила, что зрелость сильно переоценена».
  «Как долго вы дружите?»
  «Полгода? Может, немного дольше? На самом деле мы не так уж много тусовались, потому что мне приходилось работать. Иногда звонила Далия, в основном она ждала, пока я позвоню, и если она была свободна, мы тусовались.
  У нее были платиновые карты, она была очень щедра, но я не воспользовалась этим. Находясь с ней, я получила возможность принарядиться. Будь лучшей, понимаешь? Ее глаза наполнились слезами.
  «Что еще она вам рассказала о своей семье?»
  "Вот и все."
  «Она сказала, чем ее отец заработал все эти деньги?»
  «О, да. Он владел банком. Это было как в семье на протяжении поколений».
  «Сколько у нее было братьев и сестер?»
  «Просто ее сестра Далия была младшей. Она сказала, что ее сестра была умной, серьезной. Училась на архитектора или что-то в этом роде».
  «Они ладят?»
  «Она никогда не говорила, что они этого не делают. Она не говорила много о своей сестре».
  «Поэтому ее родители купили ей дом, а она восприняла это как их желание, чтобы она держалась подальше».
  «Раньше я говорила, что, может быть, вам стоит позвонить им и попытаться восстановить связь.
  Потому что я делала это с моим отцом. Он настоящий старомодный, хотел, чтобы я вышла замуж за индонезийца, сидела дома и воспитывала детей. Когда я увидела эту рекламу, он отказался ее смотреть. Но теперь мы ладим».
  «Далия последовала твоему совету?»
  «Если она и знала, то никогда не говорила».
  «Как она познакомилась с принцем Тедди?»
  «Сначала она не знала, что он принц».
   «Она узнала об этом уже после того, как они начали встречаться».
  «Угу. Думаю, он ей нравился сам по себе».
  «Как они встречаются?»
  «В Le Beverly — это отель в Беверли-Хиллз, маленький, снаружи не скажешь, он похож на многоквартирный дом. У Далии был пропуск в частный бар, он на третьем этаже. Я должен был пойти на вечеринку, но моя свидание отменили, и мне было тоскливо и скучно, и я позвонил Далии, и она сказала: «Пойдем в BH, повеселимся». Она уже бывала там раньше. Я понял, потому что бармен знал ее напиток — Blue Lagoon, они смешивают его со специальным апельсиновым ликером, который подкрашивают в синий цвет. Далия сказала, что ей понравился вкус, но в основном использовала его как аксессуар».
  «Модный аксессуар?»
  «У нее были эти невероятные голубые глаза, она любила носить цвета, которые их подчеркивали, в основном красный и желтый. Но также немного синего, тут и там. Как драгоценности, понимаете? Она сказала, что Голубая Лагуна работала как драгоценности, помогала привлекать внимание людей к ее глазам.
  Она была такой. Артистичной. Ее дом был полон ее картин. Все синее, эти волнистые узоры. Как океан, понимаете?
  «Итак, — сказал Майло, — вы с Далией были в отдельной комнате отеля Le Beverly».
  «Я пил свой Мохито, а Далия пила свой Blue Lagoon, и единственными другими людьми были несколько азиатских парней в другом конце комнаты, играющих в нарды. Далия пошутила об их азиатской внешности. «Я веду тебя в это прекрасное место, чтобы отвлечься от работы, и в итоге это выглядит как работа». Я засмеялся, и она засмеялась, а затем один из них подошел, и на секунду мне показалось, что они услышали нас и разозлились. Но парень улыбался и говорил: «Женщины прекрасны, когда они счастливы. Если бы вы согласились присоединиться к нам, мы бы очень гордились». Что-то в этом роде, немного неубедительно. У него был акцент, но его можно было понять. Мы предположили, что он помощник, потому что он был самым маленьким из них, не самым красивым и хуже всех одетым. Двое других парней были моложе, выше, настоящие
   Красивый, в костюмах Zegna. Позже я узнал, что это были телохранители, и он сам пришел».
  «Принц Тедди».
  «Он просто назвал себя Тедом. Никогда не скажешь, что он был кем-то важным, на нем был только свитер и джинсы. И он выглядел совсем молодым. Ниже ростом, чем Далия, но она сказала: «Конечно», и мы встали и присоединились к ним. Не спрашивая меня, но это было нормально, в основном я позволял Далии принимать решения. Это она заставила меня пойти туда в первую очередь».
  «Итак, вы присоединились к Теду и его телохранителям».
  «Мы не знали, что это телохранители, мы просто думали, что это трое парней. Они заказали немного еды из бара и еще выпивки, убрали свои нарды. Никто не был противным или грубым, все были милы и вежливы. Телохранители, вы никогда не догадаетесь, что это телохранители».
  «Они не действовали жестко».
  «Они вели себя как его друзья. Просто тусовались».
  «Богатые парни».
  Она моргнула. «Да, я так думаю, находясь в приватной гостиной. Но не это заставило Далию присоединиться к ним, деньги ее не впечатлили, у нее были свои. Она сказала мне потом, что он был милым, симпатичным и очень умным. Я думаю, он был умным, он мог говорить о чем угодно».
  "Как что?"
  «Природа, путешествия? Я правда не слушал».
  «Далия потом доложила вам», — сказал он.
  «На следующее утро», — сказал Ати Мененг, краснея. «Да, ладно, она пошла с ним домой. Но это не было похоже на то, что она бросила меня. Когда мы были в женском туалете, она сказала мне, что решила сделать это, но только если я не против. Он показался мне забавным, она хотела немного развлечься. Она настояла на том, чтобы дать мне денег на такси. У меня все равно было раннее прослушивание».
  «Это было типично для Далии? Встречаться с парнями, с которыми она только что познакомилась?»
  Черные глаза сверкнули. «Она не была шлюхой».
  «Конечно, нет», — сказал Майло. «Я просто спрашиваю, быстро ли она принимала решения».
  «Нет», — сказал Ати Мененг. «Она танцевала с парнями, целовала их на танцполе, даже… иногда она уходила в отдельную VIP-комнату.
  Но я никогда не видел, чтобы она уходила на целый вечер с парнем. Никогда».
  «Должно быть, Тедди ей очень нравился».
  «Когда они начали встречаться, я ее почти не видел. Но меня это вполне устраивало, у каждого своя жизнь».
  «В конце концов она рассказала тебе, кто он».
  «Это было, может быть… несколько недель спустя, я не помню. Мы не виделись, и вдруг позвонила Далия, чтобы наверстать упущенное. Сказала, что его нет в городе, давай сходим в Spago. Она посчитала это забавным».
  «Что было?»
  «Как мы думали, что он помощник, а он оказался из одной из самых богатых семей в мире. Она сказала, что он все еще не любит наряжаться. Иногда он брал напрокат дешевую машину, ездил в Макдоналдс и ел чизбургеры. На следующий день он был в своем Gulfstream, это реактивный самолет, и летал куда хотел. Она тоже летала на нем, сказала, что он весь навороченный, черное дерево, черное все внутри».
  «Где он был, Далия?»
  «В основном Вегас, но один раз Гавайи. Он любил играть в азартные игры. Единственное, что отличало Далию, это то, что она не пила, когда была с ним, потому что он был мусульманином».
  «Он не пил в тот вечер в «Ле Беверли»?»
  «Диетическая кола», — сказала она. «Его фишкой была диетическая кола. Но он не был в восторге от нее, понимаете? Религия, я имею в виду. В общем, она думала, что он был классным парнем. Так она его называла. Мой классный паренек».
  «Она когда-нибудь говорила о проблемах в отношениях?»
  «Он мог стать сварливым, имел вспыльчивый характер, но не волнуйтесь, он уже был членом…» Покраснев, она откинула волосы с лица.
   Майло спросил: «Член чего?»
  «Это была просто шутка».
  «Шутка о чем?»
  Нет ответа.
  Майло спросил: «Членом какого клуба был Тедди?»
  Волосы отвалились. «Не настоящий клуб, просто шутка. Клуб трех Ф.
  Она сказала, что это единственный путь к сердцу мужчины. Три «Ф» — кормить их, ублажать их, трахать их. Не записывай это, я не хочу, чтобы мои родители это видели.
  «Ты где-нибудь видишь бумагу и карандаш, Ати?»
  «Я просто говорю».
  «Значит, Далия никогда не жаловалась на то, что Тедди был агрессивен или жесток с ней?»
  "Никогда."
  «Просто сварливый и со вспыльчивым характером».
  «Ничего особенного, как и любой другой парень».
  «Но вы сказали детективу Риду, что он причинил ей боль».
  «Потому что я верю, что он это сделал».
  «Ты веришь?»
  «Я не могу этого доказать, но…»
  «Вы подозреваете».
  Кивок.
  «Почему, Ати? Это важно».
  «Он это сделал?»
  «Мы не знаем, Ати. Помоги нам».
  Она сделала вдох. Медленно выдохнула. «В последний раз, когда я слышала от нее, она собиралась путешествовать с ним, она сказала, что вернется через несколько дней, мы потусуемся. Но она так и не позвонила, и я больше ничего о ней не слышала, а когда я позвонила ей на телефон, он был отключен, и когда я пришла к ней домой, там никого не было».
   «Куда, по ее словам, она путешествовала с Тедди?»
  «Домой», — сказала она. «К себе домой».
  «Сранил».
  Она нахмурилась. «Мне об этом рассказывали родители. Это странное место, полное старомодных крестьян. Индонезия — современная. Сранил — просто остров, который так и не стал частью Индонезии. Тедди сам не любил это место, собирался поехать туда, чтобы получить кучу денег и вернуться сюда и жить с Далией. Он уже строил дом. Он хотел быть современным и быть с любой женщиной, которую хотел, даже если она была белой, а не быть под каблуком у брата».
  «Далия тебе все это рассказала».
  "Да."
  «Возможно, она пошла туда с Тедди и решила остаться».
  «Ни в коем случае», — сказал Ати Мененг. «Вот почему я знаю, что с ней что-то случилось. Она точно планировала вернуться. Обещала мне, что мы потусуемся, когда она вернется. Но она так и не вернулась».
  «Вы заявили о ее пропаже?»
  «Она не пропала, она была с ним ».
  «Вы подозревали, что он причинил ей боль».
  «Сначала я так не думала. Я просто… Не знаю, может, это был его брат, но я боялась сказать это. Он султан, кто мне поверит?» Глядя на Рида. «Я не думала, что ты поверишь во что-то из этого, и точка. В основном я забывала об этом, а потом ты появился, и у меня как будто что-то щелкнуло в голове, понимаешь?»
  Майло сказал: «Вы рассказали детективу Риду о шведской девушке, но не назвали имени Далии».
  «Я не… я не была уверена. Не то чтобы я все еще думала об этом. Я думала об этом. Потом это прекратилось. Потом появился он… Мне не следовало ничего говорить».
  «Нет, нет, ты молодец, Ати. Мы очень ценим это. Теперь расскажи нам все, что знаешь».
  «Это все».
   «Далия определенно планировала вернуться в Лос-Анджелес»
   «У нас были планы», — сказал Ати Мененг. «Целый день, как только она вернется. Сначала мы собирались пойти на распродажу склада Barney's и пообедать в этом кафе в аэропорту Санта-Моники — там распродажа. Потом мы ужинали в Ivy — не на пляже, а на Робертсон. Потом мы пошли танцевать. Но она так и не вернулась. И она оставила машину у дома, и когда я заглянул в окно, все ее вещи были там».
  «Ты пошёл, потому что волновался».
  Слезы превратили черные глаза в камни. «Я продолжал звонить. Ее телефон был отключен, у нее больше не было интернета для обмена сообщениями, ее дом был темным. Мои мысли начали бежать. Я имею в виду, что он мне нравился, когда мы виделись пару раз, но я его толком не знала. И то, что говорили мои родители, начало меня беспокоить».
  «О людях из Сранила».
  «Суеверные крестьяне. Каннибалы, ритуалы. Вы знаете?»
  «Страшно», — сказал Майло.
  «Действительно страшно, поэтому я перестал об этом думать. Я бы позвонил ее семье, но не знал, как с ними связаться. Я подумал, что если она будет отсутствовать достаточно долго, они что-нибудь сделают».
  «Хотя ее родители хотели, чтобы она ушла».
  «Она просто сказала это», — сказал Ати Мененг. «Вероятно, это даже неправда. Семьи любят друг друга. Как и ее сестра, Далия сказала, что они были разными, но все равно любили друг друга».
  «Серьёзная сестра».
  «Далия сказала, что она даже думала стать монахиней, а потом стала архитектором, строила дома».
  «Кстати, о домах», — сказал Майло. «А ты помнишь адрес Далии?»
  «Никогда не знал адреса, Далия всегда возила меня туда и отвозила домой. Она любила ездить очень быстро, говорила, что в Германии есть дороги без ограничений скорости, она гоняла со скоростью сто миль в час».
   «В каком районе находился дом?»
  «Брентвуд».
  «Вы смогли его найти?»
  "Конечно."
  Майло встал. «Давайте сделаем это».
  "Прямо сейчас?"
  «Лучшего времени не придумаешь, Ати».
   ГЛАВА
  28
  Дом, который вызвал у Ати Мененга «Вот и все!», был мини-колониальным, втиснутым между двумя гораздо большими средиземноморскими домами. Двадцать минут езды от станции, хороший район Брентвуда, короткая прогулка до Country Mart.
  Один симметричный этаж был облицован белой вагонкой. Окна со свинцовыми рамами были серыми из-за занавесок и прикрыты черными ставнями.
  Красная дверь была увенчана фрамугой. Газон был компактным и подстриженным, пустая подъездная дорожка была безупречной.
  В двух кварталах отсюда находился пустырь, который Хельга Гемейн отдала своим партнерам для своего несуществующего жилья. Майло спросил: «Ты уверена, Ати?»
  «Абсолютно. Я помню дверь. Я сказала Далии, что красная дверь может означать удачу в Азии. Далия рассмеялась и сказала: «Мне не нужна удача, я очаровательна».
  «Хорошо, спасибо за помощь. Детектив Рид отвезет вас обратно».
  Она повернулась к Риду. «Ты можешь просто отвезти меня к моей машине. Или мы могли бы пообедать вместе, я могла бы сказаться больной».
  Голос Рида был таким: «Все, что хочешь».
  Ати Мененг сказал: «Наверное, я голоден, они все равно, скорее всего, на меня накричат».
  Майло управлял адресом. Налоги платила Oasis Finance Associates, инвестиционная фирма в Прово, штат Юта. Звонок туда вызвал сдержанный
   признание контролера, что владельцы были «не гражданами США»
  граждане, желающие сохранить свою частную жизнь».
  «Швейцарец или азиат?» — спросил Майло.
  «Простите?»
  «Швейцарская или азиатская, какая?»
  «Это важно?»
  «Это расследование убийства, мистер Бабкок. Жертва — женщина по имени Далия Джемейн».
  «Гемейн», — сказал контролер. «Тогда вы уже знаете».
  «Я буду считать, что это швейцарец».
  «Ты никогда не слышал этого от меня». Майло отключился.
  Я сказал: «Папаша Джемейн держал дом два года после исчезновения Далии. Может быть, это место, где семья может отдохнуть на Западном побережье, так как сестра тоже может здесь жить».
  Майло сказал: «Довольно мило и традиционно для Хельги, но с папой, оплачивающим счета, она гибкая». Надев перчатки, он побежал по подъездной дорожке, остановился, чтобы заглянуть в окна, продолжил путь к гаражу, попробовал дверь. Запертая, но ему удалось сдвинуть ее на дюйм от земли, прищуриться в щель.
  Вставая, он отряхнулся. «Маленький красный Boxster, красный мотоцикл, похож на Kawasaki. Интересно, если кто-то из них был замечен на Бороди или около него».
  Он позвонил Дону Боксмейстеру и передал ему информацию.
  Идеальное время: расследование поджогов было в самом разгаре, и за день до пожара был замечен красный велосипед. В трех кварталах к западу от Бороди, припаркованный в неположенном месте на особенно темном участке улицы.
  Сосед, который это видел, не удосужился вызвать полицию.
  Еще одним открытием Боксмейстера стала криминалистическая экспертиза: первоначальный анализ остатков, обнаруженных на месте преступления, показал, что это веганское желе, а обгоревшие провода указывают на наличие электронных часовых механизмов.
  Майло рассказал Боксмейстеру историю Ати Мененга, затем повесил трубку и поискал на внутренней стороне обложки блокнота, где он хранит список своих
   не хочет на своем компьютере: телефонные номера судей, готовых к сотрудничеству. Каждый раз, когда он начинает новый блокнот, он тщательно переписывает.
  Проведя пальцем по мелким шрифтам с обратным наклоном, он сказал: «Сегодня ваш счастливый день, судья ЛаВинь».
  ЛаВинь присутствовал в камерах, а Майло разразился скандалом, сделав из светловолосой бегуньи больше, чем это было оправдано фактами, назвав красный Kawasaki «неопровержимым вещественным доказательством».
  Подчеркивая яростную ненависть Хельги Гемейн к человечеству и ее уклончивое поведение при первых допросах, он высказал предположения о связях с международными террористами, возможно, даже с неонацистами.
  «Совершенно верно, Ваша честь, как в случае с Баадером-Майнхофом, снова и снова.
  Это означает, что дом — а я смотрю на него прямо сейчас — может быть источником оружия, взрывчатки, часовых механизмов бомб, все это было замешано в поджоге, а также в многочисленных убийствах. Вдобавок ко всему, подозреваемый может уже скрыться, нам действительно нужен этот ордер сейчас».
  Это было самое лучшее выступление, которое я когда-либо видел, и через несколько секунд он подмигивал и показывал большой палец вверх. «Обожаю этого парня, он сам его набросает, мне нужно только, чтобы его взяли и повели».
  Звонок Шону Бинчи решил вопрос с поездкой в здание уголовного суда. Бинчи все еще был в юридической конторе Мэнни Форбуша, как только он получит копии жестких дисков GHC, он отправится в центр города.
  Мы ждали слесаря, саперов и собак-взрывников. Батарея мобильного телефона Майло разрядилась, и он переключился на мой автомобильный телефон, чтобы получить свои сообщения. Много бюрократического мусора и один, который имел значение: Офицер Крис Каммен из полицейского управления Порт-Анджелеса, Вашингтон.
  Бас Каммена дребезжал в громкоговорителе. «Эй, как дела? Мы пошли в тот склад в четыре утра. Эти люди — помешанные на чистоте, это самая организованная куча хлама, которую я когда-либо видел. Вот почему я с уверенностью говорю вам, что никаких чемоданов, полных денег, нет. Ни за пианино, ни где-либо еще».
  «Вы шутите».
  «Хотел бы я быть там», — сказал Каммен. «К счастью для вас, в учреждении есть видеозапись после закрытия, которая действительно работает. К сожалению для вас, она не говорит многого. В одиннадцать сорок три вечера мужчина-европеец в темной толстовке с капюшоном использовал ключ, чтобы войти, и вышел через десять минут, неся то, что моя бабушка назвала бы двумя толстыми чемоданами. Я получаю копию записи, чтобы отправить вам, но поверьте мне, это не даст вам ни гроша. Все, что вы получите, — это тени и размытость, капюшон полностью закрывает его лицо».
  «Откуда ты знаешь, что он европеоид?»
  «Белые руки».
  «Он не потрудился надеть перчатки», — сказал Майло. «По всей видимости, нет».
  «Может быть, это потому, что найти его отпечатки в мусорном ведре не было бы подозрительно. Миссис Флэтт очень нервничала из-за того, что мистер Флэтт обнаружит, что она их хранит. Может быть, он их и хранил».
  Каммен сказал: «Я задавался тем же вопросом, поэтому первым делом я посмотрел на Флэтта, и поверьте мне, это не он. Он большой парень, шесть футов шесть дюймов, играл в баскетбол за старшую школу Пенсильвании, мощный форвард, хороший дальний бросок, теперь я помню его имя. Мы использовали ворота в качестве точки отсчета, чтобы измерить Худи, и он ближе к пяти дюймов десять дюймов».
  «Точно самец?»
  «Зачем? Ты нацелился на плохую девчонку?»
  «Квадрат в поле нашего зрения. Похоже, она сожгла большой дом сегодня рано утром».
  «Тот самый?» — спросил Каммен. «Где были тела?»
  "Ага."
  «Ого, в Лос-Анджелесе все сложно. Во сколько дом сгорел?»
  «Три утра»
  «Тогда Худи не ваш факел, он никак не мог быть здесь около полуночи и вернуться вовремя. Вы не можете получить прямой рейс отсюда так поздно, и даже если вы добрались до Сиэтла, что со временем на дорогу, временем в аэропорту и двумя с лишним часами времени? Я отправлю вам запись, чтобы вы могли судить сами, но это парень. Если только ваш
   У плохой девочки широкие плечи, огромные руки и походка как у парня». Ухмылка. «С другой стороны, ты в Лос-Анджелесе».
  Майло сказал: «Я уверен, что ты прав, но у нашей девочки есть теоретический доступ к частному самолету».
  «О», — сказал Каммен. «Да, вы из Лос-Анджелеса . Но даже так, это будет чертовски тесно. Но вот что я вам скажу: я позвоню в наш аэропорт в службу гражданской авиации, узнаю, кто прилетел и откуда прилетел».
  "Спасибо."
  «Вот это да, кто-то опередил нас на пути к складу. Мы бы зашли в обычное время, но не хотели, чтобы муж появился. Ничего не поделаешь, если боги не улыбаются. Пока».
  В машине стало тихо.
  Я сказал: «Двое совершают убийство, двое руководят поджогом и возвращают деньги. Может быть, Хельга не такая уж асоциальная, как она утверждает».
  «Дуэт убийц Дика и Джейн?»
  «Снизилась с квартета. Хельга заплатила Бэкеру и Дорин, чтобы они сожгли недвижимость Тедди. Дала им денежный залог, то есть общая сумма могла быть больше».
  «Шестизначная работа, нет недостатка в мотивации», — сказал Майло. «Хельга нанимает их, но в процессе узнает достаточно о поджогах, чтобы сделать их обоих ненужными, и избавляется от них. Затем она посылает своего приятеля, чтобы вернуть деньги. Откуда она знает, где Бейкер их спрятал?»
  «Это та информация, которую парень мог бы разгласить, торгуясь за свою жизнь. Или наблюдая, как его девушку насилуют с помощью пистолета. То же самое касается и местонахождения ключа от шкафчика для хранения вещей. Если Бэкер носил его с собой, это еще больше упрощало задачу».
  «Столько усилий нужно приложить, чтобы сжечь кучу дров». Потянувшись назад, он достал свой кейс и нашел там семейную фотографию Джемейн.
  Я сказал: «Хельга солгала всем о подаче заявки на контракт на расширение Kraeker. Это место что-то значит для нее, может быть, потому что та вечеринка была последним разом, когда семья была вместе. Как холодно
  Она любила свою сестру, как она есть. Далия, возможно, была единственным человеком, которого она когда-либо любила. Уберите это, и вы сосредоточите свой гнев, уничтожьте то, что можете».
   «Сутма . Насколько нам известно, у Хельги есть тайная религиозная сторона, она нарывается на видениях о том, что Тедди никогда не попадет на небеса». Он еще раз изучил кадр. «Посмотрите, как они расположены: Далия стоит в стороне от остальных».
  «Но она также стоит ближе к Хельге, чем к маме».
  «Может, это потому, что мама выглядит так, будто у нее есть все очарование замороженного палтуса. Папа же, с другой стороны, больше… трески. А Хельга — наша акула». Ухмыляясь. «Как вам такой грошовый психоанализ?
  Мне интересно, является ли месть делом Хельги или это семейный вопрос».
  «Мы не можем исключить участие мамы и папы, и так или иначе именно семейные деньги финансируют образ жизни Хельги. Далии тоже, включая этот дом, который содержится в безупречном состоянии. Интересно, помнят ли соседи кого-нибудь из живущих здесь Гемеинов».
  «Мы начнем агитацию, как только дом будет очищен». Еще один взгляд на маленький колониальный дом. «Единственное, чего не хватает, так это забора».
  Взглянув на часы, он последовал за отрядом по разминированию. Они были в паре минут от него, прибыв с высокотехнологичными игрушками и тремя своими лучшими собаками.
  Пара минут превратилась в пятнадцать. Затем двадцать пять. Майло посидел, покурил, сделал еще один звонок. Одна из высокотехнологичных игрушек нуждалась в отчаянной доработке. Майло выплюнул ругательство, выскочил из машины и начал стучать в двери. Я догнал.
  Через десять минут трое соседей подтвердили, что Хельга Гемейн живет в доме, но никаких других жильцов они не видели.
  Стройная женщина, сосущая розовую помаду Nat Sherman, сказала: «Она меняет свою внешность. Сегодня она блондинка, завтра — брюнетка, завтра — рыжая. Я думала, что она актриса или пытается ею стать».
   Вернувшись к машине, Майло сказал: «Целая коллекция париков. Так какого черта она вообще побрила голову?»
  «Возможно, обряд самоотречения», — сказал я.
  «Отказаться от волос на время Великого поста?»
  «Или пока она не выполнит свою работу».
  Прибыли саперы, проверили периметр, вернулись к фасаду. Красную дверь отперли и толкнули длинным шестом, все отступили назад.
  Взрыва не произошло.
  Лейтенант просунул голову, вошел внутрь и вышел, показывая большой палец вверх.
  Собаки неторопливо вошли. Собаки были заинтересованы.
   ГЛАВА
  29
  Далия Джемейн ушла, но дом остался ее духовным наследием.
  Кружевное постельное белье, пастельные стены, веселая деревенская кухня, которая выглядела так, будто ею никогда не пользовались. Милые маленькие плетеные столики были заставлены милыми маленькими стеклянными фигурками; явное предпочтение дельфинам и обезьянам. Полдюжины любительски намалеванных бледно-голубых абстракций несли на себе подпись Dahlia . Маленькое золотое солнце расставило точки над i .
  Ящики и шкафы были заполнены дорогой одеждой, многие из которых имели немецкие или французские этикетки. Никаких семейных фотографий, но два отверстия от гвоздей в центральном коридоре говорили, что что-то было убрано.
  Несмотря на девчачий декор, дом казался пустым и временным.
  Собаки сидели почти в каждой комнате, что побудило к пятичасовому поиску, который не дал никаких результатов в меблированных помещениях. Но пылесос пустой спальни выделил медный ворс среди скудной пыли. Едва заметные глазу кусочки металла были высосаны из щели между полом и обувным молдингом. Лучшим предположением саперов были гранулированные отходы от обрезанных проводов, и когда собаки действительно полюбили соседнюю ванную комнату, был вызван судебный сантехник.
  Ему не потребовалось много времени, чтобы обнаружить остатки желеобразного вещества на основе нефти: резиноподобные остатки, соскобленные со сливной трубы раковины.
  «Как будто кто-то умыл руки от этого дела», — высказал мнение полицейский из саперов. «Как та девчонка в пьесе, леди Макбет».
  Майло сказал: «Это предполагает, что наша девушка чувствует себя виноватой. Скорее всего, она просто хотела быть кристально чистой после тяжелого рабочего дня».
  Взрыватель бомбы спросил: «Ты думаешь, это была ее химическая лаборатория?»
  "Вы не?"
  «Я ожидала бы больше следов, как бы тщательно она ни мылась».
  «Собакам здесь нравится».
  «Собаки могут учуять половину атома, деленного на зиллион. Она отслеживает молекулу, они реагируют. Мне это больше напоминает место, куда она вернулась домой после химлаборатории. Если бы я был тобой, я бы продолжил поиски.
  Может быть, позвоните своей подозреваемой в шесть часов и посмотрите, узнает ли ее кто-нибудь».
  Майло позвонил в Public A airs. Лейтенант там сказал: «Это то, что я должен обсудить с начальством».
  "Почему?"
  «Иностранец? Большие деньги? Тебе правда нужно спрашивать?»
  Амбициозные дактилоскопические и ДНК-мазки, взятые криминалистами-лаборантами, продолжались до вечера. Множество совпадений во всех ожидаемых местах, по крайней мере шесть различных образцов отпечатков, но преобладание двух. Если Далия и Хельга Гемейн когда-нибудь будут найдены, химия подтвердит то, что уже известно.
  VIN-коды Boxster и мотоцикла в гараже совпадали с транспортными средствами, которые Далия Джемейн зарегистрировала три года назад. Документы на оба были просрочены. DMV отправило пару напоминаний, прежде чем отправить дело в черную дыру правительственных записей.
  Ничего, кроме масляных пятен в безупречном гараже. Собаки небрежно ходили по пространству.
  Парень, занимающийся бомбой, сказал: «Она хотела открыть магазин, это было бы идеальным местом. Я бы определенно поискал что-нибудь другое».
   Майло сделал вежливый звонок Гейл Линдстром, был рад услышать голосовую почту. Он попробовал Рида. «Закончил с Мененгом?»
  «Давно закончил и вернулся на станцию, Лу».
  «Как прошел обед?»
  «Я предложил кофейню, она настояла на вагоне-ресторане «Пасифик» на Шестой, выставила счет на восемьдесят долларов. Серфинг и терф, плюс все украшения, но никакой новой информации».
  «Большой аппетит для маленькой девочки».
  «Она почти все это стащила с собой, все время говорила о том, что хочет стать актрисой», — сказала Рид. «Я думаю, она все это отдала тебе».
  Майло сказал: «Хорошая новость в том, что так или иначе вам возместят расходы на еду. Плохая новость в том, что «другая» может означать, что дядя Майло раскошелится».
  «Ни за что, Лу. Это было мое решение».
  «Ты уверен , Мозес, дядя Майло заботится о своих солдатах. Другая хорошая новость — я не донесу доктору Уилкинсону, что ты жуешь стейк с красоткой».
  «Я пил газированную воду», — сказал Рид. «Восемьдесят — это все ее. Она, вероятно, получит недельную норму калорий из этой собачьей сумки. Так что вы хотите, чтобы я сделал дальше?»
  «Начните поиск недвижимости, принадлежащей султану Сранила, мы уже знаем, что у Тедди нет ничего очевидного».
  «Местный или национальный?»
  «Начните с местного, а потом выбирайтесь. Я уверен, что Его Императорский Пуба одет толще, чем шерпа зимой, но нам нужно попробовать. Начните с Мастерсона, скажите тому, кто работает на телефоне, что кто-то буйствует против их звездного клиента, но не говорите, кто именно. Также пусть Шон сделает несколько поездок по Бороди и окрестным улицам, на всякий случай, если Ла Балда вернется на место происшествия».
  «Вы полагаете, что она могла получить сексуальное возбуждение от факела?»
  «Это было личное, Моисей, тут много острых ощущений».
   Он вышел, чтобы проверить специалистов на месте преступления. Примерно через час или больше.
  Когда он возвращался к машине, позвонил офицер Крис Каммен.
  Ни один самолет из Южной Калифорнии не приземлился вчера вечером в секторе гражданской авиации аэропорта Порт-Анджелеса. Каммен предпринял дополнительные шаги и проверил в SeaTac: ни один рейс в Лос-Анджелес, Бербанк или Онтарио не вылетел достаточно поздно, чтобы вместить почти полуночный отъезд вора багажа из хранилища, не говоря уже о поездке в Сиэтл.
  «Так что вы определенно имеете дело с двумя отдельными подозреваемыми. Hood-boy мог влететь в наш город в любое время. Мы не Лос-Анджелес, но у нас нет доступных людей, чтобы обыскать каждый темный угол.
  Особенно без того, что городской совет называет веской причиной».
  «Достаточно справедливо», — сказал Майло. «Как только у меня появится подозреваемый, мы сможем провести перекрестную проверку».
  «Эй», — сказал Каммен. «Оптимизм. Я когда-то читал об этом».
  Вторая попытка Майло на публичных мероприятиях была встречена резким ответом секретаря.
  «Мы работаем над вашим запросом».
  «Работа, как?»
  «Вам сообщат в свое время, лейтенант».
  Нажав кнопку, он пробормотал: «Пора прыгать с шестом через их маленькие горошины», и набрал номер заместителя начальника Вайнберга, чтобы надавить на новостную ленту с фотографией Хельги Гемейн. Смягчив разглагольствования, которые он дал судье ЛаВинь, он успел сказать одно предложение, прежде чем Вайнберг вмешался.
  «Папа уже позвонил мне. Не играй в игры».
  «Мне никто ничего не сказал, сэр».
  «Полагаю, рассказывать тут нечего», — сказал Вайнберг.
  «Ответ — нет?»
  «Ты ведь не серьезно, Стерджис».
  «Учитывая то, что мы нашли в доме, следующим логичным шагом кажется
  —”
  «Иностранный гражданин? Из знатной семьи? Вы просите меня создать международную террористическую угрозу на основе медной пыли?»
  «Это больше, чем просто страх, сэр. Мой подозреваемый уже убил троих человек».
  «Я не слышал доказательств , связывающих ее с какими-либо убийствами. Даже в вашем поджоге все это пустые слова. Женщина на пробежке? Извините, если я не в восторге. И даже если она действительно подожгла, к чему это сводится? Избавление от бельма на глазу, которое соседи рады видеть исчезнувшим. Пыль от проводов и что-то липкое в трубе? Насколько нам известно, это резиновый клей, ей нравилось собирать модели самолетов».
  «Собаки отреагировали, сэр».
  «Я люблю собак», — сказал Вайнберг. «Но они не непогрешимы. А что, если она пролила керосин, пытаясь отмыть прибрежную смолу? Поверьте мне, это заставило бы их сесть на свои маленькие собачьи задницы».
  «Но в этом случае...»
  «Вы не можете всерьез ожидать, что я буду показывать лицо этой женщины во всех вечерних новостях, основываясь на том, что вы мне дали.
  У вас нет ничего конкретного против нее, и мы не говорим о поясах смертников в Диснейленде».
  «Ладно, давайте забудем о терроризме, даже об убийствах, и просто опишем ее как подозреваемую в поджоге».
  «Тебе мало, Стерджис. Кроме того, если поджог — это серьезное дело, мне нужно поговорить с командой по борьбе с поджогами».
  «Я могу поручить капитану Боксмейстеру сделать...»
  «Если он задаст тот же вопрос, я дам ему тот же ответ. Несколько пузырьков в трубке и немного стружки из проволоки — все это дерьмо. Принесите мне отпечатки пальцев, образцы жидкостей, что-нибудь серьезное, прежде чем посольства сведут меня с ума».
  «ФБР и Министерство внутренней безопасности считают, что она достаточно серьезна, чтобы ее искать».
   «Они в этом замешаны?»
  «Ко мне пришло ФБР».
   «Просто так? И вдруг у этих идиотов появилось экстрасенсорное восприятие?»
  «Я позвонил в Министерство внутренних дел за информацией, а они позвонили в федеральную службу...»
  «И ты не подумал дать мне знать».
  «Сэр, я хотел подождать, пока не смогу сообщить вам что-то существенное».
  «Тогда какого черта мы сейчас говорим?» «Общая сумма кажется мне существенной», — сказал Майло. «Тогда тебе нужно отступить и получить некоторую перспективу». Сжав челюсти, Майло провел средним пальцем по воздуху.
  «Хорошо, сэр, я продолжу копать».
  «Я знаю, что вы начнете обливать меня грязью, как только закончится этот разговор, начальство всегда является большим злейшим врагом», — сказал Вайнберг. «Но попытайтесь — я знаю, это трудно, но все равно попытайтесь — отвлечься от момента и увидеть общую картину. По вашим собственным словам, эта женщина из мегабаксов, уважаемый профессионал и не имеет судимостей. То, что у вас есть на нее, — это дважды переоцененные слухи. В хороший день».
  «Ее сестра...»
  «Вполне может быть жива. Каковы ваши доказательства того, что против сестры было совершено какое-то преступление? Не кем иным, как каким-то нефтяным шейхом. Это просто мигрень, Стерджис. Прекратите фантазировать и возвращайтесь к кожаным ботинкам. Я уверен, что вы уже износили свою долю пустынных ботинок».
  Взгляд Майло упал на сегодняшнюю обувь. Оксфорды из коричневой парусины с креповой подошвой, давно нуждающиеся в замене подметки. «Все, что скажете, сэр».
  «Не надо меня опекать, Стерджис».
  «Не пытался, сэр. Могу ли я позвонить вам, если возникнет что-то по существу?»
  «Разве я когда-нибудь не отвечал вашим потребностям, детектив?»
  «Нет, сэр. Я начну разъедать свои ботинки, и будем надеяться, что за это время ничего не взорвется».
  Тишина.
  "Сэр?"
  «Позвольте мне прояснить кое-что», — сказал Вайнберг. «Я не вижу никакой заслуги в вашей просьбе, но во имя esprit de corps я собираюсь поговорить с шефом о новостной ленте. На всякий случай».
  «В случае чего, сэр?»
  «В западном небе замечены парящие свиньи».
  «Благодарю вас, сэр».
  «Не думайте об этом», — сказал Вайнберг. «Потому что именно к этому все и приведет».
  До десяти утра следующего дня я не получал известий от Майло и решил, что ночь прошла не очень удачно.
  Робин сказал: «У нас есть стейки, давайте его покормим».
  Я перепробовал все его номера, но не получил ответа почти до шести вечера. Он был краток, подавлен. Все по делу, ничего ободряющего.
  Гейл Линдстром последовала ее примеру, но результаты оказались неутешительными: Хельгу Джемейн не обнаружили ни в одном аэропорту, ни в коммерческом, ни в частном, и она не была указана ни в одном пассажирском списке.
  Звонки Мо Рида Мастерсону остались без ответа, и он нанес ответный визит. Стеклянные двери фирмы были заперты. Если Елена Котсос или ее муж и были на месте, они этого не показывали.
  Поиски недвижимости по всей Калифорнии не дали никаких результатов.
  Рид работал в Неваде, но по мере того, как день шел к концу, а правительственные учреждения закрывались, вариантов становилось все меньше.
  Не повезло и на пышных улицах Холмби-Хиллз, где Шон Бинчи бродил в скейтерских шмотках. Начав за рулем своего личного автомобиля Camaro 84 года, унаследованного от отца, затем дважды повторив круг на роликовых коньках.
  Я сам проехал мимо, по дороге на станцию. Огромные дома, высокие деревья, ни одного человека. Как будто мечта Хельги Гемейн о мире без людей сбылась.
  Расширенный обход домов Майло сводился к тому, чтобы заверить соседей, что они в безопасности. Еще несколько жителей видели Хельгу
   входя или выходя из маленького белого дома, никто не обменялся ни единым словом с блондинками/брюнетками/рыжими женщинами, которых они описывали как «довольно холодных», «ледяных», «отчужденных», «находящихся в своем собственном мире».
  Один человек был уверен, что Хельга водила американский седан среднего размера, марка неизвестна. Черный, темно-синий, темно-серый, я точно не помню .
  Никто никогда не видел Деса Бэкера или Дорин Фредд возле дома, как и Принца Тедди. Фотография Далии Джемейн вызвала смутные воспоминания о блондинке, красивой и веселой. Один сосед подумал, что ей больше понравился красный мотоцикл.
   Они сестры? Довольно разные .
  Майло сказал: «Один кусочек теоретической надежды: компьютерная лаборатория отправляет расшифровки жестких дисков GHC. Страницы распечаток, мне нужна помощь в их просмотре. Я подумал, что мы с тобой могли бы поужинать в Moghul, вернуться в офис и проанализировать. Если только у тебя нет планов».
  «Мы с Робином говорили о барбекю, я позвонил, чтобы пригласить тебя».
  «О. Не проверял сообщения. Спасибо, но мне пора».
  «Сделай перерыв на стейк», — сказал я. «Или два».
  «Я ценю это предложение, но я не смогу быть таким веселым, как обычно, и мне нужно следить за уровнем холестерина».
  «Вдруг?»
  "Лучше поздно, чем никогда."
  «Ну», — сказал я, — «моголь» хорош с овощами».
  «Я думал о баранине тандури, шпинате с сыром и, может быть, о лобстере».
  «Кто-то вывел овец и ракообразных с низким содержанием холестерина?»
  «Итак, я солгал. Ужинай с твоей настоящей любовью».
  Я повесил трубку, поговорил с Робин.
  Она сказала: «Как будто есть выбор? Гриль все равно холодный. Иди».
   К шести сорока мы с Майло просматривали историю загрузок GHC и каждую частичку электронной почты, созданной за короткую жизнь архитектурной фирмы.
  Беттина Санфеличе и Шерил Пассант провели большую часть своего экранного времени, просматривая eBay, сайты со скидками и блоги со сплетнями. Обе они любили Джонни Деппа.
  Джуда Коэн ни разу не заходил в систему.
  Марджори Холман пользовалась клавиатурой экономно: изучала сайты, посвященные зеленой архитектуре, новостные агентства, проверяла свои финансы, которые были такими же консервативными и скромными, как и сообщал Джон Нгуен.
  Используя отдельный псевдоним, она организовала регулярные свидания с шестью разными мужчинами, среди которых был «mannyforbush» на сайте forbushziskin-shapiro.net.
  Хельга Гемейн и Десмонд Бекер вели редкие, но показательные обмены. Друзья по переписке в рабочее время, они печатали, сидя в общем офисе.
  Переписка была предметной: хладнокровный обмен информацией о взрывчатых веществах, зажигательных устройствах, целях и методах экологического терроризма, ностальгические размышления о минувших некрасивых днях.
  Майло упомянул банду Баадера-Майнхоф, когда крутил педали для судьи ЛаВиня, но ссылка оказалась пророческой: за неделю до убийства Десмонда Бэкера и Дорин Фредд Хельга Гемейн восемь раз упомянула эту смертоносную немецкую банду. Описывая их, без тени иронии, как «освежающе нигилистичных и эффективных».
  Хельга: чудесные годы. Я жалею, что родилась слишком поздно.
  Сторонник: Для меня это были синоптики. Если бы только, а?
  Хельга: знать, куда дует ветер.
  Сторонник: Билл и Бернадетт, и теперь они
  массовые распродажи.
   Хельга: неизбежно. Кровь разжижается.
  Сторонник: в старые добрые времена кровь была густой и горячей, ветер дул сильный и горячий. Акцент на слове «удар». Ха-ха.
  Хельга: Опять это? С тобой всегда похоть.
  Сторонник: у меня есть кое-что получше, лол, жаль, что это не с тобой.
  Хельга: Насколько я вижу, у тебя дел полон рот.
  Сторонник: руки и другие части тела. лол.
  Хельга: хватит, я не смеюсь над глупостями.
  Сторонник: Хотел поговорить с вами об этом.
  Хельга: О чем?
  Сторонник: Ваше душевное состояние.
  Хельга: У меня все в порядке с головой.
  Сторонник: никогда :)
  Хельга: о чем :)?
  Сторонник: Хмммм… как насчет большого «гоу-бум»?
  Хельга: Это? Один маленький шаг.
  Сторонник: за уничтожение человечества?
  Хельга: Хотела бы я верить в бога.
  Сторонник: почему?
  Хельга: Я бы сказала, если на то будет воля Божья.
  Майло отложил стопку в сторону, выровнял углы. «Жутко».
  Я сказал: «В этом есть что-то игривое. Инициатором выступила Бэкер, но она согласилась».
  «Парень никогда не прекращал попыток. Думаю, его средний результат отбивания доказал, что это была хорошая стратегия».
   «Кроме Хельги».
  «Та, которая ушла», — сказал он. «Она холодная, Алекс».
  «Она подумывала стать монахиней. Может быть, она из тех людей, у которых низкое либидо. Или она решила подавить свои порывы».
  «Или она делает это с другим парнем и решила проявить верность».
  «Хельга и Худи?» — сказал я. «Это возможно, но я готов поспорить, что секс для нее не имеет большого значения».
  Он улыбнулся. «Я мог бы рассказать вам о монахинях».
  «Радости церковно-приходской школы?»
  «Некоторые из них были ангелами, величайшими женщинами, которых я когда-либо встречал. Некоторые были монстрами, примерно такими же теплыми и приятными, как Хельга. Можете ли вы представить ее с линейкой с металлическим краем? Думаю, она нашла свою собственную религию. Первая заповедь: сбрить волосы».
  «Во многих культурах волосы являются символом чувственности. Фундаменталисты склонны покрывать своих женщин и стричься коротко. Буддийские монахи бреют головы. Все дело в обрезании тщеславия и сосредоточении на нирване».
  «Систа-скинхед стремится к безлюдной нирване. Она находит общий язык с мистером Счастливым Рожком. Бедняга понятия не имел, что Хельга его использует».
  Он пролистал стенограммы. «Думаю, я наконец-то понял, что Бэкер занимается Дорин в Бороди. Между бизнесом и удовольствием никогда не было разницы, для старины Деса все было ради веселья». Покачал головой. «In agrante destructo».
  Он запер дверь, мы спустились по лестнице, прошли мимо клерка у входа и уже были у двери, когда нас остановил крик.
  Клерк встал и размахивал телефоном. «Вас вызывают, лейтенант Стерджис».
  "ВОЗ?"
  Рука зажала трубку. Почти шепотом ответил: «Бог, доставляющий скрижали с горы Синай».
   «Это был Моисей».
  «Всё, вот, возьми».
  Майло взял трубку. «Стерджис — добрый вечер, сэр… Да, я…
  Да, он это сделал... Ясно... Спасибо, сэр... Я тоже на это надеюсь, сэр.
  Он повесил трубку. Клерк сказал: «Он что, зол? Он казался зол, когда я сказал ему, что тебя нет в офисе».
  «Он просто прелесть».
  «Хорошо, хорошо, я слышу плохие разговоры о сокращении бюджета. Я новичок, и мне действительно нужна эта работа».
  «Я замолвлю за тебя словечко».
  Клерк оживился. «Вы могли бы это сделать?»
  «Если эта тема возникнет».
  Оставив мужчину разгадывать это, мы вышли из вокзала и вышли на теплый ночной воздух. На стоянку въезжали и выезжали патрульные машины. Возле забора стоял человек в форме, курил и писал смс на своем iPhone. Потрепанного вида мужчина вышел из офиса залога в полуквартале и поплелся в сторону Санта-Моники. Женщина, выгуливающая собаку, увидела его и перешла улицу. Когда она заметила значок, прикрепленный к карману куртки Майло, она расслабилась.
  Гудел трамвай. В воздухе пахло горячей смолой.
  Майло глубоко вздохнул, широко раскинул руки. «Я люблю , когда что-то наконец происходит».
  «Вайнберг передумал?»
  «К черту Вайнберга, это был не начальник с маленькой буквы».
  «Его Святейшество?»
  «Во всей своей небесной красе. Оказывается, он считает, что появление лица Хельги в новостях — это отличная идея. Пока это «куда-то приведет, и вы не выставите меня похожим на наигранно бурно реагирующего параноидального шизика, фанатика теорий заговоров».
  «Поздравляю», — сказал я. «Теперь осталось только сделать фото на паспорт».
   «Уже доставлено в сети», — сказал он.
  «Дворцовая стража действует быстро».
  «Еще бы», — сказал он, закуривая сигару. «Мисс Скинхед дебютирует в десять. Спорт и погода — потом».
   ГЛАВА
  30
  Мы с Робин смотрели новости, лежа в постели, Бланш втиснулась между нами, дремала и то фыркала, то пищала, подергивая левым ухом.
  Эта история была заключительным сегментом вялотекуще-новостного дня. Кто-то, кто не искал, мог ее пропустить.
  Всего двенадцать секунд, половину из которых занимает мутный паспортный снимок едва узнаваемой Хельги Джемейн с черными волосами и прямой челкой.
  Никаких упоминаний о национальности, терроризме, убийстве. Просто женщина, считающаяся «лицом, представляющим интерес» в деле о поджоге, всем, у кого есть информация, было предложено позвонить лейтенанту Миллеру Стерджису по номеру…
  «А теперь перейдем к сегодняшнему сюжету, застигнутому на месте преступления, где знаменитая наследница Рома Шератон была замечена за покупкой джинсов на Робертсоне без макияжа и в таком виде, будто она только что проснулась не с той ноги! Подробнее об этом — у репортера из мира развлечений Мары Старгуд».
  Я нажал «о».
  Робин спросил: «Миллер Стерджис?»
  «Даже у вождя есть ограничения».
  Зазвонил телефон.
  Я сказал: «Она была похожа на Бетти Пейдж».
  Майло спросил: «Откуда ты знаешь, что это я?»
  «Рингтон был каким-то плаксивым, а трубка провисала».
   «Призрак Сальвадора Дали. Да, это, вероятно, ни к чему не приведет».
  Но он ошибался.
  К десяти часам следующего утра пришло пятьдесят чаевых. Только одно было хорошим, но кому нужно количество, когда есть качество?
  Хирам Квок управлял магазином секонд-хенда на Western Avenue между Olympic и Pico. Возрождение хипстеров, жаждущих винтажа, которое зажгло дисконтные торговые центры La Brea, обошло Western стороной. Половина витрин квартала были темными, закрытыми ставнями или заблокированными гармошками.
  Пространство Квока было раем для стая крыс, забитым вельветом и небрежно позолоченным почти деревом, щербатой посудой, вялыми абажурами, потрепанными мехами, поддельным Ti и любым стеклом, которое даже близко не стояло. Едва проходимым проходом был очищен от потолочных штабелей сокровищ.
  Квок был толстым, худым и с впалыми щеками, с редкими седыми волосами и никотиновыми зубами. Фотография красивого азиатского парня в полном обмундировании Корпуса морской пехоты висела над складным столом Formica, который Квок использовал в качестве письменного стола.
  Майло спросил: «Твой мальчик?»
  Квок сказал: «Сейчас в Ираке говорят, что он вернется домой в следующем месяце, а затем отправится в Дубай. Думаю, нам нужно защитить этих арабов».
  «Вы должны им гордиться».
  «У него голова на плечах для бизнеса, он разбирается в компьютерах. Я хотел, чтобы он занял его место, чтобы я мог уйти на пенсию, но он сказал, что это портит ему настроение».
  "Бизнес?"
  «Слишком много хлама вокруг. Так ты тут из-за нее, да?
  Какая сука, ничего удивительного, что она делала плохие вещи. Пойдем, я покажу тебе ее место.
  Проведя нас по магазину, он наткнулся на стенки разобранной детской кроватки, отодвинул их в сторону и продолжил путь к задней двери.
  Мы выехали в узкий переулок, который выходил на стены соседних домов. Toyota Camry заняла одно место на трехместной стоянке Квока. HIRAM на номерном знаке. Несколько предупреждений о тревоге на боковых окнах, мощный замок-крюк на рулевом колесе.
  Безопасность выше, чем в особняке на Бороди.
  Квок продолжил идти на юг и остановился у задней стены соседнего магазина.
  Ни машин, ни нарисованных площадок; сквозь тротуар торчали сорняки.
  Большую часть задней стены занимала гаражная дверь из гофрированного алюминия.
  Ручной, ручка-скоба, запирается на надежный кодовый замок.
  Хирам Квок сказал: «У нее нет четких часов работы, она постоянно приходит и уходит. Я всегда знал, когда она была здесь, потому что она была невнимательной занозой в заднице, оставляя свою машину припаркованной так, что она выпирала на мою территорию. Посмотрите на планировку, у нее было много собственного пространства, какого черта она вторгалась в мое? А когда ее приятели были рядом, это стало еще большей проблемой. Я сначала вежливо попросил ее, она посмотрела на меня, как на идиота, и в конце концов убрала машину. Но в следующий раз то же самое. Снова и снова, как будто она пыталась меня разозлить».
  «Какую машину она водила?»
  «Buick LeSabre, 2002, номерной знак я знаю наизусть». Квок протараторил цифры. Майло скопировал.
  «Я знаю это наизусть, потому что я звонил вам, ребята, раз двадцать. Знаете, что они мне сказали? Споры между владельцами частной собственности нужно было решать в частном порядке. А теперь она что-то сожгла. Вам, ребята, нужно изменить процедуры».
  Майло кивнул. «Расскажи мне о ее приятелях».
  «Двое из них, яппи», — сказал Квок. «Мистер Красавчик и мисс Красавица в BMW. Что они с ней делали , я никогда не мог понять.
   Когда я это выяснил, я даже задумался о съемках порно, о чем-то вроде этого».
  "Почему?"
  «Потому что это скрытое место, и заходить туда приходится через заднюю дверь.
  А эти двое выглядели как актеры».
  "Хорошо выглядит."
  «Слишком хорошо выглядит», — сказал Квок. «Как будто они много времени проводили перед зеркалом. Особенно он. К тому же, они оба не делали этого с ней . Она была как одна из тех готов, понимаешь, о чем я говорю?»
  «Полностью черная одежда, парики», — сказал Майло.
  «Этот парик Бетти Пейдж, который показывали по телевизору, был фаворитом. Вы знаете, кто такая Бетти, да? Самая горячая пин-ап в истории мира. Время от времени я нахожу ее памятные вещи, которые тут же продаются.
  Готическая тема, одна из моих дочерей прошла через это, фаза, так что я знаю все об этом. Она была слишком стара — немка — чтобы вести себя так, но она вела себя».
  «В отличие от двух других».
  «Другие двое были преппи — Кен и Барби, понимаете? Просто не получилось. Так что я догадался о порно. Оказалось, что это еще хуже, а?»
  Оптимальным вариантом было бы размещение фотографий из шести человек, но у Майло были только фотографии Деса Бэкера и Дорин Фредд, ее посмертные.
  Квок кивнул. «Да, это они. Так они все заодно?»
  «Сейчас мы выясняем их отношения».
  «Куча ребутов, которые планируют неизвестно что, прямо по соседству, это просто здорово», — сказал Квок. «Вы заметили, когда приехали сюда, что все ее окно закрашено, с улицы оно кажется закрытым. У нас тут много арендаторов с черного хода — музыканты используют это место в северной части для репетиций, есть девушка, говорят, ее брат кинозвезда, я забыл его имя, использует ее для фотолаборатории. Но никто из них не создает проблем. Я пытался сказать
   У ГАИ что-то было не так с ней, им было все равно».
  Я спросил: «О, как?»
  «То, как она ходила, говорила, когда я пытался рассказать ей о ситуации с парковкой, она просто смотрела сквозь меня. Как будто меня не существовало.
  Как будто я для нее никто».
  «Когда вы видели ее здесь в последний раз?»
  «Некоторое время, я бы сказал... месяц. Что именно она сожгла?»
  «Мы все еще работаем над этим», — сказал Майло.
  «То есть это не мое дело? Ладно, главное, чтобы она не вернулась и не взорвала меня».
  «Если вы увидите ее снова, вот моя визитка, мистер Квок».
  «Вы не собираетесь за ней присматривать? Слежка?»
  «Мы сделаем все, чтобы поймать ее, сэр».
  Квок не взял карточку. Майло держал ее там.
  «Ты будешь относиться ко мне серьезнее, чем к этим гаишникам?»
  «Уже сделал, сэр. Ваша помощь очень ценится».
  Квок положил карточку в карман.
  Майло сказал: «В следующий раз, когда будешь говорить со своим сыном, скажи ему, что папа тоже герой».
  Квок поморщился. «Я не знаю, я просто рассуждаю логично.
  Да, я тебе позвоню. Кому, черт возьми, хочется, чтобы она вернулась и сожгла весь район?
  Никаких признаков Хельги Гемейн. На следующий день подсказки свелись к горстке бесполезных зацепок.
  Майло проследил права собственности на арендуемый магазин до пожилой пары по имени Хоус, проживающей в Ранчо-Мираж. Аренда была согласована через коммерческое брокерство, и брокер по листингу с тех пор переехал в Нью-Джерси.
  «Ничего iy о переезде», — сказал он. «Брокер только что вышла замуж, а муженек был переведен в Трентон. Может быть, поэтому она была беспечной. Хельга использовала свое собственное имя, но вся резервная информация, которую она предоставила, была поддельной, и никто ее не проверял. Кроме того, полная годовая арендная плата наличными, авансом, как правило, облегчает процесс. Я получил разрешение на поиск от Ма и Па Хоуз, милые люди, примерно такие же радикальные, как Норман Роквелл, и многие боялись, что их место использовали как фабрику бабахов».
  «Это подтверждено?»
  «Отряд саперов нашел ингредиенты для желе Jell-O, кулинарные книги, подобные той, что Рики Флэтт видел в комнате Дези, статьи в швейцарских и немецких газетах об эко-саботаже, компьютерные поиски на Sranil, медную проволоку, переключатели, таймеры с дистанционным управлением, инструменты и верстаки, чтобы все это собрать воедино. А также коллекцию женских париков, трижды обернутых в пластик. К счастью, никаких ловушек, поэтому мы оставили все на месте на случай, если Хельга вернется, круглосуточно следим за домом и переулком, разделив смены по три часа. Шон, Мозес, я, Дель Харди, потому что он бывший сотрудник спецслужб, действительно питает слабость к террористам, и восемь офицеров в штатском».
  «Армия Мило, любезно предоставленная Его Муниципалитетом».
  «Он любит быть божественно правым. В самом переулке нет подходящего места для парковки автомобиля, но Хоузы владеют целой кучей других магазинов вверх и вниз по кварталу, и некоторые из них пустуют, поэтому мы стоим по обе стороны от маленького логова Хельги, она появляется, она — Рубленый Мизантроп. Загвоздка, конечно, в том, что она, возможно, уже путешествует на этом Бьюике, который был объявлен в розыск. Номера номерных знаков, которые запомнил Квок, ведут к угнанному грузовику. Какой-то парень с автомоечным бизнесом был ограблен одиннадцать месяцев назад, когда он был в — угадайте где — Холмби-Хиллз».
  «Она долгое время разведывала окрестности», — сказал я. «Она и Худи. Ее намерением с самого начала было активно участвовать, а не просто быть финансистом. Бэкер и Фредд были расходным материалом с того момента, как подписали контракт».
  «Да, она милашка. Я буду в том переулке в семь, сейчас я направляюсь в мотель Рики Флэтт, потому что она закончила все документы по телу Дези, и я отвезу ее в аэропорт».
  «За пределами звонка», — сказал я. «Тем временем, ты расследуешь то, что она тебе не сказала».
  «Ты, — сказал он, — непоколебимо скептичен, поэтому мы и друзья.
  Хотите приехать? Это может быть психологическим.”
   ГЛАВА
  31
  Рики Флэтт ждала возле своей комнаты, куртка была застегнута, багаж стоял на земле.
  Майло выскочил из машины и опередил ее, добравшись до задней двери.
  «Вам действительно не нужно было этого делать, лейтенант».
  «Мы поедем по улицам, автомагистрали в это время — плохая идея».
  Несколько мгновений спустя: «Как все прошло с коронером, Рики?»
  «Это заняло некоторое время, но мы наконец-то договорились. Я смогу отправить… чтобы Дези отправили обратно через два дня, поговорил с кладбищем в Сиэтле, где похоронены мои родители, и у них есть свободный участок. Они направили меня к здешнему гробовщику, который занимается логистикой и косметикой. Он сказал, что особо много дел не будет, Дези все еще выглядит красиво. Есть прогресс, лейтенант?»
  «Мы откладываем дела, Рики. Кстати, эти чемоданы уже не в твоем хранилище».
  «Отлично», — сказала она. «Я говорила со Скоттом сегодня утром, и он ничего не сказал, так что у нас все в порядке».
  «Да, ты такой, Рики». Пауза. «К сожалению, мы не такие».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Полиция Порт-Анджелеса не забрала чемоданы. Этот парень их опередил».
  Зацепив руку, он помахал копией фотографии наблюдения, отправленной Крисом Камменом. Как и предсказывал Каммен, слишком размыто, чтобы быть
   полезный.
  "Кто это?"
  «Мы надеялись, что вы знаете».
  «Я? Зачем мне это?»
  «Может быть, это кто-то местный».
  «Ну, я не знаю», — сказала она. «Я не имею ни малейшего представления».
  Прищурившись. «Он все забрал?»
  «Конечно, так и было».
  «Как он туда попал?»
  «С ключом», — сказал Майло. «У кого, кроме тебя и Дези, он был?»
  «Никто — Скотт знает об этом?»
  «Ему незачем знать. А как насчет Скотта? У него есть ключ?»
  «Нет, мы арендовали его, чтобы хранить вещи моих родителей, Скотт всегда приставал ко мне, чтобы я избавилась от всего. Кто-то украл все эти деньги? Тот же человек, который убил Дези?»
  «Мы пока не знаем».
  Рики Флэтт вернул фото. «Вот почему ты предложил меня подвезти. Ты думаешь, я тебя утаил и хочешь задать еще вопросы».
  «Я просто информирую тебя о ситуации, как она есть, Рики. Ключи были только у тебя и Дези, а парень на фото получил один. У тебя случайно сейчас нет своего?»
  «Я... конечно, я знаю». Открыв сумочку, она пошарила, достала кольцо, пошевелилась. «Это. Это мое. Это значит, что тот человек использовал кольцо Дези. Это значит, что он убил Дези. Из-за денег, всегда все упирается в чертовы деньги!»
  Закрыв лицо руками, она покачивалась.
  Майло проехал еще полмили. «Рики, что Дези рассказал тебе о своей начальнице, Хельге Гемейн?»
  «Она? Это связано с работой Дези?»
   «В данный момент это все вопросы, а не ответы, Рики. Дези говорила о Хельге? О работе в целом?»
  «Ему понравилась работа, он сказал, что это весело и довольно легко. Он сказал, что встретил ее на съезде, и она предложила ему работу».
  «Какого рода конвенция?»
  «Он не сказал. Почему? Она была в этом замешана — о Боже. Когда Дези привез деньги, он путешествовал с женщиной. Я не сказала тебе, потому что это вылетело из головы — он же не взял ее с собой, произошло это после того, как мы с Дези отнесли чемоданы на хранение, я попросила его остаться на ужин. Он сказал, что с удовольствием, но ему нужно было вернуться в отель, кто-то ждал. Очевидное предположение было о женщине, потому что с Дези всегда была женщина. Я усмехнулась, ты в городе на день, уже имеешь горячее свидание? Обычно он мило улыбался. На этот раз он нахмурился и сказал: «Горячее свидание было бы идеальным вариантом, но не рассчитывай на это». Что было необычно для Дези, он всегда был таким оптимистичным».
  Она подавила слезы. «Помню, я даже как-то позлорадствовала про себя. Наконец-то Дон Жуан потерпел неудачу. Как же я мелочна, все эти глупые детские чувства».
  Я спросил: «Что еще он сказал об этой женщине?»
  «Единственное, что было еще, это то, что машина, которую он вел, была ее, ему нужно было вернуть ее ей. Как будто он был... запуган ею».
  «Точно так же, как и вы, если бы вас вел начальник».
  «Вот что заставило меня сейчас об этом подумать. Почему еще Дези мог кого-то запугать, тем более женщину, если только у нее не было над ним какой-то власти?»
  Это не помешало ему прислонить Марджори Холман к листу фанеры.
  Майло спросил: «Что это была за машина?»
  «Американский, темный, не помню. Я действительно не обращал внимания».
   Майло подтолкнул файл ко мне. Я пролистал его, нашел распечатанные им фотографии Buick LeSabres 2002 года.
  Рики Флэтт сказал: «Автомобили — это не моя стихия, но, конечно, это могло бы быть тем, что мне нужно.
  Это машина Хельги?»
  Майло сказал: «Это похоже на ее — эй, посмотри на это, свободное плавание, хорошо, что мы избежали автострады».
  Через несколько мгновений после того, как он отнес ее сумку в терминал, он снова разговаривал по телефону с Крисом Камменом.
  «Я могу сузить временные рамки поездки Бэкера, друг. Мне нужно лишь подтверждение того, что Бэкер или Хельга Гемейн зарегистрировались в одном из ваших отелей».
  Каммен сказал: «Друг, да? Каждый раз, когда я говорю с тобой, моя жизнь усложняется».
  «Спасибо, Крис, я ценю это».
  Каммен рассмеялся. «Как я уже говорил, мы не Готэм, но мы и не Мейберри, это займет некоторое время. Кто эта Хельга?» — вставил ему Майло.
  Каммен сказал: «Международный терроризм. Теперь я могу хвастаться чем-то перед своими детьми. Не то чтобы это помогло подросткам».
  Его ответный звонок раздался до того, как мы вернулись на станцию. Басовые тона вибрировали от триумфа.
  «Я включил логику, предположил, что люди из Лос-Анджелеса, возможно, захотят немного комфорта, но поскольку они были замешаны в чем-то незаконном, они, возможно, захотят держаться подальше от главной улицы. У нас есть место, которое соответствует счету, в двадцати милях, на воде, в настоящем лесу, там есть спа, парам, проводящим медовый месяц, это нравится. Myrtlewood Inn, я собираюсь отвезти туда свою жену на нашу годовщину, если она будет хорошо себя вести. В любом случае, конечно, мисс Хельга Джемейн использовала свою платиновую Amex именно в это время. Одна ночь. Или стоять, в зависимости от вашей точки зрения».
   «Отлично», — сказал Майло. «Дай мне номер карты».
  Каммен прочитал это. «Если ваш парень Бэкер был там с ней, это было пребывание, а не стояние, потому что она сняла две комнаты. Платила за обе, нет никаких записей о том, кто останавливался в другой. Но кто бы это ни был, он часами смотрел порно напрокат. В отличие от мисс Хельги, которая не смотрела ни секунды платного просмотра, вероятно, пила водопроводную воду, потому что не было платы за обслуживание номеров, даже арахис из мини-бара».
  «Жить как монахиня», — сказал Майло.
  Каммен сказал: «А вот твой парень Бэкер посмотрел четыре грязных фильма, заказал стейк и коктейль из креветок и совершил набег на бар в поисках всяких вкусностей. Не совсем две горошины в стручке».
  «У них было достаточно взаимопонимания, чтобы делать плохие вещи, Крис».
  «Похоже на типичный брак».
  Я спросил: «Сколько компаний по аренде автомобилей в Порт-Анджелесе?»
  «Все основные и пара второстепенных. Почему?»
  «Полезно знать, пользовались ли Бэкер или Хельга арендованным транспортным средством».
  «Сестра сказала, что Бейкер был за рулем ее машины».
  «Ее не было с ним, когда он отдал чемоданы своей сестре. Они могли бы разойтись».
  «А», — сказал Каммен. «Хорошо, я проверю это — оставайтесь на линии, может быть, я смогу сделать это быстро».
  Четыре минуты спустя: «Зовите меня Спиди Гонсалес, в Myrtlewood Inn есть Avis. Мисс Хельга арендовала Chevy Cobalt на время своего однодневного пребывания. Потребуется некоторое время, чтобы выяснить, сколько миль она проехала, но я могу это сделать, если хотите».
  Майло сказал: «Очень признателен, Крис. Я буду держать тебя в курсе».
  «Это начинает быть забавным».
  Я сказал: «Разные машины означают, что Хельга могла последовать за Бэкером к складу. Как только она получила ключ, получение денег стало
  
  бриза. Ей даже не нужно было его запугивать, чтобы получить это: они работали в одном офисе, Бэкер, всегда общительный, ходит на обед со своими подругами. Хельга, всегда одиночка, остается и роется в его столе или кармане пальто, делает форму.”
  «Тогда почему произошло изнасилование с применением огнестрельного оружия?»
  «У каждого свое представление о веселье».
  Майло сказал: «Господи, я хочу свидание с этой девушкой в маленькой, светлой комнате».
  Ордер на финансовые операции Хельги мало что показал. Она аннулировала счет Amex в течение нескольких дней после поездки в Порт-Анджелес, никаких других счетов под ее именем не появлялось.
  Я сказал: «Папа держит хранилища, полные хрустящих купюр. Может быть, департамент отправит тебя в Цюрих».
  Он позвонил Гейл Линдстром и попросил провести проверку деятельности GGI-Alter Privatbank.
  Она сказала: «Я попробую, но удачи вам, эти места плотнее, чем ракетные шахты».
  «В аэропорту по-прежнему ничего нет?»
  «Я не любитель секретов, Майло. Если бы они были, я бы тебе рассказал».
  Он не рассказал ей о витрине на Western. Когда я спросил, почему, он сказал: «В данный момент все, что она может сделать, это усложнить ситуацию.
  Есть ли какие-нибудь предложения по розыску мисс Хеллиш?
  «Мне интересно, рискнет ли она отправиться в путешествие на машине. Она бы не вписалась в среднюю Америку».
  «Хельга в сердце страны — звучит как фильм».
  «Исключением, — сказал я, — является Вегас».
  «Да, трехголовая обезьяна-альбинос там бы вписалась, это Fugitive Central. Ладно, я знаю маршала США, может быть, Хельга материализуется за столом для игры в кости в Caesars. Если нет, то вы, вероятно,
   ну, она все еще в городе. Надеюсь, рано или поздно она вернется в свой магазин бомб».
  «Я голосую за более раннее решение».
  «Потому что ты мой приятель?»
  «Потому что это ее дом поклонения».
  Позвонила Гейл Линдстром, чтобы сказать, что она поговорила со своими боссами о проверке банка. Учитывая прошлые сделки со швейцарским правительством по поводу нацистского золота и разграбленных счетов военного времени, лучшим предположением были годы препирательств.
  Майло сказал: «Нет ничего лучше нейтралитета».
  «То, что мы смогли сделать», — сказала она, — «так это организовать сканирование паспортов всей семьи Гемейн, чтобы построить дело о заговоре, если вы когда-нибудь найдете Хельгу. Все это нервирует Бюро».
  «Тот факт, что Дорин была твоей наемной марионеткой и использовала тебя?»
  «Использовал своих предшественников», — сказал Линдстром. «Моя цель в этом случае — выглядеть как человек, находящийся вне сферы влияния».
  В пять сорок три вечера Майло ел вредную пищу за своим столом, готовясь к началу смены в переулке.
  Когда позвонил Шон Бинчи, его рот был набит упакованным буррито.
  «Понял ее, Лут! Поймали, и на заднем сиденье моей машины она упала очень легко!»
   ГЛАВА
  32
  Хельга Джемейн, в черном и парике Бетти Пейдж, небрежно припарковала свой Buick, едва очистив территорию Хирама Квока. Она держала ключ в замке фабрики бомб, когда Шон Бинчи взял ее сзади.
  Выкрикнув «Полиция» и отведя руки назад, Бинчи схватила ее за запястья руками басиста с длинными пальцами и надела наручники за считанные секунды.
  Хельга спросила: «Все ради веточек?»
  Бинчи легонько похлопала ее по спине и развернула. «Веточки?»
  Взгляд Хельги ясно говорил о том, что ему уже ничто не поможет.
  К тому времени, как Мо Рид подъехал с противоположного конца переулка, Шон уже усадил ее на заднее сиденье своей машины без опознавательных знаков, пристегнув ремнем безопасности. Она пристально посмотрела в окно.
  Рид сказал: «Отлично, братан». Открыл дверь, чтобы лучше рассмотреть.
  Хельга сказала: «Ты похож на штурмовика».
  Рид сказал: «А ты эксперт в этом. Ты не думал изменить свою внешность?»
  «Зачем мне это?»
  «Ты выглядишь точь-в-точь как в новостях».
  «Какие новости?»
  «Телевизионная передача».
  «Телевидение, — сказала Хельга, — это мусор. Я не трачу время зря».
   Два часа спустя она сидела в комнате для допросов в Западном Лос-Анджелесе, так же скучая, как и тогда, когда Майло выдал Миранду. Группа наблюдала из соседней комнаты: Бинчи, Рид, Дон Боксмейстер.
  Почетный гость: капитан Мария Томас, одетая в твидовый костюм, блондинка с локонами, красноречивая помощница вождя.
  Последние несколько минут были посвящены обсуждению аренды на Западной авеню, которую Хельга назвала «моей студией».
   "За что?"
  «Концептуальное искусство».
   «Эти предохранители...»
   «Для коллажа».
   «Какой коллаж?»
   «Вы не можете надеяться понять».
  Майло не удосужился спросить ее, где она живет. Ключ от агентства по аренде жилья отследили до дома в Марина-дель-Рей. Дель Харди отправился туда с командой полицейских. Пять экранов, но кабельного или спутникового подключения не было. Компьютера тоже не было, но ящики, полные бумаг, включали кладезь электронных писем. Все на немецком языке, которые Харди отправил на перевод детективу 2 отделения Холленбека Манфреду Оберманну.
  Харди сказал: «Угадай, у кого она снимает это место? У Алонзо Жаккарда».
  Майло сказал: «Доктор Данкшот? Он знает, кто его арендатор?»
  «Он тренирует в Италии, все прошло через агентство. Г-жа.
  Дружелюбно заплатили вперед наличными, как и с витриной. Забавный выбор для нее, место вычурное, далеко за пределами вульгарного, чистого Алонзо
  — трофейная комната, шесть полностью укомплектованных баров, дискотека, шест для стриптиза, домашний кинотеатр, стойки с такими DVD, которые я бы не стал держать на виду. Хотя вид на воду отличный. Но она задернула шторы, спит в маленькой гостевой комнате возле служебного крыльца, словно в монастыре. Если бы не игрушки.
   «Какие игрушки?»
  «Я хожу в церковь, Майло, не заставляй меня вдаваться в подробности».
  Смех. «Скажем так, она нравится лобби латекса».
  Майло спросил: «Ты уверен, что это не игрушки Алонзо?»
  «Нет, это определенно были ее вещи, все девчачьи», — вздохнул Харди.
  «Алонзо, чувак, он был талантлив. Жаль, что его не было рядом, чтобы дать автограф моему ребенку».
  Майло задал еще несколько вопросов об искусстве.
  Хельга на каждое из них отвечала: «Не трать мое время, ты невежда».
  Капитан Мария Томас сказала: «Она невероятно высокомерна».
  Боксмейстер сказал: «Это могло бы сработать для нас, не так ли? Она думает, что она главная, но не хочет заниматься адвокатом».
  Томас проверил ее BlackBerry. «Пока все хорошо, но он не ввязывался в серьезные дела».
  Майло устроил представление, надев очки для чтения, роняя бумаги, поднимая их. «Эм... ладно... так... как насчет того, чтобы поговорить о доме на Бороди...»
  Хельга оборвала его: «Бла-бла-бла».
  «Дом на Бороди Лейн, где...»
  «Бла-бла- бла- бла -бла».
  Майло ухмыльнулся.
  «Что-то смешное, полицейский?»
  «Бла-бла-бла — одна из моих любимых фраз». Хельга покрутила пальцем в воздухе. «Это должно дать нам общность?»
  «Я не думаю, что между нами возможна какая-либо общность».
  "Ой?"
  «Ты презираешь людей», — сказал Майло. «Большую часть времени я считаю себя частью человеческой расы».
   «Я презираю людей?» — сказала Хельга.
  «Так ты сказал, когда мы встретились в первый раз».
  «Вам, Полицейский, нужно прекратить расшифровывать буквально».
  Майло щелкнул пальцами. «Я знал, что мне следовало быть внимательнее на уроках метафор».
  Хельга провела наманикюренным пальцем по подстриженной черной челке. «Полицейский, который изучал словарь».
  «Начал с А и дошел до Б. К сожалению, я как-то зациклился на буме».
  Хельга не ответила.
  Майло сказал: «Дом на Бороди...»
  «Я сжег несколько веточек. Ну и что?»
  «Веточки».
  «Куча гниющего дерева, чудовище. Я оказал миру услугу».
  «Сжег дом...»
  «Не дом», — поправила Хельга. «Руины. Ветки. Мусор.
  Чудовищность. Дерьмо. Я очистил во имя эстетической праведности, структурной целостности, эпистемологической последовательности и метаэкологии».
  «Метаэкология. В словаре даже близко такого нет».
  «Его там не будет. Я его построил».
  «Ах».
  Хельга Джемейн подняла вращающийся палец. «Это означает отход от тривиальных компонентов гештальта, которые наделяют систему никакой функциональной автономией».
  Майло сказал: «Смотрим на большую космическую машину, а не на шестеренки».
  Хельга изучала его. «Ты не можешь надеяться понять, потому что ты американец, а американцы все религиозные».
  «У нас есть несколько атеистов».
  «Только по названию, Полицейский. Даже ваши атеисты религиозны, потому что американская вера бесконечна. Молочный поросенок, который никогда не перестает предлагать свою плоть».
   «Я не уверен, что я...»
  «Вы, люди, убедили себя, что возможности безграничны, концовки счастливы, головоломки неразрешимы, будущее — это рекламный джингл, ваш образ жизни священен, сила всегда права. Если бы американцы оторвались от своих веток и дерьма и использовали свои глаза, уши и носы, чтобы препарировать реальность, они бы изменили свою когнитивную структуру».
  Мария Томас пробормотала: «И станем клинически подавленными, как Европа».
  Хельга сказала: «Американцы — самые одомашненные питомцы мира.
  Покорные и жрущие собственное дерьмо. Пока они не станут жестокими, и тогда у нас будет война».
  Боксмейстер сказал: «Это как часы с кукушкой».
  Томас сказал: «Я был на конференциях Интерпола. Она просто еще одна избалованная евро-отбросовая девчонка».
  «Но, может быть, и немного шлепнуть?» — подтолкнул меня Боксмейстер. «Что думаешь, Док?»
  Томас сказал: «Прикусите язык, детектив, и не отвечайте, доктор».
  Делавэр. Достаточно будет иметь дело с иностранным гражданином, последнее, что нам нужно, — это ограниченная дееспособность».
  Майло говорил: «Значит, сжигание веток было актом очищения».
  «Отказать в вывозе».
  «Вынос мусора».
  Голубые глаза Хельги сузились.
  Майло сказал: «Разве не лучше было бы назвать это словом альтруизм ?»
  Две гладкие руки с черными ногтями сжались в кулаки. «Это было бы глупое слово».
  «Почему это?»
  «Альтруизм — это не что иное, как мутация эгоизма».
  Майло скрестил ноги. «Извините, я не расшифровываю».
   «Я делаю то, что общество считает хорошим, чтобы чувствовать себя хорошо. Что может быть более нарциссичным, чем это?»
  Майло сделал вид, что размышляет. «Ладно, если это не альтруизм, то это...»
  «То, что я тебе сказал».
  «Акт метаэкологического очищения. Хм».
  «Не прикидывайся дураком, полицейский. У тебя и так достаточно природных дефектов, нет нужды в дополнениях».
  Боксмейстер сказал: «Ой. Привет, Хельга».
  Майло снял крест, снова просмотрел свои записи, отодвинул стул на несколько дюймов. Достав платок из кармана брюк, он вытер лоб. «Здесь становится жарко, да?»
  Хельга Джемейн подергала свой парик. «Мне удобно».
  «Мне кажется, что это горячо. Я бы подумал, что эта штука сделает тебе еще хуже».
  «Что именно?»
  «Шиньон. Динел не дышит».
  «Это», — сказала она, — «настоящие волосы. Из Индии». Он улыбнулся. «Значит, ты не горячая голова». Хельга фыркнула и отвернулась.
  Майло сказал: «Нет, я говорю серьезно. Мне ясно, что вы полагаетесь на разум, а не на импульс».
  Мария Томас наклонилась вперед. «Да, да, вперед».
  Хельга Джемейн сказала: «Разве мне не следует полагаться на разум?»
  «Конечно, ты должен», — сказал Майло. «Мы все должны. Но иногда быть спонтанным...»
  «Спонтанность — оправдание плохого планирования».
  «Вы занимаетесь планированием».
  Нет ответа.
  Мария Томас присела на краешек стула. «Теперь полегче». Майло сказал: «Будучи архитектором, я думаю, ты предпочитаешь чертежи». Хельга
   повернулся к нему лицом. «Без чертежей, Полицейский, даже хаос не работает».
  «Даже хаос?»
  Поднялся педантичный палец. «Есть хаос, который исходит от глупости. Подумайте о пеших полицейских в туниках с медными пуговицами и высоких шляпах, спотыкающихся друг о друга. Затем, есть корректирующий хаос.
  И это нужно спланировать».
  «Сжигание этих веток не было результатом глупости», — сказал Майло. «Вы учли каждую деталь».
  «Я всегда так делаю», — сказала Хельга.
  "Всегда?"
   "Всегда."
  Мария Томас ударила кулаком в кулак. «Да!»
  Хельга Джемейн презрительно фыркнула: «В этой комнате пахнет как в туалете».
  «Это действительно немного приедается», — сказал Майло.
  «Как часто вы приводите сюда проституток?»
  «Простите?»
  «Для ваших полицейских вечеринок после работы».
  «Наверное, пропустил».
  «О, пожалуйста», — сказала Хельга. «Всем известно, что делают полицейские с женщинами, над которыми они доминировали. Стоя на коленях, мужчина кажется таким большим».
  Боксмейстер сказал: «Должно быть, я работаю не в том отделе».
  Мария Томас бросила на него острый взгляд. Он пожал плечами.
  Майло спросил: «В Швейцарии копы так делают?»
  Хельга сказала: «Если вас интересует Швейцария, купите билет на самолет. До свидания, Полицейский. Вы мне надоели, я ухожу».
  Но она не сделала попытки встать.
  Майло спросил: «Идёшь?»
   «Ветки? Расчистка кустарника? Это что, штраф? Я тебе заплачу».
  «Из тех денег, что у тебя в кошельке?»
  «С каких пор иметь деньги — это преступление? Америка боготворит деньги».
  «Никакого преступления. Но шесть тысяч — это много денег, чтобы носить их с собой».
  Хельга ухмыльнулась.
  Томас сказал: "Это был настоящий богатый ребенок. Этому никогда не говорили нет".
  Хельга спросила: «Какова сумма моего NE?»
  Майло сказал: «Я пока не уверен в уголовном кодексе по веткам. Мы все еще проверяем».
  «Ну, сделай это быстро».
  «Как только окружной прокурор даст мне знать, я займусь оформлением документов. А пока давайте разберемся с этим актом очищения».
  «Больше нет, больше не буду».
  «Я просто хочу убедиться, что я правильно понял».
  «Если вы не поняли этого до сих пор, значит, вы безнадежно неполноценны».
  «Все возможно», — сказал Майло. Он перебирал бумаги, нахмурил брови, высунул язык и тихо напевал. «Ты уверен, что не хочешь еще воды?»
  «Я все еще это делаю». Он посмотрел на чашку, которую принес ей пять минут назад.
  Боксмейстер сказал: «Гарш, Гомер, когда ты позовешь сено и плевательницу?»
  Майло сказал: «Ладно, можешь это выпить».
  Хельга Гемейн взяла чашку, отпила из нее все до дна. Сила внушения.
  Поворотный момент в интервью.
  Она поставила чашку. Не отрывая глаз от своих записей, он сказал: «Итак... ты сама спланировала и сожгла веточки. Расскажи мне, как ты это сделала
   это."
  «The ne is insu cient penance?» — сказала Хельга, снова ухмыляясь. «В Америке деньги решают все».
  «Даже так, мэм. Мы хотим иметь все факты».
  «Факты таковы: как архитектор с большим опытом в области строительной инженерии, я обладаю глубоким пониманием структурной уязвимости. Я обнаружил внутренние структурные дефекты этой мусорной кучи, точно установил устройства, управлял удаленным таймером и наблюдал, как все превращается в пыль».
  «Так вы там и были».
  «Достаточно близко, чтобы купаться в тепле и свете».
  «Несколько домов отсюда?»
  «Я не считал».
  «Но вы припарковали мотоцикл в трех кварталах отсюда».
  Голубые глаза заискрились. «Откуда ты знаешь, что я вожу мотоцикл?»
  «Это было замечено и сообщено».
  «Так что ты знаешь ответ на свой вопрос. Так что не трать мое время».
  «Как я уже сказал, нам нужно проверить», — сказал Майло. «Для нашего отчета, чтобы мы могли отпустить вас и покончить со всем этим».
  «Правильная процедура», — сказала Хельга. «Позволяющая вам притворяться компетентным».
  «Вы знаете о процедуре».
  Хельга изогнула бровь.
  Майло сказал: «Это старая шутка? Ад — это место, где итальянцы устанавливают порядок, а швейцарцы отвечают за дизайн?»
  «Ад, полицейский, — это место, где американцы объедаются до бессознательного состояния и обманывают себя, погружаясь в бездумный оптимизм».
  «Никогда не слышал эту версию», — сказал Майло. «Но надо признать, что швейцарцы чертовски хороши в дизайне — кто делает лучшие часы?
   Кстати, давайте поговорим об этих таймерах. Где вы их взяли?
  «От Деса».
  Быстрый ответ застал его врасплох. Он ответил долгим кивком. «Дес Бэкер».
  «Нет, Дес Гитлер, да, Дес Бакер . Я хочу пойти, заплатить свой налог и уйти».
  «Скоро», — сказал Майло. «Чем еще Дес тебя снабдил?»
  "Все."
  "Значение-"
  «Вы вторглись в мою студию, вы знаете, что там».
  «Предохранители, проводка, веганское желе. Дес знал обо всем этом, потому что он был…»
  «Он утверждал, что является анархистом».
  «Заявил? Ты думаешь, он притворялся?»
  «Дез потакал себе».
  «Дез и женщины».
  «Он не был серьезным человеком».
  Майло сказал: "Где вы двое встретились? Анархистский съезд...
  Полагаю, это своего рода оксюморон, да?»
  Хельга сказала: «В чате».
  "Который из?"
  «Shards.net».
  «Как битое стекло?»
  «Как в сломанной вселенной», — сказала она. «Она закрылась. Анархисты не умеют самосохраняться».
  «Плохие организаторские способности», — сказал Майло. Тишина.
  «Итак, вы познакомились в сети… Дес, будучи архитектором, должно быть, сделал это идеальным. Хотя сочетание довольно странное. Созидание и разрушение».
   «Нет никакого противоречия».
  «Почему это?»
  «Как я уже говорил, все зависит от контекста. Но в любом случае я не анархист, я не присоединяюсь к движениям».
  «Так ты…»
  «Я», — сказала Хельга Джемейн с первой улыбкой, которую я видел у нее,
  "сам."
  Майло еще немного повозился со своими бумагами, притворяясь смущенным. «Что-то вроде команды правды из одной женщины... Так вот, вы познакомились с Десом в сети, и вы вдвоем решили поджечь несколько веточек».
   "Я решил."
  «Он был вашим поставщиком», — сказал Майло. «Знал, где достать оборудование. Это была настоящая причина, по которой вы его наняли. Настоящая причина, по которой вы основали свою фирму».
  Тишина.
  «Хорошая ракушка», — продолжил он, — «за то, что объяснила твое присутствие в Лос-Анджелесе, дала тебе повод тусоваться с Десом. Покрытие расходов...
  Пятьдесят тысяч наличными? Кто настоящий источник всех этих денег, твой отец?
  Никакого ответа.
  «Поездка в Порт-Анджелес, Хельга. Хорошие, хрустящие купюры в двух чемоданах. Такие, которые получаешь прямо из банка. Такие, которые выдаются, когда один банк общается с другим».
  Хельга Джемейн засунула палец под парик. «Я бы хотела воды».
  Майло собрал свои бумаги и ушел. Оставшись одна, Хельга еще немного повозилась с накладкой, массируя верх блестящих черных прядей, засовывая палец под подол и ковыряясь там.
  Дон Боксмейстер сказал: "Что, у нее вши? Может, нам стоило провести ее полный досмотр".
  Мария Томас сказала: «То, что я сказала, остается в силе, Дон: нет смысла отчуждать ее прямо сейчас, ему нужно что-то, с чем можно работать. И это
  платя o, она признала преднамеренность». Несколько тычков в BlackBerry. «Я должен вернуться через час, надеюсь, он сможет прижать эту сучку скоро».
  Хельга поправила парик, повернулась, оперлась на стол. Села и поставила ботинки на пол. Глаза закрылись. Голова покачалась.
  «Что, черт возьми, она делает?» — сказал Боксмейстер. «Какую-то медитацию?»
  Я сказал: «Вероятно, диссоциация. Помещать себя в другое место — это ее стратегия по умолчанию».
  Майло вернулся с маленькой чашкой воды. Хельга не узнала его, но ее глаза открылись, когда он сказал: «Вот, держи», и поставил чашку перед ней.
  Он надел очки для чтения, просмотрел свои записи. Она посмотрела на него, наконец, отпила.
  «Хорошо, расскажи мне о поездке в Порт-Анджелес».
  Она коснулась бахромы парика. «Я занималась туризмом. Великая жизненная сила американской псевдокультуры».
  «Увеселительная поездка».
  «Я тоже был в Диснейленде».
  «Думаю, мне не нужно спрашивать, понравилось ли вам».
  «На самом деле, — сказала она, — это было довольно приятно в своей отвратительной манере. Последовательно».
  «С вульгарной американской культурой?»
  «В мире, лишенном разума».
  Он хмыкнул. Подвинул ей пару листов. «Это ваша регистрационная форма из Myrtlewood Inn в Порт-Анджелесе. А это квитанция за аренду автомобиля».
  «Я остановилась в хорошем отеле», — сказала она. «И что?»
  «Вы и Дес Бэкер оба останавливались там. Вы сняли отдельные номера, персонал помнит, что вы платили за оба. Они также помнят, что видели вас и Деса вместе за завтраком».
   Догадки. Хорошие. Хельга Джемейн нахмурилась. «И что? Я уже сказала тебе, что получила свое оборудование от него».
  «Это была поездка за покупками».
  «Осмотр достопримечательностей, затем покупки».
  «Почему ты отдал свою машину Десу, а себе арендовал другую?»
  «Потому что мы не были вместе».
  "Как…"
  «Как вместе».
  «Вы приехали вместе?»
  «Я ехал, он фу».
  «Чтобы никто в офисе ничего не заподозрил».
  «Я хотела вести машину», — сказала Хельга. «Он хотел играть. Он хотел навестить свою семью».
  «Что вы делали, когда он был в гостях?»
  «Я ходил по магазинам».
  «Для таймеров и предохранителей?»
  «Помимо всего прочего», — сказала Хельга.
  «Какие вещи?»
  "Одежда."
  «Нашли выгодные предложения?»
  «Джинсы», — сказала она, поглаживая одно стройное бедро. «Черные джинсы на распродаже».
  «Вы поехали, потому что не могли рисковать прохождением проверки в аэропорту с пятьюдесятью тысячами долларов в двух чемоданах».
  Хельге потребовалось несколько секунд, чтобы ответить. «Если ты так много знаешь, зачем ты тратишь мое время?»
  «Эта чертова старая процедура. Мне нужно услышать это от тебя».
  «Все из-за веточек?»
  «Боюсь, что так. Это были большие ветки. Принадлежали важному человеку».
   «Никто не важен».
  «Очевидно, кто-то был с тобой, Хельга». Он придвинулся ближе, как я видела много раз. Расправил плечи и сделал голос жестче.
  Она робко пошевелилась. Выдавила улыбку.
  Он утвердил свое большое лицо в дюймах от ее лица. «Хельга, кто-то был достаточно важен для тебя, чтобы заплатить пятьдесят тысяч долларов за сжигание веток. Достаточно важен для тебя, чтобы основать подставную компанию.
  Достаточно важно, чтобы вы могли точно спланировать».
  Грудь Хельги Гемейн вздымалась. Она отвернулась. Начало конца.
  «Хельга, ты хочешь, чтобы я думал, что ты ни во что не веришь, но, как я вижу, все, что ты сделала, было актом чистой веры. Потому что это и есть месть, верно? Чистая вера в силу исправления. Эту несправедливость можно исправить».
  Красивые губы задрожали. Она успокоила их еще одной ухмылкой.
  "Нелепый."
  «Вера, движимая любовью, Хельга».
  Тишина.
  Майло сказал: «Ты любил Далию, нечего стыдиться, наоборот. Но это откровенный фундаменталист, заводить веру так далеко.
  Возможно, ты не религиозна , Хельга, но у тебя нет проблем с обращением к религии, когда она тебе полезна.
  Хельга Гемейн закатила глаза. Разразилась рваным, слишком громким смехом.
  Внезапный подъем плеч и дрожь на линии подбородка выдали ее.
  Майло сказал: «Сутма». Ответа не было.
  «Ты слышала о сутме , Хельга».
  «Примитивная чушь».
  «Может быть, и так, Хельга, но дело в том, что принц Тедди и его семья не согласны».
   Жду реакции на имя.
  Одно моргание. И ничего.
  Майло сказал: «Или, может быть, дело не только в них. Может быть, ты действительно веришь в рай и ад и все такое хорошее. Но это не имеет значения, Хельга. Дело в том, что султан и остальная семья верят, и после того, что было сделано с Далией, тебе нужно было ухватиться за любую крупицу мести, которую ты могла найти. Потому что Тедди вне твоей досягаемости, географически, финансово, ты не можешь его тронуть.
  Но космически? Вы сожгли эти веточки, чтобы оставить Тедди болтаться в космическом лимбе. Прямо ужас для того, кто верит в сутму».
  Тишина.
  Он сказал: «Это забавная концепция, хотя. Если бы я был религиозным человеком, я бы хотел верить в обратное — уничтожение материальных останков ускоряет переход в загробный мир».
  Он рассмеялся, громко хлопнул в ладоши, вскочил и дважды прошелся по комнате.
  Хельга встревоженно наблюдала. Заставила себя прекратить следовать за ним по кругу. Сидела неподвижно, когда он остановился позади нее.
  Она смотрела прямо перед собой, делая вид, что ее не волнует огромная фигура, преследующая ее.
  Ее линия подбородка была своего рода информационной магистралью.
  «Я просто рассмеялся, Хельга, потому что у меня внезапно возникло озарение — прозрение, как бы это можно назвать. Ты полностью погружена в ритуал. Например, в бритье головы. С того момента, как мы встретились в первый раз, я пытался понять, зачем ты это делаешь. Но теперь я понял . Это ритуал самоуничижения, который ты приняла, пока не достигла своей цели.
  Как пост в Великий пост — не удивлюсь, если и ты его соблюдал. Другие виды поста. Может быть, даже обет безбрачия.
  Ее челюсти сжались.
  «Как давно, Хельга, ты начала есть мясо во время Великого поста? Если когда-либо это делала. Ты ешь постные овощи и объясняешь это как мета-
   экология?»
  Хельга Джемейн закрыла глаза.
  «Но все равно, это религия, Хельга. Ты строгая вегетарианка? Или ешь мясо тайком, когда никто не видит?»
  Тишина.
  «Однажды католик, навсегда католик, Хельга. Поверь мне, я знаю».
  Она сложила руки. Опустила их. Начала глубоко дышать.
  «О, да ладно», — сказал Майло. «Давай будем немного честны и признаемся, как тебя учили в монастырской школе: в глубине души ты набожен, веришь, что грех должен быть наказан. И нет большего греха, чем убийство. Особенно убийство невинного человека, такого как Далия».
  Веки Хельги Джемейн сжались еще сильнее. Слезы хлынули ручьем.
  «Ты любила Далию, это не плохо, это хорошо, она тоже любила тебя. Вера — это хорошо, Хельга. Это помогает мне понять, что ты сделала. Все, что ты сделала с тех пор, как приехала в эту страну, было направлено на то, чтобы добиться справедливости для Далии. Ты бессильна отправиться в Сранил и сделать то, о чем мечтаешь, — хотя я уверена, что ты не отказалась от этого. И, возможно, папа тоже.
  Но между тем…»
  Она вскрикнула и зажала рот рукой.
  Майло наклонился ближе, тихо заговорил в нескольких дюймах от ее уха. «Ты выжившая, стремящаяся к справедливости. Это свойственно человеку , Хельга, и неважно, что ты говоришь, ты представитель вида».
  Вся нижняя половина лица Хельги начала дрожать. Она прижала ладонь к щеке, но не смогла остановить волны подергиваний.
  Майло подвинул свой стул так, чтобы их колени едва не соприкоснулись.
  «Пусть этот ублюдок болтается, — нежно сказал он. — Он этого заслуживает».
  Приближаясь. «Чего я не понимаю, так это почему вам пришлось убить Деса и Дорин?»
  Хельга открыла глаза. «О чем ты говоришь?»
  «Я думаю, мы уже прошли через самообман, Хельга».
  «Ты смешон».
  Он протянул ей салфетку. Она отмахнулась.
  Майло смотрел, как он падает на пол. «Зачем тебе пришлось их убивать, Хельга? Они что, стали жадными и попросили еще денег?»
  Хельга Гемейн покачала головой. "Дурак."
  Майло сказал: «Или они были просто помехой и расходным материалом? Пора замести следы».
  Она попыталась отодвинуть стул назад. Ножки застряли. Он прижался ближе. Она прочистила горло. Откинула голову назад.
  Боксмейстер сказал: «Ой-ой…»
  Майло отдернулся как раз вовремя, чтобы избежать летящей слюны.
  На пол упала мокрая капля.
  Руки ее были сжаты в кулаки. Лицо ее покраснело, она тяжело дышала.
  Майло покачал головой, как всегда терпеливый школьный учитель. «Похоже, я задел больную струну, Хельга».
  «Ты коснулся глупости », — сказала она. «Я никогда никого не убивала . Никогда».
  «Что в этом такого? Ты утверждаешь, что ненавидишь человечество...»
  «Человечество — дерьмо . Я не пачкаю свои руки дерьмом ».
  «За исключением случаев, когда это соответствует твоим целям». Она покачала головой. «Идиот».
  Потянувшись за бумагами, он вытащил еще один лист. Фотография человека в толстовке с капюшоном. Ловко, больше никаких неловких движений. «Ты убил Дези и Дорин с помощью этого парня».
  Челюсть Хельги Гемейн разгладилась. Улыбка медленно расползлась. Эта безмятежная улыбка сжала мне живот.
  «Я никогда не видел этого человека».
  Мария Томас сказала: «Ого».
  «Что?» — спросил Боксмейстер.
  Томас сказал: «Это похоже на то, что ты говоришь? Эта фотография смягчила ее. Черт». Она повернулась ко мне: «Либо она сумасшедшая, либо она действительно
   не знает, о чем говорит, да, Док? В любом случае, это mucho problemo ».
  Майло продолжал показывать фотографию.
  Хельга сказала: «Ты можешь размахивать этим вечно, своим маленьким полицейским флагом».
  «Этот парень — твой напарник, Хельга. Тот, кто помог тебе убить Деса и Дорин. Ты ездила с ним в Порт-Анджелес?»
  Хельга покачала головой. «Ты полный дурак».
  «Эта фотография была сделана в Порт-Анджелесе пару дней назад. Этот человек был там, чтобы забрать деньги. Вот это хорошее планирование.
  У тебя никогда не было намерения позволить Десу оставить себе хоть пенни. Потому что у тебя никогда не было намерения позволить ему жить. Настоящая причина, по которой ты арендовал ему машину, заключалась в том, чтобы проследить за ним и узнать, где он спрятал деньги. После того, как ты вернулся в Лос-Анджелес, ты заполучил его ключ от хранилища — вытащил его из кармана или нашел в ящике его стола, сделал слепок. Может быть, ты сделал это, когда он развлекался с дамами, а ты был в офисе, весь в своей лысой, самоуничижительной, не такой уж и заблудшей католической фундаменталистке ».
  Хельга Джемейн хихикнула. «Ты действительно веришь в этот scheiss ».
  «Доказательства заставляют меня верить, Хельга».
  «Тогда доказательство — scheiss». Прищелкнув языком. «Я сожгла веточки, вот и все. Теперь я хочу уйти и заплатить свой нэ и больше не слышать эту безумную чушь».
  «Веточки», — сказал Майло. «Мы называем это поджогом, и это уголовное преступление».
  Хельга пожала плечами. «Я найму адвоката. Он превратит это в слишком большую шутку, и я буду свободна, а ты останешься глупым».
  «Черт», — сказал Боксмейстер.
  Томас сказал: «Она на самом деле не спрашивала , она только угрожала».
  Подойдя ближе к зеркалу. «Смени тему , чувак».
  Майло спросил: «Еще воды?»
  «Да!» — сказал Томас.
  Хельга сказала: «Нет, спасибо». Милая улыбка. Тревожно. Неправильно.
  «Дези и Дорин были убиты в той башне. Ты все равно вернулся в дом».
  «У меня были дела».
  «Убийство вас не обеспокоило?»
  «Не моя забота, полицейский».
  Майло подвинул к ней еще один листок бумаги.
  «Что это, полицейский?»
  «Это то, что осталось от джентльмена по имени Чарльз Эллстон Ратгер.
  Он вырос в доме, который когда-то стоял на территории имения Бороди. У него была одна из тех глупых сентиментальных привязанностей к земле, поэтому он любил пробираться туда, сидеть в той самой башенке, вспоминать старые добрые времена. Видишь эту блестящую штуку? — Показывает. — Вот что осталось от его бокала. А это, вон там? Это была банка фуа-гра. Мистер Ратгер наслаждался закуской, запивая ее хорошим бордо в ту ночь, когда вы превратили его в пыль.
  Хельга Гемейн схватила бумагу.
  «Это фотография с места преступления, Хельга. Проверьте дату. Он не очень-то похож, не так ли? Вы его убили».
  Хельга разинула рот. Прошептала: «Нет».
  «Наоборот, Хельга. Да . Большое жирное да. Мистер Ратгер имел несчастье наслаждаться тихим моментом в башне этого чудовища, когда вы вошли и установили свои предохранители, таймеры и пробки для желе. Он не услышал вас, потому что вы были осторожны и тихи, а он был старым человеком, и нахождение на третьем этаже приглушало звук. Он потягивал вино, пока вы стояли на тротуаре и наслаждались своим актом очищения, но, возможно, вы уже знаете это».
   "Нет!"
  тебя не слышал , Хельга, но ты молода, уши у тебя работают отлично, так что я готов поспорить, что ты его слышала . Но тебе было все равно, что еще за человеческий scheiss?»
  Хельга отпустила фотографию, как будто она была ядовитой. Она соскользнула на пол.
  Она уставилась на него, широко раскрыв глаза от ужаса.
  Впервые она показала что-то близкое к соответствующим эмоциям. Она мне за это больше понравилась. Но не сильно.
  «О, Боже», — сказала она.
  Никаких атеистов на горячем сиденье.
  «Твои веточки стали костром для человека, Хельга. Это мы называем тяжким убийством. Потеря жизни во время совершения любого тяжкого преступления, даже без предварительного умысла. Это не нормально, Хельга».
  «Я никогда не знала», — сказала она тихим, тонким голосом. «Вы должны мне поверить».
  "Я должен?"
  «Это правда! Я не знал!»
  «Ты не слушала, Хельга. Знала ты или нет, это все равно тяжкое убийство».
  «Но это... не имеет смысла».
  «Я не пишу правила, Хельга».
  Она изучала его. «Ты лжешь. Это спецэффекты. Любой может поставить дату. Ты пытаешься сбить меня с толку, чтобы я призналась Десу и Дорин, но я этого не сделаю , потому что я этого не сделала ».
  «Ты много сделала, Хельга. Поверь мне, мистер Ратгер настоящий. Был.
  Хотите, я покажу вам отчет о вскрытии? Вы его поджарили до хрустящей корочки.
  «Я не убиваю».
  Майло покачал головой. «К сожалению, да. Вы уже признались в поджоге, признались в его планировании. В процессе погиб человек, вам грозит длительный тюремный срок. Единственный способ, которым вы, как я вижу, выпутаетесь из этой передряги, — это объясниться. Расскажите мне, почему вы решили устранить Деса и Дорин. Я сразу вижу мотив: они пытались вас шантажировать. Если так, то это хорошее объяснение, люди это поймут, это своего рода самооборона».
  Она покачала головой.
   Он сказал: «А если этот парень в капюшоне совершил настоящее убийство, а вы на самом деле не знали, что произойдет, и вы скажете мне, кто он, это тоже вам поможет».
  «Это было бы полным идиотизмом», — сказала Хельга Джемейн, заламывая руки. «Я никого не убивала».
  «По правде говоря, Хельга, я склоняюсь к тому, что твой партнер — главный злодей для Деса и Дорин, потому что в убийствах была определенная мужская глупость, а я не вижу глупости в твоем характере. Так что начнем с того, кто он».
  «Далай-лама».
  «Простите?»
  «Сегодня он Далай-лама. Завтра? Император Франц Иосиф, Никола Тесла, Вальтер Гропиус. Выбирайте».
  «Ты себе не помогаешь, Хельга».
  «Ты думаешь, я захочу тебе помочь?» — сказала она.
  «Я понимаю, может быть, ты на самом деле не нажимал на курок, поэтому думаешь...»
  «Ты ничего не понимаешь!» — закричала она. «Я никого не убивала !»
  «Чарльз Ратгер поспорил бы с этим, если бы мог».
  «Случайность», — сказала она. «Если бы я знала, я бы подождала».
  «Хотя тебе наплевать на людей».
  «Я избегаю осложнений».
  «Ну что ж», — сказал Майло, — «тебе пришлось столкнуться с целой кучей осложнений».
  «Твое упрямство выходит за рамки здравого смысла».
  «Как кто-то другой, кого ты знаешь?»
  "ВОЗ?"
  Майло улыбнулся. «У меня был такой отец».
  Хельга вздрогнула. Теперь ее очередь скрыть укол эмоций еще большей улыбкой. «Жаль тебя, Полицейский».
   «Давайте вернемся к основам, Хельга: ты отсюда не уйдешь. Но у тебя есть шанс помочь себе, сказав мне...»
  «Полицейский, — сказала она, — в данный момент мне нужно…»
  «Вот дерьмо», — сказала Мария Томас.
  «…найдите время подумать. Побудьте в одиночестве. Пожалуйста».
  Мягкий голос, почти нежный.
  «Вы меня удивили», — сказала она. «Мне нужно подумать. Пожалуйста, немного времени».
  Майло сказал: «Не торопись, сколько нужно».
   ГЛАВА
  33
  Дверь в комнату наблюдения распахнулась. Майло вошел, вытирая пот с лица.
  Он оставался хладнокровным в присутствии Хельги: дзен и искусство расследования.
  Мария Томас сказала: «Должна сказать, что она нисколько не была обеспокоена этими двумя убийствами».
  Дон Боксмейстер сказал: «Даже при этом мы получаем ее в Ратгере, она отсутствует в течение длительного времени».
  «Не будьте слишком самоуверенны насчет Ратгера», — сказал Томас. «У нее есть семейные деньги. Хотите поспорить, что первое, что сделает любой приличный адвокат, это выкинет последние два часа, потому что она находилась под эмоциональным давлением?»
  «Майло не преследовал ее, Мария».
  «Кто говорит правду, Дон? Это игра, и у богатых людей лучше показатели побед и поражений». Она повернулась к Майло. «Тебе повезло, что она высокомерна. Единственная причина, по которой она не обратилась в суд, заключается в том, что она считает себя умнее тебя. Но теперь, когда она столкнулась с Ратгером, не рассчитывай на это надолго. Какой твой следующий шаг?»
  Майло тяжело сел. Наблюдал за Хельгой через стекло.
  Она осталась в кресле.
  Статуя в черном парике.
  Томас спросил: «Майло, ты с нами?»
   "Я не знаю."
  BlackBerry Томаса отправил ей сообщение. Она проверила экран, потыкала стилусом, прокрутила. «Детектив Оберманн сделал все ваши немецкие переводы, он отправит их вам по электронной почте, но с удовольствием поговорит с вами по телефону. И… похоже, он идентифицировал некоторые из тех номеров, которые вы нашли в бумагах Гемайна. Координаты GPS, совпадающие с частным ангаром в аэропорту Ван-Найс. Зарегистрирован на…
  DSD, Inc. Вам это ничего не напоминает?
  Майло сел. «Громкие. Холдинговая компания султана».
  «Значит, наша швейцарская мисс имела в виду еще один поджог. Я поговорю с консульством Шри-Ланки, попрошу разрешения войти в ангар».
  «Консульства нет».
  «Значит, посольство в округе Колумбия».
  «Они скажут «нет» и вычистят это место».
  «Чего?»
  «Их королевская семья замешана в убийстве, они будут в режиме полного прикрытия».
  Томас подумал. «Похоже, у нас проблема». Хельга Джемейн закрыла глаза.
  Боксмейстер сказал: «Как насчет этого: мы подаем заявку на ордер в условиях чрезвычайной опасности. Вероятное наличие летучих химикатов, неминуемый риск возгорания».
  «Ангар готов взорваться?» — сказал Томас. «Какие у нас есть доказательства этого?»
  «У нас есть предыдущие плохие поступки Хельги и ее поиски GPS
  координаты. Для меня это ясное намерение».
  «Она может смотреть сколько душе угодно, Дон. Как она собирается получить доступ к ангару?»
  Майло сказал: «У нее есть деньги, чтобы арендовать частный самолет. Может быть, когда она окажется там, она сможет их найти».
  «Точно», — сказал Боксмейстер. «Как один из тех частных клубов.
  Пробраться через канат — непростая задача, но как только вы окажетесь внутри, все будет разрешено».
   Томас сказал: «Ни один судья на это не купится, а ведь речь идет о королевской особе».
  Майло сказал: «А что, если она уже проникла туда и приготовила свое желе? Все эти самолеты поблизости? Все это реактивное топливо?»
  Боксмейстер сказал: «Блин, даже представлять не хочу. Очень не хочется оказаться тем, кто не принял меры предосторожности».
  Томас сказал: «Тонко, ребята. Вы хотите, чтобы я спросил босса».
  Майло взглянул в сторону одностороннего зеркала. Хельга осталась неподвижной.
  «Твое дело, но я использовал все свое обаяние, когда речь заходила о ней».
  Томас забарабанил по своему BlackBerry. Начал писать смс.
  Хельга Джемейн встала, подошла к зеркалу и повернулась к нам спиной.
  Одна рука потянулась вверх. Обманули парик.
  «Это признак ее беспокойства — возня с ковром», — сказал Боксмейстер.
  «Она сдастся, я это чувствую».
  Если это и успокоило Майло, то он этого не подал.
  Томас продолжал писать сообщения.
  Хельга Гемейн снова повернулась лицом к нам.
  Смотрю, но не вижу.
  Пустые глаза; она пришла в уединенное место.
  Сдернув парик одним ловким движением, она обнажила прекрасной формы голову, выбритую добела и блестящую. Держа шиньон перед собой, чашей вверх, как кубок, она улыбнулась.
  Грустная улыбка. Второй раз я ее видел. Она мне не понравилась больше.
  Засунув руку в парик, она вытащила что-то. Маленькое, белое, похожее на капсулу, зажатое между большим и указательным пальцами.
  Все еще улыбаясь, она открыла рот и вытащила белую штуку.
  Проглотил.
  Ее улыбка стала шире. Ее дыхание участилось.
  Боксмейстер сказал: «Вот дерьмо».
  Майло уже встал и бросился к двери.
   Мария Томас оторвалась от своего BlackBerry. «Что происходит?»
  Майло пробежал мимо нее, дав двери захлопнуться.
  В нескольких дюймах от меня, заваленная стеклом, пошатнулась Хельга Гемейн. Схватившись за живот, она ахнула.
  Вырвало.
  Из ее рта вытекло что-то зеленое и скользкое.
  Рот отвис, улыбка исчезла.
  Томас сказал: «О боже», и выбежал из комнаты. Боксмейстер поспешил за ней.
  Я остался в кресле. Не было смысла загромождать пространство.
  Хельга начала биться в конвульсиях. Дыхание стало затрудненным. Шатаясь, она приблизилась к одностороннему движению, она прерывисто дышала. Снимала стекло.
  Украсил его стеклянной слюной, а затем розовыми точками.
  Сильная конвульсия началась в ее глазах, распространилась вниз, охватив все ее тело.
  Тряпичная кукла, потрясенная невидимым богом.
  Из ее рта полилась пена, Ниагара желчи. Куски слизи покрыли стекло, затуманили мой обзор. Но мне удалось разглядеть, как Майло бросился вперед, подхватив ее, когда она падала.
  Осторожно положив ее, он начал делать непрямой массаж сердца. Томас и Боксмейстер стояли рядом, завороженные.
  Техника Майло была идеальна. Рик настаивает, чтобы он проходил повторную сертификацию каждые пару лет. Он жалуется на колоссальную трату времени, убийство — это работа мозга, когда же у него появится возможность стать героем.
  Сегодня он это сделал.
  Сегодня это не имело значения.
   ГЛАВА
  34
  Лицо шефа полиции испещрено рябью сильнее, чем у Майло. Пышные белые усы неплохо маскируют старость заячьей губы.
  Он худой человек без заметного жира на теле. Отсутствие избыточной плоти растягивает кожу, которая обволакивает его череп, подчеркивая ямки и кратеры, придавая блеск шишкам и шрамам. Череп представляет собой странную форму треугольника, широкий и неестественно широкий наверху, покрытый шелковистыми, белокурыми волосами и сужающийся к острому подбородку. Его глаза маленькие и темные, и они чередуются между маниакальными подпрыгиваниями и длинными отрезками немигающей неподвижности. Когда он поворачивает голову определенным образом, участки тугой, измученной дермы придают ему вид жертвы ожога.
  Он часто поворачивается в эту сторону, и мне интересно, намеренно ли это.
   Примите меня на моих условиях .
  Все в его истории поддерживает подход « иди на хрен» к жизни: восхождение из ничего, ученая степень в университете Лиги плюща, который он пренебрежительно называет «убежищем для богатых отродий». Военный героизм, за которым последовало восхождение по карьерной лестнице печально известной коррумпированной полиции Восточного побережья, годы борьбы, проведенные за надиранием задниц бюрократам и зачисткой департаментского мертвого груза. Бросив вызов начальству и полицейскому профсоюзу с презрением к равным возможностям, он выкрутил себе руки, чтобы добиться резкого снижения уровня тяжких преступлений в городе, который считается
  «неуправляемые» экспертами, которых он называл «толстозадыми детьми с умственным запором и словесным поносом». Ошеломляющий успех был использован для того, чтобы потребовать и получить самую высокую зарплату для сотрудников правоохранительных органов в истории США.
   Месяц спустя он бесцеремонно ушел, когда Лос-Анджелес повысил ставки.
  Все говорили, что Лос-Анджелес станет для него смертельным испытанием.
  В течение года после прибытия он развелся со своей третьей женой, которая была на десять лет моложе его, женился на четвертой, которая была на двадцать лет моложе его, посетил множество голливудских вечеринок и премьер и снизил уровень тяжких преступлений на двадцать восемь процентов.
  Когда он приступил к работе, ведомственные прихлебатели оклеветали Майло, назвав его «отъявленным смутьяном и извращенцем», и потребовали понижения в должности или чего-то похуже.
  Шеф проверил статистику решения, большинство жуликов в итоге ушли на пенсию пораньше, Майло получил свободу делать свою работу с относительной гибкостью. Пока он производил.
  Я уже встречался с шефом однажды, когда он пригласил меня в свой кабинет, показал свою коллекцию психологических текстов, разъяснил тонкости когнитивно-поведенческой терапии, а затем сделал мне предложение: работа на полную ставку заведующим кафедрой поведенческих наук. Даже с его обещанием повысить шкалу оплаты на сорок процентов, зарплата и близко не стояла с тем, что я получал, работая в частном порядке. Даже если бы он утроил деньги, это никогда не было бы вариантом. Я знаю, как хорошо играть с другими, но предпочитаю собственный свод правил.
  Во время той встречи он был одет точно так же, как и сегодня: облегающий черный шелковый костюм, аквамариновая рубашка с расклешенным воротником, красный галстук Stefano Ricci за пятьсот долларов, украшенный крошечными кристаллами. На менее приличном человеке это бы кричало: « Слишком старается» . На нем весь этот блеск подчеркивал грубость его цвета лица.
   Мои условия .
  Он стоял перед Майло и мной через кабинку в стейк-хаусе в центре города на Седьмой улице. Пара массивных полицейских в штатском наблюдали за входной дверью; еще трое заняли позиции внутри ресторана. Бархатная веревка блокировала других посетителей в этой отдаленной, темной секции. Официант, назначенный к нам, был внимателен, смутно напуган.
   Обед шефа состоял из сэндвича с куриной грудкой, семизернового хлеба, гарнира с салатом, без заправки. Он заказал тридцать унций стейка на косточке, средней прожарки, все хинги для Майло; более умеренный рибай для меня. Еда прибыла так же, как и мы.
  Майло сказал: «Хорошая догадка, сэр».
  Улыбка начальника была кривая. «В ГУЛАГе мы держим инакомыслящих под стражей».
  Его сэндвич был разделен на два треугольника. Он взял нож и разрезал каждую половину пополам. Откусил пять кусочков от каждой четверти, изящно и медленно пережевывая. Острые белые зубы, что-то среднее между лисьими и волчьими.
  Он вытер губы накрахмаленной льняной салфеткой. «Я купил тебе страховой полис на Gemein, Sturgis. Понимаешь, о чем я?»
  «Капитан Томас».
  Стрелок целился через стол. «Тебе повезло, что Мария была там, когда эта сумасшедшая сука цианировала, потому что, как и в случае с пустыми словами, виноваты все. Тебе очень повезло , что Мария не захотела проводить досмотр с раздеванием. Она умна и трудолюбива, но у нее есть склонность слишком много думать».
  Майло сказал: «Даже без ее указаний я бы не стал проводить полный досмотр, сэр».
  "Что это, Стерджис? Покаяние?"
  «Говорю как есть, сэр».
  «Почему нет полосы?»
  «В тот момент я сосредоточился на установлении взаимопонимания с Гемейном».
  «Плюс», сказал шеф, «даже такой суперсыщик, как ты, не мог представить, что эта сука спрячет что-то под своим париком. Вот это раздутое чувство драмы. К счастью для всех вас, мне удалось заблокировать пресс-отбросы, когда они запустили мусоропровод. Они живут, чтобы сокрушить нас, Стерджис, потому что они бесполезные куски дерьма.
  Они также обладают концентрацией внимания декортикированных садовых слизней. Недавно я придумал, как мне кажется, изящный и ловкий метод обращения с пресс-кретинами».
   Из кармана пиджака вытащили визитницу из стерлингового серебра с его инициалами, на которых была заметная монограмма. Одно ловкое нажатие кнопки откинуло крышку. Внутри были бледно-голубые визитки. Он вынул одну и передал ее через стол.
  Плотная бумага, элегантная гравюра. Шрифт в три строки.
   Ваше мнение было должным образом получено
   С большим энтузиазмом .
   Да пошел ты, очень сильно .
  «Превосходно, сэр».
  «Давайте вернем это, Стерджис. Я все еще не уверен, верна ли формулировка».
  Шеф продолжил есть. На гарнир была половина головки салата айсберг. Тонкие, бледные губы скривились, когда его нож измельчил его до состояния грубого капустного салата. Наколов несколько зеленых лоскутов, он с наслаждением жевал, словно необработанная зелень была греховным потворством.
  «В любом случае, нелепый акт самоуничтожения г-жи Джемейн, похоже, уходит из поля зрения общественности, следовательно, нет необходимости подставлять кого-либо».
  «Благодарю вас, сэр».
  «Так скажите мне, доктор Делавэр, почему эта сука сдохла?»
  «Трудно сказать».
  «Если бы это было легко, я бы тебя не спрашивал. Рассуждай так, будто тебе за это платят, и я не буду требовать от тебя ответа».
  Я сказал: «Возможно, она уже долгое время страдает от серьезной скрытой депрессии».
  «Бедная маленькая богатая девочка? Насколько я слышал, она не была из тех, кто ехидничает и бьет себя в грудь».
  «Не пассивная депрессия. Она отреагировала так же, как некоторые мужчины, враждебностью и изоляцией».
  «Мужчины с пограничным расстройством личности?»
  «Это один из возможных диагнозов».
  «Подавлен». Он отложил вилку. «Что это за семья, у которой самоубийца, которой наплевать? Ни единого крика из Цюриха. Что хорошо для нас, это сверхбогатые люди, нам нужен только иск. Я попросил детектива Вайнберга лично позвонить им в Швейцарию, сделать свою часть Колина Пауэлла — августейший авторитет плюс дипломатия. Мать поблагодарила его за то, что он дал ей знать, как будто он информировал ее о погоде, затем она передала трубку старику, который сделал то же самое. Вежливо, бесстрастно, никаких вопросов, отправьте тело, когда мы с ним закончим. Что за кучка бессердечных ублюдков, думаю, это может вас угнетать. Думаешь, поэтому она не занималась сексом, доктор? Сбрила свои чертовы волосы — кстати, это была хорошая фраза, Стерджис. Самоуничижение. Я собираюсь как-нибудь вставить это в речь. Вы хотите сказать, что весь этот беспорядок был результатом недостаточного количества «Прозака», доктор?
  «Я говорю, что депрессия могла быть ее основным состоянием, и она пыталась придать своей жизни смысл, взяв на себя миссию».
  «Сжечь эту нелепую кучу дров, чтобы отомстить за свою сестру, всю эту племенную историю, как ее там называют…»
  Майло сказал: «Сутма».
  «Похоже на камасутру», — сказал вождь. «Что-то из спецвыпуска National Geographic. С другой стороны, мы живем в эпоху мультикультурализма , так что я далек от того, чтобы принижать глупые примитивные обычаи.
  Ладно, она пошла на задание, облажалась, со стыда умерла.
  Я согласен с этим. Ты видишь ее в убийствах на башне?
  «Не могу сказать наверняка, сэр, но интуиция подсказывает, что нет».
  Вождь съел еще салата. «У кого-нибудь есть ощущение, жив принц Тедди или мертв?»
  Майло сказал: «Нет, сэр».
  «Каков ваш план относительно убийств на башне?»
  «Пока плана нет, сэр».
  «Тогда разработай один и сделай это быстро. У меня есть дело, которым я хочу, чтобы ты занялся. Бандиты из Юго-Западного отделения сосут федеральную титьку
  — грант на предотвращение банд. Это как педофилы, которым платят за
   управлять детским садом. У меня есть основания полагать, что деньги идут на покупку тяжелой артиллерии».
  «Юго-западному дивизиону нужна моя помощь?»
  «Я определяю, кому что нужно. У тебя есть две недели, чтобы закрыть башенные убийства, прежде чем это отправится в холодильник». Наманикюренные пальцы подняли четверть сэндвича. «Не нравится твой стейк?»
  «Это здорово, сэр».
  «А потом проглоти его, как обычно. Пара освежающих отрыжк, и ты на пути в Ван-Найс, чтобы проверить тот ангар».
  «Посольство Шри-Ланки дало разрешение?»
  «Сорок восемь часов игнорирования нашей разумной просьбы, плюс реальная опасность? Да пошли они, Стерджис. Я даю разрешение».
   ГЛАВА
  35
  Прекрасный день в аэропорту Ван-Найс.
  Никаких очередей на контрольно-пропускной пункт, никаких задержек или других унижений. Это был Монблан путешествий, все приватно, каждый счастливый путешественник владел или арендовал один из безупречно белых самолетов, нежась на взлетно-посадочной полосе.
  Тихий полдень, одинокое судно запустило двигатели. Citation X, гладкий, как автомобиль Indy. Носильщики поспешили заполнить трюм тележкой с багажом Vuitton, пока на борт поднималась сытая семья из четырех человек в солнцезащитных очках.
  Мама за тридцать, отец за пятьдесят, двое детей младше десяти. Все в замше.
  Роскошный терминал, расположенный позади взлетно-посадочных полос, утопает в зелени.
  Так же, как и три других роскошных склада, мимо которых мы прошли. Ангары располагались в северной части аэропорта, монументальные игрушечные сундуки.
  Команда по разминированию ждала в ангаре 13А, когда прибыли Майло и я. Знакомые лица по обыску в доме Хельги и ее мастерской, все технические игрушки на месте, готовые к повтору.
  Сегодня у нас новая собака — великолепно ухоженный гладкошерстный ретривер по кличке Шинед, которая терпеливо стояла рядом со своим проводником, излучая уверенность, которая исходит от красивой внешности и серьезного таланта.
  Майло спросил: «Можно погладить ее, Митч?»
  Куратор сказал: «Конечно».
  Большая рука погладила собаку по голове. Шинейд замурлыкала, как кошка. «Она сольная артистка?»
   Митч сказал: «Она единственная, кому мы можем доверять, потому что ее не отвлекают авиатопливо и тому подобное».
  «Хороший нос, да?»
  «Лучшее», — сказал Митч. «Мы уже сделали внешний периметр.
  Чисто. Пойдем внутрь».
  Шинейд вошла и вышла через несколько секунд. Саперы провели детальный осмотр, объявили ангар безопасным и пригласили нас войти.
  Интерьер был меньше, чем дом на Бороди, но не намного, с двадцатифутовыми потолками, ковровым покрытием и кедровыми панелями. В центре стоял темно-синий Gulfstream 5. Номера на хвосте соответствовали международному обозначению Сранила. Один из трех самолетов, зарегистрированных на острове, все они принадлежали королевской семье. Золотистый герб на двери демонстрировал флаг Сранила: пальмовые ветви, корона, три звезды в одном горизонтальном ряду.
  За самолетом находились штабеля деревянных ящиков высотой в десять футов.
  Майло приказал офицерам опустить несколько из них на землю и начал их открывать.
  В первом — жемчуг Микимото. Тысячи из них в бархатных коробках. В следующих трех лежали шубы в пластиковой упаковке с акцентом на соболиный мех. Ящик номер четыре был отведен под люстру Ti any шириной четыре фута: мальвы в буйстве красок и сияния.
  Пять и шесть: золотые слитки. Вперед к платиновым украшениям. Гобелены.
  Картины, в основном на милые бытовые темы. Офорты старых мастеров, еще больше золота, мешки с бриллиантами.
  Один из полицейских спросил: «Мы получим вознаграждение?»
  Майло отложил лом, прошел в противоположный конец ангара, где, загороженный гигантским корпусом самолета, стояла группа машин под темно-синими чехлами. На каждой были те же королевские знаки отличия.
  Сняв покрывала, мы увидели красный Ferrari Enzo, черный Bugatti Veyron, кабриолет Lamborghini цвета лайма, серебристый лимузин Rolls-Royce Phantom. За лимузином — белый Prius.
   «О, чувак», — сказал тот же коп. «Мне следовало родиться в Саудовской Аравии».
  «Сранил», — сказал другой.
  «Как скажешь, чувак. Такой уровень шика, называй меня Хусейном и сделай мне обрезание тупым ножом и без анестезии».
  «Первый раз был недостаточно болезненным?» — сказал его приятель.
  Другой офицер сказал: «Слышал, что они не оставили много материала для работы».
  «Ты не расслышал, чувак. Спроси свою жену».
  Смех.
  Первый полицейский сказал: «Что с гибридом? Похоже на прыщ на заднице Роллера».
  «Наверное, у него блок двигателя из чистого золота, чувак. Или, может, какой-то серьезный тюнинг — можно мне открыть капот, Лу?»
  Майло поднял сдерживающую ладонь. Обошел машины, в перчатках.
  Затонированные окна на каждой машине, но незапертые двери. Он открыл водительскую дверь Prius и остановился.
  Мы поспешили.
  Полицейский сказал: «О, Господи, вот это звание».
  Два скелета заняли заднюю часть гибрида, сбившись в кучу, обнявшись, дуэт сцепленных костей. На мой взгляд, это не постановочная поза; естественный инстинкт сжиматься, когда сталкиваешься с худшими новостями из всех.
  Майло направил свой фонарик на кости, а я выглянул из-за его туши. Пушистые светлые пучки волос покрывали меньший череп, более темные пряди смазали другой.
  Бедренные и большеберцовые кости прижаты друг к другу, пальцы переплетены.
  Вечные любовники.
  Майло сказал: «Два пулевых отверстия в каждом черепе, во лбу и под носом».
   «Казнь», — сказал полицейский, попросивший заглянуть под капот.
  «И они заставили их смотреть».
  Майло продолжал работать своим фонариком. «Там есть немного кожи, в основном на нижних конечностях, она выглядит жесткой».
  «Мумификация», — сказал другой полицейский. «В этом месте поддерживается влажность и температура, что, вероятно, замедлило разложение, но не остановило его».
  «Ого, чувак, кто-то смотрит Forensic Files».
  «Лу, как ты думаешь, как долго они там находятся?»
  Майло сказал: «Мы подождем заключения коронера, но я предполагаю, что это займет пару лет».
  «Разумно, Лу. Охранник не помнит, чтобы видел здесь кого-то, а он работает уже восемнадцать месяцев. В отличие от соседнего, это маленький гараж Porsche Ларри Стоунфилда, Ларри любит ездить на новой машине каждый день, его команда постоянно туда-сюда».
  «Пятнадцать? Дай мне один, чувак, я счастлив».
  «Дайте мне одну из этих коробок , моя девушка отдала бы миллионную часть того, что внутри».
  «Хороший выбор слов, чувак».
  Майло направил свой фонарик на ноги скелета, просунул голову глубже, вылез. «Всякие корки и пятна на ковре. Если они не были сделаны в машине, они были сделаны где-то поблизости. Ладно, давайте огородим это место».
  Сравнение митохондриальной ДНК костного мозга светловолосого скелета и трупа Хельги Гемейн подтвердило, что Далия Гемейн так и не добралась до Сранила.
  Личность второй жертвы не была установлена, возможно, никогда не будет, как будто кто-то задавался вопросом. Правительство Сранила подало официальную жалобу на несанкционированный вход в ангар, потребовало немедленного возврата самолета, ящиков, темноволосого
   скелет. Ссылка на дипломатическую привилегию и привлечение поддерживающей армии безликих мужчин и женщин из Госдепартамента.
  «Должно быть, это моя счастливая неделя, Стерджис», — сказал шеф. «Я вижу тебя дважды».
  «Мне повезло, сэр».
  Вождь коснулся своего зада. «Приятно, когда тебя облизывают. Так что приходят плохо сидящие костюмы с их оружием с мелким шрифтом. Мы получаем женский скелет, остальное отправляется обратно в страну сатм. Я выгляжу расстроенным, Стерджис?»
  «Нет, сэр».
  «Дипломаты — аморальные, мошенничающие черви, не стоящие моего времени. Если бы позвонил президент, я бы сказал ему то же самое».
  «Я уверен, что вы так и сделаете, сэр».
  «Подумай о выборах, Стерджис: какой-то социопат тратит сотни миллионов долларов на шестизначную работу. Это серьезная психопатология, да, доктор?»
  Я улыбнулся.
  Шеф сказал: «Он думает, что я шучу. В любом случае, к черту федералов, к черту султана, к черту этот грязный барыш, который Тедди копил. Ему это пошло на пользу. Хотя, полагаю, я не могу винить султана за то, что он не хотел разориться из-за всех этих трат».
  Майло спросил: «А Далия?»
  «Не в том месте, не в то время. Или, может быть, в Сраниле не любят блондинок».
  «Итак, мы закончили».
  «С международными а-аэрами, мы есть, и часы все еще тикают по убийствам в башне. Еще двенадцать дней, а потом вы отправляетесь в Юго-Запад».
  «Благодарю вас, сэр».
  «Не благодари меня, просто греби, как раб на галерах».
   ГЛАВА
  36
  Прошли дни. Неделя. Майло смирился с Юго-Западным дивизионом.
  «Раньше там был ребрышковый сустав. А пока я ем здоровую пищу».
  Сегодня это вылилось в тройную порцию баранины и неограниченное количество овощей из его личного меню в Moghul.
  Женщина в сари наливала себе холодный чай так, словно ей платил кувшин.
  «Угадайте что», — сказал он. «Один из главных подозреваемых в контрабанде оружия — племянник советника Ортиса, а Ортис — это маслянистый осадок в водопроводной воде Его Муниципалитета».
  «Политика», — сказал я.
  «Что бы он ни утверждал, он один из них».
  Дверь на улицу открылась. Вошел среднего роста мужчина в очках, в темно-зеленой толстовке с капюшоном, джинсах и кроссовках, и, не колеблясь, направился прямо к нам.
  Около тридцати, бритая голова, острые скулы, быстрая, целеустремленная походка.
  Под толстовкой видна характерная выпуклость.
  «Глок» Майло выхватил его прежде, чем парень успел отойти на десять футов.
  Женщина в сари вскрикнула и упала на пол.
  Глаза мужчины округлились за толстыми линзами. «Что за... О, черт
  -извини."
  «Руки за голову, не двигайся».
   «Лейтенант, я Торп. Тихоокеанская дивизия?»
  «Руки за голову. Сейчас же!»
  «Конечно, конечно». Мужчина подчинился. «Лейтенант, мне пришлось собраться, я выполнял задание в GTA, машина-приманка недалеко отсюда, я подумал, что... Я сначала позвонил вашему офицеру, сэр, они сказали, что вы здесь, я подумал, что просто...»
  Майло засунул руку под толстовку, достал у мужчины пистолет. Еще один Глок. Провел обыск, нашел значок в кармане джинсов.
  Офицер Рэндольф Э. Торп, Тихоокеанская дивизия.
  Фотографии в кошельке рекламировали симпатичную молодую жену и троих малышей, Торп гордо восседал на Harley-Davidson, дом с гравийной крышей на заднем плане. Две кредитные карты и сертификат членства в баптистской церкви в Сими-Вэлли.
  Майло сказал: «Ладно, расслабься».
  Торп выдохнул. «Мне повезло, что я не обделался, сэр».
  «Конечно. Что я могу для тебя сделать?»
  "Мы говорили некоторое время назад, сэр. О телефоне-автомате на бульваре Венеция? Вы искали осведомителя, подозреваемого по имени Монте?
  Думаю, я мог бы найти его для тебя. Не Монте, твой информатор.
  Майло вернул пистолет. «Садитесь, офицер Торп, и пообедайте. За мой счет».
  «Эм, нет, спасибо, лейтенант. Даже если бы я еще не поел, мои кишки как-то скрутило». Торп потер больное место.
  «Как насчет чая, чтобы успокоить их?»
  «Я в порядке». Торп огляделся. «Это место опасно или что?»
  «Кто-то подходит ко мне, без представления, очевидно, вооружен, я начинаю немного защищаться. Ты выглядел довольно напряженным, друг».
  «Работа делает со мной то же самое», — сказал Торп. «Я очень концентрируюсь на том, что делаю. Моя жена говорит, что я превращаюсь в робота, даже когда смотрю телевизор. Извините, если я...»
  «Спишем это на недоразумение. Как насчет чаю для офицера Торпа?»
   Женщина в сари сказала: «Да, сэр». Снова на ногах и выглядит ничуть не хуже. Прямо счастлива, на самом деле. Ее вера в защитные силы Майло подтвердилась, в очередной раз.
  «Кто осведомитель, офицер Торп?»
  «Рэнди няня, сэр. Я не уверен, но есть один старый парень, я вспомнил о нем через несколько дней после нашего разговора, он местный. Я не позвонил вам сразу, потому что у меня не было никаких доказательств, а вчера я заметил его приближающимся к той самой телефонной будке, мой последний день в форме перед GTA. Я был на Code Seven, пил кофе через дорогу, он подходит прямо к будке, делает вид, что собирается позвонить, меняет решение, уходит. Возвращается через несколько минут, доходит до того, чтобы снять трубку, снова меняет решение, уходит. Я задержался, но он не вернулся. Это могло быть ничего, но я догадался».
  «Признателен, Рэнди. Имя есть?»
  «Все, что я знаю, это Джордж. Но он живет в одном из тех домов престарелых неподалеку. Вот адрес».
  «Отлично», — сказал Майло. «Смотри в оба, Рэнди. Все получится, я замолвлю словечко перед шефом».
  «Ты можешь это сделать?»
  «В любое время».
  Два Джорджа в мятно-зеленом жилом комплексе, переоборудованном в Дом престарелых Peace Gardens. Джордж Баннахайд был прикован к инвалидной коляске и никогда не покидал здание. Джордж Каплан, «один из самых здоровых», проживал в комнате на втором этаже.
  Слишком много домов престарелых представляют собой лачуги, предназначенные для усыпления хозяев.
  карманы с щедростью налогоплательщиков. Этот был чистым, пах свежим, мягко освещенным, с обилием закусок и сытыми, ухоженными жителями, играющими в настольные игры, занимающимися на ковриках, смотрящими фильмы на широкоэкранных телевизорах. В опубликованном расписании были указаны мероприятия на каждый световой час, за исключением времени приема пищи.
   Майло заверил дежурного, что у мистера Каплана нет никаких проблем, как раз наоборот, он важен для полиции Лос-Анджелеса.
  Она сказала: «Джордж?»
  «Он дома?»
  «Наверху, в его комнате. Я могу позвать его вниз, если хочешь».
  «Нет, ничего, мы просто зайдем».
  Множество поворотов головы, когда мы с Майло проходили мимо этого мероприятия. Мы поднялись по лестнице в свежепропылесосенный коридор. Прочный коричневый ковер, стены из искусственного самана, выжженно-оранжевые двери с прорезями для имен.
  Дверь Г. Каплана была открыта. Маленький, круглолицый, светлокожий чернокожий мужчина сидел на аккуратно заправленной кровати, одетый в белую рубашку, застегнутую на все пуговицы, отглаженные бордовые брюки, отполированные до блеска черно-белые крылышки. Редкие серебристые волосы были напомажены до радужного блеска. Серо-голубые глаза, не сильно отличавшиеся по оттенку от моих, изучали нас с изумлением. На тумбочке стояли коробка крекеров Tam Tam, бутылка сухожареного арахиса и набор для приготовления растворимого кофе. На стене над изголовьем кровати висели портреты Мартина Лютера Кинга и Линдона Джонсона, последний был подписан.
  Два стула стояли напротив кровати. Джордж Каплан сказал: «Садитесь, Джемма звонила снизу, офицеры, все готовы к вам».
  Певучая каденция, бархатная интонация; возможно, один из многочисленных вариантов Нового Орлеана. Глаза у него были спокойные, но обе руки дрожали, а голова качалась с нерегулярными интервалами. Болезнь Паркинсона или что-то вроде этого.
  «Спасибо за встречу с нами, г-н Каплан».
  «Больше нечего делать». Губы Каплана раздвинулись. Слишком белые зубные протезы лязгнули. «Что правоохранительные органы имеют в виду в отношении Джорджа С. Каплана?»
  Майло изучил фотографии, прежде чем остановиться. «LBJ? Обычно это JFK».
  «Джордж С. Каплан нетипичен. Эти Кеннеди были хороши, если вам нравятся красивые лица. Президент Джонсон не был похож на кинозвезду...
   Господи, эти уши, его не уважали. Но именно он протолкнул законодательство, чтобы сгладить расы».
  «Великое общество».
  «Он был мечтателем, как и доктор Кинг. Я чинил его обувь в отеле «Амбассадор». К сожалению, это был президент, а не доктор Кинг. Он стоял там сорок восемь с половиной лет. Был там в ту ночь, когда застрелили РФК, пытался сказать копам, что видел этого иорданского психа, который несколько дней бродил по отелю, бормоча что-то себе под нос. Никого не волновало, что я скажу».
  «Мы заботимся».
  Каплан массировал жемчужную пуговицу рубашки, пытаясь успокоить руки.
  «Знаешь, сколько мне лет?»
  «Вы хорошо выглядите, сэр».
  «Угадайте, офицер… извините, детектив. Вы ведь детектив, да?»
  «Да, сэр».
  «Как ты думаешь? Не волнуйся, я не обижусь».
  «Обычно я бы сказал, что семьдесят, мистер Каплан, но если вы проработали в «Амбассадоре» сорок восемь лет, и он закрылся где-то в…»
  «Закрылось в 1989 году. Место прослужило шестьдесят восемь лет, и его просто оставили. Архитектурный шедевр, спроектированный г-ном.
  Майрон Хант. Знаете, кто он был?
  «Нет, сэр».
  «Знаменитый архитектор. Спроектировал Роуз Боул. Амбассадор был дворцом, привлекавшим всех знатных людей. Вы бы видели свадьбы, гала-вечера, я внес свою долю последних штрихов в лакированную кожу, и это утраченное искусство. Город купил недвижимость, сказал, что это будет школа. Как раз то, что нам нужно, подростки устраивают беспорядок. Так сколько мне лет?»
  "Восемьдесят …"
  "Девяносто три."
  «Вы отлично выглядите, мистер Каплан».
  «Значит, внешность обманчива. У меня отсутствует целая куча внутренних органов, врачи постоянно что-то из меня вынимают. Видимо, Бог дает нам дополнительные органы, которые можно удалить без серьезных последствий. А почему, вам нужно спросить у Него. Что, я полагаю, у меня скоро появится шанс сделать. Хотите крекеров?»
  «Нет, спасибо, сэр».
  «Арахис?»
  «У нас все в порядке, сэр».
  «Так что же в Джордже С. Каплане представляет интерес для полиции Лос-Анджелеса?»
  «Монте».
  Каплан посмотрел на свои колени. «У меня еврейское имя, если вы не заметили. Каплан происходит от древнееврейского. Означает капеллан. Я до сих пор не разобрался. Кто-то сказал, что моя семья, возможно, работала на еврейских рабовладельцев, но это неправда, мы были свободными людьми с самого начала. Приехал после эмансипации с Кюрасао, это остров в Карибском море, там раньше жило много евреев, так что кто знает? Что вы думаете, детектив? Можно ли разгадать эту тайну?»
  «В Интернете есть множество сайтов по генеалогии...»
  «Все это пробовал. Мой правнук Майкл, он компьютерный гик
  — так он себя называет. Так я узнал о еврейском происхождении своего имени. Но это ни к чему не привело. Видимо, некоторые тайны не любят, когда их разгадывают.
  «Некоторые так делают, сэр. Монте?»
  «Как вы меня нашли?»
  «Мы отследили ваш звонок с телефона-автомата».
  «Многие люди пользуются этим телефоном-автоматом».
  «Не так много, как вы думаете, мистер Каплан».
  «Сотовые телефоны. Не хочу. Не нуждаюсь в них».
  «Офицер, наблюдавший за будкой, видел, как вы вчера к ней приближались.
  Ему показалось, что вы были готовы сделать еще один звонок, но передумали».
   Каплан рассмеялся. «И вот я здесь, проявляю осторожность».
  «Вы хотели помочь, но не хотели вмешиваться слишком сильно».
  «Он страшный человек, Монте. Я прожил девяносто три года, хотел бы еще несколько».
  «Ему нет нужды знать, мистер Каплан».
  «Вы арестуете его на основании моих слов, как он может не знать?»
  «В моих заметках вы будете указаны как «анонимный источник».
  «Пока какой-нибудь адвокат не сунется и вы не почувствуете давление».
  «Я не очень хорошо реагирую на давление», — сказал Майло. «И я никогда не нарушаю своего слова. Я обещаю, что твое имя никогда не появится в любом случае».
  Каплан не поднимал глаз. «Ты уверен, что не хочешь крекер?»
  «Сейчас мне нужна не еда, сэр».
  «Ты думаешь, Монте убил эту девушку?»
  «Думаю, мне нужно услышать, что именно вас в нем беспокоит».
  «Хм», — сказал старик. «Джордж С. Каплан исполняет свой гражданский долг, как его учила мать, и посмотрите, к чему это его приводит».
  «Если Монте опасен, сэр, тем больше причин убрать его с улицы».
  «Я никогда не видел, чтобы он делал что-то опасное».
  «Но он страшный парень».
  «Я прожил достаточно долго, чтобы распознать пугающего человека, когда его вижу. Никакого уважения к старшим».
  «Он был с вами невежлив?»
  Голова Каплана двигалась из стороны в сторону. Когда она перестала двигаться, он сказал: «Та девушка по телевизору, та красивая, которую убили в том большом доме около Бель-Эйр. Она жила с ним. Он и его другая девушка, они втроем входили и выходили из того дома.
  Обычно можно подумать, что они готовы к шалости, но всякий раз, когда я их видел, было непохоже, чтобы они развлекались».
  "Серьезный?"
   «Более чем серьезно, я бы назвал это целенаправленным. Хитрые глаза, как будто они что-то замышляют. Я много хожу по району, полезно для суставов и мышц, я замечаю то, чего не замечают другие.
  Прямо в квартале есть женщина, которая изменяла мужу с садовником почти шесть лет, целует мужа, когда он приходит домой, как будто она безумно влюблена в беднягу, когда он уходит, она с садовником. Люди делают безумные вещи, я мог бы рассказать вам кучу историй.
  «Расскажите нам о Монте и девушке из телевизора».
  «В последний раз я видел ее с ним, может быть, за неделю до того, как ее убили. Другой девушки Монте там не было, только та девушка и Монте, и они заходили в тот дом, и я начал думать, что, может быть, Монте изменяет одной девушке с другой, она, конечно, выглядит лучше. Но они не смотрели на меня, чтобы дурачиться — мрачно, вот что это значит. По-настоящему мрачно. После того, как Монте впустил девушку, он повернулся и бросил на меня самый грязный взгляд, который вы когда-либо видели.
  Сказал: «Есть проблемы, старик?» Я просто продолжал идти, чувствовал, как он наблюдает за мной, отчего волосы встали дыбом. Больше никогда не подходил к этому месту. Примерно через неделю я смотрю на пятьдесят дюймов внизу, и в новостях показывают ее . Рисунок, но это она. Так что я исполняю свой гражданский долг. Чего я не представлял, так это того, что придется сделать больше».
  «Есть ли у вас какие-либо идеи относительно фамилии Монте?»
  «Я только что слышала, как его подружки называли его Монте».
  «Где дом?»
  «Два квартала на восток, один квартал на север. Он ездит на черном пикапе.
  Она водит Хонду. Грей, другая девушка. Никогда не видела эту симпатичную с автомобилем, всегда ездит с кем-то из двух других».
  «У вас случайно нет адреса?»
  «Вы клянетесь на пачке, что мое имя нигде не появится?»
  «Честь разведчика, сэр».
  «Вы были разведчиком?»
  «На самом деле, так оно и было».
   «Я бы хотел стать скаутом», — сказал Джордж С. Каплан. «Тогда в Батон-Руж не было цветных скаутов. Я все равно научился быть готовым». Зубная ухмылка. Он потянулся к ящику бюро. «Дай-ка я найду этот адрес и скопирую его для тебя. Сделай это печатными буквами, чтобы никто не смог отследить мой почерк».
   ГЛАВА
  37
  Дом представлял собой оштукатуренный фасадом бунгало цвета свернувшейся овсянки, узкий, с крышей из смолы и плотно закрытыми ставнями. Вместо газона — цементная площадь, никаких припаркованных машин, никакой почтовой кучи.
  Мы с Майло быстро проехали, припарковались в полумиле. Он позвонил Мо Риду, попросил оценочную проверку.
  Принадлежит и управляется агентством недвижимости из города Ковина, сдается в аренду арендатору по имени М. Карло Скоппио.
  «Нашел его, Лу. Белый мужчина, тридцать два года, без желаний или ордеров, без NCIC. Владельцы не могут его выселить, но хотели бы».
  «В чем проблема?»
  «Он всегда платит арендную плату, но делает это хронически поздно», — сказал Рид.
  «Как будто он пытается их разозлить, выжимая из себя каждую возможность отсрочки.
  Они говорят, что избавиться от арендатора — это хлопотно, даже если вы имеете дело с полным неплательщиком, и Скоппио следит за тем, чтобы не давать им повода. Вдобавок ко всему, он юрист, они не хотят обострения».
  «Каковы его физические данные?»
  «Пять девять, сто семьдесят восемь, коричневый и зеленый. На этой фотографии он выглядит как парень, которого вы никогда не заметите. Вы где-нибудь рядом с факсом?»
  «Нет, но статистика соответствует Hood-boy. Где Скоппио занимается юридической практикой?»
  «Еще не проверял, но проверю».
   «Не беспокойся, я могу это сделать. Спасибо, Моисей, теперь ты можешь подняться обратно на Олимп».
  Я спросил: «Монте- Карло?»
  Майло сказал: «Пахнет как надо, но старый Джордж действительно старый Джордж. Скорее древний. Скоппио дает ему отношение, Каплан накапливает обиду, несколько дней спустя он видит рисунок по телевизору, убеждает себя, что его только что оскорбил убийца».
  «Старина Джордж показался мне вполне здравомыслящим. Что еще важнее, у тебя больше ничего нет, и кто знает, работает ли еще этот реберный сустав».
  «Время отчаяния… всегда было моим любимым временем года».
  Поиск рабочего адреса адвоката М. Карло Скоппио не дал никаких результатов. То же самое и с запросом в коллегии адвокатов.
  Майло сказал: «Он солгал, отличное начало».
  Я сказал: «Юристы могут работать и в других должностях».
  «Заткнись, сопляк. Давай вернемся в офис, вернемся ближе к вечеру. Если время будет подходящим, я немного поболтаю с этой прелестницей».
  Поиск в Google m. carlo scoppio вывел на сайт Baird, Garroway and Habib, юридической фирмы East LA, специализирующейся на гражданских исках о причинении вреда здоровью. Имя Scoppio оказалось в самом низу списка звезд.
  Помощник юриста.
  «Он не просто лгал, он сам себя надувал», — сказал Майло. «Мы немного ближе к социопату». Он просканировал. «Hablo Español… и еще пять языков. Может быть, это одна из тех сделок поскользнуться и упасть, бедные марионетки получают хлыст, адвокаты получают бабки. Может быть, помощник юриста означает, что Скоппио их втягивает».
  Расследование статей о законе rm выдало несколько новостных статей о расследовании, проведенном городским прокурором. Все три партнера подозревались в организации фальшивых дорожно-транспортных происшествий, работая сообща
   с коррумпированными врачами, физиотерапевтами и мануальными терапевтами. Обвинения не были предъявлены.
  Никакого упоминания о Карло Скоппио.
  Майло попытался связаться с городской прокуратурой. Женщина не имела личного опыта в этом деле, но проверила текущий статус.
  «Похоже, дело еще не принято, лейтенант».
  "Значение?"
  «Я думаю, что доказательств было бы недостаточно. Похоже, они использовали нелегалов в качестве своих марионеток, попробуйте найти свидетелей, желающих дать показания».
  «Имя мсье Карло Скоппио где-нибудь встречается?»
  «Скоппио... нет, не похож... о, вот он, он пара...
  подозревается в том, что он вербовщик. Он убил кого-то? Мы могли бы это использовать».
  К четырем сорока восьми мы вернулись в квартал Скоппио, проезжая мимо бунгало.
  По-прежнему не было никаких признаков черного пикапа, описанного Джорджем Капланом, но на бетонной площадке стояла серая Honda.
  Майло сказал: «Девушка пришла, может, скоро появится и парень».
  Слишком мало машин на улице делали приближение рискованным. Я припарковался за четыре дома, выключил двигатель. Майло положил бинокль на колени, жевал панателу, время от времени останавливался, чтобы выплюнуть крошки табака в пассажирское окно.
  «Мы могли бы побыть здесь некоторое время, если хочешь, включи музыку, я не против».
  «Какое у тебя настроение?»
  «Все, от чего у меня не идет кровь из ушей — ну, посмотрите сюда».
  С юга подъехал черный полутонный «Форд» и остановился рядом с «Хондой».
   Майло схватил бинокль и сосредоточил внимание на двери водителя, когда из грузовика выходил мужчина.
  «Это он — угадайте, во что он одет? Серая толстовка с капюшоном».
  Карло Скоппио подошел к пассажирской стороне грузовика и что-то достал.
  Пластиковые пакеты. Пять штук. Скоппио положил их на бетон.
  Майло сказал: «Альбертсоны, старый Монте С. ходит по магазинам, как трогательно по-домашнему».
  Скоппио вернулся к водителю, сунул руку в машину и нажал на клаксон.
  Входная дверь бунгало открылась, и из нее вышла женщина.
  Таллиш, одетый в белый топ и джинсы.
  Скоппио указал на сумки. Женщина пошла к ним.
  Плечи Майло напряглись. «Ты не поверишь.
  Вот, посмотрите».
  «В чем?»
  "Ее."
   ГЛАВА
  38
  Двойные линзы подчеркивали приятное лицо, обрамленное длинными волосами цвета ржавчины. Конец двадцатых - начало тридцатых, румяные щеки, ясные голубые глаза.
  Майло сказал: «Наш новичок в разведке, Лара, как ее зовут».
  Я сказал: «Очень любезная госпожа Риеен».
  Карло Скоппио поднял три сумки, оставил Ларе Риен нести две. Никаких любезностей между ними не было. Никаких разговоров, вообще.
  Они вошли в дом. Дверь закрылась.
  Майло сказал: «Это меняет все».
  По дороге обратно в участок он дозвонился до Дэйва Макклеллана, главного следователя коронерской службы, и спросил, было ли назначение Лары Риен на расследование убийств в башне запланированным.
  Макклеллан спросил: «Она облажалась?»
  «Нет, мне просто нужно знать, Дэйв».
  «У меня нет расписания перед глазами, я в мэрии, пытаюсь произвести впечатление на членов городского совета. Зачем вам это знать?»
  «С кем мне поговорить о графике, Дэйв?»
  «Теперь ты меня пугаешь — скажи мне правду, Риен совершила какую-то серьезную ошибку?»
  «Она что, неудачница?»
  «Она новенькая и немного ленивая».
  
  «Она произвела противоположное впечатление на Бороди, Дэйв. Выставила себя как Энни-Эйджер».
  «Может быть, ты ей нравишься».
  «Бремя очарования, история моей жизни. Где я могу получить расписание?»
  «Ты не скажешь мне, почему? У меня вдруг все внутри сжалось».
  «Это может быть ничто, Дэйв».
  «Теперь мой кишечник разжижается», — сказал Макклеллан. «Позвоните Ирме, моей административной помощнице. Она все знает. Хотелось бы и мне знать».
  Ирме Мелендес потребовалось тридцать секунд, чтобы придумать ответ: следующим по вызову Бороди был информатор по имени Дэниел Пайяр.
  «Он не взял его, лейтенант Стерджис? В моих записях сказано, что он взял».
  «Лара Риен сделала это».
  «Её?» — спросил Мелендес. «Как так?»
  «Я думал, ты знаешь».
  «Понятия не имею, лейтенант. Они двое, должно быть, что-то придумали — может, у Дэна была чрезвычайная ситуация. Она ни на что не идет добровольно».
  «Не трудоголик?»
  «Это еще мягко сказано».
  «Где я могу найти Пайярда?»
  «Сегодня его нет».
  «Дайте мне, пожалуйста, его мобильный и домашний телефон».
  «Дэн сделал что-то не так?»
  "Нисколько."
  «Хорошо», — сказал Мелендес. «Он мне нравится».
   Дэниел Пайяр был на студии Universal со своей девушкой.
  «Это большое дело?»
  «Возможно, нет», — сказал Майло, — «но расскажи мне об этом».
  «Ничего не могу сказать», — сказал Пайяр. «Она пришла ко мне накануне, сказала, что ей нужно время на следующей неделе, не хочу ли я поменяться. Я сказал, конечно, почему бы и нет».
  «В какой день ей нужно было время?»
  «Она никогда не говорила».
  «Она так и не получила прибыль от торговли?»
  Тишина.
  «Дэн?»
  «Полагаю, она этого не сделала», — сказал Пайярд. «Полагаю, я забыл — выглядел как дареный конь, понимаете? У меня проблемы? Я имею в виду, что это было между нами двумя».
  «У тебя нет проблем».
  «Я имею в виду, что я пахал неделями, все эти бандитские перестрелки», — сказал Пайяр. «Когда она пришла ко мне, я не видел никаких проблем, пока работа была сделана — она что, облажалась?»
  «Она что, неудачница?»
  «Она зеленая», — сказал Пайяр.
  «Сделай мне одолжение, Дэн. Не говори ей об этом разговоре».
  «У нее какие-то другие проблемы?»
  «Пока нет», — сказал Майло. «Будь осторожен, Дэн, и я тоже буду осторожен».
  «Да, да, конечно», — сказал Пайярд. «Она зеленая, может быть, немного ленивая, вот и все, что я могу о ней сказать».
  Майло развернул свое кресло за столом, повернулся ко мне. «Ленивая новенькая, но она выставляет себя фанаткой. Мошенница, как Скоппио. Она обрабатывала тела, делала замечания о том, что одежда Дорин дешевая.
  Теперь это приобретает совершенно новый оттенок».
   Я сказал: «Рай, которая работала вахтовым методом за день до убийства, говорит, что знала, что Бэкер и Дорин будут в той башне. Дорин жила с ней и Скоппио, так что в этом нет ничего загадочного. Если Скоппио — наш толстовка с капюшоном из Порт-Анджелеса, у нас есть пятьдесят тысяч мотивов. Но для меня сцена всегда отдавала чем-то личным, так что дело могло выйти за рамки денег. Каплан сказал, что все трое выглядели мрачно, когда были вместе. Может быть, лоск был на их отношениях».
  «Тройничок пошел не так».
  «Возможно, потому что секс втроем превратился в секс вдвоём».
  «Дорин бросила своих соседей по комнате ради Бэкера», — сказал он. «Старый огонь снова разгорелся. Так сказать».
  «Хельга заплатила Бэкеру и Дорин за то, чтобы они взорвали дворец Тедди, осмотрели место преступления и обнаружили, что башня — забавное место. Нед Холман видел, как они использовали ее за два месяца до убийств, они вполне могли превратить ее в место для своей частной вечеринки, могли даже взять туда Риен и Монте. В любом случае их было бы легко выследить. Место преступления всегда указывало на двух убийц. Теперь у нас есть новая пара».
  «Риен замешана в убийстве, следит за тем, чтобы ее назначили на место преступления. Мило. Очевидная причина — мошенничество с уликами, например, сокрытие любых записей о ее присутствии и присутствии Скоппио. Она была там до моего прибытия, Бог знает, что она делала в это время».
  Я сказал: «Одно, чего она не скрывала, — это пятно спермы на ноге Дорин. Напротив, она привлекла к этому ваше внимание, и это заставляет меня задуматься, не играла ли она в игры с головой. Бейкер всегда пользовался презервативами, мы предполагаем, что он сделал исключение для Дорин. А что, если он этого не сделал, и сперма была от кого-то другого?»
  «Монте душит Дорин, а затем надругается над ее трупом? Зачем Риену указывать на пятно? И почему бы не стереть его прямо во время убийства?»
  «Может быть, Монте не хотел, чтобы она это сделала. Гордый собой, играющий в свою собственную игру. Сама по себе Рие эн могла бы быть более осторожной.
  Или она тоже думала, что это весело. В любом случае, она знала, что пятно исчезнет к тому времени, как тело доберется до Джернигана. Это точно
  тот вид высокорискованного выброса адреналина, которого жаждут психопаты. Ри эн берет под контроль улики, в процессе чего она выглядит зоркой. Затем она находит тихий момент в склепе и уничтожает улики, заставляя остальных сотрудников коронера выглядеть некомпетентными.”
  «Недостаточно, чтобы я добился успеха, — сказал он. — Нужно потерпеть неудачу».
  «Антиобщественное, самовозвеличивающее ничтожество в своем гнезде, Большой Парень».
  «Одна капля ДНК могла бы испортить дело — если бы кто-нибудь потрудился проанализировать пятно. Но она чертов информатор, она бы знала, как это сделать правильно».
  «Нет смысла анализировать ДНК», — сказал я. «Судя по позе тел, очевидным донором был Бэкер».
  «Говоря о Бэкере, возможно, мы говорим о четверке, сведенной к паре. Они все знали друг друга. Один выстрел в голову, Дези выбывает из игры, они получают ключ от хранилища. Оставляя Дорин разбираться с двумя вооруженными негодяями, усмирить ее проще простого. Ри направляет на нее маленький пистолет, пока Монте глушит большой. Затем он душит ее, нанося невероятно унизительный удар. Затем они меняют положение тел».
  «Они оставили удостоверение личности Бэкера на месте, но забрали удостоверение Дорин, потому что она жила с ними и ее можно было отследить».
  «Риен и Монте живут с пиро, и Монте берет пятьдесят тысяч, говорит, что они знали о заговоре. А что, если эта четверка была деловым соглашением, Алекс?»
  «Они все были замешаны в пожаре», — сказал я.
  «Устраните Бэкера и Дорин, и доля удвоится».
  «Четверо», — сказал я. «Еще двое детей были подозреваемыми в деле Белвью. Кэти что-то, я забыл имя мальчика».
  Он схватил свой блокнот. «Кэти Вандервельдт, Дуэйн Пэррис.
  Линдстром сказал, что у них все в порядке, она пошла в медицинскую школу, он — в юридическую».
  «Линдстром на самом деле никогда их не встречала, она опирается на записи предыдущего агента. Что, если Кэти и Дуэйн планировали карьеру в медицине и юриспруденции, но не оправдали ожиданий? CI занимается человеческим телом
   но работает под наблюдением врача. Помощник юриста, который говорит людям, что он юрист, должен отвечать перед адвокатом».
  «Подражатели, они меняют свои имена… федералы, будучи обычными дотошными, упускают это из виду». Он повернулся к компьютеру. «Ладно, посмотрим, что мы, местные, сможем придумать».
  Он обзвонил ряд сайтов школьных встреч, нашел один, который предлагал платные фотографии для выпускного альбома, и остановился на Сиэтле. Включив Кэти Вандервельдт, он наткнулся на золотую жилу в Center High. Убедившись, что Дуэйн Пэррис был членом того же класса, он использовал свою кредитную карту, чтобы заплатить за снимки и распечатать их.
  Снимки черно-белые, но достаточно четкие.
  Более молодые версии двух лиц, которые мы только что видели несущими продукты.
  Кэти Лара Вандервельдт тепло улыбнулась в камеру.
  Член научного клуба, клуба любителей природы, организации «Будущие врачи Америки».
  Дуэйн Чарльз Пэррис сохранял узкий стоицизм. Среднестатистический парень, во всех отношениях, с густыми темными волосами, зачесанными на лоб. Университетский хоккей, Модель ООН, бухгалтерский клуб.
  Я сказал: "Она использует свое второе имя как свое первое, его зовут Карло, как по-итальянски Чарльз. Интересно, откуда он взял Скоппио".
  «Возможно, это что-то значит на итальянском».
  Так и произошло.
   Взрыв .
  Майло сказал: «Монте, бум!»
  Он продолжал искать, начиная с Кэти Вандервельдт . Никаких судимостей на le, то же самое и у Дуэйна Парриса, но пятилетний отчет о воссоединении семьи Вандервельдт-Ри был представлен в The Seattle Times . Серьезный человеческий интерес, потому что сто пятьдесят три человека приняли участие. Групповое фото на всю страницу, Кэти нигде не
   никого не было видно, но в первом ряду сидел маленький ребенок с таким же именем и сиял.
  Майло сказал: «Младшая кузина приходит на вечеринку, а Большая Кэти нет, потому что она использует псевдоним. Она бежит от чего-то плохого, но никаких записей нет?»
  Я сказал: «Возможно, то, от чего она бежит, никогда не попадало в список. Как и в ее собственные потерянные годы».
  «Еще один подросток-эколог-террорист, который все это продолжил?»
  «И чья карьера каким-то образом пошла под откос. Дорин обманула ФБР, но Линдстром сказала, что она подбросила им несколько костей. Незначительное дело, но все относительно, для Бюро незначительное может означать, что большие здания не взрываются. Что, если информация Дорин достаточно серьезно замешала Кэти и Дуэйна, чтобы испортить их образовательные цели и заставить их уйти в подполье? Кэти и Дуэйн выяснили, кто их предал, но Дорин и Бэкер этого не осознавали. Спустя годы они вчетвером воссоединяются в Лос-Анджелесе, договариваются о сотрудничестве в деле поджога. Shades of the Bellevue, в котором погиб Ван Бергхаут, но теперь им платят серьезные деньги. Кэти и Дуэйн соглашаются на это, пока не выясняют, как заполучить деньги.
  После этого Бэкер и Дорин станут историей».
  «Воссоединение любителей пеших походов на природу, эко-пиротехников», — сказал он. «Ладно, пора пощекотать самолюбие Гейл».
   ГЛАВА
  39
  Специальный агент Гейл Линдстром встретила нас в пиццерии в Вествуд-Виллидж, недалеко от Федерального здания. Клиентура из числа студентов колледжа означала океаны дешевого пива на разлив, не слишком много в плане декора.
  Майло говорил, Линдстром слушал, становясь все более напряженным с каждым откровением. Когда он закончил, она сказала: «Эти двое. О, дерьмо».
  «Кэти и Карло — твои друзья».
  «Это имена в файле».
  «Вы сделали так, будто они оказались безупречными. Она — врач, он — юрист, не хватает только индейского вождя».
  «Я сказал это, потому что это то, что есть в файле . Нет абсолютно ничего, что указывало бы на то, что они преступники, не говоря уже об убийстве».
  «Все, что ты знаешь, это то, что ты читаешь».
  «Прекрати», — резко сказала она. «Тебе не нужно заставлять меня чувствовать себя еще глупее, чем я уже чувствую».
  «Если вы не имели никакого отношения к работе Вандервельдта и Пэрриса, у вас нет причин чувствовать себя глупо...»
  «Ты просто не понимаешь , да? Когда мы встретились в первый раз, ты понял, что у меня есть свои проблемы. Например, мне трудно игнорировать очевидно глупые решения, которые принимаются с большей заботой о прикрытии задницы, чем о благополучии общественности. Мне нравится говорить себе, что если бы я был у власти, 11 сентября никогда бы не произошло. Может быть, это самообман, может быть, мне нужно погладить себя, потому что работа оказалась не тем, что я имел в виду. Как бы вы ни хотели это видеть, я
   аутсайдер и то, что мне нужно — то, что мне нужно — это отсрочка. Когда я узнал, что ты прижал швейцарскую ведьму, я был готов угостить тебя ужином в Spago. Потом я узнал, что швейцарская ведьма не имела никакого отношения к убийству Дорин и Госдепартамента на наших задницах, потому что ты вошел в тот ангар без разрешения. Ты не только не помог мне, ты еще и усложнил мою жизнь.
  «Ого», — сказал Майло. «Я думал, что раскрытие убийств — моя работа, хотя все это время я был твоим тренером по жизни».
  Руки Линдстрема сжались.
  Майло сорвал пепперони.
  «Майло, мы хорошие парни, почему мы нападаем друг на друга?»
  «Помоги мне, Гейл, и мы снова будем друзьями по песочнице».
  «Почему ты думаешь, что я могу тебе помочь? Я непопулярная девушка с кабиной, полной старых холодных файлов, и директивой очистить их или что-то еще. Это все равно, что попросить меня научить Бритни ядерной физике».
  «Забудьте о физике», — сказал Майло. «Давайте поговорим о медицине. И о праве».
  «Вы хотите, чтобы я узнал, поступала ли Кэти когда-либо, нэ, я могу это сделать. То же самое касается Пэрриса и юридической школы, но что это вам скажет? Вам нужны вещественные доказательства».
  «Что бы ни построило дело, оно того стоит, Гейл. А теперь скажи мне, что именно Дорин дала Бюро перед тем, как уйти».
  «Динки стю».
  «Мне нравятся изящные вещи, Гейл».
  «Это была настоящая низшая лига, она осталась в ведении Лесной службы.
  На севере штата Вашингтон был кусок спорной федеральной земли. Обычная сторона лесозаготовок/фермерства/катания на дюнах/туризма сражалась с той стороной, где все это полностью оставили на произвол судьбы комарам. Дорин была добровольцем в качестве лесоруба за несколько месяцев до того, как ее поймали на крючок в Сиэтле. Проводила полевые испытания, что угодно. Когда мы надавили на нее, она отказалась от двух планов. Первый заключался в том, что ее коллеги-волонтеры решили рискнуть, посадив шерсть канадской рыси около стволов деревьев — размазав ДНК, а затем «обнаружив» ее. Судя по всему, рысь находится под большой угрозой исчезновения, так что это означало бы большую землю
  
  ограничение. Вторая афера включала отравление диких лошадей и оставление туш в местах, куда не заглядывали гризли, чтобы привлечь гризли и увеличить оценку их среды обитания. Понимаете, о чем я?
  Низкая арендная плата, Лесная служба дала еще меньше дерьма, чем Бюро, не предприняла никаких действий. Затем сенатор, который получал кучу денег за вырубку леса, узнал об этом и поднял шум, и началось расследование.
  Никто не попал в тюрьму, но люди потеряли работу».
  «Имена», — сказал Майло.
  «У меня их нет, парень, от которого я унаследовал эти файлы, не был вникающим в посторонние детали».
  «Может быть, это не было бы таким уж чуждым, Гейл, если бы среди этих волонтеров были Кэти Вандервельдт и Дуэйн Пэррис. Некоторые люди потеряли работу, другие могли потерять карьеру».
  «Исключили из медшколы и юридической школы из-за моральной распущенности?» — сказала она. «Да, я думаю, это может случиться».
  Она встала, попыталась положить деньги на стол. Большая рука Майло сомкнулась вокруг ее руки. «Мое угощение, Гейл».
  "Почему?"
  «Ты этого заслужил».
  «Да, конечно», — сказал Линдстром. «Когда я получал плохую оценку, мой отец лгал мне таким же образом».
  Я сказал: «Манипуляция вещественными доказательствами».
  Он сказал: «Кэти Лара не может быть врачом, но находит себе работу, где она все еще может развлекаться биологией. Та же старая история, с извращенными типами все дело в контроле».
  «Во всех отношениях важен контроль», — сказал я. «Главное — как вы это делаете».
  Звонок от Линдстрема раздался, когда мы ехали обратно на станцию.
  «Это было быстро, Гейл».
  «Хотел бы я сказать, что я дергал за ниточки, все, что мне нужно было сделать, это вытащить нашу копию дела Лесной службы. Вандервельдт и Пэррис названы участниками обоих мошенничеств. Фактически, они единственные названные участники. И Вандервельдт действительно выгнали из медицинской школы Университета Айдахо, где она была худшей в своем классе. Положение Пэрриса в юридической школе Университета Вашингтона было на самом деле довольно хорошим, но его тоже выгнали. Оба они дважды подавали апелляции. Отклонено. Вы действительно видите в этом мотив?»
  «Это и пятьдесят тысяч, Гейл».
  «Да, я думаю, это охватывает многое», — сказал Линдстром. «И что теперь?»
  «Теперь я с ними разговариваю».
  «Я хотел бы принять участие».
  «Когда придет время».
  «Надеюсь, это не ложь. С отцом я бы мог сказать. С тобой не так просто».
  ГЛАВА
  40
  Заместитель окружного прокурора Джон Нгуен подтвердил то, что Майло уже знал: оснований для ареста Риена и Скоппио по каким-либо обвинениям недостаточно, все допросы должны быть добровольными.
  «Вы сердечно приглашены к беседе?»
  «Если только вы не станете свидетелем того, как они совершают какие-то проступки, и не арестуете их за это».
  «Неудачная смена полосы движения поможет?»
  Нгуен рассмеялся. «Я думал о чем-то, связанном с кровью».
  «А как насчет того, чтобы размазать ДНК рыси по чему-нибудь?»
  «Что, черт возьми, такое рысь?» — спросил Нгуен. «Что-то, из чего делают пальто, да?»
  «Прикуси язык, Джон».
  «Я говорю теоретически, Майло. Моя зарплата, жена счастлива, что у нее есть шерсть».
  Обзор того немногого, что мы знали о подозреваемых, показал, что Риен будет менее склонен к насилию, более склонен к обращению. Возможно.
  Рид и Бинчи сели в разные машины и начали скрытое наблюдение за человеком, называющим себя М. Карло Скоппио. Он уехал на работу в девять утра, поехал в East LA law rm, все еще был там в одиннадцать тридцать.
   «Лу, мне пришла в голову одна мысль», — сказал Рид. «Офис находится ужасно близко к тому месту, где был застрелен этот информатор Эскобар».
  «Насколько близко, Моисей?»
  «Как три квартала. Это земля округа, принадлежащая медицинскому центру, но не застроенная».
  «Вы это осмотрели?»
  «Это было близко, я начал думать. Рядом есть перекресток.
  Не очень много трафика, но длинный красный свет. Если бы Эскобар был законопослушным, было бы достаточно легко поймать его, когда его остановили, и забрать машину.
  «Возвращайтесь и делайте фотографии», — сказал Майло. «После того, как Шон примет на себя вахту».
  «Я куплю камеру», — сказал Рид.
  «Дешёвый достаточно хорош для создания воспоминаний, Мозес. Однажды мы сделаем альбом для вырезок».
  Лара Риен была на смене в склепе, обрабатывая перестрелку в Пакойме. План состоял в том, чтобы «найти» ее на парковке, когда она вернется в le paper, Майло придет дружелюбно, притворится, что приехал по делам. Затем проводит ее и найдет место в здании для «следующего» интервью. Делая это тихо, чтобы ей не угрожали, а персонал коронера не узнал о каких-либо помехах.
  Но босс должен был знать, поэтому Майло позвонил Дэйву Макклеллану и сообщил ему плохие новости.
  Он сказал: «Я скрежещу зубами с тех пор, как мы поговорили. Она действительно такая злая, да? Это заставляет нас выглядеть великолепно».
  «Ты откуда знаешь, Дэйв».
  «Чтобы прижать эту сучку, Майло, чего бы это ни стоило. Я позабочусь, чтобы на нижнем этаже была свободная комната».
  «Спасибо. Я постараюсь сделать это как можно тише».
   «То, что я чувствую по отношению к ней, можно связать ее у всех на виду», — сказал Макклеллан. «И не беспокойтесь о тишине, мы и так уже кишим копами».
  "Почему?"
  «Бобби Эскобар. Внезапно отдел убийств Шери решил, что им нужно осмотреть его офис, и прислал своих технарей, но они не говорят, зачем. Они преследуют нас с шести утра».
  «Кто главный детектив?»
  «Новая замена — Ирвин Уиммерс».
  «Я знаю Ирва. Хороший человек».
  «Я думаю, они здесь только для того, чтобы прикрыть свои задницы. В любом случае, хочешь, чтобы я подцепил Риен в определенное время? Или как там ее зовут на самом деле».
  «Когда она должна вернуться?»
  «Четыре, пять, в зависимости от деталей и времени в пути».
  «Давайте нацелимся на ve».
  «Ты понял», — сказал Макклеллан. «Скатертью дорога плохому мусору».
  Майло позвонил детективу по расследованию убийств Шери Ирвину Уиммерсу и попросил о встрече, когда у Уиммерса будет время.
  Виммерс сказал: «Я найду время, Майло. А как насчет сейчас?»
  «Ты даже не знаешь, о чем речь, Ирв».
  «Ты звонишь мне, вот что я знаю. На скольких конференциях мы были? Денвер, округ Колумбия, Филадельфия — та веселая в Нэшвилле, все эти слайды о разложении. Когда мы видимся, мы обычно садимся за кофе. Когда возвращаемся в Лос-Анджелес, сколько раз мы звоним друг другу?»
  "Я не знаю."
  «Я скажу вам, сколько», — сказал Виммерс. «Один раз. Это дело о топорике Комптона, вы мне подсказали, что это старый ле, над которым работал один из ваших отставных парней, мы в итоге прижали эту суку за то, что она превратилась в двух
   мужья гамбургеру, и не один. Так что я думаю, что ты можешь мне рассказать что-то еще полезное. Может быть, об Эскобаре? Скажи да, это сделает мой день.
  «Это про Эскобара, Ирв, но это может оказаться ничем. У него был предсказуемый график в склепе?»
  «У него вообще не было расписания», — сказал Виммерс. «Ходил в школу, больше там не работал, но ему разрешили оставить ключ, дали ему маленький кабинет для работы над магистерской диссертацией».
  «Что он исследовал?»
  «Технология небрежной передачи доказательств — люди, которые накосячили с кисточками для снятия отпечатков пальцев, небрежный сбор бер, и тому подобное. О чем ты думаешь, Майло?»
  Уиммерс выслушал краткий отчет и сказал: «Это довольно странно — ладно, мне нужно сесть и подумать об этом.
  Мой партнер скоро должен приехать, а я с пяти лет на ногах, надо поесть, а то отключусь. Откуда ты звонишь?
  «Офис».
  «У тебя есть время встретиться где-то на полпути? Я знаю одно место, тебе понравится».
  Театр «Ruby's Theatre of Turkey» располагался в здании на Восьмой улице к западу от Уилтона.
  Огромные птицы, обжаренные во фритюре, нарезанные по индивидуальному заказу и поданные на стол в блестящем виде.
  Ирвин Уиммерс был чернокожим мужчиной, выше и шире Майло, с усами-карандашами, заплаткой на голове и блестящей бритой головой, изборожденной продольной морщиной. Он носил двубортный костюм цвета корицы, темно-бордовую рубашку с длинным воротником, узкий оливковый галстук с узором из оранжевых линкоров.
  На блюде перед ним лежала хрустящая, коричневая четверть индейки, густой клюквенный соус, бамия, листовая капуста, густая куча макарон с сыром. На боковой тарелке лежали печенья размером с
   бейсбольные мячи, пропитанные чем-то вроде подливки из красного глаза. Оставьте свой Louisville Slugger дома, ножка индейки будет прекрасной заменой.
  Майло сказал: «День благодарения наступил рано, Ирв».
  Виммерс сказал: «Моя философия — праздновать всякий раз, когда появляется возможность. Ну, как дела, городской парень?»
  «Пошло». Быстрое рукопожатие. Майло представил меня.
  Уиммерс сказал: «Я слышал о вас, Док. Вы когда-нибудь думали о том, чтобы перейти на сторону округа? Мы те, кто действительно выступает за правду, справедливость и американский образ жизни».
  Я улыбнулся.
  «Невысказанный, как настоящий психоаналитик — садитесь, ребята. Хотите, я закажу вам полптицы?»
  «Четверть будет достаточно, Ирв».
  "Каждый?"
  "Оба."
  «На диете, Майло?»
  «Не дай Бог».
  Виммерс весело пророкотал. «Что ты пьешь? Холодный чай хорош, в него добавляют немного гранатового сока, считается полезным, замедляет ржавчину».
  «Они не подходят», — сказал Майло. «Я возьму WD-40».
  Виммерс проковылял к стойке, вернулся с парой стаканов по двадцать четыре унции красно-коричневого чая. «Так вы думаете, что этот мошеннический информатор имел какое-то отношение к Бобби Эскобару?»
  «Я не могу этого доказать, Ирв, но я уверен, что она вытерла пятно спермы, потому что оно принадлежало ее парню. А специальность Бобби была в подтасовке улик, то есть он мог быть зорким и что-то увидеть».
   «Из того, что я слышал, Майло, он определенно был очень проницательным. Когда он работал CI, он действовал людям на нервы своей излишней горячностью, понимаешь? Тот парень в классе, который указывает учителю, что тот забыл о тесте?»
  Майло спросил: «Как далеко находился его офис от того холодильника-шкафа, где они складывают помеченные тела?»
  «Прямо через коридор», — сказал Виммерс. «Хм, разве это не мило? Так что давайте представим это: я говорил вам, что у Бобби не было установленного графика, но перед тем, как я поехал сюда, я позвонил его жене, и она сказала, что между учебой и подработкой в медицинской лаборатории для него было обычным делом приходить в полночь, оставаться на некоторое время. Именно это он и делал утром, когда его убили. То же самое было и в предыдущие два дня, когда Риен, должно быть, вмешивалась.
  Так что, может быть, она пробирается поздно, чтобы сделать свою пакость, думая, что никого нет. Но Бобби в своем офисе, за закрытой дверью, печатает на своем ноутбуке. Она залезает в холодильник, делает свое плохое дело, просто случайно сталкивается с Бобби, когда он выскакивает».
  Майло сказал: «Она была официальной, имела значок, кто-то другой мог бы ее проигнорировать. Но Бобби стало любопытно».
  «Единственная проблема, Майло, из того, что я узнал о Бобби, он видит что-то подозрительное и сообщает об этом. Нет никаких записей, что он когда-либо делал».
  Майло сказал: «Возможно, он оставил записку на чьем-то столе, Риен увидел ее и схватил».
  «Полагаю, что так», — сказал Виммерс. «Но попробуйте доказать это».
  Я сказал: «Даже если Бобби что-то заподозрил и проверил холодильник, как бы он ее обнаружил? Мы говорим об удалении доказательств, как вы подтвердите отсутствие чего-либо?»
  «Тогда зачем было его убивать?»
  «Возможно, он бросил на нее взгляд, который ее расстроил. Или сделал замечание. Недостаточное для того, чтобы сообщить об этом, но более чем достаточное, чтобы заставить Риена забеспокоиться. Она сказала Монте, что он решил исправить проблему».
  «Бойфренд-убийца», — сказал Виммерс. «Не могу поверить, что она действительно заставила себя осознать совершенное ею убийство. Это должно быть
  первый.”
  «Не пришлось долго придираться», — сказал Майло. «Она предложила сделку другому CI. Типо, она так и не удосужилась потребовать свою долю».
  «Слишком хорошо, чтобы быть правдой», — сказал Виммерс. «Эта девчонка — просто шедевр. Теперь нам осталось только доказать это».
  «Что привело вас сегодня обратно в офис Эскобара?»
  Виммер подвигал клюквенный соус по тарелке. «Меня вернуло мое восприятие этого случая. Изначально оно не было моим.
  Двое новичков поймали звонок, их вытащили на бандитскую разборку, и они описали предварительный вариант как неудачное ограбление. Учитывая район и пропажу кошелька Эскобара, это имело поверхностный смысл. Но когда я присмотрелся, все начало разваливаться. Мобильный телефон Эскобара был прямо там, на пассажирском сиденье. Как и куча безделушек на нем, все унаследованное от отца, который был ломбардом. Я говорю о большом золотом кольце с бриллиантом, золотом браслете с удостоверением личности, золотой серьге с бриллиантом. Сбыть это было бы легко. К тому же, Эскобар сидел за рулем своей машины, когда мы его нашли, но большая часть крови была снаружи, и когда я снова посетил место преступления, я обнаружил то, что выглядело как следы волочения.
  «Его подстрелили снаружи и посадили обратно?»
  «Сколько вооруженных грабителей вы знаете, которые потратят время на это? Мне это показалось постановкой».
  «Риен и Монте — ветераны в этом деле». Майло более подробно описал убийства в башне.
  Уиммерс сказал: «Пожалуйста, скажите мне, что в вашего парня стреляли из .22
  револьвер или, может быть, автоматический пистолет, а гильзы были собраны».
  Майло кивнул.
  «Ваша пуля достаточно чистая для анализа?»
  «Коронер говорит, что это осколки, но их можно собрать обратно, так что, возможно».
  «Кто звонит в оружейную лабораторию, ты или я?»
  «Будь моим гостем, Ирв».
   Виммерс позвонил в Ballistics и договорился о скорейшем сравнении.
  «Они сказали сорок восемь часов, я сократил их до двадцати четырех». Две гигантские руки потерлись друг о друга. «Это начинает казаться даже вкуснее моей птицы».
   ГЛАВА
  41
  Существует шестое чувство — обостренная чувствительность к угрозе, присущая солдатам в бою, опытным полицейским и определенному классу хладнокровных психопатов.
  Подход Майло к Ларе Риен был тонким, он притворялся веселым, когда она выходила из своей машины на парковке у склепа. Она поддавалась болтовне, синхронизировалась с его свободной, медленной походкой, но я читал ее глаза, держу пари, что у нее был другой ритм в голове.
  Майло, вероятно, догадался об этом, но продолжил представление, когда мы втроем вошли в северную часть комплекса коронера.
  Где выполняется мокрая работа.
  Оказавшись внутри, он едва коснулся большого пальца руки, чтобы направить Риен к пустой комнате, которую предоставил Дэйв Макклеллан. Траектория привела ее к ее кабинке, не было причин для сопротивления или подозрения, но ее рот сжался, и она протолкнулась вперед Майло. Он догнал ее и, когда они достигли открытой двери, схватил ее за локоть и остановил парад.
  «Я бы хотел уделить тебе несколько минут, Лара».
  Улыбка. «За что, лейтенант?»
  «Пройдусь немного по сцене Бороди. Мне нужно уточнить несколько деталей, прежде чем закончить свой отчет».
  «Вы закрыли дело?»
  «Я бы хотел, чтобы было наоборот. На самом деле, это выглядит очень плохо для закрытия, но у меня новое задание от начальства, нужно двигаться дальше».
   Голубые глаза моргнули. «О. Это, должно быть, расстраивает».
  «Часть работы. Так что всего несколько секунд, ладно?» Заталкивая ее внутрь, прежде чем она успела ответить.
  Два стула напротив одного, стол сбоку, где была сложена куртка Майло. Кэти Вандервельдт, она же Лара Ри, сидела там, где ей и положено было сидеть.
  Нет одностороннего наблюдения, нет места или практического способа работать. Гейл Линдстром и Майло проинформировали СА
   Закуска съедается легко, можешь поделиться основным блюдом, Гейл .
  Я сел рядом с Майло. Лара Риен наблюдала за мной. Больше обеспокоенная моим присутствием, чем Майло.
  Он сказал: «Док пойдет с нами». Открыв свой кейс, он провел некоторое время за крышкой, шаря, словно неумелый фокусник, ищущий реквизит.
  Лара Рие-эн хотела выглядеть скучающей, но ее тело не слушалось. Она попыталась расслабиться, но в итоге получилось что-то надуманное и резкое, чего новичок в йоге мог бы добиться в первые несколько раз на коврике.
  Майло продолжал перекладывать бумаги. Риен посмотрела на часы. Я сказал:
  «Напряженный день?»
  «Всегда. До того, как я устроился на эту работу, я понятия не имел».
  «Где вы работали раньше?»
  «Лаборатории», — сказала она. «Ничего криминалистического, медицинские учреждения».
  «Всегда увлекался наукой, да?»
  "Всегда."
  Майло сказал: «Извините, здесь беспорядок, потерпите меня». Он щелкнул языком. Лара Риен начала расслабляться — по-настоящему. Успокоенная его некомпетентностью.
  «Не торопитесь, лейтенант. Я хочу быть частью решения, а не проблемы».
  «Спасибо, Лара. Хотелось бы, чтобы все так думали.
  
  «Ладно, поехали». Вместо того чтобы вытащить бумаги, он захлопнул футляр, поставил его на пол. Улыбнулся Риен и продолжал наблюдать за ней тем ленивым, прикрытым взглядом, который он делает, когда настроение подходящее.
  Ее губы приподнялись. Больше болезненного замешательства, чем чего-либо, связанного с ликованием.
  «Что вам нужно знать, лейтенант?»
  «Ну, для начала давайте поговорим о Монте».
  Голова Лары Риен откинулась назад. Красивые голубые глаза метнулись к двери.
  Майло скрестил ноги и положил руки за голову. Попробуй убежать, Давай, ты мой, я не волнуюсь .
  Лара Риен сказала: «Монте?», словно пробуя иностранное слово. «Как в Карло. Как в Скоппио». Ответа не было.
  «Как Дуэйн Пэррис». Риен покачала головой. «Как бум , Лара».
  Рие эн скрестила ноги. Слабо улыбнулась и выдохнула. «Слава богу».
  «За что, Лара?»
  «Он пугает меня, говорит, что если я когда-нибудь подумаю уйти от него, он порежет меня на куски и выбросит их туда, где их никогда не найдут».
  Майло поморщился. «Это очень тяжело».
  «Сверхтяжелый, лейтенант, но если вы о нем спрашиваете, то вы, вероятно, это знаете».
  Выуживая информацию. Когда это не сработало, она зажмурилась, попыталась выдавить слезы. Выдала пару жалких капель.
  Большие, толстые пальцы Майло легли на ее пальцы. «Наконец-то», — сказала она.
  «Кто-то, кто может мне помочь».
  «Защищай и служи, Лара. Ладно, давай узнаем подробности, чтобы мы могли хорошенько прижать этого ублюдка».
   Техника Лары Риен была классическим мошенничеством: смесь недосказанности, отвлечения внимания и откровенной лжи. Она изобразила Дуэйна Пэрриса/Монте Скоппио как абсолютное зло, а себя — как покорную жертву, и все это время пыталась выведать то, что знал Майло.
  Он отбросил ее, используя ошибку как приманку, а затем отступил, добродушно отвергая незначительную ложь и игнорируя грубые ошибки.
  Установка крючка.
  «Итак... когда именно вы познакомились с Монте?»
  «Пару лет назад».
  «Правда? Хм». Еще одна попытка бормотания в атташе-кейсе.
  «Хм, я могу ошибаться, но, по-моему, у меня здесь была запись…
  к сожалению, я не могу его найти... неважно».
  «Какая запись, лейтенант?»
  «Мы говорили с людьми о Монте. Делаем фон, понимаете? Кто-то утверждал, что вы с ним знали друг друга еще в далеком прошлом
  — в старшей школе».
  "Не совсем."
  «Это неправда?» Еще больше рыться. «А, вот он, Центральная старшая, класс...»
  «А, это. Технически это правда, но Центр был огромный, мы тусовались в разных толпах».
  «Значит, ты знал, кто он...»
  «Едва ли. Мы встретились годы спустя, и даже это не было чем-то напряжённым».
  «Пару лет назад».
  "Да."
  "Где?"
  «Я путешествовал с друзьями в Орегоне. Он был в том же кемпинге. Я его не узнал, но он узнал меня. Он может
  
  будьте очаровательны, я только что рассталась с парнем, полагаю, я была уязвима».
  «А», — нацарапал он. «Ну, теперь все ясно… Хочешь чего-нибудь выпить, Лара?»
  «Итак... это Монте столкнулся с Десом Бэкером и Дорин в Венеции.
  — Я предполагаю, что это будет воскресенье.
  «Определенно воскресенье, лейтенант. Монте пошёл кататься на коньках. Он этим увлекается».
  "Вы не."
  «Я катаюсь на велосипеде. Именно этим я и занимался, когда он катался по дорожке и увидел их».
  «Что делали Дес и Дорин?»
  «Монте никогда не упоминал. Он просто вернулся и сказал мне, что встретился с кем-то еще из Центра».
  «К тому времени вы знали, что он был склонен к насилию?»
  «Не совсем. Я имею в виду, я знала, что у него скверный характер, но он меня не трогал, пока».
  «Позже все изменилось».
  "Ах, да."
  «Хочешь еще салфетку, Лара?»
  «Я в порядке».
  «Ладно… так Монте сказал тебе, что он столкнулся с Десом и Дорин. Что он об этом подумал?»
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Он был счастлив? Удивлен? Расстроен?»
  «Определенно расстроен. Он обвинял их в чем-то, но не говорил в чем, я до сих пор не знаю. Что-то из его прошлого, когда он говорил об этом, он приходил в ярость».
  «Но он не сказал почему».
   «Монте — чрезвычайно закрытый человек».
  «Что-то из его прошлого… может быть, как-то связано с тем, что он испортил свою юридическую карьеру?»
  «Он так и не вник в это».
  «Но имеет ли это для вас смысл — юридическая школа?»
  "Я полагаю."
  «Мы знаем, что он учился на юридическом факультете, но его попросили уйти. Он когда-нибудь объяснял вам это?»
  «Нет, и я знал, что лучше не спрашивать».
  «Ну, вот что нам рассказали люди: Дес и Дорин могли сделать что-то, из-за чего Монте выгнали с юридического факультета. Это было бы то, за что вы бы затаили обиду, не так ли? Он говорит людям, что он юрист, хотя на самом деле таковым не является».
  «Имеет смысл».
  «Кстати, когда он начал называть себя Монте?»
  «Тогда».
  «Когда это было?
  "Средняя школа. Это то, что я слышал. Он любил играть в азартные игры".
  «Монте-Карло».
  «Он использовал поддельные удостоверения личности, чтобы играть в индийских казино. По крайней мере, так говорили люди».
  «Ладно… еще кое-что, Лара. Люди также говорили, что Дес и Дорин могли тебя подставить. Что-то насчет медшколы?»
  Тишина. «Лара?»
  «Вы, должно быть, ошибаетесь».
  «Ты никогда не учился в медшколе? Университет Айдахо, класс...»
  «Я начал с этого, но передумал».
  "Потому что… "
  «Мой главный интерес — не зарабатывание денег, я предпочитаю чистую науку».
  «Находясь в лаборатории».
   "Точно."
  «То есть это не имеет никакого отношения к шерсти рыси?»
  Тишина.
  «Лара?»
  Протяжный вздох. Болезненная улыбка. «Ладно, думаю, мне придется в это вдаваться. Я не хотел, потому что, честно говоря, лейтенант, это слишком болезненно, и я просто не видел в этом смысла».
  «Я понимаю, Лара, но дело в том, что мне нужно, чтобы ты дала мне что-то, что я могу использовать против Монте. Так что если Дес и Дорин сделали что-то подлое с тобой, это делает более вероятным, что они сделали что-то с ним, и я хотел бы знать об этом. И из того, что нам сказала Лесная служба, они были явными стукачами».
  «Лейтенант, это было большое недоразумение. Очевидно, я не говорю об этом, потому что работа дается с трудом, а я люблю свою. А потом я понял, что мне повезло».
  «Повезло в чем?»
  «Уход из медицины оказался лучшим вариантом. Медицина стала всего лишь крупным бизнесом, моя ориентация — исследования».
  «Работая здесь, вы можете проводить исследования?»
  «Я надеюсь, что в конечном итоге это произойдет. Между тем, я постоянно учусь, и это удовлетворяет любопытную часть меня. В конечном итоге я надеюсь вернуться в школу и получить докторскую степень».
  «Разумно… так что бизнес с рысьей шерстью…»
  «Большое недоразумение, лейтенант. Еще одна блестящая идея Монте. Но признаю, я был глуп, когда согласился».
  «Хорошо… Я ценю твою прямоту с нами, Лара. Даже несмотря на то, что у нас было несколько фальстартов».
  «Прошу прощения за это, лейтенант. Вы застали меня врасплох, я не всегда хорош в многозадачности. Когда мне нужно, я могу делать больше одного дела одновременно, но трудно не отвлекаться. Это своего рода нарушение обучаемости, мои родители проверяли меня, когда я был ребенком. Психолог сказал, что я одаренный, но у меня организационные
   и проблемы с памятью. Так что если я что-то забыл, пожалуйста, не держите на меня зла».
  «Договорились… ладно, давайте поговорим об оружии Монте».
  «Это я могу вам рассказать. У него их тонны. Винтовки, дробовики».
  «Нас в первую очередь интересует пистолеты».
  «И это тоже».
  «Из какого пистолета он застрелил Деса Бэкера?»
  "Не имею представления."
  «Мы извлекли пулю .22 калибра из головы Деса. У Монте есть .22?»
  «Это будет пистолет поменьше?»
  «По большей части».
  «У него целый ящик мелкого оружия, лейтенант. Он держит их все заряженными, держит ящик на полу в шкафу в нашей спальне. Прямо рядом с моими ботинками, мне снятся кошмары».
  "О…?"
  «Его характер, что если он сойдет с ума, ему было бы так легко просто — он также держит один заряженным в своей тумбочке. Иногда мне снятся настоящие кошмары — сумасшедшие сны, но они кажутся такими реальными».
  «Расскажите мне о них».
  «Это один и тот же сон, снова и снова. В доме пожар, который перекидывается на шкаф, оружие воспламеняется от жара и начинает сходить с ума, стреляя наугад, спасения нет. Я просыпаюсь в поту, мое сердце колотится. Один раз я разбудила его, желая утешения. Он сказал мне заткнуться нахрен и снова спать».
  «Прекрасный принц».
  «Я так глубоко завяз, лейтенант. Это как оказаться в яме, из которой нет выхода».
  «Мы вытащим тебя, поэтому Монте держит целый ящик небольших заряженных ружей».
   «Да, сэр».
  «А как насчет орудий большего калибра?»
  «Я уверен. Я никогда не присматривался, не люблю перевооружение».
  «Не ходить с Монте на стрельбище?»
  «Нет, он идет сам».
  «Причина, по которой я спрашиваю о крупнокалиберном пистолете, заключается в том, что один из них был вставлен во влагалище Дорин. Перед тем, как он ее задушил».
  «Боже мой, даже для Монте это жестоко».
  «Хочешь еще салфетку, Лара?»
  «Да, пожалуйста».
  «Итак... Монте никогда не говорил о том, что он сделал с Дорин. Большая пушка».
  «Нет, нет, никогда».
  «Что он сказал о том, что произошло в той башне?»
  «Ничего... он просто вернулся домой и сказал мне, что сделал это».
  «Что сделал?»
  «Позаботился о Десе и Дорин — его слова. «Я позаботился о них». Я был слишком напуган, чтобы говорить об этом».
  «Вы, должно быть, задавались вопросом, почему он сделал что-то подобное».
  "Конечно."
  «У вас возникли какие-нибудь теории?»
  «Нет никаких логических теорий, лейтенант. Ничто не оправдывает убийство».
  «Ну, это правда… Я к тому, что ты думал о той старой обиде? О шерсти рыси? Могла ли месть быть мотивом Монте?»
  «Не кажется ли вам, что это непропорционально?»
  «Как вы сказали, убийство всегда так. Но вам это приходило в голову?»
  "Не совсем."
   «Не совсем… Ладно, мы тут неплохо продвигаемся, рисуем картину. Так сказать… есть, правда, небольшая проблема, Лара.
  Ничего серьезного, но ты заслуживаешь знать».
  «Знаете что?»
  «Мы задержали Монте, но он рассказывает другую историю».
  «Что он утверждает?»
  «Что ты все это спланировал. Что это была твоя обида...
  Дорин и Дес сдали тебя из-за рысьих волос и испортили твою медицинскую карьеру. Что Дорин и Дес расстались после того, как продали тебя, но ты все соединил, потому что они были единственными, кроме тебя и Монте, кто знал об этом.
  «Нет, ни в коем случае, это обида Монте. Я уже передумал насчет медицины».
  «Я просто передаю то, что говорит Монте, чтобы вы могли дать мне что-то для работы... например, он утверждает, что это не была какая-то случайная встреча, которая свела вас с Десом и Дорин. Они выследили вас , узнали от кого-то в Сиэтле, что вы в Лос-Анджелесе, не смогли найти вас под вашим собственным именем, но догадались, что вы можете использовать девичью фамилию матери, потому что вы делали это раньше. У вас есть страница на Facebook, а у Монте — нет».
  «Я не знаю, как им это удалось, но они связались с Монте».
  «То воскресенье в Венеции».
  "Да."
  «Но, возможно, это было не случайно — Монте на них налетел».
  «Думаю, нет».
  «Ну, по крайней мере, это совпадает с историей Монте. За исключением того, что он утверждает, что вы были там и организовали ему встречу с ними.
  Потому что у вас был такой же опыт работы со взрывчатыми веществами, как и у него, — у всех вас он был, — а Дес и Дорин пытались получить помощь в работе.
  «Я ничего об этом не знаю».
   «Монте также говорит, что сделка заключалась в том, что вы четверо поделили сто тысяч».
  "Ни за что."
  «Вы знаете о пятидесяти тысячах, которые получил Дези. Половина, которую он должен был разделить, но не поделился».
  «Нет, не знаю».
  «Но вы понимаете, о чем я говорю».
  «Какое-то вознаграждение?»
  «За опыт и оборудование — например, веганское желе».
  Тишина.
  «Вы знаете, что это такое?»
  «Я слышал об этом. Очень давно».
  «Никогда им не пользовался».
  "Ни за что!"
  «Разумно, зачем вам это… Мне просто нужно отделить историю Монте от вашей, это у него есть склонность к насилию, он, очевидно, сказал бы что угодно, чтобы спасти свою шкуру».
  «Это его оружие, у меня никогда не было оружия».
  «Я уверен, что это правда...»
  «Я не выношу перевооружение. Вот почему я работаю информатором, а не в баллистической лаборатории».
  «Разумно... дайте-ка я кое-что проверю... ладно, вот.
  Говоря о баллистике, вот отчет. Мы нашли ящик Монте именно там, где вы сказали, так что я знаю, что вы были правдивы, и я это ценю. В отличие от Монте, который плетет байку о том, что не имеет ни малейшего понятия. Как будто мы его не найдем.
  «Он может быть таким».
  «Каким образом?»
  «Бессмысленный. Отрицающий».
  «Я готов поспорить… в любом случае, мы нашли коробку и извлекли .22, из которого стреляли в Деса Бэкера. К сожалению, это ваши отпечатки пальцев
   которые там есть, а не Монте».
  Тишина.
  «Лара?»
  «Это совершенно бессмысленно».
  «Вот что я сказал в лаборатории, и они снова проверили отпечатки — ваши на le, потому что, когда вы получили работу, они сняли с вас отпечатки, а мы получили отпечатки Монте, когда арестовали его. Его отпечатки повсюду .
  И некоторые другие пушки. Но не эта».
  «О, ничего себе — я только что догадался. Когда Монте вернулся, он отдал мне пистолет, чтобы я его убрал. Я не хотел быть соучастником, даже после того, как это произошло, но ты не бросаешь ему вызов. Он только что убил двух человек, ради Бога».
  «Итак, ты спрятал пистолет».
  «Снова в коробке. Я уверен, ты нашел его сверху».
  «Именно там мы его и нашли».
  «Я хотел, чтобы это было очевидно. Так что если кто-то когда-нибудь будет искать, они это увидят».
  «Вы думали, что мы будем искать».
  «Я надеялся. К сожалению, я не соображал, не надел перчатки. Не то чтобы я мог уйти, Монте был прямо там».
  «Монте стоял там и приказал тебе спрятать пистолет».
  «Он мог бы сделать это сам, но он хотел доминировать».
  «Приказываю тебе».
  "Постоянно."
  «Должно быть, это было тяжело, Лара».
  «Это было разрушительно для души».
  «То же самое касается и знания того, что сделал Монте, но при этом невозможности кому-либо об этом рассказать».
  «Все, что я сделал с той ночи, когда он мне сказал, было формой самообороны, лейтенант. Когда я встретил вас на месте преступления, я подумал,
   Вы могли бы быть тем, кто мог бы мне помочь, но… сделать этот шаг…
  Мне следовало сделать это раньше, извини. Слава богу, я наконец сделал это.
  «Давай поговорим о том первом разе, Лара. Как ты пришла к работе над сценой Бороди?»
  «Следующим был я. Я никогда не верил в совпадения, но теперь начинаю менять свое мнение, потому что в последнее время моя жизнь полна совпадений».
  «Как встреча с Монте в кемпинге».
  «Точно. Как Монте, который привел Деса и Дорин в нашу жизнь. Он, должно быть, годами вынашивал планы мести».
  «Значит, вас вызвали на место происшествия, и вы ничего не знали».
  «Это был просто очередной звонок, лейтенант».
  «Когда Монте рассказал вам, что убил Деза и Дорин, он сказал, где это произошло?»
  «Я не спрашивал. На следующее утро я принимаю звонок, и это они. Можете себе представить. Я чуть в обморок не упал».
  «Когда я встретил тебя, мне показалось, что ты неплохо держишься, Лара».
  «Мне потребовалось собрать все силы, чтобы не закричать, лейтенант.
  Как только я вышел оттуда, я просто развалился».
  «Слишком напуганы, чтобы рассказать мне то, что вы знали».
  «Извините, очевидно, что я должен был это сделать, я был так напуган, а потом, когда я об этом подумал, я решил, что у меня будут проблемы из-за того, что я не рассказал об этом сразу, я был... я чувствовал себя в полной прострации».
  «Я могу это понять».
  «Это препятствие, не так ли?»
  «Честно говоря, это может быть, Лара. Решит ли Джон Нгуен — он заместитель окружного прокурора — заняться этим или нет, это его дело. Если ты продолжишь помогать, я без проблем поговорю с Джоном от твоего имени».
  «Я был бы вам признателен».
  «Конечно... совпадения — да, я видел это в своей жизни. То, что некоторые люди называют судьбой, кармой или просто удачей. Как это называют психологи, доктор Делавэр?»
  «Еще одна загадка жизни».
  «Хе-хе, ладно, пойдем дальше. Ты приедешь на место, узнаешь, кто жертвы, постараешься сохранить».
  «У меня внутри все бурлило».
  «Странное совпадение… есть один камень преткновения. Вы приложили особые усилия, чтобы принять этот звонок. Мы узнали об этом, потому что не думали о совпадениях и удивлялись, как вы пришли работать над местом преступления с жертвами, которых вы знали. Поэтому мы проверили графики работы здесь, в склепе. Подтвердили это у Дэйва Макклеллана. Вы попросили поменяться с другим информатором, Дэном Пайлардом. Дэн подтвердил это».
  Тишина.
  «Лара?»
  «Я знаю, как это выглядит, но это не имело никакого отношения к тому, что произошло. Абсолютно никакого, я жаждал большего опыта. Это напряженное место, и, будучи новичком, я чувствовал, что мне нужно наверстать упущенное».
  «Вы торговались с Дэном, но так и не получили свою часть сделки».
  "Что ты имеешь в виду?"
  «Ты никогда не просил его прикрывать тебя взамен».
  «Полагаю, я не… Я забыл, что он мне что-то должен, как я уже говорил, лейтенант, у меня проблемы с памятью».
  «Думаю, это также может объяснить, почему вы забыли, что изначально торговали с Дэном».
  «Иногда я забываю, куда поставил свою обувь».
  «Это я тебе могу сказать, Лара. Они были именно там, где ты сказала, возле ящика с оружием».
  «Я... я говорил риторически. Но... конечно».
  «Значит, ты торговал с Дэном, чтобы получить опыт».
   "Точно."
  «Ладно… похоже, вы объяснили все вопросы, которые у меня были, когда я пришел. Проблема в том, что каждый из них имеет смысл, но если сложить их все вместе, то Джону Нгуену не нравится то, что он видит. Я знаю, потому что он мне сказал. Джон в целом хороший парень, но он также очень подозрительный парень. У меня было дело, которое я не хотел вести, потому что чувствовал, что доказательства его не оправдывают, но Джон все равно прорвался вперед. И добился обвинительного приговора. Он агрессивен, умен и действительно хорош в убеждении присяжных».
  Тишина.
  «Лара?»
  «И что нам делать, лейтенант?»
  «То, что мы делаем, это, может быть, вы можете объяснить что-то как нечто большее, чем совпадение или провал в памяти. Что-то, что разбивает это …
  большая база данных совпадений».
  «Я уже признался, что знал Карло еще в старшей школе. Я просто не знал, что ты имел в виду Знал с большой буквы».
  «Понял. Но я могу точно сказать, что Джон не поверит в то, что переход с Дэном Пайлардом — это самообразование.
  Он убежден, что вы были частью убийства и стремились контролировать ситуацию. Это означает преднамеренность, и это как большой мартини для такого парня, как Джон».
  "Но-"
  «Выслушай меня, Лара, ты в порядке? Вот еще одна салфетка. Важно, чтобы ты посмотрела на это с точки зрения прокурора: ты просишь Джона поверить, что ты понятия не имела, чем занимался Монте, когда вышел из дома, что он пришел домой и сказал тебе, что убил кого-то, что ты спрятала для него орудие убийства и ничего не сообщила, потому что испугалась. Джон видел много женщин в домашних ситуациях, это он, вероятно, может купить. Но затем ты хочешь, чтобы он поверил, что ты просто случайно поработала на месте преступления для самообразования. Джон не примет этого. И, честно говоря, по моему мнению, присяжные тоже не примут. Они
   Слишком много смотрю телевизор, хочу, чтобы все стало понятно к третьей рекламе. Объедините это с вашими отпечатками на орудии убийства, и вы сможете...
  «У меня была идея».
  "О чем?"
  «О звонке. Думаю, это можно назвать предчувствием. Но я не знал наверняка. Я даже не был уверен, что он действительно убил их, он говорил об этом так долго, что я как бы отмахнулся от всей этой проблемы. Потом, когда я добрался до склепа и поступил звонок из Вестсайда, у меня возникло действительно дурное предчувствие, и я попросил Дэна поменяться».
  "Потому что …"
  «То, что ты сказал, я чувствовала, что теряю контроль, просто хотела взять себя в руки. Думаю, часть меня надеялась, что это не они. Что Монте действительно солгал, и этот кошмар закончится. Я все равно решила уйти от него».
  «То есть вы намеренно пошли на сделку, чтобы отработать сцену».
  «Я знаю, что это было неправильно — ничего тебе не говорить. Если они хотят обвинить меня в препятствовании, я не могу их остановить. Но, учитывая то, что сделал Монте, по сравнению с тем, что сделал я, я не думаю, что есть какие-либо сомнения в том, кому ты захочешь верить».
  «Конечно, Лара».
  «Простите?»
  «Хочу верить тебе». Он открыл кейс, закрыл его. «Эм, я только что взглянул на свои заметки, и есть еще одна проблема, давайте решим и ее. Я говорю о дате».
  «Чего?»
  «Когда вы попросили Дэна торговаться. Это было не утром убийства, а за день до него. Так что если вы торговались специально, чтобы получить контроль… вы понимаете, к чему я клоню».
  «Кто вам сказал эту дату?»
  «Дэн сделал».
  «Тогда он, должно быть, ошибается».
  «Обычно я бы сказал, что это возможно, ничья память не идеальна, особенно для таких мелочей, как эта. Но Дэн сразу же изменил журнал, поставил дату, подписался под изменением. Он может ошибаться, но для Джона Нгуена — и присяжных — это доказательство».
  Тишина.
  «Лара?»
  «Я не знаю, что сказать, лейтенант».
  «Давайте отложим это на время, может быть, вы найдете решение...»
  «Ого. У меня в мозгах какой-то беспорядок. Психолог, который меня тестировал, сказал, что это происходит при стрессе. Я уверен, вы это видели, доктор.
  Делавэр?"
  "Конечно."
  «Что тебя так взволновало, Лара?»
  «Последовательность. Причина, по которой я обменял Дэна — первая причина, желание набраться опыта — была правильной».
  «Это не та часть, где говорится о психологическом контроле?»
  «Это тоже правда, но это пришло позже — как запоздалая мысль, понимаете?
  Когда мне позвонили, я не был уверен, что это будут они, но я был напуган. Потому что они жили на Вестсайде — оба в Санта-Монике...»
  «Дез в Калифорнии. Где жила Дорин? Мы до сих пор не узнали».
  «Где-то на Вестсайде, она никогда не говорила. Так что вполне логично, что Вестсайд был тем местом, где они… где Монте мог бы это сделать».
  «Рядом с домом».
  «Разве так не говорят специалисты по географии? Преступления происходят в зонах комфорта?»
  «Это относится к зоне комфорта убийцы».
  «Монте тоже живет на Вестсайде, это имело смысл. Мне просто нужно было увидеть это самому. Так что противоречия на самом деле нет. Мне хотелось больше опыта, плюс я хотел психологического контроля».
   «Узнали ли вы что-нибудь на месте происшествия, что помогло бы вам повысить уровень контроля?»
  «Я узнал, что Монте был даже хуже, чем я себе представлял. Он утверждал, что просто хотел отомстить, но потом я увидел, что ее задушили, причем очень близко и лично. Увидел это пятно от спермы и понял, что он сделал что-то извращенное».
  «Вы подозревали, что это пятно принадлежит Монте».
  «Дез использует презервативы и подобные вещи в духе Монте — доминантный, жестокий. Вот почему я указал вам на это, лейтенант. Я был слишком напуган, чтобы выйти и рассказать вам, но я надеялся, что вы пойдете по следу».
  «Пособничаешь мне и подстрекаешь меня, а?»
  «С самого начала».
  «Так ты понял, что сперма принадлежала Монте, а не Десу? Ладно...
  Эм, а откуда ты знаешь, что Дес пользовался презервативами, Лара?
  Тишина.
  «Лара?»
  «Наверное, я что-то слышал. В старшей школе. Дес был отличным игроком, все об этом говорили, как он мог перепрыгнуть через все, что угодно, с пульсом. Как он носил презервативы в своем кошельке».
  «На месте преступления мы не нашли никаких презервативов».
  «Я подумал, что их забрал Монте».
  «Зачем ему это делать?»
  «Он злой — может быть, ради трофея, какого-то больного мужского доминирования. Так же, как и эякулировать на ногу Дорин».
  «Ты уверен, что это не была сперма Деса?»
  «Я ни в чем не могу быть уверен. Я просто предположил, что Монте способен на что-то извращенное вроде этого. Убить Дорин, а затем унизить ее.
  Когда я указал на это, я надеялся, что вы проанализируете это и выясните, что это дело Монте, и это покажет вам, что это нечто большее, чем простое убийство».
  «Одно, что не было простым в этом деле, Лара. Джон Нгуен напоминает мне об этом каждый день. Теперь похоже, что оно не закроется
   в любое время в будущем. Особенно, когда исчезло это пятно от спермы. Как вы думаете, что стало причиной этого?
  «Кто-то здесь облажался. Это случается чаще, чем вы думаете».
  «Ошибка, а не что-то преднамеренное».
  «Кто мог сделать это намеренно?»
  «Именно это и хотел узнать Бобби Эскобар».
  "ВОЗ?"
  «Бобби Эскобар, информатор, работал здесь раньше, на той должности, которую вы занимали...
  прежде чем он вернулся в школу, чтобы получить степень магистра. Он был популярен, поэтому ему разрешили приходить после работы, работать над своими данными».
  «Он рассказал вам о пятне?»
  "По сути."
  «Ладно… хорошо, кто-то этим займется и, надеюсь, ужесточит процедуры. Для цепочки доказательств, я имею в виду».
  «Это было бы полезно… но вот мы снова, Лара, с еще одной досадной проблемой. Бобби доложил Дэйву Макклеллану, что через пару дней после того, как привезли тела Деса и Дорин, он был здесь на работе допоздна, случайно вышел из своего кабинета, который находится прямо напротив холодильника-шкафа, в то же самое время, когда вы вышли из холодильника. Это вам ничего не говорит?»
  «Низкий латиноамериканец? Большие усы?»
  «Это Бобби. Он залез в холодильник, обнаружил, что одно из тел выглядело так, будто пластиковая пленка была испорчена. Дорин. Дэйв не придал этому большого значения, вы были сотрудником, возможно, вы очищали серийный номер для своих документов. Но теперь, когда мы знаем о пятне, вы можете увидеть, как оно выглядит».
  «Вот и все, я просто проверял цифры».
  «Но кто-то другой залез туда и удалил пятно?»
  «Или его случайно смыло, лейтенант. Такое тут случается, поверьте мне».
  «Я слышу стоны Джона Нгуена».
   "Что ты имеешь в виду?"
  «Посмотри на это с точки зрения Джона, Лара. Тебя видят входящей в холодильник, пластик потревожен, улика отсутствует».
  «Возможно, это сделал он».
  "ВОЗ?"
  «Этот парень, Бобби, возможно, хотел вернуть себе работу, поэтому он пытался бросить на меня подозрения».
  «Бобби занят учебой и подработкой».
  «Возможно, он передумал».
  «Все возможно, Лара, но я бы даже не пытался предложить это Джону Нгуену — подожди, дай мне выстрелить в тебя еще раз. Проблема, я имею в виду: Бобби убили».
  Тишина.
  «Лара?»
  «А, это».
  "Что?"
  «Я слышал, что CI был застрелен на территории. Я не знал, что это был он».
  «Так и было, Лара. Его застрелили в голову, как и Деса Бэкера. Из .22, как и Деса, никаких гильз не осталось, как и Деса. Что вполне логично, потому что пистолет — тот, на котором остались твои отпечатки пальцев — это револьвер, тот маленький Smith and Wesson 650, который мы нашли в коробке в шкафу. Поэтому, очевидно, мы провели сравнение, и, к сожалению, полосы от пули в голове Бобби совпадают с полосами от пули в голове Деса. Я говорю «к сожалению», потому что теперь у нас есть твои отпечатки пальцев на оружии многократного поражения. Так сказать. У Монте есть объяснение этому — такое, которое не зависит от совпадений. Хотите угадать, что он скажет?»
  «Что-то, что меня обвиняет. Но он социопат и лжец».
  «Как бы то ни было, Лара, Джону Нгуену нравится то, что говорит Монте. А именно, что это ты устроила засаду Бобби. Монте признается, что следовал за Бобби, когда тот вышел из склепа, и ждал
  пока Бобби не поймал красный свет, а затем схватил его, вытащил из машины и потащил туда, где, как он говорит, ты застрелил Бобби. Он даже признается, что посадил Бобби обратно в машину. Все, что ты сделал, согласно его версии, это нажал на курок. Джону нравится эта история, потому что она не зависит от совпадений».
  Тишина.
  «Это смешно, лейтенант».
  «Так же как и приклеивание рысьей шерсти к деревьям, где ей не место. Что, если подумать, не так уж и отличается от вытирания пятна. Пятно, от которого Монте был слишком мужественным, чтобы избавиться на месте преступления — как ты и сказала, он игрок, любит рисковать. Вероятно, он сказал тебе, что они даже не будут анализировать пятно. Двое людей найдены в сексуальной позе, есть сперма, зачем вообще подозревать, что кто-то еще внес свой вклад? Я готов поверить, что он запугал тебя той ночью, Лара, поэтому ты не смогла избавиться от пятна прямо там и тогда. У вас обоих были пистолеты, но у Монте был больше. Размер имеет значение и все такое. Ты направила свой маленький пистолет на Дорин, пока Монте делал свою большую штуку, не так ли? Потом он задушил ее, кончил ей на ногу».
  Тишина.
  «Лара?»
  Тишина.
  «Рысьи волосы, пятна, это всегда игра с уликами, Лара».
  Тишина.
  «Теперь ты становишься какой-то замкнутой, Лара, как, по твоим словам, склонен быть Монте. Это не в твоих интересах, Джон Нгуен этого не оценит».
  Тишина.
  «Лара, я был открыт для твоих объяснений, и буду открыт и дальше. Но ты должна пойти мне навстречу. Как та поездка в Порт-Анджелес за деньгами. У нас есть видеозапись того, как Монте везет эти чемоданы, но ваши имена оба в списке пассажиров в Сиэтл. В тот день, когда ты была на смене».
   Тишина.
  «Расскажи мне, что на самом деле произошло, Лара. Начни с самого начала, это в твоих интересах».
  «Мы закончили».
  «Простите?»
  «Прием. Закончено. Мне нужен адвокат».
  «Вы говорите, что вам непременно нужен адвокат».
  "Законченный."
  «Как хочешь, Лара. Ты всегда так делаешь».
   ГЛАВА
  42
  Постучитесь в дверь.
  Майло сказал: «Entrez-vous».
  Дуэт женщин-шерифов «Матт-энд-Дже» стоял над Ларой Риен.
  «Спасибо, дамы, дайте этому полную полосу — используйте ту комнату напротив».
  Полицейский пониже ростом сказал: «Будет сделано, Лу».
  Он повернулся к Риен. «Увидимся, Лара? Или нам начать использовать Кэти? По старой памяти».
  Ее ответом был обжигающий взгляд и прядь клубничного блонда.
  Высокий полицейский сказал: «Мне нравится твое мелирование. Что ты используешь, L'Oréal?»
  Зайдя обратно, Майло снял пальто со стола, проверил мини-видеомагнитофон, который он спрятал под одеждой. Высокотехнологичный кредит от сводного брата Рида Аарона Фокса, бывшего сотрудника полиции Лос-Анджелеса
  отдела убийств, ныне частный детектив из Беверли-Хиллз, любитель игрушек.
  Частичный повтор показал четкие изображения и звук. «Идеально. За исключением этих дополнительных десяти фунтов, неужели они не могут изобрести камеру, которая не будет этого делать?»
  Надев перчатки, он обыскал сумку Риена.
   Внутри находились удостоверение коронера и пять фотографий ее и мсье Карло Скоппио в походной одежде на фоне леса.
  «Она выглядит напуганной?»
  «Нисколько».
  В кошельке лежали сто двадцать три доллара наличными и немного мелочи, удостоверения личности и кредитные карты на имя Лары Риен, Кэти Лары Вандервельдт, Лоры Вандер, Кэтлин Риеншталь, Лоры Райс, Кэти Райс, Лары Ван Влит.
  Туфля-стилет с кнопкой и перцовый баллончик находились в одном отделении на молнии с двумя тампонами.
  Майло сказал: «Это требует остроумия, но у меня не хватает энергии».
  Во втором мешочке лежала пара опаловых сережек. Он осмотрел задние стороны.
  На одном из них была гравировка.
   ДФ
  «Трофей убийства, бедная Дорин».
  В другом пакете, более глубоком и застегивающемся на кнопку, находились бальзам для губ, мятные леденцы и один лист белой бумаги размером с письмо, сложенный вдвое.
  Письмо четырехмесячной давности от montecarlo@bghlaw.net на адрес KLV@pkmail.com.
  Эй, детка, кто-то сегодня в офисе повесил один из тех дурацких плакатов, призывающих к внутреннему миру, и я подумал о тебе и придумал это:
  ВЕРХОВНОЕ ОТРИЦАНИЕ КЭТИ И МОНТЕ С. (ДЛЯ
  ВНЕШНИЙ ХАОС)
  Я говорю правду. Они лгут.
  Я сильный. Они слабые.
   Я в порядке.
  Они плохие.
  это примерно резюмирует, эй, детка? ты хочешь это, ты называешь это, ты
  бомба LOL люблю тебя вечно продолжай зажигать мой фитиль Ирвин Уиммерс появился с еще двумя коричневыми униформами. После короткого, счастливого разговора с Майло Уиммерс и его команда увели Риен, проведя ее через склеп, по команде, с опущенной головой, мимо ошеломленных коллег и взгляда Дэйва Макклеллана, полного презрения.
  Когда она проходила рядом с Макклелланом, он специально показал Майло большой палец вверх.
  Рие эн посмотрел на него. Кобра проснулась ото сна.
  Я сказал: «Мастер манипуляций».
  «Очень хорошо, что ей это помогло», — сказал Майло.
  «Я имел в виду тебя».
  «Moi? Я раздавлен». Ухмыляясь. «Ну и как я справился, Сесил Б.?»
  «Вы заслуживаете процент от скорректированной валовой прибыли и значительную часть маркетингового дохода».
  «Ура Hollyweird — не то чтобы я его сильно любил».
  «Без мыслей».
  «Подумайте об этом: Монте скоро окажется под стражей, я просто приехал туда немного раньше».
  «Я начну работу вашего избирательного комитета, как только мы вернемся в офис».
  «Как только мы его поймаем, есть ли сомнения, что он набросится на нее? И Бобби вроде как разговаривал со мной. Из могилы. Это ведь своего рода разговор, верно? И, слушай, он был прав, Бобби, я имею в виду. Думаю, юлить насчет пистолета было немного нехорошо, но мне пришлось , я так боялся, что никогда не закрою дело, мой босс может быть таким злым , когда он на меня кричит, мне становится плохо . И, эй, это тоже сработало, и теперь я могу заполучить этот противный старый пистолет , и он не будет использоваться для
  сделайте так, чтобы кто-то еще умер , пожалуйста, скажите мне, что я хороший человек , доктор.
  Делавэр."
  Я все еще смеялся, когда мы дошли до машины.
  Он не был.
  Я спросил: «В чем дело?»
  «Ничего не случилось, жизнь прекрасна. Я просто сосредоточен на игре в однокарточный Монте».
   ГЛАВА
  43
  Адвокатская контора Baird, Garroway and Habib занимала фасад в три раза шире на Soto, оконные стекла были окрашены в черный цвет, обещания быстрых расчетов на пяти языках были напечатаны ярко-желтой краской. Как и указал Рид, в пешей доступности от комплекса окружной больницы.
  Инспектор полиции Гейл Линдстром заявила: «Нет необходимости слишком долго гоняться за машинами скорой помощи».
  Она сидела за рулем седана Chevy, финансируемого федеральным подоходным налогом, была одета в белую майку, узкие джинсы, босоножки на танкетке. Серьги-кольца сверкали. Больше макияжа, чем ее обычный быстрый утренний мазок, включая слишком много матовой розовой помады.
  Майло сказал: «Это новая сторона тебя, Гейл».
  «Мне нравится быть девочкой».
  Он сгорбился на переднем пассажирском сиденье. Я сидел сзади один.
  Машина была безупречна, но пахла она ванилью, как будто кто-то ел тесто для печенья.
  Человек, которого его работодатели знали как М. Карло Скоппио, оставался в юридической фирме с момента прибытия, за исключением десятиминутного перекура на задней парковке. Никаких шансов забрать его, когда он уезжал; еще трое никотиновых фриков баловали себя поблизости.
  Несколько раз Скоппио доводил людей на костылях до входной двери фирмы. Пара хромых, похоже, были инвалидами.
   В три часа дня, когда таракан-тренер просигналил «Ла Кукарача»,
  Скоппио не входил в небольшую толпу, ринувшуюся за закусками.
  «Может быть, он мошенничает», — сказал Линдстром. «Сберегает свои с трудом заработанные кровавые деньги на черный день».
  Семь полицейских из отряда по задержанию беглецов были размещены в разных точках района. Место было не идеальным для слежки: интенсивное движение на Сото сделало бы быстрый рывок через улицу опасным, а слабое пешеходное движение уничтожило бы возможность наблюдения на тротуаре. Участок, где курил Скоппио, был заблокирован с севера более глубокими зданиями, одним въездом и выездом, потрескавшейся подъездной дорогой. На востоке извивался лабиринт жилых переулков, на западе была магистраль, скоростная автострада близко, въезд на трассу в поле зрения, что повышало риск скоростной погони. Хотя в четыре тридцать вечера любой художник-лама столкнулся бы бампер к бамперу.
  Пока Скоппио трудился в чудесном мире расследования личных травм, дом, который он делил с Ларой Риен и Дорин Фредд, разгромили Мо Рид, Шон Бинчи и эксперт по местам преступлений Шеридан.
  Никаких следов от жилища Фредда, никакой крови, кроме нескольких точек под зеркалом в ванной, вероятно, следов от порезов после бритья. Никаких признаков того, что в бунгало когда-либо происходило что-то насильственное.
  Специалист взял мазок, снял отпечатки пальцев и ушел.
  Бинчи и Рид нашли коробку с пистолетом именно там, где, как сказал Риен, она должна быть. Наверху лежал черный пластиковый кейс с .22
  S&W, серийные номера выведены, но, вероятно, доступны химическим путем.
  Бинчи отвез пистолет в баллистическую лабораторию. Окончательный отчет потребовал времени, но аналитик увидел достаточно, чтобы предположить, что пули Бэкера и Эскобара были выпущены из одного и того же оружия.
  Тщательный осмотр Ридом комнаты за комнатой выявил целый арсенал под кроватью: три винтовки, дробовик, коробки с боеприпасами. Может быть, Риен говорил правду о плохих снах.
  На орудии убийства были обнаружены как ее отпечатки, так и отпечатки Монте.
  Длинноствольное ружье, вставленное во влагалище Дорин Фредд, могло быть любым из нескольких в коллекции, но, как и предполагал доктор Джерниган, там действительно оказался Charter Arms Bulldog.
   В верхнем ящике стола в гостевой спальне лежали газетные отчеты об эпизоде с рысьей шерстью, а также письмо о зачислении Риен в медшколу, сильно замусоленное. В нижнем ящике обнаружились пакетики с рецептурными транквилизаторами и кристаллы чего-то похожего на метамфетамин.
  Буфетная была забита прочными муслиновыми сумками, набитыми пачками счетов.
  Рид подсчитал общую сумму трижды: 46 850 долларов.
  «Проверил обе кредитные карты на предмет расходов с тех пор, как они вернулись из Вашингтона, Лу. Они были на ужине три раза, он плохой любитель чаевых, общая сумма расходов составила 146,79 долларов. Больше ничего существенного на картах не высветилось, только около сотни пустячных расходов. Но я нашел несколько спичечных коробков из трех индийских казино в его тумбочке, так что это могло объяснить остальное».
  «Ты ошибаешься, Моисей».
  "Сэр?"
  «Что они ели на десерт во время этих ужинов?»
  «Надеюсь, ты скромный пирожок, Лу».
  В четыре пятьдесят шесть вечера две испанки средних лет в повседневной одежде выехали из юридической фирмы на потрепанном Nissan, за ними следовала молодая блондинка, опознанная как Келли Бэрд Энглунд, дочь старшего партнера и сама юрист, на пудрово-голубом кабриолете Jaguar. Через несколько секунд папочка Брайан Бэрд, тучный в плохом синем костюме, поплелся к своему черному Mercedes. Эд Хабиб, не в лучшей галантерее, небрежно управлял своим черным Lexus LX, разговаривая по телефону, за ним следовал Оуэн Гарроуэй, аристократ в полосатом костюме, с апломбом управлявший своим черным Porsche Cayman.
  «Черный — это новый черный», — сказала Гейл Линдстром.
  Никаких следов Карло Скоппио, и это не изменилось за пятнадцать пятнадцать.
  Линдстром задумался. «Возможно, он пытался связаться с Риеном, не смог с ней связаться, каким-то образом узнал, что она в тюрьме».
  Майло сказал: «Ее доставили прямо в High-Power. Уиммерс сам этим занимался».
  «Я просто говорю».
  «Продолжай в том же духе, Гейл».
  "Что?"
  «Быть маленьким комочком человеческого Прозака — ладно, поехали».
  Скоппио не появился, но тощий, скрытный, рыжеволосый мужчина с рюкзаком обошел дом сзади, проверил пикап Скоппио, побежал к двери. Бинокль показал лицо, изуродованное гнойничковыми высыпаниями. Постоянное, дерганое движение было танцем часа.
  «Ваш дружелюбный сосед-наркоман», — сказал Линдстром. «Быстрая доставка».
  Дверь треснула. Дилер был внутри девяносто секунд, поспешил уйти.
  Майло взял рацию. «Для тех, кто не видит, наш объект только что купил наркотики, вероятно, метамфетамин, и сейчас может его подкалывать. Так что учтите это в уровне опасности».
  Многочисленные согласия с мест.
  Четыре минуты спустя Карло Скоппио вышел.
  Он сменил деловой повседневный на джинсы, кроссовки, мешковатую серую толстовку с капюшоном, которая придавала его фигуре среднего размера иллюзию объема. Небольшая белая прореха на левом рукаве соответствовала гиперувеличенной фотографии безопасности из хранилища.
  В руках у него спортивная сумка.
  Ничем не примечательный мужчина с покатыми плечами, мягким квадратным лицом, темными вьющимися волосами. Глаза как у американских горок.
  Он отряхнулся, как мокрая собака. Побежал на месте. Покачал головой. Направился к своему грузовику.
  Линдстром сказал: «Для меня это определенно подстройка. Надеюсь, в этой сумке нет ничего отвратительного».
  «Может быть, он собирается заняться спортом», — сказал Майло.
   «Господин Буквальный».
  «Я становлюсь слишком старым для символизма».
  Грузовик Скоппио выехал со стоянки.
  Линдстром спросил: «Готов?»
  «Подожди, Гейл».
  «Ты это называешь». Ее руки подпрыгивали на руле. «Хотя я должна отметить, что если он действительно уйдет слишком далеко вперед...»
  «Да, дорогая, как скажешь, дорогая, я помою посуду, дорогая».
  «Ты и я в домашнем счастье», — сказал Линдстром. «Я уверен, что мой партнер нашел бы это таким же забавным, как и твой».
  Майло рассмеялся. «Теперь мы идем».
  Карло Скоппио проехал по автостраде, продолжил движение на юг в Вашингтон, направился на запад. Сразу за Вермонтом он въехал в обшарпанный торговый центр. Было много свободных мест, но пончиковая и прачечная-автомат работали неплохо. Как и Dynamite Action Gym , название которого было написано тайскими буквами, широко открытая дверь демонстрировала яркий свет.
  Грузовик припарковался перед ним. Скоппио вышел, вошел.
  Линдстром сказал: «Полагаю, это происходит буквально».
  Майло взял рацию. «Кто-нибудь похож на завсегдатая спортзала?»
  Главный беглый полицейский сказал: «Должно быть, это Лопес».
  "Где он?"
  Другой голос сказал: «Я здесь, Лу, в квартале к югу».
  «Что на тебе надето?»
  Начальник полиции сказал: «То, что он всегда делает, — носит майку без рукавов, демонстрируя свое оружие».
  Сникерс с поля.
  Лопес сказала: «Ты поняла, тетя».
  
  Майло сказал: «Как насчет того, чтобы зайти внутрь и побыть тетей. Если это безопасно, осмотрите объект».
  «Если это открытая ситуация, то все должно быть просто, сэр. Если это что-то из членских вопросов, блокировка стойки регистрации, то это может быть сложно».
  «Есть только один способ узнать это, офицер Лопес».
  В шесть одиннадцать вечера Джаррел Лопес с его 19-дюймовой шеей, 20-дюймовыми бицепсами и массивными бедрами появился в спортзале.
  Он вышел через несколько мгновений. Потрусил к машине Федерала. «Хорошая открытая обстановка, в основном боевые искусства, но немного обычного бокса. Объект работает с грушей».
  «Боксер».
  «Он бьет как девчонка. Ты хочешь, чтобы я купил однодневный пробный абонемент, пошел и присматривал?»
  «Лучше бы ты вернулся к своим приятелям, вооруженным и опасным».
  «Вот что я сказал себе сегодня утром, Лу. Прекрасное голубое небо, мне бы пригодились вооруженные и опасные».
  К шести сорока восьми вечера Гейл Линдстром вышла из машины, а Майло сел за руль. Проверив макияж, она поправила прическу, прошествовала в магазин пончиков, вышла с дымящейся чашкой. Ее собственная толстовка с капюшоном, облегающая и персикового велюра, хорошо справилась с задачей скрыть провод, заправленный сзади в ее джинсы.
  Никаких заимствований у Аарона Фокса, у Бюро был свой собственный сундук с игрушками.
  Линдстром сказал: «Это мы называем электрическими стрингами».
  «Ой», — сказал Майло.
  «Не обязательно».
  В семь четырнадцать Карло Скоппио вышел из спортзала уставшим и слегка покрасневшим.
  Прежде чем он дошел до своего грузовика, к нему подошла молодая женщина в персиковой толстовке с капюшоном. Она улыбалась, но заметно нервничала.
   "Прошу прощения?"
   «Угу».
   «Кажется, я заблудился. Это плохой район?»
   «Может быть. Откуда ты?»
   «Темпе. Это Аризона. Я должен был встретиться с кем-то в Голливуд и Вайн. Это близко отсюда?
  Презрительный смех. «Не совсем так».
   «Вы шутите».
   «Вы довольно далеко оттуда. У вас есть машина?»
  «Я сел на автобус. От Union Station. Они сказали выйти на Je erson, а потом пересесть на… Я забыл. Так что, здесь отвратительно?»
  «Я бы не остался здесь один после наступления темноты».
  «О, чувак… можешь ли ты показать мне Голливуд?»
  Смех. «Я могу указать — это там. На север. Но вы не сможете пройти там».
  «Есть ли автобус?»
   «Понятия не имею, что за…»
  Карло Скоппио напрягся, когда Майло и еще шесть крупных мужчин с криками побежали к нему. Гейл Линдстром вытащила свои штаны, сказала ему, что он арестован. Скоппио ударил по штанам, коснулся предплечья Линдстром, сбросил ее с равновесия.
  Басовый хор команд заполнил торговый центр, когда Скоппио сбросил свою спортивную сумку, приняв боксерскую стойку. Кулаки вверх, смехотворно причудливо.
  «Полицияполицияполицияподнимите руки так, чтобы их было видно вашируки, руки вверх!”
  Скоппио моргнул. Поднял одну руку.
  Другой он засунул за пояс толстовки, сунул руку и вытащил что-то длинноствольное и блестящее.
   Хор сменил гимн: «Гунгунгунгунгун!» Скоппио выпрямил оружие. Майло прицелился из «Глока».
  Те же инстинкты, что и несколько дней назад в Могуле, где он отнял годы жизни у офицера Рэнди Торпа.
  Торп поступил умно.
  Скоппио прищурился. Его палец побелел.
  Мило красный.
  Так же поступили и все остальные.
   ГЛАВА
  44
  Доктор Кларисса Джерниган сказала: «Это вскрытие было забавным».
  «Это просто улет», — сказал Майло.
  Кабинет патологоанатома в склепе мог находиться где угодно.
  Никаких образцов, плавающих в формальдегиде, никакого болезненного юмора.
  Горшечные перуанские лилии и кактусы стояли на низкой белой книжной полке, рядом с веселыми семейными фотографиями. Джерниган и пять здоровых на вид детей и муж, похожий на банкира.
  Она сказала: «Я имею в виду развлечение с точки зрения интеллектуальной головоломки.
  В вашего мистера Скоппио попало двадцать восемь пуль из пяти разных видов оружия, и по крайней мере четыре раны теоретически были смертельными. Мне не нужно точно определять, какая из них его прикончила, потому что, честно говоря, кому какое дело, он решето. Но если бы я писал это для Journal of Forensic «Наука» , я бы обозначил лобную рану головы. Крупнокалиберная пуля прошла прямо через кору головного мозга и нырнула в ствол мозга».
  «Три пять семь?»
  Кивнуть. «Твоя?»
  «У меня девятимиллиметровый».
  «Как и двое других стрелков. Винтовки нет. Как так? Беглецы всегда носят с собой штурмовые винтовки».
  «У офицера не было возможности сделать точный выстрел».
  «Перестрелка в торговом центре OK Mall… ну, если ваш девятимиллиметровый попал куда-нибудь выше грудной клетки, можете удостоить себя почетного упоминания. А если попал в ноги?» Пожимание плечами.
   Майло не заполнил пропуск.
  Джерниган сказал: «С точки зрения того, почему он столкнулся с такой мощной репутацией, это компетенция доктора Делавэра». Мне: «Я спокойно отношусь к самоубийству полицейского. А вы?»
  Я сказал: «Меня это устраивает».
  «Я собираюсь написать, что его врожденные психические проблемы были вызваны интоксикацией амфетамином, потому что мы хотим свалить все на этого ублюдка и убедиться, что ни один тип из Американского союза защиты гражданских свобод не начнет ныть и стонать».
  Майло спросил: «Он что, сильно тюнинговал?»
  «Я удивлен, что он не выпрыгнул из своей кожи, лейтенант. В любом случае, я не вижу проблемы, надеюсь, что и канцелярские воротилы тоже не выпрыгнут».
  «Скоро узнаю. Встреча с шефом через час».
  «Это должно быть весело». Она проводила нас до двери. Майло сказал:
  «Спасибо, Док».
  «Спасибо. За то, что вы сделали с Бобби. Бобби был славным парнем. Я знаю, что должен быть объективным, но когда я узнал, что этот ублюдок устроил на него засаду, я позволил себе немного удовольствия, когда оторвал его чертово лицо от его чертового черепа. И, кстати, я помню свое обещание насчет вскрытий. Если только вы не будете давить».
   ГЛАВА
  45
  Майло поехал в кабинет начальника, а я вернулся домой.
  Объезжая, я проехал мимо стоянки на Бороди. Все угли убраны, выровнены бульдозером, окружены новым, солидным забором.
  Дойл Бричински сидел в своей машине у обочины. Казалось, он дремал, но когда я проезжал мимо, он помахал мне рукой.
  Я отступил. «Вернулся на работу, да?»
  «Компания наконец-то взялась за дело», — сказал он. «Поняли, что им лучше иметь меня каждый день, весь день. Иногда они дают мне двойную. Когда я не нужен маме, я здесь».
  «Продолжайте в том же духе».
  Он отдал честь. «Единственный способ, который я знаю».
  Майло не позвонил после встречи с шефом, и я задался вопросом, не прошла ли она плохо.
  Вероятно, он направляется в Юго-Западный дивизион. Возможно, этот реберный сустав все еще функционирует, и он нырнет в семь блюд трансжирного блаженства.
  Он зашел на следующее утро, в рубашке цвета алоха цвета пур, мешковатых коричневых брюках, ботинках-пустынях. Я работал над отчетами об опеке, Бланш свернулась у меня на коленях.
  Она подпрыгнула и улыбнулась ему.
  Он сказал: «Мне нужно нагнуться? В следующий раз возьми дога», но погладил ее по голове гораздо дольше, чем того требовала простая вежливость.
   Я спросил: «Отпуск или мечта?»
  «Две недели солнца и веселья. Рику удалось выкроить немного времени. Завтра утром мы отправляемся на Большой остров».
  «Думай обо мне на луау».
  «То, о чем я думаю на луау, — это еще больше луау».
  Он прошел на кухню, достал из холодильника полпинты апельсинового сока, надел стаканы и прочитал срок годности. «Прошла неделя, я делаю тебе одолжение». Он перевернул коробку, отхлебнул.
  Бланш завороженно наблюдала. Его привычки в еде никогда не переставали ее озадачивать.
  Я сказал: «Две недели. Никаких концертов на юго-западе?»
  Раздавив и отбросив пустую коробку, он достал тарелку с холодным ростбифом, поставил ее на стол. «Планы изменились».
  «Торговцы оружием на радаре?»
  «Все еще на радаре, но я не буду смотреть на экран».
  «Шеф доволен».
  «Неактуальная концепция для него. Я просто поднял тот факт, что я закрыл «Бейкер и Дорин» задолго до его крайнего срока, в дополнение к предотвращению потенциального поджога, схватив Хельгу.
  Но я не был счастлив из-за двух скелетов в Prius. Да, это было дело Ван Найс, но я проверил, и Ван Найс не занимался этим, никто не занимался, и я подумал, что это вопиющий позор. Я также сообщил ему, что когда я ехал в аэропорт Ван Найс несколько ночей назад, ангар 13А был полностью очищен. Ни самолета, ни машин, ни газиллиона долларов'
  стоимость золота, мехов, бриллиантов и произведений искусства. Никаких отчетов о скелетах, когда-либо доставленных в склеп, и у FAA не было никаких записей о том, что самолет когда-либо взлетал. Не говоря уже об отсутствии хотя бы одной буквы типографской краски. Ответ Его Преосвященства был его фирменным знаком сочувствия».
  «Я знаю, через что ты проходишь?»
  «Не жалуйся, Стерджис, мы оба жертвы политиков и дипломатов, они все педики из Лиги плюща, компенсирующие короткие сроки.
  «Дики, и не обижайтесь на слово «педик», я говорю в общем».
  Затем он выводит меня из своего офиса, сообщает, что мне нужно сосредоточиться на Западном Лос-Анджелесе, а не совать свой нос в какие-либо другие секторы.
  случаев. Я говорю: «Могу ли я понимать это как Southwest, а также Van Nuys, сэр?» Он говорит: «Не заставляй меня объяснять, Sturgis. Это истощает мою простату».
   ГЛАВА
  46
  Во время интервью с Ларой Риен Майло использовал бескомпромиссный подход Джона Нгуена к судебному преследованию в качестве тактики запугивания.
  Немного перформанса, но отчасти и документального.
  Адвокаты Рие Эна подали ходатайства об отклонении иска; Нгуен с растущей яростью отражал каждое ходатайство и каждый раз побеждал.
  Их следующим шагом было нападение на допустимость различных доказательств. В рамках этого я был допрошен для дачи показаний о психическом состоянии Риена во время «явно запугивающего и оскорбительного допроса детектива Стерджиса».
  Нгуен сказал: «Не отвечайте, я разберусь с этим», и когда команда защиты попыталась договориться о признании вины, смягчив обвинения, Нгуен пригрозил смертной казнью, указав на то, что отпечатки пальцев Риена на орудии убийства делают это очевидным, особые обстоятельства из-за множества жертв, подстерегающие обстоятельства, крайняя жестокость и развращенность, убийство ради выгоды.
  Ри признал себя виновным по одному пункту обвинения в убийстве второй степени в обмен на теоретическую возможность условно-досрочного освобождения.
  Нгуен сказал: «Меня это устраивает, а всех остальных — нет, это их проблемы».
  Я продолжал проверять Интернет в поисках упоминаний о Далии Джемейн или Принце Тедди.
  Ее имя так и не было упомянуто, но через четыре месяца после убийств на башне азиатская служба новостей сообщила о «трагической смерти принца Тарика Бандара Асмана Куамаха Маджура в результате несчастного случая во время дайвинга у берегов Сранила». Султан, «пораженный горем и встревоженный», объявил неделю национального траура и сообщил, что детский онкологический центр, который станет венцом медицинского центра мирового класса, запланированного для Сранила, будет назван в честь принца.
  «Мой брат был бескорыстным человеком, и особое место в его сердце занимали дети».
  Неделю спустя повстанцы попытались штурмовать южные пляжи острова. Войска султана отбросили их, но некоторые комментаторы считали, что это было только начало.
  Выйдя из машины, я переоделся в беговую одежду, побежал на юг по Глену, сделал несколько хорошо отработанных поворотов и оказался на Бороди Лейн.
  Дойл Бричински ушел. Мужчины в касках были заняты тем, что сколачивали каркас огромного дома. Три этажа, подземная парковка, множество фронтонов и авантюрные окна. Стиль, который невозможно было определить, кроме как Look At Me!
  Там, где должен был быть тротуар, если бы это был такой район, стояла парочка, указывала пальцем и разговаривала.
  Потрясающая блондинка, около тридцати, хорошо подтянутое тело, скульптурное лицо. На ней был розовый кашемир, бледно-голубой шелковый шарф, коричневые туфли-лодочки из крокодиловой кожи, крупные бриллианты. Мужчина, обнимавший ее, был ближе к шестидесяти, немного толстый в районе талии, с волнистыми серебристыми волосами, оттенок которых требовал усилий. Мягкий голубой пиджак, белые льняные брюки, красный носовой платок, вываливающийся из нагрудного кармана, как кровь из огнестрельного ранения.
  На обоих дизайнерские солнцезащитные очки.
  Когда я пробегала мимо них, женщина сказала: «О, это будет великолепно, дорогой».
   Фэй
   Книги Джонатана Келлермана ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА
  РОМАНЫ АЛЕКСА ДЕЛАВЭРА
  Выживание сильнейших
  Доказательства (2009)
  (1997)
  Кости (2008)
  Клиника (1997)
  Принуждение
  Интернет (1996)
  (2008)
  Одержимость (2007) Самооборона (1995)
  Унесенные (2006)
  Плохая любовь (1994)
  Ярость (2005)
  Дьявольский вальс (1993)
  Терапия (2004) Частные детективы (1992)
  Холодное сердце
  Бомба замедленного действия (1990)
  (2003)
  Книга убийств. Молчаливый партнер (1989)
  (2002)
  Плоть и кровь на грани (1987)
  (2001)
  Доктор Смерть (2000) Анализ крови (1986)
  Монстр (1999)
  Когда Ветвь
   Брейки (1985)
  ДРУГИЕ РОМАНЫ
  Настоящие детективы (2009)
  Смертные преступления (совместно с Фэй Келлерман, 2006)
  Извращенный (2004)
  Двойное убийство (совместно с Фэй Келлерман, 2004)
  Клуб заговорщиков (2003)
  Билли Стрейт (1998)
  Театр мясника (1988)
  ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
  С прикрепленными струнами: Искусство и красота винтажных гитар (2008)
  Savage Spawn: Размышления о жестоких детях (1999) Помощь робкому ребенку (1981)
  Психологические аспекты детского рака (1980) ДЛЯ ДЕТЕЙ, ПИСЬМЕННО И ИЛЛЮСТРИРОВАНО
  Азбука странных созданий Джонатана Келлермана (1995) Папа, папочка, можешь ли ты дотронуться до неба? (1994)
   ОБ АВТОРЕ
  ДЖОНАТАН КЕЛЛЕРМАН — один из самых популярных авторов в мире. Он привнес свой опыт клинического психолога в более чем тридцать бестселлеров криминальных романов, включая серию Алекса Делавэра, Театр мясника, Билли Стрейт, The Conspiracy Club, Twisted и True Детективы . Вместе со своей женой, писательницей Фэй Келлерман, он стал соавтором бестселлеров «Двойное убийство» и «Капитал». Преступления . Он является автором многочисленных эссе, рассказов, научных статей, двух детских книг и трех томов по психологии, включая «Дикое порождение: размышления о Жестокие дети , а также богато иллюстрированный С Strings Attached: The Art and Beauty of Vintage Guitars . Он получил премии Goldwyn, Edgar и Anthony, а также был номинирован на премию Shamus Award. Джонатан и Фэй Келлерман живут в Калифорнии и Нью-Мексико. Среди их четверых детей — писатели Джесси Келлерман и Ализа Келлерман.
  www.jonathankellerman.com
   Продолжайте читать отрывок из
  Жертвы
  Джонатан Келлерман
  Опубликовано Ballantine Books
   ГЛАВА
  1
  Этот был другим.
  Первым намеком было сообщение Майло, произнесенное им в восемь утра и лишенное подробностей.
   Мне нужно, чтобы ты кое-что увидел, Алекс. Вот адрес .
  Час спустя я показывал удостоверение личности охраннику ленты. Он поморщился. «Там, наверху, доктор». Указывая на второй этаж небесно-голубого дуплекса, отделанного шоколадно-коричневым, он опустил руку к своему ремню Сэма Брауна, словно готовясь к самообороне.
  Хорошее старое здание, классическая архитектура Cal-Spanish, но цвет был неправильным. Как и тишина улицы, распиленной на козлах с обоих концов. Три патрульные машины и LTD цвета ливера были беспорядочно припаркованы поперек асфальта. Пока не прибыли ни фургоны криминалистической лаборатории, ни машины коронера.
  Я спросил: «Плохо?»
  На форме было написано: «Возможно, для этого есть более подходящее слово, но и это сработает».
  Майло стоял на площадке у двери и ничего не делал.
  Никакого курения сигар, записей в блокноте или ворчливых приказов. Поставив ноги на землю, опустив руки по бокам, он уставился на какую-то далекую галактику.
   Его синяя нейлоновая ветровка отражала солнечные лучи под странными углами.
  Его черные волосы были мягкими, его изрытое лицо имело цвет и текстуру творога, который уже не в лучшем состоянии. Белая рубашка сморщилась до крепа.
  Пшеничного цвета шнуры сползли под его живот. Галстук был жалким лоскутком полиэстера.
  Он выглядел так, будто оделся с повязкой на глазах.
  Когда я поднимался по лестнице, он меня не узнал.
  Когда я был в шести шагах, он сказал: «Ты хорошо провел время».
  «Легкое движение».
  «Извините», — сказал он.
  "За что?"
  «Включая тебя», — он протянул мне перчатки и бумажные пинетки.
  Я придержала ему дверь. Он остался снаружи.
  Женщина находилась в задней части передней комнаты квартиры, на спине. Кухня позади нее была пуста, столешницы пусты, старый холодильник цвета авокадо без фотографий, магнитов или памятных вещей.
  Две двери слева были закрыты и заклеены желтой лентой. Я воспринял это как « Не входить» . На каждом окне были задернуты шторы. Флуоресцентное освещение на кухне создавало противный псевдорассвет.
  Голова женщины была резко повернута вправо. Распухший язык свисал между дряблыми, раздутыми губами.
  Вялая шея. Гротескное положение, которое некоторые коронеры могли бы назвать
  «несовместимо с жизнью».
  Крупная женщина, широкая в плечах и бедрах. Возраст от конца пятидесятых до начала шестидесятых, с агрессивным подбородком и короткими, жесткими седыми волосами.
  Коричневые спортивные штаны закрывали ее ниже талии. Ноги были босые.
  Неотполированные ногти на ногах были коротко подстрижены. Грязные подошвы говорили о том, что ходить дома босиком — это обычное дело.
  Выше пояса пота было то, что осталось от голого торса. Ее живот был разрезан горизонтально ниже пупка в
   грубое приближение кесарева сечения. Вертикальный разрез пересекал боковой разрез в центре, создавая рану в форме звезды.
  Повреждение напомнило мне один из тех резиновых кошельков, которые полагаются на поверхностное натяжение для защиты вещей. Сожмите, чтобы создать звездообразное отверстие, затем засуньте руку и зачерпните.
  Из этого сосуда вышло ожерелье из кишок, помещенное ниже декольте женщины и уложенное как pu y шарф модницы. Один конец заканчивался у ее правой ключицы. Желчные прожилки спускались по ее правой груди и попадали на грудную клетку. Остальные ее внутренности были стянуты в кучу и оставлены около ее левого бедра.
  Стопка лежала на некогда белом полотенце, сложенном вдвое. Под ним было аккуратно разложено большее бордовое полотенце. Четыре других куска махровой ткани образовали импровизированный брезент, который защищал бежевый ковер от стены до стены от биохимического воздействия. Полотенца были разложены точно, края равномерно перекрывали друг друга примерно на дюйм. Возле правого бедра женщины лежала бледно-голубая футболка, также сложенная. Безупречно.
  Сложенное вдвое белое полотенце впитало много телесной жидкости, но часть просочилась в темно-бордовый нижний слой. Запах был бы достаточно плох без начальных стадий разложения.
  На одном из полотенец под телом была надпись. Серебряная банная простыня с вышитой надписью Vita белым цветом.
  «Жизнь» по-латыни или по-итальянски. Какое-то чудовищное представление об иронии?
  Кишки были зеленовато-коричневые с розовыми пятнами в некоторых местах, черные в других. Матовый блеск оболочки, некоторые сморщенные, что говорило о том, что они сушились некоторое время. В квартире было прохладно, на добрых десять градусов ниже приятной весенней погоды снаружи. Стук хриплого кондиционера в одном из окон гостиной был неизбежен, как только я его заметил. Шумный аппарат, ржавый на болтах, но достаточно эффективный, чтобы вымывать влагу из воздуха и замедлять гниение.
  Но гниение неизбежно, а цвет кожи женщины был совсем не таким, какой можно увидеть за пределами морга.
   Несовместимо с жизнью .
   Я наклонился, чтобы осмотреть раны. Оба удара были уверенными, без явных следов колебаний, плавно прорезавшими слои кожи, подкожного жира, диафрагмальной мышцы.
  Никаких ссадин в области гениталий и удивительно мало крови для такой жестокости. Никаких брызг или струй или следов борьбы. Все эти полотенца; ужасно компульсивно.
  Догадки заполнили мою голову плохими картинками.
  Крайне острое лезвие, вероятно, не зазубренное. Скручивание шеи убило ее быстро, и она была мертва во время операции, окончательная анестезия. Убийца преследовал ее с достаточной тщательностью, чтобы знать, что она будет принадлежать ему на некоторое время. Достигнув полного контроля, он занялся хореографией: разложил полотенца, заправил и выровнял, достигнув приятной симметрии.
  Затем он уложил ее, снял с нее футболку, стараясь, чтобы она не испачкалась.
  Отойдя, он осмотрел свою подготовительную работу. Пришло время для клинка.
  А затем начинается настоящее веселье: анатомические исследования.
  Несмотря на резню и отвратительную форму шеи, она выглядела мирно. По какой-то причине это делало то, что с ней сделали, еще хуже.
  Я осмотрел остальную часть комнаты. Никаких повреждений входной двери или других признаков взлома. Голые бежевые стены обивали дешевую мягкую мебель, покрытую мятой охряной тканью, которая подражала парче, но не дотягивала. Белые керамические лампы-ульи выглядели так, будто их разобьет от щелчка пальцем.
  Обеденная зона была обставлена карточным столом и двумя складными стульями. На столе стояла коричневая картонная коробка из-под пиццы на вынос.
  Кто-то — вероятно, Майло — положил рядом желтый пластиковый маркер для улик. Это заставило меня присмотреться повнимательнее.
  Никакого названия бренда на коробке, только ПИЦЦА!, написанная сочным красным курсивом над карикатурой на дородного усатого шеф-повара. Завитки более мелких букв роились вокруг застенчивой ухмылки шеф-повара.
  Свежая пицца!
   Много вкуса!
   Ох ля ля!
   Мммм, ням!
   Приятного аппетита!
  Коробка была девственно чистой, ни пятнышка жира или отпечатка пальца. Я наклонился, чтобы понюхать, но не уловил запаха пиццы. Но разложение заполнило мой нос; пройдет некоторое время, прежде чем я почувствую что-то, кроме запаха смерти.
  Если бы это было место преступления другого типа, какой-нибудь детектив мог бы отпускать отвратительные шутки о бесплатном обеде.
  Детективом, расследовавшим это дело, был лейтенант, который видел сотни, а может быть, и тысячи убийств, но решил некоторое время оставаться на улице.
  Я выпускаю больше мысленных картинок. Некоторые заканчиваются тем, что какой-то чокнутый курьер звонит в дверь, а затем умудряется заговорить с собой.
  Наблюдая, как добыча тянется к ее сумочке? Ждал идеального момента, чтобы подойти к ней сзади и схватить ее за голову обеими руками.
  Быстрый молниеносный поворот. Спинной мозг отделится и всё.
  Чтобы сделать это правильно, требовались сила и уверенность.
  Это и отсутствие очевидных доказательств передачи — даже отпечатка ботинка — кричали об опыте. Если в Лос-Анджелесе и было похожее убийство, я о нем не слышал.
  Несмотря на всю эту скрупулезность, волосы на висках женщины могут оказаться хорошим местом для поиска ДНК-трансфера.
  Психопаты не особо потеют, но кто знает.
  Я еще раз осмотрел комнату.
  Кстати о сумочках: ее нигде не было видно.
  Ограбление как последующая мысль? Скорее всего, захват сувениров был частью плана.
  Отойдя от тела, я задался вопросом, были ли последние мысли женщины о хрустящем тесте, моцарелле и уютном ужине босиком.
  Звонок в дверь был последней музыкой, которую она слышала.
  Я остался в квартире еще на некоторое время, пытаясь что-то понять.
  Ужасная ловкость этого скручивания шеи заставила меня задуматься о ком-то, кто занимается боевыми искусствами.
  Вышитое полотенце меня смутило.
   Вита. Жизнь .
  Может, он принес ее, а остальное взял из ее бельевого шкафа?
   Ммм. Приятного аппетита. За жизнь .
  Запах разложения усилился, мои глаза заслезились и помутнели, а ожерелье из кишок превратилось в змею.
  Удав унылый, толстый и вялый после обильной еды.
  Я мог бы постоять и сделать вид, что все это понятно, или поспешить наружу и попытаться подавить волну тошноты, поднимающуюся у меня в кишках.
  Несложный выбор.
  
  Структура документа
   • Титульный лист
   • Авторские права
   • Содержание
   • Глава 1
   • Глава 2
   • Глава 3
   • Глава 4
   • Глава 5
   • Глава 6
   • Глава 7
   • Глава 8
   • Глава 9
   • Глава 10
   • Глава 11
   • Глава 12
   • Глава 13
   • Глава 14
   • Глава 15
   • Глава 16
   • Глава 17
   • Глава 18
   • Глава 19
   • Глава 20
   • Глава 21
   • Глава 22
   • Глава 23
   • Глава 24
   • Глава 25
   • Глава 26
   • Глава 27
   • Глава 28
   • Глава 29
   • Глава 30
   • Глава 31
   • Глава 32
   • Глава 33
   • Глава 34
   • Глава 35
   • Глава 36
   • Глава 37
   • Глава 38
   • Глава 39
   • Глава 40
   • Глава 41
   • Глава 42
   • Глава 43
   • Глава 44
   • Глава 45
   • Глава 46
  
   Обман (пер. Павел Андреевич Кодряной) (Алекс Делавэр - 25)
  
  Джонатан Келлерман
  Обман
  
  Jonathan Kellerman
  
  Deception
  
   Оскару
  
  
  Глава 1
  
  Ее глаза будто жили собственной жизнью.
  
  Почти бесцветные, с опущенными вниз уголками, они смотрели в объектив камеры, странным образом одновременно выражая вызов на бой – и капитуляцию.
  
  Женщина не двигалась. Камера тоже была неподвижна. Стена за спиной женщины – фиолетово-коричневая, цвета трехдневного синяка под глазом; диван, на который она забралась с ногами, – серый. Симпатичная, особенно если забыть о явном испуге на лице и в позе. Голова втянута в плечи, сухожилия на шее натянулись, как стальные тросы. Черное платье без рукавов подчеркивает белизну мягких рук. Переосветленные волосы вяло рассыпались по воротнику.
  
  Время шло, ничего не происходило. В других обстоятельствах я отпустил бы шутку насчет того, что вижу один из послевоенных антифильмов Энди Уорхола – бесконечных, статичных видов Эмпайр-стейт-билдинг или съемок спящего человека. Вот только когда видео для просмотра приносит лейтенант из отдела по расследованию убийств, с шутками лучше повременить.
  
  Лейтенант Майло Стёрджис стоял у меня за спиной. Черные волосы взъерошены, примерно в том же состоянии и плащ – дешевая зеленая тряпка, которую уже ничто не спасет. От плаща исходил неожиданно приятный растительный запах. Завтрак Майло, огромное буррито в картонной коробке, в каких отпускают еду навынос, лежал у меня на столе. Нетронутый. Обычно Майло еще с порога устремляется к моему холодильнику, именем закона производит конфискацию всего недостаточно диетического и запивает добычу добрым литром чего там еще найдется. Нынче же утром он прошествовал прямиком в мой кабинет и торжественно загрузил DVD:
  
  – На ваш суд, доктор!
  
  Моя маленькая французская бульдожка Бланш с необычно серьезным видом сидела рядом. Как всегда, она встретила Майло с улыбкой, но почувствовала, что не все в порядке, когда лейтенант не наклонился ее погладить. Я потрепал Бланш по узловатому затылку; она на секунду подняла на меня взгляд и вновь повернулась к монитору.
  
  Губы женщины дрогнули.
  
  – Сейчас начнется!
  
  Снова продолжительное молчание.
  
  – Поторопился, – нехотя признал Майло.
  
  – Меня зовут Элиза Фримен, – заговорила наконец женщина. – Я веду уроки и индивидуальные занятия в Виндзорской подготовительной академии, Брентвуд. – Она переплела пальцы, уронила руки на колени. – Я делаю эту запись, чтобы засвидетельствовать постоянные преследования и унижения, которым подвергаюсь со стороны других учителей Виндзорской подготовительной академии. Для краткости далее я буду называть ее просто Академией.
  
  Глубокий вдох.
  
  – В течение последних двух лет три преподавателя Академии регулярно совершают сексуальные домогательства в мой адрес. Ничем не спровоцированные домогательства, и я уже не нахожу себе места от беспокойства. Их имена… – Она подняла правую руку и вытянула вверх указательный палец. – Энрико Хауэр. Хэ-а-у-э-эр. – Еще один палец вверх. – Джеймс Уинтерторн. – Снова медленный, по буквам, повтор фамилии, потом – третий палец. – Пат Скэггс.
  
  Рука опустилась.
  
  – За два года Энрико Хауэр, Джеймс Уинтерторн и Пат Скэггс превратили мою жизнь в сущий ад своими постоянными преследованиями, для которых я не давала ни малейшего повода. Я записываю это видео на случай, если со мной что-то произойдет, чтобы полиция знала, где искать виновных. Я не знаю, что делать, я окончательно запугана и чувствую себя в западне, из которой нет выхода. Надеюсь, никому и никогда не придется смотреть эту запись, но если все-таки до этого дойдет, я рада, что сделала ее.
  
  Женщина закрыла глаза; губы ее беззвучно шевелились, тело обмякло. Вдруг она снова резко выпрямилась, гордо подняла голову. Во взгляде – вызов, отнюдь не капитуляция. Глядя прямо в камеру, она отрезала:
  
  – Спасибо за внимание!
  
  Синий экран.
  
  – Неплохая завязка для третьесортного кинца, а? – поинтересовался Майло.
  
  – С кинцом ты ко мне не заявился бы… Она убита?
  
  – Все может быть. На данный момент ее тело заморожено.
  
  – Хочешь сказать, лежит в холодильнике у патологоанатома, пока тот занят более неотложными делами?
  
  – Сегодня утром я – сама буквальность, – рассмеялся Майло. – Тело заморожено при помощи сухого льда. Твердой углекислоты. Ее нашли дома в ванне, заполненной сухим льдом.
  
  Я на мгновение попытался представить себе светловолосую женщину в виде мороженого трупа. Картинка мне не слишком понравилась, и я предпочел вернуться к дискуссии в привычной роли мудрого советника.
  
  – Какой-то умник попытался запутать вопрос о времени смерти? Или наоборот – психопат, придумавший новый способ продемонстрировать дело рук своих?
  
  Майло поморщился, словно оба варианта были ему одинаково неприятны. Извлек DVD, положил его обратно в прозрачную пластиковую коробку – не надевая перчаток, поскольку дактилоскопия диска уже была сделана. Никаких отпечатков, кроме «пальчиков» самой Элизы Фримен.
  
  – Ну, и что теперь? – спросил я.
  
  Майло повращал головой, разминая затекшую шею:
  
  – Кофе не найдется? И тостов?
  Глава 2
  
  Мы захватили с собой черный кофе в дорожных стаканчиках с крышками и шесть ломтей ржаного, с присыпкой, обильно намазанных маслом.
  
  Иногда, если Майло намерен по дороге подумать, сделать звонок, отправить эсэмэску или просто вздремнуть, он использует меня в качестве таксиста. Вообще-то правила департамента полиции Лос-Анджелеса запрещают такие вещи, но они много чего запрещают. Вместо оплаты по счетчику Майло ставит мне выпивку в баре или еще что-нибудь в том же духе.
  
  Сейчас он как раз был намерен подкрепиться, и я предложил свой «Кадиллак». Лейтенант отрицательно покрутил головой, рассыпая во все стороны крошки, и направился к своей нынешней полицейской машине без опознавательных знаков – бурому флегматичному «Шевроле». Мы двинулись на север по бульвару Беверли-Глен; одной рукой Майло держал руль, а другой запихивал в рот ржаные тосты. Полицейскую рацию он выключил. Буррито с удобством расположилось на заднем сиденье, напоминая о себе изысканным ароматом фасоли.
  
  – Хочешь знать почему? Чтобы не разводить свинарник в твоей машине, – сообщил Майло.
  
  – Я скорее хочу знать, куда мы едем.
  
  – Туда, где она умерла. В Студио-Сити.
  
  – Это ведь не Западный Лос-Анджелес, но дело все равно досталось тебе?
  
  – Официально это даже пока не убийство, но дело все равно досталось мне.
  
  Опытный психолог отличается от новичка тем, что знает, когда лучше промолчать. Я поудобней устроился в кресле и отпил кофе.
  
  – Надеюсь, у нее дома найдется микроволновка, чтобы разогреть буррито, – проворчал Майло.
  
  Дом Элизы Фримен, крытое толем зеленое бунгало, располагался на небольшой улочке к востоку от Лорел-Кэньон, севернее бульвара Вентура. Улочка пряталась в тени многочисленных деревьев, в кронах которых плели свои сети пауки. Слишком близко к бульвару, и, как следствие, – постоянный шум множества машин; а вот вид на город скрывался за растительностью и соседними зданиями. К зеленому домику вела подъездная дорожка, настолько узкая и неудобная, что больше напоминала случайную полоску бетона посреди укатанной грунтовки. У входа – серого цвета автомобиль. Не маленький, но все же недостаточно большой для того, чтобы скрыть от взгляда с улицы сомнительные достоинства жилища. Видавшую виды обшивку стен, местами протертую до деревянной основы. Искривившиеся оконные панели. Фундамент, просевший настолько, что дом заметно покосился вправо.
  
  А вот ни полицейских, охраняющих место преступления, ни даже заградительной ленты видно не было.
  
  – Когда ее нашли? – спросил я.
  
  – Вчера вечером. Нашел приятель Элизы. Сказал, что говорил с ней по телефону тремя днями раньше и с тех пор она не брала трубку. Получается, что-то произошло двое суток назад. В принципе, совпадает с предварительной оценкой времени смерти. Скорее всего, позавчера рано утром. Насколько мне объяснили, сухой лед не тает, а сублимирует, испаряется в атмосферу. Если б это был обычный лед, можно было бы попытаться определить время по количеству талой воды. В морозильнике сублимация шла бы со скоростью от трех до пяти килограммов в сутки; при комнатной температуре, конечно, быстрее.
  
  – А упаковка ото льда осталась?
  
  – Нет. В том-то и дело.
  
  Значит, кто-то прибрал за собой.
  
  – Обстановка на месте преступления сохранена?
  
  Майло нахмурился.
  
  – Мне как-то не довелось ознакомиться с обстановкой, поскольку я получил дело сегодня в пять сорок утра. В кои-то веки приснился хороший сон, и тут звонок от Вайнберга, зама нашего шефа… Через десять минут курьер привез ключи от дома, DVD и досье – практически пустое.
  
  – И так-то дело необычное, плюс еще вопиющее отклонение от должностных инструкций, – заметил я. – Похоже, приказ с самого верха.
  
  Машина медленно ползла по подъездной дорожке, пока Майло внимательно изучал окрестности. Густые заросли слева, двухэтажный особняк в колониальном стиле справа. Обшивка стен особняка – такая же, как и у бунгало, но, насколько я мог видеть, недавно выкрашена в белый цвет, а ставни, для контраста, – в черный. Обширный участок отделен от тощего клочка земли, на котором примостился домик Фримен, трехметровым оштукатуренным забором. По верху забора пущен ряд кирпичей, густо увитых бугенвилеей, которая обеспечивала дополнительную приватность.
  
  Вполне вероятно, бунгало в прошлой жизни было частью землевладения, располагавшегося вокруг особняка. В свое время склоны долины Сан-Фернандо покрывали довольно крупные поместья. Домик предназначался для гостей или для слуг. Возможно, для хранения упряжи, если хозяином поместья был голливудский актер из тех, что играли в ковбойских фильмах; такой вполне мог выбрать себе дом поближе к Бербанку, где тогда делались «натурные» съемки Дикого Запада.
  
  Майло окончательно сбросил скорость и остановился впритирку к серому «Форду».
  
  За рулем никого не было, но из-за бунгало навстречу нам вышел человек в двубортном костюме кремового цвета. Чуть-чуть выше ростом, чем Майло с его метром девяносто, широкоплечий, чернокожий, в очках. Костюм явно пошит на заказ, поскольку присутствия кобуры под мышкой почти не заметно.
  
  Вышедший небрежно кивнул:
  
  – Привет, Майло.
  
  – Здравствуй, Стэн.
  
  – А это?..
  
  – Доктор Делавэр.
  
  – А, твой психолог…
  
  – Звучит так, будто я прохожу у него терапию.
  
  – Терапия у нас сейчас в моде, Майло. Департамент одобряет, когда сотрудники заботятся о своем психическом здоровье.
  
  – Похоже, я пропустил этот циркуляр.
  
  Мужчина протянул огромную ладонь.
  
  – Меня зовут Стэнли Крейтон, доктор.
  
  Мы обменялись рукопожатием.
  
  – И что заставило тебя спуститься с Олимпа, Стэн? – поинтересовался Майло.
  
  – Это наш холм теперь так называется? Я здесь, чтобы присмотреть за местом преступления.
  
  – В списке служебных обязанностей капитана полиции появилась новая строка?
  
  – Приказы не обсуждаются, – парировал Крейтон и повернулся ко мне. – Что касается имеющихся у меня приказов, доктор… При всем уважении к вашей профессии вам не следует здесь находиться.
  
  – У него есть разрешение, Стэн.
  
  Крейтон нахмурился. Несмотря на холодное утро, на его шее проступила испарина.
  
  – Похоже, я пропустил этот циркуляр, Майло.
  
  – Неудивительно, учитывая, какие горы мудрости постоянно вываливает на тебя Его Великодушие.
  
  – Попробуй назвать так шефа в лицо, – Крейтон сверкнул великолепными зубами. – Доктор, вам действительно следует покинуть это место.
  
  – Стэн, ему действительно не следует делать ничего подобного.
  
  Улыбка Крейтона теперь больше напоминала угрожающий оскал.
  
  – Ты утверждаешь, что доктор имеет святейшее благословение присутствовать на данном конкретном месте преступления?
  
  – У меня есть причины рассказывать тебе сказки?
  
  – Причин нет, – согласился Крейтон. – Вот только человеческое поведение не всегда обусловлено рациональными причинами. Например, моя жена – врач, но это не мешает ей курить по полторы пачки в день.
  
  – А ты, Стэн, позвони прямо в Ватикан и наведи справки.
  
  Крейтон некоторое время внимательно меня разглядывал.
  
  – Доктор, если я правильно понимаю, лейтенант Стёрджис сообщил вам, что в этом деле требуется исключительная конфиденциальность?
  
  – Совершенно верно.
  
  – Исключительная, – повторил Крейтон.
  
  – Обожаю исключения, – ответил я.
  
  – Почему бы это, доктор?
  
  – Они значительно интересней правил.
  
  Крейтон опять изобразил улыбку. С тем же успехом можно было бы попытаться напялить на мастифа колготки.
  
  – Доктор, я уважаю вашу профессию; специальность моей жены – неврология, и она постоянно работает в контакте с психологами. Однако мне начинает казаться, что лейтенанту Стёрджису вы нужны не столько с профессиональной точки зрения, сколько за компанию. – Крейтон глубоко вдохнул, прежде чем продолжить: – Чтобы было с кем дурацкие шутки шутить.
  
  Прежде чем я успел ответить, он снова повернулся к Майло.
  
  – Сколько вам нужно здесь времени?
  
  – Трудно сказать.
  
  – Нельзя ли чуть поточнее?
  
  – Послушай, Стэн…
  
  – Ты видел фотографии с места преступления, тело давно увезли, отпечатки пальцев и пробы жидкостей – в лаборатории, компьютер жертвы исчез. Что ты собрался искать?
  
  И ни слова про DVD.
  
  – Черт возьми, Стэн, – возмутился Майло, – а зачем полиции вообще работать, когда каждый может нанять частного сыщика на detective.com?
  
  – Очень смешно. Ха. Ха. Ха, – объявил Крейтон. – В сухом остатке у нас вот что: ты здесь ничего не найдешь. Если ты, конечно, не экстрасенс и не явился пощупать ауру.
  
  – То есть на моем месте ты не счел бы нужным осмотреть место преступления?
  
  – Да валяй, осматривай, прикрывай свою задницу. Только пошевеливайся. Я здесь с шести утра, Вайнберг разбудил меня и отдал приказания еще на час раньше. В такую рань мне обычно не до шуток, а сегодня утром еще и чертовски болит колено. Поэтому сейчас я пойду и не спеша погуляю; надеюсь, колену это будет на пользу. Также очень надеюсь, что, когда я вернусь, вы уже уберетесь отсюда к чертовой матери, так что я тоже смогу убраться отсюда к чертовой матери и заняться, наконец, делом, за которое мне, собственно, платят деньги. – Он одарил меня неприязненным взглядом. – Вы тоже будьте поосторожней, доктор.
  
  Заметно прихрамывая, Крейтон удалился.
  
  – За какую команду он играл? – спросил я.
  
  – Университет Невады. В основном выходил на замену.
  
  – И что это за дело, за которое ему, собственно, платят деньги?
  
  – Раньше он был главой отдела преступлений на сексуальной почве. Теперь – перекладывает бумажки и сидит на собраниях.
  
  – И еще время от времени работает постовым.
  
  – Забавно, да?
  
  Мы направились к зеленому домику. Я поинтересовался:
  
  – Если дело настолько секретное, как тебе удалось выбить для меня допуск у шефа?
  
  – Обязательно расскажу, когда получу этот допуск.
  
  Крыльцо домика под нашим весом издало жалобный скрип. У входа висела кормушка для птиц; сейчас в ней не было ни пищи, ни воды. Майло открыл дверь ключом с полицейской биркой, и мы вошли в небольшую полутемную гостиную. Подставка для телевизора стояла пустой.
  
  – Видеоаппаратуру забрали в лабораторию? – спросил я.
  
  Утвердительный кивок.
  
  – А где нашли DVD?
  
  – На полке среди ее любимых фильмов. Во всяком случае, так мне сообщили.
  
  – Крейтон ничего про него не упомянул.
  
  – Я же говорил – DVD мне доставили с курьером.
  
  – Каким курьером?
  
  – Обычный такой парень. Прилично одетый.
  
  – С полицейским значком?
  
  – Ну, был у него и значок.
  
  – Что-то я перестал тебя понимать.
  
  – К DVD была приложена записка; там было сказано, где его нашли.
  
  – Но в протоколе он не значится?
  
  – Забавно, да?
  
  – Кто из полицейских прибыл по вызову?
  
  – Двое парней из отдела полиции Северного Голливуда, которым ну совершенно нечего сообщить мне «не для протокола».
  
  – Майло, может, ты объяснишь мне, что стоит за всеми этими отклонениями от обычного порядка?
  
  – Дело не в ней самой, – сказал Майло. – На нее как раз всем наплевать. В этом, собственно, и беда, Алекс.
  
  – То есть дело – в подозреваемых? В том, где они работают?
  
  – Заметь, я тебе ничего такого не говорил.
  
  – У Академии настолько серьезные возможности по защите собственной репутации?
  
  – Так бывает, если там учатся дети по-настоящему важных шишек. Вот среди твоих пациентов есть ученики Академии?
  
  – Попадаются.
  
  – Не поделишься впечатлениями?
  
  – Способные и в целом симпатичные ребята. В массе своей довольно одаренные, но им приходится справляться с большой нагрузкой – в учебе, в спорте, в общественной жизни… Короче, все, как в любой другой старшей школе.
  
  – В этом деле все не как в любой другой школе.
  
  – Из-за одного конкретного ученика?
  
  Молчание.
  
  – Сейчас начинается прием заявлений в университеты, – начал рассуждать я. – Можно было бы поставить на то, что у вашего шефа ребенок нацелился на Лигу плюща[1].
  
  Майло отбросил со лба прядь нечесаных волос. Несмотря на плохое освещение, все дефекты кожи на его лице были сейчас отчетливо видны.
  
  – Если что, я от тебя ничего такого не слышал.
  
  – Сын или дочь?
  
  – Сын. Единственный. Альберт Эйнштейн, если послушать его мамашу, Деву Марию.
  
  – Двусмысленные у тебя метафоры.
  
  – Да ладно, оба были приличными еврейскими детишками.
  
  – Заканчивает выпускной класс?
  
  – Выпускной по продвинутой программе. Собирается в Йель.
  
  – Для абитуриентов этот год – тяжелый, как никогда, – заметил я. – Выпускников – больше обычного, так что даже занимавшихся по продвинутой программе может ожидать разочарование. Пара-тройка пациентов, которых я не видел с тех пор, как они под стол пешком ходили, недавно явились ко мне за моральной поддержкой. Говорят, что поступление или непоступление сегодня зависит от любой ерунды. И скандал вокруг школы – прекрасная пища для Богов Отказа.
  
  – О, Великий Гуру Востока, – Майло согнулся в шутовском поклоне, – светоч твоей мудрости воистину пронзает мглу неведения! – Он принялся методично кружить по комнате. – Старина Стэн глубоко заблуждается, ты мне нужен вовсе не для шуточек.
  
  Может, в этом Крейтон и заблуждался, зато он был прав в другом – искать в доме было решительно нечего.
  
  Тесное жилище уже сейчас производило впечатление давно покинутого. В гостиной, беспорядочно обставленной дешевой мебелью, привлекал внимание разве что книжный шкаф – из тех, что продаются в виде комплектов для сборки на дому. Шкаф был забит школьными учебниками, пособиями для подготовки к единым госэкзаменам SAT и ACT[2], фотоальбомами с видами разных отдаленных мест, дешевыми изданиями Джейн Остин и других писательниц-классиков.
  
  Кухонная мебель – фанера, обшитая дешевым пластиком – словно пыталась мимикрировать под стиль, или, вернее, бесстилье шестидесятых. В холодильнике потихоньку разлагались увядшие фрукты и овощи, в морозилке лежали упаковки быстрозамороженных готовых блюд с пониженным содержанием жира. Один из шкафчиков под завязку был забит алкоголем в мелких сувенирных бутылочках, среди которых затесалось несколько бутылок нормального размера. Дешевый джин, неожиданно дорогая водка «Серый гусь»… Крепкие напитки в этом доме пили отнюдь не в виде коктейлей.
  
  В крошечной спальне – три на три метра – дешевая мебель из ИКЕА. Внутри мрачновато – вид из окна представлял собой сплошную стену вьющегося плюща. До заросшего зеленью холма можно было бы дотянуться рукой, если б не наглухо закрытые, да еще и закрашенные оконные рамы. Дешевый вентилятор в углу старательно делал вид, что создает свежесть, но победить слабый запашок мертвечины ему не удавалось.
  
  Слабый, потому что сухой лед замедлил разложение. Но всем нам рано или поздно суждено сгнить.
  
  – Черви успели завестись? – спросил я.
  
  – По чуть-чуть в носу и ушах – похоже, мухи нашли щель под дверью. Тупые оказались мамашки: их несчастное потомство вымерзло напрочь.
  
  Шкафчик, использовавшийся в качестве гардероба, содержал скудный запас неброской учительской одежды. Благопристойной до такой степени, что это вызывало тоску, вплоть до белого хлопчатобумажного белья без каких-либо признаков сексуальности.
  
  Часть места у кровати отвоевал компактный письменный столик – в отличие от прочей мебели, с претензией на настоящее дерево. Ваза с засохшими цветами рядом с невыцветшим прямоугольником на месте, где был компьютер. Фото в белой деревянной рамке. На фото – Элиза Фримен рядом с лысоватым рыжебородым мужчиной примерно ее возраста на фоне шеренги игральных автоматов в ослепительно, кричаще ярком помещении. Оба – в футболках и шортах, глаза – слегка остекленевшие, но сияющие от радости. Мужчина поднял над головой целый веер купюр; Элиза обнимает его за талию и вздымает два пальца в победном жесте.
  
  Понизу рамки вилась надпись, сделанная красным фломастером: «Сэл сорвал куш в Рино!» Вокруг надписи нарисованы розовые сердечки с зелеными ромашками.
  
  – Хоть кому-то повезло, – заметил Майло, не прекращая копаться на полочках и выдвигать ящики.
  
  Последним этапом осмотра была ванная комната. Фибергласовый модульный шкафчик вокруг раковины, стандартная конструкция, не на заказ. Полочка для лекарств пуста – очевидно, все изъяли криминалисты. Ванна давно не чищена, но больше ничем не интересна.
  
  Майло уставился на ванну. Надо полагать, прощупывал ауру, хотя внешне это никак не проявлялось. Наконец он снова повернулся ко мне.
  
  – Ее дружка, как нетрудно догадаться, зовут Сэл. Фамилия – Фиделла. Открыл дверь собственным ключом. Ее машина была на месте, нигде никаких следов взлома или борьбы. Нашел Элизу в ванне, засыпанную сухим льдом, без одежды, синюю. С учетом сублимации лед закупали мешками, килограммов десять-пятнадцать. Крови не было, так что сразу заподозрили передозировку. Хотя ее не рвало, пустых упаковок от таблеток рядом не валялось, да и Фиделла говорит, что наркотиками она не баловалась. Фиделла позвонил в полицию; звонок записан, я трижды прослушал запись. Судя по голосу, он был совершенно ошеломлен находкой, однако сам я поговорить с ним не успел, и все, что о нем знаю, – запись в деле, которую оставила полиция Северного Голливуда. По большому счету они просто переписали его данные с водительского удостоверения, так что мнения о нем я пока не составил.
  
  – Где он живет?
  
  – Тут недалеко, в Шерман-Оукс.
  
  – Парочка, но живут отдельно?
  
  – Иногда так даже лучше выходит.
  
  – А иногда это, напротив, признак серьезных проблем в отношениях.
  
  – Ты еще познакомишься с этим парнем, тогда и делай выводы. Идеи есть?
  
  – Там, на видео, она не производит особо театрального впечатления. Даже наоборот – когда самое время устроить драму, она себя сдерживает.
  
  – Признак депрессии. Думаешь, самоубийство?
  
  – Тело лежало поверх льда или подо льдом?
  
  – Частично покрыто льдом.
  
  – Тогда уже через несколько секунд ей должно было быть очень больно. Как при тестах на болевой порог, когда руку погружают в обычный лед, только еще сильней. И кожа должна быть обожжена.
  
  – Ожоги были, что есть, то есть.
  
  – Самоубийцы обычно стараются избежать боли, – возразил я. – И потом, чтобы тело нашли в таком виде, она должна была быть яркой натурой с эксгибиционистскими наклонностями, чего по видео не скажешь.
  
  – Может, она хотела привлечь особое внимание к тем троим учителям?
  
  – Можно было оставить записку. И DVD положить на видном месте, а не прятать между фильмов. А еще лучше – отправить по почте в полицию. И потом, куда делись мешки от сухого льда?
  
  – Бросила их в мусорный бак?.. Закончим с домом, надо будет проверить. – Майло понурил голову. – Самое настоящее убийство! Это ясно тебе, это ясно мне, и Его Милости это тоже ясно.
  
  – Хотя он предпочел бы услышать от тебя другое.
  
  – Записка, приложенная к DVD, без подписи, но его почерк я узнать в состоянии. Даже если он пишет печатными буквами.
  
  – Вообще-то я считал его честным человеком.
  
  – Все в мире относительно.
  
  – А где в этих краях можно купить сухой лед? – поинтересовался я.
  
  – Вот сейчас и узнаем.
  Глава 3
  
  Два пластиковых мусорных контейнера позади домика оказались пусты. Майло позвонил в санитарную службу, где ему сообщили, что в последние три дня вывоза мусора не было. Еще через десять минут дистанционного блуждания по бюрократическим лабиринтам Стёрджис вышел на связь с начальником городской криминалистической лаборатории. Да, мусор вместе с другими предметами с места преступления поступил к нему на исследование. Нет, он понятия не имеет, когда начнется работа, поскольку пометка о срочности в деле отсутствует.
  
  Майло попытался выяснить, получила ли лаборатория в числе прочего пустые мешки от сухого льда и компьютер Элизы Фримен, и его попросили подождать. Получив ответ через несколько минут, он, заиграв желваками, захлопнул телефон и шагнул к «Шевроле»:
  
  – В настоящий момент эта информация не подлежит разглашению.
  
  Стоило нам сесть в машину, как вернулся капитан Стэнли Крейтон. Галстук распущен, пиджак нараспашку, сотовый телефон у уха.
  
  Мы отъехали. Крейтон продолжал говорить по телефону все более и более возбужденно.
  
  В радиусе пяти километров от дома жертвы обнаружилось целых три места, где можно было купить сухой лед. В двух ближайших вообще не продали ни грамма твердой двуокиси углерода за неделю. Продавцы в обоих заведениях уверяли, что основной спрос на этот товар – летом.
  
  Третьим было «Все для пикника от Гэри – продажа и аренда» в Ван-Найсе. Мускулистый парнишка с несколько одутловатым лицом, тремя колечками в одной из бровей и татуировкой в виде колючей проволоки на бицепсе, глянув на удостоверение Майло, небрежно бросил:
  
  – Был тут один, нехило закупился… Убойный отдел? Так это, типа, убийца?
  
  – Когда он приходил?
  
  – Ну, я бы сказал, в понедельник.
  
  – Время?
  
  – Я бы сказал, часов в семь.
  
  – Утра или вечера?
  
  – Вечера. В восемь мы закрываемся.
  
  – И как со спросом на сухой лед?
  
  – Да не то чтоб очень. В основном берут для пикников, когда народу много ожидается, или в дальнюю поездку. Рассыпным-то мало кто торгует, все больше цельными кусками. Я, типа, спрашиваю его, кусок или россыпью? Он, типа, опять – мне сухой лед, пятнадцать кило. С испанским акцентом. Ну, я и продал ему рассыпной, чтоб не залеживался, все равно его почти никто не берет.
  
  Майло вытащил блокнот.
  
  – Значит, латиноамериканец?
  
  – Ну.
  
  – Возраст?
  
  – А я знаю? Тридцать или там сорок. Типа, один из парней, кто торчит у магазина стройматериалов, авось работенка подвернется. – Взмах рукой куда-то на запад.
  
  – Чем он заплатил?
  
  – Дал три десятки.
  
  – И сколько накупил на тридцать долларов?
  
  – Я ж говорю, пятнадцать кило рассыпного. Его фасуют в такие специальные мешки, чтоб уменьшить сублимацию. В смысле – чтоб не так испарялся. Только даже в мешках и в холодильнике за день теряется процентов десять.
  
  – А у него был переносной холодильник?
  
  – Да не видел я, он мешки взял и отвалил.
  
  – Специфика поведения?
  
  – Это чего?
  
  – Как он себя вел? Нервничал? В друзья набивался?
  
  – Да потерянный он какой-то был. И торопился куда-то.
  
  – Что значит «потерянный»?
  
  – Ну, не понимал ни фига, что покупает, – объяснил парнишка. – Взял россыпью, когда все берут куском. Если в холодильник не влезает, мы можем подпилить под нужный размер.
  
  – Сколько мешков?
  
  – Три по пять. Он чего, правда кого-то убил сухим льдом? Типа, заморозил насмерть? Или ожоги? С этой фигней надо осторожно, тронешь без перчаток – ожог будет еще тот!
  
  – А еще как можно убить?
  
  – В смысле?
  
  – В смысле – сухой лед представляет какую-то опасность, помимо того, что очень холодный?
  
  – Ну, – сказал парнишка после секундного раздумья, – я им муравьев травил. Завелись муравьи в закрытом помещении – бросаешь туда кусок сухого льда. От холода у них организм перестает работать, ну, и вместо воздуха – испарившийся лед, вот они и дохнут. Это ведь углекислый газ, тот, от которого – глобальное потепление.
  
  – Зеленые растения дышат углекислым газом, – сообщил ему Майло.
  
  – Да ладно!.. Хорошо, сталбыть, что муравьи не зеленые, – парнишка хохотнул. – Сестра не знала, как избавиться от муравьев в подвале, я ей бросил туда кусок льда и все щели хорошенько лентой заклеил. Через пару дней там валялся миллион дохлых муравьев, сестра их пылесосом потом собирала, меня от одного вида чуть не стошнило. Так чего этот сделал-то?
  
  – Разбираемся. Его купюры у вас остались?
  
  – Не-а. Инкассаторы вчера приезжали, мы им все сдаем, из сейфа и кассы.
  
  – Давай вернемся к покупателю. Что-нибудь еще заметил?
  
  – Я ж говорю – мексиканец. Лет тридцать или сорок. Плюгавый такой.
  
  – Растительность на лице?
  
  – В смысле – борода? Не, бритый он.
  
  – Почему ты решил, что он из тех, у магазина стройматериалов?
  
  – На нем были такие штаны, как у маляра.
  
  Парнишка сам себе кивнул – дескать, ловко ты, брат, его вычислил. Продетые в бровь колечки тихонько звякнули.
  
  – А рубашку ты запомнил?
  
  – Э-э, щас… Ага, он был в футболке, белая такая, как у студента, Калифорнийский университет где-то там[3]. Сильно большая. С таким еще непонятным зверем, типа, крыса с длинным языком.
  
  – Слишком большая для него? – уточнил Майло. – Как уличные бандиты носят?
  
  – Да какой он, на фиг, бандюк? Тату нет, пальцы не гнет… Просто коротышка в малярных штанах, и потерянный весь. Я думал, ему лед по работе понадобился. Муравьев потравить или еще чего.
  
  – В университетской футболке, но не студент?
  
  Парнишка рассмеялся.
  
  – Да он и школу-то вряд ли закончил, раз уж ошивается у магазина.
  
  Когда мы вышли, я просветил Майло:
  
  – Эмблема Калифорнийского университета, того, который в Ирвайне, – муравьед.
  
  – Ну вот, а я уж было подумал, что дискриминации скунсов пришел-таки конец…
  
  Пару кварталов до магазина стройматериалов мы прошли пешком. По дороге то и дело попадались заколоченные наглухо лавчонки и мастерские, да и соседние явно готовы были последовать их примеру. У самого магазина на краю тротуара сидели пятеро искателей работы с выражением тоскливой скуки на лицах. Их унылый вид лишний раз подтверждал, что дела в округе идут не лучшим образом. На всех пятерых были мешковатые белые малярные штаны, на двоих – белые футболки. На одной из футболок красовался логотип Диснейленда; вторая была без рисунка, зато забрызгана краской. Тот, который первым нас увидел, поспешно поднялся на ноги и зашагал прочь.
  
  – Стой! – взревел Майло и, когда это не возымело действия, заорал: – Полиция! Я сказал – полисия, а не миграсия!
  
  Он переговорил с каждым из рабочих, время от времени переходя на урезанную версию испанского, что в ходу у лос-анджелесских полицейских. Сравнительно мягко и без особого давления. Никто не признался в покупке сухого льда; большинство заявили, что вообще впервые о таком слышат.
  
  Глаза у одного все время бегали, так что он был первым, у кого Майло спросил документы. Лет под пятьдесят, длинный, худой, лысеющий, вислые усы. Дрожащей рукой мексиканец протянул калифорнийское водительское удостоверение, на вопрос о других документах только пожал плечами. Майло вручил рабочему свою визитку:
  
  – Амиго, помоги мне, а я помогу тебе.
  
  Взгляд в землю.
  
  – Хочешь что-нибудь рассказать мне про парня, который ходит в футболке Калифорнийского университета, Ирвайн?
  
  – Нет, начальник.
  
  Майло ткнул пальцем в визитку.
  
  – Видишь, что написано? Лейтенант. Это значит – большой начальник, гран патрон. Очень важный начальник.
  
  – О’кей.
  
  – Что «о’кей»?
  
  – Нет, большой начальник.
  
  Фото Элизы Фримен не произвело никакого эффекта – взгляд остался таким же невыразительным. Аналогично и с остальными четырьмя рабочими. Майло раздал пять визиток, сообщив, что помощь, оказанная полиции, приносит удачу. И получил в ответ пять ничего не выражающих взглядов.
  
  Пока мы возвращались к машине, Стёрджис еще раз изучил информацию, которую переписал с водительского удостоверения.
  
  – Эктор Руис, проживает в Беверли-Хиллз, к северу от бульвара Сансет. Это где особняки ценой от миллиона. У парня, который подделывает права, неплохое чувство юмора.
  
  – Может, он живет у своего нанимателя.
  
  – Ага, носит ливрею и откликается на имя Дживс… Лучше попробуй придумать, зачем поденному рабочему понадобилось пятнадцать килограммов сухого льда. По оценке криминалистов, в ванне как раз и было около пятнадцати килограммов.
  
  – Травит муравьев, потому и муравьед на футболке… Если серьезно, я думаю, его кто-то послал за небольшое вознаграждение, чтобы самому не светиться.
  
  – Или тот суетливый маленький мексиканец и есть убийца, – Майло усмехнулся. – Ага, очень правдоподобно.
  
  Телефон лейтенанта заиграл «К Элизе» Бетховена. Черный юмор? Спрашивать все равно без толку.
  
  Последовал двадцатисекундный телефонный разговор, участие в котором Майло ограничилось несколькими «Есть, сэр!». С каждым «сэром» Майло все больше съеживался. Разговор закончился, и он сунул телефон в карман.
  
  – Получено распоряжение явиться на самый верх. Немедленно.
  
  – Желаю хорошо провести время.
  
  – Относится к нам обоим.
  
  – Мое присутствие не возбраняется?
  
  – Твое присутствие обязательно.
  Глава 4
  
  Если вообразить себе пустую восточную трассу, то по ней из Ван-Найса в штаб-квартиру шефа полиции на холме Паркер можно долететь с ветерком за двадцать минут. Однако ехать нам пришлось в противоположную сторону и в плотном потоке, и мы час с лишним ползли в облаке выхлопных газов, поминутно останавливаясь.
  
  Гольф-клуб «Калабасас» выглядит как закрытое для посторонних заведение, но на самом деле туда принимают любого, кто в состоянии раскошелиться на недешевый абонемент. Бистро «Дилижанс» удобно расположилось у девятой лунки. Стоило въехать на парковку бистро, как идеальные газоны полей для гольфа и аккуратно подстриженные перечные деревья, вообще-то нелегко переносящие калифорнийский климат, сменились гравием и деревенского вида оградой. Среди немногочисленных машин рядом со входом Майло опознал темно-синий «Линкольн», на котором шеф ездит вне службы. Ни телохранителей, ни машины сопровождения видно не было.
  
  Здание бистро было сложено из бревен и обшито тесом. Меню у входа упоминало повара-француза и описывало кухню как «располагающую к приятному отдыху новотехасско-мексикано-тайскую». Эффектного вида официантка с забранными в хвост волосами провела нас в дальний угол внутреннего дворика к столу из красной секвойи в тени деревьев, хорошо подходящих к общему стилю заведения, – старинных калифорнийских дубов, которые столетиями гнули ветры из Санта-Аны. Шефа полиции мы увидели, только обойдя чудовищных размеров пень, оставшийся, видимо, от дедушки нынешних дубов. Шеф молча, не переставая работать палочками для еды, ткнул пальцем в два меню.
  
  «Располагающая к приятному отдыху кухня» в переводе с новотехасского означала огромные порции. Прямоугольная тарелка, стоявшая перед шефом, была с полметра длиной.
  
  – А вы что заказали себе, сэр?
  
  – Номер шесть.
  
  «Тридцать две сочные креветки из дельты Меконга в густом соусе из спаржи, присыпанные измельченными лимонной травой и диким майораном, на подложке из козьего сыра, украшенной двукратно обжаренными черными бобами и окруженной крепостной стеной из бекона домашнего копчения», – гласило меню.
  
  – Я знаю, что ты у нас – гурман, Стёрджис, – шеф кивнул на меню.
  
  – Спасибо, сэр.
  
  Шеф надвинул пониже серую бейсболку. Вместо обычного черного костюма с галстуком за пятьсот долларов на нем были джинсы и коричневая кожаная куртка до пояса. Козырек и огромные зеркальные солнцезащитные очки закрывали большую часть его нещадно изрытого оспинами лица необычной треугольной формы. То, что осталось, скрывали густые белые усы.
  
  Шеф – один из немногих людей, рядом с которыми Майло смотрится красавцем с идеальной кожей.
  
  Появилась еще одна официантка с забранными в хвост волосами, вооруженная планшетным компьютером.
  
  – Что будете заказывать?
  
  – Номер шесть, – как и ожидалось, заявил Майло. – Я заказал оленину с бизоньим беконом.
  
  – А как же холестерин, доктор Делавэр? – поинтересовался шеф.
  
  – Просто я люблю бизонину.
  
  – «Буффало Билл и индейцы прерий». Похоже, в вашем роду были коренные жители Америки, а?
  
  – В моем роду кого только не было.
  
  – Метис. Прямо как я.
  
  Если то, что я слышал о шефе, правда, он чистокровный ирландец.
  
  – Во мне есть кровь ирокезов, – сообщил шеф. – Во всяком случае, так утверждала моя бабка по отцу. Непонятно только, верить ли ей. Бабка была не дура по части выпивки. – Он повертел палочкой в воздухе. – Вроде вашего родителя.
  
  Я промолчал.
  
  Шеф снял очки. Маленькие черные глазки внимательно изучали мое лицо. Форменный дерматолог в поисках прыщей.
  
  – Выпивка – такое дело, не способствует правильным решениям.
  
  – Говорят, эта проблема иногда передается по наследству, – согласился я.
  
  Шеф повернулся к Майло.
  
  – А ты-то каким местом думал, когда потащил его домой к Фримен без моего разрешения, да еще наплел с три короба Крейтону? Решил, что тот мне не позвонит и не уточнит?
  
  – Я был уверен, что позвонит, сэр.
  
  Шеф швырнул палочку на тарелку.
  
  – И что тогда? Это такой способ послать меня на хрен с моими распоряжениями?
  
  – Нет, сэр. Это способ выполнить работу как можно лучше с учетом всех имевшихся обстоятельств.
  
  – Без него ты не можешь работать? Это называется «психологическая зависимость», да?
  
  – Это называется «решение, основанное на предыдущем опыте», сэр.
  
  – Ни шагу без психиатра?
  
  – Когда дело необычное и доктор Делавэр не занят, его участие помогает в раскрытии. Я думал, вы с этим согласны, поэтому не предвидел возражений.
  
  – А Крейтон тебе что сказал?
  
  – Крейтон – бюрократ.
  
  Шеф снова поднял палочку и принялся с чувством катать ее между пальцами. Черные глазки перебегали с Майло на меня и обратно.
  
  – Значит, ты не предвидел возражений.
  
  – Я исходил из…
  
  – Я уже понял. Все равно оправдание – хреновое. Удивительно, как только доктор тебя терпит.
  
  Шеф дважды приглашал меня на работу в департамент полиции на должности одна заманчивей другой, и я дважды отказывался.
  
  – Я понимаю, Стёрджис, зачем специалист по психам нужен в делах, где пахнет патологией, но что-то я не чувствую никаких сексопатологических ужасов в деле Фримен.
  
  – Тело в сухой углекислоте, непонятная причина смерти и полнейшее пренебрежение надлежащей процедурой расследования. Для меня это означает необычное дело, – не сдавался Майло.
  
  – Вы тоже думаете, что дело необычное, доктор?
  
  – Оно отличается от других.
  
  – Стёрджис объяснил, что ситуация деликатная?
  
  – Да.
  
  – И чем он это объяснил?
  
  – Ваш сын заканчивает Виндзорскую академию и подал документы в Йель.
  
  – Ваше мнение о Йеле?
  
  – Один из лучших университетов.
  
  – Прекрасная репутация, – подтвердил шеф. – Точно такая же, что была до недавнего времени у всех этих чудодейственных инвестиционных банкиров и прочих болванов из ипотечных агентств. Потом они публично обделались – и что же оказалось внутри, стоило их поскрести? Полная пустота!
  
  – Вам не нравится Йель?
  
  – Мне слишком на него наплевать, чтобы он нравился или не нравился, доктор. Все они одинаковые, эти питомники для испорченных богатеньких ублюдков и тех, кто еще только метит в испорченные богатенькие ублюдки. Несколько лет назад гении из приемной комиссии Йеля отклонили тысячи заявлений о приеме от одаренных – и подтвердивших свою одаренность! – молодых американцев, зато зачислили афганца, который чуть ли не официально представлял «Талибан». Готов пари держать, что парень даже не слышал никогда ни о дифференциальном исчислении, ни о культуре политических дебатов. На следующий год те же умники зачисляют на художественный факультет так называемую студентку, чье представление об искусстве сводилось к тому, чтобы забеременеть, после чего сделать аборт и заснять на видео все аппетитные подробности. Дальше она только раз за разом повторяла все то же шоу, и хорошо еще, если научилась имитации вместо реальных абортов. Наш мир и наше искусство давно превратились в пародию, Рембрандт извертелся в гробу!..
  
  – Это точно, – согласился я.
  
  – И у меня нет никаких особых претензий именно к Йелю – все эти богоугодные заведения из Лиги плюща одним миром мазаны. Не понимаю я лишь, почему Чарли так рвется именно в Йель, если его мать окончила Колумбийский университет и защитила диссертацию по правоведению в Пенсильванском, а сам я получил свою дурацкую степень магистра в Гарварде? Два года мотался в Бостон каждую неделю только ради того, чтобы слушать, как надутые болваны часами переливают из пустого в порожнее. Когда закончил, сдуру решил посетить выпускную церемонию. Потащил туда мать и жену, Чарли тогда еще не родился. Выпуск в Гарварде проводят на внутреннем дворе. В восемнадцатом веке, когда Гарвард был всего лишь училищем богословия для кучки богатых юных кретинов, там, наверное, все желающие помещались. Сейчас туда влезает хорошо если четверть тех, кто решит прийти, поэтому места распределяют заранее, да еще с предпочтением к богатым придуркам, от которых можно ждать пожертвований. Матери было восемьдесят семь лет, они с моей женой стояли два часа в очереди на вход на тридцатиградусной жаре, а когда добрались до своих мест, вообще не могли разглядеть сцены, потому что молодняк впереди них поднялся, чтобы лучше видеть, и плевать хотел на тех, кто сзади. Еще на ряд дальше сидели очень милые чернокожие тетушки из Бронкса – их племянница была первой в семье, кто окончил университет, – и они так и не поняли, в чем заключалась церемония. Жена повернулась к ним и объяснила: «Вот такие же гениальные организаторы развязали войну во Вьетнаме». Все они одинаковые, доктор. Высокомерие при полном отсутствии здравого смысла.
  
  – Вся Лига плюща?
  
  – Вообще все «элитные» заведения. Это как в средней школе – бездарные ничтожества могут рассчитывать на популярность, только опустив остальных. – Шеф скорбно покачал головой. – У моего пацана преимущественное право поступления в Колумбию, Пенсильванию и Гарвард, где учились его родители, а ему Йель подавай!
  
  – В его возрасте такое бывает, – заметил я.
  
  – Идиотское упрямство?
  
  – Желание добиться чего-то самостоятельно.
  
  – Опять начинается психология! – шеф поморщился. – Ну да, моя жена говорит то же самое. Дескать, Чарли выпала нелегкая доля – якобы его воспринимают только как сына своего отца, и он должен доказать собственную индивидуальность. Чушь собачья! Я что, кого-то когда-то подавлял? Кого угодно, только не Чарли, слово даю! Да он меня вдвое умней, и еще играет на, мать-его-перемать, виолончели!
  
  Майло не сумел скрыть ухмылки.
  
  – Наслаждаешься, паршивец! Застал меня в ситуации, когда я не могу, как обычно, хорошенько поддать тебе под зад… Я сказал Чарли подавать и в Гарвард, с преимущественным правом туда зачисляют заранее, и это ни к чему не обязывает, если поступишь куда-то еще. А он говорит: «Нет, это нечестно по отношению к выпускникам, которые действительно хотят в Гарвард». Как, по-вашему, какой был конкурс в «большую тройку» в прошлом году? Гарвард, Йель и Принстон? Шестнадцать человек на место, черт бы их всех побрал, а в этом году будет еще хуже, очередной демографический пик. У Чарли, если считать надбавки за факультативы и продвинутые курсы, средний балл даже выше, чем «отлично»; на SAT он набрал тысяча пятьсот сорок с первой попытки! Думаете, его зачислят автоматом? Забудьте!
  
  Я попытался его успокоить:
  
  – Его шансы и сами по себе очень высоки. Ну и то, что он сын своих родителей, тоже пойдет на пользу.
  
  – В каком смысле?
  
  – Вы знамениты.
  
  Шеф ударил себя кулаком в грудь.
  
  – Будь я безмозглой кинозвездой и папашей такого же безмозглого отпрыска, я уж точно сошел бы за знаменитость! Для этих высоколобых болванов я – карьерист, поднявшийся из самых низов, да еще и правых взглядов, – и не надо мне говорить, что политика тут не играет роли! Чарли у меня молодчина, но это даже при самых благоприятных обстоятельствах еще не означало бы, что ему можно заказывать билет в Нью-Хейвен. И тут на тебе! Сначала она записывает идиотское видео, а потом еще и дает себя убить… Да этим болванам сгодится любой повод, чтобы вместо моего Чарли зачислить какого-нибудь инженерного гения из «ХАМАС» и учить его, как лучше делать сраные ракеты!
  
  – То есть, вы не думаете, что это самоубийство? – осторожно уточнил я.
  
  – Тело во льду, а мешки ото льда отсутствуют, компьютер тоже пропал, зато есть запись с предупреждением, что ей угрожает опасность от рук конкретных людей. И я должен надеяться, что это самоубийство? О господи! – Горький смешок. – Вы, дорогие мои самородки, полагали, что я буду давить на следствие, чтобы дело признали самоубийством? По-вашему, я хочу закончить карьеру, как этот идиот Никсон? Да бросьте вы, я какой-никакой, а все-таки выпускник Гарварда.
  
  Он снова взялся за свою еду. «Сэр?» – хотел что-то спросить Майло, но шеф только отмахнулся – дескать, молчи и не мешай.
  
  Майло дал ему пожевать некоторое время и сделал еще одну попытку:
  
  – Сэр, я правильно понял, что могу вести расследование, как считаю нужным?
  
  – Это уже похоже на паранойю, – проворчал шеф. – Может, забрать у тебя дело, а то оно слишком сложное для твоей неустойчивой психики?
  
  – У параноиков тоже бывают враги, – возразил Майло.
  
  – Если они вдобавок еще и мудаки, то неудивительно! – Шеф начал багроветь и собирался еще что-то добавить, однако тут, по счастью, принесли наш с Майло заказ. Мясо оказалось жестковатым, и я вскоре отставил тарелку в сторону. Мой друг же наслаждался жизнью. Очистив полтарелки, он наконец глубоко вздохнул и отложил вилку.
  
  – Сэр, я прошу прощения, все-таки нельзя ли уточнить, что я должен и чего не должен делать?
  
  – Должен, черт побери, закрыть это дело, но при этом действовать со всей возможной деликатностью! Сейчас ты спросишь, что я имею в виду, да? Хорошо, я тебе скажу. Ни слова никому, непосредственно не участвующему в расследовании, не спросив у меня разрешения! Не распускать перья без необходимости, не болтать где попало, что Виндзорская академия есть обитель зла, не вламываться на территорию школы с саблей наголо, никаких угроз по отношению к школьной администрации, учителям, ученикам, черт бы их побрал, уборщицам, белкам на деревьях в школьном парке и птицам в зоне полетов над школой!
  
  – Как насчет тех троих с видео?
  
  – Тебе организуют с ними встречу. Ты уже занялся этим итальянцем, приятелем Фримен?
  
  – Все, что я успел, – осмотреть место преступления и изучить дело. В смысле – изучить все, что нашлось в досье.
  
  – Там достаточно, чтобы взяться за работу. Начни с итальянца. Кто чаще всего убийца, если убита женщина? Правильно, кто-то из ее сексуальных партнеров. Если ничего на него не найдешь, переходи к тем троим; до тех пор – мне не надоедать! Никаких имейлов по этому делу – ни мне, ни кому-либо еще; никаких сообщений на автоответчиках. Вся отчетность – исключительно в досье, и никаких отклонений от правил при заполнении бумаг. Я имею в виду – в письменном виде только факты, никаких догадок. И то же самое – в устном виде со всяким и каждым вне полицейского департамента. Внутри департамента тоже, не считая меня. Все понятно?
  
  – Так точно, сэр.
  
  – Дальше. Все время, когда ты не пишешь указанное дело или не читаешь его, досье лежит запертым в твоем письменном столе. То же относится к твоим блокнотам и любым письменным сообщениям, которые тебе передают. Черт побери, каждый клочок бумаги должен быть заперт в столе! Никакого ксерокопирования, только после того, как я лично просмотрю материалы. – Шеф наколол на палочку одну из последних креветок. – В остальном – все, как обычно.
  
  – Как насчет доктора Делавэра?
  
  – Раз уж ты все равно его впутал, пускай-ка поработает на меня. Думаю, проблем с секретностью не возникнет. Доктор знает, что в его профессии очень косо смотрят на тех, кто болтает лишнее.
  
  Чуть приподняв козырек, шеф подмигнул мне.
  
  – Мы-то с доктором знаем, что он никому не даст повода для косых взглядов.
  Глава 5
  
  Когда мы с Майло встали из-за стола, шеф был все еще погружен в тяжкий выбор между тарталетками и шоколадным пирожным.
  
  Майло завел «Шевроле», потом достал телефон и нашел в блокноте номер Сэла Фиделлы.
  
  – Парень – всегда к услугам полиции, – сообщил он, закончив разговор. – Ждет нас дома, так что едем в Шерман-Оукс. – Лейтенант принялся листать карты в поисках нужной улицы. – Гм, а тут значится, что адрес в Ван-Найсе… Старина Сэл, похоже, любит пустить пыль в глаза. Было бы неплохо, окажись он выродком-социопатом, а вся его история – ложью от начала и до конца.
  
  – Лучше бы парнишка шефа не был таким умником, – ответил я.
  
  Одноэтажный домик в испанском стиле к северу от бульвара Бербанк казался покрытым экземой из-за шелушащейся серой нитрокраски на стенах. Перед домом стоял коричневый «Корвет» прямиком из семидесятых. Стиль окрестных домов варьировался от безупречных коттеджей с образцово-показательными садиками и до совершенных развалюх, машины рядом с которыми наводили на мысль об автомобильной свалке. Жилище Фиделлы было где-то в середине спектра. Аккуратная лужайка, но не украшена ничем, кроме едва живой банановой пальмы у самого тротуара. Занавеска на окне больше напоминала старую простыню. «Корвет» давно не мыт, бетонная дорожка под лысыми шинами вся выкрошилась.
  
  – Бабки из казино он на ремонт тратить не стал, – заметил Майло.
  
  Фиделла вышел на порог и приветствовал нас вялым взмахом руки с незажженной сигарой. Под метр семьдесят ростом, округлое брюшко, коричневый велюровый спортивный костюм и желтые резиновые шлепанцы. От рыжей бородки, которую мы видели на фото, остался лишь осветленный клочок волос под нижней губой. Огромная блестящая серьга в ухе.
  
  – Позер хренов, – негромко пробормотал Майло. – Угадай с двух раз, настоящий бриллиант или нет.
  
  Фиделла наблюдал, как мы выбираемся из «Шевроле», но не сделал ни шагу навстречу. Просто стоял и облизывал кончик сигары.
  
  – Убит горем, а?
  
  – Было бы неплохо? – ответил я вопросом на вопрос.
  
  – В смысле?
  
  – В смысле – удачно прикидывается, а на самом-то деле он – психопат-убийца, ты его сразу раскалываешь, Чарли поступает в свой Йель и в должный срок становится президентом Соединенных Штатов.
  
  – Твоими устами да мед бы пить. – Майло закрыл дверь машины.
  
  Сэл Фиделла пожал руку Стёрджису, потом – мне и провел нас в дом.
  
  – Привет. Гнусная вышла история.
  
  Темно-синие глаза, короткие толстые пальцы. При ходьбе заметно отклоняется назад, вот-вот упадет. Зато мягкий, вкрадчивый бас; с таким голосом идут работать в рекламные передачи на радио – и не захочешь, а что-нибудь купишь.
  
  Мы оказались в классической холостяцкой гостиной. Черный кожаный диван, оборудованный подголовниками и подставками для стаканов; вместо столика перед диваном – кушетка, тоже черная кожа, на ней куча пепельниц, сигаретных пачек, сигарная коробка и множество дистанционных пультов. Бар с явным предпочтением к текиле и рому. Камин, используемый в качестве стойки для разнообразного аудио-видео. Над камином – огромный плоский телевизор, кабельный спортивный канал, звук выключен. Баскетбольный матч, записанный еще в те времена, когда баскетболисты не стеснялись носить короткие шорты.
  
  В соседней комнате мебели не было вообще, за следующей дверью виднелась кухня, тоже без излишнего оборудования. Простыня на окне при ближайшем рассмотрении все-таки оказалась старой бежевой шторой, которая наполовину оторвалась от карниза, и ее кое-как прицепили обратно с помощью бельевых прищепок и липкой ленты. Запах стоял такой, как в кабаке перед самым закрытием.
  
  – Вам пива, ребята? – предложил Фиделла. – Или, может, чего покрепче?
  
  – Спасибо, не надо, – ответил Майло.
  
  – Ничего, если я себе плесну?
  
  – Это – на здоровье.
  
  Фиделла проковылял к бару, налил себе двойную дозу дорогой текилы, уцепил ломтик лайма с блюдца с нарезанными фруктами и выжал в стакан. Когда он снова уселся напротив, половины налитого в стакане уже не было.
  
  – Не могу поверить, что Элиза… Бред какой-то.
  
  – Найти тело – такое не всякий выдержит, – мягко сказал Майло.
  
  – Боже, сначала это вообще было как в кино. – Фиделла затянулся сигарой и сделал еще глоток. – В смысле – я увидел ее и сразу почувствовал, что, эх… Ну, сразу понял, что она – мертвая. Только сам себе не поверил и давай себя уговаривать – мол, все в порядке, все обойдется. А уже потом на меня навалилось… – Он рубанул воздух массивной рукой. – Понял, что – все.
  
  Он принялся ковырять пальцем в глазу, вытащил что-то микроскопическое, внимательно изучил и щелчком отбросил в сторону.
  
  – Похоже, это у нее была не просто паранойя.
  
  – Паранойя насчет чего?
  
  – Ублюдков из Академии – школы, где она работала. Говорила мне, что они хотят с ней разделаться.
  
  – Что за ублюдки? – Майло принял охотничью стойку.
  
  Фиделла уныло покачал головой.
  
  – То-то и оно, что она мне не сказала. Я начал было допытываться, но она сразу сменила тему.
  
  – Только сказала, что с ней хотят разделаться?
  
  – Ну да.
  
  – Не сказала – каким образом? Или почему?
  
  – Ничего не сказала.
  
  – И когда именно вы об этом разговаривали?
  
  – Может… с месяц назад? Или с три недели… Честно говоря, ребята, я решил, что она нарочно драматизирует ситуацию. С ней такое случалось. Особенно в определенные дни месяца, понимаете меня, да? Гормональные штучки, а со стороны похоже на психоз.
  
  – У нее бывали перепады настроения?
  
  – Ну да; сегодня она порхает и щебечет, а на следующий день ходит как в воду опущенная, слова не вытянешь. Когда на нее накатывало такое настроение, она даже на звонки не отвечала. Первые несколько раз я бросался к ней домой, думал, может, обидел ее чем, понимаете? Так она и к двери не подходила. А если я открывал своим ключом, устраивала скандал. Притом что сама же мне ключ и дала. По правде сказать, когда она три дня не брала трубку, я и подумал, что она опять в этом своем настроении. Но все равно заехал проверить. Потому что, ну, это были не те дни месяца, понимаете меня?
  
  – Вы вели учет ее дней? – уточнил Майло.
  
  – Учет? Ребята, когда ты с девчонкой столько времени вместе, начинаешь помнить ее циклы.
  
  – Иными словами, вы знали, что менструации быть не должно, и поехали к ней.
  
  – Потому что не мог дозвониться!
  
  – Вы открыли дверь своим ключом, а потом?
  
  – Я зову, она не отвечает. Я подумал, может, она заболела, лежит в постели или что. Забеспокоился, ну и вошел. В гостиной ее нет, в спальне нет, дверь в ванную закрыта. Я постучал, позвал ее, ответа нет. Тут я и почувствовал себя как внутри кино. Открываю дверь… – Фиделлу передернуло. – Вижу. Хотел вытащить ее из ванны, но решил, что это без толку, понимаете, да? Вся синяя, не шевелится. Решил, что правильно будет ее вообще не трогать. Что вы, ребята, мне потом спасибо скажете.
  
  – Решили сохранить все, как было?
  
  – Если б я ее вытащил и все там перевернул, вы бы первые на меня накинулись! Потому что она… ну, понятно же было, что ей уже не помочь.
  
  – Сэл, вы все сделали правильно.
  
  – Я и хотел как лучше.
  
  – Итак, – сменил тему Майло, – месяц назад или около того Элиза рассказала вам, что какие-то люди из Академии намерены с ней разделаться. Вы уверены насчет множественного числа?
  
  – В смысле?
  
  – Что это были люди. Не один человек.
  
  – Хм… Ну да, более или менее… нет, точно «они», а не «он». Я еще и поэтому решил, что она все драматизирует.
  
  – Что вы имеете в виду?
  
  – Получалось, что все против нее. Заговор.
  
  – А что, Элиза была сторонницей теорий заговора?
  
  – Это вы про убийство Кеннеди, НЛО и все такое прочее? Да нет, не была. Но вы ж меня поняли?
  
  – То есть вы не приняли ее слова всерьез?
  
  – Так она мне ничего не рассказала! – обиделся Фиделла. – Если по правде, Элиза по пьяной лавке часто такой бывала.
  
  – Бывала какой?
  
  – Начинала себя жалеть. Просто мания какая-то.
  
  – По поводу чего мания?
  
  Фиделла опустил глаза и уставился на ковер. Повертел в руке сигару. Глотнул текилы и отставил стакан в сторону.
  
  – По правде сказать, ребята, по поводу меня. Выпьет чуть лишнего и начинает убеждать себя, что я ее больше не люблю, что собираюсь бросить ее и найти другую, помоложе. В этом духе. А так-то она была классная девчонка. Как вспомню, что с ней сталось, мне хреново становится… Вы, ребята, обязательно выясните, кто это сделал, а? – Фиделла потер могучий кулак ладонью другой руки. – Знаю, у вас так не принято, но когда поймаете этого подонка, просто оставили бы меня с ним один на один… Я в молодости боксировал за любительскую сборную Коннектикута.
  
  – Если правила за последнее время не поменялись, – заметил Майло, – то в любительском боксе групповые бои строго запрещены.
  
  – В смысле?
  
  – Подонков, Сэл, не одного подонка. «Они», а не «он».
  
  – А, да… Ну, неважно, оставьте меня одного с этими подонками.
  
  Майло уселся поудобней, ногу положил на ногу, а раскинутые руки – на спинку дивана.
  
  – Где вы познакомились с Элизой?
  
  – В баре.
  
  – В каком именно?
  
  – Не здесь, в Санта-Барбаре. Заведение называется «Эй, на палубе!», рядом с Южным шоссе. Я там был по работе – в смысле, в Санта-Барбаре, а не в баре. А Элиза приехала на выходные. Она – одна, я – один, разговорились… Так все и началось.
  
  – А чем вы занимаетесь по работе?
  
  – Сейчас – ничем, ищу новую. А тогда был менеджером по продажам.
  
  – И что вы продавали?
  
  – Инструменты для школьных оркестров. Я работал на «Музыкальную торговлю Герхардта», штаб-квартира у них в Акроне, Огайо, а я был их представителем по Западному побережью. Потом статью в бюджете штата, по которой финансировались школьные оркестры, урезали, и заказы стали иссякать. В Санта-Барбаре дела еще какое-то время шли неплохо, это богатый район, но скоро и там школы стали откладывать покупку новых инструментов. Я думал переключиться на гитары и усилители – казалось бы, для молодежи это круче, чем духовые. Только школы их вообще не закупают, а к розничной торговле тоже не подступишься. Я пытался устроиться в несколько крупных магазинов; думал, с моим опытом проблем не будет. А они нанимают двадцатилетних пацанов, и у каждого чтобы был миллион татуировок, пирсинг и прически под хэви-металлистов. – Фиделла горько похлопал себя по лысине. – А до того я торговал шинами для грузовиков, участками под офисы, спортинвентарем – и чего только еще не продавал!
  
  – Итак, вы познакомились с Элизой во время деловой поездки, – констатировал Майло. – Как давно это случилось?
  
  – Два года назад, плюс-минус месяц-другой.
  
  – Вы не пробовали жить вместе?
  
  – А смысл? – возразил Фиделла. – Я все равно разъезжаю туда-сюда, а Элиза привыкла считать себя в доме полновластной хозяйкой. И потом, она тоже была не прочь уехать куда-нибудь одна на день-другой, как это там у женщин называется – устроить себе каникулы? Она и в Санта-Барбару так ездила. Отель с бассейном, горящая путевка. Элиза умела находить варианты повыгодней. В общем, мы не стали предъявлять права друг на друга, вы меня понимаете?
  
  – Каждый живет сам по себе?
  
  – Ну да, а когда у обоих есть настроение, мы прекрасно проводим время вдвоем.
  
  – Как тогда в Рино? – спросил Майло.
  
  – В смысле?
  
  – У Элизы дома было фото, где вы прекрасно проводите время вдвоем.
  
  – А, вот вы о чем, – Фиделла улыбнулся. – Я тогда сорвал джекпот… Ну да, великолепно провели время, такое и вправду не всякий раз случается.
  
  – Со мной никогда не случалось.
  
  – Нет, мне-то выигрывать доводилось, но чтобы так… Мы с Элизой в пух и прах проигрались в блек-джек, пошли перекусить. Идем мимо однодолларовых автоматов. Я думаю, какого черта, почему нет? Бросил жетон, а он как пойдет звенеть и мигать лампочками! Пять штук, как с куста. Ну, я с Элизой и поделился: ты, говорю, мне удачу принесла.
  
  – Вы оба одинаково азартные?
  
  – Да, любим поставить монету-другую. Если не терять голову, то ведь ничего страшного?
  
  – Элиза в игре голову не теряла?
  
  – Вообще никогда.
  
  – В отличие от выпивки?
  
  – С водкой у нее были проблемы, – вздохнув, признал Фиделла. – Случалось.
  
  – Случалось?
  
  – Я хочу сказать, что она была не из тех алкоголичек, кто ни дня без рюмки. Но если у нее выпадал денек, когда после обеда не надо на работу, она могла в одиночку усидеть бутылку «Серого гуся». Рюмочку, потом другую, никуда не торопясь, понимаете, да? Вы никогда и не заметите, сколько она выпила, если за бутылкой не следить.
  
  – И как часто это происходило?
  
  – Только это не то, чтобы она пила и не могла остановиться, – поспешил объяснить Фиделла. – Элиза в любой момент могла прекратить, если хотела. Но уж если у нее было настроение оттянуться как следует, тренировка ей позволяла.
  
  – Повторяю вопрос.
  
  – В смысле?
  
  – Как часто она выпивала по бутылке за полдня?
  
  – Не знаю… где-то два-три раза в месяц. Может, и чаще, я же у нее не каждый день бывал. Нет, точней не скажу.
  
  – У нее был распорядок на этот счет?
  
  – Просто иногда у нее выпадал ничем не занятый день. Или один из тех деньков, когда она не в настроении. Я скажу ей что-нибудь, вообще ничего плохого не имея в виду, – а она встает, топает в спальню и закрывается там с бутылкой «Серого гуся». Иногда с джином. Можно сразу ехать домой, говорить с ней уже без толку.
  
  – Уходила в глухое молчание? – спросил я.
  
  – Глухое? Да скорее… – У Фиделлы вдруг вырвался визгливый, какой-то девчачий смешок, и он хлопнул себя по губам, чтобы замолчать.
  
  – Что тут смешного, Сэл? – мрачно поинтересовался Майло.
  
  – Ничего смешного, одна дурь, ребята. В смысле, я это про себя. Чуть не ляпнул, что Элиза молчала, как мертвая.
  
  Ни я, ни Майло не сказали ни слова.
  
  Фиделла схватил стакан и одним глотком прикончил текилу.
  
  – Вам точно ничего не налить?
  
  – Спасибо, мы в порядке.
  
  – А вот я, черт возьми, нет. – Он вскочил и налил себе еще текилы. – Наверное, я еще до конца не поверил. Когда моя мать умерла, было то же самое. Все ждал, что услышу ее голос, неделю за неделей… Этой ночью мне приснилась Элиза, как она входит ко мне в комнату. Будто со льдом это была дурацкая шутка… Где здесь вообще смысл – лед в ванне?
  
  – Мы пытаемся это выяснить, Сэл.
  
  – А по-моему, нет никакого смысла! Элиза даже в водку никогда лед не бросала. Слушайте, только не считайте ее алкоголичкой. Сколько раз бывало: мы идем куда-нибудь в ресторан, Элиза выпьет бокал коктейля, «Стингер» или «Манхэттен», что там все пьют, – и ни капли больше. Я хочу сказать – она могла остановиться в любой момент.
  
  – То есть, если она и пила водку бутылками, то в подходящее время и в подходящем месте?
  
  – Место всегда было одно – дома.
  
  – А время?
  
  – Долго ли продержишься в учителях, если приходить на уроки поддатой?
  
  – Что она преподавала?
  
  – Английский. Она была в резерве в этой своей школе: если кто-то из постоянных учителей заболеет, сразу звонят ей. Ну, как будто врача на дом вызывают.
  
  – А где-нибудь еще, кроме Виндзорской академии, она подрабатывала?
  
  – С тех пор, как мы познакомились, – нет. Элиза шутила, что Академия сделала ей предложение, от которого она не могла отказаться.
  
  – Что за предложение?
  
  – Тридцать штук в год только за то, что она выходит на замену при первой необходимости, плюс тридцатку за каждый час сверх десяти часов в неделю. Неплохие бабки. Плюс еще репетиторство по вечерам – восемьдесят или девяносто в неделю, а то и больше, если ей удавалось разнюхать, что у родителей денег куры не клюют.
  
  – И часто она репетиторствовала?
  
  – Честно сказать, не знаю точно. Но работы у нее хватало. Сплошь и рядом звоню ей вечерком, чтобы сходить куда-нибудь, а слышу автоответчик. Все это давление было ей только на пользу.
  
  – Что за давление?
  
  – Давление на учеников, я имею в виду. Элиза ведь не только тупиц натаскивала, были и нормальные ребята, от которых родители требовали высоких оценок. К примеру, знает парень на твердую пятерку, а родители не успокаиваются, пока не будет пятерки с плюсом.
  
  – Речь об учениках Виндзорской академии?
  
  – Ну да, – ответил Фиделла. – Элиза вела индивидуальную подготовку для SAT. И для этого, другого экзамена, как его?
  
  – ACT, – подсказал я.
  
  – Точно! Она говорила, что экзамены эти дурацкие и бессмысленные, но благослови Господь того, кто их придумал. Богатенькие родители так переживают за своих чад, что можно лупить с них бабки за сущую ерунду.
  
  – Какая у нее была квалификация?
  
  – В смысле?
  
  – Что она закончила, чтобы готовить учеников к SAT?
  
  – Университет.
  
  – Какой?
  
  – Не знаю, где-то на Восточном побережье. – Фиделла развел руками. – Элиза терпеть не могла рассказывать о себе. Вот я – хотите что-то обо мне знать, просто берете и спрашиваете. А Элиза – наоборот. «Сэл, я не хочу про это разговаривать». Сто раз от нее слышал. «Не хочу, и все». Ладно, я привык, она так-то хорошая была девчонка, симпатичная и веселая…
  
  – А когда она была не в настроении и прикладывалась к бутылке, ничего такого не случалось? – спросил Майло.
  
  – В смысле?
  
  – Она не делалась агрессивной?
  
  – Кто, Элиза?.. Да вы шутите! Она такая лапочка была. Просто уходила к себе в спальню, я ведь говорил уже.
  
  – А вы шли домой?
  
  – Ну.
  
  – Когда она выпивала, у вас не было ссор или споров?
  
  – А как можно спорить с тем, кто с тобой вообще не хочет разговаривать?
  
  – Действительно, Сэл, в таком споре радости мало.
  
  – Ну да, я и не пробовал.
  
  – Не знаете, что случилось с компьютером Элизы?
  
  – В смысле?
  
  – Компьютер отсутствует.
  
  – Да ну?
  
  – Вы не заметили?
  
  – Я Элизу искал, а не компьютер.
  
  – Что у нее была за система?
  
  – Можно подумать, я в них разбираюсь!..
  
  – Хотя бы – настольный или ноутбук?
  
  – Ноутбук. «Делл», кажется.
  
  – И когда вы его видели в последний раз?
  
  Фиделла наморщил лоб.
  
  – Да кто ж знает!.. Вы хотите сказать, его забрал убийца? А что, может быть… особенно если это кто-то из ублюдков, которых она натаскивала.
  
  – Почему?
  
  – Ну, может, Элиза разнюхала что-то про богатенькую семью, какие-нибудь грязные делишки… И записала на компьютер. Может такое быть, а?
  
  – Все может быть, Сэл. – Майло вновь уселся прямо. – Я должен задать вам следующий вопрос: чем вы занимались в тот день, когда нашли Элизу?
  
  – С самого утра?
  
  – Все, что можете вспомнить.
  
  Фиделла задумчиво потрепал клочок волос под нижней губой:
  
  – Вы меня подозреваете, потому что я ее нашел, да?
  
  – Существуют стандартные вопросы, Сэл. Мы всем их задаем.
  
  – Понятно. Ладно, я не в претензии. Только одно учтите: Сэл Фиделла всегда относился к женщинам с любовью и уважением.
  
  – Договорились, – кивнул Майло.
  
  – Где я был в тот день?.. – начал Фиделла. – А был я в компании «Стар», игрушки и сувенирная продукция, Сан-Педро-стрит, там целый квартал таких оптовиков. И что я там делал? Думал устроиться на работу агентом по продаже этого их китайского дерьма. Они дали официальное объявление о приеме на работу. Я приехал туда, и оказалось, что это подстава. Я так понимаю, им по закону положено давать объявления, чтобы не обвинили в дискриминации. Они там все китайцы, вообще все, китаец на китайце, некоторые и по-английски не говорят. Казалось бы, вот я говорю по-английски, меня и надо брать на работу, да? Хрен там!
  
  – Им был нужен китаец?
  
  – Ну, так прямо они заявить не могли, но это ведь и дураку ясно. Первое, что меня спросили, – говорю ли я по-китайски. Блин, в объявлении об этом нельзя было сказать? Ну, там, свободное владение китайским обязательно…
  
  – Не повезло, – констатировал Майло. – И когда вы там были?
  
  – Дайте вспомнить… собеседование было назначено на одиннадцать. Я приехал заранее, где-то без пятнадцати, они меня промариновали в приемной до полудня, я зашел, пять минут просидел напротив стола, пока этот тип с кем-то болтал по телефону по-китайски. Потом он вежливо улыбается – вас проводят, звонить не надо, мы сами с вами свяжемся и все такое.
  
  – То есть вы освободились вскоре после полудня?
  
  – Ну да.
  
  – А еще раньше, утром? Во сколько вы проснулись?
  
  – Вы это серьезно? Ребята, послушайте, я любил Элизу…
  
  – Мы обязаны задать эти вопросы, Сэл.
  
  – Обязаны вы!.. Вы обязаны отправиться в эту сраную школу и найти тех, кто угрожал Элизе! Она ее просто ненавидела, называла ее… рассадником идиотизма и претенциозности, вот. Если б не деньги, ноги ее там не было бы!
  
  – Мы отправимся в школу, как только закончим с вами. Во сколько вы проснулись?
  
  Фиделла вздохнул.
  
  – Часов в восемь, в полдевятого. Собеседование было в одиннадцать, так что будильник я не ставил. Хотите знать, чем я занимался до пол-одиннадцатого, до отъезда? Интереснейшими делами, ребята! Позавтракал. Посмотрел в записи пару вчерашних передач. «Колеса» – они там строили какого-то монстра из обычного пикапа. И «Судебный исполнитель» – там у одного парня изъяли грузовик вместе с прицепом, вот он матерился!.. Потом принял душ, оделся, поехал в «Стар»… Как китайцы меня кинули, вы уже знаете.
  
  – А после «Стар»?
  
  – Перекусил, – сообщил Фиделла. – «Филиппе» на Аламеде, сэндвич с говядиной по-французски. Вспомнят ли они меня? Да черта с два, там всегда битком народу. Отстоял очередь, съел сэндвич, выпил пива и убрался оттуда к чертовой матери. Что дальше? Время близилось к двум. Поехал опять на Сан-Педро-стрит, посмотреть, куда там еще можно подать на работу. Переписал все конторы без иероглифов на вывесках, которые нашел. Вернулся домой, ясное дело, сел на телефон, с десяток обзвонил. Думаете, что-нибудь вышло? Хрен там, везде – одно и то же. Ах да, я еще и одежных оптовиков в тот день объехал и записал телефоны. Никогда раньше не занимался одеждой, но в этой работе неважно, что продавать, важно как. Думаете, с одеждой что-нибудь вышло? Да тоже хрен.
  
  – Сочувствую, – сказал Майло.
  
  – Это еще почему?
  
  – Черная полоса.
  
  – Ладно, не впервой, – Фиделла отмахнулся. – Хотите меня по-настоящему обрадовать, так найдите убийцу и оставьте меня с ним наедине. Пяти минут хватит.
  
  – Вы уверены, что ее убили?
  
  – В смысле?
  
  – Официального заключения о причине смерти пока нет.
  
  – Вы же сказали, вы из убойного отдела?
  
  – Самоубийствами мы тоже занимаемся.
  
  – Самоубийствами? С чего бы Элизе совершать самоубийство?
  
  – У нее бывали перепады настроения, Сэл. Такое случается даже с сильными людьми.
  
  – У нее не в этом смысле были перепады, – возразил Фиделла.
  
  – Что вы имеете в виду?
  
  – Не в смысле самоубийства. Никогда не слышал от нее ничего подобного.
  
  – Вы ведь не имеете никакого представления о том, что она чувствовала, когда пила, закрывшись в спальне, – вмешался я.
  
  – Ну, это никогда не продолжалось подолгу. А потом возвращалось нормальное настроение.
  
  – Кстати, сколько времени это обычно продолжалось?
  
  – Ну… один день. Назавтра она мне звонила – мол, Сэл, давай пойдем куда-нибудь поужинать.
  
  – А бывало так, чтобы больше одного дня?
  
  – Не знаю; может, иногда два. – Фиделла с хрустом распрямил пальцы. – Ребята, Элиза вовсе не была повернутой, никакое это не самоубийство, вы только время зря тратите. Да я видел ее абсолютно счастливой множество раз! С чего бы ей себя убивать? С деньгами у нее все было в порядке, она даже собиралась переехать в домишко получше…
  
  – Это был ее дом?
  
  – Нет, съемный; она хотела снять что-нибудь поприличнее. И не пила она в тот день ничего, я не видел в ванной никаких бутылок. Главное, лед-то этот хренов тут при чем, вы мне можете ответить?
  
  – Сэл, пока у нас нет ответов, только вопросы, – прервал его Майло. – Давайте опять вернемся к тому дню. После ланча вы объехали район в поисках работы. А потом?
  
  – Я же сказал – сел дома на телефон, но ничего не вышло. Будете проверять мои звонки?
  
  – Если вы не против.
  
  Фиделла уставился на него.
  
  – Ребята, вы серьезно?
  
  – Тут не до шуток, Сэл.
  
  – Ладно, валяйте, проверяйте, мне скрывать нечего.
  
  Майло протянул ему бланк, в котором говорилось, что такой-то не возражает против проверки своего телефона.
  
  – Ну, вы, ребята, даете, – недоверчиво промолвил Фиделла, подписав бланк. – Если вам делать нечего, пожалуйста, занимайтесь ерундой. Я вам сразу скажу, что вы найдете, – десяток телефонных звонков в разные фирмы, один короче другого, мне даже перезвонить попозже никто не предложил.
  
  – Прямо руки опускаются? – посочувствовал я.
  
  – Ничего, рано или поздно что-нибудь найдется.
  
  – Когда вы закончили звонить? – спросил Майло.
  
  – Часов в пять, может, в полшестого. Прогулялся на бульвар Ван-Найс, зашел в бар к Арни Джозефу. Пропустил пару стаканчиков, закусил креветками и всякой ерундой вроде острого гороха и соленого миндаля, телевизор посмотрел. Они, кстати, подтвердят, там меня знают. Только вы не говорите, что я подозреваемый или как там у вас. Не хочу, чтобы на меня косо смотрели.
  
  – Не будем, – с готовностью кивнул Майло.
  
  Фиделла уставился на него с подозрением.
  
  – Что-то же вам придется про меня сказать?
  
  – Скажем, что вы – свидетель. Когда вы ушли из бара?
  
  – Часов около восьми, может, полдевятого. Что потом?.. Пришел домой, сделал сэндвич – анчоусы, помидоры, моцарелла. Несколько раз позвонил Элизе. Она все не отвечала; я тем временем посмотрел еще телевизор, выпил бутылку пива, почистил зубы и прополоскал рот как следует – на случай, если дозвонюсь Элизе, от сыра и анчоусов запах остается. Так и не дозвонился. Думаю, ладно, если что, сама позвонит, как обычно. А потом разволновался, времени-то много прошло. Ну и поехал к ней… Уже часов одиннадцать было.
  
  – То есть большую часть вечера вы провели дома?
  
  – Ну да, смотрел по ящику, как Анджелина и Брэд подбирают себе временный особняк в Малибу, потому что яхта требует ремонта. А куда еще мне было идти?
  
  Фиделла осел в кресле, глаза его подернулись печальной дымкой. Похоже, он, сам того не желая, услышал в своем вопросе метафизический подтекст.
  
  – Идти-то мне теперь некуда… – повторил он.
  
  Когда мы встали, он наливал себе еще текилы.
  Глава 6
  
  Отъехав на квартал от дома Фиделлы, Майло припарковался у обочины и позвонил в департамент, чтобы узнать, нет ли за Сэлом каких-нибудь мелких грешков. Ничего не нашлось – лишь управление автомобилем в состоянии опьянения полтора года назад, первое такое нарушение, всего лишь штраф.
  
  – Надо проверить все, что он рассказал о своих перемещениях в тот день. Только сначала завезу тебя домой.
  
  – Ты серьезно считаешь его подозреваемым?
  
  – Я считаю, что его рассказ следует проверить.
  
  – Поедешь по бульвару Ван-Найс в сторону Беверли-Глен?
  
  – Угу.
  
  – Тогда мы как раз проедем мимо того бара.
  
  Бар Арни Джозефа «Дела идут» обнаружился к северу от Риверсайд. Неприхотливое заведение для любителей хорошенько выпить, темное и насквозь прокуренное. Бармен, на вид лет за восемьдесят, подтвердил то, что мы услышали от Фиделлы. В вазочках на стойке обнаружились и упомянутые Фиделлой вяленые креветки, на вид больше напоминавшие сухой корм для рыб, а также горох и миндаль. Когда прозвучало его имя, вдоль стойки послышались смешки. Женщина, неторопливо потягивавшая пиво, оторвалась от своего занятия и сообщила:
  
  – Везунчик Сэл везде поспел.
  
  – Везунчик? – переспросил Майло.
  
  – Сорвал джекпот в Рино. Неужто он вам не рассказывал? Вечно хвастается направо и налево…
  
  – Сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – подтвердил еще один завсегдатай.
  
  Женщина поставила кружку на стойку. Лет пятидесяти, приземистая, седовласая, в официантской розовой униформе, к дизайну которой явно приложил руку тот же садист, что шьет стандартные платья для подружек невесты.
  
  – Чего он там свидетель-то?
  
  – Преступления.
  
  – Какая-то из этих схем – потрать сто долларов – заработай миллион?
  
  – Сэл занимается подобными вещами?
  
  – Сэл много болтает.
  
  – О чем?
  
  – Как бы мы с тобой быстро разбогатели, если б удачно вложились, и все такое. Так чего за преступление?
  
  – Это еще предстоит установить.
  
  Женщина пожала плечами и отвернулась. Майло шагнул к ней поближе:
  
  – Больше ничего не хотите добавить?
  
  – Хватит с вас и этого, – пробурчала женщина и занялась своим пивом.
  
  – Будь у Сэла деньги, он вложился бы в торговлю по телевизору, товар тоннами отгружал бы, – вступил в разговор еще один посетитель. – Спросишь его, что отгружал-то, – говорит, да какая, на фиг, разница?
  
  – Дескать, дело не в деньгах, была бы голова на плечах, а деньги приложатся, – ядовито добавил мужчина с высоким стаканом, полным янтарной жидкости.
  
  – Сэл что, не слишком-то башковит? – уточнил Майло.
  
  – Выиграть десять штук и все проиграть обратно в тот же день – это, по-вашему, признак башковитости?
  
  – Как в унитаз спустил, – подтвердил его сосед. – Странно, что он до сих пор не на госслужбе.
  
  По небольшому помещению волной прокатился смех.
  
  Майло достал пачку визиток и принялся раздавать каждому по одной, как крупье за игорным столом. Мало кто озаботился тем, чтобы хотя бы взглянуть, что на них написано.
  
  – Мы любим старину Сэла, – рассмеялся кто-то. – Иногда он даже угощает всех за свой счет. Во всяком случае, предлагает угостить.
  
  – Одним рассказывает одно, другим – другое, при этом даже последний алкаш в баре держит его за лузера, – сказал Майло, когда мы снова сели в машину. – А Элиза – образованная, и у нее достаточно интеллекта, чтобы преподавать в Академии и репетиторствовать для SAT. Что она в нем нашла?
  
  – Любовь зла, – откликнулся я.
  
  – Алекс, я серьезно. Я пытаюсь разобраться в характере жертвы.
  
  – Считается, что люди выбирают партнеров, которых, как им кажется, они заслуживают.
  
  – То есть Элиза была не слишком высокого о себе мнения?
  
  – Низкая самооценка нередко приводит людей в неподходящую компанию. Кроме того, она часто связана с депрессиями, – и как причина, и как следствие. Фиделла говорит, что Элиза пряталась от людей, только если хотела напиться, однако кто знает, как оно было на самом деле. На видео у нее язык не заплетается; наоборот, она выглядит очень сосредоточенной. Так что одно из двух – либо Элиза со временем так хорошо научилась пить, что опьянение стало совсем незаметно, либо у нее была депрессия не только от алкоголя.
  
  – Например, от сексуальных домогательств?
  
  – В любой другой ситуации ты уже душу вытряс бы из тех троих учителей.
  
  Майло нахмурился и некоторое время молча ехал на юг, на бульваре Вентура свернул на запад и вырулил на Беверли-Глен.
  
  – Значит, у каждого такой партнер, какого он заслуживает? И что это означает применительно ко мне и Рику?
  
  – Рик – умный, обеспеченный, хорошо выглядит. Держу пари, что ты тоже считаешь себя красавцем, прячущимся под маской мрачного полицейского-ирландца.
  
  – Не чаще раза в месяц, – усмехнулся Майло. – А что под своей маской чувствует Рик, для меня вообще загадка.
  
  Пикап Робин стоял у входа. Сама Робин была в студии – небольшой постройке позади дома, где она вытачивала корпус мандолины. Еловая стружка покрывала пол у ее ног мягким кремовым ковром. Бланш нашла местечко поудобней и закопалась там в стружку.
  
  Как Элиза Фримен – в замороженную углекислоту.
  
  В студии пахло хвойным лесом после дождика.
  
  Волной нахлынули воспоминания. Я снова шел по лесочку позади маленького домика в Миссури. Я снова был ребенком, растерянным и испуганным, выскочившим из дома, потому что мама заперлась в своей комнате, а пьяный отец продолжает бушевать.
  
  И я надеялся, что наконец потеряюсь навсегда.
  
  Я улыбнулся и поцеловал Робин. Она отложила стамеску и принялась разминать пальцы:
  
  – Ты вовремя, я как раз закончила.
  
  Корпус был гладкий, округлый, со слегка выгнутым животиком. Сразу понятно, почему мандолина – женского рода.
  
  – Красота!
  
  Робин постучала по еловой поверхности. В ответ раздался негромкий музыкальный звон.
  
  – Музыка – она уже в дереве. Все, что от меня требуется – не навредить.
  
  – Это относится к любому серьезному делу.
  
  Мы перешли в дом, ненадолго задержавшись у прудика, чтобы покормить японских карпов. Бланш вертелась рядом, радуя взгляд своей странноватой, совершенно человеческой улыбкой.
  
  За кофе я рассказал Робин про тело в сухом льду.
  
  – Кто-то хотел показать, какой он холодный убийца? – высказала она предположение.
  
  – Любопытная идея.
  
  – Проведя день с деревом и стамеской, я начинаю мыслить символами.
  
  Я рассказал ей про шефа. Она не удивилась.
  
  – Политики – это низшая форма жизни.
  
  – Шеф полиции – не выборная должность.
  
  – Но он принадлежит к тем, кто во власти. Уже не микроб, хотя до уровня плесени ему еще расти и расти.
  
  – Моя подружка – анархистка…
  
  – Хотелось бы, – вздохнула Робин.
  
  – Быть анархисткой?
  
  – Хотелось бы, чтобы идеи анархии хоть как-то сочетались с реальностью.
  * * *
  
  Вечер я провел за компьютером, вводя разные фразы наподобие «виндзорская академия» в строку поиска. Ничего, кроме официальных пресс-релизов и рекламы.
  
  Я переключил внимание на личность жертвы. Нашел красочную страничку одиннадцатилетней Элизы Фримен из Грейт-Нек, штат Нью-Йорк, ознакомился с тем, как она рисует пастелью, и ее новой проволочной сеткой на зубах. Прочитал о том, как Элиза Фримен из Пеппер-Пайк, Огайо, получила на свой девяносто шестой день рождения открытку от баскетболистов из «Кливленд Кавальерс». Ничего об Элизе Фримен, покойной репетиторше.
  
  В девять сорок позвонил Майло, и я сказал ему:
  
  – В киберпространстве ее не существует. Фиделла был прав: она не хотела, чтобы о ней много знали.
  
  – Все остальное, что сказал Фиделла, покамест тоже подтверждается, включая его звонки Элизе в день смерти. Запрос в телефонную компанию был только на его звонки за последнюю неделю; сейчас я делаю другой запрос, на звонки Элизы – может, удастся добыть данные хотя бы за месяц. Я вывожу Сэла из числа основных подозреваемых.
  
  – Сидел дома, пил пиво и смотрел телевизор – не самое железобетонное алиби.
  
  – Его Милость сказал то же самое. Я поинтересовался насчет остальных подозреваемых; он ответил в совсем уж мирских выражениях и бросил трубку. Через десять минут перезвонила его секретарша. Для нас организована встреча с президентом Академии Эдгаром Хелфготтом.
  
  – Видел его имя на школьном сайте. Президент – это у них глава родительского комитета так называется?
  
  – Нет, в Академии есть настоящая должность президента. Раньше Хелфготт был там директором, потом специально для него организовали президентскую должность и провели инаугурацию. Директором теперь его бывшая заместительница, доктор Ролинс. У нее тоже есть заместитель, и дальше иерархия вплоть до самого низа, как в транснациональной корпорации. Так или иначе, завтра в одиннадцать господин Хелфготт даст нам аудиенцию. Угадай где?
  
  – Какой-нибудь особняк, который Академия выделила ему под резиденцию? В просторечии именуемый Белым домом?
  
  – Бери выше.
  Глава 7
  
  Эдгар Хелфготт сошел к нам с борта самолета «Гольфстрим-V».
  
  Вслед за ним по трапу спустился поджарый пилот с каменной челюстью, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов из лакированной кожи. Самолет был белый и элегантный. Как и Хелфготт. Уже почти сойдя с трапа, он остановился, вытащил из ушей затычки, спрятал их в карман, посмотрел на серебристое небо и несколько раз повернул голову, чтобы размять шею.
  
  В аэропорту Санта-Моники в этот час было затишье: множество частных самолетов на бетонных дорожках, но никто не взлетал и не садился. После некоторых препирательств полицейский значок Майло оказал наконец свое действие, и нас пропустили на взлетное поле. Мы стояли в пяти метрах позади черного «Кадиллака» – внедорожника, прибывшего за Хелфготтом. Незадолго до посадки мы вдвоем попытались разговорить шофера «Кадиллака».
  
  Да, шофер несколько раз возил мистера Хелфготта, однако ничего о нем не может сказать, поскольку сам Хелфготт не слишком разговорчив и в машине обычно читает книгу. В отличие от владельца самолета и автомобиля, на которого шофер, собственно, и работает.
  
  – Вот мистер Вайдетт разговаривает с тобой по-простому, ничего не скрывает.
  
  – Как его звать по имени?
  
  – Майрон, – ответил шофер. – Для меня, конечно, мистер Вайдетт.
  
  – Чем же он занимается, что разжился таким самолетом? – поинтересовался Майло.
  
  – Фруктами.
  
  – Фруктами?
  
  – Персиками, абрикосами, все такое… У него огромные садовые угодья, подробностей не знаю.
  
  – И часто на самолете летает кто-то, кроме него?
  
  – Да нет. Его семья, иногда мистер Хелфготт.
  
  – А Хелфготт – насколько часто?
  
  Шофер нахмурился.
  
  – Я что, учет веду?
  
  Он направился к «Кадиллаку». Мы с Майло поспешили следом.
  
  – А откуда Хелфготт сегодня прилетает?
  
  Шофер открыл дверь:
  
  – Моя работа – встречать. Кроме времени, мне ничего не докладывают.
  
  Он влез в машину. Дверь захлопнулась, стекла поехали вверх. Тогда Майло обратил взгляд на здание, рядом с которым мы стояли. Компания «Даймонд эвиэйшн», обслуживание частных самолетов. Симпатичная молоденькая девушка за стойкой в зале для пассажиров – сплошь стекло и мрамор – оказалась еще тверже, чем служба охраны аэропорта:
  
  – Мы предоставляем данные о полетах только по запросу от контртеррористических служб. Не хотите выпить кофе?
  
  Хелфготту оставалась одна ступенька, и тут он наконец увидел нас с Майло. Никакой реакции. Забрал у пилота чемоданы, отнес к «Кадиллаку» и загрузил в багажник. Снова повертел шеей и направился к нам, поправляя на ходу манжеты. На лице – по-прежнему никаких эмоций.
  
  – Доброе утро. Очевидно, вы из полиции. Я – Эд Хелфготт.
  
  Президенту Академии на вид было за шестьдесят. Метр восемьдесят роста, угловатый и худой, хотя и несколько тяжеловат в пояснице. Тонкая восковая кожа лица – намекает на долгие вечера, посвященные научным изысканиям, да и брить такую легко. Длинные рыжеватые с проседью волнистые волосы, почти достающие до плеч, зачесаны назад и открывают высокий лоб. Очки в черепаховой оправе делали его несколько похожим на филина. Из жилетного кармана коричневого клетчатого костюма, сшитого так, чтобы плечи казались пошире, свисала золотая цепочка от часов. Светло-зеленая рубашка из натуральной шерстяной ткани, шелковый галстук ручной работы цвета охры завязан широким узлом. В нагрудный карман небрежно засунут желтый платок в коричневую крапинку, того и гляди вывалится.
  
  – Спасибо, что нашли время встретиться с нами, сэр.
  
  Хелфготт глянул на визитку Майло, думая о чем-то своем.
  
  – Не за что, лейтенант. Надеюсь, мы ненадолго. – И неожиданно – широкая улыбка. – А то я что-то вымотался.
  
  – Тяжелый перелет?
  
  – Не перелет, а перелеты, – уточнил Хелфготт. – Понедельник – конференция в Вашингтоне, потом – Нью-Йорк, встречался кое с кем из наших выпускников, потом – через океан, в Лондон, и обратно с остановкой в Кембридже, Массачусетс[4]. В Лондоне пришлось особенно нелегко. Все кругом в лесах, размах новостроек, невзирая на нынешние финансовые затруднения, титанический. Увы, транспорта тоже стало больше в соответствующей пропорции, повсюду – пробки. Я остановился на Мейфэр, но нужно было посетить несколько мест, куда пешком не дойдешь. Пришлось изрядно потрудиться, чтобы везде успеть.
  
  – Дела Академии требуют присутствия в Лондоне? – невинным тоном спросил я.
  
  Уголки тонких губ Хелфготта приподнялись. Так выглядит улыбка на тыквенной голове, пока ее не расширили вторым надрезом.
  
  – Вы интересуетесь, не была ли поездка развлекательной? Отнюдь. Я встречался с руководством Оксфорда, обоих Кембриджей и Лондонской школы экономики.
  
  Академия – не более чем школа, а ее президент встречается с руководством престижнейших университетов…
  
  – Переговоры по изучению перспектив для выпускников? – уточнил я.
  
  – Это трудно назвать переговорами, так как я в основном слушал, а мне расписывали перспективы. В нынешнем глобальном мире выпускники Виндзорской академии считаются чрезвычайно ценным продуктом с точки зрения интеллекта. Творцы собственной судьбы, а не ее пленники, с вашего позволения. Один из наших выпускников поступил в Оксфорд двадцать лет назад, сейчас живет в Шотландии. На днях объявили шорт-лист Букера, там – его имя.
  
  – Можно вас поздравить, – вмешался Майло. – Действительно, чрезвычайно ценный продукт. Вроде мраморной говядины.
  
  – Прошу прощения? – Хелфготт покосился на него.
  
  – Мраморная говядина – это…
  
  – Я знаю, что это такое. Просто пытаюсь уловить, в чем соль вашей аналогии.
  
  – Коров для мраморной говядины содержат лучше, чем обычных, не так ли? Японцы дают им пиво, кормят отборнейшей пищей, делают массаж… Все, что угодно, лишь бы мясо стало понежней. Ну а потом – коровы отправляются навстречу судьбе.
  
  Хелфготт снял очки, выдернул из кармана платок и принялся усиленно протирать линзы. Бросил многозначительный взгляд на «Кадиллак», вытащил часы из кармана. Я стоял довольно близко и разглядел, что они уже часов шесть как остановились. Тем не менее, глянув на циферблат, Хелфготт прицокнул языком.
  
  – А рейс-то припозднился… Давайте пройдем в зал ожидания, закончим необходимые формальности, а потом каждый займется делами в свое собственное удовольствие.
  
  Потолки в зале ожидания «Даймонд эвиэйшн» были добрых десять метров высотой, стены стеклянные, воздух приправлен освежителем с ароматом корицы. Мужчина в белом комбинезоне насухо протирал шваброй пол из черного мрамора. В креслах бордовой кожи – ни одного пассажира, только в сторонке двое пилотов со скучающим видом что-то изучали на компьютерном терминале. Один из них отпустил замечание насчет погоды в Розвилле.
  
  – Если задержат надолго, успеем попробовать тот суши-бар, – откликнулся второй.
  
  Все та же милашка из-за стойки принесла Хелфготту стакан содовой с лаймом – кстати, Хелфготт ни о чем ее не просил, – обратившись к нему при этом по имени.
  
  – А вы, господа, не передумали насчет кофе?
  
  – Спасибо, нет.
  
  – Подать вам еще что-нибудь, мистер Хелфготт?
  
  – Пока не надо, Эми, спасибо.
  
  – Всегда к вашим услугам, мистер Хелфготт.
  
  Девушка удалилась походкой манекенщицы. Хелфготт отпил содовой и снова повертел шеей.
  
  – Болит, сэр? – учтиво спросил Майло.
  
  – Хроническая проблема, лейтенант. С возрастом становится только хуже; частые полеты тоже на пользу не идут. Одно время помогала йога, но затем все усугубилось неудачной травмой во время занятий физкультурой.
  
  Взгляд Хелфготта, прямо сквозь стакан, упал на самолет Майрона Вайдетта – к нему как раз подогнали заправщик. Хелфготт какое-то время смотрел, не отрываясь, потом сделал глубокий вдох – как будто страстно желая вновь подняться в воздух.
  
  – Красивая машина, мистер Хелфготт.
  
  – Произведение искусства, лейтенант. Не стану притворяться – летать этим самолетом неизмеримо лучше, чем коммерческими авиарейсами, однако, в конечном итоге, полет есть полет. Конечно, достойная пища, возможность размять мышцы, выбор напитков… но все равно часами сидишь в неподвижности, и для организма это даром не проходит. Как только мы закончим обсуждать все то, что вы хотели бы обсудить, я проплыву дистанцию в бассейне, приму теплую ванну – и сразу спать.
  
  – Неплохой план, сэр… Вы знаете, по какому поводу мы искали с вами встречи?
  
  – Около полуночи мне позвонили из офиса мистера Вайдетта и сообщили, что бедняжка Элиза Фримен мертва и со мной хочет побеседовать полиция. Я сделал вывод, что смерть была противоестественной.
  
  Эмоций на лице у Хелфготта при этих словах было не больше, чем у терракотовой статуи.
  
  – Если под противоестественной понимать смерть, вызванную любой причиной, кроме старости, то вы не ошиблись, сэр, – подтвердил Майло.
  
  – Прискорбно. Могу я поинтересоваться, где и когда умерла мисс Фримен и при каких обстоятельствах?
  
  – Несколько дней назад у себя дома, сэр. Что до обстоятельств, то они пока под вопросом.
  
  – Не уверен, что понимаю вас, лейтенант.
  
  – Причина смерти пока не установлена.
  
  – То есть она не является однозначно криминальной?
  
  Майло не ответил. Взгляд Хелфготта наконец-то оторвался от летного поля.
  
  – Итак, вы искали встречи со мной, потому что…
  
  – Элиза Фримен работала в Академии.
  
  – Вы же не хотите сказать, что работа имеет отношение к ее смерти?
  
  – Была ли она довольна своей работой?
  
  – Почему нет?
  
  – Работа может быть источником стресса. Любая работа, сэр.
  
  Хелфготт наконец поставил стакан и снял очки. У него оказались маленькие глазки, светло-карие, водянистые, а тяжелые веки делали их еще меньше.
  
  – Обычно я не занимаюсь организацией учебного процесса, но если по этой линии у нее были бы мало-мальски серьезные проблемы, мне наверняка доложили бы. После звонка от мистера Вайдетта я позвонил доктору Ролинс, и она подтвердила, что Фримен полностью устраивала занимаемая должность и никаких конфликтов у нее ни с кем не было.
  
  – Похоже, вы тоже сразу задались вопросом, нет ли связи между смертью Элизы Фримен и Академией.
  
  Очки вернулись на переносицу.
  
  – Отнюдь, лейтенант. Просто я не слишком быстро соображаю и обычно стараюсь компенсировать этот свой недостаток тщательностью в деталях. Жизненный опыт, который я в меру сил стараюсь передать нашим ученикам из числа не слишком одаренных. Хотя в Академии это и редкие птицы.
  
  – На сайте Академии сказано, что вы с отличием окончили Университет Брауна.
  
  – Вы навели обо мне справки? – Хелфготт улыбнулся.
  
  – Просто заглянул на сайт.
  
  – Это другой Браун, лейтенант, не из Лиги плюща[5]. У вас есть еще вопросы?
  
  – Когда вы предложили Элизе Фримен контракт?
  
  – Она начала работать в Академии четыре года назад на почасовой ставке. Через год мы предложили ей более стабильный контракт. Лейтенант, меня озадачило ваше замечание по поводу причины смерти.
  
  – Этим в настоящее время занимается коронер.
  
  – Следовательно, причина может быть чисто медицинской – например, один из этих несчастных случаев, от которых никто не застрахован? Аневризма?
  
  – В настоящий момент ничто не исключено, сэр.
  
  – Тогда, спрашивается, почему я разговариваю с полицейским из отдела по раскрытию убийств?
  
  – Мы занимаемся всеми необычными смертями.
  
  Хелфготт засунул платок поглубже в карман.
  
  – Понимаю. И когда можно ожидать официального заключения о причине смерти?
  
  – Я не в силах ответить на ваш вопрос, сэр.
  
  – Речь о днях, неделях, неопределенном сроке?
  
  – Я действительно не знаю, сэр.
  
  – Но хоть какая-то определенность должна быть!
  
  Майло подался поближе к Хелфготту.
  
  – Сэр, на сайте Академии написано, какая у вас прекрасная команда юных юристов. Возможно, лучшая в стране – в прошлом году Академия разгромила все другие школы на учебных процессах. Ничего удивительного, у вас учатся дети лучших адвокатов страны. Вот только… здесь и сейчас гораздо лучше, если вопросы буду задавать я.
  
  Хелфготт потеребил свой платок наманикюренными пальцами.
  
  – Простите, лейтенант. Я вовсе не хотел вмешиваться в процесс расследования; моя главная забота – ученики и учителя Академии. Смерть Элизы для них – повод для беспокойства, особенно если ее обстоятельства… противоестественны. А чем скорее выяснятся все обстоятельства, тем меньше будет беспокойство. – Слабая улыбка. – Хотел бы также отметить, что капитан этой великолепной команды юристов – дочь нейрохирурга, а вовсе не адвоката.
  
  – Признаю ошибку, сэр. Итак, у Элизы Фримен ни с кем конфликтов не было?
  
  – Мы хорошо ей платили, обязанности были не слишком обременительны – на что ей жаловаться?
  
  – И сколько именно ей платили?
  
  Хелфготт предупреждающе помахал рукой:
  
  – Я не занимаюсь такими подробностями, но, в общем и целом, заработок наших учителей лучше, чем в любой другой школе. Вы много общаетесь с шефом полиции, лейтенант?
  
  – При необходимости случается.
  
  – Я спрашиваю потому, что, когда Майрон – мистер Вайдетт – сообщил, что мне следует как можно скорее поговорить с вами и что просьба исходит от шефа полиции, я был удивлен.
  
  – Почему, сэр?
  
  – Мистер Вайдетт подчеркнул, что шеф полиции очень благодарен Академии за все, что мы сделали для его сына Чарли. Если вы не в курсе, тот оканчивает школу в этом году.
  
  Майло промолчал.
  
  – До сих пор родители Чарли, шеф полиции с супругой, не принимали активного участия в жизни Академии.
  
  То есть – не собирали и не платили пожертвований и вообще не лизали задницу руководству школы.
  
  – Вы знакомы с Чарли, лейтенант?
  
  – Нет, сэр.
  
  – Он не слишком общителен, но очень одаренный парень.
  
  Одаренностью нас не удивить, так что передайте боссу, чтобы не слишком высовывался.
  
  Майло вытащил блокнот.
  
  – Выходит, насколько вам известно, у Элизы Фримен не было никаких жалоб на учеников или учителей Академии.
  
  – Лейтенант, такое чувство, что мы застряли на одном частном вопросе, и наша беседа никуда не движется. Вы хотите сказать, что узнали о какой-то жалобе? Нет, подождите, я обещал не задавать вопросов, поэтому сделаю утверждение: по-моему, вы хотите выразить сомнение в правдивости моих слов о том, что у Элизы Фримен не было никаких связанных с работой неприятностей. – Глаза Хелфготта за стеклами очков теперь сверкали холодом.
  
  – Никоим образом, сэр, и приношу извинения, если дал основания для такого вывода. Вы же сами сказали, что не занимаетесь вплотную делами учителей. К сожалению, именно этим в ближайшее время предстоит заняться нам.
  
  Бледно-восковая кожа Хелфготта стала белей бумаги.
  
  – Объясните, что именно вы имеете в виду?
  
  – В нашем распоряжении находится сообщение от Элизы Фримен, в котором она утверждает, что подвергалась сексуальным домогательствам со стороны других учителей Академии.
  
  На впалых щеках Хелфготта проступили красные пятна, губы дернулись.
  
  – Это абсурд!
  
  Майло принялся листать блокнот.
  
  – Троих учителей, если быть точным. Энрико Хауэр, Джеймс Уинтерторн, Пат Скэггс. Они работают в Академии?
  
  – Совершеннейший абсурд! – Хелфготт по-прежнему не повышал голоса, чтобы не привлекать излишнего внимания к нашему разговору, но что-то в его мимике все же заставило одного из пилотов посмотреть в нашу сторону.
  
  – Я уверен, что вы правы, однако смерть Элизы Фримен не позволяет нам игнорировать эту информацию, – сказал Майло.
  
  – Энрико, Джим… нет, невозможно!
  
  – Итак, они всё еще в Академии?
  
  – Разумеется, в Академии, у нас не было ни малейшей причины… – Хелфготт вскочил на ноги, покачнулся и ухватился за ручку кресла, чтобы удержать равновесие. – Прошу прощения, лейтенант. Я понимаю, что вы выполняете свои обязанности, но у меня тоже есть обязанности перед Академией. Как следствие, я не имею возможности поддерживать беседу в таком ключе, не посоветовавшись с юристом. И дело здесь не в том, что я считаю эти вздорные обвинения чем-либо помимо клеветнической чуши, которой они, безусловно, и являются. – Пауза, чтобы подчеркнуть последнюю фразу. – А в том, что моя ответственность перед Академией не позволяет мне делать школу мишенью для столь безосновательной клеветы… без консультации юриста.
  
  – С точки зрения закона, организация не может быть мишенью клеветы, сэр. Только частные лица.
  
  – В таком случае мишенью клеветы являются Энрико, Джим и Пат. И я этого не потерплю!
  
  Майло тоже встал.
  
  – Никто не утверждает, что обвинения имеют под собой хоть какую-то почву; тем не менее ответственность перед обществом не позволяет мне их игнорировать. Я совершенно уверен, что все три упомянутые персоны будут только рады возможности опровергнуть эти обвинения.
  
  – Не понимаю, почему они должны…
  
  – Сэр, целью нашей встречи в первую очередь было оказать услугу вам, а равно и Академии. Этим троим учителям придется побеседовать с полицией, и мне казалось, что будет намного лучше организовать эту беседу за пределами школы, тогда и там, когда и где это не вызовет ненужного интереса. – Майло шагнул вплотную к Хелфготту; рядом с его тушей тот даже стал ниже ростом. – А еще крайне важно, чтобы за счет этой услуги Энрико, Джим и Пат не получили возможности отрепетировать свои показания. Иными словами, я ожидаю, что они не узнают от вас, о чем нам предстоит с ними разговаривать.
  
  Хелфготт отступил на два шага. Его ноздри раздувались, за стеклами очков под оправой виднелись капельки пота.
  
  – И вы получили на это одобрение шефа полиции?
  
  – Шеф полиции очень серьезно относится к своим обязанностям.
  
  – Как… любопытно. – Хелфготт вдруг протянул руку, положил ее на плечо Майло и слегка похлопал. – Я уверен, что вы – прекрасный лейтенант полиции и всего лишь выполняете свою работу. Но я тоже должен выполнять свою. Я не могу ничего обещать, пока не посоветуюсь с профессионалами. После этого мы поговорим опять.
  
  Хелфготт направился к дверям, которые вели на взлетную полосу. Девушка за стойкой предупредительно нажала на кнопку, двери открылись, и Хелфготт прошествовал к «Кадиллаку». Шофер, выскочив наружу, торопливо распахнул перед ним пассажирскую дверь.
  
  – А еще говорят, что у учителей неблагодарная работа, – заметил Майло.
  
  Когда мы проходили к выходу мимо стойки, девушка, поглощенная чтением «Элитного путешественника», подняла глаза, улыбнулась и проворковала:
  
  – Всего вам доброго, господа.
  
  Впрочем, во взгляде ее читалось, что после нашего визита неплохо было бы почистить мебель.
  Глава 8
  
  Пока мы пробирались из Санта-Моники на запад Лос-Анджелеса, Майло набрал номер офиса шефа, но так и не сумел прорваться через первую линию секретарш и дал отбой.
  
  – И что ты думаешь о господине президенте?
  
  – Обожает свою работу. Готов на все, лишь бы ее не потерять.
  
  – Работа дает ему доступ к такой роскоши, Алекс, что он за нее глотку перегрызет. – Майло побарабанил по рулю. – Жалко, что в уголовном кодексе нет статьи за надменность.
  
  – Мне понравилась твоя аналогия с говядиной.
  
  – Ну да… с этой точки зрения, моя школа готовила фарш для гамбургеров. Знаешь, Алекс, что в нем больше всего бесит? Его высокомерная, насквозь фальшивая скромность. Дескать, особых способностей у меня никогда не было, только старание и настойчивость, и как-то вот в результате получилось окончить с отличием Браун.
  
  – Другой Браун, – уточнил я. – Может, он не так уж кривит душой. Шеф был прав: большинство заведений, которые сейчас составляют Лигу плюща, начинали как духовные училища, но быстро превратились в питомники для отпрысков богатых семей. Потом времена опять изменились, и туда стали принимать в основном отличников и вундеркиндов. Хелфготт не слишком молод; скорее всего, в его время еще зачисляли не по оценкам.
  
  – Кстати, ты же у нас – вундеркинд; почему же не поступил в Лигу?
  
  – Я окончил школу в рабочем предместье, как и ты. Нас нацеливали на технические училища, мало кто из моих друзей вообще задумывался об университете. Я метил выше в первую очередь для того, чтобы оказаться подальше от родителей. Убрался из Миссури, даже не попрощавшись, втихаря купил себе колымагу, сел за руль и уехал.
  
  – В шестнадцать лет… Храбрый был парнишка.
  
  – Речь шла о том, чтобы выжить, – сказал я. – Есть еще одна вещь, о которой я до сих пор никому не говорил, – пришлось пойти на обман, чтобы меня взяли в университет. У матери была подруга, которая тоже в свое время покинула родительский дом; она переехала в Окленд и стала учительницей, так что ей были хорошо понятны мои проблемы. Она подписала документы, что приходится мне тетей и опекуншей и что я долгое время прожил в Калифорнии. Без этого мне было бы не получить калифорнийскую стипендию, а другого источника дохода у меня не было. Я прожил у нее две недели, косил для нее траву по утрам, красил водосточные желоба. Через две недели купил букет ромашек, оставил записку и во второй раз сбежал посреди ночи – уехал на машине в Лос-Анджелес и не возвращался в Окленд до тех пор, когда, уже после защиты диссертации, получил место в психиатрическом институте «Лэнгли Портер».
  
  – Оказывается, мой приятель – жулик… Надо позаботиться, чтобы у тебя отняли диплом.
  
  – Мелкие мошенничества тебе уже не по чину, – возразил я и через пару километров добавил: – Если учесть все пожертвования, которые я сделал университету по окончании, ту стипендию я давно вернул.
  
  – Грехи молодости взывают об искуплении? – Майло рассмеялся.
  
  – Ну, когда-то же надо начинать честную жизнь.
  
  Добравшись до кабинета, Стёрджис первым делом позвонил в офис коронера, доктору Клариссе Джерниган. В прошлом году лейтенант раскрыл убийство одного из ее сотрудников, Бобби Эскобара, хотя официально все лавры достались тамошним ребятам. Когда следствие еще находилось в тупике, Джерниган полусерьезно предложила Майло сделку – он находит убийц, а она обещает проводить вскрытия по его делам вне очереди.
  
  И с тех пор держала слово.
  
  Майло переключил телефон на громкую связь, и четкий голос доктора Джерниган заполнил собой крохотный кабинет.
  
  – Только что закончили зашивать твою жертву. Интересно, с кем еще из местных полубогов, не считая меня, ты испортил отношения?
  
  – В каком смысле, док?
  
  – К нам поступает тело Фримен и вне всякой очереди оказывается на столе. Вместе с ним поступает сопроводиловка, без подписи и не на нашем стандартном бланке. В ней от меня требуют без промедления приступить к вскрытию, а результат пока никому не докладывать. Звоню начальнику; секретарша говорит, типа, его нет, хотя я точно знаю, что он на месте. Мой ассистент говорит, что не видел сопроводиловку, когда привезли тело; то же самое говорит и водитель фургона. Выходит, кто-то приобщил бумагу, стараясь не привлекать особого внимания. Я подумала было, что это ты. Несколько за рамками наших договоренностей, ну да ладно. Только я собралась вскрывать, как звонит мой телефон – личный мобильник, по которому я с детьми созваниваюсь, – и от меня требуют особой конфиденциальности в деле Элизы Фримен. Более или менее дословно: «Я должна быть нема, как рыба». Спрашиваю почему – она кладет трубку.
  
  – Кто – «она»?
  
  – Кто-то, кто утверждает, что звонит с самого верха. Это правда?
  
  – Все может быть.
  
  – Майло, в чем дело? Я «погуглила» эту Фримен – она точно не миллионерша, не звезда и вообще ничего собой не представляет.
  
  – Все довольно сложно, док.
  
  – В переводе – закрой рот и делай свое дело, – констатировала Джерниган. – Думаю, ладно – к черту обиды, закрыла и сделала. И вот что я могу тебе сообщить. В крови большое количество алкоголя, за руль в таком состоянии садиться строго запрещено. Плюс опиаты. Следы уколов отсутствуют, так что они попали в организм как-то еще. Состояние легких однозначно указывает на передозировку. Притом что в целом организм относительно молодой и здоровый.
  
  – Относительно?
  
  – У нее присутствуют мелкие атеросклеротические бляшки, а также изменения в тканях печени. Ранняя стадия цирроза. Похоже, она закладывала, крепко и регулярно. Проблемы с артериями тоже могут быть из-за алкоголя, или просто плохая наследственность. Или и то, и другое. В ближайшей перспективе это ерунда – люди с такими мелочами годами живут и в ус не дуют. Никаких следов насилия. Подъязычная кость не повреждена, кровоизлияний в сетчатке тоже нет, так что удушение исключено. Ни разу не была беременна, признаков сексуального насилия также не обнаружено. Причина смерти – передозировка, а как она могла произойти – тут большой простор для трактовок.
  
  – Например, несчастный случай?
  
  – Например. Или самоубийство. Или убийство. Мой ассистент, который забирал тело, не видел ни следов рвоты, ни других признаков острого наркотического отравления. Ни пустых бутылок, ни пакетиков от порошка. Ванна с сухим льдом – это очень странно, никогда о таком не слыхала. Можно, наверное, допустить, что она играла сама с собой в крайне необычную эротическую игру, хотя с трудом верится, что можно вытерпеть такую боль.
  
  – Может быть, она оглушила себя наркотиками и легла в ванну, уже теряя сознание?
  
  – Теоретически не исключено – проблему с болью это решило бы… Кстати, а откуда взялся лед? Пустых мешков ассистент тоже не видел.
  
  – Док, я только начал работу над делом.
  
  – Поскольку она была под большой дозой, – сказала Джерниган, – она должна была не лечь в ванну, а скорее упасть. Расшвырять лед и, вероятно, удариться головой. Таких повреждений у нее нет. Она была слишком аккуратно присыпана льдом и, судя по состоянию кожи, оказавшись в ванне, вообще не шевелилась. Мы оба прекрасно понимаем, что это убийство, но твердых доказательств, чтобы так и написать в заключении, у меня недостаточно.
  
  – А есть ли способ определить, оказалась она в ванне живой или уже мертвой?
  
  – Судя по покраснению кожи, вероятно, живой, однако в суде под присягой я этого утверждать не смогу. А как дело вообще попало к тебе, этим же должна заниматься полиция Сан-Фернандо?
  
  – На моих устах лежит печать молчания, док.
  
  – Все ясно, – ответила Джерниган. – Ну, тогда удачи.
  
  – Спасибо, док.
  
  – Давай, держи меня в неведении; может, я и поверю в твою благодарность.
  
  Майло набрал номер криминалистической лаборатории, некоторое время выслушивал довольно складные отговорки, после чего потребовал некоего Билла, которому после нескольких минут препирательств на повышенных тонах заявил:
  
  – Если ответов на мои вопросы не будет прямо сейчас, я еду к вам разбираться на месте. У меня инструкции сверху.
  
  – От кого это – сверху? – уточнил Билл с нотками сомнения в голосе.
  
  – Напряги воображение.
  
  – Мне не за воображение деньги платят.
  
  – Хорошо, тогда увидимся через полчаса.
  
  – Ничего не выйдет, Майло. У нас вполне конкретные инструкции на этот счет.
  
  – Мои инструкции поступили пять минут назад и будут посильнее ваших.
  
  – Еще раз, откуда поступили твои?
  
  – Сверху. Выше не бывает.
  
  – Я так и думал, что ты напрямую разговариваешь с Господом.
  
  – Мало того, еще и с самим Санта-Клаусом! Если не веришь, я дам тебе номерок, потом можешь сам рискнуть. А сейчас расскажешь то, что мне нужно. Были ли найдены на месте преступления следующие объекты: пустые мешки от сухого льда, тара от алкоголя, наркотики либо что-либо, с наркотиками связанное.
  
  – Мешки – ответ отрицательный, – наконец сдался Билл. – Алкоголь – пустая бутылка «Серого гуся» на кухне. Наркотики и все остальное – также отрицательный. И вот кое-что еще от меня тебе, как знак доброй воли: все отпечатки пальцев в квартире принадлежат жертве, и обнаружены они на углу кровати – и больше нигде. А так не бывает. Хочешь, я попробую отгадать загадку? Вдруг кто-то тщательно стер все отпечатки в квартире? Вот только не мое это дело, а твое – отгадывать загадки. Могу я теперь попросить тебя об ответной услуге?
  
  – Какой?
  
  – Положи трубку и больше пока сам мне не звони.
  Глава 9
  
  Майло позвонил назавтра около полудня и осведомился, готов ли я к следовательскому собранию. Мне потребовалась пара секунд, чтобы понять его.
  
  – Следователей вызывают в школу поговорить об успеваемости?
  
  – О чем поговорить, найдется. Его Высочество только что сообщил, что трое преподавателей Виндзорской академии изволят меня видеть в два, три пятнадцать и полпятого соответственно. Не на территории школы, упаси господь. Адрес в Беверли-Хиллз. Я говорю, мол, сэр, я предпочел бы сам определять длительность каждой беседы. Он отвечает, типа, скажи еще спасибо, что тебя не ограничили тремя уроками по сорок пять минут; вот Делавэр бы на твоем месте сказал спасибо. На его языке это означает, что твое присутствие тоже предполагается.
  
  – Они будут с адвокатами?
  
  – Как-то не вышло спросить… Слушай адрес: Маккарти-драйв, в двух кварталах к югу от Уилшира.
  
  – Прекрасный район, – заметил я. – И кто же там живет?
  
  – Приедем – узнаем.
  
  Мы приехали за двадцать минут до назначенного часа. По названному адресу обнаружился двухэтажный особняк в средиземноморском стиле, с решетчатыми – в виде ромбиков – окнами. Дворик перед домом утопал в цветах, которые только еще собирались отцветать; газон идеальный, как бильярдный стол. Рядом с изящной, мощенной камнем дорожкой, извивы которой вели к крыльцу, из земли торчал знак «Продается!».
  
  Входная дверь была не заперта, мы вошли и оказались в прихожей. Высокий потолок, покрытый плиткой пол, винтовая лестница на второй этаж, справа от лестницы из окна падали лучи теплого, чистого света. Дальше – гостиная, совершенно пустая, если не считать женщины с книгой в складном кресле. По всем признакам выходило, что прежние жильцы уже выехали.
  
  Женщина опустила книгу. Пепельная блондинка, за сорок, в черном брючном костюме. Оборки белой шелковой блузы, пышные, как взбитые сливки, пущены поверх жакета. Книга оказалась биографией Линкольна в кирпич толщиной. Женщина положила ее на кресло рядом с собой.
  
  – Лейтенант, доктор, я не ждала вас так рано.
  
  – А вы…
  
  – Меня зовут Мэри-Джейн Ролинс.
  
  Лицо круглое, мягкое, без морщин. Судя по натурально бесцветным бровям и ресницам, осветленные волосы должны были символизировать вторую молодость.
  
  – Приятно с вами познакомиться, директор. Заняться нами вам поручил мистер Хелфготт?
  
  – Доктор Хелфготт, – поправила Ролинс, вставая. – У него – степень по педагогике, диссертация – по организации образования. Да, это он попросил меня оказать вам содействие.
  
  – Хелфготт защищался в Брауне? – небрежно поинтересовался Майло.
  
  Ролинс слегка приподняла бровь.
  
  – В Калифорнийском университете.
  
  – А, предпочел государственное образование частному…
  
  – Лейтенант, в Калифорнийском университете очень сильный педагогический факультет.
  
  – И много ваших выпускников стремится поступить на этот сильный факультет?
  
  – Столько, сколько нужно. Если вы не возражаете, я хотела бы продолжить работу с книгой. Приготовленная для вас комната – вот за этой дверью…
  
  – Я предпочел бы побеседовать, раз уж вы здесь. Вы тоже доктор, если я не ошибаюсь.
  
  Короткий кивок.
  
  – Что вы можете рассказать об Элизе Фримен?
  
  – Ничего такого, что вы не могли услышать от доктора Хелфготта.
  
  – Доктор Хелфготт сказал, что педагогами он практически не занимается и что подробности следует спрашивать у вас.
  
  – Я могу в подробностях описать, что было написано в ее планах подготовки к урокам, но вряд ли вас это интересует.
  
  – Была ли она довольна работой в Академии?
  
  – Разумеется.
  
  – Почему разумеется?
  
  – А чем ей быть недовольной? – Ролинс вдруг улыбнулась, хотя улыбка вышла не самая приятная. – Что же касается ее личной жизни, здесь я никакой информацией не располагаю.
  
  – Командиру не пристало фамильярничать с нижними чинами?
  
  Ролинс неуверенно прикоснулась к сливочным оборкам.
  
  – Все, что я знаю об Элизе, относится к часам, проведенным ею в школе. Она была очень ответственным учителем на замене и ни разу нас не подвела.
  
  – Поэтому вы предложили ей контракт, по которому она получала жалованье, даже если не работала?
  
  – На наш взгляд, это наилучший способ обеспечить ей хоть какую-то уверенность в завтрашнем дне. Думаю, вы в курсе, что профессию учителя, даже если он на полной ставке, доходной не назовешь?
  
  – Доктор Хелфготт сказал, что в Академии зарплаты выше, чем где-либо еще.
  
  – Так оно и есть. Тем не менее доход учителя на замене сильно колеблется от месяца к месяцу, и многим приходится искать дополнительную работу. Собственно, именно так мы и обратили внимание на Элизу. Несколько наших учеников брали у нее индивидуальные уроки, и результат у всех был прекрасный.
  
  – Она повысила им баллы по SAT?
  
  – Она сделала ровно то, что требовалось от учителя.
  
  – Что вы имеете в виду?
  
  – Обнаружила слабые места, приняла меры по их ликвидации и в целом правильно сориентировала учеников. А теперь, с вашего позволения…
  
  – Чей это дом, доктор?
  
  Ролинс облизнула губы.
  
  – Мой. Наполовину мой, если быть точной.
  
  – Развод?
  
  Снова резкая улыбка.
  
  – И, как следствие, дом выставлен на продажу.
  
  Второй раз за последнее время слышу «как следствие». Вероятно, в Академии читают курс логики.
  
  – Прошу прощения, – сказал Майло.
  
  – Не за что, от этого мы оба только в выигрыше. И мой бывший муж, и я… нам обоим требовались перемены. И в местожительстве, и вообще.
  
  – Вы уже нашли себе достойную квартиру?
  
  Мэри-Джейн Ролинс поджала губы.
  
  – Мои жизненные обстоятельства имеют какое-то отношение к делу?
  
  – Виноват, доктор. Еще раз прошу прощения.
  
  – Поскольку вопрос уже задан – да, я купила квартиру, намного более соответствующую моему теперешнему стилю жизни. А мой бывший пускай сам разбирается со своими собаками, рыбками, детьми, ужасной мебелью – короче, со всем барахлом, которое осталось у него от предыдущего брака. А теперь, если не возражаете…
  
  – Доктор, у Элизы Фримен были конфликты с сотрудниками Академии?
  
  – Не слышала ни о каких конфликтах, тем более с учителями, которых вы сейчас будете допрашивать.
  
  – Мы не собираемся их допрашивать, мадам, мы хотим поспрашивать.
  
  – Я неверно выразилась.
  
  – Как насчет других недовольных? – спросил Майло. – Родители, которым не понравились оценки учеников или сами ученики?
  
  Ролинс подергала свои оборки.
  
  – Лейтенант, вы серьезно полагаете, что Элизе отомстили за недостаточно высокие результаты SAT?
  
  – По-вашему, это невозможно?
  
  – Совершенно исключено!
  
  – Гм… доктор Ролинс, давайте – чисто гипотетически, разумеется – вообразим такую картину. Ученик Академии, амбициозный, в меру способный и сообразительный, происходит из семьи, в которой все из поколения в поколение заканчивают что-то из Лиги плюща – пусть это будет Гарвард. Отец, дед, всевозможные прадеды и прапрадеды – все поголовно со времен Бенджамина Франклина. Одна из этих, как, бишь, они называются…
  
  – Династий, – подсказала Ролинс.
  
  – Точно, настоящая династия. Предки, может, и не отличались незаурядным умом – в их времена Гарвард был скорее заведением для богатеньких. К несчастью для нашего выпускника, одаренного, но без особой гениальности, сегодня Гарвард набирает только сверходаренных. И один из таких сверходаренных учится с ним в одной школе. Я имею в виду – действительно патентованный гений.
  
  – Лейтенант, от нас в Гарвард поступает значительно больше, чем двое в год…
  
  – Пусть больше, это не так важно, но ведь не все же выпускники поголовно? Как бы хороша ни была Академия?
  
  Молчание. Майло продолжил:
  
  – Итак, помимо конкуренции с выпускниками других школ ваши ученики соперничают и между собой. Допустим, утром перед экзаменом у нашего наследника гарвардской династии, одаренного, но не настолько, как его гений-соученик, оказывается в распоряжении некое химическое вещество. А гений как раз оставил свою бутылку газировки без присмотра…
  
  – Это же абсурд, лейтенант!
  
  – Абсурд? Я дословно пересказываю историю, приключившуюся несколько лет назад в элитной школе на Восточном побережье. Пострадавший остался жив, однако долго и тяжело болел.
  
  Мэри-Джейн Ролинс прижала ладонь к бледным губам.
  
  – Не знаю, где вы набрались таких сведений, я никогда не слышала ни о чем подобном. В любом случае выпускник Академии никогда не опустится до… до чего-то столь отвратительно преступного.
  
  – Не сомневаюсь, доктор Ролинс. Я лишь клоню к тому, что когда ставки по-настоящему высоки, некоторые могут решиться на отчаянные поступки. Я хотел бы повторить свой вопрос. Известно ли вам о случаях, когда ученики или родители были сильно недовольны усилиями Элизы Фримен? Достаточно сильно, чтобы пожаловаться вам.
  
  Секундная пауза.
  
  – Нет, лейтенант.
  
  – Возможно, были жалобы доктору Хелфготту или еще кому-то из административных работников?
  
  – Никому. – Мэри-Джейн Ролинс наконец-то опустила обе руки. – Лейтенант, я уверена, что, столкнувшись со сложным делом, вы строите различные гипотезы, призывая на помощь все свое воображение. Однако, подозревая, что смерть Элизы как-то связана с Академией, вы, по-моему, только удаляетесь от цели. Академия всегда гордилась своей способностью сочетать высочайший уровень образования с воспитанием в учениках строгих моральных принципов. Мы даже сделали обязательным предметом курс этики, основанный на изучении моральных дилемм по Вэнлайту. Наши ученики знают, как решать сложные этические проблемы!
  
  – Вэнлайт покончил с собой, когда пошли слухи о его неподобающих связях с учениками, – заметил я.
  
  Ролинс уставилась на меня, как энтомолог – на новый вид паука.
  
  – Пусть даже так. Но теперь я хотела бы все-таки заняться президентом Линкольном. В последней четверти я буду вести по нему мини-семинар для выпускных классов.
  
  – Освобождение рабов. Весьма своевременно, доктор, – похвалил ее Майло.
  
  – Прошу прощения?
  
  – Выпускной класс, когда ученики начинают видеть свет в конце тоннеля. Можно сказать, готовятся услышать свою собственную прокламацию об освобождении.
  
  Прежде чем Ролинс успела что-то ответить, в дверь позвонили.
  Глава 10
  
  В чертах лица стоявшего на пороге худощавого молодого человека было что-то от эльфа. Рыжеватые волосы коротко подстрижены, россыпь веснушек, внимательный взгляд зеленых глаз. Рубашка с короткими рукавами и аккуратным воротничком, синие слаксы, коричневые мокасины – нашего гостя можно было бы принять за старшеклассника Академии.
  
  – Спасибо за пунктуальность, Джим, – обратилась к нему Мэри-Джейн Ролинс. – Лейтенант, позвольте представить вам Джеймса Уинтерторна, заместителя заведующего кафедрой естественных наук.
  
  Уинтерторн неуверенно протянул руку Майло, потом мне. Рукопожатие получилось вялым, пальцы у него были слегка влажными.
  
  – Понятия не имею, чем вызван ваш интерес.
  
  – Входите, сэр, мы обязательно вас просветим.
  
  Следом за Ролинс мы прошли мимо лестницы в большую комнату, окнами в крошечный внутренний дворик. Пустые книжные полки, камин в рабочем состоянии, над камином кабель – очевидно, недавно здесь была телевизионная панель. В этой комнате собиралась семья – в те времена, когда доктор Ролинс еще мирилась с барахлом, которое муж сохранил от предыдущего брака.
  
  Два складных кресла рядом, третье – в нескольких шагах напротив. Майло придвинул одинокое кресло на расстояние немногим больше метра, жестом пригласил Уинтерторна садиться и обернулся к Ролинс.
  
  – Доктор, вы можете продолжить чтение. С вашего позволения – снаружи.
  
  – Я получила распоряжение никуда не отлучаться, лейтенант Стёрджис.
  
  – Разумеется, мадам. Но своей властью я отменяю это распоряжение.
  
  – Лейтенант, вы ставите меня в крайне неловкое положение перед начальством…
  
  – Да боже упаси! Я не приказываю вам отправиться куда-то еще, однако внутри вам находиться не следует. Я посоветовал бы небольшую прогулку по окрестностям. Погода прекрасная, Родео-драйв недалеко… Но если вы будете настаивать, уйти придется уже нам. Вместе с мистером Уинтерторном.
  
  Последний слушал беседу со все возрастающим беспокойством.
  
  – Я обо всем сообщу вашему начальству, – сделала последнюю попытку Ролинс.
  
  – Вот и отлично, – одобрил Майло. – Никогда ничего не следует скрывать – так и воспитываются строгие моральные принципы.
  
  Звук удаляющихся шагов Ролинс по деревянному полу оборвался ударом захлопнувшейся двери.
  
  Джеймс Уинтерторн сел и сложил руки на коленях. Бледные, безволосые предплечья, пронизанные голубыми венами.
  
  – Спасибо, что нашли возможность прийти, сэр, – обратился к нему Майло.
  
  – Честно говоря, у меня не было выбора. Доктор Хелфготт снял меня прямо с урока химии. Очевидно, на его взгляд, этот визит чем-то важен.
  
  – Он не объяснил, чем именно?
  
  – По правде сказать, мне позвонили из его офиса. Она – я хочу сказать, его секретарша – сообщила, что Элиза Фримен скончалась и что полиция хочет побеседовать с учителями. Я так и не понял, с какой целью.
  
  – Расскажите о ваших отношениях с Элизой Фримен.
  
  – Отношениях? Мы с ней были просто коллегами. В некотором роде.
  
  – В каком, собственно, роде?
  
  – Ну, она иногда подменяла учителей английского и истории. А я преподаю химию и физику.
  
  – «И вместе им не сойтись?»
  
  – Учителя физики и химии в основном общаются между собой. И у остальных так же. Наверное, это у человечества в ДНК со времен родоплеменного строя.
  
  – Хорошо, на работе вы ни на что постороннее не отвлекаетесь. А после работы?
  
  – Боюсь, я мало что могу об этом сказать.
  
  – Вы совсем не общаетесь с другими учителями вне работы?
  
  – У меня есть девушка, и когда закончится учебный год, мы планируем жить вместе. Я провожу с Эмили много времени – практически все свое свободное время.
  
  – Эмили тоже учитель?
  
  – Она студентка, изучает медицину в Калифорнийском университете.
  
  – А сейчас вы живете отдельно?
  
  Уинтерторн смутился.
  
  – Каждый из нас живет с родителями. Это не слишком удобно, но при нынешнем состоянии экономики… Мы решили, что лучше немного поднакопить – и тогда уже думать о покупке дома.
  
  – Где живут ваши родители?
  
  – В Энсино.
  
  – К северу или к югу от бульвара?
  
  – К югу, – ответил Уинтерторн.
  
  – Недурно.
  
  – Мой папа – нейрохирург.
  
  – Отец – врач, девушка тоже, – заметил Майло.
  
  – А еще – мои брат и сестра.
  
  – А вы оказались бунтарем?
  
  Уинтерторн слабо улыбнулся.
  
  – Или недобрали баллов?
  
  Улыбка исчезла.
  
  – Почему вас интересуют мои оценки?
  
  – Мы пока просто знакомимся, Джим. Сколько вам лет?
  
  – Двадцать девять.
  
  – И как давно вы в Академии?
  
  – Два года.
  
  – Чем вы занимались между окончанием университета и Академией?
  
  Уинтерторн нахмурился.
  
  – Я продолжил учиться на магистра, потом начал работать над диссертацией.
  
  – В области?..
  
  – Физика.
  
  – Все еще продолжаете над ней работать?
  
  – Я обязательно ее закончу. Рано или поздно.
  
  – Где вы учились?
  
  – Массачусетский технологический. Потом – Университет Мичигана.
  
  Майло уважительно присвистнул.
  
  – И что, кроме общей физики, вы преподаете в Академии?
  
  – Факультатив по химии, факультатив по физике и еще веду семинар по биофизике экосферы для тех, кто на «отлично» справляется с факультативами.
  
  – О том, кто виноват в глобальном потеплении?
  
  – И об этом тоже, но на серьезном уровне.
  
  Майло придвинулся еще ближе к Уинтерторну. В испуганном взгляде последнего ясно читался вопрос: «В чем я провинился-то?»
  
  – Значит, еще и химия… Работаете с сухим льдом?
  
  Уинтерторн неожиданно хихикнул.
  
  – Я сказал что-то смешное, Джим?
  
  – В пятом классе учитель принес на урок сухой лед и устроил имитацию вулканического извержения. Хотел показать нам, что наука – это круто… Нет, лейтенант, наш факультатив несколько посерьезней. У нас в основном формулы и вычисления, это уровень первого курса университета.
  
  – А вулканов, значит, нет, – констатировал Майло. – Жаль. Когда извержение устроил мой учитель, я и вправду поверил, что наука – это круто.
  
  Уинтерторн снова сделался серьезным.
  
  – Вы хотите сказать, что сухой лед имеет отношение к… к тому, что случилось с Элизой?
  
  – А каким было ваше мнение об Элизе, Джим?
  
  Уинтерторн вжался в спинку складного кресла, словно в попытке отодвинуться.
  
  – Она производила впечатление добросовестной.
  
  – Производила впечатление?
  
  – Была добросовестной. Наверняка была. Мне случалось видеть, как она занимается с учениками после уроков.
  
  – Вам случалось это видеть, потому что…
  
  – Потому что я тоже остаюсь после уроков.
  
  – Как по-вашему, ученики ценят такое отношение?
  
  – По-моему, не могут не ценить.
  
  – У Элизы были любимчики? Ученики, с которыми она оставалась чаще, чем с другими?
  
  – Откуда мне знать… Послушайте, к чему все эти расспросы? С ее смертью что-то не так? Какая еще может быть причина, чтобы учителей допрашивала полиция?
  
  Майло протянул Уинтерторну свою визитку с указанием должности. Тот округлил глаза.
  
  – Она была вот так вот буквально убита?
  
  – Что значит «буквально»?
  
  – Я имею в виду… вот так непосредственно, – попробовал объяснить Уинтерторн. – Такое ужасное событие – и в непосредственной близости от тебя…
  
  В голосе не столько испуг, сколько зачарованность, как если б он объяснял строение сложной молекулы.
  
  – Значит, никаких любимчиков? – повторил вопрос Майло.
  
  – Я не обращал внимания.
  
  – А если наоборот – случались у нее в Академии конфликты? С учениками, учителями, уборщицами…
  
  – Ничего подобного, – заверил Уинтерторн.
  
  – Если б у нее были с кем-то проблемы, вы об этом знали бы, Джим?
  
  – В каком смысле?
  
  – Ну, вы же из физико-математического племени.
  
  – Разграничение относится скорее к непосредственному кругу общения. – Уинтерторн уселся чуть поудобнее и задумчиво поскреб переносицу. – А так-то в Академии все друг друга знают, и если случается что-то важное, новости быстро распространяются. Если б у Элизы был с кем-то серьезный конфликт, такой, из-за которого ее… Да, вполне возможно, я об этом знал бы. Только я ни о чем таком не слышал!
  
  – То есть в школе активно действует сарафанное радио?
  
  – Вовсе нет! Но… важные вещи знают все.
  
  – И что по этому радио рассказывали про Элизу?
  
  Уинтерторн прикусил губу.
  
  – Мне не хотелось бы говорить за ее спиной…
  
  – Джим, у нас нет другого выбора, кроме как говорить за ее спиной. Ее спина сейчас покоится на холодной стальной поверхности патологоанатомического стола.
  
  Уинтерторн вздрогнул.
  
  – Господи, вы ведь это не ради каламбура сейчас говорите?
  
  – Исходя из моего опыта, при разговоре об убийстве от каламбуров мало проку.
  
  – Об убийстве… Просто сюр…
  
  – Джим, вернемся к вопросу о слухах. Какие сплетни ходили об Элизе?
  
  – Вы ведь не будете писать, что это мои слова, в ваших официальных документах? В деле, или как это у вас называется?
  
  – Не будем, если вы поделитесь с нами добровольно, Джим.
  
  Профессиональная ложь.
  
  Уинтерторн принялся тереть глаза.
  
  – Я не поручусь, но да, ходили слухи, что у Элизы проблемы с алкоголем. Хотя я сам никогда не обращал внимания, кое-кто говорил, что они замечали…
  
  – Кто именно?
  
  – Другие учителя.
  
  – Как их зовут?
  
  – Я не…
  
  – Джим, это важно.
  
  – Я прошу вас не ссылаться на меня.
  
  – Договорились. Так кто, Джим?
  
  – Энрико Хауэр. Он преподает психологию и культуру. Говорил, что видел Элизу пьяной.
  
  – В школе?
  
  Уинтерторн покачал головой.
  
  – В баре.
  
  – В каком именно?
  
  – Я не спрашивал. Он сказал, что Элиза была… в стельку.
  
  – Только однажды или неоднократно?
  
  – Он говорил, что иногда на работе от нее пахнет перегаром.
  
  – И как мистер Хауэр распорядился этой информацией?
  
  – Никак, – ответил Уинтерторн. – По крайней мере, насколько я в курсе. Да я и слушать-то его не хотел. Я стараюсь быть выше этого.
  
  – Выше чего?
  
  – Лейтенант, я стараюсь не лезть в чужие дела. – В голосе Уинтерторна прорезались металлические нотки, на худых бледных руках проявились, выдавая напряжение, мышцы. Парень некрупный, но жилистый, широкоплечий и очень может быть, что сильнее, чем кажется на первый взгляд.
  
  – Как насчет наркотиков? – спросил Майло.
  
  – Впервые слышу, – ответил Уинтерторн. – Вы хотите сказать, что есть какая-то связь между наркотиками и сухим льдом? Я – химик, но мне ничего не приходит в голову…
  
  – Итак, у вас не было личных отношений с Элизой?
  
  – Никаких!
  
  – То есть, если б кто-то сказал, что такие отношения имели место, это была бы ложь?
  
  Глаза Уинтерторна забегали из стороны в сторону.
  
  – Кто вам это сказал?
  
  – Допустим, я отвечу, что Элиза.
  
  – Это просто смешно!
  
  Майло вкратце передал содержимое DVD.
  
  Уинтерторн схватился руками за кресло с обеих сторон. Из глаз его хлынули слезы, губы неудержимо затряслись.
  
  – Это ведь уже не просто отношения, Джим, – заметил Стёрджис.
  
  Уинтерторн раскачивался в кресле, ухватившись руками за голову. Наконец он полузадушенно выдавил:
  
  – Всего. Один. Раз.
  Глава 11
  
  Уинтерторн продолжал раскачиваться.
  
  – Расскажите нам про этот один раз, – предложил Майло.
  
  – Вы ведь и так все знаете, к чему эти игры?
  
  – Что именно мы знаем, Джим?
  
  – Такая у вас стратегия. Спрашивать, только когда уже заранее знаете ответ. Юристы всегда так делают. – Уинтерторн горько усмехнулся. – У меня мама – адвокат.
  
  – Тем не менее расскажите нам, Джим.
  
  – Один, черт побери, раз, вы поняли? Мы оба задержались допоздна, вместе шли на парковку, там все и случилось.
  
  – В одной из ваших машин?
  
  – В ее. Я проводил Элизу до машины, джентльмен, все такое… – Сухой смешок. – Благодарность, прощальный поцелуй в щечку… – Уинтерторн скрестил руки на груди. – Я тоже хотел ее поцеловать; вместо щеки она подставила губы, и тогда… да какая разница? Один-единственный раз, мы вообще больше не разговаривали на эту тему! Если Элиза говорила о каких-то домогательствах, она, наверное, сошла с ума.
  
  Майло хранил молчание.
  
  – Если уж на то пошло, – разгорячился Уинтерторн, – это она меня домогалась! Она первая начала, а я повел себя как болван! У нас и секса-то в обычном смысле не было… нет, я не то хотел сказать. Я не имел в виду какие-то извращения, а просто до настоящего сношения дело так и не дошло. Вы меня понимаете?
  
  – Не вполне, Джим.
  
  – Хорошо, хорошо, это был оральный секс! – Уинтерторн вскочил на ноги, подошел к окну и уставился на садик – на цветы: бегонии, папоротники, на аккуратную, выложенную округлой галькой дорожку. – Больше ничего не было, и вообще все это не имеет никакого значения, потому что Элиза была мне совершенно безразлична, как, уверен, и я ей. – Он обернулся к нам. – Ей было на меня наплевать. Она выразила это совершенно ясно.
  
  – Каким образом, Джим?
  
  – Когда все закончилось, она вытерла губы, рассмеялась и сказала: «Не принимай близко к сердцу, Джимми. Минутный каприз».
  
  – От таких слов и озвереть недолго.
  
  – Я и был зверски зол, но только на себя самого. Я всегда гордился тем, что мне можно доверять, – и до того дня так оно на самом деле и было. А в тот день я повел себя непростительно, как последний козел. До сих пор не понимаю, как такое могло произойти, но мне-то уж точно после этого ничего от нее не было нужно. Как раз наоборот: я предпочел бы держаться от нее как можно дальше.
  
  – Она застала вас врасплох, Джим?
  
  – Действительно врасплох, черт побери, хотя моего идиотизма это не оправдывает. Знаю, такое скорее можно услышать от женщины, но после того случая я чувствовал себя как в грязи выпачканный.
  
  – От такого чувства тоже недолго озвереть.
  
  – Я ее не убивал! – Уинтерторн изо всех сил шарахнул кулаком по раме, потом принялся раскачиваться на каблуках.
  
  – Джим, почему бы вам не сесть?
  
  – Я постою!
  
  – Хорошо, – согласился Майло, – тогда я сейчас очерчу вам определенный промежуток времени, а вы скажете мне, где были в течение этого промежутка. – И он назвал временны́е рамки, внутри которых предположительно произошло убийство.
  
  Уинтерторн задумался.
  
  – Я был с… нет, слава богу, не с Эмили. С мамой. Мама приболела, а папа был на конференции, поэтому я остался дома. – Он снова повернулся к нам. – Впутывать в это дело Эмили нет никакой необходимости, ведь правда?
  
  – Будем надеяться, Джим.
  
  – Прошу вас. Я не имею никакого отношения к смерти Элизы.
  
  – Хотя вы и почувствовали себя дешевкой по ее вине.
  
  – Всего однажды, – возразил Уинтерторн. – Я заставил себя забыть об этом.
  
  – Многие на вашем месте, наоборот, с удовольствием вспоминали бы этот случай.
  
  – Я не такой, как многие!
  
  – Надо полагать.
  
  – Из этого еще не следует, что я – убийца!
  
  – Вернемся на минутку к тому эпизоду, – перебил его Майло. – В вашей версии Элиза однажды вами воспользовалась, а в ее версии речь идет о продолжительных домогательствах с вашей стороны.
  
  – Это чушь собачья, и я не имею ни малейшего представления, что ей взбрело в голову. В конце концов, почему именно с моей стороны?
  
  – А с чьей же тогда?
  
  Уинтерторн отвел взгляд.
  
  – Я не это хотел сказать.
  
  – А что вы хотели сказать, Джим?
  
  Плечи учителя обмякли.
  
  – Какое-то совершенное безумие! Хелфготт останавливает урок, чтобы меня допрашивали, словно преступника!
  
  – Мы беседуем, Джим.
  
  – Я чувствую себя как на допросе с пристрастием. Просто Гуантанамо!
  
  – Так какими были ваши с Элизой отношения после того «случая»?
  
  – Я избегал ее.
  
  – Потому что ее присутствие вас нервировало?
  
  – Может, в этом причина ее безумных обвинений, а? Она почувствовала себя отвергнутой!
  
  – Попыталась продолжить знакомство и получила от ворот поворот?
  
  – Нет, ничего подобного, я и смотреть-то на нее не смотрел, у нее не было ни единого шанса. Вдруг это ее оскорбило? Да и что мне еще оставалось делать в такой ситуации?
  
  – То, что преподаватели физики не часто пересекаются с учителями английского, было вам на руку, – отметил Майло. – Однако вы не могли не встречаться на общих мероприятиях.
  
  – На каких мероприятиях?
  
  – На общешкольных учительских собраниях, когда каждый может высказать, что у него на душе.
  
  Уинтерторн рассмеялся понимающе, но слишком торопливо. Он явно обрадовался возможности испытать какое-то еще чувство, кроме страха.
  
  – В Академии не проводят подобных собраний. Это слишком… безвкусно.
  
  – Похоже на слово из лексикона доктора Хелфготта, – сказал Майло.
  
  – Так оно и есть.
  
  – Безвкусно, – протянул Стёрджис. – Наверное, это слово можно применить и к убийству.
  
  – Доктор Хелфготт, вероятно, использовал бы слово «постыдно».
  
  – Хм… Ну, хорошо, Джим, мне понадобятся телефон и адрес вашей мамы.
  
  Уинтерторн выпучил глаза.
  
  – Вы шутите?
  
  – Она – ваше алиби.
  
  – Разве я нуждаюсь в алиби?
  
  – Джим, давайте взглянем правде в глаза. Женщина обвинила вас в сексуальных домогательствах, и эта женщина убита.
  
  – Она обвинила меня одного?
  
  – А кого еще она должна была обвинить?
  
  Молчание.
  
  – Если вы что-то знаете, – обратился к нему Майло, – сейчас – самое время сообщить.
  
  Уинтерторн сел и опустил голову.
  
  – Вы хотите, чтобы я копался в чужом белье?
  
  – В подобных делах именно этим и приходится заниматься, Джим.
  
  Молчание длилось несколько минут. На камень в садике за окном уселся воробей. Потом на него спикировала ворона, и воробей в испуге умчался прочь.
  
  Уинтерторн закрыл рукой рот и негромко застонал. Убрал руку.
  
  – Если вы хотите вести расследование в этом направлении, вам нужно обратить внимание на Энрико. Энрико Хауэра. Я уверен, что он встречался с Элизой.
  
  – Почему?
  
  – Они не слишком маскировались, лейтенант. Долгие взгляды друг на друга, загадочные улыбки, как бы случайные касания…
  
  – Похоже, вы следили за ними, Джим.
  
  – Ничего подобного. Такое просто нельзя не заметить!
  
  – Что еще вы можете рассказать о мистере Хауэре?
  
  – Он – из Аргентины, такой… самоуверенный. Преподает культуру и психологию.
  
  – И у них с Элизой были отношения?
  
  – Мне так показалось.
  
  – Беда в том, Джим, что речь здесь идет о добровольном взаимном флирте, а не о домогательствах.
  
  – Так и со мной то же самое! Все было по взаимному согласию – бога ради, она первая начала – и только один раз. А вот с Энрико…
  
  Уинтерторн умолк, явно не зная, что сказать.
  
  – Ну, хорошо, Джим, спасибо за помощь, – прервал паузу Майло. – Как насчет телефона вашей мамы?
  
  – Что вы намерены ей сообщить?
  
  – Что идет следствие, и в ходе проверки одной из версий необходимо уточнить ваше местонахождение.
  
  – Да она с ума сойдет! – воскликнул Уинтерторн. – Пожалуйста, скажите ей, что подозреваемый – не я, что вы проверяете чьи-то еще показания.
  
  – Хм… если вы сказали нам всю правду, думаю, я мог бы так поступить.
  
  – Клянусь, только правду! Эмили вы тоже не расскажете?
  
  – С тем же условием, Джим.
  
  – Я вам благодарен. Честное слово, благодарен. – Глаза Уинтерторна подозрительно заблестели, и Майло протянул ему салфетку. Как правило, мужчины в подобных случаях отказываются.
  
  Этот отказываться не стал.
  Глава 12
  
  – Как странно… – Энрико Хауэр мечтательно улыбнулся, словно пробудившись от приятного сновидения.
  
  Глава кафедры общественных наук Виндзорской академии опоздал на десять минут. Майло успел позвонить матери Джеймса Уинтерторна и уточнить, где учитель физики был в интересующее нас время. Лицензированный адвокат Марта Уинтерторн, поупражнявшись сперва в юридической казуистике, в основном подтвердила слова своего сына. Был небольшой промежуток около часа, о котором она не могла сказать ничего определенного, да и свидетельство близкого родственника – не самое убедительное алиби. Тем не менее, закончив разговор, Майло спросил:
  
  – Как по-твоему, на данный момент у нас есть причины дальше копаться в личной жизни этого бедолаги?
  
  – Не думаю.
  
  Раздался второй за сегодня звонок в дверь.
  
  Человеку, который уверенным шагом вошел навстречу нам в пустую гостиную, было лет тридцать пять – сорок. Высокий, широкоплечий, мускулистый красавчик несколько нарциссического типа: густые, блестящие от лака черные волосы до плеч, брови идеальной формы, ухоженные ногти. Бежевая водолазка, подчеркивающая рельеф мышц, черные слаксы и двуцветные – черные с бежевым – туфли на толстой подошве. Золотые часы, несколько менее массивные, чем обычно бывает, зато огромное золотое кольцо на мизинце. Сильный лимонный аромат одеколона.
  
  Вошедший окинул взглядом комнату:
  
  – Мне нравится. Каков размер первоначального взноса?
  
  Бархатный баритон с легчайшим оттенком латиноамериканского акцента. Ни я, ни Майло не улыбнулись.
  
  – Я пытаюсь шутить, только чтобы скрыть растерянность и беспокойство, – извиняющимся тоном сказал Энрико Хауэр. – Встреча с полицией – в этом есть что-то кафкианское.
  
  – День не задался, а? – согласился Майло и провел Хауэра в заднюю комнату.
  
  Усевшись в кресло, которое незадолго перед тем занимал Джеймс Уинтерторн, Хауэр первым делом засунул ладонь себе под ягодицу и прокомментировал:
  
  – Сиденье еще теплое. Поджаривали здесь кого-то до меня?
  
  – Чувство юмора – полезная штука, мистер Хауэр.
  
  – Для вас я – Рико. Как защитный механизм чувство юмора грозит наименьшим ущербом.
  
  – Что вам сказали по поводу нашей встречи?
  
  – Позвонила секретарша доктора Хелфготта и сообщила, что Элиза Фримен мертва и что полиция хочет побеседовать с некоторыми преподавателями.
  
  – Вы хорошо знали Элизу Фримен?
  
  – Постольку-поскольку.
  
  – По нашим сведениям, у вас с ней была интрижка.
  
  – Интрижка? Вот ведь глупость!
  
  – То есть ничего подобного не было?
  
  – В буквальном смысле – глупость. Интрижка! Можно подумать, мы с ней заговор готовили. А мы лишь занимались с ней сексом. – Хауэр недоверчиво покачал головой. – И только из-за этого я здесь? Из-за обычного секса?
  
  – Женщина, с которой вы занимались сексом, мертва.
  
  – Я что, похож на некрофила? – Хауэр усмехнулся.
  
  – Уточняю, – произнес Майло. – Теперь эта женщина мертва.
  
  – Да, прискорбно, но я ничего и не скрываю – мы с Элизой неоднократно занимались сексом, просто для взаимного удовольствия. Мы же с вами – мужчины, для нас тут нет ничего удивительного. Будь на вашем месте женщина, я бы еще понял; женщины склонны примешивать чувства к чисто физическим ощущениям. Но мы же не такие, как они?
  
  – Вы преподаете психологию?
  
  – Да, и обожаю этот предмет, – согласился Рико Хауэр. – Рано или поздно думаю написать диссертацию.
  
  – А что еще вы преподаете?
  
  – Историю общества – годовой курс, по полгода на девятнадцатый и двадцатый века. Факультативный семинар по городской культуре и короткий суперфакультатив «Бедность и борьба с ней».
  
  – Суперфакультатив?
  
  – Награда для особо старательных учеников, – Хауэр подмигнул. – В виде дополнительных домашних заданий и многостраничных рефератов.
  
  – Похоже, вы изрядно загружены, – констатировал Майло.
  
  – Человек, который любит то, что делает, загружен не бывает – только увлечен.
  
  – Ага… и это относится к сексу с Элизой?
  
  – Совершенно верно, лейтенант. Мы оба были весьма этим увлечены, я бы даже сказал – глубоко вовлечены в процесс.
  
  – И как часто вам с ней случалось быть глубоко вовлеченными?
  
  – При малейшей возможности… Простите, я опять начал болтать языком. Мне все это сильно действует на нервы.
  
  – То, что вы находитесь здесь?
  
  – Нахожусь здесь и обсуждаю с вами смерть Элизы. Которая, надо полагать, была не самой естественной, иначе меня сюда не пригласили бы… Простите мне этот телеологический экскурс.
  
  Майло протянул ему свою карточку.
  
  – Надеюсь, ей не было больно, – Хауэр вздохнул. – Элиза не любила боли.
  
  – Она сама вам это сказала?
  
  – Да, и со всей определенностью: «Я не выношу боли, Рико».
  
  – По какому поводу случился разговор?
  
  Энрико Хауэр положил ногу на ногу. Белые шелковые носки, настолько тонкие, что сквозь них просвечивали смуглые щиколотки, резко контрастировали с черными джинсами.
  
  – Видимо, вы подумали о садомазохизме, что я хотел ей сделать больно в процессе секса… Нет, лейтенант, мы разговаривали уже после коитуса. Элиза повела себя очень по-женски. Многие из них в этот момент заводят разговор о себе.
  
  Заговорщическая улыбка. Майло никак на нее не отреагировал. Хауэр повернулся ко мне, надеясь на отклик, но я сделал вид, что вообще здесь ни при чем.
  
  – Я только хотел сказать, – поспешил исправиться Хауэр, – что Элиза стала рассказывать о своем детстве. Отнюдь не безоблачном.
  
  – То есть?
  
  – Отец ее не любил. Думаю, оттого у Элизы и развилась потребность в заботе и повышенная ранимость. Той ночью она хотела объяснить, что в свое время вырвалась из неблагополучной семейной ситуации и не горит желанием ее повторять. Отсюда и «я не выношу боли». Я вижу в этом маниакальное отрицание, попытку Элизы убедить себя в собственных силах. С другой стороны, желание превозмочь свой негативный опыт – это шаг в правильном направлении, так что я не стал ей перечить.
  
  Хауэр посерьезнел.
  
  – Ей не хватало заботы и ласки. Я бы даже сказал, что поиск ласки был краеугольным камнем в ее сексуальном поведении. Потому-то у меня – мороз по коже при мысли, что кто-то плохо с ней обошелся. Смерть насильственная?
  
  – На данной стадии мы не хотели бы разглашать подробности.
  
  – Понимаю, – Хауэр кивнул. – Вполне разумно.
  
  – Но от вас она видела только ласку?
  
  – Лейтенант, я человек, который стремится делать женщин счастливыми. Чем им приятней, тем и для меня больше удовольствия.
  
  – То есть, если женщина попросит сделать ей больно, вы с радостью подчинитесь?
  
  – В определенных рамках – да, только Элизе такое и в голову не пришло бы.
  
  Майло перевернул страницу своего блокнота. Энрико Хауэр с безмятежной улыбкой смотрел на сад через окно.
  
  – Вам нравится работа в Академии?
  
  – Пока что да.
  
  – Планируете сменить ее?
  
  – Вообще-то я не любитель однообразия. Несколько лет назад доехал на мотоцикле от Сан-Диего до Панамского канала. Вскоре после этого отправился в Мьянму – то есть в Бирму – на сухогрузе. Американцев там не очень-то жалуют, но я благополучно продержался две недели. Изучал обезьян на Гибралтаре. А также мелодии фламенко в Андалузии – не как гитарист, а скорее как историк.
  
  – Значит, рано или поздно можно ожидать, что вы снова сорветесь с места в поисках приключений?
  
  – Жизнь – это одно большое приключение.
  
  – Откуда вы родом? – вступил я в разговор.
  
  – Из страны, где итальянцы говорят по-испански и считают себя немцами. – Улыбка. – Из Аргентины. Но я предпочитаю Америку. Страну неограниченных возможностей.
  
  – Таких, как диссертация по психологии?
  
  – Или должность в мозговом центре крупной корпорации. Или еще десять лет преподавания для талантливых, но несколько закомплексованных старшеклассников. – Хауэр взмахнул рукой. – Никогда не знаешь, где окажешься.
  
  – На какую тему вы планируете диссертацию?
  
  – Я хотел бы достичь высот как психотерапевт.
  
  – По-моему, диссертация предполагает предварительное научное исследование, – заметил я. – Во всяком случае, так говорит мой двоюродный брат; он – тоже психолог.
  
  – Я проведу исследование того, как достичь высот в психотерапии. И напишу главу-другую о влиянии психотерапевтического дискурса на эффективность суггестивного гештальта.
  
  Бессмысленный набор слов; я с важным видом кивнул.
  
  Энрико Хауэр прижал к груди руку, моргнул и воскликнул:
  
  – Бедная, бедная Элиза!
  
  По глубине эмоций кусок пенопласта дал бы ему сто очков вперед.
  
  Майло рассказал про DVD.
  
  Ничто не дрогнуло на лице Хауэра, он не проронил ни слова. Прошло около минуты.
  
  – Это серьезное обвинение, сэр, – прервал молчание Майло. – Вам нечего сказать по этому поводу?
  
  – И что я должен сказать? Что все это – ложь? Хорошо – это ложь. Что я в шоке от услышанного? Прекрасно – меня как обухом по голове стукнули. При условии, что я вам поверил.
  
  – По-вашему, мы вам лжем?
  
  – По-моему, – ответил Хауэр, – полицейские при необходимости могут пускаться на обман, поскольку в судах благосклонно относятся к полученным подобным образом доказательствам. Более того, я обсуждаю такое поведение в своем курсе по городской культуре. Представляю это ученикам в качестве серьезной моральной дилеммы.
  
  – В данном случае, мистер Хауэр, никакой дилеммы нет. Элиза действительно сделала такое заявление; более того, потрудилась записать его на видео.
  
  – Бедная Элиза! Настолько утратить связь с реальностью… Хотя что удивительного – образцом морали она никогда не была.
  
  – В чем это выражалось?
  
  – Она не отличалась верностью.
  
  – Верностью кому?
  
  – Тому бедолаге, который думал, что он для нее что-то значит.
  
  – У нее был постоянный партнер?
  
  – Он мог думать, что постоянный, – ухмыльнулся Хауэр. – За глаза Элиза над ним издевалась. И меня к этому приспособила.
  
  – Каким образом, мистер Хауэр?
  
  – Любила позвонить ему, когда мы занимались сексом. – В глазах Хауэра мелькнула свежая мысль. – А, кстати, вдруг он догадался? Ревность – чем не мотив для убийства?
  
  – У бедолаги было имя?
  
  – Сэл. Элиза болтала с ним по телефону, не переставая… э-э… совершать определенные движения. Прикрывая рукой микрофон, когда не могла сдержать стон. Иногда она держала перед собой их совместную фотографию. Во время нашего, так сказать, танго.
  
  – Какого рода фотографию?
  
  – Ничего эротического, – поспешил объяснить Хауэр. – Они вдвоем в казино, Сэл сорвал там куш. Лысый коротышка. Я полагаю, ее враждебное к нему отношение объясняется потребностью в доминировании вследствие эмоционально беспомощного детства.
  
  – Эту фотографию она хранила в спальне, – заметил Майло. – Следовательно, уроки танго проходили у нее дома?
  
  – Разумеется, лейтенант. А где же еще?
  
  – Не у вас?
  
  – Моя жена была бы против, – Хауэр усмехнулся.
  
  Майло не клюнул на приманку и задал вопрос снова. Выражение скуки на лице Хауэра – «как надоели эти повторы!» – читалось все более и более отчетливо. Когда Стёрджис попытался выяснить его алиби, учитель откровенно зевнул и пояснил, что все это время был с женой – преподавательницей испанского в школе для девочек «Хэнкок-Парк».
  
  – Хотите – сами спросите у нее, лейтенант.
  
  – Не боитесь огласки?
  
  – О, Клаудиа, конечно, примет возмущенный вид, но только и у нее самой рыльце в пушку.
  
  – Вы живете в свободном браке?
  
  – Свободных браков не существует, – возразил Хауэр. – Мы с Клаудией, скажем так, более склонны прощать друг другу, чем многие другие пары. Со своей стороны я, безусловно, буду возмущен, если вы перескажете ей, в чем меня обвинила Элиза, поскольку это беспардонно клеветнические измышления.
  
  – Измышления, – повторил Майло. – Вы говорите прямо как адвокат.
  
  – Я учился на юриста в Буэнос-Айресе, лейтенант. Но решил, что жизнь легавого – не для меня. – Хауэр пригладил волосы. – Вас самих это занятие не утомляет – иметь дело с худшими проявлениями человеческой природы?
  
  – Как-то справляемся, мистер Хауэр.
  
  – Рад за вас. Могу я помочь чем-нибудь еще?
  
  Майло махнул рукой в сторону выхода. Хауэр не пошевелился. Лейтенант поднялся на ноги и постучал костяшками пальцев по спинке кресла Хауэра. Тот непроизвольно дернулся.
  
  – Освободите-ка помещение, Рико.
  
  Мы смотрели с крыльца, как Хауэр уселся в маленькую желтую спортивную «Мазду» и с места дал полный газ. До встречи со Скэггсом оставалось десять минут. Мы не спеша пошли по дорожке перед домом. Майло дважды затянулся и выпустил дым колечком. После третьей затяжки он заметил:
  
  – Похоже, Элиза была из тех, кто времени зря не теряет.
  
  – Как и положено усердному и целеустремленному воспитателю подрастающего поколения, – откликнулся я.
  
  – Уинтерторн и Хауэр… Такое чувство, что один весь свой тестостерон отдал второму в доверительное управление. Итак, маменькин сынок или племенной жеребец? На кого бы ты поставил как на главного подозреваемого?
  
  – Я послушаю, что нам расскажет мистер Скэггс.
  
  – Кто бы только мог подумать, какое гнездо порока обнаружится в учительской! И что ты теперь думаешь об обвинениях, записанных Элизой?
  
  – Предпочел бы обождать и с этим ответом.
  
  – Не стесняйся, теория – твой конек.
  
  – Оба признали, что имели с ней секс, но, по обоюдному согласию, – это любимая уловка насильников, чтобы обесценить результаты анализов на биологический материал. Вполне возможно, что Хауэр и Уинтерторн до встречи с нами успели все обсудить и решили, что безопасней всего будет рассказать полуправду.
  
  Майло чертыхнулся.
  
  – Будь это обычное расследование, я взял бы обоих тепленькими, у них не было бы ни единого шанса договориться!.. Хорошо, что ты думаешь о них как психолог?
  
  – Уинтерторн – парнишка впечатлительный. А Хауэр, очевидно, толстокож, как носорог.
  
  – Самоуверенный социопат?
  
  – Скорее претенциозный.
  
  – О да, психолог-любитель.
  
  – Вроде барабана, такой же громкий и пустой. Из него вышел бы неплохой ведущий телевизионного шоу. На худой конец – публичный политик.
  
  Майло рассмеялся, вытащил телефон и набрал номер Клаудии Хауэр. Последовал короткий разговор, полный любезностей и недомолвок.
  
  – Мадам подтверждает, что дон Жуан весь вечер неотлучно находился при ней. Цена этим показаниям примерно та же, что и сказанному мамашей Уинтерторн о своем юном проказнике.
  
  – Хауэра образцом добродетели не назовешь, – я кивнул, – но если его рассказ о детстве Элизы – правда, то ее пристрастию к выпивке и неразборчивости в связях удивляться не приходится. Равно как и ее выбору Сэла Фиделлы и тому, как она за глаза над ним издевалась. Хотел бы я побеседовать с ее родственниками… Кто-то ведь должен забрать тело?
  
  – Будь это обычное расследование, – повторил Майло, – я уже велел бы Шону или Мо заняться поисками ближайшей родни. – Он стряхнул пепел. – Звонить бедолаге во время упражнений с нашим гаучо – есть в этом что-то такое, от чего мороз по коже.
  
  – «Мороз по коже» в контексте нашего дела звучит довольно интересно, дружище.
  
  Майло опустил сигару.
  
  – Давай еще, покажи мне одно из своих чернильных пятен[6] и спроси, что я вижу.
  
  – Извини, тесты остались в офисе… Да нет, я серьезно. У тебя отличный инстинкт; может быть, ты, сам того не зная, что-то нащупал.
  
  – Элиза холодна к Сэлу, а в ответ он покупает сухой лед?
  
  – Скорее, – ответил я, – Элиза играет с ним шуточки, и он тоже сыграл одну в ответ. У него ключ от дома, и алиби ничуть не лучше, чем у этих двух.
  
  – И вместо сюжета для детективного кино у нас – банальное убийство из ревности? Да Его Святейшество кончит от радости, причем неоднократно!.. Согласен, Сэлом придется заняться серьезней, но то же самое относится и к нашим усердным воспитателям. Оба при первой возможности подставили другого. Уинтерторн – Хауэра, а тот – Фиделлу.
  
  – Возлюби ближнего своего, – согласился я. – Напоминает слова одного из моих профессоров в те времена, когда я сам подумывал заняться преподаванием. «Помни, сынок, – сказал он мне, – в учительской среде принято продавать друг друга ни за грош, причем, как правило, большего никто и не стоит».
  
  – Доктор Картер, мой куратор в магистратуре, говорил мне примерно то же самое, – Майло кивнул. – Прошла буквально пара дней, и доктор Картер продал меня самого. – Он взглянул на свои дешевые часы. – Интересно, а кого сдаст нам мистер Скэггс?
  
  Он принялся тушить сигару. Как раз в этот момент к дому подъехал, фыркая выхлопом, небольшой белый «Ниссан» – грязные стекла, многочисленные вмятины – и припарковался через дорогу. Из машины вышла молодая женщина. Высокого роста и крепко сложенная, длинные, волнистые темные волосы, круглое лицо, очки в золотой оправе. Серый брючный костюм свободного покроя, под ним – так же свободно сидящая желтая блузка. Коричневая кожаная сумочка, скорее, даже целая сумка, болталась из стороны в сторону, когда женщина, торопясь, перебегала через дорогу нам навстречу.
  
  – Вы из полиции?
  
  – Да. А вы…
  
  – Мне сказали, что вы хотите побеседовать со мной об Элизе. Меня зовут Пат Скэггс.
  Глава 13
  
  Голос Патрисии Скэггс, тонкий и заискивающий, как у маленькой девочки, совсем не соответствовал ее крупной фигуре и широким плечам. Она часто моргала, как при нервном тике, так что ее прекрасные василькового цвета глаза слегка походили на две горящие конфорки, в которых вот-вот кончится газ. Стоило ей войти вместе с нами в комнату, где мы провели предыдущий час, и оставшаяся от Энрико Хауэра плотная аура вежливого безразличия рассеялась как дым.
  
  – Итак, вам сообщили, зачем мы хотим вас видеть? – начал Майло.
  
  – Да-да, Марлен – это секретарша доктора Хелфготта – сказала, что Элиза умерла и полиция разговаривает с другими учителями. Ее убили?
  
  – Не исключено.
  
  – Какой ужас!
  
  – Вы были дружны?
  
  – Я хорошо к ней относилась, – ответила Пат Скэггс. – Порой мы болтали о том о сем, но я мало что знаю о ее личной жизни.
  
  Короткая пауза, во время которой Пат дважды моргнула.
  
  – Просто товарищи по работе, – подытожил Майло.
  
  – Когда я ее первый раз увидела, Элиза обедала в одиночку в самом углу учительской. Она только что вышла на замену и ни с кем не была знакома. Тогда я подошла и спросила, как ее зовут. Знаете, не каждому легко просто так взять и вписаться в наш круг.
  
  – Учительский состав в Академии – что-то вроде закрытого клуба?
  
  – Нет-нет, ничего подобного. Просто все мы уже успели привыкнуть друг к другу.
  
  – Похоже, новички у вас появляются не часто… Потому что мало кто уходит?
  
  – Академия – слишком хорошее место работы, чтобы бросить его за здорово живешь! – со значением в голосе заявила Пат.
  
  – И как давно вы сами там работаете?
  
  – Пять лет. Начала сразу после университета.
  
  – Какого?
  
  – Уэллсли[7].
  
  – Серьезное место.
  
  Пат с хитрецой улыбнулась.
  
  – Сейчас вы скажете, что там училась Хиллари Клинтон[8].
  
  – А также Мадлен Олбрайт[9], – добавил я.
  
  – Вот именно, – Пат рассмеялась.
  
  – А что вы преподаете в Академии? – спросил Майло.
  
  – Спецкурсы и факультативы по истории, факультативный семинар по мировым цивилизациям, суперфакультативный мини-семинар по правам женщин в эпоху промышленной революции.
  
  – А Элиза репетиторствовала по истории и английскому, и у вас были точки пересечения. Вам доводилось кого-нибудь посылать к ней на дополнительные занятия?
  
  – Пару раз. Оба ученика сказали, что она им очень помогла.
  
  – Не было жалоб от требовательных родителей? Дескать, их чаду поставили пятерку с минусом вместо пятерки с плюсом…
  
  Пат Скэггс откинула рукой волосы от вспотевшего лба.
  
  – Понимаю, вы слышали всякие истории, только в Академии подобное случается крайне редко.
  
  – Оценки никого не волнуют?
  
  – Не в этом дело; просто чтобы попасть на факультатив, ученики проходят серьезный отбор. Способность пройти такой отбор сама по себе практически гарантирует высокие оценки.
  
  – И все-таки, – вмешался я, – кое-кому требуются дополнительные занятия?
  
  Пат облизнула губы.
  
  – Некоторые ученики во всем нацелены на стопроцентный результат.
  
  – И они вполне способны затаить обиду, если такого результата достичь не удастся?
  
  – Постойте, вы же не хотите сказать, что Элизе отомстили за недостаточное усердие в индивидуальных занятиях?
  
  – Пока что мы рассматриваем любые возможные варианты, Пат, – ответил Майло.
  
  – Ого! Нет, честное слово, такого быть не могло. – Пальцы Пат задрожали. – Честное-пречестное слово, это невозможно!
  
  – А какой университет окончила Элиза?
  
  – Мэриленд.
  
  – Она вспоминала о студенческих временах?
  
  – Скорее нет.
  
  – Скорее нет?
  
  – Как-то она сказала, что предпочла бы небольшой колледж.
  
  – Вроде Уэллсли?
  
  Кивок.
  
  – Почему же она туда не поступила?
  
  – Из-за денег.
  
  – А что она рассказывала о семье?
  
  – Ничего, – ответила Скэггс.
  
  – Совсем ничего?
  
  – Она избегала разговоров о семье, лейтенант. О причинах я могу только догадываться; думаю, воспоминания были не слишком приятными.
  
  – Избегала разговоров? Каким именно образом?
  
  – Ну, у меня сложилось такое… впечатление. Хорошо, вот вам пример – как-то раз, накануне Дня благодарения: я что-то сказала насчет того, как рада снова встретиться со своей семьей. Элиза протянула в ответ что-то вроде «это здорово». С ощутимой завистью в голосе. Я подумала было, что она жалеет, что не может тоже поехать к своим, и сказала что-то в этом духе. Элиза отрицательно затрясла головой. Я бы сказала – с яростью. Потом улыбнулась и сменила тему, но у меня было чувство, что я задела ее больное место.
  
  – А о чем вы еще говорили?
  
  – О работе, о девичьих делах… У Элизы давно не было мужчины; она говорила, что, кажется, что-то намечается, но она не уверена.
  
  – Когда она это сказала?
  
  – Не знаю… несколько месяцев назад. Месяца три, наверное.
  
  Три месяца назад она уже давным-давно встречалась с Сэлом Фиделлой.
  
  – И где вы с ней говорили о девичьих делах? – спросил Майло.
  
  Пат несколько раз моргнула.
  
  – Мы иногда вместе ходили поужинать. Ну и выпить чуть-чуть, чтобы развеяться. Не в бар, а в приличный ресторан. Это из-за меня – я не люблю такие места, куда приходят, только чтобы напиться. Даже в Уэллсли я не особо-то ходила по барам… Бедная Элиза! Надеюсь, это была быстрая смерть. Она не мучилась?
  
  – Похоже, вы очень хорошо к ней относились.
  
  – Так оно и есть.
  
  Майло нахмурился. Покачал головой.
  
  – Тем хуже, Пат.
  
  – Тем хуже что?
  
  – Мне придется вам кое-что сообщить. И это «кое-что» может изменить ваше мнение об Элизе.
  
  – Я не понимаю…
  
  Жакет Пат стремительно темнел под мышками. Она вспотела так сильно, что плотная ткань уже не справлялась. Майло придвинул поближе свой стул и нагнулся к ней. Нижняя губа Пат затряслась.
  
  – Пат, – начал лейтенант, – вы хорошо относились к Элизе, но боюсь, что это чувство не было обоюдным.
  
  – Я не… Что вы имеете в виду?
  
  Майло пересказал содержание видео. Патрисия с криком вскочила на ноги и бросилась вон из комнаты.
  
  Мы догнали ее в коридоре рядом с пустой кухней. Скэггс уткнулась в стену и рыдала, спрятав лицо в ладонях.
  
  – Мне очень жаль, Пат, – сказал Майло, погладив ее по плечу.
  
  – Это все неправда! Это ложь, мерзкая, мерзкая, мерзкая ложь!
  
  Рыдания постепенно перешли во всхлипывания.
  
  – Пойдемте, Пат. Мы опять сядем, и вы расскажете нам правду.
  
  Пат повернулась к нам. Красное от слез лицо, красные прожилки в белках голубых глаз. Красно-бело-голубой. Государственный флаг империи страха.
  
  – Сядем, Пат.
  
  – Мне нечего рассказывать! Если она сказала про меня такое… Не могу поверить! Зачем, зачем?
  
  – Это мы и пытаемся выяснить, Пат.
  
  – Про Джима Уинтерторна и Энрико Хауэра она тоже наврала?
  
  – Почему вы так решили?
  
  – Потому что вызвали только нас троих!
  
  – Откуда вы знаете?
  
  – От Марлен.
  
  – Пат, вы обсуждали свой вызов с Уинтерторном и Хауэром? Или с кем-то еще?
  
  – Нет, ничего подобного!
  
  – Если вы обмолвились с кем-то хотя бы словом, я должен знать об этом правду.
  
  – Я говорю правду! Я ни с кем не успела ничего обсудить.
  
  – Не успели, хотя пытались?
  
  Молчание.
  
  – Пат?
  
  – Когда Марлен сказала мне, я пыталась позвонить им, но ни один не ответил.
  
  – Когда?
  
  – Час назад. Честное слово, я не собиралась ничего от вас скрывать! Обычное любопытство – почему вызвали именно нас троих?
  
  – У Элизы в Академии были близкие друзья, кроме вас?
  
  – Не такие уж мы были близкие друзья.
  
  – Повторяю вопрос, Пат.
  
  Она прикусила губу. Покачала головой.
  
  – Если честно, я не припомню, чтобы видела ее с Джимом или Рико.
  
  – А вы сами хорошо их знаете?
  
  – Нет-нет-нет, я не хочу обсуждать личности моих коллег. Тем более если меня вынудили прийти сюда и выслушивать отвратительные обвинения!
  
  – Не мы высказываем обвинения, Пат, а Элиза.
  
  – Откуда я знаю, что это правда?
  
  – Иначе у нас не было бы причины вызывать вас сюда.
  
  – Как и Джима с Рико!
  
  – Давайте пока что говорить только о вас, Пат.
  
  – Обо мне тоже нет причины говорить! Выпустите меня, я хочу уйти.
  
  – Мы вас не держим, – ответил Майло. – Но если вы не хотите говорить здесь, вам пришлют повестку, и беседа продолжится в полицейском участке.
  
  Пат Скэггс раскрыла рот.
  
  – За что? За что вы меня мучаете?
  
  – Молодая женщина мертва, от нее осталась видеозапись с обвинениями. Как, по-вашему, мы сослужим обществу хорошую службу, закрыв на них глаза?
  
  Скэггс не ответила.
  
  – Какую оценку вы лично поставили бы нам за такую работу? Три с минусом? Или единицу?
  
  Пат Скэггс скрипнула зубами.
  
  – Даже если Элиза и сказала это на записи, ничего подобного никогда не было. И я не имею никакого отношения к ее смерти.
  
  – Поэтому мы и хотим в спокойной обстановке выслушать ваш рассказ о том, что было на самом деле.
  
  – Господи, – простонала Скэггс, – кафкианство какое-то…
  
  То же самое слово, что использовал Хауэр. Хотел бы я знать, каким словом пользовались бы образованные люди в подобных ситуациях, если б измученный туберкулезом и жизненными невзгодами пражский еврей не написал несколько книжек.
  
  – Я понимаю ваши чувства, Пат. Давайте все-таки сядем и во всем разберемся.
  
  – Нам не в чем разбираться, – слабо возразила Скэггс, но подчинилась, когда Майло легонько подтолкнул ее в сторону комнаты. Она села обратно в кресло, и я сразу задал вопрос:
  
  – Значит, вы оказались в постели по обоюдному согласию?
  
  Настал черед Майло недоуменно моргнуть. Пат Скэггс не обратила на него внимания, поскольку вытаращила на меня обезумевшие, красные от выступивших прожилок глаза. Вид у нее был такой, словно я только что сорвал с нее одежду.
  
  В некотором смысле я именно это и сделал.
  
  Скэггс снова ударилась в слезы, однако на этот раз уже не пыталась скрыть их, выбежав из комнаты. Просто сидела перед нами, всхлипывая и что-то бормоча.
  
  – Что вы сказали, Пат? – наконец спросил Майло.
  
  – Только два раза. – Скэггс выпрямилась в кресле. – Сейчас вы будете говорить, что все дело в Уэллсли, а Уэллсли здесь вообще ни при чем, я так устала от этих гарвардских шуточек насчет женских колледжей… В Уэллсли я вообще не догадывалась, что увлекаюсь женщинами, у меня был мальчик, мы собирались пожениться…
  
  – Пат, нас совсем не интересует ваша личная жизнь в той части, которая не имеет отношения к Элизе Фримен.
  
  – Два раза, – повторила Скэггс. – Два чертовых раза! Но вы ведь не расскажете об этом моей подруге, правда? Это совершенно невозможно!
  
  Подругу Скэггс, как выяснилось, звали Мишель Уошберн, и она давала уроки игры на арфе в Глендэйле. Последние три месяца они со Скэггс снимали квартиру рядом с тамошним огромным торговым центром. «Два раза» с Элизой Фримен случились еще до того, как Скэггс и Уошберн стали жить вместе, но их отношения к тому моменту уже были вполне серьезными. Рассказ Скэггс напоминал то, что мы услышали от Джеймса Уинтерторна. Инициатива принадлежала Элизе Фримен. Сначала совместный ужин и немного алкоголя, потом обмен нежными поцелуями. Дальше небольшое отличие: задранная юбка Скэггс вместо расстегнутых брюк Уинтерторна. Оба раза дело было дома у Элизы. Оба раза Скэггс не стала оставаться на ночь, опасаясь, что Мишель Уошберн что-то узнает.
  
  – Краткое свидание – и счастливо! – констатировал Майло.
  
  – Это звучит, как… да что там, и звучит как дешевка, и было дешевкой. Я вела себя словно последняя дура; до сих пор не понимаю, как я могла согласиться! Ну, хорошо, в первый раз я не поняла, к чему все идет, – наверное, дело было в лишнем мохито. А во второй-то? Совершенный идиотизм! А теперь мне еще и приходится об этом рассказывать… Господи, стыд-то какой!
  
  – Пат, на нашей работе чего только не услышишь. Все, что не имеет отношения к расследованию, мы просто игнорируем.
  
  – Уверяю вас, я ее не убивала. И никогда, никогда, никогда ни к чему не принуждала Элизу и не обижала ее! Не понимаю, как она могла такое сказать! – Слезы и внезапный испуг: – Вы же не обязаны сообщать об этом в Академию?
  
  – Разумеется, не обязаны.
  
  – Прошу вас, не сообщайте! Я люблю свою работу!
  
  – Пат, если вы рассказали всю правду и ничего, кроме правды, больше никто об этом не узнает.
  
  – Только правду, клянусь!
  
  – Тогда вам нечего беспокоиться. До свидания.
  
  – Я уже могу идти?
  
  – Если хотите, можем поговорить еще немного, – Майло улыбнулся.
  
  Пат Скэггс глубоко вдохнула, встала – и выбежала из комнаты. Только теперь она казалась меньше ростом.
  Глава 14
  
  Мой друг отправился бродить по пустому дому. Я стоял у окна, смотрел в сад и думал.
  
  Какое-то время Майло топал взад-вперед по кухне: похоже, проголодался. Когда его шаги снова прозвучали у входа в комнату, я повернулся и сообщил:
  
  – По-моему, Элиза все сочинила.
  
  – Наши учителя хоть и похотливы, но не сексуальные маньяки? – уточнил Майло.
  
  – Будь они преподавателями сценического искусства, я бы еще мог усомниться. А так – изумление всех троих выглядело вполне естественным, и я совершенно не могу себе представить, как эти трое объединяются, чтобы мучить бедняжку Элизу. Кроме того, хотя Элиза записала видео, она никому его не показывала. Может быть, планировала вымогательство, но передумала.
  
  – Соблазняла учителей в целях последующего шантажа? Лучше было бы выбрать кого-нибудь при деньгах.
  
  – Учителей, работающих в самой богатой школе Лос-Анджелеса, – уточнил я. – Я скорее заподозрил бы иск к работодателю за издевательства на рабочем месте. Ты помнишь, что говорила та официантка в баре? Думаю, Фиделла мог иметь к этому отношение; со слов официантки, он из тех, кто ищет, где бы чего урвать по-крупному.
  
  Майло покружил по комнате, затем остановился.
  
  – Уинтерторн и Скэггс – подходящие мишени для шантажа, но вот сеньор Казанова не больно-то заботится о том, что скажет его женушка. Для спектакля, задуманного Элизой, он не годится.
  
  – Она могла и не знать о том, что в семье у Хауэра свобода нравов. Перед ней мужчина с кольцом на пальце, который, очевидно, не прочь заняться сексом – что еще нужно?
  
  – Допустим, она планировала использовать всех троих, чтобы запустить руку в набитые деньгами карманы владельцев школы. Тогда почему передумала? После всего, что мы уже о ней узнали, во внезапно пробудившуюся добродетель уже мало верится.
  
  – Скажем, решила не рисковать, Академия не производит впечатления такой уж легкой добычи. Тем более что она получила там постоянную работу.
  
  – Тогда, может, постоянное место как раз и было платой за молчание?
  
  Я подумал.
  
  – Сомневаюсь. Если б дело выгорело, она получила бы значительно больше, чем за годы постоянной работы. Однако Рико тоже может служить объяснением. В отличие от двух других, с ним дело не ограничилось краткосрочной интрижкой. Может быть, она решила, что лучше заниматься любовью, чем войной?
  
  – Втрескалась в нашего жеребца и не захотела вываливать его в грязи?
  
  – Во всяком случае, решила не торопиться. Запись-то она не уничтожила.
  
  – Отложила до лучших времен, если можно так выразиться, – согласился Майло.
  
  – И мы опять возвращаемся к Фиделле, – сказал я. – Если он был посвящен в план, то в результате проиграл вдвойне: очередной несостоявшийся миллион плюс еще измены подружки. Меня не перестает беспокоить, что у него был собственный ключ. Может быть такое, что он как-то раз подъехал без звонка, застал Элизу с Хауэром, но решил не поднимать шума?
  
  – Стал медленно закипать, копить злобу, потом наконец понял, что Элиза не намерена переходить к шантажу…
  
  – Кроме того, он знал о том, что Элиза крепко выпивает. Ему было бы несложно подмешать ей в водку какой-нибудь опиат. Остается только дождаться, когда она придет в беспомощное состояние, уложить ее в ванну и засыпать льдом, как краба в рыбной лавке.
  
  – Вообще-то меня дома как раз дожидается в холодильнике мороженый краб, – Майло скорчил гримасу. – После твоих слов что-то мне уже не так хочется ужинать… Интересно, где можно найти ту официантку, когда она не сидит в баре у Арни Джозефа?
  * * *
  
  Старец за стойкой протер стакан и внимательно изучил его на просвет.
  
  – Вы о Дорис? У нее смена в «Толстяке» с трех до одиннадцати.
  
  – «Толстяк» – это где?
  
  – Два квартала к северу. Но если вы думаете, что у Дорис были шашни с Сэлом, то ошибаетесь.
  
  – А у кого тогда были шашни с Сэлом?
  
  – У какой-то блондинки.
  
  Майло показал фотографию Элизы Фримен.
  
  – Ну, она и есть.
  
  – И часто она здесь бывала?
  
  – Всего несколько раз. Заказывала себе «Серого гуся» и сразу же все выпивала. Иногда с лимоном, иногда прямо так.
  
  – Не из тех, кто пьет только со льдом? – уточнил Майло.
  
  – Нет, она, наоборот, просила безо льда.
  
  – Пила помногу?
  
  – Одну рюмку – и ни капли больше. Слава богу, таких посетителей у меня немного.
  
  – Что-то еще о ней можете рассказать?
  
  – Ничего. В людях я не разбираюсь, только в выпивке. – Старый бармен изучающе поглядел на Майло. – Вы бы заказали пиво. – Он перевел взгляд на меня. – Шотландский виски. Иногда, под настроение, – односолодовый из тех, что подороже. Если ваши жены закажут вино, вы оба тоже будете вино.
  
  – С женами мне понравилось, – заметил Майло. – Вы просто оракул!
  
  – Пятьдесят три года за стойкой, а люди совсем не меняются.
  
  – Тогда напророчьте нам что-нибудь про Сэла.
  
  – Пиво, как и вы. С тем отличием, что вам я мог бы налить в долг.
  
  – А Сэлу бы не рискнули?
  
  – Вообще-то, я обычно доверяю клиентам, – сказал бармен, – но только попробуйте разок меня кинуть. С этого момента – деньги вперед.
  
  – Сэл не склонен платить долги?
  
  Бармен положил полотенце на стойку и стал аккуратно его сворачивать.
  
  – Каким вообще нужно быть ослом, чтобы нагреть однорукого бандита на десять штук – и все спустить в тот же вечер? Когда даешь ему счет, у него всегда наготове история про забытый дома бумажник. Так что разговор с ним теперь один – деньги на бочку!
  
  – А как Сэл на это реагирует? – уточнил Майло.
  
  – В каком смысле?
  
  – Его такие порядки не бесят?
  
  – Здесь так не принято.
  
  – Как не принято?
  
  – Выражать вслух отношение к моим порядкам. – Бармен вытащил из-под стойки и поднял над головой профессиональную бейсбольную биту. Черная краска от старости стала серой, как и обмотанная вокруг ручки лента.
  
  – С Сэлом дошло вот до такого? – поразился Майло.
  
  – Не дошло, но про биту он знает. И все знают. Двадцать восемь лет назад мой бар ограбила пара индейцев, стукнули меня по башке пистолетом. Трещина в черепе. Больше такого не повторится.
  
  – Для этого достаточно одной биты?
  
  Старик подмигнул и показал глазами куда-то под стойку.
  
  – Говорят, теперь стало трудно получить лицензию на ношение огнестрельного оружия, если ты не богатенький придурок и не за ручку с мэром… Не знаю, не проверял.
  
  – Правильно говорят, – не моргнув глазом, подтвердил Майло. – А Сэл не заводил с вами разговоров насчет того, как быстро разбогатеть?
  
  – Со мной так не принято.
  
  – А с другими посетителями?
  
  – Все может быть.
  
  – То есть?
  
  – Люди приходят сюда выпить, языки развязываются… Сэл, тот начинает трепать языком, еще не допив первую кружку. Только на него никто внимания не обращает. А я вообще не обращаю никакого внимания на треп, а думаю о внуках.
  
  – Меньше знаешь – крепче спишь?
  
  – Вернее сказать, не трогай дерьмо – меньше будет вони.
  
  – Но какая-то вонь все равно есть, – заметил Майло. – И чем пахнет от Сэла?
  
  – Обычно он заводит шарманку о тех временах, когда бывал при деньгах. Акции, недвижимость, все такое… Времена, когда еще был спрос на инструменты для школьных оркестров… Если вы верите в эту чушь, можете заодно купить у меня контрольный пакет «Дженерал моторс». Кстати, налить вам минералки? За счет заведения.
  
  – Спасибо, пока не надо. Лучше расскажите про блондинку.
  
  – Да нечего там рассказывать. Она все больше помалкивала, но не по-хорошему, как иногда бывает. Нос задирала – дескать, делаю вашей забегаловке честь своим присутствием. Выпьет своего единственного «Гуся» и начинает дергать Сэла – пора, значит, и честь знать. А тот бегал за ней, как собачонка.
  
  Ловко перехватив полотенце посередине, бармен с характерным хлопком сложил его в воздухе пополам.
  
  – Если вам нужна Дорис, ее смена как раз началась. Не говорите, что это я вас послал.
  
  – Дорис не любит, когда ее беспокоят?
  
  Бармен убрал биту под стойку.
  
  – Плевать я хотел, что она любит, а что нет. Как и все остальные. В моем возрасте подобные сложности уже давно не интересуют.
  * * *
  
  «Толстяк» оказался одним из традиционных заведений, изнемогающих в неравной битве с опутавшими все вокруг сетями фастфуда. Кубическое здание в стиле пятидесятых с застекленным фронтоном и остроконечной крышей, придававшей ему неожиданное сходство с космическим кораблем из старого фантастического кино. К стеклу прилеплена вывеска, обещающая завтраки со скидкой, да и пахло в заведении скорее именно завтраками, несмотря на глубоко послеобеденное время. Обитые синим кожзаменителем диванчики, стулья у стойки, голубой ковер – на всем печать возраста и не слишком аккуратной уборки. Внутри – никого, кроме двух бородатых водителей-дальнобойщиков, жадно поглощающих яичницу с беконом у стойки, и весело щебечущей с ними молодой официантки-мексиканки. Та же скучная розовая униформа, что была на Дорис, смотрелась на ней совершенно по-другому.
  
  – Можете присесть вот за этот столик, – предложила нам официантка.
  
  Через минуту из кухни вышла Дорис с высоченной стопкой желтых бумажных салфеток. Майло помахал рукой. Дорис, проигнорировав его жест, подошла к ближайшему столику и стала заправлять салфетки в металлическую коробку. На ее бейджике значилось «Дори».
  
  – Привет, Дори!
  
  – Для вас – Дорис, – отрезала она. – Чего вам еще надо?
  
  – Пара вопросов насчет Сэла.
  
  – Я уже все рассказала. – Дорис шагнула к соседнему столику, смахнула на пол крошки и быстро протерла пластиковую поверхность сухой тряпкой. Затем, прижав рукой пружину в коробке для салфеток, засунула туда очередную пачку, отпустила пружину – та громко щелкнула – и перешла к следующему столику.
  
  – Мы поговорим, когда вы освободитесь.
  
  – Моя смена оканчивается через пять часов.
  
  – Судя по посетителям, сейчас не самое горячее время.
  
  – Сказала – через пять, значит – через пять.
  
  – Давайте мы подсобим вам с салфетками; глядишь, пара минут и освободится?
  
  – Может, мне и чаевыми теперь с вами делиться прикажете?
  
  Дальнобойщики обернулись в нашу сторону. Майло смерил их выразительным взглядом, и они сочли за лучшее вернуться к своим тарелкам.
  
  – Как вы меня нашли? – спросила Дорис. – Адольф направил?
  
  – Кто такой Адольф?
  
  – Да мумия за стойкой у Арни.
  
  – Дорис, у нас и вправду всего пара вопросов, – повторил Майло.
  
  – Черт бы побрал этого Адольфа! Можно подумать, мы с вашим Сэлом – закадычные друзья.
  
  – Вы упомянули о том, как он предлагает каждому заработать кучу денег. Каким конкретно образом?
  
  – На вашей карточке было написано «расследование убийств», а не «мошенничеств». Погодите-ка, Сэл что, из-за денег свою подружку кокнул?
  
  – Какую подружку?
  
  – Какую-то блондинку. Все из-за нее?
  
  Майло показал фотографию Фримен.
  
  – Эта самая, – подтвердила Дорис. – И Сэл ее пришил?.. Боже мой, подумать только!
  
  – На данной стадии он пока еще не подозреваемый.
  
  – Ну, конечно! – фыркнула Дорис. – А вы двое просто воздухом подышать вышли.
  
  – Дорис, когда убита женщина, ее дружка проверяют в первую очередь, только и всего. Если вы что-то знаете об их отношениях, помогите нам.
  
  – Он водил ее к Арни – вот и все, что я знаю.
  
  – Часто?
  
  – Иногда. Только она ни с кем не разговаривала, да и по части выпивки была скучная какая-то.
  
  – Особо не гуляла?
  
  – Заказывала рюмку водки, иной раз даже до конца не допивала. Дорогая водка, «Серый гусь». – Дорис нахмурилась. – Вроде как делала вид, что она важная птица, не то что мы.
  
  – Демонстрировала снобизм, – подсказал Майло.
  
  Дорис наконец-то отставила в сторону свои салфетки.
  
  – И разговаривала эдак, с прононсом – мол, я не абы кто, университет закончила, не то, что вы здесь. Можно подумать, в таком заведении, как у Арни, кому-то не наплевать на университеты…
  
  – Что же она в таком случае нашла в Сэле?
  
  – Я-то почем знаю? Тот, другой парень, с которым я ее видела, посимпатичней будет. Только слишком молодой для нее. Ну, я не знаю, может, она как та девочка из «Трех медведей», да? В одной чашке ей каша слишком горячая, в другой – слишком холодная… А где правильная, она и сама не понимает.
  
  – Расскажите-ка нам про того другого парня, Дорис.
  
  – Так это он ее убил? Не Сэл?
  
  – Мы не знаем, кто ее убил, Дорис. Потому и пришли сюда.
  
  Дорис вдруг ухмыльнулась, показав редкие неровные зубы.
  
  – А вы ведь в первый раз слышите про другого парня! Вот только не надо приплетать меня к вашим делам, я его всего-то раз и видела.
  
  – Где?
  
  – Они шли под ручку по Ван-Найс. Чуть не доходя до бара Арни, есть старое офисное здание, а в нем – такая ниша в стене. Они и юркнули в эту нишу, там темно, уютно… Потом начались поцелуйчики. Она особенно усердствовала: взяла его рукой за подбородок, – Дорис показала на себе, как именно, – язык высунула, да как вопьется… Смотреть противно было – парнишка-то ей чуть ли не в сыновья годился.
  
  – Любви все возрасты покорны.
  
  – Вам видней. Только я бы сказала, что у обоих меж ног сильно зудело. Я-то человек простой.
  
  – А как получилось, что вы все это видели?
  
  – Да я за ними шла от самой автобусной остановки. Я там каждый день хожу.
  
  – Во сколько?
  
  – Часа в два или полтретьего. Я обычно захожу к Арни промочить горло, а потом уже двигаю в наш изысканный ресторан. Я и внимания не обратила бы, если б не видела ее раньше с Сэлом. Ну и еще – наряд ее. Красное платье в обтяжку, все прелести наружу… Тут я себе и говорю: «Наш-то Серый Гусь не только платье переменила, но и кавалера».
  
  – Они поцеловались, и что потом?
  
  – Потом она хлопнула его по попке – иди, мол, – а сама к Арни. Минут через десять и Сэл подоспел; блондинка ему улыбается как ни в чем не бывало. Дальше, как обычно – одна рюмка водки, «Сэл, пойдем уже, Сэл, пойдем уже» – и ушли. Он даже пиво не допил, слушался ее всегда, как первоклашка… Так, может, он тоже прознал про другого парня и с катушек слетел, а? Точно, вы ведь и сами об этом подумали! – Дорис повернулась к другой официантке и прокричала через весь зал: – Эй, Рози! Я теперь не хухры-мухры, меня в убойный отдел на работу берут!
  
  – Платят-то там хоть побольше, чем у нас? – откликнулась Рози.
  
  – Сколько лет было тому парню? – продолжал спрашивать Майло.
  
  – Да вдвое меньше, чем ей. Сколько ей там было – сорок, сорок пять?
  
  – Тридцать восемь.
  
  – Я думала – больше.
  
  – А ему сколько?
  
  – Двадцать с небольшим. Может, двадцать два – двадцать три.
  
  – Точно не меньше двадцати?
  
  – Меньше-то уж куда?
  
  – Меня интересует, мог ли это быть старшеклассник.
  
  – По-моему, все-таки за двадцать, – задумчиво проговорила Дорис, – хотя кто его знает… Школьники из приличных семей тоже так одеваются – аккуратная рубашечка, брюки цвета хаки… Только вот кеды на нем были – но так тоже теперь носят, особенно эти, вундеркинды. Ага, у него еще из кармана рубашки карандаши торчали, я было подумала – зубрила. Только никакой он не вундеркинд, слишком для этого ухоженный. Волосы обесцвеченные… Такие ребятишки время проводят на пляже, а не за учебниками. – Снова ухмылка. – И попка у него спортивная. Такой парнишка легко подцепил бы кого получше, да вот только мужики все одинаковые. Дай им, чего они хотят, а потом вей из них веревки. Делаются вроде гамбургеров на сковороде.
  
  – Такими же горячими? – уточнил Майло.
  
  – Горячими, аж брызги летят. И для сердца так же неполезно.
  
  – Давайте-ка вернемся к Сэлу и его схемам быстрого обогащения.
  
  – Можно подумать, кто-то его слушал, – Дорис отмахнулась. – Хотя нет, одну схемку я запомнила, настолько она была дурацкая. Сижу я, как обычно, перед работой у Арни, заваливается Сэл, садится у стойки с противоположного конца – с таким видом, как будто никого вокруг не замечает. Отхлебывает свое пиво и эдак многозначительно вздыхает. Не успела я глазом моргнуть, а он уже рядом, минут пять болтает о том о сем, потом заводит: «Представляешь, Дори, я только что продал партию валторн, получил неслабые комиссионные». Он ведь торгует инструментами – во всяком случае, сам так говорит; все, что я видела, – это как он сидит в баре и глушит пиво. Ну, мне-то что, я его поздравляю с удачной сделкой, а он дальше: «Только такая вот фигня: со мной расплатились чеком, банк по нему может неделю деньги выдавать, а мне счета завтра оплачивать. Ты бы мне помогла, а я в долгу не останусь».
  
  – Попробую-ка я дальше сам угадать, – вызвался Майло. – Он вам – чек, вы ему – деньги, он из них сразу отдает вам за труды, все по-честному. Потом оказывается, что чек не обеспечен.
  
  – Да вы, часом, не из детективов ли будете?
  
  – И сколько он хотел выманить денег, Дорис?
  
  – Чек был на две с чем-то тысячи, он мне пообещал сотню за помощь. Нашел дурочку! Про бесплатный сыр я кой-чего и сама могу рассказать.
  
  – Зачем же Сэлу понадобилось кидать кого-то в баре, где его каждая собака знает?
  
  – Его и спросите, – ответила Дорис. – Насколько я в курсе, он ко всем у Арни хотя бы раз подкатывал, но дураков у нас там нет.
  
  – И часто он пытается что-то такое провернуть?
  
  – Да вечно подсаживается то к одному, то к другому с таким видом, как будто клад нашел, осталось только выкопать… Вот, еще один раз вспомнила – дескать, ему по дешевке досталась огромная партия тромбонов или там горнов из чьих-то нераспроданных запасов, можно отправить их в переплавку и недурно заработать. Надо лишь оплатить перевозку до Индианы, или где там был этот его медеплавильный завод. Ты платишь за перевозку, половина всей прибыли – твоя. Еще он как-то предлагал всем билеты лотереи где-то на Атлантическом побережье с огромной скидкой. Он давно уже всех достал бы, но если сказать, мол, отвали – он сразу отстает. Да и жалеют у нас его все, тряпка он бесхарактерная. Зря вы думаете, будто Сэл ее убил.
  
  – Дорис, мы не думаем…
  
  – Да как хотите. Когда выпьет, он в общем-то ничего парень. После шестой или седьмой кружки в нем по-настоящему просыпается воображение… Думаете, все-таки он – убийца?
  
  Мы вышли из «Толстяка» и сели в машину.
  
  – Мошенник-недоучка, – задумчиво произнес Майло. – Представляю, как он надулся, когда обнаружилась возможность выжать круглую сумму из Академии. Как мышь на крупу.
  
  – Соответственно, ему было от чего взбеситься, если Элиза отказалась от плана. Да и ревновать он мог не беспочвенно.
  
  – Тот парнишка… Наша училка, похоже, ни в чем себя не ограничивала. Не удивлюсь, если завтра в деле появится еще черт знает сколько любовников. – Майло хихикнул. – Ей не английский преподавать, а физиологию с анатомией. Ты, разумеется, понял, почему я пытал Дорис насчет его возраста?
  
  – Похож на старшеклассника, – ответил я. – Если Дорис переоценила возраст парнишки, то может оказаться, что Элиза спала со своим учеником.
  
  – Карандаши в нагрудном кармане. Математический гений, подотставший по английскому?.. Если получится разжиться в Академии альбомами с фотографиями учеников, надо будет, чтобы Дорис на них посмотрела.
  
  – При условии, что в Академии есть альбомы.
  
  – Во всех школах есть, чем Академия хуже?
  
  – То-то и оно, что не хуже, а лучше. Они могут и не снизойти до обычной бумаги, а сразу высекать мраморные бюсты.
  Глава 15
  
  Вернувшись в свой крохотный кабинет, Майло погрузился – учитывая его комплекцию, плюхнулся – в киберпространство. Если Виндзорская академия и выпускала альбомы, то в сетевых каталогах они не значились. В платных сервисах, предлагающих помощь в поиске бывших одноклассников, Академия тоже не обнаружилась. Мало того, мы вообще не смогли найти ни одной критической публикации о ней – только славословия в адрес прекрасных зданий, новейшего оборудования и высочайших образовательных стандартов.
  
  – Не знал, что могущество шефа лос-анджелесской полиции простирается так глубоко в Интернет, – наконец констатировал я.
  
  Майло честно попытался рассмеяться, но получился скорее утробный стон.
  
  – Пора запросить в телефонной компании данные о разговорах Элизы. И если в списке обнаружится мобильник ученика, я немедленно отправляюсь в школу и ставлю всех на уши. – Он устало протер глаза. – В награду мне, вероятно, будет предложено сделать харакири. Ржавым консервным ножом.
  
  Я поехал домой, закончил статью, что была у меня на рецензии, выпил две чашки кофе без молока и тоже уселся перед компьютером. Начал с социальных сетей, вводя в строку поиска «виндзорская академия». Нашел множество страниц, принадлежащих улыбчивым симпатичным подросткам. Списки друзей, музыка, строчки из стихотворений в диапазоне от мрачно-суицидальных до совершенно непристойных, иногда – рисованные от руки карикатуры, изредка – фотография кошечки или собачки. Несколько постов насчет Элизы Фримен, но ничего выходящего за рамки «чувак, ты слышал? нашу э. ф. убили? аффигеть». Никто не создавал мемориальных страниц, не просил лайков и репостов. Никаких, даже смутных, откровений на тему ее сексуальной жизни.
  
  Я вернулся к коммерческим сайтам по поиску одноклассников и попытался найти Элизу Фримен в базе данных Университета Мэриленда. Выпускницы с этим именем там не обнаружилось. Я сделал поиск по «элиза фримен мэриленд» и обнаружил ее имя в рассылке колледжа Святого Сердца в Балтиморе – пять лет назад они праздновали свое столетие и пытались выйти на связь со всеми выпускниками.
  
  Интересно, хоть что-нибудь в рассказах Элизы Фримен о себе – правда?
  
  Я прошел по ссылке и оказался на страничке, посвященной встрече выпускников. Имя Элизы Фримен обнаружилось в колонке «Ищем вас!». В этой же колонке значилась Сандра Фримен-Стюэр, выпуск на два года позже Элизы. В Лос-Анджелесе было без двадцати пять, значит, на Восточном побережье уже вечер, так что имело смысл попробовать телефон. В справочнике Балтимора нашлось пятьсот с лишним человек по фамилии Фримен, зато Стюэр был только один. Не домашний номер, а ресторанчик «Крабы Стюэра».
  
  Женский голос в трубке сразу же попросил меня обождать и снова возник на фоне обычного ресторанного шума и гама через минуту-другую.
  
  – На какое время вам столик?
  
  – Я хотел бы поговорить с Сандрой.
  
  – С какой еще Сандрой?
  
  – Сандрой Стюэр.
  
  Непродолжительная пауза.
  
  – Подождите минутку.
  
  На самом деле прошло минуты три, потом в трубке послышался мужской голос. Шум ресторана исчез – видимо, меня переключили на кабинет.
  
  – Это Фрэнк. Чего еще вам надо?
  
  Рубленая дикция, а гласные звучат так, как будто у него терка вместо горла.
  
  – Я хотел бы поговорить с Сандрой. Вы мистер Стюэр?
  
  – Ну и?..
  
  – Прошу прощения, что-то не так?
  
  – Очередной крючкотвор! Когда уже ваша адвокатская братия от меня отстанет?
  
  Я представился, сославшись при этом на полицию Лос-Анджелеса, хотя и не уточняя, что именно меня с ней связывает.
  
  – Ну да, ну да, я и не такие байки слышал. Приятель, набирать мой номер я тебе запретить не могу, но когда позвонишь в следующий раз, ты уж не удивляйся, если меня не будет на месте.
  
  – Мистер Стюэр, мы расследуем убийство. Жертву зовут Элиза Фримен. Если она не имеет отношения к Сандре Фримен, мы больше…
  
  – Кто-то убил Элизу? Ну и шуточки у вас!
  
  – Это не шутки, мистер Стюэр.
  
  Некоторое время мужчина молчал, потом сказал:
  
  – Я Элизу давным-давно не видел. С самой свадьбы.
  
  – Когда это было?
  
  – Я женился на Сэнди девять лет назад. Хотел бы забыть об этом, как о кошмарном сне, но пока не могу. Элиза приехала на свадьбу, рано напилась и ушла задолго до конца.
  
  – Элиза – сестра Сандры?
  
  – Единственная.
  
  – А могу я поговорить с самой Сандрой?
  
  – Да говорите сколько влезет! Она как раз неподалеку от вас, в Калифорнии. А может, в Аризоне – она любит теплую погоду. Или во Флориде, не знаю… И знать, черт побери, не желаю! Мы три года в разводе, и она продолжает натравливать на меня адвокатов и требовать денег. За грош удавится! Хотя кому я это говорю? Вы наверняка очередной адвокат с очередной идиотской историей.
  
  – Позвоните в полицейский участок Западного Лос-Анджелеса и спросите лейтенанта Стёрджиса. – Я продиктовал номер мобильного Майло.
  
  – Ну и что? Вы назвали еще одно имя, вот и все.
  
  – Меня зовут Алекс Делавэр. Лейтенант Стёрджис ведет расследование дела Элизы Фримен. Поговорите с ним, если не верите мне.
  
  – О чем мне с ним разговаривать?
  
  – Мы разыскиваем родственников Элизы. Кто-то должен распорядиться насчет похорон.
  
  – При чем здесь я?
  
  – По крайней мере, вы могли бы сообщить последний известный вам адрес и номер телефона Сандры.
  
  Стюэр отбарабанил адрес, словно давно заучил его наизусть. Гутьеррес-стрит, Санта-Барбара. Может, они и враждуют три года, но как ее найти в случае чего, Стюэр знал.
  
  – А сами вы что могли бы сказать об Элизе?
  
  – Насколько я слышал, они с сестрой одного поля ягодки.
  
  – В каком смысле?
  
  – Чулки в сеточку, с претензией на интеллектуальность, врет как сивый мерин. Моей семье вот уже шестьдесят лет принадлежит один из лучших рыбных ресторанов в Балтиморе. Так вот, если послушать Сандру, это – дешевая рыгаловка, а когда я просил ее немного помочь по ресторану, так я – рабовладелец.
  
  – Чулки в сеточку…
  
  – Я не в прямом смысле; что она там носит – ее дело, – поспешил объяснить Стюэр. – Просто у нас раньше так называли женщин легкого поведения… Ладно, я вам еще кое-что скажу насчет Элизы и Сэнди. Их отец много себе позволял по отношению к ним. Понимаете?
  
  – Развратные действия?
  
  – Ну…
  
  – Сэнди вам рассказывала?
  
  – Только однажды. На нее иногда нападала слезливость, а в тот раз ей сильнее обычного хотелось, чтобы я ее обнял и пожалел. Больше она к этой теме никогда не возвращалась, как будто того разговора и не было. А я один раз вернулся, во время бракоразводного процесса, когда мы пытались заключить мировое соглашение при посредничестве судьи. Сэнди строила из себя невинную овечку, пытаясь выторговать полресторана, а я разозлился и стал доказывать, что она – аморальная личность. Упомянул про ее отношения с отцом. Она вскочила, обежала вокруг стола – и как влепит мне с размаху по морде! Мирового соглашения не вышло, но на судью ее выходка произвела впечатление, так что процесс она в результате проиграла. В общем, если вы ее найдете, я вам ничего про это не говорил.
  
  – Что собой представлял ее отец?
  
  – Он умер еще до того, как мы встретились; похоже, двуличный тип. Во всяком случае, такие ходили слухи. Внешне – сама респектабельность, не пропустил ни одной мессы в церкви. Да еще и директор школы. Вот только хотел бы я послушать, что он рассказывал на исповеди. Так не бывает: отец – достойный, а обе дочки – шлюхи.
  
  – Сэнди гуляла на стороне?
  
  – Я же сказал – шлюха! Трахалась направо и налево все время, что мы были в браке. По вечерам ее дома было не застать, а я, как дурак, во все верил – и в лото, и в бридж, и в курсы по садоводству…
  
  – А Элиза?
  
  – Элиза однажды чуть меня не трахнула! Сэнди была на кухне, а Элиза протянула руку и ухватила меня… сами понимаете за что. У меня чуть глаза на лоб не вылезли, я ей: «С ума сошла?», а она сделала вид, как будто ничего и не было. Обе они на это мастерицы – умели, если что, сделать вид.
  
  – А их мать?
  
  – Она тоже умерла еще до нашей встречи. Сэнди никогда о ней не вспоминала.
  
  – В какой школе ее отец был директором?
  
  – В государственной школе в одном из черных районов, точнее не скажу.
  
  – Как его звали?
  
  – Сайрус Фримен. Доктор Сайрус Фримен, – Стюэр хмыкнул. – Сэнди не упускала случая напомнить, какая это была жертва с ее стороны – выйти замуж за парня, который после первого курса бросил университет. При этом она не стеснялась трахаться чуть ли не со всем Балтимором и тратить мои деньги направо и налево почище любого конгрессмена.
  
  В телефонном справочнике Санта-Барбары действительно нашлась С. Фримен-Стюэр. Женский голос на автоответчике был приветлив и столь же мягок, сколь груб был голос ее бывшего мужа.
  
  – Всем привет, это Сэнди. С удовольствием с вами поговорила бы, но я или ушла по делам, или загораю на солнышке. Так что просто оставьте сообщение.
  
  Поиск по «сайрус фримен» выдал лишь коротенькую заметку в «Балтимор сан». Согласно ей планы присвоить средней школе района Ченселор имя ее покойного директора откладывались на неопределенное время «по причинам организационного и финансового характера, включая экономию на расходах по смене вывески».
  
  Я набрал номер. Майло сразу ответил на звонок.
  
  – Я нашел тебе ближайшего родственника, старина, – порадовал я его и пересказал подробности.
  
  – Ни от кого не узнаешь столько интересного, как от бывших супругов… Спасибо, Алекс. Значит, две лживые шлюхи? Диагноз прямо по твоей специальности.
  
  – Сэнди живет в какой-то сотне километров отсюда, но с тобой пока не связалась; скорее всего, она даже не знает, что Элиза мертва. Похоже, сестры были не слишком дружны. С одной стороны, мы рискуем не услышать от нее ничего интересного. С другой, может быть, она не сочтет нужным ничего скрывать.
  
  – Обожаю Санта-Барбару! Дай-ка мне ее телефон.
  
  Продиктовав номер, я добавил:
  
  – Фрэнк Стюэр не испытывает к ней теплых чувств и многое мог преувеличить, однако насчет связи между распущенностью дочерей и похотливостью папаши он, похоже, не заблуждался.
  
  Я пересказал заметку о несостоявшемся переименовании школы Ченселор. Майло присвистнул:
  
  – Экономия на расходах по смене вывески – это действительно что-то новенькое! Думаешь, какие-то делишки папаши Сайруса выплыли наружу? Погоди-ка, ты говоришь – школа? Вот ведь черт побери!
  
  – Детишки из бедных районов – легкая добыча. Тем более в те времена. Помнишь, Элиза рассказывала Фиделле, что отец к ней плохо относился, хотя и не уточняла, что речь шла о сексуальных домогательствах. Говорить правду, но не всю – очень распространенный защитный механизм у жертв таких преступлений, и случается, что из этого образуется модель поведения на всю жизнь. Вот прекрасный пример: ложь Элизы насчет университета. Я проверил: Святое Сердце – маленький католический женский колледж, у них – сильная программа и прекрасная репутация, уж никак не хуже, чем у Университета Мэриленда. Так что вариант, что она соврала, чтобы повысить шансы на работу в Академии, отпадает.
  
  – Просто врет, как дышит?
  
  – Пожалуй, – согласился я. – И вот еще что я подумал. Оказывается, колледж Святого Сердца – в двух кварталах от школы Ченселор; скорее всего, в этих краях Элиза и выросла. А еще там рядом ипподром в Пимлико. Может статься, она с детства неравнодушна к азартным играм? И к игрокам?
  
  – Это объясняет Фиделлу, – согласился Майло. – Выиграть десять тысяч и все проиграть в тот же вечер – очень похоже, что в азарте он себя не контролирует. Если и с Элизой то же самое, неудивительно, что ей – или им обоим – пришла в голову мысль подоить Академию. А потом она вдруг передумала… Да уж, непростой образ жизни у моей жертвы. Как это выразить одним словом – многозадачность?
  
  – По-моему, тут как раз наоборот. В психологии это называется «раздельное мышление» – она делит свою жизнь на непересекающиеся между собой области и таким образом избегает душевных конфликтов.
  
  – Днем – роль уважаемого учителя, вечером – роковой женщины? И в результате – роль холодного трупа в полицейском морге…
  Глава 16
  
  Майло заехал за мной на следующее утро в девять. В Санта-Барбару он предложил ехать на моем «Кадиллаке» – согласно его объяснениям «это два часа туда и обратно, приятель, так что пусть уж лучше будут кожаные кресла и кондиционер, который кондиционирует».
  
  – Что сказала сестра, когда услышала новости? – спросил я.
  
  – Была в шоке, но сразу успокоилась. Очень эротичный голос. Как у Элизы на видео, только без депрессии.
  
  Я поехал по Беверли-Глен, и Майло сразу принялся разворачивать сэндвич, где между двух ломтей ржаного хлеба поместились кусок мяса, запеченное куриное филе, бекон, жареная картошка – словом, все, что нашлось у меня в холодильнике. Запивал он «перекус» огромными глотками диетического «Доктора Пеппера» из пол-литровой бутыли, которую принес с собой.
  
  Когда я доехал до Малхолланд-драйв, Майло, не переставая жевать, принялся звонить по телефону и выяснять, почему, несмотря на пометку «срочно!» на запросе, распечатка телефонных звонков Элизы Фримен до сих пор не доставлена. В телефонной компании его долго переключали с одного роботоподобного сотрудника на другого, а потом вообще положили трубку. Повторным звонком удалось добиться лишь одного: «Извините, у нас возникли технические проблемы». Майло позвонил в офис окружного прокурора, чтобы выяснить, выписана ли повестка для банка о предоставлении справки по счетам Фримен, и ему сообщили о «возникших задержках». Лейтенант перезвонил лично зампрокурора Джону Нгуену, тот попросил не класть трубку и обещал немедленно разобраться. Майло подождал минуту и дал отбой:
  
  – Джон, похоже, сам не понимает, что происходит.
  
  – Вероятно, вся информация идет через офис шефа полиции.
  
  – И движется еле-еле, как кровь при атеросклерозе. – Стёрджис с притворным ужасом ткнул себя в область сердца, потом открыл рот пошире и откусил очередную порцию жиров животного происхождения. Сразу же проглотил, почти не жуя, и откусил еще. Вкус он вряд ли чувствовал – просто хотел успокоиться.
  
  В Сепульведе я выехал на 405-е шоссе, свернул на запад на 134-е, миновал западную оконечность Сан-Фернандо и оказался на 101-м. Там я, наконец, набрал скорость и понесся среди бархатно-коричневых пригорков и редких героических дубков, давших название району Таузенд-Оукс. Проехал через изрезанный оврагами и утыканный вполне серьезными горками Камарильо. Дальше к северу природные пейзажи вновь сменились бетонными коробками – один торговый центр за другим. Прямая, как стрела, дорога прошла через роскошные плодовые сады Окснарда и Вентуры, а за Карпинтерией слева открылся Тихий океан. Ровная синяя поверхность, вспухающая у берега пеной прибоя, успокаивала нервы. Из воды выныривали морские львы, серферы ловили волну у кромки прибоя, вдоль горизонта неспешно ползли танкеры размером с добрый микрорайон каждый… На подъезде к Санта-Барбаре океан скрылся за старинными рощами Монтесито, сразу повеяло прохладой и свежестью. Обеспокоен глобальным потеплением? Посади дерево!
  
  Наконец взгляду открылась сама Санта-Барбара и ее великолепная лагуна, ограничивающая бульвар Кабрильо с востока. По обе стороны залитого солнцем бульвара двигались потоки туристов на велосипедах и велорикшах. Сандра Стюэр жила в нескольких километрах за пирсом, западнее ночных клубов Стейт-стрит, в домике мятно-зеленого цвета на тихой тенистой улочке. На небольшом участке было три таких домика, ближе всех к улице – дом Сандры. Не сказать, чтобы сам домик так уж сильно отличался от жилища Элизы, а вот уединенностью здесь и не пахло.
  
  Сандра открыла дверь, разминая затекшую ногу. Она была босиком и держала в руке чашку с кофе. Черная льняная блузка со стоячим воротником, светло-желтые шорты, золотые серьги в виде колец и несколько золотых браслетов на руках. Ногти на ногах покрыты ярко-красным лаком, на руках – тускло-розовым. Прямые светлые волосы, прическа в стиле удлиненного каре. Как минимум на десять килограммов тяжелей Элизы, но фарфоровая кожа, голубые глаза и умелый макияж делали ее младше даже не на два года, а на добрый десяток – Сандре нельзя было дать и тридцати.
  
  Майло представился сам и представил меня. При рукопожатии Сандра задержала мою руку чуть дольше обычного, слегка проведя кончиками пальцев по тыльной стороне ладони. Кивком она пригласила нас за собой и повернулась – качнув бедром, теребя указательным пальцем прядь волос, обдав нас ароматом «Шанели номер пять». Идеальная фигура; массивные, но совсем не рыхлые бедра лишь подчеркивают тонкую талию. Будь она натурщицей во времена Рубенса, художники стояли бы в очереди под ее дверью.
  
  – Мне очень жаль… – начал Майло.
  
  – Спасибо за сочувствие. Задавайте свои вопросы; я постараюсь помочь, чем смогу. – На мгновение лицо Сандры приняло горькое выражение – впрочем, по ее сверкающим сапфировым глазам никак нельзя было сказать, что она недавно плакала. – Хотите кофе? Я как раз собиралась сделать себе еще чашку.
  
  – Если вас не затруднит.
  
  – Какие могут быть трудности? – Еще раз развернувшись, как балерина, Сандра пересекла зал по направлению к залитой солнечным светом кухне. За окнами виднелись побеги коралловой бугенвиллеи.
  
  Все в доме было пропитано ароматом французских духов. До пляжа отсюда было не близко, однако обстановка наводила на мысль о горячем песке и соленом прибое – белые холщовые покрывала на мягких креслах, столики из неярко лакированной сосны, а также расставленные тут и там ракушки, выбеленные морем коряги и крупные гальки. Расставленные со вкусом и не режущие глаз, несмотря на тесноту.
  
  – Ваш кофе.
  
  Мне досталась чашка жемчужно-серого цвета, с позолоченной картинкой – распятие и текст под ним: «Сто лет колледжу Святого Сердца». Сандра уселась на кушетке, поджав под себя ноги.
  
  – Как доехали из Лос-Анджелеса? В это время бывают пробки.
  
  – С ветерком, – ответил Майло. – Прекрасный кофе!
  
  – Я завариваю в кофейнике, молоть тоже предпочитаю сама. – Мягкая печальная улыбка. – Не умеешь сделать на высшем уровне, так лучше и не браться.
  
  – Расследование смерти вашей сестры мы обязательно проведем на высшем уровне.
  
  – Не сомневаюсь.
  
  Я повернул чашку, чтобы Майло мог рассмотреть картинку. Тот указал на нее Сандре и сообщил:
  
  – Как раз через колледж мы вас и нашли.
  
  – Неужели?
  
  – Они разместили страничку по розыску выпускников в Интернете.
  
  – Зазывали на очередную дурацкую встречу? – уточнила Сандра.
  
  – Вы не ездили?
  
  – Прошлым живут только неудачники, лейтенант. Так вам что, дали мой телефон в Святом Сердце?
  
  – Нет. Ваш бывший муж.
  
  – Старина Фрэнк… Наверняка рассказал обо мне кучу интересного?
  
  – Мы не интересовались подробностями вашего брака. А Элиза ездила на встречи выпускников?
  
  – Сильно сомневаюсь.
  
  – Но наверняка не знаете?
  
  – Если вы хотите уточнить, насколько мы с Элизой были близки, ответ – нет, не слишком-то. Однако ее смерть повергла меня в шок. Ей было больно?
  
  – Не было, – ответил Майло. – А вы с ней часто встречались?
  
  – Так редко, что практически никогда, – сказала Сандра Стюэр. – Даже когда я два с половиной года назад переехала в Калифорнию, ничего не изменилось. И дело не во мне одной, я практически сразу отправилась в Лос-Анджелес. Мы с Элизой сходили в ресторан, поболтали – очень мило, но без особой откровенности – и лицемерно договорились встречаться почаще. Элиза меня даже домой к себе не пригласила. Понятия не имею, где она жила.
  
  – А вы что, и до этого не ладили? – уточнил я.
  
  – Элиза всегда на меня злилась; мне тоже в какой-то момент надоело добиваться ее дружбы. И все же ее смерть для меня – страшный удар. Кто, по-вашему, мог так с ней поступить?
  
  – Мы не знаем, – Майло покачал головой, – поэтому и решили с вами встретиться.
  
  – Лейтенант, больше всего на свете я хотела бы сообщить вам что-то полезное. Беда в том, что мы с сестрой были друг дружке чужими с самого раннего детства.
  
  – А за что Элиза на вас злилась? – спросил я.
  
  Сначала мне показалось, что Сандра хочет уйти от ответа.
  
  – Я всегда чувствовала между нами стену. В подростковом возрасте мы уже откровенно враждовали и на дух друг друга не переносили. Когда была маленькой, я думала, что в чем-то перед ней провинилась. И только позднее поняла, что дело не в моих поступках. – Пауза. – Просто в детстве мне доставалось все лучшее. – Она еле заметно нахмурилась, ресницы ее дрогнули. – В нашей семье это означало, что меня оставляли в покое.
  
  – За родительское внимание вы и Элиза друг с дружкой не боролись, – я кивнул.
  
  – Я же сказала – прошлым живут одни неудачники, – Сандра махнула рукой.
  
  – А ваши родители…
  
  – По сути, у нас имелся один родитель – отец. Мама была никто, бледная тень, просто тряпка. Из бедной семьи, даже школу не закончила. Отец сумел ее убедить, что с его стороны взять ее в жены было невиданным благодеянием. Наверняка они поженились лишь потому, что отец заделал маме Элизу.
  
  – А он, соответственно, из хорошей семьи?
  
  – Из высокообразованной. Его отец был профессором физики в Университете Джонса Хопкинса, мать преподавала игру на скрипке. На маму это произвело впечатление. – Нервный смешок. – Она умерла, когда мне было три. В основном я помню ее за работой по дому – стоит на коленях и оттирает что-то, как прислуга. В каком-то смысле она и была прислугой, мы больше никого не нанимали.
  
  – А после ее смерти начались проблемы, – сказал я.
  
  Сандра сжала губы.
  
  – На что это вы намекаете?
  
  – На родительское внимание, которого хотелось бы избежать.
  
  Чашка в руках Сандры затряслась. Она сжала ее обеими руками, пока дрожь не унялась, потом провела пальцем по браслету изнутри.
  
  – Я долго ходила к психоаналитику и теперь способна говорить на эту тему. Но при чем здесь смерть Элизы?
  
  – Нам нужна любая информация, которая позволит лучше понять ее внутренний мир.
  
  Сандра снова потеребила волосы, взяла в руки большую раковину, погладила, положила на место.
  
  – Отец был просто монстром. Он лишил Элизу детства, и в результате мы так и не смогли полюбить друг друга, как положено сестрам. Самое печальное, что мы очень похожи. Мы обожали одну и ту же музыку, одни и те же предметы в школе, обе закончили педагогический факультет. Правда, работать учителем мне не потребовалось… Мы были бы неразлейвода, если б не этот сраный урод!
  
  Сандра шарахнула чашкой по столику. Кофе выплеснулся наружу, дерево загудело. Она уставилась на кофейное пятно, как будто впервые в жизни увидала нечто подобное.
  
  – Он приставал к ней, но не ко мне. И Элиза наверняка считала меня виноватой. Но я-то тут была при чем? Если б только она пожаловалась вслух, может, мы как-то смогли бы выговориться и наладить отношения…
  
  – Приставал – в физическом значении слова? – вмешался Майло.
  
  – В физическом – не то слово, – отрезала Сандра Стюэр. – Сексуальные домогательства в самом что ни на есть прямом смысле. Регулярные, как по распорядку, вечерние визиты в спальню к Элизе. Да по нему часы можно было проверять! Одиннадцать двадцать – и раздается мерзкое шарканье его шлепанцев по ковру. Как змея ползет. Мне этот звук до сих пор чудится в кошмарах.
  
  – У вас была общая спальня? – спросил Майло.
  
  Сандра отрицательно затрясла головой:
  
  – Наши спальни были через стенку, но я слышала его шаги, слышала, как тряслась кровать, – да не только слышала, чувствовала, моя кровать была сразу за стеной. Потом все затихало, и в тишине я слышала, как всхлипывала Элиза. Я все слышала. И ничего не могла сделать, только лежала в постели и в ужасе ждала – вот сейчас он войдет ко мне и начнет трясти мою кровать. Но он никогда не заходил, и я стала меньше бояться. Зато стала думать, что дело – во мне, в том, что Элиза стройная и красивая, а я фигурой больше похожа на плюшевого медвежонка…
  
  Сандра замолчала, затем взяла чашку и отнесла ее на кухню. Достала из холодильника банку лимонада, вскрыла ее и вернулась на место.
  
  – Смешать бы с водкой… да только я бросила пить. Не то чтобы с этим были проблемы, ничего такого, я всегда знала, когда остановиться. Просто, переехав сюда, я решила заняться своим здоровьем. Йога, медитации, прогулки по пляжу… Курить вот бросила. Набрала семь кило, зато задыхаться перестала.
  
  – Ваш отец был директором школы, – сказал я. – Как вы думаете, приставал ли он к своим ученицам?
  
  – Да наверняка! Столько школьниц вокруг, бери – не хочу. Он в школе сорок лет директорствовал; думаете, ни разу не воспользовался возможностью? Вот только сколько веревочка ни вейся, а конец будет. Вы ведь наверняка знаете?
  
  – С ним что-то случилось?
  
  – Так вы не знаете… – удивилась Сандра. – Он получил пулю в затылок девять лет назад.
  
  – Кто это сделал? – вмешался Майло.
  
  – Неустановленные лица, – злорадно ответила она. – Полиция решила, что было ограбление, но я думаю, это кто-то из оскорбленных отцов или братьев с ним поквитался. Или даже одна из девочек подросла и решила отомстить.
  
  – Например, ваша сестра.
  
  – Элиза? Да хотя бы. Я, правда, не слышала, чтобы она в то время была в Балтиморе, но мало ли…
  
  – Он все еще директорствовал?
  
  – Год как ушел на пенсию. Его нашли на тротуаре в двух кварталах от дома. Карманы вывернуты наизнанку, бумажника нет, в башке – дыра. Чего-чего, а грабежей в округе хватало, эта часть Западного Балтимора сильно изменилась с тех пор, как он вырос. Отец был там чуть ли не последним из белых, но от вечерних прогулок так и не отказался. Не желал признавать, что все изменилось. Или игнорировал перемены, как последний болван.
  
  – А как Элиза отреагировала на его смерть?
  
  – Мы ничего с ней не обсуждали, просто подписали бумаги на кремацию. Хотелось бы верить, что в душе – в какой-то ее части – Элиза была рада. Не знаю только, позволяла ли она себе осознать эту радость.
  
  – В какой-то части души?
  
  – В какой-то другой части, наверное, было и горе. Иной раз даже мне бывает грустно, что он умер, как бы нелепо это ни звучало. Он пятнадцать лет готовил для меня завтрак. Расчесывал волосы, пока мне не исполнилось одиннадцать. Все, кого я знала, называли его прекрасным отцом и учителем.
  
  – Вы вообще ни разу не обсуждали его смерть с Элизой? – спросил Майло.
  
  – Словом не перемолвились. В завещании он просил похоронить его рядом с мамой. А я велела одному из мойщиков посуды из «У Фрэнка» высыпать прах в Чесапикский залив. Прямо на задворках ресторана, мы как раз там мусорные баки держали. Еще кофе?
  
  Пока мы допивали кофе, Сандра ненадолго отлучилась и вернулась с пожелтевшей газетной вырезкой в прозрачном пластиковом конверте. Заголовок гласил: «Убит бывший директор школы». Майло попросил разрешения сделать копию.
  
  – Думаете, между этим и смертью Элизы есть связь? Не могу себе представить.
  
  – Скорее всего, вы правы, мадам Стюэр, но два убийства в одной семье случаются не так часто.
  
  – Проклятие Фрименов? – Сандра усмехнулась. – Вообще-то, когда вы позвонили вчера вечером и рассказали про Элизу, я о чем-то таком и подумала. Что над нашей семьей тяготеет рок, и теперь – моя очередь. А проснувшись утром, решила, что все это – чушь собачья, что день прекрасен, наслаждайся жизнью… Знаете, не надо ничего копировать, забирайте себе. Понятия не имею, зачем я вообще ее хранила.
  
  – Ваш рассказ об отце, – заметил я, – объясняет, почему Элиза была склонна, скажем так, к рискованным решениям.
  
  – В каком смысле?
  
  – Например, она регулярно вдрызг напивалась.
  
  Сандра Стюэр вытаращила глаза.
  
  – Вы серьезно?
  
  – Совершенно.
  
  – Ну и ну… – Она покачала головой. – Я-то всегда думала, что Элиза – сама умеренность. Как только она достигла возраста, когда можно покупать алкоголь, все, что я от нее слышала, – многословные лекции о том, что я должна знать меру. Мы обе учились в Святом Сердце, она была на старших курсах, а я только поступила. Ну, и сразу ударилась в вечеринки.
  
  – Вы часто виделись в колледже?
  
  – Уже тогда – довольно редко. Колледж небольшой, но нам как-то удавалось избегать друг друга. А чем она напивалась?
  
  – Водкой.
  
  – Как интересно, – заметила Сандра. – И здесь совпадение. – Она отпила глоток лимонада. – Хотя это как раз объяснимо. Элиза постоянно повторяла в своих проповедях: «Сандра, если уж у тебя недостаточно мозгов, чтобы не пить вообще, пей только водку. От нее нет запаха, и никто не догадается, какая ты идиотка».
  
  – Встречаться вы толком не встречались, но время для проповедей она находила? – уточнил я.
  
  – Вот именно! Я и удовольствие от студенческой жизни начала по-настоящему получать только в последние два года, когда она уже выпустилась. А какие у нее еще были рискованные решения?
  
  – При вскрытии обнаружены следы опиатов, – ответил Майло.
  
  – Это… героин?
  
  – Или что-то подобное.
  
  – Не могу поверить!
  
  – Люди меняются, – заметил Майло.
  
  – Меняются, да, но не в такой же степени! – не согласилась Сандра. – Я всю жизнь считала, что у нее-то мозги на месте… Сейчас выяснится, что вы можете порассказать еще о чем-то таком, чего я никогда не подозревала в собственной сестре!
  
  – Вы жили рядом с Пимлико, – продолжил Майло. – Не замечали, чтобы Элиза играла в лошадки?
  
  – Она играла на скачках? – поразилась Сандра. – Такое чувство, что вы говорите о ком-то другом. Ни разу не видела, чтобы она делала ставки на тотализаторе, а я-то как раз в Пимлико время от времени забредала… Слушайте, она была умница. Окончила Святое Сердце с отличием, получила стипендию, чтобы учиться на магистра в Хопкинсе. Это я была раздолбайка, еле-еле сдавшая выпускные в колледже. Ну, у меня была причина, я в то время вовсю крутила роман с Фрэнком… Так, значит, она играла на скачках?
  
  – Мы не знаем, но она определенно играла в блек-джек в Рино.
  
  – Тогда это – наследственность. Отец поигрывал в Пимлико. Не по-крупному, а так, оставлял за раз долларов двадцать-тридцать, он называл это «траты на развлечение». Хотя вообще-то скряга был еще тот… И часто Элиза ездила в Рино?
  
  – Точно известно про один раз, – ответил Майло. – Она была там со своим дружком по имени Сэл Фиделла.
  
  – Имя как у мафиозо.
  
  – Всего лишь безработный коммивояжер. Они с Элизой сорвали банк в пять тысяч и всё спустили в тот же вечер.
  
  – Яблочко от яблони, – сказала Сандра с печальной улыбкой. – Надеюсь, хоть эта семейная традиция на меня не распространится.
  
  – Расскажите нам еще об Элизе, – попросил я.
  
  – Ну… она любила приврать.
  
  – О чем?
  
  – Да о чем угодно. У меня была теория, что и это из-за отца. Лет с двенадцати сестра научилась притворяться больной – каким угодно образом, лишь бы отделаться от его ночных визитов. Совала пальцы в горло, чтобы вырвало, грела градусник, натирала кожу наждаком, чтобы имитировать сыпь, жаловалась на болезненные менструации. Но она врала и без видимой необходимости. Отец даст ей с собой бутерброды в школу, она к ним и не притронется, а ему говорит: «Спасибо, очень вкусно». Или наоборот – съест все до последней крошки, а вернувшись домой, рассказывает, что потеряла сверток и чуть не умерла с голоду. Думаю, ей нужно было почувствовать, что именно она управляет происходящим. Делала ему всякие мелкие пакости – спрячет шлепанцы или переложит очки в такое место, где он посмотрит в последнюю очередь. Как-то среди ночи я видела в окно, как она выпускает ему воздух из шины.
  
  – Сколько ей тогда было?
  
  – Лет пятнадцать.
  
  – Вы рассказали ей о том, что видели в окно?
  
  – Нет, конечно. Чтобы она считала меня шпионкой?
  
  – А кроме отца она кого-нибудь обманывала?
  
  – Еще бы! Постоянно списывала; как-то раз сперла прошлогодние контрольные с ответами и потом торговала ими. Я случайно узнала – подслушала, как один мальчик, купивший контрольную, хвалился перед друзьями. В тот день я залезла к Элизе в шкаф и нашла там под одеждой пачку купюр, на вид – целое состояние. Но она ни разу не попалась – окончила школу с отличием и блестящей характеристикой.
  
  – Отец не догадывался, кто ему пакостит?
  
  – И не подозревал. От Элизы он никогда не ждал ничего плохого. Всегда предпочитал ее мне!
  
  – Не очень-то ей с этим повезло, – сказал я.
  
  Сандра Стюэр повернулась ко мне; в ее глазах стояли слезы.
  
  – Повезло, не повезло, хорошо, плохо – не всякий раз разберешь, что и как… Так вы точно знаете, что ей не было больно?
  
  Дальнейшие расспросы ни к чему не привели, и мы уже собирались уходить, когда раздался негромкий стук в дверь.
  
  – Входи, милый, не заперто! – крикнула Сандра.
  
  Вошедшему было лет двадцать пять, симпатичный парень явно азиатского происхождения, с дорогой игольчатой прической. На нем была белая шелковая рубашка в синюю полоску от известного дизайнера, ярко-синие льняные брюки, туфли ручной работы на босу ногу и «Ролекс» из розового золота. Сандра поднялась ему навстречу, взяла за руку и легко поцеловала в губы.
  
  – Ты вовремя, мы как раз закончили.
  
  Майло протянул руку и представился.
  
  – Уилл Фам, – назвал свое имя вошедший.
  
  – Доктор Уилл Фам, старший интерн отделения ревматологии в клинике «Коттедж», – уточнила Сандра Стюэр.
  
  Фам неуверенно поскреб пол носком туфли.
  
  – Да ладно тебе, Сэнди…
  
  – Уилл отдежурил трое суток подряд, и наконец у него выходной. Надеюсь, вы не против, если я пойду собираться?
  
  – Спасибо за помощь, мадам Стюэр, – поблагодарил Майло. – Если вспомните еще что-то, дайте нам знать.
  
  – Конечно, – кивнула ему Сандра и сказала, обращаясь к Фаму: – Скорее всего, Элизе не было больно.
  
  – Слава богу, – откликнулся тот.
  
  – Дорогой, я все-таки думаю насчет «Сан-Исидро», их новый повар – это нечто! – донеслось из-за закрывающейся двери.
  Глава 17
  
  Майло быстро просмотрел вырезку из газеты, повествующую об убийстве Сайруса Фримена, и засунул ее обратно в конверт.
  
  – Ничего сверх того, что рассказала Сандра.
  
  Конверт полетел на заднее сиденье. Лейтенант глянул на часы.
  
  – Четыре часа в дороге ради встречи с Сестрой, Которая Ничего Не Знала.
  
  – Ничего не знала, однако рассказала много важного, – не согласился я.
  
  – Что Элиза могла пристрелить папочку? Не исключено, Алекс, но я не испытываю желания в этом копаться.
  
  – Я о том, что Элиза научилась врать с раннего детства – для нее это было вопросом выживания. Имитировать плохое самочувствие, чтобы избежать насилия, – сама по себе стратегия неплохая, но бесследно такая привычка не проходит. Этим можно объяснить и хроническую депрессию, и попойки, и секс как механизм контроля, и связь с жуликом Фиделлой. И, естественно, основанные на сексе планы шантажа. Однако по-настоящему меня заинтересовала история с торговлей контрольными. В Академии ей этот опыт мог пригодиться.
  
  Движение в районе пляжа было довольно спокойное, зато на Стейт-стрит мы надолго застряли на светофоре. Здесь было еще больше туристов, свои мольберты расставили уличные художники, на травке с недовольным видом валялись несколько бездомных.
  
  – Она могла приторговывать экзаменами, – задумчиво произнес Майло, – а потом выдаивать из клиентов дополнительные денежки, угрожая об этом рассказать.
  
  – И, как известно, неудачный выбор клиента в такой схеме может быть исключительно вреден для здоровья.
  
  – Отличные новости! Стану я копаться в ее прошлом или нет, мимо этой проклятой Академии все равно никак не пройти. – Майло закрыл глаза и откинул голову на подголовник. – И самый простой способ выяснить, не гребла ли она случайно бабки лопатой, – банковские выписки!
  
  Последовала серия телефонных звонков, и Стёрджис наконец довольно улыбнулся.
  
  – Выписки отправлены к нам, телефонные звонки уже у меня на столе. А вот прикинь. Элиза изменяла Сэлу с молодым парнишкой, Сандра бросила мужа ради молодого парнишки – этим они символически отвергли своего папашу?
  
  – Все может быть, – согласился я. – Или они просто предпочитают тех, кто помоложе.
  
  – Так я завел себе приятеля с диссертацией, чтобы слышать подобные банальности?
  
  Мы добрались до кабинета Майло в полчетвертого. Рядом с компьютером на столе высилась груда бумаг. Майло принялся копаться в ней, сминая и отбрасывая один за другим документы внутренней переписки полицейского управления на разных уровнях – весь тот мусор, за написание которого исправно платят налогоплательщики. В самом низу стопки обнаружились восемнадцать месяцев банковской истории Элизы Фримен и два месяца ее телефонных звонков. Майло произнес: «Ого-го!», кинув лишь один взгляд на выписки. На счету обнаружилось девяносто с лишним тысяч, восемьдесят из которых было внесено вкладами по пять тысяч, сделанными без особой регулярности в течение последних трех лет.
  
  – Состоянием это не назвать, но для учителя, зарабатывающего тридцатку в год, – неплохо, – отметил Майло. – Интересно, что же такое можно купить в Академии за пять тысяч?
  
  Он взялся за звонки и начал подчеркивать номера разноцветными фломастерами. Желтый, розовый, розовый, розовый, желтый. Вскоре распечатка стала напоминать психоделическую зебру. Тридцать две желтые полоски – Сэл Фиделла, код района 818, семнадцать розовых – кто-то с кодом 626, остальное – малоинтересно.
  
  – Пасадена, – протянул Майло. Набрал номер; некоторое время слушал, округлив глаза, потом повесил трубку. – Лаборатория какой-то там химической инженерии в Калифорнийском технологическом[10]. Извините, никого нет на месте – надо полагать, взрывают очередную адскую машину, – оставьте сообщение после гудка и все такое.
  
  – Не то чтобы я верил в портрет типичного ученого, – заметил я, – но тот парнишка у Элизы таскал в кармане карандаши.
  
  – Наш не-совсем-вундеркинд… – Майло открыл сайт Калтеха, добрался до кафедры химической инженерии. Списка студентов не было, однако еще через пару кликов обнаружился отчет о том, как два месяца назад аспиранты докладывали о состоянии своих диссертаций. Пять человек без фотографий, только имена. Элен Чой, Владимир Бобровский, Тремэйн Фрэнк, Митчелл Ямагучи, Арлен Арабян.
  
  – Мой обширный опыт детективной работы подсказывает, что мисс Чой вряд ли недавно предприняла операцию по смене пола, – заключил Майло. – Как и мистер Ямагучи – по смене цвета кожи и разреза глаз. Поэтому предлагаю подсократить список и посмотреть, не найдется ли чего в «Фейсбуке».
  
  Найти всех троих не заняло у Майло и минуты.
  
  – Гении они там или нет, но, похоже, как и все, нуждаются в пятнадцати наносекундах славы.
  
  Арлену Арабяну было под сорок; набриолиненные волосы и раввинского типа борода, уже начинающая седеть. Бритоголовый Владимир Бобровский телосложением напоминал штангиста-тяжеловеса – впрочем, согласно его страничке, таковым он и был в свободное время.
  
  Тремэйн Л. Фрэнк оказался молодым, стройным и по-своему привлекательным – для тех, кому нравятся наивно-анемичные молодые люди. Прядь жидких каштановых волос диагональю падала на лицо, наполовину скрывая безупречной формы бровь.
  
  – Пришлось покраситься, а то серферы не признавали за своего. – Майло поискал Фрэнка в «Гугле», обнаружил его имя в газете Виндзорской академии за прошлый год и выразительно сжал кулак. Выпускник Академии Трей Фрэнк рассказал, что, закончив с отличием Гарвард – всего за три года, – он получил место в аспирантуре Калтеха по химинженерии и вновь с радостью увидит солнце Южной Калифорнии. Конечно, ему будет не хватать дружественной гарвардской атмосферы и кое-кого из преподавателей, в первую очередь профессора Фельдхайма, истинного светоча эрудиции, бесконечного терпения которого не поколебали даже упорные попытки Трея убедить его в том, что прикладная наука имеет свои плюсы в сравнении с абстрактным теоретизированием.
  
  – Согласен на все сто, – подтвердил Майло. – В слове «абстрактный» мне всегда слышалось что-то неприличное, не буду говорить, что именно.
  
  Он подключился к базе данных полицейского департамента, ввел служебный пароль и принялся изучать, что у них есть на Трея Фрэнка. Ничего особо предосудительного не обнаружилось – несколько штрафов за неправильную парковку, один – за превышение скорости пару лет назад. Двадцать два года, метр восемьдесят, шестьдесят девять килограммов, волосы светлые, глаза голубые.
  
  – Сначала покрасил в каштановый, потом опять отбелил, – прокомментировал Майло. – Готовая строчка для резюме – «не боюсь перемен».
  
  – Обрати внимание на адрес, – сказал я. – Съемная квартира на юге Брентвуда.
  
  – Не самый дорогой район, – согласился Майло, – зато близко к Академии. Наверное, Фрэнк был из тех ребятишек посмышленей, с которых не берут полную плату за обучение. Когда Элиза пришла в Академию четыре года назад, он как раз учился в выпускном классе. Как ты сказал, может, она предпочитает парней помоложе – значительно моложе, – и индивидуальные занятия продолжились на следующем уровне?
  
  – Парень вроде бы не из тех, кто нуждается в индивидуальных занятиях.
  
  – По математике и физике – согласен с тобой, Алекс. Но Элиза-то преподавала английский. Я хочу лично взглянуть на этого гения, и пошли они к чертям с «никаких отклонений от правил заполнения досье».
  
  Со своего личного мобильника Майло позвонил знакомому в телефонной компании и записал на бумажку номер телефона, установленного по брентвудскому адресу. Набрал номер; трубку никто не взял, автоответчика тоже не оказалось.
  
  – Да и хрен с ним, Брентвуд недалеко, – Майло махнул рукой. – Как у нас с бензином?
  
  – Есть немного, – ответил я. – Надеюсь, доедем без абстракций.
  * * *
  
  Массивное многоквартирное здание в паре кварталов от границы с Уилширом, не слишком ухоженные балконы, почти на каждом – по спутниковой тарелке. Дверь с домофоном. Майло нажал на кнопку рядом с табличкой «Дж. Фрэнк», но никто не ответил. Мы уже думали уходить, когда дверь открылась, и из подъезда вышла полная женщина с короткой седой прической и черным французским бульдогом на поводке. Бульдог как две капли воды был похож на Спайка, непоседливого предшественника Бланш, и я непроизвольно улыбнулся. Женщина заметила это и тоже улыбнулась – спокойно и безмятежно, как будто внимание к собаке было ей не в новинку. Как, впрочем, и самому бульдогу, который остановился, неподвижно глядя вперед, – просто чемпион на выставке.
  
  – Нахлынули воспоминания? – спросил меня Майло.
  
  – Прошу прощения? – приняла вопрос на свой счет женщина.
  
  – У моего друга был раньше точно такой же.
  
  – Ведь правда, лучше собаки не найти?
  
  – Они почти как люди, – подтвердил я. – Давно он у вас?
  
  – Три года, только что перестал набирать вес.
  
  – Дайте угадать… килограммов двенадцать?
  
  – В самую точку! Ничего, если я спрошу: сколько ваш прожил?
  
  – Не знаю наверняка; мы подобрали его уже в возрасте. Думаю, лет двенадцать или тринадцать.
  
  – Тринадцать было бы неплохо… Правда, я слышала, некоторые живут и дольше.
  
  – А как зовут вашего?
  
  – Херби.
  
  – Привет, Херби! – Я нагнулся и погладил широкий шишковатый лоб. Херби возбужденно задышал, затем вновь застыл в выставочной позе.
  
  – А вы случайно не знаете молодого человека, который здесь живет? – спросил женщину Майло. – Его имя – Трей Фрэнк.
  
  Женщина насторожилась было, но лейтенант показал ей удостоверение.
  
  – Полиция?.. Трей – хороший мальчик.
  
  – Он ничего не натворил, мадам. Нам просто нужна информация.
  
  – Он – свидетель преступления?
  
  – Не исключено.
  
  – Ничего себе! – воскликнула женщина. – Только ведь Трей здесь больше не живет. Он уехал учиться в Гарвард несколько лет назад, не знаю, закончил ли уже…
  
  – А кто здесь живет?
  
  – Его родители. Джун – медицинская сестра, а Джозеф – ученый или что-то в этом роде. Немного себе на уме, но в общем-то очень приятные люди. Оба работают допоздна.
  
  Херби шумно выдохнул, задрожал брылами и потянул поводок.
  
  – Полагает, что пора бы и на прогулку, так что – до свиданья, – сказал женщина.
  
  Херби повел ее по направлению к Уилширу. Бодрая походка пса сигнализировала миру, что жизнь удалась.
  
  – Ехать в Пасадену в час пик – идея так себе, – начал прикидывать Майло. – Давай-ка, чтобы не терять даром время, вернемся в участок, а потом – в Сан-Фернандо. Нет смысла гоняться за хорошим мальчиком, если Дорис видела не его.
  
  В участке Майло вставил в альбом фото Трея Фрэнка и еще нескольких похожих на него молодых людей, а затем я решил рискнуть и поехал в Ван-Найс через Беверли-Глен. Пробка на бульваре Сансет простиралась до самого горизонта. Майло посоветовал:
  
  – Поезжай лучше домой. Я возьму свою машину и продолжу один.
  
  – В этом нет необходимости.
  
  – В тебе проснулся филантроп?
  
  – Во мне проснулось любопытство.
  
  Я позвонил Робин и сказал, чтобы она ужинала без меня, – я, вероятно, задержусь в Калтехе.
  
  – У тебя и так полно дипломов, – запротестовала она.
  
  – Во мне проснулся интерес к химической инженерии.
  
  – Только попробуй химичить за моей спиной!
  
  – Да я больше хотел по инженерной части…
  
  – Наводить мосты – только с моего разрешения, а подбивать клинья даже и не пытайся!
  
  К «Толстяку» я подъехал уже после шести. Не меньше половины стульев у стойки были заняты, то же самое – со столиками. И все так же пахло кипящим маслом. Дорис расставляла тарелки с чем-то жареным перед жизнерадостными молодыми мексиканцами.
  
  – Извините, ребята, сейчас мне не до вас.
  
  Мы постояли рядом, дожидаясь, пока Дорис закончит. Когда она отправилась на кухню, мы пошли следом.
  
  – И вообще, я все рассказала.
  
  – Нам нужно всего пару секунд. Один взгляд на фото – и мы уходим.
  
  – За третью секунду с вас уже чаевые!
  
  Майло раскрыл альбом. Дорис ткнула коротким ногтем в физиономию Фрэнка.
  
  – Вот этот. Теперь довольны?
  
  – Очень. Чаевые – за мной. – Майло полез в карман.
  
  – Обидеть меня хотите? – возмутилась Дорис. Потом рассмеялась и легонько ткнула Стёрджиса в плечо: – Вообще-то, ребята, я на вас и не сердилась, просто такой уж у меня характер. И что, парнишка оказался опасным преступником?
  
  – Пока еще нет.
  
  – Но может оказаться?
  
  – Пока еще не может, Дорис.
  
  – Секретничаете… – она усмехнулась. – Ладно, когда раскроете свое преступление, приходите снова. Вы рассказываете все леденящие душу подробности, а ланч – за мной. – Еще один тычок в плечо Майло. – Чаевые, впрочем, не отменяются.
  Глава 18
  
  Я вырулил на шоссе, а Майло снова взялся за телефон. Официально рабочий день в Калтехе уже закончился, но мой друг решил еще раз попытать счастья на кафедре химической инженерии. И снова автоответчик.
  
  – Ну, точно – взрывают, – пробурчал Майло.
  
  В транспортной полиции сообщили, что права Фрэнка зарегистрированы на адрес в двух кварталах от Калтеха. Через три четверти часа мы подъехали к зданию причудливой планировки на шесть квартир. Хотя участок украшали две цветущие магнолии, улучшить общее впечатление они не смогли. Покосившаяся стойка для велосипедов у входа была пуста, если не считать одиноко болтающейся цепи.
  
  В полутемном холле отчетливо пахло студенческим общежитием; там обнаружились и велосипеды, загромождавшие проход. Потрескавшиеся и исцарапанные стены, ковер, местами продранный до основы, за фанерными дверями квартир гремел хип-хоп. К одной из стен были приклеены сотни мелких монеток. Кривая надпись черным фломастером гласила: «На черный день!»
  
  За дверью Трея Фрэнка музыки не звучало. Никто не отозвался и на стук. Майло нацарапал на обороте визитки просьбу позвонить при первой возможности и засунул карточку между дверью и косяком.
  
  – Поехали чем-нибудь перекусим, а потом еще раз попробуем. Я знаю одно рыбное заведение в центре Пасадены, у них там чуть ли не настоящий английский паб. В дартс тебя сделаю.
  
  Через пять минут – я уже подъезжал к бульвару Колорадо – мобильник Стёрджиса исполнил фугу Баха.
  
  – Мистер Фрэнк, спасибо за звонок. Мы хотели бы побеседовать с вами об Элизе Фримен… Так вы ничего не слышали? Как ни прискорбно сообщать, она мертва… Нет, не естественным образом… Мы пока не уверены… Да, большое спасибо, мистер Фрэнк… Да, разумеется, Трей… Нет, Трей, мы будем с минуты на минуту… Разворачивайся, визит к доктору Марлину придется отложить. Фрэнк был у соседа, мы разминулись на несколько минут. Судя по голосу, парнишка как парнишка, на известие об Элизе отреагировал ровно так же, как и любой на его месте. С другой стороны, он втихаря встречался с Элизой, хотя официально она была с Фиделлой, и цвет волос меняет так же часто, как я – рубашки. Так что здесь может скрываться что-то посерьезней «любви все возрасты покорны».
  
  – Многогранная личность, – отметил я. – Таких и берут в Гарвард.
  
  – Еще бы. Его Непогрешимость – живой пример.
  
  Мы уже подъехали к дому Фрэнка, когда фуга заиграла снова.
  
  – Стёрджис… Да, доктор Джерниган, что у вас слышно?.. Нет, еще не знаю… Может быть… Ну да, я согласен, спорить не с чем, приходится играть теми картами, которые раздали… Очень быстро, с чего я буду жаловаться… Хорошо… Да, звучит разумно… Нет, не слышал; спасибо, что сообщили… Разумеется, никому не скажу ни слова.
  
  Майло дал отбой и поцокал зубами, прежде чем заговорить.
  
  – Неустановленный опиат в крови Фримен оказался медицинского происхождения, оксикодон. Скорее всего, он попал к ней в желудок в жидком виде, поскольку остатков таблеток не обнаружено. Для передозировки одного его не хватило бы, но в комбинации с тем количеством алкоголя, которое нашли в ее крови, риск остановки сердца был очень велик.
  
  – Кто-то воспользовался тем, что она набралась. Потому и жидкая форма – легче подмешать к спиртному.
  
  – Джерниган позвонила, чтобы еще раз уточнить у меня, не было ли среди изъятого при обыске оксикодона или пустых упаковок. Я подтвердил, что не было. Она сказала, что тогда это полностью исключает версию самоубийства или несчастного случая, о чем она и напишет в рапорте.
  
  – А о чем никому ни слова?
  
  – О том, что она мне звонила. Вчера в лабораторию пришло Распоряжение Сверху не распространять информацию о деле Фримен помимо официальных каналов. Но Джерниган очень удивилась, что я ей не перезваниваю, поэтому пошла на риск.
  
  – Хорошо, когда среди коронеров есть приятели!
  
  – Угу. Где бы мне еще хоть одного взять…
  
  Трей Фрэнк полулежал на раскладной кровати в единственной комнате своего непритязательного жилища. По левую руку от него валялись футляр для контактных линз и бутылочка с глазными каплями. Большие круглые глаза, влажные от только что закапанных капель, серо-голубые с золотой искрой. На грязной стене напротив кровати – единственное, что в этой комнате сошло бы за украшение: неаккуратно приклеенный черный плакат с одной-единственной надписью белыми буквами, обведенными по краям электрически-голубой каймой: БОСТОНСКОЕ ЦИФРОВОЕ ОБЛАКО.
  
  – Рок-группа? – кивнул Майло в сторону плаката.
  
  – Художественная выставка, – возразил Трей. – Это моя университетская подруга, Эллисон Бирнбаум.
  
  – Из Гарварда?
  
  – Ага, есть такой университет. – Фрэнк покачал головой. – Все еще не могу поверить в то, что вы рассказали.
  
  – Откуда вы знаете Элизу?
  
  – Делал для нее кое-какую работу. Черт, вот ведь ужас-то…
  
  – Когда вы в последний раз с ней разговаривали?
  
  – По телефону, пару недель назад.
  
  Так оно и было согласно распечаткам.
  
  – По какому-нибудь определенному поводу?
  
  – Элиза звонила узнать, как идут дела.
  
  У Фрэнка была странная манера говорить: слова уже можно было прочитать по губам, а звук появлялся словно с миллисекундной задержкой.
  
  – Какие дела?
  
  – Работа. – Парень потер кулаком глаз, потом погладил заросший редкой белой щетиной подбородок. На нем была огромная голубая футболка с гербом Йельского университета, серые тренировочные штаны, резиновые шлепанцы. Волосы были длинней, чем на фотографии с водительского удостоверения – до плеч, коричневые с медным оттенком, осветленные на кончиках. Гладкие, безволосые и безвольные руки. Узкие, покатые плечи. Обкусанные ногти.
  
  Помимо кровати в комнате стояли ярко-зеленое кресло и полуразвалившийся комод. На комоде – электроплитка, какие-то объедки, банки с «Пепси» и из-под «Пепси», пакет сырных чипсов, книжки, тетради. В одном из углов комнаты – ком грязной одежды. На полу – ноутбук и принтер. Майло некоторое время изучал сомнительного происхождения пятно на кресле и, очевидно, решил, что лучше постоять.
  
  – А что за работу вы для нее делали?
  
  – Вел частные уроки, когда у нее было слишком много учеников.
  
  – Она сама вам платила или просто рекомендовала ученикам обратиться к вам?
  
  – Это был ее бизнес. Я получал половину почасовой оплаты, которую она брала с учеников.
  
  – Ее бизнес процветал настолько, что сама она не справлялась?
  
  – Месяц на месяц не приходился, – ответил Фрэнк. – Но в принципе – так.
  
  – А вам она уроки не давала? Когда вы еще учились в школе?
  
  Он изумленно моргнул.
  
  – Нет, конечно.
  
  В его голосе прозвучал упрек – дескать, как вам такое в голову пришло?
  
  – Готовы были сдавать свой SAT без посторонней помощи?
  
  – Подумаешь, какой-то SAT, – Фрэнк пожал плечами.
  
  – И по каким предметам вы репетиторствовали, Трей?
  
  – Да по каким угодно.
  
  – И английский, и физика с математикой?
  
  – Ну да.
  
  – А Элиза вела только историю и английский?
  
  – Она брала и обычную математику, но ничем серьезней предпочитала не заниматься.
  
  – То есть анализ, стереометрия, всякие факультативы достаются вам?
  
  – Доставались, – подчеркнул Фрэнк. – Я больше не веду уроков.
  
  – Слишком заняты?
  
  – У меня – исследовательская ставка на кафедре; этого хватает на жилье, пищу и чтобы платить за аспирантуру. – Фрэнк обвел взглядом комнату.
  
  – Это общежитие?
  
  – Официально – нет; дом принадлежит выпускнику Калтеха, и он дает студентам значительную скидку. Вы так и не сказали, что случилось с Элизой!
  
  – Она мертва, и давайте пока не углубляться в подробности. Расскажите, как вы познакомились.
  
  – Почему об этом нужно рассказывать?
  
  – Потому что я об этом спрашиваю.
  
  Фрэнк уставился на Майло.
  
  – Простите, это я никак в себя не приду.
  
  – Просто вы были хорошо знакомы с Элизой.
  
  – Да, она мне очень помогла с деньгами от репетиторства.
  
  – Когда это началось?
  
  – В выпускном классе. Она знала, что мне нужны деньги.
  
  – И вы были готовы для такой работы?
  
  – С ее точки зрения – вполне, – Фрэнк снова пожал плечами.
  
  – Заниматься с одноклассниками за деньги – вас это не напрягало?
  
  – Они были достаточно умны и понимали: я реально им помогал.
  
  – Зачем же умным дополнительные занятия?
  
  В улыбке Фрэнка явственно читалось: «Да где вам понять?»
  
  Майло уточнил:
  
  – Достаточно умные – это еще не гении?
  
  – В таком заведении, как Академия, семьсот сорок баллов по SAT ничего не значат; вот если поднять результат хотя бы до семисот восьмидесяти…
  
  – И сколько умные ученики были готовы платить?
  
  – Не они, а их родители. Плата – сто долларов в час, тысяча вперед в качестве залога. Как я уже сказал, моих было пятьдесят процентов.
  
  – И сколько клиентов в неделю вам доставалось от Элизы?
  
  – В лучшие времена я репетиторствовал по пятнадцать часов в неделю… Черт, не могу поверить, что Элиза мертва. – Фрэнк поднял глаза к потолку, и я вслед за ним. Штукатурка была покрыта грязными пятнами, как будто в нее бился давно не мытой головой какой-то великан.
  
  – Семьсот пятьдесят баксов в неделю, – Майло присвистнул.
  
  – Я пахал, как вол, за каждый цент, лейтенант.
  
  – А теперь вам не до того?
  
  – Мне нужно работать над диссертацией. – Фрэнк откинул с лица прядь волос.
  
  – Какая у вас тема?
  
  – Оборудование для реакций каталитического типа.
  
  – Каталитического типа, – повторил Стёрджис. – О чем-то таком на днях было по телевизору…
  
  Фрэнк не снизошел до ответа. Майло придвинулся к нему чуть ближе.
  
  – Интересуетесь красящими веществами?
  
  – Прошу прощения?
  
  – Я вижу, вы красите волосы.
  
  – Хоть какое-то развлечение, – помедлив, ответил парень.
  
  – Попробуйте татуировку. Каталитическую, – предложил Майло.
  
  Фрэнк неохотно улыбнулся.
  
  – Пока не очень хочется, лейтенант.
  
  – Кроме вас, на Элизу работали другие репетиторы?
  
  – Только я.
  
  – И она никого не наняла, пока вы были в Гарварде?
  
  – Нет. Но я много репетиторствовал, когда приезжал на каникулы. Всяко лучше, чем гамбургеры жарить.
  
  – Гамбургеры – с вашими-то талантами? Не представляю, – Майло покачал головой.
  
  – Верите ли, лейтенант, два университетских года я именно этим и занимался каждое лето. Сначала в – «Макдоналдсе», потом – в «Бургер Кинге». На следующий год дорос до младшего официанта в закусочной. «Вам порезать потоньше, мадам?»
  
  – Стипендию летом не платят?
  
  – В университете полно летних программ, однако за участие не платят ни цента. За по-настоящему хорошие курсы по обмену – в Оксфорде или Кембридже – вообще надо раскошеливаться самому. А у меня отец преподает математику, мать – медсестра. Выход один: шапочка с логотипом, и добро пожаловать на жарку картошки!
  
  – Получается, вы с Элизой были просто созданы друг для друга.
  
  – У каждого была своя выгода, – без улыбки ответил Фрэнк.
  
  – А почему у вас йельская футболка? – поинтересовался Майло.
  
  Фрэнк удивленно моргнул.
  
  – А почему бы и нет?
  
  – Это же конкуренты!
  
  Широкая улыбка, обнажающая ряд белоснежных зубов.
  
  – В Лиге плюща не принято рекламировать собственный университет, лейтенант. Это считается безвкусным.
  
  – Значит, когда меня подрезает какой-нибудь болван на «Мерседесе», а на заднем стекле у него наклейка супер-пупер-университета, то на самом деле ни в какой супер-пупер он не ходил?
  
  – Если болван, то, скорее всего, ходил, – поправил его Фрэнк. – Я вот что хотел спросить: раз вы здесь, вы еще не знаете, кто убил Элизу?
  
  – Я и не говорил, что ее кто-то убил, Трей.
  
  – Вы же из отдела по расследованию убийств?
  
  – Иногда мы занимаемся и самоубийствами.
  
  – Так, по-вашему, это самоубийство?
  
  – А по-вашему, такое возможно, Трей?
  
  – А мне-то откуда знать?
  
  – Вы никогда не замечали за Элизой склонности к депрессии?
  
  – Никогда!
  
  – Так сразу, без запинки? – Майло щелкнул пальцами. – Уверены?
  
  – Я никогда не замечал ничего, похожего на депрессию. Во всяком случае, в медицинском смысле.
  
  – А в каком замечали?
  
  – Ну, у нее случались перепады в настроении, – начал Фрэнк. – Как и у всех остальных. В основном, сколько я помню, при мне она бывала в прекрасном расположении духа. – Парень принялся отковыривать заусеницу на пальце. – Наверное, не стоит об этом говорить, но, как я понимаю, это моя обязанность…
  
  Еще несколько секунд на заусеницу.
  
  – Парнишку зовут Мартин Мендоса, заканчивает Академию в этом году. Элиза с ним занималась. Не как обычно, когда к ней приходят сами ученики или их родители. Его Академия направила.
  
  – И?..
  
  – И возникли проблемы.
  
  – Какого рода?
  
  – Эмоционального, – ответил Фрэнк. – Ему все это не нравилось, – я имею в виду и собственно учиться в Академии, и дополнительно заниматься с Элизой. Он даже не пытался этого скрывать. Мендоса попал в Академию по спортивному набору, подающим в бейсбольную команду; у себя в школе он был восходящей звездой. В самом начале выпускного года получил травму и играть уже не мог, но у него был с Академией двухлетний контракт.
  
  – Двухлетний? – переспросил Майло. – Прямо профессиональная лига.
  
  – В известном смысле так и есть, лейтенант. Когда какой-нибудь из школьных команд в Академии приглянется хороший спортсмен из школ для бедноты, они подписывают с ним самый настоящий контракт. Если все идет как и должно, дело получается взаимовыгодное. Если же что-то не так, а в учебном плане спортсмен не очень тянет – это обычное дело, – то проблема решается сама собой. В дарвиновском понимании.
  
  – Ученик бросает школу, не выдержав нагрузки?
  
  – Требования-то в Академии высокие, по определению, даже для отличников, – подтвердил Фрэнк. – Для тех, кто всерьез не настроен на учебу, там просто ад кромешный.
  
  – Выходит, повредил колено – проваливай обратно в гетто?
  
  – Именно так, лейтенант.
  
  – А Мартин Мендоса проваливать не пожелал?
  
  – Как я понял из рассказов Элизы, он не сам выбрал Академию, родители настояли. Его отец работает официантом в гольф-клубе; познакомился с кем-то из выпускников Академии, рассказал про сына, так все и случилось… Только против исторической несправедливости особо не попрешь.
  
  – О какой несправедливости речь, Трей?
  
  – Восемь классов государственной школы, – ответил Фрэнк. – Мартину нужно было догонять и догонять. Вот Академия и наняла Элизу.
  
  – Очень мило с их стороны, учитывая, что из бейсбольной команды он выбыл.
  
  – Ну, можно сказать и так.
  
  – Вы не думаете, что это был альтруизм?
  
  – Я думаю, что к семнадцати годам человек должен иметь хоть какую-то возможность решать, что ему делать, а что – не делать. Отказывать ему в такой возможности – все равно что играть с огнем. Мартин вел себя с Элизой очень агрессивно, это ее волновало.
  
  – Агрессивно в физическом смысле?
  
  – Лишь на словах, но Элизу и это беспокоило. Во всяком случае, достаточно, чтобы рассказать мне.
  
  – Она просила защиты от Мендосы?
  
  – Да нет, конечно, просто хотела поделиться своими волнениями. Я об этом и не вспомнил бы, но теперь, когда она… Послушайте, передавая чужие разговоры, я чувствую себя кем-то вроде стукача.
  
  – Информатора, – поправил Майло.
  
  Молчание.
  
  – Так, значит, Элиза боялась Мендосы?
  
  – Да нет, скорее… Хотя, пожалуй, все-таки да, лейтенант. Она пыталась делать свою работу, как и положено, а Мендоса пропускал занятия или опаздывал – и ей постоянно приходилось перекраивать расписание, – или вообще не выполнял заданий, которые она задавала на дом… короче, лез вон из кожи, чтобы показать, как ему на все наплевать. Наконец Элиза сказала ему, что он напрасно тратит ее время и школьные деньги. А Мендоса вскочил на ноги, начал что-то орать ей в лицо, – Элиза уже думала в полицию звонить. Но он выругался, выбежал из дома, и больше Элиза его не видела.
  
  – Когда это случилось?
  
  – С месяц назад. А когда похороны?
  
  – Пока что неизвестно. – Майло достал блокнот, открыл и быстро просмотрел записи. – Арни Джозеф?
  
  – Кто это?
  
  – У Арни бар на бульваре Ван-Найс. Элиза иногда заходила туда пропустить стаканчик, вы должны бы знать.
  
  – Я не пью. – Фрэнк дернул заусенец, и тот оторвался. Показалась кровь, и парень зажал ранку большим пальцем. Потом снова уставился в потолок.
  
  – Вы хотите сказать, что никогда не заходили в «Дела идут»?
  
  Фрэнк облизал пересохшие губы.
  
  – Нет.
  
  – По крайней мере, вы бывали рядом. Собственно, так мы вас и нашли. Вы проводили Элизу до бара, потом был поцелуй на прощанье. Горячий и страстный – во всяком случае, так нам его описали.
  
  – Черт! – вырвалось у Трея Фрэнка. Он откинулся на кровати и закрыл глаза, загнанно дыша.
  
  – Хотите нам что-нибудь сказать?
  
  Парень что-то пробормотал.
  
  – Простите, я не расслышал.
  
  – У нас… было это.
  
  – Было что?
  
  Фрэнк приподнялся на кровати, опираясь на локти. В глаза нам он старался не смотреть.
  
  – Мы занимались любовью. Нерегулярно, время от времени. Без особой привязанности, просто для удовольствия.
  
  – Для удовольствия, – повторил Майло.
  
  – Или скорее для снятия стресса. – Фрэнк повернулся и посмотрел нам в глаза. Твердо, даже с какой-то бравадой. – Мы учили болванов уму-разуму, один бесконечный час за другим. Иногда требовалось забыться.
  Глава 19
  
  Трей Фрэнк сел прямо и расправил плечи. Признавшись в связи с Элизой, он как-то даже увеличился в размерах.
  
  – И давно вы с Элизой приступили к снятию стресса? – спросил Майло.
  
  – Не переживайте, мне уже было восемнадцать.
  
  – Я не переживаю, сынок, я устанавливаю подробности.
  
  – Не понимаю, какое отношение моя личная жизнь имеет к вашему делу!
  
  Майло присел на корточки, и его лицо оказалось на одном уровне с лицом Фрэнка. Тот инстинктивно отодвинулся.
  
  – Расследуя чью-то насильственную смерть, Трей, мы начинаем с людей, близких покойному. Статистика показывает, что в большинстве случаев убийца и жертва знакомы между собой. Мы проверили список звонков Элизы, и тебе она звонила очень часто. Кстати, ты не соврал, что ваш последний разговор по телефону был пару недель назад, это факт в твою пользу. Распечатка его подтверждает. Но нам по-прежнему интересно знать обо всем, что связывает тебя с Элизой.
  
  – Статистика, – возразил Фрэнк, – предназначена для изучения закономерностей, проявляющихся при групповых измерениях. Для индивидуальных случаев статистические выводы с научной точки зрения неприменимы.
  
  – Спасибо за урок математики, сынок. Тем не менее пока что ты входишь в число потенциальных подозреваемых, и лучший способ выбыть из этого числа – правдиво отвечать на вопросы.
  
  – Я по-прежнему не понимаю, какое отношение моя половая жизнь…
  
  – Рассмотрим чисто теоретическую ситуацию, Трей. У тебя с Элизой был бурный роман, а потом она дала тебе отставку. Ревность и обида – типичные мотивы для убийства.
  
  – С чисто теоретической точки зрения это звучит правдоподобно, но никак не подтверждается эмпирическими данными, – возразил Фрэнк. – Мы с Элизой время от времени спали вместе, только и всего. Не было никакой страсти, и никто никого не бросал. Если вам нужна ревность в качестве мотива, лучше займитесь неудачником по имени Сэл Фиделла – он вроде бы был в нее серьезно влюблен. Раз уж у вас есть список телефонов, там должен быть и его номер.
  
  – Ты знаешь Фиделлу?
  
  – Я знаю о нем. Элиза говорила, что они то вместе, то нет – он ей быстро надоедал.
  
  – В каком смысле надоедал?
  
  – Пытался предъявлять на нее права, а ей это было не нужно. Она говорила, что Фиделла – типичный неудачник и проел ей всю плешь своими планами быстрого обогащения.
  
  – Какого рода планами?
  
  – Элиза не уточняла, а я не спрашивал. Нам было о чем поговорить помимо Фиделлы.
  
  – А Элиза не упоминала о том, что он привел какие-то из своих планов в действие?
  
  – А, вы и так его подозреваете, – хмыкнул Фрэнк.
  
  – Не надо гадать о наших подозрениях, сынок.
  
  – Нет, Элиза не рассказывала ничего в подробностях; просто однажды заметила, что у него весь пар в свисток уходит.
  
  – Она не говорила, что он склонен к буйству?
  
  – К сожалению, нет.
  
  – К сожалению?
  
  – Если б я мог сказать «да», вы занимались бы им и не трясли бы меня насчет моей личной жизни.
  
  – Ты видел фото Элизы и Фиделлы в ее спальне?
  
  – Да. Ну и что?
  
  – У тебя не возникло сомнений?
  
  – По какому поводу?
  
  – Фиделла ей надоел, а фото она хранит.
  
  Фрэнк плотно сжал колени.
  
  – Мне-то что за дело? Между мной и Элизой не было романтической привязанности.
  
  – Очевидно, не было, – согласился Майло. – Твоей фотографии у Элизы не нашлось.
  
  Молчание.
  
  – Или фотография была, и ты забрал ее, когда Элиза умерла…
  
  – Да ничего подобного, я у нее был в последний раз несколько месяцев назад! Вы продолжаете предполагать неизвестно что!..
  
  – Есть и другая возможная причина – я опять рассуждаю теоретически, – продолжил Майло. – К Элизе домой приходят заниматься ученики, иногда – с родителями. Если б выяснилось, что она спит – без романтики, чисто для удовольствия – с одним из бывших учеников, это вряд ли пошло бы на пользу бизнесу.
  
  – Я не был ее учеником!
  
  – Тебе было восемнадцать – школьный возраст.
  
  – По закону я мог заниматься сексом!
  
  – Мы говорим не о законе, Трей, а о том, что приемлемо и что неприемлемо для учителя.
  
  Молчание.
  
  – Как скоро после того, как ты начал работать на Элизу, у вас дошло до секса? – спросил Майло.
  
  – Не помню.
  
  – С твоими-то мозгами – и вдруг проблемы с памятью?
  
  – С памятью у меня все в порядке, – сказал Фрэнк, – но я и не пытался запомнить эту дату. Откуда мне было знать, что меня будут допрашивать насчет…
  
  – Так это случилось сразу или прошло какое-то время? – перебил Майло.
  
  – Это унизительно, – Фрэнк замотал головой.
  
  – Смерть Элизы тоже была унизительной.
  
  Молодой человек опустил голову.
  
  – Как скоро, Фрэнк?
  
  – Прошло несколько… недель, месяцев. – Фрэнк снова поднял голову. – Хотите вуайеристских деталей? Получите! Как-то вечером я пришел к Элизе за заработанными деньгами. На ней были короткая майка и шорты. Белая майка, синие шорты. Обычно, когда я ее видел, на ней было платье до колен или брюки, волосы завязаны на затылке, без косметики. В тот вечер она распустила волосы, подкрасилась. От нее пахло духами. Она сказала, что очень довольна моей работой. Предложила присесть, чего-нибудь выпить – не спиртного, я спиртного не пью и не пил никогда, просто лимонада. Она в тот вечер тоже пила лимонад. Мы сидели на диване, разговаривали… – Глаза Фрэнка затуманились от воспоминаний, он неосознанно отвел их в сторону, потом вернул взгляд. – И это случилось.
  
  – И потом случалось еще не раз, – уточнил Майло. – Речь ведь идет о нескольких годах?
  
  – Случалось – время от времени. Вы слышали выражение «перепихнуться на скорую руку»?
  
  – Слышал, сынок, – Майло улыбнулся. – И чья бывала инициатива перепихнуться?
  
  – Каждый раз она мне звонила. В последний раз – две недели назад, вы этот звонок видели. Однако в тот раз я не приехал.
  
  – Почему?
  
  – У меня были другие дела. – Фрэнк потер угол рта. – В последнее время я стал терять интерес к нашим отношениям. Во-первых, у Элизы были проблемы с алкоголем, время от времени она напивалась. У моей матери тоже были такие проблемы, и я видел, к чему это приводит. Потом, я предпочитаю женщин моего возраста. Не в том смысле, что я какой-то особенный бабник, но как раз сейчас у меня есть девушка. Она ничего не знает об Элизе, и мне не хотелось бы, чтобы в один прекрасный момент она узнала. Послушайте, мне очень жаль, что Элиза мертва, я буду сильно переживать, она столько всего для меня сделала… Но еще больше я переживаю, что моя личная жизнь выплывет наружу. В страшном сне не могу такого представить!
  
  – Мы ничего не расскажем твоей девушке. Если только ей не придется подтверждать твое алиби.
  
  – Мне потребуется подтверждать алиби? – Фрэнк вытаращил глаза.
  
  – Давай-ка я перечислю кое-какие – для тебя они, наверное, будут «параметры», интересующего нас периода, в течение которого умерла Элиза.
  
  Майло начал описывать временн́ые рамки, и Фрэнк почти сразу же, видимо, расслабился. Улыбку, подобную той, что появилась на его лице, можно увидеть разве что новогодним утром на лице мальчугана, заглянувшего под елку.
  
  – Все это время меня вообще не было в Лос-Анджелесе, я ездил в Пало-Альто работать с профессором Милбэнком. Сет Милбэнк ведет исследования в Стэнфордском университете по теме, близкой к моей. Профессор Мун – Норман Мун, мой научный руководитель – решил, что неплохо бы нам троим встретиться лицом к лицу и обсудить перспективы сотрудничества. В нашем бюджете заложены расходы на встречи с коллегами, так что мы слетали на север. Можете проверить мои авиабилеты и гостиницу. Я бы показал счета из ресторанов – мы могли их себе позволить, – но всех их оплачивал университетской кредиткой профессор Мун.
  
  – Давай пока что начнем с билетов и гостиницы, Трей, – предложил Майло.
  
  Фрэнк соскользнул с кровати, поднял с пола ноутбук и принялся стоя что-то печатать, напоминая клавишника на концерте. Через несколько секунд он повернул к нам экран, на котором был открыт сайт бронирования путешествий. Четыре ночи в отеле «Странник» в Пало-Альто, перелет туда и обратно Юго-Западными авиалиниями.
  
  – Пойдет? – спросил Фрэнк.
  
  – Четыре дня, – протянул Майло. – Что-то многовато для переговоров.
  
  – Мы еще съездили в Беркли встретиться с профессором Розеном.
  
  Майло набрал номер отеля, переговорил с портье и дал отбой.
  
  – Похоже, ты вне подозрений, Трей. Разве что тебе удалось открыть способ находиться одновременно в двух местах.
  
  – Пока еще не удалось; посмотрим, как дальше пойдет, – ответил Фрэнк.
  
  – Работаешь над этим?
  
  – Все, что угодно, когда-нибудь станет возможным, лейтенант; вопрос только – когда.
  
  Стоило нам выйти из обшарпанной двери, как в нас чуть было не врезался студент в защитном шлеме, летевший по тротуару на скейтборде.
  
  – Эй, осторожней! – воскликнул он, затормозив в последний момент.
  
  – Учи физику, дружок, – порекомендовал ему Майло.
  
  – Чего?
  
  – Того, что ты на редкость хреново рассчитываешь траекторию.
  
  Опешивший студент таращился на Майло, пока тот не повернулся к машине, и прежде, чем укатить, показал ему в спину средний палец.
  
  – Опять в рыбное заведение? – спросил я, когда мы сели в машину.
  
  – С этим Фрэнком что-то не так, но я никак не соображу, что именно.
  
  – Микроскопическая задержка речи, – подсказал я. – Как будто компьютерный синтез.
  
  – Точно! Похож на свидетеля в суде, который дает заранее отрепетированные ответы. Их связь длилась четыре года, я не могу исключить ревность в качестве мотива. К сожалению, у него – прочное алиби.
  
  – То есть в «перепихон на скорую руку» ты не поверил?
  
  – Для Элизы оно, скорее всего, так и было, она женщина опытная. А для юнца? Ставлю все, что угодно, – Элиза была у него первой, и он наверняка испытывал к ней чувство намного сильнее, чем готов признаться.
  
  Дверь снова открылась, из нее вышел Фрэнк и направился прямо к нам.
  
  – Что-то новенькое, – удивился Майло и стал опускать стекло. Однако парень, не обратив на нас никакого внимания, пересек газон и зашагал к югу. Выждав пару минут, я поехал следом.
  
  Через пару кварталов он вошел в другой многоквартирный дом, правда, не имевший ничего общего с его собственной развалюхой, – архитектура тридцатых в псевдоиспанском стиле, в идеальном состоянии, с заботливо ухоженным садиком. Все правое крыло здания занимала широкая веранда, по которой были расставлены стулья и столики из декоративного чугуна. В каталоге агентства по недвижимости здание наверняка называлось бы «очаровательным».
  
  Мы просидели в машине совсем недолго, когда Фрэнк снова появился на улице. Его держала за руку миниатюрная темноволосая девушка в джинсах и свитере с эмблемой Университета Брауна.
  
  – Очевидно, окончила Колумбийский, – констатировал Майло.
  
  Фрэнк и девушка остановились, повернулись друг к другу и обменялись быстрым поцелуем. Направились к веранде, передвинули подальше в тень небольшую скамеечку, уселись, взявшись за руки, и продолжили целоваться. Потом девушка положила голову Фрэнку на плечо.
  
  – Чувствую себя вуайеристом, – покаялся Майло. – Пора вернуться к рыбе.
  
  Паба на прежнем месте не обнаружилось. Половину здания теперь занимал магазинчик, торгующий винтажными джинсами, другую – тайская закусочная.
  
  – Не будем слишком придирчивы к географии, – Майло вздохнул. – Что тебе взять?
  
  – Пожалуй, ничего.
  
  – Если хочешь меня устыдить, то напрасно, умирать с голоду я не намерен.
  
  Я остался ждать у машины, а лейтенант устремился в ресторан. Было видно, как девушка за стойкой улыбается в ответ на какую-то его реплику. Стёрджис вернулся в машину с двумя пакетами в руках.
  
  – Я взял две лапши – вдруг передумаешь. Двойные специи, двойные креветки, в общем, все, что нашлось, – двойное.
  
  Я свернул на 210-е шоссе в западном направлении, в то время как Майло, вооружившись пластиковой вилкой, поглощал лапшу. Когда он на минутку перевел дыхание, я заметил:
  
  – Цепная реакция продолжается.
  
  Мой друг вытер рот.
  
  – То есть?
  
  – Очередной ценный свидетель. Уинтерторн кивает на Хауэра, тот – на Фиделлу. Фрэнк сдал сразу двоих, на выбор, – того же Фиделлу и Мартина Мендосу.
  
  Майло облизал вилку.
  
  – Вот вам и благодарность за честно исполненный гражданский долг. За Сэла проголосовало уже двое; может, пора взяться за него всерьез? Если он обнаружил, что Элиза кинула его и в личном плане, и в финансовом, это вполне себе повод для обиды. Таким образом, я вернулся туда, откуда начал. К, условно говоря, сожителю.
  
  Майло еще немного поковырялся в лапше, потом завернул всю оставшуюся еду и сунул обратно в пакет.
  
  – Не понравилось?
  
  – Да сойдет.
  
  Похоже было, что лейтенант решил подремать, однако через несколько минут он произнес, не открывая глаз:
  
  – Что касается нашего юного раздражительного мистера Мендосы, он из латиноамериканской семьи, возможно, знает испанский. Так что договориться с Муравьедом насчет покупки льда он сумел бы. С другой стороны, убивать учителя, с которым не хочешь заниматься, – все-таки перебор. Тем более, если верить Фрэнку, Мендоса все равно перестал ходить к Элизе.
  
  – Перестал ходить на занятия, – уточнил я.
  
  – Думаешь, Элиза и с ним?.. – приподнял веки Майло.
  
  – Очередной молоденький мальчик.
  
  – Ого… Знаешь, когда неопытный юнец приходит в бешенство на сексуальной почве, я ожидал бы увидеть на месте преступления полный разгром. Здесь же все наоборот. Тщательно подготовленное, антисептическое убийство. Не укладывается в картину.
  
  – Не укладывается, хотя, возможно, Мартин – не такой импульсивный, как мы полагаем.
  
  Майло позвонил в дорожную полицию. В Калифорнии обнаружилось немало водителей по имени Мартин Мендоса – и ни одного подходящего по возрасту. Майло позвонил в уголовную полицию. Та же картина.
  
  – У парня и прав-то нет. Вот, наверное, радуется, глядя, как одноклассники побогаче заруливают в школу на собственных машинах… Ладно, пора уже поговорить с ним лично.
  
  – У него отец работает в гольф-клубе, – напомнил я. – Это должно облегчить поиски.
  
  – Да и хрен с ним, с гольф-клубом, – Майло оскалил зубы. – Слышал такое выражение: «Здравствуй, школа»?
  Глава 20
  
  На всей планете вряд ли найдется участок земли дороже, чем те пять гектаров, которые, по соседству с многомиллионными особняками, занимает отель «Бель-Эйр». В районе Олд-Бель-Эйр редко встретишь пешехода – их отпугивает отсутствие тротуаров, а также высоченные заборы, многочисленные видеокамеры, сторожевые псы и охранники.
  
  Попробуйте выстроить там новый отель, и дружный рев «Что, прямо напротив моего бассейна?!» будет слышен аж на другом берегу океана. Вот только когда некий заморский принц, купивший «Бель-Эйр» несколько лет назад, посмел заикнуться о том, чтобы закрыть отель и использовать здание для своих собственных нужд, лавина возмущения была немногим тише. Бедолаге пришлось убраться на историческую родину, и его отелем теперь заведует местный управляющий. Это правда, что время многое способно разрушить, но некоторым вещам оно лишь придает благородную патину. Люди же больше склонны любить то, к чему привыкли.
  
  Примерно такие мысли пришли мне в голову, когда я размышлял об истоках гордости, которую испытывают жители Брентвуда – вернее, его части севернее бульвара Сансет – оттого, что шесть с половиной гектаров их района занимает Виндзорская подготовительная академия. Не думаю, что дело в их почтительном отношении к тем ценностям, которые дает образование, – сотрудник мэрии, предложивший, даже чисто теоретически, возвести в их районе государственную школу, вряд ли продержался бы в своем кресле до следующего утра.
  
  Проезд, ведущий к воротам Академии, не обозначен никакими указателями. Трехсотметровый отрезок брусчатки достаточно широк, чтобы на нем могли разъехаться встречные автомобили; он начинается от высоченных флагштоков, а заканчивается шлагбаумом и будкой охранника. Площадка для высадки пассажиров находится уже за шлагбаумом. Сквозь пышно украшенные железные ворота, исхитрившись, можно рассмотреть отдельные черты лежащего за ними земного рая.
  
  Если верить сайту Академии, на шести с половиной гектарах достаточно места, чтобы разместить десяток учебных корпусов в классическом колониальном стиле, полноразмерный плавательный бассейн, тренировочный комплекс, включающий помещение для йоги и баскетбольный зал, полноразмерное футбольное поле, столь же полноразмерное бейсбольное, ну и так далее. По многочисленным просьбам учеников недавно было построено поле для гольфа (на этот раз ограничились половинным размером). Помимо всей этой инфраструктуры на территории также разбиты обширные лужайки и высажены засухоустойчивые растения. Если погодные условия благоприятствуют пребыванию учеников на открытом воздухе, лужайки используют для внеклассных семинаров. Учащиеся также могут наслаждаться единением с живой природой самостоятельно, во время перемен.
  
  Занятия в Академии начинаются в полдевятого. К восьми мы с Майло уже заняли позицию и внимательно изучали автомобили, один за другим подъезжавшие к школе. Плотный поток двигался медленно, но чинно, никто не дергался, тем более не сигналил. У нас было достаточно времени, чтобы рассмотреть каждую машину и сличить находящихся в ней с фотографией Мартина Мендосы на страничке в «Фейсбуке». У пассажиров, в свою очередь, было достаточно времени, чтобы разглядеть нас, но Майло это не заботило.
  
  Кстати, похоже, что Мендоса не уделял своей страничке много внимания. Список бейсбольных достижений, причем в неожиданно скромных тонах; никаких френдов и ни слова о травме, поставившей крест на его карьере. Несколько фотографий – высокий, крепко сложенный темноглазый парень, короткая стрижка, мускулистые плечи, густые брови и полные, неулыбчивые губы. Мартин Мендоса выглядел мрачным даже на фотографии, где он позировал с кубком самого ценного игрока на первенстве средних школ Лос-Анджелеса.
  
  Майло в третий раз изучил распечатку с «Фейсбука» и засунул ее обратно в карман в тот момент, когда огненно-красный «Инфинити» наконец миновал флагштоки. Его место тут же занял серебристый «Линкольн». Девочка на пассажирском сиденье опустила стекло и криво улыбнулась нам с Майло. Лейтенант так же криво улыбнулся в ответ. «Закрой окно, Лиза», – сказала женщина за рулем, нажала на газ и укатила вперед.
  
  – Попробую угадать, – предложил я. – Ты решил, что утро вечера мудренее. А утром понял, что пора выводить расследование на новый уровень. В переводе – а не пошел бы шеф к черту?
  
  Майло задумчиво провел языком изнутри по щекам.
  
  – Да иди ты. Что я тебе, партизан?
  
  Следующим был белый «Ягуар». Пассажир – латиноамериканского вида парнишка, но не Мендоса. Номера дипломатические, за рулем – шофер в фуражке.
  
  Ученики постарше, как правило, подъезжали на собственных машинах. Тех, что помладше, подвозили к школе привлекательные женщины с уверенным взглядом или занятого вида мужчины, непрерывно разговаривающие по мобильному, что, к слову, закон запрещает делать за рулем. Сами же подростки на пассажирском сиденье напускали на себя строгий вид. Хотя парнишка, который выглядел серьезнее всех, по возрасту был скорее похож на выпускника. Худой, рыжеволосый, он привалился к двери бронзового «Лексуса», положив подбородок на костлявый кулак и вперив взгляд в бесконечность. За рулем сидела чуть рыжеватая блондинка с пышной прической. При виде нас парнишка вышел из транса и внимательно изучал наши физиономии, пока «Лексус» не проехал мимо.
  
  – Похоже, рыжий-конопатый тебя знает, – отметил я.
  
  – Впервые его вижу. Хотя с мамочкой я действительно знаком.
  
  – Мадам Шеф. И знаменитый Чарли.
  
  Майло только вздохнул.
  
  – Что-то он нерадостно выглядит, – сказал я.
  
  – Тебе бы Его Святейшество в родители…
  
  – Убедил.
  
  – Надеюсь, в Йеле он развеселится. Вступит в хор, будет распевать их дурацкие песенки…
  
  – Откуда ты знаешь про песенки?
  
  – Читаю вечерами про Лигу плюща. Можно сказать, занимаюсь культурной антропологией.
  
  – И что еще ты вычитал?
  
  – Что меня в Йель хрен взяли бы.
  
  Следом подъехал темно-синий «Бентли». Симпатичная чернокожая девочка на переднем сиденье, глядя прямо перед собой, энергично жевала резинку. Ее гигант-отец был в белом спортивном костюме. Несколько лет назад именно ему «Лейкерс»[11] доверяли совершать броски последней надежды перед финальной сиреной почти проигранных матчей.
  
  – Как на другой планете очутился, – пробормотал Майло, потянув себя за щеку. – Ну, Марти, давай уже, покажись!
  
  Последняя машина проехала в восемь сорок два. Мартин Мендоса так и не объявился.
  
  – Вперед, – скомандовал Стёрджис, и мы пешком направились к воротам. Брусчатка под моими подошвами была гладкой, словно ее каждое утро полировали. По обе стороны проезда возвышались монументальные вязы, превращавшие его в подобие тенистой аллеи. Когда мы приблизились к воротам, звук множества юных голосов, доносившийся из-за школьного фасада, наконец-то пробился сквозь непрерывный шелест листьев под утренним бризом. За поворотом открылась будка охранника. От нее нам навстречу спешили двое. Женщина в черном брючном костюме на несколько шагов обогнала здоровяка в хаки.
  
  – А, так это вы, – констатировала директор Мэри-Джейн Ролинс без особых эмоций. – Меня завалили жалобами.
  
  Охранник, оставшийся позади нее, сложил руки на поясе. За шестьдесят, плотный и краснолицый, пристальный взгляд голубых глаз, выдающий отставного полицейского. На ремне – фонарик и рация, кобуры нет. Латунная табличка с именем «Вэлкович». Достаточно смел для того, чтобы подмигнуть нам из-за спины Ролинс.
  
  – Жалобами на что именно, доктор Ролинс? – поинтересовался Майло.
  
  – На двух подозрительных личностей у въезда в школу, – парировала директриса. – Естественно, родители встревожены.
  
  – Впервые в жизни слышу, что меня называют подозрительной личностью.
  
  – Я не вижу в этой ситуации ничего смешного, лейтенант!
  
  – Прошу прощения за доставленные неудобства, доктор. К счастью для вас и для родителей, мы находимся на стороне закона и правопорядка.
  
  Вэлкович ухмыльнулся. Мэри-Джейн Ролинс возразила:
  
  – Мы и так-то живем в трудные времена, а наши ученики еще и потрясены смертью Элизы Фримен… Меньше всего нам хотелось бы доставлять им ненужные волнения перед уроками. Некоторые только-только пришли в себя.
  
  – Пришли в себя – после смерти Элизы?
  
  – Мы провели две панихиды и организовали психологические консультации для нуждающихся. Ученики сильно переживали.
  
  – И многие явились на консультации? – спросил я.
  
  – Какое это имеет отношение к делу?
  
  – Просто хотел узнать количество учеников.
  
  – Зачем? Чтобы их допросить? Явилось столько, сколько нужно; с учетом всех обстоятельств наши ученики вполне справились со своими чувствами. Во всяком случае, справлялись до тех пор, пока два подозрительных типа…
  
  – Подозрительность предполагает, что нечто совершается втайне, – вмешался Майло. Мы стояли у всех на виду, не прячась, и, на мой взгляд, никто из учеников не выглядел обеспокоенным.
  
  Мэри-Джейн Ролинс потеребила очки, висевшие на цепочке у нее на шее.
  
  – Лейтенант, при всем уважении к остроте вашего взгляда, вы все-таки создали нервозность и стресс. Так что если…
  
  – Вас даже не интересует, зачем мы здесь, доктор Ролинс?
  
  – У меня слишком много забот, чтобы интересоваться чем попало.
  
  Вэлкович демонстративно закатил глаза вверх. Ролинс, что-то почувствовав, резко обернулась, но охранник мгновенно преобразился в неподвижную статую. Впрочем, когда Ролинс снова повернулась к нам, его губы расплылись в довольной ухмылке.
  
  – Мы хотели поговорить с одним из учеников, – сообщил Майло. – Идея заключалась в том, чтобы встретить его еще до школы. Иначе пришлось бы нарушать распорядок Академии.
  
  – С учеником? С кем именно?
  
  – С Мартином Мендосой.
  
  Молчание.
  
  – Он ведь учится в Академии, доктор?
  
  – Что вам от него нужно?
  
  – К сожалению, мы так его и не увидели. Возможно, он пришел раньше остальных?
  
  Взгляд Ролинс переместился куда-то за наши спины. Со стороны флагштоков послышался шум мотора. Через несколько секунд из-за поворота вылетел серый «Форд» и резко, скрипнув шинами, затормозил рядом с нами. Наружу выбрался капитан Стэнли Крейтон. Сейчас на нем был коричневый костюм вместо кремового.
  
  – Доброе утро, доктор Ролинс. Я займусь происходящим.
  
  – Благодарю вас, капитан. – Директриса развернулась, чтобы уйти. Вэлкович, не тронувшись с места, внимательно разглядывал Крейтона, выгнув седую бровь.
  
  – Возвращайтесь к шлагбауму, Херб, – скомандовала ему Ролинс.
  
  – Слушаюсь, мадам. – Охранник, снова не трогаясь с места, обратился уже к Крейтону: – Капита-ан… Что ж, мои поздравления.
  
  Тот слегка поморщился, потом кивнул:
  
  – Спасибо, Херб.
  
  – Вы знакомы? – удивилась Ролинс.
  
  – Да уж не первый год, – согласился Вэлкович. – Верно, Стэн?
  
  Не успел Крейтон ответить, как Ролинс уже оказалась между ним и Вэлковичем.
  
  – Понимаю вашу радость, Вэлкович. А теперь – хватит вспоминать о старых добрых временах, займемся-ка каждый своим делом.
  
  – Слушаюсь, мадам. – Демонстративно отсалютовав, Вэлкович последовал за Ролинс, которая уже бодро шагала по направлению к школе. Дойдя до будки, он нырнул внутрь и захлопнул за собой дверь. При ходьбе Вэлкович слегка покачивал бедрами – полицейская привычка, вырабатывающаяся, когда таскаешь на себе увешанную снаряжением портупею.
  
  – Полицейский – всегда полицейский, – заметил Майло, – даже когда он способен лишь отсиживать задницу, притворяясь полезным.
  
  – Я когда-то служил под его началом в Центральном участке, – Стэн Крейтон вздохнул. – Потом его перевели в Глендэйл, и больше мы не виделись… – Затуманившийся было взгляд Крейтона вновь стал жестким. – И какого черта ты сюда приперся, не спросив разрешения?
  
  – Хороший полицейский должен уметь импровизировать, Стэн.
  
  – Слушай, давай без этой ерунды, у нас – серьезные проблемы. Что за вожжа тебе под хвост попала?
  
  – У кого – у нас?
  
  – Я же сказал, шутки в сторону, – повторил Крейтон. – О чем ты вообще думал?
  
  – Нужно было побеседовать со школьником. Мне показалось естественным искать школьника в школе.
  
  – С каким еще школьником?
  
  – Парня зовут Мартин Мендоса. – Майло вкратце обрисовал причину нашего интереса.
  
  – Вспыльчивый – значит, под подозрением? – недоверчиво спросил Крейтон.
  
  – У тебя есть другие идеи, Стэн?
  
  – Да не в этом дело. А в том, что даже если тебе нужен ученик, искать его в школе в данном случае неестественно, и тебе это было ясно сказано. У парня есть дом, там его и надо разыскивать. Так что давай-ка проваливай отсюда.
  
  – А я-то как раз хотел прогуляться по учебному заведению… Почему-то подумалось, что не один я извлек бы из этой прогулки хороший урок.
  
  – Я много слышал о последних желаниях приговоренных, но твое – самое необычное.
  
  – Я полагаю, ты это в метафорическом смысле, Стэн? – вежливо поинтересовался Майло.
  
  Зрачки Крейтона сузились, как иголки, правое веко несколько раз дернулось.
  
  – Проваливай. Немедленно.
  
  Ветер шуршал листвой вязов. Издалека колокольчиком прозвенел девичий смех.
  
  – Игнорируешь приказ старшего по званию?
  
  – Раз я приговоренный, могу я заодно и могилу выкопать?
  
  Ноздри Крейтона раздулись. Челюсть Майло напряглась. Мне вспомнилось, как мы с Робин ездили в Вайоминг: стада бизонов, и то тут, то там два огромных быка сходятся нос к носу и стоят, пока один не сдастся и не затрусит в сторонку.
  
  – Не заставляй меня повторять дважды… – начал Крейтон.
  
  – Ладно, вот только схожу к машине и проверю, не забыл ли веревку, – согласился Майло.
  
  – Какую еще веревку?
  
  – Свяжешь мне ноги, чтобы я шагу не мог ступить, не хлопнувшись на задницу. Потом свяжешь мне руки, а если у меня в багажнике найдется тряпка, еще и рот заткнешь, тогда, мать его, я не смогу разговаривать с чертовыми свидетелями без высочайшего соизволения. Еще глаза мне завяжи, чтобы я морду разбил об этот долбаный фонарный столб. И вот тогда, Стэнли, можешь начинать учить меня, как мне вести расследование!
  
  На шее Крейтона отчетливо выступили вены, ладони сжались в кулаки размером с капустный кочан каждый. По венам можно было проследить пульс, а по звуку – еще и дыхание. Неожиданно Крейтон расхохотался, с видимым усилием заставив себя расслабиться:
  
  – Ну, мать твою, и заварил же ты кашу из обычного следствия!
  
  – Я, мать твою, могу заварить кашу из следствия, только будучи следователем.
  
  – К чему это ты?
  
  – Как, по-твоему, к чему это я, Стэн?
  
  – Можно подумать, ты собрался увольняться, – Крейтон усмехнулся.
  
  – Можно подумать, – подтвердил Майло и швырнул на брусчатку свой жетон. – Живем только раз, так что передавай привет Его Святейшеству. Если сможешь прорваться через зомби, что его окружают.
  
  Стёрджис развернулся и зашагал прочь. Я последовал за ним, хотя, по-хорошему, мне не помешало бы сперва перевести дыхание.
  
  – Да на здоровье, – пробормотал нам вслед Крейтон.
  
  Никто из нас не сказал ни слова, пока Майло заводил машину.
  
  Потом он плавно тронулся с места, напевая под нос какую-то странную мелодию в минорном ключе – возможно, друидский напев, вылезший наружу из его кельтского подсознания.
  
  – Всерьез ли я все это? Да ясный хрен! Или нет. Или неясный. Вот же ж черт! Потом пожалею? Очень может быть. Ладно, поехали искать Мартина Мендосу.
  
  – Больше не следователь, но следствие еще не окончено? – уточнил я.
  
  – Буду выполнять гражданский долг.
  
  – И как ты собираешься его допрашивать?
  
  – С присущими мне тактом и вежливостью.
  
  – Я имею в виду – на каком основании?
  
  Майло хмыкнул.
  
  – Граждане имеют право знать истину. Такое подойдет?
  Глава 21
  
  В Лос-Анджелесе и поблизости множество полей для гольфа, однако по-настоящему эксклюзивных гольф-клубов – не более десятка. Майло начал обзвон с запада, используя свой полицейский статус, пусть теперь и не вполне законный, чтобы его соединили с отделом кадров. С третьей попытки ему повезло – Эмилио Мендоса работал официантом в загородном клубе «Маунтин-Крест». Мне случилось побывать там несколько лет назад – один предприниматель в области психиатрии зазвал меня на ланч, чтобы уговорить занять пост директора в благотворительном приюте для асоциально настроенных детей. Разговор прошел в дружественном ключе, но кое-какие подробности мне не слишком понравились, и я отклонил предложение, несмотря на замечательный стейк. Не прошло и года, как приют со скандалом закрылся.
  
  Клуб находится в живописной, слегка холмистой местности на границе Пасифик-Палисэйдс и Малибу. В районе шестой лунки открывается вид на океан. Размер вступительного взноса и необходимость в рекомендациях гарантируют, что неизвестно кто в члены клуба не попадет. В день, когда я был там на ланче, я видел черные и смуглые лица только среди обслуги, и сейчас подумал, что официантом, поставившим передо мной огромный стейк с таким видом, как будто это священная жертва, вполне мог быть Эмилио Мендоса.
  
  Менеджер по персоналу на том конце провода сказала:
  
  – У него сейчас смена. Я скажу, чтобы он вам перезвонил.
  
  – Я предпочел бы поговорить с ним немедленно, – возразил Майло.
  
  – Могу я узнать, в чем дело?
  
  – Это связано с семьей.
  
  – С семьей Эмилио?
  
  – Да, мадам.
  
  – Вы из полиции… О, господи, надеюсь, ничего страшного не произошло?
  
  – Страшное происходит сплошь и рядом, мадам. Впрочем, с семьей мистера Мендосы все в порядке.
  
  – Тогда зачем…
  
  – Если вы не возражаете, я подъеду и сам с ним переговорю. Может, заодно пройду лунку-другую.
  
  – Подождите, я попробую его найти.
  
  Через несколько минут в трубке раздался мягкий голос с небольшим акцентом:
  
  – Эмилио слушает.
  
  Майло снова представился лейтенантом, не произнося слова «бывший», но не упоминая и отдела по расследованию убийств.
  
  – Извините за беспокойство, мистер Мендоса, я хотел бы поговорить с Мартином.
  
  – С Мартином? – С ударением на втором слоге. – О чем, сэр?
  
  – Насчет его учительницы, Элизы Фримен.
  
  – А, эта, – сказал Мендоса. – Так она больше не его учительница.
  
  – Она больше ничья не учительница. Элиза Фримен мертва.
  
  – Да вы что? Господи, какой ужас!.. Вы ведь из полиции? Кто-то ее убил? А Мартин-то при чем?
  
  – Мы беседуем со всеми ее учениками, мистер Мендоса. Пытаемся узнать про нее все, что можем.
  
  Эмилио немного помолчал.
  
  – Дело только в этом?
  
  – Что вы имеете в виду, сэр?
  
  – Вы ведь ни в чем не подозреваете Мартина?
  
  – Нет, сэр, нам просто нужно с ним побеседовать. Вы или ваша жена можете присутствовать при разговоре. Я готов приехать к вам домой, чтобы избежать ненужной огласки.
  
  – Мартин почти не занимался с ней, сэр. Несколько уроков, и все!
  
  – Я знаю, сэр, но у нас есть список, и его надо отработать. Обычная процедура, вам не о чем беспокоиться. Мартин сегодня нездоров?
  
  – Почему нездоров?
  
  – Его нет в школе.
  
  – Вы были в Академии? – На последнем слове голос Мендосы дрогнул.
  
  – Были.
  
  – И там сказали, что он нездоров?
  
  – Нет, – ответил Майло, – просто сказали, что его нет в школе. Он сейчас дома?
  
  Молчание.
  
  – Сэр?
  
  – Нет, – наконец произнес Эмилио Мендоса, – дома его нет.
  
  – А где он?
  
  Молчание.
  
  – Мистер Мендоса?
  
  – Я не знаю, где он.
  
  – Он ушел из дома?
  
  – Жена и я вернулись домой с работы, а его нет. Телефон свой он оставил дома. И вещей никаких не взял. Жена очень беспокоится, есть не может – ее тошнит от волнения.
  
  – Когда он ушел?
  
  – Три дня назад, – сказал Мендоса.
  
  Сразу после убийства.
  
  – А в последний раз вы его где видели, дома? – спросил Майло.
  
  – В кровати; он сказал, что заболел. На вид был в порядке, и мы подумали, что он просто не хочет идти в школу. Пробовали уговорить его, но ничего не вышло.
  
  – Не хочет идти в школу как таковую или конкретно в Академию?
  
  – Он терпеть ее не мог. – Голос Мендосы задрожал. – Уже три дня прошло. Жена очень, очень переживает.
  
  – В полицию обращались?
  
  – Я собирался. Думал сегодня позвонить. Все надеялся, что он вернется. Когда вы позвонили, я решил было, что вы его нашли. Не знаю где.
  
  – Подростки в его возрасте нередко уходят из дома на несколько дней, – успокаивающе произнес Майло. – Много раз с этим сталкивался.
  
  – Мартин и раньше уходил, – подтвердил Мендоса. – Два раза. Садился на автобус и ехал к сестре в Техас. А сейчас она говорит, что Мартин не приезжал.
  
  – Мистер Мендоса, давайте встретимся и побеседуем. Я уверен, что мы сумеем вам помочь.
  
  – Каким образом?
  
  – Вы расскажете о Мартине, а я подумаю, где его искать. Если мы решим, что вы должны подать заявление в полицию, я прослежу, чтобы к нему отнеслись со всей серьезностью.
  
  – Но вы хотели говорить об учительнице, – возразил Мендоса. – Ведь вы же не подозреваете Мартина?
  
  «Теперь – само собой», – беззвучно произнес одними губами Майло, но в трубку ответил бодрым:
  
  – Разумеется, нет, сэр!
  
  – Ну, не знаю… – протянул Мендоса.
  
  – Это не займет много времени, сэр.
  
  – У меня сегодня полный рабочий день; может, и сверхурочно придется остаться…
  
  – Мы готовы подъехать, когда вам удобно, – настаивал Майло.
  
  – Ну, не знаю… – снова начал Мендоса, потом его тон изменился: – Хотя нам так или иначе придется встретиться, у меня уже сил никаких нет смотреть на Анну… Давайте через час, хорошо?
  
  – Великолепно, сэр! Где?
  
  – В клубе не получится, туда пускают только членов. На шоссе в километре к северу от клуба есть ресторанчик «Малибу Майк», давайте там. Если хотите, можете заодно перекусить – кормят прилично.
  
  – Через час в «Малибу Майк». Договорились!
  
  – Не знаю только, что еще я могу вам рассказать…
  * * *
  
  «Малибу Майк» оказался хрупкого вида зданием на неровно заасфальтированном пятачке у дороги. Над облупленным краем односкатной крыши колыхалась на ветру фанерная акула, скалящая в ухмылке преувеличенно крупные зубы. Деревянные столики стояли вкривь и вкось, на некоторые отбрасывали скудную тень потрепанные зонты. Куча земли за рестораном, похоже, осталась еще со стройки – впрочем, она вся заросла зеленью и по-своему даже радовала глаз.
  
  В меню, написанном мелом на доске, значились гамбургеры, хот-доги, рыбные тако и нечто под названием «буррито по-капитански».
  
  – Эх, не вышел я званием, – попытался сострить Майло.
  
  У тебя и звания-то никакого больше нет.
  
  – Закажи полпорции, и пусть запишут в счет «по-лейтенантски», – посоветовал я.
  
  – В любом случае поесть надо, я не способен много врать на пустой желудок.
  
  За кассой стояла молодая полненькая брюнетка, у гриля орудовал столь же молодой парень азиатской внешности с растрепанными волосами. Океан начинался буквально через дорогу, но шум прибоя был почти не слышен за ревом хип-хопа из динамика, висевшего чуть ли не над самой горелкой, – некий гангстер-миллионер во всеуслышанье хвалился, что сроду не имел совести.
  
  – Что вам приготовить?
  
  Я попросил себе хот-дог с острым соусом, дальше заказывал Майло:
  
  – Два больших чизбургера плюс все, что вы обычно кладете в бургеры, я возражать не стану.
  
  – Мы кладем только лук и огурцы, – ответила девушка за кассой. – Можно, наверное, добавить еще острого перца – правда, за дополнительную плату.
  
  – Годится. Или посоветуете «буррито по-капитански»?
  
  – Некоторым нравится, но я бы на вашем месте не стала, – девушка слегка наморщила носик. – Начинка все время вываливается, прилипает к бумаге – там полно горячего сыра. Дальше сыр застывает, и его уже не оторвешь, только вместе с бумагой. Потом от рук еще долго воняет сыром и соусом.
  
  – Это очень по-капитански. Претензий полно, а на самом деле – вонь одна.
  
  В карих глазах девушки отразилось недоумение. Майло сменил тему:
  
  – Ну, чизбургеры-то в порядке?
  
  – Да, рекомендую.
  
  Доев первый чизбургер, Стёрджис развернул второй. Океан перед нами был безмятежно спокоен. В отличие от Майло.
  
  – А парнишка-то сбежал. Похоже, не зря мы ездили к Фрэнку.
  
  Мой друг некоторое время смотрел на волны, потом встал.
  
  – Хватит мне уже слушать чужие советы; пойду возьму это хреново буррито. Все равно Рик сегодня на вызовах, и пахнут там руки или не пахнут, жаловаться будет некому. Разогрею в микроволновке, сойдет за ужин.
  
  Он вернулся с картонной коробкой, через которую уже проступили сальные пятна, и засунул ее в багажник своего полицейского автомобиля без опознавательных знаков. Особой герметичностью эти машины не отличаются, так что приятный аромат по дороге домой нам будет обеспечен.
  
  Не успел Майло вернуться за столик, как на парковку заехал белый «Хёндэ», из которого выбрался невысокий мужчина. Круглое бледное лицо с резкими чертами, редковатые черные волосы зачесаны назад.
  
  – Лейтенант?
  
  Майло махнул ему рукой, приглашая за наш столик. На лице Эмилио Мендосы проступило разочарование. Он приехал за десять минут до назначенного времени – вероятно, хотел поразмыслить над тем, что ему говорить. Вот только мы были на месте еще раньше.
  
  На Мендосе была белая рубашка из немнущейся ткани, черные отутюженные брюки, маленький черный галстук-бабочка. Если мне не изменяла память, у работника клуба должна была быть еще и красная официантская курточка, но она отсутствовала.
  
  – Спасибо, что нашли время с нами встретиться, – приветствовал его Майло. – Заказывайте, мы подождем.
  
  – Я не буду здесь есть, – ответил Эмилио Мендоса. – Дело даже не в деньгах – у меня желудок крутит от беспокойства. – Он потер живот в знак подтверждения. – И я ненадолго; сегодня на обед ожидается много гостей, а у меня – двое стажеров, их еще учить и учить.
  
  – Раз уж речь зашла об образовании, – начал Майло, – как Мартин попал в Академию?
  
  – Иными словами, может ли скромный официант из Уругвая позволить себе отправить ребенка в такую школу? Нет, не может. Но они дали ему стипендию.
  
  – Бейсбол?
  
  – Так вы уже разговаривали со школой? – Мендоса прищурился.
  
  – Я смотрел страничку Мартина; там, кроме бейсбола, ничего нет.
  
  Выражение недоверия на лице Мендосы не исчезло.
  
  – В конце концов, мы – детективы, мистер Мендоса… И все-таки как получилось, что Мартин попал именно в Академию? Наверняка его хотели заманить и другие школы?
  
  – Вы, наверное, разговаривали с учениками? Думаете, Мартин в чем-то виноват?
  
  – А вас беспокоит, что он может быть в чем-то виноват?
  
  – Ничего подобного! – Глаза Мендосы подозрительно увлажнились, и он шагнул в сторону от столика, объяснив: – Выпью-ка я все-таки кофе.
  
  Когда он вернулся с картонным стаканчиком и сел рядом с нами, Майло спросил:
  
  – А у Мартина был лучший друг? Кто-то, к кому он отправился бы, когда все плохо?
  
  – Только сестра.
  
  – Где именно в Техасе она живет?
  
  – В Сан-Антонио, работает медсестрой в клинике «Бексар». Мартин звонил ей в тот день, когда не вернулся домой. Уже после того, как мы ушли на работу. Просто сказать «привет», ничего конкретного. Гизеллу это обеспокоило – обычно Мартин не звонит, чтобы просто так поболтать.
  
  – Он не слишком разговорчив?
  
  – Он просто спокойный мальчик.
  
  – Что Гизелла сказала о его настроении?
  
  – Ей показалось, что он был занят чем-то еще во время разговора.
  
  – У Мартина есть другие братья и сестры?
  
  – Только Гизелла. – В голосе Мендосы прозвучало сожаление. – Она на семь лет старше Мартина, но они очень дружны.
  
  Майло дал ему отпить кофе, а сам тем временем прикончил второй бургер. Затем продолжил:
  
  – И все-таки, почему именно Академия?
  
  – Ах да, – спохватился Мендоса. – В клуб ходит один человек – хороший человек, Академию окончили его дети, потом внуки. Мы с ним разговаривали, я рассказывал про Мартина, что он умный мальчик и что мне не нравится его школа. Мы живем в Эль-Монте, Мартину тамошняя школа казалась вполне подходящей, но меня-то не обманешь! Конечно, его все устраивало, он был там самый лучший, можно не напрягаться. Потом, в университете, с таким настроением будет уже ничего не добиться, ребята из сильных школ легко его обставят. А этот член клуба – богатый, конечно, но хороший человек и к другим относится по-человечески – говорит мне: «Эмилио, может, найдутся другие варианты?» Я спрашиваю: «Какие?» Он только улыбается. В следующий раз приходит в клуб, заказывает, как обычно, стейк по-калифорнийски и мартини и дает мне брошюру Виндзорской академии.
  
  Мендоса натужно рассмеялся.
  
  – Вот и мистеру Кентену я примерно так ответил – просто расхохотался ему в лицо. Потом извинился, конечно. А он говорит, ничего страшного, Эмилио, я тебя врасплох застал. Если дело в деньгах, может, найдутся варианты?
  
  Мендоса поставил стаканчик на стол.
  
  – Тут я себя почувствовал уже полным болваном, а он продолжает – ты же, мол, говорил как-то, что твой сын – отличный питчер[12]? – Мендоса пожал плечами. – Вообще-то я не помню, чтобы говорил такое, нам не очень-то положено заводить разговоры с членами клуба, но с хорошим человеком оно само получается… потом, он все время один приезжает, я думал, ему приятно получить немного внимания. Да, говорю, конечно, Мартин – подающий, каких поискать. Силой в мать пошел. – Мендоса стиснул пальцами свой собственный тощий бицепс. – Дед по материнской линии был кузнецом, мускулы – вот такие! Тито, брат жены, играл в баскетбол за «Мирамар» – это очень сильная команда в Уругвае, – пока не получил травму. – Мендоса нахмурился. – Вот и у Мартина – травма. Может, это тоже по материнской линии?
  
  – А что у него за травма?
  
  Мендоса коснулся левого плеча.
  
  – Подлопаточная мышца. Чтобы зажила, нужен покой. Если повезет, получится обойтись без операции, но в любом случае – никакого бейсбола в течение года. – Мендоса ударил кулаком по столу. – Эх, а как все хорошо складывалось, просто дар Божий! Академии нужен питчер, Мартину – приличное образование. В старой школе, в Южной Эль-Монте, ходили слухи, что его уже просматривают скауты из профессиональных команд. Но официально ко мне никто не обращался, а так – мало ли кто что говорит…
  
  – И когда Мартин перешел в Академию?
  
  – В прошлом году; он уже был в одиннадцатом классе.
  
  – В середине учебного года?
  
  – Я беспокоился, что на него будут косо смотреть, однако нет – его там встретили с распростертыми объятиями. Только Мартину было наплевать.
  
  – Ему не нравилось внимание?
  
  – Ему ничего не нравилось! Одноклассники, учителя, помещения… даже деревья! Папа, жалуется он, там кругом – деревья, у меня все волосы в пыльце! Я ему говорю – дружище, ты с ума сошел? Это же просто райские кущи, Южная Эль-Монте с Академией ни в какое сравнение не идет, ты и сам все видишь. Он говорит – а я хочу обратно в Южную Эль-Монте. Я ему – да ты точно рехнулся! А он – это моя жизнь, мне и решать. Повернулся и ушел. – Мендоса покачал головой. – Упрямый, весь – в мать. Может, для бейсбола оно и хорошо… Он каждую субботу ездил тренироваться в университет, целый день только и делал, что мяч бросал. Как-то вернулся домой, а у него рука – вся фиолетовая, мускулы под кожей начали кровоточить от бросков. Выглядело ужасно. Жена закричала, когда увидела, я звоню тренеру, – Мартин тогда еще ходил в прежнюю школу, ему было лет тринадцать-четырнадцать, – прошу поговорить с ним, чтобы он больше так не урабатывался. Тренер говорит – у парня талант, лучше пусть слегка переработает, чем сачкует. Вот же идиот. Я бросил трубку, сам говорю Мартину – не надо так. Он отвечает, мол, у Сэнди Коуфакса тоже такое было. Я ему – это еще кто такой? Он только усмехнулся и не стал дальше разговаривать. Я потом посмотрел в Интернете; этот Коуфакс, оказывается, был, типа, лучшим питчером в истории. Ну, я рад за него, только все равно не хочу видеть сына с фиолетовой рукой.
  
  Мендоса снова посмотрел на часы.
  
  – Когда я приходил поболеть за Мартина, он каждый раз просил, чтобы я не орал и не сходил с ума, как другие родители, а просто сидел и смотрел… Больше мне нечего рассказать, и я уже должен возвращаться на работу.
  
  – А как Мартин справлялся с возросшей нагрузкой после перехода в Академию? – спросил его я.
  
  – Чувствовал ли он себя глупее других? – уточнил Мендоса. – Еще как, и каждый раз говорил, что это из-за меня и что я не должен был его переводить.
  
  – А оценки ухудшились?
  
  – Естественно; здесь-то была уже настоящая школа. О пятерках без особых усилий пришлось забыть, четверки – и те считались за удачу. Я говорю ему – четверка в Академии стоит пятерки в государственной школе, но он и ответить не соизволил. – Мендоса даже руками всплеснул от обиды.
  
  – Тут-то и появилась Элиза Фримен.
  
  – Это была их идея, Академии. Мартин написал сочинение за четверть, написал плохо, абы как, раньше он писал гораздо лучше. Я думаю, он специально написал так плохо, понимаете?
  
  – Чтобы доказать, что не справляется, – я кивнул.
  
  – Вот именно. Мол, я совсем тупой, пусть меня выгоняют. Я говорю ему – давай без хитростей, занимайся как следует, у тебя есть голова на плечах, в бейсбол ты пока играть не можешь, так что времени у тебя полно. Он не стал ничего переписывать, получил двойку за четверть. – Прозвучало это как фатальный диагноз из уст врача. – У него никогда не было двоек, ни у него, ни у сестры, и никто в семье никогда не получал двойку за четверть. Я его чуть не… ну да, я вышел из себя, что было, то было. Наорал на него. Тогда он в первый раз уехал к сестре на автобусе.
  
  – Надолго?
  
  – Только на выходные. Гизелла уговорила его вернуться, купила билет на самолет. Я вернул ей все до последнего цента.
  
  – А второй раз? – спросил я.
  
  – Примерно через месяц. – Мендоса моргнул.
  
  – Из-за чего?
  
  – Из-за нее, из-за Фримен, – вздохнул Мендоса. – Школа назначила ему репетитора, оплатила все дополнительные занятия. Мартин это воспринял, как если б его в лицо назвали тупицей. Я ж говорю, упрямый как осел. Для бейсбола это, может, и хорошо, а для жизни? – От гнева в голосе Мендосы прорезались высокие нотки, он больше не выглядел как родитель, защищающий свое чадо от неприятностей. – Все вокруг хотят ему только добра, а он плюет им в лицо… Не буквально, конечно, но вы же меня понимаете?
  
  – Демонстрирует презрение, – подтвердил Майло.
  
  – Да еще какое! – Мендоса отхлебнул кофе, чуть было не выплеснув остатки себе на рубашку. Потом внимательно осмотрел свою грудь, стряхнул еле заметную пылинку. – Повезло, а то у меня в шкафчике осталась только одна чистая. – Очередной взгляд на часы. – Мне пора.
  
  – И сколько дней Мартин оставался в Техасе на этот раз? – продолжил спрашивать я.
  
  – Примерно столько же, дня три. Гизелла отправила его домой автобусом – я сказал ей, что хватит с него самолетов.
  
  – А сейчас он точно не у Гизеллы?
  
  – Она никогда нам не врет.
  
  – Можно нам узнать ее номер? – попросил Майло.
  
  – Вы мне не верите?
  
  – Разумеется, верим, сэр. Это на случай, если Мартин еще появится у нее.
  
  – Вы думаете, он может?
  
  – Подростки могут все, что угодно.
  
  – Уж лучше б он появился. Жена – еле живая.
  
  Майло записал продиктованный номер.
  
  – А вы уверены, что Мартин не мог отправиться к кому-то из школьных друзей? – спросил я.
  
  – Да в том-то и дело. Он одноклассников терпеть не может: тот – слишком богатый, этот – слишком сноб, те – слишком белые… Его послушать, так в Академии даже желтые и черные – слишком белые. Я ему говорю: если кто и сноб, так это ты. Оценивай людей по поступкам, а не по тому, кто у них родители. Он только усмехается: дескать, тебе не понять. Я говорю: ты – спортивная звезда, голова соображает, красавчик… какого черта тебе еще нужно? Он озверел и давай на меня орать.
  
  – Что он кричал?
  
  – Что я говорю чушь! Спортивная звезда? Начал трясти больной рукой – вот тебе звезда! Ухватил себя за щеку, оттягивает кожу – вот тебе красавчик! У него кожа довольно темная, не как у меня, тоже в мать, ее брата – того, который баскетболист, – иногда за бразильца принимают. Я говорю, чтобы он успокоился, а он продолжает орать: «У них это называется “красавчик”? Да я там – сраный отщепенец, а не красавчик!» Прошу прощения, он именно так сказал.
  
  – Похоже, здорово его задело.
  
  – Так руками махал, я начал из-за его плеча беспокоиться. Потом выбежал из дома, но скоро вернулся. Принес свое сочинение с двойкой. Стал вырывать листы и пихать в рот. – В голосе Мендосы звучало искреннее изумление. – Жует, пытается глотать. Теперь уже я ору – придурок, что ты делаешь, заболеть хочешь? Он в ответ – с тех пор, как ты загнал меня в Академию, я жру дерьмо полной ложкой; подумаешь, немного туалетной бумаги на десерт… Потом опять выскочил из дома, вернулся только на следующий день; я его увидел, когда с работы пришел.
  
  – И где он был?
  
  – Он никогда не говорит, куда идет.
  
  – К репетитору он тоже идти не хотел, но ведь пошел?
  
  – Вообще-то он послушный, – сказал Эмилио Мендоса.
  
  – И что он рассказал?
  
  – Что это время и деньги, выброшенные псу под хвост. Что ей на него наплевать, ее только деньги интересуют. Что она сидит, ничего не делая, пока он читает и пишет, а потом дает ему на дом дополнительные задания, которые он все равно не собирается выполнять. – Мендоса негодующе закатил глаза.
  
  – Больше у него к Фримен претензий не было? – спросил я.
  
  – Именно что претензий. – Мендоса обеими руками схватился за стаканчик и смял его.
  
  – Вы о чем, мистер Мендоса?
  
  – Послушайте, иногда Мартин может вообразить себе невесть что. Как-то раз он решил, что к нему пристает одна из подружек Гизеллы. Хотя никто к нему не приставал. Гизелла пыталась ему объяснить, так они даже поругались.
  
  – Мартин что-то сказал насчет Элизы Фримен, но вы думаете, что он, как всегда, вообразил лишнего?
  
  – Он сказал, что она слишком часто к нему прикасалась. Не в сексуальном смысле – так, трогала за ладонь, за локоть… Я говорю ему: ну и что такого, обычное дружелюбие. Он говорит: папа, блин, мы английским занимаемся, зачем руками-то трогать? Я говорю: не делай из мухи слона, она просто пытается тебя приободрить.
  
  – Фримен преподавала английский и историю. А как у Мартина было с остальными предметами?
  
  – По биологии – получше, четверки. Вот писать он терпеть не может. Говорил, что Фримен это заметила и теперь задает ему одно письменное задание за другим. Я говорю: естественно, у тебя же с этим проблемы, она все правильно делает.
  
  – А он развернулся и ушел?
  
  – Ну да, – подтвердил Мендоса. – Он – хороший мальчик и ни в чем не виноват. У него с ней… с Фримен не было никаких особых проблем; он и ходил-то к ней раза три, от силы четыре. Мартин – хороший мальчик, просто ему сейчас нелегко. Может, и не стоило переводить его в Академию, жена постоянно мне это твердит. – Мендоса на долю секунды задумался, потом тряхнул головой: – Да нет, ерунда, ему нужно было расти над собой. Если не расти над собой, остается только надеть бабочку и идти прислуживать богачам, которые смотрят на тебя как на пустое место. И мне пора на работу. Пожалуйста, не надо этого: «Эмилио, еще один вопрос». Мне пора на работу.
  Глава 22
  
  Белый «Хёндэ» выехал на шоссе. Майло задумчиво произнес:
  
  – Сначала он думал только о том, чтобы защитить своего парня, а под конец все же разговорился. Пока что я вижу два варианта. Элиза попыталась его соблазнить, и Мартин с перепугу как-то исхитрился отвертеться. Элиза разозлилась, что ее отвергли, парень разозлился, что она злится, ну и так далее, – короче, он затаил серьезную обиду. Ну, или позволил себя соблазнить, но тоже обиделся – скажем, она заявила, что он недостаточно силен с мужской точки зрения. Или поиграла с ним немного и дала от ворот поворот.
  
  – Есть еще и третий вариант – парень не имеет никакого отношения к ее смерти.
  
  – Алекс, он ведь сбежал! И это укладывается в схему его поведения – всякий раз, как только становится горячо, он уходит или убегает.
  
  – Ты же сам говорил, что подросток со взрывным темпераментом не соответствует картине тщательно спланированного убийства, и ничто в рассказе его отца не свидетельствует, что парень был силен в планировании. Напротив, это образцовый пример импульсивности.
  
  – Мнение жертвы я тоже не могу игнорировать, даже столь лживой, как Элиза. Мартин напугал ее настолько, что она рассказала об этом Трею Фрэнку. Пора бы нам уже разыскать парня.
  
  Он нашел в блокноте номер Гизеллы Мендоса.
  
  – Мисс Мендоса? С вами говорит лейтенант Стёрджис, полиция Лос-Анджелеса. Ваши родители беспокоятся о вашем брате, Мартине, и я звоню, чтобы уточнить его местонахождение… Да, ваш отец так и сказал, но я подумал, что Мартин мог появиться уже после нашего разговора… Да, я понимаю, что вы сразу же позвонили бы родителям; более того, обязательно позвоните им, если Мартин появится. Но, если можно, сразу после этого позвоните мне, чтобы я мог закрыть дело по розыску Мартина и заняться другими пропавшими детьми… Да, к сожалению, очень много… Спасибо, я знал, что вы не откажетесь… Конечно, для родителей это настоящая драма, хотя ваш отец сказал, что Мартин убегал из дома и раньше… да, вы поступали совершенно правильно, и родители очень ценят, что вы убеждали его вернуться. Гизелла, у меня к вам еще один вопрос. Когда Мартин приехал к вам в последний раз, его отец сказал, что это из-за проблем с учителем… да, да, с репетитором. А Мартин не рассказывал, в чем именно заключались проблемы? Может, опять случилось то же самое и мы сможем понять, где он на этот раз… А, вот оно что. Большое спасибо за помощь, и, кстати, позвольте узнать ваш адрес? Я обязан занести его в дело.
  
  Майло дал отбой.
  
  – Милая девушка. Надо будет обратиться в полицию Сан-Антонио; пусть время от времени проезжают мимо ее дома и посматривают, что да как.
  
  – И что Мартин рассказывал ей про Элизу?
  
  – Что ей было на него наплевать. В принципе, это может означать, что она игнорировала его в сексуальном смысле. Вот что я забыл, так это спросить, как у него с испанским – следовало еще у отца узнать.
  
  – Можно выяснить у доктора Ролинс, – предложил я.
  
  – Ага, так она мне и сказала…
  
  Я вынул из кармана свой мобильник, набрал номер Академии и попросил к телефону Ролинс. Мне предложили подождать.
  
  – Издеваешься? – недоверчиво протянул Майло.
  
  – А что нам терять?
  
  Ровно через четыре минуты я получил ответ на свой вопрос. Голос директора звучал не то чтобы откровенно враждебно, но было ясно, что она хочет избавиться от меня как можно скорее.
  
  – Обратите внимание, в очередной раз я добровольно иду навстречу полиции. Я ожидала бы ответной благодарности в виде того, что Академию не тревожили бы без необходимости.
  
  – Придется брать у тебя уроки по части обольщения, – проворчал Майло, когда я закончил разговор. – Ну и как он, хабла эспаньол?
  
  – Достаточно хорошо, чтобы автоматом получить зачет по иностранному языку.
  
  – Отлично; значит, без труда мог договориться с разнорабочим-мексиканцем. Черт побери, все больше и больше похоже, что Муравьед напрямую замешан в убийстве.
  
  – Муравьед купил сухой лед в Ван-Найсе. У Мартина нет ни машины, ни прав, но он как-то исхитрился добраться из Эль-Монте в самый центр Сан-Фернандо, а оттуда – к дому Элизы в Студио-Сити…
  
  – Подумаешь! Одолжил машину, или угнал, или кто-то его подвез. Он называет себя отщепенцем, так мог сойтись и с другим отщепенцем. Пара озлобленных подростков вполне способна сочинить сценарий с сухим льдом.
  
  Телефон Майло зазвонил. Снова «К Элизе».
  
  – Тебе бы все хохмить, – заметил я, но мой друг уже сосредоточился на разговоре и не услышал меня.
  
  – Добрый день, сэр… Нет, сэр, я не думаю… При всем уважении, сэр, это была не провока… Да, сэр. Но… Да, сэр… Но я… Стэн Крейтон несколько перегнул палку… Да, сэр… Могу я тоже что-то сказать? Вообще говоря, раз уж меня уволили, я не обязан… Да, сэр… Да, сэр… Да, сэр, немедленно.
  
  Майло захлопнул телефон и принялся тереть лицо ладонью.
  
  – Снова зачислен в ряды? – спросил я.
  
  – Насколько можно судить, я никогда их не покидал. Насколько можно судить, решения насчет моей карьеры вообще принимаются без моего участия. Насколько можно судить, в мои служебные обязанности не входит тешить мое сраное эго и фиглярствовать, как гребаный клоун на подмостках, да-да, Стёрджис. Мне надлежит не-мед-лен-но явиться в офис к шефу. На этот раз ты не приглашен, специально подчеркнуто.
  
  – Вот досада-то!
  
  – Цитирую дословно: «А этого твоего хренова санитара чтобы и духу рядом не было. Дерьмо – твое собственное, тебе и чистить. И еще скажешь спасибо, если я не засуну тебе твой жетон туда, где ему самое место!»
  
  – Задобри его, принеси что-нибудь, – посоветовал я.
  
  – Что?
  
  – Закажи буррито двойного размера. Скажешь шефу, что это «по-генеральски».
  
  – К черту, – Майло махнул рукой, – вони там и без того достаточно.
  * * *
  
  До восьми вечера от Стёрджиса не было ни слуху ни духу. В восемь он позвонил ко мне в дверь с букетом цветов в руках.
  
  – Это для Робин. Компенсация за вторжение в неурочный час.
  
  Мой друг прошел мимо меня и нагнулся, чтобы погладить Бланш, как обычно, жалуясь, что я не завел собаку покрупнее, чтобы поберечь его поясницу. Бланш облизала ему пальцы и ткнулась головой в лодыжку.
  
  – Милашка… – пробормотал Майло. – А где Робин?
  
  – В ресторане, к ней приехала в гости подруга из Сент-Луиса.
  
  Он вручил мне цветы.
  
  – Поставь в воду, а то завянут.
  
  – Как прошла встреча на высшем уровне?
  
  Лейтенант прошагал в кухню, пошарил в холодильнике, но не нашел ничего достойного внимания.
  
  – Я приехал, думал, меня ждет харакири, причем ржавыми садовыми ножницами. А он весь такой ласковый, с сигаркой, галстучек и тот ослаблен: «Заходи, заходи, Стёрджис». Как будто ничего и не случилось, просто ему понадобился доклад по делу Фримен. Выслушал доклад, вот тогда его снова стало можно узнать. «Я ждал доклада, а не, блин, изложения ерунды, очевидной любому болвану. Какого хера ты не работаешь по ее приятелю-итальянцу? Он – жулик, и она его кинула. Давай примени свою хваленую логику!» В переводе означает – в школу больше не лезь!
  
  – Сообразил, что пока ты в штате, тебя можно хоть как-то контролировать. А что он думает насчет Мартина Мендосы?
  
  – Не особо впечатлился. То же самое и насчет Трея Фрэнка. «Стёрджис, это всегда или хахаль, или уголовник. А итальянец – и то, и другое».
  
  Лейтенант снова открыл холодильник, вытащил пакет с нарезанным хлебом и проглотил один кусок.
  
  Бланш смотрела, как он лопает, с традиционным благоговением.
  
  – Так что можешь не спрашивать, куда я собрался на ночь глядя. К тебе же заехал, чтобы посоветоваться. Во-первых, я не знаю, что мне сказать Фиделле. Он вроде бы ничего не пытался скрывать; теперь, если я заявлюсь без видимой причины, он забеспокоится и из него будет слова не вытянуть.
  
  – Если он мошенник, то, по определению, должен быть начеку, общаясь с полицией, так что я на твоем месте не опасался бы слишком его насторожить. Можешь сказать, что до тебя дошли слухи о конфликтах между Элизой и учениками в школе и ты решил, что если она кому-то и рассказывала подробности, так это Фиделле.
  
  – Тут тоже возникают любопытные варианты. Трей Фрэнк передал нам то, что Элиза рассказала ему про Мартина. А вот Фиделла ничего подобного не сделал. Получается, либо Фрэнк для Элизы был более близким человеком, либо Фиделла придерживает информацию. Если так, возможно, он задумал очередной шантаж.
  
  – Тем более имеет смысл поспрашивать его насчет школы, пусть повертится. С одной стороны, ты подтвердишь, что для шантажа имеются основания, с другой – покажешь, что у тебя есть иной подозреваемый, а в Фиделле ты, следовательно, видишь союзника. Глядишь, он расслабится и выдаст что-нибудь интересное.
  
  – Скажи еще, что ты веришь в Деда Мороза. – Майло в очередной раз распахнул холодильник, выудил второй кусок хлеба, поколебавшись, добавил к нему третий. Вытащил банку ежевичного джема, обернутую тряпочкой поверх крышки. – Вы тут еще и варенье варите?
  
  – Это подруга Робин привезла.
  
  Обильно намазав джемом оба куска, Майло принялся шумно жевать.
  
  – Хотелось бы упомянуть при Фиделле имя Фрэнка. Если он не сдержит эмоций, у меня будет однозначный мотив для убийства из ревности. Вот только выкладывать карты на стол прямо сейчас слишком рискованно. Тем более что дядюшке Майло никогда не везло в азартные игры. Я не Сэл, ни разу еще не срывал джекпота.
  
  – И, в отличие от него, ты с денежками так легко не расстался бы.
  
  – Хотя, похоже, иной раз и мне везет. – Майло постучал ногтем по вазе с цветами. – Потратил несколько долларов на лепестки и стебельки – а взамен получил полноценный терапевтический сеанс.
  Глава 23
  
  Лунное небо над кварталом Сэла Фиделлы было насыщено туманом пополам с пылью. Дома, деревья, кусты выглядели полустертыми, как будто по ним прошлись ластиком.
  
  «Корвета» перед домом не оказалось. Над дверью тускло светилась лампочка, но внутри было темно. Майло все же вышел из машины и позвонил в дверь. Разумеется, никто не ответил, однако с другой стороны улицы вдруг прозвучало:
  
  – Прошу прощения?
  
  На ухоженной лужайке перед одноэтажным домом стоял человек и махал нам рукой. Крупный, в футболке и шортах. Рядом с ним послушно сидел большой кудлатый пес на поводке. Собака изучала нас, не трогаясь с места, темная, похожая на медвежонка.
  
  Мужчине было чуть больше тридцати; мощная шея, коротко стриженные волосы, едва заметная эспаньолка. Накачанный плечевой пояс делал его похожим на взрослого самца гориллы.
  
  – Вы из полиции? Я вывел Руфуса на прогулку и увидал вас. – Мужчина ткнул пальцем в сторону дома Фиделлы. – Что этот натворил?
  
  – Почему вы решили, что он что-то натворил? – поинтересовался Майло.
  
  – Скажете, ничего?
  
  – Сэр, почему вы спрашиваете?
  
  Мужчина переступил с ноги на ногу. Пес не шелохнулся.
  
  – Честно говоря, мистер полицейский, никому из нас не нравится такое соседство.
  
  – Никому из?..
  
  – Ну, я, моя жена, потом Барреты – второй дом отсюда, у них тоже есть дети.
  
  – Беспокоитесь за детей?
  
  – Пока нет, – отмахнулся мужчина. – До сих пор он надоедал только нашим женам.
  
  – Каким образом?
  
  – Пытался впарить им всякую ненужную дребедень. Моей жене предложил гитару для нашего старшего. Но Шону не нужна гитара, он спортом занимается, жена этому так и ответила. Он начал настаивать, сказал Даре, что дети, которые занимаются музыкой, умнее тех, которые не занимаются. У него есть отличные гитары, недорого, пусть Шон сам выберет цвет. Дара говорит, спасибо, нам не нужно. Он шел за ней до самой двери, ей пришлось еще раз сказать: «Нет, нам не нужна гитара», и то он не сразу отстал. Дара мне после рассказала. Я говорю, сейчас пойду и вправлю ему мозги; она говорит, если он еще раз попробует, тогда и пойдешь, пока что нет причин устраивать сцены. Потом Дуг и Карен – это Барреты – позвали нас на барбекю; там выяснилось, что тот тип и к Карен подкатывал.
  
  – Пытался продать гитару?
  
  – Барабаны. Их старший играет на ударных; когда он репетирует, слышно аж на соседней улице. Как-то раз этот перехватил Карен, когда она подъезжала к дому; сказал, что, судя по звуку, у Райана совсем разбитая ударная установка. Карен отвечает: да нет, всё в порядке. Он говорит: нет, звук – ужасный, он может раздобыть барабаны получше и совсем недорого. Карен говорит, спасибо, не надо, а он давай настаивать, как и с Дарой. Ну, Карен-то покруче будет, сразу наорала на него, чтобы проваливал.
  
  – И он?
  
  – Отвалил, конечно. Но он уже почти что к ней в дом зашел, это разве дело?
  
  – Хорошо, а что-нибудь еще у вас против него есть, мистер…
  
  – Роланд Штаубах, – с готовностью откликнулся мужчина, – можно просто Ролли. Здесь у нас все семейные, а он живет один, за все время ни дня не работал. Спрашивается, откуда у него деньги на «Корвет»? И на эту его громадную плазму?
  
  – Вы были у него дома?
  
  – Я? С какого еще перепугу?
  
  – Телевизор-то вы разглядели.
  
  – Так он у него прямо напротив окна; когда этот раздвигает тряпки, что у него вместо штор, все видно. Я выхожу погулять с Руфусом, и пожалуйста, смотри – не хочу. Сидит на диване в подштанниках, хлещет текилу и таращится в свою плазму. Когда я увидел вашу машину без опознавательных знаков, сразу подумал – наконец-то у меня есть с кем все это обсудить.
  
  – Вы знаете про машины без опознавательных знаков, – отметил Майло.
  
  – Я одно время водил эвакуатор в компании, которая в числе прочего обслуживает полицию. «Ван Брюггенс», в Силверлейк. Несколько раз доводилось возить и такие вот машины. Так что он натворил-то?
  
  – Ничего, – ответил Майло.
  
  – Ничего-о? И вы звоните ему в дверь среди ночи?
  
  – Он – потенциальный свидетель, мистер Штаубах.
  
  – По какому делу?
  
  – По делу, не имеющему никакого отношения к вам и вашим соседям. Хотите что-нибудь еще рассказать?
  
  – От него все время ждешь какой-нибудь гадости, – пожаловался Штаубах. – Каждый раз, когда он выезжает на своем «Корвете» и газует, как последний болван, Руфус бежит к окну, готовый к драке. – Штаубах потрепал пса по холке. – Потом, он не ходит на работу, а здесь у нас живут работающие семьи. Я развожу посылки для «Ю-Пи-Эс», по выходным подрабатываю в океанариуме в Тарзане. Дара занимается с детьми в школе. Дуг и Карен – оба в энергетике. Миллеры – фельдшеры. Все вкалывают как проклятые, кроме вот этого.
  
  – И давно он здесь поселился? – спросил Майло.
  
  – Когда мы переехали года полтора назад, он здесь уже жил.
  
  – Благодарю вас, мистер Штаубах. Мы еще вернемся, чтобы поговорить с ним.
  
  – Почему не сейчас?
  
  – А разве он дома?
  
  – Он приехал на своем «Корвете» примерно в полпятого, и я не видел, чтобы он с тех пор уходил. Газовал, как всегда, Руфус опять к окну подбегал. С час назад «Корвет» опять завелся, но потихоньку так, Руфус даже не пошевелился. Я решил выйти посмотреть, так за рулем был вовсе и не он. Какой-то парнишка.
  
  – Сколько лет парнишке? – быстро спросил Майло.
  
  – Я особо не всматривался. Так, видел его через открытое окно.
  
  – Тинейджер?
  
  – Все может быть, я его толком не разглядел.
  
  – Белый?
  
  – Во всяком случае, не черный, – ответил Штаубах.
  
  – Цвет волос?
  
  – Не уверен…
  
  – Может, латиноамериканец?
  
  – Скажу лишь – не черный, кожа достаточно светлая. Если и черный, то очень светлый черный. Я думал, может, его сын от прежнего брака, а что он никогда раньше у отца не бывал, так это на Фиделлу похоже. Таким всегда наплевать на детей, верно?
  
  – И вы предположили, что Фиделла разрешил ему прокатиться?
  
  – Ну, не знаю… А вы думаете, парень угнал «Корвет»?
  
  – А в дом он заходил?
  
  – Я не видел. Что, вы думаете, парнишка замкнул провода и поехал, или как?
  
  – Вы уверены, что Фиделла не уехал вместе с ним?
  
  – Может, и уехал… Я разглядел только того, кто за рулем.
  
  Майло окинул взглядом улицу в обоих направлениях и уточнил:
  
  – А не слишком ли для этого было темно?
  
  – Он проехал прямо вон под тем фонарем, – Штаубах показал рукой. – Мистер полицейский, я рассказываю ровно то, что видел, ни больше ни меньше.
  
  – Во что парень был одет?
  
  – Я видел только лицо. Ровно то, что сейчас сказал, – что видел, то видел, а сочинять не стану.
  
  – У вас здесь часто угоняют машины?
  
  – Ну… год назад у мистера Фельдмана – он уже пожилой, жена недавно умерла, живет в том голубом домике, где цветы кругом. Так вот, в прошлом году у него ночью угнали «Кадиллак»; откатили от дома, не заводя мотор. Потом машину нашли в Восточном Лос-Анджелесе, без колес, и люк в потолке срезан… А, так вот почему вы спросили про латиноса! Их там – целые банды, в Восточном Лос-Анджелесе.
  
  – Вы сказали, он уехал около часа назад?
  
  – А сколько сейчас?
  
  – Девять пятнадцать.
  
  – Значит, около часа с четвертью… И что вы теперь делать собираетесь?
  
  – Пойдем попробуем постучать еще разок.
  
  – И правильно!
  
  – По-моему, Руфус заждался своей прогулки, – заметил Майло.
  
  – Мы уже вернулись с прогулки, – возразил Штаубах.
  
  – Значит, он хочет отдохнуть.
  
  – Он… А, понял, не буду вам мешать. Вы потом дайте знать, чем все кончилось.
  
  Майло опять позвонил в дверь – с тем же результатом, что и в прошлый раз. Обернулся и посмотрел через дорогу на дом Штаубаха. Аккуратно выглаженные занавески в окне напротив колыхнулись, как будто кто-то поспешно отошел от окна.
  
  – Похоже, месячник добровольного помощника полиции в самом разгаре, – заметил я.
  
  – Это на них погода влияет, – проворчал Майло.
  
  Мы прошли по потрескавшейся подъездной дорожке на задний дворик дома Фиделлы. В темноте было не разобрать, лужайка перед нами или просто вытоптанная земля. С трех сторон возвышалась живая изгородь. Дверь, выходившая во дворик, оказалась деревянной, но со стеклянной панелью. Были еще ворота гаража – тоже плотно закрытые.
  
  Майло включил маленький светодиодный фонарик, держа его по-полицейски, на уровне головы. Луч осветил кожух лампочки над задней дверью.
  
  – Патрон пустой, все в ржавчине. Сэл не тратит драгоценное время на всякую ерунду.
  
  Майло постучал в дверь, не дождавшись ответа, обвел белым холодным лучом фонарика задний двор. Все-таки это была земля – то тут, то там отдельные сорняки, плюс чахлое апельсиновое деревце. Живая изгородь оказалась разросшимся фикусом, местами совсем лысым от болезни, так что просматривался бетонный забор под ним. Майло обвел двор фонариком еще один раз, задержав луч на чем-то у самой изгороди.
  
  Сначала я решил, что это старый, свернутый трубой ковер. Присмотревшись, понял, что это какой-то продолговатый предмет вроде сосиски, завернутый в скатерть или покрывало.
  
  Вроде довольно большой сосиски.
  
  С человека размером.
  
  Майло инстинктивно отодвинул меня за спину, сделал полшага вперед и внимательно осмотрелся. Застыл на месте. Засунув фонарик под мышку, извлек из кармана и натянул резиновые перчатки. Осветил почву между собой и свертком. Присел на колени.
  
  – Тут следы. Кроссовки или что-то вроде того.
  
  Обойдя следы слева, он шаг за шагом продвигался к свертку, светя себе под ноги. Достигнув цели, зажал фонарик зубами, нагнулся и отвернул край покрывала.
  
  – Лысый череп. Проломлен. Все в крови. – Выпрямился и отступил назад. – Пока не приедут эксперты, ничего трогать нельзя. Если хочешь, можем пока что заключить пари. Я ставлю на то, что в свертке Сэл.
  
  – За легкими деньгами гонишься?
  
  Тело Фиделлы увезли к патологоанатому три часа спустя. Вся кухня в доме была забрызгана кровью, даже на потолке виднелись сгустки. В углу стоял бильярдный кий, на который налипли куски кожи и мозгового вещества. Кровавые отпечатки кроссовок покрывали коридор между кухней и бельевым шкафом. В ярком свете фонарей стали видны и пятна крови на земле заднего дворика.
  
  Тем не менее следы борьбы отсутствовали. Майло сформулировал рабочую гипотезу: удар тупым предметом неподалеку от раковины, затем тело было упаковано в покрывало и три пододеяльника, изъятые из бельевого шкафа, вынесено во двор и там брошено. Возражений от экспертов не последовало.
  
  Техники-криминалисты перешли к снятию отпечатков пальцев. Полицейские из участка Ван-Найс несли стражу у желтой ленты, натянутой перед домом. Седой, сутулый детектив из Ван-Найса по имени Уолли Фишелл появился, когда тело уже увезли. Выглядел он сонным и недовольным. Майло ввел его в курс дела, и Фишелл заявил:
  
  – Был бы рад поработать вместе с вами, лейтенант, но если вы не хотите, чтобы я лез в ваше расследование, не буду настаивать.
  
  – То есть самоустраняетесь?
  
  – Если на то будет ваше желание, – повторил Фишелл.
  
  – Вот спасибо за одолжение!
  
  – Я не сваливаю свою работу на вас, – обиделся эксперт, – однако и под ногами путаться не хотел бы.
  
  – Не вопрос.
  
  – Слушайте, лейтенант, как скажете, так оно и будет. Я тоже пашу как проклятый, а сейчас у меня по плану вроде как выходной. Я с внучкой думал побыть. Она живет в Сан-Матео, у меня не так часто выходит туда выбраться.
  
  – Ну, так поезжайте к внучке.
  
  – Да теперь-то что, все равно я уже здесь.
  
  – Можете расслабиться, – Майло махнул рукой. – Это наверняка часть моего дела.
  
  – Так вы знаете, кто убийца?
  
  – Скорее всего, тот же, кто убил мою первую жертву.
  
  Фишелл явно ждал продолжения.
  
  – Пока что это все, что мы знаем, – был вынужден признать Майло. – Так что возвращайтесь к внучке. Сколько ей?
  
  – Пять.
  
  – Прекрасный возраст!
  
  – Кто бы спорил… Мы смотрели «Дору-путешественницу»[13], мультфильм такой, – пояснил Фишелл. – У вас дети есть?
  
  – Нету.
  
  – Извините. Ну, ладно, всего вам хорошего, я поехал досматривать «Дору».
  
  Уезжать мы не торопились – вдруг эксперты наткнутся на что-то серьезное. Пока что следов взлома обнаружить не удалось. Шлепанцы Фиделлы нашлись в гостиной, и там же – три пустые пивные бутылки с его отпечатками. На кие отпечатков не было – вероятно, его протерли. То же самое и с заляпанным кровью кожаным чехлом от кия. Полное обследование дома закончится только к утру. Компьютера не обнаружилось, но пустое место на столе в спальне и старый лазерный принтер в шкафчике рядом со столом наводили на определенные мысли. Мобильник Фиделлы валялся на кровати. Майло проверил звонки – с самого утра ничего – и протянул телефон криминалисту, который с уважением разглядывал орудие убийства.
  
  – Взгляните-ка, лейтенант. Рукоятка из слоновой кости, причем, похоже, настоящей… А тут вообще красота!
  
  Средняя секция кия, палисандровая, была инкрустирована серебряными символами четырех карточных мастей.
  
  – Такая штука, лейтенант, стоит серьезных денег. А бильярда у него нет, так что, наверное, он ходил по барам или там по бильярдным со своим кием.
  
  – Или кий принес с собой убийца.
  
  – Такую редкую вещь? – удивился криминалист. – А если б он сломался?
  
  – Ради выгодного дела можно рискнуть.
  
  – В чем тут выгода-то?
  
  – В проломленном черепе Фиделлы.
  
  – А… Ну, может быть.
  
  Мы собрались уезжать. Роланд Штаубах наблюдал за происходящим с лужайки перед своим домом. С ним были Руфус и светловолосая женщина, как и он в шортах и футболке. Жильцы соседних домов тоже обретались неподалеку. Майло помахал Штаубаху рукой. Тот нехотя махнул в ответ и отвернулся.
  
  – Такое чувство, что дружный квартал неожиданно утратил интерес к происходящему, – прокомментировал Майло, заводя мотор. В следующий раз он заговорил, уже проехав полдороги по Беверли-Глен. – Мартин Мендоса все лучше вписывается в картину. Расколоть Фиделле башку, а потом угнать его тачку – именно такой херни и можно ожидать от неуравновешенного подростка.
  
  – А мотив? – спросил я.
  
  Перегнувшись через руль, Стёрджис включил служебную рацию и сделал вид, что крайне заинтересован рапортами о мелком хулиганстве и превышениях скорости. Последние десять минут до моего дома никто из нас не произнес ни слова.
  
  – Пока, – сказал я, вылезая из машины.
  
  – Как ты думаешь, кому я сейчас собираюсь позвонить? – Майло негромко выругался. – Вряд ли он обрадуется – своего любимого подозреваемого только что лишился насовсем, значит, снова в школу… Так зачем, говоришь, Мартину убивать Фиделлу?
  
  – Понятия не имею.
  
  – Эй, – возмутился Майло, – придумай что-нибудь другое, это моя реплика. И не забудь сказать Робин, откуда цветы; сдается, я забыл приложить записку.
  
  Он отъехал, а я поднялся по ступенькам и открыл дверь. Не успел толком войти и устроиться на диване рядом с Робин, как от входной двери раздался знакомый стук. За дверью стоял Майло с видом застенчивого школьника, впервые в жизни приглашающего девочку на танец.
  
  Робин, встав на цыпочки, чмокнула его в щеку.
  
  – Спасибо за цветы, дорогуша. А что ты принес на этот раз?
  
  – Буду должен. Причина та же самая – вторжение в личную жизнь.
  
  – Да заходи, заходи.
  
  – Я бы рад, но меня вызывают к начальству. В смысле – немедленно, не теряя ни минуты. К сожалению, это относится и к Алексу. Если я могу его забрать, завтра с меня втрое больше роз.
  
  – Вообще-то он стоит подороже, чем какая-то растительность; ну да ладно уж, забирай.
  
  – Я снова заслужил расположение шефа? – осведомился я.
  
  – Бери выше. Ты сегодня – почетный гость.
  Глава 24
  
  В час ночи пустая дорога выглядела как блестящая черная лента.
  
  – Шеф в это время в офисе? – спросил я.
  
  – Дома.
  
  – Так ты к нему и на дом выезжаешь?
  
  – С недавних пор.
  
  – Встреча в офисе в такое время не пройдет незамеченной, – начал рассуждать я, – дежурные удивятся и поймут, что он уделяет твоему расследованию несообразный интерес. А о встрече у него дома никто не узнает. В прошлый раз мы с ним обедали в Калабасасе. Я поставил бы на то, что он живет в тех же краях, на каком-нибудь из уединенных поместий запада Сан-Фернандо.
  
  – Вот за это, Шерлок, он тебя и ценит.
  
  Поместье шефа в Агуре располагалось среди пастбищ и лошадиных выгонов, а с тылу его подпирали охряные отроги гор Санта-Моника. Уже съехав с шоссе, мы потратили не меньше получаса на то, чтобы добраться до места. Проехали несколько кварталов, сплошь застроенных чрезвычайно миленькими магазинчиками, дилера «Порше», бензоколонку с ценами процентов на десять выше, чем в городе. Потом таблички с названиями улиц исчезли; мы мчались сквозь темноту, лишенную каких-либо ориентиров. Иногда казалось, что машина с трудом помещается на узеньких участках дороги, изобиловавшей развилками и поворотами. Майло вскоре запутался и несколько раз свернул не туда. Вконец раздосадованный, лейтенант зажег в салоне свет и медленно покатил вперед, то и дело сверяясь с каракулями, которые набросал у себя в блокноте. Он совсем взмок и уже поминутно чертыхался, когда в свете фар наконец появился небольшой деревянный знак. На необработанной доске было выжжено:
  
  РАНЧО «СПОКОЙСТВИЕ»
  
  – До Академии отсюда – не ближний свет, – заметил я. – На какие только жертвы не способна родительская любовь…
  
  – Материнская любовь, – уточнил Майло.
  
  Мы миновали распахнутые ворота – вернее, стальную раму с единственной диагональной перекладиной, – и полицейский «Форд» пополз вверх по асфальтированной ленточке, местами то выкрошившейся до земли, то подозрительно вспучившейся. Изношенная подвеска скрипела и стонала на каждом ухабе. Если ворота и были барьером, то чисто условным.
  
  – Похоже, незваные гости таких людей, как шеф, беспокоить не решаются, – предположил я.
  
  – Хищников на самой вершине пищевой цепочки всякая мелочь не заботит.
  
  Перед длинным одноэтажным зданием с покатой крышей простиралась парковочная площадка размером с футбольное поле и гладкая, как скатерть. Здесь поместилась бы добрая сотня автомобилей – впрочем, мы не увидели ни одного. Вероятно, семейный транспорт скрывался за четырьмя воротами огромного гаража. На всей площадке не было ничего, кроме голого бетона. Зелени вокруг тоже не было видно, если не считать пары огромных дубов, угрожающе наклонившихся над самым домом. За ним, насколько удалось разглядеть в свете фар, простиралась обширная плоская территория поместья. Дубы, вероятно, остались от старинной рощи, которая пошла под топор при строительстве логова шефа полиции. Не удивлюсь, если рано или поздно они в отместку рухнут прямо на крышу.
  
  Шеф поджидал нас в кресле-качалке у самого въезда на площадку, освещенный неяркой электрической лампой. Огонек его сигары вырисовывал в воздухе оранжевые завитушки. Дым поднимался вверх, где его заглатывала тьма. Майло, затормозив рядом, опустил окно.
  
  – Сэр?
  
  – Поставь вот здесь. – Шеф ткнул рукой куда-то влево. С сигары на бетон полетела гроздь искорок и рассыпалась мертвым пеплом.
  
  Майло припарковался, и мы вышли из машины. Других кресел рядом не нашлось, так что со стороны мы, наверное, были похожи на просителей в присутственном месте. Седые волосы шефа время от времени – в зависимости от траектории огонька сигары – отблескивали металлом, в остальном он больше походил на эскиз углем, чем на живого человека.
  
  – Два убийства, Делавэр. Я не доктор, но мой диагноз – «в дерьме по самые уши». А что полагает медицина?
  
  – Медицина в общих чертах согласна.
  
  – Этот итальянец – просто неблагодарный сукин сын. И чем только ему не понравилась роль убийцы? – Шеф цокнул языком. – Что ж, вместо итальянца будем ловить мексиканца.
  
  Складывалось впечатление, что мы схватились с международным преступным синдикатом. «Мексиканца с американским бильярдным кием», – хотел было уточнить я, однако благоразумно промолчал.
  
  – Как я уже доложил, свидетель заметил в машине подростка… – начал Майло.
  
  – Вот именно, ты уже доложил, так что пойдем дальше. Что касается убийства Фримен… С учителей, я так понимаю, подозрения сняты?
  
  – Ничего существенного против них у нас нет, но…
  
  – Тогда движемся дальше.
  
  Долгое молчание было прервано звуком втягиваемого воздуха. Огонек сигары вспыхнул, как миниатюрная оранжевая планета; кольца дыма плавали вокруг, подобно летающим тарелкам.
  
  – А больше тебе и некуда двигаться, разве не так, Стёрджис?
  
  – Трудно двигаться, если сцепление заклинило, – решил вмешаться я.
  
  Огонек сигары взлетел вверх.
  
  – Это вы к чему, доктор?
  
  – К тому, что расследование с самого начала получает палки в колеса.
  
  Шеф прокашлялся.
  
  – Вы, доктор, часом, не подрабатываете в разделе уголовной хроники?
  
  – Разве что на внештатной основе.
  
  – Всем было бы лучше, если б каждый из нас в первую очередь занимался своим делом. Что касается психологии, на ваш взгляд, этот мексиканский парнишка способен на убийство?
  
  – У него определенно не самый легкий период в жизни, – ответил я, – только его родители – уругвайцы.
  
  – Да хоть готтентоты, все равно он – свинья неблагодарная. Его папаша, случайно, не сказал, от кого сыночек получил рекомендацию в Академию?
  
  – От человека по имени Кентен.
  
  – Эдвин Кентен? – Шеф присвистнул. – Мать вашу, час от часу не легче…
  
  – Кто он такой?
  
  – Градостроитель, – шеф горько усмехнулся. – Титан среди нас, простых смертных. Подбивает клинья к муниципалитетам, а те по суду изымают землю из частной собственности для общественных нужд. Он сносит все, что там стояло, и на деньги налогоплательщиков возводит целые кварталы дешевых коттеджей вперемежку с супермаркетами. Разумеется, исключительно ради общественной пользы.
  
  Он снова рассмеялся – низким, хриплым, угрожающим смехом.
  
  – Эд Кентен – член комиссии, которая отвечала за мое назначение. У нас была с ним официальная беседа, и у меня осталось впечатление, что он хотел бы поддержать мою кандидатуру. Когда дело дошло до собственно назначения, он проголосовал за другого кандидата, чернокожего. Потому что тому нужно было дать шанс, а то, что из парня – полицейский, как из говна дубинка, Кентену плевать. – Снова смешок, не предвещающий ничего хорошего. – Ну да, легко могу представить себе, как он выдергивает мексиканского мальчугана из привычной среды и запихивает туда, где ему неуютно, – зато Кентен может насладиться собственным благородством. А мальчишка слетает с катушек, мочит Фримен, но этого ему мало, и он еще и итальянцу мозги вышибает. – Шеф прищелкнул языком. – Так что скоро Эдди придется искать другого мексиканца для облагодетельствования. А пока что он спокойненько играет в гольф в «Маунтин-Крест», а когда вдоволь наиграется, шофер везет его домой в Пэрэдайз-Коув… Черт возьми, а ведь папаша нашего мальчугана как подавал Эду креветок под соусом, так и продолжает!
  
  Огонек сигары весело заплясал в полумраке.
  
  – А каким образом участие Кентена осложняет наше дело? – спросил я.
  
  – Когда мы поймаем парнишку, имя Эдди, который его рекомендовал, тоже всплывет. И он сразу решит, что я хочу таким образом ему отомстить. Поэтому, Стёрджис, не вздумай даже пытаться ворошить эту кучу дерьма, пока у тебя не будет пуленепробиваемых доказательств того, что парень виноват.
  
  В одном из окон дома за спиной шефа зажегся свет. Он бросил быстрый взгляд через плечо и снова повернулся к нам.
  
  – Так что, Стёрджис, вот тебе мои условия. Ищи «Корвет». Если в нем окажутся отпечатки пальцев нашего мексиканца, или если в доме убитого найдется что-то, однозначно на него указывающее, – делать нечего, мы его берем, и будь что будет. Но если ты ничего такого не найдешь, не смей к нему прикасаться.
  
  – И что тогда? – спросил Майло.
  
  – Да ничего. Отдохни, расслабься, займись другими делами. Дело о сухом льде, так сказать, замораживается впредь до появления новых улик. И не переживай, долго скучать не придется. Наши статистики недавно устроили мне целую лекцию, и, как я понял, в ближайший месяц, самое большее – полтора, в Западном Лос-Анджелесе должно произойти очередное убийство, скорее всего – в разборке между бандами. Иными словами, рано или поздно и у тебя будет легкое раскрытие.
  
  – Мендоса не попадал в полицию, – сказал Майло, – в базе данных нет его отпечатков.
  
  – Какой милый, законопослушный мальчик, – похвалил шеф. – Просто образец для современной молодежи. Даже Кентен проникся. Хотя, может, парнишка просто смазлив. – Оранжевый диск опустился ниже. – Ты-то понял, о чем я, Стёрджис?
  
  – Кентен – гей?
  
  Смешок.
  
  – Образцовый семьянин, отец и дед? Э, нет, я – не бабка-сплетница. Однако если вдруг выяснится, что Мендоса хорошо сложен и мускулист, я не удивлюсь.
  
  – Сэр, учитывая, что отпечатков Мендосы в базе…
  
  – Да что гадать, когда у тебя и машины-то нет! Найди тачку, пусть с нее снимут отпечатки; глядишь, тебе повезет, и они обнаружатся в базе. Я посмотрел статистику угонов по Ван-Найсу, так это просто позорище; кое-кто заслужил хороший втык. Не исключено, что тот сосед был прав и мозги итальянцу вышиб какой-нибудь наркоман из Восточного Лос-Анджелеса, так что можно будет спокойно разойтись по домам, глотнуть пива и трахнуть… короче, кого там каждый из нас обычно трахает.
  
  – Но дело Фримен останется открытым, сэр!
  
  – Жизнь полна загадок, Стёрджис; некоторым так и суждено остаться неразгаданными.
  
  Майло не ответил.
  
  – Удобная позиция, – одобрил я. – Если б только не одна моральная дилемма.
  
  Шеф резко подался вперед. Сигара вспыхнула крошечными фейерверками.
  
  – У кого это вы обнаружили дилемму, доктор?
  
  – У Чарли.
  
  – Вы не знаете Чарли. – Слова шефа прозвучали глухо, как будто выдавленные не слишком исправным гидравлическим прессом.
  
  – Я разбираюсь в подростках, и если я правильно понял вас в прошлый раз, Чарли – парнишка смышленый. Убийство учителя – отличная пища для любопытства среди учеников. Вдумчивый молодой человек, если у него чистая совесть и хорошие связи в правоохранительных органах, вряд ли ограничится простым любопытством. Не удивлюсь, если на днях он впервые всерьез заинтересовался вашей работой.
  
  Кончик сигары вдруг нырнул вниз.
  
  – Если расследование убийства Фримен так и застрянет в шестеренках бюрократической машины, Чарли наверняка спросит вас почему. Он может даже сделать вид, что удовлетворен вашим ответом. Или не сделает, и вам придется сочинять правдоподобные объяснения. В любом случае он совсем не дурак, и баснями его любопытство удовлетворить не удастся. Причем любопытство это будет того сорта, которое запросто переживет даже учебу в Йеле.
  
  – Йель, – шеф поморщился. – Как меня в свое время достали их дурацкие песенки! За столько лет не придумать ничего нового…
  
  – Песни победителей не стареют, – заметил я. – А вот песен тех, кто сдался, никто не помнит.
  
  Огонек сигары вдруг заплясал в воздухе. У шефа тряслись руки. Он сделал усилие, чтобы их успокоить. Ничего не вышло. Сигара полетела на землю, и он яростно топнул по ней ногой. Огоньки разлетелись во все стороны. Замигали. И погасли.
  
  Шеф сидел в кресле, обхватив руками колени. Потом резко вскочил, как раскрывшийся выкидной нож, отвернулся и зашагал по бетону в сторону дома, уменьшаясь в размере по мере удаления. Зашел внутрь и беззвучно закрыл за собой дверь.
  
  – Извини, приятель, – сказал я.
  
  – За что?
  
  – За то, что поссорил тебя с начальством.
  
  – Подумаешь, херня какая, – отозвался Майло. – После того, как я чуть было не уволился, мои взгляды на субординацию несколько изменились. – Взгляд в сторону двери. – Впервые вижу, чтобы он ушел, ничего не сказав.
  
  – Просто не мог найти слов от ярости.
  
  – Да какая разница? Ты попал ему в больное место, Алекс. Можешь быть уверен, там, за дверью, все его мысли сейчас – о наследнике. Ну, а поскольку я не привык упускать таких шансов, я хватаю карту обеими руками.
  
  – Какую карту?
  
  – Карт-бланш, мой дорогой ами. Пока он не вмешается, буду делать по делам Фиделлы и Фримен все, что мне заблагорассудится.
  
  – Он ведь все сформулировал. Ловишь Мендосу, если к тому будут основания, а иначе дело Фримен ложится в долгий ящик.
  
  – Это было еще до того, как ты применил свои психологические штучки, а он не нашелся что ответить. Молчание – знак согласия, амиго. Кот издох – мышам раздолье.
  Глава 25
  
  Все, что можно было извлечь из карт-бланш в два часа ночи, – это объявить «Корвет» Сэла Фиделлы в чрезвычайный розыск. Наша машина неслась на восток по 101-у шоссе. Майло рассуждал:
  
  – Если я найду отпечатки, которых нет в базе, это даст мне повод разыскивать Мартина Мендосу уже всерьез. Включая беседы с каждым учеником и учителем из Академии, кто с ним когда-либо пересекался. Еще можно полететь в Сан-Антонио и до отвала наесться тамале и жареного мяса, а в перерывах кататься мимо дома его сестры.
  
  – Пусть все услышат рев разъяренного сыщика!
  
  – Иные тягловые животные тоже издают громкие звуки…
  
  Через девять часов я снова услышал в трубке его голос:
  
  – Прекрасное нынче утро. – Голос звучал на редкость беззаботно.
  
  – Нашелся «Корвет»?
  
  – Пока нет, зато нашелся потерянный друг.
  
  В полдень мы встретились с Майло у входа в тюрьму Калвер-Сити на Дюкен-авеню. Надзирательница по имени Широнна Бостич провела нас к камере предварительного содержания и принялась нетерпеливо копаться в связке ключей.
  
  – Когда его привезли? – спросил Майло.
  
  – Вчера, около десяти вечера. Пытался снять подставную проститутку. Сперва делал вид, что не понимает по-английски, но когда вместо штрафа его отправили в кутузку, запел совсем по-другому. При нем были какие-то левые права – и ваша визитка. При задержании положен один звонок, он выбрал вас.
  
  – Польщен.
  
  – От него может быть какая-то польза, лейтенант?
  
  – Смотря что он захочет рассказать.
  
  – Значит, все-таки может, – Бостич кивнула. – Ну, добро пожаловать.
  
  В камере на металлической скамейке сгорбился лысоватый мужчина с обвисшими усами и смуглым лицом, которое в безжалостном свете тюремной лампочки казалось пораженным какой-то кожной болезнью. На подбородке проступила седоватая щетина. Такое же унылое выражение в бегающих глазках и трясущиеся руки, как и в прошлый раз, когда мы видели его среди других поденщиков рядом с магазином стройматериалов.
  
  – Утверждает, что его зовут Эктор Руис, – представила его Бостич. – Впрочем, еще он утверждает, что живет на одной улице с кинозвездами.
  
  – Да, меня зовут Эктор Руис, – мрачно подтвердил мужчина.
  
  – Спасибо, дальше – мы сами, – вмешался Майло, и Бостич вышла из камеры. – Ну, мистер Руис, как там у вас, в Беверли-Хиллз, идут дела?
  
  – Тот парень в футболке с муравьедом… – сразу начал Руис. Его акцент почти полностью исчез.
  
  – Что там такое с этим парнем?
  
  – Я его знаю. – Руис принялся массировать запястья.
  
  – Я – весь внимание, – подбодрил его Майло.
  
  – Мне нужно выйти отсюда.
  
  – Будешь садиться в кутузку в следующий раз – делай это в самом Лос-Анджелесе, а не в Калвер-Сити, тогда вообще никаких проблем.
  
  – Очень нужно, – сказал Руис.
  
  – Расскажи нам про Муравьеда.
  
  – Очень нужно, – еще раз повторил Руис. – У меня жена через два дня возвращается из Сьюдад-Хуарес. Если я не выйду, она все узнает.
  
  – Тебя уже арестовывали за то же самое две недели назад, Эктор.
  
  – Тогда просто оштрафовали, – возразил Руис. – А сейчас решили «закрыть».
  
  – Это называется «рецидив».
  
  – Пожалуйста… На залог нет денег, просто так меня не выпустят, а она послезавтра приезжает.
  
  – А она у тебя женщина с характером?
  
  – О-хо-хо, – Руис схватился за голову.
  
  – Послушай, Эктор, я из полиции Лос-Анджелеса. Здесь – Калвер-Сити; все, что я могу, – поговорить с местным начальством.
  
  – Зачем слова, когда нужно дело, – удивился Руис. – Вы сами сказали – гран патрон.
  
  – Да. В Лос-Анджелесе.
  
  – Это все провокация, она была из полиции. – Руис сделал руками жест, обозначающий женские формы. – Только не в мундире, штаны в обтяжку и сапоги по колено. Говорит, отсосу за тридцатку.
  
  – На сапоги-то все и клюют, – кивнул Майло.
  
  – Я вообще ничего ей не сказал, это все она – отсосу, отсосу…
  
  – В суде у тебя будут отличные шансы, Эктор.
  
  – Я не могу ждать, мне нужно выйти завтра.
  
  – Сеньора Руис приезжает только послезавтра.
  
  – Мне нужно прибраться в доме.
  
  – Понятно. Замести следы.
  
  – Я должен выйти.
  
  – Как зовут Муравьеда и где его найти?
  
  – Выпустите меня, и я скажу, – пообещал Руис.
  
  Майло наклонился к нему вплотную.
  
  – Совсем наоборот, Эктор. Мало того, мне еще надо проверить информацию, а то получится, как с твоими правами.
  
  Руис отвел глаза.
  
  – Зачем он вам?
  
  – Это, Эктор, не твое дело. Просто, если ты не хочешь рассердить свою жену, помоги мне его найти.
  
  Руис помолчал.
  
  – Компренде, Эктор?
  
  – Я понимаю по-английски.
  
  – Причем лучше, чем до сих пор можно было подумать. – Майло демонстративно подтянул манжету и посмотрел на часы.
  
  – Вы обещаете мне помочь? – еще раз переспросил Руис.
  
  – Сразу же после того, как я возьму парня в футболке за задницу.
  
  – Ладно. Ладно. Мы с ним вместе живем.
  
  – В одной квартире?
  
  – Нет-нет, в одном доме. Он внизу, в пятой квартире – я наверху, в седьмой.
  
  – В Беверли-Хиллз? – Майло еле сдержал улыбку.
  
  – Нет-нет, прямо здесь, – перепугался Руис. – Калвер-Сити, бульвар Венис, рядом с шоссе.
  
  – Адрес? – Лейтенант извлек блокнот.
  
  Помявшись, Руис назвал адрес.
  
  – Теперь – имя, Эктор.
  
  – Гильберто, – ответил Руис. – Гильберто Чавес. Называет себя маляром, но в Хуаресе он маляром не был, только штукатуром, и то хреновым.
  
  – Художник-самоучка, – Майло кивнул.
  
  – Только не говорите, что вы о нем от меня узнали.
  
  – Что-нибудь еще насчет сеньора Чавеса?
  
  – Много курит. – Руис поднес к губам воображаемую сигарету, характерно зажав ее двумя пальцами, втянул щеки, зажмурил глаза и придал лицу глуповатое выражение.
  
  – Сладкий дым марихуаны, – подтвердил Майло.
  
  – Постоянно под кайфом. Ему «травой» и заплатили.
  
  – Кто заплатил?
  
  – Подростки.
  
  – Какие подростки?
  
  – Которым он купил сухой лед. В кои-то веки, говорит, поперло…
  
  – Что он еще говорил про подростков?
  
  – Больше ничего.
  
  – Сколько их было?
  
  – Больше он ничего не рассказывал, – покачал головой Руис. – Подростки – и все.
  
  Майло подождал немного.
  
  – Мне нужно выйти до того, как приедет Лупа, – напомнил ему Руис.
  
  – Если ты мне помог, Эктор, я тоже тебе помогу. А сейчас расскажи про подростков.
  
  – Это все, что он сказал. – Руис перекрестился. – Подростки – и все.
  
  Майло шагнул к двери.
  
  – Мне нужно выйти! – крикнул Руис ему вслед.
  
  Стёрджис позвонил заместителю начальника полиции Калвер-Сити по имени Джеральд Сантостефано и выяснил, что Руиса должны выставить за двери тюрьмы через три часа по причине отсутствия свободных камер.
  
  – Зачем вы его тогда вообще сажали?
  
  – Который раз его ловим… маньяк какой-то.
  
  – Падок на дамочек?
  
  – Если они в сапогах, просто рассудок теряет, – ответил Сантостефано. – Сами знаете, мы можем что-то предъявить клиентам проституток, только зафиксировав денежную договоренность. Так что когда к нам приходит стажерка посимпатичней, мы просим ее нарядиться в белые пластиковые сапоги по колено и пройтись по бульвару. Такие, как Руис, клюют мгновенно.
  
  – Так вы устроили бы конкурс красоты с призом за максимум задержанных, – предложил Майло.
  
  Сантостефано расхохотался.
  
  – А нельзя ли его чуть-чуть подзадержать под замком? – спросил Стёрджис.
  
  – Чуть-чуть – это сколько?
  
  – Я проверю его информацию, и если всё в порядке, позвоню и скажу, чтобы выпускали.
  
  – Ну, мне-то не жалко, – сказал Сантостефано, – только надо поговорить с тюрьмой. Кто у них сегодня дежурит?
  
  – Бостич.
  
  – А, ну, с Широнной я договорюсь, до конца смены у нее предписание об освобождении куда-нибудь затеряется. Дольше – не обещаю.
  
  Майло поблагодарил.
  
  – Да не за что, – ответил Сантостефано. – Сегодня я вам помогу, завтра, глядишь, – вы мне…
  
  – Разумеется. Только с конкурсом красоты вы как-нибудь сами, я в этом ничего не понимаю.
  * * *
  
  Мрачное двухэтажное здание торчало на углу бульвара Венис неподалеку от пересечения с бульваром Сепульведа. Въезд во двор, покрытый коричневой пылью, загораживала железная цепь. В углу возвышалась целая гора из бутылок, банок и мусорных мешков; земля у входа тоже была вся усеяна мелким мусором.
  
  Мы провели минут пятнадцать, наблюдая за домом. За это время его покинули два латиноамериканца, еще трое вошли внутрь, последний – гордо вышагивая под ручку с невысокой плотной женщиной в микроскопическом платье с цветочным рисунком. К сожалению, художник-самоучка Гильберто Чавес не обнаружился ни в одной из баз данных, так что особого смысла в наблюдении не было.
  
  – Да любой, хоть бы и этот, – вздохнул Майло, проводив взглядом очередного входящего в дом. – Или вот этот… Пойдем, что ли?
  
  Квартира номер пять оказалась в самом конце коридора. На двери была косо прилеплена наклейка для автомобильного бампера с рекламой испаноязычной радиостанции. Майло положил одну руку на «глок», а другой рукой трижды постучал. Дверь открылась, и в коридор потянуло сладковатым растительным ароматом марихуаны.
  
  Изумленно моргая, на нас смотрел невысокий, от силы метр шестьдесят пять, человечек с густыми черными волосами, которые почти полностью закрывали лоб и касались пышных бровей. Глаза под бровями напоминали коричневые фрикадельки в розовом мясном бульоне. Его рот изумленно приоткрылся, показывая остатки зубов – в шесть лет у него, вероятно, и то было вдвое больше. Свободного покроя спортивные шорты на резинке – так давно не стиранные, что первоначальный бледно-синий цвет едва угадывался. И футболка – белая, с золотистым логотипом Университета в Ирвайне и муравьедом примерно того же оттенка. Животное было изображено в стиле комиксов семидесятых годов, в профиль, с карикатурно вытянутой мордой и в характерной хипстерской позе.
  
  – Гильберто Чавес? – спросил Майло.
  
  – Э-э-э… это не я.
  
  – Напротив, э-э-э… это ты.
  
  Чавес попытался захлопнуть дверь. В следующие несколько секунд Стёрджис вдруг оказался у него за спиной, защелкнул наручники, быстро похлопал по бокам на предмет оружия и вытолкнул из квартиры. Только после этого Чавес снова получил шанс заявить, что он – это не он. В одном из его карманов обнаружились мексиканское удостоверение личности, упаковка сигаретной бумаги и прозрачный пакет с застежкой, набитый приличного на вид качества марихуаной.
  
  – Не Гильберто! – продолжал настаивать Чавес.
  
  – Если верить правам, которые выдают в Хуаресе, именно что Гильберто.
  
  – Не Гильберто!
  
  – Да хватит уже, – рассердился Майло.
  
  – Ладно.
  
  Лейтенант удивленно воззрился сверху вниз на свою добычу.
  
  – Что ладно?
  
  – Пускай Гильберто.
  
  – Рад, что мы хоть в чем-то договорились.
  
  – Но «трава» – не моя.
  
  Мы подождали, пока в потоке транспорта возникнет пауза, и перевели Чавеса через бульвар к припаркованной машине. Вонь марихуаны, которой пропиталась его одежда, быстро заполнила салон, и Майло, чертыхнувшись, открыл окно.
  
  – Ну, расскажи-ка нам про сухой лед, Гильберто.
  
  – Про что еще?
  
  – Подростки наняли тебя купить сухой лед.
  
  – Кто еще?
  
  – На прошлой неделе, в Сан-Фернандо. Ты купил подросткам сухого льда, а они дали тебе марихуану.
  
  Чавес непонимающе таращился на Майло.
  
  – Сухой лед, очень холодный, – перешел Майло на ломаный испанский. – Подростки попросили тебя…
  
  – Ах, лед… – Чавес расплылся вдруг в широкой улыбке.
  
  – Я сказал что-то смешное?
  
  Чавес вновь стал серьезным.
  
  – Так вы это не из-за «травки»?
  
  – Из-за сухого льда.
  
  – А в чем проблема?
  
  – Никаких проблем нет, просто расскажи нам про подростков.
  
  – Про девок?
  
  – Это были девушки?
  
  – Да, да, – закивал Чавес. – Симпатичные такие.
  
  – Сколько их было?
  
  – Две.
  
  – Возраст?
  
  – Откуда я знаю?
  
  – А если подумать?
  
  – О чем?
  
  – О возрасте!
  
  – Может, лет восемнадцать…
  
  – Зачем им был нужен лед?
  
  – Откуда я знаю?
  
  – И сколько «травы» ты от них получил?
  
  Чавес замолчал. Майло извлек свою карточку и сунул ему под нос.
  
  – Видишь, что написано? Отдел по расследованию убийств! Плевать я хотел на твою «дурь».
  
  По лицу Чавеса не было заметно, что написанное на карточке как-то отразилось в его мозгу. То ли неграмотный, то ли слишком обкурился.
  
  – Гильберто, отдел по расследованию убийств. Это тебе хоть что-то говорит?
  
  – Кого-то убили?
  
  – Именно, Гильберто.
  
  – И что?
  
  – И то, что при убийстве использовали лед, который ты купил!
  
  У Чавеса отвисла челюсть. Серьезность происходящего пробилась сквозь кайф.
  
  – Не может быть! Нет, нет, нет-нет-нет!
  
  – Да, да, да-да-да! Так что рассказывай про тех двух девушек.
  
  – Я ничего не сделал!
  
  – Тогда тебе и бояться нечего.
  
  – Я ничего не сделал!
  
  – Я уже понял. Теперь рассказывай про девушек.
  
  – Я ничего не сделал!
  
  Мы отвезли Чавеса в участок Западного Лос-Анджелеса, где, по счастью, нашлась свободная одиночная камера предварительного заключения без окон – психов сегодня пока не привозили. Все попытки Майло разговорить Чавеса ни к чему не привели – ясность мысли к нему почти не возвращалась. Мы оставили его храпеть, свернувшись в клубок на полу камеры, и поднялись на второй этаж в кабинет Майло. Он быстро просмотрел входящие бумаги и швырнул их все в корзину.
  
  – В мешке достаточно «травы», чтобы привлечь его за покупку с целью сбыта. Пусть день-другой похлебает баланду. Станет посговорчивей и поможет нам идентифицировать девушек.
  
  – Думаешь, их фото есть в полицейской базе данных?
  
  – Думаю, они найдутся в другой базе. Поехали!
  * * *
  
  На этот раз мы остановились у самой сторожевой будки перед въездом в Академию. Херб Вэлкович, в отутюженной форме цвета хаки и сдвинутой набекрень старомодной кепке с козырьком, выбрался наружу.
  
  – Привет, ребята! Решили подвести меня под очередной выговор?
  
  – Стараемся, – ответил Майло. – Доктор Ролинс на месте?
  
  – Явилась в восемь утра и пока не отлучалась, – Вэлкович закатил глаза. – Разве что через забор перелезла, но эдак можно костюмчик порвать, а они у нее дорогие… Вы ее, часом, не арестовывать пришли?
  
  – Нет, просто попросить кое о чем.
  
  – А жаль, – разочарованно вздохнул Вэлкович. – Посмотрел бы я на нее в допросной, и желательно еще телефончик у нее отобрать…
  
  – Не самая приятная в общении дамочка, да, Херб?
  
  – Можно и так сказать, – Вэлкович подмигнул. – А можно по-простому – стерва поджарая. Но я этого вам не говорил.
  
  – А как насчет ее начальника?
  
  – Доктор Хелфготт? Он вроде ничего, да не слишком часто появляется. Эта Ролинс тут всем заправляет.
  
  – А других учителей вы знаете?
  
  – Только в лицо, – Вэлкович пожал плечами. – Они ходят туда-сюда, а я сижу себе в будке. Человек-невидимка. Хотите бесплатный совет? Не вздумайте отправляться на пенсию, лучше уж на работе сдохнуть.
  
  – С моей работой, Херб, до этого недолго осталось.
  
  Вэлкович расхохотался.
  
  – Так вам нужно в Академию? Я могу открыть ворота, только прежде обязан позвонить в администрацию. Когда Ролинс узнает, что это вы, вони не оберешься. В прошлый раз она велела вас и на десять метров не подпускать.
  
  – Скажите ей, что мы ломимся внутрь, невзирая на запрет, а потом дайте мне трубку.
  
  – Годится, – кивнул охранник.
  
  Через десять минут у шлагбаума, размахивая темно-синей сумкой с гербом школы, появилась Мэри-Джейн Ролинс. Серый в тонкую полоску брючный костюм, красные туфли без каблуков, крайне неприветливое выражение лица.
  
  – Вот! – Она сунула сумку Майло. – Могли бы и сами купить на «И-бэй».
  
  – Мы работаем только через официальных дилеров, – объявил Майло. – Сколько с меня?
  
  – Академия не мелочится. Но я не могу взять в толк, зачем вам вообще понадобился альбом. У вас же есть фотографии Мартина.
  
  – Мы стараемся все документировать должным образом.
  
  – Что именно?
  
  – Все, что может иметь отношение к делу.
  
  – К делу? Так Мартин… он ведь до сих пор не появился в школе. Уже неделя прошла.
  
  Без тени переживаний, сухая констатация факта.
  
  – Какой он, доктор Ролинс? – спросил я.
  
  – Что именно вы хотите знать?
  
  – Что Мартин представляет собой как личность?
  
  – Не имею ни малейшего представления.
  
  – Пока он был в Академии, вам не доводилось общаться?
  
  – Не больше, чем с другими учениками.
  
  – Даже несмотря на обстоятельства, в которых он оказался?
  
  – Мы обратили на его обстоятельства самое живое внимание. И даже оплатили ему репетитора. Как вы знаете, ничего хорошего из этого не вышло.
  
  Тон раздраженный, и опять никаких следов сопереживания.
  
  – Значит, помимо дополнительных занятий другой помощи ему не предлагали?
  
  – Какого именно рода?
  
  – Например, с ним мог бы поговорить кто-то из учителей, кому он доверял…
  
  – Сэр, – парировала Ролинс, – у нас здесь двести девяносто три ученика, и все они прошли строгий отбор на интеллект, личные качества и способность принимать решения. Все это предполагало, что сопли им здесь вытирать никто не будет.
  
  – Тем не менее репетиторов вы предлагаете?
  
  – Целиком на усмотрение учеников, их родителей и самих репетиторов. То, что мы оплатили репетитора для Мартина, – жест дополнительной помощи со стороны Академии. К сожалению, он этой помощью не воспользовался. На будущее, джентльмены, если вам опять понадобится от Академии что-нибудь неотложное, попробуйте воспользоваться телефоном. – Ролинс криво усмехнулась. – При нынешнем состоянии экономики я бы ожидала, что государственные служащие не станут понапрасну жечь бензин.
  
  – Необходимость личного контакта записана у меня в инструкции, – ответил Майло.
  
  – Всего доброго, джентльмены.
  
  – Спасибо за помощь, доктор.
  
  – Это не совсем помощь, – возразила Ролинс. – Я вынужденно уступаю нажиму.
  
  Когда директриса уже скрылась за воротами, Вэлкович позволил себе негромко присвистнуть.
  
  – Вот так и живем.
  
  – В одной упряжке со Стэном Крейтоном работалось лучше?
  
  – Я вам вот что скажу насчет Стэна, ребята. Он был нормальный мужик, пока не вляпался.
  
  – Во что?
  
  – Во все это – умники в костюмчиках и прочие сорта дерьма. – Скулы Вэлковича напряглись. – Публика, у которой детки учатся в таких вот заведениях.
  
  По дороге обратно к машине Майло запустил руку в сумку и выудил оттуда альбом Виндзорской академии за прошлый год. Три с лишним сотни страниц, золотой обрез, переплет из темно-синей телячьей кожи. По фотографии на каждой странице – полноцветная печать в высоком разрешении.
  
  – Очередной пример школьных ценностей, – заметил я.
  
  – Для выставочных собачек ничего не жалко. – Майло перелистнул несколько страниц. – Гляди-ка, даже счастливые лица попадаются…
  * * *
  
  Гильберто Чавес так и лежал на полу, свернувшись клубком.
  
  – Он что, и не пошевелился, пока нас не было? – спросил Майло дежурного.
  
  – Не то чтобы совсем не шевелился… Один раз решил помочиться прямо в камере; мы заставили его все вытереть. Доктор Делавэр, вы не знаете, почему у негодяев сон всегда как у младенца?
  
  – Совести нет – ничто не беспокоит, – объяснил я.
  
  – Пора будить нашу спящую красавицу, – вмешался Майло.
  
  Дежурный отпер замок и нарочно громко хлопнул дверью, открывая. Чавес не проснулся. Майло позвал его по имени, Чавес на секунду открыл глаза и тут же снова их зажмурил. Лейтенант слегка подтолкнул его ногой.
  
  – Сядь. И побыстрей.
  
  Чавес застонал, приподнялся на локтях, наконец с театральной медлительностью исполнил приказание. Майло ухватил его за плечо, вздернул на ноги и пихнул на край скамейки. Затем перелистал альбом, открыл его там, где начинался класс Мартина, и сунул Чавесу на колени.
  
  – Давай, смотри.
  
  – Это…
  
  – Что – это?
  
  – Я ничего не сделал.
  
  – Я знаю. Но вот те девчонки, что расплатились с тобой «травкой», замешаны в очень нехорошей истории. У тебя два варианта: опознать их – или считаться соучастником убийства. Тогда с тобой будут говорить уже по-другому.
  
  – Я ничего…
  
  – Гильберто, покажи мне девчонок и проваливай на все четыре стороны. Не хочешь помогать – будешь здесь сидеть до скончания века.
  
  – Я ничего…
  
  – Да заткнись уже, – мягко и поэтому особенно зловеще сказал Майло, – и смотри фотографии.
  
  Прошло семь минут. Чавес успел трижды перелистать альбом. После каждого раза он злобно качал головой; наконец попытался всучить альбом Майло.
  
  – Давай еще разок, Гильберто.
  
  – Я правду говорю, – заскулил Чавес. – Их здесь нет.
  
  – Гильберто, тебе случайно очки не нужны?
  
  – Мне? Нет!
  
  – Тогда давай еще разок. И не торопись.
  
  Четвертый раз – и снова безрезультатно. Чавес был готов заплакать.
  
  – Я хочу домой! А их тут нет!
  
  – Хорошо, Гильберто, расскажи нам про них побольше. Почему ты решил, что им восемнадцать?
  
  – Не знаю. Точно не пятнадцать.
  
  – Почему ты так решил?
  
  – Они были на машине.
  
  – На какой?
  
  – Черная «Хонда», – ответил Чавес после видимых усилий.
  
  – Машина с особыми приметами?
  
  – Нет.
  
  Майло перелистнул альбом на выпускной класс.
  
  – Вот этим сейчас по восемнадцать. Посмотри еще разок.
  
  – Мистер, их тут нет! Эти все белые!
  
  – А девушки, которым нужен лед, были не белые?
  
  – Одна белая. А другая – мексиканка!
  
  – Она говорила с тобой по-испански?
  
  – По-английски. Но точно мексиканка!
  
  – Итак, одна – белая, другая – латиноамериканка? – уточнил Майло.
  
  – Ага.
  
  – Когда я тебя раньше спрашивал, ты сказал, что не помнишь.
  
  – Я тогда не помнил!
  
  – А теперь вдруг вспомнил, что – одна белая, а другая – латиноамериканка?
  
  Чавес прикоснулся пальцем к виску, изобразил задумчивую улыбку.
  
  – Теперь-то я просыпаюсь… Понимаете, да?
  
  Майло забрал у него альбом и поднял на уровень головы Чавеса, как будто был готов как следует ему врезать.
  
  – Давай-ка, Гильберто, просыпайся окончательно и расскажи, как они выглядели.
  
  – Хорошо.
  
  – Красивые?
  
  – Да.
  
  – Кто из них был за рулем?
  
  – Мексиканка.
  
  – Ты просто шел, они сами подъехали?
  
  – Да.
  
  – И что было дальше?
  
  – Белая сказала: «Эй, не хочешь нам помочь?»
  
  – Красивая?
  
  Гильберто ухмыльнулся и очертил перед собой ладонями два полукруга с арбуз размером.
  
  – Крупная девушка?
  
  – Сиськи большие, – поправил Чавес. – Я спрашиваю: «Что надо?» Она выходит из машины. – На этот раз Чавес очертил округлые бедра. – Красивая.
  
  – А как насчет мексиканки?
  
  – Флака, но лицо красивое.
  
  – Худая, – перевел Майло. – Значит, она тоже вышла?
  
  – Ну да. И хохочет.
  
  – Было над чем смеяться?
  
  – Я думал, шутка какая-то.
  
  – Как их звали?
  
  – Не представились.
  
  – А когда между собой разговаривали, они не называли друг друга по именам?
  
  – Ни разу, – с неожиданной уверенностью произнес Чавес. – Сначала сказали: «Мы тебе заплатим», потом мексиканка выходит из машины, ну, вы знаете с чем.
  
  – Что я знаю?
  
  – Ну, вы знаете… Ну да, ну да, с пакетом. Это, говорит, получше, чем бабки. Я спрашиваю, что надо сделать, они говорят, кое-чего тут купить. И хохочут.
  
  – Похоже, у них было отличное настроение.
  
  – Я думал, вечеринка; лед ведь покупают на вечеринки, да? Я ничего плохого не хотел.
  
  – Как они были одеты?
  
  – Белая – в какой-то темной майке, джинсы в обтяжку. – Чавес снова обвел руками контуры бедер, с восхищением выдохнул. – Волосы длинные. – Он завел руку назад и показал уровень чуть пониже талии.
  
  – Какого цвета волосы?
  
  – Черные.
  
  – А у мексиканки?
  
  – Тоже черные, но белые вот здесь, – Чавес потеребил пальцами кончики своей собственной плотной шевелюры.
  
  – Осветленные концы? – уточнил Майло.
  
  – Угу.
  
  – И тоже длинные?
  
  – Ага. Майка красная, такая, без рукавов. Тоже джинсы в обтяжку. – Чавес одобрительно присвистнул. – Босоножки на высоком каблуке, белые. Да, точно белые.
  
  – Ты делаешь успехи, Гильберто. Что было дальше?
  
  – Я принес лед, положил в «Хонду», они отдали мне пакет.
  
  – Тот, который нашелся у тебя в шортах?
  
  – Угу.
  
  – Кто еще был с ними в «Хонде»?
  
  – Никого.
  
  – Ты уверен?
  
  – Я положил лед на заднее сиденье, никого там не было.
  
  – А где они были, пока ты покупал лед?
  
  – За квартал остановились. Пришлось самому нести.
  
  – Ты не удивился?
  
  – М-м?
  
  – Они тебе заплатили, хотя могли и сами купить. И ждали в квартале от магазина.
  
  – Нет, – сказал Чавес.
  
  – Что «нет»?
  
  – Не удивился. Две недели без работы: предложите мне денег, и я ничему не стану удивляться.
  * * *
  
  Мы вышли из участка и пошли пешком по Батлер-авеню.
  
  – Девчонки, но не из Академии! – воскликнул вдруг Майло. – Господи, пошли мне таблетку чего-нибудь успокоительного!
  
  – Девочки в этом возрасте на многое пойдут, чтобы понравиться мальчикам, – сообщил я.
  
  – Лед для какого-нибудь красавчика… Одна из них латиноамериканка – значит, могла знать Мартина, скажем, по Эль-Монте. – Майло ухмыльнулся. – Избави бог, никакого расизма.
  
  Он позвонил в лабораторию насчет Фиделлы. Внимательно выслушал, посерьезнел, дал отбой.
  
  – Один отпечаток ладони нашелся на водосточной трубе с того угла, где гараж. Кроссовки, скорее всего, «Найк», популярная модель, но отпечатки слишком плохие, в качестве доказательства в суде не сгодятся. Кровь принадлежит Сэлу, а там, где крови нет, нет и отпечатков – без сомнения, все протерто, как и у Элизы. Поскольку компьютер тоже отсутствует в обоих случаях, я думаю, что убийца один и тот же. Что касается отпечатка на трубе… Тело лежало в том же углу двора – наверное, у убийцы задралась перчатка, пока он его волок. Отпечатка в системе нет, но это ничего не значит – ладони стали вносить в базу данных совсем недавно.
  
  Он позвонил домой Мартину Мендосе, попал на мать, довольно долго слушал, издавая звуки, изображающие сочувствие. Однако, дав отбой, сказал:
  
  – Она все говорит правильно, но вот тон, Алекс, у нее не тот. Какая-то она слишком… собранная, что ли. Как по бумажке читает. Притом что муж рассказывал, как ее тошнит, не переставая.
  
  – Нервничать нет причины, поскольку она знает, что сын в безопасности?
  
  – Безопасность, – проворчал Майло, – это понятие относительное. – Подтянул штаны и рыкнул: – Пора на охоту!
  Глава 26
  
  Департамент полиции Сан-Антонио пообещал, что полицейская машина без опознавательных знаков будет дважды в сутки проезжать мимо квартиры Гизеллы Мендоса в ближайшие три дня.
  
  – Если выяснится, что парень опасен, тогда это не наша работа, звоните в спецподразделение, – уточнил на всякий случай начальник смены.
  
  Майло снова позвонил Гизелле, застав ее на работе, в клинике «Бексар».
  
  – Сплошная вежливость, и при этом вылезла из кожи вон, чтобы ничего мне не сказать. Пора озаботиться фотографиями учениц из Южной Эль-Монте. Может, Гильберто распознает свою предприимчивую парочку…
  
  На коммерческом сайте, зарабатывавшем на ностальгических чувствах вчерашних школьников, альбомов из Эль-Монте не обнаружилось, зато сайт самой школы содержал ссылку на школьный магазин, где за десять долларов продавались ежегодные DVD. Майло позвонил, чтобы сделать срочный заказ, и сотрудница по имени Джейн Виргилио сообщила, что DVD можно заказать только по Интернету и что доставка занимает от десяти дней.
  
  – Даже для полиции?
  
  – Зачем полиции наши DVD?
  
  – Это связано с вашим бывшим учеником, мадам. Мартин Мендоса.
  
  – Мартин? Быть того не может!
  
  – Вы его знаете?
  
  – Он был у нас звездой; все говорили, что ему играть в одной из профессиональных лиг. Потом его сманила эта Академия… С ним что-то случилось?
  
  – Он пропал, и мы ищем его прежних друзей.
  
  – Пропал? – забеспокоилась Виргилио. – И как давно?
  
  – Несколько дней назад.
  
  – Родители, должно быть, с ума сходят?
  
  – Именно так, мадам Виргилио. Так кто был его другом?
  
  – Боюсь, никого не смогу вам назвать.
  
  – Совсем никого?
  
  – Понимаете, Мартин был в некотором роде одиночка.
  
  – У него были товарищи по команде – но не товарищи?
  
  – Я не… а, понимаю, о чем вы. В некотором роде именно так. Он с утра до вечера отрабатывал свои подачи; вероятно, ему было не до друзей.
  
  – А подружка?
  
  – Ничего о ней не слышала. Родителей вы спрашивали?
  
  – Они не в курсе, чтобы у него была девочка, мадам.
  
  – Значит, действительно не было… Честно говоря, я не особо знакома с Мартином, хотя и наслышана.
  
  – Ну да, спортивная звезда.
  
  – По большому счету, от него только требовалось подавать сильно и точно, и любая игра была за нами… Когда вы сказали, что он пропал, вы ведь не имели в виду, что с ним случилось какое-то несчастье?
  
  – Очень надеюсь, что нет, мадам, – ответил Майло. – Знаете, я, пожалуй, подъеду и заберу DVD прямо сейчас.
  
  – М-м, ладно, приезжайте; кажется, у нас оставалось несколько штук… Не слишком-то хороший признак, что вы так торопитесь. Бедные родители! Миссис Мендоса всегда была рада помочь на кухне, если мы устраивали праздник или благотворительную распродажу, а мистер Мендоса разносил угощения, сколько бы людей ни пришло. Я сейчас же им позвоню!
  
  – Не стоит, мадам. Мы оберегаем их от ненужных звонков.
  
  – Ах…
  
  – Можете рассказать о Мартине еще что-нибудь?
  
  – Даже не знаю… Замечательный парнишка, что тут еще скажешь?
  
  Мы уже собрались выходить, когда зазвонил телефон. Отдел полиции Сьерра-Мадре. Брошенный и полусгоревший «Корвет» Сэла Фиделлы обнаружили рано утром в расщелине к северу от этого очаровательного городка. Майло сверился с картой:
  
  – Два десятка километров от Эль-Монте. Про Техас можно забыть – парень околачивается неподалеку от дома.
  
  Школа была по дороге, и мы сперва завернули туда. Здание чистое и в хорошем состоянии, но без архитектурных излишеств; поля для гольфа тоже не видно. Джейн Виргилио на месте не оказалось; диск нам передал ее помощник.
  
  Майло снова сверился с картой. Дом Мендосы был в пяти кварталах, и мы отправились туда. Я подумал о Мартине, который каждое утро добирался на перекладных до Брентвуда, а в награду за это не получал ничего, кроме очередного разочарования.
  
  Эмилио и Анна Мендоса жили в маленьком, белом, ничем не примечательном домике. Идеально чистые окна, плотно завешенные шторами. На звонок в дверь никто не ответил. Крошечный дворик в тени огромного австралийского мирта был весь усажен бромелиями, папоротниками, декоративными пальмами, бегонией. К решетчатой ограде прислонен огромный мешок подкормки для растений, по изумрудному цвету травы было видно, как часто ее поливают. Майло постучал в заднюю дверь, ответа вновь не последовало. Мой друг прижал к двери ухо и прислушался.
  
  – Не слышно ни звука.
  
  Он набрал номер дома Мендосы на телефоне. Никто не ответил.
  
  – Собрались и уехали в Техас? – предположил я.
  
  – Избавились от «Корвета» – и всей семьей в бега?.. Почему бы и нет.
  
  Блестящая теория была вдребезги разбита телефонным звонком в гольф-клуб «Маунтин-Крест» – выяснилось, что Эмилио Мендоса на работе.
  
  – Могу я с ним поговорить?
  
  – Минутку. – Через непродолжительное время: – Извините, он занят.
  
  Короткие гудки.
  
  Мы срезали угол, проехав через Пасадену, и оказались на северо-восточной окраине Сьерра-Мадре. Дорога неторопливо катилась мимо бурых холмов. Ничего похожего на полицию мы не заметили, пока не подъехали к самому краю неглубокой впадины, которой до расщелины было, прямо скажем, расти и расти. Там рядом с полицейской машиной стояла женщина в форме и с улыбкой разговаривала по мобильному. Лет сорок, темные волосы завязаны в хвост. Заметив нас, она устало помахала рукой. Мы не увидели ни полицейской ленты, ни значков, отмечающих местоположение улик, вообще ничего, что наводило бы на мысль, что перед нами – место преступления. По большому счету, охранять здесь тоже было нечего – «Корвет» уже увезли.
  
  Впадина представляла собой округлую чашу метров пятнадцати в диаметре. Стенки чаши – неровные, обросшие мочалом змееподобных корней, то тут, то там торчали какие-то мертвые пеньки. Следы недавно бушевавшего здесь огня виднелись почти у самого края южной стенки – до дна «Корвет» не докатился. Благодарить за это, скорее всего, следовало клубок окаменевших корней сразу под горелым участком. Рядом виднелись белесые пятна – здесь пытались снять отпечатки следов.
  
  Женщина-полицейский убрала телефон в карман. На рукаве две полоски – капрал, на значке: «Е. Паппас».
  
  – Вы из полиции Лос-Анджелеса? Можете делать тут что хотите, я все равно собиралась уезжать.
  
  Майло протянул ей свою карточку.
  
  – То есть горячего обсуждения, чья территория и кто тут главный, не предвидится?
  
  – Наш шеф предпочитает не тратить время на вопросы юрисдикции. Машину уже отправили в вашу лабораторию.
  
  – Одной заботой меньше?
  
  – И слава богу, – Паппас кивнула без видимого сожаления. – Нас всего двадцать один человек на весь городок, я – единственный капрал. За шесть лет у нас было ровно одно убийство, откровенная бытовуха; следственное дело закрыли, едва успев открыть. Наша проблема – поджоги: в сухое время года постоянно полыхает то здесь, то там, пожарные с ног сбиваются. Хорошо хоть здесь не разгорелось, мы этот случай даже в статистику не будем включать.
  
  – Вы видели машину?
  
  – Я была первой на месте происшествия.
  
  – Кто позвонил в полицию?
  
  – Экскурсовод – детишки из начальной школы как раз были в этих краях на экскурсии в мир живой природы. Хотя поджоги – не моя специальность, на мой взгляд, здесь все было на редкость бездарно. Пассажирское сиденье облили бензином, но забыли открыть окна, из-за отсутствия воздуха огонь почти сразу потух. Да и кто вообще так прячет машину? Донизу она не докатилась – уперлась в корни. А если б и докатилась, все равно была бы практически на виду. Понадобится спрятать машину в этих краях – обратитесь ко мне; я покажу вам в десяти минутах отсюда такие заросшие овражки, где еще сто лет никто ничего не найдет.
  
  – Следы?
  
  – Как ни печально, никаких. Когда машину убрали, там было что-то похожее, но наши эксперты пришли к выводу, что это просто следы от корней. Может, в самой машине найдутся отпечатки? Мы при осмотре нашли только бейсболку; я лично проверила, чтобы ее упаковали и тоже отправили в ваш адрес.
  
  – Спасибо. А что за бейсболка?
  
  – Она здорово обгорела; судя по тому, что осталось, – синяя.
  
  – Где ее нашли?
  
  – На пассажирском сиденье, как раз там, где разлили бензин. Вот такой мастерский вышел поджог – тряпичная кепка и та не догорела.
  
  – Сюда оказалось довольно легко проехать, – продолжал расспрашивать Майло. – Часто здесь бывают люди?
  
  – Вы бы сами часто сюда заглядывали? – удивилась Паппас. – У нас в округе полно красивейших мест, а это, если вас интересует мое мнение, дыра еще та. Экскурсия забрела сюда лишь потому, что учитель хотел показать детям последствия эрозии почвы.
  
  После того как капрал Паппас уехала, мы тщательно, но без малейшего результата осмотрели место. Майло позвонил в автолабораторию и выяснил, что «Корвет» уже доставили. Багажник и бардачок были совершенно пусты, однако выбитый на шасси номер однозначно определил машину как принадлежавшую Сальваторе Фиделле. Салон частично обгорел, но уцелевшей виниловой обивки и металлических поверхностей хватало, чтобы как следует поработать над поисками отпечатков пальцев и других биоматериалов. Было что исследовать и в обгоревшей синей бейсболке – впрочем, ее уже обработали и не нашли ни отпечатков, ни следов ДНК. Судя по нескольким не полностью сгоревшим металлизированным нитям, спереди бейсболку раньше украшала вышивка золотом – вероятно, эмблема.
  
  Майло позвонил в отдел и поручил детективу 1-го класса Шону Бинчи сделать поиск изображений по ключевым словам «бейсбольная команда южная эль-монте».
  
  – Когда, мой лейтенант?
  
  – Прямо сейчас.
  
  – Не вопрос… Так, вот кое-что: команда называется «Орлы»… вот и фото, групповое, они только что выиграли у Темпл-Сити, улыбаются.
  
  – Какого цвета у них бейсболки, Шон?
  
  – Темно-синие.
  
  – С эмблемой?
  
  – Да, на яблоко похоже… А, нет, это всего лишь буква «Ю» – наверное, означает Южная Эль-Монте.
  
  – Золотая?
  
  – В точку, мой лейтенант! Могу помочь чем-то еще?
  
  – Помолись за мир во всем мире, Шон.
  
  – Я и так молюсь за него каждое утро, сэр!
  
  Мы отправились обратно в Лос-Анджелес, по пути остановившись на бульваре Колорадо и купив кофе в бумажных стаканчиках. Пили мы его уже в машине.
  
  – Наш парень подбил девчонок купить лед, чтобы демонстративно расправиться с Фримен, – рассуждал Майло, – потом для комплекта убрал и Фиделлу. Вот только Фиделлу-то за что? У Элизы были, прямо скажем, не вполне обычные наклонности, Фиделлу тоже образцом морали не назовешь… Может, уроки – я имею в виду сексуальное образование – приняли даже более причудливую форму, чем мы подозревали?
  
  – Ты хочешь сказать, – уточнил я, – что Мартин организовал и осуществил убийство Элизы прямо-таки с хирургической точностью, начисто вытер все в жилище Фиделлы, несмотря на жуткую картину на кухне, – после чего забыл в машине бейсболку, а саму машину бросил у всех на виду?
  
  – Подростки, Алекс, они – такие. Ты сам постоянно твердишь, что они непредсказуемы. Потом, возможно, в его состоянии наступил перелом: уровень адреналина упал, парень устал прятаться, свыкся с мыслью, что его поймают… О психологии можно спорить до посинения, но косвенных улик против Мендосы уже полно. Если в «Корвете» окажутся те же отпечатки, что и на гараже Фиделлы, я официально объявлю его в розыск.
  
  – Академия проявила похвальное благородство, дав шанс выходцу из низов, но все впустую. Ученики из приличных семей отправились в престижные университеты, а Мартин Мендоса – в тюрьму. Естественный отбор в действии. Шеф полиции Лос-Анджелеса вместе с Дарвином дружно аплодируют!
  
  – Согласен, некрасиво, но это еще не означает, что такого не могло быть. – Майло допил кофе, пожевал, не зажигая, сигару и увеличил скорость. Через несколько километров он добавил: – Жизнь, Алекс, вообще – не фунт изюма. Нам ли с тобой это не знать?
  * * *
  
  Сообщений от Дарвина на столе Майло не обнаружилось, а вот шеф оставил записку с требованием позвонить на незнакомый телефон. Майло включил громкую связь, набрал номер. В отличие от номера голос, раздавшийся после первого же гудка, был вполне знакомым:
  
  – Рассказывай, Стёрджис!
  
  Майло изложил последние события.
  
  – Юный болван позабыл в машине бейсболку. Если мы сможем доказать, что он убил Фиделлу, то и Фримен будет нетрудно на него повесить.
  
  – Похоже на то, сэр.
  
  – Ищи девчонок.
  
  – Я взял в Южной Эль-Монте ежегодный DVD; сейчас покажу его Чавесу.
  
  – Надо было сначала показать, а потом уже звонить.
  
  – Виноват, сэр.
  
  – Когда он опознает этих сучек, можно будет запускать машину на всю катушку.
  
  Майло загрузил DVD в свой компьютер, добрался до альбома, с каждой страницы которого смотрели по нескольку юных лиц, распечатал его целиком, потом взял фломастер и зачеркнул всех мальчиков.
  
  – Облегчим Гильберто жизнь.
  
  Внизу, в камере, Чавес уже не выглядел сонным. Он бродил из угла в угол и громко жаловался на качество пищи.
  
  – «Дурь» в крови кончилась, так что он не в духе, – пояснил охранник, отпирая дверь.
  
  – Еще картинки, Гильберто, – поприветствовал Майло.
  
  – Да вы издеваетесь! – Чавес изогнулся и почесал спину. Потом начал скрести изо всех сил. – У вас тут блохи!
  
  – У нас здесь все чисто, Гильберто. Садись и смотри.
  
  Чавес принялся стремительно просматривать листок за листком.
  
  – Не торопись так.
  
  – Да что я, слепой?
  
  Чавес дошел до последней страницы.
  
  – Вот параша!
  
  – Ты их нашел?
  
  – В том-то и параша! – взвизгнул Чавес. – Их нет, и меня опять не выпустят!
  
  – Посмотри еще раз, Гильберто.
  
  – Их там нет! – заорал Чавес. Маленькие, но мозолистые ладони поденщика сжались в кулаки. – Я хочу домой!
  
  – Полегче, Гильберто.
  
  – Вы бросили меня за решетку, я все делаю, что мне скажут, а вы меня не выпускаете!
  
  – За решетку тебя привела «травка».
  
  – «Трава» не моя!
  
  Майло с укоризной посмотрел на Чавеса.
  
  – «Трава», – снова воскликнул Чавес, уже на полтона ниже, – это только штраф!
  
  – Не в таком количестве, Гильберто.
  
  На глаза Чавеса навернулись слезы. Майло попытался его успокоить:
  
  – Постарайся как следует, Гильберто, и я тебе помогу.
  
  – Ладно, ладно, ладно! Вам надо, чтобы я их нашел, я их найду! Вот эта! – Чавес ткнул пальцем в первую попавшуюся страницу. – И вот эта! И еще вот эта, пусть у вас будет целых три, мне не жалко! Хотите четыре? Пять? Вот еще одна, и вот…
  
  – Гильберто, успокойся!
  
  – Матерь Божья! Я же говорю – их тут нет!
  
  – Попробуй еще раз, – без особого энтузиазма предложил Майло.
  Глава 27
  
  Майло проковылял обратно в кабинет. Снова позвонил в лабораторию насчет отпечатков на «Корвете». Услышал в ответ, что отпечатков не обнаружено – машину тщательно протерли. Устало помассировал глаза костяшками пальцев.
  
  – Ну да, ну да, он чертовски предусмотрителен – и при этом на самом видном месте оставил бейсболку… Может, она свалилась с его чертовой башки, когда он разжигал чертов огонь, и ему не хватило смелости ее вытащить? Может, он решил, что чертов огонь все равно все спалит к чертовой матери?
  
  Я ничего не ответил.
  
  – Брось-ка играть со мной в молчанку, сынок!
  
  Майло позвонил в Сан-Антонио, хотел узнать, как закончился первый рейс полицейской машины мимо жилища Гизеллы Мендоса. Узнал, что безрезультатно – полицейские не увидели ничего подозрительного.
  
  – Мучат сомнения – предайся обжорству!
  
  В закусочной «Могол» женщина в очках навалила ему в тарелку понемногу всего, что у них было, и добавила омара прямо с жаровни.
  
  – Хоть кто-то на свете меня любит, – пробормотал Майло, заталкивая салфетку себе под подбородки.
  
  Женщина неожиданно просияла.
  
  Шон Бинчи вошел в закусочную, когда Майло приканчивал третью порцию рисового пудинга.
  
  – Не хотел отрывать вас от еды, мой лейтенант, но этот тип позвонил второй раз за полчаса; говорит, что он насчет Мартина Мендосы. Я набирал ваш мобильник, но вы не ответили.
  
  Майло покопался в карманах, вытащил телефон и раскрыл его.
  
  – Случайно выключил. – Косой взгляд в мою сторону. – Впрочем, если Фрейд не ошибался, люди ничего не делают случайно.
  
  – Фрейд ошибался сплошь и рядом, – сообщил я. – Хотя в данном случае тебе видней.
  
  Майло повернулся к Бинчи.
  
  – И что этот тип сказал про Мендосу?
  
  – Ничего, кроме того, что хотел бы поговорить о нем с вами.
  
  – Спрашивается, откуда он знал, что говорить надо именно со мной?
  
  – Без понятия, мой лейтенант. – Бинчи вытащил блокнот. – Его зовут Эдвин Кентен, вот номер.
  
  – Кентен собственной персоной?
  
  – Угу. А что тут такого?
  
  – По моим сведениям, он сам и пальцем не шевельнет, для этого есть слуги.
  
  Кентен немедленно опроверг это вздорное утверждение, лично ответив на звонок Майло. Слегка носовой, высокий голос с немного певучим акцентом. Флорида или Южная Джорджия.
  
  – Лейтенант Стёрджис, спасибо, что сразу перезвонили.
  
  – Не за что, мистер Кентен. Кто вам посоветовал ко мне обратиться?
  
  – Я узнал ваше имя от родителей Марти Мендосы и хотел поговорить с вами о Марти. Я знаю, сэр, что вы очень занятой человек, но если у вас найдется для меня минутка, я был бы крайне признателен. Мы можем встретиться за чашкой чая у меня в офисе. Это в Вествуде, бульвар Уилшир, рядом с Брокстон-авеню.
  
  – Когда будет лучше, мистер Кентен?
  
  – На ваше усмотрение, лейтенант.
  
  – Я мог бы подъехать через двадцать минут.
  
  – Я сообщу смотрителю парковки.
  
  Грациозное четырнадцатиэтажное офисное здание, одетое в кирпич и известняк и коронованное фигурной крышей, украшало собой юго-западный угол перекрестка бульвара Уилшир и Глендон-авеню. А за этим чудом архитектуры торчало другое, пятнадцатиэтажное, которое оккупировала империя Эдвина Кентена – подчеркнуто уродливый белый параллелепипед с кричаще-синими оконными стеклами.
  
  – Как будто сувенир – и коробка, в которой он был, – оценил контраст Майло.
  
  «Кей-Эн-Ти энтерпрайзис» занимала верхний этаж упаковочной коробки, и попасть туда можно было исключительно на лифте с надписью «Только по пропускам» и замочной скважиной вместо кнопки вызова. Парковкой заведовал малый с фигурой вышибалы и широченной улыбкой, глубиной напоминающей переводную картинку. Он позвонил, чтобы доложить о нашем приезде, затем, получив подтверждение, дважды повернул ключ в замке лифта.
  
  – Мистер Кентен вас ждет. Всего наилучшего.
  
  Выйдя из лифта, мы оказались в приемной без единого окна с тускло-белыми стенами и ворсистым ковром цвета детской неожиданности. Дверь без таблички в дальнем конце приемной была выкрашена серой краской. Из удобств имели место четыре расставленных как попало складных кресла и журнальный столик. На столике также имелись прозрачная банка с раскрошившимся печеньем, три бутылки дешевой минералки и две готовые обрушиться в любой момент стопки старых журналов.
  
  Нас встретил невысокий полноватый мужчина лет шестидесяти пяти или даже семидесяти: макушка лысая, над заостренными, как у эльфа, ушами – седые завитки. Животик, обтянутый светло-голубой шелковой рубашкой, нависал над розовыми льняными брюками, опускавшимися на белые лакированные туфли. Рубашка подходила по цвету к внимательным глазам, брюки – к алмазному перстню на мизинце. Циферблат наручных часов размером поспорил бы с иными мобильниками. Мужчина некоторое время поизучал нас, потом, сделав выбор, обратился к Майло:
  
  – Лейтенант? Я – Эдди Кентен.
  
  – Приятно познакомиться, сэр. А это – Алекс Делавэр.
  
  – Взаимно. Проходите, ребята.
  
  Загорелое лицо Кентена было правильной круглой формы. Круглыми также были грудная клетка и животик, все вместе выглядело как три яблока – одно на другом. Когда он повернулся к двери, каждый шарик двигался как бы сам по себе. Казалось, Кентен того и гляди рассыплется на части, и я поймал себя на том, что уже готов при первой необходимости броситься на помощь.
  
  Мы проследовали через целый лабиринт передвижных стенок, отделяющих одно рабочее место от другого. Человек двадцать или около того работали за компьютерами или негромко беседовали по телефону. Некоторым Кентен помахал рукой, каждому – улыбнулся. Мы постепенно приближались к кабинету, занимавшему дальний угол офисного пространства. От шедшего впереди Кентена порывами долетал имбирный запах бритвенного лосьона.
  
  Личный кабинет Кентена был предсказуемо большим и с окнами из синего стекла, однако вид на север и запад закрывали более высокие здания. На востоке едва различались крыши многоквартирных домов рядом с Сенчури-Сити. Только юг был виден хорошо – километр за километром малоэтажных домов и торговых центров, а уже за Инглвудом – взлетно-посадочные полосы аэропорта.
  
  Дешевого вида рабочий стол был завален бумагами, за исключением отдельных участков, столь же плотно заставленных фотографиями в рамках. Несколько фотографий смотрели в сторону посетителей. Свадьба молодого, еще не столь округлого и коротко стриженного Кентена в военной форме с костистой женщиной на голову выше своего жениха, а также куча детей и внуков, запечатленных на разных стадиях развития. Для переговоров здесь стояли круглый раскладной столик и несколько пластиковых стульев. Электрический чайник, кучка разбросанных чайных пакетиков и еще одна банка крошащегося печенья, очевидно, представляли собой угощение для гостей.
  
  – Чайку, ребята? – предложил Кентен.
  
  – Спасибо, сэр, мы не будем.
  
  – А я, с вашего позволения, не откажусь. – Кентен распечатал пакетик бергамотового чая, залил кипятком, ухватил одно печенье и принялся им хрустеть, не обращая внимания на крошки, сыплющиеся на шелковую рубашку. Потом подул на чай и поджал губы от удовольствия: – Люблю горяченький… Спасибо, что нашли для меня время.
  
  – Чем мы можем быть полезны, мистер Кентен?
  
  – Все зовут меня Эдди. Я не буду ходить вокруг да около – семейство Мендоса обеспокоено тем, что вы интересуетесь Марти в связи с расследованием смерти Элизы Фримен. Я хотел бы сообщить вам, что Марти не имеет к этому ни малейшего отношения.
  
  – Вы в этом уверены, потому что…
  
  – Потому что я знаю Марти, лейтенант. Я сам устроил его в Академию. – Кентен поставил чашку. – Думал, что оказываю ему услугу.
  
  – Теперь вы так не думаете?
  
  – Теперь, когда за ним охотится полиция? – В словах – вызов, но физиономия – как у доброго дедушки, вот-вот подмигнет.
  
  – Мы не охотимся за ним, мистер Кентен. Мы всего лишь хотели бы побеседовать с парнем.
  
  – О чем?
  
  – Я не стал бы это сейчас обсуждать.
  
  – Что-то вроде «Уловки-22»? – усмехнулся Кентен.
  
  – Нет, сэр. Просто расследование пока на ранней стадии.
  
  – Расследование убийства. – Кентен покачал головой. – Никогда не подумал бы, что мне придется обсуждать с полицией убийство… Особенно в связи с Марти. Поверьте, лейтенант, он никоим образом не причастен к смерти Элизы Фримен.
  
  – Он сам вам сказал?
  
  Кентен снова поставил чашку.
  
  – Нет. Просто логика.
  
  – Вы знали Элизу Фримен?
  
  – Я слышал о ней. У нее была определенная репутация.
  
  – Какого рода репутация, сэр?
  
  – Сексуально неразборчивой дамочки.
  
  – Вам рассказал об этом Марти?
  
  Кентен поднял чашку.
  
  – У нее было много учеников, не только Марти.
  
  – Вам рассказал другой ученик Академии?
  
  – В данный момент, – отрезал Кентен, – я предпочел бы не вдаваться в подробности. Давайте ограничимся утверждением, что к вашему расследованию это не относится.
  
  – Позвольте судить об этом мне, сэр.
  
  – Лейтенант, я обратился к вам по доброй воле, не стоит злоупотреблять моим чувством гражданской ответственности. Скажем так, Элиза Фримен успела наделать проступков, которых хватило бы на целое досье… Я использую правильный термин?
  
  – Досье – это папка, в которой хранится официальная информация о преступлениях, совершенных человеком, – уточнил Майло.
  
  – Хорошо, значит, проступков Фримен хватило бы на целую папку… И еще неизвестно, как бы они там все поместились. – Кентен хихикнул. На наших с Майло лицах не дрогнул ни один мускул. – Прошу прощения, я вовсе не пытался насмехаться над ее смертью. Это ужасно, ужасно, никто не заслуживает, чтобы его взяли и просто так убили… Я лишь хотел сказать, что она слишком многое позволяла себе по отношению к нескольким ученикам. Вероятно, вам следовало бы расширить круг ваших поисков.
  
  – Безусловно, – согласился Майло. – Готов услышать другие имена.
  
  – Один знакомый мне ученик – не Марти – рассказал об этом, взяв с меня слово, что я его не выдам. Он сам узнал обо всем из третьих рук, так что я и смысла-то выдавать его не вижу.
  
  – По школе ходили неизвестно кем распускаемые слухи? – уточнил Майло.
  
  – Прошу прощения, это все, что я могу сказать.
  
  – Фримен охотилась на малолеток, поэтому должна была умереть?
  
  – Что вы имеете в виду?
  
  – Вы сказали, что никого нельзя убивать просто так. Очевидно, казнить – можно?
  
  Кентен потер веснушчатый череп.
  
  – Одна из причин, по которым я не стал доучиваться на юриста, – вот это вот постоянное цепляние к каждому слову… Нет, лейтенант, я ничего подобного не имел в виду. Послушайте, мои чувства – на стороне Фримен и ее родных, для которых все это – огромное горе. И я уверен, что рано или поздно вы найдете виновных. Но я позвал вас, чтобы объяснить, что чем раньше вы прекратите охотиться на Марти, тем быстрее сможете выйти на след настоящего преступника. Он – замечательный мальчик, я гордился бы таким сыном – а у меня своих детей шестеро, плюс девять внуков и еще двое, так сказать, на подходе. Я могу быть судьей в том, что касается личных качеств подростка – а у Марти они совершенно безупречные. То же самое относится и к его семье; других таких людей – честных и трудолюбивых – вы не найдете. Я узнал о Марти от Эмилио. Он работает в моем клубе, и мы подружились.
  
  Перепутал услужливость с дружбой. У богачей, потерявших связь с реальностью, такое случается.
  
  – Так вы позвали нас лишь для того, чтобы порассуждать о моральных качествах? – осведомился Майло.
  
  – Прошу прощения, если отнял у вас слишком много времени, – холодно парировал Кентен. – Ко мне нередко обращаются друзья друзей, чтобы я написал их ребенку, которого в глаза не видел, рекомендательное письмо в Академию. Или в Йель. Но здесь не тот случай: я лично знаю Марти, и знаю хорошо!
  
  – Вы учились в Йеле?
  
  – В пятьдесят втором году, причем еле-еле закончил. Затем пошел учиться на юриста, бросил и отправился на корейскую войну. Вы ведь тоже бывший военный, я не ошибаюсь? Боевые части или вспомогательные?
  
  – Санитар.
  
  – Значит, все-таки боевые, – Кентен кивнул. – А я попал во вспомогательные. Заведовал складом в одном из самых больших арсеналов в Сеуле. И в результате научился разбираться в людях, как никакая магистерская степень в администрировании не научит.
  
  – Я рад, что военный опыт пошел вам на пользу, сэр.
  
  – Действительно, Корея – это не Вьетнам, – согласился Кентен. – Мой первый сын, Эдди-младший, служил во Вьетнаме техником в вертолетном полку, и из него до сих пор об этом клещами слова не вытянешь… Так или иначе давайте вернемся к Марти. Он – замечательный парнишка, сообразительный и трудолюбивый; если б не эта проклятая травма, ему была бы прямая дорога в спортивные звезды. Я и сейчас не теряю надежды на это. Врач сказал, что главное пока – беречь плечо и избегать ненужных нагрузок. Вряд ли ваша охота за ним пойдет в этом смысле ему на пользу.
  
  – Где сейчас Марти, мистер Кентен?
  
  – Зачем он вам?
  
  – Я предпочел бы услышать ответ на мой вопрос, сэр.
  
  – Почему вы решили, что я знаю?
  
  – Вы ему вроде наставника.
  
  – Я был бы только рад, если б имел возможность дать ему сейчас добрый совет в качестве наставника. К сожалению, я не могу с ним связаться, несмотря на все попытки. Мальчик сильно напуган; понятия не имею, в какую щель он забился… – Кентен отпил глоток чаю и продолжил: – А вы меня удивляете, лейтенант.
  
  – Чем же?
  
  – Я ожидал, что сейчас прозвучит формальное предупреждение об ответственности за пособничество и укрывательство.
  
  – А вы, сэр, разве пособничаете и укрываете?
  
  – Боюсь, что вряд ли, – Кентен рассмеялся. – Я, чем могу, помогаю Эмилио и Анне, вот и все.
  
  – И Марти тоже?
  
  – Помог бы, если б он попросил.
  
  – Если он выйдет с вами на связь, немедленно сообщите мне.
  
  – А вы немедленно сообщите своему шефу?
  
  – Прошу прощения?
  
  – Только давайте без кокетства, лейтенант. Мы оба знаем, что сын шефа полиции в этом году заканчивает Академию, и это резко повышает ставки в деле Фримен. Естественно, всем хотелось бы, чтобы преступником оказался Марти или другой выходец из бедных кварталов, а не более типичный ученик Академии.
  
  – Мистер Кентен, если вам известны более типичные ученики, на которых мне следует обратить внимание по делу Фримен, назовите их имена.
  
  – Я бы уже назвал, если б знал хоть одно. Но я знаю вот что: во-первых, Марти тут ни при чем, во-вторых, вовлеченность в это дело шефа полиции повышает риск того, что расследование пойдет только в одном направлении.
  
  – И шеф, и весь департамент полиции, безусловно, заинтересованы лишь в том, чтобы арестовать истинного виновника обоих преступлений.
  
  – Обоих?
  
  – Вчера был убит сожитель Элизы Фримен, а его автомобиль угнан. Свидетели видели за рулем юношу. Я только что вернулся с места, где нашли автомобиль. Прежде чем поджечь, из него выгребли все подчистую – если не считать бейсболки, которую, видимо, обронили в последний момент. Темно-синяя кепка с золотой буквой «Ю».
  
  Чашка Кентена застыла на полпути ко рту.
  
  – Это ваша единственная улика? Бейсболка?
  
  – С эмблемой школы Южной Эль-Монте.
  
  – Марти уже год как за них не играет.
  
  – Тем не менее такую бейсболку вряд ли увидишь на первом встречном.
  
  Кентен отвел глаза.
  
  – Наверняка совпадение. Бейсболку может купить кто угодно.
  
  – Я не сомневаюсь, что по отношению к Марти вы руководствовались самыми благородными побуждениями, мистер Кентен, но все сходятся во мнении, что в государственной школе он чувствовал себя много свободнее, чем в Академии. Было бы естественно ожидать, что он сохранил что-то в память о счастливых временах.
  
  Молчание.
  
  – Сэр, вы когда-нибудь видели такую бейсболку дома у Марти?
  
  – Я никогда не был дома у Марти.
  
  – А он у вас дома?
  
  – Вся семья Мендоса была у меня не раз и не два, когда я устраивал праздники. У меня на участке есть поляна для пикников, игровые площадки, выход на пляж; внуки так и говорят – едем к дедушке на аттракционы. Марти проводил все время с моими внуками. Надеюсь, это показывает, насколько я ему доверяю? В нем нет ни капли дурного, лейтенант.
  
  – Если на нем хоть раз была синяя бейсболка с золотой эмблемой…
  
  – Ни разу, – отрезал Кентен. – Никогда не видел на нем ничего подобного.
  
  – Поймите, мы не случайно сосредоточились именно на нем, мистер Кентен. Элиза Фримен его боялась.
  
  – Чепуха!
  
  – С точки зрения наставника, вероятно, да.
  
  Голубые глаза Кентена утратили доброжелательное выражение.
  
  – Лейтенант, я понимаю ваш скептицизм, особенно учитывая, что у вас ко мне может быть неоднозначное отношение. Но постарайтесь запомнить, что я вам сейчас скажу. Вы не раскроете это дело – эти дела, – если не снимете шоры с глаз и не прекратите охотиться за Марти.
  
  – Если у нас будет возможность побеседовать с Марти, это пойдет на пользу и ему самому, и расследованию.
  
  Кеннет встал и шагнул – вернее, покатился – в сторону двери.
  
  – Я лишь хотел направить вас на верный путь. Если это была пустая трата моего и вашего времени, мне очень жаль.
  
  – А что вы имели в виду под моим «неоднозначным отношением»? – спросил ему в спину Майло.
  
  – Да бросьте дурака валять, лейтенант.
  
  – Я вполне серьезен.
  
  Кентен повернулся и уставился на него.
  
  – Как скажете, лейтенант. Я имел в виду, что вам не следует упускать из виду особую роль вашего шефа в этом расследовании. По причине того, что оно косвенно затрагивает и меня.
  
  – То есть?
  
  – Меня пригласили войти в общественную комиссию, когда назначали нового шефа полиции. Я разговаривал с вашим начальником и пришел к выводу, что это интересный и перспективный кандидат. Однако я был не вполне доволен его способностью мыслить критически, а также его темпераментом. И яркой демонстрацией этих его слабостей было то, как он с самого начала беседы пытался заручиться моей безусловной поддержкой. Разумеется, я не мог и не хотел давать никаких гарантий, но, видимо, был слишком вежлив, поскольку он ушел в твердом убеждении, что я – всецело на его стороне. На самом деле все было совершенно наоборот, хотя, конечно, в его заблуждении была и доля моей вины. Я не люблю ненужных споров, а он, вероятно, решил, что молчание – знак согласия. В общем, когда дело дошло до голосования – вообще-то предполагавшего полную конфиденциальность, – я оказался единственным несогласным. С тех пор он считает, что я подло ударил его в спину. – Кентен потрогал себя за эльфийское ушко. – И, лейтенант, не надо делать вид, что он не рассказал вам эту историю – разумеется, со своей точки зрения – в ту же самую минуту, как осознал, что Марти имеет отношение ко мне.
  
  – Лейтенантов обычно не приглашают на чай к шефам полиции, сэр.
  
  – Как ни странно, данный конкретный шеф регулярно встречается с данным конкретным лейтенантом. – Кентен взялся за дверную ручку, повернул, потом вдруг выпустил, и его руки упали вдоль тела, как если бы он безумно устал. – Лейтенант, у меня найдется для вас еще пища для размышления. Я впервые услышал ваше имя во время той самой встречи.
  
  Майло моргнул.
  
  – В самом деле?
  
  – Именно так, – подтвердил Кентен. – Ваше имя прозвучало в качестве примера его выдающейся толерантности. На дословность я не претендую, но его речь звучала примерно так: «Знаете, Эд, у меня в отделе есть детектив по имени Стёрджис, голубой, как панталоны моей бабушки, однако дело знает. Кто-то другой на моем месте мог бы начать жаловаться на его пристрастия, но я держу свое отвращение при себе – во всяком случае, пока он раскрывает преступления. Если завтра мне в отдел назначат трехглазого карликового шимпанзе-альбиноса, Эд, но при этом он будет ловить бандитов, я и его не колеблясь представлю к очередному званию».
  
  – Трехглазого в департаменте пока не было, – заметил Майло, – хотя макаки попадаются еще те.
  
  – Лейтенант, как раз про «панталоны моей бабушки» я процитировал дословно. В тот момент я, помнится, удивился, зачем ему понадобилось привлекать такую скользкую тему, как гомосексуализм, в качестве аргумента. Понял я это уже значительно позднее, когда до меня дошли слухи о том, что он говорит за глаза обо мне. Не только считает меня двуличным, но еще и убежден, что я – гей. На всякий случай – нет, я – не гей; тем не менее, будучи геем, я бы этого не стыдился. Как, по-вашему, с чего он вообще это взял?
  
  – С чего, сэр?
  
  – Я пожертвовал большие деньги на исследование СПИДа, пять миллионов одному только Калифорнийскому университету. И как вы думаете, лейтенант, по какой причине?
  
  – Вы посчитали это достойным делом, сэр?
  
  – В мире огромный выбор достойных дел, лейтенант. Я выбрал СПИД, потому что майор Эндрю Джек Кентен, один из лучших летчиков-истребителей за всю историю ВВС США, но что еще более важно – мой младший брат, которому я заменил родителей после их смерти, оказался также одним из первых американцев, умерших от СПИДа. Ваш шеф так этого и не выяснил – поскольку, с его точки зрения, вообще невозможно представить, что кто-то в своих поступках руководствуется чем-то помимо собственных эгоистических интересов.
  
  Кентен снова взялся за дверную ручку. Улыбнулся.
  
  – Впрочем, нельзя не признать, что мои вкусы в одежде могут кому-то показаться экстравагантными.
  
  – Я заметил, сэр.
  
  – Ваш шеф – способный руководитель, и в том, что преступность за последнее время снизилась, есть и его заслуга. Хотя мы оба понимаем, что основную работу делают люди, женщины и мужчины вроде вас. К сожалению, сейчас у него шоры на глазах, поскольку его сын почему-то решил поступать в Йель.
  
  – Что в этом плохого?
  
  – Ничего, лично мне в Йеле понравилось. Лейтенант, дело ведь не в том, где мы получаем образование, а в том, как поступаем дальше. Нам-то с вами ясно, что шеф не хотел бы привлекать внимания к Академии до тех пор, пока университеты не объявят списки зачисленных.
  
  – А Марти Мендоса в качестве подозреваемого, напротив, привлечет внимание к Академии…
  
  – Не привлечет, если его к тому моменту исключат, тем более если удастся показать, что Академия-то действовала из лучших побуждений. – От гнева кровь бросилась Кентену в лицо. – Для тех, кто руководит Академией, такие, как Марти – не более чем прислуга, наемники. Повредил плечо? Свободен!
  
  – Они заплатили Элизе Фримен, чтобы помочь ему.
  
  – Пустая формальность, и Фримен это прекрасно понимала. Потому и занималась с Марти спустя рукава.
  
  – Марти сказал, что она занималась с ним кое-как?
  
  – Когда я позвонил ему спросить, как дела, он сказал, что ничего из дополнительных занятий не выйдет – Фримен постоянно опаздывала, заканчивала раньше времени, болтала по телефону… Марти было совершенно очевидно, что ей на него наплевать.
  
  – А сексуальных заигрываний с ее стороны не было?
  
  – Марти утверждал, что нет, но он также рассказывал, что некоторые из телефонных разговоров были с другими учениками и что в них проглядывала откровенная сексуальная подоплека.
  
  – Марти сказал, что заигрываний не было, потому что вы спросили об этом?
  
  – Я спросил, когда он упомянул про откровенные телефонные разговоры, – ответил Кентен. – Я заподозрил, что он скрывает от меня правду, потому что стесняется.
  
  – И действует по схеме «у одного моего друга есть проблема»?
  
  – Именно.
  
  – В чем заключалась откровенность разговоров?
  
  – Я не уточнял подробности, лейтенант. Обратился к Мэри-Джейн Ролинс; она обещала разобраться, но так и не перезвонила, а Марти вскоре перестал ходить на занятия к Фримен. Но он ни разу не показал, что затаил на нее злость, лейтенант. Наоборот, рассказывал обо всем с юмором. Честно говоря, я думаю, он почувствовал облегчение.
  
  – Оттого, что перестал заниматься?
  
  – Он – умный мальчик; что ему нужно – так это уверенность в себе и своих силах за пределами бейсбольного поля. Когда тот, кто якобы хочет тебе помочь, на деле руководствуется лишь своими эгоистическими интересами, на выходе получается вред, а не польза.
  
  Кентен распахнул дверь, и последние его слова прозвучали на фоне звуков работающего офиса.
  
  – Всего доброго, джентльмены.
  
  Полузащитник на парковке выдал нам ключи. Уже без улыбки. Майло заметил, отъезжая:
  
  – А еще говорят, что это полицейские давят на собеседника.
  
  – Построй на деньги налогоплательщиков бизнес-империю, и я на тебя еще посмотрю, – ответил я.
  
  – Когда он упомянул Йель, подтекст был совершенно очевидный – попробуйте и дальше путаться у меня под ногами – я устрою вашему Чарли веселую жизнь. А куда деваться, Алекс, когда он явно по самую макушку замазан в нашем деле? Как ты думаешь, он действительно всего лишь чувствует себя наставником или тут что-то большее?
  
  – Снова решил погрузиться в неаппетитные подробности?
  
  – Ну, одевается-то он уж точно нетрадиционно, – Майло слабо улыбнулся.
  
  – Если Кентен действительно замешан в чем-то таком, что вообще-то дело подсудное, зачем ему было приглашать тебя на встречу и привлекать к себе внимание?
  
  – Ему и в голову не приходит, что кто-то осмелится пойти против него. Более чем вероятно, что в это самое время Марти Мендоса наслаждается комфортом в поместье Кентена. Его Светлость упомянул Пэрэдайз-Коув, но я навел справки: это немного северней, в районе Броуд-Бич. Пара гектаров прямо на берегу океана, единственный въезд с шоссе. Скрываться в таком месте можно сколь угодно долго.
  
  Майло позвонил Бинчи и распорядился, чтобы тот организовал круглосуточное наблюдение за въездом в поместье Кентена, распределив дежурства между собой, детективом первого класса Мозесом Ридом и «кто еще у нас там есть мало-мальски вменяемый».
  
  – Как насчет дома Мендосы? – поинтересовался я.
  
  – Это уж я сам. Как старший по званию, могу выбирать.
  
  – Предпочитаешь Эль-Монте вместо Малибу?
  
  – Надеюсь, парень время от времени заскакивает домой, мамочке под крылышко. Если я прихвачу его подальше от Кентена, он скорее расколется.
  
  Сказано было с охотничьим блеском в глазах.
  Глава 28
  
  Мы встретились следующим утром в пустой комнате для допросов. Майло и Мо Рид не спали всю ночь. Несмотря на хваленые преимущества молодости, Рид выглядел паршиво. Глаза же Майло, которого вел инстинкт гончего пса, ярко светились.
  
  – Первым буду я, Мозес, потому что я буду краток. Мамочка Марти вернулась из магазина около восьми вечера с одним-единственным пакетом.
  
  – А еду для семьи она из чего готовит? – удивился я.
  
  – Не знаю, может, просто ходила прикупить чипсов для Марти… В десять двадцать прибыл мистер М. в униформе официанта и с какими-то пакетиками – вероятно, остатки из клубного ресторана. До семи утра ничего не происходило; в семь Мендоса опять уехал, уже в свежей униформе. Поскольку все шансы были в пользу того, что он поехал на работу, я остался наблюдать за миссис М. В семь сорок два она отправилась в детский сад, где ее сразу облепила толпа детишек, как будто их внезапно посетила лучшая в мире бабушка. Я позвонил в гольф-клуб, мистер М. был уже на месте.
  
  – Трудящийся класс, – Рид кивнул. – Можно было бы затребовать их телефонные звонки.
  
  – Можно было бы, если б Джон Нгуен вдруг передумал, а пока что он отказался выписывать повестку ввиду отсутствия оснований. А ты как провел время на пляже? Что-то я загара не замечаю.
  
  – Ко мне загар не липнет, мой лейтенант. Пришлось припарковаться, не привлекая внимания, метрах в десяти от дороги с противоположной стороны шоссе. Все, что оттуда видно, – сплошная живая изгородь и огромные ворота. Шон проехал за Кентеном от офиса до гольф-клуба и потом до дома. Это было около шести вечера, а дальше уже я заступил на смену. Шон сделал несколько фото, пока Кентен заезжал в ворота. Не сказать, чтобы он особо маскировался – разъезжает на небесно-голубом открытом «Бентли», даже диски – и те голубые. Будь у меня деньги на такую тачку, я взял бы черную, в крайнем случае серую.
  
  – Мечтать не вредно.
  
  – Там же движок пятьсот с лишним лошадиных сил, мой лейтенант!.. Ну, дело не в этом – верх в машине был открыт, внутри, кроме него, никого, а багажника вообще толком нету.
  
  – Машина мощная, как танк, – согласился Майло, – а раскрашена она у него, будто у первокурсницы… Не наводит ни на какие мысли, а, Мозес?
  
  Рид неловко пошевелился, посмотрел куда-то в угол.
  
  – Любит внимание?
  
  – Похоже на то.
  
  Когда Рид вышел, я спросил:
  
  – Как у первокурсницы? Ты ожидал, что Рид скажет, дескать, Кентен – гей?
  
  – Ты сам видел, как он отвел глаза, именно так он и думает. Наш старина Эдди – действительно не самый обычный дедушка. То ли он сам себе боится признаться в своей ориентации, то ли это и вправду страсть к ярким цветам – и больше ничего. Я вчера сделал кое-какие звонки; в так называемом гомосексуальном обществе никто не может сказать о Кентене ничего конкретного. Хотя за деньги на СПИД все признательны.
  
  – В «так называемом обществе»?
  
  – Ты же не думаешь, что мы – это какой-то монолит? Небесно-голубого цвета?
  * * *
  
  В следующий раз Майло позвонил полтора дня спустя; я был дома, писал судебную экспертизу.
  
  – Продолжаем наблюдать за хоромами Кентена и жилищем Мендосы; пользы – как от сенатского подкомитета. То же самое и с Гизеллой Мендоса. Зато двадцать минут назад я наконец-то впервые получил помощь от общественности по делу Фримен. Анонимный звонок, номер не высветился; секретарша, которая приняла сообщение, полагает, что голос был мужской, хотя на сто процентов не уверена. Наверняка все переврала, но записала следующее, диктую дословно: «Насчет убитой учительницы, обратите внимание на 3 мая, 8 октября, 5 ноября».
  
  – Только шифровок нам для полного счастья и не хватало!
  
  – Я уже полазил по историческим сайтам, но ничего интересного не обнаружил.
  
  Я записал текст и даты на листок бумаги.
  
  – Репортерам про дело Фримен не рассказывали, так что звонил человек, связанный с Академией. Только не надо мне напоминать, что какому-нибудь старшекласснику просто могла прийти в голову остроумная хохма.
  
  – Ты не находишь интересным, что звонок поступил через два дня после встречи с Кентеном?
  
  – Полагаешь, разноцветный Эдди пытается направить меня по ложному следу? Вот и я так подумал, но тогда его интерес к Марти невинным уже никак не назвать. Знаешь, один из моих наблюдателей обрадовался было, когда к воротам Кентена сегодня утром подъехал юнец на «БМВ» с кожаной крышей. К сожалению, если верить номерам, тачка зарегистрирована на имя Гаррета Кентена, девятнадцати лет, из Трэнкас-Бич. Вероятно, внук. Его визит навел меня на кое-какие мысли. Жить вместе с Марти в доме, куда имеют свободный доступ твои внуки, по меньшей мере рискованно, даже если забыть о непристойности. Хотя, с другой стороны, Гаррет почти сразу же выехал обратно – только с опущенной крышей и доской для серфинга на заднем сиденье.
  
  – Хранит доску у дедушки, чтобы далеко не таскать, – я кивнул.
  
  – Мы продолжим наблюдение, а через день-другой снова попробуем побеседовать с семейством Мендоса. У меня есть еще сравнительно интересное заключение от пиротехников. Даже со скидкой на то, что у поджигателей все пошло не так, бейсболка, которая валялась именно там, где разлили бензин, должна была бы сгореть напрочь, а не слегка поджариться. По их классификации, пожар был совсем слабенький. Спрашивается, если уж использовать бензин, так, наверное, целое ведро, а не две капли? Если учесть, что машину бросили на видном месте, в голову начинают лезть всякие мысли…
  
  – Предполагалось, что машину быстро найдут, а с ней и бейсболку? Кто-то хотел подставить Марти Мендосу?
  
  – Эдди К. был бы просто счастлив, если б мы так решили. Однако фактов это не отменяет – Элиза боялась парня, он психологически неустойчив, и у него есть причина прятаться. Мне позарез нужны девчонки; к сожалению, Чавеса уже выперли из кутузки.
  
  – Чавес – законченный наркоман. Скорее всего, прямо сейчас он курит «травку» в той же самой квартире. Когда понадобится, просто арестуй его еще раз.
  
  – Приятно слышать такую веру в человеческий разум от дипломированного психолога.
  
  – Не стану комментировать твои инсинуации.
  
  – Это – тоже комментарий.
  * * *
  
  Мадам Интернет – опытная соблазнительница и охотно показывает вожделеющему взгляду отдельные подробности, но почти никогда – все целиком. Так что я предпочел несколько более старомодный метод и разглядывал бумажку с датами, пока голова не начала гудеть, а кровь – настойчиво требовать дозу кофеина.
  
  3 мая.
  
  8 октября.
  
  5 ноября.
  
  Прикончив полторы больших чашки, я с бумажкой в руках отправился к Робин в студию и рассказал о телефонном звонке. Робин отложила стамеску, некоторое время рассматривала листок, затем покачала головой.
  
  – Извини, милый.
  
  Бланш вздохнула.
  
  Я вернулся в кабинет. Мои подозрения, что мы стали жертвой банального розыгрыша, и я убил кучу времени и сил на случайные цифры, продолжали крепнуть.
  
  Тем не менее допустим, что между датами есть какая-то связь. Какая?
  
  Я перевел взгляд на текст сообщения. «Учительница». Речь шла о профессии Элизы Фримен.
  
  Выпускные экзамены в Академии? Чья-то неадекватная реакция на низкую оценку?
  
  Нет, Фримен не вела собственного класса и не должна была принимать выпускные экзамены. Зато ее работа имела прямое отношение к другим экзаменам.
  
  Две даты – осенью, одна – поздней весной. Я зашел на сайт Службы федеральных экзаменов. 8 октября значилось в списке дат SAT этого года, две другие даты в нем отсутствовали.
  
  Тот, кто не помнит ошибок, обречен их повторять.
  
  Я принялся яростно колотить по клавишам, как обезьяна, которую научили новой игре.
  
  Обе даты обнаружились в прошлогоднем списке.
  
  В ушах прозвучал голос моей учительницы во втором классе: «Алекс, какой же ты старательный мальчик!»
  Глава 29
  
  Майло ослабил узел галстука и прикончил очередную чашку кофе, не отрывая глаз от принесенной мной распечатки. Наконец он озадаченно произнес:
  
  – И что? Элиза не смогла улучшить результат одного разгильдяя три экзамена подряд? Или три отдельных неудачника сформировали клуб ненавистников Элизы Фримен и сообща с ней разделались?
  
  – Почему обязательно «не смогла»? – возразил я. – Допустим, смогла, хотя и не совсем в традиционном понимании.
  
  – Это еще как?
  
  – Избавив клиента от ненужных усилий по сдаче экзамена.
  
  – С помощью подставного экзаменуемого? Почему ты так решил?
  
  – Потому что угроза такого разоблачения – дело совсем нешуточное. Интернет полон подобных скандалов. Предполагается, что у экзаменаторов есть образцы почерков экзаменуемых и что на входе проверяют документы. Но когда экзаменуемых много, а подставной ученик мало-мальски похож на настоящего, это вряд ли служит серьезным препятствием. Между прочим, в Академии тоже регулярно принимают SAT – но ни в один из этих трех дней.
  
  – В родной школе подставу немедленно разоблачили бы. Так-так…
  
  – Жульничество с экзаменами вполне соответствует уже известной нам гибкости моральных принципов Элизы, и это также дает возможный мотив убийства. Даже при том, что, насколько мы знаем, DVD с ложными обвинениями так и не был использован, сама идея вымогательства Элизе – вероятно, с подачи Фиделлы – была хорошо знакома. Если звонок не был розыгрышем, круг подозреваемых заметно сужается – это школьник, от которого родители требовали престижного университета, но который был не в состоянии улучшить результаты SAT, занимаясь с Элизой. Вот почему исчез ее компьютер: там – результаты пробных экзаменов ее учеников.
  
  – Богатенький ученик с собственным немаленьким счетом в банке или даже его родители, – подхватил Майло. – Мистер и миссис Тугой Кошелек. Сначала вы платите приличные денежки репетитору, потом значительно больше – тому, кто сдаст экзамены за младшего Кошелька, потому что младшему нужно в Гарвард, а самостоятельно он на Гарвард не тянет. Экзамен сдан, младшенький уже заказал себе свитер с гарвардским гербом, все складывается как нельзя лучше – и тут звонит Фримен и сообщает о необходимости дополнительных расходов… Но если ученик один, почему три даты?
  
  – Может быть, одна – это общий SAT, а две другие – дополнительные тесты по отдельным предметам, такие тоже есть.
  
  – Академия Жуликов полностью учитывает все интересы учеников.
  
  – С богатых родителей можно потребовать кругленькую сумму; это лучше, чем необоснованные обвинения в изнасиловании, – здесь все основания имеются, и в Академии никто ничего не узнает. Поэтому DVD и не стали пускать в ход.
  
  Майло встал, потянулся, опять сел.
  
  – Если ставки настолько высоки, как наш добровольный информатор разнюхал об этой истории? И почему было не выразиться яснее?
  
  – Может, кто-то из усердных учеников обратил внимание на нереально высокий результат одноклассника и почувствовал себя обделенным… Открытых стукачей мало кто любит, в университете такому никто из сокурсников руки не подаст. Ну и потом, окажись Академия в центре публичного скандала, пострадали бы все выпускники, включая самого жалобщика.
  
  – «Я никого не закладывал, просто подкинул полицейским одну задачку. Не разгадают – это их проблемы…» Неплохо было бы предложить такое рассуждение для разбора на семинаре по этике в Академии. – Майло рассмеялся, потом снова сделался серьезным. – Может быть, звонил Марти Мендоса? Представляю его чувства, если б он узнал, что богатенький раздолбай купил себе экзамен.
  
  – Не исключено, – согласился я. – С другой стороны, как раз Марти-то нет смысла ходить вокруг да около. И еще – мы можем быть правы насчет мошенничества на экзаменах, однако мотив для убийства – необязательно шантаж. Не сбрасывай со счетов устранение конкурентов. Дорога от дома Фиделлы до Сьерра-Мадре проходит через Пасадену. А там проживает идеальный кандидат в подставные экзаменуемые.
  
  Майло вытаращил глаза.
  
  – Трей Фрэнк?
  
  – Отличные мозги, сам закончил Академию, выглядит достаточно молодо, чтобы сойти за старшеклассника. Регулярно меняет цвет волос.
  
  – Не по хипстерской привычке, а из профессиональной, мать его, необходимости? Вся работа – на нем, весь риск – на нем, а основные денежки – вот обидно! – достаются Элизе с Фиделлой?
  
  – И это он указал нам на Марти. О том, что тот до смерти напугал Элизу, мы знаем исключительно с его слов. Если он пытался направить нас на ложный путь, его можно поздравить с успехом.
  
  – Черт! – Майло снова вскочил, мрачно протопал к выходу из кабинета, но вскоре вернулся, опять такой же возбужденный, как и раньше. – Такое чувство, что меня чуть было не обвели вокруг пальца. Охота за Марти увела нас прочь от взаимоотношений между Фрэнком и Элизой. А ведь ты мне раз за разом повторял, что от убийства Элизы за версту тянет трезвым и холодным расчетом. Фрэнк – инженер-химик, утверждает, что с детства не имел дела с сухим льдом. Ну и что с того? Убийство с легким оттенком ностальгии ничем не хуже просто убийства, правда?
  
  – Если преступник – Фрэнк, то понятно, зачем вышибать мозги Фиделле. Фрэнку нужно было избавиться от обоих. Он мог приехать к Фиделле под видом делового разговора – как продолжать совместный бизнес после смерти Элизы. Оружия с собой брать не стал, потому что бывал у Фиделлы раньше и видел кий. Не все понятно с алиби, но он провел на севере штата целых четыре дня – и сумел бы выкроить время, чтобы слетать в Лос-Анджелес, разделаться с Элизой и вернуться обратно. Они были любовниками; наверное, и ключ от дома имел… Причем визит Фрэнка никак ее не встревожил бы, она вполне могла налить себе стаканчик прямо в его присутствии.
  
  – А он – подсыпать туда кое-чего… А откуда взялись те две девчонки?
  
  – Молоденькие дурочки, на все готовые ради внимания парня постарше, да еще и красавчика. Вполне возможно – младшекурсницы из Калтеха. Собственно, они могли думать, что это какая-то шутка. В Калтехе так принято – сегодня разберут автомобиль на части, чтобы протащить в чью-то спальню и там опять собрать, завтра взломают компьютер, управляющий табло во время студенческого суперкубка по футболу…
  
  – Юнцом в «Корвете» тоже вполне мог быть Фрэнк, – продолжил Майло. – И кому, как не инженеру-химику, устроить такой поджог, в котором не сгорит ничего лишнего?
  
  – А именно – купленная им же бейсболка Южной Эль-Монте, в очередной раз указывающая на Марти Мендосу, за которым и так гоняется вся полиция Лос-Анджелеса.
  
  – Вот зараза! – выругался Майло. – Если только информатор нам не наврал… Погоди, давай-ка потянем за некоторые ниточки – не ведут ли и они к юному мистеру Фрэнку?
  
  Он позвонил в Южную Эль-Монте и попросил Джейн Виргилио.
  
  – Здравствуйте, это снова лейтенант Стёрджис… Нет, но мы продолжаем искать; а пока не будете ли вы так добры, нужно проверить записи школьного магазина и узнать, кто за последние два месяца заказывал бейсболку с эмблемой. Нас интересуют люди, не имеющие отношения к команде… Мадам, в двух словах не объяснить, а мы сильно заняты поисками Марти; просто проверьте и дайте мне знать… Да, я понимаю, что заказы делаются в основном по Интернету, но у вас должен быть доступ к базе данных… Конечно, подожду.
  
  Через три минуты нетерпеливого притопывания ногой Майло победно вскинул вверх большой палец.
  
  – Огромное спасибо, мадам Виргилио, я обязательно сообщу семье Марти, как вы нам помогли.
  
  Ухмыляясь, он ввел свой пароль в служебный компьютер.
  
  – Бейсболки не пользуются особым спросом, если не считать игроков, которые постоянно теряют свои, и отдельных ностальгирующих выпускников. За последние два месяца продана только одна. Обрати внимание на дату, амиго, – двадцатое октября!
  
  – Через двенадцать дней после SAT. И это был Фрэнк?
  
  – Хотелось бы… Во всяком случае, у меня теперь есть новое имя – Брианна Бревинс, адрес в Северном Голливуде. Совсем неподалеку от лавки, где торгуют сухим льдом. Если окажется, что она и есть та самая пышнотелая красотка, я ей не завидую. Вперед, в «Фейсбук»!
  
  Брианне Бревинс было девятнадцать. Круглолицая, склонная к рассеянным улыбкам, черные волосы с вороным отливом ниже талии и тело, как у резиновой куклы, которую чуть-чуть перекачали. Последнее было всего заметнее на фото, где Бревинс щеголяла в микроскопическом бикини с подписью «Чем меньше, тем лучше». В Калтехе она не училась – закончила в прошлом году государственную школу в Северном Голливуде и с тех пор находилась «в поисках своего места в жизни». Чтобы окрутить такую, хватило бы парня с интеллектом вдвое меньше, чем у Трея Фрэнка. Странно, что эти двое вообще хоть как-то смогли познакомиться.
  
  С другой стороны, если Бревинс и могла похвастаться дружбой с гением из Калтеха, она не стала этого делать. Ни одного фото Фрэнка, даже упоминания имени. Зато на фотографиях тут и там мелькала тоненькая милашка с подкрашенными в белый цвет кончиками волос и ярким макияжем. «Моя лучшая подруга до гроба, мы вместе на всех вечеринках и живем в одном ритме». Сельма Арредондо.
  
  – А вот и худышка, – Майло кивнул. – Обожаю социальные сети!
  
  На страничке Арредондо Фрэнк тоже не обнаружился.
  
  Стёрджис взялся за телефонные справочники. Девушек там не оказалось.
  
  – Все еще живут с родителями? Вряд ли в Северном Голливуде много Бревинсов… Ага, повезло! Всего один – Харви Пи.
  
  Трубку никто не взял, прозвучало стандартное приветствие автоответчика. Майло не стал оставлять сообщения, поискал в той же округе телефоны Арредондо, нашел несколько семей, дозвонился почти до всех. Сельму нигде не знали.
  
  Запрос в базу данных департамента транспорта вернул данные водительских удостоверений обеих девушек, выданных три года назад. Лица на фотографиях были совсем юные. Брианна успела получить несколько штрафов, управляя пикапом, зарегистрированным на Харви Бревинса.
  
  – Пока папочка не отобрал тачку, – пропел Майло, подражая «Бич Бойз». Компьютер выдал данные о машине Сельмы.
  
  Черная «Хонда».
  
  – А Чавес-то не соврал, – заметил Майло. – Этого маловато, чтобы полностью восстановить мою веру в человечество, но все-таки – камешек на нужную чашку весов.
  
  Адрес Арредондо соответствовал одному из номеров, до которых Майло не дозвонился. Он попробовал еще раз. Единственный из всех номеров, где не было и автоответчика.
  
  – Вот потому-то, приятель, я и не играю в азартные игры.
  
  – Сэл не только играл, но и выиграл – и что с ним теперь? – согласился я.
  
  – Давай-ка съездим к Фрэнку еще разок. Не хотелось бы его спугнуть, поэтому история у нас будет такая: мы нашли новые доказательства вины Марти Мендосы. То есть «Корвет». Мол, не вспомнит ли он что-то еще, что Элиза говорила про парнишку…
  
  – Я не упоминал бы про смерть Фиделлы. Если мы не связываем Фрэнка с убийствами, для этого нет никакой причины.
  
  – Разумно. Аналогично и про Сельму с Брианной. Если Фрэнк с ними знаком, ему незачем знать, что мы на них вышли. Еще мысли?
  
  – Просто актерствуй, как обычно; у тебя неплохо получается.
  
  Майло подкрутил кончик несуществующего уса, снова ткнул кулаком в воздух и хлопнул в ладоши.
  
  – Трей, мой мальчик, может, я и не гений, но сейчас я кое-кого как следует возьму за его эйнштейновскую задницу!
  Глава 30
  
  На стук в дверь никто не ответил. Эхо гулко прокатилось по обшарпанному коридору.
  
  – Вероятно, он в лаборатории, – заключил Майло. – Смешивает зелья – или чем там занимаются инженеры-химики.
  
  За три минуты мы добрались до Калтеха. Женщина в факультетской приемной внимательно рассмотрела карточку Майло.
  
  – Лейтенант?.. Обождите минутку.
  
  Она исчезла за дверью офиса и с кем-то заговорила по телефону. В голосе слышалось возбуждение, хотя слов было и не разобрать. Не прошло и минуты, как в дверях, ведущих в помещение факультета, появился худой седобородый мужчина за пятьдесят.
  
  – Джентльмены? Я – Норм Мун, научный руководитель Трея Фрэнка.
  
  – Здравствуйте, профессор, – Майло протянул руку.
  
  Мун сделал отрицательное движение головой – «давайте без титулов» – и обменялся с Майло рукопожатием.
  
  – Вы нашли Трея? Только не говорите, что с ним случилось несчастье.
  
  – А он что, пропал? – удивился Майло.
  
  Мун схватился рукой за бороду.
  
  – Так вы ничего не знаете? Хотя это моя ошибка, откуда вам знать… Значит, вы опять насчет репетиторши, с которой он работал?
  
  – Ее звали Элиза Фримен, профессор. Трей про нее рассказывал?
  
  – Несколько дней назад в лаборатории он выглядел несколько не в своей тарелке, и я спросил о причине. Он сказал, что попал в не совсем обычную ситуацию – его допрашивала полиция.
  
  – У нас это называется беседой.
  
  – Я не о названии, – Мун усмехнулся. – Трей чувствовал себя как на допросе. Словно вы в чем-то подозревали его лишь потому, что он знал убитую.
  
  – Мы всегда опрашиваем тех, кто знал жертву; это обычный процесс расследования.
  
  – Разумно, – согласился Мун. – Но подозреваю, что большинство опрашиваемых чувствуют себя не слишком уютно.
  
  – И давно Трей пропал?
  
  – Он не появлялся в лаборатории два дня, и мы не можем до него дозвониться. Причем до сих пор на него всегда можно было положиться. А нам на днях надо сдавать важную статью, и без него работа совсем застопорилась.
  
  – Может, он просто перенервничал? – поинтересовался я.
  
  – Из-за чего?
  
  – К обычным обязанностям добавилась еще и статья, вот он и сломался.
  
  – Хм-м, – протянул Мун. – Да нет, вряд ли. Нервным Трея не назовешь.
  
  – Характер стойкий, – я кивнул. – А вот беседа с полицией почему-то выбила его из колеи.
  
  – Так он скорее расстроился, чем испугался. Из-за того, что кому-то могло прийти в голову, что он способен на жестокое убийство.
  
  – Он так и сказал – «жестокое»?
  
  Мун облизнул пересохшие губы.
  
  – Не думаю, что мы обсуждали подробности – честно говоря, меня такие вещи не слишком интересуют. Наверное, речь шла об убийстве как таковом. В том, чтобы лишить жизни другого человека, изначально заключается жестокость, не так ли?
  
  – Когда вы с Треем летали в Стэнфорд, он все время был с вами?
  
  – Похоже, я должен подтвердить его алиби?
  
  Я только улыбнулся в ответ.
  
  – Что бы вы там ни думали о нас, ученых, – начал Мун, – мы работаем не меньше других. Поездка была отнюдь не развлекательная, так что, как минимум, с девяти до пяти мы занимались делом.
  
  – То есть чем занимался Трей по вечерам, вы не знаете? – уточнил Майло.
  
  – Я – научный руководитель, а не нянька! Чем Трей занимается по вечерам – не мое дело. Лучше поговорите с Джульеттой Харшбергер – думаю, у них с Треем серьезные отношения.
  
  – А вы не спрашивали ее, где Трей?
  
  – Я обычно стараюсь не лезть в личную жизнь студентов, но, по правде говоря, уже собрался спросить.
  
  – Где ее найти?
  
  – Скорее всего, прямо здесь, лейтенант.
  
  – На факультете?
  
  – В университете. Она учится на магистра биологии.
  
  – Спасибо, профессор. Можете рассказать про Трея еще что-нибудь?
  
  – Не буду скрывать, я рад, что он работает у меня в лаборатории, – заявил Мун. – Трей очень сообразителен и при этом способен думать на перспективу. В нашей области некоторые задачи приходится решать годами, если не десятилетиями. И даже самые лучшие студенты иной раз теряют энтузиазм, когда не видят немедленной отдачи от своих усилий.
  
  – А Трей…
  
  – А Трей, в отличие от них, способен не терять из виду суть проблемы и помнить о долговременной цели. – Мун погладил бороду. – Вы ведь не считаете, что он имеет отношение к убийству?
  
  – Обычный процесс расследования, – повторил Майло. – Кроме того, всегда приятно поговорить с умным человеком.
  
  – Что там насчет тщательно спланированного убийства? – спросил я, когда мы отошли на достаточное расстояние, чтобы Мун не мог нас расслышать.
  
  – Я хотел задать тот же самый вопрос.
  * * *
  
  В приемной биологического факультета двое студентов изучали доску объявлений с таким видом, словно перед ними находились священные скрижали. К доске были приколоты кнопками объявления о продаже всякой всячины, поздравления с днем рождения, информация об учебе по обмену за рубежом во время летних каникул и журнальная вырезка, повествующая о последних успехах в области компьютерной симуляции нервной деятельности дрозофил.
  
  Майло поинтересовался у секретарши, где найти Джульетту Харшбергер.
  
  – Ее сегодня здесь нет.
  
  – А где еще мы могли бы ее найти?
  
  – Извините, ничем не могу помочь.
  
  – Поищите дома, – предложил, не отрывая глаз от доски, один из студентов и хихикнул. Высокий, смуглый, с лохматыми волосами. – Вероятно, вам повезет, поскольку там она бывает чаще, чем здесь. Черт побери, рано или поздно они организуют лабораторию прямо у нее, чтобы ей не тратить время на дорогу.
  
  Второй студент, очкастый и небритый, удивленно поднял бровь. Секретарша нахмурилась.
  
  – Брайан, тебе здесь что-то нужно?
  
  – Отнюдь, Надин, – парировал лохматый, – просто у меня выдалась редкая свободная минутка, которую я не прочь посвятить нашей драгоценной Джули. – В нашу сторону: – Видите ли, в моей квартире комнат не так много, примерно на пять меньше шести, так что мне-то дома не сидится.
  
  – Вот дерьмо-то, – пробормотал второй студент.
  
  – Жизнь – дерьмо, а потом еще и помирать, – подтвердил Брайан.
  
  Секретарша опять повернулась к нам.
  
  – У вас что-то еще?
  
  – Адрес Джульетты Харшбергер, будьте добры, – кивнул Майло.
  
  – Извините, мы не имеем права…
  
  Брайан сухо рассмеялся и отбарабанил название улицы и трехзначный номер. Весьма любезно с его стороны, даже невзирая на ядовитый тон, хотя мы прекрасно знали дом, где девушка на веранде обнималась с Фрэнком.
  
  – Брайан! – воскликнула Надин.
  
  Тот зажал ладонью рот.
  
  – Ох, что это со мной? Взял и проговорился!.. Похоже, дисфункция лобных долей. Вот к чему приводит каторжная работа.
  
  – Брайан, это уже ни в какие рамки не лезет!
  
  – А в какие рамки лезут занятия в магистратуре, при которых вообще нет нужды покидать шестикомнатную квартиру? – возмутился Брайан. – Разве что посещаешь общие семинары – в то время как кто-то не гнушается ни полставкой исследователя, ни ставкой техника и вынужден заниматься такой чушью, от которой мозги сохнут.
  
  – Брайан!..
  
  – Ну да, жизнь нелегка – тоже мне новости… – Брайан развернулся и протопал к выходу. Его приятель посмотрел на нас, пожал плечами и отправился следом.
  
  – Похоже, он чем-то недоволен, – заметил Майло.
  
  – Только что завалил устный экзамен, – сообщила Надин.
  
  Когда мы снова увидели Брайана, тот стоял под дубом неподалеку от входа на факультет и жадно курил. Его приземистый спутник успел удалиться. Увидев нас, Брайан набрал полные легкие никотина.
  
  – А вот и жандармы!
  
  – Спасибо за информацию, Брайан, – ответил на приветствие Майло.
  
  – Повезло вам нарваться на такую задницу, как я.
  
  – Богатая штучка, а?
  
  – Ее папаша – это тот самый, который «Нефтеразведка Харшбергера». Скромная техасская девушка…
  
  – Без папочкиных денег она вряд ли чего-нибудь достигла бы?
  
  Брайан провел языком по щекам изнутри.
  
  – Вам честно сказать или с чувством?
  
  – Лучше всего – честно.
  
  – Сначала вы объясните, зачем она понадобилась полиции.
  
  – Это насчет ее знакомого.
  
  – Парикмахерский мальчик?
  
  – Прошу прощения?
  
  – Да ухажер ее, химик. Каждый месяц меняет прическу. Надо полагать, тема его диссертации – краска для волос. – Брайан сухо хихикнул. – Во что бедолага влип?
  
  – Он – потенциальный свидетель.
  
  – Свидетель чего?
  
  – Брайан, – оскалил зубы Майло, – вообще-то моя работа – не отвечать на вопросы, а задавать их… Что, Джульетта не шибко сообразительна?
  
  – Да нормально она соображает, не в этом дело. Доктор Чанг – мой руководитель – никогда не брал больше одного студента в год, а были годы, когда не брал никого. В этом году он взял двоих.
  
  – Тебя и Джульетту.
  
  – Причем она подала заявление, когда все сроки уже давно прошли. Мне платят за то, что я делаю, а она в деньгах не нуждается. Не знаю, улавливаете ли вы причинно-следственные связи…
  
  – Тебе приходится работать за себя и за нее.
  
  – Да дело даже не в том, что мне приходится больше работать, Чанг в любом случае выжимает из сотрудников все соки. Просто от нее не требуют вообще ничего. Я ж говорю, жизнь нелегка, иной раз просто усраться можно – так вот, будь в ней хоть капля нормального отношения к людям, она бы тоже подставляла плечо, хотя бы изредка.
  
  – Шестикомнатная студенческая квартирка, – Майло кивнул. – Звучит недурно.
  
  – Ну, меня в гости не звали. А на Чанга, по слухам, произвело впечатление.
  * * *
  
  При дневном свете здание в испанском стиле выглядело еще привлекательней – идеально подстриженные деревья, блестящие зеленью кусты, клумбы, при виде которых пришел бы в восхищение любой фовист. Из дверей вышли, держась за руки, мужчина и женщина – оба седые, безукоризненно одетые. Не остановившись, чтобы поприветствовать миниатюрную девушку на веранде.
  
  На ней был все тот же свитер с эмблемой университета Брауна, что и в тот день, когда ее голова лежала на плече Трея Фрэнка. Девушка сидела не в кресле-качалке, а на скамейке, однако непрерывно раскачивалась взад-вперед, вглядываясь куда-то в даль.
  
  Как рыбачка, ожидающая после шторма, что на берег вынесет тело мужа.
  
  Девушка видела, что мы приближаемся, но раскачиваться не прекращала. И только при виде карточки Майло из ее глаз хлынули слезы.
  * * *
  
  Квартира Джульетты Харшбергер была отделана в стиле ар-деко – настоящем, не новоделе. В воздухе витал запах ароматических свечей.
  
  На стенах висели несколько подписанных фотографий Картье-Брессона и одна кубистская картина, без подписи. На диване возлежала длинношерстная белая кошка, настолько безразличная к происходящему, что, когда она изредка мигала, движение глаз казалось совершенно механическим.
  
  Хозяйка кошки продолжала всхлипывать, сидя на краешке кресла из черного дерева, обитого кремовым бархатом. Майло истратил три салфетки, прежде чем ему удалось осушить поток слез.
  
  – Мисс Харшбергер…
  
  – Я знала, что этим все кончится, не зря Трей был так напуган. Сейчас вы сообщите мне, что случилось нечто ужасное и непоправимое, и я всю жизнь буду безуспешно пытаться забыть эту жуткую минуту!
  
  – Мы здесь не для того, чтобы сообщать дурные вести. Нас лишь интересует, как найти Трея.
  
  Огромные светло-зеленые глаза Джульетты Харшбергер расширились еще больше. В ней было всего около полутора метров роста и вряд ли больше пятидесяти кило, эльфийское личико под аккуратно уложенными каштановыми волосами усыпано бледными веснушками. Крошечные острые грудки почти и не претендовали на то, чтобы выпирать из-под белого кашемирового свитера. Как и мальчишеские бедра – из отглаженных джинсов от известного модельера. От старшеклассницы не отличишь. Легко верилось, что ее связь с Фрэнком могла распространяться и на экзаменационные мошенничества.
  
  – Вы правда не знаете, где он? – переспросила Джульетта. – Я места себе не нахожу от тревоги! На Трея это совсем не похоже…
  
  – Чем он был напуган? – спросил Майло.
  
  – Понятия не имею, – чуть быстрее, чем нужно, ответила девушка.
  
  – Какой университет вы окончили? – поинтересовался Майло.
  
  – Браун.
  
  Вот вам и традиция.
  
  – И сразу поступили в Калтех?
  
  – После годичного перерыва.
  
  – Чтобы приобрести опыт лабораторной работы?
  
  – Я путешествовала. Какая вам разница?
  
  – Обожаю путешествовать, – соврал Майло. – И где вы побывали?
  
  – В Европе, в Юго-Восточной Азии. – Короткая пауза. – В Африке…
  
  – Кругосветное путешествие?
  
  Молчание.
  
  – Звучит неплохо.
  
  – Мне требовалось отдохнуть, – сказала девушка. – Перед тем, как снова грызть гранит науки.
  
  – Магистратура – дело нелегкое.
  
  – Магистратура в Калтехе… – Ее глаза опять увлажнились. – Здесь гений на гении. Все, кроме меня.
  
  – Готов биться об заклад, что Браун вы закончили с отличием, – пришел на помощь Майло.
  
  – В Брауне я была среди лучших, а в Калтехе я – никто. – Джульетта отвела глаза. – Трей – вот он гений. И он был моим спасательным кругом.
  
  – А теперь он чем-то напуган. И исчез.
  
  Она снова расплакалась. Майло достал очередную салфетку.
  
  – Что произошло, Джульетта?
  
  – Просто Джули.
  
  – Расскажите нам про Трея, Джули.
  
  Она покачала головой.
  
  – Не могу.
  
  – Джули, ему может угрожать опасность.
  
  – Ради бога, не говорите так!
  
  – Трей наверняка рассказывал вам про убийство.
  
  Джули Харшбергер потянулась, чтобы погладить кошку. Та откатилась в сторону, по-прежнему старательно изображая крепкий сон.
  
  – Омарина, какая ты лентяйка!
  
  – Джули, что именно Трей рассказывал про убийство?
  
  – Что вы заявились к нему домой и устроили допрос!
  
  – Когда вы в последний раз его видели?
  
  – Именно тогда, – горько сказала девушка. – Как только вы ушли, он пришел сюда. На следующий день не зашел и не позвонил; впрочем, и раньше случалось, что он допоздна засиживался в лаборатории. Вчера вечером я сама зашла к нему, как договаривались – мы планировали вместе поужинать, – но его не было. С тех пор он не появлялся ни дома, ни в лаборатории; телефон не отвечает.
  
  – Чего он боялся, Джули?
  
  – Я… я не могу…
  
  – Мы знаем про SAT.
  
  Джули раскрыла рот от изумления.
  
  – Да, неприглядная история, – продолжил Майло. – Но подумайте вот о чем. Трей был чем-то напуган настолько, что сбежал. Если вы нам не поможете и мы найдем его слишком поздно, это может негативно отразиться на его здоровье. Как давно вы узнали о мошенничестве, Джули?
  
  – Несколько месяцев назад, – ответила та. – Трей очень переживал. А она его убеждала.
  
  – Элиза Фримен?
  
  – Трей сказал, что за деньги она родную мать продаст.
  
  – Она вовлекла Трея, потому что он был похож на старшеклассника?
  
  – И окончил ту школу.
  
  – Виндзорскую академию?
  
  Кивок.
  
  – Это было так важно, потому что…
  
  – Все школьники, за которых он сдавал, были из Академии.
  
  – Элиза Фримен работала только с учениками Академии?
  
  – Недостатка в клиентах не было.
  
  – От всех требовали успеха любой ценой?
  
  Джули поморщилась.
  
  – Я ходила в подобное заведение в Хьюстоне, и меня так все достало, что я потребовала перевести меня в государственную школу.
  
  – Слишком большая конкуренция?
  
  – Конкуренция, цинизм, самодовольство. Элиза и ее приятель как раз на этом и паразитировали.
  
  – Ее приятель?
  
  – Трей говорил, что он тот еще жулик, пробу негде ставить. Поговорил с ним – проверь карманы.
  
  – Сколько раз Трей сдавал экзамены за учеников Академии? – спросил я.
  
  – Откуда мне знать? У меня не было желания разговаривать на эти темы.
  
  – А у Трея, выходит, было?
  
  – Вовсе нет, – возразила Джули. – Мы говорили о том, в какую пустышку превратился мир, и Трей привел эту историю в качестве примера.
  
  – Примера чего?
  
  – Глупого и бессмысленного обмана. Весь экзамен – откровенное издевательство; часто можно угадать правильный ответ, ничего толком не зная, – нужно только как следует присмотреться к правильным ответам предыдущих экзаменов.
  
  – Можно – если ты так же умен, как Трей.
  
  – Родители заставляли меня заниматься с репетиторами, начиная с девятого класса, а толку от этого было ноль. Потом я поняла: нужно не изучать весь материал, а готовиться именно к экзамену. В результате получила семьсот девяносто баллов по дополнительной биологии, семьсот сорок – по химии, тысяча четыреста девяносто – по основному SAT. В те годы максимальный балл был тысяча шестьсот.
  
  – Впечатляющий результат.
  
  – Вы так считаете? Мой брат послал к черту репетиторов и набрал тысячу пятьсот двадцать.
  
  – А Трей – все тысячу шестьсот, – предположил я.
  
  – Разумеется.
  
  – Сколько Элиза Фримен ему платила?
  
  – Откуда мне… А, да что уж там. Пять тысяч за экзамен. Большую часть она прикарманивала, а всю работу делал Трей.
  
  – Большую часть – это сколько?
  
  – Она отказывалась говорить, поэтому Трей и понял, что значительно большую… Как вы думаете, с ним все в порядке?
  
  Джули схватила кошку и принялась гладить, да так активно, что животное испуганно замяукало.
  
  – Омарина, какая ты гладкая… Вы ведь поможете ему, если найдете?
  
  – Конечно, – без тени колебания сказал Майло.
  
  – Тогда я расскажу. Он не ее дружков боится. Он прячется от каких-то выпускников.
  
  – За которых сдавал экзамен?
  
  – Он уверен, что Элизу убили, чтобы никто не узнал, что экзамены сдавали не они.
  
  – Но почему?
  
  – Не знаю. Он сказал только, что они ни перед чем не остановятся.
  
  – Джули, как их зовут?
  
  – Я бы не стала от вас скрывать! Я умоляла его: расскажи все полиции, мой отец – не последний человек, он позаботится, чтобы тебя защитили. Трей только ответил: «Джули, меньше знаешь – крепче спишь». А теперь исчез!
  
  Кошка спрыгнула с коленей, свернулась в клубок на противоположном конце дивана и снова притворилась спящей.
  
  – Хоть какие-то подробности он рассказывал? – спросил Майло.
  
  – Богатенькие детки. – Джули поморщилась, как будто речь шла о заразной болезни. – Вряд ли это большая неожиданность.
  
  – А нет ли такого места, куда Трей удаляется, когда ему нужно поразмыслить? – спросил я.
  
  – Это место – здесь. Я обнимаю его, мы слушаем музыку, расслабляемся…
  
  – Он когда-либо упоминал такое имя – Мартин Мендоса?
  
  – Никогда не слышала. Никогда не слышала никаких имен, Трей не хотел меня в это вмешивать. – Маленькая рука легла на плоский живот. – Я умираю от беспокойства, я теперь вообще не смогу сосредоточиться на исследовательской работе.
  
  – Какая у вас тема?
  
  – Пока не знаю. Не успела решить.
  Глава 31
  
  Наведавшись в жилище Трея Фрэнка еще раз, мы разыскали на верхнем этаже квартиру жильца, выполнявшего также обязанности домоуправа. Сорокалетний студент-физик по имени Марио Скузетти не стал особо чиниться в ответ на просьбу открыть квартиру Фрэнка.
  
  – Тот еще жилец? – понимающе спросил я.
  
  – Видали и получше, – Скузетти кивнул. – Во всяком случае, в плане своевременной оплаты за проживание.
  
  Майло зашел в ванную, прикрыв за собой дверь, и сразу же вышел наружу.
  
  – По счастью, там его нет.
  
  – Когда найдете Трея, не забудьте напомнить, что он должен за прошлый месяц, – проворчал Скузетти.
  
  Сев в машину, лейтенант вытащил из кармана что-то, завернутое в туалетную бумагу.
  
  – Он не взял ни зубную щетку, ни пасту, ни даже расческу – вот тебе и тщательное планирование…
  
  – Вероятно, в его планах не фигурировала возможность анализа на ДНК, – не согласился я. – А тебя не смущает обыск без ордера?
  
  – Какой такой обыск? Мы отправились на квартиру к молодому человеку, беспокоясь за его безопасность. После рассказа малышки Джули у нас были к тому все основания, тем более что участники мошенничества действительно стали часто умирать. Ничего не искали, щетка с пастой лежали на виду, и мы пришли к выводу, что с их помощью нам будет легче найти Фрэнка. С единственной целью – позаботиться о его безопасности.
  
  Он завел машину.
  
  – ДНК, конечно, тоже не повредит, но в первую очередь меня интересует отпечаток ладони, который соответствует найденному на гараже Фиделлы. Фрэнк умен и не отягощен моральными принципами. Что сказал Мун, ты слышал – вечерами во время поездки Фрэнк был предоставлен самому себе и легко мог за ночь слетать сюда, разделаться с Элизой и вернуться. Он знал, что мы все равно на него выйдем по телефонным звонкам Элизы, поэтому хорошо подготовился и сразу натравил меня на Марти Мендосу. Этим он выиграл время, чтобы проломить голову Сэлу, потом угнал машину Сэла и бросил ее на видном месте, оставив на переднем сиденье бейсболку, указывающую на Марти. А Джули предоставила мотив для цепочки убийств – Фрэнку надоело, что вся работа на нем, а денежки достаются кому-то еще. Напрашивался вывод: посредников нужно устранить… Пока все сходится, даже его исчезновение. Он оставил все вещи, однако за квартиру не платил уже месяц – потому что знал, что придется бежать.
  
  – Бейсболка, купленная вскоре после октябрьского SAT, говорит о серьезном планировании, – согласился я. – Но, как добрый приятель, не могу не указать на одно противоречие. Если в планы Фрэнка входило продолжение мошенничества – а у тебя это основной мотив, – он не должен удаляться от источника клиентуры.
  
  – Мало ли!.. Хотел пересидеть какое-то время, придумать правдоподобную историю своего отсутствия и вернуться как раз к очередной серии SAT. Или просто почувствовал, что запахло жареным… С его-то данными всегда можно найти другую богатую школу.
  
  – Твои рассуждения ведут прямиком к следующей проблеме. Даже если считать Фрэнка психопатом, психопаты-интеллектуалы обычно избегают насилия, – им понятна его неэффективность. Мошеннические способности Фрэнка никак не связаны с конкретной школой, так зачем же ему убивать двух человек, когда он может просто-напросто открыть собственный бизнес где-то еще?
  
  – Воистину добрый приятель… Хоть альтернативу-то предложи.
  
  – Двое выпускников заметают следы.
  
  – Фрэнк уже однажды заморочил нам голову.
  
  – В эту схему укладываются оба убийства. Первое, хладнокровно и злобно спланированное, с театральными эффектами – вот как мы можем! Потому что от Элизы не ожидалось сопротивления. Сэл, с другой стороны, противник посерьезней; естественно, его сначала скрутили вдвоем, а потом уже стукнули, чем под руку подвернулось.
  
  – Ты хочешь сказать, Алекс, что подростки отправились мочить Сэла, не захватив никакого оружия? И разве есть вообще смысл заметать следы фальшивых SAT подобным образом? Да если б Элизе или Сэлу – или тому же Фрэнку – пришло в голову об этом рассказать, они бы в первую очередь себя и подставили!
  
  – Еще какой, если речь идет о парочке развращенных богатством, но не очень-то справляющихся с возложенными на них ожиданиями сукиных сынков. Они, затаив дыхание, ждут писем из университетов с предложениями места, и тут появляется Элиза Фримен – мол, деньги на бочку, или можете забыть о дальнейшей карьере.
  
  – Алекс, здесь та же самая проблема. Заложив их, она закладывает и себя.
  
  – Шантаж с изнасилованием, пусть и несостоявшийся, ясно показывает, что ради больших денег Элиза была психологиески готова выставить себя в жалком свете. Потом, и она, и Сэл явно рассчитывали, что жертвы предпочтут избежать огласки. Любой уважающий себя вымогатель выбирает такой момент для удара, когда жертва наиболее уязвима. И вот еще что: старшеклассники, за которых Фрэнк сдавал SAT, вряд ли стучали во все двери подряд, пока не набрели на Фримен. Скорее всего, она уже репетиторствовала с ними, однако результаты улучшались слишком медленно, и они начинали паниковать. В самый критический момент Элиза говорила им: «Вообще-то есть один способ…». А побывав у нее дома, они могли знать о ее слабостях – о водке и об интересе к мужчинам помоложе.
  
  – Значит, набились к училке на вечеринку, плеснули ей «окс» в водку – и на лед… Внушает.
  
  – Можно предположить, что Фиделла обо всем догадался, и ему хватило жадности, чтобы сделать из этого повод для дополнительного шантажа. Только не хватило ума понять, что ребятки способны на все.
  
  – А зачем Трей Фрэнк отправил нас искать Марти?
  
  – В его интересах, чтобы мы ничего не узнали о мошенничестве.
  
  – Честность малышки Джули испортила ему всю малину… Знаешь, я предпочел бы не замыкаться на единственной версии, но что-то мне подсказывает, что Фрэнк – хладнокровный маленький сучонок и что за рулем «Корвета» мог быть именно он. Да и мистер Бдительный Сосед видел в машине одного человека, а не целую банду подростков-убийц.
  
  – Кто-то должен был уехать на машине, на которой они приехали.
  
  Майло снова завернул гигиенические принадлежности.
  
  – Ладно, вот найдется на тюбике нужный мне отпечаток ладони, тогда моя теория сразу окажется практикой. Или если мне удастся выдавить что-нибудь вкусное из нашей аппетитной Брианны Бревинс, поисками которой я сейчас и займусь, пусть даже ценой бессонной ночи… Вперед, Дживс, в Северный Голливуд!
  
  – За рулем сегодня ты сам.
  
  – Я выражаюсь фигурально, – пояснил Майло. – Последнее время приходится общаться со всякими умниками, от них и не такого наберешься.
  Глава 32
  
  Дом Бревинсов, приземистый, с плоской крышей, располагался на тихой улочке к северу от бульвара Чэндлер. Неподалеку от улицы проходила новая трасса железной дороги – властям города, безнадежно пытающимся хоть как-то избавиться от автомобильных пробок, удалось-таки преодолеть сопротивление местных жителей. Дома здесь стояли чистые и ухоженные, но у квартала все равно был какой-то неосновательный вид – вероятно, из-за отсутствия деревьев.
  
  На подъездной дорожке сверкал безукоризненной чистотой большой зеленый «Бьюик». На усыпанной крупными декоративными камнями клумбе под окном росли две низкие раскидистые пальмы. Дверь открыл мужчина в белой рубашке при галстуке, с компьютером-планшетом в одной руке и стилусом – в другой. Пахнуло ароматом поджаренного бекона.
  
  Мужчина ткнул стилусом в экран, и на его лице отразилась озадаченность. Лет пятьдесят или чуть больше, на лице синеватая щетина – такие люди всегда выглядят хоть чуть-чуть, но небритыми. Коротко подстриженные волосы с проседью. В его кривой улыбке, когда он взглянул на нас, читалось что-то вроде «и так бедлам какой-то, только вас не хватало». Майло показал жетон.
  
  – Полиция? Что, ограбили кого-нибудь? С тех пор, как пустили поезда, здесь кто только не шляется – ровно как и ожидалось… Но вроде особо не безобразничают. Вернее, пока не безобразничали.
  
  – Вы мистер Бревинс?
  
  – Харви. Так в чем дело?
  
  – Мы хотели бы поговорить с Брианной.
  
  – Та-ак, и что на этот раз?
  
  – А с Брианной проблемы?
  
  – Надеюсь, рано или поздно она угомонится, выйдет замуж, родит мне внука, и тогда я наконец пойму, в чем заключается удовольствие быть отцом. – Бревинс рассмеялся с таким видом, словно всего лишь хотел изгнать из голоса горечь. – Проблемы – это не то слово. Что еще она натворила?
  
  – Брианна нужна нам как свидетель, а не подозреваемая, мистер Бревинс, – уточнил Майло. – Если вы знаете, где ее найти…
  
  – Если б я знал, где ее найти, одной проблемой было бы меньше. Вся в мамочку! Как тут усомнишься в генетике… Да вы заходите, все равно мне нужно взять компьютер.
  
  Мы уселись на жесткий зеленый диван. Вернулся Бревинс с ноутбуком под мышкой.
  
  – Прошу прощения за беспорядок.
  
  Вообще-то квартира выглядела аккуратней, чем казарма новобранцев перед визитом генерала. Хоть из кухни и пахло беконом, она тоже казалась безупречно чистой, и оттуда слышалось негромкое жужжание посудомоечной машины.
  
  – Да на вид всё в порядке, – успокоил его Майло.
  
  – Я обычно слышу это от Бри, – пожал плечами Бревинс. – На вид все в порядке, если тебе что-то не так, папочка, сам и делай.
  
  – Вы в разводе с ее матерью?
  
  – Развелись десять лет назад, но Глориетте уже все равно. Восемь лет как разбилась по пьяному делу. Хорошо еще, что одна была в машине.
  
  – Вы сказали «вся в мамочку», – уточнил я. – У Брианны проблемы и с алкоголем?
  
  – С алкоголем – пока нет, – Бревинс покачал головой. – Трезвенницей не назовешь, но свою норму она знает. Как и я. Из-за бывшей жены много читал про алкоголизм; получается, все дело в гормонах, кому-то везет больше, кому-то меньше.
  
  – Тогда какие у нее…
  
  – У нее проблемы с блядством! – взорвался Бревинс. – Я все понимаю, отец не должен так говорить о собственной дочери, но против фактов-то не попрешь. Может, тоже дело в гормонах – Глориетта, как потом выяснилось, давала чуть ли не первому встречному. Я и не знал бы ничего, если б все эти идиоты не заявились на похороны и не принялись один за другим мне исповедоваться. Шикарно, а?
  
  Бревинс несколько раз двинул челюстью из стороны в сторону.
  
  – Ну, это вроде бы и не мое дело, мы к тому времени были два года в разводе. Только я тогда решил, что уж Бри-то воспитаю правильно: церковь, герлскауты… Поначалу все шло как надо, она обожала воскресную школу и тамошние проповеди. А потом, уже в выпускных классах, попала в дурную компанию, пошли двойки… Я водил ее к психотерапевтам, они говорят – дело в низкой самооценке. Я проверял у нее и умственные способности – учиться Бри вполне в состоянии, но на троечку. Думаю, в результате она просто махнула на себя рукой.
  
  – И связалась с компанией прогульщиков?
  
  – С прогульщиками, с малолетними шалавами, с латиносами – сами представляете.
  
  – Сельма Арредондо тоже из этой компании?
  
  Харри Бревинс вздернул густые брови:
  
  – А, так вы и Сельму знаете? Это из-за нее у Бри неприятности?
  
  – Нам сказали, что они – подруги, – уточнил Майло.
  
  – Та еще подружка, – Бревинс махнул рукой. – Является сюда чуть ли не в чем мать родила и ставит весь дом на уши. Бри и то себе такого не позволяет. Только чего от них ждать – они же на жизнь танцами зарабатывают…
  
  – Где они танцуют?
  
  Харви Бревинс поглубже уселся в кресле.
  
  – Я не люблю об этом говорить. Правда, психотерапевты только и повторяют, что мне нужно примириться с реальностью, отстраниться, признать, что она уже сама за себя отвечает…
  
  Бревинс замолк. Подождав немного, Майло повторил свой вопрос.
  
  – А вы сами как думаете – в балете? Да нет, в стриптизе, разве не ясно? – Бревинс сморщился, как от боли. – Только вы все это не спрашивали бы, будь она просто свидетелем. Что случилось-то?
  
  – Пока ничего, – ответил Майло.
  
  Бревинс продолжал недоверчиво смотреть на него.
  
  – Мистер Бревинс, я уверен, что все выяснится, когда мы поговорим с Бри. Где они с Сельмой танцуют?
  
  – Не знаю и знать не хочу. Они танцевали с того самого дня, как обеим исполнилось по восемнадцать. Я уговаривал Бри подать документы на университетский курс попроще. Она ответила, что образование никогда не принесет ей столько денег, как… это. Все вокруг только о деньгах теперь и думают! – Бревинс посмотрел на наладонник. – Мне скоро на работу.
  
  – Где вы работаете, сэр?
  
  – «Эр-Джи моторворкс», в Вестчестере. Мы производим компоненты двигателей для тюнинговых автомобилей и моторных лодок. У меня работа бумажная, отдел контроля качества. Выхожу вот позже, потому что из-за кризиса нам предложили добровольно сократить количество рабочих часов. У меня только тридцать в неделю, скользящий график. Бри не рада, потому что я теперь чаще дома. А она предпочитает быть дома, когда меня нет.
  
  – Она все еще живет здесь?
  
  – Когда захочет. А где живет остальное время, я без понятия.
  
  – А когда вы ее видели в последний раз?
  
  – Дня два… нет, три дня назад. Заявилась в восемь утра, я как раз уходил – просто редкостное совпадение! Привет-пока. Она обычно заезжает переодеться и перекусить.
  
  – И все-таки где она работает?
  
  – Теперь это называется «работать»? – усмехнулся Бревинс. – Все, что от нее можно услышать: «В приличных клубах для мужчин». Хотел бы я увидеть в таком заведении хотя бы одного приличного мужчину…
  
  – Сельма была с ней?
  
  – Сельма довезла ее до дома, но дожидаться не стала. Скорее всего, потому, что я еще не уехал – Сельма знает, как я ей обрадуюсь!
  
  – У Бри нет машины?
  
  – Была, ее забрали из-за невыплат по кредиту. – Бревинс натянуто усмехнулся. – Приличные мужчины иногда забывают про деньги.
  
  – А где живет Сельма, вы не знаете?
  
  – Не знаю и знать не желаю.
  
  – У Бри есть еще друзья?
  
  – С ее работой друзей не бывает, одни сутене… прошу прощения, только постоянные клиенты. Представьте, она мне с гордостью рассказывала, что у нее есть постоянные клиенты! Замечательно, думаю, нашелся извращенец, которому деньги больше девать некуда… Вслух ничего не сказал – какой смысл?
  
  – Что именно она рассказывала про постоянных клиентов?
  
  – Они богатые. Они ведь всегда богатые, да? Платиновые кредитки, личные самолеты… Я чуть было не спросил – где это ты раскопала старую кассету с Джулией Робертс[14]?
  
  – Богатые – а что еще?
  
  – Богатый, красивый, молодой, умный, – принялся демонстративно загибать пальцы Бревинс. – Учится в Стэнфорде. Чушь собачья! Стэнфорд вообще-то на севере, никому умному… черт, да вообще никому не придет в голову постоянно летать сюда на стриптиз. Что, в Пало-Альто своего стриптиза нет?
  
  – Вы говорите об одном конкретном клиенте?
  
  – Их двое таких из Стэнфорда; один – ее, другой – Сельмы. Черт, не могла сочинить чего получше!
  
  – Что она еще про них рассказывала?
  
  – Зачем вам это? – удивился Бревинс.
  
  – Пока что трудно сказать, сэр. Сначала мы собираем всю доступную информацию, а уже потом разбираемся, что имеет отношение к делу.
  
  – Не слишком эффективно.
  
  – Иногда по-другому нельзя, мистер Бревинс. Так что еще рассказывала Бри?
  
  – Двое богачей регулярно прилетают, чтобы посмотреть на них с Сельмой. Зовут с собой куда-то в Аспен или Вэйл, я забыл, короче, кататься на лыжах. Полетят все вместе на частном самолете, не хухры-мухры. Это еще несколько месяцев назад было, она у меня пыталась занять денег на горнолыжный костюм. Летом! Я и говорю: даже байку правдоподобную сочинить не может!
  
  – Двое богачей, а самолет – один, – добавил Майло.
  
  – Может, самолет одного, а другой только пользуется. Или они бизнес-партнеры… Блин, ребята, а не купить ли нам с вами самолетик в складчину? Вы какую модель предпочитаете? Я лично – «Бьюик»… А если серьезно, честное слово, мне давно пора на работу.
  
  Мы проводили его до машины. На прощание Майло спросил:
  
  – А имена этим своим богачам Брианна не придумала?
  
  – Рад, что вы меня правильно понимаете. Когда ее мать погибла, она тоже стала придумывать, воображать себя принцессой. Я ей тогда сказал – посмотри, чем все кончилось у Дианы.
  
  – Значит, имен не было?
  
  – Как ни странно, одно имя она говорила. Что-то на «Т». Тревор, Тернер… А, нет, Тристан. Точно, Тристан. Можно подумать, такие имена бывают. Только если в дамских романчиках, ее мать такие обожала.
  
  – Может быть, Тремэйн? Или Трей?
  
  Бревинс задумался.
  
  – Нет, точно Тристан. Как в той опере – «Тристан и Изабелла», да?
  
  – А второй?
  
  – Если она и рассказывала, я не обратил внимания. Увидите Бри, не говорите, что я на нее настучал, у нас и так все не слишком гладко.
  
  Бревинс уехал, и мы сели в «Шевроле». Майло включил телефон на громкую связь и набрал номер Мо Рида.
  
  – Мартин Мендоса – больше не главный подозреваемый, Рид, наблюдение за домом его родителей можно снять. Как и за усадьбой Кентена. Разве что вы уже заметили что-то интересное, и есть смысл продолжать.
  
  – Сегодня рано утром, – доложил Рид, – Рамирес видела, как внук Кентена снова ненадолго заезжал в усадьбу. На этот раз без доски, с пассажиром. Но парнишка был белый, не Мендоса.
  
  – Двое белых парней в дорогой машине, – протянул Майло. – У меня тут как раз нарисовалась парочка любителей стриптиза, выдают себя за студентов Стэнфорда. – Майло вкратце обрисовал подробности.
  
  – Согласен, Гаррет Кентен сойдет за одного.
  
  – Как насчет его пассажира?
  
  – Они ехали очень быстро, Рамирес даже цвет волос разглядеть не успела – на нем была бейсболка. Но что белый – она уверена.
  
  – Синяя с буквой «Ю»?
  
  – Она не уточнила. Обождете?
  
  – Давай.
  
  Через несколько секунд:
  
  – Коричневая, надпись на таком расстоянии не рассмотреть, мой лейтенант. Еще она может поручиться за коричневую футболку, и это все.
  
  – У меня в кабинете, Мозес, лежит альбом учеников Академии. Синяя кожа, золотое тиснение, сразу под папкой с делом. Возьми-ка его прямо сейчас и поищи там кого-нибудь по имени Тристан. Начинай с выпускного класса. Я подожду.
  
  – Иду, мой лейтенант.
  
  Гудок электрички разорвал тишину, переместился к западу и постепенно затих. На крышу дома Бревинса, усыпанную гравием, уселись две вороны и принялись ковыряться в ней клювами. Несколько камешков упали на чистую дорожку; вороны обменялись звуками, похожими на довольное хихиканье. В трубке снова возник голос Рида.
  
  – Нашел… Вот выпускной класс… нет, Тристана не видно, есть Тристрам… рослый, волосы темные, чем-то похож на киноактера – ну, улыбка такая же профессиональная.
  
  – Ему можно при желании дать двадцать один? В клубы раньше не пускают.
  
  – Да легко! Поискать Тристана в других классах?
  
  – Давай!
  
  Еще через несколько минут:
  
  – Нет, никаких Тристанов, только этот Тристрам, фамилия – Вайдетт.
  
  Рид повторил фамилию по буквам. Мы с Майло переглянулись. В то утро, когда мы встретились с Хелфготтом, он прилетел в Лос-Анджелес на самолете, принадлежавшем Майрону Вайдетту.
  
  – Сказка становится былью, – пробормотал Майло.
  
  – Что вы сказали, мой лейтенант?
  
  – Хотел спросить, что еще есть в альбоме насчет юного мистера Тристрама?
  
  – Внеклассная деятельность, – начал читать Рид. – Бизнес-клуб, клуб международной политики, дискуссионная команда, турнир юристов, стартовый состав бейсбольной команды, стартовый состав по гольфу… У них там что, поле для гольфа?
  
  – Девять лунок. Но меня почему-то больше интересует наш национальный спорт.
  
  – Простите, сэр? – не понял Рид. – А, ну да. Та кепка в машине. Может, он начал завидовать Мендосе, раз они были в одной команде…
  
  – Может. Или просто хорошо понимает, кого можно подставить без особых последствий. Мозес, сейчас ты пробьешь его имя по всем базам данных, какие только сможешь придумать. Потом ищи, что его связывает с Гарретом Кентеном. Если ничего не найдешь, снова бери альбом и смотри, есть ли кто-нибудь, кто постоянно появляется на фотографиях рядом с ним. То же самое: полный поиск по его имени – и, для верности, тоже связь между ним и Гарретом. Шон сейчас на работе?
  
  – Наблюдает за домом Мендосы.
  
  – Целые сутки?
  
  – Другой наблюдатель болеет; Шон сказал, что отсидит еще смену. У него мочевой пузырь с австралийский континент размером.
  
  – Давай без интимных подробностей, – отмахнулся Майло. – Да, еще – будешь заниматься Тристрамом, смотри не просто на штрафы за неправильную парковку, а отмечай адреса. Если окажутся в одном районе, может, там рядом есть стрип-клубы. Мне нужны те две девчонки.
  
  – Заметано, мой лейтенант.
  
  Майло позвонил Бинчи и приказал ему немедленно отправляться к дому Харви Бревинса.
  
  – Надеюсь на твой глаз-алмаз.
  
  – Спасибо за комплимент, мой лейтенант.
  
  – Поймай девчонку, это и будет твое «спасибо».
  
  Мы стрелой понеслись ко мне домой, и Майло оккупировал мой компьютер.
  
  Деньги ходят рука об руку с известностью. Однако, начиная с определенного уровня, за деньги можно купить и неизвестность. Поиск по словам «майрон вайдетт» вернул всего пять ссылок и одно-единственное фото. Все пять ссылок были на отчеты о благотворительных пожертвованиях, где Майрон и Аннет Вайдетт значились среди крупнейших дарителей. Американский онкологический институт, глазная клиника Калифорнийского университета, «Планирование семьи», два концерта в пользу Виндзорской академии. Намек на то, откуда у Вайдеттов деньги, был только у офтальмологов – там значились «мистер и миссис Вайдетт, а также садоводческая ассоциация “Вайдетт”».
  
  Бормоча: «Персики, персики…», Майло отыскал ссылки на семейный концерн по выращиванию фруктов, основанный прадедом Майрона во времена Золотой лихорадки и проданный десять лет назад акционерному обществу «Трайдент», бумаги которого обращались на бирже. Имя Майрона Вайдетта по-прежнему значилось в совете директоров, однако прямого участия в управлении он, насколько можно было судить, не принимал.
  
  На единственной фотографии был изображен приземистый, неуклюжего вида седовласый мужчина с выражением профессионального благодетеля в мутноватых лягушачьих глазках. Рядом с ним стояла брюнетка на полголовы выше – безупречная прическа, безупречный макияж, безупречная одежда.
  
  – Судя по описанию, Тристрам пошел в мамочку, – заметил Майло.
  
  Поиск по «вайдетт стэнфорд» вернул статью трехлетней давности из университетской газеты. Статья была посвящена трем «случайно» выбранным первокурсникам. Энни Тран – правнучка беженцев из Вьетнама и лауреат национальной олимпиады по физике. Эрик Роублз-Скотт – гарлемский ребенок от межрасового брака, выигравший соревнования по иностранным языкам; он отличился в шведском и французском, а также в креольском диалекте. Наконец, Эйдан Вайдетт из Лос-Анджелеса представлял четвертое поколение Вайдеттов, общим числом десять, которые почтили своим присутствием Пало-Альто.
  
  Фотография показывала темноволосого молодого человека с самоуверенной улыбкой. Особо было отмечено, что клан Вайдеттов всегда делал щедрые пожертвования на нужды образования – суммы, впрочем, не назывались. Зато были аккуратно перечислены личные достижения Эйдана: «отличная учеба и спортивные достижения» в Виндзорской академии, Брентвуд, Национальная стипендия за академические заслуги, летняя практика в Вашингтоне, во время которой он стал соавтором статьи о налоговой политике в развивающихся демократиях, другая летняя практика – в отделе спорта «Нью-Йорк таймс». Среди достижений в Академии значились «полный курс факультативов», первый состав команд по гольфу, хоккею и футболу, капитан дискуссионной и юридической команд, а также сооснователь программы, в рамках которой невостребованную еду из дорогих ресторанов передавали бездомным.
  
  – Надеюсь, на первом курсе ему дали-таки Нобелевскую, – покачал головой Майло.
  
  – Три спортивные команды, – заметил я, – а у Тристрама – только две. Тристрам входит в состав дискуссионной и юридической, а вот Эйдан в обеих был капитаном.
  
  – Если младший братик еще и Национальную стипендию не осилит, то он будет вообще никто. Понятно, откуда психологическое давление.
  
  – А Национальная стипендия присуждается по результатам SAT. Высокий балл, плюс еще приемлемого качества сочинение – и дело в шляпе.
  
  – Награда есть – как получен балл, уже никого не волнует, – согласился Майло. – Черт побери, дело ведь не обязательно только в Тристраме. Не удивлюсь, если и у Эйдана достижения дутые.
  
  – Не обманешь – не проживешь?
  
  – Тебе видней, ты у нас газеты читаешь.
  
  Карман Майло дернулся – его телефон начал играть прелюдию Баха в несколько, на мой взгляд, ускоренном темпе. «К Элизе» я в последнее время что-то не слышал. Что бы это значило?
  
  Раздался голос Мо Рида:
  
  – Не смог найти никакой связи между Тристрамом Вайдеттом и Гарретом Кентеном. Если не считать, что Кентен окончил Виндзорскую академию четыре года назад.
  
  – Он учится в каком-то из местных университетов?
  
  – Он не значится ни в одном университете; единственный список, где он есть, – состав рок-группы. Название вам понравится: «Сачки». Зато один из парней в альбоме появляется рядом с Тристрамом аж на десяти фото. Семь – в бейсбольной команде, но есть и фото, где они просто шляются вдвоем по школе. Если это не приятели, мой лейтенант, то кто тогда?
  
  – И как зовут адъютанта?
  
  – Куинн Гловер. У нас на него ничего нет, как и на Тристрама, однако насчет штрафов за парковку вы попали в точку. Тристрам набрал уйму квитанций на Лос-Анджелес-стрит или поблизости. В принципе, там в основном всякие мастерские, но пустые ангары часто сдают под рэйв-вечеринки и тому подобные развлечения. Может, там и стрип-клубы есть.
  
  – И что, в таких краях еще и штрафы за парковку кто-то выписывает?
  
  – В свое время были жалобы, что в этом районе с колес продают наркотики, так что там сейчас запретили парковку после шести вечера. Раз есть запрет, надо полагать, иногда и штрафуют.
  
  Рид зачитал адреса со штрафных квитанций.
  
  – И вот еще что, мой лейтенант. Папаша Куинна Гловера управляет «Трайдентом» – это компания, которой продал бизнес папаша Тристрама Вайдетта.
  
  – Связи, которые тянутся из поколения в поколение, – прокомментировал Майло. – Подготовь-ка мне фотографии этих ребят, а я пойду поохочусь на стриптизерш.
  * * *
  
  Тускло освещенная Лос-Анджелес-стрит была застроена грязноватыми складами и ангарами, не меньше половины – со щитами «Сдается». На тротуаре валялся разнообразный мусор. Запах был странный – смесь сырой свинины с цементом. Знаки через каждые десять метров возвещали, что парковка с шести вечера до шести утра запрещена. И никого, кроме нескольких бездомных – одни сидели на тротуаре, другие неторопливо катили куда-то пожитки в магазинных тележках. Одна или две тележки даже ехали относительно прямо.
  
  Мужской клуб «Голодный лев» занимал выкрашенное бордовой краской кубическое здание без единого окна. Площадка позади здания, частично покрытая выкрошившимся асфальтом, использовалась в качестве парковки. Площадка перед зданием пустовала. Согласно вывешенному на стальной двери расписанию до начала веселья оставалось более двух часов. С вывески над дверью ухмылялся мультипликационный лев в цветастой рубашке и солнцезащитных очках. Грива льва была гладко зачесана назад, в одной лапе с наманикюренными когтями – бокал чего-то пузырящегося, в другой – голая глазастая блондинка. Судя по жизнерадостной улыбке блондинки, цель ее жизни только что была наконец достигнута.
  
  – Кинг-Конг, конечно, смотрелся бы хуже, – кивнул Майло. – Этот вон как облизывается. Сразу видно, что и впрямь до чего-то голодный.
  
  Он постучал в стальную дверь. Звук получился едва различимый.
  
  Из-за угла выкатил тележку очередной бездомный. Увидев нас, он попытался резко развернуться, но едва не перевернул тележку и рассыпал половину содержимого. Пока он торопливо пытался собрать свои коробки, газеты, банки и бутылки, мы подошли поближе. Нагнувшись, Майло помог ему водворить обратно последние сокровища.
  
  – Спасибо, начальник, я – сам.
  
  – Знаешь что-нибудь про этот клуб, приятель?
  
  – Знаю, что от него надо держаться подальше.
  
  – Такие заведения плохо на тебя влияют?
  
  – Ну да, когда вышибала даст в челюсть, это плохо на тебя влияет, начальник. Когда-то тут была тихая улочка, ночевать – одно удовольствие. Потом они открыли это заведение, и можно подумать, что заодно всю улицу купили.
  
  – Хоть на девочек-то посмотреть доводилось?
  
  – Девочки, начальник, пользуются задним входом.
  
  – Повторяю вопрос, приятель.
  
  – А что, что-нибудь случилось?
  
  – И еще раз повторяю вопрос.
  
  – Иногда они выходят из дверей покурить, – признал бездомный.
  
  Майло достал фотографии с водительских удостоверений Брианны Бревинс и Сельмы Арредондо.
  
  – Эти две тоже?
  
  – Эти две, – повторил за ним бездомный. – Одна побольше, другая поменьше. – Он потер грудную клетку. – Ну да, эти две постоянно вместе.
  
  – Когда ты их видел в последний раз?
  
  – В последний ра-аз… – протянул бездомный. В его глазах промелькнула какая-то мысль, взгляд стал более сосредоточенным. – Вообще-то я не отказался бы от завтрака.
  
  – Скоро уже ужин… Кстати, как тебя зовут?
  
  – Можете звать меня Л.А.
  
  – Ты так сильно уважаешь свой город?
  
  – Это сокращение от Любимчик Альберт. Так меня называла моя тетушка. Она была очень заботливой и никогда не отказала бы мне в завтраке – а я могу завтракать в любое время суток, начальник.
  
  – Помоги мне, Л.А., а потом завтракай. Когда ты в последний раз видел этих девушек?
  
  – Последний раз… по-моему, позавчера. Ну да, позавчера, вчера-то тут выбирали Темнокожую Принцессу, девочки были только черные… А вот мальчики почему-то явились в основном белые.
  
  – Точно позавчера – или «по-моему»?
  
  – Точно, начальник.
  
  Майло протянул ему двадцатку. Бездомный с недоверием посмотрел на купюру.
  
  – Тут хватит на два завтрака.
  
  – Кто-то здесь будет возражать против двух завтраков?
  
  – Моя тетушка советовала следить за диетой.
  
  – Не доводилось видеть этих девушек с одними и теми же клиентами?
  
  – Нет, сэр, – ответил бездомный. – Только друг с другом, и все время хохочут. Ну, вы понимаете…
  
  – Что я понимаю?
  
  – Похоже, они друг к другу неравнодушны. – Бездомный подмигнул, отчего его лицо сморщилось, как испуганная актиния. – Интересно, кто из них изображает мальчика?
  
  Купюра все еще лежала у него на ладони. На грязной ладони – хотя когда он наконец ее сжал, чтобы спрятать деньги, ногти оказались аккуратно подстрижены. Поди угадай.
  
  – Еще двадцатка, и у меня будет третий завтрак, начальник. И четвертый.
  
  Майло дал ему еще десятку.
  
  – Лучше бы, конечно, двадцатку, но спасибо и на том, начальник.
  
  – Если выяснится, что ты соврал, у нас с тобой будет целый обед из четырех блюд. Только платить будешь ты.
  
  – Ого! – бездомный рассмеялся. – Тут-то моим пенсионным накоплениям и конец.
  
  Когда мы уже выезжали наружу из промзоны и поворачивали на Шестую улицу, Майло сказал:
  
  – Вернусь к открытию заведения. Надо только придумать наблюдательный пункт получше.
  
  – Пойдем купим по золотой цепи на шею и вернемся в образе приличных мужчин.
  
  – Ну да, футболка с прикольной надписью у меня уже есть, нам в полиции выдают… Вот только разговор о завтраке заставил меня вспомнить о морской пехоте.
  
  – Понимаю, что тебя тянет в поход за едой, но в армии в это время пищу не принимают, приятель.
  
  – Ищи другие ассоциации. У меня, например, такая: на суше и на море, как в рыбно-мясном ассорти. Еще точнее: лангусты и мясо на косточке – в том ресторанчике на Восьмой.
  
  – А я-то думал, дело в твоем армейском патриотизме, – попенял я ему.
  
  Но до Восьмой мы так и не доехали – позвонил Шон Бинчи.
  
  – Я поймал Бри и Сельму, мой лейтенант! Прямо у входа в дом Бревинса; только я успел заглушить мотор – тут они и подъехали.
  
  Назвал стриптизерш по именам, как старый приятель. Шон вообще любит людей, несмотря на то, что каждый день имеет дело с наихудшими проявлениями человеческой натуры.
  
  – Арестуй их, – приказал Майло.
  
  – Уже арестовал; везу в отдел, будем через двадцать минут. Они рассказывают очень интересные вещи, мой лейтенант.
  
  – По поводу убийств?
  
  – Чего нет – того нет. По поводу того, что на них только что снизошло религиозное откровение и они намерены оставить разгульную жизнь и поступить в монастырь.
  
  – Только не вздумай отпускать им грехи! Сперва выслушаем полную исповедь.
  Глава 33
  
  Брианна Бревинс и Сельма Арредондо были одеты одинаково – короткие белые маечки, выставлявшие напоказ плоские животики, облегающие джинсы, босоножки на высоком каблуке, огромные кольцеобразные серьги, позолоченные браслеты на правой руке. У обеих – пирсинг в бровях и на языке и по нескольку мелких сережек в ушах. У Сельмы между капризной нижней губкой и точеным подбородком сверкал небольшой бриллиант.
  
  Татуировки Брианны – во всяком случае, те, которые были на виду, – включали в себя покрытое розами и шипами левое предплечье, кольцо из колючей проволоки вокруг бицепса, женское личико с рожками в ямке между ключицами, слово «ЛЮБОВЬ» черными готическими буквами вдоль одной из ключиц, «ВЕРНОСТЬ» – вдоль другой. Вокруг шеи Сельмы шло ожерелье, выполненное в две краски, синюю и красную, и изображало оно цепь, усыпанную желтыми алмазами, в центре которой находилась огромная грушевидная черная жемчужина, истинный шедевр, почти как трехмерная. Каждая рука тоже была трижды обернута цепью. И цепочка иероглифов, которая уходила бы в расщелину между грудей, если б груди такого размера могли образовать расщелину.
  
  – Что там написано? – поинтересовался у нее Майло.
  
  – Китайская мудрость какая-то.
  
  У обеих изъяли телефоны и досмотрели сумочки; потом девушек рассадили по разным допросным и оставили дозревать.
  
  Майло использовал паузу, чтобы подзаправиться кофе (из кофеварки в комнате следователей) и мясным сэндвичем (из торгового автомата; лангусты, проворчал Майло, постыдились бы такого соседства). Адреналина у него и так было полно.
  * * *
  
  Брианна выглядела старше своих девятнадцати, в уголках глаз уже начали появляться морщинки. Взгляд прикован к поверхности стола.
  
  – Привет, Бри, это опять я! Позволь представить тебе Алекса.
  
  Брианна что-то презрительно промычала. Мы уселись по обе стороны от нее.
  
  – Расскажи-ка нам про Тристрама и Куинна.
  
  – Таких не знаю.
  
  – Прекрасно знаешь, Бри. – Майло показал ей фотографии. – Тристрам Вайдетт и Куинн Гловер, один круче другого. Не только крутые, но и богатые; у Тристрама – «Ягуар», у Куинна – желтый «Хаммер»… Наверное, хорошо башляют, если присесть им в клубе на коленки?
  
  Девица с подчеркнутым безразличием окинула взглядом фотографии.
  
  – Как не знала таких, так и не знаю.
  
  – Как знала, так и знаешь, Бри.
  
  Майло дал ей поразмыслить минутку, однако Брианна продолжала хмуро молчать. Тогда лейтенант придвинул свой стул еще ближе. Брианна обернулась, ища, куда бы отодвинуться, но сзади была глухая стена. Она шумно выдохнула.
  
  – Бри, мы и так уже почти все знаем, поэтому в твоих же интересах – не запираться. Для начала, вы с Сельмой подцепили Тристрама и Куинна в «Голодном льве» и встречались с ними уже несколько месяцев. У нас есть данные их кредиток, так что для нас не секрет, когда они впервые появились в клубе и сколько успели на вас потратить. Мы знаем кое-что и помимо этого – например, что они вам обещали.
  
  Майло опять сделал многозначительную паузу, но Брианна Бревинс только помотала головой.
  
  – А обещали они разные волшебные штуки, – продолжил Майло. – Например, свозить вас в Аспен на частном реактивном самолете. От вас всего лишь требовалось быть послушными девочками.
  
  Майло подождал, чтобы убедиться, что его последняя фраза достигла цели. Кожа, обтягивающая ключицы Бри Бревинс, вдруг порозовела, выгодно оттенив надписи про любовь и верность. Как ни удивительно, Бри все еще была способна краснеть.
  
  – Нас не интересует, насколько именно вам пришлось быть послушными, Бри, – успокоил ее Майло. – Не считая того случая, когда как-то вечером они попросили вас об одном одолжении. Я про дельце, которое вы провернули с Гильберто Чавесом. Знаешь такого?
  
  – Нет! – На этот раз с чувством.
  
  – Мексиканец, которого вы наняли в Ван-Найсе, чтобы тот купил сухой лед.
  
  Накладные ресницы Бри вдруг задрожали, ярко-розовая кожа на груди резко побелела, словно всю кровь отсосали мощным насосом.
  
  – Припоминаешь, Бри?
  
  Молчание.
  
  – Совсем не тот «лед», к которому вы привыкли, – уточнил Майло. – Мы, кстати, нашли амфетамин у тебя в сумочке. Сельма говорит, что она сама ни разу не покупала, это ты с ней всегда делилась.
  
  – Неправда!
  
  – Сельма говорит именно так, Бри, а она, в отличие от тебя, согласилась нам помогать. Но, если честно, Бри, черт с ним, с метамфетамином; меня сейчас интересует совсем другой лед. Сухой. Потому что его использовали в очень паршивом деле. Ты ведь понимаешь, о чем я?
  
  Брианна моргнула, обхватила руками плечи и, уронив голову на грудь, промычала что-то отрицательное.
  
  – Конечно, понимаешь. Что для вас с Сельмой хуже всего – вы ведь знали об этом паршивом деле, покупая сухой лед. И как ты думаешь, почему мы так решили?
  
  Девушка пожала плечами.
  
  – Да потому что Сельма нам рассказала! Купить лед для богатеньких мальчиков закон не запрещает. А вот купить лед, зная, что его будут использовать для убийства, – дело совсем другое, это называется «сознательное пособничество». Согласно закону это все равно что самой убить.
  
  Брианна Бревинс недоверчиво подняла глаза на Майло, какие-то пять секунд выдерживала его взгляд – и снова уронила голову.
  
  – Сельма уже помогает нам, Бри, и ей это зачтется. Твоя подруга соображает быстро и сразу поняла, что, когда светит пожизненное заключение, уже не до церемоний.
  
  Брианна только трясла головой из стороны в сторону и стонала – я слышал такие стоны в палатах онкобольных.
  
  – Мы не желаем тебе зла, – заверил ее Майло, – но шанс спасти ситуацию и рассказать нам всю правду у тебя только один. Если ты будешь упрямиться и, в отличие от Сельмы, упустишь его, пойдешь по одной статье с Тристрамом и Куинном. Тебе решать.
  
  Отрицательные движения головой неуловимо изменились и вдруг перешли в согласный кивок.
  
  – Только они такие ужасные…
  
  – Тристрам и Куинн?
  
  – Ага. Они ужасные… Я хотела сказать – я их боюсь.
  Глава 34
  
  – Мы с ними тусуемся… ну, уже несколько месяцев, – сообщила Брианна Бревинс.
  
  – Где вы познакомились?
  
  – Они пришли на шоу в «Лев», заплатили, чтобы мы сели им на коленки, заказали нам шампанского, ну и потом – это самое. Приватный номер.
  
  – С тех пор вы с ними и тусуетесь?
  
  – Ну да.
  
  – И что они еще любят, кроме «льда»?
  
  – Односолодовый, – ответила Брианна. – У них всегда с собой бутылка-другая.
  
  – Виски со «льдом», – Майло кивнул. – А потом дошло и до другого льда…
  
  Брианна Бревинс хихикнула.
  
  – Бри, разве я сказал что-то смешное?
  
  Улыбка исчезла.
  
  – Нет, это я просто… когда они попросили купить лед, то мы тоже сразу такие – что, другой лед? Это Сельма говорит. Ржачно вышло.
  
  – Тристрам и Куинн тоже посмеялись?
  
  – Так они все время смеются.
  
  – Веселые ребята.
  
  – А чего им, плакать, что ли? У них есть все.
  
  – Что – все, Бри?
  
  – Бабло, тачки, что хотят, то и делают… Крутые.
  
  – Ну и плюс к тому есть еще вы с Сельмой.
  
  Брианна опустила глаза; лицо ее выражало сейчас что угодно, только не юную бесшабашность.
  
  – Да мы не понимали, что ли? Поиграются и бросят. Они собирались в колледж в Стэмфорде, туфту гнали, что нас с собой возьмут.
  
  – В Пало-Альто? Ты хотела сказать, Стэнфордский университет?
  
  – Типа того.
  
  – Тристрам и Куинн обещали взять вас с собой в университет?
  
  – Квартиру нам там снять. Чтобы мы жили у них на содержании. Их это словечко прикалывало, «на содержании». Типа, как у королей и принцев раньше были содержанки.
  
  – Новоявленные принцы из Бель-Эйр?
  
  – Типа.
  
  – Вы в это верили? Самолет и все такое?
  
  – Да не особенно.
  
  – Но сначала вам хотелось верить? – уточнил Майло. – Вы надеялись?
  
  – Мы думали, будет круто. – По щекам Брианны, прокладывая дорожки в толстом слое косметики, покатились слезы. – А они нас просто дразнили. Показывали фотки этого домика в горах – он Кью принадлежит, ну, его семье. Выходишь из дома, сразу на лыжи – и катайся сколько влезет.
  
  – Кью – это Куинн Гловер?
  
  – Ну да. Там не домик, а целый домище, у них даже кинотеатр есть. Мы такие – во круто будет! Только, блин, все это туфта.
  
  – Как и квартира в Стэнфорде?
  
  – Они там, в Стэмфорде, стали бы тусоваться с такими же, образованными, а мы бы, как две дуры, сидели дома. Танцевать в клубы тоже не пойдешь, они бы сразу такие – вы наши содержанки! Да хрен бы им по всему рылу!
  
  – А ты кое-что соображаешь, Бри.
  
  – Ни хрена я не соображаю. В полицию вот угодила…
  
  – Может, все не так страшно… Расскажи-ка нам про тот день, когда вы наняли Гильберто Чавеса, чтобы тот купил сухой лед.
  
  – Да не знаем мы никакого Чавеса, он просто под руку подвернулся!
  
  – Где?
  
  – Пилил куда-то по Сатикой. Эти перцы сказали – найдете кого-нибудь, там постоянно всякие мексы ищут, где бабок сшибить.
  
  – Сельма не обиделась?
  
  – На что еще?
  
  – Она – мексиканка.
  
  – Наполовину только. По папаше, она его и не видела ни разу. – Брианна покрутила в воздухе пальцами. – А покурить случайно нельзя?
  
  – Пока что нет. Хочешь, принесу что-нибудь попить?
  
  – Диетическую «Фанту» можно?
  
  – Можно, если у нас есть. Если нету, что взять?
  
  – Диетический «Спрайт».
  
  Майло вышел. Я ободряюще улыбнулся Брианне, и она сразу отреагировала:
  
  – Мне правда сигаретку бы… Тут что, вообще курить нельзя?
  
  – Из любых правил бывают исключения.
  
  – Вон даже как…
  
  Вернулся Майло с банкой диетического «Севен-ап», вскрыл ее со щелчком. Брианна отпила глоток. Лейтенант напомнил:
  
  – Значит, Гильберто Чавес шел по Сатикой…
  
  – Все случилось неожиданно. Мы собирались на работу, тут звонят Трис и Кью. Мол, скажите, что заболели, у нас тут развлекуха на целый день. Мы такие – да вы чего, Леандро весь на говно изойдет. Это владелец клуба. А они – да пошлите вы на хер вашего Леандро, мы вам таких бабок отсыплем, каких он сроду не платил. Скажите, что у вас грипп, он возбухать не станет; где он еще таких классных девок найдет?
  
  Брианна застенчиво улыбнулась. Какая-то часть ее сознания все еще чувствовала гордость от этой грубой лести.
  
  – Мы такие – да что мы, дурные? А они такие – мы вам купим новые платья и туфли, а у Леандро в следующий раз закажем четыре бутылки шампанского, все будет пучком.
  
  – Так и получилось?
  
  – Да если бы… Леандро потом неделю собачился.
  
  – То есть на работу вы не пошли. А куда отправились?
  
  – Сельма у меня была, папаня как раз на работу ушел. Трис и Кью за нами на машине заехали. Не на «Ягуаре» и не на «Хаммере».
  
  – А на чем?
  
  – Тоже большой внедорожник. «Юкон».
  
  – Какого цвета?
  
  – Черного. Они такие – «Хаммер» в ремонте, нам механик эту на время дал. Только там на бампере наклейка была из пункта проката.
  
  Майло задумчиво посмотрел на стекло в стене – с этой стороны оно было непрозрачное.
  
  – Черный «Юкон» из пункта проката – отлично подмечено, Бри. И куда вы поехали?
  
  – В отель. Там уже все было готово.
  
  – Готово для чего?
  
  – Для развлекухи. «Серый гусь», ведерко со льдом, грейпфрутовый сок, апельсиновый, гранатовый… ну, там, конфеты, пирожные… чипсы еще и сальса.
  
  – Какой отель?
  
  – Рядом с кинокомпанией «Юниверсал».
  
  – «Шератон»?
  
  – Ага.
  
  – «Лед» тоже был?
  
  – «Травка» в основном. – Брианна отвела глаза. – И «льда» чуток.
  
  – А еще что? – уловил заминку Майло.
  
  – Ну, колеса…
  
  – Какие именно?
  
  – Витамин «Р» и транки.
  
  – Стимулятор «Риталин» и какие-то транквилизаторы, – перевел Майло. – Вверх-вниз, как на американских горках?
  
  – Дух захватывает, – подтвердила Брианна. – Вы просто не знаете, это же на самом деле полезно, почти как аэробика.
  
  – «Р» и транки… Ты ничего не забыла, Бри?
  
  Брианна что-то прошептала. Так тихо, что расслышать было невозможно.
  
  – Что ты сказала, Бри?
  
  – «Окс».
  
  – То-то же, – похвалил ее Майло. – Оксикодон. И кто же из вас сидел на «оксе»?
  
  – Никто, они его раньше никогда не брали.
  
  – Но в тот день у Триса и Кью был оксикодон?
  
  – На потом, – пояснила Брианна. – На вечер… они сказали, с той сучкой разделаться.
  
  – Они не назвали ее по имени, Бри, потому что вы и так его знали?
  
  – Ничего мы не знали! Они не назвали, потому что никогда его и не называли. Так всегда и говорили – «эта сучка».
  
  – Но вы знали, о чем речь.
  
  – Об учительнице, – сказала Брианна. – Столько про нее трепа было… мы думали, они уже и не решатся.
  
  – На что?
  
  – Ну, вы же понимаете.
  
  – Я хочу от тебя услышать.
  
  – Разделаться с ней, – объяснила Брианна.
  
  – Убить учительницу?
  
  – Ага.
  
  – За что?
  
  – Ну, они сильно на нее… не то чтобы злые были, они ржали все время… не знаю я. Получается, хотели разделаться, потому что были должны.
  
  – Не понимаю. Почему хотели?
  
  – Потому что она тоже их хотела. В смысле, не убить, а просто.
  
  – Учительница хотела секса с Трисом и Кью?
  
  – Ну да, заигрывала все время.
  
  – Каким образом?
  
  – Лифчик не надевала, когда они приходили на занятия. Нагнется над плечом – ну, вы понимаете…
  
  – Трис и Кью решили убить Элизу только потому, что она с ними заигрывала?
  
  – Ну, они такие – у нее всегда в одном месте чешется, а нам от нее блевать охота.
  
  Майло сел поудобнее, потянулся. Театрально зевнул.
  
  – Ох, прошу прощения… Кстати, Сельма-то нам рассказала, за что Трис и Кью на самом деле хотели убить Элизу. Между прочим, учительницу звали Элиза Фримен.
  
  – Что вам рассказала Сельма?
  
  – А ты как думаешь?
  
  – Ну, Трис и Кью такие – мы уже заплатили, теперь эта сучка хочет еще.
  
  – Рассказывай дальше, Бри.
  
  – Они такие – мы ей заплатили за экзамены. Которые для университета, SAT, чтобы они могли поехать в Стэмфорд, как и остальные. Она эти экзамены делала для брата Триса, и для сестры Кью, и много еще для кого, и все было норм. А теперь говорит, давайте еще бабки, или я все расскажу. Они и охренели – мол, так не договаривались.
  
  – Их можно понять.
  
  – Ну да. Заплатил бабки, получил экзамены, чего еще? А она хочет еще бабла, и не от предков их, как за экзамены, а от самих Триса и Кью. Такая – у вас свои бабки есть, вот и платите. А они такие – охренеть, а как же развлекуха? Такие – она думает, нас можно на болту вертеть; щас она узнает, кто кого будет вертеть!
  
  – Сколько денег она просила?
  
  – Не сказали.
  
  – А сколько они заплатили за экзамены?
  
  – Тоже не сказали.
  
  – И за это они ее и убили?
  
  – Еще за то, что у нее чесалось все время, – возразила Брианна. – Думала, какая она неотразимая – эта-то мочалка! Они такие – может, ее и получится трахнуть, если только глаза закрыть. Свяжем, типа, и вдуем с двух сторон.
  
  – Ты же говорила, Бри, что они не злились?
  
  – Да нет, они же ржали все время.
  
  Майло потер глаза.
  
  – Так, значит, они решили, что пора ее убить?
  
  – Ага.
  
  – И тебя это никак не обеспокоило?
  
  – Так я ее ни разу в жизни не видела!
  
  – Ну, хорошо… значит, вас отправили за льдом. А зачем лед-то?
  
  – Чтобы ее заморозить, – ответила Брианна таким тоном, как будто растолковывала очевидные вещи.
  
  – Зачем ее было нужно замораживать?
  
  – Чтобы не воняла. Они думали куда-то ее потом увезти, или вроде того. Потом такие – нет, не хрен ее таскать туда-сюда, но давай все равно заморозим. Типа, она думает, что очень пылкая, пускай слегка охладится. И снова ржать.
  
  – И как все было со льдом?
  
  – Ну, все опять ко мне отправились, мы вдвоем сели в машину Сельмы. Поехали по магазинам, они нам купили платья и туфли и еще украшения. Потом перекусили в «Пицца-Хат». Потом стало темнеть, все поехали в Ван-Найс, там мы с Сельмой стали ездить и искать мексиканца, который готов подшабашить. Ну, нашли одного, он купил лед и отнес в машину.
  
  – А потом?
  
  – Все.
  
  – Бри, если бы это было все, Элиза Фримен была бы жива.
  
  – А, вот вы о чем… Ну, они поехали к ней домой.
  
  – И вы тоже?
  
  – Ну, лед-то у нас в машине был. Они, когда его доставали, перчатки надели.
  
  – Резиновые?
  
  – Ну да. Сказали, что сперли с урока химии.
  
  – Умные ребятки, – одобрил Майло.
  
  – Были бы умные, сами б сдали свой SAT!
  
  – Тонко подмечено, Бри.
  
  – И в школе у них то же самое, – воодушевилась Брианна. – Умные сами пишут свои сочинения, а эти покупают! Трис говорит, это он так готовится к будущей карьере.
  
  – А какие у него карьерные планы?
  
  – Стать президентом!
  
  – А, ну-ну…
  
  – Сэр, он может! Весь такой крутой, и язык подвешен – кого хочешь уболтает.
  
  – А Кью?
  
  – Для Кью главное – бабок побольше срубить. Он такой – открою благотворительный фонд, все будут думать: какой молодец, о бедных заботится. А я, типа, все бабки – себе в карман!
  
  – Ясно… Итак, вы приехали к дому Элизы. В котором часу?
  
  – Темно было, – ответила Брианна. – Трис ей позвонил, такой – мы бабки привезли, и еще «Серого гуся». Они водку из отеля взяли. Типа, есть за что выпить: тебе – бабки, нам – Стэмфорд.
  
  – А она что ответила?
  
  – Трис говорит – купилась по полной программе. Похоже, уже бухая.
  
  – И что потом?
  
  – Потом они внутрь зашли. Надолго.
  
  – На сколько?
  
  – Не знаю. Долго, мы с Сельмой чуть со скуки не померли. Потом выходят такие – ржут, типа, больше эта сучка не будет горячиться.
  
  – Как именно они ее убили?
  
  Брианна облизала пересохшие губы.
  
  – Вам Сельма уже сказала.
  
  – Ты тоже должна сказать, Бри. Тебе же лучше будет.
  
  – Да… Ну ладно, я тогда рассказываю. Они такие – мы насыпали «окс» в «Гуся», она вырубилась, заснула, мы, типа, заткнули ей рот и нос полотенцем, она и перестала дышать. Даже не дернулась, как собачек усыпляют. Дальше они высыпали лед в ванну и ее туда засунули.
  
  – То есть лед был чисто для шутки, – уточнил Майло. – Чтобы посмеяться.
  
  – Они всегда ржут. Кью говорит, ну просто лабораторная работа, типа, они в младших классах тоже делали всякие штуки с сухим льдом.
  
  – А где были вы с Сельмой, пока они находились в доме?
  
  – У Сельмы в машине, – ответила Брианна. – В дом мы не заходили, вам же Сельма сказала?
  
  – Чем вы занимались в машине?
  
  – Просто сидели. Скучали. Ну, дунули по косячку… Скучно было.
  
  – И вас ничего не беспокоило?
  
  – А что?
  
  – То, чем Трис и Кью в это время занимались в доме?
  
  – Они нам уже потом рассказали.
  
  – Ты ведь знала, Бри, что они хотят ее убить?
  
  – Откуда я знаю, может, они прикалывались?
  
  Майло недоверчиво усмехнулся.
  
  – Я ж говорю, я ее ни разу в жизни не видела!
  * * *
  
  Сельма Арредондо сидела, сложив руки на плоской груди. Исключительно красивая девушка, даже в тусклом свете полицейского участка, но ее портили холодный взгляд, плотно сжатые губы и откровенная враждебность. Поджарая, как хищник, восхищаясь которым не следует забывать, чем и как он питается.
  
  – Я ничего не собираюсь рассказывать, – сразу объявила она.
  
  – Как будет угодно. – Майло развернулся и отправился к двери. – Кстати, Бри просила тут тебе передать: «Подружка, выкарабкивайся как знаешь».
  
  В глазах Сельмы мелькнул ужас, который она попыталась скрыть за презрительной усмешкой:
  
  – Бри не такая!
  
  – Боюсь, ты не угадала, Сельма. Вот тебе пища для размышления: прежде чем убить Элизу, Трис и Кью повезли вас двоих по магазинам, купили платья, туфли, цацки. Потом вы ели пиццу, потом вы двое искали мексиканца, чтобы купить сухой лед. Вы знали, зачем лед; пока все происходило, вы с Бри сидели в машине, смолили косяки и…
  
  – Погодите! – В черных глазах вспыхнул огонь. – От меня-то вам что нужно?
  
  – Правду.
  
  – Какую именно часть правды?
  
  – Всю целиком.
  
  Сельма недоверчиво уставилась на него, потом улыбнулась детской улыбкой, откинула назад волосы.
  
  – Да как пожелаете.
  
  – Тогда поговорим о бейсболках.
  
  – Не мой стиль.
  
  – Я про синюю бейсболку.
  
  – А, про ту, – сообразила Сельма. – Так это все Бри придумала. Говорит, если подбросить ее в машину, то все можно будет свалить на того пацана, который и так всех достал.
  
  – Просто потому, что он всех достал?
  
  – Ну да.
  
  – Ни ты, ни Бри никогда его не видели?
  
  – Очень надо.
  
  – И чем же он так достал Триса и Кью?
  
  – Лучше играл в бейсбол.
  
  – Лучше, чем они?
  
  – Ну да. Их это бесило.
  
  – Поэтому на него повесили два убийства?
  
  – Нам показалось, что это неплохая идея, – ответила Сельма.
  Глава 35
  
  Помощник окружного прокурора Джон Нгуен вышел из комнаты через стену от допросных – с той стороны стекло было прозрачным – с довольной ухмылкой.
  
  – Если б только вы каждый раз так работали!
  
  – Как?
  
  – Так, чтобы облегчить и мою работу. Короче, немедленно отправь мне копию дела, через два часа у тебя будут разрешения на прослушку телефонов, ордера на обыск домов обеих семеек в Бель-Эйр – причем можешь искать все, что считаешь нужным, – ну и вещичек этих уродов, которые они держат в школе. Я дам знать федеральной полиции о наших подозрениях, что самолет Вайдетта-старшего использовался для транспортировки наркотиков между штатами; думаю, они смогут договориться с полицией Аспена насчет обыска в горном поместье. Еще пожелания будут?
  
  – Пока достаточно, Джон. – Майло позвонил Мо Риду и распорядился снять с дела копию.
  
  – К полуночи вы, скорее всего, управитесь с обысками, – продолжил Нгуен.
  
  – При условии, что начать удастся, как только получим ордера.
  
  – Что я слышу?.. Обычно, если от лейтенанта Стёрджиса поступает несрочный запрос, это только потому, что он – сверхсрочный.
  
  – Все не так просто, Джон.
  
  – По-моему, после признаний твоих красоток уже проще некуда.
  
  – Как раз наоборот.
  
  Майло взял аудиозаписи допросов и отправился в кабинет. В дверях он столкнулся с Мо Ридом, который нес дело для прокурора. В другой руке у Мо был листок бумаги для записей.
  
  – Думал заодно вас разыскать, мой лейтенант… Позвонили, пока я копировал дело.
  
  Майло глянул на сообщение.
  
  – Ты сам ответил на звонок?
  
  – Звонили на ваш мобильник, мой лейтенант. Постарался записать слово в слово.
  
  На листочке аккуратным почерком Мо было написано: «Я ведь сообщил даты экзаменов, почему вы ничего не делаете? Это Тристрам Вайдетт и Куинн Гловер, все вокруг уже знают».
  
  – По голосу – молодой человек, – пояснил Рид. – Я попытался его разговорить, но он дал отбой.
  
  – Все уже знают.
  
  – Похоже, он имел в виду «вся школа знает», мой лейтенант. Так всегда с малолетними преступниками, верно, док? Кто-нибудь да растреплет.
  
  Я кивнул.
  
  – Вот и оставь телефон в кабинете на часок, – пожаловался Майло. – Ладно, давай тащи бумаги Джону; если поторопишься, поймаешь его на парковке. Потом будь на связи, можешь понадобиться.
  
  – Дело завертелось, – Рид понимающе кивнул.
  
  – Похоже на то, Мозес.
  Глава 36
  
  Шеф слушал молча. Майло закончил доклад.
  
  Шеф по-прежнему молчал.
  
  – Сэр?
  
  – Насколько ты уверен в своем физическом состоянии, Стёрджис? Вроде бы ты не из тех, кто днюет и ночует в спортзале.
  
  – Уверен – для какой цели?
  
  – Взять за задницу двух здоровых молодых лбов.
  
  – Зависит от обстоятельств.
  
  – Я к чему клоню, Стёрджис, – сможешь ты с ними справиться сам или нужно отрядить с тобой целую долбаную армию? Чего мне точно сейчас не хватает, так это трехгрошовой оперы с полицейским спецназом на подтанцовке.
  
  – Если в школе их не предупредят, думаю, все будет в порядке, сэр.
  
  – В школе их не предупредят, потому что я не собираюсь предупреждать школу.
  
  – То есть мое появление будет для них ледяным душем?
  
  – Интересно ты выбираешь слова.
  
  – Как могу, сэр!
  
  – Стёрджис, я понимаю, не самое легкое было дело. Как гора с плеч.
  
  – Так точно, сэр!
  
  – Ну и хрен с ними, – заявил шеф. – Делай, что считаешь нужным, но если обнаружится возможность избежать излишнего шума, то я на тебя надеюсь.
  
  – Спасибо, сэр!
  
  – Пора уже покончить со всем этим.
  * * *
  
  Мы на полной скорости пронеслись через аллею китайских буков. Херб Вэлкович выскочил из будки еще до того, как машина остановилась.
  
  – С чем пожаловали, ребята?
  
  Майло предъявил ордера.
  
  – Ого! А я-то собрался дать вам очередное представление на тему «Прежде, чем открывать ворота, надобно позвонить Ролинс»… – И Вэлкович со смехом потянулся за ключами.
  
  Огромную территорию сразу за воротами Виндзорской академии занимала безукоризненно забетонированная парковка, сплошь уставленная отполированными до блеска автомобилями. Мы с Майло осмотрели ряды машин в поисках «Ягуара» Тристрама Вайдетта и «Хаммера» Куинна Гловера, но не обнаружили ни того, ни другого.
  
  – Ничего, – Майло махнул рукой. – Эти детки могут разъезжать на чем угодно.
  
  На всякий случай он все же позвонил Риду и Бинчи, чтобы убедиться, что парни не спускают глаз с особняка Вайдеттов на Белладжио-драйв и обители Гловеров, занимавших целый дворец неподалеку, на Наймз-роуд.
  
  – Здесь у въезда сторожевая будка, – сообщил Рид. – Я было подумал, у них там манекен, но потом парень повернул-таки голову. В первый раз за полтора часа. Увлекательная работенка, а?
  
  – Ладно тебе, Мозес, я тоже не особо люблю вести наблюдение, но я ведь не жалуюсь.
  
  – Я не про… В смысле – нет, и я не жалуюсь.
  
  – Ну, тогда продолжай наслаждаться.
  
  За парковкой на идеально подстриженных газонах были расставлены, как фигуры на шахматной доске, школьные здания в колониальном стиле – мышастые стены, красные крыши. В идеально подобранных местах росли монументальные сосны, сейбы, ликвидамбары и секвойи, симметричные настолько, что здесь явно не обошлось без человеческого участия. Из одного здания в другое прошла женщина, следом – учитель-мужчина в твидовом пиджаке и брюках цвета хаки. Тут и там на травке сидели погруженные в тетрадки школьники. Ни звука, только легкий ветерок шевелит листья. Левей, за невысокой белой оградой, среди небольших холмиков и ямок торчали флажки. Поле для гольфа.
  
  – Бедняжки, – посочувствовал Майло, – в университете им после этого придется терпеть лишения.
  
  На всех зданиях красовались латунные таблички. Вход в самое большое из зданий затеняла прохладная терраса. Латунная табличка вдвое больше остальных гласила «Администрация». Чтобы достичь кабинета доктора Мэри-Джейн Ролинс, нужно было пройти через приемную – звукоизолированную, с зеленым ковром на полу и дубовыми панелями на стенах. За столом в приемной сидела темнокожая женщина в красном шелковом платье, удостоившаяся персональной латунной таблички, на которой было отчеканено «Шейла Макбоу». Похоже, у местных граверов не было недостатка в заказах. Карточка Майло не произвела на женщину особого впечатления:
  
  – Вам не назначено.
  
  – У нас есть кое-что получше, – возразил лейтенант, протягивая ордера. Женщина еще не закончила читать, а Майло уже обошел ее стол и направился к кабинету.
  
  – Вы не имеете права!
  
  – Увы, мадам, вы очевидным образом заблуждаетесь.
  
  Кабинет Мэри-Джейн Ролинс был бы копией приемной, если б не отдельные детали. Те же янтарные дубовые панели и зеленый ковер, но значительно больше резьбы по дереву и латунных накладок. На скупом языке интерьеров это однозначно читалось как «начальство».
  
  Ролинс, которая разговаривала по телефону, торопливо сказала: «Я вам перезвоню» и швырнула трубку на рычаг.
  
  – Что вам здесь нужно?
  
  Майло объяснил, что ему нужно. Первой реакцией, как и ожидалось, была паника, сменившаяся, впрочем, злой усмешкой.
  
  – К сожалению, вам не повезло – в школе их нет.
  
  – Доктор…
  
  – Лейтенант, сегодня у выпускного класса нет занятий. Мы устраиваем им несколько дополнительных выходных в течение года; лучше постепенно стравливать напряжение, чем…
  
  – Доктор, где они держат спортивные принадлежности?
  
  – В шкафчиках, как и все.
  
  – Покажите нам их шкафчики. И не забудьте захватить универсальный ключ.
  
  – Почему вы решили, что у меня есть ключ от шкафчиков учеников?
  
  – А разве его у вас нет?
  
  – В ордере сказано, что я обязана отвечать на персональные вопросы?
  
  Майло вытащил свой жетон.
  
  – Если вкратце, то вот здесь сказано, что если вы будете уклоняться от содействия полиции, я надену на вас наручники, и ваше высокообразованное, но недообработанное с моральной точки зрения седалище получит прекрасную возможность познакомиться с тюремными нарами.
  
  Ролинс побелела от ярости.
  
  – Я еще никогда…
  
  – Я тоже. Покажите мне их шкафчики. Не тратя больше ни минуты моего времени.
  
  – Я пожалуюсь на ваше поведение!
  
  – Считайте, что я уже умер от страха.
  
  Когда мы выходили из кабинета, Ролинс приказала секретарше:
  
  – Шейла, немедленно позвоните доктору Хелфготту. У нас – неприятности.
  
  – Шейла, не вздумайте никому звонить, – вмешался Майло. – У вас будут неприятности.
  
  Шкафчики занимали две стены в помещении с табличкой «Личные вещи». Дубовые дверцы, латунные ручки.
  
  – Откройте шкафчики Вайдетта и Гловера, – приказал Майло.
  
  Ролинс, изучая список шкафчиков, неодобрительно вздохнула:
  
  – Вам не следовало называть меня недообработанной с моральной точки зрения.
  
  – Я ищу двух опасных убийц, а вас волнуют вопросы семантики.
  
  – Это не семантика, – возразила Ролинс. – Я – достойный член общества. Вы тоже рано или поздно окажетесь в нестандартной ситуации и сами потом будете удивляться собственной реакции.
  
  – Ерунда, – Майло отмахнулся, – с чего бы это мне да оказываться в нестандартной ситуации?
  
  Оба шкафчика были пусты.
  
  – Вот вам и улики, – развела руками Ролинс.
  
  – Где я могу найти Тристрама Вайдетта и Куинна Гловера?
  
  Ролинс не ответила.
  
  – Доктор, не знаю, известно вам это или нет, но если вы не станете отвечать, то отправитесь за решетку за противодействие правосудию, причем сию же минуту.
  
  – Возможно, но я быстро выйду.
  
  – Поверьте мне, доктор Ролинс, вам и одна минута за решеткой надолго запомнится.
  
  Директриса упрямо поджала губы.
  
  – Вы настолько цените свою работу? – удивился Майло.
  
  – Это не работа, лейтенант. Это мое призвание.
  
  – Эсэсовцы считали примерно так же.
  
  – Ну, это уже ни в какие рамки… Впрочем… Поскольку за дополнительным выходным следуют обычные, естественно ожидать, что мальчики пожелают воссоединиться с семьями.
  
  Ролинс подчеркнула интонацией конец своей реплики. Вообще-то в подобной ситуации красноречие выглядит пугающе.
  
  – Речь об обеих семьях одновременно?
  
  – Так я себе представляю.
  
  – Куда они отправляются?
  
  – Мне неизвестно.
  
  – А откуда же вам известно, что обе семьи проведут выходные вместе?
  
  – Я немножко поболтала вчера с мальчиками. Они были в прекрасном настроении, и я просто не в силах вообразить…
  
  – Что конкретно они вам рассказали?
  
  – Тристрам сказал, что они летят на самолете. И что это будет замечательно. Если я правильно помню, он использовал слово «круто».
  
  – На самолете.
  
  – На «Гольфстриме-V» мистера Вайдетта, – уточнила Ролинс. – Чудо, а не самолет!
  Глава 37
  
  Я гнал машину в аэропорт Санта-Моника, а Майло набирал номер Рида.
  
  – Пока ничего, мой лейтенант.
  
  – Скорее всего, мы опоздали выставить наблюдение, обе семьи сегодня улетают на выходные. Поговори-ка с манекеном в будке; вытряси из него все, что он знает. Позвони Шону, чтобы постучался к Гловерам и тоже выяснил, что у них происходит. Если и там никого нет, можно начинать обыски. Учитывая размеры хибарок, мне понадобится что-то около дивизии, поэтому сразу позвони криминалистам и дежурному сержанту, пусть приступают к рекрутированию.
  
  Рид перезвонил через несколько минут.
  
  – С манекеном всё в порядке, разговаривает охотно; он раньше служил в полиции на северо-западе Лос-Анджелеса и терпеть не может эту семейку – к нему относятся как к прислуге. Он с уверенностью утверждает, что, кроме Тристрама, из дома никто не выезжал. Куинн Гловер заехал за ним на «Хаммере» около часа с четвертью тому назад, как раз перед тем, как я начал наблюдение. И, мой лейтенант, в «Хаммер» загрузили багаж. Целую кучу багажа.
  
  К тому моменту, когда я выехал на Банди-драйв, в ордер на обыск был включен «Гольфстрим-V»; когда я свернул на Оушен-Парк, диспетчерская в международном аэропорту Лос-Анджелеса распорядилась отложить взлет рейса на Аспен. Экипажу сообщили, что из-за непредвиденной задержки с посадками все воздушные коридоры сейчас заняты. При упоминании имени Майло ворота «Даймонд эвиэйшн» немедленно распахнулись, и мы, вслед за распорядителем на мини-автомобильчике, выехали на взлетную полосу и приблизились к «Гольфстриму».
  
  Оба двигателя самолета работали на холостых оборотах; неподалеку ждали разрешения на взлет еще два реактивных самолета поменьше, тоже с работающими двигателями. Рев был такой, что мозги плавились. Когда я затормозил рядом с левым крылом, в окне кабины показалось лицо пилота, скорее заинтересованное, чем встревоженное. Майло взмахнул жетоном. Выражение лица не изменилось. Человека, для которого поднимать в воздух многотонные машины – обычное дело, не так-то легко вывести из равновесия. Майло сделал пилоту знак, чтобы тот выбрался наружу.
  
  Рев заметно снизился – пилот выключил двигатели, хотя турбины еще продолжали вращаться. Когда уровень шума понизился до оглушительного, дверца пилотской кабины распахнулась. Пилот скинул складную лесенку, шагнул вниз на пару ступенек, аккуратно закрыл дверь кабины и наконец спустился к нам.
  
  Тот же самый летчик с каменной челюстью, который возил Эдгара Хелфготта через Атлантику по школьным делам. Седой, костистый, сложенный как легкоатлет.
  
  Майло попытался переорать двигатели и представиться. Пилот жестом предложил отойти на несколько метров в сторону.
  
  – Род Брюэр, – назвал он себя. – Чем могу быть полезен, сэр?
  
  – У меня ордер на обыск вашего самолета и два ордера на арест Тристрама Вайдетта и Куинна Гловера. Они на борту?
  
  – Так точно.
  
  – Внутри еще кто-то есть?
  
  – Пилот Сьюзен Кертис. Она в опасности?
  
  – А в поведении парней было что-то угрожающее?
  
  – Да не сказать, – ответил Брюэр. – Обычные богатенькие сукины сынки, кроме своих «Айподов» и «Хастлеров» ничего не слышат и не видят, да и шторы в салоне опущены. Но мы долго не взлетаем, и они могут забеспокоиться. Не против, если я скажу Сью, чтобы она заперла дверь в кабину пилотов?
  
  – Хорошая мысль.
  
  Брюэр достал телефон и проинструктировал второго пилота, посоветовав в ответ на любые вопросы пассажиров ссылаться на проблемы с двигателями. Потом обратился к нам:
  
  – С этим разобрались, что дальше?
  
  – Где они расположились в салоне? – спросил Майло.
  
  – Первый ряд, с обеих сторон от прохода. Всегда там сидят. Если я буду пролетать над Большим Каньоном, они и с места не сдвинутся посмотреть, свои занятия их больше волнуют.
  
  – Парни? Или кого бы из семейств вы ни возили?
  
  – Очевидно, у них это в крови.
  
  – Что-нибудь похожее на оружие не заметили?
  
  – Только серебряные ножи и вилки, – пилот усмехнулся. – С недавних пор, по распоряжению миссис Вайдетт, – французские.
  
  – Что еще у них с собой?
  
  – Все в багажном отсеке, – ответил Брюэр, – не считая «Айподов», порножурналов и текилы. Уже успели набраться. Не знаю только, хорошо это для вас или плохо.
  
  – Буянят, когда напьются?
  
  – Не то чтобы очень. Быстро засыпают.
  
  – Родители разрешают им алкоголь?
  
  – При родителях они пьют только энергетики.
  
  – А часто они летают без родителей?
  
  – На моей памяти первый раз.
  
  – Папочка распорядился их отвезти?
  
  – Мамочка.
  
  – Она объяснила, почему они летят в Аспен одни?
  
  – Никто мне ничего не станет объяснять, – возразил Брюэр. – Подумаешь, прислуга…
  
  – Прислуга, от которой в полете зависят их жизни.
  
  – Лейтенант, у людей их круга взгляд на мир совсем не такой. Есть они – и есть пыль под их ногами.
  
  – Все понятно, спасибо. А теперь откройте-ка дверь в салон.
  
  – Легко, – Брюэр кивнул. – Но на вашем месте я сначала проверил бы багаж. Первый раз на моей памяти они потребовали, чтобы им дали загрузить все самостоятельно.
  
  Через минуту на бетонке лежали две большие сумки из водонепроницаемого черного нейлона. Застежки из нержавеющей стали ярко сверкали на солнце. Майло собственноручно выволок сумки из самолета, предварительно натянув перчатки. Капитан Род Брюэр внимательно наблюдал за ним, как анестезиолог за аппаратурой во время операции.
  
  Майло прикоснулся к одной из сумок. Похлопал вдоль бока, оценивая содержимое. Похлопал другую сумку. Удивленно приподнял бровь и потянул за «молнию».
  
  Содержимое сумки было завернуто в несколько слоев толстой полиэтиленовой пленки, матовой и не позволяющей ясно видеть, что внутри. Майло встал на колени и некоторое время всматривался. Вытащил из кармана складной ножик. Вытер лезвие стерильной салфеткой. Аккуратно, один за другим, разрезал слои полиэтилена.
  
  – О господи, – выдохнул капитан Род Брюэр.
  
  На нас смотрело лицо. Молодое мужское лицо с отвисшей челюстью и серо-зеленой кожей. Затуманенные глаза больше напоминали пластиковые диски. В самой середине гладкого, без единой морщинки лба, говоря криминалистическим языком, имело место повреждение кожного покрова.
  
  Маленькое, аккуратное входное отверстие от пули. Вероятно, калибр 22.
  
  Мелкие белые горошины, в которые тело было заботливо упаковано под слоем полиэтилена, начали испаряться, как только пришли в соприкосновение с теплым воздухом.
  
  – Это еще что такое? Сухой лед? – спросил Брюэр.
  
  – Это называется «сублимация», – просветил его Майло и продолжил разрез.
  
  Пилот моргнул и отвернулся. Похоже, что-то наконец сумело пробиться сквозь его невозмутимость, и я, кажется, знал, что именно. Человек, если только он не карлик, никак не мог бы целиком поместиться в сумку.
  
  Майло закончил резать, развернул пластик и на секунду застыл. Род Брюэр перекрестился.
  
  Тело заканчивалось в районе поясницы.
  
  Разрез трудно было назвать аккуратным. Кожа разорвана, обломки костей напоминали использованные хлопушки, мышцы – «мраморную» говядину на прилавке мясника. Наполовину вывалившиеся из туловища и замерзшие в этом положении кишки были похожи на жуткую связку оливково-зеленых сосисок.
  
  Здесь поработал мощный инструмент с зазубренными краями лезвия. Я бы поставил на бензопилу.
  
  Майло вышел из оцепенения и перешел ко второй сумке. Через минуту дело об исчезновении Трея Фрэнка было раскрыто на все сто процентов.
  Глава 38
  
  В салоне «Гольфстрима» пахло цветами, яблоками и текилой. Тристрам Вайдетт вытянулся во всю длину расшитого серебряной нитью дивана по левую сторону, прикрыв лицо развернутым «Хастлером». Он дышал ровно и спокойно, пальцы одной руки с ухоженными ногтями касались ковра; рядом с пальцами лежал хромированный «Айпод». Куинн Гловер, более крупный и приземистый, с пресной физиономией юного политикана, отхлебывал из горлышка дорогую текилу, закинув ноги на спинку кресла. На нем были солнечные очки, а свободной рукой он отбивал ритм песни, которая, надо полагать, звучала сейчас в его «Айподе». Позолоченном.
  
  На обоих были камуфляжные штаны и обтягивающие черные футболки, выгодно подчеркивавшие мускулатуру. Берцы и грязные носки валялись в проходе.
  
  К бою готовы.
  
  Первым делом Майло выдернул из кресла Куинна, защелкнул на нем наручники, пихнул его обратно в кресло, пристегнул ремнем, сорвал очки и наушники. Все это так быстро, что раскрытый от неожиданности рот Куинна не успел захлопнуться. Тристрам не проснулся. Майло обработал и его, вертя с боку на бок, как блин на сковородке, и тоже вытащил наушники.
  
  – Телевизор-то хоть смотрите? – осведомился он у парней.
  
  Непонимающие взгляды.
  
  – Ладно. Наверняка вы это уже слышали, но придется послушать еще разок. Итак. Тристрам Вайдетт, вы арестованы по подозрению в убийстве. Вы имеете право ни хрена не отвечать на вопросы, тем более что мне совершенно наплевать, будете вы там что-то вякать или нет…
  
  Не только одежда, но и выражение лица у них было совершенно одинаковое. Сонное удивление, сменившееся затравленным взглядом пойманного животного, потом – откровенный ужас и наконец – слезы.
  
  Майло вызвал наряд, чтобы забрать арестованных; а пока мы сидели и смотрели, как они рыдают. Зрелище стоило затраченных усилий.
  Глава 39
  
  Сперва на нас обрушился батальон дорогих адвокатов. Потом – батальон не менее дорогих журналистов.
  
  Правда, попытка стороны защиты заручиться публикацией в «Таймс», с издателем которой Майрон Вайдетт играл в гольф, фактически провалилась. Статья, пусть формально и возмущавшаяся действиями полиции, больше походила на изощренное издевательство над обвиняемыми. Злые языки поговаривали, что в игре Вайдетт жульничал и что рано или поздно его партнера это должно было достать по-настоящему.
  
  Отпечаток ладони на гараже Сэла Фиделлы принадлежал Куинну Гловеру. Столкнувшись с таким приятным дополнением к огромной куче показаний свидетелей и экспертов, отряд адвокатов Гловера попытался свалить всю вину на Тристрама Вайдетта в обмен на смягчение обвинения. Они настаивали, что Куинн Гловер – всего лишь слабохарактерная жертва преступного обаяния Тристрама. По их версии, за цепочкой преступлений стоял именно Вайдетт, для которого попасть в Стэнфорд было делом фамильной чести, поскольку рядом с гениальным Эйданом он чувствовал себя недоумком.
  
  Когда Куинну сообщили, что Эйдан тоже пользовался услугами Трея Фрэнка, тот удивился сверх всякой меры:
  
  – Что за херня? Ему-то это зачем понадобилось?
  
  – Я как раз у тебя хотел спросить, – возразил Майло.
  
  – Я всегда думал, что у Эйдана башка варит.
  
  – Значит, плоховато варила.
  
  – Да, сэр. Вы правы, сэр, – Куинн хихикнул.
  
  – Я сказал что-то смешное?
  
  – Я думаю, он просто перебздел, сэр. Все мы перебздели.
  
  – Вполне разумная классификация.
  
  – Классификация, – Куинн снова хихикнул. – Такие вот слова нужно было заучивать для SAT. Означает что-то вроде «систематического деления и упорядочивания».
  
  – И как ты классифицируешь то дерьмо, в которое влип?
  
  – Это все Трис, сэр. Я не хотел, только что я мог поделать?
  
  – У тебя не было выбора?
  
  – Вот именно, сэр! Это Трис придумал про сухой лед, это Трис засунул туда ее… Элизу Фримен. И башку этому лузеру он проломил. Мы хотели его застрелить… не мы, а Трис хотел, только мы забыли пушку у Триса дома, а раз уж мы все равно приехали, Трис говорит, пошли, по ходу разберемся.
  
  – И как все произошло?
  
  – Лузер открыл дверь, мы… то есть Трис втолкнул его внутрь, увидел кий, ну и шарахнул.
  
  – Мы не нашли следов борьбы, – возразил Майло. – Следовательно, Фиделлу крепко держали.
  
  – Вам виднее, сэр.
  
  – А ведь вдвоем держать и при этом бить кием лузера сподручней, чем одному?
  
  Адвокат, который до сих пор сидел молча и что-то делал на своем «Айфоне», встрепенулся и заявил:
  
  – Я бы предпочел, чтобы мой клиент не отвечал на этот вопрос.
  
  – Хорошо, – не стал возражать Майло. – Значит, Трис разнес башку лузеру. Что было потом?
  
  – Потом мы вышли, и Трис сел в «Ягуар».
  
  – А ты, получается, – в «Корвет» лузера?
  
  – Я бы предпочел… – снова попытался встрять адвокат.
  
  – Я бы предпочел, чтобы вы поберегли мое время, мистер Нил. Мы здесь не в «Гранд тефт ауто»[15] играем, у вашего подзащитного – совсем другие проблемы.
  
  – Дело в том…
  
  Майло встал и жестом пригласил меня последовать его примеру.
  
  – Что, уже все? – удивился Куинн.
  
  – Судя по поведению мистера Нила, все, сынок. – Он повернулся к адвокату. – Пока что я не услышал ничего, напоминающего «чистосердечное признание», и вряд ли Джон Нгуен увидит какие-то основания для скидки. У вас в пассиве три жертвы, убийство с целью обогащения, непристойные манипуляции с телами, тщательное планирование, по крайней мере, одного из…
  
  – Ладно, – Нил махнул рукой. – Мой подзащитный не отрицает, что вел «Корвет».
  
  Мы снова сели.
  
  – Итак, ты сел за руль «Корвета», – продолжил допрос Майло.
  
  – Дерьмо на колесах, – заявил Куинн. – И вонь от него точно такая же. – Робкая улыбка в надежде, что шутку оценят.
  
  – Что случилось потом?
  
  Куинн посмотрел на адвоката. Тот кивнул.
  
  – Мы поехали к Тристраму домой и оставили машину в гараже. У его бати – громадный гараж, туда тачек двадцать влезает.
  
  – А потом?
  
  – До утра – ничего, потом Тристрам опять сел в «Ягуар», а я – в этот кусок дерьма. Думал, не доеду.
  
  – Куда именно?
  
  – В Пасадену.
  
  – Зачем вы поехали в Пасадену?
  
  – К нему домой.
  
  – К кому?
  
  – Ну, к нему. Этому ботанику, который сдавал экзамены.
  
  – К Трею Фрэнку?
  
  – Ага… То есть да, сэр.
  
  – Зачем вы туда поехали?
  
  – Трис говорит, он в этом отношении – весь в мамашу. Она у него аккуратная до безумия: если оставишь на диване хлебную крошку, скандал будет такой, словно ты на него насрал. Поэтому нам надо было закончить дело.
  
  – Если оставлять за собой крошки, не стоило и начинать? – уточнил Майло.
  
  – Именно, сэр. Требовалось все сделать аккуратно.
  
  – И что произошло у Фрэнка?
  
  – План был такой, что мы стучим в дверь, типа, к тебе друзья пришли. Только когда мы подъехали, он как раз вышел из дома. Мы поехали следом, было темно, вокруг никого; мы просто выскочили из машины и дали ему по башке. Он так перессал, даже не сопротивлялся.
  
  – «Мы» дали по башке?
  
  – Это Трис его застрелил!
  
  – А по башке кто дал?
  
  Пауза.
  
  – Ну, вроде как я. Только сначала Трис его схватил и пнул по яйцам; поц и так уже почти вырубился, до того, как я ему заехал. Я не так уж и сильно бил.
  
  – А потом?
  
  – Трис его повез, а я на «Корвете» следом.
  
  – Где ехал Фрэнк?
  
  – В багажнике. Трис его связал – ну, такими пластиковыми застежками…
  
  Это соответствовало фактам. Несмотря на то что «Ягуар» недавно прошел чистку и мойку, в багажнике удалось найти следы слюны и крови Трея Фрэнка.
  
  – А ты ехал следом на «Корвете» Сэла Фиделлы?
  
  – Да, сэр.
  
  – И куда вы направились?
  
  – Ну, в то место. Трис о нем знал, у его двоюродного брата в тех краях ранчо, батя его в детстве брал туда побродить по горам и пострелять.
  
  – А в последнее время не брал?
  
  – Трис и не пошел бы, – возразил Куинн. – Он с батей вообще не разговаривает, они друг друга ненавидят.
  
  – Хорошо, значит, вы приехали на место, которое Трис выбрал по старой памяти, – напомнил Майло.
  
  – Он вытащил того парня из багажника.
  
  – Тот был в сознании?
  
  – Вроде да, – сообщил Куинн. – Свернулся в клубочек и хныкал. Трис его развернул на спину, говорит: «Ну что, гондон, думал, ты тут самый умный?» И сразу выстрелил. – Куинн коснулся пальцем середины гладкого загорелого лба. – Потом мы хотели столкнуть тачку на дно ямы, только она застряла. Ну, Трис ее поджег, и мы свалили.
  
  – Не забыв положить на переднее сиденье бейсболку.
  
  – Это Трис придумал! Сэр.
  
  – Зачем?
  
  – Чтобы подумали на другого.
  
  – На кого?
  
  – На мексиканца; все знали, что он ее терпеть не может.
  
  – Кого – ее?
  
  – Ну, суч… Элизу Фримен.
  
  – Откуда все об этом знали?
  
  – Он сам всем говорил. И она его тоже не переваривала.
  
  – Элиза Фримен жаловалась на Мартина Мендосу?
  
  – Ага.
  
  – Тебе лично тоже?
  
  – Да, когда у нас были дополнительные занятия, – подтвердил Куинн Гловер.
  
  – А почему вообще у вас зашла речь про Мартина Мендосу?
  
  – Ну, мы пришли, а он как раз уходил. Мы и спрашиваем: «Вы что, и с ним тоже занимаетесь?» Потому что у мексиканца-то ни гроша нет. Она говорит: «Увы, иметь дело с подобными личностями тоже входит в мои обязанности». Сэр.
  
  – И как вы поняли этот ответ?
  
  – Что она не переносит мексиканцев.
  
  – А вы что ей сказали?
  
  – Да ничего, – ответил молодой человек.
  
  – Однако позднее вы об этом вспомнили и решили повесить убийства на Мартина.
  
  – Это Трис придумал, сэр.
  
  – Что вы сделали с телом Фрэнка?
  
  – Обтерли ему башку тряпкой и засунули обратно в «Ягуар».
  
  – А потом?
  
  – Ну, вы же видели.
  
  – Что я видел?
  
  – Его видели, сэр. Что Трис с ним сделал.
  
  – Трис разрезал его пополам?
  
  – Да, сэр.
  
  – В мастерской твоего отца, Куинн? Там, где тот хранит свои плотницкие инструменты?
  
  – Он строит скворечники, – начал Куинн, потом что-то пробормотал себе под нос.
  
  – Что, Куинн?
  
  – Ничего.
  
  – Ты что-то сейчас сказал, сынок?
  
  – Я сказал – херней мается. Делает мудацкие скворечники.
  
  – Чтобы делать скворечники, нужна бензопила?
  
  – Это чтобы деревья валить, – объяснил Куинн. – У нас есть поместье в штате Вашингтон, там полно деревьев, он ходит с пилой и валит их. Говорит, помогает снять напряжение. Потом распиливает их на доски, а из досок уже сколачивает скворечники.
  
  – Придется ему теперь покупать новую бензопилу.
  
  – Придется…
  
  Нил поднял взгляд от телефона.
  
  – Вы не собираетесь заканчивать?
  
  Майло пропустил слова адвоката мимо ушей.
  
  – Вернемся к тому, что ты только что сказал, Куинн. Ты видел Мартина Мендосу, когда «вы» пришли на занятия. Ты хочешь сказать, что у тебя и Триса были с Элизой Фримен совместные занятия? Если верить записям, которые мы обнаружили в ноутбуке в спальне у Триса, это не так. То же самое относится и к записям в компьютере Сэла Фиделлы, который мы нашли в твоей спальне, – там были копии.
  
  Куинн Гловер облизнул пересохшие губы.
  
  – Вы занимались индивидуально? – потребовал ответа Майло.
  
  – Да, сэр.
  
  – Может, все-таки это ты разговаривал с Элизой Фримен про Мартина Мендосу, а не «вы»?
  
  – Не отвечай, – вмешался адвокат.
  
  Мы снова встали, чтобы уйти.
  
  – Лейтенант, будьте благоразумны. Вы должны соблюдать баланс между тем, что он говорит, и тем, что он может не говорить.
  
  – Вы уверены, что я должен это делать?
  
  – Лейтенант, вы же понимаете, что я имею в виду.
  
  – Мистер Нил, вы – адвокат. Это означает, что никому не известно, что вы имеете в виду. До свидания.
  
  – В вас говорит профессиональная предубежденность!
  
  – Учись, сынок, – Майло кивнул Куинну, – вот тебе еще одно слово для подготовки к SAT.
  * * *
  
  Информация об экзаменационных мошенничествах просочилась в местную прессу, а оттуда – и в национальные новости. Федеральная экзаменационная служба была вынуждена объявить о всеобъемлющей проверке экзаменационных работ, выполненных учениками Виндзорской академии за последние пять лет.
  
  Судя по файлам из компьютера Сэла Фиделлы, он планировал продолжить вымогательства после смерти Элизы и уже прикидывал подходящие жертвы. Тристрам и Куинн добавили на украденные компьютеры не так уж и много, в основном порнуху, музыку и фотографии со специализированных автомобильных и мотоциклетных сайтов. Судя по сообщениям, которыми они обменивались, убийства их только забавляли. Обсуждалась, например, идея убить какую-нибудь девушку.
  
  «типа бри или сельму?»
  
  «ну они помягче будут цепь на бензопиле так и так менять»
  
  – Никаких досудебных сделок, – заявил Джон Нгуен. – В деле «разрезанный пополам труп»; если за это не требовать смертного приговора, тогда за что?
  
  В Калифорнии действует мораторий на смертную казнь. Возможно, именно поэтому прокуроры коллекционируют смертные приговоры, как почтовые марки. Тем не менее в конце концов сделка была достигнута. Подсудимые согласились признать вину в убийстве первой степени в обмен на пожизненное заключение с возможностью досрочного освобождения. Смягчающими обстоятельствами было признано то, что оба убийцы очень молоды, ранее не замечены в преступной деятельности и еще не полностью потеряны для общества.
  
  – Я бы на месте общества не упорствовал в поисках, – прокомментировал это Майло.
  
  Следователям, изучавшим компьютеры Элизы и Фиделлы, так и не удалось выяснить, что случилось с выручкой за четыре года экзаменационных мошенничеств. Цена за один экзамен достигала пятнадцати тысяч, и были основания полагать, что один лишь Трей Фрэнк, меняя парик за париком, одурачил систему как минимум раз двадцать за три года. Сумма прописью получалась немаленькая.
  
  На следующий день после того, как в новостях появились сообщения о достигнутой сделке с правосудием, Майло позвонил доктор Уилл Фам из клиники «Коттедж» в Санта-Барбаре и договорился о встрече. Она состоялась в кафе «Могол», где Майло, после всех своих недавних перекусов на бегу, отъедался жареной бараниной. Фам, в темно-синем костюме и подходящих к нему по цвету рубашке с галстуком, потихоньку, бочком приблизился к столику. Обычно врачи ходят с небольшим саквояжем, но у Фама с собой был довольно большой, на колесиках. В саквояже оказалась целая куча документов.
  
  Восемнадцать месячных отчетов инвестиционного отделения «Ситибанка» в Санта-Барбаре. Девятьсот восемнадцать тысяч долларов на счету, зарегистрированном на Уильяма Фама и сестру Элизы Фримен, Сандру Стюэр.
  
  Майло изучал документы, не переставая жевать. Перевернув последнюю страницу, он констатировал:
  
  – В основном акции и облигации компаний. Учитывая финансовый кризис, вы не так уж плохо выступили.
  
  – Мне грязных денег не надо, – заявил Фам. – Готов точно назвать мою и ее долю в этой сумме.
  
  – Расскажите поподробней, доктор.
  
  – Я назову цифры, они все вам скажут.
  
  – И все-таки.
  
  После длительных уговоров мы наконец услышали рассказ. Фам и Сандра планировали свадьбу, хотя теперь, после скандала, это было совершенно исключено – семья Фама не потерпела бы такую родственницу. Да он и сам начал сомневаться.
  
  – Она слишком торопилась. И ее спешка стала меня беспокоить.
  
  Год назад Сандра потребовала открыть совместный инвестиционный счет, «чтобы показать, что мы доверяем друг другу». Фам внес пятьсот двадцать тысяч, Сандра – чуть больше трехсот. Фам удачно вложился в акции в самый разгар кризиса и заработал около ста тысяч.
  
  – Теперь, задним числом, я понимаю, что был ей нужен, чтобы отмыть деньги. До того она постоянно жаловалась на недостаток средств – дескать, бывший муж наложил на все лапу. И вдруг ни с того ни с сего выкладывает чек на триста девять тысяч. Я спросил – откуда; она сказала, мол, это мои сбережения, и сразу переменила тему. Я был влюблен и не стал выяснять подробности, хотя это сейчас и глупо звучит, но квитанцию на всякий случай сохранил. Вот она, чек был выписан банком в Студио-Сити. Услышав про деятельность ее сестры, я понял, что вам следует об этом знать.
  
  – Верно, доктор. Мы вам очень благодарны.
  
  – В знак благодарности, – ответил Фам, – помогите мне получить обратно мои пятьсот двадцать тысяч. На доход от инвестиций я не претендую, это грязные деньги, я не желаю к ним прикасаться.
  
  – Родители правильно вас воспитали, доктор.
  
  – Надеюсь, они с вами согласились бы, лейтенант.
  Глава 40
  
  Через неделю после того, как Тристрам Вайдетт и Куинн Гловер купили себе жизнь признанием вины, шеф полиции дал пресс-конференцию. Успех дела стал «результатом кропотливого расследования и еще одним примером нашей решимости искоренить коррупцию во всех ее проявлениях». В группе прилично одетых людей, сопровождавших его на пресс-конференцию, был замечен капитан Стэнли Крейтон. Майло я что-то не разглядел, поэтому позвонил ему и поинтересовался.
  
  – Если б я хотел стать актером, мне следовало бы получше репетировать «Кушать подано!».
  
  На следующее утро мне на личный телефон позвонила секретарша шефа и сообщила, что тот хотел бы «побеседовать» со мной через три часа.
  
  – У него дома, доктор Делавэр. Конечно, если вы не против.
  
  – Я не возражаю.
  
  – Прекрасно! Записывайте адрес.
  
  Адрес я знал и так, но пусть уж делает свое дело. Когда она повесила трубку, я перезвонил Майло.
  
  – Мы тут с Риком изучаем проспекты бюро путешествий, – сообщил он. – Пока склоняемся к Гавайям… Или пора уже махнуть на Атлантику? Ты на Багамах бывал?
  
  – Не доводилось, но я как раз планирую путешествие в Агуру. Тебя подвезти?
  
  – Пожалуй – если б меня там ждали, Алекс.
  
  – Ох, извини.
  
  – Это ты извини; по-моему, я как раз удачно отделался.
  
  – Интересно, что ему нужно?
  
  – Очередное предложение работы. Слаще, чем предыдущее.
  
  – На всех Гавайях не выращивают столько сахарного тростника, – отрезал я. – Не знаю, из чего делают сахар на Багамах, но и этого, полагаю, не хватит… Ладно, буду держать тебя в курсе.
  
  – В порядке ответной любезности, вот мои новости: по словам Джона Нгуена, адвокаты Тристрама в панике требуют, чтобы его срочно перевели в тюрьму штата в Коркоране.
  
  – Прямо скажем – не курорт. А чего ему не сиделось в окружной тюрьме?
  
  – Похоже, регулярно огребать по полной от тамошних бандитов не входило в его жизненные планы. Адвокаты выражают горячую надежду, что он скорее встанет на путь исправления в обществе растлителей, растратчиков и прочих стукачей.
  
  – Ну, кто бы спорил, – согласился я. – Там он точно сойдет за своего.
  * * *
  
  При свете дня участок шефа полиции выглядел не так аккуратно, но это делало его даже привлекательней. Он стал похож на сцену из старого вестерна. В Агуре было жарко, несмотря на разгар осени. Шеф сидел в том же самом кресле-качалке. На нем был черный костюм, белая рубашка и бордовый галстук – удивительно, что он до сих пор не задохнулся. Металлические складные стулья рядом с ним тоже должны были до предела раскалиться в лучах безжалостного солнца.
  
  На стульях сидели трое молодых людей. Сердитый латиноамериканский парнишка в спортивной куртке с эмблемой Южной Эль-Монте, рука – на перевязи. Невысокий мускулистый парень чуть постарше, в обрезанных шортах и серферской футболке. И тощий дылда с чудовищных размеров адамовым яблоком, неуклюжий, с копной рыжих волос под коричневой бейсболкой с эмблемой местного ботанического сада.
  
  Я миновал шефа и шагнул к парню в обрезанных шортах.
  
  – Ты – Гаррет Кеннет?
  
  – Так точно, сэр.
  
  – Рад познакомиться.
  
  – Взаимно.
  
  – Просто чудеса интуиции, доктор, – ревниво заметил шеф у меня за спиной. – Потренируйтесь еще и можете выступать в Лас-Вегасе.
  
  – Па-апа, – укоризненно протянул Чарли, стянув с головы бейсболку.
  
  – Извини, сынок. – Совсем другим голосом. Тихим, стеснительным, неуверенным. Я сотни раз слышал такой голос у родителей пациентов-подростков. – Прошу прощения, доктор Делавэр. Сами понимаете, у нас только что состоялась не самая мирная беседа.
  
  – Непонятно только почему, папа, – снова вмешался Чарли. – Вроде как уже договорились, что мы все сделали правильно.
  
  Гаррет Кентен одобрительно помахал Чарли рукой. Марти Мендоса тоже улыбнулся. Я пожал Марти здоровую руку, потом обменялся рукопожатием с Чарли.
  
  – Присаживайтесь, доктор Делавэр, – пригласил шеф. – Не вижу смысла ходить вокруг да около. Гаррет и Чарли спрятали Марти Мендосу почти сразу же после смерти Элизы Фримен. С формальной точки зрения, поскольку Марти был в бегах, они нарушили закон. Но если учесть, как события повернулись в дальнейшем, думаю, вы согласитесь, что этот факт не стоит предавать огласке.
  
  – Соглашусь, – подтвердил я, затем обратился к троице: – Молодцы, ребята!
  
  – Да ерунда, – Гаррет Кентен махнул рукой.
  
  – Для меня вовсе не ерунда, чувак, – возразил Марти Мендоса.
  
  – В бегах! – повторил Гаррет. – Надо было заснять все это на камеру.
  
  Чарли так и не спускал с меня глаз.
  
  – Перед нами стоял в чистом виде выбор между добром и злом, а не одна из этих моральных дилемм-пустышек, которыми нас усердно снабжают, чтобы мы гордились своим умением с ними справляться. Как будто умствования имеют хоть какое-то отношение к реальной жизни.
  
  – Меня вообще волнует лишь одно – чтобы у деда не было неприятностей, – заявил Гаррет Кеннет, обращаясь ко мне, но краем глаза взглянув и на шефа.
  
  – Да не проблема, – откликнулся тот.
  
  – Я знаю, сэр, что вы его терпеть не можете, но сейчас об этом лучше забыть.
  
  – Твой дедушка и я… между нами были разногласия. Я не спорю, он – достойный человек… к сожалению, разногласия никуда не делись.
  
  – Разногласия меня не волнуют, сэр. Меня волнует, чтобы у деда не было неприятностей.
  
  – Не проблема.
  
  – Нет даже повода для проблем, папа, – вмешался Чарли.
  
  Отец бросил на него сердитый взгляд, потеребил усы.
  
  – Обещаю, что не коснусь даже волоска на голове твоего старика.
  
  – Это хорошо, – Гаррет ухмыльнулся, – не так-то много их и осталось.
  
  Марти рассмеялся.
  
  – Мы были обязаны поступить так, как поступили, – заявил Чарли. – Нас не за что хвалить, у нас не было выбора даже чисто логически. Они откровенно угрожали Марти.
  
  – Сынок, нет никакой необходимости… – попытался перебить его шеф.
  
  – Они ненавидели Марти, поскольку он был действительно способным в своем деле, и это только подчеркивало, что они-то – банальные позеры. Так что речь шла о жизни и смерти.
  
  – Может, все было не так ужасно, – попытался сгладить ситуацию Марти. – Я вот заодно и серфингу научился.
  
  – Плюхаться на задницу ты научился, – поправил его Гаррет.
  
  – Так вы все это время прятали его в Малибу? – уточнил я.
  
  – Ну да, только не у деда, потому что мы знали… ну, сообразили, что может выйти только хуже. Дед снимает для меня квартирку в Трэнкас-Бич, пока я работаю над документальным фильмом о серфинге. Думал управиться года за два, но что-то пока не знаю… В любом случае постараюсь закончить, а там, может, подам документы в Калифорнийский университет, Санта-Круз. – Кивок в сторону Марти. – Не самый худший оказался сосед по квартире; по крайней мере, барахло где попало не разбрасывает.
  
  – Ну да, второго такого, как ты, твоя хата уже не выдержит.
  
  – Отличная организация, – похвалил я. – Вплоть до персональной доски для серфинга у Марти.
  
  Все трое вытаращили глаза.
  
  – За домом твоего деда, Гаррет, установили наблюдение. Полиция видела, как ты выезжаешь с доской. А на следующий день с тобой в машине был парень в коричневой бейсболке.
  
  – Ого, – присвистнул Гаррет. Чарли только плечами пожал.
  
  – Ладно, ребята, эмоциями мы все поделились, теперь давайте-ка в дом, – вмешался шеф. – Мне еще надо сказать пару слов лично доктору.
  
  Мартин Мендоса встал на ноги, двое других замешкались.
  
  – Уже все решили, идите в дом, – повторил шеф.
  
  Гаррет и Чарли встали следом, по обе стороны от Марти. Повернулись, чтобы идти. Я тоже шагнул к Марти.
  
  – Рад, что с тобой все в порядке.
  
  – Нам на истории рассказывали, что среди немцев были и такие, кто прятал евреев, – сказал Марти. – Мне тогда не очень верилось.
  
  Трое молодых людей направились к дому.
  
  – Доктор, вы догадываетесь, о чем я хотел вас попросить, – начал шеф.
  
  – Боюсь, что нет.
  
  – После всего этого в университетах на заявления выпускников Академии смотрят так, как будто их писали жидким собачьим дерьмом. А Чарли честно заработал себе место в Йеле. Я бы хотел, чтобы вы написали ему рекомендательное письмо. Хорошее письмо.
  
  – А что по этому поводу думает сам Чарли?
  
  – Послушайте, доктор, любые письма от учителей и даже от этого болвана Хелфготта сейчас сработают только против него. Вы же вновь подтвердили свою репутацию – истина, правосудие, все такое… Ну и профессорское звание, в Йеле это уважают.
  
  – Буду только рад, – кивнул я. – Но сначала я должен поговорить с Чарли.
  
  – О чем?
  
  – Чтобы написать хорошее письмо, я должен поближе с ним познакомиться.
  
  – Я и сам могу рассказать. Средний балл – «отлично», причем предметы у него один сложней другого, факультативы, спецкурсы… Внеклассной активности – выше крыши, начиная с…
  
  – Это не то, – прервал его я.
  
  – Тогда чего вам надо? – рявкнул шеф.
  
  – Я хочу познакомиться с самим Чарли. А не со списком его цирковых трюков.
  Глава 41
  
  Чарли вышел из дома с тем видом, который напускает на себя любой подросток, если заставить его делать какую-то, на его взгляд, ненужную ерунду.
  
  – Давай пройдемся, – предложил я.
  
  – Зачем еще?
  
  – Охота прогуляться.
  
  – Ну ладно.
  
  Мы принялись описывать круги по огромной парковке. Чарли, засунув тощие неуклюжие руки поглубже в карманы, смотрел себе под ноги.
  
  – Ты знаешь, чего хочет твой отец?
  
  – Всегда «твой отец»!.. Нет бы кто-нибудь спросил, чего хочу я!
  
  – Ровно поэтому я и решил с тобой поговорить.
  
  – А у него просто идея фикс!
  
  – Связанная с тобой?
  
  – С тем, чтобы я обязательно попал в какой-нибудь рассадник гениев.
  
  – Он сказал, что ты выбрал Йель.
  
  – Знаете, это как если б кто-то сказал, что терпеть не может сыр, а ему ответили бы – ну ладно, тогда выбирай, тебе рокфор или пармезан?
  
  – То есть тебе все равно.
  
  – Тоже не совсем так, – не согласился Чарли. – Сказав, что все равно, я бы только почувствовал себя претенциозным кретином. Конечно, не все равно. Меня воспитывали в том духе, что мне не может быть все равно. – Через пару шагов: – Иногда я подумываю подать документы в техническое училище. Может, тогда они хоть что-то поймут.
  
  – Должно получиться эффектно, – подтвердил я.
  
  – А вы что окончили?
  
  – Калифорнийский университет.
  
  – Родители не требовали от вас большего?
  
  – О Лиге плюща я даже не мечтал. Главное было – убраться подальше из Миссури.
  
  – А что плохого в Миссури?
  
  – В Миссури-то – ничего.
  
  До него не сразу дошло.
  
  – Извините. В любом случае я не хочу, чтобы вы делали что-то, противоречащее вашим моральным принципам.
  
  – Рекомендательное письмо для тебя им не противоречит, – возразил я. – Даже наоборот.
  
  – Вы меня совсем не знаете.
  
  – Того, что я знаю, – достаточно.
  
  – Если я попрошу вас не писать письмо, вы не станете?
  
  – Не напишу ни строчки.
  
  – Он не очень любит, когда ему отказывают.
  
  – Ничего, мне уже приходилось.
  
  Карие глаза удивленно распахнулись.
  
  – При каких обстоятельствах?
  
  – Он не первый год надоедает мне, требуя, чтобы я оставил практику и поступил на работу в департамент полиции, – объяснил я. – С каждым разом название должности и сумма прописью звучат все солидней.
  
  – Да, на него это похоже… И что, вы раз за разом отказываетесь, потому что терпеть его не можете?
  
  – Я вполне способен с ним работать, Чарли, только на деньги мне всегда в общем-то было наплевать, зато я ценю свою свободу. Если что, можешь ему так и сказать.
  
  Во взгляде Чарли появилась обида: «Вот учить меня не надо, что мне говорить».
  
  – В этом нет ничего обидного, просто констатация факта. У меня нет необходимости целовать тебя в задницу.
  
  Глаза расширились, взгляд изменился, теперь в нем читалось замешательство: «Таких людей не бывает».
  
  Мы прошлись еще немного. Чарли заговорил снова:
  
  – Думать, что я заслужил награду, с его стороны – полнейший абсурд. Я всего лишь сделал то, что следовало.
  
  – Вы с Марти были друзьями?
  
  – У меня нет друзей, – ответил Чарли. – У Марти в Академии их тоже не было.
  
  – Вы оба не вписывались в систему. Враг моего врага – мой друг?
  
  Впервые за вечер Чарли улыбнулся.
  
  – Тоже верно. Обычно он сидел сам по себе; пару раз я подходил и пробовал заговорить. Он реагировал без злобы, но и разговаривать особо не разговаривал. Когда Марти повредил плечо, он практически перестал с кем-либо общаться; видно было, что хочет быть один. Я и не лез. Но только когда услышал, как эти со своими дружками хохмят насчет того, что Марти убил Элизу Фримен, сразу понял: надо что-то делать. Подставить кого-то вместо себя – в их духе. Насквозь фальшивом.
  
  – Трис и Кью, – я кивнул.
  
  – Они никогда не бывают ни в чем виноваты, а система их нарциссизм лишь культивирует.
  
  – Находя козлов отпущения.
  
  – Находя и сбрасывая со скалы. Изначально идея была именно такая. Я имею в виду – идея козлов отпущения. Это из Ветхого Завета, смысл изначально был совершенно буквальный. Когда община погрязла в пороках, они выбрали двух козлов. Одного посвятили Господу, другому дали имя Азазель – и сбросили обоих со скалы в знак покаяния за грехи. – Чарли хмыкнул. – Хорошенькое покаяние!
  
  – В Академии изучают Ветхий Завет?
  
  – Делать им больше нечего, – Чарли презрительно усмехнулся. – В программе доскональное изучение «Над пропастью во ржи» и деятельности «Черных пантер», тут не до древних текстов… Нет, это я самостоятельно прочитал. Вместо того чтобы к SAT готовиться.
  
  – И тебе понравился Ветхий Завет, – я кивнул.
  
  – Ветхий, Новый, Пророки. Коран. Бхагавад-Гита. Все религии проповедуют добро. И невероятную жестокость.
  
  – Так, значит, Трис и Кью с дружками решили повесить убийство на Марти… Они сами-то в это верили?
  
  – Откуда мне знать? Да и способны ли они во что-то верить?
  
  – Но они говорили об этом в открытую?
  
  – Ничего подобного, – возразил Чарли. – Как-то раз я, как и положено лузеру-одиночке, забрел на задворки школьной территории. Там густые заросли, почти что лес, в них никто не ходит – ровно по этой самой причине туда хожу я; мне нужна тишина и возможность читать то, что я сам считаю нужным, а не… Ну, в общем, я был на задворках – читал, кстати, Книгу Иова, – и вдруг услышал голоса. Трис там смолил «травку», подошел Кью, тоже закурил. Ну, думаю, пропало мое убежище. Хотел уйти, но побоялся, что выдам свое… короче, не хотелось мне с ними лишний раз заговаривать. Я и остался, за кустами меня не было видно, там есть одно укромное место, я почти всегда его выбираю. Подслушивать я не собирался, очень надо – только они были совсем близко и разговаривали в полный голос. Потом подтянулись их дружки, и разговор зашел про нее.
  
  – Элизу Фримен?
  
  – Да. Никто особо не переживал. Большинству было просто наплевать. Только не Трису и Кью, у них в голосе злоба звенела. «Так этой сучке и надо» – и все такое… А потом Трис взялся за Марти – дескать, это он виноват; сказал даже, что собирается позвонить в полицию с анонимным доносом. Все согласились, что идея хорошая, потом начали сворачивать косяки. Вонища от марихуаны была жуткая, но пришлось перетерпеть и дождаться, пока они уйдут. Тогда я достал мобильник и послал сообщение Гаррету, он позвонил деду, тот – родителям Марти. Они решили спрятать Марти до тех пор, пока не выяснится, насколько угроза реальна. Мистер Мендоса собрал чемодан и отвез Марти к Гаррету.
  
  – Ты отправил сообщение Гаррету, потому что вы с ним друзья?
  
  – Я ведь уже говорил – у меня нет друзей, и я даже не очень понимаю, что такое дружба. С Гарретом мы знакомы по серфингу. Он катается в Северном Малибу, я тоже – там обычно хорошие волны, и мне туда близко, только через каньон переехать. – Вторая улыбка за день. – Спорить готов, вам и в голову не пришло бы, что я занимаюсь серфингом. Бейсболист я дерьмовый, баскетболист и того хуже, а вот с доской управляюсь не так уж и плохо.
  
  – Ты, Чарли, просто кладезь сюрпризов.
  
  – Вы так в письме и напишете?
  
  – А я все-таки буду писать письмо?
  
  – Если вас интересует мое мнение, то не стоит. Весь этот процесс отбора – чушь собачья, к тому же еще корыстная и позорная чушь. Сами видели, к чему оно приводит.
  
  – Отдельные негодяи заражают своей гнилью все, к чему прикоснутся.
  
  – Прогнила насквозь вся система, – возразил Чарли. – Богатые получают все больше, бедные – все меньше. Только не подумайте, что я – социалист, или анархист, или еще какой-нибудь «ист». Все эти системы загнивают ровно с той же скоростью. Я всего лишь стараюсь беспристрастно смотреть на вещи.
  
  Мы продолжили прогулку.
  
  – А почему ты решил, что Трис и Кью и есть убийцы? – наконец спросил я.
  
  – Ну, я не первый день их знаю, плюс к тому злоба – нет, ярость – в их голосах, когда они говорили об Элизе Фримен. Если еще вспомнить про фальшивые SAT, многое встает на свои места.
  
  – Вся Академия знала про мошенничество?
  
  – За всех я не ручаюсь, но кто не идиот, должен был догадаться. Чтобы Трис сдал на тысячу пятьсот восемьдесят баллов? А Кью – на тысячу пятьсот двадцать? Вероятность примерно та же, как для меня встречаться с супермоделью.
  
  – Значит, ты их заподозрил, но отцу ничего не сказал?
  
  – Ему – в последнюю очередь. Он тревожился бы лишь о том, как это повлияет на мое поступление в Йель.
  
  – Вместо этого ты сам стал звонить в полицию.
  
  Молчание.
  
  – Не слишком-то храбро с моей стороны, да?
  
  – Первый звонок так или иначе был довольно абстрактный. Три даты.
  
  – «Абстрактный» в данном случае означает «бесполезный», – Чарли вздохнул. – Никто ничего не понял.
  
  – Мы сумели понять, – поправил его я. – Все последующие события были вызваны твоим первым звонком. Хотя, когда ты позвонил во второй раз, это придало нам дополнительную уверенность.
  
  – Прятать Марти всю жизнь мы не могли, а больше ничего не происходило. Я чувствовал, что в первый раз мог быть и поконкретней. А как вы вообще догадались, что это я?
  
  – Второй раз ты позвонил лейтенанту Стёрджису на личный телефон. Он мало кому известен – в частности, известен шефу полиции. Ну, и не забудь про определитель номера.
  
  Чарли хлопнул себя по лбу.
  
  – Просто гениально с моей стороны!.. Будете писать письмо, обязательно укажите – у Чарли проблемы с обычной житейской логикой.
  
  – Хочешь заняться самобичеванием – пожалуйста. Важно лишь то, что ты поступил правильно и что из всей Академии так поступил ты один.
  
  – Да ладно вам, дорога́ ложка к обеду. – Чарли покрутил в воздухе пальцем. – Вот ведь ерунда-то…
  
  – Ну, хорошо, – сказал я. – Удачи тебе!
  
  – Что, уже всё?
  
  – Разве что ты хочешь что-нибудь добавить.
  
  – Да нет, наверное… Так вы будете писать письмо?
  
  – Как скажешь.
  
  – Могу я подумать?
  
  – А когда нужно подать заявление?
  
  – Еще пара недель есть.
  
  – Тогда думай, только не откладывай на последний день, я могу не успеть.
  
  – Договорились. – Чарли протянул узкую, сухую ладонь. – Извините, если я что-то не то сказал. У меня у самого голова кругом, и вообще…
  
  Сейчас, чтобы не давать пищу для подросткового сарказма, важно было избежать даже намека на профессиональную речь психолога.
  
  – Все будет путем, Чарли.
  Глава 42
  
  Через неделю я получил имейл, отправленный в два часа ночи: «доктор делавэр, это я. вы, наверное, уже утром прочитаете. если вы думаете, что оно того стоит, то давайте. но в любом случае спасибо».
  
  В конце декабря пришел еще один, тоже отправленный после полуночи:
  
  «доктор делавэр, это я. на приемную комиссию йеля снизошло внезапное и в чем-то даже пугающее затмение, и мне предложили место. я ответил, что смогу попробовать в лучшем случае через год, а сейчас поступаю в семинарию в огайо. дома возникли вполне предвиденные сложности, но я пока держусь».
  Примечания
  1
  
  Лига плюща – собирательное название восьми старейших и авторитетнейших американских частных университетов. Включает в себя, в частности, Гарвард, Йель, Браун, Принстон, Колумбийский и Пенсильванский университеты. – Здесь и далее прим. пер.
  (обратно)
  2
  
  SAT, ACT – общеамериканские экзамены, играющие значительную роль при зачислении в университеты; отдаленный аналог ЕГЭ.
  (обратно)
  3
  
  В Калифорнии десять государственных университетов с таким названием, формально объединенных в одну структуру, фактически – самостоятельных. Обычно их различают по местонахождению. Некоторые, в частности Беркли, считаются очень сильными. Калифорнийский университет без уточнения места чаще всего означает UCLA, то есть Калифорнийский университет, Лос-Анджелес.
  (обратно)
  4
  
  В Кембридже (США) находится престижный Массачусетский технологический институт.
  (обратно)
  5
  
  Речь идет, скорее всего, о частном христианском колледже Университет Джона Брауна, штат Арканзас.
  (обратно)
  6
  
  Имеется в виду тест Роршаха.
  (обратно)
  7
  
  Уэллсли – авторитетный колледж в Массачусетсе, в который принимают только женщин.
  (обратно)
  8
  
  Хиллари Дайан Родэм Клинтон (р. 1947) – американский политик, член Демократической партии; первая леди Арканзаса (1983–1992), первая леди США (1993–2001), сенатор от штата Нью-Йорк (2001–2009), государственный секретарь США (2009–2013). Кандидат в президенты США на выборах 2016 г. от Демократической партии.
  (обратно)
  9
  
  Мадлен Корбел Олбрайт (р. 1937) – американский дипломат и политический деятель, государственный секретарь США (1997–2001).
  (обратно)
  10
  
  Калифорнийский технологический институт – престижное высшее учебное заведение в Пасадене, название общепринято сокращать до «Калтех».
  (обратно)
  11
  
  «Лос-Анджелес лейкерс» – американский профессиональный баскетбольный клуб, выступающий в Национальной баскетбольной ассоциации.
  (обратно)
  12
  
  Питчер – подающий игрок в бейсболе.
  (обратно)
  13
  
  Этот мультфильм известен в России как «Даша-путешественница».
  (обратно)
  14
  
  Намек на знаменитую комедийную мелодраму «Красотка» (1990), где Джулия Робертс играла роль проститутки, закрутившей роман с богатым клиентом.
  (обратно)
  15
  
  Название компьютерной игры, в которой игрок должен войти в роль преступника, выполняя такие задания и миссии, как заказные убийства, ограбление банков и др.
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 19
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  Глава 23
  Глава 24
  Глава 25
  Глава 26
  Глава 27
  Глава 28
  Глава 29
  Глава 30
  Глава 31
  Глава 32
  Глава 33
  Глава 34
  Глава 35
  Глава 36
  Глава 37
  Глава 38
  Глава 39
  Глава 40
  Глава 41
  Глава 42
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"