Келлерман Джонатан : другие произведения.

Пациент всегда мертв (Алекс Делавэр - 18)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
   Пациент всегда мертв (пер. А Ю Шманевский) (Алекс Делавэр - 18)
  
  Джонатам Келлерман
  Пациент всегда мертв
  
   Посвящается памяти Уоррена Зевона Особая благодарность доктору Леа Элленберг
  
  
  Глава 1
  
  Несколько лет назад какой-то психопат сжег мой дом.
  
  В тот вечер, когда произошел сей прискорбный случай, я уехал пообедать с женщиной, которая спроектировала этот дом и жила в нем вместе со мной. Мы катили по Беверли-Глен, и вдруг из темноты донеслись сирены, завывая, словно почуявший собственную смерть койот.
  
  Сирены стихли быстро, указывая на то, что несчастье произошло где-то поблизости, однако не было никаких причин предполагать самое худшее. В голову пришла вполне естественная мысль: "С каким-то бедолагой случилась неприятность".
  
  Однако после того самого вечера сигнал "скорой помощи" или пожарного автомобиля, раздавшийся по соседству, заставляет мой организм реагировать совсем по-другому — голова втягивается в плечи, дыхание перехватывает, равномерный ритм сердца сбивается на судорожный.
  
  Великий физиолог Павлов был прав.
  
  Я по образованию клинический психолог и мог бы справиться с этой неадекватной реакцией организма, но решил оставить все как есть. Подобного рода ощущения позволяют мне хорошенько встряхнуться и чувствовать жизнь полнее и острее.
  
  Когда в очередной раз раздался пронзительный вой сирен, мы с Майло обедали в итальянском ресторане почти на самой верхней точке Глен. Был понедельник, прохладный июньский вечер, десять тридцать. Ресторан закрывался в одиннадцать, мы оказались последними посетителями, и официантка выглядела уставшей.
  
  Женщина, с которой я теперь встречался, вела вечерний курс психопатологии в университете, а приятель Майло, Рик Силверман, был занят в больнице скорой помощи Сидарс-Синай, пытаясь спасти жизнь пятерым парням, извлеченным из груды металлолома, оставшейся от десяти автомобилей, что столкнулись на автостраде Санта-Моника.
  
  Майло только что закрыл дело об ограблении винного магазина на бульваре Пико, которое сопровождалось несколькими убийствами. Раскрытие этого преступления потребовало от него не столько шевеления извилинами, сколько упорства и настойчивости. Новых дел на рабочем столе Майло пока не имелось.
  
  Я же наконец закончил дачу показаний на, казалось бы, бесконечных слушаниях по опекунству, которые были начаты одним известным режиссером и его женой, популярной актрисой. Я начинал это дело с определенной долей оптимизма: режиссер некогда был актером, а потому и он, и его бывшая знали, как вести себя на сцене. Теперь же, три года спустя, двое их вполне нормальных детей превратились в психопатов, вынужденных жить во Франции.
  
  Мы с Майло жевали салат из молодых артишоков, фокаччу, шпинат, вывалянную в перце телятину. Ни у кого из нас не было желания болтать. Бутылка приличного белого вина сглаживала молчание. Мы оба были странным образом довольны: жизнь выкидывала коленца, но мы хорошо делали свою работу.
  
  Когда завыли сирены, я уткнулся в тарелку. Майло перестал жевать. Салфетка, которую он заткнул за воротник рубашки, была заляпана шпинатом и оливковым маслом.
  
  — Не бойся, — сказал он. — Не пожар.
  
  — Кто боится?
  
  Майло убрал волосы со лба, взял вилку и нож и продолжил вдохновенно поглощать пищу.
  
  — А откуда ты знаешь? — спросил я.
  
  — Что это не большое красное авто? Верь мне, Алекс. Это черно-белое. Я различаю их по частоте звука.
  
  И действительно мимо с ревом пролетела черно-белая полицейская машина. Потом еще одна.
  
  Он выудил из кармана крошечный голубой мобильник и надавил на кнопку. Пошел вызов на заранее установленный номер.
  
  Я поднял брови.
  
  — Просто любопытно, — сказал Майло. Его соединили, и он начал говорить: — Это лейтенант Стеджес. Что за вызов только что пришел из района Беверли-Глен? Ara, возле Малхолланд. — Он замолчал, напряженно вслушиваясь в слова собеседника. Зеленые глаза Майло при тусклом освещении ресторана стали почти коричневыми. Под заляпанной салфеткой виднелась нежно-голубая тенниска, которая не очень-то гармонировала с его мучнистым лицом. Ямы от угрей были чудовищными, щеки выступали, словно наполненные бурдюки. Его крупное лицо обрамляли длинные белые баки — пара скунсовых прядей, которые казались приклеенными к черным волосам. Майло — гей, полицейский и мой лучший друг. — Вот как! Кто-нибудь из детективов уже направлен?.. О'кей, слушайте, я как раз здесь поблизости, смогу быть на месте через десять… ну, пятнадцать… ладно, скажем, через двадцать минут… Да, да, конечно. — Он захлопнул крышку телефона. — Двойное убийство, два трупа в машине. Поскольку я нахожусь совсем рядом, думаю, стоит взглянуть. Место преступления оцеплено, криминалисты еще не подъехали, поэтому у нас есть время отведать десерт. Ты как насчет шоколадных трубочек канноли?
  
  Мы заплатили каждый за себя, и Майло поинтересовался, не собираюсь ли домой, но я не воспринял его вопрос всерьез.
  
  — Раз так, — сказал он, — поедем на твоей "севилье".
  
  Я гнал быстро. Место преступления находилось к западу от перекрестка между Глен и Малхолланд, у разбитой гранитной дороги с вывеской "Частная". Путь шел вверх по заросшему сикоморами склону.
  
  Полицейская машина приткнулась на обочине у начала дороги. В нескольких футах выше к дереву была прибита дощечка с надписью "Продается" и логотипом какого-то вестсайдского риелтора. Майло махнул своим значком перед высунувшимся из окна машины полицейским, и мы проехали дальше.
  
  В конце дороги за высокой, казавшейся в ночи черной, живой изгородью стоял дом, возле которого припарковались две черно-белые машины. Мы оставили авто в десяти ярдах от них и пошли пешком. Небо имело фиолетовый оттенок, в воздухе еще чувствовалась горечь дыма от двух случившихся в начале лета лесных пожаров — один возле Камарилло, другой за Туджунгой. Оба пожара только-только потушили. Один из них случился по вине пожарного.
  
  За живой изгородью стоял крепкий деревянный забор. Двойные ворота оказались открытыми. Оба трупа находились в красном "мустанге" с откидным верхом, машина была припаркована на вымощенной плитами полукруглой дорожке. За ней располагался особняк — этакая большая игрушка в новоиспанском стиле, — который, вероятно, при солнечном свете имел веселенький желто-оранжевый цвет. В сей же час здание выглядело угрюмо-серым.
  
  Подъездная дорожка отгораживала пол-ярда переднего двора, затененного гигантскими сикоморами. Дом, выглядевший довольно новым, был изуродован слишком большим количеством окон причудливой формы.
  
  Я расположился сзади Майло, который держался за желтой лентой, огораживающей место преступления. Он ничего не делал, только смотрел. Через некоторое время прибыла пара криминалистов-технарей, таща за собой тележку с ящиками. Они перекинулись с Майло несколькими словами и поднырнули под ленту.
  
  Он подошел ко мне.
  
  — Похоже, что огнестрельные раны и у парня, и у девушки. Оба молодые. Он на водительском месте, она рядом. У него расстегнута ширинка и наполовину — рубашка. Девушка без блузки, та брошена вместе с бюстгальтером на заднем сиденье. На убитой черные легинсы. Они спущены до щиколоток, а ноги раздвинуты.
  
  — Гнездышко для влюбленных? — предположил я.
  
  — Дом пустой, так что обстановка подходящая. Возможно, с заднего двора красивый вид. Воспользовались тем, что ночь, и все такое? Скорее всего.
  
  — Если они знали, что дом пустует, то могут быть местными.
  
  — Парень выглядит ухоженным, хорошо одет. По-моему, вполне уместно предположить, что он здешний.
  
  — Интересно, почему хозяева оставили открытыми ворота.
  
  — А может быть, их не оставляли открытыми и один из них имеет какое-то отношение к продаваемому дому или риелтору. Подождем, пока криминалисты сделают свое дело. Есть надежда, что они найдут в карманах жертв документы. Номерные знаки машины уже пробивают.
  
  — Не видно ли какого-нибудь пистолета?
  
  — Что-то вроде убийства-самоубийства? Вряд ли. — Майло потер лицо. Ладонь прошлась по рту, оттянула нижнюю губу, которая затем со шлепком вернулась на место. — Два выстрела в голову еще не все, Алекс. Кто-то всадил нечто похожее на короткое копье или арбалетную стрелу в туловище девушки. В это место. — Он ткнул пальцем в нижнюю часть груди. — Насколько мне удалось рассмотреть, эта проклятая штуковина прошила ее насквозь и застряла в сиденье. При ударе ее тело дернулось, оно лежит в странном положении. Девушку насадили на вертел, Алекс. Пули в голову оказалось для убийцы недостаточно.
  
  — Выходит, это не просто убийство, это послание. Они на самом деле занимались любовью или их разместили, изображая сексуальный контекст?
  
  У Майло на губах мелькнула зловещая улыбка.
  
  — Тут мы сворачиваем на твою территорию.
  Глава 2
  
  Эксперты и коронер надели перчатки и занялись своим делом под безжалостным светом мощных фонарей. Майло беседовал с полицейскими, которые прибыли на место преступления первыми, я стоял в сторонке.
  
  Он вдруг быстро подошел к одному из сикоморов, что-то сказал, вроде бы ни к кому не обращаясь, и вдруг из-за ствола дерева вышел с виду напуганный латиноамериканец в мешковатой одежде. Мужчина говорил, размахивая руками, и выглядел возбужденным. Майло достал блокнот и стал спешно делать записи, не сводя, однако, глаз с собеседника. Когда мужчина закончил, ему было позволено покинуть сцену.
  
  Копье, пронзившее тело девушки, на поверку оказалось заостренным прутом кованой железной ограды. Коронер, которая руками выдернула его из раны, громко объявила об этом, неся окровавленную железяку за огороженный желтой лентой периметр, чтобы положить улику на специальный кусок материи для сбора вещественных доказательств.
  
  Полицейские осмотрели территорию имения в поисках железной ограды, нашли таковую вокруг пруда, но прутья в ней оказались другого диаметра, нежели орудие преступления.
  
  Из Управления по контролю за автотранспортными средствами пришло сообщение: "мустанг" прошлого года выпуска, зарегистрирован на Джерома Аллана Куика, проживающего на Саут-Камден-драйв в Беверли-Хиллз. В бумажнике, выуженном из брюк покойника, нашлись водительские права, которые идентифицировали его как Гэвина Райана Куика, справившего два месяца назад свое двадцатилетие. В соответствии с записью в студенческом билете он учился на втором курсе университета — правда, запись эта была сделана два года назад. Криминалисты также извлекли из его карманов немного "травки" в бумажном кульке, и презерватив в упаковке. Еще один презерватив — без упаковки, но не развернутый — нашли на полу "мустанга".
  
  У девушки ни на черных легинсах, ни на золотистой шелковой блузке карманов не было. Косметички или сумочки не обнаружили ни в машине, ни где-либо поблизости. Светловолосая, худенькая, бледная, симпатичная — она оставалась неизвестной. Даже после того, как извлекли копье, ее тело сохраняло неестественное положение: грудь выгнута к ночному небу, шея вывернута, глаза широко открыты. В ее позе, которую не смогло бы принять ни одно из живых существ, было что-то паучье.
  
  Коронер не выказала стопроцентной уверенности, но по обилию артериальной крови предположила, что, когда девушку проткнули, она была еще жива.
  
  Мы с Майло ехали к Беверли-Хиллз. Он снова спросил, не собираюсь ли я домой, и я снова лишь рассмеялся. К этому времени Эллисон уже должна находиться дома, но поскольку мы не жили вместе, у меня не было причин сообщать ей, где я. Раньше, во времена моей совместной жизни с Робин, я почти всегда отмечался. А когда я этого не делал, то был самый незначительный из моих грехов.
  
  — Парень, с которым ты беседовал, — кто он? — спросил я.
  
  — Ночной сторож, нанятый риелторской компанией. В его обязанности входит делать в конце дня объезд, проверять ценные объекты, смотреть, чтобы все было в порядке. Маклерская контора выдает своим агентам ключи, а агенты из других фирм могут подъезжать и брать в пользование дубликаты. Принято считать, что данная система достаточно надежна, однако двери часто не запираются, окна и ворота оставляются открытыми. Именно это, вероятно, здесь и случилось. Сегодня три агента показывали дом. У сторожа это был последний объект, он отвечает за все от Сан-Габриеля до побережья. Сторож и обнаружил тела, а потом позвонил в полицию.
  
  — Но ты все же попробуй его на парафин.
  
  — Уже. Никаких следов пороха от выстрела. Я еще проверю всех трех агентов и их клиентов.
  
  Я пересек бульвар Санта-Моника, поехал на восток, повернул на юг на Родео-драйв. Магазины были закрыты, но витрины светились. Какой-то бездомный катил продуктовую тележку мимо "Гуччи".
  
  — Значит, ты берешься за это дело, — сказал я.
  
  Прежде чем ответить, Майло полквартала молчал.
  
  — Давненько у меня не было хорошенького дельца, — наконец объявил он. — Сохранять форму — это просто здорово.
  
  Джером Аллан Куик жил на миленькой улице в полутора кварталах к югу от бульвара Уилшир. Это был самый центр Беверли-Хиллз, что означало радующие глаз дома на пятиакровых участках стоимостью от одного до двух миллионов.
  
  Резиденция Куика представляла собой двухэтажный белый дом, выполненный в традиционном для этих мест стиле с открытым в сторону улицы фасадом. На подъездной дорожке стояли белый мини-вэн и маленький "мерседес-бенц". Свет в доме не горел. Повсюду царил покой. Скоро все изменится.
  
  Майло позвонил в Департамент полиции Беверли-Хиллз и сообщил, что собирается нанести уведомляющий визит, потом мы вышли из машины и направились к дому. В ответ на звонок послышались шаги и женский голос поинтересовался, кто пришел.
  
  — Полиция.
  
  Свет в прихожей высветил глазок в двери. Она отворилась, в проеме стояла женщина.
  
  — Полиция? Что случилось?
  
  Довольно стройная, но с несколько широковатыми бедрами, она выглядела лет на сорок пять. На ней были зеленые велюровые спортивные штаны, очки на цепочке. Никакой обуви не имелось. Пепельные волосы подкрашены с тщательной небрежностью. В свете от лампы над входом я разглядел в волосах блондинки по меньшей мере четыре искусно перемешанных оттенка. Ее ногти были выкрашены в серебристый цвет. Кожа казалась поблекшей.
  
  Женщина жмурилась и моргала. Дом позади нее молчал.
  
  Нет хорошего способа сделать то, что выпало сейчас на долю Майло. Она осела, закричала, дернула себя за волосы и назвала его сумасшедшим и проклятым лжецом. Потом женщина выпучила глаза, зажала ладонью рот, и сквозь пальцы вырвался звук, напоминающий рвоту.
  
  Я первым прошел за ней на кухню, где ее вывернуло в мойку из нержавейки. Майло топтался у двери. Он выглядел несчастным, однако, не теряя времени, осматривал комнату.
  
  Пока женщина сотрясалась от приступов рвоты, я молча стоял сзади. Увидев, что она закончила, я подал ей бумажное полотенце.
  
  — Спасибо, это было так…
  
  Женщина улыбнулась, потом, когда она увидела перед собой незнакомца, каковым я и был, ее непроизвольно затрясло.
  
  Когда мы наконец прошли в гостиную, она предложила нам сесть, но сама осталась стоять. Мы разместились на диване, обитом голубой парчой. Комната была ничего себе.
  
  Она смотрела на нас. Глаза покраснели. Лицо побелело.
  
  — Может, принести вам кофе и печенье?
  
  — Не стоит беспокоиться, миссис Куик, — отозвался Майло.
  
  — Шейла. — Она бросилась назад в кухню.
  
  Майло сжимал и разжимал кулаки. У меня резало глаза. Я смотрел на гравюру Пикассо с изображением старого гитариста, на отреставрированные дедовские часы вишневого дерева, на розовые шелковые цветы в хрустальной вазе, на семейные фотографии. Шейла Куик, худой седой мужчина, темноволосая девушка лет двадцати и юноша в "мустанге".
  
  Она вернулась с двумя разнокалиберными чашками, в которых был растворимый кофе, банкой порошкового молока и блюдцем песочного печенья. Ее губы были бескровными.
  
  — Прошу меня простить. Вот, может, это как-то скрасит вашу работу.
  
  — Мэм… — пробормотал Майло.
  
  — Шейла. Мой муж в Атланте.
  
  — Дела?
  
  — Джерри торгует металлами. Он разъезжает по свалкам, плавильням и прочим подобным местам. — Она пригладила свои волосы. — Попробуйте, пожалуйста, печенье. Это "Пепперидж фармс".
  
  Взяв с блюдца печенье, женщина уронила его, а попытавшись поднять, раскрошила на ковре.
  
  — Ну вот, посмотрите, что я наделала! — Она заломила руки и разрыдалась.
  
  Майло держался мягко, но не забывал искать подходы, и вскоре они с Шейлой Куик втянулись в рутинную работу: короткие вопросы с его стороны, длинные бессвязные ответы — с ее. Казалось, что женщину гипнотизирует звук собственного голоса. Мне не хотелось думать о том, что с ней будет, когда мы уйдем.
  
  Гэвин Куик был младшим из двоих детей. Двадцатитрехлетняя старшая сестра, которую звали Келли, посещала юридическую школу при Бостонском университете. Гэвин был хорошим мальчиком: ни наркотиков, ни дурной компании. Его мать даже подумать не могла, чтобы кто-то держал на него зло.
  
  — На самом деле, детектив, это довольно глупый вопрос.
  
  — Просто я должен был его задать, мэм.
  
  — В данном случае он совершенно неуместен. Никто не пожелал бы зла Гэвину, он и без того достаточно пострадал.
  
  Майло вопросительно посмотрел на хозяйку.
  
  — Он побывал в ужасной автомобильной катастрофе.
  
  — Когда это случилось, мэм?
  
  — Чуть меньше года назад. Ему повезло, что он не… — У нее перехватило горло. Она опустила голову на руки, ее спина сгорбилась и затряслась.
  
  Потребовалось время, прежде чем женщина подняла голову.
  
  — Гэвин был с группой друзей… друзей по колледжу, он как раз заканчивал второй курс в университете, изучал экономику.
  
  Он увлекался бизнесом… не тем бизнесом, которым занимается Джерри. Финансами, недвижимостью.
  
  — Так что же случилось?
  
  — Что!.. А, авария… Глупо, совершенно глупо, но разве дети слушают? Они отрицали, но я уверена, что это как-то связано с выпивкой.
  
  — Они?
  
  — Мальчик, который был за рулем… его страховая компания… Она хотела уменьшить свою ответственность. Естественно. Ребенок из Уайттиера, Гэвин был знаком с ним со школы. Он погиб, поэтому мы не могли как следует взяться за его родителей. Сколько же времени ушло на то, чтобы страховая компания возместила нам деньги на лечение Гэвина!.. Вам не обязательно это знать.
  
  Она взяла бумажную салфетку и вытерла глаза.
  
  — А что именно случилось, миссис Куик?
  
  — Что случилось? Они вшестером набились в дурацкую маленькую "тойоту" и на слишком большой скорости понеслись по хайвею Пасифик-Кост. Они были на концерте в Вентуре и возвращались в Лос-Анджелес. Водитель — мальчик, который погиб, Лэнс Эрнандес, — не вписался в поворот и врезался в склон горы. Он и тот, кто сидел на переднем сиденье, погибли мгновенно. Двое мальчиков на заднем сиденье, что находились рядом с Гэвином, получили лишь легкие травмы. Гэв сидел между ними; он был самый худой, потому его поместили посередине, а там не имелось ремня безопасности. Как сказал нам тогда дорожный патруль, ему повезло, что его сдавили так сильно, что не дали вылететь из машины. Гэвина бросило вперед и ударило лбом о спинку сиденья водителя. В результате — вывихнуто плечо и сломано несколько мелких костей на ногах. Самое смешное, у него не было крови, синяков, только крошечная шишка на лбу. Ни комы, ни чего-то другого в этом роде, но нам сказали, что он перенес тяжелое сотрясение. Гэвин на несколько дней потерял память, но на самом деле потребовались недели, чтобы его голова просветлела полностью. И еще — когда шишка сошла, внешне у него ничего такого не было заметно. Но я — его мать, и я-то знала, что он стал другим.
  
  — В каком смысле, миссис Куик?
  
  — Стал тише… А это важно? Какое это имеет отношение к делу?
  
  — Собираем сведения, мэм.
  
  — Не вижу в этом смысла. Сначала вы заявились сюда и разбили мне жизнь, потом вы… Простите, я просто выливаю все это на вас, чтобы не покончить с собой. — Широкая улыбка. — Сначала моего ребенка долбанули о сиденье, теперь вы говорите, что его застрелил какой-то маньяк… Где это произошло?
  
  — У Малхолланд-драйв, к северу от Беверли-Глен.
  
  — Так далеко отсюда? Ну просто ума не приложу, чего ему там делать. — Она посмотрела на нас с вновь обретенным недоверием, словно надеялась, что мы все-таки ошибаемся.
  
  — Он сидел в машине с молодой женщиной.
  
  — Молодой… — Рука Шейлы Куик мяла салфетку. — Блондинка, хорошо сложена, красивая?
  
  — Да, мэм.
  
  — Кайла, — выдохнула она. — О Господи, Гэвин и Кайла! Почему вы не сказали, что они оба… Теперь мне придется сообщить Поле и Стэну… Боже, как я им скажу!..
  
  — Кайла была подругой Гэвина?
  
  — Да… Между ними что-то было. — Шейла Куик положила салфетку на подушку дивана и застыла. Скомканная бумага стала расправляться, словно сама по себе, и женщина уткнулась в нее взглядом.
  
  — Миссис Куик? — подал голос Майло.
  
  — Гэвин и Кайла время от времени встречались. Они были знакомы со средней школы в Беверли. После аварии, когда Гэвин… — Она покачала головой. — Я не смогу рассказать ее родителям. Простите… Не могли бы вы это сделать?
  
  — Конечно. Как фамилия Кайлы, и где живет ее семья?
  
  — Вы можете воспользоваться телефоном у меня на кухне. Я уверена, что они не спят, по крайней мере Стэн. Он полуночник. Музыкант, сочиняет музыку для рекламных роликов, кинофильмов. У него дела идут очень хорошо. Они живут в прибрежном районе.
  
  — Фамилия, мэм?
  
  — Бартелл. Прежде была Бартелли или еще как-то по-итальянски. Кайла хоть и блондинка, но итальянка. Должно быть, с севера Италии. Со стороны Стэна точно, про Полу не скажу. Как вы полагаете, я должна позвонить мужу в Атланту? Там уже по-настоящему поздно, а у него, я уверена, был хлопотный день.
  
  Майло задал еще несколько вопросов, ничего существенного не добился, заставил хозяйку отхлебнуть кофе, выяснил имя семейного врача — Барри Силвер и разбудил его. Доктор жил в Беверли-Хиллз и заверил, что скоро приедет.
  
  Майло попросил показать комнату Гэвина, и Шейла Куик повела нас по застеленной роскошным красно-коричневым ковром лестнице наверх, распахнула дверь и щелкнула выключателем.
  
  Большая комната была выкрашена в бледно-голубой цвет, в ней стоял запах пота и гнили. Двуспальная кровать не убрана, мятая одежда кучами валяется на полу, повсюду разбросаны книги и бумаги, углы заставлены грязной посудой и коробками из-под фастфуда. Я видел наркопритоны, которые оставались в более приличном состоянии даже после проведенного полицией обыска.
  
  — Гэвин прежде был аккуратным. До аварии. Я пыталась поговорить с ним, но… — сказала Шейла Куик, пожав плечами. Ее лицо зарделось от стыда. Она закрыла дверь. — Некоторые сражения не стоит и начинать. У вас есть дети?
  
  Мы покачали головами.
  
  — Возможно, вам повезло.
  
  Она попросила нас уйти до прихода доктора и, когда Майло попытался протестовать, прижала руку к виску и сморщилась, словно он причинил ей ужасную боль.
  
  — Дайте мне побыть со своими мыслями. Пожалуйста.
  
  — Конечно, мэм. — Майло выяснил адрес Стэна и Полы Бартелл. Та же улица, но восьмисотый квартал, милей севернее, на другой стороне делового района.
  
  — Флэте, — повторила Шейла Куик. — Они там обосновались.
  
  Когда вы видите в кинофильмах картинки Беверли-Хиллз, это практически всегда Флэте. Режиссерам нравятся залитые солнцем, обсаженные пальмами аллеи вроде Футхилл и Беверли, а любая из широких улиц, раскинувшихся между Санта-Моникой и Сансет, подходит, если задумано подчеркнуть богатство Калифорнии. Начальная стоимость подготовленных к продаже участков в районе Флэте составляла два миллиона баксов, а когда их напичкали украшенными лепниной домами, то за каждый можно было выручить втрое больше.
  
  У туристов с Востока обычно остается одно впечатление: такие чистенькие, такие зеленые и такие ничтожные участки. Дома, которые сделали бы честь громадным наделам в Гринвиче, Скарсдейле или в Шейкер-Хейтсе, втиснуты в прямоугольники площадью в пол-акра. Это не останавливает местных жителей от возведения имитаций ньюпортских особняков в тринадцать тысяч квадратных футов, которые трутся локтями о соседей.
  
  Дом семьи Бартелл был одним из таких громоздких, с плоским фасадом свадебных тортов, гнездившихся за жалким передним двором, который состоял, главным образом, из круглой подъездной дорожки. Владение охраняла белая ограда с золотыми шпилями. Доска с многообещающей надписью "Будет дан вооруженный отпор" висела возле электрических ворот. Сквозь ограду виднелись двойные двери из матового стекла с желто-зеленой подвеской. Над ними в гигантской амбразуре ярко пылал канделябр с несколькими лампочками. Ни одной машины перед домом; гараж на четыре автомобиля давал просторное убежище для четырехколесных любимцев.
  
  Майло вобрал в себя воздух.
  
  — Ну, еще разок посочувствуем, — сказал он, и мы выбрались из машины.
  
  Автомобили проносились по Сансет, но на Норт-Камден-драйв было тихо. Беверли-Хиллз помешан на деревьях, и вдоль Камден стояли магнолии, которым понравилось бы где-нибудь в Южной Каролине. Здесь же они оказались прибиты безводьем и смогом, хотя некоторые все же цвели и я ощущал их аромат.
  
  Майло надавил на кнопку переговорного устройства.
  
  — Да?! — рявкнул мужской голос.
  
  — Мистер Бартелл?
  
  — Кто это?
  
  — Полиция.
  
  — По какому поводу?
  
  — Мы не могли бы зайти в дом, сэр?
  
  — В чем дело?
  
  Майло нахмурился:
  
  — Ваша дочь, сэр…
  
  — Моя… Подождите.
  
  Через несколько секунд свет залил фасад дома. Теперь я увидел, что по бокам стеклянных дверей стояли кадки с апельсиновыми деревьями. Одно из них засыхало.
  
  Двери распахнулись, и высокий мужчина двинулся по подъездной дорожке. В пятнадцати футах от нас он остановился, руками прикрыл от света глаза, словно актер, войдя в луч прожектора.
  
  — В чем дело? — произнес низкий хриплый голос.
  
  Стэн Бартелл подошел ближе. Крупный мужчина лет шестидесяти, мощные плечи, орлиный нос, тонкие губы, массивный подбородок, загар из Палм-Спринг. Длинные седые волосы собраны на затылке в хвост. Очки в черной квадратной оправе, на шее тонкая золотая цепочка. Мужчина был одет в длинный, до земли, красиво переливающийся красный бархатный халат.
  
  Майло показал свой значок, но Бартелл не стал подходить к воротам.
  
  — Что с моей дочерью?
  
  — Сэр, правда будет лучше, если мы войдем.
  
  Бартелл снял очки и изучающе посмотрел на нас. У него были близко поставленные темные внимательные глаза.
  
  — Вы из полиции Беверли-Хиллз?
  
  — Лос-Анджелеса.
  
  — Тогда что вы делаете здесь?.. Я выясню, кто вы такие, и если это какое-то жульничество, то у вас будут неприятности. — Он вернулся в дом и закрыл за собой двери.
  
  Мы ждали, стоя у ворот. В южном конце квартала показался свет фар, и мимо нас с глухим урчанием медленно проплыл "линкольн-навигатор". За рулем сидел паренек, по виду не старше пятнадцати лет, бейсбольная кепка козырьком назад, из салона доносился ритм хип-хопа. Внедорожник, рассекая Стрип, проследовал к бульвару Сансет.
  
  В течение пяти минут от Стэна Бартелла не было ни слуху ни духу.
  
  — Насколько подробно полицейское управление Беверли-Хиллз станет его информировать? — спросил я.
  
  — Кто знает?
  
  Мы прождали еще пару минут. Майло провел рукой по белой филенке ограды. Взглянул на предупреждающую табличку. Я знал, о чем он думает: вот и все меры предосторожности.
  
  Электрические ворота открылись. Стэн Бартелл вышел из дома и, стоя на ступенях, сделал нам знак войти.
  
  — Единственное, что им известно: здесь находится некий полицейский из лос-анджелесского управления для уведомления о каком-то парне — знакомом моей дочери. Дайте-ка мне на всякий случай взглянуть на ваши значки, — сказал он, когда мы подошли к дверям.
  
  Майло протянул свой значок.
  
  — Значит, вы и есть этот полицейский, — кивнул Бартелл. — Ну так что случилось с Гэвином Куиком?
  
  — Вы с ним знакомы?
  
  — Как я сказал, с ним знакома моя дочь. — Бартелл засунул руки в карманы халата. — Так в чем состоит ваше уведомление?
  
  — Гэвина Куика убили.
  
  — Какое отношение к этому имеет моя дочь?
  
  — Какая-то девушка была обнаружена вместе с Гэвином. Молодая, белокурая…
  
  — Ерунда! Это не Кайла.
  
  — А где Кайла?
  
  — Гуляет. Я сейчас позвоню ей по мобильнику. Пойдемте, вы все услышите сами.
  
  Мы прошли за ним в дом. Передняя была двадцати футов высотой, с мраморным полом, значительно больше, чем гостиная Куиков. Дом представлял собой вакханалию бежевого колера за исключением расставленных повсюду стеклянных — под аметист — цветов. Огромные абстрактные холсты без рам были расписаны в цветовых вариациях все того же непритязательного тона.
  
  Стэн Бартелл молча провел нас еще через несколько громадных комнат в кабинет, расположенный в задней части дома. Деревянные полы и потолок с балками. Кушетка, два складных стула, большое пианино, электрический орган, синтезаторы, микшеры, магнитофонные деки, альт-саксофон на подставке и великолепная гитара в открытом футляре, в которой я опознал "Дакисто" за пятьдесят тысяч долларов.
  
  На стенах в рамках висели золотые диски.
  
  Бартелл резко опустился на кушетку, осуждающе ткнув пальцем в сторону Майло, и вытащил из кармана телефон. Он набрал номер, приставил мобильник к уху, стал ждать.
  
  Ответа не было.
  
  — Это ничего не значит, — бросил он. Вдруг его бронзовое лицо сморщилось, и Бартелл зашелся в тяжелых рыданиях.
  
  Мы с Майло беспомощно стояли около него.
  
  Наконец Бартелл подал голос:
  
  — Что этот гребаный выродок с ней сделал?
  
  — Гэвин?
  
  — Я говорил Кайле: он не в себе, держись от него подальше. Особенно после аварии… Вы ведь знаете об этом гребаном несчастном случае, да? Видимо, какая-то мозговая травма у этого маленького гре…
  
  — Его мать…
  
  — Сумасшедшая сука!
  
  — У вас с ними какие-то проблемы?
  
  — Она шизанутая.
  
  — В чем это выражается?
  
  — Просто чокнутая. Никогда не выходит из дома. А проблема в том, что их сын бегает за моим ангелом. — Бартелл сжал громадные кулаки. Он поднял глаза к потолку и начал раскачиваться. — О Господи, как все плохо, как все, черт побери, плохо! — В его глазах вспыхнул страх. — Моя жена… она в Аспене. Она не катается на лыжах, но летом ездит туда. Походить по магазинам, подышать воздухом. Дьявол, она не выдержит, она просто упадет и умрет ко всем чертям! — Бартелл съежился, обхватил колени и опять стал раскачиваться. — Как такое могло случиться?
  
  — С чего вы взяли, что Гэвин Куик опасен для Кайлы?
  
  — Потому что этот парень… он чокнутый. Кайла знала его со школьных лет. Она порывала с ним много раз, но он все время возвращался, а она все время щадила его самолюбие. Этот маленький выродок приходил, вертелся тут, даже если Кайлы не было дома. Подлизывался ко мне… словно заигрывание со стариком может ему помочь. Я работаю дома, пытаюсь что-то сделать, а этот хлюст втирает мне о музыке, будто что-то в ней понимает. У меня много заказов от рекламщиков, есть сроки, и вы полагаете, что мне в радость обсуждать альтернативный панк-рок с каким-то глупцом? Он рассиживался у меня в комнате и никак не желал убираться. В конце концов, я приказал служанке его не пускать.
  
  — Навязчивый парень, — прокомментировал я.
  
  Бартелл опустил голову.
  
  — После аварии он стал еще более навязчивым? — спросил Майло.
  
  Хозяин дома поднял глаза.
  
  — Значит, все-таки он это сделал?
  
  — Вряд ли, мистер Бартелл, — покачал головой Майло. — На месте преступления не было найдено никакого оружия, поэтому он скорее всего жертва.
  
  — Что вы говорите? Что, черт побери, вы…
  
  Шаги — легкие шаги — заставили всех нас обернуться.
  
  В дверях стояла симпатичная девушка в облегающих, с низким поясом джинсах, которые казались промасленными, и в коротком топе, открывающем плоский загорелый живот. На пупке двойной пирсинг, одно колечко усыпано бирюзой. Через плечо у нее висела черная шелковая сумка, расшитая цветами. На лице слишком много макияжа, хищный нос и сильный подбородок. Длинные прямые волосы цвета свежей соломы. В вырезе блузы отчетливо видна верхняя часть грудей. В расселине между ними на цепочке красовалась большая золотая буква "К".
  
  Загар на лице Стэна Бартелла потускнел и стал мучнисто-бежевым.
  
  — Что за… — Он прижал руку к сердцу, потом потянулся обеими руками к девушке: — Детка, детка!
  
  Та нахмурилась:
  
  — В чем дело, папа?
  Глава 3
  
  — Где, черт возьми, ты была?!
  
  Кайла Бартелл посмотрела на отца так, словно тот сошел с ума.
  
  — Гуляла.
  
  — С кем?
  
  — С друзьями.
  
  — Я звонил тебе на мобильник.
  
  Кайла пожала плечами:
  
  — Я его выключила. В клубе было шумно, и я все равно не услышала бы звонок.
  
  Бартелл начал что-то говорить, потом притянул ее к себе и обнял. Девушка взглянула на нас, словно ища спасения.
  
  — Па-а-па.
  
  — Благодарю тебя, Господи! — продолжал бубнить Бартелл. — Благодарю тебя, милосердный!
  
  — Папочка, кто эти люди?
  
  Бартелл отпустил дочь и сердито посмотрел на нас:
  
  — Уходите.
  
  — Мисс Бартелл… — пробормотал Майло.
  
  — Нет! — выкрикнул Бартелл. — Вон! Сейчас же.
  
  — Кто они, папочка?
  
  — Они — никто.
  
  — И все же я бы хотел побеседовать с Кайлой, — сказал Майло.
  
  — Когда рак на горе свистнет.
  
  Когда мы подошли к воротам, Бартелл стоял на ступенях и держал в руке пульт дистанционного управления. Ворота начали закрываться, и мы с Майло едва успели проскользнуть в них, как они захлопнулись.
  
  Бартелл громко хлопнул входной дверью.
  
  — Интересно, как легко Бартелл допустил возможность, что Гэвин что-то сделал с Кайлой. Ты употребил слово "навязчивый", — вопросительно взглянул на меня Майло.
  
  — Враждебность Бартелла по отношению к Гэвину может быть порождена всего лишь негодованием, что он вертится вокруг его "ангела". Но в принципе патологическая навязчивость может стать следствием ушиба головы.
  
  — А как насчет той, превращенной в свинарник, комнаты? Мать парня заявляет, что он прежде был аккуратным. Это может быть вызвано травмой мозга?
  
  — Достаточно получить сильный удар в лобную часть головы, и могут появиться какие угодно изменения.
  
  — Навсегда?
  
  — Зависит от тяжести ранения. В большинстве случаев на время.
  
  — Гэвин получил травму десять месяцев назад.
  
  — Нехороший знак, — кивнул я. — Хотелось бы знать, как он вел себя в целом. Студенческий билет у него в кармане был двухлетней давности. Предположим, он бросил учебу, тогда чем занимался с тех пор?
  
  — Быть может, что-то кому-то пытался впарить. Становился навязчивым. Я еще раз расспрошу Шейлу. Бартелл сказал, что она чокнутая. Ты что-нибудь заметил?
  
  — Она вела себя более-менее адекватно в обстоятельствах, при которых мы ее видели.
  
  — Ага… Я поговорю с отцом Гэвина, когда он приедет из Атланты… Мне нравится моя работа, но на сегодня достаточно. Забрось меня назад в Глен, и баю-бай.
  
  Я въехал на бульвар Сансет и переехал границу Холмби-Хиллз.
  
  — На сей час большим вопросом остается, кто та девушка, — сказал Майло. — И почему проткнули ее, а не Гэвина.
  
  — Данный факт, а также тот вид, в котором ее оставили, говорят о сексуальной подоплеке преступления. Устрани мужчину и делай с женщиной что хочешь.
  
  — Думаешь, коронер найдет доказательства сексуального насилия?
  
  — Если мы имеем дело с сексуальным психопатом, то способ убийства девушки вполне объясним.
  
  — Суррогатный половой акт?
  
  Я кивнул.
  
  — Значит, извращенец, — заключил Майло. — И он не имеет ничего общего с жертвами. Они просто пара детей, которые оказались не в том месте и не в то время.
  
  — Вполне могло быть и так, — отозвался я.
  
  — А я, идиот, подписался на это тухлое дело, — тихо рассмеялся он.
  
  На следующее утро я завтракал с Эллисон Гуинн, перед тем как к ней пришел первый пациент. Ее офис находится в Санта-Монике, на Монтане, к востоку от Бутик-роу, и мы встретились в кондитерской неподалеку.
  
  Было семь сорок утра, и улица еще не успела наполниться праздношатающимся людом. На Эллисон были белый льняной костюм и белые сандалии — все это выгодно оттеняло ее длинные черные волосы. Она никогда не выходила из дома без макияжа и солидного набора ювелирных изделий. Сегодня это были кораллы и золото — вещицы, которые мы купили во время недавней поездки в Санта-Фе.
  
  Когда я пришел, она уже выпила полчашки кофе.
  
  — Доброе утро! Ну ты просто красавец!
  
  Я поцеловал ее и уселся напротив.
  
  — Доброе утро. Прекрасная.
  
  Мы встречались чуть больше шести месяцев и находились еще в той стадии отношений, когда при встрече учащался пульс и тело начинало гореть.
  
  Мы заказали сладкие рулеты и включились в оживленный разговор. Поболтали о всяческих мелочах, на интимные темы и о работе. Диалог за столом способен убить близкие отношения, но пока мне это нравилось.
  
  Она взяла слово первой. Полная неделя всяческих дел — классификационные документы для курсов, которые она вела, куча пациентов, добровольная работа в приюте. В конце концов, мы подошли к предыдущей ночи. Эллисон питает интерес к тому, что я делаю, — даже больше, чем интерес. Ее привлекают самые отвратительные стороны поведения людей, и порой я задаюсь вопросом, не это ли скрепляет наши с ней отношения. Возможно, сказывается жизненный опыт Эллисон. В юности она пережила сексуальное унижение; овдовела, когда ей было меньше тридцати, теперь носит в сумочке пистолет и любит пострелять по бумажным мишеням в виде человеческой фигуры. Впрочем, не сильно задумываюсь над всем этим. Слишком углубишься в анализ — и не останется времени жить.
  
  Я описал место преступления.
  
  Она задумалась.
  
  — Малхолланд-драйв. Когда я ездила в Беверли, мы всегда по дороге заворачивали туда.
  
  — Мы?
  
  Она усмехнулась.
  
  — Я и другие якобы нетронутые девушки.
  
  — Целомудренные посиделки.
  
  — Вот именно. Мальчики и все такое — слишком много желания и никакого умения.
  
  Я засмеялся.
  
  — Значит, Малхолланд-драйв было популярным местом для свиданий?
  
  — А ты это упустил, бедный парнишка со Среднего Запада! Ага, мой дорогой, Малхолланд-драйв действительно то самое местечко, куда приезжали позаниматься любовью. Возможно, и сейчас так, хотя, видимо, особой потребности в уединенных местах для влюбленных уже нет, потому что детишкам разрешается все делать в своих комнатах. Меня поражает, как много моих пациентов с этим соглашаются. Ты знаешь, из чего они исходят? "Лучше, если мне будет точно известно, где находится мой ребенок".
  
  — Вчера я познакомился с парой семей, которые, вероятно, сейчас с этим согласны.
  
  Она забрала прядь волос за ухо.
  
  — Да, трагичный случай. — Принесли сладкие рулеты, покрытые миндальной стружкой, теплые. — Пустой дом. Вероятно, они увидели вывеску "Продается" и открытые ворота и решили воспользоваться ситуацией. Бедные родители! Сначала мальчик попадает в аварию, теперь это… Ты сказал, он изменился. В какую сторону?
  
  — Комната Гэвина превратилась в свинарник, а его мать заявляет, что прежде он был аккуратным. Впрочем, рассказала не много. Тогда было не до расспросов.
  
  — Ну конечно, нет.
  
  — Отец бывшей подруги Гэвина назвал его навязчивым.
  
  — В каком смысле?
  
  — Слишком часто приходил к девушке. Когда ее не было дома, приставал к отцу, лез со всякими разговорами. Отец тоже намекнул, что Гэвин был чересчур настойчив в отношениях с его дочерью. Когда он подумал, что дочь погибла, сразу решил, что это дело рук Гэвина.
  
  — Похоже на реакцию отца-покровителя. А у Гэвина был какой-нибудь посттравматический синдром? Потеря сознания, ухудшение зрения, утрата ориентации в пространстве?
  
  — Мать упомянула только временную потерю памяти.
  
  — Авария произошла десять месяцев назад, — задумчиво произнесла Эллисон. — А мать все еще говорит о том, что он изменился.
  
  — В этом деле много вопросов, Элли. Места свиданий привлекают любителей поглазеть на любовные утехи и еще кого похуже. Либо Гэвина и его девушку прервали в разгар полового акта, либо их расположили таким образом, чтобы создалось впечатление интимной сцены.
  
  Она долго рассматривала свой сладкий рулет, но не притрагивалась к нему. Потом улыбнулась:
  
  — Малхолланд-драйв. Там мы чувствовали себя бессмертными.
  
  Мы прошагали три квартала до ее офиса. Рука Эллисон сжимала мне бицепс. У ее туфель с открытыми носами были громадные каблуки, потому макушка Элли доходила мне до нижней губы. Порыв океанского бриза подхватил ее волосы, и мягкие пряди коснулись моего лица.
  
  — Майло сам взялся за это? — спросила она.
  
  — Во всяком случае, мне убеждать его не потребовалось.
  
  — Думаю, что он поступил разумно. В последнее время у него был скучающий вид.
  
  — Я не замечал.
  
  — Тебе, конечно, лучше знать, но у меня сложилось именно такое впечатление.
  
  — В любом случае это дело сильно повысит его боевой дух.
  
  — Твой тоже.
  
  — Я в этом не нуждаюсь.
  
  Она рассмеялась.
  
  — А я уверена, тебе тоже будет полезно.
  
  — Я кажусь скучающим?
  
  — Скорее неспокойным. Это результат загнанной внутрь животной энергии.
  
  Я зарычал, ударил себя в грудь свободной рукой и негромко изобразил клич Тарзана. Две женщины, шедшие нам навстречу, поджали губы и нарочито обошли нас стороной.
  
  — Ты только что обеспечил их пересудами на целый день, — сказала она.
  
  Майло скучает. Он так много жаловался на напряженную работу, стрессы в личной жизни, на положение в мире, вообще на все, что оказывалось под рукой, поэтому я даже не предполагал, что такое возможно.
  
  Когда Эллисон видела его?.. Две недели назад. Поздний обед в индийском кафе "Могол", что у станции "Вест-Лос-Анджелес"; это заведение служит Майло вторым офисом. Владельцы свято верят, что его присутствие гарантирует им мир и безопасность, и потому обращаются с ним как с махараджей.
  
  В тот вечер для Эллисон, меня, Рика и, главное, Майло индусы устроили настоящий банкет. Эллисон и Майло за столом оказались рядом и проболтали почти весь вечер. Ему потребовалось некоторое время, чтобы почувствовать к ней интерес. Осознать, что я пришел с новой женщиной. Мы с Робин были вместе больше десятка лет, и Майло ее обожал. Но Робин нашла счастье с другим мужчиной. Я полагал, что прекрасно справляюсь с возникшей проблемой, мы с моей бывшей изо всех сил старались построить обычные дружеские отношения. Не скажу, что мне это в полной мере удалось.
  
  Я с интересом ждал, когда Майло вынесет свой вердикт по поводу Эллисон.
  
  На следующее утро после индийского банкета он мне позвонил:
  
  — У тебя в голове хватает тараканов, и когда ты зациклишься на каком-нибудь из них, она будет хороша в роли сиделки из сумасшедшего дома.
  
  Через день после убийства Майло связался со мной по телефону.
  
  — На девушке нет спермы, следов сексуального насилия также не обнаружено. Если не принимать во внимание копье. Их обоих застрелили из одного и того же револьвера двадцать второго калибра, по пуле на каждого, прямо в лоб. Этот стрелок, похоже, вполне уверен в себе, хладнокровен. Возможно, имеет опыт в подобных делах.
  
  — Уверенный в себе и, вероятно, осторожный. Он не хотел производить слишком много шума.
  
  — Может быть. Хотя, учитывая место — ближайший дом находится за пару акров, — с этим у него, видимо, все было о'кей. Выходных отверстий нет, пули застряли у ребят в мозгах, разворотив их так, как и того следовало ожидать от двадцать второго калибра.
  
  — Девушку идентифицировали?
  
  — Пока нет. Ее отпечатков не имеется в картотеке, хотя наверняка сказать не могу, поскольку компьютер что-то барахлит. Я переговорил с нашими ребятами из Отдела розыска пропавших людей, и они наводят справки. Еще пообщался с аналогичными отделами из других управлений, там тоже обещали порыться в своих бумагах. Полагаю, девица окажется очередной подружкой Гэвина из Беверли-Хиллз. Хотя если так, то ее к этому времени кто-нибудь да должен был хватиться, однако никто в Беверли-Хиллз не заявлял о пропавшей девушке.
  
  — Выжидают, — предположил я. — Нынче родители мягкие. А если к тому же богатые, то они скорее всего где-нибудь за городом.
  
  — Было бы здорово поговорить с Кайлой… Между прочим, я упросил коронера сделать перед вскрытием несколько снимков. Только что их получил и выбрал наименее жуткий, чтобы не шокировать людей. Почти полное впечатление, что на фото девушка запечатлена спящей. Мне хочется, чтобы на фотографию взглянули Куики. Полагаю, что папаша уже вернулся; быть может, и сестра — тоже. Я им вообще-то звонил, но никто не поднял трубку. Не работает даже автоответчик.
  
  — Вся семья погружена в скорбь.
  
  — А я собираюсь прервать этот процесс. Присоединишься ко мне? На тот случай, если потребуется помощь по какому-нибудь щепетильному вопросу?
  Глава 4
  
  При полуденном освещении жилье Куиков оказалось красивее, ухоженнее — лужайка подстрижена, передний двор окружен клумбами с недотрогами.
  
  В дневное время парковка без разрешения владельцев была запрещена. Майло поставил за лобовым стеклом своего автомобиля табличку с надписью "Полиция" и вручил такую же мне для моей "севильи". В свободной руке у него был желтый конверт.
  
  Я установил табличку в машине.
  
  — Теперь я официальное лицо.
  
  — И вот мы снова здесь. — Майло согнул ногу в колене и повертел шеей. Открыв конверт, он вытащил оттуда посмертный снимок белокурой девушки.
  
  Я всмотрелся в фотографию: некогда красивое лицо теперь представляло собой бледную маску. Покатый нос, подбородок с ямочкой, пирсинг на брови. Гладкие желтые пряди волос, которые камера сделала зеленоватыми. Кожа тоже выглядела зеленоватой, но таковой она была у мертвой девушки в действительности. Пулевое отверстие походило на крупную, припухшую по краям родинку и зияло чуть в стороне от середины чистого, без морщинок, лба. Глаза заплыли багровыми кровоподтеками, под носом также запекшаяся кровь. Рот слегка приоткрыт. Зубы ровные и тусклые.
  
  На мой взгляд, и близко не похоже на "спящую девушку".
  
  Я вернул фото, и мы подошли к дому Куиков.
  
  Открыла женщина в черном брючном костюме. Она была моложе Шейлы Куик, стройна, угловата, черноволоса, с решительным лицом и властной осанкой. Темные волосы коротко подстрижены, немного высветлены на челке и уложены муссом.
  
  Женщина уперла руки в бока:
  
  — Мне очень жаль, но они отдыхают.
  
  Майло показал ей значок.
  
  — Это ничего не меняет, — сказала она.
  
  — Мисс…
  
  — Эйлин. Я сестра Шейлы. Вот мой значок. — Она вынула из кармана пиджака кремовую визитную карточку и сунула ее под нос Майло. Бриллиант у женщины на пальце был не меньше трех каратов.
  
  Эйлин Пэкстон
  
  первый вице-президент и
  
  главный финансист
  
  "Диджиморф индастриз"
  
  Сими-Валли, Калифорния — "Диджиморф"? — Майло вопросительно посмотрел на женщину.
  
  — Высокотехнологичная компьютерная обработка. Мы работаем с пленками. С самыми крупными кинофильмами.
  
  Майло улыбнулся ей.
  
  — Взгляните, пожалуйста, на фото, мисс Пэкстон. — Он показал женщине снимок.
  
  — Это ее нашли с Гэвином?
  
  — Вы узнаете эту девушку, мэм?
  
  — Нет. Я думала, что Гэвина нашли с его девушкой. С той крючконосой и малорослой. Так мне сказала Шейла.
  
  — Ваша сестра так предполагала. Вполне понятное предположение, однако она ошибалась. Это и есть одна из причин нашего приезда.
  
  Майло продолжал держать фотографию перед глазами Эйлин Пэкстон.
  
  — Можете ее убрать, — сказала она.
  
  — Мистер Куик вернулся из Атланты?
  
  — Он спит. Они оба спят.
  
  — Как вы думаете, когда они будут доступны?
  
  — Откуда мне знать? Это жуткие времена для всей семьи.
  
  — Да уж, мэм.
  
  — Этот город!.. — повысила голос Пэкстон. — Этот мир!..
  
  — Ну что же, ладно, — быстро сказал Майло. — Мы заглянем позже.
  
  Мы повернулись, чтобы уйти, а Эйлин Пэкстон стала закрывать дверь, когда внутри дома послышался мужской голос:
  
  — Кто там, Эйлин?
  
  Пэкстон наполовину вошла внутрь и что-то неразборчиво проговорила. Мужской голос возразил.
  
  Мы с Майло повернулись к дому.
  
  Появился мужчина, он стоял к нам спиной и говорил в дверь:
  
  — Я не нуждаюсь в защите, Эйлин.
  
  Приглушенный ответ.
  
  Мужчина закрыл дверь, резко повернулся и посмотрел в нашу сторону:
  
  — Я — Джерри Куик. Какие-нибудь новости, связанные с убийством моего сына?
  
  Высокий, худой, с покатыми плечами мужчина был в темно-синей водолазке, выпущенной на брюки цвета хаки, и в белых кроссовках "Найк". Редеющие, с проседью волосы причесаны кое-как. Продолговатое, в глубоких складках и с выдающейся челюстью лицо. Дряблая кожа под широко поставленными голубыми глазами с синеватым оттенком. Веки нависали на глаза, словно мужчина с трудом удерживался, чтобы не заснуть.
  
  Мы вернулись к ступеням. Майло протянул руку. Куик коротко пожал ее.
  
  — Вы уже что-нибудь нашли?
  
  — Боюсь, нет. Если у вас есть время…
  
  — Ну конечно. — Губы Куика дернулись, словно он попробовал что-то неприятное на вкус. — Эйлин — моя управляющая всем на свете свояченица. Она один раз встретилась со Спилбергом и теперь считает, что ее дерьмо не воняет… Пошли в дом. Моя жена в полном ауте, наш доктор дал ей валиум или что-то в этом роде, а я в норме. Он и меня тоже пытался напоить лекарствами. Но я хочу быть в трезвом уме.
  
  Мы с Майло уселись все на ту же голубую кушетку, а Джером Куик расположился в кресле, исполненном в стиле чиппендейл. Я снова принялся изучать семейные фотографии. Мне хотелось представить, как выглядел Гэвин, будучи живым и здоровым.
  
  Он оказался высоким темноволосым симпатичным парнем с лицом как у отца — продолговатым, с широко поставленными глазами. Но глаза темнее, чем у отца, — серо-зеленые. На некоторых ранних фотографиях он был в очках. Его стиль, похоже, никогда не менялся. Аккуратная одежда, фирменные значки, короткая стрижка — либо консервативный "ежик", либо гладко зачесанные с гелем волосы. Стандартный парень с неуверенной улыбкой, не красавец и не урод. Пройдитесь по любой улице, войдите в магазин, в один из многочисленных кинотеатров или на территорию какого-нибудь колледжа, и вы увидите множество таких, как он. Его сестра — изучающая право в Бостоне — была бесцветной и серьезной на вид.
  
  Куик поймал мой взгляд:
  
  — Это был Гэв. — У него перехватило горло, и он тихо выругался. — Перейдем к делу.
  
  Майло кратко рассказал о фотографии, затем показал ее Куику.
  
  Тот махнул рукой:
  
  — Никогда не видел ее. — Его взгляд уткнулся в ковер. — Моя жена рассказывала вам об аварии?
  
  — Да, сэр.
  
  — А теперь еще это… — Куик, вскочив с кресла, твердым шагом подошел к кофейному столику, остановил взгляд на хрустальной коробочке, потом открыл ее, вытащил сигарету и прикурил от такой же хрустальной зажигалки.
  
  Голубой дымок поплыл к потолку. Куик глубоко затянулся, сел и хрипло рассмеялся.
  
  — Я бросил курить пять лет назад. Шейла полагает, что выставить это для гостей — хороший тон, хотя сейчас мало кто курит. То ли дело в старые добрые времена в Голливуде — там всякое дерьмо только и делало, что дымило… Сестра Шейлы рассказывает ей о голливудском дерьме… — Он посмотрел на сигарету, сбил пепел на ковер и растер его каблуком о ворс. Образовавшееся грязное пятно, казалось, доставило ему удовольствие.
  
  — Гэвин не рассказывал о новой подружке? — спросил я.
  
  — Новой?
  
  — После Кайлы.
  
  — Нет, он ничего не говорил.
  
  — А он рассказал бы вам?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Он делился с вами деталями своей личной жизни?
  
  — Делился? Да, но в меньшей степени, чем до аварии. Он постоянно пребывал в каком-то замешательстве, он получил страшный удар вот сюда. — Куик дотронулся до своего лба.
  
  В том же месте, где пуля вошла в череп его сына. Этого он еще не знал. Пока ему нет нужды знать.
  
  — Замешательство? — повторил я.
  
  — Только временное. Он обнаружил, что не может сосредоточиться на учебе, потому и оставил школу. — Куик затянулся и поморщился, словно ему стало больно. — Он получил удар в предлобную долю. Врачи сказали нам, что именно она контролирует личность. Поэтому естественно… -…Гэвин изменился, — подсказал я.
  
  — Ничего особенного, но, конечно, без изменений не обошлось. Но потом ему стало лучше. Как бы там ни было, я уверен, что авария Гэвина с этим делом никак не связана. — Куик быстро выпустил дым, снова стряхнул пепел. — Нам необходимо выяснить, кто это сделал. Ублюдок оставил какие-нибудь следы?
  
  — У нас нет подозреваемых и очень мало информации. Мы до сих пор даже не смогли идентифицировать девушку, — сказал Майло.
  
  — Ну, я ее не знаю и сомневаюсь, что Шейла знает. У нас одни и те же знакомые.
  
  — Можете ли вы рассказать о Гэвине что-нибудь, что будет нам полезно?
  
  — Гэвин был классным парнем! — сказал Куик так, словно вызывал нас на спор. — У него была голова на плечах. Прекрасный игрок в гольф. Мы оба любили гольф. Я учил его, и он выучился быстро, перепрыгнул меня. Это было до аварии. После нее у Гэвина не стало той координации, но он все равно неплохо играл. Его внимание рассеивалось… Порой ему хотелось проводить один и тот же удар снова и снова… Хотелось отточить его до совершенства.
  
  — Он стал педантичен, — подсказал я.
  
  — Ага. В смысле интересов, ему раньше нравился бизнес, как и мне. — Джерри Куик как-то неуклюже дернулся. — Это тоже изменилось. Он утратил интерес к бизнесу. У него появились другие идеи. Но я считаю, что это было временным явлением.
  
  — Другие идеи насчет карьеры?
  
  — Скорее карьерные фантазии. Экономика оказалась спущенной в сортир, и он захотел стать писателем.
  
  — Какого рода писателем?
  
  — Он шутил по поводу работы на бульварные газетенки, сбора грязи на знаменитостей.
  
  — Так это была всего лишь шутка?
  
  Куик сверкнул на меня глазами:
  
  — Он смеялся, и я смеялся в ответ. Я говорил вам, что он не мог сконцентрироваться. Как, черт возьми, он мог писать для какой-нибудь газеты?! Однажды, когда Эйлин была здесь, Гэвин спросил ее, не знает ли она какой-нибудь знаменитости, которую он мог бы обгадить. Потом Гэвин подмигнул мне, а Эйлин чуть не обделала штанишки. Она завела речь о том, что знаменитости заслуживают, чтобы их оставили в покое. Сама мысль, что можно обидеть каких-нибудь крупных кинодеятелей, испугала ее до колик… Ладно, о чем это я говорил?.. — Глаза Куика остекленели. Он вновь закурил.
  
  — Гэвин стал заниматься журналистскими расследованиями, — подсказал теперь Майло.
  
  — Я уже сказал, это было несерьезно.
  
  — Как Гэвин заполнял время, после того как бросил учиться?
  
  Куик опустил голову:
  
  — Болтался. Я считал, что Гэвин вот-вот вернется к учебе… Это было трудное время для него, и я не настаивал. Я думал, что он, возможно, восстановится в школе весной.
  
  — Какие еще изменения вы в нем заметили? — спросил я.
  
  — Он перестал убирать свою комнату, да что там — просто запустил. Он никогда не отличался особой аккуратностью, но всегда за собой следил. Я терпеть не мог делать ему замечания подобного рода, так как он сильно смущался; никогда не спорил, не вставал на дыбы, просто говорил: "Прости, папа". Он, конечно, чувствовал, что что-то не так, однако не очень расстраивался по этому поводу. Постепенно все у него приходило в норму, и он опять начал бегать. У него были хорошие ноги, для него, бывало, ничего не стоило пробежать пять-шесть миль. Его доктор сказал мне, что все у него будет хорошо.
  
  — Это какой доктор?
  
  — Невропатолог. Как там его звали?.. — Куик затянулся, вынул сигарету и шлепнул себя свободной рукой по щеке. — Какой-то парень-индус. Барри Силвер, наш семейный доктор, направил нас к нему. Парень-индус… работает в больнице Сент-Джон… Сингх. Он ходит в тюрбане. Должно быть, один из тех… Ну, вы знаете. Барри — и наш доктор, и наш друг. Я с ним играю в гольф, потому и внял его совету. Сингх провел несколько тестов и сказал нам, что не увидел никаких отклонений в мозгу Гэва. Он сказал, что для излечения Гэву потребуется время, но не смог определить, сколько именно. Потом он отослал нас к врачу… психологу. Чтобы он помог Гэву восстановиться после травмы.
  
  — К нейропсихологу? — спросил я.
  
  — Она врач. Это все, что я знаю. Ее фамилия Коппел. Она выступает на радио.
  
  — Мэри Лу Коппел?
  
  — Вы с ней знакомы?
  
  — Я слышал о ней.
  
  — Сначала Гэв ходил к одному из ее партнеров, но у них не заладилось, поэтому он перешел к ней.
  
  — А что там было не так с первым партнером?
  
  Куик пожал плечами:
  
  — Вы платите, чтобы ваш ребенок ходил и беседовал с кем-то, все держится в тайне, вам не дозволено знать, что происходит. — Он затянулся сигаретой. — Гэвин говорил мне, что ему не нравится с тем парнем, и теперь Коппел собирается им заняться. За те же деньги. Они оба брали по двести баксов в час.
  
  — Это помогло?
  
  — Кто знает!
  
  — Ну хоть какая-нибудь отдача от усилий доктора Коппел была?
  
  — По-моему, никакой. Но я уже говорил, что был в стороне от процесса… всей этой терапии. Я много езжу. Слишком много. Подумываю над тем, чтобы сократить поездки.
  
  Он докурил сигарету до фильтра, вытащил очередную и тут же ее прикурил. Потом смял окурок большим и безымянным пальцами и швырнул на ковер. Потом что-то пробормотал.
  
  — Сэр? — переспросил Майло.
  
  Улыбка Куика была короткой и неожиданной.
  
  — Я все время путешествую, и это сущий ад. Вы знаете, авиалинии — это настоящее творение дьявола. Часто летаете по делам? Им там все до лампочки. В этот раз, после того как Шейла сообщила мне о Гэвине и я сказал им, почему мне нужно лететь домой, меня обслуживали как короля. Со мной говорили как с больным, за мной ухаживали всю дорогу. Переделали билет на первый класс, не знали, чем еще мне угодить. — Он издал лающий звук, который мог быть смешком. Затянулся, закашлялся, еще несколько раз затянулся. — Вот чего это стоит. Вот чему надо было случиться… Чему надо было случиться, чтобы с вами обращались как с человеком.
  
  Майло спросил Куика о его дочери.
  
  — Я попросил Келли оставаться в Бостоне, — сказал он. — Она учится в юридической школе, и что это ей даст, если она приедет сюда? Если вы отдадите… отдадите нам Гэвина и мы устроим похороны, тогда она может приехать. Когда это будет?
  
  — Трудно сказать, — отозвался Майло.
  
  — Похоже, что это ваш стиль разговора.
  
  Майло улыбнулся:
  
  — Кайла Бартелл.
  
  — Довольно давно не видел ее. Они знакомы с Гэвином со школы, и какое-то время гуляли.
  
  — Гуляли?
  
  — По-детски, — пояснил Куик. — Ее отец какой-то композитор. Эйлин твердит мне, что он важная шишка.
  
  — Вы никогда с ним не встречались?
  
  — А с какой стати мне с ним встречаться?
  
  — Гэвин и Кайла…
  
  — Это были дела Гэва… Если честно, парни, что-то я не пойму, к чему все эти вопросы. То, что случилось, никак не может быть связано с Гэвом. Он отправился на Малхолланд с какой-то девицей, и какой-то извращенец, какой-то сексуальный маньяк, воспользовался случаем, так? Это так? Разве вы не так думаете?
  
  Прежде чем Майло смог ответить, глаза Куика метнулись к лестнице. Эйлин Пэкстон протопала вниз, не удостоив нас даже взглядом, и быстро прошла на кухню.
  
  Оттуда вскоре донеслось журчание воды — видимо, из водопроводного крана. Потом послышался звон посуды.
  
  Спустя несколько секунд на лестнице в розовом халате появилась Шейла Куик. Она, старательно передвигая ноги и при этом слегка покачиваясь, стала спускаться. Остановилась на нижней ступеньке, опираясь на перила, и стала изучать пол, словно никак не могла на что-то решиться. У нее был рассеянный взгляд. За ночь она постарела на много лет.
  
  Женщина увидела нас.
  
  — Привет, — с трудом проговорила Шейла. Она заметила сигарету в руке мужа, и уголки ее губ опустились.
  
  Джером Куик нарочито затянулся сигаретой.
  
  — Нечего стоять на ступеньках. Спускайся… осторожней, ты еще под действием валиума. — Он даже не попытался помочь ей.
  
  Она осталась стоять там, где была.
  
  — Есть что-нибудь… новое, детектив?
  
  Майло покачал головой.
  
  — Простите, что опять беспокоим вас, миссис Куик…
  
  — Нет, нет, нет, вы помогаете мне… нам. Вы были очень… великодушны. Прошлой ночью. Вряд ли это было для вас легко. Вы были великодушны. Это было нелегко для вас и для меня.
  
  — Шейла, возвращайся в постель, — подал голос Джерри Куик.
  
  — Они были очень милы прошлой ночью, Джерри. Это всего лишь вежливость, что я…
  
  — Уверен, что они были молодцами, но…
  
  — Джерри. Я. Хочу. Быть. Вежливой. — Шейла Куик спустилась со ступеньки и присела на стоящий сбоку стул.
  
  — Мэм, — сказал Майло, — мы узнали, что та девушка с Гэвином была не Кайла Бартелл.
  
  — Вы говорили, что она была блондинкой, — пожала плечами Шейла Куик.
  
  — Конечно, это большая редкость в Лос-Анджелесе, — съязвил Джером Куик.
  
  — У меня есть снимок, — сказал Майло. — Это не очень приятная фотография, она сделана посмертно, но если бы вы смогли взглянуть на нее… Если бы мы смогли установить личность девушки, то это ускорило бы процесс. — Он показал ей фотографию.
  
  — Она выглядит такой… мертвой. Бедняжка. — Покачав головой, она взяла у Майло снимок и поднесла его к глазам. У нее тряслись пальцы, поэтому углы снимка дрожали. — Вы показываете такой же снимок Гэвина другим людям?
  
  — Шейла! — скривился Куик.
  
  — Нет, мэм, — сказал Майло. — Мы знаем, кто такой Гэвин.
  
  Она вновь взглянула на фотографию.
  
  — Гэвин ни словом не обмолвился, что у него новая подружка.
  
  — Гэвину было уже двадцать лет, — сказал Джером Куик. — Он не был обязан отчитываться о своих связях.
  
  Шейла Куик продолжала смотреть на снимок. Наконец она вернула его.
  
  — Еще одного… — сказала она.
  
  — Мэм?
  
  — Еще одного чьего-то ребенка не стало.
  Глава 5
  
  Майло получил письменное разрешение от семьи Куик побеседовать с доктором Гэвина, и мы ушли. Было почти пять часов дня, молочно-белое небо казалось отвратительным. Мы оба ощущали подавленность и голод и поехали в кафе на Литл-Санта-Моника, где заказали сандвичи и кофе. Мой представлял собой горячий ростбиф с горчицей на ржаной булке. Майло выбрал расползающегося многослойного монстра с копченой грудинкой, сдобренными майонезом сырыми овощами, пеперон-чини и еще чем-то, что я на взгляд определить не смог. Все это было вложено во французскую булку. Когда Майло попытался откусить от сандвича, тот развалился. Похоже, детективу это доставило своеобразное удовольствие.
  
  — Образцовая семья, — прожевав, молвил он.
  
  — Они не подошли бы для рекламы семейной жизни, но для нас это ничего не значит.
  
  — Незнакомец с извращенными мозгами убивает их сына, и родители сразу же дистанцируются от данного дела.
  
  — Но я не вижу здесь вины семьи. А родители Гэвина не знают девушку, возможно, потому, что она из тех девиц, которых не приводят домой к маме. Отсюда вывод: главной целью преступления была именно она.
  
  — Девица с опасными друзьями, — кивнул Майло.
  
  — Убийца проткнул ее и забрал сумочку. Либо он хотел просто поживиться содержимым сумочки, либо сделал это для того, чтобы девицу не смогли быстро опознать.
  
  — Ты сказал: она была главной целью. Для чего — для секса, убийства или для того и другого?
  
  — Не знаю. Сексуального насилия не было, но мне кажется, что штырь, которым ее проткнули, все же придает делу некую сексуальную окраску. Гэвина убрали первым, одним выстрелом, это согласуется с моей версией: убийца просто устранил его по пути к истинной цели.
  
  — Если Гэвина застрелили первым. Точно установить это мы не можем.
  
  — По логике все произошло именно так, — возразил я. — Девушка была жива, когда убийца проткнул ее. Едва ли Гэвин стал бы спокойно сидеть рядом, если бы такое случилось на его глазах. Для чего убийце рисковать, вступая в единоборство с молодым здоровым мужчиной? Он устранил Гэвина, затем переключился на девушку. Собственная беспомощность и страх перед убийцей заставили ее подчиниться. Быть может, он пообещал не причинять ей вреда, если она не станет сопротивляться. Есть следы борьбы?
  
  Майло покачал головой.
  
  — Она видела, как был убит Гэвин, и сидела охваченная ужасом, — продолжил я. — Убийца проткнул ее, потом тоже застрелил. По-моему, это свидетельствует о сильном гневе. Прикончив обоих, он, возможно, решил полюбоваться делом своих рук и немного позабавиться. Либо Гэвин и девушка уже приступили к постановке сексуально ориентированной сценки, либо сам убийца аранжировал ее. Или это было преступление на сексуальной почве, или он хотел, чтобы все сочли его таковым.
  
  Майло отложил свой сандвич.
  
  — Ты предлагаешь слишком много вариантов.
  
  — А для чего же еще существуют друзья? Тебе, кстати, ранее попадались убийства, когда жертву насаживали на штырь?
  
  — Нет. — Майло взял сандвич, и здоровенный кусок исчез в его пасти. — Как думаешь, презерватив принадлежал Гэвину или его принес убийца?
  
  — Он был у парня в кармане, поэтому, вероятно, принадлежал ему.
  
  — Значит, если цель убийства — девушка, то ковыряться в душе Гэвина — напрасная трата времени? Так ты считаешь? Я подумал, что врач Гэвина может оказать нам кое-какую помощь. И ты вроде бы ее знаешь.
  
  — Я просто знаю, кто она такая.
  
  — По радиовыступлениям?
  
  Я спрятал губы за кофейной чашкой.
  
  — Ты делаешь такое странное лицо, когда говоришь о ней, — покачал он головой.
  
  — Она не из тех, к кому я посоветовал бы обращаться за помощью.
  
  — Почему?
  
  — Я не могу вдаваться в детали.
  
  — Выкладывай в общих чертах.
  
  ***
  
  Пять лет назад один не в пример другим чуткий судья попросил меня освидетельствовать семилетнюю девочку, угодившую в эпицентр отвратительного бракоразводного процесса. Оба родителя оказались профессиональными консультантами по вопросам брака. Это должно было бы послужить мне достаточным предостережением.
  
  Мать — молодая, с измученным лицом, крайне запуганная женщина, выросшая в семье сильно пьющих родителей, которые с ней жестоко обращались. На момент нашего знакомства она и переключилась с брачных пар на работу с закоренелыми наркоманами в финансировавшейся округом клинике в Беллфлауэре. Экс-супруг, старше ее на двадцать лет, был надутым и не вполне уравновешенным сексопатологом, своего рода гуру со степенью доктора психологии, полученной в одном из университетов престижной Лиги плюща, и к тому же преподавал в институте йоги в Санта-Барбаре.
  
  Эти двое не разговаривали более года, однако каждый настаивал на совместном попечении дочери. Организационно все было просто: три дня в одном доме, четыре — в другом. Ни один из родителей не усматривал проблемы в постоянном перемещении семилетней девочки за девяносто миль между глинобитным домом отца и унылой меблированной квартиркой матери в Глендейле. Естественно, в основе конфликта лежал календарь — кто получает четыре, а кто три дня, и как быть с праздниками. После двух месяцев горячих споров вопрос перешел в плоскость режима питания: мать ратовала за обычную диету, отец настаивал на строгом вегетарианстве.
  
  На самом же деле проблема заключалась во взаимной ненависти и двухстах тысячах долларов, находившихся на общем инвестиционном счете. Кроме того, мать раздражали четыре "сексуально распущенные" подружки отца.
  
  При оценке условий опеки я взял за правило беседовать с психологами, и у каждой из этих воюющих сторон было по таковому. Отца пользовал восьмидесятилетний индийский свами, который говорил по-английски с сильным акцентом и лечился от гипертонии. Я съездил в Санта-Барбару, провел два приятных часа в обществе дородного бородатого детины, надышался благовониями и ничего не узнал по существу дела. Отец не навещал своего аватару в течение шести месяцев.
  
  — С вами все в порядке? — спросил я свами.
  
  Он вышел из позы лотоса, сотворил что-то невообразимое со своим телом, потом подмигнул и улыбнулся:
  
  — Что будет, то и будет.
  
  — Есть похожая песня.
  
  — Дорис Дэй, — сказал он. — Прекрасная певица.
  
  Психотерапевтом матери была Мэри Лу Коппел, и она отказалась беседовать со мной.
  
  Сначала Коппел полностью избегала меня, не отвечая на звонки. После моей пятой попытки дозвониться она перезвонила сама и все объяснила:
  
  — Я уверена, что вы хорошо понимаете меня, доктор Делавэр, и знакомы с таким понятием, как "конфиденциальность".
  
  — Но доктор Уэтмор дала согласие на беседу с вами.
  
  — Боюсь, она не может дать то, что ей не принадлежит.
  
  — А кто может?
  
  В трубке послышался треск.
  
  — Я не имею в виду юридический аспект дела. — Она немного помолчала. — Тереза Уэтмор крайне уязвима. Тед крайне агрессивен. Я уверена, вы все это знаете.
  
  — Тед агрессивен физически?
  
  — Эмоционально. И от него можно ожидать чего угодно. Мы с Терезой в конце концов добьемся положительных результатов, но это потребует времени. Я не могу рисковать, выпуская демонов на свободу.
  
  — Меня заботит ребенок.
  
  — У вас свои приоритеты, у меня свои.
  
  — Доктор Коппел, я буду признателен вам за любой совет, который помог бы мне выработать рекомендации для суда.
  
  Молчание на линии. Потрескивание статических разрядов.
  
  — Доктор Коппел?
  
  — Единственный совет, который я могу вам дать, доктор, — наконец сказала она, — бегите от Теда Уэтмора как от чумы.
  
  — У вас с ним проблемы?
  
  — Я никогда не встречалась с ним, доктор. И намерена продолжать в том же духе. — Она разъединилась.
  
  Тогда я написал ей письмо, которое вернулось непрочитанным. Дело об опеке тянулось до тех пор, пока у Уэтморов не кончились деньги и их адвокаты не бросили это занятие. Судья последовал моим рекомендациям: прежде чем решать вопрос о совместной опеке, обоим родителям требовалось пройти специальное обучение по воспитанию детей. В любом случае еженедельные двухсотмильные переезды туда и обратно были не в интересах ребенка. Когда судья спросил, не хотел бы я выступить в роли педагога для этих родителей, я ответил, что готов представить список кандидатур на данную вакансию, и сразу стал вспоминать тех своих коллег, кто в последнее время мне более всех досаждал.
  
  Через три месяца и Тереза, и Теддеус Уэтмор подали в коллегию психологов штата жалобы на мое неэтичное поведение. Потребовалось немало времени, чтобы отмыться, но в конечном итоге обвинения с меня были сняты как необоснованные. Вскоре после этого доктор Мэри Лу Коппел, казалось, оккупировала все мыслимые радиопередачи.
  
  Специалист по семейным отношениям.
  
  Майло прикончил свой сандвич.
  
  — Похоже, милейшая особа. Что в ней интересует СМИ?
  
  — Что Коппел захочет, то журналистов и интересует.
  
  Она действительно специалист или самозванка?
  
  — Постановщикам на это наплевать. Если ты говоришь, что ты специалист, то так тому и быть. Полагаю, Коппел наняла журналиста и купила себе какое-нибудь маленькое шоу, которое подпитывало ее практику. А вот теперь раскрутилась вовсю.
  
  Майло покачал головой.
  
  — Такой молодой, и уже настолько циничен. — Он собрал соус с тарелки куском булки от сандвича и проглотил это месиво.
  
  — Тут встает вопрос: является ли Коппел квалифицированным нейропсихологом? А ведь именно такой специалист был нужен Гэвину, по крайней мере сразу после аварии. Тот, кто мог бы понять, что на самом деле происходит с мозгом этого парня, и дать соответствующие медицинские рекомендации.
  
  — Невропатолог Гэвина сказал, что не обнаружил у него отклонений.
  
  — Вот именно. Тут нужен нейропсихолог. Если бы мне пришлось держать пари, то я сказал бы, что Коппел ничего не смыслит в нейропсихологии. Это узкая область, которая требует специальной подготовки. Большинство людей, занимающихся нейропсихологией, не становятся автоматически психотерапевтами и наоборот.
  
  — Клэр Арджент разбиралась в этом, правильно?
  
  Доктор Клэр Арджент стала одной из многочисленных жертв урода, за которым мы охотились пару лет назад. Тихая женщина, окутанная секретами, была обнаружена расчлененной в багажнике собственной машины.
  
  — Разбиралась, — отозвался я.
  
  Глубоко вздохнув, он закрыл глаза и помассировал веки.
  
  — Говоришь, Коппел могла неправильно обращаться с Гэвином?
  
  — О, я ошибаюсь, и с ним поработали самым тщательным образом!
  
  — Я вот думаю, что все же неплохо было бы поговорить с Коппел. Гэвин мог упомянуть в беседе с ней о своем знакомстве с каким-нибудь плохим парнем. Даже если Гэвин окажется не основной жертвой, быть может, он рассказал о блондинке своему психотерапевту.
  
  — Постарайся дышать полной грудью, когда будешь пытаться до нее добраться. Учитывая, что Коппел на виду, я не могу даже представить, что она пожелает быть каким-то образом связанной с убийством своего пациента.
  
  — У меня есть письменное согласие родителей Гэвина.
  
  — Это не обязывает ее говорить. Она может быть очень избирательной в беседе с тобой. Если вообще скажет хоть что-нибудь.
  
  — Тебе она по-настоящему не нравится.
  
  — Она мешала моей работе, когда ничто не вынуждало ее это делать. Речь шла о благополучии ребенка, а Коппел это не волновало.
  
  Он улыбнулся.
  
  — А я-то думал, что могу попросить тебя поговорить с ней. Это позволило бы мне заняться другими делами — например, продолжить работу с нашим разыскным отделом, расширить поиск на весь штат, просмотреть отчеты о вскрытии тел, результаты баллистической экспертизы, проверить одежду девушки. Однако ничего не получается. Взялся — так сам и тяни.
  
  Он бросил деньги на стол, и мы вышли из кафе.
  
  — Хорошо, я побеседую с ней, — сказал я.
  
  Майло остановился на боковой дорожке. Женщины Беверли-Хиллз плавно скользили вокруг нас, распространяя аромат духов.
  
  — Ты уж побеседуешь, — мрачно произнес он.
  
  — А почему нет? На этот раз никаких телефонных звонков. Лицом к лицу, это будет интересно.
  Глава 6
  
  Мой дом, рассчитанный на двоих, расположен среди сосен и нависает над тропой, которая змеится через Беверли-Глен. Высокие белые стены, лакированные деревянные полы, застекленная в некоторых интересных местах крыша и не слишком большое количество мебели позволяют ему казаться больше, чем он есть на самом деле. В рекламе риелтора его обозвали бы "просторным и лри этом идеально подходящим для интима". Когда я приезжаю домой один, он иногда кажется мне заполненным эхом и кучей ненужных пространств.
  
  В этот вечер он казался холодным. Я прошел мимо корреспонденции, лежавшей на обеденном столе, и направился в кабинет. Включив компьютер, я нашел имя Мэри Лу Коппел на сайте Американской ассоциации психологов, пробежался по материалам о ней при помощи нескольких интернетовских поисковых систем.
  
  Коппел получила степень доктора в том же университете. Она была на год старше меня, однако поступила в высшую школу незадолго до того, как я ее окончил. Ее диссертация на тему психического состояния молодых матерей была защищена пять лет спустя. Она стажировалась в одной из университетских больниц и получила должность врача в психиатрической клинике в Сан-Бернардино.
  
  С лицензией у нее было все в полном порядке, и по коллегии штата за ней не числилось никаких проступков, влекущих дисциплинарные взыскания. Я оказался прав в том, что у нее не было никакой подготовки и сертификации по нейропсихологии.
  
  Ее имя цитировалось в Интернете четыреста тридцать два раза в связи с успешными выступлениями — все выборки относились к интервью, которые она давала в ходе разных радиошоу. При ближайшем рассмотрении обнаружилось много повторений. Все свелось к трем дюжинам ссылок.
  
  Мэри Лу Коппел с большой уверенностью говорила о преградах в отношениях между мужчиной и женщиной, половой идентичности, режиме питания, методиках снижения веса, разрешении корпоративных проблем, кризисе среднего возраста, усыновлении, неспособности к учебе, аутизме, проблемах пубертатного периода, юношеском бунтарстве, предменструальном и климактерическом синдромах, болезненных страхах, хронической депрессии, посттравматических стрессах, дискриминации по возрасту, по половому и расовому признакам.
  
  Темой, к которой Коппел питала неизменный интерес, была тюремная реформа. В прошлом году опадала шесть интервью на радио, в которых осуждала смещение акцентов от реабилитации к наказанию. В двух случаях вместе с ней выступал некий Элбин Ларсен, заявленный как психолог и правозащитник.
  
  На снимках, которые я нашел, была запечатлена симпатичная женщина с короткими густыми волосами цвета карамели. Круглые, как у бурундука, щеки определяли овал ее лица, резко обрывающийся острым, немного скошенным подбородком. У нее была великолепная, но уже немного дряблая шея. Жесткие темные глаза. Широкий решительный рот. Прекрасные зубы, однако улыбка казалась искусственной. На всех фотографиях Коппел была в красном.
  
  Теперь я знал, с кем мне придется иметь дело.
  
  Я отправился к ней в офис на следующий день в одиннадцать сорок пять, полагая, что скорее всего поймаю ее во время перерыва на ленч. Ее офис находился в Беверли-Хиллз, но не на Бедфорд-драйв или какой-нибудь другой фешенебельной улице, где подвизались дорогие психотерапевты.
  
  Доктор Мэри Лу Коппел вершила свой бизнес в двухэтажном здании на перекрестке бульвара Олимпик и Палм-драйв, которые вытянулись у южной границы кичащегося своим богатством города. В соседнем квартале располагались франчайзинговая компания по продаже автолаков и частная школа, занимавшая строение, которое раньше было жилым дуплексом — одноквартирным домом на двух этажах. За ними угнездились торговец цветами и фармакологическая компания, предлагавшая старикам скидки на лекарства. Движение на Олимпик было нескончаемым и оглушительным, как на хайвее.
  
  Фасад здания, где обретала Коппел, был слепым и облицованным кирпичом цвета мокрого песка. Никаких опознавательных знаков, кроме черной пластиковой таблички с номером дома, которая была слишком маленькой, чтобы прочесть ее с другой стороны улицы. Передняя дверь оказалась заперта, надпись на ней призывала заходить со двора. За домом находилась парковочная площадка на шесть мест, выходящая в переулок. Три места, помеченные табличками "Зарезервировано", были заняты маленькими черными седанами "мерседес", такими же, как авто Джерри Куика.
  
  Я немного проехал по Палм и припарковался.
  
  Цокольный этаж составлял длинный, тускло освещенный, с красной дорожкой коридор, который проходил вдоль восточной стороны здания и, подобно фойе кинотеатра, хранил запах воздушной кукурузы. Единственный обитатель — некое учреждение под названием "Черитэбл плэннинг". Стрелка, нарисованная на стене, указала мне на лестницу, и, когда я на нее вступил, буквы, исполненные под бронзу, уточнили, что ожидало меня на втором этаже.
  
  "ПАСИФИКА-ВЕСТ". УСЛУГИ ПСИХОЛОГА
  
  Наверху свинцово-серое покрытие, сине-серые стены, хорошее освещение. В отличие от первого этажа никаких длинных коридоров. Проход через десять футов закрывала перпендикулярно встроенная стена. Единственная дверь была снабжена надписью "Приемная". За ней находилась большая комната, уставленная стульями, обитыми синим твидом, и кофейными столиками с выложенными на них журналами. Не было никаких окошек, только дверь с тремя табличками.
  
  ФРАНКО Р. ГУЛЛ, ДОКТОР ПСИХОЛОГИИ
  
  МЭРИ ЛУ КОППЕЛ, ДОКТОР ПСИХОЛОГИИ
  
  ЭЛБИН ЛАРСЕН, ДОКТОР ПСИХОЛОГИИ
  
  Ларсен — это, похоже, тот активист в области прав человека, с которым Коппел давала совместные интервью по проблемам тюремной реформы. Тот, что занимается двумя делами за одни и те же деньги.
  
  У каждой таблички находились кнопка вызова и крошечная, затянутая сеткой лампочка. Помещенная рядом надпись предлагала посетителям оповестить о своем приходе нажатием кнопки. Белый свет означал, что доктор свободен, красный возвещал: "Занято".
  
  Лампочки у Гулла и Ларсена были красными, у Коппел — нет. Я дал знать о себе.
  
  Через несколько секунд ничем не примечательная дверь открылась, и в ней возникла Мэри Лу Коппел в красной кашемировой кофточке с короткими рукавами, выпущенной на белые льняные брюки, и в красных же туфлях. В жизни ее глаза оказались почти черными. Ясные, яркие и пытливые, они осматривали меня с ног до головы. Оттенок ее волос был светлее, чем на фотографиях, на лице виднелись немногочисленные морщинки, покрытые веснушками руки казались мягкими и несколько полноватыми. На указательном пальце правой руки коктейльное кольцо с желтым бриллиантом, большим камнем, окаймленным крошечными сапфирами. Обручального кольца не было.
  
  — Да? — сказала она. Ровный мягкий низкий голос. Голос для радио.
  
  Я представился и вручил ей свою визитку, из которой следовало, что я время от времени консультирую полицию.
  
  — Делавэр. — Она возвратила карточку и посмотрела мне в глаза. — Необычное имя… Мы знакомы?
  
  — Мы общались несколько лет назад, но только по телефону.
  
  — Боюсь, что не понимаю вас.
  
  — Дело о разводе Уэтморов. Мне было поручено судом подготовить рекомендации по опекунству. Вы были психотерапевтом Терезы Уэтмор.
  
  Она прищурилась. Улыбнулась.
  
  — Если не ошибаюсь, я не особенно шла на сотрудничество с вами, так?
  
  Я пожал плечами.
  
  — Сожалею, что не могла рассказать вам тогда, доктор Делавэр… да и сейчас я не должна… Дело в том, что Терри Уэтмор связала мне руки. Вы ей совсем не понравились. Она не доверяла вам и запретила мне что-либо вам сообщать. — Она положила руку мне на плечо. — Издержки нашей профессии. — Ее рука, помедлив, скользнула по рукаву моего пиджака и упала. — Итак, что привело вас сюда сегодня? В чем еще я смогу не пойти на сотрудничество с вами?
  
  — Гэвин Куик.
  
  — Что с Гэвином?
  
  — Два дня назад его убили.
  
  — Уби… О Боже!.. Входите.
  
  Она провела меня коротким коридором мимо копировальной машины и установки для охлаждения воды к одной из трех дверей в задней части помещения. Ее кабинет был отделан кленовыми панелями серебристого цвета, пол покрыт темно-синим шерстяным ковром с длинным ворсом и меблирован рабочим столом со стеклянной столешницей на подставке из черного гранита, плексигласовым стулом, небесно-голубыми кожаными диванами и креслами, расставленными явно не без участия дизайнера. Потолок был обит пробкой — звукоизоляция. Ничто не висело на густо украшенных резьбой деревянных стенах. Дипломы Коппел и вставленная в рамку лицензия психотерапевта были выставлены на стеклянной этажерке вместе с хрустальными гнетами для бумаг и чем-то еще, что выглядело как индейская керамика. Занавеси цвета морской волны почти полностью скрывали окна. Их расположение указывало на то, что они выходят на парковку и переулок. Комната выглядела богатой и в то же время уютной. "Просторная и при этом идеально подходящая для интима…"
  
  Мэри Лу Коппел села за свой рабочий стол. Я выбрал ближайшее мягкое кресло — очень мягкое: я провалился в него и был вынужден смотреть на Коппел снизу вверх.
  
  — Это ужасно, — сказала она. — Я только на прошлой неделе виделась с Гэвином. Просто не могу в такое поверить. Как это случилось?
  
  Я изложил ей голые факты, закончив неопознанной белокурой девушкой.
  
  — Бедняжка, — покачала она головой. — Гэвин так много пережил. — Она положила руки на поверхность стола. У нее были крошечные запястья, пальцы короткие, но тонкие, ногти покрыты прозрачным лаком. У ее правой руки стояла лиможская коробочка с визитными карточками, лежали очки для чтения и серебряный мобильник. — У полиции есть хоть какие-нибудь идеи о том, кто именно совершил убийство?
  
  — Нет. Потому я и приехал.
  
  — Я не понимаю, что именно вы для них делаете.
  
  — Порой я сам задаю себе этот вопрос. На сей раз они попросили меня установить контакт с вами, так как мы одного поля ягоды.
  
  — Одного поля ягоды, — повторила она. — Они полагают, что я могу помочь раскрыть убийство?
  
  — Мы беседуем со всеми, кто знал Гэвина.
  
  — Я была его психотерапевтом, но не понимаю, какое это имеет отношение к делу. Вы же не считаете, что произошедшее как-то связано с лечением Гэвина?
  
  — Пока это открытый вопрос, доктор Коппел.
  
  — Просто Мэри Лу. Хорошо, я, конечно, могу понять эту логику… в общем смысле. — Она пальцами взбила волосы. — Прежде чем мы продолжим разговор, видимо, мне следовало бы увидеть какой-нибудь письменный документ, дающий мне право говорить. Я понимаю, что со смертью Гэвина не обязательно сохранять конфиденциальность, и мне не хочется, чтобы считали, будто я как-то торможу дело. Однако… вы же понимаете, не правда ли?
  
  — Несомненно. — Я передал ей письмо, подписанное Куиками.
  
  Она просмотрела его.
  
  — Осторожность не помешает. Ладно, что вы хотите узнать?
  
  — Родители Гэвина намекали, что после аварии имела место некоторая трансформация его личности: утратился интсрес к соблюдению личной гигиены, появилось что-то вроде навязчивости в поведении.
  
  — Вы знакомы с возможными последствиями закрытых травм головы, доктор Делавэр?
  
  — Я не нейропсихолог, но применительно к Гэвину, похоже, можно говорить о посттравматическом синдроме и определенной трансформации личности.
  
  — При закрытых травмах головы может случиться все, что угодно… Можно я буду называть вас Алекс?
  
  — Конечно.
  
  Она показала мне великолепные зубы. Опять стала серьезной.
  
  — Произошло ударное воздействие на лобные доли, Алекс. Вы ведь в курсе, какую роль лобные доли играют в настройке эмоциональной реактивности?
  
  — После аварии прошло десять месяцев, а Гэвин, насколько я понимаю, так и не восстановился полностью?
  
  — Да… меня это тревожило. Но человеческий мозг — особенно молодой человеческий мозг — может быть удивительно пластичным. Я надеялась…
  
  — На полное восстановление?
  
  Она пожала плечами.
  
  — Пластичность мозга, — сказал я. — Вы входите в область нейропсихологии.
  
  Коппел полсекунды молча смотрела на меня.
  
  — Гэвином уже занимался нейропсихолог. Мы с ним сходились во мнении, что, подвергая юношу дальнейшим тестам, больше ничего не добиться. Пациент нуждался в эмоциональной поддержке, и моя миссия заключалась в том, чтобы эту поддержку ему предоставить.
  
  Я вытащил свой блокнот.
  
  — Проводил тесты доктор Сингх?
  
  — Да. Он очень хороший человек.
  
  — Он направил к вам Гэвина?
  
  Коппел кивнула.
  
  — Когда?
  
  — Гэвин находился на лечении примерно три месяца.
  
  — То есть парень попал к вам через семь месяцев после аварии.
  
  — Потребовалось какое-то время, чтобы все устроить.
  
  Я сделал вид, что читаю блокнот.
  
  — Его направили в вашу организацию, но не лично к вам?
  
  — Простите?
  
  — Мне сказали, что с Гэвином начинал работать один из ваших партнеров, но потом он перешел к вам.
  
  Она скрестила ноги. Черная каменная тумба стола почти полностью скрыла это движение, но мне стал виден красный носок одной туфли.
  
  — Вы мне напомнили: все именно так и произошло. Сингх направил Гэвина к нам, а Франко, доктор Гулл, оказался в тот момент свободен. Франко принял Гэвина пару раз, потом им занялась я.
  
  — Какие-нибудь проблемы между Гэвином и доктором Гуллом?
  
  — Я бы не стала называть это проблемами. В то время, сразу после аварии, Гэвин был крайне раздражителен. Добавлю, это в порядке вещей. Вы же знаете, как могут складываться отношения между психотерапевтом и пациентом. Иногда вы находите контакт, иногда нет. Да и пациентов у Франко было уже полным-полно. — Ее черные глаза отыскали мои. — Это как у вас с Терезой Уэтмор. Я уверена, что большинство ваших пациентов обожают вас и полностью вам доверяют. Но есть и такие… Вы в полиции полный рабочий день или еще и принимаете пациентов?
  
  — Я провожу краткосрочные частные консультации.
  
  — Не занимаетесь лечением?
  
  — Обычно нет.
  
  — Частная практика может быть очень трудной. В медицинских организациях много формализма и часто не хватает денег. Полагаю, что работа на полицию приносит хороший и стабильный доход?
  
  — Я не работаю в полиции, просто иногда консультирую.
  
  — А-а… — Коппел улыбнулась. — Так вот, как бы там ни было, Гэвин стал моим пациентом, и у меня сложилось впечатление, что у нас намечался прогресс. — Она вернула ноги в прежнее положение и подвинулась на стуле вперед. — Алекс, я даже вообразить не могу, что рассказать вам полезного для полицейского расследования.
  
  — Гэвин был действительно навязчив?
  
  — Я бы не стала это так называть. Ничего даже близко похожего на развитую абсессию. Гэвин мог быть несколько настойчивым, но не более того.
  
  — А он не забивал себе голову какой-нибудь идеей и не носился с ней?
  
  Она улыбнулась.
  
  — У вас это звучит большей патологией, чем было на самом деле. Он мог быть немного… увлеченным.
  
  — Его родители говорили, что он сменил свои карьерные устремления. С бизнеса переключился на журналистику. Что вы на это скажете?
  
  Показалось, что мое сообщение удивило ее, и мне стало интересно, насколько хорошо Коппел узнала своего пациента.
  
  — Люди нередко меняют свою точку зрения, особенно молодые люди. Иногда трагические события заставляют их сосредоточиться на том, чем они на самом деле хотят заниматься.
  
  — Это и произошло с Гэвином?
  
  Неопределенный кивок.
  
  — Он собирался вернуться в колледж?
  
  — Для этого Гэвин не имел достаточной мотивации, Алекс. Одной из моих целей являлось помочь ему восстановить ощущение смысла жизни. Но это должно было происходить постепенно.
  
  — Значит, он замедлялся сознательно?
  
  — Да, но это было практически незаметно. Мне любопытно, Алекс, почему вы так подробно интересуетесь личностью Гэвина?
  
  — Меня занимает его абсессия, потому что полиция интересуется, не могла ли она стать причиной убийства Гэвина.
  
  — Каким образом?
  
  — Допустим, он разгневал не того человека.
  
  — Не того человека?
  
  — Любого, кто склонен к насилию.
  
  Она дотронулась пальцем до губы.
  
  — Я бы этому удивилась: Гэвин, и вдруг связывается с такими людьми. Он был хорошим мальчиком, нормальным мальчиком. Он никогда не упоминал при мне ни о чем подобном.
  
  — Гэвин был общителен?
  
  Черные глаза поднялись к потолку.
  
  — Как бы это сказать… Как многие молодые мужчины, Гэвин не особенно открывался для анализа.
  
  — Но о чем-нибудь он вам рассказывал?
  
  — Я работала над тем, чтобы заставить его не скрывать своих ощущений: злости — за то, что он чувствовал себя не таким, как прежде; вины — за то, что выжил во время аварии. Двое его друзей погибли, вы знаете.
  
  Я кивнул.
  
  — Гэвин понимал: что-то он утратил, но не мог это выразить словами. Дело тут не в нарушении речи и не в характерном для вступивших в зрелый возраст мужчин недостатке вербальных способностей. Но что бы это ни было, я знала: он борется с переменами в себе. И вот однажды Гэвин выразил свое состояние весьма красноречиво. Это произошло всего несколько недель назад. Он пришел на сеанс подавленным. Я ждала, когда он выйдет из этого состояния, но Гэвин, вдруг ударив по подлокотнику дивана, закричал: "Ни хрена не получается, доктор Коппел! Все считают, что со мной все в порядке, каждый не перестает говорить мне, что со мной все в порядке, но я-то знаю, что со мной не все в порядке". Тут Гэвин замолчал, его грудь судорожно вздымалась, лицо пылало, и когда он опять заговорил, то настолько тихо, что я его едва расслышала. А сказал он вот что: "Это как один из фильмов про андроидов. Я — это больше не я, я все еще в своей оболочке, но кто-то там напортачил с проводами". Затем он добавил: "Я очень скучаю по себе". И, в конце концов, он расплакался. Я думала, что это прорыв, но на следующей неделе Гэвин отменил назначенный сеанс, затем — еще один. С тех пор я видела его только раз, и во время этого последнего сеанса все было так, словно ничего не произошло. Он хотел говорить лишь о машинах и спорте. Как будто мы начинали с самого начала. Но с молодыми людьми так бывает часто.
  
  — Говорил ли он о круге своего общения? — спросил я.
  
  — В смысле о свиданиях с девушками?
  
  — Да.
  
  — Он упоминал об одной подружке, с которой познакомился еще в школе. Но с этим романом было покончено.
  
  — Из-за аварии?
  
  — Я бы согласилась с вашим предположением. Точнее сказать не могу: мне нужно было обходить личные темы.
  
  — Гэвин не любил распространяться на эти темы?
  
  — Совершенно точно.
  
  — Он упоминал других девушек?
  
  Она отрицательно покачала головой.
  
  — Вы не взглянете на фотографию девушки, которую убили вместе с Гэвином? Снимок сделан в морге.
  
  Ее передернуло.
  
  — Не вижу смысла.
  
  — Ну как угодно.
  
  — Нет, все же покажите мне снимок, — неожиданно сказала она. — Я хочу составить целостную картину этого трагического происшествия.
  
  Я положил посмертную фотографию на стол. Коппел не попыталась прикоснуться к ней, просто смотрела. Ее лицо утратило присущее ему решительное выражение. На виске запульсировала жилка. Быстро-быстро.
  
  — Вы знали ее?
  
  — Никогда в жизни не видела. Просто я представляю, каково им обоим было.
  Глава 7
  
  Мэри Лу Коппел вывела меня из своей приемной и смотрела, как я спускаюсь по лестнице. Когда я оглянулся, она улыбнулась и помахала рукой.
  
  Вернувшись домой, я проверил на автоответчике послания. Три неприятных звонка и сообщение от Эллисон, которая давала мне знать, что у нее образовалось свободное время, а поскольку мы очень давно не были в кино, то не сходить ли нам туда сегодня вечером? Я отзвонил ей, спросил, как насчет того, чтобы сначала пообедать, и сказал, что подъеду к семи.
  
  Потом я включил компьютер, вышел на сайт "Медлайн" и просмотрел статьи о закрытых травмах лобных долей. При серьезных мозговых травмах кровотечения и повреждения обнаруживаются в рентгеновских лучах или при компьютерной томографии. Небольшие повреждения могут быть недоступны для диагностической аппаратуры; результатом такого рода травм бывает микроскопическое расщепление нервных волокон. Такие случаи не поддаются нейрологическим тестам и лучше всего диагностируются при помощи нейропсихологической оценки. Инструменты вроде теста Рея-Остеррица помогают выявить проблемы с вниманием, мышлением и обработкой информации.
  
  Пациенты с травмами лобных долей иногда страдают эмоциональной несдержанностью и могут быть импульсивными и навязчивыми.
  
  Я распечатал несколько статей, переоделся в шорты, тенниску и спортивные туфли и мучительно долго бегал, чтобы не думать о короткой невеселой жизни Гэвина Куика. Однако мысли о ней все равно лезли в голову, и я постарался сфокусироваться на обдумывании собственной жизни.
  
  Приняв душ и одевшись, я попытался достать Майло в управлении. К тому времени, когда я дозвонился на телефон в его машине, у меня в голове сложилась целостная картина беседы с Мэри Лу Коппел.
  
  Она не отказалась сотрудничать, но в действительности рассказала немного. Возможно, Коппел действительно больше ничего не знала. Гэвин посещал сеансы терапии три месяца, и скорее всего нерегулярно. Если присовокупить сюда то, что он не желал общаться с психотерапевтом, а сама Коппел не стремилась углубляться в проблемы парня, можно сделать вывод, что лечения-то почти никакого не было.
  
  Работа Мэри Лу Коппел в сухом остатке сводилась к тому, что на профессиональном языке называют поддерживающей терапией. Это вовсе не обязательно какая-нибудь халтура: порой все, что нужно пациенту, — поддакнуть и подставить ему плечо, на котором он мог бы поплакать. Но иногда такая "поддержка" всего лишь предлог, чтобы ничего не делать.
  
  — Ты имеешь в виду, что она занималась этим кое-как? — спросил Майло.
  
  — Возможно, она старалась изо всех сил. Коппел сидела в том офисе с Гэвином, а я нет.
  
  — Ну ты прямо рыцарь! Но тебе она по-прежнему не нравится?
  
  — Я ничего не имею против нее.
  
  — Видимо, я что-то неправильно понял. Ты врубился, почему она в первый раз была непробиваема как каменная стена?
  
  — Коппел сразу же заговорила об этом. Сказала, что ее пациентка невзлюбила меня и запретила Коппел что-либо рассказывать. Отмечу, что та дама и в самом деле подала на меня жалобу за якобы неэтичное поведение.
  
  — Ого!
  
  — Обвинение было снято.
  
  — Надо думать, — буркнул Майло. — Это была какая-нибудь стерва?
  
  — Что-то вроде этого. Есть новости по блондинке?
  
  — Не-а. И с уликами тоже глухо. Отпечатки Гэвина нашли на руле, но ни одного на ручках дверей — ни его, ни девушки, ни кого-либо еще. Кто-то аккуратно поработал тряпкой. На подъездной дорожке куча следов от шин. К сожалению, они все перемешаны, слишком много наложений, так что технари не смогли составить картинку. Чего еще ожидать, когда риелторы постоянно мотаются туда-сюда. Никто из соседей ничего не видел и не слышал, никаких сообщений о подозрительных личностях или неизвестных машинах. Я попросил народ из Отдела преступлений на сексуальной почве посмотреть в своих досье, не выпускали ли в последнее время на свободу какого-нибудь страшного извращенца.
  
  — Еще что-нибудь по очередности убийств?
  
  — Коронер соглашается с твоей версией, что Гэвина застрелили первым, но ничего определенно утверждать не может: нет улик, чтобы подкрепить это умозаключение. Разбросы кровавых брызг говорят о том, что Гэвин и блондинка в момент убийства сидели, а обилие крови на ее груди и почти полное отсутствие таковой вокруг раны на голове указывают на то, что, когда ее проткнули, девушка была жива. Я объездил все стройки в округе, думал, не удастся ли найти какой-нибудь недостающей железяки от ограды, но ничегошеньки. У меня складывается впечатление, что это было неожиданное нападение. Резонно?
  
  — Вполне резонно. Плохой парень выслеживает их, потом наблюдает, возможно, припарковавшись где-то рядом. Он видит, что они обнимаются, и возбуждается. Если презерватив принадлежит Гэвину, то они, должно быть, собирались трахнуться. В этот момент плохой парень выходит из темноты и стреляет.
  
  — Да, он застает парочку врасплох. Ни в ней, ни на ней спермы не обнаружено. Несмотря на то что сверху на девушке ничего не было, легинсы она все же не сняла. Это подтверждает версию о внезапном нападении.
  
  — Что-нибудь еще по вскрытию?
  
  — Последнее, что девушка съела, — половина биг-мака, немного жареной картошки и кетчуп. Примерно за шесть часов до смерти. У Гэвина в желудке обнаружили макароны и чесночный хлеб. Миссис Куик подтвердила, что именно это она готовила на обед. Они с Гэвином вместе поели за пять часов до убийства. Потом он провел некоторое время в своей комнате, а она ушла к себе и смотрела телевизор.
  
  — Итак, это не свидание с обедом. Гэвин и девушка ели порознь, потом встретились. Во сколько Гэвин ушел из дома?
  
  — Шейла не слышала, как он уходил… начала оправдываться по этому поводу: мол, Гэвин не маленький и она не хотела лезть в его дела. Я опять показал ей снимок блондиночки, поскольку на этот раз Шейла выглядела вполне нормальной. Тот же ответ: совершенно незнакомая девица.
  
  — Может, он ее в день убийства где-то подцепил? — предположил я.
  
  — Я думал об этом и попросил наших ребят из управления прочесать клубы со снимками убитой парочки. Коронер приготовила образцы крови и тканей для анализа ДНК, но если соответствующих физиологических данных девушки нет в каком-нибудь официальном информационном банке, то это скорее всего пустое дело. До настоящего момента она не проходила ни по одному заявлению о пропавших людях в нашем городе. Это может означать, что блондинка — приезжая. Коронер не смогла толком определить ее возраст, но я хорошенько рассмотрел девушку, и, похоже, она немного старше Гэвина, лет двадцати трех — двадцати пяти. И девушка не выглядит какой-то бродяжкой: в приличной одежде, ухоженная — косметика, серьги, маникюр. С зубами не все в порядке — нескольких задних недостает, но те, что на виду, ровные. Волосы слегка подкрашены, но она натуральная блондинка. Коронер говорила, что от нее пахло духами; полагает — "Армани". Я ничего не учуял на месте происшествия, а когда добрался до морга, девушка уже пахла отнюдь не парфюмом. Но я верю доктору Куан — у нее хороший нюх.
  
  — Ты считаешь, блондинка слишком ухоженна для проститутки?
  
  — Для уличной девки — да. И чересчур консервативно одета для стандартной шлюхи.
  
  — Не было свидания с обедом, — напомнил я. — Они сошлись ради единственной цели.
  
  — Дорогостоящее лакомство? Ты можешь представить, что парнишка типа Гэвина знает, как найти себе хорошенькую профи вроде этой блондинки? Он был одет как студент, а это совсем не то, чтобы нацепить костюм "Зенья" и на толстый кошелек с наличными ловить рыбку по отелям Беверли-Хиллз.
  
  — Но раз Гэвин вырос здесь, то вполне мог знать, как снимать девиц в местных отелях. А имея достаточно денег в кармане, он был бы в состоянии приобрести подходящий товар.
  
  — У него в кошельке мы нашли всего тридцать баксов.
  
  — А что, если он уже заплатил девушке и деньги были у нее? Ее сумочка отсутствует. Если так, то грабеж для плохого парня стал бы глазурью на его тортик.
  
  — Девица по вызову обслуживает на природе мальчишку с поврежденными мозгами, — скептически покачал головой Майло.
  
  — Особенность некоторых закрытых травм головы состоит в том, что проблемы могут быть совсем небольшими. Если не знать, каким Гэвин был прежде, то по нему и не скажешь, что он повредился головой. Просто славный паренек в крутом красном кабриолетике. И у него наверняка были потребности в сексе — особенно после того, как он расстался с Кайлой Бартелл.
  
  — Коппел говорила, почему они разбежались?
  
  — Она предположила, что это из-за аварии. Но у меня не сложилось впечатления, что Коппел на самом деле много знает о Гэвине.
  
  — Проститутка, — задумчиво произнес Майло. — От молодого парня уходит девушка. Он теряет уверенность в себе… Могло быть и такое.
  
  — Кое-что еще. Его разговоры о выкапывании грязи. Что, если он и впрямь начал реализовывать свою идею о сотрудничестве с "желтой прессой"? Где еще застукать знаменитость в интересной ситуации, как не в дорогом отеле?
  
  — Он начинает охотиться за кинозвездами и заодно снимает проститутку? О'кей, опрощу швейцаров во всех дорогих отелях Беверли-Хиллз. Правда, они вряд ли признают, что впускают проституток. Еще я поинтересуюсь в местном полицейском управлении, не знают ли они ее, а также покажу фотографию ночным бабочкам. А пока — она всего лишь хорошо одетая блондинка.
  
  — По одежде ее отследить нельзя?
  
  — Блузка от Донны Каран, трусы ниточкой и бюстгальтер "Кевин Кляйн", на легинсах бирки нет. Хорошие туфли, даже великолепные туфли "Джимми Чу". Это серьезное приобретение. Магазин "Джимми Чу" есть в Беверли-Хиллз, на Литл-Санта-Моника, поэтому я сходил туда. Пять-шесть сотен баксов за шпильку и ремешок. Никто по фото не узнал в ней покупательницу, но туфли продавщицы идентифицировали сразу. Это модель прошлого сезона, могла быть куплена на распродаже в "Нойманс", "Барнис" — где угодно.
  
  — Дорогие туфли. Ухоженная. Приходит на ум, что такую стали бы искать.
  
  — Наверняка. Но если девушка живет одна, требуется время, чтобы кто-нибудь обнаружил ее пропажу. Похоже, дело обещает быть долгим и нудным. Спасибо за помощь, Алекс. Если что-нибудь узнаю, пошлю тебе весточку.
  
  Я подхватил Эллисон около ее офиса. Она запустила пальцы в мои волосы и крепко поцеловала. Мы оба не были голодны, а потому решили, что сначала будет все-таки кино, а еда — потом. Старый фильм братьев Коэн "Чертовски просто" прокатывали в "Аэро", на Монтане. Эллисон ни разу не видела его. Я видел, но фильм заслуживал того, чтобы посмотреть его еще раз.
  
  Мы вышли из кинотеатра вскоре после девяти и поехали в "Хакату" на Уилшир, где сели в кабинке подальше от постеров с рок-звездами и веселого гула у суши-бара, и заказали саке, салат из кожицы лосося, стейк под соусом терияки и сашими-ассорти.
  
  Я спросил Эллисон, как бы она стала лечить Гэвина Куика.
  
  — Когда мне попадаются пациенты с травмами головы, они, как правило, приходят после полного нейропсихического обследования. Или я посылаю их на такое обследование. Если при тестировании выявляются недостатки, я рекомендую какую-нибудь специальную программу реабилитации. Если это не помогает, я сосредоточиваюсь на выработке у пациента стабильных стереотипов поведения.
  
  — А как насчет поддерживающей терапии?
  
  — Иногда им этого недостаточно. Проблема в том, чтобы пациент научился иметь дело с совершенно новым миром. Но, конечно, поддержка играет здесь большую роль. Это может быть очень непросто, Алекс. Два шага назад, один шаг вперед, постоянная перемена настроений, и никогда не знаешь, каким будет конечный результат. По существу, ты имеешь дело с человеком, который понимает, что он не тот, кем был, и чувствует, что не в силах ничего изменить.
  
  — Гэвин сказал своему психотерапевту, что скучает по самому себе.
  
  — Очень красноречиво.
  
  Я налил нам обоим саке.
  
  — Приятное легкое свидание, а?
  
  Эллисон улыбнулась и прикоснулась к моему запястью.
  
  — А мы еще ходим на свидания? — Она продолжила, прежде чем я успел ответить: — Для чего все эти технические вопросы, дорогой? Психическое состояние Гэвина как-то связано с его убийством?
  
  — Его психическое состояние стало предметом изучения потому, что Майло интересует, не мог ли Гэвин довести до белого каления какого-то плохого парня. Хотя я считаю, что целью была девушка, а Гэвину просто не повезло.
  
  — Опять не повезло.
  
  Мы выпили и стали закусывать.
  
  — А кто был психотерапевтом Гэвина? — минуту спустя спросила она.
  
  — Женщина по имени Мэри Лу Коппел.
  
  Она поставила свою чашку:
  
  — Мэри Лу?
  
  — Ты с ней знакома?
  
  Она кивнула:
  
  — Как странно.
  
  — Что странно?
  
  — У нее уже был пациент, которого убили.
  Глава 8
  
  Я отодвинул еду в сторону.
  
  — Я несколько раз встречала Мэри Лу, — продолжала Эллисон. — Конференции, симпозиумы. Однажды мы даже сидели вместе с ней в одной комиссии. Еще тогда, когда я была достаточно глупа, чтобы участвовать в комиссиях. Что запомнилось особенно ярко, так это ее красная одежда и улыбка — она всегда улыбалась, даже когда момент казался неподходящим. Словно ее готовил имиджмейкер с телевидения. В комиссии она много говорила, но не приводила никаких данных, чтобы подкрепить сказанное. Было ясно, что она специально не готовилась к выступлению, а просто рассчитывала на свою харизму.
  
  — Ты не ее сторонница.
  
  — Она вызывала у меня отвращение. Но, может быть, я просто ревновала. Потому что всякий знал, как хороша она с профессиональной точки зрения. Ходили разговоры, что Коппел берет на пятьдесят процентов больше, чем остальные, то есть все мы, и в случае каких-либо затруднений без промедления дает пациентам от ворот поворот. Убийство, о котором я сказала, произошло больше года назад. Я была на совещании Западной ассоциации психиатров в Вегасе, а Мэри Лу должна была провести беседу о сотрудничестве психологов со средствами массовой информации, однако в последний момент отменила ее. Я не планировала присутствовать, но один из моих друзей зарегистрировался, чтобы послушать этого специалиста… Хэл Готтлиб. В тот вечер мы обедали с Хэлом и еще несколькими ребятами, и он тогда пошутил, что проигрался в блэкджек и намерен привлечь за это Мэри Лу Коппел к суду. Поскольку из-за того, что она отменила беседу, у него появилось свободное время, он махнул в казино. И еще Хэл сказал: Коппел отказалась от выступления, потому что один из ее пациентов убит. Повисла долгая тишина; потом кто-то заметил, что это плохая реклама для Коппел, а ему возразили, что для Мэри Лу нет понятия "плохая реклама", она все равно повернет ее в свою пользу.
  
  — Популярная девица. Не припоминаешь какие-нибудь детали об этом убийстве?
  
  — Вроде бы жертвой была женщина. Но я точно не знаю, Алекс.
  
  — Ты сказала, это было больше года назад. А если поточнее?
  
  — Тому назад два апреля… после Пасхи… Значит, прошло четырнадцать месяцев.
  
  — Мне ничего про убийство не попадалось, когда я прокручивал Мэри Лу в Интернете. Но примерно в то время она начала давать интервью по тюремной реформе, поэтому вполне возможно, что убийство пациентки разожгло в ней интерес к подобной тематике.
  
  — Может быть.
  
  — В некоторых интервью участвовал и один из ее партнеров, парень по имени Элбин Ларсен. Знаешь его?
  
  Она покачала головой и поковыряла палочкой в салате;
  
  — Два убийства у одного практикующего лица. Полагаю, если практика достаточно обширна, то тут нет ничего из ряда вон выходящего.
  
  — А у Мэри Лу много пациентов?
  
  — Так говорили.
  
  — Что ж, твоя информация дает пищу к размышлениям. Я озадачу этим Майло. Спасибо.
  
  — Всегда рада помочь. — Она откинула с лица волну черных волос и прикусила нижнюю губу.
  
  Я потянулся через стол и поцеловал ее. Она взяла мое лицо обеими руками, прижала мои губы к своим, потом отпустила.
  
  Я налил еще саке.
  
  — Здорово! — сказала она.
  
  — Лучший сорт.
  
  — Я имею в виду, быть здесь с тобой.
  
  — Ох! — Я постучал себя кулаком по лбу.
  
  Она рассмеялась и притронулась к бриллиантовым сережкам.
  
  — Если не считать моей любви к блестящим побрякушкам, то на самом деле мне не много надо. Мы живы, и наши мозги работают вполне нормально — а это уже неплохо. Как ты считаешь?
  
  На следующее утро я закончил свой доклад по опеке и, не желая сидеть дома, поехал в суд Западного Лос-Анджелеса, сбросив все бумаги в комнате судьи. Полицейский участок был рядом, и я направился туда.
  
  Я взобрался по лестнице, прошел мимо большой комнаты, где размещался Отдел ограблений и убийств — здесь Майло когда-то сидел вместе с другими детективами, — и двинулся дальше.
  
  Он провел в том кабинете десять с половиной лет, так и оставшись для всех чужаком из-за своей сексуальной ориентации и склонности работать в одиночку. Довелось ему испытывать и глухую враждебность, в основном от начальства и полицейских в форме, но только не со стороны детективов в штатском, которые слишком умны и слишком заняты, чтобы заниматься всякой чепухой. А демонстрируя в течение нескольких лет высокий процент раскрываемости преступлений, Майло завоевал молчаливое, но всеобщее уважение.
  
  Немногим больше года назад его жизнь переменилась. Охота на жуткого двадцатилетнего сексуального маньяка-убийцу привела к тому, что он раскопал кое-какие интимные секреты шефа полиции. Тогда шеф, ныне снятый с должности, предложил ему: если Майло не станет портить жизнь им обоим и будет держать язык за зубами, его повысят до лейтенанта, но при этом освободят от писанины — неизбежного атрибута лейтенантской должности. Кроме того, Майло получит собственный кабинет и ему будет позволено выбирать дела для расследования. Если же Майло понадобится помощь, то у него будет карт-бланш на подбор одного из младших детективов. А в принципе он будет заниматься делами самостоятельно.
  
  Майло не очень нравилась эта идея, поскольку ему предлагали нечто вроде взятки. Он даже думал об уходе… несколько минут. Потом пришел к выводу, что развязанные руки стоят небольших угрызений совести, тем более что грехи начальника не выглядели слишком криминальными. Прибавка к зарплате тоже дело неплохое, а пока шеф рулит, комфортный режим работы Майло обеспечен.
  
  Теперь начальник-благодетель ушел, а замены ему еще не подобрали. Заявку на вакантное место подали десять кандидатов, включая заместителя директора городской коммунальной службы.
  
  Я как-то спросил Майло, что он думает об этой кандидатуре.
  
  Он рассмеялся:
  
  — У этого такой же шанс стать начальником полиции, как у меня вырастить вторую поджелудочную железу.
  
  Дверь в его кабинет была открыта. Пространство без окон, едва вмещавшее здоровяка Майло, голые стены и снимок на столе — он и Рик. На рыбалке, где-то в Колорадо. Оба в рубашках из шотландки, они походили на заядлых путешественников.
  
  Майло сидел за столом и просматривал какие-то бумаги. Его компьютер был включен, на заставке изображен ныряльщик, за которым гонится акула. Каждый раз, когда ужасные челюсти рыбины упирались в ласты пловца, она получала удар по башке. Бегущая строка возвещала: "Ни одно хорошее дело не остается безнаказанным".
  
  Я постучал о косяк.
  
  — Ну, — проворчал он, не поднимая головы.
  
  — И тебе тоже доброго дня. Оказывается, Гэвин Куик не единственный пациент Коппел, которого постигла безвременная кончина.
  
  Он поднял глаза и уставился на меня так, словно мы ни разу в жизни не встречались. Затем взгляд прояснился, и Майло захлопнул папку с бумагами. Это было досье Гэвина.
  
  — Рассказывай.
  
  Я сел на свободный стул и повторил то, что сообщила Эллисон.
  
  Наши носы были всего в трех футах друг от друга. Я не заметил ни одной дешевой сигарки Майло, но его одежда была пропитана затхлым табачным духом.
  
  — Значит, два апреля назад, — повторил он. — Спасибо. Представляешь? Управление наконец скакнуло в век кибернетики. — Майло похлопал по монитору. Акула и пловец исчезли, уступив место нескольким беспорядочно размещенным на экране значкам. Изображение было туманным, в углу экрана наметилась трещина. — По крайней мере теоретически. Этот гаденыш все собирается зависнуть, подарен какой-то частной школой из Брентвуда, потому что детишки больше не могли им пользоваться. — Майло начал перебирать пальцами по клавиатуре. Аппарат издавал звуки, похожие на бульканье стиральной машины, и медленно загружался. — Вот, малыш, все умышленные убийства, которые были в ведении нашего управления за последние пять лет. Рассортированы по жертвам, датам, подразделениям и статусу. Скорее всего нет случаев, когда жертву нанизывали, как на шампур, потому что я уже на этот предмет проверял… Посмотрим, что даст апрель… — Он стал прокручивать изображение в окне. — Я насчитываю шесть… семь женщин. Пять дел закрыто, два висят. Давай начнем с западной части, потому что Коппел практикует там.
  
  Я пробежал глазами по экрану:
  
  — Дело… Похоже, только одно дело по Западному Лос-Анджелесу.
  
  — Нам же легче.
  
  Флора Элизабет Ньюсом, тридцать один год, глаза карие, волосы каштановые, рост пять футов пять дюймов, вес сто тридцать фунтов. Учительница третьего класса в школе на Кэнфилд-стрит, найдена в своей квартире на Палмс в воскресенье утром, на теле резаная и огнестрельная раны. Во время обнаружения была мертва по меньшей мере двенадцать часов.
  
  Доктора Мэри Лу Коппел допросили детективы второго класса Альфонс Маккинли и Лорейн Огден тридцатого апреля. Доктор Коппел не смогла сказать ничего, кроме того, что лечила Флору Ньюсом от "чувства тревоги".
  
  Не раскрыто.
  
  Я прочел отчет судмедэксперта.
  
  — Ее ударили ножом и стреляли из пистолета двадцать второго калибра. Будет интересно, если баллистические данные совпадут. И нож вовсе не так далек от штыря.
  
  Майло откинулся на спинку кресла:
  
  — Я всегда могу рассчитывать на то, что ты озаришь лучом света мою тусклую жизнь.
  
  — Считай это психотерапией.
  
  Детектив Маккинли был переведен в отдел полиции при метрополитене. Детектив Огден сидела в соседнем зале, пытаясь разобраться в тарабарщине, которую выдавал ее компьютер.
  
  Ей было лет тридцать пять. Крупная широкоплечая женщина с короткими темными волосами, в которых мелькала седина, и решительно выставленной челюстью. Одета она была в оранжево-кремовую блузку пейсли, широкие коричневые брюки и кремовые туфли без каблуков. На одной руке — обручальное кольцо и бриллиант в полкарата; институтский перстень — на другой.
  
  — Майло, — сказала она, едва подняв глаза, — эта штуковина ненавидит меня. Постоянно выдает какие-то цифры.
  
  — Думаю, что ты просто влезла в швейцарский банк.
  
  — У тебя дело?
  
  Майло представил меня.
  
  — Я вас уже видела. Что-нибудь по линии психологии?
  
  — Не без этого. — Майло рассказал ей об убийствах на Малхолланд и похожих моментах в деле Флоры Ньюсом. — В них стреляли из пистолета двадцать второго калибра. Нашу жертву проткнули насквозь, твою ударили ножом.
  
  — Как это проткнули?
  
  — Железным прутом через грудь.
  
  — И у Флоры была довольно жуткая рана. Нож тоже распорол ей грудь. — Огден подвигала нижней челюстью, отчего ее скулы стали еще шире. — Мне так и не удалось продвинуться по данному делу.
  
  — У меня плотный график, но если у тебя есть время, я был бы не против послушать об этом.
  
  Огден посмотрела на компьютер и выключила его. От ее тяжелого прикосновения машина задрожала.
  
  — Сын говорит, чтобы я выключала эту штуку в определенной последовательности. Говорит, что в противном случае засоряется система. Но я из этого ящика и так получаю только мусор.
  
  Она поднялась. Шесть футов без каблуков. Мы втроем покинули комнату детективов и пошли по коридору.
  
  — Сколько лет вашему сыну? — спросил я.
  
  — Десять. Тянет на все тридцать. Обожает математику и всякую технику. Он-то уж знал бы, что делать с этим жутким дерьмом. — Она повернулась к Майло. — Думаю, комната "А" для совещаний свободна. Давай сыграем в дежа-вю.
  Глава 9
  
  Комната "А" для совещаний представляла собой пространство десять на двенадцать футов с низким потолком. Мебель — раскладной стол и раскладные же стулья. Освещение было таким ярким, что мне тут же захотелось в чем-нибудь признаться. На спинках стульев красовались этикетки с распродажи в "Уол-Март". Стол уставлен пустыми коробками из-под пиццы.
  
  Майло сдвинул их на дальний край и расположился во главе стола. Лорейн Огден и я сели по бокам.
  
  Она взяла досье Ньюсом, стала листать его, чуть задержалась на снимках, сделанных при вскрытии, и надолго остановилась на одной глянцевой фотографии пять на семь.
  
  — Бедная Флора! — Огден покачала головой. — Это ее фотография при выпуске из университета. Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе, там она получила лицензию на преподавательскую деятельность.
  
  — Ньюсом был тридцать один год, когда она умерла, — сказал Майло. — А на снимке ей сколько?
  
  — Годом меньше. Она работала в школе, где у нее уже заканчивался испытательный срок. Все любили ее — и руководство, и дети. Флоре должны были предложить постоянную работу. — Огден постучала ногтем по краю фото. — Этот снимок дала нам ее мать и очень уговаривала оставить его здесь… Она вроде как привязалась к нам с Алом. Хорошая женщина, она никогда не подгоняла нас, только время от времени звонила, чтобы поблагодарить и дать понять, что уверена: мы раскроем убийство. — Ее ноздри затрепетали. — Должно быть, уже полгода как о ней ни слуху ни духу. Бедная миссис Ньюсом! Эвелин Ньюсом.
  
  — Позвольте? — попросил я, и она толкнула папку через стол.
  
  Флора Ньюсом была по-своему привлекательна. Широкое чистое лицо, темные волосы до плеч и смеющиеся, четко очерченные глаза. Для выпускной фотографии она надела пушистый белый свитер и тонкую золотую цепочку с крестиком. Надпись на обороте фотографии гласила: "Маме и папе. Я наконец сделала это!" Синие чернила, красивый почерк.
  
  — Маме и папе, — вздохнул я.
  
  — Отец умер через два месяца после того, как Флора получила диплом. Мать тоже была плоха — тяжелый артрит. Шестьдесят лет, но выглядела на все семьдесят пять. После убийства Флоры она съехала из своего дома и устроилась в одном из пансионатов для престарелых. Попробуй быстро не состариться от такого… — Огден нахмурилась. — Значит, вот что я могу вам рассказать, ребята… Друг Флоры обнаружил ее примерно в одиннадцать тридцать утра в воскресенье. Они договорились встретиться, чтобы вместе перекусить, и собирались поехать в "Бобби Джейс" в Марину. — Она фыркнула. — Смешно, что мне это запомнилось. Мы проверили, ресторан подтвердил наличие заказа. Друг пришел к Флоре, постучал в дверь, никто ему не ответил. Он позвонил в конце концов Флоре по мобильнику — снова ничего. Парень забарабанил в окно, заглянул внутрь, но шторы были задернуты. Тогда он пошел за управляющим. Тот не хотел впускать его — управляющий ранее видел этого парня, но фактически не был с ним знаком. Друг начал шуметь, пригрозил вызвать полицию. Управляющий наконец согласился заглянуть к Флоре. Через минуту он блевал в кустах, а друг звонил по девять-один-один, требуя приезда "Скорой помощи". Правда, там не было никаких шансов — коронер сказал, что ее убили примерно в полночь. — Огден жестом попросила папку. Я переправил ее обратно, и детектив снова принялась в ней рыться. — Раны огнестрельная и колотые. Мы насчитали тридцать четыре — убийство с особой жестокостью. И да, вот одна прямо в грудь. Коронер говорил, что плохой парень нанес большинство ударов, проворачивая нож. Много крови. Длинное лезвие, заточено с одной стороны, похоже на нож мясника. У Флоры имелся набор кухонных ножей — ну, один из таких деревянных брусков с отверстием для каждого ножа, — и самого большого недоставало. Мы решили, что убийца забрал его в качестве сувенира или просто решил спрятать улику.
  
  — Наш плохой парень оставил железяку в теле девушки, — сказал Майло.
  
  — Итак, вы считаете, что психотерапевт может оказаться связующим звеном?
  
  Майло пожал:
  
  — Два пациента одного врача убиты, в технологии убийства просматривается некоторая схожесть.
  
  — Что, они оба столкнулись в приемной с одним и тем же психом?
  
  — Это неплохой сценарий, Лорейн.
  
  Огден покрутила на пальце обручальное кольцо:
  
  — Я бы рада дать вам по Флоре что-нибудь еще, но… У жертвы не было никаких заморочек, все любили ее, явных врагов не имелось. Это сразу показалось мне делом рук маньяка. Но маньяк оказался уж больно осторожен. В гостиной были найдены отпечатки пальцев: Флоры, ее друга, родителей, управляющего — это восьмидесятилетний чудак с катарактой, потому не стоит напрягать мозги в данном направлении. Еще несколько отпечатков Флоры обнаружены в спальне, в основном на платяном шкафу и вокруг него. Но ни одного — на кровати или рядом с ней. То же самое с кухней и ванной. Все просто стерильно. Особенно в ванной комнате. Ни пятнышка на раковине, ни волоска в ванне или на мыле. Мы заставили криминалистов проверить трубы и сифоны, и, конечно же, обнаружилась кровь Флоры. А когда они обработали квартиру люминолом, то она превратилась в подобие скотобойни — проявились все стертые кровяные пятна. Коронер сказал, что работал правша. На кухне стояли стаканы, и один из них просто скрипел в руках от чистоты, словно его пропустили через посудомойку. Криминалисты подтвердили наличие на дне кристалликов от моющего средства для машины.
  
  — Плохой парень делает свое дело и моется, — кивнул Майло.
  
  — Педантичный и аккуратный. Правда, с жертвой он обращался совсем по-другому. Парень выстрелил уже в мертвую Флору, но она была жива, по крайней мере какое-то время, пока убийца ее резал. На простынях много следов от фонтанирующей артериальной крови, вы видели снимки. Он оставил ее лежащей на спине с раздвинутыми ногами. По нашей версии на нее напали неожиданно, когда она спала. По крайней мере я надеюсь, что это так. Представляете, каково проснуться в такой момент? И все при этом осознавать? — Огден захлопнула досье.
  
  — Столько крови, — покачал головой Майло, — и ни одного следа на полу.
  
  — Ни одного. Где же пребывает Всевидящий, когда мы нуждаемся в нем? Этот ублюдок был очень осторожен, ребята. Вот вам и старая аксиома, что убийца всегда оставляет следы. Правда, мы нашли обрывок неопрена — черного пластика, — прилипшего к углу прикроватной тумбочки Флоры. Похоже, что он был оторван от большого куска. Мы с Алом думали, не принес ли плохой парень с собой мешки для мусора или что-то в этом роде. В лаборатории нам сказали, что этот кусок соответствует по составу защитному покрытию, которое используется в строительстве. Поэтому, возможно, мы имеем дело с кем-то занятым на строительных работах. Мы надеялись обнаружить на обрывке отпечатки пальцев, хотя бы неполные. — Она усмехнулась. — Как показывают по телевидению.
  
  — Пустышка, — кивнул Майло.
  
  — Пустышка в квадрате. Я так расстроилась, что даже заполнила одну из этих шаблонных фэбээровских форм и отправила в центр ФБР в Куонтико. Через четыре месяца я получила оттуда официальное письмо. Белый мужчина, явный психопат, возраст скорее всего между двадцатью пятью и сорока, и да, имеет право на жизнь версия о его принадлежности к строительному бизнесу или строительным работам, но они не могут быть уверены, предлагают не полагаться на их оценки.
  
  — Наши доллары, уплаченные в виде налогов, работают на нас, — изрек Майло.
  
  — Каждый день.
  
  — Кстати, штырь от кованой железной изгороди тоже может указывать на стройку.
  
  — Металлист-убийца. А что, почему нет? Или он просто нашел его на стройке и заточил. Что касается знахаря, — Огден посмотрела на меня, — пардон, психотерапевта, то мы вышли на нее, ознакомившись с банковским счетом Флоры. Раз в две недели с него уходила сотня баксов. Это выглядит круто для того, кто приносит домой еженедельно всего четыреста. Когда мы заговорили об этом с Эвелин Ньюсом, она была очень удивлена. Флора никогда не говорила, что у нее проблемы. Мы с Алом связались с доктором… Как ее зовут?..
  
  — Коппел, — подсказал Майло.
  
  — Правильно, доктор Коппел. Мы общались с ней по телефону, она сказала, что видела Флору всего несколько раз, и это соответствовало чековой книжке убитой. Шесть выплат за три месяца. Коппел поначалу не желала вдаваться в детали — мол, конфиденциальность пациента. Мы возразили: мертвые лишаются данной привилегии. Судя по голосу, она была здорово возбуждена, сказала, будто только что прилетела с конференции. Есть что-нибудь подозрительное на нее?
  
  — У меня нет, — развел руками Майло. — Но, как ты и предположила, плохой парень мог быть ее пациентом. Не выяснила, почему Ньюсом проходила курс психотерапии?
  
  — Коппел сказала, "вопросы коррекции". Что-то в этом направлении. Она отрицала, что у Флоры были какие-то серьезные отклонения. Мы спрашивали доктора о связях Флоры с психически нездоровыми людьми, плохими парнями, но она сказала, что пациентка никогда не упоминала о них. Короче, "вопросы коррекции"…
  
  — Коррекция какого-то расстройства? Может, что-то связанное с патологическим страхом? — спросил я.
  
  — Все сводилось к тому, что Флора была подвержена стрессу — тяжесть испытательного срока в школе, осознание того, что она станет учительницей со всей вытекающей отсюда ответственностью. К тому же у нее были финансовые затруднения, связанные с многолетним перерывом в работе ради учебы.
  
  — Финансовые затруднения, — хмыкнул Майло, — а Коппел она отстегивала по сто долларов каждые две недели.
  
  — Коппел сказала, что это был дисконтный тариф. Она уменьшила плату наполовину и согласилась принимать Флору раз в две недели вместо еженедельных сеансов.
  
  — Одолжение Флоре.
  
  — По существу, да. Коппел сказала, что раз в неделю — это минимум для того, чтобы терапия приносила пользу, но она сделала для Флоры исключение. Это правда, доктор? Это минимум?
  
  — Нет.
  
  — Ну, я изложила точку зрения Коппел. — Одна ее ладонь лежала на другой. Крупная женщина, но при этом изящные руки пианистки. — Доктор очень много говорила о том, как она гуманно обошлась с Флорой. Я тогда подумала: Коппел по большей части рассказывает о себе, а не о Флоре.
  
  — Привычка к самолюбованию. Она крутится в ток-шоу на радио, — пояснил Майло.
  
  — Вот как? А я слушаю только "Волну", приятный мягкий джаз после дня, наполненного кровью и злом. Вы уже с ней беседовали?
  
  — Доктор Делавэр беседовал. — Майло посмотрел на меня.
  
  Я коротко рассказал о нашей встрече.
  
  — Похоже, что и вы тоже ни черта от нее не добились, — резюмировала Огден.
  
  — Возможно, к этому она и стремилась, — заметил Майло. — Между прочим, у доктора Делавэра возник вопрос: не слишком ли легкомысленно Коппел относилась к нашим потерпев… своим пациентам? В любом случае мы еще к ней сходим. Совпадение чертовски любопытное. Есть что-нибудь про Флору?
  
  — Нет, больше ничего не приходит на ум.
  
  — А как насчет ее друга?
  
  — Брайен ван Дайн, учитель из той же школы, на пару лет старше Флоры. Вечером в день убийства он был на игре "Лейкерс" с двумя приятелями, потом они обедали, посетили пару баров. Подтверждается несколькими свидетельскими показаниями. Приятели высацили его у его дома в Санта-Монике после двух ночи. Я никогда не видела в нем нашего подопечного, но мы на всякий случай проверили его на полиграфе и обработали парафином. Частиц пороха на руках обнаружено не было, но тест, конечно, нельзя назвать корректным, так как прошло слишком много времени. А проверку на полиграфе он прошел безупречно.
  
  — Почему ты не видела в нем нашего парня? — поинтересовался лейтенант.
  
  — Было видно, что смерть Флоры сразила его, раздавила. Друзья показали, что он пребывал в отличном настроении во время игры и позднее. Все, с кем мы беседовали, говорили, что они с Флорой прекрасно ладили. Все это полностью не убедило бы меня, но Брайен прошел полиграф… Нет, это не он.
  
  — Он знал что-нибудь о лечении Флоры?
  
  — Нет. Как и ее мать, Брайен был не в курсе, что Флора посещает сеансы психотерапии.
  
  — Сеансы всего раз в две недели. Это довольно просто скрыть, — отметил я.
  
  — И Флора определенно старалась их скрыть. Она отправлялась на прием, сообщив Брайену ван Дайну, что идет в гимнастический зал. А это было в порядке вещей — она занималась в спортивной секции на Сепульведе. Темповая аэробика и всякая подобная ерунда. Мы с Алом разговаривали с народом, который там работает, интересовались, не могла ли она связаться с каким-нибудь завсегдатаем гимнастических залов — быть может, заплывшим мышцами плохим парнем для контраста с благонравным Брайеном. Но нет, Флора была занята только собой, просто ходила туда пропотеть. — Она сделала паузу. — На самом деле меня не удивляет, что Флора держала свое лечение в тайне. Когда кто-то из наших коллег получает рекомендацию обратиться к психотерапевту, он, как правило, игнорирует ее, а если все же идет к врачу, то скрывает это от всех.
  
  — Клеймо, — кивнула я.
  
  — Пока это воспринимается именно так. Флора серьезно относилась к Брайену ван Дайну. Я могу понять ее нежелание, чтобы кто-то — или школьное начальство — узнал о ее проблемах с психикой.
  
  — Как долго они встречались? — поинтересовался я.
  
  — Полгода.
  
  — Не очень-то открытые отношения у них складывались, но, возможно, вы правы. Однако у меня возникает вопрос: не был ли повод для лечения более серьезным, чем стресс, связанный с работой?
  
  — Какое-нибудь глубинное, темное отклонение в психике? Как знать… Быть может, вам все-таки удастся расколоть доктора Коппел?
  
  — Если наше дело связано с твоим, — сказал Майло, — то ты могла бы с ним закончить, Лорейн. Некий душевнобольной, пришедший на прием к Коппел, застал Флору — и нашего Гэвина — в приемной и почуял жертву.
  
  — Жертвы и мужского, и женского пола? — с сомнением произнесла Огден. — А что за девица, которую убили вместе с вашим парнем?
  
  — Пока ее личность не установлена.
  
  — А может, она тоже пациентка нашего психиатра?
  
  — Доктор Коппел отрицает, что девушка ей знакома, — сказал я.
  
  — Если ее слова чего-то стоят, — осведомился Огден.
  
  — Ты поймала ее на лжи? — спросил Майло.
  
  — Ну, я так не могу сказать, но, похоже, она хитрит со всеми нами. Да и то, что обе жертвы лечились у нее, выглядит очень подозрительно. Расскажи мне потом о результатах беседы с ней. Что-нибудь еще?
  
  — Лорейн, — сказал Майло, — я хотел бы побеседовать с твоими основными свидетелями, если ты, конечно, не против. С матерью, другом Флоры, ее коллегами по работе.
  
  — Беседуй с кем хочешь, главное — закрыть дело Флоры. Ты знаком с Алом Маккинли?
  
  — Хороший парень, — кивнул Майло.
  
  — Толковый парень. Настоящий бульдог. — Огден глубоко вздохнула. — Мы с ним всерьез поработали над этим делом. Проштудировали все данные по случаям насилия на сексуальной почве, провели несколько перекрестных допросов уголовников, которые работали на строительстве. Страшно подумать, сколько плохих парней кроют крыши и возводят стены. Но все наши труды были напрасны. Я так расстроилась, что поймала себя на совершенно диком желании: чтобы этот парень убил еще кого-нибудь, но на сей раз оставил улики, с которыми можно работать. Здорово, а? Хотеть обнаружить еще один труп… Впрочем, мы имеем дело с хищником, а такие никогда не останавливаются. Правильно, доктор?
  
  Я кивнул.
  
  — Возможно, и этот не остановился, — сказал Майло.
  Глава 10
  
  Школа на Кэнфилд занимала целый квартал. За ажурной металлической оградой, в глубине двора, играли дети. Мир, любовь, гармония. Маленькие дети, их лица светились счастьем.
  
  Отсюда было всего пять минут езды до офиса Мэри Лу Коппел на Олимпик. Если Флора Ньюсом ездила туда из дома на Палмс, поездка затягивалась, но не намного — двадцать минут при неблагоприятном трафике.
  
  Заместителем директора оказалась афроамериканка по имени Лавиния Робсон, обладающая дипломом доктора педагогики и приятными манерами.
  
  Робсон проверила наши документы, задала правильные вопросы, включила переговорное устройство и вызвала Брайена ван Дайна.
  
  — Кофе? — спросила она.
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Флора была премилой девушкой, мы все горевали. Есть какие-нибудь новые улики?
  
  — К сожалению, нет, доктор Робсон. Но мы решили взглянуть на дело свежим взглядом. — Как обычно, разговор вел Майло.
  
  — Это бывает полезно и в педагогике… А вот и Брайен!
  
  Бывший друг Флоры Ньюсом был высоким узкоплечим мужчиной лет тридцати пяти, с редеющими светлыми волосами и тонкими усиками цвета овсянки. Судя по цвету его лица, Брайен испытывал отвращение к солнечным лучам. На нем были зеленая рубашка, брюки цвета хаки, коричневый шерстяной галстук и ботинки на резиновой подошве. Очки с толстыми линзами придавали его глазам удивленное выражение. В добавление к этому Брайена, похоже, потрясло наше присутствие, и он выглядел человеком, приземлившимся на другую планету.
  
  — Флора? Спустя столь долгое время? — Его голос был тихим и безжизненным.
  
  У Лавинии Робсон зазвонил телефон.
  
  — Брайен, Пат не будет весь день, почему бы тебе не провести этих джентльменов в ее кабинет?
  
  Отсутствовавшая Патрисия Рохэтин занимала в школе должность специального советника по вопросам образования. Ее кабинет с линолеумом на полу был тесен и забит книгами и играми. Гудел кондиционер. В комнате пахло резиновыми ластиками.
  
  Два детских стульчика были развернуты к заваленному всякой всячиной столу.
  
  — Вы, парни, садитесь, — сказал Брайен ван Дайн, а сам пошел за третьим стулом. Вскоре он вернулся и сел напротив нас. — Так странно, что вы пришли сегодня. У меня только вчера была помолвка.
  
  — Примите наши поздравления.
  
  — После Флоры я долгое время не был расположен с кем-то встречаться, но в конце концов согласился с предложением сестры устроить мне свидание вслепую. — Он задумчиво улыбнулся. — Карен, моя невеста, не в курсе деталей. Знает только, что Флора умерла.
  
  — Ей и не нужно быть в курсе.
  
  — Вот именно. У меня до сих пор с этим неладно… Воспоминания… Это я ее нашел… Что вас сюда привело? Наконец появился подозреваемый?
  
  Майло скрестил ноги, стараясь не задеть стопку коробок на полу.
  
  — Мы пересматриваем дело, сэр. Вы что-нибудь припомнили с тех пор, как вас опрашивали прежние детективы?
  
  — Пересматриваете, — пробормотал ван Дайн, словно уменьшившись в размерах. — Нет, ничего. — Он потер переносицу. — Почему дело снова открыли?
  
  — Его и не закрывали, сэр.
  
  — А-а, ну конечно. — Его колени ударились друг о друга.
  
  Маленький стул тисками сдавливал мне спину, и я потянулся. Должно быть, для здоровяка Майло сидение на этом детском предмете мебели было истинной мукой, но он не показывал вида.
  
  — Одним из обстоятельств, которые всплыли в ходе следствия, было то, что мисс Ньюсом посещала психотерапевта. Детектив Огден сказала мне, что для вас это известие было неожиданностью.
  
  — Полной неожиданностью. Флора никогда не говорила мне ни о чем подобном. Это было странным, так как я сам проходил курс психотерапии, о чем поставил ее в известность. — Ван Дайн покрутил в руках очки. — Я думал, что у нас доверительные отношения.
  
  — А что у вас была за проблема?
  
  Ван Дайн улыбнулся.
  
  — Никакого помешательства, детектив. Я три года состоял в браке и за шесть месяцев до того, как встретил Флору, развелся. Жена ушла от меня к какому-то парню, и у меня было не самое радостное время. Если честно, то у меня развилась довольно сильная депрессия. Я посетил психолога, он поговорил со мной и направил к психиатру, чтобы тот прописал мне курс антидепрессантов. Через три месяца я почувствовал себя намного лучше и прекратил пить пилюли. еще два месяца психотерапии, и я вновь стал самим собой. Это и сделало возможными мои контакты с Флорой. Я не из тех, кто с пренебрежением смотрит на психотерапию. Предполагаю, что у Флоры были другие взгляды.
  
  — Думаете, она стеснялась?
  
  Ван Дайн кивнул.
  
  — Не знаете, почему она начала лечиться?
  
  — Даже не представляю. Хотя, поверьте, после ее смерти я много думал об этом.
  
  — Она была достаточно уравновешенной?
  
  — Я считал ее такой.
  
  — Теперь у вас есть сомнения?
  
  — Я просто предполагаю, что она обратилась за врачебной помощью, поскольку у нее возникла какая-то проблема. Это должно было быть нечто такое, что Флора считала серьезным. Она была не из тех, кто говорит ради сотрясания воздуха и действует очертя голову.
  
  — Значит, нечто очень серьезное.
  
  — Серьезное с ее точки зрения.
  
  — Вы познакомились здесь, в школе?
  
  — В первый день занятий. Меня как раз только что перевели из Долины, а Флора начинала свой испытательный срок. Ее назначили в помощь другому учителю, но именно мне, в конце концов, довелось быть ее наставником.
  
  Майло вытащил блокнот и начал что-то в нем царапать.
  
  — Не знаете, кто мог бы желать мисс Ньюсом зла? — не отрываясь от блокнота, спросил он.
  
  — Какой-нибудь псих. Ни один человек в здравом уме не сделал бы того, что мне тогда открылось. Это… вызвало тошноту…
  
  — Не говорила ли когда-нибудь Флора о том, что кого-то боится? — Майло подался всем телом вперед, к ван Дайну. — Что кто-нибудь пристает, преследует ее?
  
  — Никогда. Но, учитывая тот факт, что Флора хранила свое лечение в тайне, я не могу быть уверен, что она не скрывала что-то еще.
  
  — Она когда-нибудь казалась испуганной или чересчур взволнованной?
  
  — Прохождение испытательного срока было немного сопряжено со стрессами. Кому нравится, когда его оценивают? Но Флора держалась великолепно, наверняка ее оставили бы в школе. Преподавательская работа много значила для нее, детектив. Она рассказывала мне о своих прежних местах службы с явным неудовольствием.
  
  — А где она раньше работала? — осведомился я.
  
  — В основном занималась всякими бумажками. Подшивала документы в одной юридической фирме, специализировавшейся по условному освобождению заключенных, затем заведовала канцелярией в какой-то компьютерной компании, которая обанкротилась.
  
  — Офис конторы, занимавшейся условным освобождением, находится в центре города? — спросил Майло.
  
  — Она никогда подробно не говорила об этой фирме — только то, что ей там не нравилось. Туда приходило слишком много странных типов. Я упомянул об этом прежним детективам, но, похоже, моя информация их не заинтересовала, поскольку Флора продержалась там недолго.
  
  — Странные типы?
  
  — Это ее слова, — пояснил ван Дайн. — Она не сказала ничего конкретного. — Он сложил руки на груди, словно защищая сердце. — Флора вообще была девушкой не слишком разговорчивой. Не очень коммуникабельной и внешне невозмутимой. — Брайен облизал губы. — Она была очень… консервативна, и в этом походила на мою мать.
  
  — Консервативна?
  
  — Очень. Потому-то я так удивился, узнав, что она проходила курс психотерапии. К тому же Флора казалась счастливой. Да она и была счастливой.
  
  — В связи с тем, что собиралась замуж?
  
  — В любой связи. — Пальцы ван Дайна раздвинулись, но рука осталась лежать на груди. — Вы беседовали с ее психотерапевтом? Доктор Мэри Лу Коппел известна по выступлениям на радио.
  
  — Стала бы Флора делать что-нибудь в таком роде: послушала передачу по радио и позвонила Коппел, чтобы записаться на прием? — спросил я.
  
  Ван Дайн задумался.
  
  — На мой взгляд, вряд ли, но кто знает? А что сказала Коппел о лечении Флоры?
  
  — Пока мы с ней не беседовали, — сказал Майло.
  
  — Может, вам повезет больше, чем мне. — Руки ван Дайна упали на колени. — Я позвонил Коппел спустя несколько недель после убийства, когда выяснилось, что Флора к ней ходила. Я и сам не знаю, для чего это сделал. Наверное, захотел услышать какие-то слова сочувствия, это было тяжелое время. Но я ошибся. Она не выказала никакого сочувствия. Сказала, что принципы конфиденциальности не позволяют ей со мной разговаривать, и повесила трубку. Очень лаконично. И ни на гран психотерапии.
  
  При выезде из школы Майло нахмурился и закурил свою "панателлу".
  
  — Чувствительный парень.
  
  — Брайен как-то привлек твое внимание?
  
  — Не в криминальном смысле, но я не пошел бы с ним в разведку. Слишком деликатен. — Он сдвинул брови. — Работа в конторе по досрочному освобождению, где всякие хмыри заставляли Флору нервничать. Одна повторная беседа, и мы получили информацию, которой не было в записях Лорейн.
  
  — На Лорейн и Маккинли не произвела никакого впечатления работа Ньюсом в юридической фирме.
  
  — На меня проще произвести впечатление.
  
  Мы вернулись в участок, где Майло определил то подразделение в системе досрочного освобождения, где Флора Ньюсом проработала пять месяцев. Контора находилась не в центре города, в северном Голливуде. В получасе езды от места преступления.
  
  — Какой-нибудь бандюга, — сказал я, — обратил на нее внимание и выследил. Взломать замок не проблема для профессионала.
  
  — Интересно узнать, что обо всем этом думает доктор Коппел. — Майло встал, потянулся и всей массой рухнул в кресло.
  
  — Есть еще вариант. Флора знала преступника, поэтому и не оказалось следов взлома, а убийце не нужно было приносить нож. Возможно, к лечению Флору подвигло нечто более серьезное, чем проблемы коррекции.
  
  — Прекрасно, старомодная девушка сближается с какой-то скотиной?
  
  — Она скрыла лечение от своего друга, могли быть и другие секреты.
  
  — Крутила любовь с уголовником. Вкушала запретные радости. Чувство вины привело ее к Коппел. — Он посмотрел на меня. — Ты сплел целую сеть.
  
  Он провел меня через весь участок, вывел на улицу и взглянул на свой "таймекс".
  
  — Возьмусь-ка я, пожалуй, за Коппел. Соло. Взгляну, не осталось ли чего-то недосказанного между вами.
  
  — Чего-то между нами? — Я улыбнулся.
  
  — Да я просто иду себе по дорожке и болтаю сам с собой.
  
  Позднее, в тот же вечер, он позвонил:
  
  — Коппел выкинула досье Ньюсом прямо в бумагорезку всего через месяц после ее смерти. Она говорит, что так поступает всегда: любое законченное дело летит в помойку. В противном случае она окажется засыпанной макулатурой. еще Коппел заявила, что это позволяет сохранить конфиденциальность, поскольку никто "случайно не заглянет" в историю болезни.
  
  — Она вспомнила что-нибудь о Ньюсом?
  
  — Даже меньше, чем она припомнила для Огден. "У меня столько пациентов, лейтенант".
  
  — Но этот пациент был убит.
  
  — Коппел не делает разницы между живыми и мертвыми.
  
  — Она тебя изрядно помучила?
  
  — Внешне все было пристойно. Супердружелюбие, милая улыбка, свободные манеры. Передает тебе привет, кстати. Говорит, что ты настоящий джентльмен.
  
  — Я тронут. Она выдала что-нибудь, с чем можно работать?
  
  — Коппел не вполне уверена, подумает, что Ньюсом пришла лечиться от "страха". Я решил идти напролом и предположил наличие у Флоры друга-уголовника. Никакой реакции. Если она что-то скрывает, то заслуживает "Оскара".
  
  — Что Коппел думает по поводу того, что за четырнадцать месяцев были убиты два ее пациента?
  
  — Она выглядела озабоченной, когда я высказался именно в таком роде, но заявила, что не видит здесь ничего особенного. У нее, мол, столько пациентов. У меня сложилось впечатление, что Коппел ведет очень насыщенную жизнь, не особенно фокусируясь на чем-то, включая своих пациентов. Вся беседа была на бегу. Я поймал ее, когда она покидала свой офис, и проводил до "мерседеса". У нее по плану была запись шоу, и ее мобильник звонил не умолкая. Один из ее партнеров, некий парень по имени Гулл, при нас припарковал свой "мерседес" и подошел, чтобы сказать "привет". Она послала его к черту, и по лицу этого Гулла было видно, что он к такому обращению привык.
  
  — Два убийства у одного врача — по ее мнению, здесь нет ничего особенного?
  
  — Я давил на нее, Алекс. Она возбудилась и стала в ответ давить на меня; мол, есть ли улики, указывающие на связь между Гэвином и Флорой? У меня не имелось ни одной зацепки, поэтому я был вынужден сказать "нет" и она объявила; "Вот видите. Принимая во внимание масштабность моей практики, это всего лишь статистическая случайность". Но я не думаю, что она сама верит своим словам. Ее руки лежали на руле, и костяшки пальцев аж побелели. Они стали еще белее, когда я спросил, не лечит ли она какого-нибудь уголовника. Коппел сказала: конечно же, нет, все ее пациенты приличные люди. Но, возможно, я задел в ней какие-то струнки и она что-нибудь надумает. Я встречусь с ней еще раз через пару дней, и мне бы хотелось, чтобы ты тоже присутствовал.
  
  — И мы ей будем задавать все те же вопросы?
  
  — На этом этапе — чем больше вопросов, тем лучше. Я хочу разворошить ее нору. Однако сначала я собираюсь поболтать с ребятами из конторы по досрочному освобождению, узнать, что они помнят о Флоре. Еще я раздобыл адрес и номер телефона матери Флоры, и если ты найдешь время навестить ее, я буду очень признателен. Мне ведь еще надо заниматься Гэвином и блондинкой.
  
  — Попробую завтра.
  
  — Спасибочки. — Он продиктовал мне номер Эвелин Ньюсом и адрес на Этел-стрит в Шерман-Оукс. — Она больше не в доме для престарелых, — уехала оттуда шесть месяцев назад.
  
  — Есть что-то особое, что я должен выведать?
  
  — Все о темных закоулках в мозгу ее дочери и о любых приятелях Флоры, что были до ван Дайна. После этого двигайся в том направлении, которое сочтешь подходящим. Кстати, то шоу, из которого Коппел качала деньги… Отгадай, какая была тема?
  
  — Проблема общения. Молчание.
  
  — Откуда ты знаешь?
  
  — Просто случайно угадал.
  
  — Ты меня пугаешь.
  Глава 11
  
  Я позвонил Эвелин Ньюсом в десять часов на следующее утро. Женщина отвечала настороженно.
  
  Когда я рассказал о себе, она смягчилась.
  
  — Полицейские были очень, очень милы. Есть что-то новенькое?
  
  — Я бы хотел подъехать к вам, чтобы поговорить, миссис Ньюсом. Мы собираемся пересмотреть дело Флоры под другим углом. Нужна кое-какая информация о вашей дочери.
  
  — О! Это здорово, сэр. Я могу говорить о моей Флоре бесконечно.
  
  Этел-стрит, расположенная к югу от Магнолии, была в двадцати минутах езды через Глен мимо бульвара Вентура, прямо в самом центре Шерман-Оукс. На этой стороне гор было на десять градусов жарче, чем в городе, и достаточно сухо, чтобы у меня защекотало в носу. Слой облаков, висящих над морем, сгорел, одарив Долину голубым небом.
  
  Квартал, где жила Эвелин Ньюсом, был окружен скромными, но ухоженными одноэтажными домиками, большинство из которых наспех сколотили для возвращавшихся со Второй мировой войны солдат. Над оградами из красного дерева высились старые апельсиновые и абрикосовые деревья. Некоторые участки затеняли огромные корявые вязы, сосны с густыми макушками и неподстриженные тутовые деревья.
  
  Новым домом Эвелин Ньюсом стало ядовито-зеленое бунгало. Лужайка желто-коричневого цвета была ровно подстрижена.
  
  По бокам входной лестницы стояли деревянные райские птички. Качели на крыльце неподвижно висели в горячем, сонном воздухе.
  
  Вход прикрывала дверь-ширма, но деревянная дверь была оставлена открытой, давая возможность рассмотреть темную, с низким потолком гостиную.
  
  Прежде чем я успел нажать на кнопку звонка, словно ниоткуда возник крупный седовласый мужчина лет семидесяти и отодвинул ширму.
  
  — Доктор Делавэр? Уолт Маккитчен. Эвелин ожидает вас в задней части дома. — Старик держал осанку, не сутулил плечи. Румяное лицо, нос цвета сизого баклажана, крошечный рот. Несмотря на жару, на нем была сине-серая фланелевая рубаха, застегнутая на все пуговицы и выпущенная на шерстяные, собранные в складки широкие брюки.
  
  Мы обменялись рукопожатиями. Его пальцы походили на корявые сосиски. Заметив, что он прихрамывает, я обратил внимание на трехдюймовую ортопедическую подошву одного его ботинка.
  
  Мы прошли через крошечную узкую спальню и вошли в такую же маленькую пристроенную комнатку, обитую сучковатыми сосновыми досками, с пушистым зеленым диваном, сборными полками, уставленными дешевыми книжками, и телевизором с широким экраном. Кондиционера, встроенного в окно, не было слышно. На стенах висела пара черно-белых фотографий. Групповой портрет военного подразделения. Молодая пара, стоящая перед этим самым домом, саженцы деревьев, вместо лужайки просто грязь. Справа от мужчины находился "плимут" образца тридцатых годов с округлой крышей. Женщина держала табличку "Продано".
  
  Эвелин Ньюсом сидела на диване, полная, сгорбленная, с седыми волосами, отдававшими голубизной, и добрыми голубыми глазами. Перед ней на столе из красного дерева стоял обернутый стеганой материей чайник и две чашки с блюдцами.
  
  — Доктор, — сказала она, чуть привстав. — Надеюсь, вы не предпочтете кофе. — Ньюсом постучала по диванной подушке справа от себя, и я сел. На ней были белая блузка с воротником а-ля Питер Пэн и красно-коричневые лавсановые брюки, которые скорее висели на тонких ногах пожилой женщины, а не обтягивали их.
  
  — Чай — это просто здорово. Спасибо, миссис Ньюсом.
  
  Она наполнила чашки. На них трафаретным способом была нанесена надпись: "Харрас казино, Рино, Невада".
  
  — Сахар? Лимон или молоко?
  
  — Без всего, если можно.
  
  Уолт Маккитчен задержался возле двери.
  
  — Со мной все в порядке, дорогой, — сказала Эвелин Ньюсом.
  
  Маккитчен оглядел меня, отдал честь и ушел.
  
  — У нас медовый месяц, — улыбнулась она. — Мистер Маккитчен навещал жену в пансионате, где я жила. Она умерла, и мы стали друзьями.
  
  — Примите мои поздравления.
  
  — Благодарю вас. Я уже и не думала, что выберусь из того места. Артрит. Не костный, который в определенном возрасте есть у всех, а ревматоидный — это наследственное. Я чувствовала боль всю жизнь. А после того как ушла Флора, у меня вообще ничего не осталось, кроме боли. Теперь у меня есть спутник жизни, а мой доктор нашел какой-то новый способ лечения, так что все у меня хорошо. Жизнь показывает, что все может наладиться. — Она провела согнутыми пальцами по волосам. Чай был едва теплым и безвкусным, но Ньюсом закрыла глаза от удовольствия. — Я надеюсь услышать какие-нибудь хорошие новости о моей Флоре. — Она поставила чашку на стол.
  
  — Мы как раз начали снова изучать дело.
  
  Ньюсом похлопала меня по руке.
  
  — Я знаю, мой дорогой. Я имела в виду перспективу. Ну так чем я могу быть полезна?
  
  — Вы не припомнили ничего нового, после того как прежние детективы…
  
  — Они были неплохими, — перебила Ньюсом. — Он и она. И он был черным. Они хотели сделать как лучше. Сначала я надеялась, потом перестала. По крайней мере они были честны. Сказали мне, что ни к чему не пришли. Причина их неудачи в том, что моя Флора была очень хорошей девушкой, никаких плохих влияний. Значит, убийца незнаком ей, а это делает раскрытие преступления более трудным. Они так сказали.
  
  — Вы как будто не согласны с этим?
  
  — Не в том, что Флора была хорошей, но кое-что меня беспокоило. В свое время она работала в организации, которая занималась делами досрочно освобожденных. С самого начала она возненавидела эту работу, а когда я спросила почему, Флора сказала, что ей безразличны все эти люди, с кем она вынуждена иметь дело. Я говорю дочери: "Тогда уходи". Но она ответила мне: "Мам, это лишь на время, пока я не получу преподавательскую лицензию. К тому же там хорошо платят, а приличную работу трудно найти". Я сказала о том разговоре детективам, но они сомневались, что это имеет какое-то значение, поскольку Флора не проработала там и года.
  
  — Что Флора говорила о людях, с которыми ей приходилось вступать в контакт по долгу службы?
  
  — Ничего, кроме того, что я сказала. И вообще, когда речь заходила о той работе, она старалась переменить тему разговора. Думаю, не хотела меня беспокоить. Флора всегда оберегала меня. — Ее голубые глаза остро взглянули на меня. — А вы считаете, что могла быть какая-то связь с тем местом работы? Вы потому и пришли… — Ее рука задрожала.
  
  — Пока неясно, есть ли такая связь, поданный вопрос изучается.
  
  — Значит, вы уже кое-что знаете об этом?
  
  — Только то, что рассказал нам Брайен ван Дайн.
  
  — Брайен! — Она улыбнулась и провела пальцем по логотипу на чашке.
  
  — Какие-нибудь проблемы между ним и Флорой?
  
  — С Брайеном? — Ньюсом выдавила смешок. — Они казались уже женатой парой. Знаете, они оба такие консервативные. Флоре Брайен очень нравился, а он ее обожал.
  
  — Консервативные в чем?
  
  — Они казались старше своего возраста. Флора всегда была такой, она быстро росла. Потом, когда она нашла Брайена, я подумала: "Дочь подобрала друга, подобного себе". Отец Флоры был настоящим мужчиной. Таков и мистер Маккитчен. Это мой тип, но Флора… — Она пожала плечами. — Ничего не скажу про Брайена, он хороший мальчик. Я полагаю, что Флора подружилась с ним именно потому, что он очень отличался от ее прежнего парня. Вот тот был по-настоящему мужественным, но у него имелись другие проблемы. Но об этом вы должны знать.
  
  — Откуда?
  
  — Я рассказывала прежним детективам о характере этого парня. Они потом сказали, что он вне подозрений.
  
  В досье не было упоминания о прежнем друге Флоры.
  
  — Я не успел досконально ознакомиться с делом вашей дочери, миссис Ньюсом. О ком и о каких проблемах с характером вы говорите?
  
  — Рой был хорошим молодым человеком, но срывался с катушек. Флора говорила, что ей приходится ходить на цыпочках, когда Рой не в настроении. Не то чтобы он обижал Флору, нет — Рой даже не повышал на нее голос. Но ее тревожило его молчание. Флора говорила, что Рой иногда на долгое время впадал в холодное молчание и она не могла достучаться до него.
  
  — Человек настроения, — кивнул я.
  
  — Но я, как и прежние детективы, не верю, что Рой имеет отношение к тому, что произошло с Флорой. Да, у него бывали всякие там настроения, но они с моей дочерью расстались как друзья, да и я знаю его семью целую вечность. У Роя не имелось причин обижаться на Флору, ведь инициатором их расставания был он сам: Рой связался с другой женщиной. Дешевкой, если хотите знать мое мнение. Теперь они разводятся, и это такая грязь.
  
  — Вы по-прежнему поддерживаете отношения с Роем?
  
  — Его родители были нашими соседями, когда мы жили в Калвер-сити. Рой и Флора росли вместе, как брат с сестрой. Его родители держали аквариум… то есть один из рыбных магазинов. Рой не любит животных, разве это не смешно? Самого парня я в последнее время не видела, а с родителями иногда болтаю. Его мать и рассказала мне о разводе. Думаю, она считает, что Рою нужно было держаться за Флору.
  
  — Как полное имя Роя?
  
  — Рой Николс-младший. Я говорила прежним детективам, это должно быть в их записях.
  
  — Флора любила животных?
  
  Она покачала головой.
  
  — У них с Роем была на это единая точка зрения: никаких контактов с животными. Оба чересчур чистоплотные — и он и она. Поэтому я предполагала, что Рой выберет более чистую работу.
  
  — Чем же он занимается?
  
  — Рой — плотник, сколачивает леса вокруг домов.
  
  — Строительство, — кивнул я.
  
  — В самую точку.
  
  Я провел еще четверть часа в обшитой сосной комнате, больше ничего не узнал и уехал.
  
  Майло я нашел за рабочим столом и рассказал ему про Роя Никoлca.
  
  — Значит, плохой характер, не любит животных, работает на тройках, — резюмировал он. — Сведения, которые Лорейн и Ал нe соизволили включить в досье.
  
  — Эвелин Ньюсом сказала, что они встречались с ним и сочли парня не вызывающим подозрения.
  
  — Ага, ага… Дай-ка я поищу его в банке данных по округу, на всякий случай… Есть Рой Дин Николс с датой рождения, которая подходит к нему… И взгляни сюда: два привода. Появление в пьяном виде в общественном месте в прошлом году и четыреста пятнадцатая статья — в позапрошлом. Через два месяца после убийства Флоры.
  
  — Нарушение порядка может означать все, что угодно. А принимая во внимание причину первого привода, второй, вероятно, связан с пьянством.
  
  — Пока мы разговариваем, я пробью его по Управлению автотранспортных средств… Вот, адрес на Хартер-стрит. Это Калвep-сити, недалеко от Палмс, где жила Флора. Ты не хочешь туда съездить? Я могу встретить тебя у станции, и мы нанесем визит этому типу. Офис конторы по досрочно освобожденным находился неподалеку от дома Эвелин Ньюсом. Потом Флору перевели в другой офис, на Сепульведу.
  
  — Это один из тех проектов, которые финансировались из федерального бюджета. Маленькие офисы на первых этажах, их наоткрывали до полудюжины по всему городу. Чтобы уголовникам далеко не ходить. Богу угодно, дабы мы оплачивали их грехи. Была надежда на то, что плохие парни будут более покладистыми в вопросах постановки на учет.
  
  — Ты говоришь в прошедшем времени.
  
  — Ты уловил. Никакого эффекта, плохие парни покладистыми не стали, и несколько миллионов баксов спущено в унитаз. Офисы закрыли. Флора работала до тех пор, пока не иссякли фонды. Значит, она ненавидела работу не настолько, чтобы ее бросить. Особого впечатления на службе Флора не произвела. Наставник Флоры вспоминает ее как тихоню. Он говорил, что та в основном подшивала бумажки и отвечала на телефонные звонки. Он сомневается, что Флора связалась с каким-нибудь уголовником.
  
  — Почему?
  
  — Он сказал, что девушка держалась в сторонке, а уголовников приходило совсем мало.
  
  — Приходило достаточно много, чтобы донять ее. А Сепульведа близко от дома Флоры. Хотел бы я знать, сколько уголовников, приписанных к тому офису, прежде проходило по делам, связанным с преступлениями на сексуальной почве.
  
  — Удачи тебе, но вопросы досрочного освобождения жутко забюрократизированы. Все фильтруется через чиновников из Сакраменто. Но если дело развернется в эту сторону, я начну копать. Между прочим, жилище Роя Николса тоже рядом с домом Флоры, а у этого парня, что ни говори, имеются приводы.
  
  Я вспомнил еще кое-что про Роя Николса:
  
  — Мать Флоры сказала, что Николс — чистюля.
  
  — Вот и еще одна зацепка. Именно такой тип способен тщательно прибраться на месте преступления. Он достоин того, чтобы им заняться, правильно? Встретимся через… сколько — двадцать минут, двадцать пять?
  
  — Ж-ж-ж, я уже полетел.
  Глава 12
  
  Неприметный автомобиль Майло торчал у обочины напротив станции. Он сидел за рулем, курил и поигрывал пальцами. Мы тронулись в южном направлении. — Я поднял досье на Роя Николса. Четыреста пятнадцатая статья — это, как выяснилось, не просто битье окон по пьяному делу. Николс избил одного парня в спортбаре в Инглвуде. Образцово отделал — сломал несколько костей. В отчете сказано, что Николс разозлился на парня, поскольку тот стал заглядываться на его даму, женщину по имени Лайза Дженретт. Они затеяли перебранку, ну и одно потянуло другое. От обвинения в преступном нападении Николса спасло то, что несколько посетителей показали под присягой, что пострадавший ударил первым и он действительно бесцеремонно разглядывал подругу Роя. В общем, паренек оказался из тех болванов, которые всегда нарываются на драку. Николс оплатил часть счетов за его лечение и признал себя виновным в нарушении порядка. Роя не посадили: дав обещание держаться подальше от бара, он стал посещать занятия, на которых обучали контролировать эмоции. — Майло выскочил переулками на Олимпик, повернул налево и поехал к Сепульведе. — Слепая ревность вполне могла привести к убийству с особой жестокостью, что и произошло в спальне Флоры.
  
  — Эвелин Ньюсом сказала, что именно Николс был инициатором разрыва отношений.
  
  — Значит, он, вероятно, передумал, в нем проснулось чувство собственника. Алекс, я читал медицинский отчет по парню, которого Николс отметелил. Раздробленные кости лица, вывихнутое плечо. Один свидетель сказал, что Николс был готов превратить голову этого парня в кашу, но нескольким мужикам удалось его оттащить.
  
  Некоторое время мы ехали молча.
  
  — Занятия по контролю над эмоциями… Ты думаешь, от этого есть толк? — спросил Майло.
  
  — Думаю, понадобится нечто большее, чем несколько принудительных уроков, чтобы переделать человеческий темперамент.
  
  — Надо, чтобы тыква сама захотела измениться.
  
  — Вот именно!
  
  — Значит, деньги налогоплательщиков в очередной раз ушли коту под хвост, — кивнул он. — Вроде тех контор по вопросам досрочного освобождения.
  
  — Очень может быть.
  
  Майло скривился и замолчал.
  
  ***
  
  Дом Роя Николса был чуть большей по размеру, безупречно белой версией бунгало Эвелин Ньюсом, со следами претенциозных, но безвкусных доработок. Чересчур широкие черные ставни куда лучше смотрелись бы на двухэтажном доме, построенном в колониальном стиле. Пара мощных дорических колонн подпирала совсем крошечную крышу крыльца. Дорогая разноцветная черепица испанской крыши была уложена слишком неэкономно. Совсем не к месту выглядел трехфутовый пояс из роскошного камня, что добывают в каньонах, облицовывавший нижнюю часть фасада.
  
  Лужайка перед домом представляла собой пышную ярко-зеленую иллюстрацию праздника святого Патрика. По сторонам лестничных ступеней стояли пятифутовые саговые пальмы — растеньица долларов по пятьсот каждое. Фасад опоясывали кусты карликового можжевельника, подстриженные настолько коротко, что могли соревноваться в миниатюрности с японскими деревьями в горшках.
  
  На подъездной дорожке под безукоризненно чистым черным чехлом стояло что-то крупное. Майло приподнял угол чехла на сверкающем черном "форде"-пикапе со свежехромированным бампером. Высокое шасси, фирменные колеса. На стикере, защищенном пластиковой лентой, было написано: "Как тебе моя езда? Позвони 1-800, ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ".
  
  Мы прошли к дому, в центре черной лакированной двери красовалась наклейка охранной фирмы. При нажатии кнопки звонка зазвучала музыкальная тема: "0-о-скажи-ты-видишь?" — Обождите!
  
  Открыла женщина. Высокая, молодая, симпатичная, но бледная. У нее было лицо в форме сердечка. Из одежды — просвечивающийся черный топик и белые махровые шорты. Без бюстгальтера, босиком. Великолепные ноги, орнамент на глянцевой голени. Волосы, серебристо-светлые, матовые, собраны на макушке в небрежную копну. На ногтях неаккуратно нанесенный розовый лак. На пальцах ног лак темнее, но в еще более плачевном состоянии.
  
  За спиной женщины просматривалась комната, заваленная новыми картонными коробками, перепоясанными коричневой лентой. Коробки имели надпись "Содержимое", после которой были нарисованы три прямые линии.
  
  Она сложила руки на большой мягкой груди:
  
  — Да?
  
  Майло показал ей значок.
  
  — Вы миссис Николс?
  
  — Уже почти нет. Вы пришли к Рою?
  
  — Да, мэм.
  
  Она вздохнула и жестом пригласила в дом. За исключением нескольких футов перед дверью вся комната оказалась заставлена упаковочными коробками. У раскрытого мешка для мусора стоял поставленный на попа детский матрасик.
  
  — Переезжаете?
  
  — Как только приедут грузчики. Они обещали быть к завтрашнему дню, но один раз уже обманули. Этот дом продан, к следующей неделе я должна из него выехать. Что натворил Рой?
  
  — Вы полагаете, он что-то натворил?
  
  — Ну вы же здесь, так? А я ничего такого не сделала, Лорелей — тоже. Моя дочь. Ей четыре года, и, если она проснется, я выгоню вас, парни, поганой метлой.
  
  — Как вас зовут, мэм?
  
  — Мэм! — со смешком повторила она. — Я — Лайза. Пока еще Николс. Скорее всего я верну себе девичью фамилию, Дженретт, которую всегда считала красивее, чем Николс. И теперь мне есть чем заняться. Так что он натворил?
  
  — Быть может, ничего. Нам просто нужно с ним переговорить.
  
  — Тогда идите к нему на стройку. Он работает где-то в Инглвуде. Ремонт офисного здания. Я знаю, что он хорошо зарабатывает, но попробуйте вытащить из него хоть пенни. Благодарение Господу, что у него классные родители. Они хотят, чтобы Лорелей жила в приличных условиях, а ведь она им не родная, биологически. Я сказала им, что останусь в Лос-Анджелесе и они смогут с ней видеться, если помогут мне; в противном случае уеду назад в Тусон, где живут мои предки.
  
  — Рой — очень скупой человек? — уточнил Майло.
  
  — Рой похож на старого скупердяя, если только дело не касается его идей.
  
  — Какого рода идей?
  
  — Его грузовика, его коллекции марочного виски, ремонта дома. Вы видели дом — он без конца с ним возится. Если бы не эти коробки, я бы показала панели, которыми он обшил задние комнаты. Панели из розового дерева — очень дорогая штука — во всех трех спальнях. В комнатах стало темно, как в похоронном бюро, но Рой заявил, что эти панели помогут поднять стоимость дома при продаже. И вот что происходит: мы выставили дом на продажу, нашли покупателя, и первое, что новые жильцы намерены сделать, — ободрать все панели.
  
  — Это вряд ли порадует Роя, — сказал я.
  
  — Рой ничему не радуется.
  
  — Угрюмый человек.
  
  Она повернулась ко мне:
  
  — Звучит так, словно вы с ним знакомы.
  
  — Мы никогда не встречались.
  
  — Вам повезло.
  
  Майло поинтересовался, не видела ли она Роя в последнее время.
  
  — В последний месяц нет. Он живет с родителями, в четырех кварталах отсюда. Вы думаете, Рой заходил навестить Лорелей?
  
  — Ни разу?
  
  — Я вожу Лорелей к его родителям раз в неделю. Иногда Рой оказывается на месте, но с ней не играет, потому что она ему не родная. — Ее глаза затуманились. Женщина переступила с ноги на ногу, опустила руки и устремила взгляд на ковер. — Послушайте, мне еще нужно сделать несколько звонков. Почему бы вам просто мне не сказать, что Рой натворил? Я в том смысле, что, если он опасен, разве мне не нужно об этом знать?
  
  — Вы считаете его потенциально опасным? — спросил Майло.
  
  — Вы что-то вроде психолога? Мы ходили к одному по причине развода. Суд нас обязал, и он занимался тем же, тот… психолог — задавал вопросы, вместо того чтобы давать ответы.
  
  — Рой ничего не сделал. Нам лишь нужно поговорить с ним о его бывшей подружке.
  
  — Той, которую убили? Флоре?
  
  — Вы знаете о ней?
  
  — Только то, что мне рассказывал Рой. — Ее рука взлетела ко рту. — Вы же не хотите сказать…
  
  — Нет, мэм. Мы пересматриваем дело, потому и беседуем со всеми, кто был с ней знаком.
  
  — У меня четырехлетняя дочь. Вы должны сказать мне все честно и прямо.
  
  — Вы боитесь Роя? — спросил я.
  
  — Я боюсь его характера. Не то чтобы он когда-нибудь обижал меня. Но то, каким он становится… замыкается в себе…
  
  — Что он рассказывал вам о Флоре Ньюсом? — осведомился Майло.
  
  — Что она была… — Лайза прикусила нижнюю губу. — Как-то неудобно…
  
  — Что неудобно, мэм?
  
  — Он говорил, что она была холодна. В постели. Не особенно сексуальна. Рой говорил, что она, видимо, наткнулась на какого-нибудь парня, что-то там не получилось, и из-за этого Флора такая, какая есть.
  
  — Потому они и расстались?
  
  — Возможно. Ведь Рой обо всем судит с точки зрения секса. Особенно если это касается его лично… — Лайза тряхнула головой. — Мне нужно закончить паковаться. Лори скоро проснется, и у меня будут связаны руки.
  
  Она дала нам адрес и телефон родителей Роя Николса. Май-то позвонил им, поговорил с матерью, соврал, что является строительным подрядчиком, которому требуются специалисты по установке лесов, и получил информацию о месте, где в настоящее время работает Рой.
  
  — Полагаю, что Флора не вполне устраивала Николса, — сказал он, когда мы ехали по Сепульведе на юг в сторону Инглвуда, — и потому этот парень избавился от нее. Или он… Как гам у вас называется, когда свое дерьмо перекладывают на кого-то другого?..
  
  — Проецировал. Убийство с особой жестокостью нередко совершается в результате долго копившейся злости, а сексуальное поведение будущей жертвы вполне может быть источником такой злости.
  
  — Прут от кованой железной изгороди… Такие прутья наверняка валяются вокруг строек. Больше, чем когда-либо, я хочу знать, где был этот ублюдок в ночь убийства Гэвина и блондинки. Кстати, о ней: я посылал двух детективов в соответствующие отели, потом они беседовали в управлении полиции Беверли-Хиллз, но никто не знает нашу девушку от "Джимми Чу". В отелях, вероятно, лгут, но у полицейских в Беверли есть досье на дорогих девиц по вызову, однако среди них она не значится. Но я думаю, установление личности блондинки — это всего лишь вопрос времени. Кто-то же должен ее хватиться.
  Глава 13
  
  Начальник Роя Николса — мужчиной средних лет по имени Арт Родригес — он выделялся седеющей бородой и невозмутимостью, которой позавидовал бы и каменный Будда. У него на каске над американским флагом красовалась наклейка "Доджер блу". Под рубашкой из шамбре — тенниска "Диснейленд", которая была ему велика. Остальной наряд состоял из потертых джинсов и покрытых пылью рабочих башмаков. В руке он держал свернутую в трубочку программку скачек.
  
  Мы стояли в пыли на солнце внутри огражденного периметра стройки. Работа заключалась в возведении боковой пристройки к уродливому двухэтажному офисному зданию, облицованному кирпичом. Оно было выпотрошено изнутри, лишено окон, но над зияющей дырой входа сохранилась надпись — "ЗОЛОТОЙ ВЕК".
  
  Строительство новой конструкции находилось на этапе обустройства лесов, и Рой Николс был одним из тех, кто этим занимался. Родригес указал на него — тот копошился на втором этаже с пневматическим молотком в руках. В воздухе стоял запах сырого дерева, пестицидов и серы.
  
  — Хотите, чтобы я его позвал? — осведомился Арт Родригес. — Или наденете каски и сами подниметесь?
  
  — Уж лучше вы, — покачал головой Майло. — А вас не удивляет, что мы хотим с ним поговорить?
  
  Родригес хрипло рассмеялся.
  
  — В этом бизнесе? Все мои кровельщики — уголовники, да и все остальные специалисты — тоже.
  
  — Николс не уголовник.
  
  — Уголовник, потенциальный уголовник, какая разница? У всех есть шанс. Вот что делает эту страну великой.
  
  — Николс производит на вас впечатление потенциального уголовника?
  
  — Я не лезу в личную жизнь этих парней.
  
  — Николс — надежный работник?
  
  — Один из лучших. Как часовой механизм. Приходит минута в минуту, своего рода педант.
  
  — Педант?
  
  — Педант, — повторил Родригес. — Такой требовательный, чопорный, привередливый. Все у него должно быть именно так, как надо. Очень напоминает мою жену.
  
  — Требовательный в чем?
  
  — Желает, чтобы его коробка с едой лежала подальше от пыли. Начинает заводиться, когда ребята трогают его инструмент или не приходят вовремя. Любое изменение в расписании его раздражает. А что у вас все-таки к нему?
  
  — Пока ничего.
  
  — Надеюсь, что ничего и не будет, — сказал Родригес и направился за Роем.
  
  Рой Николс был мужчиной ростом примерно шесть футов три дюйма, весом не менее двухсот пятидесяти фунтов, с твердым, выдающимся вперед животом, руками, похожими на мешки из-под муки, и толстыми, как стволы деревьев, ляжками. Гладко выбритая голова, лицо покрыто светлой щетиной, того же цвета брови. На нем была мокрая от пота коричневая футболка, а на ней — джинсовая безрукавка. На правом бицепсе красовалась татуировка в виде розы. Квадратное лицо Николса, потемневшее от солнца, оканчивалось двойным подбородком с глубокими складками по бокам, которые делали его гораздо старше тридцати лет.
  
  Родригес указал на нас, и Николс, горой поднявшись над ним, неторопливо пошел в нашу сторону.
  
  — Первый раунд, дли-и-нг, — возвестил Майло.
  
  Николс подошел к нам.
  
  — Полиция? По какому делу?
  
  У него был тонкий и поразительно высокий голос. Готов биться об заклад: многие, услышав Роя по телефону, считали. что разговаривают с его матерью. И еще — готов держать любое пари на то, что Рой Николс так и не привык к своему голосу, — он наверняка его раздражал.
  
  Майло протянул руку.
  
  Николс показал ему свою покрытую пылью ладонь и пробормотал:
  
  — Грязная. — Потом повертел шеей. — Что вам надо?
  
  — Поговорить о Флоре Ньюсом.
  
  — Сейчас? Я на работе.
  
  — Будем благодарны за несколько минут общения с вами, мистер Николс.
  
  — Но при чем тут я? — Краска разлилась по бычьей шее Николса и поднялась к щекам.
  
  — Мы решили по-новому взглянуть на это дело и беседуем со всеми, кто ее знал.
  
  — Ну да, я знал ее, но не знаю, кто ее убил. Я уже с другими копами ковырялся во всем этом дерьме… Я на работе, приятель, и у меня почасовая оплата. Они нацисты, приятель. Если я слишком долго нахожусь в душе, они урезают мне зарплату. Если бы здесь был профсоюз, они не смогли бы так поступать, но его нет, поэтому давайте-ка прервемся.
  
  — Я урегулирую это с мистером Родригесом.
  
  Николс поковырял носком глину, снова повертел шеей.
  
  — Всего несколько минут.
  
  Николс тихо выругался.
  
  — Ладно, но давайте хоть уйдем с этого гребаного солнца.
  
  Мы прошли в угол площадки, который был затенен двумя переносными туалетами. Химикаты не справлялись со своей работой, и вонь стояла невыносимая.
  
  Ноздри Николса затрепетали.
  
  — Ну и воняет. Мы нашли идеальное место.
  
  — Вас очень легко огорчить, — заметил Майло.
  
  — Мое время — это деньги, и я не хочу тратить его впустую. — Николс отщелкнул кожаную крышку своих наручных часов и посмотрел на циферблат. — Те первые копы возились со мной целыми днями, приятель. Я сразу понял, что они меня подозревали, по тому, как играли со мной.
  
  — Играли?
  
  — Один — добренький, другой — скотина. Он и она. Он изображал добрячка. Я достаточно насмотрелся телика, чтобы разбираться в таких играх. — Николс провел рукой по бритой голове. — Теперь вот вы. Что, зарабатываете сверхурочные, стараетесь растянуть время?
  
  Майло промолчал и пристально посмотрел на него.
  
  — Разве они не сказали вам, что у меня стопроцентное алиби на то время, когда убили Флору? — спросил Николс. — Я смотрел телик в спортбаре, потом сорвал банк в тотализаторе, поиграл в дартс и напился. Один приятель отвез меня домой сразу после полуночи, и я заблевал весь диван в гостиной. Жена спеленала меня и, разбудив через два часа, начала есть поедом. Ну, со мной все ясно? Целая куча людей подтвердила это, что вашим дружкам хорошо известно.
  
  Майло взглянул на меня. Мы оба подумали об одном и том же: жена Николса не упоминала ни о чем подобном.
  
  — У вас есть какие-нибудь соображения о том, кто убил Флору?
  
  — Нет.
  
  — Совсем нет?
  
  Николс облизнул губы.
  
  — А почему они у меня должны быть?
  
  — Мы слышали, что вы говорили, будто Флора могла в определенной ситуации раздражать мужчин.
  
  — Я не понимаю, о чем вообще идет речь!
  
  — О сексуальности Флоры. Или об отсутствии у нее таковой.
  
  — Черт! Вы беседовали с Лайзой. Чего вы от нее ждали? Мы разводимся, она ненавидит меня со всеми моими гребаными потрохами. Разве она не сказала, что я той ночью был дома? Черт, не сказала. Понимаете… она ненавидит меня.
  
  — Так что там с сексуальностью Флоры?
  
  — Да, я говорил это Лайзе, но говорил только для того, чтобы она мне дала… Ведь вы говорите перед этим делом со своей женой?
  
  Майло молча улыбнулся.
  
  — Им нужно, чтобы вы говорили, — продолжал Николс. — Женщины. — Он несколько раз открыл и закрыл ладонь, изображая болтовню. — Ты возвращаешься домой после тяжелой работы, и тебе хочется только разогреться, а им хочется поговорить. Бла-бла-бла. Вот и говоришь им то, что они хотят услышать.
  
  — Вашей жене хотелось услышать о недостаточной сексуальности Флоры?
  
  — Лайзе хотелось услышать, что она пылкая, самая пылкая, что я никогда в жизни не встречал более горячих женщин. — Николс хмыкнул. — Вот и все.
  
  Майло шагнул вплотную к Николсу:
  
  — Вы успокаивали Лайзу тем, что чернили Флору? Почему вы выбрали именно Флору в качестве плохого примера? Есть какая-то особая причина для этого?
  
  Николс отступил.
  
  — Рой, у Флоры действительно были проблемы сексуального характера?
  
  — Если считать проблемой неспособность делать это.
  
  — Она не могла заниматься сексом?
  
  — Она не могла кончить. Она ничего не чувствовала, всегда лежала, как… как подстилка. Ей не нравилось делать это. Она прямо такого не говорила, но находила способ, чтобы дать мне понять.
  
  — Что это был за способ?
  
  — Ты прикасаешься к ней, а у нее на лице появляется такое… огорченное выражение. Словно она… словно ты ее обидел.
  
  — И все же вы с ней встречались… сколько… год?
  
  — Меньше. — Николс округлил глаза. — Я понял, куда вы клоните.
  
  — Куда же, Рой?
  
  — Что я разозлился на нее из-за того, что она мне не давала, но все было не так. Мы не цапались, я ничего ей такого не делал, всегда был сдержан с ней. Я водил ее в кино, в рестораны. Тратил на нее деньги, приятель, а взамен ничего толком не получал.
  
  — Что и говорить, неважный бизнес.
  
  — Понимаю, я выгляжу в ваших глазах плохим парнем. — Мясистые плечи Николса опустились. — Но как бы я ни выглядел, у меня полное алиби со всех сторон, поэтому можете думать что хотите.
  
  — Рой, вы порвали с Флорой из-за ее сексуальных проблем?
  
  — Частично так, но разве в этом есть что-то ненормальное? Да и вообще мы не подходили друг другу. Мы были соседями, вместе росли, наши родители ходили друг к другу в гости, устраивали совместное барбекю, ну и так далее. Все старались свести нас… Понимаете, что я имею в виду?
  
  — Родительское сводничество, — подсказал я.
  
  Николс благодарно посмотрел на меня.
  
  — Ага, именно так. "Флора такая хорошая девушка", "Флора станет прекрасной матерью". И она обхаживала меня, делала это совершенно явно. И я к ней хорошо относился, она не была дурнушкой и могла стать девочкой что надо, если бы знала, как одеваться. И как трахаться. Однако, знаете, мы скорее околачивались, чем встречались. При всем при том я потратил на нее немало денег, в ресторане я часто заказывал лобстеры. Когда мы расставались, все было спокойно.
  
  — Она совсем не огорчилась?
  
  — Конечно, огорчилась, но не закатывала никаких истерик. Понимаете, о чем я? Она немного поплакала, я сказал, что мы останемся друзьями, и все.
  
  — Вы остались друзьями? — спросил я.
  
  — Враждебности точно не было.
  
  — Вы продолжали видеться?
  
  — Нет, — сказал Николс, глядя теперь на меня с настороженностью. Он положил большую ладонь на свою бритую голову и соскоблил кусочек сожженной солнцем кожи. — Я встречал ее у своих родителей. Ничего плохого между нами не было.
  
  — Те обеды с лобстерами… — сказал Майло. — Какое-нибудь особое место?
  
  Николс перевел взгляд на него:
  
  — Я могу есть лобстеров где угодно, но Флора любила одно местечко в Марине, у залива.
  
  — "Бобби Джейс"?
  
  — Да, именно так. Флоре нравилось смотреть на лодки. Но однажды я предложил организовать круиз вокруг Марины, а она сказала, что страдает морской болезнью. В этом вся Флора. Одна болтовня.
  
  — Рой, планировалось, что Флора поедет на завтрак в "Бобби Джейс". Однако днем раньше ее убили, и эта поездка с ее новым другом не состоялась.
  
  — И что?
  
  — Я по поводу нового друга…
  
  — Новый друг? Не представляйте дело так, словно я старый парень и она бросила меня, а я весь изошел дерьмом. Все это полная чушь!
  
  — Я вообще-то так и не понял, — сказал Майло, — вы с Флорой спали или нет?
  
  — Скорее пытались. Флора могла вести себя так, словно ей склеили ноги. И всегда вела себя так, словно ты ее обижаешь. Хотите знать мое мнение? Именно поэтому она попала в неприятности. — Николс вызывающе выдвинул подбородок. — Что, если она завела какого-нибудь парня, а потом не смогла выпутаться? Некоторые ребятки не столь чуткие и понятливые, как я. Насколько мне известно, тот ее новый друг появился неожиданно. Он казался молчуном, но всегда ли таковые являются тихонями?
  
  — Вы встречались с ним?
  
  — Один раз. Флора притащила его в дом к моим родителям в День благодарения. Был вечер, и мы только закончили набивать брюхо. Я развалился на диване, а когда я так наедаюсь, приятель, то меня лучше не волновать. Лайза с мамой мыли посуду, а мы с отцом кайфовали, глядя в телик, и тут, ух, звонок в дверь. Входит Флора, вся разодетая, рука об руку с этим бледным дохляком и его вонючими усами. Причем он явно чувствует себя не в своей тарелке, типа: "Какого хрена я здесь делаю"? Флора заявляет, будто пришла повидать моих родителей, но я-то понимаю, что она просто хочет показать, что у нее и без меня все хорошо. Таковы все женщины. — Николс пощелкал зубами. — Вы его проверяли, этого мистера Учителя?
  
  — Похоже, вы не высоко оцениваете ван Дайна.
  
  — Я не имел ничего против него, я был счастлив, что он ее нашел: возможно, он смог с ней справиться. — Николс улыбнулся. — А может, не смог. Выяснять это — ваша работа. Теперь я могу идти, чтобы заработать несколько баксов?
  
  — Где вы были в прошлый понедельник вечером, скажем, между семью и одиннадцатью часами?
  
  — В понедельник? А что? Что случилось в понедельник?
  
  Майло шагнул ближе. Его глаза находились на одном уровне с глазами Николса, между носами было всего несколько дюймов.
  
  Подбородок Николса продолжал оставаться выпяченным, однако глаза затрепетали и он вздрогнул.
  
  — Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, Рой.
  
  — Понедельник… Я был у родителей. — Николс снова покраснел. На этот раз краска дошла до самого лба. — Я живу там, пока не нашел нового места.
  
  — Вы уверены, что были там в понедельник вечером?
  
  — Да, уверен. Я встаю каждый день в четыре тридцать утра, чтобы успеть принять душ, съесть хороший завтрак и быть на работе в шесть тридцать. Я работаю как вол целый день, прихожу домой, занимаюсь по хозяйству, ем, смотрю телик и в восемь тридцать ложусь спать. Таков круговорот моей жизни, и я к нему отношусь спокойно. А вот к чему я не могу относиться спокойно, так это к тому, что вы приходите и беспокоите меня без всякой причины. Я не обязан болтать с вами почем зря, потому иду работать.
  
  Мы смотрели, как он неторопливо удаляется.
  
  — А наш первый номинант на титул "Мистер Очарование"…
  
  — На грани срыва, — продолжил мою фразу Майло.
  
  — Балансирует.
  
  — Ты видишь в нем нашего плохого парня?
  
  — Если его алиби не подтвердится.
  
  — Флора была убита между полуночью и двумя часами. Он говорит, что некий приятель привез его домой сразу после полуночи, а жена разбудила его в два. Звучит жутко интересно, а я не видел никакого упоминания об этом в досье.
  
  — А что, если он оказался дома чуть раньше и Лайза разбудила его ближе к часу? Она отделала парня, собрала все свои манатки, запихнула их в мешок и оставила его в бешенстве и полном расстройстве, не способным снова уснуть. Он вылез из постели, ушел из дома и поехал к кому-то еше, кто прежде приводил его в подобное состояние. Сильный стресс является спусковым крючком для некоторых убийц на сексуальной почве. К тому же множество вполне нормальных людей сохраняют чрезвычайно стабильные браки и при этом жестоко обращаются с другими женщинами.
  
  — Поссорившись с женой, вымещает зло на бывшей любовнице? — задумчиво произнес Майло.
  
  — Похоже, что он находится сейчас под воздействием многочисленных стрессов. Сексуально озабоченный парень возвращается жить к родителям.
  
  — Гэвин и блондинка. Парочка, собирающаяся заняться любовью, становится спусковым устройством, потому что наш плохой парень едва сдерживает свои сексуальные инстинкты.
  
  — Его алиби по Гэвину и блондинке еще слабее, так как Рой и его родители живут в разных комнатах. Он легко мог выскользнуть из дома без их ведома. Даже если они свидетельствуют о другом — так это же его родители.
  
  Николс шел к лесам не оборачиваясь. Мы смотрели, как он взобрался на второй этаж, нацепил на себя монтажный пояс, потянулся и поднял пневматический молоток. Он потянулся еще раз — прицеливаясь, прежде чем прижать молоток к поперечной балке.
  
  Шлеп, шлеп, шлеп.
  
  — Пошли отсюда, — сказал Майло, и мы вернулись к машине.
  
  Он выехал на Сепульведу и двинулся на север, в сторону Лос-Анджелеса. Бульвар был забит, и авто двигались едва-едва. Атмосфера — накаленная, давящая, — казалось, прессовала борта нашего автомобиля.
  
  — Что я хотел бы знать, так это почему Лорейн и Ал не удосужились внести Николса в список подозреваемых.
  
  — Собираешься спросить ее об этом? — поинтересовался я.
  
  — Это мой стиль, малыш. Открытость, честность, искренность.
  
  — Беседа с Лорейн обещает быть занимательной.
  
  — Я буду предельно чуток. — Майло щелкнул тумблером полицейского радио, несколько минут послушал сообщения об уголовных преступлениях. — Обожаю этот город, — пробормотал он и убрал звук.
  
  — Даже если Николс невиновен, он дал нам полезную информацию.
  
  — О сексуальных проблемах Флоры?
  
  — Быть может, это и есть причина, по которой она обратилась к врачу. И это могло бы объяснить, почему Флора скрытничала перед ван Дайном. Теперь я вспоминаю: и он ведь говорил, что Флора была очень консервативной девушкой, то есть не слишком пылкой подругой, и по времени соответствует: она начала лечиться сразу после того, как ее сдал в утиль Николс. Тот заявляет, что вел себя по-джентльменски, однако я уверен, что он был безжалостно конкретен, объясняя, почему он разрывает с ней отношения.
  
  — Мистер Тактичность, — кивнул Майло. — "Эй, сука, расклей свои ноги, или я сваливаю отсюда!" — Пережив обиду, Флора, возможно, решила, что у нее и впрямь есть проблема и имеет смысл поискать женщину-врача, специалиста по сексуальным расстройствам.
  
  — Коппел занимается и сексотерапией?
  
  — Похоже, она очень мало чем не занимается.
  
  Зажегся красный свет, и Майло подкатил к стоп-линии. Громадный самолет низко прошел в сторону международного аэропорта Лос-Анджелеса.
  
  — Предположим, алиби Николса подтвердится. Тебе хватит духу на разработку другой версии? — спросил я, когда стих рев.
  
  — Думаю, тогда я прибегну к помощи астролога. Но пока вопрос к тебе: какую помощь могла оказать Коппел Флоре?
  
  — Возможно, она внушила своей пациентке, что та должна быть более самоуверенной и авантюрной. Это стандартный метод лечения в таких случаях, как у Флоры. И девушка начала рисковать.
  
  — Каким образом рисковать?
  
  — Заводила разговоры с незнакомыми мужчинами, даже начала снимать их. И она сняла не того парня. Что может снова вернуть нас к конторе по досрочному освобождению. Что, если Флора связалась с уголовником? Каким-нибудь агрессивным супермачо — кем-то вроде Роя Николса, но не скованного ролью мальчика-живущего-по-соседству, способной удерживать его в узде. Убийство могло быть шальной сексуальной выходкой, которая зашла слишком далеко. Или же Флора вдруг передумала вступать в интимную связь, и за это с ней страшно расплатились.
  
  — Что-то вроде дела мистера Гудбара. Там тоже имелась учительница… Но она была одинока, жила тайной жизнью. Флора же была помолвлена с ван Дайном. И она собиралась встретиться с ним на следующий день… Так ты все же считаешь, что мисс Жеманность изменяла своему жениху с преступником?
  
  — Если это был преступник, связь с ним началась еще до ван Дайна. Так или иначе, у нее на стороне мог быть другой мужчина.
  
  — Тайны жизни, — вздохнул Майло.
  
  — Или такой вариант. Флора, после того как познакомилась с ван Дайном, порвала со своим уголовником, а он с этим не смирился. В ее квартире не было следов насильственного проникновения. Это может указывать на то, что действовал кто-то из знакомых Флоры или опытный взломщик. А возможно, тот и другой в одном лице.
  
  — Флора говорила матери и ван Дайну, что ненавидит работу в конторе по досрочно освобожденным из-за специфических клиентов. Думаешь, она лгала?
  
  — В какой-то период эта работа могла Флоре не нравиться, но вполне возможно, что ее отношение к своей службе изменилось.
  
  Светофор переключился на зеленый, и мы покатили вместе со всей дорожной массой. Майло снова поиграл ручкой настройки приемника, послушал полицейские сводки и убавил звук.
  
  — Обманывала ван Дайна с мистером Плохим Парнем, — сказал он. — Жених узнал о ее связи, и это ему не понравилось. Он сошел с катушек. Дьявол! Нам известно лишь то, что ван Дайн не так уж невинен, как кажется.
  
  Я подумал над его словами.
  
  — Мать Флоры намекала, что ван Дайн не особенно мужествен. Это она могла узнать от Флоры. И его алиби оказалось не лучше, чем у Роя.
  
  — Значит, сексуальные проблемы не ограничиваются лишь Флорой. Что, если старина Брайен не может как следует выполнять свою работу? Это могло принести мисс Тихоне немало огорчений. — Он прибавил громкости, и, казалось, скороговорка диспетчера убаюкала его. Но вот машины в пробке задвигались, и мы продвинулись еще на несколько ярдов. Майло переключился на средние волны. Настроившись на ток-шоу, послушал, как ведущий отчитывает позвонившего на студию за то, что он любит президента страны, и снова убрал громкость. — Огден и Ал Маккинли не включили Николса в досье, несмотря на то что потратили два дня, задавая ему вопросы. Никак не пойму, подвязывается ли история Флоры к Гэвину и блондинке. — Майло вернулся к ток-шоу. Ведущий отругал позвонившую слушательницу за то, что она не желает нести персональную ответственность за собственное ожирение, и отключил ее от эфира. Пошла реклама травяного концентрата для похудания. — Что ты думаешь обо всех этих шоу?
  
  — Торжество свободы слова. И плохих манер. А тебе нравится?
  
  — Не-а, мне хватает вульгарности на работе. Между прочим, согласно радиопрограмме наша лапочка Мэри Лу запланирована в эфир через час.
  
  — Ты и в самом деле собираешься ее слушать?
  
  — А ты разве нет?
  Глава 14
  
  Майло отправился беседовать с Лорейн Огден, а я сидел за его столом и просматривал дело об убийстве Гэвина Куика. Ничего нового. Я переключился на досье Флоры Ньюсом. Там тоже никакого прогресса.
  
  Майло вернулся пять минут спустя с красным лицом, качая головой.
  
  Я освободил ему кресло, но он примостился на углу стола, вытянул ноги и ослабил узел галстука.
  
  — Моя чуткость не сработала. Я заговорил о Николсе, а Лорейн заявила мне, что выдавила из дела все возможное и в мои обязанности не входит перепроверять ее. А еще Лорейн сказала, что мне следует заниматься своим делом, поскольку чем больше она думает обо всех этих преступлениях, тем меньше они кажутся ей сходными. Потом Огден сунула мне в лицо вот это.
  
  Майло протянул мне измятый листок бумаги, и я разгладил его на ладони. Отчет о баллистической экспертизе из криминалистической лаборатории, отмеченный печатью "В первую очередь", с указанием, что она произведена по заявке детектива Л.Л. Огден. Сравнительный анализ пистолета двадцать второго калибра, из которого был убит Гэвин, и того, который оборвал жизнь Флоры. На отчете поставил подпись криминалист по имени Нишияма.
  
  Похожее оружие — вероятно, дешевые импортные полуавтоматические пистолеты, но один не соответствует другому.
  
  — Дешевка есть дешевка, — сказал я, — можно воспользоваться одним пистолетом, выбросить его и достать другой.
  
  — Все возможно, но если бы пистолеты оказались идентичными, было бы значительно лучше. А теперь я расплевался с коллегой и нисколько не приблизился к раскрытию.
  
  — Она детектив второго класса, а ты лейтенант. Я полагал, что в полиции существует четкая субординация.
  
  — В общем-то так оно и есть. Но отсутствие у меня административных обязанностей работает с обоих концов: всем известно, что у меня нет никакого влияния. — Он перебрал адресованные ему записки. — Похоже, пока ничего не светит по блондинке… — Глаза Майло скользнули по "таймексу". — Коппел в эфире.
  
  Он включил настольный приемник и настроился на волну ток-шоу. Другой ведущий, но тот же насмешливый тон.
  
  — О'кей, народ! С вами Том Карли в конце часа, и у нас с вами классный гость, который появится в студии с минуты на минуту. Доктор Мэри Лу Коппел, известный психиатр, и все, кто слушает шоу, знают, что она уже выступала, и знают, что она толковая… А кто не слушает… Кому, к чертовой матери, вы нужны, ха-ха! Сегодня мы поговорим о… Что такое?.. Мой инженер, великолепный Гэри, сообщает мне, что доктор Мэри Лу Коппел задерживается… Вам лучше быть попунктуальнее, док. Быть может, вам следует обратиться к психиатру, ха-ха-ха!.. А пока давайте поговорим об автостраховании. Вам доводилось получать в зад от одного из тех лунатиков, которые, похоже, расплодились повсеместно, как пришельцы из открытого космоса? Вы понимаете, о чем я говорю: торчки, уроды с мобильниками и просто дрянные водилы. Влетал один из них вам в крыло? Или чего похуже? Тогда вы знаете ценность хорошей страховки, а "Лоу-Болл иншуренс" высшая из ценностей…
  
  — Коппел — психолог, а не психиатр, — недовольно буркнул Майло.
  
  Том Карли закончил свою болтовню и включил очередную записанную заранее рекламу. Затем дама со страстным голосом поведала о погоде и ситуации на дорогах.
  
  Пошла еще одна реклама — Том Карли воспел нечто под названием "Дивайн Мокалисиус", что можно приобрести в любом отделении "Кафе-Кафе", потом объявил:
  
  — Загадочный и в то же время самый обыкновенный Гэри сообщает мне, что доктор Мэри Лу Коппел, наша психиатрическая гостья, все еще не приехала в студию и что целительница мозгов не отвечает по мобильнику. Тьфу на тебя, Мэри Лу! Ты официально вычеркнута из привилегированных списков, по которым отбираются гости на шоу Тома Карли, потому что Том Карли выступает за пунктуальность и персональную ответственность, а также за остальные добродетели, которые сделали эту страну великой. Даже несмотря на то что эта страна по ошибке выбрала косноязычного президента… О'кей, кому она нужна, народ? Давайте поговорим о психиатрах и о том, почему все они сами являются такими, черт побери, помешанными кретинами. Я имею в виду, это просто мне кажется или все они немного едут крышей? Так в чем дело, братцы? Кто-то становится целителем голов из-за того, что ее собственная голова, черт ее побери, является чересчур большой на ее собственную голову? Или все дело в поганом детстве? Ха-ха-ха! Что вы, ребята, думаете об этом? Давайте звоните и дайте мне знать по восемнадцать — восемьдесят восемь — ТОМ КАРЛИ. Ну вот, линии загорелись, и мой первый звонок от Фреда из Доуни. Привет, Фред. Твою голову в последнее время не лечили?
  
  — Привет, Том. Прежде всего хочу тебе сказать, что слушаю тебя каждый день и что ты по-настоящему кру…
  
  — Отличная оценка, Фред! Но что там по поводу психиатров — этих мозговиков, этих заклинателей вуду, этих целителей? Полагаешь, что они гребут одним веслом, моргают одним глазом, страдают застывшими мозгами, танцуют с тенями в зеркальном зале? Именно это в сухом остатке, Фред? Они стали спецами по головам, потому что их самих нужно лечить?
  
  — Ладно, Том, на самом деле, Том, я знаю об этих людях. Примерно двенадцать лет назад я сидел под звездами и думал о своем, а они похитили меня и вживили эти электроды в мою…
  
  Майло вырубил радио.
  
  — Быть может, Лорейн права и мне стоит сосредоточиться на Гэвине. Собираюсь обзвонить ребят, которые попали в аварию вместе с ним, посмотреть, не откопается ли что-нибудь. Может, удастся переговорить с его бывшей подружкой — Кайлой Бартелл, когда поблизости не будет ее старика.
  
  — И ты планируешь снова побеседовать с Коппел?
  
  — Да, и это тоже. — Он уселся в кресло. — Очевидно, она не у себя в офисе или же тот идиот просто не смог до нее дозвониться. Позволь мне сначала сделать несколько звонков, а потом… Ты не против, чтобы заскочить сюда через пару часиков? Или позже, если это не ломает твой график?
  
  — Два часа — нормально. Хочешь, я переговорю с Кайлой?
  
  — Если бы ты встретил ее на улице, то я был бы двумя руками за. Но поскольку это Беверли-Хиллз, а папаша такой нервный, то давай лучше соблюдать протокол.
  
  — Визиты, ограниченные официальным полицейским присутствием.
  
  — Именно так.
  
  Я ехал домой, слушая Тома Карли. Мэри Лу Коппел так и не появилась, и Карли больше о ней не упоминал. Он метался между рекламами и звонками от скандальных, злых слушателей, а затем переключился на следующего гостя — юриста по вопросам возмещения личного ущерба, который специализировался на исках против сетей ресторанов быстрого питания в связи с расовой дискриминацией и подачей слишком горячего кофе.
  
  Карли сказал:
  
  — Я не в курсе всего этого, Билл, но, по-моему, ты вполне можешь засадить их просто за отвратительную пищу, которую они нам скармливают.
  
  Вместо того чтобы ехать домой, я направился в Беверли-Хиллз и проехал мимо дома Куиков. Тот же белый мини-вэн стоял на подъездной дорожке, но крошка "бенц" отсутствовал. Шторы были задвинуты, а на ступенях валялась дневная корреспонденция. Садовник подрезал живую изгородь. Какая-то явно страдающая отсутствием аппетита женщина вела на поводке черного чау-чау. Собака казалась напичканной наркотиками. В полутора кварталах отсюда машины со свистом пролетали по Уилшир. Семьи разбивались, но мир продолжал вертеться.
  
  Я развернул "севилью", направил ее на север через деловой квартал, въехал на Флэте и проехал мимо особняка Бартеллов. При дневном освещении дом показался еще больше и белее, словно свежий кусок мыла. Ограда выглядела как тюремная стена. Гараж на четыре машины был закрыт, но сразу за электрическими воротами стоял с работающим мотором красный джип "Гранд-Чероки".
  
  Я припарковался и увидел через улицу, как ворота открылись и выехала Кайла Бартелл. Она, говоря по мобильнику, повернула направо, не обращая внимания на встречное движение, и быстро поехала в сторону бульвара Санта-Моника. Она болтала по телефону без остановки, живо жестикулируя, и даже не подозревала, что я еду за ней, когда проскочила мимо стоп-знака на Элевадо и миновала другой на Кармелите. Без каких-либо сигналов Кайла исполнила рискованный поворот налево на Санта-Монике и поехала на восток, все еще разговаривая по мобильнику. Другой рукой она держала руль, порой отпуская его, чтобы пожестикулировать, и съезжая на соседний ряд. В основном автомобилисты старались держаться от нее на расстоянии, лишь другая молодая дама, на "порше-бокстере", резко просигналила и притерла ее джип.
  
  Кайла не обратила на это никакого внимания и продолжала верещать по телефону, двигаясь к Кэннон-драйв, потом поехала на юг и припарковалась в переулке позади парикмахерского салона "Умберто". Служащий открыл дверцу водителя, и наружу выпорхнула Кайла в черном кружевном топике, черных кожаных брюках и сапожках на высоких каблуках. На голове у нее красовалась серебристая бейсболка. Хвост белокурых волос был пропущен через ремешок головного убора.
  
  Никаких чаевых для служащего, только улыбка. Видимо, кто-то сказал ей, что этого достаточно.
  
  Она упругой походкой вошла в салон.
  
  — Стрижка за двести долларов, — покачал головой Майло. — О, молодежь!
  
  Мы сидели в "севилье", и я рулил по Олимпик на восток, в сторону офиса Мэри Лу Коппел.
  
  — Ты связывался с ребятами, которые побывали в аварии? — спросил я.
  
  — С обоими, и они подтверждают то, что нам рассказали Куики. Гэвин сидел сзади, зажатый между этими парнями. Когда машина врезалась в гору, они были пристегнуты и их лишь мотнуло из стороны в сторону. А вот Гэвина вытолкнуло вперед, и он ударился головой о сиденье водителя. Он выскочил, как банан из шкурки, — так высказался один из них. Оба сказали, что Гэвин был хорошим парнем, но после аварии сильно изменился. Перестал общаться, отошел от них. Я спросил, не стал ли он хуже соображать, и они заколебались. Когда я нажал, ребята признали, что он отупел. Стал просто другим парнем.
  
  — А что-нибудь о навязчивом поведении?
  
  — Нет, ничего такого, но они с ним какое-то время не виделись. Их сильно потрясло известие о том, что его убили. Оба не представляют, кто мог желать Гэвину зла и с какой блондинкой он мог встречаться, кроме Кайлы. Один из них назвал ее избалованной крошкой.
  
  — А что с блондинкой?
  
  — Я обзвонил телевизионные станции: спрашивал, не покажут ли они посмертную фотографию девицы. Мне сказали "нет", потому что это слишком шокирующе подействует на зрителей, но если художник подретуширует снимок, то они могли бы нам помочь. Если позволит эфирное время. Я отправил одну из фотографий нашему рисовальщику; посмотрим, что получится. Быть может, газеты поместят ее реальное фото. Подарят бедняжке пятнадцать секунд славы.
  
  — "Слишком шокирующе". Они сами-то смотрят собственные телепередачи? Видят, сколько там грязи и крови?
  
  Майло рассмеялся.
  
  — СМИ говорят о службе обществу, а сами торгуют рекламным временем. Алекс, со мной разговаривали, будто с каким-нибудь козлом от шоу-бизнеса… О'кей, вот мы и приехали. Почему бы тебе не объехать дом сзади и не посмотреть, на месте ли "мерседес" Мэри Лу?
  
  Его не было, однако мы все равно запарковались и вошли в здание. Дверь в помещение "Пасифика-вест" оказалась не заперта. На этот раз приемная не была безлюдной. Высокая дама лет сорока ходила из угла в угол, заламывая руки. Облегающий серый тренировочный костюм, белые спортивные носки, розовые кроссовки "Найк". Длинные ноги, крошечная грудь. Короткие черные, подкрашенные на концах волосы начесаны вперед. Запавшие; слишком блестящие голубые глаза припухли. Лишенное косметики, цвета консервированного лосося лицо лоснилось. Кожа вдоль линии волос и вокруг ушей словно подернулась паутинкой — следы недавно сошедшей кожи. Выражение лица говорило, что она привыкла к плохому обращению, но научилась возмущаться по этому поводу. Она не обратила на нас внимания и продолжала ходить взад-вперед.
  
  Все три кнопки вызова были красными. Доктора Гулл, Коппел и Ларсен вовсю занимались исцелением душ.
  
  — Хотелось бы знать, когда заканчивается ее сеанс? — поинтересовался Майло, вроде как ни к кому конкретно не обращаясь.
  
  Черноволосая женщина продолжала ходить по комнате, но на вопрос отреагировала:
  
  — Если вы о докторе Коппел, то будете за мной. Мой сеанс должен был начаться двадцать минут назад. — Она еще дважды пересекла комнату, взъерошила волосы на голове и остановилась, чтобы рассмотреть лежавшие на столе журналы. Выбрав "Модерн хелс", женщина полистала его, свернула в трубку и еще походила по комнате, держа журнал в опущенной руке. - Двадцать три минуты. Ее счастье, если у нее окажется какой-то особый случай.
  
  — Обычно она очень пунктуальна, — сказал Майло.
  
  Женщина остановилась и повернулась к нам. Ее лицо вдруг напряглось и одновременно исказилось гримасой. В глазах зажегся ужас, словно она заглянула в бездну.
  
  — Вы не пациенты.
  
  — Почему же? — Майло придал голосу игривость.
  
  — Нет, нет, нет, нет. Вы похожи… Почему вы здесь?
  
  Он пожал плечами и расстегнул пуговицы на пиджаке:
  
  — Мы просто хотим поговорить с доктором Коппел, мэм…
  
  — Ну уж не выйдет! — крикнула женщина. — Я следующая! Мне необходимо с ней повидаться!
  
  Майло взглянул на меня, моля о помощи.
  
  — Конечно, — мягко сказал я. — Это ваше время. Мы уходим, вернемся позже.
  
  — Нет! Я имею в виду… вы не обязаны уходить, это место мне не принадлежит, я не вправе требовать ничего такого. — Она поморгала, чтобы побороть слезы. — Просто я хочу иметь свое время. Мое собственное время. Это ведь не чрезмерная самовлюбленность, не так ли?
  
  — Вовсе нет.
  
  — Мой бывший муж заявляет, что у меня неизлечимое самомнение.
  
  — Ох уж эти бывшие!
  
  Она посмотрела на меня, пытаясь определить, насколько я искренен. Должно быть, я выдержал экзамен, так как она улыбнулась:
  
  — Ладно уж, садитесь.
  
  Мы сели.
  
  Следующие пятнадцать минут приемная была погружена в молчание. Первые пять женщина читала журнал. Потом она представилась как Бриджет. Ее глаза вернулись к страницам, но думала она явно не о них. Кровь стучала у женщины в висках — это мне, сидящему в другом конце комнаты, было видно достаточно хорошо, — мысли метались, кулаки сжимались и разжимались; она постоянно вскидывала глаза от журнала к красной кнопке. Наконец Бриджет воскликнула:
  
  — Я просто не понимаю!
  
  — Давайте ей позвоним, — предложил я. — Трубку возьмет кто-нибудь из регистратуры и, возможно, сообщит нам, не произошло ли чего-нибудь чрезвычайного.
  
  — Да! — обрадовалась она — Да, это чудесный план.
  
  Майло вынул свой мобильник, Бриджет выпалила номер телефона, и он набрал его.
  
  — Доктора Коппел, пожалуйста… Мистер Стеджес, она меня знает… Как так? Вы уверены?.. Да потому что я уже в ее приемной и лампочка, говорящая о том, что у нее сеанс, горит…
  
  Он нажал отбой.
  
  — Что, что?! — заволновалась Бриджет.
  
  — В регистратуре говорят, что Коппел не отметилась утром, как делает всегда, и они понятия не имеют, где она находится. Перед радиоинтервью у нее были записаны два пациента, доктор их тоже не приняла.
  
  — Будь она проклята! — вскричала Бриджет. — Вот она, самая настоящая гребаная самовлюбленность!
  
  Схватив свою сумочку, женщина кинулась к двери, распахнула ее и с грохотом захлопнула за собой. После ее ухода повисла угрюмая тишина.
  
  — И все-таки, — сказал Майло, — моя работа мне нравится больше, чем твоя.
  
  Спустя пять минут он барабанил в дверь, ведущую в расположенные внутри кабинеты. Приглушенный мужской голос прокричал нечто похожее на "Подождите!", и дверь чуть-чуть приоткрылась. Глаза, которые взглянули на нас из-за квадратных очков с двойными линзами, были светло-карими и настороженными. Изучающими. В них не было удивления.
  
  — Что происходит? — Хорошо поставленный голос с легким скандинавским акцентом. Та часть лица, которую мне было видно, — гладкая и румяная, подбородок украшен светлой, с проседью эспаньолкой. Над бородкой — чопорно поджатые узкие губы.
  
  — Полиция, — представился Майло. — Мы ищем доктора Коппел.
  
  — Полиция? И потому вы барабанили в дверь? — Спокойный голос… почти дружелюбный, несмотря на причиненное беспокойство.
  
  — Вы?..
  
  — Доктор Ларсен. Я работаю с пациентом и предпочел бы, чтобы вы ушли. Зачем вам нужна Мэри Лу?
  
  — Я бы не хотел обсуждать это с вами, сэр.
  
  Элбин Ларсен захлопал ресницами.
  
  — Как вам будет угодно. — Он начал закрывать дверь.
  
  Майло ухватился за нее.
  
  — Офицер!..
  
  — Ее лампочка горит, — сказал лейтенант, — но в кабинете доктора нет.
  
  Дверь открылась шире, и Ларсен вышел в приемную. Это был мужчина за пятьдесят, ростом примерно пять футов десять дюймов, фунтов на пятнадцать тяжелее нормы, с немного отросшим седеющим "ежиком" на голове. Зеленый, ручной вязки жилет плотно сидел на застегнутой на все пуговицы бледно-голубой рубашке. Его брюки цвета хаки были отутюжены и имели безукоризненную складку, коричневые с дырочками ботинки начищены до блеска.
  
  Он долго разглядывал нас.
  
  — Нет в кабинете? Откуда вы знаете?
  
  Майло описал свой разговор с оператором из регистратуры.
  
  — А! — Ларсен улыбнулся. — Это ничего не значит. Доктора Коппел вполне могли вызвать на работу в связи с кризисным состоянием кого-то из пациентов и у нее просто не нашлось времени отметиться в регистратуре.
  
  — Кризисное состояние здесь, в офисе?
  
  — Наша профессия изобилует кризисными состояниями.
  
  — То есть такое бывает часто?
  
  — Достаточно часто. Теперь, как я полагаю, лучший для нас выход из создавшейся ситуации, если вы оставите свою карточку, а я прослежу…
  
  — Вы видели ее сегодня, доктор?
  
  — Я никак не мог ее видеть. У меня пациенты один за другим с восьми утра. То же и у Франко… доктора Гулла. У нас у всех очень напряженный график работы, и мы стараемся так назначать время пациентам, чтобы избегать толчеи в приемной. — Ларсен отдернул рукав рубашки и обнажил старомодный розово-золотой "ролеКС". — Следующий сеанс у меня через десять минут, и я оставил пациента ждать в кабинете, что в крайней степени неэтично и непрофессионально. Поэтому, будьте любезны, оставьте карточку и…
  
  — А почему бы нам не проверить, в кабинете доктор Коппел или нет?
  
  — Это было бы неуместно.
  
  — В противном случае нам придется ее ждать прямо здесь.
  
  Маленький рот Ларсена стал еще меньше.
  
  — В таком случае, сэр, вас выведут силой.
  
  Майло пожал плечами, сел и взял в руки номер журнала "Модерн хелс", брошенный женщиной, у которой с лица облезла кожа.
  
  Ларсен повернулся ко мне, словно надеясь найти понимание. Я разглядывал ковер.
  
  — Хорошо, — сказал он. — Я пойду проверю.
  
  Доктор шагнул во внутренний коридор и захлопнул дверь. Спустя несколько секунд он вернулся с каменным лицом.
  
  — Ее там нет. Я ничего не понимаю, но уверен, что этому есть какое-то объяснение. А теперь мне нужно вернуться к пациенту. Если вы все же хотите остаться здесь, то, прошу вас, не шумите.
  Глава 15
  
  — Вот именно таких, — сказал Майло, когда мы покинули здание, — я называю целителями душ. Невозмутимый, с тихим голосом, постоянно анализирующий ситуацию.
  
  — Я не подхожу под это определение?
  
  — Ты, мой друг, отклонение от нормы.
  
  — Чересчур невозмутимый?
  
  — Чересчур приземленный. Давай-ка проверим жилье доктора Коппел. Время есть?
  
  — Конечно. Нестерпимо хочется взглянуть, как живут настоящие целители.
  
  В соответствии с данными отдела автотранспортных средств Мэри Лу Коппел проживала на Макконнелл-драйв в Шевье-Хиллз.
  
  Я поехал на запад, миновал Сенчури-сити, повернул на юг к Пико, потом проехал еще полмили мимо Ранчо-парка и радара полицейского-мотоциклиста с каменным лицом. Майло помахал офицеру, но тот не ответил на приветствие. Макконнелл была приятной улицей, холмистой и извилистой, в отличие от разбитых, словно садовые дорожки, магистралей Беверли-Хиллз и удивляла смелой смесью различных пород деревьев, росших по сторонам дороги.
  
  Дом Коппел представлял собой угнездившийся на вершине небольшого холма двухэтажный кирпичный особнячок в стиле эпохи Тюдоров, к которому вели тридцать каменных ступеней. Крутая подъездная дорожка могла бы стать серьезным препятствием для автомобиля со слабосильным движком. Никаких признаков "мерседеса", но двери гаража закрыты.
  
  — Возможно, она напугана двумя убийствами своих пациентов сильнее, чем нам показалось, и решила взять небольшой отпуск, — изрек Майло.
  
  — Не предупредив предварительно своих пациентов?
  
  — От страха можно сделать и не такое. — Он посмотрел на вершину холма. — О'кей, прочь сомнения, и повезли. Как у тебя с альпинистской подготовкой?
  
  — По крайней мере здесь хороший вид, — пробормотал он, первым двигаясь вперед. За ним в двух шагах полз я. Майло отдувался и пыхтел, когда мы добрались до самого верха. — При всем… при этом, — старался отдышаться он, — ей… дома… не нужен… никакой черт-его-побери-тренажерный-зал.
  
  Вблизи было видно, что дом ухожен, окна сияют, на медных водосточных трубах ни пятнышка, резная дубовая дверь покрыта свежим лаком. Посадки папоротника, папируса и белых роз делали более приветливым фасад из потемневшего кирпича. Аромат от травяной смеси в каменной вазе окутывал крытое крыльцо дома. Палисандровое дерево с многочисленными стволами формировало центральную часть крошечной уютной лужайки. Сквозь его ветви открывался вид на запад: чаша Лос-Анджелеса и горы Сан-Габриель за ней. Несмотря на завесу смога, панорама потрясающая. Пока Майло звонил в дверь, я разглядывал многомильное пространство, и в голове крутилась мысль: слишком много места для одного города.
  
  Никто не открыл. Он попытал счастья еще раз, потом постучал.
  
  — Нечему удивляться, раз нет ее машины, однако давай как следует осмотримся, — сказал Майло.
  
  Мы обошли дом слева и оказались у маленького квадратного заднего двора, почти целиком занятого круглым бассейном. Высокая живая изгородь из фикуса прикрывала его от любопытных соседей. Бассейн с вымощенным серой плиткой дном был безукоризненно чистым. В крытом патио размещалась кирпичная печка для барбекю с встроенной трубой, садовая мебель, цветы в горшках. С балки свисала кормушка для колибри, а в стороне, в углу приятно булькал миниатюрный фонтан — бамбуковая палочка, под углом приделанная к крошечному бочонку.
  
  Задняя стена дома состояла из двойных застекленных дверей, три из которых были закрыты шторами. Майло припал к той, где шторы оказались раздвинуты, и заглянул внутрь.
  
  — О Боже!
  
  Я тоже подошел к незашторенным дверям.
  
  Хорошо просматривалась комната, в которой стояли белые кожаные диваны, стеклянные журнальные столики, винный бар из дуба и гранита, пятифутовый плазменный телевизор со стереокомплектом. Телевизор был настроен на какую-то игровую программу. Возбужденные участники конкурса подпрыгивали словно на пружинах. Изумительные цвета и четкость изображения.
  
  Слева на одном из диванов, лицом к нам и спиной к экрану, в неуклюжей позе сидела Мэри Л у Коппел. Ее конечности были как-то неестественно вывернуты, голова откинута назад, рот открыт, глаза смотрели в потолок.
  
  Смотрели, но ничего не видели. Что-то длинное и серебристое торчало из груди, а цвет ее кожи не мог принадлежать никакому живому существу.
  
  Все вокруг нее было в ржаво-красных пятнах.
  
  Майло вызвал криминалистов и коронера, которых мы остались дожидаться снаружи. Через двадцать минут местность вокруг лихорадочно забурлила.
  
  Коронер была азиаткой, которая едва говорила по-английски и скрылась, не удосужившись побеседовать с нами. Вскоре появился помощник коронера, толстый мужчина с седыми усами, по имени Арнольд Мэттингли.
  
  — Чо говорит, что труп в полном вашем распоряжении, — сказал он.
  
  Майло нахмурился:
  
  — Коронер ушла?
  
  — Она так занята, как нам вовек не быть. Трупы в морге уложены штабелями.
  
  — Коронер сообщила вам предварительное заключение?
  
  — Похоже, женщине воткнули в грудь нож для разрезания бумаг и выстрелили в голову. Я знаю, что вы обычно сами составляете описание трупа, но если пожелаете получить копию уже сделанного мной, то я его отксерю.
  
  — Спасибо, Арни. Что было сначала, нож или пуля?
  
  — Гадать не мое дело, а Чо сегодня немногословна. — Мэттингли сложил ладони трубочкой, но голос не понизил: — Муж от нее ушел.
  
  — Неприятно.
  
  — Хорошая женщина, правда. — Мэттингли помолчал. — Я бы отметил, что вокруг колотой раны много крови. Обилие. И лишь небольшие потеки вокруг пулевого отверстия. Скорее плазма, чем кровь.
  
  — Сердце вовсю работало, когда ее ударили ножом, — кивнул Майло.
  
  — Я бы поставил именно на это, если бы пришлось держать пари.
  
  — Пистолет малого калибра?
  
  — Судя по всему. Коппел — это та психолог, да?
  
  — Ты знаком с ней, Арни?
  
  — Моя жена слушает ее выступления по радио, но считает, что это все прописные истины. Странно: раз это всем известно, то чего ради люди ей деньги платят? — Он покачал головой. — Жену удар хватит, когда я ей расскажу… Ей ведь можно рассказать, да?
  
  — Давай. Раззвони на весь белый свет. Какие еще идеи?
  
  — Что, сегодня день догадок?
  
  — Сегодня паршивый день, и я готов выслушать любые соображения.
  
  — Даже от ничтожного чиновника вроде меня? — Мэттингли почесал в затылке. — Я бы предположил, что это связано с ее работой. Быть может, она слишком глубоко влезла в тайную жизнь какого-нибудь помешанного. — Тут он, казалось, впервые заметил меня. — Такое возможно, док?
  
  — Вполне.
  
  Мэттингли ухмыльнулся:
  
  — Вот это мне и нравится в моей работе. Я начинаю шевелить мозгами. А прихожу домой, становлюсь идиотом. — Он собрал свои вещи и ушел.
  
  Криминалисты закончили сбор отпечатков пальцев, поиск следов обуви, крови и взлома дверных замков, а также возможных свидетельств борьбы.
  
  Ни одного отпечатка не оказалось на ноже для бумаг. Ничего примечательного, кроме того, что этот нож — старинный, с костяной рукоятью, с лезвием из серебра высокой пробы — был, как выяснилось, взят с письменного стола в домашнем кабинете Мэри Лу Коппел.
  
  Когда дом опустел, Майло приступил к делу.
  
  Осмотр медицинского шкафчика в личной ванной комнате Коппел выявил обычный набор туалетных принадлежностей, а также противозачаточные пилюли и презервативы ("осторожная девочка"), лекарства от аллергии, мазь от грибковых инфекций, тайленол, адвил, пепто-бисмол и таблетки от бессонницы амбьен.
  
  — Учила других жить, а у самой были нелады со сном, — сказал Майло. — Что-то ее тяготило?
  
  Я пожал плечами.
  
  Ее спальня была очень уютной, этакий этюд в полынно-зеленом и розоватом тонах. Стеганое покрывало на кровати хорошо разглажено, комната идеально убрана.
  
  Майло обыскал шкаф, наполненный красными и черными вещами. В ящиках комода он обнаружил одежду для сна — от мягкой фланелевой пижамы до крошечных наборов из "Хастлер эмпориум". Он подержал в руке трусики цвета леопардовой шкуры с вырезом в промежности.
  
  — Бельишко для свиданий. Интересно, кто ходил у нее в любовниках? — На дне ящика для белья Майло нашел серебряный вибратор, покоившийся в бархатном мешочке. — Все виды любви.
  
  Мы оставили спальню и направились в кабинет — просмотреть ее бумаги. Понадобилось немного времени, чтобы наткнуться на интересные вещи.
  
  Как и все в этом доме, кабинет содержался в идеальном порядке. Ровная стопка бумаг стояла на изысканном столе в стиле французского Возрождения, придавленная красным хрустальным гнетом в виде розы. Рядом находились ежедневник в позолоченном кожаном переплете и серебряный настольный набор, откуда и было взято орудие убийства.
  
  Сначала Майло навалился на ящики письменного стола, нашел финансовые документы Мэри Лу Коппел, налоговые формы и пачку писем от людей, которые следили за ее выступлениями в СМИ и имели по этому поводу собственное мнение.
  
  Их он связал вместе и положил в конверт для вещественных доказательств.
  
  — Она декларировала двести шестьдесят тысяч баксов в год от лечения пациентов и еще шестьдесят тысяч от публичных выступлений. Не слабо. — Судебные документы из нижнего ящика поведали основные детали состоявшегося двадцать два года назад бракоразводного процесса. — Ее мужем был некий парень по имени Эдвард Майкл Коппел, — сказал Майло, водя пальцем по печатным строчкам. — Когда составлялись эти бумаги, он учился на юридическом факультете в университете… непримиримые расхождения, раздел имущества… Брак продлился меньше двух лет, детей нет… Идем дальше.
  
  Он вернулся к тому, что лежало на столе, снял розу-гнет и взялся за стопку бумаг.
  
  Сверху лежала история болезни Гэвина Куика.
  Глава 16
  
  Тонкая папочка.
  
  Майло не потребовалось много времени, чтобы прочесть ее, и когда он закончил читать, его челюсти были крепко сжаты, а плечи сведены.
  
  Лейтенант бросил ее мне.
  
  Мэри Лу Коппел написала детальный отчет о начале лечения Гэвина Куика, но последующие записи оказались схематичными.
  
  Впрочем, в отчете было сказано достаточно.
  
  Гэвин поступил к ней не в связи с посттравматическим стрессом после аварии. Его отправил на лечение судья округа Ориндж после того, как четырьмя месяцами ранее ему было предъявлено обвинение в преследовании Бет Галлегос.
  
  Галлегос была штатным психотерапевтом в больнице Сент-Джон, где лечила Гэвина после травмы. В соответствии с записями Коппел парень испытывал к Бет Галлегос болезненную привязанность, из-за чего та передала его на лечение другому специалисту. Гэвин был настойчив в попытках назначить ей свидание, звонил домой, иногда по двадцать раз за ночь, рыдал и молил о любви.
  
  Он писал Бет Галлегос длинные любовные записки и слал их по почте вместе с подарками в виде ювелирных изделий и косметики. Во время обострения болезни Гэвин каждый день посылал в Сент-Джон по двадцать четыре розы.
  
  Бет Галлегос пришлось уйти из больницы, и она приступила к работе в реабилитационной клинике в Лонг-Бич, но Гэвину удалось отыскать ее и там, после чего его ухаживания возобновились.
  
  Зная о травме головы Куика, Галлегос не хотела обращаться к правоохранительным органам, но когда Гэвин посреди ночи объявился у ее квартиры, начал стучать в дверь и требовать, чтобы она его впустила, женщина вызвала полицию. Куик был арестован за нарушение спокойствия, однако полицейские сказали Галлегос, что если она хочет, чтобы Гэвин отвязался от нее, то ей нужно добиваться соответствующего судебного вердикта.
  
  Галлегос стала торговаться с родителями Гэвина: если он не прекратит преследовать ее, то она подаст иск в суд.
  
  Парень подчинился требованиям родителей, однако через неделю его телефонные звонки Галлегос возобновились. Бет Галлегос добилась судебного вердикта, по которому Гэвину Куику запрещалось вступать с ней в какие-либо контакты, и когда он это постановление нарушил, ожидая ее на парковке у клиники в Лонг-Бич, его арестовали за злостное преследование. Из-за травмы в аварии ему было позволено ходатайствовать о смягчении обвинения, что давало право обратиться за помощью к психологу. При отсутствии возражений со стороны прокурора суд выразил согласие, и Гэвина направили к доктору Франко Гуллу.
  
  Коппел сделала запись о том, что проинформировала суд о переводе больного от Гулла к ней.
  
  Мэри Лу соблюдала правовые нормы.
  
  "…П-т плохо контролирует себя, — написала она в конце отчета, — не способен понять, что он делает неверно. Возм., связ. с травмой головы".
  
  Я вернул папку Майло.
  
  Он хрустел суставами пальцев, его густые черные брови опустились на сузившиеся от злости глаза.
  
  — А ведь никто так и не рассказал об этом мне!
  
  — Куики не захотели пятнать память Гэвина, поэтому я бы не стал удивляться тому, что они "забыли".
  
  — Ага, ага, ага! А как насчет этого чертова прокурора из округа Ориндж? Чертовой Мэри Лу? Мальчишку убивают, и никто даже не намекнул мне, что меньше полугода назад он начал чудить и доставил кому-то много-много неприятностей?
  
  — Убийство на Малхолланд не получило большой прессы, и прокурор из Ориндоса мог о нем ничего не знать.
  
  — Я отправил по телетайпу сообщения и запросы по информации о блондинке во все местные правоохранительные органы, в том числе и в Ориндос, и везде было упомянуто имя Гэвина Куика. Не сомневаюсь, что все это валяется в корзинках для входящей корреспонденции. — Он попробовал еще похрустеть костяшками пальцев, безуспешно. — Если бы только люди знали… О'кей, парень был маньяком, и это уже совсем другая игра.
  
  — Как это увяжется с убийством Коппел? Или Флоры Ньюсом?
  
  — Дьявол, если бы я знал! — вскричал лейтенант.
  
  Я промолчал.
  
  — Прости, — сказал он. — Возможно, Коппел погибла потому, что ей было известно о Гэвине нечто особенное. Что именно, я, правда, не имею ни малейшего представления. В отношении Ньюсом, похоже, Лорейн была права. Я слишком увлекся схожестью дел, не особенно обращая внимание на различия. — Он убрал папку, просмотрел стопку остальных бумаг. — Счета, формы всякие, мусор, — пробормотал лейтенант и отодвинул бумаги на прежнее место. — И я сам напросился на это, — буркнул он.
  
  "Тебе нужны трудности", — подумал я.
  
  — Итак, Ньюсом остается проблемой Лорейн, — объявил Майло. — Я занимаюсь моим мальчиком Гэвином. И всем, что он успел натворить. Безумный маленький ублюдок.
  Глава 17
  
  Убийство Мэри Лу Коппел медиасообщество встретило в обычном стиле: много возмущения, мало информации, несколько коротких заметок в газетах, десяток бодреньких текстов, озвученных ясноглазыми хохотунчиками с ТВ, которые мнят себя журналистами. Не имея возможности получить достаточно деталей дела, пишущая братия особое внимание обратила на вторжение убитой на их территорию. Определения "продувная" и "мыльный пузырь, созданный массмедиа" передавались из уст в уста с обычным для газетных клише смаком.
  
  Майло попросил Отдел по связям с общественностью полицейского управления Лос-Анджелеса найти способ показать по телевидению изображение блондинки и объявить, что между этими двумя преступлениями — убийством на Малхолланд и убийством Коппел — существует связь. Полицейские-пиарщики, однако, наживку не заглотили, заявив, что телевизионные каналы ни под каким видом не станут демонстрировать сделанный в морге снимок реального человека.
  
  Я пришел в кабинет Майло вскоре после него и наблюдал, как он, не замечая меня, с трудом вылезает из собственного пиджака, который, казалось, его душил. При этом галстук лейтенанта сбился на сторону, а рубашка вылезла из брюк. Он присел на край стола, прочел какую-то записку на клочке бумаги и набрал номер на своем настольном телефоне.
  
  — Шон? Зайди.
  
  — Что-нибудь новое по Коппел? — спросил я.
  
  — А-а, это ты. Коронер считает, что убийство произошло либо прошлой ночью, либо рано утром. Следов взлома нет. Никто не заявлял о незнакомых машинах по соседству.
  
  — А как же выстрел?
  
  — Соседи с северной стороны сейчас в Европе. К югу живет дама девяноста лет, за которой ухаживает сиделка. У сиделки хороший слух, но они обе спали в комнате старой леди, где грохочет увлажнитель воздуха; ясно, что при этом не расслышать не только выстрела, но и ядерного взрыва. — Он рассмеялся. — Похоже на заговор богов. У тебя есть какие-нибудь новые озарения?
  
  Прежде чем я успел ответить, о косяк двери постучал высокий рыжий детина лет тридцати, в сером костюме, темно-синей рубашке и таком же галстуке. Волосы коротко подстрижены, по лбу и щекам рассыпаны веснушки. С по-детски округлым лицом, какое часто встречается у рыжеволосых, он казался неуклюжим, а по габаритам напоминал гвардейца.
  
  — Привет, — сказал Майло.
  
  — Лейтенант! — Легкое приветственное движение рукой.
  
  — Алекс, это детектив Шон Бинчи. Шон, это доктор Алекс Делавэр, наш консультант по психологии.
  
  Бинчи протянул руку: крохотная комнатка вполне позволяла обменяться рукопожатиями, не сходя с места.
  
  — Шон собирается помогать мне в деле Коппел. — Он повернулся к Бинчи. — Есть новости о ее семье?
  
  — Родители умерли, лейтенант. Я нашел одну из тетушек в городе Фэрфилде, но она много лет не видела доктора Коппел. Цитирую дословно: "После переезда в Калифорнию Мэри Лу не желала знаться ни с кем из нас". Она сказала, что семья, вероятно, оплатит похороны, пошлет чек.
  
  — Никто не приедет?
  
  Шон Бинчи покачал головой:
  
  — Они сильно отдалились от нее. Грустно. Что касается бывшего мужа, то он здесь. В смысле, в Лос-Анджелесе. Он занимается недвижимостью. — Детектив достал блокнот. — В Энсино. Я оставил ему записку. Я думаю, что стоит еще поработать по соседству с домом доктора Коппел.
  
  — Звучит здорово, — сказал Майло.
  
  — Что-нибудь еще нужно, лейтенант?
  
  — Нет, поспрашивать соседей — хорошая мысль. О'кей, Шон. Спасибо.
  
  — До встречи, лейт. Рад знакомству, док.
  
  — Знаешь, чем он прежде занимался? — сказал Майло, когда Бинчи ушел. — Только послушай: он играл на бас-гитаре в рок-группе. Потом парень переродился и решил, что работа полицейского — это его путь служения Господу. Он подстриг волосы, дал затянуться проколам от пирсинга и закончил полицейскую академию в числе десяти процентов лучших. Вот оно, новое поколение копов.
  
  — Похоже, неплохой парень.
  
  — Он малый достаточно толковый, быть может, немного педантичен — от А к Б, от Б к В. Посмотрим, сможет ли он научиться работать творчески. — Майло усмехнулся. — "Лейт". Слишком сильно влияние телевидения… Парень пока еще не прошел до конца процесс перерождения, но я не могу избавиться от ощущения, что однажды он попытается спасти и мою душу. Так или иначе, я один не могу заниматься Гэвином, блондинкой и Коппел, а он настоящий рабочий муравей… Итак, что-нибудь надумал со вчерашнего дня?
  
  — Коппел принесла домой историю болезни Гэвина, держала ее поверх остальных бумаг. Она считала убийство двух своих пациентов простым совпадением, но это все же тревожило ее, и Коппел вернулась к своим записям. То, что истории болезни Ньюсом в доме не оказалось, означает, что она, видимо, не лгала, говоря, что уничтожила ее.
  
  — О Гэвине почему-то не так уж много записей.
  
  — Зато ее первичный отчет был достаточно подробный. В нем детально прописаны неприятности Гэвина с законом. Что, если она связала его убийство с преследованием Галлегос? Встретилась с неким типом, поделилась своими подозрениями и была за это убита?
  
  — Коппел откровенничала с плохим парнем? — покачал головой лейтенант. — Она оказалась настолько глупа, чтобы встретиться с ним один на один?
  
  — Она вполне могла пойти на это, если он был ее пациентом. Может, она заподозрила кого-то, но не захотела обращаться прямо к тебе, чтобы сохранить конфиденциальность.
  
  — Значит, возвращаемся к версии псих-в-приемной.
  
  — Возможно также, что у Коппел не было полной уверенности в своих подозрениях, и она решила их проверить в беседе с пациентом.
  
  — Выглядит просто безрассудно.
  
  — В психотерапии отношения носят односторонний характер. Несмотря на все разговоры о партнерстве, пациент — существо нуждающееся и зависимое, а психотерапевт обладает мудростью, которую милостиво дарует. Очень легко переоценить свое личное могущество. Начнем с того, что Мэри Лу была сильной личностью. И она, оказавшись в телевизионной тусовке, возомнила себя специалистом буквально во всем. Вполне возможно, Коппел, будучи дамой самоуверенной, считала, что убедит преступника сдаться.
  
  — Если бы ей это удалось, она бы сделала новое ток-шоу.
  
  — Именно. "Психолог раскрывает серию убийств".
  
  Майло надолго задумался.
  
  — Один из ее пациентов — очень плохой парень.
  
  — Не было взлома, — напомнил я. — Ее убил кто-то, кого она знала и впустила в дом. В этом стоит покопаться.
  
  — Я не могу раздобыть списки ее пациентов.
  
  — Обратись к партнерам Коппел.
  
  — Они тоже психотерапевты, Алекс. А значит, будут соблюдать конфиденциальность.
  
  — Я не силен в юридических тонкостях, но если плохой парень официально не является их пациентом, то они вполне могли бы рассказать о нем в обших чертах.
  
  — Для меня это звучит как юридический прецедент. Но, черт возьми, это стоит выстрела! — Он сделал звонок в информационный отдел, получил телефонные номера докторов Ларсена и Гулла и оставил им на автоответчиках послания с просьбой связаться с ним.
  
  — Как идут дела с отпечатками пальцев из дома Коппел? — осведомился я.
  
  — Их чертовски много, парням из лаборатории придется повозиться по меньшей мере неделю, но одно они мне сказали сразу: ни единого отпечатка возле тела. В радиусе десяти футов вокруг все вытерто начисто. Псих, отличающийся педантичностью. Необычный псих, да?
  
  — Даже близко не похож на безумца.
  
  Майло резким движением открыл досье.
  
  — Баллистический отдел сегодня утром прислал по факсу отчет. Пистолет двадцать второго калибра, из которого стреляли в Коппел, похож на те, что пpoxoдили по делам Гэвина Куика и Флоры Ньюсом, хотя и не идентичен. Даже если не брать в расчет Флору, у нас на два преступления два разных образца оружия. То есть убийца имеет легкий доступ к дешевым стволам.
  
  — Опытный преступник, — кивнул я. — Такого парня все та же Флора Ньюсом могла встретить на работе.
  
  — И он, этот уголовник, мог пойти лечиться?
  
  — Если был бы вынужден. Как, например, Гэвин Куик.
  
  Он округлил глаза.
  
  — Альтернативный приговор! Кто-то был вынужден пройти лечение. И тогда есть возможность обойти эту чертову конфиденциальность. Стоит только просмотреть судебные отчеты и выяснить, кто был направлен к Коппел. — Тут лейтенант помрачнел. — Однако это тяжкий труд.
  
  — Ограничься приговорами последних двух лет и поручи проверку своему рабочему муравью.
  
  — Так и сделаю! Я определенно так и сделаю. И подошло время снова побеседовать с мистером и миссис Куик: расспросить обо всей этой истории с Бет Галлегос и выяснить, не досаждал ли их парень кому-нибудь еще. Пока я разговариваю лишь с автоответчиком Куиков. Я звонил прокурору, который участвовал в процессе над Гэвином, и его адвокату. Но от тех ребят никакой помощи, для них это всего лишь рядовое дело. Еще я повторно общался с двумя друзьями Гэвина, попавшими вместе с ним в аварию, и они совершенно не в курсе, что он преследовал Бет Галлегос или кого бы то ни было. В отчете, который Коппел подготовила для суда, она отмечала, что маниакальная навязчивость Гэвина, возможно, вызвана травмой мозга. Что ты думаешь по данному поводу?
  
  — Конечно, такая форма маниакального поведения может быть сопряжена с ушибом лобной доли. А как тебе такой вариант: мстительный убийца не был другом блондинки. Он — любовник Бет Галлегос. Что, если Гэвин в очередной раз нарушил постановление суда и возобновил свои домогательства?
  
  — Значит, тот парень, в свою очередь, преследует Гэвина, а затем и убирает вместе с блондинкой? А потом — Коппел?
  
  — Страсть не поддается калькуляции, — пожал я плечами.
  
  — О'кей, давай навестим предмет страсти Гэвина.
  
  По телефону удалось узнать, что Бет Галлегос снова поменяла место работы, перебравшись из клиники в Лонг-Бич в частную фирму в Вествуде, которая занималась педагогической психологией.
  
  — Вествуд недалеко от Беверли-Хиллз, — сказал я, когда мы ехали туда. — Если Гэвин все еще преследовал ее, то сомневаюсь, что она решилась бы перебраться туда.
  
  — Скоро мы это выясним.
  
  ***
  
  Бет Галлегос была очень эффектна. Это, впрочем, никак не объясняло навязчивость Гэвина: преследование — это психопатология, и обычные женщины становятся жертвами так же часто, как и красотки.
  
  Небольшого роста, черноволосая, смуглая, она была одета в светло-голубую униформу, предназначенную успокаивать эмоции, но эта одежда не могла скрыть ее тонкую талию, вызывающе пышные бедра и роскошную грудь. У нее были глаза цвета янтаря и длинные загибающиеся ресницы. Ногти на ее руках, видимо, никогда не знали лака. Черные волосы, блестящие и волнистые, были собраны сзади в хвост и схвачены резинкой. В свои двадцать семь лет она не пользовалась косметикой и выглядела на восемнадцать. На чистые, свежие восемнадцать лет.
  
  Галлегос явно старалась не бросаться в глаза, но ее привлекательное лицо в форме правильного овала и эффектная фигура сводили все на нет.
  
  Ей было неудобно беседовать с нами в вестибюле Отдела образовательных услуг, и мы спустились на лифте в расположенное на первом этаже кафе. К нам, улыбаясь, подошла юная официантка, и хотя Майло улыбнулся ей в ответ, что-то в его приветствии девушке не понравилось и доброжелательное выражение с ее лица мгновенно исчезло.
  
  Бет Галлегос заказала чай, а мы с Майло попросили кока-колу. Когда заказ принесли, он вложил купюру в ладонь официантке. Она поспешно ретировалась, и больше мы ее не видели.
  
  Галлегос сильно нервничала с того самого момента, как мы появились, и Майло пытался успокоить собеседницу болтовней о ее работе. Фирма, в которой она служила, специализировалась на реабилитации больных, перенесших инсульт. Галлегос помогала пациентам восстанавливать нормальные моторные функции и вполне была своей работой довольна.
  
  Во время разговора она вертела чашку в руках и прятала глаза.
  
  — Давайте поговорим о Гэвине Куике, — сказал Майло. — Вы слышали, что с ним случилось?
  
  — Да. Я прочла об этом в газете. Это ужасно. Я плакала. — Она говорила немного в нос. На среднем пальце левой руки красовалось кольцо с мелкими бриллиантами.
  
  — Вы плакали, — повторил Майло почти сочувственно.
  
  — Да, я плакала. Я чувствовала себя очень плохо. Несмотря на то что Гэвин заставил меня пережить. Потому что я знала: всему причиной — ЗЧТ.
  
  Майло захлопал ресницами.
  
  — Закрытая черепно-мозговая травма, — подсказал я.
  
  Бет Галлегос кивнула и положила себе в чай ложку сахара, но не стала пить.
  
  — ЗЧТ часто проявляются именно таким образом. Иногда сканирование ничего не выявляет, но люди меняются радикально. Я уверена, что Гэвин не сделал бы ничего такого, не будь этой травмы.
  
  — А не преследовал ли вас кто-либо еще с подобной травмой? — спросил Майло.
  
  Ладонь Галлегос взлетела ко рту.
  
  — Нет, Господь не допустит, чтобы я прошла через это еще раз. — Сделав паузу, она продолжила: — Мозг контролирует все, и когда он травмирован, появляются проблемы. Вот почему я не считала Гэвина преступником. — Ее глаза повлажнели.
  
  — Как я понимаю, мэм, он не оставил вам выбора.
  
  — Мне все так говорят.
  
  — Кто все?
  
  — Моя семья.
  
  — Ваша семья из здешних мест?
  
  — Нет, родители живут в Германии. Мой отец военный, капитан. Сначала я не говорила им, что подвергаюсь преследованию, потому что знала, какой будет реакция отца.
  
  — И какой?
  
  — Он наверняка взял бы отпуск, прилетел сюда и жестко поговорил с Гэвином. Когда отец все-таки узнал о происходящем, я с трудом уговорила его не вмешиваться. Я должна была убедить папу, что сама забочусь о себе — именно это заставило меня заявить в полицию. Но так или иначе, мне тогда необходимо было что-то сделать, все равно что. Дело зашло слишком далеко, и Гэвину срочно требовалась помощь.
  
  — Вы ничего не говорили родителям, но они все равно узнали. Как это произошло?
  
  — Им рассказала сестра — она живет в Тусоне. Я ей доверилась, взяв обещание молчать. — Галлегос улыбнулась. — Конечно же, сестра не послушалась. Я ее понимаю. Мы очень близки, она желает мне только добра.
  
  — Кто-нибудь еще предлагал вам заявить в полицию?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  Майло посмотрел на ее кольцо.
  
  — Тогда он еще не был моим женихом, — сказала Бет Галлегос. — Мы начали встречаться незадолго до того, как я обратилась в полицию.
  
  Майло постарался сделать свою улыбку теплой.
  
  — Как зовут этого счастливчика?
  
  — Энсон Конниф.
  
  — И когда настанет этот великий день?
  
  — Осенью. — Темные глаза Галлегос заискрились. — Лейтенант, для чего все эти вопросы обо мне и моих родных?
  
  — Мне нужно связать концы с концами.
  
  — Концы? Прошу вас, пожалуйста, не впутывайте меня. — Она повысила голос: — Я не смогу снова вынести все это!.. Пожалуйста!
  
  Кафе было почти пустым, но несколько сидевших там посетителей повернули головы в нашу сторону. Майло тяжело уставился на них и не отводил глаз, пока они не отвернулись.
  
  — Вынести что, мэм?
  
  Галлегос издала легкий стон и стала тереть глаза.
  
  — Юридические процедуры, суды… Я больше не хочу никаких показаний под присягой. Пожалуйста, не вмешивайте меня во все это.
  
  — Я здесь не для того, чтобы заставить вас страдать, мисс Галлегос, но мне нужно переговорить с тем, с кем Гэвин конфликтовал.
  
  Галлегос покачала головой:
  
  — Не было никакого конфликта. Я никогда не кричала на Гэвина, никогда не жаловалась. Просто проблема вышла из-под контроля. Ему нужно было как-то справиться с ней.
  
  — Он прекратил вас преследовать? — спросил я.
  
  — Да.
  
  — Совсем?
  
  — Совсем.
  
  Ее взгляд переместился в сторону.
  
  — И вы больше не слышали о нем?
  
  Она начала теребить салфетку, потом оторвала уголки и, наконец, собрала и сложила в блюдце горку из бумажных обрывков.
  
  — Все в основном закончилось, — сказала Галлегос. — Закончилось. — Ее голос задрожал.
  
  — Бет, вы очень добрый человек, — вкрадчиво произнес Майло. — А это также означает, что обманщик вы никудышный.
  
  Галлегос бросила взгляд на дверь, словно намереваясь сбежать.
  
  — Так что произошло? — спросил Майло.
  
  — Это было всего лишь один раз. Месяц назад. Но то был совсем пустячный звонок, потому я никому о нем и не рассказала.
  
  — Где он вас нашел?
  
  — Здесь. В кабинете. У меня было два пациента, и секретарь передала мне трубку. Гэвин сказал ей, что он мой друг. Она ничего не знала о моих… отношениях с Гэвином. Когда я услышала его голос, то… он заставил мое сердце забиться, меня прошиб пот. Но он был… в норме. Ничего из ряда вон выходящего. Он сказал, что сожалеет обо всем, что натворил, хочет извиниться. Потом он сказал, что кого-то встретил, начал налаживать свою жизнь и надеется, что я прощу его. Я ответила, что уже простила. Вот и все.
  
  — Вы считаете, что он говорил правду? О том, что кого-то встретил?
  
  — Гэвин казался искренним, — ответила она. — Я поздравила его, я радовалась за него. — Она вздохнула. — Он показался более… зрелым. Уравновешенным.
  
  — Он ничего не говорил о своей девушке?
  
  — Нет. Но голос его был счастливым. Тогда мне подумалось: Гэвин наконец приходит в норму. — Она притронулась к ручке своей чашки, покрутила пакетик с чаем. — Я никогда не относилась к нему плохо, лейтенант. Он всегда вызывал во мне лишь жалость. И страх, когда ситуация становилась по-настоящему напряженной. Но я была счастлива, что все у него начало складываться.
  
  — Энсон, вероятно, тоже счастлив, — сказал я.
  
  — Я не рассказала Энсону о том звонке.
  
  — Это его сильно расстроило бы.
  
  — Конечно. Он и так пережил со мной достаточно. Мы начали встречаться, когда Гэвин еще преследовал меня. Это не самые лучшие условия для завязывания отношений.
  
  — Энсон, видимо, был сильно огорчен, — кивнул Майло.
  
  — А любой на его месте? — Глаза Галлегос просветлели. — Вы ведь не собираетесь беседовать с ним, правда?
  
  — Собираемся, Бет.
  
  — Зачем?
  
  — Мы беседуем со всеми, кто конфликтовал с Гэвином.
  
  — Они вовсе не конфликтовали! Пожалуйста, не надо… не впутывайте Энсона во все это! Он никогда никому не делал зла… Он не такой.
  
  — У него легкий характер?
  
  — Он зрелый. Дисциплинированный. Умеет себя контролировать.
  
  — Чем он занимается?
  
  — Занимается? — переспросила Галлегос.
  
  — Я имею в виду его работу.
  
  — Вы все же собираетесь с ним беседовать?
  
  — Мы обязаны, мэм.
  
  Бет Галлегос на несколько секунд спрятала лицо в ладонях. Когда она снова подняла глаза, то была очень бледна.
  
  — Мне так… так жаль, что Гэвина убили. Но я на самом деле больше не могу. Во время процесса меня вызывали в суд; это было ужасно.
  
  — Дача показаний — неприятная процедура.
  
  — Неприятным было само присутствие там. Все эти люди, которых видишь в вестибюлях… Запахи, ожидание. Я прождала целый день, но меня так и не вызвали. Благодарение Господу! На самом деле не было никакого процесса, Гэвин во всем признался. Позднее он с родителями прошел мимо меня, совсем рядом, и его мать посмотрела на меня так, будто это я во всем виновата. Я даже не говорила Энсону, что иду в суд, не хотела, чтобы он терял день. — Ее взгляд переместился влево. Она прикусила губу. — Нет, причина в другом. Я не хотела, чтобы это дело… оскверняло наши отношения. Я хочу, чтобы Энсон считал меня сильной. Пожалуйста, оставьте нас в покое.
  
  — Бет, я не заинтересован в том, чтобы вносить в вашу жизнь осложнения. И нет причин считать, что вы — или Энсон — ока — Бет, я не заинтересован в том, чтобы вносить в вашу жизнь осложнения. И нет причин считать, что вы — или Энсон — окажетесь как-то замешаны в этом деле. Однако идет расследование убийства, и если я не побеседую с вашим женихом, то это значит, что я пренебрег своими служебными обязанностями.
  
  — О'кей, — едва слышно проговорила Галлегос. — Я понимаю…
  
  — Какой у Энсона адрес?
  
  — Мы живем вместе. У него. Огден-драйв, недалеко от Беверли. Но его нет дома, он работает.
  
  — Где?
  
  — Преподает боевые искусства: карате, тейквондо, кикбоксинг. Он у себя во Флориде был чемпионом по кикбоксингу, и недавно его наняли на работу в спортзал недалеко от дома. Уилшир, рядом с Кресчент-Хейтс. Еще по воскресеньям он работает с молодежью в церкви, в Белл-Гарденс. Мы оба христиане, познакомились во время церковной службы. В сентябре у нас свадьба.
  
  — Примите поздравления.
  
  — Он хороший парень, — сказала Галлегос. — Любит меня и не ограничивает мою свободу.
  Глава 18
  
  Я вел машину на восток, в направлении Уилшира.
  
  — Если верить Галлегос, Гэвин нашел человека, который стал для него опорой в новой жизни, — негромко произнес Майло.
  
  — По крайней мере он так считал.
  
  — Если речь идет о блондинке, то Гэвин был на правильном пути. Почему, черт побери, я не могу выяснить, кто она такая?! — повысил он голос и спустя секунду пробормотал: — Инструктор по боевым искусствам… Быть может, ты сможешь продемонстрировать свои — как их там называют?., эти танцы в карате…
  
  — Каты. Прошло много лет, я не в форме.
  
  — Ты дошел до черного пояса?
  
  — До коричневого.
  
  — Почему не стал продолжать?
  
  — Во мне не хватает злобы.
  
  — Я думал, боевые искусства учат контролировать эмоции.
  
  — Боевые искусства — как огонь; можно готовить еду, а можно и обжечься.
  
  — Что ж, посмотрим, не пострадал ли от огня и наш мистер Конниф.
  
  "Прочные навыки боевых искусств и самообороны".
  
  Одна большая комната с высоким потолком, зеркалами, ярко-синими татами. Много лет назад я брал уроки карате у одного чешского еврея, который научился защищать себя еще в эпоху нацизма. Теперь я утратил и навыки, и интерес к боевым искусствам. Но спортзал, с его запахом пота и обстановкой суровой дисциплины пробудил во мне невольные воспоминания, и я понял, что в уме прокручиваю стойки и движения.
  
  Энсон Конниф был ростом пять футов четыре дюйма, весом — фунтов сто тридцать. Живое лицо, загорелое тело и длинные прямые темно-русые волосы, отливающие на концах золотом.
  
  Вылитый пляжный хлыщ, хотя и в миниатюре.
  
  В белом кимоно с черным поясом он громко и скрипуче вещал перед дюжиной учеников — все женского пола. Какой-то старик, седовласый азиат, сообщил нам, что занятие закончится через десять минут, и попросил подождать в сторонке.
  
  Конниф протащил женщин еще через полдюжины стоек, потом отпустил. Они отерли лбы, собрали свои спортивные сумки и направились к дверям, а мы пошли к их тренеру.
  
  Конниф улыбнулся.
  
  — Чем могу быть полезен, джентльмены?
  
  Майло махнул перед ним значком, и улыбка исчезла.
  
  — Полиция? По какому поводу?
  
  — Гэвин Куик.
  
  — По поводу Куика? — Конниф пожал плечами. — Бет прочла о нем в газете и рассказала мне. — Он вдруг рассмеялся.
  
  — Рассказала что-нибудь смешное, мистер Конниф?
  
  — Не в этом дело, над чужим несчастьем я никогда не стал бы смеяться. Смешно, что вы беседуете о смерти Куика со мной… прямо сценарий фильма.
  
  Конниф резким движением убрал волосы с лица.
  
  — Это почему же? — спросил Майло.
  
  — Потому что сама мысль, что я убил кого-то, обидел кого-то, абсурдна. Я — христианин, а значит, поборник жизни и противник смерти.
  
  — А-а, — протянул Майло. — А я было подумал, будто вам весело от того, что Гэвин Куик мертв. Ведь он преследовал вашу невесту.
  
  Разница в росте между здоровяком Майло и миниатюрным Коннифом бросалась в глаза. Карате и другие боевые искусства учат, как использовать габариты противника в свою пользу, но обычный разговор ставил Коннифа в невыгодное положение.
  
  — Это в самом деле абсурд, сэр. Гэвин мучил Бет, но я не злорадствовал по поводу его или чьей-то еще смерти. Я достаточно насмотрелся на умирающих, чтобы веселиться по этому поводу.
  
  — В армии?
  
  — Пока рос, сэр. Мой брат имел врожденную болезнь легких и умер в возрасте девяти лет. Это было в Де-Мойне, Айова. Почти все эти девять лет Брэдли лежал в больницах. Я был на три года старше и провел с ним в клиниках много времени. Я однажды видел сам процесс смерти. Пожилого человека привезли в отделение скорой помощи с каким-то приступом. Доктора решили, что его положение стабилизировалось, и направили в палату. Санитары повезли его на каталке в одном из тех больших лифтов, которые предназначены для пациентов, и мы с родителями оказались в этом лифте в то же самое время, так как ехали с Брэдли на рентген. Мужчина на каталке был весел, шутил, потом вдруг замолчал, уставился в никуда, голова его свесилась в сторону, а с лица схлынули все краски. Санитары начали мять ему грудь. Мать закрыла мне ладонью глаза, а отец стал без остановки говорить какую-то ерунду, чтобы я ничего не слышал. О бейсболе он, кажется, говорил, о бейсболе. Когда мы выходили из лифта, все молчали. — Конниф улыбнулся. — Я просто не люблю смерть.
  
  — В отличие от кого?
  
  — От людей, которым смерть по душе.
  
  — А вам по душе самозащита?
  
  — Это? — Конниф кивнул в сторону татами. — Это работа.
  
  — Где вы были в прошлый понедельник вечером?
  
  — Уж точно не убивал Гэвина Куика. — Конниф немного расслабился.
  
  — Принимая во внимание тему нашего разговора, вы слишком веселы, сэр.
  
  — А каким мне быть? Печальным? Это было бы нечестно. — Конниф затянул потуже свой черный пояс и пошире раздвинул ноги. — Я печалюсь о Гэвине Куике так же, как о гибели любого человека, но не собираюсь уверять вас, что он мне был хоть сколько-нибудь симпатичен. Он причинил Бет невыносимые страдания, но она убедила меня, что по-своему справится с этой проблемой, и оказалась права. Преследования Гэвина прекратились. У меня не было причин желать ему зла. Я вообще-то хотел с ним встретиться… чтобы поговорить… Я думал, разговор его остановит. Но Бет мне не позволила, а я уважаю ее желания.
  
  — Мужской разговор?
  
  Конниф потер ладони о бока кимоно. Его руки были маленькими и мозолистыми.
  
  — Да. Я мог бы защитить. Я люблю Бет. Но Гэвину Куику я ничего худого не делал.
  
  — Так где вы все-таки были в прошлый понедельник?
  
  — С Бет. Мы сидели дома. Даже если вы не верите мне, то должны верить Бет. Она — само всепрощение, существо высшего порядка, живущее по велениям души.
  
  — Что у вас было на обед?
  
  — Как тут вспомнишь… Дайте подумать… Понедельник… Значит, видимо, то, что осталось от воскресного обеда. В воскресенье мы жарили мясо… Ага, точно, мы ели мясо. Я порезал его, приправил перцем и луком и пожарил в масле. Бет приготовила немного риса. Да, точно. Мы сидели дома.
  
  — Вы когда-нибудь лечились у психотерапевта, мистер Конниф?
  
  — А вам какое дело? Я нахожу этот вопрос неуместным.
  
  — Простите, сэр, но…
  
  — Но я все равно на него отвечу. Вся наша семья прошла курс психотерапии после смерти Брэдли. Мы все посещали изумительного доктора Билла Кехо, и я лично беседовал с ним несколько раз. Это пастор нашей церкви и высококвалифицированный психолог, он вытащил нас из пучины отчаяния. Еще что-нибудь хотите узнать?
  
  — Значит, это был единственный раз, когда вы проходили курс психотерапии?
  
  — Да, лейтенант. Мне потребовалось время… много времени… чтобы перестать испытывать чувство вины за то, что Брэдли умер, а я жив. Но я справился. Сейчас жизнь складывается хорошо.
  
  Майло залез в карман и достал посмертный снимок блондинки.
  
  — Видели когда-нибудь эту девушку?
  
  — Нет. Но мне знаком этот взгляд. Совершенно мертвый. Это тот самый взгляд, который запомнился мне с детства. Кто она?
  
  — Девушка, которая погибла вместе с Гэвином Куиком.
  
  — Печально. — Конниф скорбно покачал головой. — В мире всегда присутствует печаль. Спасение в том, чтобы решительно отринуть земную суету и начать вести духовную жизнь.
  
  Вернувшись в машину, Майло проверил Коннифа по базам данных.
  
  — За ним ничего, но он странный тип, нет?
  
  — Взведен как пружина, — сказал я.
  
  — Тип, с которым нужно работать аккуратно.
  
  — Говорит, что был с Бет.
  
  — Я спрошу у Бет.
  
  — Ей можно верить?
  
  — Как сказал Конниф, она существо высшего порядка.
  
  Майло позвонил из машины, и Бет Галлегос подтвердила слова своего жениха.
  
  Жареное мясо.
  
  Мы вернулись в участок, где Майло обнаружил выполненное по его заказу "художественное" изображение мертвой девушки, которое пришло по факсу, и записку с просьбой позвонить в Отдел по связям с общественностью.
  
  — Взгляни на это. — Он протянул мне рисунок. — Микеланджело переворачивается в своем склепе.
  
  Рисунок был схематичным, никак не отражающим личность девушки, и потому совершенно бесполезным. Майло скомкал его и отбросил в сторону, затем позвонил в отдел по связям с общественностью и после короткого разговора, скрипнув зубами, повесил трубку.
  
  — Они связывались с газетами, но и те не заинтересовались. Возможно даже, что это правда.
  
  — Я могу позвонить Неду Бионди. Он, правда, уволился из "Лос-Анджелес таймс" несколько лет назад, но хотя бы подскажет, с кем можно переговорить.
  
  — Давай вернемся к этой мысли через несколько дней, если так и не сможем идентифицировать блондинку. — Он взглянул на свой "таймекс". — Как у тебя со временем и с силой духа?
  
  — Визит к Куикам?
  
  — Ты еще и мысли умеешь читать?
  
  Гпава 19 — Ее наняли помогать Гэвину, — сказала Шейла Куик, — так вместо этого она навлекает на него неприятности.
  
  Гостиная выглядела точно так же, как и в прошлый раз, но задвинутые шторы придавали ей похоронный вид, а воздух стал каким-то спертым. Коробка для сигарет, из которой Джером Куик курил, была пуста. Шейла сидела напротив нас в черном хлопчатобумажном халате с "молнией" впереди. Пепельные волосы спрятал тюрбан, свернутый из черного шелкового шарфа. Лицо напряженное, бледное и старое, а на шишковатых с выступающими синими венами ногах красовались розовые тапочки без задников.
  
  — Невероятно, — сказала она.
  
  — Что, мэм? — спросил Майло.
  
  — То, что она с ним сделала.
  
  — Вы считаете, что в аресте Гэвина виновата Бет Галлегос?
  
  — Конечно, считаю! Вы знаете, как Гэв с ней познакомился? Она работала психотерапевтом в Сент-Джонс, должна была помочь Гэву восстановить его прежнюю быстроту мышления. Она знала, что он пережил! Ей следовало с большим пониманием относиться к нему!
  
  Мы с Майло промолчали.
  
  — Послушайте, — продолжала Шейла Куик, — если она опасалась за свою безопасность, почему так долго молчала? А что она делает потом? Обращается в полицию, звонит по девять-один-один, — словно случилось что-то чрезвычайное. Хотя все, что сделал Гэв, просто-напросто постучал в ее дверь… Я знаю, она заявила, что он барабанил изо всех сил, только никто больше никакого шума не слышал, а Гэв сказал мне, что просто постучал, и я верю своему сыну!
  
  — Вы думаете, Галлегос не должна была звонить в полицию?
  
  — Я думаю, если у нее возникла проблема, она могла бы обратиться к нам. Почему она этого не сделала? От нее требовалось лишь позвонить нам и сказать, что Гэвин, по ее мнению, несколько… активен. Мы бы с ним поговорили, и все. Почему она тянула с этой мнимой проблемой, если все было так плохо? Вы профессионалы. Вы видите в этом какой-нибудь смысл?
  
  — То есть она никогда не связывалась с вами?
  
  — Никогда, ни разу. И тут совершенно неожиданно Гэва арестовали, и нам пришлось нанимать адвоката и проходить через весь этот ад. — Она слабо улыбнулась. — Конечно, в конце концов, с Гэвина сняли обвинение. Очевидно же, что ничего такого не произошло.
  
  "Однако Гэвин признался в содеянном и был направлен судьей на принудительное лечение", — подумал я.
  
  — Лейтенант, я очень надеюсь, что вы не думаете, будто случившееся с моим Гэвином хоть как-то связано с тем, чем он занимался. Или с кем-то, кого он знал.
  
  — В его смерти не мог быть виноват кто-то из его знакомых?
  
  — Конечно, нет, мы знаемся только с приличными людьми. А Гэвин… — Она заплакала. — Гэвин… после аварии… У него не было никого в целом мире, кроме отца, меня и сестры.
  
  — Не было друзей? — уточнил я.
  
  — В том-то и дело! — сказала она с удовлетворением, словно разгадала трудную головоломку. — Его убил незнакомый ему человек, потому что в действительности у него не было знакомых. Я много думала об этом и уверена, что мой мальчик просто оказался не в том месте и не в то время. Вспомните одиннадцатое сентября. Разве кто-нибудь из погибших был знаком со свиньями, которые их убили? Тут то же самое… Зло где-то бродит и время от времени наносит удар, и теперь удар пришелся по семье Куик. — Она вскочила, пошла на кухню и вернулась с тарелкой печенья "Ореос". — Ешьте! — приказала Шейла.
  
  Майло взял печенье, покончил с ним в два укуса и передал тарелку мне. Я поставил ее на журнальный столик.
  
  — Ну так расскажите мне, как продвигаются ваши дела?
  
  Майло стряхнул в ладонь крошки с брюк, поискал глазами, куда бы их деть.
  
  — Бросьте их на ковер, лейтенант. Я чищу его каждый день. Иногда дважды в день. А что мне еще делать? Джерри опять на работе, занят своими коммерческими делишками. Я ему завидую.
  
  — Тому, что он способен сосредоточиться? — спросил я.
  
  — Тому, что он способен отключиться. Это очень по-мужски, да? Вы, мужчины, отключаетесь: бываете в обществе, охотитесь, рыскаете повсюду, заключаете сделки и делаете все, что, по-вашему, должны делать, а мы, женщины, сидим как привязанные и ждем вас, словно каких-то героев-победителей.
  
  — Миссис Куик, — сказал Майло, — я знаю, что вам не понравится этот вопрос, но я, так или иначе, должен его задать. У Гэвина когда-нибудь были проблемы с другими женщинами, помимо Бет Галлегос?
  
  Руки Шейлы Куик сжались в кулаки.
  
  — Нет, и уже то, что вы о таком подумали… Это, скажу я вам, просто настолько… неправильно… недальновидно. — Она сорвала с головы шарф-тюрбан и принялась теребить материю. Ее волосы были тщательно заколоты, плотно уложены; сквозь светлые пряди виднелись седые корни.
  
  — Мне жаль, но мне нужно…
  
  — Вам нужно, вам нужно… Все, что вам нужно, — это найти безумца, который убил моего сына!
  
  — Юная леди, с которой он был, мэм… Мы до сих пор не можем идентифицировать ее.
  
  Шейла поднялась, схватив тарелку с печеньем со столика, ушла на кухню и хлопнула дверью.
  
  — Что и следовало ожидать, — констатировал Майло. — Я понимаю, что эта женщина прошла через ад, но десять против одного, она и раньше была настоящей гарпией.
  
  Прошло несколько минут.
  
  — Пойду-ка я на кухню и закончу с ней, — вздохнул Майло. — Побереги свои нервы и побудь здесь.
  
  Как раз в тот момент, когда он встал с кресла, кухонная дверь распахнулась, и Шейла Куик промаршировала обратно в гостиную. Она распустила и расчесала волосы, но краситься не стала. Майло опустился назад в кресло. Она остановилась прямо перед ним и подбоченилась.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  — Девушка, с которой Гэвин был…
  
  — Не знаю ее, никогда не видела и ничего другого сказать не могу! Никто из нашей семьи с ней не знаком, включая мою дочь.
  
  — Вы спрашивали у Келли?
  
  — Я позвонила ей и поинтересовалась, не встречался ли Гэвин с кем-нибудь, и она сказала, что не слышала ничего такого.
  
  — Они были близки друг с другом?
  
  — Конечно. — Шейла вздохнула. — Келли моя последняя надежда.
  
  — Полагаете, что она вернется? — спросил я.
  
  — Нет. Зачем ей возвращаться? У нее своя жизнь. — Она немного помолчала. — Гэвин был хорошим парнем. Симпатичным. Конечно, он нравился девушкам. И эта Галлегос съехала с катушек. Гэвину не было нужды преследовать какую-то… сиделку.
  
  — Когда он перестал встречаться с Кайлой Бартелл? — осведомился Майло.
  
  — Не знаю. Почему бы вам не спросить у нее? Эта… она даже не навестила меня. Ни разу. Даже записки с соболезнованиями не прислала. — Розовая туфля топнула по ковру. — Мы закончили?
  
  — Вы слышали, что случилось с доктором Коппел?
  
  — Ее убили. Я вчера прочла об этом.
  
  Сухо, без эмоций.
  
  — Какие-нибудь мысли на этот счет, миссис Куик?
  
  — Это ужасно. Всех убивают. Что за город!.. Меня замучила жажда. Хотите чего-нибудь выпить?
  
  — Нет, спасибо, мэм. Позвольте назвать вам несколько имен. Пожалуйста, скажите, если какое-то из них будет вам знакомо. Энсон Конниф.
  
  — Нет. Кто он?
  
  — Флора Ньюсом?
  
  — Нет.
  
  — Брайен ван Дайн, Рой Николс?
  
  — Нет, нет, нет. Кто все эти люди?
  
  — Не важно. Вам не о чем беспокоиться. Спасибо, что нашли для нас время.
  
  — Время, — вздохнула Шейла Куик. — Его у меня теперь слишком много.
  Глава 20
  
  Шейла Куик повернулась к нам спиной, и мы сами себя проводили на улицу.
  
  В тот момент, когда мы подошли к машине, заверещал мобильник Майло. Голубой аппаратик исчез в его большой руке.
  
  — Стеджес… А-а, привет. Собственно говоря, да, мы… Прямо здесь, у дома… Да?.. Вот как?.. Где это?.. Когда?.. Конечно, было бы здорово… Спасибо, мэм, до скорой встречи. — Он хлопнул крышкой мобильника. — Это была Эйлин Пэкстон, "младшенькая" Шейлы. Она в Беверли-Хиллз, у нее какая-то встреча. Планировала навестить сестру, подъехала, увидела, как мы входим, и решила дождаться, когда мы закончим. Она хочет поговорить.
  
  — О чем?
  
  — О семейных делах, как она выразилась. Пэкстон в нескольких кварталах отсюда, в какой-то итальянской забегаловке на углу Брайтон.
  
  — Время для тирамису.
  
  Майло дотронулся до живота и скорчил гримасу:
  
  — Опять десерт? Даже у меня есть границы.
  
  — Ты меня разочаровываешь.
  
  Итальянское заведение называлось "Пагано" и в основном состояло из трех хилых выносных столиков, которые занимали почти весь тротуар перед его дверями. Эйлин Пэкстон — в приталенном черном брючном костюме и босоножках без задников, на высоких каблуках — сидела за одним из них и потягивала кофе-латте. Она увидела нас, улыбнулась и приветствовала взмахом руки. Ее волосы оказались короче, чем несколько дней назад, на пару оттенков светлее, а макияж ярче. На ней были усыпанные бриллиантовой крошкой серьги, нефритовые бусы. Вообще она выглядела так, словно у нее какой-то праздник.
  
  — Я так рада, что нам удалось собраться вместе, — сказала Пэкстон.
  
  Прохожие задевали нас, проходя мимо. Майло придвинулся к ней поближе:
  
  — Поговорим здесь или внутри?
  
  — Лучше здесь. Мне нравится ритм города.
  
  Этот самый город был всего лишь хвастливым вернисажем выставленного напоказ богатства. А его ритм устанавливали спешащие мимо пешеходы и громадные механизмы, изрыгавшие токсины.
  
  Мы с Майло заказали по эспрессо у чрезмерно суетливого официанта с глазами наркомана.
  
  Эйлин Пэкстон выглядела довольной, словно это было тихое, располагающее к отдыху местечко для обеда по-итальянски, аль фреско.
  
  — Как вам показалась моя сестра?
  
  Майло пихнул меня ногой, предлагая держать ответ.
  
  — Она выглядит немного подавленной, — сказал я.
  
  — Вам необходимо знать, что это не только из-за того, что случилось с Гэвином. У Шейлы давнишние психологические проблемы.
  
  — Длительная депрессия?
  
  — Депрессия, немотивированные страхи, как вы это называете. Она всегда была подвержена настроениям и легко выходила из себя. Я младше, но всегда заботилась о ней. Когда она вышла замуж за Джерри, у меня были сомнения.
  
  — По поводу брака?
  
  — По поводу ее способности справляться с семьей, — сказала она и быстро обернулась в сторону кайфующего бармена. — Джио, принеси этих чудесных фисташковых бисквитиков. Спасибо, ты просто прелесть. — Пэкстон опять повернулась к нам. — К чести Шейлы, она работала над своим браком и, казалось, преуспела в этом. Даже при том, что Джерри далеко не подарок.
  
  — У него тоже проблемы?
  
  Она зло прищурила глаза:
  
  — Джерри — сексуальный хищник. Лезет на все, где есть дырка, и, как я знаю, на все, где есть кое-что еще. Он приставал и ко мне. Я никогда не рассказывала о том случае Шейле, это убило бы ее и разрушило семью, и мне не хотелось брать грех на душу.
  
  — Когда это произошло? — спросил я.
  
  — Через месяц после свадьбы. У них едва закончился медовый месяц. Я тоже была замужем, и мы вчетвером проводили уик-энд в Эрроухеде — семья моего первого мужа владела участком на озере. Прекрасное место с двойным причалом. Все было здорово. Но однажды Шейлу сморил сон: она очень легко утомляется, а мой тогдашний муженек поехал в город по делам — у него был инвестиционный банк. Так мы с Джерри остались вдвоем. Я в бикини расположилась на солнышке на причале, а через несколько минут подошел Джерри. Не прошло и десяти минут, как он полез. Не скажу, что очень нежно. Засунул руку под бикини. — Она растопырила пальцы и сделала загребающее движение. — Он не деликатничал.
  
  Тарелка с печеньем появилась вместе с нашими эспрессо. Эйлин Пэкстон потрепала официанта по руке, выбрала себе печенье в форме полумесяца, разломала его надвое и немного откусила.
  
  — А что сделали вы? — спросил я.
  
  — Я вырвала оттуда чертову руку Джерри и сказала, что оторву ему яйца, если он попытается сделать это еще раз. Он недоброжелателен ко мне с тех пор, и это чувство взаимное. Не только из-за того случая, — и еще из-за того, как он относится к моей сестре.
  
  — А как он к ней относится?
  
  — Джерри обманывает ее постоянно, с самого начала. — Помолчав, она продолжила: — Поверьте мне, я знаю этого шалопая. Все эти деловые поездки, занятия бог знает чем. Эти взгляды, которые он бросает на меня, когда мы наедине, и на других женщин… Эти девицы, которых он нанимает в качестве секретарш…
  
  — Что за девицы?
  
  — Шлюшки, которые якобы выполняют секретарскую работу, однако непохоже, что они знают, с какой стороны подойти к компьютеру. Он уходит по своим делам, занимается бог весть чем, и Шейла в основном живет одна. У нее нет подруг, и ей не с кем общаться. Так с детства повелось: у меня всегда было много друзей, у Шейлы — никого.
  
  — Вы сказали, Джерри занимается бог знает чем, но Шейла говорила, что он продает металлы.
  
  — Я тоже это слышала, — беспечно отозвалась Пэкстон и вновь принялась за бисквит.
  
  — У вас есть сомнения? — спросил я после паузы, дав ей возможность прожевать печенье.
  
  — Конечно, он чем-то занимается: счета-то оплачиваются. Да, он ездит повсюду, продает алюминий и так далее. Правда, когда мой муж — мой новый муж — попытался поговорить с ним на тему инвестиций, Джерри нисколько не заинтересовался. А Тед — прекрасный брокер, он мог бы помочь Джерри. Мне кажется, что Джерри так себе в бизнесе, и ему приходится крутиться, чтобы просто держаться на плаву. Он все время ездит…
  
  — И нанимает шлюшек в качестве секретарш, — вставил я.
  
  Пэкстон сделала неопределенный жест рукой.
  
  — Возможно, я немного перегнула палку. Просто я всегда помню, что он пытался сделать со мной на причале. И часто вижу, как рыскают его глазки.
  
  — Вы полагаете, что все это имеет отношение к Гэвину?
  
  — Я хочу, чтобы у вас, парни, были на руках все факты, и знаю, что больше никто вам их не выложит. Семья развалилась, да еще Гэвин оказался ненормальным. Я знаю, что Шейла и Джерри скажут вам, будто Гэвин до аварии был обычным парнем, но это не так. У Гэвина и раньше имелись проблемы.
  
  — Какого рода проблемы?
  
  Эйлин Пэкстон провела бисквитом по верхнему ряду зубов, словно лаская эмаль, затем прикоснулась к печенью языком, резко куснула и стала медленно жевать.
  
  — Я вам это рассказываю только по одной причине: не хочу, чтобы вы пошли по неверному пути.
  
  — Не знаем, как отблагодарить вас за это, мэм, — сказал Майло.
  
  — Мне и вправду не очень приятно выставлять на всеобщее обозрение семейные дела. — Она сделала глоток Литте и, словно аккуратная кошка, слизнула с верхней губы пенку. — Ну да ладно.
  
  — Какого рода проблемы были у Гэвина? — вновь спросил я.
  
  — Яблоко от яблони. — Пэкстон развела ладони.
  
  — Он тоже был сексуальным хищником?
  
  — Это звучит слишком грубо. Нет, но… О'кей, нет причин скрывать это от вас: в прошлом году у Гэвина были некоторые проблемы с правосудием по поводу одной женщины.
  
  — Бет Галлегос, — кивнул Майло.
  
  На лице Пэкстон отразилось разочарование:
  
  — Так вы знаете.
  
  — О Галлегос нам стало известно совсем недавно, мэм. Мы только что говорили об этом с вашей сестрой.
  
  — Вот как? Шейла, должно быть, обвиняла саму жертву, верно?
  
  — Именно, мэм.
  
  — Она всегда таким вот образом справлялась со стрессовыми ситуациями. Моя бедная сестра живет на другой планете… Да, но Галлегос — это еще не все. У Гэвина были и другие случаи.
  
  — Другие женщины, которых он преследовал?
  
  — Мне известна по крайней мере одна девушка, которую он изводил, но, думаю, их было больше. Это ведь что-то вроде болезни, верно?
  
  — Возможно, — сказал Майло. — А кто оказался другой жертвой Гэвина?
  
  — У него была подружка… дочка богатых родителей, с Флэте. Я видела ее лишь однажды, тощая маленькая блондиночка с крючковатым носом. Мне она показалась еще совсем сопливой девчонкой. Ее отец известный рифмоплет. Гэвин полез к ней с сексуальными домогательствами, и она его бросила.
  
  — Как вы узнали об этом, мэм?
  
  — Гэвин сам мне рассказал.
  
  — Гэвин делился с вами обстоятельствами своей личной жизни?
  
  — Время от времени. Да и почему не пооткровенничать с молодой хипповатой теткой? — Пэкстон улыбнулась и нежно погладила себя по шее. — Ему нравилось, что я работаю в киноиндустрии и больше связана с поп-культурой, чем его родители. Когда он рассказал о маленькой Мисс Беверли-Хиллз — кажется, ее имя было Кейт, что-то вроде этого, — мы вместе обедали… в квартале отсюда, в "Иль принсипе". Еда была божественной.
  
  — Я обязательно попробую, — немедленно пообещал Майло. — Итак, вы обедали вдвоем?
  
  — Вместе с Шейлой. Джерри не было в городе. Как обычно.
  
  — Как давно это было?
  
  — Гм, я бы сказала, полгода назад, может, больше. Так вот, мы сидели и наслаждались отличной кухней — там готовят морского окуня на углях, делают свои спагетти, — и вдруг Шейла почувствовала себя неважно. Это еще одна типичная для нее черта. Она не может наслаждаться ничем, даже хорошей едой, без того, чтобы не страдать. Шейла побежала в дамскую комнату и какое-то время пробыла там. Гэвин выглядел весь вечер несколько напряженным, и в этот момент мне удалось его разговорить. Оказалось, он потерял подружку, так как ее не интересовал секс. Гэвин назвал ее маниакальной девственницей. — Она подержала в пальцах недоеденный бисквит, повертела и положила на свою тарелку. — По мере рассказа Гэвин явно заводился. Было ясно, что он зол и расстроен.
  
  — В связи с разрывом отношений с той девицей?
  
  — Нет. Он сказал, что ему совершенно наплевать, есть у него подружка или нет. Его удручало то, что ему не с кем заниматься сексом. Это действительно злило его.
  
  — Гэвин разошелся со своей девушкой уже после аварии?
  
  — Да, кажется, восемь месяцев назад. Но Гэвина всегда было легко расстроить. Он и маленьким мальчиком постоянно испытывал вспышки раздражения.
  
  — Легко возбудим, — кивнул я. — И в разговорах с вами он всячески накручивал себя по поводу отсутствия секса?
  
  — Он говорил о сексе с той девушкой, словно это было его правом. Говорил, что он с Кейт вместе еще со школы и настало время, чтобы она ему дала. Словно имелось расписание, по которому следовало "давать". Потом он сказал, что все остальные "натрахались до умопомрачения", что весь мир только этим и занимается и что он тоже достоин того, чтобы потрахаться вволю, а она может катиться ко всем чертям, он найдет себе другую.
  
  — Суровый парень.
  
  — У него всегда был плохой характер. Но после аварии стал еще хуже. Как будто у него отказали тормоза — он делал и говорил то, что ему взбредало в голову. Я — его тетка, а он разглагольствует о разврате в кабинете "Иль принсипе"! Это меня оскорбило. Там обедали важные персоны.
  
  — Гэвин говорил громко? — спросил Майло.
  
  — Он постоянно повышал голос, и мне приходилось все время просить его говорить тише. Я пыталась урезонить его: мол, женщины не машины, им нужно, чтобы о них заботились, что секс может приносить радость, но он должен быть полюбовным. Гэвин слушал и, казалось, впитывал мои слова. Затем он прошелся по кабинету и сказал: "Эйлин, спасибо. Ты — чудо". Тут Гэвин схватил меня одной рукой за грудь, другой за затылок и попытался языком достать до моих гланд… Джио? Налей мне еще, пожалуйста.
  
  Майло еще попрессовал Пэкстон на предмет половой жизни Гэвина, но больше по этой теме от нее ничего не добился. Тогда он свернул разговор на фантазии Гэвина по поводу журналистики.
  
  — Да, была еще одна вещь, которая его очень занимала, — моя работа в киноиндустрии. Гэвин постоянно просил меня познакомить его с какой-нибудь знаменитостью, чтобы он мог за ней понаблюдать.
  
  — В чем был его интерес?
  
  — Раскапывать всякий разврат и продавать его бульварным газеткам. — Пэкстон рассмеялась. — Как будто я стала бы помогать ему лить грязь на моих друзей! Я говорила ему, что "желтая пресса" — это мусор, она полна лжи, но Гэвин не слушал. Он постоянно долдонил, что таблоиды честнее официозных газет, поскольку не скрывают своих истинных целей. После аварии Гэвин видел мир как один большой рассадник разврата.
  
  — Он предпринимал какие-нибудь действия, чтобы стать журналистом? — спросил я.
  
  — Вроде занятий на курсах или в интернатуре? Нет, насколько мне известно. Он был не в том состоянии, чтобы вернуться к учебе или удержаться на работе. Слишком взбалмошный, слишком капризный. Вечно что-то начинал и бросал, спал до полудня, превратил комнату в свинарник. Я не могу винить его — у парня в мозгах все перепуталось. Но Шейла даже не пыталась его одернуть. А Джерри, конечно, всегда отсутствовал.
  
  — Гэвин же проходил лечение.
  
  — Потому что суды заставляли его.
  
  — Он говорил вам, кто был его психотерапевтом?
  
  — Джерри сказал. Доктор Коппел. Как будто это что-то меняло. — Она нахмурилась.
  
  — Вы были с ней знакомы?
  
  — Я слышала ее по радио, и, должна признаться, она на меня не произвела впечатления. Все, что она делает, это читает мораль идиотам, которые ей звонят. Почему бы ей не толкать свои проповеди в церкви?
  
  Говорит в настоящем времени/
  
  Мы с Майло переглянулись.
  
  — В чем дело? — спросила она.
  
  — Доктор Коппел убита.
  
  Лицо Пэкстон побелело.
  
  — Когда?
  
  — Пару дней назад.
  
  — Господи… почему я ничего не знаю… Это было в "Новостях"?
  
  — Были сообщения во вчерашних газетах.
  
  — Я не читаю газет. Кроме "Календаря". Убита, о-Боже-милостивый! Вы думаете, что это имеет какое-то отношение к Гэвину?
  
  — Мы ничего не имеем в виду, мэм.
  
  — И все-таки… Какой ужас!
  
  — На вашу сестру, как нам показалось, убийство доктора Коппел не произвело впечатления.
  
  — Моя сестра не в себе. У вас есть какие-нибудь мысли относительно того, кто ее убил?
  
  Майло покачал головой.
  
  — Ужасно, ужасно! Вы полагаете, что это не имеет отношения к Гэвину?
  
  — Мы не знаем, мэм.
  
  — Вот дела! — Пэкстон некоторое время оставалась серьезной. Съела бисквит, усмехнулась и вновь превратилась в кокетливую дамочку. — Ладно… надеюсь, я была вам хоть немного полезна. А теперь мне нужно идти.
  
  — Еще один вопрос, мэм. Помните фотографию девушки, погибшей вместе с Гэвином, которую я вам показывал?
  
  — Да, конечно. Я сказала, что никогда прежде ее не видела, и это правда.
  
  — Гэвин говорил вам, что хочет найти новую подружку. Другим он сказал, что поиски увенчались успехом.
  
  — Кому это "другим"?
  
  — Свидетелям по делу.
  
  — Мистер Непроницаемый Детектив, — усмехнулась Пэкстон и слегка коснулась бедром колена Майло. — Новая девушка, да? Для Гэвина это могло означать что угодно. Возможно, чьей-то любви он решил добиваться, хотела девушка того или нет. Или просто кого-то увидел по телевизору.
  
  — Девушка, которую я вам показывал, была вполне реальной, — покачал головой Майло. — И она находилась в машине Гэвина на Малхолланд поздно вечером.
  
  — О'кей, — раздраженно бросила Пэкстон. — Пусть он кого-то нашел. В конце концов, все кого-то находят. Посмотрите, однако, что с той девицей стало.
  
  Она удостоверилась, что Майло расплатился, и умчалась прочь в своих босоножках на высоких каблуках.
  
  — Ну и работка у меня, — вздохнул лейтенант. — Так что ей был за резон беседовать с нами? Обгадить Куиков?
  
  — Она презирает их, но это не уменьшает ценность ее информации.
  
  — Ненормативное сексуальное поведение Гэвина? Он у нас с каждым днем выглядит все большим извращенцем.
  
  — Если Пэкстон права относительно Джерома Куика, то у Гэвина изначально могло сложиться отношение к женщинам исключительно как к объектам удовлетворения сексуальных потребностей, а авария еще больше ослабила внутренние тормоза. Меня продолжает интриговать блондинка. У Гэвина были проблемы при завязывании знакомств с женщинами, и, похоже, очень большие. И вдруг находится привлекательная молодая женщина в туфлях за пять сотен долларов, которая готова вступить с ним в связь. Молодая женщина в туфлях за пять сотен долларов, которую никто не объявил в розыск.
  
  — Профессионалка, — пожал плечами Майло.
  
  — Действительно, мучительная неудовлетворенность могла заставить мальчишку заплатить деньги за секс. А у парня из Беверли-Хиллз должны были водиться вполне приличные деньги. Особенно если отец помог ему в этом деле, Я знаю, что блондинка не всплыла ни в одном из досье полиции нравов, однако какая-нибудь сравнительно новенькая девица, которой повезло не засветиться, и не всплывет. А если она работала в одиночку, то никто ее и не хватится. Если же у нее были хозяева, им уж точно ни к чему поднимать шум.
  
  — Ты считаешь, папаша тайком отмусолил Гэвину бабки для приличной телки?
  
  — И возможно, — добавил я, — папаша знал, куда его послать.
  
  Фирма по торговле металлами Джерома Куика находилась в нескольких милях от Беверли-Хиллз, на Уилшир, возле Ла-Бреа, и размешалась на третьем этаже неказистого четырехэтажного здания, зажатого между более высокими строениями.
  
  На табличке в пустом вестибюле были перечислены несколько помещений, приготовленных к сдаче в аренду. Названия компаний, обитавших здесь, мало говорили о том, чем они занимаются.
  
  Кабинет Куика помещался на втором этаже, на полпути по плохо освещенному, покрытому линолеумом коридору. Пряный, но приводящий в уныние запах — не совсем свежей тушеной говядины — пропитывал стены.
  
  Похоже, Куик не придавал особого значения внешнему виду своего офиса. Перед кабинетом с табличкой "Директор" располагалась маленькая, не обремененная мебелью приемная. Ее затоптанный пол почти потерял свой былой коричневый цвет. Обшитые дешевыми панелями стены придавали помещению мрачноватый вид.
  
  Секретарша сидела за пластмассовым столиком, обклеенным пленкой поддерево. Она была молодой, худенькой и хорошенькой, но с виду несколько вульгарной. Волосы небрежно острижены и на концах окрашены в ярко-синий цвет. Макияж — густой, сероватого оттенка, губная помада — матовая, серо-синяя. Загибающиеся ярко-голубые ногти — длиной не меньше дюйма. На девице были белый облегающий свитер и черные виниловые брюки под кожу. Она жевала жвачку. Перед ней на столе лежал номер "Бузз мэгэзин". Отсутствие других изданий и стульев, а также ее удивление при нашем появлении говорили о том, что посетители бывали здесь нечасто.
  
  При виде полицейского значка Майло подведенные карандашом брови приподнялись, но жилка на тонкой девичьей шее продолжала пульсировать медленно и равномерно.
  
  — Мистера Куика нет в городе, — сказала она на удивление низким голосом.
  
  — Где же он? — спросил Майло.
  
  — В Сан-Диего.
  
  — Он много ездит?
  
  — Все время.
  
  — Выходит, вы удачно устроились.
  
  — У-угу. — Голубые ногти забарабанили по журналу. Ни компьютера, ни пишущей машинки.
  
  — Вас не удивляет, что полиция хочет с ним побеседовать?
  
  Она пожала плечами:
  
  — Конечно, удивляет.
  
  — Полицейские сюда раньше не приходили?
  
  — Не-а.
  
  Майло показал ей снимок блондинки. Она заморгала, отвернулась.
  
  — Вы с ней знакомы?
  
  — Она мертва?
  
  — Очень даже.
  
  — Не знаю ее.
  
  — Это та девушка, которая погибла вместе с Гэвином Куиком.
  
  — А-а.
  
  — Вы ведь знаете, кто такой Гэвин и что с ним случилось?
  
  — Да. Конечно.
  
  — Грустно, — сказал Майло.
  
  — Очень грустно. — Она опустила уголки губ, стараясь показать, что ей действительно грустно. Но ее карие глаза ничего не выражали. — Кто это сделал?
  
  — Это мы и пытаемся узнать, мисс…
  
  — Энджи.
  
  — Гэвин бывал здесь?
  
  — Изредка.
  
  — Как часто, Энджи?
  
  — Не очень часто.
  
  Майло расстегнул пиджак и приблизился к столу.
  
  — Как давно вы работаете здесь?
  
  — Три с половиной месяца.
  
  — За три с половиной месяца сколько раз вы видели Гэвина Куика?
  
  — М-м… может, три раза. Может, четыре, но скорее три.
  
  — Что Гэвин делал, когда бывал здесь?
  
  — Заходил в кабинет к Джерри… мистеру Куику. Иногда они выходили.
  
  — На ленч?
  
  — Полагаю.
  
  — Это было время ленча?
  
  — Думаю, да.
  
  — Что вы думаете о Гэвине, Энджи?
  
  — Он казался неплохим парнем.
  
  — Без проблем? Она облизнула губы.
  
  — Без.
  
  — Совсем без проблем? Он всегда вел себя как джентльмен?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Мы слышали, что он мог довольно сильно увлекаться. Чересчур увлекаться.
  
  Реакции не последовало.
  
  — Чересчур увлекаться женщинами, Энджи.
  
  Она положила руку на журнал. Словно приготовилась произнести клятву. "Я клянусь на этом хипповом журнале…" — Я этого не замечала. Он был очень вежливым.
  
  — Как ваша фамилия?
  
  — Пол.
  
  — Значит, мисс Энджи Пол, мистер Куик много ездит?
  
  — Все время.
  
  — Должно быть, надоедает вот так просто сидеть.
  
  — Да не особенно.
  
  Майло бочком подрулил еще ближе к столу, крышка которого уперлась ему в бедро.
  
  — Энджи, Гэвин когда-нибудь приставал к вам?
  
  — Зачем это ему?
  
  — Вы — привлекательная женщина.
  
  — Спасибо, — ровным голосом отозвалась секретарша. — Он всегда был очень вежливым.
  
  — Так куда отъехал босс?
  
  — Куда-то в Сан-Диего. Он не говорил.
  
  — Он не сообщает вам, где его найти?
  
  — Он сам звонит.
  
  — Бросает вас на произвол судьбы, — печально произнес Майло.
  
  — Мне это нравится, — сказала она. — Тишь да гладь.
  
  Прежде чем уйти, Майло записал домашний адрес секретарши, номер ее телефона и водительских прав. По пути в участок он проверил девицу по банку данных. Три года назад Анджела Мэй Пол привлекалась за хранение марихуаны.
  
  — Пэкстон говорила, что Куик нанимает шлюх в качестве секретарш, — сказал Майло. — Не знаю, насколько старушка Энджи подходит под это определение, но он явно не интересуется подноготной своих служащих. А его офис не особенно презентабелен, а?
  
  — Куик не обременяет себя представительскими расходами. Эйлин говорила, что он не богач.
  
  — Да-да, что-то в этом роде она говорила… Думаешь, Энджи сказала правду, что не знакома с блондинкой? Мне показалось, что она слегка среагировала на фото, хотя по ее каменному лицу было трудно что-либо определить.
  
  — Она быстро заморгала, когда ты ей показал снимок. Но это ведь посмертное фото.
  
  — Блондинка, "Джимми Чу" и духи "Армани", — задумчиво произнес Майло. — Должно быть, старина Джерри любил побаловать младшего Куика. — Он проверил эсэмэски на мобильнике. — Доктора Ларсен и Гулл отзвонили мне. Они предпочли бы встретиться со мной подальше от своего офиса, предложили Роксбери-парк, завтра в час дня. Это зона отдыха, они туда время от времени ездят на ленч. Как ты насчет того, чтобы побыть среди трав и деревьев и пожевать что-нибудь вкусненькое вместе с парочкой коллег? Не взять ли мне с собой корзинку для пикников?
  
  — Трава и деревья? Звучит неплохо.
  Глава 21
  
  — Алекс, я рада, что застала тебя.
  
  Я уже несколько месяцев не слышал голоса Робин, и этот звонок меня насторожил.
  
  — Привет, как ты там? — отозвался я.
  
  — Неплохо. Как ты?
  
  — У меня все в порядке.
  
  — Алекс, я звоню, чтобы попросить об одолжении, но если ты не сможешь, пожалуйста, так и скажи.
  
  — Что за одолжение?
  
  — Тима попросили слетать в Аспен, чтобы поработать с Удо Писано… тенором. Завтра концерт, а у парня садится голос. Устроители концерта повезут Тима на специально зафрахтованном самолете. Я никогда не бывала в Аспене и хотела бы слетать с ним. Речь идет об одной, может, двух ночах. Ты не смог бы посидеть со Спайком? Ты же знаешь, как он не любит все эти питомники.
  
  — Конечно, посижу, если Спайк не будет против.
  
  Несколько лет назад, в один из знойных летних дней, маленький французский бульдог пересек убийственный поток бульвара Сансет и направился наверх, к Глен. Он забрел ко мне на участок, тяжело дыша, спотыкаясь, дойдя до опасной степени обезвоживания организма. Я напоил и накормил его, нашел хозяйку собаки, пожилую женщину, умиравшую в особняке на Холмби-Хиллз. У ее единственной наследницы, дочери, была аллергия на собак.
  
  Пес оказался обременен громоздкой, соответствующей его длинной родословной, кличкой; я переименовал его в Спайка и научился управляться с ним. Он быстро освоился в новом окружении, влюбился в Робин, а во мне увидел соперника.
  
  Когда мы с Робин расстались, вопрос об опеке не стоял. Она забрала его самого, его поводок, мисочки для еды, короткую шерсть, которую он разбрасывал по всему дому, его храп, сопение и невежественные манеры при приеме пищи.
  
  Я собирался завести собственную собаку, но так и не собрался. Я нечасто видел Спайка, потому что нечасто встречался с Робин. Он стал хозяином маленького дома в Венеции, в котором она жила с Тимом Плачетте, но мнение Спайка о Тиме было не лучше, чем обо мне.
  
  — Большое спасибо, — сказала Робин, — уверена, что ему у тебя будет хорошо. Он в глубине души тебя любит.
  
  — Видимо, где-то в особо глубоком месте. Когда ты хочешь его привезти?
  
  — Самолет вылетит из Санта-Моники, как только мы соберемся, поэтому, думаю, скоро.
  
  — Ну давай.
  
  Это вам не обычный пес.
  
  Плоская морда Спайка наводит на мысль о наличии у него ДНК лягушки. Его уши — непропорционально большие, стоячие, как у летучей мыши, шевелятся, вертятся и сворачиваются в соответствии с разнообразным спектром эмоций. Места Спайк занимает не больше, чем шпиц, но ухитряется запихнуть в этот объем двадцать шесть фунтов живого веса, которые приходятся главным образом на тяжеленные кости и бугристые мускулы, покрытые пятнистой черной шкуркой. Его шея — двадцать один и три четверти дюйма в окружности, шишковатая голова шириной в три ладони. Большие карие глаза выражают исключительную самоуверенность, и этот пес позволяет себе нагло вмешиваться в жизнь окружающих живых существ. Его мировоззрение: жизнь — это сплошное кабаре.
  
  Когда я, бывало, один выводил его погулять, собиралась целая толпа. При этом самой расхожей была фраза: "Это самый красивый пес-уродец, какого я когда-либо видел!"
  
  В этот полдень Спайк был так же заинтересован в расставании с Робин, как и в том, чтобы схарчить миску корпии.
  
  Пес бросил на хозяйку тоскливый взгляд. Та вздохнула и переступила с ноги на ногу:
  
  — Все будет хорошо, красавчик.
  
  Завернутая в пленку начинка гамбургера, которую я прятал в кармане рубашки, попала в поле действия его радара и притянула пса ко мне. Но как только он ее проглотил, сразу же потрусил назад и притаился за ногами Робин. Шикарные ноги, ничего не скажешь.
  
  — Ты только посмотри, он заставляет меня чувствовать себя виноватой, — вздохнула она.
  
  Спайк обнюхал ее джинсы, плотно облегающие джинсы над замшевыми башмаками. А над джинсами — майка под курткой из гобеленовой ткани. Золотисто-каштановые кудрявые волосы распущены, лицо чистое и свежее. Большие влажные карие глаза. Нежные линии скул и подбородка, прямой нос.
  
  — Давай я возьму его, а ты иди. Он пошумит, а потом привыкнет, — сказал я.
  
  — Ты прав. — Она взяла морду Спайка обеими руками. — Слушай, ты, плут. Папочка будет о тебе хорошо заботиться, ты сам знаешь.
  
  А как она называет Тима? Отчим?
  
  Похожая на подъемные ворота пасть Спайка открылась, блеснули зубы, розовый язык затрепетал.
  
  Он залаял.
  
  Я обнял и крепко прижал к груди его маленькое упругое тельце, а Спайк принялся вырываться, извиваться и вертеться. Это было сродни попытке удержать боулинговый шар с ногами.
  
  — О Боже мой! — всплеснула руками Робин.
  
  — Бон вояж, Роб, — сказал я.
  
  Она помедлила, пошла к пикапу, передумала и вернулась. Положив руку мне на плечо, Робин крепко поцеловала Спайка в морду.
  
  Она как раз целовала меня в щеку, когда на своем черном "ягуаре" подъехала Эллисон.
  
  Верх машины был поднят, и черные волосы Эллисон развевались, напоминая рекламу жидкости для ополаскивания. На ней красовались солнечные очки с синим отливом, кремовый вязаный костюм с шарфиком цвета морской волны. Солнце вспыхивало у нее на ушах, шее, пальцах и запястьях — Эллисон не ограничивает себя в украшениях.
  
  Она выключила двигатель, и рука Робин опустилась. Спайк попытался выпрыгнуть у меня из рук и отреагировал на неудачу душераздирающим воем.
  
  — Привет всем, — сказала Эллисон.
  
  — Привет, — улыбаясь, ответила Робин.
  
  Спайк решил применить свою обычную тактику "я-смирил-ся-до-поры-до-времени".
  
  — Ну-ка, кто тут у нас? — Эллисон потрепала голову Спайка, потом поцеловала меня в губы.
  
  Робин сделала несколько шагов назад.
  
  Спайк замер; его голова вертелась от одной женщины к другой.
  
  "Бывает и такое, приятель".
  
  Он застонал.
  
  После того как Робин укатила, я проводил Эллисон по лестнице на террасу, держа на руках все еще вздрагивавшего пса. Когда мы миновали лестницу, она посмотрела на меня… нет, на него. Осторожно прикоснулась к его усатой морде.
  
  — Взгляните на этого мальчугана. Я и забыла, какой он орел.
  
  Спайк лизнул ей руку.
  
  — Ты очень, очень крутой!
  
  Спайк начал пыхтеть, и она еще немного погладила его. Он завертелся, стал вскидывать голову и, наконец, сумел заглянуть мне в глаза.
  
  У него был самодовольный, торжествующий взгляд.
  
  Несколько секунд спустя он уже лежал у ног Эллисон, встречая каждую мою попытку приблизиться ревнивым взглядом.
  
  Некоторым парням всегда везет.
  
  Убийство Мэри Лу Коппел потрясло Эллисон, и, казалось, именно это заставило ее заехать. Пока я готовил для нас кофе, она выпытывала подробности.
  
  Я рассказал ей все то немногое, что знал.
  
  — Значит, это мог быть пациент Мэри Лу, — полувопросительно произнесла она.
  
  — На данный момент возможно все.
  
  Ее руки крепко сжимали кружку.
  
  — Ты расстроена?
  
  — Да, но даже не столько по поводу конкретного человека. — Она сделала глоток кофе. — Есть пациентки — и еще больше их мужья, — которые меня тревожат. Правда, это в основном в прошлом, когда я принимала пациентов чаще всего по направлениям от агентств… Но думаю, что смерть Мэри Лу — попадание в опасной близости от яблочка, нашего общего дела. Мы, психологи, думаем, что знаем, чем занимаемся, и, вероятно, становимся слишком самоуверенными. Такое ощущение не только у меня.
  
  Мне позвонили три знакомых психолога, которые хотели поговорить об этом.
  
  — Люди, знавшие Мэри Лу?
  
  — Люди, которые знают, что я встречаюсь с тобой, и рассчитывают, что смогут получить какую-нибудь информацию из первых рук. Не беспокойся, я была очень осмотрительной.
  
  — Что их волновало?
  
  — Наша работа, непредсказуемость человеческого поведения. Полагаю, эти психологи хотели убедить себя, что Мэри Лу была не такой, как они, потому-то с ней и приключилась беда.
  
  — Они надеются на то, что Мэри Лу вывела из себя какого-нибудь кретина из ток-шоу и ее гибель с практической психотерапией никак не связана?
  
  — Что-то в этом роде. Но как ты сказал, это мог быть и пациент. Некто, встретивший мальчишку Куика в приемной.
  
  — Если принять во внимание импульсивность Гэвина Куика и его поведение по отношению к женщинам, то наберется такое количество подозреваемых, что они не поместятся в приемной доктора Коппел.
  
  — Но убийство Мэри Лу… Это все равно должно быть как-то связано с ее работой.
  
  — Можешь придумать, как получить доступ к историям болезни ее пациентов? Я не могу даже представить, как обойти эту проклятую конфиденциальность.
  
  Она задумалась.
  
  — Ее не обойти, если только не появится очевидная опасность… информация об угрозе.
  
  — В истории болезни Гэвина ничего такого не было. И если Мэри Лу кто-то угрожал, то она ни словом не обмолвилась об этом ни со мной, ни с Майло. Впрочем, завтра мы встречаемся с ее партнерами…
  
  — Гулл и Ларсен, — кивнула она.
  
  — Знакома с ними?
  
  — Раскланивалась, не более того.
  
  — И какое у тебя о них сложилось впечатление?
  
  — Гулл очень обходителен… истинный психотерапевт из Беверли-Хиллз. Ларсен скорее напоминает ученого.
  
  — Сначала Гулл был психотерапевтом Гэвина. Положительный результат достигнут не был, и парня передали Коппел. Теперь, когда он мертв, Гулл, быть может, расскажет нам, почему у него не сложилось с Гэвином.
  
  — Очень проблемный парень… Преследует женщин, пытается трахнуть свою собственную тетку.
  
  — Если верить словам этой тетки, то вся его семейка ничуть не лучше.
  
  Выпив еще кофе, она чуть пожала мою руку.
  
  — Ну что ж, по крайней мере мы с тобой никогда не останемся без работы.
  
  — Майло тоже.
  
  Спайк перевернулся на спину и принялся сучить лапами.
  
  — Он похож на перевернутую черепашку. Что ты делаешь, красавчик? Готовишься к велогонке, тренируясь вверх ногами?
  
  — Это сигнал к тому, чтобы ему почесали брюшко.
  
  Она усмехнулась и стала гладить Спайка.
  
  — Спасибо за перевод, я не особенно понимаю собачий язык. — Эллисон оторвалась от пса и потянулась к своей кружке. Спайк выразил недовольство, и она снова склонилась над ним. — Поняла с первого раза. — Эллисон рассмеялась, взяла кружку, стараясь прихлебывать из нее и не прекращать при этом свою работу. Спайк рыгнул и заурчал, как кот. Эллисон чуть не лопнула от смеха. — Он настоящая машина для создания звуковых эффектов.
  
  — У него много самых разных талантов.
  
  — Сколько он пробудет у тебя?
  
  — Пару дней. — Я рассказал ей о сути визита Робин.
  
  — Очень мило с твоей стороны.
  
  — Это самое меньшее, что я мог сделать. Я вообще-то предлагал совместное опекунство, но Спайк высказался против.
  
  — Ну и глупо с его стороны. Я уверена, что ты был бы прекрасным папочкой. — Она провела пальцем по моим губам.
  
  Спайк вскочил и гавкнул.
  
  — Остынь, невежа, — сказал я.
  
  — О-о, как ты строг! У тебя хорошо получается быть строгим, любовь моя. Я тебя таким еще не видела.
  
  — Это Спайк вынудил меня.
  
  — Мне всегда хотелось иметь собаку. Ты знаешь мою мать, так вот она очень не любила шерсть на ковре. А однажды у меня появилась саламандра по имени Салли. Она выползла из своей банки, спряталась у меня под кроватью, там и засохла. Когда я ее нашла, Салли напоминала кусок вяленой говядины, — печально сказала Эллисон.
  
  — Бедный ребенок, — вздохнул я.
  
  — Да, это было трагическое происшествие… Хотя, если по-честному, я не особенно любила Салли. К влажному и скользкому не особенно хочется прикасаться, как считаешь? А вот что-нибудь вроде этого… — Она провела рукой по голове Спайка против шерсти.
  
  — С ним тоже не просто.
  
  — То есть?
  
  — Сейчас продемонстрирую.
  
  Я встал, подошел к Эллисон сзади, погладил ее по шее и поцеловал. Подождал, пока Спайк начнет злиться.
  
  Он смотрел на меня. Безразлично. Даже не шелохнулся.
  
  У кофточки Эллисон был V-образный вырез, я просунул в него руку и сразу ощутил реакцию ее тела.
  
  — Ну, раз я все равно здесь…
  
  — Значит, ты приехала не только для того, чтобы поговорить о Мэри Лу?
  
  — Именно для этого, ну и что?
  
  Я слегка ущипнул ее за сосок. Она, откинувшись на спинку стула, втянула в себя воздух и выдохнула с тихим смешком. Потом потянулась и провела рукой по моему бедру.
  
  — У тебя есть время?
  
  Я взглянул на Спайка. Неподвижен.
  
  Я взял Эллисон за руку и повел в спальню. Спайк трусил в десяти шагах позади нас. Я закрыл дверь. Тишина. Раньше, когда мы это проделывали с Робин, он возмущался страшно.
  
  Я задернул шторы, раздел Эллисон, выбрался из своей одежды.
  
  Мы стояли, прижавшись друг к другу. Кровь стучала в висках, бесстыдная плоть разогревалась. Я сжал ладонями ягодицы Эллисон. Ее руки шарили по моему телу.
  
  Когда я понес Эллисон на кровать, по ту сторону двери по-прежнему не раздавалось никаких звуков.
  
  Мы обнимались, ласкали друг друга, целовались, и я забыл обо всем, кроме Эллисон.
  
  Только когда я вошел в нее, началось царапанье и хныканье.
  
  Эллисон, вцепившись в мои плечи и закинув ноги мне на спину, широко распахнула свои голубые глаза. Мы начали синхронно двигаться. Шум за дверью стал громче.
  
  — А-а, — протянула она, по-прежнему подбрасывая вверх свои бедра. — Понятно… что… ты… имел… в виду. Я не останавливался, она тоже. Спайк продолжал проситься внутрь. Тщетно.
  Глава 22
  
  Когда в шесть часов утра я проснулся, Эллисон лежала рядом, а Спайк посапывал, свернувшись на полу, возле ножки кровати. Она таки впустила его.
  
  Я оставил ее досыпать, а Спайка вывел во двор, чтобы он сделал свои дела. Утро было сырым, серым и удивительно ароматным. Туман кольцами спускался с гор. Деревья стояли как черные стражники. Для птиц было еще слишком рано.
  
  Я смотрел, как пес вперевалку расхаживает по двору, все обнюхивая и рассматривая. Он ткнулся носом в садовую улитку, но та его не заинтересовала, и Спайк скрылся в кустах. Поеживаясь в своем банном халате, я раздумывал над тем, кто испугался Гэвина Куика и Мэри Лу Коппел до такой степени, что решился на убийство. Или, возможно, вовсе не было никакой угрозы, и это убийство совершено из удовольствия.
  
  Потом я вспомнил о журналистских фантазиях Гэвина, и мои размышления развернулись в другом направлении.
  
  За завтраком мы не разговаривали с Эллисон об убийствах. К восьми тридцати она уехала к себе в офис, а я занялся домашним хозяйством. Спайк неподвижно лежал перед выключенным телевизором. Этот пес всегда был любителем темного экрана; возможно, он там что-то видел.
  
  Я пошел в кабинет и принялся разбирать бумаги. Спайк тоже перебрался туда и наблюдал за мной, пока я не отправился на кухню, чтобы положить ему в миску кусок индейки. Это умиротворило его на все оставшееся утро, и к десяти часам он уже спал на кухне.
  
  Вскоре раздался звонок Майло — он попросил подъехать в полдень, чтобы отправиться на встречу с Гуллом и Ларсеном.
  
  Я нагло поставил "севилью" прямо у дверей полицейского участка. Майло запаздывал, и копы дважды предупредили меня, чтобы я не околачивался тут без дела. Имя Майло не Произвело на них никакого впечатления, и мне пригрозили штрафом. Я пару раз объехал квартал и обнаружил друга у обочины.
  
  — Прости. Шон Бинчи поймал меня как раз в тот момент, когда я собрался спускаться.
  
  Лейтенант закрыл глаза и откинулся на подголовник кресла. Вся его одежда была измята. Интересно, когда он в последний раз спал?
  
  Я проехал закоулками на Огайо, направил "севилью" на восток, пробрался через водоворот Сепульведы и ближе к Оверленду начал обгонять парней на скейтбордах.
  
  Роксбери-парк находился меньше чем в миле от офиса Мэри Лу Коппел. И еще ближе к дому Куиков на Камден-драйв. Я думал о том, каким узким был мир Гэвина после аварии… пока он не повез симпатичную светловолосую девушку на Малхолланд-драйв.
  
  Майло открыл глаза.
  
  — Обожаю, когда меня возят. Если ты обратишься в департамент полиции с требованием компенсации за горючее, я устрою тебе протекцию.
  
  — Я подумаю об этом. Так чего хотел от тебя Бинчи?
  
  — Он нашел какого-то соседа Коппел, парня, который живет через семь домов по Макконнелл, заметившего в ночь убийства на улице фургон. Паренек поздно возвращался домой, примерно в два ночи, и фургон, обогнав его тачку, промчался от дома Коппел в сторону его дома, после чего развернулся и поехал назад. Теперь он катил очень медленно, словно водитель искал адрес. Парень наблюдал за ним, пока задние габаритные огни не исчезли. Он не может сказать, остановился фургон у дома Коппел или уехал назад, но больше эту машину свидетель не видел.
  
  — Бдительный парень.
  
  — Несколько недель назад поблизости произошел неприятный случай: грабители на машине следили за своей жертвой до самого дома, а потом обчистили, и родители парня всю плешь ему проели, чтобы он был осторожней.
  
  — Два ночи… это совпадает с оценкой коронера. Парень разглядел водителя?
  
  — Было слишком темно. К тому же свидетель полагает, что окна фургона — тонированные.
  
  — Сколько лет парню?
  
  — Семнадцать. Бинчи говорит, что он отличник из Гарвард-Вестлейк, на вид серьезный парень. К тому же он интересуется машинами и уверен, что тот фургон — "форд-аэростар". Черный, серый или темно-синий, никаких особых индивидуальных наворотов он не рассмотрел. К сожалению, парень не рассмотрел и номер. Конечно, это немного, но если у кого-то из подозреваемых окажется "аэростар", то это будет серьезной уликой.
  
  — Не удалось подобраться к бумагам Коппел?
  
  — Я спрашивал у трех помощников окружного прокурора, и все твердят одно и то же. Без фактов явно агрессивного поведения и угроз со стороны конкретного пациента в адрес конкретного лица к медицинским досье Коппел нам не подкопаться.
  
  — Возможно, есть другой способ узнать о частной жизни Гэвина. Он считал себя журналистом, а журналисты ведут записи.
  
  — Вот черт! — Он отлепился от спинки сиденья. — В том свинарнике, который Гэвин называл комнатой, лежали сваленные в кучу бумаги. Может, в них что-то есть? А я так и не проверил!
  
  — Это всего лишь мое предположение…
  
  — В ту ночь, когда мы пришли к Шейле Куик, она показывала его комнату. Я тогда пожалел эту даму, увидев, насколько ей тяжело. И не удосужился обыскать помещение. — Он сжал виски большими пальцами. — О, какой я идиот!
  
  — Когда мы в первый раз были у Шейлы Куик, инцидент на Малхолланд представлялся как убийство двух любовников, совершенное на сексуальной почве. Никто даже не подозревал, что Гэвин мог сыграть какую-то роль в своем собственном убийстве. Да мы и сейчас это не можем утверждать.
  
  — Да-да, спасибо за сеанс психотерапии, Алекс, но факт остается фактом: я должен был обыскать комнату прямо тогда.
  
  Быть может, я теряю хватку… Я теперь должен все записывать, чтобы не вылетело из головы. О'кей, хватит ныть! Работать, работать! После Гулла с Ларсеном я опять поеду домой к Куикам, хотя миссис Куик вряд ли понравится, что я копаюсь в личных вещах ее погибшего сына. — Он скорчил кислую физиономию. — Надеюсь, она ничего не выбросила.
  
  — Думаю, пройдет немало времени, прежде чем Шейла соберется с духом, чтобы приступить к разборке вещей Гэвина.
  
  — Я изучил подноготную ее муженька, — после недолгого молчания произнес Майло. — Старина Джером заработал один раз штраф за превышение скорости и другой — за то, что вовремя не остановился. Ни в нашем подразделении полиции нравов, ни в каком другом, включая Санта-Монику и Восточный Голливуд, где я наводил справки, о нем не знают. Поэтому если он и нанимал девиц по вызову для себя или Гэвина, то делал это осторожно. Я проверил Джерома по нескольким поисковым системам, и его имя всплыло лишь один раз: встреча ветеранов вьетнамской войны пять лет назад в Скрэнтоне, Пенсильвания.
  
  У Сенчури-парк я остановился на светофоре. Через несколько кварталов миновал принадлежавший средней школе Беверли-Хиллз кампус, которому позавидовал бы любой колледж; проехал мимо протянувшегося на целый квартал зелененького, чистенького и аккуратненького, как и все общественные места Беверли-Хиллз, парка.
  
  — Готов выступить в роли моего коллеги? — спросил Майло. — Или мне сказать им, кто ты?
  
  — По возможности вообще не представляй меня. Я хочу просто послушать.
  
  — Сторонняя роль наблюдателя. Возможно, неплохая идея. О'кей, сворачивай на Роксбери, езжай, пока не упрешься в южную часть парка, и давай по кругу. Доктора сказали, что будут находиться в местечке, где проводят пикники — это рядом с детской площадкой.
  
  Элбин Ларсен и крупный темноволосый мужчина в черном костюме сидели за деревянным столом возле зеленой металлической ограды, которая отмечала западную границу парка. Это был один из шести столов, затененных рощицей из старых китайских вязов. Беверли-Хиллз относится к своим деревьям, как к пуделям перед выставкой, и вязы были аккуратно подстрижены в виде конусообразных зеленых зонтов. Психологи выбрали пятачок чуть к северу от песочницы, где под пристальными взглядами матерей и нянек копошились малыши. Доктора сидели спиной к детям.
  
  Я выбрал место на парковке, примыкавшее к зеленой ограде. Все стоявшие здесь машины были внедорожниками и фургонами. Исключение составляли два сто девяностых "мерседеса", оба темно-серые, стоявшие борт к борту. Такие же машины я видел на стоянке у офиса Коппел. Аналогичная модель была и у Джерома Куика.
  
  — Они работают вместе, а приехали порознь, — сказал я.
  
  — И что это означает?
  
  — Посмотрим.
  
  Ларсен и Гулл не подозревали о нашем присутствии, и мы несколько минут понаблюдали за ними. Они ели и время от времени перебрасывались парой фраз.
  
  — Пошли, — сказал Майло.
  
  Когда мы оказались в десяти ярдах, оба мужчины заметили нас и отложили пластиковые вилки. Элбин Ларсен был одет почти так же, как в нашу первую встречу: вязаный жилет, на этот раз коричневый, поверх желто-коричневой льняной рубашки с зеленым шерстяным галстуком. Черный костюм Франко Гулла с узкими лацканами был сшит из великолепного крепа. Под пиджаком — белая шелковая рубашка без ворота, застегнутая на все пуговицы. Золотое обручальное кольцо, золотые часы.
  
  Гулл был широкоплечий, могучий мужчина с толстой шеей, боксерским носом и крупным, грубо вытесанным лицом, которому удавалось выглядеть довольно симпатичным. На голове красовалась копна вьющихся, отливающих серебром волос. Подбородок на добрых полдюйма выступал за контуры остальных частей тела. За солнечными очками с серыми стеклами, виднелись строгие дуги бровей, по щекам разливался румянец. Немного моложе Ларсена — лет сорок пять. Когда мы с Майло подошли к столу, он снял свои шоры, открыв большие темные глаза. Грустные глаза с темными мешками. Они добавили ему пару лет и заставили предположить, что он склонен к размышлениям.
  
  Гулл ел купленную навынос китайскую еду из картонной коробки: креветки, плавающие в красном соусе, жареный рис и крошечные блинчики. Ленч Элбина Ларсена состоял из овощного салата в пластмассовой миске. Оба потягивали из банок холодный чай.
  
  — Добрый день, — сказал Ларсен и официозно кивнул.
  
  Гулл протянул руку. У него были громадные пальцы.
  
  Они оба находились в тени, но лоб Гулла покрывали бисеринки пота. Креветки оказались чересчур острыми?
  
  Мы с Майло смахнули пыль и листья со скамейки и уселись. Ларсен снова начал жевать. Гулл неуверенно улыбался.
  
  — Спасибо, что нашли время для нас, господа, — сказал Майло. — Должно быть, ситуация вокруг офиса непростая?
  
  Ларсен поднял глаза от салата, но ответить на вопрос не удосужился.
  
  — Я уточню: пациенты доктора Коппел вам не докучают?
  
  — К счастью, их не так много, — сказал Гулл. В отличие от медиков каждый из нас работает в определенный отрезок времени всего лишь с сорока — пятьюдесятью пациентами. Мы с Элбином поделили текущих пациентов доктора Коппел и связываемся с каждым из них. Мы также ищем бывших пациентов, но это непросто: Мэри хранила свои истории болезни не больше года.
  
  У доктора был ровный тихий голос, но казалось, что в процессе речи из него выходит весь воздух. Он постоянно вытирал лоб платком.
  
  — Это типично? Уничтожение досье?
  
  — У каждого психотерапевта по-своему.
  
  — А как вы и доктор Ларсен?
  
  — Я храню дела в течение двух лет. А ты, Элбин?
  
  — Когда как, — ответил Ларсен, — но в среднем примерно столько же.
  
  — Значит, официальная групповая политика отсутствует?
  
  — Мы не официальная группа, — сказал Ларсен. — Мы просто работаем в одном офисном помещении.
  
  — Так что сейчас с текущими пациентами доктора Коппел? В смысле лечения?
  
  — Мы будем продолжать лечение тех, кто этого захочет. Если пациент предпочтет психотерапевта-женщину, мы даем направление, — сказал Франко Гулл.
  
  — Похоже, все организовано хорошо.
  
  — Нам необходимо быть организованными. Мы имеем дело с крайне ранимыми людьми. Что может быть хуже для больного, если его бросают на произвол судьбы так внезапно? — Гулл покачал головой, и его волнистые волосы шевельнулись. — Вообще это кошмар для них и для нас. В такое невозможно поверить.
  
  — В убийство доктора Коппел?
  
  Глаза Гулла прищурились:
  
  — А мы говорим о чем-то другом?
  
  Элбин Ларсен наколол на вилку помидор, но есть не стал.
  
  — Это тяжелая утрата, — продолжил Гулл. — Для ее пациентов, для нас, для… Мэри была блестящим специалистом. Я учился у нее, детектив. Трудно поверить, что она ушла навсегда.
  
  Он бросил взгляд на Ларсена.
  
  Тот поиграл салатным листом и потер глаза.
  
  — Мы потеряли близкого друга.
  
  — У вас есть какие-нибудь соображения по поводу того, кто мог это сделать? — Майло поставил локти на стол. — Я знаю, джентльмены, вы связаны принципом конфиденциальности, но реальная угроза меняет все дело. Может, вам известен пациент, который когда-либо угрожал доктору Коппел? Или, возможно, кто-то ее сильно не любил?
  
  — Пациент? — переспросил Гулл. — С чего вам такая идея пришла в голову?
  
  — Я анализирую любые возможности, доктор.
  
  — Нет, — сказал Гулл. — Таких пациентов не было. Совершенно точно, нет. — Он снова вытер лоб.
  
  Майло посмотрел на Элбина Ларсена. Тот покачал головой.
  
  — Доктор Коппел занималась не с обычными людьми, — сказал Майло. — Поэтому разве не логично обратить особое внимание на ее пациентов?
  
  — Логично в каком-то абстрактном смысле, — сказал Гулл, — но дело в том, что Мэри не лечила психопатов.
  
  — А кого она лечила?
  
  — Ее пациенты люди с повседневными проблемами коррекции. Страх, депрессия — все, что обычно называют неврозами. В целом здоровые, стоящие перед проблемой выбора.
  
  — Выбора чего?
  
  — Да чего угодно.
  
  — И их вы уже не называете неврастениками?
  
  — Мы стараемся не навешивать ярлыки, детектив. Избегаем ставить клеймо. Психотерапия — это не лечение, подобное медицинскому, когда врач что-то диктует клиенту. Она основывается на договоре, партнерстве.
  
  — Доктор и пациент работают как единая команда?
  
  — Именно.
  
  — Значит, вы абсолютно уверены, что у доктора Коппел не было пациентов, которых она бы опасалась?
  
  — Мэри не понравилось бы работать с лицами, склонными к насилию, — вмешался в разговор Элбин Ларсен.
  
  — А она делала только то, что ей нравилось?
  
  — Мэри была очень популярным психотерапевтом и могла сама подбирать себе пациентов.
  
  — А почему Копелл стала работать со склонными к насилию, доктор Ларсен?
  
  — Мэри исповедовала отказ от насилия.
  
  — И мы все тоже, доктор. Но это не означает, что нам удается отгородиться стеной от отвратительных сторон бытия.
  
  — Доктор Коппел была способна отгородиться.
  
  — В самом деле? -Да.
  
  — Я слушал радиозаписи, где доктор Коппел рассуждает о тюремной реформе.
  
  — А-а, это. — Ларсен сделал паузу. — Боюсь, что это результат моего влияния. А я тоже был на пленках?
  
  — Нет, доктор.
  
  Ларсен поджал губы.
  
  — Я заинтересовал Мэри этой темой. Не в клиническом смысле. Она была общественно мыслящей личностью, поднимала важные социальные вопросы и как человек, и как ученый. Но когда дело касалось ее работы, Мэри сосредоточивалась на каждодневных проблемах приходивших к ней людей. В основном женщин. Разве это не отрицает возможность того, что убийца Мэри — ее пациент?
  
  — Почему же, доктор Ларсен?
  
  — Криминальное насилие — обычно дело рук мужчин.
  
  — Вы интересуетесь криминальной психологией?
  
  — Только как частью социальной проблематики, — сказал Ларсен.
  
  — Элбин скромничает, — подал голос Франко Гулл. — Он очень много сделал как защитник прав человека.
  
  — А почему от правозащиты вы перешли к частной практике? — поинтересовался я.
  
  Ларсен холодно взглянул на меня:
  
  — Каждый делает то, на что способен в конкретный период времени.
  
  — На правах человека, вероятно, не заработаешь? — осведомился Майло.
  
  Ларсен повернулся к нему:
  
  — Мне неприятно это говорить, но вы правы, детектив.
  
  — Значит, — сказал Майло, — в списке пациентов доктора Коппел психопатов нет.
  
  Это было констатацией, не вопросом, и потому оба психолога промолчали. Элбин Ларсен съел кусочек салата. Франко Гулл посмотрел на свои золотые часы.
  
  Майло вытащил на свет божий снимок блондинки:
  
  — Джентльмены, кто-нибудь из вас ее узнает?
  
  Ларсен и Гулл посмотрели на посмертный снимок. Оба покачали головами.
  
  Потом Гулл облизнул губы. Капля пота сползла ему на кончик носа, и он раздраженно смахнул ее.
  
  — Кто она?
  
  — Точнее, кем была? — поправил коллегу доктор Ларсен. — Девушка явно мертва. — Он повернулся к Майло. — Это как-то связано с убийством Мэри?
  
  — Пока не знаю, доктор.
  
  — Мэри была знакома с этой девушкой? — спросил Гулл.
  
  — И этого я тоже не знаю. Значит, никто из вас никогда не видел ее в офисе?
  
  — Нет, — сказал Гулл.
  
  Ларсен покачал головой. Повертел пуговицу на своей вязаной кофте:
  
  — Детектив, может, вы нам хотите сказать что-то важное? Ради нашей собственной безопасности?
  
  — Вы озабочены собственной безопасностью?
  
  — Вы только что показали фотографию мертвой девушки. Мне кажется, вы считаете, что ее смерть связана с убийством Мэри.
  
  Майло положил снимок в карман.
  
  — Я могу лишь посоветовать принимать обычные меры предосторожности. Если же кто-то из вас столкнется с опасным пациентом или кем-то из бывшего окружения доктора Коппел, кто покажется вам подозрительным, то в ваших прямых интересах сообщить об этом мне.
  
  Он скрестил ноги и посмотрел на играющих малышей. По аллее ехал, оглашая парк звоном колокольчика, фургон с мороженым. Некоторые дети принялись показывать пальцами на него и подпрыгивать.
  
  — Еще что-нибудь? — спросил Франко Гулл. — У нас полностью забита вторая половина дня.
  
  — Всего лишь несколько вопросов. Как строилось ваше партнерство с доктором Коппел?
  
  — Элбин говорил вам, что партнерства как такового не существовало, — сказал Гулл. — Просто мы вместе арендовали офисное помещение.
  
  — Чисто финансовое соглашение?
  
  — Формально так оно и есть. Но Мэри была еще и нашим близким другом.
  
  — Что с условиями аренды теперь, когда доктор Коппел мертва?
  
  Гулл пристально посмотрел на Майло.
  
  — Мне необходимо это знать, — твердо сказал тот.
  
  — Мы с Элбином еще не обсуждали данный вопрос, детектив. — Гулл взглянул на коллегу.
  
  — Я возьму на себя долю Мэри в арендной плате, — заявил Ларсен.
  
  — Договорились, — сказал Гулл и повернулся к Майло. — Это не какая-то крупная сделка. Плата вполне разумная, а доля Мэри меньше наших.
  
  — Почему же?
  
  — Она нашла это здание, договорилась о прекрасных условиях аренды и присматривала за перестройкой офиса.
  
  — Хороший организатор и умелый дипломат, — кивнул Майло.
  
  — Да, — сказал Ларсен. — Переговоры об аренде, правда, облегчил тот факт, что здание принадлежит ее бывшему мужу.
  
  — Эду Коппелу?
  
  — Все зовут его Сонни, — сказал Франко Гулл. — Они с Мэри хорошо ладили. Развод состоялся много лет назад. Они разошлись полюбовно.
  
  — Вообще без проблем?
  
  — Он устроил нам аренду — пальчики оближешь, детектив. Разве это не говорит само за себя?
  
  — Полагаю, да.
  
  — Среди тех, кто хорошо знал Мэри, — продолжил Гулл, — вы не найдете никого, кто облил бы ее грязью. Она была изумительной женщиной. Ее смерть для нас действительно тяжелый удар.
  
  У него задрожал подбородок, и он поспешно надел солнечные очки.
  
  — Примите мои соболезнования. — Майло замолк, но, похоже, прощаться с психологами пока не собирался.
  
  — Еще что-нибудь? — спросил Ларсен.
  
  — Простая формальность, господа, но где каждый из вас был в ночь, когда убили доктора Коппел?
  
  — Я находился дома, — сказал Гулл. — С женой и детьми.
  
  — Сколько у вас детей?
  
  — Двое.
  
  Появился блокнот.
  
  — А где вы живете, доктор?
  
  — Клаб-драйв.
  
  — Шевье-Хиллз? -Да.
  
  — Значит, вы были соседями с доктором Коппел?
  
  — Да, Мэри помогла нам найти дом.
  
  — Через мистера Коппела?
  
  — Нет. Насколько я знаю, Сонни занимается только коммерческой недвижимостью. Мэри знала, что мы ищем дом побольше. Она прогуливалась по окрестностям, заметила вывеску "Продается" и решила: вот то, что нам нужно.
  
  — Как давно это было?
  
  — Год… четырнадцать месяцев назад.
  
  — До этого вы жили…
  
  — В Студио-сити. Это относится к делу?
  
  Майло повернулся к Ларсену.
  
  — А вы, сэр? Где вы были в ту ночь?
  
  — Тоже дома. Я живу в квартире на Гарвард-стрит в Санта-Монике, к северу от Уилшир. — Он произнес адрес тихим, усталым голосом.
  
  — Живете один?
  
  — Да. — Ларсен улыбнулся. — Я почитал и лег спать. Боюсь, что никто не может это подтвердить.
  
  Майло улыбнулся в ответ.
  
  — Что вы читали?
  
  — Сартра. "Трансцендентность эго".
  
  — Замечательное чтиво, однако.
  
  — Иногда полезно поработать мозгами.
  
  — Что правда, то правда. Знаете, над этим делом тоже придется поработать мозгами.
  
  Ларсен промолчал.
  
  Франко Гулл снова посмотрел на часы.
  
  — Мне действительно нужно возвращаться в офис.
  
  — Еще один момент. Я понимаю, что вы не можете поведать сокровенные тайны своих пациентов по этическим соображениям. Но у меня есть вопрос, на который, думаю, вы вполне можете ответить. Кто-нибудь из ваших пациентов ездит на темном фургоне "форд-аэростар"? Черном, темно-синем, может, сером?
  
  Над нами шелестел листвой вяз, отовсюду слышались звонкие радостные голоса играющих детей. Фургон с мороженым звякнул колокольчиком и уехал.
  
  — "Форд-аэростар" у наших пациентов? Нет, я не видел. — Взгляд Ларсена переместился в сторону Гулла.
  
  — Ни один из тех пациентов, которых я знаю, не ездит на такой машине, — не долго думая ответил Франко Гулл. — Да я и не обратил бы на это внимания. Я сижу в офисе, когда пациенты паркуют свои машины, и не в курсе, кто на чем ездит… если только это не всплывает во время сеанса.
  
  Его лоб блестел от пота.
  
  Майло поцарапал ручкой у себя в блокноте и закрыл его.
  
  — Спасибо, джентльмены. Пока все.
  
  — Ожидается что-то еще? — спросил Гулл.
  
  — Зависит от того, что мы обнаружим по линии улик.
  
  — Отпечатки пальцев? Что-нибудь в таком роде?
  
  — Да-да, в таком роде.
  
  Гулл вскочил так быстро, что едва не потерял равновесие. Ларсен тоже встал. Гулл был выше его на голову и на полтора фута шире в плечах. Футбол в средней школе или колледже. Мы смотрели, как они шли к своим "мерседесам". — Ну разве это было не интересно? — Майло хлопнул ладонью о столик.
  Глава 23
  
  — Сильно потеющий парень, — промурлыкал Майло, набирая номер Департамента автотранспортных средств.
  
  На поиск нужных сведений потребовалось совсем немного времени. На имя Франко Артура Гулла, проживающего на Клаб-драйв, были зарегистрированы три автомобиля: двухлетний "мерседес", "корвет" 1963 года и "форд-аэростар" 1999-го.
  
  — Так-так-так.
  
  Он вынул из моего бардачка путеводитель, нашел карту и ткнул в нее указательным пальцем.
  
  — Дом Гулла находится всего в нескольких кварталах от дома Коппел, и то, что одна из его машин время от времени проезжает рядом, не является чем-то из ряда вон выходящим. Однако свидетель заявляет, что было похоже, будто водитель фургона что-то искал.
  
  — Ездить туда-сюда в два часа ночи как-то не по-соседски. Так поступают маньяки-преследователи, — сказал я.
  
  — Психотерапевт, у которого проблемы с психикой. Разве это может нас не заинтересовать?
  
  — Быть может, Гэвин как-то узнал об этом и потому бросил Гулла и перешел к Коппел? Впрочем, есть и другой вариант. В семье Гулла три машины. "Мерседес" для него, старичок "корвет" для воскресных развлечений. Таким образом, "аэростар" остается жене.
  
  — Терзаемая ревностью жена, — кивнул Майло. — Ну да. У Гулла и Коппел была интрижка.
  
  — Когда ты говорил об уликах, Гулл спросил об отпечатках пальцев. Это показалось мне странным, не в тему. Возможно, он понимает, что его отпечатки имеются на вещах, которые ты откопал в доме Коппел.
  
  — Больше, чем партнеры. Больше, чем соседи. Она находит ему дом неподалеку от своего, чтобы было проще встречаться. Миссис Гулл что-то подозревает и ездит по улице в два часа ночи. Проверяет. Неудивительно, что парень потеет, как марафонец.
  
  — Ты все узнаешь довольно скоро. У него государственная лицензия, значит, отпечатки пальцев Гулла в базе данных имеются.
  
  Он открыл крышку маленького голубого мобильника:
  
  — Я позвоню криминалистам прямо сейчас. А пока давай навестим жену Гулла.
  
  — А как же обыск комнаты Гэвина?
  
  — Это тоже, — он широко улыбнулся, — но позже.
  
  Резиденция Гулла, дом в стиле Тюдоров, похожий на особняк Мэри Лу Коппел, была чуть менее импозантной из-за того, что располагалась на плоском участке и не имела красивого вида из окон. Отлично подстриженная лужайка, обычные пышные клумбы с недотрогами, только начавший приживаться саженец ликвидамбара на месте выкорчеванного большого дерева.
  
  Фургон "аэростар" был припаркован на подъездной дорожке. Темно-синий. На бампере две наклейки: "Мой ребенок — отличник в школе Уайлд-Роуз" и "Лейкерс", вперед!"
  
  На стук Майло открыла горничная-латиноамериканка. Он попросил ее позвать хозяйку: "Ля сеньора пор фавор", а она сказала: "Ун моменто", — и закрыла дверь. Когда дверь вновь отворилась, на пороге оказалась миниатюрная женщина лет тридцати, выглядевшая чем-то расстроенной.
  
  Светлые до белизны, собранные в хвост волосы, льдисто-голубые глаза, узкая кость, красивое лицо. Даже просто стоя в дверях, она выглядела грациозной. Но ужасно худой. Ее кожа казалась почти прозрачной, а черная вельветовая рубашка висела на ней мешком. Женщина была искусно накрашена, но макияж не мог скрыть покрасневших глаз.
  
  — Миссис Гулл?
  
  — Меня зовут Пэтги.
  
  — Мы можем зайти?
  
  — Для чего?
  
  — Мы по поводу недавнего преступления по соседству.
  
  Одна узкая ладонь побарабанила по другой.
  
  — Что, опять хулиганство в Ранчо-парк?
  
  — Кое-что посерьезней, мэм. И боюсь, жертва преступления вам хорошо знакома. — Она, — сказала Пэтти Гулл. Ее голос стал глубже, исчезли малейшие следы расстройства. Она расцепила руки, опустила их, потом уперла в бока и выпятила нижнюю челюсть. При всей красоте и утонченности ее лицо стало похоже на морду оскалившегося мастифа.
  
  — Конечно, проходите.
  
  На окнах гостиной были навешены деревянные ставни, стены обиты дубовыми панелями, настолько сильно проморенными, что казались почти черными. Интерьер, похоже, оформлял некто уважающий традиции, но не располагающий стабильным доходом. Здесь и посредственные копии произведений античного искусства, и типовые гравюры с изображением лошадей, и натюрморты, которые можно купить на уличных распродажах, и блестящие бронзовые безделушки, и кое-как сработанная под старину мебель. Сразу за гостиной находилась комната, забитая игрушками и другими детскими вещами.
  
  Пэтти Гулл пристроилась на краешке чересчур громоздкого дивана, а мы уселись на парных стульях лицом к ней. Она взяла подушку с кистями и пристроила ее, как грелку, на животе.
  
  — Я обратил внимание на наклейки у вас на бампере, — сказал Майло. — Кто-то болеет за "Лейкерс"?
  
  — Я, — ответила хозяйка. — Я раньше работала в группе поддержки "Лейкерс". Давно уже, когда была молодой и красивой.
  
  — Ну, не так уж и давно…
  
  — Не гладьте меня по шерстке. Мне нравится думать, что я неплохо сохранилась, но через два года мне будет сорок и я испортила себе фигуру, подарив мужу двух замечательных детей. Он платит мне за это тем, что трахает других женщин где только можно.
  
  Мы промолчали.
  
  — Он охоч до женских дырок, детектив, — продолжила Пэтти Гулл. — Я тоже могла бы подцепить какого-нибудь баскетболиста. Хоть запасного. — Ее смех казался каким-то ломким. — Но я была хорошей девушкой: возвращалась домой сразу после игр, не участвовала в вечеринках, держалась в рамках приличий. Милая девушка-католичка, мне предрекали удачный брак. Я вышла замуж за психотерапевта, думала, что это принесет мне стабильность в жизни. — Ткнув кулаком в подушку с кистями, она отбросила ее в сторону и обхватила себя руками.
  
  — Миссис Гулл…
  
  — Пэтти. С меня довольно, Гулл в прошлом.
  
  — Вы разводитесь?
  
  — Возможно. Оцениваешь свою жизнь и говоришь: "Это я должна обязательно сделать", — и развод выглядит очевидным. Затем отступаешь, и все трудности вновь обрушиваются на тебя. Дети, деньги… Ведь всегда именно женщина оказывается без денег. Я не лезла в деловые связи Франко, и он мог утаивать все, что угодно.
  
  — Вы беседовали с адвокатом?
  
  — Неофициально. У меня подруга — адвокат. Она тоже работала в группе поддержки "Лейкерс", но в отличие от меня подружка оказалась достаточно дальновидной, чтобы не забросить учебу. Я всегда хотела получить диплом, что-нибудь делать для общей пользы. Может быть, в области спорта, я люблю спорт. Вместо того… — Она вскинула руки. — Для чего я рассказываю вам все это? Вы же здесь по поводу ее.
  
  — Доктора Коппел.
  
  — Доктора Трахающей-мужа-другой-женщины Коппел. Вы думаете, Франко убил ее? — Пэтти Гулл принялась рассматривать свои ногти.
  
  — Мне стоит так думать, мэм?
  
  — Вероятно, нет. В газетах писали, что ее застрелили, а у Франко нет пистолета, да он и не знает, как им пользоваться. К тому же он не был с ней в то время. Я знаю это, так как вскочила посреди ночи и поехала к ее дому, чтобы посмотреть, нет ли там его машины. Так вот, ее там не оказалось.
  
  — Во сколько это было, мэм?
  
  — Должно быть, где-то около двух ночи. Я легла спать в десять, как всегда. Насыщенная событиями жизнь и все такое. Франко появился еще до того, как мне удалось уснуть, и мы опять поцапались. Он ушел, а я уснула. Когда я проснулась, его не оказалось дома, а было уже почти два часа. Я просто растерялась.
  
  — Из-за того, что он не вернулся домой?
  
  — Из-за того, что он не собирался каяться. У вас серьезные проблемы, вы заявляете, что раскаялись, на полусогнутых подъезжаете к жене и просите прощения. Потом скандалите по новой. Это конструктивный подход. Франко посоветовал бы какому-нибудь своему пациенту поступить именно так. А что делает он сам? Гордо уходит, выключает в машине телефон и не возвращается.
  
  — Значит, вы поехали его искать.
  
  — Чертовски верно!
  
  — Предполагая, что доктор Гулл находится у доктора Коппел.
  
  — Доктор этот, доктор тот. У вас все это звучит так, словно речь идет о медицинской конференции. Они трахались. Я заставала их вместе. — Она схватила все ту же подушку, встряхнула ее и положила на свою худую коленку. — Ублюдок и сучка даже не пытались скрываться.
  
  — Вы обнаружили их в ее доме?
  
  — В точку.
  
  — Когда?
  
  — Месяц назад. Это после того, как Франко пообещал наконец разобраться со своей проблемой.
  
  — Перестать охотиться за женскими дырками?
  
  Собственные слова, повторенные другим человеком, казалось, шокировали Пэтти Гулл.
  
  — Э-э, да… Он всегда был… Это всегда было трудно. Я оказалась терпеливее Матери Терезы, меня следует канонизировать. А потом я застукала его с ней — это было уже слишком, ее даже привлекательной не назовешь.
  
  — Как же вам удалось застукать их?
  
  — О, вам это понравится! Это было великолепно. Франко рассказал мне старую сказочку о том, что задержится на работе. Затем он попросил свою секретаршу позвонить мне без чего-то девять и сообщить, что он по-прежнему занят и будет еще позже. Я тут же поняла, что дело нечисто. Франко не принимает пациентов в критическом состоянии. Его работа в основном состоит в том, чтобы держать за ручку скучающих сучек из Беверли-Хиллз. Поэтому я решила съездить к нему в офис и взглянуть в глаза. Итак, я попросила Марию присмотреть за детьми, а сама отправилась в офис. И тут что-то заставило меня проехать по Макконнелл. Я катила мимо ее дома, а там его машина. Припаркованная перед домом, прямо перед домом. Это ли не бесстыдство?
  
  — Вы правы, мэм.
  
  — Я бросила машину, пробежала по ступеням на задний двор, а там, в задней комнате, они. Работает телик со здоровенным экраном, и на нем порновидео, а сучка с ублюдком явно собирались имитировать порнуху, которую смотрели.
  
  — Bay! — воскликнул Майло.
  
  — И впрямь, вау! Они даже не удосужились запереться, и я просто так вошла, прошла мимо них, а они были настолько увлечены, что ничего не услышали. Они открыли глаза, только когда я выключила телевизор. — Свои глаза она закрыла. Вспоминала. — Было просто изумительно. У них были такие лица. Как они смотрели на меня!
  
  — Были потрясены?
  
  — Больше, чем потрясены! — Пэтти Гулл улыбнулась. — Как будто кто-то с другой планеты, из другой галактики посадил свой НЛО посреди комнаты. А я просто стояла, глазами давая им понять, что они жалкая мразь. Потом я вышла на улицу и уехала домой. Через двадцать минут нарисовался Франко, причем с таким видом, словно у него нашли рак. Я заперла дверь и не впустила его, сказав, что, если попытается войти, вызову полицию. Он ушел. Я знала, что так будет — он всегда уходит. Я увидела его только на следующий день. Он пошел на работу, был хорошим маленьким психологом, вернулся домой и пытался говорить со мной своим терапевтическим голосом. Я впустила его только по той причине, что уже переговорила с подругой-адвокатом и она посоветовала мне не торопить события.
  
  — То есть не заводить дело.
  
  — Она предложила готовиться к разводу, но не осложнять себе повседневную жизнь. Поэтому я позволила этому ублюдку прийти домой, но запретила прикасаться ко мне. И я сказала, что буду общаться с ним только в присутствии детей.
  
  — Это было месяц назад. После того случая и до убийства доктора Коппел вы ездили мимо ее дома?
  
  — Конечно.
  
  — Как часто?
  
  — Через день по меньшей мере, а порой каждый. Это мне по дороге к магазину, так почему бы нет? Тем более, раз уж решила разводиться с Франко, можно заодно собирать доказательства. Подруга говорит, что даже при условии развода по взаимному согласию чем больше предъявляешь фактов его измены, тем лучше.
  
  — Вам приходилось с тех пор видеть там его машину?
  
  — Нет. К сожалению. Возможно, они занимались этим в офисе. Или в каком-нибудь мотеле.
  
  Она зажмурилась.
  
  — Вы и впрямь полагаете, что их связь продолжалась и после того, как вы их застукали?
  
  Пэтти быстро открыла глаза.
  
  — Это то, чем Франко занимается постоянно. И трахается, и трахается, и трахается. Он просто больной.
  
  — Сколько у него других женщин?..
  
  — Нет, на эту территорию я заходить не хочу. Некоторые вещи не должны становиться общим достоянием.
  
  — Среди них могла быть его пациентка?
  
  — Об этом я не знаю. Все, что связано с бизнесом Франко, — его вотчина. Таковы условия контракта.
  
  — Контракта?
  
  — Брачного контракта. Я оставила карьеру и свою привычную жизнь ради него, родила детей, а Франко нас обеспечивал.
  
  — Он хорошо обеспечивал семью?
  
  Пэтти обвела слабой рукой комнату.
  
  — Да неплохо.
  
  — Симпатичный дом.
  
  — Я сама все придумала. А теперь собираюсь еще поучиться на декоратора.
  
  — Миссис Гулл, возвращаясь к другим женщинам…
  
  — Я же сказала, что не хочу заходить на ту территорию, о'кей? Да я и не знаю, трахал ли он своих пациенток. Зато я точно знаю, что он трахал ее. Но он не убивал эту суку. Я говорила, в ту ночь его там не было. И потом, у него кишка тонка.
  
  — А где он был той ночью?
  
  — В какой-то гостинице, я забыла… спросите у него, в какой именно.
  
  — Откуда вы знаете, что он был там?
  
  — Потому что Франко позвонил мне и сообщил номер комнаты. Я звонила ему, и он был на месте… Это где-то на Пико.
  
  — О чем же вы говорили?
  
  — Ни о чем особенном. А теперь, пожалуйста, уходите. У меня есть чем заняться.
  
  — Не обижайтесь на этот вопрос, мэм, но где вы были…
  
  — Я тоже не убивала эту суку! Пистолеты меня пугают, я даже никогда к ним не прикасалась. Это единственное, что есть общего у нас с Франко. Мы за запрет на владение оружием, ведь пистолеты сделали с нашей страной черт знает что. Ко всему прочему, в ту ночь Франко не был с ней, так чего ради я бы стала наносить этой суке визит?
  
  — У вас имелась причина обижаться на доктора Коппел. Почему бы не поговорить с ней?
  
  — В такое время?
  
  — Ну вы же сели за руль.
  
  — Пять минут туда и обратно. Просто посмотреть его "мерседес". Не увидела, вернулась домой, приняла снотворное и уснула как младенец.
  
  Майло на это ничего не сказал, но и прощаться с Пэтти Гулл не спешил.
  
  — Детектив, если обида является достаточным мотивом для убийства, я бы уже отправила на тот свет толпы женщин, а не только ее. — Она рассмеялась, на этот раз весело и вполне искренне. — Я бы стала серийной убийцей.
  
  Из кармана Майло появилась фотография убитой девушки:
  
  — Знаете ее, мэм?
  
  С Пэтти Гулл разом слетело все веселье. Рот открылся, подбородок задрожал.
  
  — Это она?.. Она, нет?
  
  — Вы знаете ее?
  
  — Нет, нет, конечно, нет… Она одна из женщин Франко?.. Он ее…
  
  — В настоящий момент мы не знаем, кто она.
  
  — Так зачем вы мне это показываете?.. Уберите сейчас же, это ужасно! — Майло хотел было выполнить ее требование, но Пэтти Гулл быстро выбросила вперед руку и не дала убрать фотографию. — Она похожа на меня. Не такая симпатичная, какой я была в ее возрасте. Но довольно симпатичная, она симпатичная девушка. — Пэтти положила снимок на колени и продолжала всматриваться в него. — Она похожа на меня. Это ужасно.
  Глава 24
  
  Мы оставили Пэтти Гулл и вышли на улицу.
  
  — Жуткая дама, — сказал Майло.
  
  — Она ненавидит мужа, но уверена, что тот не убивал Коппел, и считает, будто у него есть алиби. Но то, что Пэтти в ночь убийства не видела "мерседес" Гулла у дома Коппел, ни о чем не говорит. Там гараж на две машины, он мог загнать свою внутрь. Особенно после того, как его один раз застукали. Гулл мог так же оставить машину в нескольких кварталах от дома. Третий вариант: он зарегистрировался в отеле и взял такси.
  
  — Черт! Франко мог пройтись и пешком, там всего полторы мили. Если он и в самом деле вызывал такси, то я это могу выяснить. Тебя Гулл тоже заинтересовал?
  
  — Он достаточно умен, чтобы замести следы, как это делает наш плохой парень. И если даже Пэтти преувеличивает, его похождения по женской части выглядят примечательными. К тому же они с Гэвином не ладили. Почему у них не сложились отношения? Может быть, Гэвин, проходя у Гулла курс психотерапии, узнал что-то такое, что сделало его опасным для нашего доктора?
  
  — Гулл спит с пациенткой, — начал развивать мою идею Майло. — Гэвин каким-то образом узнает об этом… вертится вокруг офиса, становится назойливым. Парень, собирающийся работать на таблоиды, ищет какой-нибудь скандальный материальчик и вдруг находит его. Но тогда зачем Гуллу убивать Коппел? Они были любовниками.
  
  — Возможно, она сообразила, что произошло с Гэвином, и неосмотрительно дала понять это Гуллу. Или их связь больше не устраивала Гулла. Или и то и другое.
  
  — Получается, он очень хладнокровный парень.
  
  — Не такой уж и хладнокровный, он быстро начинает потеть. Этот парень постоянно испытывает страх, но легко идет на риск. Он изменяет жене в четырех кварталах от своего дома, его застают на месте преступления, но он снова возвращается туда.
  
  — Ну ладно. А тебя не удивляет, что Пэгги обнаружила сходство мертвой девушки с собой?
  
  — Нет. Здесь можно вести речь о ее проблемах личностного плана.
  
  — А как насчет Гулла и Флоры Ньюсом? Могли он прихлопнуть и эту даму?
  
  — Если Гулл и есть наш плохой парень, то все возможно. Флора была пациенткой Мэри Лу Коппел, значит, Гулл мог увидеть ее. Приложи сюда чувство сексуальной неполноценности у Флоры, мнение Гулла о себе как о половом гиганте, авторитет его должности, и ты получишь прекрасную предпосылку для легкого соблазнения.
  
  — Гулл хорошенько отделывает ее, потом убивает. Зачем?
  
  — К моменту убийства Флора уже встречалась с Брайеном ван Дайном. Возможно, доктор Гулл не переносит, когда его отвергают. Будь то пациент или любовница.
  
  — Зловещий, постоянно потеющий психотерапевт. И ты считаешь, что он способен все держать под контролем?
  
  Я покачал головой.
  
  — Одно дело, когда готовишься что-то совершить, будь то совращение, убийство или постановка танца. Здесь ты сам контролируешь место действия, отрабатываешь пируэты, выбираешь музыку и податливых партнеров, над которыми доминируешь. Когда за тобой идет полиция, все в корне меняется. Внезапно ты оказываешься в положении отстающего на один такт.
  
  — Нашего парня пугает мой суровый имидж?
  
  — Что-то вроде этого.
  
  — Значит, следует просто прижать выродка, наехать катком?
  
  — Ты уловил суть моих слов.
  
  — Ну что ж, — сказал Майло. — Теперь у Гулла совсем другой партнер для танцев.
  
  Мы подъехали к офисному зданию Франко Гулла, нашли свободное место на парковке рядом с его "мерседесом" и направились к задней двери.
  
  Вахтер пылесосил ковровое покрытие на первом этаже. Все шесть дверей в помещение "Черитэбл плэннинг" были закрыты, и в коридоре ощущался дух заброшенности и слабый запах воздушной кукурузы.
  
  Майло пристально взглянул на вахтера и подошел к нему. Костлявый парень лет тридцати пяти, с глянцевой кожей сильно пьющего бомжа, трехдневной щетиной, прямыми каштановыми волосами, черными ногтями и глазами испуганного кролика. На нем была рубашка с надписью "Университет Беркли", выпущенная на мешковатые серые тренировочные штаны, и ветхие спортивные тапочки. Опустив голову он толкал перед собой громадный пылесос, стараясь притвориться, что не замечает большого толстого детектива, который движется в его направлении.
  
  Майло, уклоняясь от пылесоса, подошел к парню и улыбнулся:
  
  — Привет.
  
  Ответа не последовало.
  
  — Что-то тихо у вас тут.
  
  Парень облизал губы. Очень сильно испуганный кролик.
  
  — Ага, — наконец выдавил он.
  
  — Это и есть "Черитэбл плэннинг"?
  
  — Вроде да. — У парня был хныкающий, сдавленный голос, придававший неопределенность любому ответу. Его плечи поднялись и опустились, снова поднялись, да так и остались поднятыми, тесно сжав тощую шею. Лопнувшие сосуды покрывали нос и щеки. Губы были потрескавшимися и сухими, а татуировки змеями обвивали запястья.
  
  Майло посмотрел на них, и парень попытался спрятать руку в рукав.
  
  — Университет Беркли, а?
  
  Ответа Майло не дождался.
  
  — Альма-матер?
  
  Парень покачал головой.
  
  — Давно здесь работаешь?
  
  — Недавно.
  
  — А точнее?
  
  — Э-э… может… месяц, два. Вообще-то я обрабатываю для хозяина целую кучу зданий.
  
  — Мистера Коппела?
  
  — Ага.
  
  — Видел когда-нибудь, чтобы кто-то в самом деле работал в "Черитэбл плэннинг"?
  
  — Э-э… э-э…
  
  — Трудный вопрос? Требует размышлений?
  
  — Я… э-э… я хочу ответить правильно.
  
  — Правильно или честно?
  
  — Честно.
  
  Майло взял мужчину за запястье и сдвинул рукав на тощее предплечье. Дряблая кожа была испещрена кружками затянувшихся шрамов, большинство которых концентрировались на сгибе. Сине-черные татуировки, перемежающиеся красными вкраплениями, были явно самодельными. Плохо прорисованная обнаженная женщина с громадными грудями. Змея с тупым взглядом и каплями яда на зубах.
  
  — Получил это в Беркли?
  
  — Не-а.
  
  — Где твоя настоящая альма-матер? Сан-Квентин или Чико?
  
  Парень снова облизал губы.
  
  — Ни там ни там.
  
  — Где отбывал срок?
  
  — В основном в окружной тюрьме.
  
  — В окружной, здесь?
  
  — Да, в местной.
  
  — Значит, ты спец по коротким срокам?
  
  — Ага.
  
  — Статья?
  
  — Наркотики, но я чист.
  
  — А как насчет квартирных краж и чистки карманов?
  
  Парень положил руку на шланг пылесоса.
  
  — По карманам никогда не лазил.
  
  — Тогда разбойные нападения или другие грабежи? Ты же знаешь, я выясню.
  
  — Один раз участвовал в драке. Но ее затеял другой, и меня выпустили досрочно.
  
  — Какое оружие предпочитаешь?
  
  — Тогда был нож. Я отнял его у того. Все получилось случайно… в основном.
  
  — В основном! Ты сильно его порезал?
  
  — Он остался жив.
  
  — У тебя есть какой-нибудь документ?
  
  — Я что-то натворил?
  
  — Пошуруй мозгами, амиго. Ты знаешь, почему мы здесь?
  
  Парень пожал плечами.
  
  — Почему мы здесь, амиго?
  
  — Наверное из-за того, что случилось с врачихой сверху.
  
  — Ты знаешь, как ее зовут?
  
  — Доктор Коппел. Бывшая жена. Они хорошо ладили.
  
  — Любовь-морковь, — кивнул Майло.
  
  — Нет, я… э-э… Мистер Коппел всегда говорил: делай все, что она скажет.
  
  — А еще что он говорил?
  
  — Если есть какая-нибудь проблема. В здании. Он говорил, мы должны разрешить ее быстро, делай то, что она скажет.
  
  — Про других арендаторов он такого не говорил?
  
  Ответа не было.
  
  — Итак, что ты пытаешься мне втюрить? Чтобы я не подозревал мистера Коппела в убийстве его бывшей жены, потому что они оставались друзьями?
  
  — Нет, я… э-э… Я вообще знать ничего не знаю. — Парень опустил рукав рубашки.
  
  — А кто мог убить доктора Коппел?
  
  — Не был знаком с ней, почти ее и не видел.
  
  — Если не считать того, что делал для нее всякий ремонт.
  
  — Нет! — запротестовал он. — Я этим не занимаюсь, я зову водопроводчиков и других, и они занимаются ремонтом. Я здесь только убираюсь. В основном я убираю дома мистера Коппела в Долине.
  
  — Однако сегодня ты оказался на другой стороне горы.
  
  — Я хожу туда, куда они мне велят.
  
  — Они?
  
  — Компания мистера Коппела. У них собственность повсюду.
  
  — Кто приказал тебе прийти сюда сегодня?
  
  — Секретарша мистера Коппела. Одна из них. Могу дать вам ее телефон, проверьте.
  
  — Может, и проверю. Так как насчет документов?
  
  Мужчина поковырялся в переднем кармане штанов и выудил пачку перевязанных резинкой денег, в основном мятые долларовые и пятидолларовые купюры. Сняв резинку, он извлек из пачки калифорнийское удостоверение личности.
  
  — Роланд Нельсон Кристоф, — прочитал вслух Майло. — Здесь твой нынешний адрес, Роланд?
  
  — Ага.
  
  Майло посмотрел в удостоверение:
  
  — Шестая улица — это сразу за Алворадо, правильно?
  
  — Ага.
  
  — В этом месте много "домов на полпути"[1]. Там и живешь?
  
  — Ага.
  
  — Значит, все еще отбываешь условно?
  
  — Ага.
  
  — Как получил работу у мистера Коппела?
  
  — Мой куратор договорился.
  
  — Кто это?
  
  — Мистер Хэкер.
  
  — Из офиса в городе?
  
  — Ага.
  
  Майло вернул ему удостоверение:
  
  — Я проверю тебя по базе данных, Роланд. Потому что парень из "дома на полпути", работающий в районе убийства, нуждается в проверке. Узнаю, что ты наврал, навещу твое стойло и, будь уверен, найду там что-нибудь такое, из-за чего тебя вернут обратно за решетку. Не сомневайся, я это сделаю. Поэтому если хочешь мне что-то сказать, то сейчас самое время.
  
  — Нечего мне сказать.
  
  — У тебя никогда не было проблем с женщинами? Плохого поведения по этой части?
  
  — Никогда! — До этого момента речь Кристофа была в основном монотонной, механической. А теперь в его голосе слышались возмущенные нотки.
  
  — Никогда? — недоверчиво покачал головой Майло.
  
  — Никогда, ни единого раза! Я наркоман с четырнадцати лет. Но никому не причиняю вреда.
  
  — Между тем по-прежнему принимаешь наркотики.
  
  — С возрастом меньше.
  
  — Что меньше?
  
  — Потребность.
  
  — Как у тебя с половой жизнью, Роланд?
  
  — Да никак. — В словах Кристофа не было сожаления, они прозвучали почти с радостью.
  
  — Но, похоже, это тебя не угнетает?
  
  — Ага, я даже счастлив, что так произошло. Вы ведь знаете, как наркота влияет на это дело.
  
  — Не встает, — кивнул Майло.
  
  — Точно. — Кристоф устало улыбнулся, показав редкие коричневые зубы. — Одной заботой меньше.
  
  Майло записал его адрес.
  
  — Закоренелый уголовник, — сказал лейтенант, когда мы поднялись по лестнице к офису "Пасифика-вест" и рев пылесоса стих.
  
  — Перегоревший преступник. Дошел до определенного возраста, выдохся и ни на что уже не способен.
  
  — Отгадаешь, сколько ему лет?
  
  — Пятьдесят?
  
  — Тридцать восемь.
  
  В приемной никого не было. Кнопка доктора Ларсена не горела, у доктора Гулла светилась красным.
  
  — Сейчас три сорок, — сказал я. — Если у него часовой сеанс длится сорок пять минут, то он скоро освободится.
  
  — Ловко… Мне нравится ваша профессия, Алекс. Вообрази только, что так могли бы работать и хирурги. Отрезают тебе три четверти аппендикса и выкатывают счет.
  
  — Здесь есть профессиональная специфика. Оставшиеся пятнадцать минут отводятся на то, чтобы зафиксировать результат сеанса и продумать дальнейший курс лечения.
  
  — Или, если ты доктор Гулл, вернуть назад все вещички, которые смел со стола, решив продуманно трахнуть на нем свою пациентку.
  
  В три сорок шесть дверь в приемную открылась, и из кабинета вышла пышущая здоровьем, привлекательная женщина лет сорока, продолжая о чем-то говорить с Гуллом.
  
  Он стоял к ней почти вплотную, поддерживая ее под локоть, но увидев нас, руку быстро опустил. Женщина ощутила его напряженность, и ее щеки стали пунцовыми.
  
  Я ждал, что Гулл начнет потеть, но он справился с собой и повел пациентку к двери.
  
  — Значит, до следующей недели, — сказал он.
  
  Женщина, хорошо сложенная брюнетка в волнах серого кашемира, чуть коснулась рукой волос, одарила нас легкой улыбкой и ушла.
  
  — Опять? На этот-то раз что вам нужно? — спросил Гулл.
  
  — Мы познакомились с вашей женой, — объявил Майло.
  
  Последовало продолжительное молчание.
  
  — Понятно, — наконец хмуро изрек доктор.
  
  Майло улыбнулся.
  
  — Пэтти сейчас переживает непростой период, — продолжил Гулл. — Но у нее все будет хорошо.
  
  — Непростой период? Что вы имеете в виду?
  
  Гулл пригладил свои черные волосы.
  
  — Почему бы вам не зайти? Следующий час я свободен.
  
  — Или по крайней мере сорок пять минут из него, — пробурчал себе под нос Майло.
  
  Гулл не расслышал. Он повернулся и уверенным шагом направился к трем внутренним офисам. Двери Элбина Ларсена и Мэри Лу Коппел были закрыты.
  
  Остановившись перед распахнутой дверью своего кабинета, Гулл сказал:
  
  — У моей жены… возникли проблемы.
  
  — Готов поспорить, что это так, — сказал Майло. — Быть может, ей стоит немного подлечиться.
  Глава 25
  
  Офис Гулла был на треть меньше, чем у Мэри Лу Коппел, и обставлен на удивление просто. Никаких панелей из серебристого клена, на стенах обычная бежевая краска, покрытие пола тоже бежевое. Кожаные диваны и кресла цвета "белая ночь".
  
  Коппел выставляла напоказ хрустальные яйца и индейскую керамику. Единственной уступкой декору со стороны Франко Гулла были фотографии животных и их детенышей, вставленные в дешевые рамки.
  
  Я поймал себя на том, что пытаюсь уловить запах секса, но учуял лишь сладкую смесь духов.
  
  Гулл развалился на диване и пригласил сесть нас.
  
  — Вам необходимо знать, что Пэтти столкнулась с некоторыми очень серьезными проблемами, — сказал он, прежде чем наши зады соприкоснулись с кожей кресел.
  
  — Неверность в браке? — спросил Майло.
  
  Губы Гулла страдальчески искривились.
  
  — Ее проблемы намного глубже. Отец Пэтти был крайне жестоким человеком.
  
  — А-а, — протянул Майло и повернул голову так, чтобы доктор не увидел, как он мне подмигнул. — Ох уж эта миссис Гулл! Однако похоже на то, что жены психотерапевтов не попадают под принцип конфиденциальности.
  
  Глаза Гулла сверкнули. Капелька пота появилась из-под спадающей на лоб волнистой с проседью пряди.
  
  Я был прав: утрата почвы под ногами совершенно расстраивает его надпочечники.
  
  — Я рассказываю вам о Пэтти, потому что ее слова необходимо воспринимать в определенном контексте.
  
  — Это означает, что мне не следует ей верить?
  
  — Это зависит оттого, что именно она рассказала.
  
  — Во-первых, она считает, что вы не убивали доктора Коппел.
  
  — Вот видите, даже тот, кто не питает ко мне дружеских чувств, считает, что я никогда не совершу ничего подобного. У меня даже нет…
  
  — Вы ненавидите огнестрельное оружие, — перебил его Майло. — Это она нам тоже сказала.
  
  — Пистолеты — это мерзость.
  
  — Миссис Гулл полагает, что у вас алиби на ту ночь, когда была убита доктор Коппел.
  
  — Вот видите, — повторил Гулл.
  
  — Давайте, однако, начистоту. Дело в том, доктор, что рассказанное вашей женой не является алиби. — Что? Ф-ф, да будет вам, вышутите. — Капли пота заблестели у корней волос Гулла. — Зачем мне вообще нужно алиби?
  
  — Разве вы не хотите узнать, что нам рассказала миссис Гулл?
  
  — Не особенно. — Театральный вздох. — Ну хорошо, расскажите.
  
  — Миссис Гулл в ту самую ночь проехала мимо дома доктора Коппел, высматривая вашу машину. Она не увидела ее…
  
  — Пэгги занималась этим? Как… печально. Но она действительно страдает болезненной недоверчивостью. Однако почему вы сначала беседовали с Пэтти? Почему вам в голову пришли столь немыслимые…
  
  — Давайте вернемся к алиби, доктор. Ваша машина не была припаркована на Макконнелл. В действительности это мало что значит. Вы могли оставить машину где-нибудь по соседству. Или взять такси от отеля, в котором остановились… как там его?..
  
  Ответа не последовало.
  
  — Доктор Гулл?
  
  — Это моя личная жизнь, детектив.
  
  — Теперь уже нет, сэр. — На свет божий появился блокнот Майло. — Итак, какой отель, доктор? Мы все равно узнаем.
  
  — О, да ради Бога! "Кроуни плаза".
  
  — На Пико?
  
  Гулл кивнул.
  
  — Вы часто там снимаете номер?
  
  — С чего бы это?
  
  — Отель близко от вашего офиса. Допустим, вы поссорились с женой.
  
  — Мы ссорились не настолько часто.
  
  Майло постучал карандашом по блокноту:
  
  — Отвечайте на вопрос, доктор.
  
  — Я уже запутался в ваших вопросах.
  
  — Вы часто снимаете в этом отеле номер?
  
  — Время от времени.
  
  — Когда жена выгоняет?
  
  Гулл вспыхнул. Его руки сжались в кулаки. Кулаки были огромные.
  
  — Мои семейные дела вас совершенно…
  
  — Меня интересует, знают ли вас в "Кроуни плаза".
  
  — Не знаю… Эти места…
  
  — А что "эти места"?
  
  — Там все по-деловому, анонимно… Это не просто кров для проезжих. К тому же я в самом деле там бывал нечасто.
  
  — Как часто было это "нечасто"?
  
  — Я не могу дать точную цифру.
  
  — Чеки по вашей кредитке могли бы.
  
  — Я платил наличными.
  
  — Почему?
  
  — Так казалось проще.
  
  — Когда вы приводили туда женщин? Гулл покачал головой:
  
  — Это смешно.
  
  — Приводили туда когда-нибудь доктора Коппел?
  
  — Нет.
  
  — Не было нужды, я полагаю, — кивнул Майло. — С учетом того, что она жила так близко от офиса. И от вашего дома. Притормозишь после работы, и дальше к супруге и детям.
  
  Лоб Гулла был бледным и влажным.
  
  — Я не понимаю, куда вы клоните…
  
  — Сколько, по-вашему, от этого офиса до дома доктора Коппел? Миля?
  
  Гулл повел плечами:
  
  — Скорее две.
  
  — Полагаете?
  
  — Сначала от Пико до Мотор, а потом на юг к Шевье.
  
  — Это полторы мили. Гулл покачал головой:
  
  — Я считаю, что две.
  
  — Вы как будто промеряли расстояние, доктор.
  
  — Нет. Я просто… Это вообще какой-то бессмысленный разговор!
  
  — Вы, похоже, в прекрасной форме, доктор. Тренируетесь?
  
  — У меня дома тренажер.
  
  — Небольшая полуторамильная пешая прогулка прохладной июньской ночью для вас не проблема, не так ли?
  
  — Этого мне никогда не приходилось делать.
  
  — Вы никогда не ходили пешком от "Кроуни плаза" до дома доктора Коппел?
  
  — Никогда.
  
  — Где вы были в ту ночь, когда ее убили?
  
  — В отеле.
  
  — Вы заказывали себе еду в номер?
  
  — Нет, я пообедал, прежде чем выехать.
  
  — Где?
  
  — Дома.
  
  — Перед скандалом?
  
  — Да. — Гулл потер костяшкой пальца глаз. Вытер рукавом лоб.
  
  — Вы оставались в отеле всю ночь? Гулл почесал щеку.
  
  — Я взял напрокат фильм. Это должно быть зафиксировано письменно.
  
  — Во сколько взяли?
  
  — Около одиннадцати. Проверьте.
  
  — Обязательно. Однако это доказывает только то, что вы могли нажать кнопку на пульте видика, а не то, что остались смотреть фильм.
  
  Гулл какое-то время молча смотрел на Майло.
  
  — Это нелепо, я не убивал Мэри, — наконец выдавил он.
  
  — Как назывался фильм? Гулл отвел взгляд и не ответил.
  
  — Доктор?
  
  — Это был фильм для взрослых. Я не помню названия.
  
  — Полагаю, бессмысленно просить вас пересказать содержание.
  
  Гулл выдавил жалкую улыбку.
  
  — Когда вы в последний раз видели доктора Коппел?
  
  — Днем. Мы одновременно выводили пациентов в приемную и поздоровались. Это был последний раз.
  
  — А на свидание вечером не ходили?
  
  — Нет. С этим было покончено.
  
  — С чем?
  
  — Между Мэри и мной.
  
  — Кто стал инициатором?
  
  — Это было обоюдное решение.
  
  — Почему?
  
  — Потому что это было правильно.
  
  Майло раскрыл блокнот, пробежался по записям.
  
  — Впрочем, если вы не пошли к ее дому пешком, то могли вызвать такси.
  
  — Я не вызывал такси.
  
  — Это можно проверить, доктор.
  
  — Проверяйте в свое удовольствие.
  
  Майло захлопнул блокнот. Гулл вздрогнул и снова вытер лоб рукавом.
  
  — Доктор, почему Гэвин Куик отверг вас как психотерапевта?
  
  — Он не отвергал меня. Я передал его Мэри.
  
  — Почему?
  
  — Это конфиденциальная информация.
  
  — Нет, не конфиденциальная! — рявкнул Майло. — Гэвин утратил право на конфиденциальность после того, как его застрелили. Чего ради ему было переводиться от вас, доктор?
  
  Руки Гулла напряглись, ладони уперлись в подушки дивана, словно он готовился вскочить.
  
  — Я более не намерен с вами разговаривать. Только в присутствии адвоката.
  
  — Вы понимаете, в каком свете выставляете себя?
  
  — Я отстаиваю свои права, и это выставляет меня в плохом свете?
  
  — Если вам нечего скрывать, то к чему тревожиться о своих правах?
  
  — Потому что я не хочу жить в полицейском государстве. — Гулл натянуто улыбнулся. Его лицо и шея покрылись испариной. — Вам известно, детектив, что из всех профессий наибольшим представительством в нацистской партии обладали полицейские?
  
  — В самом деле? А я слышал, что это были медики.
  
  Улыбка Гулла померкла. Он сжег некоторое количество калорий, чтобы восстановить ее у себя на лице.
  
  — Это все. Больше ни слова. — Он провел пальцем поперек губ.
  
  Майло встал:
  
  — Ну что ж, вам и без того пришлось изрядно попотеть.
  Глава 26
  
  Едва мы открыли дверь кабинета Гулла, он схватился за телефон.
  
  — Звонит адвокату, — сказал Майло, выйдя в коридор.
  
  — Его вывел из себя твой вопрос о передаче Гэвина Коппел.
  
  — Какая-то страшная темная тайна. Что-то выставляющее доктора в плохом свете.
  
  — Интересно, как много известно об этом Куикам?
  
  — Если им что-то известно, то почему они не рассказали мне?
  
  — Может, это бросало тень и на Гэвина.
  
  — Гэвин погиб, и зачем теперь его родителям покрывать Гулла? И с какого конца тут Коппел?
  
  — Не знаю. Но все происходящее, похоже, связано с этим местом.
  
  — Я попрошу Бинчи тихонечко понаблюдать за Гуллом.
  
  — Тихонечко?
  
  — Это тебе не детектив по ТВ, где полиция использует фантастическую технику и армию сыщиков для тривиальной слежки. Мне повезет, если удастся заполучить хотя бы две смены "топтунов" в день.
  
  Мы спустились на первый этаж.
  
  — Итак, как ты считаешь, насколько эффективным был мой накат на Гулла? — спросил Майло.
  
  — Он звонит адвокату, — пожал я плечами.
  
  — А стал бы это делать парень, который ни в чем не виноват? Вот именно! Я подобрался-таки к доктору. И все же… Мне очень хочется выяснить, почему Гэвин ушел от него.
  
  — Невропатолог, направивший Гэвина к Гуллу, может кое-что об этом знать. Поскольку его пациента передали другому врачу, он должен был потребовать от Гулла объяснений.
  
  Майло выхватил свой блокнот и зашелестел страницами.
  
  — Леонард Сингх в Сент-Джон. Не против взять его на себя?
  
  — Вовсе нет.
  
  — И еще, если ты по-прежнему готов поработать с Недом Бионди, чтобы попытаться поместить в газетах фото блондинки, то дерзай. — Он вручил мне запечатанный конверт со штампом "Фото, не сгибать".
  
  Мы дошли до начала лестницы. Роланда Кристофа и его пылесоса больше нигде не было видно, и Майло уставился в пустой коридор.
  
  — Город призраков. — "Черитэбл плэннинг". Чувствуешь аромат мошенничества?
  
  — Да, это похоже на корпорацию-призрак. Между прочим, ты, по-моему, достал Кристофа. Что, если он ударится в бега?
  
  — Да и черт с ним! Он всего лишь мелкий уголовник.
  
  — А не может здесь быть кое-что покрупнее?
  
  — Например?
  
  — Некий условно освобожденный нанят бывшим мужем Коппел. Он работает в здании, где какое-то время провели три жертвы убийства. И еще работа Флоры Ньюсом в конторе по делам досрочно освобожденных. До того как убили Коппел, мы предполагали участие в ее деле бывшего уголовника.
  
  — Опять Флора, — сказал он и пошел дальше.
  
  — Тебя это не беспокоит? — спросил я, когда мы выбрались на улицу.
  
  — Что?
  
  — То, что Сонни Коппел нанял условно освобожденного наркомана для уборки здания.
  
  — Все меня беспокоит.
  
  Мы подошли к машине.
  
  — Что касается Флоры, — сказал Майло, — то мы предполагали, что она спала с каким-то уголовником. Флора Ньюсом могла делать что-то предосудительное с точки зрения общепринятой морали, Алекс, но мне трудно представить, чтобы она сблизилась с каким-нибудь ханыгой вроде Кристофа.
  
  — А если Кристоф не единственный условно освобожденный на работе у Коппела? Быть может, Коппел нашел себе источник дешевой рабочей силы. Мэри Лу между тем занималась реабилитацией заключенных. Возможно, здесь есть какая-то связь.
  
  — Ларсен говорит, что это он подал ей идею о заключенных.
  
  — Ларсен расстроился, что мы не слышали его на пленке с радиопередачей. У каждого есть самолюбие.
  
  — Даже у психотерапевтов?
  
  — Особенно у психотерапевтов.
  
  — Время повидаться с Сонни Коппелом, — сказал Майло, когда мы сели в машину. — Это необходимо сделать не откладывая. Убита женщина — иди прямо к бывшему мужу. Это из сериала "Расследование сто один", будь он неладен.
  
  — У тебя на руках три дела, каждое из которых указывает в каком угодно направлении.
  
  Он рассмеялся:
  
  — Это у тебя называется "поддерживающая терапия"?
  
  — Это называемся реальностью.
  
  — Если бы я скучал по реальности, то не стал бы жить в Лос-Анджелесе.
  
  Когда мы тронулись с места, Майло погрузился в молчание. Я пересек Олимпик, и он объявил, что к Шейле Куик для осмотра комнаты Гэвина пойдет один. Я высадил его возле полицейского участка и вернулся домой. Спайк с несчастным видом ждал меня возле двери.
  
  Это было что-то новенькое. Как правило, он демонстрировал полное безразличие и оставался на боковом крыльце, когда я возвращался домой. А когда подходило время прогулки, пес изображал спящего до тех пор, пока я не поднимал его безвольное тело и не ставил на лапы.
  
  — Привет, пацан.
  
  Спайк хрюкнул, тряхнув мордой так, что слюни полетели в мою сторону, и лизнул мне руку.
  
  — Одиноко, да?
  
  Он опустил голову, но глаза продолжали смотреть на меня. Одно ухо щевельнулось.
  
  — По-настоящему одиноко?
  
  Спайк поднял глаза и издал низкий, хриплый стон.
  
  — Эй! — Я опустился на колено и потеребил его загривок. — Она завтра будет дома.
  
  В прежние дни я бы добавил: "Я тоже скучаю по ней".
  
  Пес засопел и перевернулся на спину. Я почесал ему пузо.
  
  — Как насчет немного подвигаться?
  
  Он насторожился. Затаил дыхание.
  
  У меня в кабинете в шкафу хранился старый поводок, и к тому моменту, как я вернулся с ним в руках, Спайк уже прыгал, повизгивал и царапал дверь.
  
  — Приятно, когда тебя ценят, — сказал я.
  
  Спайк перестал суетиться и изобразил на своей морде ответ: не стоит тешить себя иллюзиями.
  
  Его кривые короткие изнеженные лапы выдержали полмили вверх по Глен и обратно. Неплохо для десятилетнего барбоса — по бульдожьим понятиям, он давным-давно перешагнул пенсионный возраст. Когда мы возвратились домой, Спайк умирал от голода и жажды, и я наполнил его мисочки.
  
  Пока он ел, я позвонил Неду Бионди по самому свежему из всех имеющихся у меня его номеров. Впрочем, я уже давно знал, что Нед уволился с должности старшего репортера в "Таймс", поговаривал о переезде в Орегон, поэтому я не удивился, получив сообщение: "Номер больше не обслуживается. Я попытал счастья в справочной службе Орегона, но Бионди в ней не числился.
  
  Много лет назад я лечил дочь Неда, замечательную девушку с завышенными запросами, которая морила себя голодом и чуть не умерла. И я подумал: поскольку Нед не озаботился тем, чтобы оставить мне свои новые координаты, его семья больше не нуждалась в моих услугах. Обнадеживающий факт. Сколько сейчас лет Энн Мэри?.. Около тридцати. Нед как-то позвонил мне от нечего делать, и я узнал, что она вышла замуж, родила ребенка и все еще надеется сделать карьеру.
  
  Информация ко мне всегда поступала от Неда. Мне так и не удалось добиться взаимопонимания с его женой, которая во время лечения Энн Мэри практически не разговаривала со мной. Как только терапия закончилась, девушка тоже перестала со мной общаться, даже не отвечала на последующие звонки. Я сказал об этом Неду, он засмущался, принялся извиняться, и я прекратил разговор. Через год после окончания лечения Энн Мэри написала мне элегантное благодарственное письмо на розовой надушенной бумаге. Тон письма был вежлив, суть предельно ясна: "Я в норме. Отвяжись".
  
  Поэтому позвонить ей, чтобы узнать, где Нед, я никак не мог. Но, в конце концов, должен же кто-нибудь в его газете знать, где он находится.
  
  Когда я начал набирать редакционный номер "Таймс", ожила вторая линия.
  
  — Привет, беби, — послышался голос Эллисон.
  
  — Привет.
  
  — Как прошел день?
  
  — Неплохо. А у тебя?
  
  — Как обычно… У тебя есть минута?
  
  — Что-нибудь случилось?
  
  — Нет-нет. Я просто… вчера, когда я подъехала… Алекс, ты знаешь, что мне нравится Робин, мы всегда ладили. Но когда я подъехала… увидела вас вдвоем…
  
  — Я понимаю, как мы смотрелись, но она всего лишь благодарила меня за то, что я взял Спайка.
  
  — Я знаю. — Ее смех был неестественным. — Я позвонила, чтобы сказать тебе, что я знаю. Но мне стало немного не по себе. Когда я увидела, как она тебя целует.
  
  — Целомудренно. В щечку.
  
  Она опять засмеялась, потом замолчала.
  
  — Элли?
  
  — Я не могла понять, что происходит. Я лишь видела двоих людей, которые… Вы выглядели как парочка… Было похоже, что вам хорошо вдвоем. Вот тут меня словно громом поразило. Вся твоя жизнь с ней… Я просто начала сравнивать ее с… Просто мне кажется, что у нас с тобой нет ничего даже близко…
  
  — Эллисон…
  
  — Я знаю, я знаю, что это нервы и комплекс неуверенности в себе. Но мне ведь дозволено такое время от времени, правда?
  
  — Конечно, милая, но в данном случае это совершенно необоснованно. Единственной причиной ее приезда был Спайк. Точка.
  
  — Всего лишь поцелуй в щечку.
  
  — Именно.
  
  — Я не хочу, чтобы ты думал, будто я превратилась в некую параноидную клушу, гребущую только под себя… О, только послушать меня!..
  
  — Эй! Если бы возникла обратная ситуация, то я реагировал бы точно так же. Я совершенно не интересую Робин, она счастлива с Тимом. А я обожаю тебя.
  
  — Я — твоя главная страсть?
  
  — Ты.
  
  — О'кей, я получила то, что хотела. Прости, что достала тебя в середине дня.
  
  — Ты — моя девушка, доктор Гуинн. Если увижу тебя обнимающейся с каким-нибудь хлыщом, мне будет очень неприятно.
  
  Она рассмеялась, на этот раз от всей души.
  
  — Конечно. Ты — мистер Благородство. Мне просто не верится, что я решилась тебе позвонить. Меньше всего я хочу быть собственницей. Не нужно меня проверять.
  
  — Иногда очень приятно, когда тебя считают собственностью.
  
  — О'кей, хватит об этом. У меня еще три пациента, и каждому нужно показать себя всезнайкой. Потом еду в хоспис.
  
  — А немного отдохнуть не желаешь?
  
  — Хотелось бы. Хоспис устраивает бесплатный обед для всех добровольцев, поэтому я перекушу там. А свободного времени у меня практически нет. Если только не отменить сеанс в последнюю минуту… Я должна сейчас заполнять бумаги и отвечать на звонки, а не визжать на тебя.
  
  — Я буду через двадцать минут.
  
  — Что? — переспросила она.
  
  — Я еду. Очень хочу тебя увидеть.
  
  — Алекс, мой следующий пациент приходит через сорок минут. Одна дорога съест…
  
  — Я хочу поцеловать тебя. Это не займет много времени.
  
  — Алекс, я очень благодарна, что ты так стараешься, но я в порядке; не надо потакать моим…
  
  — Это нужно именно мне. И я все равно должен ехать в местечко неподалеку от тебя. Мне надо побеседовать с одним доктором в Сент-Джон.
  
  Правда, я еще не договорился о встрече.
  
  — Беби, — сказала она, — уверяю тебя: со всеми сомнениями покончено.
  
  — Я хочу увидеть тебя.
  
  Молчание.
  
  — Элли?
  
  — Я тоже хочу тебя увидеть.
  
  По пути к Санта-Монике я выяснил в справочной номер доктора Сингха, узнал, что он на обходе и будет через час. Я сказал его секретарше, что собираюсь заехать к ним, и дал отбой, прежде чем она успела спросить, с какой целью.
  
  Когда я подъехал к зданию, где находился офис Эллисон, она ждала на боковой дорожке, одетая в голубой кашемировый свитер с капюшоном и длинную юбку, цвета вина и что-то потягивала из картонного стаканчика и постукивала каблучком туфли. Ее черные волосы были заколоты сзади, она выглядела молодой и нетерпеливой.
  
  Я свернул на находившуюся перед ней запрещенную для парковки площадку, и она влезла на пассажирское место. От стаканчика пахло кофе и ванилином.
  
  Я наклонился и чмокнул ее в подбородок.
  
  — Я хочу в губы. — Она притянула меня к себе.
  
  Мы надолго припали друг к другу.
  
  — Я застолбила свой участок, — сказала Эллисон, когда поцелуй завершился. — Хочешь глоток?
  
  — Я не пью девчоночий кофе.
  
  — Ха. — У нее был мягкий, нежный голос, и ее попытка зарычать вызвала у меня улыбку. — Это, мой дорогой, первобытный звук, изданный настоящей женщиной.
  
  Я посмотрел на картонный стаканчик.
  
  — Настоящие женщины пьют именно это?
  
  Она бросила взгляд на бежевую жидкость.
  
  — В постфеминистскую эпоху кофе может быть одновременно и девчоночьим, и крепким.
  
  — О'кей. Что дальше? Ты утащишь меня в свою пещеру?
  
  — Хотелось бы. — Она вынула заколку, движением головы распустила волосы и заложила густые черные пряди за ухо.
  
  У нее была молочного цвета кожа, и я прикоснулся к едва заметным голубоватым венам, обозначившимся под подбородком.
  
  — Настоящая женщина, — вздохнула Эллисон. — Кого я дурачу? Я хнычу, а ты спешишь на помощь. Как профессионал, советую тебе не поощрять такого рода поведение, Алекс.
  
  — А каков совет непрофессионала?
  
  Она взяла мою руку. Минуты пролетали слишком торопливо.
  
  — У тебя есть подвижки в деле Мэри Лу? — неожиданно спросила Эллисон.
  
  Я рассказал ей о Пэтти и Франко Гулл.
  
  — Гулла в самом деле подозревают?
  
  — Майло присматривается к нему довольно тщательно.
  
  — Злодей психотерапевт. Очередной пиаровский удар по нашей профессии.
  
  — Ты говорила, что Гулл довольно скользкий тип. Не припоминаешь еще чего-нибудь о нем?
  
  Она подумала.
  
  — Я не удивлена, что он настолько неразборчив. В нем есть этакая развязность… физическая самоуверенность, как у тех, кто уже давно создал себе харизму. Если бы оказалось, что он спит с пациентками, это тоже не стало бы для меня шокирующим известием.
  
  — Почему?
  
  — Это просто ощущение.
  
  — Но ты в действительности никогда не слышала ничего такого?
  
  — Я никогда ничего не слышала о нем, кроме того, что он партнер Мэри Лу. Быть может, это наложило отпечаток на мое суждение о Гулле. Из-за ее репутации. Как дорогого и жадного до публики специалиста. Мне кажется, что Гулл — того же поля ягода.
  
  — А Элбин Ларсен нет?
  
  — В нем больше от профессора.
  
  — Он вроде как защитник прав человека. Но, возможно, правозащитники приняли его в свою компанию для повышения ее респектабельности. Когда мы беседовали с ними, Гулл потел, а Ларсен, казалось, старался сдерживаться. Как будто Гулл для него был несколько… неприятен.
  
  — Непохоже, что Мэри Лу и Гулл старались скрыть свою связь, поэтому Ларсен мог об этом узнать. Гулл оставил машину перед домом Мэри. — Она покачала головой. — Я достаточно разбираюсь в психологии, чтобы понимать: такие случайности происходят крайне редко. Мне кажется, они оба хотели, чтобы жена Гулла узнала о них. Довольно жестоко.
  
  — Возможно, Коппел считала себя этакой настоящей женщиной.
  
  — Настоящая женщина не стала бы воровать чужих мужчин. — Эллисон взглянула на автомобильные часы. — У меня всего пять минут.
  
  — Черт возьми!
  
  — После того как Мэри Лу не стало, что будет с ее практикой?
  
  — Гулл и Ларсен говорят, что примут любого пациента, который захочет продолжать лечиться у них, а остальных направят к другим специалистам.
  
  — Даже если небольшой процент ее пациентов перейдет к ним, это станет солидной прибавкой к доходам.
  
  Я пристально посмотрел на нее:
  
  — Ты усматриваешь в убийстве Коппел выгоду?
  
  — Я согласна с тобой: здесь преобладают гнев и злоба и, возможно, есть сексуальный подтекст. Но и неплохая добыча. И если убийца — Гулл, то все сходится. Что может быть слаще для психопата, чем уничтожение женщины, которую он когда-то трахал, и захват ее бизнеса?
  
  Щеки цвета слоновой кости покрылись пятнами румянца. Для Робин такого рода разговоры были всегда отвратительны.
  
  — Ты, — сказал я, — интересная девушка.
  
  — Интересная, но странная, а? Ты примчался на романтическое свидание, а я анализирую действия извращенца. — Прежде чем я успел ответить, она смачно поцеловала меня в губы, потом откинулась на сиденье. — С другой стороны, анализировать — это то, чему нас учили. Нужно идти. Позвони мне. И чем раньше, тем лучше.
  
  Доктор Леонард Сингх оказался высоким сутуловатым мужчиной с темной кожей и ясными карими глазами. На нем был прекрасный итальянский костюм — темно-синий фон с едва заметной красной клеткой, желтая с отложным воротником рубашка, блестящий красный галстук и черный как вороново крыло тюрбан. Усами, а таКже густой седой бородой он напоминал героев Киплинга.
  
  Он удивился, увидев меня в своей приемной, и удивился еще больше, когда узнал, почему я здесь. Но никакой настороженности. Сингх пригласил меня в тесное зеленое помещение, которое служило ему в больнице кабинетом. На деревянной вешалке висели три белоснежных халата. Стеклянная банка с мятными палочками стояла между стопками историй болезни. Медицинское образование он получил в Йеле, акцент у него был техасский.
  
  — Доктор Гулл? Нет, я не особенно знаю его.
  
  — Вы направили к нему Гэвина Куика.
  
  Сингх улыбнулся и положил ногу на ногу.
  
  — Вот как все получилось. Мальчик попал ко мне со "скорой помощи". Я как раз собирался сдавать дежурство, но мой коллега попросил меня дать консультацию.
  
  "Коллега"? Джером Куик сообщил имя их семейного врача, партнера по гольфу…
  
  — Доктор Силвер?
  
  — Совершенно верно, — кивнул Сингх. — Итак, я посмотрел мальчика, согласился им заняться и сделал что мог — в соответствии с ситуацией.
  
  — Закрытая черепно-мозговая травма, томография явных повреждений не показала.
  
  Сингх вновь кивнул и потянулся к банке с конфетами.
  
  — Не хотите немного сахарозы?
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Попробуйте, они вкусные. — Он вынул мятную палочку, отломил кусочек, хрустнул им во рту и медленно прожевал. — В случаях такого рода всегда ожидаешь обнаружить на томограмме что-нибудь ужасное. Не хочется видеть этого, конечно, но надо же знать, в какой степени поражен мозг.
  
  — У Гэвина была неясная ситуация?
  
  — В таких случаях, как у Гэвина, проблема заключается в том, что тебе понятно: его ожидают проблемы, но ты не можешь сообщить семье, чего, собственно, нужно ждать и останутся ли эти проблемы навсегда. Когда я узнал, что его убили, то подумал: "О, какая трагедия!" Я позвонил и оставил послание его родителям, но мне так никто и не перезвонил.
  
  — Они в довольно растрепанных чувствах. Есть какие-то мысли по поводу убийства?
  
  — Мысли? Например, кто мог это сделать? Нет.
  
  — У Гэвина сохранялись симптомы болезни в течение десяти месяцев.
  
  — Нехороший признак. Хуже всего то, что его симптомы носили поведенческий характер. Это из области психиатрии. Мы, цитологи, предпочитаем что-то конкретное — атаксию, какой-нибудь отек, который мы можем снять и ощутить себя героями. Как только мы залетаем на вашу территорию, сразу же начинаем ощущать себя совершенно беспомощными. — Он съел еще кусочек мятной конфеты. — Я делал для мальчика все, что мог, постоянно наблюдал его, а потом прописал ему курс трудотерапии.
  
  — У него были проблемы с моторикой?
  
  — Нет, трудотерапия полезна сама по себе. Я знал, что он ощущает некие личностные изменения, и подумал, что кое-какая психологическая поддержка парню не помешает. Но когда я предложил родителям проконсультироваться с психологом, они даже и слушать об этом не захотели. Гэвин тоже. Поэтому я отступил и предложил трудотерапию, полагая, что это будет более приемлемо для них. Однако, к сожалению… Вам известно, что произошло между Гэвином и его психотерапевтом?
  
  — Бет Галлегос?
  
  — Хорошая девушка. А он ее мучил.
  
  — Вам прежде доводилось сталкиваться с такими явлениями при закрытой травме мозга?
  
  — Конечно, возможны маниакальные изменения, однако не могу сказать, что встречал примеры мании навязчивого преследования. — Сингх поднес к губам отломанный кончик мятной палочки.
  
  — Значит, родители Куика отрицательно отнеслись к тому, чтобы Гэвином занялся психотерапевт?
  
  — В крайней степени отрицательно, — печально улыбнулся Сингх. — На мой взгляд, эта семья слишком печется о том, какое мнение о ней сложится у окружающих. Доктор Силвер тоже так считал. Хотя он не очень хорошо знал Куиков.
  
  — Мне показалось, что доктор Силвер был другом этой семьи.
  
  — Барри? Нет, вовсе нет. Барри — гинеколог, начал лечить Шейлу Куик от предклимактерических симптомов совсем недавно.
  
  Выходит, Джером Куик солгал, что Силвер — его партнер по гольфу. Маленькая ложь, но зачем?
  
  — Вы как-то были связаны с доктором Гуллом?
  
  — Нет. После того как у Гэвина начались неприятности из-за Бет, мне позвонил его отец и сказал, что мальчика арестовали и что суд в Санта-Ане приговорит его к заключению, если не будет представлено каких-либо смягчающих обстоятельств. От меня он хотел получить письмо, в котором было бы заявлено, что причиной неадекватного поведения мальчика является авария. Если бы оказалось этого недостаточно, он просил меня дать соответствующие показания в суде. — Сингх доел конфету. — Не скрою, меня мучили сомнения. Мне очень не хотелось идти в суд: я не знал, смогу ли с чистой совестью сказать все это. Бет Галлегос была одним из лучших наших психотерапевтов, по-настоящему классной девушкой, и я страшно переживал за нее. Мне пришлось задуматься над вопросом, стоит ли полностью снимать Гэвина с крючка. У мальчика имелись серьезные проблемы, так что, возможно, ему необходимо было преподать какой-то урок. С другой стороны, речь шла о тюремном заключении, а Гэвин действительно перенес черепно-мозговую травму и к тому же был моим пациентом. Я решил позвонить прокурору, которая вела дело, и она сказала, что это было первым нарушением со стороны Гэвина и никто не собирается требовать для него наказания на полную катушку. Она предложила выдать Гэвину направление к психиатру или психотерапевту — это парню поможет. Я обратился к паре психологов, работавших здесь, но они сослались на большую вероятность собственной необъективности, так как хорошо знали Бет Галлегос. Поискать других я не успел: позвонил мистер Куик и сообщил, что нашел хорошего психотерапевта, прямо здесь, в Беверли-Хиллз, вблизи от дома. Отец Гэвина сказал, что это очень важно, он не хотел, чтобы сыну пришлось далеко ездить.
  
  — Мистер Куик попросил, чтобы направление было адресовано доктору Гуллу?
  
  — Он попросил направление к доктору Коппел, но она заупрямилась и отослала его к Гуллу. Я распорядился, чтобы моя секретарша узнала о наличии у доктора лицензии; все оказалось в порядке. Я с ним связался, он показался мне хорошим парнем, и написал направление. — Он расправил галстук. Карие глаза остро взглянули на меня. — Итак, с этим возникла какая-то проблема? Поскольку я подписывал направление Гэвина к психотерапевту, то, если у меня намечаются неприятности, мне, конечно же, хотелось бы об этом знать.
  
  — На данный момент я не считаю, что у вас могут возникнуть серьезные трудности.
  
  — Это звучит удручающе туманно.
  
  — Мне жаль, но еще слишком рано говорить что-то более определенное. Я обязательно дам вам знать, когда ситуация прояснится.
  
  — Премного благодарен. — Сингх коснулся своего тюрбана.
  
  — Вы знали, что Гэвин не стал лечиться у Гулла?
  
  — В самом деле?
  
  — Вам никто об этом не рассказывал?
  
  — Через неделю после начала лечения Гэвин позвонил, поблагодарил меня, сказал, что все идет прекрасно. Больше я ничего ни от кого о нем не слышал. Так что случилось?
  
  — Гэвин не поладил с Гуллом и был переведен к доктору Коппел.
  
  — Значит, она нашла для него время. Бедный Гэвин! Что бы мальчишка ни натворил по отношению к Бет, ему пришлось несладко. У вас больше нет вопросов? А то мне еще нужно перелопатить тонну бумаги.
  
  Доктор проводил меня на улицу, и я поблагодарил его, что согласился уделить мне время.
  Глава 27
  
  Я вернулся домой сразу после пяти, попробовал связаться с отделом кадров "Таймс", но выяснилось, что он закрыт. Попытался вспомнить имена коллег, которых упоминал Нед Бионди, и в памяти всплыло — Дон Целтин. Он, как и Нед, раньше был репортером, а теперь вел отдельную рубрику. Я позвонил на редакционный коммутатор, спросил его, и меня с ним соединили.
  
  — Целтин, — раздался хриплый голос.
  
  Я принялся объяснять, кто я такой и что мне надо связаться с Недом.
  
  — Как-то сложно все, — буркнул Целтин. — Ты вполне можешь быть каким-нибудь шизиком.
  
  — Могу, но я не шизик. Если бы вы согласились позвонить Неду…
  
  — Может быть, Нед не оставил тебе телефона, потому что не желает тебя знать.
  
  — Неужели так сложно позвонить ему и спросить? Это важно.
  
  — Психотерапевт, говоришь? Моя прежняя жена решила стать психотерапевтом. Когда еще была моей женой. У меня три приятеля в той же лодке. Мораль: если твоя жена собирается поступать в школу психотерапевтов, начинай звонить своему адвокату по поводу развода.
  
  Я засмеялся.
  
  — Ничего смешного. На самом-то деле так оно и есть. Кстати, моя бывшая все равно бросила это дело, теперь живет в Вегасе и продает одежду в каком-то дерьмовом бутике. О'кей, позвоню я Неду. Повтори-ка свое имя.
  
  Я нашел Франко Гулла в своем справочнике Американской ассоциации психологов. Он учился в колледже при Канзасском университете. Двойная магистратура: психология и бизнес. Переезд в Беркли для получения диплома доктора оказался отложенным на два года из-за того, что он играл в полупрофессиональный бейсбол за один клуб во Фресно. Такие вещи обычно не помещают в справочник ассоциации, но Гулл, видимо, очень гордился своим атлетизмом.
  
  У Гулла не было ученых степеней, он не вел исследовательских работ, которые мог бы указать, со времени докторантуры. Сферой его интересов были "межличностные отношения" и "терапия, ориентированная на интуицию". Из этого я сделал вывод, что после ординатуры Калифорнийского университета в Риверсайде он сразу занялся частной практикой с Мэри Лу Коппел.
  
  Заодно я ознакомился с резюме доктора Элбина Ларсена. Его биография была значительно длиннее и впечатляла намного больше. Преддипломная работа в Стокгольмском университете, затем год учебы в Кембридже на курсе публичной политики, возвращение в Швецию для получения степени доктора в Гетеборгском университете и работы младшим профессором в институте общественных наук в том же заведении. Сферой его интересов были культурные факторы психологической оценки, интеграция социальной и клинической психологии, психологические методы в разрешении конфликтов, а также диагностика и лечение военных посттравматических синдромов и стрессов. Он работал в Руанде и Кении, консультировал такие организации, как "Международная амнистия", "Врачи без границ", Подкомитет ООН по проблемам детей. Несмотря на то что он восемь лет прожил в США и получил лицензию в Калифорнии, за ним сохранилась научная должность в Гетеборге.
  
  Достойный парень. Не оскорбляла ли его "лапша" Коппел и Гулла?
  
  Я пересел за компьютер, зашел на сайт Калифорнийской коллегии психологов и проверил список дисциплинарных взысканий. На Гулла и Ларсена ничего. Какие бы ни были прегрешения у Гулла, они остались в тайне.
  
  Очень может быть, что все дело в этом.
  
  Может, Гэвин действительно узнал нечто такое, что угрожало Гуллу?
  
  Не связана ли как-то эта тайна с семейством Куик? Почему Джером Куик лгал, будто Барри Силвер является его партнером по гольфу? Почему он не сказал нам, что лично инициировал направление Гэвина к Коппел?
  
  Были у Джерома Куика какие-то связи с Коппел или Гуллом раньше? Какие-либо особые причины, по которым он хотел, чтобы Гэвин оказался именно на ее попечении?
  
  Если и так, то Джерри Куик не скажет. А Гэвин мертв. И его психотерапевт тоже.
  
  Я прокрутил все эти вопросы в уме несколько раз, не получил ничего, кроме головной боли, прервался, чтобы выпить чашку кофе, обнаружил, что кофеварка пуста, начал заправлять ее, и тут позвонил Нед Бионди.
  
  — Док, прости, что не выходил на связь, но я только что переехал и даже еще не распаковал коробки.
  
  — Орегон?
  
  — Другое местечко. Прикупил себе маленькую квартирку на Коронадо. Здесь очень дорого, но это то, что мне одному и нужно.
  
  — Там здорово?
  
  — Вид на залив, мост. Мы с Нормой развелись. Точнее, я с ней развелся. В прошлом году.
  
  — Сожалею.
  
  — Не стоит, мне давным-давно следовало сделать это. Она противная женщина, жуткая мать. Помнишь, как она третировала тебя, не принимала участия влечении Энн Мэри?
  
  — Помню.
  
  — Я полагаю, что именно она в большей степени виновата в проблемах дочери. Как я только раньше в этом не разобрался! Ты, наверно, все понимал, но просто не мог взять и заявить: "Разводись со своей женой, Нед". Если бы ты такое сказал, то я бы тебя просто вышиб из дома. Но ты бы оказался на сто процентов прав.
  
  — Как Энн Мэри?
  
  — В основном хорошо. Не всегда очень хорошо. На нее находит, но по большей части хорошо. Ее муж — неплохой парень, и у них только что родился третий ребенок. Карьеру, правда, она так и не сделала, но говорит, что обожает быть матерью; да и почему я не должен ей верить? Она — прекрасная мать, дети любят ее, Боб любит ее. Знаешь, какой случай заставил меня понять, что я должен развестись с Нормой?
  
  — Какой?
  
  — Я решил бросить курить. Возникли серьезные проблемы со здоровьем. И что делает Норма? Пытается отговорить меня от этого, и причем на повышенных тонах. Она не хотела бросать, потому что курение — это то, что мы делали вместе: сигареты и кофе по утрам, чтение газет. Прогуливались и пыхали, будто разносчики рака. Она обвинила меня в том, что я не курить бросаю, а ее. Поэтому я сел и подумал: "Идиот, ей наплевать, что ты заболеешь или даже умрешь, Норма просто хочет то, что хочет, и в этом вся она". И вот она переехала в Нью-Йорк писать свой роман, а я тут в Коронадо, и ограничил себя семью "винстонами" в день.
  
  — Поздравляю.
  
  — Спасибо. Так чем я могу тебе помочь?
  
  Я рассказал ему о снимке светловолосой девушки.
  
  — Я сделаю звонок, но, к сожалению, не могу ничего обещать, док. Газета больше не занимается услугами… обществу, если она вообще ими когда-либо занималась. Она торгует местом для рекламы, а это значит, ей нужен крючок. В том, что ты мне рассказал, не видно никаких сочных фактов, которые можно на него нанизать.
  
  — Нельзя нанизать даже то двойное убийство?
  
  — К сожалению, Лос-Анджелес сильнее, чем когда-либо, вертится вокруг одного центра и сочные факты должны быть связаны с Голливудом. Дай мне страдающую клептоманией кинозвезду, которая ворует шмотки из бутиков, и я гарантирую тебе много-много дюймов печатного места. Двое ребят, убитых на Малхолланд, — трагедия, но это совсем не то, что популярный актер, который укусил собаку.
  
  — А это для крючка не подойдет: полиция не хотела демонстрировать фото, потому что следствие еще находится на раннем этапе, но анонимный источник передал их в "Таймс".
  
  — Гм-м, — пробормотал он. — Возможно, редакторы клюнут на это, у них выработалась рефлекторная неприязнь к властям. Всякий раз, когда им удается продемонстрировать, что они никак не связаны с полицейским управлением Лос-Анджелеса, чувствуют себя на коне… О'кей, я попробую. Кстати, то, что ты сказал, — правда?
  
  — Отдел по связям с общественностью полиции Лос-Анджелеса не хочет публиковать фотографию. Там считают, что ей не хватает изюминки.
  
  Он засмеялся.
  
  — Каждый видит себя в шоу-бизнесе. Я позвоню и свяжусь с тобой. Больше ничего не хочешь рассказать об этой девушке?
  
  — Ничего.
  
  — Посмотрю, что смогу сделать, док. Приятно с тобой болтать… Раз уж мы связались, позволь кое-что спросить. Ты веришь в учение, появившееся в печати, которое утверждает, что парням лучше быть женатыми, чем холостыми?
  
  — Зависит от парня. И от брака.
  
  — Точно! — обрадовался Нед. — Прямо в яблочко.
  
  Вскоре после того, как я повесил трубку, позвонил Майло, и я рассказал ему, что Бионди попытается протащить фотографию.
  
  — Спасибо. Идентифицированы некоторые отпечатки из дома Коппел и ясно как день, что пальчики Гулла там повсюду. С целым букетом других, но кому они принадлежат, мы пока не можем определить. Лишь одного парня мы смогли заарканить — его отпечатки имелись в нашей базе, поскольку его как-то повязали за драку. Оказывается, паренек работает на компанию, которая специализируется на отоплении и кондиционировании, и приходил к Коппел по вызову месяц назад. Его отпечатки были только на оборудовании и больше нигде, так что все сходится. Драка же заключалась в том, что он как следует отоварил одного пацана в баре.
  
  — Как Рой Николс.
  
  — Да, злобный тип. Если бы люди только знали, кого они пускают в свои дома.
  
  — Отпечатки Гулла что-то значат? Учитывая его связь с Коппел?
  
  — Именно это он и скажет. И его адвокат. Гулл нанял одного говоруна из Беверли-Хиллз. Я его не знаю, но кое-кто из моих коллег с ним знаком. Не особенно влиятельный, скорее середнячок.
  
  — Это означает, что Гулл не очень-то испугался?
  
  — Он достаточно испуган, чтобы нанять адвоката. Возможно, Гулл просто не нашел лучше. Или не мог себе позволить. У него есть "мерседес" и еще пара тачек, но в действительности он небогат, так? Даже при изрядной оплате вы, ребята, ограничены количеством приемных часов.
  
  — Интересно, что ты затронул эту тему, — сказал я и поведал Майло версию Эллисон о материальной выгоде как мотива убийства.
  
  — Убить Коппел и присвоить ее пациентов… Умная девочка твоя Эллисон… Конечно, мне хотелось бы покопаться в финансовых делах Гулла, но пока не вижу, как это можно сделать.
  
  — А что с комнатой Гэвина?
  
  — Ничего. Дома никого не оказалось. Я попытаю счастья завтра.
  
  Я пересказал Майло беседу с доктором Сингхом.
  
  — Итак, Джерри Куик лгал. Но зачем?
  
  — Хороший вопрос.
  
  — Надо как следует приглядеться к мамочке и папочке. Между прочим, я пытаюсь организовать встречу с мистером Эдвардом Коппелом, но не могу пробиться через его секретаря.
  
  — Обычное дело для таких дельцов.
  
  — Думаю, что лучше всего завалиться прямо к нему в офис завтра утром — скажем, в восемь тридцать. Возможно, удастся перехватить этого делягу, пока его день не стал уж слишком деловым. Ты как?
  
  — Хочешь, чтобы я тебя покатал?
  
  — Ты действительно умеешь читать мысли.
  
  ***
  
  Он пришел ко мне на следующее утро около восьми, промаршировал на кухню и стоя выпил кофе с двумя рогаликами, после чего спросил: "Готов?"
  
  Я проехал в Долину, потом свернул на восток и после Сепульведы въехал прямо в центр Энсино.
  
  Это был растущий как на дрожжах город. Высотки в лучах утреннего солнца сияли словно хромированные, пробки на улицах были не меньше, чем в любом мегаполисе, запах больших денег парил в воздухе.
  
  Однако офис Эдварда Коппела располагался в пережитке прошлого века: в потерявшем всякий товарный вид оштукатуренном домишке на Вентуре, втиснувшемся между стоянкой подержанных автомобилей, забитой бэушными "ягуарами", "феррари" и "роллсами", и рестораном ближневосточной кухни.
  
  За офисным зданием находилась маленькая открытая стоянка, где большая часть мест была помечена табличками "Занято".
  
  Входить в здание нужно было через стеклянную дверь. Оно оказалось обустроено примерно также, как и дом, приютивший группу Мэри Лу Коппел. Я сказал об этом Майло.
  
  Тот кивнул:
  
  — Я вообще-то думал, что мы попадем в какую-нибудь шикарную высотку. Но видимо, Коппел специализируется на небольших объектах, которые легко сдать. Почему бы тебе не припарковаться в дальнем конце, вон там?
  
  Он указал на пятачок, откуда можно было наблюдать за каждой въезжающей машиной. Их в течение следующего получаса приехало четыре: два мини-автомобиля с молодыми женщинами за рулем, грузовик, развозящий воду в бутылях, и десятилетний "бьюик" блекло-зеленого цвета, который выгрузил крупного неряшливого мужчину в мятых брюках и огромной рубашке-поло. Он держал в руках коричневый бумажный пакет и словно находился в полудреме, когда начал неуверенно карабкаться по лестнице.
  
  В следующие десять минут прикатили две "тойоты", в которых приехали люди с наружностью клерков. Вскоре после этого здоровяк вышел из здания и укатил, но уже без пакета.
  
  — Как считаешь, кто он? — спросил я. — Из какой-нибудь службы доставки?
  
  Майло нахмурился, посмотрел на свой "таймекс" и ничего не ответил.
  
  Через полчаса после приезда мы все еще оставались на месте. Майло, казалось, чувствовал себя превосходно, глаза под припухшими веками светились энергией, а я начал испытывать жажду действия.
  
  — Похоже, у мистера Коппела работа в самом разгаре, — сказал я.
  
  — Что ж, давай навестим его офис.
  
  Первый этаж здания был поделен на три офисных помещения: "Лэндмарк риэлти", "СК девелопмент" и "Коппел энтерпрайзис". Выше размещались какое-то туристическое агентство, генеральный подрядчик и секретариат.
  
  Майло, подергав ручки "Коппел энтерпрайзис" и "Лэндмарк риэлти", понял, что двери заперты. А "СК девелопмент" был открыт и работал.
  
  Мы прошли в большое светлое помещение, разгороженное на кабинки перегородками по пояс высотой. Все четыре молодые женщины, которых мы видели на стоянке, сидели за компьютерами и быстро печатали. На трех из них были наушники.
  
  В задней части комнаты виднелась дверь с надписью "Посторонним не входить". Майло решительно прошел через секретарскую заводь и подергал ее. Тоже заперта.
  
  Единственная девица без наушников встала и подошла к нему. Лет двадцати пяти, без всяких украшений. Короткие темные волосы, веснушки и располагающая улыбка. Одета она была в желто-коричневый брючный костюм.
  
  — Чем-нибудь вам помочь?
  
  — Мы ищем мистера Коппела.
  
  — Сонни? Вы только что с ним разминулись.
  
  — Как он выглядит?
  
  Девушка оглянулась по сторонам и подошла поближе.
  
  — Такой щекастый. На нем была коричневая рубашка-поло.
  
  — Ездит на старом "бьюике"?
  
  — Точно. Вы, ребята, из полиции или как?
  
  Майло показал свой значок.
  
  — Ва-ау!
  
  — Ваше имя, мэм?
  
  — Шерил Богард. — Она оглянулась на остальных женщин. Те продолжали печатать.
  
  — Им диктуют через наушники?
  
  — О нет! Они слушают музыку. У Сонни много мелодий на компакт-дисках, поэтому они могут слушать что вздумается.
  
  — Хороший босс?
  
  — Самый лучший.
  
  — Итак, Шерил Богард, чем же вы и эти девушки здесь занимаетесь?
  
  — Помогаем следить за собственностью Сонни. А вот вы, парни, что здесь делаете? Неужели взломали один из наших домов?
  
  — Такое часто случается?
  
  — При таком большом количестве недвижимости, как у Сонни, что-нибудь где-нибудь всегда случается.
  
  — Империя недвижимости, — кивнул Майло.
  
  — Да, у него этого добра навалом. У нас много работы, — счастливым голосом добавила она. — Так где кража на этот раз?
  
  — Не важно. Значит, это был ваш босс. Недолго он здесь, однако, пробыл.
  
  — Он просто заехал взять кое-какие бумаги. — Она улыбнулась. — Вы ожидали, что он выглядит как-то по-другому, а?
  
  Майло пожал плечами.
  
  — Знаете, как говорят: внешность может быть обманчивой.
  
  — Когда он вернется?
  
  — Трудно сказать. Он много мотается. У него недвижимость в четырех округах, а это означает частые поездки. Мы подкалываем его, говорим, что ему следует купить хорошую машину, уж он-то может себе это позволить. Но он обожает свой "бьюик". Показуха не для Сонни.
  
  — Не любит бросаться в глаза.
  
  — Он по-настоящему хороший парень.
  
  — Как с ним связаться?
  
  — Простите, но Сонни не пользуется мобильником в машине. Он несколько старомоден, говорит, что не любит, когда его отрывают от мыслей, и к тому же небезопасно одновременно болтать и вести машину.
  
  — Сонни очень осторожен?
  
  — О да. Мне ему что-нибудь передать? О доме, в который забрались воры?
  
  — Спасибо, но будет лучше, если мы сами переговорим с ним.
  
  — О'кей, я скажу ему, что вы заходили.
  
  — Не представляете, когда он может вернуться?
  
  — Если бы мне пришлось отгадывать, то я сказала бы, что к вечеру. Если он вообще вернется. С Сонни никогда ничего точно не знаешь.
  
  Майло дал ей визитную карточку.
  
  — В случае, если мы не застанем его сегодня, пожалуйста, попросите его позвонить.
  
  — Конечно. — Шерил Богард вернулась в свою кабинку, положила карточку перед собой и помахала рукой.
  
  Майло собрался было уходить, потом передумал и подошел к ней. Он что-то ей сказал, выслушал ответ.
  
  — О чем ты ее спросил? — поинтересовался я, когда мы вышли в холл.
  
  — О том, что было в пакете. — Он поскреб переносицу. — "Тутси роллс", "М энд М'с", "Алмонд Джой". Старина Сонни носит девушкам конфеты. Но Шерил сказала, что они все следят за своим весом и едят очень мало сладкого. А все, что остается, он доедает сам.
  Глава 28
  
  В квартале от штаб-квартиры корпорации Сонни Коппела находилось кафе с характерной для сороковых годов звездой над синей металлической крышей. Мы с Майло расположились у пустой стойки, втянули в себя аромат потрескивающих в жиру яиц и заказали кофе у официантки, которая годилась нам в матери.
  
  Майло позвонил по мобильнику в отдел транспортных средств. Адрес на правах Эдварда Альберта Коппела указывал на то здание, которое мы только что посетили. Он зарегистрировал четыре машины: "бьюик", пятилетний "катласс", семилетний "шевроле" и одиннадцатилетний "додж".
  
  — Покупает только американок, — отметил я.
  
  — Ты видел Сонни. С чего бы Мэри Лу пойти за такого парня?
  
  — Они поженились много лет назад, когда он учился в юридической школе. Может, тогда этот парень выглядел по-другому.
  
  — Сладкий мужчина… Его секретарша явно довольна. — Он опрокинул в себя чашку с остатками кофе, побарабанил пальцами по стойке. — Добрый босс, скромный парень… Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Хотя кто знает, а? Готов идти?
  
  — Куда?
  
  — Ты домой, а я опять к Куикам для обыска комнаты Гэвина. У тебя есть возможность проверить лицензию Франко Гулла в Ассоциации психологов?
  
  — Здесь все чисто.
  
  — Да ну? Возможно, Гэвин так не думал, и посмотри, что с ним приключилось.
  
  Я не видел Майло два дня. Нед Бионди не позвонил, и мои мысли ушли в сторону от расследования убийств.
  
  Приехала Робин и забрала Спайка. Несмотря на два дня сожительства, он сразу начал пренебрегать мной, как только увидел красный пикап. Он побежал к Робин, едва она появилась на подъездной дорожке, прыгнул на руки, заставив ее расхохотаться.
  
  Робин поблагодарила меня за то, как я исполнил работу сиделки, и вручила маленькую синюю подарочную коробку.
  
  — Это не обязательно.
  
  — Я благодарю за помощь, Алекс.
  
  — Как Аспен?
  
  — Неряшливые мужики, продающие конфеты на палочке, кучи шкур убитых животных, самые красивые горы, какие я когда бы то ни было видела. — Она покрутила сережку. Спайк послушно сидел у ее ног. — Ну ладно, — сказала Робин.
  
  Когда она попыталась поцеловать меня в щеку, я притворился, что не заметил этого, и отклонился так, что оказался для нее вне досягаемости.
  
  Я услышал, как закрылась дверь машины. Робин была за рулем и казалась озадаченной, когда включала зажигание.
  
  Я помахал рукой.
  
  Робин помахала в ответ, неуверенно. Спайк принялся лизать ей лицо, и она уехала.
  
  Я открыл синюю коробку. Серебряные запонки в форме маленьких гитар.
  
  Когда Майло наконец позвонил, я выходил из душа.
  
  — Оказывается, мистер и миссис Куик в отпуске. Дом накрепко заперт. Ее фургон на месте, а его машины нет, и соседка сказала, что видела, как они грузили чемоданы.
  
  — Решили на время исчезнуть.
  
  — Однако мне необходимо побывать в комнате Гэвина. Я оставил сообщение сестре Шейлы, Эйлин Пэкстон, но она пока мне не отзвонила. Теперь о мистере Сонни Коппеле. Может, он и ездит на старых машинах и одевается, как босяк, но это не от бедности. Парень владеет недвижимостью на паре сотен участков. Коммерческая и жилая аренда.
  
  — Настоящий магнат.
  
  — Еще у него всякого рода холдинговые компании и фирмы с ограниченной ответственностью. Мне понадобилось немало времени, чтобы нарыть всю эту информацию. Коппел непрост, Алекс, и, насколько мне известно, любит водиться с властями.
  
  — Федеральными?
  
  — Федеральными, штата, округа. Многие из его холдингов, похоже, финансируются совместно с государством. Речь идет о различных строительных проектах, включая резиденции для высокопоставленных деятелей и прочие административные здания. А также — внимание! — "дома на полпути" для досрочно освобожденных, в том числе здание на Шестой улице, где отирается Роланд Кристоф. Закон гласит, что мы должны кормить преступников и заботиться о них, вот Коппел и кует монету.
  
  — В общем, он служит обществу, хотя и не бескорыстно.
  
  — Красиво работает парень. Найдет несколько зданий или строительных проектов под государственные ценные бумаги или гранты, разделит затраты с рядовыми гражданами и получит весь навар. Что касается прошлого Коппела, то все, что я смог узнать, — он окончил юридическую школу. Но у него никогда не было практики, и мне не удалось обнаружить ни одного упоминания о том, что он когда-либо выступал в роли юриста. Зато Сонни каким-то образом заполучил кучу денег и на них построил целую империю.
  
  — Офисное здание, где находится "Пасифика", управляется на паях с государством?
  
  — Непохоже. Но не потому, что оно в Беверли-Хиллз. У Коппела в Беверли два объекта недвижимости — пансионат для престарелых на Кресчент-драйв и торговый центр на Ла-Сьенега, и оба они оплачены из карманов налогоплательщиков. Пансионат выкачивает денежки из Департамента жилищного строительства и городского развития, а торговый центр отрывает грант от Федерального агентства по чрезвычайным ситуациям, так как стоявшие там прежде магазины пострадали от землетрясения.
  
  — Он знает, как заставить систему работать на себя.
  
  — Сонни использует ее со знанием дела. Его имя иногда появляется в документах суда — если он предъявляет кому-нибудь иск или же кто-то вчиняет иск ему. В основном первый вариант. Как правило, просроченная арендная плата или выселение. Время от времени ему на пятки наступает какой-нибудь арендатор. Обычно он улаживает дела полюбовно, но иногда и в драку вступает, причем выигрывает всегда. Сонни рассредоточил свои дела по восьми адвокатским фирмам — все в городе, все белые и пушистые. И заметь: лично он не занимает ни один из своих домов, не говоря уж про особняки. Его основное жилище — которое, кстати, было не просто отыскать, — квартира на Мэпл-драйв в Беверли-Хиллз. Звучит, правда, неплохо, но находится она не в роскошном кондоминиуме, а в старом строении, этакой лачуге на шесть квартир. Здание является собственностью одной из коппеловских компаний с ограниченной ответственностью, и он живет в двух комнатах в задней части дома. Управляющая даже не знает, что один из жильцов — ее босс, потому что она назвала Коппела толстым тихоней и заявила, что владельцы здания — какие-то персы, проживающие в Брентвуде. Эту парочку по фамилии Фахризад Коппел содержит для прикрытия.
  
  — Ловкий и неуловимый парень, — сказал я.
  
  — Но мы все же попробуем до него добраться.
  
  Участок Мэпл-драйв, где обитал Сонни Коппел, лежал между бульваром Беверли и Сивик-сентер-драйв.
  
  Западная часть улицы была заполнена гранитной громадиной, которая служила штаб-квартирой "Мерседес-Бенц", бросающимся в глаза, экстравагантно вписанным в окружающий пейзаж офисным комплексом, обслуживающим деятелей из сферы развлечений, и пылью от строящегося небоскреба.
  
  На другой стороне улицы находились двухэтажные жилые здания — сувениры от послевоенного строительного бума. То, где проживал Коппел, являло собой образчик самого невзрачного из них — это был грязно-серый дом в традиционном стиле с дешевой комбинированной крышей. Три квартиры наверху, три внизу, клочкастая лужайка с пробивающимся кустарником.
  
  "Бьюик" Коппела был втиснут в одно из полудюжины парковочных мест на открытой стоянке за домом. Мы проехались вокруг и обнаружили все остальные машины Коппела, расположенные в пределах двух кварталов. У всех имелись действующие разрешения на парковку на улицах Беверли-Хиллз.
  
  "Катласс", "шеви" и "додж". Серый, серый и темно-зеленый. На первых двух солидный слой пыли. "Додж" был вымыт совсем недавно. Я вхолостую гонял движок "севильи", пока Майло выходил осматривать каждую из машин. Ничего особенного.
  
  Я припарковал свое авто, и мы отправились к дому Коппела.
  
  Сонни Коппел открыл дверь, держа руку в зеленой пластиковой миске с воздушной кукурузой. Ее запах заставил меня вспомнить здание "Пасифики", где на первом этаже ощущался тот же аромат. Прежде чем Майло успел вытащить свой значок, Коппел кивнул, словно ждал нас, и жестом пригласил войти. На нем была ярко-синяя футболка, пижамные штаны из шотландки и пушистые тапочки.
  
  Пять футов восемь дюймов, по меньшей мере двести семьдесят фунтов, похожее на арбуз брюхо и редкие рыжеватые волосы, вьющиеся над высоким блестящим лбом. Он не брился дня два, и щетина походила на перхоть. Сонные голубые глаза, вялые губы, толстые нижние конечности, крепкие руки с корявыми пальцами.
  
  У него за спиной мерцал "финансовыми новостями" по кабельному каналу старенький девятнадцатидюймовый телевизор "Ар-си-эй". Коппел убавил звук.
  
  — Мои девочки сказали, что вы заезжали, — сказал он сонным басом. — Это по поводу Мэри, правильно? Я все думал, придете вы или нет… Да вы садитесь, садитесь.
  
  Он замолчал, чтобы просмотреть на экране перечень биржевых показателей, выключил ящик, взял с покрытого пледом дивана солидную пачку газет и переложил ее на закусочный столик с железными ножками. Вокруг столика стояли четыре красных пластмассовых стула. На двух из них лежали гроссбухи. Половина поверхности стола была занята другими гроссбухами, блокнотами, ручками, карандашами, карманным калькулятором, банками диетической "севен-ап" и пакетами с различными сухими закусками.
  
  Квартира находилась в первозданном виде: белые стены, низкие потолки, передняя часть служила гостиной и одновременно местом приема пищи, крошечная кухня, ванная комната и спальни за гипсовой аркой. На стенах ничего. Кухня тесная, но чистая. В нескольких футах от стойки на каталке красовался включенный компьютер. Заставка в виде аквариума. Урчал кондиционер.
  
  — Предложить вам, ребята, что-нибудь выпить? — спросил Сонни Коппел.
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Уверены?
  
  — Абсолютно.
  
  Мягкие массивные плечи Коппела поднялись и опустились. Он вздохнул и погрузился в обитое зеленым твидом откидывающееся кресло, оставив его в вертикальном положении.
  
  Мы с Майло выбрали диван с пледом.
  
  — Итак, чем могу быть полезен?
  
  — Прежде всего, — сказал Майло, — что бы вы могли поведать нам о своей бывшей жене? Нечто такое, что помогло бы раскрыть это убийство?
  
  — Если бы я знал что-то. Мэри была замечательным человеком… привлекательная, по-настоящему талантливая. — Коппел провел ладонью по черепу. Вместо того чтобы пригладиться, его волосы набрали статики и скрутились в кольца как живые. В комнате было сумрачно, хозяин подсвечивался со спины тусклым светом из кухни, и волосы превратились в этакий нимб. Печальный парень в пижамных штанах и с нимбом. — Вы наверняка думаете, почему эта необыкновенная женщина связалась с таким парнем, как я. — Его губы изогнулись подобно миниатюрным рулетам из телятины, что должно было изобразить довольную улыбку. — Когда мы с Мэри познакомились, я выглядел по-другому. Тогда я был похож скорее на бегуна, чем на борца сумо. В самом деле, я был вполне приличным спортсменом. Занимался бейсболом, лелеял мечты о высшей лиге. — Коппел замолчал, как бы приглашая нас к комментариям. Поскольку их не последовало, он продолжил: — Потом я порвал подколенное сухожилие и понял, что придется по-настоящему учиться, чтобы выбиться в люди.
  
  Его рука вновь нырнула в миску. Коппел набрал полную пригоршню кукурузы и ссыпал в рот.
  
  — Вы познакомились с доктором Коппел, когда учились в юридической школе? — спросил Майло.
  
  — Я был в юридической школе, а она в аспирантуре. Мы встретились в центре отдыха. Она плавала, а я читал. Я попытался склеить ее, но она меня отшила. — Коппел потрогал живот так, словно он болел. — При повторной попытке она согласилась попить со мной кофе, и мы сошлись. Поженились годом позже, а через два года после этого развелись.
  
  — Какие-то проблемы?
  
  — Они есть у всех… Как обычно говорят, мы постепенно отдалились друг от друга. Часть проблемы заключалась во времени. В период, когда она писала диссертацию, а я посещал занятия, мы совсем не виделись. Главная проблема в том, что я сам напортачил. Завел интрижку с женщиной с нашего курса. Хуже того, с замужней женщиной, так что в результате обгадились две семьи. Мэри легко оставила меня, ей был нужен всего лишь повод. Это была самая большая глупость в моей жизни.
  
  — То, что обманули ее?
  
  — То, что позволил ей уйти. А насчет обмана… Она, вероятно, порвала бы со мной, даже если бы я ей не изменял.
  
  — Это почему?
  
  — Я тогда был обыкновенным разгильдяем. Не имел цели в жизни. В юридическую школу я пошел только потому, что не знал, куда еще податься. У Мэри все наоборот: она была целеустремленной, собранной. У нее… — Он поморщился. — Она была сильной личностью. Обладала харизмой. Я не мог быть ей ровней.
  
  — Похоже, вы скромничаете.
  
  На лице Коппела отразилось искреннее удивление:
  
  — Нет, не думаю.
  
  — Я собрал о вас кое-какую информацию, сэр: вы один из крупнейших домовладельцев в Южной Калифорнии.
  
  Коппел весело махнул толстой рукой:
  
  — Это просто игра в "монополию".
  
  — Вы неплохо сыграли.
  
  — Мне повезло. — Коппел улыбнулся. — Мне повезло, что я неудачник.
  
  — Неудачник?
  
  — Я чуть не вылетел за неуспеваемость из юридической школы, потом отказался от юридической практики. Она вызывала у меня такие приступы страха, что пару раз пришлось вызвать "неотложку". Что-то вроде тех ложных сердечных приступов. К тому времени у нас с Мэри уже были проблемы, но она помогла мне справиться с собой. Заставляла меня делать расслабляющие упражнения с глубоким дыханием. Это сработало, приступы прекратились, и Мэри ожидала, что я начну практиковать как юрист. И вот я пришел в контору, осмотрел кабинет и вышел. На этом все и кончилось. Тот случай разозлил Мэри больше, чем моя неверность. Именно после этого она подала на развод, хотя предлогом и послужила моя измена. — Коппел опять взмахнул рукой, на этот раз вяло и безнадежно. — Через пару месяцев умерла моя мать и оставила мне многоквартирный дом в Долине. Так я совершенно неожиданно заделался владельцем недвижимости. Через год я продал этот дом, взял выручку, воспользовался кредитом и вложил в более крупное здание. Я делал это в течение нескольких лет. Бизнес с недвижимостью тогда расцветал, и у меня все получилось хорошо.
  
  Он пожал плечами, съел еще кукурузы.
  
  — Вы скромный человек, мистер Коппел.
  
  — Я знаю, кто я есть и кто я не есть. — Коппел повернул голову в сторону, словно отшатнулся от какой-то пришедшей ему на ум мысли. Его подбородок задрожал. — У вас есть представление о том, кто убил Мэри?
  
  — Нет, сэр. А у вас?
  
  — У меня? Нет. Конечно, нет.
  
  — Ее убили в собственном доме. Никаких следов взлома.
  
  — Хотите сказать, что убийца из тех, кого она знала?
  
  — Есть кандидаты, сэр?
  
  — Я не был посвящен в личную жизнь Мэри.
  
  — Как часто вы с ней контактировали?
  
  — Мы оставались друзьями, и я продолжал ее поддерживать.
  
  — Каким образом?
  
  — По-разному. Сразу после развода у нее не имелось ничего, кроме мебели в нашей квартире, так как мы оба были голодающими студентами. Когда я стал прилично зарабатывать, она позвонила и попросила поддержки. Мы договорились об определенной сумме, в течение этих всех лет я ее постоянно увеличивал.
  
  — По ее просьбе?
  
  — Иногда. Но чаще просто хотел поделиться частичкой своей удачи.
  
  — Чтобы бывшая жена была счастлива, — кивнул Майло.
  
  Коппел промолчал.
  
  — Сэр, сколько вы ей платили на момент смерти?
  
  — Двадцать пять тысяч в месяц.
  
  — Щедро.
  
  — Мне казалось, что так будет правильно и честно. Она оставалась со мной, когда я в ней нуждался. Помогала справиться с приступами страха даже после того, как я обманул ее. Это кое-чего стоит.
  
  — Двадцать пять тысяч в месяц, — повторил Майло. — Я просмотрел ее банковские счета, но мне ни разу не встречалось таких сумм ни в приходах, ни в расходах.
  
  — И не могло встретиться. Мэри жила на свой заработок, а то, что я ей давал, инвестировала.
  
  — Во что?
  
  — Мы совместно владели некоторыми объектами собственности.
  
  — Кто получит долю в вашей общей недвижимости после смерти миссис Коппел?
  
  Пальцы Коппела поскребли по краю миски с воздушной кукурузой.
  
  — Это будет зависеть от завещания Мэри.
  
  — Я не обнаружил завещания, и душеприказчики не давали о себе знать.
  
  — Это меня не удивляет. По-моему, она не хотела думать о смерти. Ее родители умерли довольно молодыми, и ее порой посещали предчувствия.
  
  — По поводу ранней смерти?
  
  — По поводу безвременной смерти. — На нижних ресницах Коппела блеснули слезы. Остальная часть его покрытого щетиной лица оставалась неподвижной.
  
  — В последнее время у нее были такие предчувствия?
  
  — Не знаю. Я говорю о тех временах, когда мы были женаты.
  
  — Если предположить, что завещания нет, кому перейдет ее недвижимость?
  
  — Если нет кредиторов или наследников, она перейдет ко мне. На сто процентов в тех случаях, когда закладная на собственность хранится у меня. Я владею небольшой финансовой компанией, что позволяет мне все держать под контролем. Если же Мэри привлекала средства каких-то иных финансовых структур, я просто расплачусь с ними за нее.
  
  — Так или иначе, но вы получите все?
  
  — Да, получу.
  
  Майло положил ногу на ногу.
  
  Коппел издал утробный, рокочущий смешок.
  
  — Что вас рассмешило, сэр?
  
  — Подтекст ваших вопросов. Полагаю, в них есть логика, лейтенант, но обратимся к математике: чистая собственность Мэри Лу составляет… я бы сказал, полтора, может быть, два миллиона долларов, смотря по ситуации на рынке. Согласен, это не мелочь. Мэри могла спокойно отойти от дел и жить на эти деньги в свое удовольствие. Но для меня такая сумма незначительна… Вы говорите, что проверили мои холдинги?
  
  — Два миллиона — это капля в ведре.
  
  — Не буду хвастаться, но это правда. Пара миллионов для меня ничего не значит.
  
  — Никаких проблем с бизнесом?
  
  — С бизнесом всегда есть проблемы. — Коппел поместил миску с воздушной кукурузой между коленями. — Но мне проще: я не интересуюсь приобретением материальных выгод. Поскольку мне не нужно многого, у меня всегда есть свободная наличность. А такой вещи, как плохой рынок, не существует в принципе. Цены падают, я покупаю. Поднимаются, я продаю.
  
  — Жизнь прекрасна, — кивнул Майло.
  
  — Ну у меня, конечно, есть проблемы: мне бы хотелось улучшить свою физическую форму, и я расстроен по поводу Мэри. Но когда я мысленно возвращаюсь к прошлому и оцениваю его, то понимаю: да, мне есть за что быть благодарным судьбе.
  
  — Расскажите мне о "домах на полпути", которые находятся в вашей собственности, сэр.
  
  Коппел заморгал.
  
  — Вы чрезвычайно тщательно ведете расследование.
  
  — Я наткнулся на бывшего уголовника, который пылесосил здание, где располагался офис доктора Коппел, и меня это удивило.
  
  — О! Что ж, я нанимаю немало таких ребят. Они хорошо работают.
  
  — Но за ними приходится присматривать?
  
  — Так же, как и за всеми другими.
  
  — А как насчет воровства?
  
  — Ответ тот же: люди есть люди. За годы работы с недвижимостью у меня пропало кое-что из инструментов, мебели, но это нормально, учитывая масштаб бизнеса.
  
  — Ваша секретарша сказала, что ваши дома обворовывают.
  
  — Время от времени. Однако не "дома на полпути". Что там брать?
  
  — Вы нанимаете собственных квартиросъемщиков как сторожей?
  
  — Я принимаю рекомендации от управляющих "домами на полпути". Они присылают мне парней, которых считают надежными. — Коппел поднял миску с воздушной кукурузой.
  
  — Как вы начали бизнес с досрочно освобожденными?
  
  — Я занимаюсь бизнесом с недвижимостью. Часть моей собственности составляют "дома на полпути".
  
  — Как вы к этому пришли, сэр?
  
  — Я никогда ничего в данном направлении не делал сам. Да, я либерал с раненым сердцем, но до определенного предела. Это была идея Мэри. На самом деле мне ее предложение не очень понравилось, но она меня уговорила.
  
  — А как эта идея пришла к ней?
  
  — Полагаю, что эту мысль ей подбросил доктор Ларсен… один из ее партнеров. Вы с ним уже беседовали?
  
  Майло кивнул.
  
  — Он специалист по тюремной реформе. Ларсен вовлек ее во все эти дела, и она загорелась. Мэри хотела, чтобы ее вложения служили обществу.
  
  — "Дома на полпути" — это те объекты, по которым она сотрудничала с вами?
  
  — Мы сотрудничали и по некоторым обычным объектам.
  
  — Ваша жена была идеалисткой?
  
  — Когда она верила в какую-то идею, при ее реализации Мэри была очень практичной и целеустремленной.
  
  — Но вы-то разве не пытались сбить ее с избранного пути?
  
  Коппел поднял ногу, намереваясь положить на другую, но передумал и тяжело опустил на ковер.
  
  — Я подходил к этому вопросу как бизнесмен, смотрел на доходы и расходы. Мэри предъявляла мне субсидии, которые нам предоставляло государство, и я должен был согласиться с тем, что цифры выглядели неплохо. Но при этом меня беспокоило, что квартиранты с уголовным прошлым могут причинить нам разного рода ущерб. Еще я ей говорил, что в состоянии найти такие же или даже лучшие субсидии для более безопасных проектов — строительство домов для заслуженных граждан, реконструкция зданий исторического значения, где можно получить три отдельных источника финансирования.
  
  Он заговорил быстрее. Попал в свою стихию.
  
  — И тем не менее Мэри убедила вас?
  
  — Мэри сказала, что квартиросъемщики с уголовным прошлым будут более надежными клиентами, поскольку арендную плату за них выплачивают федеральные власти и у этих ребят не возникнет намерения съехать. А главное, государство устанавливало надзор за этими квартирантами через свои органы по досрочному освобождению и предоставляло собственных управляющих и охранников. Мэри пришлось уговаривать меня какое-то время, однако я согласился попробовать. И в конце концов не прогадал.
  
  — Сделка оказалась выгодной?
  
  — Вы получаете долгосрочные государственные субсидии и недвижимость, дешевую как грязь, так как "дома на полпути" неизменно располагаются где-нибудь на периферии. Вы же не станете помещать дом, полный уголовников, в какой-нибудь шикарный район, правда? Кроме того, там нет протестующих, как нет и проблем с местными властями. И послушайте сюда: в расчете на квадратный фут доходы от "домов на полпути" близки к доходам в Беверли-Хиллз! И ко всему прочему на смену квартирантам, покидающим наши дома, немедленно приходят другие.
  
  — В плохих парнях недостатка нет, — кивнул Майло.
  
  — И непохоже, что появится. Но и это еще не все: такие дома можно меньше ремонтировать. Туалетные комнаты коммунальные, кухонь нет вообще, и все квартиранты пользуются плитками. К тому же их применение ограничено определенными часами. Есть, конечно, всякие предписания для домовладельца, но ничего такого, чего бы я не видел раньше. И, давайте на чистоту, государство хочет, чтобы предприниматель, занимающийся подобным бизнесом, преуспел.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Уголовники пристроены и не шляются по окрестностям с целью обидеть или убить кого-нибудь. — Коппел улыбнулся. — Я должен был знать, что Мэри никогда не подведет. — Он поерзал своей тушкой в кресле. — Теперь ее нет. Я не могу в это поверить… Что-нибудь еще рассказать?
  
  — Давайте вернемся к "домам на полпути", сэр. Дело, несомненно, прекрасное, но не было ли у вас когда-нибудь случаев насилия со стороны квартирантов?
  
  — Насколько я знаю, нет. Но я бы вряд ли узнал, если бы что-то такое и произошло.
  
  — Почему?
  
  — Я не надсмотрщик. Я просто владею зданием, а государство присматривает за квартирантами. Оно, в случае чего, и разбирается с нарушителями. Вы полагаете, что Мэри убил один из этих босяков?
  
  — Улик, указывающих на это, нет. Просто мы рассматриваем все возможности. — Майло открыл свой блокнот. — Что это за "Черитэбл плэннинг"?
  
  — Мой благотворительный фонд, — сказал Коппел. — Я отдаю туда по десять процентов в год. Из доходов после уплаты налогов.
  
  — Мы несколько раз заходили в здание и ни разу не видели никакой деятельности на первом этаже.
  
  — Потому что ее там немного. Дважды в месяц я прихожу и выписываю чеки на определенные проекты. Это занимает некоторое время, поскольку обращения за помощью поступают постоянно и накапливаются кучи бумаг.
  
  — Целый этаж служит только для того, чтобы вы выписывали чеки? Это все же территория Беверли-Хиллз, мистер Коппел. Почему вы ее не сдаете?
  
  — У меня в прошлом году намечалась сделка с арендатором, готовым снять весь этаж. Через брокера. Но вы знаете, что происходило с рынком. Сделка пролетела. Я планировал разделить помещения — основную часть сдать и оставить небольшой офис для "Черитэбл плэннинг". Но Мэри попросила меня повременить с этим, пока они с Ларсеном и Гуллом не решат, нужна ли им дополнительная площадь. Через неделю она обещала определиться.
  
  — Для чего им могла понадобиться эта площадь?
  
  — Для расширения своей практики. Они поговаривали о занятиях групповой терапией, для чего были бы нужны более просторные помещения. Я пользуюсь только маленьким кабинетом, остальные площади пустуют. С точки зрения дела я считал эту идею правильной. Лечение максимального числа пациентов в самое короткое время. Я еще в шутку сказал Мэри, что ей, видимо, пришлось долго думать над этим бизнес-проектом. — Коппел улыбнулся. — Она вроде как слегка обиделась и сказала: "Сонни, ты делец, а я — лекарь. Давай каждый заниматься своим делом".
  
  Он дернул уголком губ, съел еще кукурузы.
  
  Майло показал ему снимок мертвой девушки.
  
  Коппел начал жевать быстрее, с трудом проглотил.
  
  — Кто это?
  
  — Еще одна жертва.
  
  — Еще одна? Это имеет отношение к Мэри?
  
  — Не знаю, сэр.
  
  — Вы хотите сказать, что убийство Мэри было частью чего-то?
  
  Майло пожал плечами.
  
  — Что на самом деле происходит, лейтенант?
  
  — Это все, что я могу вам сказать, сэр. Вам что-нибудь говорит имя Флора Ньюсом?
  
  Коппел покачал головой. Взглянул на снимок.
  
  — Это она?
  
  — А Гэвин Куик?
  
  — Я знаком с одним Куиком, но он не Гэвин.
  
  — С кем вы знакомы?
  
  — С Джерри… Джеромом Куиком. Он один из моих арендаторов. А кто такой Гэвин? Его сын? Тот, который попал в аварию?
  
  — Вам известно об аварии?
  
  — Джерри рассказывал мне об этом, жаловался, что у его сына возникли проблемы с психикой. Я порекомендовал ему Мэри.
  
  — Как давно мистер Куик является вашим клиентом?
  
  — Всего несколько месяцев.
  
  — Хороший съемщик?
  
  — Он оплачивает аренду, но не всегда в срок. Мне пришлось несколько раз навещать Джерри. — Коппел улыбнулся. — Это совсем не то, что вы можете себе представить… Никаких амбалов с бейсбольными битами. Мы просто поговорили, и в конце концов он заплатил.
  
  — Почему это я должен был представить амбалов с бейсбольными битами, сэр?
  
  Коппел покраснел.
  
  — Ничего вы не должны. Так что с Гэвином?
  
  — Он умер.
  
  — Тоже убит?
  
  — Да, сэр.
  
  — Господи… А как это связано с Мэри?
  
  — Пока нам известно лишь, что Гэвин был ее пациентом и оба они мертвы.
  
  — Господи, — повторил Коппел. — Похоже, вы очень многого не можете мне рассказать.
  
  — А вы еще что-нибудь можете нам рассказать, сэр?
  
  Коппел подумал.
  
  — Хотел бы. Мы с Мэри… мы редко разговаривали, если только речь не шла о бизнесе. Да и тогда говорить было особенно не о чем. Я организовал наше партнерство так, чтобы ей не было нужды влезать в дела. У нее имелась своя работа, и ей не следовало отвлекаться. А к недвижимости, чтобы она давала прибыль, нужно быть внимательным, как к ребенку. Требуется много сил и времени.
  
  — И все на одних и тех же машинах?
  
  — Знаю, знаю, возможно, это кажется чудачеством, но мне нужны надежные транспортные средства… Вы упомянули сына Джерри. Он был молод, да? Совсем ребенок?
  
  — Ему было двадцать лет.
  
  Лицо Коппела приобрело нездоровый оттенок — стало похоже на болонскую колбасу, слишком долго пролежавшую в холодильнике.
  
  — Вы ничего не можете мне рассказать об этом деле?
  
  — По правде говоря, мы и сами знаем не много.
  
  — Сын Куика… Девушка, которую вы показывали, Флора, тоже была пациенткой Мэри?
  
  — Девушка, которую мы показывали вам, пока не идентифицирована, поэтому я не знаю, была ли она среди клиентов доктора Коппел. Медицинские документы носят гриф "конфиденциально", и мы не можем туда заглянуть.
  
  — Все эти вопросы, которые вы мне задавали… о "домах на полпути". Вы подозреваете кого-то из моих арендаторов? Кто-то из них связан с чем-то по-настоящему ужасным? Если так, то, пожалуйста, скажите. Мне очень нужно это знать.
  
  — А вам не кажется такой вариант возможным, сэр? То, что один из ваших квартирантов является убийцей?
  
  — Как я мог хоть что-то знать? — Коппел поник. Его рука неуклюже дернулась и подбросила миску с кукурузой.
  
  Желтый дождь. Когда все улеглось, Коппел оказался покрыт кукурузными зернами, шелухой и пылью. Он смотрел на нас, тяжело дыша.
  
  Майло прошел на кухню и открутил с деревянной бобины бумажное полотенце. Вернувшись, он принялся отряхивать Коппела. Тот перехватил полотенце и принялся за дело самостоятельно. Когда он, наконец, прекратил эту операцию, его рубашка и пижамные штаны были желты от въевшейся пыли.
  
  Коппел сел и уставился на нас, все еще отдуваясь.
  
  — Что еще вы можете рассказать о Джероме Куике? — спросил Майло.
  
  Коппел не ответил.
  
  — Сэр?
  
  — Простите. За то, что сорвался. Но вы так разволновали меня. Сначала Мэри, потом сын Джерри Куика. И та девушка.
  
  Майло повторил свой вопрос.
  
  — Он не платил вовремя, вот и все. Оправдывался тем, что его бизнес очень нестабилен. Он торгует металлом, заключает сделки по лому. Изредка на него сваливается удача, и это позволяет ему держаться какое-то время; а потом он снова теряет деньги. Для меня это скорее игра, чем бизнес. Если бы я все это знал, то никогда бы не сдал ему площадь под офис.
  
  — Как же так получилось, что вы ничего не знали о состоянии его дел?
  
  — Он снял офис через лизингового агента. Прежде эти агенты были надежными. — Он посмотрел вниз и стал собирать на штанах оставшиеся зернышки кукурузы. Несколько штук бросил в миску. Остальные съел. — Его сын… Бедный Джерри! Думаю, надо скостить ему немного. — Неожиданно он с удивительной легкостью встал, еще раз отряхнулся и снова сел.
  
  — О каких проблемах психики у своего сына говорил Джерри Куик?
  
  — Он не вдавался в подробности. Сначала я ему даже не поверил. Он обмолвился об этом во время одного из наших споров об оплате офиса. Второй месяц аренды, а Джерри уже просрочил двадцать дней. Я зашел к нему, чтобы потолковать об этом, и он поведал мне слезливую историю о том, как его обманули со сделкой и как много он потерял, а тут еще у сына проблемы с психикой.
  
  — Которые Куик не стал конкретизировать?
  
  — Меня это и не интересовало. Думал, что он просто пытается меня разжалобить. Я ему сказал: "Почему бы вам в таком случае не помочь своему сыну? Моя бывшая жена — психотерапевт, и ее офис недалеко от вашего дома. Хотите ее номер?" Он ответил согласием, и я дал ему телефон. Но я все равно продолжал считать его жалобы уловкой. Выходит, я ошибся и он на самом деле последовал моему совету.
  
  — А как было после этого с его платежами?
  
  — Хронические задержки.
  
  — Доктор Коппел не заговаривала с вами о сыне Джерри Куика?
  
  — Она бы никогда этого не сделала. Конфиденциальность! Мэри свято блюла ее. За все время нашей совместной жизни она ни разу не рассказывала о своих пациентах. Это еще одна вещь, которая меня восхищала в ней. Ее приверженность этике.
  
  Выдержав паузу, Майло спросил:
  
  — Мистер Коппел, где вы находились в ночь убийства вашей бывшей жены?
  
  — Вы шутите?
  
  — Нет, сэр.
  
  — Где я находился? Я был здесь.
  
  — Один?
  
  — Не травите душу. В ту ночь… Давайте посмотрим… В ту ночь, мне кажется, я случайно встретился с миссис Коэн, преподавательницей живописи, из передней квартиры. Мы оба выносили мусор. Собираетесь спросить ее? Если да, не могли бы вы не говорить ей, что я ее домохозяин?
  
  — Это тайна?
  
  — Мне лучше не светиться. При этом условии я могу прийти домой и расслабиться. В противном случае меня будут доставать жильцы, чтобы я сделал в доме ремонт.
  
  — Но вы сами живете в этом доме. Почему бы вам действительно не сделать здесь ремонт?
  
  — Проблема в том, что этим домом нужно слишком много заниматься, а вся моя жизнь и так сплошной ремонт. Я здесь просто отдыхаю душой, а жилищные условия меня лично мало интересуют.
  
  — И хорошие вещи тоже?
  
  — Что толку в накоплении вещей?
  
  — Значит, вы были здесь всю ночь, сэр?
  
  — Как и всегда, если не в поездке.
  
  — Как часто вы бываете в поездках?
  
  — День-два в неделю.
  
  — Где вы останавливаетесь?
  
  — В мотелях. Мне нравится "Бест вестерн". Но в ту ночь я был дома.
  
  Майло встал.
  
  — Спасибо, сэр.
  
  — Не за что, — сказал Коппел, стряхивая воздушную кукурузу с одежды.
  Глава 29
  
  — Что ты о нем скажешь? — спросил Майло, когда мы вновь оказались на тротуаре.
  
  — Я думаю, что, когда дело заходит о деньгах, с ним лучше расплачиваться без задержки. Ты не собираешься поговорить с миссис Коэн, учительницей живописи?
  
  — Для чего? Чтобы подтвердить его алиби? Все, что она видела, это как он выбрасывал мусор. Пять минут за весь вечер, большое дело.
  
  — Он у тебя в числе подозреваемых?
  
  — Под его крышей гнездится целая куча уголовников, и он отстегивал Коппел двадцать пять штук ежемесячно. Теперь, когда она мертва, не только прекращаются выплаты — этот парень получает ее недвижимость. Тут хватает мотивов для убийства. И еще: он выставляет себя крутым бизнесменом и при этом оставляет пустым целый этаж здания в Беверли-Хиллз. Хотелось бы мне узнать, чем на самом деле занимается "Черитэбл плэннинг".
  
  — Групповая терапия… Если Сонни был настолько очарован Мэри, как он говорит, почему бы ему и не держать помещение свободным для нее?
  
  — И что, ты не рассматриваешь его как возможного плохого парня?
  
  — Если только применительно к Мэри Коппел, да и то с натяжкой. Но какие у него могли быть мотивы для убийства Гэвина и блондинки?
  
  Он не ответил. Мы направились к моей машине.
  
  — Что показывает наблюдение за Гуллом? — поинтересовался я.
  
  — Он едет на работу, возвращается домой, вот и все. Я уверен, что это адвокат посоветовал ему ходить по струнке.
  
  — Итак, Сонни направил Гэвина непосредственно к Мэри, но дело оказалось в руках Гулла. Затем оно вернулось к Мэри. Сонни может быть как-то тут замешан, но я не могу отделаться от ощущения, что смерть Гэвина была связана с его лечением. То же самое с Флорой Ньюсом. Два пациента и их психотерапевт — все мертвы.
  
  — Все заколоты кем-то, кого все они знали, но возможно и другое. Какой-нибудь отморозок, посланный Сонни убирать здание, увидел их и решил порезвиться. Какой-нибудь маньяк, использовавший действующую систему досрочного освобождения. Я попрошу Сонни дать список уборщиков — посмотрю, кто больше всего подходит на эту роль. А пока давай еще раз отправимся к дому Куиков. Быть может, Джерри и Шейла уже вернулись и мне удастся добраться до свинарника Гэвина.
  
  До Камден я все время ехал по Грегори-драйв.
  
  — Все как раньше: ее машина на месте, его — отсутствует, — сказал Майло, когда мы подрулили к дому Куиков. — Не трудись вылезать: мой визит, видимо, не займет много времени.
  
  Он выпрыгнул из "севильи", бодро потрусил к входной двери, позвонил. Потопал ногами. Позвонил еще раз. Покачал головой и уже собрался уходить, как дверь приоткрылась.
  
  Я увидел мелькнувшее в ней безжизненное лицо Шейлы Куик.
  
  Майло заговорил с ней. Повернулся ко мне. Одними губами проартикулировал: "Заходим".
  
  — Мы ездили к сестре в Вестлейк-Виллидж. — Она была одета в стеганый бежевый халат, разрисованный бабочками и вьющимися растениями. На халате пятна. Волосы прикрыты тюрбаном из голубого полотенца. Лицо опавшее и мучнисто-бледное, в глазах отсутствие мысли.
  
  — Вы и ваш муж? — спросил Майло.
  
  — Джерри предложил уехать на пару дней.
  
  Она говорила медленно, растягивая слова, с трудом двигая губами. Я заподозрил транквилизаторы, но потом уловил шедший от нее запах. Ментол не мог перебить алкогольное амбре.
  
  Мы находились в столовой. Воздух в комнате был застоявшимся. Там, где свет падал на мебель, виднелся толстый слой пыли.
  
  — Отчего ваш муж хотел уехать?
  
  — Отойти от стресса. — Губы Шейлы Куик скривились от отвращения.
  
  — А вы не хотели ехать? — спросил я.
  
  — Эйлин… Она считает, что у нее самый лучший дом… Этот ее жалкий теннисный корт. Это даже не полный корт, а только половина. Джерри… Что бы Джерри ни захотел, он получает это. Знаете, что я думаю? — Она схватила меня за рукав.
  
  — Что?
  
  — Я думаю, что Джерри хотел засунуть меня туда. Вот и засунул. А сам продолжил веселиться.
  
  — Он не остался у Эйлин?
  
  — Я должна была радоваться тому, что у Эйлин есть бассейн и этот жалкий теннисный корт. Это даже не целый корт, а только половина. — Шейла продолжала держать меня за рукав. — Мы собирались построить бассейн, Гэвин любил плавать. — Она вскинула руки. — Я ненавижу хлорку. Я чешусь от нее. Почему я должна радоваться тому, что у Эйлин есть бассейн? Я хотела, чтобы Джерри привез меня назад. В конце концов он позвонил и я попросила его привезти меня назад. — Пьяная улыбка. — И вот я здесь.
  
  — А где Джерри? — спросил я.
  
  — Работает. Где-то.
  
  — Не в городе?
  
  — Нет. Как в-с-гда… св-ид-га… смешно.
  
  — Что смешно?
  
  — Джерри ненавидит Эйлин. Но захотел засунуть меня к ней, чтобы самому заниматься черт-знает-чем… Это было неправильно. — Она щелкнула пальцами, забормотала: — У Эйлин есть ее дом, у меня есть мой.
  
  — Вы любите уединение?
  
  — Я не люблю ее бассейн. От него зуд. Я не играю в жалкий теннис. Они с мужем уходят на работу, я остаюсь там в полной… в полной тишине. Чем я должна была заниматься целый день? А Джерри… Эйлин попросила меня на прошлой неделе приехать, а Джерри сказал ей, чтобы она и думать об этом забыла. Потом он передумал. С какой это стати? Я вам скажу, с какой стати.
  
  Но она замолчала.
  
  — Где мистер Куик путешествует в настоящее время? — спросил Майло.
  
  — Кто знает? Кто знает, куда он ездит? Он как птичка. — Шейла взмахнула руками. — Пока, птичка, лети из клетки! Я останусь здесь, я никогда не уеду отсюда, это мой дом. Джерри не звонит. Он не желает со мной разговаривать. — Она сжала мою руку. — Это в…все совпадает. В один день она для него высокомерная сучка, которая считает, что ее дерьмо — это духи. Кавычки закрываются. На другой день он везет меня туда и возвращается, чтобы убраться в комнате Гэвина, потом уезжает. Заниматься своими делищками. Черт-знает-чем.
  
  — Он убрался в комнате Гэвина? — спросил Майло.
  
  — Вот именно, убрался! Знаете, что я думаю? Я думаю, что дело именно в этом.
  
  — В чем?
  
  — Он знал, что я буду беситься, если он уберет комнату Гэвина, потому и сделал все украдкой.
  
  — Он убрался в комнате, пока вы были у Эйлин, так?
  
  — Там был страшный бардак. Мы оба так считали, и вопросов не возникало, что там беспорядок. Страшный. Жуткий. Бардак. Гэвин прежде был более аккуратным, потом он попал в аварию. — Она отпустила мой рукав, покачнулась и оперлась на спинку кресла, чтобы удержать равновесие. — Я вам об этом рассказывала?
  
  Я кивнул.
  
  — Почему, по-вашему, Джерри решил убраться в комнате Гэвина?
  
  — Спросите его. — Улыбка. — Правда, вы не можете этого сделать. Потому что его тут нет. Его никогда тут нет. А я всегда здесь. — У нее напряглись жилы на шее. — Я не хотела, чтобы он убирал комнату Гэвина. Я любила этот беспорядок. Это беспорядок Гэва, к чему было спешить?
  
  Она закрыла лицо руками и разрыдалась. Я провел ее к дивану.
  
  Майло направился по лестнице наверх.
  
  Я пошел на кухню. Раковина была полна грязной посуды. Рядом с кухонным комбайном стояла почти пустая бутылка джина "Танкерэй" и спрей для освежения дыхания "Бинака". Я нашел кофеварку, наполовину наполненную едва теплым кофе, разогрел его в микроволновке и принес Шейле Куик, захватив также обезжиренный молочный порошок и пакетик заменителя сахара.
  
  Я придерживал чашку, когда она пила. Ее губы все еще дрожали, и Шейла утерла струйку кофе, которая текла по подбородку.
  
  Она снизу вверх посмотрела на меня.
  
  — Вы добрый. И симпатичный.
  
  Майло, отсутствовавшей не более десяти минут, быстрым шагом прошел в гостиную.
  
  — Я припоминаю, что в комнате Гэвина был компьютер.
  
  — Правильно припоминаете.
  
  — Где он?
  
  — Его забрал Джерри. Он сказал, что подарит его школе в Беверли-Висте.
  
  — А что с бумагами Гэвина?
  
  — Он все сложил в коробки и отнес на помойку.
  
  — Мусор когда увозят?
  
  — Завтра.
  
  Майло ушел.
  
  — Он торопился, — сказала Шейла Куик.
  
  — Джерри не терпелось убрать комнату Гэвина?
  
  — Он сказал, что сына не вернуть и нам нужно смотреть правде в глаза. Это относится ко мне. Слишком много плачу, постоянным плачем действую ему на нервы. Я ничего для него не делаю. А я не хочу ничего делать для него. Он приходит домой с работы, желает получить свой обед, ну я, быть может, и открою какую-нибудь банку. Он говорит: "Давай куда-нибудь сходим". Я говорю — нет. С чего это я должна хотеть куда-то идти? С какой стати я должна хотеть этого?
  
  — Для вас за стенами этого дома ничего не существует, — кивнул я.
  
  — Правильно. Вы понимаете. — Она отвела взгляд в сторону. — Он понимает.
  
  Вернулся мрачный Майло.
  
  — Он понимает. — Она похлопала меня по плечу.
  
  — Он очень понятливый парень, — кивнул Майло.
  
  — Джерри убрался, поэтому я должна смотреть правде в глаза. Мой гребаный смывшийся муж не понимает этого. Он не должен был этого делать, не спросив меня! Там были вещи, которые я хотела сохранить. — Она просветлела лицом. — Это все там… в переулке? В баке для мусора?
  
  — Мне жаль, мэм… — сказал Майло, — но ваш бак пуст.
  
  — Ублюдок! За то, что он сделал, его нужно… Это было ошибкой. Кого волнует, где он? Кого, к дьяволу, волнует, где он?
  
  — Ваш муж звонил?
  
  — Он оставил сообщение прошлой ночью. Я спала. Я много сплю. Я его стерла. Что он собирается мне сказать? Что он соскучился по мне? Я же знаю, что он с какой-нибудь шлюхой. Когда он ездит, то всегда ошивается со шлюхами. Знаете, откуда я это знаю?
  
  — Откуда, мэм?
  
  — Презервативы. Я нахожу презервативы в его багаже. Он просит меня распаковать веши, оставляя в них презервативы. Хочет, чтобы я знала. — Слабая улыбка. — Меня это не удручает… Это… радует меня.
  
  — То, что он ходит по проституткам?
  
  — Конечно. Лучше к ним, чем ко мне.
  
  Мы влили в нее еще немного кофе, но речь хозяйки дома оставалась невразумительной. Интересно, сколько времени ей понадобилось, чтобы уговорить бутылку джина?
  
  Она зевнула.
  
  — Мне нужно вздремнуть.
  
  — Конечно, мэм, — сказал Майло. — Только, пожалуйста, еще несколько вопросов.
  
  — Пожалуйста? — Она сорвала с головы полотенце и швырнула его на пол. — О'кей, раз вы сказали "пожалуйста".
  
  — Кто направил Гэвина к доктору Коппел?
  
  — Доктор Силвер.
  
  — Ваш гинеколог?
  
  Ее глаза закрылись, и голова клюнула вперед, потом застыла на месте.
  
  — Я устала.
  
  — Доктор Барри Силвер? Ваш гинеколог?
  
  — Угу-у.
  
  — Доктор Силвер дал вам направление лично?
  
  — Он дал его Джерри, Джерри ходил к нему. Джерри сказал, что он толковый… Пожалуйста, дайте мне поспать.
  
  — Еще один момент, мэм. Комната Гэвина убрана, но я обратил внимание, что его одежда все еще в шкафу.
  
  — Видимо, Джерри собирался это тоже забрать и выбросить. Те милые рубашки "Ралф Лорен" я купила Гэву на Рождество. Гэв любил ходить за покупками со мной, так как Джерри очень прижимист. Мы заходили во все магазины. "Гэп", "Банана рипаблик", "Сакс", "Барнис". Иногда мы ходили на Родео-драйв, когда там были сезонные распродажи. Я добыла Гэву спортивный пиджак "Валентино" на Родео, это лучше любой шмотки Джерри. Вероятно, Джерри выбросил бы всю одежду Гэва, но у него не было времени. — Ее руки сжались в кулаки. — Джерри может трахнуть сам себя, если думает, что я отдам одежду Гэва.
  
  Мы помогли ей подняться по лестнице и провели в спальню, в которой благодаря задернутым шторам царила ночь. На прикроватной тумбочке валялись смятые салфетки, накладки на глаза и две маленькие бутылочки спиртного — из тех, что разносят на авиарейсах. Бурбон и скотч. На дне высокого хрустального стакана виднелась жидкость.
  
  Майло уложил ее в кровать, она улыбнулась ему и облизнула потрескавшиеся губы.
  
  — Спокойной ночи.
  
  — Еще один вопрос, мэм. Кто у вашего мужа бухгалтер?
  
  — Джин Марр. Он…
  
  Шейла прервала свой ответ и закрыла глаза.
  
  К тому моменту, когда мы покидали комнату, она уже храпела.
  
  Прежде чем выйти из дома, Майло притащил меня в комнату Гэвина. Те же бледно-голубые стены, голые. Двуспальная кровать застелена темно-синим покрывалом. В книжном шкафу Гэвина стояло несколько книг в мягких обложках и журналов, а также две модели самолетов. Пол покрыт потертым ковролином.
  
  Одежный шкаф забит пиджаками, брюками, рубашками, куртками.
  
  — Неплохой гардеробчик, — сказал я. — Думаю, Джерри не выбросил бумаги в помойку. Он сделал так, чтобы никто их не увидел.
  
  Майло кивнул и указал на выход.
  
  ***
  
  — Ублюдок Джерри знает, почему был убит его сын, — сказал Майло, когда мы ехали обратно, — и пытается это скрыть. — Он нашел в своих записях офисный телефон Куика, набрал его, подождал, с щелчком закрыл крышку мобильника. — Даже автоответчика нет.
  
  — Он путешествует и дает секретарше Энджи с синими ногтями отгулы.
  
  — Энджи, у которой хоть недолгое, но явно криминальное прошлое. От нашего горюющего отца начинает исходить дурной запах.
  
  — Сонни нанимает грешные души, его арендатор делает то же самое. Быть может, сострадание заразно? Или Сонни сам прислал Анджелу Пол Куину?
  
  — Сонни вообще большой благодетель. Кому-то добывает медицинское направление, кому-то помогает выгодно вкладывать деньги. А Куик — просто сукин сын. Погиб его собственный ребенок, а он помалкивает.
  
  — А что, если он сам замешан в этом деле?
  
  — Не исключено.
  
  — Что ты нашел в карманах Гэвина?
  
  — Кто тебе сказал, будто я что-то нашел?
  
  — А разве нет?
  
  Он, не отвечая, три-четыре раза стукнул по приборной доске своей большой ладонью.
  
  — Ублюдок забрал компьютер… Стоит ли вообще звонить в школу в Беверли-Висте, чтобы спрашивать, дарил ли он его? — Не дожидаясь моего ответа, Майло все-таки позвонил, потом, зло ухмыльнувшись, нажал отбой. — Там впервые об этом услышали. Хочешь знать, что я думаю? Гэвин узнал о чем-то грязном, что происходило в этом здании… что-то связанное с Коппелом, "Черитэбл плэннинг" и папочкой. Мальчишка вообразил себя "желтым" репортером и решил, что раскопал хорошенький скандальный материальчик. Хоть у него и была мозговая травма, но он хранил какие-то записи. А его старик их уничтожил. Не прощу себе, я должен был первым делом прошерстить ту комнату.
  
  — Так что ты все же нашел в шкафу?
  
  Он раскрыл свой блокнот и показал мне нечто, вложенное между страницами.
  
  Сморщенный линованный листок бумаги. Номера, написанные синими чернилами. Убористые, смазанные. Неровная колонка семизначных комбинаций цифр и букв.
  
  — Номера машин?
  
  — Скорее всего, — кивнул Майло. — Глупый мальчишка вел наблюдение.
  Глава 30
  
  — Выброси меня у участка, — сказал Майло. — Собираюсь прогнать эти номера, потом загляну в архив, посмотрю, не найдется ли еще какая-нибудь связь между Джерри Куиком и Сонни помимо арендных отношений. Еще я хочу переговорить с бухгалтером Куика. К счастью, дипломированные бухгалтеры не связаны конфиденциальностью. Что-нибудь слышно от "Таймс" по поводу публикации фотографии?
  
  — Пока нет.
  
  — Если у твоего приятеля Бионди ничего не получится, я поболтаю со своим обычно неотзывчивым капитаном. Он страшно не любит лицезреть меня, поэтому я, быть может, пообещаю ему не появляться еще год, если капитан как следует тряхнет отдел по связям с общественностью и найдет хоть кого-нибудь, кто всерьез займется СМИ.
  
  — Я еще раз попытаю Неда.
  
  — Хорошо, — сказал он. — Спасибо. Дай мне знать в любом случае.
  
  Я позвонил в Коронадо.
  
  — Никто на тебя не вышел? — удивился Нед Бионди. — Господи! Прости, док, я думал, что сработало. О'кей, я перезвоню тебе в кратчайший срок.
  
  Час спустя зазвонил телефон.
  
  — Мистер Делавэр? — Звучный, драматический баритон. Все звуки выговариваются, голос поставлен.
  
  — Слушаю вас.
  
  — Это Джек Мактелл. Из "Лос-Анджелес таймс". Я насчет снимка, который вы хотите через нас прокатать.
  
  — Фотография жертвы убийства. Некий детектив из полицейского управления Лос-Анджелеса хотел бы, чтобы ее опубликовали, однако его начальство считает, что это вас не заинтересует.
  
  — Что ж, я точно могу кое-что пообещать.
  
  — Мне принести фото?
  
  — Если вам так хочется.
  
  Редакция "Таймс" находилась на Первой улице в одном из тех массивных зданий из серого камня, которыми полон центр города. Оказавшись затянутым в болото трафика, я медленно катил в поисках места, где можно остановиться, и наконец высмотрел кусок асфальта на безумно дорогой переполненной стоянке в пяти кварталах от редакции.
  
  Три охранника патрулировали громадный гулкий вестибюль "Таймс". Они пропустили несколько человек, но остановили меня. Двое выряженных в униформу молодцов старательно изображали, что пристально наблюдают за мной, в то время как третий позвонил в кабинет Джека Мактелла, пролаял в трубку мое имя, отсоединился и приказал мне ждать. Через десять минут из двери лифта появилась молодая, коротко стриженная дама в черном свитере, джинсах и кроссовках. Она осмотрелась, увидела меня и направилась в нашу сторону.
  
  — Вы тот человек со снимком?
  
  На редакционном бейдже я прочитал ее имя - Дженнифер Дафф. Левая бровь женщины была проткнута крошечной стальной спиралькой.
  
  — Это для мистера Мактелла. — Я протянул ей конверт.
  
  Дама взяла его осторожно, словно он был окрашен, зажав между большим и указательным пальцами, повернулась и ушла.
  
  Потом я проторчал на парковке двадцать минут в ожидании, когда служащий стоянки переставит шесть машин и освободит мою "севилью". Пока он суетился, я направил сообщение Майло о том, что фото уже в "Таймс" и теперь все зависит от доброй воли редактора. К этому времени он тоже находился в центре, всего в паре кварталов от меня, и работал в архиве.
  
  На въезде на Сто первую дорогу сгрузились машины, и я поехал по бульвару Олимпик-Вест. Я сделал данный маневр не только для того, чтобы миновать пробку. Эта дорога пролегала мимо офиса Мэри Лу Коппел.
  
  К трем тридцати я добрался до Палм-драйв, свернул налево и неспешно въехал в переулок у офисного здания. "Мерседесы" Гулла и Ларсена были на месте и стояли рядом с несколькими роскошными автомобилями последних моделей. У сломанного автомата для оплаты стоянки был припаркован пикап цвета меди. Белая надпись на его борту гласила: "Чистка ковров и занавесей".
  
  Задние стеоянные двери были открыты и подперты деревянным треугольником. Я припарковался и вылез из машины.
  
  В коридоре пахло, как в прачечной, несвежим бельем. Полиэстер у меня под ногами проминался и слегка чавкал. В дальнем конце зала какой-то мужчина лениво выписывал круги промышленным моющим пылесосом.
  
  Две двери "Черитэбл плэннинг" были открыты. Изнутри доносился металлический гул. Я заглянул.
  
  Другой мужчина, приземистый, коренастый, латиноамериканской наружности, одетый в мятую серую рабочую одежду, водил таким же аппаратом по тонкому голубому покрытию, которым был выстлан пол в "Черитэбл". Ко мне он находился спиной, а гудение заглушало мои шаги.
  
  Направо располагался маленький кабинет. Вертящееся кресло было поднято на поцарапанный стальной стол. В углу находился компьютерный столик на колесиках, на котором примостился "Ай-би-эм". На столе рядом с креслом лежали пять схваченных резинками пачек почтовой корреспонденции.
  
  Я проверил обратные адреса. "Юнайтед уэй", кампания за грамотность, "Фонд "Благодарения", бал пожарных… Я просмотрел все пачки.
  
  Всем были нужны деньги Сонни Коппела.
  
  Остальная часть помещения представляла собой громадную комнату с высокими горизонтальными окнами, прикрытыми дешевыми нейлоновыми занавесками. Комната была пуста, если не считать нескольких раскладных стульев, составленных у стены.
  
  Латиноамериканец машину, медленно, словно ощущая боль, разогнулся, провел рукой по волосам, вытащил из кармана сигарету и прикурил. По-прежнему стоя ко мне спиной.
  
  Он курил, аккуратно стряхивая пепел себе на ладонь.
  
  — Эй!
  
  Мужчина обернулся. Удивление, а не испуг. Он посмотрел на свою сигарету. Поморгал. Пожал плечами.
  
  — Но пермисо?
  
  — Кури, это меня не волнует, — сказал я.
  
  Сдержанная улыбка. Отсутствие припухлости вокруг глаз, отсутствие дурацких татуировок.
  
  — Устед но эс эль патрон? Вы не босс?
  
  — Нет. Во всяком случае, не сегодня.
  
  — О'кей. — Он рассмеялся и затянулся сигаретой. — Может быть, завтра.
  
  — Я хотел бы арендовать это помещение.
  
  Ничего не выражающий взгляд.
  
  Я указал на мокрый ковер.
  
  — Хорошая работа.
  
  — Спасибо.
  
  Я ушел, раздумывая, что же он там смыл.
  
  Сонни Коппел, похоже, не соврал про "Черитэбл плэннинг". Но может быть, это полуправда? Разновидность стратегической обороны?
  
  Так или иначе, все эти квадратные метры оставлены пустыми.
  
  Если Майло был прав и Гэвин околачивался здесь, шпионил, записывал номера машин, что же парню удалось увидеть?
  
  Пустая комната. Пара дюжин раскладных стульев.
  
  Что еще нужно для групповой терапии?
  
  Сеансы уже начались?
  
  Что здесь происходит?
  
  Я отъехал на один квартал, свернул на обочину и опять задумался о Гэвине Куике.
  
  С травмированным мозгом он все же смог удержать при себе свои тайны.
  
  Или же не смог? Возможно, он доверился отцу и именно поэтому Джерри Куик убрал его комнату?
  
  И еще — упрятав жену к сестре, Куик куда-то уехал. Обычный бизнес, или он пустился в бега, потому что знает?
  
  Эйлин Пэкстон сказала, что Джерри нанимает шлюх в качестве секретарш. У секретарши, с которой я познакомился, была увеличенная грудь и слишком длинные для печатания на компьютере ногти.
  
  Вел ли Джерри какую-то тайную жизнь?
  
  Гэвина убили вместе с белокурой девушкой, на которую никто не потрудился подать в розыск. Я все время задавался вопросом, не профессионалка ли она. Джерри и Гэвин — оба были сексуально озабоченными.
  
  Может, действительно блондинка была подарком отца сыну?
  
  Энджи Пол, посмотрев на фото, заявила, что не знает ее. Майло заметил, что она при этом моргнула. Потому что на снимке был труп?
  
  Блондинка.
  
  Тип, который нравился Гэвину. Двумя милями севернее, в престижном районе, жила некая белокурая девушка, знавшая Гэвина до аварии. Девушка, с которой мы еще не беседовали. В последний раз, когда я следил за Кайлой Бартелл, она поехала на полуденный сеанс в парикмахерскую. Это значит, что она не ограничена рабочим временем с девяти до пяти.
  
  Богатая девочка с массой свободного времени? Быть может, она уделит мне малую толику.
  
  Особняк Бартеллов, безжизненный как морг, укрывался за белой металлической оградой. На подъездной дорожке стоял белый "бентли-мулсанн", но не было никаких признаков присутствия красного "Чероки" Кайлы.
  
  Я поехал на Сансет. Машины со свистом проносились по обе стороны разделительной линии, и я ждал "окна", чтобы повернуть направо и встать на разворот. Это заняло некоторое время. Как раз в тот момент, когда я вывернул на бульвар, в боковом зеркале мелькнуло что-то красное.
  
  Возможно, показалось. Но я все равно поехал назад к Камден.
  
  ***
  
  Джип стоял перед особняком.
  
  Я проехал шесть домов и припарковался, решив подождать примерно полчаса.
  
  Через восемнадцать минут Кайла, одетая во все белое, но с большой черной сумкой вышла из дома, села в красный внедорожник, подождала, когда откроются ворота, и пронеслась мимо меня.
  
  Точно тот же маршрут, что и в прошлый раз. На запад по Санта-Монике к Кэнон-драйв. Опять понежиться в "Умберто"?
  
  Но на этот раз она миновала салон и проехала еще два квартала к магазину "Райт-Эйд фармаси".
  
  Сначала прическа, теперь косметика? Но разве такие девушки покупают косметику не в бутиках?
  
  Пять минут наблюдения за ней, и на свой вопрос я получил ответ, который оказался для меня неожиданным.
  
  Кайла прошла прямо к лаку для ногтей. Я стоял в конце прохода, когда она изучала полку с выставленными на ней маленькими бутылочками. Ее белый наряд состоял из короткой тенниски, демонстрировавшей загорелый живот, штанов из страусовой кожи и открытых белых сандалий на оранжевой пластиковой подошве. Ее длинные волосы были заправлены под белую джинсовую кепку, которую девушка носила козырьком назад. В ушах покачивались большие серьги из белой пластмассы. Она пару раз переступила ногами — похоже, собиралась с мыслями, глядя на лак.
  
  Наконец Кайла выбрала флакончик и бросила его в корзинку для покупок. Затем — так быстро, что я едва успел это заметить, — еще два флакончика скользнули в ее большую черную сумку, вышитую розами.
  
  Не очень-то подходит к белым тряпкам. Правда, вещь такого размера всегда может пригодиться.
  
  Она пошла по проходу к стойке с тушью для глаз. Одна трубочка в корзину, две в сумку. Нахально, даже не огляделась украдкой. Магазин был тихим, плохо оборудованным. Если камеры наблюдения и имелись, я не мог их рассмотреть.
  
  Я попятился назад, притворившись, что выбираю полоскание для рта, перебрался в следующий проход, медленно двинулся назад, не поднимая головы.
  
  Теперь она занялась помадой. Та же операция.
  
  Кайла походила по магазину минут десять, концентрируясь на мелких предметах. Нитки для зубов, жидкость для контактных линз, аспирин, конфеты. Присваивая в двойном размере все то, что она клала в корзину.
  
  Я купил упаковку из десяти пачек резинки и встал позади нее, когда она рассчитывалась.
  
  Кайла с довольным видом направилась к своему "Чероки", помахивая сумкой и вихляя маленьким, туго обтянутым задом.
  
  Мне удалось первым оказаться у внедорожника. Я скользнул из-за передка и перехватил ее черную сумку.
  
  — Какого!.. — возмутилась было она и тут узнала меня: — Коп! — Девица чуть не подавилась этим словом.
  
  Время было неподходящим для того, чтобы озвучить свою настоящую профессию.
  
  — У вас небольшая проблема, Кайла.
  
  Серо-зеленые глаза округлились. Блестящие губы приоткрылись, когда она анализировала ситуацию. Какая симпатичная девушка, даже несмотря на крючковатый нос, и какие пустые глаза.
  
  — Я занималась исследованием. Для курсовой, — сказала она.
  
  — Какова же тема?
  
  — Вы знаете. — Кайла подалась в сторону, качнула бедром, попыталась улыбнуться.
  
  — Где вы учитесь?
  
  — В колледже Санта-Моники.
  
  — Когда?
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Ведь сейчас конец июня. Занятия закончились.
  
  — А может, у меня летняя сессия.
  
  — Правда?
  
  Молчание.
  
  — Какая у вас специализация?
  
  Она посмотрела под ноги, подняла голову, попробовала посмотреть мне прямо в глаза.
  
  — Дизайн… э-э… и психология.
  
  — Психология.' значит, вы знаете, как это называется.
  
  — Что?
  
  Я взял у нее сумку, вытащил оттуда жидкость для контактных линз, несколько упаковок тайленола в целлофане и блеск для губ "Страстный персик".
  
  — Вот это, Кайла.
  
  Она ткнула пальцем в тайленол.
  
  — У меня бывают головные боли.
  
  — Одну, и очень сильную, вы уже заполучили.
  
  Ее взгляд заметался по парковке.
  
  — Я не хочу, чтобы кто-нибудь меня увидел.
  
  — Это наименьшая из ваших проблем.
  
  — Ну пожалуйста!..
  
  — Нам нужно поговорить, Кайла.
  
  — Ну пожалуйста, — повторила она. Выгнула спину. Сняла кепку, тряхнула головой, волосы рассыпались золотистым дождем. Почти прошептала: — Я все урегулирую.
  
  — Каким образом?
  
  По ее лицу медленно растеклась улыбка:
  
  — Я отсосу у тебя. Так у тебя еще никогда не отсасывали.
  
  Я взял у нее ключи от машины, усадил ее за руль джипа и приказал не двигаться, пока сам влезал на пассажирское место.
  
  Она нахлобучила кепку назад. Неаккуратно, из-под нее вылезали золотые пряди.
  
  — Пожалуйста, — в очередной раз сказала она, смотря в ветровое стекло. Ее коротенькая рубашка задралась наверх. Учащенное дыхание заставляло ритмично двигаться плоский живот.
  
  Я немного подержал паузу. Машины отъезжали и подъезжали на стоянку перед "Райт-Эйд". Затемненные окна создавали интимную обстановку.
  
  Интересно, заплачет?
  
  Она надула губы:
  
  — Не понимаю, почему просто не разрешить мне сделать это… Я доставлю вам настоящее удовольствие и верну вещи. О'кей?
  
  Сонни Коппел считал вещи обузой.
  
  — Вот что мы сделаем, — сказал я. — Вы вернете все вещи и пообещаете больше никогда так не делать, но сначала расскажете о Гэвине Куике. Если будете искренни и откровенны, то будем считать дело улаженным.
  
  Она быстро повернулась и вытаращилась на меня. Ее крючковатый нос был припудрен. Под слоем пудры я разглядел мелкие веснушки. Взгляд серо-зеленых глаз стал расчетливым.
  
  — И все?
  
  — И все.
  
  Она рассмеялась:
  
  — Класс! На самом деле мне не очень-то хотелось заниматься с вами сексом.
  
  — Это то, что любил делать Гэвин?
  
  — Трах-трах и отвалился, вот что любил Гэвин. Даже для молодого парня он кончал быстро. Даже когда дважды подряд. Я имею в виду, что они все так начинают, но их можно натренировать. Только не Гэвина. Двадцатисекундный мужчина. Поэтому я прекратила все это.
  
  — Прекратили заниматься с ним сексом?
  
  — Это никогда не было сексом. Вот в чем дело.
  
  — А что это было?
  
  — Это… как игра в баскетбол. Он делает рывок, забрасывает мяч, выигрывает всухую, ты идешь за кофе.
  
  — Поэтому вы и порвали с ним?
  
  — Мы не порывали, потому что мы просто сходились, понимаете?
  
  — Как вы с ним познакомились?
  
  — Мы вместе ходили в школу. Потом он пошел в колледж, чтобы хоть чем-то заняться, а я решила учиться дизайну. В колледже Санта-Моники лучше, чем в некоторых университетах, вы знаете.
  
  — Там сильная дизайнерская школа?
  
  — Да. Можно заниматься этим и больше ничем не забивать голову.
  
  — И психологией тоже?
  
  Она усмехнулась:
  
  — Вы поймали меня. Опять. Про исследование для курсовой… это вышло неубедительно, а?
  
  — В высшей степени.
  
  — Ага, надо было придумать что-нибудь получше. Как вы поймали меня? Я имею в виду, в магазине?
  
  — Вы особо не таились.
  
  — Меня еще ни разу не ловили.
  
  — Давно занимаетесь этим?
  
  Она было начала отвечать, но прикусила язык.
  
  — Кайла?
  
  — Я думала, что вы не станете докучать мне этой ерундой, если я все расскажу о Гэвине.
  
  — Вы сами начали.
  
  — А-а. Что ж, значит, я разболталась. Будем держаться Гэвина. — Она рассмеялась. Замолчала и прижала палец к губам. Шлепнула себя по руке. — Плохая Кайла. Я не должна была делать этого.
  
  — Чего делать?
  
  — Смеяться над ним, ведь он убит, и все такое.
  
  — Есть подозрения, кто его убил?
  
  — Не-а.
  
  — С ним была найдена девушка. Блондинка, примерно ваших габаритов…
  
  — Замухрышка!
  
  — Вы с ней знакомы?
  
  — Я ее видела. Он как бы представил ее мне. Как бы. Моя подружка Элли заявила, что она похожа на меня. А я ей в ответ — могу, мол, оплатить тебе глазную клинику в Лос-Анджелесе. А Элли: "Похожа не как близнец. Она напоминает тебя после бурной ночи". — Кайла покачала головой. — Нисколько не похожа, та штучка была просто жижей из мусорного бака. Но потом я подумала, что, может, Гэвин после травмы головы и все такое клюнул на нее, решив, что она на самом деле похожа на меня. Поскольку меня он иметь не мог, то она была как бы эрзацем, понимаете?
  
  — Когда Гэвин вам ее представил?
  
  — После того, как я ему сказала, что больше с ним трахаться не собираюсь.
  
  — После аварии?
  
  — Много после. Это было… пару месяцев назад. Я уж решила, что Гэвин прекратил преследовать меня, поскольку какое-то время от него не было ни слуху ни духу, но потом он снова стал звонить. Я ожидала, что Гэвин как бы сдастся и станет просить, понимаете? Потому что он заявлял, что на самом деле в меня влюблен. Но он просто звонил и звал пойти с ним куда-нибудь. Вот вам и доказательство, что Гэвин лгал, на самом деле он не был влюблен в меня. Правильно?
  
  — Нетипично для Гэвина.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Так легко сдаться. Я слышал, что он мог быть довольно настойчивым.
  
  — Ну, он сначала мне звонил как бы по двадцать раз на дню. Заходил, не отставал от моего отца. — Едва заметная улыбка. — Потом он бросил это дело.
  
  Потому что занялся преследованием Бет Галлегос.
  
  — А куда Гэвин вас звал?
  
  — Он хотел поехать куда-нибудь, остановиться в укромном месте и засунуть своего петушка мне в рот. Мне было его жаль, и однажды я ему уступила. Но больше никогда.
  
  — Больше никакого скоростного секса, — кивнул я.
  
  — Вы заставляете мои слова звучать вульгарно. — Она собрала болтающиеся пряди и попыталась запихнуть их под кепку — безуспешно. Тогда она стащила кепку с головы и принялась ее мять. — Вам следует извиниться.
  
  — За что?
  
  — За то, что сочли меня вульгарной особой и потаскушкой.
  
  — Ничего подобного. Вы сказали, что вам было жаль Гэвина…
  
  — Именно. Я была добра. После аварии он стал каким-то… не хочу сказать, заторможенным, потому что это звучит так вульгарно, но на самом деле так и было. Так вот, мне было его жаль и хотелось как-то помочь.
  
  — Значит, Гэвин стал туго соображать?
  
  — Как бы. Прежде он мог быть противным, но он был сообразительным. А теперь… он был… — Она языком потрогала щеку изнутри. — Как бы задумчивым.
  
  — В тот раз, когда вы поехали с ним…
  
  — Это было лишь однажды. Я его пожалела.
  
  — Где вы припарковались?
  
  — Вверх по Малхолланд… — Ее губы застыли, сложившись в маленькое "о". — Это ведь там… о Боже мой!
  
  — Это было у вас с Гэвином постоянное место? В прежние дни? — — Когда-то да. — Она заплакала. — Это могла быть я. — — Расскажите мне о блондинке.
  
  Она вытерла глаза, улыбнулась:
  
  — Чересчур вытравлена, видны корни.
  
  — Где вы познакомились с ней?
  
  — Я вовсе и не знакомилась с ней, на самом деле мы как бы столкнулись. Мы с Элли пошли в кино, а позднее пошли к Кейт Мантолини на овощное ассорти. Иногда туда ходит Джерри Сейнфилд. — Ее глаза скосились в боковое окно, поменяли направление и остановились на знаке парковки. — Надеюсь, я не превышу разрешенное время.
  
  — Вы с Элли пошли к Кейт Мантолини…
  
  — Ага. Мы как бы углубились в вегетарианскую еду, и тут входит Гэвин с этой замухрышкой. Блузка из бутика "Одежда-за-бесценок" и юбка по самое не хочу. — Ее взгляд передвинулся на сандалии. — Правда, на ней были классные туфли. Черные, с открытой пяткой. Прямо "Наоми Кемпбелл".
  
  — "Джимми Чу".
  
  — Откуда вы знаете?
  
  — Они были на ней в ночь убийства.
  
  — Это были классные туфли. Я подумала, что она их своровала в магазине. — Кайла хихикнула. — Шучу!
  
  — Итак, Гэвин вошел с ней…
  
  — И притворился, что не заметил меня, ну а я притворилась, что не заметила его. Потом ему пришлось пройти мимо нас, чтобы добраться до своего столика, и он сделал вид, что внезапно увидел меня и как бы удивился типа "а, это ты. Кайла!".
  
  — Что сделали вы?
  
  — Я подождала, когда он подойдет к самому столику, в смысле прямо к столику, чтобы как бы нельзя было не обратить на него внимания.
  
  — Потом что?
  
  — Потом я сказала: "Привет, Гэв", — а замухрышка подходит и типа "ты кто?". Как бы по-дружески. Но не тут-то было. А замухрышка стоит себе в своих "Джимми" будто звезда всемирного масштаба! Ну прямо голливудский сценарий или вроде того.
  
  — Вы не помните ее имени?
  
  — Не-а.
  
  — Попытайтесь.
  
  — Я как бы и не слушала.
  
  — Попытайтесь вспомнить.
  
  — Это важно?
  
  — Важно.
  
  — Почему?
  
  — Потому что она мертва.
  
  — Гм-м. — Кайла приподняла верхнюю губу указательным пальцем, отпустила ее так, что она слегка хлопнула по зубам. Повторила это несколько раз, издавая едва слышные хлюпающие звуки. Смяла кепку и стала смотреть, как мягкая материя подрагивает словно амеба, восстанавливая свою форму.
  
  — Кайла?
  
  — Я думаю. Мне кажется, Крис. Или Криста. Что-то вроде Крис-си.
  
  — А фамилия?
  
  — Нет. Точно нет. Гэвин ни разу не упомянул фамилии. Это не было похоже на официальное представление. Гэвин держался типа "Ты мне не нужна, смотри, чего я отхватил".
  
  — Он это сказал?
  
  — Нет, но это же было видно. Позже он подошел и рассказал, какая она клевая.
  
  — Позже — это когда?
  
  — Когда замухрышка отправилась в туалет и оставила Гэвина в одиночестве. Она там пробыла долго — я думаю, наркотики… Она выглядела как наркоманка. Худющая. Никак не похожа на меня. Но Гэвин… — Она скосила глаза и постучала по лбу.
  
  — Она оставила Гэвина в одиночестве, и он подошел к вашему столику…
  
  — Ага, а Элли типа: "Кто твоя новая ле-еди, Гэв?" А Гэвин типа: "Криста"… Мне кажется, что имя было Криста, что-то вроде этого, может, Кристал. А Элли типа: "Ничего из себя, Гэв". Но она так не думала, просто издевалась, понимаете? А я не проронила ни слова, я занималась своим шпинатом, приготовленным на пару, который был самой клевой частью овощного ассорти. Потом Гэвин как-то болезненно улыбается, отодвигается от Элли, наклоняется и шепчет мне на ухо: "Она проделывает все это, Кайла. Бесконечно". А я типа: "Скорее бесконечно скучно и бесконечно примитивно". Правда, я только подумала это, не сказала вслух. потому что Гэвин был ненормальным и это было бы то же самое, что издеваться над тормозом. Но еще и потому, что в этот момент он пошел назад к своему столику. Ему как бы было все равно, что я скажу.
  
  — Что еще вы можете рассказать о Кристе?
  
  — Может быть, ее звали Кристал. Думаю, скорее Кристал.
  
  — Она так и не сказала вам ни слова?
  
  — Нет, а вот Гэвин наговорил. На самом деле он сказал больше, чем я только что рассказала вам.
  
  Я подождал продолжения.
  
  — Это было вульгарно, я даже не хочу вспоминать.
  
  — Это важно, Кайла.
  
  Она вздохнула:
  
  — О'кей, о'кей. Когда он наклонился и зашептал мне на ухо о том, какая великолепная она, он еще сказал: "Она танцовщица, Кайла. Она умеет выделывать разные движения". Типа я не умею. Вы же знаете, что это на самом деле означает, правильно?
  
  — Что?
  
  — Да ладно вам! Танцовщица означает стриптизерка. Все они называют себя танцовщицами. Она — протухший маргарин на рогалике.
  
  — Вы знакомы с кем-нибудь из стриптизерш?
  
  — Я? Никогда. Но в ней было что-то… в том, как она стояла… как она… Она как бы рассматривала мое тело, это прекраснейшее тело. Я обожаю свое тело. Но я не разденусь за салат из зеленых овощей! Когда дело касается отношений с парнями, то если хочешь, чтобы они тебя уважали, придержи что-нибудь.
  
  — Что вы можете рассказать о семье Гэвина?
  
  — Типа о родителях?
  
  — Да.
  
  — Его мать больна на голову, а отец — блудливый пес. Видимо, у Гэвина это наследственное.
  
  — Старик подкатывался к вам?
  
  — Нет. Никогда. Просто много разговоров.
  
  — О чем?
  
  — О тех, кто спит с кем попало.
  
  — Джером Куик спал с кем попало?
  
  — Так говорил Гэвин.
  
  — Он рассказывал вам?
  
  — Он как бы хвастался. Типа мой отец — племенной жеребец, и я тоже.
  
  — Это после аварии?
  
  — Нет. До. Когда Гэвин еще разговаривал как нормальный человек.
  
  — Вы сказали, что его мать больна на голову.
  
  — Это все знают. Она никогда не приходила в школу на собрания, ее не увидишь даже на собственном заднем дворе, она все время в спальне. Пьет и спит. Отец Гэва хоть на собрания ходил.
  
  — Гэвин был ближе к нему?
  
  Она вытаращилась на меня, словно я задал вопрос на иностранном языке.
  
  — Гэвин когда-нибудь рассказывал вам о своих жизненных планах?
  
  — Типа кем он хотел стать?
  
  — Да.
  
  — До аварии он хотел стать богатым бизнесменом. После он поговаривал о том, чтобы писать.
  
  — Писать что?
  
  — Он не говорил, что именно.
  
  — Гэвин никогда не говорил вам, что кого-то в чем-то подозревает?
  
  — Типа шпионские страсти?
  
  — Типа.
  
  — Нет. Можно, я пойду. Ну пожа-а-а-луйста? Я должна встретиться с Элли в "Иль форнайо", к тому же мне не хочется выходить за парковочные лимиты. Еще платить за какую-то парковку.
  
  — Как и за косметику.
  
  — Эй! Я думала, с этим покончено.
  
  — Что еще можете рассказать про Гэвина?
  
  — Ничего. Он ушел из моей жизни, связался с замухрышками… Думаете, из-за этого его убили? Он связался с плохими людьми?
  
  — Возможно.
  
  — Вот так, — сказала она. — За добро воздается.
  Глава 31
  
  Я заставил ее пройти в аптеку и взять пакет для покупок.
  
  — Оставьте это внутри, — сказал я, побросав в пакет украденные вещи.
  
  На ее лице сквозь слой макияжа внезапно проступила меловая бледность:
  
  — Не заставляйте меня туда идти. Прошу вас.
  
  Она положила руку мне на рукав. Костяшки ее пальцев были белыми.
  
  — О'кей. Но вы должны обещать, что будете хорошей.
  
  — Обещаю. Можно идти? Элли ждет.
  
  Гэвин хвастался перед Кайлой тем, что проделывала блондинка во время занятий сексом. Может быть, он таким образом пытался поддеть старую подружку? Но его слова также вписываются в версию о девушке по вызову.
  
  Криста или Кристал. Я набрал номер Майло, но его мобильник оказался выключен.
  
  Общение с Кайлой Бартелл высосало из меня все соки. Мы с Эллисон должны были встретиться в семь, чтобы вместе пообедать, и я решил на время свидания выбросить из головы всю эту историю про Гэвина Куина.
  
  Я как мог старался придерживаться взятых на себя обязательств, но к концу вечера обнаружил, что беседую с Эллисон о развале семьи Куик, о Гэвине и его несчастной любви.
  
  А также о безымянной девушке, тело которой было предано забвению в морозильнике.
  
  Как настоящий психотерапевт, Эллисон по большей части внимательно слушала, что заставляло меня постоянно говорить. Я понимал, что все это совсем не к месту, но никак не мог остановиться. Когда я подрулил к ее дому, мой собственный голос резанул меня по ушам.
  
  — Прости, — вздохнул я. — Вот такой я забавный парень.
  
  — Почему бы тебе не остаться?
  
  — Тебе хочется послушать еще?
  
  — Я бы хотела, чтобы ты остался на ночь.
  
  — Не знал, что ты мазохистка.
  
  Она пожала плечами и поиграла моим указательным пальцем.
  
  — Мне нравится, проснувшись утром, видеть тебя рядом. А ты всегда выглядишь по-настоящему счастливым, когда видишь меня.
  
  Мы прошли прямо в спальню, разделись, целомудренно прикоснулись друг к другу плотно сжатыми губами и моментально провалились в сон. Я трижды просыпался среди ночи: дважды, чтобы вернуться к своим мрачным и унылым раздумьям, один раз из-за того, что ощутил прикосновение. Я разлепил глаза и увидел Эллисон с обнаженными грудями, нависающую надо мной, державшую угол покрывала и, похоже, старавшуюся не проснуться.
  
  Я, заставив язык шевельнуться, произнес что-то вроде "э?".
  
  — Ты был… накрыт с головой, — сонно пробормотала она. — Мне показалось, что ты не шевелишься, хотела… проверить.
  
  — Я в норме.
  
  — Спок… а-х… ночи.
  
  Утренний свет обжег мне веки. Я оставил спящую Эллисон, отправился в кухню, взял газету, поискал фотографию мертвой девушки, но не нашел. У Эллисон с утра был прием, ей скоро вставать, поэтому я принялся колдовать над завтраком.
  
  Через несколько минут она пришлепала на кухню. На ней была огромная тенниска цвета хаки и лохматые тапочки, на ее лице отпечатались складки подушки, волосы были небрежно заколоты на затылке.
  
  — Яйца, — сказала она, протирая глаза. — Ты хорошо спал?
  
  — Прекрасно.
  
  — Я тоже. — Она зевнула. — Я просыпалась?
  
  — Нет, — солгал я.
  
  — Просто провалилась в сон. Бум, и все.
  
  Не вспомнила о том, как просыпалась, чтобы удостовериться, что я в порядке. Она и во сне беспокоилась обо мне.
  
  Я уже минут пятнадцать как приехал домой, когда Майло позвонил мне из машины. Он тяжело дышал, словно ему пришлось взбегать на гору.
  
  — Я пытался дозвониться до тебя в девять.
  
  — Провел ночь у Эллисон.
  
  — Молодец! Какие у тебя планы на сегодня?
  
  — Никаких. Кажется, я заполучил имя белокурой девушки. Кристал или Криста.
  
  — Откуда ты это узнал?
  
  — От Кайлы Бартелл. Это целая история…
  
  — Расскажешь, когда приеду. Я уже на перекрестке Сепульведы и Уилшир. Псина все еще столуется у тебя?
  
  — Нет, ее увезли.
  
  — Тогда о'кей, я сам съем эту вяленую говядину.
  
  Он вошел в дом в унылом сером костюме, желто-коричневой рубашке, сером галстуке, жуя невиданной толщины палку сушеного мяса.
  
  — Это что? Сушеный питон?
  
  — Буйволятина. Низкая жирность, мало соли. Специальное предложение в "Трейдер джоус". — Его волосы были прилизаны, глаза красны.
  
  Мы прошли в кухню.
  
  — Ну, рассказывай свою историю.
  
  Я изложил беседу с Кайлой.
  
  — Маленькая клептоманка, а? А ты сыграл плохого копа. Хорошая работа.
  
  — Вероятно, это было незаконно.
  
  — Это был разговор между двумя взрослыми людьми. — Он подергал узел галстука. — Осталось сколько-нибудь кофе?
  
  — Я не варил.
  
  — Криста или Кристал. Почему Кайла решила, что она стриптизерша?
  
  — Потому что Гэвин сказал, что она танцовщица.
  
  — Так, родители назвали девушку красивым именем Кристал. И что наиболее вероятно? Она получит ученую степень по биомеханике или закончит жизнь, вертя задом за чаевые? — Он снял пиджак и бросил его на стул.
  
  — Еще Кайла сказала, что она была похожа на наркоманку.
  
  — Коронер у нее в крови ничего не обнаружил. Что с "Таймс"?
  
  — Они работают по своему собственному графику, — пожал я плечами. — А почему ты спросил о моих планах?
  
  Он достал из кармана пиджака лист бумаги и передал его мне. Печатный текст.
  
  1. "Форд-эксплорер", 1999. Беннетт Хэкер, 48, Франклин-авеню, Голливуд.
  
  2. "Линкольн"-седан, 1995. Рэймонд Р. Дегусса, 41, почтовый ящик в Венеции.
  
  3. "Мерседес-бенц"-седан, 2001. Элбин Ларсен, 56, Санта-Моника.
  
  4. "Мерседес-бенц"-седан, 1995. Джером Ф. Куик, 48, Беверли-Хиллз.
  
  — Информация Управления автотранспортными средствами по списку Гэвина, — сказал Майло.
  
  — Гэвин записал номер машины своего отца?
  
  — Странно, нет? Это может быть связано с травмой головы? У ваших ребят есть этому название?
  
  — Гипертщательность… Но мне в глаза бросилось еще вот что. Машина Куика зафиксирована последней. Казалось бы, авто отца должно было первым привлечь внимание Гэвина.
  
  — Если только он не записывал машины в том порядке, в каком они подъезжали, а папуля прибыл последним.
  
  — И то правда. И что ты думаешь? Какая-нибудь встреча?
  
  Он кивнул.
  
  — Куик, Элбин Ларсен и двое других. Вопрос в том, почему Гэвин следил за отцом? Похоже, папочка занимался чем-то нехорошим, и именно поэтому он убрался в комнате Гэвина — чтобы избавиться от улик, которые мог собрать его отпрыск. Потом Куик уехал из города. Это пахнет продуманным планом, Алекс. Ошибка, допущенная стариной Джерри, в том, что он не очистил карманы Гэвина. — Майло взял лист, сложил и сунул назад в карман. — Это не много, но, на мой взгляд, меняет все. Сейчас расскажу тебе о других парнях из списка.
  
  — Уголовник, убирающий здание "Черитэбл плэннинг", Кристоф, говорил, что его куратора зовут Хэкер.
  
  Майло сел за кухонный стол.
  
  — Да, он чиновник по надзору за досрочно освобожденными, работает в офисе в центре города, а Рэймонд Дегусса — один из его бывших клиентов. Солидный клиент. Несколько арестов за разбой, воровство, вымогательство, вооруженный грабеж, наркотики. Дегусса не раз избегал наказания, сваливал вину на других, отбыл какое-то время в окружной тюрьме, в конце концов был приговорен к пятнадцати годам за грабеж с применением оружия. Сан-Квентин, выпушен раньше за примерное поведение, хорошо вел себя во время испытательного срока после освобождения, регулярно отмечался у Хэкера, судимость снята полностью два года назад. Я навестил Квентин и поговорил с одной из помощниц начальника тюрьмы, который работает сравнительно недавно и не знает Дегуссу. Вот что она откопала для меня: Дегусса в бандах не состоял, но его никто не трогал, поскольку он считался авторитетом. Зэкам он поставлял сигареты и конфеты. Его также подозревали в убийстве, по крайней мере двух сокамерников, но доказательств собрать не смогли.
  
  — Подозрение в двух убийствах, и при этом ему скостили срок за хорошее поведение?
  
  — Без улик — не проблема. Тюремная администрация решает свои задачи: камеры всегда переполнены, поэтому на свободу выпихивают кого ни попадя. Между прочим, у Дегуссы ни одной стычки с законом после досрочного освобождения.
  
  — Успешная реабилитация. Элбину Ларсену это наверняка понравилось. Возможно, Дегусса был одним из его любимых проектов. Или проектов Мэри Лу Коппел. Какое оружие было использовано в тех двух тюремных убийствах?
  
  — Заточка; в тюрьме всегда пользуются заточками.
  
  — Раны были колющими?
  
  — Об этом в делах не написано.
  
  — Беннетт Хэкер работал в системе условно-досрочного освобождения. Как и Флора Ньюсом. Интересное совпадение.
  
  — Да-да. Но мне не хотелось поднимать много пыли вокруг Хэкера. Если он замазан, пусть уж остается в неведении, что я кручусь рядом. Но я постараюсь подобраться к нему втихаря. — Он побарабанил по столу. — Меня не покидает ощущение, что жаркое начинает скворчать. Но до него так трудно дотянуться… будто я готовлю на чужой кухне. — Майло вскочил, зашагал по комнате, дергая себя за узел галстука. — Вот что вырисовывается. Гэвин убедил себя, что ему следует заняться журналистскими расследованиями, начал совать нос в отцовские дела. Или сначала он заметил нечто странное в здании, где проходили сеансы психотерапии. Стал вести наблюдение, делать записи.
  
  — Психотерапевт, чиновник, надзирающий за условно освобожденными, и уголовник. Если бы не Джерри Куик, получается этакий классический треугольник из системы реабилитации бывших заключенных.
  
  — Действительно. Присутствие Джерри уводит дело совсем в другую сторону. Джерри — развратный делец, который нанимает девиц вроде Энджи Пол к себе в секретарши. Еще он клиент Сонни Коппела. А Сонни является деловым партнером Мэри Лу по "домам на полпути", финансистом. Тем, кто первым делом направляет Джерри к Мэри Лу.
  
  — Тебе удалось обнаружить какие-нибудь деловые связи между Сонни и Куиком?
  
  — Ни черта я не нашел. А копал глубоко, вчера и сегодня с самого ранья. — Он сгорбился у холодильника и вернулся, попивая из пакета грейпфрутовый сок. — Не смог обнаружить ни соринки на совести старины Сонни. Ни проблем, обычных для домовладений в трущобах, ни уголовных исков. Никто в отделе по организованной преступности никогда о нем не слышал. Пока он получается именно таким, каким себя выставляет: честным парнем, который владеет обширной недвижимостью. Как сказали мне налоговики, "Черитэбл плэннинг" является безупречной с точки зрения их ведомства организацией. Сонни вовремя подает все декларации, да еще и жертвует по меньшей мере миллион баксов в год.
  
  — Кому?
  
  — Бедным, больным, оступившимся. На всякие кампании вроде "Спасите залив", "Берегите деревья", "Помогите пятнистым совам" и вообще на что угодно.
  
  — Святой Сонни.
  
  — Это выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой… Не знаю, зачем встречались те четверо ребят, но единственное разумное объяснение — все они замешаны в чем-то нечистом. Возможно, Сонни поддел на крючок Джерри Куика, так как тому постоянно недостает наличности. Но я по-прежнему не могу представить, чем ему мог быть полезен Куик. Абстрагируясь от этого на минуту, подумай, какую комбинацию, способную принести большие бабки, может провернуть компашка психотерапевтов?
  
  — Первое, что приходит на ум, — обычное мошенничество-надувательство страховщиков или государства. Самым легким объектом было бы государство… какой-нибудь правительственный контракт. Сонни известно, как отрабатывать это направление. Он имеет государственное финансирование своих "домов на полпути" и строительства особняков для заслуженных граждан города. Он говорит, что "дома на полпути" были идеей Мэри Лу и Ларсена. Возможно, так оно и есть, но если, владея теми домами, Сонни сумел подключиться еще и к средствам, выделяемым на лечение досрочно освобожденных, то это уже его прямая заслуга.
  
  — Терапия для уголовников — хорошие деньги?
  
  — Еще бы. К тому же с этих пациентов можно брать деньги вне зависимости от того, лечили их или нет; кто из них станет жаловаться? А государство не обеднеет.
  
  — Сонни, Мэри Лу и Ларсен… И Гэвин стал очевидцем какого-то собрания участников…
  
  — Гэвин не записал номер машины Гулла. Возможно, тот пропустил встречу. Или он не замешан в деле. У него хватает собственных проблем, а еще он слишком сильно потеет. Если бы я начинал какое-нибудь симпатичное, но незаконное дельце, то рассматривал бы участие в нем Гулла как необоснованный риск.
  
  — А мне все же хотелось бы узнать, почему Гэвин отказался от Гулла как психотерапевта. — Майло еще походил взад-вперед. — Для того чтобы такой парень, как Сонни, ввязался в махинацию, она должна обещать по-настоящему большие деньги.
  
  — Может быть, и нет. Сонни говорит, что его не интересует материальная сторона жизни. Похоже, это правда. Скорее всего его заводит сама игра — сам процесс делания денег.
  
  — Или процесс обувания правительства.
  
  — А может, Сонни и в самом деле придумал способ сделать серьезные деньги. Он говорит, что держал нижний этаж, пока Коппел и ее партнеры не примут решения о проведении сеансов групповой терапии. Если они собирались начать лечение досрочно освобожденной публики, которое принесло бы большие бабки, то Сонни поступал правильно. Я побывал вчера в "Черитэбл плэннинг". Там чистили ковры, и мне удалось пройти внутрь. Пусто, если не считать маленького кабинета для Сонни и большой комнаты с несколькими складными стульями. Для чего Сонни стулья, если ему нужно только войти и подписать чеки? Но они понадобились бы на случай, если кто-нибудь приходит с проверкой, а ты заявляешь, что занимаешься с группами людей. Конечно, если проверяющий — твой приятель, то показухой заниматься не нужно.
  
  — Беннетт Хэкер… Налицо какая-то сделка с конторой по условному освобождению.
  
  — Хэкер мог за взятку подобрать состав пациентов. А Рэймонд Дегусса, хитрый авторитетный уголовник, возможно, убеждал их быть покладистыми.
  
  — Сеансы психотерапии для условно освобожденных… Ты сказал, что это серьезные деньги. А все-таки — какой здесь может быть навар?
  
  — Давай посчитаем. В частной практике групповая терапия стоит от пятидесяти до ста баксов за час с носа. Государственная контора "Медикал" платит значительно меньше: пятнадцать — двадцать. Но есть много всякой всячины, за которую приходится "Медикалу" оплачивать дополнительно. Индивидуальное лечение, предварительные приемы, тестирования, конференции по истории болезни…
  
  — Конференции по истории болезни? Это что, вроде собрания после работы? Так сколько все-таки могут заработать наши парни?
  
  — Предположим, что в нашем случае проводится групповая терапия по двадцать долларов с пациента за сеанс. Я видел по крайней мере пару дюжин стульев. Если наши психотерапевты ведут — или заявляют, что ведут, — группы по двадцать человек, то каждая приносит по четыреста баксов в час. Прием по шесть групп в день пять раз в неделю даст двенадцать тысяч долларов. То есть шестьсот тысяч в год. Прибавь количество пациентов, приплюсуй дополнительные сборы, и это может показаться интересным. Особенно если на самом деле ты вообще палец о палец не ударил.
  
  — Да тут пахнет миллионами!
  
  — Ничего невероятного здесь нет. Но и это еще не все. Если принята модель погружения, то пациентов можно лечить практически беспрерывно.
  
  — То есть ты сидишь в закрытой комнате целый день, а какой-то парень орет на тебя за то, что ты такой слабовольный, и не разрешает сходить пописать?
  
  — В точку, лейтенант. И имеется масса таких случаев, особенно если это касается наркомании. Для уголовников вполне может быть выбрана модель погружения, так как целью лечения будут масштабные исправления по нескольким параметрам. Ответ для скептиков: это все же дешевле, чем держать их в тюрьме. И если действительно кто-то исправлялся, то получалась гигантская экономия денег.
  
  — Мэри Лу, Ларсен, походы на радио и реабилитация уголовников. — Он рассмеялся. — Правительство платит за психическое здоровье плохих парней. Я не тем занимаюсь. И ты тоже, как видно.
  
  — Сколько условно освобожденных проживает у Сонни в "домах на полпути"?
  
  — В трех домах? Полагаю, что пара сотен.
  
  — Подумай о доходах, если каждый квартирант включен в список.
  
  — Сотня баксов в неделю за одного уголовника… пять тысяч в год. Миллион баксов только за групповую терапию!
  
  — Плюс другие выплаты.
  
  — Одна проблема, Алекс: для двух психотерапевтов это физически неподъемное дело.
  
  — Значит, у них есть помощники — коллеги-консультанты. Они выставляют счет за сеансы, которых никогда не было.
  
  — Коллеги-консультанты? Имеешь в виду других уголовников? Ага, ну и дела, верно? Бывшие бандюги способствуют реализации проекта, наркоманы консультируют наркозависимых. Вот где подошли бы такие личности, как Дегусса… Подонки занимаются терапией. Это законно?
  
  — Все зависит от того, как составлен контракт.
  
  — Вообще-то это местечко должно было быть людным. Но не стало.
  
  — Может, такое несоответствие и бросилось в глаза Гэвину.
  
  — Первоклассный репортер с травмированной башкой разоблачает мошенников. — Майло глотнул сока, поставил пакет и вытер губы рукавом. — Чтобы сделать миллионы, нужна лишь комната и несколько стульев. Да, это солидная афера, один только Сонни раздает по миллиону в год. И он влез в это дело ради игры?
  
  — Может быть, он добивается еще одной цели.
  
  — Какой?
  
  — Осчастливить Мэри Лу.
  
  — Ей не особенно посчастливилось.
  
  — Видимо, что-то пошло не так.
  
  — Значит, там чистили ковер. На следующий день после нашего разговора с Сонни. Кто этим занимался? Какие-нибудь отбросы вроде Роланда Кристофа?
  
  — Оказалось, что нет. — Я сообщил Майло название компании, которое он записал.
  
  — Значит, жульничество с реабилитацией. Но мы вернулись все к тому же вопросу: какова здесь роль Джерри Куика?
  
  — Может, в действительности он работает на Сонни?
  
  Майло нахмурился.
  
  — Я уже выдвигал версию: Куику известно, почему убили Гэвина, а он, вместо того чтобы рассказать обо всем нам, убирает его комнату.
  
  — Возможно, он боится. Сначала Гэвин, потом Мэри Лу. Вот почему Куик бежал из города. Когда ты звонил в офис, никто не ответил. Вероятно, Куик приказал Энджи взять отгулы.
  
  — Афера разваливается… если она существует на самом деле.
  
  — Эта афера проясняет и дело Флоры Ньюсом. Работая в конторе по делам условно освобожденных, она узнала что-то такое, чего ей знать не полагалось. А Мэри Лу, возможно, пожадничала и пожелала получить большую долю. Или убийство Гэвина внесло изменения в ее планы.
  
  — Что, в ней внезапно проснулась высокая нравственность?
  
  — Ифы с деньгами — это одно, убийство — совсем другое. Возможно, Коппел запаниковала и захотела выйти из ифы. Или попыталась припугнуть Сонни.
  
  Майло опять вскочил и описал пару кругов по комнате.
  
  — И Флора Ньюсом могла быть замешана в мошенничестве — просматривала дела условно освобожденных и передавала их имена для включения в список пациентов.
  
  — Могла, — сказал я, подумав об Эвелин Ньюсом, живущей воспоминаниями и старающейся наладить свою жизнь.
  
  Он долго смотрел в кухонное окно.
  
  — Криминальный авторитет, чиновник по вопросам досрочного освобождения, неприметный торговец металлами. И профессор Ларсен, этакий защитник прав человека. Мы сконцентрировались на Гулле и не обратили должного внимания на Ларсена. — Он опустошил картонку с соком и глубоко, шумно вздохнул. — У меня назначена встреча с бухгалтером Джерри Куика в Брентвуде. Затем начну-ка я детально копать на Дегуссу и Хэкера, посмотрю, помимо прочего, не был ли кто из них связан с офисом, где работала Флора. — Майло захлопнул кейс и отдал мне честь. — Однако, несмотря ни на что, Кристал остается таинственной блондинкой.
  
  — Девушка Гэвина. Он доверился ей. Или не доверился и она просто оказалась не в том месте.
  
  — Значит, ты поменял свое мнение? Не она была главной целью?
  
  — Гибкость — атрибут зрелости.
  
  Он усмехнулся:
  
  — Поскольку у тебя нет особых планов, может, ты согласишься провести исследование?
  
  — Какое?
  
  — Научное. Раскопать все, что возможно, об Элбине Ларсене и других наших парнях. Поискать те легкие правительственные деньги, о которых мы пока только догадываемся. В штате, округе, федеральные, частные. То, что плохо лежит и легко увести.
  
  — Звучит так, словно ты преподносишь мне подарок.
  
  — Алекс, ты ведь человек добродетельный. А добродетель, друг мой, — подарок сама по себе.
  Глава 32
  
  Добродетель не слишком помогала делу. Имя Джерома Куика в Интернете не упоминалось. То же самое с Рэймондом Дегуссой и Беннеттом Хэкером.
  
  Эдвард Коппел, Сонни, был человеком состоятельным, но его общественный статус оказался невысок: всего двадцать упоминаний, шестнадцать из них — по поводу благотворительных взносов Коппела. Его называли инвестором и филантропом, но нигде ни одной фотографии.
  
  Элбин Ларсен в киберпространстве был представлен намного полнее. За последнее десятилетие он совмещал занятия психологией с лекциями на тему роли психологии в повышении социальной активности населения. Ларсен читал их в своей родной Швеции, а также во Франции, Голландии, Бельгии, Канаде и Кении. Его имя выскочило шестьдесят три раза.
  
  Такого рода передвижения по всему земному шару должны были бы противоречить интересам долгосрочной терапии, но опять-таки легче работать с пациентами, когда на самом деле они присутствуют только на бумаге.
  
  Я начал более тщательно изучать все эти упоминания. Связи Ларсена с Африкой шли дальше простого чтения лекций — он был наблюдателем от ООН в Руанде во время геноцида, унесшего жизни восьмисот тысяч тутси, и консультировал последовавший за ним трибунал по военным преступлениям.
  
  Из большинства ссылок можно было сделать вывод, что Ларсен делает хорошую работу. И ничего от мошенника или убийцы.
  
  Тогда я решил более не углубляться в житие этого святоши и, переключившись на поиск психотерапевтических программ для условно освобожденных и прочих бывших преступников, нашел на удивление мало материала. Никаких правительственных проектов для Калифорнии — только субсидировавшаяся самим штатом школа водителей грузовиков для тех, кто недавно вышел из мест заключения. Тот проект привлек к себе серьезное внимание, когда один из выпускников школы, наглотавшись "колес", врезался на своем здоровенном грузовике в ресторан в Лоди. Но я не обнаружил указаний на то, что финансирование школы было после этого прекращено.
  
  Все остальное, что мне попалось, относилось к научной сфере — кучка ученых-обществоведов отстаивала свои теории, для чего жонглировала терминами и цифрами.
  
  Вообще практика лечения преступников была широко отображена в Интернете, но она не опиралась на традиционную психотерапевтическую методику. Некая группа энтузиастов в Болдуин-парке отстаивала медитацию и "позиционирующее излечение" бывших уголовников, а другая, в Лагуне, превозносила силу искусства и ремесел. Боевые искусства, особенно тай-цзи-цюань, были любимым способом лечения деятелей из Сан-Диего. Не оказалось недостатка в религиозных организациях, проповедовавших различные техники нравственного исцеления заблудших душ.
  
  Я в течение часа пытался связаться с Госдепартаментом здравоохранения с помощью автодозвона, прежде чем мне удалось прорваться через автоответчик и переговорить с измученной дамой, которая сообщила, что слыхом не слыхивала о каких-либо лечебных группах для условно освобожденных, а если и есть хоть одна такая, то она не функционирует под юрисдикцией департамента исправительных заведений. Еще сорок минут мучений с коммутатором означенного департамента, когда меня футболили от номера к номеру, и наконец я добрался до оператора, который сказал мне, что рабочий день закончен.
  
  Четыре пятнадцать. Мои ушедшие на налоги доллары не работали сверхурочно.
  
  Я вернулся к последней дюжине упоминаний о подвигах Элбина Ларсена, которую перед этим просмотрел лишь поверхностно. Еще несколько выступлений, затем совместное заявление в интернетском Лагосе Ларсеном и неким комиссаром ООН по имени Альфонс Альмогарди, где содержалось обещание, что Объединенные Нации сделают все возможное, чтобы виновники геноцида в Руанде предстали перед судом.
  
  Линки, присоединенные к этому материалу, привели меня на один общественный африканский веб-сайт. Речь шла о бурных событиях, происходивших в Кигали, столице Руанды: в июне 2002 года состоялся марш трех с половиной тысяч тутси, выживших во время резни; они заклеймили Международный уголовный суд как фарс. За восемь лет со времени создания суда прошло всего семь процессов над военными преступниками, и причем — лишь над младшими офицерами. Проходили годы — свидетели обвинения умирали или исчезали. Остальные, те, кто продолжал упорствовать, подвергались угрозам и преследованиям. Между тем обвиняемые, головорезы и их приспешники год от года богатели, а их адвокаты делили между собой законные средства, выделявшиеся Международным сообществом на проведение суда.
  
  Наиболее впечатляющим со стороны участников марша протеста было обвинение в том, что судьи откладывают процессы над главными преступниками из боязни, что открытые слушания в суде выявят соучастие в геноциде служащих ООН.
  
  Находясь в стенах своего офиса в Дублине, секретарь суда по имени Мэри Робертсон отреагировала на демонстрацию тем, что отругала манифестантов за "подстрекательские речи" и предостерегла от "разжигания нового витка насилия". Выступая в Лагосе, консультант суда, профессор Элбин Ларсен, подчеркнул сложность ситуации и предложил сохранять терпение.
  
  Еще одно упоминание также пришло из нигерийской столицы. Оно привлекло мое внимание: это было описание программы под названием "Стражи справедливости", нацеленной на отвлечение молодых африканцев от преступной жизни.
  
  Группа добровольцев из Европы предлагала синергические альтернативы тюремному заключению, которые ведут к эффективной реабилитации и поведенческому сдвигу через глобальный упор на взаимосвязь между общественно-альтруистической моделью поведения и коммунальными общественными нормами, установившимися в доколониальную эру, но разрушенными колониализмом.
  
  Предлагавшиеся услуги включали в себя обучение детей, выработку профессиональных навыков, консультации по наркомании и алкоголизму, кризисное вмешательство и что-то под названием культурная демаргинализация. Синергичность иллюстрировалась использованием автобусов "Стражей" с водителями, являвшимися их питомцами, для перевозки к месту суда схваченных за уголовщину преступников. Большая часть добровольцев имела скандинавские имена, а Элбин Ларсен был указан как старший консультант.
  
  Я распечатал эту статью и перешел к оставшимся упоминаниям. Еще выступления Ларсена, затем заключительная ссылка, помещенная три недели назад: календарь мероприятий в книжном магазине Санта-Моники под названием "Перо мощнее всего". Некий профессор из Гарварда по имени Джордж Исса Кумдис должен был выступать по проблематике Ближнего Востока, а Элбин Ларсен его представлять.
  
  Выступление намечено на сегодня, на семь часов. Профессор Ларсен — очень занятой человек.
  
  Я выбрал в статье о "Стражах справедливости" наиболее броские выражения и запустил их в несколько поисковых систем. "Синергические альтернативы", "эффективная реабилитация", "поведенческий сдвиг", "демаргинализация" и прочие выражения принесли массу академического словоблудия, но ничего полезного.
  
  Было пять тридцать вечера, когда я отвалился от компьютера, толком так ничего и не обнаружив.
  
  Я сварил кофе и стал пить вприкуску с рогаликом, глядя в кухонное окно на сереющее небо. Я понял, что купился на дешевый трюк, называемый киберпоиском, и решил проделать все снова старым добрым испытанным способом.
  
  С Оливией Брикерман мы вместе работали в Западной педиатрической больнице — она как надзирающий работник социальной сферы, я как начинающий психотерапевт. Будучи на двадцать лет старше меня, Оливия считала себя моей приемной матерью. Я был совершенно не против этого, так как из нее получалась неплохая мать — тут тебе и домашняя еда, и веселый интерес к моим любовным похождениям.
  
  Ее муж, международный гроссмейстер, вел в "Таймс" колонку шахматных эндшпилей. Потом он умер, и Оливия гасила чувство утраты, с головой окунувшись в работу. Она давала циклы краткосрочных, хорошо оплачиваемых государством консультаций, потом заняла более спокойную должность в старомодной школе в другом конце города, где я номинально числился преподавателем средних классов.
  
  Оливия знала о правительственных субсидиях больше, чем кто-либо другой из моих знакомых.
  
  В пять сорок она все еще была за своим рабочим столом.
  
  — Алекс, дорогой!
  
  — Оливия, дорогая!
  
  — Приятно тебя видеть. Как жизнь?
  
  — Жизнь ничего себе. Как ты?
  
  — Все еще трепыхаюсь. Ну, как тебе твоя новенькая?
  
  — Просто прелесть.
  
  — Поздравляю. К тому же у вас одинаковая профессия, много общего. Не то чтобы я имею что-то против Робин. Я люблю ее, она милая. И новенькая тоже — и волосы, и глаза… Ничего удивительного, ведь ты такой симпатичный парень. Завел себе новую собаку?
  
  — Пока нет.
  
  — Собака — это хорошо. Я люблю своего Руди.
  
  Руди был косматой, с бельмом на глазу дворнягой, обожавшей постное мясо.
  
  — Руди просто молодчина, — кивнул я.
  
  — Он умнее большинства людей.
  
  Когда я в последний раз разговаривал с ней — три или четыре месяца назад, — у нее было растяжение связок на ноге.
  
  — Как нога? Ты уже начала снова бегать?
  
  — Ха! Туда, где никогда не был, вернуться невозможно. А если честно, то еще немного прихрамываю; надо бы сбросить вес. Однако все остальное — благодарение Господу. Так чем я могу тебе помочь, дорогой?
  
  Я рассказал.
  
  — Департамент исправительных заведений. Давно не имела дел с этими мужланами. Когда-то у них было несколько государственных субсидий на терапию, но это все для тюремных мероприятий — обучение заключенных с детьми быть хорошими матерями. Неплохая идея, но надзор — курам на смех. Никогда не слышала ни о каком внешнем проекте вроде того, о котором ты рассказываешь. И ты спрашиваешь об этом, потому что?..
  
  — Потому что это может иметь отношение к некоторым убийствам.
  
  — Некоторым убийствам… Что-то жуткое?
  
  — Очень.
  
  — Ты с Майло… Кстати, как он поживает?
  
  — Трудится в поте лица.
  
  — Он всегда будет такой. — Оливия какое-то время молчала. — Что ж, жаль, но ничего не приходит в голову. Однако это вовсе не означает, что таких государственных проектов нет. Я занимаюсь преподаванием в частной школе уже не один год и теперь не слишком много знаю о правительственных субсидиях… То, о чем ты говоришь, может быть пилотным проектом. Дай-ка я раскочегарю свой "Макинтош" и посмотрю… О'кей, вот, клик, клик, клик… Похоже, нет никаких федеральных пилотных проектов по посттюремной реабилитационной терапии. И штат тоже ничего не предпринимает. Может, по частной линии?.. Нет, и в этом списке ничего нет. Но, возможно, существует полноценный проект, а никакой не пилотный.
  
  — Попробуй проверить по "Стражам справедливости", а если не сработает, то у меня для тебя есть еще наборчик ключевых выражений.
  
  — Дай-ка их.
  
  — "Синергический, демаргинализация, поведенческий сдвиг, глобальное взаимодействие…" — Я уже слышу, как вдалеке жалобно стонет мистер Оруэлл.
  
  Я рассмеялся. Стал ждать. Слушал, как Оливия хмыкает и бормочет себе под нос.
  
  — Ничего, — наконец сказала она. — Ни в одном банке данных, какие я смогла найти. Но не все закладывается в компьютер своевременно, зато есть старые добрые печатные листы. Я их здесь у себя не держу — придется идти в главный офис, но он уже заперт на ночь… Дай мне немного времени, дорогой, я посмотрю, что можно сделать.
  
  — Спасибо, Оливия.
  
  — Ты всегда больше, чем просто желанный гость. Заходи, когда будет время, Алекс. Приводи Эллисон. Она не вегетарианка или что-то вроде этого?
  
  — Наоборот.
  
  — О, как тебе повезло! Тогда обязательно приводи ее. Я замариную несколько стейков, я знаю толк в этом деле. Ты захватишь Эллисон и немного вина. А я могла бы пригласить нескольких приятных соседей.
  
  Шесть тридцать. Позвонил Майло.
  
  — Бухгалтер Джерри Куика был немногословен, но мне удалось кое-что из него вытянуть. Прежде всего у меня сложилось отчетливое мнение, что Куик не денежный клиент. Во-вторых, у Куика нет регулярного дохода, только навар от сделок, которые ему удается провернуть, и его бухгалтер никогда не видел квитанций — он просто записывает, что говорит ему Джерри. Как раз главная головная боль этого бухгалтера — нестабильные доходы Куика, поэтому трудно определить ожидаемую сумму налога.
  
  — Не денежный клиент… А как в последнее время у него идут дела?
  
  — Не смог выдавить из парня конкретики, но он дал понять, что Куик оплатил его чек с задержкой.
  
  — На это же жаловался Сонни Коппел, так, может, Куик находится в критическом положении? А ведь надо содержать дом в Беверли-Хиллз плюс счета за лечение Гэвина…
  
  — Да, это объясняет, почему Куик лезет в нечто не вполне легальное, но доходное. Но это никак не объясняет, почему Сонни и остальные хотят, чтобы он участвовал в деле. Парень — всего-навсего не слишком преуспевающий торговец металлами. Что он может предложить этим ребятам?
  
  — Оружие — тоже металл.
  
  — От психотерапии к оружию? Процветающий преступный синдикат?
  
  — Я к тому, что торговцы любят всякие темные сделки. Куик повсюду скупает лом. А разве полиция не сдает в лом конфискованное оружие?
  
  — Ага. Все, конечно, возможно, однако по-прежнему не привяжешь Куика к фокусам с терапией, да и к оружию тоже. Как на грех, я пока не могу найти этого ублюдка. Я получил список звонков с его домашнего телефона, но там нет ни одного в авиакомпании. Ничего, что хоть косвенно указало бы на то, куда он мог податься. Не смог найти ни одного телефонного номера, связанного с его бизнесом. Если не считать офиса Куика. А Шейла даже представить себе не может, где ее муженек находится. Поэтому, быть может, ты и прав: он пустился в бега.
  
  — Как она это воспринимает?
  
  — Шейла оказалась довольно сильно пьяна, но голос у нее был немного испуганным. Возможно, она считает, что это не просто очередная деловая поездка Джерри. Еще я зарулил в офис Куика. Заперто, ни намека на Энджи-голубые-ногти. Почта свалена у дверей, как ненужный хлам.
  
  — Может, важная для него корреспонденция приходит куда-то в другое место?
  
  — Это не удивило бы меня. Я звонил на квартиру Энджи в Северном Голливуде. Никто не ответил. Теперь о том, что происходит на других фронтах. Мистер Рэймонд Дегусса работает вышибалой в одном из клубов в Восточном Голливуде. Его имя всплыло в связи с вызовом полицейского патруля. Был шум в клубе, Дегусса сцепился с буйным посетителем, тот вызвал патруль, показал им фонарь под глазом и заявил, что Дегусса угрожал ему убийством. Однако свидетелей не оказалось, потерпевший был пьян, враждебно настроен и позволял себе оскорбительные выражения, поэтому никаких обвинений не выдвигалось.
  
  — Угроза смертью. Чудный парнишка.
  
  — Да, преисполненный такта и дипломатии. Если не считать этого единственного инцидента, он совершенно чист. А вот кое-что пожирнее: Беннетт Хэкер, наш чиновник по надзору, и в самом деле работал в офисе, где какое-то время трудилась Флора Ньюсом, но всего лишь две недели.
  
  — Это достаточно долго. Что у тебя по графику на вечер… скажем, через час? — Я рассказал о выступлении Элбина Ларсена в книжном магазине. — Мы могли бы зайти понаблюдать, увидеть Ларсена в другой ипостаси. Если, конечно, ты не думаешь, что это его насторожит.
  
  — В другой ипостаси? Неплохая идея. Чтобы Ларсен не насторожился, у нас имеется легенда. Мы хотели поговорить с ним о Мэри Лу и Гулле, но поскольку он такой занятой терапевтишка, не стали отрывать его от дел и решили встретиться с ним после работы.
  
  — Неплохая легенда. Кроме того, она заставит Ларсена думать, что в центре нашего внимания по-прежнему его партнер. Бинчи продолжает следить за Гуллом?
  
  — Да. Гулл ведет себя тихо… Говоришь, небольшая прогулка в книжный магазин? Конечно, давай сходим.
  
  Я сообщил ему адрес.
  
  — Встретимся в полуквартале к востоку, угол Шестой улицы, — сказал он. — Приезжай немного пораньше — в семь пятнадцать.
  Глава 33
  
  Я добрался до перекрестка Бродвея и Шестой улицы в семь десять. Движение было неторопливым. Небо походило на мятую жесть.
  
  Вечерами в Санта-Монике неизбежно прохладно; сегодня же морские ветры, принесшие с собой запах водорослей, сделали июньский воздух просто холодным.
  
  Парочка бомжей катила магазинные тележки вдоль бульвара. Один из них что-то пробормотал и быстро прошел мимо меня. Другой взял предложенный мной доллар.
  
  — Эй, мужик! — сказал он. — Хорошего тебе года!
  
  — Тебе тоже.
  
  — Мне? У меня был однажды классный год! — На нем была розовая кашемировая спортивная куртка, запятнанная и потертая, которая, видимо, некогда принадлежала крупному богатому мужчине. — Я вышиб дух из Майка Тайсона в Вегасе. Взял его бабу и сделал ее своей сукой.
  
  — Хорошо тебе.
  
  — Это было ну о-о-очень хорошо. — Он беззубо улыбнулся и потолкал свою тележку дальше.
  
  Минуту спустя Майло обогнул угол Шестой и зашагал в мою сторону. Он переоделся в участке — напялил мешковатые джинсы и старую, цвета овсянки, водолазку, которая увеличивала его и без того внушительные габариты. Туристские башмаки звонко стучали по тротуару. Он налил себе на волосы что-то густое и блестящее, и они торчали во все стороны.
  
  — Косишь под бумагомарателя? Под какого-нибудь поэта-ирландца? — На мой взгляд, он все равно выглядел как коп.
  
  — Да, осталось только написать какую-нибудь дрянную книжонку. Так кто выступает сегодня вечером?
  
  — Профессор из Гарварда. Какой-то Джордж Исса, Ближний Восток.
  
  Мы направились к магазину.
  
  — Исса Кумдис?
  
  — Ты что, его знаешь?
  
  — Слышал имя.
  
  — Поразительно!
  
  — Приятель, я ведь читаю газеты. Даже когда они не публикуют снимки убитых девушек. К слову, я стал шляться по клубам, пытаясь установить Кристи-Кристал. Но сегодня мы заняты интеллектуальным трудом… Вот так. Напоминает дни учебы в колледже, а?
  
  Мы стояли перед книжным магазином, пока он обследовал фасад.
  
  "Перо мощнее всего" представлял собой половину помещения на первом этаже с вывеской над разъеденным солью кирпичом. Большая часть потемневшего окна была заклеена рекламками и объявлениями. Сегодняшние чтения объявлялись клочком бумаги со словами: "Проф. Джордж И. Кумдис Откроет Правду о Подоплеке Сионистского Империализма". Рядом красовались рекламный стикер модного бренда кофе, надпись "Внутри Ява!" и сообщение о присвоенной департаментом здравоохранения категории "В".
  
  — "В", — сказал Майло, — означает допустимый уровень мышиного помета. От выпечки из этого магазина я бы держался подальше.
  
  Внутри пахло отнюдь не выпечкой, а плесенью да старой отсыревшей бумагой. Там, где стены не были прикрыты грубыми сосновыми книжными полками, открывалась голая кирпичная кладка. В центр помещения небрежно сдвинуты книжные шкафы на колесиках. Щербатые виниловые полы — цвета перестоявшего яичного крема. Двадцатифутовый потолок был исчерчен трубами и исцарапан лестницами — не библиотечными подставками на роликах, а простыми складными алюминиевыми стремянками, которые выдавались тем, кто рвался к высотам эрудиции.
  
  Плотный длинноволосый молодой азиат сидел за прилавком, уткнувшись носом в нечто завернутое в простую коричневую бумагу. Надпись у него за спиной гласила "Не курить", однако он попыхивал индийской травяной сигаретой. Другая надпись над указующим перстом предлагала "Читать в задней комнате". Клерк даже не обратил на нас внимания, когда мы прошли мимо него и стали пробираться через лабиринт из неразобранных коробок.
  
  Книжные корешки, которые я успел разглядеть, скрывали целую кучу всяких "измов", от которых несло подростковой революционностью. Майло осматривался и хмурился. Мы закончили наше путешествие в маленьком темном помещении в задней части магазина, уставленном примерно тридцатью красными пластиковыми раскладными стульями, повернутыми к кафедре. Пустые стулья. На задней стене виднелась надпись "Ванные комнаты (юнисекс)".
  
  Никого, кроме нас.
  
  Майло повернул назад, снова оказался в лабиринте коробок и примостился на одной из них. Я к нему присоединился.
  
  Превосходная позиция. Мы могли наблюдать за происходящим в аудитории, оставаясь невидимыми.
  
  — Хорошо, что мы пришли раньше, — сказал я. — Заняли самые лучшие места.
  
  Майло бросил взгляд на пластиковые стулья:
  
  — Здесь можно заниматься групповой терапией.
  
  В течение следующих десяти минут никто не появился, и мы коротали время, листая книги. Майло казался смущенным, потом его лицо приняло задумчивый вид. Я, просматривая книги, к тому времени как по одному стали собираться люди, прошел ускоренный курс обучения по следующим темам: 1. Производство самодельных бомб; 2. Возделывание почв гидропонным методом; 3. Вандализм на службе высшего добра; 4. Этические добродетели Льва Троцкого.
  
  Слушатели расселись по стульям. Дюжина людей или около того, поделившиеся, как показалось, на две группы. В первой — двадцатилетние ребята, все в пирсинге и лейблах, с заплетенными в многочисленные косички волосами и в дорогих искромсанных ножницами джинсах. Во второй — шестидесятилетние пары в скромной одежде, у женщин — строгие седые пучки, у мужчин — завитые бороды и тряпочные шапочки.
  
  Исключение составлял плотный, с волнистыми волосами мужчина лет пятидесяти, одетый в морской бушлат, который был застегнут на все пуговицы, и в мятые, в мелкую клетку, брюки. Очки в темной оправе. Выдающийся вперед подбородок покрыт щетиной. Широкие плечи и внушительные ляжки. Вообще он выглядел так, словно только что закончил организацию забастовки докеров. Мужчина разместился в центре первого ряда и сидел, скрестив руки на выпуклой груди и хмуро глядя на кафедру.
  
  Майло изучал его, прищурив глаза.
  
  — Там, в первом ряду, очень сердитый парень.
  
  — Видимо, здесь это не редкость.
  
  — Похоже, — сказал Майло. — Местной публике есть на что сердиться. Им куда уютней и приятней в Северной Корее.
  
  Семь сорок, сорок пять, пятьдесят. Ни Элбина Ларсена, ни лектора, ни руководства магазина. Молчаливая аудитория. Все просто сидели и ждали.
  
  Примерно в восемь в комнату вошли Элбин Ларсен и высокий, преисполненный достоинства мужчина в жокейском пиджаке из шотландки, с замшевыми вставками на локтях, коричневых фланелевых брюках и сияющих желтых полуботинках. Я ожидал какого-нибудь среднеазиата, но профессор Джордж Исса Кумдис был мужчиной с вальяжной внешностью оксфордского профессора. Я дал бы ему от пятидесяти пяти до шестидесяти лет и посчитал бы человеком, привыкшим к комфортному образу жизни. Его волосы цвета соли с перцем курчавились над белоснежным воротником рубашки. Репсовый галстук, возможно, имел какое-то символическое значение. Вздернутый нос, впалые щеки, тонкие губы.
  
  Элбин Ларсен взошел на кафедру и заговорил тихим голосом. Никаких любезностей, никаких благодарностей аудитории. Прямо к теме.
  
  Израильское угнетение палестинского народа.
  
  Ларсен говорил легко, с минимальной модуляцией, криво усмехнулся, упомянув "глубокую историческую иронию" — евреи, жертвы угнетения, стали величайшими угнетателями из всех ныне существующих.
  
  — Как странно, как горько, — монотонно говорил Ларсен, — что жертвы нацизма переняли нацистскую тактику.
  
  Одобрительное бормотание аудитории.
  
  Лицо Майло не выражало ничего. Его взгляд перебегал от Ларсена на аудиторию и обратно.
  
  Поведение доктора оставалось сдержанным, но речь становилась все более резкой и обличительной. Всякий раз, когда он произносил слово "сионизм", его глаза мерцали. Слушатели начали разогреваться в теме, кивали все сильнее.
  
  За исключением крепкого мужика в морском бушлате. Его руки лежали на коленях, он слегка покачивался на своем сиденье в первом ряду. Голова немного отклонена назад. Я хорошо рассмотрел его профиль. Сжатые челюсти, прищуренные глаза.
  
  Майло вновь посмотрел на этого мужика, и его нижняя челюсть тоже закаменела.
  
  Ларсен, проговорив еще некоторое время, наконец широким жестом указал на Джорджа Иссу Кумдиса, взял в руки лист бумаги и зачитал фрагменты из его резюме. Когда он закончил, Исса Кумдис вышел к кафедре. В тот момент, когда лектор начал говорить, шаги, раздавшиеся за нашими с Майло спинами, заставили нас обернуться.
  
  В коридорчик вошел какой-то мужчина. Лет тридцати пяти, чернокожий, холеный, очень высокий, одетый в хорошо сшитый серый костюм и черную рубашку, застегнутую на все пуговицы. Он увидел нас, виновато улыбнулся и повернул назад.
  
  Майло проследил глазами, как мужчина засеменил, отдаляясь от нас, и вдруг резко нырнул куда-то вправо. Чернокожий больше не появлялся, но Майло почему-то начал нервно растирать руки.
  
  Откуда это напряжение? Всего-навсего идет лекция в книжном магазине. Видимо, слишком много работы и слишком мало результатов. Или у Майло чутье более развито, чем у меня.
  
  Профессор Джордж Исса Кумдис расстегнул пиджак, пригладил волосы, улыбнулся присутствующим и выдал шутку: он, мол, привык к лекциям в Гарварде, где аудитория недотягивает до периода половой зрелости. Несколько смешков из зала. Мужик в бушлате снова принялся раскачиваться. Его рука потянулась к затылку и стал что-то там скрести.
  
  — Истина, неоспоримая истина, — вещал Исса Кумдис, — в том, что сионизм является самой отвратительной доктриной в мире, учением, напичканным злобой. Считайте сионизм злокачественной опухолью современной цивилизации.
  
  Один из молодцов с пирсингом и лейблами хихикнул в ухо своей подружке.
  
  А Исса Кумдис совсем разошелся, назвав евреев, переехавших в Израиль, военными преступниками.
  
  — Каждый из них заслуживает смерти. — Пауза. — Я бы отстреливал их лично.
  
  Тишина.
  
  Даже для этой аудитории сказано слишком сильно.
  
  Исса Кумдис улыбнулся и погладил лацкан пиджака.
  
  — Я кого-нибудь обидел? — осведомился он. — Я очень на это надеюсь. Соглашательство — враг истины, а я как ученый проповедую истину. Да, я говорю о джихаде, когда…
  
  Он замолчал, открыв рот.
  
  Мужик в бушлате вскочил на ноги.
  
  — Гребаный наци! — выкрикнул он, расстегивая пуговицы.
  
  Майло уже направлялся к нему, когда Бушлат выхватил пистолет и выпалил прямо в грудь Иссе Кумдису.
  
  Белоснежная рубашка лектора стала красной. Он стоял с широко раскрытыми глазами. Прикоснулся к груди и посмотрел на свою красную липкую руку.
  
  — Ты жалкий фашист, — пробормотал лектор.
  
  Он остался стоять на ногах. Дышал отрывисто, но все же дышал. Равновесия не терял. Смертельная бледность отсутствовала.
  
  Красные ручейки стекали по его рубашке и пачкали полы пиджака.
  
  Опозорен, но жив и здоров.
  
  Человек в бушлате выстрелил снова, и лицо Иссы Кумдиса превратилось в красную маску. Он закричал и стал лихорадочно тереть лицо. Элбин Ларсен сидел на своем стуле, ошеломленный, неподвижный.
  
  — О Господи! — воскликнул кто-то.
  
  — Это свиная кровь! — крикнул мужчина в бушлате. — Ты — арабский трахатель свиней! — Он кинулся к Иссе Кумдису, споткнулся, упал, поднялся.
  
  Лектор, ослепленный кровью, продолжал тереть глаза.
  
  Бушлат в очередной раз поднял свое оружие. Черный пластиковый пистолет для пейнтбола. Визжа: "Фашист!", — одна из женщин со второго ряда, из группы седовласых, вскочила и схватилась за этот пистолет. Бушлат попытался ее стряхнуть. Она, щипаясь и царапаясь, вцепилась ему в рукав и повисла на нем.
  
  Майло ринулся в бой, маневрируя между зеваками и распихивая стулья, когда спутник женщины, лысый, со скошенным подбородком мужчина в бабушкиных очках с толстыми стеклами и в майке с надписью "СССР" подпрыгнул и принялся по-заячьи барабанить по затылку Бушлата. Тот ответил ему, и мужчина упал навзничь.
  
  Исса Кумдис, протерев наконец глаза, молча взирал на эту потасовку. Элбин Ларсен подал ему платок и повел в глубь магазина.
  
  К тому моменту как Майло добрался до места схватки, в кучу-малу влез еще один седовласый, и Бушлат был завален на пол. Женщина, которая боролась за пистолет, наконец им завладела. Она направила дуло вниз, стрельнула струей крови в Бушлата, но тот лягнул ее, отчего прицел сместился, и дама угодила в брюки своего спутника.
  
  — Дерьмо! — крикнул тот. Его лицо побагровело, и он принялся топтать распростертое тело Бушлата.
  
  Майло оттащил его прочь. Бушлату удалось подняться на ноги, он нанес размашистый удар в направлении Бабушкиных Очков, но промахнулся и снова потерял равновесие. Исса Кумдис и Ларсен проскользнули в общую ванную комнату.
  
  Женщина опять прицелилась из пистолета, но Майло сжал ей руку и оружие упало на пол.
  
  — Кто вы такой?! — вскрикнула она.
  
  Пара молодцов в пирсинге и лейблах поднялась со своих мест.
  
  Я подскочил как раз в тот момент, когда кто-то крикнул: "Бей фашиста!" — и толпа разразилась криками и проклятиями.
  
  Майло схватил Бушлата за рукав и потащил к заднему выходу.
  
  Молодые люди бросились за ними и оказались на расстоянии вытянутой руки от Майло. Лейтенант остановил того, что был покрупней, быстро и сильно сжав ему бицепс. В глазах парня вспыхнула боль.
  
  — Все под контролем, земляки, — сказал Майло. — Спокойно.
  
  Он даже не показал свой значок. Один его тон заставил замереть этих молодцов на месте.
  
  Я открыл заднюю дверь, и Майло вытащил Бушлата на соленый вечерний воздух.
  
  Пока дверь медленно закрывалась, я оглянулся. Большинство наблюдателей оставались сидеть на своих местах.
  
  В нескольких футах за складными стульями, наполовину скрытый полками с книгами, притаившись на собственном наблюдательном пункте, стоял высокий худой негр в хорошем сером костюме и черной рубашке.
  
  Позади магазина находился темный переулок. Майло шел быстро, подталкивая мужчину, если тот останавливался. Бушлат начал ругаться и сопротивляться, и Майло что-то сделал с его рукой, отчего он взвизгнул.
  
  — Пусти меня, коммунистический ублюдок!
  
  — Заткнись;
  
  — Ты…
  
  — Я из полиции, идиот.
  
  Бушлат попытался остановиться. Майло пнул его в пятку, и мужчина невольно прыгнул вперед.
  
  — Полицейское государство! — Его голос был хриплым и дребезжащим, слова вылетали между частыми вздохами. — Значит, ты фашист, а не коммуняка!
  
  — Еще один помешанный. — Майло нашел машину, припаркованную в нескольких ярдах от нас, подпихнул Бушлата к ней и, бросив на капот, вынул наручники и защелкнул их на руках мужчины.
  
  С того момента, как Бушлат прицелился из своего игрушечного пистолета, до настоящего времени прошло не более пяти минут.
  
  — Чертов антисемит!
  
  — Держи пасть закрытой и опусти голову!
  
  Майло тщательно обыскал его, вынув кошелек и кольцо с ключами.
  
  — Я точно знаю, сколько там, поэтому, если ты…
  
  Майло слегка прикоснулся к ключице Бушлата, и тот замолчал на полуслове.
  
  Мне было слышно, как машины погромыхивают по Бродвею, но в ocтальном вечер выдался тихим.
  
  Майло проверил кошелек:
  
  — Здесь двадцать баксов. Ты считаешь по-другому?
  
  Молчание.
  
  Потом:
  
  — Нет.
  
  — Целых двадцать долларов. Приготовился провести чудную ночь в городе, умник?
  
  — Он Гитлер! Та свинья. Он лжет, он Гитлер…
  
  Майло, не обращая на него внимания, читал его водительские права.
  
  — Элиот Саймонс… А это что здесь… удостоверение Сидарс-Синай, дипломированный медбрат… Ты санитар?
  
  — Санитар в хирургии, — сказал Элиот Саймонс. — Он Гитлер, он лжет, заявляет, что он…
  
  — Нуда, нуда, — перебил его Майло.
  
  — Дайте мне закончить! Он заявляет, что он…
  
  — Он обманщик, — вновь оборвал его Майло. — Написал книгу, называя себя палестинским беженцем из Иерусалима, а на самом деле он родился в Италии, наполовину англичанин, наполовину сириец. Об этом написал один из еврейских журналов.
  
  Я уставился на своего друга. Элиот Саймонс — тоже.
  
  Он хранил молчание, пока Майло перебирал его кредитные карточки. Потом Саймонс заговорил:
  
  — Вы следили за ним? Кто вас послал?
  
  — Как вы думаете?
  
  — Правительство? Оно все же поумнело и установило за ним наблюдение? Наконец-то! Он изменник, ведь произошло одиннадцатое сентября, а правительство никак не просечет… Сколько преступлений нужно совершить, чтобы вы наконец взялись за дело?
  
  — Ты видишь в Иссе Кумдисе террориста!
  
  — Вы слышали его.
  
  У Саймонса было лицо работяги, обычное лицо. Если бы не глаза. В них горело что-то более сильное, чем гнев.
  
  Он позвенел наручниками:
  
  — Снимите это.
  
  — Как долго ты следил за ним? — спросил Майло.
  
  — Ни за кем я не следил. Я читал газеты, понял, что он распространяет ложь, и решил что-то предпринять по этому поводу. Я ни в чем не раскаиваюсь, хотите арестовать меня — пожалуйста. Я все расскажу.
  
  — Что именно?
  
  — Этот парень — Гитлер с ученой степенью от Лиги плюща. — Глаза Саймонса загорелись еще сильнее. — Мои родители прошли через Аушвиц. Я не собираюсь стоять в стороне и смотреть, как этот гребаный нацист распространяет грязную ложь.
  
  Майло указал на красные брызги на бушлате:
  
  — Это и вправду свиная кровь?
  
  Саймонс усмехнулся.
  
  — Где ты ее достал?
  
  — В восточном Лос-Анджелесе. На одной из скотобоен. Я взял на работе немного гепарина и смешал с кровью. Это антикоагулянт, я хотел быть уверенным, что она в норме и жидкая.
  
  — Прекрасная работа. Ты настоящий хирургический медбрат.
  
  — Я лучший. Хотел стать врачом, но не было средств учиться в медицинской школе. Мой отец все время болел, не мог работать из-за того, что с ним сделали в лагере. Я не скулю, у меня все хорошо. Четверо детей закончили колледжи Лиги плюща. Я лучший. Не верите, проверьте, доктора меня обожают. Они все хотят работать со мной, потому что я лучший.
  
  — Вы знаете доктора Ричарда Силвермана?
  
  Саймонс кивнул резко и быстро:
  
  — Я знаю его, он знает меня. Кудесник со скальпелем… Позвоните и спросите у доктора Силвермана об Элиоте Саймонсе. Он знает, что я не шизик; делая работу, я полностью концентрируюсь.
  
  — Сегодня вечером ты сконцентрировался на порче одежды Иссы Кумдиса.
  
  — Если бы только у меня был настоящий пистолет…
  
  — Ради вашего же блага ничего больше не говорите, сэр. Я не хочу слышать никаких угроз.
  
  — Сэр? Вы вдруг стали официальным? — Саймонс зазвенел наручниками. — И что теперь?
  
  — В какие школы ходили ваши дети?
  
  — Трое в Колумбии, один в Йеле. Плевать на них, — сказал Саймонс, сплюнув через зубы. — Не на моих детей. На них, наци и коммуняк, что были в книжном магазине и верят во все это дерьмо. Нас хотели уничтожить, но мы выжили, процветаем и говорим: "Плевать на вас, мы умнее". Так что плевать на них. Вы хотите арестовать меня за то, что стою за свой народ? Отлично. Я найду адвоката и вчиню иск тому нацистскому выродку, который пинал меня, и его нацистской суке. Потом я подам в суд на ту арабскую падаль и того шведского хера, который, вероятно, трахает его в задницу. Не забуду и вас.
  
  Снова тяжелое дыхание.
  
  — Почему вы выделили именно Иссу Кумдиса? — спросил Майло.
  
  — Он нацист и находится здесь.
  
  — Какие-нибудь еще причины?
  
  — Для вас этой причины недостаточно? — сказал Саймонс и пробормотал: — Гойише копф.
  
  — Да, я глупый гой. Однако это вы стоите в окровавленной одежде со скованными руками, и все, чего вы добились своим поступком, — укрепили доверие аудитории к слову Кумдиса.
  
  — Ерунда! Они вошли туда юдофобами и выйдут юдофобами, но по крайней мере они теперь знают, что мы не будем смирно стоять, как ягнята, когда нас снова попытаются погнать в печь. — Он пристально посмотрел на Майло. — Вы не еврей, так?
  
  — Боюсь, что нет.
  
  — Немец?
  
  — Ирландец.
  
  — Ирландец, — повторил Саймонс так, словно счел ответ неблагоприятным для себя. Обернулся ко мне. — А вы еврей?
  
  Я покачал головой.
  
  Он опять повернулся к Майло.
  
  — Так что, копы читают "Еврейский маяк"?
  
  — Я собираю сведения повсюду.
  
  Саймонс понимаюше улыбнулся:
  
  — О'кей, значит, вы серьезно взялись за дело.
  
  — Парень, который представлял Иссу Кумдиса. Что вы можете сказать о нем?
  
  — Гребаный швед! Очередной гребаный профессор… У моих детей были профессора в колледже, мог бы порассказать…
  
  — Давайте остановимся конкретно на профессоре Ларсене. Что мне следует о нем знать?
  
  — Он с этим наци, значит, тоже наци… Вы знаете, что шведы заявили во время войны о своем нейтралитете, а сами тем временем вели с нацистами всякие дела? Что солдаты СС направо и налево дрючили шведок, устраивали оргии, зачинали ублюдков? Вероятно, половина из так называемых шведов — немцы. Возможно, он один из тех, Ларсен. Вы слышали, что он там говорил? Надо было стрельнуть и в него тоже.
  
  — Стоп! Будете так говорить, я вас привлеку к ответственности.
  
  Саймонс уставился на него:
  
  — А вы, значит, не собираетесь?.. Привлекать?..
  
  Какая-то машина проехала по переулку, замедлила ход, минуя нас, двинулась дальше к Шестой и свернула налево.
  
  Майло молчал.
  
  — Ну так что? — спросил Саймонс.
  
  — Вы приехали сюда на своей машине?
  
  — А как вы думаете?
  
  — Где припарковались?
  
  — За углом.
  
  — Каким углом?
  
  — На Шестой. Что, собираетесь мое авто отобрать?
  
  — Какая марка?
  
  — "Тойота". Не "мерседес". Я ведь медбрат, а не какой-нибудь чертов доктор.
  
  Не снимая наручников, мы провели его к машине.
  
  — Вот что, — сказал Майло. — Вы поедете прямо домой. И не вздумайте возвращаться сюда. Никогда. Держитесь подальше от этого места, и мы будем считать, что вы усвоили урок.
  
  — Какой еще урок?
  
  — Урок такой: меня надо во всем слушаться.
  
  — А что в вас особенного?
  
  — Я — гой, который разбирается в причинах и следствиях. — Майло взял Саймонса за воротник и так сдавил его толстую шею, что глаза медбрата полезли из орбит.
  
  — Вы…
  
  — Я делаю тебе одолжение, идиот. Большое. Не испытывай мое терпение.
  
  Саймонс вытаращил зрачки:
  
  — Вы меня задушите.
  
  Майло на дюйм ослабил хватку.
  
  — Большое одолжение, — повторил он. — Конечно, если ты очень хочешь этого, я тебя арестую и о тебе все узнают. Некоторые сочтут тебя героем, но только не доктора Сидарс. Вряд ли они захотят работать с тобой, когда узнают, что ты не способен трезво мыслить.
  
  — Они захотят. Я…
  
  — Ты глуп. Ты весь испачкался в свиной крови и ничего не добился.
  
  — Те люди… -…Ненавидят тебя до мозга костей и всегда будут ненавидеть, но они беспомощное меньшинство. Если хочешь чего-то добиться, устройся работать в Центр холокоста, води школьников на экскурсии. Не трать время на этих идиотов. — Майло отпустил его. — Это всего лишь мое мнение.
  
  Саймонс покусал губу:
  
  — Я хочу отомстить за унижение своей нации.
  
  — То, что вы выжили, черт побери, и есть главная месть.
  
  — Кто это сказал?
  
  — Я сказал.
  
  Саймонс наконец успокоился, и Майло снял с него наручники. Он посмотрел на свой забрызганный свиной кровью бушлат, словно впервые заметил пятна:
  
  — Ему конец, я не могу принести его домой, к жене.
  
  — Хорошая мысль. А теперь пш-шел к черту отсюда! — Майло вернул Саймонсу кошелек и ключи и впихнул его в "тойоту".
  
  Медбрат резко рванул с места, въехал на Бродвей и, не включая поворотников, свернул направо.
  
  — Что ж, я думаю, мы славно развлеклись. — Майло осмотрел свою одежду.
  
  — Чистая, я уже проверил.
  
  Он проводил меня к "севилье".
  
  Как раз в тот момент, когда мы добрались до нее, сзади раздался мягкий, сочный, громкий настолько, чтобы мы услышали, голос:
  
  — Джентльмены? Джентльмены, вы из полиции?
  
  На тротуаре в десяти футах от нас стоял высокий чернокожий мужчина в сером костюме. Руки сцеплены впереди. Тепло улыбается. Изо всех сил старается показать, что ничем не угрожает.
  
  — В чем дело? — Майло потянулся к пистолету.
  
  — Мог бы я, если не возражаете, поговорить с вами, джентльмены? Об одном человеке, который был там? — Он кивнул в сторону книжного магазина.
  
  — О ком?
  
  — Об Элбине Ларсене.
  
  — А что с ним?
  
  — Мы можем поговорить в тихом месте? — Мужчина продолжал улыбаться.
  
  — А почему в тихом?
  
  — Это из-за того, что я должен сказать, сэр. Это… неприятные вещи. Это нехороший человек.
  Глава 34
  
  — Идите вперед, очень медленно, руки держите на виду, — сказал Майло. — Вот так. А теперь покажите мне какое-нибудь удостоверение.
  
  Мужчина послушно достал черный блестящий бумажник, вынул визитную карточку и протянул ее Майло. Тот прочел и передал мне.
  
  Добротный материал, белая бумага, красивая печать.
  
  Протэ Бумайя
  
  Специальный посланник
  
  Республика Руанда
  
  Консульство на Западном побережье
  
  Монтгомери-стрит, 125, квартира 840
  
  Сан-Франциско, КА 94104 — Достаточно, сэр? — спросил Бумайя.
  
  — Пока да.
  
  — Спасибо, сэр. Могу я узнать, как вас зовут?
  
  — Стеджес.
  
  Возможно, Бумайя ожидал более дружелюбного приема, так как его улыбка теперь пропала.
  
  — Тут есть место… кафе на квартал выше. Мы можем посидеть там?
  
  — Давайте посидим.
  
  "Кафе" находилось на противоположной стороне Бродвея, между Четвертой и Пятой улицами, и представляло собой подвальчик без окон под названием "Морской ветер" с грубой, траченной солью дверью, которая когда-то могла сойти за английский дуб. Заведение напоминало о той Санта-Монике, которая существовала между двумя волнами переселенцев, построивших прибрежный город: нудных бюргеров со Среднего Запада, понаехавших сюда в поисках тепла в начале двадцатого столетия, и активистов левого толка, воспользовавшихся преимуществами арендной системы в Калифорнии.
  
  Майло взглянул на недружелюбный фасад "Морского ветра":
  
  — Вы здесь бывали прежде?
  
  Бумайя покачал головой:
  
  — Нет, но место вроде бы неплохое.
  
  Майло толкнул дверь, и мы вошли.
  
  Длинная низкая полутемная комната, три грубых кабинета слева, деревянный бар, отделанный лоснящимся акрилом, справа. Восемь выпивох, седовласых, с серыми лицами, наваливались животами на пластиковую обивку лицом к бармену, который вроде как проверял чистоту посуды через определенные промежутки времени. Запах дрожжей, хмеля и потных тел наполнял воздух, который оказался настолько влажным, что здесь можно было выращивать папоротник. Девять пар глаз уставились на нас, когда мы вошли. А Фрэнки Вэлли из музыкального автомата сообщил нам, что все слишком хорошо, чтобы быть правдой.
  
  Мы заняли самую дальнюю кабинку. Бармен не обращал на нас никакого внимания. В конце концов один из выпивох подошел к нам. Пузатый парень в зеленой тенниске и серых брюках. Кошель для мелочи у него на ремне говорил о том, что он здесь работает.
  
  Парень посмотрел на Бумайю, нахмурился:
  
  — Что будете?
  
  Майло заказал скотч, я — тоже.
  
  — Мне "Будлес" с тоником, пожалуйста, — вежливо попросил Бумайя.
  
  — У нас "Гилбейс".
  
  — Это еще лучше.
  
  Толстяк ухмыльнулся:
  
  — Лучше для тебя.
  
  — Похоже, я кого-то обидел, — сказал Бумайя, когда парень, покачиваясь, отошел.
  
  — Вероятно, здесь не любят высоких смуглых незнакомцев, — подал реплику Майло.
  
  — Чернокожих?
  
  — Может, и так.
  
  Бумайя улыбнулся:
  
  — Я слышал, что это прогрессивный город.
  
  — Жизнь полна сюрпризов. Итак, чем могу быть полезен, мистер Бумайя?
  
  Тот начал было отвечать, но остановился, когда принесли напитки.
  
  — Спасибо, сэр, — кивнул он Зеленой Тенниске.
  
  — Еще что-нибудь?
  
  — Если у вас есть соленый арахис, — сказал Майло. — Если нет, то просто немного мира и тишины, приятель.
  
  Зеленая Тенниска уставилась на него.
  
  Майло хлопнул свой скотч:
  
  — И еще порцию этого же пойла.
  
  Парень взял стопку Майло, прошел к стойке, принес ее наполненной и вместе с ней миску с солеными крендельками.
  
  — Надеюсь, они достаточно соленые? — ухмыльнулся он.
  
  Майло съел кренделек и зарычал:
  
  — Хочешь в морду?!
  
  — Чего?
  
  Майло сверкнул своей волчьей улыбкой. Парень в тенниске заморгал. Попятился. Исчез.
  
  Майло проглотил еще кренделек.
  
  — Да, это по-настоящему прогрессивный город, — объявил он.
  
  Протэ Бумайя сидел, стараясь не показать, что изучает нас. В полумраке его кожа была цвета чернослива. Широко поставленные миндалевидные глаза почти не двигались. Его кисти оказались громадными, а запястья — тонкими. Он был даже выше Майло — шесть футов четыре или пять дюймов, но до странного походил на мальчишку.
  
  Мы некоторое время молча пили. Фрэнки Вэлли сменил Дасти Спрингфилд, который хотел лишь того, чтобы быть с нами. Бумайя, казалось, наслаждался своим джином с тоником.
  
  — Итак, — сказал Майло, — что там с Элбином Ларсеном?
  
  — Вы ведь наблюдали за ним в книжном магазине.
  
  — Кто сказал, что мы наблюдали за ним?
  
  — За кем же тогда? Джордж Исса Кумдис постоянно выступает с политическими лекциями. Он — публичный человек. Что может полицейский узнать, наблюдая за ним? И тот парень в морском бушлате… очень импульсивный человек, но это не настоящий преступник. Он распыляет краску. Вы допросили и освободили его.
  
  Майло повертел в руках визитку Бумайи:
  
  — Специальный посланник. Если я позвоню по этому номеру и спрошу о вас, что мне скажут?
  
  — В этот час, сэр, вы услышите записанное на магнитофон сообщение, в котором вас попросят перезвонить в приемные часы. А если вы позвоните в приемные часы, то получите в ответ новую запись, в которой будет указано множество номеров телефонов. Если вам удастся сделать правильный выбор, вы, в конце концов, будете разговаривать с очаровательной женщиной по имени Люси, работающей секретарем у мистера Ллойда Маккензи, эсквайра, замечательного юриста, который является на Западном побережье консулом моей страны, Республики Руанда. В свою очередь, мистер Маккензи сообщит вам, что я являюсь законным представителем своей страны. — Бумайя сверкнул зубами. — Если хотите избежать всего этого, просто поверьте мне.
  
  Майло осушил второй скотч. Крепкий, жесткий напиток; я никак не мог допить первую порцию.
  
  — Специальный посланник, — повторил Майло. — Вы полицейский?
  
  — В данное время нет.
  
  — И все-таки?
  
  — Я занимался полицейской работой.
  
  — Тогда кончайте темнить и говорите, что вам надо.
  
  Глаза Бумайи вспыхнули. Он обвил стакан своими длинными ухоженными пальцами, опустил один из них в свой напиток, крутанул кружок лайма.
  
  — Я хочу, чтобы Элбин Ларсен получил то, что заслуживает.
  
  — И чего он заслуживает?
  
  — Наказания. — Бумайя вытащил свой блестящий черный бумажник. Открыв его, он тронул пальцем то, что оказалось застроченным швом. Строчка разошлась, открыв щель. Он засунул туда пальцы и вытащил крошечный белый конверт. Глядя на Майло через стол, Бумайя щелкнул по краю конверта блестящим ногтем. — Насколько вы знакомы с геноцидом, который опустошал мою страну в тысяча девятьсот девяносто четвертом году?
  
  — Я знаю, что много людей погибло, а мир стоял в стороне и наблюдал за этим.
  
  — Почти миллион человек. Чаще говорят о восьмистах тысячах, но я считаю, что это заниженная цифра. Впрочем, есть немало желающих минимизировать ужас произошедшего — те заявляют всего о трехстах тысячах убитых. Мое мнение подкрепляется личными наблюдениями и знанием реалий той жуткой катастрофы. Так вот, если в число жертв включить тех, кто умер от ран, мы получим миллион погибших. Не исключаю, что их и того больше.
  
  — Какое отношение все это имеет к Элбину Ларсену?
  
  — Ларсен был в моей стране во время геноцида, работал на Объединенные Нации в Кигали, нашей столице, когда происходили самые страшные события. Был консультантом. Консультантом по правам человека.
  
  — И что же Ларсен конкретно делал?
  
  — Все, что хотел. ООН тратила миллиарды долларов на зарплату людям, которые делали только то, что им нравилось.
  
  — Не любите международные организации, мистер Бумайя?
  
  — Объединенные Нации не сделали ничего, чтобы остановить геноцид в моей стране. Наоборот, отдельные лица, которым ООН платила, играли активную и пассивную роль в массовых убийствах. Международные организации всегда готовы постфактум осудить трагедию, но поразительно бесполезны в предотвращении ее.
  
  Бумайя поднял стакан и сделал большой, тяжелый глоток. Маленький белый конверт оставался между пальцами другой его руки.
  
  — Вы хотите сказать, что Ларсен был замешан в геноциде? Речь идет об активном или пассивном участии?
  
  — Какая тут разница?
  
  — И все-таки?
  
  — Я не знаю. Пока. — Бумайя взглянул на стойку бара.
  
  — Хотите еще?
  
  — Хочу, но откажусь. — Бумайя опять щелкнул по белому конверту. — В январе две тысячи второго года человек по имени Лоран Нзабаказа был арестован за участие в геноциде в Руанде. До этого Нзабаказа служил администратором в тюрьме в пригороде Кигали. Большинство заключенных были хуту. Когда начались погромы, Нзабаказа открыл камеры хуту, вооружил их копьями, мачете, дубинками и огнестрельным оружием и натравил на дома тутси. Это была как бы семейная прогулка; жена Нзабаказы и его сыновья-подростки присутствовали при погромах, радостно приветствуя тех, кто насиловал и убивал. Перед тем как все это выплыло на поверхность и Нзабаказа был арестован в Женеве, он нашел себе новое место службы. Работал следователем Международного уголовного суда по Руанде. Элбин Ларсен помог ему получить эту должность. Ларсен делал то же самое для других лиц, многие из которых впоследствии были заподозрены в участии в геноциде.
  
  — Плохие парни работают на суд, который должен их судить.
  
  — Это как если бы Герингу или Геббельсу платил жалованье Нюрнбергский трибунал.
  
  — Ларсен имеет большой вес в Руанде?
  
  — Ларсен был… является предприимчивым человеком. Его бумаги безупречны. Доктор психологии, профессор и в Швеции, и в Соединенных Штатах. Он был на работе в ООН и в нескольких гуманитарных организациях более двадцати лет. — Бумайя вскрыл маленький белый конверт и вынул небольшую цветную фотографию, которую положил на середину стола. Два улыбающихся мальчика в белых рубашках и в галстуках из шотландки. Блестящая черная кожа, ясные глаза, аккуратно подстриженные волосы, белые зубы. Один немного старше другого; я бы дал им девять и одиннадцать лет. Перед вами Джошуа и Сэмюэль Бангва. На этой фотографии им восемь и десять лет. Джошуа очень любил учиться, а Сэмюэль, старший из мальчиков, был прекрасным спортсменом. Их родители, старейшины секты адвентистов седьмого дня, преподавали в деревенской школе в Бутаре. Вскоре после того, как Кигали оказался в руках бунтовщиков хуту, они нагрянули в Бутаре, поскольку этот городок по большей части населяли тутси. Родители обоих мальчиков были зарублены боевиками Лорана Нзабаказы. Их мать несколько раз насиловали, еще живую и уже мертвую. Джошуа и Сэмюэль, спрятавшиеся в шкафу и видевшие весь этот ужас через щель в двери, остались живы и впоследствии были вывезены из Руанды адвентистским священником. Как важных свидетелей против Нзабаказы, их привезли в Лагос и поместили в ооновскую школу, которая обслуживала детей дипломатов и отпрысков нигерийских правительственных чиновников. Через две недели после ареста Нзабаказы мальчики не пришли на завтрак.
  
  Их нашли мертвыми в своих кроватях. У обоих было от уха до уха перерезано горло. По одному удару бритвой для каждого мальчика, сил зря не тратили.
  
  — Работал профессионал, — кивнул Майло.
  
  Бумайя вытащил из стакана дольку лайма, пососал и положил обратно.
  
  — Школу охраняли, следов взлома не было. Дело все еще не раскрыто.
  
  — И Элбин Ларсен?..
  
  — Был в школе консультантом-психологом, хотя редко появлялся на ее территории. Однако за неделю до убийства мальчиков он приехал в Лагос и занял комнату в преподавательском крыле. Заявленной причиной приезда была сертификация школы как ооновского объекта. Будучи там, он участвовал и в других местных делах.
  
  — Каких?
  
  — Дайте мне закончить. Пожалуйста. Как стало известно, Ларсен еще несколько месяцев не должен был инспектировать школу, но решил выйти за рамки графика.
  
  — Вы полагаете, что он убил этих двух мальчиков?
  
  Бумайя наморщил лоб:
  
  — Мне неизвестно, чтобы Ларсен когда-либо лично совершал насилие. Однако известно, что он был связан с насильниками и содействовал их акциям. Что бы вы сказали о следующем совпадении фактов: дружба Ларсена с Нзабаказой, угроза того, что мальчики будут свидетельствовать против Нзабаказы, неожиданный приезд Ларсена в школу и, наконец, убийство ребятишек.
  
  Майло взял фотографию, стал рассматривать улыбающиеся лица братьев.
  
  — Я уверен, — сказал Протэ Бумайя, — что Ларсен нанял кого-то, чтобы убить мальчиков. Могу ли я доказать это? Пока нет.
  
  — Вас прислали, чтобы это доказать?
  
  — Помимо прочих заданий.
  
  — Каких?
  
  — Сбор фактов.
  
  — Обнаружили какие-нибудь факты?
  
  Бумайя откинулся на стуле и вздохнул:
  
  — До сих пор я добился не многого. Вот почему, увидев, что вы наблюдаете за Ларсеном, я подумал: "Ага, это мой шанс". — Он положил руки на стол. Костяшки пальцев были серыми. — Нет ли у вас какой-нибудь информации для меня?
  
  — Так дела не делаются.
  
  Продолжительное молчание.
  
  — Понимаю, — сказал Бумайя.
  
  — Что еще вам известно о Ларсене?
  
  — Из какой области?
  
  — Вы упомянули о каких-то других "местных делах"?
  
  — Профессор Ларсен — человек далеко идущих интересов, но к моему заданию это не относится.
  
  — У меня свое задание.
  
  — Он был задействован в программах. — Последнее слово Бумайя произнес так, словно это было ругательством. — Программах, финансировавшихся ООН, частных гуманитарных программах. Ларсен влезает в эти проекты с корыстными целями.
  
  — Речь идет о крупных суммах?
  
  Бумайя улыбнулся:
  
  — Проверявшие его отчетность вряд ли задумывались над тем, сколько в неделе часов.
  
  — Вы хотите сказать, что Ларсен раздувает свои счета? — уточнил я.
  
  Бумайя пожал плечами:
  
  — Консультант тут, консультант там. Если верить его бумагам, то он самый занятой человек в мире.
  
  — А что это за программы, о которых вы упомянули? — спросил Майло.
  
  — Я знаком только с теми, которые реализуются в моей стране и в Лагосе. Речь в основном идет о школах и благотворительных организациях. По меньшей мере дюжине. Если изучить все его отчеты, то окажется, что Ларсен работал по сто пятьдесят часов в неделю.
  
  — Какие-нибудь из этих программ касались реабилитации заключенных?
  
  Бумайя усмехнулся.
  
  — Попали в самую точку. Ларсен получил деньги от лютеранской церкви на программу психологической подготовки, чтобы помочь заключенным в тюрьме Нзабаказы преодолеть их преступные наклонности. Этим занимались "Стражи справедливости". Существенные выплаты Нзабаказе помогли… как говорят, "смазать дорожку"?
  
  — Полозья, — подсказал Майло. — Смазать полозья.
  
  — Вот-вот. В общем, заключенные, которыми занимались "Стражи справедливости", были именно тем отрядом, который Нзабаказа вооружил и отправил в Бутаре. Ларсен к тому времени уже начал идентичную программу в Лагосе, и когда в Руанде начался геноцид, он сосредоточился в основном на своем нигерийском филиале. — Большая темная рука обхватила стакан. — Думаю, что выпью еще немного.
  
  Майло взял стакан, ушел и принес его наполненным почти до краев.
  
  — Спасибо. — Бумайя выпил половину. — Ларсен попробовал примазаться к боснийскому кризису, но у него не получилось: была слишком большая конкуренция. В последнее время он проявлял значительный интерес к палестинской проблеме. Был одним из иностранцев, которые ездили в Дженин выразить поддержку Арафату во время израильской осады. Он кормил ООН рассказами о дженинской резне.
  
  — Которой никогда не было, — кивнул Майло.
  
  — Да, это короткое, но громкое международное мошенничество, а Ларсену заплатили за консультации. Его появление в регионе скорее всего было связано с тем, что его двоюродный брат — Торвил Ларсен — чиновник БАПОР[2] в Газе. Когда возникает международный конфликт, Ларсен всегда там, чтобы заработать несколько долларов. Если его не остановят.
  
  — Вы собираетесь его остановить?
  
  — Я, — сказал Бумайя, похлопав себя по груди, — собиратель фактов, а не человек действия.
  
  Майло посмотрел на фото улыбающихся мальчиков:
  
  — Где вы остановились в Лос-Анджелесе?
  
  — В доме друга.
  
  На свет появился блокнот Майло:
  
  — Имя, адрес и номер телефона.
  
  — Это необходимо?
  
  — А что вас смущает?
  
  Бумайя опустил глаза. Допил стакан.
  
  — Я остановился у Шарлотты и Дэвида Кабанда. — Он медленно, по буквам произнес фамилию. — Они врачи, ординаторы в госпитале для ветеранов в Вествуде.
  
  — Адрес?
  
  — Шарлотта и Дэвид знают меня как университетского однокашника. Я изучал право. Они считают меня юристом.
  
  Майло хлопнул по блокноту:
  
  — Адрес?
  
  Бумайя продиктовал.
  
  — Телефон?
  
  Бумайя назвал семь цифр.
  
  — Если вы позвоните Шарлотте и Дэвиду и перескажете им то, что я вам сообщил, они расстроятся. Мои друзья считают, что я занят научными исследованиями в области юриспруденции.
  
  — Их квартира — единственное место вашего обитания?
  
  — Да.
  
  — Вы что же, не получили от своей страны, интересы которой представляете, денег на гостиницу?
  
  — У нас очень бедная страна. Мистер Ллойд Маккензи, наш консул, служит нам за небольшие деньги. Истинный гуманист.
  
  — Что еще вы можете рассказать о Ларсене?
  
  — Я уже много вам о нем рассказал.
  
  — Мне повторить вопрос?
  
  — Получается улица с односторонним движением. — Бумайя показал два ряда ровных жемчужных зубов. — Это все, что у меня есть рассказать по делу.
  
  — О'кей. — Майло закрыл блокнот.
  
  — Сэр, сотрудничество — в наших обоюдных интересах.
  
  — Сэр, если я найду что-то интересное для вас, то вы будете проинформированы. А пока будьте осторожны. Иностранный агент, вовлеченный в проводимое американской полицией расследование… К хорошему это не приведет.
  
  — Но у меня нет намерений…
  
  — Тогда у нас не будет проблем, — оборвал его Майло.
  
  Бумайя нахмурился.
  
  — Хотите еще выпить? За мой счет? — предложил лейтенант.
  
  — Нет, спасибо. — Снимок убитых мальчиков по-прежнему лежал на столе. Африканец взял его, положил назад в свой бумажник из змеиной кожи.
  
  — Вы хорошо владеете огнестрельным оружием, мистер Бумайя? Вы ведь бывший коп?
  
  — Я умею стрелять. Однако я путешествую безоружным.
  
  — Значит, если я появлюсь возле квартиры ваших друзей, никаких инцидентов не будет?
  
  Бумайя изобразил слабую, бесцветную улыбку:
  
  — Видимо, я высказался недостаточно ясно. Моя единственная цель — сбор фактов и передача их моему руководству.
  
  — Для того чтобы у Элбина Ларсена возникли неприятности?
  
  — У него и у некоторых других.
  
  — Эти другие здесь, в Лос-Анджелесе?
  
  — Здесь, в других городах, в других странах. — Глаза Бумайи закрылись и снова открылись. Радужная оболочка, некогда ясная и отражающая вопрос, затуманилась. — Я еще долго буду этим заниматься.
  
  Мы смотрели, как он уходил из бара.
  
  — Думаешь, что я был груб с ним? — спросил Майло.
  
  — Немного.
  
  — Я сочувствую его делу, но мне не нужны осложнения. Если я смогу прибрать к рукам Ларсена, то это будет самым большим моим подарком для Бумайи и его руководителей.
  
  — Справедливо.
  
  Он нахмурился:
  
  — Двое мальчишек. — Майло оглянулся и, подозвав Зеленую Тенниску, заказал третью порцию.
  
  Парень посмотрел на меня:
  
  — Вам тоже?
  
  Я положил ладонь на свой стакан и помотал головой.
  
  — У Ларсена биография мошенника, — сказал я. — Именно таким мы его себе и представляли. И он прибегает к насилию, когда ему это нужно.
  
  — Тихоня, — процедил Майло и глотнул из стакана.
  
  — Просто из любопытства: откуда ты так много знаешь об Иссе Кумдисе?
  
  — Что, копы ничего не читают?
  
  — Не подозревал, что ты можешь интересоваться политикой.
  
  Он пожал плечами:
  
  — Рик повсюду разбрасывает книги и журналы. Я подбираю. И мне как-то попался "Еврейский маяк". В нем была статья, в которой заявлялось, что Исса Кумдис — шарлатан.
  
  — Не думал, что Рик интересуется политикой.
  
  — Раньше он и не интересовался. Даже проблемы геев не зажигали его. — Майло поморщился. — Его родители пережили холокост.
  
  После стольких лет знакомства я мало знал о Рике. О жизни Майло, после того как он скрывался за дверью своего домика в Западном Голливуде, — тоже.
  
  — Родители всегда доставали его с этой темой, — сказал Майло.
  
  — С холокостом?
  
  Он кивнул:
  
  — Они хотели, чтобы Рик в большей степени осознавал себя евреем. Постоянно были упреки. А когда его старики узнали, что он гей, ситуация еще более осложнилась. Его мать рыдала так, словно Рик уже умер. Отец кричал, что он глупец, так как у нацистов теперь будет сразу две причины засунуть его в печь. — Майло отпил еще немного скотча, прополоскал им рот. — Он единственный ребенок в семье, и им всем было непросто. Лучше стало, только когда прошло время и его родители состарились. В конце концов, они смирились.
  
  А отец Майло до самой смерти не смог простить своему сыну, что тот — гей.
  
  — Потом пришло одиннадцатое сентября, и Рик изменился, — продолжил он. — Воспринял это как личное дело. Его взбудоражил тот факт, что за терактом стояли арабы, обвинявшие во всех грехах евреев. Рика стали всерьез раздражать антисемитские помои, распространяемые из Саудовской Аравии и Египта. Он начал больше интересоваться собственным еврейством, принялся читать книги по истории евреев, об Израиле, давать деньги на мероприятия сионистов, подписываться на их журналы.
  
  — Которые ты случайно подбирал.
  
  — Почему мое внимание привлекла личность Иссы Кумдиса? Этот парень — аферист, однако сделал карьеру ученого. Вот что заинтриговало меня. И не только это. Он читает лекции, в которых утверждает, что нужно убивать людей. Чертовски много ненависти для профессора колледжа.
  
  — В научных кругах вообще много ненависти.
  
  — Ты убедился в этом лично?
  
  — Обычно такие вещи не становятся достоянием общественности, но ты обалдеешь, узнав, что происходит на факультетских вечеринках, когда ученые мужи думают, что их никто не слышит.
  
  — Интересно, Исса Кумдис так же распоясывается в Гарварде? Разве нет у его коллег каких-то ограничений на распространение ненависти?
  
  — Правила выполняются, но выборочно.
  
  — Да, какие, однако, миляги, эти ученые. Но хватит о них, время сконцентрироваться на злом докторе Ларсене. Узнал что о какой-нибудь местной афере?
  
  — Пока нет. Я попросил Оливию присмотреться. Дал ей наводку на программу "Стражей", так как я случайно на нее натолкнулся.
  
  — "Стражи справедливости"… Оливия очень даже нам здесь пригодится… Кстати, Франко Гулл вдруг изменил обычный режим дня и отправился в спортивный клуб. Возился с железками, не обращал внимания на женщин, потом поехал домой. Такое ощущение, что этот парень знает об афере и начинает нервничать. Возможно, его можно загнать в угол и расколоть. Имеет смысл?
  
  — Не думаю, что теперь ты чего-нибудь от него добьешься.
  
  — Возможно, и так. Но если я в скором времени не продвинусь по делу, то у меня не будет выбора. — Он потер лицо. — О'кей, я подожду, пока ты не получишь информацию от Оливии. — Его мобильник запищал, Майло приложил его к уху. — Стеджес… Когда?.. Естественно… О'кей, дай мне номер. — Блокнот и ручка все еще были у него в руке, и он стал спешно писать, после чего со странной улыбкой захлопнул мобильник. — Так-так-так.
  
  — Кто это был?
  
  — Детектив Бинчи. Послушный парень, сидит у себя за столом, ворочает бумаги, прежде чем отправиться на очередную прогулку за Гуллом. Мне только что позвонили, и он ответил.
  
  Сонни Коппел хочет поговорить. Он обедает. Кафе на Пико. Приглашает меня.
  
  — Я включен в приглашение?
  
  — Конечно. Я тебя включаю.
  Глава 35
  
  Кафе называлось "Джине" и располагалось в темном тихом квартале на южной стороне Пико, всего в нескольких ярдах от машин, бегущих по Ла-Сьенега, и совсем недалеко от восточной границы района, где проживал Майло.
  
  Мы добрались туда в десять сорок. Вывеска над дверью извещала: "Открыто до полуночи". Внутри — длинная узкая комната с грязными виниловыми полами, стойка и семь одинаковых столиков, освещенных яркими лампами. Два молодых парня в громадных очках заговорщицки шептались над кофе, пирогами и пачкой исписанной бумаги, лежавшей между ними. Пожилая женщина беззубо жевала сандвич с яичным салатом. Позади нее мускулистый мужчина в сером рабочем костюме читал старую газету и поедал гамбургер.
  
  Завернувшись в мягкий серый плащ, Сонни Коппел сидел у стойки, цеплял вилкой и отправлял в рот кусочки ветчины и яичницы. Человек за стойкой, не обращая на Коппела внимания, отчищал сковороду. Когда мы вошли, он быстро обернулся и тут же вернулся к своей работе.
  
  Коппел вытер рот, встал со стула и понес тарелку, салфетки и приборы к переднему столику. Ближе к двери и подальше от остальных посетителей. Под плащом у него была темно-коричневая трикотажная рубашка с белым узором. На больших широких ступнях — расшнурованные кроссовки. На свежевыбритом лице виднелось несколько порезов.
  
  Его кружка с кофе осталась на стойке, и Майло принес ее на столик Коппела.
  
  Человек за стойкой повернулся к нам:
  
  — Вы что-нибудь будете, парни?
  
  — Нет, спасибо.
  
  Коппел еще стоял, когда Майло поднес его кофе.
  
  — Спасибо, — сказал он. — Секундочку. — Вернувшись к стойке, Сонни взял кетчуп и соус "Табаско". Наконец он выдвинул стул, сел и вытер губы. Постучав вилкой по краю тарелки, улыбнулся. — Еда для завтрака. А я люблю ее есть на обед.
  
  — Каждому свое. Чем можем быть полезны?
  
  — Фотография… той девушки. Она все еще у вас?
  
  Майло залез в карман пиджака, вынул посмертный снимок и передал его Коппелу.
  
  Тот посмотрел на него и кивнул:
  
  — Когда вы в первый раз показали его мне, что-то такое в памяти мелькнуло. Но я не мог понять, что именно. Мне нечего было вам сообщить, поэтому я и сказал, что никогда ее не видел. Я и в самом деле не был уверен. — Он облизнул губы. — Но снимок засел у меня в голове.
  
  — Теперь вы думаете, что знаете ее?
  
  — Не могу быть полностью уверен. Если это она, то я видел ее всего пару раз… буквально. Два раза. — Он снова бросил взгляд на фото. — По тому, как она выглядит здесь, трудно сказать…
  
  Коппел втянул в себя воздух. Подцепил кусочек ветчины, уронил его на полпути ко рту, и он упал рядом с тарелкой. Коппел взял ветчину пальцами и положил назад, рядом с холмиком жареных яиц, облизал жир с кончиков пальцев.
  
  — Где, как считаете, вы могли ее видеть, мистер Коппел?
  
  — Похоже, в офисе Джерри Куика. Она крутилась возле секретарши Джерри.
  
  — Секретарши Джерри?..
  
  — Энджи Пол.
  
  — Вы лично знакомы с Энджи?
  
  — Я познакомился с ней, когда приходил к Джерри по поводу арендной платы. — Коппел почесал нос. — Вы ею тоже интересуетесь? Она постоянно заставляла меня удивляться.
  
  — Почему?
  
  — Непохоже было, что Энджи много работает. Она не из тех, кого я выбрал бы в секретари. Но, возможно, у нее особой работы и не было.
  
  — Это почему?
  
  — Похоже, в офис Джерри мало кто заходит. Я там никогда никого не видел, кроме Куика и его секретарши. — и, возможно, этой девушки?
  
  — Возможно. Всего лишь возможно.
  
  — Вы нечасто заходите в офис Джерри Куика, однако эта девушка там была дважды. Получается, она любила заглядывать туда?
  
  Коппел пожал плечами.
  
  — Я не… Что я могу знать? Если я напрасно занял ваше время, прошу меня простить. Должно быть, это вам кажется странным. Сначала я говорю, что не знаю ее, потом звоню.
  
  Майло улыбнулся.
  
  — Я просто стараюсь поступить правильно, лейтенант.
  
  — Мы благодарны вам, сэр. Что еще вы можете рассказать об этой девушке?
  
  Коппел еще несколько секунд рассматривал снимок:
  
  — Это могла быть она, вот и все.
  
  — Давайте поконкретнее: вы видели ее в приемной мистера Куика?
  
  — Это в первый раз. Два-три месяца назад. Второй раз я видел ее сравнительно недавно… шесть недель назад. Я видел их двоих, ее и Энджи, выходящими вместе из здания. Было время второго завтрака. Думаю, они шли перекусить.
  
  — Куда именно?
  
  — Я не следил за ними, лейтенант. Мне нужно было встретиться с Джерри.
  
  — По поводу арендной платы?
  
  — Да. — Коппел почесал за ухом. — У меня создается впечатление, что, стараясь поступить правильно, я осложняю себе жизнь.
  
  — Каким образом, сэр?
  
  — Как я уже сказал, это, должно быть, вам кажется смешным. — Коппел толкнул снимок к Майло. — Как бы там ни было, это все, что мне известно.
  
  Майло перебросил снимок из одной руки в другую, как карточный фокусник.
  
  — Значит, околачивалась возле Энджи.
  
  — Болтали. Как все девицы.
  
  — Полагаете, они просто хотели развлечься?
  
  — Было непохоже, что они развлекались. Когда девицы шли вместе, мне показалось, что они обсуждали что-то серьезное, но, завидев меня, тут же замолчали.
  
  — Серьезный разговор по пути на ленч?
  
  — Может, они и не собирались есть. Я предположил это, потому что было время ленча.
  
  — Энджи называла ту девушку по имени?
  
  — Нет.
  
  — Что еще вы можете рассказать о ней? Внешность?
  
  — Она была невысокой… средний рост. Худая, с хорошей фигурой. Но она немного… Она была не похожа на девушку, которая выросла в достатке.
  
  — Из нуворишей?
  
  — Я бы не сказал. И еще… ее одежда была хорошей, но, возможно, немного… крикливой. Будто ей хотелось, чтобы на нее обратили внимание. Возможно, на ней было слишком много косметики. Я не особенно помню… Я не хочу говорить того, в чем не полностью уверен.
  
  — То есть она показалась вам несколько вульгарной?
  
  Коппел покачал головой:
  
  — Дело не в этом. Я не хочу быть жестоким… но она выглядела… немного потасканной.
  
  — Звучит так, словно вы ее хорошо рассмотрели.
  
  — Да, я обратил на нее внимание. Она была симпатичной. Ладненькой. Я же мужчина, вы сами понимаете, как это бывает.
  
  Майло слегка улыбнулся:
  
  — Что-нибудь еще?
  
  — Нет, это все. — Коппел взял свою вилку. Яичница затвердела. Он подцепил большой кусок и засунул его в рот.
  
  Парни с пачкой исписанной бумаги встали из-за стола с раздосадованным видом и молча вышли из кафе.
  
  — Когда мы беседовали в прошлый раз, — сказал Майло, — вы упомянули, что Мэри Лу хотела использовать первый этаж вашего здания для сеансов групповой психотерапии.
  
  — Она должна была дать мне окончательный ответ до того, как… до своей смерти.
  
  — Она сообщала вам какие-нибудь подробности об этих сеансах?
  
  — Нет. Зачем ей это было делать?
  
  — Действительно незачем. Просто мы все еще собираем факты.
  
  — У вас вообще есть какой-нибудь прогресс?
  
  Майло пожал плечами.
  
  — Что бы ни представляла собой эта групповая психотерапия, — сказал Сонни Коппел, — таких сеансов уже точно не будет. Элбин Ларсен позвонил мне вчера вечером и сказал, что первый этаж можно сдавать. Мэри была стержнем, который удерживал их вместе. Теперь ее не стало, и я не удивлюсь, если Ларсен и Гулл захотят прекратить аренду помещения.
  
  — Почему?
  
  — Я не уверен, что они смогут нести более серьезное финансовое бремя. У Мэри было особое, полюбовное, соглашение со мной.
  
  — Вы собираетесь повысить арендную плату?
  
  — Бизнес есть бизнес.
  
  — У вас с ними возникали проблемы?
  
  — Я с ними практически не был связан. Я же говорил, что Мэри держала все в своих руках. Когда нужно было обсудить какие-то дела — ремонт или что-то еще, — ко мне всегда приходила Мэри. — Коппел улыбнулся. — Я был не против. Появлялся шанс поговорить с ней. Теперь… — Он опустил руки.
  
  — Мэри была деловой женщиной; но ведь не она, а доктор Ларсен предложил заняться "домами на полпути".
  
  — Он поразил меня своей способностью генерировать идеи. Но когда дело доходило до их осуществления, этим занималась Мэри.
  
  — Мэри и вы.
  
  — Я не имел никакого отношения к повседневным делам. Просто я кое-что знаю о недвижимости.
  
  — Вроде получения правительственных субсидий?
  
  Коппел кивнул. Не моргнул, не задрожал. Ни один мускул не дрогнул.
  
  — Ваша бывшая жена когда-нибудь обращалась к вам за помощью в получении от правительства какого-либо субсидирования сеансов групповой терапии, которые она планировала проводить на первом этаже здания?
  
  — Зачем ей это? Что я могу знать о терапии?
  
  — Вы способный человек.
  
  — В своей узкой сфере. Я говорил вам: Мэри никогда не советовалась со мной по своим профессиональным делам. — Он повертел вилку. — Меня очень взволновала ее смерть. Глупо, да?
  
  Мы не жили вместе уже много лет, разговаривали между собой не чаще чем раз в месяц. Но я все время думаю о ней. Чтобы тот, кого ты хорошо знаешь, уходил вот так… — Он погладил свой громадный живот. — Это мой второй обед. Я обедаю дополнительно, когда на меня накатывает. — Словно для иллюстрации своих слов, он положил в рот два куска ветчины. — Мэри была сильной личностью, — сказал Сонни с набитым ртом. — Это большая утрата.
  
  Майло еще покрутился вокруг темы реабилитации заключенных, но Коппел не взял наживку. Когда он заказал у хозяина двойной ржаной тост, желе и чай с медом, мы оставили его открывать пакетики с мармеладом и вернулись к "севилье".
  
  — Итак, для чего вся эта игра? — спросил Майло.
  
  — Заболтать тебя. И дать тебе понять, что ему ничего не известно о профессиональных делах Мэри.
  
  — Но он подтолкнул нас ближе к блондинке.
  
  — Ближе к Джерри Куику. Отводит внимание от себя.
  
  — Гулл завязывает с бабами. Ларсен сообщает, что площадь им не нужна… Думаешь, они собирают манатки?
  
  — Вероятно.
  
  — Блондинка околачивалась возле Энджи. Я очень удивлюсь, если так оно и есть.
  
  — Есть только один способ узнать это, — сказал я.
  
  Последним известным местом жительства Анджелы Пол был большой кубический пятидесятиквартирный комплекс к западу от бульвара Лорел-Каньон и к северу от Виктории в ничем не примечательном районе Северного Голливуда.
  
  Вывеска перед комплексом извещала о бесплатном двухмесячном подключении к спутниковому телевидению для тех, кто оформит новые арендные контракты, и утверждала, что это исключительно безопасное здание. Безопасность состояла в том, что в подземный паркинг нельзя было попасть без специальной карточки, а в подъезд — без ключа. Все это, правда, не спасало от мусора на обочине и от разноцветных пятен в виде граффити на фасаде.
  
  Площадки для парковки отсутствовали. Майло предложил мне въехать в красную зону возле угла, он заплатит за стоянку.
  
  Кнопка "А. Пол" обнаружилась на северной стороне дома. Квартира сорок три. Майло нажал. Ответа не последовало. Комнаты управляющего домом в списке не значилось. Пошли к южному подъезду.
  
  Квартира один, без имени, просто "упр-щий".
  
  Было 23.40. Майло надавил на кнопку.
  
  — Будем надеяться, что управляющий сова, — сказал я.
  
  — Да? — отозвался мужской голос.
  
  — Полиция.
  
  — Подождите.
  
  — Не слышу удивления в голосе, — сказал я. — Видимо, жильцы здесь интересные.
  
  Раздалось жужжание, и мы прошли в двери. Пятьдесят квартир оказались расположены на двух ярусах, которые выходили на длинный прямоугольный двор, где должен был располагаться бассейн. Вместо него мы обнаружили клочковатую траву, садовые стулья и сломанный зонт. Две служебные двери в нижнем этаже были снабжены надписью "К парковке". На плоской крыше торчали три спутниковые тарелки. По двору метались звуки включенных телевизоров, музыка, невнятные человеческие голоса, звон разбитого стекла.
  
  Комната управляющего находилась сразу направо, в проеме открытой двери стоял мужчина. Невысокий, лет тридцати, с гладко выбритой головой и слегка курчавящимся подбородком. На нем были спортивные шорты, мешковатая белая тенниска с надписью "Уолф Трэп 2001" и резиновые шлепанцы.
  
  — Я ожидал патрульных в форме, — сказал он, когда мы подошли.
  
  — К вам они часто приходят?
  
  — Ну, всякие вызовы из-за шума и тому подобное.
  
  Майло показал свое удостоверение.
  
  — Лейтенант? Что-то серьезное?
  
  — Пока нет, мистер…
  
  — Чед Беллоу. — Он протянул было руку, но передумал.
  
  — Значит, много вызовов из-за шума?
  
  Глаза Беллоу обежали террасы:
  
  — Не так много, как можно было бы ожидать, имея дело с подобной публикой. Я прошу жильцов сообщать сначала мне, если у них возникают проблемы, но иногда они этого не делают. Что в общем-то и хорошо, поскольку мне совсем не хочется ковыряться в их дерьме.
  
  — Вы выполняете функции управляющего круглосуточно?
  
  — Фактически да. Этим зданием владеют мои родители. Смысл сделки между нами в том, что я зарабатываю, а не просто получаю от них деньги. А еще я учусь музыке в Калифорнийском университете, по классу классической гитары. Но предки считают, что я должен изучать компьютеры. — Он весело улыбнулся. — Так в чем дело?
  
  — Мы ищем Анджелу Пол.
  
  Беллоу потрогал поросль у себя на подбородке. На правой руке были длинные блестящие ногти, а на левой — ногти подстрижены коротко.
  
  — Пол… Сорок третья?
  
  — Именно.
  
  — Стриптизерша.
  
  — Вы это точно знаете?
  
  — Она так написала в заявлении на аренду. Принесла корешки квитанций из клуба, чтобы подтвердить это. Мои старики не согласились бы, а я подумал: почему, собственно, нет? У нее доход выше, чем у большинства неудачников, которые здесь окопались. — Беллоу усмехнулся. — Предки поставили меня руководить, так что решать мне. Как бы там ни было, с ней нет проблем, она платит исправно. А в чем дело?
  
  — Мы хотим задать ей несколько вопросов.
  
  — Вы пробовали ей звонить?
  
  — Никто не отвечает.
  
  — Думаю, что ее нет дома.
  
  — Она часто отсутствует?
  
  — Не знаю.
  
  — Однако у вас хороший наблюдательный пост.
  
  — Я не всегда нахожусь на месте, мне же надо учиться.
  
  — У нее бывают посетители?
  
  — Этого я тоже не знаю. Я не часто ее вижу. Сорок третья располагается в северном конце, наверху. Девушка может пользоваться угловой лестницей, ведущей к двери в паркинг, а значит, входить и выходить незамеченной.
  
  — Вы никогда не видели ее с кем-то еще?
  
  — Нет.
  
  Майло показал ему снимок блондинки.
  
  Беллоу округлил глаза:
  
  — Похоже, она мертва.
  
  — Правильно.
  
  — Ва-ау!.. Значит, это и впрямь серьезно. У нее неприятности… у стриптизерши? Если поднимется большой шум, родители будут очень волноваться.
  
  Майло помахал снимком перед его носом:
  
  — Так вы никогда не видели ее?
  
  — Никогда. Что с ней случилось?
  
  — Кто-то сделал ее мертвой.
  
  — Господи… Уж не хотите ли вы сказать, что у меня могут возникнуть причины для беспокойства?
  
  — Вы можете начинать беспокоиться прямо сейчас, если тело Энджи Пол в данный момент разлагается в ее квартире.
  
  Чед Беллоу побелел:
  
  — Черт!.. Вы это серьезно?
  
  — Не против пойти посмотреть?
  
  — Я дам вам ключ. Вы посмотрите.
  
  — С точки зрения закона это проблематично. Вы как управляющий имеете право при необходимости проводить проверки. Скажем, при подозрении на утечку газа или при коротком замыкании. При любых проблемах, связанных с ремонтом.
  
  Беллоу уставился на Майло:
  
  — Разлагается… Конечно, конечно… Я могу открыть дверь, а вы посмотрите.
  
  — Прекрасно.
  
  — Прямо сейчас?
  
  — Через секунду. Сначала скажите, где мисс Пол выступает?
  
  — Это я могу… Это я точно могу сделать.
  
  Мы прошли вслед за Беллоу в его квартиру. Чистая, с небольшим количеством мебели, лишенная индивидуальности, с шестидесятидюймовым цифровым телевизором и тремя классическими гитарами на подставках в передней комнате. Телик был настроен на MTV. Хеви-метал на полную громкость. Беллоу выключил телевизор.
  
  — Я эклектик, — ответил он.
  
  В кухне рядом с холодильником стояли три шкафчика с тремя выдвижными ящиками. Беллоу выдвинул центральный ящик и вытащил оттуда черный скоросшиватель. Он открыл его, полистал.
  
  — Вот. — Беллоу протянул лист бумаги.
  
  Заявление на аренду от Энджи Пол. Она заявила о доходе в три тысячи в месяц чистыми, и пометка на полях свидетельствовала "Подтверждено". В графе "место работы" написала "Клуб "Голодный бык", филиал в западном Лос-Анджелесе (исполнительница экзотических танцев)". Мой взгляд опустился в конец формы к графе "Личные связи".
  
  "1. Рик Саварен (менеджер)
  
  2. Кристина Марш (коллега по работе)".
  
  Криста или Кристал.
  
  — Вы когда-нибудь интересовались отзывами о ней? — спросил я.
  
  Беллоу пожал плечами:
  
  — Она показывала мне корешки квитанций.
  
  — И вы не обращались к прежним ее домохозяевам? — осведомился Майло. — Не звонили им? Разве это не стандартная процедура?
  
  — Мне кажется, она говорила, что не городская.
  
  — Откуда она?
  
  — Это имеет значение?
  
  — Откуда она? — повторил Майло.
  
  — Я не помню. Она достаточно зарабатывала, чтобы без труда оплачивать аренду и сделать залог за возможный ущерб. Ну и что, если она занимается стриптизом? Большое дело. Она хороший квартиросъемщик.
  
  Майло сложил заявление и положил себе в карман:
  
  — Давайте посмотрим ее жилище.
  
  Квартира Энджи Пол была такого же размера, как у Беллоу. Аккуратная, с телевизором поменьше, дешевой мебелью, хлопчатобумажными покрывалами, парой репродукций с розами и котятами на стенах. До двери, где я стоял рядом с Чедом Беллоу, доносился запах тяжелых, терпких духов.
  
  Майло исчез в спальне.
  
  — Пока все нормально? — спросил Беллоу, переминаясь с ноги на ногу.
  
  Я улыбнулся. Это его не успокоило.
  
  Через минуту появился Майло.
  
  — Ничего не разлагается. Когда мисс Пол появится, не говорите ей, что мы здесь были, и позвоните мне. — Он протянул Беллоу визитку.
  
  — Конечно… Можно запирать?
  
  — Ага.
  
  Мы втроем спустились по лестнице, и Майло попросил Беллоу показать нам стояночное место Энджи Пол. Пусто.
  
  — Она ездит на "камаро" девяносто пятого года?
  
  — Кажется. Да, такая ярко-голубая тачка.
  
  Мы вернулись к "севилье". Половина первого ночи. Никаких парковочных билетов.
  
  — Госпожа Удача улыбается нам, — сказал Майло. — Наконец-то.
  
  — Кристина Марш?
  
  — Да, очень возможно.
  
  Я завел двигатель, а Майло как сумасшедший забарабанил ритм ча-ча-ча на приборной доске. Три скотча и бог знает сколько подряд часов работы, да еще мысленный марафон…
  
  — Ты устал? — спросил он.
  
  — Ни капли.
  
  — Я тоже. Ты когда в последний раз был в притоне со стриптизом?
  
  — Давно не был.
  
  — Я был в нескольких. — Широкая улыбка. — Видел и женский стриптиз.
  Глава 36
  
  Филиал "Голодного быка" в западном Лос-Анджелесе находился на Котнер в стороне от Олимпик, в промышленной зоне, которая воняла как прорезиненный цемент. Рядом с клубом располагалась свалка от "Роллс-Ройс" — высокие стопки некогда роскошных кузовов и внутренностей машин за цепями ограждения.
  
  Чуть подальше размещалась кооперативная художественная галерея, где в ванной комнате был задушен один одаренный художник. Прошлое дело, над которым мы трудились вместе с Майло. Если он и думал об этом, то ничем себя не выдал.
  
  Клуб находился в ангаре без окон, выкрашенном черной матовой краской. Двойные хромированные двери казались лишними предметами. Неоновая вывеска обещала крепкие напитки и красивых женщин.
  
  Местечко в промзоне, выбранное для клуба, было идеальным: никаких соседей с ханжеским зудом, некому жаловаться по поводу ритмов гипердиско, рок, буги-вуги, рвущихся сквозь черные стены.
  
  Притон со стриптизом позиционировал себя как "Клуб для джентльменов". При этом стоянка была забита пыльными малолитражками и потрепанными пикапами, а входные двери охраняли два черноволосых слоноподобных парня.
  
  Майло показал свой значок Слону Номер Один, в ответ получил кивок и шарканье ножкой:
  
  — Да, сэр, чем могу быть полезен?
  
  — Рик Саварен сегодня здесь?
  
  Дынеобразное лицо громилы было разделено пополам старым посеревшим шрамом от ножа, — начинался в середине брови, менял направление на переносице, пересекал губы и терялся в выступе подбородка, на который вполне можно было опереться.
  
  — Да, сэр. Он у себя в кабинете. Вас кто-нибудь проводит, сэр.
  
  — Спасибо.
  
  — Не за что, сэр.
  
  Слон Номер Два, еще больших размеров, прятавший свои глаза за солнечными очками, придержал дверь. Сразу за дверью еще один дылда, на этот раз тощий, длинноволосый, с внешностью уроженца Карибских островов, повел нас налево по короткому коридору, который заканчивался вертящимися дверями, обшитыми черным винилом.
  
  Цветовая гамма основного помещения клуба была выдержана в черных тонах с красной отделкой. Три ступени вели в углубление, где очень серьезный мужчина сосредоточенно вращал круглую сцену. Две женщины танцевали совершенно голыми, временами демонстрируя непростые гимнастические упражнения и занимаясь любовью со столбами из нержавеющей стали. Обе были ультра-блондинками с высокими прическами, худенькими как палки, но с грудями, явно превосходящими все биологические нормы. У каждой на левой ляжке имелась красная подвязка. Девушка с татуировкой в виде солнечных лучей во всю спину, похоже, пользовалась повышенным вниманием, и подношений ей поступало больше.
  
  Мы подошли к черным виниловым дверям. Тощий дылда сделал приглашающий жест и открыл их. Он остался сзади, когда мы вошли в небольшой вестибюль с двумя деревянными дверями без надписей и одной дверью с алюминиевой табличкой "Менеджер".
  
  Не успел Майло постучать, как дверь открылась и молодой человек с экстравагантным черным коком, улыбнувшись, протянул руку:
  
  — Рик Саварен. Проходите.
  
  На Саварене был мягкий зеленовато-синий костюм, черная шелковая тенниска, голубые мокасины от Гуччи на босу ногу, на слишком загорелой шее висела золотая цепочка. Его небольшой кабинет запахом напоминал адвокатскую контору. На столе в рамке стояла фотография женщины с простым лицом и чем-то озадаченного малыша.
  
  — Моя сестра, живет в Айове, — кивнул Саварен на фото. — Присаживайтесь, чувствуйте себя как дома. Парни, могу я предложить вам чего-нибудь выпить?
  
  — Нет, спасибо. Вы тоже из Айовы?
  
  Саварен улыбнулся:
  
  — Это было давным-давно.
  
  — Мальчик с фермы?
  
  — Это действительно было очень давно. — Саварен прошел за стол, сел, отъехал на стуле к стене, положил свой мокасин на ручку выдвижного ящика. На стене висело несколько календарей с обнаженными красавицами под логотипом "Голодного быка" и один календарь с маркой фирмы — поставщика спиртных напитков. — Итак? — Он сложил ладони домиком и вопросительно воззрился на нас.
  
  Саварен выглядел лет на тридцать пять, был хорошо сложен. Припухшие голубые глаза, напряженный рот. Когда он его открывал, там сверкал частокол ослепительных зубов. Волосы казались ненатуральными.
  
  — Нам нужна Энджи Пол, — сказал Майло.
  
  — Энджи? Она работала здесь некоторое время тому назад. Ее сценическое имя было Голубая Энджи.
  
  — Из-за ногтей?
  
  — Ногти, резинка для денег, ездила на голубой машине. Здесь атмосфера конкуренции, и девочки понимают, что должны иметь отличительные черты. Так во что она влезла?
  
  — Когда Энджи перестала здесь работать? — Майло проигнорировал вопрос Саварена.
  
  — Четыре месяца назад.
  
  — Она сама ушла или ее уволили?
  
  — Сама. Один из посетителей, ее постоянный клиент, сбил девушку с пути.
  
  — Заигрывала с посетителями?
  
  — Это против наших правил, и мы стараемся такого не допускать. Но девочки не особенно следуют правилам.
  
  — Кто был этим постоянным клиентом?
  
  — Какой-то мужик, который приходил сюда два-три раза в неделю, потом пропадал, потом появлялся снова.
  
  — Приходил, чтобы увидеть Энджи?
  
  — Да. Ей повезло. — Он провел рукой по груди. — Некоторым парням нравится естественный вид. При всем этом силиконе, который я вижу целыми днями, честно скажу, какая-нибудь девочка с миленьким личиком и естественной фигуркой может меня завести. Но большая часть посетителей… — Он покачал головой. — Даже парни, которые любят естественность, хотят чего-то такого, а у Энджи почти плоская грудь. Я не хотел брать ее на работу, но у нее были неплохие бедра и симпатичная попка, на пробе она хорошо двигалась. К тому же Энджи поймала меня в то время, когда девочек не хватало.
  
  — А вы уверены, что этот постоянный клиент в самом деле ходил ради нее?
  
  — Он появлялся только по тем дням, когда танцевала Энджи, садился прямо перед сценой и не отрываясь смотрел на девушку. Она начала выделывать всякие свои штучки специально для него.
  
  Он давал ей хорошие деньги; думаю, у них возник роман. — Саварен почесал голову. — И я ни разу не видел, чтобы она садилась к нему на колени.
  
  — И что это значит?
  
  — Ему она была не нужна на коленях, потому что он получал от нее все, что нужно, после закрытия клуба.
  
  — Опишите этого клиента.
  
  — Средних лет, довольно обычного вида. Я так и не узнал его имени, так как он всегда платил наличными и сидел один. Я как-то подошел к нему, чтобы спросить, не нужно ли чего, так он отшил меня.
  
  — Каким образом?
  
  — Он просто махнул рукой, типа не приставай, я занят представлением. Мне что, он платит. Он пил в основном легкие напитки, но много. Пять-шесть порций кока-колы за ночь. С лимоном. Иногда он просил добавить туда немного рома.
  
  — Вы сказали, средних лет. А если точнее?
  
  — Я бы дал лет пятьдесят. Шесть футов, такой костлявый… такой обвисший.
  
  — Обвисший?
  
  — Когда стоял, сгибался. Как будто держал что-то на плечах.
  
  Майло кивнул:
  
  — Что еще?
  
  — Дайте подумать… Седые волосы.
  
  — Седая шевелюра?
  
  — Я не назвал бы это шевелюрой. Он зачесывал все, что есть, на одну сторону и напрочь об этом забывал.
  
  — А одежда?
  
  — Обычная… Свитера. Я могу сказать, на чем он ездил. Маленький "бенц", черный, а может, серый. Темный. Мистер Бизнесмен. Мне он представлялся человеком при деньгах, юристом или что-то в этом роде.
  
  — Он всегда приходил один?
  
  — Всегда. И сидел один тоже.
  
  — Энджи когда-нибудь упоминала его имя?
  
  — Вроде бы да. Лэрри, по-моему. Энджи лишь однажды упомянула его, и это было, когда она подала заявление. Скажу честно, я не пожалел, что она уходит.
  
  — Плоская фигура?
  
  — Не только. Там, наверху, на сцене, нужно отдаваться. Ты должна убедить посетителей, что они тебе небезразличны. В Энджи этого не чувствовалось.
  
  — Не умела ублажать клиентуру?
  
  — Не умела быть гостеприимной. Можно научить девушку двигаться, но нельзя научить ее гостеприимству, особенно если она этого не хочет.
  
  — Значит, Энджи вошла в ваш кабинет, подала заявление и сказала, что уезжает с Лэрри?
  
  — Я думаю, она назвала имя Лэрри. Но не предлагайте мне клясться по этому поводу.
  
  — Что Энджи сказала о нем?
  
  — Мол, получила выгодное предложение от одного из своих постоянных клиентов и назвала его имя. Речь шла о серьезной работе, однако я подумал, что он просто продаст ее на сторону.
  
  — Почему?
  
  — Сюда не приходят, чтобы подыскать себе офисного менеджера.
  
  — Она сказала, что у него есть офис?
  
  — Возможно… дело было несколько месяцев назад.
  
  — А имя этого постоянного клиента не могло быть Джерри? — спросил Майло.
  
  Лицо Саварена просветлело:
  
  — Знаете, я думаю, что это именно так. Лэрри, Джерри… Кто он?
  
  — Один парень.
  
  — Он обидел ее?
  
  Майло покачал головой:
  
  — А кто такая Кристина Марш?
  
  — Кристи? Подруга Энджи. Она привела Энджи к нам. И тоже уволилась. Кажется, через месяц после Энджи. Вот ее жаль было потерять. Грудь у нее не то чтобы огромная, но достаточно большая и по-настоящему красивой формы… Как груша, знаете? Миленькие розовые сосочки. Их ей не нужно было подкрашивать помадой. Все тело такое молочное. И гибкое тоже. Она могла по-настоящему обрабатывать столб.
  
  — Почему Кристина ушла?
  
  Саварен покачал головой:
  
  — Этого я не знаю. Она просто перестала приходить.
  
  — У вас есть ее телефон?
  
  — Точно не знаю. Владельцы периодически появляются и уничтожают лишние бумаги, но, может быть, что-то еще осталось.
  
  — А кто владельцы?
  
  — Консорциум американских бизнесменов китайского происхождения. Счастливчики.
  
  — Дела идут хорошо?
  
  — Дела идут великолепно. Хотел бы я иметь свой кусочек от этого бизнеса. Впрочем, я получаю бонусы.
  
  — Где офис компании?
  
  — Монтре-парк. Основной клуб расположен там, он был предназначен для азиатской клиентуры. Есть еще семь филиалов, кроме этого. Онтэрио, Сан-Бернардино, Риверсайд. До самого округа Сан-Диего. Но у меня доходы — самые высокие.
  
  — Еще какие-нибудь владельцы, кроме парней из Монтре-парк?
  
  — Нет.
  
  — Кто владеет зданием?
  
  Саварен улыбнулся:
  
  — Чудесная восьмидесятилетняя старушенция из Палм-Спрингс, которой дом достался в наследство от мужа. Грейс Баумгартен. Старушка однажды пришла, посмотрела, как танцуют девочки, и сказала, что помнит времена, когда она сама могла так же двигаться.
  
  — Кто-нибудь еще задействован в этом бизнесе?
  
  — Помимо служащих?
  
  — Какие-нибудь другие владельцы?
  
  — Нет, это все.
  
  — А вышибалы? Есть другие, кроме тех, что работают сегодня?
  
  — Я нанимаю время от времени нескольких футболистов из калифорнийской команды.
  
  — Когда-нибудь нанимали парня по имени Рэй Дегусса?
  
  — Нет. Он кто?
  
  — Один мужчина.
  
  — Понимаю, о'кей. Но могу я все же узнать, зачем вы расспрашивали меня об Энджи, Джерри и Кристи? Я имею в виду, не возникнет ли каких-нибудь проблем для нашего бизнеса?
  
  Майло протянул ему посмертный снимок блондинки. Загар Саварена утратил часть бронзового оттенка.
  
  — Это Кристи. Ну и дела! Что, черт побери, с ней случилось?!
  
  — Именно это мы пытаемся выяснить.
  
  — Кристи… Ну и дела! Она была в основном хорошей девочкой. Не слишком разумной, но хорошей. Как вы говорите, девочка с фермы. Думаю, она из Миннесоты или что-то в этом роде. Натуральная блондинка. Ну и дела. Какая неприятность!
  
  — Большая неприятность.
  
  — Посмотрим, не найду ли я каких-нибудь бумаг.
  
  Выйдя в вестибюль, Саварен отпер одну из дверей без табличек и подошел к шкафу, заполненному коробками и бутылками с чистящими жидкостями. Он поковырялся среди коробок с досье и продемонстрировал нам лист розовой бумаги с заголовком "Информация о работнике". Здесь был записан номер социального страхования и почтовый ацрес Кристины Марш, больше ничего.
  
  Бульвар Вэноуэн, Северный Голливуд. Недалеко от жилья Энджи Пол. Кристина Марш начала работать в клубе восемь месяцев назад, а спустя полгода перестала приходить на работу.
  
  Вскоре после того, как Гэвин начал лечение.
  
  — Здесь нет номера телефона, — сказал Майло.
  
  Саварен заглянул в листок:
  
  — Да, вспомнил: она говорила, что ей еще не установили. Только что заехала или что-то вроде того.
  
  — Значит, девочка из Миннесоты.
  
  — Думаю, что да. Она выглядела как настоящая уроженка Миннесоты, была вся такая сливочная. Сладкая девочка.
  
  — И совсем несмышленая? — спросил я.
  
  — Когда Кристина заполняла бланк, ей понадобилось очень много времени, и при этом она шевелила губами. Но она была прекрасная работница.
  
  — Раскрепощенная?
  
  — Кристина присаживалась на корточки за доллар, показывала все. Но в этом не было ничего… зазывающего.
  
  — Сексуально, но незазывающе?
  
  — Сексуально, потому что незазывающе. Я хочу сказать, что в ней не было ничего дразнящего. И траханье со столбом, и раздевание догола для нее являлись лишь способами продемонстрировать то, чем ее нацелила природа. Эдакая целостность, понимаете? Клиентам это нравится.
  
  — Она не говорила, где работала раньше? — спросил Майло.
  
  Саварен покачал головой:
  
  — Когда я увидел, как она двигается, у меня больше не было вопросов.
  
  — У нее имелись постоянные клиенты?
  
  — Нет, она была не по этой части.
  
  — В отличие от Энджи?
  
  — Энджи понимала, что не может конкурировать с остальными по физическим данным, поэтому она нацелилась на одного парня и обрабатывала его. А Кристина работала на всю публику, собирала максимальные деньги. Вот почему я удивился, когда она перестала приходить. Как давно ее… Когда это случилось?
  
  — Пару недель назад.
  
  — Ого! Значит, она перед этим занималась чем-то еще.
  
  — Не представляете чем?
  
  — Я бы предположил, что танцевала в другом клубе, но я бы об этом точно знал.
  
  — Клубные сплетни?
  
  Саварен кивнул:
  
  — Это маленький мир. Если девочка переходит к конкурентам, нам сразу становится известно.
  
  — А кто ваши конкуренты?
  
  Саварен полистал перечень клубов, и Майло списал их названия.
  
  — Кто из девушек, работающих сегодня, знаком с Кристи или Энджи?
  
  — Думаю, никто. Девочки у нас теперь не работают больше двух месяцев. Во всяком случае, в этом филиале. Такова наша нынешняя политика.
  
  — Она помогает избежать появления многочисленных Джерри? — спросил я.
  
  — Просто посетители предпочитают свежий товар.
  
  — Вы сказали, это маленький мир. Возможно, одна из ваших девушек была знакома с Энджи или Кристи прежде, — предположил Майло.
  
  — Вы можете пройти за кулисы и поговорить с ними, но скорее всего только напрасно потратите время.
  
  — Что ж, — сказал Майло, — это для меня не в новинку.
  
  За кулисами находился тесный коридор, заполненный костюмами на вешалках и косметикой на столах, банками с аспирином и мидолом, лосьонами, шпильками и претенциозными париками на пенопластовых манекенах.
  
  Три девицы в халатах, прислонясь к стене, курили. Четвертая, стройная брюнетка, сидела голая и, закинув одну ногу на стол, подбривала себе лобок безопасной бритвой. Вблизи толстый слой грима казался грубым, девицы походили на девочек-подростков, которые играли в раздевание.
  
  Никто из них не был знаком с Анджелой Пол или Кристиной Марш, а когда Майло показал им посмертный снимок, их глаза стали испуганными и печальными. Девушка с бритвой зарыдала.
  
  Мы пробормотали несколько слов в утешение и покинули клуб.
  
  Комната детективов была пуста. Мы прошли в кабинет Майло, и он, оставив дверь открытой, вытянулся в своем кресле. Было почти два часа ночи.
  
  — Так что они там делают в Миннесоте? Доят коров, выращивают рис? Итак, Кристи — девочка, вскормленная коровьим молоком? — Майло потер глаза. — Хочешь кофе?
  
  — Нет, спасибо.
  
  Он вытащил фотографию Кристи Марш и уставился на нее.
  
  — Наконец есть имя. — Включив компьютер, Майло прокрутил ее имя через банк данных Национального центра информации о преступлениях и преступниках, местную базу данных. Никаких упоминаний. — Через пару часов я начну названивать в Миннесоту. Придется сделать чертову уйму звонков. Уверен, что не хочешь кофе? Я собираюсь выпить.
  
  — Может, лучше вздремнуть?
  
  — Сейчас не стоит расслабляться. — Он поднялся на ноги, вышел из кабинета, вернулся с пластмассовой одноразовой чашкой. Плюхнувшись в кресло, он сделал несколько глотков кофе, опять потер глаза.
  
  — Когда ты в последний раз спал? — спросил я.
  
  — Не помню. Что, отваливаешься?
  
  — Я еще немного продержусь.
  
  Он поставил чашку на стол:
  
  — Похоже, что параллельно идут две линии: линия Джерри Куика и линия Элбин Ларсен — Сонни Коппел. Моя проблема — их соединить. Давай начнем с Джерри: темный делец, сексуально озабочен, много ездит, якобы торгуя металлом, но денег от этого получает маловато. Не вовремя платит за аренду, гоняется за юбками и не утруждается скрывать это от жены. Находясь в родном городе, он оставляет по ночам жену одну, чтобы поразвлекаться с любимой стриптизершей. В конце концов он сманивает девушку якобы на должность секретарши, несмотря даже на то что ее ногти чересчур длинны, чтобы печатать на компьютере. Таким образом, она будет в пределах досягаемости, если ему захочется немного позаниматься аэробикой на рабочем столе. Теперь он уехал, и Энджи тоже.
  
  — Они прячутся вместе.
  
  — Почему они прячутся — вот в чем вопрос.
  
  — Дела идут наперекосяк, афера провалилась. Джерри и Энджи знают, почему убили Гэвина. Понимают, что они могут быть следующими.
  
  Какое-то время Майло раздумывал над моими словами.
  
  — Я все никак не найду в этой афере какой-либо роли для Куика, и черт его знает, что у него на самом деле в голове… Быть может, Джерри чувствует вину по поводу гибели Гэвина. Но больше всего он не хочет, чтобы всплыла правда, иначе Джерри попадет под подозрение как соучастник этого преступления. Он упрятывает Шейлу к сестре, убирает комнату Гэвина и вдруг скрывается, прихватив с собой Энджи. Та, как и Джерри, встревожена гибелью Кристи. Девушки, которую они с Джерри подсунули Гэвину, чтобы осчастливить парня.
  
  — Энджи не казалась встревоженной, когда мы с ней беседовали. Она лишь на мгновение прикрыла глаза, когда ты показал ей снимок.
  
  — Действительно, хладнокровная девица.
  
  — Если говорить об участии Джерри в афере, то он мог быть у Сонни на подхвате, своего рода поставщиком. Что, если он увел Энджи из клуба не только для того, чтобы иметь секс на стороне? Стриптизерша и, возможно, бывшая проститутка может быть знакома с уголовниками, а те хороший материал для постановки любой аферы.
  
  — Джерри — сводник. А чтобы поставлять уголовников, у наших парней есть Беннетт Хэкер и Рэй Дегусса.
  
  — Судя по всему, именно Джерри свел Хэкера и Дегуссу с остальными. Дегусса — вышибала, а Джерри, завсегдатай баров со стриптизом, наверняка знается с вышибалами. Через Дегуссу Джерри познакомился с Хэкером и свел этих двоих с Сонни Коппелом, у которого только что появился интерес к "домам на полпути".
  
  — Ага. А то, что Джерри снимал квартиру у Сонни, — это ширма, скрывающая их истинные отношения, и Коппел просто пудрит нам мозги, будто Джерри не платит за аренду.
  
  — Да, таким приемом он пытался дистанцироваться от Джерри. Итак, у Сонни оказались в руках "дома на полпути" и, благодаря Джерри, контакты с уголовниками. Он также привлек к афере бывшую жену, интересовавшуюся тюремной реформой, и ее партнера, который уже двадцать лет делает бабки на людском горе. И дело, кажется, в шляпе.
  
  — Но туг появляется Гэвин со своими ушибленными мозгами.
  
  — Из-за аварии, в которую попал Гэвин, все пошло наперекосяк, — кивнул я. — У него в психике произошли сдвиги, он стал навязываться к женщинам, был задержан и нуждался в принудительном лечении. Сонни удалось решить проблему, направив Гэвина к человеку, который наверняка скажет суду нужные вещи. Но доброе дело, как обычно, не осталось безнаказанным — Гэвин возомнил себя разоблачителем. Он начал крутиться вокруг "Черитэбл плэннинг" и обнаружил нечто грязное.
  
  Майло закрыл глаза и сидел не двигаясь. На мгновение мне подумалось, что он уснул. Потом Майло выпрямился и посмотрел на меня — недоуменно, словно и впрямь задремал.
  
  — Ты еще слушаешь меня? — спросил я.
  
  Медленный кивок.
  
  — Джерри лгал нам, что доктор Силвер является его партнером по гольфу, именно для того, чтобы скрыть свои связи с компанией Коппела. Он высказал предположение, что убийство Гэвина совершено на сексуальной почве. Еще одна попытка сбить тебя с толку.
  
  — Милый старый папочка. Всем говорит, что торгует металлами, а на самом деле — сводник.
  
  — Поскольку у Гэвина были проблемы с женщинами, Джерри, вероятно, считал себя прекрасным отцом, когда подсунул ему Кристи. И Гэвин, казалось, был действительно счастлив: хвастался перед Кайлой своей половой жизнью с новой подружкой. Но травма мозга продолжала направлять его мысли не в ту сторону. Что-то пронюхав, он записал номера машин, включая "мерседес" отца. Кто-то об этом узнал, и в результате Гэвин и несчастная Кристи Марш были убиты. Мэри Лу поняла это и страшно испугалась. Водить за нос департамент исправительных учреждений одно, убийство — совсем другое. Возможно, она настаивала, чтобы Сонни и Ларсен завязали с этой аферой. Она знала, что Сонни готов ради нее на многое, считала, что контролирует его. Но Сонни вовсе не был безобидным парнем. И Элбин Ларсен тоже.
  
  — Если верить словам Бумайи о Ларсене, мы имеем дело с чудовищем.
  
  — Чудовищем с дипломом доктора психологии, — уточнил я. — Умным, расчетливым, опасным. Мэри Лу переоценила свою харизму.
  
  — А Шейла? Для нее все это темный лес?
  
  — В общем-то да. Тем более что у Шейлы серьезные проблемы с психикой. Они с Джерри многие годы жили по отдельности друг от друга, он оставался с ней видимости ради, сохраняя имидж солидного семейного человека. Теперь один ребенок уехал из дома, второй — убит. Семья развалилась, и Джерри не задумываясь бросил Шейлу. К тому же он все равно вынужден скрываться, поскольку его жизни угрожает опасность.
  
  — Видимость, — кивнул Майло. — Дом, "мерседес", школа в Беверли-Хиллз для детей. Затем Гэвин получает сотрясение мозга, и все полетело к чертям. А что насчет протыкания? Сексуального мотива? Для обычных убийств было бы достаточно пуль.
  
  — Протыкание — это глазурь на пирог. Здесь действовал тот, кому доставляет наслаждение убивать. Тот, кто делал это раньше.
  
  — Рэй Дегусса. — Майло встал, прошел к двери, осмотрел пустой коридор. — Тихо. — Он снова сел. — Значит, Мэри мошенничала, но не смогла смириться с убийством?
  
  — Она могла подвести под аферу разумное объяснение, уверить себя, что все они делают доброе дело, просто немного приписывают счета. Ведь кого они в конечном счете надували? Коррумпированных бюрократов, которым на тех же самых уголовников вообще наплевать.
  
  — Именно таким вот дерьмом такая задница, как Ларсен, наверняка и пичкал ее. — Он нахмурился. — Однако весь наш карточный домик мы строим на некоей афере, но даже не знаем, существовала ли она на самом деле.
  
  — Я узнаю это от Оливии через несколько часов.
  
  — Ты действительно считаешь, что Мэри Лу была настолько глупа, что стала запугивать Ларсена и других? Неужели она не понимала, с какими людьми имеет дело?
  
  — Мэри Лу слишком доверяла собственным оценкам, в том числе и окружающих ее людей.
  
  — А что с Гуллом?
  
  — Трудно сказать, был он вовлечен в эти дела или нет.
  
  — Интересно, почему Гэвин отказался от него?
  
  — Мне тоже интересно.
  
  — Свихнувшийся мальчишка, — вздохнул Майло. — Глупый свихнувшийся мальчишка. Свихнувшаяся семейка.
  
  — А что же другой ребенок из этой семьи? Тот, что не приехал домой, когда убили брата? Иногда именно те, кого нет на месте событий, могут рассказать много чего интересного.
  
  — Келли — студентка юридического факультета в Бостонском университете.
  
  — К настоящему времени занятия на ее первом курсе должны уже закончиться. Но она осталась в Бостоне.
  
  — Еще один пункт в старый список того, что нужно сделать. Много нужно сделать. Мне нужно поспать.
  
  — Нам обоим нужно.
  
  Он с трудом встал. Веки у него были красными, лицо серым.
  
  — Довольно, — сказал Майло. — Пошли отсюда к черту.
  Глава 37
  
  Меня разбудил телефон.
  
  Я лег в три тридцать утра. Когда мои глаза начали видеть, я скосил их на часы. Было половина десятого.
  
  Я взял трубку, чуть не выронил ее, перехватил поудобней.
  
  — Нашла! — объявила Оливия Брикерман. — Главное заключалось в отклоняющемся мышлении.
  
  — Доброе утро!
  
  — У тебя голос словно с похмелья.
  
  — Была долгая ночь.
  
  — Бедный мальчик. Хочешь почистить зубки, а уж потом мне перезвонить?
  
  Я рассмеялся: — Нет, рассказывай.
  
  — Дело в том, что я поставила себе слишком узкие рамки, сосредоточилась на наградах и грантах. Словно это единственный путь субсидирования. В конце концов я переключилась, и вуаля! Эта штука прошла как закон, Алекс. Пристегнута в качестве поправки к закону о наказании за тяжкие уголовные преступления. Ты знаешь члена законодательного собрания штата Рейнарда Берда? Он раньше входил в организацию "Черные пантеры"?
  
  — Конечно.
  
  — Берд добился этой поправки к закону. Так что теперь ты можешь отправлять плохих парней в тюрьму на долгое время, но когда они выйдут, то получат бесплатную психотерапию.
  
  — Любые плохие парни?
  
  — Любой условно освобожденный преступник, попросивший лечения, получит его. До года индивидуальной или групповой терапии для каждого плохого парня. Нет ограничений по времени, а финансирование идет прямо от "Медикал" — Управления здравоохранения Калифорнии. Вот почему я не могла обнаружить этот денежный поток: он лишь капля в океане общих медицинских выплат.
  
  — Хороший подарок уголовникам. И тем, кто этими делами промышляет.
  
  — Да уж. Вот только совсем немного медицинских организаций обратились по данному поводу к штату. Либо они не знают об этом, либо им не хочется, чтобы преступники заполняли их приемные. Скорее всего первое. Берд так и не опубликовал свою поправку, а ведь в подобных случаях он обычно созывает пресс-конференции. Я обнаружила, что его третья жена психотерапевт: она ведет две самые крупные программы — в Сан-Франциско и Беркли. Практически все, что имеется на севере. Еще две программы осуществляются в Редвуд-Сити и Санта-Крусе. Ими занимается некий восьмидесятипятилетний психотерапевт, который ранее практиковал в Лос-Анджелесе. Та программа, которая тебя интересовала, это услуги психолога "Пасифика" в Беверли-Хиллз. Верно?
  
  — Откуда ты знаешь?
  
  — Это единственная программа в Южной Калифорнии.
  
  — Оплата прямо из кастрюли "Медикал". Каков же уровень финансирования?
  
  — Подожди, тут еще кое-что есть, дорогой. Закон разрешает дополнительные выплаты из-за особо трудных условий. Деньги идут с некоего определенного законодателем дополнительного счета, а управление обеспечивается через "Медикал".
  
  — Понятно. Имеется в виду, что тут фигурируют пациенты, которых обычный врач не захочет лечить, поэтому штат предоставляет дополнительный материальный стимул. Сколько это?
  
  — Компенсация в двойном размере. В реальности немного больше, чем двойная. "Медикал" платит четырнадцать долларов за обычный сеанс групповой терапии, проводимый доктором психологии, и по пятнадцать — доктором медицины. А те провайдеры, что поставляют психологические услуги уголовникам, получают по тридцать пять. Примерно такая же пропорция и при индивидуальной терапии. Двадцать — обычным докторам, сорок пять — психотерапевтам, работающим с бывшими заключенными.
  
  — Тридцать пять в час за группу, — сказал я, меняя в уме свои прежние расчеты. Получалось гораздо больше нулей. — Неплохо.
  
  — Я не нашла ничего похожего на налоговый надзор, просто выставляй штату счет и получай деньги.
  
  — Есть какая-нибудь возможность узнать, во сколько обходится каждая программа?
  
  — У меня нет, но Майло, возможно, смог бы это дело прояснить. Я бы на его месте позвонила в "Медикал" и спросила Дуайта Зевонски. Это хороший парень, к тому же занимается расследованием мошенничеств.
  
  Я записал номер телефона.
  
  — Как официально называется эта программа?
  
  — "Психокультурная демаргинализация освобожденных преступников". Это из разряда твоих ключевых слов. еще парочку я нашла в тексте поправки. "Поведенческий сдвиг", "холистическая эмфаза". Индивидуальные программы могут называться своими именами. Та, что в Беверли-Хиллз, называется…
  
  — "Стражи справедливости".
  
  — Да, именно так, как ты сказал. Так что, нечто подобное практиковалось и прежде?
  
  — О да!
  
  Я нашел имя третьей жены члена законодательного собрания Рейнарда Берда и протащил их обоих через Интернет.
  
  Доктор Мишель Харрингтон-Берд. Высокая рыжеволосая шотландка сорока лет, которая отдает предпочтение африканским халатам и часто высказывается по политическим проблемам.
  
  Члену законодательного собрания Рейнарду Берду было за семьдесят. Он оказался ветераном законодательной власти, известным пылкими речами во благо общества и способностью заделать одну-другую рытвину в своем округе.
  
  На одной из многочисленных фотографий, которые мне удалось найти, Харрингтон-Берд была запечатлена с группой коллег-психологов, в которую входил и Элбин Ларсен. Он стоял рядом с Харрингтон-Берд, со своей козлиной бородкой, в очках, одетый в твидовый костюм и вязаный жилет, и выглядел как голливудское воплощение Фрейда. Ничто в его облике не указывало на наличие интимных отношений с нынешней женой члена законодательного собрания. Только бизнес, ничего личного.
  
  Харрингтон-Берд позаимствовала терминологию Ларсена для изложения законопроекта, который протащил через собрание штата ее муж. Нет никакого сомнения в том, что Ларсен поразил воображение этой дамы описаниями своих подвигов в области прав человека в Африке. Интересно, как бы она отреагировала, узнав о его роли в африканском геноциде? Увидев двух мальчиков с перерезанным горлом?
  
  Я еще трижды находил Ларсена и Харрингтон-Берд вместе — в качестве подписантов под политическими воззваниями. Распечатав все, что счел относящимся к делу, я подошел к телефону.
  
  — Ну, молодчага Оливия, — сказал Майло. — Ей следовало бы править миром.
  
  — Она более чем подходит для этого. Теперь мы знаем, что субсидирование психотерапии уголовников — реальность и что Ларсен в этом деле не последний человек.
  
  — Рейнард Берд… Интересно, как высоко потянется ниточка?
  
  — Нет улик, что Берд или его жена завязаны в какой-нибудь из афер. Ларсен знал ее по профессиональной линии, и они водятся по политическим вопросам. Он мог использовать эту даму, чтобы протолкнуть законопроект с нужной поправкой.
  
  — Миссис Берд занимается правами человека?
  
  — Она занимается петициями. Протесты против агрессии США в Афганистане, Ираке и так далее. Ларсен подписывал те же воззвания.
  
  Он хрюкнул.
  
  — Так когда же началось субсидирование?
  
  — Полтора года назад. "Пасифика" была одной из первых.
  
  — Тридцать пять баксов за один уголовникочас. Даже больше, чем мы прикидывали.
  
  — Громадный стимул удерживать программу на плаву. И защищать ее любыми средствами, если возникала угроза разоблачения. Допустим, Мэри Лу несла в себе такую угрозу, тогда решение ее убрать выглядит очевидным.
  
  — Пуля и нож. Ну а теперь мой вклад в общее дело. Благодаря умению одного находчивого детектива работать ногами я нашел отставного начальника охраны тюрьмы Сан-Квентин, который действительно знал Рэймонда Дегуссу. Он уверен, что Дегусса был виновен не в двух, а в трех заказных убийствах сокамерников, а возможно, и еще в пяти других. Местный киллер. Банды нанимают таких, чтобы самим не пачкаться. Но тюремная администрация не смогла собрать улики на этого урода. Когда Дегусса не был занят устранением людей, он вел себя так, что у советов по досрочному освобождению текли слюнки. Посещал церковь, служил помощником у пастора, работал на общественных началах библиотекарем. И еще: он регулярно посещал консультации психолога. Этот парень понимает толк в психотерапии.
  
  — Уверен, что это так.
  
  — И главное, Алекс: тот тюремщик, благослови его Господь, рассказал, что все ликвидации, в которых подозревался Дегусса, были совершены комбинацией орудий, с обязательным пронзанием жертвы каким-либо острым предметом. Это очень необычно для тюремных убийств; за решеткой, как правило, все просто — резанул и убежал. Да, Дегусса перерезал горло и кромсал тело бритвой. Но в конце наносил характерный удар вроде фехтовального куп де грас — протыкал горло или грудь чем-либо острым. В паре случаев такие острые предметы были найдены: заточенная перьевая ручка и шампур, украденный на кухне. Рэймонд явно подходит на роль нашего плохого парня.
  
  — За ним не числилось преступлений на сексуальной почве?
  
  — В его послужном списке только то, о чем я тебе уже говорил, — воровство, наркотики, вооруженный разбой. На этом его ловили. Но кто знает, чем он еще занимается в свободное время? С сегодняшнего вечера я переключаю Шона Бинчи со слежки за Гуллом на Дегуссу. Вначале я сам составлю Шону компанию, дабы удостовериться, что он не попадет в передрягу. Наблюдать за потеющим психотерапевтом — одно, а за очень плохим парнем — совсем другое.
  
  — Гулл нам более неинтересен?
  
  — Наоборот. Теперь, когда нам известно, что афера существует в реальности, у нас есть кое-что против него. Ты все еще видишь в нем самое слабое звено?
  
  — Если бы мне понадобилось кого-нибудь припугнуть, то я бы выбрал его.
  
  — Я очень хочу напугать Гулла. Еще пара вещей. Адрес, который дала Кристи Марш, — это почтовый ящик. Она арендовала его всего на два месяца, и никто на почте не смог ее вспомнить. Ты смотрел сегодня газету?
  
  — Пока нет.
  
  — Фотографию наконец напечатали. Страница тридцать два, внизу, вместе с просьбой ко всем, кто хоть что-нибудь о ней знает, позвонить по указанному телефону, то есть мне. Пока ни одного звонка. Теперь по семье Куик. Я нашел сестру Келли. Она осталась в Бостоне, в юридической фирме. Но неожиданно взяла отпуск — вроде бы заболела бабушка из Мичигана.
  
  — Ты считаешь, что она может быть значительно западнее Мичигана?
  
  — Трудно сказать. Я звонил Шейле Куик, заходил к Эйлин Пэкстон — они ничего не знают о Келли. Как насчет того, чтобы нам с тобой как-нибудь встретиться и поболтать с Франко Гуллом? У меня есть парочка идей, как эффективнее провести эту беседу.
  Глава 38
  
  Франко Гулл нанял адвоката по уголовным делам по имени Арман Мосс. Тот передал дело одной из своих компаньонок, сногсшибательной брюнетке лет сорока, Мирне Уиммер.
  
  Встреча проходила в офисе Уиммер, комнате со стеклянными стенами на верхнем этаже здания на Уилшир, возле Барринг-тона. Был изумительный солнечный день, и стеклянные стены оказались как нельзя более кстати.
  
  Мирна Уиммер красовалась в бордовом брючном костюме, на ее лице цвета слоновой кости не имелось ни единой морщинки. В умело сделанном вырезе на груди просматривалось холеное тело. Сертификат о степени, полученной в Йельском университете, был расположен в красном углу комнаты словно икона. Фотографии, стоявшие на столе, свидетельствовали о наличии у миссис Уиммер любящего мужа и пятерых прекрасных детей. Она двигалась как танцовщица, ее приветствие было теплым. Жгучие серые глаза под искусно подбритыми бровями могли бы растопить тушь.
  
  — Для информации, — сказала она. — Доктор Гулл находится здесь по собственной воле и не обязан отвечать на любые ваши вопросы, не говоря уж о тех, которые он сочтет неуместными.
  
  — Да, мэм, как скажете, — кивнул Майло.
  
  Уиммер удивленно посмотрела на него, повернулась к Гуллу, который сидел в кресле возле стеклянной стены, поставив ноги на ковер, и выглядел опустошенным и похудевшим. Кресло было на роликах и повторяло все движения Гулла.
  
  На нем были черный костюм, белая водолазка и буро-красные мокасины из телячьей кожи. На черных носках виднелись маленькие красные стрелки. В руке зажат батистовый платок. Пока не потеет, но уже приготовился? Или, может, это адвокат дала ему платок?
  
  Майло выбрал самый дальний от Гулла стул. Я разместился поближе, на кресле с колесиками.
  
  — Доброе утро, — сказал я, отметив между делом, что уже натикало одиннадцать часов утра, а вид за стеклянными стенами Мирны Уиммер заслуживал того, чтобы почаще обращать на него внимание.
  
  Я был одет в мой лучший темно-синий костюм, рубашку с закалывающимся воротничком и французскими манжетами. Дополнял наряд галстук золотистой расцветки. В таком прикиде меня можно было принять за преуспевающего адвоката. Это одна из тех жертв, которые мы приносим ради общественного блага.
  
  Прошло два дня с тех пор, как фотография Кристины Марш была опубликована в газете. Какие-то два шизофреника позвонили Майло, каждый из них поведал ему типичную историю о том, что творят инопланетяне на нашей грешной Земле; оба были совершенно уверены, что Кристина прибыла с Венеры. Майло, с его напряженным графиком, разрядка была необходима, и россказни этих парней пришлись по вкусу.
  
  Две ночи в попытках установить слежку за Рэймондом Дегуссой прошли впустую, поскольку вышибала так и не появился в клубе. Проверка его последнего известного полиции адреса показала, что он устарел на восемнадцать месяцев. Так у Майло появился дополнительный объект для поисков.
  
  Прежде чем мы отправились к офису Мирны Уиммер, он показал мне несколько фотографий Дегуссы и полученный в отделе автотранспортных средств снимок Беннетта Хэкера. Данные по Дегуссе говорили, что он ростом шесть футов, весом сто девяносто восемь фунтов, имеет многочисленные татуировки, физически силен. На фото — длинное морщинистое лицо, толстая шея, черные волосы смазаны маслом и зачесаны назад. На одном из снимков у Дегуссы красовались густые опускающиеся вниз усы, на других он был гладко выбрит. В крошечных глазках отражалась глубокая скука.
  
  Хэкер — шести футов двух дюймов ростом, весом сто семьдесят фунтов, с редеющими, неопределенного цвета волосами и с совершенно плоским подбородком. Он был в белой рубашке и галстуке, слегка улыбался в камеру при съемке на права.
  
  По данным следователя из "Медикал" Дуайта Зевонски, Хэкер был богатым человеком.
  
  Франко Гулл не ответил, и я поздоровался еще раз.
  
  — Доброе утро, — наконец буркнул он.
  
  Я сидел в застегнутом пиджаке, держался важно.
  
  — На улице отличная погода, — объявил я. — Но это для вас не суть важно.
  
  Ответа не последовало.
  
  — Простите? — Мирна Уиммер посмотрела на меня с удивлением.
  
  — Диссонанс. Когда неадекватное представление о себе неожиданно сталкивается с жестокой реальностью. — Я подкатил поближе к Гуллу. Он вжался в спинку кресла так, что отъехал на пару дюймов.
  
  — В чем дело?! — слегка повысила голос Уиммер. — Я отменила деловую встречу, чтобы слушать бред сумасшедшего?
  
  Я не отреагировал на ее реплику и вновь обратился к Гуллу:
  
  — Прежде всего вам нужно знать, что я не полицейский, а ваш коллега.
  
  Левый глаз Франко Гулла судорожно дрогнул, и он посмотрел на Уиммер.
  
  — Что происходит? — Теперь она взглянула на Майло.
  
  — Доктор Делавэр — клинический психолог. Он консультирует наше управление.
  
  Гулл посмотрел на меня:
  
  — Почему же вы в прошлый раз не упомянули об этом?
  
  — Не было смысла. Теперь есть.
  
  Уиммер сложила руки на груди:
  
  — Что ж, это меняет дело.
  
  — А что, у вашего клиента есть психологические проблемы? — поинтересовался Майло.
  
  Она подняла палец:
  
  — Все молчат, я думаю. — Повернулась ко мне. — Какова ваша специализация… Еще раз, как ваше имя?
  
  Я сказал, и она изобразила, что записывает.
  
  — О'кей, теперь какова ваша специализация?
  
  — Клиническая психология. — Я повернулся к Гуллу. — Я хотел понять, как вы попали в эту жуткую ситуацию. — Гулл отвернулся, и я продолжал: — Я пытался изучить вас как личность, но это только добавило вопросов. — Я подкатил еще ближе.
  
  Гулл попытался отъехать, но ролики застряли в ковре.
  
  — Франко… могу я называть вас Франко? Франко, пропасть между вашей личностью, о которой я создал себе представление, и тем, что с вами происходит сейчас, очень глубока.
  
  Гулл облизнул губы.
  
  Мирна Уиммер рассмеялась:
  
  — Ну и дела, прямо психологическая помощь "Сто один".
  
  Я повернулся к ней:
  
  — Как вы полагаете, пока все в порядке?
  
  Вопрос ее удивил:
  
  — Вы интересуетесь моим мнением? По какому поводу?
  
  — Если я выбрал неверный подход… если у вас есть лучшая форма общения с доктором Гуллом, пожалуйста, дайте мне знать. — Я говорил расчетливо тихо, и ей пришлось наклонить голову, чтобы расслышать мои слова.
  
  — Я… просто тороплюсь, — несколько растерялась она. — Через сорок пять минут у меня другая встреча.
  
  Я вернулся к Гуллу:
  
  — Вы окончили с отличием "Фи-бетта-каппа", Канзасский университет в Лоуренсе. Вам удалось это сделать при том, что вы играли четыре года за университетскую бейсбольную команду. Это был не просто бейсбол-добежать-до-пятачка. На старшем курсе вы чуть не побили университетский рекорд результативности. Я нахожу это более чем впечатляющим, Франко. Поговорим о вашем идеале ученого. Кто-нибудь из древних греков, нет? Ну, вам лучше знать, вы ведь переключились с классики на психологию на втором курсе.
  
  Мирна Уиммер обошла свой стол и села. Она казалась злой и взволнованной.
  
  Франко Гулл не пошевелился и не заговорил.
  
  — Два года в юниорской лиге, — продолжал я, — и отзывы о вас только хорошие. Жаль, что вы тогда разорвали подколенное сухожилие.
  
  — Случается. — Гулл начал потеть.
  
  — А Беркли? Мы-то с вами знаем, как непросто попасть в такое место, но вы были в числе первых в списках университета. Ваш руководитель диссертации профессор Олбрайт сейчас уже не молод, но память у него довольно хорошая. Он сказал мне, что вы прилежно занимались, ваши исследования были содержательны и вы знали, как сконцентрироваться на решении проблемы. Он надеялся, что вы пойдете в академию… Но это другая история.
  
  Гулл вытер шею.
  
  — Потом началась ваша практика. В дополнение к обязательным часам работы в клинике вы добровольно принимаете дома детей, подвергшихся жестокому обращению. В том же году вы закончили диссертацию. Как вы находили на все это время?
  
  — Вы неплохо поработали, — сказал Гулл.
  
  — Я вспоминаю ваше исследование, сделанное в университете, — "Реакция находящихся в переходном периоде девочек из разведенных семей на вызов персональной адаптации". Хорошая работа, ее опубликовали в "Клинической и консультационной психологии", она никак не выглядит студенческой продукцией. После выпуска из университета вы не стали разрабатывать эту тему. Жаль. Ваши находки были многообещающими.
  
  Гулл скрестил ноги и натянуто улыбнулся в сторону Уиммер:
  
  — В этом есть какой-нибудь смысл, Мирна?
  
  Уиммер потрогала свои платиновые часы и пожала плечами.
  
  — Руководитель вашей практики, доктор Райан, тоже помнит вас как прилежного и подающего надежды ученого. За тот год вы ни разу не допустили этических нарушений. Доктор Райан говорила, что вы особенно уважительно относились к женщинам.
  
  Губы Гулла сжались.
  
  Я помолчал.
  
  — Я по-прежнему так к ним отношусь, — буркнул он.
  
  — В тот год, когда вы окончили университет, — продолжил я, — с вакантными местами в научных организациях был дефицит, и все предложения, которые вы получили, оказались со Среднего Запада. Не потому ли вы решили заняться частной практикой? Как заставить человека жить в деревне, если он повидал Беверли-Хиллз?
  
  Гулл переложил платок в другую руку:
  
  — Дело не в этом. Когда я окончил учебу, у меня были серьезные долги. Мне ничего не доставалось бесплатно.
  
  — Не нужно оправдываться по поводу своего выбора. Кто сказал, что наука имеет такое уж большое значение для общества?
  
  — Вот именно!
  
  — Возьмите, например, Элбина Ларсена. Получает назначения на научные должности на двух континентах, путешествует по всему миру, проповедует высокие идеалы. Но нам обоим хорошо известно, откуда получены практически все его деньги.
  
  — Не понимаю, о чем вы говорите!
  
  — Ну да Бог с ним, с Ларсеном. Давайте вернемся к вопросу ваших отношений с женщинами. Беспорядочность в связях… маниакальное влечение к юбкам. Когда именно это началось, Франко? Вы смогли провести доктора Райан или пустились во все тяжкие, когда осознали, какой властью обладаете как психотерапевт?
  
  Гулл покраснел.
  
  — Пошли вы к черту! — Он стиснул платок своими крупными пальцами. — Мирна, давайте закончим с этим.
  
  — Непременно, — сказала Уиммер. — Джентльмены, это все.
  
  — Нет проблем, — добродушно пробормотал Майло.
  
  — Это было слишком грубо. — Гулл встал с кресла.
  
  — Это уж точно, — кивнула Уиммер.
  
  Мы остались сидеть.
  
  — Джентльмены, у меня очень плотный график, — объявила она.
  
  — Я понимаю, мэм. — Майло встал, вынул из кармана несколько сложенных листов бумаги. — Я постараюсь как можно быстрей выполнить это постановление. — Он выдержал паузу. — Постановление об аресте доктора Гулла.
  
  Рука Гулла, теребившая в тот момент ворот водолазки, дернулась, словно он обжегся, голова откинулась назад:
  
  — Какого черта!
  
  Майло шагнул к нему:
  
  — Доктор, это постановление об ар…
  
  — По какому обвинению, лейтенант?! — вскочила с места Уиммер.
  
  — Обвинениям, — четко произнес Майло. — Несколько убийств, сговор с целью убийства, мошенничество со страховкой. Несколько других дел. Ваш клиент должен…
  
  Глаза Гулла горели бешенством:
  
  — О чем, черт побери, вы говорите!..
  
  — Успокойтесь, Франко. — Уиммер повернулась к Майло. — Дайте-ка это мне.
  
  Майло передал ей постановление. Он прочесал весь офис окружного прокурора в поисках заместителя, готового выдать этот документ. Помогли отпечатки пальцев Гулла, оставшиеся повсюду в комнате Мэри Лу Коппел, а также звонок следователя Дуайта Зевонски. Последним штрихом стала бутылка двадцатилетнего "Гленливета", вложенная в руку шестидесятилетнего заместителя окружного прокурора Эбена Маровича, которому до пенсии оставалось два месяца и жена которого сбежала к коллеге Гулла, какому-то психиатру.
  
  — Я горжусь тобой, — шепнул мне Майло, когда мы вошли в лифт, направляясь к кабинету Уиммер. — Это был настоящий сеанс психотерапии.
  
  Пока Уиммер читала постановление, Гулл отошел от Майло и встал спиной к стеклу. За ним простирались безбрежное синее небо и отсвечивающие медью очертания залитого солнцем центра города. Он стоял неподвижно, как статуя. Статуя в человеческий рост на фоне панорамы города.
  
  Уиммер закончила читать, вернулась к первой странице. Ее губы затвердели.
  
  — Ну что? — спросил Франко Гулл.
  
  Молчание.
  
  — Мирна!..
  
  — Ш-ш, дайте мне закончить.
  
  — Что закончить? Это смешно, это!..
  
  Уиммер взмахом руки заставила его замолчать, завершила ознакомление с документом, сложила его.
  
  — Это действительно смешно, Франко, но постановление, несомненно, составлено по всей форме.
  
  — Что это значит, Мирна? Что, черт побери, все это значит?! — Платок был плотно сжат в его руке, костяшки пальцев стали белыми как слоновая кость. Пот ручейками стекал по лбу, но Гулл даже не пытался его утереть. — Мирна?
  
  Майло достал наручники. Металлический щелчок заставил Гулла подпрыгнуть.
  
  — О, пожалуйста!.. — Уиммер скривила губы.
  
  — Вы ведь прочли обвинения, — сказал Майло.
  
  — Мирна… — пробормотал Гулл.
  
  — Это значит, Франко, что вам придется пройти с ними, — с неодобрением в голосе сказала Уиммер, так, словно Гулл ее разочаровал. — Где вы его поместите, лейтенант?
  
  — С такими обвинениями? В центральной тюрьме, естественно.
  
  — В тюрьме? — простонал Гулл. — О Боже, нет!
  
  Уиммер улыбнулась Майло:
  
  — Не могли бы вы сделать мне одолжение и оформить его в западном Лос-Анджелесе? Чтобы далеко не ездить?
  
  — Оформить? — Казалось, Гулл был готов заплакать. — Мирна, как вы можете так просто…
  
  — Ничего не могу поделать, адвокат, — сказал Майло. — Уж простите.
  
  Уиммер посмотрела на лейтенанта так, словно собиралась в него плюнуть.
  
  Глаза Гулла наполнились слезами:
  
  — Мирна, я не могу…
  
  — Ваша жена имеет доступ к финансам? — деловито осведомилась Уиммер. — Если да, то я ей позвоню и мы начнем работать над оформлением залога. Если нет…
  
  — Залог? Мирна, это безумие…
  
  — Это официальный диагноз, доктор? — очень серьезно спросил Майло.
  
  — Прошу вас! — Гулл отступил еще на шаг и прижался к стеклу. — Вы не понимаете что творите. Я никогда не делал ничего из того, что вы мне приписываете. Прошу вас. — Он судорожно втянул в себя воздух. — Прошу вас!
  
  — Повернитесь и положите руки на стол миссис Уиммер, доктор, — спокойно произнес Майло. — Если при вас есть оружие или запрещенные вещества, самое время сказать об этом.
  
  — Убийство! — вдруг крикнул Гулл. — О каких убийствах вы, черт побери, говорите? Вы сошли с ума! — Он раскрыл ладонь, и носовой платок упал на ковер. Когда Гулл следил за полетом кусочка материи, у него подогнулись колени, но ему удалось устоять на ногах.
  
  — Успокойтесь, Фра…
  
  — Успокоиться? Вам легко говорить, это не вас…
  
  — Как ваш адвокат, Франко, я советую вам ничего не говорить…
  
  — Я говорю только, что никогда ничего не делал, разве это плохо, что я говорю, что ничего не делал?
  
  — Руки на стол, пожалуйста, — сказал Майло и двинулся к Гуллу. — Франко Гулл, у вас есть право хранить молчание…
  
  Все мощное тело Гулла напряглось. Он скрючился, начал всхлипывать:
  
  — О Боже, как такое может быть!
  
  Мирна Уиммер бросила на меня взгляд, который говорил: "Надеюсь, теперь вы довольны".
  
  Майло забренчал наручниками. Гулл шагнул вперед и положил руки на стол, продолжая всхлипывать.
  
  Майло завернул за спину одну руку Гулла и надел на нее наручник. Доктор вскрикнул.
  
  — Вы причиняете моему клиенту боль! — вскинулась Уиммер.
  
  — Если только психологическую, — сказал Майло. — Не жмет, доктор?
  
  — Боже, Боже, — причитал Гулл. — Что я могу сделать, чтобы как-то поправить ситуацию?
  
  Майло не ответил.
  
  — Почему вы говорите, что я кого-то убил? Кого? Мэри? Это бред. Мэри была моим Другом. Мы были… Я бы никогда не…
  
  Майло завернул Гуллу за спину вторую руку.
  
  — Да что вы хотите?! — вскрикнул доктор.
  
  — Чтобы вы были откровенны, — сказал я.
  
  — Откровенен в чем?
  
  — Молчите, Франко! — встрепенулась Мирна.
  
  — Что? И дать им надеть на меня это, а потом отправить в тюрьму?
  
  — Франко, я уверена, что все…
  
  — В чем я уверен, так это в том, что никогда никого не убивал! — Гулл повернулся, чтобы встретиться со мной взглядом. — То, что вы делаете, безнравственно. Вам должно быть стыдно.
  
  — Можете подать жалобу. Хотя не думаю, что вы захотите это сделать.
  
  — Я не убийца! Почему вы не верите мне?
  
  — У нас не сложилось впечатления, что вы с нами были во всем откровенны, Франко. — Я повернулся к Майло. — По-моему, пора закругляться.
  
  Майло положил руку на затылок Гулла, развернул его и толкнул ладонью в поясницу:
  
  — Время отправляться в тюрьму, доктор.
  
  — Стойте! — выкрикнул Гулл. — Прошу вас! Я буду откровенен! О'кей, да, я бегал за несколькими юбками. Вы хотите поговорить об этом? Отлично, я готов все рассказать. У меня есть пунктик, вы это хотите услышать? Я доставлял удовольствие женщинам и получал удовольствие от них. Это не имеет никакого отношения к тюрьме, или убийству, или любому другому гребаному дерьму, способному засадить меня в тюрьму! И это официальный диагноз. Я учился, чтобы ставить диагнозы. Я и впрямь хороший психотерапевт. Просто, черт побери, классный терапевт. Всем моим пациентам становится лучше!
  
  — Как Гэвину Куику? — спросил я.
  
  — Он… это… он не был на самом деле моим пациентом.
  
  — Разве?
  
  — Я провел с ним четыре-пять сеансов. И все.
  
  — Почему?
  
  — Снимите с меня эти штуки, и я расскажу.
  
  — Лучше вам не ставить нам условий.
  
  — Франко, мой вам совет, не рассказывайте им ничего, — сказала Уиммер.
  
  Но Гулл ее не слушал:
  
  — Этот глупый мальчишка не захотел со мной работать, потому что узнал, что я сплю с одной пациенткой. О'кей? Довольны? Я унижен и официально, публично измазан дерьмом. Но я никогда никого не убивал! Снимите эти штуки.
  
  — Мне нужно принять лекарство, — тихо сказала Мирна Уиммер.
  
  Майло снял наручники и усадил Гулла в кресло.
  
  — Мы можем здесь все успокоиться и во всем разобраться? — Лицо Гулла блестело от пота.
  
  — Если вы и далее будете с нами искренни, то мы, вероятно, сможем что-нибудь придумать, — успокаивающе произнес Майло.
  
  — Я должна зафиксировать вашу беседу, — сказала Уиммер.
  
  — Простите, нет, — покачал головой Майло.
  
  — Тогда я не позволяю, чтобы моего клиента…
  
  — Мирна, прекратите усложнять вещи, прекратите строить из себя гребаного адвоката! — Гулл воздел руки вверх. — Речь идет не о вашей жизни!
  
  Уиммер хмуро посмотрела на него и насухо проглотила две таблетки.
  
  — Я вас предупредила, Франко.
  
  — Искренность в чем? — Гулл повернулся ко мне. — Я сказал вам, что спал с пациенткой.
  
  — Только с одной?
  
  Его глаза всматривались в мое лицо. Он пытался понять, как много мне известно.
  
  — Нет, не с одной, — наконец сказал он. — Но всегда по взаимному согласию. Глупый мальчишка узнал, устроил истерику и заявил, что не может мне больше верить и хочет уйти к другому доктору. Потом он угрожал донести на меня. И это он-то!
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Причина, по которой он попал к нам, — неумение справляться с собственными сексуальными проблемами. Он преследовал женщин. Так кто он такой, чтобы учить меня?
  
  — Но вы же понимаете, Франко, почему Гэвин решил, что вы не идеал психотерапевта?
  
  — Да понимаю, понимаю! Я не должен был этого делать, но все-таки делал. Но я ничего не выставлял напоказ, мои связи с пациентками не были демонстративными. Но он стал вынюхивать, специально занимался этим. Дело в том, что у парня была травма мозга, его сознание оказалось искажено. Он страдал патологическим влечением… крайней навязчивостью.
  
  — Однажды ухватившись за что-то, он уже не отпускал это из рук, — перевел я для Майло.
  
  — Вот именно, — сказал Гулл, словно сделав для себя открытие.
  
  — Как Гэвин все-таки узнал, что вы спали с пациенткой?
  
  — Я уже сказал — вынюхивал. — Гулл издал хриплый смешок. — Следил за мной.
  
  — Каким образом?
  
  — Он шатался вокруг здания после сеансов или сидел в своей машине на улице.
  
  — На какой улице?
  
  — На Палм-драйв. У заднего выхода, за парковкой. В то время я этого, правда, не замечал, но позднее, когда он все вывалил на меня, я понял, что он следил из машины.
  
  — Какой марки?
  
  — "Мустанг".
  
  — Цвет?
  
  — Красный. Красная машина с откидным верхом. Но верх всегда был поднят, стекла тонированы, поэтому я никогда не знал, есть ли кто внутри.
  
  — Это та машина, в которой его убили, — заметил я.
  
  — Что ж, мне жаль, что так случилось. Только я к этому не имею никакого отношения.
  
  — Но он пришел к вам и угрожал донести, так?
  
  — Неужели за это надо убивать?
  
  — А за что надо?
  
  — Ни за что. Насилие — всегда ошибка. — Гулл поискал в карманах свой платок.
  
  Я заметил его на полу позади него, но промолчал.
  
  — Я не стану никого убивать ни по какой причине. Я ненавижу насилие.
  
  — Занимаетесь любовью, а не войной, — кивнул я.
  
  — Послушать вас, так я шалопай и распутник. Но все было по-другому. Некоторым женщинам нежность постоянно необходима. Это я вам говорю как психотерапевт.
  
  Уиммер сжала кулаки, стоя в углу комнаты.
  
  — Итак, Гэвин шатался вокруг офиса.
  
  — Да, черт его побери!
  
  — Как часто?
  
  — Не знаю. Я застукал его только один раз.
  
  — А когда он застукал вас?
  
  — Вы собираетесь это использовать против меня?
  
  — Нарушение этических норм — это наименьшая из ваших проблем.
  
  — Что вам, в конце концов, нужно?
  
  — Все, что вы знаете.
  
  — Великий инквизитор. Как вы сможете оправдать свое поведение с профессиональной точки зрения?
  
  — Мы все как-то приспосабливаемся к обстоятельствам. Майло звякнул наручниками.
  
  — Конечно. Прекрасно. Давайте заниматься делом, — быстро произнес Гулл.
  
  — У вас проблемы? — спросил я Уиммер. — Плотный график и все такое?
  
  Адвокат заколебалась.
  
  — Ми-ирна! — взвизгнул Гулл.
  
  Она взглянула на часы, вздохнула и уселась в свое кресло:
  
  — Я к вашим услугам. Устраивайтесь поудобнее, мальчики.
  Глава 39
  
  — Надо было прислушаться к собственному чутью, — сказал Гулл, — мне с самого начала не хотелось заниматься этим парнем.
  
  — Не ваш тип пациента? — спросил я.
  
  Он не ответил.
  
  Несколько минут назад Гулл прокашливался так, будто у него запершило в горле, и Майло предложил Мирне Уиммер попросить кого-нибудь принести воды для ее клиента. С раздосадованным видом она куда-то позвонила, и в комнате появилась девица с подносом, на котором стояли наполненный водой графин и стаканы, но Гулл пить, однако, отказался.
  
  — Почему вы не хотели лечить Гэвина Куика? — переформулировал я вопрос.
  
  — Я не люблю молодых. Слишком много кризисов, слишком много переменных факторов.
  
  — Плюс ко всему травма мозга.
  
  — Это тоже. Не люблю психопатов. Скучно. Неинтересно.
  
  — Молодой человек с травмой мозга. К тому же мужского пола.
  
  — Я принимаю и мужчин.
  
  — Не слишком-то много.
  
  — Откуда вы знаете?
  
  — Я ошибаюсь?
  
  — Я не стану разглашать информацию о моих пациентах. Как бы вы на меня ни давили.
  
  — Этические нормы и все такое, — кивнул я.
  
  Гулл промолчал.
  
  — Итак, Гэвин следил за зданием. Но как он все же узнал, что вы спите с пациенткой?
  
  Гул поморщился:
  
  — Это необходимо?
  
  — В высшей степени.
  
  — Хорошо, хорошо. Он стоял на парковке, когда мы вышли.
  
  — Вы и пациентка?
  
  — Да. Милая женщина. Я провожал ее. Было поздно, темно, она оказалась последней пациенткой, и я уже закончил работу.
  
  — То есть вы вели себя по-рыцарски. И что же Гэвин увидел?
  
  Гулл заколебался.
  
  Майло вытянул ноги. Уиммер полировала рукавом стекло на часах.
  
  — Мы целовались, — наконец сказал Гулл. — Да, было глупо делать это вот так, в открытую. Но кто знал, что за нами следят? Мальчишка припарковался за поворотом.
  
  — У него был длинный нос.
  
  — Вы должны понять: я не пользовался положением. Это была любовь. Взаимная любовь. Эта женщина перенесла в жизни немало жестоких утрат, и ей требовалось утешение.
  
  — Утешение по полной программе, — вставил Майло.
  
  — То, что я делал, — неправильно. С формальной точки зрения… С позиции этических норм. Но особенность ситуации диктовала определенную степень интимности.
  
  — Это был психотерапевтический прием, — кивнул я.
  
  — Можно и так сказать.
  
  Мирна Уиммер взяла свой блокнот и притворилась, что читает. У нее на лице было такое выражение, словно она наглоталась помоев.
  
  — Значит, вы занимались этим в офисе. На диване? На столе?
  
  — Это вульгарно…
  
  — Ваше поведение вульгарно.
  
  — Я вам сказал, ей было одиноко…
  
  — И она перенесла немало жестоких утрат.
  
  Мирна Уиммер вздохнула и покачала головой.
  
  — Хорошо, — сказал Гулл. — Я ублюдок. Вы это хотите услышать?
  
  — Давайте вернемся к самому началу. Вы не любите молодых людей мужского пола, но согласились лечить Гэвина Куика.
  
  — Мэри попросила. Парень был направлен к ней, но она оказалась занята, а я как раз закончил курс с одним из пациентов… с очень успешным результатом, должен добавить. Таким образом, у меня образовалось окно. Что бывает крайне редко.
  
  — Почему Мэри попросила заняться Гэвином вас, а не Элбина Ларсена?
  
  — У Элбина неполный рабочий день.
  
  — Слишком занят служением обществу?
  
  Гулл пожал плечами.
  
  — Мэри рассказывала вам, почему именно к ней направили Гэвина?
  
  — Ее бывший муж поспособствовал. Между прочим, он владелец помещения, которое мы арендуем… Отец Гэвина также был арендатором мистера Коппела и рассказал ему об имеющихся у парня проблемах с законом. Но формально направление на терапию ему давал какой-то невропатолог, о котором я никогда не слышал. Гэвин говорил мне, что он стал преследовать женщин из-за травмы мозга.
  
  — Вы в это не верите?
  
  Гулл вместо ответа пожал плечами.
  
  — Можно и без мозговой травмы быть сексуальным агрессором, — сказал я.
  
  Гулл выдохнул:
  
  — Это меня уже утомляет.
  
  — Ох, простите, ради Бога!
  
  — Есть еще что-нибудь? — осведомилась Уиммер.
  
  — Вы много общались с родителями Гэвина? — спросил я.
  
  — Только с отцом, и то однажды. Он пришел вместе с Гэвином на первый сеанс. Мне показалось это не совсем обычным, поскольку в подобных случаях сына, как правило, сопровождает мать. Я спросил про нее мистера Куика, тот ответил, что мать Гэвина плохо себя чувствует.
  
  — Что вы еще узнали от мистера Куика?
  
  — Не много. Я получил краткие сведения о семье. Он казался очень встревоженным из-за сына.
  
  — Значит, у Мэри не было времени для Гэвина, но как только этот парень дал вам отставку, она немедленно взяла его к себе. — Я вопросительно посмотрел на Гулла.
  
  — Полагаю, она выкроила время, чтобы сделать мне одолжение.
  
  — Значит, Гэвин не стал гнать волну?
  
  Молчание.
  
  — Она что-то попросила в качестве компенсации?
  
  — Я согласился взять на себя ночные вызовы в течение двух месяцев.
  
  — Это включало посещение по ночам и Мэри Коппел? — встрял в наш диалог Майло.
  
  Гулл с негодованием посмотрел на него.
  
  — Вопрос поставлен, доктор.
  
  — Мэри была в высшей степени сексуальной особой с соответствующими потребностями, а я имел физическую возможность удовлетворять их. Мы наслаждались друг другом. Я не считаю это грехом.
  
  — Кто убил ее? — как бы между прочим спросил я.
  
  — Не имею никакого представления. Судя по этим вопросам, вы явно полагаете, что мои отношения с Мэри как-то связаны с убийством Гэвина Куика.
  
  — А вы нет?
  
  — Я ничего не полагаю.
  
  — Психотерапевт и ее пациент убиты с разницей всего в несколько дней. Вы никогда не размышляли об этом?
  
  — Размышлял. Только у меня нет ответов.
  
  — Какие-нибудь предположения?
  
  Он покачал головой.
  
  — Девушка, убитая вместе с Гэвином… Вы ее когда-нибудь раньше видели?
  
  — Нет. Я об этом сказал еще тогда, когда вы показывали мне фотографию.
  
  — Этот снимок был помещен во вчерашней "Таймс". Может, он навел вас на какие-нибудь воспоминания?
  
  — Я не читал вчерашнюю прессу.
  
  — Не интересуетесь международными новостями?
  
  — Не особенно. Я не слежу за политикой.
  
  — В отличие от Элбина Ларсена?
  
  — Вы все время ввертываете его имя в свои вопросы.
  
  Я взглянул на Майло. Он казался безмятежным.
  
  Мирна Уиммер подалась вперед, примостившись на самом краешке своего кресла. Ее губы напряглись, плечи расправились.
  
  — Гэвин Куик, теперь Элбин. По-моему, вы про меня забываете, — недовольно произнес Гулл.
  
  — Почему Элбин недавно проинформировал Сонни Коппела, что ваша группа больше не заинтересована в аренде нижнего этажа? — спросил я.
  
  — Больше не заинтересована? Да зачем нам вообще мог понадобиться нижний этаж? Он ведь уже арендован каким-то благотворительным фондом.
  
  — "Черитэбл плэннинг"?
  
  Он кивнул.
  
  — Чем они там занимаются?
  
  — Не имею понятия.
  
  — Вы довольно долго были соседями.
  
  — Никогда не видел, чтобы туда кто-нибудь заходил, кроме Сонни Коппела. Да и тот это делал не очень часто.
  
  — Насколько все-таки часто?
  
  — Один-два раза в месяц. Возможно, это одна из его фирм. У него их несколько.
  
  — Он что, магнат?
  
  — Что-то в этом роде.
  
  — А откуда вы знаете?
  
  — От Мэри. Она заполучила для нас помещение через него. Выполнила всю бумажную работу по аренде.
  
  — Слабый пол взял на себя общее руководство предприятием?
  
  — Мэри была движущей силой. Мы с Элбином… помогали ей советами. Она устроила нам эту аренду, поскольку Сонни все еще был от нее без ума.
  
  — Это вы от Мэри узнали?
  
  — Да. Она рассказывала мне об их отношениях с бывшим мужем и смеялась по этому поводу.
  
  — Вроде как развлекалась за его счет?
  
  — Если честно, ей было на него вообще наплевать.
  
  — И Сонни это в конце концов понял?
  
  Гулл пожал плечами.
  
  — Что конкретно Мэри рассказывала вам о Сонни?
  
  — Вскоре после женитьбы он превратился в жирного червяка. Она никогда не считала его привлекательным, но уговаривала себя, что он может оказаться полезным. Ей нравилось то, что он учился на юрфаке. Потом он провалил экзамен на адвоката, и она начала смотреть на него как на полного неудачника. Это ее слова.
  
  — Неудачник, который стал магнатом.
  
  — Это стало для нее сюрпризом. Сам факт богатства Сонни она считала нелепостью, он совершенно не умел тратить деньги, не знал, как наслаждаться жизнью.
  
  — Итак, Сонни хорошо относился к Мэри, она — наоборот.
  
  — Вы считаете, что он ее убил?
  
  — С чего это мы должны так считать?
  
  — Бывший муж, безответная любовь. Возможно, он действительно узнал, как на самом деле Мэри к нему относится.
  
  — Мэри когда-нибудь упоминала в разговоре с вами, что их отношения с Сонни приобретают угрожающий характер?
  
  — Нет, но она и не стала бы говорить об этом мне.
  
  — Несмотря на то что вы друзья? Несмотря на ваши интимные отношения?
  
  — Я просто рассказываю, что происходило на самом деле, вот и все.
  
  — А лично вам не кажется, что Сонни мог убить Мэри?
  
  — В данной ситуации я бы всмотрелся в него попристальней.
  
  — Вместо того чтобы всмотреться в себя, — сказал Майло.
  
  Гулл скрипнул зубами:
  
  — Я никого не убивал.
  
  — Сколько у вас в настоящее время пациентов? — спросил я.
  
  Смена темы выбила Гулла из колеи. Он сел ровно, пригладил волосы, покачал головой:
  
  — Я уже говорил, что не могу распространяться о своих пациентах..
  
  — Я не спрашиваю об именах, мне нужно количество.
  
  Гулл взглянул на Мирну Уиммер, но та не обратила на него внимания.
  
  — Вы трахаете их, но не хотите о них говорить? — повысил голос Майло.
  
  — Подождите одну сек…
  
  — Нет, это вы подождите, доктор. — Голос Майло стал похож на рык. — Вы обещали быть откровенным, а это означает, что больше не будет никакого дерьма. Был поставлен вопрос о количестве пациентов, а не о размерах их бюстгальтеров.
  
  Лицо Гулла побелело:
  
  — О'кей, о'кей, дайте подумать… Тридцать восемь часов в неделю с постоянными пациентами… И еще… двадцать семь с теми, кто приходит на сеансы время от времени.
  
  — Те, кто на тюнинг, — сказал Майло.
  
  — Я не держу гараж.
  
  — Значит, всего шестьдесят пять? — уточнил я.
  
  — Это примерная цифра.
  
  — Так или иначе, вы должны помнить их по именам.
  
  — Конечно.
  
  Я вытащил из кармана компьютерную распечатку и развернул ее на колене.
  
  — Вам что-нибудь говорит имя Гэйфорд Вудроу?
  
  — Нет.
  
  — А Джеймс Лерой Крейг?
  
  — Тот же ответ.
  
  — Карл Филип Руссо, Лудовико Монтес, Дэниел Ли Барендо, Шендли Пол, Орландо Джонс?
  
  Гулл покачал головой.
  
  — Ролан Кристоф, Ламар Ройстер Коллинз, Антонио Ортега?
  
  — Да кто все эти люди?
  
  — Пациенты, по которым вы выставили счет "Медикал" за шесть месяцев.
  
  Гулл выглядел ошеломленным:
  
  — Это просто смешно. Во-первых, я не принимаю пациентов "Медикал". Во-вторых, все названные вами люди — мужчины, а мои пациенты почти исключительно женщины… Третье: если бы я кого-то лечил, имя знал бы точно.
  
  — И получили бы за это оплату. — Я взял лист и прочел еще несколько фамилий:
  
  — Акуно Уильяме, Сальвадор Паз, Маттиас Солдовар, Хуан Хорхе Монтоя, Хуан Эдуардо Лунарес, Бейлор Хокинс, Пол Эндрю Макклоски?..
  
  — Я не знаю никого из них. Это какая-то ошибка.
  
  — Никогда не лечили ни одного из перечисленных лиц? Ни разу?
  
  — Ни разу.
  
  — Вообще не принимали пациентов "Медикал"?
  
  — С какой стати? Компенсация просто слезы, а у меня все пациенты при солидных деньгах.
  
  — Тогда для чего вам нужно было суетиться, чтобы получить лицензию "Медикал"?
  
  — Кто говорит, что я ее получал?
  
  Я подошел к нему и показал распечатку:
  
  — Это ваша подпись на ходатайстве о получении статуса провайдера, поставщика психологических услуг?
  
  — Похоже, моя… Да, я мог получить лицензию, но ни разу не воспользовался ей.
  
  — За последние шестнадцать месяцев вы получили от "Медикал" триста тысяч баксов в виде компенсации. Если быть точным, триста сорок три тысячи долларов пятьдесят два цента.
  
  Он попытался выхватить листок, но я быстро убрал его.
  
  — Дайте мне взглянуть на это!
  
  — Значит, вы получили провайдерскую лицензию, но на самом деле не пользовались ею?
  
  Молчание.
  
  — Хорошо, хорошо, — наконец сказал Гулл. — Я ходатайствовал о получении лицензии, так… на всякий случай, чтобы иметь выбор. Но триста тысяч баксов? Вы просто не в себе!
  
  — Выплаты от штата шли на указанный в ходатайстве адрес в Марина-дель-Рее.
  
  — Да у меня нет никаких адресов в Марине! Не помню даже, когда в последний раз ездил туда. Ваше так называемое расследование облажалось. — На его губах медленно расцветала улыбка. — Предлагаю вам дома хорошенько обо всем подумать. Вам обоим.
  
  — Никакой Марины? — продолжал я допытываться. — И никто не устраивал никаких обедов на берегу залива для вас и вашей дамочки?
  
  Гулл повернулся к Уиммер:
  
  — Вы верите всему этому, Мирна? Я только что доказал им, что у них нет вообще никаких оснований… А они не могут это признать… Вы думаете, что я… Жалоба за оскорбление…
  
  Уиммер не реагировала.
  
  Я пошуршал распечаткой:
  
  — Значит, ни одно из этих имен ничего вам не говорит?
  
  — Ни одно.
  
  — А вот это название — "Стражи справедливости"?
  
  Гулл перестал улыбаться. Одна рука инстинктивно взлетела вверх и, схватившись за верхнюю губу, стала ее вертеть. Он был словно ребенок, играющий с резиновой маской.
  
  Печальной маской.
  
  — Вам это название известно?
  
  — Ну и дела, — сказал он.
  Глава 40
  
  Гулл указал на графин с водой, который стоял на столе у Мирны Уиммер:
  
  — Думаю, мне нужно немного этого.
  
  Уиммер метнула в его сторону холодную усмешку.
  
  Гулл встал и налил себе стакан воды. Выпил его, не отходя от стола, налил еще.
  
  — Мне нужно все расставить по своим местам.
  
  — Давайте, — сказал я. — Если график миссис Уиммер позволяет.
  
  — О, никаких проблем.
  
  — Да, я подал заявку на провайдерскую лицензию, но только по настоянию Мэри и Элбина. Они оба проявляли большой интерес к социальным вопросам. Одна из тем, которыми они занимались, была реабилитация бывших преступников.
  
  — Кто первым заинтересовался данной темой?
  
  — Думаю, что это была идея Элбина, но потом инициативу перехватила Мэри.
  
  — Она была очень деятельной.
  
  — Мэри не была самой творческой натурой в мире, но если она что-то вбивала себе в голову, то шла напролом. Вот они с Элбином и занялись лечением условно освобожденных уголовников в рамках борьбы с рецидивизмом. Я восхищался тем, что они делали, но решил остаться от этого в стороне.
  
  — Почему?
  
  — Я уже говорил, что был очень занят. К тому же я скептически относился к данной идее. У преступников психика всегда не в порядке. Обычная психотерапия никогда не являлась особо эффективной в работе с ними.
  
  — Мэри и Элбин были с этим не согласны, — кивнул я.
  
  — Особенно Мэри. Она загорелась этой идеей. К тому же под нее штат собирался выделить деньги.
  
  — И Мэри об этом узнала. Откуда?
  
  — Одна из знакомых Элбина — жена политика из Северной Калифорнии. Эта женщина — тоже психотерапевт, и она уговорила мужа провести законопроект о финансировании психотерапевтического лечения условно освобожденных. Элбин помог ей в составлении проекта. Он об этом рассказал Мэри, а она — мне.
  
  — Но вы отказались. Из-за того, что пришлось бы работать с людьми, имеющими психические отклонения.
  
  — Да.
  
  — К тому же ставки компенсаций не идут ни в какое сравнение с вашими личными гонорарами, так?
  
  — Я зарабатываю на жизнь. Не понимаю, почему я должен за это оправдываться.
  
  — Сколько вы берете за час?
  
  — Это относится к делу? -Да.
  
  — У меня скользящий тариф. От ста двадцати до двухсот за сеанс.
  
  — "Медикал" платит двадцать и ограничивает количество сеансов.
  
  — В "Медикал" сидят какие-то шутники. Мэри говорила, что по законопроекту тариф удваивается. Но сорок — все равно насмешка. В общем, я решил не связываться.
  
  — Как на это отреагировали Мэри и Элбин?
  
  — Элбин почти ничего не говорил. Он вообще мало говорит. Мэри расстроилась, но ненадолго.
  
  — Вы отказались участвовать в деле, однако запросили провайдерскую лицензию "Медикал". Скажите наконец откровенно: почему?
  
  — Я уже говорил: по просьбе Мэри и Элбина. Они сказали, что штат предпочитает иметь дело с той провайдерской группой, где больше сотрудников, поэтому будет лучше, если мы все подадим заявления о предоставлении лицензии. Мэри составила бумагу, я подписал. Вот и все.
  
  Теперь он уже буквально истекал потом и снова стал искать свой платок. Я вынул салфетку из коробки, стоявшей на столе Уиммер, и передал ему. Он торопливо вытер лицо, и салфетка превратилась в маленький серый комок.
  
  — Вы говорите, что в реальности не принимали ни одного пациента в рамках этой программы?
  
  — Примерно так.
  
  — Примерно?
  
  — Я принял несколько… очень немного. В самом начале, просто чтобы дело пошло.
  
  — Немного — это сколько?
  
  Он вытащил очки для чтения с крошечными линзами и принялся играть дужками.
  
  — Франко?
  
  — Троих. И ни одного с именами, которые вы назвали.
  
  — И какое у вас сложилось впечатление от лечения бывших преступников?
  
  — Неважное.
  
  — Почему?
  
  — Двое из них постоянно опаздывали, а когда появлялись, то были здорово на взводе. Мне стало ясно, что они просто отбывают повинность.
  
  — Для чего им это все было нужно?
  
  — А мне почем знать?
  
  — Не показалось вам, что им за приход на ваши сеансы платили?
  
  Брови Гулла подпрыгнули:
  
  — Ничего об этом не знаю. Так или иначе, они не были заинтересованы в лечении. Но у меня не появилось никаких мыслей на этот счет, да и не было желания раздумывать.
  
  — А что же третий пациент?
  
  — Тот меня просто доставал. Он не был пьян или обкурен, но все время рассказывал. Много рассказывал. Но не о себе. О своей подружке. Чего она хотела, что он придумывал, чтобы дать ей это.
  
  — А чего она хотела?
  
  Гулл сложил и раздвинул дужки очков.
  
  — Оргазма. У нее была аноргазмия, и он хотел исправить положение.
  
  — Он просил у вас в этом помощи?
  
  — Нет. В том-то и дело, что ему от меня ничего не было нужно. Он полагал, что сам все знает. Очень агрессивный, очень… неприятный человек. Но старался быть обаятельным. Пытался говорить интеллигентно.
  
  — У него это не получалось?
  
  — Не очень. Эрзац… типичное обманчивое обаяние. Если бы у вас был хоть какой-нибудь опыт работы с психопатами, то вы бы поняли, о чем я. — Его тело расслабилось. Гуллу явно хотелось представить дело так, словно мы ведем беседу на медицинские темы, как коллеги. — Цветистая речь, чрезмерно подобострастная. Изображал воспитанного человека и думал, что переигрывает меня. Если бы не его фантазии… — Он вздохнул.
  
  — Садистские?
  
  — Я бы сказал, с налетом садизма. Он непрерывно говорил о том, как связывает эту женщину и жестко занимается с ней любовью столько, сколько нужно, чтобы заставить ее тело испытать оргазм.
  
  — Сексуально крутой парень.
  
  — Его фантазии включали в себя неоднократное соитие, связывание, использование посторонних предметов. Я старался обратить его внимание на потребности той женщины, говорил, что, возможно, ей нужно немного нежности, немного духовной близости, но он только смеялся над этим. Он хотел, по его словам, "протыкать ее всеми возможными способами, пока она не завопит о пощаде". — Гулл устало изобразил улыбку. — Прежде всего я не мог понять, как такого рода терапия соотносится с сокращением рецидивных преступлений, и, когда он прекратил приходить, я сказал Мэри, что с меня довольно этой программы и людей, которые в связи с ней являются ко мне на прием. — Он убрал очки в карман, сплел пальцы и выпрямился в кресле. — Вы должны понять: я ни за что не причинил бы вреда Мэри. Ни за что.
  
  — Значит, у вас было только три пациента по программе "Стражи справедливости". Сколько всего прошло сеансов? — спросил я.
  
  — Кажется, двенадцать… Точно, не больше. Я полагал, что такие сеансы не только неприятны и бесполезны, но и сам проект обречен на финансовый крах. Думаю, что общие компенсационные выплаты не доходили даже до пятисот долларов. Вот почему ваши триста тысяч — полный абсурд. И деньги не приходили в Марина-дель-Рей, они приходили в офис к Мэри, она обналичивала чек от штата и передавала то, что мне причиталось. Вам в самом деле необходимо проверить свою информацию, джентльмены.
  
  — Мэри была казначеем?
  
  — Можно так сказать. Да.
  
  Майло достал из кейса несколько листков бумаги и передал их мне. Я показал Франко Гуллу моментальный снимок Рэймонда Дегуссы.
  
  — Да, это он. Рэй, — сказал Гулл.
  
  — Мистер Садист?
  
  Он кивнул:
  
  — Это Рэй убил Мэри?
  
  — Почему вы спрашиваете?
  
  — Потому что Рэй произвел на меня впечатление человека, способного совершить насилие. То, как он держался, как сидел, ходил… Как зверь на привязи. — Гулл посмотрел на фотографию. — Взгляните на эти глаза. Он заставлял меня чувствовать себя неуютно. Я рассказал об этом Мэри. Она только посмеялась: мол, тут не о чем беспокоиться.
  
  — Подружка, о которой Рэй рассказывал… Он упоминал ее имя?
  
  — Нет, но я видел ее. По крайней мере я решил, что это была она.
  
  — Подробнее, пожалуйста.
  
  — Вскоре после того, как Рэй перестал ко мне приходить, я увидел его с женщиной. Он обнимал ее. Он казался… У него был такой вид, будто она ето собственность.
  
  — Где вы их видели?
  
  — Получилось так, что я вышел в приемную, чтобы пригласить пациента, и они оба тоже там сидели. Сначала я подумал, что в график вкралась какая-то ошибка. Но прежде чем я успел что-либо сказать, вышла Мэри и увела женщину с собой.
  
  — Подружка Рэя была пациенткой Мэри?
  
  — Совершенно очевидно.
  
  Я показал ему снимок Флоры Ньюсом, живой и улыбающейся.
  
  — Это она. Господи, к чему все это?
  
  — Вы еще когда-нибудь видели эту женщину с Рэем Дегуссой?
  
  — Да, один раз, когда подъезжал к офису, а они выходили к стоянке машин. Меня удивило то, как она выглядела. Я пытался мысленно приставить ее лицо к женщине, о которой Рэй рассказывал. С мужчиной вроде него я бы представил себе нечто… совсем другое.
  
  — Распутную девку, — подсказал Майло.
  
  — Вот именно. А эта женщина… Она выглядела как банковская служащая.
  
  — Она была учительницей, — сказал я.
  
  — Была, — эхом повторил Гулл. — Вы хотите сказать… Господи, как далеко это зайдет?
  
  — Зная, что Дегусса способен на насилие, вы рассказали Мэри о его фантазиях в отношении ее пациентки?
  
  — Нет, я не мог. Конфиденциальность. Тут мы были непреклонны. Все трое. Как только двери закрылись, то всё. Никаких разговоров о пациентах.
  
  — Вы не считали Дегуссу угрозой для Флоры Ньюсом?
  
  — Флора… Значит, так ее звали… Милостивый Боже. — Он вынул еще одну салфетку. — Не о чем было кого-то предостерегать. Он никогда не говорил, что хочет причинить ей вред, только то, что хочет заставить ее кончать.
  
  — Заставить вопить о пощаде, — напомнил я.
  
  — Я счел это метафорическим высказыванием.
  
  — Ну конечно — у этого парня душа поэта, — подал реплику Майло.
  
  — Он ее убил? Вы хотите сказать, что он на самом деле ее убил?
  
  — Кто-то убил.
  
  — О Господи! Это мой самый страшный кошмар.
  
  — Ее кошмар был страшнее.
  
  Какое-то время все молчали.
  
  — Он совершил по отношению к ней сексуальное насилие? — наконец спросил Гулл.
  
  — Задавать вопросы будем мы, — хмуро ответил Майло.
  
  — Хорошо, хорошо… Боже, это иссушает меня, во мне все пересыхает. — Гулл снова поднялся и осушил два стакана воды подряд. Его лицо блестело. Жидкость внутрь, жидкость наружу.
  
  — Кто еще был задействован в "Стражах справедливости"? — спросил я.
  
  — Только Мэри и Элбин.
  
  — А Рэй Дегусса?
  
  — Он? Вы хотите сказать, что он был… Знаете, теперь мне и в самом деле кажется, что он очень часто крутился около офиса. После того как перестал посещать мои сеансы.
  
  — Где он крутился?
  
  — Я видел его проходящим мимо нашего здания, он кивал, улыбался, показывал большой палец. Словно мы были старые друзья. Я решил, что он работает неподалеку.
  
  — Вы когда-нибудь с ним заговаривали?
  
  — Только "привет" и "пока".
  
  — Поблизости постоянно ошивается опасный тип, и вас это не беспокоило?
  
  — Мэри и Элбин лечили преступников.
  
  — Но вы решили, что Дегусса работает где-то рядом.
  
  Гулл пожал плечами:
  
  — Я на самом деле практически ни о чем таком не задумывался.
  
  — Когда проходили сеансы "Стражей"?
  
  — Полагаю, что после основной работы.
  
  — Чтобы не огорчать постоянных пациентов?
  
  Гулл кивнул.
  
  — Вы никогда не обсуждали особенности этой работы с Мэри и Элбином Ларсеном?
  
  — Я не хотел ничего знать.
  
  — Почему не хотели?
  
  — Преступники… Я считаю их омерзительными. Я хотел держаться подальше от всего…
  
  — Чего всего?
  
  — Всего неприятного.
  
  — Значит, вы подозревали, что на сеансах с досрочно освобожденными могло происходить что-то незаконное?
  
  — Не отвечайте на этот вопрос, — подала голос Мирна Уиммер.
  
  — Но я не делал ничего противозаконного!
  
  Уиммер пристально посмотрела на него, и Гулл прикусил язык.
  
  Майло ухмыльнулся:
  
  — Адвокат, у вашего клиента интересный способ отгораживаться от вещей, к которым он не хочет иметь отношения. Не это ли является сущностью его психотерапевтической практики?
  
  — Лейтенант, с того места, где я сижу, мой клиент выглядит хотя и очень утомленным, но готовым продолжать сотрудничество с вами. У вас еще есть вопросы, которые я могу квалифицировать как приемлемые?
  
  Майло кивнул в мою сторону, и я показал Гуллу фотографию Хэкера, полученную в отделе автотранспортных средств:
  
  — Как насчет этого человека? Вы когда-нибудь видели его?
  
  — Я пару раз встречал его с Элбином.
  
  — Где?
  
  — В Роксбери-парке, они там обедали. На том же месте, где вы нашли нас. Элбин часто ходит туда, говорит, что это местечко напоминает ему парки в Швеции.
  
  — Элбин не знакомил вас с этим человеком?
  
  — Нет. Я думал, что он тоже психотерапевт.
  
  — Почему?
  
  — Не знаю… Возможно, из-за манеры поведения.
  
  — В чем это выражалось?
  
  — Он был молчалив, обходителен.
  
  — А что Сонни Коппел? Какова была его роль в "Стражах справедливости"?
  
  — Насколько я знаю, никакой.
  
  — Мэри никогда не говорила вам, что он подключен к этому делу? — спросил Майло.
  
  — Нет. Мэри говорила только, что она упросила Сонни использовать часть своей недвижимости в качестве "домов на полпути"; именно там они с Элбином собирались набирать пациентов. Она говорила, что это все упрощает.
  
  — Поставки пациентов оптом.
  
  — Не верю, что в ее намерениях было что-то неблаговидное. Она считала, что можно сделать что-то хорошее и одновременно заработать.
  
  — Даже при условии низких компенсационных тарифов?
  
  Гулл какое-то время молчал, потом заговорил:
  
  — Что бы там ни было, я не участвовал в этом проекте. И хотя бы за это заслуживаю снисхождения.
  
  — Мы нарисуем золотую звезду на одном из экземпляров вашего рабочего графика, доктор, — немедленно пообещал Майло.
  
  — Итак, вы считаете, что Сонни не был задействован в проекте? — спросил я.
  
  — Сомневаюсь, чтобы Мэри сотрудничала с Сонни в каком-нибудь серьезном деле. Он вызывал у нее отвращение. Будем откровенны: Мэри знала, как Сонни относится к ней, и использовала это в своих целях. Я уже говорил, что выгодные условия аренды нашего офиса — ее заслуга. Кроме того, с помощью Сонни она профинансировала собственные вложения в недвижимость.
  
  — Она занимала у него деньги?
  
  — Речь идет не о заемных средствах, а о подарках. Мэри просила денег, а он отвечал "да". Впрочем, ее отношение к Сонни можно понять. Когда она была за ним замужем, вряд ли ей пришлось очень легко. Вы знакомы с Сонни?
  
  — Да.
  
  — Вы можете представить семейную жизнь Мэри с ним или с ему подобным?
  
  — А что, Сонни был груб с ней?
  
  — Нет, ничего подобного. Совсем наоборот. — Гулл вдруг как-то заволновался. — Если откровенно, Мэри любила, чтобы все было немного… Ей нравилось, чтобы над ней господствовали. В любовном плане.
  
  — Чтобы ее связывали?
  
  — Нет, никогда не было веревок, только физическое доминирование.
  
  — Сонни этого не делал?
  
  — Сонни не мог этого делать. Она рассказывала, что, когда они были женаты, любая ее просьба на эту тему делала его импотентом. Потому что он сам нуждался в том, чтобы над ним властвовали. Мэри видела в этом одну из основных его проблем. "Вялая психика, вялое тело" — так она характеризовала Сонни. По-моему, именно поэтому Мэри его бросила.
  
  — А Элбин Ларсен? Между ним и Мэри когда-нибудь была физическая связь?
  
  Гулл оскорбился:
  
  — Я уверен, что такой связи не было.
  
  — Почему?
  
  — Элбин не в ее вкусе.
  
  — Тоже не умеет доминировать?
  
  — Мне кажется, Элбин асексуален.
  
  — Живет монахом? — спросил Майло.
  
  — За все то время, что я знаю Элбина, он никогда не проявлял интереса к сексу или сексуальным проблемам. А мы работаем вместе много лет.
  
  — Слишком занят всякими хорошими делами, — кивнул я.
  
  — Люди направляют свою энергию по разным руслам. Я им не судья. А Элбина всегда рассматривал как человека, которому было бы комфортно в монашестве. Он живет очень просто.
  
  — Достойно восхищения, — отметил Майло.
  
  — Теперь по поводу все этих имен, которые вы мне назвали… Вы хотите сказать, что кто-то действительно заявляет, будто я лечил всех этих людей и выставлял счета "Медикал"?
  
  — Это заявляет штат Калифорния. — Майло поднял глаза к потолку.
  
  — Смешно. Такого никогда не было.
  
  — Бумаги говорят, что было, доктор.
  
  — Тогда кого-то надули или кто-то лжет. Проверьте мои банковские счета… Проверьте денежные потоки, или как вы там это называете. Вы не найдете никаких трехсот тысяч, взявшихся неизвестно откуда.
  
  — Есть много способов скрыть деньги, доктор.
  
  — Что ж, мне они неизвестны.
  
  — Бумаги, доктор…
  
  — Кто-то лжет! — закричал Гулл.
  
  — Ну и кто это может быть? — улыбнулся Майло.
  
  Гулл молчал.
  
  — Какие-нибудь предположения? — спросил я.
  
  — Тут будьте осторожны, Франко. — Мирна Уиммер оказалась настороже.
  
  Гулл сделал глубокий вдох и очень медленно выдохнул:
  
  — Вы хотите сказать, что Мэри и Элбин подделали от моего имени счета и прикарманили деньги?
  
  — Вы сами сказали это, доктор, — печально вздохнул Майло.
  
  Гулл хлопнул себя по влажному лбу:
  
  — И теперь Мэри мертва.
  
  — Да, доктор, мертва.
  
  Гулл сильно потел, но опять перестал утираться.
  
  — За один и тот же период вы якобы получили компенсацию за лечение уголовников на триста сорок тысяч долларов, Мэри — на триста восемьдесят, а Элбин Ларсен — на четыреста сорок штук.
  
  — Элбин? — выдохнул Гулл.
  
  — Вы задали вопрос, — констатировал я. — Теперь давайте вместе подумаем над ответом.
  Глава 41
  
  — Ты выжал его досуха, поздравляю, — сказал Майло, когда мы ехали на лифте с высот офиса Уиммер на первый этаж.
  
  — Спасибо.
  
  — Но особого удовольствия тебе данное мероприятие не доставило?
  
  — Это нужно было сделать.
  
  — Когда я охочусь и действительно чего-нибудь добываю, то начинаю чувствовать голод. Я думаю о черном мясе.
  
  — Так ты все-таки находишь игру в Великого инквизитора отвратительной?
  
  — Немного не по моей теме.
  
  — Это психологическая война. Во Вьетнаме армейские заставили бы тебя писать инструкции по ее ведению.
  
  — Так где это черное мясо?
  
  — О'кей, сменим тему… Уилшир, недалеко от берега есть местечко, где можно промочить горло. Но если мысль о вечеринке после того, как ты разобрал на части некую человеческую особь, кажется тебе омерзительной, я тебя хорошо понимаю. Даже несмотря на то что указанная особь — всего лишь комок мерзкой слизи.
  
  — Ты именно так представляешь себе Гулла?
  
  — Он может и не быть прямо замешан в афере или убийствах, но я не стал бы покупаться на историю о его полной невиновности. Думаю, что сделка, которую утвердил заместитель окружного прокурора, для Гулла настоящий подарок.
  
  Лишение доктора Гулла на два года лицензии на психотерапевтическую деятельность и отказ от уголовного преследования в обмен на полное сотрудничество с полицией по всем интересующим ее уголовным и гражданским делам…
  
  — Все справедливо, — сказал я. — Давай поедим.
  
  Семья туристов остановилась возле стейк-хауса, чтобы полюбоваться разделанной тушей быка, висящей на блестящих металлических крючьях, и Майло задержался возле них. Двое маленьких детей тыкали в тушу пальцами и хихикали. Глава семейства сказал: "Классно". Мать возразила: "Я считаю, что это жестоко".
  
  — Контролируемое разложение инициирует аппетит, — заявил Майло, усевшись за стол в задней кабинке стейк-хауса. — Типа того и в реальной жизни.
  
  — Реальную жизнь нелегко контролировать.
  
  Он хлопнул меня по плечу:
  
  — Тем больше поводов набить брюхо.
  
  Сидя за двумя горками из стейков "дельмонико" и печеной картошки, а также бутылкой красного вина, мы размышляли над тем, что узнали от Гулла.
  
  — Выходит, Сонни жертва, а не плохой парень, — заметил Майло.
  
  — Здесь у Гулла нет причины лгать, — согласился я.
  
  — А может, Гулл просто не в курсе внутренней кухни этой аферы? — Он помолчал. — И все же Сонни больше похож на бедолагу, который просто крутился вокруг своей бывшей. И случайно при этом заполучил кучу денег.
  
  — И не знал, как их истратить.
  
  — И по доброте души Мэри помогала ему это сделать. Уж она-то любила "зелень", не так ли? Хорошая, доходная практика, дополнительные баксы от бывшего мужа… Почему же она рискует всем этим, идя на аферу?
  
  — Может, здесь больше, чем просто купюры. Может, она считала, что таким вот образом подрывает финансовые основы прогнившей системы.
  
  — Интересная женщина наша Мэри, — сказал Майло, жадно пожирая стейк. — Культивирует имидж профессионала в своей области и средоточия мудрости и даже не помышляет о том, чтобы погладить Сонни по головке за его финансовую поддержку. И ко всему, она любит, когда на нее залезают и подминают.
  
  — Мэри — властная женщина. А властные натуры обладают одной особенностью: они любят быть слабой стороной в сексуальных отношениях.
  
  — Где ты такое слышал?
  
  — Я это видел.
  
  — А-а… — Он помакал в соус кусочек хлеба. — Ты веришь в то, что Гулл никогда не рассказывал Мэри о фантазиях Дегуссы в отношении Флоры?
  
  — Даже если не рассказывал, у Мэри должны были возникнуть кое-какие мысли по поводу происходящего. Флора приходила к ней, чтобы лечиться от сексуальной неполноценности, и Мэри знала Дегуссу по участию в афере. Знала, что он за человек. Можно предположить, что Дегусса послал Флору лечиться. Чтобы поднастроить ее сексуальность.
  
  — Брайен ван Дайн говорил, что Флора услышала Мэри по радио.
  
  — Есть много вещей, о которых Брайен ван Дайн даже не подозревал.
  
  — Флора водила за нос обоих?
  
  — Флора познакомилась с Дегуссой во время работы в конторе по делам условно освобожденных. Ее впечатлил его шарм психопата-мачо, и она бросила Роя Николса ради более крутого парня. Эта страсть была запретным плодом. Потом она встретила ван Дайна и начала подумывать о замужестве, но не хотела бросать игру.
  
  — Милая, уважаемая учительница ведет бурную жизнь на стороне.
  
  — Вполне возможно, что гибель Флоры никак не связана с аферой. Это убийство было самым кровавым из тех, что мы расследуем. Мне кажется, что здесь страсть и секс, перешедшие все границы. Когда мы встречались с Роем Николсом, ты размышлял над версией об убийстве из ревности. Почему бы не отнести этот мотив к Дегуссе?
  
  — Он узнал о ван Дайне и взорвался?
  
  — Дегусса не тот, кто стерпит измену. Прибавь неспособность Флоры к оргазму, и получаем причину для ярости. Парни вроде него воспринимают отсутствие реакции на их сексуальность как личное оскорбление.
  
  — Как он говорил, "протыкать ее всеми возможными способами"? Прямо, черт побери, калька с того, что он в конце концов с ней и сотворил. А Мэри Коппел ее так и не предостерегла.
  
  — Конфиденциальность. Мэри свято ее блюла.
  
  Майло начал кромсать ножом свой стейк, но вдруг остановился.
  
  — Значит, мне стоит вычеркнуть Флору из списка участников аферы?
  
  — Думаю, да.
  
  — И мать у нее — приятная старая дама.
  
  — Это тоже.
  
  — Конфиденциальность… Мэри не хотела ставить под угрозу свои финансовые источники. Дополнительные триста восемьдесят штук в год к ее собственным немалым счетам, да еще они с Ларсеном делят три сотни с лишним, приходящие на имя Гулла. Это больше полумиллиона на брата к тому, что они зарабатывали законно. А Мэри еще и была у бывшего мужа на содержании.
  
  — Мэри стала презирать Сонни за неумение жить.
  
  — Она-то уж точно умела. Пока жить не перестала. Ключ в том, чтобы найти все эти деньги. Тут должен поработать Зевонски.
  
  — Информация об африканских связях Ларсена могла бы принести пользу.
  
  — Будем надеяться. — Он засунул в рот гигантский кусок стейка, медленно прожевал и проглотил. — Как тебе видится убийство Мэри? Она устраивает сцену Ларсену в связи с убийством Гэвина, угрожает, и он посылает к ней Дегуссу?
  
  — Именно так я все это и вижу.
  
  Я долил себе в рюмку вина и сделал большой глоток. Хорошее каберне. Последняя примочка от медицины — спиртное полезно, если им не злоупотреблять.
  
  Вот где собака зарыта: нужно знать меру.
  
  — Это все хорошо, — сказал Майло, — но у меня по-прежнему нет доказательств. Даже не могу выяснить домашний адрес Дегуссы. Клуб, где он работает, платит ему наличными в конверте под столом.
  
  — Попытай счастья в Марине. Флора возила туда ван Дайна на ленч. Может, потому, что бывала там с Дегуссой.
  
  — "Бобби Джейс"… Я снова туда заскочу, предъявлю фотографию Дегуссы.
  
  Майло поддернул брюки, и мы вышли из стейк-хауса. Должно быть, он оставил огромные чаевые, так как официант проводил нас до тротуара, поблагодарил его и пожал ему руку.
  
  — На здоровье, — сказал ему Майло, и мы сели в автомобиль без полицейской символики. — Несмотря на то что многое теперь известно, мне еще придется расстараться, чтобы заполучить дополнительный персонал для серьезной слежки. До дверей камеры всем нашим плохим парням еще далеко, но они уже на пути к ней. И это очень хорошо, Алекс.
  
  — Приятно видеть тебя счастливым.
  
  — Меня? Да я всегда словно лучик солнца. — В подтверждение своих слов он раздвинул губы в подобии улыбки и включил радио на полицейской волне. Оно монотонно заверещало голосом диспетчера, сообщавшего последние новости о преступлениях и происшествиях. — Еще остается вопрос, — сказал Майло, когда мы были на полпути к участку, — каким образом к этой афере пристегнут Джерри Куик.
  
  — Может, он и не пристегнут. Гулл знал его только как отца Гэвина, и, возможно, в этом все дело. Джерри начал следить за Гэвином, поскольку тот повел себя странно. Гэвин этого не знал, увидел возле офиса машину своего папочки и записал номер. Травмированный мозг Гэвина всех воспринимал участниками заговора.
  
  — Парень был параноиком?
  
  — Травма лобных долей может привести и к этому.
  
  — Встревоженный отец помог бы нам, Алекс, а не стал бы уничтожать улики и скрываться. Куик отсутствует сколько?.. Пять дней. Что, черт побери, стоит за всем этим?
  
  — Хороший вопрос.
  
  — То, что Гулл не в курсе об участии в афере Джерри Куика, еще не значит, что Куик совершенно чист. Мы имеем дело с парнем, который нанимает стриптизершу якобы в качестве секретарши, оставляет презервативы в своем чемодане, чтобы посыпать солью раны жены, лезет на собственную невестку, не платит вовремя по своим счетам. Мне кажется, что он образец недобросовестного гражданина, которому понравилось бы что-то вроде "Стражей справедливости". Я соглашусь с версией о заботливом отце до определенного момента… момента, когда Куик поставляет Гэвину Кристи Марш. В результате она тоже убита. Куик понимает, что, если все это всплывет, у него будут большие проблемы не только с семьей, но и с законом. Поэтому он срывается и бросает Шейлу на произвол судьбы.
  
  — Интересно, как поживает Шейла?
  
  — Ты как психотерапевт можешь заехать к ней домой и немного ее подлечить. Видит Бог, Шейле это нужно. А я тем временем буду отрабатывать зарплату, которую получаю от города. — Мы проехали квартал. — Я благодарил тебя за помощь?
  
  — Не один раз.
  
  — Это хорошо, — сказал он. — Становлюсь культурным.
  Глава 42
  
  Южная Камден-драйв в два часа дня — очень приятное место.
  
  Мягкая погода Беверли-Хиллз, не поддающаяся перемене времен года, хорошие дома, хорошие машины, хорошие садовники, обихаживающие хорошие лужайки. Кварталом выше дома Куика какой-то старик брел по тротуару при помощи крошечной филиппинки-служанки. Когда я проезжал мимо, он улыбнулся и помахал мне рукой.
  
  Счастье… как оно мало зависит от состояния твоих костей!
  
  Дверь в дом была открыта, и пикап Шейлы стоял в боевой готовности на подъездной дорожке — выхлопная труба выплевывала небольшие облачка дыма, который тут же растворялся в теплом, мягком воздухе.
  
  На переднем пассажирском месте — силуэт женщины.
  
  Я вышел из машины и подошел к пикапу, где обнаружил Шейлу, сидевшую с застывшим взглядом. Окошко с ее стороны было закрыто.
  
  Она не замечала меня, и я уже собрался постучать по стеклу, когда из дома вышла молодая женщина с большим свертком из толстой материи.
  
  Увидев меня, она замерла.
  
  Высокая, стройная, темные волосы кое-как забраны в хвост. Приятное лицо, не такое бесцветное, как на семейной фотографии. На девушке были синяя спортивная куртка с капюшоном, джинсы и белые кроссовки. Немного опущенные уголки глаз, крупный отцовский подбородок. Легкая сутулость — тоже от папочки — придавала девушке усталый вид. А может, она действительно устала.
  
  — Келли?
  
  — Да?
  
  — Меня зовут Алекс Делавэр. Я работаю консультантом в полиции Лос-Анджелеса…
  
  — В полиции? Что это означает?
  
  Первокурсница юрфака уже научилась анализировать ситуацию.
  
  — Я психотерапевт, меня пригласили участвовать в расследовании убийства вашего брата…
  
  Услышав слово "психотерапевт", она бросила на мать короткий удивленный взгляд:
  
  — Я только что приехала в город и ничего об этом не знаю.
  
  — Привет! — послышался сзади радостный голос. Шейла Куик, опустив стекло, махала рукой и улыбалась. — Еще раз здравствуйте!
  
  Келли Куик встала между мной и своей матерью.
  
  — Он из полиции, Келли.
  
  — Я знаю, мамочка. — Девушка повернулась ко мне. — Простите, но мы торопимся.
  
  — Надолго уезжаете?
  
  Молчание.
  
  — Куда, Келли?
  
  — Я бы предпочла не отвечать.
  
  — К тетушке Эйлин?
  
  — Я бы предпочла не отвечать. — Келли Куик протиснулась мимо меня к пикапу, подняла заднюю дверцу и поставила в машину сверток. Там уже лежали два больших чемодана.
  
  — По-прежнему ничего от Джерри, — сказала Шейла. — Мне кажется, что он мертв!
  
  Голос, однако, был радостный.
  
  — Мама!
  
  — Нет нужды что-то скрывать, Келли. Я уже сыта по горло всяким враньем.
  
  — Мама! Пожалуйста!
  
  — По крайней мере ты сказала "пожалуйста". — Повернулась ко мне. — Я учила их быть вежливыми.
  
  — Куда вы едете?
  
  Келли Куик опять встала между нами.
  
  — Мы торопимся. — Ее губы дрогнули. — Пожалуйста.
  
  — Келли — разумная девочка, — сказала Шейла Куик, — у нее с мозгами все в порядке. Она всегда была отличницей. У Гэвина были шарм и приятная внешность, а у Келли оценки.
  
  Глаза девушки затуманились.
  
  — Можем мы поговорить, Келли? Всего минуту?
  
  Взмах ресниц, вызывающее движение бедром. Намек на юношескую задиристость, которой практически не осталось.
  
  — Хорошо, но только минуту.
  
  Мы отошли на несколько ярдов от пикапа.
  
  — Куда это вы вдвоем?! — крикнула Шейла.
  
  — Секундочку, мам. — Повернулась ко мне. — Что вы хотите?
  
  — Если вы едете к тете Эйлин, то это будет легко установить.
  
  — Мы не… мы вправе ехать туда, куда хотим.
  
  — Конечно, вправе, и я здесь не для того, чтобы останавливать вас.
  
  — Тогда для чего?
  
  — У вас есть какие-нибудь сведения об отце?
  
  Молчание.
  
  — Он связывался с вами и дал какие-то распоряжения?..
  
  — Он не связывался. О'кей?
  
  — Я уверен, он попросил вас ничего нам не говорить. Я также уверен, вы думаете, что таким образом поможете ему выпутаться.
  
  — Я никого не слушаюсь. Я сама по себе. Нам нужно ехать.
  
  — Вы не можете сказать куда?
  
  — Это не важно… правда не важно. Моего брата убили, а мать… У нее проблемы. Я должна о ней позаботиться, и все.
  
  — А как же отец?
  
  Она посмотрела под ноги.
  
  — Келли, у него могут быть серьезные неприятности. Людей, с которыми он имеет дело, нельзя недооценивать.
  
  Девушка подняла глаза, но смотрела мимо меня.
  
  — Никто лучше вас не понимает, насколько беззащитна ваша мать…
  
  — Прошу вас, — перебила она меня, — не делайте все еще хуже.
  
  Слезы выступили у нее на глазах — глазах пожилой женщины на молодом лице.
  
  Я отошел к своей машине. Келли вернулась к пикапу, села на водительское место, закрыла дверь. Пока она возилась с педалями, Шейла что-то лепетала и радостно размахивала руками.
  
  Келли была мрачна, руки лежали на руле. Никуда не поедет, пока я здесь.
  
  Я выехал на шоссе. Доехав до поворота, взглянул в зеркало заднего вида — пикап все еще стоял на месте.
  
  Майло не было, поэтому я спросил детектива Шона Бинчи.
  
  — Так вы полагаете, что мистер Куик звонил дочери? — переспросил он.
  
  — У меня сложилось такое впечатление.
  
  — И она, видимо, знает, где он. Думаете, мне стоит объявить пикап в розыск?
  
  — Я бы посоветовался по этому поводу с Майло. Когда он вернется?
  
  — Он не сказал. Вроде как отъехал на ленч в Марину. Думается, у него там какие-то дела, но он выразился именно так.
  
  Час спустя Майло появился у меня дома и начал рассказывать.
  
  — Отведал приятный прохладительный напиток в "Бобби Джейс", — сказал он, почесывая брюшко. — Нашел официантку, которая помнит, что Флора и Дегусса бывали у них несколько раз. Ленч и обед. Она их запомнила, потому что эта парочка показалась ей странной.
  
  — Учительница и головорез.
  
  — Официантка сказала, что Дегусса бесстыдно заигрывал с ней, а Флора безропотно проглатывала это. еще она сказала, что Дегусса очень смешно ел… горбился над едой так, будто хотел ее спрятать.
  
  — Тюремная привычка. Она когда-нибудь видела Флору с ван Дайном?
  
  — Нет. Или это было не в ее смену, или старина Брайен не произвел на официантку впечатления. Дополнительная благодарность тебе за наводку на Марину. Я обнаружил там адрес Беннетта Хэкера.
  
  — Я думал, что он живет на Франклин.
  
  — Еще семь месяцев назад он заимел два адреса: квартиры на Франклин и на Марина-уэй. По второму адресу он, возможно, отдыхает в уик-энды.
  
  — Представляю, во что ему все это обошлось. Интересно, сколько он получил от "Стражей справедливости" в виде взяток?
  
  — Общая сумма компенсаций за шестнадцать месяцев составила миллион с четвертью, поэтому там всем хватило. Ларсен и Мэри могли отстегнуть Хэкеру и Дегуссе треть и все равно получить солидный навар.
  
  — Возможно, именно для этого они использовали фальшивый счет Гулла.
  
  — Проутюжить это — работа Зевонски. Я сосредоточиваюсь на четырех убийства, и когда Беннетт Хэкер выйдет сегодня из своего офиса, за ним будет "хвост". Я нашел хорошую неприметную машину из числа принадлежащих нашему департаменту и через полчаса буду в городе. Бинчи будет на радиосвязи. Не хочешь со мной? Может, придется пофотографировать, если у меня будут заняты руки.
  
  — Нуда. Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка, — сказал я.
  
  Хорошей и неприметной машиной был старенький темно-серый универсал "вольво" с сильно затемненными стеклами и стикером "Я люблю Лос-Анджелес" на бампере. Салон пропах табаком. На пассажирском сиденье были камера "Полароид" и пять кассет с пленкой. Я положил все это себе на колени.
  
  — Классная тачка, ничего не скажешь.
  
  — Конфискована у наркоторговца. Резвее, чем выглядит, — он установил турбину.
  
  — Наркоторговцы ездят на каких-то потрепанных универсалах?
  
  — Жизнь полна сюрпризов. Этот был из молодых, учился в университете, продавал экстази своим собратьям по учебе. Папа — хирург, мама — судья. Эта машина раньше была маминой.
  
  Пока Майло рулил в сторону центра, я просветил его относительно встречи с Келли и Шейлой Куик.
  
  — Ребенок, делающий успешную карьеру, — кивнул он. — Куик позвонил дочке домой и попросил о помощи.
  
  — Он понимает, что влез в неприятности, и не хочет, чтобы семья путалась под ногами. И ему нужно, чтобы кто-нибудь позаботился о Шейле.
  
  — Снова прятки в доме у Эйлин Пэкстон?
  
  — Когда я упомянул об этом, Келли замкнулась.
  
  На следующем красном светофоре Майло отыскал в своем блокноте телефонные номера Пэкстон и позвонил в ее офис. Говорил он мало, больше слушал. Дал отбой и щелкнул зубами.
  
  — Шейла и Келли и в самом деле должны были появиться у нее сегодня вечером, но Келли недавно позвонила и сказала, что их планы поменялись, а каковы эти планы теперь, уточнять не стала. Пэкстон попыталась спорить, но Келли отсоединилась, а когда Пэкстон перезвонила ей, телефон оказался выключен. Она говорит, что Келли всегда была упрямой. Говорит, что здоровье сестры все ухудшается, она никогда не видела ее в таком тяжелом психическом состоянии. Пэкстон как раз собиралась мне позвонить. Что, Шейла показалась тебе совсем плохой?
  
  — Состояние ее действительно довольно тяжелое. При этом она решила с помощью Келли куда-то скрыться. Шон думает, не стоит ли объявить пикап в розыск.
  
  — Шон слишком много смотрит телевизор. Шейла и Келли — никакие не подозреваемые, это всего лишь две напуганные женщины. И у них есть причины для страха. Официальный розыск только превратит их в мишени. Будь я проклят, если сделаю это! — Он ехал по Четыреста пятой, свернул на Десятую. — Интересно, есть у Куиков паспорта? — пробормотал он, миновав два перекрестка.
  
  — Ты считаешь, они решили скрыться всей семьей? Если Джерри приберег достаточно денег, такое вполне возможно.
  
  — Мне иногда становится жаль его. Но только до тех пор, пока не подумаю обо всех этих пронзенных телах. Похоже, он уже куда-то улетел или перебрался через мексиканскую границу и готовится встретить женушку и дочь.
  
  — Жена, дочь и Энджи Пол?
  
  Майло щелкнул языком.
  
  — Да, тут возникла бы проблемка… Я прикажу Шону проверить аэропорты и пограничные пункты, потом еще раз осмотрю жилище Энджи. — Он, нажав на газ, перестроился в левый ряд и на скорости семьдесят миль в час позвонил Бинчи: — Шон, у меня есть несколько заданий для тебя… Правда?.. Ты думаешь?.. О'кей, да, конечно, давай. — Обернулся ко мне. — Можешь записать?
  
  Я нашел в бардачке обертку от жвачки и записал на ней под диктовку Майло число — 805 и имя — Коди Марш.
  
  Он отдал Бинчи несколько распоряжений и отключился.
  
  — Один парень твердит, что он брат Кристины Марш; увидел фотографию девушки в газете. Студент выпускного курса в колледже при университете в Санта-Барбаре, живет в Исла-Висте. Когда закончим с Хэкером, проверю, все ли так на самом деле.
  
  Отдел условного освобождения департамента исправительных учреждений Калифорнии располагался на Южном Бродвее около Первой улицы, в самом центре города. Мы выехали на Сто десятое шоссе, повернули с него на Четвертую улицу, покатили на юг и возле Второй попали в пробку. Майло попросил меня позвонить в отдел по условному освобождению и спросить Беннетта Хэкера.
  
  — Ты можешь подделаться под речь уголовника?
  
  — Эй! — Я понизил голос. — Не грузи меня, мужик.
  
  Он рассмеялся.
  
  Я долго беседовал с автоответчиком, который упорно пытался навести меня на ложный след, и в конце концов нарвался на какую-то грубую тетку.
  
  — Вы один из подопечных Хэкера?! — рявкнула она.
  
  — Так мне было сказано.
  
  — Вам назначено?
  
  — Нет, но я…
  
  — Нужно, чтобы назначили время. Его здесь нет.
  
  — Ну и дела. И неизвестно, когда будет?
  
  — Он ушел. Минуту назад.
  
  Я сдался.
  
  Майло выругался:
  
  — Три часа, а этот парень уже смылся с работы.
  
  — Она сказала "минуту назад". Если он паркуется прямо у офиса, то мы можем перехватить его.
  
  Мы не двигались с места. Потом вся пробка медленно поползла. И встала намертво. Перед нами четыре машины. Тени от домов делали тротуар темно-серым.
  
  — Что за черт! — Майло вывернул универсал в пространство, обозначенное табличкой "Стоянка". Он выбрался из-за руля и бросил взгляд вверх и вниз по Бродвею. Правый ряд был закрыт, его перекрывали оранжевые конусы, которые огораживали продолговатые раскопы. В воздухе пахло асфальтом, но рабочих нигде не было видно.
  
  Майло помахал своим значком перед носом у четырех испуганных водителей, заставил их принять правее, вплотную к конусам, и ввинтился назад в поток. Теперь он ехал по освободившейся полосе.
  
  — Власть заразительна, — буркнул Майло и через десять футов уткнулся в очередную пробку, но тут же нашел свободный пятачок на парковке, сразу за огороженным конусами гидрантом. Мы оказались прямо напротив здания, где располагался отдел по условному освобождению.
  
  Через несколько секунд появилась здоровенная парковщица с блокнотом в руке. Когда она подошла к машине, Майло показал полицейский значок и заговорил быстро, не давая ей вставить слово. Она ушла с очень сердитым видом.
  
  — Я бы попробовал ее в фильме о тюремной жизни, — сказал Майло. — В роли безжалостной надзирательницы, без грамма золота в сердце.
  
  Мы ждали. Ни намека на Беннетта Хэкера.
  
  — Минуту назад, говоришь?
  
  — Может, есть задний выход? — вздохнул я.
  
  — Не дай Бог.
  
  Прошло еще пять минут. Большое серое правительственное здание, множество людей входят и выходят.
  
  Через три минуты парадная дверь выпихнула на улицу Беннетта Хэкера вместе с толпой других гражданских служащих.
  
  Его можно было легко упустить, так как он отошел куда-то за толпу, в сторонку, чтобы прикурить сигарету.
  
  Но вот толпа поредела, а он все еще чиркал зажигалкой. На нем были серая спортивная куртка, будто с чужого плеча, синие брюки, темно-синяя рубашка и галстук в серебряную и сине-зеленую полоску. Закурив, он пошел вдоль квартала к ларьку с хот-догами.
  
  Майло потихонечку поехал следом, а я сфотографировал Хэкера. Рот набит сосисками с чили. Хэкер прошел еще квартал, снова на ходу поел и покурил. Неторопливо, не обращая ни на что внимания.
  
  Медленно ехать за ним было непросто. Движение на дороге или замирало, или стартовало с бешеной скоростью. Майло нарушал все мыслимые правила, и ему пока удавалось справляться с задачей. Я хватался за "Полароид", как только открывался подходящий ракурс. На снимках получался ничем не примечательный человек: высокий, худой, с незапоминающимся лицом и непонятным цветом волос. В глаза бросалась одна заметная черта: слегка косолапит. Из-за этого казалось, что он ступает неуверенно, почти как пьяный.
  
  У следующего угла Хэкер прикончил последнюю сосиску, бросил промасленную оберточную бумагу в урну и промахнулся. Не остановившись, чтобы поднять бумажку, зашагал дальше.
  
  — Ну вот, — сказал я, — можешь задержать его за то, что он мусорит на улице.
  
  — Ему и это зачтется.
  
  Хэкер вошел на открытую муниципальную стоянку.
  
  — Постоим здесь и подождем, когда он выползет, — сказал Майло. — Мы высматриваем "эксплорер" девяносто девятого года. По регистрации — черный, но цвет мог измениться.
  
  — У него два адреса и всего одна машина?
  
  — Ага.
  
  — Парень не тратится на модные колеса. И на одежду — тоже. Наградой ему шикарное местечко в Марине.
  
  — Видимо, так. А вот его хата на Франклин — настоящая помойка. Однушка без лифта в старом трехэтажном доме. Я проезжал мимо прошлой ночью, надеясь хоть одним глазком увидеть его, а если повезет, то и вместе с Дегуссой. Неудача. Его почтовый ящик забит доверху. Теперь я знаю почему. Он предпочитает морской бриз.
  
  "Эксплорер" был черным, но посерел от пыли за те многие недели, когда его не мыли; крышу и капот покрывали пятна птичьего помета.
  
  Беннетт Хэкер не стал выезжать на шоссе и покатил боковыми улицами на запад: через толчею на Фигуере, потом на юг к Олимпик, мимо стадиона "Стейпс-сентер" и дальше к Робертсон. Затем поворот направо на Рико, к Мотор, на юг к Вашингтон, где улица упирается во владения студии "Сони". Еще один правый поворот, и мы поехали по направлению к Марине.
  
  Окольный путь, который занял почти час. Хэкер не делал попыток срезать или выбрать дорогу поудобней. Он ехал так же, как ходил. Медленно, спокойно, даже полосу не менял, если не было особой надобности. При этом он непрерывно курил, открывал ветровое стекло и выбрасывал бычки.
  
  Майло держался за три машины от него, и не было похоже, что Хэкер нас заметил. На Палмс Майло позвонил Шону Бинчи и приказал ему оставаться на месте и не присоединяться к слежке, поскольку ничего сложного не предвиделось. Бинчи погряз в бюрократии и наслаждался этим: списки авиакомпаний, пограничный контроль, запросы в налоговое управление о доходах Джерома Куика.
  
  — Рад, что для тебя это развлечение, — сказал ему Майло.
  
  На Вашингтон, чуть восточнее Палаван-Уэй, Беннетт Хэкер остановился у "Севн-илевн" и купил себе какой-то напиток, а я сфотографировал, как он потягивает его из двух соломинок. Все еще хлюпая соломинами, Хэкер возвратился в "эксплорер", повернул на Вая-Марину и проехал мимо своего дома. Выбросил пустой стаканчик в окошко, и тот запрыгал по разделительной линии.
  
  Он поехал дальше через Марину — мимо "Бобби Джейс" и других прибрежных ресторанов — и остановился возле узкой аллеи.
  
  Прачечная-автомат, винный магазин, компания, продающая рещетки на окна, продажа катеров.
  
  МАГАЗИН МОТОЦИКЛОВ "КАБАНЬЯ ТРОПА"
  
  Жирные буквы и красочные рисунки над воротами гаража при магазине возвещали о распродаже. Большие блестящие мотоциклы образовывали перед фасадом сплошную линию.
  
  — Ну вот, — сказал Майло, — новая игрушка для нашего приятеля.
  
  Я сфотографировал Хэкера, когда он входил в магазин, и щелкал очередями, когда через несколько секунд он вышел, разговаривая с неким мужчиной, которого я не сразу узнал.
  
  Его собеседник лениво посасывал сигарету. Большой, массивный парень в белой тенниске и голубых джинсах в обтяжку. Рабочие ботинки. Руки и тенниска перепачканы в масле. Многочисленные татуировки, зализанные назад черные волосы.
  
  Рэймонд Дегусса выглядел полнее и старше, чем на самых последних фотографиях. Он опять отрастил усы, без следа седины, и добавил клочок волос под нижней губой, который подчеркивал ее массивность.
  
  — Так-так, — облизнулся Майло, — мистер Рэй на трудовой вахте. Видимо, еще один удобный приработок, что-то вроде клуба. Ни документов подавать не надо, ни налогов платить.
  
  — Посмотри, что лежит справа от него.
  
  Три рулона черного неопрена; клочок такого материала был найден на месте убийства Флоры Ньюсом.
  
  Майло выпятил подбородок.
  
  — Не хочу дразнить удачу, — сказал я, — но компания по продаже оконных решеток, что расположена по соседству, наверняка держит на складе железные прутья. Похоже, все покупки сделаны в одном месте.
  
  — О да! Как насчет того, чтобы сделать еще несколько снимков? Клик, клик, клик.
  
  Дегусса поднял тряпку и вытер руки. Беннетт Хэкер что-то говорил, и они оба выдыхали дым, который таял в морском воздухе. Длинное костистое лицо Дегуссы было бесстрастным.
  
  Потом он кивнул, усмехнулся, скомкал тряпку и забросил ее в белое ведро, стоявшее в десяти футах от него за рулонами неопрена. Два очка. Этот парень, видимо, редко промахивается.
  
  Он стянул с себя промасленную тенниску, обнажив плиты грудных мышц, твердый живот, массивные волосатые плечи, руки, шею и толстые бока. Все предельно ясно: в тюрьмах имеются бесплатные гири, чтобы качаться, но нет тренажеров для тонкой отделки фигуры.
  
  Скомкав тенниску, он вернулся в магазин, вышел снова в черной шелковой рубашке навыпуск и в тех же джинсах и ботинках.
  
  — Рубашка не заправлена, — сказал я. — Интересно, вооружен?
  
  — Не удивлюсь.
  
  Я перезарядил камеру и сфотографировал, как Дегусса и Хэкер садятся в "эксплорер". Машина развернулась в неположенном месте, повернула на юг, в сторону Инглвуда, и подъехала к бордюру, прямо у поворота на бульвар Кулвер перед баром под названием "Уиннерс".
  
  Это произведение зодчества было выполнено из шлакобетонных блоков. Реклама "Будвайзера" в единственном, засиженном мухами окне и объявление над дверью: "ПРИЯТНАЯ ВЫПИВКА В СЧАСТЛИВЫЕ ЧАСЫ".
  
  Майло присмотрел местечко на другой стороне улицы, исполнил разворот в запрещенном месте и припарковался.
  
  Я щелкнул фасад бара.
  
  — Слишком маленький, чтобы мы могли войти незамеченными, — покачал головой Майло, — поэтому подождем здесь.
  
  Прошел час, а Хэкер и Дегусса не появлялись. Еще через полчаса Майло выбрал момент, чтобы прогуляться вдоль квартала и заглянуть на задворки бара.
  
  — Задний вход на замке. В конце концов, им придется выходить через переднюю дверь.
  
  Пока мы сидели, он дважды связывался с Шоном Бинчи. Тот пока не нашел никаких свидетельств того, что Джером Куик или Анджела Пол куда-нибудь улетали.
  
  Джерри и Энджи.
  
  Гэвин и Кристи.
  
  Как отцу, так и сыну пришлось пережить настоящий кошмар, и я вдруг ощутил, что сочувствую Джерри Куику.
  
  — Никаких записей на мексиканской границе, — проворчал Майло, — но это ни черта не значит. Можно было бы подумать, что после одиннадцатого сентября пограничники регистрируют каждую машину, но ведь они этого не делают. Сохраняется все та же идиотская выборочность. Для того чтобы Куик проскользнул, оставляется слишком большая дыра.
  
  И тут мое внимание привлекли четыре фигуры, выходящие из бара.
  
  — Вечеринка начинается, — сказал я.
  
  Хэкер, Дегусса и две женщины стояли на тротуаре, ожидая, когда их глаза привыкнут к свету.
  
  Блондинка и брюнетка, обеим далеко за тридцать. Пышные волосы, тяжелые зады и бюсты. На блондинке черная майка на бретельках и джинсы в облипку. Майка на брюнетке была красной. Босоножки без пяток на высоких каблуках плюс алкоголь делали их походку вызывающе вихляющей.
  
  Некогда симпатичные лица были отмечены следами порока.
  
  Хэкер остановился, чтобы прикурить, а Дегусса обнял обеих женщин за талии. Достал ладонями до их бюстов. Блондинка откинула голову и рассмеялась. Брюнетка игриво ухватила его за промежность.
  
  — Классика, — бросил Майло.
  
  Все четверо влезли в "эксплорер", подкатили к квартире Хэкера и въехали через электрические ворота в подземный гараж.
  
  — Вечеринка действительно началась, — сказал Майло, — и я опять не приглашен.
  Глава 43
  
  Администратор жилого комплекса был мужчиной за шестьдесят, с редеющими волосами и недовольно поджатыми губами. Звали его Стэн Паркс. Одет в белую рубашку с короткими рукавами и серые брюки. Тридцатилетней давности диплом инженера Калифорнийского технического колледжа висел у него за спиной. Кабинет управляющего находился на первом этаже, рядом с лифтом, и его грохот периодически сотрясал комнату.
  
  — У Хэкера нет долгосрочной аренды, просто снимает квартиру помесячно. Он и его сосед по квартире.
  
  — Рэймонд Дегусса? — спросил Майло.
  
  — Рэймонд как-то-там-не-помню. Дайте я посмотрю. — Паркс стал нажимать клавиши на лэптопе. — Ага, Дегусса.
  
  — Он въехал в то же время, что и Хэкер?
  
  — На два месяца позже. Хэкер договаривался об этом со мной. Я сказал, что никакие субаренды не разрешаются, чек должен быть один и приходить от него.
  
  — Они хорошие квартиросъемщики?
  
  — Неплохие. Хотя от помесячников всегда жди неприятностей. Я предпочитаю долгосрочную аренду. Но это не самая лучшая квартира, она долго стояла пустой.
  
  — А что с ней не так?
  
  — Все так, просто это не лучшая наша квартира. Окна выходят не на берег залива, да и деревья совершенно закрывают обзор.
  
  — Говорите, квартира долго остается пустой… А почему лично вас это так беспокоит?
  
  Пп нахмурился и принялся поигрывать карандашом, потом зажал его в ладони.
  
  — Видите ли, я не просто управляющий, а совладелец здания. Поэтому я непосредственно заинтересован в доходах.
  
  — Кто остальные владельцы, сэр?
  
  — Мои свояки, дантисты. — Лифт заставил стены задрожать. Паркс стоически не обратил на это внимания. — Я дорожу своим местом. Мне есть о чем тревожиться?
  
  — В данный момент нет. У вас были какие-нибудь проблемы с Хэкером и Дегуссой?
  
  — Сначала иногда поступали жалобы на шум. Я поговорил с Хэкером, и жалобы прекратились.
  
  — Что за шум?
  
  — Громкая музыка, голоса. Они, видимо, приводили женщин, устраивали вечеринки.
  
  — Видимо?
  
  — Я в основном сижу внутри.
  
  — Но когда-нибудь видели с ними женщин?
  
  — Пару раз.
  
  — Одних и тех же?
  
  Паркс покачал головой:
  
  — Вы же понимаете…
  
  — Что понимаем, сэр?
  
  — О каких женщинах мы говорим.
  
  — Это о каких же?
  
  — Не то чтобы… из высшего общества.
  
  — Девицы для вечеринок?
  
  У Паркса забегали глаза.
  
  — Хэкер платит за квартиру. Я не вмешиваюсь в личную жизнь квартиросъемщиков. После тех первых нескольких жалоб к ним нет нареканий.
  
  — Какова арендная плата за их квартиру?
  
  — Дело связано с деньгами? Какое-то финансовое преступление?
  
  — Назовите арендную плату, пожалуйста.
  
  — Хэкер платит две тысячи двести долларов в месяц. В квартире две полноразмерные спальни и кладовка, две ванные и встроенный бар для напитков. С видом на залив она стоила бы три тысячи.
  
  — А вот женщин, которых вы видели, могли бы узнать?
  
  Паркс покачал головой:
  
  — Я не обращал на них внимания. Здесь все занимаются своими делами. В этом смысл Марины. К нам приходят разведенные люди, вдовцы. Люди хотят уединения.
  
  — Значит, каждый занят своим делом, — кивнул Майло.
  
  — Как и вы, лейтенант. Вы задаете все эти вопросы, но ничего мне не рассказываете. Вы, похоже, здорово умеете скрывать свои дела.
  
  Майло улыбнулся.
  
  Паркс улыбнулся в ответ.
  
  Майло попросил показать парковочное место Хэкера, и Паркс повел нас в подземный гараж, пропахший машинным маслом и мокрым цементом. Черный "эксплорер" стоял на месте. Мы с Майло заглянули в окна машины. Коробки от еды, ветровка, карты, какие-то бумаги.
  
  — Это связано с наркотиками? — спросил Стэн Паркс.
  
  — С чего вы взяли?
  
  — Вы осматриваете машину. — Паркс подошел и тоже заглянул в салон. — Я не вижу ничего подозрительного.
  
  — А где место мистера Дегуссы, сэр?
  
  Паркс указал на "линкольн-таункар". Большой, угловатый, раритетная модель. Хромированные накладки, сверкающая красно-коричневая краска.
  
  — Довольно уродливая машина, как вы считаете? — сказал Паркс. — Вложить все деньги в восстановление, и в результате получить вот такое. У меня есть несколько коллекционных машин, но я ни за что бы не выбрал этот цвет.
  
  "Этот цвет" до мельчайшего оттенка совпадал с цветом высохшей крови.
  
  — Уродство, — кивнул я. — А какие машины у вас?
  
  — "Кэдди" сорок восьмого года, "ягуар" Е-класса шестьдесят второго года, "мини-купер" шестьдесят четвертого. Я ведь учился на инженера-механика, поэтому все делаю сам. Кстати, Дегусса еще ездит на мотоцикле, ставит его там. — Паркс показал на нишу справа с меньшими по размеру парковочными местами, предназначенными для двухколесных транспортных средств.
  
  Там ничего не было.
  
  — За место он платит дополнительно. Хотел за так, но я выставил ему двадцать баксов в месяц.
  
  — Дешево, — сказал Майло.
  
  Паркс пожал плечами:
  
  — Это не самая лучшая квартира.
  
  Мы выехали из Марины, и Майло попросил бумажку, на которой я записал число "805" и имя Коди Марш.
  
  Он набрал номер Марша. Два гудка, и голос сообщил, что его переключают на мобильный телефон. Еще два гудка, и отозвался какой-то мужчина.
  
  — Мистер Марш?
  
  — Да.
  
  — Это лейтенант Стеджес.
  
  — О, привет! — Несколько странная реакция. — Подождите, я выключу радио… О'кей, вот и я. Спасибо за звонок. Я в машине, еду в Лос-Анджелес. Вы можете как-то встретиться со мной?
  
  — Вы где?
  
  — Сто первое шоссе, подъезжаю к… Бальбоа. Движение довольно напряженное, но, видимо, я буду в западном Лос-Анджелесе в течение получаса.
  
  — Кристина Марш ваша сестра?
  
  — Она… была… Так вы можете найти время, чтобы встретиться со мной?
  
  — Конечно. Ждите меня в кафе возле полицейского участка. Кафе называется "Могол". — Он произнес по буквам название и подробно описал, как доехать до места назначения.
  
  Коди Марш поблагодарил его и отключился.
  
  Мы подъехали прямо к кафе, дорога заняла у нас двадцать пять минут. Долго ждать нам не пришлось: когда мы вошли в кафе, за угловым столиком сидел одинокий посетитель и пил разбавленный молоком чай. Это и был Коди Марш. Он выглядел именно так, как должен выглядеть человек, потерявший кого-то из близких.
  
  Майло приветствовал его.
  
  — Спасибо, что пришли повидаться со мной, лейтенант. Когда я смогу увидеть сестру… опознать тело?
  
  — Вы уверены, что хотите пройти через это, сэр?
  
  — Мне казалось, что я должен… У Кристи больше никого нет.
  
  Это был человек лет тридцати, с длинными волнистыми каштановыми волосами, разделенными пробором посередине, одетый в серую рубашку, местами потертый жилет из потрескавшейся коричневой кожи, помятые бежевые брюки и белые кроссовки. Румяное квадратное лицо с толстыми губами, усталые голубые глаза за очками в роговой оправе. Рост примерно пять футов десять дюймов и намечающееся пивное брюшко. Единственное, что было у него общим с убитой девушкой, — ямочка на подбородке.
  
  — В действительности, сэр, — сказал Майло, — вам не обязательно ехать в морг. Вы можете опознать сестру по фотографии.
  
  — О'кей. Куда мне пойти посмотреть снимки?
  
  — Один прямо здесь, у меня, сэр, но я должен вас предупредить…
  
  — Я посмотрю.
  
  — Может, мы присядем?
  
  Коди Марш долго смотрел на посмертный снимок, сощурив глаза и поджав губы.
  
  — Это Кристи, — наконец произнес он и поднял кулак, словно хотел ударить по столу, но его рука остановилась в нескольких миллиметрах от поверхности. — Проклятие.
  
  Приятная женщина в сари обернулась и удивленно посмотрела на нас. Майло никогда не обсуждал с ней какие-либо дела, но она знала, кто он.
  
  Майло улыбнулся ей, и она продолжила свертывать салфетки.
  
  — Сожалею о вашей утрате, сэр.
  
  — Кристи… Как это случилось?
  
  Майло убрал фотографию.
  
  — Вашу сестру застрелили в машине, которая была припаркована на Малхолланд-драйв, вместе с молодым человеком.
  
  — Молодой человек был ее другом?
  
  — Видимо, да. Его звали Гэвин Куик. Знаете такого?
  
  Коди Марш покачал головой:
  
  — Есть версии, почему это случилось?
  
  — Идет расследование… Значит, Кристи никогда не упоминала Гэвина Куика.
  
  — Нет. Правда, мы с Кристи не очень… тесно общались.
  
  Подошла женщина в сари.
  
  — Только чай и прямо сейчас, пожалуйста, — сказал Майло. — Завтра, наверное, приду к вам на ленч.
  
  — Это было бы очень любезно с вашей стороны. У нас будет овощной салат сабджи с сыром панир и севрюга под маринадом тандури в качестве блюда дня.
  
  — Можно… можно забрать Кристи? Для похорон? — спросил Коди Марш, когда женщина удалилась.
  
  — Это зависит от коронера.
  
  — У вас есть его телефон?
  
  — Я позвоню от вашего имени. Видимо, потребуется несколько дней, чтобы подготовить необходимые бумаги.
  
  — Спасибо. — Марш щелкнул по своей чашке ногтем. — Это ужасно.
  
  — Вы ничего не можете рассказать о вашей сестре, что было бы полезно для нашего расследования, сэр?
  
  Щелк, щелк.
  
  — Что бы вы хотели знать?
  
  — Для начала, когда Кристи переехала в Лос-Анджелес?
  
  — Точно не скажу, но сестра позвонила мне с год назад и сообщила, что она уже здесь.
  
  — Вы оба родом из Миннесоты?
  
  — Да, из города Бодетта, мировой столицы пучеглазых. Люди, оказавшиеся там, обязательно фотографируются с Пучеглазым Вилли.
  
  — Это рыба?
  
  — Сорокафутовый макет рыбы. Я сбежал оттуда, как только смог. Учился в колледже в Орегоне, преподавал несколько лет в колледже в Портленде, поэтому собрал достаточно денег на университет, где занимался историей.
  
  — То, что вы находились в Санта-Барбаре, как-то связано с приездом сестры в Калифорнию? — спросил я.
  
  — Было бы приятно ответить "да", но я серьезно сомневаюсь в этом. За весь год мы виделись всего два раза. По телефону разговаривали, может, раза три-четыре. И совершенно перестали общаться еще задолго до отъезда Кристи из Миннесоты.
  
  — Те два раза… Расскажите об этих встречах.
  
  — Я был в Лос-Анджелесе на симпозиуме и позвонил ей. На самом деле я приезжал сюда и звонил ей трижды, но один раз она была занята.
  
  — Чем занята? — спросил Майло.
  
  — Она не сказала.
  
  — Где вы с ней встречались?
  
  — Мы обедали в гостиницах, где я останавливался.
  
  — В каких гостиницах?
  
  — Это важно?
  
  — Все может оказаться важным, сэр.
  
  — Вы специалист… Дайте подумать, одна "Холидей инн" в Пасадене, другая — "Холидей инн" в Вествуде. Мы встречались в кафе, и она приходила одетой совершенно неподобающим образом. В смысле для академического общества. Не то чтобы Кристи участвовала в каких-то встречах, но… но там повсюду были научные работники.
  
  — А она никак не походила на работника умственного труда, — кивнул Майло.
  
  — Совершенно.
  
  — А как это — неподобающим образом? — спросил я.
  
  — Я вообще-то не хочу сказать ничего плохого о своей сестре.
  
  — Я понимаю.
  
  Марш еще несколько раз щелкнул по своей чашке.
  
  — Оба раза она была в топиках на бретельках с оголенной спиной, в очень, очень коротких юбках, в туфлях на шпильках и чрезмерно накрашенной. — Марш вздохнул. — Там вокруг были знакомые, все глазели. В первый раз я промолчал, подумав, что она просто по неопытности не знает, как и что… Во второй раз я ей попенял, и обед прошел напряженно. Она быстро закруглилась, объявила, что должна идти, и, не попрощавшись, ушла. Я не стал догонять ее. После я понял, что вел себя как последний идиот, и позвонил ей, чтобы извиниться. Оставил сообщение на автоответчике. Но она не перезвонила. Я попытался позвонить снова, но к тому моменту ее номер был уже отключен. Через месяц она сама мне позвонила, но ни словом не обмолвилась, что у нее есть парень.
  
  — Где она жила?
  
  — Мне показалось, что у нее не имелось постоянного жилья.
  
  — Обитала на улице?
  
  — Нет, думаю, что Кристи где-то жила, но не на постоянном месте. Я попытался узнать где, но она отказалась отвечать. Я не настаивал. Вообще-то мы с Кристи брат и сестра только по отцу и росли порознь. Кристи значительно моложе меня… Мне тридцать три, а ей… было двадцать три. К тому времени, когда она подросла настолько, что с ней можно было общаться, я находился в Орегоне, так что в действительности между нами не имелось никаких связей.
  
  — Ее родители живы?
  
  — Наш отец умер. И моя мать тоже. Мать Кристи жива, но у нее серьезные проблемы с психикой и она долгие годы находится в клинике.
  
  — Как давно?
  
  — С тех пор как Кристи исполнилось четыре года. Наш отец был запойным алкоголиком. Я считаю, что это он убил мою мать. Курил в постели пьяный до беспамятства. Моя мать тоже пила, но сигарета была его. Дом вспыхнул, ему удалось кое-как выбраться. Он лишился руки, но пить не перестал. Мне было семь лет, и я стал жить с бабушкой и дедушкой по материнской линии. Вскоре после этого он в баре познакомился с матерью Кристи и завел себе новую семью.
  
  — И у его новой жены были серьезные проблемы с психикой?
  
  — Карлин — шизофреничка. Потому она и подцепила однорукого пьяницу с изуродованным лицом. Уверен, что общее у них было только одно — выпивка. Думаю, пьянство и совместная жизнь с моим отцом не улучшили ее психическое состояние. Мне повезло: дед с бабкой были образованными людьми, оба учителя, религиозные.
  
  — И ваш отец воспитывал Кристи, после того как ее мать поместили в клинику?
  
  — Вряд ли это можно назвать воспитанием. Деталей я, правда, не знаю, так как жил в Бодетте, а отец увез Кристи в Сент-Пол. Я слышал, что сестра бросила школу, но не могу сказать точно, сколько классов ей удалось закончить. Позднее она перебралась вместе с отцом в Дулут… Он работал в какой-то сельской артели. Потом вернулась в Сент-Пол.
  
  — Звучит так, будто вы внимательно отслеживали ее жизненный путь, — заметил Майло.
  
  — Нет, я слышал все это от бабки с дедом, которые рассказывали о жизни отца и Кристи так, как считали нужным. — Марш убрал несколько прядей волос с лица, откинул их назад, потряс головой. — Они ненавидели отца, винили его в смерти матери и во всем на свете. Они любили в подробностях перечислять его несчастья. Трушобы, в которых он вынужден жить, Кристи, которая плохо училась, потом вообще забросила учебу и постоянно попадала в какие-то передряги. Они интерпретировали события, а не просто их излагали. Они видели в Кристи его продолжение… дурную кровь. и не хотели иметь с ней ничего общего. Потому нас с сестрой держали подальше друг от друга.
  
  — В какие же передряги попадала Кристи? — спросил я.
  
  — Обычные: наркотики, плохая компания, магазинные кражи. Дед с бабкой говорили, что ее поставили на учет в отдел по делам несовершеннолетних, отправляли в колонию. С одной стороны, это было их шаденфрейде — злорадство по поводу несчастий другого, с другой — они в глубине души тревожились обо мне. Генетически я наполовину был таким же, как отец. Поэтому они приводили его и Кристи в качестве отрицательного примера. В результате Кристи стала для меня олицетворением всего, что я презирал в своих корнях. В отличие от нее я был хорошим учеником, примерно себя вел и считал, что предназначен для лучшей жизни. Я уверовал в это. Только после развода… — Он улыбнулся. — Я забыл упомянуть, что на короткое время успел вкусить семейной жизни. Брак длился девятнадцать месяцев. Когда вскоре после развода и дед и бабка умерли, я почувствовал себя довольно одиноко, и тут осознал, что у меня есть кровная родственница и мне не стоит корчить из себя чопорного чистюлю. Итак, я попытался установить контакт с Кристи. Изводил другую бабку — сестру моей, — пока она не сказала, что Кристи по-прежнему живет в Сент-Поле, выступает где-то в шоу. Я обзвонил несколько клубов со стриптизом — мне казалось, что именно в такого рода заведениях она должна работать, — и в конце концов нашел ее. Она не особенно мне обрадовалась, уж слишком мы были разные люди. Поэтому я подкупил ее, переведя по телеграфу сто баксов. И тогда она стала звонить каждые два месяца. Иногда поговорить, иногда попросить денег. Это, казалось, мучает ее… необходимость просить. Кристи часто притворялась крутой, но могла быть и очень нежной.
  
  — Она рассказывала вам какие-нибудь подробности из своей жизни? — спросил Майло.
  
  — Только то, что танцует в шоу. Мы никогда не вдавались в детали. Кристи всегда звонила из клуба, мне была слышна музыка. Иногда я думал, что она может добиться успеха в жизни. В ее дела я не вмешивался: мне не хотелось предпринимать ничего такого, что могло отдалить нас друг от друга. Ей нравилось, что я преподаю. Иногда она называла меня "препод", а не по имени. — Марш снял очки, протер их салфеткой. Без очков его глаза были маленькими и тусклыми. — Потом ее звонки прекратились, а в клубе сказали, что она уехала и адреса не оставила. Я целый год не получал от Кристи известий, пока не обнаружил от нее записки в почтовом ящике колледжа, где я преподавал.
  
  — Не представляете, чем она занималась в течение этого года?
  
  Марш покачал головой:
  
  — Она сказала, что танцами заработала достаточно, чтобы немного расслабиться, но я подумал…
  
  — О чем?
  
  — Не занялась ли она чем-то другим. Но потом я выбросил это из головы, потому что у меня не было фактов.
  
  — Другим — это?..
  
  — Торговлей собой. Это еще одна вещь, о которой мне твердили дед с бабкой, рассказывая про Кристи. Она была неразборчива в связях. Они употребляли и менее щадящие выражения. — Он взял чашку, глотнул немного чаю. — У Кристи были проблемы с учебой, но у нее имелось то, на что она всегда могла рассчитывать, — ее внешность. еще в детстве Кристи была очень красивой, с белокурыми волосами ниже пояса. Правда, они всегда были грязными и нечесаными, а Кристи носила плохонькую одежду. Отцу было наплевать… Однажды Кристи, когда ей исполнилось четыре годика, взбежала по лестнице, раскрыла мою дверь и кинулась ко мне. — Марш подергал кожу на щеке. — Обнимала, щекотала, смеялась… Идиоту было понятно, что она тянулась ко мне, но меня это раздражало. Я крикнул, чтобы она прекратила. И она отошла от меня, у нее был такой взгляд. И убежала. Я просто раздавил ее. — Его глаза оставались сухими, но он потер их. — Мне было четырнадцать лет, что я мог тогда знать?
  
  — Что вам известно о ее жизни в Лос-Анджелесе? — спросил я.
  
  — Она не просила у меня денег, это все, что я могу сказать. — Он отставил свою чашку в сторону. — И меня это тревожило. Не давала покоя мысль о том, чем она могла заниматься, чтобы заработать. Кристи была связана с плохими людьми?
  
  — Она намекала на это?
  
  Марш заколебался.
  
  — Сэр?
  
  — Она рассказала мне несколько диких историй. В последний раз, когда мы разговаривали по телефону…
  
  — Как давно это было? — спросил Майло.
  
  — Три-четыре месяца назад.
  
  — Что за дикие истории?
  
  — Скорее, пожалуй, безумные, чем дикие. Кристи говорила очень быстро и сбивчиво, и я заподозрил, что она села на наркотики… амфетамины, кокаин. Кристи могла закончить как ее мать…
  
  — Расскажите, что она говорила, — прервал я его.
  
  — Она заявила, что работает на секретные агентства, работает под прикрытием, следит за гангстерами, связанными с террористами. Зарабатывает хорошие деньги, носит дорогую одежду… дорогую обувь, она долго распространялась о своей обуви. Кристи несла полную околесицу, но я ее не прерывал. Потом она просто замолчала, сказала, что ей нужно идти, и повесила трубку. — Он потянул себя за волосы. — Это был наш последний разговор.
  
  — Секретные агентства, — вздохнул Майло.
  
  — Я же говорил — безумие.
  
  — А что она сказала про свою обувь? — спросил я.
  
  — Что носит хорошие туфли. Она даже упомянула фирму, что-то китайское.
  
  — "Джимми Чу"?
  
  — Именно. — Марш уставился на нас. — Что? Это была правда?
  
  — На ней были туфли "Джимми Чу" в ту ночь, когда она умерла.
  
  — О Господи! А все остальное…
  
  — Остальное было фантазией, — сказал Майло.
  
  — Бедная Кристи… Фантазии, как при психическом заболевании?
  
  Майло взглянул на меня.
  
  — Нет, — сказал я. — Ее ввели в заблуждение.
  
  — Тот, кто ее убил?
  
  — Возможно.
  
  Марш застонал и прикрыл рукой лицо.
  
  — По крайней мере, — выдавил он, — Кристи не сходила с ума.
  
  — Для вас это важно?
  
  — Мои дед и бабка… Они хорошо меня воспитывали, в нравственном, казалось бы, духе. Но я понял, что сами они не были нравственными людьми. При том, как они относились к Кристи, ее матери. Да и к отцу. Я ненавидел его, но теперь пришел к пониманию, что каждый заслуживает уважения и милосердия. Бабка и дед всегда говорили, что Кристи кончит так же, как ее мать. Шутили по этому поводу. "Безмозглая как курица", "Будет плести корзины в сумасшедшем доме". Это они говорили о ребенке. О моей сестре. Мне не нравилось это слушать, но я не возражал. — Он схватил себя за волосы и дернул так, что натянулась кожа на лбу. — Они ошиблись. Это хорошо.
  
  — Кристи называла имена людей, с которыми она работала в "секретных агентствах"? — спросил я.
  
  — Она говорила, что не может. "Это операция под прикрытием, препод. Это по-настоящему могущественная организация, препод". — Марш пододвинул чашку поближе. — Кто-то ввел ее в заблуждение… Кто?
  
  — На данный момент больше ничего сказать не могу, — ответил Майло.
  
  Улыбка Марша была сдержанной, но она согрела его лицо:
  
  — Проводите свою тайную операцию?
  
  — Что-то вроде этого.
  
  — Можете вы по крайней мере сказать следующее: вы настроены хоть сколько-нибудь оптимистично? Есть надежда установить, кто это сделал?
  
  — У нас есть прогресс, сэр.
  
  — Вероятно, мне придется удовлетвориться эти ответом. У вас остались ко мне вопросы?
  
  — На данный момент нет. — Майло записал номер его телефона, и Марш встал.
  
  — Значит, вы позвоните коронеру от моего имени? Я хочу увидеть мою сестренку.
  
  — Организация секретных агентов, — сказал Майло. — Думаешь, она была не в себе?
  
  — Я думаю, что кто-то убедил малограмотную девушку, что она участвует в шпионских играх.
  
  — Джерри Куик.
  
  — Он свел ее с Гэвином. Возможно, Джерри решил дать ей еще одно задание: шпионить за подельниками. Что, если он запустил аферу внутри аферы, был раскрыт и потому сбежал?
  
  — Использовал Кристи как агента.
  
  — Она была идеальной кандидатурой. Малограмотная, доверчивая, нетребовательная, едва сводящая концы с концами. Выросшая с отцом-алкоголиком, которому до нее не было дела, она мечтала о внимании мужчины старше себя. Джерри хоть постоянно и задерживал платежи по аренде, но ездил на "мерседесе" и жил в Беверли-Хиллз. Девицам вроде Энджи Пол и Кристи он должен был казаться этаким папочкой, пожилым ухажером, от которого можно ждать богатых подарков.
  
  — Кристи идеально подходила и для кое-чего еще. Она могла участвовать в вечеринках с Хэкером и Дегуссой и выведывать информацию для Джерри. По сравнению с теми потаскушками, с которыми мы их видели, Кристи — просто конфетка.
  
  Женщина в сари подошла и спросила, не нужно ли нам чего.
  
  — Как насчет какого-нибудь ассорти? — сжалился над ней Майло.
  
  Она отошла, сияя.
  
  — Этот выродок купил ей "Джимми Чу".
  
  — И духи "Армани", а также другие игрушки, — сказал я.
  
  — Паркс заявил, что не узнал бы никого из женщин, с которыми развлекались Хэкер и Дегусса, но я мог бы на всякий случай показать ему посмертный снимок Кристи. Но я боялся, что он разволнуется и захочет выселить постояльцев. Не было уверенности, что он удержит язык за зубами.
  
  Принесли поднос со всякой всячиной.
  
  — Хочешь чего-нибудь?
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Тогда это все мне. — Майло окунул нечто круглое в посыпанный петрушкой йогурт. — Кристи убили не просто потому, что она случайно оказалась с Гэвином. Ее раскрыли… Черт, возможно, объектом была она, а не Гэвин, как мы думали вначале.
  
  Я подумал над этим.
  
  — Дегусса проткнул в тюрьме нескольких мужчин и то же самое проделал по меньшей мере с тремя женщинами. Он не протыкал Гэвина. Возможно, ты прав, он сосредоточил свою ярость на Кристи. Но и тогда Гэвин мог быть не просто случайной жертвой, а объектом для мести. Как сын Джерри Куика. Или же Дегусса повторил вариант с Флорой Ньюсом.
  
  — Что ты имеешь в виду?
  
  — Ревность. Если Дегусса развлекался с Кристи, то увидев, как она занимается любовью с Гэвином, он впал в ярость.
  
  — У Дегуссы был, можно сказать, роман с Флорой, а Кристи — просто девочка для вечеринок. Таких, как она, этот урод снимает в барах, тут нет места чувствам.
  
  — Может, все-таки есть. Не в романтическом плане, а в смысле обладания. Ты сам говорил: Кристи — просто конфетка. Молодая, симпатичная, покладистая. Что, если Дегусса хотел, чтобы она принадлежала только ему? Вспомни место преступления на Малхолланд, в каком положении были найдены тела: у Гэвина расстегнута ширинка, у Кристи сверху ничего нет. Дегусса следил за ними, смотрел, как они паркуются, как начинают готовиться к сексу. Если бы ему нужно было только прикончить их, он бы сразу сделал это. А Дегусса ждал. Наблюдал за ними. Важно было не дать им закончить начатое. Идея следующая: можешь попытаться, но у тебя не получится. Застрелив Гэвина на глазах Кристи, он показал ей, что с ним шутки плохи. Она была в шоке. Возможно, попыталась флиртовать, чтобы спасти свою жизнь, но ей уже подписали смертный приговор. Дегусса ее тоже застрелил, потом позабавился со своим железным штырем.
  
  Майло отложил вилку. Выглядел он так, словно ему совершенно расхотелось есть.
  
  — Чем больше я думаю о Дегуссе, — продолжил я, — тем это выглядит очевиднее: мы имеем дело с гипермачо, ориентированным на насилие психопатом, для которого быть отвергнутым — совершенно непереносимое состояние.
  
  Он положил деньги на стол, позвонил Шону Бинчи и приказал найти еще пару копов для тщательного наблюдения за Хэкером и Дегуссой.
  
  — Не потеряй их, Шон. — Отключившись, потер лицо. — Если Джерри Куик приставил Кристи к Гэвину и Дегуссе, то сделал это так, что она ничего не заподозрила.
  
  Майло схватил стакан с аперитивом. Выпил залпом. Нахмурился.
  
  — Дрянной сорт? — спросил я.
  
  — Дрянной мир.
  Глава 44
  
  Роксбери-парк — шестнадцать сорок. Столики для пикника. Тень от китайских вязов и садящееся солнце превратили цвет красного дерева в цвет старого асфальта.
  
  В это предвечернее время на игровой площадке было лишь четверо детей. Два маленьких мальчика вопили и носились как сумасшедшие, только-только начавшая ходить девочка, держась за руку матери, забиралась по лесенке на горку и с визгом скатывалась вниз. Снова и снова. Другой мальчик, задумчивый, одинокий, сидел, зачерпывая песок и струйками пропуская его сквозь свои пальчики. Три служанки в униформе что-то весело и оживленно обсуждали. Голубые сойки тарахтели, а пересмешники их передразнивали. Уличный шум, долетавший с Олимпик, был далеким и приглушенным.
  
  Старенький грузовичок с мороженым, некогда белый, теперь серый, стоял у железной ограды. На бортах грузовичка были изображены разнообразные лакомства в самых диковинных сочетаниях. Тщательно выполненная рекламная надпись гласила: "ГЛО-ГЛО". ЗАМОРОЖЕННЫЕ ДЕСЕРТЫ. ВЛАДЕЛЕЦ — РАМОН ЭРНАНДЕС, КОМПТОН, КАЛИФОРНИЯ.
  
  На переднем пассажирском сиденье стоял холодильник, забитый пакетами с замороженным соком, сливочными сандвичами, эскимо. На тот случай, если кто-нибудь захочет что-то купить.
  
  Пока таких не нашлось. Прежде всего грузовик располагался так, что дети, находившиеся на игровой площадке, его не видели.
  
  Зато с того места, где он был припаркован, хорошо просматривались столики для пикника.
  
  На водительском месте сидел Сэм Диас, технический специалист из Паркср-сентер. Тридцати пяти лет, небольшого роста, с усами, Диас был одет в белый спортивный свитер и белые просторные хлопчатобумажные брюки. В кармане у него лежало разрешение на торговлю на имя Рамона Эрнандеса и кошелек, набитый мелкими купюрами. Под свитером в кобуре покоился девятимиллиметровый пистолет.
  
  В приборную панель было встроено переносное записывающее устройство большого радиуса действия ценой сорок тысяч долларов. Примерно такое же "Нэшнл джиогрэфик" применяет для записи голосов птиц. Чувствительность микрофонов была уменьшена, поэтому щебет соек и пересмешников, а также шум с игровой площадки были едва слышны.
  
  Заметить такое оборудование невозможно, если только не забраться внутрь грузовичка. Тогда можно увидеть кнопки, экранчики и провода, пропущенные под перегородкой, отделяющей сиденья от грузового отсека. В перегородке — переговорное отверстие с задвижкой, которое сейчас было открыто. Двери грузовичка заперты. Окна на несколько тонов темнее, чем это допускалось правилами. Делали впопыхах, часть затемняющей пленки вздулась по краям. Вопрос: для чего кому-то потребовалось тратиться на затемнение окон грузовичка с мороженым? — напрашивался сам собой, но его никто не задавал.
  
  Мы с Майло сидели в грузовом отсеке на двух пластмассовых сиденьях, позаимствованных в конфискованной "тойоте" и привернутых к полу, причем, видимо, наспех: они шатались и потрескивали при любом движении. И это приводило в бешенство Майло, который не мог сидеть не шевелясь. Он прикончил два слоеных мороженых и усыпанное крошкой арахиса эскимо, скатал оберточные бумажки, бросил их в угол и проворчал;
  
  — Что за дурная привычка обжираться!
  
  За грузовичком находился переулок, а за ним высокие заборы, ограждающие задние дворы симпатичных домиков на Саут-Сполдинг-драйв. Через затемненное крошечное оконце в форме сердечка, прорезанное в задней дверце грузовичка, нам было видно пятьдесят футов на север и столько же на юг. За час сидения перед нами проехало восемь машин. Никакого шевеления у домов. Что и следовало ожидать — это все-таки Беверли-Хиллз.
  
  С нашей стороны перегородки располагался маленький цветной монитор с цифровой шкалой, на которой отображалось бегущее время. Цвет был выключен: сочная зелень Беверли-Хиллз стала оливковой, стволы деревьев оказались серыми, небо приобрело сливочно-желтый оттенок.
  
  Динамик, висевший на металлическом крюке справа от монитора, передавал шумовые эффекты.
  
  Но пока единственным звуком было перемещение Франко Гулла по скамье из красного дерева. Он теребил свои волосы, смотрел куда-то вдаль, изучал поверхность стола, потягивал кофе из стаканчика "Старбакс".
  
  Во время нашей последней встречи Гулл изображал дружелюбие. Он, мол, понимает, что у нас самые добрые намерения. В середине беседы заявил: он подозревает, что со "Стражами справедливости" "не все в порядке". И еще — он благодарен нам за сделку с прокуратурой, поэтому будет с нами сотрудничать.
  
  Миниатюрный микрофон, передававший его случайные вздохи, пришлось прикрепить под столешницей.
  
  — Этот парень так потеет, что, если я укреплю на нем микрофон, он может сам себя шандарахнуть током, — заявил Сэм Диас, пообщавшись с Гуллом пару минут.
  
  Но в принципе волнение Гулла не проблема. Он и должен нервничать.
  
  Теперь он ждал.
  
  Мы все ждали.
  
  В пять минут шестого Диас подал голос:
  
  — У меня кто-то есть, приближается со стороны Роксбери, через лужайку.
  
  Очертания мужской фигуры появились в правом верхнем углу экрана монитора. Затем, по мере приближения, силуэт сползал ниже, становился крупнее. Когда мужчина дошел до скамейки, где сидел Гулл, фигура приняла очертания Элбина Ларсена. Сегодня на нем были спортивная куртка пшеничного цвета, желто-коричневые рубашка и брюки. По крайней мере я так предположил — экран окрасил всю одежду шведа в грязно-белый цвет.
  
  — Это он, — объявил Майло.
  
  — Мистер Бежевый, — сказал Диас. — Ваш парень, однако, не радует глаз буйством красок.
  
  Подойдя ближе к скамейке, Ларсен приветствовал Гулла легким кивком. Сел. Не сказал ни слова.
  
  Диас подкрутил гетеродин, и пение птиц стало громче.
  
  — Спасибо, что пришел, Элбин, — сказал Гулл. Динамик добавил его голосу металла.
  
  Голос Ларсена:
  
  — Ты выглядишь расстроенным.
  
  Гулл:
  
  — Я действительно расстроен, Элбин.
  
  Ларсен скрестил ноги и взглянул на детей. Осталось двое ребятишек. Одна служанка.
  
  Диас поколдовал над другим гетеродином, и камера приблизила лицо Ларсена. Апатичное. Невозмутимое.
  
  Диас уменьшил изображение, вместив в экран обоих мужчин.
  
  Гулл:
  
  — Меня допрашивала полиция, Элбин.
  
  Ларсен:
  
  — На самом деле?
  
  Гулл:
  
  — Похоже, это тебя не слишком удивило.
  
  Ларсен:
  
  — Я полагаю, тебя допрашивали по поводу Мэри.
  
  Гулл:
  
  — Началось с Мэри, но потом они стали задавать вопросы, которые меня смутили, Элбин. О нас… нашей группе, наших доходах.
  
  Тишина.
  
  — Элбин?
  
  — Продолжай, — сказал Ларсен.
  
  — О "Стражах справедливости", Элбин, — трагически произнес Франко Гулл.
  
  Майло усмехнулся:
  
  — Парень считает себя актером.
  
  — Он сегодня и есть актер, — сказал я.
  
  Элбин Ларсен по-прежнему молчал.
  
  Мы слушали пение птиц и крики трехлетних малышей.
  
  — Элбин? — сказал Гулл.
  
  — На самом деле? — отозвался Ларсен.
  
  Гулл:
  
  — На самом деле.
  
  Ларсен:
  
  — Какого рода вопросы?
  
  Гулл:
  
  — Чьей идеей была эта программа, откуда мы о ней узнали, как долго все продолжается, все ли мы втроем участвовали в ней. Потом они перешли на личности, и это особенно тревожит меня. Какую я лично получил компенсацию, могу ли я подтвердить цифры. Говорила ли Мэри о том, что счета можно бы завысить. Они просто рыли землю, Элбин. Этакие фашиствующие молодчики. Мне кажется, они подозревают какое-то мошенничество. Есть ли что-то такое, о чем вы с Мэри мне никогда не рассказывали?
  
  Молчание. Одиннадцать секунд.
  
  — Кто задавал эти вопросы? — спросил Ларсен.
  
  — Те же копы, что были в первый раз, вместе с каким-то идиотом из "Медикал".
  
  Молчание. Гулл придвинулся к Ларсену. Тот даже не шелохнулся.
  
  — Это крепкий орешек. Спорю, что он сухой, как кость, — сказал Диас.
  
  Четырнадцать секунд, пятнадцать, шестнадцать.
  
  Гулл:
  
  — Что-то происходит, Элбин? Я должен знать. Они пристают именно ко мне, а я не знаю, что говорить. Есть что-то такое, что я должен знать?
  
  Ларсен:
  
  — С чего ты взял?
  
  Гулл:
  
  — Они… держатся очень уверенно. Словно они в самом деле о чем-то пронюхали. Я помню, вы с Мэри хотели, чтобы я принимал больше пациентов от "Стражей", но я сказал вам, что я не по этой части. Так почему они теребят меня? Я не имею никакого отношения к этой программе.
  
  Молчание. Девять секунд.
  
  Гулл:
  
  — Ведь так, Элбин?
  
  Ларсен:
  
  — Возможно, они думают, что ты в курсе.
  
  Гулл:
  
  — Я не в курсе.
  
  Ларсен:
  
  — Тогда тебе не о чем беспокоиться.
  
  Гулл:
  
  — Элбин, есть что-то, о чем мне нужно беспокоиться?
  
  Ларсен:
  
  — Что ты рассказал им о своих счетах?
  
  Гулл:
  
  — Что я выставил счета на нескольких пациентов, которых принял, и все. Но они были настроены скептически. У них на лицах это было написано. Несмотря на то что я сказал правду… Ты же знаешь, Элбин.
  
  Одиннадцать секунд.
  
  Гулл:
  
  — Ну же, Элбин. Что там такое со счетами, о чем я не знаю?
  
  Ларсен:
  
  — Это по-настоящему тебя удручает?
  
  Гулл:
  
  — Не играй со мной в психотерапевта, Элбин.
  
  Ларсен слегка улыбнулся.
  
  Гулл:
  
  — Я задал тебе прямой вопрос, и сейчас не время для околичностей, Элбин. Я прошел через мясорубку у этих фашистов.
  
  Шестнадцать секунд. Ларсен встал, отошел на несколько футов от стола ближе к игровой площадке, руки заложены за спину. Прямо настоящий профессор.
  
  Франко Гулл бросил взгляд назад, в сторону грузовичка. На влажном лице выражение беспомощности. Смотрел прямо на нас.
  
  — Идиот! — бросил Майло.
  
  Ларсен вернулся к столу и сел на свое место.
  
  — Ты явно не в себе, Франко. Это и понятно — смерть Мэри для всех нас очень огорчительна.
  
  — В том-то все и дело, Элбин. У меня такое чувство… после встречи с ними, с полицией… что они считают, будто гибель Мэри как-то связана со "Стражами". Да, это звучит как безумие, но если они так думают, то кто знает, что будет дальше.
  
  Четыре секунды.
  
  Ларсен:
  
  — С чего им так думать?
  
  — Это ты мне скажи. Если тебе что-то известно, я должен знать, ты должен рассказать, это будет честно. Я в трудном положении… Ты не представляешь, как они обращаются с теми, кого в чем-то подозревают. Они мне беспрестанно звонят, срывают мне сеансы и приходят в офис для допросов. Ты когда-нибудь бывал в полицейском участке, Элбин?
  
  Ларсен улыбнулся:
  
  — Приходилось.
  
  — Ага, видимо, где-то в Африке или еще где-нибудь. Но ты не был в шкуре подозреваемого. И я должен тебе сказать — ничего приятного в этом нет.
  
  Тринадцать секунд.
  
  Гулл:
  
  — Они называют это беседами, но это допросы. Клянусь, Элбин, я чувствую себя персонажем некоего дьявольского фильма. Вроде чего-то по Кафке или Хичкоку, где все происходит с каким-нибудь ничего не подозревающим кретином и этот кретин — я.
  
  — Звучит жутко. — Это ужасно. Это уже начинает сказываться на моей работе. Как, черт возьми, я могу сосредоточиться на пациентах, когда следующее послание на автоответчике может быть от них?! Что, если они начнут соваться со своими бумажками… повестками в суд? Что, если они попытаются ковыряться в моих записях?
  
  — Они произносили слово "повестка"?
  
  — Да я разве помню? Дело в том, что они роются вокруг, как свиньи в поисках желудей.
  
  — Роются. Это их работа.
  
  — Элбин, я не могу до тебя достучаться. — Гулл схватил Ларсена за плечи. Тот не пошевелился, и руки Гулла упали. — Почему они взялись за "Стражей"? Скажи правду: что вы с Мэри затеяли?
  
  Молчание. Шесть секунд.
  
  Ларсен:
  
  — Мы делали попытку впрыснуть немного сострадания в американскую систему уголовного права.
  
  — Да, да, это все я знаю. Но я имею в виду счета для компенсации. Ведь именно про счета они вынюхивают. Они вот-вот придут и скажут, что мы подозреваемся в обмане "Медикал". Вы мухлевали со счетами, Элбин?
  
  — Для чего мне это?
  
  — Скрытный ублюдок, — процедил Майло.
  
  Гулл:
  
  — Не знаю. Но они что-то подозревают. Я хочу знать, есть ли у них какие-нибудь основания для подозрений. Даже если это было просто ошибкой, путаницей в бумагах. Делал ли ты… или Мэри… что-нибудь… хоть что-нибудь, что могло дать им повод? Потому что, я думаю, они жаждут крови, Элбин. Думаю, смерть Мэри направила их мысли в каком-то странном направлении. Они как одержимые. Вроде пациента Мэри, который погиб… Ты знаешь, я лечил его. Гэвин Куик. Мальчишка был в полном смысле одержимым. Я с радостью спихнул его Мэри. И вот, Элбин, эти копы… Имея с ними дело, я начинаю чувствовать себя в какой-то безумной мыльной опере. Те же вопросы снова, снова и снова. Словно они стараются меня сломать.
  
  Восемнадцать секунд.
  
  Гулл:
  
  — Почему ты молчишь?
  
  — Я слушаю тебя.
  
  — Ну вот… Ты знаешь, как бывает при навязчивой идее. Пациент вбивает себе что-то в голову и продолжает это жевать. Все бы ничего, когда ты психотерапевт и способен устанавливать пределы. Но оказаться на другом конце… Это неискушенные люди, Элбин, но они настойчивы. Они воспринимают мир в терминах "охотник — добыча" и не питают никакого уважения к нашей профессии. У меня чувство, что мне отведена роль добычи, а я этого не хочу. И я не думаю, что ты этого хочешь.
  
  — А кто захочет?
  
  — Какое сопереживание, — буркнул Майло.
  
  — Если этого парня посадить на полиграф, иголки даже не дрогнут, — сказал Сэм Диас. — А если Гулла — он заставит машину взорваться.
  
  Гулл взмахнул руками. Диас отодвинул камеру на несколько футов дальше, чтобы была видна вся сцена.
  
  Ларсен просто сидел.
  
  Тридцать две секунды молчания.
  
  Потом заговорил Гулл:
  
  — Должен сказать, я перестаю тебя понимать, Элбин. Я задал тебе ряд серьезных вопросов и не получил ни одного ответа.
  
  Ларсен положил руку на плечо Гуллу. Его голос был мягким:
  
  — Мне нечего тебе сказать, друг мой.
  
  — Нечего?
  
  — Нет. Ничего такого, что тебя могло бы расстроить. — Три секунды. — Ничего такого, чтобы потерять сон.
  
  — Тебе легко говорить, это не тебя…
  
  — Тебе было бы легче, если бы я с ними переговорил?
  
  — С полицией?
  
  — С полицией, с людьми из "Медикал". С кем скажешь. Тебе от этого станет лучше?
  
  Гулл обернулся в сторону грузовичка, затем вернулся взглядом к Ларсену. Тот опять наблюдал за детьми.
  
  — Да, на самом деле лучше. Это заставило бы меня чувствовать себя значительно лучше, Элбин.
  
  — Тогда я так и поступлю.
  
  — Шесть секунд.
  
  Гулл;
  
  — А что ты им скажешь?
  
  — Что никаких проблем, связанных со счетами, нет.
  
  — И это правда?
  
  Ларсен еще раз похлопал Гулла по плечу;
  
  — Это правда, и меня ничто не тревожит, Франко. И тебя ничто не должно тревожить.
  
  — Ты действительно думаешь, что сможешь все прояснить?
  
  — А нечего тут прояснять.
  
  — Нечего?
  
  — Нечего.
  
  — Хладнокровный ублюдок, — вздохнул Майло. — Он не собирается колоться, вот и все.
  
  Сиденье под Сэмом Диасом скрипнуло.
  
  — Хотите еще эскимо? — спросил он.
  
  — Нет, спасибо.
  
  — А я, пожалуй, попробую один из этих оранжевых брикетиков, они выглядят весьма аппетитно.
  
  На мониторе Франко Гулл провел рукой по своим кудрям:
  
  — О'кей, надеюсь, что так и будет. Спасибо, Элбин. Он встал, явно намереваясь уходить.
  
  — Нет, нет, нет! — заволновался Майло. — Сиди на месте, идиот.
  
  Последняя из служанок, оставшаяся на детской площадке, собрала своих подопечных и ушла.
  
  Ларсен придержал Гулла, положив руку ему на запястье:
  
  — Давай немного посидим, Франко.
  
  — Зачем?
  
  — Подышим воздухом. Полюбуемся этим прекрасным парком. Насладимся жизнью.
  
  — Ты уже принял всех пациентов, записанных на сегодня?
  
  — Да, конечно.
  
  Девяносто секунд. Оба молчали.
  
  На сто тридцать девятой секунде Диас подал голос:
  
  — Приближается мужчина. Снова со стороны Роксбери.
  
  Мужская фигура пересекала парк по диагонали, двигаясь с восточной стороны. Пройдя лужайку и обогнув детскую площадку, она двинулась дальше, в тень китайских вязов.
  
  Диас навел на нее камеру.
  
  Мужчина солидных размеров, широкоплечий, с развитым торсом. Синяя шелковая рубашка, которая на мониторе выглядела желто-зеленой, была выпущена на голубые джинсы.
  
  Темные волосы гладко зачесаны назад. Усы. Клок волос под губой Рэй Дегусса сбрил.
  
  — Плохой парень что-то задумал, Сэм, — сказал Майло.
  
  Он расстегнул кобуру, но пистолет вынимать не стал. Отодвинув одну из боковых дверей, вышел и бесшумно прикрыл ее.
  
  Я вернулся к монитору. Гулл и Ларсен по-прежнему молчали. Гулл располагался спиной к Дегуссе, когда тот обходил столики для пикника. Ларсен видел Дегуссу, но никак не реагировал.
  
  Тут Франко Гулл повернулся:
  
  — Что он здесь делает?
  
  Ларсен не ответил.
  
  — Что происходит, Элбин?.. Эй, отпусти мой рукав, что ты меня держишь! Пусти, какого черта!
  
  Дегусса двинулся к столику по прямой. Он был уже в шести футах. Когда Гулл вырвал рукав из кулака Ларсена, Дегусса сунул руку под рубашку.
  
  Ларсен остался сидеть на месте.
  
  Дегусса выхватил маленький пистолет, похожий на игрушку, направил его на Гулла. Наверняка дешевка, двадцать второй калибр, такой можно выбросить и купить новый прямо на улице по цене телячьей отбивной.
  
  Пять футов до Гулла, прекрасная мишень. Пришел на ум Джек Руби, снявший Освальда. Где Майло?
  
  Гулл отскочил и, толкнув Ларсена к Дегуссе, с криком "На помощь!" упал в траву и откатился в сторону.
  
  Дегусса обогнул Ларсена, пытаясь выбрать удобное положение для прицельного выстрела в Гулла. Ларсен пригнулся, чтобы помочь подельнику. Гулл попытался вскочить, но оказался в капкане — ноги запутались в ножках скамьи.
  
  Он обхватил руками голову. Бесполезная защита.
  
  Дегусса наклонился над скамьей.
  
  Прицелился.
  
  Хлоп.
  
  Звук, как будто кто-то хлопнул в ладоши.
  
  Во лбу Дегуссы появилось отверстие — на мониторе черное, с ярко-коричневыми краями, того же оттенка, что и его отреставрированный "линкольн". У него отвалилась челюсть. Он нахмурился. Еще бы — такая досада.
  
  Дегусса поднял руку с пистолетом, все еще пытаясь выстрелить. Уронил ее. Рухнул лицом на стол. Двадцать второй калибр выпал у него из руки и оказался на земле. Элбин Ларсен нырнул за пистолетом. Этот чрезвычайно сдержанный человек, оказывается, умеет шустрить, когда нужно.
  
  — Вот дела, мне следовало бы быть там, — забеспокоился Сэм Диас.
  
  — Где Майло?
  
  — Не вижу его… Я вызываю подкрепление, потом бегу туда, док. Вы оставайтесь здесь.
  
  Он вышел на полицейскую волну. Я наблюдал за развитием событий. Элбин Ларсен схватил пистолет Дегуссы. Гулл наконец выполз из-под скамейки и, лежа на земле, пытался ударить ногой Ларсена, промахнулся, вскочил, развернулся и дал ходу.
  
  Ларсен быстро осмотрел пистолет, потом прицелился в убегавшего Гулла, повернувшись спиной к камере.
  
  Хлоп. Хлоп.
  
  Двойные аплодисменты. Два отверстия обозначились на спине спортивной куртки Ларсена, в дюйме одно от другого, чуть правее центрального шва.
  
  — Еще один завален! — радостно объявил Диас.
  
  Ларсен выпрямился. Вытянул шею, словно его неожиданно что-то ужалило. На куртке появилось большое коричневое пятно. Правая рука Ларсена потянулась назад, чтобы почесать зудящее место.
  
  Но он вдруг передумал. Развернулся. Камера взяла вид сбоку.
  
  Никакого выражения на лице.
  
  Еще аплодисменты, и что-то вздулось у Ларсена в центре горла. В месте, где розовая кожа соприкасалась с желто-коричневой рубашкой.
  
  Ларсен потянулся и к этому месту. Его руки дернулись и вытянулись вдоль туловища.
  
  Он упал ничком в траву.
  
  Гулл находился в двадцати футах и кричал, вытаращив глаза.
  
  В динамике пели птицы.
  
  На мониторе никакого движения.
  
  Стакан "Старбакс" даже не сдвинулся с места.
  
  Задняя дверь грузовичка распахнулась, и внутрь ввалился Майло.
  
  Белый как призрак, тяжело дышащий.
  
  — Похоже, палили из винтовки, — отдуваясь, сказал он. — Должно быть, из дома напротив, на Сполдинг. С заднего двора.
  
  Диас вернулся, отодвинул перегородку:
  
  — Подкрепление в пути. Видимо, придется обшарить весь район. С вами все в порядке?
  
  — Да, я в норме.
  
  Через несколько секунд — по монитору семнадцать — послышались сирены.
  Глава 45
  
  Беннетт Хэкер сломался быстро.
  
  Перед лицом целой горы улик, собранных специалистом по аферам из "Медикал" Дуайтом Зевонски — двадцатидевятилетним парнем, который по виду напоминал хиппующего студента, а по поведению средневекового инквизитора, — Хэкер выторговал себе явку с повинной в обмен на чистосердечное признание в мошенничестве и воровстве, за что получил шестилетний срок. Его определили в специальную тюрьму за пределами штата, поскольку этот чиновник когда-то был полицейским в калифорнийском городе Барстоу, а бывших копов не особенно жалуют за решеткой, даже тех, которые заигрывали с уголовниками.
  
  Афера была организована так, как мы и думали. Хэкер и Дегусса отлавливали обитателей "домов", чьи имена могли быть включены в списки пациентов "Стражей". Взамен условники получали небольшие деньги, наркотики, а иногда им и этого не перепадало. Сначала уголовники появлялись на первых двух сеансах в незанятом помещении на первом этаже офисного здания. Потом и от этой видимости отказались.
  
  Позднее в списки пациентов стали включать не только квартирантов "домов"; Дегусса отвечал за привлечение новых рекрутов.
  
  — Иногда мы применяли наркотики, иногда Рэй просто запугивал наркоманов, — пояснял Хэкер. — Рэю бывало достаточно только разок взглянуть.
  
  Он улыбался и дымил сигаретой. Знал, что заключил выгодную сделку. Возможно, обдумывал, как проведет ближайшие шесть лет в четырех стенах.
  
  Майло и Зевонски сидели напротив него в комнате для допросов. Я наблюдал через одностороннее зеркало. При посадке у Хэкера отобрали его контактные линзы и выдали дешевые тюремные очки в прозрачной пластмассовой оправе. Они были слишком большими и сползали на нос, в результате чего скощенный подбородок выглядел еще меньше.
  
  Хэкер пытался излагать дело так, словно он не был одним из главных действующих лиц. Вместе с Дегуссой они получали две трети компенсационных денег, причитающихся Франко Гуллу, — чуть больше двухсот тысяч долларов за шестнадцать месяцев.
  
  — Рэй был недоволен, — продолжал Хэкер. — Он считал, что остальные хапают миллионы. Он хотел получать больше.
  
  — Что он делал для этого? — спросил Майло.
  
  — Он собирался потолковать с ними.
  
  — С ними — это с кем? — спросил Зевонски.
  
  — С психотерапевтами — Коппел и Ларсеном.
  
  — Они были главными?
  
  — Да. Они все придумали, вышли на меня.
  
  — Как вы познакомились с ними?
  
  — Коппел встретила меня в принадлежащем ей "доме".
  
  — Именно она вышла на вас?
  
  — Именно.
  
  — А ваша роль состояла в…
  
  — Я визировал некоторые лечебные отчеты "Стражей". И подбирал хороших кандидатов.
  
  — В каком смысле "хороших"?
  
  — Наркоманов, неудачников разных. В общем, парней, которые не создадут проблем. — Хэкер улыбнулся. — Она была настоящей бизнесвумен.
  
  — Коппел владела "домами" совместно с бывшим мужем, — заметил Майло.
  
  — Вы это к чему?
  
  — Он за что отвечал в вашей афере?
  
  — Толстяк? Он владел домами, но не имел к нашим делам никакого отношения.
  
  — И вы готовы сказать это под протокол? — спросил Зевонски.
  
  — Готов, потому что это правда. Зачем мне вам врать? Черт, если бы я мог притянуть с собой еще кого-нибудь, непременно сделал бы это. Все мне полегче.
  
  — А может, вы лжете… так, для развлечения, — сказал Майло.
  
  — Это не развлечение. Это и близко не похоже на развлечение.
  
  — А что Джерри Куик?
  
  — Вы опять с этим Джерри? Единственный Куик, которого я знаю, — это Гэвин. А о нем я уже рассказывал. Кто этот Джерри, брат мальчишки?
  
  О нем я уже рассказывал.
  
  Излагал как ни в чем не бывало. Гэвин вынюхивал — болтался вокруг офиса, видел, как заходят в здание грязные, оборванные люди и выходят через пять минут, кое-что подслушал.
  
  Гэвин, будущий криминальный репортер с травмой черепа, собрал хороший материал для скандального разоблачения. И потому погиб.
  
  — Свихнувшийся идиот, — дал ему определение Хэкер.
  
  — Свихнувшийся идиот потому, что вынюхивал? — уточнил Майло.
  
  — Он еще и открыл свою пасть. Сообщил Коппел о своих подозрениях. Во время сеанса. Он никогда не видел ее с уголовниками, потому, видимо, считал, что она не в деле. Коппел рассказала Ларсену, но обещала сама урегулировать проблему. Ларсен ей не поверил и приказал Рэю разобраться.
  
  Конфиденциальность.
  
  — Кого же Гэвин видел с уголовниками? — поинтересовался Майло.
  
  — Рэя и Ларсена.
  
  — Вы ничего не хотите дополнить? — спросил Зевонски.
  
  Хэкер затянулся и пожал плечами:
  
  — Я уже говорил: моя работа главным образом заключалась в обеспечении стабильного притока пациентов.
  
  — Коппел знала, что Гэвина собираются убрать? — спросил Майло.
  
  — Нет. Повторяю, она полагала, что сможет справиться с этим. А Ларсен не хотел ждать.
  
  — Почему он использовал для убийства Рэя?
  
  — Рэй делал это раньше.
  
  — Убивал для Ларсена?
  
  — Нет, для себя.
  
  — Кого?
  
  — Парней в тюрьме.
  
  — А что по поводу женщин?
  
  Пауза.
  
  — Может, и их тоже.
  
  — Может?
  
  — Точно я не знаю. Рэй намекал на это. Говорил, когда женщины его унижают, он на них вешает бирки. Говоря это, он поигрывал ножом. Чистил под ногтями.
  
  — "Вешает бирки". Что это значит?
  
  — Это… у него был такой оборот речи. Когда его кто-нибудь унижает, он на того вешает бирку. Рэй мог быть и великодушным. Когда мы устраивали вечеринки, он давал женщинам все, что они захотят. Если они его не огорчали.
  
  — Огорчали — это как?
  
  — Не делали того, что он хотел.
  
  — Парень любил покомандовать?
  
  — Он это умел.
  
  — Значит, Коппел не замешана в убийстве Гэвина?
  
  — Я говорил, нет. Когда она узнала, додумалась до того, что произошло, то чуть не тронулась. Грозила прикрыть лавочку. Ларсен пытался ее утихомирить, но она была сильно раздосадована. Думаю, больше всего ее доставало то, что замочили ее пациента. Она принимала это близко к сердцу.
  
  — Потому Рэй убрал и ее тоже?
  
  Хэкер кивнул.
  
  — Он говорил вам, что собирается сделать это? И про Гэвина тоже говорил?
  
  — Ага-а-а, не выйдет! Если бы он мне об этом говорил, то я попытался бы его остановить.
  
  — Как честный парень и все такое?
  
  Хэкер подмигнул Майло:
  
  — Рэй прежде был моим поднадзорным. Он бы меня послушался.
  
  — А что Кристина Марш?
  
  — Она была с нами на вечеринках. Шлюха, Рэй трахал ее. Она была стриптизершей и нравилась Рэю, потому что была глупа и хорошо сложена. Он покупал ей всякие дорогие штучки.
  
  — Например, что?
  
  — Одежду, духи. Я же говорил, Рэй мог быть щедрым.
  
  — Он мог себе это позволить при тех деньгах, которые вы имели.
  
  — Деньги утекали у него сквозь пальцы. Типичный уголовник.
  
  — Рэй покупал Кристине туфли?
  
  — Я бы не удивился.
  
  — Она ему нравилась?
  
  — Ему нравилось то, что она для него делала.
  
  — И тем не менее…
  
  — Что — тем не менее? — спросил Хэкер.
  
  — Она тоже была там, на Малхолланд, Беннетт.
  
  — Правда?
  
  — Мы ожидали от вас полного признания. Смотрите, наша сделка может быть расторгнута.
  
  Хэкер подтолкнул очки выше на нос:
  
  — Сделка уже письменно зафиксирована.
  
  — Будете продолжать юлить, пытаясь выгородить себя, мы порвем все бумаги и переоформим вам статью.
  
  — Я себя не выгораживаю, просто с убийствами я никак не связан. Со "Стражами" — да. По счетам — да. Но с тем, что было на Малхолланд, — нет.
  
  — Итак, — повысил голос Майло, — вы знали, что Рэй собирался убрать Гэвина?
  
  — Не то чтобы он как-то пришел и сказал об этом.
  
  — Но намекал? Говорил, что кого-то пометит биркой?
  
  Хэкер поколебался. Кивнул.
  
  — И Рэй рассказал вам все, после того как убил Гэвина и Кристи.
  
  — Откуда вы это взяли?
  
  — Вы были соседями по квартире.
  
  — Мы не были близкими приятелями.
  
  Майло взял лист бумаги, где была зафиксирована сделка с Хэкером, и сделал вид, будто собирается его разорвать.
  
  — Он сказал лишь: "Я снял проблему", — немедленно отреагировал Хэкер. — Я не стал расспрашивать, что и как. Позже, дня через два, мы выпивали у себя в квартире, он был в хорошем настроении и поведал мне детали. Сказал, что все прошло гладко — он застал мальчишку врасплох, и тот не сопротивлялся.
  
  — Почему Рэй убил Кристину Марш?
  
  — Потому что она оказалась там.
  
  — А других мотивов не было?
  
  — Рэй говорил, что она огорчала его, встречаясь с тем мальчишкой.
  
  — "Огорчала"!
  
  — Это его слово. Мне также известно, что Кристи огорчала его и по другим причинам — он сам говорил мне об этом.
  
  — И что она ему сделала?
  
  — Скорее, что она не сделала. Она не приходила, когда Рэй хотел ее видеть. Однажды он раздобыл немного героина высокого качества, хотел повеселиться с ней, а она не пришла. Потом она еще раз проделала это. Сказала, что занята. А Рэю не нравилось, когда ему говорят "нет".
  
  — Как Рэй познакомился с Кристи?
  
  — В одном баре. Он ее снял.
  
  — Где находится этот бар?
  
  — На Плая-дель-Рей. "Уэйл Уотч". Это то место, куда мы часто заходили.
  
  — И Кристи оказалась там?
  
  — Угу. И созрела для того, чтобы ее сняли. Это слова Рэя.
  
  — Вы тоже с ней веселились?
  
  Хэкер засмеялся, затянулся сигаретой, снова поддернул очки, потом снял.
  
  — Мне много не нужно.
  
  — Вы проводили время с Кристи Марш, Беннетт? — повторил Майло вопрос.
  
  — Не в том смысле.
  
  — Это почему?
  
  — Рэй не любил делиться.
  
  — Рэй когда-нибудь говорил о девушке по имени Флора Ньюсом?
  
  — Она тут при чем? — удивленно спросил Хэкер. — Да, я знаю Флору; она подрабатывала у нас в офисе.
  
  — Рэй ходил в тот офис?
  
  — Да. И Рэй был с ней знаком. Они какое-то время встречались. А в чем дело? Какое отношение ко всему этому имеет она?
  
  — На нее повесили бирку.
  
  Хэкер выпучил свои близорукие глаза:
  
  — Вы шутите.
  
  — Вы не знали?
  
  — Меня перевели из этого офиса где-то через пару недель. Флора? Мне она нравилась. Хорошая девушка. Тихая. Я подумывал, не начать ли мне самому с ней встречаться, но потом ею занялся Рэй.
  
  — А Рэй не любил делиться.
  
  — Он сделал ее?
  
  — О да.
  
  — Господи! — Голос Хэкера стал тихим; похоже, он не играл.
  
  — Вас что-то волнует, Беннетт?
  
  — Что она такого сделала? Чем разозлила Рэя?
  
  — Вы не знаете?
  
  — Клянусь, не знаю. Она мне нравилась. Хорошая девушка. Когда Рэй заявил, что больше с ней не встречается, я обмолвился, что, возможно, сам попытаю с ней счастья. Он разозлился на меня, сказал, что поношенные вещи приобретают только неудачники. — Хэкер облизнул губы. — Я все равно над этим думал. Мне нравилась Флора. Но никому не хотелось злить Рэя. Про ее гибель писали в газетах?
  
  — Так, одна короткая заметка.
  
  — Флора… Невероятно.
  
  — Вы для развлечений снимали квартиру в Марине?
  
  — Это его идея, не моя. Предполагалось, что он станет оплачивать мне половину счета за аренду, поэтому я подумал, а почему бы нет? За один месяц он действительно заплатил.
  
  — Не надо заливать. Вы наверняка и сами были не против поразвлечься.
  
  Хэкер молча пожал плечами.
  
  — Рэй был хорошим соседом?
  
  — На самом деле да. Убирал кровать, пылесосил. Вы знаете уголовников, они могут быть очень аккуратными. У меня, кстати, были планы приобрести эту квартиру, не только арендовать. Моя основная квартира — настоящая дыра, вы ее видели. Мне нравится, когда рядом море… Вы уверены, что меня отправят за пределы штата? Я не смогу оказаться в камере вместе с каким-нибудь знакомым по Калифорнии?
  
  — Это полностью исключено. Вас ожидает дальняя дорога.
  
  Хэкер затянулся. Улыбнулся. Все мысли о Флоре Ньюсом улетучились.
  
  — Вспомнили что-нибудь смешное? — поинтересовался Майло.
  
  — Мне пришла в голову одна мысль: когда пройдет шесть лет, я окажусь под надзором какого-нибудь чиновника вроде меня.
  Глава 46
  
  Я высказал предположение, что пройдет немало времени, прежде чем мы узнаем всю правду о Джерри Куике и его дальнейшей судьбе.
  
  — Может быть, никогда не узнаем, — буркнул Майло.
  
  Появилась было ниточка. Через неделю после того, как я встретился с Келли Куик и ее матерью, Келли допустила ошибку: когда звонила в Сан-Паулу, воспользовалась своим мобильником. Майло через оператора сотовой связи проследил ее звонок.
  
  — Гостиница "Стэйбридж-Уитс", Сан-Паулу, Бразилия.
  
  — У Бразилии с Соединенными Штатами нет договора об экстрадиции, — сказал я.
  
  — Веселенькое дельце! Куик въехал четыре дня назад с какой-то женщиной, расплатился наличными, вчера выехал, куда — неизвестно. Зарегистрировались как мистер и миссис Шнелль из Инглвуда, штат Нью-Джерси, и паспорта у них были соответствующие. Мужчина с седыми волосами, женщина заметно моложе его, темная, стройная.
  
  — И у нее синие ногти?
  
  — В точку, получаешь приз. Портье сказал, что они выглядели по уши влюбленной парочкой. Мистер Шнелль купил миссис Шнелль бикини на шнурках и кучу других безделиц.
  
  — "Шнелль" по-немецки означает "быстро", то есть "куик".
  
  — Да, я знаю. Ха-ха-ха.
  
  Ошибка номер два. "Мастер-кард", принадлежавшая Шейле Куик, была использована для покупки номера в "Дэйс ин" в Пасадене. Мы с Майло приехали туда, обнаружили Шейлу читающей у бассейна книжку в мягкой обложке. Она была в огромном халате — не в бикини на шнурках. Шейла выглядела бледной и несчастной, и мы, минуя ее, направились прямо в номер.
  
  На стук Майло ответил молодой женский голос:
  
  — Да?
  
  — Уборка номера!
  
  Келли Куик открыла дверь. Посмотрела на него, потом на меня.
  
  — О нет! — выдохнула она. Келли была босиком, в очках, с собранными в пучок волосами. Одета в обрезанные джинсы и оливковую майку не по размеру с надписью "СПЕЦИАЛЬНЫЕ ВОЙСКА АРМИИ США. МЫ ВЫПОЛНЯЕМ РАБОТУ ДО КОНЦА". В руках — пудовый том учебника по юриспруденции.
  
  — Привет, Келли! — Майло показал ей свой жетон.
  
  — Я ничего не сделала.
  
  — Как погода в Сан-Паулу? Она съежилась:
  
  — Прокололась, нужно было пользоваться автоматом. Он будет… — Келли прикусила язык.
  
  — Что "он будет", мисс Куик?
  
  У нее на глазах выступили слезы:
  
  — Будет сердиться на меня.
  
  Майло бесцеремонно втащил ее в комнату. Две двойные кровати, аккуратно убранные. Повсюду банки из-под соков и еды и женская одежда. Стопка книг по праву на тумбочке. Майло усадил Келли на одну из кроватей.
  
  — Как идет учеба?
  
  — Трудно сосредоточиться.
  
  — Собираетесь вернуться осенью в университет?
  
  — Кто знает?
  
  — Нет нужды все усложнять, Келли.
  
  — Вы шутите.
  
  — Как долго вы планируете так жить? Не устали заботиться о матери?
  
  Темные глаза Келли вспыхнули:
  
  — Я не забочусь о ней. Она… О ней невозможно заботиться, за ней можно лишь присматривать.
  
  — Чтобы быть уверенной, что она не причинит себе вреда.
  
  — Это точно.
  
  — Ей нужна настоящая помощь, Келли, — сказал я. — А вам нужно жить своей жизнью.
  
  Она пристально посмотрела на меня:
  
  — Вы такой чертовски умный, скажите же мне, как это сделать?
  
  — Давайте позвоним вашей тете…
  
  — Эйлин — сука!
  
  — Но она взрослый человек и живет в Калифорнии. А вам нужно вернуться в Бостон.
  
  — Это точно. — Опустила глаза.
  
  — Мы могли бы помочь вам во всем этом деле.
  
  — Да уж, могли бы!
  
  — Куда отправился ваш отец? — спросил Майло.
  
  — Ух, к черту вашу помощь!.. Оставьте меня в покое!
  
  — Эта майка… Ее отец вам подарил?
  
  Молчание.
  
  — Я обнаружил сайт в Интернете, где было сказано, что ваш отец участвовал во встрече однополчан. Правда, там не упоминалось о том, что он служил в подразделении специальных войск. Был снайпером.
  
  Келли закрыла глаза.
  
  — Я сам был во Вьетнаме и знаю это подразделение. Оно побывало в настоящих передрягах.
  
  — Я не знала.
  
  — Готов спорить, что знали, Келли.
  
  — Тогда вы проспорите.
  
  — Нет никаких подтверждений тому, что ваш отец когда-либо занимался торговлей металлом. Мы знаем, чем он на самом деле зарабатывал на жизнь. Его последним нанимателем был один джентльмен из Африки. Отец рассказывал вам об этом? Рассказывал, что ему приходилось делать, чтобы содержать семью?
  
  Она отвернулась от нас:
  
  — Он был бизнесменом. Он помогал нам.
  
  — Ну и где он сейчас?
  
  Келли молчала.
  
  — В Бразилии. С девушкой ненамного старше вас.
  
  — Он это заслужил! — выпалила Келли. — Он сделал все, что мог, с… ней. Моей матерью. Вы не знаете, что это такое — жить с ней.
  
  — Да уж. С вашей мамой непросто.
  
  — Мама… Она такая, какая есть.
  
  — Именно поэтому нельзя заставлять вас быть ее сиделкой.
  
  — Я не сиделка; вы не знаете, о чем говорите.
  
  — Поймите, это всего лишь дело времени. Мы будем копать и узнаем, где он берет деньги, где их хранит. А когда это случится, всякая финансовая поддержка вашей семьи прекратится.
  
  Келли повернулась к Майло:
  
  — Зачем вам все это? Мой брат мертв, мать больна, а отец ушел. Разве я не заслуживаю нормальной жизни?
  
  — Вы заслуживаете. Вы, конечно, заслуживаете.
  
  — Так оставьте меня в покое! — крикнула она. — Оставьте все меня в покое! — Келли упала на кровать, зарылась в нее лицом и принялась колотить ногами по матрасу.
  
  Майло беспомощно взглянул на меня.
  
  — Пойдем, — сказал я.
  
  ***
  
  Мы остановились где-то на бульваре Колорадо, чтобы выпить кофе и поразмышлять.
  
  — Протэ Бумайя был, — сказал Майло. — Ты видел его, я видел его. Но никто не нашел никаких следов его въезда в страну и выезда из нее. А те имена, которые он нам назвал?.. Якобы его друзья? Как выяснилось, сплошное вранье. А я так и не потрудился проверить. Парень классно меня провел.
  
  — Возможно, он был в составе какой-нибудь дипломатической миссии.
  
  Майло направил на меня указательный палец:
  
  — Опять в точку. В прошлом месяце по стране ездила торговая делегация из Руанды. Имени Бумайя в списке не было, но это разве что-то значит? Между прочим, мистер Маккензи, бывший консул Руанды в Сан-Франциско, оказался очень симпатичным малым, но ничем не сумел мне помочь. — Он прихлебнул кофе. — Криминалисты обошли задний двор того самого дома на Сполдинг. Хозяева уже месяц как уехали из города, ворота были на замке, но через них довольно легко перелезть. Отличный вид на столики для пикника, и ничего не стоит спрятаться в зарослях банановых пальм. Влажная земля, должны были остаться следы, однако голый ноль. Ни одного отпечатка от обуви, ни коробки от патронов, ни окурка.
  
  — Джерри — настоящий профи. Работал на иностранные правительства.
  
  — Я попросил криминалистов пошарить у него дома. Они обнаружили следы пороха и немного дроби в шкафу в гараже, но никакого оружия. Однако шкаф большой, вполне подходит для хранения крупных предметов — винтовок, оптических прицелов и вообще всяких хороших вещей.
  
  — Бумайя нанял Куика, чтобы отомстить за убитых мальчиков, а может, и не только за них. Куик постоянно следил за Ларсеном, узнал об афере, ждал своего часа. Возможно, он искал способ прикарманить ворованные денежки Ларсена. Например, похитить шведа и вытащить из него шифры и номера счетов за границей. Он стал квартиросъемщиком у Сонни, чтобы быть поближе к аферистам. Потом Гэвин попал в аварию и тем самым предоставил Джерри возможность подобраться к Мэри Лу. Он знал, что та замешана в афере, но не имел к ней подходов. Он провел Сонни, и тот ему дал направление к Мэри Лу. Лечением сына Джерри мог легко объяснить свое присутствие в офисном здании. Мэри Лу отфутболила Гэвина к Гуллу, но для Джерри это не имело значения. Помнишь, Гулл рассказывал, что именно Джерри, а не Шейла, привел Гэвина на первый сеанс?
  
  — Заботливый отец и тренированный профи, — кивнул Майло. — Но при этом не платил в срок арендную плату.
  
  — У всех есть слабые места. Деньги были слабым местом Джерри. Зарабатывать на жизнь в Беверли-Хиллз нерегулярными заказами, видимо, было непросто. Как и изображать респектабельность, иметь любовницу на стороне. Крупные суммы компенсаций позволили бы ему как-то оставаться на плаву. Вот почему он положил глаз на аферу. Потом Гэвин спутал все карты, затеяв свою маленькую игру в криминального репортера. Записывал номера машин, в том числе и отцовской. В ту ночь, возможно, Джерри следил за Гэвином. Или был занят собственной слежкой и понятия не имел, что Гэвин его засек. Может быть, Гэвин даже рассказал ему об этом, и Джерри все ему объяснил и предупредил сына, чтобы тот прекратил свои игры. Но одержимый Гэвин упрямо продолжал свое расследование и был убит. Джерри знал, за что, и теперь у него появился еще один повод избавиться от Ларсена. И вторая цель: Дегусса. Джерри обыскал и убрал комнату Гэвина, чтобы понять наверняка, что мальчишке удалось узнать. Заодно он хотел уничтожить всякие следы, ведущие к нему. Потом Джерри ушел в тень.
  
  — Ты действительно думаешь, что Гэвин открылся старику?
  
  — Трудно сказать, насколько откровенны они были друг с другом, как тесно общались. Попытки Джерри найти Гэвину подружку тут ничего не проясняют. Когда мы в первый раз встретились с Джерри, он сказал, что они с Гэвином были достаточно близки, но мне тогда не показались его слова искренними. Возможно, я ошибался. Так или иначе, аварию, в которую попал Гэвин, Джерри перенести было непросто.
  
  — Похоже, ты сочувствуешь этому стрелку, — сказал Майло. — Надеюсь, ты понимаешь, что, когда мы изучим расписание его бизнес-поездок, будет обнаружена куча трупов.
  
  — Если это окажутся люди типа Ларсена, то я не стану по ним скорбеть.
  
  Он улыбнулся:
  
  — Мы оба подходим к ситуации не с точки зрения права, а как заурядные обыватели.
  
  — И это означает, что мы с тобой совершенно нормальные люди. Это я тебе как психотерапевт говорю.
  
  — Ты хочешь сказать, что мне не стоит копаться в расписании коммерческих поездок Джерри?
  
  — Я хочу сказать, что Келли Куик — чудесная девушка. У нее за душой только один страшный грех — она до конца осталась преданной своим родителям.
  
  — Ну тогда дай Бог ей счастья. Может даже, она вернется к учебе и станет юристом.
  
  Это был последний раз, когда мы разговаривали о семье Куик.
  Глава 47
  
  Пятница, десять часов утра. Через восемь часов мы с Эллисон должны были лететь в Вегас.
  
  Я собирался закончить кое-какую работу с бумагами, которую долгое время откладывал, чтобы ехать на отдых с легким сердцем.
  
  В одиннадцать четырнадцать позвонил Майло.
  
  — Требуется твоя помощь, но если у тебя проблемы со временем, так и скажи, — прогундосил он.
  
  — В чем дело?!
  
  — Не ори. Я тебя хорошо слышу.
  
  — Что тебе надо?
  
  — Пришлось потрудиться, чтобы тело Кристи отдали ее брату для похорон. Коди Марш съездил в Миннесоту, нашел место на кладбище, а теперь возвращается и едет прямо в морг. У него появились новые вопросы относительно обстоятельств ее смерти, хочет встретиться с нами. Я бы поехал, но закрутился с делами по Гэвину, Кристи, Мэри Лу, Флоре, да тут еще новое дело — два наркодилера застрелены в Мар-Висте.
  
  — Когда ты взялся за это новое дело?
  
  — Три часа назад. Не беспокойся, ничего таинственного, к тебе приставать по таким пустякам не буду. Но у меня в самом деле нет времени заниматься стариной Коди и подставлять ему жилетку.
  
  — Что я ему должен рассказать?
  
  — Уж точно не всю правду. Вспомни что-нибудь хорошее про Кристи. В общем, ты лучше меня знаешь, что к чему.
  
  — Когда он будет в морге?
  
  — Через два часа.
  
  — Ладно.
  
  — Спасибо, — сказал Майло, — за все.
  
  Я приехал в Бойл-Хейтс и нашел местечко на парковке напротив офиса коронера. Когда я вылезал из "севильи", старый серый "шеви" с урчанием и фырканьем въехал на парковку и, грузно ухнув, остановился рядом со мной.
  
  Сонни Коппел вышел из машины, прикрыл рукой глаза от яркого света, посмотрел на вывеску над дверью и поморщился. На нем были желтая рубашка с короткими рукавами, мятые серые хлопчатобумажные брюки и белые кроссовки. Волосы кое-как прилизаны, на лице горел нездоровый румянец.
  
  Он направился к двери. Остановился, увидел меня и затаил дыхание.
  
  — Привет, — сказал Сонни. — Что привело вас сюда?
  
  — Кое с кем встречаюсь.
  
  — Это как-то связано с Мэри?
  
  — Нет.
  
  — Да, много людей умирает. Я пришел забрать тело Мэри. Я добивался этого несколько недель, у меня не было законных прав, так как мы были в разводе. Наконец удалось выбраться за флажки, и я получил разрешение.
  
  — Это бывает непросто.
  
  Он вздохнул:
  
  — Мэри никогда не говорила, чего бы ей хотелось в этой ситуации. Думаю, ей пришлась бы по душе кремация.
  
  Сонни посмотрел на меня, ожидая совета.
  
  — Вам лучше знать, — сказал я.
  
  — Мне? — пробормотал он. — Вряд ли. Не думаю, что мне многое известно о Мэри.
  
  — Вы сделали для нее все, что могли.
  
  — Вы так говорите из вежливости.
  
  — Я сказал то, что думал.
  
  — Надеюсь, что вы правы.
  
  Мы подошли к стеклянным дверям морга. Я придержал одну створку, пропуская его.
  
  — Спасибо, — кивнул Сонни. — Доброго вам дня.
  
  — Вам — тоже.
  
  — Я попытаюсь, — невпопад сказал он. — Я попытаюсь…
  
  [1] "Дом на полпути" — учреждение для реабилитации отбывших наказание заключенных, вылечившихся наркоманов, алкоголиков, психически больных. - Примеч. пер.
  (обратно)
  
  [2] Ближневосточное агентство ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ. - Примеч. пер.
  (обратно)
  Оглавление
  Глава 1
  Глава 2
  Глава 3
  Глава 4
  Глава 5
  Глава 6
  Глава 7
  Глава 8
  Глава 9
  Глава 10
  Глава 11
  Глава 12
  Глава 13
  Глава 14
  Глава 15
  Глава 16
  Глава 17
  Глава 18
  Глава 20
  Глава 21
  Глава 22
  Глава 23
  Глава 24
  Глава 25
  Глава 26
  Глава 27
  Глава 28
  Глава 29
  Глава 30
  Глава 31
  Глава 32
  Глава 33
  Глава 34
  Глава 35
  Глава 36
  Глава 37
  Глава 38
  Глава 39
  Глава 40
  Глава 41
  Глава 42
  Глава 43
  Глава 44
  Глава 45
  Глава 46
  Глава 47
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"