Фантом
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Фантастический рассказ
ФАНТОМ
ГЛАВА 1. СТАРЫЙ ПАРК
Парк на высоком берегу Ирдиза, небольшой речушки средней полосы России, сильно одичал и стал похож на лес. Раньше здесь были проложены аккуратные дорожки, вдоль которых, как грибы, росли деревянные крашеные в зелёный цвет скамейки. На них днём в тени раскидистых клёнов и дубов любили отдыхать пожилые люди, а вечерами - тусоваться молодёжь или обниматься влюблённые парочки. То тут, то там. Галдели, смеялись, шумели детскими голосами всевозможные аттракционы - качели, карусели, колесо обозрения.
Теперь в заброшенном парке было пустынно. Тропинки давно заросли травой, сломанные качели-карусели по брёвнышкам, дощечкам и железячкам растащили по домам местные жители на свои хозяйственные нужды. И только обшарпанное временем и ветрами колесо обозрения, как памятник прошлому, дугой висело над старым парком, Ирдизом и редкими прохожими, иногда забредающими в этот дальний уголок Правдина.
Старые лохматые, свободно-корявые деревья разрослись и стали похожи на сказочных персонажей - леших, домовых, водяных и всякую прочую нечисть. Разлапистые руки-ветки, шелестящая подвижная крона делали их живыми и то добрыми, то злыми в зависимости от времени суток и погоды.
В листве клёнов и дубов кипела жизнь - щебетали птицы, прыгали с ветки на ветку юркие любопытные белки, мелькая в гуще зелёных листьев рыжим мехом своих блестящих шубок.
На облупившихся скамейках, уцелевших от былых времён, редко когда можно было встретить человека. Парк пользовался дурной славой. В Правдине поговаривали, что это - место обитания привидений. Никто всерьёз этим россказням не верил. И тем не менее желающих прогуляться здесь вечерком под сенью деревьев-великанов было мало. Даже влюблённые, склонные по своей влюблённой натуре к уединению, избегали этот парк.
Здесь же, в парковой зоне, находился и большой, некогда, наверное, красивый, дом с белыми колоннами, крутыми каменными ступенями, полукруглыми окнами-дырами, заделанными ажуром металлических прутьев. По преданиям дом этот в незапамятные времена принадлежал местному помещику Мстиславу Охрянину, будто бы это было его родовое поместье, и заимки эти тоже были его. А сам парк так и назывался - Охрянин парк, а здание с белыми колоннами - Охрянин дом. Их величают так и по сей день.
Раньше, когда Охрянин дом был ещё домом культуры города Правдина, а парк шумел аттракционами и людскими голосами, Роман Рубалов мальчишкой любил бегать сюда. Очень уж привлекал его это старинное, даже в бытность свою очагом культуры правдинцев, здание. Ромка представлял его таинственным замком и уносился в своём воображении в далёкие эпохи, когда здесь ходили дамы в кринолинах и мужчины во фраках. По крайней мере, так ему это представлялось.
Но это было очень давно, ещё до несчастья, случившегося с ним, Романом Рубаловым.
В отличие от жителей Правдина Роман Платонович любил этот парк и дом и по сей день. Именно здесь он проводил всё своё свободное время. А его, свободного времени, было у Рубалова предостаточно.
Редкие правдинцы, захаживающие на территорию парка, могли видеть на уцелевшей скамейке, чуть поодаль от Охрянина дома, уже не молодого, лет 45-ти на вид, мужчину довольно странного вида. Был он одет всегда одинаково, хоть в холод, хоть в зной: аккуратный в старомодную клетку, двубортный пиджак с широкими лацканами, серые, на совесть отутюженные брюки, голубую рубашку с длинными языками воротничка и чёрные, до блеска начищенные туфли на толстой платформе. Эдакий пижон, одетый по моде, наверное, 60-ых годов.
Мужчина сидел всегда тихо, почти не шевелясь, и немигающий отрешённый взгляд его прозрачно-серых глаз казался холодно-безоблачным. Ни грусти, ни радости не отражал этот взгляд, ни любви, ни ненависти.
Мужчина любил уединение и почему-то чурался людей. Был он явно одинок, но, по всему, не тяготился своим одиночеством. Напротив, при виде редких прохожих, приближающихся к его заветной скамейке, он имел странную привычку молниеносно куда-то исчезать. Вот только что был, и всё, нету.
О мужчине ходили в городе разные слухи. Кто-то считал его бомжем, поселившимся в заброшенном Охрянином. Но эта версия не выдерживала никакой критики. Потому что всегда с иголочки одетый, будто только что из магазина, Рубалов выглядел педантом и аккуратистом, хотя м старомодным.
Другие поговаривали, что он и есть то самое привидение, поселившееся в Охрянином доме. Возможно, это внук или правнук того самого Охрянина. За эту версию говорило старомодное одеяние Рубалова и его манера незаметно исчезать со скамейки при появлении людей.
Третьи считали обитателя старого парка любовником Таньки Груздевой, бабы, известной в Правдине своими любовными похождениями и любвеобильным нравом. Таньке неудобно поселить его у себя при живом-то, хотя и больном по старости муже, вот он и скрывается в старой усадьбе, а ночью потихоньку крадётся к своей зазнобе Груздевой. Тем более что многие видели, как под покровом ночи к Таньке в калитку просачивалась мужская фигура, понятно, с какими целями. А под утро та же самая фигура покидала гостеприимный Груздевский дом и уходила к Ирдизу, вероятно, в Охрянин парк ждать следующей ночи.
Иногда, очень редко, Рубалов выходил за пределы парка и не спеша шёл по городу, выбирая самые безлюдные места и время, самое не подходящее для массовых прогулок - раннее утро или ночь.
Особо внимательные правдинцы заметили, что случается это не часто и обязательно ночью. Маршрут у жильца Охрянина дома был всегда один и тот же - по мосту через Ирдиз на жилую сторону города, затем по переулку Брамса, через Дубовую аллею на улицу Южную, которую мужчина проходил до конца, останавливался возле деревянного дома старой постройки, безучастно смотрел в его зашторенные окна. Затем разворачивался и тем же путём шёл обратно к парку.
Впрочем, в темноте редкие прохожие вполне могли перепутать местного "бомжа" с любым другим жителем городка, поэтому в подлинность этой истории горожане верили не очень.
А по большому счёту никому в Правдине дела не было до странного одинокого мужчины. Ну ходит себе, и ходит, никому не мешает. Да и на глаза попадается так редко и как бы вскользь, что не понятно, есть он вообще-то или нет его. Может, всё это плод людского неуёмного воображения, охочего до всяческих сказок и чудес.
Рубалов знал, какие нелепые слухи ходят о нём по городу. Но не придавал им никакого значения. Что бы о нём ни думали, что бы ни говорили, он-то знал, что всё это неправда. А правда так нереальна, так невозможна, что никому и в голову не придёт, кто он есть на самом деле.
Он жил как умел в предложенных обстоятельствах, и ничто не могло изменить его существования. Ему не было скучно в его праздной жизни. Когда тебе остаётся только память, когда ты лишён даже ожидания, скучать невозможно, потому что память, как выяснилась, неисчерпаема, а отсутствие надежды держит дух в тонусе ожидания, как ни парадоксально это звучит. Так уж устроен человек6 чем меньше надежда, тем сильнее вера в чудо.
Людей Рубалов дичился не потому, что боялся. Бояться ему было абсолютно нечего. Просто не хотел, чтобы старожилы города признали в нём прежнего Ромку Рубалова. Не хотел быть узнанным. Это с одной стороны. А с другой, присутствие рядом живой людской энергии каким-то образом дисгармонировало с его сущностью. И он не хотел выдавать сам себя.
Иногда он встречал в старом парке своих бывших знакомых, но исчезал всегда раньше, чем они могли его заметить. А вот людские разговоры слушать любил. Они давали пищу для размышлений и информацию об интересующих его лицах.
Именно так он узнал, например, о своём однокласснике Серёге Зятькове, который схоронил свою жену Тамару ещё в позапрошлом году. С ней Роман виделся и даже общался накоротке, она очень переживала за мужа, как, мол, он останется один, очень слаб стал здоровьем в последнее время. Но Серёга один не остался, его забрала к себе в Питер дочь. Теперь дом, где жили раньше Зятьковы, дожидается новых хозяев. Купили его какие-то незнакомые люди из Кашинска, но пока не въехали. Зияет дом тёмными заплатами заколоченных окон, скрипит проржавевшей калиткой. Старый дом, обветренный, неприкаянный, как одинокий старик. Рубалов невольно сравнивал себя с этим бесхозным домом и понимал, что судьба этого ветхого строения куда более благополучная, чем его, Рубалова, судьба. Если новые хозяева будут рукастые и деловые, где нужно подштукатурят, балки поправят, прожжённые солнцем доски выкрасят, простоит дом ещё целый век, а то и два. Ждёт Зятьковский дом своей второй жизни. Тем и отличается от Рубалова, что тому ждать нечего.
Когда старый парк засыпал, тихо, почти беззвучно шелестя листвой, всхрапывая уханьем филина и всплеском случайной рыбины в Ирдизе, у Романа начиналась самая активная пора. Под покровом ночи он мог спокойно, не опасаясь быть узнанным, выходить за пределы парка и гулять по городу. Рубалов спокойно обходил дозором дома своих бывших знакомых, но чаще всего посещал дом на улице Южной. Иногда в окне ему удавалось увидеть седую простоволосую женщину, и тогда Романа обдавало тугой волной тоски по прошлому, которое, как известно, нельзя вернуть, даже если очень-очень этого хочется. Как же дорого досталась ему эта правда жизни!
В старый парк мужчина возвращался до утренних петухов. Скорее по привычке, чем по необходимости, заходил в Охрянин дом, снимал с себя то, что про себя называл "кожей", и продолжал путь по ступеням своих воспоминаний. Ни плакать, ни смеяться "без кожи" он не умел, но, превращаясь весь в память, ощущал приливы то радости, то тоски, то грусти, то отчаяния.
ГЛАВА 2. НА ЮЖНОЙ УЛИЦЕ
Жизнь в Правдине начиналась рано. Полудеревенский уклад провинциального городка, где почти в каждом дворе водились куры и коровы, а за забором - ухоженные сады и огороды, диктовал необходимость ранней, "дорабочей" хозяйственной деятельности правдинцев. Жители городка успевали до работы подоить коров, задать корм животным, прополоть грядки и сделать ещё уйму всяких мелочей по хозяйству.
Но самым оживлённым местом в Правдине была, пожалуй, улица Южная. Так уж исторически сложилось, что именно на месте этой улицы в незапамятные времена был найден подводный источник с чистейшей, прозрачной, как слеза, водой. И праотцы нынешних правдинцев срубили здесь колодец, единственный на город, который потом со временем модернизировался, превратившись в сооружение, похожее на водокачку. И хотя теперь горожане имели водопровод в домах и квартирах, а у многих во дворах были свои личные колодцы, горожане любили водокачку на Южной. Там была самая чистая, самая вкусная и самая холодная вода во всей округе. Поэтому утром, до работы, у чистого источника всегда толпился народ с вёдрами, бидонами и даже бочками.
Это было место встреч и всевозможных пересудов, разговоров, сплетен, эдакий местный информационный центр. Сюда стекались новости со всего города. Здесь они обсуждались, додумывались, шлифовались языками до чистоты идеального вымысла или абсолютной правды.
- Вчера охрянинского бомжа ночью видела, - тарахтела молодуха лет 37-ми. - Снова по нашей улице шастал, важный такой, будто пуп земли.
- Не может быть, - возражала ей старуха Изергиль, прозванная так за свою высохшую до костей старость. - Бомж по Южной всё больше по весне ходит, а сейчас уж июль.
- Да кто сказал, что только весной? - вступал в разговор хриплый мужской голос. - Вот бабы! Одна сказала, другая подхватила, третья по миру потащила. Когда хочет, тогда и ходит.
К разговору подключалось всё больше участников процесса. Кто-то вспоминал свои встречи с бомжём, кто-то отрицал сам факт его существования, а кто-то с тайной завистью поглядывал на Таньку Груздеву, бойко стреляющую глазами по мужскому населению и всем своим раскованно рискованным видом как бы говорящую: да, я такая, могло это быть, ведь нет на свете мужика, который устоит передо мной.
И только Агафья Слепцова, заслуженная пенсионерка города, в прошлом бухгалтер на лесопильном заводе, не принимала участия в этих разговорах.
Она не раз видела этого человека возле своего дома, но разглядеть так и не смогла, потому что появлялся он только в тёмное время суток, и если она вдруг подходила к окну, он тут же растворялся в тумане ночного пространства. Его силуэт казался ей смутно знакомым. Но дело было даже не в этом. Всякий раз при его появлении Агафью охватывало странное ощущение тревоги, похожей на предчувствие беды. Почему это так было, она и сама не смогла бы объяснить. Страшно становилось, зябко и как-то тоскливо, что ли.
Этот человек был для неё воплощением самого страшного наказания на свете - одиночества. Агафья чувствовала его неприкаянное, какое-то бесконечное, неизбывное одиночество, и ей делалось жутко.
Последние годы Агафья Фёдоровна Слепцова жила одна. История её жизни складывалась и банально, и одновременно драматично. Когда-то давно она была безумно влюблена в одного юношу, тоже жителя Правдина, как и она. Тому минуло уже полвека с хвостиком, но то время Агаша до сих пор вспоминает как самое счастливое.
Была она девушкой красивой, пылкой, безотчётно импульсивной и отчаянной. Такая и не могла влюбиться по-другому. Едва окончив школу, она сознательно пошла на близость с тем юношей. Отдавая всю себя - и тело, и душу - любимому, она не думала тогда ни о последствиях, ни о будущем. Всё между ними было договорено и казалось незыблемым и простым в своей искренности. Он пойдёт в армию, отслужит, вернётся, и они сыграют свадьбу. От друзей и родных они до поры до времени таили свою любовь. Все знали, что они влюблённая парочка, но никто не догадывался об их интимной связи. В провинциальном городе, где все и каждый на виду, так легче жить. Молодые люди просто шли по линии наименьшего сопротивления. Чем меньше пересудов, тем спокойнее.
Когда возлюбленный ушёл в армию, Агаша не перестала посещать девчачьи посиделки и танцы в клубе, но вела себя целомудренно, берегла для любимого.
Сероглазую статную девушку с русой косой заприметил один студентик. Агаша в то время работала на почте, разносила письма, газеты, телеграммы по домам, а студентик всякий раз увязывался за ней, просто по пятам ходил. Немудрено, что у правдинцев возникли сомнения по поводу верности девушки своему солдату.
Случилось так, что после танцев разбитной студент, подвыпивший для храбрости с друзьями, пошёл провожать девушку до отчего дома и прямо в парке завалил её в кусты. Бог его знает, как и что там у них произошло. То ли не хватило у Агаши сил от него отбиться, то ли взыграла молодая буйная кровь, и она сама под ласками заезжего "гастролёра" отдалась ему в бесшабашно хмельную бабью минутку, кто знает... Только на следующий день весь город говорил о том, что у Агафьи случилась любовь со студентом, что не дождалась она своего солдата.
Дело было в августе. Студент, натешив своё молодоё тело с провинциалкой, засобирался в Питер на учёбу. Обещал писать, а по окончании института приехать за Агафьей, чтобы увезти её в город.
Агаша была растеряна, подавлена и сама не понимала, что же такое с ней происходит, зачем отдала она своё молодое тело совсем нелюбимому мужчине. Но после всего случившегося ей казалось, что будет правильно выйти замуж за студента. Ведь о её связи с солдатом никто не знает, а о "дружбе" с заезжим студентом известно всему городу. В глазах молоденькой, неопытной девчонки общественное мнение имело огромную значимость. Тогда она ещё не знала, что путь к счастью очень часто лежит через бездорожье, что к цели надо идти вопреки общественному мнению. И тут все средства хороши. Но Агаша чувствовала себя кругом виноватой. Её провинциальная ментальность не позволяла даже мысли, что её могут простить и понять. А если даже и не простят, то рано или поздно забудут. Девушка замкнулась в себе.
Студент первое время даже писал ей изредка, а однажды даже приехал на два дня В Правдин, горя желанием и любовью и подтверждая тем самым серьёзность своих намерений по отношению к Агафье. А буквально через неделю после его отъезда вернулся в родной город солдат.
И покатилась вся Агашина правильность в тартарары. Забилось ретивое сердечко при виде любимого, бросилась Агаша в свой первую любовь, как в омут, с головой.
А солдатик об измене невесты поначалу ничего не знал. Её трепетные горячие ласки воспринимал со всем пылом любящего сердца и молодой кипящей плоти.
Но, как и водится, нашлись в Правдине "добрые" люди, просветили потерявшего от счастья голову жениха относительно его невесты. Две недели солдат беспробудно пил, а на третью собрал свои манатки и уехал в другой город, поступил там в институт и зажил своей, неведомой Агафье жизнью.
А Агаша, спустя положенный срок, родила дочку. Пока беременная ходила, мучили её сомнения, чьё дитя под сердцем носит. Думала, что от студента понесла. Но как родила, тот час поняла, что от любимого приплод. Обрадовалась несказанно. Хоть ребёнок от любимого человека остался, и то счастье. О том, чтобы вернуть отца ребёнка себе, даже не помышляла. Чего уж, виновата она была перед ним. Не выдержала разлуки, не устояла перед чужим мужиком. Сама счастье своё упустила, не на кого пенять.
Вскоре родители Агафьи один за другим покинули этот мир, покинули дочку с внучкой. Так что Светочку она одна растила, на ноги поднимала. Были, конечно, в её жизни и мужчины, один раз даже замуж выходила, да неудачно. Пьющий муж оказался, а по пьяному делу и руку ан неё поднимал. Пришлось развестись, а больше о замужестве и не помышляла, одного раза с лихвой хватило.
А Светлана выросла и вышла замуж, в другой город. Звала мать с собой. Но Агафья не поехала. Не хотела молодым мешать, да и Правдин покидать тоже не хотела. Родное ей тут всё. И работа хорошая , и товарки, и родные могилки. Куда ан старости лет дёргаться. Нет уж, спокойнее у себя дома хозяйкой жить, чем на чужбине приживалкой. Так и сказала дочери. А та, зная характер матери, спорить не стала. Так и осталась Агафья одна. И вот уже до седых волос дожила, седьмой десяток разменяла. У Светочки детки народились - Кузьма и Фёдор. И теперь Агафья живёт от лета до лета, потому что на каникулы Света привозит сыновей к бабке на свежий воздух, на свои овощи-фрукты и парное молоко. Хоть и тяжеловато Агафье за пацанами приглядывать, да только нет ей без них жизни. Вся радость, вся любовь в них сосредоточена. Вот и теперь ждёт не дождётся приезда внуков. На той недели приедут. И наполнится дом смехом и ребячьими голосами. И хоть забот, конечно, прибавится, но ведь и радость в доме поселится. После долгих зимних одиноких вечеров наступление лета всегда было для Агаши праздником. С первого весеннего солнышка начинала она ждать Кузю и Фёдора к себе в гости. И так каждый год вот уже 10 лет.
- Агафья, чего встала, как статуя? Твоя очередь, - услышала она за спиной голос молодой соседки. - Стоит, понимаешь, мечтает.
- О чём мечтаешь-то, Агафья? - подхватил другой, хрипатый голос старика-плотника.
- О любви, о чём же ещё!? - подбоченясь, руки в боки, выкрикнула Агафья. - Не смотри, что мне под 70, я ещё бабка хоть куда, да к тому же свободная. Так что о любви мечтаю дед, о чём же ещё.
- А я не сгожусь ли тебе в полюбовники? - хохотнул старый плотник.
- Ох, не знаю, не знаю, дед. У тебя женилка-то не усохла ещё?
Очередь грохнула дружным смехом. Была Агафья остра ан язык, в карман за словом никогда не лезла. Только мало кто знал, что своим острословием оборонялась она всю жизнь от людских насмешек и пересудов. Привыкла обороняться. С тех ещё пор, когда бросили её один за другим и студент, и солдат, и ходила она брюхатая средь правдинцев с гордо поднятой головой: моя жизнь - не ваша, захотела - полюбила, захотела - разлюбила, и дитё рожу, у вас не спрошу.
Так всю жизнь и жила. Сама себе и баба, и мужик, сама себе защитница и добытчица.
Вот такая вот история...
ГЛАВА 3. ТЫ КТО?
День выдался замечательный. И хотя Рубалов не испытывал дискомфорта ни при какой погоде, солнышку всё же радовался.
Старый парк как бы замер в своем расслабленно парном мареве летнего полдня. Никто не тревожил его лениво-расплавленного покоя. Разве что птахи нет-нет, да выпускали свою заливистую звонкую трель, да ветка хрустела под прыгуче-гибкой белочкой.
Роман неподвижно сидел на скамейке, в тени пышного клёна, лениво обводя взглядом владения Охрянина парка. Как обычно, думал о прошлом, о своей в общем-то незавидной доле скитальца. Профессия его была сопряжена с разъездами, экспедициями. Кочевая жизнь имела, конечно, свои преимущества. Был свободен, повидал много новых мест, спел немало песен под гитару у вечерних походных костров. Но самого главного в жизни - любви - недополучил, а может, и вовсе не получил. Недолюбили его в своё время родители и деды-бабки. Рос как лопух в придорожной канаве. Отец пил, мать потихоньку погуливала, не до сына им было. Девушка, которую любил, вероятно, не любила его, потому что изменила ему в разлуке с первым же встречным. Один раз женился, на нелюбимой. Вроде как надо, чтобы тебя кто-то из экспедиций ждал. Ничего путного из его семейной жизни не получилось. Как ни старался полюбить жену, но ведь если не любиться, душу не заставишь. Развелись через два года. Не выдержала молодая супруга постоянных отлучек мужа, а пуще всего - его холодности. Не стали друг другу родными. Правда, сына ан свет произвести успели. Но и ребёнок не укрепил их брак. А в 15 лет мальчишка погиб - разбился на мотоцикле. Жалко было парня, царствие ему небесное. Но Роман с ужасом осознавал, что по сыну не убивается и, отдавая себе в этом отчёт, мучился совестью от своего бессердечия, но ничего поделать с собой не мог. Чужой был для него этот мальчик.
Вот, собственно, и вся жизнь: один раз родился, один раз влюбился, один раз женился, а остальное время маялся. Всё у него в жизни было невпопад, всё как-то бестолково, не по-настоящему как будто. Какое было его предназначение в жизни? И было ли вообще? Если и было, то он его не разгадал и не исполнил. Только что теперь об этом?
Мысли с прошлого перекинулись на настоящее. Почему не дано ему идти вперёд? Почему нельзя подняться наверх? Что за силы приковали Рубалова к этому Охрянину парку? И как долго он будет прикован к одному месту?
Задумавшись, мужчина не заметил, как возле его скамейки появились две детские фигурки. Обычно он всегда загодя чувствовал приближение людей и успевал скрыться от чужих глаз. А вот сейчас почему-то прозевал. Момент для исчезновения был упущен.
- Дядя, ты не скажешь, сколько сейчас времени? - спросил мальчик лет десяти.
Рубалов глянул на небо, измерил взглядом от солнца до линии горизонта и ответил:
- 13 часов 15 минут.
- Откуда ты знаешь? - лукаво глянул на него ребёнок. - Ведь у тебя нет часов.
- Я умею определять время без часов, - сказал мужчина.
- Как без часов? - воскликнул второй мальчик, что помладше.
- Научи, - попросил старший.
- Посмотри на солнце, запомни, где оно находится по отношению к земле, запомни зрительное расстояние от светила до горизонта и время, которое я тебе сейчас назвал. Через определённые интервалы времени фиксируй положение солнца. Потом составишь график и со временем научишься определять время на глаз, - Рубалов говорил чётко, внятно, серьёзно. Лишённый в жизни опыта общения со своим сыном, он относился к детям с полной серьёзностью, как к взрослым, что как раз нравится ребятне.
- Ага, понял, - обрадовался старший и задрал голову к небу, но тут же, сощурившись от яркого солнечного света, снова опустил. - Я не могу смотреть на солнце, - заявил ребёнок, - глаза слепнут.
- Это правильно. Я просто забыл вам сказать, что на солнце надо смотреть в тёмных очках, - пояснил Роман.
- А как же ты смотришь без очков? - спросил младший.
- У меня так устроено зрение, - произнёс мужчина.
- А почему у тебя зрение устроено не так, как у всех людей? - с любопытством глянул на Рубалова старший.
- Сам не знаю, - честно ответил Рубалов.
- Дядя, а ты кто?
- И этого я тоже не знаю.
- Как время определять без часов, знаешь, а кто ты такой, не знаешь, - недоверчиво хмыкнул ребёнок.
- Не знаю, - подтвердил странный человек.
- А как тебя зовут?
- Роман, - после недолгой паузы, как бы нехотя, ответил Рубалов. - А тебя?
- Меня Фёдор, а это мой младший брат Кузьма, - пояснил мальчик.
- Дядя Роман, а что, у тебя памяти нет? Ты вообще ничего о себе не знаешь кроме имени?
- Память у меня есть, у меня знаний маловато, - непонятно высказался взрослый.
- Ты в школе не учился, - тут же радостно предположил Кузьма.
- И в школе учился, и в институте, - разговор с мальчишками вдруг показался Роману забавным. - Так что кое-что я всё-таки знаю.
- А что знаешь, что? - наперебой загомонили братья.
- А что вас интересует?
- Почему птицы летают, а люди нет? - выпалил Фёдор.
- Почему зимой не бывает лета? - выкрикнул Кузьма. - И почему, когда маленькие детки, то маленькие бедки?
- Кузя, это я сам тебе потом объясню. Не мешай, - на правах старшего велел Фёдор.
- Хорошо, - тут же согласился покладистый Кузьма. - Тогда откуда всё берётся? Люди, деревья, птицы, солнце?
- Да вы философы, как я погляжу, - усмехнулся мужчина. - Чтобы понять ответы на эти вопросы, надо много учиться в школе, потом в институте.
- А вот и нет, - радостно сообщил Кузьма. - Я ещё не учусь, но знаю, что всё вокруг Бог создал.
- Это правильно, - кивнул Роман. - Только зачем тогда спрашиваешь?
- Чтобы проверить, что ты знаешь?
- Проверил?
- Да.
- Ну и как?
- Знаешь ты мало.
- Правильно, - безо всякой обиды согласился Рубалов. - Очень мало знаю, даже о себе мало знаю.
- Это ничего, - с состраданием произнёс Кузя. - Может, ты о чём-то другом знаешь.
- Знаю, - подтвердил взрослый. - О горных породах, о камнях, о добыче нефти, золота, природного газа.
Фёдор пристально смотрел на странного незнакомца, потом полез в карман брюк, вытащил из кармана медово-прозрачный камушек и протянул его мужчине со словами:
- Скажи, какой это камень?
- Янтарь, - не задумываясь, ответил тот.
- Ну вот я же говорил! - возликовал ребёнок. - А они мне - смола, смола.
- Янтарь - это и есть застывшая смола, - спокойно сообщил Роман ошеломившую Фёдора новость. И видя, как недоверчиво смотрят на него две пары детских глаз, прочёл мальчишкам целую лекцию об образовании каменных пород, в том числе янтаря.
Братья слушали с большим вниманием. Странно, но их вовсе не удивила безэмоциональная, отрешённо-ровная манера речи их нового знакомого. Он разговаривал с ними на равных, не сюсюкая, не пытаясь понравиться, не заигрывая. И это подкупало мальчишек.
- Ты думаешь, этому камню миллион лет? - сверкая любопытными глазёнками, воскликнул Кузя.
- Вполне вероятно.
- А почему люди не живут так долго?
- Люди живут ещё дольше. Сначала на земле, потом на небе, потом опять на земле, и снова на небе, и так до бесконечности.
- А ты откуда знаешь? - спросил Федя. - Ведь ты не жил на небе.
- Не жил, но знаю. Вот ты видел когда-нибудь море?
- Пока нет, - признался мальчик.
- И ты не знаешь, какое оно?
- Знаю. Большое, голубое и ещё мокрое.
- Откуда же ты знаешь, если ты его никогда не видел?
- Из телевизора, из фоток, - начал перечислять пацан.
- Считай, что я тоже видел жизнь на небе по телевизору.
- Это в каком же кино про небесную жизнь показывают? - недоверчиво протянул Фёдор.
В этот момент музыкой из мультфильма про льва и черепаху заверещал мобильный. Федя поднёс трубку к уху.
- Бабуль, мы с Кузей в старом парке...
- ....
- Ба, ну почему?
- ....
- Нет, мы не хотим есть.
-....
- Хорошо, хорошо. Сейчас придём. Уже идём, ба, - выкрикнул Фёдор и схватил младшего брата за руку. - Эх, задаст нам с тобой сейчас бабуля. Мы ж с тобой к обеду опоздали, - и уже обращаясь к Рубалову, поспешно добавил: - До свидания, дядя Рома. С тобой интересно. Мы ещё придём, ладно?
- Приходите, - почему-то млея от этих слов, кивнул Роман.
ГЛАВА 4. ОСОЗНАННАЯ ОБРЕЧЁННОСТЬ
Мальчишки прибежали домой взъёрошенные, возбуждённые.
- Ба, - мы с дядей Ромой познакомились, - с порога сообщил Кузя. - Он время без часов знает, но почему-то не знает, кто он такой. Я его спросил, а он не знает. Ба, разве так бывает?
- Бывает, - покачала головой сердобольная Агафья. - Болезнь есть такая, амнезия.
- Что за болезнь? - деловито осведомился Фёдор.
- Потеря памяти. Не помнит, видать, ничего ваш дядя Рома.
- Почему тогда он про камни помнит, и что учился?
- Потому что потеря памяти бывает частичная. Что-то в голове закрепилось, а что-то напрочь улетучилось. Где он хоть живёт-то, ваш новый знакомый?
- В Охрянином доме, - доложил внук.
- Да Бог с тобой, Федя, в Охрянином доме уже сто лет как никто не живёт. Разрушенный дом, ни отопления там нет, ни печи, ни газа. Хотя если память отшибло, и он не помнит, где его дом, то мог летом и там поселиться. Вот бедолага. Мыкается, видать, один. Вы его в следующий раз порасспрашивайте как следует. Может, помощь человеку какая нужна.
Понятно, что на следующий день братья, едва позавтракав, вновь побежали в старый парк. На этот раз они шли не с пустыми руками. Жалостливая Агафья собрала для горемычного, как назвала она дядю Рому, пакет с провизией: пара ватрушек, помидоры, огурцы, котлеты с хлебом.
- Скажите своему знакомцу, мол, баба Агаша прислала. Чтоб ел, не стеснялся. А если что требуется ему, пусть скажет. Чем смогу - помогу.
Однако от еды новый знакомый отказался.
- Спасибо, ребята, только сытый я.
- Баба Агаша сказала, чтоб ел, не стеснялся, - выпалил Кузя.
- Агаша? Так вы Агафьины внуки? Радостно удивился Роман.
- А ты что, нашу бабушку знаешь?
- Я многих здесь знаю, - уклончиво ответил Рубалов.
- А почему тогда в парке живёшь? В парке надо гулять.
- А я и живу, и гуляю, - ответил Роман.
- Бабушка сказала, что у тебя болезнь - амнезия, - сообщил Фёдор. - Что ты память потерял.
- Её слова не далеки от истины, - усмехнулся Роман. - Я, действительно многое потерял, только не память, а что-то гораздо более важное.
- Что? Что? - разом закричали братья.
- Вы не поймёте.
- А ты всё равно скажи.
- Я потерял основу бытия, - задумчиво произнёс Рубалов.
- Понимаю, - серьёзно сказал Фёдор. - Ты не знаешь, зачем ты живёшь, так?
- Так, - с уважением глянул на мальчика Рубалов.
- Ты, наверное, на пенсии, - догадался Кузя.
- Что-то вроде этого, - уклончиво ответил Роман.
- Не говори глупости, - осадил Кузьму старший брат. - Пенсионеры - старики, а дядя Рома ещё молодой.
- Это я просто хорошо сохранился, - ухмыльнулся Рубалов.
Мальчишки смотрели на него, не мигая, хитрые глазёнки откровенно изучали Романа.
- А сколько тебе лет на самом деле?
- Я сбился со счёта, - признался мужчина.
- Так не бывает. Я знаю, что мне 10 лет, Кузя знает, что ему 6. Нам каждый год день рождения отмечают.
- Это у него из-за амнезии, - вставил своё веское слово младший.
- А, ну да, - согласился Фёдор. - Дядя Рома, а почему ты не ешь? Бабуля расстроится, подумает, что тебе не понравилось, как она готовит.
- Я не нуждаюсь в пище. Но чтобы не расстраивать вашу бабушку, давайте покормим зверей.
- А как? Тут и зверей нет, - живо заинтересовался Кузя.
- У меня есть знакомая белочка и собака, - заявил Рубалов. - Я могу их позвать.
- А как ты их позовёшь? Ведь они не понимают человеческого языка, - усомнился Кузя.
- Я позову их мысленно. Они и правда не знают слов, но улавливают суть мысли вне словесной оболочки, - непонятное слово насторожило братьев.
- Не верю, - твёрдо заявил Фёдор.
- А вот смотри.
Рубалов, как обычно, представил себе белочку Типле (так он называл её), а потом здоровую, добродушную дворнягу Тимона, и буквально через несколько мгновений на тропинке появился вислоухий пёс.
Мальчишки были в восторге. Они скормили ему котлеты с хлебом и были очень довольны, когда Тимон облизал им в знак благодарности руки и лёг возле скамейки, вытянув своё лохматое длинное тело возле ребячьих ног.
- А где же белка? - воскликнул Кузя.
- На дереве. Она немного пугливая и поэтому хоронится от людей. Вы положите ватрушки во-о-он на тот пенёк, а сами отойдите подальше.
Ребята так и сделали. Шустрая смекалистая белочка в мгновение ока спустилась с дерева, прыгнула ан пенёк и, кося юркими чёрными глазками на людей, принялась торопливо есть добычу. Вторую ватрушку она взяла в зубы и моментально юркнула в зелёную крону дерева.
- Понесла свои бельчатам в дупло, - пояснил Рубалов детворе.
Мальчики с восторгом смотрели на дядю Рому. Как же ему удалось, не произнеся ни слова, созвать к себе на завтрак зверей?
- Почему мы так не можем? - напрямую спросил Фёдор.
- Придёт время - сможете, - непонятно ответил тот. - Хотя... лучше бы позже.
Братья стали приходить к Охрянину дому каждый день. Им нравился дядя Рома, знающий время без часов, читающий судьбу камней и разговаривающий без слов со зверьём.
И самое удивительное, что Рубалов теперь каждый день ждал их прихода.
Уже много лет он избегал встреч с людьми, потому что не мог общаться с ними. Чужеродность его и человеческой сущностей не позволяли состояться такому контакту. Но эти два мальчика, к великому удивлению самого Романа, не вызвали отторжения его энергетической сущности. Они были как будто родными по своей энергетике. Такого с Романом ещё не случалось. Наверное, это потому, думал Рубалов, что детское мироощущение гораздо тоньше, сложнее, энергетичнее, чем у взрослых. А эти дети почему-то оказались близки мне по духу. Они, все трое, - Рубалов, Фёдор и Кузьма, -были настроены на одну волну, говорили и думали, несмотря на разницу в возрасте, в одном диапазоне частот.
Эти ребята стали первой привязанностью Рубалова в этой жизни. С тех пор, как он умер.
Роман не хотел пугать детей правдой о себе. Наверное, это всё-таки потрясение для детского ума - общаться с мертвецом. Им же трудно будет объяснить, что он, хоть и умер, но жив. Что он не мертвец, а энергетический сгусток, который почему-то не может, как души других умерших, оторваться от земли и взлететь в небеса, туда, где ему и положено быть. Как объяснить детям то, чего он и сам-то не в силах понять? Почему он незримыми нитями привязан к этому месту, к Охрянину парку, к единственной женщине, которую любил всю свою жизнь и которой когда-то давно не смог простить измены, случившейся по глупой наивности и молодой неопытности.
Ах, если бы можно было открутить время назад и скорректировать свои мысли и поступки с высоты его теперешнего понимания жизни! Какой мелочью кажется ему теперь та измена, которая по молодости, из-за юношеского максимализма и человеческой гордыни выросла в трагедию, кончившуюся, в конце концов, самоубийством. Какой страшной и поистине непоправимой ошибкой стало вся его жизнь из-за той давней нелепицы, из-за неумения прощать. Ах, как жаль, что жизнь нельзя написать сначала на черновик, а только потом набело. Как ясно он понимает это теперь, став ни живым, ни мёртвым, ни человеком, ни приведением, жильцом ни земли, ни неба.
Теперь Рубалов глубоко осознавал великую себестоимость каждого поступка и проступка, но, увы, осознавал уже слишком поздно.
Ничего нельзя исправить в этой жизни. Каждый твой шаг, слово, действие влекут за собой цепочку определённых обязательных событий. Вступает в силу Закон невероятного проявления энергообмена. Закон, по которому энергия поступков, мыслей и чувств, сливаясь в энергетические потоки взаимодействия, взаимосвязи всего и вся, рисует тот жизненный узор, который уже невозможно перерисовать в течение этой, данной здесь и сейчас жизни. Разве что сжечь рисунок и начать всё по новой, то есть умереть и зажить другой жизнью в другом измерении.
Теперь Роман Рубалов понимал, что расплачивается за свой грех вечным одиночеством и неприкаянностью существа, лишённого возможности жить как на земле, так и на небе. Он стремился вверх, но земля тянула вниз. Он был не там и не там, он был вовне всех и всего. И это было самое страшное из возможных наказаний.
ГЛАВА 5. УМЕР ВПЕРВЫЕ
Ему исполнилось 40 лет, когда он вдруг с непоправимой очевидностью понял, что жизнь не удалась. И непросто не удалась, она была бессмысленной.
Однажды он задал себе вопрос: а что случится, если я сегодня умру? Что изменится с моим уходом из этой жизни? На Земле нет такого человека, который всерьёз огорчился бы из-за факта его смерти. Ни одна живая душа не прольёт ни слезинки.
Родителей к этому времени Рубалов уже схоронил. Семейные отношения не заладились с самого начала, да и не могли заладиться. Роман давно понял, что он однолюб. А единственная женщина, которую он любил, но не смог простить, давно была замужем, растила дочь. Единственный родной ему человек по крови - сын - нелепо умер в 15-ти- летнем возрасте. Да если бы даже и не умер, вряд ли горевал бы о кончине отца, потому что плохим был Рубалов отцом, и знал это, но ничего поделать с собой не мог.
Работа, которой он занимался, не вдохновляла Романа. При кажущемся романтизме профессии геолога - это в сущности рутинный каждодневный труд, как правило, не приносящий удовлетворения. За все годы работы в геолого-разведывательных экспедициях ему не довелось открыть ни одного не то что крупного, а хоть какого-нибудь месторождения нефти, золота, драгоценных камней или хотя бы серного колчедана. Ходили, искали, бурили и ставили на карте крестики, оповещая страну: здесь месторождения отсутствуют, дальнейшие исследования земель бесперспективны и нерентабельны. И хотя сами себе геологи внушали мысль, что отрицательный результат - тоже результат, и что тем, которые пойдут за ними, будет легче, ибо они уже точно будут знать, куда идти не надо, вся эта хитроумная казуистика не могла вдохновлять "на подвиг и на труд". Молодое рвение и азарт скоро кончились, грустные песни под гитару про туманы и запахи тайги, поднадоели, кочевая жизнь обрыдла, а жизнь осёдлая - невозможна, потому что за время скитаний утратились элементарные навыки жизни в социуме. Поэтому после экспедиции, попив месяца два-три водку всё под ту же гитару, но уже без костра, Роман отправлялся в следующую, чтобы там мысленно проклинать горькую судьбу геолога и ждать возвращения в город, в котором опять пить, бузить и снова уходить в партию.
Получалось, что к своим 40 годам ничего-то он в жизни не сделал - не открыл, не любил, не вырастил сына, не завёл друзей. Ни привязанностей, ни интересного дела, ни друга, ни любимой женщины у него не было. Зряшная жизнь, никому не нужная, в том числе и ему самому. Приятели, которых, в отличие от друзей, у него было много, видя пессимизм Рубалова, говорили что-то про кризис среднего возраста и про то, что надо вытаскивать себя из депрессии, как когда-то барон Мюнхгаузен вытаскивал себя из болота. Но у Романа, вот беда, не было ощущения необходимости тащить себя откуда бы то ни было за волосы. Ну вытащил, огляделся и что? Та же постылая работа, потому что ничего кроме неё он делать не умеет, то же одиночество, неприкаянность, неудовлетворённость и отсутствие рядом любящих людей.
Роман не заострял последнюю мысль. Но в глубине души понимал, что, если бы был на свете хоть один любящий его человек, всё в его жизни сложилось бы иначе. Хотя бы потому, что такой человек наверняка бы заметил, как и когда хмурое настроение Рубалова переросло в болезнь. Как иначе назвать это страстное желание свести счёты с жизнью?
Но такого человека рядом не было. И мысль о суициде прорастала корнями в его плоть и кровь, разъедала душу, становилась навязчивой идеей.
Маниакальная идея, как и водится, вылилась в конкретный план действий. Покончить счёты с жизнью Рубалов решил именно там, где когда-то родился, а в годы незрелой шальной молодости был непростительно счастлив с девушкой по имени Агафья. Но в свой родной город он приедет не для того, чтобы встретиться со своими знакомыми, вести светские разговоры и искать свиданий с повзрослевшей замужней Агашей. Нет! Он сразу по приезду пойдёт в старый парк на Ирдизе и окунётся в реку детства, и поплывёт, поплывёт, туда, за линию горизонта событий, в другой мир по ту сторону бытия. Он уйдёт из жизни красиво, плавно, в такт спокойному течению реки: поплывёт и уплывёт навечно.
Роман мало думал о том, что будет там, за линией горизонта этих событий. Он жаждал избавления от плотного мира с его суетой, тоской и неизбывным одиночеством. И мир потусторонний представлялся ему чем-то вроде раскованно-свободного полёта где-то между планетами и звёздной пылью Млечного пути.
В действительности всё произошло совсем не так. В последний раз погружаясь под воды Ирдиза и чувствую болезненное распирание в лёгких, Роман успел подумать: Только бы скорее..." и утратил точку отсчёта времени. А когда очнулся, ощутил себя абсолютно невесомым, парящим над рекой, только что поглотившей его бренное тело. Он видел под собой воронку, затягивающую то, что ещё недавно было Романом Рубаловым, видел расходящиеся по воде круги от этой воронки, и жгучее, неведомое чувство тоски пронзило его существо.
Тела у него не было. Ощущая себя в свободном полёте, Роман придал себе вектор направленности и полетел над Ирдизом, вдоль берега, подальше от собственного затонувшего тела, которое теперь не было человеком.
Он видел под собой кучеряво-пушистые шапки старых клёнов, жёлтые тропки, словно змейки, извивающиеся средь летней зелени трав, бегущих по парку пацанов в разноцветных футболках, пустые, с облупившейся краской, скамейки.
Чувство свободного полёта поначалу одурманило Рубалова. Он то замедлял, то ускорял своё движение, то зависал над местностью, всматриваясь в просторы Охрянина парка. Потом решил слетать в город, "пройтись" по знакомым улицам, "побродить" меж родных домишек.
С высоты полёта он увидел улицу Южную, дом, где жила Агафья. Увидел и саму Агашу, ощутив своим невесомым существом болезненный толчок, будто разряд электричества. Было больно. Это только потом он понял, что так болит душа - единственное, что осталось от Романа Рубалова.
Агафья во дворе своего дома развешивала бельё. Ей помогал дородный черноволосый мужик, которого она называла Митюша. Митюша носил за ней корыто, доверху наполненное бельем, и было видно, что между ними царит согласие, потому что Агафья довольно и загадочно улыбалась, когда он, поставив корыто на землю, трогал её длинную русую косу, струящуюся вдоль гибкой сильной спины.
Ревность Роман не ощутил. Это было совсем другое чувство, хотя и не менее болезненное - боль утраты чего-то в самом себе, реальную боль, словно по нему пропустили электрический ток.
Сознание констатировало: Митюша скорее любовник, нежели муж. Мужьям так не улыбаются. Позднее Рубалов понял, что так оно и было. К тому времени Агафья уже была разведёнкой.
Повисев над домом, Роман полетел обратно к старому парку. Дело близилось к вечеру. Начинало смеркаться.
Роман вспомнил весь сегодняшний день. Как он трясся в вагоне поезда и под мерный стук колёс думал о своём скором освобождении. Как проводница принесла ему чаю и даже пыталась кокетничать с ним, откровенно намекая, что в её купе пить чай уютнее и комфортнее. И как бессмысленно-равнодушно он ответил: "Красавица, я не могу быть одной ногой в твоём купе, а другой - в мире ином".
Потом была толчея железнодорожного вокзала с шумом-гамом встречающих и провожающих, гиканьем носильщиков и хлопаньем голубиных крыльев над головой. Он взял такси и коротко бросил водителю: "К Охрянину парку".
Больше всего Роман боялся встретить кого-нибудь из знакомых. Никто не должен знать, что он здесь, в Правдине. Никто не должен его видеть и догадываться, с какой целью он сюда прибыл. Ведь он уходит из жизни не ради показухи, не чтобы чего-то кому-то доказать. Он хочет только освобождения и больше ничего. Ни-че-го! Осознанная смерть слишком интимный процесс, чтобы делать её достоянием публики.
Вспомнил, как спустился к Ирдизу, затравленным взглядом оглядел зеленовато-синий простор реки, излучающий солнечный свет, отражённый в её водах. Как вошёл в тёплую парную реку, оглянулся на пустынный берег и одним махом плюхнулся в речную упругую плоть. Весь день проплыл у него перед глазами, как проплывают в вагонном окне поезда железнодорожные станции.
Станция "Правдин" была для него не конечной остановкой. Это была пересадка на другой "поезд" с доставкой в другой, потусторонний мир.
"Странный день, - подумал Роман. - Половину был живым, половину -..." Неживым назвать себя Рубалов не решился. Да, он умер, но почему он, умерший, находится среди живых? Не логичнее ли было присоединиться к обществу душ. Мысль была какая-то тревожная, неприятная. На память Рубалову пришли неясные обрывки чьих-то разговоров про душу, которая 9 дней находится на земле, и только потом поднимается в небо. Мысль объясняла, почему он полдня кружил над городом и рекой. "В конце концов, я умер сегодня впервые, - решил Роман. - Откуда же мне знать, как и когда я полечу в небесные чертоги?"
Надо было подумать о ночлеге. Рубалов облюбовал для себя Охрянин дом. Без труда проник туда силой мысли, даже не пытаясь найти дверь или окно. Его бесплотная сущность легко просачивалась сквозь стены.
Зависнув под потолком в углу одной из больших комнат усадьбы, он сообразил, что жилище ему, собственно, и не нужно. С таким же успехом он мог зависнуть в любой точке над городом или парком. У него не было тела, и поэтому он не ощущал ни холода, ни голода, ни усталости. Это последнее больше всего поразило его. Он прожил один из самых тяжёлых и длинных дней своей жизни и при этом совершенно не испытывал усталости. И пристанище он нашёл себе, только потому, что следовал человеческой привычке иметь на ночь крышу над головой.
Спать он не мог, души не умеют спать. Поэтому всю ночь думал о своём новом состоянии и положении. А в промежутках между этими думами видел перед мысленным взором картинки-эпизоды прожитой жизни. Перед ним, как на киноплёнке, разворачивались кадры - фрагменты прошлого, которое ещё сегодня утром было настоящим.
В ту, первую ночь своего нового существования он ещё не знал, что этот период его бытия растянется не на годы и века, а, возможно, на бесконечность. И откуда же ему было это знать? Ведь сегодня он умер впервые.
ГЛАВА 6. НЕЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ЖИЗНЬ
Первые дни Роман осваивался в новых условиях существования. Ему нравилось парить над землёй, видеть сверху кипучую жизнь человеческого муравейника, зависать над знакомым домом на улице Южной, чтобы лишний раз увидеть Агашу.
Он быстро понял, что люди не замечают его присутствия, не слышат его слов и мыслей. Он был здесь, среди людей, но для них его не было.
Пытался проследить за движением своего умершего тела, но быстро бросил это занятие. Тело относило течением всё дальше и дальше по реке, и в том месте, где Ирдиз впадал в Волгу, оно было захвачено потоками крупной реки, которые поволокли его дальше к морям и океанам.
Рубалов же не мог далеко удаляться за пределы Правдина и его окрестностей. Странное притяжение этих мест ограничивало его свободу, заставляя всякий раз после длительных полётов возвращаться в город, к Охрянину парку.
Мистическая привязанность к малой родине проявлялась буквально во всём. Но самым главным его недоумением была странная неспособность взмыть вверх, покинуть околоземное пространство, слиться со Вселенной.
Первые 9 дней он думал, что эта способность придёт к нему именно на 9-ый день, потом, - что на сороковой. Увы, традиционные представления человечества о жизни души в отношении Рубалова не оправдывались. Рубалов всем своим существом понимал, что должен лететь ввысь, вглубь Мироздания, но у него это не получалось. Едва пробив своим энергетическим сгустком первый слой перистых облаков, он натыкался на невидимую, но очень прочную стену. А неведомая сила тянула его вниз. И все попытки преодолеть эту силу были безуспешны.
Однажды он повстречался в небе с душой умершего на днях правдинца. Они на расстоянии почувствовали мысли и увидели свечение энергий друг друга. При жизни они не были знакомы, и поэтому долго разговаривать было не о чем. Но Рубалов, видя целенаправленное движение чужой души вверх, последовал за ней. Незнакомая душа легко прошла и тот участок пути, на котором Роман неизменно тормозил, и свободно вышла ан дальние просторы.
- Почему у тебя получается, а у меня нет? - спросил Рубалов мысленно.
- Не знаю, я ведь тоже новичок, - последовал ответ. - А ты кто? Я что-то не помню, чтобы в Правдине последнее время хоронили ещё кого-нибудь, кроме меня, конечно.
- Меня не хоронили, - ответил Роман. - Моё тело унесла река.
- Значит, ты утонул?
- Да, но только по собственной воле, - пояснил Рубалов.
- Ты самоубийца? - вспыхнул ярким свечением покойник.
- Да, я сознательно уш1л из жизни.
- Разве ты не знаешь, что церковь не прощает самоубийц? Их не отпевают и не хоронят в пределах кладбища, только за оградой. Наверное, поэтому и не можешь оторваться от земли. Ты не прошёл свой жизненный круг до конца. Это страшный грех тянет тебя к земле. Неужели ты не слышал ничего подобного?
- Слышал, но как-то не придавал этому значения. Мне казалось, что это досужие домыслы, пустая народная молва. Что же мне теперь делать? Так всю жизнь и висеть между землёй и небом?
- Не просто всю жизнь, а целую вечность, - ответил незнакомец. - Мне ещё моя бабка говорила, что души самоубийц навечно остаются прикованы к земле. Наверх их за грехи не пускают, а жить среди людей они уже не могут. Поэтому их называют неприкаянные души.
- Подожди... - что есть мочи мысленно крикнул Роман, видя, как его собеседник всё выше и выше поднимается вверх. - Скажи, мне что, нет прощения? Я не смогу никогда его вымолить?
- Не знаю, - донеслось уже издалека. - Я сам умер недавно и ещё многого здесь не знаю.