По своему обыкновению Егор просидел за работой почти всю ночь. Эта авторша, Сазонова, ответила ему. По поводу обложки было ее обычное, как и годы назад, "бла-бла, я не знаю, может так, а может этак, пока определиться трудно", но хотя бы отрывки, по которым требовалось отрисовать форзац и несколько иллюстраций, она предоставила.
Без особого энтузиазма Егор пробежал их глазами, отметив, что стиль у нее стал явно получше. Исчезли, как не бывало, все глупые шутейки - приметы типа-иронического-фэнтази, сменившись жесткими и броскими выверенными фразами. Как он сумел понять, в романе была какая-то оборотническая тематика в антураже современности. В одной из сцен герой перевоплощался в волка на виду у изумленной публики, в другой (хронологически она стояла раньше) во вполне человеческом обличье спасал какую-то бабу из-под колес автомобиля. Была еще сцена с черной кошкой на крыше маленького провинциального городка, любовавшейся закатом и наслаждавшейся тем, как теплый весенний ветер ворошит ее короткую лоснящуюся шерсть, - как раз ее и требовалось отрисовать для форзаца. Все это было описано ярко и живо, и наверняка понравится читателям, но Егор не слишком-то обольщался насчет талантов авторши. До следующего эпизода. Он попытался пробежать его глазами, как и остальные, чтобы составить первоначальное представление, но не смог: после первой трети текст затянул его и не выпустил до последних строк.
Эта сцена, похоже, была неким флешбеком, непонятно как относившимся к основному сюжету. В ней описывались времена Второй Мировой: некий партизанский отряд отправил связистку в оккупированную немцами деревню - Егор из отрывка не смог понять, почему и зачем, причины, очевидно, остались за рамками отправленного на почту текста. Связистка эта, судя по всему, особым патриотизмом не отличалась, но вот ради своего мужика, состоявшего в том отряде, готова была на риск. Когда она вернулась к партизанам, оказалось, что их обнаружили немцы, был короткий бой, все погибли. И те, и другие. Мужик связистки, очевидно, был оборотнем, кого-то там успел разодрать, но в итоге голым, в человеческом обличье, умер у нее на руках.
И вот тут началось погружение. Егора оно просто захлестнуло. Он никогда не любил слезливых историй с наигранным сочувствием одногогой собачке или трагедий из разряда "враги сожгли родную хату". И в тексте, что он читал, не было ни намека на такое. Зато была жесткость и холодность подачи, которая каким-то странным образом сочеталась с невероятным накалом чувств. Эгоизм героини, ее наплевательское отношение и к стране, в которой она жила, и к ее судьбе, и к людям сквозил изо всех щелей. А еще была любовь - не страстная, пылкая и жертвенная, а какая-то вымученная, болезненная и безнадежная и оттого невероятно щемящая. Любовь, которая пришла после долгих лет метаний, потерь и безверия (тут Егор невольно задумался, какого возраста была героиня, ибо она почему-то представлялась юной, но теперь возникли сомнения). Любовь эту отняли, убили, и вместо нее пришла глухая пустота - ничто. Ни отчаяния, ни отторжения, ни закономерных вопросов "почему?" и "как так?". Только принятие этой пустоты. И то, как она затопила собой все - и героиню, и весь мир вокруг. И это было страшно. Страшно невероятной, буквально висящей в воздухе безысходностью.
И страшно тем, насколько точно - до малейших оттенков - в тексте отражено было то, что доводилось чувствовать Егору. Не в отношении любви... точнее, не только в этом отношении. А в этих вот четырех (или скольких там, если посчитать) стенах его квартиры, в беспросветном одиночестве и отвращении к самому себе.
Егор дал себе слово, что будет экономить сигареты из пачки, что дала ему соседка. Но тут не выдержал и все же потянул в рот одну. Дочитал сцену до конца.
Связистка подобрала чей-то пистолет с земли. Уселась рядом с телом своего оборотня, уложив его голову себе на колени. И гладя его измазанные в крови волосы, выпустила пулю себе в висок.
Внезапно.
Еще внезапней было то, что очнулась она спустя недолгое время - как новенькая. В прямом и переносном смысле: все с чистого листа. И прежних чувств, как не бывало - будто фильм посмотрела с собой в главной роли. Да и посмотрела давным-давно, так, что все эмоции стерлись.
Егор потер собственный висок, пытаясь понять, что случилось. Нет, правдоподобия сцена не утратила, но что в ней творилось, он решительно не понимал. Зато понимал, что нечто, настолько хорошо изображенное, не может внезапно превратиться в какую-то чушь.
Он написал Сазоновой. Спросил, что значит весь этот финт с простреленной башкой и его последствия. На быстрый ответ он не рассчитывал - все-таки ночь на дворе. Однако новое письмо появилось на почте не больше десяти минут спустя.
"Героиня - кошка-оборотень, очень старая, родилась еще в Древнем Египте, - писала авторша. - У нее девять жизней - восемь раз, когда она может умереть и возродиться. И один раз, когда погибает совсем. После возрождения она вроде как обнуляется: помнит прошлое, но не испытывает никаких эмоций по отношению к нему. В сцене, которую вы читали, она умерла восьмой раз. Ее последняя жизнь длилась несколько сотен лет, а незадолго до Второй Мировой она встретила оборотня, в которого влюбилась и с которым решилась на отношения. Чем все закончилось, описано в этом фрагменте. Ее возлюбленный - оборотень-медведь. На просторах Советского Союза. Это очень толсто, да. И совершенно не художественно. Можете меня закидать тапками за это. Как и за то, что тема оборотничества избита донельзя."
Над окончанием письма Егор даже хохотнул. Сазонова, похоже, хорошо помнила все их перепалки прошлых лет. Как там говорится? Кошки все прощают, но ничего не забывают.
"Я бы хотел почитать полный вариант романа. Это возможно?" - написал он ей. Конечно, это было возможно. Многие иллюстраторы могли ознакомиться с текстами еще до стадии верстки, если имели на то желание. Егор его чаще всего не имел, и в случае с Сазоновой схема работы по фрагментам у них была отлажена еще пять лет назад.
Спустя пару минут от нее пришел лаконичный ответ: "Зачем?"
Егор некоторое время думал, постукивая пальцами по столу рядом с клавиатурой. На любезности его сегодня не тянуло в принципе - и с ней в том числе - но делать было нечего. "Меня заинтересовали предоставленные отрывки. Захотелось ознакомиться с сюжетом книги", - коротко написал он. Перечитал. И, помедлив, нажал на отправку.
"Чтобы было больше поводов высказать свое "фи" и поупражняться в остроумии?" - ответила Сазонова в следующем письме.
Ну, что за дрянь? Какого черта было выбирать его в качестве иллюстратора, чтобы потом при каждом случае тыкать носом в старые конфликты? До которых, кстати, Егору не было никакого дела спустя столько лет.
Об этом он, собственно, и спросил у Сазоновой. Только сформулировал все более культурно.
Он выкурил еще сигарету, пока дожидался ответа. Не собирался, но выкурил. Вся эта бабская логика находилась где-то очень далеко за гранью его понимания.
"Мне очень нравится ваш стиль, - гласило пришедшее на почту письмо. - Я смотрела работы других художников издательства, но только ваши отражают то, что я хотела бы видеть в иллюстрациях к своей книге. Я рада, что вы согласились сотрудничать. И прошу прощения за свою грубость. Высылаю текст романа в прикрепленном файле. Надеюсь, чтение будет приятным - насколько это возможно для вас в отношении моих произведений."
Егор выругался. Нет, женщин он явно не понимал! Он, конечно, никогда не претендовал на звание специалиста в этой области. Но хоть какие-то объяснения их поступкам должны были где-то в этом мире быть!
Текст романа он скачал на жесткий диск. Но забивать себе голову тем, что хоть каким-то образом было связано с Сазоновой и ее творчеством, до конца этой ночи он не желал категорически!
Почти до рассвета Егор проколупался с обработкой фотографий и, покурив напоследок, лег спать.
Проснулся он в полдень. Продрых бы и дольше, но сработал будильник. Пришлось подниматься. За десять лет Егор уже привык к тому, чтобы ходить в туалет не когда хочется, а по часам. Потому что когда этого хочется, он просто не чувствовал. "Ты можешь контролировать мочеиспускание и стул", - оптимистично заявляли врачи. Да уж, плюсы в том, чтобы не носить катетер или не гадить под себя, определенно были. Но они не перекрывали всех минусов его положения.
Сотовый Михалыча был все так же отключен, а на домашнем все так же брала трубку жена. Этого следовало ожидать, но позвонить наудачу стоило.
Егор перепроверил все сроки выплат за его работы. Минимальные составляли пять дней, и то - сущие копейки. Закинул удочку заказчикам, для которых обрабатывал рекламные фото, - вдруг согласятся перевести пораньше деньги.
Впрочем, случись это, кого можно было отправить в магазин? Димка был в очередной длительной командировке, Михалыч вообще на неопределенный срок выпал из зоны доступа, с соседями по площадке он не общался, даже не знал, кто живет на его этаже. Вчера, конечно, имел честь познакомиться с этой Верой, обитавшей в другом подъезде, хоть и через стенку, но толку-то с того? Связываться с ней Егор тоже не имел ни малейшего желания.
Снаружи снова потянуло сигаретным дымом. Их с соседкой квартиры были одинаковой планировки, их разделяла стена в ее кухне и его спальне, но балконы были длинными, выйти на них можно было из обеих комнат.
Во вчерашней пачке оставалась одна сигарета. Считай, что ничего, как он там ни пытался экономить. Опять унижаться ради курева не хотелось. Но здравый смысл подсказывал, что, если он не сделает этого сейчас, то все равно сорвется позже. Если без алкоголя он еще мог существовать хоть какое-то время, то без сигарет и несколько часов протянуть было трудно.
Решившись, он распахнул балконную дверь и выбрался наружу.
- Привет, Егор, - улыбнулась соседка, заметив его.
- Привет, - обреченно выдавил он. Называть ее по имени - даже в ответ, даже просто про себя - совершенно не хотелось.
- Курить будешь? - буднично поинтересовалась она.
Егор молча кивнул. Она протянула пачку сигарет и зажигалку.
Сегодня соседка не разглядывала его, как вчера - и на том спасибо. Каждый смотрел вниз, на улицу. На грязный тающий снег, потоки воды, бегущие вдоль обочин, на спешащих куда-то людей.
- У меня скоро лапша доварится. Будешь есть? - спросила она, скинув пепел с сигареты и наблюдая, как его уносит ветер.
- Лапша? - удивленно переспросил Егор. И тут же понял, что речь об очередном супе. Сто лет уже не слышал этого слова применительно к еде. Впрочем нет, не сто - всего лишь с тех пор, как мать умерла. "Суп-лапша домашняя на курином бульоне", - говорила она, непременно используя полное название, значившееся в ее большой кулинарной книге. Она всегда была щепетильна в деталях. И Егор сам не заметил, как вслед за этим коротким воспоминанием, у него сорвался следующий вопрос: - Домашняя?
Соседка покосилась на него несколько озадаченно.
- Магазинная.
- Что? - снова вырвалось у Егора. Он мысленно обругал себя. Смотрелся, небось, со стороны не только паралитиком, но и дауном. Что ж его сегодня так и тянет на тупые вопросы?
- Лапша, говорю, магазинная, - терпеливо, словно маленькому ребенку, пояснила соседка. - Делать мне нечего, как с тестом для нее вазюкаться. Сейчас все это продают готовенькое. Но, если тебя интересует бульон и все остальное, то это я сама делала.
- Ясно, - пробурчал себе под нос Егор.
- Так ты будешь?
- Нет.
- Магазинная лапша смущает? - На сей раз соседка включила иронию в голосе.
- Ничего меня не смущает! - огрызнулся Егор. - Я не хочу есть! У меня есть еда дома, я уже говорил. Просто нет курева. И купить не на что. Но это временно. На днях появятся деньги. Я тебе заплачу за все твои сигареты!
- О, как! Надо же! - с издевкой бросила она и рассмеялась. - Тогда не забудь посчитать, сколько выкурил. А то вдруг вернешь долг не сполна, и я обеднею от этого.
Она сделала последнюю затяжку, наклонилась, чтобы взять пепельницу, которая, видимо, стояла где-то рядом на балконе, затушила сигарету, развернулась и ушла.
Егор прикрыл глаза, докуривая. Он опять забыл одеться потеплее, и теперь его трясло - то ли от холода, то ли от злости. От соседкиных подачек было противно. Они заставляли чувствовать себя беспомощным калекой. Впрочем, если смотреть правде в глаза, в чем это было иначе?
Спустя несколько часов он злился еще больше - из-за того, что голод окреп. Пустой желудок сводило от спазмов, и немного кружилась голова. Егор пробовал пить воду, заваривал чай с сахаром (хоть что-то съедобное в этом доме осталось) - бесполезно. Сколько так еще могло продолжаться? День? Два? Он все равно не дотянет до первых выплат без какой-либо пищи. А если и дотянет, кто купит ему продукты и принесет? Все шло к одному: просить помощи придется - рано или поздно. Так какая разница, когда это произойдет?
На улице уже начинало темнеть. Он накинул на плечи свою старую ветровку, пылившуюся на вешалке в коридоре (мать при жизни так и не удосужилась убрать ее в шкаф, а Егору было все равно), и, выдохнув, решительно направился на балкон.
Соседки видно не было. Она вообще дома?
Егор перегнулся через перила, заглянув в ее окна, - там горел свет. Переступать через себя - через собственную гордость - было невероятно противно. Егор долго медлил, прежде, чем сделать то, на что и так уже решился.
- Вера... - позвал он, делая над собой усилие, чтобы назвать соседку по имени. - Ве-ер!
В первые полминуты ничего не произошло, и он уже почти плюнул на свою затею. Стоило немедленно вернуться домой. Да. А попросить помощи он попробует в другой раз - когда-нибудь потом, но не сейчас.
Он успел развернуть коляску, когда услышал, как открылась балконная дверь. Осторожно заглянул за отсыревшие, набухшие листы ДСП, закрепленные проволокой на кованной решетке. Соседка... Вера (да, стоит звать ее так, раз уж придется общаться) подходила к перилам, скрестив на груди руки. Во взгляде - смесь интереса и какой-то учительской строгости.
- Я думала, мне послышалось. Оказывается, нет, - бесцветно прокомментировала она.
- Нет. Не послышалось, - подтвердил Егор.
Он облизнул губы, подбирая слова. Нет, вообще-то он давно уже их подобрал, но сейчас они почему-то все в один миг забылись. И Вера, похоже, не собиралась ему помогать, молча наблюдая за его потугами.
- Слушай... - пробормотал он, - насчет твоей лапши... Можно?
Ему стоило труда поднять голову и посмотреть Вере в глаза. Она усмехнулась - легко, без издевки и сарказма.
- Сейчас разогрею и принесу, - сказала она. - Подожди. - И ушла в кухню.
Лапша была безумно вкусной, как и борщ. Домашние были болтавшиеся в бульоне полоски теста или нет - не имело значения. Мать, когда делала лапшу, устраивала из этого целый ритуал (как и из готовки любого блюда, впрочем). Чего-то там колдовала с мукой, вымешивала, раскатывала, нарезала, сушила, раскладывала по баночкам, завязывая марлей горлышки, чтобы хранить до употребления. Еще Егор помнил, что в ее супе-лапше был только бульон, непосредственно лапша и половинка вареного яйца, опускавшаяся в тарелку перед подачей на стол. В тарелке, которую принесла Вера, яйца не было, зато имелись картошка, морковка и лук. Вареный лук Егор всегда терпеть не мог, но тут почему-то заглатывал, не замечая.
Вера молча курила, пока он ел. И так же молча забрала пустую тарелку и принесла добавки. Вторая порция, как и в прошлый раз, дала ощущение сытости.
- Пожалуйста, - едва заметно, одними уголками губ улыбнулась Вера.
Она не пыталась съязвить или подколоть - в этот момент, хотя могла бы. И за это Егор был ей благодарен.
- Тебе нужны сигареты? - спросила она.
- Нет... спасибо, пока не нужны, - соврал он.
Ту, последнюю, он уже выкурил, но брать новые было... неудобно. Вера и так накормила его. Хотя не была обязана. После всех его грубостей - особенно.
- Хорошо. Если понадобятся - обращайся. - Она сделала вид, что поверила. И на том спасибо - очередной милостыни за сегодня Егор бы не выдержал. Наверное.
Он кивнул и поторопился убраться в квартиру.
Насчет сигарет он, конечно, погорячился. Ближе к десяти вечера курить хотелось невыносимо. Голод, впрочем, тоже давал о себе знать. Снова.
А еще Егор понимал, что сделал какую-то глупость с Верой. Лапша была, конечно, чудесная, но имела свойство усваиваться. А вот еды у него дома не прибавилось ни на грамм. И как прожить еще пять дней - и это минимум - оставалось загадкой.
Как ему стоило поступить? Попросить у Веры взаймы? Да, и еще попросить ее сходить в магазин на одолженные ей же деньги - прекрасно! Тем более, что давать взаймы алкашу в инвалидной коляске - тот еще риск. Нет, Егор вернул бы все до копейки, но как едва знающий его человек мог быть уверен в этом? Мать так и вовсе не уставала предостерегать его от таких заемщиков. Как, впрочем, и от любых. "Дружба - дружбой, а деньги - деньгами, - говорила она. - Там, где начинаются деньги, дружба заканчивается."
Раздумывая об этом, Егор колупался в графическом редакторе. Пора закругляться с этими обработками фотографий - на время - и подыскать более интересный проект. Ему, кажется, приходило несколько предложений, связанных с дизайном сайтов. Или не стоит? С фото он хотя бы сможет максимально быстро заработать денег, хоть и не особо много.
Он не сразу понял, что кто-то зовет его. Чересчур увлекся работой и размышлениями, да и голос Веры через закрытую балконную дверь звучал слишком тихо.
Он накинул куртку (благо, бросил ее здесь же, на диване) и выбрался на балкон.
- Не спишь? - поинтересовалась Вера, выглядывая из-за листа ДСП. Егор мотнул головой. - Курить будешь?
Егор медлил. Предложение было очень соблазнительным, но...
- Мне скучно одной курить. Возьми сигарету, - сказала она протягивая пачку и зажигалку.
Врала, конечно же. Но уличать ее в этом не хотелось. Не тогда, когда она держала в руках то, о чем Егор так страстно мечтал последние полдня. И он сдался.
Пока он прикуривал, она пропала. А потом вернулась с тарелкой дымящихся оладьев.
- Что это? - ошарашенно выдавил Егор.
Вера пожала плечами:
- Оладьи.
- Вижу, - буркнул он. - Я же не слепой. Но зачем?
- Господи! - Она закатила глаза. - Ну, зачем еще нужны оладьи? Конечно, чтобы их есть! Или ты знаешь какие-то еще способы применения?
Егор знал: как минимум выкинуть. Или, если включить фантазию, можно было придумать еще с десяток вариантов. Но пахли они так притягательно - свежей выпечкой и немного растительным маслом - что ни о каком, кроме вериного, и думать не хотелось.
- Ты хочешь, чтобы я их съел? - осторожно поинтересовался он. Очередная милостыня. Как же их много было за два дня! И зачем Вере все это?
- Можем, конечно, и вместе это сделать, - улыбнулась она. - Но в меня уже все равно много не влезет - напробовалась, пока жарила.
Егор молча протянул руку за тарелкой. Помимо оладьев, посыпанных сахаром, там была еще сметана - пару ложек, растекшихся с краю.
- Не поздновато для мучного? - пробухтел Егор, снимая пробу.
- А ты следишь за фигурой? - с усмешкой спросила Вера.
Он не стал отвечать. Было так вкусно, что не хотелось отвлекаться. Даже сигарета так и тлела в левой руке, пока правой он макал оладьи в сметану и отправлял в рот. Он так не смог уничтожить все - наелся раньше.
- Остальные можешь забрать. Тарелку завтра отдашь, - объявила Вера.
- Спасибо, - кивнул Егор. Соглашаться было неприятно, но отказываться - глупо, он уже понял это.
А еще нужно было как-то поговорить... попросить ее о том, чтобы... О чем именно - он не знал. О чем вообще можно попросить человека, которого знаешь два дня, чтобы это укладывалось в рамки разумного и позволило не умереть с голоду одновременно?
- А что с борщом? - спросил он вдруг. Да уж, это определенно было то, что нужно! Ничего глупее придумать не мог!
- Что? - Вера удивленно вскинула брови.
- Ну, ты вчера говорила, что у тебя большая кастрюля борща. А сегодня варила лапшу. Почему? - пояснил Егор, сам поражаясь странности своих вопросов. Какое ему вообще дело было до того, что творилось в ее кастрюлях?
- А, я его доела. - Она беззаботно махнула рукой.
Значит, борща на самом деле было не так и много, как она уверяла. Интересно, какую кастрюлю она считала большой? Вот мать всегда варила литра по четыре супа за раз, и его хватало почти на неделю.
- Слушай, Егор, - окликнула его Вера, оборвав размышления. - У тебя правда есть дома еда?
Он отвел глаза и затянулся от истлевшей почти до фильтра сигареты. Вот и главный вопрос. Даже самому трудиться не пришлось. Ну как, хватит решимости признаться?
- Вера, я... - начал он. - Через несколько дней... через неделю у меня будут деньги. Я все тебе верну, правда, ты не подумай...
Это было так мерзко! Унижаться, просить... Егор даже глаза на нее не мог поднять и сам весь сжался под ее взглядом.
- Вот что, давай тарелку, - сказала Вера. - Положу тебе еще оладьев - на завтрак. А на обед уж что-нибудь придумаю. Домой, правда, я приду завтра попозже, чем сегодня.
Пока она ходила на кухню, Егор сгорал от стыда. Ему случалось попадать в мерзкие ситуации, но в такой он оказывался впервые. Как он мог со всеми своими запоями докатиться до такого? Спустил все деньги и думать забыл о том, что, кроме выпивки, ему может еще что-то понадобиться! И что бы он делал, не окажись рядом Веры?
Она отдала ему тарелку с подросшей горкой оладьев, пожелала спокойной ночи и ушла. А Егор только теперь заметил, что у него на коленях так и валялась ее пачка сигарет - в этот раз почти полная.