Дзи-и-и-инь! Дзи-и-и-инь! Сергей нехотя оторвался от клавиатуры и, несколько раздраженный, поднял трубку.
- Да, слушаю.
В трубке щелкнуло, и он услышал басок Лозового из дежурной части.
- Собирайся. В Никифоровке - кража. Машина готова, только за Пшенниковым заедьте.
Сергей вздохнул. Началось, поработать не дадут.
- Ладно, сейчас спускаюсь.
И стал собирать папку.
Да, дежурство началось. Вообще-то, ему как следователю молодому, начинающему, дежурства, что выпадали раз пять-шесть в месяц, даже нравились, по крайней мере больше, чем повседневная рутина, - вносилось хоть какое-то разнообразие. Однако в этот раз к утру надо было срочно переделать обвинительное заключение, вернувшееся от прокурора неутвержденным, чем он и занимался. Но делать нечего, - дежурство есть дежурство.
За окнами уже темнело - летняя ночь наступала быстро. Быстро собрался и Сергей, и вскоре он трясся на заднем сиденье 'уазика', зажав под мышкой папку и изредка чертыхаясь, когда машину подбрасывало чересчур сильно, а ехали они проселком. Лежала Никифоровка, одно из самых больших сел их района, в стороне от трассы, километрах в пятнадцати от райцентра.
Рядом, прислонившись к стеклу и время от времени вздрагивая, клевал носом Пшенников, усатый дядька лет сорока, их эксперт. Взяли его, что называется, из постели, - экспертам, в отличие от следователей и оперативников, на дежурстве разрешалось уходить из райотдела домой.
Впереди с водителем балагурил Михалыч, как звали его все в отделе, опер со стажем, один из лучших в области, маленький и неказистый на вид, но дело свое знавший хорошо. Игорь Бирюков, следователь из районной прокуратуры, хороший приятель Сергея, как-то рассказал, как Михалыч, - а тот работал и по делам прокурорским, - начисто 'закрыл' назревавшее дело. В райотдел пришла молодая девушка, скорее даже девчонка, заплаканная, испуганная, с заявлением об изнасиловании. Михалыч поговорил с ней минут десять и уяснил, что, скорее всего, заявление писалось под диктовку мамы-папы, несогласных в праведном родительском гневе с выбором дочери (девушка оказалась очень робкой и застенчивой и заявлению, как понял, сама была не рада). Он направил ее в прокуратуру. Туда же выехал и сам, но до этого созвонился с Бирюковым и попросил без него не допрашивать, так как дело, мол, всё равно будет его. А затем, уже в прокуратуре, проделал такую штуку: засел в кабинете Бирюкова и, дождавшись 'потерпевшую', попросил ее посидеть в коридоре, пока, мол, они со следователем свои дела не закончат. А сам время от времени выглядывал и ждал, когда в коридоре наберется побольше посетителей. И, дождавшись, а район у них сельский и все друг друга хорошо знали, открыл дверь настежь и отчетливо-громко, на весь коридор, с нескрываемой насмешкой спросил: 'Ну, кого тут изнасиловали?' И обвел всех таким же насмешливым взглядом. Девушка вспыхнула, покраснела и... не отозвалась, а, быстро опустив голову, бочком, по стенке, тихо выскользнула на улицу, и больше они ее не видели. Говорили также, что ни одного подследственного он и пальцем не тронул, чем иногда грешат опера угрозыска, но несмотря на это добивался каким-то образом лучших результатов.
- Вроде здесь, - Михалыч оглянулся и кивнул водителю, когда их 'уазик', покружив по Никифоровке в поисках нужного адреса, въехал на узкую темную улочку. - Глуши. Если не напутали, то в этой двухэтажке.
- Квартирная, что ли? - и проснувшийся Пшенников чуть зевнул. - А что собаку не взяли?
- А ты нам на что? Ты же тоже по следам работаешь, - Михалыч весело оскалился и выпрыгнул из машины. - Вылазь, сейчас разберемся, квартирная там или какая.
Кража произошла в квартире, но квартирной, строго говоря, ее назвать было нельзя. Две соседки по площадке, в общем-то еще молодые, но уже начавшие потихоньку спиваться - то ли оттого, что без работы сидели, то ли просто от неустроенности семейной, а обе оказались разведенными, выпивали и в этот раз. А потом, разойдясь по квартирам, одна хватилась своего кошелька.
- Товарищ следователь! - не различая должностей, размахивала ручищами и наседала на Михалыча потерпевшая, крепкая, грудастая баба с красным, слегка испитым лицом. - У меня там девятьсот рублей было! Девятьсот! Мне на что жить теперь?
- Врешь, стерва! - и ее соседка, помоложе и посимпатичней, но тоже, что называется, потрепанная, на кого и падало подозрение, рванулась к первой, готовая вцепиться в лицо. - У тебя сроду таких денег не было! Тварь поганая!
Им еле удалось разнять их, да и то только после того, как затолкали потерпевшую в ее же квартиру, а сами прошли к подозреваемой. Та, как выяснилось, жила с малолетней дочерью, рыжей курносой девчонкой лет пяти. Пшенников, видя, что эксперту здесь делать нечего, ушел досыпать в машину, а на дворе стояла уже ночь.
- Ну что, подруга, допрыгалась? - Михалыч уселся на стул, закинул ногу на ногу и взял дело в свои руки, против чего Сергей не возражал.
- Чего я допрыгалась? - и женщина фыркнула. - Что я...
- Ты мне не чокай! - оборвал Михалыч. - А то чокну - не расхлебаешь! Судимости есть?
- Нет.
- А хочешь будут?
- А ты не пугай, - и она вновь фыркнула, но уже не так уверенно. - Много вас тут начальников!
Она насупилась и, подойдя к кровати, уселась рядом с дочерью, - та испуганно и молча смотрела на них заплаканными глазками.
- Я не пугаю, - Михалыч откинулся на спинку, рассеянно разглядывая свои ногти. - Я предупреждаю и предлагаю, - и поднял взгляд, - возвращаешь сейчас кошелек, и мы все тихо-мирно расходимся. Поняла? Заявления не будет, дела тоже, все счастливы и на свободе. Как? Идет?
Возбуждать дело по такому поводу не хотелось никому - ни ему, ни Сергею, - но женщина насупилась еще больше и опустила голову.
- Не брала я ничего, - и начала то ли шмыгать носом, то ли всхлипывать. - Врет она всё, сама, небось, и потеряла где-нибудь.
- А чего ревешь? - и Михалыч грохнул кулаком по столу. - Дура! Кошелек на стол и свободна!
Но всё было бесполезно: как ни бился он с ней, она, плача и причитая, клянясь и божась, всё твердила, что кошелька соседкиного и в глаза не видела. Сергей уже смирился, что здесь придется задержаться - делать осмотр, обыск. Но когда он, выйдя с Михалычем в коридор, сказал об этом и что надо понятых, тот только помотал головой.
- Не торопись, Серег, - Михалыч посмотрел на него и тихо улыбнулся. - Есть у меня мысля одна. Ты не мешай только.
И когда они вернулись в комнату, Михалыч с нарочитой небрежностью махнул женщине.
- Собирайся! И поживей.
Та опешила, губы ее задрожали.
- К-к-куда?
- Куда? - Михалыч рассмеялся. - В тюрьму, милая моя, в тюрьму! Ну, сначала, конечно, в ИВС (1), а кошелек найдем, закроем до суда в СИЗО. А если официально, то задерживаешься как подозреваемая в краже с причинением значительного ущерба потерпевшей, часть вторая, статья сто пятьдесят восьмая УК РФ, карается от двух до шести. Так что если даже впаяют по минимуму - мало не покажется.
Всё это он говорил с насмешкой, даже с развязностью, но Сергей видел, как внимательно и цепко следит тот за девочкой, испуганно вцепившейся в руку матери. Женщина вскочила.
- А как же доча моя?! - и лицо ее исказила гримаса гнева. - Права не имеете! Я - мать-одиночка!
Девочка ничего не поняла, но, напугавшись громких криков, заревела во весь голос. Михалыч поморщился.
- Серег, уведи старшую, - и шепнул. - Закрой пока где-нибудь в ванной.
Сергею с трудом удалось оторвать мать, хоть и худенькую и легкую, от дочери, - та цеплялась и не отпускала ее. Он вывел ее в коридор и запер в ванной, а когда вернулся, застал Михалыча пытающимся успокоить девочку.
- Ну не плачь, ты же хорошая девочка, - он гладил ее по голове и вытирал слезы. - Бояться не надо, всё хорошо будет. Ты же любишь маму?
Девочка всхлипнула и кивнула. Михалыч осторожно присел перед ней на корточки.
- А хочешь, чтоб мы ее отпустили?
Та закивала еще отчаянней.
- Да, хочу! - голосок у нее был тонкий, совсем еще детский.
- Понимаешь только, в чем дело, - Михалыч почесал переносицу и серьезно посмотрел на девочку, - мы бы ее отпустили, но вот только сама она упирается, сказать не хочет, куда кошелек соседкин положила. Ты, кстати, не видела случайно?
Девочка зашмыгала носом и исподлобья, с недоверием посмотрела на него.
- А маму отпустите?
Михалыч с трудом удержал торжество.
- Обещаю! Даю слово.
Слезы просохли мигом, и девочка, спрыгнув с кровати, выскочила на балкон, откуда вскоре вбежала с черным портмоне.
- Вот этот, да?
Михалыч рассмеялся, потрепал ее рыжие кудряшки и забрал 'вещдок'. Пересчитав деньги, а там оказалось всего сто пятьдесят рублей, он посмотрел на Сергея.
- Ну-ка, позови потерпевшую. Не говори только ничего.
Когда Сергей привел соседку, Михалыч уже выпустил хозяйку квартиры из ванной и та, всхлипывая и вытирая слезы, сидела на кровати, целуя и прижимая к себе дочку.
- Так, гражданочка, - обратился к потерпевшей Михалыч, держа руку в оттопырившемся кармане, - кошелек свой опишите, пожалуйста.
Та чуть помялась.
- Ну, черный такой, кожаный, - и сразу поправилась. - Ну, из кожезаменителя, на клепках, там еще наклейка цветная должна быть, артист какой-то или певец, я не знаю. Ну и...
- Достаточно, - оборвал Михалыч и недобро прищурился. - А денег сколько было? - и, увидев ее заминку, рявкнул: - Только без вранья! А то саму посажу за дачу ложных!
Та опустила голову и буркнула под нос:
- Сто пятьдесят.
- А чего брехала? А? - и Михалыч вытащил руку из кармана. - Твой?
Та просияла.
- Да, да, мой! - и робко потянулась к кошельку.
- Держи, - он отдал его и строго оглядел всех. - Условие одно, милые дамы: никаких заяв и жалоб. Претензий ведь ни у кого нет? Все счастливы и довольны, так?
Все были счастливы и довольны, по крайней мере несогласия никто не выразил, и они двинулись к выходу, но в дверях Михалыч обернулся.
- А ты, подруга, - он посмотрел на уличенную в краже, - благодари свою девчонку. И в следующий раз не попадайся, так легко уже не отделаешься, - и, переведя взгляд на девочку, улыбнулся и по-заговорщически подмигнул ей. - Будь умницей, присматривай за мамой.
И они вышли.
- Вроде отделались, - Сергей залез в машину и с облегчением выдохнул. - Поехали быстрей, а то мне еще обвиниловку доделывать.
Но обвинительное доделать опять не дали. Когда вернулись в райотдел и Сергей поднялся в кабинет, то не успел он даже сесть за стол, как вновь раздался звонок. Он поднял трубку.
- Да, слушаю.
В трубке опять щелкнуло, и он услышал смех Лозового.
- Отдохнул? Собирайся, на Заречной - кража. Машина готова.
Сергей чертыхнулся. Когда, спрашивается, работать? Но делать нечего, и он только тяжело вздохнул в трубку: