-- Ну здравствуйте, Майервитт. Вы уже здесь? -- управляющий по делам казачьих и украинских организаций административной группы "Д" главной квартиры альгемайне** СС Артельдт встал из-за стола навстречу старому приятелю.
-- Да. -- слегка вывернутые губы Майервитта растянулись в улыбке, а зеленые кошачьи глаза засверкали. -- Я вездесущ. И по делу.
-- По какому вопросу?
-- С тем, чтобы получить инструкции касательно взаимоотношений штаба Походного атамана и Главного Управления по делам казачьих войск с казачьей организацией инженера Глазкова -- а там вопрос стоит о никому не подчиненной в военном руководстве силе, из которой можно было бы сформировать до двух пехотных полков.
-- А что, у вас с ним конфликт?
-- У меня -- нет. У генерала Краснова -- да.
-- А Павлов?
-- А Павлов колеблется. Но Глазков к нему ближе Краснова. И Павлов вообще начинает меня настораживать своей явной ориентацией на самостоятельность Всеказачьего комитета. И если Глазков повлияет на Павлова, то...
-- И Краснов уже успел перетянуть вас на свою сторону?
-- Доктор Артельдт, мне с недавнего времени присвоен статус подполковника казачьих войск, следовательно, я, как офицер, должен подчиняться Всеказачьему атаману, и мнение его относительно казачьей политики должен разделять.
-- Но вы, в таком случае, подчинены и Походному атаману?
-- Именно. И еще Главной квартире альгемайне и войск СС. И поэтому я лично заинтересован в том, чтобы среди этих инстанций не было конфликта.
-- То есть вы вступаете в конфликт с Глазковым на стороне Краснова?
-- Именно так.
-- А каким образом мы можем оказать вам содействие в ваших разногласиях с Глазковым? И что вы от него вообще хотите, Майервитт?
-- Я?
-- Хорошо, что от него хочет Краснов?
-- Чтобы он передал в подчинение штабу Походного атамана всех своих людей.
-- А лично вам что нужно?
-- Полномочия на ведение переговоров, и на последующие действия по переводу.
-- А самого Глазкова куда вы намерены отправить? На виселицу? -- Артельдт засмеялся.
-- Ему найдут применение достойное его способностей.
-- Но они ведь, по вашему мнению, невысоки?
Майервитт пожал плечами:
-- Я не готов сейчас отвечать на этот вопрос.
-- Но я понимаю так, что вы хотите отстранить Глазкова от командования его людьми?
-- Да, обстановка требует именно этого.
-- Вот интересно! В Донбассе и на Украине вы работали с ним в полном согласии, а теперь он вам стал мешать? Что же он такого сделал сейчас вашему Управлению?
-- Доктор Артельдт, ни о каких счетах речи не идет. Но сейчас мы не можем поступить иначе -- Глазков человек не военный, и вооруженным формированием командовать не может.
-- Мы этого решать не можем. Присоединение к добровольческому формированию -- это дело добровольное, простите за каламбур, но явствует же из наименования!
-- Я и не говорю, чтобы это было вами решено, -- пояснил Майервитт, -- Я прошу, чтобы вы предоставили мне полномочия для ведения с Глазковым переговоров, и кроме того, со своей стороны разъяснили Глазкову всю двусмысленность его положения, и необходимость объединения его организации со штабом казачьих войск на приемлемых для нас условиях. Те условия, которые он выдвигает, то есть введение его в состав Управления на равных правах с генералами Красновым, Науменко, Тарасенко, Татаркиным, и Шкуро -- это совершенно неприемлемо.
-- Ах, так вы ему не равны! -- воскликнул Артельдт. -- Вот как! А мы, как я понимаю, должны заставлять Глазкова выполнять ваши требования, так? Простите, Майервитт, но это -- склока, а у нас на склоки времени нет. Сами разбирайтесь с вашим Глазковым. Сумейте найти с ним общий язык и договориться о совместных действиях против большевиков -- вот ваша задача, а вы все делитесь, кому под кем быть. Вы не можете выдвигать какие-то условия, вы должны организовать своих подчиненных для обороны Рейха, вот что! А за ваши политические спекуляции и конфликты делить с вами ответственность мы здесь не собираемся. С точки зрения Главной Квартиры вы обязаны так или иначе воссоединиться со всеми автономными организациями. Я вам советую сделать это до того, как придет действительная необходимость оказания на всех вас давления... а давление может быть вплоть до сильного. Советую об этом подумать!
-- Я уже об этом думаю, доктор Артельдт, -- обиделся Майервитт.
-- Неудивительно! -- буркнул Артельдт, -- Это ваша обязанность -- думать! Хорошо, сделаем таким образом: от моего имени он будет вызван в Винницу для переговоров. Вам мы окажем все возможное содействие, но ничего конкретного рекомендовать Глазкову я не стану -- только заявлю ему, что дальнейшее независимое существование его организации приносит в сложившейся обстановке значительный вред, так как распыляет казачьи силы, и потому невозможно само существование автономистских организаций на военный период, и что боеспособные члены его организации подлежат мобилизации. Пусть он сам выбирает, к кому он направит своих людей -- к фон Паннвицу, или к вам. Скорее он согласится направить казаков к фон Паннвицу. Так его организацию, как она существует, мы все равно не оставим. Так вы ему и скажите. Если вы придете с Глазковым к определенному соглашению -- мы немедленно окажем вам полное содействие для претворения этого в жизнь. Это все. Если вы ни до чего не договоритесь, так и авторитет Главной Квартиры козырем в вашей игре использоваться не будет. У вас есть вопросы?
-- Нет, доктор Артельдт, у меня вопросов нет. -- ответил Майервитт.
-- Тогда желаю вам успеха в выполнении вашей миссии. Это все?
-- Пока да, все.
-- Обедать останетесь?
-- Не имею возможности. Меня ждет рейхсминистр.
-- А по какому вопросу?
-- По вопросу о контактах с Власовым.
-- Да?
-- Да. Будет еще Краснов.
-- Расскажете мне о том, что там затевается?
-- Доложу. Письменно. Извините, время. Хайль Гитлер!
К одиннадцати часам Петр Николаевич Краснов, Семен Краснов, и Майервитт прибыли в приемную министра Восточных Областей Альфреда Розенберга.
На этот день расстановка сил в казачьих делах была такова: 1 кавдивизия была в сфере влияния Йодля, Стан Походного Атамана, а так же белоэмигрантские организации и "Русский Охранный Корпус", (которым командовал еврей-выкрест Штейфон, генерал царской армии, и про еврейское влияние на корпус всегда могли вспомнить и поэтому корпус постоянно висел как бы на волоске), были пока в ведении Розенберга, у Гиммлера же был только план создания "казачьего резерва войск СС", численностью до корпуса. Розенберг мог поставить под ружье 15000 строевых плюс тысяч тридцать ополчения.
И Гиммлер придумал хитрейший ход -- он начал серию интриг по подчинению всех казачьих соединений себе или непосредственно, или через штаб Власова, который был взят Гиммлером под контроль, а Розенбергом упущен, хоть фактически и числился за последним.
Петр Краснов был очень встревожен -- отчасти понимая интересы Розенберга, он пожалел, что дивизия Паннвица, которой Розенберг хоть и не имел, но не имел ее и Гиммлер, выпадая из политической схемы противостояния, может спутать Розенбергу в дальнейшем все карты. Мало того, теперь, чтобы насолить "Рейхс-Гейни"**, Розенберг мог начать антиказачью кампанию с той же легкостью, с которой развернул кампанию проказачью, и от этого могли пострадать в первую голову казачьи организации -- в одночасье в сложившейся обстановке казаки могли лишиться всего. Уж раз Гитлер решил расформировать все русские соединения, и пополнить их личным составом ряды остовских рабочих в рудниках, и такое вполне могло повториться.
Петр Краснов, надо сказать, всегда старался действовать в интересах своих казаков. Остальное его интересовало куда меньше, а уж интересы Германии и нераздельной с Германией в это время НСДАП интересовали только постольку, поскольку были ему на руку, или против руки. И поэтому Борман, называвший казачьих руководителей "темными лошадками" был сугубо прав, только к его мнению мало прислушивались теперь -- заинтересованный в казаках Гиммлер, и крайне заинтересованный в казаках Розенберг пели Гитлеру в своих докладах настолько хвалебные песни, что Гитлер в казаков уверовал, и главное -- уверовал в то, что привлечение казачества на сторону Германии есть крупный политический успех, и личная Гитлера историческая заслуга, а Гитлер исторические заслуги и политические успехи любил. Отличные действия казаков сыграли не последнюю роль в том, что Гитлер отменил посылку всех русских добровольцев на принудработы, ибо это был единственный успех: Ukrainerhundertschaft буйствовали в концлагерях так, что пришлось усилить лагерную охрану СС -- чтобы сдерживать украинеров в рамках; татары фон Зиккердорфа были биты, и частично сдавались, не принимая боя, калмыцкими, чеченскими, и крымскими батальонами организаций "Handschahr" и "Turkenhelle" было чрезвычайно трудно управлять; РОА не доверяли, не давали оружия, а РОНА* Бронислава Каминского потерпела поражение, и была вытянута из боев на переформирование: из нее решили сделать русскую дивизию СД. И хотя действия казаков Павлова, по совести говоря, не представляли из себя ничего особенного, при умелой подаче они выглядели как реальный успех германской имперской политики в восточном вопросе. И Розенбергу, который махнул рукой на 1 кавдивизию, требовалось во что бы то ни стало объединить все казачьи организации под эгидой Краснова, срочно сформировать три-четыре дивизии, и отдать их Павлову -- Розенберг понимал, что с Павловым его эмиссар Майервитт всегда сумеет договориться, или расправиться.
-- Господа генерал Краснов, генерал-майор Краснов, оберштурмбаннфюрер Майервитт -- прошу пройти. Министр ждет вас.
Петр Краснов прошел первым -- сразу за пригласившим штурмбаннфюрером, после прошел Майервитт, и сзади всех Семен Краснов.
Розенберг окинул всех вошедших быстрым взглядом, поздоровался коротко, и немедленно объявил:
-- К делу, господа. Мне необходимо знать, как вы отнесетесь к предложению насчет объединения вашей организации с Русской Освободительной Армией генерала Власова?
-- Насколько я понимаю, ваше высокопревосходительство господин министр, -- начал Краснов, -- этот вопрос обсуждается не по нашей инициативе. Следует ли нам понимать дело так, что генерал Власов сам выступил с идеей объединения его войск с казачьими?
-- Нет, -- сказал Розенберг, -- Проект представлен управлением по делам иностранных войск ОКН*.
-- А кто будет командовать казачьими войсками по их плану?
-- Вы, разумеется.
-- Тогда зачем это объединение? Чтобы создать в войсках междуцарствие? Или господин Власов желает командовать мной? Сомнительно, чтобы он желал перейти под мою команду -- он слишком высоко себя ценит. А если он желает командовать мной, так я этого не желаю!
-- А вы что скажете? -- спросил Розенберг у Семена Краснова.
-- Власову я не доверяю, -- просто ответил Семен, -- И думаю, что старшие офицеры моего штаба тоже не доверяют ему. Я не против объединения с русской армией... но я наслышан и о беспорядке в штабе Власова. Если бы там навели порядок -- тогда бы это имело смысл. А сейчас... нет. В момент объединения начнется перестройка командования, это вызовет хаос. С казаками обращаться нужно умеючи. Если говорить об объединении сейчас, то только о формальном -- чтобы мы считались вместе с РОА частью русской армии, но не были никак подчинены штабу Власова. Насколько я знаю, о таком объединении речь не идет. Да и казаки уже настолько хорошо вписались в структуру германских войск, что лучшего и не надо -- от добра добра не ищут.
-- Вот именно, -- вставил Петр Краснов.
-- А если нас хотят вывести из структуры немецких войск, -- продолжил Семен, -- то пусть нам лучше дадут полную самостоятельность -- это доверие мы оправдаем, поскольку вполне способны всемерно содействовать борьбе Германии против большевизма совершенно отдельно от всех Власовых. Это в традиции казаков.
-- Самостоятельность в действиях? -- поднял брови Розенберг. -- Но позвольте, господа генералы, это же как раз и есть идеи господина Глазкова!
-- Так что же-с? С этим самоочевидным фактом никто и не собирается спорить, господин министр! -- Петр Краснов встал. -- У наших казаков есть командование, свое командование, и неплохое, смею думать. Но подпадать в очередной раз под очередную Москву наши казаки не желают, мало того, они отчасти сражаются не только против большевиков, но и против ига Великороссии вообще! Мы им обещали, кстати, полную независимость казачьих областей, и обещали это от вашего имени! И прошу понять, что казаки -- не русские, казаки это казаки. И попав под командование русских, да еще и бывших большевиков, они будут недовольны, и настолько, что я в дальнейшем ничего гарантировать не смогу! Это -- не личные амбиции, господин министр, это -- объективная истина. Казаки воюют за казаков, и только, и воюют они хорошо, пока знают, что ими командуют казаки, и лично атаман Краснов, и никто не передает их под командование инородцев.
-- Немцы -- это тоже инородцы? -- улыбнулся Розенберг.
-- Немцы -- это дело совершенно другое, господин министр! Немцы -- это старший брат, народ-освободитель, союзная нация. Но Власов со своими русскими, да и русскими-то какими! -- это же сборище авантюристов, и, я бы даже сказал, революционеров! Союз с такими русскими только дискредитирует нас, казаков. И неужели вы ставите Власова на одну доску с Германией? Это просто смешно! Больше мне нечего сказать по этому вопросу.
-- Что же, -- заключил Розенберг, давая понять, что ничего конкретного говорить, и уж тем более приказывать он по этому вопросу не собирался, а вызвал Красновых только с тем, чтобы их выслушать, -- ваша позиция мне ясна. Мы ее примем к сведению. Второй вопрос: согласно плана осенне-зимней кампании казачьи формирования направляются в состав армейской группы фельдмаршала Вейхса в Сербию. Там мы можем столкнуться не только с большевистским, но и английским влиянием, и английской пропагандой. Меня беспокоит, насколько ваши казаки обладают иммунитетом к английской пропаганде, и можно ли быть спокойным мне на их счет в данной ситуации? Слушаю.
-- Какая от англичан может быть особо эффективная пропаганда, -- удивился Петр Краснов, -- не вижу точек соприкосновения, господин министр! Мировая Война** -- да кто ж ей доволен! А исторически -- исконные враги России: Турция, Франция, и Англия!
-- А если англичане подключат Деникина?
-- И что такого скажет Деникин? Обвинит нас в том, что мы надели иностранную форму, забыв обвинить в том же тех, кто сражается за Сталина, и его клику жиденят? Деникин грудью встал на защиту нахамкесовых** родичей, которые казаков до этого планомерно и со свойственной нахамкесову племени хитростью уничтожали как нацию, и будут уничтожать! У черта за душу рая не купишь! Так что кто кого осудит? Нам надо раз и навсегда сказать, что с 1921 года вся территория Российской Империи оккупирована иудейско-интернационалистскими и люмпенскими бандами, фактически -- истинными предателями Родины, и все, кто становится на их сторону, должны приравниваться к ним! Каждый называет себя патриотом, это красиво, но на деле последние патриоты уплывали из Крыма после прорыва Перекопа, или отступали в Харбин по КВЖД! А все возражения против того, что патриоты -- мы, основаны на утверждении, что октябрьский переворот был совершен русскими гражданами, будто это делалось не на деньги еврейских общин евреями же, а ведь все эти вопли можно опровергнуть одной только цитатой из Карла Маркса: "пролетариат отечества не имеет"! А поскольку это было главным лозунгом при оголении фронта в 1917 году, то мы можем сказать, что понятие Отечества, а следовательно, и патриотизм существовал только для интеллигенции, регулярной армии, купечества, дворянства и казачества, а они все были истреблены, или изгнаны, или деклассированы в процессе осуществления большевистской диктатуры. Остались "гегемоны", не имеющие Отечества, а следовательно -- Отечества при "гегемонах" не осталось -- осталось Дикое Поле, ничья земля. И возродить Отечество с помощью Сталина -- нонсенс!
-- С Деникиным -- ясно. Но с англичанами все же?
-- Англичан у нас знают хорошо.
-- И что?
-- Да пропади они пропадом -- это же нация предателей и колонизаторов!
-- Я-то это знаю, а ваши казаки?
-- Казакам будет разъяснено.
-- Англичане не способны влиять на российские войска, -- вслух подумал Семен Краснов, -- Знаете, мне тут приносили листовку, которую англичане распространили в русском батальоне HW** Африканского Корпуса. Знаете, что они обещали и гарантировали казакам в этой листовке? Немедленное возвращение на Родину! На Родину! К товарищу Сталину! И возникает вопрос, действительно ли они считают, что товарищ Сталин станет христосоваться с возвращенными казаками, или, может, они сознательно валяют ваньку? Если валяют ваньку, так это совсем неудивительно. Это как раз в духе британцев. Ну а если это по недомыслию, так это им же хуже. Известно, что они не желают никого слушать и понимать, кроме себя самих! Американцы -- те вообще не проблема, поскольку они всегда все продают, а нация их по среднему своему развитию не превышает уровня десятилетнего европейского недоросля. Они наивны, тупы, и самодовольны, и им ни до кого нет дела. Вот тоже люмпенская страна! -- недаром ее масоны создали. Это что-то да значит. Все эти стяжатели уже раз дали сожрать Россию... а Черчилль никогда к казакам благоволить не изволил. Вот Савинкову, и его цареубийцам -- благоволил. И то -- до поры. А теперь стал лучшим другом товарища Сталина и его жидов Молотова, Кагановича, и прочих. Гора с горой не сходится, а человек с человеком... Так что они, думаю, не станут и копья ломать.
-- Хорошо. Смысл вашей противоанглийской кампании мне ясен, -- заключил Розенберг, -- Начните ее. И тогда всего хорошего. Мой гараж в вашем распоряжении. На сегодня все. О дальнейшем решении обсуждаемых вопросов, которое целиком зависит от канцелярии Фюрера, вас известит доктор Гимпель. Прощайте, господа. Хайль Гитлер!
Верхняя Силезия (Имперская территория). Город Ламсдорф. Шталаг VIII округа специальной категории (VIII-sonder), имперский номер 214. Комментарий наблюдателя по сектору 15 VX-DIRON.
214-й лагерь был довольно большим, хотя и разросся он недавно -- из лагерной экспедиции шталага* VIII-B, имевшего имперский номер 344. Для примерного определения площади лагеря можно было воспользоваться следующим мерилом: сегменты внутренней стены проволоки, бывшей, разумеется, под током, разделяли двенадцать охранных вышек с прожекторами и пулеметчиками, ну а каждая такая вышка, как известно, контролирует двести пятьдесят метров стены ограждения, и сто -- в глубину территории охранной зоны. Вышками охранялись три внешние стены, а стена административной зоны лагеря промежуточными вышками не охранялась -- административная зона была обнесена сплошной бетонной стеной снаружи, и дополнительным барбетным* валом между внешней и внутренней проволочными стенами -- со стороны охранной зоны.
Построен лагерь был на ровном поле между тремя торфяниками, и чахлым, почерневшим от горевшего каждый год торфа лесом. Заключенные работали на торфе, и только на торфе -- на ближайший рудник их не водили, хотя это было и возможно, однако администрация лагеря не желала допускать контакта спецконтингента с заключенными двух других лагерей, находившихся в этом районе.
Над низиной, в которую, словно камень в нишу, был встроен лагерь, господствовали еще три высотки, на которых были размещены строения, о назначении которых не знал в лагере почти никто.
Бараки были двух типов: старой постройки каменные блокгаузы -- вероятно, фермы или конюшни, оставшиеся от тех времен, когда здесь было еще мирное сельское поместье, купленное имперской казной у разорившихся хозяев году так в тридцать девятом -- сороковом. Блокгаузы были перестроены почти до полной неузнаваемости. Кроме них были еще длинные деревянные бараки, выкрашенные мерзкого вида зеленой краской с номерами на двустворчатых широченных дверях. Эти бараки были построены рядами, и в каждый барак новой постройки втискивали по 840-900 человек, а то и по тысяче -- бараки набивали под завязку, ибо так легче было наблюдать за заключенными, и кроме того, не надо было топить печей. Прямая экономия дров и стройматериала не была произволом лагерной администрации -- такое размещение контингента было введено директивой начальника вооружений вермахта и командующего армией резерва от 17 октября 1941 года. И хотя в директиве отмечалось, что такое размещение является мерой временной, и в дальнейшем применяться не будет, положения ее не изменились до сей поры, мало того, аналогичный приказ за 1943 год пришел от начальника управления по делам военнопленных генерала Германа Рейнеке, а приказ за 1943 год по войскам СС, подписанный СС-обергруппенфюрером Эрихом фон-дем Бах-Зелевским, требовал уплотнить размещение заключенных в типовых бараках до 1300 единиц, но этого уже выполнить, при всем старании, никак не смогли -- как видно, Эрих фон-дем Бах-Зелевский мало бывал в типовых бараках, и плохо помнил их размеры -- 38 метров в длину и 12 в ширину при высоте крыш в 8 метров, и это без учета размеров нар, и служебных объемов, а к тому же еще нужно было непременно сохранять очищенными от людей центральные проходы -- для беспрепятственного прохождения через каждый барак охраны.
Зона лагеря была окружена прежде всего рвом, около которого имелись постовые будки, за рвом было минное поле с шпринг-минами "S-34" -- некоторых евреев девки из "Валькирии"** периодически загоняли туда, чтобы в назидание прочим продемонстрировать, как шрапнельный прыгающий фугас сносит начисто головы -- взрыв на уровне головы происходил, конечно, не для эффекта, а чтобы не спровоцировать детонации остальных мин. За минным полем были две стены проволоки под напряжением в 900 вольт. Проволока была накручена на изоляторы на толстых бетонных быках, на каждом из которых вверху находился мощный фонарь, светящий вниз, а ниже фонаря -- красноречивая табличка, предупреждающая о высоком напряжении на проволоке. Расстояние между двумя стенами было не меньше восьми метров, и по проходу между ними раз в пять минут проходили патрули, а за внутренней стеной мерно шагали часовые -- все из "Totenkopf"* в мужской зоне, и из "Валькирии" в женской -- никаких армейских нестроевиков или украинеров.
Вдоль маршрутов патрулей и часовых были натянуты тонкие лееры из троса с флажками, чтобы, случись что, немецкие солдаты не угодили на проволоку.
У лагеря было двое главных ворот: ворота внешней стены, и ворота внутренней, и между ними было расстояние метров в сто пятьдесят -- вторые ворота находились левее. Прибывающие заключенные сто пятьдесят метров прогонялись между стенами -- расстояние от внешней стены до внутренней здесь расширялось до пятнадцати метров. Заключенных прогоняли по этому участку колонной по два, и непременно бегом.
По прошествии этих ворот взгляду открывался сам лагерь, который сразу поражал своей чистотой, и какой-то демонической гордой молчаливостью внутреннего конвоя. Лица солдат не выражали даже равнодушия -- они не выражали ничего! -- словно были вылеплены из воска. Именно так, а не иначе должен был бы выглядеть ад -- чистым, опрятным, хорошо продуманным -- фабрикой наказания с отлично вышколенным персоналом, расположенной под низким, серым, редко когда проясняющимся небом.
Жилая зона для служащих начиналась за стеной, делившей пополам общее лагерное ограждение -- так же двойной, с маленькими служебными воротами. Можно было сказать, что за проволоку попадали не только заключенные, но и сами охранники. Разница была только в том, что со стороны жилой зоны стены шли почти вплотную -- в трех метрах, но зато проволока была намотана более густо, и между стенами, как уже говорилось, были барбеты. По внешней (обращенной к жилой зоне) стене ток пускался только в темное время суток, или в случае тревоги -- в караульных службах имелись специальные щиты с рубильниками. Кроме того проволока жилой зоны гарнизона имела автономное питание, и при сохранении напряжения сила тока в ней была снижена.
Ворота для входа на территорию жилой зоны извне и въезда транспорта были бронированными, и находились между двумя пулеметными вышками с усиленными нарядами на них. Часовые на вышках имели право стрелять без окрика даже по лицам в немецкой военной форме. Кроме пулеметчика, подающего и наблюдателя в состав наряда всегда входил снайпер.
К северу от тех ворот, через которые заключенные впервые входили в лагерь, чтобы не выйти из него уже никогда, находился комплекс, называемый среди местных остряков "божьей канцелярией", но у более серьезных людей он носил прозвище гораздо более краткое, и гораздо более грозное -- "айнзатц"**. В этом комплексе было все -- крематорий на двенадцать печей прямого горения с угольными топками, патологоанатомическое отделение медицинской службы (общелагерной), две газовые камеры новейшей системы -- не того типа, что были рассчитаны на "Zyklon B", а герметические боксы, в которые пускался новый хитрый газ на той же цианистой основе, но летучий, размещенный в баллонах высокого давления, похожих на те, какие применяются при автогенной резке. Разработаны камеры были именно в 214 лагере, здесь же и испытывались. Разработчики стремились устранить следующие недостатки камер освенцимского типа: во-первых, сделать смерть обреченных мгновенной, а то в больших камерах заключенные умирали до 10 минут, при этом издавая громкий гул, похожий на тот, что издают пчелы, если в улей плеснуть бензину, да еще бывали случаи, что некоторые выживали, если падали лицом в лужи мочи, испускаемой умирающими. Все это действовало на нервы охране -- охранники, в конце концов, были живые люди, немцы, а о немцах следовало заботиться. К тому же, в больших камерах газ вводили солдаты -- вскрывали банки и высыпали таблетки-сорбенты в испаритель**, а защищены они были только резиновыми перчатками и противогазом, и неоднократно при этой операции травились. В новой камере введение газа происходило без участия солдата -- и солдат в 214 лагере не мучили ни головные боли, ни кошмарные сны. Вентиль, впускающий газ, и вентиль, впускающий дегазатор, открывал в специальном помещении дежурный врач "айнзатца".
Но у новой камеры был и недостаток -- за раз она вмещала не более тридцати человек. Время действия камеры от загрузки до загрузки равнялось двадцати пяти минутам -- пять минут на действие газа, пять -- на дегазацию, за пять минут трупы перекидывались "айнзатц-командой" на транспортер, и десять уходило на промывку камеры из шлангов, и проветривание. Но все же пропускная способность была мала, и поэтому, когда уничтожению подлежало большое количество заключенных, тогда либо вызывали из города несколько S-Wagen'ов**, либо прибегали к расстрелам.
Из газовых камер трупы поступали по тоннелю в блок утилизации. Тоннель, закрывавший транспортер, сделан был из гофрированного алюминия. После утилизации трупы поступали в крематорий, тоже по тоннелю.
В 214 лагере около "айнзатца" существовал пост. В других лагерях такого почти не бывало, хотя это и было нарушением существующих инструкций. Во многих лагерях даже, несмотря на строгое запрещение напоминать заключенным об их неизбежном конце, до несчастных намеренно доводилось через лекции, что из их трупов будут сделаны: столярный клей, костный уголь, сахарные фильтры, и минеральные удобрения. В "строгих" лагерях постоянно разворачивали что-то вроде рекламной кампании с девизом: "Здесь входят через ворота, а выходят через трубу", но в зоне 214 лагеря обо всем, что касалось смерти, предпочитали молчать. "Айнзатц-команда" содержалась отдельно от прочих заключенных, в своем блоке, отрезанном от общей зоны бетонной стеной. Никуда из "айнзатца" обслуживающая команда не выходила. Они видели только крематорий, один крематорий, приходя туда каждый день, покуда их туда не приносили. Статистика по лагерю была такова -- один трупонос живет три недели -- вынося трупы из камер, трупоносы все же понемногу отравливались, и умирали почти всегда от хронического отравления, а не от истощения, так как кормили их двойным пайком, и выдавали им ватные теплушки советского военного образца -- из трофеев. Но в новых трупоносах недостатка не было -- стоило только пообещать двойной паек, ватную теплушку, и освобождение от торфоразработок, как желающих набирались десятки на одно место.
Обстановка в лагере особого удивления у служащих немцев не вызывала -- дело было в порядке вещей, разве что поставлено было куда серьезнее, чем в других таких же учреждениях. В караульных помещениях, чтобы часовые не скучали, и для их всемерного образования были вывешены четыре приказа об отношении к подсоветским цивильным и военнопленным -- для самого внимательного их изучения. Гласили эти приказы следующее:
ПАМЯТКА ОБ ОБРАЩЕНИИ С ГРАЖДАНСКИМИ ИНОСТРАННЫМИ РАБОЧИМИ НА ТЕРРИТОРИИ ИМПЕРИИ
1 октября 1942 года.
Для руководства по вопросу массового применения иностранной рабочей силы из гражданского населения изданы единые директивы об обращении государственно-полицейского аппарата с этими рабочими, причем они различны в зависимости от национальной принадлежности рабочих, и излагаются в отношении остарбайтеров в нижеследующем:
ОСТАРБАЙТЕРЫ (НОСЯТ ЗНАК "OST" -- ПРЯМОУГОЛЬНИК С БЕЛО-ГОЛУБОЙ ОКАНТОВКОЙ, НА СИНЕМ ФОНЕ БЕЛЫМ НАПИСАНО "OST").
К остарбайтерам относятся лица из бывших советских районов, за исключением ЛЕТТЛЯНДИИ, КУРЛЯНДИИ, ЭСТЛЯНДИИ, ГАЛИЦИИ, БУКОВИНЫ, и БЕЛОСТОКСКОГО ДИСТРИКТА. Не делать никакой разницы между кавказцами, грузинами, армянами, или восточно-украинцами.
1. Остарбайтеров содержать в закрытых лагерях вальде- или штраф- режимов**, которые они имеют право покидать только для производства работ, под постоянной охраной часовых, либо начальника лагеря.
На мелких сельскохозяйственных предприятиях или в единоличных хозяйствах, где разрешено использование остарбайтеров поодиночке, можно помещать остарбайтеров вне лагеря в хорошо запирающемся помещении, где есть немец-мужчина, который способен взять на себя функции контроля под его персональную ответственность.
2. Половая связь между немцами и остарбайтерами запрещена, и карается для остарбайтеров смертью, а для лиц немецкой национальности -- отправкой в концентрационный лагерь усиленного режима устрашения, вплоть до лагерей уничтожения.
3. Посещение церкви, или создание конфессионных организаций для остарбайтеров ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Духовная опека со стороны немцев НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ.
4. Переписка остарбайтеров с их близкими разрешается. Каждый остарбайтер может два раза в месяц посылать одно письмо и одну открытку. Почтовые расходы внутри страны оплачиваются наличными деньгами в соответствующих почтовых отделениях. Почтовые отправления должны сдаваться на почту немцами. Отправка писем на полевую почту запрещена. Подобные отправления направлять в местные учреждения SiPo-SD.
5. Остарбайтеры, используемые индивидуально в сельскохозяйственной местности, должны проводить свой досуг в хозяйстве работонанимателя. Разрешение на отлучку под соответствующим немецким надзором должно предоставляться в известной степени как поощрение. Остарбайтеры имеют право пойти к врачу только в сопровождении немца.
6. В случае необходимости наказать остарбайтера нужно довести до сведения местной полиции частным лицам, и до сведения службы безопасности в лагерной администрации.
РАБОЧАЯ СИЛА ИЗ ПОГРАНИЧНЫХ ГОСУДАРСТВ: ЛЕТТЛЯНДИЯ, КУРЛЯНДИЯ, ЭСТЛЯНДИЯ, ГАЛИЦИЯ, БУКОВИНА, ОБЛАСТИ БЕЛОСТОКА И ЛЕМБЕРГА.
В отношении этой рабочей силы руководствоваться следующими директивами:
1. Они имеют право на беспрепятственное передвижение внутри того сельскохозяйственного или городского района, где они работают. Выезжать из этой местности им разрешается только с разрешения полиции.
2. Отказ от работы, подстрекательство других рабочих, самовольное оставление рабочего места наказываются заключением в воспитательно-трудовой лагерь.
3. Половая связь с немецкими женщинами и девушками запрещена под угрозой самого тяжелого наказания.
Начальник военного управления OSTRAUM: д-р Рахнер
Заместитель имперского министра Восточных Территорий: Майер
Начальник Южного отдела министерства Восточных Территорий: д-р Гимпель
Командор полиции безопасности: Мюллер
ИНСТРУКЦИЯ ОТ IV ГЛАВНОГО УПРАВЛЕНИЯ RSHA ПО ОХРАНЕ ЛАГЕРЕЙ, В КОТОРЫХ СОДЕРЖАТСЯ РУССКИЕ РАБОЧИЕ.
1. Рабочие с оккупированных русских территорий работающие на территории Империи должны быть строго отделены от других иностранных рабочих, всех военнопленных, и от германского населения. Они должны содержаться в закрытых лагерях, и покидать их под охраной только для работы.
2. Русские рабочие должны носить нашивки на правой стороне груди верхней одежды, а там, где они работают без верхней одежды -- на робах. Нашивка прямоугольной формы с надписью "OST" на синем фоне.
3. Русским рабочим запрещается всякое общение, кроме вызванного служебной необходимостью:
a) с лицами немецкой национальности, в особенности иного пола. Половые сношения категорически запрещены под угрозой смерти.
b) с другими иностранными рабочими или военнопленными.
4. Начальник лагеря ответственен за действия охраны в самом лагере, и по пути заключенных на работы. Охрану никогда не должен нести один человек. Начальник охраны ответственен за выполнение приказов, безопасность лагеря и места работы, за дисциплину в лагере и на рабочей площадке. На время своего отсутствия он должен назначать заместителя.
По важным вопросам он должен получать указания районного отдела GeStaPo. В его обязанность входит так же сообщать GeStaPo обо всех чрезвычайных происшествиях.
5. Любая охрана и персонал должны вести себя сдержанно с русскими. Не следует вступать с ними в ненужные разговоры, а так же проявлять какую бы то ни было симпатию. Всякое общение с русскими во внеслужебное время запрещено.
6.
а) К малейшему проявлению непослушания и недисциплинированности следует относиться жестоко и при сопротивлении беспощадно применять оружие.
b) В русских, пытающихся бежать, надо стрелять с твердым намерением попасть в бегущего. Охране необходимо помнить непрерывно о своей ответственности за наблюдение над заключенными.
7. Наказания.
а) В лагере и на рабочей площадке должны поддерживаться строгий порядок и дисциплина.
Рабочие обязаны выполнять приказы охраны, а когда они находятся в лагере, то лагерного персонала. Рабочий, отказывающийся подчиняться приказам и выполнять работу, будет наказан.
Разрешены следующие наказания:
1. Дополнительная работа после конца смены.
2. Посылка на штрафные работы.
3. Лишение горячей пищи сроком на три дня.
4. Тюремное заключение сроком на три дня. Строгий арест, карцер.
b) Рабочие, пренебрегающие своими обязанностями, или просто работающие медленно, должны направляться на штрафные работы. Они будут лишены всех прав. С ними надо обращаться особенно строго. Выбор типа штрафной работы остается за администрацией лагеря.
c) Тюремное заключение предусматривает: карцер, запрещение работать, выходить на воздух, лишение койки, и вместо обычного питания -- хлеб и воду (150 граммов хлеба на день, и воды -- 100 мл).
d) Начальник охраны делает запись об отправке рабочего на штрафные работы в особой книге. О наказании по пунктам 3 и 4 следует сообщать в районный отдел GeStaPo.
8. О случаях серьезных нарушений дисциплины, непослушания, актах саботажа или попытках совершить саботаж, о половых сношениях и уголовных проступках следует немедленно сообщать в районный отдел GeStaPo. Рабочие, совершившие такие проступки, должны находиться в тюрьме вплоть до особого по делу распоряжения.
Подпись:
управляющий отделом III GeStaPo RSHA д-р Альбат.
"УТВЕРЖДАЮ"
KriPo-GeStaPo RSHA шеф -- Веллершофф.
ПАМЯТКА КЕЙТЕЛЯ ОБ ОТНОШЕНИИ К СОВЕТСКИМ ВОЕННОПЛЕННЫМ.
8 сентября 1941 года. Главная квартира верховного командования
БОЛЬШЕВИЗМ ЯВЛЯЕТСЯ СМЕРТЕЛЬНЫМ ВРАГОМ НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТСКОЙ ГЕРМАНИИ!
В первый раз в этой войне немецкий солдат встречается с противником, обученным не только в военном, но и в политическом отношении, идеалом которого является коммунизм, который видит в национал-социализме своего злейшего врага. В борьбе против национал-социализма он считает пригодными все средства: партизанскую войну, бандитизм, саботаж, поджоги, разлагающую пропаганду, убийства. Даже попавший в плен советский солдат, каким бы безобидным он не выглядел внешне, будет использовать всякую возможность для того, чтобы проявить свою ненависть ко всему немецкому. Надо учитывать, что военнопленные получили соответствующие указания о поведении в плену. Поэтому по отношению к ним совершенно необходимы максимальная бдительность, величайшая осторожность и недоверчивость.
Для охранных команд существуют следующие указания:
1. Проявление строгости всегда, во всех случаях! Применение строжайших мер при проявлении малейших признаков сопротивления и непослушания! При подавлении сопротивления беспощадно применять оружие. По военнопленным, пытающимся бежать, немедленно стрелять (без окрика), стараясь в них попасть.
2. Всякие разговоры с военнопленными, в том числе и по пути к месту работы и обратно, строго воспрещаются! Разговоры разрешаются только в случае необходимости дачи служебных указаний, которые должны излагаться ясно и кратко, в приказной форме. На пути к месту работы и обратно, а так же во время работы, категорически запрещается курить. Следует препятствовать всяким разговорам военнопленных с цивильными лицами, в случае необходимости надо применять оружие -- также и против цивильных лиц.
3. На месте работы так же необходим постоянный строгий надзор со стороны немецких охранных команд. Каждый охранник должен всегда находиться на таком расстоянии от военнопленных, чтобы он мог немедленно, в любой момент, применить свое оружие. Никогда не поворачиваться спиной к военнопленному!
По отношению к трудолюбивым и послушным военнопленным также неуместно проявление мягкости. Они рассматривают это как проявление слабости, и делают из этого соответствующие выводы.
4. При всей строгости и твердости, которые должны сопровождать безусловное исполнение отданных приказов, не должны иметь места произвол, или плохое обращение со стороны немецких солдат, не должны применяться палки, кнуты, и.т.д. Подобное поведение противоречило бы достоинству немецкого солдата как оруженосца Нации. В случае какого либо произвола или плохого обращения с военнопленными виновные должны наказываться начальниками и комендантами лагерей в дисциплинарном порядке, а в случае, когда злоупотребления своим положением принимают криминальную, политическую, или другую подобную окраску, о таких случаях следует немедленно докладывать в районные отделы полиции безопасности для дальнейшего расследования.
В случае принуждения военнопленных женщин к половому сношению солдатами охранных команд, следует подвергать виновных аресту, и немедленно передавать для расследования в районные отделы полиции безопасности.
5. Мнимая безобидность советских военнопленных никогда не должна приводить к отклонению от вышеприведенных указаний.
П О Д П И С Ь : Кейтель.
РАСПОРЯЖЕНИЕ ПО ЧАСТЯМ SS СПЕЦИАЛЬНОГО НАЗНАЧЕНИЯ.
Главная квартира Войск SS
В настоящее время усилены меры по предупреждению половых связей между немцами и представителями неполноценных рас.
С болью и прискорбием мы вынуждены довести до сведения личного состава Войск, что в последнее время имели место случаи половых связей между солдатами Войск SS, и представителями русской, украинской, польской, и даже еврейской (!) национальности, что вело к потере виновными национального самосознания, и самостоятельности в принятии решений. В связи с этим доводим до сведения личного состава, что:
за половую связь немца или немки -- служащих охраны лагерей для гражданских иностранных рабочих, или военнопленных, виновные немцы или немки шуцбатальонов и отрядов "T" лишаются звания, привилегий и статусов войск SS, и наказываются вплоть до расстрела на усмотрение местных командиров войск SS, или уполномоченных SiPo-SD.
за изнасилование восточных, и прочих иностранных рабочих служащими охраны -- расстрел на месте, согласно директиве Имперского Руководителя SS "О преступлениях против Нации".
Имперский министр Восточных Территорий
SS-обергруппенфюрер рейхсляйтер
АЛЬФРЕД РОЗЕНБЕРГ
Шеф полиции безопасности -- службы безопасности
ХАЙНРИХ МЮЛЛЕР
Первые три основных приказа об отношении к заключенным охрана как правило нарушала сплошь и рядом, пользуясь тем, что из 214 лагеря никогда не выходил живым ни один узник, хотя лагерь статуса лагеря уничтожения и не имел, но четвертый приказ охраной выполнялся свято и даже фанатично -- эсэсовцы, воспитанные в спецшколах и клубах "Ahnen Erbe", воспринимали половую тягу к заключенным лагеря чем-то сродни скотоложеству, или, во всяком случае, как что-то крайне постыдное.
Комендантом 214 лагеря был капитан 1 ранга Карл Дитрих Швигер, служивший ранее заместителем по режиму коменданта 344 лагеря Гилека. Заместителем Швигера был SS-оберштурмбаннфюрер Хайнц-Вернер Репке -- местный красавец, мистик и интеллектуал, который устраивал с молодыми офицерами еженедельные собрания в мансарде своего отдельного коттеджа -- во время этих собраний проводились спиритические и магические опыты, и делалось это вполне открыто, несмотря на запрещенность подобной деятельности в Империи -- за такие штуки можно было легко угодить в концлагерь, но всеобщие запреты не были писаны для Репке -- ему сильно покровительствовал штандартенфюрер Уве Фегель -- местный штадтляйтер**; были у Репке и связи в SiPo: как шеф лагерной службы SD Филипп Круг, так и агент GeStaPo Лейсснер были с Репке в большой дружбе, и регулярно хаживали к нему обедать. Но внутри прочего общества старших офицеров лагеря Репке по этой причине был не особенно любим. Помощник коменданта по режиму Рюдеке раз пытался вызвать Репке на дуэль, уполномоченный III управления РСХА** Вольцов завел на Репке дело, но докладывал по обстоятельствам этого дела прямо в Берлин, минуя в данном случае своего формального шефа -- Круга**, девочки втихомолку передавали друг другу, что Репке -- проклятый педик, а начальник команды "Zeppelin" капитан-лейтенант граф цу Лоттенбург вообще с Репке не здоровался.
Специальные службы в лагере N214 были представлены тремя резидентурами: Sicherheitsdienst-III возглавлял гауптштурмфюрер Вольцов, Geheimestaatspolizei -- статс-секретарь криминальной полиции Лейсснер, а резидентуру Абвера, инфильтрированную в лагерь через подразделение "Zeppelin" -- капитан-лейтенант граф Лоттенбург. Даром свой хлеб эти люди не ели -- лагерь был засекречен до пределов возможного, и одна половина персонала совершенно не догадывалась о том, чем занимается другая. Даже сами эти службы в лагере между собой называли по-своему: Абвер именовали "Тремя Альфами", производя это прозвище от аббревиатуры "AAA", что и действительно означало "Amt Ausland Nachrichten und Abwehr", гестапо именовали "политотделом", а про СД вообще предпочитали не говорить. И все прекрасно знали то, что вслух не произносилось никогда -- контрразведкой и СД фиксируется каждый шаг и каждое слово каждого служащего лагеря.
В основном под надзором спецслужб находился так называемый "Центральный госпиталь для перемещенных лиц VIII Округа", занимавший всю западную сторону лагеря от аппельплатца. Шефом этого "госпиталя", представлявшего собой по сути исследовательский институт, был штандартенфюрер СС доктор фон Шлютце, под руководством которого в госпитале разрабатывались и испытывались на заключенных новейшие медицинские методики, медикаменты, боевые отравляющие вещества -- в частности "Tabun" и "Sarin", аконитиновые пули, и модификации "Циклона", а так же психотропные средства -- производные фенотиазина и раувольфии в комбинации со скополамином. Отдел, где производились эти разработки, назывался "Фрейшютц". Кроме этого, существовал и другой отдел -- "Рихтерблау", в котором производились повторные серии экспериментов по темам, разрабатываемым в других лагерях. Третий отдел, называвшийся "Альбатросс-III/214", проводил испытания по заказам Люфтваффе. Первым отделом руководил сам штандартенфюрер фон Шлютце, вторым -- оберартцт Йоганн-Хайнрих Яансон, третьим -- полковник Эрнст Луис Гюнтер.
"Госпиталь" доктора фон Шлютце состоял из трех больничных корпусов в четыре этажа вверх и три под землю плюс рядом с корпусами четыре жилых блока для подопытных заключенных -- цивильный мужской, военный мужской, женский, и блок команды обслуживания -- команда обслуживания целиком состояла из уголовников арийского происхождения. В подземных этажах больничных строений, как и положено аду, находился ад -- экспериментальная и стендовая базы госпиталя, с криокамерами, барокамерами, центрифугами, стендами ударных перегрузок, газовыми камерами экспериментального назначения, термо- и электрошоками, биологическими изоляторами, и собственно палатами для подопытных. Наверху первых двух корпусов были операционные, и обычные больничные палаты -- жертвы сначала находились в них, где их лечили, откармливали, реабилитировали, и только когда их физическое состояние поднималось на необходимый для опытов уровень, "пациентов" спускали вниз, и оттуда они уже никогда не возвращались. При "госпитале" был и свой небольшой "айнзатц" с тремя электрическими печами высокого напряжения и с кислотной ванной -- некоторые трупы по распоряжению доктора Шлютце растворяли в кислоте -- сжигать их запрещалось.
В третьем корпусе наверху были административные помещения, часть которых была отдана для нужд "Ahnen Erbe". В помещениях "службы А" обычно работали наблюдатели и инспекторы, а последнее время там обосновалась зондеркоманда из службы штандартенфюрера доктора Йоганна Лезлерса. Такое соседство Шлютце нравилось не особенно -- весь госпиталь он считал своим и только своим. И сегодня он был доволен -- ему удалось отобрать у команды 4А одну комнату -- несмотря на протесты Лезлерса доктор Шлютце приказал разместить в помещении 506 новоприбывших в группу "Альбатросс" офицеров: специалиста в области авиационной медицины -- гауптштурмфюрера СС доктора Юлиана-Маркуса Оля фон Липница, и оберштурмбаннфюрера СС доктора фон Лорха -- довольно известного специалиста в области изучения так называемых "внешних" технологий, составившего, вместе с Виктором Шобергером, основу экспериментальной базы проекта "Хаунибу", и прочих проектов этого плана; это был и вовсе подарок судьбы, так как подобными разработками доктор фон Шлютце интересовался как раз в наивысшей степени.
Шталаг номер 214. 9 сентября 1943 года.
-- А пакостное же здесь место! -- выразил свое мнение Йоганнес фон Лорх.
Маркус Липниц в ответ на реплику шефа только пожал плечами, не считая для себя необходимым высказываться вслух.
Часовые тянулись перед Лорхом во-фрунт, принимая его, наверное, за очередного берлинского инспектора: благородное, но жесткое лицо, седина, и по особому шику сшитое кожаное пальто придавали нашему подполковнику войск СС особый, этакий столичный, и очень тыловой вид -- этого Лорх, в отличие от многих, совершенно не стыдился, и никогда не одевался с некоей фронтовой или околофронтовой простотой, как было в обыкновении у всех прочих офицеров в последнее время.
Лорх и Маркус Липниц прошли сквозь узенький турникет, и очутились в маленьком и темном зальчике, отделанном почему-то коричневым кафелем. Навстречу им шагнул поджарый майор в круглых очках:
-- Heil Hitler!
-- Heil Hitler. Штурмбаннфюрер?
-- Вы -- фон Лорх?
-- Совершенно верно. Прибыл в распоряжение штандартенфюрера фон Шлютце. А это -- мой коллега, Маркус Липниц. Мы с ним работали последнее время вместе.
-- Я -- помощник коменданта лагеря по режиму. Очень рад знакомству. Зовут меня Рихард-Макс Рюдеке. Мне приказано вас разместить, и показать вам лагерь.
-- Отлично.
-- Идемте. Да, вас устроит, если я предложу вам комнату на двоих? У нас мало места.