Борис Алферьев : другие произведения.

Пленник Мифа. К2ч3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  
  Часть третья
  НАСЛЕДИЕ ПРЕДКОВ
  
  Наследие -- как дым, стелящийся по ветру,
  Как этот дым, что ядовит, неуловим,
  Почти бесцветен; он зовет, манит,
  Но каждый, кто подходит ближе метра --
  Убит.
  Огонь прекрасен, но он в прах сжигает Славу,
  Свет, чуть проникнет в Сферы -- станет Тьмой,
  Варавву отпустили с миром -- были, в общем, правы,
  Теперь приходится вести дела со мной.
  
  Проклятие -- не плеть, и не боится
  Проклятия веселый мой народ,
  Мечтает он нажраться и напиться,
  Ходить на голове, гулять и волочиться,
  Ни страх ни совесть в сердце не войдет --
  Собаки взлают -- ветер понесет.
  
  А плоть не воск: ей нужно человека,
  И сердце -- не простые потроха: все ищут,
  Снег идет, краснеет осень века,
  Смерть, как всегда, невинна и тиха --
  Обыденность, беспутная калека
  Гармошки скуки штопает меха.
  
  Гори же все огнем! Тепло и славно,
  Гори, а дальше горе -- не беда,
  Убитым все едино и все равно,
  Грехи скостит наш подвиг достославный,
  И смоет кровь церковная вода.
  
  Все для меня! Я создал порох, пулю,
  Вас, Бога, все! Все от моих щедрот!
  Так вот:
  Дарю вам и запретный плод --
  Тех, кто стеня на горькую судьбу,
  Войдя в ворота, вылетел в трубу!
  
  
  Шталаг N214. 26 октября 1943 года.
  
  
  -- Вставайте, барон, нас ждут великие дела!
  Лорх открыл глаза.
  -- Ты бы поаккуратнее обращался со своим начальником, болван богемский! А то начальнику надоест, и он отправит тебя на русский фронт!
  -- Одевайтесь в парадное, совещание, шеф!
  -- В честь чего это?
  -- Пока не знаю. И не узнаю, если вы соизволите продолжать в том же духе!
  В этот день всем офицерам, смена у которых была свободной до следующего утра, было назначено увольнение -- по случаю юбилея коменданта лагеря Швигера, который получил уже от подчиненных богатые подарки, и теперь решил устроить массовое гуляние в офицерском казино Ламсдорфа. Выезд был назначен с трех часов.
  Рассчитывавшим проваляться до трех в постелях офицерам выспаться не удалось -- был получен приказ начальника по делам военнопленных и перемещенных лиц OKW, который требовалось немедленно довести до сведения личного состава. Поэтому всех свободных от охраны и нарядов собрали в конференц-зале, и Швигер лично зачитал им приказ следующего содержания:
  
  "Meibach-1"
  Oberkommando der Wehrmacht 26 oct 1943.
  Berlin
  
  РАСПОРЯЖЕНИЕ.
  
  1. Намерение обращаться с военнопленными не относящимися к группе советских, или бандформирований, строго придерживаясь Женевского соглашения 1929 года, а с советскими военнопленными -- согласно указаний OKW, зачастую приводило к формам, которые не согласуются с требованиями навязанной нам тотальной войны, в частности: производительность труда военнопленных чрезвычайно низкая, на предприятиях даже при усиленном режиме охраны происходят диверсии, саботаж, политическая агитация, в местах сосредоточения военнопленных растут и ширятся подпольные движения, в то время как у охраны зачастую связаны руки, и наши солдаты не могут реагировать адекватно, равно как и почтовые чиновники не имеют возможности задерживать писем, в которых военнопленные откровенно передают разведывательную информацию, могущую заинтересовать, и очень интересующую военного противника, который только за счет подлости и вероломства наносит тяжелые потери нашей армии, используя все средства, и не гнушаясь ничем. Поэтому необходимо решительно изменить порядок и характер обращения с военнопленными из-за того, что, находясь в плену, и занимаясь подпольной деятельностью, они уже не имеют права считаться военнопленными, так как нарушают не только имперские, но и международные законы и положения, и, следовательно, должны преследоваться в уголовном порядке. Из этого следует, что обращение с военнопленными, используемыми на работах, необходимо поставить исключительно в зависимость от того, чтобы добиться наивысшей производительности труда и немедленно принимать строгие меры, если военнопленные проявляют небрежность, ленивость, или непокорность. О военнопленных надо не "заботиться", а обращаться с ними так, чтобы была достигнута требуемая наивысшая производительность труда, и само собой разумеется, что наряду со справедливым обращением сюда относится так же и снабжение военнопленных продовольствием, одеждой, медикаментами, и.т.д. согласно имеющихся на то указаний.
  2. Изменение обстановки и растущая потребность в рабочей силе военнопленных вынуждают доставлять в Империю все большее число таковых. Несмотря на это, нельзя рассчитывать, что в соответствии с этим будет увеличена численность охранных сил; также нельзя будет в среднем улучшить и контингент охранников.
  Затруднение представляет то обстоятельство, что военнопленные по ошибке думают использовать такое положение в свою пользу. Они будут поэтому во многих случаях дерзкими, и попытаются бежать в еще большем объеме. С такими явлениями лишь тогда можно бороться, если к военнопленным, в случае непослушания или бегства, будут немедленно применены строгие меры.
  Слабодушные, которые будут говорить о том, что при теперешнем положении надо обеспечить себе путем мягкого обращения "друзей" среди военнопленных, являются распространителями пораженческих настроений, и за разложение боеспособности должны привлекаться к ответственности. Великая Германия -- страна строгого порядка, и военнопленные не должны ни минуты сомневаться в том, что против них будет беспощадно применено оружие, если они окажут пассивное сопротивление или будут бунтовать.
  Господа начальники должны позаботиться о том, чтобы это положение об обращении с военнопленными стало общим достоянием всех подчиненных им офицеров, чиновников, унтер-офицеров, и солдат. Этого нельзя сделать одними письменными указаниями или памятками, но в первую очередь путем устного слова и длительного сознательного воспитания подчиненных в духе этих установок.
  Прошу устно и должным образом сообщить об этих установках местным органам NSDAP и доложить всем командующим.
  Генерал ГРЕНЕВИТЦ.
  
  Это распоряжение только подтверждало и легализовывало существующий уже в лагере порядок вещей, и среди руководителей охранных батальонов пронеслись вздохи удовлетворения: отныне, что бы ни сделали охранники, все было вполне легально, и защищено приказом, который давал охране полномочия самые широкие -- так как в нем не было указаний, какие виды репрессий можно применять, а какие нельзя -- требовалось только повысить производительность труда, и снизить число побегов и бунтов.
  Об "естественном отсеве", то есть об убитых охраной заключенных, в приказе не говорилось ни слова -- это число никак не ограничивалось, разве что все тем же показателем производительности труда.
  Кроме того, указание на то, что контингенты заключенных будут увеличиваться, а численность охраны останется без изменений, подтверждало, что охране ни в коем случае не грозят больше маршевые роты -- это должно было куда как воодушевить солдат охранных частей, которые на фронты не рвались даже в сорок первом году, когда Германия одерживала победу за победой.
  Чтобы отпраздновать такое событие, солдаты, перед самым выездом автобуса с отпускниками в город, учудили: повесили Новака -- лагерного клоуна, беззубого полуеврея, который знаменит был тем, что играл на скрипке веселенькие мелодии заключенным на поле для штрафных работ. Повесили Новака, как и положено вешать еврея -- без штанов, а на груди его укрепили табличку: "Это есть президент Иудейских Штатов Америки -- Франклин Делано Розенфельд". Шутка пришлась по вкусу Швигеру -- Швигер ныне пребывал в самом радужном настроении, и мог понять всякую шутку.
  После того, как Новака оставили качаться под порывами ветра, совершенно мирно поехали в кафе развлекаться: с заходом в кабаре, и, разумеется, в бордель -- для желающих. Для нежелающих идти в бордель яркими звездами горели глаза изнывающих от неутоленной страсти концлагерных дам.
  
  
  ... -- А?
  Маркус рассмеялся:
  -- Что-то я вам сегодня все спать мешаю!
  На коленях Маркус пристраивал аккордеон.
  Автобус тащился с такой скоростью, что можно было запросто обогнать его и пешком. Отпускники шумели, и успели уже хватить шнапсу, пользуясь тем, что комендант ехал в своей машине, и ситуации не контролировал.
  -- Исполним что-нибудь, барон? -- спросил Маркус.
  -- М-м-м?
  -- Для дам.
  -- В голову ничего не приходит.
  -- Швейцарское.
  -- Швейцарское?
  -- Что-нибудь этакое...
  -- "Роланда"?
  -- А что, давайте! Внимание, дамы и господа! Барон фон Лорх будет петь швейцарскую балладу!
  -- Прелесть, прелесть! -- закричали женщины.
  -- Шнапса барону! Для голоса! -- рявкнул Шлоссе.
  -- Благодарю, гауптманн. А, пардон, бокал?
  -- Из горлышка, дорогой доктор, из горлышка!
  -- Между прочим, бутылка специально изготовляется как символ материнской груди, -- заметил Вандерро, -- и от того, господа, мужчинам нравится пить из горлышка.
  -- Фрейдист! -- заорали из компании научных сотрудников.
  -- Назвали бы уж сразу свиньей, что там! -- парировал Вандерро, -- Я бы вас на дуэль вызвал!
  -- Господа, господа! -- призвал к тишине Маркус, начиная играть вступление.
  Майя Эллерманн вскочила с места, и переместилась поближе к Лорху.
  -- Могу я петь с вами?
  -- А вы знаете эту песню?
  -- Если вы играете правильно, так я ее узнаю.
  -- Вы же жили в Швейцарии? -- уточнил Лорх.
  Майя рассмеялась:
  -- Я там родилась. А вы?
  -- Жил. В двадцать третьем году. И позже.
  -- Где же?
  -- В Давосе.
  -- Подумайте только! Я тоже жила там! Может быть я вас и знаю, барон. Стойте, я вас, кажется, вспоминаю! Вы жили далеко от военного санатория?
  -- Рядом.
  -- А не было у вас собаки?
  -- Была. Ее звали Гретой.
  -- Бог мой, так я вас знаю! Это потрясающе! Так что, вы поете песню про разбойника Роланда?
  -- Именно, фрой Эллерманн.
  -- Я буду петь с вами. А потом мы выпьем...
  
  Бледный огарок свечи умирает в себе.
  Спуталась пряжа, и ветер поет в ветвях,
  Скачет котенок в углу, кличет черт в трубе,
  Плачет Мария, качая дитя на руках.
  В башне высокой дрожит непокойный свет --
  Старый колдун заклинает огнем и водой...
  Милый Роланд, почему тебя долго нет,
  Милый Роланд, почему не спешишь домой?
  
  Пенится в кружках хмель, словно дева-Ночь,
  Угольщик чистит флорин, проклиная войну,
  Старый еврей вспоминает красавицу-дочь,
  Ласково гладя рукою тугую мошну.
  Угли пылают, и кости стучат по столам,
  Водка вливается в глотки с довольной божбой,
  Милый Роланд, почему тебя нет и там?
  Милый Роланд, почему не спешишь домой?
  
  В поле, где ворон роняет с небес свой крик,
  Там, где меж двух столбов есть дорога в ад,
  Ты ли примерил к себе пеньковой воротник?
  Ветер тебя ли качает вперед и назад?
  И, между небом невинным и грешной Землей,
  Твой ли то голос звенит на дороге пустой --
  "Милый Роланд наконец-то обрел покой,
  Милый Роланд никогда не придет домой".
  
  -- Вообще песня это женская, так что вы, фрой Эллерманн, должны бы петь ее одни.
  -- Да, и под лютню. Зовите меня по имени, барон, прошу вас.
  -- Нашли о чем петь, о висельниках! -- неодобрительно заметили сзади, -- Нет бы о пчелках! Надо вам висельников, так езжайте назад, и любуйтесь там на кретина Новака!
  -- А вас как, барон, я буду называть? -- не реагируя на дурацкую реплику, улыбнулась Майя Эллерманн.
  -- Зовут меня Йоганнес-Альбрехт.
  -- Хайнц? Ханес? Хайни?
  -- Как угодно.
  -- Вообще я хочу с вами поговорить!
  -- Я все понял, -- сказал Маркус, уступая Майе место, -- Пойду выпью с друзьями. И вообще, я тороплюсь на поезд...
  Лорх, делая вид, что он крайне доволен, отсалютовал Маркусу ладонью.
  
  
  -- Вы задумались, мой мальчик? А о чем? Впрочем, мне вы вряд ли ответите...
  -- Я отвечу, оберштурмбаннфюрер. Вот эти двое, что сидят в углу -- из Гестапо.
  -- Откуда вам это известно? Вы с ними знакомы?
  -- Нет.
  -- Тогда что же, у них на лбах написано?
  -- Написано, оберштурмбаннфюрер.
  -- И что же такое у них там написано?
  -- Ответственность, если хотите. И исполнительность. Тут все дело в подборе кадров. В оперативные службы Гестапо набирают вполне определенных людей. Человеку наблюдательному их за версту видно.
  -- Я думаю, нас с вами это не касается.
  -- Я тоже... хотел бы надеяться. Но смотрят они в нашу сторону.
  -- Ну, мало ли? Они тоже люди. Вы ведь не станете отрицать, что я -- красивая женщина?
  Маркус рассмеялся:
  -- Разумеется, этого я отрицать не стану.
  -- Вот они и пялят на меня глаза. И пусть пялят. Пойдемте выпьем?
  -- Пожалуй.
  -- Вы не смущайтесь, ведите меня под руку. Давайте выпьем коньяку?
  -- А за что?
  -- Ну, хотя бы за то, чтобы вы, так же как ваш барон, стали звать меня по имени.
  -- Превосходно. Я немедленно начинаю нарушать субординацию. Меня зовут Маркус, Майя.
  -- Меня зовут Майя, Маркус.
  -- Прозит.
  -- Прозит. А кстати, где же сам милейший барон фон Лорх? Его не видно.
  -- Не имею понятия. А что такое с ним?
  -- Да если Лорх не появится сейчас здесь, то ему грозят очень большие неприятности.
  -- Еще коньяку? А собственно почему Лорху грозят неприятности?
  -- Мы все здесь гости Швигера, а Лорх болтается по городу неизвестно где, и неизвестно зачем! Вас вообще не беспокоит его отсутствие?
  -- Нет, не беспокоит. Барон из тех, кто может позаботиться о себе сам. Да и что мы все о нем? Неужели нам не о чем больше поговорить?
  -- Маркус! Вы не собираетесь мне делать неприличных предложений, я надеюсь? Неприличных предложений мне делать не надо!
  Маркус пожал плечами.
  -- Что вы, Майя!
  -- И отлично! Давайте выйдем.
  -- Вы кого-то ждете?
  -- Да, жду. Но не ждать же мне в одиночестве!
  -- Разумеется. Пойду за фуражкой.
  Пройдя сквозь сизый дым, столбом стоящий в вестибюле кафе, Майя и Маркус вышли на улицу, и немедленно обнаружили Лорха, который стоял под ярким фонарем, и беседовал о чем-то с Рюдеке. Рюдеке порою нервно трогал кобуру (была у него такая неприятная привычка), и коротко посмеивался.
  -- Барон -- великий человек! -- тихо заметила Майя, -- Он смог развеселить даже нашего медведя Рюдеке! Первая премия!
  -- Пойду-ка я все же, скажу ему, чтобы он поднимался наверх, -- сказал Маркус.
  -- Да, пойдите. Тем более, что я уже встретила своего гостя.
  -- Майя! А я не верил, что это ты, черт возьми!
  -- Маркус, это Отто Кааль, -- представила Майя высоченного майора люфтваффе, -- Отто, это Маркус Липниц, мой коллега!
  -- Ну да! -- сально ухмыльнулся майор, -- И мы должны выпить за встречу!
  -- Пойдем, Отто. Маркус присоединится к нам после.
  Маркус, пользуясь темнотой, подошел к Лорху и Рюдеке незаметно, решив на всякий случай прояснить, о чем они говорят. Рюдеке нервно смеялся.
  -- Что это вы? -- спросил Лорх.
  -- Неужели вы не способны оценить идиотизм сложившегося положения? -- сквозь нервный смешок, больше похожий на рыдание, сказал Рюдеке.
  -- Не больше здесь идиотизма, чем вообще в нашем мире, Макс. Правда, и не меньше.
  -- Все равно я ничего не понимаю. У них полно своих людей, зачем им использовать наших для своих операций?
  -- Ну, этого я вам разъяснить не смогу. У меня нет опыта работы в следственных органах. Скажем так, что они хотят использовать именно вас. Не меня. А может быть, что и меня. Не верю я в то, что инспектор Гестапо проговорился мне случайно, или по глупости, хоть он и мой давний приятель. Так что, если он что-то сказал, то... Я думаю, даже то, что он говорит своей милой, должно быть санкционировано с Принц-Альбрехтштрассе.
  -- Что конкретно вам сказал ван-Маарланд?
  -- Сказал, что на нашем вечере будет один из его клиентов. Они его хотят взять прямо здесь, а я должен предупредить об этом именно вас. Именно вас. Может быть, они хотят поделить ответственность?
  -- Зачем?
  -- Какая-нибудь авантюра...
  -- Ка-кая авантюра, доктор Лорх?
  -- Оставьте, Макс! Я не сторонник мифов о непогрешимости службы безопасности!
  -- Хм.
  -- А может быть, это психическая атака.
  -- Слушайте, а вы не боитесь себя скомпрометировать?
  -- Я? Нисколько! Я доверяю своему знанию людей. У вас полно врагов, но у вас есть и друзья. Я в их числе, знайте это. Вы мне нравитесь, Макс.
  -- Благодарю.
  -- Не за что пока.
  -- Тише!
  Маркус понял, что его заметили, и подошел.
  -- Ну, Макс, это не самое страшное! -- успокоил Лорх. -- Что такое?
  -- Шеф, вас срочно требует к себе оберштурмбаннфюрер Эллерманн.
  -- По какому вопросу?
  Маркус улыбнулся:
  -- По постельному.
  Рюдеке хмыкнул:
  -- Ошибаетесь, гауптманн. С этой дамой номера не проходят. Многие пробовали.
  -- Барон, господин майор, мужчина неотразимый.
  -- Не знаю, не знаю. Посмотрим. Кто же это, черт его дери, с таким ревом носится по городу?
  Лорх присмотрелся:
  -- Машина ван-Маарланда. Сам пожаловал! Я у него сегодня просил машину на вечер, но не думал, что он пригонит ее прямо сюда! Это не в их стиле!
  -- Веселой компании! -- крикнули из машины.
  Рюдеке побледнел.
  -- Желаю всяческих успехов! -- хрипло бросил он Лорху и Маркусу.
  -- Да что вы, Макс! -- удивился Лорх, -- Не за вами же они приехали!
  -- Идите, идите, господа!
  Из машины вылез штурмбаннфюрер Ян ван-Маарланд.
  -- Йоганн, -- адресовался он к Лорху, -- Машину, что ты просил, я сам к тебе пригнал. Сочти за честь!
  -- Сочту! -- усмехнулся Лорх.
  -- Здравствуйте, штурмбаннфюрер Рюдеке, -- продолжил ван-Маарланд.
  -- Heil Hitler! -- Рюдеке заметно охрип.
  -- А у меня к вам дельце есть.
  -- Слушаю вас.
  -- Вы много привезли охраны?
  -- Восемь человек.
  -- Вооружение?
  -- Люгеры. И два маузера.
  -- Отлично. Вы не поможете нам, так сказать, огнем и маневром?
  -- А что такое?
  -- Да надо взять тут одного фрукта. Он может оказать сопротивление... Садитесь в машину, поговорим. А ты, Йоганн, бери приятеля, и можете быть свободны -- это дело не ваше. Машину я тебе оставлю на этом месте. Утром вернешь, или здесь оставишь, мне ее пригонят. Прошу, Рюдеке.
  
  
  -- Наконец-то он отвлек свое внимание от этой перезрелой красотки, -- сказала Эрика Долле Карлу Вилльтену, кивая в сторону Маркуса.
  -- Кто?
  -- Липниц. Ты с ним хорошо знаком?
  -- Нас знакомил Эрак. Он тоже из Богемии, правда не из Праги.
  -- А откуда?
  -- Из Липницы. Оттого и его фамилия происходит. Он из семьи старых липницких юнкеров. Земляк.
  -- Земляк. Он красив.
  -- Да? Тебе виднее.
  -- И интересен.
  -- Ну да, для тебя. Знаешь, он нищ, как церковная крыса.
  -- Почему?
  -- Партизаны сожгли его дом. А потом этих партизан выкуривали из его поместья... Между прочим, за это Маркусу сам Гейдрих выражал свое сочувствие, и обещал компенсацию. Но где теперь Гейдрих... В результате Маркус продал свою землю, а деньги пропил в компании Лорха... Хочешь, чтобы я свел его с тобой?
  -- Что значит -- свел? Словечки у тебя, Карличек!
  -- А что я такого сказал? Все правильно. Вся природа радуется...
  -- Ка-акая природа? Мицца твоя, что ли?
  -- Да хоть бы и Мицца -- чем плохо?
  -- Карличек, я так давно тебя знаю. Но я никогда не думала, что ты западешь на такую овцу!
  -- Н-да! -- покивал головой Вилльтен.
  -- Что? Неужели ты со мной согласен?
  -- Я не о том. Война на тебя, девочка, плохо повлияла -- ты стала совсем военным человеком.
  -- А что, это разве плохо?
  -- Да как сказать... Не для тебя это, знаешь ли. Тебе больше шло, когда ты в песочке играла -- ты милее выглядела. Но это на мой вкус.
  -- Ты инфантилен! -- фыркнула Эрика.
  -- Очень даже может быть.
  -- Или ты -- педофил!
  -- И это возможно... А вот знаешь ли анекдот про фельдфебеля? Того, который каждый вечер ставил жену в одном углу комнаты, сам становился в другой, и командовал ей: "Раком! Шагом марш!" И только она до него дойдет, а он ей басом: "Отставить! Назад -- упражнение по-вто-рить!" И так до подъема тренирует...
  -- Фу, какая гадость! Как у тебя, Карличек, еще язык не отсох! -- Эрика скривила губы.
  -- А вот еще: студент подходит к девушке на танцульке, и спрашивает: "Фройлейн, вас можно?" -- "Можно", -- отвечает та. "Ну тогда давайте сначала потанцуем..."
  -- Свинья!
  -- А ты-то!
  -- Что -- я?
  -- Смотришь на малознакомого мужчину такими глазами, словно сожрать его готова!
  -- Ты глуп!
  -- Ну вот!
  -- Да, глуп! А все ведь так просто -- идет война. Время течет слишком стремительно, и не сегодня, так завтра все мы можем быть убиты. Понимаешь?
  -- Что непонятного!
  -- Ну вот.
  -- Но мы не на фронте.
  -- Сегодня. А завтра?
  -- Н-да.
  -- Видишь! И я хочу любить, каждый возможный раз, пусть даже любить кого попало. Пуля и бомба не будут разбирать, кто я -- немножко потаскушка, или образец нравственности -- они убьют, да и дело с концом. И каждый, кто еще сохранил в себе способность...
  -- Не продолжай, -- пухлое лицо Вилльтена утратило свою веселость, и стало задумчивым и грустным, -- Не порть мне настроения. Я приведу его сейчас, и хоть с кашей его ешь. Но мне потом не жалуйся.
  -- На что?
  -- На него.
  -- Да что ты! Он такой душка!
  
  
  -- Знаете, Отто, я уже думала, что не дождусь вас, и уеду к черту. Что мне, не с кем поехать и повеселиться?
  -- М-хм, -- пробурчал Отто Кааль вместо ответа.
  -- Зря смеетесь.
  -- Я не смеюсь, Майя. Я же уже извинился. Ну, были у меня дела...
  -- Дела! Посмотрите -- у него были дела! А вы когда-нибудь отдыхаете от этих ваших дел?
  -- У меня был когда-то друг, служил он при покойном Гейдрихе -- еще когда тот был шефом SD Партии -- году так в тридцать втором, так вот: у Гейдриха была одна любимая фраза: "В гробу будет достаточно времени, чтобы отдохнуть от всего!"
  -- Очень смешно!
  -- Милочка моя, я тороплюсь жить. Все ведь в руках Божиих!
  -- Однако я привыкла, чтобы мне оказывали большее внимание.
  -- Что, все подряд?
  -- Не все подряд. Но любовники...
  -- Любовники? Я вернул себе этот статус? Поздравляю, Отто! Я тронут.
  -- А вы что, воспринимали меня как-нибудь иначе?
  -- Так... приятельницей, -- Кааль пожал плечами.
  -- Вот ведь свинья! -- Майя Эллерманн была так поражена, что произнесла эти слова непроизвольно низким голосом.
  -- Благодарю, мой оберштурмбаннфюрер. -- невесело усмехнулся Кааль.
  -- Что такое? Вы не женились?
  -- Да не в том дело, Майя. Сколько воды-то утекло с тех пор! Вы свалились на меня, как снег на голову, с этим вашим звонком. А я не был готов морально к встрече с вами, потому что не думал, что вас тоже заинтересует эта война. Боюсь, наши отношения не смогут возобновиться только потому, что протекают в совершенно нереальном ключе -- вы, моя очаровательная девочка, и старше меня по чину! Как? Мое прямое начальство? Вы можете мне приказывать, и за неподчинение приказу сдать меня профосу с региментсаррест? Это унижает меня как самца, и скверно отражается на потенции! И еще эта привычка называть меня на "вы" даже в постели!
  -- Это бунт?
  -- Это пожелание, моя милая. Ведь все офицеры между собой -- frere a coсhon, несмотря на то, что они-то -- отнюдь не любовники... хм, в основной своей массе. Так мы будем наконец frere a cochon, камерадин Майя? Уж хотя бы?
  -- Вы в своем духе, Отто. А я было подумала, что вы говорите серьезно.
  -- Я серьезно. Мне твои, с позволения сказать, манеры надоели еще в тридцать шестом году!
  -- Но вы привыкли же?
  -- Не привык а смирился. Это разные вещи. В тридцать шестом еще...
  Майя Эллерманн зажмурила глаза:
  -- Тридцать шестой год! Да, это приятное воспоминание. Вы были чрезвычайно хороши в ту пору.
  -- Называй меня на ты, прошу тебя! И смею тебя заверить, что я и остался каким был, только не надо меня раздражать. Я стал нервен после падения с четырех тысяч метров, и троих суток в песках. А может это -- возраст.
  -- Ах, бедняга! Вас... тебя уронили?
  -- Да, можно сказать и так.
  -- И где?
  -- В Северной Африке, где же! Во время нашего победоносного похода на Тобрук, под которым мы, извини, блистательно обосрались.
  -- А ты не патриот, я смотрю!
  -- Я патриот. Но если я сказал -- обосрались, значит обосрались. Я же не радуюсь этому!
  -- Ты на какой машине летал?
  -- На "мессершмитте-110", если тебе это вообще о чем-нибудь говорит.
  -- Говорит. У меня были знакомые летчики. Да и на теперешней службе их немало.
  -- Знакомые? И как они?
  -- В каком смысле?
  -- Все в том же.
  -- А! Неплохи.
  -- Еще бы! Наш рейхсмаршал вырастил отличных самцов. Куда там другим... Но нагловаты -- во времена Фрейкера фон Рихтховена мы были более нервны, и менее нахальны. А у тебя прямо тяга к форме люфтваффе. Взять хоть этого Липница...
  -- Ну, он доктор, не летчик.
  -- Ага! Странные у тебя, Майя, вкусы! А ведь по ангельской мордочке этого самого доктора так и хочется залепить оплеухой! Надо это сделать, кстати.
  -- Этого я тебе делать не посоветую.
  -- Что так? Он из особенного теста?
  -- Не смей, я тебе говорю. Он проходил спецподготовку...
  -- Что, в Японии, что ли? Какой-нибудь их "джиу-джитсу"?
  Майя осеклась.
  -- Неважно. Не в Японии.
  -- Нет, ты договаривай. Ну?
  -- Он телепат.
  -- Это как? Как покойник Гануссен**?
  -- Есть специальные подразделения, где готовят телепатов, Отто. Для войны. Они очень опасные люди.
  -- Ты-то откуда знаешь про это?
  -- А я сама такая, ты же знаешь. Только меня нигде не готовили. Я такой родилась. Меня, кстати, звали в такое подразделение. Да, не болтай об этом. Меня подведешь.
  -- Ерунда все это. И твои мистические упражнения -- ерунда. Это у тебя от неудовлетворенной чувственности. Несмотря на коллекцию летчиков, которой ты можешь похвастаться.
  -- Успокойся, пожалуйста, до тебя им далеко. Впрочем, каков ты теперь -- это еще вопрос.
  -- Не хочешь ли проверить?
  -- Прямо здесь?
  Кааль расхохотался.
  -- Нет, здесь не надо. Не так поймут, еще аплодировать станут.
  -- Тогда где же?
  -- Ну, я бы нашел место... Так что, хочешь?
  -- Пока нет. Захочу -- скажу, не премину. Я теперь человек военный: придет в голову такая блажь, так сразу рявкну как фельдфебель: "Р-раздевайсь!"
  -- Специально меня бесишь, ты, старший батальонный руководитель штурма?
  -- Да.
  -- Это в твоем духе.
  -- Это в духе времени, милый.
  -- Неужели? Впрочем, может и так. Кстати, раз уж об этом зашел разговор: что тебя толкнуло на этот скользкий путь?
  -- Это на какой такой скользкий путь?
  -- На военную службу?
  Майя пожала плечами:
  -- А тебя?
  -- Честно?
  -- Честно.
  -- Карьера.
  -- И меня то же самое.
  -- А что же делает твой муж?
  Майя удивленно воззрилась на Кааля:
  -- Ты что, ничего не знаешь?
  -- А что я должен знать?
  -- Я думала, ты в курсе, вот и не сообщила. В тридцать девятом году мой бедный муж приказал нам всем долго жить.
  -- Вот что? Поздравляю!
  -- Не будь так циничен, Отто.
  -- Что? Циничен? Да я просто радуюсь от души!
  -- Оставь пожалуйста! И не надо смеяться -- бедный Константиндль умер не своей смертью.
  -- Как? А чьей же?
  -- Ну, не естественной, я хотела сказать: он выбросился из окна.
  -- Наверное, он просто высунулся из окна -- посмотреть, как вопят выселяемые евреи -- он же так не любил ту нацию, которой был обязан своим состоянием -- высунулся, увлекся, и слишком большие рога утянули его вниз.
  -- Перестань, повторяю, или я обижусь! Это была такая трагедия...
  -- Что -- трагедия? Рога бедного Константина Эккарта?
  -- Не понимаю, что ты на него взъелся? За исключением того, что мой бедный Константиндль носил мою фамилию, и не имел того, что в избытке имелось у тебя, это был вполне достойный мужчина.
  -- Достойный рогами!
  -- Мой бог, Отто! -- Майя внимательно посмотрела Каалю в глаза, -- Неужели ты меня все еще любишь?
  -- А вот этот вопрос мы оставим без ответа, -- рассмеялся Кааль, -- а то кто-нибудь подслушает, и напишет после душещипательный роман. Что-нибудь вроде "Страданий отнюдь не молодого Отто Кааля". Одно могу сказать: если нас не разнесет снова в стороны, то я тебя снова буду любить... так же, как и всех остальных.
  -- Меня это не устраивает, Отто!
  -- Зато меня устраивает, Майя. Мы уже не дети.
  -- Да, Отто, мы уже не дети...
  -- Только не плачь. Вот что: пойду-ка я, и добуду какой-нибудь транспорт. Вот ведь странно -- в этом городе нет ни одного такси! Ты как, не будешь особенно против?
  -- Что, прямо сейчас? И куда? В гостиницу с клопами? А ты скор на расправу!
  -- Не обязательно в гостиницу, и уж совсем необязательно с клопами...
  -- А куда еще?
  -- Ну, я решу этот вопрос. Обещаю. Так ты не против?
  -- Я? Нет, я не против. Но...
  -- Никаких но! Я пошел. Скоро вернусь, не скучай.
  Кааль отсалютовал Майе, и двинулся к выходу, поклонившись по пути Маркусу. Два агента переглянулись, разом допили пиво, бросили на стол деньги, и поспешили вслед за Каалем.
  
  
  Когда спустя полчаса Кааль не вернулся, Майя забеспокоилась, и отправилась за ним на улицу. В подъезде казино она столкнулась с Рюдеке, да не с одним, а в сопровождении всех охранников, которые должны были охранять в этот вечер веселящихся офицеров. Рюдеке был еще более мрачен, чем всегда, и коротко приказывал охранникам кому где стоять.
  -- Случилось что-то? -- поинтересовалась Майя.
  Рюдеке махнул рукой, и ничего не ответил.
  "Случилось" -- сообразила Майя.
  -- Рюдеке, я отлучусь. Вероятно до утра.
  -- Понятно, -- ответил Рюдеке. -- Всего хорошего.
  Майя вышла, и к удивлению своему не обнаружила никого на площади перед казино.
  -- Что такое? -- возмутилась она, -- А, вот!
  Справа дважды мигнула фарами машина, и тихо тронулась в сторону Майи.
  -- Наконец-то! -- крикнула Майя, и осеклась, обнаружив, что за рулем машины сидит Лорх, -- А, это вы?
  -- Я. Садитесь.
  -- Благодарю. Но, правда, не стоит.
  -- Садитесь!
  Майя удивленно наклонила голову, и села в машину -- на заднее сиденье, чтобы быть позади Лорха. Тон барона ее удивил и напугал. Лорх тут же тронулся с места.
  -- Куда мы едем, доктор Лорх?
  -- Куда прикажете.
  -- Тогда назад.
  -- Это не стоит.
  -- Но меня ждут.
  -- Кто?
  -- Один человек. Офицер.
  -- Такой высокий майор?
  -- Да. Вы его видели?
  -- Пришлось. Его только что взяли.
  -- Что?
  -- На моих глазах. Взяли, и запихали в тюремный фургон. А Рюдеке со своими гусями блокировал подъезд казино.
  Майя была настолько ошарашена, что только и смогла, что прохрипеть:
  -- Он арестован?
  -- Видимо да. Я так понимаю, что вашего друга не в бордель повезли в тюремном фургоне, извините.
  -- Но почему?
  -- Вы меня спрашиваете?
  -- Остановите машину!
  Лорх немедленно затормозил, и обернулся:
  -- И что вы собираетесь делать?
  -- Пойду...
  -- Куда? В Гестапо?
  -- Нет... Не знаю... Да, в Гестапо. Я там скажу...
  -- Что?
  -- Н-не знаю.
  -- Вот видите! -- Лорх снова тронул машину. Повисло молчание.
  -- Куда вы меня везете? -- внезапно забеспокоилась Майя.
  -- Куда глаза глядят. А впрочем... знаете, в такой ситуации я бы поехал как раз в Гестапо. Но спасать там я стал бы себя.
  -- От чего мне себя спасать?
  -- Не от чего? Так тем более -- что-нибудь там можно узнать о вашем приятеле.
  -- И у кого?
  -- Ну, тут я вам смогу помочь. У меня там есть связи... Это, кстати, машина Гестапо. Так что, поедемте? Все лучше, чем неизвестность...
  -- Да, -- сказала Майя.
  -- Что?
  -- Да. Езжайте. Езжайте.
  
  
  У входа в местное управление полиции Лорх шепнул Майе:
  -- Слушайте, давайте я буду объясняться. Как?
  Майя кивнула.
  -- Что вам угодно, оберштурмбаннфюрер? -- двинулся навстречу дежурный.
  -- Ван-Маарланд еще здесь?
  -- Сейчас справлюсь. Что доложить?
  -- Моя фамилия фон Лорх.
  -- Одну минуту, -- дежурный позвонил по телефону, коротко доложил, и показал Лорху рукой:
  -- Прошу вас. Второй этаж, комната тридцать восемь.
  Ван-Маарланд, одетый в плащ, и в фуражке, встретил Лорха и Майю в открытой двери кабинета, и пригласил:
  -- И часа не прошло, ты снова ко мне. Прошу. А я только из города... Оберштурмбаннфюрер?
  -- Майя Эллерманн, -- представил Лорх, -- Это -- Ян ван-Маарланд.
  -- Очень приятно. Садитесь, садитесь. Коньяку?
  -- Да нет, не стоит. Мы к тебе с делом.
  -- Что такое?
  -- Видишь ли, у нас пропал приятель.
  Лицо ван-Маарланда вытянулось:
  -- То есть как -- пропал?
  -- А вот представь. Вышел на минуту из казино, и пропал.
  -- Может, плохо ему стало? Искали его?
  -- Искали. И пьян он не был. Вышел, и исчез.
  -- А ваша охрана?
  -- Так она внутри, в подъезде.
  -- Но вы справлялись?
  -- Да.
  -- И что?
  -- Они ничего не знают.
  -- А Рюдеке?
  -- Я его не нашел. Но ты же знаешь, что сказал бы Рюдеке: "вы все живы-здоровы, а остальное не мое дело!" Впрочем, он прав. На такие вещи есть Гестапо. Вот мы к тебе и поехали. Всякое бывает... А ну как это диверсанты?
  -- Какие диверсанты? Нет здесь диверсантов!
  -- Но что тогда?
  -- Пока не знаю. -- Ван-Маарланд закурил, и продолжил:
  -- А зачем он вышел?
  -- За машиной, -- сказала Майя.
  -- Для кого?
  -- Для меня.
  -- И что?
  -- И все.
  -- А ты, Йоганн, где был?
  -- Я?
  -- Да, ты.
  -- В сортире!
  -- А моя машина?
  -- На площади так и стояла. Пошел он, надо думать, к ней. Там мы его и искали.
  -- Там же пост орпо на площади. У вахмана вы справлялись?
  -- Разумеется. Вахман ничего не видел.
  -- Как ничего?
  -- Совсем ничего. Машину твою видел, только к ней никто не подходил. Оттуда вам не звонили?
  -- Пока не знаю, это надо справиться в орпо...
  Майя с ужасом подумала о том, что будет, если гестаповец опросит охранников и полицейского о Лорхе -- ведь ни к кому он не подходил, и никого ни о чем не спрашивал. Риск был довольно велик, особенно для Лорха -- Майя все-таки ложных показаний не давала. За такие штучки Лорха легко могли разжаловать в простые гренадеры, а то и посадить в лагерь. Гестапо не прощало никого из тех, кто пытался с ней шутить.
  "А ведь это он делает для меня!" -- внезапно пришло ей в голову.
  -- Впрочем, я ведь там не бил тревогу. Ты пойми: я человек тихий, и такие дела люблю решать приватно. Может это и неправильно... То есть я не хочу, чтобы у тебя сложилось ложное мнение о том, что я предпринял -- никому об исчезновении офицера я не говорил. Охрану спросил -- вышел такой-то? Вышел. Что дальше? Ничего. Вахмана спросил -- видели кого-нибудь около машины? Нет. Вот и все. -- поправился Лорх, видно сообразив, что ван-Маарланд и впрямь может опросить охранников и полицейского.
  -- Я так ничего не понимаю! -- покачал головой ван-Маарланд.
  -- Я сам ничего не понимаю!
  -- А как его имя?
  Лорх замялся, и Майя, вспомнив, что имени Кааля он не знает, поспешно сказала:
  -- Майор Отто Кааль.
  -- Отто Кааль? Из каких войск?
  -- Из люфтваффе.
  -- Какого полка?
  -- Сто пятого.
  -- Та-ак, -- ван-Маарланд улыбнулся, -- А ты, Йоганн, хорошо его знаешь?
  -- Можно сказать, что совсем не знаю. Сегодня познакомился. На нашем вечере.
  -- А кто его привел на ваш вечер?
  -- Я, -- сказала Майя, -- То есть я его пригласила заранее.
  -- Так значит вы хорошо его знаете?
  Майя смешалась, заподозрив в этом вопросе некий подвох.
  -- Так как? -- переспросил ван-Маарланд.
  -- Как сказать? Да, хорошо. То есть мы с ним давно не виделись -- с тридцать восьмого, кажется, года. А знакома я с ним с тридцать второго.
  -- Тогда опишите его внешность.
  -- Зачем?
  -- Как зачем? Вы хотите, чтобы его нашли?
  -- Я не к тому. Он мне час назад фотокарточку подарил! -- на глазах Майи выступили слезы.
  -- Ну, не волнуйтесь так! А карточку дайте. Благодарю. Который из трех?
  -- Справа.
  -- Так. Значит, вы утверждаете, что он исчез?
  -- Да.
  -- Я к тому, что вы можете попасть в глупое положение. Я -- лицо официальное: раз есть заявление, так я буду дело заводить.
  -- Скажем так: пропал при обстоятельствах довольно странных, -- поправил Лорх.
  -- Это одно и то же. Тогда вот что: я сейчас пойду справлюсь во всех инстанциях: полевая полиция, скорая помощь, и так далее. Вы посидите здесь? Это, вообще, недолго.
  -- Да, посидим, -- согласился Лорх.
  -- Отлично. -- ван-Маарланд нажал под столом кнопку вызова. Тотчас в двери появился ефрейтор. Лорх усмехнулся.
  -- Ханс, -- сказал ван-Маарланд, -- Сделайте господам кофе. Я отлучусь, а они побудут здесь.
  -- Да, штурмбаннфюрер.
  Ван-Маарланд вышел, а ефрейтор принес кофе, после чего встал в дверях, явно не желая оставлять Лорха с Майей одних.
  -- Вы свободны, -- сказал Лорх.
  -- Да, оберштурмбаннфюрер.
  -- Так идите.
  -- Не имею возможности, оберштурмбаннфюрер. Здесь служебное помещение.
  -- Правильно, -- сказал Лорх, -- Молодец!
  Майя отвернулась.
  Не прошло и получаса, как ван-Маарланд появился снова, знаком отослал ефрейтора, и, когда за ним закрылась дверь, покачал головой:
  -- Ничего.
  -- То есть? -- переспросил Лорх.
  -- То есть ничего. Нигде ничего. В полку сообщили, что у него увольнение до завтрашнего утра. Это все. Вот что: вы пока езжайте. Если что-нибудь прояснится, Йоганн, я с тобой свяжусь. Согласен?
  -- Согласен, -- пожал плечами Лорх, -- Ничего другого не остается. Ты поедешь домой?
  -- Я? Нет. Чертовски много дел. Мы работаем на износ... а тут еще и у вас друзья пропадают! Так что моя скромная квартира в твоем полном распоряжении, если ты об этом.
  -- Отлично. Благодарю, Ян.
  -- Не за что. Всего хорошего, оберштурмбаннфюрер. Увидимся, Йоганн.
  Лорх с Майей вышли.
  -- И куда вы отправитесь теперь? -- поинтересовался Лорх у Майи.
  -- Я? Не знаю.
  -- Тогда, быть может, вы поедете со мной?
  -- Вы этого хотите?
  -- Да как сказать? В свете того, что произошло, я думаю, вам будет не особенно уютно на дне рождения коменданта. А мне там и вообще неуютно -- слишком много людей.
  
  
  Скромная квартира ван-Маарланда представляла собой двухэтажный особняк с обширным подвалом и садом, ранее принадлежавший еврею, депортированному в Аусшвиц. Винный погреб ван-Маарланда славился на весь Ламсдорф.
  Старый хозяин был раввином, а новый, ради увеселения своих многочисленных гостей, оставил в доме нетронутой маленькую молельню, в которой так и сохранились тора, талесы, и семисвечия на подставках. Ван-Маарланд, когда напивался пьян, привозил из своей тюрьмы старого люблинского цадика, и заставлял его проводить ритуал "Бал-Шем"* над какой-нибудь потаскухой, которую перед этим обвиняли в одержимости злыми духами. Потом цадика напаивали до бесчувствия, и отправляли обратно в тюрьму.
  Лорх и Майя, приехав в этот дом, не проронили ни слова до тех пор, пока не выпили две бутылки вина, после чего Лорх растопил камин, укутал Майе ноги пледом, а сам уселся перед огнем с таким отсутствующим видом, что Майя не выдержала, и первая начала разговор:
  -- Что вы, Йоганн, молчите?
  -- А о чем сейчас говорить? -- повернулся Лорх к ней, -- Все сказано, и все ясно!
  -- Я не знаю, о чем. Говорите о чем угодно. Это молчание... оно как в гробу!
  -- Не в гробу, но, похоже, над покойником.
  -- Я поняла. Впрочем, вас-то это не касается.
  Лорх пожал плечами.
  -- Меня -- нет, не касается.
  -- Ну так и меня тоже не касается! -- жестко сказала Майя.
  -- Да?
  -- Да. Пусть это нехорошо...
  -- Но это правильно.
  -- Вот именно. Может быть, Отто действительно враг.
  -- Вам виднее. Но настроение все равно испорчено.
  -- У вас?
  -- У вас.
  -- Здесь все в ваших руках.
  Лорх снова пожал плечами.
  -- Да не молчите же! -- крикнула Майя. -- Говорите! Все равно о чем!
  -- Ох, я, знаете, не умею поддерживать светский разговор.
  -- Отчего так?
  -- Не было времени научиться. Из войны -- в войну. Первая Мировая, Гражданская в России, поход Унгерна, теперь эта. Я произвожу впечатление человека диковатого, согласен, но что же, коли я такой и есть! Каким можно еще и быть в такое дикое время!
  -- Тогда, я не знаю, стихи читайте, что ли!
  -- Стихи?
  -- Да, например. Или песни пойте. Как утром.
  Лорх развел руками:
  -- Песни -- аккомпаниатор требуется. А декламация, это искусство. Причем из тех, что мне плохо доступны.
  -- Перестаньте, Йоганн! Я вас прошу, только не молчите!
  -- Н-нет, Майя. Гельдерлином и Клопштоком я сыт по горло. А то, что мне нравится, не понравится вам. Да это и запрещено, а жаль... У меня был доступ к некоторым архивам во Франции. Но я молчу.
  -- Был доступ? А зачем это вам?
  -- Я люблю заниматься историческими исследованиями.
  -- Да, это должно быть интересно.
  -- Должно быть?!
  Лорх зло скрипнул зубами, снова повернулся к огню, и выплеснул в камин свой стакан.
  -- Это что? -- удивилась Майя.
  Лорх закурил, и не ответил.
  -- Так что с вами?
  -- Слушайте, Майя, я могу вас попросить об одолжении?
  -- Вы хотите меня соблазнить?
  -- Я? Нет! А что, надо?
  -- Вы меня за этим же привезли, так я понимаю!
  -- Совершенно не за этим.
  -- А зачем же?
  -- Просто не хотелось вас бросать одну. И самому не хотелось быть в одиночестве.
  -- И что, вам лучше в моем обществе?
  -- Гораздо лучше.
  -- Благодарю.
  -- Не за что пока.
  -- Так что за одолжение?
  -- Найдите у меня какую-нибудь болезнь.
  -- Какую именно?
  -- Какую угодно. Хочу получить отпуск для поправки здоровья. Дней на пять.
  -- Да зачем?
  -- Домой съездить.
  -- А так вас не отпустят?
  -- Нет, не отпустят. Работы много.
  -- А у вас что-то неотложное?
  -- Вовсе нет. Было бы неотложное -- отпустили бы. Говорю же -- устал.
  -- Воспаление тройничного нерва вас устроит?
  -- Придется лицо завязать!
  -- Вот и завяжете. Зато это довольно трудно проверить. А то, знаете, начальство положит вас в госпиталь. Йоганн, у нас все шефы -- завзятые бюрократы. А с невральгией вас отправят именно домой -- чтобы вы своими стонами не мешали спать Липницу. Это проверено.
  -- Тогда хорошо.
  -- Вы приходите ко мне завтра. Завтра у меня прием. -- Майя решительно отбросила плед, и встала: -- Йоганн, так вы будете меня соблазнять, или нет?
  -- Вы действительно этого хотите?
  -- Я -- да. А вы?
  Лорх рассмеялся:
  -- Говоря откровенно, я тоже.
  -- Что же вы отнекивались? Вы такой робкий?
  -- Иногда, Майя. Очень, очень редко!
  
  
  
  Москва. 27 октября 1943 года.
  
  Тов. Кобулову.
  
  Сведения о 1-й казачьей кавалерийской дивизии**.
  
  
  Место формирования: город Милава и его окрестности (Польша).
  Время формирования: май-сентябрь 1943 года.
  Направление: А.Г. "ВЕЙХС" в Югославию, в 11-ю немецкую танковую армию.
  Дислокация: Метлика, Фруска, Суния, Сисак, Загреб.
  Контингенты:
  -- Воинские части, прибывшие с Восточного фронта и составленные из изменников Красной армии и белогвардейцев, уже участвовавших в боях против Красной армии или партизан.
  -- Беженцы, ушедшие с немцами при их отступлении из временно оккупированных областей СССР.
  -- Добровольцы-контрреволюционеры.
  -- Пленные красноармейцы, изголодавшиеся в лагерях и продавшие себя немцам.
  -- Насильственно мобилизованные жители Украины, Белоруссии, Дона, Кубани, Терека, и других областей СССР.
  -- Собранные в Европе белогвардейские эмигранты.
  По национальному признаку -- преимущественно донцы, кубанцы, нацмены и сибиряки, меньше -- русские и украинцы.
  Дивизия состоит из следующих полков и единиц:
  -- I Донской полк.
  -- II Сибирский полк.
  -- III Кубанский полк.
  -- IV Кубанский полк.
  -- V Донской полк.
  -- VI Терский полк.
  -- Артиллерийский полк.
  -- Альпийский батальон.
  -- Батальон связи (разбитый по другим в/ч).
  -- Санитарный батальон.
  -- Ветеринарные роты -- всего 3.
  -- Разведывательный батальон.
  -- Штрафной батальон.
  -- Запасный полк (во Франции).
  -- Пекарские роты.
  -- Гарнизонные команды.
  
  Штаб дивизии: начальник дивизии -- ген.-лейтенант фон Паннвитц. В штаб дивизии входят, кроме немецких, и русские офицеры. Известны: белогвардейский полковник Саламаха и полковник Малявик (бывший старший командир Красной армии, как будто бы командир полка). В штаб часто приезжают: генерал Краснов (командир всего "казачьего войска"), атаман "кубанского войска" ген.-лейтенант Науменко, ген.-майор Шкуро. Они произносят казакам речи, пишут статьи о казачьих традициях и объясняют цель настоящей борьбы.
  Генерал фон Паннвитц имеет лейб-стражу -- одну сотню старых казаков, носящую название "Конвой Его величества". Эта сотня носит кубанки, алые башлыки. На рукавах желто-красный треугольник в виде V. В этой же сотне живут 8 высших русских священников, служащих молебны, и пр.
  При штабе дивизии находится целый ряд отделов: санитарный, интендантский, пропагандный, литературный, полевая жандармерия, автоколонна, отдел связи, и пр.
  Пропагандный отдел располагает своей типографией для печатания газет и брошюр. Имеет связь с редакцией газеты "Новое слово" (Берлин). В него входят только русские: 10-12 человек. Ответственный редактор пропагандистского отдела белогвардеец есаул Бескровный. Тут же сотрудничают 2 бывших красноармейца с высшим образованием -- лейтенант и обер-лейтенант.
  К отделу пропаганды примыкает литературный отдел, дающий статьи, стихи, загадки и цензурирующий материалы, поступающие от казаков. Располагает библиотекой из нескольких тысяч книг. Кроме произведений Пушкина, Толстого, Гоголя и Горького** имеются и романы ген. Краснова. Сотрудники отдела только русские, главным образом бывшие красноармейцы.
  Редакция пропагандного отдела издает газеты: "Казачий клич", "Казачий вестник", "Казачий листок" и "Казачий клинок".
  "Казачий клич" выходит каждый 3-й день -- большого формата. В нем печатаются статьи о Доне, Кубани, Тереке, Сибири, и пр.
  "Казачий вестник" выходит каждый день -- малого формата. В нем печатаются сводки немецкого командования.
  "Казачий листок" -- один лист, выходит каждый день. В нем, кроме прочего, печатаются распоряжения, поучения и приказы.
  Кроме того, из Берлина регулярно доставляется "Новое слово" и журнал той же редакции "Казачья кавалерия". В ходу у казаков брошюры "Почему я враг большевистской власти" и "В подвалах НКВД". Из редакции "Новое слово" присланы календари на 1944 год со статьями и стихами и молитвенники.
  Казаки в своих статьях и стихах пишут о борьбе с партизанами, о геройстве казаков, о жизни казачьей дивизии, и пр.
  Генерал фон Паннвитц придает большое значение пропаганде. Просит переводить ему многие статьи из газет, стихи и казачьи песни.
  
  Военная организация.
  Все полки организованы одинаково. Каждый полк имеет при штабе команды особых назначений (зондеркоманды). Полк делится на два дивизиона. Дивизион на 4 эскадрона. Эскадрон на 4 взвода, из них 3 боевых, 1 хозяйственный. Взвод имеет 3 отделения по 4-16 бойцов. Каждый полк располагает одной "тяжелой" сотней, а в каждом дивизионе 4-й эскадрон "полутяжелый".
  Штаб полка: командир полка имеет заместителя и помощника заместителя. Несколько штабных офицеров, штабной врач, обер-ветеринар, атаман (политрук), несколько переводчиков для русского, немецкого и хорватского языков. При штабе полка имеется отделение связи с несколькими радиостанциями, телефонами и курьерами, коноводы, конвой и пр. вспомогательные команды. Все они входят в штабной эскадрон. На ответственных местах -- немцы, а денщики и пр. -- русские.
  Штаб дивизиона: аналогично штабу полка. Его отделение связи располагает одной радиостанцией. При штабе дивизиона имеются сапожная, портняжная, и кузнечная мастерские. Все это вместе с интендантурой, санитетом и разными вспомогательными командами составляет штабную сотню.
  Командование эскадрона: состоит из командира и нескольких офицеров, и имеет своего атамана (замполита). Имеются переводчики. Старшина эскадрона (обер-вахмистр) отвечает за боевое, хозяйственное и санитарное состояние эскадрона. Непосредственно подчинен командиру эскадрона. За политические настроения отвечает атаман.
  Командование взвода: командир взвода имеет помощника и располагает 3-мя курьерами и вестовым.
  Командование полков и дивизионов в большинстве состоит из немцев, редко -- русских. Командование эскадронов, взводов, и отделений -- в большинстве случаев русские.
  Вооружение и состав эскадрона и сотни:
  I и II взводы -- 45-50 бойцов, 3-4 м.к. пулемета разных систем с запасом боеприпасов на каждый пулемет. 3 полуавтоматических винтовки Gew-41/43 (10 патронов), несколько автоматов, остальное -- винтовки Маузер 98-курц, или карабины 98-К-17. Шашки советского армейского образца в наличии.
  III взвод -- 40-45 бойцов, 2-3 м.к. пулемета, 3 полуавтоматических винтовки, 2 легких миномета 52 мм, остальное -- винтовки Маузер 98-курц, или карабины 98-К-17. Шашки советского армейского образца в наличии.
  IV взвод -- около 40 человек, составлен их минимум 1 сапожника, 2 портных, 1 слесаря, 2 оружейников, 2 кузнецов, 1 шорника, кучеров и др. прислуги. Имеется 1 ветеринарный фельдшер с 1 двуколкой санматериала. Вооружение -- маузер-винтовки.
  Всего в эскадроне 160-180 бойцов, 8-10 м.к пулеметов разных систем, 2 легких миномета, 9-12 полуавтоматических винтовок, около 14 автоматов разных систем, остальное -- маузер-винтовки, шашки.
  Вооружение и состав IV и VIII эскадрона:
  I взвод -- 40 бойцов, 4 тяжелых м.к. пулемета.
  II взвод -- то же.
  III взвод -- 40 бойцов, 4 тяжелых миномета 82 мм.к.
  IV взвод -- 40 человек, вооружение как в обычном эскадроне.
  Всего 160 бойцов, 8 тяжелых м.к. пулеметов, 4 тяжелых миномета, 12-14 парабеллумов, остальное, как и у других эскадронов.
  Вооружение IX эскадрона при штабе полка: 4 тяжелых миномета, 2 тяжелый м.к. пулемета, 2 противотанковых орудия 24 мм.к., 2 полевых орудия.
  
  Пополнение: производится из запасного полка (Франция). Несмотря на пополнения состав эскадронов, как правило, меньше на 10-20% в сравнении с вышеприведенным составом первоначального формирования.
  Каждый эскадрон располагает 18-25 двуколками, которые при формировании были исключительно военного образца, но в настоящее время почти на 40-50% заменены повозками невоенного образца (от населения). В эскадроне имеется 180-200 лошадей и столько же седел. Потери конского состава пополняются из запаса или же грабежом у крестьян. С времени на время прибывают седла для пополнения.
  
  Сведения о полках.
  
  
  1-й Донской полк. Вместе с V Донским полком составляет 1-ю бригаду во главе с полковником фон Бозэ. Он же и заместитель начальника дивизии. Полк формирован в Милаве (Польша) из частей 1 Донского Атаманского Семигородского полка и других единиц, которые уже раньше были сформированы во временно оккупированных областях СССР и участвовали в боях против Красной армии и советских партизан. В полк явились так же завербованные пленные красноармейцы, добровольцы, белогвардейцы и беженцы преимущественно родом с Дона.
  Полк сформировал некий полковник Журавлев (жил в СССР и перешел на сторону немцев) с августа по октябрь 1942 г. в составе 3-х эскадронов. К концу 1942 года Журавлеву удалось сформировать еще один эскадрон. Этот полк участвовал в борьбе против советских партизан, а затем в боях против Красной армии на реке Кубань и в Таганроге. 24 мая 1943 года полк из Киева был направлен в Польшу. Журавлев и некоторые старые казаки остались в Киеве для вербовки пополнений. Командование полком принял подполковник Вагнер. В Польше Семигородский полк был переформирован таким образом, что донцы вошли в 1-й Донской полк, кубанцы -- в кубанские полки, терцы -- в Терский полк.
  В высшем командном составе 1-го Донского полка представлены главным образом немцы и только командир 3-го эскадрона -- белогвардейский ротмистр Островский Владимир (его семья жила в Италии, его мать в Сплите, а отец погиб в 1917 году в России). Командир полка -- подполковник (оберстлейтенант Вермахта) Вагнер, командир 1-го дивизиона -- майор Диненстау.
  
  II Сибирский полк.
  Сформирован в мае 1942 года в окрестностях Мариуполя из добровольцев с Дона, Кубани, Терека, Украины и назывался первоначально III сводный Кубанский полк. 1-й дивизион этого полка участвовал в составе германской армии в боях против Красной армии на под Моздоком, на секторе 58-го коневодческого совхоза, и понес большие потери. 2-й дивизион участвовал в составе немецкой танковой части в боях против белорусских партизан. В мае 1943 года оба дивизиона соединились и вошли в состав 1 ККД под именем 2-й Сибирский полк. Здесь полк был пополнен завербованными военнопленными и остатками разных воинских частей, прибывших с Восточного фронта. Организация о вооружение полка обычные.
  IV Кубанский полк.
  Сформирован в Милаве в 1943 году преимущественно из завербованных красноармейцев, уроженцев Кубани и Дона.
  Командир полка -- Майор Мах (или барон фон Вольф).
  Его заместитель -- ротмистр, немец, не установлен.
  Пом.заместителя -- лейтенант, немец, не установлен.
  Переводчик -- Журков, в 1936 г. дезертировал из рядов РККА за границу.
  Штабной врач -- майор, немец.
  Обер-ветеринар -- обер-лейтенант, немец.
  Его помощник -- вахмистр, немец.
  Атаман -- лейтенант Прокопец (в СССР был учителем средней школы в Новороссийске).
  Штаб 1-го дивизиона:
  Командир дивизиона -- капитан, немец.
  Его заместитель -- обер-лейтенант, немец.
  Пом. Заместителя -- обер-вахмистр, немец.
  Ветеринар -- лейтенант Зейский. Одновременно и атаман дивизиона. В РККА был капитаном.
  1-й эскадрон:
  Командир Эскадрона -- лейтенант Заволжанский Иван, в РККА был командиром отделения.
  Атаман -- убит.
  Командир 1-го взвода -- лейтенант Мальцев Иван (в РККА был в рабочем батальоне).
  Командир 2-го взвода -- унтер-офицер Дьяконов Борис (трижды награжден за храбрость в борьбе с партизанами).
  Его помощник -- унтер-офицер Ивашенко Павел.
  Командир 3-го взвода -- лейтенант Молчанов Василий, в РККА был лейтенантом.
  Командир хозвзвода -- унтер-офицер Ворон.
  2-й эскадрон:
  Командир эскадрона -- обер-лейтенант Купцов Иван, в РККА был старшим лейтенантом.
  При 2-м эскадроне находится врач Давиденко.
  Командир 1-го взвода -- лейтенант.
  Командир 2-го взвода -- вахмистр Струковкин.
  Командир 3-го взвода -- лейтенант Воробьев, в РККА был лейтенантом.
  Командир хозвзвода -- унтер-офицер Жожа (быв. колхозник).
  3-й эскадрон:
  Командир эскадрона -- лейтенант, немец.
  Атаман -- унтер-офицер Кривощуров Иван, в РККА был ветеринарным фельдшером.
  При 3-м эскадроне находится врач Алаикин Алексей.
  Командир 1-го взвода -- немец.
  Командир 2-го взвода -- лейтенант Волков Тимофей, в РККА был страшим лейтенантом, замещал начштаба дивизии, был ранен в Симферополе и был награжден орденом Красного знамени.
  Командир 3-го взвода -- вахмистр, немец.
  Командир хозвзвода -- обер-вахмистр Кайсер, немец.
  4-й эскадрон:
  Командир эскадрона -- обер-лейтенант, немец.
  Переводчик -- Талька.
  Командир 1-го взвода -- вахмистр Котов Иван.
  Командир 2-го взвода -- унтер-офицер Топорок Василий.
  Командир 3-го взвода -- лейтенант, немец.
  Командир хозвзвода -- унтер-офицер, немец.
  Штаб 2-го дивизиона:
  Командир дивизиона -- капитан, немец.
  Атаман -- Видный, недавно отбыл во Францию по поводу лечения сифилиса, на его место назначен новый.
  Штабной врач -- Шчуров (в РККА был начсандивом, считается одним из опытнейших врачей в полку).
  Ветеринар -- Алаев (военнопленный).
  4-й эскадрон:
  Командир эскадрона -- Драгомаль (немец).
  Атамана нет.
  Врач -- Артистов, быв. военврач в РККА.
  Лекпом -- Бошлаев, быв. красноармеец.
  Командир 1-го взвода -- лейтенант Пестрецов Виктор. В РККА был лейтенантом.
  Его помощник -- Побединский.
  Командир 2-го взвода -- вахмистр, в РККА младший лейтенант.
  Командир 3-го взвода -- унтер-офицер Митьков Николай.
  Его заместитель -- Насиньик, в РККА был ст. лейтенантом.
  Командир хозвзвода -- Хабмейстер, немец.
  8-й эскадрон:
  Командир эскадрона -- немец.
  Атамана нет.
  Врач -- Кралев (был в РККА), военнопленный.
  Ветеринар -- Сучин.
  Командир 1-го взвода -- Башков Николай.
  Командир 2-го взвода -- Самков Александр.
  Командир 3-го взвода -- Ахмейстер, немец.
  
  V Донской полк.
  Бывший полк Красной армии, сдавшийся целиком немцам под командой полковника Кононова. Участвовал в борьбе против советских партизан в районе Витебска, Орши, и Гомеля в составе айнзатцкоманды "Вервольф". Прибыл в Милаву комплектно в июне 1943 года. В Милаве этот полк получил пополнение и вошел в 1 ККД. В отличие от других полков весь командный состав полка -- русский, и команда дается на русском языке. По национальному составу преимущественно состоит из народностей Кавказа, но имеются донцы и кубанцы. Командир полка Кононов имеет крест военных заслуг 1-го класса.
  
  VI Терский полк.
  Сформирован в мае 1943 года в Милаве (Польша) из добровольцев с Терека, из завербованных красноармейцев и насильственно мобилизованных во временно оккупированных областях. По национальному составу -- больше всего казаков с Терека, Дона и Кубани, но имеются и русские, украинцы, армяне, грузины, черкесы, азербайджанцы, осетины. Атаман полка -- полковник Кадушкин. Комсостав состоит из немцев и русских. Организован и вооружен как другие полки. Оперирует в районе Глина - Костайница.
  
  Артиллерийский полк.
  Составлен из двух дивизионов артиллерии. Орудия придаются другим полкам по потребности. По некоторым данным, этот полк вообще расформирован по другим полкам.
  
  Запасный казачий полк.
  Находился в Пруссии, затем переведен во Францию, а оттуда, по последним сведениям, прибыл в Югославию, в Сисак, и здесь из него пополнились остальные полки.
  
  Разные сведения.
  
  Атаманы. Кроме строевого командования, имеется и институт политических руководителей -- атаманы из старых казаков. Они имеются в штабах полков, дивизионов, и некоторых эскадронов и отвечают за политическую работу в своей части. В своем большинстве это -- старые белогвардейские казаки, атаманы различных станиц, но имеются и скоропеченые атаманы из военнопленных. Атаманы проводят политзанятия, читают газеты и брошюры, говорят о казачьей и воинской дисциплине и о религии, издают прокламации, следят за тем, о чем говорят казаки между собой, постоянно напоминают об истории и традициях казачества, наказывают казаков. Они агитируют против партизан и Красной армии, говорят о том, что, когда они вернутся на родину, будет создано казачье государство, казакам будет дано по несколько десятков гектаров земли, в станицах будут поставлены станичные атаманы, а в городах казачьи Круги.
  Плата: Каждый казак получает регулярно жалование: по 250 хорватских кун за каждые 10 дней. Ефрейтор 300 кун, унтер-офицер 350 кун, вахмистр 400 кун, и т.д. Кроме того, за каждую боевую операцию казаки и их командиры получают особо 200-800 кун за 10 дней боя, в зависимости от интенсивности боя и его успеха.
  Ордена: такие же, как в немецкой армии, а так же медаль за храбрость, за ревностное несение службы, за отвагу в атаке, за выслугу времени. Кроме немецких наград казаки получают ордена и от Павелича.
  Контрразведка: в 1-й казачьей дивизии организована тщательная взаимная слежка между казаками. Эту организацию казаки называют "контрразведкой". Во главе ее стоит лейтенант Червяков (был в РККА). В 1-м дивизионе Кубанского полка уполномоченным этой организации является лейтенант Мальцев Иван.
  (Пометка на полях от руки)
  Проследите, имеет ли он какое-либо отношение к инструктору-радисту Высшей школы НКВД Мальцеву (Большой Кисельный переулок в Москве). Эл.
  
  
  В каждом дивизионе имеются тайные сотрудники контрразведки, в обязанности которых входит следить за разговорами и передвижением казаков и вскрывать враждебные настроения в отношении командования дивизии.
  Волчьи группы: в целях военной разведки дислокации партизанских войск и мест нахождения учреждений народно-освободительного движения, с времени на время, а особенно перед операцией, засылаются в партизанский тыл так называемые "волчьи группы" (werwolf). В большинстве случаев "волчья группа" составляется из добровольцев во главе с русским или немецким унтер-офицером и снабжается сухим пайком на три-четыре дня. Вооруженные парабеллумами, иногда и с одним м.к. пулеметом, они устраивают засады где-нибудь в кустах у партизанских коммуникаций и стараются добыть "языка". Они терпеливо выжидают, когда подойдет какой-нибудь партизан, или группа партизан, подпускают их на 20-30 шагов и стараются окружить.
  Впервые "волчью группу" заслал IV Кубанский полк в районе села Велика Горица, а затем начал это делать постоянно. Мало-помалу эту практику переняли и другие казачьи полки и взяли ее как постоянную. "Волчьи группы" оперировали в районах Новой-Градишки, Дугог-села, Беловара и т.д. Одна крестьянка обнаружила в лесу "волчью группу" в районе между селами Иванчаны и Вулкашинац, она сейчас же сообщила об этом партизанам, и ударному партизанскому батальону удалось "волчью группу" из 20 казаков окружить, убить 8 из них, а 12 взять в плен. В районе Лойницы "волчья группа" напала на небольшую группу партизан. В стычке казакам удалось убить одного политкомиссара роты и двух партизан. В руки казаков попали кое-какие документы из карманов убитого комиссара. Бывает, что такое группы возвращаются в свои части с пустыми руками.
  Наказания: за малейшую попытку подрыва боевого духа казаков, за разговоры, направленные против немцев и командования, за всякую политическую работу в этом смысле, и, наконец, за попытку дезертировать применяется высшая мера наказания расстрелом или вешаньем. За другие проступки применяются: порка, концлагерь, штрафной батальон, внеочередные наряды и разжалования.
  Форма одежды: немецкая с казачьими традиционными эмблемами в виде кокард и лампасов. Цвета кокард, лампасов и нарукавных знаков варьируют в зависимости от названия полка. Вследствие недостатка форменной одежды и эмблем многие казаки носят немецкие кокарды и самые разнообразные военные формы: венгерские, итальянские, французские, русские и т.д., которые впоследствии стараются переделать на казачий манер.
  
  Смешанные сведения.
  
  1 ККД двинулась из Милавы в начале сентября 1943 года и 20 сентября уже прибыла в Югославию. До сего времени находилась и передвигалась в районе Осека, Брчно, Костайницы, Великогорицы, Загреба, Чазмы, Беловара, Новой Градишки.
  Атаманы рассказывали казакам, что в Польше должна была быть сформирована 2-я казачья дивизия. Ничего детальнее о том казакам не известно. Один казак будто бы где-то встретил на пути какой-то 20-й Сибирский полк.
  (Пометка на полях от руки)
  Среди прилагаемых документов найдете рапорт добровольца Свинарева Александра Андреевича 2-го Сибирского полка с просьбой о зачислении его в ряды "Астраханских казачьих войск". Эл.
  
  
  Общее мнение казаков, что 2-я казачья дивизия до сего времени не сформирована.
  Кроме казачьей дивизии существует еще и РОА (Русская освободительная армия), совершенно независимая от казачьих войск, под командой изменника Власова. Власов имеет свои части во Франции и в Сербии. Ее цель -- русское государство без большевиков, которое бы находилось в союзе с казачьей республикой.
  Казачьи полки имеют полковые гимны:
  донские -- "Всколыхнулся, взволновался тихий Дон"
  кубанские -- "Кубань, ты наша родина"
  терский -- "Терек"
  Это белогвардейские песни, которые поются в торжественных случаях, но казаки их любят и поют и в будни.
  Штаб дивизии и штаб V Донского полка имеют свои оркестры -- хор трубачей. Каждый эскадрон имеет по крайней мере 2 гармони. Дивизия имеет свой цирк, объезжающий казачьи части.
  Унтер-офицерские звания получаются быстро, сразу же после отличия в бою.
  Священники посещают части, дают казакам иконы, молитвенники и дают благословения, за что берут деньги.
  Казачьи части, как только займут какой-нибудь пункт, предпринимают обеспечение близкими и дальними патрулями. Ближние патрули лесом прокрадываются к селам и прислушиваются и наблюдают, есть ли в них воинские части. Дальние патрули уходят до 12 километров от главных сил. Патрули имеют в своем составе самое меньшее 1 взвод с 3-мя м.к. пулеметами.
  Настроения: Казачье командование, атаманы и попы стараются поддерживать мораль и боевой дух казаков пропагандой и воздействием на впечатление мистикой. О партизанах рассказывают, что это разбойничья банда, рассеянная по лесам в малых группах и причиняющая народу насилия и зверства.
  Задача казаков -- уничтожать эти группы. Казаков пугают зверствами партизан над пленными (выкалывание глаз, сдирание кожи, и пр.). Для этого используются казаки, побывавшие в плену и у партизан, которым удалось бежать из плена. Они обязаны говорить о том, что партизаны голодают, что партизаны босы и голы и что они ужасно обходятся с пленными. Казаки в большинстве верят этой пропаганде.
  Большинство казаков ненавидят немцев и знают о зверствах немцев во временно оккупированных областях СССР, но боятся победы Красной армии, так как считают, что будут осуждены на смерть как изменники. Говорят, что их все равно ожидает смерть -- в казачьей ли дивизии или вне ее. Не находят выхода из своего положения.
  (Пометка на полях от руки)
  Надо бы разработать что-то в этом направлении. Что-то вроде "Родина простила --Родина зовет" Дело Зиккердорфа. Гумеров как пример**. Эл.
  
  
  Большинство считает, что Красная армия победит, и не верит немецкой пропаганде в смысле сокращения фронта, концентрации таким образом немецких сил для решительного удара и уничтожения Красной армии.
  Случается, что немцы шутя спрашивают: "Если Красная армия победит, мы сдадимся, а вы что будете делать?"
  Дисциплина поддерживается страхом перед немцами и командованием и боязнью слежки в рядах казаков. Нередки случаи вешанья казаков, неприятельски настроенных в отношении командования. В IV Кубанском полку перед строем был повешен 1 казак, а в Лойнице, Великой Горице и Сиску были расстрелы только по подозрению в намерении перебежать к партизанам. Перешедшие на сторону партизан казаки говорят, что они уверены в том, что 50% казаков перешло бы на сторону партизан, если бы были доставлены казакам прокламации, в которых бы им была обеспечена жизнь при добровольном переходе к партизанам, в которых было бы освещено положение на фронтах и в которых бы были призывы со стороны казаков, уже перешедших к партизанам.
  (Пометка на полях от руки)
  Не уверена. Известно, что перешедшие на сторону титовцев казаки дерутся хорошо, все же не вполне сознают тяжесть своего преступления. Жалуются в довольно резкой форме на то,будто бы их посылают в особенно тяжелые места и что они "не обязаны погибнуть все до одного". Есть материал. Эл.
  
  В IV Кубанском полку имеется 10-15% казаков-добровольцев. Они и являются наиболее боеспособными и следят за остальными казаками в бою и вне боя. Они стараются верить в победу Германии и в подачки немцев в виде казачьей республики и земельных наделов.
  Хотя будто бы существует официальное немецкое распоряжение о запрещенности казакам насилий над населением, немецкие власти смотрят более чем сквозь пальцы, если эти насилия и зверства делаются на занятой партизанами территории. Везде, где проходили казачьи части, они занимались грабежами, зверствами, и насилованием женщин и девушек в районе Чазмы, Новой Градишки и т.д. Поэтому народ ненавидит казаков, не считает их русскими и называет "черкесами"**. Население трепещет перед вторжением "черкесов" больше, чем перед немцами и даже усташами**. Казаки говорят, что грабежи и изнасилование женщин -- это единственное, что им остается перед неминуемой гибелью.
  (Пометка внизу листа от руки)
  Пора пошевелить М-тта. Эл.
  
  
  
  
  -- Так, это утром передадите Лаврушину, -- распорядилась Элеонора, запечатывая пакет, и накладывая на него свою личную печать.
  Секретарша кивнула:
  -- Так точно, товарищ подполковник госбезопасности.
  -- Можете быть свободны, -- Элеонора сцепила руки над головой, потянулась, -- Хотя, куда вы в такой час? С утра вас отпущу. Отдохните.
  -- Не надо, Элеонора Алексеевна. Что мне там делать? И столовку пропущу.
  -- Как знаете. С Мачневым меня соедините тогда, не трудно вам?
  -- Ясно.
  Валера Мачнев был при Элеоноре порученцем, охранником, шофером (обычным шоферам она не доверяла). Был и любовником, было дело, но они быстро прекратили это, не захотели портить отношений.
  Зазвонил телефон.
  -- Слушаю, Румянцева.
  -- Мачнев. Это я слушаю...
  -- Молодой человек, вы нахал! Три наряда на службу вам, в мое распоряжение.
  -- Да я всегда готов, Элеонора Алексеевна. Чего душенька пожелает?
  -- Отсюда.
  -- Машину вашу брать?
  -- Да, сделай такую милость.
  -- Спускайтесь. Буду на улице.
  -- Очень хорошо.
  Элеонора не торопясь оделась, спустилась вниз, и села в подъехавшую машину.
  -- Здравия желаю, -- приветствовал Валера.
  -- Соскучился?
  -- Можно я не буду отвечать на провокационные вопросы начальства?
  -- Сколько времени? Этот вопрос не провокация?
  -- Три тридцать.
  -- И что ты не дома?
  -- Это вопрос?
  -- Нет. Ты ждал меня. Тебе нравится утром уезжать на ЗИСе 101. Девочки, наверное, в восторге.
  -- А как же! -- От Валеры недавно ушла жена. Не выдержала. Валера держался молодцом. Были неприятности, но Элеонора их нивелировала. А бывшую жену Валеры оформила на "минус"**.
  -- Куда вас? Домой? Или к Феликсу?
  -- К какому смотря, -- Элеонора прищурилась на памятник Дзержинскому.
  -- Нет, не к Железному.
  -- А мой что, деревянный?
  -- Это вам виднее. Хотя вкус у вас хороший.
  Элеонора рассмеялась, и потрепала Валеру по волосам:
  -- Молчите, хулиган! И не хвалите себя, это нескромно. Что по Сводкам**?
  -- Есть все поводы для оптимизма. И для Феликса. Который не Железный. Так что?
  -- К Феликсу. Если тебе не трудно.
  -- Что мне может быть трудно? Машина -- зверь! А подарок? -- Валера тронулся, и стал сворачивать на Пушечную, -- Где возьмем?
  -- Эх, да. Что делать будем?
  -- У меня есть бутылка голландского джина. "Хайбол". Но дома. Но это ж по дороге. Могу выдать. Спишем как оперативную трату.
  -- Не жалко?
  -- Для вас?
  -- Да нет, ведь не для меня...
  -- Так это для вас. Мне не жалко. Было б лето, я б еще и клумбочку ободрал...
  Валера был знаменит на весь главк тем, что обдирал какие-то никому не известные городские клумбы, и задаривал Элеонору огромными букетами. Раз его даже за это определили на десять суток в Алешинские казармы**.
  -- Ну, хорошо. Я в долгу не останусь. А клумбы ты больше не обдирай, ладно?
  -- Это почему?
  -- Это государственная собственность, мародер несчастный.
  -- Мне можно... Я для государства больше пользы приношу, чем вреда... Знаете, живет у нас такой часовщик, по антиквариату, ну, и спекулянт, естественно, и зовут его Аарон Моисеевич Лихтенкласт. Старый греховодник, все по молоденьким, самому-то под шестьдесят...
  -- Это ты к чему?
  -- А вот вы слушайте. Пошел он как-то к любовнице, двадцати двух лет, кстати, жила она, да что жила, и сейчас живет на Чистых прудах. А там бульварчик...
  -- Знаю.
  -- Угу. Ну не было у Лихтенкласта денег, а к любовнице ж надо при всем блезире, вот он и решил тоже клумбу ободрать, и этак гоголем к любовнице явиться. Ну, стал драть, днем причем, а человек старый, неповоротливый, ну и надрал букет, распрямляется, а его два "пахаря"** ожидают, и так пальчиком подманивают, мол, сюда иди, старый пень. Тот подходит, куда ж бежать, в его-то годы, да с его-то пузом! Ну, слово за слово, пальцем по столу, плати, старый, штраф, а Лихтенкласт, я уж говорил, не при деньгах был. Ну, говорит, деньги дома. Мильтоны ему -- так пошли домой, за деньгами, дорогуша! Ну, делать нечего, так и пошли.
  Приводит он их домой, звонит в дверь. Открывает жена. Так представьте: стоит перед дверью Лихтенкласт, за ним, так, выглядывают из-за плеч, два мильтона. А Лихтенкласт с букетом тюльпанов. Протягивает их жене, и говорит следующее: "Розка, я тебе тут смотри какой букет купил" -- показывает на мильтонов, и продолжает: "А деньги вот им отдай!"
  Элеонора расхохоталась:
  -- Это же анекдот, Валера! Ну признайся, анекдот?
  -- А вот нет! Истинная правда.
  -- Так они что, штрафом обошлись? Или оформили его по "семь-восемь"?
  -- Да нет, обошлись. Так что жив-здоров Лихтенкласт, и нам того же желает.
  Валера подъехал к своему дому, вышел, не глуша мотора, и отправился к себе на квартиру за бутылкой. Вернулся быстро, положил пакет на заднее сиденье, и обрадовал:
  -- В одиннадцать завтра быть вам в главке. То есть сегодня.
  -- Одолжил, что сказать!
  -- Может, домой? Выспитесь...
  -- Нет. Я уж настроилась.
  -- Сочувствую.
  -- А не завидуешь?
  -- Если я сказал "сочувствую", значит я сочувствую.
  -- А не ревнуешь?
  -- Ревную, конечно. Но кто я, а кто вы...
  -- А что пакет-то такой большой?
  -- Там яблоки еще.
  Элеонора покачала головой:
  -- Какой ты, Валера! Благодарю.
  -- Незачем. Начальство любить надо.
  -- Любить тебе надо девочек молоденьких.
  -- Это понятно. Ничего, будут и на моей улице танки.
  -- Какие танки?
  -- Т-34. Шутка это, Элеонора Алексеевна.
  Элеонора отодвинула назад сиденье, вытянула ноги.
  -- Устала, -- призналась она.
  -- Вижу, -- отозвался Валера, -- вот я и думал, что домой.
  -- Да ладно! Что я, там не отдохну?
  -- А вы туда отдыхать ездите? Если так, дело плохо: раз так приедешь, а места тебе и нет!
  -- Типун тебе на язык! И что б он у тебя отсох!
  -- Горькая правда жизни, товарищ подполковник госбезопасности. Я вот уже поимел такую радость.
  -- Опять?
  -- Не опять. Снова.
  -- А к доктору тебе не надо?
  -- В смысле?
  -- Ну, триппер...
  -- Шутите? А и верно, шутите надо мной, дураком.
  -- Извини. Сорвалось.
  -- Да ладно. Вы вся такая. Что не вижу, не взыщу, а увижу -- не спущу. Подъезжаем, -- сказал Валера, заруливая за дом.
  -- Ага, -- кивнула Элеонора, и стала разминать руки.
  -- А как он реагирует, что вы на такой машине подъезжаете?
  -- Никак. Не спрашивает. А что такое?
  -- Он знает, вообще, кто вы?
  -- Тоже не спрашивал. Знает, что замужем. Это все. Просто любит.
  -- Ну, разве возможно иначе? Э, эт-то что за номер?
  -- А что?
  -- Да в окне! Танцы-шманцы... Элеонора Алексеевна, не хочу вас расстраивать...
  Элеонора посмотрела сама:
  -- Вижу.
  -- Танго в голом виде! Это номер! Куда там Америка...
  -- Да вижу.
  -- Может, он женимшись, пока мы Родину защищали от внутреннего и внешнего врага?
  -- Может. Поехали на хрен отсюда.
  -- Стоп, стоп! Я погляжу... -- Валера долго смотрел, бурча: -- Экой, слушай, красавец! Фербенкс, да и только... Вот прав я был...
  -- Ты всегда прав, -- подтвердила глухо Элеонора, -- Лет двести назад тебя бы на костре сожгли.
  -- Да... и настроение безнадежно испорчено. Может, мне ему в морду дать?
  -- Чего ради?
  -- Нет, этого так оставлять нельзя, Элеонора Алексеевна! Это что ж мы, сейчас проглотим слюни, и пойдем, что ли? Это не дело... Во, слушайте, мы его девушку сейчас завербуем! Точно!
  -- Куда это?
  -- В стукачки-с, вашество. Арестуем, и проведем политбеседу. Как идея?
  -- Да шел бы ты, Валерик, знаешь...
  -- Знаю. Я уж раз пошел, так до сих пор тошно. Ну сделайте это ради меня, а?
  -- А что делать?
  -- Сейчас звякнем ему с автомата, что вы сейчас подъедете. Типа срочно надо пару слов сказать.
  -- А он скажет...
  -- Ничего он вам не скажет. Он, крыса тыловая, шмару свою вмиг на улицу выставит, потому что кто вы, и кто она? А мы ее внизу перехватим. Я ее фотокарточку на всю жизнь запомнил. Ну а дальше мое дело, только не смейтесь, ладно?
  -- Да мне, в общем, не до смеха, -- вздохнула Элеонора, которую душила горькая обида. Муж на фронте, с ППЖ** своей, а она тут что будет делать? Опять брата вспоминать, которого здесь не только б к стенке поставили, а и до стенки б не довели... Ей хотелось достать "парабеллум", и начать стрелять во что ни попадя, и последний патрон -- себе в голову. Впрочем, еще не хватало, из-за этого ходячего приложения к собственному члену, глупость какая! И идея Валеры ей начинала нравиться.
  -- Погнали! -- и Валера газанул с места.
  Вслед им из окна полетел недокуренный бычок.
  -- А, кстати, -- Валера протянул Элеоноре пачку папирос, -- Закурим? Коллега?
  Элеонора закурила.
  -- А что не спрашиваете, почему коллега?
  -- И так знаю.
  -- С вами страшно разговаривать. Ладно, выше нос! Сейчас ухохочемся. У нас же внутри пламенный мотор!
  -- А их то что внутри не интересует. Их -- что снаружи. Или под юбкой. В твоем случае -- в штанах.
  -- Ну, Элечка, вы только циничной не становитесь, ладно? Подумайте, новость какая! Как целка на выданье, право слово! Идите, звоните.
  -- Элка-целка. Правда, это новое в моей биографии. Иду, звоню.
  Элеонора действительно позвонила. Дошла и до этого.
  -- Да? -- ответил Феликс.
  -- То есть ты не спишь?
  -- Знаешь, это мне напоминает один старый анекдот. Про ханыгу в три часа ночи. -- Феликс весело рассмеялся.
  -- Ого! Ты, никак, не рад?
  -- Обижаешь! Я и не рад? Откуда ты, прекрасное дитя?
  -- Сорок минут до тебя. И я сейчас приеду.
  -- Да? А позвонить раньше не могла?
  -- Ты не один, что ли?
  -- Да один, один.
  -- Срочно надо поговорить.
  -- А о чем?
  -- Не телефонный разговор.
  -- Ого! Это уже интереснее. Ладно, я завтра высплюсь. Давай, приезжай. Жду.
  -- Ну что? -- вопросил Валера.
  -- Ждет, -- пожала плечами Элеонора.
  -- Эх, слушайте, ну мужики пошли! Ладно бабы, но мужики! Кормят его хорошо. Пулей туда! Берем клиентку!
  Клиентка, впрочем, вышла не сразу. Но вышла. Валера шагнул к ней навстречу из темноты.
  -- Здравствуйте.
  -- Я милицию позову! -- отозвалась клиентка.
  -- Не надо, это не стоит. Документики ваши предъявите, пожалуйста.
  -- А вы кто такой, чтобы я....
  -- Старший лейтенант Мачнев, госбезопасность, -- Валера достал удостоверение, -- Вам видно? Или пройдем под фонарь?
  -- Н-нет... Не надо. А... что такое? В чем дело?
  -- Документы предъявите, пожалуйста, -- задушевно попросил Валера.
  -- Да, пожалуйста...
  -- Паспорт гражданина, -- торжественно объявил Валера, -- Гражданки. Гражданка Ибадова Наталья Резвоновна. 1916 года рождения, ранее не судима, азербайджанка... развелось вас... Замужем. Муж, наверное, на фронте... Да-с. Откуда идете?
  -- Я?
  -- Не я же! Из квартиры 22, я так понимаю? Отвечать!
  -- Да.
  -- То есть от гражданина Шакурова Феликса Александровича. Или нет?
  -- Н-не знаю...
  -- Что, не знаете, как гражданина зовут?
  -- Как зовут, знаю. А вот отчества не спрашивала.
  -- Проститутка?
  -- Нет. Но отчества я не спрашивала.
  -- Тоже верно. Зачем голову грузить? И чем занимались там?
  -- Я думаю...
  -- Думать будете в ДПЗ! Вам дадут время, я вас уверяю! Чем занимались, спрашиваю?
  -- Э-э-э-э... были близки...
  -- Во птица Феникс! -- изумился Валера, -- да вы скажите -- поролись, я пойму.
  -- Какое вы право...
  -- Да такое. Да, друг мой, а неважнецкие ваши дела. О чем разговаривали?
  -- Да ни о чем, -- Ибадова шалела от Валериного напора.
  -- Что, молча поролись? Вы с уголовным кодексом знакомы?
  -- Нет, а что?
  -- То есть не знаете, что бывает за дачу ложных показаний?
  -- Да правда, ни о чем таком...
  -- Политику не обсуждали? Анекдоты не рассказывали? Отвечать быстро!
  Элеоноре стало противно это аутодафе, и потому она кивнула Валере, и пошла в подъезд.
  -- Куда это она? -- забеспокоилась Ибадова.
  -- Туда, туда, -- подтвердил Валера, -- К гражданину Шакурову. Будем брать, как говорится.
  -- За что?
  -- Здесь вопросы задаю я. А вы вопросы на очной ставке зададите!
  Элеонора поднялась на третий этаж, позвонила. Феликс открыл.
  -- Проходи. А что это ты, без бутылки?
  -- В машине забыла, -- Элеонора оперлась о стенку узкого коридорчика, склонила голову к плечу, -- Дела появились.
  -- Какие дела?
  -- Ибадова Наталья Резвоновна. -- Феликс побелел, -- Она сейчас внизу моему сотруднику показания дает.
  -- Какие показания? Какому сотруднику?
  -- Где была, что делала...
  -- А почему она вам дает показания?
  Элеонора улыбнулась:
  -- В тебе есть одна хорошая черта: ты никогда не лазал по моим карманам. И не нашел вот этого, -- Элеонора достала свое удостоверение.
  Феликс схватился за сердце, и сел на стул.
  -- Что молчишь? Сказать нечего? Тогда не говори ничего. Когда людям нечего сказать друг другу, они начинают говорить друг другу гадости. Так что давай помолчим.
  -- Мне... собираться? -- хрипнул Феликс.
  Элеонора посмотрела на него долгим взглядом. Долго молчала, щуря черные глаза. Потом зажмурила их, и потерла пальцами.
  -- Да. Собирайся.
  -- А санкция?
  Элеонора улыбнулась. В груди отпустило, и все сразу прошло. Как не было.
  Опять ее время было потрачено зря. Не на свое. И опять утром придется обнимать воздух. Впрочем, лучше воздух, чем такое!
  -- Надо будет, будет и санкция. На фронт собирайся. На фронт. Неделя тебе. И я проверю. Вопросы есть?
  Вопросов у Феликса явно не было.
  
  
  Элеонора спустилась вниз. Ибадова еще корчилась перед Валерой.
  -- Пшла отсюда, -- гадливо кривясь, рявкнула Элеонора, -- Исчезни. И не вспоминай про это дело. А то закроем, за разглашение государственной тайны. Ну, что не понятно? Марш!
  -- Эх, испортили все, -- пожалел Валера.
  -- Ладно. Повеселились, и будя. Домой.
  -- Тоже верно. Вы пожрать там не взяли?
  -- С чего?
  -- А как же? Трофей с территории противника.
  -- Это ты мародер, а я не приучена. У меня не то воспитание.
  -- Больно хорошее у вас воспитание.
  Поехали домой. Гнали машину на полной скорости. В голове Элеоноры вертелось слово "мародер". Но к чему? Она обернулась, увидела пакет с джином и яблоками.
  -- Подарочки, -- угадал ее движение Валера, -- От союзничков. И не пригодились.
  -- Тормози. Немедленно!
  Валера затормозил, и вылез из машины. Вышла и Элеонора. Военный, куривший у автобусной остановки, повернулся. Элеонора подошла к нему:
  -- Здравствуйте.
  Военный хмуро окинул ее взглядом.
  -- А вы кто такая? Документы?
  Элеонора, улыбаясь, показала. Военный отдал честь:
  -- Виноват, товарищ подполковник госбезопасности.
  -- Теперь уж вы ваши, что ж.
  -- Прошу. Да, конечно...
  -- Капелян Иван Алексеевич? Иван Алексеевич... -- Элеонора тихо улыбнулась, -- И что здесь делаете в такое время?
  -- Думаю куда идти. Но идти, в общем-то, некуда.
  -- И города не знаете?
  -- Я москвич. Знаю. Да там написано.
  -- Ну, возьмите. Не буду читать. А почему некуда идти?
  -- А! -- военный махнул рукой, -- Неважно это.
  -- Хорошо, пойдемте, -- решила Элеонора.
  -- Что?
  -- Садитесь в машину.
  -- И оружие сдать?
  Элеонора улыбнулась:
  -- Не надо, у меня свое есть.
  -- То есть я не арестован?
  -- А что, есть за что? Ну, это мы проверим, конечно. Но сейчас вы не арестованы.
  -- Но тогда в чем дело?
  -- В том, что вы промокли. Как минимум. Марш в машину, что вам не понятно?
  Валера хмыкнул, и полез за руль.
  -- К тебе, Валер, -- приказала Элеонора.
  -- Что в пакете? -- поинтересовался Иван Алексеевич.
  -- То, что вам поможет. Не вижу под дождевиком ваших погон.
  -- Майор Капелян, командир 118 стрелкового полка. В отпуске. 20 суток.
  -- Вот так бы сразу. Поехали.
  
  
  -- Хорошо живете, госбезопасность! -- определил Капелян, прочитывая надпись на бутылке.
  -- Не дерзи, пехота, -- отозвался Валера, который в кухне нарезал сервелат, -- С тобой же делятся. И это все лендлиз**. Положено -- получаем.
  Элеонора сидела на диванчике, откинув голову, и заложив руки на затылок. Капелян кинул несколько косых взглядов на ее грудь.
  -- Смотрите уж прямо, -- засмеялась Элеонора, -- Что вы как мальчик!
  Капелян смутился:
  -- Простите, товарищ подполковник госбезопасности.
  -- Это вы простите. Но я этого не могу спрятать. Некуда. Меня Элеонора зовут.
  -- Я знаю. Прочитал.
  -- Или Элла. Слушайте, сядьте уж вы. Без вас справятся.
  -- Да, спасибо.
  -- Распакуй бутылку, военный, -- скомандовал из кухни Валера, -- Несу "бациллу"**. Сало употребляешь? Немецкое? Которое для парашютистов? А то колбасу всю дама приест, она больше суток не ела.
  -- Немецкое? Не пробовал.
  -- Замечательное сало, скажу я тебе!
  -- Это тоже лендлиз?
  -- Да. Немецкие братья нам сбрасывают. На парашютах. Вместе с парашютистами.
  -- А ножей немецких парашютных не сбрасывают?
  -- "Кампмессер"? Достану я тебе.
  -- Вот спасибо скажу. Хорошие ножи!
  -- Ладно. Ну, что? Наливай, майор. Со встречей!
  -- Со встречей, чекисты. Рад знакомству.
  -- Нечто?
  -- Угу-м. Я людей с первого взгляда распознаю. Если захочешь на фронт, пиши мне, возьму тебя к себе особистом.
  -- А что, свой -- дермо?
  Капелян пожал плечами.
  -- Так дермо? Отвечай.
  -- Редкое.
  -- Напишете мне его фамилию, -- сказала Элеонора, -- Я проверю.
  -- Так я ничего и не говорил.
  -- А я и так все поняла.
  -- Не буду я писать его фамилии.
  -- И не надо. Сама узнаю. Так мы будем пить? Рука устала, и слюни текут.
  -- От кого? -- сострил Валера.
  -- От колбасы, юноша. От колбасы.
  Выпили. Капелян крякнул, задохнулся, и вытер рукой слезы:
  -- Однако! Не ожидал.
  -- Осторожней с этим, военный. Еще и в голову ударит. Сало жуй.
  -- Жую.
  -- Так что у вас случилось? -- поинтересовалась Элеонора.
  -- А что там могло случиться? -- развел руками Валера, -- Приехал Ванька домой, к жене, а дома другой мужик живет. Ванька, как всякий порядочный человек, повернулся, и пошел. И как всегда: квартиру жене, развод, и все такое прочее. Что нового-то?
  -- Блядь, -- выразился Капелян, -- Жди меня и я вернусь. Прав, старлей, прав. Беру тебя к себе особистом, цены тебе нету!
  -- Ладно, майор, уговорил. Засиделся я тут. Если начальство отпустит.
  -- Начальство? -- повернулся Капелян, -- А кто начальство?
  -- А ты что, кого знаешь?
  -- Начальство я, -- пояснила Элеонора.
  -- Отдадите?
  -- Давай на ты.
  -- Отдашь?
  -- Эк ты хват!
  -- Я серьезно. Мой полк на переформировании. У меня еще и комиссара нету.
  -- А комиссаром меня?
  -- Это нет. Я в тебя втрескаюсь по уши. И какое это будет к бую единоначалие?
  -- О! Речь не мальчика, но мужа. Выздоравливаешь.
  -- Я и не болел ничем. Мне и болеть нечем. Я с сорок первого, хватил, достало до печенок.
  -- По второй?
  -- Наливай. Сейчас будем про войну меня расспрашивать?
  -- Что?
  -- Ну, рассказы фронтовика?
  -- Зачем?
  -- Да обычно так.
  -- Не нужно. Сиди, грейся. Как пополнят тебя?
  -- В комплект, надеюсь. И мальчишками, как всегда. Жалко их, в расход все уйдут. Пацаны, жизнь не дорога, и в башках одни иллюзии. А, тебе что? У тебя дети есть?
  -- Нет.
  -- Вот и у меня, слава богу.
  -- Жена молодая?
  -- Нет у меня жены. Да, молодая.
  -- Плюнь.
  -- Уже. Но обидно.
  -- Ну, это понятно... и куда теперь?
  -- Как куда? Завтра литеру возьму, и в часть. Куда мне?
  -- А отпуск?
  -- А, хер бы с ним!
  Элеонора встала, прошла к окну. Подумала.
  -- Нет, это не дело, -- достала ключи от своей квартиры, положила перед Капеляном, -- На-ка, майор.
  -- Это что такое?
  -- Сам не видишь?
  -- Вижу. Ключи. Зачем?
  -- Отпуск проводить будешь. Весело и счастливо. Хохловский, шесть, двадцать четыре.
  -- Это у кого?
  -- У меня.
  -- И что, не стесню?
  -- Нет. Ты небольшой. Место найдется.
  -- А муж?
  -- А муж на фронте.
  -- Вот здорово!
  -- Ничего, у него там все в порядке. И потом, спать в одной постели я тебе еще не предложила. Но если сам попросишь, не откажу.
  Капелян ошалело посмотрел на Элеонору. Элеонора расхохоталась. Капелян отвалился на стуле, завел глаза в потолок, и, улыбаясь впервые за нынешний день, сказал:
  -- О господи! Я уж отвык. Как же хорошо дома!
  
  
  
  Зальцбург. 1 ноября 1943 года
  
  Черт побери! Снова то же самое! Давно уже не бывало того, что Лорх становился фигурой в руках чьей-то судьбы, он уж, говоря откровенно, и забыл о такой опасности, и результат: решив дойти пешком с вокзала до своего дома, он, сам не зная зачем, завернул по пути к старой своей знакомице Карин Нэвилль, молодой женщине, которой он покровительствовал до войны. Собственно, даже не сам покровительствовал, а принял покровительство от Майервитта -- тот к ней относился просто как к родственнице с тех пор, как потерял Наталию Белл -- это было в 1928 году в Италии. Лорх, впрочем, даже не знал, куда Наталия делась, то ли ее куда-то отправили, то ли еще что, но Майервитт приехал из Италии с Карин, а после, выдав ее замуж, передал опеку Лорху, и больше уж ничем себя по отношению к ней не проявил. Да и Лорх года четыре совсем не интересовался Карин, и, прямо скажем, что и теперь делать ему там было нечего, тем более, что мужа Карин, полусумасшедшего летчика-инвалида Эварта фон Нэвилль Лорх терпеть не мог. Тем не менее, зашел. Постучал в дверь старинным молотком, и улыбнулся, совсем не ожидая того, что произошло далее.
  Эварта дома не оказалось -- он отправился в окружной военный госпиталь по каким-то делам, а Карин, неизвестно по какой причине, едва угостив гостя вином, и спросив, как он живет, вдруг предложила ему самое себя, какова она есть, причем немедленно. Лорх же, то ли от неожиданности, то ли от другого чего, растерялся, и сделал вид, что пропустил это недвусмысленное предложение мимо ушей. Нечего и говорить о том, насколько Карин оказалась обижена и подавлена его реакцией, да и Лорх сам не знал, как ему выпутаться из создавшейся ситуации с наименьшими потерями.
  -- Ужасно стыдно, -- нарушила Карин повисшее тягостное молчание.
  -- Как? -- живо отозвался Лорх, -- Ты про что?
  -- Ты знаешь, про что я.
  -- Ну вот, ты расстроилась. Тут ведь, скорее, посмеяться впору.
  -- Над чем?
  -- Нам самими собой. Или над войной.
  -- Что же, и здесь виновата война?
  -- А что же еще?
  -- Так ты... просто ничего не можешь?
  -- Что? -- Лорх расхохотался, -- А, вот ты про что подумала! Да нет, могу.
  -- Тогда я ничего не понимаю.
  -- Я сам ничего не понимаю.
  -- Значит, ты просто идиот!
  Лорх перестал смеяться, и глаза его потемнели:
  -- Знаешь что, Карин, такие слова на свой счет я еще ни от кого не проглатывал! Думай, что говоришь, и думай, кому! Хочешь честно? Мы с тобой так давно друг друга знаем, что нам просто неприлично было бы немного не поиграть в "люблю", и это бы прошло -- в другое время, и в другом месте. Я, кстати, был в тебя влюблен в свое время. Но... я совершенно не ожидал того, что подобная мысль придет тебе в голову именно сейчас. Я вообще не люблю неожиданностей. А теперь... теперь между нами ляжет вот этот идиотизм, как меч в рыцарских романах. Я это понимаю, но сделать ничего не могу. Если ты в моем лице лишилась многого, так вини себя в этом, больше некого. Впрочем, оно и хорошо.
  -- Что тебе кажется таким уж хорошим?
  -- Ну, знаешь, связь со мной обязывает. А я тебя обязывать не хочу. Слишком хорошо я к тебе отношусь.
  -- Обязывать? Чем ты меня можешь обязать?
  -- Хм... Многим. Да, кстати, выгляни-ка в окно. Что там за авто подъехало?
  Карин быстро прошла к окну, выглянула, и побледнела:
  -- Боже мой! Эварт! Так быстро?
  -- Вот видишь? Я -- везучий человек! Хорошо бы тебе было, если бы он нас здесь застал in flagranti? Я ничего не делаю зря.
  -- Только сиди спокойно, Йоганн! Не делай ничего! Я сама...
  -- Да уж напротив -- пойду поздороваюсь.
  Эварт тем временем вылез из машины, и, тяжело опираясь на палку, поковылял к дому. Лорх не мог отказать себе в удовольствии встретить его на пороге:
  -- Здравствуйте, сэр!
  Эварт не проявил по поводу Лорха как никакого удивления, равно так и никакого энтузиазма.
  -- А, это ты?
  -- Я, разумеется. Как твое здоровье драгоценное?
  -- Что?
  -- Спрашиваю, как твое здоровье себя чувствует?
  -- Можно бы хуже, да хуже некуда. Тебя радует мой ответ?
  -- Чему уж тут радоваться! Просто интересуюсь, вот и все.
  -- А позволь, я поинтересуюсь, что ты тут делаешь? -- Эварт с трудом стал устраиваться в кресле перед камином, резко при этом отмахнувшись от Лорха, хотевшего ему помочь.
  -- Ничего существенного, дорогой мой господин полковник. Шел домой, зашел по дороге. Дома все равно никого нет.
  -- А, так ты дезертировал?
  Лорх рассмеялся:
  -- Пока еще нет, что ты! Выпросился в отпуск.
  -- Ты так устал вдалеке от фронта?
  -- Знаешь, Эварт, не надо так вот ставить вопрос! Я тоже нужное дело делаю. Видел бы ты новые экспериментальные самолеты! Твой "Ju-88" по сравнению с ними -- то же, что Этриховская "Taube" по сравнению с "Ju-88"! Так что...
  -- Да я понимаю! Ты так нужен Родине.
  -- Слушай, оставим этот разговор!
  -- А о чем будем говорить? О том, что ты делал здесь в мое отсутствие?
  -- А я не знал, дома ты или нет.
  -- Это я понимаю. Но в виду имею другое.
  -- Что именно?
  -- А то, как ты воспользовался столь удачной ситуацией.
  -- В каком это смысле?
  -- А в этом самом!
  -- А! Это ты напрасно.
  -- Да неужели?
  -- Да уж так и есть.
  -- А что так?
  -- А почему нет?
  -- Ну, я бы на твоем месте...
  -- Быть может, поэтому ты и на своем месте?
  -- Я собиралась показать Йоганну свои новые работы, вот и просила его остаться, -- пояснила Карин, спустившаяся с бельэтажа.
  -- И он собирался смотреть это?
  -- Да.
  Эварт расхохотался:
  -- Это стоит того, чтобы при этом присутствовать! Непременно пойду с вами, черт меня дери, пойду, хоть и лезть высоко! Кстати, Лорх, хочешь сигарету? Голландскую? Нет?
  -- Знаешь сам, я курю только немецкие...
  -- ... Не пьешь ни чая, ни кофе, а только пиво или коньяк. Знаю. Тогда кури свои.
  -- Разрешаешь?
  -- Разрешаю.
  -- Премного благодарен, экселленц!
  -- Кушай на здоровье!
  -- Не ссорьтесь! -- вступилась Карин.
  -- А мы и не думаем!
  Карин взяла Эварта под руку, поддерживая его, что Эварт вполне благосклонно позволил ей сделать.
  -- У тебя, товарищ, есть одна дурацкая черта... -- заметил Лорх.
  -- Какая именно? У меня много, -- не дал ему закончить Эварт.
  -- Ты относишься к работам своей жены с постоянной насмешкой.
  -- Хм. Стоит того!
  -- Но ведь их охотно покупают, и даже тиражируют. И благодаря этому ты живешь...
  -- Что я сижу на шее у своей жены, ты мне можешь не напоминать -- сам прекрасно знаю. А вот ты, и тебе подобные, сидите на шее у народа!
  -- Даже так?
  -- Именно так! Что же касается до покупаемости этого товара, -- Эварт с очень большим трудом карабкался по лестнице в студию, и потому говорил, задыхаясь, -- так я никогда не был в восторге от вкусов наших деятелей из Партии, да и от самой Партии -- тоже. Если хочешь, можешь донести на меня в Гестапо!
  -- Хотел бы, так донес еще раньше, болван! Вы с Мюллер-Бродманом и Штауффенбергом -- пресвятая троица на прусский лад, непонятно только, что ты делаешь в колбасной Австрии! Если на тебя и донесут, так это буду не я. Всяк должен делать свою работу. Но у тебя язык без костей, так что будущее твое видится мне вполне определенно: кончишь ты виселицей, не меньше того!
  -- Не кончу. -- загадочно усмехнулся Эварт.
  -- Однако, я бы хотел услышать конкретное суждение -- что тебе в этих работах не нравится.
  -- Нереально.
  -- А что реально?
  -- Да все остальное. Ты, например. К сожалению.
  -- Ну, насчет реального... Реальность, товарищ, не одна. И не две. Кто в какой живет...
  -- Что-что?
  -- Было бы не лень, показал бы тебе одно местечко. -- Лорх уже не думал, что говорит, совершенно ошалелый от происходящего -- и от поведения Карин, и от словечек ее муженька, который распоясался так, словно у него нашли саркому, -- Там варианты реальности, которые в нормальных условиях идентичны, незначительно, но отличаются друг от друга. При небольшом умении это можно использовать, например, для того, чтобы оказаться в двух местах сразу...
  -- Лорх! Оставь ты эти бредни! Я понимаю, что это -- сказки для Карин, которую ты мог увлечь когда-то этой ерундой, только для нее все быльем поросло.
  -- Да нет, я тебе говорю.
  -- И за кого ты меня тогда принимаешь?
  "Действительно, за кого! -- подумалось Лорху, -- Что уж наши так настаивают на сохранении тайны? Ведь нужно же и выговариваться, это нужно каждому, иначе попадешь в сумасшедший дом... Все едино, никто в это не поверит. Сам бы не поверил лет десять назад!"
  -- Странно, милый, ты всегда отрицаешь все то, что не в силах понять, -- сказала Карин.
  -- Да он же провокатор! Он хочет, чтобы я свихнулся, и вбил в свою голову, что он может, разговаривая со мной у камина, одновременно наставлять мне рога наверху! Что, неясно, куда он клонит?
  -- Свинья, -- обиделась Карин.
  -- А, извини. Это я так, в виде гипотезы. Для доходчивости, -- поправился Эварт. -- Ведь я не в претензии. Все правильно. За кого тебе еще и выходить, когда овдовеешь! Я ведь с самого начала нарушил ваши планы, не так ли?
  -- Ты опять? -- возмутилась Карин.
  -- Овдовеешь.
  -- Тот, кто каждый день помирает, живет до ста лет, -- отмахнулся Лорх, начиная понимать, что Эварт абсолютно точно узнал, что жить ему осталось несколько месяцев, -- Не принимай близко к сердцу. Если его не повесят...
  -- Проклятый вами Гашек дал отличный ответ на такие реплики, -- парировал Эварт, -- Под виселицей встретимся!
  -- Прекрати! -- крикнула Карин.
  -- Уж дома я могу говорить все, что мне угодно!
  Лорх тем временем остановился перед большим полотном, на котором некий гипотетический обергруппенфюрер раздавал награды счастливым и розовощеким унтерам, в полевой, почему-то, армейской форме, причем в форме с иголочки. Понимая, что сейчас громко и неприлично расхохочется, Лорх кашлянул.
  -- Нравится? -- спросила Карин.
  -- Очень современно. И, главное, своевременно. Это купили?
  -- Да, Гитлерюгенд.
  -- Ну и правильно. Искусство должно существовать для народа.
  -- Обертка для шоколада, -- выразил свое мнение Эварт, -- А ведь называется это -- "Честь на фронте". Только на каком фронте можно найти такие сытые и довольные рыла? На баварско-швейцарском?
  -- Почему же? -- не согласился Лорх, -- В любом шутцкоре при любом объекте специального назначения.
  Эварт удивленно, и с некоторым уважением посмотрел на Лорха.
  -- Так, теперь вы оба издеваетесь? -- прищурилась Карин.
  -- Я -- нет, что ты! -- не согласился Лорх, снова покашливая.
  -- Я, кстати, не виновата. Я отображаю то, что знаю. А тебя, милый, я сколько раз просила рассказать о войне, а ты...
  -- О войне хочешь? -- голос Эварта, и без того возбужденного, стал отрывистым и металлическим, -- О войне? Тебя, среди великого множества миров, интересует и мир с простреленным затылком? А ты садистка! А вот послушай, и ты, оберштурмбаннфюрер, послушай тоже! Пока мы слушали только тебя. И этого твоего... как его, истребителя-то... Это ведь рыцарский турнир, не так ли, Лорх? Несешься ему навстречу, словно по ристалищу -- благородный поединок, лицо закрыто очками, как забралом, кокпит закрыт фонарем -- тоже забрало своего рода...
  -- Ну, не надо все сводить до лобовых атак.
  -- Не мешай! Так вот, один побеждает, другой падает. Удача решает все -- пулеметы и пушка -- не винтовка с телескопическим прицелом, вести из них прицельный огонь невозможно, так что -- кому выпадет счастливая карта, тот и на коне, при равной, конечно, выучке. Тебе, Лорх, бомбежку видеть приходилось?
  -- И еще как.
  -- Никак, я думаю. Не с самолета, и не в горизонтальном полете. Это ведь воспринимается как работа почти техническая. Обрабатываешь участок карты -- что город бомбами, что поле удобрениями -- все едино. Бомбами даже как-то красивее -- внизу облачка разрывов, а ночью так просто фейерверк. Зенитная артиллерия по тебе бьет, истребители на тебя кидаются, словно псы, аэростаты минированные по курсу... так сам начинаешь чувствовать себя объектом нападения, и чуть ли не жертвой. Людей, которых ты стираешь в пыль, ты не видишь, и словно их совсем нет... При штурмовке их видно, но это солдаты, и масштаб не тот. А тут горизонтальный полет с бомбометанием пачками, бомбами малого веса, да еще и при полной нагрузке. Крен -- до десяти градусов, тангаж -- до пятнадцати, волнами, не нарушая строя. В сорок первом году меня сбили, как тебе известно. Мы плюхнулись недалеко от того самого города, который и обрабатывали, да не то что недалеко, а на самой его окраине. Дело было летом, сами понимаете -- жара, пыль, гарь, отравление продуктами горения в кабине, плюс удар -- посадили машину на брюхо, освободившись от бомб куда попало. Парашюты мы "забыли" тогда на аэродроме, как и всегда. Удар, травмы, отравление -- на ноги, кроме моего бомбардира Карла Бунгерта, никто встать не смог. Едва отползли от самолета, прежде чем он взорвался, и сомлели. И от остатков самолета тоже пекло...
  Наши еще бомбили. Стрелка припалило -- он не смог отползти. Он тут же и застрелился -- сам. Карл Бунгерт потащил в укрытие меня и штурмана. Решили мы в городе, где-нибудь в развалинах, отсидеться до прихода наших войск. Так когда дошли до города, я стал ругаться на чем свет стоит: кругом огонь, и все в пыль разнесено -- и ведь не сообразил даже сразу, что это -- и наших тоже рук дело, и таким эффектом от бомбометания германскому полковнику следует, вообще-то, гордиться! Тут Карл посадил нас на маленькой площади, а сам пошел искать для нас подходящую нору. А я тут как раз и выкопал глаза...
  -- Какие глаза? -- сдавленно спросила Карин, хватаясь рукой за горло.
  -- Самые настоящие глаза, моя хорошая! Я немного разгреб битую штукатурку -- чтобы ноги положить поудобнее, потому что они стали отекать, и там, под штукатуркой, нашел глаза. Вернее -- сначала один глаз. Потом, из какого-то болезненного любопытства, нашел и второй. Хозяин их валялся за поваленным столбом, и от него уж несло падалью. Мне говорили потом, что при определенных положениях тела по отношению к фронту ударной волны глаза просто вылетают из глазниц, и повисают на жилах. Самое странное, что часто люди при этом, люди, фактически уже мертвые, успевают отрывать их. Сами. Быть может, глаза продолжают видеть и в таком состоянии? Ну вот, посмотрел я на эти глаза, и заплакал. А потом, из какой-то щели, вылез замшелый старик, и по-русски стал мне что-то лопотать -- наверное, утешал... но тут вернулся Карл, и пристрелил старика. А ночью наш штурман не выдержал страданий, и попросил его пристрелить. Это я сделал...
  Эварт умолк, тяжело опустился на стул, и спрятал лицо в руках.
  Лорх подошел к нему, взял его за плечо, и крепко сжал.
  -- Это что? -- удивился Эварт.
  Лорх пожал плечами:
  -- Я с тобой прощаюсь. Мне пора. Извините, друзья.
  -- А... -- начала было Карин.
  -- Потом. После войны. Если получится.
  
  
  
  Едва войдя домой, Лорх удивленно остановился: хотя весь дом был погружен в совершенную темень, гостиную освещал канделябр, и слабый свет от камина.
  -- Кто здесь? -- крикнул Лорх, осмотрелся, обнаружил на вешалке явно чужие пальто и шляпу, и, подозревая неладное, достал пистолет, и дослал патрон в патронник. После этого Лорх щелкнул выключателем, но тщетно: электричества не было.
  -- Стрелять буду!
  -- Это не стоит! -- отозвался сверху Фридрих-Йозеф Майервитт, и отсалютовал Лорху ладонью, -- Я вот ждал тебя, ну, и задремал.
  -- В чем дело? Почему нет электричества?
  -- Пробки вывернуты. Да ты садись. Устал с дороги?
  -- Ты в своем духе.
  -- Я еще и телефонный аппарат выдернул.
  Лорх снял пальто и фуражку в прихожей, прошел снова в гостиную, там снял китель и галстук, распустил ворот рубашки, и только потом сел напротив Майервитта. Майервитт налил Лорху в серебряный кубок хересу, поклонился в шутку, и стал медленно, покряхтывая, усаживаться напротив него.
  -- За что пьем? -- поднял кубок Лорх.
  -- За полковника.
  -- Это которого?
  -- Который перед тобой. Удивлен? Я сам уж и не чаял.
  -- Да. Двадцать четыре года ты этого ждал. Итак, мой штандартенфюрер?
  -- И русской армии. Казачьих войск. Собственно, первым Краснов сподобился. А там уж и Гимпель с Артельдтом.
  -- Рад за тебя. Как-то даже неудобно было быть с тобой в одном чине.
  Майервитт посмеялся.
  -- Я тебя хорошо выучил. Есть чему гордиться. Почему ты не предупредил о приезде, Йоганн?
  -- М-м-м... А стоило?
  -- Я думаю. Все же я теперь полковник. И я ведь все равно узнал.
  -- Так ведь веселее. И ты ведь все равно узнал.
  -- Ты надолго?
  -- Н-нет. Говоря откровенно, очень ненадолго.
  -- Тебе дали отпуск?
  -- Не совсем. Я просто соскучился по дому.
  -- Да?
  -- Тебя что-то удивляет? -- усмехнулся Лорх.
  -- Может быть. Стар становлюсь. Да и у тебя седина.
  -- Не бери в голову. Это иней.
  -- Иней?
  Лорх покивал.
  -- Как у тебя дела там?
  Лорх невесело рассмеялся:
  -- Вот я сплету тебе на милетский манер разные басни, слух благосклонный твой порадую лепетом милым, если только соблаговолишь ты взглянуть на египетский папирус, исписанный острием нильского тростника; ты подивишься на превращение судеб и самих форм человеческих, и на их возвращение вспять, тем же путем, в прежнее состояние.
  -- Не хочешь говорить?
  -- Нет, отчего? Только говорить не о чем. Того, что я там видел, никогда не было!
  -- То есть?
  -- То есть так, как я сказал.
  -- И что?
  -- Как что? Буду ходить теперь не осеняясь, и плешь свою не прикрывая ничем, радостно глядя в лица встречных.
  -- Уверен?
  -- Хотел бы.
  -- Что-то случилось, Йоганн?
  Лорх покачал головой:
  -- Да нет... пока нет.
  -- Все по-прежнему?
  -- Да, конечно! Иначе и быть не может.
  -- Ты устал?
  -- Устал? Это слабо сказано!
  -- Успокойся.
  -- Куда к черту! Ты... ты слабо себе представляешь, чем именно мне там приходится заниматься! -- Лорх с ненавистью запустил кубком в свой собственный китель, брошенный на спинку кожаного дивана, -- Спалить бы все это в печке, и...
  -- Но, Йоганн, тебе так идет эта форма!
  -- Ка-ак?
  -- Тебе действительно идет черная форма, Йоганн! Пей вино. Только не напивайся.
  -- Не напьюсь. По-моему, я уже никогда не напьюсь... Но ты ведь по делу?
  -- Угадал. По делу.
  -- Что там?
  -- Все, что ты хотел бы знать. Ты наладил контакт с Эллерманн?
  Лорх усмехнулся:
  -- И какой еще! Я с ней переспал!
  -- Ты дальновиден!
  -- Что такое?
  -- Как ты совершенно правильно утверждал, Лоттенбург в местной абверкоманде фигура подставная -- внимание отвлекает. Абвер там проводит свои операции не через него.
  -- А через кого?
  -- Через Майю Эллерманн. Она очень близка с доктором Шлютце. Собственно, она его любовница. А Абвер очень заинтересован в ведущихся разработках, скажем так, что Канарис и Остер хотят все их заполучить в свои руки, мало того, для них желательно не дать их больше вообще никому! Ради этого они могут пойти по головам, в том числе и по нашим. Это неприятность.
  -- Наши действия?
  -- Это тебе решать.
  -- Хорошо, решу.
  -- Надеюсь.
  -- И если я это решу, что дальше?
  -- Смотря как решишь. В сущности, ее можно арестовать хоть теперь -- ван-Маарланд сообщил, что за ней уж точно есть разглашение государственной тайны, и...
  -- Нет. В данном случае это не метод.
  -- Тебе виднее.
  -- Ну так что дальше, если я решу вопрос с Майей?
  -- Дальше ее дело примет Лоттенбург, больше некому. Ему придется все начинать сначала. И Лоттенбурга сбрасывать со счета тоже не стоит: этот выполняет дело не менее ответственное -- занимается специальной игрой с русским агентом, которого знает только он -- они его даже SD не отдали, мало того, SD даже не известили об этом!
  -- Кто агент?
  -- Пока неизвестно. Мы взяли только радиста, при нем обнаружили шифротаблицы, и код. Выясняем.
  -- Майя знает агента?
  -- Маловероятно. Только Лоттенбург. Он отдает ему информацию... да вот, посмотри сам: только что из Москвы. Нам пришлось немало потрудиться, чтобы это заполучить. А теперь это получит и Рорбах в Бреслау. Гарантирую большое веселье... Это фотокопии тамошних подлинников. На, ознакомься.
  
  
  УНКГБ III УВИР. НКВД СССР.
  г. Москва 3 октября 1943 года
  СЕКРЕТНО!
  Для внутреннего пользования о/о III, III-8, III-12.
  Сведения о проводимых исследованиях в:
  А.Г. "Д" войск СС Главного управления административных поселений государственном концентрационном лагере особого режима N214 VIII округа в Ламсдорфе.
  
  
  СЕРИЯ ЭКСПЕРИМЕНТОВ "РИХТЕРБЛАУ" И "ФРЕЙШЮТЦ"
  
  Руководители: СС-штандартенфюрер фон Шлютце, доктор медицинских наук, профессор, полковник доктор Гюнтер, оберартцт д-р Яансон, СС-гауптштурмфюрер д-р Липниц, при участии: СС-оберштурмбаннфюрер д-р Эллерманн, СС-штурмбаннфюрер д-р Фромм.
  Младшие исполнители: СС-унтерштурмфюрер д-р Кюстер, зондерфюрер д-р Веллер-Ханссен, СС-лейтенанты: д-р Герике, д-р Хильдеборг, д-р Батцер, СС-оберштурмфюрер д-р Зайлер, СС-оберштурмфюрер д-р Вигов, СС-унтерштурмфюрер д-р Болль, СС-унтерштурмфюрер д-р Ритке.
  Патологоанатом: СС-оберштурмфюрер д-р Фредерик Спе.
  Группа биологов: д-р Шредер, СС-оберштурмфюрер д-р Занн, СС-унтерштурмфюрер д-р Кунерт.
  Биохимик: СС-гауптштурмфюрер д-р Вандерро.
  
  РИХТЕРБЛАУ.
  Серия экспериментов "Рихтерблау" по применению методики выведения из состояния длительного переохлаждения пилотов, совершающих полеты в условиях больших высот, и в полярных областях.
  Цель: применение в полевых условиях методик реанимации пилотов, подвергшихся длительному переохлаждению при низком атмосферном давлении в условиях больших высот.
  Применение: для программ Хейнкель "Хе-111-Е", Мессершмитт "Ме-111А "Штурмфогель", Хейнкель "Фольксягер", Фокке-Вульф "Линде".
  Серия практических экспериментов по моделированию указанных состояний и выведению из таковых на заключенных госпитальной группы, находящихся на щадящем режиме жизнеобеспечения.
  ФОРМУЛИРОВКА ПРОБЛЕМЫ:
  По рефератам д-ра Рашера, проф. д-ра Ярриш, проф. д-ра Гольцлехнера, проф. д-ра Зингера.
  
  Была проведена серия экспериментов по методике постепенного выведения из состояния длительного переохлаждения путем отогревания в комплексе с реанимационными мероприятиями. Для этого испытуемые погружались в специальные ванны с техническим охлаждением, в которых полностью имитировались все стадии охлаждения тела в условиях, близких к реальным условиям длительного высотного полета. Охлаждение нарастало до 10-16 мин., что полностью соответствует реальным условиям полета, и продолжалось в выбранном режиме от 15 до 45 минут, после чего режим менялся. Полное время серии - 4 часа. Всем испытуемым давалась так же кислородная маска, для полной имитации процессов, происходящих в организме пилота. Контрольные группы испытуемых охлаждались в барокамере, и часть их -- в принятой на вооружение летной одежде. Была контрольная группа, состоящая из военнопленных летчиков советских военно-воздушных сил, и группа летчиков из шталагов "Люфт" -- II, III, и VIII.
  Общее число испытуемых -- 1611 (число прошедших через экспериментальную базу -- 1720), выведено из состояния длительного переохлаждения -- 890, выжило окончательно - 350 (ликвидированы).
  При проведении главных реанимационных мероприятий, ничем не отличающихся от практики реанимации пострадавших в условиях низких температур, пострадавшего подвергают постепенному отогреванию при условиях контроля за общим состоянием и применения дополнительных показанных мероприятий, вплоть до выхода из шокового состояния. Пострадавшие, при выходе из шока, на короткое время приходят в сознание, после чего погружаются в глубокий непробудный сон вследствие церебральной декомпенсации. По возможности, спать пострадавшему рекомендуется не давать возможно долгое время, особенно -- в случае угрозы церебральных явлений для предупреждения декомпенсирующего парестического торможения.
  Температура при отогревании не должна быть выше 37,8 гр. цельс, наиболее оптимальная -- +36,6. Возможно растирание винным спиртом, но категорически противопоказано давать его пострадавшим внутрь, так как это может после временной реляксации вызвать стойкие спазмы церебральных сосудов, церебральные, и цереброспинальные параличи.
  
  "Фрейшютц". Психическая обработка.
  Цель: выработка в испытуемых полного сознательного подчинения.
  Дополнительно применяется как обработка перед экспериментами "Рихтерблау".
  Зондерблок Н-308, и блок адаптации Н-205. Применение хлорпромазина, и других фенотиазиновых производных, препаратов раувольфии, скополамина, и лизергиновой кислоты.
  Зондерблок, в котором находятся испытуемые, состоит из двух отделов. В первом находятся те испытуемые, у которых обработка вызвала острые синдромы психических расстройств; спровоцированные препаратами расстройства относятся к возбудимым церебрально-вегетативным реактивным состояниям необратимого типа, со стабилизацией вырабатываемых рефлексов низшего ряда.
  Те, кто находится в острой фазе, постоянно двигаются по палате -- это называется "неусидчивостью"; когда они устают ходить, они садятся, сидят несколько секунд, но не могут усидеть на месте, и снова принимаются беспокойно бегать. Обессиленные, они ложатся на койки, но улежать так же не могут: полежав минуты три или четыре, они поднимаются, и снова начинают двигаться. Это вторая стадия синдрома возникающего после медикаментозной обработки.
  Больные в первой стадии находятся в беспробудном сне. После сна они некоторое время находятся в заторможенном состоянии, при общей повышенной чувствительности и судорожной готовности в комплексе с фотофобией, так что всякий свет и шум для них непереносим. Некоторые настолько дезориентированы в пространстве, что падают возле коек. В дальнейшем наступает стадия судорог, переходящих в паркинсониальные явления, после чего наступает физическая реабилитация, и состояние испытуемых переходит в острую фазу.
  В блоке адаптации с испытуемыми работает православный священник Василий Комов, штатный сотрудник РСД-Гехаймеконфессионбюро, который собирает испытуемых на некое подобие собраний, и произносит перед ними проповеди, в которых касается следующих пунктов:
  а. Необходимость покаяться (общий момент).
  б. То, что они видят перед собой, то, что происходит с ними -- это есть кара господня за грехи их -- это ад на земле, ниспосланный за богохульства и святотатства.
  в. Утверждает, что испытуемые отреклись от веры отцов и дедов, поклонились "красному дъяволу", разрушали церкви, ломали иконы, видели все это, и не противодействовали, не противодействовали убийству священников, и их репрессированию.
  г. Рассказывает про расстрел сорока священников в Петербурге, и про то, что многих из них "чекисты-сатанисты" закопали живыми, так же про взрывы храмов, расстрел императора Николая Романова, и принцесс, которых добивали штыками, и так далее.
  д. Поскольку все воздается карой господней, у испытуемых один путь: покорно принять все эти очистительные муки, склониться, и благословить карающих, и тогда Господь призрит на них, и спасет их, очищенных, для жизни вечной.
  е. Проповедует о ничтожестве преходящих мук по сравнению с адскими -- вечными и бесконечными.
  Составил по агентурным материалам: Нач. ОО НКГБ III -- ВИР подполковник РУМЯНЦЕВА
  
  Лорх отложил фотокопию, и длинно выругался.
  -- Вот так, -- заметил Майервитт.
  -- За такие штуки повесить мало! А если они доберутся до "Хаунибу"?
  -- У Шлютце можно найти вещи куда похуже твоих летательных аппаратов.
  -- Что же может быть хуже? Реакция распада ядер?
  -- Ну, разве как частный случай применения общего принципа. Есть вещи и хуже.
  -- Куда хуже!
  -- Хуже уж тем хотя бы, что они менее дороги. Энтропия. Вернее -- изменение уровня энтропии в ограниченном пространстве: увеличение этого уровня, поскольку его уменьшение сейчас считается невозможным даже теоретически... Пока их останавливает то, что всякий процесс, в котором увеличивается уровень энтропии, становится необратимым -- это по определению, а необратимые процессы недоступны статистике. Мешает пока им и то, что такие воздействия сопровождаются мощным темпоральным возмущением, вызванным как изменением уровня, или отрицательным искривлением вектора энтропии, так и переходом процесса в состояние необратимого. Шлютце уже две лаборатории взорвал, а в Ламсдорфе, во время последнего испытания, едва не вызвал пожар, и часы у всех потом стали отставать на две минуты от текущего времени. Весь персонал был без сознания. Однако, ему удалось создать пространство с растущей n+2 в секунду энтропией, диаметром в несколько ангстрем, и существовавшее несколько микросекунд. Такой экспозиции, кстати, достаточно, чтобы превратить твой летательный аппарат в облачко ионизированного газа.
  -- Уверен?
  -- Мы делали такие расчеты четыре года назад. Пробовали провести и опыт. Тогда у нас взорвался целый блокгауз. Свалили это, помнится, на коммунистов... Только в Москве этим не заинтересуются, думаю. Это им не по зубам.
  -- Думаешь? Тогда не забудь, что у них там есть моя сестра, имя которой я вижу на предъявленном мне документе. Начальник Особого Отдела их разведки -- это фигура. Ты ведь тоже обратил внимание...
  -- Я обращаю внимание на это с тех пор, как был процесс Фраучи. Его-то расстреляли... а ее -- нет. Она пошла в гору, только вот почему? Впрочем, не стоит об этом.
  -- Я всегда буду благодарен тебе за это, Фрэди. За это я тебе простил даже то, что не могу называть тебя Александром Романовичем... Впрочем, действительно не стоит об этом сейчас. А я Маркусу скажу, как он прославился -- в Москве его знают, и...
  -- Маркус -- это еще цветочки! А ягодки -- вот они!
  УНКГБ III УВИР. НКВД СССР.
  
  г. Москва 12 октября 1943 года
  
  СЕКРЕТНО!
  
  Для внутреннего пользования о/о III, III-8, III-12.
  
  
  Оппозиционная фашистской партии группа в войсках СС "Альбатросс".
  
  
  В настоящее время среди оппозиционных режиму групп активизировала свою деятельность группа "А" ("Альбатросс"), управляемая бригаденфюрером СС Медлицем ("Тюркенгелле"), штандартенфюрерами Куртисом Зайлером, Карлом Виннерхоффом ("UH" -- спецподразделение в составе дивизии Brandenburg-800), и оберштурмбаннфюрером СС фон Гарофа (дивизия СС "Принц Евгений"). Внедренные эмиссары этой группы находятся в гренадерских и танковых частях СС на ответственных штабных должностях. Деятельность группы охватывает: "Гитлерюгенд", "лейбштандарте Адольф Гитлер", дивизии "Дас Райх", "Эдельвейс", лейбштандарт генерал-комиссара Пруссии "Германн Геринг", "Валькирия", 2 австр. див. "Остмарк", див. "Принц Евгений", сводную див. "Викинг", в ней: полк "Шарлемань" (франц), "Лангемарк" (флам)., "Валлоне", "Ландсторм-Недерлянд" (голл), кроме того части с контингентом из изменников Родины "Железный Волк", "Тюркенгелле", и немецкие специальные дивизионы: "Вервольф", "Зигфрид" (оберфюрер СС Кашке), "UH". Влияние по некоторым данным распространяется в данный момент на дивизию "Гросс Дойчлянд".
  Группа ставит своей целью свержение Гитлера, и захват власти внутренней верхушкой СС. Вместо Гитлера предполагается назначить главой Германии Альфреда Розенберга.
  В группе особенно сильна мистико-идеологическая верхушка, которая управляет всей организацией наподобие религиозной секты.
  В настоящее время группа активно разрабатывается.
  Пом. Нач. с/о НКГБ Ш -- ВИР Капитан ЛАВРУШИН.
  
  
  Лорх, читавший второй документ со все большим изумлением, откинулся на спинку кресла, и протяжно свистнул.
  -- Не свисти, черти набегут, -- посоветовал Майервитт.
  -- Лаврушин... Кто это?
  -- Приятель и протеже Сорокина.
  -- А Сорокин -- приятель и протеже Элеоноры...
  -- Вот именно.
  -- Опять она возле нас!
  -- А ты как думал? Это тебе от нее привет! Личный!
  -- Личный... а тебе -- персональный! Подожди, так что, это своему агенту тоже отдал Лоттенбург?
  -- А кто? Или он сам... проявил инициативу? Инициатива в этом деле наказуема... знаешь сам...
  -- Ну-у... тогда я скажу, что разведка задумала нехорошие игры... опасные, прямо скажем. Это они дергают тигра за хвост. Мне это не нравится.
  -- Кому же это нравится! Так ты принял решение?
  -- Да, -- вздохнул Лорх, -- Решение я принял. Мне нужны шифротаблицы, и что-нибудь вроде рации. Кинем спичку в этот улей.
  -- Спецсредства?
  -- Пока не нужно. Буду справляться сам. Там ведь многое меня касается... Так что я сам хочу.
  -- Хорошо, -- кивнул Майервитт, -- Сам так сам. Но и мы за тобой присмотрим. На всякий случай.
  -- Своих дел нет?
  -- Да что! Изменение идет полным ходом, фактор наш уже войсковой старшина, того гляди полковника дадут. Сидит в Запорожском районе и успехи делает. Генералом хочет быть. И будет. Думаю я Павлова подвинуть...
  -- И вместо него?
  -- Так точно.
  -- Ну, -- расхохотался Лорх, -- а это идея! Нет, это идея!
  
  
  
  Экс-ан-Прованс. 2 ноября 1610 года.
  
  "Ad majorem Dei gloriam"**.
  Писано года от РХ 1610
  ноября 2 дня в г. Эксе в
  обители сестер во Христе
  св. Урсулы
  
  Слава Господу нашему Иисусу Христу во веки веков, аминь!
  Как и было Вами мне указано, начинаю посылать Вам, Монсиньор**, отчеты о том, какие события происходят по Божьему попущению в несчастной обители св. Урсулы в городе Эксе. Доношу Вам, что 30 дня октября были над одержимыми девицами Палю и Капо прочитаны первые моления, особой обладающие силой к изгнанию Дъявола и его приспешников.
  Во время произнесения нами всех предписанных возглашений девицы вели себя тихо, но когда подошло все благополучно к концу, с Магдалиной случилось следующее: она сжала колени, напружинилась, поджала кулаки к груди; лицо ее странным образом исказилось, и она вдруг запела, да нет, завыла низким, мужским, с надрывом, голосом:
  "Я, владыка Ада и темного дела, повелитель мертвецов и чудовищ, бес великий, во тьме ходящий и в затмении радующийся, царь жаб и всяких червей; я, вездесущий Молох, Антихрист, и Враг Рода Человеческого, плюющий на Тело Господне, я подниму полчища живых мертвецов и козлов, и черных котов, я нашлю змей и мух, и блох, я, желающий их души и тела, говорю вам: отступитесь, или же горе вам!"
  Я, смиренный, принялся, убоявшись Нечистого, читать "Credo", а патер Николя поднялся, и вопросил так:
  "Кто ты? Как твое имя?"
  "Я назвал себя" -- ответил Дъявол устами Магдалины.
  Я стал снова читать каноны, и от этого случилось, что демон вышел из Магдалины в незримом виде -- хохот разнесся на алтарем, переместился через всю капеллу, и загремел под сводом ее. Потом демон обратился к нам с такими словами:
  "Мое имя -- Бааре, слышали вы его, святые отцы? БААРЕ. Мне больше ничего не нужно -- примите только это к сведению."
  "Убирайся в ад, и будь там вечно заперт: ты проклят!" -- приказал демону отец Николя.
  Но демон отвечал с наглостию так:
  "Если я проклят, то пусть на том дереве, что стоит в саду, вырастут мертвые головы! Pactum... Sacerdos... Finis... Если я проклят, то пусть на головах ваших вырастут рога, святые отцы! Во имя духа Преисподней! Пусть лица ваши покроет парша и проказа, если вы меня проклинаете -- это слово Бааре. Да отсохнут ваши языки, чтобы невмочь больше было произносить слова проклятия и порицания!" -- кощунствовал демон.
  А отец Николя сказал ему так:
  "Во имя Господа Всемогущего: прекрати свои дъявольские речи! Во имя Иисусово приказываю тебе замолчать!"
  "Очень я тебя испугался" -- загоготал демон.
  "Замолчи! Ты здесь в нашей власти! Ты знаешь, что мы можем с тобою сделать?"
  " Я только сейчас здесь, а потом не здесь, -- отвечал демон, -- Я везде и нигде. А с этими девками можешь сделать все, что хочешь -- хоть на кол посади. А не хочешь на кол, так посади..." -- тут демон произнес такое непотребство, чего я, Монсиньор, повторить никак не решаюсь.
  "Изыди" -- снова стал изгонять его отец Николя.
  "Ухожу, не кипятись, а то лопнешь, -- сказал демон, -- однако вы знайте, что месть моя будет ужасна! И что бы вы ни сделали, они мои!"
  И тут, Монсиньор, я заметил, что более всего, как то мне показалось, была поражена сама девица Палю: лицо ее выражало такое удивление, словно она впервые услышала со стороны то, что произносят ее уста; она завизжала, села на корточки, зажала свою голову между колен, и забормотала какую-то долгую тарабарщину на никому не известном языке.
  Когда патер Николя приказал ей это прекратить, она рывком опрокинулась на спину, и тем же мужеским голосом крикнула:
  "Последний раз предупреждаю вас всех -- отступитесь, или же готовьтесь к худшему!"
  А отец Николя ответил демону так:
  "Что ты пугаешь меня? Господь мой со мною -- кого убоюсь?"
  "Тогда, -- сказал демон, -- до встречи через 333 года... В День Гнева..."
  "В День Гнева ты будешь низвержен" -- сказал отец Николя.
  Но демон более ничего не ответил, и мы на мгновение увидели темную тень, которая пробежала по капелле, подбежала к Магдалине, и что было силы ударила последнюю в живот. Магдалина охнула, согнулась, и раскрыла рот, тщетно пытаясь вздохнуть. Демон сунул ей в рот нечто вроде змеи или червя, хотя отец Николя утверждает, что то был фаллус, только чрезвычайно длинный и гибкий. После этого демон тотчас исчез, сопроводив свое исчезновение звоном разбитого стекла: цветной витраж западного окна целиком вылетел вон, и разбился о камни.
  Магдалина же, все это время висевшая в падающей позе, словно муха в густом масле, со стуком рухнула на пол.
  Увидев, что она неподвижна, мы с отцом Николя направились к выходу, наказав брату Гийому присмотреть за Магдалиною, и, когда она придет в себя, приказать унести ее, если, конечно, будет тиха. Но не успели мы подняться по лестнице, как услышали истошные вопли брата Гийома, призывавшего на помощь.
  Явившись обратно, мы увидели Гийома, бегавшего по капелле, и пытающегося отбиться от Магдалины, гонящейся за ним, и шипящей, как кошка. Увидев нас, Магдалина прыгнула в центр капеллы, и остановилась там как вкопанная.
  Отец Николя подошел к ней с крестом, защищаясь его изображением от возможного нападения демонов, и заклиная многократно ее не двигаться, быстрым и точным движением вложил ей в уста причастную облатку.
  Магдалина согнулась дугой через спину и встала на лоб и пятки; язык ее вывалился чудовищно и распух, а к кончику языка прилипла облатка -- девица отчаянно пыталась коснуться облаткой пола, дабы осквернить ее, и чтобы облатка потеряла от того свою чудесную силу.
  "Во мне сидят шесть тысяч шестьсот шестьдесят шесть дъяволов! -- так хрипела Магдалина при этом, -- Они сотрут вас в порошок, святые отцы!"
  А мы речей диавольских не убоялись, но продолжали.
  Наконец облатка отстала от языка, и Магдалина повалилась на пол, пытаясь вновь зажать свою разлохмаченную голову меж коленами.
  "Приказываю -- встань!" -- сказал ей отец Николя.
  Но Магдалина потянула ворот рубашки своей с сосцов, а затем и подол на голову, полностью оголив бедра, ягодицы, и поясницу.
  Отец Николя снова повелел ей встать.
  И тут меня, Монсиньор, поразило жало плоти нашей -- и в голове моей зароились греховные мысли, при дъявольском наущении, конечно -- в чем я вам откровенно признаюсь и каюсь. Господи, спаси нас, грешных! И ведь того и нужно было Сатане: Магдалина тотчас же вскочила, торжествующе воздев кверху руки.
  Отец Николя тем временем подошел к ней, и протянул крест к ее губам с тем, чтобы она его поцеловала. Магдалина же отвернулась. Отец Николя попытался развернуть ее за плечо, но она стремительным ударом выбила у него из рук крест, а протянутую руку засунула себе меж ног, в место запретное, обитель греха и причину погибели, и так накрепко сжала колени, что отец Николя руки высвободить не смог, а только поскользнулся, и вынужден был подхватить Магдалину под талию, а та тотчас перегнулась у него на руке головой вниз, подтянула ноги, согнутые в коленях и разведенные в стороны к животу, и пустила в мою сторону такую струю мочи, какой я сроду не видывал у людей, разве только у коров и кобыл! От той струи я едва увернулся, хотя и стоял на другой стороне капеллы. В руках моих была книга Евангелия, а две прочие священные книги были залиты зловоннейшей мочой, и теперь так смердят, что их и в руки взять невозможно, Господи, прости нас, грешных!
  Отец Николя бросил в расстройстве девицу оземь, но она в ответ хохотала, и изрыгала кощунства. Потом она бросилась на меня с кулаками, но как подкошенная упала на половине пути, и осталась лежать в оцепенении, точно мертвая.
  Так закончился для нас всех этот ужасный и злополучный день.
  Обязуюсь всячески сообщать Вам, Монсиньор, все новости касательно дела несчастных эксских урсулинок и в дальнейшем.
  Брат Ордена Иисуса Христа VII года**
  МИХАЭЛИС.
  
  
  
  
  
  
  
  
  ** Личный астролог Гитлера, подвизался еще и как телепат. Был расстрелян несколькими членами верхушки СА. Его обвинили в гомосексуализме, и сокрытии еврейского происхождения
  * БААЛ-ШЕМ: Иудейский канон изгнания Сатаны
  ** Текст подлинного документа без изменений и сокращений.
  ** Никакой ошибки -- Горького.
  ** Муса Джалиль назвался у немцев Гумеровым.
  ** Черкесско-чеченская зондеркоманда в Боснии действовала. Вероятно, наименование пришло оттуда.
  ** Хорватские националистические вооруженные соединения. "Черные усташи" -- каратели, вроде СС-зондеркоманд. Имеются в виду, видимо, именно Черные усташи.
  ** Высылка за 101 километр, и запрещение жить в крупных областных городах.
  ** Совинформбюро
  ** Московская окружная гауптвахта
  ** Милиционеры, работающие на "земле", то есть на участке (жарг)
  ** Походно-полевая жена, любовница на фронте
  ** То есть союзнические поставки
  ** Мясные продукты (жарг)
  ** "К вящей славе Господней" -- девиз иезуитов.
  ** Письмо Генералу Ордена.
  ** То есть имеющий седьмую степень посвящения (из двенадцати).
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"