Нобелевских лауреатов принято уважать. "Размышления о гильотине" Альбера Камю концентрируют весьма подробный список эмоциональных претензий к смертной казни и пройти мимо этого скучноватого эссе, обдумывая концепцию "русской рулетки", я не мог. Точки зрения, тем не менее, наложились лишь частично, ибо в концепции "русской рулетки" французская гильотина, как предмет расширенной критики г-на Камю, вынесен на периферию дискуссии. И, действительно, особенности агрегата наказания не играют, в сущности, той роли, какую выпячивает в своём эссе в Камю. Очевидно, важнее решить вопрос общественной этики, оправдывающей ролевую двусмысленность судьи и палача, которые приводят в действие от имени общества механизм смерти. А какой это механизм - не суть важно: механический ли нож, рубильник электрического стула, рычаг виселицы, краник газовой камеры или спусковой крючок пистолета. Отбросив общественное лицемерие, необходимо признать, что механизмы смерти не ограничены лишь орудиями прямой казни. Голод и холод - тоже механизмы. Тюрьма или каторга - тоже способ отъёма жизни у преступника. Тюрьмой казнят. Казнят и в тюрьме. Порой без помпы, тихо, не особенно отвлекаясь на какой-то там суд. Однако у казней есть одна общая черта - механизм смерти приводится в действие волей конкретного палача, работа которого - убить.

Общественное благословение и сигнал на казнь палачу отдаёт судья. Г-н Камю намеренно или по недоразумению упустил обыкновенный факт, что суд присяжных или гильотина - лишь ресурсы и методы правосудия, которыми пользуются конкретные люди с абсолютно конкретной общественной задачей - наказания и предотвращения преступлений. Но вдруг изветшали шаблоны реализации этой благородной цели? Вдруг она уже и не может быть достигнута такими инструментами и способами? И что такое - "наказать"? Увы, Камю не тронул "корешки", не пошёл далее критики зримого уродства французского правоприменения. Не отрицая смертной казни в принципе, он в итоге предложил лишь "смягчить" проблему:

"..Во всяком случае, не мешает нам провести хотя бы ограниченный временем эксперимент (отмена смертной казни лет на десять).."

"..Смертную казнь в таком случае нужно заменить каторжными работами, бессрочными для неисправимых преступников, ограниченными каким-то сроком -- для всех других. ... ...И еще им можно напомнить, что каторжные работы оставляют осужденному возможность самому выбирать смерть, тогда как гильотина закрывает им все пути для возвращения..."

Иными словами, милосердный Камю советует не убивать злодея сразу, а дать ему "возможность самому выбирать смерть" на каторге. То есть, если вдуматься, уморить приговорённого каторжными условиями существования. Изощрённый гуманизм, ничего не скажешь... Или:

"Наука, с таким рвением помогающая убивать, могла бы, по крайней мере, посоветовать, как убивать более пристойно. Снадобье, превращающее сон узника в смерть и находящееся у него под рукою хотя бы в течение суток, чтобы он мог свободно им воспользоваться, или еще какое-то средство, необходимое в случае злой или ослабшей воли, обеспечат его устранение, если оно так уж необходимо, и привнесут хоть малость благопристойности..."

"Благопристойность" - момент истины, ключевое желание Камю. Это необходимо запомнить, ибо в остальном эссе наполнено противоречивыми разглагольствованиями, прерываемыми смятенными стенаниями, которые порой напоминают пограничный бред. Думаю, такой резкий диагноз по существу предложений Камю, очевидно, гораздо вежливее и мягче, нежели без обиняков уличить непревзойдённого эстета и человеколюбца в циничном лицемерии, грубейших психологических подтасовках и манипуляциях, оскорбляющих понятие "гуманизм".

Так или иначе, за несколько десятилетий "смягчение" процедуры казни, какого добивался мэтр, произошло. Приговорённых убивают уже более чем "благопристойно". Даже и без крови кое-где. Током, ядом, газом. Эссе Камю, таким образом, уже исчерпало свою цель, ибо его неприязнь к самому факту смертной казни учтена в большинстве юрисдикций, кроме откровенно садистских - неприкасаемых по причине махрового варварства (тоталитарные, деспотические режимы, дикие племена), либо для критики неприкосновенных, то есть, способных заставить мир уважать свою самостоятельность толкования справедливости и гуманизма (например, США или Китай).

Посему можно было бы предать сей труд забвению, если бы Камю, выворачиваясь наизнанку в поисках аргументов своей правоты, не задел основ этики и философии наказания и профилактики (устрашением), коснулся сакрального характера казни, значимость которого в современном мире существенно размыта:

"..Когда судья-атеист, скептик или агностик оглашает смертный приговор неверующему подсудимому, он выносит окончательное, не подлежащее пересмотру решение. Он узурпирует престол Бога [*], не обладая его властью, да и не веря в нее. Он, можно сказать, убивает потому, что его предки верили в жизнь вечную. Но общество, которое он будто бы представляет, на самом деле озабочено просто-напросто устранением осужденного из своей среды;..."

Правильно нащупав этическую коллизию, Камю, к сожалению, не нашёл более убедительного выхода из неё, чем "логический" (а-ля Камю):

"..Иначе говоря, палач из жреца превратился в функционера. Результат налицо: общество середины XX века, утратившее, в силу простой логики, право на применение смертной казни, должно теперь отменить ее из реальных соображений ..."

Логика "реальных соображений" Камю впечатляет. Однако, принцип "русской рулетки", обладая впечатляющим ракурсом и масштабом охвата темы, разом решил и "проблему палача", и "проблему судьи".

Благодаря современному взгляду на основания философии наказания, принцип "рулетки" определил наиболее пока гуманный из всех принцип наказания за насилие. Ведь, в конце концов, "рулеткой" могут разыгрываться не только "жизнь или смерть насильника", а, допустим, "больший или меньший срок тюрьмы", что, не меняя принципа "случайности" возмездия, удовлетворило бы самых искушённых эстетов и "гуманистов". И тогда полемика с г-ном Камю, как одним из "благопристойных" человеколюбцев, вовсе потеряла бы смысл - нам нечего было бы делить. Но одно цепляется за другое. Отказ от быстрой казни на плахе приводит к неприемлемым моральным и материальным издержкам на упоение общества от казни медленной (за решёткой).

Кроме того, полный запрет смертной казни похоронил бы надежду избавить Человечество от тюрем. Смею допустить, что последняя задача на порядок масштабнее и актуальнее, нежели банальная замена традиций быстрого физического умерщвления преступника (гильотиной) приёмами медленного психофизического умерщвления его (каторгой), которые г-н Камю предпочёл исходя из человеколюбия(!) и иных благородных начал. Другими словами, в десять раз важнее решить проблему регулярного умывания лица и нормального обмена веществ, нежели ломать голову и ногти над механическим или химическим удалением прыщей, которые в противном случае неизбежны.

Итак, идеология применения "русской рулетки" перекраивает основания квалификации тяжести и подсудности преступлений, деля их на три основные группы по признаку насильственности деяния.

Первая группа - ненасильственные преступления, не содержащие риска человеческих жертв. Исключительно область гражданского права.

Вторая группа - преступления, содержащие в составе угрозу здоровью и жизни человека, либо приводящие к риску человеческих жертв. Уголовное и гражданское право.

Третья группа - насильственные преступления, окончившиеся человеческими жертвами. Исключительно уголовное право.

Базовое отличие "рулетки" от традиционного парадигмы наказания заключается в том, что "рулетка" нацелена не на конкретный факт преступного явления, а на преступное явление, выраженное в конкретном факте.

"Русская рулетка" уникальна, как революционный метод полного искоренения преступного явления - насилия, с которым общество и Человечество должно ПРЕКРАТИТЬ МИРИТЬСЯ, а вовсе не общественной сатисфакции тем гражданам, которые вследствие общей боязливой снисходительности к преступному насилию, осознают и допускают его приемлемость, как способа успешного поведения, далее совершенствуются в нём, и доводят насилие до крайних проявлений.

Поэтому "русская рулетка" никак не может служить панацеей от всех криминальных бед.

Она эффективна только против явления насилия.

Исходя из сакральной идеи наказания (у Моисея "Око за око", в других религиях иначе), удовлетворительные для цивилизации буквальные реализации которой ("кровная месть") отсутствуют, человечество создало развитые системы гражданского и уголовного права, призванные заменить утерю "ока" повреждением виновного иным эквивалентом - имущественным взысканием, тюрьмой, гильотиной. "Око за око" теперь зовётся обтекаемо "принципом соразмерности преступления и наказания", но как формула справедливого устройства порядка жизни осталась неизменной.

"Русская рулетка" - феноменальный способ адекватного возмездия, поскольку через уравнивание шансов выжить реализует справедливость в наиболее полной мере, так как, в сущности, насильник именно покушается и именно на здоровье и жизнь жертвы. В какой степени это покушение удалось - зависит не только от тяжести фактически содеянного насильником, но и от степени потенциального риска жизни, которому он объективно подверг жертву независимо от заведомого характера его намерений, неизвестных жертве.

"Русская рулетка" - первый внятный путь избавления планеты Земля от тюремного заключения - омерзительного и абсурдного метода наказания, "перевоспитания" и профилактики преступности. Даже только призрачная надежда на ликвидацию этого смрадного социального отстойника с лихвой окупает любые возражения против идеи "рулетки".

Проблематика критического исследования Камю разнопланова и мне пришлось выделить три категории вопросов и проблем:

1.Объективные недостатки (по Камю) конкретной (французской) экзекуции. Многие из них справедливы и решаются "рулеткой".

2.Субъективные упрёки Камю к смертной казни, которые "рулетка" закрывает тоже.

3.Очевидные встречные вопросы, способствующие всестороннему освещению темы, от которых Камю уклонился в своём эссе, исходя из, мягко говоря, неясных соображений, обесценивших философию его эмоционального опуса.

Поскольку произведение г-на Камю представляет собой неструктурированный поток сознания, то вполне приемлемо комментировать в его же эмоциональном стиле, подразумевая, что читатель уже знаком с тезисами концепции "русской рулетки" и следовать духу вольной светской беседы, сквозящему в названном эссе. Надеюсь попутно восполнять пробелы, допущенные мэтром - гуманистом в освещении всех сторон смертной казни. Кроме того, если позволит время, попробую применить "гуманные" тезисы Камю и к тюремному заключению, чтобы пролить свет на существо этой альтернативы смертной казни.

Итак:

"Незадолго до первой мировой войны некий убийца, чье преступление было на редкость зверским (он зарезал крестьянскую чету вместе с детьми), был приговорен к смертной казни в городе Алжире. Преступник был батраком, которого обуял какой-то кровавый бред; преступление отягчалось тем, что, расправившись со своими жертвами, он еще и ограбил их."

...Минимум четыре трупа... Кровопийцу схватили. Осудили. Сунули под гильотину. И вот впечатления отца Камю, очевидца казни:

"Мать рассказывала: он с перекошенным лицом опрометью влетел в дом, бросился на кровать, тут же вскочил -- и тут его вырвало. Ему открылась жуткая явь, таившаяся под личиной напыщенных формул приговора. Он не думал о зарезанных детях -- перед глазами у него маячил дрожащий человек, которого сунули под нож и отрубили ему голову."

...Минимум четыре жизни! А ведь резал убийца "грязно", отнюдь не гильотиной... Люди умирали далеко не мгновенно. Сколько боли он причинил, прежде чем их Души покинули тела, сколько невинной крови было пролито, разбрызгано по мирному жилищу! Страшно подумать, как они трепетали перед этим дьяволом во плоти. Даже поросёнка невозможно зарезать сразу, и жертвы, наверное, пытались убежать, уползти - но ведь он предусмотрел, чтобы не ушёл никто - и никто не ушёл, ведь они пытались прятаться, кричать, визжать, умолять, сопротивляться в истерике тому существу, которого язык Камю способен назвать "человеком". Ещё и "дрожащим".

"Он не думал о зарезанных детях ..."

Если бы старик Камю оказался свидетелем тягучих секунд той жуткой казни, которую существо учинило над невинными людьми - внезапно, без предупреждения, выбрав удобный для кровавой бани момент... Не случилось бы с ним чего похуже, чем рвота? Не разорвалось ли его старое сердце, как должно рваться сердце всякого нормального человека с нормальными человеческими чувствами, при виде такой картины? При невозможности вмешаться, прервать кровавый ад, оторвать упыря от его трапезы, раздавить нелюдя - опасную хитрую, сильную гадину, из которой совсем улетучилось человеческое? Спасти несчастных, которых животное приговорило к такому мучительному концу?

...Минимум четыре трупа. И во имя чего? ..."он ещё и ограбил их". Жуткое существо, умертвив всех, шарит по дому, деловито выдвигает ящики, роется в одежде, всюду оставляя липкие кровавые следы, по-хозяйски обшаривает ещё тёплые, истекающие пульсирующей кровью, истерзанные тела - деловито собирает поживу в какой-нибудь мешок, чтобы наспех смыв с себя следы страшной работы, выйти из дома, где каких-то несколько минут назад беспечно и размеренно текла жизнь, грубо прерванная существом... из-за каких-то купюр, побрякушек, тряпок...

Нет. Старик Камю, как и все зеваки, собравшиеся поглазеть на казнь, этого, конечно, не видел. Может быть, и воображения у него не хватило представить хотя бы в общих чертах, то, что сотворило чудовище, какое вопиющее Зло оно выплеснуло в мир! Камю-старший пошёл смотреть на казнь, как на представление в цирке, как на бесплатное шоу. И увидел лишь финал жуткой драмы Преступления и Наказания. Не мудрено, что старый Камю ВСЁ ЗАБЫЛ, УВИДЕВ на эшафоте не существо, перемазанное невинной кровью с ног до головы, а "дрожащее", в чистой человеческой одежде, очень смиренное и несчастное... никак не поворачивается язык, не могу приобщить такой сорт человекопохожих животных к сообществу людей - это же нелюди! Принеси к месту казни хотя бы фотографии жертв преступления, приведи свидетелей, заставь их перед казнью рассказать о преступлении этого "дрожащего"! Пусть говорят не сухими протокольными строками, а живым языком, с подробностями увиденного.. Почему на существе чистый казённый балахон, а не его собственная "рабочая" одежда с чёрными пятнами невинной крови? Вымажи морду чудовища пусть хоть коровьей кровью: почему тварь идёт к смерти чистенькой, оставив за собой окровавленную, безобразно истерзанную плоть? Тогда и отношение к экзекуции, видимо, стало бы более адекватным.

Но какой же вывод из этого делает Камю?:

"Когда высшее правосудие вызывает лишь тошноту у честного человека, которого оно призвано защищать, трудно поверить в то, что оно призвано поддерживать мир и порядок в стране. Становится очевидным, что оно не менее возмутительно, чем само преступление, и что это новое убийство вовсе не изглаживает вызов, брошенный обществу, и только громоздит одну мерзость на другую."

Вот тебе и на! Абсурд в исполнении мастера абсурда. Перефразирую с другим составом действующих лиц и предметов:

"Когда уборка дворником кучи дерьма на лестничной площадке вызывает лишь тошноту у заурядного жильца, которого уборка призвана защищать от кучек дерьма в подъезде, трудно поверить в то, что уборка призвана поддерживать в подъезде чистоту и порядок. Становится очевидным, что она не менее возмутительна, чем само дерьмо в подъезде, и что эта уборка вовсе не изглаживает запаха, бросающегося в нос жильцам подъезда, а только громоздит одну мерзость на другую."

Вот логика! Убирать кучку возмутительно вследствие неэстетичности процесса! Видимо, "эстетичнее" накрыть газеткой. Хочется спросить: "А как же тогда Камю присоветует Человечеству справляться с естественными надобностями, ведь сей необходимый любому организму ежедневный процесс тоже возмутительно мало эстетичен?

"Это столь очевидно," - восклицает окрылённый своей проницательностью Камю - "что никто не решает напрямую говорить об этой церемонии. Чиновники и газетчики, которым волей-неволей приходится о ней распространяться, прибегают по этому случаю к своего рода ритуальному языку, сведенному к стереотипным формулам, словно они понимают, что в ней есть нечто одновременно вызывающее и постыдное."

Типичный образец пиаровского лицемерия! Камю ухитряется ещё и устыдить общество фактически за то, что его папашу стошнило от неаппетитного зрелища, даже на обязательном просмотре которого, скажем мягко, никто и не настаивал...

Конечно, общество не хочет и не может уподобляться преступнику. Именно поэтому и не смакует подробности преступлений и казней. Ибо объективный, то есть, полный показ драмы Преступления и Возмездия будет слишком тяжёл для обыкновенной психики! Зачем прикасать большинство к моральному, этическому уродству, воплощённому в убийстве, плюс к заслуженному, но далеко неэстетичному финалу на плахе? Демонстрация грязи - не что иное, как её косвенная, но реклама. Естественно, умнее и гуманнее, если сама экзекуция (уборка грязи) закрыта от общества, так же, как и было скрыто деяние, которое никакими следственными экспериментами во всех красках не повторить. Так и происходит. Теперь папаша Камю, казалось, может быть спокоен за собственный желудок.

Но Камю, недовольный теперь уже, наоборот, прекращением публичных экзекуций , пишет:

"Когда воображение спит, слова лишаются смысла: пораженный глухотою народ рассеянно внимает сообщению о казни того или иного человека. Но покажите ему машину смерти, заставьте его коснуться дерева и железа, из которых она состоит, и услышать стук отрубленной головы -- и внезапно пробужденное общественное мнение устыдится и собственного пустословия, и самой казни."

Итак, Камю оставил в покое своего отца и взялся уже за весь народ. Теперь он предлагает каждого жильца подъезда ткнуть носом в кучку дерьма, дать пощупать веник и совок, которым орудует дворник, чтобы пробудить стыд от равнодушного отношения к возмутительной уборке дерьма!

...Пора смириться с интересной логикой мэтра. И ответить, что демонстрировать "машину смерти", заставлять "касаться дерева и железа", слышать "стук отрубленной головы" полезно лишь "кандидату на плаху", которого найти до преступления невозможно. Презумпция невиновности не позволяет без суда устрашать "машиной смерти" никого. Но Камю, извращая затравку темы, тут же предлагает устрашать всех без разбору, двумя абзацами раньше так же страстно против этого протестуя:

"... Чтобы быть по-настоящему показательной, казнь должна быть устрашающей. Тюо де Ла Буври, представитель народа, оказался куда логичнее наших теперешних правителей, когда в 1791 году провозгласил в Национальном собрании: "Чтобы сдерживать народ, надлежит устраивать для него ужасающие зрелища". А сегодня мы лишены каких бы то ни было зрелищ, их заменили слухи да редкие сообщения в прессе, приукрашенные обтекаемыми формулировками..."

Иными словами, надо собрать весь подъезд и убирать торжественно, чтобы дать всем возможность созерцать манипуляции дворника.

Папашу Камю именно от этого зрелища как раз и тошнило, но сын без шоу уже скучает. Возможно, Камю иронизирует. Неясно только, в первом случае или теперь:

"Каким образом преступник в момент убийства может помнить о грозящей ему санкции, которую власти исхитрились сделать как можно более абстрактной? И уж если они в самом деле хотят, чтобы санкция эта накрепко засела у него в памяти, чтобы она могла сперва поколебать, а затем и пересилить его безрассудное решение, не следовало ли бы запечатлеть эту санкцию в каждой душе всеми средствами образности и словесной убедительности?"

Цель толковательной эквилибристики ясна. Раз и так плохо, и наоборот плохо - значит, никак. То есть, дерьмо возмутительно неэстетично, следовательно, возмутительны унитазы и сам процесс пищеварения. Не стану далее раскрывать грубо скроенную парадоксальность - логическая неряшливость, да и сомнительная психическая адекватность Камю налицо. Сам Камю это чувствует и предупреждает на всякий случай:

"Бесчестно было бы утверждать, будто я пришел к этому заключению после многодневных расспросов и поисков, посвященных данной проблеме..."

...Заболтался, в-общем, погорячился. Сходным логическим "романтизмом" страдал и Ницше. Чем Камю хуже? Но даже в этой, искорёженной односторонней трактовке Камю, казнь может служить мощным средством профилактики насилия. Этот, казалось бы, невозможный шанс реализуется и только методом "русской рулетки"! Профилактическое действие получается абсолютно выборочным. Поскольку процедура наказания "рулеткой", естественно, ЗАКРЫТАЯ, то в деталях работу механизма при выпадении виновному "черного шара" может и должен знать ТОЛЬКО ОСУЖДЁННЫЙ и специалисты. Каждый насильник перед испытанием "русской рулеткой" проходит психологическую обработку. Камера одиночная. Защищённый экран или только аудиосистема. Обеспечивается, допустим, принудительная регулярная трансляция протокольных записей прежних испытаний с разными осуждёнными и разным результатом. Нет необходимости в какой-то специальной режиссуре этих закрытых для публикации видео- или аудио-роликов для служебного пользования. Важен отбор эмоционально ярких, доходчивых. Устрашение в таком случае применяется хирургически точно - на тех, кого "рулетка" пощадила - исключительно на насильников, а не на всё население! Лишь законно осуждённый должен знать, что его ожидает именно за то, что он запустил такую же рулетку со своей жертвой! И это устрашение не абстрактно, и не "лишь завораживающе", как выразился Камю, "действует на тысячи преступников". Каждый, кто "прошёл" "рулетку", психологически предупреждён о близкой смерти, и смерти далеко не почётной. Нечто очень близкое испытывала и жертва, когда насильник глумился над её честью и достоинством, играясь с жертвой, как кот с мышью! Составление завещания, равно как и исповедь, и съёмки наказания "рулеткой" необходимы пенитенциарной системе в протокольных, психотерапевтических и профилактических целях.

Думаю, психологи смогут найти более удачные способы решения задачи ОПОВЕЩЕНИЯ насильника о том, что его ожидает. Описанные выше аудио-видео- трансляции - всего лишь один из вариантов такой психотерапии.

Вряд ли выжившие после "рулетки" будут своим "фартом" бравировать даже по скудоумию - ведь тогда они автоматически ухудшают свои шансы выжить в следующий раз. Ведь "рулетка" - всего лишь отсрочка, нет поглощения меньшего насилия большим - всякий новый эпизод насилия стремительно увеличивает риск смерти! Потенциальные жертвы ведь тоже, согласно концепции "рулетки", имеют право потенциального насильника в лицо - достаточно написать заявление и ознакомиться с фотографиями по месту жительства. Они могут теперь оказать куда более активное сопротивление именно "меченному" насильнику - ни у кого на лбу не написано - узнал он потенциального насильника в лицо или нет. Таким образом, нанять "меченного крутого" для "разборки" уже объективно намного дороже. Ведь отсроченное наказание лишь увеличило его риск, а судимость не дала ему "профессионального" роста - он нисколько не вырос в преступном ремесле, так как сидел недолго и в "одиночке". Он ничем не эффективнее "новичков", что ухудшает его шансы зарабатывать насилием, например, рэкетом. Поэтому для всего населения казнь так и будет оставаться абстрактной, а в деталях и красках знать о ней во избежание эскалации и рецидива насилия могут только "меченные" - судимые с отсрочкой наказания за насилие. Естественно, что пожизненное "клеймо" унижает достоинство "меченных". Но и жертва насилия тоже "помечена", растоптана - её психике был нанесён пожизненный удар, урок унижения и страха перед распоясавшимся подонком... жертва, если ей повезло выжить после посягательства, вынуждена носить унижение в себе до конца дней. Современное судопроизводство такого справедливого баланса унижений не содержит - бандит и насильник может при желании смеяться в лицо тем, кто обратился за защитой закона, ухмыляться их наивности из-за решётки. Лишь иногда обезумевшие от горя и несправедливости родители решаются нападать на убийц их детей в зале суда, за что бывают наказаны, так как подвергать опасности драгоценную жизнь убийцы нельзя - он находится под бдительной защитой Закона! Некоторые бандиты даже прячутся от своих коллег за решёткой, намеренно совершая мелкое преступление. Бомжи тоже спокойно преступают закон, так как, в случае поимки, их условия жизни не особенно ухудшатся. Не устарела ли такая система?

Примечательно, что Камю, критикуя суд присяжных:

"Смертная казнь кажется им столь крайней мерой, что они предпочитают недостаточно суровое наказание наказанию чрезмерному. Избыточная суровость кары в таком случае покровительствует преступлению вместо того, чтобы его пресекать."...,

неожиданно упоминает о хроническом недовольстве непредсказуемостью суда :

"Ни одно судебное заседание не обходится без того, чтобы в прессе не сообщалось, что приговор страдает непоследовательностью и что, в соответствии с фактами, он должен быть мягче или строже..."

Действительно, человек субъективен. Не способен судить точно, справедливо, соразмерно. Тем более, пользуясь "другой валютой" "баланса преступления и наказания", примеряя к шантажу, квартирной краже, мошенничеству или разбойному нападению одно лишь лишение свободы или жизни. То есть, эффект случайности против общественного ожидания степени наказания - присутствует. Источников судебных колебаний достаточно. Любопытна сама терминология "особенности" деяний: "в особо крупных размерах", "особо тяжкое", "особо тяжкие последствия"... Сколько предвзятости при учёте и выяснении "существенных", смягчающих, отягчающих обстоятельств, преднамеренности, "добросовестности заблуждения"? Преступление может длиться несколько минут, а расследование, суд, тюрьма - долгие годы. При этом общество, чтобы, видимо, не обидеть преступника своей чёрной несправедливостью, тратит неимоверные усилия, время, огромные деньги для того, чтобы тщательно соблюсти самопровозглашённый и запутанный донельзя ритуал ТОЧНОГО ИСЧИСЛЕНИЯ размера вины, а потом охранять, кормить, занимать виновного. Так ли необходима такая "справедливость"? Кто в ней заинтересован? В "справедливости", которая заведомо недостижима? Насильник, скажем, получил по суду 7 лет. А не согласится ли потерпевший выпустить виновного на свободу уже через 2 года и получить в качестве моральной компенсации, например, ту сумму, которую оно тратит на опеку насильника за решеткой в течение 5 лет, плюс судебное возмещение от самого виновного? Вдруг потерпевший найдёт такой выход более "справедливым"? Финансовый результат будет более чем удовлетворительным, если эти средства будут обращены на имущество виновного, бюджет государства только выиграет и прямо и косвенно, выплачивать потерпевшему эту компенсацию морального вреда можно в течение тех самых 5-ти лет... Многое можно пробовать, если действительно хотеть избавить общество от тюрем и колоний - "академий преступности".

Короста насилия - антигуманного, животного поведения в человеческом социуме - самая подходящая мишень для "русской рулетки", где все недоразумения прежнего правосудия, возникшие из сомнительных, устаревших или откровенно слабых оснований просто рассыпаются, ибо только "РУССКАЯ РУЛЕТКА" реально заботится о потерпевшем, отвечая преступнику тем же самым риском, под который он поставил жертву.

Зловещая примета насильственных деяний в том, что их исход не поддаётся никакому прогнозу, не ограничен никакими рамками, так как они направлены на Личность, которая и психически, и физиологически крайне нелинейна. Жизнь - хрупкая штука. Психика ещё сложнее. Поэтому в ходе самого "безобидного" насилия регулярно возникают тяжелые эксцессы, которые, с одной стороны, увеличивают общественный ужас перед насильниками, а с другой - слишком часто "списываются" на "несчастный случай", "непреднамеренность", "неосторожность". Допустим, смерть или тяжёлое увечье потерпевшего - эксцесс. Почему эксцессы не могут случаться и с насильниками во время наказания?

Такая трактовка смысла наказания снимает и всякие упрёки в неадекватно тяжёлом исходе - в том случае, когда рулетка покарает злостное хулиганство, мелкое вымогательство. Ведь "начинающие" бандиты и убийцы практически всегда имеют НЕАДЕКВАТНЫЙ ЗАДУМАННОМУ результат - или "переборщат" с насилием, или покушение сорвётся. Тем не менее, жертва ведь терзается страхом по "максимуму" - отчего же насильник должен отвечать лишь за формально "содеянное"? Если в ста бытовых драках погибает "случайно" или "вследствие эксцесса" пять человек, то и "рулетка" должна "забирать" пять драчунов из ста. Тогда риски сторон равны! Ещё одним серьёзным аргументов в пользу "рулетки" является наличие всего (!) одного коэффициента, который позволяет гибко и динамично менять "жёсткость" правоохраны. По умолчанию этот коэффициент равен единице. На этот коэффициент домножаются "чёрные шансы" в каждом приговоре о насилии. Реально это выглядит, как увеличение числа чёрных шаров за счёт белых в барабане от исчисленного судом по описанной в концепции стандартной схеме, если коэффициент будет больше единицы. Если коэффициент будет ниже единицы - белые шары будут замещать чёрные, что даст насильнику больше шансов на спасение. Коэффициент "жёсткости" и является реальным "рычагом" подавления насилия. Если ситуация с насилием в обществе обостряется, Государственной Думе будет достаточно РЕАЛЬНО УСИЛИТЬ борьбу с насильниками, приняв более высокий коэффициент. Голосуется всего ОДНА ЦИФРА, подобно размеру минимальной оплаты труда и сразу же происходит РЕАЛЬНОЕ усиление борьбы с насилием, так как насильники начинают умирать под "рулеткой" ЧАЩЕ. Особенно в чрезвычайных обстоятельствах (в период эпидемий, всплеска терроризма и проч.) и в военное время. Как только насилие осёдлано, то есть реальных смертей и увечий потерпевших от насилия меньше - коэффициент "жёсткости" можно и снижать, даже и ниже единицы. Естественно, что базовое правило "рулетки" - обязательные один белый и один чёрный шар в барабане - остаётся неизменным.

"...По отношению к общественному телу она (смертная казнь - Прим. авт.) все равно что рак по отношению к телу отдельного человека," пишет Камю, "с тою лишь разницей, что отдельный человек не станет говорить о необходимости рака, а вот смертная казнь обычно рассматривается как печальная необходимость, оправдывающая узаконенное убийство, потому что без него не обойтись, и замалчивающая его, потому что оно достойно сожаления."

В том-то и дело, что раковой опухолью общественного тела является именно насилие в этом теле и чем, как не, мягко говоря, наивностью, оправдывается модель "перевоспитания" первых раковых клеток перенесением их в благодатную для роста среду (в тюрьму), а затем - имплантация усиленных (тюрьмой) штаммов обратно - в здоровое тело. Чем, как не распространением болезни назвать такой метод "борьбы" с ней?

"... как человек я считаю, что отталкивающим явлениям нашей действительности, уж коли они неизбежны, нужно сопротивляться только молча. Но если умолчание или словесные уловки потворствуют заблуждениям, которые можно искоренить, или бедам, которые можно отвратить, у нас нет иного средства, кроме прямой и ясной речи."

С удовлетворением следуя этому призыву господина Камю, ещё раз ясно и прямо скажу: противоречие неприемлемости и необходимости смертной казни возникает из иного, более глубинного заблуждения, которое МОЖНО искоренить, от нарастающей беды, которую МОЖНО предотвратить. Эта беда - НАСИЛИЕ в человеческом социуме. И смертная казнь сегодня - не шоу, НЕ РАЗВЛЕЧЕНИЕ общества, а его истерический ответ на постоянные СМЕРТНЫЕ КАЗНИ, которые творят убийцы, преднамеренные или случайные - КАКАЯ РАЗНИЦА? Загнанное в угол страхом большинство социума ВЫНУЖДЕНО ОБОРОНЯТЬСЯ перед мафиозной рулеткой, которую крутят напропалую нелюди. Жутко сказать - сегодня один из героев экрана и книг - киллер, наёмный убийца. Массовая культура сегодня - культура убийства, насилия, смерти.

"Русская рулетка" выбивает из лап мафии её излюбленный инструмент - СТРАХ.

"Когда в Польше нацисты проводили прилюдные казни заложников, они затыкали рты жертв повязками, пропитанными гипсом, опасаясь, что из уст казнимых прозвучат призывы к сопротивлению и свободе. Нельзя цинично сравнивать участь этих невинных жертв с участью осужденных преступников. Но --исключая то обстоятельство, что у нас идут на гильотину не одни лишь преступники, -- метод остается тем же самым."

Тут совершенный бред, иезуитски сплетённый Камю путём кощунственной подмены. Камю "запамятовал", что осуждённому, чтобы заслужить высшую меру, надо умудриться НАТВОРИТЬ ТАКОГО, от чего волосы дыбом встанут, от чего нацистские гипсовые кляпы будут казаться безобидными безделушками на фоне зверств, которые учиняют сегодня бандиты над своими жертвами! На какую "свободу" слова намекает "гуманист" Камю, если КАЖДЫЙ из осуждённых на смерть ЗАКОННО осуждён, им КАЖДОМУ, в соответствие с процедурой суда, БЫЛО ДАНО СЛОВО? В отличие, между прочим, от замученных ими потерпевших? Кто слышит и знает ИХ СЛОВА - взорванных, застреленных, зарезанных, задушенных, просто медленно забитых насмерть и, как правило, без свидетелей? И что полезного может почерпнуть общество от существа, которое, например, нанесло жертве "множественные ножевые ранения"? Что вразумительного будет мычать существо, забившее человека насмерть бейсбольной битой или просто ногами? Чего опасаться, кроме рвоты, если внимательно рассматривать снимки судмедэкспертиз? Какого результата добивается Камю, цинично призывая в защиту нелюдей гуманные и свободолюбивые эмоции?

"Согласно статистическим данным, опубликованным в начале нашего века в той же Англии, из 250-иповешенных 170 ранее сами присутствовали при двух-трех смертных казнях. Еще в 1886 году 164 из 167-и смертников, прошедших Бристольскую тюрьму, были свидетелями по меньшей мере одной экзекуции. "

Такие цифры - ничтожный аргумент против смертной казни. Если казни в Англии проводились регулярно, то и основное население волей-неволей при них присутствовало на "по меньшей мере одной экзекуции". И это многие и многие тысячи людей. Какое число из них убоялось убить, пусть и не став свидетелем расплаты общества за убийство, но чётко зная, что такая расплата вполне реальна? Если бы провести социологический опрос, он бы показал сдерживающий насилие эффект казней. Кроме того, апелляция к Англии тех лет не является добросовестной, так как островные жизненные уклады (японская, британская) имеют в себе значительные отклонения от материковых в пользу несоизмеримой жестокости закона к относительно лёгким проступкам. Достаточно вспомнить культуру самураев с их ритуалом харакири, достаточно задуматься о смертных наказаниях за, например, охоту или рыбалку в английских лесах или те же карманные кражи. Сам Камю пишет:

"У Кестлера можно прочесть, что в ту пору, когда в Англии вешали карманников, оставшиеся на свободе воры изощрялись в своем ремесле среди толпы, окружавшей виселицу, на которой вздергивали их собрата."

Отвечу. В этих условиях казни сдерживали от эскалации насилия толпы британцев, промышляющих воровством и грабежом, чтобы не умереть от голода, не имея не только работы или собственности но и возможности беспрепятственной естественной миграции, то есть, надежды покинуть проклятую для них местность. Не секрет, что напряжение ограниченных ресурсов британских островов, а, значит, и необходимость в казнях, резко снизились, когда Англия открыла своим гражданам широкую дорогу в Новый Свет и колонии. Впрочем, эти замечания вряд ли урезонят критикующего французскую гильотину "мастера абсурда". Честный или умный аналитик привёл бы французские или американские материковые цифры. Странно, что рассуждая об абсолютном числе казнённых, Камю не приводит сведений об общей численности населения, поэтому невозможно произвести процентных соотношений. Сомнительно, что этих цифр Камю не мог узнать, они, видимо, свидетельствуют не в его пользу.

"Устрашение действует только на боязливых, которые и не помышляют о преступлении, но отступает перед сорвиголовами, которых оно как раз призвано обуздывать."

Можно было бы и поверить Камю, если бы он многократно сам себе не противоречил или был бы "сорвиголовой". Ибо тут же Камю замечает:

"... При всем при том невозможно отрицать -- люди боятся смерти. Лишение жизни -- тягчайшее из наказаний, источник невыразимого ужаса. Страх перед смертью, зародившийся в самых темных глубинах человеческого существа, пожирает и опустошает его; жизненный инстинкт, поставленный под угрозу, безумствует и корчится в мучительном смятении."

Камю, таким образом, признаёт страх смерти, но, запрещая пугать смертью убийц, совсем запамятовал, что насильники тем же самым страхом уже пытают свои жертвы.

Законодатели, стало быть, руководствовались мыслью, что их закон воздействует на один из самых тайных и мощных рычагов человеческой натуры. Но закон всегда неизмеримо проще натуры. И когда, стремясь возобладать над нею, он сбивается с пути в слепых пространствах человеческой души, ему более, чем когда-либо, грозит опасность оказаться бессильным перед той сложностью, которую он намерен одолеть.

Камю вновь и вновь давит на одну и ту же педаль: закон плох. Но без закона ещё хуже. Непреследование насилия, самотёк беззакония в Чечне в течение всего лишь нескольких лет привел к власти ватагу тяжких преступников, возродивших в конце 20 века крайние дикости даже уже не средневековья, а рабовладельческого строя.

"Век за веком смертная казнь, подчас сопряженная с изощренными мучительствами, пыталась взять верх над преступлением, но ей это так и не удалось. Почему же? Да потому, что инстинкты, ведущие между собой борьбу в человеческой душе, не являются, как того хотелось бы закону, неизменными силами, пребывающими в состоянии равновесия. Это изменчивые сущности, поочередно терпящие поражение или одерживающие победу; их взаимная неустойчивость питает жизнь духа, подобно тому, как электрические колебания порождают ток в сети. Представим себе ряд психических колебаний, от желания похудеть до страсти к самоотречению, я которые все мы испытываем в течение одного дня. Умножим эти вариации до бесконечности -- и получим представление о нашей психологической многомерности. Эти противоборствующие силы обычно слишком мимолетны, так что ни одна из них не может целиком взять власть над другой. Но бывает, что какая-то из них, словно срываясь с цепи, завладевает всем полем сознания; тогда ни один инстинкт, включая волю к жизни, уже не может противостоять тирании этой неодолимой силы..."

Не является ли "тирания этой неодолимой силы" убивать следствием обыкновенной распущенности? Растления воли человека, невозможности контролировать себя, неумения терпеть? Алчность, ненависть, зависть и другие негативные чувства испытывает большинство людей, но очень далеко не все убивают, "охваченные этой страстью". И ещё: почему среди огромной массы убийц процент каннибалов НИЧТОЖЕН? Ведь алчность, ненависть, зависть Камю признаёт, как допустимые "неодолимые" страсти. А почему не банальный голод? Почему, как бы извращённо ни глумились над телами своих жертв существа, "охваченные" к этому "неодолимой страстью", но "страсть" пить кровь, есть человеческое мясо у них в подавляющем большинстве не просыпается? Садист может буквально разорвать человеческую плоть на куски, но есть её?

Секрета нет. Людоедство практически везде на Земле считается не произвольной мерзостью поведения, а сочетающей серьёзный психический недуг, как, например, стремление есть траву, грызть кору на деревьях... Даже в животном мире каннибализм присущ лишь некоторым видам хищников. Большинство их, оказавшись группой в западне, не "сходят с ума" и умирают от голода, так и не "сообразив", что они - пища друг для друга. Значит, есть нечто, что на уровне слепого инстинкта предотвращает "целесообразное" поведение, позволяющее хищнику выжить, "подкрепившись" своим собратом.

Тут и зарыт ответ и на путанную эстетику Камю, и на судьбу множества мифов, воплощённых в противоестественные излишества западной культуры и социума, которые заводятся, как плесень, на слишком жирной колбасе нравственного тупика экономического процветания. Трудно анализировать тёмные рудименты животных инстинктов в человеке. Но кризис или война резко вытряхивают из ткани общественной нравственности пыль "невинных" дурачеств, как вампиризм, сатанизм, пирсинг или тату, отказавшись от роскоши красивой упаковки такого отстоя и мусора перед отправкой на помойку. Можно и нужно воспитывать рефлексы отвращения и неприятия насилия в обществе.

"Для того, чтобы смертная казнь и впрямь была устрашающей, следовало бы изменить человеческую натуру, сделать ее столь же устойчивой и ясной, как сам закон. Но это была бы мертвая натура. Между тем она полна жизни."

Следуя логике Камю, не убийцы или воры, то есть, законопослушные граждане совсем не полны жизни. Дохловатые у них натуры, раз они ухитряются соблюдать закон. И отсюда вывод:

"Вот отчего, сколь бы поразительным это ни казалось тому, кто не прослеживал и не испытывал на себе всю сложность человеческой натуры, убийца, в большинстве случаев, в момент преступления чувствует себя невиновным. "

Убийца - живая сложная натура, которая в силу своей живости и сложности, чувствует себя невиновным. "Красивый" пассаж!

" Страх смерти овладевает им только после суда, но не до преступления. Посему необходимо, чтобы закон, стремясь к устрашению, не оставлял убийце ни малейшего шанса, чтобы он был заранее неумолим и не учитывал никаких смягчающих обстоятельств. Но кто из нас решился бы требовать такое?"

Русская рулетка неумолима.

Камю, дискредитируя смертную казнь, упоминает и такой "парадокс человеческой натуры" :

"..тяга к жизни, сколь фундаментальным инстинктом ее ни считай, не фундаментальнее другого инстинкта, о котором помалкивают записные психологи, --тяги к смерти, направленной подчас на самоуничтожение и на уничтожение других. Вполне вероятно, что тяга к убийству нередко совпадает со стремлением к самоубийству, саморазрушению[*]. Таким образом, инстинкт самосохранения уравновешивается, в разных пропорциях, инстинктом саморазрушения. Только он полностью объясняет разнообразные пороки -- от пьянства до наркомании, -- помимо воли человека ведущие его к гибели. Человек хочет жить, но бесполезно надеяться, что этим желанием будут продиктованы его поступки. Ведь он в то же время жаждет небытия, стремится к непоправимому, к самой смерти. Вот так и получается, что преступник зачастую тяготеет не только к преступлению, но и к вызванному им собственному несчастью, и чем оно безмернее, тем вожделенней. Когда это дикое желание разрастается и становится всепоглощающим, то перспектива смертной казни уже не только не сдерживает преступника, но, может статься, с особой силой влечет его к всепоглощающей бездне. И тогда, в известном смысле, он решается на убийство, чтобы погибнуть самому. [*] В прессе каждую неделю сообщается о преступниках, которые колебались между убийством и самоубийством..."

А тут Камю просто льёт воду на мельницу "рулетки". Так как "рулетка" может и "пощадить", в отличие от однозначной гильотины. Стремящийся к "всепоглощающей бездне" как раз может угодить и на пожизненное заключение, вероятность которого, между прочим, может быть и не столь низка - всё зависит от возможностей общества за свой счёт содержать убийц. Предумышленное убийство в концепции "рулетки" - то преступление, при котором насильник балансирует не между смертью и свободой, а между смертью и пожизненным заключением, поэтому в этой, третьей категории преступлений, возможны разные варианты распределения "белых и чёрных шаров" - даже и близкие к 50 на 50. Кроме того, погасив основной пожар преступного насилия, возможно даже, как ни парадоксально, вовсе отказаться от смертной казни в ответ на предумышленное убийство с тем чтобы иметь возможность изучать личность и психику убийц аналогично тому, как это происходит в психиатрических лечебницах с тяжелобольными, с тем, чтобы подробно изучать это социальное отклонение, разрабатывать и совершенствовать меры профилактики убийств, чтобы постепенно утвердить в массовом сознании точно такое же отношение к убийству, как, например, к каннибализму.

Далее Камю заключает:

"С учетом всех этих странных особенностей становится понятно, отчего мера наказания, задуманная для острастки нормальных людей, лишается всей своей силы при столкновении с обычной психологией."

Совершенно верно. Общество, взрастившее хищника, не может понимать в точности всех мотивов, двигающих насильником. Общественный характер суда искажает адекватное восприятие преступником содеянного им насилия. Для того, чтобы насильник ощутил суд и наказание во всей полноте, которая уготована ему обществом, как достаточная сатисфакция, его психика должна быть сдвинута с точки презрения к обществу в точку уважения его силы, большей, нежели любая индивидуальная решимость и инициатива.

"Пусть Каин останется в живых, но сохранит на себе печать осуждения, -- вот урок, который нам надобно извлечь из Ветхого Завета, не говоря уже о Евангелии, а не вдохновляться жестокими примерами закона Моисеева."

Трагедия России, смущённой подобными заклинаниями и пригревшей у себя на груди в начале века несколько тысяч убийц, показывает, что каины "не раскаялись". Внешне благообразные "паханы" мафии, захватили целую империю и, не поделив власть, устроили массовую бойню.

"Истина в том, что убийство в атомном веке ничем не отличается от убийства в веке каменном. И сыщется ли человек с нормальными чувствами, которого не затошнило бы при одной мысли об этой чудовищной хирургии? "

Опять подмена. Раз гильотина неудачна, то не следует и казнить вообще - заявляет мэтр. То есть, самым страшным наказанием для любого, кто задумает отнять чужие жизни, должна быть жизнь за чужой счёт в замкнутом помещении с плохими удобствами. И тут же, под занавес, совершенно безобразная ложь, "убийство в атомном веке ничем не отличается от убийства в веке каменном". Атомный век сделал нелюдей в стократ опаснее дикарей каменного века. Именно в сотни и тысячи раз опаснее. Каждый из камикадзе Аль-каиды забрал с собой в мир иной как раз не менее тысячи человек.

Убийство и насилие "сильного" над "слабым" - культовая идея современного МАССОВОГО искусства. При этом пропагандируется и рекламируется изощрённость, цинизм насильственных преступлений, применение самых невероятных технических средств. Голливуд спохватился после кошмарной трагедии в Нью-Йорке и поспешно снял с проката и производства свежие "учебные боевики" с кадрами взрывов небоскрёбов. Но ИНДУСТРИЯ НАСИЛИЯ - слишком высокодоходный бизнес, чтобы ожидать каких-то изменений в скандируемом масс-медиа лозунге: "Убей!".

Скажут - вот коррида жестока, но безобидна же. Увы. Тореро - не насильник-убийца. У него и у быка - почти равные ШАНСЫ. Это дуэль Человека и Природы. А у жертв хулиганских, бандитских нападений, заложников - таких шансов никогда нет. Они низведены до положения овец на заклании.

Поэтому коренной вывод Камю:

"Ни в человеческих сердцах, ни в обществе не воцарится постоянный мир, пока смертную казнь не объявят вне закона.",

поставлю "с ушей на ноги":

"Ни в человеческих сердцах, ни в обществе не воцарится постоянный мир, пока НАСИЛИЕ в обществе не объявят вне закона."

"Крутые" не читают Камю. Они вообще мало дружат с книжками "для читателей и писателей".

Ведь эквивалентного мэтру Камю "адвоката-гуманиста" можно просто нанять для любого конкретного убийцы или садиста.

Отыщется и "правозащитник", наподобие небезызвестного гуманиста Ковалёва.

Формулировки в защиту убийства и оправдания насилия над жертвами будут куда логичнее, чем "диалектика" Камю.

Только ЖЕРТВЫ перед смертью ни адвокатов, ни правозащитников не видели.

МОЛЧАНИЕ ЯГНЯТ.