Один Современный Автор
Студент. Повесть. Часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Раннее произведение автора. Повесть о молодом человеке, начинающем самостоятельную жизнь в большом городе. Портреты студентов, картиы института, общежития. Раздумья о системе образования, обществе, городской жизни. Достаточно напряженный сюжет. Простой, ясный язык. В 4-х частях. Общий объем - ок. 120 стр.

СТУДЕНТ

(повесть)

  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

  
  
   Я не хотел этого вспоминать! Я вовсе даже и не думал делать этого! Наоборот, с тех пор, как все это со мной случилось, все эти долгие годы, я только и думал, как бы все это поскорей забыть! Хотелось выкинуть это из головы, чтобы избавиться навсегда, чтобы даже и следа не осталось!
   Но к сожалению, мне это так и не удалось. Время это все продолжает меня тревожить, и даже иногда по ночам снится. И я подумал, что если не удается все это забыть, раз это время все так меня не отпускает -- то лучше, может быть, наоборот, вспомнить, обдумать все это еще раз -- и даже, может быть, с кем-нибудь поделиться. Ведь говорят, что если кому-то расскажешь -- то самому, может быть, легче станет. Вот я и попробую все это еще раз вспомнить и рассказать, записать в виде истории -- с тем, чтобы и самому, может быть, яснее стало.
   Вот в этом - главная цель того, что я собираюсь сделать, и иначе бы ни за что не стал. Не хватает еще тратить столько времени и сил, да вдобавок еще чужого внимания, чтобы описать время, в котором для меня самого так мало дорогого! Буду описывать как получится. Сам я не знаю, что значит писать хорошо, и что значит плохо -- буду писать как смогу, и надеюсь, что что-то выльется.
   Ну, а теперь мне не остается ничего лучшего, как начать. И начну я с того самого случая, который все так ясно вдруг определил и выявил. Или, вернее, незадолго до него.
  

I.

  
   В то утро я проснулся поздно. Когда я открыл глаза, свет морозного утра уже пробивался в окно. Стекло снизу покрыл морозный узор, и солнце с улицы ярко подсвечивало этот морозный иней.
   Мне совсем не хотелось вставать. На самом деле не было для меня ничего более тягостного, чем сейчас встать, одеваться, потом идти завтракать, потом собирать свои вещи и отправляться из дому -- куда? Об этом лучше было не думать!
   Лучше бы я не просыпался! Во сне хоть немного забудешься, приснится что-нибудь приятное, душа отдохнет, успокоится - а только откроешь глаза -- и вот она, безрадостная реальность! Так и хочется закутаться снова с головой в одеяло, зарыться в подушку - лишь бы опять ничего не видеть, не чувствовать, не понимать!
   Но все равно надо было вставать. С трудом, давясь зевотой, сонный я поднялся с постели и поплелся в ванную. Там я кое-как побрызгался холодной водой и привел себя в чувство -- хотя до настоящего чувства было далеко, все я по-прежнему воспринимал как в тумане. Так я побрел на кухню. Здесь я что-то приготовил и съел -- хотя вряд ли сознавал, что я ем, вряд ли получал удовольствие от еды, даже не чувствовал вкус. Эта особенность тоже появилась у меня в последние месяцы. По утрам я ел как-то небрежно и наскоро, совершенно бесчувственно, думая о том, что мне в этот день предстоит, и потому не испытывая никакой радости. Это тоже был подарок, который подарила мне эта осень!
   После этого я поплелся опять в комнату, собирать книги и вещи. С этим тоже вышла у меня целая проблема! Мне всего-то нужно было собрать в сумку немного книг и еды -- но этим я занимался, наверное, полчаса! Я уже вроде бы клал книгу - но потом забывал, положил ли ее, и снова все вынимал. Так я перебирал сумку, наверное, несколько раз -- и все не в силах был окончательно собрать. Это было какое-то наваждение!.. Но можно ли быстро и аккуратно сделать то, чего ты совсем не хочешь делать, подготовиться к поездке в место, которого лучше бы глаза твои не видели?!..
   Наконец, я все же вышел из дому. Не зря мне с утра в окно светило солнце -- день был прекрасный. Как раз за ночь выпал первый снег, все вокруг так и сверкало -- но я будто не замечал этой красоты. В душе у меня был полный мрак. Мысли мои (и даже не мысли, а ощущения, чувства) занимали предстоящая поездка, предстоящий день -- и от этого весь мир вокруг меня как бы мерк. Положительно, я за эти три месяца совершенно отвык воспринимать какие бы то ни было радости жизни!..
   К тому же и эта мелкая неприятность! Когда я подходил к остановке (она была через улицу, и надо было еще перейти), к ней как раз подъехал автобус. Я думал успеть, припустил изо всех сил, чуть не попал под машину -- и в результате попал к закрытым дверям. Оступившись и поскользнувшись, я все еще пытался ломиться внутрь -- но тут автобус тронулся, и мне ничего не оставалось, как встать на остановке и ждать следующего. Я стоял в толпе ждущих людей -- и стал от нечего делать рассматривать их лица. Все они казались мне хмурыми и мрачными, и все наверное, так же несчастны, и все в это утро едут туда, куда не хотят -- точно так же, как и я!.. Так я переносил на всех окружающих свое состояние -- я потом не раз замечал это свойство в человеке, независимо от того, в каких состояниях он находится -- светлых или мрачных.
   Подкатил, наконец, долгожданный автобус, и я с трудом протиснулся внутрь. Здесь я встал в глубине, около окна. За окном сиял прекрасный зимний день -- но я этого будто не замечал, в своих подавленных чувствах, и только сильнее прижимался лбом к холодному стеклу. Этот холод стекла меня хоть немного успокаивал. Так я и провел полчаса в этом автобусе, зажатый и теснимый со всех сторон, пока, наконец, он не высадил всех у метро. Здесь мне предстояло еще двадцать минут в метро, которые я тоже очень не любил, из-за шума и давки -- и, наконец, я высаживался уже в непосредственной близости от моего института.
   Здесь, как ни странно, я мог вздохнуть свободнее. Десять минут по морозному воздуху до здания института были чуть ли не самым светлым временем во всей поездке. Свежий снежок и облепленные инеем деревья меня как-то бодрили. Впереди поднималось освещенное солнцем здание моего института --- и честное слово, в этот день оно показалось мне даже красивым! "Может быть, все не так страшно, - думал я, - и надо просто перетерпеть, приспособиться? Может быть, я как-то не так себя веду -- ведь другие же привыкли, учатся? Ведь и все когда-то учились - например, мои родители?.. Видимо, этот этап надо просто пройти... Переждать, перетерпеть - и потом все пойдет спокойно, и я буду не хуже других, и впишусь в эту жизнь..."
   Такие мысли мне действительно приходили тогда, и я даже верил в них. Да, это каменное гранитное здание, особенно подсвеченное солнцем, действительно было красиво, и, если смотреть на него снаружи, могло радовать глаз и привлекать. Если смотреть на него снаружи... Если забыть, что делается там, внутри...
   Вот уже и площадь перед ним, и большая лестница, поднимающаяся к дверям. Я вспомнил о деле, ради которого я сегодня приехал сюда, и вновь ощутил тоску. Но делать было нечего -- я должен был сегодня, наконец, сделать это дело -- поэтому я поднялся по истоптанным множеством ног ступенькам и толкнул дверь.
  

II.

   Я должен теперь описать наш институт изнутри. Почти каждый день в течение трех месяцев я приезжал туда -- и у меня уже сложилось о нем определенное впечатление. Первое, с чем связалось для меня это впечатление, была толпа. Она текла и переливалась по всему зданию института, особенно на первом этаже, и это было первое, что сразу встречало вошедшего человека. Всюду были фигуры, фигуры, лица, лица -- и это движение и кружение как-то сразу придавливало, сбивало с толку. Самое большое движение было, конечно же, в вестибюле, около раздевалки. Здесь стояла большая очередь, и я встал в нее, и стоял, наверное, минут десять. В противоположной стене было как раз большое зеркало, в котором отражалась вся очередь -- и я зачем-то стал смотреть в него, но рассматривал почему-то только себя. Меня будто приковала моя собственная фигура, и расстегнутое пальто, и сбившийся шарф, и всклокоченные волосы, и какой-то болезненный, тревожный взгляд -- так что я все смотрел и никак не мог оторваться. Это было, конечно, что-то ненормальное. Наваждение, которое всегда охватывало меня, когда я попадал в это здание, вновь начиналось.
   Наконец, я сдал свои вещи и пошел в глубину здания. Толпа здесь была та же, но только пореже. Меня всегда поражало поведение этой толпы и отдельных людей в ней. Сначала я думал, что в ее движении есть какой-то смысл, что эти люди (по крайней мере, многие из них) знают, куда идут, что у них есть цель -- но после заметил, что большинство из них находится в состоянии какого-то помрачения. Мне не раз приходилось видеть людей, которые вроде бы шли по делу, знали, куда идут -- но после вдруг останавливались, поворачивались и шли совсем в другое место. И это повторялось несколько раз, такие остановки и перемены решения, так что получалось, что человек только совершенно бессмысленно кружил по этому зданию. Ясно, что на многих так действовала эта обстановка. Она будто подчиняла людей, будто порабощала их себе -- так что многие как бы "поддавались" ей и приходили в это помраченное состояние. Да что делать -- я ведь и сам уже почти готов был ей поддаться!..
   Поднявшись на нужный этаж, я оказался в знакомом коридоре. Вид этого коридора всегда вызывал у меня тоску и мрачные чувства. Стены его были какие-то серые, а окна были только в дальних концах, так что во всем коридоре стоял обычно какой-то сумрак. В разных концах его виднелись серые фигуры -- студенты нашего факультета. В этом коридоре я много раз стоял, какой-то одинокий и неприкаянный, подавленный всеми впечатлениями учебы, нуждающийся в поддержке, общении -- и в то же время не в силах к кому-то подойти, познакомиться. И эта серая атмосфера вновь начинала охватывать меня. Но я быстро прошел коридор, стараясь не останавливаться и не смотреть по сторонам, в его небольшой закуток, находящийся примерно посередине, и, войдя в одну, деревянную дверь, оказался перед другой, дермантиновой, в небольшом помещении, в котором, кроме меня, стояло еще человека три. Встав рядом с ними, я спросил то, что мне было надо, занял очередь и стал ждать.
  

III.

  
   Мне предстоял сегодня визит в учебную часть. Сам я туда бы ни за что не пошел -- но вчера мне позвонили домой и сказали, что, несмотря на то, что я старался по возможности ходить на занятия, у меня накопилось достаточно пропусков, так что из-за них меня могут не допустить к экзаменам. Как это получилось -- особая история, я ее еще расскажу. Как б то ни было, я был вызван в учебную часть, где должен был отчитаться за прогулы, как-нибудь оправдать их, и где должна была решиться моя судьба. Именно поэтому я, несколько дней перед тем вовсе не ходя в институт, в этот день поехал туда, и с определенной целью, несмотря на все мои мрачные чувства.
   Трое человек, которые были передо мной, скоро прошли, и я взялся за массивную дверь, с которой для меня было соединено столько неприятного. Сразу я оказался в большом помещении, где уже раз или два бывал. Здесь по обеим стенам стояли столы, за которыми сидело несколько человек -- в основном женщины. Я сразу обернулся к знакомому столу -- третьему справа, у окна. За ним, как и следовало ожидать, сидела Крыса. То есть звали ее, конечно, как-то еще -- Лариса Петровна, или еще как-то, не знаю, забыл как по отчеству. Но у нас на курсе ее не любили, и имя это как-то прижилось. Она была инспектором нашего курса. Маленькая, полная, очень строгая, она совершенно не пользовалась популярностью, и, по общему мнению, сама не любила студентов. Мы были для нее чем-то вроде обузы, она совершенно не проявляла к нам никакого интереса. Она только следила за пропусками, вызывала в учебную часть, не допускала к экзаменам, отчисляла -- и поэтому такое отношение к ней было вполне понятно. В довершение всего она имела очень неприятную внешность. Взгляд у нее был какой-то напряженный и неестественный, лоб она как-то неприятно морщила, а редкие жидкие волосы были у нее в пучок собраны на затылке. Наверное, поэтому у нас ее за глаза называли Крысой. (А ведь, в сущности, она могла быть и неплохой человек -- где-нибудь дома, в семье, среди друзей -- но эта напряженная обстановка, нелюбимая работа (видимо, для нее это было так) и наше зависимое от нее положение сделали так, что между нами сложились эти болезненные, напряженные отношения. Думаю так теперь, стараясь объективно оценивать то время и напрасно никого не судить.)
   Я от двери сразу прошел к ней и остановился перед ее столом.
   -- Как фамилия? -- спросила она, поднимая на меня взгляд и неприятно морща лоб.
   Я назвал.
   -- Так... сейчас посмотрим, что у нас здесь... -- продолжала она, роясь в журнале, -- Так... Ну вот, целых *** часов пропусков... Как будем объяснять?
  -- Я б-болел, -- немного запнувшись, ответил я.
  -- Болели? -- подняла она на меня глаза, -- Справку принесете?
  -- П-принесу, -- набравшись смелости, ответил я.
   -- То-то, смотрите... -- пригрозила она мне, -- А то с таким числом пропусков отчисляют. Как раз на днях отчислили студента из *** группы. По крайней мере, без справки мы Вас к зачетам не допустим.
   -- Х-хорошо, -- пробормотал я, -- Мне только в поликлинику сходить...
   -- Ну то-то же... -- с видимым удовольствием произнесла она, -- А пока не пропускайте. Аккуратно ходите. Следующий!
   Я, удивленный тем, что все так быстро кончилось, пошел из комнаты. Ничего не успев сообразить, я уже был в той же полутемной прихожей. Как-то слишком быстро все кончилось! Слишком быстро она меня отпустила! Я-то ждал долгого разговора, внушений, необходимости оправданий с моей стороны -- а она все закончила в две минуты! Правда, потребовала справку. Это, конечно, была проблема -- никакой справки у меня и в помине не было! Но пока отпустила так, без всяких "санкций" и наказаний. Что-то мне все это не очень нравилось. Наверняка, это был еще не конец проблем, а только начало! И потом -- где взять справку? Да, наставил проблем мне мой институт!..
   В спутанных чувствах я вышел из учебной части. Вокруг снова был хмурый коридор. Я попробовал было зайти на занятие -- и просидел там минут двадцать, но в конце этого времени мне вдруг стало так тошно, что я вышел из аудитории и решил не идти на следующее. Пусть я должен сидеть на них! Пусть из-за этих пропусков меня могут не допустить к зачетам! Но я не могу находиться в этом сером здании, не могу насиловать себя, не могу видеть и слышать то, чего мое сознание и душа не принимают! Бог с ними, с зачетами -- как-нибудь устроюсь! А пока -- довольно, пока я должен идти из этого места, где так мало реальной жизни, где нет места живому, думающему и чувствующему человеку!
   В таком настроении я снова спустился на лифте, прошел к гардеробу, оделся -- и, пройдя мимо вахты, где проверяли студенческие билеты, снова вышел на холодный осенний воздух из института.
  

IV.

  
   Я теперь должен объяснить всю эту ситуацию, т.е. кем был я тогда и в каком положении оказался. Мне было тогда 18 лет. Только что, этой весной я окончил школу и оказался перед выбором дальнейшего жизненного пути. Впрочем, в сущности, и выбора никакого не было -- все мои одноклассники решили, что они будут пробовать поступить в институт. Это было естественно, это не вызывало ни у кого сомнений. Престижность второго образования, опасность армии делали это решение очевидным.
   Поскольку я довольно хорошо учился, я выбрал сложный институт -- и летом этого года пробовал в него поступить. Это время экзаменов я плохо помню. Оно передо мной как бы в тумане. Тем не менее я прошел вступительные испытания и оказался зачисленным в разряд студентов. Осенью мне предстояло приступать к занятиям. Я кое-как отдохнул от волнений лета -- и к 1 сентября приехал в Москву, где и начал посещать институт.
   Здесь на меня сразу свалились новые впечатления. Уж не знаю, в чем было дело -- то ли в особенностях моего собственного характера, то ли в действительных особенностях этого места -- но все эти впечатления меня попросту придавили. Я теперь должен был ездить в совершенно новое место, на другой конец города, и проводить там почти весь день. Программы занятий показались мне удивительно сложными. Вся обстановка института -- длинные лекции, семинары, эти полутемные коридоры -- наводила тоску и угнетала.
   До этого я в жизни привык к совершенно другим условиям. Центром моих впечатлений -- и внешних, и внутренних -- долгие годы была школа. Все необходимое для жизни находилось в собственном моем же дворе. Здесь жили и мои товарищи. Все мои понятия замыкались домом, двором, школой, к этому я привык - а теперь вдруг в жизни появилось нечто совершенно другое, новое... Не удивительно, что это оказалось для меня некоторым "барьером", который я только с большим трудом мог перешагнуть.
   Первые недели учебы оказались для меня испытанием. Поначалу я еще старался заниматься, и очень уставал. К сожалению, я не мог наладить отношения с моими новыми товарищами -- и от этого чувствовал себя очень одиноко. Здоровье и прежде иногда было неважное, а теперь от этих переживаний совсем расстроилось.
   В результате буквально через несколько недель я стал совершенно другим человеком. Я стал раздражительным, замкнутым, хмурым. Ходил все время в какой-то тревоге. Я совершенно не высыпался, и это дополняло общее впечатление. Занятия были столь непонятны, что я боялся, сумею ли я сдать экзамены. Учеба не вызывала во мне никакого интереса, а только отвращение.
   Уже в конце сентября я начал пропускать занятия. Я приезжал туда по утрам, но очень скоро не выдерживал сидеть, и незаметно уходил, бродить по институту или по окрестным дворам и улицам. Очень скоро я и вовсе перестал приходить в институт. Уезжая утром из дома, я делал вид, что еду туда -- а сам туда даже и не заглядывал, проводя все время в городе. Тогда еще стояла осень, было тепло. Деревья кругом стояли желтые и багровые, и небо в некоторые дни было такое ясное!.. Так гуляешь по городу - и вдруг в какой-то момент все покажется не так плохо, и жизнь покажется довольно удачной, и вообще все вроде бы не так плохо складывается!.. Так успокоишься, расслабишься, посмотришь на все ясно -- и потом вдруг сразу все вспомнишь!.. И снова этот институт, и эти экзамены, и полная неустроенность в жизни, и неопределенность всего!.. Так вдруг все сразу и померкнет вокруг! И ничего вокруг доброго, и никакого выхода, и полная неизвестность впереди!..
   Наступила уже поздняя осень. Листья осыпались, небо померкло, все чаще начинал сечь мелкий дождь. Я все продолжал мои бесцельные скитания. Иногда я, правда, спохватывался, и снова начинал ходить в институт -- но среди года все стало еще непонятнее, и эти визиты не приносили мне радости, а только еще более утомляли. Тогда снова я начинал скитаться. Я будто пытался убежать от чего-то, избавиться, что-то забыть... но это невозможно было. Все оставалось по-прежнему -- в жизни произошел непонятный перелом, и все теперь так неопределенно, так неясно... Стоял уже ноябрь. Кругом моросил дождь, я ходил по городу в каком-то тонком пальто и в полностью безвыходных мыслях -- и все вокруг было так безысходно, мрачно!.. Будто какой-то темный круг вокруг меня сжимался...
   Вот в чем было дело, а вовсе не в моей болезни (хотя я был, конечно, тогда и болен)! Вот с чем был связан мой тогдашний визит в институт! И вот -- все оказалось неплохо, меня не отчислили, не выгнали. Хотя, с другой стороны, лучше ли это? Иногда казалось -- может быть, разрубить все сразу, одним махом выйти из этой странной ситуации! Но, с другой стороны, как же армия, и престиж, и необходимость получить высшее образование? Я чувствовал, что что-то меня затягивает и держит, что, в сущности, не я решаю. Теперь вот новые хлопоты -- нужно доставать эту справку... В таких мыслях в тот день я покинул институт.
  

V.

   Теперь я должен, наконец, описать этот случай. Приступая к нему, нахожусь в некотором затруднении. Слишком он был исключительным, а в моей жизни -- вообще единственным, литература же, насколько я знаю, занимается изображением вещей типичных. Кроме того, из-за того, что он меня так потряс, я не очень хорошо запомнил обстановку. До сих пор вся эта картина стоит передо мной как в тумане. То, что я в тот день стал его свидетелем -- совершенная случайность. Этого могло и не произойти -- и, тем не менее, мне было бы что рассказать о годах моего учения. Но, поскольку это произошло, случай этот естественно становится в центр моей истории -- и по впечатлению, которое он произвел на меня тогда, и, я надеюсь, по его действительному значению. Но опишу сам этот случай.
   Я уже вышел за дверь моего института и спустился по лестнице. Теперь я переходил площадь, которая была у нас перед входом, на другой стороне которой находилась остановка автобуса. Площадь была совершенно пустынна -- в институте как раз было время занятий, и все студенты находились там. День был пасмурный, небо довольно хмурое. Я уже почти перешел площадь и подходил к остановке -- как вдруг будто услышал позади себя крик. Я автоматически оглянулся, но никого не было видно -- только, мне показалось, что-то будто пролетело вдоль стены института вниз с одного из верхних этажей, и с глухим стуком упало внизу, во дворе.
   Замерев от ужасного предчувствия, я повернулся и как-то несмело пошел туда. В этом месте у института был небольшой внутренний двор, который отгораживался стеной от площади, так что я потратил достаточно времени, пока нашел ворота. Найдя их, я прошел внутрь -- и здесь еще довольно долго плутал, среди каких-то вагончиков, мусорных баков и стоящих здесь машин, пока нашел проход к стене. Наконец, я вышел к месту, где, как оказывается, выходила дверь нашей кухни, и к которой подъезжала машина с продуктами для нашей институтской столовой. Это я понял по тому, что место было разъезженное, стоял грузовик, а на снегу валялись картофельные очистки, какие-то кости и прочие остатки продуктов. Завернув еще за угол стены, я вдруг увидел то, что искал. На снегу у стены лежал человек. Он, как упал, так и лежал на тонком слое снега -- снег вокруг него почти не был потревожен. Я почему-то запомнил его странную позу -- он лежал как брошенная кукла или как тряпка, в какой-то неестественной позе, подвернув руку и голову. В чем он был одет, я не запомнил -- а почему-то бросилась в глаза и запомнилась копна черных волос.
   Я, как увидел это, так и остановился, оцепенев, и некоторое время не мог тронуться с места. Потом осторожно подошел и дотронулся до плеча -- но тут же и отпрянул, слишком все это было страшно. Очевидно, все было кончено -- человек не подавал признаков жизни. Я остановился и некоторое время стоял рядом, как-то оцепенело его рассматривая. Повторяю, я так ничего толком и не разглядел, и вся эта картина до сих пор передо мной как в тумане. Я будто был без сознания в эти минуты, воспринимал все как-то автоматически, механически, так что теперь толком почти ничего не помню.
   Вдруг неподалеку от меня раздались голоса. Я понял, что сюда приближается большая компания -- здесь были и юноши, и девушки, и даже, кажется, кто-то из преподавателей. Видимо, они были свидетелями этого случая там, наверху, и сразу бросились вниз -- и вот, только теперь добрались. Кто-то из них сразу бросился к телу и стал трясти его за плечо. Другие стали говорить, что надо вызвать милицию, скорую помощь... На меня они, конечно, не обратили никакого внимания. Это был их товарищ -- и они сразу начали хлопотать.
   Я постоял еще немного, понаблюдал за их действиями -- и потом не стал ждать продолжения этих событий. Медленно, незаметно, как-то бочком я покинул и эту компанию, и место -- и скоро уже снова вышел через ворота на площадь. этот двор. Что мне было там делать? Я ничем не мог им помочь! Мне было самому слишком тяжело, чтобы я мог находиться там дольше!
   Этот случай совершенно выбил меня из колеи. Я хотел ехать домой, чтобы заниматься, готовиться к зачетам -- но теперь об этом не могло быть и речи. Отвращение, которое и до этого владело мной по отношению к институту и ко всей учебе, теперь выросло до невероятных размеров. Я теперь просто не мог думать об учебе, не мог чем-нибудь связанным с ней заниматься! Перейдя площадь, я углубился в хмурый осенний сквер и пошел все дальше и дальше от этого места -- куда глаза глядят!... В душе моей была полная пустота. Что мне теперь делать, вообще как дальше жить - я этого совершенно не знал.
  

VI.

  
   Вечером того же дня я брел по городу совершенно один. Настроение у меня было мрачное и безысходное. Я так и пробродил весь день, не в силах ничем заняться и даже не в силах ехать домой. Теперь я шел по какой-то безлюдной улице, глядя на заснеженные дома и деревья, и мне было как-то удивительно одиноко и грустно. Было уже совсем темно. Кругом медленно падал снег. Он покрывал все вокруг -- забор, тротуары, деревья, ровным тонким слоем, и все вокруг становилось каким-то грустным и бесприютным. Вы знаете, есть в человеке такое состояние, когда в нем все как бы замирает, все мысли и чувства останавливаются, и из всех чувств остается одно зрение. Такое состояние бывает во время особо глубоких потерянности и тоски. В такие моменты человек не может ни о чем думать, ничего оценивать и даже ничего вспоминать -- а может только смотреть. Это похоже на какое-то оцепенение. Вот так и я -- не мог ни о чем думать, и даже ничего чувствовать, а мог только идти по незнакомой улице и смотреть на все вокруг -- на этот падающий снег, дома и деревья, чувствуя внутри себя полную пустоту.
   Были уже глубокие сумерки. Снег, переставший было днем, теперь снова начал идти. Он медленно падал, кружась в темноте, и покрывал газоны, тротуар и дворы, отчего все вокруг казалось белым и грустным. Слой снега был еще очень тонок, и из-под него то и дело виднелись какая-то ветка, или листок, или камень, создавая на тротуарах и во дворах черные пятна. Все это вместе было как-то тоскливо и грустно.
   Я шел по какой-то улице, и потом вдоль какого-то забора в полном оцепенении, остановившимся взглядом рассматривая этот снег, этот тротуар, газоны, засыпанные снегом деревья -- и в душе у меня не было никаких мыслей и никаких чувств. Было уже поздно, мне надо было ехать домой -- но я совершенно не думал об этом, и все продолжал идти в какой-то незнакомой части города.
   Вдруг в окружающей обстановке мне будто стало попадаться что-то знакомое. Я будто был уже когда-то здесь - хотя все еще не помнил, зачем и когда. Вроде бы знакомая улица, знакомый двор... Я как-то бессознательно, все еще не понимая, что я делаю и зачем, повернул в этот двор. Обыкновенный московский двор, с гаражами, спортивной площадкой, мусорными баками... Только один дом в нем был необычный. Все дома были обыкновенные -- достаточно тихие и темные -- этот же светился всеми своими огнями. Дверь подъезда все время хлопала, в нее входили и выходили шумные компании. Из окон раздавались самые разнообразные звуки -- говор, музыка, смех...
   Я, все еще не зная, что и зачем я делаю, остановился напротив этого дома и стал смотреть на окна. Эти огни и шум меня как-то бессознательно привлекали. В моем оцепеневшем, потерянном состоянии это была как бы какая-то отдушина, то, что отвлекало меня от моих состояний потерянности и тоски. Я уже понял, что это за дом. Мне неудержимо хотелось войти туда. И как это так получилось, что в моих скитаниях по городу ноги как-то бессознательно привели меня именно сюда!.. Я все стоял и никак не мог решиться. Вроде так просто -- сделать несколько шагов вперед и подняться на полузанесенное снегом крыльцо -- но какая-то сила будто меня не пускала. Человек в таком состоянии с трудом может изменить свое положение, совершить какое-то действие, принять какое-то решение -- это оцепенение не так-то просто его отпускает! Я даже пробовал несколько раз подойти к крыльцу -- но каждый раз возвращался назад. Я даже обошел весь корпус кругом, и даже посидел на ступеньках какой-то лестницы, ведущей в подвал -- но нужная решимость так и не появлялась. Наконец, я устал от своей тоски, а также порядком замерз и проголодался. Домой мне добираться было долго -- так что сама судьба велела мне все-таки войти в этот дом! И я, еще немного поколебавшись и помявшись, все-таки сделал этот шаг -- подошел к входному крыльцу, поднялся на четыре полузанесенные снегом ступеньки и толкнул входную дверь.
  

VII.

  
   Здесь я все-таки должен объяснить, что это был за дом, и почему я пришел сюда. Это было общежитие наших студентов. Я здесь уже как-то бывал -- еще ранней осенью. Тогда, в первую или вторую неделю учебы, один из наших студентов получил из дома посылку (он был приезжий, с Кавказа), и по этому поводу решил пригласить нас к себе в общежитие. Тогда все еще только начиналось, учеба еще привлекала и увлекала, и мы с интересом друг к другу приглядывались, видя друг в друге своих будущих новых товарищей. (Все повернулось по-другому уже потом.) Поэтому идея имела успех, и собралась довольно большая компания. Он привел нас в свою комнату (я первый раз был в общежитии и видел эту обстановку), мы помогли ему накрыть на стол и сели. Помню эту небольшую скромную комнату, нашу компанию, собравшуюся за столом, и добрую, светлую атмосферу, которая здесь царила. Кто-то принес гитару, кто-то рассказывал анекдоты, кто-то -- о том, откуда он зачем приехал в Москву. Все наши студенты оказались такими талантливыми, интересными людьми, многие -- лучшими учениками там, у себя в городах, в своих классах. Мне очень запомнился этот вечер. Это было, по сути, самое яркое впечатление тех, первых недель. Это потом все начало становиться все более мрачным, и все впечатление приняли совсем другой характер. Нет, я запомнил и этот вечер, и это общежитие!..
   И вот теперь ноги сами принесли меня сюда! Видимо, гуляя по незнакомым улицам в окрестностях института, я как-то бессознательно помнил дорогу -- и вот, как-то невольно пришел сюда, привлеченный этим , по сути, самым светлым в моей студенческой жизни воспоминанием!.. Видимо, в моих безысходных, печальных чувствах это была какая-то отдушина, какой-то свет для меня! Что я буду делать здесь, зачем я пришел -- я не знал. Номера комнаты того студента я не запомнил. Но так велико было мое желание побывать здесь, или, вернее, какая-то бессознательная тяга уйти от своего одиночества, побыть среди людей, "погреться у чужого тепла", что я не мог совладать с этим желанием, не мог заставить себя благоразумно ехать домой -- и вот, уже входил в теплую и светлую прихожую.
   Я оказался в небольшом помещении, наподобие небольшого холла. Здесь как раз проходили все входящие и выходящие. Прямо у входной двери стоял покрытый старой клеенкой стол. Рядом на стене висел ящик, в которых лежали какие-то бумаги (как я потом узнал, сюда раскладывали почту для здешних жильцов). У стены стояли старые потертые стулья. На дальней стене висели какие-то скучные плакаты, дальше виднелась чугунная загородка, на которой висели пластмассовые горшки с пыльными цветами. За ней уже начинался коридор. Все это я видел и в прошлый раз, но тогда особо не обратил внимания -- а теперь со вниманием рассмотрел. Мне как бы хотелось разглядывать это место, столь странное и непривычное для меня, но в которое меня с такой неудержимой силой влекло.
   За столом, видимо, должен был сидеть вахтер -- но на этот раз его почему-то не было, видимо, куда-то отошел. Я немного постоял, подумал -- и скоро, пользуясь этим обстоятельством, прошел за решетку, во внутренний коридор.
   Его я тоже видел в прошлый раз -- но только в этот рассмотрел как следует. Передо мной тянулось два длинных ряда одинаковых дверей. Освещение было плохое, поскольку многие лампы, расположенные вдоль коридора, просто не горели или были выбиты. Я заметил и другие признаки запустения и беспорядка -- окурки, лежащие прямо на полу, выбитый и испорченный паркет. Здесь, видимо, давно не было ремонта, т.к. краска на стенах облупилась и отстала, так что в некоторых местах висела клочьями. С потолка тоже кое-где свисали такие же лохмотья.
   Сам не зная, зачем, я пошел в глубину этого темного коридора. Время от времени навстречу мне попадались люди -- какие-то хмурые, молчаливые, шедшие с опущенными головами по каким-то своим делам. Некоторые двери, когда я проходил мимо них, открылись (в них кто-то входил или выходил), и я на минуту становился свидетелем некоторых сцен здешней жизни. В этих комнатах кто-то сидел, или лежал, или ходил в проходе между кроватями, слышались звуки магнитофона, разговоры... Одна дверь оказалась дверью на кухню -- там несколько студентов стояли у плиты. Несколько людей, попавшихся мне навстречу, были с полотенцами на плечах -- видимо, шли в душ, или из душа.
   Я с удивлением рассматривал сцены этой странной, незнакомой мне жизни. Помню, у меня даже мелькнула мысль: "Какое странное место! Неужели люди могут так жить?.. Как здесь все неуютно, неприкаянно!.." Это я думал как избалованный, привыкший с детства жить в домашних условиях москвич -- не знаю, поймут ли меня те, кого жизнь какое-то время вынуждала жить в других условиях. Между тем я дошел до конца коридора и встал у окна. Мне совершенно нечего было делать. То же оцепенение, которое я чувствовал весь день, снова овладевало мной. Мне не хотелось ни о чем думать, никого искать, ничего предпринимать -- просто вот так стоять у окна и смотреть на ходящих по коридору в сумерках людей. О том, что мне нужно ехать домой, что вообще пора подумать о ночлеге, мне тоже не хотелось думать.
   Вдруг в коридоре раздался какой-то необычный шум. Я увидел компанию, человек в пять, которая вышла из прихожей (видимо, только что с улицы) и направилась прямо в мой конец коридора. Все ходившие по коридору вели себя тихо, спокойно -- а эти несколько человек шумели, шутили и смеялись. Они собирались уже войти в комнату за две двери от окна (я и раньше заметил, что дверь этой комнаты чаще открывалась, туда несли с кухни сковороды и кастрюли -- видимо, там происходило какое-то застолье) -- но тут взгляд одного из них вдруг упал на меня.
   -- А ты чего здесь стоишь? Хмурый такой... Настроение всем портишь, -- сказал он мне, специально оставив компанию и подойдя к моему окну.
   Я не знал, что отвечать.
   -- Да ты вроде нездешний... -- вгляделся он в меня, -- Я-то здешних всех знаю... Ну да ладно, что уж там -- заходи, повеселись.
   Я стоял как каменный.
   -- Ладно-ладно!.. -- подбадривал он, -- Пошли, тоже посидишь со всеми за столом. Мы сегодня всех зовем. Мы ведь Кольку провожаем. Давай-ка к нам.
   Я не знал, как поступить.
   -- Эй, ребята! -- крикнул он в коридор, -- Помогите-ка мне тут... уговорить. Вот, видите, стоит здесь, смурной такой, на всех тоску наводит...
   Вся компания со смехом и шумом подошла.
   -- Давай, давай, -- подбадривали они меня, -- Посидишь, с нами отдохнешь.
   -- Я не знаю... Мне вообще-то домой надо... -- слабо и неловко пробовал сопротивляться я.
  -- Ничего, не отказывайся!.. Посидишь -- и поедешь домой.
   Я еще пробовал что-то возражать. Но они не слушали меня, и в конце концов я понял, что они окружили меня и подталкивают в сторону комнаты, помогая мне руками, так что я уже никак не мог и освободиться. Так, окруженный их шумной компанией и подталкиваемый, я и оказался около этой двери, и вошел в нее -- после чего оказался уже в самой комнате.
  

VIII.

   Передо мной была обычная студенческая комната. Посередине ее, в проходе между кроватями стоял стол, а вокруг стола расположилось довольно много народу. Некоторым не хватило места около стола, и они сидели как бы "во втором ряду", забравшись с ногами на кровать. Здесь действительно было некоторое студенческое застолье. Какой-то парень, видимо устроитель застолья, сидел во главе стола, ближе к окну, и кое-как им руководил. Вид у него был слегка потерянный, как бы сбитый с толку -- и в то же время он чрезвычайно старался веселиться. Это было какое-то искусственное, вымученное веселье, которым человек обычно пытается скрыть тоску и неустроенность. Такой же характер носило и все застолье. Здесь было то общее желание веселить и веселится, которое обычно бывает в компаниях людей, у которых "душа не на месте". Время от времени поднимались "тосты". Каждый старался сказать что-то понеобычнее и позаковыристее -- чтобы "произвести впечатление" и поднять "общий тон". В ответ многие искусственно и преувеличенно смеялись. Выступающие старались говорить громко, на всю комнату. Особенная забота многих была о содержимом стаканов, чтобы "у всех было". Короче, это была одна из тех вечеринок, которые обычно и бывают между людьми, и к которым я с детства испытывал особое отвращение.
   Грустные вопросы уже в самую первую минуту пришли мне. "Зачем я здесь? Что мне нужно среди этих незнакомых людей? То ли это место, куда мне нужно было прийти, где я должен быть?" Строго говоря, мне совершенно нечего было здесь делать. Я уже давно должен был быть дома. Но общие оцепенение и апатия, которые владели мной весь тот вечер, привели к тому, что я опять не стал ничего предпринимать и, хоть и не чувствовал в этом никакого смысла и цели, остался. Мной владели полные отчаяние и неприкаянность. Я не знал, зачем я здесь, не имел никаких целей. Единственное, что мне было нужно -- это согреться, т.е. быть среди людей, быть не одному -- вот меня и "притянуло" к себе это застолье, где я мог хоть на минуту забыть себя и свои мучения.
   Пришедшие вместе со мной тоже как-то разместились за столом. Меня посадили куда-то с краю, на самый угол -- и после этого на меня внимания уже не обращали. Здесь все происходило по законам вечеринки, где каждый человек ничего не значит -- а только "общая атмосфера", "целое".
   Я сидел совершенно подавленный. Вся эта атмосфера, множество незнакомых людей, это искусственное веселье меня как-то странно раздражали. "Вот где я оказался, -- с каким-то болезненным, мстительным чувством думал я, -- какая-то бессмыслица, бедлам... Вот так же теперь и моя жизнь -- без цели, без смысла, среди незнакомых людей, будто на пересадке в метро... Когда-то был во всем смысл, жизнь обещала что-то впереди -- теперь все рухнуло. Была настоящая жизнь, а теперь -- пустыня..."
   Я все растравлял себя этими мыслями. Звуки вечеринки и раздражали, и как-то усыпляли меня. Я сидел, как в тумане. Возможно, я был и немного болен, поскольку весь день скитался по улице. Все наводило на меня какую-то болезненную тоску, и я не гнал от себя, а, наоборот, растравлял в себе это чувство.
   Вдруг студент, который сидел во главе стола, встал. В руке он держал стакан, и жестом приглашал всех слушать.
  -- Тост, тост! -- закричал кто-то, -- Колька хочет сказать тост!
   Понемногу установилась тишина.
   Хозяин застолья откашлялся и собрался с мыслями. В лице его мне по-прежнему казалось желание веселить, я предполагал, что он хочет сказать какую-нибудь "хохмочку". Но было в нем и что-то потерянное и грустное, какая-то тоска, которую он, видимо, за этим шутовством скрывал.
   -- Я хочу сказать тост, -- сказал он, несколько растягивая слова, как будто не решил еще до конца, о чем же будет этот тост, -- Сегодня мы собрались по важному поводу... Мы должны проводить нашего товарища... то есть меня... на доблестную службу в наши вооруженные силы. Вот я и предлагаю выпить за нашего товарища... то есть меня, почтить, так сказать, его память -- а заодно и память всех собравшихся.
   Думаю, что это была шутка. Он специально прибегнул к игре слов, так что смысл тоста получился несколько двусмысленный.
   Собравшиеся, привыкнув, что он все время их веселит, сначала засмеялись, а потом вдруг притихли. Уж очень странной показалась идея "почтить память" еще живого человека -- а также и намек насчет них самих.
   -- Это что же, Николай, ты серьезно? -- спросил какой-то студент, -- Ты уже считаешь нас людьми совсем погибшими?
   -- Нет, это он точно! -- подхватил другой, -- Это он в самую точку попал! Мы действительно здесь -- погибший народ, и единственное, что можно с нами сделать -- это память почтить! Я поддерживаю этот тост! Молодец, Николай!
   Некоторые тоже засмеялись, другие молчали. Конечно, все это была шутка -- но на многих подействовало. Так что многие с каким-то отчаянным жестом выпили -- а другие задумались и оставили свои стаканы стоять на столах.
   -- Это Колька, -- сказал мне вдруг сосед, который был один из тех, кто меня сюда пригласил, и поэтому знал, что я не здешний, -- Мы его сегодня в армию провожаем. Отличный был студент -- только расслабился и перестал заниматься. Прошлую сессию не сдал, ему и назначили пересдачи на осень -- а он и осенью что-то с ними не очень. А тут как раз повестка пришла. А он фактически отчислен, брони у него нет -- вот его сразу и загребли. Теперь пойдет лямку тянуть.
   Эта новость повергла меня в чрезвычайную тоску. Я ведь и сам не знал, как буду сдавать свои первые экзамены -- а тут вдруг такие известия!.. Как тяжела, оказывается, студенческая жизнь, как много опасностей в ней -- особенно для иногороднего студента!.. Произвел на меня чрезвычайное впечатление и тост. Я вдруг почувствовал, что за ним могла стоять действительно какая-то правда -- этот корпус, со множеством одинаковых комнат, и эти молодые люди, проводящие в нем свою жизнь без всякой цели и смысла, как бы уже заживо ушедшие из жизни... Что делаю я здесь, зачем сюда пришел?!.. И к тому же ведь мне давно уже пора ехать домой!..
   Сообразив это и, наконец, собравшись с духом, я встал и вышел в коридор.
  

IX.

  
   Здесь я сразу столкнулся с тем самым студентом, который привел меня в комнату.
   -- Стой, ты куда же? -- сразу бросился он ко мне, -- Останься, посиди еще!
   -- Да, мне пора... -- неуверенно начал объяснять я, -- Мне домой надо...
  -- А ты знаешь, сколько сейчас времени? Пол-первого уже.
   Пол коридора вдруг пошатнулся подо мной.
   -- Тебе ведь на метро ехать? -- продолжал он, -- Его через десять минут закрывают.
   Я стал беспомощно озираться по сторонам. Похоже, я действительно попал в крупную переделку.
   -- Что же делать? Что же делать? -- беспомощно повторял я, -- Я же теперь домой не попаду!..
   Он тоже стоял рядом и размышлял.
   -- Ничего, мы что-нибудь придумаем... -- в конце концов ведь это именно благодаря ему я попал на эту вечеринку и здесь остался! -- Слушай, а оставайся у меня ночевать! У нас как раз кровать лишняя есть. Сосед домой сегодня уехал -- как раз тебе можно остаться!
   Это было еще лучше! Забрести в незнакомый корпус, просидеть весь вечер на этой тоскливой вечеринке -- да еще остаться ночевать у совершенно незнакомых людей! Я стоял совершенно потерянный.
   -- Да ну, не огорчайся... -- пробовал поддержать он меня, -- У нас многие москвичи так ночуют. Иногда даже и надолго здесь остаются.
   Я все никак не мог прийти в себя.
  -- Что же делать, что же делать? -- только повторял я.
   Но делать было нечего. Я был на другом конце города, метро уже закрылось. Ничего не оставалось, как принять его предложение -- да еще быть благодарным за то, что он проявил ко мне такое участие.
  -- Но здесь хоть телефон есть? -- наконец, спросил я.
  -- Разумеется. Здесь, недалеко, на лестнице.
   Мы пошли на лестницу, которая вела на верхние этажи, и там, на площадке между этажами, нашли очередь в несколько человек, которая стояла к старому телефонному аппарату, висевшему прямо на стене. Пока я стоял в этой очереди, я заметно нервничал. Мой товарищ достал из кармана двушку и дал мне -- своей у меня не нашлось. Оставив меня стоять в темноте, он пошел к себе -- приготовить что-то в комнате, и велел ждать его здесь. Наконец, добравшись до аппарата, я набрал номер. На том конце провода раздался знакомый голос. Я успел придумать, что пришел к товарищам в общежитие заниматься, и теперь остаюсь здесь ночевать. На том конце повисло тяжелое молчание. Действительно, я не знал, как к этому отнесутся -- ведь фактически, первый раз за всю свою жизнь я оставался ночевать не дома!.. Но, однако, я сумел позвонить домой и сообщить. Тем не менее -- как грустна и тяжела жизнь!..
   Мой новый знакомый скоро пришел и повел меня на другой этаж. Комната его оказалась на втором этаже, в другом конце коридора. Кроме него в комнате было еще двое незнакомых студентов, а одна кровать, у окна, действительно стояла пустая. Мы вошли, и он принялся стелить постель. Двое студентов делали то же самое -- они тоже собирались ложиться. На моей кровати не было никакого белья (видно, тот студент убрал его, уехав) -- и он сказал мне ложиться прямо так, не раздеваясь. Я сначала удивился, но потом подумал, что это нормально -- в конце концов, только одну ночь переночевать! Я только снял свитер, и до конца не раздевался. Он дал мне только подушку без наволочки и грубое войлочное одеяло.
   Скоро потушили свет и легли. У меня уже не было сил ни о чем разговаривать -- и даже просто думать. Я лежал в темноте и прислушивался. Странно проходила для меня эта ночь! Незнакомый корпус, незнакомая комната, незнакомые люди! Только слышно в темноте их дыхание. За окном продолжал идти снег -- и кружился, и кружился в свете фонаря. Свет фонаря проникал и в комнату, оставляя яркую полосу на полу и на стене. Громко тикали часы, стоящие рядом на столе. Одеяло, которым я поплотнее хотел накрыться, сильно кололо мне руки и шею.
   Грустные мысли одолевали меня. Вот, я оказался в месте, куда совсем не хотел приходить, среди совершенно незнакомых людей... Кто они, что это за место, в чем состоит их жизнь?.. Первые впечатления были какие-то беспорядочные, странные... Но главное, конечно, моя собственная судьба. Еще недавно все в ней было так просто, ясно... И вот теперь -- все так дико и странно... Как мне свыкнуться с этим, как все это пережить? В жизни все пошатнулось, накренилось, потеряло устойчивость, было похоже на поезд, сошедший с рельс и бешено несущийся под откос.
   Я вспоминал последние месяцы моей жизни - и вновь чувствовал беспокойство и тревогу. Этот институт, и предстоящие экзамены, и мои скитания по городу, и этот визит в учебную часть... А главное -- этот страшный сегодняшний случай, этот студент, лежащий на снегу у стены!.. Все вокруг скрыл какой-то туман. Вроде была жизнь, и какой-то свет в жизни -- а теперь вокруг глубокие сумерки!..
   Все светил в комнату резкий фонарь. Все кружил и кружил снег за окном. Где-то на этаже хлопала форточка. Капала вода из крана в умывальной за стеной. Я в тоске и смятении свернулся на жестком матрасе, укрывшись грубым войлочным одеялом -- и все думал, думал... Как-то все в жизни странно и непонятно складывалось. И куда она зашла, куда повернула, и что впереди?..
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"