Голос бормочущего оратора врывается мне в уши и, одновременно, глаза фиксируют картину, которую голова отказывается признать за истину... Чуть слева, на возвышении, оркестр, еще выше -- группа в шикарных костюмах, видимо, заправители праздника, справно брызжут огнями фейерверки, норы-палатки с водруженными над ними эмблемами фирм, огромный плакат "СОХРАНИМ БУДУЩЕЕ МЭЛБРУКА", по углам арены-постамента двое акустиков-усилителей, внизу, неплотной, рассыпчатой массой внимают гости, посередине, вверху -- выступающий, сам мэр, Грег Сименс (я узнал его по афише в парке) -- а рядом с ним, по правую руку, моя хорошо знакомая по фотографии миссис Катрин Сименс, все это нормально и даже естественно, но... КАК ЖЕ МАЛО СРЕДИ НИХ БЫЛО ЛЮДЕЙ!!!
Среди всего этого людского пространства мой потрясенный глаз смог уловить только десяток-другой человеческих голов, и в их числе был сам мэр Сименс, невысокий плешивый толстячок с невыразительным тембром голоса, исправно читающий по бумажке, но в большинстве своем навстречу мне щерились крупные звериные морды, покрытые густой лохматой шерстью, с горящими глазами-фонарями зеленоватого оттенка, а многие стоящие спинами небрежно помахивали по траве пушистыми длинными хвостами... Несколько явных мертвяков на возвышении преспокойно попивали шампанское, а хищные столетние дамы с выступающими желтыми зубами, сморщенной кожей и дряблым черепом кокетливо помахивали веерами, охаживая здоровенного атлета-мужчину, совершенно не подозревающего о грозящей ему участи. Костлявый скелет со скромными остатками кожи под черным элегантным фраком вдохновенно водил смычком по струнам, наигрывая скрипучую мелодию. На подмостках хор мальчиков-трупиков с разложившимися обезображенными личиками подпевал ему тихим скорбным "А-а-а-а..." Тупоносый саблезубый гоблин-охранник лениво пялился по сторонам громадными блекло-водянистыми зрачками. Ничем человеческим в его взоре, как и взорах других присутствующих, даже не пахло. Несчастные люди, вроде спортсмена в бело-голубом костюме, жующего попкорн в компании трех упырей, видимо, забредшие сюда по случайности, выглядели ужасно беззащитными. Они НЕ ВИДЕЛИ истинной наружности собравшихся здесь, не знаю, был это гипноз или что иное. Черт, люди походили на кроликов в дружественном обществе удавов!
Наконец, миссис Сименс, королева этого безумного праздника, выглядела еще более менее, то есть сохраняла в общем-то свой человеческий облик. Высокая, большегрудая крашеная блондинка атлетичного сложения с чуть повернутой направо головой, с длинной белой серьгой в левом ухе, покатым лбом и слегка выдвинутой вперед челюстью, она смахивала на тигрицу, приготовившуюся к прыжку. Я сказал "в общем-то человеческий", потому что ее выпуклые глаза блистали на солнце искристым желтоватым пламенем с ярко-розовым оттенком.
Но все это было несколько секунд назад. Потому что в следующее мгновение они увидели меня, это сборище погани замерло, как вкопанное, стоящие спиной ряды выродков повернули свиные рыла, и музыка стала стихать, словно таять. Только мэр продолжал себе бубнеть, не обратив внимания на создавшуюся напряженную тишину. Затем один из "артистов", карлик с оттопыренной верхней губой и вывороченными наизнанку ушами тоненько засмеялся-залаял, будто дефективный, а ведьма Сименс повелительным тоном резко скомандовала: "Взять его!" И они пришли в движение, зашевелились всем сонмом, люди же стали удивленно оглядываться, не понимая, что происходит. Однако, еще до этого, опередив их, я успел расстегнуть сумку и вытащить оттуда свой небольшой "сюрприз" -- отличнейший армейский ручной пулемет-базуку "Сиетл-900". И раньше, чем они бросились на меня, я оглушительно закричал "Бегите! Бегите, кто еще ЖИВОЙ!", а затем до упора вдавил гашетку.
Огненная струя брызнула передо мной, врезаясь в задние ряды этих тварей, враз дробя их на мелкие гнилые кусочки. Левой свободной рукой я нырнул в пиджак, битком набитый, и одну за другой стал швырять гранаты, медленно наступая вперед. Грянули взрывы, послышались удивленно-болезненные взвизгивания выродков. Пулемет гремел, не переставая, я с трудом различал, что творится передо мной, но интуиция подсказывала, я все делаю правильно. В моей голове в это время возник образ Кристин, в бирюзовом летнем купальнике, на устах задорная улыбка, большая красивая грудь плавно колышется при вздохе, она подходит ко мне, чтобы мы вместе искупались... Так мы проводили время несколько лет тому... Но теперь ее больше нет -- эти суки убили ее, она никогда больше не нырнет в прозрачную чистую воду, не вдохнет грудью свежего воздуха, не обнимет меня нежно за шею, как умела только Кристин. Она мертва, но жив я, и я МЩУ.
Я косил их направо и налево с тем ожесточением, которое придает дополнительные силы. Пули летели смертоносной чередой, разнося большие уродливые головы, словно тыквы, обращая в прах истлевшие останки ублюдков, которых охватила дикая паника. Вопя и рыча, они бросились в разные стороны -- часть из них на меня, часть бежать. Сквозь грохот что-то пронзительно кричала миссис Сименс. Я пошел на ее голос, кинув еще парочку гранат. Несколько тварей бросились на меня сбоку, я даже не рассмотрел, кто они были, а просто сшиб свободной рукой и расстрелял в упор. Прекрасное оружие! Этот пулемет не давал им возможности подобраться ко мне, его десятиствольное дуло беглым огнем рассеивало их в ничто. Уродцы заметались, пытаясь выбраться мне на спину, вцепиться зубами в бок, ухватить за ноги, но я был куда проворнее. Оставив про запас гранаты, я вытащил левой рукой из-за пояса брюк складное лезвие-кинжал длиной в полруки, засверкавшее на солнце, как карающий меч какого-то там архангела. Я умею обращаться с такими штуками! Лезвие свистнуло полукругом, захрустело разрубаемыми костями. Получайте, сволочи! Я резко провернулся вокруг себя, предупредив еще одну попытку -- пятеро мохнатых уродцев по-звериному жались к земле, готовясь броситься на меня. Отправляйтесь в ад! Весь издырявленный пулями мертвяк-полицейский все же исхитрился впиться когтистыми лапами мне в больное плечо, и я едва не завопил от дикой страшной боли. Но не упустил пулемет, самое главное, сумел стряхнуть его и левой рукой срубил мерзавцу голову, которая покатилась, сверкая глазницами, словно кегельный шар. Сопротивления уже почти не было. Меньше чем за минуту я уничтожил целый отряд этих нелюдей -- они разбегались, их жалкие остатки, словно испуганные мышата. Последний залп, пулемет щелкнул, отмечая конец обоймы. Я опустил его, все стихло.
Дым рассеивался, очищая поле сражения. Расчлененные части тварюк нелепо дергались в последних судорогах, ими была густо усеяна вся земля в радиусе десяти-пятнадцати метров. При этом крови почти не было, по траве лениво расползались лишь какие-то коричневые гнойные лужицы. К сожалению, некоторые люди, в их числе тот спортсмен - его бело-голубой костюм был пробит в нескольких местах, зияющих кровавыми пустотами - тоже были убиты. А где... в этот момент мой взгляд ухватил сквозь дым центр возвышения, и я почувствовал, как на меня снова накатывает бешенство. Миссис Сименс, живая и невредимая, стояла там, в свою очередь, сверля меня свирепым огненным взором, а рядом с ней, прикрыв лицо руками и согнувшись, тихо поскуливал ее муж. "Что... что происходит?" - глухо спросил он, не убирая руки, - "что, о господи, что это?.." Не обращая на него внимания, миссис Сименс погрозила мне пальцем: "Ты заплатишь нам!" - проскрежетала она не женским голосом, больше напоминающим рык, а затем... я не поверил своим глазам: ее пышные волосы были стянуты сзади в небольшую косичку. Так вот, она вытащила из нее острую, как кинжал, заколку, бешено тряхнула густой белокурой гривой (мне показалось, что из ее рта при этом блеснули хищные клыки), и эта женщина, чертова фурия, с силой ВСАДИЛА ЗАКОЛКУ ПО РУКОЯТЬ В УХО СВОЕГО ИСПУГАННОГО МУЖА, издавшего короткий жалобный вопль. Струей брызнула кровь, мэр Сименс, как подрубленный, свалился на бок, под тяжестью своего тела покатился по лестнице, вытянувшись в струнку, зарылся в траву лицом вниз и там застыл.
Миссис Сименс улыбнулась с каким-то особенным дьявольским злорадством, после чего показала мне средний палец и побежала куда-то вглубь расстилающегося паркового мини-городка. Я подумал, что с ее стороны это очень, очень невежливо, отбросил в сторону непотребный более пулемет, вытащил свой обычный пистолет, и с ним в одной руке и с длинным мексиканским ножом в другой, ринулся вслед за ней, легко перепрыгнув через поблескивающую плешь мертвого мэра.
За возвышением мне открылось приятного вида зеленеющее пространство, разноображенное аккуратными клумбочками и чередой маленьких кирпичных пристроек по бокам. К одной из них и направлялась миссис Фурия-Сименс, а я, соответственно, за ней.
Я мчался по мягкому пушистому газону легко и без усилий, позабыв о боли в раненом плече и продолжавшей ныть голове. Только одна мысль вертелась в моей голове: "Догнать! Убить!" Убить немедленно и жестоко, как паскудную обесчещенную шлюху в старые времена, чтобы она умирала, моля о пощаде и зная, что ни за что ее не получит...
Здесь был небольшой ухоженный дворик под навесом, куда я вбежал, преследуя фурию. Не останавливаясь, я толкнул вовнутрь аккуратную деревянную серую дверь, готовый к неожиданностям. Но их не последовало. Я зашел, оставив дверь открытой на случай отступления. Комната была маленькая и уютная, не перегруженная излишествами. Тут были две, тоже деревянные, скамейки, расположенные под прямым углом друг к другу в левой боковой части, небольшая коричневая подставка у правой стены, на которой стоял глиняный кувшин для воды, занавеска-перемычка в правом углу, зеркальце посередине, столик с цветочным вазоном, еще дверца, по-видимому, в туалет. Не густо. Сюда можно зайти посидеть-отдохнуть разморенному жарой гостю, переодеться, отправить надобности... Никакой индустрии развлечений. Миссис Сименс здесь не было. Может, я просто ошибся домиком? Впрочем, если они все такие, как этот, то так немудрено и заблудиться, но...
В этот момент та, другая дверь скрипнула, и я увидел... моя челюсть невольно отвисла... на пороге передо мной, в легком ситцевом розовом платьице, с открытым декольте, стояла моя Кристин. Безумная мысль промелькнула у меня в голове: она жива!!! Но, конечно же, это была не моя Кристин; загадочный нездоровый блеск каштановых глаз сразу подсказал мне, что что-то тут не так, однако, при этом я все же был здорово ошеломлен подобным перевоплощением. Она заговорила:
"Почему ты бросил меня, Стив? Ведь мы могли оказаться с тобой далеко, на заморском берегу, могли просто лежать вдвоем на солнце, а потом заниматься любовью в морской воде, ощущая, как двигаются наши тела? Разве тебе это не нравилось? Я хотела быть всегда с тобой, я любила тебя, но ты предал меня, ты бросил меня умирать в пустой квартире, одну с ужасными кошмарами, которые вдруг вошли в меня и проделали во мне дыру? Почему, Стив? Ты не должен был так поступать со мной, не должен..."
Она заплакала, а изо рта Кристин, прямо на платьице, полилась клейкая зеленоватая масса. Ее грудь сотрясалась от рыданий, а голова бессильно повисла книзу.
"Ты не Кристин!" - сдавленно сказал я и выстрелил ей прямо в опущенный лоб. Она охнула, колени подогнулись и женщина, очень похожая на Кристин, мешком обвалилась на пол.
"Ты не Кристин!" - уже громко закричал я, взмахнув пистолетом. Меня душило возмущение. - "Кристин никогда не называла меня Стивом! Она никогда не носила розовые платья, потому что они ей не шли! Наконец, Кристин никогда меня ни в чем не обвиняла, она была не такая! Поняла ты, сука?!.."
Несколько секунд стояла тишина, и я уже подумал, что это, может быть, конец, когда вдруг лежащее тело, словно в обратной съемке, подлетело в воздух, стало на ноги -- и передо мной снова находилась миссис Сименс, в сером с блестками платье, облегающем мощную атлетичную фигуру. Она противно захихикала, прикрывая рот ладошкой.
"Ты ведь правда не думал, что все будет так просто, мистер Каменное Сердце? А как же наша любовь? Наша НАСТОЯЩАЯ ЛЮБОВЬ, а? Я имею в виду, ты ведь не против, если мы займемся ею прямо тут, на полу? Кстати, я могла бы делать ЭТО в теле твоей подружки. Оно совсем неплохое, хотя и мертвое. Тебе понра..."
"Не думаю", - сказал я и, подняв пистолет, снова выстрелил ей в грудь прямо в сердце, раз, два, три, четыре... Она пошатнулась, охватила грудь руками, поникла головой, но когда стерва вновь подняла ее, то я понял, что она улыбается. Фурия небрежно отвела руки в сторону, и я увидел, как маленькие аккуратные дырочки в ее платье зарастают одна за другой, сами по себе.
"Ох, как ты меня напугал, Стив, пожалуйста, не надо так, мне стало плохо", - нарочито гнусавым голосом запищала она, - "Вот, посмотри", - правой рукой миссис Сименс приподняла подол своего длинного шикарного платья, и я увидел, что под ее ногами расплывается небольшая желтая лужица. От ее запаха меня чуть не стошнило.
Она снова улыбалась, скалила зубы во весь рот, обнажая безупречно белые десны жены мэра. Я еще раз выстрелил, теперь прямо в рот, но ведьма легко увернулась, и пуля, прожужжав в воздухе, срикошетила от стены на пол. "Не вижу в этом никакого смысла, Стив", - мягко, вкрадчиво произнесла она, надменно приподняв короткие выстриженные брови. Ее левая рука делала при этом какие-то странные круговые движения в воздухе, точно она собиралась накинуть на меня лассо. "Ты думаешь, ты такой герой -- сражаться с женщинами? (при этом ее лицо снова стало на секунду лицом Кристин) А почему бы тебе не..."
Внезапно, прервав себя на полуслове, она пронзительно заверещала, как взбесившийся гудок парохода, на несколько мгновений оглушив меня, и, одновременно, ведьма бросилась на меня.
Ее тело настолько стремительно взмыло в воздух, что меня спасла только профессиональная реакция. Она летела на меня, выставив вперед свои лапы, враз ставшие большими и когтистыми, и я едва успел отшатнуться, один из когтей оторвал приличный лоскут кожи с моей правой щеки, при этом я еле устоял на ногах. С остервенением она пошла на меня дальше, рыча и размахивая лапами-ножницами, я только отступал и уворачивался, не имея времени атаковать. Так я протанцевал до самой стенки, выиграв при этом некоторую фору в пространстве, и когда она бросилась во второй раз, я уже был к этому готов.
Резко нырнув под самыми ее когтями, я успел ударить ее ногой в спину, усилив тем самым движение к стенке, она с размаху хряснулась о нее, издав злобный стон. Почти сразу она развернулась на 180 градусов, ко мне лицом, и наклонилась вперед, чтобы продолжить атаку. Но я остановил ее порыв, с размаху метнув свой кинжал, который был у меня в правой руке. О, это был мастерский бросок!
Со страшной силой лезвие вонзилось фурии в горло почти по рукоятку и прошло сквозь него в стену, намертво пришпилив, таким образом, суку. Болезненно замычав, она ухватилась за рукоятку, мгновенно обагрившуюся кровью, пытаясь вытащить ее, белки глаз миссис Сименс закатились кверху. Она тянула лезвие, издавая хлюпающие звуки. Не ожидая, пока то поддастся ее усилиям, я вытащил из-за пояса запасной пистолет в другую руку и открыл огонь из обоих.
Я стрелял ей в предплечья, с расстояния в несколько шагов, пули неумолимо рвали связки, и полностью разрядив обойму в пистолетах я добился того, что обе лапы ведьмы бессильно повисли вдоль стены на тоненьких лохмотьях кожи и мяса. Теперь фурия была беззащитна. Хлюпая и обливаясь кровью, она дергалась, как рыба на крючке, силясь сорваться со своего вынужденного насеста. Тщетно, лезвие вошло глубоко. Я улыбнулся и перезарядил пистолеты.
Неожиданно извернувшись, сука пнула меня ногой по яйцам, от внезапности нападения на моих губах выскочил небольшой пузырь. Я отступил на шаг, очутившись вне пределов ее досягаемости, вытер губы и продолжил пальбу.
Точно так же я острелил ей обе ноги, затем пустил пару пуль в живот, разбрызгав клубок ярко-красных дымящихся внутренностей по полу и стенам. Но эта тварь еще жила, вся покрытая кровью, потерявшая всякий человеческий вид, она еще дышала и даже пыталась клацнуть зубами или, возможно, что-то сказать, но и то, и другое у нее не получалось -- выходил только негромкий свистящий звук.
Я подошел к ней почти вплотную и уткнул дула обоих пистолетов ей в районе правого и левого виска. "Вот видишь, что бывает с плохими девочками", - без всякого сожаления сказал я, облизывая пересохшие губы. Она засипела на более высокой ноте, попыталась мотнуть головой в сторону, но без всякого успеха. "Придется тебе отдохнуть по-настоящему, сука", - спокойно подытожил я и спустил оба курка. Мне в лицо брызнула кровь и сгустки мозгов, однако, когда я открыл глаза, то был очень обрадован увиденным. Ведьмы больше не было. Неопределенный кусок мяса недвижимо свисал со стены, будто фабричная туша. Кругом была кровь, везде и на всем. Я вытер тыльной стороной локтя лицо и вышел на улицу, чувствуя, как тяжесть отлегает у меня с души. Кристин отомщена.
Я остановился на зеленой лужайке, сразу за навесом, и, прищурившись, посмотрел по сторонам. Людей нигде не было видно. Что ж, тем лучше, мне ведь надо как-то убраться отсюда, прежде чем нагрянет полиция, если, конечно, я не перестрелял всех копов в этом маленьком городишке. На это надеяться не приходилось. Легкий ветерок приятно успокаивал после всего пройденного, мысли в голове не вязались. Я посмотрел на небо, усеянное маленькими кудрявыми облачками, и вздохнул. Жутко хотелось прикурить, но сигарет не было. А затем я вдруг услышал сбоку какой-то шелест, оглянулся, и... на несколько мгновений я словно бы окунулся в какую-то темную воду, а когда вынырнул, то понял, что меня охватывают два противоположных по направленности чувства: отчаяние и злость.
* * *
В нескольких шагах от меня, на расстоянии метров десяти друг от друга, в воздухе нависали две полупрозрачные светящиеся женские фигуры, и не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться -- это была мисс Сименс (слева) и мисс Морней (справа). По наитию я обернулся, и что же, за моей спиной на том же расстоянии были еще две точно такие отливающие белесым туманом фигуры. Нэнси Картрайт и Вайолетт Греттнер, собственной персоной. Я ощутил пусть не страх, но очень близкое к нему чувство зудящей теплой волны, проскользнувшей снизу вверх по моей коже. Эти ведьмы не собирались умирать... Они вернулись -- за мной...
Почему-то я вспомнил своего старого товарища Кейта Виллингтона, перед самым его концом. Я уже говорил вам, что этот парень не боялся ни черта, ни бога, смеялся над болью и пил, как четверо сапожников. Но в те мгновения, когда его "хорек", машина, на которой он ездил, летела к обрыву, теряя управление, подбитая ураганным огнем летящих за нами на мотоциклах враждебной банды - а я наблюдал за этим через заднее зеркальце более скоростной "банки", тоже находясь в положении преследуемого, - так вот, в тот момент его лицо, лицо, когда он несся к гибели, уже не в силах на что-либо повлиять - наверное, оно здорово напоминало сейчас мое собственное...
"Ты был всего лишь игрушкой в наших руках", - заговорила она, нет, они -- казалось, голос миссис Сименс звучал со всех сторон, хотя она даже не открывала рта. Все четыре фурии неподвижно зависали в воздухе в метре от земли и смотрели на меня холодным безжизненным взором... "Мы использовали тебя, чтобы избавиться от наших оболочек, более непотребных нам. Мы же говорили тебе, что ты убьешь нас только тогда, когда мы сами этого захотим. Теперь настало время перевоплощения. Это еще не конец, но это начало конца, и ты, белокожий убийца, станешь его свидетелем."
Подул сильный ветер. Я посмотрел на небо и увидел, что погода существенно изменилась. Солнца не было и в помине. Небо было усеяно крупными грозовыми тучами, несущимися вдаль с сумасшедшей быстротой. В одном из просветов прорезалась ослепительная остроконечная молния, послышался громовой разряд. Враз склонившиеся деревья в северной части парка выглядели испуганными и беззащитными. Горизонт превратился в сплошное темно-серое пятно.
Тем временем, и с ведьмами что-то происходило. На миг от их фигур вспыхнул ярчайший свет, так, что мне пришлось закрыть глаза, чтобы не ослепнуть, а когда я открыл их, то увидел -- женщин больше не стало.
На месте миссис Сименс сидела здоровенная, кажущаяся кирпичной, хищная львица с бронзовым отливом, выгнувшая спину перед прыжком. Ее массивное тело выглядело сильным и неуязвимым. Вместо Фелиссы Морней была огненно-рыжая рослая лисица с внимательным тяжелым взглядом, которому, казалось, известно все на свете, больших темных глаз.
Там, где находилась ранее призрачная Нэнси Картрайт, сидела громадная мерзкая пучеглазая жаба, также зеленовато-кирпичного оттенка, с подрагивающим брюшком, усеянным крохотными светло-коричневыми кляксами. А самой отвратительной стала миссис Греттнер -- нанизанные друг на друга бесчисленные вздувающиеся кольца гнусного скользкого тела, впереди колец торчали тупые полубессмысленные глаза, словно вдавленные в приплюснутую голову-молоток, та самая змея, которую я видел во время отключки в театре. Они образовывали вокруг меня строгий симметричный квадрат. Не тот ли, о котором, помнится, говорила старуха -- из писаний своего монаха-евнуха, сожженного на костре провидца?! Ох, какое же это все дерьмо...
Она-они снова заговорили: "Ты проиграл, и теперь узнаешь, какой бесконечной может быть смерть. Но перед этим мы поцелуем тебя, все вместе, вольем в тебя нашу силу, чтобы ты почувствовал, наконец, НАСТОЯЩУЮ ЛЮБОВЬ и понял, насколько не имеет значение все иное. Тебе несказанно повезло, ода, ты просто счастливец, белокожий убийца с каменным сердцем, потому что только две вещи по-настоящему важны для всего дышащего и существующего -- это ЛЮБОВЬ и СМЕРТЬ. Или разве ты не знал этого, человек?.." Их глухие голоса звучали внутри меня, разливаясь, подобно медленной завораживающей музыке, заставляя нервы цепенеть. Темное небо бурлило надо мною, как гигантский черный котел, и я уже с трудом осознавал, где я нахожусь. Время, казалось, остановилось. Животные-призраки, воплощения фурий, равномерно, шаг за шагом, приближались, словно подплывали ко мне. Их взгляды выглядели бездонными и пустыми, как... неожиданное сравнение пришло мне в голову в этот момент: как вся моя жизнь. Она прошла-пролетела-пронеслась в моих глазах с чудовищной быстротой -- полудикое детство, жестокая юность, драки, первые убийства, деньги, кутежи, женщины, наркотики, снова убийства... Я много потратил сил и времени, чтобы стать тем, кем я стал -- хладнокровным, сильным, неуязвимым, как машина, мастером, в том, что я умел - а я умел убивать - но абсолютно все это выглядело такой ерундой, ПО СРАВНЕНИЮ С ВЕЧНОСТЬЮ, которая на меня надвигалась. Никогда, никогда в жизни подобные мысли еще не приходили в мою голову, они казались инородными и чужими, но в то же время я ощущал, что они, возможно, правильные.
Но, как бы то ни было, я не собирался сдаваться, - о, нет! Стряхнув с себя вязкое оцепенение, я приказал себе сконцентрироваться. Здраво рассудив, что главное -- уничтожить самую опасную ведьму, их лидера, а там уж будет видно - я сделал несколько шагов в направлении львицы, подпрыгнул, и с размаху нанес ей в бронзовый бок удар ногой, в который вложил всю силу. Что-то хрустнуло, и буквально через мгновение я понял, что это что-то -- моя нога, а затем огненной волной накатила боль, и, скорее от разочарования, чем от боли, я закричал, рухнув на траву, на правый бок. Тотчас какой-то невидимой силой, словно магнитом, мое тело снова отнесло в центр квадрата, который продолжал неумолимо сужаться. Я подумал, что эти животные -- не животные, их тела будто сделаны из твержайшего камня; тут я вспомнил, что при мне еще есть пистолеты, которые я сунул за пояс. Вытащив один, я перезарядил его, и несколько раз подряд выстрелил в надвигающиеся фигуры ведьм, но пули не причиняли им никакого вреда, они отскакивали от шерсти, словно обычные стеклянные шарики. Я бросил бесполезный пистолет. Вот и все, финита ля комедиа, как говорят макаронники.
Правую ногу страшно дергало, кажется, она была сломана. Боль отдавалась во всем теле. Мутная темнота кружилась вверху, разрываемая огненными вспышками, сбоку надвигались тени животных-фурий, львицы, лисы, жабы и змеи. Четверо на одного, к тому же безоружного, полулежащего на боку с залитым кровью лицом и раненной ногой. У меня не было ни единого шанса.
* * *
Впрочем... Оставался еще один последний шанс. Сработал механизм памяти, неслышно щелкнув, и выбросив на поверхность содержание одного из потайных ящиков, яркую картинку.
СТАРУХА. Чертова старуха и ее письмо-послание. Она что-то говорила про помощь в самом крайнем случае, этот ее дохлый стебелек... Маразм, но ничего другого не остается. Все мои ставки биты, а значит, нечего терять.
Здоровой левой рукой я вытащил из нагрудного кармана тот самый целлофановый пакетик. Фурии были уже совсем близко, в трех-четырех шагах от меня, я ощущал холод, исходящий от них... и что-то еще... какой-то ветхий запах, не похожий ни на что, и все же знакомый. Возможно ли?!.. что так могла пахнуть... СМЕРТЬ?! Или нет?..
Времени на раздумья не было. Быстро развернув пакетик, я вытряхнул стебелек на густую траву подо мной, и тут же подобрал пистолет, в котором оставалось один-два патрона. Если мне суждено подохнуть, тоя лучше разнесу себе башку, чем буду что-то узнавать про НАСТОЯЩУЮ ЛЮБОВЬ этого ведьминого отродья...
Но пистолет может и не выстрелить...
И в этот самый миг начало происходить что-то совершенно невероятное.
Сначала содрогнулась земля, а затем раздался оглушительный подземный рокот, словно бы началось светопреставление. Ветер усилился. Фигуры животных, уже накрывшие меня своими громадными тенями, вдруг застыли, как вкопанные. Львица повернула голову направо, лисица вытянула шею. Что было сзади меня, я не видел, но услышал, как зашипела змея. Гул нарастал.
Вдруг, будто по единому сигналу, прервав какую-то преграду, из земли вылетели сотни, нет тысячи длинных зеленых стеблей, которые, словно дикие взбесившиеся лианы, оплели собой животных, заключили их в свои тесные объятия. Они струились все выше и выше, опутывая их лапы, головы, росли и закрывали их собою. Те отчаянно сопротивлялись, рвали их когтями и зубами, пытались выпрыгнуть из коварной зеленой ловушки. Особенно бешено сражалась львица, красноватая пена появилась на ее бронзовой пасти. Но силы были неравны. Стеблей становилось все больше и больше, все гуще они окутывали извивающиеся фигуры животных, закрывая остающиеся просветы. Четыре колышущихся зеленых громадных кома нависали прямо надо мной, а я, замерев, наблюдал за этой необыкновенной схваткой. Движения внутри зелени становились все более хаотичными, фурии агонизировали, надежно запеленутые в тесных растительных гробах, которые тем временем стали стремительно погружаться в землю. Рокот не стихал. Земля дрожала так сильно, будто ее изо всех сил тряс кто-то изнутри, кто-то, охваченный внезапным необузданным бешенством. Небо из серого стало пурпурным. В последний раз мелькнули в воздухе округлые спутанные верхушки темно-зеленых странных емкостей, навсегда унесших с собой под землю проклятое семя фурий.
Наконец, грохот стал удаляться, все дальше и дальше, пока не замер где-то вдали, в глубочайших подземных безднах, о том, что находилось в них, не хотелось даже думать. Трава казалась идеально гладкой, обычным парковым газоном без малейшего намека на то, что где-то тут могли пролегать провалы, могли взвиваться вверх ожившие растительные гиганты. Я оперся здоровой рукой о землю и не без труда поднялся на ноги, точнее, на ногу, вторая при толчке ступней о землю отдала острейшей болью. Из щеки струилась кровь, заливая рот. Впрочем, это уже не столь важно. Я жив, и это самое главное.
Небо тоже разгладилось, снова став голубым и солнечным горизонтом, подающим тебе сверху самые многообещающие знаки своего внимания. Я оглянулся. Домик позади меня выглядел таким милым и тихим... Парк вновь походил на обычное людское место отдыха, ничто не напоминало о том ненормальном представлении, которое проходило здесь всего несколько минут тому. Еще раз взглянув на мирные веселые облака-барашки, плывущие в перевернутом лазурном корыте над головой, я невольно расхохотался. С трудом верилось, но, похоже, все действительно было кончено. Старухин стебелек оказался не пустышкой, а той еще штучкой. Теперь впору позаботиться о своей заднице, которой здорово досталось: нужно выбраться отсюда, зализать раны, получить деньги и слинять на юг. Видит бог, моя задница заслужила подобного отношения к себе.
Хотя, нет. У меня оставалось здесь еще одно незавершенное дельце. Если только хватит сил... Должно хватить.
Не обращая внимания на сочащуюся из ран кровь, я заковылял направо, по тропинке, в направлении, противоположном тому, каким я сюда попал. Где-то там я обязательно найду выход.
Как бы то ни было, самые опасные пороги уже позади.
...
12.
- Здравствуйте, мистер Стэмптон! - громко сказал я заходящему в снятую мною комнату мотеля в Ньюклэнде гостю в длинном сером плаще и долгополой шляпе. Этому моменту предшествовало несколько немаловажных событий. Первое из них, как вы понимаете, это то, что мне удалось спастись от длинных рук полиции и благополучно добраться к своему джипу, возле местного отеля. для этого мне пришлось угнать чей-то старенький синий "Форд", который стоял на тротуаре, уже за границами парка, и будто бы дожидался меня, одинокий и лишенный пассажиров. Проникнуть в него было делом одной минуты, опыт есть. перед этим я с трудом продрался сквозь густую цепь зарослей и перелез через ограду, несмотря на дико ноющую ногу. Я выкинул в кусты окровавленную одежду, оставил при себе только один пистолет, наспех вытер лицо и руки. Конечно же, все это найдут, кровь попадет на анализ и меня должны опознать -- но все это уже не имеет для меня большого значения. Я не собираюсь здесь задерживаться. Уже за рулем "Форда", выезжая на дорогу, я снова увидел людей. Целая группа по-пляжному одетых подростков шла, весело смеясь, по-видимому, не имея никакого понятия о той вакханалии, которая разворачивалась в это самое время в центре парка, в который они, насколько я мог судить, направлялись. Впрочем, меня это заботило мало. Кровь все еще не хотела останавливаться. Я ощущал жуткую давящую усталость, во рту появился привкус ржавчины, а перед глазами немного мутилось. Я ехал, ожидая увидеть возле моего отеля полицию и вяло соображая, что делать в таком случае. Скорее всего, мне бы пришлось плюнуть на обстоятельства и поехать в одну из захудалых больничек, где за большую плату меня бы перевязали, дали болеутоляющего и отпустили без удостоверяющей личность записи в карточке. К счастью, мне повезло: коповских машин нигде не было видно, а мой джип привычно стоял на стоянке. Оставив "Форд" на соседней улице (я даже положил на сиденье двадцать долларов, плату за временную аренду -- надеюсь, она дойдет до владельца), я направился туда, и взгляд паренька в спортивной кепке, охраняющего это место, выразительно показал мне, что выгляжу я и в самом деле диковато. Ну ничего, я мужик крепкий. В джипе была моя аптечка, и она волшебным образом переродила меня: выходя из машины, я уже чувствовал себя почти нормально, хотя, конечно, хромал, как дьявол по легенде. Я забрал в мотеле свои вещи, на скорую руку умылся и переоделся, расплатился за все с портье, и... сделал еще одну важную штуку: я попросил его же, аккуратненького, молодого и очень серьезного на вид паренька-портье с непроницаемым хмурым взглядом передать, ну, совсем небольшое посланьице по электронной почте, естественно, за дополнительную плату. Оно действительно было весьма лаконичным: "Жду там же, лично. Охотник." Мое пожелание было выполнено, и я с чистой совестью покинул этот городок, принесший мне столь много несчастья. Кристин, я никогда не забуду тебя. И вряд ли смогу жить так, как ранее. Но я, как бы ни хотел, не смогу вернуть былых дней, их спокойной и чистой беззаботности. Суки умерли, но они добились своего: я уже не тот "убийца с каменным сердцем", чем дальше отъезжает мой джип по пыльной дороге от Мэлбрука, тем сильнее чувствую я странную раздвоенность и опустошенность; не физическую -- мои раны болят, но это ерунда -- внутреннюю, похоже, стальной стержень Стива Майера порядком износился и нуждается в приличном ремонте. Я устал, вашу мать, как я устал. Но кое-что я еще могу...
... и вот я в Ньюклэнде, в том же дешевом мотеле, где я уже когда-то встречался с мистером Джекобом-Стэмптоном, полный самых радужных надежд относительно моего ближайшего будущего. Теперь я довольно спокойно отношусь к перспективе получения оставшихся четырех миллионов, в конце концов, в чем-то может быть и право то философствующее дурачье, которое любит твердить, сидя голым задом в свинюшнике, что, мол, "не в деньгах счастье". Хей, парни, в чем же тогда? Не подскажете? Я вот не знаю. В машине слышал, как радио разрывалось сообщениями об "ужасном кровопролитьи в Национальном парке города Мэлбрука" Хм, сколько там людей-то погибло -- раз, два и обчелся? Они ничего не знают. А ведь такая трагедия, возможно, будет городу даже на пользу -- ха! Встряхнет скуку, будет о чем поговорить мужикам вечером за пивом, бабам посудачить между собой по телефону, во-вторых, привлечет внимание всей страны! Кто сегодня знает, где эта кроха, Мэлбрук? И на картах многих его нет. Теперь станет известным, как Кастл Рок, такая же малютка, где бушевал знаменитый маньяк-насильник 80-х Ричард Старк, или как там его. Ладно, чепуха все это.
На сей раз я прибыл в отель первым, что весьма неплохо. Я оставил у портье сообщение для "мистера Джекоба", где я остановился, впрочем, думаю, он и так это прекрасно знает, а сам обосновался в этих скромных апартаментах, приготовил на столе шампанское, кое-что еще, предусмотрительно завесил портьеры - ведь так любит этот мистер - уселся на один из стульев у окна, закинув ногу на ногу и стал ждать. Время текло для меня неслышно и невидимо, как призрачный туман.
... и вот я слышу шаги за дверью, я уже чувствую, что это ТЕ САМЫЕ шаги, дверь открывается, и я говорю: "Здравствуйте, мистер Стэмптон!.."
13.
...Он медленно снимает шляпу, обнажая свои благородные седины и моложавое бледное лицо. Почему-то мистер Стэмптон кажется мне слегка смущенным, впрочем, это секундное впечатление, и оно тут же проходит. Он находит для шляпы место на гвоздике, вбитом в светло-коричневую стену, туда же попадает и плащ. Только после этого он наконец говорит мне:
- Рад видеть вас, мистер Лесли, целым и невредимым, - и я вспоминаю, что меня зовут именно так -- здесь.
- Неужто? - иронично говорю я, не меняя позы и не делая попытки приподняться и поздороваться с ним. - А как же деньги? Разве вам приятно их отдавать?
Он подходит ко мне сам, пожимает руку, ладонь у него прохладная, ищет глазами удобный стул. Сочтя таким высокое коричневое кресло, стоящее боком к столу, он пододвигает его поближе, садится напротив меня и только после этого небрежно машет рукой, вытягивая по спинке длинную худую фигуру:
- О, это пустяки! - его щеки слегка розовеют, будто я сказал что-то непристойное. Он мимолетом смотрит на бутылку с шампанским на краю стола, затем обводит взглядом комнату, чуть задерживается им вверху. Мне это не нравится, но тут же он поворачивает свои спокойные серые глаза ко мне, все нормально. - Если человек заработал деньги, я всегда с удовольствием их ему отдаю. Лучше, чем заработать язву желудка, да? - Он смеется. Странный у него юмор.
- Так вы довольны моей работой? - перехожу я к делу, чуть качнув головой.
- Безусловно. Все просто замечательно, - он ухмыляется чуть ли не до самых ушей, что делает его ужасно уродливым, похожим на какую-то злую скалящуюся птицу. - Что называется, рука мастера.
- Тогда... - я позволяю себе слегка постучать пальцами по краешку деревянного прямоугольного стола, разделяющего нас.
- О, разумеется! - он роется во внутреннем кармане своего такого же бледно-серого костюма и, доставая, протягивает мне длинную полоску цветной бумаги, на которой я уголком зрения вижу перевернутую цифру "4 000..." Я беру чек в руки, внимательно рассматриваю его секунд пять-десять, затем складываю и кладу его на подоконник. Он воздерживается в это время от каких-либо замечаний. Благоразумно.
- Надеюсь, теперь вы тоже довольны? - наконец говорит он. Это хороший вопрос. Я широчайше улыбаюсь в ответ.
- Более, чем когда-либо, - говорю, - моя радость точно выражается количеством нолей на этой бумажке.
Он снова смеется и протягивает тонкую длинную руку за шампанским: "В таком случае, как говорят французы, не вижу повода, чтобы не отметить это событие."
Я делаю ему приглашающий жест: мол, вперед, начинай. Он расстегивает одну нижнюю пуговицу на пиджаке и довольно быстро, профессионально открывает бутылку. не пролив ни капли пенистой жидкости. Стэмптон приподнимается и наливает нам по полному бокалу, отставляет бутылку. Я тоже встаю.
- За что выпьем? - спрашивает он.
- За удачное завершение начатых дел, - отвечаю я.
- Прекрасный тост! - говорит он, и мы чокаемся.
Шампанское полусладкое, приятно растекается по гортани. Комната почему-то начинает мне казаться необъятно большой, как горная долина, вероятно ударило в голову.
- Мистер Стэмптон, - как бы между прочим говорю я, - вы считаете, те женщины действительно заслуживали смерти?
- Несомненно, - отвечает он, поднимая на меня ровный немного удивленный взгляд. - А почему вы спрашиваете?
- Наверное, это уже причуды старого профессионала, - медленно говорю я, чуть проворачивая в руке бокал с остатками жидкости. - Я очень многих убил в своей жизни и, может быть, какая-то часть меня теперь начинает спрашивать: а нельзя ли было этого избежать? Хотя бы некоторых смертей? Я всегда говорил себе -- если не я, это сделает кто-то другой. Но, возможно, кто-то другой просто не сделал бы это так, как я. Вы понимаете, о чем я, мистер Стэмптон? - мой взгляд непроизвольно скользит по его благодушному, пышащему уверенностью лицу.
Он отвечает после паузы:
- Да вы, верно, шутите, мистер Лесли. С такими мыслями пора на пенсию, - он делает последний глоток и продолжает: "Каждому из нас приходится заниматься своим делом, любимое или нет. Ваше, например, дело -- убивать, мое -- контролировать, у того портье за стойкой -- принимать заказы и выдавать ключи от комнат. На всем этом и зиждется порядок. О совести, о сомнениях говорят ленивые или не представляющие, чем же им все-таки заняться. Нас с вами, старых волков, знающих, на каких трех китах удерживается эта матушка-земля, не должно это заботить. Получается то, что получается, выходит то, что выходит, не так ли, мистер Лесли?"
"Да, вы совершенно правы", - ответил я, поднимая голову. - "Превосходное шампанское. Видите, какие нелепые мысли оно навевает? Чувствуется хорошая выдержка. А этот аромат, о! - я расплылся в щедрой улыбке хозяина. - Предлагаю выпить еще по бокалу, надеюсь вы не против?"
"Нет, что вы", - сказал Стэмптон, - "почту за честь" Он рассеянно потер переносицу и снова посмотрел на бутылку, в которой оставалась как раз примерно половина содержимого.
"Теперь мой тост", - сказал я, приподнимаясь и выполняя процедуру по наполнению бокалов, приятную, прямо скажем, процедуру. Стэмптон с готовностью приподнялся. Его глаза смотрели светло и лучисто, хотя где-то в глубине все еще плавали льдинки. Не думаю, что он когда-либо с ними расставался.
- Я хочу выпить за смерть, за то, что всегда находится за нами у левого плеча и с чем мы остаемся один на один в свои последние минуты, - преподнес я, пристально смотря ему в глаза.
Стэмптон так рассмеялся, что расплескал шампанское.
- Гениально, мистер Лесли! В вас дремлет талантливый поэт и тамада. Что ж, выпьем за это, - когда он говорил, его уголки рта двигались, словно маленькие трудолюбивые насекомые-паучки. Мне был неприятен звук его голоса.
Наши бокалы столкнулись, и их звон стал для меня сигналом. Я залпом выпил шампанское, поставил бокал на стол, когда Стэмптон еще только осушал свой, а затем...
Затем я ухватил своей широкой пятерней практически пустую бутылку и вскинул ее днищем вперед с ослепительной быстротой, без замаха, угодил прямо в левое ухо моего гостя, издавшего удивленный всхлип-стон. Бокал выскользнул из его ослабших рук, упав на пол и разбившись. Его голова резко мотнулась назад, как у куклы, ее левая часть окрасилась в ярко-красный цвет. Тяжесть перевесила, и вместе со стулом Стэмптон рухнул на пол.
Я подбежал к нему и выволок с сиденья. Ноги не держали его, он только мотал головой и вряд ли что-то соображал. Я прислонил его к столу, по которому он стал медленно сползать, оставляя кровавый след. Я, тем временем, подпрыгнул и вытащил из-под самого потолка припрятанную веревку, крепящуюся ко вбитому железному крюку, на котором ранее помещалась лампа, а теперь был пустой абажур, светло-коричневый, как и стены. Крюк был прочен и надежен, я проверял. Подтащив тело Стэмптона, я просунул его худую журавлиную шею в петлю, он лишь замычал, не открывая глаз, из его бледного рта тоже сочилась кровь.
- Ты тоже убил Кристин, вместе с ними! - заорал я ему в здоровое ухо, без особой надежды, что тот что-либо понимает. - Ты мог это предотвратить, слышишь ты, мудак? Это несправедливо! Она единственная, единственная из всех нас заслуживала жизни!.. Мне наплевать, кто ты, но ты ответишь.
С этими словами я изо всех сил потянул на себя свободный конец, отчего тело Стэмптона в несколько рывков подлетело к потолку, где задергалось в конвульсиях. Я нагнулся и закрепил конец веревки, заложив его под толстую ножку стола.
На мгновение глаза Стэмптона открылись, но зрачков не было, только белки сверкнули в полутьме и погасли. Руки беспокойно бегали вдоль тела, раскачивающегося из стороны в сторону на слегка поскрипывающем крюке, из горла вырывалось прерывистое низкое сипение. Так умирал этот человек, который, вполне вероятно (скорее всего), и не был человеком. Без всяких фокусов, вполне естественно.
Последняя судорога пробежала по телу и, наконец, оно стихло. Вот и все. Я отошел к окну, чувствуя себя окончательно опустошенным. Мысли отчего0то путались в голове, здесь было так душно... душно... Я потер шею. Нет больше ведьм, нет больше мистера Стэмптона. нет Кристин... Кристин... в глазах как-то неприятно мутилось, я сморгнул, но это не прошло. Как же душно... Я прислонился к стене, ощущая странную истому в руках и в ногах, болела шея... Господи, что со мной? Как же больно!.. Н-нет, я в порядке. О, черт!.. адская боль... я справлюсь... душно... я... БУДЬТЕ ВСЕ ПРОКЛЯТЫ, ПРОКЛЯТЫ!.. а-ааах... мои глаза, мои глаза!.. невыносимо, душит меня... где я?.. А-А-АААА... НЕНАВИЖУ!.. отпр...
13/13.
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Комната пуста. нет стола, нет шампанского, нет стульев. Только посередине в смертельной веревчатой петле висит крупное атлетичное тело мужчины лет 40-45, одетого в синие потертые джинсы и легкую бело-желтую тенниску с нарисованными бегунами - мужчиной и женщиной - открывающей мощную волосатую грудь. Волосы всклокочены, они темно-каштанового цвета. Лицо прямоугольной формы, волевое, без жировых складок, лоб выпуклый, нос не слишком большой, прямой, в приоткрытом рту сияют несколько золотых коронок. На правой щеке небольшой шрам. На небритом подбородке застыли остатки стекавшей слюны. Глаза мужчины широко раскрыты, и хотя они мертвы, создается впечатление, что они все еще полны той неукротимой целеустремленности, которая отличала его при жизни.
У окна стоит человек в аккуратном светло-сером костюме. Занавески задернуты. Это мистер Стэмптон, которого лишь некоторые осмеливаются называть Уильям. У него сегодня еще много неотложных дел, но он все же задержался здесь, пребывая в молчаливой сомнамбулической задумчивости. Ему нравится тишина. Он любит погружаться в нее, прежде чем принять какое-то важное решение.
Сейчас его лицо скорее сдержанно-печально, нежели безразлично. Он говорит легким, почти неслышным шепотом, обращаясь ни к кому:
- Люди... Долгое время они старательно учились удивлять меня и преуспели в этом. Им всегда мало и всегда много, они не умеют останавливаться, они так легко обманывают самих себя и своих собратьев. На этом построена вся их жизнь, которую они почему-то ценят, как ничто иное и все же стремятся разными способами от нее избавиться. Они придумали фатум и сделали его реальностью.
Особенно некоторые из них, которые не останавливаются НИКОГДА. Они идут до тех пор, пока не упираются в тупик и не обрушиваются вниз под собственной непосильной тяжестью. Им невдомек, что можно отступить и обойти, для них нет хорошего и плохого, а есть цель и действие, ни во всем опираются на свои необычайно развитые животные инстинкты, их главную силу. И слабость... Общее для них -- ничто, конкретность -- все. Они -- гениальные разрушители, в этом их дар и их предназначение. Они сокрушат все на своем пути, прежде чем сокрушат и себя. Они -- только исполнители, неспособные изобрести мало-мальски годную идею. НО ДАЖЕ ТАКИЕ ЛЮДИ (при этих словах лицо Стэмптона становится лицом старухи, передавшей стебелек с силой Стиву Майеру, убийце с каменным сердцем, одиноко висящему сейчас посреди комнаты и словно бы внимательно слушающему все то, что говорит Уильям ) СПОСОБНЫ ПРИНЕСТИ ПОЛЬЗУ...
Лицо Старухи-Стэмптона постепенно теряет очертания, становится расплывчатым, как и его фигура. Некоторое время он (она) молчит, затем из сгущающейся темноты, в которую неспешно погружается комната, доносится последнее:
- Только нужно уметь направить их в нужном русле. Так уж устроен этот порядок. И, мне кажется, в ближайшую вечность вряд ли тут что-либо изменится.