Аннотация: Вторая книга цикла мира Релата. После выхода в бумаге часть текста удалена. С правкой - спасибо Ирине Романовой и всем остальным, кто приложил к книге "лапу")). Литрес Интернет-магазины: Лабиринт и здесь: Озон
Они готовы на все ради обретения свободы. Ведь волвек создан совершенным - его когти остры, мышцы неутомимы, реакция безупречна. Опять же, два облика и полноценный разум... А еще и вожак, прекрасно знающий, куда вести свою стаю и ради чего умирать.
Им не хватало совсем немногого, чтобы осознать себя единым целым и понять более важное: ради чего стоит жить. Это знание они получили от самого слабого и беззащитного существа в стае. От человеческой женщины, сумевшей видеть не только внешность волвеков - желтоглазых, могучих и опасных - но и их души, живые и готовые дарить тепло.
Теперь они смогут докричаться до мира, обретут свою долгожданную свободу. И горе тем, кто попытается им помешать.
ДОКРИЧАТЬСЯ ДО МИРА
Ночь с 2 на 3 марта по календарю Релата, планета Хьёртт, Скальное плато.
Йялл.
Для людей эта картина показалась бы серой. Их глазам нечего и пытаться различить столь тонкие оттенки. Подлинная красота пустыни - вне тесных границ части спектра, привычно именуемой "видимой". Впрочем, люди пока не выбирались так далеко от своего Релата, соседнего мира, расположенного ближе к солнышку и куда более уютного. Но любой волвек, однажды попавший на поверхность, никогда уже не забудет совершенства родной пустыни.
Её каменная древняя шкура хранит тень глубинного тепла, и потому кажется им живой. Она дышит, через трещины пополняя слабенькую атмосферу. Пыльный запах Хьёртта дик и необычен. Его с трудом удаляют из герметичных помещений Гнезда многоэтапные системы фильтрации.
Пустыня имеет свой характер, и весьма сложный. Может ласково гладить лохматыми лучами по шкуре, а может и выпустить когти злой песчаной бури, рвущей кожу острыми камнями, швыряющей на скалы могучими лапами ветра.
И красота этого мира, доступная зрению волвека, тоже дикая. Четыре луны, как разноцветные глаза неба, сияют над ним и дарят пустыне свои оттенки. Именно они наполняют игрой ровный - ведь тут почти нет облаков - и какой-то пресный свет довольно далекого солнца, питая его жизнью. Ночью можно иногда, очень редко, видеть все четыре спутника разом, и любоваться кружащим голову хороводом ускользающих бликов. Тогда скалы шевелятся, каждый миг меняя узор теней, а накопленное за день тепло дополняет картину мягкой подстветкой. Кажется, что пустыня потягивается и стряхивает со шкуры пыль, сияя своим истинным, ярким цветом.
Две спутницы Хьёртта не дружат с солнышком, их почти невозможно приметить в дневном небе. Маскируются, скользят над скальным плато призрачными силуэтами по низким орбитам. Зато дежурят над ним каждую ночь, отмеряя время. Особенно упряма вторая, бледно-зеленая, гибнущая в последний день каждого местного месяца, чтобы тонким изломанным серпиком родиться следующей ночью, побеждая саму смерть и начать расти. Собственно, по ней и ведется счет.
Две иные хоть и торопливы, зато не так капризны. Они появляются и днем, бледные, но отчетливо различимые в своих привычных тонах. Светят и ночами, стремительно пересекая небосвод.
Пустыня красива.
И смотреть на неё радостно, потому что её бескрайность под огромным небом очень похожа на свободу, которой у волвеков нет. Это понимают все, но больнее и полнее прочих - вожаки. Те, кто принимает боль и ответственность за всю стаю. Он как раз из числа вожаков, третий в иерархии. Или просто - Третий, имен в стае нет, откуда им взяться, если вечные запрещают речь? И как вожак, уже взрослый и опытный, он отчетливо знает, что свобода наверху - лишь призрак. Обман, навеянный радостью бега и отсутствием плотного контроля. Но все равно Третий рад новой встрече с пустыней.
Крупный, сильный, стремительный, способный в этом мире жить и даже дышать без помощи маски очень долго. Чуть сутулая спина горбится под шкурой мышцами, крепкие лапы уверенно ступают по острым камням, по необходимости выпуская на крутых склонах когти, глубоко царапающие камень. Золотые глаза впитывают знакомый и всегда новый вид, пасть невольно улыбается переменчивой красоте. Короткие кругловатые уши усердно ловят звуки. Таков в мире пустыни он - Третий. Волвек в лучшем возрасте, три восьмика лет и еще небольшой хвостик - короткий, как его собственный. Еще есть время для жизни, есть сила, да и умом он не обделен, - вожак, в первом восьмике иерархии дураков не держат. Ведь составляющие её решают, как жить всем в стае.
Сегодня Третий лениво, намерено неспешно, трусил по сухой пустыне, еще не утратившей яркое багровое свечение накопленного за день тепла, оттого особенно отчетливой и объемной. Лучшее время суток - тепло, красиво и безопасно. Далеко еще поздних сумерек, угрожающих вне купола пыльной бурей. Тем более не скоро настанет пробирающее кости невыносимым холодом раннее утро.
Замысловатый узор трещин радовал глаз разнообразием. После монотонных и угловатых стандартных коридоров ненавистного Гнезда пустыня - настоящая радость. Здесь почти нечем дышать, приходится использовать внутренние резервы, что утомляет и ограничивает передвижение. Тут нет пищи и укрытия, ночной холод выстуживает тело до окоченения, а жар полудня плавит сознание. Мелкая пыль забивает нос, заставляет глаза слезиться, оседает в легких, выкашливаясь внизу, в Гнезде, неделями, порой до рвоты мучительно и болезненно. Но все же именно в пустыне он счастлив и бодр, её цвета изменчивы, рисунки трещин причудливы, небо над головой огромно и ничем не ограничено.
Третий в пустыне - частый гость, от первого дня взрослой жизни он бывал тут регулярно и знал очень многие линии щелей и разломов, у него ведь совершенная память. Особенно он выделял необычные рисунки - вехи, такие, по которым вдвойне приятно прокладывать маршрут. Их секреты ведомы лишь ему. У Первого другие, и у остальных - тоже, прошлый опыт каждого уникален.
Здесь, у скального бока, он сидел, ошалевший и восхищенный, озираясь на нежданно огромное пространство мира, когда впервые попал наверх, еще совсем щенком. Тогда он думал, это почти свобода. Давно.
Вдоль необычной, прямой, как черта, щели, любил бродить позже, запоминая и укладывая в сознании то, что должен знать он, только что получивший свое новое место и иерархии волков: Третьего, разведчика, изучающего повадки вечных и их слабости, коридоры и системы контроля. Ему тогда едва пошел третий восьмик лет. И еще казалось, способ добраться до горла вечных есть, найти его можно в ближайшие годы, - прежние Третьи сделали немало, и он тоже старался изо всех сил. Когда открываешь третий восьмик, мир очень прост. А сам ты - почти всемогущ.
А эту жирную дугу нанесли вечные. Отсюда он, как и любой высланный в обход наблюдатель, должен внимательно осматривать купол над головой: нет ли трещин и помутнений. Его зрение совершенно, оно находит огрехи лучше и раньше самых точных приборов вечных. К тому же поверхность купола огромна и двойной контроль более чем оправдан: высота свода - несчетные восьмики высот ярусов, периметр - за день с трудом обежать можно, даже на крепких волчьих лапах. Тонкие редкие арки опор столь легки, что удивляют своей способностью выдерживать ветер. Стаю время от времени выпускают в дикую пустыню, далеко, за пределы купола, - именно там он узнал, насколько сокрушительны бывают бури. Редкие и действительно страшные, в последний раз его несло и швыряло по скалам долго и страшно, и до ворот он дополз со сломанными ребрами. Хозяева знали о буре и специально послали его одного, далеко в дикий край: таков был очередной опыт на личную выносливость и приспособляемость. Даже лечили после возвращения, так они делают редко. Третий - удачный образец и потому еще очень нужен.
Итак, трещины. Время их искать. Если случится найти, придется коротко тявкать и утомительно однообразно смотреть строго в обнаруженную проблемную точку до получения сигнала поощрения. Он находил и тявкал пять или шесть восьмиков раз за прошедшие годы. Иногда хозяева по полчаса не могли заметить то, что очевидно для него. И приходилось ждать, замерев в неудобном положении, с задранной головой. Очень противно. Особенно в полдень, когда скалы горячи, или перед рассветом, уже без запаса тепла и сил. Кто убирал трещины - неизвестно, волки так и не заметили этих существ. Летающие? Или они умеют ползать по гладкому и скользкому куполу головой вниз?
Отсидев положенное время и ничего не заметив, он поднялся и потрусил дальше, нервно принюхиваясь и чихая. Здесь только что прошла ползучая повозка вечных. Он слышал и чуял, как они наблюдали за его туповатым усердием сидения на дуге, но вида не подал. В редком холодном воздухе, непригодном для легких его двуногого облика, звуки разносились слабо, недалеко и сдавленно. Впрочем, короткие туповатые уши чутко ловили их, не ошибаясь и не напрягаясь. Волчий слух, с завистью говорят вечные, намекая друг другу, что это-то у них получилось. У них! Если что и радует, так именно бессильная зависть. Получилось - у них, а досталось - волвекам. Как и совершенное зрение, способное без труда отмечать песчинки и тонкие царапины в паре километров - на темном в ночи прозрачном куполе. Или восхищенно созерцать отблески неведомой им, полуслепым, высотной радуги, метящей кромку горизонта свечением, сообщая о скором восходе второй луны.
Помехи второлунья велики, обруч мучительно давит лоб, но и Вечным в отмеченное шумом время за ним не уследить, уже проверено. Именно он додумался: все второлунье хозяева слепы и глухи. Это единственное, что позволяет мириться с мерзкой зеленоватой бледностью света и трескучим шелестом звучания самой холодной спутницы мертвого мира. Когда она тяжело нависает над горизонтом, пески пыльно вылинивают и блекнут, наливаясь неровным пульсирующим светом.
Второлунье не любил и не любит ни один волвек - тревожное время, смутное и невнятное. Плоский свод блеклого неба давит на спину, угрожает, вздыбливает шипастый мех загривка, заставляет до предела выпускать когти, словно сама земля может вдруг встать на ребро и сбросить в холодную пустоту небрежного и невнимательного к её дурному настроению путника. Так никогда не случалось, и причин нервничать нет, - как нет и покоя. Впрочем, сегодня последний день второго восьмика в этом облике, завтра домой.
Прозрачные глаза на миг вспыхнули теплым золотом. Всю прежнюю жизнь - почти три восьмика лет до того памятного дня - он оставался безразличен к месту обитания. В любом облике волвек для вечных лишь вещь, с рождения сросшаяся с обручем контроля, послушная и неодушевленная. Он из стабильной серии "йялл", так они говорили, и он отменно здоров, силен и хорош по данным тестов. Поэтому все еще жив, хотя обычные для "разведения породы" два щенка уже наверняка получены, нестабильных и просто слабых одногодков давно забрали вниз, на уровни, откуда никто прежде не приходил назад. А вот "йялл-2/7" продолжает жить, он по-прежнему интересен хозяевам.
Было время, он бунтовал, искал выход, ненавидел, отказывался от пищи. Давно, когда он еще не знал, что выхода из купола нет и быть не может.
Понять внутреннее устройство стаи вечные не могут, но вожаков отличают, весь первый восьмик в иерархии стаи у них на особом учете. Самые чуткие, умные и сильные, хранящие память и работающие над новым знанием. Для хозяев, впрочем, вариант разделения попроще: умеренно агрессивные, отдающие команды, занимающие лучшие места и явно "доминантные", есть у вечных такое слово. Признаки отнесения к вожакам известны, и волвеки дают возможность себя отчетливо классифицировать. Это почти игра - кто кого обучит. Едва ли хозяева наверняка знают, что он - именно Третий, и точно не понимают, что это означает.
Он - вожак, и потому бунты ему прощали, самостоятельность и дерзость допустимы для его породы, так они считают. Это тоже игра: кое-что можно простить, а за другое - наказать. Или даже хуже. Ему однажды показали, что там, за кромкой купола, для него нет ни свободы, ни жизни. Выбросили, столкнув со скользкого металла опускающейся двери ползучего загона: двуногого, голого и разом оледеневшего от холода. И Третий корчился, не в силах вдохнуть, отравленный и жалкий. Защитная реакция организма на опасные внешние условия стремилась запустить трансформацию. Это недавняя новая способность - менять облик бессознательно, для спасения жизни. Ведь волком он в пустыне жить может достаточно долго, но он сопротивлялся из последних сил, отчаянно цепляясь за обрывки сознания. Вечные уверены, что для смены облика необходим "волчий сок". И это их заблуждение должно оставаться незыблемым, оно дает волвекам дополнительный шанс. Особенно потом, когда стая накопят знания и займется хозяевами всерьез.
А вечные, с головой одетые в странные вторые шкуры, здоровые и бодрые, смотрели и смеялись. Потом подцепили крюком, разрывая спину и ребра, втащили назад.
Больно, унизительно, безнадежно. Отметина так и осталась, зарастала она очень трудно, много хуже прочих.
Вне купола воздух редок и ядовит, он запомнил навсегда. Сжался в комок на дне повозки, привычно закрывая голову от ударов. Они, впрочем, чаще целили в свежую рану на спине: помни, ты ничто, ты целиком наш.
Мучительнее крюка, яда и бессилия тогда оказался свернувшийся до крошечных размеров мир их полного господства. Он лежал, задыхался от боли осознания: все бесполезно, потому что безвыходно. Пригоден для жизни только купол, а в куполе - вечные, одолеть которых невозможно. Они сидят шепотком в сознании, отслеживая его действия. Они обручем давят на череп с первого мгновения, когда он себя осознал. Они могут приказать без слов - и тело подчинится им, а не ему. Хозяева способны наказать болью, поощрить еще более мерзким тупым удовольствием. Когда он отказался есть, они заставили тело жрать до рвоты и снова смеялись - они находят корчи своих вещей забавными.
А "вещи" учились и ждали своего дня.
Загон он назвал домом, когда получил полвосьмика лет назад новую самку. Прежних сейчас и не вспомнить - после особого сорта волчьего сока, которым поили, отсылая в их загоны, и не такое забывается, да и были они обычные. Из дикой породы - "низшие" - как говорили хозяева. Женщин среди стабильных почему-то не рождалось и, кажется, это устраивало вечных. Волчицы, изредка приводимые в стаю, не в счет - совсем бессознательные, глухие к голосу и прикосновению чутья, глупые, контролируемые обручем в каждом действии, пахнущие зверем, примитивные.
А новая - из резерва, так пояснил вечный своему сменщику, вталкивая девочку в загон. Её привели на поводке, - зареванную, тихую после их уколов и невозможно маленькую, почти на две головы ниже йалла-2/7. Он сперва удивленно приметил пару свежих швов - на виске и шее. И, конечно, отсутствие обруча. А еще забавный густой мех, совсем как у хозяев, но гораздо длиннее, на голове малышки. У него в двуногом облике такого нет, у хозяев есть и вроде бы зовется - "волосы". Удивительные. Третий чуть поворачивал голову, ловя их меняющийся непрерывно оттенок. Как лунная рассветная радуга. "Радуга" - слово из чужого и прекрасного мира, тогда он еще не знал этого слова, такого замечательного и приятного. Единственного в языке людей, сполна соответствующего волчьему зрению. Как-то, еще совершенным щенком, он нашел местечко близ кромки купола, где из глубокой трещины пустыня выдыхает пар. Сам нашел, потом показал Первому. Вожак позвал стаю. Они сидели и смотрели, шалея от красоты танцующих бликов. Через час примчались вечные и взялись разбираться в "аномальном поведении подопытных". Им потребовался прибор размером с трех Йяллов, чтобы рассмотреть радугу. Без него говорили, что там "неприметный белесый туман". Слепые уродцы.
Небось, и эти волосы считают белесыми. Третий вздохнул, снова чуть переместился. Заставил себя прекратить пялиться на красоту - и изучать важное. Сразу осознал, что у странной малышки нет второго, волчьего, облика.
Вечный грубо полез в его голову, приказывая беречь самку.
Вообще-то Третий, как и все, называемые "стабильными", давно освоил речь. Её значение собирали и наполняли пониманием смысла по крохам такие, как он, - вожаки, - много поколений, передавая знания изустно и от сознания к сознанию. Освоили со временем порог чувствительности приборов вечных, ниже которого звук слышит только волвек, и научились разговаривать неприметно для хозяев. Они многому научились. Стая - единый организм, целиком она может куда больше, чем любой в отдельности волвек. Вожак вожаков - Первый - умеет полнее всех собирать опыт и изучать его. Лучшие из таких некогда научились слушать образы из сознания вечных - и дело пошло. Сперва они узнали самые простые звуки и собрали в слова, выучились строить их в ряд. Потом выведали более сложные, освоили счет. Третий знал семь из восьми слов в речи хозяев. Понимал - шесть. "Прибор", "импульс" и подобные им - пока оставались знакомыми наборами звуков. Приборы были разные, он их видел и осознавал, но из ряда прочих не смог бы выделить, а тем более - правильно использовать. Этому научатся другие, после него. Всему свое время. За память и речь в стае отвечает всегда Второй, воспитатель. Во многих случаях для младших он важнее Первого - советчика и слушателя.
У волвеков благодаря усилиям вожаков три признанных способа общения. Примитивный - жестами, рыком и движением - принятый в "стае", ведомый хозяевам. Основной - мысленный, чтобы делиться эмоциями и картинами, окликать и командовать. И, наконец, словесный, перенятый у самих хозяев, но используемый лишь с большой осторожностью или в глухое второлунье. О двух последних хозяева практически ничего толком не знают, кто им станет сообщать такое? А уж найти в загонах места, где их не слышат вездесущие уши и не видят механические глаза вовсе просто - до тех пор, пока волков считают тупыми зверями, конечно.
Очень давно один из его предков, он был Пятым среди вожаков, Испытателем, попробовал с разрешения братьев говорить с вечными. Тогда еще казалось, что их считают зверями по ошибке.
Нет.
Пятого убили на месте, едва осознав в нем то, что хозяева зовут интеллектом или разумом. А еще наверх никогда не поднялись оба его щенка, волки не могут ошибиться в опознании своих и чужих детей. После этого случая вечные долго проверяли всех остальных взрослых на наличие зачатков разума, который, судя по разговорам наблюдателей, относился к числу весьма вредных и даже опасных признаков, усложняющих работу над "Проектом". И волвеки усвоили: надо оставаться с виду достаточно глупыми.
Потому каждый раз отдавая приказ, хозяева ломятся в сознание, болезненно и убого транслируя туда примитивные картинки. Они вообще крайне слабо владеют мысленным общением. Но считают, что волвеки не могут и того.
Третий усердно изобразил должную тупость и "понял" лишь с пятой или шестой попытки, закивал энергично, оскалился. Хозяин кинул ему вкусный кусочек в поощрение и пояснил сменщику, что таких "человечек" осталось в резерве совсем мало, и потому они ценны. А для вошедшего в охоту зверя малышка очень слабая и хрупкая. Но этот, йялл-2/7, стабилен, сейчас второй восьмик в двуногом облике, то есть полностью вышел из неизбежного гормонального стресса от приема утреннего волчьего сока, и вообще он - один из самых неагрессивных самцов стаи. Даже слишком пассивен по мнению наблюдателей, не то был бы вожаком вожаков. Йялл потом рассказал братьям и те остались довольны.
Ему отведено место Третьего, и он соответствует требованиям, честно исполняя свою роль. Да и не хотел бы стать Старшим, к которому ходят все со своими бедами. Тяжело слушать и со-чувствовать, когда помочь нельзя, можно лишь принять и разделить боль. А Третий - это гораздо проще, он всего лишь разведчик, тот, кто собирает сведения о куполе, хозяевах, лабиринтах. Пока у волков шанса нет, но другие, потом, возможно, окажутся удачливее и найдут управу на вечных. Да и некому сейчас стать толковым Третьим, его память уникальна и совершенна даже для волвека, она хранит все важное и никогда не дает сбоев. Любое место, где побывал, остается объемным, с полным набором ощущений - тональность звуков, запахи, вибрации, цвет; источники, теплота и яркость света...
Хозяева ушли, дверь скользнула на место и они остались вдвоем.
Третий с любопытством рассматривал светлокожую девочку, дрожащую от страха, её переливчато-сияющую лохматую голову, тоненькое слабое тело, на котором стандартная рубаха, выдаваемая всем "вещам" висела ниже колен. Руки-прутики, тянущие ткань еще ниже. Она с трудом решилась оторвать взгляд от своих озябших босых ног и впервые увидела его, растянувшегося на подстилке в углу. Закричала жалко и испуганно, качнулась назад, уперлась спиной в дверь. Третий нахмурился. Человечка, как они её называли, явно никогда не знала подобных ему. Она из другой породы - может, близкой и вполне родственной, но иной - не волвек уж точно. По пропорциям тела уже не детеныш, но так мала! Наверное, в их роду и самцы на него не похожи. С лохматыми головами и некрупные. Может, даже светлокожие и тоже без второго облика? Чего только не придумают вечные! Если так, он и правда ей страшен. Чуть не втрое тяжелее, рослый, массивный, тяжелоплечий и длиннорукий, с плотной серо-коричневой кожей и почти круглыми глубоко посаженными глазами холодного желтого цвета, поделенными надвое вертикальным значком. Прежде он не думал, как смотрится со стороны - все в стае примерно одинаковы. А теперь осознал, что уж точно он крупнее иных и жутковат даже для своих же младших щенков, всегда вежливых и уступчивых с Третьим.
Что же ему теперь делать? Пальцем её тронешь - и поранишь ненароком. Выходит, пока только смотреть и думать.
Кожа у бедняжки не способна пить свет и тем дополнительно согреваться. И запирать собственное тепло не умеет. Зато отражает лучи, рассеивает тепло, наполняясь удивительной красотой. Светится. У девочки совершенно непривычное лицо. Волвеки давно усвоили, что в волчьем облике у них морда, а в двуногом - лицо, как у вечных, хоть и иное, более широкое. Они высокоскулы, коротконосы, с тонкими губами, то есть совсем на неё не похожи, - у девочки длинные глаза странного, изменчиво-синего цвета с черными точками зрачков, личико удлиненное, кожа тонкая, прозрачная, с таким удивительным пухом... Губы тоже иные, полные, яркие и, увы, сейчас жалко дрожат. Хуже - она отчетливо стучит зубами и все плотнее забивается в угол, двигаясь вдоль закрытой двери. Волк для неё ужасен, впрямь зверь, каким его и считают вечные, - он вдыхал её страх и отчаяние, ощущал в ней острое, даже ему непривычное, чувство несвободы. Неужели она раньше жила в другом куполе, где зарытое в недра скал Гнездо настолько больше этого, что там можно хоть на миг узнать волю?
Синеглазая все смотрела, не в силах отвести остановившийся взгляд, и ожидала от него всего худшего - вплоть до мучительной боли и смерти. "Небось думает, волки едят человечек," - нахмурился совершенно дикой догадке Третий. Впрочем, ей хозяева позволяют быть разумной, понятно из того, как привели. Может, они и напугали. Они любят забавы. Теперь сидят у экранов и смотрят, как волвек будет рычать и ловить, а она - пищать и неуклюже отбиваться. Было бы на что смотреть! У неё реакция плохонькая, а уж сил-то и вовсе нет. Интересно, когда её последний раз кормили? Йялл решил попробовать предложить малышке еду. Благо, подачка вечных еще цела.
Но едва он поднялся с лежанки во весь рост, синеглазая охнула, тихо сползла на пол, забилась в угол и закрылась своими прозрачными руками, неправильно, неумело - если бы вечные стали бить, точно сломали бы кости и повредили нутро. Стараясь двигаться плавно и спокойно, йялл-2/7 подобрал подстилку, растряхнул во всю ширину и закутал кроху с ног до головы, сунув ей в руку еду. Вернулся на лежанку, в дальний угол, и заставил себя отказаться от любопытства и устроиться к новой обитательнице загона - спиной. Пусть отдышится, осмотрится, так ей будет проще. Вот, уже куда лучше: грызет. У неё хоть зубы-то острые? Видимо, не слишком, плитки в четверть ладони хватило на полчаса хруста вперемежку со шмыганьем носом.
Свет потолка пригас, отмечая ночь, странная человечка всхлипывала все реже, но дрожала по-прежнему отчетливо. Он решился тронуть краешек её сознания, - не отозвалась, даже не осознала попытку контакта, зато Йялл ощутил, как она смертельно, жестоко мерзнет. Ох, судя по всему, совершенно не умеет регулировать теплообмен. Ну что за несчастное существо! Замерзнет к утру хуже, чем он - в пустыне.
Вздохнул, поднялся и пошел нажимать на "кнопку дураков", как звали большой яркий шарик волки. На стене засветился квадрат, вместивший сонную рожу смотрителя. Потолок чуть разгорелся, давая тому возможность видеть загон. Третий, снова усердно изображая тупость, показал "плохо", "болеть", "холод" и ткнул в человечку. Вечный хлопнул себя по лбу, выругался - значения слов волки не знали, но смысл и тон поняли давно, - кивнул, угасая вместе с квадратом. Из окошка раздачи пищи вывалилась награда за правильное действие. Почти сразу пол занялся багровым заревом, делающим комнату светлее и греющим стопы.
Йялл деловито и бережно выдрал из угла девочку, пискнувшую и разом обмякшую от осознания его силы, несоизмеримой с её возможностями, перенес на лежанку, устроил вплотную у груди, обнял и заново укутал сверху тканью подстилки. Некоторое время она лежала, замерев и сжавшись в комок, холоднее ночного камня пустыни, напоенная безнадежным ощущением беды и бессилия. Потом успокоено вздохнула, завозилась, устраиваясь удобнее. И заснула. Её долго и мучительно проводили через опыты, это заметно. Так всегда бывает с новыми, приходящими снизу, - несколько дней братья отсыпаются и отъедаются, заращивают раны, привыкают к стае.
Третий лежал, прислушиваясь к обрывкам чужих снов и удивленно вылавливая незнакомые, сводящие с ума, немыслимые, с трудом воспринимаемые сознанием картины. Нет, она не жила под куполом. Там, в прошлом, была настоящая воля, и столько, что хватило бы на восемь восьмиков стай и все равно безмерно много осталось. Значит, она не родилась в обруче, а позже его надеть не получилось, и они что-то вшили ей взамен. Они умеют, йяллу-2/7, как и другим, порой резали кожу, рвали мышцы и связки и, как это называют вечные, "вживляли датчики". Только при чем тут жизнь - сплошная боль. Волк тихонько погладил мягкие волосы спящей. Ей-то каково пришлось, с такой тоненькой шкурой? Судя по ощущениям, боль до сих пор не прошла. Во сне самка слышала его сознание лучше и глубже и, отзываясь на жалость, всхлипнула, припоминая пережитый страх, грубость равнодушных рук, резкость непонятных слов-команд, боль жгущего кожу виска луча-ножа, стыд наготы. Последнее озадачило Третьего - рожденный под куполом такого и не ведает. Впрочем, ему и холод не страшен, а для неё - гибелен, это и хозяевам понятно.
Он послал ей новую волну покоя и ободрения: завозилась, повернулась, пряча лицо у него на груди и плотнее прижимаясь к теплому телу. Обняла шею обеими своими тонкими ручками, стараясь впитать все его обещанные во сне силу и основательность. Даже улыбнулась доверчиво. Теплая, светится ярко, каждую черточку лица можно рассмотреть. У её сияния солнечный тон. Разве можно так светить, глупенькая? Мир тут холодный, каждый для себя шкуру плотнее замыкает, а не делится бессмысленно самым ценным. Даже вечные так не горят, хотя регулируют себя куда слабее волвеков.
Бедняжка. Да что может дать в мире купола волвек?
Третий аккуратно подоткнул под спину малышки сбившуюся подстилку и поднял температуру тела, насколько мог, полностью открывая отдачу тепла вовне там, где их тела соприкасались. Завтра восполнит потери так и не съеденной ночной подачкой хозяев и сделает еще что-нибудь умное. Надо непременно заработать пару новых кусков, а пока пусть радуется. Перестала дрожать, уже приятно: не боится, отогрелась, отдала свою боль, огромную для неё и почти неприметную для него, и совсем расслабилась. Запах сразу изменился. Третий уткнулся носом в светлые волосы, жадно и внимательно вдыхая незнакомый аромат.
Мысли выцвели и удалились. Почти не осознавая себя, волк лизнул свежую рану на виске, вслушался в дыхание мягкого тела, придвинулся еще теснее, беззвучно рыкнул в ухо человечки, такой головокружительно желанной и сладкой. Жадно дыша, уткнулся в шею, ощущая губами тонкую жилку её пульса. Фыркнула во сне - щекотно, сползла с головой под подстилку, и Третий остановил свою ползущую под рубаху по восхитительно гладкому бедру руку, разом виновато очнувшись. Потому она и тянула ткань на ноги, оказывается. Боялась, что он попробует стать для неё хозяином - пусть только внутри загона, но разве от этого ей легче?
А вечные, похоже, ставят опыт, - зло оскалился Третий: будет ли волвек подобен им со слабыми?
Ну не зверь же он, чтобы её снова пугать и, тем более, принуждать. Да и она - не визгливая нестабильная самка, жадная, тупая и бессознательная. Пусть сперва поймет, а потом сама решает. Это все, что он может ей дать.
Непослушные руки пришлось контролировать: одну он сердито сунул под голову, другую осторожно положил поверх подстилки. И, нервно выдохнув, вернулся к сознанию спящей. Тайны её прошедшего вне купола так же притягательны, как тонкокожее нежное тело. Она говорила и думала на чужом, совершенно не похожем на язык хозяев, наречии. Понять за одну ночь невозможно, но он очень старался. Так много нового разведчик не узнавал ни разу за всю свою жизнь. Нового и дающего надежду.
Мир больше купола, его просто очередной раз обманули! В мире даже есть такие удивительные места, где тонкокожие человеки живут, не ведая мук холода.
На следующий день он проснулся недопустимо поздно.
Руки непривычно затекли, он продолжал их удерживать в выбранном положении и во сне, судя по всему. В загоне оказалось душно, от желания позавтракать сводило челюсти. Многовато он за ночь ей отдал тепла! Придется подраться с Четвертым и отобрать обед, брат поймет и поможет.
Синеглазая сидела рядом и рассматривала его. Волк долго лежал, не размыкая век, забавляясь её освободившимся от страха любопытством. Девочка трогала странную для неё плотную кожу кончиками пальцев, наверняка считая, что он не заметит. Точно не встречала волков! По вибрации пола он отчетливо определяет положение, скорость и направление движения хозяев и братьев за три поворота отсюда, а за два опознает их. И это - если вдруг по рассеянности не признает чутьем издали, читая сознание.
Провела ладонью по гладкому черепу, осторожно толкнула плечо. Будит? Смелая малышка. Её лицо оказалось совсем рядом, синие глаза светились интересом. Йялл кинул быстрый взгляд - зона полностью просматривается и прослушивается - сместился к стене, в область плохого обзора, и завозился, вроде бы недовольно порыкивая, раздраженно стряхивая подстилку. Еще бы, теперь в загоне очень тепло, даже жарко. Непривычно, он обязан отметить, а то сочтут умным. Хозяева принимали его рычание за правду год за годом, лохматая голова девочки оказалась не в пример умнее. Могла бы хоть для порядка вздрогнуть! Третий свел брови и рявкнул на пару тонов ниже, она... засмеялась. Тонкий полупрозрачный пальчик коснулся сияющей кожи трогательной длинной шеи, и девочка внятно выговорила "Сидда", повторила и тронула ладонью уже его грудь. Наклонила голову, ожидая ответа.
Третий не отозвался - просто смотрел на неё внимательно, изучая подробно и пристально. Поняла, уже открыто рассмеялась и встала, покрутилась на месте, снова села рядом, очень близко - смотри. До чего же другая! И дело не только в разнице. Третий себя знает - он разведчик, внимательный и очень спокойный. Не может быть, чтобы любая такая вот человечка в несколько минут лишила его разума, памяти и способности себя контролировать. Вечным пока подобное не удавалось, хотя они пробовали с удивительным упорством. А эта вроде и не старается... Только ему невозможно трудно перестать смотреть на неё или утратить связь со странным чужим сознанием, почти безответным, но очень доверчивым и теплым. А еще он не может запомнить её, как всё другое - с одного взгляда. Чем дольше смотрит, тем сильнее интерес и желание вглядываться. Оказывается, например, что когда она не боится, глаза становятся совершенно иного цвета, густо-синими и блестящими. Еще она непонятным способом расправила волосы и сплела их странным образом, очень красиво и необычно. От рубахи умудрилась оторвать тонкий длинный клок и перевязать им тело в узком месте. Стало еще заметнее, что у неё фигура совершенно не похожа на волчью - такая тонкая над бедрами, даже тронуть страшно - вдруг да сломается? И Сидда, увы, по-прежнему мерзла. Третий решительно пересадил её себе на колени и накрыл горячими ладонями ступни, очень холодные и до смешного маленькие. Синеглазая повторно рассмеялась, уткнувшись макушкой в грудь - щекотно.
Как она вообще живет, нервы все снаружи... Ох, не для вечных с их жуткими опытами подобная кожа! Третий решил отдать ей свою рубаху и обнаружил, что девочка против - даже почти напугалась. Может, в рубахе он не такой ужасный? Или эта странная человечка считает, что он ведает это странное, свойственное её миру - стыд наготы? Сколько мыслей, и все новые. К Первому надо идти, хотя тот уже и так прислушивается, чует, что у брата есть необычное на душе. Ладошка требовательно погладила темную кожу плеча, дожидаясь ответа: "я - Сидда, а ты"?
Тогда она еще не знала, что в Гнезде нет имен, зато сразу поняла: её "зверь" не желает, чтобы хозяева прознали, насколько он не дик. Взяла тяжелую руку, принялась деловито рассматривать и довольно ткнула в выжженную при переводе на верхний уровень, в загоны для взрослых, надпись. Свой номер волвеки с трудом, невнятно, но произносят. Таков предел их разумности, допускаемый хозяевами. Более того, "зверей" учат этому.
"Йялл-2/7" - рыкнул он, окончательно развеселив человечку и тоном, и низким звучанием голоса. Бояться его эта чудная больше совершенно не собиралась. "2/7" в звучании языка вечных ей не понравилось, длинно и путано, а вот "йялл" - другое дело.
Так у него появилось имя.
Йяллу дали целый цикл - четыре восьмика дней - на "приручение самки".
И Третий трудился самозабвенно, приручая и обучая, действительно не отпуская малышку из кольца рук. Да она и не вырывалась, словно темные массивные лапы могли огородить от неволи Гнезда. С ним Сидда ничего не боялась, хоть и понимала с самого начала, какова власть хозяев.
Она не умела говорить с его сознанием и очень медленно учила язык вечных, объяснять который Йялл мог лишь в короткие часы второлунья, когда хозяева слепы и глухи от шипения помех. Зато сам он уже к середине первого восьмика их общего времени освоил её наречие. Это оказалось просто, горло волвека способно рождать звуки в куда более широком диапазоне колебаний, чем человечье. Да и слов в языке немного, нет там трудных понятий вроде "прибора" или "атмосферы". Непонятные слова есть, из иного мира с его природой - кстати, хорошее слово, живое, доброе. Но их он вызубрил наизусть, он умеет с первого раза запоминать почти любое сочетание звуков. А учиться у маленькой Сидды вдвойне приятно, она так замечательно радуется его успехам и возникшему пониманию. Её сознание светится, как и незащищенная кожа, счастливо вздыхал Третий. Греет, радует, делится добротой. И еще Сидда гордится им, очень новое и до щекотки на коже приятное ощущение.
В её покинутом мире тоже имелось разделение на хозяев и других, отданных им в полную власть, - рабство, грустно вздохнула Сидда, рассказывая о своем прошлом. Правда, возникло оно совсем недавно, на её памяти, прежде подобного не было. Все стало ужасно и непоправимо в пару лет, очень быстро, - тогда светловолосая была ребенком.
Йялл фыркнул - можно подумать, теперь она похожа на взрослую, такая-то кроха! Поняла, сердито тряхнула головой, шлепнула ладонью по руке, получилось звонко и очень по-свойски. Вдвоем они мучительно долго прикидывали, сколько ей и ему лет, и можно ли сравнивать годы в куполе и там, в ином мире? Решили, что раз вечные родом оттуда, годы одинаковы или похожи. Переводить из её странных "десяток" в принятые в Гнезде восьмики и наоборот постепенно наловчились. Пришлось признать - взрослая, по счету Йялла ей двавосьмь и еще почти три года.
Затем начали разбираться с прочим, и Йялл услышал и прочел в сознании, что рабство пришло в её степь вместе с жуткой, неведомой волвекам войной, полнящей сознание картинами голода, жажды, смертей, боли. Третий с ужасом осознал из мыслей-образов и позже - слов: люди способны убивать друг друга, унижать и предавать. Хотя там нет вечных и их всемогущей власти. Он спросил: зачем? Сидда виновато развела руками, - она не знает, но есть, выходит и в её племени такие, кто очень хочет стать хозяевами. Позже он рассказал Первому и Второму, и они вместе ломали головы над странным новым знанием. Прежде в стае считали злом вечных, всех и только их. Но, если принять правду мира Сидды, зло способно проснуться в каждом. Еще более страшное, в спину бьющее - предательство тех, кому веришь.
День за днем Третий водил свою "самку" по разрешенным коридорам, кормил, оберегал, ревниво порыкивая и гордо скалясь на прочих волвеков и даже хозяев. Сидду забавляло его поведение. Уже на третий день девочка безошибочно знала, когда он серьезен, а когда - играет. Умница. Невозможно представить, - думал он, - как бы все сложилось, если бы Сидду привели в другой загон или она оказалась иной. Такая хрупкая и слабая - она, пожалуй, не вынесла бы грубости и унижения. К тому же девочка почему-то упорно отказывалась считать себя достойной настоящего теплого и глубокого внимания. Отношение огромного "зверя" её удивляло и радовало, но верила она новым общим ощущениям с трудом. Для Сидды оказалось проще принять доброту и отеческую любовь Первого, сразу же занявшего в её сознании место главы рода, куда более достойного и уважаемого, чем безразличный к бедам своих соплеменников человек - "староста", она так его назвала - из её погибшего в прежней жизни селения.
Йялл был обычно ближе, чем Первый, и его сознание читалось легче. Она охотно отзывалась на покровительство и заботу, но приметно смущалась, осознавая восхищение, внимание и ласку. Третий вздыхал и терпел. Не хорош - отведут к другому, а обижать её он все равно никому не позволит. В стае он имеет вес во всех смыслах. Кто решит возразить? Разве что Четвертый, но брат целиком на стороне Сидды.
Они часами сидели в углу и ворчали невнятно, обычно вдвоем, но иногда и втроем или вчетвером - с кем-то из вожаков. Очень скоро выяснилось, что мир её воли имеет имя Релат и даже что волки - или волвеки, как их порой звали хозяева - вполне милые, хоть и не похожи на людей с первого взгляда. Уж больно велики и сильны, но это не плохо, просто необычно.
И снова они бродили или сидели в уголке, язык давался все легче, он уже свободно строил предложения, радуясь случайно обретенному занию о том, как складываются подобные конструкции и разбирая с новых позиций накопленные сведения по речи вечных. К тому же Сидда постепенно научилась не только слышать его беззвучный зов, но и осознала не без помощи Первого, умеющего будить души, в себе подобную способность - стала отвечать.
Со временем он смог подробно рассказать ей про купол, свою жизнь и вечных. Про то, что здесь никто не знает воли. И зачем её привели к нему в загон. Наконец признал свое полное бессилие защитить её от хозяев даже в малом. И повторил про несвободу, данную каждому из них с рождением, наследуемую детьми, которых тут зовут щенками и выращивают где-то в ином месте, на нижних уровнях. В его собственной детской памяти прошлое выглядело до странности невнятно и блекло. Не иначе, так хотели вечные... Уверенно Йялл мог сказать лишь, что там были старые из стаи, они учили и помогали. Синеглазая серьезно кивнула, обещала подумать.
Третий получил у хозяев теплую одежду для Сидды, вторую подстилку и даже обувь, в которой никто из волвеков отродясь не нуждался. День за днем ему становилось все интереснее жить, будто незнакомый мир её прошлого дал и ему кусочек воли. Уж надежду-то точно, теперь братья знали, что однажды соберут достаточно знаний и сумеют оборвать затянувшуюся вечность хозяев. Потому что мир больше купола, и воля - самая великая цель, которая поможет им выжить и дотерпеть. В детской памяти Сидды о Релате воздух сладкий и пахнет землей, травой, дождем. Потом у них началась засуха, но даже она была несравнима с негодным для дыхания и жизни состоянием мира пустыни. У них были деревья, цветы, горы, реки... Столько незнакомых, бессмысленных в куполе слов, которые он шептал срывающимся голосом! Однажды щенки его щенков - нет, дети, у них ведь не будет обручей - окажутся там и слова обретут смысл: плоть, цвет, запах, звук, вкус, вибрацию души...
В один из вечеров, когда потолок угас, Сидда устроилась рядом, терпеливо дождалась неслышного для неё второлунья, когда можно вполне безопасно говорить. Очень серьезно сообщила ему, что дома её никому не обещали, и вообще она не слишком красивая. А вот он замечательный, добрый, умный и очень ей нравится. Очень-очень. Если бы ей разрешили выбирать, она бы осталась с ним и не только в Гнезде, но и дома. Только там много женщин куда интереснее, он бы наверняка присмотрел себе другую. И что в её мире живущих вместе зовут семьей. Смолкла, уткнувшись лицом в ладони, будто говорить ему такие простые вещи было очень трудно и даже страшно.
Второлунье по счастью выпало длинное, Третьему вполне хватило времени, чтобы наговориться. Они даже в первый раз поругались, ведь Йялл решительно не собирался кого-то там еще выбирать и считать свою Сидду - некрасивой. Как можно держать на руках живую радугу и быть чем-то недовольным? Пусть Четвертый капризничает, раз есть много других, а он уже выбрал. Третий сердито ворчал на низких нотах, почти неразличимых для её слуха, расстроенный своей внезапной - кто бы подумал - красотой. Какие глупости порой мешают создать единое понимание! Но постепенно дело пошло на лад, и Сидда начала различать его сознание и открыла навстречу свое, они остались вдвоем, полностью отгородившись от стаи, Гнезда и всего мира. В уединении она смогла вполне отчетливо видеть себя его глазами, пусть и не во всем доступном ему цвете, ощущать тепло собственных рук кожей волвека, и страхи ушли. Никогда она не могла помыслить, что будет для кого-то самой красивой. Единственной, которую ни с кем не сравнивают, поклоняясь как божеству. По мнению Сидды, такое искупало сполна всю неволю и мерзость купола.
Утром Йялл мучительно долго лежал, не в силах решить, стоит ли говорить Первому, что это такое - то, что с ними уже два восьмика дней происходило и так удивительно перешло в новое состояние минувшей ночью. У самого бока спит его жена. Уже это слово объяснить прочим почти невозможно! Не станет же он открывать для них сознание целиком, выплескивая то, что было предназначено для них двоих. Его жена так же отличается от "самки", как их уродливый купол - от настоящего мира... И нужно ли другим знать, что бывают ласка, нежность, любовь. Множество замечательных слов, полного смысла которых его братья, скорее всего, никогда не узнают. Да и как найти способ объяснить и осознать, ни разу не испытав?
Первый разменял восьмой восьмик, он самый старший среди волвеков. Он понял и без слов, как много раз бывало прежде. Пристально глянул на пару, выбравшуюся ко второй еде в общий загон, и чуть усмехнулся. Не сказал ничего, не рыкнул, и даже сдержал мысли. И лишь в очередную их совместную вылазку наверх, в пустыню, долго беседовал с Третьим. Разведчик ради такого случая вскрыл замок и пробрался в загон вожака после приема "утреннего" сока, едва дождавшись глухого второлунья. Внизу, на жилом уровне, замки иные, их отпирать Йялл не наловчился пока. А возле выхода к поверхности он часто пользовался простотой запоров, чтобы поговорить с братьями, не опасаясь вечных. Принявшему сок волвеку полагается корчиться и выть. Правда - трудно, но они не звери и умеют терпеть. И боль, и накрывающую сознание беспричинную злость, и рвущие жилы спазмы.
Первый тогда уверенно и грустно поделился пониманием того, что женщина людей, или человеков, - возможно, ловушка для волвеков, потому что теперь хозяева знают, что он, Третий, не больно-то и зверь. Это очень плохо и опасно для него и для неё, но так уже состоялось, надо принять перемену. Пока пусть живет и радуется каждому дню, ценит свою замечательную жену и дарит ей все время и всю душу. Потому что изменить будущее не во власти носящего обруч.
Так у него появилась семья.
Сперва жена. И недавно, вот уж чудо из чудес, - сын. Вечные не увели её вниз, хотя этого боялись и ждали все. Пока не увели. Время шло, и страх в Третьем рос и густел отчаянием.
Сида, наоборот, о плохом старательно не думала и ничего не загадывала, упорно звала его Йяллом, по-прежнему не добавляя номер, он вполне привык. Синеглазая вообще очень уютно заслоняла пустоту жизни купола своими словами. Теперь загон стал домом, подстилки - постелью и одеялом, еда - завтраком и ужином, её одежда - платьем...
Третий встряхнулся, отвлекаясь от мыслей, и ускорил бег. Зеленоватая луна клонится к горизонту, пора домой. Сидда всегда боялась оставаться в одиночестве и тяжело переносила его отлучки. Но хозяева регулярно вынуждали волков менять облик и жить на равнине. Так они "изучали стаю в дикой среде и собирали сведения о приспособляемости", в этот раз, например, глупо и убого имитировали для "стаи" охоту. Что может оказаться тупее бега за пыльным куском еды, привязанным на веревку? Они исправно охотились, всей группой, и даже грызлись за "добычу". Третий с Четвертым охотно пихались и дрались даже без повода - они самые здоровые в стае и всегда с радостью мнут бока друг дружке, так и веселее, и интереснее, и для хозяев понятнее. А тут отличный повод - охота. Не худший опыт вечных.
У них есть опыты много страшнее: пару раз Третий сидел в загоне, где воздух то становился плотным и давил, то разреживался и рвал легкие болью. Снова и снова, до потери сознания. Затем в воздух добавляют яды, сжигающие легкие или делают укол, меняющий сердечный ритм. Потом короткая, едва отдышаться, пауза - и опять. Он выдержал, а двое слабых в соседних загонах не вернулись наверх. Не самые стабильные, их ниже ценили. Хозяева сказали - вскипела кровь. Он не понял толком, но смерть осознал.
Теперь все позади, и долгие жаркие дни наверху, и пробирающие холодом ночи, и удачная охота. Четвертый снова проиграл ему лучший кусок, Сидда будет хихикать, слушая рассказ.
Лапы стремительно несли к ненавистному куполу.
К любимому дому.
На душе неколебимо лежал массивный острый камень. Для него сын не щенок. А после следующей отлучки мальчика заберут, уже время, он слышал их разговоры. Опыт подходит к концу. Как это переживет Сидда и что решат вечные? Она для них - "ценная самка", вполне могут отдать Первому. Брат очень славный человек, точнее, волвек, но разве это что-то меняет?
На рассвете он уже пил "утренний" волчий сок, обеспечивающий, по мнению Вечных, смену облика от волка к человеку. Их никто не разубеждал.
Сутки боли, выворачивающей суставы и маслянистым пламенем сжигающей шкуру. Одежда. Завтрак. Осмотр у наблюдателя. Коридор. За открытой дверью - дом, разом ставший снова загоном. Даже запах Сидды и сына уже едва ощутим, второй подстилки нет, пол темный, тускло-холодный.
Все.
Третий привычно прошел к люку раздачи еды, ткнул в кнопку "вода". Жадно выпил. Развернулся и покинул загон. Первый на поверхности. Второй здесь, и если что-то известно, он скажет.
Рыжеглазый встретил его тяжелым молчанием. Он знал. Случилась беда вчера, они пришли за мальчиком, и мать не захотела отдать. Второй был неподалеку и все со-чувствовал. Она кричала, билась и плакала, сладить с ней не получалось, даром что слабенькая, и хозяева сделали укол, потом еще и еще, Сидда затихла. Забрали обоих. Второй внушал, что надо держаться, он лучший разведчик волвеков. Он нужен и должен. Только он узнал все коридоры этого уровня, побывал на соседнем и раз даже зашел еще ниже. Но мысли старшего брата текли мимо опустевшего, как и его загон, сознания.
Третий вернулся в бывший дом и ничком лег на подстилку. Вечернюю еду он пропустил. А утром пришли Вечные, долго обсуждали над его застывшим телом "низкую толерантность стабильного самца к очевидному жесткому гормональному стрессу" и забрали его на поверхность, заново обследовали, напоили "вечерним" волчьим соком. Они сочли, что в зверином облике он проще переживет "вынужденное и неожиданное удаление перспективной самки из стабильной пары".
Ночью он уже сидел в мертвой, сухой и порванной в клочья трещинами, как его разом угасшая душа, пустыне. Смотрел в пляшущее тревожными огнями холодное небо. Луны выстроились парадом - все четыре, переливаясь в прозрачно-желтых глазах оттенками зелени, синевы, багрянца. Сидда говорила, всматриваясь в его сознание, делящееся с ней картинками пустыни наверху, что в её мире солнышко покрупнее. Зато луна только одна, иногда почти белая, а порой огромная и медовая. Интересно, что такое - медовая? Теперь спросить не у кого. Зато он знает, почему местом обустройства купола выбрали этот злой мир, не пригодный толком даже для дыхания. Чтобы им некуда было сбежать. А еще тут целых четыре луны, а по мнению людей и, наверняка, вечных, именно луны управляют жизнью и желаниями волка. В беспокойном небе последним осколком надежды плыла крупная голубая звезда. Яркая, притягательная, живая. Сегодня очень крупная, она росла уже давно. Йялл часто смотрел на неё, выделяя среди прочих, потому что душой ощущал странное тепло, идущее оттуда.
Сегодня тепла не хватало, озноб дыбил воротник, судорогой закидывал голову к спине. Он уже не мог бороться и застонал, разом выплескивая в голубое сияние свое безмерное одиночество, смертную тоску и отчаяние ненавистного и теперь окончательно бессмысленного существования. Снизу, с жилого уровня, и из пустыни к сознанию потянулась вся стая, пытаясь помочь и хотя бы утешить. Прежде волки под куполом не выли, и тем более Третий не мог знать, что на Релате его дальние родичи именно так приветствуют свою единственную луну. Только он не зверь, и его тоску воем не вытравить и не ослабить.
***
Выдержки записей кристалла "Черновой вариант энциклопедии всеобщей Академии Релата", издание 193 года по единому летоисчислению (ЕЛ), составитель Нирн Карнский, старший смотритель архивов, электронная переписка и комментарии рецензентов представлены полностью. Экземпляр нетиражный, для внутреннего пользования. В настоящее время хранится в сейфе директоров Академии, раздел "разное".
"Айри, именуемые также драконолюдьми, долгожителями, эарриатирэн и так далее.
Крайне малочисленная раса, населяющая Релат. По современным оценкам, их всего 574 в мире. Единственный вид, помимо людей, обладающий полноценным разумом. Об укладе жизни и обычаях известно чрезвычайно мало. Являют собой второй этап развития дракона, покинувшего примитивную форму ящера с целью обретения взрослого разума. Утратив возможность летать, с первого дня "бескрылой" жизни имеют внешность, характерную для человека в возрасте 18-25 лет. Меняются медленно и незаметно для нас, поскольку живут очень долго. Все являются сенсами, то есть способны передавать и воспринимать образы, также могут в виде т.н. мыслеобразов сохранять записи знаний для прямого обучения имеющих аналогичные способности. Точная продолжительность жизни не установлена, но, по некоторым данным, она всегда в десятки раз превышает человеческую и зависит от многих факторов, в большинстве своем - малоизученных. Например, якобы имеют значение развитие разума и даже духовная организация. С 3 года до ЕЛ живут среди людей, прежнее место обитания - вероятно, горный хребет Драконий, в некоторых источниках именуемый "Змеиный". Из гонных поселений изгнаны по непроверенным данным решением Великого дракона (см. статью "Великий дракон). Причина - якобы в нежелании адекватно воспринимать мир, дошедшем до формы крайнего эгоизма.
Имеют развитые технологии, давшие основу современной общей цивилизации айри и людей, среди них немало крупных ученых. Собственные архивы насчитывают достаточно достоверные данные по истории расы и её выдающимся представителям за последние 70 веков. Люди в них, к сожалению, не упоминаются, что осложняет создание единой датировки.
По сведениям на момент издания этой энциклопедии старейший айри - некий Аэртоэльверриан, живущий обособленно от прочих в местности, известной как Утренний лес и являющейся коллективным владением снавей по решению князя Карна от 5 года ЕЛ. Указанный айри считается их наставником и учителем. Возраст не установлен, сам он на эту тему говорить категорически отказался, игнорируя прямые запросы, прочие источники позволяют утверждать, что живет в мире он не менее 1000 лет.
(Пометка директора Академии айри Ялитэ: "ящер" - слово, не принятое в приличном обществе айри, убрать. Нирн, драконы не примитивны, они просто иные, не добавляй глупости от себя! И абсурдные домыслы по поводу возраста Риана выбрось целиком, он против, как тебе известно. Старейший - и довольно, а для твоего сведения - ему 1398, и отшельник просто старается спастись от усердия Лиммы в праздновании юбилея.)
(Пометка Лиммы: спасибо дорогой, теперь уж не отвертится.)
(Пометка Риана: эгоизм - неточное определение. Желательно убрать всю фразу. Я уже пояснял Нирну. Айри принуждены жить единой цивилизацией с людьми, поскольку именно в этом их предназначение. А вне развитого и многообразного общества бескрылые драконы построили бессмысленную, мертвую модель взаимоотношений. Это жесточайшая иерархия, лишающая младших права и возможности самостоятельно развиваться, взрослеть, вообще - мыслить и чувствовать.)
Великий дракон - Бог полета, душа мира, анн-айри-тэ и т.п.
Мифическое существо, якобы управляющее наши миром, Релатом, в части судеб, климата, организации жизни и так далее. Легендарный основатель рода драконов в форме ящера, якобы воспитывающий снавей и наделяющий их даром во всей его полноте. Единственное упоминание свидетелей, якобы лично видевших его, относится к периоду последней войны, ориентировочно 3-1 годы до ЕЛ. Существование не доказано. Наука склонна относить его к числу древних суеверий.
(Пометка Риана: Оставить только первое предложение.)
Снавь, также используются названия Говорящая с миром, видья (устаревшее).
Человек, наделенный уникальными сенсорными способностями, именуемыми "дар", и умеющий ими распоряжаться в рамках своих возможностей, называемых "силой". Общее число в мире крайне невелико - 219 (данные единого мирового реестра экстренного вызова снавей в случае ЧП от 17.12, год 192 ЕЛ). Документально подтверждены случаи полной ликвидации снавями моровых заболеваний, лихорадки, неизлечимых недугов, опасных климатических аномалий. В связи с этим прошедшие отбор по силе дара, именуемые "ясными" (всего 72 сейчас, данные того же реестра) постоянно находятся на связи с общим координационным центром и обязаны носить браслеты экстренного оповещения.
Ясные снави имеют особое право отменять решения любого Совета нашего мира по причине своей т.н. "прямой связи" с душой мира (см. Великий дракон). Современная наука делает их роль в обществе менее полезной и заметной, постепенно оттесняя из своих прогрессивных областей.
Вокруг т.н. снавей немало легенд, широко и многократно преувеличивающих их таланты и заслуги перед человечеством.
Наиболее невнятным и надуманным выглядит т.н. обряд посвящения, якобы позволяющий обрести полноту силы и проводимый для самых перспективных дважды, первое посвящение дает звание "озаренных", второе - упомянутых выше "ясных". Весьма сомнительно их умение предвидеть будущее, поскольку якобы дар невозможно использовать в ходе эксперимента, он просыпается лишь при наличии реальной угрозы. Еще более сомнительно наличие у некоторых из них, вроде бы - очень немногих, на настоящий момент - по-видимому двух, т.н. "дара дракона", некоего артефакта, позволяющего заметно увеличивать силу и глубину дара, осуществлять невероятные действия. Например, легендарное и ничем не подтвержденное пребывание одной из живших в период последней войны снавей (Тиннара, истинное имя Ника) в течение ряда лет в теле дракона и последующее перерождение, позволившие избежать верной смерти, но не обеспечившие ей долголетия айри. Документальные свидетельства и даже описание артефакта отсутствуют.
Многие действия снавей определяются "Кодексом", составленным уже упомянутой выше Тиннарой Ринай. Текст сохраняется фактически неизменным уже полтора века и, увы, для энциклопедии не предоставлен.
(Пометка Лиммы Энзи, декана лекарского Акада: Зря я ему перелом срастила, вот бы славно он на костылях полгода топал к светлому научному будущему! Статьи "Снавь", "Великий дракон" и "Айри" отослать на просмотр Риану. Позже я перепишу первую. Ко мне на лекарский прием Нирна более не пускать, даже если наш отшельник ему все ребра сочтет.)
(Ответ Риана: Лимма, да нужны мне его ребра! Привози дурня на чаек, познакомлю я его с Великим. Старик любит шутки.)
(С пометкой "важно, для всех рецензентов", директор Ялитэ: Уважаемые рецензенты! Задача состояла в том, чтобы исправить ошибки, неточности или целиком переписать отдельные статьи. Нирн, конечно, уже засох в своем архиве и слегка покрылся пылью, но раньше он хоть документы выдавал по первому требованию! А что теперь? Мне надоели его многочасовые молитвы Великому дракону, архивом невозможно пользоваться, а поющий заика - это вообще слишком. Лимма, дорогая, имей жалось хоть ко мне, пролечи его и немножко вразуми. Ты же умеешь, ну не может не петь - так пусть хоть в нерабочее время.)"
Предисловие к изданию составителя, Нирна Карнского.
Перед вами труд целого коллектива авторов и рецензентов, консультантов и добровольных помощников. Пятнадцать лет все мы усердно возводили это здание - первую всеобъемлющую энциклопедию, позволяющую охватить взглядом не только Академию, но и весь наш Релат таким, каким мы его видим в год издания - 193 от принятия единого исчисления лет.
Работа над Энциклопедией позволила не только собрать и систематизировать разрозненные сведения по истории, философии, религиям, современной научной проблематике. Она дала нам всем - и мне в частности - шанс оценить и переосмыслить свое видение мира.
На страницах и в файлах - наше знание о мире. То, что может быть изучено и осмыслено, подвергнуто научному анализу. Оно будет меняться и уточняться в последующих выпусках и регулярно обновляться, дополняться и редактироваться в электронном варианте.
Я прошу читателей помнить, что помимо доступного познанию есть и иное - посильное лишь вере и питающее не разум, а душу. Надеюсь, мы подошли к изложению этого раздела достаточно бережно и он останется неизменным, как неизменно пребывает с нами в этом мире Великий дракон, душа Релата, чье сердце отдано целиком всем нам, живым, и болит за каждого. Потому очень важно развивая знания, не увеличивать печаль Дракона своими гордыней, жестокостью, равнодушием и безразличием. Иначе однажды вы рискуете осознать свою полную несостоятельность и будете вынуждены начать путь жизни заново с того места, где произошла ошибка.
5 марта 203 года ЕЛ, Релат, Академия, западное побережье княжества Карн -
- 8 марта, "Птенец".
Ника.
- Увы, некоторые неумные люди и не-люди наивно и безответственно утверждали, будто бы у пилотов стальная непробиваемая стрессом психика и нервы-канаты, - вздыхал надо мной Эл, пряча беспокойство за насмешливым тоном. - Снимут тебя с полетов, и надеюсь надолго, так и знай. Сам сегодня же посоветую управителю Ринтэю.
Мог бы и промолчать. Я - ясная снавь, Говорящая с миром второго посвящения, людей и не-людей чувствую крайне остро, а он - айри, и следовательно, тоже вполне успешно копается в моем сознании и подсознании, как все долгожители. Конечно, целиком мыслей не читаем, но и образы бывают вполне красочны для понимания. Впрочем, уже давно мы двое - почти одна душа, так что и насчет мыслей я немного лукавлю. Часто мы обходимся без слов. Но сегодня он переживает и оттого пытается выглядеть бодрее себя самого. Смешно. Меня даже чуть отпустило.
Открыла глаза, осмотрелась. Больничное крыло лекарского Акада, капельница, полный кувшин родниковой воды, которой обожают отпиваться больные снави. Вода - основа жизни. Мы, одаренные, к ней крайне восприимчивы.
Датчик на пульсе. И серый, помятый от бессонницы Эл у изголовья. Значит, давно валяюсь...
- Третий день пошел, - кивнул он уже вполне серьезно. - Тебя смотрела снавь. Точнее, лично твоя наставница и наша непререкаемая академисса, госпожа Энзи, и нашла опустошенной энергетически, словно ты черный мор в одиночку излечила или ураган усмирила. Так что - водичка, глюкоза и забота окружающих. Тогда, по её словам, рано или поздно мы узнаем, что это было.
Я нахмурилась, пытаясь ноготком ковырнуть краешек воспоминания. Боль-но. Он уверенно подхватил под плечи, усадил и сунул в руки наполненный стакан. Выхлебала, отдышалась, получила второй, отпила несколько мелких глотков. Не поленился, слетал к Риану. Воду из Утреннего леса ни с чем не перепутать. Она живая.
- Спасибо.
- Пожалуйста, - он глянул искоса. - Ты от слабости такая вежливая и покладистая? Или свершилось великое чудо?
- Ну тебя! В твоем возрасте пора повзрослеть. - Я привычно понаблюдала его тоскливое возмущение.
Двести пятьдесят один год без крыльев - для айри он совершенный ребенок, просто не все долгожители любят, когда им указывают на возраст. Особенно если это делает совсем не чужая и даже чуть в тайне от себя любимая человеческая девушка. В тайне от нас обоих, ага. Потому что он уже Риану плакался, да и я тоже. И Энзи до того в курсе, что я её избегаю, тетушку мою, не умеющую оставаться в стороне от "чужих" дел. Как я им объясню, что не хочу быть "любимой третьей, кажется, сейчас припомню точнее... ах, четвертой, давно это было, тому лет пятьсот, женой". Ему еще жить столько, сколько я и удумать не в состоянии. Вот и пусть живет, без меня в качестве эпизода бурной юности. Я, конечно, из народа арагов, почти чистокровная, и точно дотяну до ста двадцати, мы живучие. Без зубов, лысоватая и дрябленькая. А он будет таким же замечательным. Легким, гибким, как хлыст, меднокожим и обжигающе черноглазым, лет тридцати на вид. Спокойным, расчетливым, насмешливым, уверенным.
Может, выставить его за дверь и поплакать? Не-ет, пусть сидит тут, иначе через полчаса я сама пойду пошатываясь искать изгнанного. Он так замечательно тепло переживает, прямо сразу все болезни исчезают. Кроме одной. Упрямство, он сам мне не раз намекал, у меня застарелое и неизлечимое.
Влюбиться с первого взгляда, да при моей достаточно стабильной психике прирожденного, так все говорят, пилота! Впрочем, мы, снави, склонны примечать сразу притяжение душ, это ведь большая редкость, и она для дара - очень яркое явление. Добавлю, я тогда была семнадцатилетней дурой, не способной даже осознать его природу айри, - не вполне трезвой, проще говоря. А точнее, вполне нетрезвой... И к тому же дико провинциальной, первый день в Академии, второй раз в жизни в большом городе, когда буквально натолкнулась на этого типа, перегородившего собою газон метрах в пяти от дорожки, за клумбой. Как тут было не натолкнуться? И началось: "Эй, ты, эльф, у которого в глазах утонуть можно, кто меня должен был у парковки мобилей встречать? Я чуть не сгинула в страшном городе без провожатого!"...
Меньше надо было пить у тетушки Юлл, но она так умеет угощать, тем более - день рождения! А во хмелю, как оказалось, я необычайно прямолинейна. Или криволинейна, от тропинки-то я отклонилась, сама того не приметив... Ну мешала мне его спина, не обойти! Бедный айри прилип к газону, его в жизни никто не окликал столь беспардонно, к тому же пиявкой вцепившись в руку. Эльф - наше семейное словцо, малопонятное посторонним. Сказка из мира моей трижды-прабабки Тиннары, рожденной не на Релате. Впрочем, дело давнее и забытое, к чему я? К тому, что это уж точно дурацкое определение для академика, да к тому же бессменного уже более века декана нашего технического Акада. Последний разросся и занимает три четверти всех площадей Академии, да плюс филиалы - так что мало кто в нашем мире решается не узнавать господина Эллара.
Он попробовал вывернуться, довольно ловко изымая руку из обращения, но действовал рассеянно, просто отмахнулся. Я рефлекторно настояла на своем, используя довольно простой, но эффективный прием, и мы дружно рухнули. Все же Риан - лучший из учителей, да и сын тетушки Юлл меня именно за технику боя без оружия хвалил. Кнэйрский "снежный закат", редчайший гибрид этих красивейших и капризнейших роз, устойчивый к зимовке, высаженный впервые в том сезоне перед главным зданием Академии, уже никого не хвалил и не ругал. Отмучался, бедный, не дожидаясь кошмара заморозков.
Когда мы снова оказались на ногах, я чуть более осознанно и внятно извинилась, потирая ушибленную кисть, к тому же проколотую мстительным гибридом перед гибелью. Думала, что шипы розоводам удались, слушала нудный шум в ушах и убито соображала, насколько сейчас красна и смешна. А он стоял напротив, морщился от боли в плече и смотрел с таким же странным прищуром, как теперь. И мои слова под внимательным взглядом все плотнее слипались на языке, превращая речь в бурчание-мычание.
"Допустим, не встречал я тебя, сама нашлась. И не эльф, но уж все одно - грех дать сгинуть столь ловкой особе, - деловито сообщил он, закончив осмотр и разминая плечо. - Куда поступаешь?" Я ответила, он, понятное дело, развеселился окончательно. Уверенно сообщил мне, что необходимый мне декан с утра был точно по ту сторону экватора, и в Академии его скоро не ждут. Так что - до пятницы я совершено свободна... Я с сомнением покосилась на шутника: присказка старшей Ники, откуда бы? Но меня уже тащили и забалтывали. Он это умеет.
Два дня, забросив все дела, водил и возил по городу и Академии, периодически под ловкими предлогами пополняя градус спиртного в организме своей будущей студентки. На нас не просто косились - от нас шарахались, а потом с перекошенными лицами пялились вслед и шептались. Меня даже не убил самый главный садовник - академик и любитель роз, прибежавший хоронить свой "закат" во всеоружии. Так и замер с занесенной тяпкой, едва Эла опознал. У декана до того дня была вполне сложившаяся репутация солидного, холодного и суховатого ученого. И весьма искушенного политика, а как без этого удержать в руках Акад?
Точнее, я позже узнала, что шарахались и шептались, и что репутация... а тогда не заметила, у него действительно оказались очень глубокие глаза. И уж не знаю, что он рассмотрел в моих белесых, но предложение сделал в первый же час знакомства, и я решительно согласилась. Все было невероятно, неправдоподобно хорошо. Даже слишком.
Потом я как-то враз отрезвела, поняла, что он вовсе не человек и, тем более, не мальчишка лет на пять-семь старше меня. Так сказка кончилась. Выходить за вечно юного я не хотела, а он наотрез отказывался легко соглашаться на меньшее. Мы дружно убедили себя, что это минутное увлечение, все само пройдет со временем, мы упрямые и если что решим... Десять лет без малого минутному увлечению, и плевать ему на наше упрямство. Ругаемся, миримся, бегаем друг от друга и друг за другом. Но женой? Это выходит, на всю жизнь - мне и один маленький отрезок вечности - ему? У моего декана впереди тысяча лет, наверняка не меньше.
- Ник, прекрати. Я ведь не виноват, что родился таким, - он резко отобрал стакан и брякнул донышком по столешнице. - И не смей сердиться, да, я опять отлично знаю, что ты думаешь, у тебя на лбу аршинными буквами подробненько изложено. Не вечный же я! Может, сильно повезет и скоро разобьюсь или утону...
- А говорят, айри умные, - на него нельзя сердиться.
- Не все, - утешил он и заговорил иным тоном, весьма деловым. - Раз тебе полегчало, будь серьезной и ответственной снавью и вспоминай. А то Совет Академии рвет и мечет, кто-то от особенно большого ума счел случившееся едва ли не нападением. В княжестве Карн, на территории которого мы, если помнишь, вообще-то находимся, третий день пытаются понять, есть ли у них еще гвардия, и если есть, что с ней теперь делать. Я более-менее в курсе... И даже немного занимался этим, но без твоего рассказа картина неполна. Ты так кричала - нечеловечески. Я почуял даже от Риана, а это, сама знаешь, далековато отсюда.
- Нечеловечески. Потому что тот, кто кричал, не вполне человек. Вполне не-человек, уж так будет поточнее. - Я поежилась и даже не стала спорить, когда он обнял, устроил мою голову на плече. - Слушай и пиши на кристалл для Совета. Я бы и сама назвала это явление "Крик", хотя по сути оно много сложнее, глубже и являет собой чуть не стоившее мне рассудка отчаяние чужой души. Прием детализированный и подробный, многослойный: события, ощущения, даже крупные фрагменты памяти, ассоциации. Перехватил Крик сам наш мир, Релат, и я оказалась своеобразным приемником-громоотводом. Даже не обуглилась, не надо так переживать. Лучше уж ты мной гордись: самая одаренная ясная снавь в подходящем для сброса сигнала районе... Лимма ведь была в отъезде?
- Гостила у императора Анкчин, на открытии филиала Акада лекарей. Вернулась утром, как раз к переполоху.
- Так я и думала. Поэтому именно мне и спустили его, а в Крике я разобрала недоступное мне, снави, и вам, айри. Не только картины и образы, но и полноценные мысли, оформленные в слова - на вашем древнем языке. Кстати, произношение малознакомое, очень старое и без принятых теперь сокращений. Итак... Там была ночь, в небе ненадолго парадом построились четыре цветные луны. Мелкая багровая впереди, следом зеленовато-лимонная, вполовину нашей по ощущениям, затем блеклая с синевой, процентов на двадцать крупнее нашей, и замыкала процессию совсем темная. Я не возьмусь описать её цвет, он за пределами моего нормального восприятия - нечто за-фиолетовое, хоть тогда, чужим взглядом, отчетливо видела. Он был волк, но сознавала я его как одаренного человека...
Говорить пришлось долго. Эл, видимо, не только писал, но и транслировал. К концу рассказа в палату набежали наши замечательно молодые на вид академики-айри и солидно седобородые академики-люди. Не знаю, что они услышат на записи потом, кроме себя самих, сопящих, топающих и бубнящих скороспелые комментарии в спину уже определившихся оппонентов.
Боги Релата добры: очень давно академики не носят посохов. В начале нашей истории науки посохи были, они теперь выставлены в музее. Дубовые, резные, украшенные камнями, золотом и еще невесть чем. С родовыми гербами у знатных людей и точеными скульптурами драконов в прозрачных шарах раннего примитивного слоистого пластика у айри: вся красота, кстати, ловко стилизована для удобного удара. Таким шаром по голове огребешь - и сразу изменишь точку зрения. На горизонтальную от пола, ага.
Прежде, по слухам, на особо глубоких закрытых диспутах и старцы, и юноши азартно дрались, а потом неделями "отдыхали на море" до полного осветления синяков... Массовое побоище зафиксировано в архивах - это легенда Академии, одна из старых и памятных, ей уже 130 лет, и до сих пор передается в деталях изустно, поскольку айри тогда проиграли, а они, долгожители наши, все по-прежнему живы и преподают, так что распространять и собирать слухи - дело опасное.
Кстати, мой декан посох не сдал. Хранит как реликвию. У него "укороченная модель повышенной убойной силы убеждения", по словам вреднющего Риана. И правда, скорее жезл. Увесистый, с металлическим оголовьем красивой чеканки. С секретом: поворот шероховатой рукояти - и у нашего боевого декана уже обе руки вооружены. Сердечник жезла выходит из трубки, получается трехгранная и чуть заостренная снизу палка с удобной рукоятью. Я рассмотрела оружие с опаской и как-то сразу решила: декан был в диспутах силен.
В общем, вернусь к теме: состоялось памятное "бурное обсуждение" при обсуждении унификации систем счета и мер. Айри пытались отстоять свое и ратовали за восьмеричный счет, куда более для них привычный. Айри было мало, людей много, при том некоторые предлагали свои локальные системы мер и весов, прижившиеся издревле в их местности. Итоги побоища куда более значительны и серьезны, чем перечень травм и синяков. Айри, по слухам, затаили злобу на Ялитэ, довольно быстро принявшего сторону людей из вполне объективных соображений и ставшего в итоге не временным, а бессменным директором Академии. Еще сильнее они были в обиде на Эллара, недоросля едва за 120 лет в тот момент, получившего окончательно звание декана из рук тех же людей и слишком уж успешно оборонявшего их предложение. Ходят слухи, он кому-то там из своих что-то крепко сломал или проткнул. А может, и то, другое. В результате потом долго сидел в Академии безвылазно, пока Риан все не утряс. Вот уж точно: этот и без посоха опаснее огнедышащего монстра из сказок!
Люди и айри тогда едва не рассорились всерьез. Но по счастью еще жив был Най, вполне непререкаемый для людей, ведь его роль в окончании последней войны зрима и велика. И жила в мире его жена, моя трижды-прабабка, Ника-Тиннара, безусловный авторитет для айри, поскольку четыре с лишним года жила драконом, и - страшно сказать, - видела нашего Великого лично. Именно она, кряхтя и задыхаясь, воспитала всех без разбора, помирила и потребовала изъять у дурней посохи.
И вот - результат. Пихаются локтями и шумят, но все вполне здоровы. К тому же теперь, если бы они пошли в драку, разобрать, кто на чьей стороне, я бы не взялась. Вот хотя бы мелькнувший рядом айри Ниэст: его толкают в спину свои, а прикрывают - люди. Сжились, нас теперь делить трудно.
Молчали в общей буре голосов лишь оба наши директора, - как заведено с основания Академии, - человек и айри. Нехорошо молчали, со знанием темы. Когда рассказ кончился, айри Ялитэ посоветовал мне отдыхать и набираться сил. А Гимир ворчливо пригласил коллег остепениться и покинуть палату больной. Потом нехотя буркнул, чтобы "декан Эллар" зашел к нему в кабинет и изложил соображения.
Меня они вообще сочли мебелью, наверное. То есть лежи и не дергайся, на иное не годна. Эл улыбнулся ободряюще, пообещал вернуться к вечеру - и исчез.
На три дня!!!
Я лежала слабая и обиженная, потому что болеть скучно, а болеть без свидетелей и сочувствующих - это смертная тоска. Попробовала встать, оказалось непосильно. Убедилась с огорчением, что меня надежно избавили от экрана и книг, напрягать глаза вредно. Расстроилась, сердито отодвинула кувшин, тем наказав его за отсутствие Эла, и взялась сверлить взглядом двор за окном. Во-он там, напротив, через полянку, главное здание деканата технического Акада, владения Эла. Бюрократ! У него отделений развелось - память ноет заучивать. Многие покушались развалить слишком уж крупное образование, но приглядывались - и тихонечко отползали в сторонку. Тот объем работы, который тянет в одиночку уважаемый Эллар, никому не нужен. Надо договариваться со знатью и Управителями, выбирать и поддерживать перспективные направления, делить ресурсы и время, отбиваться от желающих пристроить своих людей и не-людей, менять программы обучения, вести кучу собственных кусов, воспитывать "любимчиков" и будущих преподавателей...
Зато идти ему до моей палаты недалеко, чтобы больную проведать.
Лежу, и нет ему дела до меня, потому что ничто и никто мне не угрожает. Вот если бы хоть ногу сломать... Года два назад он умудрился пересечь поляну с рекордной резвостью. Это когда его очередной любимчик защищал квалификационную работу на должность руководителя направления одного из филиалов. Труд был по нестандартным методикам спуска высотных пилотируемых модулей. Вроде все про нас с деканом знают, но самым языкастым я шеи начистила, и теперь сплетен поубавилось. Может, потому этот, учившийся не здесь и работавший в степи безвылазно несколько лет, не знал и додумался, дурак, ляпнуть...
Мол, есть и совершенно уникальные случаи. Буквально пару дней назад пилот группы "МД", одаренная, выжила при катастрофе двигателей, сформировав своей силой дара сложной формы стабильный воздухоток, подобный "подушке", который и погасил основную энергию падения, всего-то пара переломов да несколько ожогов, и это из верхних слоев атмосферы, хотя системы безопасности модуля... Эл мягко уточнил в вязкой тишине, все более смущающей молодого докладчика, имя пилота. Аккуратно сложил мантию на кресле и рванул в окно. Там был второй этаж, для айри уж вовсе не высота. Я сидела в пустой аудитории напротив на четвертом, как красна девица из сказки, ведь ожог со щеки еще не сошел, и зубрила у оконца анатомию. Переломы Лимма срастила, но болели они нещадно. Можно понять, сколь интересна в моем тогдашнем положении была третья глава - "строение скелета"... Все снави обязаны получить лекарское образование, таков закон.
Его страх и боль за меня, пострадавшую, я почуяла сразу - так что видела и прыжок, и стремительное преодоление лужайки, и взлет по вертикальной стене: декан добрался до красной девицы без всяких сказочных крылатых лошадей. У любого айри есть когти, надежно спрятанные в межпальцевые кармашки. Я до того дня и не знала, как безупречно Эл ими умеет пользоваться. Перемахнул подоконник, замер, глядя на меня, и потом тихо обнял. Правильно я ему ничего про тот случай не хотела говорить. Обошлось - и ладно.
А теперь три дня - ни слуху, ни духу!
Может, собраться с силами и попробовать сознание потерять? Не с моим здоровьем, кто поверит! А тетка еще догадается сказать Риану. И наш отшельник меня живо воскресит, он симулянтов не уважает. Ко мне вообще придирается по сущим пустякам, я же родная, не имею права на дозволенные иным слабости.
Вернулся декан, как и говорил, к вечеру, но в таком беспросветно измотанном виде, что я не только отказалась от придуманных со скуки претензий, но даже прикинула, как выигрышно на его фоне буду смотреться в возрасте лет эдак ста. За время отсутствия Эла я отменно отоспалась и отъелась, нервы опять канаты. Почти. Ну как на него смотреть, черный же весь! Усадила на кровать, под бурные протесты сняла усталость и пролечила головную боль. Ага, щас, он боится, я в обморок рухну! Да первым туда свалится... И коварно усыпила. Знает ведь, со снавями связываться - покоя не знать. Великий дракон дар отмеряет, как любит шутить Риан, "чистым сердцем и тронутым разумом". Хотя другие едва ли согласятся всю жизнь заниматься чужими бедами: безотказно, безоплатно, до полного исчерпания сил. У меня сил много, меня минутной мигренью не проймешь. Утром разберемся, на две свежие головы.
И разобрались.
Он провел меня в пустой директорский кабинет, хозяйски отомкнул хитроумные замки сейфа и не глядя бросил за спину янтарный шарик. Я всегда ловлю, отменная реакция у нас фамильная. Еще от трижды-прадеда Ная, человека редкостно мирного и уживчивого, поскольку доводить его - себе дороже. О чем говорить хотя бы прозвище трижды-пра: "белоглазый демон". Ная мой обожаемый наставник Риан поминает по всем поводам и без таковых. Наверное, потому что считал едва ли не сыном, а я на него чем-то похожа - светловолосая, загорелая, светлоглазая. Отталкивающая внешность, это мнение многих. Им в мои слегка бешеные серебряные глаза смотреть, видите ли, неприятно. У одаренных не слишком приятный взгляд: он ощутимо давит, когда мы хотя бы немного читаем сознание собеседника. Вообще читать не принято, но порой сдерживать себя сложно. Многие заранее усердно закрываются и от нас прячут взгляд. Добавим к сказанному: у меня и репутация соответствует взгляду. Я женщина слабая, беззащитная, со мной всерьез и до прямого конфликта уже давно никто не связывается, лет шесть. Был случай. Неприятный, и я до сих пор не решаюсь уточнять у Ялитэ, выжил ли тот айри, поскольку додавить мразь стоило, но сознавать себя убийцей я не желаю. А директор молчит, мир айри - очень сложный и закрытый, они слишком долго живут и слишком иные, чем люди. Кроме Риана, он-то понимает и их, и нас. Старейший, удивительный, самый добрый и порой очень жесткий в решениях. Я у него на воспитании оказалась с четырехлетнего возраста, родителям все было недосуг, ученые - люди странные. А потом их не стало. Так что синяков я набралась на тренировках с оружием и без - по полной программе, и жаловаться оказалось некому. Впрочем, я наловчилась жаловаться Риану - на Риана. Он привык.
В общем, никто о том скандале шестилетней давности ничего не должен знать, дело глубоко секретное... то есть все в курсе, у нас же Академия - здесь стены проницаемы для слухов. Вот и говорят, что глаза у меня неприятные, слишком давящий взгляд. У трижды-прабабки были зеленые, очень красивые, по словам Риана. И она умела смотреть на мир и людей легко и открыто. Но мне от неё досталось только истинное имя. Хотя теперь традиция давать ребенку два, для семейного круга и внешнего мира, уже умерла, у меня оно единственное, и для близких, и для чужих - Ника.
Янтарный шар в моих руках - явно из архива древних айри, живших в горах. Еще до того, как им пришлось спуститься и признать, что люди вполне разумны и как соседи неплохи. Шары такого возраста пока читать умеют лишь сами айри и еще мы, Говорящие с миром, то есть снави. Я и создавать умею. Не такие, янтарно-красивые. Попроще на вид - клубочки из воспоминаний и опыта. Это не технология айри, а "дикое знахарство", как сердито бубнят наши академики. Любая ясная снавь способна делиться с другими, мы всегда это умели. Айри тоже мотают клубочки. Немногие, в основном друзья Риана, у которых души потеплее, без эдакой драконьей холодности-избранности. Мой Эл клубки делает бесподобно, он очень организованный.
А вот оборудование для универсальных и общедоступных записи и приема мыслеобразов погибло, новое наши умники пока никак не отстроят, "у опытных образцов помехи без-образны", заметил как-то едкий Эл.
Этот шарик вообще чудной - просто внимательное изучение смотрящим документа, напечатанного на древнем наречии айри. Я его знаю, так что вполне читаемо. Только нудно, слова у древнего - по десятку слогов самые коротенькие. Посмотрим...
Проект "Технобог"
Цель.
Восстановление полноценного уровня восприятия мира утратившими крылья айри в широком диапазоне частот и энергий волн: цветность по всему спектру, ночное, подводное и прочее зрение, дально- и макро- видение; тонкое тактильное восприятие; звуковая чуткость, так называемый "звериный нюх", полнота работы вкусовых рецепторов. Возможно дополнительно - развитие сверхспособностей: регенерация, чувство опасности, высокая толерантность к неблагоприятным условиям жизни и агрессивным средам. В отдаленной перспективе - восстановление второго облика, драконьего либо аналогичного ему.
Описание работ.
Выведение подопытного вида короткоживущих, - условное название волвеки - объединяющих лучшие качества исходного материала и способных существовать в обоих своих обликах, меняя их сознательно. Основа: так называемые люди (или человеки) и мутированные волки. Виды выбраны исходя из внешнего и генетического сходства первых с утратившими облик драконов айри и тонкости чувств вторых, дополненной отменной выносливостью. Позитивным фактором считаем стайность волка, облегчающую контроль популяции и быстрое падение уровня сознания до примитивной культуры, в перспективе - фактически бессловесной. В качестве сырья взяты модифицированные волки с массой тела взрослого самца в 2/4-2/6 эгран...
Я тупо уставилась на незнакомое слово. Ага, они же считали тогда иначе... получается , вроде бы, - 110-130 килограммов... Это если я ничего не путаю, само собой. Ладно, декана выпотрошу, он-то точно знает!
Что там дальше? Пока дышим и не нервничаем, просто дочитываем.
...длительностью жизненного цикла не менее 2/0/0 лет...
Вот мало их били посохами! Опять эта хрень с собственным счислением айри! Как же они считали-то, помоги Великий сообразить! Последняя цифра - это число единиц в восьмерке... средняя - количество полных восьмерок, как у нас - десятков. Левая, соответственно - учитывает эти "серединки"... То есть по-людски тут должно быть написано: 128 лет. Ладно, сочтем себя умной, найдем полку с пирожками и вознаградимся. Потом.
Я вернулась к чтению документа, далее ловко подменяя чужие значения их близкими аналогами из нашей современной системы тех самых мер и весов. Итак, не мене ста тридцати, грубо говоря, лет...
..., усовершенствованными органами чувств. Итоговая совместимость доноров по основным параметрам дает основания рассчитывать на успех гибридизации. Стартовые генокарты обоих видов прилагаются, как и программа гибридизации.
Протяженность плановая.
1 этап. Промежуточная задача - достижение стабильного генокода нового вида с постоянным контролем потомства, пополнением материала и отбраковкой. Не менее 50-70 поколений, после четвертого десятка без ускорения роста детенышей, влияющего на их развитие. Начиная с 20-25 стабильного поколения необходим выборочный контроль за процессом возрастных изменений, требующий содержания наиболее ценных единиц до их естественной смерти.
Примечание: дополнительный рабочий геноматериал должен быть собран заранее. Хранение в неактивной фазе резерва, использование по факту необходимости.
2 этап. Выявление механизмов формирования различных уровней восприятия органами чувств двух обликов, оценка возможности, формирование технологии и апробация обретения полноты восприятия мира в первом поколении без патологий - так называемое "второе рождение". Прогнозировать затраты времени сложно, поскольку будут задействованы многие необъективные и неизвестные факторы.
Сроки и место проведения.
Замкнутая система, желательна 100% изоляция от подобных видов. Тип "скальное гнездо". Программа с точной датировкой прилагается.
Я устало откинулась на подголовник кресла, брезгливо оттолкнула шар, заполненный старыми, местами будто истертыми, нитями памяти, и зло выдохнула.
У нас игры с генами разумных под полным запретом, да и прочее строго контролируется. Директор Ялитэ давно пытается усилить генное направление, там есть интересные перспективы, но мы - в смысле снави - против. Тетушка Энзи упрямо посещает все заседания по новым темам работ и, лениво прикрыв веки, ликвидирует девять из десяти. Как-то её не позвали, надеясь на чудо: не узнает и все обойдется. Ага... Без чуда не обошлось. Бедный наш розовод, который совершенно не причем, лишился нового гибрида, тотально неустойчивого к крупному граду. Розу Лимма выходила, а академиков-заговорщиков ласково так, почти нежно, пообещала удавить. И ей поверили, теперь приглашают первой, с посыльным конверт доставляют, во избежание проблем. Она принимает, посещает, выслушивает и снова запрещает, своим замечательно тихим и мягким тоном поясняя причины: рано, нет механизмов контроля, нет модельного потенциала, велики побочные эффекты... Лимма редко ошибается. Директор Ялитэ знает, но оттого страдает не меньше. Он отчетливо видит перспективы, а мы, по его словам, лишь смутно чуем проблемы. Которые уже где-то, оказывается, во всю развиваются.
Две сотни лет люди и айри живут одним домом, а скелеты в древнем шкафу не переводятся... Их по-прежнему ловко маскируют и хранят впрок. Как то происшествие со мной, так и не получившее огласки и ясного разрешения. А мне оно могло стоить жизни, пришли-то тогда убивать. Не знали, насколько я Риану родная и как долго и безжалостно у него воспитывалась. Обычный человек для айри не соперник один на один. Они сильнее и куда быстрее, у них зачатки чутья и дара, позволяющие ощущать намерения противника. И отменные когти, я на своей спине проверила. А еще у этих подлых ящеров - огромный опыт, накопленный за многие века.
Ох уж эти айри... почти вечные, мудрые, отрешенно спокойные и одновременно холодные, расчетливые, высокомерные и жестоко тоскующие по своей прежней жизни. Еще бы! Быть неодолимым и яростно-веселым драконом, самой красивой и правдивой сказкой нашего Релата. Ощущать мир во всей его полноте пару-тройку веков - и, подобно бабочке, нимало не похожей на гусеницу, сбросить прежнее могучее чешуйчатое тело, в одночасье остаться на плоской грустной земле, бескрылым, жалким, слепым, глухим, убогим. "Получается, вовсе не из гусеницы в бабочку, а наоборот", усмехнулась я.
Пока Великий дракон, полубог мира Релата и единственная общая легенда людей и айри, не решил, что пора его родичам жить в долинах, те людей ставили немногим выше скота. Собственно, айри и спустили с гор за излишнюю заносчивость и замкнутость на своем величии. Но чтобы писать и думать так?
Понятно, отчего шарик с древним проектом хранится в особом сейфе директората Академии. Такую правду принять смогут далеко не все. Я вот сгоряча с наслаждением бы врезала за всех уродов с длинной жизнью так удобно сидящему на расстоянии одного движения и виновато вздыхающему - как его там целиком? - Пэйлитаринэллару, кажется. Бедные ученики по полгода тратят на зубрежку имен наставников, чтобы к тому времени их успешно сократить до прозвищ. Эл на свое суперкороткое не обижается. Впрочем, сегодня не его очередь требовать извинений. Хотя и отвечать за убожество древних айри он не может, разве это честно?
- Ты их хоть знаешь, этих ваших генетиков недобитых? - вздохнула я, смиряя тон до брезгливо-расстроенного. Может, есть кого по делу отлупить? Не зря я лучший пилот, до моего уровня реакции айри и то не дотягивают. Кроме Риана, бьющего меня регулярно и с явным удовольствием...
- Нет, конечно, - он с облегчением пожал плечами, понимая, что гроза прошла стороной. - Не застал, этой записи четыреста семь лет по датировкам. Я тогда еще умел летать, если помнишь. Теперь уже неделю нудно и длинно выясняю детали у каждого айри, поголовно. Нас не так много, и все до единого не знают ни-че-го. Их, недобитых, как ты замечательно определила, судя по всему, вообще нет на Релате. Были, вроде даже имена всплывают. Многовато пропавших для нашего замкнутого мирка бескрылых драконов, чтоб скрыть следы полностью. Но - сгинули. Никто не помнит, куда, когда, каким образом. Ясно лишь, что пришлось все безобразие на время отсутствия Великого в мире. То есть в две последние сотни лет до нашего спуска с гор. И что они не вернулись.
- Ладно. Этот вид, волвеков, они собирались заселить туда, где условия не слишком хороши?
- Они собирались вернуть себе абсолютное зрение и прочие радости жизни "настоящего" дракона, - нехотя буркнул Эл. - Я тоже не знаю, что это за цвет: за-фиолетовый, хотя прежде его наверняка наблюдал, еще крылатым. Когда ты сказала, даже поймал кусочек образа и почти вспомнил. Очень красиво. А как поступают мои родичи с использованным подопытным материалом - догадайся сама.
- Что сказал Риан? - вот уж единственный настоящий, живой и не тоскующий о прошлом айри. Его мнение считалось неоспоримым не только для меня, но и для Совета.
- Он убежден, что если "Технобога" и запустили, сделали они это не на Релате. Великий бы, вернувшись, их живо вразумил, он мысли такие - и то терпит с трудом. А уж дела... В общем, отбыли тайно и почему-то не вернулись, вестей о себе не подали.
- Куда - прикинул?
- Так и вариантов нет: сама видела-чуяла четыре луны, стабильная планета нашего типа, близкая по массе и даже имеющая остатки атмосферы, - он почти сердито нахмурился моей недогадливости. - Слушай, а кто тебя, такую безнадежно малограмотную, экзаменовал по астро...
Он знал ответ.
Я даже прикрыла глаза. Приятное воспоминание. Весной мы только-только помирились, год не разговаривали после моего решения стать пилотом-испытателем МД, взбесившего обычно спокойного Эла. Как раз разбился один из наших ребят, и декан ходил сам не свой от ужаса: вдруг и я сгину? Надавил на управителя Ринтэя, и мне отказали, якобы по здоровью. Я выяснила реальный повод и второй раз разгромила деканский кабинет, потом еще и Риан примчался, всех отлупил... Мне разрешили летать. С полгода я гордилась собой, а потом сил задирать нос не осталось. Этот черноглазый бессовестно не звонил и не появлялся. Зачем? Ему регулярно отсылал записи сам Управитель. И со стартов, и случайные, любительские, с нашего отдыха, всей пилотской группой.
К зиме я уже ревела в подушку, чувствуя себя брошенной. Сдавать проклятую астрографию явилась полуживая. Дисциплина сложная - включает астрономию, звездную навигацию, кое-что из основ физики и ряд иных разделов. Из-за серии тестов МД мне разрешили пропустить два семестра лекций и сдать все необходимое по программе экстерном. Этот интриган умудрился назначить мне иное, чем прочим, время, ждал с самым своим деловитым и безразличным видом. Глянул на часы, сердито сообщил, что я очень некстати: разве что на ходу собеседует нерадивую, ни разу не являвшуюся на занятия. И пошел. Я топала следом, красная и несчастная, почти как в день первого знакомства. До мобиля. В полете все еще что-то нелепое твердила про звездную навигацию. А этот ящер молчал и щурился, весьма успешно пародируя манеру Риана.
В общем, мы уже стояли на веранде, когда я устала бормотать и исчерпала свои довольно скудные сведения по теме, особенно невпечатляющие для имеющей возможности прямого обучения через шары айри. Я очумело осмотрелась: насыпной остров в гавани Римаса, самый дорогой вид нашего побережья, потому что ни один иной закат с ним не сравнится.
И перепутать нельзя: сама часами рассматривала у Риана картину. Живое золото осенних кленов, багровый виноград, черепица крыш, белоснежный древний замок. Эл знал, что я всегда хотела увидеть оригинал, но остров невелик, и попасть на него очень сложно. Это владения князя Ирнасстэа, куда допускают исключительно по его личному приглашению.
Эл вообще обо мне, кажется, знает все. На картине была осень, а он предложил мне весну, и она оказалась еще лучше. Тысяча оттенков молодой зелени в закатном свете, делающем её цвет невообразимо ярким и радостным.
И он еще смеет спрашивать, кто меня экзаменовал!
- Ты, - довольно вздохнула я. - Как сейчас помню. Вечер, свечи, белое выдержанное вино дома Тэлия, тишина. Самый симпатичный декан Академии на коленях, мечта любой студентки. К утру я согласилась...
- У меня провал в памяти? - приятно удивился айри, бесцеремонно хватая и рассматривая мою руку. - Вроде то кольцо ты в море еще вечером отправила, о упрямейшая из нерадивых студенток.
- На оценку "хорошо" я согласилась, а кольцо с большим трудом, но утопила. Ладно, давай вернемся к волвекам. Что нам всем делать-то?