Ол Рунк Избранное : другие произведения.

Виадук

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
   Ол РУНК

ВИАДУК

Повесть для юношей школьного возраста

********************************************************

  
   СОГЛАСЕН НА ЛЮБУЮ РАБОТУ
  

***

   Парадные двери института были широко распахну­ты и для тех, кто входил в него, и для тех, кому уже де­лать в нем было нечего...
  
   Василий Кротов понуро перешагнул через вузовский порог и, не оглядываясь, побрел в сторону вокзала.
   За­литая солнцем улица жила обычной городской жизнью, многообразием звуков, пестротой красок, утверждая торжество шумной и красивой жизни. Но бывший абитуриент хмуро смотрел себе под ноги и ничего, кроме серого асфальта, не видел. Ду­шу разъедала расплывшаяся в ней, как клякса по про­мокашке, горькая обида на приемную комиссию. Вдоба­вок юношу возмущало, что кто-то по недомыслию дал ей такое название. На самом деле, она больше отсеива­ла, чем принимала, и правильнее было бы назвать ее "комиссией вышибал".
  
   Неудачник даже сплюнул в сердцах.
   Теперь хочешь-не хочешь, а, по крайней мере, на целый год надо бы­ло становиться работягой. Не зря же говорят: работа дураков любит.
   Он хотел еще раз сплюнуть, но передумал.
   Под но­гами сияла отраженным светом метлахская плитка Ви­тебского вокзала. Плевать на чистые полы даже в со­стоянии крайнего возмущения было как-то неудобно.
   Кротов поднял голову и подошел к билетной кассе. По­шарив в карманах пиджака, собрал помятые трешки и рубли. На билет до дома хватило, и на мороженое еще осталось. Но мороженое он покупать не стал. Решил попусту не тратиться. Все равно никакими сладостями нельзя было заесть горечь поражения.
  
   Когда подали состав и толпа хлынула к общему ва­гону, парень, охваченный спортивным азартом и желани­ем занять местечко поудобнее, первым втиснулся в ва­гон. Он сел у окна, и забытая было в пылу борьбы за сидяче место горькая обида на приемную комиссий, вновь стала терзать его душу. К тому же еще и бабки, битком набившиеся в купе, стали докучать расспросами.
   Он только буркнул, куда едет, и уставился в окно, давая понять шалгунницам, что ему не до них и у него совсем другие интересы в жизни.
  
   Старушки отстали от Васи, а поезд, тряхнув всех для утряски, пошел.
   Неудачник окончательно замкнулся в себе. Наедине с собой было хорошо и даже дремотно. Равномерно постукивали колеса, мелькали "стометро­вые" столбики и "километровые" столбы, словно кисточ­кой смахивая с Васиной души обиду на приемную ко­миссию, и он даже не заметил, как вдруг ни с того ни с сего оказался на ...черном горбатом виадуке.
  
   Подивившись чудесам нынешней техники, парень осмотрелся.
   Сомнений не было в том, что стоял он над железнодорожным полотном родного города. Справа виднелся знакомый вокзал с длинным, остроконечным шпилем, очень похожим на адмиралтейскую иглу. Но в чем-то железнодорожники не дотянули до ленинград­ской знаменитости. То ли денег у них на позолоту не хватило, то ли фантазии на то, чтобы вообще обойтись без сомнительного украшения. Но как бы там ни было, а выкрашенный, Бог знает в какой цвет, громоздкий шпиль уверенно и нагло торчал посреди города Дно и был его главной приметой.
  
   После ленинградских красот такая архитектура на­гоняла грусть.
   Чтоб не расстраивать себя понапрасну, Кротов перевел взгляд в противоположную сторону. Там стояло паровозное депо, и паровозы, словно черные поросята, уткнувшись мордами в его бело-грязное брю­хо, громко сопели и страшно дымили. Дым черными кольцами вырывался из труб, сливался в черную тучу, и эта туча низко ползла над землей прямо на виадук.
  
   Вася с ужасом подумал, что еще немного -- и густая сажа превратит его в копченого кочегара. Он рванулся вперед, рассчитывая опередить тучу, и раньше, чем она проглотит его, соскользнуть с моста на землю...
   Он не успел сделать даже шага. Прямо перед ним стояла Симина мама. Необыкновенно толстая и боль­шая, похожая на паровоз, поставленный на задние ко­леса, и пыхтя, как паровоз, она преградила ему дорогу.
   -- Дурень ты наш пустоголовый! Какое счастье, что ты умудрился недобрать полбалла! -- радостно завопи­ла толстушка и протянула к Васе пухлые руки.
  
   Юноша не любил эту женщину. Обниматься с ней ему совсем не хотелось.
   Он загнанно огляделся и уви­дел на лестнице виадука, за спиной Лукерьи Демьянов­ны, беснующуюся толпу знакомых. Кого только не было в этой толпе! И учителя. И родные. И хорошенькие од­ноклассницы. Все они держали в руках метлы и, разма­хивая ими, как знаменами, вопили:
   -- Да здравствует подметала!
  
   Кротов догадался, что это они так бурно приветст­вуют его.
   Смущали только метлы в их руках да еще не очень лестные слова, которые они выкрикивали.
   Несо­стоявшийся студент немного стушевался. Но радость толпы была неподдельной, и помимо своей воли, из веж­ливости, что ли, он поднял руки вверх в благодарном приветствии.
  
   И вот тут-то произошло ужасное. Мост со страшным скрежетом стал разваливаться на части. Уцепиться бы­ло не за что, и Вася полетел вниз, прямо в тендер отча­янно гудящего паровоза. Он непременно шлепнулся бы на черный и маркий уголь, если бы не взмахнул руками.
   Руки, словно крылья птицы, остановили падение, и теперь он летел, как летают орлы. Легко, свободно, в высокую даль, прямо в синее небо.
  
   Но чей-то голос оборвал радость полета:
   -- Проснись, голубчик! Ты уже приехал!
   Кротов не видел, кто кричит, но понимал, что кри­чат ему. Подивившись на это -- ведь он летел, а не ехал! -- все же решил посмотреть, что имел в виду незнако­мый горлопан, и открыл глаза...
  
   Их поезд стоял. А на соседнем пути, грохоча сталью буферов, тяжело брал с места товарняк. За ним виднел­ся вокзал со шпилем, сердито воткнутым в небо и чем-то отдаленно напоминающим адмиралтейскую иглу... Родные места... Надо было выходить.
  
   Вася искоса глянул на шалгунниц, зачем-то привет­ливо и сочувственно улыбающихся ему. Он тоже попы­тался улыбнуться в ответ, но улыбка получилась кис­лой и вялой. Ему не понравилось, что он так плохо улы­бается. Он поспешно взял свой чемоданчик и сразу же почувствовал, как на душе вновь стало тяжело.
  
   ***
  
  
   Лукерья Демьяновна любила проводить вечера на бульваре.
   Отсюда хорошо был виден вокзал и виадук. Прогуливаясь между старыми тополями, скрываясь в их тени и за их стволами, она внимательно следила за пас­сажирами скорых и нескорых поездов, высматривая мо­лодых офицеров и примеряя каждого такого офицера, транзитного и нетранзитного, к своей дочери.
   Сима, по мнению матери, была первой красавицей в городе Дно и другого мужа не заслуживала. Ну, где еще современ­ная советская женщина может почувствовать себя ари­стократкой, если не замужем за военным начальником, у которого есть и солдаты, и офицерская столовая и же­не которого не надо уламываться на производстве.
  
   Не сразу старшая Семенова пришла к таким выво­дам, но когда она их сделала, то стала настойчиво убеждать дочь отшить Ваську, пока не поздно.
  
   Сима понимала многозначительные намеки матери, но с поклонником расставаться не спешила. И мать за­нервничала.
   С приходом весны ее нервы до того расша­лились, что она уже не могла сидеть дома и, вооружив­шись метлой, стала выслеживать молодую пару.
   Успо­коилась Лукерья Демьяновна только тогда, когда Васи­лий уехал поступать в институт. При этом она рассуж­дала хитро. Если станет он студентом, дочь не будет пять лет сохнуть по нему. Ну, а если он провалится, в Симе взыграет гордыня. Неудачников в их роду никто не любил -- и девушка найдет в себе силы отшить ник­чемного ухажера.
   Старшая Семенова была женщиной набожной и, ре­шив, что теперь Васька -- отрезанный ломоть, с радо­стью перекрестилась.
  
   Однако Сима опровергла все ее расчеты сразу же, как только уехал Василий. Не только пять лет, но и од­ного дня она не захотела скучать в одиночестве -- и за­частила на танцы.
   В Дно было два клуба. Публика там собиралась раз­ношерстная: от желторотых штатских до таких же, по житейскому опыту, офицеров. Лукерья Демьяновна, зная это, с замиранием сердца ждала дня, когда какой-нибудь офицерик позарится на красоту ее дочери, и каждый вечер, выдавая Симе три рубля на танцы, строго-настрого наказывала танцевать только с военными.
  
   Да вот беда, благодатные летние дни проходили, а Сима возвращалась хоть и поздно, но без военных тро­феев.
   Лежа в постели, старшая Семенова вздыхала и незаметно для дочери крестилась под одеялом.
  
   Вот и сейчас, коротая вечер на скамеечке возле ви­адука, она тяжело вздохнула, вспомнив свои ночные пе­реживания. Высокая грудь поднялась и чуть-чуть отки­нула назад крупную голову. Взгляд лениво скользнул по верху моста - и все внутри Лукерьи Демьяновны похолодело.
   На фоне синеющего неба она заметила дол­говязую фигуру Симкиного ухажера.
   С тощим чемодан­чиком в руке он понуро брел по мосту и крутил головой, рассматривая вокзал и депо, словно никогда раньше их не видел.
   Кротов еще находился под впечатлением сна и сравнивал сон с действительностью, но Лукерья Демь­яновна не могла этого знать. Да и не до таких тонкостей ей было. Неведомая сила подхватила ее, и в одно мгно­вение она взлетела на самый верх виадука.
  
   Вася невольно остановился.
   Симина мама возникла перед ним словно из-под земли. "Никак сон в руку?" -- ужаснулся он и загнанно посмотрел за спину женщины.
   Толпы встречающих не было. На душе неудачника не­много полегчало.
   -- Здравствуйте! -- вяло произнес он и постарался улыбнуться.
   Улыбка опять получилась никудышняя - Лукерья Демьяновна сразу определила, что хвастать ему нечем.
  
   -- Здравствуй, Васенька! -- радостно запела она приятным грудным голосом. -- Поступил, значит, в ин­ститут!
  
   Как-то само-собой у Кротова вырвалось:
   -С чего это вы взяли?
   -Да вот уже и замечать перестал. Чуть было на меня не налетел.
   Широкое лицо женщины плаксиво сморщилось.
   Вася понял, что она раскусила его и торжествует.
  
   -Это я такой рассеянный, -- сердито буркнул он. - В Ленинграде, знаете, на Исаакиевский собор на­летел.
   - Да ну?! - - недоверчиво посмотрела на него Лу­керья Демьяновна.
  
   - Ей-бо! -- он постучал костяшками паль­цев себя по лбу. -- Даже синяк тут был... И последний трояк мильтон с меня содрал.
  
   -А трояк-то за что ж он с тебя содрал? Ведь по­страдал ты, а не собор.
   -Как за "что ж"? За ротозейство!
  
   Плаксивая гримаса исчезла с широкого лица, усту­пив место удивлению. Кротов решил, что пришло самое время ускользнуть. Он уже сделал несколько шагов, но женщина окликнула его:
   -- Васенька, а ты хоть что там завалил-то?
  
   "Вот с этого бы и начинала", -- усмехнулся он, при­тормаживая и оборачиваясь.
   -- Да разве что-нибудь "там" завалишь! "Там" все надежно стоит. Я же вам говорю, что на собор наткнул­ся и ничего с ним не случилось: как стоял, так и стоит до сих пор.
  
   В молодости настроение меняется быстро. Доволь­ный собой, Кротов весело сбежал по лестнице виадука прямо на бульвар. Кроны деревьев скрыли его от оза­даченной Лукерьи Демьяновны, и он напрямую бросил­ся к Симе.
  
   Нигде так сильно не проявляется любовь, как в раз­луке.
   Васе казалось, что она уже проявилась достаточ­но здорово и пора об этом рассказать своей любимой.
   И еще он думал, что его любимая заждалась такого рас­сказа.
  
   ***
   Сима училась считать деньги.
   Не потому, что они любят счет, и люди, которые не постигли этой премудрости, не могут от получки до получки свести концы с концами, а только потому, что она устро­илась на работу в банк и счет денег стал ее профессией, и считать их надо было уметь профессионально. Ариф­метика и ловкость рук -- определяли успех банковского кассира.
  
   Нарезав множество одинаковых бумажек, девушка разложила листки на три разных по высоте стопки. Без­различным взглядом скользнула по самодельным ку­пюрам. Кассир должен уметь усмирять свои эмоции при виде любых сумм, и это у Симы неплохо получалось.
   Она равнодушно смотрела не только на деньги в банке, но и на свое будущее в нем. Оно не улыбалось ей, как и арифметика, с которой она была не в ладах. И ловкость рук подводила. Скоростного счета не получалось. Каж­дый раз количество бумажек в пачках выходило раз­ным.
  
  
  
   Раздосадованная Семенова бросила невеселое заня­тие и включила проигрыватель. Томный голос запел об утомленном солнце и о безответной любви. Симе в соб­ственной жизни еще не приходилось сталкиваться с неразделенной любовью, и она имела о ней самое что ни на есть смутное представление, почерпнутое из дурных фильмов.
   Но в том, что такая любовь существует и мо­жет причинять большие неприятности, девушка не сом­невалась и охотно верила страдальческому голосу певца.
   Только в утомленное солнце не могла поверить.
   Хоть и была она заурядной троешницей и в физике, как и в математике, разбиралась не шибко, но то, что солнце светит с одинаковой силой уже миллионы лет, хорошо усвоила.
  
   За распахнутым окном был солнечный августовский вечер.
   Сладко потянувшись, юная Семенова посмотрела на улицу, чтобы убедиться в своей учености. Но к своему удивлению вместо солнца увидела в окне сивую голову Василия.
   От неожиданности Сима аж ахнула.
  
   А Кротов не сводил с нее глаз и молча улыбался. Глядя на него, и слепой бы понял, что он ужасно соску­чился по ней.
   Довольная улыбка заиграла на лице де­вушки.
   - Привет! -- воскликнула она.
  
   Он ничего не сказал в ответ, только едва заметно склонил голову.
   Немая сцена длилась несколько секунд и показалась Симе странной. Она горела желанием узнать, с чем при­ехал Василий и нетерпеливо спросила:
   -- Ты чего молчишь?
  
   "Почему ты не хвастаешь?" -- только так прозвучал для него этот вопрос.
   Он не спешил омрачать радость встречи. Больно уж вечер был хорош, и уж, конечно, хороша была Сима. Во всех отношениях. Сразу за гор­ло берет, даже отдышаться после быстрой ходьбы не дала.
  
   -- Любуюсь тобой, -- попытался он оттянуть неприятный разговор. - Все стараюсь вспомнить, ка­кую книжную героиню ты напоминаешь мне.
  
  
   Девушку это заинтересовало.
   - И кого же я тебе напоминаю?
   Она чуть откинула назад гордо посаженную, краси­вую голову, давая Васе возможность лучше рассмот­реть себя. Голубые глаза сияли. Белое, круглое личико румянилось, на нежных губах теплилась улыбка.
   Юная Семенова не сомневалась, что не так-то просто подыс­кать в литературе что-нибудь похожее на нее.
  
   Так бы оно и было, если бы не пепельные волнистые волосы. Они сбивали влюбленного с толку. Как морская пена, лежали они на плечах девушки.
   Благодаря своим волосам, она напоминала умненькую и опрятную Мальвину.
   Но Вася никогда не говорил этого вслух. Ему са­мому Мальвина не нравилась, и в душе он полагал, что и Сима относится не лучше к этой эгоистичной и при­вередливой девчонке. А ничего другого, более подходя­щего, на ум не приходило.
  
   Получалось, что ему вообще нечего было сказать. И Кротов вместо ответа пожал плечами. И тень печали как-то само собой легла на его лицо.
   Сима увидела эту тень и подошла ближе к окну, чтобы внимательнее вглядеться в нее. И поняла главное!
   - Ясно, почему ты в рот воды набрал... Хвастать нечем!
  
   Улыбка слетела с нежных девичьих губ, а Вася все еще улыбался. Но теперь уже глупо, досадуя на себя и на проклятую тень печали.
   - Полбалла не добрал, -- промямлил он.
   Ври больше! Дробных оценок не бывает.
   Еще как бывают! - - поспешно возразил неудач­ник. -- Я набрал двадцать два балла, а проходной был -- двадцать три. Но ведь многих взяли и с двадцатью двумя! Тех, чьи папы и мамы сумели к этим двадцати двум добавить собственными стараниями еще полбал­ла... У меня папы нет. Мама простая телеграфистка. На­чальства жуть как боится. И за сына хлопотать не пойдет.
   - А ты сам за себя не мог, что ли, похлопотать? Нельзя же быть таким недотепанным! - - рассердилась Сима. -- У тебя отец на войне погиб! Пошел бы к институтскому начальству и постучал бы по своей авто­биографии.
   -- Стыдно как-то...
   А с позором вернуться - не стыдно? Дурак ты! Вот что я скажу тебе! А жизнь, как и женщины, умных любит!
   Правильно, Симочка! - рявкнула за Васиной спиной старшая Семенова.
  
   От неожиданности парень сначала присел и только потом оглянулся.
   Чуяло мое сердце, что ты здесь! -- зашипела хо­зяйка дома и, схватив метлу, двинулась на непрошенно­го гостя.
   Стойте! -- трагическим голосом крикнул он.
   В этом крике действительно было много трагизма. Лукерья Демьяновна остановилась, решив, что Симкин ухажер до смерти испугался ее.
   Но это был не страх, а отчаянье. Юноша понял, что не гулять ему сегодня с лю­бимой, и его сердце разрывалось на части.
  
   -Я сейчас скажу, кого вы мне напоминаете! -- не дав опомниться нападавшей, быстро произнес он. - Нет, нет! Не паровоз на задних колесах. К черту сны! Вы больше смахиваете на обычную наседку!.. Прощай,цыпленок!- трогательно посмотрел он на Симу и, пригнув голову, нырнул в кусты акаций.
  
   - Ишь ты хам! Ругается как паровозник! Увижу тебя с ним, негодница, волосы выдеру! Домой не пущу!..- сыпала мать угрозы в адрес дочери.
   Только убедив­шись по шороху в кустах, что ухажер вынурнул на бульваре и должно быть улепетывает, облегченно вздохнула и, отбросив метлу в сторону, пошла в дом.
  
   Сима уже сидела за столом, склонясь в задумчиво­сти над тремя бумажными стопками. Вид у нее был та­кой, словно ничего и не случилось.
   Спокойствие дочери понравилось матери. Но раз­говор начала она строго:
   -Чем это ты занимаешься?
   -Деньги учусь считать, -- неохотно ответила де­вушка, понимая, что мать уже отошла и строжится толь­ко для вида.
  
   Лукерья Демьяновна ироническим взглядом смерила пачки.
   -- Это ж какие у тебя тут купюры?
   - Червонцы...
   -- Червонцы, говоришь.., -- старшая Семенова нена­долго задумалась. -- Вот зарплата лейтенанта. -- Она ткнула толстым пальцем в самую тонкую пачку. -- А это -- зарплата майора, - Палец уткнулся в пачку по­больше. -- А вот это -- полковника!
  
   Жирный палец придавил к столу самую большую стопку.
   Сима скупо улыбнулась и ушки ее порозовели. Мать поняла, что происходит с дочерью.
   -- А вот столько.., -- она решительно сгребла само­дельные купюры в одну кучу и торжественно сказала:
   - А вот столько получает генерал!
  
   Симины уши стали совсем красными. Лукерья Демь­яновна решила развить успех.
   - А вот заработки твоего Васьки Кротова! - - сде­лав фигу, она положила эту фигуру рядом с зарплатой генерала. Сурово посмотрела на дочь. -- Улавливаешь разницу?
   Сима тяжело вздохнула.
   "Вздыхает как и я, -- подумала Лукерья Демьянов­на. -- Не зря говорят, яблочко от яблоньки недалеко катится".
  

***

   В полутемном коридоре депо перед обитой коричне­вым дермантином дверью Кротов впервые почувство­вал, что он неожиданно оказался один на один с жиз­нью. Как боксер на ринге перед своим противником. Только к серьезной схватке он не был готов. Его при­учили к мысли, что дорога в жизнь одна -- через инсти­тут. Другой вариант им вообще не рассматривался.
   И вот этот "другой вариант" застал его врасплох. Вася растерялся.
   Бессонная ночь ничем не помогла. Ут­ром несостоявшийся студент не знал, в какой отдел кадров надо идти. И, наверное, поэтому, переходя же­лезнодорожные пути, неожиданно для себя пошел вдоль них.
   Так он оказался в депо.
   Прикинув на глазок, сколько впереди него конкурен­тов, Вася почти с удовольствием отметил про себя, что работы здесь на всех не хватит. Но в очереди остался, понимая, что и у других подобных дверей никто его не ждет.
  
  
  
   Порог небольшого кабинета он перешагнул нереши­тельно, мельком, словно нехотя, глянув на человека, си­девшего за совершенно пустым столом. И сразу же обратил внимание на блестящие, выпученные глаза хо­зяина кабинета. С каким-то радостным нахальством они смотрели на него.
   Начальник, еще не старый, но уже и не молодой, торжествовал неизвестно по какому пово­ду. Кротова такой прием смутил. Но вида он не подал. Подойдя к столу с безразличным выражением лица, ус­тавился в окно.
   Ничего интересного там не было. Одни железнодорожные пути. Грязные. Щедро политые мазу­том. Смотреть на них было тошно.
  
   Чтобы хоть как-то отвлечься от невеселых мыслей безработный начал перебирать в уме знакомые лите­ратурные образы, подыскивая аналог для своего нани­мателя.
   Выбор пал на пучеглазую лягушку, и ничего лучшего для начальника, весело и озорно смотревшего, он не мог подобрать.
   -- А вы к нам прямо из института? - - перебил тот размышления молодого посетителя.
   "Юморист", -- подумал Вася и нарочито нахально осмотрел хозяина кабинета.
   И снова перевел взгляд н окно. Там была все та же безрадостная картина. На ду­ше стало совсем тоскливо. Захотелось повернуться и уйти. Не свет же клином сошелся на этом депо, где в одном мазуте по уши увязнешь.
   -- И вы к нам, конечно, ненадолго? - не дождав­шись ответа, задал очередной вопрос начальник отдела кадров.
   "Чего я ему врать-то буду?", -- подумал Вася и бурк­нул:
   -В следующем году снова поеду поступать.
   -А потом?
   Вопрос прозвучал обидно. И звучал он, как насмеш­ка над Васиной неудачей. Хуже того, предсказывал ему такую же неудачу в будущем.
   Вася не выдал своей оби­ды, только проворчал:
   -- Потом тоже поеду поступать.
   -Упрямый, значит?
  
   -Настойчивый.
   Это хорошо! -- удовлетворенно тряхнул головой Сазонов. -- Дайте-ка ваш паспорт.
  
   Он мельком глянул в красную книжицу, и, продол­жая прерванный диалог, сказал:
   -- Только вот сезонной работы у нас нет, Василий Андреевич.
   Кротов скупо улыбнулся и протянул руку за своим документом. Сазонов не отдал паспорт, а положил его перед собой, спросив при этом:
   -- А какую бы работу вы хотели получить?
   "Работы для меня нет, а мое желание его интересу­ет", -- возмутился про себя Василий Андреевич.
   -Хоть вашу, Кирилл Петрович! -- он нарочно сде­лал ударение на имени-отчестве хозяина кабинета, ко­торые усвоил из таблички на двери.
  
   Терять ему было нечего. Он это понимал и не только осмелел, но и попы­тался немного досадить самоуверенному и самовлюб­ленному начальнику.
   -Значит, согласен на любую работу, - рассмеял­ся тот. -- А кочегаром на паровоз пойдете, Василий Анд­реевич?
  
   Вчерашний абитуриент состроил пренебрежительную гримасу.
   -- Это уголек-то рыть?
   Сазонов утвердительно кивнул. Кротов решил и тут ему поддосадить:
   -- А чего не пойти... Сила у меня есть, а ума кочегару не надо.
  
   И хоть по-прежнему лицо кадровика было веселым, но Вася понимал, что смысл сказанного им дошел до начальника, и ему удалось уколоть его за издеватель­ские "потом".
   - Ну и договорились!
   Сазонов достал типографский бланк из ящика стола и аккуратно заполнил его.
   -- Оформляйтесь, Василий Андреевич.., если не пе­редумаете...
  
   По коридору Кротов шел неторопливо и ни на кого не глядя.
   Настроение было ниже среднего. Уж лучше бы никакой работы не дали ему здесь. Все-таки у него за плечами имелось образование. И уж если разобрать­ся по совести, учеником токаря или слесаря его могли бы взять. Это хорошие рабочие профессии. А кочегар -- даже не профессия.
  
   На крыльце деповской конторы он остановился в раз­думье. Заводить или не заводить трудовую книжку с записью, говорящей о полной его никчемности?.. И с чего так жизнь устроена, что плохие сны сбываются, а хорошие -- никогда?
   Он досадливо поморщился и хотел уже выбросить бланк, который дал ему Кирилл Петрович, но тут вспомнил веселый нрав кадровика. Много он доставит тому удовольствия, если сбежит, и они случайно встре­тятся в городе.
   От одной этой мысли Васе стало мутор­но, и всякая охота "сбегать" пропала.
   Он сразу же на­чал искать оправдание своему выбору. "Поработаю ме­сяцев семь-восемь -- не слиняю. Может быть, это даже к лучшему. Заработки -- не ученические, настоящие. И физически окрепну. А профессия подождет. Кончу ин­ститут -- вот она у меня и будет!".
  

***

   Как только Кротов перешагнул порог небольшой комнаты, называемой среди паровозников "брехаловкой", он сразу попал в незнакомый мир черных людей. Безликие, в одинаковых темных робах, они толпились, группировались, сходились и расходились, что-то гово­рили друг другу, и даже смеялись. Смех и голоса соз­давали оглушающий, звенящий в ушах гвалт, в котором с непривычки юноша мог разобрать только отдельные слова.
  
   Яркая лампочка словно нарочно горела вовсю, слов­но специально для нового кочегара высвечивая напоказ убожество "брехаловки".
   Вася растерянным взглядом скользил по чумазым лицам и видел только глаза да бе­лые зубы. На него нашла оторопь. Захотелось дать зад­ний ход и бочком выбраться из этого страшного мира, сбежать от грязной работы.
   Но из-за черных фигур чужих людей до него донес­ся громкий женский голос:
   -- Новенький, Кротов, подойдите ко мне!
  
   Лавируя между паровозниками и стараясь не тирнуться о них, чтобы не запачкаться, он сделал несколь­ко шагов вперед, и увидел за столом светловолосую
  
   женщину лет сорока. Блондинка резко контрастировала с окружающими не только своими светлыми волосами и белым, чистым лицом, но и нарядным костюмом. На душе у Васи посветлело.
  
   - Вы здесь как луч света в темном царстве! -- иск­ренне обрадовался он женщине. -- И вас, наверное, зовут Катерина... вот отчество не помню...
   -- Людмила Павловна, -- улыбнулась блондинка.-- И я -- не луч света в царстве паровозников, а нормировщица.
   -Понятно... вроде царицы что-то... Ну, а дочь у вас есть?
   -Ох, романтик! Небось захотелось путешествие совершить на паровозе в девятнадцатый век?
  
   Стоявший около стола парень в непомерно длинном и широком пиджаке закашлялся от смеха. Кротов даже не глянул в его сторону. Не время было отвлекаться.
   -Ну, а все-таки? -- продолжал он настаивать. -- Обожаю принцесс и совместные прогулки с ними.
   -Есть, молодой человек. И скажу я вам, вся в ме­ня. Только намного красивее.
   -Так не бывает, чтобы вся в вас да еще намного красивее.
   -Бывает, юноша, когда человек молод.
   -Тогда что вы на самом деле скажете о моих ро­мантических наклонностях?
  
   Кротову по сердцу пришлась незнакомка, и Людмила Павловна чувствовала это и понимала, что их слова ровным счетом ничего не значат, а лишь дают возможность новому человеку как-то легче войти в чу­жой мир, сгладить тягостное впечатление от его мрач­ных красок,и, поддерживая этот легкий разговор, она весело сказала:
   -- Это не мой вопрос. Вы уж такие вопросы решай­те без меня... чтоб потом виноватых не искать. А вот за паровозом, Василий Андреевич, я вам предоставлю воз­можность поухаживать.
  
   Стиляга опять закашлялся от смеха.
   Нормировщица мельком глянула на него и продолжила разговор с Ва­сей.
   --Работать будете на "Серго" 22-53 в бригаде ма­шиниста Лебедева Игоря Дмитриевича. Машина сейчас стоит в депо. Идите туда, и все остальное на месте вам расскажет механик.
  
  
  
   Вся железная дорога, с ее зданиями, сооружениями и должностями была новым для Кротова делом. Он да­же полагал, что механик и машинист -- два разных человека в одной паровозной бригаде.
   -А вы указующим перстом не обозначите направ­ление, в котором я должен двигаться? -- стараясь не выдать своей растерянности, вопросительно посмотрел он на нормировщицу.
   -Вот Мелихов проводит вас. Он их изгнанник, но дорогу к ним помнит.
   -"Изгнанник" оказался стилягой, который покашли­вал и посмеивался, стоя рядом. Поручение Людмилы Павловны не вызвало у него энтузиазма.
   -- Вот еще! -- огрызнулся он.
   - Иди, иди, Вениамин! Не ленись! -- ласково по­просила женщина. -- А я тебя на маневровый поставлю,там отдохнешь.
   -- Ну, разве так, -- проворчал Вениамин и начал неторопливо разворачиваться на сто восемьдесят гра­дусов.
   Нормировщица с веселой грустью наблюдала за ним.
   -- Он у нас человек принципиальный, - заметила она Кротову. -- За "так" ничего не делает.
  
   Пока "принципиальный человек" разворачивался, Василий глянул в его лицо. Под глазом стиляги сквозь мазут и угольную пыль проступало большое желтое пятно -- след от рассасывающегося синяка.
   Когда они вышли на улицу, новый кочегар спросил своего опытного коллегу:
   -- В железнодорожной катастрофе побывал?
   Тот сначала недоуменно посмотрел на спутника, а потом, догадавшись, к чему такой вопрос, захихикал, слегка покашливая:
   -Да нет. Девчонку одну провожал...
   -Нарвался на ее возлюбленного?
   -Да нет. Сама врезала... Я ж кочегар, буфера -- мое хозяйство. А она вот этого и не знала, по невежеству и вмазала в глаз.
   -Мощная, видать, деваха, -- посочувствовал Вася Мелихову.
   -- Мощная, -- согласился тот и так энергично кив­нул головой, что чуть было не испортил свою стиляжью Прическу. -- Кровь с молоком и красавица... Да ты дол­жен ее знать. Она, наверное, в одной школе с тобой учи­лась -- Сима Семенова!
  
  
  
   У Кротова на мгновенье нарушилась координация движений, и он споткнулся о рельс. Они в это время как раз переходили железнодорожные пути.
   -Смотри в оба! -- посоветовал спутник.
   -Буду, -- проскрипел зубами Вася. -- Но ты тоже в оба смотри, пока они смотрят.
   -С чего это ты вдруг дружеские советы мне даешь?-- вскинулся Мелихов, почувствовав в тоне подопечного угрозу.
   -Если я тебя увижу с Семеновой -- криветь тебе не придется!
   -Это почему же?
   -Симметрично отделаю! -- лаконично пояснил окончательно оправившийся от неприятного известия Василий.
   - Ты не барышня. С тобой я сам потаскаюсь, -- фыркнул презрительно Вениамин и после небольшой паузы поинтересовался. -- А вообще-то ты кто ей бу­дешь?
   -Кротов открыл было рот и вдруг понял, что сказать ему нечего.
  
   Мелихов заметил растерянность спутника и обо всем догадался. Он жалко улыбнулся и отвел глаза в сто­рону.
   -Мы -- не ее поля ягоды, -- поскучневшим голосом произнес он.
   -А зачем же тогда она с тобой пошла?
   -Ты думаешь, я представился ей кочегаром. Черта с два! Это я здесь хожу такой задрыпанный и за­мызганный. Тут ведь прилично-то и одеться нельзя. А там я выгляжу на все сто! -- не без бахвальства сказал стиляга. -- Встречают по одежке! Усваивай это.
   -Я смотрю, ты только первую часть поговорки пе­реварил...
   -А вторая -- для дураков. Это им надо умными вы­глядеть.
   -Философ, -- иронически улыбнулся Кротов. -- Зачем же ты тогда кочегаришь, если такой умный?
   -Я здесь временный! -- с пафосом произнес Ме­лихов.
  
   Для Васи и самого такая позиция вполне подходила, и он поспешил разделить ее:
   -- Я тоже!
   Вениамин просиял. Ему приятно было видеть едино­мышленника. А Кротов продолжал:
   -Я ведь только деньжат подзаработать... А потом обязательно поступлю в институт.
   -С Лебедевым ты точно подзаработаешь. Он спит и во сне видит, как тяжеловесы водит и уголь экономит.
   -Это хорошо!
   -Ему хорошо. Он у окна сидит. Вроде пассажира. А тебе уголек рыть. И чем тяжелее состав, тем больше тонн ты перекидаешь.
   -Это я могу!
   Новоиспеченный кочегар согнул в локтях обе руки и показал коллеге, какие у него под рабочей курткой бицепсы.
  
   На Веню они не произвели никакого впечатления. Он только болезненно сморщился.
   -- Не говори "оп", не перепрыгнув. "Старички" и те с ним не выдерживают. - И, ткнув пальцем в сторону депо, почти сердито воскликнул: - Вон в воротах тен­дер его паровоза торчит... Так что тепереча покедова...Мне лучше не раздражать их своим появлением.
  
   Вася обошел тендер с обеих сторон, но никого не увидел. Тогда он протиснулся в узкое пространство между дверью деповских ворот и паровозом и оказался под его черным, круглым брюхом.
   Машина излучала тепло, выпускала в воздух тонкие, бесследно исчезаю­щие струйки пара и издавала таинственные звуки, по­хожие на ровное, редкое дыхание большого зверя. Ря­дом с таким гигантом, от которого пахло дымом и мазу­том, было немного жутковато. Вдруг буксанет да так, что искры из глаз посыплются!
   Но уйти незаметно Кро­тов уже не мог. Он крепко ухватился за отполированные рабочими ладонями поручни и без сноровки не очень ловко под­нялся по вертикальной лестнице в кабину. Прямо перед ним у дальнего окна сидел молодой мужчина в кепке. У другого окна, на полумягком стуле удобно расположился пожилой железнодорожник в форменной фураж­ке. В нем новый кочегар признал главного и окрестил про себя "дедом". Оба они, повернув к нему головы, внимательно смотрели на него.
  
  
  
   И Кротов подумал, уж раз он все же попал на паро­воз, уж раз судьба сделала так, что сон его оказался в руку, то для этих паровозников он должен быть своим в доску.
   И он весело воскликнул:
   - А у вас тут как в преисподней! С одной стороны холодком тянет, с другой -- жаром несет.
  
   И с видом бывалого человека новый кочегар небреж­но показал рукой сначала на проем в тендере, из которого струился свежий воздух, потом на фронтальную часть котла, от которого несло жаром.
   -А ты разве не Кротов Вася? -- с сомнением по­смотрел на него "дед" из-под козырька фуражки и по­верх очков, приспущенных на нос.
   -Он самый! -- бодро ответил юноша.
   -Странно получается... Прошляпили, значит, в отделе кадров.
   -А что случилось? -- насторожился новенький.
   -Да мне там сказали, -- внимательно разглядывая нового кочегара, неторопливо произнес "дед", -- что ты к нам из института... а ты, выходит, прямиком из преис­подней.
  
   Кротов немного смутился, почувствовав, что малость переиграл.
   - Да ты проходи! -- великодушно предложил паро­возник помоложе. -- Мы любим тех, кто везде побывал. Правда же, Игорь Дмитриевич?
  
   "Дед", значит, Лебедев, - про себя отметил Вася, не трогаясь с места. -- А кто этот подпевала, который за поддакиванием лезет? Механик или помощник маши­ниста?
   -Ты как к нам пришел: с профессией истопника или нет? -- сухо спросил Игорь Дмитриевич.
   -Я еще никем не работал, -- хмуро посмотрел на него Кротов.
   -А что же ты в преисподней делал? Баклуши бил, как твой предшественник у нас?
  
   В глазах машиниста Вася не увидел ни одной сме­шинки. Только второй член бригады, нахлобучив кепку на лоб, ерзал по стулу, словно по горячей сковороде, и казалось, вот-вот начнет жалостливо повизгивать.
  
  
  
   Кротов не любил, когда над ним подтрунивали и молчал, насупившись.
   - Что же ты все-таки собираешься у нас делать? -- настаивал Лебедев на ответе.
  
   Вася вспомнил слова Мелихова о тоннах угля, пере­рыть которые даже "старичкам" не под силу, и решил дать понять настырному машинисту, что он всего этого не боится.
   -- Уголек буду рыть в топку! -~ решительно заявил он.
  
   Игорь Дмитриевич скупо улыбнулся, а молодой его коллега весело рассмеялся.
   - Если что, я ведь могу и уйти, -- набычившись, су­хо предупредил Василий.
   Машинист пропустил мимо ушей предупреждение кочегара и невесело сказал своему помощнику:
   -Я же, Степа, говорил тебе: черт пучеглазый не простит нам стилягу... М-да... Скажи, Степа, этому эру­диту из преисподней, сколько лет ты ездил кочегаром, прежде чем уголек стал в топку рыть, как он говорит.
   -Восемь лет и три месяца! -- не задумываясь, от­чеканил Степан.
   -Вот так-то, юноша! - - многозначительно произ­нес Лебедев.
   -Не расстраивайся! -- сказал Васе помощник. -- Останешься на паровозе и на твою долю угля хватит. А пока все же сядь посиди. В ногах правды нет. Вон твое место!
   Он показал на приставной стульчик около себя. Вася только и успел подумать, что на таком стульчике много не насидишь, как раздался твердый голос Лебедева.
   -- Степан, смотри в оба! Нас приглашают в парк!
   -- Гулять? -- невольно вырвалось у Васи.
   -Танцевать вот с этой красавицей, -- усмехнулся Степан и потряс в воздухе черную лопату.
  
   Новому кочегару давно уже было не до шуток. По­издевались над ним вволю и вконец запутали. Он те­перь и не знал, надо ему будет рыть уголек или не надо. Закрывая дверь, он вспомнил о механике, который, по словам нормировщицы, должен был все ему объяснить.
  
   - Надо мной смеетесь, а сами механика забыли, -- сказал он с упреком.
   -Никто к нему даже головы не повернул.
   Лебедев только громко прокричал, продолжая смотреть в окно:
   - Темные вы из школы выходите. Я - машинист, я и механик!
  
   В представлении Кротова парк всегда ассоциировал с тенистыми аллеями.
   Там, куда они приехали, не было ни одного дерева. Только бесконечные рельсы, черные шпалы и длинные составы. В один из них мягко ткнул­ся "Серго" и тут же тяжело засопел, хотя от него, по мнению кочегара, ничего не требовалось, кроме как только спокойно стоять на месте.
   Машинист и помощ­ник, казалось, на паровоз не обращали никакого внима­ния и лишь изредка перебрасывались мало понятными Василию фразами. Отдышавшись, "Серго" стал реже и тише посапывать.
  
   Кротов был человеком наблюдательным и заметил, что это общее спокойствие -- чисто внешнее. Что и ма­шина, и люди внутренне напряжены. Их напряжение пе­редалось и ему.
   Секунды потянулись медленно. Ожи­дание всегда томительно.
  
   Вдруг Лебедев поднялся. Посмотрел на часы и разом оборвал ход тягучего времени:
   -- Ну, с богом, ребята!
  
   Паровоз решительно загудел и вместо того, чтобы тронуться вперед, медленно осел назад. Тревожно за­скрипели буфера вагонов. Кротов вопросительно глянул на машиниста. Тот стоял полусогнувшись, напряженно вслушиваясь в грохот сжимаемого состава. Потом быст­ро присел и начал ловко вращать ручку реверса. Ляз­ганье буферов оборвалось, а паровоз крадучи двинулся вперед.
   И тут же из-под него со свистом вырвались гу­стые клубы пара. Подсиненные сумерками, они застла­ли окна кабины. Сердце Василия екнуло: уж не случи­лось ли что? Он тревожно посмотрел и на машиниста, и на помощника. Оба они, оставаясь спокойными, каж­дым своим нервом вслушивались во что-то непонятное ему.
   Машина увязла в непроглядном тумане и, казалось, стоит на месте.
  
   Невольно, подчиняясь общему ожида­нию, он тоже внутренне напрягся.
   Свист пара оборвался также неожиданно, как и возник.
   И словно кто-то не­видимый смахнул с окон белую пелену, и навстречу па­ровозу неторопливо поплыли железнодорожные пути.
  
   Радость теплой волной захлестнула кочегара, будто бы он сам, своим искусством заставил тяжелый состав двинуться в путь.
   -- Хорошо взяли! -- крикнул Степан.
   Вася уловил в голосе помощника ту же самую ра­дость, которая наполняла его. Лебедев только кивнул.
  
   - Василий! - снова закричал Степан, хватаясь за лопату. -- Открывай и закрывай дверцу топки! Вот так!- и он ловко левой рукой ударил по отшлифованному до блеска рычагу.
  
   Яркий свет вырвался из раскаленной добела топки, белым жаром обдал лицо Кротова. А Степан, глянув на кочегара, словно выстрелил:
   -- Ясно!
   И Вася понял, что тут некогда рассусоливать и что-то осмысливать. Надо делать, как говорят, хотя требо­вание помощника показалось ему странным.
   Степан, угадав его мысли, коротко бросил:
   - Чтоб котел не остужать! Действуй синхронно со мной! Я поворачиваюсь, к топке -- открывай дверцу, лопату убрал -- закрывай! Ясно!
   И Вася непроизвольно крикнул в ответ:
   -- Ясно!
  
   И пошла работа!
   Они не только сами действовали синхронно, как то­го требовал Степан, но вместе с ними, в такт их движе­ниям, по кабине метались сумерки и свет.
   Хлопать дверцей, выпуская наружу свет и загоняя его обратно, было совсем не тяжело. Такая работа боль­ше походила на забаву.
  
   Степан тоже, словно забавляясь, играючи бросал уголь в белую, объятую огнем пасть топки. Черные кам­ни моментально сгорали, и кочегар, удивляясь аппети­ту огня, с тоской заметил, что уголь сам все ленивее скатывается из тендера на лоток, и понял, что подходит и его черед браться за лопату.
  
  
  
   И когда подошло его время, он без всякой подсказ­ки метнулся в тендер, ловко взлетел на кучу угля и ска­тился вместе с ним на лоток. И тут же, вскочив на ноги, бросился к дверце топки.
   Степан одобрительно глянул на него.
   А Вася, хлопая дверцей, плескал в лицо уже потного, разгоряченного помощника все тот же белый, горячий свет. Но теперь, только помощник бросал лопату, он кидался в черное пространство тендера, чтобы скатить с кучи очередную партию угля. Куча отступала от лотка все дальше и дальше. В образовавшуюся пустоту хлы­нул дым и туман. Сильные струи воздуха, разрезаемого несущейся машиной, перемешали все это с темнотой. Сквозь такое месиво, ревущее и гудящее, почти не про­бивался свет электрической лампочки и звук человече­ского голоса. Теперь Кротов знал, почему помощник -горластый. Теперь и он кричал во всю глотку, если что-то надо было сказать, и пот теперь застилал и его гла­за.. Он, уже не имея времени взглянуть в окно, ощущал скорость состава только по ритму их работы и еще по тому, как раскачавшийся тендер стремился сбросить его на свое холодное, скользкое металлическое дно. Ста­раясь не упасть, Вася на полусогнутых ногах работал лопатой в свистящем месиве темноты, дыма и ветра, сплевывая изо рта угольную пыль.
   А Степан изредка подбадрицал его:
   - Шустри, Василий!
  
   И поезд летел вперед! Может быть, самый тяжелый поезд в его жизни. С каждым километром ему и Степану все труднее становилось держать давление в котле. Помощник все чаще снимал кепку и, вытирая ею чумазое лицо, посматривал на монометр. Вася тоже стал посматривать на этот прибор, смахивая пот со лба рукавом куртки и не подозревая, что лоб его давно бле­стит, как антрацит.
  
   А поезд мчался и мчался. Кротов потерял счет вре­мени и только по углю, которого осталось совсем немно­го, догадывался, что они вот-вот приедут.
  
   И не ошибся.
   Когда в оборотном депо они отмылись от угольной пыли, а потом "поужинали", начиналось уже утро.
   "Эта безрежимная паровозная жизнь подорвет мое здоровье", -- подумал Вася, залезая в чистую постель. И как толь­ко он улегся, размышлять о чем-либо сразу расхотелось.
  
   -- Завтра все косточки будут болеть, - - посочувст­вовал ему Степан.
  
   Он ничего не ответил. Так было хорошо в свежей по­стели, что и говорить ни о чем уже не хотелось.
   - С непривычки так и должно быть, -- вместо него отозвался Лебедев.
   -Больше не поедет, - - засмеялся помощник, -- и не привыкнет к нашему делу.
   -Куда он денется! -- возразил машинист. -- Пеш­ком отсюда до дома -- далековато.
   "Ну это мы еще посмотрим", -- подумал кочегар, но вслух что-либо сказать уже не было сил.
   *******************************************************
  
  
  
  

БЫЧОК НА ВЕРЕВОЧКЕ

***

   Всякое дело, к которому не лежит душа, начинается с нытья.
   В этом смысле Кротов ничем не отличался от других и к нелюбимой работе относился, как все нор­мальные люди. Он понимал, что можно привыкнуть к большим физическим нагрузкам, но нельзя смириться с черной работой, ничего не дающей ни уму, ни сердцу.
   Только черная нужда так низко опускает человека.
  
   И всё же, нужда не держала его за горло, и со своим средним образовани­ем он мог найти занятие получше.
   Но не стал искать.
   Душевная лень или злость?
  
   И вот, возвращаясь домой из первой поездки, он даже не думает уходить с паровоза, а твердо знает, что поедет опять и опять. И обливаясь потом, будет танцевать с лопатой в черном, гудящем месиве под грохот и лязг металла...
   Неужели его "поезд" так быстро набрал ход, и он боится с него соскочить?
   А куда? Под откос железнодорожного полотна?
   А, может быть, им действительно движет одно толь­ко желание подзаработать деньжат, и ничто другое на этой железной дороге его не интересует? Вообще-то это страшно, если так оно на самом деле и есть. А похоже, так оно и было... Вот она цена деньгам! Вот так люди предают друг друга и свои собственные убеждения.
  
   Презреть бы себя! А он не презирает. Больше того, в душе тепло и светло. Петь даже хочется! Хотя, каза­лось бы, усталость должна была смять его и подавить в нем все лучшие певчие чувства.
  
   Календарное лето кончилось, а осень, опережая ка­лендарь, срывала с пожелтевших тополей листья, и они, неслышно скользя по воздуху, падали под ноги. Он шел по бульвару, по пёстрому бульварному ковру, и любовался красотами увядающей природы.
  
   Прекрасное утро было как награда за тяжелую по­ездку.
   Лучи прохладного солнца пробивались сквозь посветлевшие тополя и ласкали лицо. Прозрачный го­лубой воздух, не отравленный запахами гари и мазута, был тих и свеж и казался особенно чистым после того черного месива, которым Вася дышал в тендере.
  
   Раньше он не замечал всей этой благодати.
   Даже на людей раньше не обращал внимания. А сегодня ра­довался им. Их нарядам и красивым лицам. И только увидев Лукерью Демьяновну, досадливо поморщился. "И чего черт тут носит ее?! Случайно она мне попадает­ся или нет? И почему она не на работе?".
  
   Осмыслить эти вопросы у него не хватило времени.
   Лукерья Демьяновна шла навстречу, и по всему было видно, что проходить мимо не собирается. В тени топо­лей они сближались, настороженно взглядываясь друг в друга.
  
   Поняв, что ему не избежать неприятного разговора, Вася встал. Симина мама остановилась напротив. Круг­лое лицо расплылось в улыбке, изображая радость. Кро­тов никак не мог в это поверить, но все равно из вежли­вости постарался улыбнуться.
   Улыбка вышла невесе­лой.
  
   -Васенька, никак ты уже за дело взялся? -- пропе­ла женщина.
   -С работы иду, -- сухо ответил он.
   -А что так рано?
   -Выдохся.
   -Устал, значит? - - переспросила Лукерья Демья­новна. -- Так быстро?!
  
   Кротову совсем не хотелось объясняться с ней, и он коротко бросил:
   -- Работа такая.
  
   Но Симина мама уходить не собиралась. Она пока­чала головой, изображая крайнее изумление и сочув­ствие, и только в ее оловянных глазах светилась злая радость. "Как она ненавидит меня, -- подумал Вася. -А я вот возьму назло ей и женюсь на Симочке".
   Эта мысль показалась ему забавной, и развеселила его. Парень весело сверкнул глазами, Улыбка на этот раз вышла что надо.
   --Да я ведь уже тридцать тонн угля перелопатил, -- приврал он малость, чтобы труд его произвел на жен­щину более сильное и тяжелое впечатление.
  
   -- Ты что, Васенька, кочегаришь? -- ужаснулась она.
   Он кивнул.
   - Да такая работа быстро свернет тебя в бара­ний рог!
  
   Она говорила торопливо и тяжело дыша, только ее лицо оставалось постным. Именно потому, что оно было таким невыразительным, Кротов видел, о чем она ду­мает. Нет, ничуть не сочувствовала ему Симина мама. С легким сердцем благословляла она его на кочегарство, и другого благословения он от нее никогда не дож­дется.
  
   -- Да вы очень-то не переживайте! - - трогательно глянул Вася в оловянные глаза и удивился своим арти­стическим способностям.- Я думаю, если что - госу­дарство Симочку в беде не оставит.
  
   Лицо Лукерьи Демьяновны напряглось.
   Вася быстро прошел мимо озадаченной женщины, стараясь уйти как можно подальше, пока она не поняла смысл, сказанно­го им.
  
   Когда до Лукерьи Демьяновны все же дошел злове­щий смысл слов симкиного ухажера, она сунула боль­шой палец, похожий на сардельку, между указательным и средним, тоже мало чем отличавшихся от сарделек, сжала кулак и всей этой нехитрой фигурой гневно по­грозила вслед парню.
  

***

   Как только началась война, Валерия Лукина при­звали в армию всего лишь на сорок пять дней. Наши маршалы считали, что дольше воевать нам не придется. И Лукин уехал на фронт с легким сердцем, искренне на­деясь через полтора месяца вернуться домой с победой.
   Его беременная супруга тоже верила в звезду своего любимого. С этой верой эвакуировалась в глубокий тыл. Но "положенный" для войны срок истек, и потянулись долгие дни ожиданий.Молодая жена теперь уже ждала не мужа, а хотя бы весточку от него.
   Но писем тоже не было.
  
  
   И когда родилась девочка, мать уже все понимала и в честь пропавшего без вести мужа назвала дочь Вале­рией.
  
   А потом выяснилось, что имя это не очень подходит девочке, особенно когда его пытались укоротить. И там, где требовалась краткость, Валерию стали называть Ва­лей. А поскольку у малышей, как правило, длинных имен не бывает, то этот псевдоним сразу прилип к юной Лукиной.
  
   Вернувшись из эвакуации, мать и дочь застали род­ной город почти полностью разрушенным. Жить им бы­ло негде, и Кротовы пустили их в свою землянку,брошенную удравшими немцами. Так эти семьи сдружились, и кочевали вместе из одного жи­лья в другое, пока не оказались в коммунальной квар­тире. Старшие поняли, что это -- их последний причал, и стали устраиваться на новом месте всерьез и надолго.
   Ну, а младшие, их дети, пока ни о чем таком не думали и даже в будущее свое не очень стремились заглядывать.
  
   Васе, как единственному мужчине, была отдана са­мая маленькая комната. Чуть большую -- занимала его мать. Ну, а в самой большой жили Лукины.
   Хотя все это деление было чисто условным. Разве что только на ночь разводило соседей по своим углам. А так, к приме­ру, Васины апартаменты долгое время считались про­сто детской.
   Мальчик и девочка вместе играли, вместе учили уроки до тех пор, пока не вошли в юность.
   У юно­сти свои законы. Она накладывает определенный отпе­чаток в отношения повзрослевших детей.
   И однажды Валерия собрала свои учебники и ушла в мамину ком­нату.
   Не в пылу ссоры и не по причине какой-то обиды.
   С тех пор они учили уроки порознь. Только их дружба не изменяла им. Для соседей они по-прежнему были братом и сестрой. Да и сами они считали себя таковы­ми, и других отношений между собой не мыслили.
  
   И в силу родственных чувств, а, может быть, каких-то других, еще не осознанных Валерией, она была го­това сделать для своего названного брата все что угод­но, лишь бы он был счастлив.
  
   Девушка видела, как Василий переживает свою не­удачу в институте, и полагала, что и за черную работу он взялся только для того, чтобы хоть как-то наказать се­бя за такой провал. И страдая сама, не могла понять черствости и равнодушия Симы, которая в трудные для Васи дни отвернулась от него.
   Это был удар ниже пояса.
   Это было настоящее предательство.
  
  
   Валерия не могла допустить, чтобы так измывались над "ее Васей". Надо было подбодрить его. Доказать ему, что кочегар -- тоже человек, и кочегара тоже можно любить.
   Ах, если бы они не жили в одной квартире...
   Ах, если бы они не относились друг к другу по-братски...
   Ах, если бы...
   И возраст для любви у нее был самый что ни на есть подходящий. Она пошла в десятый класс, и чаще все­го именно в этом классе девочки осознают, наконец, что они стали девушками и что пришло время, кроме школьных наук, заниматься еще и "наукой страсти неж­ной"...
   Но вот "если бы" мешало. Оно вставало между ею и Васей непреодолимым препятствием, и чтобы осу­ществить свой замысел, Валерии надо было искать ко­чегара на стороне.
  
   Она стала перебирать в уме знакомых парней.
   И вполне естественно, сначала на ум приходили только те парни, которых она относила к хорошим, то есть к таким, какие могли быть достойны ее внимания. К сожалению, среди таких кандидатур кочегара не ока­залось.
  
   И это тоже было вполне естественно.
   И когда до Ва­лерии дошло, что кочегарство - удел непутевых ребят, она сразу вспомнила Мелихова.
   Знакомство их было шапочным. Она играла в волейбол за школьную коман­ду, а Ваня тоже был неплохим волейболистом и иногда на тренировочных играх им приходилось противостоять друг другу.
  
   За время тренировочных встреч Валерия узнала, где живет Мелихов, и что он работает на паровозе, а на до­суге коллекционирует пластинки.
   Этих сведений было более чем достаточно для нача­ла проведения операции. Размышлять тут особо бы­ло не о чем, и через минуту-другую легким шагом, какой бывает у хорошо тренированных людей, волейболистка уверенно шла к дому Мелихова.
  
   И только у калитки она остановилась в нерешитель­ности. Больно уж страшная собачья морда с клыками, как у Бабы Яги, смотрела на нее с забора.
   -- Эй! Есть в доме кто-нибудь? -- крикнула бодро девушка, преодолев минутную растерянность.
   Дверь веранды открылась, и на крыльцо в одних трусах вышел сам Мелихов, худобой напоминавший Иисуса Христа.
  
   Гостья насмешливо посмотрела на полуголого хо­зяина и отчеканила:
   -- Физкульт-привет!
   -- Ну чего тебе? -- сонно проворчал тот.
  
   -Иван, ты, говорят, музыкой увлекаешься?
   -Ну, увлекаюсь... тебе-то чего? И не Иван я, а Ва­ня. Тьфу, ты черт! -- сердито махнул он тощей рукой. - Вовсе и не Ваня я, а Вениамин. Грамотенки у всех не хватает. Как начинают Вениамина сокращать, так сра­зу же, не задумываясь, вместо Веня кричат Ваня.
   Валерия рассмеялась.
   - А меня вообще не сократить! Это только для крат­кости меня зовут Валей. На самом деле, я -- Валерия!
   -Врешь! -- в глазах Вениамина появился интерес к собеседнице.
   -Могу метрики показать!
   -А у тебя, чего, паспорта нет?
   -Паспорт уже дали, -- гордо сказала девушка. --Только я к нему еще не привыкла. Понял?
   -Ага.
   - А у тебя есть "Раскинулось море широко"?
  
   Мелихов страшно сморщился, словно нечаянно на больной зуб нажал.
   -Такую музыку не держим! -- хмыкнул он презри­тельно и стал медленно поворачиваться. -- У меня вся музыка -- на "ребрах"!
   -А что это такое?
  
   Мелихов замедлил вращение и равнодушно предло­жил:
   -- Заходи -- узнаешь.
   Девушка многозначительно посмотрела на собачью голову. Хозяин понял ее взгляд, вяло улыбнулся:
   -Это так... для острастки... Художества Коротыша.
   -Понятно... Значит, собаки нет?
  
  
   Кроме меня, тебе некого бояться! -- самодоволь­но заявил Веня.
   -А кроме тебя, дома кто-нибудь еще есть?
   -Мама.
   -Ну, тогда я на твои ребра как-нибудь в другой раз посмотрю.
  
   Мелихов сообразил, что она имеет в виду, и на его ли­це появилось возмущение. Он уже рот раскрыл, не же­лая оставаться в долгу, но ничего не успел сказать.
   Из дома вышла его мать и, приветливо улыбаясь, подошла к девушке.
   -- Вот,- протянула она пластинку Валерии. -- Утесов поет.
   - Эх, жмот! - - покачала головой гостья, беря пла­стинку.
   -- Да он, в общем-то, не жадный, -- вступилась за сына мать. -- Это из моей коллекции.
   - Ой, спасибо большое! Я вам... -- она замялась.
   Антонина Павловна.
   -Я вам, Антонина Павловна, через день-другой верну ее.
  
   И, забыв попрощаться, довольная Валерия пошла домой.
   -- Ты заходи, Валя, когда дома никого не будет! -- крикнул ей вдогонку Вениамин. -- Так уж и быть, пока­жу я тебе свои "ребры".
  
   Начинающая меломанка не оглянулась, как будто бы и не слышала приглашения прийти в гости, когда дома никого не будет. Если бы не пожилая женщина, мать этого балбеса, она нашла бы достойный от­вет. А так вынуждена была попридержать свой язык.
  
   Зато Антонина Павловна подошла к сыну и выдала ему подзатыльник, молвив при этом:
   -- Не отпугивай людей...тем более хорошеньких девочек.
  
  

***

   Сначала Вася никакого внимания не обратил на "Раскинулось море широко". Песня лилась по улице са­ма по себе, а он брел по тротуару сам по себе, угрюмо глядя под ноги. Совсем безрадостные мысли одолевали его после встречи с Лукерьей Демьяновной, и ему было не до музыки.
  
  
  
   Но с каждым шагом голос Утесова становился гром­че и постепенно пробился в сознание Кротова. И хорошо знакомая песня зазвучала по-другому. Раньше он слу­шал ее, наслаждаясь голосом певца и совсем не думая о загубленной судьбе какого-то абстрактного кочегара. Теперь же чужая смерть взволновала. Память тут же воспроизвела зловещее предсказание Лукерьи Демья­новны, а воображение нарисовало бараний рог с привя­занным к нему колосником.
  
   Жуткая картина. Васю аж передернуло.
   "И кто же это с утра пораньше развлекается?". Он прислушался к музыке и с ходу определил дом, из ко­торого неслась песня. Это был его дом. Двухэтажный, с темными коммуналками, где все знали друг о друге все. "Уж не издеваются ли надо мной?", -- сердито стрельнул глазами по окнам кочегар.
  
   И эта случайная мысль тут же нашла подтверждение.
   Он увидел Валерию. Она сидела на подоконнике второго этажа в позе Роденовского мыслителя. Рядом стоял проигрыватель и орал во всю мощь своих несколь­ких ватт.
  
   И странное дело! Эта выходка девушки нисколько не возмутила парня, хоть он и понимал, что такой сюр­приз она приготовила специально для него. Но он дога­дывался и о другом: зачем она это сделала. И уж если кто-то в мире желал ему зла, то только не Валерия. И уж если кто-то переживал за него в этом мире, то только Валерия!
  
   Все негодование, которым он кипел до этого, сразу испарилось. Юноша ускорил шаг и через несколько се­кунд был дома.
   -Ты хоть соображаешь, что сыплешь соль на мои раны? -- завопил он что есть мочи, заглушая своим го­лосом не только Утесова вместе с оркестром, но и со­временную технику.
   -А ты что вернулся израненным?
  
   Черные глаза девушки весело сверкнули. Она соско­чила с подоконника и подошла к соседу.
   -Дай-ка я на тебя посмотрю!
   -Да ладно, -- смущенно заулыбался он. -- На первый раз все обошлось. Но скажу я тебе, на желез­ной дороге случаются трагические аварии.
  
  
   -- Да-да, понимаю. И ты пока что попал не в ава­рию, а на железную дорогу. И все же повернись! Я на тебя посмотрю со всех сторон.
   Валерия взяла кочегара за плечи и стала поворачи­вать. Ему ничего не оставалось делать, как только по­кориться ей. Осмотрев соседа со всех сторон, она разо­чарованно произнесла:
   -- Даже ничуточку не отощал.
   - Зато проголодался!
   -В это верю! Завтрак на столе! Утоляйте голод, товарищ кочегар, и удаляйтесь на заслуженный отдых.
   -Я-то удалюсь... А вот ты чего дома болтаешься,а не в школе?
   -Ой, Васенька! -- воскликнула Валерия -- Я ду­мала, кочегары -- только черные, но, оказывается, сре­ди них есть и темные! Какая разница, где болтаться?!
   -Ну, ладно... подсекла... согласен... и все же?
   -Да ведь сегодня -- воскресенье!
   -Вот как! -- изумился Василий. -- То-то я иду и понять не могу: с чего это мне навстречу ЛД спешит? Уж не отгулы ли, думаю, взяла, чтобы побрызгать на меня слюной.
   -И побрызгала?
   =А как ты думаешь?
   -Сам знаешь.
   -Знаю. И глаза почему прячешь, тоже знаю... Не звонила, значит.
   -Пока я была дома -- не звонила. Но у меня и го­лова об этом не болит! -- поспешила соседка перевести разговор на тему, далекую от Симы. -- Лучше расска­жи, как ты работал? Мне интересно, механик-то хоть доволен то­бой?
  
   Вася посветлел. Он вспомнил, какой выдал ляп на паровозе, и сам себе показался смешным. Но теперь это его не удручало.
   -А то как же! -- не без гордости сказал он. -- И механик, и машинист - все были в восторге от меня!..И охваченные восторгом кричали: темные вы из школы выходите!
   -Это касается только тебя, -- решительно отмежевалась от соседа девушка. -- Я тоже заметила, если помнишь, что ты -- темный.
   -- Ах, Валечка! Таких, как я, с аттестатом зрелости, тьма. И будь моя воля -- я бы многих науками не обременял.
  
   Валерия посмотрела на него вопросительно.
   - Объясняю тем, кто не понял. Зачем, К примеру,кочегару образование? Работа его проста: бери больше -- кидай дальше! Остальное -- не касается. Представь, сколько сейчас балбесов за партами зря штанишки протирают. И знают об этом. И знают о том, что в будущем, кроме лопаты, вряд ли их что-либо лучшее ждет. Нет
перспективы -- отсюда нежелание учиться.
   -И что же ты предлагаешь?
   -Технический прогресс ускорить. Чтобы труд обла­гораживал человека... Но это накладно. Много будет благородных, и некому будет черную работу делать. Проще и дешевле -- образование давать не всем, а вы­борочно.
   - То есть как это -- "выборочно"?
   -А так... Сначала надо изобрести сортировальную машину... Что-то вроде огромного сепаратора.
   -Вася, ты случайно на паровозе не перегрелся? -- подозрительно посмотрела на него Валерия, уже дога­дываясь, куда он клонит.
   -Не пугайся. Это не бред сумасшедшего. Я рас­суждаю как рациональный человек, по-государственному, и предлагаю дело. Во избежании социального взрыва, во имя нашего бу­дущего спокойствия такой сепаратор должен быть! И ра­ботать он должен по принципу рентгена. Родился чело­век, -- а его за ножки -- и на просветку! И посмотреть, кто из него получится. Ученый -- учись двадцать лет. Инженер -- пятнадцать лет на науки хватит. Кассир -- вот тебе четыре класса! Больше ведь и не нужно! Для того, чтобы обсчитывать себе подобных, достаточно усвоить одну арифметику. И это знает каждая деревенская бабка.
   -Ну, а если у младенца душа -- черная-пречерная, и никакая просветка его не берет?
   -Тогда -- его сразу в тендер, на уголек! -- не за­думываясь, сказал Василий. -- Пусть сызмальства при­выкает! Чтоб потом, по достижении зрелого возраста, не мутило от грязной работы.
   -- Василий, -- грустно покачала головой Валерия,-- уверена, тебя мутит не от работы, а от голода. По­ешь, голубчик. Сытому легче рассуждать о жизни. А за машину свою не переживай. Она давно исправно ра­ботает. Вот поэтому ты и оказался в тендере. И, как видишь, никакого рентгена. Все гораздо проще. Одна только слепая, выталкивающая на край жизни сила. Тут уж скисать никак нельзя. Противопоставь ей свою во­лю. Стремись изо всех сил к центру. Слышь, Вась, развивай и себе центростремительную силу, и на нашей ули­це будет праздник!
   - Ну что же.., -- задумчиво произнес он. - Я-то все хотел не туда повернуть. Но твоя версия мне больше нравится. Я за праздник на нашей улице. Для начала ставь свою пластинку сначала! Ты хоть где ее взяла?
   -- У Мелиховых... Ты их не знаешь.
  
   Они учились в разных школах и школьных товари­щей друг друга знали не всех.
   Но Василий встрепенулся:
   -Почему это не знаю?! Сынка их встречал. Балбес что надо! И тощий, и стиляга, к тому же еще и кочегар.
   -Что тощий -- дело поправимое, - спокойно воз­разила соседка.-- Были бы кости - мясо нарастёт. И кочегаром он не вечно будет -- у не­го все-таки среднее образование... А что до стиляги.., то откуда им, Васенька, в Дно-то быть?
  
   Василию не понравились эти рассуждения. Он на­хмурился.
   -- В Дно тоже могут быть... доморощенные, дновские стиляги. Поняла? И держись от него подальше! Поняла?
  
   Он сурово посмотрел на девушку. Она прикрыла длинными ресницами черные, как ант­рацит, глаза и едва заметно кивнула.
  
  

***

   Разговор с Симкиным ухажером взбесил Лукерью Демьяновну. Самое дорогое, во что она, не жалея себя и отказывая себе во всем, вкладывала и пенсию мужа, и свои кровные сбережения, могло ускользнуть из рук, обес­цениться, став женой кочегара. Все планы на красивую старость рядом с дочкой и под охраной боевого офице­ра могли рухнуть. В мгновение ока она могла оказаться кухаркой и прачкой при грязном кочегаришке. "Поста­вят перед фактом и никуда не денешься. Будешь обслу­живать этого балбеса, как миленькая... Вот жизнь со­бачья!", -- кипела Лукерья Демьяновна и все повторя­ла как заклинание:
  
   -- Надо действовать! Надо действовать!
  
   Около лестницы виадука разъяренная мать остано­вилась, чтобы перевести дух. И тут подумала: а зачем ее несет на этот проклятый мост, когда ей там совсем нечего делать?
   Лукерья Демьяновна не любила виадук. Его легкие, почти легкомысленные конструкции внушали полной женщине страх. Преодолеть их высоту без боязни и одышки она не могла и без особой нужды не пользова­лась этим инженерным сооружением.
  
   Симкин ухажер еще не вынудил ее рисковать собой! Выпустить пар и успокоиться можно было и на бульваре.
   Старшая Семенова уже начала было разворачивать­ся, но тут на фоне безоблачного неба увидела курсанта мореходного училища...
  
   Нет, это ей не померещилось! И это не был Васька Кротов. Это был почти настоящий морской офицер! Он стоял на самой верхней ступеньке лестницы, широко расставив ноги. Так, в представлении многоопытной женщины, и должны стоять морские волки, вдоль и по­перек избороздившие моря и океаны.
  
   Курсант смотрел на Лукерью Демьяновну и улы­бался.
   У женщины даже дух захватило. Она узнала его. Она вспомнила с каким вожделением поглядывал этот юный морячок на ее дочь, и с каким удовольствием тан­цевал с Симой на вечере у них в доме, куда был пригла­шен как друг Василия. Вот тогда-то заботливая мать и взяла его на заметку. И поставила в резерв. На всякий случай. Ведь тогда еще было рано действовать. Сима и Василий заканчивали школу, и их детская любовь, по мнению матери, не представляла никакой опасности. Да и будущее самого Кротова было тогда еще совсем неопределенным. Не то, что теперь. И теперь пришел тот самый случай. Может быть, единственный и послед­ний шанс.
   "Вот она, Симочкина судьба!", -- взвыла Лукерья Демьяновна, и, забыв о "легкомысленных" конструкци­ях виадука, рванулась вверх. Мост задрожал, но она на это не обратила никакого внимания. Ей уже было не до себя. Все ее мысли теперь были только о симочкином счастье.
  
  
  
  
   -Защитничек ты наш! - взревела она, как паро­ходная сирена, останавливаясь перед курсантом. -- Доблестный моряк нашего военно-морского флота Юрий Булавкин, если я не ошибаюсь?
   -Так точно! - - отчеканил "доблестный моряк". -- Вы не ошибаетесь, Лукерья Демьяновна.
   А про себя подумал с беспокойством: "Такие дифи­рамбы зря не поют. Что-то надо этой бабке от меня?". Но тут же успокоился. Взять с него было нечего.
  
   -Судя по нашивкам, Юрочка, ты уже заканчиваешь училище?
   -Самая малость осталась! -- охотно ответил он.
   -Это хорошо! -- просияла Лукерья Демьяновна. -- А в наши края надолго тебя судьба занесла?
   -Всего на сутки.
   -Это плохо, -- огорчилась женщина.
   - Плохо, -- согласился Булавкин. -- Приехал ведь не на праздник, а мать спроведовать. Не здоровится ей.
  
   Лукерья Демьяновна задумчиво покачала головой. Было похоже, что она сочувствует Булавкину. Только мысль ее работала в другом направлении. "Ну, что ж,-- торопливо размышляла она, -- при хорошей органи­зации и за сутки можно парня женить!".
  
   Придя к такому выводу, женщина оживилась.
   -Ты сейчас, наверное, домой, Юрочка? -- с неж­ностью в голосе спросила она.
   -Да. Я только с поезда. Надо одарить родителей своим появлением.
   -Какой ты внимательный сын! -- восторженно, со слезами умиления на глазах воскликнула Симина мама. -- А не найдется ли у тебя, Юрочка, времени одарить и меня, и Симочку тем же самым?
  
   Предложение было приятным и неожиданным.
   Юрины уши покраснели от удовольствия. Не приходилось сомневаться: его бывший друг получил отставку, и идет поиск замены. Но как ни радостно было это открытие?
  
   Он все же решил не предаваться эмоциям, а проверить свою догадку.
   - Сегодня... Сегодня... - - задумчиво произнес Булавкин. -- Пока то да се... А впрочем, если не возра­жаете, я загляну к вам вечерком вместе с Василием.
   Лукерью Демьяновну от одного имени кочегара аж внутри передернуло. Но в лице ее ничего не изменилось. На нем по-прежнему красовался растянутый в застыв­шей улыбке рог.
   -- Юрочка! -- вкрадчиво зарокотала она. - У тво­его друга столько сейчас дел, столько дел... ему не до тебя. Он же ведь теперь кочегаром работает. Устает ужасно. Ты уж и не тревожь его понапрасну.
  
   Булавкин окончательно понял, что не ошибся в сво­их выводах.
   Старшая Семенова собиралась показать ему товар лицом. Только что она от него ожидала? Лег­кого флирта с дочерью? Нет, конечно. Какая-никакая, а она все-таки мать. Значит... И тут на его лицо легла тень задумчивости.
  
   Лукерья Демьяновна заметила это и почувствовала, что он колеблется. "Совестливый или боится?", -- поду­мала она, лукаво заглядывая в серые глаза молодого человека. Версию о совести она тут же отбросила, и ко­лебания курсанта связала с его страхом перед Крото­вым. Кочегар мог и по шее накостылять. На то он и ко­чегар. Дно жизни. И в этом обществе терять ему уже нечего.
  
   Но Булавкин боялся не за шею, а за свою свободу.
   Атака симиной мамы смущала своей бесцеремонностью. В состоянии ли он будет выстоять? Но жажда приклю­чений, естественная для начинающего моряка, взяла верх. Да и велик был соблазн провести с Симой вечерок. "Ах, -- подумал он со свойственной молодости безмя­тежностью. -- Никого еще за один вечер не женили".
  
   И тень сошла с его лица.
   -- Договорились! -- весело согласился он. - - Часи­ков в шесть я к вам подойду. А пока -- до вечера!
   И Булавкин резво сбежал с лестницы.
   А Лукерья Демьяновна, глядя ему вслед с опасной высоты, на которую забралась сгоряча, решила про се­бя: "Чего-то он все-таки боится. И это хорошо! Боязли­вого легче уломать".
  

***

  
  
   Сначала Вася подумал, что вкусные запахи присни­лись ему. Но по мере того, как сон отступал, юноша по­верил в их реальность и сообразил, что они попадают в комнату из кухни. Приподняв голову, он втянул носом воздух поглубже. Пахло настоящим праздником! Толь­ко по приглушенным женским голосам нельзя было по­нять: пируют там или только примеряются к этому делу.
  
   Но в любом случае спать расхотелось. Он соскочил с кровати и побежал в ванную. Пересекая коридор, мель­ком глянул на кухню. Женщины еще только готовились к пиршеству. Они заметили его и радостно вразнобой поприветствовали. А он, прежде чем закрыться в ванной, крикнул:
   -Кочегар не нужен?
   -Опоздал! Поезд уже ушел! - - за всех ответила Валерия.
   - Хороший у вас поезд! Прямо-таки из будущего -- без кочегара обходится!
  
   Вася шуткой ответил на шутку, даже не вдумываясь в свои слова. Осмысливать их он начал около умы­вальника.
   Может быть, действительно в будущем ко­чегары не нужны будут.
   Может быть, техника до этого и дойдет... после его смерти. А пока он и дома, и на ра­боте выполнял только черную работу. Словно у него ин­теллект только к такой работе и приспособлен. Печка топилась дровами -- и к ней он таскал дрова, котел требовал уголька - и он бесперебойно должен был снабжать его этим топливом.
   Если вдуматься, то ему поручали лишь самую простую, самую "тупую" часть дела. А топили те, кто умел готовить, и те, кто знал, как надо держать пары в котле и еще при этом уголек эко­номить.
   Ну, понятно, дома оберегали его от лишней ра­боты из любви к нему. А на паровозе?.. На паровозе, выходит, из трезвой оценки его возможностей. А что, Валерия, говорила о центростремительной силе?.. Вот-вот надо ее развивать. Надо в корне менять свое ижди­венческое отношение к жизни, иначе с окраин в центр не переберешься...
   -- Василек! -- услышал он голос Валерии. -- К те­лефону тебя!
  
   Вася выскочил из ванной как ошпаренный.
   Чуть не сбив молодую соседку с ног, бросился в прихожую, где стоял телефон. Схватил трубку...
  
   Если бы человек мог светиться от радости, Кротов, наверняка бы, вспыхнул тысячеваттным светильником, а так он только просиял.
   - Слушай, где тебя носит целый день? -- без всяко­го вступления спросила Сима.
  
   Вася почувствовал по голосу, что она раздражена. Но у него самого было хорошее настроение. Отчего оно таким стало -- он и сам не знал. Возможно, так подей­ствовал разговор с сестренкой. А, может быть, отдых оказался лучше всяких бальзамов. А, в общем, сейчас это его ничуть не занимало. Хотя, бесспорно, и празд­ничная атмосфера в квартире сказалась на общем само­чувствии кочегара.
  
   Только, Валерия, не залезая ни в какие психологи­ческие дебри, перемену в настроении соседа определи­ла просто: Симка звонит, и, помрачнев, ушла на кухню.
  
   Но и до соседки Васе не было никакого дела. Печаль ее осталась незамеченной. Он спешил решать свои проб­лемы, а для этого ему надо было пообщаться со своей подругой и попытаться настроить ее на мирный лад.
   -Целый день, Симочка, гулял по таинственному царству снов! -- бодро соврал он.
   -Спал, что ли?
  
   Смертельно уставшие люди снов не видят, а только отдыхают во сне, и на этот раз он сказал правду:
   -Без задних ног!
   -И это после того, так ты нагрубил моей маме? -- голос девушки дрогнул от гнева.
   - Я?!
  
   Вася с порога хотел отвергнуть такое обвинение, но вспомнил последнюю встречу с Лукерьей Демьяновной и понял, о чем идет речь. И сразу энергии в нем поубавилось. Теперь ее не хватило бы даже на одноваттную лампочку.
   -Я ей только туманно намекнул, - поскучневшим голосом начал он оправдываться, -- что собираюсь на тебе жениться.
   -Ты!? -- рассмеялась Сима. -- Да ты еще между небом и землей болтаешься! То-то она тут рвет и грохо­чет и неизвестно что мне пророчит. Соображаешь?
  
  
  
   Кротов молчал. Он вспоминал, как его кидало в тен­дере из стороны в сторону, и не было там ни земли, ни неба. Было одно ревущее месиво из угольной пыли, ды­ма и тумана...
   Вот и сейчас словно туман застлал глаза, только в ушах звенела тишина.
   -- Ты не обижайся, Вась,- нарушила затянувше­еся молчание девушка. - Мама очень переживает за тебя. -- Она вздохнула только для того, чтобы пока­зать, как страдает ее мать. -- На мне ли ты женишься, на другой ли -- одна стирка замучает бедную жену.
   - Так за кого же она все-таки переживает? -- рас­сердился юноша. -- За меня? За будущую мою жену? Или за тебя, боясь, что именно тебя одна стирка сгубит?
  
   -Вась, ты явно хочешь поссориться.
   -Ну уж нет! С тобой ссориться опасно! Вон ты как стиляге глаз залепила! До сих пор в радужном ореоле.
   В трубке зазвучали короткие гудки.
  
   "Обиделась, -- подумал Вася. -- Но и не сказать этого я не мог".
   Он долго стоял у телефона, надеясь, что Сима оду­мается и снова позвонит. Но аппарат безмолствовал. И Кротов поплелся на кухню.
   -- Может быть, вам все-таки нужен мужчина?
   Он не хотел, чтобы домашние заметили, какие кош­ки скребут у него на душе, и лицо, и голос постарался
сделать веселыми.
   -Кухня -- не мужское дело! -- сердито отрезала Валерия.
   -Ты чего это, Валя? -- удивилась ее мать.
   -Терпеть не могу мужиков в передниках и со счаст­ливыми физиономиями толкущихся у плиты!- все так же сердито и не поднимая головы от сковороды, на ко­торой пеклись блинчики, сказала девушка. -- Как на­чинается в кино такой идиотизм -- я сразу встаю и ухожу.
   -Выйдешь замуж, -- хитро улыбнулась Васина мать, -- начнешь мужа за руку на такие фильмы тас­кать.
   -Нет! -- твердо возразила Валерия. -- Я и заму­жем не буду своего супруга унижать немужской работой.
  
   -А что по-твоему -- мужская работа? -- с вызо­вом спросил Василий.
   -Мужская работа?.. - сверкнула черными глаза­ми соседка. -- Вот на крыльце досочек не хватает... Взял бы и прибил их!
   -Я с удовольствием выполнил бы твое указание...Но где досочки взять? Может, ты подскажешь?
  
   Девушка скривила в надменной улыбке губы:
   -- Видишь, до чего ты опустился с этой Симой! Да­же без бабьего совета никак обойтись не можешь. Про­яви мужскую смекалку! Парень еще называется!
  
   И она, оставив сковороду с шипящим на ней блином, ушла из кухни.
   Так круто, так по-взрослому зло она еще никогда не разговаривала с Васей. Женщины притихли, а он оби­женно проворчал:
   -- Я думал, вы тут на праздник собрались, а вы со­шлись меня пропесочивать.
   - Да никто тебя не пропесочивает, -- сказала Алек­сандра Васильевна.-- Просто твоя Сима всем уже надое­ла... А девочка видит, как она над тобой измывается, и жалеет тебя... Вот и прет из нее что попало.
  
   Вася догадывался, что две взрослые женщины, две матери, недружелюбно относятся к Симе, но вслух об этом ему сказали впервые.
   -И что вы так не любите ее! -- воскликнул он в сердцах.
   -А ты назови нам, сынок, того, кто любит ее, -- печально вздохнула его мать.
  
  

***

   Сима не обиделась. Для нее оказалось неожидан­ным, что Василий знает про такое, и она просто испуга­лась. Страх был непроизвольным, безотчетным, и рука сама по себе нажала на рычаг автомата...
   Полчаса назад, увидев в своем доме расфранченно­го Булавкина, она сразу же связала его приход с хлопо­тами матери на кухне. Там дым стоял коромыслом, и девушке показалось, что разыгрывается комедия, шиб­ко смахивающая на сватовство.
   Она забеспокоилась. Но вида не подала и в порядок себя привела, как приказа­ла ей мать. Одела новый сарафан, на голубом фоне которого красовались яркие, красные цветы и цвета кото­рого особенно шли к ее голубым глазам и пышным пе­пельным волосам.
  
   У Булавкина дух захватило, когда она такая нарядная вошла в комнату. Сима заметила это и еще выше подняла голову. А про себя подумала: "Вот возьму и женю тебя, Юрочка! Тогда будешь знать, как по девкам шастать".
  
  
   Только на душе у самой кошки скребли, и такая за­бавная мысль казалась ей совсем безрадостной. И Си­ма тут же, нисколько не раздумывая, жестко сказала:
   -- Пойду позову Васю!
  
   Мать опешила, а Булавкин только кисло улыбнулся.
   Несколько секунд длилось неловкое молчание. За это время Лукерья Демьяновна сообразила, что сейчас бес­смысленно возражать дочери. Можно только все испор­тить этим. И вздохнув, предложила:
   -- Вы вместе с Юрой из автомата позвоните.
  
   Симе не составило труда догадаться, зачем к ней приставляют морячка. Но она согласилась. Все равно сбегать никуда ни собиралась - комедии ей нравились. Особенно веселые. А именно такую комедию она и на­строилась разыграть...
  
   И вот Булавкин стоял рядом с телефонной будкой.
   Косые лучи вечернего солнца падали на его круглое, загорелое лицо, подбородок которого со временем обе­щал стать грубым и массивным. Он щурился, словно кот, и торжествуя, наблюдал, как колеблется она, как раздумывает: звонить или не звонить еще раз.
   В Симе шла внутренняя борьба. Девушка делала выбор. А он уже знал победителя. И как он ни прятал глаза под ресницами, Сима увидела их радостный блеск -- и не выдержала...
   Захотелось показать себя. Гордостью своей не по­ступиться.
   Еще выше вскинув голову, она вышла из будки и су­хо бросила:
   -- Пошли!
   А в ней все кричало: знай, мол, наших! Последнее слово всегда за нами!
   И это Булавкин тоже понял. Он взял девушку за ло­коть. Такую вольность он позволил себе впервые, и с трепетом сердца ждал, как отреагирует на это спут­ница.
  
  
  
   Сима никак не отреагировала.
   И вот еще одна победа! Булавкин возликовал. В нем заиграло воображение. Он мигом представил весь ве­чер в деталях и Симу без лишних деталей. И не удер­жался -- сильно прижал девушку к себе. Она почти по­висла в воздухе. Туфли едва касались земли. Идти так было неудобно и в то же время приятно. Не каждый кавалер вкладывал в свои чувства такую силу.
   Юная Семенова оценила внимание курсанта. Только прохо­жие немного смущали ее. Со стороны, наверняка, каза­лось, что она сама виснет на курсанте.
  
   Рассыпав смешок, Сима тихо попросила:
   -- Полегче... Не увлекайся...
   И по тому, как она засмеялась, как закатила глазки при этом, Булавкин понял, что ей самой это совсем не надо, а просьба такая вызвана всего лишь внешними обстоятельствами.
   -- Перетерпится! -- счастливо хмыкнул он и еще сильнее прижал ее к себе.
  
   Теперь Сима слышала дыхание кавалера. Оно бы­ло частым и жарким.
   Она догадалась, почему он так дышит. И залилась румянцем. Сначала это был румя­нец стыда. Но стыд быстро прошел, а лицо разгорелось еще больше. И сладкое томление стало разливаться но телу. Девушка поняла, что возбуждение спутника пере­дается ей. Она попыталась отстраниться от Юры. Но силы были не равны. А избавиться от этого наважде­ния надо было. Не хватать же жадно открытым ртом воздух здесь на бульваре. Встав на цыпочки, она жарко прошептала в самое ухо морячка:
   -А вдруг Вася увидит?
  
   Он сразу же отпустил ее.
   -А разве твой Вася не дома?
   - У любви быстрые ноги, - - опять рассыпала она смешок и опять кокетливо закатила глазки.
  
  
   Когда они вошли в дом, стол уже был накрыт.
   Лу­керья Демьяновна по лицам молодых сразу же догада­лась, что кочегара не будет, а без пяти минут командир военно-морского флота, по всему видать, приятен дочери.
  
  
   Не тратя лимитированное время зря и не задавая пустых вопросов, она сладким голосом пропела:
   -- Присаживайтесь, гости дорогие, к столу!
   - Ты уж, мам, никак и меня за гостью принимаешь? -- засмеялась Сима, садясь.
   -- Как сейчас будешь дорогой гостьюшкой, - вздох­нула мать, и в ее белесых глазах появились слезы. Выросли голубки. Отпочковываются. Свои гнездышки начинают вить!
  
   Булавкин подумал, что встревать в разговор о гнез­дышках ему совсем ни к чему. Приняв вид человека, полностью поглощенного делом, он неторопливо отку­поривал бутылки с лимонадом.
   Сима же про себя упрекнула мать за очень энергич­ную речь в самом начале ужина.
   Сама же Лукерья Демьяновна, почувствовав, что слишком поспешно раскрывает карты и такими раз­говорами может вспугнуть "жениха", осеклась и неловко засуетилась, угощая молодых.
  
   Они чего-то пожевали из вежливости.
   Но аппетита не было, во время еды он не приходил, и разговора то­же не получалось. Атмосфера на дружеском ужине ца­рила мрачная. Желанной комедии, на которую нацели­лась Сима, не получалось. И тогда она решила перело­мить ход действия. Вернуть события на потешные рельсы.
  
   -- Что же это мы как на похоронах сидим! -- граци­озно поднялась юная хозяйка и, качнув бедрами, уве­ренная в своей неотразимости, подошла к проигрыва­телю.
   На диске стояла ее и Васина любимая пластин­ка.
   Девушка нажала пусковую кнопку и поставила адап­тер. Зазвучало "Утомленное солнце".
   Сима повернулась к единственному кавалеру. Оки­нула его насмешливым взглядом.
   -- Ну, выбирай, пока дамы не уснули!
  
   Булавкин вскочил на ноги и подошел к ней. По-хо­зяйски взял за талию одной рукой, а другую положил на обнаженное плечо. На гладкую, прохладную кожу. Под мягкие пепельные волосы. И в тот же миг зверь, дремавший в нем, проснулся. В глазах вспыхнул хищ­ный огонь. Лукерья Демьяновна с восторгом подумала:
   "Клюет, голубчик, клюет!".
   А Сима потупила взор. Она понимала, что на уме у кавалера.
   "А ведь я тебя женю, Васенька... Тьфу, черт, Юроч­ка!", -- застучала в висках кровь.
  
   И покоряясь чужой воле и своему желанию, она сблизилась вплотную с партнером. Легкое томление стало разливаться в теле и в нем стал подниматься жар.
   Приятный, головокружительный...
  
   Лукерья Демьяновна видела, как пылают щеки мо­лодых людей, и не в силах сдержать радости захлопала в ладоши, когда кончилось танго.
   -- На бис! На бис, дети мои! На бис! - закричала она и, резво подскочив к проигрывателю, поставила адаптер на начало пластинки.
  
   Теперь Юра, отбросив всякие церемонии, прижал Симу так к себе, что ноги их переплелись. Она только закатила глазки и стыдливо улыбнулась. Но он всего этого не мог видеть, потому что ее голова лежала на его плече. Зато от бдительной матери ничто не усколь­знуло.
   Лукерья Демьяновна решила свое дело сделан­ным.
   -- Ну, вы тут поворкуйте, -- пропела она слащавым голоском, -- а я пойду к соседям -- покалякаю.
  
   Булавкин не мечтал о таком подарке. Планы у него были самые что ни есть скромные. Разве что немно­го поразвлечься с Симой. Как это и принято в хороших домах: немного эротики и никакого секса.
   Но уход стар­шей Семеновой круто изменил настрой курсанта.
   Еще звучало танго, а Булавкина уже била чувственная дрожь. Он живо представил Симу "без лишних дета­лей" и нетерпеливо посмотрел в глаза партнерши.
   Она отвела взгляд, но протеста никак не выказала. Тогда, обхватив обмякшее тело девушки, он попытался рас­стегнуть пуговицы на спине сарафана.
   Но руки дрожа­ли, и пальцы не слушались.
   Юра понял, что "вслепую" ему не справиться с этим нехитрым делом и повернул Симу спиной к себе. Она вяло, как сонный ребенок, по­корялась его рукам. Голова шла кругом и ее оглушал стук быстро идущего поезда. Тук-тук, тук-тук. Но это не кочегар Вася мчался к ней на всех парах, а всего лишь прыгал по пластинке адаптер.
  
   "Кончилась песня, и ав­тостоп не срабатывает.,.", -- подумала она. И, как адаптер на бегущей пластинке, заметалась мысль в го­лове: "Автостоп не срабатывает... Автостоп не срабаты­вает...".
  
  
  
   И вдруг она живо представила, что сейчас может случиться...
   Она не боялась стать женщиной. Она давно уже в мыслях совершила тот грех, через который должна пройти любая девушка. Более того, она тысячу раз меч­тала об этом грехе, но никогда не думала, что это вот так гадко произойдет. По сути дела, она продавалась заезжему морячку за цену, назначенную матерью, и была уверена, что мать уже готова предъявить ему счет.
  
   Эти мысли привели ее в чувство. Она с силой от­толкнула Булавкина. Чрезмерно возбужденный кава­лер упал на пол и недоуменно посмотрел на партнершу.
   Ничего, кроме холодной решимости не уступать ему, он не увидел в ее глазах. Так просто от такого лакомого десерта Булавкин уже отказаться не мог. Он обнял но­ги девушки и, осыпая поцелуями сарафан, жалобно за­скулил:
   -- Ну, пожалуйста... Ну, что тебе стоит...
   -Ты, моряк, любишь треску под маринадом? -- спокойно спросила Сима.
   -Ах, к чему это сейчас? -- недовольно поморщился Юра.
  
   Но в этот же момент сильный удар по голове потряс его. Он не понял, что произошло, и застыл в страхе и удивлении. Какая-то красная жидкость текла по его лицу. Перепуганный кавалер лизнул ее языком. На вкус она была соленой, как кровь.
  
   -Что это? -- простонал Булавкин, бледнея.
   -Треска под маринадом, -- все так же спокойно сказала Сима. -- Поешь, моряк. Ведь тебе всего лишь и надо, что голод утолить!
  
   Он растерянно смотрел на осколки блюда, разле­тевшиеся по полу, и куски рыбы среди них. В нем разы­гралось воображение. Он представил, как огромная та­релка опускается на его голову, и заохал жалобно.
   Сима никак на это не отреагировала.
  
  
   -Нy, у тебя и шуточки, -- продолжая охать, Юра осторожно потрогал пальцами то место на затылке, где,судя по боли, была дырка или должна была образо­ваться шишка.
   Опустив руку, внимательно рассмотрел пальцы. Они были красными то ли от одного лишь ма­ринада, то ли от маринада, смешанного с кровью.
  
   -Убить тебя мало за это! - - возмущенно прохри­пел он.- Мало того, что ты мне форму испортила, ты же еще могла и голову мою искалечить!
  
   - Дети мои! Голубки! Не ссорьтесь! -- рявкнула Лукерья Демьяновна.
   Булавкин не заметил, когда она вошла. Ее появле­ние ошеломило его еще больше, чем удар тарелкой по голове. Он загнанно смотрел то на мать, то на дочь. Обе они улыбались. Сима весело, а Лукерья Демьяновна вежливо. Если девушка считала, что спектакль окон­чен, и можно расходиться по домам, то умудренная опытом женщина думала иначе и была настроена на борьбу до конца.
   Не обращая внимания на жалкое со­стояние курсанта, она бодро тараторила:
   -- Дети мои! Посуда бьется к счастью! Голубчики,вы будете счастливы! -- Энергичным движением полной руки она смахнула слезу с ресницы. -- Вы разбили луч­шее мое блюдо! И уж вам теперь без счастья ос­таваться никак нельзя! Что скажешь, моряк?
   - А что я скажу?.. -- поднимаясь с колен на ноги, задумчиво пробормотал Булавкин. -- Ваша дочь - энергичная девушка... Думаю, заслуживает моего вни­мания... Да и лучшее блюдо жаль, если так вот оно раз­билось -- и никаких последствий... В общем, сдается мне: последствия должны быть - нам надо в темпе пожениться.
  
   Лукерья Демьяновна охнула и, схватившись обеими руками за сердце, опустилась на стул. Даже для нее, стремившейся к такому результату, решение Булавкина было как снег на голову.
   -- Ну, Юра, так сразу нельзя.., -- недоверчиво по­смотрела она на гостя.
   Но, кроме маринада, на лице Булавкина ничего не увидела.
   -- Это ты еще не остыл...в себя не пришел.
  
   Он спокойно возразил:
   --А зачем тянуть? Молодые не любят такие дела откладывать надолго. Если вы согласны, то давайте и обтяпаем все по-быстрому.
  
  
   -Я-то согласна, Юрочка! А вот как твои? - заро­котала Лукерья Демьяновна, все еще не веря в счастье, так неожиданно рухнувшее на нее.
   -С моими дело хуже. Они против ранней женить­ бы. Это дело надо обтяпать от них тайком. А то здоро­вье мамы может ухудшиться... Я уже говорил вам, что она больна.
   -Юрочка! Я вас женю без твоих стариков, а потом поставлю их в известность. Родительницу надо беречь!
  
   -Ну, если вы все это берете на себя...
   -Беру, Юрочка! Беру! А ты иди на кухнЮ и вымый голову. Будем обсуждать детали, а голова под маринадом, дети мои, для такого дела не годится.
  
   И когда курсант вышел, она, сияя от счастья и уже веря в это счастье, шепнула дочери:
   -- Вот он наш бычок на веревочке! Теперь никуда не денется!
   *************************************************************
  

ПОХИТИТЕЛИ КРАСОТОК

***

   Старенькая "Овечка", на которую попал Мелихов, больше стояла, чем ездила, и он, как только понял, что работать теперь придется в основном в пределах стан­ции и не надо будет до умопомрачения перелопачивать уголь, так сразу же и прикипел к машине всей душой.
  
   Без понукания и подсказки тщательно протер ста­рушку от скатов до брюха.
   "Овечка" сразу же помоло­дела, а сам Мелихов повеселел. Паровоз еще смотрел­ся неплохо, и трудиться на нем было незазорно.
   Придя к такому выводу, Веня тут же начал устраиваться по­удобнее. Больше всего ему понравилось место помощ­ника машиниста. Оно показалось кочегару поистине царским. С него, как с трона, можно было свысока по­сматривать на простых смертных, особенно тех, кого не­легкая носила по путям.
   И Вениамин быстро освоил сиденье помощника. Тот, очевидно, будучи человеком малотщеславным, без осо­бой необходимости кочегара не беспокоил.
  
   Вот так и получилось, что Мелихов сидел не на сво­ем месте в то время, когда "Овечка" тяжело тащила длинный состав вдоль высокого деревянного забора, отделявшего железную дорогу от бульвара.
   Как это и полагалось помощнику, Мелихов зорко смотрел вперед и еще при этом успевал поглядывать по сторонам, высматривая своих знакомых. Он, как и всякий умный юноша, был не дурак и понимал, что не человек красит место, а место красит человека. И не только красит, но и создает ему уважение. Петров Ванька, который кочегарит, в лучшем случае зовется Иваном. Но тот же Петров, что на место машиниста сел, уже величается Ван Ванычем.
   Веня полагал, что и дновцы -- не дураки и во всем этом раз­бираются не хуже его самого, и, чтобы выглядеть в их глазах на все сто, он даже кепку снял.
   Настоящие стиляги вообще в обычной жизни прене­брегают головным убором. Только грязная работа заставляла Мелихова пользоваться им. Кепка хоть как-то защищала шевелюру от угольной пыли.
   Да вот на что ради форса не пойдешь, и Веня решился рискнуть прической.
  
   Однако паровоз уже подползал к виадуку, а ни од­ного знакомого на бульваре не было. Кочегар хотел бы­ло водворить кепку на место, как вдруг увидел возле дырки в заборе двух женщин с чемоданами. В одной из них он сразу же узнал Симу, а по поведению дам без труда догадался, что они собираются перейти дорогу в неположенном месте.
  
   В это время паровоз три раза гуднул и остановился. Веня глянул вперед. Вдалеке горел красный сигнал. "Ах, ты черт!", -- проворчал кочегар.
  
   А женщины, увидев, что состав встал, начали тороп­ливо пролезать в дыру в заборе. Веня еще раз глянул на дале­кий красный и его осенило...
   Он не держал зла на Симу, но под глазом еще кое-что напоминало ему о ночном приключении с ней, и так просто забыть обиду Веня не мог.
  
   Без всякого злорадства, скорее с большим удоволь­ствием, он наблюдал за женщинами. Когда они преодо­лели первое препятствие, на их пути оказалось второе: глубокая и сухая канава. Они почти играючи скатились в нее вместе с чемоданами, но, оказавшись на дне, бес­покойно заметались.
  
   Мелихов ехидно улыбался.
   Большие чемоданы помо­гали движению вниз, но мешали выбраться наверх.
   Од­нако побитый ухажер не сомневался, что это препятст­вие Семеновы преодолеют. И как только они вылезли на железнодорожное полотно, в кочегара словно бес все­лился. Он подскочил к машинисту!
   Кузьмич! - - крикнул он весело. - - До сигнала еще сто с лишним метров!.. А ты чего остановился?!
   -Проезд запрещающего сигнала -- преступление перед законом! А недоезд никак не карается! -- нази­дательно заметил старый механик.
   -Не играй труса, Кузьмич! Не занимайся перестра­ховкой! Все равно дальше пенсии тебя уже никуда не пошлют!
  
   Старый Кузьмич всю жизнь ненавидел перестрахов­щиков и ничего общего с ними не хотел иметь. Он зачем-то громко крякнул, словно собирался состав тащить на себе, и, мощно прогудев, потянул поезд вперед, до красного огня.
  
  
   Обе женщины с беспокойством глянули в "хвост" товарняка. Но хвоста не было видно, а состав полз еле-еле.
   - Надо возвращаться, - - сказала Сима, - - и идти той дорогой, которой ходят все нормальные люди.
   - Нет уж!- запротестовала Лукерья Демьяновна.- Обратно через канаву и дыру я не полезу.
   -- А, может быть, мы вообще зря в это дело влезли?-- вздохнула Сима.
  
   Мать поняла к чему она клонит и прикрикнула на нее:
   - Хватит ныть! Ты уже и так дома засиделась!
   -- Если бы ему надо было, он давно пришел бы.., -- не сдавалась дочь. -- А то ведь сегодня даже не появил­ся у нас.
   - Конспирацию соблюдает! Человек военный и зна­ет, как это дело делается.
   -- Если бы он хотел действительно жениться -- наплевал бы на конспирацию!
   -- Дуреха! Какой парень хочет жениться?! Разве что уж совсем который того. А Нормальный за свою свободу держится. И тут все зависит от твоей активно­сти. Напора твоего. Если бы я была такой слюнтяйкой, как ты, тебя бы до сих пор на свете не было!
  
   В это время поезд остановился.
   Женщины одновре­менно посмотрели направо и налево и поняли, что обой­ти товарняк вместе с чемоданами им не под силу.
  
   Младшая Семенова кисло улыбнулась и посмотре­ла на часы.
   -- Вот и кончился наш бег с препятствиями, -- вздохнула она то ли разочарованно, то ли облегченно.
   Старшая в это не стала вникать.
   -- Не паникуй! -- сурово сказала она. -- Полезем под цистерной!
   - Не пролезешь ты... Давай уж сигай через нее, тут хоть лестница есть.
   Лукерья Демьяновна смерила взглядом цистерну. Высота показалась ей большой, а лестница крутой. Но время шло, и чего не сделаешь ради счастья любимого чада.
   И все же...
   -А если я попластунски.., - неуверенно предло­жила она.
   -И по-пластунски габариты тебе не позволят, -- насмешливо посмотрела на нее дочь.
   -- Смеяться потом будешь... когда замуж выйдешь! А сейчас подсаживай!
  
   Лукерья Демьяновна поставила чемодан на землю и двумя руками вцепилась в лестницу. Сима тоже изба­вилась от своей ноши и помогла матери взобраться на цистерну.
   - А приданное свое передашь под вагоном! -- скомандовала та и, собравшись с духом, полезла было вверх.
   Но паровоз опять загудел... Цистерна дернулась и поехала!
   В Лукерье Демьяновне все внутри опустилось, слов­но оборвалось.
   -- Симушка! -- взвыла она.
   - Прыгай! -- крикнула девушка.
   Но старшая Семенова только сильнее вцепилась в лестницу.
   Сима поняла, что мать не прыгнет, и, чтобы не оставлять ее одну наедине с опасностью, не мешкая, бросилась вдогонку...
   Вскоре они были рядом. Так и поехали, плотно при­жавшись друг к другу и к черной от мазута цистерне.
  
   Мелихов сиял от счастья и наслаждался этим зрели­щем.
   Механик заметил, что самозванный помощник смотрит не в ту сторону, куда ему полагается при дви­жении смотреть, и крикнул:
   -- У тебя все нормально, Веня?
  
   На железной дороге всякое бывает. Могла, к приме­ру, дымить букса, и кочегар мог смотреть на дым и по неопытности помалкивать. Именно это или что-нибудь подобное имел в виду машинист, задавая свой вопрос.
  
   А Веня, повернувшись к нему, весело сверкнул гла­зами:
   -- У меня все нормально, Кузьмич! Давай рули пря­мо в пенсию.
   И, соскочив с места, схватил лопату.
   - А- ну-ка, Коля, похлопай дверцей! -- приказал он помощнику. - - Я сейчас парок подниму у этой старушки, чтоб Кузьмичу легче было ехать на заслуженный отдых!
  
   Помощник машиниста "хлопал дверцей" и, глядя, как кочегар ловко бросает уголь в топку, удивлялся: по­чему это Ваню гоняют с паровоза на паровоз?
  
   Булавкина с самого утра так и подмывало позво­нить своему бывшему другу. Теперь он уже окончатель­но отнес Кротова к бывшим друзьям. Рубикон остался позади.
   На прощанье надо было только хорошенько хлопнуть дверью. Зачем это надо было -- Булавкин и сам не знал. Скорее всего, грубая зависть правила им. Уж больно кололо самолюбие, и теперь, и раньше, то, что смазливая Сима предпочитает курсанту мореход­ки обычного штатского.
  
   И если он не звонил пока, то лишь от страха, что старый друг с ходу раскусит его и разрушит хитро заду­манный план.
   Впрочем, хитрым план казался только самому Булавкину. А так все было до омерзительного просто. Вчера вечером он пообещал Семеновым увезти Симу с собой, а сам сегодня -в кусты. Да не в переносном смысле, а в прямом.
  
   В конце бульвара желтели заросли акаций, и кур­сант затаился в них. С того места, где он стоял, театр действий был виден, как на ладони. С величайшим зло­радством Юра наблюдал, как Семеновы спешили на автобус, у которого их никто не ждал.
  
   А когда события стали разворачиваться не по "хит­рому" плану, и поезд провез мимо Булавкина перепу­ганных женщин, Юра впал в эйфорию. Он выскочил из кустов и, прыгая на полусогнутых ногах, дико вопил: "У-у-у!".
  
   Он даже на какое-то время забыл про счастливого соперника. Но вспомнив о нем, бросился к ближайше­му телефону-автомату. Тому самому, из которого Си­ма накануне звонила Васе...
  
   В это время Кротов уходил в поездку. Еще несколь­ко секунд -- и разговор не состоялся бы. Но Василий не успел перешагнуть порог - - зазвонил телефон. И первая мысль была о Симе. Ее рабочий день кончился...
  
  
  
   Он схватил трубку... Но услышал мужской голос -- и сразу же узнал Булавкина.
   -Юра! Булавкин! Откуда ты звонишь? -- обрадо­вался Василий приятелю.
   -Из автомата вестимо, - спокойно ответил друг.
   -Да нет, я имею в виду другое: ты в Дно или не в Дно? И если ты здесь, то почему не заходишь?
   -Делом был занят, -- хохотнул Юра в трубку. --Жениться собирался,
   -Вот как?!
   -Вот так... А теперь уезжаю.
   -Что-нибудь случилось?
   -Тарелка разбилась, -- печальным голосом произ­нес Булавкнн. -- И ты понимаешь, действительно, посу­да бьется к счастью. Сразу начинаешь соображать, ка­кой счет за разбитые мечты предъявить!
   -Может быть, мне битой тарелки не хватает, но что-то я не очень тебя понимаю...
   -Да ты не вникай в детали. Ты лучше спроси: на ком я чуть было не женился?
  
   Что-то нехорошее почувствовал Василий в словах Булавкина и в тоне, с каким тот произносил эти слова, и уже без прежней беззаботности сказал:
   -Тебе жить -- тебе и выбирать. Это меня не долж­но волновать.
   -Э.., не спеши. Если я скажу: кто она -- тебя это очень даже взволнует.
   -- Заинтриговал. И кто же она?
   - Наша общая знакомая: Семенова Сима.
   --Разыгрываешь?
   -- Ее разыграл, а тебе чистую правду говорю. При­ходи на виадук, на чемоданы их с моста полюбуешься. Так бедняжка замуж рвалась, что на первом попавшем товарнике укатила и про приданое забыла.
  
   До Василия многое дошло.
   -- А тебя-то я там встречу? -- холодно спросил он.
   - Ну что ты, друг! -- рассмеялся Юра. -- Зачем нам теперь встречаться...
   -Жаль...
   -Не огорчайся, друг! Утешься советом, который я тебе дам. Ищи себе достойную пару! А Сима глупа и на передок слаба.
  
  
   Кротов грязно, как последний паровозник, выругал­ся и бросил трубку. Раньше он никогда не хлопал две­рью, но на этот раз так ее закрыл, что она чуть с петель не слетела. Но даже рухни она за его спиной - он не оглянулся бы. Просто не заметил бы этого...
  
  

***

   А старенькая "Овечка", напрягая все свои силы и устало грохоча железом, набирала скорость. Удовлетво­ренный Мелихов бросил лопату в лоток и, подскочив к окну, посмотрел на женщин. Разрезаемый составом воздух налетал на них могучими вихрями, и, казалось, вот-вот сдует с цистерны. Такой оборот дела никак не устраивал кочегара. Ему всего-то лишь и хотелось про­катить этих дам с ветерком... Но не с таким, чтобы потом из-за них коротать свою молодость у параши.
  
   Веня подскочил к механику,
   - Кузьмич, ты куда разогнался?
   Машинист блаженно улыбнулся. Он заметил трево­гу кочегара, и она доставила ему удовольствие.
   - Как куда? - спокойно изрек он. - В парк, ко­нечно. На пенсию мне еще рано!
   -Но в парк тем более незачем спешить! -- волно­вался Веня.
   -От тебя энтузиазмом заразился! -- весело гля­дя вперед, сознался механик.
  
   Веня понял, что Кузьмич в ударе и просто так, без особых причин, скорость не сбросит. И тогда он решил­ся сознаться в содеянном и прояснить машинисту ситуа­цию.
   -- Послушай, Кузьмич, -- начал он издалека, -- а что тебе будет, если человек свалится с поезда?
  
   Веселый кочегар нравился Кузьмичу и старый ма­шинист решил показать этому салаженку, что тоже об­ладает чувством юмора.
   -- Это смотря с какого? -- философски заметил он.-- Если с поезда Москва -- Владивосток, то только ознакомят с приказом...
   Мелихов не выдержал и нервно крикнул:
   -- С нашего, с нашего! У тебя на цистерне пасса­жирки висят!
  
   Кузьмич, прикидывался, что не мечтает о пенсии. На своем паровозе он стремился к ней, и застрять по пути на заслуженный отдых в каком-нибудь далеком от родного дома месте, ему, естественно, не хотелось.
  
  
  
   Старый машинист побледнел и потянулся к ручке тормоза.
   -- Не тормози резко! Помни закон Ньютона! -- по­спешно предупредил Веня.
  
   Кузьмич всю жизнь проработал на паровозе, но о законе Ньютона слышал впервые.
   -Это какой такой закон? -- растерянно посмотрел он на кочегара.
   -А тот самый, по которому если разгонишься, то сразу не остановишься.
   -Этот закон я и без Ньютона знаю, -- сердито огрызнулся механик и начал аккуратно останавливать состав.
  
   Он вложил все свое искусство машиниста в эту ос­тановку, всем сердцем желая, чтобы она не была по­следней перед долгожданной пенсией.
   И как только поезд встал, механик потрусил к Ме­лихову. Веня, боясь возмеядия, сиганул из кабины на землю. А Кузьмич первым делом посмотрел из его ок­на на женщин, и гнев действительно вскипел в нем.
   - Я же тебя, дурака, спрашивал: у тебя все нор­мально? А ты мне что сказал?
   -- Я и сказал, что у меня все нормально! И хоть ты меня и дураком обзываешь, но это -- истинная правда!
  
   Веня обиженно отвернулся от машиниста.
   Но Кузьмич распалился не на шутку. Он еще боль­ше высунулся из окна, и, гневно глядя на кочегара с высоты будки, запальчиво воскликнул:
   -Это... с какой стороны посмотреть!
   -Смотрите с любой! -- невозмутимо заявил Мели­хов, пряча шевелюру под кепкой.
  
   Он не без оснований считал, что она, шевелюра, действует на отсталого механика, как красная тряпка на быка.
   Кузьмич, которому в тот момент было не до причес­ки кочегара, невольно обратил на нее внимание. И вспомнил об армии, где наголо стригут таких салажат и постепенно делают из них людей.
   -Тогда почему ты не служишь? -- сурово спро­сил он.
   -Потому и не служу, что и с этой стороны у меня все нормально. Я ведь человек, Кузьмич, а не служеб­ная собака.
   -Тьфу ты! - поморщился Кузьмич. -- С вами, стилягами, невозможно разговари­вать!
   - А ты не разговариваешь, а бранишься!.. Поэтому и разговора у нас не получается.
  
   Кузьмич принял этот упрек без обиды.
   - Ну ладно, -- примирительно махнул он рукой. --Ты чем огрызаться, что человеку как раз и негоже де­лать, лучше сбегай -- бабам помоги. А то они со стра­ху так прилипли к цистерне, что их теперь снимать от­туда надо. Да не оторви вместе с металлом! Сила-то у тебя есть,а ума,как вижу,нема.
  
  
   Семеновы действительно перетрусили до смерти и продолжали висеть сбоку на цистерне, пока не увидели бегущего к ним паровозника. Лукерья Демьяновна сра­зу вспомнила, что за хождение по путям полагается штраф, а за проезд на товарняке --и того хуже, и ле­ниво бегущего к ним железнодорожника тут же связала с незапланированными материальными потерями.
  
   Один страх начисто нейтрализует другой.
   Лукерья Демьяновна тяжело спрыгнула на землю и, крякнув, как это делал старый Кузьмич, которого она и знать-то не знала и в глаза никогда не видела, броси­лась бежать вдоль путей к своим чеподанам. Сима в од­но мгновение присоединилась к матери.
  
   Мелихов, увидев, что в его помощи дамы не нужда­ются, остановился и мощно свистнул. Подхлестнутые свистом, дочь и мать прибавили немного в скорости и так, в бодром темпе, добежали до конца поезда. И толь­ко здесь Лукерья Демьяновна осмелилась оглянуться.
   За ними никто не гнался. Женщина с бега перешла на шаг.
   Сима сделала то же самое, и они пошли рядом,обе тяжело дыша.
  
   Мать, не теряя времени, принялась отчитывать дочь.
   -Из-за тебя, нескладная, увозюкались! Плащи те­перь ничем не отчистишь. Сама бестолковая и меня вечно с толку сбиваешь! Под поезд надо было лезть, как я говорила!
   -Не хочу я еще под поезд...
   В глазах Симы стояли слезы. И мать вдруг поняла, о чем думает дочь. До нее наконец дошло, что автобус, к которому они так спешили, ушел не только без Симы, но и без Булавкина... И не потому, что этот стервец ждет и не дождется ее единственную, любимую дочь.
  
   Лукерья Демьяновна почувствовала себя усталой, совсем разбитой. Совсем старой. Она опустила голову, как это давно уже сделала Сима и поплелась еле-еле.
  

***

   Мелихов был в восторге. Месть удалась прекрасно! На лучшее он и рассчитывать не мог. Об одном только сожалел побитый ухажер, что Сима его не узнала. Но она еще узнает его! По пути к паровозу мститель с "Овечки" прикидывал в уме, как все, что "узнает она", он распишет друзьям и знакомым. Получалось здорово. Фантазия работала на полных оборотах, и стиляга сча­стливо улыбался своим мыслям.
  
   В таком радужном настроении и застал кочегара начальник отдела кадров.
   За недолгую жизнь работя­ги Мелихов успел усвоить, что появление начальника ничего хорошего не сулит, и сразу поскучнел. Но Сазо­нов успел заметить его нерабочее настроение. Труд ко­чегара был не из легких, и только дурак мог чувство­вать себя на такой работе счастливым.
   Начальник ре­шил разобраться, что к чему, и остановился под паро­возной будкой.
   -- Что у вас тут происходит, Петр Кузьмич? --строго спросил он машиниста.
  
   Старый механик в мгновение ока спустился на зем­лю и загнанно огляделся по сторонам. На железной до­роге все было спокойно. Все было как и должно быть.
   И Кузьмич растерянно пробормотал:
   -- А у нас ничего не происходит, Кирилл Петрович!
  
   Мелихов отметил про себя, что его шеф здорово те­ряется при начальстве и чертовски боится начальства.
   -Тогда почему вы здесь стоите? - продолжал до­прос кадровик.
   -Здесь? -- скучным голосом переспросил Кузьмич. -- Ах, здесь! -- он посмотрел себе под ноги. - Так пе­ред вами, Кирилл Петрович. Из уважения... как лист перед травой...
   -Я не про это... Я про состав. Почему вы остано­вили его здесь?
   -Ах, вы про состав! -- облегченно вздохнул Кузь­мич, словно тяжелую ношу сбросил с плеч. - Вынуж­денная остановка, Кирилл Петрович... Пришлось... Вот из-за этого! -- Он ткнул пальцем в сторону Вениамина. -- Показалось ему, что букса дымит... Вот и встали. По­смотрели. Букса в полном порядке.
  
   -- На железной дороге лучше пересмотреть, чем не­досмотреть! - одобрительно глянул на Мелихова Са­зонов и спросил у него. -- А как вы оказались на манев­ровом?
   - Я-то? -- Веня не ожидал, что это заинтересует кадровика, и, не зная, что ответить, растерялся, и начал сбивчиво объяснять: -- В порядке перевода... Эта самая... Людмила Павловна распорядилась.
  
   "Да чего это я дрожу не хуже Кузьмича?" -- со злостью на себя подумал он и, набычась, задал встреч­ный вопрос:
   -А почему вы заинтересовались?..
   -На маневровых у нас, обычно, работают люди по­жилого возраста.
   -А этот? -- Вениамин кивнул головой в сторону нестарого помощника машиниста, который слушал их разговор, высунувшись из окна будки.
   - Этот? - Сазонов посмотрел вверх на парня. -- Этот дисциплинарное наказание отбывает.
   -Тогда считайте, что я тоже наказан!
   -Ну, если вы так хотите.., -- улыбнулся кадровик.
   - Очень хочу! -- весело перебил его Мелихов. - И наказание это -- мне по душе!
   -- А ты, Петр Кузьмич, как считаешь?
  
   Машинист крякнул раза два, выдержал паузу и не­торопливо, подбирая каждое слово, сказал:
   --Сдается мне - наговаривает он на себя... А так парень -- смышленный... даже закон Ньютона знает.
  
   Сазонов удовлетворенно кивнул, словно ничего дру­гого и не ожидал услышать.
   И пошел своей дорогой.
  
   Кузьмич долго смотрел вслед кадровику.
   Когда рас­стояние между ними стало достаточно большим и Са­зонов не мог его слышать, машинист сердито провор­чал:
   -- Ишь, прыщ пучеглазый... Видишь ли, помешали ему... не там встали...
  
   Мелихов пропустил мимо ушей слова механика. Его переполняли совсем другие эмоций. Он протянул руку для рукопожатия.
  
   -- Ты чего это? -- удивился тот.
   -От имени чуваков хочу вам, Петр Кузьмич, вы­разить искреннюю благодарность!
   -А-а, вот ты о чем! -- механик задумчиво по­смотрел на кочегара.- Ты тут ни при чем. Это я ради себя... Вдруг, думаю, дураку стукнет в го­лову объяснительную потребовать... А по мне, Мелихов, лучше уголь рыть, чем что-нибудь писать. У меня два класса, третий - - коридор... Вот так-то, Ньютон чума­зый...
  
   Так ли это было или иначе, тo ли он думал, что го­ворил, или совсем другое - Мелихов в это не вникал. Настроение его от таких слов ничуть не испортилось. Руки заскучали по работе. И как только "Овечка" ос­тановилась в положенном для этого месте, он схватил кипу концов, слез с паровоза и стал обходить машину, выискивая на ней подзапылившиеся места. С большим удовольствием возвращал он им прежний блеск. Дело это не тяготило сегодня ни душу, ни мысли. Постепен­но он размечтался о разных разностях и даже не за­метил, как вспомнил Валерию.
   И вдруг Мелихову по­казалось, что не зря она приходила и тяжелый труд ко­чегара не зря заинтересовал ее...
   Веня обошел паровоз еще раз. Потом отступил на несколько шагов от "Овечки" и полюбовался ею. Такую технику не грех было показать Вале...
   -- Кузьмич! -- окликнул Мелихов задремавшего у своего окна механика. - А что если я одной девчонке покажу нашу "Овечку"?
   -- Ну, если на ней есть что посмотреть -- давай при­глашай!
   -А чего... машина, как машина...
   -Да я девчонку имею в виду!
   -А девчонка... А девчонка, Кузьмич, что надо! Только вот задавала... Вы уж ей, Петр Кузьмич, не го­ворите о том, что на маневровых работают одни нера­дивые.
  
   Старый паровик рассмеялся.
   -- А где они не работают, Ньютон! Ты сам об это не проболтайся! А мы себе -- не враги.
  
  
  

***

   Чемоданы на путях Вася увидел, не поднимаясь на виадук.
   Бредущие понуро женщины были от своего ба­гажа уже в нескольких шагах. К одной из них, кроме ненависти, в душе Кротова ничего не было. Другую он почему-то жалел.
   Наверное, еще любил.
   Но любовь не терпит никакой двусмысленности. И уж совсем ни к че­му ей сплошной туман. Даже в самой затуманенной слезами любви должен быть просвет.
   Беспросветная любовь обречена. И смерть ее неизбежна. Страшная смерть. В муках и страданиях.
   Но почему жизнь так несправедлива?
   Он же ничего еще не сделал. Ни плохо­го, ни хорошего. Он еще, как ангел в раю. Никакой грех еще не отяжелил его душу. А жизнь за одним ударом нанесла второй...
  
   На паровоз Кротов заставил себя подняться боль­шим усилием воли. Не только работать - и двигаться не хотелось. Кочегар исподлобья глянул на старших товарищей.
  
   Лебедев сидел на своем месте, рассматривая какие-то бумаги со следами мазута на них. Следы мазута вид­нелись и на лице Степана. Похоже, помощник был все­цело поглощен регулировкой эжектора. "Эх, никому до тебя дела нет. Хоть сдохни!", -- совсем поскучнел Ва­силий и нехотя буркнул:
   Здравствуйте!
   Здрасти, здрасти! --не отвлекаясь от своих дел, вразнобой ответили машинист и помощ­ник.
  
   "Даже не глянули на меня... Эх, жизнь! Пока уголек рыть не надо, кочегар никому не нужен. Эх!". Вася тя­жело опустился на табурет, закутался в дежурную фу­файку и предался своим переживаниям.
  
   До чего же приятное дело, оказывается, пережи­вать! Раньше он этого никогда не замечал. Словно на ноющий зуб нажмешь. И сладко, и больно. Так бы вот и сидел всю жизнь в теплой фуфайке у тёплой фронтальной стены котла. Главное, чтоб ни­кто не трогал, не докучал.
  
   -- Как жизнь молодая?
   Эх, Степан, тебе только бы языком цокать.
   -- Ничего.., - вяло откликнулся Кротов, не желая отвлекаться от своих переживаний.
  
   -Ничего -- пустое место! -- встрял в разговор Ле­бедев и из-под очков посмотрел на кочегара. - Ты по­конкретнее, Кротов, скажи!
   -А зачем вам конкретнее? - с вызовом спросил Вася. -- У вас и без меня своих дел по горло.
   -- Дел хватает, -- спокойно согласился Игорь Дмит­риевич. - Только вот тебе, Кротов, все наши дела до фени! Мне уж было показалось, признаюсь, что ты неотступишься. А ты пришел как вареный.
   - Да откуда вы знаете, какой я пришел? -- рассер­дился Вася.- Вы на меня за все время, что я на паро­возе, только сейчас и посмотрели.
   - Мы на тебя насмотрелись, пока ты к паровозу шел! - повысил голос машинист. - Мужик ты дюжий, черной работы не боишься, а смотреть на тебя до чего ж было тошно.
  
   Кротов покраснел, а Лебедев сурово продолжал:
   -- С чем ты пришел на паровоз? С таким настроени­ем и с таким настроем в дорогу не отправляются. Что прикажешь мне, как командиру, как лицу, которому го­сударство доверило безопасность движения, делать? Я должен быть уверен в своих людях! А я сегодня в тебе не уверен.
   - Что ж, хотите от поездки меня отстранить? --обиженно проворчал Кротов, думая о том, что уж если не повезет, то...
   -Да, хочу!
   -Ни к чему это, Игорь Дмитриевич! -- вздохнул кочегар. - - И без того невеселая картина получается...Мне ведь в школе как жизнь-то расписывали... Все до­роги передо мной открыты. А сунулся в институт, ме­ня побоку. Пришел к девушке -- она меня тоже побо­ку, потому что в институт не попал... И весь мир для ме­ня сузился вот до этой единственной двухрельсовой, но зато железной дороги.
  
   У Лебедева на скулах заходили желваки.
   - Ты, Кротов, нас со Степаном не обижай. Желез­ная дорога нас кормит. И может статься так, что она будет и твоей судьбой. Не знаю, тщеславен ты или нет, но по ней, по двухрельсовой, можно дойти хоть до ми­нистра. Все зависит от тебя самого. Скиснешь -- под откос к пивному ларьку покатишься. Выдюжишь, усто­ишь -- и тебе далеко шагать!
  
   Он аккуратно сложил бумаги. Засунул их в карман гимнастерки. Туда же положил очки. Встал.
   -Что скажешь: какой поезд брать? -- спросил ма­шинист у кочегара.
   -Берите потяжелее... Я ведь не против тяжелой ра­боты... Мне она сейчас, наоборот, позарез нужна... Так что зря вы на меня набросились.
  
   Лебедев скупо улыбнулся и ушел.
   -- Ты, как Маяковский, -- сказал Степан. - Того от неразделенной любви тянуло дрова колоть, а тебя -- уголь перелопачивать.
   -- А ты откуда знаешь? -- насторожился Вася.
   - Про Маяковского-то?.. В десятый класс вечерней хожу.
   -Ты не хитри!
   -Ну, ты же сам сказал, что она тебя побоку... Ей-бо, больше ничего не знаю.
   -Вася промолчал. А Степан после небольшой паузы мечтательно вздохнул:
   -Первая любовь, наверное, самая романтическая и остается на всю жизнь в нас... Что, тоже была несчастной?
   -Тоже...
  
   В это время на паровоз поднялся машинист.
   -- Ну, ребятушки, поработать придется от души! Состав дали во! -- И Лебедев, сжав кулак, озорно от­топырил большой мозолистый палец.
   А Вася, глядя на довольного механика, с грустью подумал: наверное, хорошо человеку жить, когда ему уже не до любви и на уме -- одна работа. Эх, дотянуть бы до этих лет...
  

***

   Лукерья Демьяновна с вечера закрыла ставни, что­бы шум ветра и мерцающий свет звезд не мешали спать. Но сон, несмотря на тишину и густую темноту в доме, не шел никак. А тут еще комар привязался. Он угро­жающе пищал над ней, а она не решалась протянуть руку, чтобы отогнать его. Она боялась, что он перелетит к дочери,- и разбудит Симу.
   Мать не была уверена, что Сима спит, но ей хотелось в это верить. "Уж лучше бы ты, паразит, в меня впился! Напился бы кровушки моей и отвязался бы", -- бранила про себя Лукерья Де­мьяновна безмозглое насекомое за его тупую настырность.
  
   А слезы стояли в глазах, и комариный писк перепол­нил чашу терпения.
   Она тихо шмыгнула носом. И сразу же убедилась, что дочь не спала, а мучилась в темноте, как и она сама.
  
   Сима встала. Босиком прошла в кухню. Включила там свет.
   Предчувствие большой беды охватило мать. С зами­ранием сердца она стала прислушиваться к звукам на кухне... Тихо коснулась пола переставленная табуретка... И опять воцарилась тишина. Тягостная. Зловещая. Лу­керья Демьяновна больше не могла лежать и вышла к дочери.
   В одной рубашке Сима сидела на табуретке, обхва­тив голову руками. Сердце матери сжалось от боли.
   - Не плачь, девочка.., - жалобно простонала она. -- Я проучу этого стервеца! Я покажу ему, как позорить наш доблестный военно-морской флот! Я дойду до са­мого высокого начальства! Я с ними поговорю!..
  
   Сима подняла лицо и, вошедшая было в раж, Луке­рья Демьяновна осеклась. Глаза дочери были сухими.
   Я поеду! -- сказала она тихо, но решительно.
   К нему?! -- всплеснула руками удивленная мать.И тут же сообразила, что сказала глупость, и, переос­мыслив слова Симы, дошла до их страшной сути. -- Ты, что же, от меня надумала уехать?.. -- растерянно про­изнесла она и вдруг гневно закричала: - Сейчас же ложись спать! Я тебе помаюсь дурью! Вот как за воло­сы оттреплю!
  
   Она решительно двинулась вперед, но Сима не ше­лохнулась.
   -- Перестань командовать мной! -- устало потребо­вала она. - Я съезжаю с твоей жилплощади. Теперь сама буду на хлеб зарабатывать и сама буду командо­вать собой.
   Она вернулась в спальню и начала одеваться.
   Мать, пораженная ее упрямством, застыла посреди кухни. Все, ради чего она жила, к чему стремилась, рушилось в од­ночасье. Разве так уж это все неизбежно? Разве нельзя было все поправить и жить по-прежнему?
  
   Лукерья Демьяновна подбежала к Симе, грохнулась на пол и, ударилась в него лбом, словно отвешивая поклоны живой иконе, истошным голосом запричитала:
  
  
   -- Симочка, я же вырастила тебя!.. Ведь у меня нет никого кроме тебя... Никого на этом свете!..
   - Я и буду у тебя. Я же не умирать еду. И горевать тебе пока не о чем. Пока у тебя здесь все хорошо, -- продолжая одеваться, сказала дочь.
   -Симочка, да что ж ты так со мной-то?.. Ведь я всю жизнь только для тебя и старалась, все до послед­ней копейки только на тебя и тратила.., -- мать отчаян­но закачалась из стороны в сторону. -- Хочешь замуж за этого кочегарика, так иди! Дом у нас свой. Мужик нам нужен! Я теперь возражать не буду.
   -А я, мам, больше людей смешить не стану!
   -Да, да... Конечно, -- поднимаясь на ноги, вздох­нула Лукерья Демьяновна, - жить с ним - только людей смешить.
   Но тут же сама догадалась, что и на этот раз гово­рит невпопад, и беспомощно опустилась на кровать.
  
   Так она и сидела, опустошенная, беззвучная, пока не увидела, что дочь уже совсем собралась. Тогда она вскочила на ноги и начала одеваться, бормоча при этом:
   -- Я сейчас... Я провожу тебя... Ты уж подожди не­много...
  
   Она торопилась и путалась в одежде. Сима помогла ей справиться.
   Из дома они вышли молча и к виадуку подошли бы­стро.
   -- Дальше я пойду одна, -- жестко сказала Сима-- Не могу видеть твои слезы. Ты уж прости... До сви­дания!
  
   Свободной рукой, в которой не было чемодана, она обняла запыхавшуюся мать и поцеловала в обе щеки. Лукерья Демьяновна беспомощно смотрела на дочь и не могла произнести ни слова.
   -- Так нам обоим будет лучше! -- упрямо тряхнула головой девушка и стала быстро подниматься по лест­нице.
  
   Стук симиных каблуков вывел Лукерью Демьянов­ну из оцепенения. Она криком остановила дочь. Под­бежала к ней и горячо, прямо в лицо зашептала:
  
   -- Симочка, помни: у тебя есть три сокровища! Мо­лодость, красота и здоровье! Молодость пройдет. Кра­сота слиняет! А здоровья тебе хватит надолго! У нас крепкий род! Ты уж не обмишурься, девочка! Красоту и молодость попусту не растранжирь.., чтоб потом не жалеть об этом всю свою долгую жизнь.
  
   Сима, не глядя на мать, кивнула и быстро пошла прочь.
   Лукерья Демьяновна вдруг вспомнила, что дочь не сказала, куда едет, и снова закричала:
   - А куда же ты, Симочка?
   -- Я напишу тебе, мама!.. Все будет хорошо! -- уже не останавливаясь, бросила через плечо Сима.
  
   Лукерья Демьяновна опустилась на ступеньку лестницы и разрыдалась.
  

***

   Сима все вытряхнула из души Василия. И любовь, и жалость.
   Мышцы гудят от усталости, а на душе становится тяжело от пустоты в ней. Вася сделал это открытие и дивился ему. Казалось бы, чем легче ноша, тем лучше жить. Ан нет! И свет белый не мил, и спиться хоть бы что, когда душа пустая.
  
   А Валерия цвела!
   Только сосед этого не замечал. Он вообще, придя домой, не обратил на соседку никакого внимания. Молча и неторопливо раздевался в прихожей, а девушка стояла в стороне и веселым взглядом следи­ла за каждым его движением. Она догадывалась, что с ним происходит и отчего он такой вареный.
   Более то­го, через это невнимание к себе она как бы проникала в душу несчастного влюбленного и, к своей радости, те­перь, кроме пустоты, ничего в ней не находила. И Вале­рию даже забавляло, что Василий скисает из-за такого пустяка. Природа не терпит пустоты, и освободившееся место обязательно займет другая...
   Девушка мельком представила себя на этом свобод­ном месте, но затмение длилось недолго. Все-таки как никак а она была почти сестра и должна любить сосе­да как брата.
   Правда, ко всему еще она была и девушкой. И вот в этом качестве ей очень хотелось, чтобы молодой человек, этот самый брат-сосед, хоть немного, но обращал на нее внимание,.. Ну, хотя бы замечал, что ли... Нельзя же так пренебрежительно относиться к родной сосед­ке! И Валерия решила в долгу не оставаться.
  
   Когда Василий проходил мимо, она подсекла ему ногу. Очень удачно. Он чуть было не загремел в прихо­жей. Если бы двигался не как во сне, то точно, так бы оно и было. Скорость просто оказалась недостаточной. Он повихлялся немного, покачался чуть-чуть, но в вер­тикальном положении удержался. Только после этой небольшой разминки, наконец, удостоил соседку взгля­дом.
   - Ты чего это?
   Она невинно глядела на него, только в глазах пры­гали веселые смешинки,
   - А мы уж, Васенька, думали, ты опять до утра не придешь.
   -С чего это вы так думали? -- проворчал он.
   -Ну, как с чего? -- ласково затараторила Вале­рия. - Вот вечереет, а тебя дома нет... И прошлый раз ты утром явился.
   Васе понравился ее тон и даже то, что она не забы­вает о нем, думает...
   -Работа у меня такая, -- грустно покачал он го­ловой.
   -Заработался, бедненький, -- посочувствовала де­вушка.
   -Во-во! Ни сна, ни отдыха измученной душе.
   -Для душевных ран хорошая еда -- лучший баль­зам.
   А вы как, уже набальзамились?
   -Конечно!
   -- То-то ты и сияешь, как таз медный... Ну, а меня-то кто кормить будет? Сама говорила, кухня -- не муж­ское дело!
   -Кто такую глупость сказал, тот пусть и кормит! Правильно, Васенька? -- она обняла соседа за талию.
   -Правильно, Валечка! И помни при этом, кочегар,чем лучше ест, тем больше вынести может.
   -- Понятно! Кони дохнут не от работы, а от плохо­го питания. Я тебя фирменными блинчиками накормлю,чтоб ты хорошо на ногах стоял.
  
   -- А я и так хорошо стою!
   - Не хвастай, братец! Это ты после моей поднож­ки устоял, а вот после моей новости -- точно шлеп­нешься.
   - Про Симку что-нибудь? Так я про нее все знаю! Нет к прошлому возврата, и в сердце нет огня.
  
   -У меня без нее новостей -- девать некуда!
   -Тогда выкладывай!
   - Э-э... нет! Сначала ты поешь. Душевное равнове­сие восстанови. Страсть, как не люблю, когда мужики в обморок падают.
  
   Она пошла было на кухню, но тут зазвонил телефон. Девушка оказалась ближе к аппарату и взяла трубку. Сначала на лице появилось удивление.
   -- Кто, кто? -- переспросила она, и удивление сме­нилось разочарованием. Она протянула Василию труб­ку, шепнув: -- ЛД!
  
   Он изумился не меньше соседки, но трубку взял.
   -- Слушаю!
   Васенька! -- обрадованно запела трубка. -- А ты дома?
   -Ну, раз с вами разговариваю, значит, дома!
   -Да, да, Васенька... Старая я уже дура, не сооб­ражаю... А ночью ты где был?
  
   Он пожал плечами, как будто бы Лукерья Демья­новна могла это видеть.
   - В поездке. Где же мне еще быть? Только что вер­нулся. Вот ужинать собираюсь.
   -А мне, Васенька, не до ужина... Сима-то ушла из дома... уехала...
   -Она, что, замуж вышла... все-таки? -- упавшим голосом спросил Кротов.
   -Ах, если бы! -- вздохнула трубка, так душевно и так громко, что ее мембрана чуть было не лопнула.
   Вася теперь понял, зачем звонит старшая Семенова.
   -- Ладно! -- разозлился он. -- У меня другие за­боты! Есть охота!
   И бросил трубку на аппарат.
   - Телефон сломаешь! -- ехидно заметила Валерия.
  
  
   -- Ну его к черту! От него одни неприятности.
   - И какие там неприятности?
   -- Сима сбежала... а эта дура проверяла: не со мной ли вместе ее дочь в бега пустилась?
  
   Соседка засияла пуще прежнего.
   Василий заметил это сияние и упрекнул ее:
   -- В тебе нет ни капельки жалости.
   -А я, Васенька, распутных девок не умею жалеть!-- запальчиво ответила она.
  
   -Опять у вас страсти накаляются?! - - вышла из комнаты Васина мама и с грустью посмотрела на мо­лодую пару.
   -- Кочегары по вечерам злые бывают! -- быстро от­чеканила Валерия. --Но вы, Анна Сергеевна, не беспо­койтесь! Это пустота в желудке так дурно на них сказы­вается. Я вот сейчас его покормлю и он усмирится. А вы пока продолжайте беседовать с моей мамой.
   - Соскучились, голубки. Посплетничать надо, -- улыбнулась Анна Сергеевна и ушла обратно в комнату.
  
   На сковороде швырчали блины, а Вася ел салат из помидор, и пока кухарка готовила ужин, Кротов был предоставлен сам себе. И мысли его невольно снова вер­нулись к Симе. С их возвращением аппетит стал пропа­дать. Вася отложил вилку в сторону.
   -А я ведь, Валь, -- задумчиво глядя на профиль Валерии, вздохнул он, -- вчера видел ее с чемоданами...приданое в них было.
   -Вот как?! - с интересом посмотрела на него со­седка.
   -- Вот так... А жених сбежал...
   - Там у них настоящий ипподром, -- хмыкнула де­вушка.
   -Какой еще ипподром?
   -Ну, бега сплошные... Может, и тебе подключить­ся?..
   - Тебе все хиханьки, - нахмурился он и наклонил голову.
  
   Но поздно спрятал глаза. Туман застлал их чуть раньше. Кротову стало неприятно оттого, что соседка уличила его в слабости. Выдержав паузу, придя в себя, он вновь посмотрел на девушку и принялся выговаривать ей:
  
  
   - Ну, чего ты уставилась? Понапустила дыму, вот и глаза слезятся. Когда ты только научишься блины печь?!
  
   Валерия сняла готовый блин со сковороды, вновь налила на нее тесто и только после этого негромко за­метила:
   -Это, Васенька, не блинный дым. Это дым любви.
   -Тебе-то откуда знать? -- огрызнулся он.
   Ты все еще считаешь меня девочкой...Навер­ное, так и должно быть. Я все-таки росла на твоих гла­зах, и ты не заметил, как я выросла... А вот Мелихов обратил на это внимание и настойчиво приглашает ме­ня посмотреть паровоз.
   -Что? -- взревел он.
   -Я ж тебе говорила, что у меня сногсшибательная новость есть. Только ты не теряй человеческий облик. Ревут одни лишь дикие звери.
   - Прекрати паясничать! -- прикрикнул он на нее. -- Разве я тебе не говорил, чтобы ты подальше от него держалась?!
   -- Говорил, -- согласно кивнула она. -- И я все вре­мя держу его на дистанции. И на паровоз пока не хо­дила...
   - Да ты представь, какие на паровозе грязные лю­ди работают! -- гневно перебил он ее. -- Вымажешься -- потом всю жизнь не отмоешься!
   -Кочегар -- тоже человек, и кочегара тоже можно любить, как человека.
   -Да, конечно, если в кочегарах батрачат такие, как я. А этому стиляге скажи: если он будет бегать за то­бой -- я выдеру ноги из его задницы! Поняла?!
  
   Валерия скосила глаза на своего наставника и в знак согласия едва заметно кивнула. Веселого разговора у них не получалось, но она все равно цвела и сияла. И вот что странно: круто брал Василий, а ее не обижало, не злило. Даже никакой реакции отторжения. Словно атрофировалось самолюбие, а чувство собственного достоинства изменило.
  
   Вася не задумывался, почему Валерия сегодня такая покладистая, не ершится. Ум его по-прежнему был за­нят своими проблемами. В них соседка существовала только как младшая сестра, за которой надо присмат­ривать, чтобы не отбилась от рук.
  
   Наверное, девушка тоже понимала примерный ход его мыслей. И все же женским чутьем она угадывала в них что-то новое, необычное.
   Сам Кротов еще не чув­ствовал никаких перемен в своем мышлении. Все эти изменения у него, очевидно, еще были на уровне под­сознания. Но Валерия уже определила их как ревность.
  
   Может быть, она читала, может быть, сама приду­мала, что ревность -- эхо любви, и поверив в это, захо­тела, чтобы оно звучало снова и снова. Но в противо­вес ее желанию несколько глоток на улице, прямо под их окном, затянули песню. Исполнители так нажимали на громкость, что слов нельзя было разобрать.
   -- Пьяные, - пренебрежительно заметила девушка и, вытянув шею, глянула в окно.
   И словно кто-то по макушке ее стукнул. Она втянула голову в плечи и замерла над сковородой.
  
   Васе такая реакция показалась странной. Он при­встал и тоже посмотрел на улицу.
   Напротив их окна стоял столб с электрической лам­почкой. Она уже горела, и в ее тусклом свете трое сти­ляг вопили под гитару:

-- Мы ворвемся ночью в дом
И красотку уведем,

Если парня не захочет полюбить!

Э...ёт! Вперёд!

Эх, дубинушка, ухнем!

Эх, смышлённая сама придёт!..

   При этом они так размахивали руками и хлопали в ладоши, что казалось, вот-вот взлетят. Больше всех выламы­вался Мелихов. Вошедший в раж, он не увидел своего коллегу.
  
   Вася сел. Насмешливо посмотрел на Валерию. Та уже оправилась от первого потрясения и с деловым ви­дом переворачивала блин.
   -- Сорвала экскурсию на паровоз -- вот тебе ре­зультат.
   Валерия даже не похвалила прозорливость соседа, словно и не слышала его слов,
  
   -- Смотри, девочка, допрыгаешься! Не только зве­ри ревут, но и бабы. Дым любви особенно здорово их глаза щиплет.
   Валерия и на этот раз не издала ни звука.
   А горла­стая песня топталась под окном и, похоже, никуда не собиралась уходить. Потревоженные ею на кухню при­шли обе мамы и встали у окна. Стиляги, увидев жен­щин, обрадовались зрителям и начали еще больше выкаблучиваться.
   -Чокнутые эти артисты или пьяные в дым? - при­нялась гадать Анна Сергеевна.
   -Сразу и не разберешься, -- весело ответила Алек­сандра Васильевна.
  
   Зрелище было забавное, некаждодневное, и они улыбались.
   Но вскоре до них стал доходить смысл часто повто­ряемого куплета, и Александра Васильевна насторо­жилась.
   -Вы только вслушайтесь, что они поют! - тре­вожно сказала она. -- В дом грозятся ворваться.
   -Ковбойская песня -- только и всего, -- спокойно объяснил Вася. -- В их собственной аранжировке,правда.
   -Стиляги!.. Что с них возьмешь, -- пренебрежи­тельно заметила его мама.
  
   Но Александра Васильевна не успокоилась.
   -Как распетушились, -- покачала она головой. --И прически-то у них петушиные. Валерия, это не твои знакомые?
   -Ну, скажешь ты, мама! -- недовольно воскликну­ла девушка. -- Если бы я с ними якшалась, разве они грозились бы похитить меня.
  
   Она тут же прикусила язык. Но было уже поздно. Ее слова еще больше напугали мать. Александра Ва­сильевна с тревогой посмотрела на Васю.
   -Может быть, нам второй замок вставить? Ты ведь теперь по ночам не всегда дома бываешь.
   -Спите спокойно! - безразличным тоном произнес Василий. -- Сейчас они утомятся и тоже спать пойдут. А ты, Валерия, включи проигрыватель на всю катушку! И было бы хорошо, если бы вы, милые мамы, отошли, от окна. Эти ребята работают только на публику.
  
   Валерия бросилась выполнять команду, и женщинам тоже понравились слова единственного мужчины в их квартире, и они пошли за девушкой.
   - Мам, -- окликнул Василий Анну Сергеевну. -- А где у нас большие ножницы?
   -- Самые большие? -- задержалась Анна Сергеев­на на пороге кухни.
   -Да! Которыми баранов можно стричь.
   -Они, Васенька, в комоде, -- улыбнулась мать остроумию сына и, одарив его ласковым взглядом, ушла.
  
   Вася не ошибся. Как только в квартире грянула му­зыка, стиляги сразу сникли. Уже без прежнего азарта повыламывались немного для вида и исчезли.
   Сияющая Валерия вернулась на кухню, чтобы доло­жить командующему о бегстве противника. Но назван­ного брата за столом не было. Блины лежали целехонь­кими и варенье -- не тронутым. Едва уловимая тревога закралась в сердце девушки. Она обошла квартиру -- сосед как в воду канул.
   Валерия села за стол перед нетронутыми блинами и глубоко задумалась.
  
   ***********************************************************************************************************
  

сатисфакция

* * *

   Железная дорога делила город на две части, а виа­дук соединял эти половины в единое целое.
   Мелихов жил по одну сторону путей, его друзья, Ко­ротыш и Репа, -- по другую.
   Виадук был местом их встреч и расставаний.
  
   В тот вечер, прежде чем разойтись по домам, они еще долго топтались на самой верхотуре моста, живо обме­ниваясь впечатлениями от своего концерта.
   -Ну, и нагнали мы на нее, должно быть, страху! --хорохорился Коротыш, получивший такое прозвище за свой маленький рост.
   -Всю ночь дрожать будет, -- самодовольно улыб­нулся Репа.
  
   В росте он превосходил Коротыша и нисколько не уступал Вениамину, но, в отличие от своих друзей, был не по возрасту упитан. Его щеки некрасиво обвисали и голова от этого походила на репу. За это сходство с российским овощем он и получил такое прозвище.
   --Будет знать, как обманывать нашего брата! -- петушился Мелихов, приплясывая.
  
   Репа посмотрел на тощие и вихляющие ноги танцо­ра и тревога появилась в его глазах.
   Он нервно уда­рил по струнам гитары и тут же прижал их рукой.
   -А вам не показалось, что там есть мужик?
   -Откуда мужику там взяться? -- усмехнулся Ме­лихов. --Ее отец в самом начале войны без вести про­пал. Это уж я точно знаю.
   -А если брат? -- тихо предположил Коротыш и огляделся.
   Веня тоже зачем-то посмотрел по сторонам.
   На мосту, кроме них, никого не было.
   Но все равно беспокой­ство друзей передалось и ему.
   --Брат, думаешь? - неуверенно проговорил он. -- А с чего у нее брату взяться?
   -С чего вообще дети берутся!
   И Репа стал нервно перебирать струны гитары.
   Ко­ротыш вздохнул и перевел на человеческий язык то, о чём кричала гитара:
   -За такую самодеятельность могут и отлупить.
   Мелихов возмутился:
-Нас-то троих!
   Он петухом прошелся перед друзьями.
   Репа опять посмотрел на его ноги, теперь уже насмешливо.
   --А что... Запросто! - - уныло произнес он, не пере­ставая дергать струны. - По одному будет отлавливать. Живем-то мы в разных домах.
  
   Коротыш с тоской оглядел его огромную фигуру и жалобно простонал:
   -Есть, ребята, охота.
   -Да и у меня что-то в желудке засосало, -- Репа сунул гитару под мышку. - Ну, разбегаемся?
  
   Как только друзья отошли, тревога в душе Мелихо­ва усилилась.
   Он опять огляделся, но теперь уже с бес­покойством. На виадуке по-прежнему никого не было, а на перроне, внизу под мостом, скучало несколько че­ловек, дожидаясь очередного поезда.
  
   Веня немного успокоился и легко, непринужденно пошел по мосту, насвистывая для бодрости. Но, дойдя до лестницы, он снова встревожился. В конце ее горел последний фонарь, за которым начиналась городская темень. Мелихов попытался вглядеться в темноту, но она была черной, как немытый кочегар. Он впервые в жизни пожалел, что в Дно нет широких и светлых про­спектов, таких, как, например, Невский в Ленинграде или улица Горького в Москве.
  
   Но ждать поздним вечером, стоя одиноко на самой верхотуре моста, когда это все будет в Дно, он не мог. Наверняка бы наскучило. Поколебавшись немного, Ве­ня начал спускаться с лестницы, стараясь ничем не вы­дать свой страх.
  
   Он уже сделал несколько шагов по земле, как вдруг боковым зрением увидел черную фигуру. Она выросла словно из-под земли слева и чуть сзади от него и двига­лась наперерез. Веня хотел было рвануть что есть сил вперед, но ноги не послушались. Они сами по себе нес­ли его в непроглядную темноту, подальше от последнего фонаря, горевшего теперь уже за спиной. И он ничего не мог поделать. Он только как зачарованный смотрел на свою тень, которая удлинялась, вытягивая и без того длинные ноги.
  
  
   "Эх, жидкие у меня маслы, -- с тоской думал Веня. -- Да еще эти "дудочки"... Дудочки делают их совсем тонки­ми... Вот Репа, у него даже тень и та толстая". А у са­мого еще тлела надежда, что все его страхи -- напрас­ны. Незнакомец всего лишь торопится. Обгонит и пой­дет своей дорогой. И он с надеждой и со страхом смотрел на свою тень.
   Она продолжала расти и вскоре уткнулась головой в непроглядный мрак.
   Казалось, еще немного и он сам исчезнет, растворится в нем -- вспоминай тогда как его звали!
   Но когда Веня уже начал было воодушевляться и приходить в себя, на его тень стала стремительно на­двигаться плотная тень незнакомца. И чем ближе схо­дились тени, тем в большее отчаяние впадал Мелихов. Он даже не взвыл от боли, когда мощная рука схватила его сзади за чуб. Он весь обмяк и, повинуясь чужой си­ле, пригнул голову к груди. В этот момент перед его глазами сверкнул металл...
  
   Говорят, люди перед смертью вспоминают всю свою жизнь. Мелихов в те страшные секунды вспомнил только маленький эпизод из своего детства.
   Во время эвакуации он вместе с мамой жил в дале­кой и жаркой стране. Там по склонам холмов бродили овцы. И однажды Веня увидел, как пастух убил бессло­весную животину. Зрелище потрясло мальчика и оста­лось в памяти на всю жизнь. И теперь от одного воспо­минания ему стало дурно.
   Ноги подогнулись, и он опу­стился на колени.
   В тот же самый момент над головой лязгнули нож­ницы. И Веня сразу почувствовал, что больше никто его не держит. Получив полную свободу, он клюнул вперед носом. Земля была сухой и пахла пылью. Он обхватил голову руками и замер.
  
   Прошло несколько секунд томительного ожидания. Никто его не пинал...
  
  
   Осмелев, Мелихов посмотрел из-под локтя на дорогу. Там, куда доходил свет с моста, никого не было. Тогда он поднялся и огляделся...
   И уви­дел своего обидчика.
   Длинноногий парень, легко перепрыгивая через рель­сы, бежал в сторону бульвара. Силуэт показался Ме­лихову знакомым, но в слабом свете железнодорожных фонарей он не мог узнать с ходу своего врага. Для опо­знания не хватало одного штриха, какой-то одной дета­ли, которая ускользала от Мелихова, и ему никак не удавалось зацепиться за нее. А парень, преодолев кана­ву, нырнул в дыру забора и растворился в темноте буль­вара неопознанным.
  
   Веня растерянно стоял посреди дороги, не побитый и никому не нужный. Странное нападение озадачило его. В конце концов он решил, что какой-то шутник с кем-то спутал его. Эта мысль показалась правдоподоб­ной и все объясняющей. Он на­чал приводить в порядок свои брюки. Отряхнув с них пыль, достал из кармана расческу. И едва рука косну­лась шевелюры, как страшная догадка белой молнией пронзила его. И услужливо высветила блеск никелиро­ванного металла. Лязг ножниц в сознании Мелихова воспроизвелся сам по себе.
   Веня обомлел от ужаса.
  
   У каждого человека и у каждого возраста -- свои ценности. Мелихов особенно лелеял и берег шевелюру. Конечно, прическа не была смыслом его жизни, но она, по мнению Вени, украшала и помогала охмурять чувичек. Без нее он чувствовал себя как Черномор без боро­ды. Таким же жалким и беспомощным.
  
   Но и с плешью можно было бы прожить месяц-дру­гой, если бы не Валерия... Волосы имеют свойство ра­сти, а душевная рана затянулась бы... Но Валерия... На­до же было так случиться! Как раз сейчас, когда он должен был иметь прекрасную голову, ну хотя бы кра­сивую, проклятый "парикмахер" выстриг на ней лысину.
   А Валерия не чувичка! И Мелихов в этом не сомневался, как и в том, что ее одним костюмом без хо­рошей головы покорить нельзя.
  
  
   Ночью он спал плохо. Во сне вздрагивал и стонал. А разбуженный кошмарами, включал свет, доставал из-под подушки маленькое зеркальце и подолгу рассмат­ривал свою шевелюру.
   Слезы стояли в серых и пе­чальных глазах. Даже когда они полностью застилали взгляд, он все равно отчетливо видел огромную плешь, надолго испохабившую прическу.
   "Сатисфакция... Сатисфакция...", -- бормотал он, чуть не плача.
  
   К утру Мелихов окончательно осознал, что только месть может вернуть ему радость жизни. Он изо всех сил пытался вспомнить своего врага. Ведь где-то он его видел? Видел совсем недавно. Но где? Где? Его чув­ства были крайне обострены и фигура обидчика, как и плешь, все время маячила перед глазами. Порой ему казалось, вот-вот включится в работу подсознание и вы­даст,недостающую информацию.
  
   Так оно и случилось.
   В очередной раз, когда он на­ходился между бодрствованием и сном, в таком сладком состоянии полудремы, он вдруг увидел Кротова, шагаю­щего через рельсы к паровозу Лебедева. И всякую дре­му как рукой сняло. В кочегаре, которому он показывал дорогу, Веня узнал "парикмахера". И сначала решил, что ему досталось из-за Симы. Но тут же отверг эту мысль. Он почему-то был уверен, что Сима - не из тех девочек, которых берегут и оберегают.
  
   И ему вспомнились слова Репы... Вот должно быть где собака зарыта! Кто этот Крот? Может быть, и не брат совсем... В общем, дело принимало плохой оборот. Во всем надо было разобраться и мстить!
   Конечно, если этот "парикмахер" -- не брат...
  
   Мелихов еле дождался утра и впервые в жизни при­шел в депо задолго до начала смены. Но не на работу он торопился, а к нормировщикам.
  
   Людмила Павловна сидела за своим столом. Веня изобразил на лице благодарную улыбку и, подойдя к женщине, проникновенно сказал:
   -- Я хочу поблагодарить вас...
   Крутова заметно удивилась такому вступлению. Че­го-чего, а уж благодарности от стиляги она не чаяла дождаться.
  
   Веня угадал ее ход мыслей и постарался объясниться:
   -- Не удивляйтесь, Людмила Павловна! Вы для ме­ня все равно, что добрая фея. Одним росчерком авто­ручки превратили мой тяжелый труд в легкую потреб­ность, в прохладительную радость жизни.
   -- Ты хочешь сказать, Мелихов, -- засмеялась нор­мировщица, - - что теперь не работаешь, а прохлажда­ешься.
   -Я теперь сочетаю полезное с приятным. Моя ны­нешняя работа по сравнению с той, что была -- сущее баловство. Жаль вот только бедного коллегу, который вкалывает вместо меня... Кротов, кажется, его фамилия?
   -У тебя хорошая память...
   -Это точно, Людмила Павловна! Уж эту-то фами­лию я теперь не забуду. Бедный юноша! -- горестно вздохнул Веня. -- Тяжелый труд изуродует его... обяза­тельно изуродует и физически и морально, и облик.и душу.
   -Я не думала, Вениамин, что у тебя такое отзыв­чивое сердце.
   -Ужасно отзывчивое, Людмила Павловна! Добро и зло я не приемлю равнодушно... А вы, наверное, даже отдохнуть ему как следует не даете?
   -Ну что ты, Веня! У нас не потогонная система, и твой коллега, в то время как ты из-за него расстраива­ешься, скорее всего спокойно спит.
   -- Думаете, он такой соня?
   -- Не то я думаю. Он вчера вечером приехал и на­верняка отдыхает перед очередной поездкой.
   -- А когда ему в поездку?
   Невинно, словно между делом, спросил Веня. Крутова заглянула в бумаги.
   -Вызов на двадцать три семнадцать.
   -Очень хорошо! -- радостно воскликнул Веня.
   -А чему ты радуешься? -- недоуменно посмотрела на него Людмила Павловна.
   - Как чему? Человек хорошо отдохнет, и мы сможем провести совместное мероприятие.
   -Вы же не знакомы, как я поняла...
   -Вот и познакомимся на этом мероприятии... по­ближе и получше. Я могу от вас, Людмила Павловна, другу своему позвонить?
  
  
  
   Крутова молчи подвинула к нему телефон.
   Мелихов набрал номер и, как только абонемент от­ветил, весело закричал:
   -- Коротыш, ты дома! Какая удача! Сегодня в девять вечера приходи в ресторан и Репу с собой захвати. Явка обязательна! И до обеда узнай, чью харю он засек в окне. Желательно с автобиографическими подробно­стями. Все, Коротыш! Никаких вопросов. В обед я тебе перезвоню! А пока -- покедова! Телефон служебный.
  
   Он положил трубку и лихо отбил чечетку. И только после этого, словно вспомнив о нормировщице, рассы­пался в любезностях:
   - Благодарю вас, Людмила Павловна, за то, что вы не отказали в таком пустяке. Я всегда был уверен, что вы -- добрейшая из добрейших женщин.
  
   Людмила Павловна смотрела на него настороженно.
   - Сдается мне, Мелихов, у тебя что-то нехорошее на уме... оттого ты так и лебезишь.
   -Что вы, умнейшая из умнейших женщин! Это у вас от переутомления такая подозрительность. Вы уже двенадцатый час здесь сидите. Я исчезаю, чтобы вас больше не нервировать.
  
   -Прежде чем ты исчезнешь, я тебе напомню, что Кротову в двадцать три часа семнадцать минут в по­ездку, а у вас там какой-то подозрительный сбор в ре­сторане намечается.
   -Прекраснейшая Людмила Павловна! Вы уже по­хвалили мою память, а я еще раз заверю вас, что этого не забуду. А пить или не пить -- это уж пусть он решает сам... А мы будем думать: бить или не бить!
   Последние слова он заглушил азартной чечеткой, и Людмила Павловна не расслышала их.
  

***

   Собираясь в ресторан, Мелихов думал о Кротове.
   В обед Коротыш с небольшими оговорками подтвердил самые мрачные его предположения. "Парикмахер" -никакой не родственник Валерии и оплешивил его, по­лучалось, не из родственных чувств, не за так просто или за здорово живешь, а за свой личный интерес. На­верняка он сам имел виды на девушку, иначе с чего бы cтал вмешиваться... Выходило, что интересы их сталки­вались. Конечно, сталкивались! Веня прикинул в уме, сколько соседок вокруг него живет. Цифра впечатляла. А ведь ни до одной из них, будь она первой или двадца­той, ему и дела не было. И опять выходило, что Крот не зря хлопочет.
  
  
   Ревность вскипала в юном сердце и, соединяясь с обидой, превращалась в ненависть.
   А тут еще проклятый картуз действовал на нервы. В кепке он выглядел довольно-таки пошло. Как самый что ни на есть захудалый, измотанный непосильным тру­дом пролетарий. Мало того, что она уродовала его внешность на работе, так теперь и в повседневной жиз­ни он будет похож на урода. Тридцать лет без Ленина - по ленинскому пути.
  
   Веня долго топтался перед зеркалом, не решаясь выйти на улицу. Хотелось уберечь себя от насмешливых глаз и острых языков. Но время поджимало, и в конце концов, скрепя сердце, он перешагнул через порог.
  
   Было уже темно.
   На этот раз темнота не пугала Ме­лихова, а радовала. С одной стороны, она давала шанс, что никто не узнает его в пролетарском обличье. С дру­гой стороны, задуманное им дело и должно было быть покрыто густым мраком...
  
   В ресторане Мелихов сел за стол в головном уборе. Даже по дновским меркам такое считалось последним хамством.
   К нему сразу же подскочила официантка.
   -- А ну сбрось свое барахло с дурацкой башки! - потребовала она громовым голосом. -- Это тебе не "Го­лубой Дунай!".
  
   В Дно помимо ресторана был еще и шалман с таким красивым названием, где можно было пить в кепке и без нее.
   Веня об этом знал и намек понял. Но не шевельнул даже пальцем. Он только страдальчески улыбнулся и тихо произнес:
   -- У меня голова болит.
   -- Что с ней? - - резко сбавив громкость, поинтере­совалась служительница общепита.
   -- Ах! -- только и произнес Мелихов.
   Но это "ах" прозвучало с таким трагизмом, что офи­циантка невольно отступилась. Сердитый взгляд сме­нился на сочувственный.
  
   -- Колом тюкнули? -- предположила она.
   -- Ах, если бы!.. -- уронил Веня на грудь покрытую кепкой голову.
  
   Женщина теперь уже с состраданием смотрела на парня. И спеша загладить свою вину за неоправданную резкость, предупредительно спросила:
   -А пить-то что будешь?
   -Мне три по сто пятдесят и три стакана киселя.
   - Не многовато ли для одного?
   - Сейчас еще двое придут.
   - У них ,что, тоже головы больные?
   -- Да нет, у них должно быть все о'кей.
   -- Ну, потерпи, родимый, -- ласково попросила офи­циантка. -- Я мигом!
   Вальяжной походкой она подошла к буфетчице и строго сказала:
   -- Марья! Три по сто пятьдесят и три киселя! И чтоб, как в аптеке -- без недолива! Видишь вон там в кепке горемычного? Надо голову ему подлечить.
   Стаканы уже стояли на столе, когда в ресторан во­шли Коротыш и Репа.
   Зал был почти пустой, и они сра­зу заметили Мелихова. И страшно удивились тому, что увидели. По неписанным законам чуваков стиляги дол­жны были в любую погоду держать форс и ходить с не­покрытой головой. А тут что-то уж совсем сногсшиба­тельное. То ли отступничество?.. То ли мода другая при­шла?.. И опять все пойдет по Ленину и все начнут хо­дить в картузах... Они как зачарованные, глядя на кеп­ку, стали приближаться к другу.
  
   Веня догадался, что привело их в замешательство и поднялся им навстречу. Он скорбно склонил голову и снял кепку. Невольно у него получился нижайший пок­лон. В точности такой же, какие отвешивали своим гос­подам крепостные.
  
   Репа и Коротыш мало вникали в историю и к веж­ливости любых времен относились наплевательски. И все же они почувствовали, что друг их преобразился и с чего-то стал страшно вежлив. Это открытие смутило их еще больше. Не сговариваясь, они с почтением отве­сили по поклону. И сами удивились, откуда это в них такое есть и как здорово это у них получалось.
  
   Но Веня на вежливость друзей никак не отреагиро­вал. Он просто ее не заметил.
   -- Вот! -- глухо молвил он, не глядя ни на кого.
  
   Репа и Коротыш удивленно принялись рассматривать кепку в руках друга. Один снизу, другой сверху, и до них никак не доходило, к чему Веня сказал такое многозначительное "вот"!
   -- Не туда смотрите! - сердито проворчал Веня и постучал пальцем по своей черепной коробке, по той ее части, где в результате неумелой стрижки образова­лась плешь.
   Друзья перевели взгляд на все еще склоненную го­лову и глаза их округлились.
   - Сатисфакция! -- прорычал Мелихов.
  
   Буфетчица понимающе переглянулась с официант­ками, и на сытых лицах работников ресторана появилось сострадание.
   А Репа с ужасом прошептал:
   -- Обкромсали, говоришь...
   И сел на стул.
   А Коротыш, поняв трагизм положения, попытался смягчить горе стриженого друга.
   -Почти незаметно.., -- промямлил он, а у самого голос дрогнул и на лице появился испуг.
   -Я думал, только ленинградских стригут... Выходит и до нас очередь дошла.., -- задумчиво произнес Репа.
   -Я же предупреждал, что мстить будет! - шепотом напомнил Коротыш свои слова.
   -Надо отбить у него всякую охоту стричь нас! --гневно прошипел Мелихов.
   -Правильно! -- поддержал Репа. -- Пусть почув­ствует нашу спайку! Зуб за зуб, чуб за чуб!
   -- Хорошо ты сказал! - стриженый стиляга при­крыл плешь кепкой и орлом посмотрел на своих чува­ков.
   -А, может быть, для пользы дела побеседуем с ним, -- опустил глаза Коротыш. -- С устрашением, ко­нечно...
   -Сатисфакция! -- сурово повторил Мелихов и при­казал Коротышу. - Садись, остограммишься для храб­рости!
  
  
  
   Низкорослый стиляга сел и почти ткнулся носом в стакан с водкой. Она испускала тошнотворный запах, и он брезгливо поморщился.
  
   Репа хихикнул:
   -Запьешь киселем и все будет в ажуре.
   -Есть охота, -- промямлил Коротыш.
   -Есть надо дома! -- рассердился Мелихов, -- Там все бесплатно! А здесь веди себя поскромнее, с учетом моих возможностей. И больше говори о деле. Мне все-таки не верится, что он ей совсем чужой. Ты, как, разо­брался до конца?

   Репа встрепенулся. Ударил пальцами по струнам воображаемой гитары и, саркастически улыбаясь, вос­кликнул:
   -Не сомневайся, Веня! Живет он с этой Валей или черт ее знает как... в общем, с твоей кралей!
   -Да не живет он с ней! -- возразил Коротыш. -Просто у них квартира одна на всех.
   -- Не живет сейчас, значит, будет после жить! За­чем их мамам большую квартиру на маленькие делить?!
  
   На это Коротыш ничего не ответил. А Веня ударил кулаком по столу. Да не очень ловко. Больно стало. Он подул на кулак и, когда боль утихла, простонал:
   -- Бить будем по всем правилам!
   -- И как парикмахера, и как соперника! -- удов­летворенно потер руки Репа.
  
   Коротыш потянулся к киселю.
   Перебьешься! -- остановил его Мелихов и дви­жением рук предложил друзьям наклонить головы к не­му. -- Действовать будем так!.. На двадцать три семна­дцать у него вызов...
   -Это, что же, уже сегодня, значит.., -- и Коротыш с тоской посмотрел на кисель.
   - Не стони! - - оборвал его Вениамин. -- И не пе­ребивай меня. Ныть будешь потом, а сейчас главное -- все предусмотреть, чтобы у нас сбоя не получилось. Так вот, на работу он пойдет через бульвар. Лучшей дороги у него нет, а для нас -- лучшего места. На бульваре мы и встретим его.
   -- А как функции распределим? -- деловито осведо­мился Репа.
   Мелихов наморщил лоб и потер пальцами.
  
   -Я думаю так... Встанем за деревьями и, как толь­ко он поравняется с нами, первым выскочишь ты, Ре­па. И пока он не очухался, сходу вмажешь ему промеж глаз.
   -А почему не ты первым выскакиваешь? - захи­хикал гитарист.- Стригли-то ведь не меня.
   -Не злорадствуй, и до тебя доберутся, если будешь за моей спиной прятаться. Напал-то он на меня сзади, усек?
   -Усек...
   -Вот так-то... И потом, если я выйду первым, он поймет, что к чему и даст стрекача. А это уж нам совсем ни к чему! Я по его методу буду действовать. Со спины подкрадусь -- и по шее! Важно, чтоб ты отвлек его вни­мание и не промахнулся.
   - Хорошо задумано! -- похвалил план Коротыш. --И если у вас все удачно получится, то мне там и делать нечего.
   -- Нет, нет! Ты нам тоже нужен! -- похлопал его по плечу Веня. -- Ты выскочишь из-за другого дерева и го­ловой с разбега ударишь его в живот. Рост у тебя для этого самый подходящий.
   - А голова у меня для этого подходящая! -- недо­вольно посмотрел на командира Коротыш. -- Разве мож­но ее использовать как ударный инструмент?
   -- Ты только не перепутай в темноте столб с челове­ком, и тогда с твоим котелком ничего не случится!
  
   Мелихов глянул на часы и взялся за стакан.
   Они молча чокнулись. Молча выпили. Сначала вод­ку, потом кисель. Сначала поморщились, потом при­стально посмотрели друг на друга.
   -- Ни в одном глазу! -- вздохнул Репа.
   - Ничего, для храбрости хватит, -- заметил со зна­нием дела командир шайки.
   -А, может быть, нам для храбрости лучше взять по дубине? -- с надеждой глядя на друзей, предложил Коротыш.
   -Ну, скажешь ты! -- возмутился Репа. -- Мы ж ни какие-нибудь деревенские дурни, чтоб с кольем по бульвару бегать.
  
   Веня согласно кивнул и решительно встал. И когда они выходили из ресторана, он уже видел себя отомщенным. Радость разыгралась в его душе. Он не удер­жался и вдохновенно отбил чечетку возле ресторанных дверей.
  
  
   -Вот полюбуйтесь, -- сказала своим коллегам официантка, которая обслуживала друзей. -- Что значит дать человеку вовремя опохмелиться! Я жизнь в него вдохнула! А ведь какой несчастный пришел... с этой...сатисфакцией.
   -Тебе бы не у нас работать, а сестрой милосердия в вытрезвителе, -- проворчала буфетчица, суммируя в уме убытки от потерянного на стилягах недолива. -- Может быть, сатисфакция -- заразная!
   - Может быть, -- не стала спорить официантка, - Но я ведь не дура -- по головке его не гладила.
  

***

   Вытянув ноги и откинувшись на спинку стула, сер­жант Петров сидел в дежурке за потертым столом и размышлял о пустых койках в КПЗ. Служил он в мили­ции без году неделя, и все это время камера, в которой было три прекрасных койко-места, пустовала. Петров, как и природа, среди которой он вырос, не любил пусто­ты. А вырос он в деревне и полагал, что если есть ам­бар, то в амбаре должно быть зерно, если есть хлев, то в хлеву должна быть скотина. Ну, а уж если в амбаре пусто и в хлеву пусто, то уж это совсем не по-хо­зяйски...
  
   Время подходило к полуночи. Город уже спал, мили­цейский пес спокойно дрыхнул во дворе, и в маленьком деревянном здании милиции стояла гробовая тишина.
  
   Сержант зевнул раз-другой, сладко потянулся.
   Де­журство только начиналось, впереди был еще день, и надо было хорошо подготовить себя к приходу началь­ства.
   Петров запер входную дверь и пошел к пустующей камере. Он не был суеверным и любил спать со всеми удобствами. Сержант уже взялся за большой амбарный замок, намереваясь открыть вход в КПЗ, но подозри­тельный шум привлек его внимание.
   Он прислушался... На крыльце кто-то топтался. Сердце Петрова радостно застучало. Он мысленно мигом заполнил три прекрасных койко-места.
   Ради такого большого дела он был го­тов поступиться собственными удобствами.
  
   Сержант поправил новенькую милицейскую форму, вернулся к входной двери и гостеприимно распахнул ее.
   В свете тусклого фонаря он увидел трех стиляг.
   Они жались друг к другу и заискивающе улыбались ему. Сержант улыбкой на улыбку не ответил. Он, как всякий настоящий деревенский парень, далекий от веяний го­родской моды, презирал стиляг, а как милиционер, от­носил их к отбросам общества.
  
   - Что надо? -- сурово спросил сержант Петров.
   Коротыш и Репа одновременно кивнули в сторону Мелихова и слегка подтолкнули его к милиционеру.
  
   Веня, закрывая рукой разбитый рот, неохотно шагнул вперед.
   -Вот побили.., -- не очень внятно промямлил он.
  
   Петров весело оглядел побитого стилягу.
   -Вижу, ну и что?
   Коротыш уловил хорошее настроение сержанта, при­ободрился и не без пафоса воскликнул:
   -- Защиты просим у родной милиции.
   - Ну, тогда заходите! -- предложил сержант.
   Веня и Репа переступили через порог отделения, а Коротыш, смущенно потупясь, остался на крыльце.
   -- Ты чего это? -- удивился Репа.
   -- Ребята, -- жалостливо морщась, захныкал Коро­тыш. -- Есть охота. Живот сводит. Может быть, будете милосердными... без меня с начальником объяснитесь.
  
   Мелихов и Репа растерянно молчали, но Петров хо­рошо поставленным голосом рявкнул:
   -- А ну заходи! Ишь развел бадягу!
  
   Маленький обжора втянул голову в плечи и при­мкнул к товарищам.
  
   Стиляги расположились было у порога, сбившись в кучу, но сержант скомандовал:
   -- За мной!
   Он привел их к КПЗ. Стиляги сразу догадались об этом по железной двери и амбарному замку на ней. Сер­жант Петров с трепетным сердцем снял замок. Скрипу­чая дверь распахнулась и трое друзей увидели три пре­красных койко-места.
  
  
   Койки притягивали их взгляды, и они смотрели на белоснежное белье, не в силах сказать ни бе, ни ме.
   Петров победно оглядел стиляг и тоном, не допускаю­щим возражения, заявил:
   -Вот здесь будете спать до утра!
   -А мы не хотим спать! -- все же нашел в себе му­жество и возразил Веня.
   -Тогда сидеть! Но чтоб тихо! Милиция вам -- не место для развлечений.
   - Да мы до утра тут с голоду умрем, -- забормо­тал Коротыш.
  
   Сержант, не обращая внимание на ропот и возмуще­ние, затолкал их в камеру.
   - Ну вот что, -- сказал он, прежде чем уйти, -- ми­лицию ваши желания не интересуют! У милиции свои интересы! Завтра придет начальство и проведет дозна­ние. И не вздумайте бежать через окно! Оно хоть и без решетки, но там во дворе сидит страшенный кобелина. Злее любого милиционера. Зажрет с ходу!
   Он закрыл дверь и, пропустив дужку амбарного зам­ка сквозь петли, дважды повернул в нем ключ.
   Сержант Петров не был тщеславным. Он не мечтал об офицерских звездочках. Сержант Петров, как и вся­кий деревенский парень, рассуждал бесхитростно: вся­к сверчок должен знать свой шесток! И даже ордена и медали не смущали его ум, когда он аккуратно рас­ставлял возле стены четыре стула...
  
   И ночью ему снилась только родная деревня. И еще милицейский кобелина, которого он для устрашения пре­ступников окрестил Пиратом.
  
   А трое задержанных расселись по кроватям и глу­боко задумались. Веня не соврал, им действительно бы­ло не до сна.
   -Мать переживать будет, -- первым подал голос Коротыш.
   -И моя тоже, -- безрадостно откликнулся Репа.
   - Расплакались! Как будто бы я сирота, -- провор­чал Мелихов.
   Они опять глубоко задумались, и снова молчание на­рушил Коротыш.
   - Чья это идея была в милицию за справедливостью идти?
  
  
   -- Во дурак! -- хмыкнул Репа, -- Сам же у мили­ционера защиты просил.
   - Ну уж брось! Это я уж здесь для красного слов­ца такое сказал, чтоб впечатление благоприятное на не­го произвести. А кто нас надоумил сюда прийти?
  
   Репа опять хмыкнул и кивнул в сторону Мелихова.
   -- А что мне было делать, -- вяло начал оправды­ваться тот, -- после того, как вы меня избили. Ничего и не оставалось, как вспомнить о милиции... Сгоряча получилось.
   - Да, горячиться не надо было. Из-за этого Репа тебе в физиономию угодил, а я -- в живот.
   -Вам обоим смотреть надо было лучше, -- не удер­жался и упрекнул друзей Мелихов.
   -Пить надо было меньше, -- пробубнил Репа. --А то нарушили всю координацию движений... Отсюда и вся наша беда.
   -Беда наша не отсюда, а от киселя. Закусывать надо было хорошенько!
   -Беда наша --вся в плеши, -- проворчал Репа. --Теперь нас тут всех наголо постригут.
   -Ты думаешь? -- встрепенулся Веня.
   -А чего думать, порядки у них такие.
   -Это для тех, кого они сажают, -- возразил Ко­ротыш. -- А нас, может быть, еще и не посадят, если мы все дружно свалим на Крота.
  
   А ты что уже делаешь? -- хмыкнул Репа. И, уда­рив рукой по струнам воображаемой гитары, запел: -- Сижу на нарах, как король на именинах...
   Коротыш тоскливо уставился в окно и, вдруг преоб­разившись, с неожиданной радостью воскликнул:
   - Братцы! Какое чудо!
  
   Его приятели тотчас же подняли головы и обомлели от страха. С той стороны окна, поставив толстые лапы на подоконник, на них внимательно смотрела огромная овчарка.
   - А вот я ее сейчас шугану! -- придя в себя, соско­чил с места Репа.
   - Сядь! -- тихо, но властно приказал Коротыш. Гитарист не ожидал от него такого и растерянно опустился на кровать.
   -- Нельзя собаку дразнить! - уже обычным голосом сказал любитель поесть. -- У нее хорошая память. Уж если полюбит, то навсегда. И уж если не взлюбит, то тоже навсегда... А нам с ней лучше подружиться.
  
  
  
   -Вот это мысль! -- оживился Веня. -- Черт с ним с отмщением и со справедливостью тоже! Давайте-ка, ребята, попробуем закрутить с ней любовь.
   -Одна любовь тебя уже в милицию завела, а дру­гая, точно, до тюрьмы доведет, -- поняв куда клонит друг, кисло улыбнулся Репа.
   -- А где наша не пропадала! -- азартно воскликнул Коротыш и подмигнул Пирату.
  

***

   Ночь, проведенная на стульях, отрицательно сказа­лась на самочувствии сержанта Петрова. Чтобы раз­мять слежавшиеся кости и не показаться начальству заспанным, он проделал ряд физических упражнений.
   В деревне Петров пренебрегал зарядкой. Там сама приро­да заряжала на деятельность. За день бывало он так намашется косой или так с лопатой накланяется земле, что иному физкультурнику таких махов и наклонов мог­ло бы хватить на всю жизнь.
   Но с приходом в милицию Петров пересмотрел свое отношение к гимнастике. Разновидность ее, зарядка, как нельзя кстати пришлась после ночных дежурств.
  
   Приведя себя в порядок с помощью самостоятельно разработанного комплекса упражнений, дежурный рас­ставил стулья по местам. Внимательно оглядел помеще­ние. Оно выглядело по-рабочему... Теперь со спокойной душой можно было проверить арестованных.
  
   Он неслышными шагами подошел к двери камеры. Осторожно прислонил ухо к ней и прислушался.
   За две­рью раздавался богатырский храп. Ничто человеческое не было чуждо Петрову. Он сам, будучи молодым, лю­бил поспать по утрам. Сержант понимающе улыбнулся и на цыпочках отошел от двери. Вернувшись к своему столу, он сел за стол и взял журнал дежурного. На чи­стой странице размашисто начертал: "Около полуночи задержал троих хулиганов. Один был в кепке и с разби­тым лицом. Двое других выглядели как обычные стиля­ги. Посадил всех в КПЗ для опознания и дознания".
  
  
   Сержант полюбовался написанным и поставил свою нехитрую роспись.
   Сидеть уже просто так, сложа руки, он не мог. Он вскочил на ноги и гоголем прошелся около стола. Все это произошло помимо его воли. Уж больно хорошо он заполнил КПЗ. Сразу три койки! И ни одной пустующей теперь там нет! Конечно, умом он понимал, что эмоции не украшают милиционера, и обычно старался не рас­слабляться и сдерживаться.
  
   Именно на это и были направлены все его усилия, когда младший лейтенант Волохов читал свежую запись в журнале. Сержант, стоя рядом, наблюдал за выраже­нием лица непосредственного начальника, стараясь вы­глядеть бесстрастным. По годам Волохов недалеко ушел от подчиненного и в отношении эмоций придерживался той же самой философии.
  
   Кончив чтение, он закурил сигарету и деловито осведомился:
   -Почему вы, товарищ сержант, решили задержать их?
   -Рожи у них были слишком хитрые, товарищ млад­ший лейтенант! И к тому же одна была побита. И к то­му же одеты они были по-стильному! - с готовностью ответил Петров. -- Таким только и место в нашем КПЗ!
   - Ну, что ж... резонно. Пойдемте посмотрим на них.
Петров давно держал ключ от амбарного замка и с нетерпением ждал этой команды. Он сорвался с места, и, чеканя шаг, подошел к камере.
   - Здесь они, голубчики! - - таинственно прошептал он своему непосредственному начальнику, не в силах совладать с самодовольной улыбкой.
  
   Младший лейтенант неторопливо приблизился к под­чиненному и сухо заметил:
   -Мы, сержант, задержанных должны называть гражданами и никак иначе.
   -Понятно! -- охотно принял замечание Петров и быстро отчеканил. -- Здесь они граждане -- голуб­чики!
  
   Волохов хотел продолжить воспитательную работу, но радостное и громкое повизгивание за дверью каме­ры отвлекло его от этой благородной цели.
   -- Ишь как хулиганят, -- задумчиво произнес он.
  
  
  
   -А вы еще спрашивали, почему я решил их задер­жать? -- не без обиды в голосе и не без гордости за се­бя воскликнул сержант.
   -Открывайте! Я сейчас научу их милицию уважать!
  
   Петров поспешно снял замок и распахнул дверь.
Счастливо виляя хвостом, к ним выскочил молодой кобель восточно-европейской овчарки. Пес даже не удо­стоил взгляда смутившегося лейтенанта, а с ходу, поставив передние лапы на грудь опешевшему сержанту, при­нялся лизать его в обе щеки. Петров был не только сержантом, но еще числился в штате милиции проводником служебно-розыскной собаки, и Пират знал об этом.
  
   Младший лейтенант с кислой улыбкой оглядел ка­меру.
   -- Действительно хулиганы, -- хмуро обронил он. --Даже окно за собой закрыли... Глупые шуточки, това­рищ сержант!
   - Товарищ младший лейтенант, -- забормотал Петров, -- уверяю вас, утром они еще были... Честное слово, я вас не разыгрываю. Я же ведь всей душой хо­чу помочь вам... Я же понимаю, лейтенанту в милиции до майора без преступников не дойти.
  
   Волохов внимательно посмотрел в честное лицо сер­жанта.
   -- Ну что ж, -- смягчился он, -- надо, выходит, включать в работу свои способности детектива.
   - Надо, товарищ младший лейтенант! - Горячо поддержал его сержант. -- Без дела плуг ржавеет! И потом, если все начнут от нас бегать, то кто же будет у нас сидеть?!
   Разумно, -- согласился Волохов. -- Так когда,говорите, они еще были?
   -Утром, когда я встал!
   -Как встали? - - удивленно вскинул брови непо­средственный начальник.
   Обычным образом, товарищ младший лейтенант. Как встают со стула, --не моргнув глазом, отчеканил сержант. -- Наверное, вы догадываетесь: дежурю я не на ногах.
   - Да, я догадываюсь об этом... И что же было, ког­да вы встали?
  
   -Все было спокойно. Я подошел k двери и прислу­шался. В камере стоял оглушительный храп, словнотам спал целый взвод.
   -Во сколько это было?
   --Это было в половине восьмого.
   - Значит, в половине восьмого в камере кто-то храпел, -- задумчиво произнес лейтенант и посмотрел на Пирата. - Послушайте, сержант, а собаки храпят?
  
   Петров малость смутился, но ответил бодро:
   - Смею вас уверить, товарищ младший лейтенант, у него нет никаких пороков. Пес исключительно умный и способный к службе.
   -А беглецов он нам может найти?
   -Этому пока не обучен...
   -А вас вот учили, а вы их адреса все равно не записали.
   -Я-то это знаю. Только с их рожами люди разве говорят правду. А время и так уже было позднее... Вот я и подумал, чего с ними зря маяться.
   -Вы хоть приметы их хорошо запомнили?
   Очень хорошо! -- уверенно ответил Петров. - Я к ним специально приглядывался. Двое -- длинные, ва­шего примерно роста. Один из них тощий, как Иисус Христос, другой -- откормленный, мордастый, с головой, похожей на репу. А третий -- вроде меня, маленький, но плотный. И все они такие же серые, как и мы с вами, товарищ младший лейтенант.
   -- В отличие от вас, товарищ сержант, я училище специальное кончил, и у меня есть законченное среднее образование, -- холодно одернул подчиненного Волохов.
   - Я -- не о внутреннем содержании, я -- о их внеш­ности. Все они из нашей нечерноземной полосы, а пото­му, как и мы с вами, серые. Понимаете, товарищ млад­ший лейтенант, что я имею в виду только цвет волос. А, значит, эта шайка -- дновская. И брюки стильные, и пиджаки страшные -- это только камуфляж. А так от них все равно за версту пахнет нашим духом.
   -Это каким таким нашим духом?
   -Ну, выпивши они были.
   -Вот как! Это уже что-то..,- удовлетворенно за­метил лейтенант. - А как вы думаете, что они пили: водку или самогон?
  
   -"Сучок", -- не задумываясь ответил Петров.
   -Вы уверены?
   -Без сомнения! А "сучок" в Дно так поздно про­дают только в ресторане!
   -А версия домашней пьянки вами отвергается?
   -Дома никто салаг такой гадостью поить не будет!
   -Значит, звоню в ресторан, товарищ Петров!
   -Звоните, товарищ младший лейтенант! Дело вер­ное!
  

***

  
   Азарт погони охватывает не только тех, кто гонится за чинами, но и тех, кому карьера не светит. Охотничий инстинкт перешел к человеку от хищного зверя, и, по­винуясь этому инстинкту, сержант Петров и его непо­средственный начальник с быстрого шага перешли на бег трусцой.
   Утро стояло по-осеннему прохладное и бе­жать было одно удовольствие.
  
   У калитки, на которой красовалась страшенная мор­да собаки неизвестной породы, они разом остановились.
   Сержант перевел дух и сказал:
   - Здесь их малина!
   -Лейтенант немного отдышался и спросил:
   -Вы уверены, что здесь?
   -А где же еще? -- удивился вопросу Петров. --Только хулиганы могут нарисовать такую уродину.
   - Ну уж не скажите, сержант! -- возразил Волохов.-- У боксера морда куда безобразнее.
   -- А что же вы думаете, товарищ младший лейте­нант, боксера вывели нормальные люди? Я уверен, что нет! Нормальному человеку уродство претит. Только душевно больные могут держать такого монстра.
   - Хотел бы я знать, какого монстра держат здесь,-- заглядывая через калитку во двор, невесело произ­нес Волохов. -- Еще одни брюки мне никто не выдаст.
   -Боюсь, товарищ младший лейтенант, что одними брюками здесь не отделаться.
   -Думаете, и ваши пострадают?
   -Хуже! Мне кажется, в этом доме зверь похлеще моего Пирата... Зажрет и гав не скажет.
   -- А почему вам так кажется?
   -- Видите ли, товарищ младший лейтенант, если бы там была шавка, она давно бы хай подняла. Эти дар­моеды страшно бестолковые: гавкают по делу и без де­ла. А там нас поджидает умный пес. Он нас слышит, а себя не выдает. Но только мы в дом зайдем -- он тут как тут. И станем мы его пленниками... по-нашему - арестантами. Если, конечно, сопротивляться не будем.
   -Да... Вот как... Покричите-ка хозяев, сержант!
   -Хозя-ин, хозя-ин! -- старательно прокричал Пет­ров.
   -- Пожалуйста, не так громко! -- одернул его Волохов. -- На нас прохожие стали слишком весело по­сматривать.
   - Не смущайтесь, товарищ младший лейтенант. У них только и заботы, что над милицией позубоскалить. А мы находимся при исполнении служебного долга, и это должно вас воодушевлять! А потише кричать беспо­лезно: никто нас не услышит.
   -- Тогда хватит орать! Если там есть кто-то живой, то наверняка давно нас увидел и услышал. Вперед, сер­жант!
  
   Младший лейтенант распахнул калитку, и, шагнув во двор, расстегнул кобуру пистолета.
   -- Только без этого.., -- умоляюще посмотрел на не­го Петров. -- Собаку стрелять нельзя! Собака ведь, как дитя малое. Она не понимает, кого любит, не сообража­ет, кому служит.
   - В таком случае, сержант, берите инициативу на себя. Я с детства страшно боюсь собак, и они все это откуда-то знают и при случае стараются хапнуть меня.
   -- Да, собаки смышленые звери, - охотно согла­сился Петров, занимая позицию впереди лейтенанта.
  
   Он поднялся на крыльцо веранды и осторожно на­жал на дверь.
   Дверь бесшумно отворилась. Придержи­вая ее за ручку, сержант оглядел веранду. Пол веранды был завален яблоками и собаке среди них просто невоз­можно было разлечься. Стараясь не наступить на ябло­ки, Петров подошел к двери, ведущей в дом, и слегка толкнул ее. Она так же бесшумно открылась. Он схва­тился за ручку и, готовый в любой момент захлопнуть дверь, внимательно оглядел кухню.
   Волохов подошел к нему сзади и шепотом спросил:
   -- Есть?
   А черт ее знает! - тоже шепотом ответил сер­жант. -- Они хитрые бестии. Может и под кроватью лежать... Я сейчас зайду на кухню, а вы прикройте дверь и в щелочку наблюдайте за мной... Если пес вы­скочит, дверь захлопывайте поплотнее и бегите за хо­зяевами, благо мы теперь знаем место работы каждого из них.
   -А как же вы? -- с восторгом глядя на мужествен­ного сержанта, спросил Волохов.
   -- А я уж как придется, --- спокойным голосом ответил Петров. -- Прикажет лежать -- лежать буду! А,может быть, и сидеть позволит... С собакой спорить все равно что с милиционером - бесполезно.
  
   Он вошел в кухню. Лейтенант, прикрыв дверь, с тревогой наблюдал за ним. Несколько секунд сержант стоял как вкопанный. Ни собака, ни человек не появи­лись встретить гостя. И он прошелся взад-вперед около нетопленной плиты. И опять никого. Петров осмелел и заглянул в комнату, а потом в спальню. И там не было ни человека, ни собаки.
   -- Заходите, товарищ младший лейтенант! -- крик­нул он. -- Здесь никого нет!
   Волохов приоткрыл дверь побольше и, просунув го­лову в щель, радостно сказал:
   -- Ну и хорошо, товарищ сержант! Пойдемте побы­стрее отсюда!
  
   Но сержант на этот раз не спешил выполнять ука­зание непосредственного начальника. Вытянув шею, он медленно двигался по кухне и поводил носом из сторо­ны в сторону.
   -Чего там еще? -- нетерпеливо проворчал Воло­хов.
   -Мы же с вами, товарищ младший лейтенант, не собаку пришли искать... А тут картошкой жареной пах­нет.
   - На кухне и должно пахнуть жареной картошкой.
   -Но плита холодная!
   -Ну и что? Может, ее вчера вечером еще жарили.
   -У вчерашней совсем другой запах... А это пахнет свежеподжаренная..,-продолжая принюхиваться, объяснял сержант.
  
  
  
   --- Ну, у вас и нюх! -- не без восхищения заметил Волохов. -- А я, признаться, ничего не чувствую.
   - Это у вас оттого, что вы курите, - сказал Пет­ров и неожиданно присел и нагнулся к полу. -- Товарищ младший лейтенант, помогите-ка поднять эту крыжечку, -- попросил он негромко. -- Похоже, наши преступнички картошечку жарят там.
  
   Волохов подошел и присел рядом над деревянной крышкой люка, ведущего в подвал.
   -А вдруг собака? -- прошептал он.
   -Даже самая умная собака не умеет жарить кар­тошку! -- спокойно заметил Петров и скомандовал: - Взялись!
  
   Они посноровистей ухватились за тяжелую крышку и разом подняли ее...
   В подполе горел свет, а на электрической плитке в большой сковороде швырчала картошка.
   Коротыш, стоя на корточках, помешивал ее большим ножом, а Мелихов и Репа сидели на ящиках и хрустели яблока­ми. Никто из них даже не глянул вверх.
   Волохов сразу же сообразил, что эта троица давно засекла их и дав­но смирилась со своей судьбой. А Петров, наверное, также подумал и, нагнувшись к лазу, рявкнул что есть мочи:
   -Ну что, граждане-голубчики, допрыгались! Я вам покажу, как из милиции убегать!
   -Не надо им это показывать, товарищ сержант, --улыбнулся Волохов. -- Это они и сами умеют хорошо делать!
   -Поесть бы хоть дали, - - проворчал Коротыш, с тоской глядя на сковороду.
   - Поешьте, поешьте! -- охотно разрешил сержант.-- Товарищ младший лейтенант, пусть поедят! Все лиш­ний раз нам кормить не надо будет тунеядцев!
  
   Через полчаса сытые беглецы были в милиции. Они притулились на краешках стульев и сидели, не шеве­лясь, с низко опущенными головами.
   Петров сиял. Его непосредственный начальник радо­вался не меньше подчиненного. Оба они сидели за по­тертым письменным столом и гордо поглядывали на за­держанных.
  
  
   Насладившись победой, Волохов негромко, но чётко, делая многозначительные ударения, сказал:
   -- Давайте, товарищ сержант, разбираться... Что мы инкриминируем в вину этой троице?
  
   Петров не заставил себя ждать. Недолго, думая, он сердито заявил:
   - А они, по-моему, товарищ младший лейтенант, уже без всякой инкриминации по всем статьям винова­ты!.. К тому же собаку совратили. Так, чего доброго, и совсем пса можно испортить. Службу перестанет нести!
   -М-да... Тяжела их вина, -- задумчиво покачал головой Волохов. -- Но какое официальное обвинение мы им предъявим?
   -Побег!
   -М-да... За побег -- лет пять, если мне память не изменяет...
   - Ну, что граждане-преступники! -- просиял Пет­ров. -- Милиция вас научит свободу любить!
  
   Волохов положил перед собой чистый лист бумаги, снял колпачок с вечной ручки и деловито оглядел перо. Осмотром остался доволен и неторопливо произнес:
   -- Ну, что ж... будем составлять протокол.
  
   Мелихов медленно поднялся и подошел к столу. Он был бледен, как милицейская стена, которую белили известкой перед каждым революционным праздником.
   -- Послушайте, лейтенант, -- осипшим голосом про­говорил он. - Ведь вы нас так и посадите на самом деле.
   - А вы что думаете: мы тут с вами в бирюльки со­брались играть? -- вместо лейтенанта воскликнул его подчиненный.
   -Но ведь мы не убегали, -- не сводя глаз с Волохова, воскликнул Веня. - Убежать можно только тог­да, когда тебя посадили. А нас никто не сажал. Нас про­сто вот этот дундук, -- Мелихов кивнул в сторону сер­жанта, -- закрыл в камере, не имея на это никакого права. До вас-то хоть это доходит, товарищ лейтенант?
   -До меня доходит, что вы оскорбляете при испол­нении служебных обязанностей моего непосредственно­го помощника.
   -Не знаю, посредственный он помощник или непо­средственный, но знаю, что мы сами пришли в тюрьму.
   -- В милицию! -- поправил его Волохов.
   -Какая разница! - повысил голос Вениамин. -- Тюрьма начинается после милиции и великие говорят: от милиции до тюрьмы -- один шаг!
   -Прекрасная мысль, товарищ младший лейте­нант, -- довольно заулыбался Петров. -- Он хоть и оскорбляет меня, но преступник образованный! А еще говорят, скажу я тебе, от тюрьмы и торбы зарекаться нельзя.
  
   Вениамин, не обращая внимания на его реплику, продолжал:
   -- И те же великие утверждают, что на свете долж­на торжествовать справедливость. Так неужели вы, со­ветские милиционеры, невинных людей посадите, а ху­лигана, который избил меня и постриг, оставите на сво­боде.
  
   Мелихов сорвал кепку со своей головы и низко скло­нил голову перед милиционерами. Они молча рассмат­ривали его шевелюру, испорченную неумелой стрижкой. Веня понял, что они колеблются, что нужен еще неболь­шой толчок, и они переиграют все дело.
   И он поспешил надоумить их:
   -- Вот его вы и ловите, если вам нужны преступни­ки. Тут у вас все будет гладко: есть побитый и при нем два свидетеля.
  
   Мелихов не ошибся в своих расчетах. Младший лей­тенант неторопливо спросил:
   -А вы нападавшего знаете?
   -А как же! -- не удержался и вскочил радостно с места Репа. -- Мы о нем все заранее узнали.
  
   Коротыш сильно ударил его сзади под ребро кула­ком.
   -- Ой-е-ей, -- застонал Репа.
  
   А Вениамин поспешил внимание милиции переклю­чить на себя.
   -- Как не знать! - посмотрел он на стенные ходи­ки. -- Мы - коллеги. Кочегары! И его поезд должен вот-вот прийти из Сущева.
   -- Зверь на ловца бежит, -- неторопливо прогово­рил Волохов и скомандовал: - Товарищ Петров! До­ставьте сюда коллегу кочегара! Как его фамилия?
   - Кротов, -- поскучневшим голосом произнес Веня фамилию своего врага.
  
  
  
   Сержант вскочил на ноги и бодро спросил у непо­средственного начальника:
   -Доставить зверя живым или мертвым, товарищ младший лейтенант?
   -Лучше мертвым, -- с надеждой глядя на расто­ропного сержанта, чуть слышно обронил Коротыш.
  
  

***

   Лебедев еще издали заметил рядом с дежурным по станции сержанта милиции. Недоброе предчувствие кольнуло сердце старого механика. Особенно оно уси­лилось после того, как дежурный выкинул вперед крас­ный флажок. По расписанию остановка на станции им не полагалась. Тихо выругавшись, Лебедев стал тормо­зить.
  
   Степан тоже обратил внимание на сержанта. Отойдя от окна и открыв воду в шланг, он крикнул.
   - С милицией встречают!
   Машинист на это никак не отреагировал, а Василий весело воскликнул:
   -- Да ну! -- и выглянул в окно помощника. -- Слиш­ком маленький милиционер, -- засмеялся он. -- Нам такой не страшен!
   - Маленькие -- они особенно зловредные, -- заме­тил ему Степан, поливая из шланга уголь.
  
   Лебедев, усмиряя бег состава, остановил паровоз как раз возле невидимой черты, которую обозначил флажок.
   - Чего до парка не дал доехать? -- крикнул он де­журному.
   -- Сейчас доедешь, -- буркнул тот, не глядя на ме­ханика.
  
   Игорь Дмитриевич понял, что предчувствие его не обмануло, и машинально глянул на сержанта. Петров только этого и ждал.
   -Кротов на паровозе? -- строго спросил он.
   -А где же ему еще быть? -- сердито ответил Ле­бедев.
   Сержант подошел к паровозной будке и, остановив­шись напротив двери, потребовал:
   - А ну пускай живо слазит!
   102
  
   -Здесь я командую! -- сказал Игорь Дмитриевич жестко.
   -А я его арестовываю! -- покраснел сержант от гнева.
   -Это за что? -- высунулся в дверь будки Василий.
   -А ты кто будешь? Кротов?
   -Ну, Кротов...
   -Ну, так не задавай глупых вопросов! Какая тебе разница за что сидеть, когда посадят. Слезай! -- при­казал Петров.
  
   Вася растерянно посмотрел на Лебедева.
   -- Работа -- не танцы! -- сказал тот решительно, --С нее, когда вздумается, не уходят. Закрой дверь, Кро­тов, и продолжай выполнять свои обязанности.
   Не успел Василий захлопнуть дверь, как сержант оказался рядом с ним.
   - Я тоже выполняю свои обязанности! - гаркнул он. - И мне приказано доставить его живым или мерт­вым, и без него я отсюда не уйду!
   -- А посторонним здесь нельзя! - - крикнул Степан.
   -- Я -- милиционер и посторонним нигде не могу быть! -- гордо заявил Петров.
   Лебедев искоса посмотрел на разгоряченного сер­жанта:
   -А за что же все-таки ты арестовываешь нашего кочегара?
   -Да он лучше меня знает за что! -- запальчиво воскликнул сержант. -- Пусть сам и скажет, а не валя­ет дурочку!
  
   Механик вопросительно посмотрел на Василия.
   - Я и сам теряюсь в догадках, -- пробормотал тот. -- Разве что стиляги?..
   -- Они граждане-голубчики! -- радостно восклик­нул Петров. - - Отделал бедняк будь здоров! Зверь ты этакий! Один уже бледный, как полотно! И фотокарточ­ку с него уже не сделаешь! А двое других, слава богу,
еще пока что живы.
  
   У Василия от этих слов все похолодело внутри, и кровь отхлынула от лица. Он тоже стал бледен, как отбеленное полотно.
   -- Тут что-то не так.., -- растерянно проговорил он.-- Я никого и пальцем не тронул... Разве что Мелихова чуть постриг...
  
  
  
   -Во! Видишь! -- довольно заулыбался сержант. --Дыма без огня не бывает!
   -Так они меня сами за эту стрижку отлупить хо­тели, - продолжая недоумевать, начал оправдываться Кротов перед милиционером и своей бригадой. -- Вче­ра вечером, когда я шел в поездку, они заловили меня на бульваре.
   -И много их было? -- спросил Лебедев.
   -Трое. Репа с кулаками на меня из-за дерева вы­летел. Я от удара уклонился, и он врезал плюху прямо Мелихову, который ,оказывается, уже за моей спиной был. А тут откуда ни возьмись из темноты Коротыш вы­летает, и летит, как метеор, и тоже врезался в своего друга.., Пока они разбирались, что к чему, я и был та­ков... Вот и все... Ничего я тут не присочинил.., -- с на­деждой посмотрел на сержанта Кротов.
   -- Я знаю эту троицу, -- сказал Игорь Дмитриевич.- Они мне однажды и на паровозе концерт закатили...Жуть богатая на выдумки компания... А что, сержант, Мелихов действительно так здорово пострадал?
   -Ну, не так, чтобы так, но фотокарточка попорче­на. Это точно! -- не моргнув глазом, бодро ответил Петров.
   -Вот ему Репа и попортил фотокарточку, -- засме­ялся Степан.
   -Это точно, Степа, -- согласился с помощником Лебедев. - И похоже, то, что им не удалось сделать своими руками, они хотят сделать с помощью милиции. Ох, мерзавцы, -- покачал он головой.
   -Механик! -- крикнул снизу дежурный. -- Ты ехать-то думаешь сегодня?
   -А ты флажок-то сменил? -- высунулся к нему Ле­бедев.
   -- Я уже и сам скоро сменюсь, а вы там все бодягу разводите! -- недовольно проворчал тот.
   - Ну, ладно, не ворчи, старик! -- улыбнулся ему Игорь Дмитриевич.
   И длинно прогудел. И взялся за ручку реверса.
   -Я тоже поеду! -- крикнул ему Петров.
   -Ну, а куда ж ты без нас! -- подмигнул ему маши­нист, у которого явно поднялось настроение. -- Все вме­сте потом и в милицию пойдем.
  
   -- Это зачем все вместе? -- ошарашенно посмотрел на каждого члена бригады Петров.
   - Разбираться будем...
   --У нас и без вас есть кому разбираться, -- запро­тестовал Петров. -- Мы не такие дела раскручиваем!
   - А это дело как раз и не надо раскручивать! -- твердо сказал Лебедев.
  
   А Степан схватил лопату и крикнул:
   -- Вася, похлопай!
  
   Петров понял, что им уже не до него и, встав в угол будки, стал наблюдать, как паровозники работают. И когда Степан взялся за лопату в следующий раз, сер­жант неожиданно положил руку на черенок и, винова­то улыбаясь, попросил:
   -- Позволь, начальник, я покидаю!
   -Испачкаешься! -- ухмыльнулся помощник.
   -Уж если я в милиции не боюсь запачкаться, то эта грязь мне не страшна!
   -- Ну, побалуйся малость... Только не очень, чтоб здорово. Топку не закидай.
  
   Петров взял лопату, осмотрел ее внимательно и гаркнул:
   - А ну, похлопай, арестованный!
   И Вася вдруг улыбнулся помимо своей воли. А сер­жант, бросив несколько лопат в огонь, спросил у Сте­пана:
   -Ну, как?
   -Нормально, -- ответил тот.
   -Ты из какой деревни? -- спросил у непрошенного помощника Игорь Дмитриевич.
   -Из Белошкино... А что, заметно?
   -С лопатой хорошо управляешься, -- похвалил его машинист.
   -Шел бы к нам, -- предложил Степан. - И день­ги, здесь больше, чем в милиции.
   -Нет уж, граждане-паровозники! -- энергично за­протестовал сержант.--От черной работы я в деревне на­терпелся вот так! -- и он провел указательным пальцем по горлу.
  
  

***

   Не сдобровать тому, кто вздумает дурачить милицию. К этой мысли Мелихов приходил постепенно и пришел к ней одновременно со своими друзьями в тот са­мый момент, когда сияющий сержант Петров вернулся с задания вместе с паровозной бригадой.
  
  
   На глазах милиции стиляги готовы были поливать Кротова грязью со всех мыслимых и немыслимых шлан­гов, но делать это в присутствии честного народа они не осмелились. И не подняли глаз ни на старого машини­ста, ни на более молодых членов его бригады.
  
   И поняли они, что дело их - швах. Раскисли и тут же раскололись, то есть, если выражаться не милицейским языком, а по-русски: во всем сознались.
  
   Младшему лейтенанту Волохову ничего не остава­лось, как пожать руку старому машинисту, поблагода­рить всю бригаду за помощь следствию и всю бригаду, включая Кротова, отпустить с миром.
  
   Вася выходил последним, и когда за ним закрылась дверь, Мелихов с горькой обидой в голосе сказал:
   -- А как же мой чуб?
   Душа Мелихова все еще жаждала отмщения и Волохов это понял. Он закурил сигарету, попускал колечки дыма, полюбовался ими и спокойно произнес:
   -Будем стричь!
   -Это как стричь? -- вскочил со стула Веня.
   -У нас не дом моделей. Для всех одна стрижка -- наголо! -- охотно объяснил младший лейтенант.
   -Вы, что же, хотите сделать то, что не совсем по­лучилось у этого варвара с ножницами?
   -А ты что хотел сделать нашими руками? -- на­смешливо посмотрел на него Волохов.
   -Мелихов тяжело опустился на стул.
   -Я не дамся! -- загнанно глядя на милиционеров,простонал он.
   -Свобода выбора есть только у свободных граж­дан! -- строго заметил ему сержант.
   -Вы, сержант, настоящий Спиноза! -- похвалил непосредственный начальник подчиненного.
   А Веня зло крикнул им обоим:
   - Вы меня еще не посадили!
   -Сидеть тебе как миленькому, гражданин-голуб­чик!
   -М-да... Из милиции убежал... В преступный сговор с чуваками вступил... На человеческую жизнь и челове­ческое достоинство посягнул...
  
   - На Пирата нашего покусился! - поспешно при­бавил Петров и свое обвинение. -- Вы ему, товарищ младший лейтенант, и собаку присовокупьте!
  
   -К собаке он никакого отношения не имеет, -- про­бурчал Коротыш.
   -А чья это была работа? -- мгновенно посмотрел на него сержант.
  
   Задержанные молчали.
   - Боитесь сознаться?! - Волохов закурил очеред­ную сигарету и попускал колечки. -- Теперь вам уже не­чего бояться! -- уверенно заявил он.
   -Ну, моя это работа! -- с вызовом сказал Коро­тыш.
   -Как же тебе удалось такое, Герасимов? -- спро­сил младший лейтенант, и оба милиционера с любопыт­ством уставились на Коротыша.
   -Тот не выдержал их любопытных взглядов, опустил глаза и хмуро молчал.
   -А он у нас собачий язык знает, -- хихикнул Репа.
   -Трепач, -- только и буркнул на это Герасимов.
   -А ты не стесняйся, расскажи! -- настаивал млад­ший лейтенант.
   -А чего стесняться! - поднял голову Коротыш. -Я ж у вас не спрашиваю, как вы нас нашли, откуда вы все про нас знаете. Тайна это, профессиональная, и я производственных секретов не выдаю.
   - Товарищ младший лейтенант! Вы не чувствуете,что он очень даже нам подходит? -- горячо заговорил Петров. -- Почему бы нам не взять его к себе на рабо­ту? Я из него здесь человека сделаю... а он из собаки - хорошего служебного пса. У меня не совсем получа­ется с дрессировкой, а у него, видать, талант, и, видать, он сумеет секреты наши хранить.
   -- К тому же он хороший шофер, -- сказал Репа. -А то что это у вас за порядки: за преступниками пеш­ком гоняетесь.
  
   -Вообще-то надо поговорить с капитаном, - - за­думчиво произнес Волохов. -- И дрессировщик нам ну­жен и шофер тоже... Ты когда, Герасимов, пойдешь в армию?
   -У меня "белый"!
   -Для нашей службы это не помеха. Что скажешь?
  
  
   Коротыш отрицательно покачал головой:
   -- Я к вам не пойду!
   -Ты соображаешь, что говоришь! -- воскликнул сержант. - - Откажешься - в тюрьме будешь сидеть! Так уж лучше так!
   -Давай, давай! Не упрямься! -- подтолкнул локтем друга Репа. -- Может, это у тебя единственный шанс стать человеком.
   -Золотые слова говорит Сажин! -- сказал Волохов.
   -А ребят вы со мной отпустите?
   -О чем разговор? Сразу всем объявляю амнистию!
   -Ну, что ж, -- кисло улыбнулся Коротыш и пооче­редно посмотрел на своих друзей. -- Ради вас придет­ся стать человеком... если, конечно, капитан еще разре­шит...
  
   Они даже не представляли, как прекрасна свобода.
   Они это поняли только тогда, когда оказались на улице...
  
   А Волохов, оставшись вдвоем с сержантом, закурил сигарету и, пуская колечки дыма, хитро посмотрел на своего подчиненного.
   Сержант Петров понял, о чем думает непосредст­венный начальник, и весело воскликнул:
   -Ну и нагнали мы на них страху! Ведь в милицию так, очертя голову, не бросаются...
   -Ничего, привыкнет... Зато теперь его друзья будут сами милиции бояться и другим то же самое закажут.
   Младший лейтенант Волохов выпустил несколько коле­чек дыма и, улыбаясь, покачал головой.
   -- Ишь ты, до­думались, зуб за зуб, чуб за чуб.
   **************************************************
  

ТЕМНАЯ ЛОШАДКА

***

   Жизнь не течет равномерно.
   Чтобы человек не сдох от нескончаемой скуки или не погиб от бесконечных стрессовых перегрузок, она придумала аритмию, и время от времени каждому жи­вущему дает возможность отдохнуть от чрезмерного од­нообразия или излишнего разнообразия...
  
   Осень, наверное, для того и существует, чтобы охла­дить человеческие страсти, дать людям осмотреться, одуматься, поскучать вместе с дождями...
  
   А дожди затянулись.
   Уже облетели листки октября. Пошел на убыль но­ябрь, всем осточертела грязь, а дни стояли серыми и унылыми. Люди все чаще стали поговаривать о моро­зах и снегах. Но природа не спешила. Опустошенная че­ловеком и осенью, она тщательно готовилась к зиме...
  
   Поздно вечером Кротов шел по бульвару.
   Вокруг все было черным. И тополя, до последнего листика ободран­ные ветрами, и земля с пожухлой травой, из которой бесконечные дожди вымыли осеннюю охру, и небо, плот­но набитое тяжелыми тучами. Тучи почти касались вер­шин деревьев и еще гуще делали и без того густые су­мерки. Свет фонарей, освещавших железнодорожные пути, ослабевал в них и почти не доходил до бульвара.
  
   Темнота не пугала Василия. Его занимала грязь. Все свое внимание он сосредоточил на дороге, стараясь не втемяшиться в лужу. И не сразу заметил, что вокруг все изменилось. Город в мгновение ока преобразился, стал светлым и призрачным. А белый снег, сказочно красивый, плавал в воздухе, кружился и медленно опу­скался на дома, дорогу, деревья.
  
   Вася оживился. Поднял голову и огляделся. Рядом никого не было, и он решил дать выход разыграфшимся эмоциям. Подпрыгнул и поймал языком снежинку. За­бава понравилась, и, подбадривая себя негромкими воз­гласами, он стал прыгать вверх, хватая ртом зависаю­щие в воздухе снежные хлопья, и радуясь своей добыче, как самый что ни на есть последний мальчишка.
  
   Обидное сравнение с мальчишкой пришло на ум по­сле того, как он увидел стройную незнакомку. Она про­дефилировала мимо, даже не глянув на него. Она так высоко несла гордую голову и так ясно всем своим ви­дом выказывала презрение к нему, что у Василия про­пала всякая охота резвиться. "Откуда она появилась? Словно из снега возникла!", -- недоумевал он.
   А снег, как бы подтверждая его мысль, облепил де­вушку и она была белой, как Снегурочка. Но сходство со Снегурочкой, это Вася сразу уловил, было чисто внешним. Та была деревенской девушкой, наивной и по-крестьянски простой. А в этой, в ее движениях, стати, чувствовалась городская жилка. Держалась она, как принцесса -- не меньше, и, по всему видать, была с ха­рактером крутым и -- сама себе на уме.
  
   И все-таки она кого-то ему напоминала. Какую-то книжную героиню... Но какую?..
   Девушка уже подходила к лестнице виадука... Она уже поднималась... Уже фонари на мосту высветили стройную фигуру. В их свете снег казался еще более густым. Его легкие хлопья преданно кружились возле юной красавицы, и она в эти мгновения была удиви­тельно похожа на Снежную принцессу.
  
   Вася никогда не видел Снежной принцессы ни в ки­но, ни на картинках. Он даже не знал, существует ли она в литературе. Но он хотел верить, что существует. Ведь есть же Снежная королева. А почему у Снежной королевы не могло быть дочери? Только потому что у нее ледяное сердце? Но Боже, сколько женщин с холод­ным сердцем имеют детей.
  
   В общем, сравнение, неожиданно пришедшее на ум, показалось Кротову самым убедительным и подходящим. Снежная принцесса должна быть. Она наверняка есть!
   Просто он еще ничего не успел прочитать о ней, и, не успев открыть в книгах, нашел ее в жизни.
   Только здешняя ли она? Может быть, она вообще не из этого мира. Реально ли вce, что он видит? Зима... снег... это, конечно, реально... Но прекрасная незнаком­ка, в лицо которой он даже не успел заглянуть, реальна ли она? Может быть, это бред... Всего лишь галлюци­нации.
  
  
  
   А девушка не спеша шла по мосту, уходя в ту часть города, где жил Мелихов и где Вася стриг не в меру ретивого ухажера.
   Но об этом сейчас он вспомнил вскользь, мельком. Сознание свербила одна-единственная гнетущая мысль: уходит... уходит...
   Он хотел броситься вдогонку... Хотя бы заглянуть и лицо. Убедиться, что не обманулся и навсегда запом­нить прекрасные черты. Запомнить... запомнить, чтобы узнать незнакомку при следующей встрече...
  
   И тут же огорченно потупился.
   Он жил в реальном мире. Только в сказках прин­цессы влюбляются в кочегаров... точнее, трубочистов. Жизнь грубее. В ней все проще и практичнее. И сказоч­ная любовь между кочегаром и Снежной принцессой в реальной жизни состояться не может.
  
   В чудеса он не верил и не стал надеяться на чудо.
   Снежная принцесса исчезла, растворилась в снежной мгле, но осталась в памяти и сердце Василия.
  
  

***

   С приходом зимы в городе Дно после осенней спяч­ки просыпалась физкультурно-массовая работа и приоб­ретала такой размах, что в границах города ей стано­вилось тесно, и она спешила в поля и леса.
   Там, на про­сторе, было где развернуться физоргам, и Дроздова, получив команду разворачиваться, энергично взялась за дело... И сразу столкнулась с полнейшим равнодушием де­повской молодежи ко всякому соревнованию. Столкно­вение было тяжелым и травмировало юную душу девуш­ки. В тесной комнате для комсомольских работников она опустилась на свой стул и уронила слезу на пустой стол. Было страшно обидно за равнодушную и неот­зывчивую деповскую молодежь.
  
   - Ты чего отсырела? -- поинтересовался комсо­мольский работник с большим стажем, "бывалый" и "тертый калач".
  
  
  
   -Понимаешь, они совсем не понимают, что не мне это нужно, а я стараюсь для них, -- пропищала Дроздо­ва, предварительно шмыгнув носиком.-Это - их здоровье, их досуг и, если хочешь, их развлечение, а эти пустоголовые "паровики" развлекаться не хотят.
   -Да, у нынешних масс - никакого энтузиазма, -- охотно согласился "бывалый". - А в чем вообще-то дело?
   -Да надо срочно принять участие в открытии зим­него сезона, а я не могу собрать лыжников.
   -Откладывать такое мероприятие нельзя! У нас ведь как: сегодня снег, а завтра нет!
  
   Физорг с надеждой посмотрела па товарища по ком­сомольской работе.
   - А ты не поучаствуешь? - несмело предложила она. - Ведь всего десять км... А ты вон какой здоро­вый... Осилишь!
   -- Я, Дроздова, не лошадь и не паровоз! Я и так за всех всю работу тащу. -- С обидой в голосе воскликнул"тертый калач". -- А во мне -- не лошадиные силы, а всего-навсего одна человеческая. Я и на работе доста­точно уламываюсь... И вообще, Дроздова, запомни: нам в наших мероприятиях участвовать не нужно. Главное для нас -- организовать массы!
- Но массы не хотят организовываться,.. -- жалоб­но простонала Дроздова и уронила на грудь поднятую было голову.
   -Подраспустились массы,.. - - задумчиво произнес бывалый комсомольский работник. - Не хотят по-хо­рошему, бери нахрапом! -- решительно посоветовал он.
   -Это как так нахрапом?
   -Вникай в психологию! К каждому ищи индиви­дуальный подход. Как это древние-то говорили: разде­ляй и властвуй. Кого припугни, кому пилюлю подсласти,а кого и лестью...
   В это время напротив запотевшего окна, возле кото­рого сидела физорг, остановилась "Овечка".
   --...Вон, видишь, в маневровом, как король в карете, восседает кочегар Мелихов. -- "Тертый калач" подошел к окну и провел ладонью по стеклу. -- Бабник он страшный! - "Бывалый" критическим взглядом окинул физорга. -- А ты -- ничего... Вот иди и попробуй на этом сыграть.
   -А почему ты решил, что он бабник? -- зардешись, спросила девушка.
   -Да это ж за версту видно! Он же стиляга! -- и подбодрил ее. - - Так что действуй, физорг! Развивай в себе организаторский талант.
   Дроздова накинула на плечи пальто и неуверенным шагом вышла из комнаты. В коридоре она задержалась у закопченого со стороны улицы окна. Оно было как зеркало, и девушка посмотрелась в него. В самом деле, она была ничего. Курносый носик, правда, делал выра­жение лица немного простеньким, сельским, но зато са­мо лицо, кругленькое и румяное, было просто милень­ким.
  
   Дроздова одернула кофточку на себе и уже более уверенной походкой пошла к "Овечке". Однако до на­стоящей уверенности ей было далеко.
   Мелихов, как только увидел девушку, сразу отметил, что она чего-то стесняется... Словно не по железнодорожным путям идет, а пересекает танцевальный зал, спеша пригласить его на дамский танец, и боится, что он откажет.
  
   Отказывать хорошенькому физоргу в чем-либо у парня не было никакого желания. Он приосанился и ободряюще улыбнулся девушке. Дроздова тоже была сама себе на уме, увидела, как он тает, и подумала: прав был товарищ по комсомольской работе... внешнее обаяние действительно играет не последнюю роль, осо­бенно, когда имеешь дело с бабником, и, наверное, поэтому в комсомольские активистки дурнушек не пускают.
  
   Она тоже улыбнулась, но речь начала издалека и го­лосом, в котором преобладал казенный тон.
   -- Мелихов, ты как относишься к общественным мероприятиям?
  
   Сияющий Веня высунулся в окно. С высоты своего положения посмотрел на физорга. Она остановилась вдали от паровоза, и по всему было видно боялась и машины, и кочегара.
  
   -Очень даже положительно, -- радостно заявил Мелихов, -- если они проходят без меня.
   -А если с тобой! -- пропищала Дроздова, чувствуя, что с этим стилягой кашу не сваришь.
   -Ну, если ты имеешь в виду танцы, то тоже очень даже положительно! Может быть, сбацаем, а?
  
   Растерянность и глазах физорга стала более замет­ной.
   -- На что ты, Мелихов, намекаешь?
   - Вот на это!
   Веня, не вставая с места помощника машиниста, гулко и весело отбил ногами чечетку.
  
   Кузьмич, дремав­ший на своем стуле, приоткрыл на мгновение левый глаз, равнодушно глянул на кочегара и опять принялся дремать. Дроздова в это время соображала, что ей де­лать и,сообразив, сказала:
   -- Здорово! А на лыжах ты так же хорошо умеешь бегать?
   -Я, милая, вообще бегать не умею. Бегать и быть на побегушках, -- это не в моих принципах. А ходить хорошо -- могу! Даже на лыжах. Если хочешь, давай научу.
   -А лыжи у тебя есть?
   -- Но я же тебе сказал, что это не...
   - Хорошо! Не раздражайся! Я принесу. Ты прихо­ди в воскресенье в десять часов к железнодорожной школе.
   Веня не ожидал такой плевовой победы и даже сму­щенно заулыбался.
   -- А чего... я приду... Ты только не обмани.
   - Я не обману. Ты только не проспи. Старт в десять утра! Не перепутай утро с вечером.
  
   Кузьмич, продолжая дремать, хмыкнул.
   А Мелихов сердито посмотрел на Дроздову.
   - Я, юная обольстительница, не терплю соперников!
   И он, развалившись на месте помощника машиниста, сделал вид, что дремлет так же беззаботно, как и его начальник.
   Но механик опять приоткрыл левый глаз и буркнул:
   -- Иди, хоть кости разомнешь!
   - А мне ни к чему мягкие кости, -- огрызнулся Веня.
   -Это потому, что ты еще бестолковый, -- провор­чал Кузьмич. -- Вся бюрократия во все времена бес­хребетность считала одним из приятнейших достоинств своих подданных.
   -Мелихов, -- крикнула Дроздова, -- ты уж не оби­жайся... Работа у меня такая...
   -Ну и работай на здоровье! - - гневно прошипел он, снова высовываясь в окно. -- А простого трудя­щегося нечего дурачить!
  
   -Ладно, - отмахнулась от него девушка. -- Пой­ду других уговаривать.
   -Дуй, дуй! -- небрежно бросил Веня и тут же гла­за его загорелись. - Слушай, физорг! -- крикнул он совсем растерявшейся и подавленной Дроздовой. -- А ты Кротова не пыталась уговорить?
   -- Нет еще, -- вяло ответила та, едва сдерживая слезы.
   -Действуй, милая! У тебя с ним получится! Бабник он страшный!
   -Он, что, тоже стиляга?
   - Да где ему! Для этого он слаборазвит!
  
   Физорг потопталась на месте в нерешительности. По­сле разговора с Мелиховым, уверенность снова покину­ла ее.
   Но работа есть работа. Надо было организовывать массы, и она спросила у развеселившегося кочегара:
   - А других пороков у него нет?
   -- Прекрасная мысль, милая! Недостатков у него много. Жуть как много! Но проступки - лучше поро­ков. Запомни это, красавица. Проступки - это уже го­товый материал, а пороки -- только сырье, и не каждый способен что-нибудь дельное извлечь из него. Так что нажимай милая на проступки! Вот он в институт намы­лился, а у самого привод в милицию есть! Бери это де­ло и раскручивай! Заставь его танцевать под твою му­зыку.
   - Как?
   -Хорошо, конечно! Как же еще!
   -Я имею в виду, как это дело раскрутить?
   -Не дотункала пока?
   -Пока нет...
   -Ну, характеристику-то ему комсомол будет да­вать!
   -А-а...
   -Вот и "а" -- ворона кума! Дошло, наконец! Нач­нет ломаться -- бери сразу за жабры!
   -Я попробую,.. -- неуверенно произнесла Дроздова.
  
   Мелихов сердито воскликнул:
   -Не слышу оптимизма в твоем голосе! С таким настроением, Дроздова, можно похоронить любое дело. Ты не пробуй, а действуй напористо! Тогда и получится. Хочешь, я добавлю тебе настроения?
  
  
   -Как?
   -А вот так! Завербуешь Крота, считай и меня за­вербовала.
   -Обманешь!
   - Не обману! Мы стиляги -- люди слова! Ты только лыжи приноси.
  

***

   Паровоз Лебедева стоял в депо на промывке, и Дроздова нашла Кротова под колесами машины в глу­бокой, черной яме.
   - А ну вылазь оттуда! -- потребовала она.
   Чумазый кочегар мигом предстал перед ней.
  
   Тоном, не допускающим возражения, физорг сказала:
   -- Кротов, в воскресенье возле железнодорожной школы состоится открытие зимнего сезона, и тебе нуж­но срочно пробежать десять км.
   -- А почему срочно? -- бодро поинтересовался Вася.
  
   Физорг наморщила маленький лобик.
   -Почему срочно?.. Да потому что у нас сегодня снег есть, а завтра нет. По снегу, значит, вот по чему.
   -Значит, может растаять?
   -Запросто.
   -А я срочно бегать не умею.
   -Не забывайся! Тебе характеристика нужна.
   -- А старт во сколько?
   -- В десять... Не забудь!
   -- Не забуду. Хорошо запоминается: десять км и
десять часов.
   Дроздова улыбнулась.
   -- И вправду хорошо запоминается. Я как-то об этом не подумала.
   И довольная тем, что Кротов оказался таким толко­вым и покладистым, полагая, что она уже с ним догово­рилась, Дроздова, не мешкая, перешла к практической стороне дела.
   -А лыжи у тебя есть?
   -А зачем они мне? -- откровенно удивился Васи­лий.
   -Как зачем? -- немного растерялась девушка. -- Десять км бежать по снегу на лыжах намного легче..нежели топтать снег...валенками.
   -- Я не знал, Дроздова, что мне нужно будет де­сять км бежать для характеристики, и не запасся таким инвентарем. Так что ты уж извини!
   Довольный собой, Кротов полез было снова под па­ровоз, где, расхаживая в яме, механик постукивал стальным молоточком по колесам машины.
  
   Физорга поведение Кротова разозлило. Она взорва­лась:
   -- А ну подожди!
  
   Кочегар распрямился и повернул к ней чумазое, не­винно улыбающееся лицо.
   -- Ты в институт думаешь поступать?
   Не только в интонации, но и в самом вопросе звуча­ла неприкрытая угроза.
   -А тебе какое дело?
   -Комсомолу до всего есть дело!
   -У вас как в милиции...
   У нас, Кротов! Ты еще пока в комсомоле! И о ми­лиции ты кстати вспомнил. Я знаю, какие у тебя отно­ шения с ней. Не придешь на соревнования, можешь и за характеристикой не приходить!
   -Но ведь без лыж по снегу не бегают, -- поскуч­невшим голосом запротестовал Василий.
   Но протест не был удовлетворен.
   -- Я принесу тебе весь спортивный инвентарь! --уходя, бросила через плечо физорг.
  
  
   - Напористая девушка! -- просовываясь между ко­лес, ехидно заметил Лебедев.
   -- Дура -- вот она кто! -- дал выход своему него­дованию Василий. -- Ведь ничего не делают, а началь­ников из себя корчат. Вот возьму и выйду из этого ком­сомола, и оставлю этих комсомольских начальников без моих взносов.
   - А себя -- без будущего, -- спокойной заметил Игорь Дмитриевич. -- В комсомол можно вступать, но выступать против него никак нельзя, скажи, Степа!
   Степан с котла спустился к ним и, сняв кепку, бы­стро вытер ею лицо.
   -- Ты, Вася, пока у деповского начальства к тебе ничего нет, не дразни их подручных.. А то ведь не выбе­решься из этой черной ямы.
   И он опять кепкой провел по лицу. Сомнений не было, он почему-то разволновался. Но Вася не стал спра­шивать: почему? Не из врожденного чувства такта. Он, уже насмотревшись в депо на деповские порядки, и сам о многом мог догадаться.
  
   И Кротов только буркнул не­довольно:
  
   - С таким начальством, думаю, к победе коммуниз­ма мы не придем.
   Степан промолчал, а Лебедев хмуро прокомментиро­вал реплику кочегара:
   - Мы не только соревнуемся, но и строим под олимпийским девизом: главное -- не победа, а участие...
  
  

***

   Лежа на кровати, Василий думал о том, что счаст­ливая жизнь складывается из счастливых случайно­стей, а несчастная -- из сплошного невезения. И еще о том, что надо стремиться к центру... Если не в Москву, то хотя бы в Ленинград... Надо развивать в себе эту центростремительную силу... А для этого хошь -- не хошь, а придется идти на соревнования...
  
   Где-то за школой на месте старта играл духовой ор­кестр.
   Снег, к сожалению, не растаял, а путь в инсти­тут, оказывается, лежал через массовые лыжные стар­ты...
   Как не хотелось бежать! И день-то был хорош. Почти по Пушкину. Мороз и солнце! А душа не лежала к лыжам! Эх, музыка...
  
   Вася подошел к окну, намереваясь захлопнуть фор­точку, и увидел Дроздову.
   Физорг, нагруженная лыжа­ми и сгибаясь под их тяжестью, спешила к месту стар­та. Первое чувство, которое шевельнулось в Кротове, чем-то напоминало сострадание. Но его тут же вытес­нило злорадство.
   Оно, как змея, вползло в душу и на­полнило ее тихой, злой радостью. Вася даже никогда не думал раньше, что его душа открыта для такой мерзо­сти. Удивляясь себе, он все же с превеликим удовольст­вием наблюдал за Дроздовой и не заметил, как в ком­нату вошла Валерия.
  
   Соседка встала рядом с ним у окна, несколько се­кунд внимательно изучала ситуацию и сердито спро­сила:
   -На кого это ты так любуешься?
   -Наш физорг! -- расцвел сосед в улыбке.
  
  
  
   Валерия и улыбку расценила по-своему. В девушке шевельнулось чувство ревности.
   -Мог бы и не пялить глаза! Ничего хорошего в этом физорге нет... И потом, какая же она спортсменка,если совсем сутулая!
   -Это лыжи ее сутулят. А так-то вообще она ни­чего.
  
   Вася злорадствовал, а Валерия все понимала по-дру­гому.
   -А ты, братец, оказывается, ловелас!
   -Да что ты! -- безмятежно ответил Василий, не придавая значения ни словам соседки, ни той интона­ции, с которой она их произносила. -- Я бы в жизнь к ней не подошел. Не в моем она вкусе. Это она сама на­вязывается. На соревнования заставила идти. Видишь,лыжи для меня несет.
   -Это, что же, все лыжи для тебя?
   -Да нет. Там и другие дураки еще будут...
  
   Он оборвал фразу и переключил свое внимание на Мелихова и Репу.
   Они вместе с каким-то милиционером нагоняли Дроздову. Вася пригляделся к милиционеру и узнал в нем Коротыша.
   - Ну вот и помощники идут, - - недовольно бурк­нул он.
  
   Валерия поняла, что он имеет в виду и отчего его настроение так быстро переменилось. Она тоже не сим­патизировала Дроздовой. Теперь уже не только из чув­ства ревности, но и потому, что та заставила ее Васю выступать на соревнованиях.
   -- Может быть, мимо проскочат? -- предположила соседка, но ошиблась.
  
   Троица, поравнявшись с физоргом, остановилась, и Мелихов, сняв связку лыж, стал перебирать ее.
   -- Ух, бабники несчастные! -- погрозила им кула­ком Валерия.
   Вася подумал то же самое и разочарованно отошел от окна.
  
   Но уже через секунду Валерия радостно захлопала в ладоши.
   -Ты чего? -- удивился сосед.
   -А ты посмотри!
  
   Он вернулся на прежнее место и расхохотался...
  
   Мелихов, встав на лыжи, уходил вперед, а его дру­зья помогали Дроздовой взвалить на ее плечи связку лыж, облегченную на одну пару.
   -- Ну и дают ребята!
   И восхищение, и возмущение одновременно прозву­чали в голосе Валерии.
   -Так ей и надо!-прокомментировал Василий происходящее. --Не будет третировать простых комсо­мольцев.
   -Вообще-то, Васенька, мне ее чуть-чуть жалко. Но самую малость. И от этой малости ничего не остается, как только я подумаю о том, что она нетренированного человека заставляет бежать десять километров.
   -Ладно уж, - - поспешил успокоить Кротов сосед­ку, -- как-нибудь пробегу. Там принцип олимпийский. Но вот как Мелихов побежит? Он же от ветра падает.
   --- Ты думаешь? -с тревогой спросила Валерия. Тревога в её голосе соседу не понравилась.
   -- А ты, что, не видишь, что на нем один пиджак, как на огородном пугале, да еще голова, опилками на­ битая.
   -Я не об этом... С чего ты взял, что он тоже будет участвовать в забеге?
   -А с чего бы Дроздова ему лыжи дала?
   -- Да, это действительно очень просто, -- виновато улыбнулась соседка. -- Как же это я не додумалась.
   - Когда человек влюбляется -- он глупеет.
   -Но я-то ведь ни-ни.
   -Что ни-ни? Не влюбилась или еще не поглупела?
   -Ах, Вася, Вася, хватит дурака валять! Я с тобой!
   -Поболеть?
   -Но и ты, брат, хоть ни в кого не влюблен, а умом обделен. Зачем же болеть за нетренированного челове­ка... Наоборот, я всячески буду тебя сдерживать, чтоб ты не надорвался и не подорвал свое здоровье.
   -Да я и сам шибко не разбегусь. Мне ж за это деньги не платят.
   -Нет, нет, Василек, не отговаривай! Азарт -- шту­ка заводная.
  

***

   Музыканты, надувая щеки, старались вовсю, а над гудящей толпой подрагивал на ветру красный транспорант, с одной стороны которого было начертано "СТАРТ", с другой - "ФИНИШ".
  
   Как только сосед и соседка подошли к толпе, перед ними, словно из-под земли, возникла Дроздова.
   Без всякого вступления, кив­нув головой в сторону Валерии, она спросила у Васи:
   -- А это кто такая?
   - Сестра...
   Вопрос удивил Василия, а сама постановка его даже обидела. Но он еще в депо решил больше с Дроздовой не связываться и брякнул первое, что пришло на ум.
  
   Физорг недоверчиво покосилась на "сестру", а Кротову скомандовала:
   -- Сними шапку и отдай ей!
  
   Это уже было слишком.
   Вася не мог допустить, что­бы при Валерии так понукала им какая-то соплюха, и хоть зарекался не связываться с Дроздовой, но не удер­жался -- запротестовал:
   -А я не привык без шапки! У меня голова мерзнет!
   -Бери пример с Мелихова! -- окинула Дроздова сердитым взглядом завербованного лыжника. -- Он то­же холода боится, но везде ходит без головного убора.
   -Это потому что у него уже чуб отрос! -- засмеял­ся Василий.
  
   Откуда ни возьмись появился Веня. Насмешливо оглядел соперника.
   -- Посмотрим, так ли ты хорошо работаешь ногами,как языком.
   Валерия с тревогой глянула на тощего ухажера.
   -- Мальчики, вы не надрывайтесь!
  
   Мелихов уже был на лыжах. Он подпер палками ху­дые бока. И картинно подбоченился.
   - Чтоб утереть ему нос, мне надрываться не при­дется!
  
   И орлом посмотрел на друзей. Репа самодовольно улыбнулся, а на лице Коротыша, ставшего милиционе­ром, появилась презрительная улыбка.
   Эта компания раздражала Василия. Но он постарал­ся сохранить спокойствие и ровным голосом сказал:
   -Я бы всем вам носы утер, да не буду этого делать.
   -Это почему же ты не будешь? Кишка тонка? -- запетушился Веня.
   -Я - человек брезгливый!
  
  
  
   -- Ну-ну, мальчики, не ссорьтесь! - умоляюще за­глядывая в глаза кочегарам, попросила Валерия.
  
   И Дроздова ее поддержала:
   Правильно говорит эта сестра!
   -Я у него и эта, и та, и любая другая! - сердито огрызнулась Лукина.
   -- Вы мало похожи... вот что меня настораживает. Но спорт должен объединять людей. Здесь ты права...Хотя, -- подумав немного, добавила физорг,-и спор­тивная злость спортсменам не повредит. Лучше резуль­ таты будут.
   Валерия с ненавистью посмотрела на нее и умоляю­ще на ребят.
   -Мальчики, ради Бога, не бегите на результат, не надрывайтесь!
   -Глупый призыв, - - усмехнулась физорг. - - Они не могут не бежать в полную силу, когда начнут гонку. Психологию не знаешь!
   -Они все могут! Они такие! И плевали они на твою психологию!
   -Девочки, ради Бога, не ссорьтесь! --с иронией воскликнул Василий. -- Вы же в гонке не участвуете, и вам спортивная злость совсем ни к чему.
   -Правильно говорит этот брат! - - поддержал его Мелихов. -- Давай, физорг, готовь нас к старту!
  
   Дроздова, красная от гнева, протянула соперникам по большой белой тряпке с номерами.
  
   Привяжите покрепче, чтоб в пылу борьбы не по­терялись. Мне надо будет обратно сдать их.
   А лыжи? -- беря номер, спросил Кротов.
   -Иди за мной! Будут тебе и лыжи!
  
   Дроздова круто повернулась и исчезла в толпе. Ва­лерии не понравилось, что физорг проявляет такую за­боту о ее Васе и что ему такая забота, судя по его лицу, пришлась по душе.
   -Зверь, а не начальник! -- негромко, но гневно сказала она. - Вы, мальчики, подальше от нее держи­тесь! Эта запросто может биографию попортить.
   -Затем сюда и пришел, чтобы от нее отвязаться! -- бросил через плечо Вася, убегая за Дроздовой.
   А Веня хмыкнул;
   -- На мне где сядешь, там и слезешь.
  
   И многозначительно посмотрел на Валерию. Она сделала вид, что не поняла намека, и беззаботно пред­ложила:
   - Давай привяжу номер.
   И пока вязала узелки из тесемок, эхо любви гулко звучало в сердце, призывая к отмщению, и Валерии страшно хотелось рассчитаться со своим Васей той же монетой.
   Ах, если бы Вася хотя бы на мгновение задумался, что и соседка тоже уже взрослая девушка... что и со­седку тоже можно любить... Тогда могло бы состоять­ся отмщение. А так... Ну как так мстить, когда на тебя не обращают внимания...Даже петушок не подпускает к своим курочкам другого петушка. Даже у петуха, из всех птиц самой глупой птице, есть чувство ревности. Оно врожденное у животных, а Природа, получается, обделила этим чувством, так необходимым человеку, её соседа.
   Она ничего не знала, о помятых "буферах" Симы, О ночной стрижке, о проигранной битве стялягами в парке и в милиции. Она не читала эту повесть, потому что повести этой тогда ещё не было, а её персонажи, сами того не зная, только создавали фабулу нехитрого художественного произведения.
   Ну, а Вася...конечно, Вася ничего такого соседке не рассказывал...
  
  

***

   Организаторы соревнований из экономии времени, своего и спортсменов, решили раздельный старт не да­вать, а пустить на дистанцию всех участников скопом. Кротову не раз приходилось бегать десятку на уроках физкультуры. На них тоже стартовали все сразу, и опыт таких стартов у Васи был. Самое сложное заключалось в том, что надо было ухитриться в первоначальной тол­чее не споткнуться о чьи-либо лыжи и не остаться ле­жать на снегу в то время, когда твои соперники, наби­рая скорость, будут уходить вперед.
  
   Вася огляделся и сзади себя увидел Мелихова.
   Тот прозрачно смотрел вокруг и его физиономия бы­ла настолько невинной, что Кротову не составило ника­кого труда догадаться о намерениях стиляги.
   И вот оркестранты перестали дуть в трубы и ухать барабаном. Наступила тишина. И раздалась команда:
   -- На старт! Внимание...
   Бах! -- трахнул стартовый пистолет.
  
   Застывшая было толпа гонщиков качнулась, и Ме­лихов, не раздумывая, накатился на лыжи Кротова. Он рассчитывал, что соперник будет двигаться, но соперник стоял, и от резкого торможения Веня чуть было сам не полетел на снег. Он долго вихлялся, пока не нашел ус­тойчивое вертикальное положение. И оказался лицом к лицу с врагом.
   Веня увидел насмешливые глаза и сра­зу понял, что Крот давно раскусил его. Он покраснел, сошел с чужих лыж и, как ошпаренный, понесся вперед.
  
  
   Он решил умереть, но победить Крота.
   Железнодорожная школа примыкала к лесу, и лыж­ная трасса с ее двора уходила в лес. Оказавшись среди заснеженных осин и берез, Веня оглянулся и увидел в двадцати метрах от себя размашисто и легко бегущего главного и единственного своего соперника. Мелихов добавил скорости, и, не обращая внимание на красоты зимнего леса, а видя перед собой только одну трассу и слыша лишь шарканье лыж и свое тяжелое дыхание, побежал без оглядки, но с надеждой на победу.
  
   Он потерял счет времени. Его обходили другие лыж­ники, но это были не его соперники и это его не волно­вало. И когда они кричали: "Лыжню, лыжню!", он не только не уступал им дорогу, но даже не поднимал на них глаз, чтобы не терять зря силы.
  
   Так он вышел на последнюю прямую, выкатился из леса, и до школьного двора осталось рукой подать. Он лежал перед ним как на ладони... Но это еще не был финиш. Это была только половина дистанции -- первый круг в пять километров. А силы уже иссякли. Мелихов оглянулся и чуть было не заплакал от обиды. Сзади, в двадцати метрах от него, размашисто и легко бежал Крот. Веню вполне бы удовлетворило такое отставание соперника, если бы он не заметил, что тот набирает скорость...
  
   А Кротов, увидев красное полотнище, решил не про­игрывать Мелихову промежуточный финиш. Сил у него было достаточно, чтобы на глазах болельщиков обойти хвастуна и возглавить парную гонку. Он ускорил бег и сравнялся с Мелиховым. Они уже вбежали во двор школы, здесь снег был укатан, лыжню просить не нуж­но было, и Кротов торжествующе крикнул, обгоняя со­перника:
   -- У-у, враг народа!
  
   Веня с ненавистью посмотрел на него, но ничего не ответил.
   Он хватал воздух, как рыба, выброшенная на берег, и сил на ответ уже не осталось. Он стремился теперь только к одному: снова добежать до леса и там упасть в кустах. А после пусть будет, что будет. И уж если ему суждено умереть на дистанции, то пусть он умрет подальше от глаз друзей и взбудораженной толпы. Наедине со своим позором. Он, конечно, просчитался.
  
   Пока он сидел на паровозе, победа не вызывала у него сомнений. На деле все получилось иначе. Но откуда ему было знать, что Крот окажется более живучим... та­ким живучим. Нормальный человек уже давно бы сдох от такого бега.
  
   А толпа, видя, что он сам вот-вот "сдохнет", дружно вопила:
   -- Гони, Кощей! Бессмертным станешь!
  
   Веня с горечью подумал, что если он и станет бес­смертным, то только после своей смерти, и из последних сил старался не ударить лицом в снег и не на метр больше не отстать от Кротова. Он словно приклеился в хвост обогнавшему его сопернику и шел за ним лы­жа в лыжу.
  
   Репа, Коротыш и примкнувшая к ним Валерия друж­но визжали, подпрыгивали и хлопали в ладоши:
   -Ваня, держись! Ваня, обгоняй!
   -Скоморохи! -- крикнул Вася, пробегая мимо них,и сердито посмотрел на Валерию.
   Его злило, что она переметнулась в стан врагов, и, пользуясь мгновением, которое дала ему скорость, он хотел бросить в лицо соседки какое-нибудь обидное сло­во и бросил бы, но увидел за спиной девушки юную красавицу... У нее были синие глаза и прекрасное белое лицо. Вот и все, что он успел заметить. А обидное сло­во так и не успело сорваться с его губ. Лыжи быстро уносили гонщика в лес.
  
   По инерции он еще с полкилометра пробежал меж­ду осин и берез. Наверняка бы, Кротов полностью выло­жился бы на второй пятикилометровке... Но синие гла­за стояли перед ним и новой синевой наполнили и небо, и воздух... И он уже думал только об этих глазах. Он стал терять темп бега. И не потому что выдохся. Про­сто Ваня уже ничуть не занимал его. Победа над этим жалким трепачом уже ничем не прельщала, и гонка по­теряла всякий смысл.
  
   Вася перешел на шаг и вскоре совсем остановился.
   Мимо проскочили те, кто бегал на лыжах похуже его. Но Мелихова среди них не было. "Сдох Кощей бес­смертный!", -- обрадованно подумал Кротов. На мгно­вение он вспомнил Валерию. Интересно, хлопает она сейчас в ладоши или стоит вместе с чуваками как оплеванная. А что чуваки именно такие сейчас, он не сомне­вался.
  
  
   Мысли были приятные. Настроили Кротова на бла­годушный лад, почти на лирический. Он с наслаждени­ем смотрел сквозь березы на синь неба и вдруг в памя­ти всплыл первый снег и заснеженная девушка.
   Вася сразу забыл о стилягах и о названной сестренке.
   Си­неглазая лыжница, стоявшая в толпе болельщиков за спиной Валерии, и Снежная принцесса, ушедшая было из его памяти по дновскому мосту в темноту, чем-то были очень похожи. Может быть, грацией. Может быть, умением по-королевски держаться... Ему тогда вечером не удалось заглянуть в лицо незнакомки, но сегодня, сейчас, он не сомневался, что встретил ее снова.
  
   Кротов развернулся на сто восемьдесят градусов, подналег на палки и так резво побежал назад, к месту старта, словно там ждал его самый дорогой приз, до­роже которого в жизни и быть не может.
  
   Через несколько минут он выбежал из леса и пока­тился в сторону болельщиков, высматривая среди них лыжницу с синими глазами. Но принцессы не было видно..
   Вася забеспокоился.
   Не сбавляя скорости, он подъ­ехал к Валерии и, круто повернувшись, остановился рядом. Соседка о чем-то энергично спорила с Коротышем и Репой, и на лыжника они обратили внимание только после того, как снег из-под его лыж полоснул по их ногам.
  
   Милиционер хмыкнул и надменно, как это обычно делают милиционеры, глядя на простых смертных, по­смотрел на Кротова. А Репа завихлялся, начал руками воздух разгребать и при этом восторженно кричать:
   -- Сошел! Сошел!
   -Затихни! - - резко приказала ему Валерия и ги­тарист, словно пристукнутый, ссутулился и замолк.
   -Что-нибудь случилось? -- спросила соседка, с тревогой глядя в раскрасневшееся и потное лицо Васи­лия.
   Он не был очень расположен к разговорам с нею. Воспитательную работу он решил оставить напотом да и проводить ее в присутствии стиляг Вася никогда не стал бы. Поэтому вопрос соседки он пропустил мимо ушей, а задал свой:
  
   - Где эта девушка, что стояла за твоей спиной?
  
   В глазах Валерии запрыгали чертики:
   --А я, Васенька, не верчусь, не оглядываюсь, по сторонам не смотрю и ворон не ловлю! Меня в школе приучили к правильному поведению!
  
   И она, давая понять, что разговор окончен, снова по­вернулась к стилягам.
   Василия это вконец разозлило. Он уже был готов отчитать соседку даже при стилягах, но перехватил мимолетный взгляд Репы.
   Вася посмот­рел в ту же сторону и увидел Снежную принцессу.
   Да­леко за зданием школы она не спеша уходила на улицу через главные ворота. Нельзя было терять ни секунды. Василий торопливо сказал:
   - Ладно! Я с тобой дома поговорю!
  
Развернувшись, он присел, чтобы помощнее оттолк­нуться палками от земли. Сейчас ему как никогда нуж­на была скорость и скорость. Но он только успел при­сесть, как перед ним встала Дроздова.
   -Кто тебе, Кротов, позволил сойти с дистанции? --сурово спросила она.
   -Сердце у меня! - страдальчески сморщился Ва­ся, выпрямляясь.
   -С плохим сердцем в комсомоле не держат! -- ух­мыльнулся Репа.
   -Вот видишь, Кротов, что думают о тебе твои же товарищи!
   -Не дай Бог мне таких товарищей и тебе тоже,Дроздова! - Вася снова присел. - Уйди с дороги! Я спешу!
   -Спешить надо было на дистанции! -- сухо заме­тила физорг, не трогаясь с места.
   - Да ты что ко мне привязалась? -- возмутился Василий и с тоской посмотрел на улицу, по которой должна была идти Снежная принцесса.
   И не увидел ее. Скорее всего де­вушка свернула в переулок, а там в другой, третий -- и ищи ветра в поле!
   Вася прыгнул на лыжах в сторону, собираясь обе­жать Дроздову, но Коротыш остановил его.
   -- Номер сними!
   Кротов подумал, что и в самом деле с номером на спине он будет смешно выглядеть перед незнакомой принцессой и, досадливо морщась, сказал Дроздовой:
  
   -- Ну чего стоишь? Твое хозяйство -- отвязывай!
  
   Физорг развязала узелки, сняла белую тряпку с Ва­силия и решительно потребовала:
   -- А лыжи сам скидывай!
   - Скидывай! - - передразнил ее Вася. -- Они мне нужны!
   -- Они мне нужны... для отчетности.
   Дроздова снова встала на пути гонщика.
   -Да я тебе завтра их принесу! -- он умоляюще посмотрел па нее.
   -Никаких завтра! Знаю я вас! Потом всю зиму за тобой бегать будешь.
   -Да ну, -- засмеялся Репа, -- ты его через неделю уговоришь!
  
   К нему присоединилась и Валерия, тоже засмеялась. Вася побагровел от злости.
   -- Ну, вот тебе честное комсомольское!
   -- Честные комсомольцы на дистанции! -- насмеш­ливо заметил Коротыш.
   А Репа самодовольно прибавил к этому:
   -- И честно сражаются, как наш Ваня!
   -Ваш Ваня! -- вскипел Кротов. -- Да его на ди­станции нет!
   -Ври больше! -- презрительно сказал гитарист.
   Не может быть... -- тревожно проговорила Вале­рия.
   -Да что я вас обманывать буду! Я думал, он дав­но с вами.
  
   -А как же лыжи? -- жалостливо пропищала Дроз­дова, забыв, что ей никак нельзя раскисать на глазах своих спортсменов. -- Мне ведь теперь не отчитаться будет.
   Под расписку надо выдавать инвентарь! -- стро­го заметил ей Коротыш.
   А Репа упрекнул ее:
   - Человек пропал, а ты про лыжи.
   -- Я за человеков не отчитываюсь! -- отрезала физ­орг, успевшая прийти в себя. -- А ну, Кротов, кончай улыбаться! Расстегивай ремешки!
   На этот раз Вася безоговорочно подчинился.
   Спешить уже было некуда. На разговоры ушло слишком много времени, а с ним -- и надежда догнать Снежную принцессу.
  

***

   Человек из кожи лезет, но делает все, на что он спо­собен и не способен ради продолжения жизни на земле и продле­ния рода человеческого. Это в нем заложено приро­дой. И природа именно с этой целью наделила человека умом и инстинктами.
   Если инстинкты у всех одинаковые, то ум уму рознь. Иногда он просто не соответ­ствует своему высокому предназначению. И тогда у че­ловека все идет кувырком...
  
   Мелихов дотянул до леса и за первыми же елочками как подкошенный рухнул на бок. Зеленые деревца плот­ной стеной отгородили его от трассы. Не боясь чужих глаз, Веня вы­дернул ноги из лыж, повернулся на спину и долго широко открытым ртом жад­но хватал морозный воздух.
  
   Постепенно дурнота, подступавшая изнутри к горлу противной тошнотой, стала ослабевать, дыхание начало выравниваться, а в обессилевших было руках и ногах вновь появилась сила. Еще несколько минут назад он хотел только выжить, но, отдышавшись, стал вновь по­думывать о сопернике.
  
   Веня встал и огляделся.
   Сквозь голые кусты ивняка был виден школьный двор. До славы и до бесславия было, как говорится, рукой подать.
   Короткий путь к славе Мелихова устраивал больше всего.
   Он на глаз прикинул маршрут. Надо было мет­ров пятьсот пройти по краю леса, и он выходил в конец лыжной трассы. А там уже из кустов мог выбежать хоть чемпионом.
  
   Веня не был тщеславным и в дновские чемпионы не рвался.
   Он относил себя к людям трезвого ума и пра­вильно полагал, что в его победу над всеми дновскими гонщиками никто не поверит. Ему нужно было победить только "парикмахера", только соседа Валерии, только своего соперника и заклятого врага. И такая победа могла состояться. Теперь он реально видел ее.
   Воодушевленный, Мелихов надел лыжи и побежал вдоль кустов ивняка по рыхлому снегу. К нему пришло второе дыхание. Двигался он легко и размашисто, и у него уже не было сомнений, что он утрет нос Кроту.
   Pади такого удовольствия Веня мог поступиться и своей брезг­ливостью.
  
  
   Заветная лыжня была уже совсем рядом, когда он вдруг понял, что кусты ивняка стоят не просто так, от нечего делать, а растут вдоль ручья.
   Непредвиденное препятствие на пути к славе могло внести непоправимые коррективы в его планы. Мелихов пожалел, что окон­чил городскую школу и не знал особенностей лесного ландшафта, примыкающего к железнодорожной школе.
  
   Но отступить, уйти назад и предстать перед друзь­ями чем-то вроде мокрой курицы Веня не мог.
   Сняв лыжи, он пролез через кусты к незамерзшему ручью. Черная вода дымилась, словно ее подогревали снизу, и казалась горячей. Искатель приключений су­нул в нее пальчик и сразу же отдернул руку. Это был жидкий лед, и в такую воду Веня даже под пистолетом не полез бы, даже если бы она оказалась неглубокой и была всего по колено.
  
   Но ручей-то был всего ничего, и к тому же посреди­не его торчал небольшой валун. Мелихов подумал, что запросто может прыгнуть на камень, а с камня на про­тивоположный берег. И решил так сделать.
  
   Он сходил за лыжами и палками и, вернувшись к ручью, перебросил спортивный инвентарь через него. Теперь хочешь-не хочешь, а надо было и самому пере­бираться на другой берег. Он прицелился к засне­женному валуну и прыгнул прямо в центр его белой шапки.
   Макушка камня оказалась излишне покатой и страшно скользкой..
   Ноги словно кто-то подсек. Они по­шли в сторону и вверх, а Веня, ударившись задницей о камень, охнул и плюхнулся в воду. Холодная вода, как тисками, сдавила тело. Тут уж было ни охнуть, ни вздохнуть. Мечты о красивой победе над Кротовым ми­гом испарились из головы утопающего. И, может быть, он в самом деле утонул бы, окажись глубина большой. Но вода закрывала его только по горло. Осознав это, Мели­хов сделал вдох, потом другой... и тут окончательно со­образил, что ручей для него не смертелен и надо побы­стрее выбираться на берег.
   Через минуту-другую он уже был рядом с лыжней.
  
  
  
   Самые быстрые спортсмены проносились мимо, спеша занять призовые места.
   Но Мелихову по-прежнему нужна была победа над Кротом, который наверняка плелся где-то в хвосте, полагая, что он свое дело сделал раз нет на трассе Вани и спешить ему теперь некуда.
  
   Мелихов улыбнулся наивности соперника и, встав на лыжи, начал привязывать ремешки. Закоченевшие пальцы уже почти не слушались. С большим трудом он справился с этой несложной задачей и, подбадривая се­бя тут же сочиненными стихами: "Мы моржи! Мы мор­жи! Веселее -- не дрожи!", побежал к финишу.
   -- Ваня наш! Наш Ваня! -- заорали стиляги, увидев
Мелихова на дистанции.
  
   Толпа разделила их восторг.
   -- Кощей финиширует! Живой тащится!
  
   Кротов пристально посмотрел на приближающегося хвастуна. В отличие от Мелихова Вася хорошо знал гео­графию прилегающего к школе леса и без труда угадал маршрут соперника и причину его излишней влажности.
   -- Срезал! -- презрительно сплюнул он.
  
   На это Валерия спокойно заметила:
   - Боролся как мог.
  
   Такое замечание взорвало Василия. Ткнув пальцем в сторону жулика, который уже финишировал и прибли­жался к ним, он сердито сказал:
   - Ты спроси у него, почему он весь мокрый?
   -- Взмок, потому и мокрый! -- с гордостью воск­ликнул Коротыш.
   - Убег с поля боя, а теперь критику наводит! -- насмешливо покосился на Кротова Репа.
   И они, а вместе с ними и Валерия, бросились пожи­мать руки Мелихову.
  
   Вася с отвращением смотрел на эту сцену.
   На лице обманщика теплилось что-то вроде улыбки. Но даже такая улыбка, и это было видно невооружен­ным глазом, давалась ему с трудом. Веня замерзал на глазах у восторженной публики.
   Валерия как только коснулась его руки, поняла, что он коченеет.
   -- Да ты же в лед превратился! -- испуганно вос­кликнула она.
   -Мы моржи! Мы моржи! Веселее -- не дрожи! -- стуча зубами, еле слышно лепетал он.
  
  
   - Прекрасные стихи! -- не обращая внимания на то, что голос у друга сел, радостно завопил гитарист. --Я их на музыку положу!
  
   Кротов с иронией посмотрел на взбудораженную компанию.
   - Тащите вашего негодяя в школу, а то играть при­дется на его похоронах!
  
   Дельный совет никто не стал оспаривать. Герасимов и Сажин, не сговариваясь, подхватили друга под руки.
   -- Стойте! - Дроздова не дала друзьям и с места стронуться. -- Разукомплектуйте его! -- потребовала она. -- На мне же инвентарь висит!
   Требование было сформулировано правильно. Сам Веня уже не мог "разукомплектоваться". Герасимов от­цепил друга от лыж, а Репа снял номер. Они хотели было тронуться вперед и снова взяли Веню под руки. Но Дроздова опять остановила их.
   -- А где палки? -- уставилась она на посиневшего Мелихова.
  
   Вени было не до палок. Он даже память не мог на­прячь, чтобы вспомнить, где их потерял. Он только жа­лостливо смотрел на физорга.
   И беспомощность была во всем: и в его фигуре, и в его взгляде.
  
   Дроздова махнула сердито рукой, что, очевидно, означало: катитесь вы ко всем чертям! Троица, состоя­щая из начинающего милиционера, из конченного спорт­смена и неудавшегося гитариста, потрусила в указан­ном ею направлении.
  
   Валерия тирнулась плечом о плечо соседа.
   Может быть, мы, Васек, позовем ребят к нам...Ведь рядом здесь... И варенье с малиной у нас есть.
   -Ты когда с ними снюхалась? -- в упор глядя на нее, спросил сосед.
  
   Девушка невозмутимо ответила:
   -Ты же сам послал меня на контакт с ними.
   -Я?!
   - Ну ты разве забыл... Вспомни... Ты мне как-то приказал: иди и скажи... ну, Мелихову... что ты ему ноги обломаешь... или что-то в этом роде сделаешь.
   Она была сама невинность и на ее лице цвело бла­годушие, Вася же кипел.
   -И ты пошла?!
   -Так быстро я не умею... Я, Васенька, все еще только собираюсь пойти, но вот слова нужные никак не подберу.
   -Ну и темная же ты лошадка, Валерия! И когда ты только успела такой стать?
   -А у нас в роду, мама говорит, цыгане были. И очи мои с рождения черные, и волосы мои с малолетст­ва темные! И все это, Васенька, не в твоем вкусе. Ты все глаза пялишь на блондинок, а в них краски даже в промилях не найдёшь! Бесцветные они. Только и годятся для чёрно-белого кино.
  
   Девушка впервые в жизни упрекала соседа за не­внимание к себе. Это у нее получилось случайно. Наболе­ло на душе -- вот и прорвалось наружу. И, по­няв это, она покраснела до корней волос. Однако Васи­лий не заметил ни ее смущения, ни смысла, который она вложила в свои слова. В них он уловил совсем дру­гое.
   -Так ты, значит, видела девушку за своей спиной?
   -Поймал на слове... Ну, видела.
   -Правда же, настоящая Снежная принцесса! Ты ее знаешь?
   -Не знаю.
   -Врешь, наверное, опять?
   -А с чего врать-то?
   -А с чего краснеешь?
   -- С того, что ты дурак! Вот за тебя и краснею.
  
   Она смотрела прямо в глаза Василию, и он видел, как в них беспокойно мечутся черные чертики.
   Не в си­лах сдержать себя, она гневно и убежденно сказала:

-- В Дно, Васенька, не может быть снежных прин­цесс. Дно, Васенька, стоит на болотах, а в болотах одни кикиморы живут. Так что не майся, дорогой сосед, ду­рью!
******************************************************************

  
  
   ГОНКА ЗА СНЕЖНОЙ ПРИНЦЕССОЙ
  

***

   Сколько бы нынешняя наука не уверяла современно­го человека, что она сама не знает, почему людям снят­ся сны и что поэтому не следует всерьез относиться к сновидениям, человек от этого не перестает верить снам и тем более видеть их.
  
   ...Был сон. Может быть, даже вещий, но Борей пре­рвал его.
   Он самовольно открыл форточку и нагнал в комнату холодного воздуха.
   От холода Вася и проснул­ся.
   Когда понял, что произошло, соскользнул с крова­ти на пол и подбежал к окну.
   На улице сильно вьюжило. Под окном на столбе рас­качивался, мигая, фонарь, и в мерцающем свете по бе­лой дороге текли ручейки снега.
  
   Вася захлопнул форточку, нырнул под одеяло и, со­греваясь, стал вспоминать прерванный Бореем сон...
   Сначала не было никакого сна. Появилось лишь ощу­щение, что стоит он на чем-то очень высоком... И тогда увидел он себя как бы со стороны. Стоял он на верши­не большой горы. С высоты орлиного полета Дно каза­лось маленьким, игрушечным, а снег падал настоящий и прямо на глазах засыпал дома. Вскоре только вок­зальный шпиль нелепо торчал среди сугробов. Засви­стел ветер и потекли по белому полю снежные ручьи. И в этой снежной круговерти вдруг возникла прекрасная незнакомка. У нее были синие глаза, холодные, как лед, и синяя шапочка на голове. На хрустальных лыжах она уходила вдаль и таяла в снежной мгле.
   Вася, не разду­мывая, бросился за незнакомкой и сразу же провалился по пояс в сугроб. Он попробовал закричать, позвать девушку на помощь, но голос изменил ему, и ни одного звука не вырвалось из распахнутого настежь рта.
  
   И стало ему страшно оттого, что он, так и не догнав свою мечту, так и не женившись ни разу, замерз­нет в снегу. А ветер, словно подтверждая его догадку, тоскливо и жестоко завыл.
   Жажда жизни восторжество­вала в Василии. Он дернулся раз, другой, пытаясь вы­карабкаться из сугроба и... проснулся...
  
   Теперь, лежа, под теплым одеялом, Кротов думал о том, что если это вещий сон, то без лыж ему никак не обойтись. И еще он упрекал себя за малую сообразительность. Ведь если незнакомка приходила на лыжах поболеть, то значит она увлекается ими и бегает, и ка­тается на них... А все это можно делать за городом в светлое время суток, и искать ее нужно на лыжных трассах и невысоких дновских горках.
  
   Кротов еле дождался утра и утром выпросил у ма­тери деньги на лыжи...
  
   И началась гонка за Снежной принцессой.
   За две недели влюбленный исколесил окрестности города. Осунулся, похудел, а принцесса как в воду ка­нула.
   Но этого не могло произойти. Погода стояла сол­нечная, морозная, и даже ручей, в котором купался Ме­лихов, замерз. И зная все это, и понимая все это, Вася продолжал поиски в свободное от работы время, а на паровозе, перелопачивая черный уголь, мечтал о свет­лой, как праздник, встрече с незнакомкой.
   Но всё чаще, в свободное от работы время, он приходил к мысли, что она вообще никуда не бежала, а в мороз и солнце, в день чудесный, отсиживалась дома. Интузиазм проподал, его место медленно, словно нехотя, занимала лень.
  
   А тут, к счастью, бывают же такие счастливые совпадения, запуржило, в мгновение ока снегом замело накатанную лыжню, и вьюга смешала землю с небом.
   Хорошо! И если кто-то сказал бы, что в такую погоду лучше бегать на лыжах за призрачным счастьем, чем мечтать о нём, лёжа в тёплой кровати, конечно, Вася не поверил бы недоумку.
   Даже Валерии, несмотря на её критическое отношение ко всему, что было связано с новым васиным увлечением, подобноя мысль не приходила в голову, и она на время оставила в покое "братца".
  

***

   Мелихов тоже мечтал... Только не о Снежной прин­цессе. После зимнего купания он возненавидел холод. И было от чего. Веня кашлял, охал и кряхтел и, прико­ванный болезнью к постели, проклинал свою плерво-пневмонию.
   И чем дольше он болел, тем чаще заводил разговор со своими друзьями о черноглазой Валерии. Постепенно они стали догадываться, что несчастному страдальцу для того, чтобы окончательно оклематься, нужны не горчичники и банки, а тепло девичьего серд­ца.
   И однажды милиционер Герасимов, который во время дежурства зашел спроведовать своего друга, не выдержал:
   - Я доставлю ее сюда! -- с милицейским апломбом воскликнул он.
   -- Как? --в потухших глазах больного засветилась надежда на жизнь и любовь.
   - Милиции все подвластно! Мы - вне закона, вне нравов и предрассудков! - хвастливо заявил Герасимов, круто повернулся и ушел.
  
   Валерию он встретил на мосту, когда девушка воз­вращалась из школы.
   Милиционер откозырял, как и по­ложено милиционерам козырять красивым барышням, и, стараясь казаться важным государственным челове­ком, сказал:
   Разрешите, гражданочка, вас сопровождать!
   Сопровождай, Коротыш! -- охотно согласилась Валерия, потому что ей не терпелось хоть что-нибудь узнать о Вениамине.
  
   Герасимов, довольный удачным началом, пошел ря­дом и без всякой обиды заметил:
   Надо отвыкать от Коротыша... Как видишь, я уже при исполнении.
   А у тебя есть другое прозвище? -- невинно спро­сила школьница.
   -- Ну зачем тебе прозвище?! Мы уже вышли из это­го возраста. Можно по фамилии... милиционер Гераси­мов... А можно и просто товарищ милиционер.
  
   А почему товарищ, а не гражданин милиционер? Ты же меня гражданкой назвал.
   Я обязан называть тебя гражданкой, когда на­хожусь при исполнении... потому что ты -- граждан­ская... а я служу... а в милиции служат, как говорит наш сержант Петров, лучшие люди... а все наши товарищи, сама знаешь, лучшие люди.
   Путано, сбивчиво, но понятно,.. -- Валерия хит­ро глянула на спутника. -- Тогда ты мне скажи другое: если милиционер сопровождает гражданское лицо -- он обязан нести его портфель или нет?
   Как надо сопровождать задержанного, я еще не знаю... с инструкцией такой меня еще не познакомили. Но, по всей видимости, все должен нести сопровождаю­щий... потому что у арестованного руки должны быть связаны.
   - А мог бы ты, не связывая мне руки, взять мой портфель... ну как товарищ?
   -- Разве что... если что... как товарищ, -- смущенно промямлил Герасимов.
   - Да именно так! -- засмеялась Валерия и сунула в руку милиционера портфель.
   Герасимов покраснел и от напряжения тяжело засо­пел.
   А развеселившаяся школьница поотстала на шаг, оглядела спутника с ног до головы и удовлетворенно заметила:
   -- Ну прямо индюк индюком. И шапка с красным цветом делает такое сходство стопроцентным.
  
   Лицо милиционера совсем раскраснелось, стало та­ким же малиновым как и фуражка, и он надолго за­молчал, словно язык проглотил. И без того деликатная миссия, которую он добровольно взял на себя, теперь казалась ему ужасно трудной, почти невыполнимой. Он почувствовал, что эта девчонка стоит над ним и, скорее всего, ко всей их компании относится с презрением.
   "Бедный Ваня!", -- с горечью подумал милиционер и засопел еще сильнее.
  
   Валерия видела его волнение и примерно догадыва­лась отчего он так волнуется, но события не торопила. У них еще оставалось метров сто пути, и она с садист­ским удовольствием наблюдала, как один из лучших людей города Дно, ее знакомый товарищ милиционер, потерялся окончательно и беспомощно пытается найти оборванную нить разговора.
   В конце бульвара, там, где надо было уже расставаться, она равнодушно посмотре­ла на ворон, каркавших им вслед с деревьев, на крас­ного, но по-прежнему важного спутника, и безразлич­ным тоном сказала:
   -- Чего-то я последнее время не вижу Мелихова?
   И ничем не выделила фамилию Вени, словно вспомнила о нем совершенно случайно и разговор такой за­вела просто так, от нечего делать.
  
   А Герасимов и не пытался вникнуть в психоло­гию. Услышав фамилию друга, он оживился и радост­но воскликнул:
   Да наш Веня уже вторую неделю как при смерти лежит!
   Ой, врешь!
   Валерия не могла поверить, что еще совсем недав­но цветущего,тощего и безалаберного Вениамина так скрути­ло. Но все же сомнения были. Она остановилась и при­стально посмотрела на милиционера.
   Он понял, что малость пересолил, торопливо забор­мотал:
   -- Ты, это самое, не пугайся... Пошли, пошли. У не­го это уже прошло.
   137
  
   -- А что у него еще не прошло? -- не трогаясь с места, спросила девушка.
   Температура еще не спала.
   А высокая?
   Было, было... Не пугайся! Сей­час уже нормальная -- градусов тридцать восемь.
   Надо же, -- грустно покачала головой Валерия, -- боком вышло ему это соревнование.
   А что поделаешь... Сержант Петров говорит, при социализме без соревнования никак нельзя.
   А что врачи говорят?
   Говорят, еще хорошо отделался... И еще на это намекают,,. - - Герасимов тяжело засопел и спрятал глаза. -- Общество, понимаешь, ему нужно... Сама зна­ешь, одиночество -- поганая штука.
   Знаю, - сочувственно покачала головой школь­ница.
   В глазах милиционера засветилась надежда. Собрав­шись с духом, он на одном дыхании выпалил:
   Приходи вечерком, а?!
   Вечерком? -- задумчиво переспросила Валерия.
   А что, а?
   Герасимов с тревогой и надеждой смотрел на школь­ницу, и потому, как он смотрел, она без труда догада­лась, что приглашение это не случайное, а заранее со­гласовано с больным.
   Она неторопливо взяла из рук начинающего сводника портфель, медленно повернулась, сделала шаг, другой... и нето­ропливо бросила через плечо:
   -- Я подумаю...
   Глядя вслед девушке, Герасимов тыльной стороной ладони вытер лоб. Миссия оказалась более трудной, чем он думал, а уверенности, что справился с ней, не было никакой.
  

***

   Мороз был несильный, но снег хрустел под ногами. Прислушиваясь к своим шагам, Валерия пыталась пред­ставить себя в гостях у Мелиховых.
   Это ей никак не удавалось.
   Порог, который она могла месяц назад переступить, не задумываясь, теперь оказался слишком высоким. Нужен был сопровождающий. Только в паре с ним, в расчете на его моральную поддержку, она еще рискнула бы войти в дом Вениамина.
  
   В какой-то момент Валерия пожалела, что отпусти­ла Коротыша. Он пусть и с большой натяжкой, но мог сойти за сопровождающего. И тут, почти одновременно с этой мыслью, она увидела соседа. Василий, согнув­шись в три побигели, прикреплял к ботинкам лыжи, ни­кого и ничего вокруг не замечая.
  
   А у девчонки защемило сердце.
   Гулко в душе зазву­чало эхо любви.
   Страсть как захотелось, чтобы именно Вася сопровождал ее, чтобы он увидел, как за нею уха­живают его сверстники, как она может нравиться ре­бятам...и кочегару тоже.
  
   -- За снежной кикиморой, братец, лыжи навострил?-- нарочито бодро крикнула соседка.
  
   Он, не разгибаясь, чуть повернул голову, хмуро по­смотрел на девушку и ничего не ответил. Валерия по­няла, как он оценил такой выпад, но это не смутило ее. Она подошла ближе и по-дружески положила руку на плечо гонщика.
  
   Василек, а не хотел бы ты отдохнуть от этой не­лепой гонки? Поразвлечься, например, немного.
   С тобой, что ли? -- буркнул он, все еще продол­жая возиться с креплениями.
   Ну, не только со мной... В гости нас приглашают.
  
   Некогда мне развлекаться! Сама знаешь, у нас сегодня снег, а завтра нет. Вот после бурь и вьюг первый удачный денёк выдался. Может, и солнце ещё проглянет.
   Одной мне идти неудобно, -- настаи­вала Валерия.
   А кто хоть приглашает?
   Мелихов.
  
   Девушка произнесла фамилию стиляги спокойно, самым что ни на есть будничным голосом. А Кротов подпрыгнул, распрямился и, дрожа от злости, закричал:
   -- Ты, что же, хочешь, чтобы я самолично водил те­бя к этому хлюсту!?
  
   Валерия ожидала примерно такой реакции... Но в запасе у нее был козырь.
   - А ведь он простыл тогда и болеет, -- сказала она с грустью, рассчитывая на чуткое сердце соседа.
  
  
   - Да хоть бы он сдох! Одним мерзавцем меньше будет. Худой такой, а живучий! А хорошие люди от простуды неделями не болеют, сразу мрут. Ты, что, не поняла еще, какие они подонки? У них на что-нибудь дельное ума не хватает, а как блажь в голову втемяшится, тут они способны на все, даже на самопо­жертвование!
  
   Пока он кричал, Валерия с иронией смотрела на со­седа. А когда пар из него вышел, тихо обронила:
   -- Ну, а тебя что гонит на лыжню, которую бури и метели сегом занесли и на которой сейчас никого нет? Если не блажь, то дурь. Разница, думаешь, тут какая-то есть.
   Вася дико глянул на нее и, сильно , оттолкнув­шись палками, побежал искать Снежную принцессу?
   -Это хорошо по проторенной дорожке бегать, а к ней ещё никто лыжню не проложил! Сдохнешь на первом же километре! В сугробах увязнешь вместе со своей блажью!
  
   Нет ответа.
   Только воронье оглушительно карка­ло на бульваре.
   "И чего им спокойно не сидится на деревьях?" -подумала Валерия и ушла в себя. И стала как бы вне времени и пространства. Туман застлал глаза. А в сердце тревожно звучало эхо любви, название которому было ревность. Откуда она такая мучительная и болезненная взялась? Зачем она заползла в душу? Как змея кусачая, ворочается там и жалит?
   Ведь когда Вася дружил с Симой, ничего тако­го не было. Конечно, и тогда она его ревновала. Но та ревность не была эхом любви. То была ревность сест­ры, матери, и она сводилась, в основном, к одному же­ланию, чтобы у Васи все было хорошо... к одной трево­ге... тревоги только за него.
  
   А теперь она ревнует его к девчонке, сверстнице, которую он сдуру Снежной принцессой окрестил. Сов­сем свихнулся... И в душе росло негодование, досада на соседа и желание досадить ему... И Валерия почти знала, как это сделать. Она пойдет в гости... Она пере­ступит через любой порог...назло надменному соседу. А когда выйдет замуж, то этому соседу, который наверняка, одумается и поймет, кого потерял, как Татьяна скажет: "А я другому отдана и буду век ему верна!".
  
  

***

   Веня лежал в постели и смотрел в потолок. Коро­тыш в штатской форме стиляги сидел за пустым сто­лом, бесцельно уставясь в его полированную поверх­ность. Репа с гитарой притулился на Вениной кровати и лениво перебирал струны.
  
   Было скучно. А на улице уже давно стемнело. И Веня, глядя в потолок, думал, сейчас вечер или еще толь­ко конец дня, и пора или не пора прийти Валерии. По часам был еще день, а по темноте -- настоящая ночь. Таковы они зимние вечера. Длинные, скучные.
  
   Коротыш тоже свои размышления связывал с Вале­рией. С одной стороны он переживал за свои способно­сти сводника. Уж больно не хотелось показаться друзь­ям неумехой в этом деле. С другой стороны, его беспо­коила проблема угощения, которое какое-никакое, а с приходом Валерии должно было быть.
  
   Только голова Репы была забита одними куплетами.
   А я, Ваня, музыку подобрал к твоим стихам, -- потрынкивая на гитаре, обронил он.
   А я, что, и стихи уже пишу? -- лениво отозвался Веня, даже не посмотрев в сторону гитариста.
   Угу!
   - И когда это такое со мной случилось?
   Ну ты разве забыл? На соревнованиях-то, пом­нишь?
   А-а,.. -- Мелихов оживился. -- Помню, помню,только слова не помню.
   А я еще тогда их записал, а потом две строчки прибавил к ним для полноты картины... Спеть?
   Валяй!
   Репа несколько раз кашлянул, прочищая горло и, дернув струны, забасил:
   -- Мы моржи, мы моржи!
Веселее -- не дрожи!
Ково хошь Иван обманет --
Чемпионом дновским станет!
  
   Пальцы его бешено запрыгали, а сам он отчаянно завопил:
   - Эх, во! Каково видеть при смерти яво?!
  
   На эти вопли в комнату вошла Антонина Павловна.
   Больной, высунув ноги из-под одеяла, подрыгал ими в воздухе, а потом сказал матери, которая трогатель­но смотрела на сына:
   -- Правда же, мам, не очень скромный куплет? Но молодец Репа, что-то у него да есть в голове! Талант, одним словом!
   Гитарист от такой похвалы зарделся, а мать улыб­нулась:
  
   Ты бы лучше, Венечка, поел. Хочешь, я тебе блин­чиков испеку?
   Ой, только не блинчиков! -- больной поморщил­ся недовольно.- Терпеть не могу мучные изделия. От них толстеешь,а все толстяки - дебилы.
  
   А Коротыш, который вскинул было голову, приободрился, вновь уронил ее на грудь.
   - А у меня уже тесто стоит, -- продолжала наста­ивать Антонина Павловна.
  
   Веня поднял ноги и хотел подрыгать ими, как это делают избалованные младенцы. Но в этот момент кто-то осторожно постучал в дверь веранды. В комнате мгновенно все замерли. Стук повторился и Коротыш радостно вскочил на ноги.
   -- Она! -- выдохнул он и, проскользнув мимо хозяй­ки, побежал открывать дверь.
  
   Антонина Павловна вопросительно посмотрела на сына.
   Ну, мам, -- засмущался он, -- это та самая Валя,которую, помнишь, ты сама просила меня не отпуги­вать.
   Понятно... Значит, опять во всем будет виновата мама...
   Ну, если все будет хорошо, -- подмигнул ей Ве­ниамин, -- то и винить тебя ни в чем не придется.
  
   Валерия осваивала стул, на котором только что си­дел Герасимов, и не решалась поднять глаза на немно­го растерявшихся хозяев и гостей. Но интуитивно она догадывалась, что ее ждали, рады ее приходу и онеме­ли от восторга. И она решила "протокол" встречи "вести" сама.
   Вот... пришла больного навестить, -- сказала она негромко, чтобы оборвать мучительное молчание, а за­ одно и оправдать свой визит.
   А больной уже совсем здоров! -- вылезая из-под одеяла, прохрипел Вениамин, потому что голос у него от волнения здорово сел.
  
   Такое его заявление и поведение можно было понять по-разному, вплоть до того, что девушка, в общем-то, явилась не по делу. Первой об этом подумала Антонина Павловна и, спеша исправить ошибку сына, прикрикну­ла на него:
   -- Лежать!
  
   - Что же, я и блины лежа буду есть? -- сморщил он свое лицо так, словно собирался заплакать.
   -- О, это другое дело! Сейчас я вам их напеку.
   А я вам помогу! - - сходу предложил свои услу­ги Коротыш.
   Кухня - - не мужское дело! - - решительно воз­разила гостья и, выйдя из-за стола, встала рядом с хо­зяйкой, тем самым давая всем понять, что готова дер­жать экзамен.
   Нигде женщина так хорошо не познается, как на кухне. И Валерия знала об этом и не боялась, что её первый блин будет комом.
  
   А Веня подумал, что она переоценивает свои воз­можности, и заволновался.
   Мама, - рухнул он в постель. - Я передумал!Объявляю голодовку!
   Во эгоист! -- сурово посмотрел на товарища Ге­расимов. -- Голодай на здоровье, но мы-то почему дол­жны из-за тебя страдать?!
   --- Дети-одиночки всегда такие, -- равнодушно за­метил Сажин, который и сам был один в семье.
   -- Да он сейчас, мальчики, весь мир готов оста­вить голодным, а не только вас, -- сказала Антонина Павловна и лукаво посмотрела на девушку.
   -- Пусть не переживает, блины -- мое хобби!
   Валерия, гордо вскинув голову, первой пошла на кухню.
  
   Когда за женщинами закрылась дверь, Веня соско­чил с кровати и стал быстро одеваться, одновременно инструктируя друзей:
   - Умом не блистать! Остроумием тоже! Держать себя на уровне. Никакой пошлости! Никакого хамства!
  
   Кухарки недолго томили едоков. С большим блю­дом, на котором лежала высокая стопка блинов, вошла Валерия. У горячей плиты любой невольно зарумянит­ся, а румянец больше всего идет хорошеньким девушкам и милым женщинам, и, может быть, права была гостья, говоря, что кухня -- не мужское дело.
  
   Следом за ней с подносом, на котором дымился чай в чашках и стояло варенье, вошла хозяйка дома. Она тоже была румяной, и румянец ей тоже был к лицу.
  
  
   Женщины расставили все на столе и переглянулйсь. Все места были заняты, и, похоже, о дамах здесь ни­кто не думал. Коротыш и Репа, схватив по блину, пол­ностью переключились на еду, и им уже было не до раз­мышлений. Веня хотел было тоже к ним присоединить­ся, но в последний момент его смутило то, что женщины стоят.
  
   Когда он понял в чем дело, то искренне возму­тился.
   -- Ах вы, мерзавцы! -- гневно воскликнул он, глядя на своих друзей. -- Я же просил вас быть вежливыми! Сам-то я болею, мне не до этого!
  
   Репа и Коротыш перестали жевать и испуганно по­смотрели на больного. И до них дошло, чем они прогневили друга. Оба разом вскочили и, галантно раскланиваясь, предложили свои стулья дамам. А по­том сбегали на кухню, принесли табуретки, с грохотом и торопливо уселись.
  
   Герасимов схватил недоеденный блин и, как бы из­виняясь, пробормотал:
   Сержант Петров утверждает, что милиционер не может делать дело и одновременно быть вежливым. Ра­бота у нас такая, специфическая.
   Ладно, -- добродушно махнул рукой хозяин. --Спишем все на сержанта Петрова и возьмемся за еду... Которые тут блинчики Валя пекла?
   - Пекли на двух сковородках, -- сказала Антонина Павловна. -- Каждый четный блин -- Валин.
   -- Вот я и буду есть только четные!
   - Попробуй определи теперь, который четный, ко­торый нет, -- покосилась Валерия на Герасимова и Сажина, усиленно работающих челюстями.
   Это я -- запросто! -- и Веня с самым серьезным видом объяснил девушке. -- Страшно вкусные -- твои, а так себе -- нечетные.
   Они все вкусные, -- заталкивая в рот блин, глу­хо возразил милиционер.
   Понимал бы ты много! -- надменно посмотрел на него Мелихов.
  
   А его мать вздохнула:
   -- Раньше всегда и везде мама у него была на пер­вом плане, а приходит чужая девочка -- и я уже ока­ зываюсь на вторых ролях.
   Валерия попыталась утешить женщину:
   -- Не огорчайтесь, - - ласково сказала она. -- Та­кова уж натура у этих ребят. Сначала они любят мам, а потом девочек... и никуда нам, девочкам, от этого не деться.
  

***

   В тот же вечер, когда в доме Мелиховых одни радо­вались блинам, а у других были слезы на глазах и не­известно еще было радуются они или уже плачут от счастья, Кротов сидел на кухне у себя в квартире, дудолил чай и тосковал...
  
   В печке догорал уголь и красный свет вырывался из открытой дверцы плиты и вместе с тенями бесшумно скользил по стенам и потолку.
   Пляска света и теней на­поминала кочегару собственный танец в тендере. И ти­шину зимнего вечера временами в его сознании дробил стук колес.
  
   Грохоча металлом, неслись вперед и вдаль составы, и он уже перелопатил сотни тонн угля, чтобы поддер­жать их скорость. И он вместе с ними уносился вперед и вдаль... и каждый раз возвращался к исходной точке. Словно двигался по заколдованному кругу.
   В его жиз­ни ничего не менялось, как бы быстро не мчались поез­да, каким бы далеким не был их путь. Каждый новый день кочегара ничем не отличался от предыдущего.
   Уто­мительное однообразие. Он устал и почти физически ощущал свое одиночество. Нужна была родственная душа... И не обязательно -- Снежная принцесса. Он это уже сам чувствовал и согласен был на обычный, про­стой вариант, на друга привычного, до мелочей знако­мого и милого сердцу.
  
   И тут, хотел ли он того или не хотел, а мысли его са­ми по себе возвращались к Валерии.
   Да вот ведь беда, последнее время что-то надломилось в их отношениях, а сами они как-то отдалились друг от друга. Исчезла непосредственность в общении, поубавилось искренно­сти в словах. Стали они уходить в себя, замыкаться в се­бе и все чаще подумывать, что никакие они не родствен­ники, а всего лишь соседи, в общем-то, чужие люди со своими интересами и привязанностями, просто волею судьбы вынужденные жить под одной крышей.
  
  
   И, странное дело, чем чащё такие мысли приходят ему в голову, тем больше он думает о самой Валерии. Раньше, например, он вообще не замечал отсутствия соседки, а если и знал, что ее нет дома, то не пережи­вал по этому поводу.
  
   Но сегодня его словно подменили. Что-то гудит в ду­ше, покоя не дает... Хлюст из ума не выходит... Не пара он ей... Эх, дура девочка... еще совсем дура...
  
   Положив руки на стол, сосед задумчи­во смотрел на умирающий огонь, и смертельная тоска брала за горло, душила...
  
   Подходя к своему дому, Валерия еще издали заме­тила слабый, мерцающий свет на занавеске кухонного окна. За много лет она изучила привычки Василия и без труда догадалась, что он сидит один, смотрит на дого­рающий огонь в плите и философствует, то бишь раз­мышляет о какой-нибудь чепухе или мечтает о болот­ной кикиморе.
   Соседка была уверена, что голова соседа занята Снежной принцессой и никакой другой девчонке там пока не было места.
   Конечно, она и подумать не могла, что сосед ждет ее.
   И все-таки шаги ускорила.
  
   В подъезде она чуть была не проскочила мимо поч­тового ящика, но случайно боковым зрением заметила в нем конверт. Валерия достала письмо и посмотрела на обратный адрес. Под тусклой лампочкой, за лето за­сиженной мухами, с трудом прочитала фамилию от­правителя.
  
   -- Бедная девушка, -- пробормотала с наигранной грустью соседка, -- у юноши короткая память, а она шлет привет и, наверное, поздравления с Новым годом.
   Валерия прикинула вес конверта на ладони и наиг­ранную грусть сменила невеселая улыбка. "Похоже, здесь не новогодняя открытка, а большой набор фото­графий. -- Она сердито поджала губы. -- Ну, как я сра­зу не сообразила! Ишь какую пакость задумала... Хочет свой поганый образ воскресить в голове моего Васи. А его голова и без того всякой глупостью забита!".
  
   Она небрежно сунула письмо в карман пальто и по лестнице стала подниматься медленно, почти осторожно, словно каждый шаг на знакомых ступеньках мог оказать­ся роковым.
  
   Вася услышал, как она вошла в прихожую. И серд­це забилось чаще. Но сам не шелохнулся. Навстречу не вышел. Голос не подал. Сознательно решил предоста­вить девушке полную свободу выбора. Хотел узнать, куда она сама направится? На кухню к нему или уйдет спать?
  
   Он весь напрягся, прислушиваясь к звукам в прихо­жей... А когда понял, что девушка идет пообщаться с ним, страшно обрадовался.
   Однако Валерия, войдя на кухню, не увидела в гла­зах соседа радости. Только красный свет плясал в них. Он не смягчал черты Василия. Где свет, там и тени, и они делали выражение лица строгим, даже суровым.
  
   "Интересно, - подумала соседка, - что у него на уме? Уж никак он воспитывать меня собрался... А во­обще-то ему не до меня... Вон бедняга как умаялся... и не поймешь, то ли от света глаза красные, то ли от бес­сонницы...".
   - Ну как? -- села она рядом на свободную табурет­ку и заинтересованно посмотрела на Василия.
   И только в глубине ее зрачков веселые чер­тики рассыпали смешинки.
   Несмотря на полумрак, сосед заметил их.
   Он свел брови к переносице и отвернулся.
   -Значит, опять безрезультатно, - вздохнула де­вушка, и, можно было подумать, что она искренне сочув­ствует влюбленному.
   Но он-то не сомневался, что она лу­кавит, и молчал как настоящий комсомолец на настоя­щем допросе у врагов народа.
  
   -Эх, впустую молодость растрачиваешь!
   Это был крик души. И Вася не выдержал, хмуро обронил:
   -Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.
   А чего так? -- невинно спросила Валерия.
  
   Он глянул на нее исподлобья и опять увидел весе­лых чертиков на самом донышке черных глаз. Объяс­няться всякая охота пропала.
   -Издеваться над людьми не надо -- вот чего так,-- только и проворчал он обиженно.
   -Я не издеваюсь, -- совсем серьезно сказала Ва­лерия. -- Мне жаль тебя... Ты же с этой гонкой совсем отощал. Теперь даже Кощей Бессмертный, который вторую неделю при смерти лежит, жирнее тебя выглядит и запросто отлупит тебя, если ему это по­требуется.
  
  
   -Он что действительно так плох?
   -Кажись, он уже оклемался... Неплохо бы и тебе в себя прийти. Ведь твоя Снежная принцесса на лыжах стоит, как корова на льду. И нарисовалась тогда только для того, чтобы похвастать импортным костюмчиком.
   - Ты так говоришь, словно знаешь ее.
   -Мне достаточно знать костюм, который был на ней, и я уверена, в нелюдных местах, а тем более на за­снеженных городских околотках она никогда не появит­ся. Публики там, Васенька, нет!
   - Хочешь сказать, надо менять тактику?
   - Смотри дальше. Мне кажется, надо менять и стра­тегию. Ну что ты скажешь ей, если действительно вдруг встретишь?
  
   Вася потупился и смущенно заулыбался.
   -- Вот-вот! Ты очень хорошо изобразил сейчас вашу случайную встречу, -- засмеялась Валерия.
  
   -- Ну, я хоть посмотрю на нее, -- упорствовал он. -- Ведь все мельком и мельком... А, может, она совсем и не такая, как представляется мне.
   - Да нет, она в самом деле красивая... Ну, посмотришь... а что дальше?.. Принцессы чистюли. Угольщик им не нужен. Одна уже повесила тебе на нос чайник, а до принцессы ей тянуть и тянуть.
   -Нашла кого вспоминать! -- возмутился Василий.-- Это все уже быльем поросло.
   -А если бы письмо пришло.... из прошлого, но от настоящей Симы, то как?
   -И читать бы не стал! -- Вася изобразил на лице отвращение. -- Он печка горит. Там ему самое место... если, конечно, придет.
   Валерия молча встала и ушла в прихожую. Через минуту она вернулась, держа в руке конверт.
   -- Василий, ты сделал свой выбор! - торжественно сказала она и бросила письмо в огонь.
  
   Бумага потемнела и вспыхнула разом по всему пе­риметру. Вася с тоской смотрел, как корчатся на рас­каленных углях чьи-то фотографии, и когда они превра­тились в золу, тихо спросил:
   -Это от нее... было?
   -По-моему, ты сказал, что будешь вести себя как мужчина?!
  
   Он промолчал.
   И только продолжал угрюмо смотреть на чёрную золу, на то, что осталось от фотографий.
  
   -Ну, и что думаешь?
   -А что думать, когда всё сгорело, и в сердце нет огня.
  
   Сосед кисло улыбнулся, а девушка продолжала:
   -- Скоро Новый год... Я тебе, Вась, такой подарок сделаю... такой подарок, что ты забудешь обо всем на свете, точнее говоря, обалдеешь.
   -Я не жадный, -- пробормотал он. - - Меня этим делом не возьмешь.
   -Но и против этого дела, которое чёрным пеплом лежит на затухающих углях, ты должен восстать всеми фибрами души. Смысл этого послания прост: никто не клюнул на красоту беглянки, и поиски дураков продолжаются.
  

***

   Для Кротова новогодняя ночь начиналась с трудовой вахты.
   У всех праздник, а он в ноль сорок пять должен был быть на паровозе. И Вася готовил себя к поездке. В теплом спортивном костюме он лежал на кровати по­верх одеяла, набирался сил и подумывал о подарке... Со своими он уже разделался, а теперь ждал ответно­го от Валерии. Безделица да плюс визит девушки хоть как-то могли сгладить досаду на безрежимную жизнь.
  
   Он прислушивался к разговорам на кухне и к тому, как Валерия разгуливала по квартире, собираясь на школьный вечер. И постепенно начал беспокоиться. Уж не забыла ли она о своем обещании? И зайдет ли она к нему ну хотя бы для того, чтобы поздравить с праздни­ком. И когда в коридоре застучала веселая дробь каб­луков, Вася понял, что идет генеральная примерка "ло­дочек" и еще минута-другая -- и вспоминай, как звали соседку. Уплывет на бал и даже рукой на прощанье не махнет...
  
   Самолюбие не позволяло ему напомнить о себе. Но рядом висел на стене динамик. Техника могла взять на себя довольно-таки щекотливую миссию... И Вася вклю­чил радио на всю катушку.
  
   Увы! Валерия не забыла своего обещания. Только выполнять его не горела желанием. Прокукарекала в свое время, а потом пожалела об этом. И она действительно хотела уйти из дома без лишних церемоний и не встречаясь с соседом. Но заорал динамик, и девушка поняла, от чего он так раскричался. Тень легла на ее ли­цо. На какое-то мгновение согнала с него радость праздника. Но Валерия тряхнула головой и усилием воли снова вернула себе праздничное настроение.
  
  
   Она вошла без стука. Лежа на кровати, Василий скосил на соседку глаза и тут же с безразличным видом уставился в потолок. Не потому что на нем было что-то написано, а потому, что в руках Валерии ничего не было.
  
   А девушка словно и не поняла мук молодого кочега­ра. Она улыбнулась мило и спросила:
   - Ну, как я выгляжу?
   И повернулась чуть-чуть налево, потом чуть-чуть на­право.
  
   Только сосед не шелохнулся, а, продолжая рассмат­ривать потолок, вяло обронил:
   -Для школьных мероприятий сойдешь.
   -Не слышу! -- крикнула Валерия и выключила радио.
  
   Вася не сомневался, что она все прекрасно слышит, а пытается уйти от разговора о подарке, переключить его на комплименты. Но он не стал рассыпаться в комп­лиментах, а тем же безразличным тоном повторил:
   -Говорю, для школьного бала сойдешь.
   -Это, Васенька, с тобой с ума сойдешь! -- голос Валерии дрогнул от обиды. -- Чувство прекрасного на­до развивать в себе, а не одну только дурацкую силу!
   Девушке было на что обижаться. На самом деле она выглядела на все сто и кому угодно могла вскружить голову.
   Но, к сожалению, человек привыкает к красо­те, к той, которая рядом.
   Кротов не был лишен этого недостатка, свойственного всему человечеству. Красота соседки почти не восхищала его. Он считал, что девуш­ка рядом с ним и под его присмотром просто не могла вырасти другой.
  
   -- Ты сначала подарок мне вручи обещанный, а по­том уже чувства мои критикуй, - пробурчал Василий, полагая, что нахальство соседки должно иметь предел и с нахалами нечего церемониться.
   - Ах, вот в чём дело! Ах, вот какая злость ослепила тебя и в этот новогодний вечер ты утратил чувство прекрасного! -- воскликнула Валерия, словно только сейчас вспомнила о своем обещании. ~ А за ним, Васенька, идти надо.
  
  
  
   Он соскочил с кровати.
   -- Я готов!
  
   В черных хитрющих глазах запрыгали чертики.
   -Ты приоденься по-праздничному, расфрантись - и мы вместе пойдем к твоему подарку...хотя сразу скажу, что подарок этот - совсем не подарок.
   -Чего это ты мне голову морочишь? Куда хоть идти-то? -- озадаченно спросил он.
   -В мою школу.
   -Зачем это я туда пойду?
   Вопрос был не очень корректным, но не лишенный оснований.
  
   -За подарком, раз! За сюрпризом, два! - невинно глядя на соседа, стала перечислять Валерия. -- Убедиться в том, что я самая красивая там, три... Но главное - туфли мои донесешь. У всех девочек теперь есть носильщики, и только я одна - как сирота.
   -Ну уж нет! Избавь меня от непосильной работы, и мне в поезд­ку, отдыхать надо.
   Он как подкошенный рухнул на кровать вниз живо­том.
  
   Валерия постучала костяшками пальцев по его спине.
   - Слышь, Вась, это я знаю... поэтому обратно тебе нести туфли не придется. На обратную дорогу я другого носильщика найду. А ты получишь подарок и катись на свой паровоз кататься!
   В голосе соседки прозвучали сердитые нотки, но Ва­силий этого не уловил. Или слух был плохой, или слу­шать не хотел... Но что-то было такое в сказанном, что вынудило его повернуся на спину.
   -- А идти-то хоть стоит? Подарок-то, как?
   -- Помнишь, я говорила тебе, что как только ты его увидишь, так сразу все на свете забудешь.
   - Что-то в этом роде ты говорила, помню. Но ведь я не такой дурак, чтобы всерьез поверить в подобные заявления. Реклама да и только.
   -Ну и я не какая-нибудь дура, чтобы подобные за­явления с кандачка выдавать.
   -Договорились, в общем... -- проворчал Василий.
   -Ну и прекрасно! Значит, идем!
  
   Вася посмотрел на девушку насмешливо, секунду подумал и махнул рукой:
   - А, где наша не пропадала! Все равно не спится!
  
  
  

***

   На небе сияли звезды, под ногами хрустел снег. По­года стояла самая что ни на есть новогодняя, только снега новогоднего не было, а так, по-зимнему, было хорошо.
  
   Идти бы­ло приятно. Соседи быстро дошли до школы и возле па­радных дверей в свете фонаря увидели трех стиляг.
   - Тебя ждут, -- шепнул Вася своей спутнице на­смешливо.
   Он был уверен, что девушка пригласила его на бал не для того, чтобы в чужой школе бросить на произвол судьбы, и Валерия, словно подтверждая эти мысли, не­определенно пожала плечами.
   Стиляги тоже заметили соседей, и Репа шагнул на­встречу им.
   -- Не пускают! -- первым делом пожаловался он Валерии.
   - Вот как?! -- удивилась она. -- А почему?
   -Говорят, не так одеты, -- проворчал Мелихов.
   -Одеты вы и в самом деле не по погоде, ну, а кого это не устраивает?
   -Истеричку, -- хмыхнул Репа.
   -Молодую или старую?
   -Отрабатывает у нас. Я так даже не знаю ее, --прыгая с ноги на ногу, сказал Веня и, как бы невзначай, пнул парадную дверь.
   Она тут же открылась, и Вася в ярком свете фойе увидел молодую и довольно-таки хорошенькую учитель­ницу. Педагог гневно смотрела на непрошенных гостей, а за ее спиной стояли плотные ребята с красными по­вязками и нехорошо улыбались.
  
   Кротов понял, что стилягам такую оборону не про­рвать, и на душе у него от этой мысли стало радостно. Чужая глупость избавляла его пусть не от соперника, к соперникам он Мелихова не причислял, но от неприят­ного общества - это точно.
   Только Валерия не хотела понимать реальностей. Со свойственной ей непосредственностью и верой в добрых людей взмолилась:
   -- Софья Герасимовна, это же наши ребята! Наши выпускники! Ради Бога, пустите их. Они же простынут. Вы только посмотрите, как они одеты!
  
   -- Я их и не пускаю только потому,что они так одеты.
   И учительница хотела закрыть дверь
   -- А Васе-то можно? -- поспешно крикнула Валерия и подтолкнула Василия вперед.
   Историчка внимательно оглядела Кротова, похоже, никаких изъянов в его одежде не нашла.
   -А ты его знаешь? -- строго спросила она Лукину.
   -А то как же! Ведь он -- мой брат!
   - Ну, что ж... юноша вполне прилично одет...по нашим советским меркам, мож­но надеяться, что и вести себя будет так же... Проходи­ те, молодой человек.
  
   Вася не заставил просить себя дважды. Он быстро перешагнул через порог и встал за спиной учительницы. С нового места ему особенно хорошо были видны сти­ляги в ярком свете, падающим на них из открытой две­ри. Они были в легких пальто и без шапок. Толстые по­дошвы модных ботинок скорее всего давно промерзли и стиляги, снизу и сверху атакуемые морозом, посинели от холода. Им уже было не до веселья, и в школу они рвались не повеселиться, а согреться. Жалость ше­вельнулась в душе Василия.
   Он наклонился к учитель­нице и почти в самое ухо сказал:
   -- Может быть, они за ряженых сойдут?
  
   Сажин услышал его слова, и хоть он игнориро­вал Крота, но мысль была дельной, и Репа за нее ухва­тился.
   -Во, точно! Ведь нонеч бал-маскарад! И выходит, Софья Герасимовна, что мы нарядились по случаю!
   -За ваши, с позволения сказать, костюмы, меня завтра же директор выгонит из школы.
   -Прямо в праздничный день?- сомневаясь в искренности такого признания, усмехнулся Герасимов.
   -Прямо в праздничный день! -- твердо сказала учительница. -- Потому что мы воспитываем учащихся и по праздничным дням! У нас работа такая: без будней, выходных и праздников.
   -Вы работаете, как милиция, -- удивился своему открытию милиционер Герасимов, по случаю Нового года переодетый в стилягу.
   О том, как воспитывает милиция не только днём, но и ночью, его друзья уже
   имели представление, а слова Коротыша навели их имен­но на эти воспоминания.
  
   -- А, может быть, податься в какое-нибудь другое место? -- неуверенно предложил Репа.
   -- Правильно, мальчики! -- поддержала его Вале­рия. -- Плюнем в лицо казарменным порядкам и пой­дем в клуб. Там тоже тепло и пускают только по биле­там, а не по одёжке.
   Стиляги сразу потеряли интерес к школе. Компания Валерии им нужна была больше, чем школьное тепло. И как только девушка так высказалась, они сорвались с места, как молодые жеребята, и наверняка бы ускака­ли без оглядки, если бы Вася растерянно не воскликнул:
   -- Ты-то куда?
  
   Тут все вспомнили о нем. Валерия неопределенно махнула рукой куда-то вперед и в сторону, а Вениамин, ткнув пальцем в сверток, который сосед держал под мышкой, спросил у девушки:
   -Твой?
   -Туфли.
   -Конфискуй! -приказал он Коротышу, и тот, пе­реступив порог, забрал сверток.
  
   Вася заволновался. Ему совсем не улыбалось остать­ся одному в чужой школе.
   -А как же подарок?! -- крикнул он, надеясь хотя бы этим заставить соседку одуматься.
   -Ах, подарок? -- Валерия свела брови к переноси­це, словно что-то вспоминая. -- А он, Васенька, в зале.
  
   Вася почувствовал, что его разыгрывают:
   - А где он лежит? Под ёлкой или у Деда Мороза в мешке?
  
   Глаза соседки весело заблестели.
   -Он, Васенька, стоит у окна. Смотри лучше -- и найдешь, что ищешь.
  
   Валерия побежала догонять стиляг, а Вася чувство­вал себя конченным идиотом и не сомневался, что имен­но так, как на идиота, смотрят на него сейчас помощни­ки учительницы и она сама.
   И был недалек от истины. Но отступать было поздно, чтоб совсем не смешить лю­дей. Стараясь выглядеть более-менее похожим на нормального советского молодого человека, ничего общего не имеющим со стилягами, он направился в раздевалку.
  
   И все же Софья Герасимовна насмешливо посмотре­ла ему вслед и подумала: "Ишь какой нахальный юно­ша! За подарком в чужую школу приперся...".
   А ее помощники, следуя примеру своей наставницы, тоже насмешливо посмотрели на чужака и подумали примерно то же самое: "Ишь какой олух царя небесно­го! За подарком к нам приперся! Да нам самим-то тут никогда ничего не перепадало".
  
  

***

   Только вслед стилягам, умыкнувшим юную школь­ницу, никто даже не глянул.
   Предоставленные сами се­бе, они быстро уходили от школы. Но когда оказались вне ее территории, Герасимов немного поубавил прыть. Друзья заметили, что он отстает и остановились. Во­просительно посмотрели на милиционера.
   -- Нельзя мне в клуб, -- виновато потупился он. --Там Волохов дежурит и Петров... А в милиции, знаете, какие порядки?! Хуже, чем в школе. В школе хоть в форме не заставляют ходить.
  
   Мелихов и Сажин сочувственно посмотрели на дру­га.
   Они до сих пор были убеждены, что он страдает из-за них. Особенно в это верил Веня...
   Валерия видела, как они все трое замерзают и на­пряженно думала, где можно отметить праздник без учителей и милицейского начальства.
   -- Мальчики, а у вас есть валенки, -- спросила она дрогнувшим от волнения голосом, чувствуя, что к ней пришла хорошая мысль.
   - Валенки-то есть, только мы в них не ходим, -так, без всяких эмоций сказал Веня, давая понять спут­нице, что им сейчас не до глупых разговоров.
  
   Но Валерия уже верила в свою идею и с энтузиазмом предложила:
   -А что если действительно нарядиться ряжеными и встретить Новый год на улице?! Мальчики, подумай­те! Такая погода! Ни жарко, ни холодно... в валенках,
конечно. А в клубе, представьте себе, пыльно, душно, пьяных полно...
   -А зачем на улице, -- задумчиво произнес Мели­хов. -- Можно и на моем паровозе...
   -А нас с него не попрут? -- веселея, спросил Гера­симов.
   -Он в тупике, и никому до него уже нет дела.
  
  
  
   -- А за что же его в тупик загнали? -- поинтересо­валась Валерия.
   -За моральный износ. После праздника на пере­плавку пойдет.
   -А ты куда пойдешь? -- спросил Сажин,
  
   -Я-то... на повышение, наверное.
   -А куда? -- Сажин всерьез принял такой ответ. Видимо, верил в друга.
  
   -Вот раскудахтался! Да мне все равно куда, лишь бы начальником.
   -- Тогда тебе к нам надо идти, -- посоветовал Ге­расимов. -- У нас что ни милиционер, то начальник.
   -- У вас я уже был, второй раз как-то не тянет...
   - Притерпишься. Сержант Петров говорит: собака к палке привыкает.
   -А почему же тогда твой философ из колхоза убе­жал? -- сердито спросил Сажин.
   -А при чем тут колхоз? -- удивленно пожал пле­чами Герасимов.
   -При том! Там все работают из-под палки!
   -Мальчики, не заводитесь! -- взмолилась Валерия,-- Нам же еще Новый год встретить надо!
  
  

***

   Чем ближе подходил Кротов к танцевальному залу, тем громче звучала музыка и тем меньше оставалось желания веселиться... Танцуйте, люди, сегодняшние школьники, в просторном зале, пока вам неведом другой танец... в черном тендере с тяжелой совковой лопатой... Бери больше -- кидай дальше... Вот и вся наука... А по­ка вы счастливы... Пока вас еще не обманула жизнь и... собственная соседка.
   Идет бал-маскарад!
   Грустно входить в праздничный зал с кислой физио­номией. Разве что кто-то подумает, что это -- маска...
   Ах, маска, маска... у него даже такой безделушки нет, чтобы спрятать свою печаль от чужих глаз.
   Ну чтож, побуду ещё немного здесь, посмотрю на чужое счастье и сгину в паровозном тендере...
  
   Кротов остановился в распахнутых дверях танцую­щего зала. Звучало танго, и многочисленные пары ста­рались вовсю.
   "Как нищий стою, -- подумал Василий. -- Все равно ничего не подадут... Эх!"
  
   "Валерия, Валерия... надо ж додуматься так мне Новый год испортить".
   Глядя поверх голов незнакомых ребят, он пошел к елке и возле лесной красавицы остановился как вко­панный.
   На него смотрели с любопытством синие глаза.
   Он их знал.
   Он их запомнил на всю жизнь!
   В двух шагах от него стояла Снежная принцесса.
   Несколько секунд он не отводил от девушки взгляда, но, придя в себя, со­образил, что как вежливый юноша, должен не пялить глаза на незнакомку, а встать в сторонке и с большим интересом смотреть по сторонам, изображая из себя олуха, недотепу, одним словом, идиота.
  
   Тут как раз кончился танец, пары стали рассредото­чиваться вдоль стен, собираться рядом с елкой и, сами того не замечая, оттеснили Василия от Снежной прин­цессы.
   В общем, получилось так, как он и хотел, но на новом месте его стала одолевать тревога: а вдруг незна­комка опять бесследно исчезнет, и Вася часто и с бес­покойством поглядывал на девушку.
  
   Она тоже бросала на него редкие взгляды и, похоже, не торопилась исчезать. Более того, в ее глазах Вася увидел интерес к себе. Это придало ему смелости, и, как только грянула музыка, он, спеша опередить потенци­альных соперников, которые наверняка были в этом за­ле, рванулся к девушке.
  
   И сразу же встал разочарованно.
   Звучала полька. Парень от досады чуть было не сплюнул. Танго он еще мог кое-как походить, но "прыгать" польку до сих пор не научился.
   Ничего не оставалось, как со страхом смот­реть на юных кавалеров, с достоинством приглашавших смущенно улыбающихся "дам", и ждать с замиранием сердца, что сейчас какой-нибудь оболтус уведет из-под самого носа Снежную принцессу. Уж слишком она была хороша, и нельзя было мимо нее пройти, и не могла она остаться незамеченной, застояться в одиночестве.
  
   Но вот пары сформировались, растеклись по залу, запрыгали, забегали, а незнакомка осталась на месте. Никто из ребят даже не попытался пригласить ее. Они снова остались один на один, с глазу на глаз. Лучшего момента для знакомства и желать нельзя было.
   Вася собрался с духом, сделал шаг в сторону девушки и спро­сил:
  
   -А вы не танцуете польку?
   -Я все танцую!
   Она ответила с величайшим достоинством, как буд­то бы сообщала не о простом умении танцевать, а о том, что была, по крайней мере, звездой Большого театра.
   Вася сразу сник. Он-то рассчитывал встретить род­ственную душу, ну хотя бы найти в девушке поддержку своему отрицательному отношению вообще ко всем тан­цулькам. Он именно сейчас, в этот момент, ненавидел танцы как никогда раньше. Но ответ был такой, после которого надо было или приглашать, или расписывать­ся в своей беспомощности.
  
   Был, правда, третий вариант: заговорить эти прокля­тые танцы. И он попытался выкрутиться из того поло­жения, в которое сам себя загнал.
   -- Значит, у вас плохое настроение...
   - У меня прекрасное настроение... Просто здесь не с кем танцевать. -~ Она вскинула вверх голову и, слег­ка сощурив глаза, презрительно оглядела зал. -- Одна мелюзга. Я надеялась, что сегодня будут ребята из учи­лищ или институтов... А вы, что, -- спокойно посмотрела она Василию в глаза, -- хотите пригласить меня?
  
   Он смущенно потупился. До него дошло, что попал он в такое положение, из которого нельзя выкрутиться, а можно только выйти, сказав правду. Но каждый зна­ет, в трудном положении правда дается особенно тяжело. Однако Вася набрался мужества.
   -Я не умею - польку... И потом... я не из училища,не из института...
   -Я это знаю. Вы -- кочегар! -- невозмутимо ска­зала Снежная принцесса.
  
   Он жутко покраснел. Ему вдруг стало страшно стыд­но за свою смелость, за то, что он набрался нахальства и подошел к такой беленькой, к такой... к такой... Он нужных слов не находил и готов был провалиться, раст­вориться, испариться.
   Но ничего такого с ним не проис­ходило, а Снежная принцесса продолжала спокойно смотреть на него, и в ее глазах, в черных зрачках ее глаз, холодно отражались цветные огни гирлянд.
   -Вы не смущайтесь, -- снисходительно улыбнулась она, -- человек должен с чего-то начинать жизнь.
   -Да-да, конечно, -- пролепетал он, -- Но мне кажется, лучше всего начать со знакомства. Что вы на это скажете?
  
  
   Он думал, она сейчас скажет: вы не только кочегар, но и нахал. И гордо отвернется. Однако этого не про­изошло. Ответ был другим, но не менее неожиданным.
   -- Я все о вас знаю. И даже то, что вы сидели два года в первом классе. Правда, не по своей вине. Война была... Вы были крайне истощены, и вам пришлось ле­читься от малокровия. А я аккуратно переходила из класса в класс и поэтому младше вас на два года. Зовут меня Ларисой, а вы -- Василий... Кротов.
   Ему полагалось бы вежливо сказать: "Очень прият­но", и счастливо улыбнуться, показывая тем самым но­вой знакомой, как он рад такому знакомству.
   Но именно сейчас Вася забыл о всякой вежливости, и ему было не до улыбок. Лариса знала все самое плохое из его био­графии и охотно это выложила. Вот он финал гонки... Какой же враг так постарался напакостить ему?
   -Вы это..обо мне всё знаете из газет?
   -Со слов вашей сестрёнки. Газеты ничего о кочегарах не пишут. А вам разве Валерия ничего обо мне не говорила?-- с наивной простотой поинтересовалась Лариса.
  
   Гнев вскипел в душе Василия. Он покраснел еще больше, но теперь уже от злости на свою соседку, и в себе нашел силы только отрицательно покачать головой.
   Как омерзительно человеческое лицемерие! Все знать и сочувственно заглядывать в глаза... Так измываться над ним.
  
   А Лариса удивилась:
   -- Странно... Мне она все уши о вас прожужжала...И все "мой Вася, мой Вася!", а вы ей даже не брат! Смешно, правда же!
   Он был в смятении, в растерянности и, кивнув ма­шинально, жалко пролепетал:
   -Она может наговорить что попало... Она у нас без тормозов.
   -Я думаю, она ничего плохого о вас не говорила, а вот Дроздова...
   - Это какая еще Дроздова, - испуганно перебил он, в отчаянии вспоминая, что знает только одну Дроз­дову, и она уж ничего хорошего о нем сказать не может.
   -- Та самая, которая у вас физкультурой заправля­ет. Мы с ней готовимся к комсомольской работе по-крупному. Она в депо руку набивает, а я -- в школе. Так вот как-то зашел о вас разговор, так она мне сразу заявила: "Лари­са! Человек, сошедший с дистанции, не может нас ин­тересовать!".
  
  
  
   Кротов хмуро молчал, и желание провалиться куда-нибудь не покидало его.
   - Но я не очень-то следую подобным советам, --продолжала девушка бодро, -- и если есть возможность, стараюсь узнать всю поднаготную человека из первоисточника...
  
   Возможность у нее такая была, в этом Василий убе­дился, и поэтому упавшим голосом сказал:
   -- Вы обо мне так много знаете, что уж лучше бы было нам не встречаться.
   - Ну что вы! -- искренне возразила она. -- С теми юношами, о которых я мало знаю, я не общаюсь... А вы хоть вальс-то умеете танцевать?
  
   Этот вопрос словно разбудил Кротова. В зале гре­мела музыка и пары вальсировали.
   -Вальс-то, -- встряхивая оцепенение с себя, про­бормотал он, -- вальс-то я могу...
   -Тогда я готова! Будем кружиться!
  
   Снежная принцесса улыбнулась и положила руку на плечо партнера.
   Они молча закружились в вальсе и, кружась, мед­ленно поплыли по залу. Лариса, откинув голову назад, гордо и надменно смотрела на танцующие пары. Васе показалось, что она гордится именно им, и он тоже от­кинул голову и тоже стал посматривать на других свы­сока и подумывать о том, что теперь-то он знает, почему в своей школе её никто на танец не приглашает.
   Но для первого раза он вполне подходил и в качестве кавалера, и в качестве первоисточника.
  
   Так они проплыли через весь зал.
   - Я все смотрю, смотрю и не вижу вашей Вале­рии. Где она? -- спросила Лариса.
  
   Соседка уже давно испарилась из головы Василия. Гнев его остыл, и зла на нее он уже не держал, и, не вдаваясь в подробности, Вася просто констатировал сам факт.
   -- А ее здесь нет.
   -- Со стилягами, наверное, болтается, - недоволь­но поморщилась одноклассница. - А ведь девочка спо­собная, могла бы устроить свое будущее.
   Кротов не собирался защищать соседку. Он промол­чал. Лариса так и поняла, что сказать ему нечего.
   -- А как вы к нам попали?
  
   Вряд ли она могла придумать более худший вопрос, чем этот. Хотя он был логичен. Раз Валерии нет на ба­лу, то и ему тут, получалось по логике, не следовало бы быть.
   Вася загнанно огляделся, лихорадочно ища в уме достоверное объяснение. Ведь не скажешь партнерше, что он пришел сюда за подарком и что соседка не обма­нула. Подарок вот он - перед ним, и он держит его в руках и даже вальсирует с ним. Но только это совсем не подарок, как она и говорила.
  
   - Я-то?.. - пробормотал он. - Случайно как-то оказался... Туфли подрядился нести... А она вот ушла с...туфлями.
   -- Не огорчайтесь, - Лариса ободряюще посмотре­ла на Василия. -- На обратный путь я дам вам свои.
  
   Вася просиял. Ни о чем лучшем он и мечтать не мог. Но сияние было недолгим, он тут же потух.
   --- Я не могу быть ничем вам полезен,- с горечью сказал он.
   -- Что так?
  
   По всему было видать, девушка не любила, когда ей в чем-то отказывают, и искренне удивилась нахаль­ству Кротова. В расчет его эмоциональное состояние она не принимала.
   А Кротов посмотрел на часы.
   -- Здесь я на правах Золушки, и мое время конча­ется. В ноль сорок пять я должен быть на паровозе.
   - Ну и прекрасно! Я обещала маме прийти порань­ше. Папа сегодня на дежурстве, и ей одной скучно.
  
   Еще не веря в свалившееся на него счастье, не зная, как отблагодарить Снежную принцессу за такой пода­рок, он смущенно похвалил ее маму:
   -Видите, какая у вас мама, одна никуда не ходит...Хорошая, видать, женщина.
   -Очень даже! -- охотно согласилась с ним девуш­ка. -- Вы ее знаете. Она диспетчером в депо работает, Крутова Людмила Павловна.
   Бог ты мой! -- не удержался от такого восклица­ния Василий. -- А я все думаю: кого же вы мне напо­минаете? Ну, конечно же, луч света в темном царстве! И мы с Людмилой Павловной уже говорили о вас... По­нимаете, я еще не видел вас, а уже верил, что вы -- прекрасны!
  
  
   Признание вырвалось невольно, и Василий в который уже раз за этот вечер покраснел.
   Они кружились то ли в вальсе, то ли фокстрот пе­репутали с вальсом, Вася уже не обращал никакого вни­мания на музыку. Он был счастлив и оглох от счастья.
  
   -И вы рвались поухаживать за мной, -- рассыпала смешок Лариса. -- А мама отправила вас ухаживать за паровозом.
   -Это, наверное, очень плохо, когда о тебе все знают?
   -У мамы нет от меня секретов.
   И она, наверное, посоветовала вам держаться от Кротова подальше.
   --Ну что вы! Она дает мне только общие установ­ки. А конкретно выбираю я сама.
  
   Васе казалось, нет, он даже был уверен в тот вечер, что конкретный выбор пал на него. Все-таки информа­ция - - хорошая вещь! Не зря Лариса так усердно со­бирала ее. Ах, и Валерия молодец! Теперь он по гроб обязан соседке.
   -Часы вот-вот начнут отбивать полночь... пойдем?
   -Пойдем, --- просто ответила девушка.
  
   Дежурившая в дверях Софья Герасимовна заметила, каким счастливым он уходит и кого с собой уводит. На то же самое обратили внимание и ее помощники с крас­ными повязками на рукавах. И когда парадная дверь закрылась за чужаком и прекрасной десятиклассницей, историчка не удержалась и воскликнула:
   -- Ну, и подарочек он отхватил у нас!
  
   Дежурные на этот раз не согласились с мнением педагога. Они переглянулись, обменялись ироническими улыбками и почти хором возразили:
   -- Она совсем не подарок...
   ******************************
  
  
  
   ПРИСНИСЬ ЖЕНИХ НЕВЕСТЕ
  

***

   Кузьмич сидел в паровозной будке на привычном для себя месте машиниста и плакал... Он не хотел плакать. Все-таки была новогодняя ночь... А Новый год -- все-таки праздник. Но слезы текли сами собой, и старый па­ровик ничего не мог с ними поделать...
  
   Он отработал свое - уходил на пенсию.
   "Овечку" тоже списывали за ненадобностью. Загнанная в тупик, доживала она последние дни. Горько было сознавать Кузьмичу, что свое они отбегали и никому уже не нуж­ны... Перед ним на реверсе красовалась начатая "ма­ленькая", но соблазнить Кузьмича не могла. Пить не хо­телось. Он жевал бутерброд с колбасой и тоскливо смот­рел на тепловоз, который стоял на соседнем пути...
  
   А ночной город разгулялся, и до старого паровика доносился веселый хаос звуков. Но ни новая техника, ни далекое веселье не добавляли старику настроения, а только усугубляли тоску. Кузьмич потянулся рукой к лицу, чтобы смахнуть непрошенные слезы со щек, и за­мер...
   От дымовой коробки вдоль котла прямо к передне­му стеклу кабины шел низкорослый мужичок в шапке-ушанке, надвинутой на глаза, и больших валенках. Так поздно по железной дороге мог шататься только пьяный или дежурный.
   Незнакомец явно был трезв, и походка у него была начальственная.
  
   Кузьмич до смерти перепугался.
   А незнакомый мужичок подошел к стеклу, показал пальцем на "маленькую" и этим же пальцем погрозил механику.
   -- Я не пью! Ни-ни! -- сдавленным от страха голосом за­кричал Кузьмич и сунул бутылочку под полушубок.
  
   Ночной визитер удовлетворённо кивнул и пошел на­зад. Дойдя до дымовой коробки, спрыгнул на снег и за­вернул за паровоз.
  
   Кузьмич перекрестился.
   -- Никак пронесло! -- прошептал он. - Ведь паразиты чего доброго еще пенсию отберут.
   Он резво вскочил на ноги и, озираясь по сторонам, кинул "маленькую" вместе с ее содержимым в раска­ленную топку. И как только расстался с водкой, вспом­нил, что "Овечка" стоит в резерве, а у него самого се­годня -- выходной.
   Злость поднялась в душе паровика на маленького начальника, испортившего ему праздник. Он подскочил к окну, высунулся наружу, высматривая незнакомца и горя желанием плюнуть ему вслед.
   И тут же внизу под ним раздался раскатистый смех.
   Четыре темные фигуры -отделились от скатов, приплясывая, при­топывая, принялись хохотать над старым механиком. Кузьмич внимательно присмотрелся к веселой компании и, как только узнал в одной из прыгающих фигур ни­зенького мерзавца, смачно выругался.
  
   -- Ты чего, Кузьмич? -- крикнул Веня.
   - Ах, вы, негодяи! Весь Новый год старику испор­тили!
   -- Не шуми! Мы тебе сейчас наладим его!

Кочегар посмотрел на Репу, тот ударил по струнам гитары и запел:
- Ой, лети, лети, моя машина!
Ой, как много крутится колес!
Ой, какая чудная картина,
Когда по рельсам мчится паровоз!

   И снова защипало глаза у старого паровика... Смах­нул он слезу, а Мелихов крикнул:
   -Кончай, Кузьмич! Видишь, стиляги в валенках, а ты тут сырость разводишь!
   -Да я ведь ничего... - сквозь слезы улыбнулся машинист и, по-стариковски любуясь Валерией, спро­сил:
   -- А, что, Ньютон, это тоже стиляжка?
   -- Да нет! Это та девчонка, которая собиралась па­ровоз посмотреть. Помнишь?
   - Помню, помню... Долго же она думала. Если она так и замуж будет собираться, то пойдешь ты, Ньютон, на пенсию холостяком.
   - И он грустно улыбнулся Валерии. -- На паровоз, милая, ты уже опоздала. Чего на него, старого, смотреть. Ты уж теперь настраивайся на тепловоз.
  
   -Тогда уж она точно в старых девах засидится, --возразил Веня.
   -Да как знать... Машина-то уже за твоей спиной стоит.
  
   Мелихов посмотрел назад.
   - Эта, что ли? -- рассматривая незнакомый боль­шой вагон, удивился кочегар.
   -Он самый...
   -Шутишь, дед!.. Ведь это же вагон для каких-то спецработ.
   -Это, Ваня, машина... локомотив...на внутреннем сгорании. Хотя мы тоже были на внутреннем сгорании, но только с угольком.
   -А что же у этого локомотива ни зада, ни переда нет? -- продолжал сомневаться Веня.
   -Да, это, конечно, его недостаток... Дал один гу­док, чтоб вперед ехать, и если к составу не прицеплен, то и думай, в какую сторону реверс крутить.
   -Но зато, видать, раз тендера у него нет, то и спи­ну гнуть не надо, - быстро сориентировался кочегар.
   -Это точно! - подпел ему Герасимов. -Ничто так не облванивает человека, как лопата, утверждает сержант Петров. А он-то уж знает, что говорит: из деревни вышел в люди, у нас человеком стал.
   -Сапёр - человек с лопатой,- поддакнула ему Валерия.- "Не разогнул свою спину горбатую, он и теперь ещё тупо молчит". Не забывайте об этом мальчики, когда в армию пойдёте, старайтесь там к технике приладиться.
   -- Вот девушка, а как всё правильно понимает, -- согласился старый паровик. -- С техникой-то оно легче. Сиди и только посвистывай да за сигналами посматривай. И никакой кочегар тебе голову не морочит законами Ньютона. Всех кочегаров начальство в расход пустит!
   Кузьмич победно глянул на Мелихова.
  
   -Мне ещё рано "в расход", возразил тот. -Я ещё в армии не служил, долг свой священный не выполнил. А вот на такой технике хоть сейчас поработал бы! В белых перчатках... Красота!
   -Завидная штуковина, - с восхищением посмот­рел на тепловоз Репа. -- Сразу видно, мэйд ин в США!
   -Ошибаешься, гитарист, -- Кузьмич показал паль­цем на заводскую эмблему. -- Сделано в СССР!
  
   -Если мы в самом деле их штампуем, то они быст­ро вытеснят паровозы, - задумчиво произнес Гераси­мов. -- А как же "в коммуне остановка"? Выходит, наш паровоз морально устарел, прежде чем...
   -Ребятки, -- перебил его Кузьмич, -- ваша остановка будет на пенсии. Вот уж поживете -- лучше, чем при коммунизме! А пока молоды, газуйте на всех парах -- и только вперед!
   -А что ж ты тогда все плачешь, дед, -- спросил Репа, -- если уж так на пенсии хорошо?
  
   - Я оттого и плачу, сынок, что не избалован хо­рошей жизнью и не знаю, как теперь жить буду. А про паровоз этот, который не дотянул до остановки в коммуне, вот я вам что скажу. На старой "Овечке" никто никогда не встречал празд­ники. Она всегда работала без сна и отдыха, и даже когда ее ставили на ремонт -- не отдыхала, а как бы уходила на больничный, лечилась. Отметим это дело музыкальной импровизацией. А то вы увлеклись техникой и о спутнице забыли. Ну, что, Сажин, уши развесил!? Давай, что можешь!
  
   Сажин, устроившись на угольном лотке, озвучил гитару и заорал во всю глотку:

- Эх, прямочка
Сидит дамочка!
Глядит Ванечка:
Эта дамочка
Слаще пряничка!
Эх, во! Каково!

Она втрескалась в него!

   Герасимов и Кузьмич, сидя на одном стуле и при­жавшись друг к другу, хлопали в ладоши и дружно под­певали:

- Эх, во! Каково!
Она втюрилась в него!

   А Веня посреди будки цвел от удовольствия и выпендривался.
   Ну и Валерия от него не отставала. Он от­бивал чечетку и свои пятки, а она тоже была не лыком шита, и ноги ее играли дай Боже!
   Металлический пол не очень отзывался на удары валенок, но все равно у пля­шущей пары получалось неплохо...
  
   В это самое время по соседнему пути неспешно ка­тился паровоз Лебедева.
   Дежуривший в новогоднюю ночь Сазонов стоял рядом с машинистом. Оба замети­ли необычное веселье на маневровом. Удивленно пере­глянулись.
   - Останови! -- приказал Сазонов.
  
   Лебедев в нарушение инструкции не стал гудеть, чтобы не напугать гуляк, а остановился без сигнала как раз напротив "Овечки".
  
   Кузьмич первым увидел начальника отдела кадров.
   Старый паровик еще раз-другой по инерции хлопнул в ладоши и, сорвавшись с места, бросился бежать из па­ровозной будки.
  
   Его замысел тут же разгадал Сазонов.
   -- Тулуп забыли, Петр Кузьмич!
  
   Ребята услышали незнакомый голос, и все одновре­менно повернули головы в сторону, откуда он прозвучал.
   С мощного черного локомотива смотрела на них чу­мазая паровозная бригада и чистенький пучеглазый на­чальник.
   Словно по команде, на старой "Овечке" все, кроме машиниста, встали по стойке смирно. А Кузьмич, застряв на крутой лестнице, так, что в будке торчала только голова, с испугом поглядывал то на начальника, то на свой тулуп, из которого он со страху выскочил.
  
   -- Поднимайтесь, поднимайтесь! - - потребовал Ки­рилл Петрович.
   Машинист нехотя залез в будку.
   Сазонов внима­тельно оглядел его.
   - Трезв, как стеклышко! -- поспешил Кузьмич огра­дить себя от всяких обвинений. -- Вот тебе истинный крест!
   Старый паровик хотел перекреститься, но вспомнил, что дело имеет с антихристами, и безвольно опустил руку.
  
   -А что вы тут за самодеятельность устроили?
   -Никакой самодеятельности, товарищ Кирилл Пет­рович! Вот тебе истинный крест!.. Вот тут товарищ ко­чегар... вот чтоб его в душу, -- сплюнул Кузьмич. --Вот тут товарищ Мелихов девку привел... тьфу ты... Де­вушку вот такую хорошенькую привел. Паровоз вздумалось, видите ли, ей посмотреть. Нy, а я-то рассуждаю, раз есть такое желание -- пусть смотрит. Секретов в нем уже никаких нет, А как вы-то думаете, Кирилл Пет­рович? Его ж все равно после праздников -- на слом!
   -- Пусть смотрит!
  
   Приободренный таким решением, Кузьмич загово­рил более уверенно и не так сбивчиво:
   -Вот и я так считаю! Молодые должны знать тех, кто трудился ради них, а теперь идет на заслуженный слом... Вот, хотел про паровоз, а вышло про дышло!
   -Вы уже оформили пенсию? -- поинтересовался Сазонов.
   -Еще как оформил! И пенсия хорошая! Спасибо вам, товарищ Кирилл Петрович!
   Старый механик низко поклонился начальнику.
   В пучеглазых глазах Сазонова появилась веселость, зна­комая Кротову еще с того времени, когда он устраивался на работу.
  
   -Ну, ладно, - сказал добродушно дежурный на­чальник. -- Продолжайте знакомить гостей с парово­зом, но только очень не увлекайтесь... Все-таки это -- железная дорога.
   -Вы уже уходите? -- поспешно спросил Мелихов.
   - Уезжаем, а что? -- посмотрел на него Кирилл Петрович.
   -- А как же я?.. Паровоз на слом, дед на пенсию, а мне, непенсионеру, куда идти?
   - У нас есть возможность послать вас учиться на помощника машиниста тепловоза. Как вы на это смот­рите?
   -- Положительно, да есть одно но...
  
   Лебедев не дал ему договорить, перебил:
   -Вы извините, Кирилл Петрович, что вмешиваюсь в ваш разговор, но если мы таким кадрам доверим но­вую технику -- боюсь, она от чечетки рассыплется. Один металлолом останется от железной дороги.
   -Ну, ты брось! -- возмущенно воскликнул Кузь­мич. -- Мой кочегар твоему сто очков вперед даст!
   -Я не об очках, -- спокойно возразил Игорь Дмит­риевич, -- а об отношении к делу!
   - А, что, к делу? -- расшумелся старый механик. -- К делу он хорошо относится. Команды мои четко вы­полняет!
   -Я помню, у нас с вами уже был разговор о нем, --сказал Сазонов. -- И помню, вы хорошо отзывались о своем кочегаре.
   -А то как же иначе! Как есть, так и говорю! Па­рень как парень! А тут избаловали этого Лебедева! Ви­дишь ли, чуть что не по нему, так и пошел с паровоза!
   Лебедев покраснел от злости, хотел что-то сказать, но Вениамин опередил его.
   -- Не надо из-за меня ссориться. Я в самом деле хо­роший. Меня вот даже в армию берут... Военком уже беседу проводил. Так что спасибо, как говорят, за дове­рие... Но за это времечко, пока я еще с вами, вы бы,
Кирилл Петрович, нашли мне тепленькое местечко?
  
   Вася вновь вспомнил свою первую беседу с начальником отдела кадров, потому что пучеглазые глаза опять стали излучать хорошо знакомую ему веселость.
   -В кочегарку пойдете? Там тепло.
   -А чего не пойти? Я могу.
   - Ну и прекрасно! А первое мое предложение тоже остается в силе. Из армии вернетесь, приходите к нам - пошлем учиться. Вы только служите хорошо!
  
   Веня вскинул вверх голову и гордо заявил:
   - Орлы низко не летают!
  
   Лебедев никак не мог взять в толк, с какой это ста­ти Мелихова, которого он выгнал из своей бригады, чуть было не послали осваивать тепловоз. Надвинув формен­ную фуражку на лоб, он сердито смотрел вперед. Маши­на медленно переезжала со стрелки на стрелку, стре­лочники приветливо помахивали фонарями, а старый механик не обращал на эти приветствия никакого вни­мания.
   Он тяжело думал о судьбе всей железной доро­ги. Вот если бы у ее руля стояли такие, как он, ну, еще Степан, куда ни шло... на худой конец, можно при­смотреться к Кротову... Ведь хороший кочегар - еще не обязательно хороший машинист... Но Мелихов... орел самозванный. У него ум-то весь в ногах.
  
   И не выдержал Игорь Дмитриевич, проворчал:
   -- А Степана-то чего в помощниках держите?.. Ведь старится. Скоро будет поздно учить. Ну, выступил ког­да-то человек на собрании, правду к тому же сказал.
  
   Стоявший рядом Сазонов, к которому и был обращен этот монолог, сухо ответил:
   -Дело совсем не в том, что он правду или неправду сказал. Не надо при всех эрудицией блистать, страсти разжигать.
   -Пора бы и реабилитировать. Он уже и сам дав­но свою оплошность понял и десятилетку в этом году за­канчивает.
   -Вот и пошлем летом на машиниста тепловоза учиться.
   -Не врешь?
   -Сегодня не первое апреля, а первое января. Тор­мозни-ка здесь, я выйду.
  
  
   Сазонов, не дожидаясь остановки паровоза, легко соскользнул по лестнице н спрыгнул на полотно. Уже с земли крикнул вслед уходящему паровозу:
   - Счастливого пути! -- и помахал рукой.
   Лебедев кивнул ему в знак благодарности и сразу же повернулся к Степану. Тот сидел скучный и угрюмо смотрел в окно. "Расстроился мужик из-за Мелихова, да и в самом деле обидно, когда тебя стиляга обскакал", -- подумал машинист и крикнул:
   -- Степ! Обрадовать хочу тебя!
   - Чем? Тяжеловесом? - грустно усмехнулся по­мощник.
   -Бог даст, может и тяжеловес ради праздничка прицепят. Но у меня для тебя другой подарок. Кирилл Петрович сказал, как только ты кончишь десятилетку, тебя сразу пошлют учиться на машиниста тепловоза.
   -Вот это да!
   Степан сорвал кепку с головы и вытер ею лицо.
   -- Тут уж, Степа, действительно разволнуешься, - улыбнулся Лебедев. -- Додумались новую технику сти­лягам отдавать. Мода на них, что ли, пошла. И девки к ним льнут. - Он задумчиво покачал головой. -- Знать бы чья красавица затесалась в их компанию, да сходить бы к родителям, да спросить: куда они смотрят?
   Вася в это время упорно смотрел вперед и не только скосить глаза на товарищей боялся, но даже моргнуть было страшно, чтобы ненароком не выдать себя.
   Всю дорогу, танцуя с лопатой в черном, ревущем ме­сиве, он думал то о Снежной принцессе, с холодными, как льдины, синими глазами, то о Валерии, в глазах ко­торой, черных, как антрацит, плясали чертики, словно кочегары в тендере.
  
   Жаль ему было Валерию. Бесспорно, взрослея, она отбивалась от рук... И вот ведь как получилось: видит он это, знает, а спасти соседку не может. Она уже по своему разумению живет. Все больше понимает, что он для нее только сосед, с мнением которого можно не счи­таться... Отсюда и влияние его на нее совсем ослабло... Да и некогда ему влиять... Дома-то почти не бывает, свои проблемы решать надо... Конечно, это -- эгоизм. Ужасный эгоизм. Но любовь зла, и любовь с альтруизмом несовместима. Больших эгоистов, чем влюблённые, в мире не существует.
  

***

  
   На станцию назначения они приехали уже засветло. Отмывшись от угольной пыли, хорошо подкрепились и стали укладываться спать.
   Лебедев опять разговор за­вел о стилягах.
   -Все-таки жалко барышню, -- проворчал он, за­стилая постель. - Всю жизнь испортят ей... Слышь, Степан, как ты думаешь?
   -Как и вы! -- весело ответил помощник, ныряя под одеяло и радуясь чистой постели.
  
   Вася быстренько разделся и тоже спрятался под оде­яло, надеясь, что там его не будут тревожить. Но про­считался.
   -- Слышь, Василий, -- крикнул Лебедев, -- а ты как к девкам относишься?
  
   Кочегар притворился спящим.
   -Умаялся, - сказал машинист и продолжал раз­говор с помощником. -- А мы, Степа, бывало жуть как девок боялись... И я тоже боялся. Но поглядывал на них исподтишка. Все хотел в жены получше выбрать. Даже гадал на девчонок... у цыганок и так по разным приме­там. Особенно вот в такие новогодние ночи. Быва­ло как доведется спать в гостях, так и шепчу себе под нос: сплю на новом месте, приснить жених невесте...
   -Ну и как? -- поинтересовался Степан.
   -Да как тебе сказать?.. Женился не на той, кото­рые снились.
   А у меня сны сбываются! -- не удержался Васи­лий, чтобы не встрять в такой интересный разговор. -- Вот приснилось, что в тендер падаю, и точно -- на паро­возе оказался.
  
   -Вот ты и загадай на невесту! -- предложил Лебе­дев -- Вдруг в самом деле женишься на той, которую во сне увидишь... А, Степан?! Счастливчиком будет!
  
   Идея Васе понравилась, и хоть жениться он еще не думал, но увидеть во сне Снежную принцессу страстно желал. И теперь, уже замолчав окончательно, он начал про себя непрерывно повторять: "Сплю на новом месте, приснись жених невесте! Сплю на новом месте, приснись жених невесте!".
   Он забыл, что усталым людям сны не снятся.
  
  
   Разбудил его Лебедев. Был уже вечер. В комнате горел свет, а за окном сгущался синий сумрак.
  
   - Ну, как, видел невесту? -- поинтересовался Игорь Дмитриевич.
   Кротов спросонья хмуро посмотрел на помощника и машиниста, уже одетых и готовых идти на паровоз.
   -- От того ты и не веселый, -- засмеялся Степан, - что крепко спал. Но ты не расстраивайся, вдумайся-ка в смысл: "Сплю на новом месте, приснись жених неве­сте!". Ну-ка, ну-ка, Вася, соображай! Видишь, в чем здесь изюминка!? Не она тебе, а ты должен присниться ей!
   Довольный своей сообразительностью, Степан гордо посмотрел на заспанного Василия. А Лебедев засме­ялся:
   - Ишь, какой умный у нас Степа -- не голова, а Дом Советов. А ты скажи, мне, Степа, у кого он адрес узнает своей невесты? У твоей бабки, что ли? Или сре­ди дновских девок опрос проведет?
  
   Помощник стушевался, смущенно пробормотал:
   - Да она может быть и не дновской... Моя-то дере­венская.
   -- Вот, вот! -- удовлетворенно кивнул Игорь Дмит­риевич и не без ехидства спросил у Кротова. -- А, мо­жет, ты, Вася, сам ее адрес знаешь.
   - Нет, меня так близко к дому еще не пускают.
  
   И кочегар не соврал.
   Лариса рассталась с ним да­леко на подходе к своему дому. Она не хотела, чтобы мама увидела ее с "мальчиком".
   Всю обратную дорогу Кротов корил себя за голово­тяпство. Мало того, что адрес любимой не узнал, так еще не сообразил телефончик спросить, а главное -- не догадался назначить свидание. Ну, как теперь можно было узнать: снился он Ларисе или не снился?
   Разве что через Валерию.
   И Вася мысленно торопил состав, спеша вернуться домой, пока соседка не ушла в школу. По времени все вышло как надо. Когда он сдал вахту, ученики еще спа­ли. Спешить было незачем. Вася не торопясь пошел вдоль деповской стены, заглядывая в освещенные окна. И в диспетчерской увидел Людмилу Павловну.
   Она, опустив голову на руки, дремала за столом.
   Недолго думая, Кротов вошел в комнату и наклонившись к са­мому уху женщины, прошептал:
   - Скажите, пожалуйста, мне ваш телефончик.
  
   В комнате, кроме них, никого не было, говорить мож­но было громко, но он специально понизил голос до ше­пота, чтобы не напугать задремавшего диспетчера. И Крутова даже не вздрогнула. Она медленно подняла го­лову и с интересом посмотрела на юного кочегара. В глазах появились смешинки, а на усталом лице веселая улыбка.
   -Давно никто не спрашивал у меня мой телефончик. Ка­валеры уже сбросили меня со счетов... Такой вот они привередливый народ. А вам, что, Кротов, не к чему больше свою энергию приложить? Решили любовью за­няться?
-Да как вам сказать, -- смутился Вася. -- Это так просто не скажешь...
   -Понятно... По телефону можно говорить все что угодно. Краснеть он не умеет.,. Ну что ж, твою просьбу я удовлетворю... но звони мне только тогда, когда мужа дома не будет.
  
   До Васи дошло, наконец, что женщина говорит что-то не то.
   - Вы, наверное, не так поняли меня... я не вам бу­ду звонить, а вашей дочери.
   И тут он до такой степени покраснел, что даже фи­зически ощутил, как пар с него поднимается клубами.
  
   -- Вот оно что! -- разочарованно произнесла Кру­това. -- Вам, оказывается, не я нужна, а моя дочь.
  
   У влюбленного перехватило горло от волнения, и он только головой кивнул.
   -Тогда к ней и идите за телефоном!
   -А вы не могли бы... -- жалостливо посмотрел он на Людмилу Павловну.
   -Нет, Кротов, я не могу! -- решительно отказала она. -- Я уже однажды проявила беспечность: дала Ме­лихову справку о тебе, и это чуть было не кончилось плачевно для вас обоих.
   -Что-то я такого не помню?..
  
   - Ты и визит в милицию, может быть, забыл?
   - А-а! -- Кротов наконец сообразил, о чем идет речь. -- Ну, я думаю, у нас с Ларисой дело до милиции не дойдет. Будем все полюбовно решать. И наше будущее затвердим через ЗАГС.
   -- Иди-ка ты, Вася, отсюда!
  
   Людмила Павловна так рассердилась, что даже при­встала и влюбленному кочегару показала рукой на дверь.
  
   Ничего не оставалось, как удалиться... И опять од­на надежда была на Валерию.
   Соседку он застал на кухне. Она завтракала в ком­пании взрослых. Вася, поприветствовав женщин, неза­метно поманил девушку рукой.
  
   Его жест она истолкова­ла по-своему.
   -- Нет! -- затрясла она отрицательно головой. -- Бить будешь!
   - За что? -- удивился он.
  
   И Кротов не лукавил. "Подарок" перекрыл все валерины грехи и даже его кратковременное желание провести воспитательную работу с отбившейся от рук школьницей.
  
   -- Ты сначала поел бы, а потом секретничал бы! -- крикнула мать сыну.
   - Жизнь такая, что аж не до еды! -- махнул он ру­кой, исчезая в своей комнате.
  
   Валерия вошла вслед за ним. Черные глаза были хитрющими-прехитрющими, а на лице играла довольная улыбка. Вася не очень-то всматривался в такие детали. Не до них ему было.
   -Ты телефон Ларисы знаешь? -- спросил он с ходу.
   -Зачем мне его знать? -- соседка поморщилась. -- Мы -- не подруги.
   -А если врешь?
   -А с чего ты вдруг усомнился? Ты, что, хоть раз видел ее у нас в доме?
   -Я -- не про это! Я -- про телефон.
   - Ну, тогда прежде чем не верить, подумай: сам-то ты знал телефоны своих одноклассников.
  
   Довод был весомым. Вася досадливо поморщился.
   - Эх, вот так надо позвонить! -- и он провел боль­шим пальцем по горлу.
  
  
   -С чего это так вдруг тебе загорелось? -- поинтересовалась Валерия с безразличным видом.
   -Да, как тебе сказать... дело тут одно есть,.. -- за­мялся он и, секунду подумав, спросил у девушки: -- Слушай, а ты не могла бы в школе спросить Ларису: ви­дела она меня сегодня во сне или нет?
   -Ты уж совсем, парень, рехнулся! -- рассердилась Валерия. -- Мало ли кто кому снится. Вот я сегодня во сне видела, как ты крыльцо отремонтировал. А что тол­ку с такого сна. Перила как были сломанными, так та­кими и остались.
   -Не лезь ты ко мне со своей глупостью! -- теперь уже он возмутился. -- Не до перил мне сейчас, и крыльцо-то - общественное, пусть общественность его и ремонтирует. А у меня - дело - личное! Может быть, дело всей жизни. Судьба моя, может, от этого зависит. Примета такая есть! Поняла!?
  
   -Ну, хорошо, -- примирительно сказала Валерия.-- Каждый по-своему с ума сходит, и раз примета такая есть - пойдешь на свида­ние и все узнаешь из первых уст.
  
   Вася смущенно отвел глаза.
   -- Что, не договорились о свидании? -- ехидно улыб­нулась десятиклассница.
  
   Он промолчал.
   -- Что ж ты, братец, такой пентюх! -- она с сожа­лением покачала головой.-- Девочки любят энергичных и напористых... Теперь тебе одно остается: идти на виадук и весь вечер дежурить там. У нас каждый житель нашего захолустья хоть раз за вечер, да пройдет через него. А она уроки музыки берёт на нашей стороне у какого-то выселенца на сто первый километр.
  
   Василий оживился.
   -- А точное время не скажешь?
   -- Ну, померзнешь немного, зато в следующий раз умнее будешь.
  
  

***

   Шел снег. Не такой крупный, как в тот прошлогод­ний вечер, когда Вася впервые увидел Снежную прин­цессу, но достаточно приличный, чтобы самого Кротова превратить в снежного принца. Правда, это ничуть не радовало парня. Снежинки тянулись к нему, словно пчелы к сладкому, и как старательно он не встряхи­вался, они все равно облепили его.
   А принцессы все не было и не было. Принц в луч­ших холодных ботинках прогуливался по виадуку и страшно мерз. Его "дежурство", скорее всего, кончи­лось бы легкой простудой или хорошим воспалением легких, каким переболел Мелихов, если бы все же Ла­рисе не потребовалось зачем-то перейти из одной части города в другую.
  
  
  
   Кротов, как только увидел девушку, бросился к ней, прыгая сверху вниз через две ступеньки и рискуя по­скользнуться и, и пролетая мимо возлюблен­ной, задницей просчитать ступеньки. Но здесь все обошлось.
   В другом он просчитался. Он ожидал, что Лариса придет в восторг от "неожиданной" встречи, но она не удостоила его да­же взглядом. Даже головы не повернула в его сторону. Прошла, не замедляя и не убыстряя шага. Словно и не видела вчерашнего своего поклонника, словно и не бе­жал он, как последний пацан, навстречу ей.
  
   Страшное смущение охватило Васю.
   - Здравствуйте! -- неожиданно вежливо крикнул он вслед уходящей принцессе.
   Она не оглянулась и ничего не ответила. Она про­должала подниматься на виадук, словно и не слышала взволнованного приветствия.
  
   Кротов, хоть туго в этот момент от волнения сообра­жал, но понял, что стоять внизу у подножия лестницы, куда слетел второпях, смысла больше нет, и что спасти его может только напористость и энергичность. Ну, те самые качества, на отсутствие которых у него намекала Вале­рия утром.
  
   Он рванулся вверх. Два-три огромных прыжка -- и пошел рядом с Ларисой, пытаясь заглянуть ей в глаза. Она глаз не прятала, но и смотреть на него -- не смот­рела. Так они прошли мост и спустились на бульвар. Васю поведение спутницы злило.
   В конце концов он ре­шил: хватит чикаться, надо все-таки быть мужчиной, и, схватив девушку за руку, поставил ее перед собой.
   -Ты или скажешь, что случилось, или я буду дер­жать тебя здесь до утра!
   -До первого милиционера! -- спокойно возразила Лариса, глядя ему прямо в глаза.
  
   Он уже имел однажды дело с милицией и тем одним разом был сыт по горло. И все же руку спутницы не отпустил. Уж если быть мужчиной -- то до конца!
   -- Перестань бегать за мной, или я начну избегать тебя!
   Такое заявление было чем-то вроде ушата холодной воды.
  
   Вася в сердцах хотел сказать: "Да катись ты!..", но сдержался. Разжал пальцы -- освободил принцессу от цепкой своей хватки. Вяло улыбнулся:
   -- Я не бегаю за тобой! Наоборот, я хотел тебя обо­гнать, но потом подумал, неудобно проходить мимо зна­комого человека, даже не обменявшись приветствием.
   -- Ишь ты какой воспитанный! Выходит, ты сегодня из вежливости и мою маму хамством поразил?
   - Вот откуда ветер дует!
   Он кипел, а она была спокойной, уверенной в себе.
   -Боже, как это ужасно. Вместо того, чтобы при­знать свою вину, он удивлеется направлению ветра. А у нас - роза ветров такая, и, судя по дыму, который валом валит из паровозных труб, ветер юго-восточный.
   -Ну, хорошо! Признаю и сожалею, что не раскла­нялся и не расшаркался перед спящей дамой! Но ты в состоянии понять, что мне не до вежливости было! Дру­гое у меня в голове!
   -А что? - не удержалась и полюбопытствовала Лариса.
   -Мне нужно узнать: видела ты меня во сне или нет? Только для этого и телефон твой просил.
   -А почему ты должен был мне сниться? -- удив­ленно пожала заснеженными плечами девушка. -- Не­ужели ты думаешь, что произвел на меня такое впечат­ление?
  
   -Дело в другом! Видишь ли... -- он за­смущался немного, -- вчера днем, ложась спать в обо­ротном депо, я загадал: "Сплю на новом месте, прис­нись жених невесте!". Соображаешь?
   -Я очень сообразительная девушка, -- в первый раз за время их встречи улыбнулась Лариса. -- Но, Ва­ся, днем я не сплю... У меня есть цель, и мне -- не до сна и не до замужества. Соображаешь? Я хочу полу­чить образование. А выйти замуж после школы -- ос­таться у разбитого корыта... с пелёнками и прочей постирушкой. Так, у корыта, и станешь старкшкой..
  
   И она продолжила свой путь, на прощанье даже не удостоив его взглядом. Но Кротов решил не отставать и пошел рядом. Надо было объяснить этой заносчивой девице, что он хоть из себя представляет.
   -- Я ведь тоже не думаю жениться... Что уж я дур­ной совсем, что ли. Я тоже собираюсь выучиться. Обра­зованные -- они и вежливые, и внимательные к слабому полу. Вот могу продемонстрировать, как я их себе пред­ставляю! -- и он взял девушку под руку.
   - Не надо! -- резко возразила Лариса. -- Я не сла­бый пол, что меня, в общем-то, даже оскорбляет, и никакая-нибудь немощная старуха!
  
   Вася изо всех сил старался не терять присутствия духа.
   - Я и старушке могу помочь! Я такой! -- восклик­нул он, увидев в нескольких шагах закутанную в пла­ток и сгибающуюся под тяжестью ведер женщину.
   -- Бабушка! -- подскочил он к ней. -- Давайте ва­ши ведра!
  
   -Ты, что ж, Васенька, не признаешь меня? -- про­пела женщина, останавливаясь и ставя ведра на снег.
   -Лукерья Демьяновна! -- удивился Василий. - Да где ж вас признаешь! Вы так постарели!
   -Да это я просто закутанная... от мороза... А так я еще держусь.
   -- Ну и держитесь, я рад за вас! -- затараторил Ва­ся, спеша исправить свою оплошность. -- А я все равно помогу вам!
  
   Он схватил ведра с водой да так энергично, что чуть было всю воду не расплескал.
   -А девушка эта твоя? -- спросила Лукерья Демь­яновна.
   -А то как же! -- не без гордости ответил Вася, благо Лариса была в стороне от них и не могла расслы­шать этих слов.
   - Ты ее позови, - - посоветовала Симина мама. -- А то еще хулиганы какие-нибудь пристанут. Стиляг, го­ворят, видимо-невидимо развелось. Вот тут недавно одного чуть ли до смерти не забили.
  
   Кротов понял, какие слухи до Лукерьи Демьяновны докатились, развеселился.
   - Лариса, пойдем с нами, пока к тебе стиляги не пристали! -- весело позвал он девушку, заранее зная, что уж с ними-то "эта его капризная девушка" наверня­ка не пойдет.
   -- Я не могу! -- крикнула она в ответ. -- Я иду встречать папу!
  
   Странное дело, он не сожалел, что она уходит.
   На­оборот, он даже почувствовал какое-то облегчение от этого.
   И даже не облегчение, а что-то вроде пустоты в душе, от которой и не тяжело, и не легко. В общем, так себе...
  
   До самого Лукерьиного дома они шли молча. Толь­ко у ворот, увидев сваленные в кучу бревна, Вася спро­сил:
   А дрова ваши?
   Мои, -- вздохнула женщина. -- Купить купила, а распилить и расколоть некому. За божескую плату -- никто не хочет, а больших денег у меня нет.
   -- Не переживайте! Я вам все это сделаю бесплатно!
   Обещание вырвалось у него самой собой. Он тут же прикусил язык, но было поздно. Напористая Луке­рья Демьяновна, не мешкая ни секунды, подрядила доб­ровольца.
*******************************************
  
   ПОСЛЕДНЕЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ
  

***

   Как непохожа была сегодняшняя Снежная принцес­са на ту, с которой Вася танцевал на балу. Словно под­менили девчонку. А ведь одна из них настоящая. Только вот которая? Дай Бог, чтоб не сегодняшняя. "Как мне Лукерья, так и ей мать испортила настроение. Кой черт понес эту бабку на бульвар так поздно. Нормальные старушки в это время уже чай пьют, а она только за водой пошла...".
  
   Досада на Семенову была не очень сильной, но он старался усилить ее, пытаясь таким об­разом переключить свой ум, себя на малые житейские неприятности, но где-то в подсознании уже зародилась мысль о том, что Снежная принцесса -- наивный об­ман, и не стоила того времени, той душевной энергии и тех сил, которые он потратил на нее...
  
   Поглощенный невеселыми размышлениями, Кротов чуть было не наткнулся на Мелихова. Веня тяжелыми валенками азартно топтал снег под их окнами. Он то­же настолько увлекся, что не заметил коллегу.
  
   "Раз петушок топчется, то и курочка в окне торчит", -- с иронией подумал Василий и прошел мимо Мелихова, сдерживая в себе сильное желание отогнать этого хлю­ста пинками от дома.
   Но соседка оказалась не у окна. Она усердно под­метала пол в прихожей и была всецело поглощена убор­кой. Во всяком случае, сосед в это поверил, как только вошел в квартиру, и те нехорошие слова, которые он припас для девочки на улице, сразу испарились из его головы.
  
   -С метлой тут передо мной торчишь -- это плохая примета или хорошая? -- пошутил он, раздеваясь.
   -Когда человек занимается делом, - с достоин­ством ответила Валерия, -- это всегда хорошая при­мета!
   -А если он делом занят, но с ведрами -- то как?
   -С пустыми?
   -Нет, с полными.
   -А это смотря какой человек?
   -Ну, ЛД, например.
  
   Валерия бросила метлу в угол и с тревогой посмот­рела на соседа.
   -- Что, опять под нее угодил?
   -Наехала... Сто лет ,не виделись, а тут, как нароч­но, с ведрами нарисовалась... А я, понимаешь ли, с Ла­рисой гуляю....
   -Понимаю, отличиться захотел.
   -Ах, если бы только это... -- Василий виновато опустил глаза. -- Я же дрова еще пообещал распилить.
   -Крутовой или ЛД?
   -А, что, Крутовой тоже надо?
   -Не знаю, что надо Крутовой, а вот лечиться тебе точно необходимо. От этой дурацкой любви у тебя сов­сем мозги набекрень повело.
  
   -Вежливый я страшно... чрезмерно внимательный... к женскому полу. Очевидно, муж буду хороший, -- не веря в свои слова, вяло улыбнулся сосед.
   -Не дай Бог такого мужа! Васенька, ты же -- вымирающий альтруист!
   -Во-во, это ты хорошо подметила... В этом-то вся моя печаль. Одному с такой работой не справиться, а друзей-альтруистов, таких, чтоб бесплатно стали рабо­тать на чужую тетю, у меня нет.
   -Тимур есть, команды нет. Выросла команда, и детское благородство из неё испарилось!
   Соседка гневалась.
  
   Вася хотел сказать что-то в свою защиту, но на кухне раздался возмущенный крик Александры Васильевны:
   -Вы только посмотрите, что он там выделывает!
   -А что он там выделывает? -- заинтересованно воскликнула Валерия и выдала себя с головой.
  
   Вася понял, что она видела его из окна, что мысль его про петушка и курочку была верной и что хитрая не в меру курочка встретила его с метлой сов­сем не случайно. Но крепкие слова, "подобранные" на улице для соседки, уже забылись, да и ему тоже заго­релось узнать, чем занимается стиляга.
  
   Он пошел вслед за Валерией.
   В кухне было темно. Мать и дочь стояли у окна и с интересом наблюдали за Мелиховым. Веня плясал под фонарем и сиял, как фо­нарь, а рядом в снегу было вытоптано:
   "Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!"
  
   Кротов пожалел, что сдержался на улице и не ото­гнал этого хлюста пинками подальше от дома.
   - Это же форменное безобразие! - растерянно посмотрела на соседа Александра Васильевна.
  
   Он промолчал, а Валерия поспешно согласилась с матерью:
   - Самое форменное безобразие! Ну, я ему сейчас покажу, как безобразничать!
  
   И хоть в доме было темно, все равно Вася рассмот­рел веселых чертиков в глазах девчонки. И пока он с горечью думал об этих чертиках, она, простоволосая, в пальто, наброшенном на плечи, и в его валенках, выско­чила из подъезда и начала затаптывать письменное признание в любви. Веня попытался оттолкнуть девуш­ку, они сцепились, большие валенки подвели Валерию, она запуталась в них и полетела в снег вместе со сво­им ухажером.
  
   Но и в снегу они продолжали отчаянно возиться. Вася уловил в их движениях больше любви, чем борь­бы, и, хмуро посмотрев на тревожно застывшую Алек­сандру Васильевну, проворчал:
   -Сейчас целоваться будут...
   -Да что ты, Васенька, -- растерянно пролепетала женщина, -- ведь простынут же.
   -От этого еще никто не простывал!
   Сердито бросил он и ушел в свою комнату.
  
   Он долго сидел на кровати, бесцельным взглядом уставившись в белую, как снег, стену. И ни одной мыс­ли. Было пусто теперь не только в душе, но и в голове. И еще была усталость. Чудовищная усталость. Она по­давляла все мысли, все чувства, все желания.
   Даже не было сил послать всех и вся к черту.
  
   Сколько он так просидел, Василий не мог бы ска­зать даже приблизительно.
   Валерия ворвалась к нему раскрасневшаяся, счаст­ливая, с мокрыми от снега волосами и вновь вернула его к жизни.
   -Слышь, Вась, а у меня идея! -- с порога объяви­ла она. -- Что если нам всем в воскресенье часиков в де­сять у Лукерьи собраться?
   -Кому это нам? -- разглядывая ее румяные щеки и думая, от чего они так раскраснелись: от мороза или от поцелуев, холодно спросил сосед.
   Валерия, наверное, была слишком счастлива, чтобы заметить его подавленное настроение. И это тоже за­девало самолюбие Василия, и ревность кусачей змеей вползала в его душу.
   - Ну, нам! -- весело сверкнула черными глазами соседка. -- Тебе, мне! На худой конец, можно фифу твою пригласить. Ничего с ней от такой работы не слу­чится. Потом мальчикам... стилягам тоже не мешает малость поразмяться... Ты не сомневайся. Я уже с Веней разговаривала -- они согласны.
   -Я в другом сомневаюсь! - не глядя на девушку, сердито сказал Василий. - В ваших отношениях.
   - А что в них сомневаться. Они вполне налажены!
  
   Тогда он посмотрел на соседку. Тяжелый был взгляд,пристальный.
   -- Ну и как же ты их наладила?
   - Могу отчитаться! -- Валерия села на кровать ря­дом с соседом. -- Понимаешь, как все вышло... Ты здо­рово страдал из-за того, что Симочка тебя бортонула...
   -Не бортонула она меня! -- возмутился он.
   -Ну, хорошо. Пусть будет по-твоему.
   -И не страдал я.
   -А вот здесь ты помолчи!.. Ты страдал и даже по­думывал, что причиной всех твоих бед была твоя черная работа... Вот я и решила доказать тебе, что кочегар -- тоже человек и что кочегара тоже можно любить.
   -Выходит, ты из-за меня страдаешь?
   -Наконец-то ты стал хоть что-то соображать.
  
  
  
   И в самом деле что-то в мозгах Васи и в его подсознании стало проясняться.
   Сидя на кровати, он изобразил роденовского мыслителя...
   Но Валерия вдруг испугалась, что сосед поймет все так, как есть на самом деле. Она схватила его за руку, ста­щила с кровати:
   -- Хватит голову ломать над пустяками! Все со временем образумится. А сейчас пойдем звонить твоей фифе.
  
   Кротов никому не хотел звонить и без особого сожа­ления сказал:
   -Да я телефон ее не знаю, - и в порядке оправ­дания добавил. - Я же говорил, ЛД всю обедню мне испортила.
   -Телефончик я скажу!
   - Ну, Валерия,. Хлебнет же горя тот, кому ты достанешься.
   -- Васенька! Ну что ты все о людях печешься? Нет бы о себе подумать. Ну, в самом деле, альтруист хуже некуда. А вдруг я тебе достанусь?!
  
   Последняя мысль была новой для соседа, настолько новой, что он даже всерьез не воспринял ее, она как бы пролетела мимо ушей, не зацепив сознание.
   Но отложилась глубоко в подсознании по принципу: во всякой шутке есть доля правды.
  
  

* * *

   Воскресное утро выдалось как по заказу. Пасмур­ное, безветренное, с легким морозцем, оно прямо-таки располагало к работе на свежем воздухе.
   Кротов пришел к Семеновой заблаговременно. Она встретила работника во дворе и быстро затараторила:
   -- Васенька, я-то, старая дура, думала, что ты выпендриваешься. Ты уж прости меня за такие мысли, но сам знаешь, теперь даром -- только за амбаром. Вот ведь какая напасть! Амбаров нет, и негде упасть...
  
   Говоря все это, она подвела Василия к сарайчику, возле которого все уже было приготовлено для колки и распилки дров.
   -Все ли, Васенька, я так как надо сделала?
   -Все так! -- буркнул он и уселся на козлы.
  
   Луке­рья Демьяновна с тревогой посмотрела на него.
   -- Ребят жду! -- сердито бросил он.
   -- А много их будет? -- забеспокоилась хозяйка.
  
   -- Вам-то какая разница! -- Василий не скрывал раздражения. -- Им от вас тоже ничего не надо. Тимуровцы они. Поняли? Я - Тимур, а это его команда.
  
   Ответ вполне удовлетворил Лукерью Демьяновну, и она, догадываясь, что действует на нервы работнику, удалилась. Кротов даже вздохнул облегченно, когда за ней с тягучим скрипом закрылась дверь веранды.
  
   И тут же до него со стороны железной дороги до­неслась песня:

- Мы не сеем и не пашем,

А валяем дурака!

С виадука шапкой машем,

Разгоняя облака!

  
   Вася посмотрел на виадук. Голые тополя, украшен­ные воронами, не заслоняли моста. Сквозь ветки Васи­лий увидел своих помощников. Шествие возглавляли Валерия и Лариса. Следом за ними, выстроившись в од­ну линию, вышагивали стиляги. Мелихов был в центре, чувствовал себя, так сказать, осевой фигурой. Справа от него в кирзовых сапогах и милицейском галифе драл горло милицонер Герасимов, слева -- наигрывал на ги­таре Репа.
  
   Троица старательно пела о том, как она не любит работать, а девушки, строгие и немного важные, целе­устремленно смотрели вперед и скромно помалкивали.
   Валерия заметила соседа и помахала ему рукой.
   В от­вет он сделал то же самое. И когда компания пришла во двор, никто даже не подумал поздороваться.
   Стиляги и Лариса, очевидно, решили, что за них это уже сдела­ла Валерия еще на мосту. Сам же Кротов полагал, что с него хватит и той вежливости, какую он проявил, от­вечая на приветствие соседки.
   Мелихов вообще сделал вид, что не замечает коллегу, и с нескрываемым интере­сом рассматривал двор. Вася заметил это и не удер­жался, чтобы не съязвить:
   -- Вспоминаешь, где фингал получил?
  
   Мелихов не остался в долгу.
   - Нет. Прикидываю в уме, чем тебя здесь обдели­ли и что отдали твоему другу?
  
   Репа радостно заржал и положил гитару на крыль­цо. Она тоскливо звякнула.
   Вася вспыхнул и вскочил с козел. Валерия в мгно­вение ока оказалась на его пути.
  
   -Мальчики, ради бога не ссорьтесь! -- взмолилась она. -- Ведь работать надо!
   -Надо так надо! - хмуро и поспешно согласился Василий, усмиряя свой гнев.
   -Ну и хорошо! -- обрадовалась соседка и, не те­ряя времени, начала распоряжаться. -- Веня, ты пили с Васей дрова, а...
   -Одной пилой, что ли? -- перебил ее Мелихов.
   -А что поделаешь! -- тряхнула она головой. --Но у пилы две ручки. Я думаю, вы их поделите. Самое главное -- вы не заводите друг друга. Работайте молча.
  
   Мелихов нагнулся к бревну и посмотрел на Кротова с иронией.
   -- Ну, Тимур, взяли дружно!
  
   Вася, строго следуя только что полученному инст­руктажу, молча ухватился за другой конец бревна.
   Довольная Валерия гордо посмотрела на Сажина и Герасимова.
   -Ну, а вам -- дрова колоть! А мы, девочки, -- об­ратилась она к Ларисе, -- будем их укладывать. Ты, как, не возражаешь против черной работы?
   -Я никакой работой не гнушаюсь! - гордо заяви­ла одноклассница и грустно посмотрела на еще не рас­пиленные бревна.
   -Ты настоящая современная принцесса! - - хихик­нула Валерия.
   -При чем тут принцесса? -- возмутилась Лариса, почувствовав, что над ней подсмеиваются.
   -Да обе вы -- принцессы! -- воскликнула Лукерья Демьяновна, появляясь на крыльце с ведром яблок. --Ну, прямо в точности как моя Симочка. Вам бы замуж угодить за высоких офицеров! Вы были бы настоящим украшением нашей армии.
   -Нас тоже Бог ростом не обидел, - - вытянулся Мелихов во всю свою длину. -- Пусть нас и украшают!
   -Нет уж, не скажите, юноша! -- горячо заспорила Семенова. -- Все-таки военный человек -- это... это че­ловек! -- и она многозначительно подняла вверх тол­стый указательный палец.
   -А Сима-то ваша вышла замуж за офицера? -- с самым что ни на есть простодушным видом полюбопыт­ствовал Мелихов.
  
  
  
   - Нет еще, -- тяжело вздохнула женщина и заторо­пилась, затараторила. - Но она к этому готова. Она у меня сейчас в Ленинграде... Там много военных учи­лищ... Там даже флот военно-морской стоит. Бог даст, кого-нибудь офицерика и подцепит!
   -Непременно подцепит, - заглядывая в ведро с яблоками, охотно согласился Герасимов. - Вы, мама­ша, лучше скажите, кому эти фрукты предназначаются?
   -Вам, конечно! -- Лукерья Демьяновна поставила ведро на крыльцо. -- Кушайте на здоровье!
   Она картинно поклонилась и ушла в дом.
  
   - Набросились, ребята! - радостно воскликнул Ге­расимов, хватая румяное яблоко.
   -Положи! -- приказал ему Веня. -- Заработать сначала надо.
   -Но, Ваня, - умоляюще посмотрел на друга ми­лиционер, -- живот сведет. Ты же знаешь, какой он у меня избалованный.
   -Шут с ним, -- сказал Вася. -- Еще одиннадцати нет. Пусть ваш Коротыш набьет свое брюхо.
   -Не Коротыш, а милиционер Герасимов... Можно просто товарищ милиционер, -- вонзая зубы в яблоко, строго потребовал маленький обжора уважать его чин.
  
   Кротов усмехнулся:
   -С таким аппетитом ты долго в милиции не задер­жишься.
   -Тебе-то откуда знать? Раз побывал у нас, а уже берешься судить, кого мы держим, кого -- нет.
   -Мальчики! Да что вы все заводитесь! -- страдаль­ческим голосом воскликнула Валерия.
   -- Действитель­но, обратим-ка лучше свои взоры на лукерьины дары! Как говорит сержант Петров: Еда хорошо успокаивает нервную систему.
   -И так же хорошо расстраивает желудок, -- спокой­но заметила Лариса.
   -Во! - обрадовался Герасимов. -- И у меня есть единомышленник!
   -Тоже мне, нашел единомышленника... Я не о том.
   -А о чем,заноза ты наша?
   -Не мытые они,товарищ милиционер!
  
   Лариса брезгливо поморщилась.
  
   -- А если так? -- не сдавался обжора и, схватив но­вое яблоко, потер о галифе.
   Лариса отвернулась с надменным взором и высоко поднятой головой.
   -- Понятно, - - усмехнулся он. -- К нам попадешь,и гнилые научим есть.
  
   Во дворе наступила тишина.
   Репа схватил гитару.
   -- Эх, одна капризная гигиенистка всем рабочий аппетит испорти­ла! Заполню вынужденную паузу.
   Он ударил по струнам и лихо запел:

-- Эх, ябло­чки наливаются,

Огородники всех стран соединяются!..

  
   Веню словно подхлестнули. Он вскочил на крыльцо и пустился в пляс, приговаривая:
   -- Эх, братцы! Попасть бы мне на службе в какой-нибудь самый что ни на есть захудалый ансамбль! Эх, и поплясал бы я!
   Лукерья Демьяновна, приоткрыв дверь, любовалась им. И когда он выдохся, а Репа стал перебирать стру­ны, вспоминая нужную мелодию, хозяйка похвалила ре­бят:
   -- Ну, прямо настоящие артисты!
   И опять спряталась в доме.
  
   -Нашла артистов! -- Лариса презрительно сощу­рила глаза и спросила у Сажина. - Ты хоть ноты-то знаешь?
   -Откуда?! - Репа расцвел в улыбке. - Слухом беру.
   -- Оно и видно! -- пренебрежительно заметила де­вушка.
   - А что тебе видно? Может, ты покажешь класс?
  
   Гитарист протянул инструмент Ларисе.
   Он думал, она откажется, не возьмет. Но она взяла гитару, села на чурбан и несколько секунд сидела неподвижно. И вдруг из ничего возник полный тоски и мужества звук. Вася сразу же узнал "Полонез Агинского".
  
   Было это неожиданно и прекрасно!
  
   И слушая музыку, и глядя в белый снег, Кротов за­думался... А что же привело их сюда? Ради чего они, такие вот непохожие, собрались вместе? И если еще можно было как-то понять Валерию и Ваню, и даже Ла­рису с Репой, то он выглядел в этом дворе смешно. Смешнее Круговой... которая пришла себя показать и, как и он, страдает от своего благородства.
  
  
  
   -- Преклоняюсь! -- дошел до его сознания голос Репы.
   Гитарист-самоучка, не знающий нотной грамоты, стоял перед Ларисой униженный и потрясенный.
  
   В душе Кротова шевельнулась жалость, и он уди­вился: с чего это вдруг пожалел Репу. Мелихов и Вале­рия, похоже, тоже жалели музыканта. Они оба смотре­ли на него с тревогой. И только Коротыш был спокоен. Поблескивая глазами, он жевал яблоки без страха на­есть какую-нибудь заразу.
  
   Надо было браться за дело, если они все же собира­лись уважить старую Лукерью.
   - Давайте работать! -- сухо сказал Вася. - После такой музыки в самый раз разрядиться на пилке и колке дров.
  
   -Вышло у него плохо. В голосе не было ни капель­ки энтузиазма. Однако соседка уловила затаенный смысл этих слов и поддержала:
   -Мальчики, давайте в самом деле работать! Труд объединяет людей!
   -Людей, Лукина, объединяет искусство! -- Лариса отдала гитару Сажину. -- А труд создал человека. Он же его и погубит.
   -Не погубит. Трудовая колония, как говорит сержант Петров, именно трудом выводит из людей всю порчу! - за­метил милиционер, вытирая о галифе очередное яблоко.
   -Твой сержант, кстати, -- насмешливо посмотрел на обжору Кротов, -- умеет не только болтать, но и ра­ботать.
  
   Это замечание задело Герасимова за живое.
   -- Ты чурку сначала отпили, чурбан этакий, чтоб было что колоть! А потом намекай. -- Он так спешил высказаться, что даже яблоком подавился, закашлялся.
  
   Репа постучал его по спине.
   -- Наелся уже, -- засмеялся гитарист. -- Приходит­ся утрамбовывать! Может быть, и вправду начнем ра­ботать?
  
   Вася взялся за пилу и взглядом пригласил Мелихова сделать то же самое. Вдвоем они склонились над коз­лами.
   Пила словно нехотя чиркнула по бревну... еще раз не­уверенно прошлась по тому же самому месту и, сде­лав канавку в древесине, весело запела, и в разные стороны брызнули фонтаны ароматных опилок.
   "Ну-ну, милая, -- думал Вася, -- нам бы тоже только раскачаться -- и дело пойдет... пойдет!".
  
   Когда они кончили работу и вышли из ЛукерьиногО двора, на Кротова вдруг нашел приступ вежливости, ему захотелось уважить своих помощников, и он не по­вернул домой, а вместе с Валерией пошел провожать стиляг и Ларису.
   Разговор не клеился, одной компани­ей они смогли дойти только до середины моста и, не сго­вариваясь, остановились у лестницы, которая вела на перрон.
  
   Сажин потоптался немного, словно что-то припоми­ная, потом ударил по струнам гитары:

- И мы пошли по сторонам:

Он заиграл, а я запела!.

   Прокричал, прижал струны рукой и стал спускаться по лестнице. По перрону он мог пройти за вокзал, а там где-то за переездом был его дом. Герасимов жил в тех же краях и присоединился к другу.
   -
   До свидания, -- вяло обронила Лариса, ни на ко­го не глянув, и быстро пошла по виадуку на свою го­родскую сторону.
   Бывайте! -- помахал Мелихов рукой и бросился вдогонку за Крутовой.
   Им обоим тоже было по пути.
  
   -- Пока! -- крикнула всем сразу Валерия.
   И Вася пожелал своим помощникам всего хорошего, радуясь в душе, что наконец-то остается вдвоем с девушкой. Им, как никому из всей их компании, было по пути.
   И они пошли вдвоём, глядя по сторонам и вниз на разбегающиеся в разные края рельсы.
   Веня особенно остро это понимал.
   Он замедлил шаги, обернулся.
   -- Вечером -- в кино!
   Слова его относились только к Валерии, а она пред­ложила:
   -Может быть, все вместе сходим?
   -Нет уж! Я ужасно не люблю культпоходы!
  
   И вот тут черные глаза соседки весело сверкнули, черные чертики радостно запрыгали на самом их до­нышке.
   - Колючий ты, ершистый, а все из-за того, что ра­зочарован.
   -В культпоходах или твоих друзьях?
   -Злишься?
   -Она мне в душу лезет, а я должен веселиться!
   -Зачем в твою душу лезть. Достаточно увидеть, как ты на Ларису смотришь, чтобы все стало ясно.
   -А что именно?
   -Что твоя душа не лежит к ней, и ты от этого му­чаешься.
   Он остановился, и она встала рядом.
  
   Он долго рассматривал пустые пути внизу под мо­стом. Веселые чертики в черных глазах Валерии стали редеть и исчезли совсем.
   Она ждала, что он скажет.
   - Понимаешь... я словно с разбегу на стену нале­тел... Разбиться не разбился, но нахожусь в состоянии гроги. Надо за ум браться. Буду в ЛИИЖТ готовиться.
   - Валерия просияла.
   - А я, грешным делом, боялась, что ты бросишься гитару осваивать.
   -Это еще зачем?
   -Ну, чтоб гонку за Снежной принцессой продол­жить... только теперь с гитарой.
  
   Валерия прыснула смешком. Он не обиделся, но и не развеселился, лишь скупо улыбнулся.
   Ты же сама говорила, что снежным принцессам в Дно неоткуда взяться, и сама заметила, что ко всяким фифам душа моя не лежит... Да и времени-то на раз­влечения не осталось. Еще год упущу -- и буду на бобах сидеть.
   - А как армия?
   -- Да обещали до осени не трогать.
   -Мелихова тоже обещали осенью забрать, а у него уже повестка в кармане.
   -Вот как?.. -- задумчиво произнес Василий. -- Но твой Веня никуда дальше стиляг не рвется. С ним про­ще.. И ты не переживай: раньше уйдет, раньше придет.
   -А я, Васенька, и не переживаю. Служить-то не мне. И вообще весь этот счет -- не для нас с ним. Ты вдумайся! Ведь он придет к тому, от чего ушел... А я буду уже институт заканчивать, и мои интересы никак не будут стыковаться с его интересами...как, впрочем, и сегодня они с ними не стыкуются.
  
   Сосед мрачно посмотрел на соседку.
   - Между откровенностью и цинизмом есть гра­ница, и надо уметь видеть ее.
   - Говоря последнее, ты, конечно, думал о Ларисе?
   Он промолчал.
   -- Не ставь знак равенства между мною и ею! Я свое начало беру не от снежной бабы. У меня -- не рас­судок, а ум, живой, человеческий!
   - Не заводись. Живой человеческий ум, как ты вы­разилась, тоже не подарок. Я вот как пораскину этим умом, так и не хочется никуда уезжать. Маму жалко. Ты заметила, как Лукерья постарела за эти несколько месяцев?
   - Она, Васенька, постарела не от того, что осталась одна, а от того, что собственная дочь бросила ее. Улав­ливаешь разницу? А нам надо учиться. Продолжать свое образование. И наши мамы это понимают и готовы всячески помогать нам. А вот если мы с тобой, как Сима, попусту растранжирим молодость, это будет для них ударом. Вот тогда они и постареют до времени, до срока.
  
   Валерия окинула взглядом маленький город. Все в нем было приспособлено для тихой жизни. Один толь­ко вокзальный шпиль нахально вонзался в небо.
   -- Помнишь, Вася, как-то ты говорил, что неплохо бы иметь такую машину, которая определяла бы место человека в жизни в зависимости от его способностей. Я еще тогда сказала, что такая машина есть. Помнишь?
   Он кивнул.
   -- И вот, Васенька, как взойду я на этот мост, так все думаю, что виадук-то наш -- маленькая деталька огромного сепаратора. Это только для непосвященного
глаза он соединяет разделенный надвое железной дорогой город, а главное у него -- эта средняя лесен­ка, у которой мы стоим и которая ведет к поездам дальнего следования. Улавливаешь?
  
   -- Улавливаю... -- он опять кивнул. -- Я сам уже об этом думал. Мост действительно работает, как сепара­тор. Лучшие дновцы уходят по нему из родного города навсегда.
   - Ну, допустим, не всегда лучшие... Пример тому -- твоя Сима. Ларису тоже можно сюда присовокупить...Она тоже уедет.
   -- Большое дело не обходится без издержек, - за­смеялся Вася. -- Там, где есть свет, обязательно и тени будут.
   -Я тоже так думаю. И думаю, что мы с тобой в грязь лицом не ударим. А ты как настроен? -- Валерия внимательно посмотрела на соседа.
   -Решительно! Уж на этот раз, если не доберу пол­балла, сквозь любые ряды блатников пробьюсь!
   -Ну и я, Васенька, от тебя не отстану! Ты уж тут не сомневайся! И понапрасну не тревожься. Наши матери провожать нас будут без слёз...Ну, если и смахнут слезинку-другую с глаз, то это будут слёзы счастья.
  
   Заснеженный перрон, куда спускалась средняя лест­ница виадука, был пуст, и путь был свободен для поездов дальнего следования. В одном из них они еще могли уехать вместе.
   "Бог даст и сепаратор не разбросает нас", -- думала Валерия и всем сердцем хо­тела, чтобы это желание сбылось.
   ***********************************************************
  

Ол Рунк

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"