Аннотация: Медсестра Настя думала, что это будет очередное ночное дежурство... Но ей пришлось познакомится с исповедью умирающего старика. Он рассказал ей о цене истинной любви...
Лишь только раз ....
Сегодня ей дежурить допоздна. Настя пила кофе чашку за чашкой, но сон неумолимо звал ее. Чтобы все-таки не сдаться в его теплые объятия, она решила сходить посмотреть, все ли ее пациенты уже уснули.
Везде было спокойно. Тяжелых больных не было. Лишь в 5 палате тяжело дышал пожилой человек. Ему было где-то под 60 лет и виски его были уже посеребренные жизненным опытом. А врачи говорили, что ему осталось несколько дней.
Медсестра уже собиралась вернуться на свое рабочее место, и вдруг она услышала, как ее зовут. Это был тот самый старик.
- Чего вам? - Услышала она собственный, удивительно обеспокоенный голос.
Мужчина открыл свои светло-голубые глаза и пристально посмотрел на девушку. А потом прохрипел:
- Голубушка, вы же знаете, что мне недолго осталось мучиться?.. А мы не католики, священника мне не приведут. По крайней мере, не сейчас, когда я еще жив. А исповедоваться хочется. Может, вы согласитесь выслушать последние слова старого дурака? Настя, не долго думая, кивнула головой. Все равно ее ждала долгая и бессонная ночь. Пусть лучше она поможет старику успокоить свою совесть.
Она присела на стульчике возле старого. Он откашлялся, направил взгляд куда-то вверх и начал рассказывать...
- Мне было десять лет, когда умер мой отец. Я почти не помню его добрых глаз и строгого голоса. Мать быстро нашла ему замену. Вскоре она с той "заменой" начали на пару спиваться. Я стал ненужным. Так часто убегал из дома, что и не перечислить. Гулял по родному ночном Львове, ходил смотреть на работы уличных художников, танцевал, с такой же босотой как и я, под песни уличных музыкантов.
Все изменилось, когда меня под свою опеку взяла мамина сестра. Она сильно отругала мамашу, и, пропустив мимо ушей все ее упреки, забрала меня к себе в деревню. Эх, тетя Катря, спасибо вам. Если бы не вы, я стал бы тем, кем я стал, гораздо раньше.
Когда мне было девятнадцать, мама присоединилась к папе... После долгих проводов и слез тетки, я вернулся в родной город. Путем долгих усилий я лишился маминого сожителя и наконец, начал жить в родительском доме. Осуществил свою мечту - стал учиться в академии искусств. Я никогда не перестану благодарить за это моему дяде и тете, а еще, прости меня, Боже, за нескромность, своему таланту жудожника.
Это была бы моя судьба... Но именно с этого места и начались мои несчастья.
Ее звали Янина. Стройная, зеленоглазая, хрупкая. Она напоминала Мавку... Лучшая студентка нашей маленькой группы. Ее обожали учителя, а что говорить за ребят...
Живописец из нее был не слишком, но ее старания и приветливый характер делали чудеса. Я издалека восхищался ее красотой, но смелости познакомиться мне не хватало...
И вот однажды нас поставили рядом и сказали изобразить лицо друг друга обычным карандашом. Я краснел и улыбался как дурак, рисуя ее крошечные черты. А она... она потом подошла и спросила, не хочу ли я потом пойти попить кофе поговорить о Моне... или о Дали. Не помню, если честно. Я знаю только, что безотрывно тонул, погибал, растворяясь в ее глазах...
Все было прекрасно... Мы целовались под каждым фонарем, под завесой дождя и под запах кафе...
Она впервые научила меня любить...
Пока ее родители не стали между нами. Я не знаю, чем я провинился и как они ее уговаривали... Но она покинула город, перевелась на заочное обучение, перешла в другое учебное заведение. Не меняют детали сути. Просто однажды она пропала... Весной, когда самое время любить... Я просто не дождался ее на привычном месте. Стоял, как верный пес, прождал четыре часа, пока не начался ливень...
Я бросил предназначенные ей тюльпаны в лужу и побрел домой. Конечно же, заболел. От температуры меня спасал верный друг Николай. Он говорил мне, что не нужно так убиваться за какой-то дурой, что она не стоит меня... Да, не стоит... Сгорая от лихорадки, я поклялся себе, что больше не полюблю ни одну женщину ...
Я с горем пополам закончил обучение. Стал рисовать иллюстрации по заказу одной редакции. Пока не начал романчик со своей начальницей.
Катя... Но я звал ее Кэт... Хищная брюнетка, светская львица, главный редактор, короче говоря. Как это произошло? А просто однажды она позвала меня не для работы. Стол в ее кабинете, надо сказать, был не удобный. Для нее так точно. Но Кэт это никогда не останавливало. Она учила меня всему, что только знала. В этом плане не каждому мужчине все удается настолько сразу.
Я не любил ее. Нисколько. Рана, оставленная Яной, все еще была свежей. И легкая гимнастика с Кэт заставляла меня забывать. На некоторое время, но все же...
Вскоре мы с Катей порвали отношения... Ее муж начал догадываться. Какая досада ...
Пришлось поменять и работу. Я начал работать в театре. Руководитель театра отметил, что мои декорации "просто гениальные". Что же, я просто поверил ей на слово.
Лара. Ларочка... блондинка, легкая как зефиринка. Она всегда играла роли оживленно болтающих подруг главных героинь и всегда удовлетворялась из такиими ролей. Ей, в принципе, и играть не приходилось. Я дарил ей белые розы и бессонные ночи. Она мне дарила артистические истерики и пустой кошелек. Долго я не стал терпеть.
Я стал все больше переключаться на Клару. Именно ту, как играла главных героинь.
И в один прекрасный день я перескочил с Лары на Клару. Тем более, что вторая любила ромашки. Дополнительная экономия.
Ларочка долго плакала. Мне было искренне жаль ее. Я бывал на ее месте. Но я знал, что у нас с ней не было перспектив. Она меня видела верным мужем и твердыней. Мои же мечты так далеко не заходили. Я жил здесь и сейчас, целуясь за кулисами с моей Клэр.
А она так безжалостно бросила меня ради нового актеришки, свежей крови театра. Пришлось заливать это горе с костюмершей Лидой. От нее недавно ушел муж. Я помог ее преодолеть эту печаль. Винцо и те же бессонные ночи. А потом она сама меня бросила ... Неблагодарная...
Я перевелся в другой театр, начал понемногу пить. Рисовать декорации, это не выставлять картины в Лувре. Крах иллюзий, что называется.
Мне, правда, помогали с ним бороться. Серьезная, как романы Достоевского, Алла, заплетенная в две косички Галя, с которой я столкнулся на улице, Эжени (Женя, на самом деле), что приехала к нам на гастроли, горячая, как яичница со шкварками, Алина, беззаботная, как вино, Мария, мягкая Оксанка..
И Анна... Мне было уже под пятьдесят. И я перестал залитыми алкоголем глазами считать женщин рядом со мной. А она попросила... нарисовать ее портрет. Сказала, что я настолько талантлив, что у нее подкашиваются коленки. И я видел в ее покрытых паутинкой морщин глазах, что она говорит правду. И я писал ее портрет...
Старался растянуть этот процесс. Просто безбожно фальшивил, ошибался, лишь бы быть с ней как можно дольше, просто любоваться ею.
А когда я дописал... Она протянула мне деньги и... просто сказала "Спасибо"...
Я всю ночь проплакал в своей мастерской как ребенок. Слезы капали в рюмку водки, которую я налил, но так и не смог выпить.
Своим отказом эта женщина сделала то, что десятки до нее не смогли своим "да".
Это был последний день, на моей памяти, когда я был трезв.
В пятьдесят два я вылетел из театра. Удивительно, что они не сделали этого раньше. Я пил, смотрел днями на эскизы портрета Анны, вспоминал свою жизнь и мысленно просил прощения у каждой женщины, которой разбил сердце.
Теперь оно было разбито у меня. Декорации, нарисованные мной, становились все хуже и хуже. Директору театра ворвался терпение. Ах, Ира, ты раньше была терпеливее...
И вот как я оказался здесь, рядом с вами, в этой больнице...
Я бродил по улочкам, возвращаясь домой, держа руками обледенелую бутылочку. Видимо, дали о себе знать знать мамины гены.
И в следующее мгновение я увидел то, что заставило меня вжаться в стенку дома.
Я увидел ее... Нет, не Анну...
Янину... Такую же легкую, зеленоглазую. Она, уже седая, но все так же похожая на Мавку, подошла к иномарке, стоявшей у подъезда, поцеловала колючую щеку своего мужа, шел рядом с ней, держа ее за плечи, а затем они по очереди обняли дочь и зятя (или сына с невесткой). Девушка держала на руках маленького ребенока. Их семья села в машину и зашумела по снежной дороге. А она махала рукой вслед... А человек все так же обнимал ее... Я вскрикнул... Кажется... Не знаю... Помню только боль в лопатке, тяжесть в груди... Да еще бутылка... падала у меня из рук, прямо в сугробы.
Я пришел в себя в больнице. Надо мной стояла она...
Яна начала рассказывать. Голос ее дрожал. Это они с мужем позвали на помощь, когда мне стало плохо. Ее муж сейчас говорит с врачами, заполняет вместо меня документы. Где я был все это время? Зачем я ее оставил?
Я слушал ее и рыдал... А она тоже рассказывала со слезами на глазах.
Это мой друг... ДРУГ Николай сказал ей, что я не люблю ее, что я заключил пари с одногруппниками, что соблазню ее. О, он давно поглядывал на нее, думал, что таким образом Яна пойдет к нему. А она сбежала в другой город, проплакала свое горе... Теперь жалеет только что с ним не поговорила, что поверила Коле на слово.
Она три года не встречалась ни с кем. Перестала верить мужчинам. Пока не встретила Максима. В них внучек недавно родился. А она не забывала меня. Вот только не любила уже. Я нанес ей слишком много боли...
Она сказала, что придет еще завтра. Придет еще и затем, когда я поправлюсь.
И я знаю правду... И вы знаете... Скажите ей...
Настя плакала, как девчонка, над старческой исповедью. Медсестра услышала, что пищат датчики, а дыхание дедушки стало все более неслышным. Она нажала кнопку помощи. А человек продолжал, будто задыхаясь:
- Скажите ей, что я дурак, напрасно потратил свою жизнь... Что я в каждой женщине искал ее. И не находил... Пусть простит... Пусть простит...
Его голова склонилась на плечо. И ни Настя, ни врач, что прибежал к ней на помощь не сумели продлить его жизнь
"Он недаром прожил, недаром, - прошептала Настя. - Ему удалось узнать, что такое любовь ... "