Щель особо не расширилась, баба Света прорывалась в нее, торопясь, словно на пожар, дергая застрявший вместе с рукой пакет. Полиэтилен треснул, и под ноги старухе покатились консервные банки, яблоки, а связка повисших в дыре сосисек так и норовила оплести змеей. Но бабка, не замечая мясного хвоста, боролась за сантиметры прохода, топча "прощай молодостью" колбасную мякоть. Уж не о продуктах заботилась - они-то дочке, а доченька - вот же лежит!
- Живая? Нет?
Вырвавшись из дверного заточения, старуха практически рухнула на меховую кучу, хватаясь за мягкий рукав. Недоуменно сжала пальцы, прежде чем осознать пустоту внутри материала, и выдохнула облегченно.
У порога валялась кроличья шуба. Упав с вешалки на гору мусорных, воняющих тухлятиной мешков, она будто решила схватить да выкинуть сей позор за хозяйку. Или прикрыть хотя бы.
Только баба Света порыва не оценила.
- Тьфу, напугала, окаянная, - сплюнула она.
И, поднявшись, пнула шубейку, а потом принялась сгребать в охапку вывалившиеся продукты.
- Доча, ты здеся?!
Яблоки и банки вновь высыпались из трясущихся старушечьих рук, бабка ухватила что смогла, а остальное попинала в сторону освещенной кухни, волочась следом.
- Здеся ты или где?
Пережитый испуг все не отпускал бабу Свету, толкая вперед, и лишь у кухонного шкафа ей полегчало перед знакомой уже картиной. Скользнув взглядом по неровным башням грязной посуды в мойке, по пустым бутылкам на полу, мысленно прогнав рой мух, старуха уткнулась глазами в нечёсаную, малоопрятную и вечно пьяную дочь.
- Будешь? - та подняла мутный стакан, протянув его бабе Свете, - Давай выпьем, мать, за прошлое.
Макнув рукавом в лужу на клеенке, она развезла влагу по переплету альбома, открыв его посередине. И со страниц, среди крошек, огрызков, использованных пакетов чая улыбнулось счастливое детское личико, искристо глядя на старуху. Ручки ребенка тянулись, словно он хотел прижаться, как и раньше, ощутить ту любовь, что может подарить лишь мама.
Пьяное создание мутно плавало взглядом по фото, тщетно фокусируя перевернутый ракурс. Будто бы неосознанно отворачивая все, что было до пропитанной водкой и кислятиной квартиры, дряхлой матери. Открещиваясь от полузабытого прошлого.
А баба Света помнила. Оттого и заструились ручейки из глаз - как те, что разливались веной по оттепели. Когда везла дочурку на колясочке, стараясь не увязнуть в талом снегу, а та лепетала так радостно! И не к теперешней старухе протягивала ручонки, а к живому еще отцу, объективом ловившему памятный кадр.
Губы бабки задрожали, сухой палец потянулся к глянцу фотографии, гладя.
- Хорошенькая-то какая она была, - всхлипнула старуха.