Люди неблагодарные скоты, сволочи и гады ползучие. Самовлюбленные индюки, не видящие дальше своего клюва, цари природы. Тьфу, противно. Примерно такими мыслями я развлекал себя уже битых две недели, вися под потолком, привязанный за заведенные за спину руки, в сыром воняющем плесенью погребе. Надо же, убить меня просто так не могут, им с особой жестокостью подавай. Осиновый кол в сердце, где сила хранится, и всё, вечный сон. Так нет же, поперлись невесть куда за каким-то особым сортом проклятого дерева, можно подумать обычных мучений мне мало будет.
- Чтобы мучился упырь в агонии лет сто, - передразнивая голос местного батюшки, промычал я.
Попасться на такой ерунде, вспоминать тошно. Но мысли о провале в очередной раз поползли в голову, выковыривая из памяти образы месячной давности.
Холодная, осеняя ночь, промозглый ветер, противно моросит дождь, ни луны, ни звезд, кромешная тьма - самое лучшее время для нечисти. Зачем свет, когда можно ориентироваться по человеческому теплу? Третья хата от частокола принадлежала охотнику Кузьме. Мужик хороший, но скупой и в крайней степени недоверчивый. Ну чего ему стоило дать опохмелиться с утра? Выпили бы по стакану бражки да разошлись с миром, но нет, скандал закатил, пьянчугой обозвал, все на глазах у Варвары. Стыдоба. Ведь пью не больше его. Ничего, я не злопамятный - отомщу и забуду.
В очередной раз приложил ухо к ставням, услышал громкий мужской храп, сообщивший мне, что в хате все спят. Варвара, душа моя, давно уже лавку греет, а этот только сейчас улегся. И как угораздило такой красавице родиться от такого сквалыги.
- Что же, не опохмелился бражкой, опохмелюсь твоей кровушкой, - тихо пробубнил я, морщась от пылкости фразы.
Вламываться через окно или тем более парадный вход - дело пагубное и шумное. А задние сени - самое то, тем более, засов хлипкий, ногтем подцеплю и все, я внутри. А там уже морок навести сил хватит. Все вышло, как планировал: протиснулся в узенькую щель двери, защекотал в носу запах зверобоя, жар от печи обдал лицо, я оскалился в предвкушение хмельной кровушки
- ААА! Больно. Твою же поперек корыта, да за ноги об угол, - я матерился во всю мощь легких, подвывая не хуже волка.
Правая нога угодила в капкан. Надо бежать. Я рванулся, да куда там - проклятая железяка надёжна, закреплена цепью к стольному столбу.
- Вот я тебя, ворюга, - из горницы выскочил в одно рубахе охотник, не раздумывая принялся молотить меня здоровой дубиной, которой мы с его папашей теля по молодости глушили. Каждый удар сопровождался матюгами про меня, мою семью, наши отношения с различными животными и нечистью. Я выл в попытках вырваться, нет, чтобы бы морок натянуть. Ну, обвинил бы Кузьма в попытке пролезть к Варваре, побил еще разок, да через месяц уже не вспомнил бы никто о моей неудачной попытке. А так вырубился в облике упыря, теперь вишу, жду смерти.
Жаль только сторожа убрали на второй день, даже поизмываться не над кем. С другой стороны, всё правильно, куда я денусь, привязанный к потолку, а у человека и без охраны всяких упырей дела имеются. И вообще народ у нас в селе практичный и беззлобный, меня почти не били, так, попинали сначала сгоряча, да и только. Если бы не поп, то и закопали бы давно, с колом в груди.
Скучно.
Думы перескочили, с одного неприятного воспоминая на другое. Поп, брызжа слюной, орал на мужиков, дабы они били меня каждый вечер перед молебной. На вполне простой вопрос: "Зачем?" - местный блюститель потерянных душ не нашел слов для пояснения, просто рявкнул: надо. На что получил ответ: тебе надо, ты и бей. Это наверняка и подвигло попа на поиски особого кола. А потом началось, староста Варлам почти каждый день приходил с каким-нибудь мужиком, а то и бабой. Громогласно объявляя: вот он, ваш злыдень. После следовало обвинение, начиная от сокращения удоя до убийства тещи старосты. Хоть я и тварь безбожная, но обидно, до нервного тика под правым глазом. Если бы не я, то волколак задрал бы не только тещу и батрака Анисима, так еще б пол деревни, пока мужики разбирались бы, что да как. И кикимору спровадил, дабы молоко у коров не воровала, а поп все одной гребенкой чешет. Кузьма б объяснил неучу, в чем суть да дело, только городской разве станет слушать. Да и следопыту неприятности огребать не с руки. Эх. Скоро в разбое обвинят, наверняка кто-нибудь видел, как гоняю лиходеев по лесу.
Поерзал на веревке, пытаясь размять затекшие мышцы, как обычно, не вышло. Кузьма вяжет умело. Это еще не самое паскудное, вот отсутствие кистей рук, очень докучает. Ладно, на руках понятно, чего рубить, дабы путы не перерезал когтями, но вот на ногах на кой? Хотя батюшке только бы рубить.
Сверху послышался скрежет ключа по замку, о, гости пожаловали. Дверь открылась бесшумно, дневной свет ударил в глаза, заставляя жмуриться, дым от факела порадовал нос новыми запахами. Ага, легкая поступь Кузьмы, шаркающие шаги старосты, тяжелый топот Попа, а это что за семенение. Кто-то новенький.
Открыв глаза, окинул присутствующих кровожадным взглядом, из образа выходить никак нельзя.
Как всегда, охотник впереди, огромный, словно медведь, в неизменном шерстяном свитере и, конечно же, в дорогих и очень удобных сапогах. Мечта любого сельчанина. Насупив лохматые брови и внимательно осмотрев меня, Кузьма хмыкнул в черную бороду, отошел вправо. Следом вошел, понятно дело, поп, в черной рясе, с огромном крестом, лежащим на пузе (все местные носят крест на груди, чтобы защитить душу, хранящеюся в груди, ну а Поп оберегает пузо, кому что важнее), злобно глянул на меня, осенив крестом, побрызгал святой водой. Как и раньше, ничего не случилось, батюшку это нисколько не огорчило, привык, наверное, поначалу просто трясло от моего равнодушия к святым церемониям. Вскинув подбородок кверху, резко отвернулся, уперев взгляд в кладку каменщика Феакула. И что он там интересного нашел? Староста, как всегда, встал возле двери, скрестив руки на груди, с хитрым прищуром, на сухом лице маленькая, аккуратно обстриженная борода смотрелась зловеще. Варлам вообще странный человек, всё про всех знает, откуда и как - не понятно. Сколько раз его пытались спихнуть или задавить. И что? Третий десяток как был старостой, так и остался. А самое паскудно, все ему должны, кто больше, кто меньше, но всё село. Последним гостем оказался дородный мужичок в дорогой одежде, оперевшись рукой о стенку, он хлопал глазами, пытаясь рассмотреть меня.
Ну, наконец-то убивать пришли, долго же их не было.
- Это он? - рассмотрев меня, поинтересовался незнакомец.
- Нет, конечно, это баба гулящая, - злобно пробасил батюшка, не поворачиваясь.
Мужичок почмокал губами, не зная, как вести себя дальше, даже развернулся к старосте в поисках поддержки, но тот не думал вмешиваться. Какой-то он неправильный, ни разу не похож на убийцу нечисти.
Мужичок почесал бороду, набрав побольше воздуха в грудь, и начал.
- Ты, мразь дрожащая, изрыгнутая бездной в облик человечий да отрешенная им же, в мирское подобие...
Странный он, лопочет какую-то чушь, аки наш поп в церкви. А он же городской, они там без того чтобы поговорить и в сортир, наверное, не ходят. Пусть говорит, терпел недели, потерплю еще немного, а потом кол в грудь, да в сырую землю. Так уже в третий раз, ладно в первый понятно - по не опытности, все попадаются. Но вот второй даже вспоминать стыдно. Решил по пьяной лавочке мужиков попугать, вышел на улицу, снял морок, да ворвался в хату, воя как умалишенный. Конечно, смешные рожи были у со-бражников, когда через окна бежали, за это и выпил чарку. Да силенок не рассчитал, там же и уснул, очнулся в сырой земле, как водится, с колом в груди, весь в соли, да еще на пузе. Хорошо, есть опыт, посмотрел, куда землица падает и порыл в другую сторону. От воспоминаний губы растянулись в улыбке, городской сбился, увидев оскал, отступил на шаг назад.
- Что ты тут нам головы морочишь, выкладывай, зачем пожаловал, да и дело с концом, - проворчал староста.
Выходит, они меня не убивать пришли, я слегка обиделся.
- Ты, мразь дрожащая, - по новый начал пришлый. Не только я обречено застонал, раздражительные вздохи послышались с разных сторон подвала, мужичок вовремя смекнул, что дело может кончить плохо, торопливо продолжил, - ты должен убить тварь иноземную. Чего? Давно меня так не удивляли, ажно с прошлой весны, когда Феакул на спор в один присест малый бочонок пива выпил и до дома сам дошел. Все замолчали, городской с ожиданием смотрел на меня, староста усердно чистил ножом ногти, поп увлечено ковырял кладку, Кузьма, обречено вздохнув, откашлявшись, начал объяснять.
- Тут такое дело: иноземная мразь завелась неподалеку, людей честных жрет. Эти, - он кивнул на мужичка, - недели три как пытаются ее извести, да все впустую. Он где-то прослышал, мол, мы поймали упыря, да и выпросил у старосты, дабы тебя в город заслать, чтобы ты мразь эту изничтожил.
Вот тебя и удар оглоблей из-за угла. Если со старостой все понятно, продажная душонка, то как они попа на это дело подговорили? Хотя Батюшка всегда казался мне странным. Естественно, Кузьма в стороне от такого дела стоять точно не будет.
- Так я же сбегу при первой возможности, - подражая шипению змеюки, огорошил я присутствующих.
Собравшиеся переглянулись, похоже, такого поворота в разговоре они не ожидали. Докинем дровишек в огонь.
- Я же мразь дрожащая, нечисть поганая, моему слову веры нет.
- Своего упыря завсегда легче поймать, чем иноземного. Да неужто ли стерпишь иноземного захватчика, - что-то тут не так, староста молчит, поп словно и не здесь вовсе, городской вообще к выходу пятиться, один Кузьма за всех отдуется, - да и потом, выкинем тебя в городе, делов-то. А два медведя в одной берлоге не уживутся, - вполне разумно заключил Кузьма.
- Да и за державу, не обидно ли? - не внятно пробубнил городской.
Держава как держава, но вот разгула заморской нечисти допустить никак нельзя. Леший с ними, с этими городскими, их там много, не жалко, но вот беда. Наши почитай раз в неделю там бывают, а эта тварь рано или поздно начнет резать приезжих. Вот тут-то он и поймет, кровушка у сельчан куда вкуснее, чем у затхлых горожан, мне ли не знать. И чем это обернётся? А поедет он куролесить по селам и деревням, убивая всех подряд. Пока мужики разберутся, что да как, это же горы трупов. А если и Варварушка под раздачу попадет. Да и потом, все едино с ним схлестнуться придется, так лучше сейчас, пока он про меня ничего не знает.
- Ох, уж и обидно, - не стал я разочаровывать Кузьму, - я эту тварь по кусочкам, да в сырую землю на семи верстах, раскидаю.
Вроде всем угодил, вон как лыбятся.
Местный следопыт вразвалочку подошел ко мне, извлек из-за спины нож в локоть длиной.
- А если он на нас того, кинется? - писклявым голосом закричал городской, размахиваю руками возле выхода.
- Дык мы его опять на веревку, а потом в землю зароем с колом в груди, - с легким недоумением ответил Кузьма.
Один удар, я мешком свалился на пол. Вставать не пытался, куда там без конечностей.
- Эй, супостаты, мне бы кровушки, чтобы подлечиться, - я что есть мочи закрутил головой, в попытке увидеть реакцию на сказанное.
Какое же было мое огорчение, даже больше, чем когда ненароком разбил бочонок с пивом, староста обыденно пробубнил:
- Будет позже.
Несмотря на то, что дороги размыты осенними дождями, поездка до города оказалась очень удобной. После ужина Кузьма с Феакулом, накрыв меня мешковиной, погрузили в телегу с сеном, неспешно выдвинулись в город. Наиглупейшая ситуация: охотник везет сено на продажу в город. Объяснять явную глупость я не стал, они же самые умные, что-лезть-то. До города путь недолог, верст двадцать, но из-за плохой дороги доберемся только к ночи. Ехать лежа удобно и тепло, но очень скучно, что же, развлечемся посевом зерен сомнения.
- Кузьма, я вот не пойму, почему именно ты со мной возишься? - невнятное мычание следопыта послужило подтверждением, что меня слушают. - Как-то это всё странно. Ты второй человек на селе, вся охота через тебя идет, вот и мельницу прикупил, да кожевническое дело под себя подгреб. Уж про то, что за советом к тебе чаще чем к старосте бегают, и вовсе молчу.
Умолкнув, прислушался к тяжелому сопению охотника, вроде клюнул на приманку.
- А тут, как посыльного, меня в город доставить велят, даже Феакула не разрешили взять. Нет, я конечно понимаю, мол, оказывают верховное доверие, но...
Снова умолкнув, я попытался понять, произвела ли впечатление моя речь на Кузьму или лучше перебраться на другой разговор...
- Что, но? - недовольно гаркнул "возница", ага, попался.
- Да то и но. Упыря поймал ты, допрашивал ты, предлагал убить тварь снова ты, в конце концов, в город меня везешь снова ты. Теперь можно связать любой узелок из сплетен, и везде как не крути, будешь ты да упырь...
Хватит. Дальше сам пусть додумает, он мужик башковитый, получше меня всё сведёт воедино.
Не успел я заскучать, как Кузьма заворчал.
- И все-то ты знаешь, нечисть поганая, нет тебе веры, и быть не может.
Видать, до чего-то додумался, вот так запел.
- А мне верить и не надо, ты уму своему верь, да складывай одно к другому. Вот я, скажем, никого, никогда не убивал, а в чем только не обвиняли. Вот скажи, как я мог ухудшить удой? Или Нюрку кривоногой сделать? А Анисиму всё зерно погрызть?
- Откуда я знаю, что у нечисти в голове крутится? Может, и мог, - вяло огрызнулся Кузьма.
- А ты подумай, чай, не дурак, кому выгодно, чтобы я во всем виноват оказался?
Вместо ответа я услышал, как захрустело яблоко под крепкими зубами охотника.
- На вот, яблоко погрызи, может, чушь перестанешь пороть, - под мешковину просунулась рука с огромным красным яблоком.
Вот он - весь наш мужик, ничего не жалко для попутчика, сам ест и другого угостит. А то, что у меня руки связаны да пальцев нет, так про это он благополучно позабыл.
Больше в разговор я не полез, пусть подумает да прикинет, что к чему. Хоть так я старосте нагажу.
Копыта коняги перестали чавкать по грязи, теперь эхом отдавались ударами по каменной мостовой. Как я предполагал, в город мы прибыли затемно, для меня и лучше, можно будет сразу приняться за охоту.
- Всё как договаривались, - злобно буркнул Кузьма, слезая с телеги, - я домой теперь, он весь ваш.
- Как наш? Мы так не договаривались! - грозно завопил горожанин, это он конечно зря. Я даже представил, как Кузьма нависает над наглецом, как кулачищи сжимают воротник, приподнимают щуплое тело крикуна, и под конец - злобный взгляд. Никто такого не выдерживал, а этот так точно струсит.
- Хоть развяжи и кровь дай, - тихо захрипел горожанин.
Скинув мешковину, охотник усадил меня на край телеги, разрезав веревку, всунул кувшин со свежей кровью. Спрашивать, откуда они взяли целый кувшин такого пойла, я не стал. Подняв культяпками кувшин, приложился к теплой кровушке, слушая, как, быстро шагая, удаляется Кузьма. Похоже, он сделал правильные выводы из нашего разговора, и теперь у него появилась работенка на ночь. Фу, как заново родился, я прислушался, по телу приятной волной расползается сила, весь сезон без капли человеческой крови. Теперь можно и конечности отрастить, а то, как щенок беспомощный, ни веревку порвать, ни вырастить оторванное - мерзкое ощущение. Поганое это чувство восстанавливать тело, словно в ране кто-то острым ножом ковыряет.
Встав на грязную мостовую, покрутил кистями рук, хорошо то как, еще бы кровушки, да вот нельзя, ума лишусь.
- И где эта иноземная мразь? - спросил я мужиков, стоящих за углом ближайшего дома.
- Да там он, - махнул рукой уже знакомый мужик, куда-то мне за спину.
Там так там. Я развернулся и потопал в указанном направлении. Что они в этом городе нашли? Деревня как деревня, правда, большая, еще и воняет, дышать нечем, нет, надо по-быстрому отсюда убираться. Бесцельно поблудив среди каменных домов до середины ночи, я учуял запах свежей крови, ну вот, голубчик, ты и попался. Завернув за угол, я оказался в небольшом проулке. Ну и наглые эти заморские упыри. Прижав к стене девицу в широком платье, худощавый мужик с длинными волосами приник к шее жертвы. Что за дубина, надо было утащить в какой-нибудь сарай да спокойно поужинать, а тут прям на улице, срамота.
Вампир (это они там себя так называют) резко обернулся ко мне, зашипев, отпустил бедняжку, та, взвизгнув, убежала в темноту. Вот паршивец, даже морок не навел на жертву. Теперь я смог рассмотреть заморского собрата: высокий, худой, длинные засаленные волосы, узкое лицо с бороденкой на подбородке. Белая рубашка с пятнами, наверняка, от крови, штаны, заправленные в длинные сапоги, и конечно же плащ. Вампир с брезгливостью осмотрел меня, ну да, из одежды простая льняная рубаха, штаны из того же материала, подпоясанные веревкой. Да и сам стою, не выпячивая грудь, а сгорбленно.
Вампир что-то резко выкрикнул на непонятном языке.
- Эй, чучело, я не понимаю. Впрочем, не для разговора я тебя искал, - пробормотал я, двигаясь к заморской твари. Надеясь, что чутье подскажет, как правильно действовать.
Когда до горделиво стоящего наглеца осталось не болеешь трех саженей, я прыгнул. Вампир дернулся в сторону, но куда там - мои когти разорвали горло и половину груди. Обидно зашипев, тварюга отскочила от меня, страшные раны быстро заросли. Ну, уж нет, так просто от тебя не отстану. Я атаковал несколько раз, но без особого толку, все раны вампир заращивал почти мгновенно, при его-то худобе каждая капля крови на счету.
"Я так не умею, - дотронувшись да кровоточащей раны, горестно подумал я, - надо же так работать с "силой", остается только завидовать".
Вампир развернулся в пол оборота, снова залопотал на своем языке, явно издеваясь надо мной, это понял бы даже последняя пьянчуга в селе. Изнутри настойчиво пробивалась ярость, в попытке потопить мой ум, как эта жердь смеет надо мной издеваться, вырву его поганый язык. А это идея, резко охладел я от здравой мысли. В тощем тельце не будет достаточно массы, чтобы отрастить новую конечность. А без ног сильно не набегаешься, как и без рук не навоюешься.
- Да заткнись уже, все равно ничего не понимаю, - похоже, мой брезгливый тон обидел вражину. Он прыгнул, выставляя руку вперед, что же, попал удачно, в левую часть груди, там, где у всех находится сердце. Но вот горе, оно у меня находилось совершено в другой стороне, поэтому я до сих пор жив, все колы всаживались влево.
Немного посмотрев в торжествующую физиономию иноземца, я оторвал ему руку. Вампир отпрыгнул на три сажени от меня, его аккуратные черты лица отражали недоумение и обиду. Нет, он думал, мы здесь просто шутим.
- Давай, выращивай руку, - тьфу ты, он же по-нашему ничего не понимает.
Так и думал, просто зарастил рану, всё, теперь он мой, я победно захохотал, потрясая оторванной рукой. О, а это как понимать? В грязную улочку с зашарпанными стенами затекал туман, скрывая от меня жертву. Подобного морока я никогда не видел, интересный подход, это же так удобно, и подкрадываться незаметно можно, и самому скрыться, если что. Я почесал свободной рукой затылок, вот только как правильно направить "силу" на создание морока, пока не понятно. Я поморгал, меняя зрения с обычного на тепловое, ну вот он, милок, обходит с подветренной стороны, что же, не буду его расстраивать.
Задрав подбородок кверху, принялся шевелить ноздрями, водя нос по ветру. Вампир попался на уловку, как Феакул жене с перегаром после пьянки, зайдя за спину, прыгнул. Я шагнул в сторону, схватив за руку, и почти лишил второй конечности, но паршивцу каким-то чудом удалось выскользнуть. На большее вампира не хватило, он дал стрекача, с хрустом выломав дверь ближайшего дома, скрылся внутри. От меня так легко еще никто не уходил. Отбросив ненужную руку, побежал следом. Первый этаж - пусто. В комнату на втором я ворвался вовремя, гад склонился над дрожавшим хозяином с явной целью поправить запасы крови.
- Стоять, охрана села, - я сам замер от глупости сказанного.
Только поэтому вампирское отродье смогло выскочить в окно, я так и остался стоять, не веря глазам, заморский упырь превратился в летучую мышь, скрылся во тьме. Я слышал, что такое возможно, вот сам никогда не видел. Поругавшись смрадными словами, я выскочил наружу, теперь бегай по городу, ищи, а то еще и не один день. А тоска по родному селу не дремлет, так и лезет внутрь, выворачивая всё наружу. Внутренний дворик оказался совсем маленьким, а еще город, с одной стороны валялись какие-то инструменты, с другой - недоколотые дрова. Не успел я сделать шаг, как что-то ударило в ногу, отсекая её ниже колена. Упал на землю, кувыркнулся через голову, врезаясь в дрова. Под окном стоял вампир, нагло лыбясь, подкидывая в руке какую-то железяку.
- Вот же сволота, снова морок, да еще такой добротный, - восхищено рыкнул я.
Что за дураки за морем обитают? Вместо того, чтобы добить, он снова понес какую-то ахинею. У нас в селе таких нету. Я быстренько отрастил ногу, в теле массы хватит еще на три конечности. Вампир заподозрил неладное, прыгнул на меня, а вот и хрен, рука давно уже лежала на тевинке тяжелого колуна. Удар, пробив грудь вампиру, опрокинул его на землю, что же, теперь рутинная работа по разделыванию тела.
Сняв перепачканную в крови рубаху, завернул голову и аккуратно повесил на забор. Сейчас хозяин двора прибежит с подмогой и обнаружит посылочку. Это не наше село, где за подмогой идут только когда нужно зарыть труп нарушителя. Да и то не всегда. Все сами, все сами.
Нет, правильно я решил сам убить эту тварь, с такими изворотами мужики ни за что бы не поймали вампира, - подумал я, перелезая через крышу сарая.
Солнышко озорно выглядывало из-за осенних облаков, лаская лучами мое лицо. Настроение прекрасное, и погода тут совсем ни при чем, я приближался к своему селу. Хворь на пару с тоской исчезали с каждым шагом, словно тень под лучами солнца. Что меня держит в селе, даже не знаю, если раньше предполагал, что должен отомстить за свою смерть, то за сто лет умерли все, кто мог меня убить. Теперь приходится каждых тридцать лет "умирать" и возвращаться уже под новым мороком. За всё время такой жизни я смог узнать одно - при жизни был травником.
- Миша, ты, куда так спешишь-то? - спросил старик Герасим, сидевший на пеньке осины, три года назад сваленной ураганом, позже мною переделанный под стул. Пень стоял ровно в середине села.
- Домой, - изобразив удивление, ответил я.
- Домой это хорошо, - погладив седую бороду, загадочно отозвался дедок, - а где был?
- Как где, - по-прежнему изображая удивление, ответил я, - Варлам послал в город кому-то дверь подправить, я пришел, а там никого. Всю ночь ждал. Потом, правда, повезло. Людей добрых повстречал, работенку подкинули. Как встречу старосту, скажу пару ласковых.
Такое наглое вранье я позволил себе только по одной причине, если Герасим здесь, то Кузьма уже позаботился о старосте, закопав его по глуюже в землю. Хорактер у них тяжелый так что миром никак не могли разойтись. Герасима староста так застращал, что тот не смел на улицу высунуться. А всё из-за того, что старик осмелился усомниться в Варламовой власти.
- Да не скажешь ты ему больше ничего, - я постарался изобразить еще больше удивления, - помер он вчера. Грибочками отравился. Ты же знаешь, как сильно он любил грибки?
Сказал так, что ответа, кроме как утвердительного, и быть не могло. Я не дурак, кивнул в знак согласия.
- Ступай, милок, ступай. Тебе еще хату в порядок привести надо после долгого отсутствия.
Я снова кивнул, похоже, Кузьма начинает подминать под себя село.
Родной двор встретил меня тишиной и грязью, оно и понятно - за две недели ни единая душа не потревожила его покой. Зайдя за калитку, поморщился от мысли, что придется идти по грязи. Деревянные настилы, понятно дело, накидать в начале осени не подумал. Выделенный мне двор находился в конце села, небольшой, обнесенный добротным забором, высотой мне по грудь, внутри дровяник да мастерская, пристроенная к хате. Немного, а больше и не надо. Толкнув не запертую дверь, вошел в сырую горницу, это Степану семь засовов нужно, дабы добро сберечь. А у меня что взять? Инструмент? Да на кой он сдался, у каждого такой же дома валяется, разве что чуть хуже. Скинув мешок на пол, я глубоко вдохнул пыльный воздух родной избы. Хорошо-то как. Трижды я появлялся под новой личиной в родном селе, и всегда подселяли в эту хату. Не, поначалу жил в батраках у кого-нибудь, но не более года, затем отселяли, ибо руки растут с нужного места. Конечно, без меня хватало желающих обосноваться в избе, но вот загвоздка - никто не смог продержаться и месяца. Дом всех выживал, дожидаясь меня. Единственная причина, почему не прокляли да не сожгли, так это моё регулярное появление в разных личинах. Эх, хорошо стоять, но надо и уборкой заняться.
Вымести сор, затопить печь не заняло много времени, к закату никто и не догадался бы, что хата недели без присмотра стояла. Разве что промозглость, дык это через пару дней пропадет.
- Так, что теперь, - садясь на лавку, призадумался я.
Начинать работать не хотелось, как и есть да спать. Хм, мешок разобрать что ли? Лучина зажглась неохотно, а свечи как-то не хочется тратить на пустяки. Мрак неохотно разбежался по углам мастерской. Неспешно развязав мешок, принялся раскладывать новенький инструмент, взятый у городских. Не за просто же так я их нечисть гонял. Опа, в голову ворвалась идея, до этого украдкой бродившая в ворохе мыслей. Кинув инструмент на верстак, отправился в комнату. Так, надо потренировать морок, подсмотренный у вампира. Усевшись за стол, закрыл глаза, стараясь дышать медленно, (первое, что сделал, когда обрел ум после перерождения, так это заново научился дышать, очень раздражало отсутствие привычных движений в груди) сосредоточился на правой стороне груди. Клубок "силы" мирно дребезжал, просясь к действию. Хм, как всё хорошо совпало, и кровушки напился, и новый морок увидел, можно попрактиковаться. Наложить морок на себя или еще кого-нибудь не сложно, а вот повесить в воздухе - непонятно как. На человека или предмет как накладывается? Берешь их силу да слегка искажаешь в нужную сторону. А дальше глаза людские сами дорисуют что нужно. Главное подсказать, что видеть надо. А на пустом месте к чему прилепляться? Непонятно. Еще слышал, ведьмы могут наворожить в голове жертвы так, что она увидит нужные вещи. Но это же времени сколько отнимет и, наверное, опоить придется. Так, что-то я отвлекся. Вампир меня не опаивал и в голове не копался. Две лучины сгорели, прежде чем смог вызвать немного тумана в углу хаты и то, закрепив его на углах стен. Сложный трюк. Я довольно потер руки, дело на долгие зимние вечера, похоже, найдено.
Спать завалился в хорошем расположении духа.
Утром, после кружки отвара, пришла здравая мысль затаиться на неделю, разве что за водой сбегать да и только. Пусть в селе все дрязги по смене старосты улягутся, тогда и показаться можно будет. А то еще прицепятся. Дел хватает, заказ Степкин некто не отменял. Получил его накануне, перед попыткой проучить Кузьму, сроку мне отмерили три недели. Не то чтобы сложно, но очень необычно. Сделать четыре лавки маленькой формы, названные табуретами.
И потянулись дни. С утра до вечера работал в мастерской, ночью учился "силу" использовать. Во втором деле сдвиги были едва заметны. Но я не огорчался, куда спешить - зима скоро.
Обмерив табуреты, одному лешему известно в какой раз, я с облегчением выдохнул, всё тютелька в тютельку, по меркам купца. Степка заявится сегодня, он человек слова, раз сказал - неделя, значит - неделя. А сегодня аккурат седьмой день, как я в деревне.
Момент, когда купец зашел в калитку, я прозевал, возясь с табуретками. Но уверенные шаги по помосту расслышал четко. Поэтому заблаговременно уселся на лавку, скрестив руки на груди и придав себе задумчивый вид. Степан рывком раскрыл дверь, медленно вошел в хату, не удосужившись сбить грязь с сапог. Его облик никак не тянул на звание купца, так - торгаш, взлохмаченная борода, засаленные русые волосы, прикрытые шапкой, небольшие, постоянно моргающие глаза. Да и одежда обычная, сельская, единственное отличие от крестьянина - тулуп хорошей выделки да сапоги.
- Ну, что так долго? - пробасил вошедший. Ни тебе здравствуй, ни как поживаешь, сразу к делу. Торгаш, чтоб его.
- И тебе не хворать, - недовольно буркнул я, - а то ты не знаешь, куда меня староста отослал.
- Ты мне голову не морочь, пьянствовал, небось. А теперь покойником прикрываешься. Нехорошо, нехорошо.
- А откуда я знать мог, что староста помер? Мне старый Герасим только по приходу в село сообщил.
- Показывай, что ты там своими ручонками накосорезил.
Зря его злил, хотя, если бы не отбрехался, то явно три шкуры спустил бы, да еще и в долг вогнал, с него станется.
- Да вот они, - указал рукой на четыре красавицы, стоящие в ряд возле печи.
Купец, насупив брови, обошел мои творения вокруг, время от времени чеша подбородок, громко хмыкнул. Сейчас начнется.
- Что-то они кривые, и ножки шаткие.
Примерно таких слов я ждал, какой он купец, если не начнет придираться.
- Вот твои мерки, сравнивай, - я привстал, торгаш выхватил мерку из протянутой руки, с недовольным видом принялся за дело.
Я же уселся обратно на лавку, задумчиво спросил.
- А на кой тебе эти табуреты? - любопытство просто изъело всего.
Степка, не отвлекаясь от своего нехитрого занятия, тихо забормотал:
- Да все просто, Михайло. Вот смотри, пришел ко мне мужик продавать, да хотя б зерно, я его на лавку, а он там развалился, шапку положил, а может тулуп. Да и лавку без стола как-то не поставишь, а там и налить да поесть предложить придется, это не дело, - вот же торгашова натура. - А вот теперь по-иному глянь. Зашел мужик, я ему табурет раз и поставил. И теперь сидит он, шапку в руках мнет, самому неудобно, мысли путаются. Опять же за стол можно не сажать, да и поставить можно, где хочешь, тем самым ненавязчиво указывая мое расположение к нему, - резко замолчав, Степан недовольно засопел, видимо, сболтнул лишнего.
Эх, Степка-Степка, решил прихвастнуть изворотливостью да хитростью, ну да не перед батраками же распинаться. Другим купцам такие хитрости пока знать не положено, да и не одобрят они такого хвастовства. А честь купца дороже барышей. Только деньги можно вернуть, а честь чаще всего нет. Вот ты и распинаешься передо мной, я вроде не последний человек в селе, но с твоими делами никак не связан.
- Ну-у-у, - протянул я, когда бессмысленная работа торгаша подошла к концу.
- Сойдет, - довольным голосом отозвался торгаш.
Вот странный человек, вечно недоволен, пока сам не проверит.
- Так о чем мы там договаривались?
- Неужто ли у такого знатного купца, как ты, не записано все, что мне нужно? - напоследок польстил я Степану.
- Да, - Степка довольно погладил бороду, - завтра зайдешь, вот и табуреты заодно занесешь.
Вот хитрец, батрака даже за своими вещами не посылает, меня припряг, везде выгоду ищет. Даже стало немного обидно, не найдя толкового ответа, я ляпнул глупость, выйдя на улицу.
- Ворота сделать не смогу, нужны новые петли, завтра к Тимохе пойду.
- Это, - Степан замер возле калитки, - не ходи ты к нему. Пока. У него дочь вчера утопла.
Ничего себе, я даже оступился, угодив в грязь. Никогда бы не подумал.
- А как так?
- Да кто ее знает, - торгаш махнул рукой, осунувшись в лице, - ушла в лес к озеру да там и утопла. Ладно, мне пора.
Хм, видно Степана эта беда тоже коснулась, вон даже отчитывается передо мной.
Отбив сапоги об порог, я рассеянно взялся за метлу, выметая нанесенную грязь. Что же это творится, молодуха пошла топиться в лес. Да на кой. Если можно веревочку да в сарай или вон с колокольни сигануть, в конце концов, речка куда ближе. Чтобы все видели, как ей плохо. А тут раз и в лес, топиться. Хм, нечисто дело, ох и не чисто.
По обыкновению вечером уселся на лавку, дабы поработать с "силой". Но мысли путались, все время срывались на бедную девчонку. Нет. Так дела не делаются. Сплюнув, помянул недобрым словом бестолкового Степана, оповестившего меня, снял с гвоздя тулуп. Надо в лес идти да все разузнать.
Перемахнуть через частокол невелика проблема, любой пацан из села с легкостью проделает этот трюк. Про парней, бегающих в соседние села по девкам, вообще молчу. Хоть ночка выдалась хорошая, ни дождя, ни сильного ветра, правда, тучи небо затянули почти полностью, так это и к лучшему. Все защита от любопытных глаз. Не пройдя и двух саженей, снял сапоги, незачем последние разбивать по лесным кочкам, можно и на побосоку пройтись. Оставив обувки возле приметной березы с дыркой в стволе, поспешил к черному озеру, лучше места для утопления не придумаешь.
Несусветная глупость, нечисть заботится о пропащей душе глупой девки. Такими мыслями мог порадовать себя разве что поп. На самом деле всё куда проще, на кой мне поблизости новая нечисть? Правильно, незачем, поэтому лучше всё предотвратить заранее. Путь до озера недолог, благо находилось оно не более чем за версту от села. Продравшись через кустарник, я выбрел на удобную заводь, отсюда еще рыбу сподручно ловить. Так, зайти она могла только здесь, не попрется же молодуха через камыши да по бузе, когда такой удобный подход имеется. Правда, идти надо саженей семь, дабы подбородок намочить. Хм, неудобно. Значит, без Кваркуши не обошлось. Присев на корточки принялся неспешно водить пальцем по воде, добавляя в движения не много "силы". Не успел я закончить пятый виток пальцем, как из воды послышалось бульканье.
- Касатик, ты чего воду мутишь? Мое тело белое да прекрасное в грязной водице не рассмотришь.
- Вылезай, разговор есть, - грубо рыкнул я.
- Зачем кричишь, касатик, - не потревожив водной глади, плавно высунулось девица, как есть голая до пояса.
Я бывалый, но все равно замялся, белая кожа, длинные распущенные волосы, немного прикрывающие большую вздымающуюся грудь, ровно настолько, чтобы похотливым мыслям было где разгуляться.
Русалка незаметно подплыла к самому берегу.
- Ты мне это брось, - едва справившись с голосом, прошипел я.
- А что я? - водная бестия свела локти перед грудью, закрывая кулачками пол-лица, оставляя лишь зеленые глаза, озорливо поблескивающие в свете луны на мгновение выглянувшую из-за тучь. Хороша блудница.
Я зачерпнул воду ладонями там, где раннее ворожил, умыл лицо, фу, полегчало. Вот же бесстыжая, только об одном и думает. Как мужика в страсть любовную вогнать, а затем осушить, словно бочонок с хорошим пивом. Хотя всё правильно, упырям кровь, волколакам мясо, лешему страх да отчаянье, каждому свое.
- Хи-хи, еще живо в тебе мужское начало, - уже не столь красивым голосом продолжила русалка, - так зачем же противиться?
- Эй, пиявка подколодная, не про то разговор ведем, - не дав ей возразить, продолжил, - тут девица вчера утопла, твоих рук дело.
- А если и моих, - обиженно начала русалка, - мне-то скучно одной, ни поговорить, ни поиграть, вот если бы ты добрый молодец пришел ко мне да обласкал, да...
- Да не распинайся ты так, все одно морок не действует, - за образом прекрасной девы я практически четко видел истинную сущность русалки. Оплывшее илом тело, рыбья башка в водорослях, да коряги-руки.
- Бесстыдник, не туда смотришь, - холодно отозвалась на мои замечания русалка.
- Ты мне еще поговори, - ох, и беда с этой нечистью дикой, лишь бы языком трепать, - зови сюда утопленницу.
Пробубнив что-то про нынешние нравы, удалилась под воду. Не успел я засомневаться, как на водной глади появилось уже две девицы. Русалка и утопленница, лицо второй закрывали русые волосы.
- Касатик, я тебе угодила, теперь твоя очередь мне угождать, - лукаво запела русалка.
- Это кулаком по гнилой черепушке что ли? - рыкнул я, показывая сжатую руку, - эй, Анька, ты чего топиться удумала?
В ответ тишина. Хм, рановато как-то от имени отказываться.
Я нагнулся над самой водой, поманив русалку пальцем, та как ждала, резво придвинулась ко мне. Неспешно провел ладонью по лицу, та словно кошка приласкалась, закрыв зенки. В следующее мгновение схватил за волосы бестию, намотав на руку, дернул на себя.
- Ты что делаешь, изувер? - завизжала русалка.
Я не думал обращать внимания на жалобные крики, тащил на берег, поглядывая на утопленницу. Тут главное в воду не наступить, а то расклад сил резко поменяется. Русалка билась, извиваясь, но ничего поделать уже не могла, я практически вытащил её на берег, только хвостовой плавник оставил в воде, чтобы не подохла. Фу, - перевел я дух. Пока русалка в воде, сил у нее больше, ну а на земле родной я покрепче буду.
- Ты, рыбьи потроха, врать мне вздумала, да я тебя ща на том дереве и освежую, - злобно проговорил я.
- Ой, милок, не надо, - вот теперь она боялась непритворно, понимает, что смерть вон она, в шаге от воды, - всё, что хочешь, скажу аль сделаю.
- Какого рожна ты девицу в ундины потащила? Не врать, утопленницы только на третью ночь от мира отрекаются.
- Так она же сама пришла, да еще с наговором. Как я могла отказать? Я-то думала, ты знаешь. Пусти, а? А я лаской одарю, да так что банница от зависти утопится в ушате.
- Голову мне не морочь. Что за наговор? - я чуть-чуть ослабил хват, русалка рванулась к воде. Но где там, я-то на суше порезвее буду, дернул назад, вдавливая ногой голову в грязь.
- Тише, не суетись, а то без волос оставлю, - ласково проговорил, убирая ногу.
- Ох, и суров же ты, - как ни в чем не бывало, отозвалась бестия, убирая грязь с лица.
Я промолчал, испытывающе глядя на водяницу.
- Наговор обычный... хотя не совсем, лишнего много там всего, будто не меня звала, а всю нечисть, что в пруду могла обитать.
Действительно, необычно.
- А чего она молчит как пришибленная?
- Так милка своего ждет, на кой ей другие.
Я ослабил хват, русалка тут же метнулась в воду, обдавая брызгами соседние камыши. Ишь ты, как спешит.
- Ладно, ты извиняй, если что не так, - промямлил я, ставшую практически ритуальной фразу.
- Сегодня ты меня ласкал, а завтра глядишь я тебя, - из воды раздался приятный голосок.
Утопленница, не промолвив ни слова, исчезла в толще воды, оставляя меня одного-одинешенького, с еще большими вопросами, чем при приходе сюда. Почесав правое ухо, направился домой, утро вечера мудренее, что перед сном голову ломать.
Теперь к пруду ни ногой. А то утащит бестия к себе в омут, выплывай потом. Хорошо скоро зима, иначе совсем тяжко пришлось бы, это ни постираться, ни порыбачить. А до лета она, надеюсь, поостынет да подзабудет, русалки девицы ветреные, а Кваркуша еще и очень старая.
Я разулыбался, вспоминая, как впервые угодил к ней в омут. Эх, молодость. С тех пор мы друг друга и треплем при первой возможности. Всё не так скучно жить.
Не успел я пройти и трети пути до частокола, как лес изменился. Нет, все было по-прежнему, но вот чувство уюта окутало с ног до головы, словно домой пришел. Это как после чужой хаты, где запахи не те, печь перетоплена и вещи расставлены неправильно. А потом возвращаешься в свою избу и всё тебе любо. То же случилось с лесом, только мгновенно. А это значит только одно - дед Ярит.
Из-за огромной ели, раздвигая ветви-лапы, вышел невысокий старичок, в простецкой одежде, на голове шапка, в руках посох. Но вот детали одежды не давались, как ни присматривался.
- Здравствуй, - ласково улыбаясь, я подошел к дедушке. Он добродушно похлопал меня по плечу, одобрительно кивая.
- Садись, друг милый, - не глядя уселся на пенек, ни на мгновение не сомневаясь, леший в этих делах редко шутит, - куда торопишься?
- Домой, дедушка, куда же еще ночью да из лесу.
- Ой, охальник есть места, куда мужики по ночам ходят. Рассказывай, где пропадал, что случилось, - по-свойски улыбаясь, участливо спросил Ярит.
Эх, когда же все-таки улягусь спать, - мысленно потосковал я.
Леший очень добрый старичок, в первые годы моего существования в образе упыря всячески меня опекал. Единственный его недостаток - так это страстное желание слушать истории, а еще больше - рассказывать. И пошутить он любит, но это мелочи. Не расскажи - обидится, а это себе дороже будет. Мне ли не знать. Помнится, когда последний раз обиделся, я с неделю выбирался из лесу.
Я принялся за рассказ, неторопливо, как он любит, во всех подробностях отклоняясь на пояснения и свои ощущения в особо напряженных моментах. Дедушка охал, сочувствовал и смеялся в нужных местах, а где и вставлял уместные замечания.
- Ой, спасибо, угодил. Теперь моя очередь платить добром, - надо его как-то останавливать, а то на сутки застряну, а мне еще с утопленницей разбираться.
- Так я же без пива, не дело, - прежде чем дедушка успел что-то сказать, вставил я слова.
Леший хмыкнул в бороду, надеюсь, одобрительно.
- Что же, милок, тогда завтра заходи, хотя нет, завтра баня. Через два дня жду с пивом.
Старичок как то погрустнел, перебирая посох в руках.
- Может, развлечешь историей, пока до дома иду, - сжалился я над лешим.
Ярит сразу приободрился, на широком лице заиграла улыбка, а лес вроде как просветлился.
- Дело было ближе к осени. Как-то раз один мужичок пошел по ягоды. Не по доброй воле, а баба надоумила, где же видано, чтобы мужик сам за ягодами ходил, - леший как обычно начал неспешный рассказ, но вовремя смекнул: дорога закончится раньше, чем его история, - собирает он малину, сам мыслями о браге, что доходит в укромном месте. И как-то все медленно у него получается, то ли умения не хватает, то ли желания... и, конечно же, добрые боги (тут он многозначительно замолчал, намекая на себя) помогли найти огромный малинник. Он туда, и вот уже пол-лукошка как полно, и еще чуть-чуть... как звук с другой стороны. Мужик насторожился и аккуратненько раздвигает малинник, а там медведь смотрит на наглеца, хлопая глазенками. Бам, и две кучки, одна справа, другая слева. Как убегал медведь, я не видел, но вот мужик, нёсся стремглав, не касаясь земли.
На последнем слове лешего я оказался возле частокола. Да, больше никогда не буду слушать истории Ярита в спешке. Совсем не то впечатление, как возле костра да под пиво.
- Ну, бывай, Савелюшка, да не забывай дедушку навещать, - сказал и пропал, словно в землю канул.
Только он меня первым именем и зовет, даже отвык немного.
Перелез через частокол, без стеснения зевая, нужно плюнуть в глаз тому, кто говорит, будто упыри не спят, спим мы, только мало.
- Эй, Михайло, ты что там делаешь, - я с испугу рухнул в грязь. Мать честная, Степка, он-то как здесь оказался.
- Тебе что надо, окаянный? - поднимаясь с грязи, недобро спросил я.
- Евсей за тобой послал, собирайся.
Нате возьмите, с чего это вдруг я, на ночь глядя, новому старосте понадобился? Я с сомнением посмотрел на купца. Нет, таким вещами не шутят, да и Степка не скоморох, подходя к забору, прикинул я в уме.
- Ты чего люд честной пугаешь? - надо хоть как-то оправдать падение.
- Ты что, так и пойдешь? - зря волновался, Степке нет до меня никакого дела.
А пчел мне под пазуху. Леший все-таки немного огорчился моим быстрым уходом, заморочил-таки голову. Забыл в лесу сапоги, я стоял словно беглый холоп босыми ногами в грязи.
- Я быстро, - буркнул я, забегая в избу.
Хм, как невовремя-то, огляделся, нашел половую тряпку, тщательно обтер ноги. Злобно бормоча ругательства, почесал макушку, пытаясь расшевелить мысли в голове. Сапогов нет, в чем идти. Получается только два варианта, либо в валенках, либо в лаптях, первых было жалко до слез, вторые раздражали до скрежета зубов. Повздыхав немного, взялся за лапти. Зима впереди, и разбивать валенки очень не хотелось. Потерплю.
Выскочив на улицу, подбежал к нетерпеливо стоящему Степану, он одарил меня нехорошим взглядом и молча потопал в ночь. Приноровившись к его шагу, я впал в задумчивость.
Как-то всё странно, на кой я нужен новому старосте ночью? Этот вопрос не главный, ответ в любом случае узнаю. Но вот купец в роли посыльного очень сильно настораживал. Степка мужик гордый, просто так никуда не пойдет, зачем ходить самому, когда батраки есть. Посему получается, дело предстоит тайное и крайне щекотливое. Вот только радоваться аль печалиться пока не ясно, тут как или пряниками усыпят или кнутом запорют насмерть. Эх, лишь бы первое.
Пока думал, Степка довел меня до хаты нового старосты. Я-то втайне надеялся, что к Кузьме пойдем, а там Варварушку смогу ненароком увидеть.
В избу первым вошел купец, а я уже после. Тело обхватил легкий озноб, а во рту, словно в печи, всё высохло, попытался сглотнуть слюну, но где там. Понавешают оберегов, хоть волком вой, одно радует, почти все избы в селе сделал я или подправлял. Поэтому предусмотрительно озаботился, нарисовав тайные знаки, чтобы без особых трудностей входить в избы.
За столом уже сидели, видать, мы последние. Свет от трех свечей вырисовывал следующую картину. Во главе стола, понятно дело, новоизбранный староста, аккуратно причесаны не только волосы, но и борода, смотрит прямо, задумчиво. Справа уселся, естественно, Кузьма, кто же еще, одна рука на столе, другой уперся в бок, с прищуром смотря на меня. Напротив него сел Степан, скинув шапку на лавку, расстегнул тулуп, потянулся к кувшину с квасом. Рядом с ним, словно в воду опущенный, сидел Феакул, поскубывая бороду, безразличный взгляд следил за пламенем свечи. А вот кого не ожидал увидеть, так это кузнеца Тимоху, тот, как обычно, словно скала, непроницаем и недвижим, будто и не его дочь в ундины подалась. Странно, а где же поп?
Вот интересно, часто они так собираются тайком, дабы вершить судьбу села? Ладно, меня это не касается.
Немного помявшись в дверях, уселся на край лавки с кузнецом и охотником. Ишь ты, как притихли, боятся слова лишнего сказать, ну да, я чужак. Тогда на кой вообще звали? Да, неплохо они тут устроились, такого изобилия блюд я не видел, пожалуй, с похорон Митрохи, скупердяй он был редкостный, но уход к праотцам справил знатный, оставив деньги ветреной вдовушке. Староста, прочистив горло, неторопливо заговорил.
- Теперь можем и о деле поговорить. А дело у нас печальное... э-э-э... нехорошее... э-э-э... требующее решения... э-э-э... быстрого. - Евсей с трудом подбирал слова, явно не совсем понимая, как надо вести разговор.
Похоже, Евсея в старосты выбрали только из-за возраста, мужик хоть и умный, но легко управляемый, в принципе, Кузьме... хотя нет, всем здесь присутствующим, только этого и надо. Что же, Евсеюшка, поздравляю, теперь ты ширма для приема ударов.
- Вообще даю слово Кузьме, он в этих делах получше меня разбирается.
Вот оно как, ну послушаем, в чем это Кузьма так хорошо разбирается.
- Благодарствую, почтенный староста, - сказал, словно медяк на пол обронил, вроде и монета, но почетным мужам за ней нагибаться не с руки, это для пацанят, коих здесь нету.
- А дело у нас такое, - умолк, обводя присутствующих взглядом, словно примечая кому можно верить, а кому нет. Я отклонился чуть назад, прячась за могучего кузнеца.
- Кхе, значится так, у Тимохи дочь в пруду утопилась, а вернее, к нечисти в служение отправилась... - Тимоха что-то недовольно буркнул, слегка повернулся, и Кузьма едва не слетел с лавки.
За что всегда уважал кузнеца так за его непосредственность, если что-то не нравится, так и говорит, не таясь, если обиделся, упаси бог несчастного, ничто в этом мире глупца не спасет. И несмотря на то, что морда простая, как кувалда, а в разговоре больше двух слов не обронит, но котелок варит, будь здоров. Не зря же все, связанные с кузнечным делом в округе, у него чуть ли не в подмастерьях.
- Кхе, - кашлянул Кузьма, недовольно супя брови, начнись меж ними драка, неизвестно еще кто победит, Тимоха силен, зато Кузьма быстр. Но вроде обошлось.
- В общем так, - кладя бересту на стол, сварливо продолжил охотник, - этот наговор Тимоха нашел на дочкиной кровати. Сама она до такого не додумалась, посему выходит ее кто надоумил. Осталось понять, кто и зачем.
В этом русалка не соврала, наговор есть. Зачем мея то звали?
Хм, посмотрим, что дальше будет.
- Я мыслю так, - тем временем продолжал Кузьма, - в ундины отправляются только из-за несчастной любви. А Анька была девкой знатной, бегали за ней многие, но, как говорит Тимоха, всем показывала от ворот поворот.
Ага, папиными заботами...
Кузнец снова недовольно зашевелился в сторону Кузьмы, а оно и понятно, кому понравится, когда о единственной дочке да в прошедшем времени. Помнится, когда женушка его померла, лет пять назад, он всё хоронить не давал, думал, жива. Хорошо Кондрат, царство ему небесное, батюшка прежний, в ум привел. А то так и не смогли бы упокоить несчастную. Посему дочку в покойницы записывать просто так не даст.
- Не всем, - отозвался кузнец и умолк. В избе повисла тишина, все ждали продолжения. Тимоха почему-то посмотрел на меня, и гулко пробасил, - Прохор ей очень нравился.
Все обреченно выдохнули и заерзали на лавках. Ну да дело понятное, Прохор местный балагур, с красивой мордой да военной статью, все девки штабелями падают перед ним. За это бьют его регулярно, но дело это сильно не меняет, как был кобелем, так и остается. Выгнали б давно, если б не его батя, дойстойный человк бротничество занимаеться.
- Значит, с этой проблемой мы отчасти разобрались, Прохора за шкирку да целовать Аньку, времени до полнолуния хватает, - лихо, но он прав так от ундид возврощают в мир людской.
Прежде чем сказать, Кузьма отодвинулся подальше от кузнеца, так сказать, во избежание телесных повреждений. Тимоха, как ни странно, отреагировал полным безразличием. Хм, а не зря, выходит, слух гуляет, что Кузьма по молодости за нечистью охотился, вон как с лету разбирается. Теперь ясно, чего Евсей на него этот вопрос так быстро переложил. А Прохору так и надо, эти двое ил жрать заставят, но Аньку спасут.
- Ну а теперь главное, кому это надо? Вопрос, казалось бы, сложный, но на деле куда как проще, - всё удивлено уставились на охотника. Тот, выждав недолгую паузу, продолжил, - какая-та девка, ударилась в черную ворожбу. И скорей всего из подружек Аньки. Но голову ломать не будем, вытащим деваху из болота, та сама укажет на обидчицу.
Разумно, наговор достать - это не со Степкой торг вести, куда как проще.
Кузьма самодовольно заулыбался, подхватил кувшин с квасом, одним махом налил кружки, закинул ломоть сыра в рот, запил. Все последовали его примеру, только не столь оживлено. Хотя вру, не все, я да Феакул по-прежнему сидели, словно в воду опущенные. Меня трясло и ломало от оберегов, а вот каменщик чего такой прибитый, непонятно.
- Эх, Феакулушка, не печалься, ща и твоё дельце порешаем, - бодро заявил Кузьма, не обращая внимания на нехороший взгляд Евсея.
Похоже, охотник вошел в раж, теперь уже никто не остановит.
- Пусть дельце и посложнее, да и мы тут не дураки, - Феакул поднял заплаканные глаза на следопыта. Мать честная, впервые вижу, чтобы мужик на селе плакал.
- Не кручинься, поможем мы твоему горю. Аньку же спасли, - это он зря впереди саней бежит.
- Мужики дело такое, сына Феакулова потравили, кровушкой упырской...
Твою налево, я подскочил с места, как упырь, какой еще упырь? Хорошо фигура кузнеца прятала меня от взоров мужиков, я тихонько уселся обратно. Это что делается-то, как я упыря в село пустил? Не может такого быть. Мысли в панике заметались в голове, пытаясь найти ответ.
Тем временем Феакул достал тряпицу, аккуратно развернул ее, демонстрируя нам флягу. В ней-то кровь упырская и хранилась, можно и успокоиться.
- Мне жаль Феакулушка, но упыря можно вылечить колом в грудь или к ведунье лесеной вести надо, но там ты сам понемаешь в долгу будешь пожизненом. - Кузьма говорил медленно, с неподдельной тоской в голосе, остальные старались не смотреть на несчастного каменщика, от былого не осталось и следа.
Теперь ясно, чего Степку за мной послали, Евсею по статусу не положено, Кузьма не та птица, чтобы за мной летать, у Тимохи с Феакулом печаль, остается только купец. А батрака не пошлешь, иначе вся секретность к черту в болото. Стоп, что за бред кобылы сивой, - я в сердцах ударил себя кулаком по лбу, - какой упырь, несчастный Минька всего лишь вурдалак, и не более.
- Кузьма, ты народ не путай, он ведь вурдалак, - я без разрешения влез в разговор старших, мое самоуправство могло вылиться в серьезные неприятности, но и промолчать не мог, ведь Кузьма мне слова ни в жизнь не даст. Спасало только одно, собрались тайно, что делало нас почти равными.
Евсей отреагировал на мою выходку чуть позже, чем следовало, его опередил Кузьма.
- Ты куда влез, - самозваный староста уперся кулаками в стол, слегка приподнимаясь, - тебе кто слово давал?
Так, сейчас главное не оплошать, нужно показать, я им ровня, а не пацан, на которого можно шикать.
Привстал следом за охотником, угрожающе наклоняясь, до драки оставалось полслова аль жеста, но кузнец всё решил за нас. Положил свою лапищу на плечо, вдавил Кузьму в скамейку, на меня зыкнул так, словно молотом гвоздь забил.