Птицелов сидит на ветке,
держит за нитку привязанную креветку,
которая то и дело дёргает его конечность,
проверяя птицелова на вшивость 
и на сдобную человечность.

- Отпусти меня птицелов,
я подарю тебе поцелуй,
а не хочешь, лягу с тобой в постель,
пьяная в стельку
и без лишних слов,
во имя притяжения наших полов.

Ниточка тоненькая, крепкая
не по зубам розовой креветке;
небо над креветкой голубое,
чисто прибранное:
может ли быть свобода воли
без свободы выбора?

Но птицелов держится уверенно
выбранной линии; ему была ведома
неподдельная радость мира
и уж в неё-то никак не входила
свобода креветки ничтожной:
что для одних радость, другим - полная противоположность.

- Отпусти креветку - кричали птицы птицелову -
ты всё равно её не любишь, хватит над ней измываться,
позволь ей благодарно смыться
в привольный унитаз лазури;
ты ведь не ханыга и не ханурик
сделай одолжение себе 
и всей небесной мировой культуре.

А птицелов знай себе целуется с инструментом
музыкальным - губной гармошкой;
он не думает об алиментах
и на душе его не скребутся кошки,
ему, если честно, всё откровенно по фиг
и если бы было можно, он скрутил бы птицам фигу
восхитительную и мощную,
чтобы не лезли с дурацкими просьбами
к своему Господу.

Да вот беда,
рука как на грех занята - держит тоненькую нитку,
которую смыкает безответно,
похожая не эмбрион, сморщенная креветка.