Давно это было. Был я тогда молодым и глупым, верил в чудеса и сказки, верил, что Любовь бывает только настоящей. А какой же Ей ещё быть, если она Любовь?!
По случаю окончания очередного курса университета, мы коллективом из шести человек, испытанным временем и обстоятельствами, решили развеяться в ночном клубе. Мы - это четыре парня и две девушки, которые, собственно, не были ничьими подругами из нас, так сложилось, что все просто приятели. А это означает, что у каждого предполагается своя личная жизнь. К этому времени я успешно расстался со своей прежней пассией под предлогом несоответствия характеров. А действительно причина была в том, что она мне предпочла другого. Я не очень обиделся, но выслушивать её комментарии было излишним. Я согласился с тем, что я редиска, нехороший, ненадёжный и, вообще, не способен быть другом. Так тому и быть. То есть некоторые точки зрения обо мне вам уже известны. Стало быть репутация моя уже запятнана ).
У нас был весьма удачно расположенный столик почти на галёрке, но место удивительно наблюдательное - всё, что происходило в зале, было доступно нам для обозрения. Мы не пришли, чтобы напиться и отключиться. Мы пришли расслабиться в хорошем смысле слова. Были танцы, энергия для которых, в перерывах, восполнялась пивом. От других напитков мы отказались осознанно. Чипсы и пицца. И снова пиво, холодное, жажду утоляющее. И танцы, танцы, танцы. Это было здорово, мы принадлежали самим себе, мы были раскрепощёнными, двигались в ритм кайфовой музыке и были тем счастливы. Во время одного из перерывов к нашему столику принесли поднос с пивом и креветками для всех. У подножия бокала лежала записка с моим именем. Парни и девчонки наперебой потребовали, чтобы она была прочтена вслух, и я прочёл: - ...номер телефона, позвоните мне с.... до...... завтра.
Я сунул записку в карман джинсов и забыл о ней. Спустя два дня на трубку раздался звонок. Тихий голос сказал: - Вас просили позвонить. Отчего же Вы медлите?
Я даже не разобрал, был ли этот голос мужским или женским. Но он был нежен. Не исключаю, что умышленно изменён, благо для этого сегодня достаточно способов помимо носового платка, приложенного к трубке.
- Кто Вы? - спросил я.
Но мне велели записать адрес и быть сегодня к вечеру. Я записал.
Вечером по указанному адресу я подошёл за пять минут. Было уже довольно темно, и я рассматривал окна богатого дома старой постройки в центре Москвы, пытаясь угадать, хозяин или хозяйка каких из них назначил мне аудиенцию.
За минуту до указанного времени и шмыгнул в подъезд за поздним жильцом и ровно в 00 часов 00 минут нажал кнопку звонка. Было ли мне страшно? Скорее, любопытно. Дверь отворила пожилая, но в прошлом, видимо очень красивая женщина: - Вас ждут по коридору вторая дверь направо.
Я прошёл в указанном направлении и тихо постучал в дверь. Никто не ответил, тогда я слегка толкнул её и вошёл без приглашения. Это была студия. Огромная. Слегка приглушённый свет делал её таинственной, величественной и загадочной. Это была студия-мастерская, в полутьме прятались работы человека, который пригласил меня к себе. Почему-то я понял именно так. Спустя пару минут дверь, в которую я вошёл, постучали и вошла всё та же женщина с подносом в руках. На подносе стояли два бокала для мартини, разрезанный лимон и оливки. Молча поставив поднос на роскошный стол красного дерева, женщина так же безмолвно удалилась. Из распахнутой двери в глубине зала вышла дама... Она была стройной, но не худой, высокой, пожалуй, даже несколько выше меня, в очаровательном вечернем платье, на котором вспыхивали всевозможные оттенки багрового под переливающимся освещением студии. Высокая величественная прическа придавала ей сходство с Венерой. Большие миндалевидные глаза удачно подчёркнуты макияжем, чувственные губы, скорее тонкие, чем полные. Походка её была неторопливой, шаг мелкий, на лице застыла маска непроницаемости, твёрдость которой подчёркивали иронично сведённые брови.
- Присаживайтесь, - она указала мне на стул у стола. Сама села напротив. Вослед присел и я. - Поухаживайте за дамой, молодой человек.
Я налил в бокалы мартини, и подал хозяйке дома.
- Отчего же без атрибутов? - усмехнулась она и, ловко наколов оливку, отправила её в свой бокал. Я поступил так же.
- Вы удивлены... - скорее утверждая, чем спрашивая, сказала она. - Я наблюдала за Вами весь вечер позавчера. Признаюсь, несколько удивлена пластикой, если хотите, грацией, так мало присущей молодым людям сегодня. И я хотела бы поработать с Вами некоторое время.
Мне понравилось, что дама не льёт воду понапрасну, а излагает свои соображения прямо. И ответил: - Работа мне действительно очень нужна. Сами понимаете, бедный студент тоже желает финансовой независимости. Но я должен знать, какую работу Вы предлагаете мне и небезынтересна оплата.
Она усмехнулась одними губами, в глазах слегка вспыхнули огоньки: - Мне нравится, что Вы не боитесь меня. Вы меня знаете?
- Нет, - также просто ответил я, глядя на свою перспективную работодательницу.
Она снова усмехнулась, на сей раз более откровенно. Губы приоткрыли ряд ровных белых зубов, по расположению которых я понял, что они натуральные, и отметил это про себя. Её волосы были изумительно рыжего цвета. Были ли и они настоящими, я до сегодняшнего дня не берусь судить, но они были великолепны - сверкающие здоровьем, очень густые и плотные, абсолютно прямые. Очень красивое, немного тяжёлое волевое лицо, не предполагающее, что чья бы то ни было иная точка зрения уместна в её присутствии.
- Я - Андриана Балуева. Слышали о такой? - с усмешкой произнесла она.
О, я болван! Безусловно, имя это было достаточно на слуху, чтобы не быть неузнаваемым. Но бог свидетель, что я не мог предположить подобного, да и в лицо я никогда не видел эту властную красавицу. Я сподобился только кивнуть, проглотив ком в горле, который требовал срочного запития мартини. Я сделал глоток. Это не осталось незамеченным для человека, который, видимо, в жизни преуспел и как профессиональный психолог. Я понял это. Безусловно, мой короткий жизненный опыт рядом не стоял с опытом мадам Балуевой, но однако же я тоже имею некоторые навыки не только физиогномические, но и психологические. Думаю, что именно это наблюдение вызвало в ней очередную задумчивую усмешку.
Чтобы несколько изменить направление разговора, я решился поставить точки над i, как бы не неприятно это ей было. Я не младенец, который не понимает ситуации, в которой оказался по доброй воле (меня никто за руку не волок, я пришёл сюда сам). Но так же я понимал, что и эта ситуация может быть до обыденности простой, я просто могу получить здесь такую необходимую мне работу.
- Я хочу, чтобы Вы правильно поняли, - начал я, - я - не альфонс! Я не искал Ваши богатства и не буду искать их в дальнейшем. Я действительно нуждаюсь в работе, чтобы иметь возможность выжить, не отказавшись от университета.
Она продолжала разглядывать меня... весьма откровенно. Именно этим она и повергла меня к произнесению тех слов, которые я произнёс. Она поманила меня пальцем, но я не шелохнулся. Губы искривились в болезненной усмешке избалованного вниманием человека, который привык, чтобы всё было так, как она того желает. Она опрокинула остатки мартини в себя и попросила повторить. Я налил ей и освежил напиток в своём бокале. Оливку, как и прежде, она взяла сама. На скулах её заработали желваки, она, видимо, не просто нервничала, но сердилась. Мне же терять было нечего, поскольку она ещё не стала моей работодательницей, чтобы, тем самым, купить на меня какие никакие права. Если она сейчас выгонит меня, я уйду не обернувшись, чтобы никогда о ней не вспомнить. Она будто прочла мои мысли и увела меня от них.
- Хотите ознакомиться с моей коллекцией? - Безусловно, я хотел, мне было интересно, чего такого наваяла эта персона, что имя её таинственно звучит за множеством театральных представлений. Потому ответил: - С удовольствием!
Я не заметил, где она включила свет, но освещение в студии вдруг запылало всевозможностью цвета, скрывавшегося тьмой. Передо мной выстроилась галерея лиц, которые надоели взирающими со страниц газет и модных журналов. Она пристально наблюдала за мной, и, видимо немало была удивлена моей индифферентностью к своим работам.
- Вам не нравятся великие? - задала она вопрос.
- Я не считаю этих людей великими, - постарался я смягчить свой ответ, чтобы не обидеть художника. - Видите ли, я долго наблюдал за сутью величия людей и понял, что истинно великие не бывают придворными, ибо перестают быть самими собой. А, естественно, теряют дар, которым люди наделяются при обязательном условии - оставаться самими собой.
- Но оби все богаты, известны, узнаваемы, а Вы - нищий студент! Разве их величие среди толпы не вызывает у Вас чувства зависти и желание им следовать? Разве Вы не хотите не знать нужды ни в чём? Разве Вам неприятно было бы, если бы на улицах к Вам стремились люди, обуреваемые желанием всего лишь коснуться Ваших одежд и взять у Вас автограф? Разве Вам не нравился бы шлейф из самых длинноногих и красивых девушек? Разве....
- Нет, - чуть громче обычного сказал я. - Я не мечтал быть выше толпы, потому что в толпе быть над нею невозможно по-настоящему. А лишь, как Вы правильно заметили, приподняв себя деньгами, славой, властью, чтобы иметь возможность купить любого, как Вы только что изволили сказать. Я никогда не был в толпе, убегая из неё. И я не хочу быть серой мышью, приодетой за чужой счёт в красивые шмотки, которые, настанет время, непременно сгниют, и без них я снова стану серой мышью.
Я был уверен, что она не оставит без соответствующих реплик моё высказывание. Поэтому поставил на стол бокал с мартини и приготовился покинуть "дружественный" дом. И я оказался прав.
- Вы были и навсегда останетесь серой мышью, от которой бежите! - воскликнула она гневно. - Только с помощью покровителя в этом мире можно подняться над толпой, покровителя, который узнал Вас в толпе, выделил, и который способен протянуть Вам руку дружеской помощи. За что Вы должны быть ему по гроб жизни благодарны! А Вы устроились...за родительской спиной. Я займусь Вами года через два-три, когда Вы придёте ко мне с повинной!
Я резко встал, повернулся к ней вполоборота и произнёс: - Я высказал своё мнение. И останусь при нём.
- И сдохнете под забором подобно бродячей собаке, - проскрипела она мне вослед, потому что я уже выходил из зала. Дверь глухо хлопнула за моей спиной. Испуганная домработница вздрогнула и бросилась мне вослед, чтобы закрыть дверь.
Я слетел по ступеням с третьего этажа в парадное и выскочил на улицу. Я-то знал, что не приду с повинной, но эта дама была уверена в обратном.
Свежий ветер с каплями мороси бросился меня обнимать, остужая мой гнев...
II
1.
Забыл ли я эту встречу? Я мечтал забыть её, но кое-какие зёрна, брошенные ею в меня горстью, через душевную трещину попали в кровь...
Какая из сред может быть благодатнее для развития живого, кроме крови? Означает ли это, что Андриана была сверхметким стрелком? Нет, она действовала интуитивно, что весьма характерно для женщины в состоянии аффекта..., до которого я умудрился довести её своей непокорностью. А покорность её точке зрения, для неё в первую очередь, была свята в той среде, в которой она свободно плавала. Плавала долгие годы, доплававшись до, практически полного, опустошения. Я видел в этих глазах потребность в новых, необычайных эмоциях, чтобы остаться не просто на плаву, чтобы вернуться в настоящее творчество, а не которое она рукополагала ежедневно, потому что не делай она этого, давно бы погибла. Я видел в её глазах страх человека, прошедшего сквозь испытания и соблазны, проверившего на собственной шкуре действия наркотиков и обжигающий холод оружейной стали.... Страх человека, который остался один.... Нет, конечно же она была окружена кое-какой свитой, нуждавшейся в её помощи, поддержке, продвижении; заказчиками, которым кровь из носа необходимо было увековечить собственный статус (заметьте, даже не имя, как таковое, потому что большинство из этой среды жили под именами вымышленными). Она не терпела насилия над собой, но творила его самостоятельно, введя его в категорию "мои увлечения" и "мои привязанности", подчиняя их железной дисциплине. На глазах у публики она была само совершенство - интеллектуальное, физио- и кураженомическое. Это - великолепная актриса, и подмостки плакали по ней день ото дня, стремясь распластаться под её хрупкими, но уверенными ногами. Я вращался мысленно вокруг этого феномена во плоти человеческой, пытаясь понять и почувствовать её. И всё больше привязывался к ней душой своей, пытаясь отогреть эту замороженную леди.
Как правило, я был очень занят в течение дня, а к вечеру, освободившись, практически не находил сил для размышлений. Во-первых, я ушёл из дома и снял комнату. Я попытался всё объяснить родителям, и к моей великой радости, я был понят и благословлён. Комната, которую я снимал на Ленинградке, была совсем небольшой, но меня это вполне устраивало - я был хозяином, единоличным хозяином этой берлоги, не смотря на то, что она съедала половину моего заработка. Да, я учился и работал. Но с некоторых пор это стало делать труднее. Вначале я не мог понять, почему с работодателями у меня возникают трения - я работал не хуже других, а многих лучше. Но за последние три месяца мне пришлось поменять четыре места работы. Пока однажды не осознал, что к этому каким-то образом приложила руку моя несостоявшаяся патронесса. Как правило, посреди ночи раздавались звонки, и некто полупьяным голосом вычитывал мне: - Что, хорёк, покусывают тугрики? Незапятнанный наш! Скоро тебе локти пообкусаем.
Это было еженошно. Нет, у меня даже мысль не возникала, что это могла быть она лично. Голос был совершенно другим, грубым, откровенно нахальным, а речь попахивала зоной. Отмахнувшись от звонков рукой, на ночь я стал отключать телефон. Тогда они периодически появлялись средь бела дня. Я до такой степени устал от этих звонков, что на очередной рявкнул кому-то в самое ухо: - Какого хрена?!
Возникла затяжная пауза, потом на другом конце провода робкий женский голос попросил к телефону меня. Мне стало стыдно, и я дал ей это понять. Она представилась: - Вас беспокоит Терентьева Анна Петровна. Я бы хотела встретиться, если это не нарушит Ваших планов.
Я подумал, что следовало бы узнать причину её желания увидеться со мной, но ощущение собственной вины перед ни в чём не виноватым человеком удержало мой вопрос. Встреча была назначена на Чистых Прудах. В условленное время и в условленном месте я увидел женщину примерно возраста Андрианы. Даже какое-то внешнее сходство присутствовало, но эта была не так богато одета, короткие чёрные волосы красиво обрамляли слегка удлинённое лицо, густая длинная чёлка спускалась на глаза, так что ни бровей, ни подбровий (читай надглазий) рассмотреть было нельзя. Она была в чёрных джинсах в обтяжку, джемпере густого бордо, обхваченного на бёдрах широким чёрным поясом с вышивкой таким же бордо. Я медленно подошёл, не спуская с неё глаз, боясь ошибиться. Да, это была она. Анна Терентьева. Я слегка поклонился и представился: - Олег Звягин. Чем могу быть полезен Вам?
Женщина несколько смутилась пристальностью моего взгляда, но всего лишь на какое-то мгновение. Затем протянула руку и произнесла: - Я Анна Терентьева. И я хотела бы поговорить с Вами на предмет трудоустройства.
Пожав её руку, я выразил недоумение, мол трудоустройством не занимаюсь, поскольку нуждаюсь сам.
- Именно поэтому я решила к Вам обратиться, - сказала она. - Мне действительно нужен человек Ваших качеств, о которых я была много и по-доброму наслышана.
Видимо мои глаза удивлённо округлились, а брови поползли вверх. Она слегка улыбнулась, но продолжила: - Я наслышана о Вас от Андрианы. Мы с ней в некотором роде подруги. И она рекомендовала мне Вас, как человека, умеющего делать выбор и совершать поступки.
Я был ошеломлён - дама, которая вылила на меня ушат грязи исключительно потому, что я имею свою точку зрения, рекомендует меня своей подруге как человека, достойного уважения и внимания? Я не хотел в это верить. Видимо, моя собеседница тоже неплохо владела навыками психоанализа, потому что она поспешила заверить меня, что дело обстоит именно так. Я не стал спорить и спросил: - Так какую работу Вы хотите мне предложить?
Она не спеша ответила, что прежде должна рассказать о роде своего занятия. Я внимательно слушал. Терентьева была переводчиком, синхронным переводчиком с большим стажем.
- Я почувствовала, что начала уставать. И это сразу же отразилось на моей работе. Посоветовавшись и взвесив свою ситуацию, я пришла к выводу, что мне нужен надёжный ассистент, которому я могла бы перепоручить поначалу не очень сложные задания. Зарплата у вас будет достойной, - поторопилась заверить она меня, - при этом Вы будете иметь достаточно свободного времени для учёбы. А дальше время покажет, захотите ли Вы остаться, или предпочтёте искать иное занятие.
Предложение звучало заманчиво. Но я слишком хорошо знаю истории про ароматность сыра в мышеловках. Поэтому спросил: - Какой фронт работы Вы хотели бы мне предложить?
- Помимо синхронизированных переводов, я перевожу тексты с русского на английский и некоторые другие языки, а также с них на русский. Мне нужна помощь в переводах текстов на русский язык. Я наслышана, что вы свободно владеете литературным русским.
- Да кто же им не владеет в этой стране? - искренне удивился я.
- Не скажите! - улыбнулась она. - Ну так как Вам подобная перспектива?
Что я мог сказать. Я, который остро нуждался в работе, и не имел не то что особого, а никакого выбора. Конечно, я согласился.
- Вот и отлично, - обрадовалась она. - Тогда завтра у меня дома в 17 часов. - И подала мне визитную карточку с адресом. Я удивился: - Разве Ваш офис находится у Вас дома?
Она беззаботно махнула рукой: - Офис снимать чрезвычайно дорого. По характеру работы я не нуждаюсь в нём постоянно. А дома возможности к этому располагают. Вот и нашлось оптимальное решение. Так до завтра? - повторила она и протянула мне руку.
- До завтра, Анна Петровна, - улыбнулся я, отпуская её руку.
2.
Весь следующий день шёл, по-настоящему осенний, холодный дождь. Он то срывался в хлёсткие струи, подгоняемый ветром, но будто забывался или засыпал, и сеял, сеял, сеял...
Занятия в этот день закончились быстро, потому что практически весь преподавательский состав был собран у ректора на какое-то важное совещание. Заскочив в супермаркет и прикупив необходимого для обеда и ужина, я мчался домой. Благо, моё новое место жительства находилось неподалёку от автобусной остановки. Но в ожидании автобуса я изрядно вымок. То ли сказалась многодневная усталость, то ли я простудился, но состояние своё я не смог бы обозначить, как здоровое.. Кое-как проглотив пяток пельменей и запив их горячим чаем, я прилёг на кровать, чтобы поспать с полчаса. Конечно же, завёл будильник, чтобы не опоздать на встречу. Хорошо, что Терентьева жила всего в трёх остановках от меня, значит, для дороги мне понадобиться минут сорок ходьбы пешком, если автобусов долго не будет (перегоны на Ленинградском между остановками приличные). Полчаса пролетели как мгновение. Я с усилием заставил себя подняться, голова раскалывалась, кружилась. Непонятная тошнота сопровождала эти неприятные ощущения. Но не пойти я не мог - кто знает, как скоро мне сделают подобное предложение о работе, а сейчас я мог потерять перспективу. На автопилоте я оделся, спустился к остановке. Хорошо, что дождь к этому времени успокоился, хотя тяжёлый туман висел в августовском дне, как в осенних сумерках. Мне повезло, и автобус подошёл буквально через четыре минуты. Эти три остановки показались целой вечностью. Дом Терентьевой был весьма примечателен, и поэтому я нашёл его быстро. По домофону она открыла мне входную дверь, и я через пару минут скоростного подъёма был на её седьмом этаже.
- Входите, Олег, - гостеприимно улыбнулась хозяйка. - За чашкой горячего чая мы обсудим условия Вашей работы. Я снял обувь, повесил ветровку и прошёл в комнату, оставляя за собой мокрые следы на паркете. - Ба, да мои туфли совершенно промокли! - мелькнуло в голове. Мне стало неловко, что она это заметит. Но она или не заметила, или сделала вид.
В большой уютной комнате посреди пушистого светло-зелёного ковра стоял журнальный столик. Он уже был сервирован к чаю, но я особо не рассматривал всё это, потому что головная боль глухо стучала у меня в висках. Казалось, постой я ещё мгновение, и упаду к её ногам безжизненным телом. Заметив нечто подобное, но, в очередной раз не подав виду, Анна предложила сесть. Диван был удивительно хорош, в меру мягкий и невероятно удобный. Хозяйка предложила чаю с коньяком.
- Если Вы не против, я хотела бы предложить немного коньяка перед чаем, Вы выглядите нездоровым.
Я не отказывался, потому что она была на двести процентов права. И более того, я был признателен этой женщине за внимание. Мне действительно было прескверно. После выпитого коньяка в глазах прояснилось, но не надолго. Она повторила в оба стакана. Я только пригубил напиток во второй раз, как что-то случилось со мной, и я полетел...куда-то в пропасть.
III
1.
Солнце скользило по занавеске, а после, прыгнув на пол, отразилось на моём лице своим продолжением. Мягкое тепло коснулось век, будто из-под маминой примочки на лоб тёплые струйки устремились в глазницу, и, наполнив её, ручейками убежали вниз, к шее. От лёгкой щекотки я приоткрыл глаза, силясь настроить в них резкость - лёгкой поволокой было окутано всё вокруг, на чём я пытался сосредоточиться.
- Видимо, не доспал, - подумал я и повернулся на бок. Обычно я сплю в одной позе на спине, потому что очень устаю за день. Если я извертелся, значит, улёгся привычки ради, а не сну навстречу. Но такое бывает крайне редко. Помню, ещё маленьким был, мама, удивляясь, говорила отцу:
- Необыкновенный ребёнок наш мальчик, как положишь спать, в той же позе и проснётся. Став постарше, я менял положение тела, перевернувшись на живот и прячась головой под подушку. Такая привычка не раз выручала меня в том случае, если с ног валишься, а нормальных условий для сна нет. И подушка для этого вовсе не нужна, было бы подобие лёгкой простыни, чтобы закрыть лицо, и, тем самым, создать себе условия близкие к анабиозу. Я часто и подолгу наблюдал, как урежается мой пульс, дыхание становится более редким и поверхностным, приятно вытягиваются расслабленные конечности, разглаживаются мышцы лица, и я лечу... в пустоту, без страха. Только ощущение полёта и необъяснимой лёгкости тела, подобно которой в состоянии бодрствования не бывает.
Итак, я перевернулся. При этом вместе с моим телом переместилась и простыня, которой я был укрыт, коснувшись меня своим прохладным краем. Это бодрит? Не знаю, но, во всяком случае, сон убегает прочь. Прислушиваюсь к своим ощущениям - всё, как обычно поутру, физиология просыпается раньше сознания, значит, пора встать и отметиться. А вставать-то как раз ой как не хочется! Если бы можно было кому-то перепоручить это важное дело, я бы ещё вздремнул. Но увы. Тело изгибается по-кошачьи, совершенно независимо от полёта моей фантазии. А потом выпрямляется, напрягаясь в растяжении... Восторг! Выползаю из-под простыни... потихоньку, с ещё закрытыми глазами, укрепляюсь на краю кровати и медленно поднимаюсь. Глаза закрыты по-прежнему. Не люблю форсировать пробуждение. Даже если мозг уже проснулся, вовсе не обязательно растопыривать глаза с помощью стороннего вмешательства. Лично я категорически против подобных методов воздействия! Захотят, то бишь, когда созреют, сами откроются. И плыву... по ежеутреннему маршруту, ловко огибая известные мне выступы стен и мебели. Стоп! Что-то не так... Задел правым бедром то ли стол, то ли стул. Откуда им здесь взяться, если каждое утро я убеждаюсь в их отсутствии?! Глаза на этот раз раскрываются быстрее обычного, сканируя окружение. Батюшки святы! Да где же я? Помещение не домашнее, это раз. Моя комнатка существенно скромнее и непритязательней и по размеру, и по убранству. И комната общего пользования находится в другой стороне. Краем глаза кошусь в зеркало, висящее на стене напротив, и обозреваю там... я в лёгком смятении! Даже не заметил, как превратился в бледное подобие героя народного эпоса.. Где же я себя так измотал? Но голова, вроде не болит. Только какая-то пустота во всём теле, то и дело вписываюсь в стену, штормит, что ли?
Я люблю спать без одежды, и по своим апартаментам дефилирую только так, благо, в двухкомнатной квартире, одну из которых я снимаю, больше никто не живёт. Но большого зеркала у меня нет. Стало быть, я не дома. А если я не дома, значит, в этом доме ещё кто-то должен быть, это два.
Пулей возвращаюсь обратно в поисках моей одежды. Не находя таковой, оборачиваю простыню вокруг себя и продолжаю поиск мест общего пользования. Я конечно всё понимаю про стыд, про неизбежность столкнуться с неожиданностью, независимо от того, приятной она окажется, или нет, если ты пробуждаешься в чужом доме, но физиология присутствует у всех, и ей по барабану лирические отступления. Она требует выхода! Нашёл! Тихонько прикрываю за собой бледно-зелёную дверь и защёлкиваюсь на замок. Комната общего пользования полна современных изысков, в этом отчёт я себе отдаю. Но, будучи по натуре человеком не любопытным, с полным безразличием взираю на красоту вокруг. Закончив водные процедуры, возвращаюсь в комнату, где я спал, разглядываю её. Кровать двуспальная, аэродром называется. Подушки на ней две, обе примяты. Едва ли я мог спать одновременно на двух. Значит, с кем-то. Простыни для укрывания две. Две прикроватные тумбочки, над каждым изголовьем по щадящему светильнику, то есть такие, что не будут мешать спящему на другой стороне кровати. Два прикроватных коврика с одинаковым рисунком. Два шифоньера по обе стороны комнаты. Подхожу к тому, что ближе к половине, на которой я спал. Открываю... и нахожу в нём свои вещи, аккуратно развешенные, после стирки, потому что пахнут морозной свежестью. Не знаю, кого должен благодарить, но уже возношу. Быстро одеваюсь, проверяю карманы. Всё, что было, всё на местах. Застилаю кровать тем, что вижу и тороплюсь к входной двери, чтобы уйти. Но не тут-то было - дверь заперта! Ах, как мне неуютно! Отыскиваю балкон и выглядываю вниз... И вспоминаю, что поднимался на седьмое "небо".
- Итак, - задаю я себе вопрос, - что делать дальше? Если меня закрыли снаружи, значит, не хотели, чтобы я ушёл не попрощавшись. Штормит с прежней силой так, что нет мочи противится. Сажусь в первое попавшееся кресло и размышляю дальше. Стало быть, предполагали, что я проснусь и захочу есть.
Аккуратно поднимаюсь и осторожно, касаясь руками стены, ползу по коридору дальше. А вот и кухня. Под весёленькой салфеткой с подсолнухами пара тостов, джем в вазочке, лимон, сливки, кофе, чай и ещё горячий чайник. Видимо, хозяева ушли недавно. А, может быть, и ненадолго. Завариваю себе чай. Люблю по утрам зелёный с лимоном. Очень удобный уголок на кухне, не заметил, выпив чаю, как сполз головой на диванные подушки и отключился.
2.
Очнулся я от лёгкого поглаживания по лицу. Снова с трудом приоткрыл глаза и увидел над собой двоящееся лицо женщины. Не помню..., ничего не помню. Кто она? Что здесь делаю я? Почему мне так скверно? Мне казалось, что я задаю вопросы молча, лишь для себя, но приятный женский голос ответил:
- Я Анна Терентьева. Вы устраиваетесь на работу ко мне. Но попали под холодный дождь и заболели. Теперь самое страшное позади. Вам нельзя волноваться.
Уж не знаю, каких усилий стоило ей перетащить меня, дылду здоровенную, обратно на кровать, но я очень признателен этой женщине за терпение и помощь.
К вечеру я очнулся окончательно. Голова не болела, но гудела пустым чугунком. Слабость я практически не ощущал, поскольку не предпринимал попыток подняться. Анна, насколько я понял, больше не покидала дом, постоянно наблюдая за мной. Я лежал с открытыми глазами, когда она вошла в комнату. На лице её заиграла улыбка, и что-то в ней было такое неуловимое, но нежное, настоящее, что я улыбнулся в ответ.
- Ну вот, Вы уже улыбаетесь, чему я безгранично рада, - произнесла она, присаживаясь у моих ног.
- Анна, что же всё-таки произошло со мной? Я должен знать правду.
- О, не волнуйтесь, - она слегка отбросила чёлку назад и продолжила: - Вы заболели. Очень заболели, это самая тяжёлая форма пневмонии, крупозная, двусторонняя. - заметив мой удивлённый взгляд, она пояснила: - Воспаление лёгких, другими словами, в очень тяжёлой форме.
Тогда мне стало непонятно, что я всё это время делал здесь? Почему меня не отвезли на скорой в клинику?
- Всё просто, - объяснила она мне, - в клинике Вы бы не получили того ухода, в каком нуждались Мы устроили стационар в моей квартире, а этим утром я отвезла оборудование обратно в клинику. Здесь дежурил врач-реаниматолог, у Вас был шоковый кризис... - моему недоумению в глазах она пояснила: - Это перелом в болезни, либо к выздоровлению, либо к ухудшению состояния. Мы Вас чуть не потеряли... Спасибо медикам, Ваша жизнь - исключительная их заслуга.
Тогда я не придал значения "мы". Но я вернусь к этому позже.
Голос мой дрогнул: - Как давно я здесь?
- Сегодня заканчивается неделя.
Мысли со скоростью звука вращались в моей голове: - Родители... Они, наверное, сошли с ума!
Словно отвечая на мой вопрос, Анна продолжила:
- Чтобы не пугать Ваших родственников, я созвонилась с ними и сообщила, что Вы улетели в срочную командировку. Они мне поверили, я была убедительна. - улыбнулась она.
- Спасибо Вам огромное, Анна, даже не знаю, как благодарить Вас.
- Бросьте, пустое, Вы оказались здесь по моей просьбе. И слава Богу! Если бы Вы остались у себя, неизвестно, чем бы всё закончилось.
Она была права. А теперь я обязан реабилитировать себя, и прежде всего, должен скорее подняться на ноги, чтобы быть полезным. Об университете голова не болела - каникулы замечательное время!
- И ещё, - сказала Анна, - чтобы Вы чувствовали себя спокойнее, с сегодняшней ночи я буду спать в другой спальне. Но обещайте звать меня всякий раз, когда Вам понадобится моя помощь.
В ответ я кивнул головой.
3.
Назавтра я начал понемногу садиться в кресло рядом с кроватью. Анна предложила мне "ночную вазу", но я счёл это ниже моего достоинства. К тому же потребность обновлять практику движения становилась вынужденной, и мне ничего не оставалось, как с каждой минутой быстрее ползти к своему выздоровлению. У меня не было жалоб, как таковых. Лёгкое покашливание было сродни моему желанию закурить с утра. Но Анна объяснила мне позицию врачей, что курение крайне опасно для меня сейчас, и что лучше от этой пагубной привычки избавиться сразу. Благо, случай располагает. Я внял. Меня тошнило, рот наполнялся слюной, но пятнадцать капель экстракта эхинацеи под язык перебивали эти ощущения. Через три дня я уже не думал о сигаретах. Едва ли таким оказалось действие этой волшебной травы, я склонен думать, что воля моя мобилизовала все мои силы на борьбу с явной угрозой моему здоровью. Я ведь понимал это, не совсем дурак.
И бездельничать совсем я не мог. Поэтому попросил Анну ознакомить меня с предлагаемой работой. Она принесла мне брошюру на французском и ноутбук. Руки мои задрожали над маленьким компьютером. Пусть это был не мой, но как же мне хотелось с ним пообщаться! Прежде я открыл свой почтовый ящик, убедившись, что кроме рекламы в нём ничего нет. Прошёлся по поисковику, ознакомился с новостями, которые прошли мимо меня, написал пару писем. Затем окунулся в брошюру. Речь велась о косметике, произведённой по новым технологиям. Смысл я уловил, но текст был нашпигован специальными терминами, которые были мне неизвестны по роду прежней занятости. И я начал искать в инете поддержку. Убедившись, что я бессилен, сделал звонок сокурснице, владеющей французским с детства. Она прояснила некоторые моменты для меня, но, в целом, тоже не совсем поняла, объяснив это узкой спецификой текста. Нужен был специалист. И я сказал об этом Анне.
- Хорошо, завтра я помогу связаться Вам с таким человеком по телефону - он сейчас за границей. А теперь выпейте горячее молоко и можете отдыхать, либо посмотрите фильм, выбор на Ваше усмотрение.
Так закончилась неделя моего пребывания в этом милом доме, запомнившаяся мне всего одним днём. Но я знал теперь, что я снова БУДУ здоров и трудоспособен.
Я протянул свои руки к ней и взял Аннину ладошку в свои, склонился перед ней и слегка коснулся горячими ещё губами.... Она удивительно вкусно пахла, и я улыбнулся: