Олейник Виктор Иванович. Воскрешение лиственницы Сценарий 3 часть

Над сценой увеличенный фотопортрет Варлама Шаламова,

взятый с обложки "Новой книги". На нем писатель сидит за

письменным столом, задумчиво смотрит в окно. Изможденное,

исчерченное глубокими морщинами лицо писателя, прошедшего

ад колымских лагерей, травлю, предательство и полуголодное

нищенское существование в Москве. Но лицо светится теплом и

восторгом перед красотой мира - врывающимся в окно, летним

солнцем и шумящей яркой зеленью листвы.

Председательствующая, Ирина Сиротина, представляет

докладчиков. Короткими отрывками звучат их доклады.

елена волкова

"Когда эта боль уже не может

вместиться в человеческую душу, в

сердце, в сознание, писатель

использует внешние отстраненные

интонации, как бы безоценочную

позицию, спокойно -

повествовательную тональность,

через которую лишь изредка

просвечивает, а то и вспыхивает

рванувшимся огнем костра к небу

тайна страшного знания"....

симона вейль

"Люди, наделенные неограниченной

властью - убивать других людей,

превращая их в вещи, в предметы,

сами становятся вещами, предметами

с абсолютной духовной

опустошенностью - ходячие мертвецы.

Обесценивая жизнь других, они

абсолютно обесценивают и свою

жизнь"...

елена михайлик

"Короткие фразы и преобладание

глагола действительного залога (два

- три небольших предложения) задают

высокий темп, повторы дают

ритмический рисунок. Возникает

стремительная кинематографичность

рассказов"....

валерий есипов

"Писательство, как самоотчет перед

совестью, становится для него

единственной формой протеста. Камю

удостоился прозвания совести

либерального Запада. Шаламов не

удостоился такой чести в своей

стране. Он был слишком одинок и

безвестен. Но пример его

мужественного противостояния

судьбе, открывшийся нам сегодня

составляет гордость России".

Но вот Ирина Сиротина представляет нового докладчика:

ирина сиротина

- Владимир Крист - наш

соплеменник из Франции, молодой,

талантливый литератор. Интересно,

что основная тема его работ -

золотой век русской литературы и к

творчеству Шаламова он пришел

совсем недавно. -

Крист несколько секунд молчит, всматривается в зал. Перед

его глазами стоят - выжженная солнцем степь Казахстана с

гигантскими черными терриконами, бескрайняя тайга с

огромными незаживающими шрамами вырубок, и он явно слышит

голос Эрнста: "Здесь все лагеря и все братские могилы". -

Крист начинает говорить:

крист

- Знаете, перед поездкой сюда, в

Москву, ко мне обратилась женщина.

Она умоляла меня найти здесь хоть

какие - то сведения о своем отце,

Александре Валевском, бесследно

исчезнувшем в годы репрессий в одном

из сталинских концлагерей. За время

поиска с моим бесстрашным

помощником и другом - Андреем, мы,

в короткое время, проехали тысячи

километров дорогами, которыми когда

- то проследовали миллионы

обреченных рабов. Мы увидели

города, домны, заводы, шахты,

рудники, выросшие на костях

заключенных. Мы побывали в

нескольких гигантских гулаговских

архивах, чудом избежавших

уничтожения, забитых миллионами

папок с личными делами заключенных.

Сколько в них спрятано боли,

отчаяния, безысходности! Сколько

искалеченных, растоптанных жизней!

Сколько стоит за ними сытых

ухмыляющихся палачей, так никогда и

не осужденных за свои преступления!

Забытая, замершая в мегатонных

пластах архивов, трагедия! По своим

масштабам и последствиям равная

глобальной общечеловеческой

катастрофе - и по количеству жертв

террора, и по тому опустошению в

душах, которое оставил сталинизм,

по отравляющему воздействию страха

и рабства... -

Крист замолчал, затем продолжает доклад:

- Я мечтал прочитать здесь научный

доклад о творчестве Шаламова. Я

готовил его там, в благополучной

демократической Европе, в комфорте,

в тиши библиотек. Чтобы понять

магическую силу притяжения

рассказов Шаламова, я изучал теории

эстетики, я строго исследовал жанр,

стиль, ритм. Я познакомился с

новеллами А. Белого и Ремизова,

которых Шаламов называл своими

учителями. И, кажется, я почти

постиг тайну великого таланта

Варлама Шаламова. Но вот, после

того, что я увидел и узнал, все

рассыпалось, как карточный дом. Я

понял, что Шаламова нельзя вместить

в рамки теорий, запаковать в

научные термины, сделать из него

очередного припудренного классика.

Это и будет его смертью. Шаламов -

боль и крик миллионов, превращенных

в лагерную пыль людей. Он их душа,

их надежда на воскрешение...

Вчера мой случайный собеседник, уже

старый человек, и, видимо, не из

книг познавший лагерь, назвал

творчество Шаламова духовным

Нюрнбергом - приговором, вынесенным

гениальным писателем тупой и

злобной машине, готовой уничтожить

все живое. Назвал его творчество

прологом к истинному международному

суду над злодеяниями сталинизма.....

В его словах было столько силы!

Столько веры в грядущее

возмездие!....

С этого момента, с озвучивания возможности Нюрнберга над

сталинизмом, все резко меняется. Монстр, почувствовав,

приближение к нему "кощеевой иглы", просыпается. Монстр

взбесился.

Смешавшись с участниками симпозиума, Крист и Андрей выходят

из зала. Крист оживленно разговаривает с кем - то из

участников симпозиума. Андрей идет рядом с ним. Внезапно

Андрей резко оборачивается, почувствовав чей - то взгляд.

Андрей увидел того человека, который был вчера с Бородиным.

Андрей вспомнил и этот взгляд, и этого человека...

В Чечне отряд спецназовцев, возглавляемый Андреем,

преследует группу наемников. Наконец, наемники окружены и

блокированы в большом каменном доме на окраине села.

Завязывается ожесточенная перестрелка. Уже тяжело ранены

два бойца. Видимо, со стороны противника "работает" снайпер.

Дом обстреляли из гранатометов, затем забросали гранатами.

Наступила тишина. Ворвавшиеся в дом, спецназовцы через

некоторое время вывели из дымящихся развалин пленного

наемника, единственного оставшегося в живых. Он стоял перед

Андреем в грязной изорванной камуфляжной форме, избитый в

кровь спецназовцами. Один из них сказал тогда, обращаясь к

Андрею:

- Гад! Ни одной царапины! Видать

в рубашке родился. Остальные все

трупы. -

Андрей подошел к пленному, показал на грудь, на

разорванную одежду и, видневшийся под ней бронежилет,

сказал:

- Не в рубашке, а в бронежилете,

и в дорогом - кажется,

американском. -

И, уже обращаясь к пленному, продолжил:

- Снимай "броню". Сергеев,

заберешь себе. Ведите его к

комбату.

Тогда - то Андрей и встретился глазами с врагом, и сейчас

вспомнил этот взгляд - ненавидящий взгляд хладнокровного

убийцы. Вспомнил он и его лицо - узкий лоб, близко

расположенные, немного на выкате, темные, с желтоватым

оттенком глаза, хищный с горбинкой нос, окладистую черную

бородку. Бородки сейчас не было, но не узнать того, бывшего

наемника, Андрей не мог.

Андрей снова обернулся, но Свирский уже растворился в

толпе. Андрей остро осознал, что именно этот человек, стоял

за всеми попытками их уничтожения - его и Криста. И, что

противостояние не закончилось - оно подошло к своему

апогею. Где произойдет последняя схватка? Этого Андрей пока

не знал, но то, что это будет последняя схватка, сейчас,

после встречи с врагом , лицом к лицу, Андрей не сомневался.

Крист и Андрей выходят из здания. Их окликает Мария. Она

стоит возле своей машины:

мария

- Крист! Андрей! Идите сюда. -

Андрей и Крист садятся в машину. Далее события сценария

показаны короткими блоками параллельных событий. Здесь

Свирский выходит из тени. Он ненавидит проигрывать. Кроме

того, он чувствует запах больших денег. Свирский

разговаривает по телефону с некоторыми высокопоставленными

чинами или известными лицами. Короткий разговор с каждым из

них - с чиновником из правительства, ярым сталинистом:

свирский

- Да, говорил именно о

возможности нового Нюрнберга,

международного суда над

сталинизмом.... Да вы совершенно

правы. Это вмешательство во

внутренние дела.... -

Следующий разговор - с чиновником , выросшим из родственных

связей сталинской элиты:

- Вы понимаете, что это значит?

Преступниками станут все

высокопоставленные в то время лица.

В том числе и ваш отец. Да, да,

пляска на гробах. Да, любой ценой

заткнуть ему рот... Да, встретимся в

ближайшее время -

Последний разговор с Овчаренко:

- Теперь он вне закона. Разжигает

взаимную ненависть, сеет

клевету....Нет сейчас трогать нельзя.

Он нарасхват - телевидение,

пресса... Я полагаю, что наш

контракт опять в силе?.... О сумме

договоримся. -

На телевидении. Разговор с известным правозащитником.

Спрашивает телеведущий:

телеведущий

- Вчера на симпозиуме,

посвященному творчеству Варлама

Шаламова, прозвучала идея Нюрнберга

над сталинизмом. Как вы к этому

относитесь? -

правозащитник

- Подписываюсь под каждым словом!-

телеведущий

- Зачем ворошить прошлое? Ведь

прошло столько лет. Что даст такой

суд? -

правозащитник

- Многое. Даст отрезвляющую

пощечину деятелям, примеряющим

костюмы диктаторов, и учителей

нации. Россия, наконец, встанет с

колен, стряхнет с себя

наркотический мираж идеологии,

держащейся на рабстве и насилии.

Все нации будут равны перед лицом

демократии, а не быть разменной

картой в руках политиканов. -

телеведущий

- Как вы предполагаете

осуществить суд над преступлениями

сталинизма на практике. С чего

нужно начинать? -

правозащитник

- Добиться свободного доступа во

все архивы, входящие раньше в

ведение ГУЛАГа, чтобы назвать имя

каждого преступника. Привлечь

международные правовые институты,

крупных специалистов и экспертов в

области права и юриспруденции, для

придания суду статуса

общечеловеческого над

преступлениями совершенными против

человечества. Найти оставшихся в

живых свидетелей преступлений. -

телеведущий

- И что даст такой суд каждому

отдельному человеку? -

правозащитник

- Исчезнет нравственный вакуум, в

котором живет сейчас каждый

человек. Это самое главное. Мы

ходим, дышим, разговариваем,

дружим, любим в пустоте. Пустота

порождает чудовищ. -

За Кристом и Андреем идет слежка. Череда замерших

кинокадров: Андрей и Крист садятся в машину. Крист среди

журналистов. Крист с друзьями - Марией и Андреем. Крист со

священнослужителем высокого сана. Крист и Андрей среди

деятелей общества "Мемориал". Крист с крупным чиновником из

правительства, у которого отец тоже пострадал от репрессий.

Наконец, движение кадров восстанавливается. Кристу звонит

Ирина Сиротина:

ирина

- Крист, мне нужно срочно

встретиться с вами. Приезжайте с

Андреем. Адрес вы знаете.

- Крист и Андрей едут на встречу с Ириной. Они

останавливаются около подъезда дома, где проживает Ирина

Сиротина. Андрей остается в машине. Он будет ждать Криста и

вести наблюдение - нет ли за ними слежки. Ирина встречает

Криста. Она выглядит крайне встревоженной, жестом

приглашает Криста сесть в кресло. Сразу, без предисловий,

она начинает говорить:

ирина

- Крист, я знаю, что вы с

Андреем на днях вылетаете в

Магадан, чтобы продолжать поиски

сведений об Александре Валевском. И

это меня больше всего тревожит. -

крист

- Что случилось, Ирина? -

ирина

- Мой давний знакомый, сотрудник

ФСБ, который в свое время очень

помог мне, (Передал для публикации

следственное дело Варлама Шаламова)

сообщил, что над вами готовится

расправа. Ваше упоминание о

Нюрнберге разворошило осиное

гнездо, вы стали опасными людьми.

Вас хотят убрать, а чтобы не

запачкать руки - убрать с помощью

наемного убийцы. В этом

заинтересованы некоторые высшие

чины в структурах власти. В Москве

это будет сделать невозможно - дело

будет иметь явно политическую

окраску. Но там, на Колыме,

исчезнуть очень легко, тем - более

двоим чужакам, тем - более

случайно. Спишут на незнание

местности, на уголовников - на все,

что угодно. Крист! Я знаю - вы с

Андреем отчаянно смелые люди, но

теперь мы можем добыть сведения о

Валевском по своим каналам. И вам

не обязательно лететь в Магадан.

Оправдан ли сейчас риск? -

Крист отвечает после небольшой паузы - тихо, спокойно, не

возвышая голоса. Однако сквозь внешнее спокойствие

проступают неодолимое упорство и ненависть к убийцам:

крист

- Ирина, они снова хотят

превратить нас в загнанных тварей,

а затем в трупы. Это их обычный

прием. Ничего нового с тех пор они

не придумали. Нельзя идти на

компромиссы. Компромиссы разжигают

их звериные инстинкты и тогда снова

открыта дорога в лагеря. -

Ирина взволнованно подходит к Кристу и крепко пожимает ему

руку, говорит:

ирина

- Крист, немного подождите. Мне

нужно позвонить. -

Ирина выходит в другую комнату. В комнате, где происходил

разговор, находится большая домашняя библиотека. Крист

подходит к стеллажам с книгами, берет первую попавшуюся

книгу. Погруженный в свои мысли, перелистывает ее. Слышны

отрывки разговора Ирины по телефону:

ирина

- Да, Александр Николаевич.... Их

двое.... Дату вылета я уточню. Все.

Счастливо. Надеюсь на вас и верю в

успех. -

Ирина возвращается в комнату, говорит:

- Крист, теперь я спокойна. В

Магадане вас встретит настоящий

друг - Александр Николаевич Чежин,

именно с ним я сейчас

разговаривала. Интересный,

удивительный человек - коренной

колымчанин, бывший военный, прошел

Афганистан, затем в Таджикистане, в

составе сводного погранотряда,

противостоял наркотрафику. А когда

в России началась смертельная

схватка бюрократий, и наступил

коллапс - ушел в отставку. Страстно

влюбленный в свой край человек.

Охотник, рыбак, исследователь,

историк и активный сотрудник

общества "Мемориал". В поселке

Ягодном, где он сейчас живет и

работает, он на свои средства

создал музей "Память Колымы". Сам

организовывал поисковые экспедиции,

рылся в архивах, встречался с

выжившими сидельцами. В музее

собраны сведения о тысячах

заключенных, отбывавших сроки на

золотых приисках Колымы. Его отец

тоже прошел страшный путь "зэка",

меченного 58 статьей. -

Ирина подходит к стеллажу с книгами, берет одну из них,

открывает и бережно перелистывает ее, затем подходит к

Кристу и отдает ему книгу:

- Крист - вот моя библия. Теперь

она станет вашим оберегом. Это

сборник "Колымских рассказов" - та

самая книга, которую Шаламов

держал в своих руках незадолго до

своей смерти. Впервые изданные в

Англии "Колымские рассказы",

составленные из рассказов,

опубликованных в нелегальных,

"самиздатовских" журналах. Помните

то стихотворение Шаламова, Крист? -

"Вот так умереть - как Коперник -

от счастья, ни раньше, ни позже -

теперь, когда даже жизнь перестала

стучаться в мою одинокую дверь".......

- Оно посвящено этой книге.

Возьмите ее Крист. -

Крист бережно, как величайшую драгоценность, берет книгу.....

Переход в рассказ "Сентенция".

В квартире у писателя - молодая красивая женщина, элегантно

одетая, с новой прической. Заметно волнуясь, она торопит

писателя:

ирина

- Дорогой, ты можешь собираться

быстрее? Ведь мы опоздаем! Я с

таким трудом достала билеты на этот

концерт. -

Писатель с восторгом и обожанием смотрит на женщину:

писатель

- Ириша, сегодня я буду слушать

только тебя и смотреть только на

тебя. Никаких симфоний! -

ирина

- Все, все, без комплиментов -

идем, вернее бежим. -

Писатель и женщина в филармоническом зале, они занимают свои

места. У писателя начинает прогрессировать болезнь,

полученная им в лагере - болезнь Меньера, у него появились

головокружения, ухудшается слух. Поэтому они сидят в первых

рядах. Зал уже полон. Оркестранты занимают свои места,

начинают настраивать свои инструменты. Ирина с интересом

рассматривает красочно оформленную программку.

писатель

- Мы так спешили, что ты даже не

сказала, что сегодня будет

исполняться, только восторженно

называла фамилию дирижера. -

ирина

- Миниатюры ...... гениальный,

малоизвестный у нас композитор. -

писатель

- Что это за музыка? О чем она?

ирина

- Вечные темы - противостояние

добра и зла, света и тьмы, жизни и

смерти и переходы - полутона,

полутени. -

Писатель смотрит на сцену. Музыканты рассаживаются по

своим местам, пробуют инструменты. Писатель повторяет слова

Ирины:

писатель

- Жизни и смерти ...... и

полутени.....

Следует монолог писателя, сопровождаемый картинами лагеря.

Палатка, в которой он живет и спит, видится ему как сквозь

туман и люди видятся как тени. Тень человека ложится рядом

на нары и бесследно исчезает утром. Тени, только тени и лишь

глаза, живые глаза иногда высвечиваются из этих теней.

писатель

"Люди возникали из небытия - один

за другим. Незнакомый человек

ложился по соседству со мной на

нары, приваливался ночью к моему

костлявому плечу, отдавая свое

тепло - капли тепла - и - получая

взамен мое..... У меня было мало

тепла. Не много мяса осталось на

моих костях. Этого мяса достаточно

было только для злости - последнего

из человеческих чувств. Не

равнодушие, а злость была последним

человеческим чувством - тем,

которое ближе всего к костям..... И,

храня эту злобу, я рассчитывал

умереть. Но смерть, такая близкая

совсем недавно, стала понемногу

отодвигаться. Не жизнью была смерть

замещена, а полусознанием,

существованием, которому нет

формул, и которое не может

называться жизнью".

Писатель медленно, задыхаясь от напряжения, идет от палатки.

Он идет на работу. С трудом, как огромную тяжесть, волочет

он двуручную пилу, обходит самые небольшие ямки и рытвины,

часто садится и отдыхает. Он подходит к ручью, ложится на

живот и с жадностью лакает холодную воду, затем медленно

начинает собирать хворост, напиленный вчера, медленно несет

его к титану и начинает его растапливать. Параллельно

продолжается монолог писателя:

"Я работал кипятильщиком -

легчайшая из всех работ, легче, чем

быть сторожем, и то я не успевал

нарубить дров для титана,

кипятильника системы "Титан". Я еле

таскал ноги, расстояние в двести

метров от палатки до работы

казалось мне бесконечным. Я и

сейчас помню все выбоины, все ямы,

все рытвины на этой смертной

тропе".

Писатель вздрагивает от прикосновения руки женщины. Она

указала глазами в сторону сцены. Дирижер был уже на сцене,

уже отшумели аплодисменты. Дирижерская палочка замерла в его

руке. И вот, повинуясь взмаху, рождается музыка. Странным

образом она созвучна воспоминаниям писателя. С трудом,

сквозь хаос, сквозь тысячи случайных звуков, рождались

какие-то, существенные для жизни мелодии мотивы и, подбирая

их, как драгоценные камни, рождалась и набирала силу

неведомая мелодия.

Писатель снова погружается в воспоминания. Он находится в

палатке. Снова все как в тумане - где-то двигаются люди. Но

туман периодически разрывается, возникает громкая матерная

брань, или драки, которые возникают внезапно, без всяких

причин, и так - же быстро угасают. Никто не удерживает, не

разнимает дерущихся, просто глохнут моторы драки. И

наступает ночная холодная тишина с бледным высоким небом,

видимым сквозь дырки брезентового потолка. Писатель

неожиданно просыпается, он впервые ощутил, что слышит

хрипы, стоны, кашель и беспамятную ругань спящих. Это

ощущение было внезапным, как озарение. Продолжается монолог

писателя:

- Появилась настойчивая боль в

мышцах. Какие уж у меня были тогда

мышцы - не знаю, но боль в них

была, злила меня, не давала

отвлечься от тела. -

Удар в рельс и писатель бредет на работу, еще удар в рельс -

он так же медленно, с трудом вместе с товарищами

возвращается в палатку. Он снова лежит на нарах, но теперь

это уже более четкий и видимый мир, заполненный звуками и

знаками.

- Потом появилось у меня нечто

иное, чем злость. Появилось

равнодушие - бесстрашие..... Я,

вспоминая прииск, мерил свое

мужество мерой прииска. Сознание,

что здесь, в разведке, на

бесконвойной командировке, бить не

будут, не бьют, и не будут бить,

рождало новые силы, новые чувства-

Музыка врывается в воспоминания писателя. Все больше

вбирает она в себя новые темы и прорывается мелодией. Она,

словно по ступеням поднимается все выше и выше к своему

рождению, а затем к высочайшему финалу. Писатель вырывается

из цепких лап смерти, и это восхождение к жизни тоже идет по

ступеням. И писатель с анатомической точностью передает

каждое чувство, вернувшееся к жизни, вернувшееся в строгой,

закономерной последовательности.

- За равнодушием пришли страх и

зависть. Страх - боязнь лишиться

этой спасительной жизни, этой

спасительной работы кипятильщика,

высокого холодного неба и ноющей

боли в изношенных мускулах. И

зависть - я позавидовал мертвым

своим товарищам - людям, которые

погибли в тридцать восьмом году. Я

позавидовал и живым соседям,

которые что - то жуют, соседям,

которые что - то закуривают. -

Как самому слабому в геологоразведке, писателю поручили

носить за топографом теодолит и рейку. Перед тем, как идти

в тайгу, топограф выносит из палатки мелкокалиберную

винтовку, хвастливо показывает ее писателю, говорит:

топограф

- Вот, выпросил у начальника.

Этим летом в тайге очень много

беглецов. -

Вдвоем с топографом они идут по тайге. На полянке сели

отдохнуть. Топограф, играя винтовкой, прицелился в

красногрудого снегиря, бесстрашно подлетевшего очень

близко, готового отвести опасность от самочки, сидевшей где

- то поблизости на яйцах и, если надо, пожертвовать жизнью.

Топограф вскинул винтовку, но писатель отвел ствол в

сторону.

писатель

- Убери ружье! -

топограф

- Да ты что? С ума сошел? -

писатель

- Оставь птицу, и все. -

топограф

- Я начальнику доложу . -

писатель

- Черт с тобой и с твоим

начальником. -

Писатель и топограф молча возвращаются в лагерь. -

писатель

"Но топограф не захотел ссориться

и ничего начальнику не сказал. Я

понял: что - то важное вернулось ко

мне - жалость. И жалость к

животным вернулась раньше, чем

жалость к людям". -

И снова звучит музыка. Теперь это уже ясная и все более

набирающая силу мелодия. Писатель видит вдохновенное лицо

Ирины, вдохновенные лица слушателей, сидящих рядом, но

память вновь возвращает его в прошлое.

Он в палатке, лежит на нарах, он - в том же тусклом,

однотонном, запредельном мире. - Писатель вдруг

приподнимается на нарах . Он что - то шепчет губами,

произносит слово, вначале тихо, затем повторяет его громче,

затем, встав на нары, словно обращаясь к небу, к

бесконечности, кричит:

- Сентенция! Сентенция!. Он

захохотал. "Сентенция! -

кричит он прямо в северное небо в двойную зарю.

Люди в палатке с удивлением смотрят на писателя, но он

продолжает произносить, то тихо, то громко это, возникшее

невесть откуда, слово.

- "Сентенция! -

заключенные

- Вот псих! -

говорит один.

- Псих и есть! Ты иностранец что

ли? -

язвительно спрашивает другой.

писатель

- Сентенция! Сентенция! -

повторяет писатель то тихо, то громко, не обращая внимания

на насмешки и провокации. И вечером, засыпая, он шепчет:

- Сентенция....сентенция....

Следует монолог писателя:

" Я был испуган, ошеломлен, когда

в моем мозгу, вот тут - я это ясно

помню - под правой теменной костью

- родилось слово, вовсе непригодное

для тайги, слово, которого и сам я

не понял, не только мои товарищи.

Не один год я не видел газет и книг

и давно выучил себя не сожалеть об

этой потере. Язык мой, приисковый

грубый язык, был беден, как бедны

были чувства, еще живущие около

костей. Двумя десятками слов

обходился я не первый год. Половина

из этих слов была ругательствами.

Но я не искал других слов. Я был

счастлив, что не должен искать

какие-то другие слова. Существуют

ли эти другие слова, я не знал. А

если это слово возвратилось ,

обретено вновь - тем лучше, тем

лучше! Великая радость переполняла

все мое существо".

Музыка захлестнула писателя, словно вышедшая из берегов

река, словно возродившаяся жизнь. И снова писатель

выкрикивает слово "Сентенция". Он пугает и смешит соседей.

Он спрашивает у товарищей его значение. Он шепчет его пред

сном. Продолжается монолог писателя:

" Неделю я не понимал, что значит слово "сентенция". Я

требовал у мира, у неба разгадки, объяснения, перевода.... А

через неделю понял - и содрогнулся от страха и радости.

Страха - потому что пугался возвращения в тот мир, куда мне

не было возврата. Радости - потому что видел, что жизнь

возвращается ко мне помимо моей собственной воли".

Монолог писателя прерывается мощными волнами музыки,

жизнеутверждающей и великой.

Стоит ясный, сухой, солнечный день. Но вот все пятьдесят

рабочих, повинуясь чьему - то приказу, бросили работу и

побежали в поселок к реке, выбираясь из своих шурфов, канав,

бросая недопиленные деревья, недоваренный суп в котле. Все

бегут быстрее писателя, но и он успевает доковылять вовремя,

помогая себе руками в беге с горы. Из Магадана приехал

начальник. На огромном лиственничном пне, что у входа в

палатку, стоял патефон. Патефон играл, преодолевая шипенье

иглы, играл какую - то симфоническую музыку. И все стояли

вокруг - убийцы и конокрады, блатные и фраера, десятники и

работяги. А начальник стоял рядом. И выражение лица у него

было такое, как будто он сам написал эту музыку для нас, для

нашей командировки. Пластинка кружится и шипит. Но вот

музыка в зале подхватывает музыку пластинки. Музыка

возносится все выше. И все дальше, с высоты полета,

удаляются и все рабочие окружившие патефон, и палатка, и

тайга.....

Свирский встречается с Овчаренко в небольшом уютном

ресторане. Они сидят вдвоем за столиком у окна. Овчаренко

весел, возбужден, пребывает в эйфории. Он положил на рядом

стоящий стул дипломат, тихо произносит:

овчаренко

- Гонорар..... Премиальные -

такую же сумму, получишь после

успешного завершения дела, -

и продолжает возбужденно, скороговоркой говорить.

- Подумай, чего захотели! Нюрнберг!

А! Кретины! В России Нюрнберг!

Теперь им крышка. Доигрались. Там

очень недовольны, -

Овчаренко многозначительно показывает пальцем вверх.

Свирский слушает рассеянно. Он задумчиво смотрит в окно. На

улице потемнело, начинает накрапывать мелкий дождь. Свирский

невольно поеживается. Овчаренко, не замечая настроения

Свирского, потирает руки и бодрым голосом предлагает выпить

за завершение дела, в успехе которого он, Овчаренко, теперь

абсолютно уверен. Выпив, Овчаренко панибратски хлопает

Свирского по плечу - спрашивает со смешком:

- И где сейчас эти судьи? Ищут

присяжных? -

Свирский продолжает задумчиво смотреть в окно, отвечает

автоматически:

свирский

- Уже вылетают, -

и, после паузы, продолжает:

- Они вылетают сегодня вечером в

Магадан. -

овчаренко

- Как вылетают? Почему вылетают?

-недоуменно спрашивает Овчаренко.

- А как же дело? -

свирский

Дело? -

переспрашивает Свирский.

- А, дело... -

Свирский, наконец, сбрасывает с себя задумчивость и

обращается к Овчаренко, как бы вновь его увидел.

- Как мне сообщили компетентные

товарищи, Валевский погиб в

1943году на Колыме, на одном из

приисков, в золотом забое. По

официальной версии - умер от

болезни. Там он и захоронен,

вернее, зарыт в братской могиле. -

Свирский снова становится самим собой - циничным,

безжалостным, опасным.

- И ваш папаша приложил к этому

руку. Из-за чего и пошел весь

сыр-бор. Ладно, Овчаренко, не

кривись. Сейчас, как видишь, дело

приняло совсем другой оборот. Как

кто-то метко сказал - "из искры

возгорелось пламя". А тушить его

придется мне, -

самодовольно заявляет Свирский и продолжает:

- Сегодня ночью чартерным рейсом я

вылетаю в Магадан. Команда в сборе.

Спонсоры не поскупились -

снаряжение, экипировка, оружие -

все в полном комплекте. Транспорт

оплачен. Игра будет веселая,

Овчаренко, жаль, что в одни ворота.

- Овчаренко, наклонившись к Свирскому, полушепотом говорит:

овчаренко

- Из надежного источника я

слышал, что сам Полуэктов дал добро

на проведение операции.

свирский

- Бери выше, Овчаренко, выше, -

и Свирский , указав глазами на дипломат с деньгами, лежащий

на стуле, который только что принес Овчаренко, произнес -

повелительно и с угрозой.

- Это, как я понимаю, оплата за

горючее, а счет за проделанную

работу я выставлю отдельно, по

приезду. -

Овчаренко, вдруг, отчетливо понял, и по размаху операции,

тщательно организованной всего против двух человек, и по ее

финансированию, и по причастности к ней высоких чинов, какую

грозную злобную дремлющую силу разбудили те двое, за

которыми по его, Овчаренко, заказу начинал охоту Свирский.

Овчаренко также понял, что в завертевшемся кровавом колесе,

его жизнь уже ничего не стоит. Внутри машины, частью которой

был он сам, и которую он хорошо знал, среди, бездушно

вращающихся, механических колесиков, в каких - то неведомых

комбинациях и вариантах, он с необходимостью должен будет

исчезнуть, чтобы тотчас быть замененным колесиком более

незаметным.

Овчаренко побледнел, засуетился, впервые назвал Свирского

по имени отчеству(Павел Михайлович), дрожащими руками разлил

водку по рюмкам и предложил еще раз выпить за успех дела.

Затем, заторопился, подобострастно пожал Свирскому руку,

назвал нелепую причину,сказал:

овчаренко

- Ну, я пошел, мне еще - на

прием к врачу.

свирский

- Не поздно ли? -

с сарказмом спросил Свирский,

- Ну, ну...

Овчаренко быстро уходит.

Свирский остается один. Он снова задумался. Но сейчас это

был холодный расчет шахматиста, просчитывающего позицию на

много ходов вперед. " Все идет отлично. Противник

добровольно, с легкостью шел в подготовленную ловушку. Все

было в действии - отлажено и выверено в деталях. Машина

набрала обороты, и остановить ее грозный ход было уже

невозможно. И все же, что - то смущало и чрезвычайно

раздражало Свирского. Смущала живучесть и "непотопляемость"

противника. Ему все время удается делать в безнадежной

позиции единственно верные ходы. Вот и сейчас шумиха в

прессе и на телевидение создали подушку безопасности и

позволили ему снова выскользнуть из сети. Преследовало и

раздражало Свирского одно наваждение. Лицо помощника Криста

было ему явно знакомым. Свирский мучительно пытался

вспомнить, где он видел этого человека. Почему - то для него

это казалось очень важным и даже жизненно необходимым. Но до

сих пор мысль в лабиринтах памяти упиралась в темные глухие

коридоры.

свирский

- Кто же ты, Званцев? -

вслух произносит Свирский.

Неожиданно подростки, проходившие мимо ресторана и шумно

веселившиеся, стали взрывать петарды, одну за другой. Словно

фотовспышкой в памяти Свирского высветилось все. Он вспомнил

Чечню, бой, плен, и появившееся из пелены контузии, лицо

командира спецназовцев. Вспомнил он и его слова. Свирский

четко и громко проговорил:

- Теперь моя очередь, командир.

Посмотрим, в какой рубашке родился

ты -

Люди, сидящие за соседними столиками, с удивлением

посмотрели на, говорящего вслух с самим собой, человека.

Свирский резко встал и решительно направился к выходу из

ресторана. Теперь он отбросил прочь, мучившие его сомнения.

Колыма станет местом последней схватки.....

Авиалайнер, будто завис среди немыслимо огромного

пространства, и сейчас разворачивался в разбег к солнцу,

восходящему над бескрайним океаном перистых облаков. Внизу,

сквозь редкие разрывы в облаках, виднелись застывшие ленты

рек, сверкающие на солнце пятна озер, темная лава лесов,

обрывающаяся у распластанных муравейников - городов ,

затянутых дымкой смога, вцепившихся в землю расходящимися

радиально щупальцами автострад. Крист и Андрей уже несколько

часов находились в полете, невольно придерживаясь привычного

ритуала, царящего в салоне лайнера. Маленький мир пассажиров

авиалайнера, вырванный из цепких лап земного притяжения и

земных скоростей, жестко отграниченный от внешнего мира

защитной оболочкой , нес в себе все отголоски того большого

мятущегося человеческого мира, невидимого с высоты полета

и, как бы, несуществующего. Бытовые зарисовки в салоне

лайнера. - Храпящий мужчина, выпивший лишнего из - за страха

перед полетом - худощавый, почти лысый, седой, летящий

вместе с сестрой к заболевшему отцу. Полный, лоснящийся, с

пухлыми губами и глазами навыкате, похоже - мелкий

начальничек, пожирающий глазами стюардессу, и постоянно

вызывающий ее по ничтожным причинам. Плачущий, измученный

ребенок, плохо переносящий полет. Кокетливая блондинка с

подругой, часто улыбающаяся и непрерывно что - то

подкрашивающая и выщипывающая перед зеркальцем. Но вот что -

то неуловимо изменилось. Все детали быта жизни пассажиров,

кажущиеся в ограниченном пространстве салона существенными,

вдруг растворились, стали ничтожными, мелкими. Казалось,

застывшее время сдвинулось, и стал слышен его мерный, все

ускоряющийся шаг. Необъятное, бесконечное, абстрактное

пространство, которое вот уже несколько часов равнодушно

противостояло лайнеру, стало стремительно меняться, принимая

вначале призрачные, а затем все более определенные и

значимые для каждого отдельного человека очертания. Словно

самолет попал в некую пространственно - временную воронку,

порождающую формы и эмоции. На Криста и Андрея надвигалась

громада Колымы. Колымы не как географического понятия, а как

интегрального символа - обрушившейся на Россию беды.

Прелюдией этого ощущения стали чьи - то слова: " Ну вот,

Женя, мы и дома". Акцентом стала громко звучащая по

бортовому радио песня Михаила Круга "Магадан". Мощь голоса

певца, тревога, рваный ритм стихов сливались с ощущениями

Криста и Андрея. В иллюминаторе, в меняющихся проекциях,

наплывали - бухта Нагаева, сопки, Магадан.

"...Сопки угрюмо спят. Моря свинцовый

цвет. На берегу стоят баржи

колымских лет. Мне бы из бухты той

с чайками улететь. Горькой

всплакнуть слезой и на прощанье

спеть. Магадан....".

Окончание песни совпадает с посадкой самолета и выходом

Криста и Андрея вместе с пассажирами из лайнера.

В зале аэропорта происходило нечто неожиданное. Вместо

обычной радостной суеты, встречи близких людей, в нем царила

атмосфера тревоги и растерянности. Здание было наполнено

людьми в форме. Полиция, ОМОН, собака ищейка, обнюхивающая

вещи. Всех тщательно досматривали, сверяли паспорта. Пройдя

процедуру проверки документов и дотошного выяснения цели

прибытия в Магадан,( Мария заблаговременно снабдила Криста и

Андрея удостоверениями и предписанием с указанием цели

командировки - журналистское расследование экологии

бассейна реки Колымы) Крист и Андрей направились к выходу из

здания, осматриваясь и ища глазами человека, который должен

их встретить. К ним подошел мужчина, на вид лет 40 - 45 ,

сухощавый, подтянутый, мускулистый, с военной выправкой,

которую не могла скрыть гражданская одежда. Седой, с

глубокими залысинами, с правильными чертами лица, темно -

карими глазами, прямым с небольшой горбинкой носом, волевым

подбородком с ямкой, с цепким оценивающим быстрым взглядом.

Это был Александр Николаевич Чежин. Чежин - воин, но не

салдафон. Он решителен, упорен, честен с людьми, которым

верит. Он хитер, коварен и беспощаден, когда его жизни или

жизни его товарищей грозит опасность. И сейчас он продолжает

честно исполнять свой долг воина. Всех людей, погибших в

колымских лагерях, он считает бойцами, павшими на войне -

войне развязанной против целого народа злобной силой -

абсолютной, бесконтрольной властью. Он должен всем погибшим

в этой войне вернуть имена, вернуть память о них. Поэтому он

открыл музей в поселке Ягодном, посвященный сидельцам

Колымы, поэтому ездит с экспедициями по всему краю в

поисках новых сведений или оставшихся в живых свидетелей ,

поэтому сидит в архивах. Чежин сразу и бесповоротно поверил

Кристу и Андрею, как товарищам, как бойцам, делающим одно

общее опасное, мужское дело. И встречу в аэропорту он

организует, тщательно спланировав, как военную операцию,

исключая возможные опасности для Криста и Андрея. Чежин

легко узнал, вошедших в зал аэропорта, Андрея и Криста (

Ирина подробно описала их внешность и одежду), однако не

сразу подошел к ним. Чежин уверен в том, что за Кристом и

Андреем ведется слежка. И она действительно ведется. В

салоне лайнера, еще в полете, мельком показан человек

Свирского. Затем, он же, после приземления, уже находясь в

зале, и видя подходящих к нему омоновцев, нервно, почти

истерично, что - то кричит в мобильник. Именно Чежин

организовал весь этот переполох в зале аэропорта, понимая,

что так легче Кристу и Андрею, и ускользнуть от слежки, и

избегнуть прямого покушения на их жизнь. Чежин использовал

одному ему известный канал, вбросил в силовые структуры

информацию, что рейсом, которым летели Крист и Андрей,

следует опасный рецидивист, давно находящийся в розыске.

Чежин, заметив грубую, неприкрытую слежку за Кристом и

Андреем, подошел к командиру омоновцев, которого он, видимо,

хорошо знал и что - то сказал тому, указав на Селиванова.

Лишь после этого Чежин подошел к Кристу и Андрею.

чежин

- Вы ждете меня, -

сказал он и, поочередно пожимая каждому руку, представился.

- Чежин Александр Николаевич . Как

долетели? -

крист

- Спасибо . Все хорошо, -

ответил Крист. -

чежин

- Ну, рад за вас, ребята! И

приветствую на колымской земле!, -

отбрасывая сдержанность , с открытой улыбкой и дружески

обнимая обоих, воскликнул Чежин.

андрей

- А это что за переполох? -

спрашивает Андрей, показывая в сторону омоновцев.

чежин

- Это небольшой спектакль, на

котором мы знакомимся с

действующими лицами, -

говорит Чежин.

Некоторое время Чежин, Крист и Андрей наблюдают, как

омоновцы выворачивают руки, совершенно потерявшему

самообладание, человеку Свирского( Селиванову).

чежин

- Он так бежал за вами, что я

подумал - вы летите втроем, -

с усмешкой сказал Чежин, кивнув на Селиванова.

андрей

- Похоже это не спектакль, а

многосерийный фильм одного и того

-же режиссера, -

с сарказмом заметил Андрей.

Крист, Андрей и Чежин выходят из здания аэропорта и

направляются к "видавшему виды" УАЗику. Подойдя к машине,

Чежин говорит:

чежин

- Это моя "Антилопа". Прошу

садиться. "Эх, прокачу", -

с юмором, словами знаменитых персонажей из "Золотого

теленка", говорит Чежин.

Машина досталась ему при распродаже списанной техники за

бесценок. Чежин перебрал ее до винтика, кое - что заменил, и

теперь она служила ему верой - правдой во всех его

экспедициях по бывшим лагерям Колымы, в поездках по работе и

на отдыхе. В Магадане у Чежина была небольшая однокомнатная

квартира, в которой они с женой жили некоторое время, до

переезда в Ягодное. Квартиру он оставил за собой и всегда

останавливался здесь при поездках в Магадан по делам или

приезжая просто "подышать городом". По дороге домой Чежин

рассказал Кристу и Андрею, что вчера уже видел личное дело

Валевского, и ему даже удалось сфотографировать все

входящие в него материалы. Его, правда, удивила и

насторожила та готовность , с которой ему выдали дело из

архива. Насторожило и то, что само дело, в составе еще ста

пятидесяти, по словам служащей архива, было передано из

архивов КГБ в центральный архив Магадана буквально

несколько дней назад. Из дела следовало, что зэка Валевского

перевели с прииска "Партизан" в колымский лагерь смерти

"Джелгала", называемым колымским Освенцимом, где, якобы, он

и умер от полигипоавитаминоза, а значит от голода и

истощения. На квартире у Чежина все вместе: Крист, Андрей и

Чежин, тщательно и досконально изучают фотокопии документов

дела Валевского. Все было правдоподобно в личном деле

заключенного Валевского, но лишь до последней записи о его

смерти. Чежин хорошо знал специфику дела. Много времени он

провел в архивах, скрупулезно изучая записи в документах. Он

помог многим людям найти сведения о своих близких -

заключенных, отбывавших сроки на Колыме. И вот сейчас,

просматривая вместе с Андреем и Кристом последнюю запись в

личном деле Валевского, Чежин обнаруживает явные

неточности. Почерк, подпись начальника, дата. Налицо была

грубая подделка, сработанная срочно, наспех, небрежно,

рассчитанная на дилетантов.

чежин

- Да, похоже, "Джелгала" - это

указатель в загон. Мрачноватая

картина, но, наверно, их начальник

насмотрелся детективов, я хорошо

знаю эти места, и там очень легко

скрыться от преследования, загоняй

хоть целой армией. Тайга, сопки,

озера..... Во всяком случае, до

Ягодного мы в безопасности и будем

следовать в колоне КамАЗов. Это

мои машины, с нашей автобазы, едут

со стройматериалами. -

Долго, до позднего вечера, Чежин и Андрей сидят над картой

Ягодинского района. Здесь важна каждая деталь, каждая

мелочь. Крист сидит за ноутбуком, он что - то печатает и

снова перелистывает и читает дело Валевского. Но услышав

слова "оружие" и "два комплекта", Крист встает, подходит к

Чежину и Андрею, обращается к обоим:

крист

- Нас трое, ребята....Трое, -

и затем, уже обращаясь к Чежину, говорит:

- Александр, мне тоже нужно оружие.

Я не всегда был журналистом. До

университета успел, и поработать, и

послужить в армии, прошел

полугодовую стажировку во

Французском легионе. Обращаться

могу с любым оружием. Знаком и с

"калашом", и с "узи", и с

"макаровым", а после университета в

командировке, в Югославии,

приходилось держать в руках не

только видеокамеру и фотоаппарат.....

чежин

- Все нормально, Крист, оружие

есть. В тайгу я хожу не с рогаткой.

Дай бог, чтобы оно нам не

понадобилось, -

отвечает Чежин, оторвавшись от карты. Затем снова смотрит

на карту. Слышно, как он бормочет:

- Рядом с бывшим лагерем идет

добыча золота, значит, здесь они не

нападут. Им не нужен шум.... А дальше

моя территория. -

Чежин поворачивается к Кристу, который закрыв ноутбук,

задумчиво смотрит в окно, говорит ему:

- Крист, если это ловушка, то мы

не станем для них мишенями.

Поохотиться с комфортом им не

удастся. -

Утром небольшая колонна, в составе трех КамАЗов и УАЗика

Чежина выезжала из Магадана по нижнему кольцу Колымской

трассы - в направлении на Ягодное. Предстоял белее, чем 500

километровый путь по пустынной, грунтовой дороге.......

Чартер, на котором прибыл Свирский со своей группой ,

приземлился в аэропорту "Сокол" уже поздно ночью. Группа из

10 - 12 человек, одетых в камуфляжную форму, с оружием и

снаряжением прошла в здание аэропорта. Особого досмотра не

было. По официальной версии группа прибыла из центра, для

задержания наркодельцов, наделена была особыми полномочиями

и подчинялась только центру. Все документы были в порядке.

Их ожидал микроавтобус, который доставил группу в

гостиницу. В гостинице Свирский встречается с человеком из

какой-то секретной структуры. Он сообщает Свирскому:

человек из "структуры"

- Наживка сработала. "Делом"

Валевского заинтересовался некий -

Чежин. Буквально вчера он тщательно

его изучал, и мы позволили ему

сфотографировать все документы

дела. Сейчас "пробиваем" по нему

все сведения - информация будет

через 1 - 2 дня, а пока за ним

установлена слежка, но не такая,

какую вел ваш человек за теми

двумя. Его задержали в аэропорту

омоновцы. По моим сведениям он

проходит проверку по разыскиваемым

рецидивистам. За ним что-то есть? -

свирский

- Идиот! Кретин! - взрывается

Свирский. - Пусть выбирается сам.

человек из "структуры"

- А если заговорит? -

свирский

- Ему нечего говорить. Он

никто. -

"Никто" были и другие члены группы Свирского. Люди без лица,

бывшие омоновцы, спецназовцы, спортсмены и просто уголовники

- все сцепленные в единое целое жестокостью Свирского,

страхом перед ним и кровью прошлых преступлений.Человек из

"структуры", прощаясь со Свирским и отдавая ему папку с

личным делом Валевского, говорит:

- Здесь есть и настоящие

сведения о судьбе Валевского после

его пребывания на штрафном прииске

"Джелгала". После завершения

операции отдашь папку Овчаренко,

пусть сбережет ее для потомков. -

Утром Свирского будит резкая музыка мобильника. Человек из

"секретной структуры" сообщает:

- Люди из Москвы выехали сегодня

утром на УАЗике в направление на

Ягодное. Едут в составе колонны из

трех КамАЗов. -

свирский

- Наживка сработала,

- с облегчением подумал Свирский и после паузы спросил.

- Вертолет готов? -

человек из "структуры"

- Да все готово. С вами будет наш

человек. Он хорошо знает местность,

но участвовать в операции он не

будет. Вам удачи. -

Свирский, положил мобильник в карман и зло выругался:

свирский

- Привыкли загребать жар чужими

руками. -

В нескольких километрах от Магадана, на аэродроме малой

авиации, группа Свирского загружается в вертолет. Вертолет

поднимается в воздух и берет курс на Ягодное, на бывший

лагерь смерти "Джелгала".......

Уже несколько часов колонна двигалась по Колымской трассе.

По обеим сторонам дороги тянулся бесконечный унылый пейзаж

- развороченная опустошенная земля, бывшие прииски,

прииски, прииски и множество полуразвалившихся строений на

месте приисков. Лишь иногда с перевалов, которых по пути

было несколько, открывалась величественная, фантастическая

панорама. Сопки, покрытые лиственницей и стлаником,

гигантскими каменными волнами захватывали весь горизонт.

Дорога среди сопок тянулась на сотни километров, то

поднимаясь к перевалам, то пробиваясь сквозь скальные

породы, то прорезая мостами ручьи и реки, то вновь вырываясь

в долины.

крист

- Сколько - же нужно было трудов

и средств, чтобы пробить эту

дорогу!, -

вырвалось у Криста.

чежин

- Средств? -

переспросил Чежин.

- Нисколько. Заключенный ничего не

стоил. Эту дорогу называют самой

длинной братской могилой, в прямом

и переносном смысле. Адский труд ,

голод и Север убивали быстро.

Копать могилы в камнях, в вечной

мерзлоте было выше человеческих

сил, а потому погибших обычно

просто закапывали под полотно

строящейся дороги. И сколько их в

этой дороге? Тысячи? Десятки тысяч?

Кто их сосчитал? До сих пор во

время дождей вымываются из полотна

человеческие кости. -

После долгого молчания Крист произносит:

крист

- Две тысячи километров...... -

Бесконечная петляющая лента Колымской трассы - с высоты

полета. Звучит песня Михаила Шелега "Колыма" -

"Стучат по рельсам день и ночь

поезда. Мчат эшелоны за Урал на

восток. Я уезжаю, видит бог,

навсегда. И там последний подведу

свой итог. Колыма - над рекою повис

неподвижный промозглый туман.

Колыма - там за синими сопками где

- то лежит Магадан. Колыма - это

черная ночь и кровавая утром заря.

Колыма - это дальний этап в лагеря,

в лагеря, в лагеря".

Песня сопровождается документальными кадрами отправления в

лагеря заключенных. Бесчисленные эшелоны, забитые живым

товаром - заключенными, с разных направлений, постепенно

сливаются в одно направление, в один поток. Как речушки

сливаются в реки, а реки впадают в океан, так тысячи

эшелонов, под все усиливающийся грохот, устремляются на

Колыму......

Колонна автомобилей подъезжает к поселку Ягодное. Здесь

Чежин дружески распрощался с водителями грузовиков. Они

остаются в поселке на разгрузку стройматериалов, а Чежин,

Крист и Андрей продолжают свой путь, они едут к месту

расположения бывшего лагеря "Джелгала". "Джелгала" был

штрафным лагерем. Его называли карцером Колымы. Шаламов

назвал его Колымским Освенцимом. Он располагался на

берегу реки "Джелгала". Сама река и ее берега представляли

собой лунный ландшафт - такими опустошительными для природы

были последствия многолетней добычи золота. Не было здесь

уже лагеря, не было и поселка, некогда находившегося на

месте лагеря. Но Чежин знает, где находился лагерь. Когда-то

он объездил, исходил эти места сам и с экспедициями. И вот

они подъезжают к месторасположению бывшего лагеря смерти.

Какие-то полуразрушенные строения, остатки бараков, обрывки

ржавой колючей проволоки - такая картина предстала перед их

глазами. Однако перед въездом на территорию бывшего лагеря

дорогу им преградило какое-то странное сооружение из досок и

бревен. И странный человек вышел им навстречу, отделившись

от этого строения. Весь длинный, долговязый, неуклюжий, с

рыжей бородкой, и с поразительно ясными голубыми глазами.

Он что-то тихо скороговоркой говорил. Крист разобрал:

паломников

- Сегодня только по пропуску.

Мавзолей работает только три дня в

неделю. Остальные дни -

профилактика. -

Только теперь Крист обратил внимание на надпись на прибитой

к верхней части сооружения доске. Краской, крупными корявыми

буквами, на доске было выведено слово "Мавзолей". И только

теперь Крист заметил некоторое отдаленное сходство этого

сооружения с мавзолеем Ленину в Москве. К своему удивлению,

Чежин узнал в хранителе Мавзолея своего давнего знакомого.

Это был Иван Паломников. Когда-то они вместе начинали

создавать музей в Ягодном. Вместе участвовали в экспедициях

по местам бывших лагерей. Вместе изучали историю ГУЛАГа на

Колымской земле. Вместе разыскивали предметы быта

заключенных, их письма, записывали рассказы бывших

заключенных о лагере. Однажды в экспедиции Иван и Чежин

увидели - страшное. Небольшая речка Оротукан, размыв

галечные берега, приоткрыла дверь в преисподнюю. Выставила

напоказ нетленные в вечной мерзлоте, сложенные в штабеля

останки сотен и сотен погибших заключенных. С этого времени

Ивана стала преследовать мысль о создании мавзолея.

Постепенно эта мысль превратилась в навязчивую идею. Потом

их пути с Иваном разошлись, и в последнее время Чежин

потерял о нем сведения. И вот, по своему, Иван воплотил свою

идею в жизнь, построив свой Мавзолей на месте бывшего лагеря

смерти "Джелгала", на месте захоронения тысяч заключенных.

Все это Чежин рассказал Кристу и Андрею , идя вслед за

Иваном, который шел несколько впереди них, направляясь к

небольшой избушке, сложенной из бревен, над которой из

выведенной трубы вился, едва заметный дымок.

крист

- Если это и безумие, то оно самое

человечное! -

тихо произнес Крист.

Они подошли к избушке.

паломников

- Вам туда, -

Иван махнул рукой в сторону поля, где находилось лагерное

кладбище.

- А мне нужно протапливать. Дрова

уже прогорели. -

Иван вошел в избушку. Чежин, Крист и Андрей вошли вслед за

Иваном. В избушке стояла примитивная печь - железная бочка с

выведенной жестяной трубой, похожей на печи, которые стояли

в бараках лагеря. Стоял, грубо сколоченный из досок, стол,

на котором по краям лежал хлеб, порезанный точно по порциям

- пайкам. Иван открыл задвижку, бросил в топку несколько

поленьев.

чежин

- Ваня, зачем ты это делаешь?

Ведь - лето. Зачем ты топишь? -

спросил Чежин у Ивана.

Тот ответил, неопределенно кивнув головой в сторону

лагерного кладбища:

паломников

- Им же холодно...... Они приходят

греться... вот - есть и хлеб....

Потрясенные увиденным, Крист, Андрей и Чежин медленно идут

по созданному Иваном Паломниковым Мавзолею, по лагерному

кладбищу, по задушенному крику тысяч и тысяч людей.

Параллельно идут документальные кадры. Вожди на мавзолее

Ленина - самодовольные, ухмыляющиеся рожи палачей: Сталин,

Молотов, Калинин, Берия......

Крист, Андрей, Чежин идут по месту, где захоронены

умершие и расстрелянные заключенные, по этому жуткому

застывшему безмолвию. Нет ни памятников, ни крестов, ни

надписей - нет ничего. Лишь кое-где стоят покосившиеся,

полусгнившие, почерневшие столбики с прибитыми на них

круглыми, покрытыми ржавчиной жестянками от консервных

банок, на которых ничего невозможно разобрать. Тишина,

безмолвие, беспамятство. Вдруг, Крист видит перед собой

деревце - молоденькую лиственницу, словно рожденную в лучах

солнца, с зелено-голубой, невесомой, пушистой хвоей,

издающей неповторимый запах свежести и молодости. Это было

вспышкой, озарением! Это был символ победы жизни над

смертью! Символ самой жизни!

крист

- Смерти нет! Нет! - думает

Крист. - Прошлое всегда живо. И

живо не только в нашей памяти. Нет

- оно живо вполне реально - в

миллиардах комбинациях молекул и

атомов, в их сцеплениях и

переходах, в рождении случайности.

Оно живо! -

Крист становится на колени перед этим росточком жизни,

впитавшим в себя дух сопротивления, дух надежды. Он пытается

ладонями разрыхлить землю и выкопать деревце, но поняв

безнадежность своих попыток, просит Андрея принести ему

лопату и какую-то емкость. Крист осторожно, стараясь не

повредить корни, как живое существо, обкапывает деревце и

бережно помещает его в принесенный Чежиным плотный картонный

ящик, и тихо, торжественно, благоговейно, как освященную

икону, несет деревце через кладбище к выходу, к машине.

Чежин и Андрей идут, молча, позади Криста. Чежин плачет, не

скрывая слез. Андрей мужественно сдерживается, отворачивая

лицо в сторону. Чежин, Крист и Андрей садятся в машину,

отъезжают от бывшего лагеря "Джелгала". Крист

оборачивается. Он видит удаляющуюся нелепую, долговязую

фигуру Ивана Поломникова, молча стоящего возле избушки и

провожающего их глазами. Видит удаляющуюся избушку с

сильно дымящей трубой. Видит удаляющееся сооружение -

Мавзолей, построенный Иваном. Чежин, Крист, Андрей

возвращаются. Они едут в поселок "Ягодное", где живет

Чежин, и где они надеются отдохнуть перед возвращением в

Москву. До поселка и до пересечения с основным полотном

Колымской трассы нужно проехать несколько десятков

километров. Старая проселочная дорога идет по глухим,

заброшенным местам среди сопок, поросших лесом, среди тайги.

Подавленные мрачными ассоциациями, вызванными картинами

бывшего лагеря и возведенным на месте лагерного кладбища

Иваном Паломниковым Мавзолеем, Чежин, Крист и Андрей долго

молчат. Крист бережно держит в руках лиственницу. Но

величественные картины севера постепенно меняют настроение

всех троих. Кажется, они избежали и грозящей им опасности.

Чежин звонит по мобильнику жене. Его отрывочный разговор с

женой настраивает на мирный лад.

чежин

- Пельмени? Обязательно! .....

Баня готова? ..... Спасибо,

Дашенька! - Какая ты умница! .....

Ладно , ладно, больше хвалить не

буду. -

Чежин обращается к Кристу и Андрею:

- Жаль, что вы мало погостите.

Есть здесь удивительно красивые

места. -

И, все белее увлекаясь, Чежин начинает рассказывать о

природе родных мест, о реках, богатых рыбой, изобилии ягод и

грибов, о двух красивейших озерах со странными, неизвестно

откуда пришедшими названиями - озеро "Джека Лондона" и

"Танцующих хариусов".

- Приезжайте на месячишко. Я

покажу... -

Чежин не успевает договорить. Машину накрывает гул

настигающего их вертолета. Раздается пулеметная очередь и

перед колесами машины возникает причудливый смертельный

танец, взбитой пулями, пыли. Чежин резко тормозит машину,

говорит:

- Это уже не танец хариусов. Это

крупнокалиберный.... -

Чежин ведет машину рывками, над ней поднимаются клубы пыли -

спасительной пыли! Вертолет начинает охоту. Он, то

приближается, зависая над машиной, расстреливая ее, то

удаляется, начиная новый заход над ней. Андрей и Крист тоже

отвечают огнем из автоматов, стреляя очередями, наугад, в

невидимый из-за пыли вертолет, в гул вертолета. Так

продолжается некоторое время. Неожиданно Чежин резко

тормозит - останавливает машину. Здесь дорога вплотную

подходит к лесу. Чежин - с карабином , с оптическим

прицелом, Крист и Андрей - с автоматами, забрав весь

боезапас, выскакивают из машины, бегут к лесу. Крист бежит с

деревцем лиственницы, прижав ее к груди. Чежин, показывая

рукой в направлении сопки, кричит Кристу и Андрею:

чежин

- Уходите к каменным уступам, там

есть надежное укрытие. Я буду идти

параллельным путем. Теперь мы

охотники. -

Чежин растворяется в тайге. Он снайпер. Он охотник. Вертолет

с группой Свирского садится рядом с машиной Чежина. Группа

высаживается и начинается преследование. Зона войны. Зона

смерти и случайности. Зона жестокости и боли. Вертолет снова

поднимается в воздух и барражирует над тайгой и сопками,

контролируя схватку. Операция проходит по плану Чежина.

Полагая, что все беглецы уходят в одном направлении,

Свирский приказывает группе преследовать их, охватывая с

двух сторон и прижимая к ущелью. Чежин начинает свою

жестокую работу, работу снайпера. Уже три наемника лежат в

крови - двое убитых и один тяжело ранен в бедро. Свирскому

не нужны раненые и стоны. Он пристреливает раненого на виду

у своих подчиненных. Только жестокость способна заставить

подонков идти на смерть. Крист и Андрей, отстреливаясь от

преследователей, достигли каменного уступа, у которого

действительно есть, словно специально созданное укрепление

из нагромождения камней с открытым простреливаемым

пространством перед ним. Отсюда они вдвоем начинают

отстреливаться, стреляя уже точно, наверняка, и нанося

противнику урон. Идет ожесточенная перестрелка. Крист ранен

в голень. Туго перетянув голень выше раны ремнем и,

перебинтовав рану бинтом, брошенным ему Андреем, он

продолжает вести огонь. В пылу боя Андрей не замечает

легкого ранения в плечо и намокшего от крови рукава

штурмовки. Чежин выводит из строя еще двоих наемников,

пытавшихся незаметно ползком преодолеть простреливаемый

участок. Свирский, поняв, что он попал в тонко расставленную

ловушку, и что по ним "работает" снайпер, приказывает своим

оставшимся наемникам залечь и вести отвлекающий огонь. Он,

хорошо зная тактику боев в Чечне, и используя умение

маскироваться в горах, решает обойти Криста и Андрея с тыла

и уничтожить их. И сделает это он сам, не доверяя своим

подчиненным. Схватка достигает своего апогея. Андрей меняет

рожок автомата, Крист стреляет одиночными выстрелами -

патроны уже на исходе. Свирский бесшумно появляется у них за

спиной. Андрей, интуитивно почувствовав врага, оборачивается

и встречается взглядом со Свирским, видит наведенный на

него автомат:

свирский

- Игра закончилась, командир.

Пленных не будет, -

произносит Свирский.

Но не успевает выстрелить, медленно начинает оседать и

валится навзничь. Чежин опускает карабин. Свирский убит.

Внезапно наступает тишина. Бой окончен. Среди наемников

возникает паника. Слышны возгласы:

- Мы в западне! Свирский убит! -

Начинается беспорядочное паническое бегство. Теперь Свирский

не страшен, группа сразу же распадается и каждый сам спасает

свою шкуру.

Чежин возвращается к товарищам. Он видит, что они ранены,

но не опасно. Кровотечение остановлено, и Андрей меняет

Кристу повязку. Чежин подходит к убитому Свирскому,

наклоняется и достает документы: паспорт, удостоверение......,

выбрасывает их - все это подделка. Затем смотрит содержимое

планшета. Здесь - карта местности и какая-то картонная

папка. Это личное дело Александра Валевского. Чежин

раскрывает папку, листает страницы, задерживает внимание на

последних страницах дела. Чежин подходит к Кристу, передает

ему папку, говорит:

чежин

- Кажется, история с Валевским еще

не закончилась. -

Крист берет папку, раскрывает ее.....

Рассказ - "Почерк".

Лагерь. Барак. Поздно ночью писателя будит дневальный:

днвальный

- Иди, тебя вызывают к

следователю. -

Писатель медленно спускается с нар, медленно идет к выходу

из барака, медленно идет по длинной снежной тропинке к

домику, прижавшемуся к сопке у края поселка. Писатель

постучал в дверь домика. Следователь был невысок, худощав,

небрит, белокож, бледен. Здесь был служебный кабинет.

Железная койка, покрытая солдатским одеялом, и скомканная

грязная подушка... Самодельный письменный стол с

перекошенными выдвижными ящиками, туго набитыми какими-то

папками. Этажерка тоже завалена туго набитыми папками.

Пепельница из половины консервной банки. Часы ходики на

окне. Часы показывали половину одиннадцатого. Следователь

растапливал бумагой железную печь. Не было ни дневального,

ни револьвера.

следователь

- Садитесь, -

сказал следователь, называя писателя на "вы" и пододвинул

ему старую табуретку.Сам он сидел на самодельном стуле с

высокой спинкой.

- Я просмотрел ваше дело, и у меня

есть к вам одно предложение. Не

знаю, подойдет ли это вам.

Писатель замер в ожидании. Следователь помолчал.

- Я должен знать о вас еще

кое-что. -

Писатель поднял голову.

- Напишите заявление. -

писатель

- Заявление? -

следователь

- Да, заявление. Вот листок

бумаги, вот перо. -

писатель

- Заявление? О чем? Кому? -

следователь

- Да кому угодно! Ну не

заявление, так стихотворение Блока.

Ну, все равно. Поняли? Или "Птичку"

пушкинскую. "Вчера я растворил

темницу воздушной пленницы моей. Я

рощам возвратил певицу, я возвратил

свободу ей", -

продекламировал следователь.

писатель

- Это не пушкинская "Птичка", -

напрягая все силы иссушенного мозга, прошептал писатель.

следователь

- А чья же? -

писатель

- Туманского. -

следователь

- Туманского? Первый раз слышу.

писатель

- А вам нужна экспертиза

какая-нибудь? Не я ли кого-нибудь

убил. Или написал письмо на волю.

Или изготовил магазинный чек для

блатных. -

следователь

- Совсем нет. Экспертизы такого

рода нас не затрудняют. -

Следователь улыбнулся. Эта улыбка будто добавила немного

света в комнате и в душе писателя.

- Так поняли или нет? Мне нужно

посмотреть ваш почерк. Пишите!, -

диктовал следователь.

Пальцы, привыкшие к кайлу, к черенку лопаты, никак не могли

ухватить ручку, но наконец, это удалось.

писатель

"Начальнику прииска. .....

Заявление. Прошу перевести меня на

более легкую работу...."

следователь

- Достаточно. -

Следователь взял недописанное заявление писателя, разорвал

его и бросил в огонь... Свет печки на мгновение стал ярче.

- Да, у вас действительно

каллиграфический почерк. Садитесь

к столу. С краюшка. -

Писатель садится поближе к столу. Выжидающе смотрит на

следователя. Тот перебирает папки, смотрит какие-то листы,

списки.

- У меня беспорядок, хаос, -

говорил следователь. - Я сам

понимаю. Но вы ведь поможете

наладить. -

писатель

- Конечно, конечно. -

Печка уже разгорелась, и в комнате было тепло.

- Закурить бы...., -

тихо произнес писатель.

следователь

- Я некурящий, - сказал

следователь грубо. - И хлеба у меня

тоже нет. На работу завтра вы не

пойдете. Я скажу нарядчику. -

Следует закадровый голос писателя:

" Бесснежная зима тридцать

седьмого - тридцать восьмого года

уже вошла в бараки всеми своими

смертными ветрами. Каждую ночь по

бараку бегали нарядчики, отыскивая

и будя людей по каким-то спискам "в

этап". Из этапов и раньше-то никто

не возвращался, а тут перестали и

думать о всех этих ночных делах -

этап так этап, - работа была

слишком тяжела, чтобы думать о чем

либо".

Писатель еле живой добирается до знакомого кабинета и

подшивает, подшивает бумаги. Он перестал умываться, перестал

бриться, но следователь не замечает впалых щек и

воспаленного взгляда голодного писателя. Количество папок

все росло и росло. Писатель переписывает какие-то

бесконечные списки, где были только фамилии. Иногда

следователь сам берет списки и диктует фамилии. Проходили

неделя за неделей, а писатель все худел, все писал. И вот

однажды, взяв в руки очередную папку, чтобы прочитать

очередную фамилию , следователь запнулся. И поглядел на

писателя и спросил:

следователь

- Как ваше имя отчество? -

писатель

- Александр Иванович, -

ответил писатель, улыбаясь.

Он представил, что его здесь, в лагере, называют по имени

отчеству. Следователь, все еще держа папку в руках и не

произнося фамилии, побледнел. Он бледнел, пока не стал

бледнее снега. Быстрыми пальцами следователь перебрал

тоненькие бумажки, подшитые в папку. Потом следователь

решительно распахнул дверцу печки, и в комнате сразу стало

светло, как будто озарилась душа до дна, и в ней нашлось на

самом дне что- то очень важное, человеческое. Следователь

разорвал папку на куски и затолкал их в печку. Стало еще

светлее. Писатель ничего не понимал. И следователь сказал,

не глядя на него:

следователь

- Шаблон. Не понимают, что

делают, не интересуются, -

и твердыми глазами посмотрел на писателя. -

Продолжаем писать. Вы готовы? -

писатель

- Готов. -

Действие переносится в шестидесятые годы, в Москву, в

квартиру писателя. Писатель пишет. Он, как бы продолжая

рассказ, произносит вслух слово "Готов". Подходит к окну, в

которое врывается яркий живой солнечный свет. Звучит

закадровый голос писателя:

- И только много лет спустя я

понял, что это была моя папка. Уже

многие мои товарищи были

расстреляны. Был расстрелян и

следователь. А я был все еще жив и

иногда - не реже раза в несколько

лет - вспоминал горящую папку,

решительные пальцы следователя,

рвущие мое "дело", - подарок

обреченному от обрекающего. Почерк

мой был спасительный,

каллиграфический.....

Крист медленно, прихрамывая, идет по больничному коридору.

Он идет из перевязочной. Рана почти зажила, и врач сказал,

что через день, другой его выпишут из больницы. Уже

несколько дней Крист находится в городской больнице в

хирургическом отделении. Все это время Андрей и Чежин ни на

минуту не оставляли Криста одного - попеременно несли охрану

возле палаты. (Чежин добился разрешения выделить для Криста

отдельную палату.) Крист видит возле своей палаты Андрея,

шутливо разговаривающего с молоденькой медсестрой. Он

радостно сообщает Андрею:

крист

- Андрюша, мы свободны! Рана

зажила, и завтра меня выписывают.

Позвони Александру и пора

заказывать билеты на Москву. -

Крист входит в палату, с подъемом декламируя самому себе из

Омар Хайяма:

" .... И научить добру людей

свободных - прекрасно, как свободу

дать рабам!"

Крист ложится на кровать, берет со столика папку,

раскрывает ее. Он снова перелистывает пожелтевшие от времени

подшитые листы личного дела Валевского. Его внимание

задерживает тонкой папиросной бумаги листок. Это вкладыш со

спецуказанием Москвы. КРТД - контрреволюционная

троцкистская деятельность. Крист читает вслух:

" На время заключения лишить

телеграфной и почтовой связи,

использовать только на тяжелых

физических работах, доносить о

поведении раз в квартал".......

Москва. Квартира писателя. Нельзя банально ее назвать

творческой лабораторией или еще как-то. Здесь писатель

заново проживает те семнадцать лет, проведенных в колымских

лагерях. Он работает над новым сборником рассказов. И каждый

рассказ - это предельная правда, заново пережитая,

осмысленная и воспроизведенная языком великого таланта,

самым точным, самым человечным языком во все времена. Он

сидит перед чистым листом бумаги, произносит название

рассказа "Лида", начинает писать:" Лагерный срок, мой

последний лагерный срок таял. Мертвый зимний лед

подтачивался весенними ручейками времени. ....... Но я гнал от

себя мысли о возможной свободе, о том, что называется в моем

мире свободой. Освобождаться было опасно. За любым

заключенным, у которого кончался срок, на последнем году

начиналась правильная охота. Охота из провокаций доносов,

допросов. Все это я знал, берегся, как мог. Но уберечься

было нельзя. Я уехал на Колыму со смертным клеймом "КРТД".

Буква "Т" в моем литере была меткой, тавром, клеймом,

приметой, по которой меня много лет убивали, не выпуская из ледяных

забоев на шестидесятиградусном морозе. Убивали тяжелой

работой, непосильным лагерным трудом, убивали побоями

начальников, прикладами конвоиров, кулаками бригадиров...

Убивали глодом "юшкой" лагерного супчика".Действие

переносится в лагерное прошлое писателя. Приемное отделение

крупной лагерной больницы. Вечер. Меняется смена. Конвой

приводит из лагерной зоны врачей, сестер, фельдшеров,

санитаров. Люди переодеваются в гардеробе, который находится

рядом с приемным покоем, и бесшумно растекается по

отделениям. Другие, отработав смену, под конвоем,

возвращаются в лагерную зону. Писатель находится в это время

в приемном покое. При его круглосуточной работе он не

покидает больницы. Один из врачей, переодевшись, и увидев

писателя, перед тем как уйти в отделение на ночное

дежурство, на минуту подходит к писателю, тихо, по дружески,

как хорошему товарищу, говорит:

товарищ

- Слышал, ты скоро

освобождаешься. Удачи тебе. -

Но эти слова товарища не обрадовали писателя. Нахмурившись,

он сидит за столом, отрешенно перелистывая один из журналов

регистрации. Перед его глазами проходит вся его лагерная

жизнь. Каждый перевернутый листок - это этап его лагерной

жизни. Тюрьма, долгий этап на Колыму. Золотые забои.

Джелгала. Карцер в Джелгале. Суд по доносам "товарищей" и

новый десятилетний срок. Вот он работает в шахте - катает

вагонетки и насыпает уголь. Вот в Магадане на курсах

фельдшеров с трудом негнущейся кистью записывает лекции по

терапии и прослушивает стетоскопом больных. Вот в приемном

покое выгоняет блатаря, решившего отдохнуть в больнице и

"покушать" кодеинчика, и с ненавистью грозящего поквитаться

с "лепилой". Эти воспоминания сопровождаются внутренним

монологом писателя.

писатель

"Ни один день из лагерной жизни я

не забыл..... И вот срок заключения

таял, таял как лед. Конец срока был

близок".

Писатель вздрагивает, от воспоминаний его отвлекает сигнал

прибывшей машины - кого-то привезли из больных. Писатель

открывает дверь. Двое сопровождающих вносят носилки с

больным. Больного осматривают два дежурных врача - спорный

случай.

дежурные врачи

- Ну что, Петр Сергеевич, есть

основания для госпитализации? -

спрашивает один у другого.

- Это решает Александр Иванович.

На этот счет мы имеем прямые

указания начальства. Он здесь знает

все: и текущую документацию, и

последние приказы, а главное - тот

мир, откуда доставляют больных".

Врач подзывает писателя. Тот осматривает больного,

говорит:

писатель

- Нужно госпитализировать. -

Больного уносят в отделение. Снова устанавливается тишина.

Писатель садится за стол, включает настольную лампу, снова

погружается в свои тревожные мысли...

..."КРТД". - Все будущее будет

отравлено этой важной справкой о

судимости. Этот литер закроет мне

дорогу в любом будущем, закроет на

всю жизнь, в любом месте страны, на

любой работе. Эта буква "Т" не

только лишит паспорта, но на вечные

времена не даст устроиться на

работу, не даст выехать с Колымы.

Что делать? Может быть проще всего

- веревка... Так многие решали этот

самый вопрос. -

Писатель резко поднимается со стула, начинает ходить по

помещению из угла в угол и громко произносит:

- Нет! Я буду биться до конца.

Биться, как зверь, биться, как меня

учили в этой многолетней травле

человека государством. -

Писатель скручивает махорочную папироску, закуривает,

ложится на кушетку, задумавшись, тихо произносит:

- Нужно думать, думать..... -

Утренняя разводка, снова меняется смена. Люди снимают

арестантскую одежду, одевают халаты. Из безликих номеров они

превращаются в Василия Федоровича, Анну Николаевну, Катю или

Петю, Васку или Женьку, "длинного" или "рябую" в зависимости

от должности - врача, сестры, санитара или "внешней"

обслуги. Писатель берет журнал, он готовится идти на

утренний доклад к начальнику больницы, выходит из приемного

отделения и внезапно останавливается. Среди уже расходящихся

по отделениям людей он увидел девушку. Писатель невольно

воскликнул:

- Лида! -

Невысокая белокурая девушка оглянулась. Писатель осекся и

лишь махнул ей рукой. Девушка улыбнулась писателю и тоже

дружески махнула ему рукой. Писатель возвращается в приемное

отделение он возбужден и повторяет вслух несколько раз.

- Лида... Лида... -

Писатель начинает вспоминать:

Года два назад дежурный врач из

заключенных отвел меня в сторону.....

Снова лагерная больница. Приемный покой. Дежурный врач

отводит писателя в сторону :

дежурный врач

- Тут девушка одна. -

писатель

- Никаких девушек. -

дежурный врач

- Подожди. Я сам ее не знаю. Тут

вот в чем дело. -

Врач тихо, полушепотом, рассказывает суть дела:

- Начальник лагерного отделения

преследует свою секретаршу -

бытовичку. Но жить с начальником

девушка не стала. Теперь , проездом

- этап везут мимо - пытается лечь в

больницу, чтобы уйти от

преследования мерзавца. -

писатель

- Вот что. Ну-ка давай эту

девушку. -

дежурный врач

- Она здесь. Войди, Лида! -

Невысокая белокурая девушка встала перед писателем,- и смело

встретила его взгляд. Закадровый голос писателя сопровождает

встречу писателя и Лиды.

писатель

" Сколько людей прошло в жизни

перед моими глазами. Сколько тысяч

глаз понято и разгадано. Я

ошибался редко, очень редко". -

- Хорошо. Кладите ее в больницу. -

Начальник, который привез Лиду, бросился в больницу -

протестовать. Но его не пустили надзиратели. Младший

лейтенант - небольшой чин. Лейтенант добрался до главного

врача больницы - к майору. Начал говорить:

начальник

- Ваши врачи положили в больницу

мою секретаршу. Она не больная. Она

здоровая как.... -

главный врач

- Попрошу не учить моих врачей,

кто больной, а кто не больной. А

потом, лейтенант, - почему тебя

интересует судьба твоей секретарши?

Попроси другую в местном лагере и

тебе пришлют. Ну все. У меня нет

больше времени. Следующий! -

Лейтенант выскочил из кабинета разъяренный и, ругаясь,

уехал.

Действие переносится в Москву. Писатель продолжает читать

вслух рассказ. Он что-то зачеркивает, правит:

писатель

- Случилось так, что Лида

осталась в больнице, работала в

конторе, участвовала в

художественной самодеятельности.

Иногда мы виделись, улыбались друг

другу. Уже дважды сменились

начальники всех "частей". Никто не

помнил, как положили Лиду в

больницу. Помнил только я. Нужно

было узнать, помнит ли это и Лида.

И снова приемный покой большой лагерной больницы. Во время

сбора обслуги писатель - заключенный подходит к Лиде и без

ненужных предисловий обращается к ней:

- Слушай, Лида, ты работаешь в

учетной части? -

лида

- Да. -

писатель

- Документы на освобождение ты

печатаешь? -

лида

- Да. Начальник печатает и сам.

Но он печатает плохо, портит

бланки. Все эти документы всегда

печатаю я. -

писатель

- Скоро ты будешь печатать мои

документы. -

лида

- Поздравляю..... -

Лида смахнула невидимую пылинку с халата писателя.

писатель

- Будешь печатать старые

судимости, там ведь есть такая

графа? -

лида

- Да, есть. -

писатель

- В слове "КРТД" пропусти букву

"Т". -

лида

- Я поняла. -

писатель

- Если начальник заметит, когда

будет подписывать, - улыбнешься,

скажешь, что ошиблась. Испортила

бланк.... -

лида

- Я знаю, что сказать......

Обслуга уже строилась на выход....

Прошло две недели. Писатель и его знакомые - два инженера и

врач - стоят у окошечка паспортного стола. Окошечко

открылось и писателю выбросили лиловую бумажку годичного

паспорта.

писатель

- Годичный? -

недоумевая, спросил писатель.

Из окошечка показалась выбритая физиономия военного:

паспортист

- Годичный. У нас нет сейчас

бланков пятилетних паспортов. Как

вам положено. Хотите побыть до

завтрашнего дня - паспорта

привезут, мы перепишем? Или этот

годовой вы через год обменяете? -

писатель

- Лучше я этот через год обменяю.

паспортист

- Конечно. -

Окошечко захлопнулось. Товарищи писателя поражены.

товарищ

- Это удача! Невероятная ,

немыслимая удача! -

восклицал знакомый инженер.

другой товарищ

- А я думаю, что это смягчение

режима. Это первая ласточка,

которая обязательно, обязательно

сделает весну! -

говорит другой инженер.

третий товарищ

- Нет, это божья воля, -

сказал врач, не пытаясь чем-то другим объяснить происшедшее.

Через несколько дней писатель - заключенный снова видит

Лиду. Переодевшись вместе со всеми, она готовится к выходу

на зону. Они улыбаются друг другу. Их безмолвный разговор

глазами сопровождается закадровым голосом писателя:

писатель

- Я не сказал Лиде не одного

слова благодарности. Да она и не

ждала. За такое не благодарят.

Благодарность - неподходящее

слово....

Крист и Андрей прощаются с Чежиным. Они крепко горячо

обнимаются. Крист бережно держит в руках деревце

лиственницы, хорошо и тщательно упакованное с землей. Чежин,

провожая друзей, долго стоит, махая рукой......

Крист и Андрей в Москве. Вчетвером, Крист, Андрей, Мария и

Ирина, они сидят в кафе.( Кристу предстоит еще один перелет.

Уже через несколько часов он вылетает в Париж.) Ирина

просматривает папку с "делом" Александра Валевского,

медленно, лист за листом, вчитывается в записи, затем

закрывает папку, кладет ее на стол, тихо произносит:

ирина

- А заглянувший в эту книгу

однажды не успокоится вовеки. -

крист

- Что вы сказали, Ирина? -

ирина

- Притча. У Евгения Шварца, в

пьесе "Дракон" есть Книга, в

которой записаны все преступления

преступников, все несчастья

страдающих напрасно.... -

Мария обращается к Кристу, она очень взволнована:

мария

- Знаете, Крист, я провела

собственное журналистское

расследование о дальнейшей судьбе

Александра Валевского, после его

освобождения. И вот что стало мне

известно. Некоторое время он

работал в Подмосковье - завхозом на

небольшом торфодобывающем

предприятии. Затем возвратился жить

в Москву и даже вернулся к

журналистской деятельности, работал

в научно-популярном журнале. Снова

уезжает из Москвы. Куда?

Неизвестно..... Смотрите, что я

разыскала.-

Мария достает из пакета старый журнал. Это

научно-популярный журнал начала шестидесятых годов. Она

раскрывает журнал, находит нужную страницу.

- Вот - статья о кибернетике.

Интервью с академиком.... Интервью

вел журналист...

крист

- Неужели это он, Мария? -

мария

- Уверена, что он, хотя кое-что

еще нужно уточнить...

. Действие переносится в Москву, в шестидесятые годы. КГБ. В

кабинете за столом сидят двое. Говорит следователь:

следователь

- Спасибо, вы составили толковую

докладную записку. Похоже, он вам

полностью доверяет. -

Сидящий напротив мужчина: сухощавый, с бородкой, с

бегающими глазками, самодовольно, с ухмылкой, произнес:

доносчик

- Я хорошо знаю эту публику. И,

потом, после напечатанного моего

рассказа, я среди них абсолютно

свой. -

следователь

- Кем он сейчас работает? -

доносчик

- Журналистом, в каком - то

научно - популярном журнале. -

следователь

- Что же, продолжайте с ним

встречаться, но не навязчиво, чтобы

не вызвать подозрение.

Следователь с официальной улыбкой жмет руку мужчине, тот

уходит. В кабинет входит другой службист, видимо

подчиненный. Следователь произносит:

- Этот далеко пойдет. -

подчиненный

- Что, талант? -

следователь

- Талант тот, на кого он доносит.

А у этого - нюх. -

Рассказ "Академик". Редакция известного

научно-популярного московского журнала. Разговор

заведующего редакцией с писателем:

главный редактор

- Наконец "светило" дало добро на

интервью о кибернетике. Назначил

встречу сегодня, ровно в 12 часов.

Вы познакомились с темой будущей

беседы? С биографией академика? -

писатель

- Конечно, и с темой и с

биографией. Даже с двумя

биографиями - депутатской и

научной. -

главный редактор

- Надеюсь, вам все понятно? -

писатель

- Есть некоторые нюансы. -

главный редактор

- В чем дело? -

писатель

- Два десятка лет назад наш

академик - тогда молодой

перспективный профессор - метал

громы и молнии со своего научного

Олимпа в кибернетику. Называл ее

"вреднейшей идеалистической

квазинаукой", "воинствующей

лженаукой. -

главный редактор

- Никаких нюансов. Наша задача

быть современными и своевременными

и больше ничего, -

резко говорит заведующий писателю. -

Все идите, идите. У вас не так

много времени, а академик очень

пунктуален... -

Писатель поднимается по узкой мраморной лестнице

огромного дома на главной улице города, где живет академик.

В подъезде стоит стол дежурного дворника. Электрическая

лампочка приспособлена так, что свет падает на лицо

входящих. Это чем-то напоминает следственную тюрьму.

Писатель-журналист назвал фамилию академика, дежурный

дворник позвонил по телефону, получил ответ, сказал

журналисту:

дворник

- Пожалуйста. -

писатель

- Бюро пропусков, -

лениво подумал писатель- журналист.

- Уж чего-чего, а бюро пропусков я

за свою жизнь повидал немало. -

дворник

- Академик живет на шестом этаже,

почтительно сообщил дежурный дворник.

Писатель медленно поднимается по лестнице, отдыхая на

каждой площадке. Отдышавшись, он твердой рукой нажимает

звонок. Академик открыл дверь сам. Он был молод, вертляв, с

быстрыми черными глазами и выглядел гораздо моложе и свежее

писателя , хотя они были сверстниками. В передней в огромном

зеркале с бронзовой рамой они отражались оба - академик в

черном костюме, с черным галстуком, черноволосый,

черноглазый, гладколицый, подвижной, и прямая фигура

писателя- журналиста и его утомленное лицо с множеством

морщин, похожих на глубокие шрамы. Но голубые глаза писателя

сверкали, пожалуй, моложе, чем блестящие глаза академика.

Писатель повесил свое пальто.

академик

- Прошу, -

сказал академик, отворяя дверь налево.

- И прошу извинить меня. Я сейчас

вернусь. -

Писатель осмотрелся. Анфилада огромных комнат уходила

прямо и направо. Вдали за стеклянными дверями мелькали

тени. Академик появился где-то далеко, и снова исчез, и

снова появился, и снова исчез. Писатель вошел в кабинет

академика. Крошечный кабинетик казался чуланом. Книжные

полки по всем четырем стенам сжимали комнату. Три стены

занимали справочники, а одна была отведена собственным

сочинениям. Биографии и автобиографии, уже знакомые

писателю, стояли тут же. Маленький резной письменный столик

красного дерева, казалось, прогибался под тяжестью огромной

,массивной мраморной чернильницы. В кабинет был втиснут

маленький черный рояль. К роялю был прижат круглый стол,

заваленный журналами. Писатель перенес груду журналов на

рояль и положил авторучку и два карандаша на край стола.

Двери в прихожую академик оставил открытой.

ПИСАТЕЛЬ

- Как в тех кабинетах, -

подумал писатель.

Вспышкой на секунду в памяти возникает кабинет

следственной тюрьмы.

Везде на черном рояле, на книжных полках - стояли

кувшинчики, фарфоровые и глиняные фигурки. Писатель взял в

руки пепельницу в виде головы Мефистофеля - грузная,

провинциальная , она была непонятна. С полок трубили

глиняные бараны, прижавшись к корешкам книг, сидели зайцы с

львиными мордами.Все выглядело мелким, напыщенным, пустым.

Писатель обращает внимание на два добротных кожаных

чемодана, стоящих около двери, с наклейками иностранных

гостиниц. Академик возник на пороге, перехватывая взгляд

писателя, объяснил:

академик

- Прошу прощения. Завтра уезжаю в

Грецию самолетом. Прошу. -

- Академик протиснулся к письменному столу, занял удобную

позицию:

- Я думал о предложении вашей

редакции, -

сказал он глядя на форточку.

Ветер вносил в комнату пятипалый кленовый лист, похожий на

отрубленную кисть человеческой руки. Лист повертелся в

воздухе и упал на пол. Академик нагнулся, изломал сухой лист

в пальцах и бросил его в плетеную корзиночку(Дыхание жизни

здесь ни к чему. Жизнь опасна.)

- И согласился, -

продолжал академик.

- Я наметил три главных пункта

моего ответа, моего выступления,

мнения, - называйте это как

хотите. Вопрос первый формулируется

мною так... -

писатель

- Я попрошу вас , -

сказал писатель, бледнея,

- говорить чуть-чуть громче. Дело в

том, что я плохо слышу. Прошу

прощения. -

академик

- Ну, что вы, что вы, -

вежливо сказал академик.

- Вопрос первый формулируется....

Так достаточно? -

писатель

- Да благодарю вас. -

академик

- Итак, первый вопрос.... -

Черные бегающие глаза академика смотрели на руки писателя.

Далее идет внутренний монолог писателя:

писатель

- Я понимал, вернее не понимал,

а чувствовал всем телом, о чем

академик думает. Он думает о том,

что присланный к нему журналист не

владеет стенографией. -

Монолог журналиста сразу переходит во внутренний монолог

академика. Здесь сошлись два взаимоисключающих мира.

Академик слегка обижен. Он смотрит на темное морщинистое

лицо журналиста:

академик

- Конечно, есть журналисты, не

владеющие стенографией, особенно из

пожилых. Но в таких случаях

редакция посылает второго человека

- стенографистку. Могла бы прислать

одну стенографистку, так было бы

еще лучше. Журналист - это

дипломатический курьер, если не

просто курьер. Мое время дороже,

чем время журналиста. Но вино,

разлитое в стаканы, надо пить, -

-вспомнил он поговорку.

Поговорку академик произносит вслух на английском языке,

полагая, что журналист, не владеющий стенографией, не знает

и английского языка. Журналист не откликнулся на эту фразу -

чего академик и ждал. Академик диктует привычные фразы

интервью:

- Кибернетика - это отрасль знания,

суть которого сформулирована

Винером, как "наука о связи,

управлении и контроле в машинах и

живых организмах.... -

И продолжается внутренний монолог академика:

- Да вино разлито, - думает

академик. - Решение принято, дело

уже начато и не в моих привычках

останавливаться на полдороге. В

конце концов, это своеобразная

техническая задача: уложиться ровно

в час, диктуя не быстро, чтоб

журналист успел записать, и

достаточно громко... -

Академик продолжает диктовать:

- Это второе основание

кибернетики. Интерпретация ее

Винером, как теории организации,

теории борьбы с мировым Хаосом, с

возрастанием энтропии.... -

Академик успокоился, даже развеселился,обращается к

журналисту:

- Простите, - сказал академик, -

вы не тот журналист, что много

печатался во времена моей

молодости, моей научной молодости,

в начале тридцатых годов? Я хорошо

запомнил его фамилию. За его

статьями все молодые ученые следили

тогда. Помню название одной его

статьи - "Единство науки и

художественной литературы". В те

годы, -

академик улыбнулся, показывая хорошо отремонтированные

зубы,

- были в моде такие темы. Статья бы

и сейчас пригодилась для разговора

о физиках и лириках с кибернетиком

Полетаевым. Давно все это было, -

вздохнул академик. -

писатель

- Нет, - сказал журналист. Я не

тот журналист. Я знаю, о ком вы

говорите. Тот умер в тридцать

восьмом году. -

И писатель твердым взглядом посмотрел в быстрые черные

глаза академика. Академик издал неясный звук, который

следовало оценить как сочувствие, понимание, сожаление.

Писатель-журналист пишет не отдыхая. Холодный пот выступил

на спине. Звучит закадровый голос писателя:

- Пословицу насчет вина я понял

не сразу. Я знал язык и забыл,

давно забыл, а сейчас незнакомые

слова ползли по моему утомленному,

иссохшему мозгу. Тарабарская фраза

медленно двигалась, будто на

четвереньках, по темным закоулкам

мозга, останавливалась, набирала

силы и доползала до какого-то

освещенного угла, и я с болью и

страхом понял ее значение на

русском языке. Суть была не в ее

содержании, а в том, что я понял ее

- она как бы открыла, указала мне

новую область забытого, где тоже

надо все восстанавливать,

укреплять, поднимать. А сил уже

не было - ни нравственных, ни

физических, и казалось, что гораздо

легче ничего нового не вспоминать.

В дверь просунулась женская голова в парикмахерском шлеме.

академик

- Простите. -

И академик вылез из-за рояля и выскользнул из комнаты,

плотно прикрыв дверь.Журналист помахал затекшей рукой и

очинил карандаш. Из передней слышался голос академика -

энергичный, в меру резкий, никем не перебиваемый,

безответный.

академик

- Шофер, -

произнес академик, возникая в комнате,

- не может сообразить, к какому

часу подать машину.

Продолжим, - сказал академик, заходя за рояль и перегибаясь

через него, чтобы писателю было слышнее.

- Второй раздел - это успехи теории

информации, электроники,

математической логики - словом,

всего того, что принято называть

кибернетикой. -

Пытливые черные глаза встретились с глазами писателя, но

журналист был невозмутим. Академик бодро продолжал:

- В этой модной науке, сперва мы

немножко отставали от Запада, но

быстро выправились и теперь идем

впереди. Подумываем об открытии

кафедр математической логики и

теории игр. -

писатель

- Теории игр? -

академик

- Именно: она еще называется

теория Монте-Карло, - грассируя,

протянул академик. - Поспеваем за

веком. Впрочем, вам.... -

писатель

- Журналисты никогда не

поспевали за веком. Не то что

ученые.....

(Слова писателя - журналиста

всегда идут с подтекстом -

знания того страшного мира,

откуда он пришел. И, наоборот,

слова академика пусты и

поверхностны. )

Журналист передвинул пепельницу с головой Мефистофеля.

- Вот залюбовался пепельницей.-

академик

- Ну что вы, - сказал академик.

- Случайная покупка. Я ведь не

коллекционер, не аматер, как

говорят французы, а просто на глине

отдыхает глаз. -

писатель

- Конечно, конечно, прекрасное

занятие.

( Всплывающая в рассказе

фигурка головы Мефистофеля -

тоже не случайна. При всей

своей успешности - академик

продал душу дьяволу. И

наоборот , при всей своей

корявости, несовременности,

истощении нравственных и

физических сил, писатель -

журналист ее сохранил. )

Ну, благодарю вас, -

сказал журналист, вставая и складывая листочки.

- Желаю вам всего хорошего. Гранки

пришлем. -

академик

- Там... в случае чего, -

сказал академик, поморщившись,

- пусть в редакции сами прибавят

то, что нужно. Я ведь человек

науки, могу не знать. -

писатель

- Не беспокойтесь. Все вы увидите

в гранках. -

академик

- Желаю удачи. -

Академик вышел проводить журналиста в переднюю, зажег свет и

с сочувствием смотрел, как журналист напяливает на себя свое

пальто. Левая рука с трудом попала в левый рукав пальто, и

журналист покраснел от натуги.

академик

- Война? -

с вежливым вниманием спросил академик.

писатель

- Почти... Почти. -

Писатель выходит на мраморную лестницу. Снова звучит

закадровый голос:

- Плечевые суставы были

разорваны на допросах в тридцать

восьмом году.-

Писатель выходит на улицу - в ветер, в осень, в золотое,

бесшумное кружение опадающих кленовых листьев. Словно тысячи

и тысячи ладоней тянутся к нему оттуда из тех лет...

Прошел год со времени описываемых событий. В Париже

проводится конференция. Ее организует инициативная группа по

расследованию злодеяний сталинизма. Крист и Поль едут в

такси. Крист рассеенно смотрит в окно автомобиля. Поль

просматривает свежие газеты.

поль

- Неужели это реальность! -

восклицает Поль. -

КРИСТ

- Что, Поль? -

поль

- Вот это. -

Поль кивает головой, указывая на газетные заголовки. -

"Нюрнберг над сталинизмом", "Преступления без срока

давности", "Прошлое мертво, если не осуждены все

преступники". -

крист

- Еще не реальность. Но какие -

то глубинные пласты сдвинулись и

эта конференция - важный шаг к

реальности. -

поль

- Кто ее организовал? -

крист

- Инициативная группа по

расследованию злодеяний сталинизма.

Это и активисты из общества

"Мемориал", и известные

правозащитники, и писатели, и

религозные деятели, и русские

эмигранты разных поколений. -

поль

- Ну а твои новые друзья. Где

они? Ну, тебя с Марией я вижу

каждый день и по- дружески, ужасно

тебе завидую! - А Эрнст, Чежин,

Званцев? -

крист

- Эрнст и Чежин учавствуют в

конференции и выступят сегодня с

докладами - Эрнст о геноциде

русских немцев, а Чежин предоставит

неофициальную статистику жертв по

колымским лагерям смерти. Ты их

увидешь. А, Андрей? - У Андрея с

Любашей недавно родилась дочурка и

мы с Марией скоро едем на

крестины.... -

поль

- Так, Крист, а вы с Марией,

когда вы пригласите меня на свои

крестины? -

Шутливо говорит Поль.

крист

- Обязательно пригласим,Поль, -

улыбаясь, говорит Крист.

Сигнал мобильного телефона прерывает разговор. Крист

разговаривает с Марией:

- ... Хорошо, дорогая, встретимся в

фойе.... Немного задержусь. Мы с

Полем заедем к Анне Валевской.

Сегодня утром она позвонила мне... -

Крист и Поль подъезжают к дому Анны, оставляют машину и

медленно, наслаждаясь тишиной и уютом, идут по дворику. Они

видит Анну. Она стоит на коленях и нежно, бережно рыхлит

землю перед деревцем. Это та самая лиственница, которую год

назад Крист привез Анне оттуда, с Колымы. Анна поднимает

голову - на ее глазах стоят слезы. Снова наклонив голову к

деревцу тихо, почти шепотом, Анна произносит:

анна

- Сегодня День Рождения. -

Крист, Поль и Анна стоят перед лиственницей. Звучит

закадровый голос писателя. Отрывок из рассказа "Воскрешение

лиственницы".

"Лиственница дышала.... Лиственница жила. Лиственница

источала, именно источала запах, как сок. Запах переходил в

цвет, и не было между ними границы. Никакая сила в мире не

заглушила бы этот запах, не потушила этот зеленый свет....

Лиственница дышала, чтобы напомнить людям о тех миллионах

убитых, замученных на Колыме, которые сложены в братских

могилах к северу от Магадана..... Да, есть ветки сирени,

черемухи, есть романсы сердцещипательные; лиственница не

предмет не тема для романсов, о ней не споешь, не сложишь

романса. Здесь слово другой глубины, иной пласт

человеческих чувств. Лиственница - дерево Колымы, дерево

концлагерей".

Оставить комментарий © Copyright Олейник Виктор Иванович (oleinikvictor1951@mail.ru) Размещен: 23/04/2011, изменен: 30/03/2012. 179k. Статистика. Пьеса; сценарий: Драматургия		Ваша оценка:
Аннотация: Заключительная часть сценария "Воскрешение лиственницы"

Олейник Виктор Иванович : другие произведения.

Воскрешение лиственницы Сценарий 3 часть