Ошка Эз : другие произведения.

Парадоксы Теории Относительности или Ольгин Смех

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Время для меня - это колодец без стен, начала и конца. В нём плещутся воды пространства. События, что населяют эти воды, замешаны, как тесто, на всем живом и неживом. Все на учёте. Всё сохранено в самом надежном виде. Ничего не может испариться или пропасть из колодца. Время для меня было всегда, даже в той части жизни или нежизни, где ещё совсем-совсем темно. Я помню эту "темноту". Она за чертой, которая ускользает, если пытаешься её удержать...

   Автор: Ошка Эз
  
   5.08.02 - 29.10.02
  
  

Парадоксы Теории Относительности или Ольгин Смех

  
   Посвящаю мужу, Саше П.,
   моему любимейшему учителю
   в постели
  
  
   "I point at their backs with a haste - it's Misha's last chance to see them, the women are almost out.
- See? That's the girl I've been fucking the whole last week! "
   "YEAH, I 'VE MADE HER LAUGH..."
  
"Я махнул рукой вслед в спешке - то была последняя Мишина возможность увидеть их, женщины почти скрылись из виду.
   -Смотри, это та самая девчонка, которую я е-л всю последнюю неделю!"
  
   "НАДО ЖЕ, Я ЗАСТАВИЛ ЕЁ СМЕЯТЬСЯ..." Автор: саша -- www.graphomania.ru
  
  
   1.
   Впервые о космосе и звездах, пространстве и времени, Альберте Эйнштейне и его Теории Относительности я узнала от брата. Мне было пять лет, он - на двенадцать лет старше.
   - Если кто-то попробует достичь скорости света, его вес устремится к бесконечности, а время к нулю. Ты это понимаешь?- спросил Игорь.
   -Понимаю, - ответила я.
   Он засмеялся:
   - Забавно! Никто в мире так до конца и не понял Теорию Относительности, кроме одной маленькой девочки, пяти лет от роду...
  
   Время для меня - это колодец без стен, начала и конца. В нём плещутся воды пространства. События, что населяют эти воды, замешаны, как тесто, на всем живом и неживом. Все на учёте. Всё сохранено в самом надежном виде. Ничего не может испариться или пропасть из колодца. Время для меня было всегда, даже в той части жизни или нежизни, где ещё совсем-совсем темно. Я помню эту "темноту". Она за чертой, которая ускользает, если пытаешься её удержать.
  
   Память - это ковш, которым я вычерпываю воду из колодца времени. Каждый раз вычерпывается разное: лица, тени людей и животных, сведения из справочников и букварей. Память разборчива. Память удобна. Память хитра. Она, словно страус, моя память, страус зарывает голову в песок при виде опасности; память, когда приходится слишком много плохого на единицу времени, вначале отторгает это "плохое", а затем, в конце концов, выкидывает его вон. Легче всего забывается физическая боль; то, что не получается выкинуть, отдается на откуп мечте.
   Иногда по ночам, когда не спится, я путешествую по своей памяти. Каждый раз я начинаю воображаемый путь во времени с настоящего и всегда заканчиваю его в очень раннем детстве. Я помню себя, знаю точно, чуть ли не с двух лет. На моем пути всегда несколько остановок. Иногда это "хорошие" остановки, где я только наблюдаю себя со стороны, радуюсь и потом двигаюсь дальше, мне нечего здесь менять. Есть ещё остановки "так себе", а есть и "совсем плохие", полные порой невыносимой боли, стыда, проигрыша, собственной глупости или несостоятельности, я всегда застреваю здесь, иногда надолго. Я населяю плоть таких остановок другими событиями, меняю даже природу людей на остановке, делаю жизнь мягче по отношению к себе и близким, а саму себя сильнее, увереннее и мудрее, ищу новые пути, те, которые ведут не к поражению, к победе. В мечтах я всегда на верной дороге, я - победитель. Зачем я это делаю, почему мечтаю так странно, Б-г его знает. Наверное, это успокаивает, как гипноз, как некий вид самовнушения.
   Но вот напоследок, почти на пороге сна, обязательно приходит мысль, всегда одна и та же: "Как жаль, что нельзя изменить те же вещи в реальности!". Я засыпаю, так и не примирившись с этой последней мыслью.
   И как меня бесит, что я не могу выкинуть нежеланное из памяти! И почему я чаще всего застреваю в детстве? По сути, я знаю ответ. Где-то здесь находится первая моя остановка, которую хочется изменить или забыть. Где-то здесь начало и причины моей сегодняшней несостоятельности, моей возможной завтрашней слепоты. Ведь когда-то ещё в детстве мне расхотелось всматриваться слишком уж пристально в окружающий мир...
  
   2.
   Мне пять лет. Игорь мастерит для меня револьвер из старого куска дерева. Он фотографирует меня с черным игрушечным револьвером в руке. Я стою, косички в стороны, губы почему-то надуты, облокотившись о входную дверь нашей квартирки. Рядом деревянная будка с газовым баллоном внутри, газ проведен совсем недавно, как и водопровод, двор недавно заасфальтирован, запах краски смешивается с запахами свежеструганных досок, газа и теплого асфальта.
   ... Чья-то равнодушная рука лениво листает тяжелые страницы семейного альбома с желтоватыми фотографиями. С этой страницы я целюсь прямо в глаз очередного гостя, рассматривающего мои детские фотографии.
  
   Мы играем в прятки с Игорем. Мне не очень нравится эта игра. Я предпочитаю дочки-матери, он - папа, я - мама и у нас есть ребёночек. Но Игорь терпеть не может девчоночьи игры. Ещё я люблю делать духи, толку лепестки роз или гвоздики в воде, пробую их, терпкие, на вкус. Я расставляю многочисленные бутылочки на подоконнике, жду, пока получатся духи, но мама, в конце концов, выкидывает их, с замшелым от подгнившей зелени содержимым. Я никак не могу понять, чего моим духам не хватает, сочиняю новые композиции, но и они летят в мусорное ведро. Брат не хочет делать со мной духи.
  
   Я люблю танцевать перед зеркалом, вытаскиваю все воздушные мамины шарфики из шкафа, один длиннее другого, завязываю все их на поясе, и представляю, что я - балерина. Я кружусь, прыгаю, напевая что-то себе под нос, поднимаю согнутую в коленке ногу так, как это делает Плисецкая в телевизоре. Я хочу, чтобы Игорь был моей публикой, хлопал мне и кричал "Браво". Вместо этого Игорь начинает щекотать меня так, что я захожусь в смехе...
  
   Я люблю петь вместе с Игорем. "Ой цветёт калина в по-оле у ручья, парня маладого па-алюбила я..."-тоненько вывожу я, наверное, смешно, потому что Игорь смеется и заставляет меня петь ещё и ещё. У Игоря - бархатный баритон. Игорь учится играть на гитаре, гитара маленькая, с выжженной черной пальмой на красноватом полированном дереве, звонкая, хрипловатая, теплая, родная.
  
   Я люблю болеть. Когда я болею, папа приносит мне шоколадки, мама не заставляет есть, Игорь греет мое ухо бутылочкой с теплой водой и рассказывает сказки, одну за другой. В ухе стреляют пушки, я хнычу, но счастлива. Игорь знает массу сказок, он не то, что папа. Папа всегда рассказывает одну и ту же сказку: "Жила-была девочка, звали её Оля..." На этом месте я папу капризно перебиваю: "Нет! Это ты опять про меня! Расскажи что-нибудь другое!" Но папа, кажется, ничего другого не знает, у него все сказки - про меня.
   "Он её обожает", - так говорит мама тете Лиде, соседке. Папа меня носит в детский сад на плечах, попробуй он ослушаться, я сяду на асфальт и подниму та-а-кой рев, с папой я управляюсь с легкостью. С Игорем это получается несколько хуже, но тоже получается.
  
   Я знаю твердо, мужчины в этой жизни существуют для того, чтобы меня любить и баловать. Я переношу это свое знание на соседских мальчишек, на Эрика, внука тети Лиды, мы с ним одного возраста. Я требую обожания и не удивляюсь, когда Эрик послушно играет нужную мне роль. Мы с Эриком поцеловались, как это делают взрослые в кино, когда нам было по три года.
   Тетя Лида делает Эрику каждое утро завтрак, он ест яйцо всмятку, размазанное по тарелке и смешанное с зеленым луком, белый хлеб с толстым куском масла, пьет молоко. Ещё у Эрика в спальне синий ночной горшок, и тетя Лида часто отправляет Эрика в спальню. У него что-то не в порядке с яичком, тетя Лида говорит это моей маме. Яичница на завтрак, каким-то странным образом, смешивается в моем сознании, с синим ночным горшком и "плохим" яичком Эрика.
  
   В играх с братом я всегда уступаю Игорю, ведь это я хочу с ним играть. Игорь сует мне в руку черный блестящий пистолет: "Ну, прячься!" Я нерешительно мнусь на месте, где бы я ни спряталась, он меня всё равно найдет. У Игоря нет терпения ждать, я слишком долго думаю. И тогда прячется он, чаще за дверью, ведущей на кухоньку, или между книжной нишей в стене, отделяющей нас от радиостанции, и платяным шкафом, никогда под столом, где спряталась бы я, он там уже не поместится. Игра началась. Я вижу брата, я даже могу подойти и потрогать его, но почему-то этого не делаю, притворно не замечая его, торчащего, как свечка, за дверью. Я ищу его довольно долго и будто застреваю в этом странном поиске-игре. Я очень серьезна.
   -Игорь, Игорь, выходи!- кричу громко. Он не отвечает. Почему он не отвечает? Да, я по-прежнему, его вижу, он - за дверью, молчаливый и неподвижный, как божок, даже не улыбнется. И в то же время его больше нет в этой комнате. И я дома одна. А мой брат, может быть, он уже умер, раз так долго мне не отвечает? И тогда я начинаю реветь в голос.
   Конечно, Игорь рано или поздно выйдет из-за двери, и я перестану плакать. Но эти короткие минуты страха и неизвестности - до чего они мучительно долги!
   Игорь вытирает мне слезы, не забывает высморкать мой нос своим грязным, большим носовым платком. И мы опять начинаем игру в прятки, игру, которую я ненавижу, но все же играю, потому что Игорь - он старший, и он так хочет. Мы всегда играем в похожие игры, когда мы одни дома, а родители ушли в кино или в гости.
   Но если мама дома, Игорь предпочитает мне компанию ребят его возраста. Они болтают, смеются: девочки, школа, кино, дура-физичка, музыка, им всем очень нравятся Beetles, они в пике моды. Я сижу под столом со своей куклой, ничего, что её голубой немигающий глаз вывалился из розовой пластмассы, может быть, я сама его и выковыряла, всё равно, это моё любимое дитя. Я слушаю мальчишечью болтовню, но многого не понимаю, и правильно, что они не обращают на меня внимания, я для них безопасна.
   Я не выговариваю букву "р". Совсем. Я её просто пропускаю в словах. Иногда кто-нибудь из друзей Игоря просит меня: "Скажи, "рыбалка" или "рыбак" или "рыбка". Говорю, и мальчишки смеются. Я не понимаю, почему они все смеются, но смеюсь вместе с ними. Я польщена всеобщим вниманием. Сейчас я знаю, почему мальчишки смеялись. Жестокие мальчишки.
  
   Иногда Игорь убегает с ребятами в кино, на море или на речку ловить рыбу или раков. Я всегда рвусь с ними, но мама мне не разрешает, а Игорь не желает меня, девчонку, в своей мужской компании. Я бегу за ними, плетусь далеко позади, и через некоторое время отчётливо представляю, что догнать их - дело бесперспективное. Мне очень обидно и я опять реву, реву на всю улицу, размазывая грязь и сопли по щекам. Я бегу обратно домой и теперь уже мама вытирает мне слезы своим носовым платком. Мне платок ещё не дают, я его все равно потеряю.
  
   Мой брат Игорь - это моя няня, мой обидчик и мой защитник, мой кумир.
  
   В сентябре ему будет семнадцать, а в августе мы все - на аэродроме, я мама, папа и Игорь. Здесь много друзей Игоря, ребят из его школы, некоторые, их меньшинство, провожают, а многие едут учиться, кто куда. Игорь едет в Сибирь. Наш городок не дорос до своего собственного университета.
   "Когда я вырасту, то выйду замуж за Игоря" - громогласно объявляю я. Все смеются.
   Игорь уезжает, у меня больше нет защитника.
  
   3.
   Я отлично помню этого мальчика из моего первого класса.
   Его зовут Саша. Он очень странный мальчик, этот Саша. Такого, как он, я раньше не встречала. Он сидит на задней парте, я на первой. Он на год старше всех ребят в классе, Саша - второгодник. Он плохой мальчик, как говорит наша первая учительница Маргарита Ивановна. Ещё она говорит, что если Саша будет при нас ругаться, мы должны ей обязательно пожаловаться. Почему-то почти никто в классе этого не делает.
   Саша задирает юбки девочкам и пишет грязные слова на стенах. Таких слов я раньше никогда не слышала, ни от родителей, ни от брата.
   Саша первый объясняет нам, откуда и как появляются на свет дети. Первое время, я не верю ему, младенец такой большой, как он может вылезти оттуда? У нас во дворе женщина недавно родила, я ещё помню её с огромным животом, делавшим её похожей на раздутую жабу. Тогда мне совсем не интересен был её живот, но сейчас, сопоставляя и анализируя, вспоминаю, как однажды эта женщина, уже не похожая больше на жабу, появляется во дворе с маленьким свертком в руках.
   Я смотрю на её туго запеленатого некрасивого младенца, я задаю свой вопрос маме и соседке, они сидят на лавочке и мирно беседуют. Соседка с мамой в ответ смущенно хихикают и рассказывают мне что-то про капусту. Я понимаю, что они врут, и больше никогда не задаю взрослым таких вопросов.
  
   Всю информацию о сексе, о месячных, о девственной плеве, о беременности, о родах и "плохих" болезнях я постигаю из уст других детей, девочек и мальчиков из моего класса и тех, что старше меня, информацию постыдную, греховную, передающуюся только шепотом, смешанную с матом, грязными анекдотами и небылицами. Во все это по началу не верится, не хочется верить. Я рассматриваю женщин и взрослых девушек в бане, рассматриваю тайком их груди, мне не хочется, чтобы у меня выросли такие же, когда я смотрю на их волосы под мышками и на лобках, мне не хочется взрослеть.
   Маму я так никогда не рассматриваю, мне это даже в голову не приходит. Да, я знаю уже о том, как делают детей другие взрослые дяди и тети, но мне никогда не приходит в голову подумать о том, как делали меня. Наверное, это табу где-то на уровне подсознания - думать о том, что мои мама с папой делают по ночам.
  
   Саша - гадкий мальчишка, он ходит в школу в поношенной, пахнущей сырым подвалом одежде, он плохо себя ведет, у него в дневнике одни двойки, его папа сидит в тюрьме, а мама - алкоголичка и шлюха.
   "Саша - просто дебил!" - Маргарита Ивановна говорит не нам, другой учительнице. Но кто-то из девчонок подслушал и теперь это слово, так нам понравившееся, повторяет весь класс: "Сашка - дебил!" Мы, девчонки, не понимаем значения всех этих слов, но хорошо понимаем смысл: все это очень плохо для Саши, он - не такой, как мы, он среди нас - белая ворона.
  
   Я стою напротив доски, в руке кусочек мела, я пишу что-то на доске, мел крошится на пол и мне на юбку. Маргарита Ивановна одобрительно кивает головой, она всегда мною довольна. Саша стоит в углу, он опять что-то натворил. Неожиданно для всех Саша подскакивает очень близко ко мне и целует меня в щеку. Мел падает из моих рук, я просто несказанно удивленна, не знаю, что сказать и что делать, плакать или смеяться. Весь класс, все, как дураки, хохочут, и мне хочется убить этого противного Сашу. С тех пор он просто преследует меня, иначе это не назовешь. Я не знаю, от чего он привязался именно ко мне, а не к какой-нибудь другой девчонке. Он говорит мне гадкие вещи, которые пугают меня, он меня чаще, чем других девчонок, обижает. Но иногда он и защищает меня от других мальчишек. Девчонки в классе хихикают надо мной. "Этот дебил в тебя влюбился",- говорят мне они.
  
   Большая перемена. Мы, несколько девчонок, спустились в школьный двор. Лариса расчерчивает мелом асфальт, я ищу подходящий камешек, он должен быть гладкий, плоский и тяжелый. Солнце заливает светом глаза, мы щуримся. Лариса смотрит мне в лицо и восклицает: "Олька, у тебя глаза зеленые!" Девчонки, все по очереди заинтересованно заглядывают мне в глаза, каждая хочет убедиться, каждая с возгласом удивления хочет подтвердить: "Зеленые и в крапинку!", " Как у кошки". Мне это не нравится, что у меня глаза, оказывается, не как у всех, "зеленые глаза" - это, наверное, некрасиво.
  
   Лариса - моя подружка, нам по дороге домой. Лариса живет чуть дальше меня, я у Приморского Бульвара, она у самого базара. Мы идём прямо вдоль дороги, по обе стороны от нас старые двухэтажные дома, нам некуда сворачивать, нам почти не надо переходить дороги.
  
   По дороге мы часто хулиганим, забегаем в подъезды домов, на вторые этажи, звоним или стучим в квартиры, одну за другой, и быстро летим вниз, слыша за собой: "Кто там?", "Кто там?", "Кто там?" и скрип открывающихся одна за другой дверей. Мы выскакиваем из подъездов, икая от смеха.
  
   В школе на переменках мы тоже балуемся.
   - Смотри-ка, у них унитазы маленькие на стене висят, гыы!- шепчет Лариска.
   - А у него там, между ногами, как большой палец! И писает он оттуда! - сообщаю я.
   -Вот я про вас вашим мамам скажу!- кричит на нас совсем уже взрослый мальчик, усики растут на верхней губе, он из девятого или, может быть, даже десятого класса, щеки уже просто пунцовые.
   Мы с Лариской выскакиваем из кабинки в мужском туалете, в которой спрятались ещё до начала переменки. Дети из нашего первого класса гуляют во дворе, учительница пения заболела, заменять некому. Кому-то из нас двоих, или мне или Ларисе, пришла в голову идея подсмотреть, как писают мальчики.
  
   Я порезала коленку об грязное стекло в школьном дворе. Завуч школы, Михаил Аронович, бегает за мной с ваткой и йодом, я ору, когда он приближается ко мне ближе, чем на метр. Глаза у завуча круглые и испуганные.
   Дети из моего класса толпятся вокруг, каждый дает советы, все меня урезонивают. Даже Саша. Мне нравится всеобщее внимание, и я ору ещё громче. После "победы" надо мной, когда коленка уже обработана йодом и даже забинтована, благодарный Михаил Аронович катает меня первую на щетке по блестящему полированному полу огромного школьного вестибюля. Потом Лариску, потом всех остальных из нашего первого класса. Я помню счастливые, смеющиеся глаза Сашки, летящего по вестибюлю на щетке.
   Я помню Сашу так ясно. Наши дома стоят один против другого, Саша живет в соседнем дворе. Я часто вижу его маму. Она выглядит совсем старой, в неприглядной серой одежде, пахнущей так же, как и Сашина, платок неопределенного цвета покрывает голову и плечи. Глаза водянистые, бледно-голубые, без выражения, она часто пьяна и глупо хихикает.
  
   Я во дворе одна, нет ни кумушек, сплетничающих на лавочке, ни мальчишек, играющих в мяч, ни девчонок, скачущих на одной ножке. Мои родители куда-то ушли. Я то толкаю носком камешек, лениво перепрыгивая через классики, нацарапанные мелом на асфальте, то бросаю мячик в стенку, то сижу на каменной ступеньке рядом с домом. Дома делать совсем уж нечего, и хотя на улице скучно, пусто и пасмурно, можно, в крайнем случае, искать на небе облака странной формы, или смотреть на воду, которая капает из крана, или на кошку, что крадётся по стене к увлекшемуся червячком воробью.
   Вдруг в наш двор забегает Саша. Я совсем не помню, что такое сказано между нами, может быть, и совсем ничего. Но всё-таки, я его, кажется, дразню. Мне не нравится, то, что он вечно ко мне пристает, мне надоели девчоночьи подмигивания и ехидные песенки: "Тили-тили тесто..." Саша вдруг свирепеет, подскакивает ко мне, я испуганно вскакиваю с лавки, бросаюсь от него к двери дома, но удрать не успеваю. Он прижимает меня к стене моего дома, его грязные длинные ногти вонзаются мне в плечи.... Ранки долго кровоточат, я не знаю, что с ними делать... Мама с папой вернулись домой, мама прижигает ранки йодом. У меня нет сил сопротивляться, так я наревелась. Мама допытывается, кто это сделал. Ну, скажу я ей, кто, чем она-то поможет? Пойдет ругаться с Сашиной мамой? Вряд ли. Я молчу. Я никогда не жалуюсь родителям. На руках потом долго остаются тонкие шрамы.
  
   Я помню себя часто ревущей в моем раннем детстве, плачущей и несчастной. Но и часто смеющейся...
  
   4.
   Мне шестнадцать. Мой Игорь собирается жениться. В эти зимние каникулы Игорь гостит у нас.
   Мы с Ларисой гуляем кругами вокруг наших домов. Она с ленивым любопытством наблюдает, как мой брат выходит из подъезда нашего пятиэтажного, нового дома.
  
   "Он очень симпатичный" - замечает она, - " Ты тоже - хорошенькая, но он - лучше!"
  
   Мне не нравятся эти её слова, я думаю про себя, что Лариса - не такая уж хорошая подруга, просто девчонка из моей школы, просто мы с ней учимся в одном и том же седьмом классе.
   Мы едем с Игорем и Ларисой на автобусе в центр города в кино. На остановках, когда дверь открыта, свежий воздух снаружи приносит запахи снега и ели. Скоро Новый Год.
   По дороге Игорь рассказывает нам с Ларисой об Эйнштейне и теории относительности. Он объясняет мне те же вещи, что и когда-то, когда мне было пять. Я припоминаю смутно, это уже было, потом возникает стойкое deja vu. "Как это все здорово и интересно",- говорит нам Игорь. Он пишет диссертацию в своем Политехе и, наверное, предпочитает теорию относительности всем остальным теориям.
   -Вы понимаете это? - спрашивает Игорь.
   -Да!- отвечает Лариса и хихикает.
   Я киваю и хихикаю тоже.
   -Не стройте из себя дурочек, вы обе! Что смешного в том, что я говорю?- спрашивает сердито Игорь и добавляет:
   - Мало кто в мире понимает эту теорию.
   Я уверена, Игорь входит в число тех, кто понимает и очень серьезна, когда ему отвечаю:
   -Я тоже это понимаю!
   -Что ты понимаешь, глупышка? - мой брат очень терпим и снисходителен ко мне.
   -Эта теория очень красивая, - объясняю я, - просто невероятно красивая, все может быть только так, и не иначе. Я чувствую...
  
   На самом деле у меня есть серьезная причина пороть подобную заумную чушь. "Причина" сидит позади нас и прислушивается к нашей беседе, или мне это только кажется, что прислушивается. У "причины" светлые волосы и приятное лицо.
   Я знаю, мои глаза отливают зеленью даже на скудном зимнем солнце, я - привлекательная девочка, так говорят мне взрослые и иногда подруги. Я могу смотреться в зеркало часами и загадочно улыбаться самой себе, накладываю зеленые тени на веки, подвожу огрызком черного карандаша глаза, крашу губы маминой помадой и нахожу себя очаровательной...
  
   -Я чувствую твою теорию Эйнштейна, потому что женщины чувствуют природу лучше, чем мужчины!
  
   -Глупости! Кто сказал тебе такую чушь, Ольга? - Игорь очень сердится.
  
   -Никто, я знаю это с самого моего рождения, - выпаливаю, как мне кажется, очень находчиво.
  
   Лариса фыркает, парень за нашими спинами смеётся. Но я различаю еле уловимую нотку презрения в его смехе. Кажется, он с Игорем заодно, моё настроение резко падает, я сжимаю губы, из меня больше не выжать и слова. До самого кинотеатра...
  
   На обратном пути я постепенно отхожу. Игорю понравилось кино, мы оживленно обсуждаем фильм, это был "Романс о влюбленных".
   "Андрей Кончаловский", - говорит мой брат с особой интонацией, но мне это имя ни о чем не говорит. Я представляю себя на месте Елены Кореневой, это не она, а я целуюсь с главным героем в фильме, ни за что бы его не предала!
   Хорошее настроение возвращается ко мне и, наверное, поэтому вопрос вдруг выскакивает сам собой:
  
   - Игорь, а что будет, если кто-то всё же сможет двигаться быстрее света? Что, тогда время, может быть, пойдет вспять? А путешественник? Наверное, он будет становиться все моложе и моложе, пока не родится обратно?
   -Родится обратно? Ха! - Игорь смеётся беззлобно и совсем не сердито, - Ну, ты и фантазерка, Ольга! Такое путешествие невозможно, я два часа тебе это твердил. Эйнштейн...
   Но я не слышу Игоря, не хочу слышать его полный мягкого сарказма голос. Я говорю мечтательно:
   - Ах, если бы я была этим путешественником, так хочется посмотреть, что же было до моего рождения...
  
   5.
   Я открываю свой последний дневник. На первой странице список имён и фамилий. Их тринадцать по счёту. Эти мальчики мне когда-то нравились. В списке три фамилии подчёркнуты. Серёжа Л., Саша С., Георгий З.. Эти трое, нравились ли они мне больше остальных? Если честно, мне просто труднее их забыть. Каждого я помню по-разному. Слово "любовь" я не произношу даже про себя. Наверное, это была не любовь. А что же это было?
   Серёжа Л. - это вообще моё детство, шестые-восьмые классы средней школы. Он так и не узнал, что мне нравился. Только Лариске я доверила свою тайну. Серёжа был старше на два года и моя влюбленность продолжалась два года, пока он не окончил школу. Лариса потом призналась мне, нет, хвасталась, что тем летом перед девятым классом, она с Серёжкой целовалась, и он пытался расстегнуть на ней кофточку. Лариска продвинулась за лето больше, чем я. Она была в пионерском лагере и теперь умела курить, материться, играть на гитаре и петь:
  
   "Старый череп на могиле чинно гнил,
   Клюкву красную с болота он любил..."- и всё получалось у неё "клёво".
  
   Лариса дала прочитать мне свой дневник. Она писала про какого-то взрослого мальчика, он уже окончил школу, про постель, про Мопассана, про полное раздевание, но писала как-то невнятно, полунамеками, я прочла, но осталось много вопросов, так толком и не поняла, до чего же они дошли, а спрашивать Ларису не отважилась.
  
   В девятом классе в июне Серёжа пришел в школу на танцы. Он смеялся и шутил со мной, потом мы немного потанцевали. Я смотрела на него с очень близкого расстояния, слушала то, что он говорил мне, и думала: "Какая же я была глупенькая всего год назад! Что я в нём нашла? Лицо круглое, как луна, везде веснушки, даже на руках, и не такой уж и он высокий, как мне казался, да и дурак порядочный, даже не знает, кто такой Феллини!!! Нет, он совсем не похож на моего Игоря!".
   За последний год я не вспомнила про Серёжу ни разу. Весь девятый мне нравились сразу три мальчика из моего класса, я никак не могла решить, кто же больше. Все трое были на плохом счету в школе, мне почему-то нравились хулиганы, хотя мой брат никогда таковым не был.
  
   Жора. Студент мединститута. Мы с ним познакомились в студии пантомимы. Я увлекалась пантомимой слегка, он больше и серьёзнее. Кажется, в наших отношениях всё было наоборот: я увлеклась им всерьез, он - слегка. Жора не захотел на мне жениться, и мы расстались. Иногда я сожалею, что не решилась на близость с ним без росписи, иногда радуюсь этому. Но после Саши С. я, наверное, и не могла поступить иначе. Слишком я была в Жору влюблена, слишком он был красивым. После Саши (опять после Саши) я относилась к красивым мужчинам настороженно. Самое сильное впечатление - это как мы с Жоркой целуемся. От его поцелуев у меня кружилась голова, и мне хотелось, чтобы он меня раздел. Мы расстались друзьями. У нас с ним ничего не было в смысле секса. "Секс меняет всё в отношениях с мужчиной, чтобы мне про это не говорили", - мой опыт меня в этом убедил,- "Секс, как будто привязывает к мужчине, делает меня зависимой от него. До секса я - королева, свободный человек, меня балуют и носят на руках. После секса, король - он, я - рабыня отношений с ним. Я могу его "бросить" до секса, он "бросает" после секса". После Саши я ненавидела секс. Я боялась его.
  
  
   6.
   Саша С. Воспоминания - пепел. Вернее, стыд и пепел. Хочется порвать их на куски, сжечь и развеять по ветру, выбросить из головы, чтобы не было, чтобы не сбылось. К сожалению, Саша не забывается. Что с ним теперь, интересно? Помнит ли он меня? Я - реалист. У него была отвратительная память на имена и лица, на женщин, и лучше с годами вряд ли стала...
  
   Мне двадцать лет. Начало лета. Я - третьекурсница. День Ивана Купалы. Раннее утро. Весь короткий путь от студенческой общяги, где я живу, до семейного общежития моего брата, переполнен мокрыми жертвами этого дня, в основном девушками. Вода везде, её льют на нас со всех окон, мальчишки выскакивают из подъездов домов и с петушиными воплями и свистом поливают нас. Девушки визжат, смеются, некоторые злятся всерьез. Я тоже вначале смеюсь, гоняюсь за мальчишками, кричу, как они, приложив ладошку ко рту, свистеть я тоже умею неплохо, засунув залихватски в рот два пальца. Ближе к общежитию брата, я мокрая, хоть выжимай, начинаю потихоньку заводиться, Пик раздражения приходится на место под одним из окон общежития, когда оно с треском надо мной распахивается и в окне показывается рыжая бородка нашего учителя физики (в него влюблено пол потока, но он женат). На меня выливается шквал воды. Мне хочется убить рыжего учителя физики, я ему кричу: "Ну, взрослый же! Не видишь что ли, я и так вся мокрая!"- и моя рожа при этом такая свирепая, зубы я сжала, белые, ровные, красивые (знаю это), оскаленные. Привычка перешла по наследству от папы, вспыхивать, как спичка от гнева, скалить зубы и фыркать, прицеливаясь сощуренными глазами в нарушителя границ моего терпения. Он, наверное, что-то такое угадал в моих намерениях, потому что совсем смутился и скрылся за грязным стеклом. Я поднимаюсь к Игорю. Стучу в дверь. Открывает дверь его жена, Лена видит меня и всплескивает руками:
   - Ну и чучело! На кого ты похожа!
   - Не твое дело! - огрызаюсь в ответ. - Дай лучше что-нибудь сухое!
   -Э-э, что ж я тебе дам? Ты утонешь в любой моей одежде.
   -Ну и пусть! У тебя есть другие предложения?
   Я захожу в их единственную маленькую - 10 кв. метров - комнатку. С меня капает. Тимка, племянник двух с половиной лет, с любопытством изучает меня из-за сетки своей младенческой кроватки, даже рот приоткрыл, будто до сих пор ничего диковиннее не видывал. Ленка ворчит и идет за тряпкой.
   За перегородкой я с трудом стаскиваю с себя прилипшее платье и напяливаю старые Ленкины джинсы, они без пояска с меня сваливаются, и ещё какую-то желтую широкую майку почти до колен, Лена и выше меня и полнее.
   - Иди обратно в обход, задами, Обойдешь геологов и электроэнергетический, - объясняет Лена,- Там ещё цыгане живут, знаешь? Зато студентов нет, обливать некому. Да, в таком виде ты только задами и можешь идти, засмеют, - она высовывается из окна и показывает мне дорогу.
   Я иду обратно, злая, как черт. Я и забыла уже, зачем шла-то к брату. Кажется, на меня рассчитывали, я должна была отвести Тимку сегодня в детский сад. Не знаю, как управится без меня Лена, это её дело, мне бы доползти поскорее до дому. Лето оно, хоть и лето, но это все же Сибирское лето. Про себя я клянусь, что больше в день этого мокрого святого, я на улицу носа не высовываю.
   Вечером девчонки и пацаны пойдут купаться на речку, будут друг друга топить, я так хотела быть со всеми, а вместо этого буду сидеть в кровати, укутанная в одеяла, чихать семь раз к ряду и сморкаться в клочки старой разорванной простыни. Перед уходом девчонки ехидно будут дивиться на мой, как на дрожжах, подоспевший нос и дразнить меня южной мимозой. У них такого не бывает, у них, если насморк, то такой аккуратный, такой деликатный, даже нос не покраснеет.
  
   Вот я и заблудилась. Куда же я попала? В этой части города я никогда не бывала. Какие-то то ли гаражи, то ли кибитки, местами полуразрушенные и пустые. Дворы с кудахчущими курами, огороженные заборами, за каждым злая собака на цепи. Каждая считает своим долгом меня облаять. Улица не асфальтированная, деревенская. Колонка у столба. Я подхожу к колонке, нажимаю изо всех сил на ручку и пью, холодную до ломоты в зубах, вкусную, словно ключевую, воду. Кажется, у меня начинается жар. С ближайшего двора выскакивает цыганка в пёстрой широкой юбке и нагло, в упор меня рассматривает. Мы обе молчим, но недолго. Окончательно признав во мне нужную ей жертву, она смело идет ко мне.
   - Хочешь, погадаю? - предлагает она мне по-мальчишески ломким голосом, и я вижу, что ей не больше одиннадцати. Может быть, не так давно, может быть только сегодня, бабка преподала ей первые уроки оболванивания дураков и она решила проверить свои чары на мне?
   -Иди ты! - отвечаю ей и направляюсь дальше своей дорогой.
   -Подожди! - кричит она вслед, - Я тебе бесплатно погадаю, мне твоих денег не надо.
   -А у меня и нет с собой ни копейки! - я для убедительности, ведь не поверит чертово племя, выворачиваю карманы.
   -Ну, ты и одета чудно, - усмехается маленькая цыганка, подходит ко мне и берет мою руку, как свою.
   -Скажу я тебе правду и только правду, - причитает она, имя твое скажу и жизнь твою тебе расскажу, вижу её так ясно, дорогая, позолоти ручку...
   -Сказала же тебе, нет у меня денег! - выхватываю я свою руку из её, грязной и темной.
   -Ну ладно, забыла я, это приговорка такая, - оправдывается она. Цыганка - ещё маленькая, неискушенная, видно очень хочется ей бабкин опыт на мне применить.
   -А звать тебя Олею! - победно заявляет она, и я охаю от изумления.
   -Что, угадала? - радуется она и продолжает:
   -Замуж ты выйдешь в двадцать четыре года, мужа твоего будут звать Саша, а детей у тебя будет трое, девочка и два мальчика,... а ты приди завтра на это место и принеси мне денег, 3 рубля принеси, не то сглажу, - пугает она, вытаращив на меня свои черные наглые глаза.
   -Ладно, ладно, отстань! - отмахиваюсь я от неё, толкаю девчонку в плечо, поворачиваюсь и быстро иду, ухожу, убегаю, потому что мне не по себе. Имя-то мое она действительно угадала. И завтра я приду сюда и честно принесу ею заслуженные деньги, ну её, связываться с такой. Она опять будет приставать ко мне, угрожать сглазом и ещё чем-то таким же страшным, я вырвусь и убегу, не слушая...
  
  
  
   7.
   На каникулы я еду в Зимний лагерь. Путевку мне "устроила" знакомая девчонка из профкома. Вообще-то, это просто дом отдыха. Но мне нравится называть его про себя именно так: "Зимний Лагерь". Я еду через Москву.
   Прилетела в Москву в восемь утра. Мой рейс поздно вечером. Целый день каталась на метро. Вечером приехала в Домодедово. Заговорила с какой-то девушкой. Её зовут Лариса. Она туда же, в Зимний лагерь.
   -Летим до места, а там нас будет ждать автобус, - говорит Лариса.
   Я это и сама знаю, у меня программка в кармане.
   Наговорилась я с ней за целый день молчания. Похоже, и она рада поговорить, может быть, тоже весь день на метро прокаталась, как я.
   Очередь в самолет. У трапа - свалка. Все лезут вперед, быстрее, быстрее. А у нас с Ларисой какой-то детский спор вышел: кто лучше, мальчики или девочки. Она за мальчиков, они умнее, сильнее, у них логика, а я за девочек обиделась, у девочек - интуиция, это та же логика, только быстрее, на подсознании.
   Мы с Ларисой приступом самолет брать не собираемся. Зачем? У нас ведь билеты! Ждем, пока очередь рассосется и спокойно, без давки, поднимемся по трапу. Пусть другие, если хотят, себе руки-ноги у трапа ломают. Что случилось? Светопреставление? Что, нас в самолет не пустят, чтобы так давиться? Ни разу такой свалки не видела у самолета. Лариса кивает головой в знак согласия.
   Да, оказывается, не пустят. Это выясняется, когда у трапа остались мы с Ларисой и ещё два каких-то парня.
   Внизу у нас проверяют билеты.
   Мы поднимаемся по трапу, у входа в самолет дорогу преграждает стюардесса.
   -Мест нет, - объявляет она.
   -Как, нет? У нас билеты!
   Стюардесса пожимает плечами.
   К нам выходит усталый рыжеусый летчик.
   -Что, я вас к себе на колени посажу, девушки? Ждите следующего рейса.
   -Нас автобус будет на месте ждать. Мы дальше не знаем, куда ехать, - растерянно лепечу я.
   -А у меня денег в кармане - рубль, - врет Лариса.
   -Хочешь, дам тебе три рубля? - миролюбиво предлагает пилот.
   -Не сойдем с трапа! - сердито объявляю я.
   -С милицией снимем, - летчик и стюардесса невозмутимы.
   Я беспомощно оглядываюсь по сторонам. Парни терпеливо ждут на земле результатов нашей борьбы с летчиком и стюардессой.
   В конце концов, мы признаём себя побежденными и спускаемся на землю.
   Что на деле произошло, выясняется в кассе аэропорта. Оказывается, "по ошибке" на этот рейс было продано несколько лишних билетов.
   Нам теперь всю ночь коротать в аэропорту. Мест в гостинице нет, и мы располагаемся в зале, на широких, мягких, обитых кожзаменителем диванах.
   Знакомимся с парнями. Сережа и Саша. Они, оказывается, направляются в тот же, наш лагерь. Я исподтишка, внимательно наблюдаю за Сашей. Саша - высокий, стройный, с сильными руками и красивый. Голубые холодные глаза, очень правильные черты лица, уверенный взгляд, лицо без эмоций, каменное. Нет, лицо выражает, скуку. И вдруг я вспоминаю то, что мне нагадала маленькая цыганка: "Мужа твоего будут звать Саша...". Мне вдруг становится весело и жарко.
   Там, у кассы, когда мы с Ларисой спорили с кассиршей, и потом, когда требовали комнату в гостинице, хотя бы на всех нас четверых - одну, это он, Саша, молча взял мой тяжеленный чемодан и понес его легко, точно перышко, в зал. Сережка сбегал в буфет и принес две бутылки лимонада и курицу, завернутую в фольгу.
   С курицей мы справились быстро. Теперь вставал следующий вопрос: как бы хоть немного поспать на узких диванах, с которых все время боишься скатиться на грязный, заплеванный пол?
   Некоторое время мы действительно боремся с диванами. Первым сдаётся Саша, он предлагает:
   - Может быть, прогуляемся?
   Его лицо по-прежнему лишено всяких видимых эмоций (да, может быть, у него эмоции невидимы?).
   На улице мороз, не меньше десяти градусов. Высунуть мне, теплолюбивой, нос на улицу? Сейчас, ночью? Лариса уловила мои сомнения. Она прильнула к моему уху и горячо зашептала: "Иди с ним, дурочка! Разве ты не понимаешь? Кажется ты, Ольга, время даром не потратишь!"
   Она потом много еще чего говорила, Лариса эта, только уже вслух. "В таком путешествии можно найти даже очень хорошего друга", "Ну, мы с мальчиками ещё встретимся!". Всё сопровождалось многозначительными улыбочками и произносилось громким шепотом.
  
   "Ну и дура же ты, оказывается, Лариса!" - думаю я, молчу и, наверное, краснею.
  
   Мы с Сашей гуляли на морозе, пока я ещё чувствовала нос.
   Я слушала все, что рассказывал мне оказавшийся очень остроумным Саша, иногда мне хотелось хотя бы улыбнуться в ответ, но мои губы упрямо не желали гнуться в улыбку в здешних погодных условиях. Наконец, мой нос, казалось, превратившийся в сосульку, настойчиво и тревожно заявил о себе, даже Саша заметил, как он покраснел и предложил мне его растереть. Мы зашли в здание аэропорта, сели на наши диваны. Сережи с Ларисой на месте не было, чемоданы и сумки с вещами и документами стояли совершенно беззащитные. Подходи и бери, странно, что желающих не нашлось.
   -Может быть, воры заподозрили скрытую слежку?- пошутил Саша.
   Мы сверстники с Сашей, ему тоже 20. Только он принял меня за восьмиклассницу.
   -Лариса выглядит куда как старше. Неужели тебе уже двадцать? Да ты, девушка на выданье, оказывается! - тут Саша впервые проявил какое-то подобие эмоций, удивленно приподняв брови.
   Потом всё. В самолете мы все сидели в разных местах, и он даже не смотрел в мою сторону.
   "Ну и ладно! Что он себе вообразил? Может быть, думает, что я в него влюбилась?"
   Мы приземлились. Я видела, как он вышел из самолета, даже не оглядываясь в нашу сторону...
  
   8.
   У меня треснуло зеркальце. Не знаю, как, когда и где это произошло, я люблю размахивать сумочкой, наверное, сумка ударилась обо что-то, а я не заметила.
   Лариса говорит, что разбитое зеркальце - не к добру. Я и сама знаю, это плохая примета, очень плохая, хотя в школе нам и говорили, что верят в приметы только невежественные глупые бабки. Да, почему-то стало очень не по себе, когда я увидела искаженные черты своего лица в грубом узоре пересечений и трещин.
   - Не смотри в него, нельзя, - говорит Лариска, и я выбрасываю разбитое зеркальце в мусорное ведро, но легче мне не становится. Я стараюсь забыть зеркальце, уговариваю себя, что это все ерунда. Может быть, если о нём не думать, ничего не произойдёт. Но тщетно...
  
   Первую неделю в лагере я хожу, как помешанная, всматриваясь в незнакомые лица парней. Стыдно самой себе признаться, но я ищу Сашу.
   Нас с Ларисой поселили в комнате на двоих (как и всех остальных), мы вместе ходим в столовку и уже считаем себя подружками. Она тоже потеряла своего Серёжу из виду, но, похоже, не огорчается этому. Она вообще, кажется, ничему и никогда не огорчается или не показывает виду.
   "Подумаешь! Серёжа или кто другой, мальчиков много, один - для меня, найдется", - говорит она.
   Лариса очень хорошенькая. Натуральная блондинка (это она говорит, что натуральная), широколицая, широкобедрая и очень узкая в талии, выше меня на пару сантиметров, с большими, чуть выпуклыми голубыми глазами и маленьким булавочным ртом. Ларисе не нравятся её широкие скулы, широкие бедра и большая грудь, она утверждает, что завидует моей "аристократической тонкости белой завистью".
   Мы с ней, как-то закрывшись в женском туалете, задрали майки, ради любопытства, её груди оказались похожи на две большие груши с большими бледно-фиолетовыми кругами вокруг пупырчатых сосков.
   - Твои похожи на два небольших яблока, - хмыкнула Лариса.
  
   У нас с ней вроде бы, как соревнование идет, мы всё сравниваем, и внешность, и оценки, и таланты. Лариса стихи пишет, я тоже. Она прочитала мне свои, про какие-то зонтики, я ей - свои. Лариса вдруг расстроилась: "Твои стихи лучше" - говорит. "А мне твои больше нравятся" - возражаю ей. Такова игра, мы должны придерживаться правил. Но это не значит, что она действительно считает мои стихи лучше, мою грудь красивее, чем её, про себя она думает иначе.
   Талии вот тоже замерили, у неё - 57 см, у меня - 60. Талия - это вообще предмет наибольшей ревности у девчонок. Как-то мы всем студенческим потоком (две группы) заперлись в аудитории - у кого-то случайно оказался в портфеле метр, мы тогда все замерили свои талии, азарт достиг накала, почти как на олимпийских играх, мальчишки стучали в двери, не понимая, почему их не впускают. Первое место заняла, кажется, староста потока.
   Лариса мне жалуется. С ней встречаются неделю, потом бросают. И вообще, ей уже двадцать один, ещё немного, все будут говорить, старая дева. Выходить замуж надо до двадцати лет, после двадцати это называется "засидеться в девках".
   -А мне цыганка нагадала, что я выйду замуж в двадцать четыре, - говорю я.
   -Ты, что! - пугается за меня Лариса, - Неужто, будешь вот так сидеть и ждать? Двадцать четыре - это же уже старуха!
  
   Я стараюсь не отставать от неё в хвастовстве. Её послушать, за ней всегда ходят толпы мальчишек, парни позади штабелями валятся. Может быть, так оно и есть, но у меня-то точно ничего подобного, хотя я исправно вру, чтобы от неё не отстать.
   То мы хвастаемся, то жалуемся друг другу, мешая искренность с враньем.
   Как-то Лариса плакала по-настоящему: "все у меня плохо, уродина я и парни меня через неделю бросают. И ещё, у меня...", - она шепчет мне на ухо, это, должно быть, большой секрет, - "Знаешь, у меня плоскостопие".
   Она спрашивает меня капризно:
   - Ну почему меня все бросают?
   - Слово-то, какое противное! - отвечаю ей.
   Она жалуется мне, тогда я жалуюсь ей.
   - У меня вообще ещё не было парня, - признаюсь я.
   - Ты хоть целоваться-то умеешь? - с любопытством смотрит на меня Лариса, слезы её мгновенно высыхают, - Хочешь, научу?
   -Умею, за кого ты меня принимаешь? Ещё со школы, - я тут же жалею о своей откровенности. Нет, целоваться с девчонкой в губы я ни за что не стану.
   Мы с Ларисой сдвинули кровати вместе, чтобы перед сном шептаться. Но вот дотронуться до неё, а ей до меня, эта мысль, как мне кажется, нам обоим неприятна. Мы избегаем прикосновений, целуем друг друга только в щеку сжатыми губами.
   Я вспоминаю одну девочку из параллельного третьего класса. У неё уже начали расти под мышками волосы. Мы сидели на спаренном уроке пения, и она мне вдруг показала свои рыжие, будто в тонком слое воска, волосы под мышкой. Кажется, она ими гордилась.
   -Потрогай, ну потрогай их, - настаивала она.
   Я чувствовала, что должна дотронуться непременно, смотрела на них заворожено, мне было так противно, я могла, наверное, прямо там вырвать и еле сдерживала тошноту. Если я это не сделаю, понимала я, она обидится, если я не ...
   И она обиделась, в конце концов, ведь я так и не решилась дотронуться до её волосков под мышкой...
   Похожее чувство отвращения возникает у меня, когда я дотрагиваюсь случайно до какой-нибудь части тела Ларисы.
   Лариса учит меня жить.
   Она имеет кой-какой сексуальный опыт, я не имею никакого.
   Она рассказывает мне, как однажды с одним очень красивым парнем ("мышцы у него - супер, попка - маленькая, плечи - во!") она занималась любовью всю ночь, до того, что уже почти чуть ли не теряла сознание.
   - Это так приятно, ты себе не представляешь! - делится со мной Лариса.
   Только благодаря Ларисе мы знакомимся с парнями на танцах, каждый раз, с новыми. Лариса подбирает свой типаж, ей пока никто не нравится. На меня парни обращают мало внимания. Мы гуляем вместе ночи напролет, Лариса ненатурально и громко смеётся, мальчики поют нам что-нибудь западное и модное под гитару, я почти всё время молчу и чувствую себя полной дурой.
   - Не строй из себя тургеневскую девушку! - говорит мне потом Лариса, - Веселее надо быть, мужики не любят таких, как ты, слишком умных и скучных. Так ты и в двадцать четыре замуж не выйдешь! Главное, смейся каждой его дурацкой шутке, понимаешь? Парни на умных и унылых не женятся. Не важно, что они думают о тебе, уж лучше, пусть тебя принимают за дуру. Русский мужик должен чувствовать свое превосходство над женщиной, а ты, если такая уж умная, предоставь ему возможность покрасоваться перед тобой. Это только евреи ищут себе умненьких жен. Ты что, замуж за еврея собралась?
   - Нет, - оправдываюсь я смущенно.
   -Тебе бы надо чуток поправиться, если честно, худая ты, - она критически оглядывает всю меня, с верху вниз, - И краситься ты не умеешь! Ничего, я тебя научу!
   -А ты все так и делаешь, Лариса? - спрашиваю я.
   -Конечно! И запомни, никогда не теряю голову. И ты не смей. Самое глупое дело - в кого-нибудь влюбиться. Тогда ты пропала.
   -Да, но ты ведь говоришь, что и тебя бросают.
   -Ну и пошли они все, это я их бросаю, я только вид делаю, когда мне чувак совсем уж надоел.
   Тут Лариса забывает все свои слезы и жалобы и вспоминает о том, что она должна держать передо мной марку. В небывалые истории и запредельную преданность "её чуваков", они из-за неё дрались и чуть ли не убивали друг друга, как-то мало верится. Хотя может быть, так оно и было у Ларисы.
  
  
   9.
   В субботу после танцев кто-то постучал в дверь. Лариса открыла.
  
   В комнату, с сигаретами в зубах, вваливаются Саша с Сережей. Они навеселе, хотя я этого сразу не замечаю.
  
   -Как вы нас нашли?- приятно оживилась Лариса.
  
   - А это всё я, девчонки! - с явной гордостью объявил Серёжа. - Этот болван Сашка даже имя её забыл. Вы так неожиданно пропали там, в аэропорту, как сквозь землю провалились. Как твою подружку-то зовут, а, Лариса?
   -Ольга, Ольга её зовут, черти вы, полосатые!
  
   Саша, чуть покачиваясь, направляется ко мне.
   -Может, погуляем?- спрашивает небрежно, - Ты уж извини, у меня на имена память ужасная...
  
   Строго придерживаясь Ларисиных наставлений, я смеюсь каждой его шутке. Почему я ему так быстро поддаюсь? Господи, что со мной? Я не знаю, не могу объяснить. Я постоянно уступаю ему во всем. Может быть, у меня нет силы воли? Может быть, это цыганка виновата?
   Уже у себя в комнате Саша целует меня так, как меня никто раньше не целовал. Он пытается открыть мои губы языком, зачем это? Я инстинктивно стискиваю зубы и не могу их разжать.
   - Ты хочешь? - шепчет он сердито, и, отстранившись, смотрит мне прямо в глаза, очень внимательно.
   - Что хочу? - глупо спрашиваю я.
   - Если ты сейчас скажешь, что не хочешь, я не буду дальше...
   Я молчу, не могу выдавить из себя даже слова.
   Он опять целует меня, запрокинув мою голову, мне нечем дышать, я задыхаюсь и опять начинаю вырываться.
   - Глупая! - шепчет он и хрипло смеётся, ноги, руки его при этом дрожат, и мне вдруг становится противно и страшно.
   - Почему ты так дрожишь? - спрашиваю я.
   - У меня давно не было женщины, - объясняет мне Саша.
  
   Он говорит, что я нужна ему, как женщина, что за этим многое кроется. "Я же к тебе серьезно. Ты мне нравишься, но мне не пять лет, В этом нет ничего плохого. Я тебя не брошу (опять это слово противное!)".
   Он меня целует и раздевает, а я почему-то, как загипнотизированная. Что за черт? Почему? Со мной такого ещё не было. Потом он вдруг останавливается на минуту и спрашивает:
   - Ольга, ты девушка?
   И я, как дура, отвечаю: "нет".
  
   Зачем я ему соврала? Хотела казаться старше, опытнее? Не знаю.
   Всё, что потом, было противно и стыдно. Какие-то пять - десять минут от силы и всё кончилось. Быстро, торопливо, по-воровски...
   Мы оделись. Он включил свет, глянул брезгливо на простыню с ярко-красным пятном на ней и сказал:
   -Ты наврала мне, дура, что ли? Что я с этим теперь делать буду? - и добавил, - Что за женщины? Или правду говорят, кто первый пришел, тот и победил?
  
   Прошла последняя неделя в лагере, прошла, как сон. Всю эту неделю я помню смутно, будто опять вернулась в детство, когда я всё воспринимала, как сон, сквозь туман, и плохо понимала происходящее.
  
   Вначале я ничего не рассказываю Ларисе, как бы она не допытывалась.
   -Вы же уже почти неделю вместе, неужели даже не поцеловались? А Сережка меня просто замучил, такой темпераментный, ужас! Мы с ним ночи напролет этим занимаемся.
   Может быть, я какая-то не такая, раз ничего не чувствую? Как я могу сказать это Ларисе? Что выполняю, как заколдованная, всё, чего он хочет? Что, почему-то, боюсь его?
  
   Но вот как-то вечером, Лариса долго и интригующе меня рассматривает, и я начинаю нервничать.
   -Что ты так на меня смотришь?
   -А ты не такая тихоня, как я о тебе думала.
   -Что ты хочешь сказать?
   -Сережа говорит, у тебя на правом бедре есть родимое пятно,- говорит она многозначительно и надолго замолкает. Видно ждет ответа. Но я молчу.
   Лариса не выдерживает:
   -Ему Саша сказал. И ещё, он сказал Сережке, что ты глупа, смеёшься любой его идиотской шутке, да, это я тебе посоветовала, но не до такой же степени...
   И тогда я срываюсь с места и бегу, куда я бегу? Мне стыдно перед Ларисой. Я бегу в женский туалет и там запираюсь. Лариса стучит в дверь:
   -Ольга, открой! Ну, открой, говорю, сумасшедшая!
   Я не могу ей открыть дверь. У меня просто истерика, я рыдаю в голос и не могу остановиться, реву до того, что, в конце концов, начинаю икать.
  
   Потом мы сидим в комнате, Лариса отпаивает меня чаем с мятой и говорит, говорит:
   - Знаешь, он тебе не пара, Ольга. Найди себе другого, пока не поздно. Он морочит тебе голову, да ещё и имя твое полощет при всех. Как он только может, сволочь! Мне Сережка по секрету сказал, что его невеста в родном городе ждёт, скоро свадьба, вот только он её трогать не хочет. А хочешь, я с ним поговорю?
   - О чем?
   -Я с ним поговорю, - говорит Лариса решительно.
  
   Лариса поговорила. Я при этом разговоре не присутствовала, но она дала мне полный отчет.
   Во-первых, она обозвала его в глаза сволочью и циником.
   Саша в ответ ей говорил раздраженно:
   -Чего ты от меня хочешь, Лариса? Что я должен делать, по-твоему? Связать себе с Олей навек? Составить ей счастье? Вряд ли выйдет - даже при желании. Что ты предлагаешь? Нет у меня простых, всех устраивающих, вариантов, жизнь она мило жестока, ничего тут не поделаешь - остаётся лишь участвовать, стараясь, конечно, не быть сволочью.
  
   -Это ты-то стараешься не быть сволочью? Всем подряд растрезвонил, что с Ольгой переспал, пятно это родимое, зачем тебе надо было его со всеми обсасывать? Это порядочно? Ну, что молчишь, ведь нечего тебе ответить? Нравится хвастаться победами над женщиной, да?
   И особенно над той, что в тебя влюбилась, ей же потом больно было, дурак, понимаешь?...
   Лариса разругалась и Сашей и с Сережей. Конечно, они друг друга не поняли.
  
   Больше я уже не смеялась. Саша был постоянно с какими-то девушками, одна сменяла другую...
  
   Опять Москва. Аэродром. Каникулы кончились. Я выхожу из самолета, поворачиваю слегка голову и боковым зрением вижу Сашу, спускающегося по трапу. Сошел на землю, идет в мою сторону, поравнялся со мной, мы встретились взглядами. Саша поспешно отворачивается и быстро уходит со своими сумками на плече. Я же говорю про себя: "Да не бойся, не побегу я за тобой, Саша!"...
  
   Как это обидно, что я постоянно думаю о нем. Пишу ему письма и рву их. Перечитываю, и противно становится. То я проклинаю его в письмах, то умоляю ко мне приехать, не бросать меня, пытаюсь оправдаться... непонятно за что.
   Вспоминаю и ночь, ту первую, и смех свой идиотский, по любому поводу, и то, что рта открыть с ним так и не сумела. Страшно подумать, что найдет на меня потемнение, и я ему отправлю одно из этих писем...
  
   10.
   А цыганка, как оказалось, не наврала. Все, что она мне нагадала, сбылось. Вот только, ничего, почему-то, не сказала она тогда про то, что муж мой, Саша, будет на двенадцать лет старше меня (как и мой брат) и, что все, родители, родственники и подруги детства, все, кто знаком с моим братом, будут подходить ко мне на свадьбе и шептать на ушко по секрету, что жених на удивление похож на Игоря.
  
   Я познакомилась с ним в двадцать четыре. На первом свидании он катал меня на лодке по морю и читал мне стихи Пушкина. Через две недели я перешла к нему жить, ещё через пару дней мы подали заявление. Свадьба была небольшая, только родственники и близкие друзья. И свадебное платье было скромное. У нас не было денег закатывать грандиозные свадьбы. Но мне на это было плевать, потому что я по уши в него влюбилась.
  
   С тех пор прошло шестнадцать лет. Сегодня я знаю, что секс - это прекрасно, с моим мужем.
  
   Я вспоминаю время от времени того Сашу, из Зимнего лагеря и всегда радуюсь, что он прошел мимо. Было бы в сто раз хуже, если бы я вышла замуж за такого, как он. Судьба меня уберегла от него. Сколько рядом разведенных женщин, женщин, которым мужья изменяют и приносят болячки напополам с гинекологическими проблемами! Сколько женщин, которых дома бьют и над которыми мужья издеваются, судьба уберегла меня от всего.
  
   Я очень хотела третьего ребенка. Вчера врач сказал мне, что я беременна. Мне все равно, кто у меня родится: у меня уже есть девочка, ей - 15, и мальчик - ему шесть лет...
   Я задремала. И во сне увидела Сашу, не моего мужа, а того из Зимнего лагеря. Ему сейчас на вид лет сорок пять. Огромный мужик величиной с быка, за двенадцать лет сильно раздобревший от съеденного и выпитого, вертелся на орбите вокруг Земли-матушки. Я задала ему нужное ускорение, и он отправился догонять луч света.
   Ускоряясь, он становился все тяжелее и тяжелее, часы замедляли ход времени. Наконец он догнал тот луч и сравнялся с ним. Теперь они смотрели друг другу в лицо, Саша и Эйнштейн, оседлавший свет. Эйнштейн обернулся и лукаво подмигнул мне. Тогда я дала Саше хорошего пинка в зад, и он быстро стал перегонять Эйнштейна. Я видела, как Саша, удаляясь от меня, все молодеет и молодеет, вот он превращается в младенца и вскоре совсем исчезает за чертой рождений и смертей.
  
   Его душа теперь сверкала звездой далеко в небе.
  
   Я вижу, как стерильно-белая звезда срывается с места и летит вниз.
  
   Звезда мелькнула совсем близко, над моей головой и исчезла в моей плоти.
   Я почувствовала в животе движение, что-то приятное зашевелилось, словно бабочка пощекотала крылышками.
   "Саша,- сказала я животу,- Если ты твердо решил родиться у меня, то ты выбрал себе правильную маму. Кто же ещё, как не я, воспитаю тебя мужественным благородным мужчиной и обязательно научу тебя, Саша, уважать Её Величество, Женщину.
  
   Утром, проснувшись, я первым делом сказала мужу, что у меня, наверняка, родится мальчик.
   И оказалась права...
  
  
   Olg'in smeh/10/29/2002/
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"