-- Извините, пожалуйста! Вы не хотите пойти ко мне в квартиру и заняться со мной любовью?
Рядовой Востриков поднял голову. Перед ним стояла молоденькая хрупкая девушка лет девятнадцати. Одета она была скромно, без вызова: легкая кофточка с перламутровыми пуговками, джинсовая юбка чуть ниже колен, туфельки на невысоком каблуке.
-- Э-э, -- сказал Востриков и покраснел. Он с трудом проглотил слюну и непослушными губами переспросил: -- Что?
Девушка улыбнулась.
-- Я говорю, вы мне ужасно понравились, и если вы не против, мы могли бы славно провести время.
Рядовой Востриков, конечно же, был не против. Он еще ни разу в жизни не проводил время с девушкой, а уж славно -- тем более.
-- Простите, -- тихо просипел он. - У меня нет денег.
-- Фу, глупый! - девушка надула губки. - Какие деньги? Неужели я похожа на уличную женщину?
-- Нет, но...
Востриков замолчал. Как именно выглядят уличные женщины, он знал только по американским кинофильмам. Мать выдавала ему пять рублей в день, и денег этих вряд ли хватило бы даже на воздушный поцелуй. Особенно на воздушно-эротический.
Она меня с кем-то путает, подумал Востриков, или это розыгрыш. Пойду сейчас с ней, а в подъезде ребята из части: сю-ю-юр-прайз! То-то смеху будет потом - наш тютя купился, бравым гусаром себя возомнил.
Но на самом деле Востриков понимал, что никаких ребят в подъезде не будет. Вся их часть ходила по городу в патрулях - проводился очередной перехват. То ли банк ограбили, то ли лавку ювелирную. Была стрельба, ранили милиционера. И на улицы бросили всех, включая новобранцев. Одному лишь Вострикову вместо боевого задания дали увольнительную.
-- А мне в какую группу? -- робко спросил Востриков, когда капитан Хмельницкий закончил распределять наряды.
Капитан глянул на него со смущением и жалостью.
-- Ни в какую не надо, Востриков, -- сказал он. - Иди лучше погуляй. А то завтра вас по точкам раскидают, может, до самого дембеля в город не попадешь.
Востриков капитана понял и не обиделся. А на что тут обижаться? Востриков сам себе и чайник бы поставить не доверил, не то что автомат с боевыми патронами.
Конечно, выйдя за КПП, Востриков минут двадцать помечтал о том, как было бы здорово, если бы он наткнулся на преступника и случайно его обезвредил. Однако эти мысли быстро сменились другими, о мамином борще, потом борщ выкипел, и перед глазами осталась пустая кастрюля - та, которую Вострикову предстояло чистить в ближайшие пару лет.
Востриков забрел в парк, сел на скамейку и начал производить в уме сложные математические вычисления. Итак, в армию его призвали двадцатого апреля, и служить ему нужно было два года, то есть триста шестьдесят пять дней и еще триста шестьдесят шесть, потому что один год, к несчастью, оказался високосным. Итого Востриков должен был провести в армии ровно семьсот тридцать один день или семнадцать тысяч пятьсот сорок четыре часа.
Востриков попытался умножить сумму часов на шестьдесят, чтобы выяснить количество минут службы, и не смог этого сделать. Тогда он вздохнул и начал думать о приятном. Не все было так плохо в его жизни. Двадцать три дня он уже отдал Родине, и ничего, пока не умер. Выходит, ему оставалось провести в сапогах всего ничего - каких-то жалких семьсот восемь дней.
Девушка в кофточке с перламутровыми пуговицами застала его со своими предложениями врасплох - Востриков как раз сосредоточился и почти разделил семьсот восемь на семь, определяя число оставшихся ему недель.
-- Люда, -- сказала девушка и протянула ему ладонь с узкими пальчиками. Ноготки на пальчиках были аккуратно подстрижены.
-- Валя, -- Востриков пожал ее руку, опять покраснел и поправился. - Валентин.
-- Если вы мне откажете, Валя, я очень сильно расстроюсь, -- Люда кокетливо потупилась и осторожно высвободила пальчики из его кулака. - Вы верите в любовь с первого взгляда?
Востриков верил. Первый же взгляд на любую женщину от пятнадцати до сорока пяти всегда оборачивался для него моментальной любовью и острым желанием сразу эту женщину обнять. Что с нею делать дальше, Востриков теоретически знал, но вообразить практически боялся. Его фантазии обычно не заходили дальше третьей расстегнутой пуговицы.
-- Как только я увидела вас, -- вздохнула Люда, -- у меня сердце ёкнуло - вот он! Ваше лицо, плечи, руки... Ваша форма, эти сапоги...
Востриков уныло посмотрел на свои сапоги. Другие части давно перешли на модные военные ботинки с высокой шнуровкой, а у них по-прежнему таскали кирзачи. Вдобавок, те новенькие сапоги, которые Вострикову были выданы на складе, теперь с удовольствием носил старший сержант Наркулов. А Вострикову достались древние вездеходы на три размера больше. Сколько он их не чистил, они упорно не желали блестеть.
-- Они у вас такие... такие мужественные. Сразу видно, сколько вам пришлось в них прошагать.
Что-то здесь не так, подумал Востриков. Есть какой-то хитрый подвох. Ему, правда, часто говорили, что анфас он похож на Алена Делона, но только если Алену Делону зажать лицо дверями лифта. Хотя, кто поймет чувства девушек? Любовь все-таки зла...
-- Пойдемте же! - девушка потянула Вострикова за рукав со скамейки. - Не будем терять ни минуты. Я живу в двух шагах отсюда. Там, возле гастронома.
У нее СПИД, подумал Востриков. Есть такие случаи. Сами заразились, а сами потом мстят всем мужикам.
-- Учтите, я буду защищаться, -- заявил Востриков тоном д'Артаньяна. Смутился, и добавил. - Ну, в постели. Понимаете?
-- Само собой! - Люда фыркнула. - Мы цивилизованные люди.
Она полезла в кармашек на юбке и вытащила оттуда квадратную коробочку с изображением грудастой тетки на фоне заката: -- Вот.
-- Я сам куплю, -- по-мужски отрезал Востриков. - Новые.
-- Хорошо, -- Люда кивнула. - Пойдемте!
На все соглашается, стерва... Он занервничал еще сильнее.
Я разденусь, подумал он, а она сбежит. А в квартире - труп. Бабушку Фросю забубенили сковородкой по темечку. Отвечай, Востриков, что тебе сделала Ефросинья Сергеевна, бывший бухгалтер Новокулацкой мебельной фабрики. Или начнем пить с этой Людой шампанское, а в шампанском - бац! -- клофелин. Усну, а мою печень с курьером в Америку, тамошнему миллиардеру вставлять. А не блуди, сукин сын, не будь падким на гадости!..
Но Востриков был падким, и ничего не мог с собой поделать. Он покорно, как собачонка, трусил за энергичной Людой, которая бодро маршировала метра на три впереди, то и дело оглядываясь и подгоняя Вострикова подбородком. Мол, давай-давай, скорей, быстрей...
Это съемки порнофильма, думал Востриков. Камеры, поди, в зеркало вмонтированы. В Швеции любят русскую натуру, от красавцев они устали, им таких, как я, подавай, чтоб натуральнее...
-- Это здесь, -- сказала Люда и ловко нажала кнопки на кодовом замке подъезда. - Только у нас лифт не работает. А этаж - десятый.
На третьем этаже, подумал Востриков, попросит рюкзак с картошкой взять. Дескать, по дороге. Я дотащу, и до свидания.
-- Можно... я вас... потрогаю, -- задыхаясь от быстрого подъема, спросил Востриков, когда они добрались до площадки между восьмым и девятым.
-- Трогай, -- сурово сказала Люда, как будто Востриков был не солдат, а таксист. Она приподняла юбку и выставила вперед круглое колено.
Востриков сглотнул слюну.
-- Я так не могу, -- обиделся он. - Вы какая-то не совсем ласковая.
Девушка смягчилась.
-- Я совсем-совсем ласковая и немного даже податливая. Просто вы очень медленно все делаете. Дойдем до квартиры, и будете трогать, сколько влезет.
Востриков хотел отреагировать на слово "влезет" какой-нибудь военной скабрезностью, но вместо этого вновь покраснел, опустил голову и продолжил свой путь на Эверест наслаждения.
Дверь в квартиру Люды оказалась открыта. Оттуда высовывался квадратный мужчина с усами. На нем была тельняшка, а под тельняшкой - мускулатура.
"Муж! -- похолодел Востриков. - Так и знал! Ну, дурень! Костей не соберу"
-- Где ты шляешься? - сказал Люде мужчина, шевеля усами. - Переволновались все.
-- Вот он, -- вместо ответа представила Люда Вострикова.
Мужчина внимательно осмотрел его с головы до ног.
-- Красавец, -- вынес он, наконец, свой вердикт.
"Порнорежиссер", -- подумал Востриков.
-- Это мой папа, -- сказала Люда. - Папа, мы с Валентином решили пожениться.
-- Одобряю, -- увесисто произнес папа и закричал куда-то в квартиру. - Мать, радость у нас! Людка жениха привела.
На крик тотчас выскочила пухлая женщина в халатике. Она сходу расцеловала Вострикова в обе щеки, сморкнулась и утерла слезу.
-- Совет вам да любовь! - воскликнула она голосом мультипликационного Пятачка. - Не пара, а загляденье! Да, старый?
-- Ага, -- подтвердил вовсе не старый отец.
У Вострикова зашумело в ушах, словно его перевернули вверх тормашками.
-- Простите, -- робко начал он. - Но явно произошла ошибка. Я совершенно...
Люда больно заехала ему локтем под ребра.
-- Молчи, идиот! - жарко прошипела она ему прямо в барабанную перепонку. - Это ж родители! Они старомодные, им по закону надо!
-- Потом, потом будете перешептываться, голубки, -- засуетилась мамаша и потащила Вострикова в квартиру.
-- Мне в часть надо, -- попытался вырваться он. - Искать меня будут.
-- А чего тебя искать, когда ты вот он! - хохотнул отец. - Ладно, ладно, понимаю, служба. Выпьем водочки за знакомство, да пойдешь... Сооруди на стол, мать.
-- Не волнуйся, -- шепнула Люда Вострикову. - Они гостеприимные, но деликатные. Покормят, и спать положат.
-- Я попрошу, и положат, -- пообещала Люда. - Разувайся.
-- Не могу, -- тихо промямлил Востриков. - Я не в носках, я в портянках.
-- Эх, ты! - рассмеялась Люда. - А спать ты со мной как собирался? В сапогах, что ли? Папа, Валя стесняется разуваться, у него портянки!
Отец выскочил с кухни, точно чертик из табакерки.
-- Портянки - вещь хорошая. В них ноги целее, -- авторитетно заявил он. - И стесняться их нечего. Давай, спешивайся. А я пока твои сапоги подшаманю. Я ж сапожник по ремеслу. Высшей квалификации! А ты глянь, в чем ходишь, они ж у тебя развалятся скоро. Давай, набойки поставлю, обожму...
-- Неловко, -- пробормотал Востриков.
-- Чего неловко-то, селезень? Что я, будущему зятю обувь не скрою?
Востриков вздохнул и вышел из сапог. Носить сапоги такого гигантского размера было непросто, зато снимались они без проблем.
На чистом кухонном столике уже сверкали хрустальные мисочки с оливье, млел запотевший графинчик с прозрачной жидкостью, дымилась картошечка.
Востриков плюнул на приличия и, шаркая разматывающимися портянками, двинул к еде.
В соседней комнате застучал молоток.
"Набойки, -- подумал Востриков, -- это хорошо. Это правильно. А может, и впрямь жениться? Квартирка соответствует"
Хотя в комнаты заглянуть ему не удалось, кухня впечатление производила. Новый гарнитур, явно импортный, импортная же плита без конфорок, холодильник вместительный, стиральная машинка, телевизор даже специальный кухонный предусмотрен. В рабочем поселке, откуда происходил Востриков, подобную роскошь могли себе позволить только директор виноводочного производства и учитель ботаники, друг директора.
-- Кушайте, -- суетилась Людина мама. - Не брезгуйте.
Востриков не брезговал. Он постепенно вжимался в табуретку все сильнее и сильнее, подобно тому, как танкер, наполняемый нефтью, все глубже и глубже погружается в море.
-- Ах, да, мама, -- сказала вдруг Люда. - Мы бы с Валей хотели немного пообщаться.
Мама развела руками.
-- Общайтесь, чего сидите. А то он все кушает, и молчит. Рассказал бы хоть про армию нашу. Защитит она, если что, от аспида, или совсем развалилась?
-- Защитит, -- пообещал Востриков.
-- А вы в каких войсках служите?
-- Во внутренних, -- Востриков скосился на буквы "ВВ" с края погона. - У меня на погонах мои инициалы. Валентин Востриков. Правда, забавно?
-- То есть, вы нас защищаете только от внутреннего аспида?
-- Да как ты не понимаешь? В комнате моей... Ну, пообщаться...
Мать разом посуровела.
-- Ишь чего! Когда женится, тогда и общайтесь. А разврата в доме я не потерплю.
Люда сморщила носик.
-- Мы уже взрослые, мама. Секс - это естественно. Им для здоровья полезно заниматься.
-- Это тебя в школе такому учили, негодница?
-- Ты дремучая, мама. Валя, скажи ей...
-- Да! - неожиданно для себя гаркнул Востриков, наглея. - Хотелось бы, знаете, пройти... В эту... В комнату...
-- Мало ли бы чего тебе хотелось! - зашипела мать. - Ребенка сейчас сострогаешь, буратину стоеросовую, нам нянчи, а ты в армию гулять? Не-е-ет, не выйдет! Отец, иди, тут первый конфликт разгорелся!
Отец явился с сапогами в руке и водрузил их на свободный табурет. Сапоги сверкали глянцем.
"Ого!" - восхитился про себя Востриков.
-- Зять будущий твою дочь без брака в койку тащит, -- наябедничала на Вострикова Людина мать.
-- Понимаю, -- вздохнул отец. - Дело молодое, сам тащил. Но допустить не могу. Узнаю, что было что, душу вытрясу. Ясно?
-- Можно всяк, -- захохотал отец. - Но после Мендельсона. А пока не распаляйся зря. Покушал, выпил, познакомился с нами - двигай. Тебя в части ждут.
-- Я тебя не очень люблю, -- сказала Люда Вострикову, когда тот натягивал сапоги. - Ты нерешительный. Нет в тебе стержня.
И хорошо, что нет, подумал Востриков. Люди, в которых есть стержень и другие посторонние предметы, живут обычно до приезда "Скорой помощи", не дольше.
На улице Востриков обдумал случившееся и решил, что все к лучшему. Пусть он и не изведал блаженства женских объятий, зато его и не засняли в "даст ист фантастиш", не подставили и не заразили. Вдобавок он плотно пообедал, чуть-чуть захмелел и получил набойки на сапоги.
В казарму Востриков шел долго, окольными путями, с удовольствием шаркая ногами и слушая, как звонко цокают об асфальт подковки на каблуках.
Дважды по дороге он встречал патрули с незнакомыми офицерами и солдатами, а вот на третий раз ему крупно не повезло - из-за угла прямо на Вострикова вывернул старший сержант Наркулов.
-- Востриков, -- воскликнул он, лихо поправляя на плече короткоствольное оружие. - Не водкой ли от тебя несет?
Востриков понурился.
-- А чем ты цокал, как жеребец? Уж не подковки ли ты себе поставил?
Востриков сжался.
-- А я тебе говорил, Востриков, что нормальные сапоги заслужить надо. Тебе не положено, понял? Мы тут, понимаешь, тащим службу...
Затрещина сбила пилотку Вострикова на газон.
-- Мы тут, понимаешь, ловим бандитов...
Легкий удар по селезенке заставил Вострикова согнуться.
-- А ты, понимаешь, форсу нагнал? Приду в казарму, чтоб подков не было. Усек? Иначе вешайся, Востриков.
День, начавшийся столь удачно, завершался заупокой. Дневальный в казарме тоже учуял перегар и, недобро усмехнувшись, поставил в амбарной книге огромную и, видимо, весьма неприятную галку. Востриков попросил у него отвертку и отправился сдирать набойки в умывальник. Он чувствовал себя Акакием Акакиевичем, которому вручили ножницы и попросили вырезать из новой шинели двадцать корабликов для аппликации.
Ночью, уже после отбоя, Вострикова поднял капитан Хмельницкий.
-- Слышь, Востриков, -- сказал капитан заспанному солдату. - Я тебя три недели знаю, а ты мне вроде как сын. Завтра ты уедешь, и там, куда ты уедешь, тебе будет... тяжело. Я понимаю, отберут у тебя, конечно... Но, может, обойдется. Держи.
Капитан протянул Вострикову сапоги.
-- Спасибо, -- сказал тот, принимая подарок.
-- Только ты мне старые отдай. Я их под отчет сдам.
-- А я их отдал, -- сказал Востриков. - Подполковнику Мельникову, еще днем. В них преступники, ну, которых искали сегодня, кольца спрятали... Брюлики там, рубины... В каблуки. А я их, -- Востриков расправил плечи, -- обезвредил. Случайно. Но в отпуск все равно теперь пойду. Это десять дней плюс по два на дорогу. Итого четырнадцать. Оставалось мне семьсот восемь дней служить. Минус четырнадцать, получается - шестьсот девяносто четыре... Что с вами, товарищ капитан?
Капитан Хмельницкий осел на пол и жадно хватал губами воздух.
-- Ничего, -- еле слышно выговорил он. - Ничего... со мной. Просто служить мне теперь гораздо дольше, чем тебе... Намного дольше. Лет на пятнадцать-двадцать, солдат.