Его должен убить прогресс. Вот самая подходящая смерть для Евгения Семеновича. Не пуля, не кинжал, не удавка -- именно прогресс.
Это было настоящим озарением. За минуту до него Тростников стоял возле раковины и смотрел в пластиковый чайник, куда тонкой струйкой, буквально по капле, сочилась ржавая вода. Тростников думал сразу о тысячи разных вещей, и каждая вещь из этой тысячи раздражала его по-своему.
Он думал о большущем прыщике между лопаток, который чесался вторую неделю и всё никак не мог созреть, чтобы, в конце концов, лопнуть.
Думал о жене, которая спала с Евгением Семеновичем, и даже не считала нужным скрывать это, таиться и хотя бы делать вид, что задержалась на собрании собаководов-любителей.
Думал о падении курса доллара.
Думал о взрыве газа в поселке Истрица Липецкой области, о котором сообщили в утренних новостях.
Думал о тупости Евгения Семеновича -- действительно, стоило ли снимать шикарный офис в самом центре и переплачивать втридорога за каждый квадратный сантиметр, если здесь по часу приходится набирать чайник, потому что насос хреновый, и вода на восемнадцатый этаж подается так же скупо, как мелочь нищему в костюме от "Армани".
Думал о стоматологе Фердыщенко, который в маске и очках походил на сталевара и лечил зубы приблизительно с той же сноровкой.
Думал...
И вдруг что-то изменилось -- неуловимо, едва заметно... Раньше Тростникову никогда не доводилось переживать озарений, поэтому он сначала даже испугался. Уши его заложило -- так бывает, когда летишь на самолете и попадаешь в безразмерную воздушную яму. Звуки в одну секунду сделались шершавыми и далекими. В глазах потемнело и пропали цвета. Затем серый мир на мгновение замер, и чья-то ласковая рука смахнула ненужные мысли с извилин Тростникова, точно хлебные крошки с кухонного стола. Под темечком беззвучно вспыхнул нежный розоватый свет, и тотчас головоломка сложилась, и с аппетитным щелчком предметы мира встали на свои места.
Евгения Семеновича должен убить прогресс. Странно, и как это раньше такая простая идея не приходила Тростникову в голову?
-- Дмитрий! Тебя долго еще ждать? -- пробился сквозь ватные пробки в ушах голос будущего покойника.
Тростников вздрогнул. Он опустил глаза и обнаружил, что держит чайник криво, и вода переливается через край. Минуту назад Тростников сразу обматерил бы себя за дурацкую неуклюжесть, быть может, до крови прикусил бы губу... Но теперь, после озарения, он лишь улыбнулся. Теперь все было по-другому.
-- Иду, Евгений Семенович! -- крикнул он в сторону кабинета шефа. -- Уже иду.
По дороге домой Тростников зашел в аптеку фармацевтической сети "36'6". Название показалось ему символичным. У здорового человека все должно быть здоровое, так? Здоровая собака (у Тростниковых жил дог), здоровое самомнение, здоровая температура... А всяким выродкам, вроде Евгения Семеновича, и окружение положено иное. И собачка-то рядом с ними комнатная (омерзительный карликовый пинчер с тремором и пустыми глазенками), и температура пусть будет такая же... А у кого из людей комнатная температура?.. То-то же.
Народу в аптеке было мало. Дама с высокой прической и апоплексически толстой шеей разглядывала рекламу патентованных средств от загара, а дородный джентльмен в плаще кого-то, видимо, ждал. Он просто стоял у выхода и устало смотрел себе под ноги. На Тростникова ни дама, ни джентльмен никакого внимания не обращали, и это Тростникову понравилось. Он, конечно, не думал, что дело когда-нибудь дойдет до свидетелей, но, совершая идеальное убийство, желательно, чтобы все было идеально: скромно, чисто, со вкусом.
Поглазев для вида пару минут на противозачаточные средства, Тростников перешел к сердечной витрине, потом глянул и на витамины в ярких упаковках. И лишь после этого направился к стенду с медицинской техникой для дома и семьи.
Здесь лежали приборы для измерения давления и пульса -- от дешевых, с резиновой грушей, до самых дорогих и автоматических; были выставлены индикаторы, показывающие уровень сахара в крови, импортные фонендоскопы, а в углу лежали они -- цифровые термометры на жидких кристаллах.
Всяких раз, как только они заходили в аптеку, жена Тростникова тащила его к этим термометрам и, тыча в них пальчиком, просила купить.
-- Чем тебя обычный-то градусник не утраивает? -- спрашивал при этом Тростников.
Тогда жена говорила, что цифровой удобнее. Его держат не под мышкой, а во рту, и если ребенок заболеет, это самое милое дело. Вставил ему ночью градусник в рот, и даже будить не надо. А обычный в рот не вставишь, там ртуть, и если сын сожмет зубы во сне, то порежется стеклом и отравится.
Тростников пожимал плечами.
-- Доводы не приняты, -- говорил он. -- Потому что это полный идиотизм.
-- Ты просто скупердяй, -- фыркала жена.
Но Тростников не был жаден. Скорее, виной всему был его консерватизм. Ну, не любил Дмитрий Тростников технических новинок, что поделаешь? Он слушал старый джаз на виниле, докладные печатал двумя пальцами на древнем "ундервуде" тысяча девятьсот пятнадцатого года выпуска, при выходе из дома упорно забывал мобильник, а сгоревший видеомагнитофон так и не удосужился отнести в мастерскую. И жена об этом прекрасно знала. Ей ведь не градусник был нужен, а зацепка -- мол, поглядите, какая рядом со мной бессердечная скотина живет, родному сыну денег на современный термометр жалеет, и как с ним жить вообще, как не ходить от него на сторону?
"Ладно, милая, -- подумал теперь Тростников, разглядывая цены под коробками. -- Настал твой день. Будет тебе обновка... Тебе и Евгению Семеновичу".
Самый дорогой приборчик стоил семьсот рублей, самый дешевый -- двести двадцать. Тростников по своему обыкновению решил остановиться на чем-нибудь среднем и выбрал синюю коробку за четыреста восемнадцать целковых. Умножил цену в уме на два и усмехнулся: восемьсот тридцать шесть. Тика-в-тику. Евгений Семенович перед уходом со службы выдал ему в счет премии восемьсот пятьдесят рубликов, так что и на пачку сигарет еще хватит. Приятно, черт побери, когда человек сам отсчитывает денежки на собственные похороны.
Тростников полез за бумажником, вытащил все его содержимое и, зажав мятые купюры в кулаке, двинулся к окошечку, за которым белесым пергидрольным пятном маячила голова продавщицы.
Наступал самый щекотливый момент во всей операции. Наверное, дорогие термометры здесь покупают не очень часто, и, должно быть, никто не покупает их по нескольку штук за раз.
Тростников положил деньги в пластиковую миску, наклонился к окошку и шепнул интимно:
-- Мне яду на все... Начальника травануть...
Взгляд девушки из-под сиреневых век оказался равнодушен. Всяких типов она повидала -- и алкашей, и наркоманов, и неуклюжих остряков. Поэтому даже подобия улыбки не появилось на ее губах. Она молчала и ждала.
-- Шучу, -- хихикнул Тростников. -- Яд у меня уже есть. Мне нужен градусник за четыреста восемнадцать... Э-э, два градусника, вернее.
-- Чек выписать? -- зевнула девушка.
Это было спасительной подсказкой. Конечно же -- организации-то могут покупать и не по два градусника, а по двадцать. Частная клиника, детский сад какой-нибудь... Чтобы в рот вставлять, и без ртути...
-- Выписать! -- гаркнул Тростников неожиданно звонко.
Дама обернулась, и джентльмен тоже поднял голову. Выругавшись про себя, Тростников сделал вид, будто у него болит горло. Он громко прокашлялся, потрогал себя за кадык, швыргнул носом -- дескать, прошу прощения, ребята, у меня синдром Шаляпина, тяжелое обострение басов...
Перед самым подъездом хляби небесные разверзлись, хлынул ливень, и буквально за минуту Тростников умудрился промокнуть с головы до ног. Чавкая размякшими башмаками, он поднялся к себе на четвертый пешком, скинул куртку, разулся и сразу прошел на кухню, оставляя мокрые следы на паркете.
Питер, услышав колупание ключа в замке, выскочил в коридор, но, увидев Тростникова, развернулся и побрел обратно в комнату, уныло свесив хвост между мраморных ног.
"Даже собственная собака в грош не ставит, -- думал Тростников, доставая из пакета коробки с градусниками и выставляя их на стол, одну рядом с другой. -- Даже собственная собака..."
Он закурил и с тревогой уставился на коробки. По дороге домой его осенила неприятная мысль: а вдруг ему достались разные термометры? Такое бывает. Один, скажем, зеленый, а второй -- синий. Вот зубные щетки в аптеках специально дают разных цветов, чтобы люди не запутались. Может, и с градусниками то же самое происходит? С другой стороны, не мог же Тростников специально попросить, чтобы ему дали градусники одинаковые. Его и так наверняка запомнили, больно странен, а если б еще и такая просьба дурацкая прозвучала...
Перекатив сигарету в угол рта, Тростников осторожно распечатал коробки. Всё оказалось в полном порядке. Термометры ничем не отличались -- оба мышиного цвета, стильные, каплевидной формы, с квадратными кнопочками возле циферблата.
Тростников нажал на кнопочку первого термометра и вставил его в рот рядом с сигаретой. Скосил глаза на циферблат. Сколько его надо держать так? Дольше, чем обычный? Или он сразу результат выдает?
Неожиданно термометр запищал печально и тоненько, как цыпленок, которого петух по ошибке принял за курицу. "Готово", -- догадался Тростников и достал термометр изо рта. Тридцать шесть и четыре. Работает.
Второй термометр тоже работал, но почему-то результат у него оказался на четыре десятых градуса выше. Тростников презрительно ухмыльнулся -- вот техника! Никакой точности. Впрочем, точность ему была и не нужна.
Разумеется, если бы Тростников был сапером и умел изготавливать хитрые бомбы, каждая доля градуса имела бы свою особенную ценность. Такое решение, понятно, было бы куда изящнее. Настраиваешь детонатор, и пока у человека нормальная температура, он спокойно пользуется градусником, однако стоит ему подхватить безобидный насморк, стоит лишь пересечь роковые тридцать семь -- и бац! -- он взлетает на воздух.
К несчастью, сапером и подрывником Тростников не был. Зато он был человеком неглупым, компетентным и, вдобавок, его посетило озарение.
В следующую субботу Евгений Семенович справлял именины. Естественно, Тростниковы значились в коротком списке гостей под номерами один и два.. Еще бы! Ближайший советник, денщик и соратник, и ближайшая любовница. Стандартный равнобедренный треугольник, в котором бедрами были бедра Марины Тростниковой. Красивые, надо отметить, и по-настоящему равные.
А именины -- такой день, когда скромный подарок не вызовет удивления. Напротив -- он необходим... "Зная вашу любовь к техническому прогрессу, к хай-теку и, вообще, ко всем новым технологиям, я решил преподнести вам этот символический дар -- и пусть ваша температура никогда-никогда не превышает тридцати шести и шести. Пусть этот маленький градусник будет вашим талисманом и всегда свидетельствует о вашем большом здоровье! Вот сюда вот надо нажать, а потом, когда он всё измерит, то сам запипикает -- пора доставать. Нет, до чего дошла цивилизация, правда? Сам запипикает!"
Такому подарку трухлявый пень будет рад, как ребенок чупа-чупсу. И себе температуру раз сто померяет, крендель безмозглый, и пинчеру своему карликовому, а потом, достав градусник изо рта собаки, будет совать его в губы Тростникову и всем подряд гостям.
Об этой слабости шефа Тростников знал великолепно. Старого урода медом не корми, а дай какую-нибудь новомодную цацку. Сотовый телефон с полифоническими мелодиями и цветным дисплеем, карманный компьютер со встроенным переводчиком на десять языков, диктофон, замаскированный под шариковую ручку. Зачем они ему? Все равно ничего не делает, сиднем сидит в своем кабинете, кофе жрет литрами да в "тетрис" играет, а чуть что -- Дмитрий, где ты, твою мать?! Оглох, что ли, звонок на пятой линии!!
Ничего, мир устроен справедливо, и под Луной ничего вечного нет. Придет конец и Евгению Семеновичу. Через пару недель Тростников нанесет шефу еще один дружеский визит и поменяет термометры. Был один, стал другой. Ничем они не отличаются. Только у того, второго термометра, кончик будет чуть-чуть смазан липким веществом, похожим на вазелин. Без вкуса и запаха. И когда Евгений Семенович в очередной раз подцепит шанхайский грипп, он сунет градусник в рот, и получит маленькую дозу того, что пойдет ему на пользу. Через пару часов температура у Евгения Семеновича зашкалит за сорок, будет раскалываться голова и неметь руки, еще через пять часов он не сможет больше передвигаться, а через восемь наступит коллапс, остановка дыхания и ага -- добро пожаловать на бесплатный концерт Шопена.
Насчет яда продавщицу в аптеке Тростников не обманул. Яд стоял у него в кладовке. Маленькая черная баночка, похожая на банку с гуашью. Пятидесятых годов, английского производства, с дивным названием "Rat's Dream" -- "Мечта крысы". Его разработали для уничтожения грызунов, но позже выяснилось, что крысам он по барабану, расстройство желудка, и только, а вот для людей самая ничтожная доза смертельна. Кроме того, срок годности у яда был практически не ограничен, на воздухе он разлагался плохо, обнаружить в организме его было трудно, и в Англии после трех месяцев продаж и нескольких летальных случаев разразился один из первых фармацевтических скандалов. В результате яд с производства сняли, но у Тростникова он был. Раритет. Память о бабушке, отличнице советской дипломатии, которая всего-то и хотела, что жить на даче без крыс и мышей, и потому привезла из Лондона не бутылку с белой лошадью на этикетке, а черную баночку с вязким веществом.
Да, Тростников понимал, что план его при всей своей элегантности уязвим во многих моментах. Что, если пинчер у Евгения Семеновича заболеет раньше хозяина, и отрава достанется ему? Что, если сядет батарейка? Или черт дернет Евгения Семеновича пальцами вытереть кончик градусника перед тем, как засунуть его в рот?
Все могло случиться, ибо случайности -- это поцелуи судьбы. Но все-таки план был хорош и надежен, поскольку в любом, самом паскудном случае Тростников оставался в стороне. Его алиби железно и неопровержимо.
После подмены градусников истек почти месяц, прежде, чем Евгений Семенович заболел.
Тростников уже перестал надеяться. Если прежде его могучий начальник сопливел каждые две недели, а в остальное время чахоточно кашлял, то теперь выглядел огурцом, спокойно сидел при открытых окнах, давился мороженным с фисташками, не отворачивался от гриппозных сотрудников, и всё ему было как с гуся вода.
В секунду отчаяния Тростников даже вообразил, что его градусник действительно стал тем талисманом, который ограждает шефа от бацилл с вирусами.
А терпение давалось Тростникову со все большим трудом. Он по-прежнему часами наполнял чайник, чтобы поставить воду под кофе, шлепал докладные, отвечал на звонки, метался по офису в поисках нужных бумаг.
И проклятый Евгений Семенович торчал перед носом, и всякий раз перед уходом передавал привет Марине, как будто не к ней он шел на свидание, и всякий раз Тростников покорно отвечал "передам", и эта унизительная ситуация закручивалась петлей, и душила Тростникова, и он едва уже не хрипел.
Собственно, на жену с её вечными изменами ему давно было наплевать. Сама ситуация, при которой он, неглупый и даже где-то талантливый человек, должен был рабски прислуживать тупому борову, сносить его выходки, холуйничать, была оскорбительна. Почему природа так распорядилась генетическим фондом, вручив Тростникову в нагрузку к его талантам хлипкое тельце с тщедушной грудью, суетливыми движениями, острым носиком, густо покрытым веснушками? Почему Евгению Семеновичу достался центнер веса при росте сто девяносто три, окладистая борода и внушительный, уверенный голос?
Но вот, наконец, пробил час, и Евгений Семенович вместо кофе попросил горячей воды с "колдрексом".
-- Температуру обязательно померяйте, -- посоветовал вкрадчиво Тростников. -- Со здоровьем шутить нельзя. И градусник у вас какой есть...
Евгений Семенович выдержал долгую паузу.
-- Помню я о твоем подарке, не забыл, -- солидно сказал он, сложив руки на животе уютным замком. -- Пользуюсь. Ценю. Мало ты у меня получаешь, а такие деньги из бюджета выделил. Это похвально. Да только не люблю я подхалимов, Дмитрий. Ты это помни. Не перегибай палку. Хрустнет. Не допусти ошибку. Ведь коли помру я, кому это все достанется, -- Евгений Семенович обвел взглядом кабинет.
Тростников облизал губы.
-- К-кому?
-- Племяннику моему, Гришке. А ты и при нем останешься кум королю, если в дерьмо не ступишь. Ну... ладно. Привет Марине.
"Сука, -- подумал Тростников, а вслух спросил:
-- Вы завтра дома останетесь?
-- Рад бы... Но завтра у меня совет в одиннадцать. К одиннадцати и приеду.
Той ночью Тростников спал плохо. Он вскакивал, крутился, а жена шипела на него и пихалась локтем. Но Тростников не мог сдержать возбуждения. Он представлял, как больно должно быть сейчас Евгению Семеновичу, как полыхают огнем его жирные внутренности, как скручивает позвоночник мышечная судорога...
Утром нервы Тростникова звенели, как гонг перед матчем с Тайсоном. Его напряжение достигло пика, и с девяти утра до одиннадцати он четыре раза ставил воду под кофе, хотя сам терпеть не мог этого арабского пойла.
Без пяти одиннадцать. Сейчас должен войти шофер Евгения Семеновича и сообщить сотрудникам фирмы страшную новость.
Без трех минут. Вот сейчас.
Без двух. В конференц-зале уже все собрались. Скоро начнутся вопросы.
Секундная стрелка пошла на последний круг. Евгений Семенович никогда не задерживается.
Одиннадцать ноль две...
Тростников не выдержал и побежал в холл, к лифтам. Но не успел он распахнуть двери на торце коридора, как увидел своего шефа.
Евгений Семенович шел на рабочее место с огромным трудом. Он морщился, видимо, от нестерпимой боли. Лоб его был покрыт капельками пота. Щеки дрожали. Ноги Евгений Семенович расставлял так широко, как это только было возможно. Он двигался почти нараскоряку, в полуприседе.
Тростников понял, что лучше бы ему избежать этой встречи, однако не мог сойти с места.
Увидев Тростникова, Евгений Семенович побагровел.
-- А-а!! - возопил он. -- Иуда подколодная!! Ирод! Видишь, что твой подарочек наделал!! Я сесть не могу, у меня все кишки горят! Я фирму, которая этот градусник сотворила, по судам затаскаю! А ты, паскудина, уволен. Понял?!
-- По... -- начал Тростников.
-- Вон!! - взревел Евгений Семенович, топнул ногой, взвыл от боли и схватился за ягодицы.
Тростников метнулся к лифту, огибая шефа по дуге и стараясь не поворачиваться к нему спиной.
-- Вон!!! -- неслось вслед Тростникову уже сквозь сомкнутые стальные двери лифта.
И позже, в метро Тростникову все еще казалось, что из всех репродукторов вместо объявления станций несется это окончательное и громогласное: "вон!"
Воробьиным комочком Тростников выкатился из подземки. Он до сих пор не мог осознать своего провала, и шел вперед, не разбирая дороги, путаясь в ногах у встречных прохожих.
У него горели уши -- видимо, поднималась температура.
Дома Тростников первым делом бросился на лоджию, куда складывал пустые коробки из-под бытовой техники, отыскал нужную, выпотрошил, схватил инструкцию к термометру и обнаружил, что в ней на одиннадцати языках, исключая русский, говорилось одно и то же: цифровой термометр можно держать во рту (oralmeasurement - inthemouth) или под мышкой (axillarymeasurement - underthearm). А можно вставлять его в организм анально, в зад (rectalmeasurement).
Ну, почему?! Почему Тростников решил, что цифровые эти долбанные градусники держат только во рту?! Евгений-то Семенович при его любви к новациям, конечно, удержаться не мог, чтобы не использовать все возможности прибора...
Он вышел на кухню, бессильно опустился на табурет и закурил, тупо втягивая дым и выпуская его прямо перед собой.
На кухню вошла жена. Она была довольна и ехидна. Евгений Семенович ей, наверное, уже позвонил, рассказал последние новости. А ей ведь это как бальзамом на рану. Мужа уволили, а она довольна, стерва!
-- Допрыгался, -- резюмировала жена, разгоняя дым от его сигареты ладонью.
-- Знаешь, Марина, почему все у нас в стране идет через задницу?